-Что слепишь, таков ты и есть - именно так говорил дед внуку, когда обучал его гончарному ремеслу. Через несколько лет юнец вырос и продолжил семейное дело. Незадолго до смерти дед передал внуку, что в кладовке есть сундук с инструментом. Его можно использовать, когда получается сплошная нелепица.
После тихих похорон, юноша сделал первые шаги в гончарной тропе. А тропа оказалась липкая. Каждый шаг тонул в зыбучей глине. Требовались усилия, чтобы отлепить ногу от глины и двинуться вперёд.
Руки не слушались гончара. Руки порождали из глиняной смеси вместо чайников какие-то чайки или кукушки. Гончарный круг казался водоворотом в океане, а пальцы - утлыми яхтами с продырявленными парусами. Глина кружилась, ногти заполнялись грязью. На юношеском лице появлялись первые морщины. Казалось проще простого - сконцентрироваться, включить голову. Она-то была включённой. Только работала странно. Гончар думал, не зря ли он пошел по стопам деда? А глина чувствовала, что у гончара на уме, обижалась, и, брызгаясь в пляске гончарного круга, пачкала ремесленнику лицо.
Как назло, волосы потели. Капли залезали в глаза. Гончар принял меры и поставил таз рядом с кругом. Туда и настукивал пот с наклонённой головы. Каждая капля, врезаясь в металлическое дно, мешала сосредоточиться на лепке. Ничего не получалось. Гончар делал дырявые чашки, плоские кувшины, а вместо тарелок - параллелепипеды. Мало, кто хотел покупать его изделия. Вообще люди редко выходили на улицу.
В провинциальный город, где жил юный гончар, налетела орлица-метель и занесла на редкость морозную зиму. Она парила над узкими улицами, заносила двери и окна сугробами. Даже небольшая прогулка к соседнему двору - большое испытание для горожан. Всегда был риск напороться на когти орлицы-метели. Разве что ночью можно ненадолго довольствоваться тишиной, пока хищница пребывает в спячке.
Вечером, устав от очередной рутины, гончар пришел в склад, открыл пыльный сундук. Внутри него лежал брезентовый свёрток. Гончар взял его в руки и почувствовал, как сквозь ткань в его пальцы упирается что-то тяжёлое, острое.
-Надеюсь, это новая бритва, - думал гончар, - чтобы порезаться и не мучиться!
Внутри свёртка оказались коньки с потрёпанной кожей и тусклыми лезвиями. А в отверстии между лезвием и подошвой торчал кусок бумаги, в которой было начиркано карандашом: "Если творится какая-то нелепица, иди проветрись." Почерк знакомый, дедовский.
Поняв послание предка, гончар вышел с коньками на улицу. Зимний вечер выдался тихий, без ветров и снежных ураганов. Орлица-метель дремала неподалёку от гончарного дома, на церковном флюгере. Юноша аккуратно шаркал по снегу. Воздух казался холодным и острым, как лезвия на дедовских коньках.
Гончар добрался до замёрзшей реки, надел коньки, встал на лёд, упал. Приходилось вспоминать, как надо было двигаться.
-Что лепится, таков ты и есть, - думал гончар, - кто чайник, я или то, что делаю руками? Я что-то леплю, а получается нелепица. Я должен делать чайники, но сам являюсь чайником. Чайник, лепящий недочайники - это честь или карма? И вообще... - подумал гончар, споткнувшись на ровном месте, - существуют ли пособия вроде "Как научиться кататься на коньках для чайников"?
Гончар, поднявшись, пытался разогнаться. Но в самый неожиданный момент к нему пришла мысль, из-за чего гончар влетел в сугроб и замер. Орлица-метель поворчала на флюгере, но продолжила спать. Холодная, густая как сугроб тишина накрыла гончара. За шкирку насыпало снегом. Гончар побрыкался, чтобы поскорее растворить под одеждой снег. Но главное для него было не упустить мысль. Но он зря беспокоился. Дурацкая мысль подобна снежинке: западёт нечаянно в мозг и останется в извилинах растаявшей водой. А самому остается мотать головой, чтобы выплескать идею наружу. А гончар именно это хотел. Мысль была дурацкой, но именно её хотелось оживить.
