Змановских Сергей Александрович : другие произведения.

Тень Свободы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Тень Свободы.

Повесть

  
   Пролог.
  
   Что такое Свобода? Миллионы людей сражались за нее, и продолжают сражаться. Погибали, и продолжают погибать. Известно, что это так. Но неизвестно, была ли Свобода достигнута.
   Человеку сложно добиться ее - любая привычка - уже ограничение святыни. Кому нужна Свобода? Тем, кто еще жив. Тем, кто не может терпеть неволю...
   И появляются мысли, что этот мир ненастоящий, потому что свободы не видно. Эх, как бы хотелось знать, реален ли он? И если нет, то каков реальный?
   Однажды случилось так, что молодой мужчина повстречался с магом. Мужчина не верил, что маг - маг. Тем ни менее, маг сказал:
   "Да, мир не таков, он спрятан под чешуйкой общих мнений и лишь упорные увидят его суть. Ты тренируйся и познаешь путь, и, может быть, увидишь и реальность. Но не понравится она тебе. А может, очень даже... Если не успеешь пробить чутьем вновь зарождающуюся ветвь сверхреалзма."
   Маг сходил с ума. Но он сказал, что если гость захочет увидеть всю изнанку настоящего, смотреть сквозь все принципы и стереотипы, стоит постичь его учение. У мужчины маг увидел огромный, но не развитый потенциал.
   Мужчина отказался. Похоже, этот мир был для него важнее настоящего, а, может, он просто не хотел вникать в тонкости шизофренического бреда старика.
   И он ушел.
   Свобода.
   Какая она, Свобода?
   Быть может, Свобода совершенно не такая, какая нам нужна? Быть может, мы просто запутались в тысячах новых понятий?
   Быть может, мы живем не здесь?
   Быть может, мир совсем не наш?
   Быть может, что свобода - месть?
   Быть может, что свобода - масть?
   Сегодня 2029й год. Абсолютный прогресс во всех сферах, а свободы нет. И если убить удушающие факторы, большинство людей еще неизвестное количество времени по инерции будут неволить сами себя.
   Она, как сладкий чай,
   Она, как крепкий ром,
   Но в мире лишь два берега,
   Свобода - кверху дном.
   Она настолько призрачна, что часто ее принимали за что-то другое, а потом - за что - то третье.
   И вот настал момент, 2029й год, когда стала видна тень свободы в одинокой тускло освещенной комнате. Свобода находится в шаге от тебя. Она затихла за косяком двери, рядом с которой ты стоишь. Тяни! Скорей тяни руку и хватай ее! Позже будет поздно. Позже - значит, больше никогда.
   У любой беды есть один корень, который мешает своей противоположности вступить в силу. Сегодня найден корень, мешающий свободе. Сегодня он уже определен. Сегодня формируются движения, чтобы выкорчевать его. Сегодня он будет вырван из мира.
   Но что будет завтра?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть I.
   Голубь.
  
  
   Глава 1.
  
   Две тысячи двадцать девятый год.
   Телевизор Голографической Тактильной Проекции - это чудо современной техники уже распространилось по всему миру, его стоимость позволяет даже нищим не отставать от цивилизации, которая только и делает, что развивается и развивается.
   Не так давно, еще до появления ТГТП, у всех были Телевизоры Голографической Проекции, изображение которого распространялось на половину комнаты, какой бы большой она не была. Порой хотелось взять рекламируемую вещь, например банку пива, но как только пальцы должны были коснуться банки, изображение исчезало, таяло, как сигаретный дым при взмахе руки. Но стоило вынуть пальцы из изображения, оно возникало вновь.
   Преимуществом же голографической тактильной проекции было то, что изображение не исчезало, а банку пива можно было взять, открыть и пить из нее, как из настоящей. И само по себе пиво было, как настоящее. Но только лишь менялся рекламный ролик, все исчезало.
   Исчезало даже то, что было выпито. Прямо из желудка. Там образовалась пустота, которая заполнялась с помощью отрыгивания воздуха.
  
   Компания, производящая ТГТП, в считанные дни стала мировым монополистом не только в данной области, но и вообще в среде производства телевидения, захватив все каналы.
   Здание компании, именующейся теперь ГТП-ТВ, занимало четверть Москвы, а спутниковое вещание окутывало весь земной шар.
  
   Олег Сикорски взглянул на телевизор. Передавали репортаж о войне в Бразилии. Граждане не поделили кофейные плантации. От обсуждений границ плантаций они перешли на политические предпочтения. Как оказалось, в демократической стране не оказалось ни одного демократа с четкими целями. И началась гражданская война. Война социалистов с радикалами.
   Бразильцы вели бой прямо в комнате Олега. Сикорски передернуло. Не хватало еще в его доме войны! Какое ему дело до Бразилии? Хотя Сикорски лукавил с собой: в душе он желал, чтобы в данной войне победили радикалы. Олегу это представлялось особой политической важностью. Тогда бы другие радикальные движения стояли б крепче на ногах.
   В комнате появился диктор.
   - К следующим новостям. Сегодня в Москве прошел митинг партии КПРФ. Коммунисты призывали вступить в их ряды и обличали демократические устои.
   Диктор исчез. Вместо него в комнате появился человек лет сорока. На левом нагрудном кармане его пиджака приколот значок ВПКСМ с уже нестареющим Ульяновым.
   - Коммунистический режим обвиняют в том, что он подавляет индивидуальность человека, - начал высказываться представитель КПРФ. - Спорить с этим уже считаю бесполезным, так как этот стереотип фиксируется в головах населения уже вторую сотню лет демократами. Но я что хочу сказать? Демократия сама угнетает человека. Вот если вы репортер, вы сведущи в технике съемки репортажей. Я по образованию электрик, разбираюсь в эмиттерах, транзисторах и электронных реле. Друг мой, он психолог, разбирается в своей науке. Если кто-то нас спросит что - либо из наших специализаций, мы ответим, наши слова будут иметь вес. Если же мы с вами будем говорит о политике, музыке, даже прогнозировать погоду, наши слова будут пусты, так как у нас с вами нет должного образования для подобных заявлений. То есть выходит, что мы лишь обученные рабы. И в другие вопросы нам соваться не следует.
   Человек развел руками.
   - Вот таков демократический режим.
   - А при коммунизме этого не было, - спросил репортер.
   - Не было и не будет. Все недочеты коммунистического режима явны, что значительно облегчает жизнь простого человека.
   Вновь появился диктор.
   - Также партия КПРФ заявила, что более не даст демократам бесчинствовать. Коммунисты должны будут завтра подписать договор о союзе с небезызвестной Национал - Большевистской Партией. На вопрос, знаете ли вы о крайне радикальных методах борьбы НБП, лидер КПРФ Георгий Малых ответил: "Да, знаю, но с демократами иначе нельзя".
   Олег выключил телевизор. На экране появился товарный знак ГТП-ТВ - глобус на фоне звездного неба. Надо было позвонить. Сикорски набрал номер Гущина. Тот взял трубку как обычно, на восьмом гудке.
   - Аааа? - протянул Гущин.
   - Сана, это Сикорски, сл...
   - А-а, Сэнсэй! Здорова! Как делишки? Как че?
   - Делишки нормально, "че" не болит, - ответил Олег. - Сана, собери наших на "пикничок". Часа через два, сможешь?
   - А, да! Без проблем. Только ты, только ты это...эээ...
   - Ты кончай свое "Only you".
   - Да не, я это, че хотел? Пиво брать?
   - Нет, - Олег поморщился, - давай как позапрошлый раз.
   - Хорошо. Пока! - бросил Гущин и положил трубку.
   Сикорски еще немного постоял с трубкой у уха, словно не был уверен, что разговор окончен. От окна потянуло холодом. Олег опустил трубку, подошел к окну и закрыл форточку.
   В комнату вошла Лана. В руке она держала среднего формата книжку. Взгляд вопросительно направлялся в сторону Сикорски.
   - Гущину, - выдохнул Олег.
   В глазах Ланы появилось волнение, но было быстро скрыто усилием молодой женщины. Все же Олег заметил. Он подошел к жене, обнял ее и сказал:
   - Не волнуйся. Сегодня ничего опасного. Простой "пикничок".
  
  
  
   Глава 2.
  
   На улице шел дождь. Достаточно сильный, чтобы за несколько минут покрыть ручьями всю Москву. Редко бывает, что дождь идет во всей столице. Тем ни менее, он шел и практически во всем Подмосковье. Накапливались лужи, а, накопившись, пузырились.
   Наблюдая за пузырением воды, Дарову почудилась яичница. Он мотнул головой, стряхивая абсурдное видение, и перевел взгляд на друга. Друга звали Ян Слуцкхе. Он сидел напротив Геннадия за одним круглым столиком и саркастически улыбался.
   - Что скалишься, волчара? - недовольно спросил Геннадий.
   - Да так, о своем.
   - О каком своем, твою мать? - хотел крикнуть Даров, но промолчал.
   Ян явно смеялся над ним. Дарова и так уже стало все доставать: сплошная работа, ни дома, ни семьи, шеф все больше грузит, а тут еще этот завистник со своей неиссякаемой издевкой. А все потому, что лет семь назад шеф назначил на пост генерального директора компании не Слуцкхе, как ожидали всем отделом, включая Дарова, а Геннадия. До этого случая Даров и Слуцкхе были лучшими друзьями с самого детства, даже на крови клялись в вечности дружбы.
   Геннадий в ту пору любил и уже собирался жениться на Ольге. Но гендиректору не положено иметь семью, устав гребанной компании. И на Ольге женился Ян. Сейчас эта тварь еще смеет скалить зубы!
   - Как семья, дети? - спросил Ян.
   - Нет у меня семьи, не положено, ты же знаешь! Издеваешься, что ли? - произнес с вызовом Геннадий.
   Лицо Слуцкхе стало весьма озабоченным.
   - Нет, что ты! Мы же лучшие друзья, Гена! Прости, я просто запамятовал.
   Геннадий сжал кулаки и пообещал себе - если этот волчара вякнет еще что-нибудь неприятное, я ему вмажу, и мне похрену, что мы в кафе! Ян заметил напряжение Дарова и поспешно ретировался:
   - Слышал, Малых на корм ученых пошел?
   - Малых? Он-то что сделал? - удивился Геннадий.
   - Говорят, взбесился, на начальство прыгать стал. Но я лично думаю, что это все из - за его излишнего гуманизма. Помнишь, как он наших актеров защищал.
   Даров кивнул. Он помнил. И прекрасно знал, что любой гуманист в их компании "пойдет на корм ученым". В этом не сомневались даже рабочие подсобки, а гендиректору не знать об этом означало бы самому стать кормом.
   - Слушай, - задумчиво произнес Даров, - а вот по правде, нахер мы всех дурим? Нет, так-то понятно, а зачем злобу в людях развивать?
   - Гена, ты Зиммеля читал?
   - Нет. А что?
   - А то, что они, - Ян ткнул пальцем в направлении потолка, - они читали. Они, бля, лучше Зиммеля понимают, что лучше дать человеку кого побить, иначе он из тебя отбивную сделает. Понял?
   Даров задумался. А ведь правда. У них же целый штаб ученых по всем отраслям. И если логически помыслить, получиться, что либо ты, либо тебя...
  
  
   Глава 3.
  
