- И-эх, хотели вас на дубе весело вздёрнуть сначала... Как положено, при народе... - Штырь дожевал горбушку с лепестком сала. Сглотнул, дёрнув кадыком - Как всех. Да вот - раздумали фрицы... Другую картину решили рисовать. Расстрел вам, как бешеным собакам - Зенькевич так, хе-хе, сказал... Это... Акция будет, закрытая, сказал. Сопливые малолетки вас шлёпнут, возле ямки! Ну, что...
Штырь налил полстакана, поставил перед Лёхой, всё время прицельно, в упор глядя ему в глаза. Не глядя, двинул по столу тарелку с тонко нарезанным салом и доску с хлебом.
Лёха был привязан к тяжёлому дубовому стулу, и свободными у него были только правые рука с ногой.
- За что хочешь выпить?
Лёха помолчал. Выпить хотелось. Первачок был более-менее прозрачным, на совесть очищенным, и даже на вид маняще-крепким.
Но компания не шибко душевная. Тем более - с таким вот раскладом...
- Да стрёмно с тобой пить как-то...
- Ух ты... - сказал Штырь - Да ну что ... Что от тебя ещё ждать-то? Ла-адно, мимо...
Достал коробку "Казбека". "Казбек" Лёха видел последний раз у командира автобата майора Рюмина, как раз двадцать первого числа, в субботу, в прошлом году...
Коробка шлёпнулась на стол.
- Кури, что там... Это же - не самогонку пить со Штырёвым. Сегодня я к жмурам добрый.
- Ладно. Примем, что тут ты прав... - сказал Лёха, помолчав.
Закурили. Хороший табак, да с непривычки, со второй затяжки слегка повёл голову.
"Блин, какой первак зря стынет" - пожалел Лёха, глядя на гранёный стакан.
- Ты, слышь, Сивый! - вдруг сказал Штырь - А ты не думай про меня - с кем, мол, тут самогонку пьянствуешь... Пей сам! Я тебе ведь не фуфло задвинул - как немцы завтра прибудут, так вас с этим...
- С Чубовым...
- Да ну да... Будут вас... Как это Зенькевич там: иксе... екзе... Кент, с-сука, тилигент! Очконос, б... Вот : забыл слово! Короче, Ульрих вернулся, с ним гости нагрянули: четыре малолетки в райховских кителях и штымп в пенсне - эсэсовец, с молниями. Фюрер какой-то! Не разберёшь - у них ведь там все в эс-эс фюреры...
- Ладно, хорош мести... - сказал Лёха - Тормози. Я опрокину.
Медленно, сквозь зубы, выпил. Первак плавно и мягко обжёг нутро.
- За себя пьёшь? - спросил Штырь - Поминаешь, хе-хе-хе, авансом?
Он всё так же в упор смотрел на Лёху.
-Те чё надо, бобик? - Лёха грязно выругался
Штырь почти не изменился в лице, лишь покосился на соседнюю табуретку - там лежал его ТТ.
- Да так... Земляка вот провожаю, х-э-э-э, в последний путь...
Бутыль с самогоном стояла под столом.. Нож Штырь тоже на всякий случай убрал.
- Давай, ещё лей... - первые полстакана хорошо шибанули в мозг плотным сивушным паром.- Земляк х...в.
Лёха достал из коробки новую папиросу.
Трудностей с куревом у полицаев не водилось. В сорок первом немцы взяли вместе со всем прочим добром ещё и хренову тучу продуктовых армейских складов. Махру и папиросы они не курили - так как раз "бобикам" это табачное довольствие, или удовольствие, и пришлось в самый раз.
Сам Лёха родился и жил до армии в Чапаевске, а значит, считай, под жирным самарским боком. Штырь же, в первый Лёхин день в плену, назвался самарцем, хотя позже вышло, что родился он где-то в Средней Азии; отца застрелили красные, мать сгорела в тифу. Потом беспризорничал, бегал с детских колоний; а подрос - гастролировал и сидел почти по всей стране.
В Куйбышеве-Самаре, в кондовых береговых присамарских курмышах он осел, оказалось, лишь за пару лет перед войной.
- Да ты что - курить, курить... Закуси - сало вон, лук... Щас нажрёшься - буянить, х-хыы, начнёшь. Шум, гам...
- И - чё? Ссышь, что грохнуть раньше времени придётся? Или владельцам своим придётся завтра отвечать?
С другой стороны - Лёхе что-то встремилось изнутри - вроде бы и хорош... Эти вторые полстакана надо делать последними... Если так и будет, как говорит Штырь, то болеть завтра почему-то не хотелось.