Гончар поспешил домой, кинул коньки, засучил рукава, взялся за большую ломоть глины, запустил круг. Идея, заплескавшая в извилинах, вылезала тонкими струями из головы. Пальцы суетились. Глина горбилась, изображала волны, мялась. Слух, обоняние будто покрывались инеем. Гончар позабыл, как дышать и нюхать. Даже прежняя сонливость улетучилась. А капли пота, прежде отвлекавшие юношу стуками о таз, затихли. Они продолжали падать с головы гончара, но тактично, бесшумно. Над гончаром столпились тени посуды и шкафов: всем стало любопытно, над чем трудился посредственный ремесленник.
В узорчатые окна протискивался бледно-утренний свет, когда гончар опустил руки. Перед ним на кругу лежал чайник, юный, свеже-слепленный. Гладкий, как майское небо. Румяный, как здоровые щёки. Упитанный, как накормленный птенец.
-Вот оно! Настоящее, живое! - подумал гончар.
Казалось бы, неприметная глина. Никаких волшебных слёз гончар не проливал, а часы не били полночь, и никаких розовых девиц в платьях с колпаками и палочками в окна не залетали. Чайник ожил сам по себе. Настроение так совпало, что руки взяли да сотворили живой чайник. Невозможно уловить момент, когда слепленный чайник становится живым или не становится. Чайник не разговаривал вслух, не моргал мультяшными глазами. Он даже не передвигался по столу. Он не подавал явных признаков. Но он живой, гончар не сомневался. Гончар почувствовал в глине что-то живое, и поэтому слепился чайник.
Юноша прилёг на кровать. Стоило ему закрыть глаза на рассвете, а открыл уже при вечерних сумерках. При очередном взгляде на чайник, былое восхищение миновало. Гончар понял, что не сотворил чуда. Перед ним обычный чайник. Но живое в нём что-то блеснуло. Из него может выйти толк.
-А если так подумать... - подумал так гончар. - Если так слепилось, значит, я и сам, может, неплохо слеплен. Чайник - как бы моя частица. Если я смогу сделать так, чтобы эта частица превзошла самого меня, может, я и сам сделаюсь лучше? А как этот чайник сделать лучше? Ну, например... Если чайник научится кататься, смогу и я?
Гончар измерил чайник и этим же вечером, незадолго до комендантского часа, навестил друга-кузнеца, заказал пару маленьких лезвий. На следующий день гончар получил эти лезвия и прикрепил их к нижней части чайника с помощью куска свежей глины.
-Вот теперь покатимся, - решил гончар.
Этим же вечером, пока орлица-метель снова где-то дремала, юноша поставил чайник на лёд, сам натянул на себя коньки и встал на скользкую поверхность.
-Короче, - говорил гончар чайнику, - встаёшь и катишься.
Чайник стоял и недоумевающе втягивал холодный воздух в свой крючковатый нос. Гончар пытался понять, о чем думал чайник в эту минуту.
-Почему лёд меня не катит? - вероятно, думал чайник.
-Не знаю, - ответил на свои же мысли гончар, но тут же добавил. - Наверное, лёд катит всех, кто может сам катиться.
Чайник не катился вперёд.
-Не, - вероятно, скулил чайник. - Не могу.
-Ладно, - подумал уже сам гончар, - сделаю то, что сделал мне дед, когда я только начинал учиться гончарству.
Гончар объехал чайник сзади и, как можно нежнее, пнул носком по чайному заду, и посуда покатилась. Чайник засиял от счастья светом фонаря, отражённым на глиняной поверхности. Но счастье было недолгим. Сила трения высунула из-под земли щупальца и притормозила чайник на коньках. А сама посуда не хотела катиться. Гончар задумался: негоже всю жизнь толкать этот чайник. Он должен катиться сам.
-Отталкивайся конечностями, - говорил чайнику гончар и аккуратно показывал на себе, медленно, но громко. Громко отталкивался и громко катился. От такой сосредоточенности гончар даже позабыл, как падать. Неудобно было перед собственным чайником падать в снег лицом.
Чайник бестолково покрывал глиняные щёки инеем и не катился.
-Рождённый чайником осознанно катиться не может, - предположительно думал чайник.
