Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Сон 8-1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.14*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вычитано.

СОН ВОСЬМОЙ

...время всё равно идёт, даже когда стоит...

  
   Снег в этом году выпал рано, ещё в начале ноября, и лёг сразу плотно. По нянькиным приметам зима ожидалась холодной, но снежной, так что сад пострадать, как сказали ему, не должон. Ридург Коррант сидел в своем кабинете за письменным столом и разбирал бумаги. Новые законы о бастардах неизбежно потребуют поездки в Аргат, так что стоит заодно и кое-какие другие дела провернуть и оформить. А ведь не так плохо всё складывается - год он, похоже, завершит с прибылью. И самое приятное, что прибыль обнаружилась там, где не ждал.
   В дверь кабинета тихонько постучали. Коррант поднял голову и улыбнулся.
   - Войдите, - сказал он нарочито строго.
   Дверь открылась, и Малуша вкатила сделанный Тумаком сервировочный столик на колёсах. На Малуше был новенький белоснежный фартук с оборочкой поверх платья, а волосы упрятаны под белый же высокий колпачок, совсем как у повара на картинке в книжке.
   - Извольте откушать, - весело сказала Малуша.
   - Изволю, - рассмеялся Коррант. - Чем сегодня меня потчуешь?
   - Суфле алемань, - бодро сказала Малуша, не запнувшись ни на одном слове.
   - Ох! - восхитился Коррант, пока Малуша весьма ловко расстилала перед ним на столе салфетку и переставляла со столика блюдо, накрытое перевёрнутой миской, которая изображала необходимую по рецепту крышку, тарелочку с тонкими ломтиками белого хлеба, бокал для вина и обёрнутую салфеткой бутылку белого вина.
   Накрыв на стол, она поклонилась:
   - Приятного вам аппетиту, хозяин.
   Коррант снял крышку, вдохнул поднявшийся сразу пар и одобрительно кивнул:
   - Молодец, Малуша.
   - Вы откушайте, тогда и хвалите, - серьёзно сказала Малуша. - Может, оно и не по вкусу вам будет.
   Рыбное суфле было, как и положено, нежным и воздушным, пряностей в меру, вино подобрано правильно, овощной гарнир не перебивает вкус суфле, а оттеняет его. И, доев, Ридург повторил:
   - Молодец, Малуша, сегодня безукоризненно. Где рецепт отыскала?
   - А в большой книге, - ответила Малуша, убирая со стола. - Так, может, в воскресенье на весь стол сделать? Как слово хозяйское будет?
   - Делай, - кивнул Ридург. - Но тогда и остальное продумай, чтоб вкус не перебивало.
   - А как же, - даже обиделась Малуша и стала перечислять, чего тогда на закуску, первое, антреме, мясное и третье подавать.
   Ридург согласился с её вариантом и велел сказать хозяйке, что воскресный обед она будет делать, а остальные у неё на подхвате. Малуша просияла радостной улыбкой: полный воскресный обед ей в первый раз доверили - и, ещё раз поклонившись и поблагодарив на добром слове, покинула кабинет, важно катя перед собой столик с опустевшей посудой.
   Оставшись один, Коррант достал каталог рабского ведомства и в который раз с удовольствием прочитал отчёркнутые месяц назад строки, из которых следовало, что грамотный повар или повариха с умением готовить по книгам стоит до пятидесяти тысяч. Вот так! Растёт на твоём дворе девчонка, крутится под ногами у взрослых женщин, случайно выучивается читать, и пожалуйста! Конечно, до нынешних высот была масса подгоревшего, недосоленного и переперченного. Хорошо ещё, что рабы нетребовательны и молотили Малушину стряпню независимо от её качества. Он думал, что она так и останется рабской стряпухой, тоже, кстати, весьма необходимой в хозяйстве и стоящей дороже обычной девки, но Малуша нашла в ларе забытые, вернее, брошенные ещё матерью Гарда, кулинарные журналы. А после первых удачных опытов с рецептами Гройна дала Малуше "Большую кулинарную энциклопедию", и началось. Готовить каждый день на всех и всё, конечно, девчонке не под силу, но почти каждый день его знакомят с очередным кулинарным шедевром. А Малуше всего двенадцать, даже "в сок" не вошла, ещё в детском ошейнике. Так что... этому капиталу ещё расти и расти. Во всех отношениях. Хорошие умелые повара и поварихи наперечёт и всем известны, горбатый полковник из соседнего городка даже живёт за счёт своих рабов-умельцев, сдавая их в аренду, а Малуша подрастёт и будет не хуже его знаменитого на всю округу раба-кондитера, без которого не обходится ни одна свадьба или другой крупный праздник. Так что... даже не продавая Малуши, он будет иметь доход.
   О Рыжем Коррант старался не вспоминать, хотя то и дело мысли возвращались к нему. Умелый знающий раб всегда ценен, а зачастую - это самое ценное в хозяйстве. Нет, видимо, неизбежна прикупка грамотного мальца, чтобы делать из него если не шофёра, то хотя бы механика. А был бы Рыжий, купил бы тогда второй фургон, и завертелось бы колёсико... с двойной скоростью. Но это вполне потерпит до Аргата. Будет он там в феврале, новые законы вступают в действие с января, но не надо бежать впереди паровоза, посмотрим что и как, и уже тогда...
   Коррант отложил каталог Рабского Ведомства и взял текст Закона о бастардах. Весьма, весьма толково и предусмотрительно сделано, но забора без дырок не бывает. Вот и поищем их и подумаем, нельзя ли их использовать.

