Зорова Галина А : другие произведения.

Упырь при дворе Казимира - 1-6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Нечистая сила шибко желает завладеть двором государства первых Пястов и формально князем, а фактически королём Казимиром Обновителем. Но некий молодой человек (старик бы подумал много раз) решает с этой силой таки помериться силой.
    Кстати, король и его матушка Рыкса были ещё то зелье, как и другие правители вокруг и вдалеке.
    И вообще, это тренировка.
    11 век, Польша, древнерусские княжества, Чехия, Венгрия, Римская империя, война, политика, любовь. Чего нет, так это патриотичных князей, потому что это не бред.
    Рассказчик живёт в 21-м веке, остальные - в 11-м.
  ЗОРОВА ГАЛИНА А
  
  Упырь при дворе Казимира
  
  ----
  Нечистая сила шибко желает завладеть двором государства первых Пястов и формально князем, а фактически королём Казимиром Обновителем. Но некий молодой человек (старик бы подумал много раз) решает с этой силой таки помериться силой.
   Кстати, король и его матушка Рыкса были ещё то зелье, как и другие правители вокруг и вдалеке.
   И вообще, это тренировка.
   11 век, Польша, древнерусские княжества, Чехия, Венгрия, Римская империя, война, политика, любовь. Чего нет, так это патриотичных князей, потому что это не бред.
  Рассказчик живёт в 21-м веке, остальные - в 11-м.
  ----
  
  1
  
  Для начала немного информации, чтобы было ясно где, кто, зачем, кому выгодно и тому подобное.
  Так вот, упырь - это фантастическое существо, питающееся человеческой кровью, почти бессмертное, обычно похоже на человека, но со звериными, хищными зубами. Упырям приписывали многочисленные сверхъестественные способности: восстановление тела, внушение, по-звериному острые слух, зрение и прочее, невероятные ловкость, быстрота и сила.
  По славянским верованиям в эту нечисть превращались непогребённые или неправильно погребённые умершие (не сожжённые по языческим обрядам). Упырь мучил прежде всего ближайших родственников, даже если они были далеко от места его гибели, например, на поле боя. Вера в упырей усилилась после начала христианизации и запрещения погребальных костров.
  ---
  
  Теперь о времени и месте действия.
  Шёл год 1055. Но никто (за редчайшим исключением) об этом не знал.
  Называя год "одна тысяча пятьдесят пятым", мы совершенно не задумываемся, что это год от "рождества Христова", а само "рождество" было вычислено монахом Дионисием Малым в 525 г. н.э. Во времена, когда жил Дионисий, его изобретение прошло незамеченным. Вплоть до 1431 г. все энциклики папы римского датируются "от сотворения мира". Поэтому мы назвали год в современном исчислении только для координации во времени.
  Куда важнее было, что не прошло ещё и ста лет с даты, которая считается началом крещения Польши. Территории, которая тогда ещё не была не то что Республикой, а даже не доросла до королевства. Вернее, дорости-то доросла лет эдак полста назад, так что государь короновался и был королём, но потом "отросла" в обломки, снова была собрана его внуком, только он не посмел надеть на себя корону.
  Это было на склоне правления князя Казимира (Казимежа) Обновителя, когда он только-только собрался перевести дух и если не почить на лаврах, то хотя бы почувствовать себя действительным государем.
  Дело в том, что после смерти его отца, хотя восемнадцатилетний князь по тем временам считался вполне взрослым человеком и правителем, но крупные аристократы и духовенство, как это часто бывает на стыке правлений, подняли мятеж против него и его матери и изгнали их из страны. В стране началась борьба между шляхтой и крестьянством. Христианская вера, недавно введённая, стала приходить в упадок. Население страдало от разбоев и беззакония. Государственная власть сохранилась только в городах.
  От Польши обособились Поморье и Мазовия, где утвердились местные династии, чешский князь Бржетислав I вывез мощи Святого Войцеха-Адальберта и присоединил Силезию к владениям чешской короны. Скажем прямо и ещё раз и больше повторяться не будем, что князь и его мать во многом были виноваты сами, например, презирали польский язык, делали ставку на немцев и вернулись, поддержанные императором Генрихом III и данными им войсками. Однако за помощь императора князь должен был заплатить дорогую цену: Польша признавала сюзеренитет Священной Римской империи.
  Чтобы получить поддержку в борьбе за Мазовию, Казимир в 1042 году женился по предложению великого князя киевского Ярослава на Добронеге (в крещении - Марии), судьба которой тоже могла служить источником для не одного романа. За год до описываемых событий ценой уплаты дани в 117 килограммов серебра и 7 килограммов золота Чехии была возвращена Силезия, а вот Западное Поморье осталось в составе империи.
  Но всё же именно сейчас для Польши (перед лихими правлениями сыновей князя) наступила передышка. И вот тут... опять начали приходить очень неприятные вести.
  
