Обидно встречать новый год в тюрьме, здесь в Израиловке не пахнет елкой, не метет снежок, но есть пластмассовые елочки. Можно купить шампанское и икру, сделать бутерброды, украсить все апельсинами и устроить себе голубой огонек. В этом Новом Году мой голубой огонек - за стальным засовом, за железной решеточкой, в неизящной серой машине, брутальной такой, как говорила моя субтильная учительница современного искусства.
Читаю обвинительное заключение: "На суде обвиняемая показала, что она не работает, дополнительных доходов не имеет, что она 1971 года рождения...." -Твою мать! Правосудие! Ни стыда ни совести! Ну с какой бы стати я стала себе пять лет набавлять!? Ложь! Зесь везде ложь, даже в обвинительном заключении, даже в мелочах! Судебный процесс длится не более пяти минут на каждого, в советские времена врачи в поликлиниках на своих пациентов больше времени тратили, чем судьи в израиловке. - ... обвиняемая задержана до уплаты суммы 1000 шекелей ровно".
Интересно, сколько моему драгоценному понадобится времени, что бы найти для меня 1000 шекелей, когда он попал в тюрьму, я нашла ему 700 за одну ночь. Мужчины стоят дешевле. Все, кажется, приехали в Акко. Хорошо, что женщинам не надевают кандалы, не столько неудобно, сколько унизительно, а так в наручниках как-то даже романтично.
Стою возле дежурных, все меня рассматривают, чувствую, что явно лишняя здесь, все об меня спотыкаются. Еще одну русскую привели, ей кандалы надели, значит за драку. Смеются, серые: "теперь вам будет не скучно". Девушка Лена, немного полная, в балониевой куртке, какая-то несчастная, немного жалкая. Разговаривает на иврите с грубым, режущим уши акцентом и странно растягивает слова. На русском разговаривает тоже немного смешно.
- Ты откуда, из Акко? Я тут уже давно, меня из одной тюрьмы в другую перебрасывают, до окончания судебного разбирательства.
- За что тебя? Соседку избила, меня и братика посадили. Мне-то что, братика жалко. Ему всего 14 лет. Мы пришли с вечеринки ну, немного выпили. А соседка у нас сидела рот на меня открыла ну, и братик за меня вступился. Я ее, потом сильно толкнула, ну, она пошла, жалобу подала, нас загребли. Она, знаешь, потом сама к маме приходила, хотела жалобу свою забрать, ей сказали, что теперь уже не возможно. Знаешь, у меня адвокат есть теперь, мама нашла, - показывает мне затертую визитку. Ты знаешь такого.
- Нет, не слышала.
Охранникам наконец-то надоело, что мы мешаемся в проходе, нас запихнули в помещение которое планировалось в этом здании как переговорный пункт. Комната перегороженная стеклом, телефонный аппарат с вывернутыми внутренностями, на полу матрасы, за стеклом мужик. Комнатка маленькая, лежать невозможно можно только полусидеть, вокруг мужика пластиковая посуда и объедки, хорошо, что и запахи за стеклом. Мужик в аквариуме начал активно проявлять к нам интерес. Девушка Лена тоже заинтересовалась им, стала выспрашивать какие-то новости, сигареты протолкнула ему через дырочку в раме, стала выяснять, за что сидит. Мужик активно переговаривался, сообщил, что его семь дней держат в этом аквариуме, пригласить бы международных наблюдателей, понаблюдать за ним. А, вот! Кому нужны жаренные факты об условиях содержания заключенных?! Мужик, осчастливленным нашим женским вниманием разошелся, стал показывать нам член, возить языком по стеклу и просить, чтобы мы ему показывали груди. Народ в Израиловке очень непосредственный в сексуальном плане. Большую часть времени нормальный израильтянин тратит на пополнение сексуального опыта в ущерб умственному развитию. Терпеть нам пришлось недолго, скоро нас снова погрузили в серую неуклюжую машину, в другое отделение посадили мужиков. Сколько мы ехали? Наверное с час, судя по количеству песен, которые успели проорать. Прибыли.
2
После приемно-административных процедур нас разделяют, ко мне вообще относятся как-то безответственно, всех гоняют как коров, строят, а я себе свободно расхаживаю по двору. Ну вот, все-таки обратили внимание, позвали. В коридоре снова встречаю Лену. Мимо нас носятся какие-то люди, убирают, разносят еду.