* * *

  
   Боль теперь была постоянной. Он никогда не думал, что бывает такая боль, чтоб болело везде и всегда. Раны, контузии, побои, порки... всё у него было. Стреляли, резали, обжигали, били, травили собаками, пропускали ток, а теперь... Эти раны были внутри, эта боль была позорной.
   Гаор лежал ничком на полу, вытянувшись во весь рост и уткнувшись лбом в холодный, скользкий кафель. Он в очередной раз попросил снять наручники, за которые был пристёгнут к скобе у самого пола, так что ни встать, ни повернуться, и получил очередной отказ:
   - Неа, паря, ты опять махаться начнёшь.
   И насилие возобновилось.
   Ладонь Младшего погладила его по спине.
   - Ты расслабься, он выйдет сейчас, я тебе стержень вставлю, поспишь.
   Гаор прохрипел в ответ невнятное ругательство.
   - Младший, третий номер, - распорядился, отделяясь от него и вставая, Старший, - и отсоси ему. А то накопилось наверняка.
   - Ему поспать надо, - попробовал возразить Младший.
   И тут же, судя по звуку, получил хлёсткую пощечину.
   - Порассуждай мне! Делай как велено.
   Счёт времени Гаор потерял почти сразу. Его насиловали, как и было сказано, практически без перерыва. Сопротивляться после пыток током, с прикованными к стене руками он не мог. А их было двадцать человек, и они менялись. Гладя, лапая, насилуя, доводя его умелыми до омерзения ласками до насилия уже над кем-то еще, ловко подложенным под него... Глаз он не открывал, и не желая видеть залитый его кровью кафель, и потому, что глаза после тока болели и слезились. Своих мучителей он различал по голосам.
   - Расслабься, - повторил Младший, гладя его по спине и ягодицам, - себе же хуже делаешь.
   Гаор молчал, из последних сил напрягая мышцы. По-другому сопротивляться он не мог. Тогда, в первые доли, когда его втащили в пресс-камеру, он услышал над собой:
   - Всё, лохмач, щас мы тебя оприходуем.
   Попробовал рвануться, и... очнулся уже прикованным к стене с разрывающей внутренности болью. Оказывается, один из "прессов", потом он узнал, что того зовут Шестым - почему-то у большинства вместо имён были простые номера - дал ему глотнуть воды, а после тока пить нельзя. Тогда он задохнулся собственным криком, потом его долго и болезненно выворачивало наизнанку, и Младший гладил его по голове и убирал из-под него рвоту и нечистоты, чтобы ему не разъело болячками кожу. Младший так и ухаживал за ним, большинство заставляли его кричать, только если к камере подходил надзиратель, и шептали ему прямо в ухо, навалившись и придавливая к полу:
   - Кричи, надзиратель рядом. Ну же, кричи, не подставляй нас, Лохмач.
   А Шестой и ещё тот, которого другие называли Резаным, насиловали не по приказу, а в своё удовольствие, и будто им было мало того, что с ним делают, не упускали случая ущипнуть за мошонку, крутануть ему член, потыкать чем-то металлическим в ожоги от электродов. Будто... будто имели к нему что-то личное, или... Боль путала мысли, он терял сознание, иногда ему давали полежать в забытье, но чаще приводили в чувство болью или нашатырём.
   Боль от вставленного стержня была настолько острой, что он вскрикнул. И услышал, как совсем недалеко удовлетворённо хохотнул чей-то сытый басок. Надзиратель?
   - Старший, - приказал тот же голос.
   - Да, господин надзиратель.
   - Двоих в надзирательскую наряди, - и снова хохоток, - а то ночь долгая, скучно.
   - Да, господин надзиратель, двоих в надзирательскую, - спокойно ответил Старший и гаркнул. - Резаный, Гладкий, живо марш!
   Мимо Гаора прошлёпали быстрые шаги, дважды лязгнула дверная решётка. Младший повернул его набок, погладил по животу и лобку.
   - Не надо, - прохрипел Гаор. - Уйди.
   - Велено, - вздохнул Младший. - Ты лежи себе, я сам всё сделаю.
   - Давай, - подошёл к ним Семнадцатый, - я ему ноги подержу, а то опять брыкнёт. Лежи тихо, Лохмач, а то рот заткнём.
   - А как он кричать тогда будет? - ядовито спросил Старший.
   - Надзирателя нет, - возразил Седьмой. - А он всё равно только хрипит.
   Гаор попытался дёрнуться, отбиться, зная, что это безнадёжно, что их много, и ему всё равно заткнут рот чьим-то членом, или поцелуем, или, пропустив пальцы под ошейник, заставят задохнуться. Но... Нет, всё равно... Нет, он не сдастся... Губы Седьмого плотно прижались к его губам, и, задыхаясь, теряя сознание, Гаор упрямо продолжал дёргаться, пытаясь отбиться, вывернуться из чужих обхвативших его рук. Последнее, что он услышал, это смех Старшего и азартный спор остальных: на каком счёте Младший добьётся струи...
   ...Сознание возвращалось медленно. Боль была далёкой и привычной. В камере тихо. И он лежит на спине. Это было настолько неожиданно, что Гаор рискнул приоткрыть глаза.
   Далеко над головой белый потолок, белый шар лампы.
   - Очнулся? - спросил рядом негромкий голос.
   Гаор узнал голос Новенького и осторожно повернул голову. Высокий черноглазый и черноволосый голый парень смотрел на него вполне доброжелательно.
   - Отвяжи, - прохрипел Гаор.
   Новенький покачал головой.
   - Нельзя, велено тебя так держать.
   Новенький подошёл и сел рядом, положил руку ему на член. Гаор дёрнулся, пытаясь отодвинуться.
   - Лежи, - тихо сказал Новенький. - Это для надзирателя, пусть думает, что лапаю. Узнал меня, Рыжий?
   Гаор медленно покачал головой. Новенький улыбнулся.
   - Я тебя на летнем празднике видел, у Ардинайлов, ты их шофёр. А я у Акхарайна шофёром был, их "гнездо" рядом. Ну, вспомнил?
   Летний праздник... стол для рабов возле гаражей... трое парней в шёлковых рубашках, сидят на дальнем конце стола... шофёры-подстилки... Гаор неуверенно кивнул.
   - Ну вот, надоел я своему. Да и щетина полезла, двадцатый год уже, - Новенький говорил весело, по-дружески. - Да и ещё кое-что. Вот он меня и сюда. А никого нет, так все на работе сейчас. На допросах. Понимаешь, Рыжий, когда кто говорить не хочет, а здоровье слабое, то берут их детей, жён, сестёр, младших братьев, ну, кто есть из семьи, и дают нам для насилия. Это мало кто выдерживает, сразу колоться начинают. А нам это не в тягость. А может, и в удовольствие.
   - Палачество... - смог выдохнуть Гаор.
   - А что? - Новенький смотрел на него в упор. - А они с нами что делают? То-то. Так хоть здесь посчитаться. Ничего, когда попробуешь, тебе понравится, ты злой. Мне говорили, как ты собак убивал. А они что, лучше?
   Новенький прислушался и быстро наклонился над Гаором, почти коснулся своим ртом его лица и быстро зашептал:
   - Идут, левую ногу приподними и руку мне прижми, вот так, правильно, и тебе не больно, и мне удобно.
   Мимо камеры тяжело прогрохотали подкованные ботинки, вдалеке хлопнула дверь, и всё стихло. Немного выждав, Новенький выпрямился, но руку не убрал и удивлённо сказал:
   - Чего это спецуру сюда занесло? Хреново.
   Гаор невольно кивнул. Новенький опять прислушался и встал.
   - Сейчас покормлю тебя.
   Он отошёл, и Гаор осторожно, стараясь не дёргаться, чтобы не разбудить дремлющую в плечах боль, попробовал оглядеться. Камера была больше обычной рабской. Нары низкие широким помостом, раковина, параша как в отстойнике. Он прикован к стене напротив, под какими-то полками, четвёртая стена - решётка и за ней коридор. И всё белое, кафельное, даже нары выкрашены белой эмалевой краской.
   - Вот, я тебе хлеб в кипятке разболтал, - Новенький, бережно держа большую слабо дымящуюся кружку, сел рядом с ним на пол. - Твёрдого тебе нельзя пока. Попей.
   - Отвяжи, - безнадёжно попросил Гаор.
   Вместо ответа Новенький подсунул руку ему под голову и, упираясь ладонью в его затылок, помог приподняться, прижал горячий край кружки к его губам.
   - Маленькими глотками пей, - просто сказал он, - а то захлебнёшься.
   Гаор послушно глотнул горячую густую жидкость. Проглоченное болезненным комком прокатилось по пищеводу.
   - Через боль глотай, - по-прежнему тихо сказал Новенький. - Ты третий день без еды, только воду пил, а от чего другого тебя выворачивало сразу, мы и не стали давать. А ты упрямый, и злой, на допросах у тебя получится. Младший на допросе плохо работает, насилует, а сам плачет, никакого, - Новенький усмехнулся, - эффекта. Вот встанешь, и тебя вместо Младшего оставят. А Младшего в "печку". И чего его сюда сунули? "Пресс" он никудышный, только дневальным может, аккуратный. А Шестой зарываться стал. Ему командуют "стоп", а он как не слышит. Ну, и заломал... сынульку. У клиента - это кого допрашивают, клиентом называют - ну, так вот, у клиента инфаркт. Ушёл к Огню, без всякой пользы для протокола.
   Гаор пил жидкую хлебную кашу и слушал спокойный, даже весёлый, голос Новенького. Возразить, сказать, что он не палач и палачом не будет, он даже не пытался. Чего самому себе врать? Умереть ему не дадут, а после пресс-камеры другой жизни у него не будет. Когда он допил, Новенький прислушался и озабоченно покачал головой.
   - Так, смена у них. Давай, задницей кверху крутись, я тебе стержень вставлю, чтоб не привязались, а мне ещё отмывать всё. Да не дёргайся ты, третий день, привыкнуть пора.
   Он ловко перевернул Гаора на живот, отошёл и тут же вернулся, навалился сверху:
   - Давай, кричи, у них дверь открыта.
   Острая боль хлестнула Гаора по позвоночнику, и он захрипел, теряя сознание...
  