  * * *
  
  - Великий государь, посланец вроцлавского епископа Иеронима прибыл с важной вестью.
  Князь Казимир не спешил с ответом. После унижений начала своего правления он особенно ценил внешнюю важность и почтение к себе. Поэтому продолжал медленно ходить, то поглаживая бороду, то задумчиво накручивая на палец прядь кудрявых, ещё чёрных волос. Быстрый, сверлящий взгляд, который выдавал характер человека недоверчивого и старающегося сразу же оценить любого встречного, на какое-то время стал рассеянным.
  Князь совсем недавно восстановил Краковское и Вроцлавское епископства, а потому предчувствовал что-то неприятное. Например, язычники опять подняли головы. А ведь римский папа ясно дал понять через своего нунция, что не потерпит никаких поганских подданных. Так что же, придётся опять раскошеливаться?
  - Впусти, пусть войдёт, - наконец сказал Казимир.
  
  2
  
  Предполагая, что новости будут, возможно, не просто плохие, но и такие, которые следует держать в секрете, князь отослал всех и принял гонца наедине.
  Правда, когда тот вошёл, князь, хотя и был взволнован, еле удержался от улыбки. Конечно, епископ послал к нему не абы кого, не простого монаха или посполитого челядника, и одежда, и вид выдавали это, а если бы ещё посмотреть на коня и сопровождающих... Но всё же этот человек так хотел показать своё усердие, подчеркнуть труды своего путешествия ради интересов всемилостивейшего государя и вселюбезного отца, что рискнул войти в княжеские покой потный, пыльный и даже с плёточкой в руках. Впрочем плёточку он тут же сунул за пояс, князю низко поклонился и почтительно дождался разрешения говорить.
  - Государь мой, пан мой, прибыл я от епископа Иеронима, - тут гонец снял с пальца и показал перстень с печаткой, потом сообразил, что стоит далеко от Казимира, замялся, сделал неуверенный шаг вперёд. Но Казимир протянул руку, и гонец подошёл близко и вложил перстень в его ладонь.
  - Хорошо, от епископа. И что сообщает мне вселюбезный отец Иероним?
  - Он передаёт всемилостивейшему государю вести не от себя самого, а из калишского аббатства.
  - Давай свиток.
  - Нет свитка, всё на словах.
  Настроение у князя всё больше портилось, но он небрежно кивнул:
  - Говори.
  - Посполитство и особенно селяне сидят по домам.
  Князь, который ожидал услышать о бунте или заговоре, искренне удивился:
  - И что же в этом плохого?
  - Отказываются выходить и идти в поля, не хотят работать. Кто в костёл бежит, а кто и... - гонец замялся.
  "А кого там никогда не видят, тем головы не сносить", - мрачно подумал князь, но милостиво кивнул:
  - Говори же, говори! Ты должен досконально передать слова епископа, затем и послан.
  - А другие сидят дома и молятся божкам наших... ох! своих дедов и всяким прочим идолам. И приносят им... приносят...
