|
Я очень люблю море. Но очень не люблю до него добираться. Особенно рейсом в шесть утра.
Наконец, самолёт взлетает. Проходит сквозь, казалось, сплошной ковёр туч - и оказывается внутри небесного пирога: светлая изюминка медленно поднимается сквозь совершенно чистое пространство между двумя слоями пушистых облаков. На какие-то мгновения в нём появляется солнце, обращая белоснежное руно в неровный перламутр раковины, хранящей драгоценную жемчужину. Но наш путь лежит выше - и серебристые крылья тонким лезвием разрезают взбитую пену.
Великая Арктика в сиянии чистого света расстилается теперь под нами. Сияющие вершины небесных Симплегад расходятся у горизонта. Горы айсбергов плывут по светло-голубому океану. Стоят снежные холмы и замки; альбиносы - слоны, носороги, верблюды и живность совсем уж неописуемая шествует по ледяным полям и торосам. В редких разрывах виднеется пёстрое дно - покрытое разноцветными заплатками земных полей, небрежно извитой сетью бежево-серых дорог и синих рек и, пожалуй, только красками передаваемым богатством оттенков моря.
Аэропорты почему-то всегда навевают мне мысли об очередном великом переселении народов. А автобус закондиционирован так, что возникает горячее желание потребовать если не соболей, то хотя бы лис. В конце концов, и овчинный тулупчик был бы не плох. Когда эта установка глубокой гибернации, наконец, выпускает меня наружу, я, подобно умудрённым природой игуанам, подставляю всего себя под палящие лучи.
- Папа!
Сейчас меня быстренько согреют. Обнимаюсь с детьми и, поверх их голов, меняюсь с женой взглядами и улыбками. Я по всем соскучился.
Что бы ни утверждали правительства, а правит поближе к тропикам - Его Величество Солнце. И когда оно - каждый день, как рачительный хозяин - желает попристальнее осмотреть свои владения, подданным высочайше предписывается скрываться с глаз владыки. Каковое повеление и выполняется безусловно. Так что у меня есть время, чтобы доспать. А потом мы все идём купаться.
По небу, похоже, только что пронёсся колдун Черномор с Русланом на длинной белой бороде, из которой богатырь на лету понавыдёргивал клочков. Солнце украшает полосками радуг и без того рябую шкуру моря. На прибрежном камне мерно колышется лес водорослей и играют в догонялки блики света.
Довольные дети утаскивают в воду матрас и меня. Мы дурачимся - плаваем, ныряем, брызгаемся, отдыхаем и повторяем всю программу снова. Наконец, с берега нам грозно показывают кулак. Мы честно пытаемся выбраться, но море, видимо, решило, что мы уже принадлежим ему - оно вцепилось в нас спрутом и никак не желает отпускать. Я вспоминаю теперь уже дядьку Черномора: "Тяжек воздух нам земли". Ох, тяжек. Выталкиваю детей на берег, и они ползут к маме.
- Тебе помочь? Или уже хвост вырос?
Она ещё издевается. Титаническим усилием всё же перемещаю себя из одной стихии в другую и падаю рядом с детьми.
- Ну, мы и накупались, - устало бормочет сын.
- Ага, - отзываюсь. - Это называется "до одурения".
- Вот именно, - доносится откуда-то из области небес возмущённый голос моей любимой. - Приехал папа, привёз инфекцию.
Ну, погоди. Я тебе покажу "инфекцию".
Поздний вечер. Мы сидим вдвоём на тёплом ещё берегу и наблюдаем, как осьминог-море тщетно пытается выбраться на берег. Её голова ложиться мне на плечо:
- Расскажи сказку.
- О чём?
- О море.
- Море можно и само послушать.
- Оно расскажет только то, что было.
- Ну, ладно.
* * *
Жила как-то на небе звёздочка.
И как все звёзды, была большой модницей. Она то блестела на атласе ночи, то переливалась на бархате позднего вечера, то укутывалась в дымку облаков, то кокетливо выглядывала из-за тучки. И ещё любила покататься иногда на рогатом месяце, хотя месяц не слишком часто позволяет звёздам такое легкомыслие.
Как все звёзды, наша звёздочка была большой любительницей поболтать. Она сплетничала со своими соседками-подружками обо всём подряд. Она слушала рассказы комет, следовавших оттуда туда, и задавала им можество вопросов. Она приставала с расспросами даже к молчунам-астероидам, время от времени сосредоточенно пролетавшим мимо.
И все рассказывали ей о других звёздах и планетах - гигантах и карликах, холодных и горячих, твёрдых, газообразных и совсем уж непонятно каких.
А однажды мимо пролетела (вот так дело!) целая стайка весёлых мелких астероидов.
- Вы куда? - изумилась звёздочка.
- На Землю... На Землю... На Землю...
- Но зачем?
- Светить... Светить... Светить...
И они дружно поспешили к голубой планете. А потом, и правда, засверкали множеством ярких точек.
Нашей любопытной звёздочке тоже захотелось взглянуть поближе на эту загадочную планету. И однажды она подобралась - близко, очень близко, так близко, как только смогла - и посмотрела.
На земле под нею была ясная тихая ночь. И океан глубоко дышал, отдыхая. И южное небо отражалось в нём, пересчитывая звёзды. (Очень важное дело, кстати - попробуй, не досчитайся. Ракетами да аппаратами всякими последнего покоя лишат.) Так что звёздочка, взглянув вниз, увидела перед собой много-много звёзд - блиставших и переливавшихся, и конечно же, беседовавших между собой. Без неё! Этого звёздочка допустить никак не могла. И потому стала думать, как же ей познакомиться с теми, другими звёздами.
