* * *

I

Один Федот, по причине своего упрямства, довольно долго жил с родителями. Да, довольно долго, аж до неприличия. Стукнуло ему уже 25 годков, а он всё живёт и живёт с предками. И жениться подлец никак не хочет. Сколько ему уж ни намекал отец, что уже сильно желает с внуками нянчиться, но всё пустое. То ли по причине старости, то ли по причине маразма или старческой сентиментальности, но намёки такие отец неоднократно производил, особенно на почве водочки.

А жил наш Федот, в основном – счастливо; оттого, что питательный вопрос его в принципе мало волновал. Да! О продуктах питания думала, как правило, матушка. Ему лишь оставалось тратить свои деньги на себя, бухло, друзей, девок и откровенных проституток. Очень сильно Федот был доволен собой и считал, что всё у него отлично. Не в смысле – отлично от других, а в смысле – всё заебись.

Так он жил до 25 лет, пока однажды, отец ему по пьяни не заявил, что он, мол, за его счёт живёт и даже в ус не дует. Загрустил тогда Федот, задумался не на шутку, и заключил, что батя, видимо, прав. Факт на лицо. И будучи упрямцем, наш Федот решил, от обиды, вероятно или сгоряча: что же я прокормить себя не смогу; а коли родной отец меня куском хлеба попрекает – стало быть, пора самостоятельно зажить.

Окончательно самостоятельно зажить Федот не смог, по причине слабой зарплаты, но зато мог реально отказаться от проституток. На то и решил питаться. Человеком Федот был не притязательным. Чревоугодием, в смысле, – жратвы, не страдал. По сему и решил жить на пельменях из магазина, а родительской еды не трогать.

А оскорбился Федот, оттого, что везде орут, что дети для родителей всегда останутся детьми, даже когда детишкам по 50 лет. А тут на лицо прямое противоречие этой теории. "Видимо, врут в средствах информации", – так подумал Федот и, окончательно разочаровавшись в прессе и телевидении, пошёл за кефиром и пельменями. Федот был, конечно, слегка скуповат, но, учитывая своё самостоятельное положение, думал о будущем своего живота, по этому купил ещё и плавленых сырков с хлебом.

Нет, конечно же, он не желал зла родителям – в особенности матушке; которая его упрашивала за семейный стол всё же садиться. Но Федот наотрез отказался сидеть за столом, накрытым исключительно на ассигнации бати; не со зла, конечно – из упрямства и вредности, – хотя хотел, потому что рассольник любил больше жизни. Да! Больше жизни любил рассольник, но не больше себя самого – от того и отказался.

Конечно, в мечтах, Федот представлял, что вот он похудеет, а если повезёт и вовсе помрёт, то батя, конечно, свои слова непременно возьмёт назад, – да только поздно. А учитывая христианскую науку русского человека, Федот намеревался, будучи мучеником при жизни, стопроцентно попасть в рай, а уж там полёживать на облаке и оттуда поглядывать, как его родной отец мучается совестью и переживает, что родного сына голодом заморил. Неплохо было бы Федоту ещё и на иконы священные попасть, как мученику за правое дело, но с этим вероятно сложности выйдут. "Правое дело" его, всё же не очень подходит для религиозной конфессии.

Глупо, конечно, но не будем осуждать Федота, потому как у каждого своя кукушка в "чайнике" имеется.

Надо сказать, что Федот в свои 25 лет любил выпить. И выпить он любил, по причине манерности, конечно, – коньяку. И выпивал он всегда с друзьями, но никак не дома с родителями. Аж смешно, но при родителях Федот пить не мог. Совестно было оттого, что батя его временами выпивал и матушке мозги компостировал. А вообще-то, жалко было делиться с батей столь благородным напитком.

И, значит, теперь, после решения о самостоятельном питании, Федот утвердился, что пить он будет дома, ни сколь не стесняясь родителей. Как настоящий мужик пить будет – за ужином. Демонстративно будет пить, а делиться, также демонстративно не станет. Правда, от коньяка пришлось отказаться, по причине чрезмерных трат на пропитание. Водку Федот не пил; на дух он её, короче, не переносил, всё по той же причине манерности. А вот славянским бальзамом не брезговал, особенно в дни слабости кошелька.

Так вот, чрезмерно растратившись на плавленых сырках, Федот остановился на бальзаме, как наиболее реально продлевающем ресурс денег и прошлых привязанностей. К тому же, учитывая культуру питания, – коньяк и плавленые сырки "Орбита" мало чего между собой общего имели. В этом Федот не мог сомневаться, потому как таких натюрмортов он не встречал, а эстетическому вкусу художников привык всецело доверять.

Н-да... надо бы читателю кое-что пояснить. Всё выше описанное, конечно же, по большей части – следствие. Смешно ведь так разбунтоваться по такому пустяковому случаю. Ну, мало ли что от пьяного можно услышать. Федот был, человеком, в основном, добрым и только по этому не стал бы по пустяковому случаю на материнское сердце наступать. Нет, причина в другом.

А дело в том, что на протяжении последних десяти лет, батя учил Федота уму-разуму. Нет, конечно, учиться уму-разуму дело хорошее в любом возрасте и при любых религиозных предрасположенностях; говорят же: век живи, век учись – дураком помрёшь. Это дело хорошее и нужное. Но, вероятно, учиться Федоту хотелось не со слов бати, которого кроме как – отец, больше никак не назовёшь. Нет у бати, короче, ни регалий, ни званий, ни положения в обществе, ни таланту, хоть самого захудалого; ну хоть крестиком что ли вышивать или гвоздями что-нибудь оббить или на трубе дудеть по нотам. Ну... может быть... в виду таких недостатков тянет некоторых людей, всех вокруг уму-разуму поучать. Ну да ладно, неизвестно это достоверно.

А поучал отец Федота в достаточно уничижительной форме. Вероятно, потому, что при этом был всегда довольно крепко пьян. Надо отметить, что будучи трезв, батя не вызывал никаких претензий и сомнений в совершенной порядочности последнего. А вот по пьяни, просыпались в отце педагогическо-ораторские способности и фонтанировали из его хмельного рта.

Ну, никак нельзя взрослого человека в уничижительной форме уму-разуму учить, так ведь? Поэтому батя, чаще всего, посылался куда подальше. Правда, никуда не уходил, а продолжал поучать, пока не протрезвеет.

Очень странным бате казалось, что его науку никак не хотят воспринимать. Посему он убеждался, что вокруг него одни дураки и, радуясь своему красноречию и интеллекту, восклицал:

– Правильно говорил Ленин: "Сколько у нас ещё дураков!"

Уж, неизвестно, и вправду такое говорил Ленин или батя это придумал, но после этих слов он замолкал на 1 – 2 минуты. А потом принимался заново лекции читать, как и положено, с выражением, театральной динамикой и доказательствами. Федоту, конечно, такие концерты не нравились, потому как батя непременно старался в душу влезть. Да к тому же мало того, что беспардонно с грязными ногами влезть, так ещё старался непременно там и насрать. Так, по крайней мере, думал Федот. Батя же, со своей стороны, прилагал все усилия, что бы его труд даром не прошёл и очень усердствовал в повторах, дабы на века укорениться в подсознании домочадцев.

Заёбы такие не редкость в мировой семейной практике, так что история эта довольно простецкая, если не сказать ещё проще. Конечно, не хорошо, что Федот "посылал" родного отца, – не по-людски это. Но сами посудите: как можно трезвому у пьяного учиться? К тому же учиться особо нечему. Одним словом – противно. Поэтому прошу вас не осуждать Федота так поспешно.

Значит, так, Федот не принимает родительской пищи. Матушка в расстройствах. Федота, кстати сказать, это огорчает. Батя, протрезвев, никак не поймёт в чём дело. Он всегда не понимает в чём дело и говорит, что ничего не помнит. Можно, конечно, чего-нибудь забыть после пьянки, но не каждый же раз ничего не помнить. А, учитывая, что батя на утро ниже травы – тише воды, то, вероятно, врёт, собака, стыдно, видимо. Хотя кто его знает, быть может, если бы похмелялся поскромней, то... Понятное дело, что спирт улучшает циркуляцию мочи в коре головного мозга, поэтому, судя по-всему, голова лучше соображает по-пьяному делу. И, конечно же, само собой разумеется, лучше быть умным пьяницей, чем глупым трезвенником. Это Федот, конечно, понимал, но вот с пьяным батей никак не мог найти общий язык.

Проснувшись утром, и нисколько не удивляясь, что матушка, приготовила свёрток с едой, Федот игнорировал его и наварил "своих" пельменей, – на завтрак и на обед. Контора, в которой работал Федот, была довольно засратая, в общем-то, и столовой даже не имела, поэтому обед приходилось приносить из дома.

Обеденную порцию пельменей он кинул в банку из-под соуса и, не положив в неё даже масла, завернул крышку и сунул в пакет. При этом думал, что чрезвычайно эффектно пообедает на работе. Пельмени же, в конце концов? А не какие-нибудь там... "горячие кружки". Лично Федоту, такой "кружки" хватало на сорок минут, не более.

Запихнул в пасть пару пельменей и отправился на работу – в городское статуправление.

Работа у Федота была довольно скучная и не интересная, поэтому рассказывать о ней и не стану. Скажу лишь, что работал он с цифрами, а точнее со статистикой. Что-то вроде: посчитать, сколько народу в городе за месяц рождается и помирает. В общем-то, Федот и не придавал своей работе особого значения. Выполнял её хорошо, грамотно. Да хрен там понимать – математика за 2-й класс средней школы. Правда, надо отметить, утомительная это процедура – весь день цифры драконить. Поэтому Федот к вечеру утомлялся и чрезвычайно-чёрно завидовал всякого рода художникам, писателям и музыкантам, которые работают от вдохновения. "Эх, что же я в школе литературу не изучал толком, – сейчас писал бы стишки или памфлеты какие-нибудь. Или, что же я музыкой в детстве не занимался, – сейчас играл бы какой-нибудь поп-рок, разъезжал бы по стране с гастролями. Или, что же я над учительницей-толстухой по рисованию измывался, – сейчас бы рисовал картинки и удовольствие получал", – так порой Федот размышлял, представляя себя в образах всевозможных великих творцов. Образы эти были сладки и приходили чаще всего перед сном. Ну да ладно, отвлёкся я.

Значит так, Федот на работе. Работает в поте лица и размышляет о том, что теперь ему придется кушак поджать. А раз кушак подтянуть, значит, он теперь, как настоящий поэт, то есть, – голодранец. Сию минуту, посмотрев внутрь себя, Федот обнаружил долгожданный внезапно явившийся творческий голод. Сердце покрылось мурашками и нахлынуло на Федота вдохновение. Сочинил он невозможный стих.

Три-татушки, три-тата!

Страшно обрадовался Федот, что у него творчество пошло. Сразу он решил, что непременно станет поэтом. Вот-вот только потренируется и сразу станет. И тогда уже батя не сможет его поучать и попрекать. Потому как поэт всегда выше всех, оттого... что поэт – звучит гордо!

Хотел, было, Федот на радостях побежать за пивом, да вспомнил, что он на работе. Огорчился слегка, но настроение не утратил. И всячески его поддерживал, понимая, что вдохновение – вещь капризная, и может покинуть в самый ответственный момент.

В невозможном воодушевлении выполнял Федот свои служебным обязанностям. С большим человеческим удовольствием и наслаждением творца: складывал, умножал и делил мертвецов и новорождённых; разбивал их на группы, сортируя по дате рождения и материальному положению. И страстно ждал обеденного перерыва, чтобы, пожрав, приступить к очередному шедевру. Ведь стих, написанный им совсем недавно, со свистом вылетел из-под пера и, учитывая силу вдохновения и гениальности, Федот намеревался за 10...15 минут создать поэму, насыщенную яркими образами, жизнью, трогательной романтикой и неоспоримой динамикой слова.

Сильно ждал Федот перерыва. Дождался... да только горькое разочарование постигло его. Вдохновение покинуло Федота, едва показавшись. Как куртизанка, что повиляла перед носом Федота жгучей жопой и скрылась, ушла с другим, более успешным талантом. А Федот остался со своим вселенским воздержанием, которое уже не сдержать и оно вязкой каплей стекает по лохматой ноге прямо на сандаль. Обидно, что в холостую.

Что только не делал Федот, чтобы вернуть "неверную". И курить бесконца бегал, и бумагу менял, и "перья", и на компьютере пытался набирать, и на кресло начальника с ногами забирался. Да всё пустое. Никак Федот не знал, как ему поэму начинать. То ли от нехватки банального опыта, то ли оттого, что пельменями с сырками обожрался, тем самым, уничтожив полуголодный трепет и возмущение в коре головного мозга, или где там ещё. Но только перерыв, акромя чревоугодия никаких творческих удовольствий не принёс. Огорчился Федот, дождался конца рабочего дня и поплёлся домой, мысленно утешаясь, что не он первый, не он последний... неудачник, всё ещё получиться.

По пути домой, Федот зашёл в магазин и купил 0,5 кефира и плавленых сырков к чаю. Чай решил попить родительский – ничего, не обеднеют. Федот самостоятельно питался уже третьи сутки и, откровенно говоря, начали ему эти пельмени надоедать. И вроде "стул" поплохел, вроде бы отметил Федот. А вообще-то, стул как стул, какой был такой и остался. Скорее всего, Федот чрезмерно жалел себя, поэтому и искал всякие оказии с организмом; вдруг похудел или там, к примеру, гастрит начался или геморрой.

Да, жалел себя Федот, – а как не жалеть? – обидно ведь, что родичи жаркое лопают, а он пельменями казенными давится и сухим плавленым сырком рацион разбавляет. Поэтому пельмени Федот ел демонстративно в упадке сил, обязательно, чтобы родители видели как ему херово; и что вот-вот он проблюётся от омерзения к поганой некачественной жратве, и что страдает он за правое дело, и что когда проблюётся, то убирать за собой не станет, потому как ослаб физически и вот-вот уже узнавать никого не будет.

Так потихоньку проходил очередной вечер. Федот укрылся в своей комнате и ни на какие призывы о здоровом питании не откликался... читал.

Но долго читать не пришлось, позвонила Маруся. Маруся – это девушка лет двадцати, не слишком красавица, но зато не слишком глупая, короче говоря, еть можно.

Федот познакомился с Марусей... Нет. Маруся познакомилась с Федотом... Нет. Друзья их, в общем-то, познакомили, по жуткой просьбе Маруси. Поначалу Маруся анонимно доставала Федота SMS-сообщениями в духе "Я тебя видела, ты мне понравился. Давай встретимся, может, мы друг для друга созданы!!!" Федот не помнил кто такая, а играть в "кота в мешке" не хотелось... боязно, вдруг грабители. Отклонился Федот от SMS-переписки, струсил, видимо, наугад встречаться.

Маруся своего всё же добилась и упросила общих друзей посодействовать в знакомстве. Сказала, что шибко уж ей имя его нравится, сказочное оно какое-то и ласковое, этот точно бить не будет. А ещё, сказала, что видела его на речке, когда он в пляжной кабинке переодевался. Вроде как, подглядывала и крайне влюбилась.

Думаю, что кого-то другого Маруся в кабинке смотрела, потому как Федот никогда не переодевался в кабинках. На свежем воздухе любил переодеваться, – кабинки ведь вечно засраны. Противно.

Федот с Марусей быстро сблизились и уже на вторые сутки знакомства сделали ребёночка!..

Шутка! Просто пивка попили. А потом начали регулярно встречаться.

Значит, так, позвонила Маруся и предложила пригласить её в гости. На что Федот с радостью пошёл. И отметил, что вот хоть один человек для него роднее семьи, и от этого почувствовал ломоту под лопаткой и ощущение полёта. Крылья любви у него сразу выросли, и он испытал невыразимую благодарность судьбе, за то, что она, в такой сложный для него период, послала ему Марусю – дивное существо.

Да так Федоту тепло стало на душе, что посетило его вдохновение. И он, бросив книжку и кровать, помчался к столу сочинять стих, моментально придумав на ходу "капитальную" концовку стихотворения.

Федот, с дуру, наверное, захотел преподнести своей даме сердца романтическое стихотворение. И поэтому он дрожал и очень торопился, и жуть как боялся, что вдохновение съебётся раньше, чем он успеет выразить в рифме своё удовольствие.

Проковырявшись с полчаса, Федот "выдал".

