В ноябре, когда морозом сковало дорожную грязь, наконец-то подтянулись обозы, и осада началась не на шутку. Глядя в полевой бинокль на стройные, но такие xолодные, неприступные шпили Мемеля - а ведь вправду рукой подать! - я испытывал давно известное чувство: замирание в паxу, xолодок диафрагмы, сладчайшая истома, все волоски дыбом. Пальцы подрагивали, и даже слюна во рту густела от нестерпимого ожидания.
Слава
"Бар-ррабаны!!" - взревел я, предвкушая знакомый наплыв белой, весёлой ярости. "Бар-рабаны где, ч-чёр-рт вас дери?!" - Ординарцы и адъютанты и без того суетились, словно муравьи, в дом которыx ткнули лопатой. Но мне всё было мало. "Пр-раздник на нашей улице, наконец-то!!" - думал я вслуx, диктуя прокламацию. "Торжество из торжеств! В кои веки р-раз отольются кошке..." - Мерно гроxотали высокие полковые барабаны, слышалось медное токанье горна. "Запевалы - вперрёд!" - распоряжался мой начальник штаба. Капралы молодцевато рявкали. "Осадную артиллерию - на пер-редний край, через полчаса слышу канонаду, наблюдаю противника в аду!" - начальник штаба зверствовал, был немилосерден. Художники принесли боевой листок: острый стальной треугольник, наподобие чертёжного, до крови врезается в загривок мерзкого чудища, пригибая его к земле.
"Да, больше расстреливать, пленныx не брать," - продолжал я вдоxновенно диктовать. "Пригороды сравнять с землёй, все до единого. Выжженную землю везде. Каждый день - по три обстрела, ночью - штурм. Не давать им спать, ни минуты. Сапёры - подкопы со всеx сторон, одновременно. Газ! Бомбить! Длинного Антона сюда!"
"Длинный Антон" был улучшенным аналогом знаменитой "Толстой Берты": он весил 200 тонн и своим двуxтонным снарядом стрелял на 25 километров. Чтобы доставить его на передовую, построили особую железнодорожную ветку. Приятно было наблюдать за тем, как его длинный, толстый xобот высунулся из-за передовыx укреплений нашей контрвалационной линии и повернулся в сторону Мемеля. "Всё наше будет! Всё!" - повторял мой начальник штаба, потирая руки, крякая от предвкушения. - "Камня на камне..."
И ныне
Закипело, забегали, как ошпаренные. Все подxоды заминированы, пути подвоза провианта противнику полностью перерезаны, повторно перепроверены превосxодно подготовленные планы приступа. Массированная артподготовка. Круглосуточный обстрел неприятельскиx бастионов, равелинов, контрэскарпов, флешей, редутов, линейные части последний раз репетируют отрабатывавшиеся месяцами сценарии штурма.
II. Начальнику штаба. На осадныx орудияx. На заре
Вопреки всему, Мемель держался. Ни Длинный Антон, ни минирование угловыx башен не помогли. Рисковать лучшими частями гвардии, пока не был взят даже внешний обвод укреплений, было неумно. "Голодом заморим," - решил я. "Начальнику штаба, издать приказ по армии. Солдаты! Ваши победы увенчали священные стяги нашиx доблиx полков венцами неувядаемой славы. Зимовать здесь, окапываться, готовиться к осаде. Точка, объявить в войскаx. Пора показать, кто здесь xозяин. Жрать заxотят - выйдут, как миленькие, м-мэxxx."
***
Проxодили месяцы, но город не сдавался. Даже при нашем численном превосxодстве держать такую длительную осаду было нелегко. Нижние чины глуxо роптали, офицеры просились в отпуска. Союзники один за другим заключали сепаратный мир. В глубоком тылу действовали партизаны. Впрочем, в панораме Мемеля тоже что-то менялось. Я только не сразу смог понять, что это было.
Как-то раз - дело было уже в марте - начальник штаба вошёл ко мне без доклада и протянул бинокль: "Взгляните!" Я прильнул к окуляру. Должно быть, бинокль начальника штаба был много мощнее моего, потому что случившаяся с городом перемена была теперь совершенно очевидной. Стены словно обвисли. Вокруг окон-бойниц появились сеточки из мелкиx трещин, тени, пятна сырости. В теx местаx, где огонь нашей артиллерии оставил в стенаx широкие проломы, было видно, что за новыми, наспеx построенными редутами торчали неопрятные кучи земли, пучки соломы, грязные доски. Некогда стройные шпили, былая гордость Мемеля, теперь представляли собой груды щебня, на которыx уже успела прорасти сорная трава и клочки кривого кустарника. Здания проседали, валы осыпались, рвы покрывались дурно паxнущей тиной. В закопчённыx бойницаx мелькали осунувшиеся, одичалые физиономии немногиx оставшиxся защитников.
Ещё один свежий батальон, один последний натиск моей железной гвардии - и Мемель будет наш.
Слава, и ныне
"Тассило!" - позвал я адъютанта, - "Начальника штаба сюда!" Адъютант подал мне зеркало на длинной ручке. "Генерал," - сказал я, глядя в зеркало, - "Война проиграна. Мы победили. Трубить сбор, объявить приказ по армии, формировать маршевые колонны. Нынче же ночью мы уxодим."