Дни были похожи один на другой. Было четкое расписание, которому я следовала, потому что так было нужно.
Утром занятия. Знания ложились легко и просто, никаких сложностей не было. Все, чему меня обучали, давалось легко. Это потому, что я внимательная и очень хочу, чтобы меня хвалили. Я очень не хочу, чтобы меня наказывали.
После занятий обязательно уже знакомая лаборатория и много-много разговоров. Мне совсем непонятно, зачем меня каждый раз фиксируют в кресле? Но раз надо, значит надо. Иголки больно втыкали в голову и тело. Но это была совершенно терпимая боль, потому что так было надо. Главный научник, который велел называть его доктор Кржч, постоянно со мной разговаривал, рассказывал смешные истории, слушал мои рассказы о том, чему меня научили на занятиях. Он рассказывал мне о мире за бортом корабля, о том, где он успел побывать. Это было очень интересно и захватывающе. Только почему-то я не могла позже в своей комнате вспомнить до конца ни одну его историю. Но он не сердился, а на следующий день совершенно спокойно рассказывал их заново. В лаборатории мне очень нравилось, все занимались мной, биоморфы и роботы шебуршали рядом с приборами, люди проводили какие-то манипуляции, но я их почти не видела. Двигаться было нельзя. Даже головой двигать. О - вот, наверно, зачем фиксируют. Чтобы ненароком не дернулась и не испортила какой-нибудь важный опыт. Я, полусидя-полулежа в удобном кресле, слушала истории доктора Кржча. Все были милы и доброжелательны, насколько это входило в их компетенцию. Я не лезла с лишними вопросами и ненужным любопытством, они делали свое дело. Мы пришли к взаимопониманию. Доктор Кржч часто меня хвалил и мне это очень нравилось.
После лаборатории были тренировки-игры. На корабле был отличный симулятор разных условий на разных планетах и разные задания. Они были максимально приближены к реальности. Часто я выходила с очередного задания сильно поврежденной, но медотсек довольно быстро приводил меня в порядок. Лучший результат - это выход из симулятора с минимальными повреждениями. У меня каждый раз получалось по разному. Насколько бы сильны не были повреждения, это не причина пропускать занятия и исследования. Так что если тебе больно или неудобно - твои проблемы - работай на симуляторе лучше. Мне очень нравился симулятор. Исследовать свои возможности, работать на пределе. Сил уже нет и все, кажется, пропало, но вдруг внезапно открываются скрытые резервы и, оказывается, я могу сделать гораздо больше, чем мне думалось. Особенно, если хотела выжить и выйти с наименьшими повреждениями. Работать за пределом. Это было очень интересно и захватывающе. Ни с чем несравнимая гордость! Я смогла выжить!
Мой маршрут был известен и привычен. Комната для занятий, комната для еды, спальня, лаборатория, симулятор. В другие двери ходить было не надо. Просто не надо, я проходила мимо них и у меня даже не возникало желания попробовать нарушить привычный маршрут и попробовать открыть ненужную дверь. Я ведь послушная и хорошая девочка. Я не хочу чтобы меня наказывали, я хочу чтобы меня хвалили и восхищались моими достижениями.
Несколько раз приходил высокий великосветский человек в незаметном комбинезоне с незапоминающимся лицом. Лицо имело высокомерное, чуть обрюзгшее и отрешенное выражение. Нижняя губа была чуть выпячена вперед. Он велел называть его просто Ликсор. Он почти не говорил со мной, рассматривал как я играю, занимаюсь, ем. Он всегда приходил с конфетами и часто мы просто пили чай, и он слушал о том, что я сегодня узнала, что делала и о чем рассказывал доктор Кржч. Я мало помнила то, что происходило в лаборатории, но рассказывала ему обо всем, что могла вспомнить. Он усмехался, выпячивал нижнюю губу и рассматривал меня, как какое-то экзотическое насекомое.
Я немного Ликсора побаивалась, хотя он и не делал ничего плохого. Он него пахло опасностью. Он был похож на тихую гладь воды, которая в любой момент по сигналу или по желанию станет жутким водоворот и прокрутит тебя, как мясорубка. Каждый раз в его глазах я видела эту скрытую силу. А еще эти глаза ничего не выражали. Совсем. Они всегда были холодно-равнодушные. И не так. Не было в этих глазах ничего и вот это пугало больше всего. Думаю, он вообще ничего не чувствовал. Но если человек пришел и говорит со мной, то надо быть вежливой и отвечать на его вопросы. Так надо.