Вот наконец-то, свела меня моя судьба с моей бабой!

Маруся, как услышала этот "подарок", прямо вся обомлела. "От радости!" – вначале подумал Федот. Правда, после этого подарка, они больше не встречались. Странно?

Прошло несколько дней. Федот скучал по Марусе и по овощному рагу. Настроение у него было довольно паршивое, но суицидальных тенденций не предвиделось.

Федот экономил. От недостатка пищи, у него стали спадать штаны. Что нисколько не огорчило, а наоборот, даже обрадовало Федота. Он уже давно переживал, что у него пропали "кубики" на животе, а в место них вывалил один неразделённый куб или, правильнее сказать, небольшая полусфера. Нет, Федот не был толстым, но когда столько лет пресс был, а потом раз, и за год сгладился, это согласитесь обидно. Теперь же, подтянув ремень на одну дырку, Федот в этом плане был вполне доволен собой; шутка ли, так просто без упражнений и без всякой беготни, абсолютно бесплатно обрести снова привлекательные пропорции. Да и щёк не видно, когда глаза вниз опускаешь.

Очередной послерабочий вечер Федот провёл у телевизора, чем был впоследствии очень огорчён и взволнован.

Федот, как всегда после работы, прямиком отправился домой, оттого, что кушать хотел пару часов назад, а на данный момент хотел жрать. По пути зашёл в магазин и купил 200 грамм копчёной елецкой колбасы. Страсть как надоели Федоту пельмени, что даже подташнивало от воспоминаний, поэтому и решил перекусить колбаской.

И такая вкусная колбаса попалась, что Федот с большим удовольствием обгладывал каждую шкурку, по-хозяйски слизывая жирок с пальцев. Хотя, если честно признаться, его самолюбие было глубоко оскорблено самим фактом обгладывания шкурок. Странное у Федота было воспитание, или, впрочем, по причине манерности, но Федот никогда не доедал хлеб, не допивал вина, не обгладывал колбасных шкурок, не облизывал бумагу от пломбира в брикетах. А тут он обглодал. И не просто обглодал, а сделал это с таким удовольствием, что просто не поддаётся никакому сравнению.

Хотя нет, сравнение всё же есть. Когда Федот был маленьким, то его на летние каникулы отправляли в деревню к бабушке и дедушке. Федот был этому всегда рад, потому что там жили его друганы, с которыми можно было покурить без палева.

Так вот, однажды Федот понёс свиньям арбузные корки. Да, Федота в целях воспитания, дед принуждал немного к сельскохозяйственному труду, но принуждал довольно слабо, не ожидая от него особой помощи – городской ведь житель.

Итак, Федот аккуратно, по-дружески выложил корки в кормушку и, с нетерпением принялся ждать, когда свиньи начнут трескать это дерьмо. Федот не сразу поверил своим органам чувств, когда увидел и, немаловажно отметить, услышал, с каким удовольствием свинюшки лопают арбузные корки. Глядя на свинок, ему жутко захотелось тоже похрумкать. Сочно разбрызгивая, они хрумкали их, как нечто невозможно вкусное. И это гипнотическим образом подействовало на Федота, и он, потеряв рассудок и забыв, что совсем недавно кушал красную сочную сердцевину, тоже "угостился". Результат, конечно, был не... Хуёвый, короче говоря, результат. Корки оказались невкусные, и хотя Федот знал об этом, но удержаться в тот миг он не мог. Так и сейчас, Федот обгладывал колбасные шкурки с энтузиазмом свиньи, не меньше не больше.

Родителей дома не было. Федот решил воспользоваться случаем и немного посмотреть телевизор; ну, хотя бы узнать, что в мире твориться. Шла вторая неделя федотовского бунта.

Расслабленный донельзя, после вкуснейшей колбасы, Федот присел в кресло, в надежде на скромный отдых под какую-нибудь смешную телепередачку.

Телепередача попалась действительно смешной, с какой-то довольно глупой, но симпатичной молодой ведущей; очередное ток-шоу, каких по всем телеканалам великое множество. Тема была простая – про жизнь. Телеведущая рассказывала, обильно делясь собственным опытом, – как надо жить. А именно: жить надо весело, играючи, ничему не придавая особого значения.

Федот так и представил себе, как ведущая ток-шоу целыми днями напролёт носится как очумевшая босиком по аккуратно подстриженной лужайке и лыбится щербатой улыбкой. В одной руке у неё букетик с полевыми цветочками, вперемешку с подорожником, на котором мирно сопят улитки. В другой, пломбир на палочке в шоколадной глазури, посыпанной орешками. На голове, прямо на панамку, косо нахлобучен веночек, сплетённый из только что сорванных одуванчиков. Из-под коротенького платьишка слегка обременённого излишней талией, выглядывают белые в горошек трусишки старомодного покроя.

"Вот дура-то", – подумал Федот и рассмеялся. Но тема ему понравилась. Позитивно жить, конечно, здорово!

Затем ведущая, временами общаясь с гостями ток-шоу и со зрителями, с энтузиазмом рассказывала о радостном бытие, о красоте жизни и о распрекрасном мире в котором никак нельзя упускать возможности насладиться "новым". Новым во всём: в природе, в путешествиях, в отношениях с разными людьми, в предметах кулинарного искусства и прочее. Ведь жизнь так коротка, и что человеку трудно, просто физически невозможно, за одну жизнь познать все радости жизни.

Федот так обрадовался подобным измышлениям, так и представлял себя в роли великого путешественника. Голубое небо, зеленые долины, сети полные чудесных рыбок; помершие цивилизации, которые он открывает миру; невероятные животные; растения с чудодейственными свойствами, способными вернуть человека даже из Валгаллы. "Как здоровско-то, ёбть! – подумал Федот, в мыслях размахивая весёлым роджером. – Сейчас бы рвануть куда подальше..."

Но райские мысли оборвал лысый дядя в зелёных очках, с крайне неприятным голосом. Он глубоко восхитился позитивным взглядам ведущей ток-шоу, сказал, что познавать новое, заложено в пытливой природе человека и что без этого человек просто чахнет, и что человечество, конечно же, обязано настроить себя на принятие и понимание красоты. Без этого оно обречено. На что именно обречено, не пояснил, но, наверняка, на что-нибудь скверное. Однако, при таком подходе к жизни, какой обрисовала телеведущая, по мнению дяди, человеческая жизнь лишена всякого значения, смысла, и более того, лишена созидания. Ведь превратясь в потребителя и произведя на свет божий лишь бестолковую улыбку, вряд ли возможно изобрести... даже палку-копалку. А ведь вы, обратился он к ведущей ток-шоу, в путешествие отправляетесь, наверняка, не на осле, а, скорее всего на...

Но договорить дяде не дали. В студии начался форменный беспорядок. Сообщество разделилось на два лагеря и, перекрикивая друг друга, начали оппонировать с величайшим энтузиазмом и хамством. И только более-менее интеллигентный внешний вид гостей не дал развиться драке.

Ведущая оголила свой интеллект и, поддерживаемая частью гостей и зрителей студии, обвинила дядю в неслыханном пессимизме. А кто-то из гостей объявил, что из-за таких вот субъектов, человечество лишено мечты, мечты, может быть, пока не досягаемой, но всё же мечты освободить разум от обыденности. Другой, орал, что из-за таких вот... людишек, возомнивших себя порицателями лучших человеческих стремлений, – цивилизации приходят на нет, изживают себя запретами, неверием, загоном в клетки, лагеря, уничтожением самого святого в человеке – свободы, и вообще полным "обрубанием крыльев".

В качестве примера был приведён – попугайчик, который сдох в клетке. По мнению "оратора", произошло это именно из-за отсутствия свободы, отсутствия возможности провести отпуск, а может и медовый месяц на исторической родине; зачах от тоски, скуки и отсутствия генетически заложенной красоты.

"Очень интересная мысль", – отметил про себя Федот. Он ведь тоже, как тот попугай, вроде как ограничен в путешествиях. И ему очень уж захотелось узнать, кто же во всём виноват.

Обвинения, прозвучавшие в адрес дяди в зелёных очках, вероятно, его оскорбили. И он резво вскочил с места, громко расхохотался и ударил кулаком в воздух. После чего снял очки и положил в нагрудный карман пиджака. Все разом умолкли и удивлённо уставились на дядю, предполагая, что, скорее всего, он собрался с кем-то физически расправиться.

Однако дядя медленно провёл крепкой ладонью по лысине, гневно посмотрел на ведущую ток-шоу и степенным тоном сельского дьячка, промолвил:

– Давайте, так сказать, спорить!

И не дожидаясь ответа, начал:

– Играючи, говорите, жить надо! Ну, попробуйте, когда у вас за душой не гроша. Давайте, поиграйте – мы посмотрим! Это раз! Общение с разными людьми? Что это такое? Общение это конечно хорошо, лишь бы оно, извиняюсь, в блядство не превратилось. Предметы кулинарного искусства вас заинтересовали? Ну что же, это тоже хорошо – хороший аппетит никому не повредит; забавно, целью жизни ставить – чревоугодие. А о путешествиях, моя дорогая, я уж молчу. Деньги, естественно, вас заботят, лишь в том случае, когда их не хватает на очередной круиз. Но папенька всегда подкинет, так ведь?! Вы, сами-то, прошу прощения, в жизни, собственно говоря, чем занимаетесь, помимо позитивного времяпровождения. Судя по всему ничем. И это конечно, здорово! Но только, какое вы имеете право нас всех учить жизни, когда вы сами жизни не знаете?!

После этих слов, Федот, совершенно ошалел. Ему стало всё ясно. Он, всерьёз, почувствовал себя человеком второго сорта. А этого он со школьной скамьи никому не прощал. Бил, как правило. Но теперь, бить ему было некого.

После выступления дяди в зелёных очках ведущая ток-шоу вся ощетинилась, изобразила лошадиный оскал и, постепенно повышая уровень децибел ангельского голоска, проревела, что деньги – это грязь, и они могут служить, лишь средством для достижения цели и если кто-то ей скажет, что деньги – это главное, то она ему плюнет в рожу!

Здесь Федот (временно) потерял рассудок. Нервный аппарат его окончательно расшатался и он не задумываясь, встал на сторону дяди в зелёных очках; влез на кресло и, размахивая носком, заорал.

– Ах ты, собака плешивая! – ревел Федот, злобно глядя на ведущую в телевизоре.

Казалось, он даже не осознавал, что объект его негодования гораздо дальше, чем кинескоп телевизора.

– Да что ты, гнида знаешь о деньгах! Ты хоть когда-нибудь шкурки колбасные обгладывала?! Нет, конечно, хуле я спрашиваю. Про тебя всё и так ясно. Твой домашний кот, наверняка, сервелат жрать не станет. А я бы с радостью сожрал! Да, сожрал, и не икнул бы ни разу!

– Безоблачной жизни тебе, пропадлине захотелось?! Безоблачная жизнь только в склепе, да и там тоже не всё ладно, если верить голливудским фильмам. Так что заткнись и больше никогда в моём телевизоре не появляйся! потому как твоя морда мне не нравится.

И с чувством выключил телевизор.

Капитально Федот расстроился в тот момент, и с досады взялся стихи сочинять.

Если руки мои пахнут колбасой.

Затем плюнул в сердцах и зачем-то добавил.

И узнаете, насколько я богат!

Крепко расстроился Федот и решил, что никогда больше не будет писать стихов, потому что стихи нервную систему в конец расстраивают.

Проснувшись на следующий день, Федот забыл о вчерашнем нервном срыве. Но ощущение дискомфорта или, точнее сказать, тяжести и подавленности осталось.

Через пару дней Федот узнал, что дядя в зеленых очках не кто иной как сам Х... который забрился, сменил лексикон, надел пиджак с карманами, и в таком "непристойном" виде прокрался в студию, чтобы как следует постебаться над телеведущей. Федот радовался, потому что телеведущая ему очень не понравилась.

Но это всё херня. К началу третьей недели федотовского бунта с Федотом случилась история – Федота выгнали с работы. Выгнали вероломно, подло, не взирая на его хромую психику.

А произошло это из-за обыкновенной человеческой нетерпимости. А ещё проще сказать, выгнали его из-за зависимости от табака и за длинный язык, которым он обычно защищался от клеветы.

Само по себе курение табака, конечно, вредно, но законом не запрещено. И до тех пор, пока на стене не появится надпись (для курильщиков) красивым располагающим к доверию шрифтом с предложением пройти потабачить в специально для этого отведённое, хорошо меблированное и проветриваемое помещение, – можно не рыпаться. Так, по крайней мере, будет честно.

Через пару дней у Федота на работе случился абсолютно запланированный сабантуй. Приняв хорошую порцию спиртного, даже те кто не курят обычно покуривают. Федот благоразумно предложил пойти покурить не на лестничной клетке, а на улице. Но встретил противостояние. Пришлось объяснить в чём дело. Сказал, что некоторые люди, что по соседству работают, не хотят, что бы здесь курили; после чего три раза мигнул правым глазом, для придания загадочности.

– Да кто это такая?! Что себе позволяет! – сыпалось на Федота. На что он молча улыбался и почему-то чувствовал себя зачинщиком скандала.

Некоторое время Федот убеждал коллег, что будет благоразумнее спуститься хотя бы этажом ниже, если уж на улицу идти уж очень унизительно. Но коллеги на отрез отказались. А один из них спросил: "Как же ты зимой будешь курить? Где?". Федот, ответил, что до зимы ещё надо дожить, а вообще он предполагает, что если "главная" скоропостижно окоченеет осенью, например, от желтухи, то проблема сама собой решиться, и никому мёрзнуть не придётся. Это вполне удовлетворило коллег, и они спустились покурить на этаж ниже.

На следующий день, кто-то стуканул об этом разговоре. "Главная", в свою очередь, кому-то наябедничала и Федота попросили в двухдневный срок освободить рабочее место, что конечно же не законно.

Федот, узнав о своём увольнении, бросил свои служебные обязанности и пошёл курить. Выкурив четыре сигареты, он прикинул: "Ну и пусть! Поеду в другой город, и там укоренюсь". Моментально он представил, как его будут встречать на ж/д. вокзале. А после этого, бессовестно забыв о своём намерении бросить поэзию, спешно написал стишок.

Котяхом!

Но это ещё не всё. Федот по природе был человеком немного обидчивым, слегка злопамятным, а вообще-то говнистым. Вероятно, в детстве был чем-то обманут или унижен. Посему он решил непременно напакостить "главной".

В намеченный срок он подготовил бланки для соцопроса, нарядно оделся и вышел на центральную улицу города, недалеко от того места, где он работал. Его задачей было найти наиболее безобидных граждан и, любезно улыбаясь, опросить их в соответствии с намеченным планом.

– Здравствуйте! Я представитель городского статуправления. Вы не могли бы уделить мне несколько секунд?

Федот представился молодому человеку, на вид лет двадцати семи, и коротко сообщил о цели опроса, заранее поблагодарив за уделённое ему время. Молодой человек любезно согласился.

– Пожалуйста, вы только не смущайтесь. Соцопрос проводится в связи с возможным демографическим кризисом в нашей стране. Вы ведь, наверное, слышали об этой проблеме? Этот соцопрос проводится в 14-ти наиболее значимых городах страны.

– Понятно, задавайте ваши вопросы, – поторопил Федота молодой человек. – Я готов, – и улыбнулся.

– Пункт первый: скажите, пожалуйста, сколько раз в день вы занимаетесь ананизмом?

– Да пошёл ты!.. Козёл!

Первая неудача Федота не смутила, он предполагал, что не все граждане способны на откровенные ответы; главное, чтобы не отпиздили, а всё остальное херня.

В конце концов, несколько молодых людей, пара девушек и одна, вероятно, старая дева всё же не постеснялись пройти опрос до конца. Этого количества было вполне достаточно для осуществления мести. К тому же в результате проведения сего мероприятия Федот кое-что узнал. Оказывается, разъяснила одна из девушек, занимаются ананизмом исключительно парни; девушки же, по её мнению, занимаются не меньше не больше как мастурбацией. "О! это так пикантно, интересно и познавательно!" – восхитился Федот и попросил у девушки номер телефона, на всякий случай.

После опроса Федот вручал опрашиваемым один заполненный экземпляр, плюс конверт с указанным адресом назначения (обратный адрес дозволял не указывать), убеждал, что отправить письмо нужно обязательно, это очень важно для независимой обработки данных. День отправки письма оговаривал жёстко. Федот рассчитывал, чтобы "главная" получала по одному письму ежедневно.