Ткнув папиросу в треснутое блюдце-пепельницу, Лёха также не торопясь выпил, отправив на этот раз вдогонку перваку пару кусков сала с хлебом.
- Короче, бобик, ты меня от завтра собрался спасать... Правильно я расквадратил?
Штырь залпом опрокинул своё, закусывать не стал, занюхал рукавом. Длинно выдохнул и уставился на Лёху заслезившимися от крепкой самогонки глазами.
- Догадливый... - Штырь шмыгнул носом, закурил - От слова "гад"... В общем, тут - твой последний случай. Могу тебя спрятать.
- Хо-хо! Ну и - потом чего?
- Ты слушай сюда-а, Сивый! Я всё продумал. Сначала вот чего: Ульрих, и этот приезжий эсэсман - они вас уже приговорили, с концами считай. Дорога у вас теперь одна, хе-хе, и Зенкевич это всё знает. Малолетки - они со школы какой-то, слышь, курсанты... Может, диверсанты... Разведку готовят какую... Короче, вы и нужны, как бычки - чтобы они вас самолично: хлоп, хлоп... А немцы смотрят - кто как... Они им такие нужны - кровью вязаные! Это ж дело ух - нужное... Привычка ж нужна!... - Штырь потряс в воздухе пятернёй - Людей валить. Зенька ещё сегодня сказал: мол, эсэсман носом крутил - бандитов, мол, мало, всего двое, и Ульрих вроде слабо тут работает... В общем, что-то спорили фрицы. Хочется им побольше пострелять, прям от души чтоб... Ну, у меня есть на примете штуки три подозрительные рожи - можно и их вытащить, тебе на замен. Как? - спросил самого себя Штырь, и себе же ответил - Да вот пойдём с обыском по подозрению, хоть ночью, иль на рассвете примерно, да и подсунем куда-нить наган, гранату там... И все дела! А тебя - спрячем! Буянил, винтарь отнимал у конвоя - пристрелили, закопали... Или - в реку сплавили... А утихнет - появишься! Я - не я, и лошадь не моя.... с Зенькой, х-у-у - тут я решу!..
- Короче, замену организовал?
-Да как дважды два! - Штырь раскраснелся, сдвинул стаканы. Прищурив глаз, снова налил по половине. - Чего мне здесь... Прям махом!
- Во, понял? - с издёвкой удивился Лёха - Опять без меня меня женил! Ну, ор-рё-ёл! Шустряк-мастак...
- А чего тут? - Штырь двинул Лёхе стакан - Завтра - на Луну: доходит? А я тебе тут верняк стараюсь, задвигаю!..
Штырь навалился на стол, снова сверля Лёху взглядом:
- Или, понимаю, под стволы, чтоль, завтра хочешь героем пойти? За Сталина что напоследок квакнуть, в штаны потом навалить и сдохнуть?
- Слышь... - сказал Лёха, глядя в лицо Штырю - А когда тебя ...., что на жопе написали?
- Н-ну, во с-с-су-ука!... - закрутив головой, зашипел Штырь - Я тут ему... За него... Ну в-во, бляди-ина... Нич-чё не понимает! Не хочет понимать!.. Слышь, да тебе по х... что ли?..
Лёха засмеялся.
- Что, понравился стишок? Я ещё знаю... Давай расскажу!..
Штырь через стол, коротко и резко ткнул Лёху кулаком в скулу.
- Да чё ты воняешь, парашник? Давай, шмаляй - прям здеся! Слабо? Дяди большие заругают? Эх, бобик ты - и есть собака. Собакой и сдохнешь...
- М-м - х-х... - Штырь, ощерившись, занёс было кулак, но передумал. Замотал головой, сел.
- То есть, вижу, снова не выходит у нас с тобой... Думал я - ты за ночь-день в ум вошёл. Но - номер дохлый. Эх, ты, Сивый, и оле-ень...
- Ты, хорош давай... Скажи, чтоб уводили. Чисто западло уже тут от тебя нюхать... И песни твои слушать про галопы, европы, райхи с берлинами, ривьерами там. Настоп....ло...
Три дня назад Лёха Брусков и ещё двое попались. Подловили их красиво, грамотно, после переправы, в неожиданном месте, где ни дорог рядом, ни даже тропинок...
Всё было по-серьёзному.
Минутой позже плюгавый пожилой полицай то ли по кличке, то ли по фамилии Панибрат добивал отрядного вечного балагура Соври-голову. Тот, похоже, от испуга или неожиданности слишком резко дёрнул руку к ремню своего карабина, за что и получил пулю в живот.