  -...Приносят им жертвы.
  Опять наступила тишина.
  - Что же ты опять замолчал? Надеюсь жертвы не человеческие?
  - Нет, режут петухов и козлов.
  - А что же отец Иероним? Это дело его и калишского аббата с пасторами.
  - Отца Иеронима это очень тревожит, он созывает охотников и благочестивых монахов, чтобы помогли.
  - Погоди, погоди... Что благочестивых монахов - я понимаю. Но причём здесь охотники? Ты что-то пропустил?
  - Не гневайся, всемилостивейший государь, я говорю так, как приказал мне отче, сейчас всё расскажу. Есть там городок Острув, проклятое место. Каждый божий день там недосчитываются скотины, а то и людей. А когда охотники и благочестивые монахи спешат на помощь посполитству, то и они часто исчезают. Хорошо, если от кого лужица крови остаётся. Люди говорят, что это упыри и боятся идти на поля работать.
  - Что? - машинально переспросил Казимир.
  - Упыри, государь мой, пан мой, это такие некрещёные мертвецы, которые выпивают кровь или утаскивают с собой. Эти упыри, государь мой, как рыси в горло вцепляются, - почтительно начал объяснять гонец, но Казимир остановил его жестом.
  Почему-то вдруг вспомнилось ему, что здесь, в столице, в Гнезне, при самом княжеском дворе, умер один из мечников, и челядь шептала, что в гробу лежал с окровавленным горлом. Родные мечника уверяли, что бедняга помер от кровохаркания, челядь приказали пороть. А что если сюда дойдут слухи из Острува? А что если немецкие купцы и монахи донесут папе, что в Польше вокруг аббатств гасают стаи упырей?
  - Говори дальше.
  - Так вот, отец Иероним приказал пасторам говорить посполитству, что верить слухам - это грех. Но если б только слухи, а то ведь несчастье за несчастьем! Поэтому отец Иероним кланяется государю и просит от него помощи. Да-да, молитвы, мессы и процессии - это его и прочей братии труд. А всемилостивейшего государя он просит прислать смелого и могучего человека, который своим оружием убьёт упыря.
  Настроение у князя опять улучшилось, потому что это была всё же смешная просьба: убить мертвеца.
  Но в остальном епископ рассудил правильно. Всё это, конечно, суеверия, а под Острувом, пользуясь поганскими глупостями в посполитых головах действует самая обыкновенная разбойничья ватага. Если её изловить и уничтожить, то волна суеверного страха спадёт, укрепится уважение к королевской власти, и можно будет с аббатств и простачков потребовать увеличения налогов.
  Но кого послать? После того, как он завоёвывал, принуждал, покупал куски и части прежней Польши, в эти ещё не совсем замиренные края пришлось послать всех верных людей. При дворе остались...
  Погодите, погодите... А что если послать юного Сецеха Старжов-Топорчика?
  