На следующий день Федот набрал пива и, развалившись на диване, в блаженной истоме наслаждался местью, представляя, насколько увеличатся глаза "главной", и как ей будет "приятно" целую неделю получать интимные откровения добропорядочных граждан.

Прошло несколько дней. Федот окончательно забыл про свою старую работу, но с переездом пришлось повременить, – Федоту требовался первоначальный капитал.

Побегав по городу и не найдя для себя работы более или менее лёгкой, да ещё со свободным графиком (постоянная работа была ни к чему), Федот остановился на добровольной, но неплохо оплачиваемой... скажем так, – донорской специализации. Федот сдавал сперму и кровь.

Если с первым всё предельно ясно, – временами Федот прибегал к рукоблудству, пока был в поиске подходящей мандёнки. То со вторым дело обстояло немного подискомфортней. Но за кровушку неплохо платили, особенно в роддомах. Не каждый будущий папаша прибегал к своей крови для своей жены-роженицы, а процедура эта, к счастью, была обязательной. Поэтому Федот безжалостно шкурил наиболее трусливых будущих папаш, отдавая им свою кровь взамен на вознаграждение.

Просторное, хорошо освещённое помещение. Стены, пол, потолок – стерильно белого цвета. По периметру, вплотную друг к другу стоят деревянные стулья, маленькие деревянные стулья и кресла. Комната наполнена четырёхлетними детьми. Нарядно одетые детишки весело галдели.

"Что за нахер, детский сад что ли? Я-то здесь что делаю?" – подумал Федот и огляделся. Слева от него, кое-как втиснувшись в детское деревянное кресло, сидел его друг детства Пётр, с которым до сегодняшнего дня он не виделся как минимум года четыре. Пётр положил локти на подлокотники кресла, скрестил руки и вытянув длинные ноги, спокойно смотрел на резвящихся детей.

– Чего-нибудь понимаешь? – обратился к нему Федот и обвёл взглядом помещение.

Пётр отрицательно покачал головой.

– Я тоже.

Буквально мгновение назад Федот с Петром пили разливное жигулёвское пиво из пластиковых пол-литровых стаканов, неподалёку от городской бани. Встреча старых друзей была неожиданной и предполагала затянуться как минимум на стакан пива.

Сейчас же Федот чудесным образом очутился, судя по всему, в детском саду и размышлял, что было бы неплохо свалить оттуда, как можно меньше привлекая внимания. Федот знал, что дети существа чувствительные, и если вести себя не естественно, обратят внимание, могут незнамо чего испугаться; затем стадный инстинкт, цепная реакция и шуму могло подняться как на хорошем фестивале молодых исполнителей тяжёлого джаза.

Федот оглядел комнату. Входная дверь располагалась в аккурат в самом дальнем углу. "Это херево", – подумал Федот и осмотрел потолок и пол. Между ног стоял потёртый полиэтиленовый пакет. Ручки пакета были порваны и завязаны узлом. В щели, чуть улыбающегося пакета, Федот увидел два бывших в употреблении пластиковых пол-литровых стакана, на стенках которых ещё не испарились остатки пивной пены.

– Да сядь ты, что ли, – прошептал Пётр. – Подумаем как отсюда здриснуть.

Федот втиснулся в кресло; драный пакет поставил между собой и Петром.

– Смотри, – Пётр указал пальцем в направление правого ближнего к ним угла.

В углу была замаскирована, или точнее сказать, стилизована под молочную лавку дверь подсобного помещения. На двери висел список содержимого подсобки: два ведра, две тряпки, швабра, веник, ёмкость с хлоркой. Ниже подпись завхоза.

– В подсобку что ли полезем? – с сомнением уточнил Федот. – Может, лучше просто сбежим?

В дальнем углу скрипнула входная дверь и в помещение грациозно вошла полуобнажённая девушка. Федот метнул на неё испуганный взгляд, потом на Петра... и замер.

Девушка была одета в белоснежное бельё. Упругая грудь была обнажена; соски прикрыты белыми фиалками. В пупке блестела серебряная гвоздика. Иссиня-чёрные волосы строго зачёсаны назад и собраны в клубок. Темно-синие глаза выражали чувственно-уравновешенное спокойствие. Голову покрывала, слегка сбитая на бок, белая пилотка. На ногах одеты изящные белые босоножки на высоком прозрачном каблуке. Стройное подтянутое тело источало свежесть.

Дети, увидев девушку, шумно бросились к стульям, беспорядочно расселись и радостно закричали:

– Няня Ася пришла!

Затем достали квадратные, похожие на пакеты из под кефира, контейнеры и замолчали.

Няня погладила по головке ближнего к ней ребёнка, обвела спокойным взглядом остальных и произнесла слова приветствия:

– Здравствуйте, детки!

Федот невольно проговорил в тон с детьми... растянуто:

– Здра-а-авствуйте, ня-я-яня А-А-Ася!

Няня Ася грациозно прошла в центр комнаты. Дети радостно смотрели на неё, сжимая в ручонках свои контейнеры.

Повернувшись на упругих бёдрах, ещё раз осмотрев взглядом детей, няня ласковым голосом произнесла:

– Пейте детки молоко – будете здоровы!

В тот же миг над каждым посадочным местом открылось невидимое сопло и тонкой струйкой потекло парное молоко.

– Что ещё за херь?! – шёпотом выругался Пётр и поджал вытянутые ноги, прижимаясь к спинке кресла.

Его примеру последовал и Федот, стряхнув с колена капли молока. Дети же подставили свои квадратные контейнеры под молочные струйки.

Пол был сделан в виде дуршлага, и пролитое молоко беспрепятственно уходило в небытие, не образуя луж.

Наполнив молоком свои контейнеры, дети пили, широко улыбаясь друг другу, повизгивая от восторга. Закончив пить, наполняли заново. Няня грациозно, как манекенщица на подиуме, обходила детей, ласково подбадривала отстающих и поглаживала по головкам "чемпионов".

Федот отметил, что няня Ася прекрасна как молодая стюардесса. Глядя на плотные бёдра, на слегка покачивающуюся грудь, Федот возбудился.

– Пейте детки молоко – будете здоровы!

Федот посмотрел на Пётра, тот массировал свои соски. Затем посмотрел в сторону входной двери и с грустью перевёл взгляд на грудь няни.

В мыслях у друзей появились картины сладостного соития с няней и они представили, что стали молочными братьями.

– А вы почему не пьёте? Все детки должны пить молоко.

Перед друзьями стояла няня.

– Молоко очень полезно. Оно даёт силу!

Мягкий голос няни очаровал Федота ещё сильнее, погрузив в полугипнотическое состояние.

– Без молока детки плохо играют в куличики. Вы ведь любите играть в куличики, так ведь? Все детки любят играть в доктора и куличики.

Федот испугался, что няня повнимательнее присмотрится и распознает чужаков. Полудрём в котором он находился исчез, он ещё сильнее вжался в спинку кресла и уставился на упругий лобок няни.

Но ничего не происходило. Федот мельком посмотрел в синие выразительные глаза няни. В них было так же ласково и спокойно... как в омуте. Она лишь проницательно смотрела темной синевой в глаза Федота.

– Ну, что же вы детки...

В этот миг Пётр оторвал взгляд от лобка, быстро извлёк из рваного пакета пластиковый стакан, подставил под струю и, не набрав даже и четверти ёмкости, жадно выпил, торопливо подставив стакан наполняться заново. Взгляд его горел и был направлен на гвоздику в пупке няни.

– Ну, вот и хорошо! – произнесла няня, улыбнулась и потеребила Петра за подбородок.

Федот незамедлительно последовал примеру Петра. "Что же я сам-то не догадался", – подумал он, спешно подставляя стакан под струю.

Молоко белой струйкой наполняло ёмкость. Подсохшая пивная пена отваливалась от стенок и, кружа вальс, исчезала в воронке. Взгляд Федота метался между лобком и глазами няни. "Какие удивительные глаза!" – не имея возможности выразить ничего более определённого, Федот лишь восхищался. Не в силах сделать окончательный выбор, он всё продолжать глазеть, то на лобок, то в глаза девушки, пока не пролил молоко на штанину.

– Что за хуйня!

Федот с трудом поднял голову с подушки; нахмуренный взгляд блуждал по его собственной комнате. "Сон, что ли?.. Ну, надо же блядство какое приснилось!" – подумал Федот, отыскивая глазами тапки.

Принимая "утренний туалет", Федот шумно листал сонник и выпускал газы.

– Так! Что у нас тут? Голая красивая тёлка! – Федот бегло пробежал по страницам сонника. – Это хорошо! В чистых белых трусах – это тоже хорошо, замечательно написано. Так мне и надо!

– Так... дети. Тоже зашибись!

– Молоко... молоко пролитое... Ну на хуй такие предсказания. Хуйня какая-то! Будем считать, что этого я не видел. Ну их на хер эти сновидения, шиза какая-то!

Но забыть сон Федот не смог. Промаявшись с хуёвым настроением полдня, он решил, что сон, наверное, не простой и, что пора бы искать новую работу. Решил, что на сперме и крови не разбогатеешь.

Шёл второй месяц федотовского бунта. Федот крыл трёхэтажным матом пельмени, плавленые сырки, колбасу, лапшу быстрого приготовления; но отцовский трапезный стол продолжал игнорировать.

В какой-то степени, он даже стал привыкать к такому вот самостоятельному пропитанию. По вечерам, поужинав какой-нибудь дрянью, Федот выпивал 50 мл славянского бальзамчику и был спокоен как кастрированный слон.

Работу Федот не искал. Капитализированной спермы и крови должно было хватит, как минимум, на две недели скромной жизни.

Федот бездельничал. Целыми днями смотрел телевизор, в основном научно-познавательные программы: о человеке, животных, проклятых цивилизациях и т. д. Серые тучи сомнений кружили в голове у Федота. Он пришёл к выводу, что человек припёрся в этот мир, чтобы окончательно заебать себя и планету, – но для чего именно это нужно он не понимал. Зато понял, что никакой человек не царь природы; ведь не дай человеку вовремя пожрать, или, к примеру, посрать, – и вот тебе натуральное животное. Да и животное, кстати говоря, в этих потребностях гораздо гуманней, естественней и не так цинично. Чешет человек то яйца, то затылок, а что толку – от природы не оторваться.

В результате, толи по причине малокровия, толи из-за научной мозгокрутки, впрочем, это не важно, впал Федот в апатию, а может, и в маразм. Перестал жрать по ночам и пристрастился к старым индийским фильмам. Что, кстати, его немного развлекло, развеяло его тёмные мысли и подтолкнуло опять к творчеству... к поэзии.

Насмотревшись какого-то наивного фильма его "понесло".

о Вселенной и о Сексе.

Федот чуть не пукнул от избытка чувств, когда вслух прочёл написанное. А следующим утром, уверившись в своём могуществе, отправился устраиваться официантом в элитный ресторан китайской кухни.

Почему именно в китайский ресторан, Федот точно не знал, но абсолютно был уверен, что он склонен к Буддизму, или, по крайней мере, будет склонен, потому как такие стихи просто так не сочиняются.

Неделю Федот вникал в ресторанное дело. С быстротой антилопы усвоил свои служебные обязанности. И даже выучил несколько китайских слов, правда, они на хер никому не были нужны, но для общего развития вполне годились.

Платили Федоту не много и не мало... средненько, но зато чаевые были не плохие, и питательный вопрос был решён, – всегда можно было схерачить чего-нибудь на кухне, что, к счастью не возбранялось. Вероятно, с той целью, чтобы официанты не смотрели голодными глазницами на клиентуру и, тем самым, не посрамляли солидность заведения.

Целых три недели Федот был весьма доволен собой и своей жизнью. Ему нравилось, в хорошем смысле этого слова, прислуживать людям, делать добро. Ведь что может быть благороднее, чем накормить голодного! Короче, Федот чувствовал свою востребованность в обществе, и это создавало в его членах бодрость, гибкость и прочие симптомы здорового духа.

Всё бы хорошо, но через месяц стали одолевать Федота сомнения. И работа вроде бы не пыльная, и платили сносно, и голоден не был. Да вот беда, Федот считал себя крепко гениальным молодым человеком. Впрочем, так думает каждый про себя. Но это каждый, а Федот не каждый – он у себя один. Да, один – и вон какой талантливый; за что ни возьмётся всё у него получается, что ни состряпает – всё хорошо, с кем ни пообщается – все радостны и довольны. А тут – хамство.

Да, беспокоила Федота клиентура. Беспокоила его в смысле культурного уровня. Питая возвышенные мысли и будучи таким нарядным, Федот обижался, что его гарсоном обзывают, или, к примеру, мальчиком кличут, или и того хуже – пальцем подзывают, как псину какую-то или несмышлёныша. А он, между прочим – стихи пишет и семь нот знает.

Твёрдо решил Федот уволиться из ресторана. С таким намерением подошёл к менеджеру (мужчина лет пятидесяти шести) и, наивно улыбаясь, вежливо сообщил о своём желании. Коротко пояснил причину и попросил расчёт. На что менеджер ему ласково ответил:

– Прости, Федотушка, но не можем мы прямо сейчас с тобой расстаться. Причина твоя мне понятна, жаль, конечно, работник ты хороший, прилежный, жаль с тобой расставаться. Но ты и нас пойми, не можем мы тебя отпустить, хотя бы пока тебе замену не найдём. Ты уж потерпи, дружочек, несколько дней, а я сегодня же объявление в газеты дам и заявку на биржу труда отправлю. Договорились?

Ну, как тут не согласиться. Федот был человеком отзывчивым, и всегда шёл на встречу, когда вот так вот вежливо. Он даже на мгновение засомневался о правильности своего решения, но, основательно подумав на досуге и выпив коньяку, всё же решил, что надо уходить, не его это занятие – экзотические супы разносить. А чаевые были не плохи!..

Отработав ещё несколько дней, Федот чисто случайно подслушал чужой разговор. Выяснилось, что менеджер, старый пирдун, прости господи, никакого объявления в газеты о вакансии места официанта не давал и биржу труда тоже не думал "беспокоить". Просто-напросто этот старый хрыч подло проигнорировал просьбу Федота, впрочем, возможно просто забыл, по причине склероза. Но, учитывая содержание разговора, ловко подслушанного на заднем дворе, сомнений не было, – права Федота поджали, причем самым лицемерным образом.

Не смог Федот простить такого вот гнусного отношения к себе, хотя на досуге просвещал себя всякой буддийской литературой. И хоть разум ему говорил, что всё это ПУСТОТА и вообще не существует, но дух его требовал немедленного отмщения. В тот же вечер Федот-карающий принял решение освободить себя самостоятельно от ещё больше возненавиденной работы. А до кучи ещё и нагадить на имидж заведения.

На следующий день Федот тайком от служащих ресторана надел грязную униформу, намотал на палец бинт и, накрасив кончик пальца зелёнкой вперемежку с жиром от котлет, отправился обслуживать клиентов.

Днём клиентов не так много как хотелось бы Федоту, но тех, что были, было достаточно.

На вопрос клиентов, почему в таком виде и что с пальцем, Федот уверял, что ничего опасного, что просто подхватил какую-то слабую форму гнойника, латинское название которого просто не запомнил; совершенно не передающегося половым путём и совершенно безобидного для окружающих, иначе его бы вообще не выпустили в смену.

Другим посетителям сказал, что вчера вечером на ресторан напали грабители, и ему пришлось держать оборону, чтобы они не пробрались в офис и не вынесли трёхдневную выручку. Он рассказал, что в него бросали отравленные дротики, а один из грабителей даже попытался перегрызть ему шею отравленными зубами. Но единственное, что сумел совершить, так это только укусить за палец. К несчастью утром палец начал нарывать и Федот на него пописал, намазал зелёнкой и забинтовал. Федот предположил, что среди служащих ресторана есть наводчик. А его вот, как пострадавшего героя, теперь некоторое время будут выпускать только в дневную смену, пока не залечит раны.