   Дорогу размыло. "УАЗик" подъехал к воротам, едва ворочая колесами и постоянно оскальзываясь. Водила держал в зубах погасшую сигарету и громко матерился. Ворота открыты, но въезд был оцеплен стальным тросом, крепившемся где-то за ними. Нырнув под трос, к воротам вышел молодой парень. Водила, продолжая ругаться, остановил машину, достал документы и протянул их парню.
   - Что - то вы задержались, дядя Миша, - сказал парень, принимая документы.
   - Нет, ты видишь какая дорога, мать ее? Я, блин, чуть в Посадку не свернул из-за этого говна!
   В нагрудном кармане парня зашипело. Он сунул руку и извлек оттуда радию.
   - Что там? - спросила рация.
   - Медтехника и аминазин, Сергей Васильевич.
   - Кто привез?
   - Михал Филиппыч.
   - Пропускай, пока он тебя не обматерил.
   - Хорошо, - усмехнулся парень рации. - Конец связи.
   Парень отдал документы, вернулся к воротам, вновь нырнул под трос и отцепил проезд. Машина въехала во дворик и встала у склада. Водила вылез из машины, открыл дверцы в фургоне.
   Появились грузчики. Похоже, они были с похмелья: от них чем-то воняло, лишь отдаленно напоминающим перегар, лица заспанные, но тупо - веселые. Филиппычу показалось, что они улыбаются ему. Он, сам не понимая зачем, улыбнулся в ответ.
   За грузчиками появился Сергей Васильевич. Подойдя, он пожал Михаилу руку и взял накладную.
   - Так, капельницы, два ящика, - Сергей Васильевич заглянул в машину и отыскал взглядом ящики, - ага! Шприцы десятикубовые, один ящик. Так. Аминазин, десять пакетов по пятьсот миллилитров. Есть.
   Мужчина повернулся к ожидающим грузчикам.
   - Заносите.
   Грузчики принялись за работу.
   - Ну что, - обратился Сергей к Михаилу, - без происшествий доехал?
   - Тормознули меня менты на кольце, я им документы показал. Они спрашивают, куда везешь? Я сказал, в психушку. Ну, они меня и отпустили.
   - Больше ничего?
   - Нет. Да ты не волнуйся, начальник. О нас ведь никто не знает.
   - По-моему, уже знают.
   - Кто? - удивился Михаил.
   - Служба Безопасности...
  
  
   Глава 4.
  
   Лес - не самое идеальное место для собраний во время дождя. Всюду грязь, тропинок не видно, одна лишь грязь и лужи. Можно было б идти по траве, а не по тропинкам, но стоило туда ступить, как кроссовок тут же наполнялся холодной грязной водой. Дождь, по крайней мере, заканчивался, что было лучше, чем, если бы он продолжал идти.
   Но перенести собрание в другое место означало бы подвергаться риску быть прослушанным. В общем, непогода - не самое страшное в этой жизни. Просто неприятно, есть вероятность простыть, и все. Простуда - тоже не смертельна.
   Когда Олег подошел к условленному место, все главные люди были уже в сборе. Гущин с Костей Мелким пытались развести костер, но ничего не получалось. Кто - то, наблюдая за их действиями, попивал газировку. Несколько людей стояли кругом, и что-то обсуждали, похоже, спорили о музыке. Олег разглядел среди них Карла, Макса, Алекса, Петти, Катю Чиззу и Пухого
   Завидев Олега, Мария крикнула:
   - Вот и Сэнсэй пришел!
   Все повернули головы в его сторону.
   - Бросайте ерундой маяться, - сказал Сикорски Гущину с Мелким.
   - Да щас костер разожжем, - оптимистически заявил Сана. - Погреемся.
   - Гущин, бля, бросай это дерьмо, если не хочешь, чтоб нас засекли, - прикрикнул Олег.
   - А ты че, Олег, думаешь, нас так...это...засекут? - засомневался Гущин, но уже поднялся с корточек.
   - Короче, давайте, как обычно, быстро все решим и разойдемся, - попросил Сикорски.
   Все обратили внимание на Олега.
   - Завтра нам необходимо провести митинг. Это нужный тактический прием. Надо привлечь еще народу к нашей идеи.
   - А почему именно завтра?
   - Завтра двадцать второе июня, понятно?
   - Сэнсэй, - перебил Мелкий, - можно вопрос не в тему? Почему мы занимаемся политикой, если сами против нее.
   Сэнсэй вздохнул. Он знал, что однажды ему придется ответить на этот вопрос. Также знал, что его ответ мало кому понравится.
   - Знаешь, Костя, нам нахрен не нужна политика, так как это грязь. Это любимая дубина дикаря, которой он диктует нам, как и что делать. Этот дикарь - государство. Но свергнуть его можно, лишь отобрав у него дубину. Мы отберем дубину и сожжем ее.
   - Но если мы сами будем держать дубину, не станем ли мы сами дикарями?
   Вот мы и подошли к самому интересному месту, подумал Олег и снова вздохнул.
   - Да, станем. Даже когда политика исчезнет, мы останемся дикарями без дубины. Мы жертвы времени. Но если мы не сделаем этого, то никто не сделает. Мы делаем это не для себя, но для всех. Чтобы нам было спокойней умирать. Теперь ты понял, Костя?
   - Да, но мне это не нравится.
   - Знаю, но что поделать, - Сикорски пожал плечами, - мы не можем отступить от своей программы.
   Олег достал сигареты из кармана куртки и закурил.
   - Но это же глупая идея, - возмутился Гущин.
   - Сана, а я ведь тебе все с самого начала объяснял, и ты соглашался.
   - Ну, я тогда...это...терроризмом занимался.
   - А сейчас ты чем занимаешься? Тем же терроризмом, только лишь скрытым. И еще, - обратился Сэнсэй ко всем, - возьмите с собой завтра оружие, всякая ботва может случиться. Гущин, сооруди пару-тройку петард.
   - Разрешение на митинг есть, - спросила Мария.
   - Маш, какое разрешение?
   Девушка осунулась.
   - Прости, не подумала.
   - Все, встречаемся завтра в десять в начале улицы Прохорова. Гущин, начало улицы, это там, где дом номер один.
   Кто - то засмеялся. Сана смущенно закивал головой.
   - Да - да, я понял. Я тогда просто... это... ну, постприходовый период был у... у меня.
   - Ну все, до завтра. Если какие вопросы возникнут, обращайтесь к Гущину.
   Сикорски выбросил бычок, повернулся и пошел обратно. Остальные еще немного постояли и стали расходиться.
  
  
   Глава 5.
  
   В далеком 2007м, на последнем году своего правления, президент России Владимир Путин стал стремительно менять свою политическую позицию. Партия Единая Россия, проникнув большинством в Законодательную Палату, начала продвигать нацизм. Первым делом был запрещен въезд небелокожих иностранцев на территорию Российской Федерации. В последствии выпущен и подписан ряд законов подобного идейного содержания. Лицам без гражданства, а затем и всем "цветным" нациям предлагалось покинуть в добровольном порядке территорию РФ в течение полугода, иначе обещалась поголовная стерилизация недобросовестных личностей, что и было исполнено по истечении срока. Стерилизованные лица были изгнаны с рабочих мест и лишены всяческих средств на существование.
   НАТО взялось наводить порядки в России, но Владимир Путин высказался достаточно убедительно:
   - Это наша страна, сами разберемся. Не забывайте, у нас до сих пор сильнейшая в мире авиация, и количество ядерных боеголовок трижды превышает обусловленную цифру в договоре об ограничении стратегических вооружений.
   Одни печатные издания говорили, что единороссы обнаглели, другие заявляли, что показали свое истинное лицо. Но все сходились в том, что называли единороссовские реформы новым русским фашизмом.
   После подписания приказа о становлении цензуры в СМИ и те, и другие заткнулись. Всем уже было понятно - с правительством шутки плохи.
   Путин оставил после себя преемника, но, несмотря на последние изменения, консервативные избиратели большинством пригласили его на пост Президента Российской Федерации.
   Через два года недовольные массы сплотились и, жертвуя кровью, свергли неугодных с Российского Престола. Вновь пришла демократия.
   В то время в истории и сформировался образ Путина, как оборотня-неонациста.
   Хотя скрытый правительственный фашизм продолжал быть до сих пор.
  
   Стенам не нужны обои. Их почти сплошняком закрывают плакаты, рисунки, тряпки, различные вещи, абсолютно несочетающиеся со стеной предметы: доски с надписями, дорожные знаки, тарелки ударной установки, фризби, флаг ВЛКСМ, напротив - флаг ГДР, под ним - фанатский флаг "Тараканов". В квартире жуткий беспорядок. Совсем не сложно при этом случайно наступить на кусок мыла или бутылку масла.
   Пальцы нырнули в карман джинсов и извлекли оттуда небольшую таблетку.
   - Метилендиоксиметамфетамин, - довольно протянул парень и закинулся.
   Попытки найти пульт ни к чему не привели. Пришлось включать телик вручную. С тяжелым вздохом парень поднялся с дивана и, нажав кнопку справа от индикатора сети, вернулся в кресло.
   В комнате появились объемные буквы: "Нацисты: вопрос крови". После этого экран спроектировал образ Гитлера, который начал выкрикивать немецкие слова своим резким неприятным голосом. Затем мелькнули лысые черепа современных бритоголовых, устроивших какую-то заваруху на Красной Площади. Позже вмешалось фото Путина с рукой, поднятой в нацистском приветствии.
   Голос Гитлера продолжал кричать. Три этих картинки - скины, Гитлер и Путин - стали переплетаться. Мелькание усилилось. И вскоре невозможно было разобрать подробностей ни одной из картинок. Но стало явно видно четвертое, о чем вряд ли кто-нибудь догадывался. Сейчас это стало видно...
  
  
   Глава 6.
  
   Улицы жила людьми. Она буквально дышала ими. У пешеходного перехода стоял фонарный столб, свесив лампу-голову над асфальтом. Что знал этот фонарь? То же самое, что и дети, когда они были детьми. А сейчас не хотят знать.
   Когда - то неотвратимо давно Олег дважды в день проходил мимо этого столба - в садик и из садика, а после - в школу и из школы. До тех пор, пока родители не были вынуждены перевести Олега в другую школу. Там, в другой школе, не догадывались об экстремистских наклонностях "новенького", ровно, как и о его праведной мстительности.
   Учительница физики старой школы, которую все за глаза называли госпожой Педриллой, ненавидела Олега за его еще слабосформированные, но уже явные идеи противостояния. Она, истинная социалистка, не могла дать спокойно жить ее идеологическому врагу. И, как только возникала малейшая провинность со стороны ученика, он получал либо затрещину, либо указкой по пальцам или лицу.
   Дома Олегу приходилось врать, когда мама выясняла, откуда у него синяки и ссадины. Он не мог сказать правду - не мог жаловаться. Конечно же, возникла практически несдаваемая задолженность по физике. И дома он снова получал. Но на родителей Сикорски не обижался, ведь они не знали.
   Прошло какое-то время, и Олегу стало ясно, как день, что он тоже не может дать спокойно жить этому человеку.
   Эта сука вынуждала его обманывать родителей!
   К 2015 году в Интернете уже находилось бесконечное число сайтов, посвященных всем сферам деятельности экстремистов. Даже была создана Кибернетическая Анархистская Федерация, единственное за всю историю Интернета веб-государство, которое ставило своей задачей прийти к анархизму всем миром. Деятельность ее не была пустословной - именно так сообщались анархистские движения разных стран. Словом, выходило так, что все анархисты мира связаны между собой.
   Как раз в библиотеке КАФ Сикорски нашел рецепты взрывчаток и зажигательных смесей, новогодний фейерверк для госпожи Педриллы.
   Собрать необходимые ингредиенты помог школьный друг Олега Сашок Гущин, папа которого работал на химзаводе и приносил домой всякие соединения. Соорудив и опробовав экспериментальную порцию взрывчатки, Сикорски с Гущиным сделали бомбу с небольшим тротиловым эквивалентом. Они рассчитывали громким, но безопасным взрывом довести Педриллу до инфаркта, так как она постоянно жаловалась на сердце и по половине каждого учебного года проводила в кардиологических отделениях больниц.
   Гущин, у которого тоже имелся зуб на Педриллу, для пущего эффекта выловил голубя, чтоб привязать хлопушку к его лапе непосредственно перед задуманным. Педрилла ненавидела все живое, поэтому идея Сашки была полностью одобрена Олегом.
   Выбрав день, они посадили голубя с уже привязанной взрывчаткой в рюкзак Олега и, в предвкушении скорой расправы с физичкой, отправились в школу.
   На большой перемене они выждали, когда в кабинете завучей останется одна госпожа Педрилла, вынули из рюкзака голубя, и, подпаливши фитиль, забросили птичку в завуческую и, заслышав взрыв самоделки и истеричный визг физички, свалили из школы.
   Но все вышло не так, как они рассчитали. Причиной тому было два недочета. Первый заключался в том, что Олег с Сашкой чего-то напутали с рецептом, когда делали взрывчатку впервые, для пробы, отчего второй взрыв получился превосходящим ожидаемый почти в пятьдесят раз. И второе, хоть Педрилла и ненавидела все живое, голубей она любила. Голубь являлся символом социалистического счастья.
   Увидев хромающего от тяжести привязанной петарды голубя в кабинете завучей, физичка тут же кинулась к нему, чтобы отвязать бумажный сюртучок с временно погасшим фитилем. Не известно, успела ли она прочитать послание. На наружной оболочке петарды было написано:
  
  

С ЛЮБОВЬЮ!