Было много крика, предсмертных хрипов, Панибрат всё никак не мог попасть из "нагана" в катающегося по траве Соври-голову, пока всё не решила короткая очередь матерящего Панибрата и всех святых полицая-старшого.
До посёлка дожил вообще один Лёха.
Дубцов был опознан. Невысокий, похожий на крысёнка паренёк с полусогнутой левой рукой едва не вывернул Дубцову кисть (руки были скручены за спиной), чтобы удостовериться в наколке. Наколка толстой синью "Шура" имелась.
В середине февраля, в самое метельное время, Шура Дубцов был назначен старшим группы, посланной в ближние районы на разведку. Разведывать гарнизоны или просто наличие "бобиков" и жандармов, и всякие их движения было просто ни к чему - нового там ничего не было. Поднимать стрельбу и вообще лишний шум - тоже дело совсем десятое . Партизану главное что? Главное - скрытность...
Так что главной задачей разведки были трофеи в виде, конечно, жратвы у окрестного местного населения.
Была крепкая везуха: группа в густую, в крупный снег, пургу, лоб в лоб столкнулась как раз с продуктовым бобиковским обозом. Шпиг, мука, галеты, сухари, концентраты, махра и даже папиросы - всё родное, довоенное... И пять полицаев.
Те и не сопротивлялись.
У них отобрали винтовки, и рядком уложили в снег. Четверых. Пятый ложиться не хотел. Кряжистый Дубцов мотал его туда-сюда, ухватившись за шинельный воротник, но тот, совсем молодой тщедушный сопляк, визжал и отбивался, умудрившись ещё Дубцова и укусить за костяшки кулака. Рассвирепевший Дубцов, отпустив полицейский ворот, полез за наганом в бушлатный карман. Худосочный "бобик", по колено в снегу, запурхал со всей дури в сторону ближних зарослей. Наган не вынимался, зацепившись курком за рваную подкладку кармана.
Братва, чуть ли не с "ура" ворошащая содержимое саней, не сразу поняла, в чём дело, а когда похватали винтовки-автоматы, беглец был почти у самого осинника. Для нагана, который Дубцов наконец с мясом вырвал из недр бушлата, было уже совсем далеко; бойцы же своей заполошной стрельбой ничего не добились... Счастливчик ушёл. Остатки обойм с досады разрядили по четверым лежащим.
Был бы тогда Лёха - было бы всё как надо. У него был "глаз": с двухсот, с хорошим гаком, шагов Брусков из немецкого карабина расшибал шофёрскую башку в кабине движущегося грузовика.
Да мало ли было случаев...
А тогда, у речки, Крысёнок истерично кидался на Дубцова, захлебываясь слюной и вереща о своей изуродованной пулей руке, о наколке, которую запомнил, о застреленном при обозе Феде-земляке и вообще всех тех достойных корешах, за которых он всех подряд " этих вот гнид" порвёт просто надвое...
Дубцов с косой хищной улыбкой коротко и злобно огрызался на разбушевавшегося полицаёнка, лишь раззадоривая того, за что получил прикладом по загривку от молчаливого здоровяка в облезлой восьмиклинке. В итоге дело дошло до клацанья взводимого автоматного затвора, окриков и пинков... Автомат у Крысёнка отобрали. Почти всю дорогу тот волочился сзади, что-то недобро бурча себе под острый облупленный нос. Дубцов, сидя с Лёхой на заднике телеги, всё кривился в мрачной улыбке...
В бездонном белом небе захлёбывался жаворонок. С пригорка уже были видны серые крыши посёлка. "Ты что, мать твою!.." - вдруг крикнул Дубцов и вздрогнул. Донёсся хлопок. Дубцов дёрнулся спиной назад; затем, обмякнув, качнулся вперёд и мешковато свалился с низкого задника. Крысёнок, ощерившись, стоял шагах в двадцати позади и притопывал от радости. Кроме автомата у него оказался ещё и наган.
Потом был многоэтажный мат, снова пинки, и перекур. Старший, которого звали Штырь, приказал уволочь труп Дубцова самому залётчику в кусты шагах в трёхстах, попутно пообещав десяток суток губы и весёлую жизнь после. И пока тот пыхтел и мучался на влажной ещё пашне, все, и даже Лёха, успели от души накуриться.
Вообще-то, сначала Брусков в качестве перекурщика не планировался.
- Ну, споко-оен... Гляди на него!.. Герой! - подошёл Панибрат и с ехидным прищуром треугольных глаз уставился на Лёху - Ну, ва-бще-е! Нич-чё не боится!- Он подошёл ближе - Прям совсем герой?