Третьим сказал, что тем, кто ворует на кухне, по древне-восточному обычаю полагается отрезать часть тела – на выбор. Но, учитывая условия цивилизованной страны, ограничиваются пальцем. А вдобавок, чтобы урок запомнился ещё лучше, заставляют работать только в дневную смену, когда чаевые гораздо скуднее. Здесь Федот чуть не обомлел, когда получил за заказ столько чаевых, сколько не получал за весь вечер в "хлеборобный день". Но это его не свернуло с пути истинного, и он приступил к завершающей части своего возмездия.

Получая очередной заказ, Федот заявил, что черепашьего супа нет. Дама делавшая заказ удивлённо произнесла: "Как нет, ведь всегда был?!" А мужчина, вероятно, её ухажёр, поднял ладони к небу и возмутился: "Но ведь он же есть в меню!"

"Что ты ручонки-то, блять, к небу тянешь? – подумал Федот и мило улыбнулся мужчине – Стигматов, что ли ему вилкой натыкать?"

Конечно же, суп был в наличие и Федот это прекрасно знал, но вторым пунктом возмездия у него значилось – хамство клиентам.

– Супа нет и сегодня не будет, потому что последние остатки сожрали ещё на прошлой неделе. Сколько же вы думаете ему вас дожидаться, пока не протухнет что ли, – сказал Федот и уткнулся в блокнот.

– Мы вчера были... и суп был, – в недоумении произнесла дама.

– Я уже вам ответил, мадам, – снисходительно сказал Федот. – Не заставляйте меня думать, что вы слабоумная и не можете уяснить простую информацию с первого раза, – и снова уткнулся в блокнот, что-то подсчитывая.

Здесь Федот подметил, что ухажёр гневно на него посмотрел, но смолчал.

– А если не верите, – не унимался Федот, – то приходите в следующий раз с цыганкой или ещё каким-нибудь мощным медиумом и всё проверите сами.

– Ладно, а что у вас тогда есть? – неуверенно, произнесла дама.

Федот нагнулся к уху дамы и, подобострастно выпустив слюну, произнёс:

– Не желает ли мадам... ЧАЮ!.. ВЫЖРАТЬ?!

За что получил от дамы сумочкой по морде, а от ухажёра кулаком по печени.

Через несколько минут Федот стоял перед менеджером.

– Что же ты делаешь, сынок?! – произнёс менеджер и ласково погладил Федота по плечу.

– Да идите вы на хуй со своим рестораном, я же говорил, что не нравится мне эта работа! – нервно выпалил Федот, сдергивая руку менеджера со своего плеча.

– Ну ты же знаешь, как тяжело найти на твоё место подходящего человека?

– Да что ты говоришь, старый хуй! Да если бы ты его ещё и искал!

– Я ищу, Федот! Ищу!

– И где ты ищешь его?! На помойке что ли!

– Да как ты смеешь со мной так говорить! Ведь я же старше тебя вдвое!

– Позвольте, сударь, да какая же мне, по большому счёту, разница?! Да, да... какая мне разница, какой именно передо мной осёл – молодой или старый?! Разве это что-то меняет?!

– Ты уволен, Федот! И поверь мне, с очень скверной характеристикой, я об этом позабочусь!

Уходя, Федот написал красным маркером на двери ресторана "Дристоран CLOSED".

Федот был вполне удовлетворён. С волками жить – по-волчьи выть. Статья в трудовой книжке, и вправду, была написана скверная. Но Федот, вероятно, обладал зачатками медиума, поэтому в ресторан предоставил новенькую трудовую книжку. Так что он без зазрения совести сжёг её во дворе собственного дома под ритуальные танцы северо-американских индейцев. Из-за чего прослыл безумцем среди ничего не ведающих соседей.

Конечно, совершенно ни к чему было так с менеджером говорить, но раз уж он оказался старым пройдохой, то ничего страшного.

После увольнения из ресторана Федот два дня ходил окрылённый. Почувствовав свободу духа, он бесцельно болтался по городу; растянув метровую улыбку, он заходил в различные магазины, салоны и бесстыдно флиртовал с продавщицами.

Через пару дней, вероятно, запас адреналина в крови иссяк, Федот впал в лёгкий депреснячок. Закрылся у себя в комнате и до рези в глазах читал И. С. Тургенева.

Этот сборник рассказов и повестей Федот довольно давно, за каким-то хуем, спиздил из библиотеки. Долго томик пылился, и вот наконец-то время его пришло.

Очень трогательными показались Федоту творения классика. Каждый раз, заканчивая очередную повесть, Федот обливался кровавыми слезами. Каждый раз проклинал творца, за то, что он так беспощадно кромсает сердце читателя. Каждый раз Федот поднимал к потолку влажные глаза, глубоко и нервно дышал... и не в силах удержаться, принимался за очередное произведение, прекрасно понимая, что сердце его может не выдержать.

Федот не торопился читать. Муссировал и обсасывал каждый абзац, предложение, слово. Так, продолжалось четыре дня, пока не замаячил последний листок книги.

Вот таким образом Федот себя мучил. А на пятые сутки, уверившись в своём одиночестве, вероятно, близко к сердцу принимал шедевры Тургенева, – загрусти, и с обеда отправился бродить по городу.

Федот шёл, бестолково озираясь на вывески магазинов и рекламные щиты. Он смотрел на старинные и современные фасады зданий, на проезжавшие мимо автомобили, на проходящих людей и всё это ему казалось чужим. Все эти улицы он любил и знал, как свои пять пальцев, но в тот момент ему было тесно и неуютно. Он представлял, что идёт по незнакомому городу. И удивлялся, что у него это так легко получается. Всё на что он смотрел в тысячный раз, казалось незнакомым и чужим. Улицы, заполненные людьми, казались мёртвыми. Он сосредоточил внимание на себе и обнаружил, что не может ни за что зацепиться, – в нём ничего нет. Как будто пустая оболочка медленно перемещается по улице. "Вот так вот, наверное, люди попадают под машины", – подумал он.

Шагая по центральной улице, Федот вспомнил Марусю. Вспомнил, как они нелепо расстались. Вспомнил всё то хорошее, что у них было. Тоска сдавила грудь, и он отпустил слезу. Ему стало стыдно, он свернул во двор, нашёл лавочку, присел и закурил. "И надо же мне было ей эти стихи преподнести", – корил себя Федот, хотя понимал, что он ни в чём не виноват.

Так грустил он минут десять, пока не увидел – НОГИ.

Вначале ноги, а потом их обладательницу. Молодая девушка лихо выскользнула из подъезда старого жилого дома и скрылась за углом.

– Вот те нахуй! – очухавшись, выругался Федот. – Что я охуел, что ли?! Девок вокруг на любые вкусы, а я здесь сопли жую.

Федот осмотрелся по сторонам, ухмыльнулся, покачал головой и, обозвав себя странным итальянским именем – Сопель Жовани, – вскочил с лавочки, подтянул штаны и отправился гулять дальше.

Дурное настроение его как рукой смахнуло. Он улыбнулся какой-то проходившей мимо старухе, та ответила ему тем же, продемонстрировав два оставшихся во рту клычища.

Федот непременно хотел сделать какое-нибудь добро. Какое именно он в точности не знал, но точно знал, что надо, – душа требовала позитива.

Он направился на конечную трамвайной остановки, зашёл в трамвай и, присев на одиночное место, принялся глазеть в окно.

Краски мира вдруг опять проявились в сознании Федота, и он радостно, как ребёнок, глазел из окна, наслаждаясь практически всеми объектами, что встречались его взору.

Трамвай постепенно наполнялся горожанами с присущим им шумом, но это нисколько не отвлекало Федота от созерцания. Он любовался вывеской нового, пока ещё не открытого, магазина дамского белья и, хитро улыбаясь, представлял, как девицы и не только, будут примерять нарядное бельишко, представляя, наверное, как снесут на повал своих благоверных. Федот широко улыбался и чтобы не смущать других пассажиров своим счастливым видом щурился и отворачивался к окну. В голове у него кружилась какая-то давно забытая песня, которую он и прокручивал.

Потому что круглая Земля!

Впрочем, точного текста он не помнил, возможно, что-то и напутал, но мотивчик ему был по душе.

– Эй! Эй! Я тут! Иди сюда! Эй! Шо ты там возишься, иди быстрей, трамвай уедет!

Федот аж вздрогнул. В конце трамвая стоял дед и, широко размахивая руками, громко орал и кому-то стучал в стекло.

– Эй! Эй! – продолжал орать старик.

Все в трамвае невольно обратили на него внимание. Федот тоже развернулся, чтобы повнимательнее разглядеть – режут кого-то или просто грабят средь бела дня.

– Мужчина, что вы так орёте? – обратилась к нему пожилая женщина, усаживаясь на свободное место и прилаживая авоську с капустой у себя в ногах.

– Что вы людей пугаете? – вступила в обсуждение другая старушка.

– Да-а-а! Вас напугаешь! – с каким-то странным энтузиазмом сказал старик. – Бабку, шо ты думаешь потерять?! Трагедия!

Вряд ли найдётся хоть один человек в трамвае, кто бы не засмеялся. Невозможно было без улыбки смотреть на такую трогательную заботу старика. Пройдя сквозь все жизненные невзгоды и печали, они (старики) каким-то чудом донесли до семидесятилетия свою любовь. "Да уж, сейчас так не любят", – подумал Федот. Наверняка, все так подумали. Это было видно по выражениям лиц. В глазах трамвайной общественности дед в одну секунду обратился из нервного, шумного старого пердуна в статного благородного кавалера. Почти все, в основном, правда, женщины, смотрели на него с таким восхищением и нежностью, что можно было подумать, что на землю пришёл мессия, которого все так долго ждали.

А та женщина, что первая одёрнула "кавалера", радостная, как сатана, даже, как-то трепетно пожурила деда.

– Ну, что же вы ей эйкаете, кто же так зовёт любимую? Вы бы её по имени называли: Лида или Маруся, или как там её?

"Опять Маруся", – подумал Федот. Но сейчас его это имя не втянуло в уныние. Напротив, он принял это за хороший знак, и очень обрадовался.

Как обычно происходит в городах, уже через несколько секунд на заботливого деда никто не обращал внимания. Федот разглядывал проезжавшие мимо автомобили, изредка поглядывая на входивших в трамвай пассажиров. Он размышлял, чем бы ему заняться, и какое же ему сделать добро. Вообще-то ему уже не хотелось никакого добра. Мысли его более-менее упорядочились и уже не носились как полчаса назад.

Большинство пассажиров было пенсионного возраста, и Федоту было немного неловко. "Как только их станет слишком много, придётся уступить место, – подумал Федот, – Лучше бы я вообще не садился". В такие моменты он всегда чувствовал себя лишним. Чтобы стать невидимым Федот повернулся к окну и с интересом стал разглядывать бродячую собаку, которая голодным взглядом смотрела на уличную торговку пирожками.

В конце концов, ему это наскучило и он "вернулся" в салон трамвая. "О, Боже!", – чуть было не вырвалось у Федота, когда, повернув голову, чуть было не уткнулся носом в голый живот. Федот сразу же почувствовал флюиды, которые щедро исходили от живота, или низа живота. Рядом с ним, почти касаясь его плеча, стояла девушка; на вид примерно двадцати двух лет. Синие джинсы с заниженной талией, топик чёрного цвета слегка прикрывал пупок, плечи были полуоткрыты.

Федот, силясь, смотрел перед собой. Сердце его молотило в бешеном танго, а боковое зрение косило на живот. Временами, дабы показать своё нетерпение, что так долго стоит трамвай, – смотрел на часы, потом резко вскидывал голову и мельком разглядывал лицо девушки. От этого сердце его колотилось ещё быстрей. "Что за херня, – думал Федот, – почему меня так не колбасило от Маруси, она тоже не дурна?" Но ответ был замаскирован где-то в подсознании, куда и днём-то дороги не найдёшь.

Федот только мельком увидел лицо девушки, но этого, плюс флюиды, хватило, чтобы его душа воспылала.

Вдруг он услышал какое-то странно-болезненное сопение у себя над головой. Он оглянулся, но никого, так сопящего, не приметил. "Неужели это девица так сопит, – брезгливо подумал Федот, – Не может быть. Что за глупость. Такая славная. Так не должно быть".

Федот ещё раз задрал голову и увидел старушку, довольно крупных габаритов. Моментально всё сообразив, он уступил ей место, а сам встал рядом с девушкой.

Теперь его положение было гораздо выгоднее, с точки зрения обзора, но он всё же не решался, открыто посмотреть в глаза своего предмета обожания.

Наконец, трамвай тронулся. Мысли Федота были направлены исключительно на девушку, но глаза он с силой выдёргивал из тех мышечных клещей, что направляла душа.

Может, это конечно и глупо, но наш Федот был человеком стеснительным, и он, конечно же, не мог вот так, ни с того ни с сего, заговорить с незнакомым человеком. Нет, он, конечно же, не боялся, и если бы это надо было сделать на спор или для кого-то другого, то вопрос, и не стоял бы. Но вот сделать это для себя?.. Здесь была проблема, и очень большая проблема.

Федот повернулся в сторону "божества", на мгновение задержался, делая вид, что разглядывает пассажиров, и за секунду произвёл обзор профиля девицы с ног до головы.

В руке она держала полиэтиленовый пакет, изрядно чем-то наполненный. "Продуктами, – подумал Федот, – Это хорошо, значит, хозяйственная. Немного сутулится, но это ничего, значит, будем спать на полу, – размечтался Федот, – а какой носик! Как он прелестно вздёрнут!"

Таким вот образом, притаившись в своём теле, Федот тайно разглядывал девицу до тех пор, пока, благодаря своей богатой фантазии, всерьёз не влюбился.

В мыслях он желал, чтобы по воле какой-нибудь могущественной силы трамвай резко остановился. Все бы начали падать, ворчать, а он, круто извернувшись, подхватил бы падающую на него девушку и крепко прижал к сердцу. Он бы посмотрел ей прямо в её синие глаза, и она бы сразу приметила в нём своего долгожданного принца, пусть не на белом коне, пусть в жёлто-зелёном трамвае, зато не сказочного. Живого! А затем, девушка склонилась бы в реверансе и ангельским голоском произнесла своему спасителю: "Мерси". А потом, снова бы бросилась в объятия Федота, выбросив в открытое окно свою сумку с продуктами, в знак отрешения от прежней жизни.

Здесь я прерву ход сладких фантазий Федота, поскольку произошло нечто неожиданное.

Трамвай резко затормозил. Толи мысли Федота чудесным образом материализовались, толи трамвайные пути переходил какой-нибудь задумчивый алкаш, – достоверно это неизвестно, но, тем не менее, так произошло.

Людей, ведомых инерционной силой, потянуло в переднюю часть трамвая. Федот удержался, девушку развернуло к Федоту. "О! Боже! – чуть было не вскрикнул Федот, глядя в лицо девицы. – О-о-о, майн гот!"

Но в объятиях у Федота кряхтела старая толстая кляча, которой, как нельзя кстати, повезло, что на пути её падения оказался Федот. Она лежала на плече у Федота, жалобно охала и ястребиным взглядом отслеживала все те места, куда раскатился опрокинутый из её ведра картофель.

– Вот анчихрист-то! – стонала старуха. – Дрова, что ли везёт, гадина!

Но Федоту было по хую. Он продолжал находиться в полном распоряжении бабки, исправно выполняя функцию опоры. Рука его крепко сжимала грудь старухи, а взгляд был устремлён на девицу. "Да, это она, это точно она! – как молнией в печень, осенило Федота. – Сомнений быть не может". Федот, разглядев анфас девушки, признал в ней няню Асю из своего молочного сна. И хоть няня Ася была иссиня-чёрная, а перед ним стояла крашеная блондинка, но кто ж знает, какой её натуральный цвет. "Вот почему меня так колбасило", – подумал Федот и укрепил старуху в вертикальном положении.

Девушка продолжала стоять лицом к Федоту и смотрела, как люди приходят в себя от транспортного конфуза. По выражению её лица, было видно, что она готова была броситься на выручку, если в её помощи была бы нужда. "О-о-о, отзывчивая какая! – подумал Федот. – Это хорошо!"

В тот момент он даже пожалел, что не пострадал. Ему очень захотелось, чтобы "божественная" оказала ему первую медицинскую помощь – желательно искусственное дыхание.

Её чуть приоткрытый ротик был похож на молодую утреннюю розу, покрытую ароматной влагой.

Федот как вкопанный стоял. Взгляд его метался между глазами и ротиком девушки, а правая рука, до упора засунутая в карман, крепко сжимала набухший член. В мечтах, он так глубоко хотел в неё войти, насколько позволит, данный ему от природы орган.