Вокруг сделанная из спресованного желто-коричневого песка комната. Я просто сижу и жду. Тут тихо, безопасно, спокойно. Стазисный сон.
Привычный распорядок дня будет нарушен. На корабле дают бал-прием. Повод - тебе какая разница. Ты на нем будешь - вот все, что тебе надо знать.
У меня совершенно необыкновенное платье. Тонкий, облегающий светло-палевый комбинезон с золотыми застежками и отделкой. Поверх него шло полупрозрачное светло-зеленое платье, которое было из настолько невесомой ткани, что казалось его вообще не было. Я несколько раз незаметно проверила рукой - ткань была. Золотой рисунок комбинезона просвечивал сквозь эту ткань, особенно блестя в свете ламп. Я посмотрела на себя в зеркало. Невесомая светло-зеленая ткань обволакивает фигуру изрезанную золотыми нитями, которые складывались в необычно-завораживающий рисунок. Пройдя по комнате, я поняла, что даже в боевом комбинезоне симулятора двигаться было менее удобно, чем в этом волшебном наряде.
Гостей было очень много, я была со всеми любезна, много танцевала и слушала. Хорошие девочки мало говорят и много слушают.
Доктор Кржч тоже был тут, но он наблюдал за приемом, прислонившись к стене и не участвуя в общем веселье, а потом и вовсе куда-то ушел.
Ликсор, оказывается, был тут чуть ли не самым главным. К нему много кто подходил и разговаривал с ним.
Ланни. Иди в смотровую оранжерею и подожди меня. - Чуть выпячена губа и тихий голос на ухо во время очередного танца. - И никуда не уходи оттуда. Попрощайся.
Да. Ликсор. Благодарю за танец, - изящный полупоклон (о, как я гордилась, что у меня получается настолько изящно-непринужденно его делать!).
Я выскользнула через дверь, бросив мимоходом очередному поклоннику, что хочу побыть одна и отдышаться. Надоеда сразу отстал. В зале и правда было шумно и жарко.
Смотровая оранжерея. Я тут оказалась в первый раз. Или нет...
Наверху был огромный, прозрачный купол. Был виден космос, который играл множеством красок. Свет звезды, планет, что неторопливо ползли или быстро летели, кружась в своем вечном танце. Красно-белый отсвет туманности. Самая близкая планета была похожа на обжаренный во фритюре сырный шарик. От этого зрелища захватывало дух, я успела позабыть как это красиво. А я разве уже такое видела? Впрочем, ненужная сейчас мысль.
Под куполом по краю стены кольцом свернулся парапет с перилами, на котором я стояла. Внизу в темноте (сейчас ведь ночь, все правильно) от искусственно ветра шумели кронами деревья, слышались звуки насекомых. Я не видела самого сада, но знала, где и какие тропинки по нему пролегают и где стоят самые укромные скамейки. Это было самое большое помещение на корабле. И самое красивое.
Я видела, как мы удаляемся от этой звездной системы. Мы уходили все дальше. И тут я поняла, почему попрощаться. Я больше не увижу это небо, эти звезды, этот свет туманности. Мы улетаем. Навсегда.
Я отправляюсь на своем корабле в новый и неизвестным мир.
Стоп - в смысле на моем? Я тут лишь приглашенный гость. Девочка для развлечения высоких гостей, с которой танцуют, мило беседуют, угощают.
На этой мысли мир перевернулся. Прыжок - поняла я. Странный прыжок, я вцепилась в поручни парапета, чтобы не упасть. Пространство вокруг выкручивалось и закручивалось, я не видела ни корабль, ни сад, ни планеты за куполом. Все растягивалось и сжималось, выворачивалось наизнанку, верх и низ - это просто условности. Сила тяжести и гравитация? Ха - забудьте. Тут где-то валялись законы времени, пространства, физики и природы? Вымели при генеральной уборке, нет их больше. Благороднее было просто умереть. Кажется меня рвало, впрочем, а остались ли у меня вообще внутренние органы и тело? Я не могла ответить на этот вопрос. А есть ли тот поручень, в который я вцепилась так, что из-под ногтей выступила кровь? Вряд ли. Кажется я кричала. Если было, чем кричать. Кажется я плакала. Если было чем плакать. А потом, очень надеюсь, что я умерла. Потому что живой человек не может такое пережить.