Аннотация: Деревенская жизнь; воспоминания моего отца о своем деде, дед назван в рассказе дядей Андреем.
Дядя Андрей.
Я часто вспоминаю дядю Андрея, его уже давно нет с нами, но я вижу его как живого, вон он идет по дороге, низкого роста, коренастый, его слегка растопыренные руки при ходьбе не касаются боков. Типичное лицо русского - сибирского мужика, черные волосы, еще не тронутые сединой, но уже намечающейся маленькой проплешиной на затылке, светло-карие глаза, нос широкий, как говорят - крестьянский, слегка выдающиеся скулы, явный признак азиатской крови у предков. В Сибири все перемешано, чистого русака и не найдешь.
Дядя Андрей прошел всю войну, от самого начала и до конца, имел несколько ранений, награжден медалями и орденами, медали почти не сохранились, к ним относились не так как сейчас, ребятишки таскали их по всему дому, играли ими и теряли их, а ребятишек было много - Семь-я. Про войну он не любил рассказывать, так, иногда что-нибудь вспомнит, не кичился, не бравировал тем, что воевал, что прошел всю войну и был ранен. А то ведь некоторые фронтовики били себя в грудь: "Я Берлин брал, я кровь мешками проливал!". Лезли вне очереди в магазине, оттесняя женщин и старушек, которые имели, по общему мнению, больше прав, чем он, взять товар вне очереди. А очереди тогда были везде: в магазинах, в больнице, на вокзале у кассы, в столовой и даже в кино. Вне очереди купить или пройти куда-то - это льгота.
После войны и еще лет пятнадцать жизнь была трудная, дядя Андрей с самого раннего утра и до позднего вечера на работе, механизаторам хватало работы, весной пахали и сеяли, летом сенокос и силос, не успеют с одним делом справиться, уже другое на носу, рожь молотить, потом ее сеять, а там и уборка зерновых - страда. Сейчас часто уборку называют - битва за урожай, а тогда убирали хлеб, иногда и по снегу убирали, погода всякая, ее не закажешь, не научились ею еще управлять. После уборки передышка, а потом ремонт техники и все остальные накопившиеся дела, люди годами работали, не зная что такое отпуск. Работают и работают на износ, так и дядя Андрей жил и работал.
Как-то в ненастный день он пришел домой, очистил о скребелку грязь с яловых сапог, сапоги он носил яловые, кирзовых не признавал, снял с себя дождевик, который стоял от воды колом, его не надо было вешать на гвоздь, поставь его к стене, он будет стоять, сел на крыльцо, осмотрелся и как-будто увидел весь свой дом и двор другими глазами. У поленницы сыновья пилили дрова, звонко вжикала пила, работа спорилась. Самый старший колол топором, видно было, что это ему нравится, он часто утирал пот со лба, упрямый вихор даже мокрый стоял у него спереди дыбом. "Корова лизнула", смеялись в таких случаях. Дядя Андрей удивился; "А ребята-то выросли, когда успели?". Он понял, что с этой работой он и не заметил, как они росли, какие они, что у них в голове, вон у старшего какая широкая спина, руки длинные, еще тонкие, подростковые. А вихор-то, вихор - упрямый, наверное, вырос, такая примета. Да и те двое, с пилой, вон как подтянулись, почти догнали старшего. Прислушался, сыновья пилили и ссорились: "Ты что давишь на пилу, на себя не тянешь, по башке захотел", - это средний на младшего. Младший уже запыхался, быстро схватился второй рукой за ручку пилы и давай пилить двумя руками, тяжело. Он часто дышал и шмыгал носом. Старший отбросил полено в кучу, разогнулся, вытер пот с лица, встрял: "Это ты у меня по башке получишь, куда ты его гонишь, отдохните, пока четыре бревна не распилите, не уйдете". "Смотри-ка, какой командир вырос, молодец", - дядя Андрей с одобрением глянул на старшего. "Надо будет колун насадить ему, может уже им махать, ловок".
Осенью, после уборки выдали деньги, дядя Андрей посоветовался с женой и купил радиолу "Звезда" с проигрывателем. В сельмаге в поселке, покупая пластинки с русскими народными песнями, пели Шульженко, Русланова, Зыкина, Козловский - слушал их, стоя у радиолы. Особенно он любил слушать песню про ямщика, когда был выпивши. Выпивши - это мягко сказано, когда был пьяный. Он стоял или сидел, закрыв глаза и низко опустив голову, он слушал, он переживал вместе с ямщиком, да он в это время сам был ямщиком. Это он, молодой и здоровый, мчится на резвом бегунце в деревне к понравившейся девушке, радуется при встрече и кручинится, именно кручинится, а не жалуется на свою долю. В это время дядя Андрей трясет головой, ему кажется, что он трясет буйными черными кудрями, скрипит зубами и стучит кулаком по столу. Частенько он выключал радиолу и пел сам, вкладывал в песню свою душу, вместо припева он тянул: "Аля ля ля ля ля ля ля ля". Этот припев он мог несколько раз подряд тянуть, ему не мешали, пусть кручинится, лишь бы не приставал с поученьями и расспросами. Не так уж и часто он выпивал, как все, работают, работают, всё заботы и заботы, подвернется случай, выпьют с мужиками, поговорят, погорячатся, выпустят пар и опять в работу.
Время шло, сыновья росли, старший оправдал примету с вихром, был упрямый, часто дерзил отцу, шел наперекор. И теперь, будучи выпивши, дядя Андрей видел себя не молодым буйным ямщиком, а матерым казаком, этаким Тарасом Бульбой, а сыновей своих - молодыми казаками. Частенько он кричал старшему, разозлившись на него: "Я тебя породил, я тебя и убью". В это время средний сын прыскал и шептал младшему, переиначивая слова: "Чем породил, тем и убью". Младший не поддерживал игривого настроения брата, ему почему-то было жалко в это время батю, отца. Ну зачем старший лезет пьяному под шкуру, злил его специально, промолчи и отойди, скройся с глаз его. А то батя распыхается, разозлится, ты уйдешь, а нам со средним отдувайся, к нам привяжется. Бывало, доведет до слез своими придирками, а потом начнет жалеть, целовать в стриженые затылки, умилится при этом, пустит слезу. От него пахло в это время табаком, перегаром и неистребимым запахом солярки. Ребятишек своих дядя Андрей никогда не бил, так, закричит когда в сердцах, ищет, ищет инструмент, а его нет, где он? Этот вопрос висит в воздухе, допрос начинается со старшего, старший кивает на среднего, средний на младшего, а младший, не научившийся еще огрызаться, лепечет, наклонив голову: "Не брал". Оглянется дядя Андрей, а старший уже слинял, да и средний уже в воротах, глянет на младшего, пригрозит: "Ты у меня щенка не получишь". Младший мечтал о собаке и просил у родителей разрешения завести ее, из-за собаки он завидовал своему другу, у того был верный пес, который ходил за ним везде.
Вот так и шло время, летело незаметно, оглянулся дядя Андрей, дети выросли, а они с женой состарились, вроде бы не жили еще, а уже старики. Когда были молодые, а дети маленькие, им кое-кто говорил: "Ну зачем вы нищету плодите, зачем?" А сейчас эти кое-кто завидовали, что, мол, Андрею не жить, сиди под божницей и командуй, вон каких помощников вырастили.
Сейчас лежат дядя Андрей с женой в одной оградке на краю березового леска. Кладбище или погост, какая между ними разница, я не знаю.