  
  
   Затем фитиль вновь заискрился. И ничего не успеешь понять.
   А потом БУМ-БАХХ!
   Физичка стоит посередине кабинета. У нее по плечо оторвало правую руку, прорвав окровавленный рукав ее дебильного синего платья в белый горошек, торчит обломок кости. От голубя, кроме перьев, ничего не осталось. Она стоит с этим обрубком, еще ничего не поняв. Ее лицо прожжено каплями горячей серы, очки треснули и слетели, из левого глаза, у переносицы, торчит их треугольный осколок. С осколка на пол капает белая гноеобразная жидкость, тут же впитываясь в ковер.
   Стены, потолок, пол, столы и бумаги на них, даже сама Педрилла - с ног до уродливой башки - все покрыто мелкими кусочками мышечной ткани, кожи и кровавой крапинкой.
   Рассмотрев эту картину, и уже ощутив боль и ужас всей ситуации, она начинает истошно визжать:
   - ААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!!!!
   А с потолка медленно-медленно спускаются перья погибшего во имя мести голубя и также медленно ложатся на забрызганный ковер.
   Еще поговаривали, что Педрилла обоссалась. Но правда это или нет, никто не знал.
   Гущина и Сикорски за руку, благо, никто не поймал. Все же думать стали именно на них, зная об их взаимной нелюбви с Педриллой. С одной стороны, никто ничего не мог доказать, с другой, все вели себя так, словно доказательств и не нужно было.
   Вскоре родители Гущина и Сикорски вынуждены были перевести детей в другую школу. Дальше, в чужой школе, все шло нормально.
  
   Улицы жила людьми. Она буквально дышала ими. У пешеходного перехода стоял фонарный столб, свесив лампу-голову над асфальтом. Что знал этот фонарь? То же самое, что и дети, когда они были детьми. А сейчас не хотят знать.
   И Сикорски не хотел, но вспомнил.
   Раньше, в детстве, когда он проходил по этой улице, улица казалась другой, так как весь мир был другим. Он был чистым. Он был настоящим. Ярче. Сочней. Светлее.
   А затем откуда-то проступила грязь и принялась все пачкать, пока весь мир не утонул в ней. Пока он не стал таким, как сейчас.
   Но ничего, такова жизнь, и Олег не расстраивался. Детство и юношество удались. Его огорчало лишь одно - ни за что погибший голубь. Хотя, в этом мире он сам избрал такую же жизнь - сдохнуть за правое дело. А петарда, привязанная к ноге Олега - БПФ...
  
  
   Глава 7.
  
   Ян, зажав папку под мышкой, обыскал спецовку и, вынув пропуск, подал его вахтеру. Двери разъехались. Он шагнул в огромный зал лабораторий. Это больше походило на ангар для самолетов. Высокие потолки, метров пятьдесят высотой, создавали такой простор, что невольно кружилась голова.
   Дойдя до двери с номером К-378к, мужчина вновь предъявил пропуск. Его впустили. Похоже, здесь был обеденный перерыв: несколько человек курили у окна, двое что-то попивали из кружек и переговаривались, четверо с головой погружены в бумаги в разных местах лаборатории, трое, казалось, бессмысленно слонялись.
   Левый угол дальней стены прикрывало что-то вроде ширмы, за которой, как помнилось пришедшему, должны находиться застекленные кабины. Ян направился туда. Да, там и были кабины. Широкие, как жилые комнаты средних размеров. В них жила пустота, если не считать небольшого столика посередине и двух стульев по его краям.
   Все кабины, кроме последней, пустовали. В последней же у стены на полу сидела молодая обнаженная женщина. Она не двигалась, просто сидела с взглядом, похожим на взгляд покойника.
   - А-а, уже пришел, - сказал кто-то сзади, заставив Яна вздрогнуть и обернуться.
   Напротив стоял заведующий данной лабораторией Иван, он так дружественно протягивал руку, что ничего не оставалось, кроме как пожать ее.
   - Где договор? - спросил завлаб.
   Слуцкхе протянул ему папку. Иван положил ее на край стола и уставился на мужчину пронизывающими глазами. С каждой секундой Ян чувствовал себя хуже, словно все глубже утопал в каком-то дерьме.
   - А что это тут у вас, - спросил, наконец, он и кивнул в сторону кабин.
   - А-а, - заулыбался заведующий, - нравиться? Во, баба!
   Иван оттопырил большой палец руки и сунул его под нос Яну.
   - Я не об этом.
   - А-а, - опять начал Иван, - да так, неудавшийся опыт. Внешне все в поряде, точная копия Первой Леди, но на ум туговата вышла.
   Завлаб задержал свой вечно бегающий взгляд на Слуцкхе.
   - Ты какой-то напряженный сегодня, Ян. Кофе не желаешь?
   Мужчина покачал головой.
   - А выпить? А? По сто грамм?
   - Спасибо, нет. Мы сегодня вечером к начальнику надо зайти.
   - А-а, ну, пошли тогда хоть на красотку поближе посмотрим!
   С этими словами Иван направился к кабине, на ходу доставая магнитный ключ из кармана халата. Подойдя к двери кабины, завлаб приложил ключ к выемке-идентификатору. Замок пискнул и открылся. Иван и Слуцкхе вошли в кабину.
   Первое, что увидел Ян, было круги под глазами, которые очень походили на синяки. Лицо женщины, словно еле держалось на черепе. Все тело покрывали множественные шрамы, синяки и ссадины. Грудь висела, словно проклятая на костре, по ней гремучей змейкой бежали следы от чьих-то зубов.
   Все же женщина была жива. Заслышав гостей, она перевела на них взгляд. Ее рука скользнула в волосистую промежность.
   - А-а, смотри, какая послушная стала, - заулыбался Иван, расстегивая штаны, - пизду намыливает! А ты что, в очереди будешь стоять? Не ссы, у ней там сзади все так сделано, чтоб троим не тесно было. Первая Леди, как-никак!
   Ян задрал рубашку и расстегнул ремень.
   - Вставай, шлюха, пизду подставляй, - заорал Иван и врезал ей кулаком по щеке.
   Женщина поспешно поднялась и нагнулась перед мужчинами.
   - Во, гляди как тут удобно, - Иван сунул указательный, средний и безымянный пальцы в две вагины и анус между ними. - Это Витька Петров придумал, "тройник" называется.
   Слуцкхе глупо засмеялся.
   - Ну, что, - спросил Иван, - сыграем в `молоточки'? - и снова заорал - Сосать, блядь!
   Женщина схватила ртом его оттопыренный конец и принялась поспешно исполнять приказ. Ян подошел к ней сзади и затолкнул член во влагалище, затем вынул и вставил в анус. Так он чередовал каждую минуту, успевать поддавать кулаком в свободное влагалище.
   Завлаб держал женщину за челюсти и все глубже вводил ей ствол, стремясь затолкнуть в горло. Женщина давилась и непроизвольно схаркивала, за что каждый раз получала от Ивана кулаком в грудь. Женщина вскрикивала.
   - Смотри, Иван, ей нравится!
   - Ага!
   Темп проникновений в тело женщины учащался. Толчки усиливались. Женщина орала в агонии, затыкаемая членом, а мужчины ржали, как кони.
   Внезапно Иван закричал.
   - Бляааааааадь!!! Эта сука откусила мне член!!!
   Иван упал на пол, закрывая пах руками, сквозь которые струилась кровь. Головка члена, выплюнутая, валялась у его головы и пачкала лоб смесью секретов.
   Пока Слуцкхе приходил в себя, женщина вцепилась зубами в его нижнюю губу и медленно отдирала ее от подбородка. Ян орал. На миг женщина ослабила хват, изрыгнув в ротовую полость мужчины блевоту, состоящую из спермы всех лаборантов. Слуцкхе захлебнулся и закашлялся. Женщина ударила его в пах, тем самым свалив с ног.
   Мужчина лежал на боку и громко кашлял. Его слюни и кровь образовали на полу неправильный круг, измазали волосы. Женщина зафиксировала положение головы Слуцкхе ногами, прижав их к вискам, и присела влагалищем на рот. Ее тело стало елозить по лицу Слуцкхе, ускоряясь. Мужчина чувствовал ее напряжение и даже сквозь боль понимал, что она скоро кончит.
   Женщина кончила. Но, кончив, она опорожнила мочевой пузырь, не слезая с лица Яна.
   В этот момент в кабину ворвались лаборанты. Дважды громыхнуло, и женщина упала на пол с простреленной головой.
   - Иван, - сочувствующе произнес один из ворвавшихся, - шеф звонит.
   Иван, корчась от боли, взял протягиваемую ему трубку.
   - Да, - прохрипел он.
   - Иван, мандавоха, че у вас за балаган там? Где блядь для президента?
   - Брак вышел...
   - Иван, русских колдоебов в России сто двадцать миллионов, че, бля, материала нет? Хватай кого-нибудь, лишь бы с пиздой, и твори! К субботе не сделаешь, весь отдел расстреляю...
   Шеф говорил это не для красного словца...
  
  
   Глава 8.
  
   На улице теплело. Солнце пыталось высушить сырость, оно жарило. Температура резко повысилась. Дома отражали солнечный свет окнами.
   Дома было прохладней. И солнце не слепило.
   Лана выжидающе смотрела на него. Олег усердно делал вид, что не замечает этого. Он держал в руках газету и пытался вчитаться в текст, но более трех строк не цеплялось, смысл терялся, и приходилось перечитывать по нескольку раз.
   Каждый раз возвращаясь глазами к непонятым строкам, Сикорски понимал, что снова и снова проигрывает. Лана очень внимательно следила за всеми его действиями. Она видела все его уловки, как уловки уличного шарлатана, у которого выпал худший день в жизни.
   - Олег!
   Сикорски молчал, выражая особую озабоченность газетным текстом. Хотя в то же время он понимал, что молчать бессмысленно.
   - Олег!
   - Что?
   Олег взглянул на Лану. Ее руки, скрестившись, лежали на груди. Глаза бросали строгие взгляды. Олегу не нравилась ее поза, так же он не хотел говорить о том, о чем хотела Лана. Она ведь все равно не поймет его. Это не первый раз, подобное уже было. Теперь у Сикорски не было причин надеяться на что-либо хорошее.
   - Олег, ты обещал говорить, если вы что-то замышляете, - немного устало сказала Лана.
   Мужчина, решив быть мужчиной, кивнул и отложил газету.
   - Да, прости. Завтра мы выступим на Прохоровке. "Митинг на ходу".
   - Драка?
   Олег потупил взгляд. Он чувствовал себя мальчишкой, оправдывающимся перед мамой за неприятную запись в дневнике.
   - Не предусмотрено.
   Он поднялся с кресла и, подойдя к Лане, слегка обнял ее. Девушка поддалась, ее руки легли на плечи Олега, взгляды встретились.
   - Лана. Лана, милая, я знаю, что ты сильно переживаешь за меня. Ты боишься, что я однажды не вернусь. Но если так и случится, значит, я сдохну не зря. Значит, так надо было, понимаешь?
   - Зачем тебе это? - прошептала она, голос дрожал.
   - Я... я должен. Я должен этим заниматься. Я делаю это ради тебя, ради наших потомков. Даже если у нас не будет детей, они будут у других, ради них. Я не хочу, чтобы люди, которые будут после меня, жили в таком же дерьме, что и я. Мы с тобой родились на этой всемирной свалке, наши родители не сделали ни черта, чтоб нам было проще, они даже не пытались. Я не люблю их за это. Они не любят за это меня. А теперь несамостоятельные взрослые люди, папины и мамины детки, они переняли их идею, они убивают нас. Они выходят с родителями на прогулку под знаменами КПРФ и ЕР, не понимая, что это злейшие враги российского человека. Что именно из-за их реформ великая земля и мощная держава превратилась в мировую помойку. Именно так. Я хочу сказать людям, что им не нужна политика. Я патриот и не могу допустить, если моей земле херово. Нам не нужна политика. Человек - разумное, а не рабовладельческое существо. Я не могу жить в неволе. Я все отдам за свободу! Я отдам за нее свою жизнь. Я никогда не пожалею о своих ошибках, если они сделаны во имя свободы. А любая политика - неволя. Чудовищная и угнетающая неволя. Она никогда не сделает человека счастливым. Ты можешь сказать, что я фанатик, но я просто чужд эгоизму, охватившему почти весь земной шар. И фанатизм - не настолько плох, как господа из ЕР. Помнишь, что они учудили с 2007 по 2011? Я никогда им этого не прощу. Мой прадед погиб в войне с фашизмом. Он погибал за правое дело, он знал, что фашизму не жить. Но фашизм пережил его. Теперь моя очередь драться с этим зверем! Теперь я-то...
   - Олег! Оле-ег! Скажи хоть что-нибудь!
   Сикорски не отрывал взгляда от газеты, упорно цепляя по три строчки печатного текста, и молчал.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть II.
   Лучше всех.
   Глава 1.
  