Лёха медленно повернул голову и в упор уставился на плюгавого низенького полицая:
- А ты пример с меня хочешь взять? А то спишь, вижу, хреново... Очко, похоже, жим-жим. Почему-то...
Три других полицая заржали.
- Эт ты как же определи-ил? - протянул Панибрат - Ты ещё и глазастый к тому ж? Нич-чё-о...
- Да зенки у тебя красные... Как у крысы...
-Ах ты падла!.. - Панибрат махнул кулаком, но Лёха качнулся назад, и удара не вышло.
Полицаи заржали ещё громче.
- Панибрат! - крикнул сквозь смех старший - Смирно! Смирно, б..! Хорош людей смешить! На берегу хватило цирка...
- Нич-чё-о - повторил Панибрат - Не сегодня-завтра - закачаешься на дубу... Ножонками забьё-ошь... Сам попрошусь исполнять...
- Хорош, сказал! Отвянь оттудова! - крикнул Штырь - Исполнитель - герой... Ты сам откуда? - спросил он Лёху
- Из лесу...- усмехнулся Брусков - Вестимо...
- Это и так дважды два, что из лесу ... Жил-то где до войны?
- А тебе что? Знакомого узнал?
- Да ужимки все какие-то... Известные...
-Ужимки у вас, гамадрилов - ответил Лёха - У нас привычки всё больше.
- Л-ладна-а! - вдруг резко крикнул Штырь. Лёха обернулся. Здоровяк в восьмиклинке стоял, подавшись к Лёхе, на вытянутую руку от него - видно хотел огреть сзади. - В управе ... Там ещё успеет наговориться весело. Дай ему папиросу, Игорёк.
- Не жирно? - спросил здоровяк
- Пусть...
Толстая рука поднесла к Лёхиному рту папироску. " Полицейское курево... Да и что?.."
Прикурил от "притычки".
- Ну а всё-таки?.. - продолжил Штырь - Что ломаешься, как ц... Где жил-то?
"Да ладно - подумал Лёха - Что это я... Геройство проявлять... Что решает что-ли?"
- В Чапаевске. Слышал про такой?
- У-у-у-у! - "бобик" вроде даже обрадовался - Не только! Ну вот как чуял... Слышу, разговор - ну прямо тот, наш, самарский! Как спутаешь?..
Дальше оказалось, что со Штырём они земляки, что Штырь с кое-какой знаменитой братвой гостил почти неделю на одной из хаз в Титовке в сороковом году, что в Чапаевске у него осталось с тех пор много закадык, и в Титовке, и на Владимирском посёлке (сам Лёха был с Берсола, и мало кого знал с тех концов, тем более - старших), и что вообще ему там, в Чапаевске, здорово понравилось... Да и вообще в самарских краях он не зря заякорился после гастролей и лагерей чуть ли не по всей стране...
- Душевно там!
Выкурили ещё по папиросе.
Затем пришёл угрюмый Крысёнок, которого звали Вадик, и минут через сорок Лёха уже сидел за обитым синим потёртым дерматином столом Зенькевича, начальника поселковой полиции.
- Я смотрю, Сивков, ты какой-то... недалёкий, что ли. Безво-ольный... Вроде как туповатый. Сиволапый! В школе - на двойки учился?
- Угу... И на тройки...
- Во-от... Сразу видно...
Зенькевич был тщедушным очкариком лет тридцати трёх, изо всех сил старающимся держать на лице суровую и волевую маску.
На допросе Лёха решил в героя не играть. Имя-фамилию выдумал с ходу:он был белобрыс, и с детства имел кличку, само собой, Сивый. Имя: Сашка Мордвин был с яслей друг по жизни. В остальном он тоже решил пороть разную чушь - что на ум придёт...
Что отряд вовсе и не отряд - так, шайка-лейка кочевая. Когда сорок человек, когда, по зиме особенно, и пятнадцать: бегают люди, зима трудная в лесу. Куда? Да на Украину в основном: там богато сала, гусей-поросей и вообще всякой жирной жратвы... Рация? Ха, какая рация... Кому они нужны, кто о них "там" знает... Да и боже упаси, чтобы узнали. Главное - скрытность...
Взрывчатка? У-у... Это ещё зачем? На мостах, на дорогах - дрезины туда-сюда, охрана, пулемёты... Дураков мало. И без этих диверсий жизнь с овчинку... Обоз? А это вот того надо спросить, кого ваш молодой грохнул. А в общем, Лёха что-то слышал по хвастливым рассказам этого, как его, Шуры, что ли... Они всемером прибились на огонёк месяц назад, когда Лёхина кодла только осела в здешних лесах.