  3
  
  - Помолчи и можешь сесть, вон там, в углу, на скамью, - сказал князь гонцу. - Сейчас придёт человек, которого я пошлю к епископу. Ему повторишь всё, что уже мне сказал и другие подробности. Эй, кто там?..
  Гонец опять почтительно поклонился, гордый от милости, что ему позволено сидеть при князе, пока будут искать будущего борца с нечистью. Но когда тот вошёл, лицо посланца прямо-таки вытянулось. Он понимал, что не его дело сомневаться в выборе всемилостивейшего государя, кто он такой, чтобы даже взглядом сметь показать удивление, вот только Сецех Старжов-Топорчик, который вошёл и поклонился никак не походил на великого воина.
  Прежде всего он был очень молодым, о таких говорят: ещё молоко на губах не обсохло. Но не борода делает человека, бывают очень юные, но уже могучие и удалые витязи, только вот этот парень ну никак на такого не походил. Стройный, тонкий, с мягкими чертами лица и ухоженными длинными локонами выглядел скорее девицей, наряженной в мужскую одежду. А когда выслушал князя и гонца, то ни взглядом, ни движением не выразил радости, что ему поручают совершить такой подвиг. Стоял и смотрел сначала на одного, потом на другого. Хотя при государевом дворе свои порядки, может такая радость неуместна или выражать её нужно совсем по-другому.
  Но долго рассуждать гонцу не пришлось, князь приказал ему возвращаться к епископу и успокоить вселюбезного отца скорым исполнением его просьбы.
  Когда же Казимир остался наедине с Сецехом, то милостиво разрешил ему взять столько людей, оружия и поклажи, сколько ему покажется нужным, а он, князь, прикажет снабдить его в дорогу хорошим кошелем, чтобы никаких трудностей и в этом у него не было. После этого так же милостиво он пожелал ему удачи и отпустил, Сецех же почтительно обещал выполнить всё, что ему приказано государем и с надлежащими поклонами и словами вышел вон.
  Очнулся только за пределами дворца, в горенке, которую нанимал. Был растерян, голова шла кругом, сердце тревожно стучало. Нехорошее дело поручил ему князь, ох нехорошее. Казимир и сам это знал, потому что милостиво улыбался, но глаза смотрели на юношу холодно и насмешливо.
  А Сецех с такой радостью почти бежал во дворец, так был счастлив, что наконец-то понадобился! Вот уже полгода, как отец и дед послал его ко двору, вот уже зима и весна прошли с того дня, как дальний родственник согласился представить его князю. Казимир и тогда смотрел притворно-милостиво, разрешил юноше появляться при дворе, участвовать в процессиях и охотах. Казалось бы замысел родных удался, опальных Старжов-Топорчиков внешне простили. Да и то сказать, сколько же можно прозябать в безвестности? Разве мало того, что большую часть поместий и добра пришлось отдать под видом фундаций для нового бенедектинского монастыря? И разве не живут уже семь лет старшие Старжов-Топорчики вдалеке от столицы, тихо, не смея показаться пред государевы очи?
  Сецех не был лих и воинственен, как его дед, отец и братья, потому и посылали его на два года учиться в Регенсбург, а потом именно его представили князю. Юноша был неглуп, а занятия в монастырской школе, жизнь в городе-резиденции баварских герцогов и епископа, да ещё и путешествие туда и обратно в Польшу ещё больше развили его ум.
  Он и прежде догадывался, что Казимир ничего не забыл и ничего не простил - разве дал он Сецеху хоть какую-то хотя бы самую малую должность? Нет, юноша находился вроде и при дворе, но в то же время и сам по себе. Как говорят, ни в сех, ни в тех.
  Сейчас же и того больше. Ясно же, что неприятности в Оструве - это явная борьба приверженцев старой веры с новой. Если этих злодеев не найти, то будет, чего доброго, недовольство духовенства и самого папы. А найдёшь - вдруг окажутся людьми Мацлава или какого другого магната, тогда держись. Вот и послал Сецеха князь в качестве козла отпущения, чтобы можно было свалить возможный скандал, на отродье мятежных Старжов-Топорчиков. "Ох, святой Флориан, мой небесный заступник, дай мне мудрость и силы решить эту загадку, не могу я подвести своих, не может наш род попасть в новую опалу!" - горестно молил юноша.
  И когда его тихо позвали, он так и вскинулся, простодушно уверенный, что покровитель выполнил его просьбу.
  Но это был всего лишь челядин, которого он видел во дворце. Сецех зачем-то опять нужен королю?
  Но челядин тихо и таинственно сказал:
  - Многомилостивая государыня княгиня послала за тобой, молодой господин. Пойдём!
  - Во дворец, в её покои? - изумился Сецех.
  - Нет, господин, государыня княгиня едет на богомолье. Пойдём же, нужно догнать повозку!
  