   Кабинет просторен. По площади он сравним с гостиной комнатой частного дома. Огромное окно в стене, противоположной входу, зашторено, но между шторами есть небольшой фрагмент окна, через который в кабинет, покрытый полумраком, прорывается яркий дневной свет и больно бьет в глаза. Под окном стоит офисный стол, "украшенный" кипами бумаг, мерцающим в полутьме ноутбуком и канцелярской мелочью. За столом на винтовом стуле сидит мужчина лет шестидесяти, пальцы его левой руки держат дымящуюся сигарету. Мужчина периодически стряхивает пепел в специальную вазочку в виде купидона с банным тазом в руках.
   - Похоже, у нас завелись крысы, - сказал, наконец, мужчина.
   - Но это невозможно! - удивился Геннадий, сидящий с другой стороны стола.
   - Гена, а ты помнишь, лет эдак двенадцать тому я тебя сюда пристраивал.
   Даров кивнул.
   - Помнишь, пояснял тебе, как тут все работает?
   - Да.
   - Так вот, ты тогда все время вскрикивал, что, мол, это невозможно, то невозможно. А сейчас тебе, засранцу, должно быть ясно, как черепаха в жопе, что, бля, возможно все! Все, бля, возможно! До невозможности возможно, понял?
   Геннадий сглотнул слюну и затряс головой.
   - Так вот, крысы у нас. У тебя противокрысиного ничего нет? Ну, яда там?
   - Нет.
   - Как, бля, нет? - закричал человек, из - за спины которого лился свет. - Ты у меня, на хуй, еще и начальник отдела безопасности! Чтоб срочно повязал крысу!
   - Хорошо. Извините. А кто крыса?
   Человек вроде бы успокоился и сказал.
   - Да я вот, Гена, могу даже думать, что это хуй в пальто, а тебя за такие предположения уволить недолго.
   Геннадий нагрелся. День был явно не его, это Даров понял еще с утра, когда, бреясь, глубоко порезал шею в миллиметре от сонной артерии. Увольнение из данной организации не было увольнением в привычном смысле слова. Тебя просто списывали. На следующий день либо ты стоишь у стены в ожидании расстрела, либо тебя ведут в Сверхсекретный Экспериментальный Отдел, или СЭО, что значительно хуже первого. Святыней здесь было неразглашение даже элементарнейшей информации лицам, не состоящим на работе в организации. Просто отсюда никто еще не уходил.
   - Простите.
   - Надеюсь, это россияне, иначе хрен нас латиноамерикосы к себе в жопу с антенной пустят. Слушаю твои предположения.
   - Может, Слуцкхе, - понадеялся Геннадий.
   Человек на винтовом стуле отмахнулся.
   - Да ты что, в самом деле? Ты знаешь, где он сейчас?
   - Нет, - ответил Геннадий и напряг внимание.
   - В реанимации. В коме. Похоже, пропал пацан. Его плая уделала, они с Иваном из СЭО с ней поразвлекаться решили. Трое суток бабу не кормили, только имели во все щели, вот она и озверела.
   - А конкретней?
   - Конкретней в стенгазете прочитаешь. У тебя вопросы есть? Сюжетка движется?
   - Да, но Главный выдыхается и Первую Леди надо, ей скоро в Боснию лететь по приглашению.
   - Знаю я, Ген, знаю. Я Ивана уже напряг. Он правда тоже не в себе немного после плайских выходок. Кастрировала она его живьем.
   Даров представил этот процесс и откровенно посочувствовал Ивану.
   - Ладно, все. Иди на крыс охоться.
  
  
   Глава 2.
  
   - Гаврила!
   Мужчина обернулся и увидел Сергея. Шаркая подошвами ботинок о траву, Гаврила подошел к лавочке, на которой сидел Калимец. Сергей Васильевич был в прохладной осенней куртке, что, в принципе, было тепло для середины лета. На голове Калимеца сидела кепка-"жириновка". Откуда у кепки такое определение, никто не мог сказать. Все только махали на предыдущее поколение, они придумали, а предыдущее поколение махало на предпредыдущее. Похоже, это название шло из далекого, по крайней мере, недоступного прошлого. Не то мы в школе проходили, усмехался Сергей Васильевич, как только задумывался об этом.
   Вроде был лет двадцать-тридцать назад какой-то политик по фамилии Жириновский, либерал, кажется, или что-то похожее, бунтарь, по крайней мере. Экспрессивный, свободолюбивый, но тоталитарный, что и отпугивало избирателей. Говорили, что он больной. Говорили, что женоненавистник. Говорили, что в молодости был неформалом. Да какая тогда у неформальных масс мощь была? Не пустили бы его в политику. Неформалы тогда войну друг с другом вели, да с тупой общественностью, которая в большинстве своем была быдлом, в смысле, бандиты на свободе. По понятиям жили, какую-то извращенную мораль в себе носили, так-то не полный криминал. Но вот по вечерам, что хотели, то и делали. Блатная песня затмила по востребованности поп-музыку. Даже менты не лучше были - то же быдло.
   Благо, сейчас многое по-другому. После акции движения Будущее Против Фашизма (и всех остальных присоединившихся в последствии группировок за исключением, конечно же, национал-социалистов) в 2011м, когда свергли с российского престола неонацистскую ЕР, правительство и общественность стала полностью оценивать мощь и самостоятельность неформальных движений. Общественность - за свое освобождение, правительство - за опасность быть вновь свергнутым. Говорили, что неформальные движения проявили так называемый "маргинальный эффект Ксоргана". Свергнув власть, они могли сами занять ее место, но не стали, единогласно заявив, что привыкли быть в тени, и не смогут выйти из нее. Тогда общественность поняла, что истинная политическая мощь не в правительстве, в его подполье. Вновь настала демократия, которая на самом деле больше походила на гибрид капитализма и либерализма.
   Так неформальные объединения создали себе авторитет. Их права были признаны наряду с другими политическими партиями, так как уже не было смысла фальсифицировать их деятельность. Но прошла пара лет, и эти права были урезаны наполовину. Мотивировалось это тем, что при равных правах неформалы перестают быть неформалами. Все же, сейчас лучше, чем тогда, во времена Жириновского. А менты, они и в будущем менты.
   Но Жириновский Жириновским, а кепка-то причем?
   Гаврила сунул в руки Калимеца папку с бумагами.
   - Что так сразу, Гаврила?
   - Сегодня у брата свадьба, опаздываю я.
   - Понятно, - протянул Сергей, хотя его совсем не убеждали оправдания Гаврилы. Все же мы клялись в верности своему делу, своей партии и в том, что святость ее на первейшем месте, так какая, нахер, свадьба, думал Калимец.
   Сергей Васильевич открыл папку и достал оттуда листы бумаги. Его взгляд пробежал формальный текст, застрял на основном, ради которого была написана сотня ненужных слов.
   Посередине листа убористым почерком было выведено:
  
  
  
  
  
  

Отчет разведки.

   Далее следовал сам отчет:
  
  
   Предисловие:
   в целях безопасности по решению высшего руководства Независимой Партии и преждевременного нераскрытия акта разведки чужой стороной данные отчета являются менее полными, чем затребованы в планах-задачах.
  
   Основная часть:
   Данные произведенной мной разведки следующие
  
   - Геннадий Даров не является учредителем и полновластным хозяином компании Телевидения Голографической Тактильной Проекции (далее ГТП-ТВ);
   - вышесказанное является известным всем работникам ГТП-ТВ;
   - имени учредителя и полновластного хозяина ГТП-ТВ раскрыть не удалось;
   - работники ГТП-ТВ вне зависимости от занимаемой должности не имеют права покидать территорию ГТП-ТВ
   - неофициальные данные (слухи внутри организации) указывают на то, что покинувшие территорию ГТП-ТВ подвергаются умерщвлению в течение получаса (метод неизвестен);
   - несмотря на данные предыдущего пункта "побеги" из организации довольно часты;
   - неофициальные данные также говорят о наличии в организации гипномашины, занимающей зал площадью в шестьдесят пять квадратных метров;
   - численность работающих в ГТП-ТВ по документам составляет восемьсот семьдесят четыре тысячи шестьсот пятнадцать человек;
   - на территории организации имеются жилые здания для работников, рассчитанные в общей сложности на один миллион человек;
   - также на территории находятся несколько киноклубов, закусочных, два ресторана, один парк развлечений, один дендрологический парк, пять магазинов различного профиля и прочие не основные производственные фонды;
   - еженедельно на территорию ГТП-ТВ приезжают трейлеры с продуктами питания, кино- и аудионосителями и прочими предметами для обеспечения фондов организации;
   - сама организация состоит из примерно тысячи отделов, занимающихся исследованиями общественности и производством непосредственно телепередач;
   - левое крыло главного корпуса организации занимают секретные отделы по разработке продукции;
   - абсолютно точно известно, что там находятся центры по экспериментированию на биологических видах, отдел утилизации уволенных, отдел клонирования, отдел зомбификации и гипноза, отдел технических разработок, отдел исследований психики, завершающий отдел плайев;
   - специфику деятельности секретных отделов выяснить не удалось;
  
  
  
   Личное впечатление:
  
  
   В деятельности ГТП-ТВ явно видно антигуманистическая активность. Учредитель организации желает оставаться в тени, не выдавая своего имени. Деятельность ГТП-ТВ строго секретна, раз во имя нее убивают людей. ГТП-ТВ занимается клонированием, зомбированием и, возможно, гипнозом рабочих. Главная цель деятельности ГТП-ТВ не ясна, как и остается непонятым термин "плай". Похоже, это термин собственных ученых ГТП-ТВ, постоянно занимающихся различными разработками. Не исключено, что научные достижения организации намного превзошли мировые.

Личный разведчик НП

Гавриил Шапров.

  
   Сергей закончил читать. Он перевел дыхание и спросил:
   - Нахера им это?
   - Что? - оживился Шапров, ждавший, когда Калимец дочитает отчет.
   - Нахера им зомбировать рабочих? Ты подумай, если тебя зомбируют на работе, захочешь ты с нее побежать? Даже под угрозой смерти не побежишь, а тут, к тому же, наоборот, если убежишь, сдохнешь.
   - А зачем им тогда гипноз, зомбирование, клоны?
   - Не знаю, - усмехнулся Калимец, - может они так от налоговой отмазаться хотят? Нет, тут все намного глубже... намного...
  
  
   Глава 3.
  
