Вождь был в бешенстве. Он внимательно прислушивался к крикам женщин снаружи. И его без того темное лицо чернело на глазах. Девочка! Мне казалось, что этот человек готов был кинуться в дом для женщин и убить ребенка своими руками вместе с Вадзаих. И, видимо, лишь традиции предков, не позволявших мужчинам входить во владения женщин, ему мешали. А возможно, его останавливал жесткий и твердый взгляд Грязного Коня. Удивительно, я прислушивался к женским голосам и не слышал детского плача. Я с удивлением ловил себя на мысли, что мне до безумия важно услышать ее плач. Даже неотвратимость смерти страшила не так сильно. Ведь если ребенок не плачет, значит, он может быть мертв. Все дети плачут. Они должны плакать.
Неожиданно вождь вскочил со своего лежака и заметался по вигваму. Он схватился за голову и что-то гневно начал кричать. Так продолжалось несколько минут. Потом, не обращая на наши удивленные взгляды, закрыл лицо руками, словно пытаясь спрятать свою слабость. И, отвернувшись так, чтобы мы с Грязным Конем не видели его лица, опустил руки вниз. Что-то жалкое было в этом старике. Его прежде гордый стан вдруг сгорбился. И казавшийся раньше крепким, сильным человеком, он словно обрюзг и обмяк, превратившись в нечто бесформенное, сморщенное и маленькое.
Грязный Конь, сидевший подле меня, отвернулся и, не обращая внимания на старика, вертел в руках маленькую птичку, которую вырезал из дерева.
- У меня тоже была дочь, - усмехнулся он. - Ты не представляешь, Белый Человек, какое это оскорбление для мужчины. Когда женщина не рождает воина.
- Ты прав. Не представляю, - бросил ему и вновь прислушался к звукам снаружи.
- Ее больше нет, - он глубоко вздохнул и вдруг улыбнулся. - А все-таки красивая получилась птичка! Смотрите, какие у нее крылышки. Как будто она и в правду готова взмахнуть ими и полететь. У меня тоже была такая. Когда был маленький. Мне отец ее вырезал.
Я не ответил. Вождь вдруг посмотрел в мою сторону, и на его лице отразилась маска злобы. Что-то больно кольнуло сердце. И оторопь охватила меня. Она пробежала по телу и тонко зазвенела в висках. В глазах старого индейца, покрасневших и как будто влажных, горел огонь и, кажется, безумие. Он снова отвернулся и принялся ходить по шкурам, расстеленным в жилище, из стороны в сторону. Пройдясь несколько раз, присел у костра и, что-то шепча, поворошил угли. Чуть притухшее пламя вспыхнуло с новой силой. Языки огня заплясали в воздухе, подобно маленьким чертикам. И в памяти вспыхнула какая-то позабытая картинка, но в тот же миг исчезла, оставив лишь легкое ощущение растерянности.
Вождь снова взглянул на меня и отвернулся. Мой взгляд упал на тонкий длинный нож, висевший на его поясе. Кажется, я видел все мельчайшие детали ножен и торчащей из них рукояти. Каждый изгиб и стежок из тонких полос кожи, сшивавших их у лезвия. Каждую трещину на старом, изрезанном временем материале ножен. И серую шершавую рукоятку, видавшую много крови. Наверно, этот нож отобрал много человеческих жизней. Старый индеец молчал. Он смотрел на языки пламени, словно застыв и потеряв интерес ко всему происходящему.
Снаружи послышались шаги. Они быстро приближались к вигваму. Как будто скрип наспех прибитых досок легкого помоста на площади под тяжелыми сапогами. Я нервно вслушивался в звук. Шаги, казалось, были торопливыми. Кто-то, очевидно, спешил. И не отвратимо приближался. Вскоре они подошли к самому входу и остановились. Занавеска откинулась, и появилось лицо старой индианки. Она обвела взглядом помещение, на мгновение остановилась на мне. Тихо кашлянула и, пройдя внутрь, что-то сказала вождю. Тот ничего не ответил. Он как будто не замечал женщины, словно пытаясь разглядеть что-то неведомое всем в глубине костра. Женщина быстро прошла на половину жилища по другую сторону от нас, взяла какую-то вещь, сшитую из кусочков заячьих шкур и направилась к выходу. Она уже собиралась выйти, когда Грязный Конь ее окрикнул. Женщина остановилась, удивленно посмотрев в его сторону. Индеец молча протянул ей вырезанную игрушку. Индианка улыбнулась и, взяв подарок для ребенка, откинула занавеску, выбираясь в солнечный морозный день снаружи. И вдруг я расслышал тонкий детский плач новорожденной. Казалось, все стихло. И стало не существенным. Оторопь куда-то исчезла. И тело налилось каменной твердостью. Ну уж нет! - мелькнула мысль. Я буду жить. Я должен жить.
- Эй, старик! - крикнул я, - Посмотри на меня, Негой Хаа ти. Я не хотел убивать твоего сына, но изменить того, что произошло, не в моих силах. Ты хотел мести? Ты хочешь убить меня? Так сделай это как мужчина. В честном бою. Я заслуживаю умереть как воин.