  4
  
  Голова у Сецеха шла кругом. Только что с ним наедине разговаривал государь князь, пусть даже и давая очень коварное поручение. А теперь пред свои светлы очи его призывает государыня княгиня. Правда, не в покои свои, правда, встреча будет на дороге, но всё же это нарушение всех приличий. Великокняжеской чете вдруг сразу стал необходим отрок из опальной семьи. Опасения и страх постепенно стали вытесняться из души Сецеха честолюбивыми надеждами. Сегодня отрок, а завтра, глядишь, и можновладец!
  Поэтому он приказал сыну торговца, у которого нанимал горницу, привести коня. Мальчик припустил во всю прыть, юный господин за полдня стал в глазах этой семьи вровень с блестящими магнатами: с утра за ним прислал сам государь князь, а не успел он вернуться, как его требует к себе тоже знатная персона, судя по тому, как нарядно одет посланец. Сам глава дома вышел к воротам проводить постояльца и поклониться ему, как и юного Сецеха у него в голове закружили мысли о возможной выгоде быть приближённым к славному господину.
  А господин старался не отставать от челядина княгини и сердито думал, что вполне обошёлся бы без этой бешеной скачки. Зачем спешить, ведь дорога здесь одна, и назад княгиня поедет по ней же. Вечно эти вельможи мнят себя центром мира, а свои желания безотлагательными и важнейшими. Его кто-то окликнул, он обернулся, увидел знакомое лицо, придержал коня. Но нет, челядник нетерпеливо закричал: "Скорее, добрый господин, скорее". Сецеху пришлось по возможности любезно раскланяться и опять пришпорить коня. Это ему, который намного больше молодецких забав любил манускрипты и диспуты. Особенно он обозлился, когда челядник вдруг спрыгнул с коня и, ведя его в поводу, торопливо вломился в рощу, возле которой дорога делала крутой поворот. Хорошо ещё, что это был березняк, Сецех не собирался рисковать последним нарядным кафтаном даже ради прихотей государыни княгини. Но когда деревья вдруг поредели, он понял замысел своего проводника.
  Оказались они опять возле дороги, которая теперь была стиснута с обеих сторон строем молодых деревьев. И когда повозка княгини с богатым шатром проезжала возле них, челядник сказал:
  - Я его привёл.
  В ответ из шатра показалась белая рука, а мелодичный голос произнёс:
  - Подойди, благородный отрок.
  Изумлённый Сецех сделал несколько шагов вперёд, но тут к нему вдруг подскочил плечистый и краснолицый мужчина, примеряясь схватить. Был ли это слуга или более важный сопровождающий княгини, юноша понять не успел, потому что челядник быстро сказал:
  - Не замай, так надо! Иди себе, иди.
  Краснолицый подчинился, но пробормотал через плечо скорее с насмешкой, чем с угрозой:
  - Ох, смотри, доиграешься.
  А Сецех, кланяясь, подошёл к шатру вплотную. Теперь он мог видеть круглое лицо княгини Марии, которую, как он знал из рассказов деда, когда-то звали языческим именем Добронега, а в глубине шатра, за её спиной рассмотрел робкого княжича Владислава и смешливую его сестру Святославу. Но в следующий миг он опять забыл обо всём, ведь челядинец куда-то быстро отступил, княжеские дети вдруг выбрались из шатра на дорогу и потребовали у слуг, чтобы те искали им землянику, а княгиня Мария, приблизив губы к его уху, быстро заговорила:
  - Я знаю, добрый мой Сецех, что ты послан князем в Калиш. Не сочти за труд передать моей сестре, княгине Калине, несколько слов. Чтоб тебя в случае опасном зря не мучили, я дам тебе пергамент с письмом. Но то, что хочу передать, скажу устно. Времена опять наступают суровые, пусть княгиня, как оно и следует, ходит к исповеди и слушает мессу. И не напоказ, а всерьёз, мне всё труднее за неё заступаться. Это и есть те слова, что я прошу тебя передать, запомни, - княгиня повторила обе фразы, вручила Сецеху письмо и неожиданно сердечно сказала: - Ты добрый юноша, храни тебя Богородица и все святые. Если спросят, о чём я с тобой говорила, то немного поломайся, но потом отдай пергамент. А то, что прошу тебя передать, ни за что не говори, для тебя оно опаснее, чем для меня или княгини Калины. Ну, скатертью шелковой тебе дорога, ступай.
  Вслед за челядинцем Сецех проломился назад через березняк и поехал в Гнезно. Сердце трепыхалось, словно овечий хвост, ругал себя за трусость, но отлично понимал, что князю Казимиру обязательно доложат о его встрече с государыней княгиней. Для того и дано ему невинное письмо. Ну и дела...
  Юноша был так растерян, что вздрогнул, когда у городских ворот его весело окликнули:
  - Наконец-то! Я так и думал, что ты, сынок, вернёшься. Догнать тебя был не в силах, оставалось надеяться, что не за границу ты так лихо скачешь.
  Сецех обернулся, и у него полегчало на душе: это был добрый и весёлый дядюшка Бобр. Не иначе святой Флориан в конце концов смилостивился над покровительствуемым и послал ему помощника и советчика.
  