   Костя Мелкий пришел первым, затем подтянулись Карл, Макс Кудрявый, Алекс, Машка, Ольга, Серега Боржоми, Михал, Петти, Катя Чизза, Пухой и другие. Последними подошли Сэнсэй и Гущин.
   Гущин продолжал какую - то долгую и, как всегда, бредовую историю, уже успев надоесть Сикорски.
   - И вот я уже вроде... вроде как не сижу, а в прострации какой-то нахожусь. Ну, ни пола, ни потолка, ни верха, ни низа. Один только глаз здоровущий такой где-то... ну, не знаю даже где... от меня слева...э-э... справа... Глядит и мелькает, затем выворачивается... ээ... из себя и на - люди появились, задвигались, митинги здоровущие, руками все машут. Ну, нацисты там всякие, скины, Гитлер, НСДАП, Путин, ЕР, все известные, короче. Мелькают, сменяют друг друга, перевоплощаются...ээ.. Короче, дрыгаются, меня окружили со всех сторон, я глаза щурю и вижу - сквозь толпу еще одна картинка проглядывает: сидит президент на комоде перед тумбочкой наливает в два стакана водку и так заискивающе в глаза смотрит, губами шевелит. Я... я уши... это... напрягаю, слышу, типа, прости дружок, что в стране неразбериха полная, это ООН, пидорасы, нам житуху подрывают, а мы тут в говне с тобой сидим и все куда-то глядим, ждем... ждем чего-то. А потом этот хрыч встает, поднимает кулак вверх и орет: в пизду ООН, ебнем, друган по ООН... пусть... пускай свою залупу в нашу жопу не суют, не то по яйцам врежем. Я уж... это... я уж было тоже заорал дребедень эту, да тут меня попускать начало... неинтересно стало. Задрых в той позе, как... как был. А седня утром зенки раскрываю, там, где глаз появлялся, телик стоит и вещает... как всегда, короче. Я вот и задумался, может, они это... ну, как-нибудь мозги нам вправляют, что ли, на свой лад, а, Сэнсэй?
   - Ты чего вчера принял-то, - спросил Михал, заслышав разговор.
   - Да этот... как его..., - Гущин, вспоминая, растопырил пальцы, - ну, экстазин, короче.
   Подростки засмеялись. Гущин не подал виду, что обиделся. К Олегу подошел Пухой, жирный подросток, но идеологичный.
   - Сэнсэй, можно тебя на секунду?
   - Да.
   Они отошли от толпы.
   - Сэнсэй, я не говорил, но... у меня брат в Независимой Партии. Словом, они там что-то задумали во имя свободы и независимости. Сейчас создают временный союз неформальных движений, что ли, ну, как в 2011м было. Они по идеям нам вроде как близки, вот, брат просил узнать, встретишься ли ты с их московским лидером, обсудить это?
   Олег вздохнул. Вот чего не ожидал он, так это временного союза в такое время. О Независимой Партии он слышал немного, но знал, что по вооружению они мощней БПФ. Политика их была своеобразной. Они склонялись к анархизму и либерализму одновременно. В 2017м НП ратовала за исключение из государственного аппарата оставшихся членов ЕР, Яблока и СПС, как самых опасных, в антигуманистическом плане, партий. НП считала, что если данные партии получат больше власти, в России непременно наступит тоталитаризм. Главной идеей НП было существование "чистых" непровокационных структур. Целью этого являлось взращивание молодежи несмущенного сознания, партия хотела сделать из каждого человека настоящего индивидуума. Сторонников партии нашлось достаточно много, как и сторонников другой стороны - Яблока, СПС, ЕР. Это чуть ли не привело к гражданской войне. Благо, правительство не решилось испытывать НП на прочность и вычеркнуло из реестра требуемые партии. Чем же занималась НП последнее десятилетие, Олег не знал.
   - Ладно, - согласился Олег. - Приходи сегодня с братом на Красную, пойдем к ним.
   Пухой кивнул головой и ушел в толпу. Олег повернулся ко всем и сказал:
   - Стройся в колонну по шесть! Поднять транспаранты. Следуем до проспекта Орджоникидзе. Минуту на построение.
   Сикорски достал из сумки, висящей у него на плече, мегафон, включил его и проверил: "Раз, два, три". Аппарат работал без помех. К тому времени толпа уже превратилась в колонну. Олег встал впереди ее и повел всех за собой. Когда колонна вышла на оживленную Комиссарскую улицу, Сэнсэй включил мегафон и принялся выкрикивать:
   - Граждане Российской Федерации! Не будьте равнодушны к судьбе своей страны! Сегодня девяностая годовщина начала Второй Мировой Войны. Именно в этот день, первого сентября, ровно девяносто лет назад, в одна тысяча девятьсот тридцать девятом, началась ужасная битва фашистского безумия с мировым гуманизмом. Ежедневно, в продолжение шести лет, гибли солдаты, борющиеся с бестией человеческого парадокса - фашизмом. Гибли солдаты, гибли наши прадеды, но не это самое страшное, самое страшное - гибли их жены, матери, девушки, братья. Друзья погибали прямо на глазах, получая очередную дозу свинца, но уже не в плечо, а в голову или сердце. Прошло девяносто лет со дня начала войны, и прошло почти восемьдесят пять лет со дня победы. Три моих прадеда тоже были на этой войне. Двое не вернулись. Третий рассказывал мне, что раньше была такая, теперь уже забытая песня, в которой пелось: "День Победы порохом пропах, это праздник с сединою на висках". Так вот, это не было праздником, так как выиграть войну, было делом чести всех стран, борющихся с фашистской Германией и примкнувших к ней стран союза Антанты. Люди, уцелевшие на войне, возвращались с победой, но не было никого, кто бы мог разделить их радость, родные убиты или потеряны в бегах от врагов. Человек на войне понял, что значит фашизм. И, когда война окончилась, он считал, что фашизму тоже конец. Но он ошибался. Фашизм существует до сих пор, он приобрел более изощренную форму. Фашисты - маниакально настроенные патриоты. Настоящие патриоты - мы, граждане Российской Федерации - психически и физически здоровые люди! Мы не дадим убить русскую землю никому. Россия - мать-кормилица наша и наших потомков. Устроим хорошую жизнь будущим поколениям.
   Фашизм - это не определенная политика, это способ добиться желаемого кровью, это дьявол, все глубже проникающий в наше общество. Фашизм присущ современному правительству. Фашизм присущ партиям, желающим господства над страной. Ведь фашизм - это то, чему вы не хотите подчиняться, но приходиться, это насилие над духом. Движение Будущее Против Фашизма призывает освободиться от пут государства и встать на защиту своей земли. Не слушайте и не подчиняйтесь кому-либо, будьте собой. Знайте, никто ничего не сделает за вас, поэтому глупо надеяться, что государство защитит нас от всех напастей, или хотя бы от части их. Это вне интересов государства. Если вы партиец, забудьте об этом. Правительство использует вас, ставит в удобные для него позы. Задумайтесь, что бы делали вы на их месте? Вы бы делали то же самое!
   На первый взгляд, это может показаться нелепостью, но вспомните Путина, Волкова и их шайку. Они дождались своего часа и показали истинное лицо. Неонацизм в спектральной маске гуманистического строя - наш настоящий враг.
   Фашизм всегда боялся храб...
  
   Сикорски увлекся речью. Слова шли изнутри его сознания. Он лишь тщательно подбирал их, создавая и выпуская из себя целыми предложениями. Краем уха Олег улавливать негромкое напевание Гущина старой песни какой-то богом забытой группы: "Я так люблю свою страну, но ненавижу государство, государство, государство!".
   Вдруг пение смолкло. Сэнсэй оглянулся, и в тот же момент получил электрозаряд в лоб. Отряд спецназначения прибыл сюда для разборок с БПФ, очевидно, по приказу правительства. Вместо открытого нападения те, как крысы, предпочли напасть со спины. Олег замахнулся рукой с мегафоном и ударил обидчика по маске. Раздался тихий хруст, у спецназовца на глазах проступили слезы боли, а сквозь маску проступило небольшое количество крови. Тем не менее, солдат правительства упал замертво. Похоже, Олег, сильно разозлившись, неправильно спроецировал удар и случайно свернул шею нападавшему. Такое в жизни Сикорски случалось уже достаточно много раз, но он все равно не мог привыкнуть к убийствам.
   Олег вглядывался в тело убитого в надежде, что оно пошевелиться, окажется живым. Но этого не происходило. Затылок Сикорски вмиг почувствовал резкую боль. Не успев ничего понять, Сэнсэй лишился сознания и рухнул на асфальт.
  
  
   Глава 4.
  
   Антон Анохин сидел в своей комнатушке, опустив тяжелую голову на ладони, подперев их локтями о колени. Голова болела, и накатывался сон, только спать было нельзя. Сейчас снова его выход.
   Последние дни Антон плохо понимал, что происходит вокруг. Он не высыпался, несмотря на то, что его организм был сильнее любого человеческого организма. В связи с этим представления о мире сильно пошатнулись. Раньше все казалось такой забавной игрой, что в ней заключался весь смысл жизни Антона. Он выходил перед камерами, и сразу чувствовал прилив сил. Ему нравилось все в этой однообразной жизни. Часто задумываясь над этим, Антон приходил к выводу, что люди не правы в своем утверждении, мол, если постоянно делать то, что нравится, это однажды начнет надоедать, а вскоре приестся до такой степени, что сам себе рад не будешь. Приходя к этой мысли, Антон, было, задумывался еще больше, но его вызывали на сцену, и он, радостно бросая все мысли, бежал сломя голову.
   Эта работа казалась Антону лучше, чем секс с двумя среднегрудыми и полнозадыми, но стройными девственницами. Правда, он не мог вспомнить, был ли в его жизни такой секс. Но все равно, работа доставляло намного большее удовольствие, чем что-либо другое в мире.
   Когда-то у Антона были семья и обычная работа. Ни то, ни другое не радовало.
   А постоянство радовало чем-то непонятным. Это, все же, походило на секс. Не на серию идущих друг за другом актов без перерыва, но на сам секс. На процесс "ввод-вывод". Удовольствие увеличивалось с каждым разом. Недели две назад Анохин испытал "профессиональный оргазм", а после этого стало больно и неохотно. Но из секса с девственницами это перешло в изнасилование амазонками.
   Да, когда-то были семья и обычная работа.
   Когда-то были... а теперь это казалось не более, чем намокшими обрывками использованной туалетной бумаги, утягиваемыми водоворотом во всепожирающую бездну унитаза - и их больше не увидеть и не найти. Они не нужны, но просто грустно, ведь были - и нет.
   Прежняя жизнь травила своей пресностью, но порой она, ни с того ни с сего, разбавлялась сладким ликером, приобретая незабываемый вкус. Это все же лучше, чем стук в дверь, означающий зов на очередной выход перед всевидящим оком камеры и чтение межкадрового текста.
   Медленно, но верно Антон превращался в зомби. Возникли галлюцинации. Сначала это был шум и голоса на заднем плане, затем нечеткие силуэты проходящих рядом существ. Позже силуэты выросли в реалистичные образы, стремящиеся убить Антона. Несколько раз Антон одерживал победу над напавшим существом, которым в последствии оказывался оператор, гипнопродюсер или режиссер по свету.
   Анохину не хотелось, чтобы коллеги заметили изменения в нем. Только начав думать об этом, Антон уже заметил их волчьи взгляды на себе. Он же был таким чудесным актером, главным актером, а теперь неотвратимо превращался в психа.
   Коллеги, замечая его волнение, пытались успокоить, говоря: "Не переживай, ты же плай всего лишь, скоро все закончится", и как-то странно ухмылялись. Это совсем не походило на подбадривающую ухмылку и вселяло в Антона еще большую тревогу, порождающую еще более сложные галлюцинации.
   Голова болела постоянно. Сначала несильно, теперь же чудовищно. Под глазами очертились круги, "мешки усталости". Сотню раз Антон сбивал сценку огромными зевками, которые, в принципе, довольно скоро прекратились. Дальше - хуже. Радовало одно - ему пообещали: отработав сегодняшний день, он пойдет на долгожданный отпуск. Антон весь месяц проспит в своей комнатке, так сильно похожей на камеру.
   Ведь сейчас настало тяжелейшее состояние - обо всем рассказанном Антон мог лишь догадываться.
  