Лёха врал в девяти из десяти слов, и удивлялся, как у него складно и ловко получается. "Вот если так бы в школе... Железно: историчка в пример бы ставила".
- Ну во-от... Вижу - туп, ту-уп! Недалёкий человек! Взят с оружием в руках - боролся: против новой власти, против справедливости... Против порядка. За кого, за жидов боролся?
- Да я не боролся...
Зенькевич строго нахмурился, сыграл желваками:
- У тебя изъят автомат... Германский автомат!
Оправдываться Лёха и не думал - просто его слегка понесло:
- Да я, слышь, с этой железякой с прошлого года по Украинам-Белоруссиям рассекаю! Попробуй без него! В лесу народу - всякого... Лучше уж пусть будет, чем без него! И его я у убитого нашёл, в русской форме, кстати, тот был. Да ты ствол глянь - я и не стрелял сроду...
Оружие он любил, автомат держал в образцовом состоянии и постоянно чистил. Карабином Лёха пользовался редкий раз - только когда на расстоянии. А в лесу, накоротке, тут автомат - милое дело. Он приноровился к этой красивой раскладной машинке, кучно укладывая короткие очереди; да и в отсечку бить, одиночными, с привычки труда не составляло.
- Вроде тут всё ясно... - начал итожить Зенькевич - Пойман в группе, с вооружёнными бандитами, сам при оружии... Бандит, факт. Как говорится - верёвкин друг... Ты, как зам - он повернулся к сидевшему сбоку и курившему Штырю - как думаешь, Штырёв? Когда с ним?...
Штырь думал пока не торопиться.
- На кассу его отвести - пусть посидит. Нам не в убыток. А то в район тебе с докладом - двоих, мол, угрохали по раздолбайству, одного всего и привезли... И то - ни рыба, ни мясо. Несерьёзно. Тем более, Ульрих сейчас в отъезде...
- Послезавтра приехать должен...
- Ну, вот пускай и сидит до послезавтра.
В кассе до войны выдавали получку работникам местной маслосырбазы. В октябре прошлого года "Юнкерсы" - пикировщики, бомбя нашу оборону, угодили в левое крыло базовской конторы бомбой-соткой; вторая, судя по воронке во дворе, была вообще четвертьтонной фугаской и взорвалась шагах в пятнадцати от кирпичного здания. В общем, от конторы остались полторы стены, вместе с торцовой, кое-какие перегородки, и касса внутри в виде отдельной кирпичной будки.
Кассы так и надо строить: на совесть. На то она и касса...
Обломки ржаного сухаря в кармане бушлата, обрезанной немецкой шинели, полицаи брезгливо не тронули. Кисет с махрой, встряхнув и помяв для порядка, тоже бросили обратно в карман.
Слегка хотелось пить, но воды не дали, и не спросить: часового не выставили. До управы было шаг шагнуть, да и дверь надёжная, обитая кровельным железом, с коваными навесами и пробоем, и с амбарным, царских, видно, времён, замком.
Заветное до войны для местных трудящихся окошко было забито снаружи.
Лёха бездумно погладил, затем слегка подёргал вогнутую бомбовым взрывом внутрь решётку, откованную в виде солнца с лучами. Та даже не люфтила.
"Похоже, по всему Союзу одинаковые..."
В кассе путейского участка, где год до армии Лёха успел поработать в рембригаде, решётка была точь-в-точь такая же, только окрашена в зелень.
Было темно, и несвеже воняло. Привыкнув к темноте, Лёха обнаружил, что запах шёл из угла, от старой соломы.
"Куда её девать-то?..." - получалось, что некуда.
"А самому куда? А, ничего... Я же не солома. Денусь.. Как колобок" - усмехнулся Лёха. Тут у него выходило, что если решили вешать не сегодня - тогда ещё надо посмотреть...
Плен, и, по полицейским раскладам, совсем нерадостная перспектива очень куцего будущего действительно мало его волновали. Лёха был уверен, что всё равно сбежит. Каким образом это случится, он не задумывался. Просто - подвернётся случай...
Ведь подвернулся же месяц назад Брагину с тем же Соври-головой: их взяли в соседнем районе, два дня мурыжили на допросах, потом повели куда-то таскать кирпичи. Мол, пускай потрудятся напоследок...
Потрудились на славу - ушли, да ещё с винтарём. Легче лёгкого: огрели дядьку-конвоира кирпичом по башке, и ходу... За ними даже никто не гнался.
.
