Индианка оказалась крепкой девушкой. Плотного телосложения. Тащить ее на себе было крайне тяжело. Я соорудил волокуши из веток. И, сделав из привязанной к ним веревки петлю, накинул ее на себя до уровня пояса. Так тащить лежащую на волокушах индианку было легче. Хотя каждый шаг давался с большим трудом. И все же, хоть медленно, но мы продвигались. Теперь я за день делал не больше одной или двух миль. Приходилось часто останавливаться, чтобы отдышаться и отдохнуть. Да и идти как раньше, по прямой не получалось. Пройти через поваленные деревья и ямы не было никакой возможности. Поэтому мы их обходили. А на это уходило очень много сил. Бывают времена, когда мне хочется бросить эту девушку в лесу и забыть о ней. Чертовы индейцы. Чтоб они провалились.
Почему я вернулся за ней? Даже сам не знаю. Наверно, из-за ребенка. Впрочем, не знаю. Это сложно понять. Просто не смог оставить ее там. Беременная женщина. Обуза, которая погибнет сама и меня за собой утащит. Иногда я задаюсь вопросом: "Зачем все это"? Не лучше ли было пройти мимо. Ну и пусть потом до конца дней ее заплаканные глаза будут преследовать меня. Ведь если они будут преследовать, значит, я буду жить. А что может быть ценнее жизни? Не знаю. Впрочем, я уже давно перестал задаваться такими вопросами. Проще жить просто ради жизни. Прожил день. За ним ещё один. Идти по лесу и слушать, как щебечут птицы. Радоваться каждому прожитому дню. Наверно, так легче. Я никогда раньше не задумывался об этом. Не мог понять, как такое бывает. Жить одним днём. А теперь, находясь на грани жизни и смерти. Ожидая, что каждая ночь может стать последней. И из-за любого куста может появится медведь, волк или ещё кто-то. А утро может не наступить. Я понял, что нет ничего более прекрасного, чем жизнь.
Я не смог пройти мимо и вопреки всем законам дикого мира, вернулся. Помню, как обрадовался Мистер Уайт. Как кинулся ко мне и начал облизывать лицо, руки. Даже не понимая, какую боль доставляет моему искалеченному телу. Помню глаза индианки. Как она смотрела на меня. Тот страх, граничащий с ужасом. Страх человека, решившего, что я вернулся для того, чтобы убить. Страх перед смертью. И где-то там, в глубине - надежда. То единственное, что заставляет жить вопреки всему. И тлеет в сердце обреченного на смерть. Понять это способен лишь человек, шагнувший хотя бы одной ногой туда. И почувствовавший холодное прикосновение костлявой руки.
Она долго не верила, что я решил ее спасать. Лёжа на волокушах, каждый миг ожидала, что я брошу их на землю. Впрочем, не знаю, какие мысли крутились в ее голове. Северная земля жестока. Ее закон простой. Хочешь выжить - забудь про закон. Я это уяснил ещё тогда. В Сент-Мартине. Когда слушал рассказы золотодобытчиков об тех страшных делах, которые творят люди, оказавшись на грани смерти. Тогда я не мог это осознать. Но теперь... А девушка, видимо, знала об этих вещах не понаслышке. Она родилась на этой земле. И боялась меня.
Но время шло. Мы прошли уже миль пятнадцать. Или больше. Точно не могу сказать. Сменился лес. Сосны остались позади, а нас теперь окружали высокие тополя. Здесь солнца было больше. И идти веселее. Правда, стали вновь появляться заболоченные участки. Зато и вода стала попадаться чаще. И больше я не погибал от жажды, как прежде. К тому же подсмотрел у индианки, как она борется с недостатком воды. Оказывается, если жевать некоторые растения, то можно спокойно жить. Только надо знать какие и не глотать. Постепенно девушка успокоилась. А может быть и смирилась. Не знаю. Но так или иначе, она больше не пытается меня укусить. И я могу спать спокойно, не боясь, что мне ночью вонзят нож в сердце. По началу боялся. И потому крепко привязывал его к руке. А все остальные опасные предметы складывал под одеяло, на котором спал. Так мы и продвигаемся. По этой проклятой Аляске. Я молча ненавижу индианку. Не знаю за что, но ненавижу. И, судя по всему, это взаимно. Впрочем, какая разница. Все равно нам не выжить. Какой смысл себя обманывать. И мы оба это знаем. Таковы законы этих мест. Слабые должны погибнуть.
А индианка ничего, держится. Хотя и стонет от боли, но иногда даже пытается встать. Правда, ничего у нее не выходит. А жаль. Не знаю, что с ней случилось. И куда она дела мертвого индейца. Когда жестами спросил ее, она сложила руки и изобразила что-то вроде зубов. Может, волки напали. Или медведь. Не понятно. Но предполагаю, что она пряталась от зверей на дереве и упала оттуда. Наверное, когда пыталась слезть. Впрочем, разобрать в ее болтовне ничего невозможно. Она постоянно что-то лопочет на своем языке. И я ни черта не могу понять. Она разговаривает так, будто я тоже индеец. Но ведь мне не знаком их язык. А она все болтает и болтает. Черт бы ее побрал. Хоть бы минуту помолчала. Никогда не думал, что эти индейцы такие разговорчивые. И ведь не понимает ничего. Приходится по сто раз объяснять, пока до нее дойдет.