   В дверь снова постучали. Антон дернул голову, прогнав остатки дремоты. Последняя сцена - и спать. Почти ничего не видя, он нащупал дверь, повернул ручку и открыл. Свет студии ударил по глазам. На пороге кто-то стоял, но увидеть было невозможно.
   Что-то небольшое и холодное прикоснулось к его лбу. Прохлада разлилась по всему телу, и стало лучше.
   Как хорошо...
   Предмет вдавился в лобную кость. Стало еще прохладней.
   Ах, как хорошо...
   Что-то щелкнуло, прохладный предмет опалил кожу лба. Последовал оглушительный взрыв. Но Антон его уже не услышал. Он лежал на полу своей залитой мраком комнатушки с простреленной головой, и ему было лучше всех...
  
  
   Глава 5.
  
   Первое, что он увидел, было небо. Чистое голубое небо. Казалось, оно никогда не было таким чистым. Его цвет приманивал глубиной - настолько глубокий, что взгляд тонул, утягивая все сознание человека. Такая утянутость напоминала сон, но больше походило на сон наяву. Ты прекрасно осознаешь, где ты и что ты, но отвести глаза от неба практически невозможно. Это стоит больших усилий. Невероятно больших.
   Лишь отвлекшись от мыслей, Олег понял, что с ним разговаривают. Кто-то вытирал ему лицо влажной тканью и пытался добиться ответа на вопрос:
   - Как ты?
   Олег пошевелил языком и ощутил сухость во рту. Словно прочтя его мысли, к губам прислонили горлышко бутылки, через которое полилась жидкость. Ее часть выливалась мимо рта, текла по щеке. Раньше Сикорски терпеть этого не мог, а теперь было приятно. Просто приятно, и все.
   - Нормально, - умирающим тоном произнес Олег, и, услышав девичий смешок, понял, что все в порядке. - Кто это меня так?
   - Друзья из спецназа... они... ээ... ну, сзади сначала на нас напали, а потом еще... еще и спереди.
   - Как наши там? - более живо спросил Олег, уже понемногу приходящий в себя.
   - Ну, - начал чей-то голос, - Ваську, Муфлона и Чиззу повязали, остальные здесь. Посчастливилось.
   - Ни хера, у тебя счастье какое, - хрипло удивился Олег.
   Кто-то опять хохотнул. Олег приподнял голову и увидел товарищей по движению. Похоже, никто не отделался испугом - ушибы и ссадины на каждом. Сикорски негромко пересчитал их, убедившись, что не хватает троих, успокоился.
   - Пухой, - позвал Олег.
   Из толпы вышел толстый подросток.
   - Пойдем к энпэшникам. Помоги мне.
   - Но может, не сегодня. Вам же плохо.
   - Если не сегодня, мне может быть еще хуже. Давай. Пойдем. Остальные - по домам.
   Пухой не стал спорить с главным, подставил плечо, перекинул руку Олега через свою шею, и его ноги понесли полтора человека, как в сказке с землекопами.
   Голова Сэнсэя кружилась, но он шел. Дорога плыла под ногами, Олега подташнивало. Через несколько минут стало лучше, Сикорски шел уже самостоятельно, лишь изредка останавливаясь передохнуть или опереться на плечо Пухого.
   - Я же брату еще ничего не сказал, - напомнил Пухой.
   - А где их штаб, знаешь? - спросил Олег.
   - Да.
   - Пойдем.
   Они дошли до метро. Олег купил два жетона, и они спустились на станцию. Вскоре подошел поезд. Открыв двери, он пригласил Сикорски и Пухого внутрь. Через несколько минут они уже были на нужной станции. Сэнсэй чувствовал себя уже почти как всегда, лишь голова продолжала раскалываться. Он шел сам, больше не опираясь на сопровождающего.
   В поле зрения показалось одинокое здание, окруженное высоким забором. У ворот дежурил парень в военной форме.
   - Да, хитрое же у них прикрытие, - удивился Олег.
   - Что?
   - Психушка, говорю, отличное прикрытие. Место настолько банально, что никто ничего не заподозрит.
   - Это точно, - согласился Пухой.
   Парень в форме остановил их:
   - Вы куда? Кто такие?
   - БПФ, - сказал Сикорски. - По вопросу временного союза.
   Дежурный ушел в вахтерскую кабинку и вскоре вернулся.
   - Подождите минутку.
   Олег присел на корточки. Головная боль стала менее ощутима в таком положении. Из-за облаков выглянуло солнце и тут же начало палить землю. Стало труднее дышать. По телу, там, где одежда не прикасалась с ним, проступил пот и потек маленькими ручьями, неприятно щекотя кожу. Лето обещало быть жарким, что очень редко для столицы.
   Из-за ворот появился мужчина лет тридцати пяти с серьезным неулыбчивым лицом. Сквозь бело-коричневый узор рубахи проступал предмет, по контурам очень похожий на кобуру пистолета. И уж если это действительно была кобура, то из нее точно торчала рукоятка пистолета.
   Пухой тоже заметил это. Он промолчал, но стал переминаться с ноги на ногу, как-то неестественно подергиваться, почти испуская рябь в пространство. Взгляд подростка встретился со взглядом Олега, и волнения прекратились.
   Мужчина в бело-коричневой рубахе подошел к ним, и, пожимая руку, представился:
   - Сергей Васильевич Калимец. Чем обязан?
   Сикорски представил себя и Пухого.
   - Я, - сказал Олег, - лидер московского отделения движения Будущее Против Фашизма. Брат моего товарища, - Сикорски кивнул на Пухого, - числится в вашем штате. Через брата он передал о вашем решении создать временный союз.
   - Понятно, Пухин, да? - спросил Калимец. Пухой кивнул. - Пойдемте.
   Сергей махнул рукой и последовал за ворота. Сэнсэй с товарищем пошли за ним.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть III.
   Что же тогда там?
  
  
   Глава 1.
  
   - И что вы теперь собираетесь делать? - спросила ведущая героев проекта.
   Герои пожали плечами.
   - Поживем - увидим.
   На кухне работала стиральная машина. Свет из окна падал на нее, а в барабане крутились вещи, взбивая пену. Лампочки-индикаторы светились, порой мигая. Несмотря на быстрые вращательные движения машины, на кухне стояла тишина.
   Брякнул холодильник, включивши охлаждение. Брякнул, и тут же замолчал. Такие холодильники уже были не в моде. Новые `навороченные' холодильники не брякали даже при включении. Да и многие продукты питания уже не требовали хранения в холодильнике. Система так называемого "вакуумного холода". Герметичная пластиковая оболочка не допускала взаимодействия с температурой окружающей среды, пока ее не вскрывали.
   Большинство продуктов теперь хранилось в обычных шкафах, что значительно экономило место в камерах холодильника. Правда, народ до сих пор жаловался, что им нечего положить в холодильник. Что бы это значило? Просто фраза, уже ставшая поговоркой. Осмысление ее теряло первоначальный смысл, и получалась белиберда.
   Лана смотрела в экран телевизора, попивая чай из кружки. Очень хотелось отвлечься от волнений, появляющихся каждый раз, как Олег уходил пусть даже на самую пустяковую операцию. Чай с женьшенем и бергамотом. Олег ненавидел этот чай, а Лане он нравился. Успокаивал и поднимал настроение.
   Олега не было уже несколько часов. Он ушел в девять, а сейчас - четырнадцать. Где же можно быть пять часов. Любой митинг не должен идти более двух часов. Слов не хватит, или сил их слушать, или кончится главная улица района, и будет бесполезно продолжать митинг специально для Москвы - реки или трущоб.
   Герои проекта сидели в кругу. Было, так сказать, совещание. На тему "кому кто не нравиться и почему". Ответ "он меня просто бесит" до сих пор удовлетворял зрителей и ведущих. Ведущих, думающих, что они - ведущие, но они - ведомые.
   Это любимое оскорбление учителей для учеников, кажущихся лидерами, лидеры из которых никогда не вырастают, но всю жизнь кажутся ими. Лишь перешагнув черту понтовой жизни во всенепонимающую смерть, становится ясно, что лидером этого мира был не тот, который бедокурил и заводил на это весь класс, не тот, который учился на отлично, не тот, у которого каждый день была новая девчонка. Лидером мира был тот аутсайдер, который хоть и был аутсайдером, никого никогда не слушал, а молча гнул свою палку, пока та не треснула и не обломилась. Тогда он брал обломок, и снова гнул.
   Обломку не мечталось о полетах, но трахнулся он не хуже Гагарина, до крови прищемив руку лидеру мира. Но и тогда лидер смолчал. Он знал, что так будет.
   Лидер мира - лидер в своем мире. Мистик от природы, листик от ветки. Вся непонятность и все неприятие мира вырастало со всем своим червивым убожеством, топырила пальцы чирями людей, уверяя всех - это не он, это кто-то другой. Это не его, это кого-то еще. Суп из черепахи. Дрянь из черепа. Нога из пупка. Мозги из банка. Кофе из пепельницы. Карбид из силикона.
   Идиот среди идиотов, я скитался. И из Китая скитался. Из Генуи сгноился. А из Лихтенштейна слихт... И трахнулся головой о чешуйку скомканной рыбы, чтоб чудить на углах улиц среди вульгарных женщин, гарных телок с вульвой. И томинокеры не посещали мой мозг, а заготовленная для них тропа вздулась и сорвала крышку с банка дяди Скруджа.
   А в магазинах вежливые продавцы предлагают завернуть бесплатно стибринное "поебаться", нехотя сделанное "подмыться", и даже "мужской причиндал из трех букв" нежно обмотнуть газеткой и смазать своей биологической смазкой. Ах, как вежливы в России мусора! Но продавцы круче, они и после работы предлагают тоже самое даже самым малознакомым. Каждому предлагали. Если предлагают, знай - продавец.
   Продавит, что захочешь. Вот стрем.
   Я искупался, а гусь молчал, всей своей зажаристой корочкой показывая непринужденность и великолепие Сигизмунда Лаосского, танцполом победившего великого проказника Вовку, германского шпиона, дважды клонированного, и сто раз промастурбированного через пробку от шампанского, взлетевшей, сделавшей то, о чем всегда мечтал человек. Пробка не легче, пробка лучше.
   Километраж вакханалий Чучхе, и я сдох. И ты сдох. И не смотри на него с надеждой, он тоже сдох, еще до нас. До нас не падал наземь ананас. И в морду нам не прилетал банан. Узала Дерсу скушал персик. Везде, всегда - мы все в пизде, нам всем пизда.
   Мы забавлялись с дохлой вороной, помнишь? Ты еще смеялся, как больной, а я смешно болел. Мы же еще не знали, что дохлые вороны состоят из белых червей. Черви копошились, а мы не знали, что это черви. Черви копошились, а ты сказал: "Как мы с тобой". И я было согласился, но мама выглянула в форточку и позвала обедать. Чтоб не расходиться по домам на обеды, мы съели ворону. Помнишь?
   У меня до сих пор во рту ее гнилостно - кислый привкус. Но ради дружбы я бы съел всю ворону, а не половину. Да, я все еще ем дохлых ворон. А ты куришь? Фу, как ты можешь курить! Это же так противно!
   Амебы не в моде. А я написал "Капитал", может, слышал? Эх, златоэхонефосскалиматичестнословелвермишкатококосиланепоменяшчиниткитыдуршлаговощечинаюсовокраденскофырлядовсконепометнокалимармеладовскользьонодеколбасонеприятогипатетическотелебесформанациакраполиоморфиноглистностабилизаемоневыручернохопогопотроглотидоджаноджигадалкрималетнстолешнонеприсложнечецукереуловочкутагиежиновналиченногаржешапойдищелозаповедичехуевряжесъэфирменькышвытекаризонпукейогирастобломлбодробитженщинсэркьюлевычещяркасченигостоночносакураминуюмириндажирисокевлартолдачыкьюбуденовескрынжескоюроловариколодышазаниравненнохрыкрендецовое настроение! Выпил пива, и исчезло оно.
   Пластом лежу.
   Тарапунька был голодный, проглотил утюг холодный!
   Откуда это?
   Ах, да! "Незнайка в его друзья". Это была любима сказка отца Ланы. Он часто читал ей толстенную книгу о Незнайке перед сном. А она слушала и смеялась над этой чудаковатой глупостью, получившей Нобелевскую премию.
   Утром звонили родители, спрашивали, как дела и просили заехать к ним в выходные.
   В комнате путем проекции вошли гости передачи. Один был известен по предыдущим выпускам программы, а другого Лана первый раз видела. Первый поздоровался с телезрителями, ведущей и участниками проекта, присел и стал что-то говорить.
   Второй подошел к Лане, схватил ее за талию и потащил в студию. Лана закричала, стала отбиваться, но все было бесполезно. Мужчина крепко держал ее, прижав к себе, не давая этим самым бить себя по уязвимым местам.
   В этот момент в комнату вбежал Олег. Увидев, что Лану схватили, он бросился к телевизору, и его почти коснулся головы незваного гостя из телевизора, как телевизор заискрился и выключился. Олег остался один в комнате. Он пнул сгоревший телевизор. Телеящик упал. Экран треснул, но не разбился. Олег сел на диван, и обхватил голову руками...
  