  5
  
  Ну и повезло ему! После того, что сегодня произошло, он обязательно должен был посоветоваться с кем-то, кому доверяет и у кого есть большой жизненный опыт. Лучше всего было бы рассказать всё отцу и деду, пусть бы надавали советов. Он даже махнул рукой и поехал бы в Моравицу, хотя путь туда - ох! - не близкий. Но государь уже отправил гонца обратно к епископу, если Сецех не появится в Калише через несколько дней, что стоит епископу сообщить об этом государю?
  И вот появляется Собислав Бобр, которого по-новому теперь полагается звать Томашом, а Сецех в детстве звал дядюшкой Собеком. Он не был родственником, но был названным братом отца Сецеха, который спас ему жизнь во время бунта Маслава. Дядюшка Бобр любил Сецеха и его братьев, а жизненного опыта у него было, судя по разговорам, больше даже, чем у деда Сецеха.
  - Здравствуйте, сударь Бобр, - он чуть не закричал во всё горло, еле-еле сдержался и обрадовано поклонился. - Простите, что я не остановился, вы видели, что меня подгоняли.
  - Видел, видел, - ответил тот, разглаживая усы. - Это был человек из дворца? Так ты по государеву делу ездил? Вот дома твои порадуются, что в семнадцать лет уже при государе стараешься. Ведь тебе семнадцать или я с братом тебя перепутал.
  - Семнадцать мне, и это очень плохо.
  - Да почему же? Мне бы твои годы... эх, и натворил бы я делов!
  - Простите, сударь Бобр, - опомнился Сецех, - что я вас под небом держу и к себе не приглашаю. Будьте добры следовать за мною.
  - Во дворец, что ли?
  - Нет, сударь Бобр, во дворце мне жить невместно, но горница у меня просторная и удобная. Не нужно на коней опять садиться, это рядом.
  - Ну, так веди. И перестань меня называть, будто я тебе чужен-чужанин. Дядюшка я, разве забыл? Только зовусь теперь по новому обычаю Томашем. Совсем ты от своих отвык! А я ведь прямиком из Моравицы с поклонами от твоего отчего дома.
  Сецех так и подпрыгнул, а потом засыпал дядюшку Томаша вопросами о родных и поместье, куда они бежали из Тонца после опалы и в котором вырос. Бобр охотно отвечал, и так продолжалось до самой горницы, оказавшись в которой Сецех снова опомнился. Гость в доме, а он ещё даже ломтя хлеба ему не предложил.
  Кроме того, он наконец сообразил, что об руку с дядюшкой Томашем и шёл, и теперь стоит ещё один человек, невысокий и закутанный до самого носа. Но ведь жена и дети дядюшки Томаша ещё во времена бунта Маслава бежали к её родным на Червонную Русь. Неужели кто-то из сыновей вернулся к отцу?
  Всё-таки прежде всего полагалось устроить гостей, дать им воду и полотно, пригласить за стол, угостить, а потом уже вежливо расспрашивать. Когда же Сецех распорядился обо всём, а гости отряхнули пыль с одежды и умылись, а дядюшка Томаш снял кольчужку, то оказалось, что спутник его - это спутница, девочка не старше двенадцати лет, худенькая и с встревоженными глазами. Неужели Бобр таскает с собой дочку, зачем, не обуза ли?
  Но, понимая свои обязанности хозяина, юноша развлекал обоих ничего не значащим разговором о подаваемых блюдах и пряном мёде, а также о том, какие новшества государь Казимир завёл в столице. Он даже почти не смотрел на гостью, чтобы не смущать её. Всё же заметил, что она светловолоса, сероглаза, но брови и ресницы у неё тёмные, а щёки на удивление бледные и не круглые, как оно полагается у детей. Тощая девчонка, как будто на одном чёрством хлебе сидела да мучной кашице.
  Наконец дядюшка Томаш довольно похлопал себя по животу и сказал:
  - Пузо довольно, и голова прояснилась. Голова прояснилась и на вольный воздух запросилась. Ты, девонька, на лавке устройся да поспи, а мы с хозяином прогуляемся да столицу посмотрим.
  При этом он так выразительно посмотрел на Сецеха, что стало ясно: хочет поговорить, но не желает это делать либо при девочке, либо в стенах дома, где их могут услышать. Так оно и оказалось: они как раз выходили за ворота дома, когда дядюшка Томаш тихо сказал:
  - Ты многое хочешь мне рассказать, я по лицу твоему вижу. Да и мне есть о чём поговорить.
