Познакомились на пустынном, санаторном пляже, у каждого за плечами - жизнь.
- Вот Марк Аврелий предлагал жить так, будто сегодняшний день последний... - вздохнул университетский профессор, лечившийся от астмы. - А, по-моему, если знать, что завтра умрешь, руки совсем опустятся... Нет, мы потому и живы, что не ведаем своего часа, и, значит, бессмертны...
- Знаешь, не знаешь - какая разница? - сощурился его собеседник-журналист. - Я всякого повидал, бывал и в камерах смертников, так поверьте, никакой приговор не портил им аппетита... - он закрылся от солнца ладонью. - Или вот сосед мой дом строил, вышел на пенсию, думал, старость скоротать на свежем воздухе... А тут ему врачи год отвели! Так не поверите, даже пить не начал - так целыми днями и стучал молотком... А кому строил? Один, как перст, ни детей, ни родственников...
- Сильный характер, - закашлялся профессор.
- Да бросьте, обыкновенная косность! - плотнее надвинул панаму журналист. - Нет, если за жизнь себя не нашел, куда уж перед смертью... Да спустись к любому ангел и скажи, мол, пробьет скоро твой час, думаете, в монастырь бросится? Грехи отмаливать? Черта с два! Попрыгает, побесится, а потом усядется за любимый сериал... Нет, подлец-человек ко всему привыкает и выживает там, где даже блохи дохнут... Пусть вселенная в тартарары летит, а он свое долбит и на смертном одре долбить будет, как весь век...
- По-разному бывает... - вклинился лежавший на топчане военный. Собрав мокрого песка, он выкладывал пирамидки, которые быстро осыпались на солнце. - Помню, в одной стране, где много бамбука, обложили нас... Взяли в кольцо, кругом - болота... А в атаку не идут - жалеют своих, да и патроны... Им-то куда спешить, они в джунглях дома, измором возьмут... Догадались, что у нас рация накрылась, раз недели помощи не было, значит, и не будет... А я вдобавок раненый... - приподнявшись на локте, он ткнул в шрам на груди.
- А плен? - краснея от натуги, выдавил преподаватель, едва сдерживая кашель.
- На контрактников Женевская конференция не распространяется, - рассмеялся военный, - нас живыми не берут... Один не выдержал, сдался, так мы от его криков сутки уши затыкали, а потом еще неделю носы зажимали - от головы на шесте несло, когда ветер в нашу сторону... - он сплюнул. - Желтые на эти дела мастера... Когда они еще напирали, легче было - отстреливались, прятались...
- Говорю же, - закуривая, перебил журналист, - по привычке и жить легче, и умирать...
Военный пожал плечами:
- А как стихли, тут и началось... Кто послабее - впал в апатию, а кто покрепче, кто смириться не мог - в отчаянии грыз землю...
- Ну, таких единицы, - опять вставил журналист, - большинство - бараны, их на бойню - даже не мычат...
- Мычат коровы, - раздраженно буркнул профессор.
- А не все ли равно? Жизнь-то прошла...
Море выбрасывало на берег дохлую рыбу, за которую дрались короткохвостые, крикливые чайки.
- Старшина, помню, не выдержал, - продолжил военный, сложив из грязи очередную пирамидку, - средь бела дня бросился в полный рост, очередью прошили... Десятки горячих точек, побывал в передрягах, а тут сломался... Тут не угадаешь - другой, мальчишка, хлюпик, а за жизнь цепляется... Хотя месяц тропических ливней у любого волю подавит... А, главное, безнадежность давила, ну, еще сутки, ну двое... А что дальше?
- Вопрос всех смертных... - быстро произнес профессор. Он с силой швырнул в море плоский камень, и тот, рикошетя, запрыгал по волнам. - Но нас держат не ответы, а инстинкты...
- Да просто тяжело всем, - затушил окурок о песок журналист, - вот каждый за свою соломинку и цепляется... Главное, себя оправдать! Деньги делают, бегают с высунутым языком! Или вот еще мода - на время пенять... Конечно, чем себя корить, лучше считать, что не повезло, как родившейся осенью мухе!