  
   Глава 2.
  
   Бинт опустился в обеззараживающий раствор, и стал набухать, вбирая влагу. Это было похоже на созревание древесной почки в ускоренном показе. Или на заваривание чая. А, может, на то, как новая бабочка выползает из кокона-куколки. Наверное, это можно было бы сравнить с распускающимся бутоном хризантемы.
   Затем хрупкие, но сильные руки точными движениями подхватили плавающий рулон, отжали его в таз с раствором. Пальцы одной руки потянули за конец рулона, высвободив небольшой кусок ткани. Натянув его с помощью другой, понесли к ране на плече, которая уже начинала затягиваться.
   Поначалу ощутилась приятная прохлада, разлившаяся на всю руку, и даже немного коснулась лопатки и шеи. После появилось легкое жжение, за пару секунд возросшее до такого ощущения, словно верхняя половина тела очутилась в горящих углях.
   - Сссссссссссс! А! ай-я-я-я-яй! - запротестовал против боли Гущин.
   - Потерпи, если мужик, - кольнула Мария.
   - Дак это... куда теперь деваться - то?
   В дверь позвонили. Гущин дернулся, но Мария опередила его:
   - Сиди.
   Девушка подошла к двери, посмотрела в глазок.
   - Кто?
   - Костя. Сана здесь?
   Девушка открыла дверь. В квартиру вошел Мелкий. Заперев за собой дверь, он проскочил в комнату. Мария пошла вслед.
   - Сана, Машка, короче, Пухой передал. Сэнсэй хочет собрать всех из БПФ у кладбища через три часа. Сана, тебе собирать.
   - Да знаю я, - махнул рукой Гущин, - кому же кроме меня - то всех собрать? А че Сэнсэй... это... ну, сам не позвонил?
   - Он о чем-то с энпэшниками договаривается, что-то конкретное задумали.
   - С чего ты взял, - спросила Маша.
   - Ну, там кроме нас с НП еще туева хуча движений. Оружие, там, автоматы, гранаты. На войну, не иначе как.
   Гущин закурил. Наступила тишина. Все не просто так, Гущин знал Сикорски очень хорошо. Просто так Олег ни черта в своей жизни не делал. Даже пива не пил просто так. Тут что-то глобальное. Такое, чего еще в БПФ не было. Как бы узнать, корыстно это он с НП связался или реально общая цель?
   Да и что общего у БПФ и НП? Свобода? Нет, тут свободы разные. У БПФ - свобода от любой политики, у НП - свобода в либерализме. Черт! Без Сикорски хер проссышь, че он там задумал!
   - Мелкий, дебил, - нарушил молчание Гущин, - че радуешься? Нам нахуй не нужна война!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 3.
  
   Прозвонил телефон. Чья-то большая ладонь переключила его на селектор. Сначала послышался легкий шум, какой-то неприятный свист, еле слышный глухой свист. Спустя минуту, кто-то сказал:
   - Меньшиков, ты на связи?
   - Да, шеф.
   У Меньшикова слегка пересохло в горле. Он налил в стакан воды и выпил ее. Полегчало. Даже небольшое волнение вроде как улеглось.
   - Ну, рассказывай, - приказал шеф, - как там у вас с разработками.
   Даниил глубоко вдохнул и начал:
   - Шеф, мы нашли способ сильного воздействия на психику... Сильнее, чем у нас есть.
   - Куда сильнее - то, - спросил шеф, и Даниил почувствовал, что он улыбается. Ему, естественно, хотелось побыстрее все узнать.
   - У нас пока дела так обстоят: все воздействие проходит через ТГТП. Если человек меньше увлечен ТГТП, воздействие может ослабнуть. К тому же, программинг психики проходит через скоростную промежуточную проекцию Картера. Это влечет за собой свойство затрачивания времени на перемонтировку отснятых материалов. И, кстати, психика имеет свойство адаптироваться к психогенному и транспортационному программингу.
   - Да? - удивился шеф. - Где ты об этом узнал?
   - Это наши разработки, отдел постпрограмминга психики. Этому открытию не более двух недель. Так вот, по поводу адаптации психики, спичрайтеры имеют на случай прекращения воздействий субвербальной информации пару новых моделей психосюжетов, но, рано или поздно, свойство адаптации будет применено и к ним.
   - А что, спичеры больше работать не хотят?
   Меньшиков сглотнул слюну.
   - Дело в том, что создание психосюжетов очень емко по времени и усилиям. Первоначально необходимо выяснить, какой элемент предыдущей модели субвербалики стал узнаваем подсознательным рефлексиям. После чего соотнести, а значит, выяснить "навеянный" нами менталитет. Ведь ранее он не отслеживался. А таким же, как был, остаться он никак не мог. После этого следует выработать новую действующую модель психосюжета, и лишь тогда продолжать "спичить".
   - И сколько примерно будет действовать одна и та же модель?
   - Это зависит от качества модели, шеф, которое, в свою очередь, зависит от долговечности предыдущей.
   - Понятно, - протянул шеф. - И какой вы там нашли выход?
   Даниил снова наполнил стакан водой и выпил.
   - Метод достаточно прост, но потребует высоких затрат. Гипнолуч вещает одновременно в синтетическом соединении с прямой линией. Волна передачи испускается нашими главными вышками на подхват остальных вышек, вещающих во многих странах и, конечно, по всей России. По нашим расчетам, если запустить в космос три спутника на определенно рассчитанную траекторию, то весь Земной Шар будет в зоне нашего вещания.
   Из селектора донесся громкий неумолимый смех. Неужели я опять что-то напутал, подумал перепуганный Даниил. Он расстегнул ворот халата и несколько раз глубоко вдохнул.
   - А мы... а... а мы..., - не унимался шеф, перебивая себя смехом, - а... а мы что, на... на луне жить будем?
   Даниил успокоился. Он просто забыл сказать, и все.
   - Нет, шеф, я просто запамятовал. Мы создали спецпокрытие, которое не пропустит ни одной, даже прямой, волны. Оно делается из каучука, кремния и коллагена. Мы назвали его К.К.К.
   Шеф засмеялся еще сильнее. Неприятное ощущение мурашек постигло Меньшикова. Что-то тут не так, подумал он. Не очень хотелось выглядеть идиотом. Вроде как шеф начал успокаиваться, гогот перешел на похохатывание, после - на легкое всхлипывание. Когда это закончилось полностью, шеф сказал:
   - Скажи, вот нафиг нам более сильное воздействие?
   - Эээ... я же говорю, происходит адаптация психики и...
   - Даниил, я тебе маленький секрет открою... ты сам - то нашим производством не увлекайся, о'кей?
   - А что так...
   - Дани-ил, - перешел на шепот шеф, - слышь че, нам в космос-то спутники никак не запустить. Дело не в деньгах и не в политике, и даже не в космодромах. Просто космоса-то тю-тю!
   - Как тю-тю, - Меньшиков пребывал в шоке. - А что же тогда там?
   - Там скорлупка, как у орешка, Даниила.
   - А за скорлупкой?
   - Не важно, - оборвал шеф, - не о том разговор. А с чего ты взял, что такое вещание более надежно в плане адаптации?
   - Ну, во - первых, оно бы покрыло всю Землю. А потом... Ах да, опять забыл сказать! Это совершенно новый гипнолуч, он не требует ТГПТ и времени. После пяти минут его действие, человек становится абсолютно покладист и повинуется прямой речи любого заданного лице, выполняет все приказы, кроме тех, где виден явный суицид.
   - Молодцы, пацаны! Спутнички мы на скорлупку прицепим, она ведь все равно вращается также. Молодец, Даниила. Вашему отделу выпишу премию.
   - Шеф, а можно мы...
   - Что?
   - Ну, там материал для Первой Леди привели, можно мы ее..., пока она настоящая?
   - Эх, ладно. Только сначала ко мне ее на часик.
   - Хорошо.
   Селектор замолк. Даниил Меньшиков вышел из кабинета совещаний, и направился в свой отдел. В голове крутилась одна и та же мысль:
   "А что же тогда там?"...
  
  
   Глава 4.
  
   Тишина. Солнце напекало, на тень деревьев развевала прохладу даже на солнечную сторону. Заборчики. Такие небольшие милые заборчики в облупившейся краске. Видно, что красили очень много раз - слой ее около полусантиметра. Очень много заборчиков, покосившихся заборчиков, ограждающих по три квадратных метра земли. Земля слегка вздыблена, и очень походит на дачные грядки. Она усеяна сорняками и земляникой. На некоторых "грядках" сорняков нет.
   На некоторых нет вообще нечего. И ничего нигде не растет. И никогда не вырастет. Сколько бы не прошло времени, странные "гряды" не дадут всходов. Сколько бы не прошло времени, они будут выглядеть всегда лишь так. Быть может, осядут, или вообще сравняются с землей, но, тем не менее, будут.
   Во вздыбленной земле врыты металлические и гранитные тумбочки, деревянные распятья выше человека. И, почти на каждом мемориале, чье-то бывшее лицо. Могилы уходят вглубь леса, и конца им нет. Их явно больше, чем живых в городе.
   Чувство вечности и незыблемости разделено на весь этот мертвый мир. И бывшие лица, куда ни посмотри, смотрят в ответ. И, может, где - то там, вдали, где видны лишь очертания голов на фотографиях, может, из этой самой дали ты смотришь сам на себя. И не можешь узнать. И не можешь вспомнить. И не хочешь знать даже сейчас,
   потому что надежда на перемены в тебе еще не угасла.
   Потому что ты хочешь что - то менять.
   Потому что ты хочешь верить.
   Потому что ты хочешь ощущать.
   Потому что ты хочешь жить...
   Потому что ты смотришь на себя и не узнаешь своей любимой фотографии...
  