   Совет начальства равносилен приказу, а если он совпадает с твоими собственными намерениями, то его выполнение не только обязательно, но и приятно. И уже на следующий день Венн отправился в закрытый санаторий навестить Фрегора.
   Окрестности Аргата изобилуют красивыми местами, а когда пейзаж подправлен умелыми руками парковых дизайнеров и фортификаторов, то безопасность становится красивой, а красота функциональной. На КПП, упрятанном в заросли усыпанных красными и белыми ягодами пышных кустов, у Венна проверили служебную карточку и впустили, любезно указав место автомобильной стоянки.
   Оставив машину в указанном месте, Венн неспешно, наслаждаясь изысканно печальным осенним пейзажем, пошёл по причудливо извивавшейся между редкими деревьями дорожке к пятому коттеджу.
   Фрегор был у себя в комнате. Валялся на диване в окружении вороха глянцевых "мужских" журналов. Венну он шумно и очень искренне обрадовался и вызвал по внутреннему телефону официанта с вином и закусками. Начался их обычный беспорядочный, полный понятных только им намёков и воспоминаний разговор "обо всём и ни о чём". Венн с удовольствием хохотал над шутками Фрегора, шутил сам и... всё как обычно, как всегда, если бы не одно маленькое и неизвестное Фрегору обстоятельство. Венн не отдыхал, а работал, аккуратно наводя Фрегора на нужные темы, проблемы и выводы, выясняя необходимое и готовя последующее.
   Фрегор стал восхищаться последним победителем конкурса культуристов и мимоходом отметил, что у его Рыжего мускулатура не столь рельефна, но, в принципе, не хуже. Венн согласился, столь же мимолётно заметив, что после пресс-камеры Рыжий не будет столь импозантен.
   - Знаю, - вздохнул Фрегор. - Но куда-то же его надо было деть на эту неделю. Дома его сразу мой дядюшка оприходует, сюда с собой не возьмёшь. А там... Пятый сказал, его подучат. Как подстилка он мне ни к чему, а палачу я работу всегда найду, - и захихикал.
   Венн задумчиво кивнул:
   - Да, но с палачами из пресс-камеры всегда проблемы.
   - Знаю, - кивнул Фрегор. - И зарываются, и без лекарств не работают, но это пустяки, контроль над Рыжим я всегда удержу, а таблетки или питьё я тоже всегда достану. Тут, дружище, другая проблема. Им, ты знаешь, кто палку взял, тот и капрал. Доводим послушание до автоматизма, а машине ведь начхать, кто за рулём. Так и рабу. Любой свободный - господин, и его приказ обязателен к исполнению. Я ведь ещё почему Рыжего у ноги всегда держал? Чтобы никто не перехватил, понимаешь?
   Венн, слушая всё с большим интересом, кивнул. Рассуждал Фрегор не только здраво, но и интересно. Проблема ведь, в самом деле, есть. И не только с рабами, а и со спецовиками, и с военными вообще.
   - Ну, и какой выход? Личная преданность?
   Фрегор рассмеялся:
   - Ну, Венн, цену этому дерьму мы знаем. На чём держится личная преданность? На деньгах, на крови, на страхе, ещё...?
   - На симпатии? - предположил Венн.
   - Симпатия кончается с окончанием траханья, - авторитетно заявил Фрегор, - а иногда и раньше. Нет, мой милый. Только эти три. И все три можно перешибить. Деньги... всегда найдётся, кто заплатит больше. Страх... всегда найдётся более страшное. Кровь... а вот тут, - Фрегор озорно подмигнул, - я кое-что такое знаю, что на кровную верность можно накласть с присвистом. Самое ненадёжное - это кровь. Нет, дружище, вот заберу Рыжего из пресс-камеры и закодирую его.
   - Что-что? - искренне удивился Венн.
   - Увидишь, - пообещал Фрегор. - Способ новый, вот на Рыжем я его и опробую, всё равно мне его скоро менять придётся. Но дядюшка мой грёбаный его не получит! Хрен ему! - Фрегор возбуждённо забегал по комнате. - Рыжий мой! Что захочу, то и сделаю!
   "Как бы он после пресс-камеры с тобой не сделал, чего ему хочется", - весело подумал Венн и перевёл разговор. Главное - готовность Фрегора вскоре расстаться с Рыжим он получил, форсировать пока рано и незачем, ещё надо посмотреть, каким тот будет после пресс-камеры. А новый способ контроля - кодировка... кажется, он знает, кто повесил на уши Фрегору эту лапшу, и знает, с кем стоит проконсультироваться по этому поводу.
   Уже смеркалось, когда Венн стал прощаться. Фрегор накинул свою меховую куртку и вышел его проводить.
   - Ужинать не пойдёшь? - спросил Венн. - Здесь всегда хорошо кормили.
   - Я решил посидеть на диете, - ответил Фрегор, - чего-то мне врач про печень говорил. Она у меня наследственная. Братец мой вон желтеет периодически. А на меня антидот наш что-то стал слабо действовать.
   Венн понимающе кивнул. Что ж, пьянеть Фрегор действительно стал гораздо быстрее, чем в начале их знакомства, пусть лечится.
   Уже у стоянки Фрегор вдруг как-то смущённо попросил:
   - Слушай, если не трудно... выкрои время, загляни в пресс-камеру, как там Рыжий. Ну, чтоб его не слишком уродовали. Я просил, конечно, но, - Фрегор вздохнул, - чужой раб и забота чужая. Пусть хотя бы лицо ему не трогают.
   - Посмотрю, - охотно согласился Венн.
   Он сердечно распрощался с Фрегором и отправился в обратный путь. Итак, подобьём итоги. Кодировка - раз. Если она окончательно сорвет Рыжему крышу, то надо будет Фрегора от неё отговорить. Пресс-камера - два. Чужой отдел и даже отделение. И так, чтобы Рыжий не узнал о заботе Фрегора, пусть по-прежнему считает своего хозяина психованным садистом, кем тот, по сути, и является. И Рыжий, похоже, серьёзно заинтересовал Пятого. Так что тут нужна предельная осторожность. Куда отправить Рыжего после Фрегора - это три. Здесь много будет зависеть от состояния Рыжего, и всё же... Конечно, подальше от Аргата, куда-нибудь в сельскую глушь, чтобы отъелся, отлежался и одумался. А если... если туда, откуда брали, в Дамхар? И к тому же хозяину. Правда, капитан Коррант уже отработан. Значит, ту комбинацию не повторяем. Придумаем что-нибудь новенькое.
   Венн переключил фары на дальний свет и прибавил скорость. Пока всё идет как надо и как должно. Адвокат своё отработал, и о нём можно не думать. Законы о бастардах вступят в действие с января, а бастарды от рабынь, особенно в старых семьях, явление весьма распространённое, так что и здесь... перспективно и весьма. Ох, лишь бы форзейли не зашевелились раньше времени. Но это он поговорит с внешниками. Там есть с кем говорить и работать.
  