Может быть, сама бы она так ничего и не придумала, но скоро (по меркам звёзд) рядом появилась ещё одна компания небольших астероидов.
- Вы куда?
- На Землю... На Землю... На Землю...
- Возьмите меня с собой! - вдруг осенило звёздочку.
- Лети... Лети... Лети...
И звёздочка ринулась вслед за метеорами.
Думаете, она сгорела в воздухе? Ну, она же была звездой. Так что великий Океан считал её почти своей. Он протянул ладони, поймал гостью и бережно опустил на воду.
Думаете, она утонула? Ну, она же была звездой, к тому же побывавшей в руках у самого Океана. Так что она просто медленно опустилась на дно, и у большого кораллового рифа стало жить одной морской звездой больше.
Сначала она очень огорчалась - ведь здесь совсем не оказалось привычных звёзд. А с морскими не особенно и поговоришь. И блестеть и переливаться стало нельзя. И в тучки с облаками не поиграешь. И месяц остался так далеко.
А потом оказалось, что яркие рыбки, снующие вокруг, ещё большие болтушки, чем она сама. Что сюда приплывают разные гости из других морей и рассказывают каждый раз новые истории о морских животных, рыбах и чуть-чуть морских людях (бывают ещё совсем не морские, но морским обитателям о их ничего неизвестно). Что можно прятаться среди кораллов от порой надоедающих подружек и мечтать среди ворчливых голотурий и насмешливых анемон. И вообще, жить в океане ничуть не менее интересно, чем на небе, особенно когда и твои собственные истории все слушают, раскрыв рты.
И только одним по-прежнему очень недовольна наша звёздочка. Тем, что никак нельзя вернуться назад и рассказать обо всём этом всем там, наверху.
А иногда так хочется!
* * *
Из чего там гномы плели цепь для Фенриса?.. Я, правда, не гном, но в наличии имеются: шёпот ветра, шелест прибоя, блеск звёзд, бег волн, чёрное небо, тёмное море ... и её голова на моём плече.
- А давай окунёмся?
- А я купальник не взяла.
Цивилизация-с. Соглашаемся на том, что не оскорбим ничью нравственность, если влезем в ночное море с пустого пляжа не в купальных костюмах, а в чём-нибудь другом.
Море не возражает. Оно согласно принять нас какими угодно - и мы уплываем к тому самому бесконечно далёкому горизонту. Наш берег полыхает электричеством. До противоположного - точно не доплывём.
- Давай просто так поваляемся? Красиво.
Мы переворачиваемся, я беру её за руку. Небо перемигивается с морем семафорами звёзд. Море переговаривается с небом флажками волн. Я прикрываю глаза... Небо беззвучно падает, сливаясь с землёй, и мы, на ложе моря, оказываемся заключёнными в их объятьях. На мгновение.
Она высвобождает руку, оглядывается по сторонам. Вокруг нас нет ничего, кроме воды и неба.
- Ты это что творишь?
- А нечего меня в общественном месте "инфекцией" обзывать. Да ещё при детях.
- Ах ты, зараза!
Мы гоняемся друг за другом по всему морю. Кувыркаемся, как два дельфина, смеёмся, ныряем, фыркаем... Вынырнув в очередной раз, я чуть не сталкиваюсь нос к носу с невозмутимой физиономией, явившейся посреди глади морской. Физиономией дело не ограничивается, её обладатель поднимается над поверхностью повыше и оказывается обладателем также: зажатой в руке внушительных размеров раковины, атлетического торса ... и очевидно угадывающегося рыбьего хвоста.
Воздвигнувшись, тритон произносит тираду, из которой я не понимаю ровно ничего. Вопросительно смотрю на подплывшую жену.
- Это, между прочим, на древнегреческом. Но, по-моему, нас просят выйти вон.
Раковина в руке тритона с силой втыкается носом в воду, и когда нас достигают первые круги, он повторяет свою речь. Смысл её оказывается в том, что наша возня мешает владыке, и если мы немедля не утихомиримся и не уберёмся куда-нибудь подальше, нас сейчас же выбросят на берег и никогда больше к морям и близко не подпустят.
Мы молча киваем, разворачиваемся и уплываем куда глаза глядят - как смогли быстро и как смогли тихо. Когда я решился обернуться - тритон уже удалился в свои глубины. Останавливаемся передохнуть.
- Слушай, это мы что, Посейдона разбудили?
- Нет. Нерея, судя по всему. И вряд ли даже потревожили. Это к нам, скорее всего, превентивные меры приняли - чтобы не шатались, где ни попадя. А от Посейдона с нами бы не говорили. Нами бы сразу рыбок кормили.
- С тобой не соскучишься. А домой теперь как попадём?
Беру её за руку:
- С горки - не наверх, можно кувырком, и к крыльцу подкатимся колобком. Вдыхаем побольше - ныряем поглубже.
Там совсем темно и ощутимо холодно. Выныриваем - берег перед нами сияет огнями туристского города.
Почему у меня только четыре конечности? Я бы и от восьми не отказался. Мы лежим, похожие на двух китообразных, выбросившихся на берег. Море набегавшимся за день псом затихает у наших ног. Нет, спать под звёздами, конечно, хорошо - но не сейчас.
Медленно одеваемся, бредём по пляжу и выходим к набережной, зримо отделяющей тьму от света и нас - от остального цивилизованного мира. В котором опрокинутые небеса - это всегда конец, а не начало, в котором не выслушивают нотаций от начальствующих тритонов, и в котором нас ждут наши дети, плетущие свои собственные сказки. Мы берёмся за руки - и делаем шаг вперёд. |