С того дня, как я ее нашел, прошла уже неделя. Спички закончились. А нести с собой банку тлеющих шишек оказалось плохой идеей. Они тлели слишком быстро. И уследить за ними не получалось. Поэтому теперь мы остались без костра. По счастью, дикие звери пока-что обходят нас стороной. Индианка перед наступлением ночи что-то поет. Это похоже на какой-то ритуал. Наверно, призывает духов, чтобы те оберегали нас. Я, конечно, не верю в разные суеверия, но волки к нам не подходили. По крайней мере, пока-что.
Вот и сейчас мы сидим под большим деревом. Еще день. И я решил отдохнуть. Индианка, облокотившись на ствол полулёжа, расположилась рядом. Так теплее. Медленно, но верно приближается осень. И погода становится с каждым днём прохладнее. Мистер Уайт, как обычно, бегает где-то в лесу. Ловит себе пропитание. Мои запасы подошли к концу ещё вчера. Вдвоем мы их съели гораздо раньше, чем я планировал. И теперь мы, видимо, будем голодать. Что будет завтра? Даже думать не хочется. Я слышал, как трапперы в Форте-Юкон рассказывали про ловушки на зверей. Но толком ничего не понял. Кажется, надо две палки ставить друг над другом. А там ещё какой-то сторожек. Подпорка, к которой привязана наживка. Да груз на верхнюю палку. Они зимой так пушного зверя добывают. Впрочем, у меня все равно нет еды для наживки. А других ловушек я не знаю. Может, попробовать петлю поставить? Обычная петля для висельников. Чтобы затягивалась. Только как ее ставить? Просто на землю бросить? И кто же в нее попадется? А если на звериную тропу, так и вовсе бесполезно. Поймаешь какого-нибудь карибу, и порвет он верёвку. В итоге без мяса останешься и без петли. А у меня веревок и без того мало.
Индианка толкнула меня в бок и указала рукой в сторону большого куста. Я ничего не понял. Она скривила губы, словно разочаровавшись во мне, и снова ткнула пальцем. Я медленно встал. Чёртово плечо все время болело. И даже за неделю боль не спала ни на йоту. Хотя индианка все время мне подсовывает какие-то травы, которые собирает по пути. Но я их не принимаю. Не знаю, что это? А вдруг мой организм не выдержит? Ведь я не привык к здешним условиям. Мой дом очень далеко, в Техасе. И отравиться незнакомой пищей можно очень легко.
Так не хотелось вставать. Эта индианка. Лучше бы оставил ее лежать там, где нашел. Нет же, совесть проснулась. И зачем только вернулся за ней? Проклятая боль привычно ударила в солнечное сплетение. От чего перехватило дыхание. Со стоном, чуть наклонившись, я подождал несколько минут. Пока она стихнет. После, поморщившись и переведя дух, поплелся к кусту.
Подойдя и раздвинув ветви, заметил красовавшиеся в траве жёлтые шляпки грибов. Большая семейка. Среди начинавшей желтеть травы их было почти не видно. И как только эта индианка смогла разглядеть? Наклонившись и расстегнув куртку, начал собирать, складывая себе за пазуху. Набралось довольно много. Когда все закончились, поддерживая куртку снизу, вернулся обратно и высыпал их возле девушки. А сам присел рядом, наблюдая, как она взяла один гриб и сунула себе в рот. Видимо, ей очень нравилось жевать сочную мякоть. Она громко причмокивала и показывала всем своим видом наслаждение от еды. Доев один, потянулась за вторым. Потом остановилась и посмотрела на меня. В ее глазах было что-то загадочное и удивлённое. Индианка подобрала большой красный гриб и протянула мне. Есть очень хотелось. От одного гриба, может быть, ничего не будет? Видя мое колебание, она громко крикнула что-то на своем языке и скорчила недовольную гримасу. Я взял еду из ее руки и сунул в рот. Гриб на вкус был совершенно пресным и как будто безвкусным. Но самое главное питательным. И надеюсь, не ядовитым. Хотя какая разница. Лучше умереть, отравившись грибом, чем от голода. Так будет быстрее.
А девушка, наевшись, глубоко вздохнула и погладила живот. Что-то бормоча себе под нос. И без конца повторяя: "Ожри Гвижит". Судя по всему, это было имя ещё не рождённого ребенка. На ее лице было такое блаженство, которое не вязалось с нашим положением, что невольно я улыбнулся. Она, заметив мою улыбку, что-то сказала, дополняя слова непонятными жестами. И сверкая гневом в глазах. Перепады настроения у нее случались часто. И я уже давно к этому привык. А потому устало махнул рукой.