-Ну как же! Всё просто! - возмущался своим же мыслям гончар. - Даже я приучился к конькам, а ты ещё нет! Просто отталкиваешься, переносишь груз на ногу, не той, которой отталкиваешься, а потом другой, а потом как...
Вдруг, чайник сдвинулся с ледяной точки. Гончар едва не пискнул от радости. Но в шею под шарфом ударил морозный сквозняк. И юноша понял, что чайник сам по себе мог и не покатиться, а ветры сами по себе не шумят в данной конкретной ситуации. Только если орлица-метель не проснулась. У гончара от ужаса перехватило дыхание. Резанул по воздуху леденяще-острый крик. Поднялся ветер. По щеке гончара полетели снежинки острые и быстрые, как сюрикэны у ниндзей.
Гончар не заметил, как коньки сами его понесли по ледяной реке. Подъехав к чайнику, юноша схватил его и покатился под мост. Над головой пронеслась орлица-метель. Поток воздуха бил по спине. Орлица-метель устремилась на юношу. Снежные хлопья всполошились, ударили гончару в лицо. Юноша зажмурился, пальцы крепче сжали чайник. Сверху ревела орлица. Морозная буря забиралась сквозь варежки гончара, вгрызалась в его пальцы. Коньки подло заскрежетали и понесли гончара в обратную сторону. Юноша снова врезался спиной в огромный сугроб. Его накрыло снегом. Часть хлопьев проникло за шкирку. От снежных щекоток по спине гончар ослабил хватку. Он размахивал руками, как обезумевшая марионетка, за чьи нитки дёргает коварная буря. Гончар не соображал: что, где, куда?
Вдруг, над юношей пролетела стрела с головёшкой на конце, едва лизнув пламенем орлиные когти. Птица вскрикнула и устремилась прочь, в сторону городской площади. К юноше подошёл полицмейстер со стрелами, помог гончару встать. Тот отряхнулся. Только гончар начал разминать пальцы, как заметил: чайник-то он больше не держит в руках!
Юноша искал своё творение, метался в сугробах, рылся в снежных глубинах. Но чайник не нашёлся. Орлица-метель унесла его с собой. Гончар понимал: не стоит зря упиваться надеждой. Полицмейстер привёл его домой. За нарушение комендантского часа гончар оказался под домашним арестом. Гончару было безразлично. Пропажа чайника ранила его сердце гораздо глубже.
Чудо не случится. Чайник не вернётся сам по себе. И не придёт никакой спаситель, который прогнал бы орлицу-метель.
В следующие дни птица взбушевалась пуще прежнего. Морозы ударяли сильнее. Снег заваливал двери так, что людям приходилось выходить из домов через крыши.
Вечером, когда орлица за окном разжигала снежную бурю, гончар сидел над тазом и думал. Тара наполнялась упадочным потом.
-Зачем? - думал гончар, - к чему я тратил усилия на кусок никчёмной глины? Из невзрачной кучи создавал изящную форму? Зачем так напрягать пальцы, когда в любой момент пернатая дрянь может спереть плоды?
-И что самое обидное, - думал гончар, - чайник не научился кататься на коньках. И зачем это затевалось? Ну стал бы чайник гоняться по льду, и что? Что бы это доказало? Какая польза? Ну, допустим, устроили бы цирковое представление с чайниками на льду. Да и то, приелось бы. Пустое это. Чайнику, значит, катиться не дано?...
Гончар упивался в печали. И не было у него мотивации делать новые чайники. От этих навязчивых мыслей пот капал гуще.
-Все-таки я чайник... Чайник, порождающий чайников... Только в отличие от того чайника, я смог покатиться по льду...
И тут гончар приподнял голову. Его взгляд остановился на коньках, висящих на стене.
-Минуту, - подумал гончар, примерно минуту. - А что, если мнение о том, что человек может быть чайником - это враньё? Чайник не может кататься на коньках, ведь у него нет ног. А у меня есть ноги. И я таки покатился. Значит, я не чайник. Но я умею делать чайники.
Гончар побрёл по комнате.
-Ага, природа. Природа - это мой гончар. Природа слепила меня, как я слепил свой чайник. Может, чайник сам не научится кататься на коньках, но зато я могу сделать так, чтобы он покатился. Это можно доработать.
