... Старик и старуха медленно плелись по раскисшему грязному снегу. В жёлтых проталинах отражалось неяркое солнце, вбитое, словно ком сливочного масла, в манную кашу серого зимнего неба. Воздух скрипел от сырого ветра и тухлой, вчерашней земли.
"А как хорошо всё начиналось," -- думала старуха. Было утро. Мир был молод, и они были молоды. Мир был молод, он был только что снесён и пах зерном и сеном. "Он подарил его мне, и мы были счастливы," -- думала она. Мир был молод, непорочно белые снега, словно пуховый платок, покрывали его, а в глубине, как солнышко, ласково теплился его свежий желток.
Раздался свист и гулкий хлопок, похожий на удар хлыста. Старуха шарахнулась в сторону, таща за руку старика. Лучше всего было хорониться от ударов Хвоста по оврагам -- два снаряда в одну воронку, как известно, не падают. Спрятавшись, как за бруствером, за кромкой глубокого оврага, они со стариком бессильно смотрели на то, как белая равнина, вся испещрённая синюшными пятнами желтка, покрывается всё новыми рубцами от Хвоста.
Мир рушился. Скорлупа его была разбита, и в глубоких оврагах, выбитых Хвостом зверя Мау, виднелись пятна тухлого желтка. "Что, что теперь с нами будет?" -- шептала старуха сморщенными, как мир, губами, и слёзы медленно ползли среди глубоких, как овраги, морщин. Она оглянулась на старика. Тот тоже плакал.
"Ко-ко-ко," -- послышалось вдруг в вышине. "Птица Кураб," -- встрепенулась старуха. Этот возглас, это утробное ворчанье небесных сфер было знакомо ей по пасхальной службе: когда священник хлопает в ладоши, из-за кулис с корзиночкой выходит улыбающийся заяц и, кланяясь, подаёт тебе крашенный луковой шелухой новый мир.
Она подняла голову. Небо теперь полнилось свежей перистой белизной, и шелестом крыльев птицы Кураб. Над головами стариков, в тёплом золоте, прямо напротив солнца, висел свежеснесённый мир, сияющий и непростой.
Губы старика шевелились и, прислушавшись, старуха уловила слова колыбельной молитвы: "Не бойтесь, родные. Я с вами даже до скончания века."
"Пойдём," -- позвала старуха, и, всё ещё держась за руки, они взмыли в потеплевшее небо.