Вдруг мне пришло в голову, что я даже не знаю её имени. Немного поразмыслив, я ткнул пальцем себе в грудь и громко сказал: "Леверт". А потом ткнул им же в нее и сделал вопросительное выражение лица. Она умолкла и удивлённо посмотрела на меня. Некоторое время подумав, крикнула что-то не понятное и отвернулась. Наверно это из-за того индейца, - догадался я. В общем-то, мне тоже общаться с ней не очень хотелось. И оставить вялотекущую войну, балансирующую на шатком перемирии всю прошедшую неделю, без изменений. Но все же мы вместе. И возможно, нам придется встречать смерть вдвоем. А коли так, то общаться придется. Да и выжить нам будет легче, если враждовать не будем.
Я повторил жест, назвав свое имя, и ткнул ее в плечо, произнеся первое, что пришло на ум: "Инди". Она проигнорировала. Тогда я ткнул по сильнее и громко утвердительно сказал: "Инди". Девушка отмахнулась. И неожиданно повернувшись ко мне, со злорадством ткнула в меня пальцем. Выкрикнула что-то, по всей видимости, обидное. Тогда я, наклонив голову, указал на нее и левой рукой изобразил рогатое животное. Она ткнула пальцем в себя и вопросительно произнесла: "Вадзаих"? Я утвердительно кивнул головой и улыбнулся. Она пристально посмотрела на меня и вдруг громко рассмеялась. Вадзаих! Через несколько минут, вдоволь насмеявшись, ткнула пальцем в себя, повторив: Вадзаих. А потом ткнула в меня и выкрикнула: "Чжох"! После чего снова рассмеялась. Очевидно, шутка ей пришлась по душе. Правда не понятно, что означало имя, которым она меня нарекла. Но очевидно, это было нечто обидное. Поэтому я упрямо ткнул в себя пальцем и повторил: "Леверт. Леверт, ты слышишь"?
Успокоившись, она попробовала повторить.
- Лехор.
- Нет, - я замотал головой. - Л-е-в-е-р-т.
- Леарт, - она засмеялась.
- Л-е-в-е-р-т.
- Леят - Чжох, - ее смех стал ещё задорнее.
Поняв, что научить индианку произносить свое имя правильно бесполезно, я тоже рассмеялся и ткнул в нее жестом, изображавшим козла.
- Вадзаих, - передразнил ее. На что она ещё сильнее рассмеялась.
- Чжох, - оскалившись, громко щелкнула зубами.
- Черт с тобой, - усмехнулся я в ответ. - Пусть будет Чжох. А ты будешь рогатой козой. Вадзаих. Вот так.
В лесу послышался треск ломаемых сучьев. И вскоре появился Мистер Уайт. Его белая шерсть была видна из далека. Белое пятно мелькало среди деревьев, быстро приближаясь к нам.
- Чжох! - передразнила меня индианка, прислушиваясь к треску.
Мистер Уайт выскочил из-за дерева и подбежал к нам. Его морда всем своим видом выражала сытость и довольство. Кровь на ней не оставляла сомнений, что пёс кого-то поймал. И плотно пообедал. Он обнюхал индианку и лизнул ее в лицо. Она отмахнулась от него и снова звонко рассмеялась. От этого смеха и мне стало весело. Когда он по своему обычаю попытался облизать и меня, я не выдержал и тоже рассмеялся. А кобель, не обращая на нас внимания, продолжал. Он явно был счастлив, и проблемы завтрашнего дня его не беспокоили. Животное, привыкшее к жизни в лесу, прекрасно себя чувствовало в дикой и холодной стране. Его совершенно не волновало, что дни становились все короче. А сумерки спускались все раньше. Возвещая о приближении полярной ночи. И температура уже редко поднималась выше 10 градусов. Так что даже днём было отнюдь не жарко. Теплая шерсть спасала его от мороза куда лучше, чем одежда спасает человека. А острый слух и обоняние, помноженные на природную ловкость и силу, никогда не оставят его без добычи.
Я медленно, опираясь на дерево, служившее нам спинкой кресла, встал. И, размявшись, улыбнулся девушке. Та, поняв, что отдых закончился, внимательно посмотрела мне в глаза.
- Пора, - буркнул я и взвалил сумку на левое плечо.
Нам предстояло пройти ещё больше двухсот миль по бескрайним просторам Аляски. Двести невозможных миль до такого теплого и уютного дома.
- Чжох ц,а Вадзаих. Динджи Чжуу, - проговорила что-то непонятное индианка и уныло посмотрела на меня.
Усмехнувшись, я помог ей забраться на волокуши. Моя левая рука по-прежнему не шевелилась. А девушка едва передвигала руками и ногами. Поэтому даже такое простое действие, как положить ее на связанные ветки, занимало не мало сил и времени. Наконец, устроив Вадзаих, я накинул петлю себе на пояс и медленно поплелся дальше. Через огромный дикий океан деревьев. Туда, где было спасение. В цивилизацию.