Гончар перестал потеть. Его охладела мысль, от которой мурашки устроили беготню по его щуплому телу. Вспомнилось: люди верили, что однажды кто-то придёт и прогонит орлицу-метель. Никто не пришёл. Чтобы свершилось желаемое, его нужно свершить самому.
Гончар взялся за новый кусок глины и не спал до рассвета. Его руки жадно впивались в мягкую материю, порождал в ней пазы, выпуклости и углы. Незадолго до рассвета гончар поставил на печку новый чайник. Эта диковинка слепилась не лучше и не хуже прежней. Она была просто другой.
Гончар на лепке не остановился. Пока в нём пылала мотивация, он не собирался тушить её сновидением. Гончар склонился над металлическим тазом и начал думать. Чем больше он думал, тем больше потных капель гремело по тазу. От каждой мысли падал пот, тяжёлый и в чём-то значительный.
Чайник создан для того, чтобы не быть пустым. Кап!
Чтобы чайник двигался, ему нужно топливо. Кап!
Чтобы топливо горело, чайнику нужно быть горячим. Кап!
Чтобы чайник катился, ему нужны лезвия. Кап!
Ему нужно катиться и быть горячим. Кап!
Со временем таз наполнился и даже нагрелся. Затем гончар снял со стены коньки, с помощью зубила и молотка отделил от коньков лезвия и прилепил ломтем глины к чайнику. Затем гончар вылил из таза в чайник горячий пот вымученных размышлений.
Юноша поставил чайник на печь. Лезвия покраснели. Из чайного носа хлынул пар. Чайник заскрежетал лезвиями по каменной поверхности. Гончар понял, что процесс пошёл, и открыл окно. Чайник съехал с печи и остановился в воздухе на пару сантиметров от пола. Гончар варежками приподнял кипящий чайник, легонько толкнул. Чайник вылетел через окно носом сзади, навстречу ночному морозу. Он испарял воспоминания горячим стальным сердцем и, выпуская пар, проносился по заснеженным улочкам.
Орлица-метель, клевавшая фонарный столб, заприметила парящий чайника с лезвиями, пикировала вниз. Чайник и орлица-метель столкнулись. Горячие красные лезвия ударились в грудь хищника, у того посыпался снежный пух. Орлица-метель застонала, взмахи крыльев ослабели. Чайник, усердно пуская пар, унёс орлицу-метель прочь от города.
Только гончар эту битву толком не разглядел. Дверь тогда был завалена снегом, выйти из дома было проблематично. Да и юноше спать хотелось. Проснулся он в обеденное время, когда громко стучали в дверь. Гончар спросонья отворил дверь незваному гостю и удивился примерно пару раз. Во-первых, открылась дверь - это уже удивительно. Во-вторых, на пороге оказался руководитель гончарного профсоюза. Выяснилось, этой ночью кто-то заприметил, как из дома гончара вылетал чайник. Руководитель профсоюза предложил ему сотрудничество, если гончар раскроет секрет летающих чайников на коньках. Орлица-метель или её сородичи рано или поздно снова нападут на город. Новые чайники были бы кстати. В крайнем случае - летающие кофейники с мясорубкой.
-Идите в пень... - сказал гончар и закрыл дверь.
Он спросонья не сообразил, что это был не сон. А как порезался, когда брился складным ножом, тогда понял, что это не сон. Гончар помчался искать руководителя профсоюза. Когда он вышел на улицу, то понял, что можно и водные лыжи заодно попросить. Снег таял, и новые коньки в ближайшее время могли и не понадобиться. По пути гончар нашёл возле колодца первый чайник с лезвиями, который казался безвозвратно потерянным. Похоже, орлица-метель выронила чайник несколько дней назад. А гончар не мог найти его из-за снежных завалов и домашнего ареста. Юноша высказал чайнику всё, что думает.
А между тем второй чайник на коньках благополучно унёс орлицу-метель до южного острова. Когда птица растаяла, её водяные останки потушили костёр одного из островитян. Чайник совершил экстренную посадку на голову вождя аборигенов. После этого островитяне начали длительную войну против неба, но это уже совсем иная опера.
![[]](/img/z/zipunow_a_w/chajniknakonxkah/chajnikoblozhkared-min.jpg)