   К кладбищу подъехала "ГАЗель" и остановилась. Сикорски и Калимец вышли из машины. Коллеги уже ждали их. Людей собралось около двухсот. Калимец обвел вглядом толпу и присвистнул.
   Сикорски же молчал. Лицо его выражало одновременно озлобленность, негодование и мрачность. Он, в основном, смотрел под ноги, а затем бросал на собравшихся полный надежды взгляд, и снова вглядывался в землю.
   Калимец встал перед толпой и начал:
   - Члены временного союза, завтра мы выступаем на сложнейшую в нашей жизни операцию, успешное выполнение которой благоприятно отразится на нашей общей идеологии, не взирая на некоторые различия в нюансах. Мы не приемлем власть такую, каковой она является по сей день. Все мы - отчаянные борцы за свободу страны, а завтра - наша самая отчаянная битва. Последний раз временный союз создавался в 2011м году, целью которого было свергнуть неонацистское правительство. Тогда я сам был семиклассником, и, разумеется, не был членом Независимой Партии, в союзе участия не принимал, но там был мой отец, и он постоял тогда за нашу свободу. Теперь мы выросли, и должны сражаться сами.
   Нас не устраивает капиталистическая демократия, нас не устраивают последние законы, издаваемые правительством, нас не удовлетворяет политика европейских стран, и вообще, равнение на Европу. Все это заставляет нас сражаться. Вспомните, сколько друзей погибло в боях за то, что и так должно быть, за порядок и свободу? Мы погибали. Погибали и обычные люди. Они не вели борьбы, они слепо подчинялись требованиям государства, но были убиты, выброшены из родного дома, сокращены с работы. Что-то заставляло всех нас сердиться в определенные дни, когда все были сердиты. Кто - то управлял нами, вам не кажется?
   Независимая Партия своими силами и приемами выяснила нашего общего врага. То, что заставляло нас думать только в рамках одного спектра и в упор не видеть насилия и извращений, что происходят в России.
   Не поймите меня приватно, наш враг - ГТП - ТВ...
   - Телик-то тут причем, - послышался голос Гущина.
   - Организация захватила уже больше половины мира. Она, по данным разведки, имеет собственные разработки по транспортационному программингу психики. То, что раньше называлось "двадцать пятым кадром" имеется в настоящее время в каждой квартире, только более сильного воздействия, и называется "косвенной проекцией".
   - А, я... я это... я знаю. Я сам эту гадость противную видел!
   - Увидеть ее сложно. Но дело не в этом. Завтра мы захватим секретный и технический корпусы. Наша задача - захватить вещание и уничтожить все разработки ГТП - ТВ, и перенаправить гипнолуч в космос. Задача сложная. Знайте, это наша последняя битва. После - начинается свобода. Сегодня перед нами лишь ее тень.
   Сикорски ужасно потянуло домой, он ненавидел кладбища, но покинуть собрание он не мог. Олег встал рядом с Калимецем и сказал:
   - Завтра на Спасской, в семь утра. НП выдаст оружие и проведет инструктаж. Сейчас все свободны...
  
  
   Глава 5.
  
   Тяжелой стеной ограждалось многокорпусное здание и территория, которую по размерам можно было бы сравнить с одним из главных районов столицы. В ворота часто въезжали грузовые машины, и асфальтированная дорога уже давно вмялась, выпячиваясь покатыми кочками.
   У ворот стояло несколько человек с автоматами, но вели себя расслабленно - за всю историю существования охраняемой организации на нее еще ни разу не покушались. А существование ее насчитывало уже почти четверть века.
   Невообразимой громадиной из-за высокого забора выглядывало здание, напоминая своей неуклюжестью на фоне небольших домов и невысоких деревьев, стоящих поблизости, полотно современного авангардиста.
   На сегодня выпал прохладный пасмурный день. Но света, просачивающегося сквозь облака, было достаточно, чтобы дождь не случился.
   Тишина висела в этом утре, поджав ноги. Висела на невидимой ветке где-то в поднебесице, и наблюдала за происходящим.
   Срывая тишину, к воротам подъехало несколько "ГАЗелей" и легковых автомобилей. Из которых, хлопая дверцами, выходили люди с оружием в руках.
   Начался штурм.
   Отчаянный штурм.
   Прорвав въездную охрану, люди разделились на группы и, вбежав в здание, разделились по коридорам.
   Им пытались помешать.
   Их пытались остановить.
   На входе появлялись охранники, и вступали в бой с бунтующими. Не пройдя пятидесяти метров по зданию, некоторые уже были убиты. Наверно, пуля в лоб лучше, чем прикладом в зубы, если битва держится на отчаянии. Охрана тоже отчаялась. Где-то там, в глубине души, они сами были против себя, но что-то все же не давало им высвободиться.
   Команда Калимеца работала чисто. Тактика и тренировка дала о себе знать. Калимец, по крайней мере, всегда знал, что нужно ему. И он понимал, зачем здесь. Главная задача - прорваться в Технологический отдел.
   Помимо охраны, оружие имели даже работники. Они просто выходили из - за какого-нибудь угла и стреляли в упор бегущему на них человеку. Голову "избранного" разрывало на части, бегущие за ним товарищи получали свой паек мозгов, щепок костей и крови погибшего друга. Они плевались и терли глаза, а в это время стрелявший успевал перезарядить пистолет...
   Команда Гущина следовала по узким коридорам экономических отделов. На них нападали со спины, обхватив одной рукой плечи, другой - сворачивая шею с громким хрустом. Тем самым хрустом, который так нравится детям, когда они "щелкают пальцами". Тем самым хрустом, который после "щелк-детства" переходит в неизлечимую привычку. Такой вот хруст, только громче. Полихруст кисти руки - макет звука сворачивания шеи.
   Сикорски следовал в правое крыло. Через пять минут после начала штурма им надо будет вернуться, чтобы проследовать за Калимецем и...
   Все это похоже на сумасшествие. Каким-то ветром разносит вклочь остатки чувств, что лежат снопами на дне пересохшей души. Ты слишком материален. Не это спасет тебя. Все мысли эпохально-краткосрочны, как дикий леприкон, они исчезнут в мифах, и все это похожее на сказку не возымеет ничего, кроме глобальной катастрофы, приведшей всех нас в неверие смятенной пустоты. И не заполнить никогда эту зияющую мглу. Коньяк разлит в сосудах сердца, а сердца нет. Как нет той пустоты. Исчезла пустота, и нет больше ничего.
   Вороний глаз остался у тебя на шее. Он впился зубчиками слов в твою белесую судьбу, полиаморфную фантазию из детства. Я недотрога, я стараюсь плакать, когда ты просишь у меня воды. Но если ты. Цветы - ты ненавидишь их стремление к небытию и бытию. Я между тем встаю.
   Как будто не долеплен снег, он, собираясь в круглый шар, висит на небе. Небо - сон, по небу ходит слон. Наполеон.
   Неон, изрыгнутый в святилище Минокла, мудрейшей повести не взыскать путь свой в свет. Взрасти меня, Моя. Я не забуду никогда той мантры, что не знаешь ты, она, как отголосок, теснится в зареве песков. Песок не сохраняет тайн - болтлив.
   Не пластик я, - сказал Он, - а глиняный твой Бог! Приди в себя, твое удушье, как бесталанный бред, в нем нет души. Но слева. Старуха Смерть, что в модной юбке, трясет твоею бородой, а глаз вороний - уже твой. Узнал? Узнал ли?
   Двойник тех всех людей, что жили здесь когда-то, и по сей день живут. Похож - не отличишь. И это ты.
   Но ты погиб...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Эпилог.
  
   Мертво. И хотя все живо, это слово очень походило на правду. Вокруг стояла тишина, все птицы молчали, бродячие собаки молчали, люди молчали.
   Прохожих было ни много, ни мало, но хоть бы кто сказал другому слово. Нет, все куда-то шли, не торопясь, и помалкивали, словно никого, кроме них не существовало. Или же были просто обижены на весь мир.
   Временный союз отчаянно шел к своей цели, и достиг ее. Ценой тому стали жизни товарищей и бесконечная боль. Быть может, боль утраты, а может, не совсем так. Боль от чего-то большего, чем весь мир. Ведь их убила не только несправедливость, но и невзаимная любовь к людям. К простым людям, которые сейчас идут по улице с одним и тем же тупым выражением лица. Идут, набычившись, и не понимают, что вообще произошло, и не знают о положенных за их свободу жизнях. Толпу устраивало быть рабой любого деспота, а сейчас они ни черта не могут понять.
   Союз проник в Технологический отдел, но выключить гипнолуч не удалось. Тогда пришлось перенаправить его на саму организацию с силой, рассчитанной на треть мира. Через несколько часов аккумулятор машины, продуцирующей гипнолуч, сдох.
   После прекращения действия луча в мире наступила амнезия, которая, как прогнозировали техники из НП, продлится около трех суток.
   Гущин погиб, случайно запнувшись о тумбу и сунувшись в падении головой в закрывающийся турникет, пропускающий сотрудников. Обычный турникет ни сделал бы ему ничего серьезного, но этот, поняв, что что-то зацепил, выпустил два острых диска в голову Сашки. Мария закричала, но было поздно. Диски сняли скальп и пропилили череп на уровне глаз. Глаза брызнули последними слезами, и Гущин покинул этот мир.
   Калимец серьезно пострадал - ему прострелили щеку и ладонь. Сейчас он находился под внимательным наблюдением врачей из НП.
   На Сикорски была лишь ссадина и два случайно вывернутых пальца. Он очень надеялся найти Лану в корпусах ГТП-ТВ. В Экспериментальном отделе сидела очень похожая на нее женщина. Она была обнажена, забита, по телу шли шрамы, словно ее били кнутом. Волосы в чем-то липком. Он пригляделся, но понял, что это актриса, исполняющая перед камерами роль Первой Леди. Ничего схожего с Ланой он уже не видел. Олег смутился вида обнаженной Первой Леди, тихо поздоровался и вышел. Ланы нигде не было.
   Благодаря реабилитационным воздействиям синапслуча, члены временного союза убереглись от амнезии.
   Пухой погиб. Его выбросили из окна третьего этажа прямо на штыри забора детсада на территории ГТП-ТВ. Его тело дернулось и обмякло.
   Мария погибла. Один из работников не успел перезарядить оружие и схватил Машку за волосы. Он бил ее головой о шкафы и стенки, пока носовая кость, прогнувшись, не пропустила угол шкафа вглубь черепа.
   Мелкий погиб. Его застрелили первым.
   Когда все кажется ненастоящим, подумай, насколько ты близок к истине. Может, это лишь чье-то влияние, а ты воспринимаешь всерьез все, что видишь. Может, на самом деле все не так. Ведь почему-то небо выглядит теперь, как скорлупа грецкого ореха, оно потеряло синеву. Просто не было никогда синевы, как не было никогда свободы. Свобода лишь бросает тень, но там, где человек, ее не будет никогда. Понять это, значило бы бороться за нее.
   Но тень свободы призрачна, как и любая тень. Она прячется, и исчезает в тот момент, когда ты уверен, что вот она, Свобода, стоит за этим поворотом. И как только ты делаешь шаг за этот поворот, оказывается, что солнце светило тебе в затылок, а сейчас светит в бок.
   И неизвестно, существует ли вообще Свобода, так как неизвестно, что это - психоделический бред Фрейда или дозволение фантазий Зюскинда. Скорей, Свобода - это то, что всегда бросает тень, но никогда не появляется на людях.
   Олег вспомнил слова того мага, что гипнотическое влияние можно увидеть без применения психотропов. Нужно лишь иметь необходимый потенциал, который, по словам мага, у Олега имелся. Конечно, потенциал нужно высвобождать, иначе все бесполезно.
   Люди остановились, они уже не понимали, куда идти и зачем. Дома же выглядели именно так, как любой ребенок рисует дом - небольшой и с трубой. А тут были большие, сделанные из чего-то невероятного - словно камень скрестили с резиной. Но все с трубами. Из труб, конечно, шел дым.
   Асфальт был едва виден сквозь заросли невысокой, но густой травы. Нога ступала мягко и легко.
   Вообще любое влияние можно увидеть, нужны лишь кое-какие вещества или же годы тренировок. Ни тем, ни другим Олег не занимался, хотя Сашка столько раз пытался уговорить его на "это небольшое путешествие". Тем ни менее, Сикорски всем собой захотел увидеть реальный мир. Невероятность этого его настораживала. Быть может, этот и есть настоящий?
   - Ладно, - сказал себе Сикорски. - Если не получится, значит, истина здесь и где-то здесь Свобода.
   Прищурив глаза и напрягая силу воли, Олег пристально уставился на мир...
   Все было также. Все также странно, но также.
   - Так и быть, - мужчина расслабился, - значит, здесь.
   Люди все также стояли там, где остановились.
   Их лица зарябили и преобразовались в чудовищные гримасы. Каждый рот обильно окаймлен кровью. Глаза сверкали, но еще не знали, что делать. Небо же стало багряной рябью. И стало ясно, что здесь не выжить никому.
   Но на секунду в воздухе мелькнуло что-то вроде стрекозы. Но это не было стрекозой. Это было скрытое сообщение для всех, но Олег расшифровал его:
   "Существовать здесь - счастье", Сикорски улыбнулся.
   Да, этот мир прекрасен...
  
  
  
  

Декабрь 2006г.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"