  Они неторопливо дошли до большого недостроенного сруба, где уже не стучали топоры, так как наступал вечер. Дядюшка Томаш рассказывал о жизни в Моравице, о здоровье родных юноши, о видах на урожай. Но как только вокруг оказалось безлюдное пространство, усыпанное стружками и щепой и заваленное брёвнами, как он тут же переменил тон и разговор.
  - Ну, сынок, о чём ты хотел меня спросить?
  Сецех прежде всего горячо заявил, что предан государю и его семье и его интересам. Но тут же понизил голос и начал объяснять, какое неприятное известие получено от отца Иеронима и какой сомнительный приказ дал Казимир. А тут ещё и послание от княгини Марии к её сестре, переданное украдкой. Тяжесть всего этого превышает его, Сецеха, силы, да и думать ему нужно не только о себе, а и обо всех родных, чтобы опять не навлечь на них государев гнев.
  Дядюшка Томаш слушал, кивал, хмыкал, а потом, когда Сецех выдохся и замолчал, изрёк:
  - Ты правильно поступил, сынок. Столько забот тебе пока не по плечу. Вернее, силы, отваги и выносливости тебе, думаю, не занимать, а вот советы и подсказки будут очень к месту. Я с удовольствием помогу тебе, а раз тебе разрешено самому собрать свою свиту, то возьмёшь меня с собой в Острув. Мне от князя кормление не помешает, а я, глядишь, порядочным советчиком окажусь.
  Тут Сецех опять смутился: с самого момента встречи добрый человек только и рассказывает о его родных и доме, занимается его делами, а он, невежливый отрок, даже не разу не спросил его в ответ. Он тут же решил исправить свой промах:
  - А как вы живёте? Как хозяйство? Это ваша дочка с Червонной Руси?
  Дядюшка Томаш только рукой махнул:
  - Дела мои незатейливые, поместье я так и не восстановил. Разрешил только крестьянам на половине земли сеять овёс да капусту, свёклу и репу садить, а на другой половине лошадей пасти. За это они мне домик срубят и провизией погреба и кладовые наполнят. Живу-то бобылём, с Червонной Руси за всё время только две весточки были. Очень сильно моя баба напугалась того Маслава, ни мой строгий приказ, ни уговоры родных её не пронимают. Говорит, что лучше руки на себя наложит, чем на пепелище вернётся. А дети выросли, привыкли к чужим краям и подавно возвращаться не хотят. Вот я и брожу, как бирюк.
  Он вздохнул, пошевелил ногой щепки и продолжал:
  - Ещё и малую эту мне на шею навязали. И как я маху дал, бестии лживой поверил?
  - Неужели тебя, дядюшка, обманули!
  - Самому дивно. Я, знаешь ли, собрался всё же семейство своё если не притащить домой, то хотя бы обнять. По пути, как тебе уже говорил, у вас в Моравице погостил, потом, дальше направился. И кого не встречу, какие вести не услышу, всё к одному, всё словно дубиной бьёт: смута в тех краях после смерти стольного киевского князя. Как бы не повторилось то, что было в начале его правления, когда дед князя Казимира выкрал его сестёр с нынешней нашей государыней княгиней вместе. Я решил я не соваться в осиное гнездо, повернул назад. И вот тут эта бестия меня и провёл.
  Дядюшка Томаш чуть было шапкой о землю не хватил, но опомнился, нахлобучил её опять.
  - Встретился мне в дороге человек. Кыпчак не кыпчак, грек - не грек, но всё же чужак. И давай приставать, чтоб я, значит, эту Юлию у него купил. Мол, она рода не простого, полонянка. А мне зачем эта малявка? Да ещё из кыпчаков, а они ух! - с норовом. Долго меня этот бес уговаривал, но в пути пришлось заночевать в одном доме. Утром встаю, собираюсь в дорогу, а хозяева мне: "Вы деву забыли". - "Какую-такую деву?" - "Так ваш попутчик сказал, что это ваша дева". Я за карман да за кошель, но всё на месте. Вот так, без всякой платы мне девчонку на шею повесил. И что теперь мне с ней делать? Хорошо хоть, она молчаливая и к верховой езде привычная, сидит тихонько на конском крупе и не жалуется. Была б крестьянка - я бы её в каком селе оставил. Но она нам ровня, а может, и повыше, среди кыпчаков ведь тоже благородные имеются. У неё в поклаже чудная шапка с золотыми подвесками и платья атласные, бисером и монетами вышитые, да зарукавья стеклянные и смарагдовые. Вот и не хочу я, чтобы через годы ко мне заявился её брат или, скажем, отец и потребовал эту злосчастную деву предъявить со всем её приданым.
  