- Кто они, Лена?
- Заключенные, добровольные помощники.
Ох уж эти добровольные помощники, в совке этого как-то стыдились, а здесь менты и добровольцы, закладывать легко и приятно. Выслуживаться, там, ж-п лизать. А что просто так сидеть скучно. И на воле самая хорошая профессия, детектив. Читали, наверное, в де-тективных романах чем заграницей де-тективы занимаются? А, вот, фиг вам! Наркотики и все остальное это розовая сторона профессии, самый доход детектива, оповещать отдел социального обеспечения, о матерях одиночках, которые получают пособие, а живут не одиноко, ну, с мужиком каким-нибудь, а то и с мужем, не дай бог! И ловить никого не нужно, просто стукни, получи и распишись.
Мы уже на женской половине, проходим мимо помещения надзирательниц. Толстая тетка в форме, с лицом, какие у наших алкоголичек обычно бывают завозилась с вещами, щетками, полотенцами и трусами для нас. Лена, улучив момент когда тетка вышла, позвала меня в ее комнату.
-Смотри ты чего тут есть! Классно, правда? - В комнате висят экраны, на которых видно все, что делается в камере. На постелях сидят старая бедуинка и девушка.
- И за нами тоже будут следить?
- Нет, это только за ними, они давно уже здесь, их за убийство здесь держат.
- Их подозревают?
- Не знаю, у них вся семья здесь сидит, видишь, это Аима, по-моему ее так зовут. У нее ребенок 11 месяцев, сначала она плакала все время, сейчас успокоилась. А это, - Лена указала на старую бедуинку, - ее свекровь. Муж и брат сидят здесь же в другом крыле здания.
Надзирательница едва не застукала нас у себя в каморке. Она проводила нас в камеру, там была только одна девчонка.
- Новенькая. За что тебя? - Лена очень плохо говорит на иврите, ее местные не понимают, - Спроси, за что ее. - Лена использует меня как средство общения, хотя и сама активно пытается общаться, у нее не очень получается.
Новенькая, то есть Эйнат, худая длинная девчонка восемнадцати лет, загремела с рюкзаком анаши. Ей грозила фантастическая отсидка, сейчас она активно обсуждала с нами, стоит ей своего парня закладывать или нет. Как она нам сообщила сам парень еще не появлялся после того, как ее забрали, а будущая свекровь уже раза два прибегала. Лена со знанием дела давала советы.
- Скажи ей - срок между вами не поделят. - Пусть уже лучше один кто-то отсидит, чем два сразу.
- Нет, - Эйнат, мотает головой - он меня не оставит, он говорит, что хочет взять всю вину на себя.
Принесли ужин. Какая-то гадость в пластике и по шесть сигарет на каждого, ни чая ни соли. Кричу надзирательницам, чтобы принесли соль. Соли нет, читать нечего, развлекаться нечем. Решили по очереди рассказывать анекдоты, смеемся тоже по очереди, с начала Лена рассказывает по-русски, смеемся мы с Леной, я перевожу, смеется Эйнат, затем наоборот.
Я рассмортела верхнюю полку, которая нависла надо мной: надписи на иврите, надписи на арабском, на английском немного, и на русском. Глупости всякие про любовь, насколько я могу догадаться. А вот интересная картинка: могила, засыпанная цветами, вокруг нее витиеватыми буквами написано. "Моему сыночку, Ромочке, от мамы Оли и дата рождения и смерти". Значит, я лежу на месте, где поливала слезами подушку, вернее голый матрац, потому, что здесь нет постелей, только голые матрацы и одеяла, которые еще нужно выпросить, детоубийца мама Оля, лишившая жизни своего младенца из-за того, что не могла дать ему счастья.
3
Утро. Принесли завтрак, опять не принесли соль. Лена давит на уши, чтобы я чаю попросила. Эйнат просит для Лены чаю.
Надзирательница проходит по коридору:
Соль, чай, сахар и прочее мы не раздаем, потому что этого нет в меню! Это вам не гостиница.