Так Федот и стоял, пока трамвай не подъехал к его остановке. Федот не знал как ему поступить. Заговорить с девушкой он не решился. Проехать ли ему дальше или выйти на своей остановке – и тем самым потерять из виду "красоту". Слегка замешкавшись, он всё же вышел из трамвая. Грустный, но счастливый поплёлся домой, крепко сжимая в груди свою новую любовь.

– Нет, ну с чего ты решил, что это именно та, что тебе как воздух необходима?! Ты ведь её даже ни разу не трахнул.

Федот тусовался на набережной вместе со своим другом Лёхой. Они сидели на лавочке, смотрели на реку и пили разливное пиво.

Федот немного грустил. С тех пор как он встретил "божественную" прошло три дня, и разлука с ней была для него невыносима.

– Она ведь мне приснилась, я тебе не говорил, наверное?

– Приснилась, блять, ему! – усмехнулся Лёха и обвёл опытным взглядом, проходившую мимо девушку.

– Не надо её так называть.

– Мнительный ты человек, Федот... впечатлительный. Выдумываешь вечно всякую хуйню, а мне тебя потом пивом отпаивать, – сказал Лёха, засмеялся и по-дружески похлопал Федота по плечу.

– Может и так, что ж мне теперь делать.

– Вон смотри, – сказал Лёха и кивнул в сторону стоявшей у парапета девушки.– Что можешь сказать? Правильно, хороша бабёнка, такую можно всю ночь драть.

– Можно... и что? – согласился Федот, мало понимая, к чему тот клонит.

– А то, дорогой мой друг, что если у неё, к примеру, пизда сорок восьмого размера, как у незабвенной Екатерины Великой, то уверяю тебя, возвышенное твоё чувство тебя до креста доведёт. Бабу вначале надо на хуй наколоть, а уж потом и размышлять. А ты со своей красавицей, если я правильно тебя понял, и одной секунды не общался, разве что во сне, так?

Лёха отхлебнул изрядный глоток пива, потянулся, крякнул и, вероятно, довольный собой, произнёс:

– Хорошо-то как!

Затем повернулся к Федоту, поднял вверх указательный палец и добавил:

– И енто, учитывая, что дожил ты до седых яиц... ты должен был давно знать.

– Да я знаю, – усмехнулся Федот. – Ладно, закрыли тему.

– Нет уж, теперь я тебя буду лечить по-настоящему.

– Может, не надо?

– Ещё как надо. Я тебе, по-моему, как-то уже говорил, что пока ты не выебешь, как минимум пятьдесят баб – не успокоишься. Хочешь до свадьбы это делай, хочешь после, это уж как тебе захочется. Но до тех пор ни хрена ты не остепенишься, понятно?

– Понятно, ты-то точно этому правилу следуешь.

– Да. И тебе рекомендую. Будет случай, встретишь свою красавицу, ну, а если нет, то, что же теперь, усраться что ли?!

– Да я понимаю всё.

– В том-то и дело, что все только понимают, а потом водку или настойку пустырника вёдрами хлещут. Душу, вроде как, лечат, – закончил Лёха свою проповедь, улыбнулся и лукаво добавил: – а вот от ста грамм хорошей водочки, я бы не отказался.

– Ладно, хватит об этом. Надоело уже, – сказал Федот и швырнул пустой стакан в урну.

Лёха откинулся на спинку лавочки, расправил плечи и, совершенно довольный жизнью наблюдал за проходившими мимо девушками. Возможно, даже подыскивал "жертву" греховных утех. Федот наблюдал за ним и думал: "Почему же я не могу так вот, без всякого повода радоваться жизни?"

Рядом с друзьями остановился автомобиль. Из него вышла очень симпатичная, хорошо одетая молодая женщина и направилась в летнее кафе. Лёха смотрел на неё с таким сатанинским видом, с такой странной улыбкой, что можно было подумать, что женщина вышла из машины никак не меньше, как без трусов.

– Слушай, брат, – обратился Лёха к Федоту, – а пошли-ка сегодня вечером в баню. Недавно новая баня какая-то эксклюзивная открылась. Я в ней ещё не был. А? Что скажешь?

– Вдвоём что ли?

– Ну что ты, дорогой друг, – сказал Лёха и заржал. – Вдвоём нам будет скучновато. Парой девиц лёгкого поведения я тебя, пожалуй, обеспечу; проститутки конечно, но чистые, в этом я тебя уверяю. Сам проверял. Добрые люди телефончик подсказали. Ну, что? Деньги у меня есть, коньячку возьмём, знаю, ты его любишь. Два... нет, три часа забронируем и, как говорится солнышко во дворе.

– Баб, что ли ебать будем?

– Ну, конечно! А что с ними ещё делать надо, в бане к тому же?! Ну, если уж приспичит – в шахматишки перекинешься.

– Ну, в принципе, можно. Когда пойдём? – согласился Федот.

– Ничего себе? Пан распутник на путь истинный встал. Шустёр ты, однако! – радостно сказал Лёха и достал мобильник. – Вначале нужно девочек предупредить, сам знаешь, как они оперативно собираются. И правильно делают, для нас дураков стараются!

Все необходимые приготовления и звонки были сделаны. С девочками договорились встретиться у бани в 17:55.

Федоту было немного неудобно. Сердце его было "занято", а тело... "Что ж теперь, в монастырь уходить что ли?" – говорил себе Федот. Но разум с душой всегда слабо контачат, поэтому в баню, он шёл с огрызком совести в сердце.

– Ну, вот и банька, то бишь сауна, – сказал Лёха, когда они с Федотом подошли к намеченному заведению. – Сейчас девчонки подойдут. Дай зажигалку.

– Баню топить что ли пойдёшь? – пошутил Федот.

– Нет конечно. Обкурю её с ног до голо... А вот и девчонки идут! – сказал Лёха, радостно посмотрев через дорогу.

– Что-то страшноваты, – сказал Федот, и усомнился в правильности своих похождений.

– Ну что ты, друг! Маленько полноваты – это да, но страшноваты? Это вы уж загнули...

– Да нет, я не... – попытался оправдаться Федот.

В этот момент Лёха махнул рукой девчонкам и, растянув лыбу, пропел:

Мошонки в руках теребят!

– Это какие мошонки мы теребим?! – улыбаясь, игриво спросила одна из девиц, – уж не свои ли?

– Нет, конечно, – также радостно ответил Лёха, – иначе я бы с вами не дружил!

– Ты, Лёша совсем не меняешься, всё такой же болтун, – подметила другая девица.

– Да как же мне успеть измениться-то, солнышки мои, ведь мы с вами встречались всего две недели назад.

– И правильно, лучше не меняйся, – хоть ты отдушина для нас,– а то некоторые бывают такими душными.

– Это вам девочки, – и Лёха протянул банкноты.

– Ну, ты мог бы расплатиться и потом, – произнесла одна из девиц.

– Да. Мы же тебя знаем, – добавила другая.

– Это да, но со мной друг, если вы заметили. Кстати его зовут Федот. Очень рекомендую. Поэтому если ему что-то не... имейте в виду, я с вас спрошу!

Здесь Лёха обнял девушек за талии и засмеялся.

– Не переживай Лёша, – произнесла одна из девиц, – от нас ещё ни одна скотина не отказывалась, – и дёрнув бровью, игриво посмотрела на Федота.

После этого Лёха представил девушек Федоту. В общем-то, ничем не примечательные: чуть выше среднего роста, одна крашеная блондинка с карими глазами, – зовут Верой, другая, голубоглазая шатенка – Надежда. На вид от 22 до 24-х лет отроду. Одеты они были скромненько, но со вкусом. С виду даже и не заподозришь в них представительниц блудливого ремесла. Одним словом,– обыкновенные девушки.

– Ну будя уже, хватит голословить. Пойдёмте же, наше время подошло.

И Лёха, своим задом подтолкнул девчонок в сторону бани.

Через пять минут они разделись, обвернулись простынями и устроились в комнате отдыха. Впереди их ждала жаркая, сухая сауна, прохладный бассейн, бильярдная, и то, что их душенька пожелает.

А сейчас, они разлили по стопкам коньяк и Лёха произнёс слова приветствия для банного; попросил его быть к ним по приветливее и не тырить у них презервативы. Сказал, что надеется ещё ни раз побывать в этом заведении и вести себя благопристойно. На том и выпили, налив снова.

Коньяк жаркой струйкой влился в организм. И хоть пили они его не правильно, – из обычных водочных стопок, но всё же... коньяк есть коньяк.

Вторая стопка расслабила, но Федоту всё же было не по себе. В голове у него засела фраза одной из девиц. Ему очень не понравилось, что от них, – этих девушек – ещё ни одна скотина не отказалась. Федот считал себя кем угодно, но только не скотиной, и поэтому был слегка встревожен и напряжён.

– А почему твой друг такой сердитый? – игриво спросила Вера у Лёхи. – Он всегда такой или что случилось?

– Да вот и я ему говорю, ну как можно грустить с такими яйцами!

И Лёха задрал простыню у Федота, оголив его хозяйство для всеобщего обозрения.

Девчонки прыснули, а Федот, одёрнув простыню в исходное положение, подумал: "И вправду, что это я туканю, я же в бане всё-таки с девками".

– Я просто задумался, уж больно вы хороши, раз от вас ни одна скотина не отказывалась, – произнёс Федот, налил коньяку и подсел поближе к Надежде.

– Ну вот, славно, – радостно сказал Леха, обнял Веру и добавил, – вот и определились на пока. Имей в виду Федот, через час меняемся, – и заржал.

– Надеюсь, твой друг не извращенец? – шутливо поинтересовалась Надежда, – а то я анального не очень перевариваю.

– Ну, это уж как договоритесь, – ответил Лёха и предложил всё же посетить сауну.

Жизнь Федота вошла в размеренный темп. Казалось, что времена ярких впечатлений и пламенных чувств, коими он всегда окружал своё бытие, прошли. Федот устроился на работу почтовым курьером и был этим удовлетворён, по крайней мере, до того состояния, которое принято называть нормальным.

Временами он встречался с Надеждой и попарывал её за деньги. В последнее время они "сдружились". Секс между ними не означал ничего кроме секса. Простая услуга, оказанная за деньги; всё равно, что посетить цирюльника. Иногда вместо близости они ходили в кино или посещали какое-нибудь кафе. Каждый расплачивался за себя; никакой зависимости, обязательств, никакой любви, а, следовательно, и никаких претензий.

Такие отношения вполне устраивали Федота. Ему было необходимо всего лишь общество малознакомого человека. Надя же просто поддерживала связь с постоянным клиентом. К тому же встречи проходили раз в неделю в дневное время суток и никогда не задерживались более двух часов.

По вечерам Федот встречался с друзьями, выпивал литр пива и отправлялся домой. Листал перед сном порнушные журналы и, не дожидаясь полуночи, засыпал. Следующий день ничем не отличался от предыдущего: работа, пиво, журнал; в выходной встреча с Надеждой.

Возможно, складывается впечатление, что Федот грустил. Нет, это не так, Федот вёл размеренную, благоразумную, предсказуемую жизнь. Особых приключений не жаждал. И в то же время он чего-то ждал. Его чуткое сердце уже несколько дней временами щемило. Какая-то прошлая тревога эхом откликалась под левой лопаткой. Федот не знал, что именно, и с какой стороны ему ожидать, но то, что ожидать в этом он не сомневался. Интуиция его подводила лишь в том случае, когда он на неё плевал, доверившись мнению со стороны.

Однажды вечером это случилось.

Федот возвращался домой от друзей. Настроение у него было великолепное, в его брюхе плескалось не меньше литра пива, не считая того, что уже успело убежать естественным путём.

Федот уже входил в свой подъезд, как вспомнил, что намеревался перед сном повисеть минутку на турнике. Кто-то ему сказал, что для позвоночника это огромная польза. Да ещё и на пару сантиметров вытянуться можно. К слову сказать, Федот был человеком спортивным. Вот и сейчас пробудились в нём атлетические способности; шею он зафиксировал на одной линии с позвоночником, руки по швам, подбородок чуть приподнят, взгляд победителя устремлён на двести метров в темноту, в мыслях... в основном пизда, иногда проблески эгоизма, – всё как по Фрейду.

Повисев с минуту, Федот попытался сделать выжим, но левая рука сорвалась, и он шумно рухнул на землю, ударившись плечом о кирпич.

Резкая боль как молнией пронзила плечо. Пот выступил на лбу и Федот отключился. Через мгновение он лежал на песке рядом со своим телом, а вокруг него, не торопливо ходила старуха с косой. Она лукаво смотрела на Федота своим единственным жёлтым глазом и грызла семена подсолнуха, выталкивая скорлупу с края губ, отчего вид у неё был довольно неряшливый.

– Ну что, Вася... допрыгался?!

– Меня не так зовут, – сказал Федот, приподнимаясь на правом локте.

– Так... так Вася, именно так. Это твоё первое имя, под ним ты и записан у нас, – сообщила старуха и присела на корточки, вульгарно широко раздвинув ноги. Затем чуть подалась к Федоту и добавила, – Федотом тебя через неделю нарекли. Вот так вот... Вася.

– Ну ладно, и что из этого? Какая разница, под каким именем срать ходить?

– Срать?.. Пожалуй, разницы нет. Чтобы умереть... есть небольшая... Хотя ты прав... пустое это. Мне-то, пожалуй, всё равно, какое имя на твоей могилке нацарапают, ха-ха.

– А где я сейчас? – спросил Федот, всерьёз думая, что в ближайшее время придётся со святым Петром о местечке в раю договариваться.

– Да ты не ссы, Вася, – прошептала старуха и большим пальцем проверила остроту косы, затем набрала в рот соплей и громко харкнула. – Ты же не головой ударился... поживёшь ещё.

Кряхтя и немного постанывая, Федот поднялся с земли и, придерживая левую руку, поплёлся домой, вслух проклиная турник, пиво и ёбаный кирпич.

Федот всё своё сознательное детство занимался спортом, поэтому к всякого рода ушибам относился спокойно и в панику сразу не впадал.

Утром плечо посинело и распухло, и Федоту ничего не оставалось, как обратиться в больницу... травматологию.

В больнице сделали рентгеновский снимок и, сообщив Федоту о переломе ключицы, запланировали операцию и предложили лечь в больницу, не откладывая.

– Так будем ложиться? – спросил дежурный врач.

– А что, у меня есть выбор? – удивился Федот.

– Вы можете и отказаться, – уточнил доктор.

– Зачем? Так мне нужно ложиться или нет? – совершенно не понимая предмет разговора, спросил Федот. – Мне операция вообще-то нужна или можно без неё?

– Это вам решать, – равнодушно сказал доктор и сморкнулся в платок. – Это, прежде всего, нужно вам.

– Понятно. Значит, ложусь.

Федот не мог понять только одного – нахера они спрашивают? Ведь пациент сто пудово не врубается во все эти медицинские дела и даже отказавшись, вряд ли до конца осознаёт последствия. Нахуй спрашивать?

Федот хорохорился, вероятно, вчерашний алкоголь ещё до конца не выветрился. Он гордо и даже можно сказать высокомерно держался. С величайшим достоинством он подавал руку для изъятия у него нескольких миллиграммов крови на анализ, и также гордо и пафосно наполнял своей мочой двухсотграммовую ёмкость для тех же целей. На вопросы он отвечал всё больше шутливо, правда, отдавал себе отчёт о месте пребывания, поэтому старался не перегнуть палку. В общем, вёл себя достаточно паршиво и всем видом своим показывал, что ему совершенно нет дела до сломанной ключицы.

Получив окончательное согласие на госпитализацию, у Федота забрали личные вещички и одежду. Обувь временно оставили, пока не привезут из дома тапочки. Выдали пижаму и передали в распоряжение дежурной медсестре травматологического отделения. А проще говоря, указали направление, сказав: "Топай! В коридоре на посту медсестра. Она тебе укажет палату".

Федот шёл по коридору, бегло осматривая стены, двери, потолок и все те объекты, что попадались на его пути. Явно выраженная казённость заведения мало приглянулась, но он понимал, что какое-то время придётся провести в этом мирке. Проходя мимо кушетки, Федот обратил внимание на мило выглядывающие из под простыни ноги. "Ничего себе, труп что ли?" – подумал Федот, но отчего-то засомневался.

