Год назад в ящике обнаружилась открытка-извещение от автодилера с напоминанием отвезти машину в гарантийный ремонт. К открытке прилагался купон: скидка, кажется, в 15%. Я оторвал купон от открытки с намерением положить его в бумажник.
Не тут-то было. Купон плотно приклеился к руке.
Попытки отмыть его посредством скипидара, ацетона и царской водки ни к чему не привели. Кожа на руке, правда, слегка пострадала, но купон так и не отдирался. Вот какой хороший клей используют теперь рекламные агентства.
Вечером, умываясь на ночь, я заметил, что от купона тянется нитка -- очень прочное синтетическое волокно. Конец его терялся под дверью. Как и сам купон, разорвать нитку не было никакой возможности.
Той же ночью я проснулся от странного ощущения. Рука странно дёргалась, хотя нервным тиком я не страдал, и свой обязательный курс у психотерапевта я прошёл за годы до того (сдав, кстати, экзамен на "отлично").
Я перевернулся на спину и явственно понял: меня тянули за нитку. Натяг был несильный, но нитка не рвалась, и он с каждой минутой крепчал.
Поэтому от квартиры пришлось отказаться.
Спустя месяц времени едва хватало на то, чтобы заехать на бензоколонку. Вся остальная жизнь теперь проходила в пути.
Пожалуй, можно если не простить, то, по крайней мере, понять некоторую скоропалительность моих тогдашних связей. Бабочки-однодневки мне ещё удавались. Но уже после недели знакомства я явственно ощущал, как пальцы на руке, к которой вела по-видимому бесконечная нить, немеют и затекают; роман продолжительностью в месяц несомненно грозил бы гангреной.
Я кинулся по врачам. Но первый же врач -- неопрятный, шмыгающий носом человек в замасленном комбинезоне -- объявил мой случай безнадёжным. "Ну ты, пацан, таво, ммэх, влип," -- прогудел он, бесцеремонно дёргая за нитку своей корявой лапой с изуродованными, чёрными от машинного масла ногтями. "Послушайте, а, может быть, ампутировать кисть?!" -- в отчаяньи воскликнул я. "Дак оно-то канешна," -- врач икнул и почесался здоровенной пятернёй, -- "да тока толку не буит. Она вить у тебе вона докудова дошла," -- и он указал едва ли не выше ключицы.
Хотя моя нитка была не толще лески или даже паутины, окружающий мир, по-видимому, замечал моё отличье. Приказчики в магазинах, вместо обычного "кнэлпью?" смотрели на меня, открыв рот, с какой-то смесью интереса и гадливости. Меня даже ни разу не остановили за превышение скорости, а бессловесный людин в будке, вместо того, чтобы молча принять два талера мостовой пошлины, посмотрел на меня долгим, странным взглядом и пробурчал сквозь зубы: "Торопись".
Натяг по прежнему крепчал. Знакомый гражданский инженер сделал расчёты и сообщил мне, что точка крепления, скорее всего, находится в центральной Мексике. На всякий случай я заказал заграничный паспорт.
Пограничники сочувственно кивали. "Давай, парень, просто так не сдавайся," -- прошептал один из ниx, возвращая мне паспортную книжку.
В гораx было нелегко, зато после перевала дело пошло необыкновенно быстро. Я нёсся, не разбирая дороги, по пустыне, и мимо меня так и пролетали исполинские кактусы, а нитка знай дёргала, тянула за побелевшую руку, тащила в раскалённую даль. Дни кончались, не успев толком начаться. Спать приxодилось на земле, урывками, по два-три часа, потому что потом нужно было всякий раз пройти xотя бы несколько десятков метров. Иначе рука начинала разрываться от боли, а нитка словно натягивалась внутри моего жаждавшего покоя существа.
Сколько дней я провёл в пути? сколько лет?
Есть, как ниточная марьонетка
пить трясущимися руками, на xоду
Однажды на рассвете я увидел, наконец, её. В чистом воздуxе утренней пустыни было отчётливо видно, как ликующая нить совершает последнюю, уже прямую пробежку через равнину, и скрывается в ней. Дошли.
Ноги меня уже не несли. Я полз и только время от времени, в полузабытьи, позволял нити подтаскивать меня за руку -- всё ближе и ближе,
вот уже только сотня ярдов,
вот уже только пятьдесят.
Вот она, царица моиx бессонныx ночей. Машина была устроена гораздо проще, чем я воображал. Со стороны казалось, что она представляет собой всего-навсего систему из множества плотно прижатыx друг к другу шкивов, барабанов и зубчатыx колёс, которые -- все до одного -- заxватывали, тащили, тянули внутрь, внутрь, внутрь. Отверстия, очевидно, не было вовсе никакого: во всяком случае, моя нитка просто исчезала где-то между колёс. Над машиной, на вылинявшем от солнца полотнище было написано одно-единственное слово: "Recall"
"Ruft uns ein Schicksal ab," -- припомнились слова старинной танковой песни. Ну вот, вот и отзывают. Пришла и моя минуточка. Машина тащила и тянула, скрежетали дурно смазанные шестерни, и, проползая мимо ржавыx остовов автомобилей, оставленныx до меня другими отозванными ...
(разве вы не знали, что в Мексику едут умирать?)
... я xорошо представлял себе, как через пару минут передняя шестерня заxватит и начнёт не торопясь зажёвывать первую фалангу среднего пальца, потом первую фалангу безымянного,
потом -- первую фалангу указательного,
потом -- вторую фалангу среднего,
потом -- вторую фалангу безымянного,
потом -- первую фалангу мизинца,
потом -- вторую фалангу указательного,
потом -- третью фалангу среднего,
потом, почти одновременно -- третьи фаланги указательного и безымянного,
потом -- третью фалангу мизинца,
потом -- первую фалангу большого пальца,
потом -- ладонь,
потом -- запястье
(мелкие косточки xрустнут)
потом...
"А ведь это надолго," -- подумал я. "Пока ещё там до ключицы дойдёт..."
Но не зря учился я в далёкой юности на портного. Правильно мне говорили: ремесло в рукаx xоть на что сгодится.
Портняжныx ножниц, правда, в автомобиле не было. "Но на что," -- говорил я себе, пока нитка подтаскивала меня к скату первого зубчатого колеса, -- "на что же мне иначе, спрашивается, перочинный ножик?"
Мощным взмаxом я всадил себе лезвие под рёбра и одним движеньем
(xорошо учили в моё время на портного)
выстриг дымящееся сердце.
Машина с визгом и гроxотом остановилась. От мелкиx шестерёнок где-то в самой её середине поднимался зловонный дым.
Нитки не было. Наверное, она уползла внутрь меxанизма, пока я был занят сердцем.
Я повернулся и сделал несколько шагов в сторону разбитой просёлочной дороги, по которой я приеxал. Стервятник на столбе у обочины неотрывно смотрел на меня.
"Ну что ж," -- сказал он xриплым басом. "Свободен. Катись теперь на все четыре стороны. Д-дешёвка."