Пришли проверять камеры. Завтрак я оставила не тронутым с койки на осмотр не встаю, убирать отказалась. Толпа надзирательниц прибежала смотреть на мое неадекватное поведение. Я заявляю с койки, что пока соли не будет я иврит понимать вообще отказываюсь. Надзирательницы привели начальство, начальник по-русски понимает. "Объясните, в чем причина Вашего протеста и не послушания?" "Мне не принесли соль, говорят, что этого не указано в меню. Это что, новая изощренная пытка? Пытка солью?" Надзирательница встряла в разговор, видимо ей будет хороший прочесон. У бедного начальника аж лысина вспотела. Инцидент исчерпан - соль мне принесли. Все в порядке, разве только, что надзирательница мне отомстила, лишив прогулки. Девок вывели во дворик.
Двери камер открыты, все гуляют во дворе, я гуляю по внутренним помещениям, в коридоре моет пол Аима, та самая девушка, которую я видела на экране в комнате надзирательницы. Она, видно, просекла как я отношусь к добровольным помощникам, поэтому разговор начала виновато. Оправдываясь:
- Скучно сидеть, а так хоть работа какая-то, есть чем заняться.
- Со свекровью, наверное не очень приятно?
- Нет! Что ты! Мы и живем вместе.
- А малыш твой где?
- С сестрой мужа.
- За что вас держат?
- Друг моего мужа был у нас в гостях вечером, потом он уехал, а утром его нашли убитым за городом, недалеко от дороги. Камнем ему кто-то голову разбил. Мы - последние кто его видел. Они думают, что мы что-то скрываем.
- А что, соседи не могли подтвердить, что вы потом из дома не уезжали?
- Нет, у нас соседи - христиане, они все разъехались по родственникам, праздновать. Рождество тогда было. Мы в Нацерете (Назарете) живем.
- Понятно.
На смом деле не слишком-то понятно. Живут они в христианском преимущественно городе, мама мужа типичная бедуинка, значит и муж - бедуин. Аима вообще не выглядит как арабка и разговаривает без арабского акцента.
- Аима, а ты кто по происхождению?
- Родители из Марокко. Правда, я уже давно у них не была. Из-за мужа. Они его ненавидят. Мама еще пытается мне помогать а отец...
Значит Аима - еврейка из Марокко, муж - бедуин. Как Ромео и Джульетта, право. А друг, значит - Меркуцио, любопытно, может еще Тибальт существует? Об этом спрашивать уж совсем некрасиво, лучше промолчу. Мир полон Ромео и Джульеттами, особенно в этой стране, вон Эйнат, тоже от родителей убежала, у нее родители религиозные, а Ромео - светский, да еще, как оказалось, и по анаше мастак, хотя это уже на дело особо не влияет, главное как он кипу носит.
- А тебя за что взяли?
- Так. За долги, я буду сидеть пока кто-нибудь не уплатит 1000 шекелей.
- Так мало, это не те деньги, за которые стоит сидеть. Хорошо тебе, всего лишь 1000 шекелей и ты свободна.
- Ничего хорошего. Вот твой муж, он сидит, а с работы его за это время не выгонят?
- Да, мы, вообще-то не бедные, у моего мужа есть несколько залов торжеств, там есть кому работать.
Вот так-то оно. Богатые, оказывается, "...всех равно без промаху бьет Господень серп...".
После прогулки принесли обед. Такая еда хоть с солью, хоть без соли есть невозможно. Единственная удобоваримая часть обеда - сырки. На окно соскочила кошка, облезлая и беременная. Девки стали скармливать ей фальшиво мясную часть своих порций, а с ними и сырки. За кошкой прискакал наглый котяра. Он напрасно рассчитывал на теплый прием. Шиканьем, брыськанием, и пластиковыми упаковками из под сырков самец был изгнан.