- А это здесь причем?
- Да притом, что все выживают! На земле один девиз: "Спасайся, кто может!" Я вот про тюрьмы не договорил... Камеры битком, на нарах спят по очереди, в жару от решетчатого окна марево, пот с десятка голых тел... Заключенные признавались - только не сознавать, где ты, только не думать, что отсюда нет выхода, иначе - сумасшествие... Так и этот ад, представьте, многие находят сносным... Жратва, чифирь, что еще надо? Как свиньи в стойле...
- Случаем, не в зоологической газете служили? - заметил профессор.
- В политической...
- Одно и то же... - профессор взглянул на часы. - Однако обед мы уже прозевали...
Военный встал, потянулся, точно стряхивая воспоминания:
- Жарко, пойду искупаюсь...
- А может, так и надо? - провожая его взглядом, гнул свое журналист. - Ну кто бы стал терпеть эту жизнь, если бы с детства не вдалбливали, что так нужно? И по другому никак нельзя! А когда глаза открываются, уже поздно, попадаешь в петлю к привычке... - обнажив лысину, он протер панамой лоб. - Ужасаемся, что роботами становимся, так радоваться надо - счастье, что цивилизация продыха не дает... Когда день похож на день, время останавливается, и жить не страшно...
- Прописи не надоели? - профессор запустил в море очередной камень. - Оставили бы для газетки...
Журналист сидел красный, и пот, стекая по шее, завязывался галстуком на волосатой груди.
- Я и на телевидении работал, знаю, как все устроено, - не смущаясь, бубнил он, - неважно, кто говорит, важно, что слушают... И знаете, грядет эпоха искренних негодяев, предвижу таких мерзавцев - нам и не снилось...
- Э, таких пророчеств... - отмахнулся профессор. - Вспомните, как Господа распяли...
- Так у Христа хоть апостолы сыскались! А сейчас Распятие по телевидению бы посмотрели - самая рейтинговая передача была бы! Да и на боковую... Как же, завтра опять бумажки перекладывать, ближнего обманывать!- он коротко рассмеялся.
Галька обжигала ступни. Тряхнув мокрыми волосами, военный растянулся на спине, подставив лучам косой шрам.
- Ели червяков, змей, пауков... - продолжил он, будто не прерывался. - А выхода не было, считай - приговоренные...
- На земле все приговоренные, - отмахнулся профессор. - И к смерти, и к жизни... В определенном смысле вам даже повезло - скопом не страшно...
- Это только дуракам... - воткнул журналист.
- Молились всем взводом, а когда надоело с жизнью прощаться, решились на прорыв... Не дети, понимали, что самоубийство, а все лучше... Меня в болотах на сухом валежнике спрятали, обещали вернуться... Только я не верил, сжал крепче "калаш", заряженный для врагов, а больше - для себя... Сырость, испарения ядовитые, с тех пор у меня каждую ночь суставы ломит, хоть и под двумя одеялами... - он зябко передернулся. - Жестокий был бой, скоротечный, я по выстрелам ориентировался, как охотник по следам... А потом стихло - понял, раненых мотыгами добивали...
На секунду у него сел голос, и продолжил он с неприятной хрипотцой:
- Не знаю, может, лучше было с ними остаться? Была страна, долг... - он развел руками. - Чем это бессмысленное цепляние, болезни... А уйдем буднично, серым, ненастным деньком...
- А вам оркестр подавай? - ухмыльнулся журналист. - Залпы тысячи орудий?
- Не в этом дело, я человек простой, жить без цели не приучен...
- Иллюзия, дорогой, - мягко возразил профессор, - у вас - долг, страна, у меня - студенты, кафедра... У журналиста, вон, газета, польза общественная... Да и жены опять же, дети... А в старости остаешься один на краю, понимаешь, все - мираж... Нет, до этого стоило дожить, на собственной шкуре убедиться... И потом, что значит "простой"? Я вот весь век только и делал, что учился, кроме книг, ничего толком и не повидал... Ну, и что мне до того, что Вселенная расширяется? Счастливее я от этого? Или часто об этом размышляю? - он почесал затылок. - Я, между прочим, философию преподавал: "Гегель рек, Кьеркегор возражал..." Короче, magister dixi! А сам-то где был? Сам-то во что верил? Искал ли истину? Горел ли священным огнем? Нет, так в попугаях и проходил... И вдобавок интриговал, мелко подличал..."
