Я может, по жизни излишне проста, 
а где-то в метафорах даже банальна,
но Игорь - ребята, он вам не чета -
напел мне в гипнозе, что я гениальна.

А это для Игоря случай простой -
он может из щепок собрать человека.
И вот уж мне снится, что я - Лев Толстой.
Ну, был такой гений двадцатого века.

Кругом, что ни личность - Орел или Лев,
и прочного мира не слышно в помине.
И вот я пишу, как, едва прилетев,
Болконский в Чечне подорвался на мине.

У нас генштабистов в дому - через край.
Авто у подъездов - примета удачи.
Давно уж в отставке Ростов Николай.
У Берга с Теляниным - крепкие дачи.

У старых придурков, у новых князей
для Шерер-редакторши всюду халява.
Сори комплиментом налево, направо -
любая дешевка сойдет для друзей.

О Боге хлопочет Ростова Мари,
хоть муж и нашел утешенье в стакане.
Но сколько я слез пролила до зари
над обликом девочки, виденной ране

влюбленной, похищенной, доброй женой...
Теперь, эпизод из заморского действа,
таскает Наташа в кошелке дрянной
косметику "Эйвон" для пользы семейства.

Но - верит Толстой - не затоптана в грязь.
Отец на билетах слегка обманулся...
А Пьер? Он однажды уснул, утомясь,
и больше уже никогда не проснулся.

 А мимо, веселому веку вдогон
к Безуховой-первой в бензиновом шуме
пять фирменных тачек спешат на поклон
с запросом, зачем она нынче не в Думе.

Я сплю не напрасно; проснуться - и в бой!
Так много везения в этой минуте.
И я гениальна, и вы, дорогой,
мы оба платили за это в валюте.

Что толку без дела шататься угрюмо?
Я буду теперь бесподобной, и впредь.
"Даю установку!" О Игорь, ответь,
куда мне шагать - на базар или в Думу?

			Апрель 1997