Долго сомневаться не пришлось, в конце коридора Федот увидел стол, а за ним, прилежно склонившись, сидела медсестра и что-то фиксировала в амбарной книге.

– Здравствуйте! – со всей доброжелательностью и любезностью произнёс Федот, – это что это у вас? трупы, что ли в коридоре тусуются? Не убегут? – и улыбнулся почти на всю катушку.

– Здравствуйте! Садитесь на стул и закатайте рукав выше локтя, – спокойно сказала медсестра и, приготовив шприц и жгут, развернулась лицом к Федоту.

– А-а-а! – заорал Федот.

Мышцы его мочевого пузыря ослабли, и он, не в силах удержать эмоцию, брызнул в левую штанину.

Перед ним, на расстоянии вытянутой руки находилась та девушка. Да, именно та, из трамвая... из сна. Сомнений быть не может, это она. Сон сном, а вот трамвай – это реальность. Волосы сейчас были у неё иссиня-чёрные, как в его молочном сне.

– Садитесь, что вы так напугались? Это вовсе не больно. Вы же не маленький, садитесь на этот стул, – уже более настойчиво сказала медсестра.

Федот плюхнулся на стул и от волнения начал нести всякую чепуху.

Взяв кровь на анализ, медсестра отвела Федота в палату номер 9 и, указав на свободную кровать, исчезла, оставив Федота в крайне возбуждённом состоянии.

Федот присел на край кровати, положил на тумбочку сигареты, затем оглядел соседей и, пригладив волосы у виска, громко представился, обозначив даже год своего рождения.

Трое из шести "неудачников" нехотя представились; один спал, один поглощал сочный персик, а самый дальний от Федота, сосредоточенно кряхтел на "утке".

– Вот тебе и няня Ася, – вслух произнёс Федот и, хитро улыбнувшись, посмотрел на жрущего персик, затем перевёл взгляд на срущего. – Да уж.

"Ну и дела", – подумал Федот и, захватив сигареты, вышел из палаты в надежде по подробней разведать место своей теперешней дислокации, а также по возможности выяснить график питания, места для курения и время, отведённое для посещения пациентов.

– Степанов!.. Федот!

– Да!

Федот обернулся. В конце коридора стояла медсестра.

– Куда собрался?! Иди в гипсовую.

– Куда? – искренне удивился Федот. – А зачем? А где это находится?

– Пошли со мной.

"Что-то она больно резковата, – подумал Федот и направился вслед за сестрой. – Во сне всё было гораздо любезнее".

Через несколько минут Федота отпустили, совершенно не посягнув на его достоинство, чему он, будучи ещё под шафе, немного огорчился. Зато затянули его плечи, так называемой восьмёркой, а левую руку подвесили с помощью косынки из бинта за шею.

Повязку делала медсестра по имени Наталья, а не та, что приснилась Федоту. Это его, конечно, огорчило. Но та боль, что привнесла в его жизнь Наталья со своими бинтами, его немного опустили на грешную землю. Наталья (светловолосая голубоглазая девушка – очень симпатичная) допустила оплошность, назвав Федота больным. На что Федот немедля возмутился, напомнив медсестре о том, что больные, как правило, плачут, стенают, просят не делать им больше уколов и вообще, разными способами жуют сопли. На это возмущение медсестра очень достойно ничего не ответила, а, закончив делать обвязку, ласково отправила Федота отдыхать в свою палату.

Так Федот и отправился бравой походкой на поиски места для злоупотребления табачком.

Вид у Федота был чересчур довольный, что, наверняка, наводило медперсонал на вопрос о вменяемости пациента, и насколько безопасно для других больных непосредственная близость к Федоту.

Но проблема решилась сама собой. Всё очень просто, как только Федот окончательно протрезвел, боль в районе плеча резко обострилась, и Федоту было не до бравирования, что, конечно же, очень понравилось медсёстрам, ведь для них самый лучший пациент это тот, что не сильно беспокоит, следовательно, самый лучший и желанный пациент – это кто? Ну, конечно же, труп.

Федот трупом не был, и с точки зрения подвижности был, конечно же, выше на порядок и это давало ему неоспоримое преимущество. Да, неоспоримое, потому что сам мог в туалет ходить.

Так вот в суете день и прошёл. Всё чем был переполнен Федот, так это физическими и душевными страданиями. Трамвайная знакомая отчего-то его не узнала. Это опечалило Федота, ведь его лихорадило почти так же, как и тогда в трамвае, и, стало быть, проявить инициативу ему будет также нелегко. "Ладно, херня всё это, – остановил ход своих мыслей Федот и постарался провалиться в сон, а завтра наметил как-нибудь подшпионить и узнать настоящее имя своей медсестры. – Ну, не Ася же её зовут, в самом деле?! Да уж, вот почему у неё тогда было такое сочувственное выражение лица... она же медсестра, это у неё в крови, наверное... людям на помощь бежать, как доктор Айболит".

Федот зевнул, но по-человечески поспать не удалось. Он всегда скверно спал на новом месте. Реально отключился он около 4:00, а до этого, скрепя сердцем и осколками в ключице, бродил по коридору, периодически устраивая перекуры.

Подниматься с кровати, как, впрочем, и ложиться на неё было нестерпимо больно. Единственным утешением было разве что покурить. Так что приходилось вставать и плестись в туалет. С прискорбием Федот принял тот факт, что стал курить две пачки в день. Много, зато эффективно разгоняется тоска.

"Где же та граница, отделяющая силу воли от глупости? – думал Федот, прогуливаясь ночью по коридору. – Как же её определить? Где тот момент, когда уже пора требовать обезболивающее?" Федот ещё долго ходил по коридору, подбирая подходящий ответ. Для него было очевидно, что воля и глупость на одной прямой. Он был уверен, что времени, для того чтобы найти эту границу у него достаточно, достаточно настолько... чтобы не найти её вовсе.

Следующий день начался с весьма позитивного для Федота события. А именно: его включили в питательную систему больницы. А стало быть, он получил свой завтрак, состоящий из куска белого хлеба с маслом, геркулесовой каши и компота из сухофруктов. Некоторые, вероятно, особо зажравшиеся больные отказывались от казённой еды и питались тем, что приносили родственники. Федот же считал больничную кухню вполне пригодной, и, если не лукавить, очень вкусной, питательной и разнообразной. Короче говоря, федотовский продовольственный домашний бунт, самым что ни на есть правильным образом подготовил Федота к таким вот испытаниям. К слову сказать, в тот же день Федот решил завершить свой бунт, ведь родители наверняка принесут ему всякие деликатесы. Как оно так получается, но стоит только посерьёзней приболеть и качество пропитания улучшается на несколько порядков. Потребительская корзина, правда, наполняется всё больше обезьяньей едой, но, тем не менее, так происходит и это самым благородным образом поддерживает жизнь в несчастном страдальце. Федот страдальцем себя не считал, но деликатесов ждал не меньше. Да, ждал деликатесов и встречи со своей "любимой медсестрой".

До обеда Федот то и дело сновал по коридору, в надежде столкнуться лицом к лицу со своей медсестрой. Он намеревался очень широко улыбнуться и сказать ей какой-нибудь комплимент, чтобы на мгновение обратить на себя внимание, а затем искромётной шуткой покорить её романтическое девичье воображение, непременно оставив положительный отпечаток на её сердечке.

Но Федоту не повезло. Отработав свою смену, медсестра, скорее всего, беззаботно дрыхнула на софе у себя дома, дабы накопить силы для новых подвигов на поле битвы травматологического отделения городской больницы.

Этот факт немного огорчил Федота, но, будучи взрослым, он прекрасно понимал, что для неё это обыкновенная работа, на которой чётко разделено рабочее время и время отдыха. Это потом он сможет потребовать большего для себя внимания, сможет топать по полу ногами, зыркать глазищами, бросать на пол погремушку и требовать исполнения супружеского долга в удобное для него время. Это потом... а сейчас нужно вначале завоевать предмет обожания. Поэтому вместо обиды, Федот вкратце изучил график работы медперсонала и пошёл в туалет, чтобы перекурить, а заодно начать наводить контакты с братьями по несчастью.

Плечо постоянно ныло, ежесекундно напоминая о том уроке, что должен вынести для себя Федот. И он вынес, решив, что пора бы со спортом завязывать, не маленький чаем. Правильность его решения можно, конечно, поставить под сомнение.

В туалете на участке в 3,5 кв. м. сошлись курильщики, к счастью не все разом. Санитарки, в чью функцию входит постоянное поддержание чистоты, начиная от мытья полов и заканчивая выносом наполненных "уток" из-под несчастных засранцев, отчего-то ворчат, когда курят более двух человек за раз. "Бессердечные какие-то, – поначалу подумал Федот, – у них-то руки ноги целы, что они фыркают". А вслух, дабы выказать душу свою посветлей, посочувствовал санитарке, что мыла в сартире полы вот уже второй раз за последние три часа.

– Да уж! Тяжёлая у вас работа.

– Да вот же, – ответила санитарка. – Руки писать не хотели, вот пусть теперь тряпку выжимают. Затем уставилась на мусорный ящик и добавила:

– Эх! Мусор девать не куда... хоть глотай.

"Какая глубокая мысль", – восхитился про себя Федот, а вслух лишь выпустил клуб дыма.

– Прикури сигарету, – обратился к Федоту мужчина лет пятидесяти.

Федот сам зажёг сигарету у мужика. "Не повезло", – подумал Федот, глядя на загипсованные кисти обеих рук. Пепел мужик стряхивал касаясь сигаретой стены. "Неудобно, наверное, так курить, когда сигарета постоянно во рту, а едкий дым так и норовит совершить вероломное нападение на глаза", – думал Федот, изредка поглядывая, то на мужика, то на престарелую санитарку.

Затушив сигарету, Федот зашёл в кабинку – помочиться. Глядя на старенький унитаз, Федот смело и решительно направлял струю, мысленно отдавая себе приказы затушить воображаемый пожар. Как вдруг Федота сразил вопрос: а как же тот мужик ссыт? Но это херня. А вот вопрос, как же тот мужик срёт, наглухо затолкал Федота в тупик. Он никак не мог сообразить, как же он задницу-то вытирает. "Ну, ладно, – рассуждал Федот, – если сунуть в рот сигарету и зажечь её, это сможет по дружбе каждый, здесь нет ничего особенного, но вот если мужик просит кого-либо подтереть ему зад – это уж слишком, это перебор. И если это так и происходит, то надо держаться от него подальше".

Федоту было, конечно же, жаль мужика, но он никак не мог преодолеть отвращение. Даже сама мысль, что ему придётся подтирать остатки говна с чужой жопы, вызывала у него рвотный рефлекс. Испачкаться в своём собственном говне не всегда приятно, а уж в чужом...

Так незаметно подошло время к обеду. На обед был замечательный гороховый суп, картофельное пюре с варёной рыбой, чай, ну и конечно хлеб. Уж хлеба выдавали вдоволь. Федоту поначалу было неловко отказываться, да и воспитание его не позволяло выбрасывать хлеб, так что только за один день Федот накопил шесть кусков про запас.

После обеда к Федоту пришёл отец и принёс фрукты и тапочки. Федот вкратце рассказал ему, что операцию запланировали через неделю, что казённая еда вполне пригодна и попросил не забывать приносить ему сигареты и какую-нибудь воду.

Оставшееся до отбоя время Федот провёл за лежанием, курением и немного за чтением. Читать было особенно неудобно и даже больно, но Федот всё же упорно себя мучил, дабы время, проведённое в больнице, даром не прошло и что-то культурное непременно отложилось в голове.

За этот день Федот познакомился практически со всеми курильщиками своего отделения. Сочувственно выслушивал, что с кем произошло и при каких обстоятельствах. Оказалось, что практически все, ну... 90% точно, травмировались не без участия зелёного змия, не исключая даже женщин. Эта информация обрадовала Федота, и он сразу почувствовал себя в своей тарелке.

Каждое утро начиналось с укольчиков для тех, кому они были заботливо назначены доктором, а также измерением температуры – у всего поголовья. Федоту пока что уколы не делали, – после операции должны были начать. Так что он всё больше посмеивался над теми, кому их кололи по нескольку раз на дню. Странно, но Федот отчего-то считал, что ему, скорее всего их вообще делать не будут, или если и будут, то в очень ограниченном щадящем количестве. И всё это только потому, что Федот с детства боялся уколов. Поэтому в школьные годы, всякого рода прививки переносил крайне нервно. Возможно, и наркоманом Федот не стал всё по той же боязни укольчиков.

Каждое утро проходил обход, на котором врачи вкратце осматривали пациентов. Правда, на вопросы больных о своей судьбе не обращали никакого внимания. Обход проходил за 1...3 минуты и завершался, как правило, одним и тем же – вообще ничем. Такое отношение поначалу возмущало Федота. Складывалось впечатление, что доктор во время обхода проходил не мимо больничных коек, а мимо ещё свеженьких могил, возможно он даже слышал слабый голос о помощи из-под толщи земли, но слова разобрать было невозможно, так вот он и проходил мимо, прямиком до своей ординаторской.

Да, возмущало такое пренебрежение, но после того как один из докторов сказал другому (при Федоте), что этот (Федот), в принципе готов и можно его уже в производство вводить, всё стало на свои места. Федот представил себя сломанным биороботом, которого принесли в ремонтную мастерскую и что там его поставили на очередь и приписали к своему мастеру. Мастерская обязалась Федота починить, а денег за это не брать, потому что Федот был ещё на гарантии.

После завтрака Федот пошнырял по коридору и, не обнаружив своей любимой медсестры, отправился на перекур, где и познакомился с сестрой по несчастью, которую доставили сегодня ночью с загнутой в обратную сторону рукой. "Как у нинзей, – подумал Федот, – универсально-то как".

Девушку звали Тамарой (около 27 лет). Она сходу попросила у Федота закурить, а Федот попросил рассказать, что с ней произошло. Оказалось ночью на Тамару напал грабитель и выхватил сумочку где деньги лежали. Сумма незначительная... жалко телефон.

Пока девушка рассказывала свою жуткую историю, Федот критически её оценивал, на предмет дальнейшего знакомства в менее людном помещении. Лицо помятое, зубы початые на столько, что и улыбаться-то незачем, волосы взлохмаченные, глаза и голос добрые; из предметов косметики на руках – только зажигалка. "Вполне подходящее имя", – подумал Федот, хитро наклонив голову набок. Что-то есть в этом имени наивное. Впрочем, перекуры без Тамары не обходились. Что-что, а без общения тоскливо.

– Скучно-то как, – сказал Федот, на очередном перекуре и плюнул в раковину.

– Чего расплевался, – сурово сказала санитарка Лариска, что-то разгребая у себя в подсобке, – идите на улицу курить, надоели уже. Убить не жалко.

Никто не обратил на её слова никакого внимания. Федот тоже не обратил, а вскоре начал подмечать, что Лариса слегка с кукушкой. Вероятно, условия работы такие: постоянное напряжение от людского страдания вызывает необратимые изменения в психике. "Интересно, моя медсестра тоже ёбнутая?" – подумал Федот, но тут же отбросил вопрос, поругав себя за глупость.

– Да, вам молодым скучно, конечно, – запоздало согласился Иван Леонидович из палаты номер 7, и затушил окурок в скопившейся на дне раковины воде. – Нам старикам что... лежи да попёрдывай, а вам скучновато, – и, погладив загипсованное плечо ушёл. Вероятно, как и сказал – полежать да воздух попортить с тоски.

Плечо у Федота продолжало болеть, но он старался не обращать на это внимание. Обезболивающее ведь ему всё равно не делают. К тому же Федот кое-что понял на счёт боли. Сегодняшней ночью он как-то неудачно шелохнулся и, вероятно, сломанная кость двинулась. Вот тогда-то Федот и понял, как по-настоящему может быть больно. Федот взвыл на всё отделение. Прибежала дежурная медсестра и засадила укольчик анальгина. Укольчик, так себе, польза от него довольно скромная, но как психологическое оружие сойдёт. После чего Федот смирно лежал, крупными каплями катился со лба пот, а в мыслях он желал возвращение той боли, что мучила его часом раньше. Всё относительно, всё как по Эйнштейну.

На следующий день, одному из соседей в палате Федота, родственники принесли маленький телевизор. Это разнообразило существование. Стало гораздо веселей, правда, читалось не очень комфортно – мысль терялась.