Грязный Конь бросил на меня взгляд и, отведя его на Вождя, начал переводить. Но тот, оборвав его на полуслове жестом, оторвался от костра и встал. Он посмотрел на меня, и нечто странное было в его глазах. Затем вытащил нож из ножен и, бросив Грязному Коню что-то неразборчивое, направился к выходу.
Он встал и, вскинув меня, словно мешок, поставил на ноги. Быстрым привычным движением вытащил свой нож и перерезал веревку на моих руках.
- Иди, - кивнул головой в сторону качающейся после вождя шкуры на входе. Убрал ножик в ножны.
Солнечный свет ударил в лицо. Стояла ясная солнечная погода. Яркий белый снег слепил глаза. А на голубом, невероятно глубоком небе висело слепящее светило. Не было ни тучки. Внизу, за стоящими полукругом вигвамами, виднелась белая гладь реки. Поселение располагалось на берегу, вдававшемся мысом к воде и изгибавшему ее течение. В месте изгиба широкая река сильно сужалась. И лед там был, видимо, довольно тонок, потому что местами виднелись темные пятна выбравшейся поверх снега воды. А за рекой, на довольно большом возвышении, прорезанным водным потоком в камне, стояли высокие черные деревья густого леса, заросшего кустарником.
Такой же густой лес окружал поселение по другую сторону от реки. Огромные стволы, покрытые голыми кривыми ветвями, высились над жилищами индейцев. За густыми кустами, росшими по низу их, рассмотреть что-либо в глубине леса было невозможно. Они походили на причудливую и дикую стену живой изгороди, созданную самой природой. Довольно широкая дорога вдоль нее проходила сквозь все поселение и терялась, изгибаясь по берегу за лесными исполинами. Удивленные индейцы возле жилищ отвлеклись от своих дел и с интересом наблюдали за происходящим. Над полукруглыми индейскими жилищами тянулись кверху белые столбы дымов. Внутри текла обыденная для племени жизнь. Я попытался найти глазами дом женщин, но среди других сразу не смог. Лишь заметив нескольких индианок, нырнувших в один из вигвамов почти на самом краю лагеря, догадался, где находится Вадзаих с новорожденной. Окинув его взглядом, отвернулся и посмотрел на вождя.
Он вышел на середину утоптанной ногами дороги и повернулся ко мне. Из нескольких вигвамов за его спиной выглянули любопытные головы. Где-то вдали виднелся край индейского стана. Мы находились почти по середине. И с обоих сторон к нам потянулись люди, желавшие посмотреть нашу схватку. Вождь что-то крикнул мне и перекинул ножик в другую руку, словно готовясь сразиться. Я, не торопясь, пошел к нему. Шагов позади не было слышно. Грязный Конь остался у входа в жилище вождя, - догадался я. Видимо, его мало интересовало происходящее. Впрочем, мне не было до него совершенно никакого дела. Все мои мысли занимал старый индеец с ножом, который жаждал моей смерти. И у него была возможность воплотить свою месть. У однорукого, да еще и безоружного, шансов победить у меня почти не было. Но и отступать было тоже некуда. Я сплюнул и остановился в двух шагах от него.
Однако вождь не спешил. Он играл ножом, перекидывая его из руки в руку, и пристально смотрел на меня. Чего он ждет? - пронеслось в голове. Где-то вдалеке послышалось карканье вороны. А за ним еще нескольких. Вождь, кажется, не замечал ничего вокруг и внимательно ловил каждое мое движение. Так мы стояли некоторое время, испепеляя друг друга взглядами. Весть о схватке разнеслась по поселению почти мгновенно. И около нас вскоре выросло целое кольцо из индейцев. Они громко и радостно переговаривались между собой, словно делая ставки на победителя. И весело улюлюкали, предвкушая зрелище. Вождь, усмехнувшись, что-то крикнул. Видимо, нечто очень смешное, потому что индейцы вокруг нас дружно захохотали. На их веселых лицах играли беспечные улыбки, обнажавшие белые зубы. Вдруг один из них вытащил ножик из-за голенища мокасин и бросил его мне. Короткое острое лезвие воткнулось в снег у моих ног, чем вызвало одобрительные возгласы кидавшему. Нагнувшись, я поднял его. Довольно маленький, но все же достаточно острый, чтобы нанести глубокую резанную рану. Видимо, он служил тому индейцу как инструмент, но точно не в качестве оружия. Слишком короткое лезвие.
Вождь, не дожидаясь, когда я буду готов, бросился на меня. Лишь краем глаза я заметил черную тень и отпрянул в сторону. Длинное отточенное лезвие пронеслось мимо моего лица и почти мгновенно развернулось в попытке догнать. Но к этому я уже был готов. И быстро отпрыгнув за спину индейца, наотмашь резанул ножом снизу-вверх, распарывая кожаную рубаху на боку вождя и рассекая плоть. Рана была не глубокая. Таким ножом было сложно нанести серьезное ранение. Но все ж таки она должна была мешать вождю. Тем самым повышая мои шансы на победу. Из-под его рубахи потекла кровь. Она скапливалась на одежде и большими каплями падала на снег. Мир вокруг словно перестал существовать. Я не обращал внимание на огорченно вздохнувших зрителей. Все мое внимание было приковано к индейцу с ножом.