   На этот раз он не очнулся, а проснулся. И не от боли, видно, и впрямь привык, а от холода. Лежал он, как его и бросили, ничком, уткнувшись лбом в пол, с вытянутыми к стене скованными руками. Но ни в нём, ни рядом никого не было. Это он уже научился хорошо различать.
   Гаор осторожно повернул голову и приоткрыл глаза. Свет не белый, а синий. Ночь? За чёрной сейчас решёткой в коридоре синяя как светомаскировочная лампа, а в камере свет выключен. Слышно чьё-то многоголосое сопение, покряхтывание и тихая ругань. По-прежнему осторожно, стараясь не дёрнуться, Гаор повернул голову в другую сторону, чтобы увидеть нары. Там слабо колыхалась тёмная бесформенная куча переплетённых, прижатых друг к другу тел. Общая свалка? Или всей камерой кого-то одного трахают? О чёрт, холодно как. Ладно, чёрт с ними и с холодом, а вот пока он один и на него не смотрят, надо попробовать подтянуться на руках и отцепить наручники от стенной скобы, тогда он сможет встать и хоть к параше подойти, и вообще - Гаор мрачно усмехнулся - получит свободу действий.
   Он попробовал напрячь мышцы и едва не закричал от пронзившей его боли. Эта боль - боль от перенапряжённых мышц и застывших суставов была знакома ему ещё по фронту и не позорна, но от этого не стала менее острой. И почти сразу от тёмной кучи на нарах отделилась фигура. Гаор мгновенно замер и зажмурился, надеясь, что паскудник встал по собственной надобности и не тронет его. Но шлёпанье босых ног по кафельному полу приблизилось и замерло у его головы.
   - Тебе чего? - тихо спросил Младший.
   Он не ответил, но в его ответах и не нуждались. Ладонь Младшего легла на его плечо, погладила по спине, тронула ягодицы. Гаор сцепил зубы, удерживая рвущийся наружу крик, и приготовился к неизбежной боли.
   - Старший, - сказал Младший, - он холодный совсем, давай отцепим. Он же замёрзнет тут один.
   - Ну и ложись с ним, - пробурчал кто-то с нар.
   И посыпалось:
   - А тебе не один хрен.
   - Вставь ему третий номер на пять шаров, вот и согреется.
   - Точно, от пяти шаров аж в пот кидает.
   Стержень третий номер на пять шаров... к своему ужасу, Гаор уже и понял, и представил, что его ожидает, если Младший сделает сказанное. Он непроизвольно вздрогнул.
   - Сейчас, - сказал Младший, - сейчас, потерпи, темно здесь, я сейчас, - и стал возиться со скобой.
   - Ты ж не там ищешь, - засмеялся Резаный.
   - Помочь? - предложил Шестой.
   - А пошёл ты... - вдруг выругался Младший, - забыл, как сам так лежал. Просил всех, - и явно передразнивая, - пощадите, пощадите... Просил ведь? Просил. В ногах ползал, слезами заливался, пока тебе стержнями задницу не растянули, чтоб работать смог. А он что... неклеймёный, что ли? Ну вот.
   Раздался металлический щелчок, и Младший снял со скобы стягивавшие запястья Гаора наручники.
   - Наручники не снимай, - строго сказал Старший. - И сюда его тащи, вниз пока положим.
   Вниз? Подо всех? Гаор отчаянно замотал головой, но его уже обхватили поперёк туловища и приподняли, оторвав от кафеля. Боль в плечах стала настолько нестерпимой, что он застонал.
   - Давай помогу, - сказал рядом голос Новенького.
   Вдвоём они дотащили его до нар и... и Гаор оказался на деревянном, показавшимся удивительно тёплым после кафеля помосте, а с боков и сверху его сдавило множество других тел. И он не сразу понял, что было странного в этом переплетении рук, ног, спин и ягодиц. Здесь не лапали и не насиловали, а грели друг друга своим теплом, и его положили на низ, подо всех, чтобы согреть. И только сейчас он почувствовал, как же он отчаянно замёрз. Его начала бить дрожь, и он ощутил, как его ещё плотнее сжимают, как чьи-то ладони растирают ему грудь и спину, массируют плечи.
   - Сволочи, - шептал кто-то, - им игрушки, а мы хоть подыхай.
   - Может, с отоплением что?
   - Как же, каждый месяц такое.
   - Зачем? - вырвалось у Гаора.
   - А чтоб слабаков повыморозить, - хохотнул Резаный. - Ну как, Лохмач, согрелся, побалуемся?
   Ответить Гаор не успел.
   - Меняемся! - негромко скомандовал Старший.
   И вся куча тел пришла в движение. Лежавшие в центре и внизу выбирались наверх, а верхние и крайние перебирались в нагревшуюся серединку. Чья-то ладонь легонько придавила Гаора, и ему просипели в ухо:
   - Твоя смена следующая.
   До утра, которое обозначилось включением белого света, они поменялись трижды. Под конец Гаор даже не просыпался, перемещаясь вместе с лежавшими рядом, и разбудил его голос надзирателя и пробивавшийся сквозь веки свет.
   - Старший, поднимай поганцев! Кто стоит, тем паёк, кто лежит, тех в печку.
   Гаор почувствовал, что лежавшие рядом зашевелились, и разлепил веки. Яркий белый свет ударил по глазам, но вызвал уже не боль, а злобу.
   - Вставай, - шепнули рядом, - лежащих в печку.
   Что надо встать и занять место в строю, Гаор понимал и сам, но вот сможет ли? Одеревеневшее за эти дни тело не слушалось, болели натруженные плечи, он посмотрел на свои руки и увидел, что кисти распухли и стали сизыми, как тогда в Алзоне, когда он потерял перчатки и едва не отморозил руки, пришлось снимать с трупа, а подходящий размер никак не попадался. Он сумел сесть, потом встать и вместе со всеми побрёл к стене напротив параши, чтобы стоящему у решётки надзирателю были видны нары: не остался ли кто лежать.
   Встали все, и надзиратель явно огорчился:
   - До чего ж смена живучая, - и даже сплюнул. - А Лохмач где?
   Стоявший рядом Новенький плечом подтолкнул Гаора, и тот шагнул вперёд, едва не упав.
   - И ты живой?! - удивился надзиратель. - Старший, в работу его сегодня отправишь, хватит ему отдыхать и учиться, пусть паёк отрабатывает.
   - Да, господин надзиратель, - спокойно ответил Старший. - Лохмача в рабочую бригаду.
   - Двоих за пайком, - распорядился надзиратель, - в остальном сам знаешь.
   - Да, господин надзиратель, Восьмой, Двадцатый, пошел!
   Строй мгновенно рассыпался. Воздух в камере заметно и быстро теплел, дыхание уже не клубилось паром. На подгибающихся дрожащих ногах Гаор побрёл к параше. Надоело ходить под себя. Кто-то его поддержал сзади за бока, не дав споткнуться и упасть прямо в унитаз.
   - Начнёшь трепыхаться - опять прикуём. Понял, Лохмач?
   По голосу это был Гладкий. Не оборачиваясь, Гаор прохрипел:
   - Лезть не будете - никого не трону.
   Сзади хохотнули.
   - Да не будь приказа, на хрена нам твоя задница. Иди ложись, поедим и обработку начнём.
   Гаор резко развернулся, выбросив в ударе скованные руки, но удар пришёлся в пустоту, а ещё кто-то схватил его сзади за шею и, пропустив пальцы под ошейник, пережал ему дыхание.
   Пришёл в себя Гаор уже лежа на боку между двумя плотно зажавшими его телами. Но не на полу, а на нарах. Задний был в нём и одной рукой придерживал за ошейник, а другой гладил его по боку и бедру. Передний, лежа с ним лицом к лицу, одной рукой прижимал к нарам его стянутые по-прежнему наручниками запястья, а другой гладил и щекотал ему мошонку и член.
   - Ну вот, - улыбнулся он Гаору, когда тот открыл глаза, - сам видишь, расслабился, не дёргаешься, и боли нет.
   - Отпустите, парни, - безнадёжно прохрипел Гаор, - что ж вы со мной делаете?
   - К работе готовим, - ответил сзади Десятый.
   - Плохо сработаешь, всю камеру подставишь, - сказал лежавший спереди Гладкий.
   Гаор прикусил губу, удерживая крик, уже не боли, а отчаяния. Его сделают палачом, и он никак не сможет этому помешать, потому что его сопротивление отправит на смерть всю эту двадцатку. Сволочи, что же они с нами делают? Самое... святое, последнее отнимают.
   - Тебе и так лишний день дали, - безжалостно продолжил Гладкий. - Велено было, чтоб ты с третьего дня работал, а сегодня четвёртый. Сейчас мы доведём тебя и поесть дадим, передохнёшь немного.
   - А поить когда? - спросил над ними Седьмой.
   - В предварилке, - ответил издалека Старший, - а то он перегорит с непривычки.
   Гаор зажмурился, чувствуя, что умелые руки парней доводят его до неизбежного, противного здесь и сейчас до судорог, до рвоты. И попросил:
   - Придуши.
   - Лёгкой жизни хочешь, - засмеялся сзади Десятый.
   - Тебе прочувствовать надо, - сказал Гладкий, - а то так и не научишься.
   Гаор из последних сил напрягся, пытаясь помешать неизбежному, но его тело в который раз за эти дни предало его, забившись в неуправляемых судорогах. И снова даже не беспамятство, а оцепенение полной беззащитности.
   - Ну, вот и молодец, - чья-то ладонь погладила его по лицу, - отдохни.
   Он почувствовал, как его отпустили и успокаивающе похлопали по плечу.
   - А ничего, - звучали далекие смутные голоса, - привыкает.
   - Ничего, на допросах он злобу скинет, нормально будет.
   - Подстилка он никудышная.
   - Ты сам на какой день прочувствовал? Забыл, как тебя всей сменой учили?
   - Ничего, пусть полежит.
   - Старший, на сынулек его ставить нельзя, не сработает.
   - Не учи.
   - Подберут ему клиента.
   - Твоя-то какая печаль?
   - А за его дурость расплачиваться чья печаль?
   - Давайте лопайте, сейчас пойдём.
   - А ему?
   - Сдурел, Младший? Его ж от пойла если вывернет, то лучше, чтоб пустой был.
   Гаор слышал и понимал, не желая понимать. "Лучше бы убили", - с отрешённой печалью подумал он. Что за "пойло" ему должны дать, он не знал, но догадывался, что это как-то связано с "работой", то есть насилием по приказу. В самых страшных россказнях о пресс-камере "губы", о Тихой Конторе, о лагерях пленных он не слышал о таком и подумать не мог, что с ним такое сделают. И что он позволит это сделать. Ну, сержант... и тут же понял, что потерял право так себя называть даже мысленно. Да, его загнали к краю и... и он переступил через край. Стал тем, кого презирал и ненавидел больше всех. Стукачом, палачом и подстилкой. Всё, кончили его, был человеком, а стал нелюдью , всё.
   - Вставай, - тронул его за плечо Старший, - пора.
   Гаор тяжело повернулся на живот и, оттолкнувшись скованными руками от нар, встал. Его тут же шатнуло, но он устоял. Старший пытливо осмотрел его.
   - Смотри, дурить не вздумай, - строго сказал он, - успеешь в "печку".
   - И других за собой не тяни, - кивнул, стоя рядом, Седьмой.
   - А если... я... один... буду? - с трудом выталкивая слова, спросил Гаор.
   - Один ты не будешь, - ответил Старший. - Работаем всей камерой, полной бригадой, и круговая порука у нас, понял, Лохмач?
   Гаор кивнул и протянул к нему скованные руки.
   - Сними.
   - Потерпишь, - отрезал Старший. - Всё, парни, пошли. Девятый, дневалишь. С Лохмачом...
   - Мы, - ответил Новенький, становясь рядом с Гаором и беря его за руку повыше локтя. - Младший, с другой стороны встань, шатает его.
   Лязгнув, отодвинулась дверь, и они общей толпой - без строя, сразу заметил Гаор - вышли в коридор. Старший повернул направо, и они пошли за ним. Белые глухие стены, белый кафельный пол. Зачем-то Гаор запоминал дорогу. Хотя запоминать было нечего. Всё прямо и прямо. И вроде недолго шли, а у него стали подкашиваться ноги, и Новенький с Младшим всё плотнее поддерживали его, подпирая своими телами. В небольшой и тоже ослепительно белой комнате в трёх больших картонных коробках навалом тёмно-серые рубашки, штаны и чёрные матерчатые тапочки. Все быстро с привычной сноровкой разбирали и одевались. Младший помог Гаору надеть брюки и тапочки.
   - Старший, а рубашку ему как?
   - На плечи накинь, сойдёт. Все готовы? Становись.
   "Как в отстойнике", - успел подумать Гаор, с удивлением чувствуя, что ему становится любопытно. О чёрт, неужели и в самом деле, как говорили, кто с чем, а журналист и к Огню с диктофоном заявится и интервью брать будет? Боль была далёкой и посильной. Ну, ноги больно переставлять, ну, саднит горло и кружится голова, но глаза уже видят, и уши слышат, и... о чёрт, неужели он и к этому привыкает?!
   Четыре пятёрки выстроились перед стеной. Гаора поставили в третью, в самую серединку. Прищурившись - всё-таки глаза ещё не восстановились полностью - Гаор разглядел тонкую чёрную вертикальную линию по прямой перечеркнувшую белую стену от пола до потолка. Дверь?
   Это оказалось дверью лифта. В который они и вошли. Кабина была рассчитана точно, определить везут наверх или вниз, Гаор не успел. Пол под ногами дрогнул, раскрылись двери, и они вышли.
   Эта комната была поменьше, а может, и такой же, но здесь вдоль стен стояли выкрашенные белой краской табуреты, в углу белый, как медицинский, столик с какими-то банками и бутылками.
   - Предварилка это, - объяснил Гаору Младший.
   - Сейчас нас осмотрят, - продолжил Новенький, - и по клиентам разобьют. Ничего, Рыжий, справишься.
   - Он не Рыжий, а Лохмач, - вмешался в их разговор Старший. - Что там у тебя раньше было, забудь как не было. Понял?
   Гаор настороженно кивнул.
   - Всё, становись, - негромко скомандовал Старший.
   Они встали вдоль стен, в углу вдруг открылась неразличимая до этого дверь, и вошли пятеро. В серых полувоенных костюмах, бритые, что-то весело обсуждающие.
   - Ага, - сразу остановился один из них перед Гаором. - Тот самый. И опять живой!
   Гаор узнал по голосу допрашивавшего его Весёлого.
   - Возьмёшь его? - спросил другой, шевелением пальца отставляя в сторону пятерых из строя.
   - Куда тебе столько? - поинтересовался третий, рассматривавший Резаного и Шестого. - Вы двое, ко мне.
   - Клиент плодовитый, два сына, три дочки. Как раз.
   - Этого ко мне, - подошел к Весёлому четвертый. - Тоже как раз.
   - Не слишком?
   - Есть одна мысль.
   Отобранные выходили из строя и вставали у других стен уже отдельными группами. По рабочим бригадам - догадался Гаор.
   Вошли ещё трое... дознавателей, вспомнил нужное слово Гаор. Весёлый отошёл к ним, а перед Гаором остался "четвёртый".
   - Что-то я тебя раньше не видел, - задумчиво сказал он. - В который раз работаешь?
   - В первый, господин, - ответил за Гаора Старший.
   Старший не стоял в строю, а свободно ходил по комнате, выслушивая замечания и отвечая на вопросы господ.
   - Наручники зачем? Дерётся?
   - Пытается, господин.
   - Даже... м-м-м, ладно, может быть интересно, - решил, наконец, "четвертый". - Старший, он нужен активным, очень активным.
   - Да, господин.
   - Через полпериода подготовь его. Но первый раз... Страховка есть?
   - Трое, господин, - ответил Старший. - Я сам пойду, господин.
   Отдав необходимые распоряжения, дознаватели вышли. "Весёлый" перед уходом опять остановился перед Гаором, хотя выбрал других, и подмигнул ему.
   - Ну, если ты и тут выживешь... - захохотал и вышел, не закончив фразы.
   Гаор почти беззвучно выдохнул ему вслед длинное ругательство. Новенький улыбнулся, а Младший удивлённо посмотрел на Гаора.
   - Ты его знаешь? Откуда?
   - Допрашивал он меня, - нехотя ответил Гаор.
   - И ты живой? - удивился подошедший к ним Седьмой. - Я его знаю, он подранков не оставляет. Говорит, возня лишняя.
   Гаор не ответил. У него всё сильнее дрожали ноги и кружилась голова. Сесть бы, а ещё лучше лечь.
   В ушах вдруг зазвенело, и всё стало куда-то уплывать.
   - Посади его, - очень далеко и тихо сказал Старший, - только пусть не ложится.
   И совсем далеко уже неузнаваемый голос ответил:
   - Ничего, глотнёт пойла, взбодрится.
  