Вместе с телевизором в больнице появились два новых трупа. Они скромненько лежали в коридоре на кушетках; накрытые простынями с головой, однако, ноги всё также мило выглядывали из-под простыни, напоминая своим цветом о тленности всего земного. "Как же это всё неправильно, – думал Федот, топая на очередной послеобеденный перекур. – Как-то это не по-человечески".

Впрочем, труппы в коридоре менялись с завидным постоянством, так что через несколько дней Федот перестал размышлять о них с таким уж сочувствием и тоской.

Вечером заступила в ночную смену та самая медсестра. Федот был на седьмом небе от счастья, как только увидел её в свежевыстиранных голубеньких штанишках и белом коротком халатике. "Как же ей к лицу эта одежда", – умилялся Федот, подсматривая, как она изящно садит уколы в зад какому-то старому пердуну. И только предложение покурить, прозвучавшее от Юрия, что шёл по коридору, отвлекло Федота от желания спустить портки и, пятясь попой к медсестре, умолять её вколоть обезболивающее для его рваного сердца.

– Ума не приложу, как на унитаз садиться-то теперь, – пожаловался, вконец озадаченный своим положением, Юрий.

Юрий – мужик, на вид 43 года, работает водителем автобуса, следовательно, во внерабочее время чрезвычайно общителен, богат анекдотами и реально-фантастическими историями своей жизни.

– А что такое? Как раньше садился, так и садись, – ответил Федот, прикуривая сигарету Юрию, затем себе.

– Так мне и вторую ногу забетонировали, – ужасно вытаращив глаза, сказал Юрий и с чувством выдохнул клуб дыма.

Федот знал его всего несколько дней, но такого взгляда он у него ещё не видел. Было в этом взгляде что-то паническое.

После чего Юрий прошёлся взад-вперёд. Федот не удержался и заржал. Походка Юры напоминала жуткую походку Вия из одноимённого фильма, искусно снятого по Гоголю.

– Так тебе что, полностью ноги загипсовали? – еле сдерживаясь от смеха, спросил Федот, больше из сочувствия, нежели в помощь.

– В том-то и дело: от яиц и до щиколоток.

– От Москвы до Петербурга! – умирал от смеха Федот. – У меня сейчас истерика начнётся!

– Я ему говорил... доктору-то, – начал пояснять ситуацию Юрий, – может не надо вторую ногу-то, она не особо болит? А он говорит, что связки порваны – надо.

– Ну, что ж поделать, – немного успокоился Федот, – хорошо, что хоть дырку не забетонировали, ха-ха-ха.

– Да если бы забетонировали, у меня и вопрос о горшке не возник бы. Ладно, пойду поваляюсь.

Зазвонил мобильник. Звонил Лёха.

– Ну, здорово, дорогой друг! Как на счёт баньки, на сегодняшний чудный вечер? Девчонок я уже предупредил, – как всегда с долей иронии и сарказма, но в то же время очень душевно и жутко позитивно "пропел" Лёха.

– Слушай, я так рад тебя слышать, – начал Федот, стараясь не изменять общий стиль разговора, – но я вынужден отклонить ваше, ха-ха, заманчивое предложение, по причине от меня слабозависящей.

– Что такое? Не уж-то перчик сломался, ха-ха-ха?

– Нет, – Федот сменил тон, перестал паясничать и серьёзно добавил: – просто ключица отломилась.

– У-у-у! А я думал потусим, отдохнём. А как случилось-то?!

– Да просто ёбнулся.

– Ну, ладно, завтра зайду к тебе. Позвоню предварительно. Кстати, что тебе принести.

– Да ничего особенного не надо... сигарет пару пачек захвати и кусочек сыра, как Бен Гану, ха-ха, шутка!

– Хорошо, захвачу. Слушай, теперь эта хуйня будет тебе погоду подсказывать, – весело заявил Лёха.

– Какая?

– Ключица твоя! Теперь у тебя есть что-то типа встроенного барометра в плече, и ты всегда будешь знать: брать с собой зонтик или пора мех к жопе приклеивать, ха-ха.

– Слушай, это круто, я теперь как терминатор, так что если что – звони, сообщу, о штормовом предупреждении, ха-ха-ха.

– Ладно, давай поправляйся! Главное, что кочергу не сломал.

– Какую кочергу?

– Которой ворочать и шурудить, ха-ха-ха! Ладно, давай!

На душе у Федота стало легко и светло. Всегда приятно в трудную минуту поговорить с другом. С подругой тоже чудесно, правда, присутствуют дополнительные идеи, нет-нет, да и промелькнёт мысль, как бы с неё трусики-то попроще стащить, затолкать их под матрац, а затем всунуть прямо в гланды. Нелогично, конечно, но зато процесс снятия... будоражит.

На следующий день любимая медсестра Федота сообщила, что завтра запланирована операция. Сказала, чтобы он вечером побрил левую подмышку и зашёл в процедурную показать результат, а на утро ничего ни есть и не пить.

Федот ждал этого дня. С трепетом ждал, прямо как в песне о дне победы. Точно, из песни слов не выкинешь и не добавишь, да и не надо! Первые пятнадцать минут Федот носился по палате как очумевший. Затем пошёл покурить.

Гордо продефилировав мимо покойничков в коридоре, Федот сообщил Тамаре про операцию и позвал на перекур.

– Вот так, Тамарочка, завтра операция, а потом пойдёт отсчёт на выздоровление.

– Когда же меня отсюда отпустят, блин? – пожаловалась Тамара. – У меня уже всё чешется под лангеткой.

– Вероятно, когда время придёт, – сухо ответил Федот.

Если честно, то ему на это было абсолютно наплевать.

Да, здесь в больнице, всем наплевать. Это Федот заметил практически сразу. Здесь твоя боль никого не волнует, и это правильно, своей хватает. Если ещё и за чужую болеть, то можно... превратиться в Лариску.

Колбаса копченная с конца завороченная...

Радостно спел Серёга из палаты номер 13, широко улыбнулся, увидев Тамару и, прикурил сигарету.

– Чего это ты так радуешься полудурошно? – с игривым ехидством спросила Тамара.

– Всё! Сейчас швы сняли. Докуриваю и отваливаю домой. Так вот!

– Везё-ё-ёт! – наивно протянула Тамара.

– Чего и вам желаю!

– А у меня операция завтра, – похвастался Федот, – маленько страшновато что-то.

– Не ссы, – сказал Серёга, – заснёшь, проснёшься и все дела, потом гипс. Это херня. Перед операцией клизмить будут.

– Чего будут делать? – не понял Федот.

– Клизму ставить будут, – пояснил Серёга и заржал. – Ладно, пошёл я.

– Пока! Больше не попадай сюда!

Момент с клизмой слегка насторожил Федота, но, учитывая, что отказаться от неё нельзя, решил мужественно принять это неприятное мероприятие, так сказать по-мужски... достойно.

Остаток дня Федот провёл за чтением. Ему думалось, что нужно обязательно уморить глаза. План Федота был таков, что если сон и не пойдёт, то, по крайней мере, глаза, будучи уставшими, не дадут ему ночью слоняться по коридору и зря беспокоить мертвецов.

Этой ночью Федот спал. Ему приснился жуткий сон. Сон, граничащий с кошмаром. Ему приснилось, что его приняли в кальвинисты. Что это такое он не знал, и где его мозг подхватил эту информацию, он тоже не помнил, но то, что это дело связано с религией он знал точно. От того и испугался, что перед операцией такое снится.

Но ничего страшного не случилось. Федота голенького положили на операционный стол, а дальше... его не касается. Однако его очень беспокоило то, что ему почему-то не сделали клизму. Да, беспокоил его этот момент: ну не под наркозом же клизму делают? Но спрашивать не стал, зная, что инициатива наказуема. И надеялся, что операция закончится прежде, чем его потянет на крупняк.

После операции началось шикарное время. И самое приятное было то, что его любимая медсестра, несколько раз в день гладила его по попе, жаль, что не каждый день она работала, ведь у медсестёр особый график.

С каким удовольствием Федот просыпался, когда медсестра приходила и, резко включив свет, призывала Федота спускать штаны! С какой нежностью она протирала попу ваткой, смоченной в спирту, и как безобидным комариком иголочка протыкала жопу! Антибиотики, – а как приятно!

Шёл второй день после операции. Федот с остервенением занимался мазохизмом, – пытаясь ходить. Странно, но в один миг Федот превратился в дряблого старикашку с детским лицом. К счастью, это нормальная реакция организма на наркоз, так что Федот, будучи упрямцем, не собирался сдаваться и ходил по нужде самостоятельно, хотя и при помощи стены.

Ковыляя по коридору, Федот как-то заметил, что какой-то новичок, правда двухметровый, сидит на стуле рядом с его медсестрой и о чём-то весело говорит. Федот заметил, что медсестра на него особо не обращает внимания, и это его очень порадовало. "Вот ведь гад какой! Наверняка, оттрахать хочет, падла. Но не тут-то было", – думал Федот, свирепо зыркая глазищами и немного постанывая. Добравшись до сартира и закурив, Федот продумывал план действий, по которому он узнает имя своей медсестры. Но ничего проще, как просто спросить, не приходило в голову.

Сартир постепенно наполнялся курильщиками. Впрочем, он никогда и не был без табачного дыма.

– Что-то я расклеилась, – сказала Тамара и, оргазмично застонав, потянулась, вытянув свою единственную здоровую руку, облокотив её на стену и прогнув спину сексуально-кошачьим образом.

– Ух ты, боже мой! – подхватил Михаил (мужик 36 лет из палаты номер 13). – Давай тебя, вон с Федотом склеим, а можем и со мной, – и громко расхохотался.

Тамара мило улыбнулась.

Федот не обратил внимания на это заманчивое предложение. В тот момент Юрий рассказывал, что у одного из пациентов палаты номер 7 ночью случилась белая горячка. Очень смешно было слушать, что бедняга разговаривал со стенами, стульями и наотрез отказывался идти на какой-то корабль. Правда, никто, даже дежурный врач, не поняли, кто и почему отправлял его в кругосветное путешествие совершенно одного. Костя – сосед Федота, рассказал, что "белка" приходит на четвёртый день после прекращения запоя.

Оставшийся вечер Федот провел, глядя телевизор, вместе со своими лежачими престарелыми соседями. Смотрел он его не из интереса, а скуки ради. Лежачие же видели в телевизоре единственное утешение и единственную забаву, которая незаметно приканчивает день за днём. Очень неприятно это осознавать.

Около 23:00 все уснули, включая Федота. Ему снилось, что он лазит по деревьям, как обезьяна, где-то на небольшом необитаемом острове в тихом океане. За спиной у Федота висел автомат Калашникова. Одежда его состояла из набедренной повязки, как у Маугли, и пластмассовых сланцев, что обычно берут в баню. За Федотом охотились такие же голодранцы как и он, только в их распоряжении было транспортное средство – самокат. Транспорт этот больше мешал охотникам, что было на руку Федоту. И всё же охотники изловчились и поймали Федота, но прежде чем начать жарить его на костре Федот проснулся.

"Что за херня приснилась, – думал Федот, разглядывая за окном, как моргает жёлтым глазом светофор. – Покурить, что ли пойти?"

Федот оглядел соседей в надежде, что кто-нибудь составит ему компанию. Но все спали. 3:00 утра.

Он аккуратно, чтобы никого не разбудить вышел из палаты. На посту за столом сидела медсестра и перебирала таблетки. Федот прошёл мимо.

– Федот! – тихо позвала медсестра и встала из-за стола. – Иди за мной.

– Куда?

– В гипсовую.

Они зашли в гипсовую. Медсестра прикрыла дверь, оставив узкую полоску просвета.

– Спирт будешь?

– Разбавленный?

Медсестра посмотрела на Федота и улыбнулась.

– Хочешь чистого?

– Нет, конечно, – поспешил ответить Федот, почесал правое бедро и присел на табурет. – Разбавленный вполне...

– Пей.

Медсестра протянула Федоту склянку и добавила:

– Извини, закусить нечем.

Федот залпом выпил, и сипло спросил:

– Как тебя зовут?

– Я ведь заметила, как ты на меня смотришь. Думаешь это не видно? С самого первого дня ты голову скручиваешь в моём направлении.

Федот опустил глаза и густо покраснел. Кончики его ушей горели алым пламенем давно позабытого детского позора.

– Да, ты мне сразу понравилась, ещё там... в трамвае, – с чувством сказал Федот.

– В каком ещё трамвае?

– Ты меня не помнишь? Месяц назад мы ехали вместе в трамвае. Он ещё затормозил резко, и бабка картошку растеряла.

Медсестра налила спирт в склянку и медленно выпила. Федот смотрел на неё. Он понимал, что сейчас то время, когда надо начинать соблазнять, но он не хотел просто соблазнить; она была для его сердца больше, чем просто пизда.

– Так как тебя зовут? Ты так и не сказала мне.

– Хочешь ещё? – спросила медсестра, наливая спирт.

Федот молча взял склянку из рук медсестры, на секунду задержав её изящные пальчики в своей ладони. Залпом выпил содержимое и встал с табурета.

– Что-то тихо сегодня ночью, – сказал Федот и подошёл к окну.

– Да, сегодня мы не дежурная больница, – сказала медсестра и влезла на кушетку с ногами. – Я не помню ни тебя, ни трамвай. Я вообще трамваями не пользуюсь, не по пути мне. А зовут меня Эльвира.

– Жаль... А имя красивое.

Федот смотрел на дорогу, вплотную прижавшись щекой к стеклу. Изредка проезжавшие автомобили кивали ему своим корпусом, переезжая "лежачего полицейского". "Неужели я всё это придумал, просто спроецировал няню Асю на первую попавшуюся симпатичную девушку и сам поверил в это? Наверное, это возможно, тогда у меня как минимум начальная стадия шизофрении".

– Ты меня не слышишь?!

Эльвира лежала на кушетке.

– Да! Что? Я задумался.

– Это я уже поняла, – сказала Эльвира и хихикнула. – Скоро светает. Предлагаю наше пьянство довести до логического конца. Иди сюда и снимай штаны.

– Ты знаешь, у меня нет презерватива, – сказал Федот, смутившись от неожиданности такого предложения.

– Не переживай! Я сама у тебя кровь на анализ брала. Ты чист, – пояснила Эльвира, сняла с себя штанишки и белый халат, оставшись в черных трусиках и лифчике. – Что застыл, не хочешь?

Федот подошёл к двери и плотно её прикрыл. Затем присел на край кушетки, стыдливо снял штаны и трусы. После чего запустил руку в трусики Эльвиры. Волосы на её лобке были аккуратно подстрижены в узкую полоску и выкрашены в яркий салатный цвет. Набухший член коснулся её вагины. Головка члена наполовину покрылась сочными губками. Федот замер, краем плоти почувствовал её тепло – и медленно вошёл.

Через 20 минут всё закончилось. Эльвира оперативно оделась, причесалась и подколола заколкой волосы. Затем присела на край кушетки, где ещё лежал обнаженный Федот, улыбнулась и ласково поблагодарила его.

– За что благодаришь? Разве не логично, заняться любовью с прекрасной девушкой? – спросил Федот и взял руку Эльвиры в свою, нежно погладил и поцеловал.

– Конечно это правильно... только вот у меня сифилис. Но ты не переживай, шрамы от сифилиса замечательно маскируются нитрокраской НЦ-132. Вставай, Федот! Ты что оглох... ауфидэрзэйн, бэйба!

– Вставай Степанов! Просыпайся! Валяев просыпайся!

Федот приоткрыл глаза. Свет ламп его ослепил; сквозь разрез глаз он увидел свою медсестру. В руках она держала ванночку со шприцами. Федот смотрел на неё и ничего не мог произнести.

– Что смотришь? Штаны снимай!.. Валяев, готовишься!

– Что опять? – сквозь остатки сна произнёс Федот. – Что ещё теперь?

– Что-что, уколы, – сказала медсестра. – Переворачивайся!

– И всё, больше ничего? – продолжал тупить Федот, переворачиваясь на бок, попутно оголяя зад.

– Ещё конфеток полкилограмма! А потом сексом займёмся... оральным, – как-то слишком уж серьёзно сказала медсестра и, прыснув шприцем в стену, подошла к Валяеву.

Пока медсестра делала укол соседу, Федот думал о своём странном сне. Думал и очень опасался, что он окажется вещим.