Тот зарычал как-то по-звериному и ловко развернулся, уходя из-под моего удара сверху вниз. Но упустил момент, когда мне пришлось бороться с инерцией своего тела, чтобы отпрянуть от возможного выпада с его стороны. Однако рокового укола не последовало, и я быстро отступил на пару шагов назад. Торопиться мне было некуда. Нанесенная рана должна была изматывать его. И рисковать, нападая, не имело смысла. С маленьким ножиком и одной рукой было гораздо логичнее дожидаться его выпадов, пытаясь ловить на неосторожных движениях.
Из-за макушек деревьев послышался едва слышимый звук рассекаемого крыльями воздуха. И почти над самой головой раздалось громкое карканье. Три вороны быстро пролетели над нами в сторону реки и скрылись за вигвамами. Вождь, словно дикий зверь, прыгнул ко мне и резким движением сделал выпад, пытаясь достать острием длинного ножа. Но я отпрянул в сторону и тут же ринулся на встречу ему, готовясь нанести еще одну резанную рану.
Однако на этот раз он предугадал мои действия и мгновенно ускользнул, махнув рукой. Острое лезвие пронеслось у моего живота, лишь едва задев рубаху. И пока он разворачивался ко мне лицом, отступая назад и гася энергию тела, я продолжил натиск, сделав быстрый выпад в его сторону. Лезвие ударило по руке, выбивая оружие из сжатой ладони. Нож индейца отлетел в сторону и упал в снег. На рукоятке были кровавые потеки. Он опустил руку вниз. С рассечённых пальцев капала кровь. Она маленькими красными пятнами впитывалась снегом. Как кровь раненого волка, обреченного на смерть. Оставалось сделать последнее движение и закончить все.
Я быстро прыгнул в его сторону. Но он перехватил мою руку и неожиданно резко и ловко развернувшись, бросил меня на землю. Упав, я перевернулся на спину, готовясь вскочить и снова драться. Но, как ни странно, вождь не стал поднимать свой нож. Вместо этого он стоял и ждал, когда я поднимусь. Я не заставил его долго ждать. И поднялся на ноги, готовясь снова кинуться на индейца. За моей спиной раздался голос Грязного Коня. Он разговаривал с кем-то из толпы. Видимо, наша схватка все-таки заинтересовала его. И теперь он, присоединившись к остальным индейцам, делал предположение, за кем останется победа.
Где-то вдалеке хрустнула ветка. Но никто из индейцев не обратил на нее внимание. Толпа увлеченно наблюдала за схваткой. Я тоже не заметил. Все мои мысли были заняты вождем, стоящим передо мной. Пора было заканчивать представление. И я ринулся на него. Я не пытался больше ударять, а просто быстро шел на вождя, заставляя отступать назад. Но он, сделав пару шагов, вдруг остановился, и мы столкнулись вплотную. Улучив момент, я приставил нож к его горлу и сильно надавил, давая понять, что он в моей власти. Из-под лезвия потека тонкая струйка крови. Вождь не двигался и молча смотрел на меня каким-то тусклым, безразличным взглядом.
- Я не хочу убивать тебя, Негой Хаа ти! - крикнул ему в лицо. - Я могу помочь тебе. Переведи! Эй ты, Грязный Конь. Слышишь меня?
За спиной раздался грубый голос Грязного Коня.
- Ты можешь мне продать то, что от тебя требует Француз. И Белые Люди сюда больше не придут. Здесь буду только я. Никто больше не потревожит Землю Волков, и ваше племя будет жить в мире, как и раньше. А с Французом я сам разберусь. Он станет моей проблемой, а не вашей.
Выслушав Грязного Коня, вождь оскалился. В его глазах загорелись прежние злые огоньки. Он что-то выкрикнул мне, словно выплевывая слова, и вдруг резко придвинулся, не обращая внимание на приставленный к горлу нож. Лезвие вошло в его шею довольно глубоко, и из-под него потекли обильные ручьи крови. Но он этого словно не замечал. В его потухших глазах вновь вспыхнул огонь. Непримиримый и бескомпромиссный. Он вдруг резким, едва заметным движением перехватил мою руку и, отпрянув назад, извернулся, заводя ее мне за спину. Если бы у меня была вторая рука. У этого старого индейца не было бы ни одного шанса меня победить. Но с одной рукой справиться с ним было сложно. Однако все же я попытался. Пнул его со всей силы по ноге и, воспользовавшись моментом, вырвался. Резко развернулся и приготовился кинуться на вождя, чтобы прикончить. Удар, видимо, был достаточно болезненным, и вождь наклонился, ухватившись за колено ладонями. Но закончить дело я не успел. Вдруг раздались выстрелы. Несколько индейцев из толпы упали в снег. Белая дорога под ними почти сразу покраснела от крови. И за спинами окруживших нас с вождем людей послышались крики женщин, которые перебивали воинственный клич индейцев.