Вечером, перед сумерками прикатила двуколка со Штырём и восьмиклинным верзилой Игорьком. Лёху вывели из кассы и привязали за ногу длинной верёвкой к уцелевшей в одной из стен раме.
- Хрен его знает, что у тебя на уме - сказал Штырь - А у нас к тебе разговор имеется.
Лёха почувствовал запах сивушного свежачка. Самогонка с закуской была у полицаев и с собой.
- Давай, земляк, налетай! - пригласил Штырь., когда Игорёк нарезал на доске сало, хлеб и лук и налил полстакана. - Только посуду не задерживай. А то стакан у нас один.
Лёха раздумывать и задерживать не стал - опрокинул в себя вонючую, но крепкую сивуху; закусь тоже была очень к месту: последний раз он ел на рассвете, ещё в отряде.
- Айда к нам, Сивый! - предложил Штырь, выпив своё.
Лёха удивился.
- Ух ты... Вот так прям... Как же это ты придумал?
Получалось, что придумал такое Штырь к месту и своевременно. Штырь - он знает, он прожил... У Вити Штырёва этот... опыт (Штырь выговаривал - "опот"). Он такое, и таких видел - человек для него, как книжка, где он знает каждую букву...
Игорёк при этом кивал медвежьей башкой и угукал, как филин.
Получалось, что Лёхе только и место у них, у полицаев: паренёк он серьёзный, лишнего не базарит...
- Ты ж - чапаевский!...
- И - чё?
- Ну-у... "Чё"! Значит - правильный, значит - р-резкий, значит - на понт тебя просто так не возьмёшь. Чапаевские, знаю, они - надёжные кенты, смелые - не подведут нигде!..
- Нигде... - как эхо откликнулся, улыбаясь, Лёха. После второго полстакана жизнь, даже такая - на верёвке, и непонятная, становилась явно веселее.
- Во: я и говорю!...
Дальше Штырь говорил, что полицейский - он тут, и вообще при новой жизни такой, при немцах - человек. Тут, если с головой дружишь, тебе прямая дорога в полицию. Почему? Потому, как - власть! Он, Витя Штырёв ещё в лагере, в плену, правильно Игорька вычислил, и доказал тому (Игорёк всё кивал, как китайский болван), что ежели Советы отца-попа поставили под маузер, а семью угнали гнить в тюменские болота, на безвестную и безлюдную речку Салым - то и надо с этими Советами, слышь, рассчитаться сполна. А как записались в полицию, да получили оружие, да в этом посёлке появились - у-у-у! Тут-то и потекла молочная река, из сгущёнки берега... Вл-ласть! Что кому надо - только через управу! Через самогон, через кус окорока, через "курка-яйка", да ещё с поклоном... Люди! Человеки!..
- Ага - сказал Лёха, осадив третью сивушную порцию - А ты не боишься?
- Чего?- насторожился Штырь - Объясни!
- Вот, к примеру, я на всё подпишусь-запишусь, дадут мне ваш стрёмный кепон и повязку; и - винтарь... А я возьму, и обратно в лес - на волю сквозану...
Штырь захохотал:
- Э-э-э! Хе-хе-хе! Ти клюпий йюнушшь! М*аладой малтшишька!... - Штырю тоже было явно хорошо - Тебе сколько, кстати, лет?
- Двадцать второй...
- Не-е... Жизни - не знаешь. А ещё чапаевский! Вход рупь - два выход: знакомо?
- Где-то слышал...
В общем, картина выходила такая: ствол давался новоиспечённому полицаю не за так.
Надо было завалить, как выразился Штырь, человек этак несколько - бандюков, то есть партизан, или пособников; или жидов для чего обычно были выезды в Белоруссию или на Украину. Да в общем - кого скажут.
- Так что, Сивый, для Советов ты уже получаешься преступник... Государственный: предатель и убийца. Мирного, причём, населения. Как, куда после такого поскачешь? Опознают - до Колымы не доехаешь...
- Вообще никуда не доехает - гулко заржал Игорёк - Грохнут или вздёрнут не отходя - вон, от кассы.
- Во-во... Так что лучше - с нами оставаться, паренёк.
- И что - все эти... ваши - так вот?
Штырь рассказал, что нет, не все. Примерно те, кто из плена, кто пришлый неизвестно откуда. А местные, которых тоже порядком ("самые беспонтовые", вставил он при этом), и у которых тут семьи и весь шмурдяк - те служат без этой самой "вязки".. Куда денутся?
А если Сивый, мол, волнуется - как это мирных валить, то в этом и нет ничего. Так, как муху... Привыкаешь!