   Разговор с Пятым оказался весьма интересным. И неожиданно плодотворным. Венн был удивлён и даже встревожен, когда вернувшись в Дом-на-Холме после поездки к Фрегору, получил приглашение к Пятому. Ох, когда пятое отделение приглашает... встреча с Огнем становится не только близкой, но и желанной. Вот уж кто всё обо всех знает. Разумеется, проигнорировать приглашение мог только самоубийца. Венн им не был, а потому в назначенное время - в бланке приглашения стояло вежливое около десяти, но он пришёл без одной доли десять - стоял в казённо скромной приёмной Пятого. Ровно в десять дверь кабинета распахнулась, и Пятый тоном радушного хозяина воскликнул:
   - Арм, вот удачно! Заходите.
   Венн приветливо улыбнулся, поздоровался и перешагнул порог самого страшного в Доме-на-Холме кабинета.
   Разумеется, ничего супер-, сверх- и экстра- в кабинете не было. Обычный рабочий кабинет канцеляриста высокого ранга. Со скромным уголком для отдыха и приватно-конфиденциальных бесед. И то, что радушным жестом его пригласили именно туда, а не к официальному столу, ещё ничего не значило. Вернее, могло значить всё что угодно.
   - Выпьете сонарского?
   - Благодарю, не откажусь.
   Вино из Сонара - не самое дорогое, но лучше дамхарского, правда, хуже аггрского, но весьма патриотично.
   - Неплохо, - искренне сказал Венн, пригубив темно-красную прозрачную жидкость.
   - Да, это наше родовое, - Пятый улыбнулся.
   И вдруг резкий как выстрел вопрос:
   - Каковы шансы у старых родов?
   - Шансы на что? - ответил вопросом Венн.
   Он рисковал, отвечая в таком тоне, но чувствовал, что может позволить себе этот риск. Пятый одобрительно кивнул.
   - Выжить. Сохранить жизнеспособность. Прекратить вырождение. Ещё?
   - Вполне достаточно. Позволите с конца?
   - Я видел отчёт Ведомства Крови, ваш друг... не отклонение, а норма. Так?
   - Да, к сожалению.
   - Когда крыша на соплях, - Пятый снова перешёл на просторечный говор Арботанга, - её любым плевком сшибить можно.
   - К сожалению, да, - повторил Венн.
   - Вы думаете, поселковые ресурсы нас спасут?
   - Других у нас нет, - столь же откровенно ответил Венн.
   - В их числе этот Лохмач?
   - Да. Он нужен мне.
   - Но вы не хотите светиться как его хозяин, - понимающе кивнул Пятый. - Чьей засветки вы боитесь?
   - Его, - честно ответил Венн и в ответ на вскинутые в искреннем удивлении брови пояснил. - Он работает на меня, пока не знает об этом.
   - Интересно. Ну что ж, желаю успеха, соратник. Ваша идея весьма перспективна. Но... но прислушайтесь к моему совету. Не тяните с избавлением от балласта. При дырявой крыше никакой дренаж не спасёт от затопления.
   - Разумеется, - кивнул Венн, - и при надёжной крыше необходим прочный фундамент и хороший дренаж.
   - Если дом не построен на болоте, - невесело усмехнулся Пятый. - Тогда ни дренаж, ни крыша не помогут. Будьте внимательны, не допускайте...м-м, у юристов есть такой термин, попытка с негодными средствами, им любят пользоваться адвокаты.
   - Когда цель достигнута, все средства считаются хорошими, - улыбнулся Венн.
   Ещё несколько замечаний о сортах вина, и они вполне сердечно распрощались. Что ж, неплохо. Можно сказать, почти "карт-бланш". Но - почти. С пятым отделением и его начальником никогда и ни в чём нельзя быть уверенным до конца. Пока в его действиях не нашли криминала, и на том спасибо. Но наглеть и зарываться нельзя. Так что пресс-камерой стоит поинтересоваться мимоходом, не афишируя и не привлекая внимания, а Рыжим... только в плане жив или нет, детали не столь важны.
  