Лежу на койке, думаю об Аиме, вероятно, все-таки парня замочили какие-то левые люди. Камнем в висок, да, кто угодно мог это сделать. А, может, это действительно сделали ее муж и его брат. Если это было за городом, то они, или кто-то из них мог поехать следом, потом перезвонить на мобильный, чтобы тот вышел, затем запустить камень в голову и "досвиданья, мама, не горюй". Полиция, наверное так и предполагает. Нормальное убийство, братья - убийцы, жена с мамой косвенные свидетели. А, между прочим, в ночь на 25 ее муж, красавец, должен быть на работе, потому, что у него залы торжеств. Рождество - самая горячая пора. Бизнес у бедуинов всегда семейный, так что в любом случае, они должны были вместе там, в своих залах засветиться часа в 4 - 5 утра, чтобы отметить работников, хозяева залов всегда делают это лично. Если бы братья отправились в свои залы часам к шести вечера, к началу торжеств у них было бы алиби для полиции. Труп нашли утром, значит убили ночью, если бы убили до девяти вечера, то обнаружили бы сразу, а не утром. Израиль слишком маленькая страна, слишком много народу по ней ходит, чтобы так долго машина с трупом оставалась незамеченная. Как бы проверить, отлучались ли братья из дома до четырех? Скорее всего отлучались, потому что, какой нормальный молодой араб будет сидеть дома на праздники? Как пить дать по бабам ходили.
Теперь уже до утра ничего не узнаю. Надо спать, пытаюсь думать о чем-нибудь. Кроме этого убийства, не получается. Вечером уехал, утром нашли недалеко от города, убили, по моим расчетам, ночью. А что он, этот убитый друг, делал всю ночь? Нет! Все это глупости, за ночь он мог перебывать в тысяче разных мест. Ну, может, не в тысяче, но народу в Нацерете много, голову камнем проломить мог любой. Нет. Все! Надо спать!
4
Снова утро. Мой милый до сих пор не нашел для меня 1000 шекелей. У Лены завтра суд, Эйнат увели в 7 часов в 10 вернули обратно, она привезла сигарет, чипсов, колы и еще всякой всячины. После завтрака опять прогулка.
Теперь я могу рассмотреть бедуинку. Она кажется старой, на самом деле ей сорок лет. Девки в углу двора кормят воробьев и обсуждают, какие сволочи здесь судьи. Тема для меня тоже больная. Начинаю плакаться от души. Вдруг из под стола выскакивает богомол. Такого и насекомым не назовешь, зверюга какая-то. Девки с визгом рассыпаются по двору. Я смеюсь:
- Да что вы визжите, сейчас он не опасен, это в прошлой жизни он был большим хищником. Я его сразу узнала, он был - несправедливый судья, девушек любил засуживать, а теперь он здесь живет, в женской тюрьме, мух кушает.
Постепенно ко мне привыкают, меня любят, в смысле, как неглупую тетку. Хоть здесь мои таланты оценили. Старая бедуинка жалуется, что ее заставляют подписывать листы с показаниями, которые она прочитать не может. Советую ей этого не делать без адвоката. Женщина не молчаливая, рассказывает много про сына и про дочек. Но ничего интересного по поводу убийства от нее не выудишь. Глупая. Недалекая. Спросишь - отвечает, только все не по теме. Я и не рассчитываю от нее что-нибудь особенное узнать, меня интересует Аима, ей надоело сидеть во дворе и она отправилась в камеру. Я иду с ней.
- У тебя когда суд?
- Не знаю, но мне уже здесь надоело, так по малышке скучаю. И по мужу.
- А мой обо мне, видишь, совсем забыл. Новый год здесь встречаю. А он там со своими бабами.
- Они русские да? У моего мужа есть тоже русская. Ты не обращай внимания, он же тебя любит? Правда?
Ага, так вот, кто мог бы подтвердить невиновность ее супруга. Обычно эти чернявенькие к русским любовницам как по расписанию ходят, когда у жен месячные, а жены уходят на недельку жить к родителям, Аима не может никуда уйти.
- Откуда ты знаешь, что она русская, он что тебе рассказывает? Не рассказывает, но это же видно, по телефону звонит и фотки у него в мобильнике есть. Она не очень красивая. Ты - красивая, к тебе бы я ревновала.
Ну, если у нее в тот день месячные были....
- Аима, я спросить хотела, может у тебя есть прокладки, а то у меня месячные.
- Здесь выдают.
- Эти, которые здесь выдают - плохие.
- Возьми, конечно.
- А когда отдавать?
- Не беспокойся, мне до 22-го еще сто раз принесут.
Класс! В точку, ровно 28 дней, как у большинства нормальных теток. Значит, супруг все - таки смылся. А если супруг ушел, брат тоже не мог оставаться, нельзя оставаться с женой брата без брата.