Ведь просто так никого ни к яме, ни к верёвке не поведут, факт. Так что убивать придётся врагов - и больше никого. Вот что надо усвоить. Всё просто. Зато потом - жи-изнь!.. В полный рост! Будет всё пучком - в Райх, в Европу можно будет съездить за заслуги. Как Зенькевич вон, тилигент- ван ваныч... Был там по зиме. Даром, что в очках: народу перевешал-пострелял - на хорошую толпу наберётся...
- Я его видел в деле - как в раж войдёт, так ему по хрену сколько там кого... Хоть насильно оттаскивай! Ты что, простыл? - обратился Штырь к Игорьку - Давай банкуй! А то земляк мой заскучал... Ну так как? Что надумал? Давай, соглашайся: всё чики будет...
- Солома воняет там - Лёха мотнул головой в сторону кассы - Убрать её надо. Спать хочу. Устал. Пить не буду. Хорош.
- Слышь, Сивый! Тут не спать - тут думать надо ща, в темпе... Если Ульрих, главжандарм, на район вернётся и про тебя узнает- всё! Я тебя не отмажу! А он - узнает. Зенька ему сразу всё простучит - тогда тебе, хорошему пацану, петля...
-Ну и хэ с ним... Ты меня тут нагрузил по самые серые уши, озадачил...
- Что там - озадачил!... Ты вообще что ль - невсос?.. Тебе, дураку - или к нам; или - на дуб болтаться! Нянчусь тут с тобой, оленем...
- Не... Айда, я - спать... Солому вот вонючую выкину...
- Ну, олень - смотри! Уже завтра, гляди, поздно будет! Запищишь - я впрягаться уже не смогу.
На рассвете двое бобиков, похоже - местных, впихнули в кассу Чубового.
Его Лёха узнал сразу. Чубовой был начштаба соседнего отряда имени Молотова, более многочисленного, с московской связью - рацией, и, хотя нечастым, но самолётным снабжением.
В конце марта молотовская верхушка приезжала в отряд на предмет согласования действий, и Чубовой тогда всем запомнился. Всё ему не показалось: ни внешний вид бойцов, ни дисциплина, ни боевые достижения скромного безымянного отряда. Вышел даже конфликт: Чубовой сунулся к Серёге Червоному, вроде как проверить состояние оружия, чтобы, видно, и тут удостовериться во всеобщем разгильдяйстве. Серёга свой карабин не дал - кто такой для него этот пришлый? Далеко-о он тогда послал ретивого гостька... Чубовой взвился, вспомнил законы военных времён и трибунал. Но Лукин-командир, молодец - вступился, не дал. Человек...
Всё утро Чубовой стонал и шипел - вязали его, в одной из недальних лесных деревенек, неласково. Разукрасили и отбуцкали на совесть. Потом, когда утихли мало-помалу болячки, Чубового занял вопрос - кто сдал? Направлялся Чубовой аж чуть ли не в Белоруссию, налаживать связь с тамошними крупными отрядами, и заночевал на хуторе вроде у своих, проверенных людей. И вот ночью, совсем бесшумно, вдруг нагрянули...
- Как же так? И пистолет под подушкой был... Ничего не дали сделать!.. Топот, свет... Я даже до парабеллума не успел дотянуться... Как всё знали... Н-ну вот как, как они узнали? Ведь о моей командировке только командиру было известно, и боец-сопровождающий...
- А он-то где?
- М-м-м... Он как-то среагировал - и в окно. А там уже ждали... Застрелен.
"Видать, самогонки поменьше хватанул - подумал Брусков - Не знай, как - к лучшему, или нет..."
Вскоре по половицам загрохотали сапоги.
- Ты меня - не знаешь... - быстро прошептал Чубовой с каменным лицом
- Да уж... Само собой... - усмехнулся Лёха
Принесли воды - половину деревянного ведра, а Чубового увели на допрос. Вода была очень кстати - после вчерашней сивухи Лёху донимал сушняк.
"Дуболому этому снова прикладом достанется - думал Лёха, основательно загасив жажду - Да сапогами... Рожа, блин, кирпичом - под дурака точно не закосит. В героя начнёт играть... А тут потом драму со стонами устроит..."
Но Лёха ошибся - со стонами не вышло. Чубового привели через пару часов, невредимого, хотя и очень озабоченного, даже подавленного.
Из нескольких угрюмых фраз Лёха понял, что на беду Чубового в ту же ночь в деревеньку к родителям приехал местный полицай, случайно увидел и коней, и сопровождающего, вышедшего до ветра. Оставшись караулить, полицай зарядил гонцов-пацанов в посёлок - остальное было делом сноровки. Сноровка у бобиков имелась - это Брусков понял по своему пленению.