   Сколько длился обморок, Гаор не понял, но недолго, потому что, когда он открыл глаза, почти все были ещё в комнате. Сам он сидел на табурете у стены, рядом, как и раньше, с двух сторон Новенький и Младший подпирали его своими телами, не давая упасть на пол. Что-то смутное, на грани сознания подсказало Гаору, что благодарить не стоит, даже нельзя. Остальные сидели на табуретах и у стены на корточках, посмеиваясь и о чём-то негромко болтая. Старший подошёл к столу, к чему-то прислушался и кивнул:
   - Пора. Давайте, парни, кому чего надо сами берите. Лохмача сюда давайте.
   Гаора легкими тычками подняли на ноги и подвели к столу. Старший протянул ему полную до краев пивную кружку на полмерки с тёмно-зелёной густой жидкостью.
   - Пей.
   - Сам пей, - сказал стоявший рядом Резаный, - а то нос зажмём и насильно вольём. Хуже будет.
   Гаор с трудом поднял скованные руки и взял у Старшего кружку.
   - Что это?
   - Пойло, - усмехнулся Старший, - чтоб работалось лучше. Пей.
   От жидкости пахло болотом или чем-то другим, но не менее противным. И вкус был, как и запах, мерзким. Но, понимая, что не шутят и впрямь вольют силой, Гаор, давясь и удерживая подступающую к горлу тошноту, выпил кружку до дна и отдал её Старшему.
   - Ну и молодец. Парни, руки ему назад сделайте.
   Гаор даже понять услышанное не успел, занятый попытками удержать рвоту, как ему ловко расцепили руки, завернули их назад и снова надели наручники. Он бешено дёрнул плечами.
   - Ты смотри, - оторвался от кружки с бледно-зелёной жидкостью Резаный, - уже действует, что ли?
   - Нет, он сам по себе такой, - ответил Новенький, оттаскивая Гаора от стола к табуретам. - А теперь посиди, чтоб впиталось.
   Гаор сел на табурет и откинулся назад, опираясь затылком и лопатками о стену. С ним происходило что-то непонятное, неиспытанное им. Вдруг резко обострилось зрение, всё стало ярким и чётким, а потом так же обострился слух. Он сидел и слушал, как Старший шёпотом ругает Шестого, что тот себе слишком густого налил и опять не сумеет вовремя остановиться, а тот отругивается, что не велика беда заломать лишнего, за это ни хрена не будет, а вот Младшего бы надо напоить, а то он опять не сработает. Гаор даже прикрыл глаза, чтобы их не ломило от слишком ярких красок, но скованными руками уши не заткнёшь, и его почему-то все сильнее выгибало, заставляя вжиматься затылком в стену и сползать на край табурета. И почему-то он не мог думать, в голове метались какие-то обрывки мыслей, и они были цветными, яркими и громкими.
   - Ага, - сказал рядом Новенький, - в самый раз. Пока зайдём, пока начнём, он как раз будет.
   - Пошли, - скомандовал над ним Старший. - Вставай, Лохмач.
   "Лохмач... Это кто? Я?"- почему-то удивился Гаор, вставая не так по команде, как из-за того, что Младший и Новенький подняли его и поставили на ноги. Он открыл глаза и сразу болезненно прищурился, сморщив лицо.
   - Ничего, привыкнешь, - озабоченно сказал Старший, - ноги-то передвигай, не нести же тебя.
   Почему-то Гаору вдруг и в самом деле стало тяжело, неловко переставлять ноги, будто... будто что-то мешало ему. И этим чем-то было... был он сам. Его распирало, раздувало изнутри, застёжка брюк впилась в тело... что это с ним? Несмотря на обострившееся зрение, коридора, по которому они прошли, он не разглядел и не запомнил. Вокруг полыхала ослепительная белизна кафеля.
   И комната, куда они вошли, показалась ему в первый момент тёмной. Он даже заморгал и затряс головой, пытаясь погасить полыхавшие под веками белые молнии.
   - Вы зря упорствуете, - услышал он негромкий, по-отечески участливый голос. - Поверьте, эти меры не доставляют мне никакого удовольствия. Но вы, именно вы своим даже не упорством, упрямством вынуждаете меня.
   - Нет, - в юношеском голосе звенело напряжение отчаяния. - То, что вы предлагаете, это... неприемлемо, это недостойно.
   - Что?! - взревел ещё кто-то. - А свою невесту отдать этим скотам достойно?! Ах ты, щенок! Да я тебя!
   - Ну, успокойтесь, зачем же так, - снова зажурчал голосок первого. - Сейчас молодой человек оглядится, посмотрит по сторонам, хотя бы вон в тот угол и всё поймёт.
   "Пара работает", - догадался Гаор. Глаза уже не ломило, и он осторожно разлепил веки. Показавшийся ему поначалу тёмным следственный кабинет был просто неравномерно освещён. На канцелярском столе сильная лампа-рефлектор, вторая лампа, настенная, освещает маленький угловой диванчик и столик с бутылками и закуской, верхний свет выключен, и углы кабинета тонут в полумраке. В одном из этих углов стоят они. Старший чуть впереди и сбоку, а в самой тени он, Младший и Новенький, придерживающие его за локти. У стола двое: тот самый, отобравший его на просмотре за столом, а перед ним на стуле молодой, двадцати нет, парень в порванном университетском мундире, студентик. Второй... дознаватель стоит за спиной студентаи, слегка наклонившись, нависает над ним тёмно-серой глыбой. Пыточной "кобылы" нет - и тут же сообразил, что пыткой будут они, он. Гаор шевельнул плечами, но держали его крепко, а нависавший над студентом дознаватель обернулся на шорох и... одобрительно подмигнул Гаору. И это подмигивание Гаор ощутил как пощёчину, он хрипло выдохнул - почему-то горло свело судорогой и вместо ругани получился какой-то полузвериный рык - и снова дёрнулся. Старший - обострившимся от "пойла" зрением Гаор всё замечал - кивнул дознавателю.
   - Сожалею, молодой человек, - вздохнул сидящий за столом, - но вы вынуждаете нас. - И распорядился: - Введите.
   Вдалеке - кой чёрт у него с глазами, почему кабинет такой большой? - раскрылась дверь, белый прямоугольник хлестнул его по глазам светом. Гаор зарычал от боли и зажмурился. А когда разлепил веки... всё стало ещё более ярким, пронзительным, чьи-то голоса оглушали его, звенели под черепом, в мозгу, не давая понимать смысл. Чей-то тоненький голос кричал: "Нет! Не надо!" Что нет? Чего не надо? Какое это имеет отношение к нему? Боль в паху вдруг стала нестерпимой. Гаор, часто болезненно моргая, опустил глаза, и увидел, что... что вот-вот разорвёт на себе брюки собственным напрягающимся быстро увеличивающимся членом. Так... так вот зачем "пойло"! "Чтоб работалось!" Гады, сволочи! Но вместо ругани невнятный хриплый рык.
   - Младший, держи его, - негромко распорядился Старший, делая шаг вперёд, - Новенький, помоги.
   - За шею его держи, - распорядился Новенький, выходя из-за спины Гаора, - только не придушивай, сейчас не надо.
   Девчонка, в жакетике поверх платья, пучок на голове растрепался, рассыпался короткими прядями, Старший обхватил её сзади, заломив ей руки, и Новенький раздевает её, расстёгивая, нет, разрывая на ней платье и бельё, она кричит, бьётся, её держат так, чтобы было видно и ему, и сидящим за столом. Студента держат за голову, не давая отвернуться. Сволочи, гады! Все сволочи! Все! Рука Младшего скользнула по его животу, расстегнув брюки. Гаор вдруг понял, увидел, что девчонка между ним и столом, и если взять чуть вбок, то он окажется точно против дознавателей, руки скованы, ладно, будет бить ногами, пусть стреляют! Старший и остальные ни при чём, он промахнулся! Волоча повисшего на нём Младшего, он пошел вперёд.
   Но промахнуться, пройти мимо распластанной на полу девчонки в разорванной одежде ему не дали. Ловкая подножка, и он рухнул на неё, уже не в силах управлять своим телом. Старший и Новенький держали её за руки, Младший не давал ему скатиться вбок, и он, рыча, мотая взлохмаченной головой, бился на ней и об неё, разбив в кровь губы и ей, и себе.
   Он всё видел, всё слышал, не хотел понимать... И понимал.
   - Мама!... Мамочка!... Не надо!...
   - Младший, не мешай ему...
   - Понял?! Щенок, смотри!...
   - Вы сами довели до этого...
   - Нет, не надо, отпустите её...
   - Новенький, руку убери, загородил совсем...
   Нет, он не хочет, нет! Будьте вы прокляты! Все! Все до единого!
   - Он сейчас кончит...
   - Крутим!...
   Старший и Новенький ловко прямо под ним повернули захлёбывающуюся криком и слезами девчонку на живот, Младший подправил его, заставив с размаху войти ей в задний проход. Она пронзительно закричала и обмякла. Сразу же его затрясло последней судорогой, и он вытянулся на ней в мгновенном беспамятстве.
  
   - Класс! - восхищённо выдохнул кто-то из стоявших у окна.
   Что сегодня опробуют нового "пресса", знали многие. К удивлению Венна, "прессов" не просто использовали в работе "для оптимизации эффективности воздействия на объекты разработок" и за пресс-камерой и её обитателями не просто следили, но даже работал тотализатор. А о личном рабе Фрегора Ардина уже чуть ли не легенды ходили. И устроиться в зрители оказалось легко. Рыжий сейчас должен очнуться. И что тогда? Уже интересно. Кое-что он предполагает, но насколько его предположения совпадут с действительностью? Посмотрим.
  
   Очнувшись, Гаор забился, пытаясь встать. Руки Младшего помогли ему, и, увидев залитые кровью член и ноги Гаора, Новенький не удержался и удивлённо присвистнул:
   - Целка!
   - Сожалею, - прожурчал голос дознавателя, - но она уже не будет ничьей невестой. Теперь ваша очередь.
   И эта, страшная, памятная по пыточной "кобыле" фраза рванула Гаора к столу. Младший и вскочивший на ноги Новенький повисли на нём. Похоже, даже оба тихушника растерялись. И тут студент, с ужасом глядя на голого, перепачканного в крови лохматого раба, тоненько закричал:
   - Нет, только не это! Я!... Я всё скажу! Не надо! Я знаю их! Книги мне дал...! Они собираются... Они хотят!... Это они! Меня втянули!...
   Что?! Заткнуть рот, заставить замолчать поганца! Сломался, слабак, гадёныш! Да за это...
   Хрипя и нечленораздельно рыча, Гаор рвался к столу уже не к тихушнику, к студенту, заткнуть его, заставить замолчать, а из того сыпались имена и адреса. Старший ногой отпихнул то ли потерявшую сознание, то ли уже умершую девчонку, помогая Новенькому и Младшему держать Гаора и зорко следя за сигналами дознавателя. Как только студент замолкал, тот кивал, и Гаору давали сделать ещё один шаг. Снова раздавался визгливый на грани ультразвука крик, и Гаора оттаскивали назад, но тоже только на один шаг.
   Звуки и краски всё ярче, всё сильнее, громкие краски и яркие звуки, стены то сжимаются вокруг него сторрамовским "ящиком", то распахиваются равниной Малого Поля, чужие слова бьют по голове и телу камнепадом Чёрного Ущелья, пол то проваливается воронкой, то встаёт перед лицом снарядным разрывом, колышется алзонской гатью...
   Как и когда его вытащили из кабинета в коридор, а оттуда в "предварилку" и там уложили на пол, сковав ему руки уже снова спереди, Гаор так и не узнал. Да и не пытался узнать. Просто он вдруг очнулся, дрожа от холода, весь покрытый липким противным потом. Он лежал на спине, и закинутые за голову скованные руки кто-то аккуратно, но плотно придерживал.
   - Очнулся? - наклонился над ним Младший. - Ты полежи, так после "пойла" часто бывает, сейчас согреешься.
   Но Гаору было уже всё равно, он уже всё вспомнил и понял. Он нелюдь, отныне и до конца его дней, он палач, подстилка, насильник - самое презираемое и ненавидимое существо в обоих мирах. И нет ему ни прощения, ни искупления. Всё, кончено, финиш, а "печка" завтра или послезавтра... это тело болит, хочет есть, пить, просит снять наручники, но это не он, его нет, его добили там, вместе с убитой им девчонкой, последним выдохом звавшей мать, и расколовшимся, выдавшим друзей студентом. Да, того, наверное, не убьют, сделают осведомителем, но это тоже смерть, И девчонка... если выживет, то ей, изнасилованной рабом-аборигеном, одна дорога - в дешёвые проститутки. Тоже смерть. И тоже он убийца. А что его... накачали "пойлом" и положили на неё, так Огню всё равно, ты виноват, ты и отвечай.
   Его уже давно не держали, но он лежал неподвижно, глядя в потолок остановившимися пустыми глазами. И остальные, вернувшиеся с работы или отпущенные на перерыв, смотрели на него даже не с удивлением, а со страхом.
  