Он махнул ладонью.
- Так и я пресмыкался, - неожиданно поддержал журналист, - перед главредом выслуживался... А сейчас думаю, зачем? Изменили мои статейки хоть кого-то? Может, честнее было лес валить...
Военный расхохотался:
- Какое раскаяние! Сейчас зарыдаю! А верни все назад? На лесоповале-то неуютно...
Неловко замолчали, стало слышно, как ветер стелет траву.
- А, знаете, я всю жизнь без семьи... - неожиданно прервал тишину журналист. - Женщины, конечно, были, а все равно, что ни одной, - он мял в руках панаму, и вдруг, всхлипнув, вытер ею набежавшую слезу, - нигому, нигому на этом свете не пригодился - могет, на том...
- Ну, ну, - обнял его за плечи профессор, - вы честный, достойный, я же вижу... Таким не везет. Я вот всю жизнь с одной, а что толку? Женился без любви, по молодости, потом думал, ради сына... Так он в нее пошел - не приведи Господь! - профессор нервно скривился. - знаете, я часто про себя говорю: "Ты посадил сорняк, написал на заборе, родил чужака!" А жене, до чего дошел, мысленно смерти желал...
Военный приподнялся на локте:
- А я мать готов был убить, так ненавидел! От нее в армию и сбежал... Зато со своей прожил: два тела - одна душа! После той истории комиссовали меня, не знал, как жить дальше... Пить начал, а тут ее встретил, и подошли, как ключ к замку... У нее второй брак, в меня всю любовь вложила, на ноги подняла...А я, знаете ли, множество раз женился, за границей-то кто проверит, но по собственному желанию - впервые... - он проглотил слюну. - В прошлом году схоронил...
Короткие тени медленно ползли по песку, подбираясь, как собаки, лизали пятки.
Собрав в кулак сухого песка, профессор сыпал его тонкой струйкой:
- Мы в прогресс верим, кажется, почти боги, а на самом деле, мы все на краю безбрежного океана, и со своей философией, техникой бултыхаемся, как малышня, в лягушатнике, храбримся, а самим страшно - выставили сигнальные буйки, за которые не заплываем...
Он посмотрел в морскую даль, точно пытаясь разглядеть там неведомую землю.
- И все же ради чего жили? - поднялся военный, топча свои пирамидки. - В молодости кажется, учитель строгий, он-то знает, зачем живем, или начальник, когда приказывает... А с годами понимаешь - жалкие, за кресло трясутся, оттого и вид напускают... Бабы хоть детьми отговорятся, а мы?
- Э, голубчик, а кто сказал, что мы жили? - уставился на него профессор. - Тело жило, а мы за ним поспевали! До нашего возраста... Впрочем, какой возраст перед вечностью? Лучше скажите, как спаслись?
- Как спасся? Да банально, в болоте меня не нашли, а под утро с "вертушки" заметили, спустились, как ангелы небесные... Выходит, выжди день, все бы живы остались...
- Судьба... - механически протянул профессор. - А вам не кажется, что там, в прошлом, были не мы, а какие-то другие?
Журналист и военный кивнули.
- И вы догадываетесь, верно, что отсюда нам не выбраться? Из этого санатория выход один, он для неизлечимых... Да и куда нам идти? А, кстати, вы помните, как сюда попали? Вот и я тоже... И заметили, мы все время одни? А солнце постоянно в зените, как у Иисуса Навина... Неужели, и все старики так - случайно встретились, а будто весь век дружили? Или нас нарочно собрали? Знаете, не удивлюсь, если кто-то из нас вдруг скажет: "Господа, вы в чистилище, а я ваш ангел-хранитель!" И здесь нам вдруг откроется смысл: я философский камень найду, журналист - идеальное общество увидит, военный - жену обретет... А, как думаете? Ладно, пойдемте на процедуры...