- Прахом всё, пошло прахом... - Чубовой стоял в пыльных лучах из щелей наружного щита, держась за вогнутую решетку, напрягая руки и потряхивая торсом, словно пытаясь её вырвать - К-как меня угораздило? Прошляпил... Как прошляпил?! Попал, как какая-то мышь... Как мог? - он закрутил головой - Обидно... Бесславно! К-как же так?
- Что хоть допрашивали-то? "Кто да кто - количество - вооружение"?
- Ты знаешь, Сивков - настоящую свою фамилию Лёха не стал открывать и Чубовому - Такое впечатление, что им это и не надо... Главное - поиздеваться! Унизить! Запугать! "Пове-есим, ножками засучишь, завоешь, запищишь...", и ещё там предстаточно... Макаки! Бандерлоги! Празднуют победу... Тип-пичные уголовные элементы! Но как всё-таки халатно работало НКВД... Знали б, что столько их будет - таких... М-ммх-х...
Чубовой яростно потряс так и не шелохнувшуюся решётку.
- Вот так бы ты их всех... - усмехнулся Лёха - и стряс бы с их уголовного дерева...
- Тебе смешно? Этот... Сивков! Что смешного?! И почему - на "ты"?!..
- Да что ты вообще - шапито устроил... Сядь, сиди спокойно. Думай.
- Чт... Что-о? Да т-ты... - Чубовой развернулся к Лёхе с отведёнными назад, сжатыми в кулаки руками - К-как разговариваешь?! Вста-ать!!
Брусков лежал на бушлате не изменив позы, пристально глядя снизу вверх прямо в полуразмытое белое пятно лица Чубового.
- Значит, тебе дисциплина, субординация - побоку, боец? - перебил Чубовой - Да какой ты там боец... Таким, как ты... Ух-х... Таких, как ты... Перед строем!..
- Уж не такие ли, как ты? - спросил Лёха, давя закипающую внутри злобу - он вспомнил, как, и с какой протокольно-уставной рожей прикопался тогда в отряде Чубовой до червоновского карабина и самого Червоного - Ты чего, сука, добиваешься тут вообще?
- Я добиваюсь... - слышно было, как Чубовой судорожно сглотнул - Я, майор артиллерии эркэка, добиваюсь... гм... чтобы и здесь, перед лицом врага, и возможной... гм... гибели...
- Б..., да хорош уже! Тщ майор, синьор, твою мать... Гибели!.. Гибели - так гибели. А пока этой гибели, б..., нету - мы тут, две башки, должны сидеть, куда посадили - и думать! А не джаз Утёсова устраивать... С субординацией.
Чубовой, вздохнув, как-то подрубленно присел на корточки. Прислонился затылком к штукатурке.
- Что там думать, Сивков?.. Чего нам, к чертям, здесь ждать?
- Что будет - того и ждать. Вон, скоро вечер - вечера и жди... И радуйся. Хоть час один - а жизнь...
- Какая ж это жи-изнь... - Чубовой, длинно и судорожно вздохнув, уронил голову в колени.
В сумерках на улице загремела телега. Снова приехали Штырь с Игорьком. Лёхе связали руки.
- В тарантас - скомандовал Штырь - Там не сиди - ложись. Меньше глаз, нам на руку будет...
На плече у Штыря висел Лёхин автомат - на бакелите рукоятки снизу была заметная щербина.
- Обновка у тебя?..
- А то!.. - осклабился Штырь - Твой? Ну да - сам же с тебя снимал... Да надоела эта итальянка деревянная. Немец половчее будет...
Везли не так уж долго. В здоровенном, под железом, домине жил, оказывается, Игорёк в примаках у местной вдовушки.
В дом не пошли, сели на брёвнах у баньки, с еле мерцающей керосиновой лампой. Снова самогонка, хлеб и сало с луком. Снова верёвка: руки развязали, теперь - за ногу, и "восьмёркой" за бревно.
- Что - надумал? - спросил Штырь, когда Лёха поставил на бревно осушенный стакан.
- Угу - через нос ответил Брусков. Рот был забит закусью.
- И - чего ж?
- Надумал - добавил Лёха, прожевав - Сальца у вас хорошенько подрубать. Жрать не даёте днём - я так догоню.
- У нас таким, кто в кассе, жрать вообще не дают - ухмыльнувшись, забасил Игорёк - Ни к чему добро переводить. Потому как больше одного дня не задерживаются...