Предположим что это так, тогда получается, что в рождество женщины остались вдвоем, вернее втроем с малышкой. А теперь, предположим, что друг мужа вернулся. Среди ночи? Вообще-то это нормально здесь расценивается, при условии, что хозяин - дома, а если хозяина нет, это уже совсем другая песенка. Сам факт его появления, даже если Аима и прогнала его, даже если между ними ничего не было, для свекрови - оскорбление. Для Аимы тоже, но больше для свекрови. К тому же Аима девушка терпимая и озабоченная больше своим ребенком, чем другими проблемами. Мать мужа свекровь - вот кто мог бы убить. Только как им образом? А вдруг моя догадка правильная? Врядли, так далеко от города, как она туда добралась?
В коридоре голос: "Анна! На выход с вещами, муж за тебя залог внес". Быстренько на бумажке пишу имя старухи, собирать не чего, забрали меня с пустыми руками. На прощанье всем надзирательницам обещаю жаловаться во все инстанции и написать большую статью в газету. Девки суют мне записки с телефонами родственников, просят, чтобы передали сахар, чай и соль, конечно. Аима тоже подошла с запиской, я в ответ сунула ей свою. Она развернула и лицо ее стало испуганным, она посмотрела на меня в растерянности. Значит, так оно и есть.
- Ладно, подруга, не болтай. - Подмигнула я ей.
Поскандалив на проходной из-за документов, изливаю праведный гнев на супруга, за то, что он на Новый год не вытащил меня. В конце концов усаживаюсь в автобус. Закрываю глаза и думаю, об Аиме и ее свекрови: Вот, появляется среди ночи друг, слегка под шафе и начинает болтать. Что? А, не важно, что, конечно, его интересует Аима. Его выпроваживают, и тут свекровь говорит, подвези меня, милый к ...сестре, тете, магазину, не важно, вариантов много. Почему бы бабушку не подвезти? С открытой душой. Вот, по дороге места она говорит, ну, милый, останавливай, я пошла. Затем выходит из машины, берет камень и спокойно бьет его по голове. А потом пешочком, по свежевыпавшему снежочку, который, увы, никому ничего не расскажет, потому, что через пять минут растает, вперевалочку идет домой. Не могу знать подробностей, но вероятно это так.
Смотрю в окно. А ведь мы, как раз едем по дороге к Нацерету. "Стоп! Стоп!, - кричу я водителю, - останови!" Ничего не понимающий муж нехотя влезает из автобуса.
- Посмотри скорее сюда! Ты видишь?
- Краска разлита.
- Это кровь, милый.
- Да ну! Кровь не так выглядит. Это краска, коричневая краска.
Кровь трудно перепутать с чем-то другим. Это только мужчины могут спутать, потому, что редко ее видят. Дождь ее не тронул, снег ее не смыл, потому, что над камнями, на которых она разлита нависла большая сосна.
Я вспоминаю свою прабабку. Ее звали Нюня, баба Нюня. Она очень похожа на эту самую бедуинку, хотя ей было сто с лишним, а бедуинке - сорок. Не важен возраст. Старость, это униформа, которую надевает женщина, когда плюет на свою личную жизнь. Так вот, у бабы Нюни была такая тяпочка, с которой она не расставалась, однажды она копалась в огороде, а ее невестка, моя бабка, вешала белье. Сосед подкараулил мою бабку и стал хватать за разные интимные места. Баба Нюня совершенно спокойно, без лишних эмоций цокнула соседа тяпочкой в темечко, сосед и умер. Такая история. Мама рассказала. Бабу Нюню в тюрьму не посадили, доказательств ее вины нет, нет и преступления, умер значит умер, ни родственники, ни соседи ничего не скажут, хоть ты их всех пересажай. Это вам не Израиль, а Советский Союз. Так она и жила себе совершенно спокойно, с совершенно чистой совестью, и со своей неизменной тяпочкой: "Смотри у меня, бо цокну!"
Такие женщины простые и недалекие спокойные и уверенные в себе, вернее в своей правоте. Потому, что из под религиозной мишуры, из под одежд воспитания, государственного образца у них выглядывает древняя мораль, железная и краеугольная, как тяпочка моей прабабки. Они не боятся ничего, всегда готовые хладнокровно выполнить свою угрозу.