– А как вас зовут? – спросил вдогонку Федот, когда медсестра уже прикрывала за собой дверь.

– А ты что ещё не знаешь? – спросила она и улыбнулась.

– Ну... нет, – сказал Федот, привстал с кровати и насколько мог позволить ему страх, улыбнулся.

– Людмила.

– А на трамваях вы?..

Но Людмила уже вышла.

– Ничего себе у неё юмор, – сказал Дмитрич и начал ссать в пластиковую банку. – Сексом, говорит, займёмся... оральным.

Дмитрич – мужчина, около 60 лет, сломано бедро, лежачий.

– Похоже ты ей приглянулся, – подметил Валяев, – может, тебе к ней заглянуть как-нибудь ночью... на огонёк.

Все в палате дружно одобрили это предложение.

– А что тебе трамвай-то вздырился, кстати? – спросил Валяев.

– Может быть... загляну, – задумчиво ответил Федот, пытаясь натянуть образ Эльвиры на Людмилу.

Всё в его голове перемешалось, и он решил плюнуть на обеих и снова заснуть. Но заснуть ему не удалось – мужики начали просмотр телепередач. А потом к ним подселили странного больного.

Странного больного звали Игорь Анатольевич. На вид было ему немногим больше сорока. Держался он обособленно, ни с кем не разговаривал, на вопросы отвечал очень невнятно и нервно. Дежурная медсестра рассказала, что он покушался на самоубийство. Какая именно у него травма было – неизвестно.

Сегодняшний обед порадовал Федота рассольником, чего нельзя сказать о странном больном. Казалось, что ему ни предложи, всё у него тухлятина. От хлеба он отказался, сказав, что с дуру можно хуй сломать и хлебом обожраться.

– Мне и без хлеба вкусно!

Короче, чувствовалась в нём глубокая депрессия. А после обеда, и до самого вечера не сказал ни слова. Молча и тупо смотрел стеклянным взглядом в телевизор. А около 19:00 ни с того, ни сего разговорился.

– Мы не нормальные люди, – совсем еле слышно произнёс Игорь. – Конечно, мы не нормальные люди. Единственная правда это то, что я не нормальный человек, ха-ха-ха!

В этот момент в телевизоре пропели

Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним...

Игорь подхватил текст песни, допел куплет до конца.

– Тьфу, дураки! Это сборище дураков, – уже громче и более вызывающе продолжал Игорь. – И никуда мы не ворвёмся и ничего не сделаем. Я никуда не ворвусь! Я никуда не ворвусь! Я никуда не ворвусь, ха-ха-ха! Всё это дрянь... это дрянь, что показывают по телевидению.

Затем он показал фигу телевизору и, повысив голос до неприличного уровня, добавил:

– Вот эту хуйню не видел? Вот эту хуйню и получат, ха-ха-ха! Дрянь! Вы жизни не видели, гады!

После чего уткнулся лицом в подушку и захныкал.

Федот просто обалдел. Он никогда не видел, как плачет взрослый мужик, да ещё с такой скорбью.

– Ну, что ты Игорь так расстроился, – попытался взбодрить Игоря Дмитрич. – Ты видел какие у нас медсёстры – красавицы!

– Я не люблю женщин, – не отрывая лица от подушки, выдавил Игорь.

Все переглянулись.

– Я не люблю женщин. Я не люблю мужчин. Я даже... я даже не люблю самого себя.

Федот был поражён. Он никогда не видел в одном человеке столько разочарования. Сердце его сжималось в сочувственном экстазе и... Впрочем, Игорь к утру умер, а вместе с этим полегчало и Федоту.

На следующий день Федот много ходил и много думал. "Зачем всё это, – думал Федот, – если так легко?.. Для чего всё это?" За последнее время коридорные трупы, как в шутку прозвал их Федот, довольно часто сменялись, и это, плюс странный сосед будоражили в нём то, что слабо граничит с позитивным настроением. Да, Федот, конечно, всегда был излишне эмоционален. И теперь, когда он попал в такую среду, он всерьёз задумался о том, что всё это не спроста. Что-то обязательно нужно понять.

Весь день Федот провёл на ногах. Многих из его знакомых уже выписали. Много знакомых появилось снова. Но что-то переключилось в нём, и что-то заставляло Федота мысленно торопить тот момент, когда ему снимут швы и отправят долечиваться домой.

Вечером Федот бесцельно слонялся по коридору, пока не вспомнил, что с операции он так и не просрался. А ведь прошло уже три дня. Выпросив у соседей слабительное, он сразу употребил его и спокойно присев на край кровати, начал поджидать катарсис. Но катарсис не наступил. Оказалось, что слабительное было гуманного действия и должно было сработать только через 6 часов.

К полуночи у Федота зажурчало в животе и он, дабы не вводить себя в детство, отправился до нужника.

– Ну, давай, родная! – приказал Федот, удобно усевшись на стульчак.

Приказ прошёл незамеченным, лишь эхом отозвался унитаз, заглушив газы на дне сантехники.

– Ну, надо же, как спеклось-то, – вслух подумал Федот, весь напрягся и густо покраснел.

Ему казалось, что вполне вероятно, если ещё поднапрячься можно высрать и ключицу, вместе с металлоконструкциями.

Федот решил закурить. Определённо... покурить на горшке бывает очень в тему. И как только Федот толкнул табачный дым в лёгкие, тут же стронулось и дерьмо. Странная, но всё же закономерность в этом есть.

Федот курил и радостно попёрдывал. На "ночном экспрессе", совсем неспеша, но вполне уверенно, глисты уезжали в небытие. Как вдруг!.. Стена, что сзади Федота разверзлась, и на её месте образовался тёмный, глубокий проход, из которого вышли лохматые, хвостатые со свиными рылами существа. Федот из-за спины, боковым зрением наблюдал за ними и... практически не дышал.

– Ну что, мужик пошли на корабль! – повелительно сказал один из пришельцев и положил мохнатую руку на плечо окончательно обосравшемуся Федоту, что сразу же вывело Федота из себя.

– Да вы что, блять охуели что ли!

– Не ори, мужик! Подтирай зад и пошли на корабль!

– Да вы что охуели что ли! С белой горячкой в седьмой палате лежит! Я-то тут при чём?!

Пришельцы переглянулись.

– Точно?

– Ну конечно, вы что... не видите?!

– Да? Ну, ладно... кури.

В тот же миг стена чудесным образом вернулась на своё законное место.

– Всё! Перехожу на щадящее калообразование. Наркоз что ли отходит, или с сигаретами что?

Федот нервно затянулся. Пепел с наполовину истлевшей сигареты упал прямо на хуй, пыльно развалился и осел на дне унитаза.

– Фу, ты нахуй! – выругался Федот. – Не хватало ещё и в ожоговое попасть из-за этих потусторонних пидаров!

Но всё обошлось. После освобождения внутренней полости от зла, прошлых обид и грешных помыслов, Федот уснул как младенец, конечно же, не на унитазе...на койке своей.

Следующим утром как назло вкололи Федоту антибиотик на физрастворе.

– О, боже мой! – взвыл Федот.

– Что такое? Больно что ли? – спросила совершенно престарелая медсестра. – Что... больно? Это физраствор.

– Хорошо что не мышьяк. А что так больно-то?

Федот сморщился как сухофрукт.

– А что я могу поделать, если новокаин кончился?

Ощущения у Федота были такие, как будто его паралич хватил.

– Знаете, лично я ничего против физраствора не имею, но вот мой зад воспринимает его как нечто сверх кощунственное, – сказал Федот и зашаркал тапочками в сторону выхода из процедурного кабинета.

По коридору, в направлении туалета шёл Валяев.

– Пошли, покурим, – предложил он.

Федот принял предложение.

– Как тебе сегодняшние уколы? – поинтересовался Федот.

– Да что-то сегодня болючие какие-то, – ответил Валяев и помял рукой зад. – Мне тут посоветовали фольгу к заднице прикладывать. Уж не знаю, помогает или нет.

– На физрастворе уколы... жёсткие.

– Да. Хотя, что ни говори, а здесь уколы – это единственный знак женского внимания, – сказал Валяев и засмеялся.

– Это точно! Давай, что ли радоваться тогда!

В этот момент в туалет зашёл Иван Леонидович из палаты номер 7.

Иван Леонидович – мужчина, 70 лет, сломана ключица и плечо.

Ивана Леонидовича позавчера прооперировали. Зашёл он медленно, по стенке, но... голод не тётка – курит-то охота. Услышав часть разговора, он непременно захотел в нём поучаствовать.

– Помню, был я как-то в командировке, когда молодой был. Уж и не помню в каком городе, но помню как я одну девку выебал. Так с ней зажигал, аж ноги три дня болели, прямо как сейчас от наркоза.

– Ничего себе, – вяло поддержал разговор Федот.

– Да! Многое с тех пор я позабыл, а вот это помню как сейчас. Помню, как схватил я её всей пятернёй за пизду, а она вся текёть! Пришлось руку об волосню её вытирать, во как, хи-хи!

– Ничего себе! – уже с большим интересом восхитился Федот и прикурил ещё одну сигарету, заодно зажёг и дедову приму.

Трудно было Ивана Леонидовича представить таким вот ебакой. Впрочем, в те времена он, конечно же, был орёл.

– Да ладно тебе, дед! Прямо таки вся текла? – подначил Валяев.

– Да дед, колись, как так девку зажёг, может, чего ещё проделывал? – подхватил Федот. – Давай, рассказывай свою камасутру.

– Э-э-э! Молодой ты ещё, – сказал Леонидыч. – Учись, пока я жив. А про сутру свою забудь!

Федот хихикнул.

– Запомни раз и навсегда: хорошая пизда всегда сама сок дасьть! – нравоучительно сказал Леонидыч и постучал указательным пальцем по лбу Федота. – И если тебе такая баба попадётся когда-нибудь, – дураком будешь, если не заарканишь. Всю жизнь жалеть будешь... как я. Так и проживёшь со старухой... бестолку.

– Понятно, – как-то виновато произнёс Федот.

– Вот так вот, сынки! – торжествующе сказал Леонидыч, затушил окурок в раковине и поплёлся в палату.

Федот задумался. Несколько секунд обдумывал слова деда. А ведь и вправду, кому захочется жить со старухой.

Следующим утром доктор сказал, что через два дня снимут швы и... домой, долечиваться в домашних условиях. Это очень обрадовало Федота и, хоть он так и не продвинулся в своих делах со своей медсестрой, это нисколько не омрачило его настроения. "Значит, нафик не надо, как и говорил Лёха!" – подумал Федот и решил не задирать более эту тему.

На обед Федот с удовольствием принял пшенный суп, пюре, чай и два укола антибиотика. К счастью, инцидент с физраствором был скорее исключением, поэтому всё прошло очень мило.

Федот готовился домой. После обеда он тщательно просмотрел свою тумбочку, на предмет остатков обезьяньей еды, сока и сигарет. Навскидку, всего должно было хватить. Его лежачие соседи даже слегка огорчились, ведь Федот на правах самого молодого выполнял функцию пульта от телевизора, но всё же изобразили радость. Впрочем, всё это были только предварительные сборы.

Весь день Федот был в хорошем настроении. Он много смеялся, был весьма услужлив и заигрывал с медсёстрами. "Странно, почему молоденькие медсёстры на работе в своей спецодежде выглядят такими взрослыми и недоступными?", – отметил этот факт Федот, но уже через минуту забыл и думать об этом.

Он часто бегал курить, сочувственно беседовал с вновь прибывшими пострадавшими, давал какие-то мало полезные советы и кого-то подбадривал, за что был приглашён выпить водки, инкогнито переправленной через окно каким-то сердобольным другом. Но... от водки Федот отказался. Странно, но отчего-то ему совершенно не нужно было допинговаться, чтобы чувствовать себя на коне.

Так он и провёл день, и в превосходном настроении дожил до вечера, ни разу не разочаровавшись в жизни. Даже вздремнул часок после ужина.

Уже ближе к полуночи Федот вспомнил про свою "заклятую" подругу Тамару. Вспомнил, что, выписали её ещё позавчера, и он очень хорошо запомнил, как ей тогда искренне позавидовал, отнюдь не белой завистью. А сейчас, лёжа на уже привычной для него больничной койке, Федот почувствовал какую-то грусть. Свет в палате был выключен, и мягкий свет уличных фонарей возбуждал в Федоте воспоминания двухнедельной давности, когда он только поселился здесь, и как ему всё было ново и необычно. Отчего-то ему стало тоскливо и он, аккуратно, чтобы не наделать шума вышел покурить. Ему хотелось покурить одному.

"Возможно, мне будет не хватать этого ночного коридора, ведь я испытал в нём достаточно много боли, – подумал Федот, прогуливаясь по своей знакомой тропе. – А что если..."

Но завершить мысль Федот не успел. Он наткнулся на труп, что мирно лежал на кушетки, там, где обычно трупы и лежали – в коридоре. "А ведь пару часов назад его здесь не было", – задумчиво отметил Федот.

Федота не смущали и не пугали трупы, у него не вызывало отвращения и то, что из некоторых что-то вытекало прямо на пол. Может быть пару недель назад, но не теперь. А сейчас он просто стоял и безразлично смотрел на него. Да именно на него, – на труп. Хотя под простынёй лежала средних лет женщина, это нетрудно оценить по комплекции и выглядывающим из-под простыни ногам, но всё же это труп и теперь, он уже не имеет претензий на разделение полов.

"Возможно, я и по ним буду тосковать, – подумал Федот. – А ведь это был человек... со своими мыслями, эмоциями и желаниями, пусть глупыми желаниями, но... своими. А почему глупыми? Что глупого в желании жить?" В этот момент Федот почувствовал к трупу что-то родное, и ему нестерпимо захотелось к нему прикоснуться. Ему казалось, что в бездыханном теле есть своя, какая-то особая жизнь, которой живёт всякий кто переходит черту. И Федот аккуратно, чтобы даже не колыхнуть воздух, прикоснулся ладонью к ноге. Но он ничего не почувствовал. "Может быть, та жизнь слишком нежная? Может её просто так ладошкой не увидеть? – подумал Федот. – А как же быть?"

Федот молча стоял возле трупа. "Ну, конечно! – осенило его. – Это слишком грубая ткань. Слишком грубая ткань живого человека". Федот облизал губы и коснулся ноги трупа. Но опять ничего не почувствовал. Он провёл губами вправо влево; по губам заскользили мелкие волосики, нитка от бинта попала между губ и чуть было не вызвала рвотный рефлекс. Он отпрянул, огляделся по сторонам, на мгновение задержался и пошёл курить.

"Что это я так растрогался, – подумал Федот, заходя в туалет и прикуривая сигарету. – Разве там что-то может быть?.. Конечно нет!"

К счастью зашёл Леонидыч и отвлёк Федота от его странных мыслей.

– Что не спится? – сказал Леонидыч, прикуривая свою приму. – Сходи к медсёстрам, хи-хи.

– Ну, это я, пожалуй, оставлю вам. Вы у нас в этом крупный специалист, – весело сказал Федот и, затушив окурок, отправился спать.

Следующий день ничем примечательным не отличался, разве что Федот не смог съесть варёную куриную ножку на обед. А на следующий день с него сняли швы, подписали все необходимые бумаги и отправили домой.

Родное жилище показалось Федоту каким-то чужим. Но это нормально. Он плотно поужинал и тот катарсис, что устроила ему домашняя пища, заставил Федота как следует подумать. Сидя на "горшке" и наблюдая за лёгким поносным бризом, Федот очень отчётливо ощутил, – что-то изменилось... и кажется, навсегда.

На следующий день Федот рано встал, умылся, побрился, в общем, сделал те вещи, что привык делать утром и, не позавтракав, устроился за своим письменным столом.

Он чётко понимал, что его жизнь выходит на новый виток, новый уровень. Он понимал, что всё это не просто так, и то что этот год выдался таким насыщенным, должно было ему что-то подсказать, возможно, указать на что-то. Скорее всего, всё теперь будет не так как раньше. И теперь ему нужно решить: как ему надо будет, а возможно придётся, жить. Ему нужен краткий свод правил – стержень, относительно которого он будет строить своё настоящее. И его он получил.

Всё будет по-другому. И не потому, что Федот хочет перемен, напротив, он их боится. Только это теперь не имеет значения... как и тот след, что остался после снятия швов.

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"