   В опустевший кабинет, откуда уже вынесли окровавленную девушку и увели давшего подписку о сотрудничестве "клиента", набились зрители.
   - Отлично сработано!
   - Поздравляю!
   - Да нет, соратники, элементарно.
   - Но чисто!
   Венн, не выделяясь из общей массы, тепло и вполне искренне поздравил коллег с такой великолепной работой, ещё немного потолкался в кабинете, слушая разговоры, и тихо ушёл. Мало ли ещё какая накладка возможна, а ему вовсе не нужно, чтобы Рыжий даже случайно увидел его здесь и сейчас. Однако... неужели никто так и не понял, куда и зачем рвался Рыжий? Для Рыжего, безусловно, к лучшему, что не поняли. Итак, Рыжему осталось... сегодня четвёртый день, значит, два дня, ну, два с половинкой, и Фрегор его заберёт. Тело, как и обещали, ему не попортили, а вот мозги... а Фрегор ещё его и закодировать собрался. Ну, специалиста мы уже нашли, сейчас с ним поговорим, нет, дадим ему услышать о новом "прессе" и его сверхэффективной работе. Сильное воздействие "пресс", что и говорить. Но делать Рыжего "прессом" - это охотиться на зайцев с волком: никогда не знаешь, на кого он кинется, на добычу или на охотника. Не дураки были предки, когда предостерегали от такого, совсем не дураки. А в целом порядок действий уже намечен. Так что... удержи крышу, Рыжий, ты мне очень нужен.
  
   Медленно и неотвратимо гасли краски и звуки, растворяясь в холодной враждебной белизне. Когда-то очень давно он боялся серой пустоты, но это ещё хуже. Чьи-то руки подтянули и застегнули на нём брюки, заставили его встать, а потом сесть на табурет и прислонили к стене. А потом совсем далеко прозвучали чьи-то когда-то слышанные им голоса.
   - Молодец, Старший, хорошо сработано. Хвалю.
   - Спасибо, господин.
   - Держи, одну можешь дать ему.
   - Спасибо, господин.
   - А разлёживаться ему не давай. Как вернётесь, сразу в работу.
   - Да, господин. Сделаю, господин.
   Он слышал, даже понимал, но ему было уже всё равно. Кто-то тронул его за плечо:
   - Покури, Лохмач.
   Он с трудом поднял веки и увидел прямо перед лицом сигарету. Её сунули ему в рот и дали прикурить.
   - Заработал, Лохмач. Понравилось им.
   Гаор равнодушно, не ощущая вкуса, затянулся и, сдвинув языком сигарету в угол рта, прохрипел:
   - Теперь... что?
   Сквозь тусклую бесцветную белизну проступали лица и фигуры "прессов", стены "предварилки"...
   - Сейчас ещё две бригады доработают, и нас домой отпустят, - ответил Старший и отошёл.
   - Дома обмоемся, - подхватил сидевший рядом Младший, - ты вон в крови весь, поешь и велено тебя в работу положить. Всё хорошо, Лохмач, ты понравился им.
   - Сигарету дали, - хохотнул сидевший с другой стороны Новенький.
   Гаор медленно - каждое движение давалось хоть и без боли, но с трудом - повернул к нему голову.
   - Возьми, - прохрипел он. - Не хочу.
   Новенький пытливо посмотрел на него и выдернул сигарету.
   - Как хочешь, Лохмач. Только мне, или другим дашь?
   Гаор, не ответив, снова откинулся на стену и закрыл глаза.
   - Эй, - сказал рядом Новенький, - Лохмач делится.
   - Ого! - удивился Седьмой. - Або, а соображает..
   Гаор слышал, как рядом толпились, разговаривали, деля сигаретные затяжки и поминая какие-то старые счёты, а он... его нет, есть тело, измученное, изголодавшееся, опоганенное насилием, насиловали его, насиловал и он... но его больше нет... насильник, палач, подстилка, стукач... нелюдь. И пресс-камера теперь тебе дом. До конца твоих дней. А быстро умереть тебе не дадут. Ты понравился. Тебя снова и снова будут накачивать "пойлом", доводя до исступления, и ты снова и снова будешь насиловать, вынуждая других становиться стукачами. Прощайте, Кервин, Жук, Плешак, Снежка, погибшие на фронте и в "печке", нет мне места рядом с вами, ни у Огня, ни в Ирий-саду...
   ...Когда их отпустили вниз, в их камеру, оцепенение уже стало проходить и Младшему с Новеньким не пришлось его вести. Спотыкаясь и пошатываясь, он шёл со всеми. Руки по-прежнему у него были скованы, и раздеться ему помог Младший. И в камере Младший подвёл его к параше, а потом к раковине и сам, потому что руками он шевелить не мог и даже не пытался, такими неподъёмно-тяжёлыми они стали, обмыл его.
   - Хорошо устроился, Лохмач, - засмеялся обмывавшийся рядом Шестой. - С личной прислугой.
   - Младший думает, его так при Лохмаче и оставят, - поддержал Резаный, - личной шестёркой.
   - Ага, - подхватили остальные. - Зря стараешься, Младший.
   - Слабак он всё равно слабак.
   - Слабаков в "печку"!
   - Давай, клади его, чистенького.
   - Точно, ему работать пора.
   - А сработал он классно!
   - Да ни хрена он не работал! Это Старший так с "пойлом" угадал.
   Гаор молча, чувствуя, что вместо слов у него опять только звериный рёв получится, выбрался из обмывавшейся толпы и побрёл к нарам. Лечь и чтоб ничего уже больше не было. Но ему дали сесть, но не лечь.
   - Поешь, - Старший ткнул ему в руки кружку с горячей хлебной кашей и стал распоряжаться.
   У кого-то он отнимал паёк в наказание за плохую работу, кого-то ругал за перебор с "пойлом", что глушит его без перерывов и не разбавляя.
   - Да не сработаю я без него, - оправдывался тот. - Ну, Старший, дай пожрать. Что, не хватило кому"пойла"? Лохмачу ты вон какой густоты влил.
   - Лохмач в первый раз работал, а у тебя скоро срок выйдет, а ты всё как первачок.
   - Срок выйдет, в "печку" положат и не посмотрят, как ты работал, с "пойлом" или в своё удовольствие.
   Гаор медленно, маленькими глотками, с трудом проталкивая в горло густую жижу, пил хлебную кашу.
   - Твёрдого тебе нельзя, - объяснил ему Младший, сидя рядом и с аппетитом хлебая что-то из миски. - Понимаешь, пока у тебя задница в такой работе, твёрдого не дают. Вот заживёт когда, будешь легко впускать, тогда да. А пока нельзя.
   Гаор молча и равнодушно слушал, заставляя себя глотать противно-безвкусную жижу. Тяжёлый запах "пойла", свежей крови и собственной спермы, казалось, стоял вокруг него облаком, забивая всё остальные.
   - Поел? Давай сюда и ложись.
   Младший забрал у него опустевшую кружку и встал, ушёл куда-то. Болезненная яркость и чёткость предметов и красок уже прошла, глаза опять слезились, всё было туманным и смутным, как через залитое дождём ветровое стекло. "Слепну, что ли?" - с мрачным равнодушием подумал Гаор.
   - Давай ложись, - остановился кто-то перед ним, - и не брыкайся, прикуём.
   Сопротивляться он не мог, но остался сидеть, будто не услышав. Его толчком повалили на нары, повернули на живот и прижали.
   - Упрямый ты, Лохмач, - сказал, наваливаясь на него, дневаливший и потому полный сил Девятый. - Ну, чего ты, как свежачок, опять напрягся? На хрена тебе боль лишняя?
   - Он целку сегодня ломал, - сказал, устраиваясь рядом, Двадцатый. - Поверни, я подщекочу ему, чтоб прочувствовал. Весь в крови был.
   - Такая мясистая попалась? - весело удивился Девятый, размашисто двигаясь в нём и заставляя его хрипеть на толчках. - Лохмач, ну, и как оно с нетронутой? Сладко? Эй, руки ему вытяните, мешают. Ага, Лохмач, ты грудью прижмись, а задницу оттопырь, легче будет.
   Гаор из последних сил напрягал мышцы, последними остатками сознания удерживаясь от...
   - Эй, Лохмач, сомлел, что ли?
   - Нет, тогда бы расслабился.
   - Он Младшего ждёт, чтоб поцеловал.
   - А так-то на девку и посмотреть не на что было. Фитюлька.
   - А кровищи на Лохмаче было, как скажи он здорового кабана трахнул.
   - А ты откуда знаешь, что фитюлька?
   - А мы в соседнем кабинете работали. Ну, и решили клиенту показать. И мы заодно посмотрели.
   - Нет, Лохмач, конечно, страшен стал.
   - Ага, наш так и сказал. Что впечатляет.
   - Нашего клиента даже трахать не пришлось. На Лохмача как посмотрел, так сразу из него и посыпалось.
   - Ну как, Лохмач, - промурлыкал, прижимаясь губами к его уху Резаный. - Как тебе лягушечка? Гладенькая да целенькая, а ты её на прутик и порвал.
   - Ты чего?
   - А они по посёлкам лягушками знаешь кого называют? То-то, - засмеялся Резаный. - Давай ротик, Лохмач, раз говорить не хочешь, про лягушечек цельных нам не рассказываешь, так поработай ротиком. Давай-давай.
   - Смотри, задохнётся.
   - Ни хрена ему, волосатой заднице, не будет. Або, они живучие.
   А он никак не мог потерять сознания...
  