  6
  
  Сецех, широко раскрыв глаза, выслушал дядюшку Томаша, а потом сказал:
  - Но как же вы собираетесь ехать со мной, не с этой же Юлией на крупе? Да, сейчас мир на государевых землях, только в Оструве придётся, я думаю, и за оружие взяться.
  - Ох, я и сам понимаю, но куда же я её дену? Дома у меня нет, хорошие знакомые мои живут далеко, а к малознакомым с такой просьбой не обратишься. Э-э-э, погоди, вот что мне придумалось... Ты государыне услугу делаешь, так пусть и она тебе - тоже. Что ей стоит где-нибудь поместить Юлию?
  Он с улыбкой смотрел на растерявшегося Сецеха.
  - Погоди, сынок, я же не прошу её сделать приближённой государыни. Но у государыни есть сёстры. Нет-нет, я не собираюсь посылать Юлию в Саксонию или в Венгрию, государыня может её устроить у тех, которые здесь проживают... Эге, постой! - он улыбнулся шире. - Так ведь ты до Калиша и Острува должен заехать к сестре княгини Марии с весточкой. И, судя по всему, с весточкой важной. Вот мы и попросим эту госпожу приютить у себя Юлию, как-никак она из её земель, пусть и не совсем родных. Ты говорил, Калина её зовут?
  - Да, так назвала её государыня, хотя на пергаменте написано "Княгине Каллинике".
  Дядюшка Томаш погладил усы.
  - Каллиника... Каллиника... Не помню такой. Эх, был бы сейчас тут твой дед, он бы, глядишь, сообразил. Когда был чуть старше тебя, то ездил с королём Болеславом в Киев, а потом всех княгинь и княжон оттуда доставлял. Не рассказывал тебе? Уже вижу, что нет, да и то сказать: молод ты был для таких рассказов.
  - Почему же молод? - полуобижено-полузадиристо спросил Сецех.
  - А потому, сынок, что по-княжески, по-государски оно может и правильно тогда король сделал, но по-людски, по совести - поступил хуже бешеного кыпчака или ещё какого дикаря. Может я потому и малого в жизни достиг, но всегда буду говорить, что воевать с бабами - это уж последнее дело.
  - А король Болеслав воевал с бабами? - в сильнейшем изумлении спросил Сецех, не веря своим ушам.
  - Воевал. Но об этом как-нибудь потом тебе расскажу, или, лучше, деда своего расспроси. Сейчас же тебе нужно дружину для своего дела подобрать, чтобы завтра уже ехать в Острув.
  Тут Сецех опять чуть было не покраснел. Чистый позор, но плохой из него был воин, а тем более, командир. Верхом ездил ещё так сяк, иначе не смог бы путешествовать. А вот оружием владел неважно, даже в руки брать его боялся, чтобы не сказали: "Ну, ты и держишь меч и топор, словно девка веретено".
  Но как же он мог научиться воинскому ремеслу? Во время бунта Маслава отец отправил кроху Сецеха и его сестёр к родным в Чехию, а там никому дела не было до мальчика, а потом и вовсе его отправили в монастырь. Он ведь был хотя и родственник, но из враждебной страны, поэтому ему всё время зудели: "Сиди тихо, как мышь под веником". Потом он было вернулся домой, но теперь Старжи-Топорчики попали в немилость у государя князя Казимира, так что отрока быстренько опять отправили за границу, теперь уже в Регенсбург, учиться в монастырской школе. Вот и получился из него начитанный и образованный юноша, скорее чиновник, чем воинственный шляхтич. Но государь по горькому опыту своему опальным семьям не верил и Сецеха к себе приближать даже не думал. За полгода в Гнезно только раз о Сецехе вспомнили и послали под, понятное дело, чужой командой на подавление небольшого бунта на Мазовию. Всё тогда обошлось одним боем, даже не боем, а так, стычкой в лесном полумраке. Он до сих пор вспоминал о ней с ужасом и стыдом, хотя ему тогда очень повезло.
  Дело было одновременно и смешное, и удачное - смотря как посмотреть.
  Когда бунтовщики были частично порублены, а частично разбежались по окрестным лесам, победители начали искать своих раненых и убитых. Вдруг из-под нескольких мёртвых тел выбрался Сецех, тяжело дыша и весь в свежей ещё крови. Но хотя кольчуга его покраснела, ранен он был легко, в руку. Дело в том, что конь его поскользнулся, а он так вылетел из седла, что до конца боя пролежал почти без чувств, особенно, когда на него упали умирающие, сражённые соратниками.
  Но умный и сообразительный юноша на вопросы: "Ты не ранен? Многих зарубил?" ловко ответил: "Не моя это кровь, а тех, кого побил моим топором". Среди деревьев и в полумраке, да ещё в азарте битвы трудно было что-то разобрать, поэтому ко двору он вернулся уже со славой удалого рубаки.
  Скорее всего, из-за этого князь Казимир выбрал теперь его для похожего дела? Но тут за чужой спиной не спрячешься.
  Поэтому Сецех смирил гордыню, хотя признаваться в своих опасениях дядюшке Томашу не торопился. Людей и всё нужное он подобрать сумеет сам, как уже говорилось, был больше по натуре чиновник, чем военачальник, и невольно интересовался подготовкой походов, а не забавами с оружием. Но вот когда прибудут на место... Ладно, когда окажутся в Оструве, тогда и будет переживать.
  
  
  (продолжение следует)
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"