   Венн не поехал домой, оставшись ночевать на работе. Благо Дом-на-Холме предоставлял своим сотрудникам полный спектр услуг.
   Судьба Рыжего, конечно, важна, дальнейшая судьба Фрегора - ещё интереснее. Потому что, если Фрегора решат убрать, то это заденет многих и многих, и здесь надо предельно осторожно и внимательно проследить, кто, по какой причине, с каким официальным текстом и куда уберёт Фрегора. Самое опасное у падающей звезды - её хвост. Попал в него и полетишь вместе с ней. И собственная работа не должна стоять. Когда речь идёт о жизни нации, то жизнь её отдельных представителей... и так далее...
   Суматошные, наполненные массой дел, встреч и разговоров дни. Отец недаром шутил, что лучшая диета - запарка на работе. Хотя грузность никогда не была свойственна Армонтинам. Как большинству старых родов. Но сухость и поджарость предков давно стала хрупкостью и изнеженностью, чуткость - неврастеничностью... Чёрт, маховик вырождения набрал такие обороты, что... Пятый не зря сказал об избавлении от балласта. Так что... кто не спрятался, сам и виноват. Кто не выживет в передряге "кардинального изменения социально-экономической системы" - хорошее определение, молодцы в академическом отделе, так обзовут, что ни буквой, ни духом не соврут, а получится в самый раз, так вот, кто не выживет, то... то сам виноват. Дуггуры всегда, стремясь к дальним рубежам, бросали балласт, ослабевших, больных, раненых и так далее.
   Венн лежал, закинув руки за голову и разглядывая потолок. Рядом как-то очень уютно, успокаивающе и в то же время достаточно эротично посапывала девица из отдела внутренней обслуги. Дом-на-Холме заботился о своих сотрудниках и всегда готов выполнить любые их желания, если они не во вред самому Дому. Почему Пятый решил, что Фрегор стал... не нужен или опасен? Вот что важно. От ответа на этот вопрос зависит, как и куда будут убирать Фрегора, а, следовательно, кого из окружения Фрегора и как это заденет. Венн сладко потянулся и закрыл глаза. Надо выспаться.
  
   То ли Гаор и в самом деле стал привыкать, то ли из-за "пойла", но ему удалось "вырубиться" и проваляться до подъёма на нарах, уже не ощущая, кто и что с ним делает.
   Вместе со всеми он встал по крику надзирателя к стене на поверку. Болело всё тело, но боль за эти дни стала привычной, она ощущалась, но уже не туманила голову, доводя до беспамятства. Мучила сухость во рту и тяжёлая, как с перепоя, голова. После поверки он подошёл к раковине и стал пить из пригоршней, благо руки у него были скованы спереди, а снимать с него наручники явно не собирались, так что надо приспосабливаться.
   - После "пойла" всегда так, - сказал ему пивший рядом Пятый. - Много не пей сразу, а то сердце зайдётся. Понимаешь?
   Гаор молча кивнул. Свой паёк он опять получил кружкой хлебной каши. Есть почему-то не хотелось, каша была противно-безвкусной, и съел он её... по необходимости. И потому, что Шестой, увидев, как он стоит, сжимая обеими руками кружку, предложил:
   - Если не хочешь, давай мне.
   Заплетающимся, тяжёлым, как и голова, языком Гаор ответил, чего бы он ему дал, и допил.
   Двадцатый и Гладкий засмеялись:
   - Говорили же тебе, привыкнешь.
   - Давай, - забрал у него кружку Старший.
   - Наручники сними, - попросил Гаор.
   И получил ответ:
   - Как дёргаться перестанешь, так снимем. Иди ложись, с тобой мягко поработают.
   - Давай-давай, - возник рядом Резаный, - Сам ложись, а то прикуём.
   Гаор перевёл дыхание и твёрдо, перемежая слова паузами, ответил:
   - Сам... не... лягу.
   Его сразу взяли сзади с двух сторон за плечи и ошейник. Гаор приготовился сопротивляться, но Старший спокойно сказал:
   - Не хочешь лёжа, будешь стоя.
   Резаный быстрым движением схватил его за волосы и с силой пригнул его голову книзу, и уже знакомая острая боль от резко вошедшего в него сзади хлестнула Гаора по позвоночнику, выдавив хриплый стон.
   - Вас, аборигенов вонючих, - сказал Резаный, тыкая его лицом себе в живот, - только так и надо учить.
   - Смотри, - хохотнул рядом Десятый, - откусит он тебе.
   - Я ему сначала все зубы выбью.
   - Велено его целым оставить.
   - А драться он здоров.
   - Ну, так слышал же, раб-телохранитель.
   - Кому там сподручнее, потискайте ему, чтоб прочувствовал.
   Сознание уплывало, но Гаор продолжал слышать и чувствовать. И ничего не мог с этим поделать. И с понимаем того, что никакое сопротивление не спасёт его, не заставит их нарушить приказ надзирателя: "Чтоб хоть один, но всегда в нём был". И слова о полном цикле он тоже теперь понимал. Заставив его кончить, отпустили, дали доковылять до нар и рухнуть. И только тут он сообразил, что нет Младшего, но спросить о нём не смог, проваливаясь в забытье.
   День был бесконечен и заполнен болью. Но глаза уже меньше болели, и он поневоле рассмотрел и камеру, и её обитателей. Все черноглазые, черноволосые, многие коротко, короче обычной рабской стрижки подстрижены, на лицах лёгкая щетина, грудь у всех гладкая, на лобках редкие короткие волосы... Чистокровные? Почему? Специально так подобрали или ... Да и молодые все, ни одного старше двадцати пяти нет. Через боль и отчаяние он уже снова внимательно и пристально вглядывался в окружающее. В каком полку служишь, по тому Уставу и живёшь... да, пресс-камера имела свой Устав. Он теперь не пытался ударить кого-то из них, когда они работали с ним, но и не поддавался, сопротивляясь напряжением мышц.
   - Ты чего такой упрямый? - спросил Гладкий, лёжа рядом и не так гладя, как придерживая его в удобной позе для пыхтящего на нём Семнадцатого.
   - Дурак потому что, - ответил за сцепившего зубы, чтобы не стонать, Гаора лежавший с другой стороны Пятый. - Личный, а думает только, кем ты там был, телохранитель, что ли, этим обойтись. Личный, он всегда с хозяином быть должен. Дольше проживёшь, понял, Лохмач?
   - А ни хрена, - откликнулся с другого конца нар Новенький. - Я у своего всем был, ни днём, ни ночью от себя не отпускал, и шофёр, и камердинер, и секретарь, и подстилка. И где я?
   - Где все мы! - заржало несколько голосов.
   - А будем где? - продолжил Новенький.
   - А где все! - ответил Старший.
   - Точно, Старший!
   - "Печка" большая!
   - Так всей сменой рядком и ляжем.
   - Ага, как здесь!
   Гаор впервые слышал, чтобы рабы вот так говорили о "печке", крематории. Этих разговоров избегали везде и всегда, а они... Его, наконец, отпустили, и он рухнул ничком на нары.
   - Второй номер вставьте ему, - сказал над ним Старший, - пусть отдохнёт.
   Напрягать мышцы с каждым разом становилось всё труднее, Гаор сам ощущал, что с каждым насилием его тело предавало его, не сопротивляясь насильникам, а подстраиваясь под них. Сволочи, кто же, какая сволочь придумала это...
   - Не злись, - сказал рядом Новенький и погладил его по плечу.
   Гаор осторожно повернул голову. Новенький лежал рядом, разглядывая его чёрными блестящими глазами.
   - Слышал, как про "печку" говорили?
   - Да, - хрипло выдохнул Гаор.
   - Мне поначалу тоже не по себе было, не слышал никогда такого. А потом понял. Мы все уже мёртвые.
   - Смертники, - поправил его Гаор.
   - Нет, смертник ещё может выжить, а мы мёртвые. Как ни работай, как ни старайся, а каждые полгода-год смену меняют. Понимаешь, всех сразу в "печку". И не смотрят, какой ты... можешь работать, не можешь... всё равно. Это ты смертник. Ты личный, тебя сюда на неделю сунули и портить не разрешили. Сегодня пятый день, через два дня тебя хозяин заберёт, а мы останемся. Шестой с Резаным потому и злобствуют на тебя так. Они тоже... а им не выйти.
   - А ты?
   - Акхарайны не лучше Ардинайлов. Всё понял?
   Гаор кивнул. Да, он помнил и слова Фрегора: "Ты мой, и всегда будешь моим", - и слова надзирателя о неделе, но... но боялся поверить этим словам. Да и... Как ему жить после всего сделанного им и с ним?
   Новенький повернулся на спину и теперь лежал, разглядывая потолок. Его спокойное лицо строго и красиво, и лёгкая густая, но очень короткая щетина вокруг рта и на подбородке казалась только лёгкой тенью и не портила этого лица.
   - Об одном жалею, - совсем тихо сказал Новенький, - не прирезал я его. Отец всё-таки, пожалел. Ну, отыгрываюсь на допросах, конечно, другого случая вмазать им, увидеть, как они у тебя в ногах ползают, нет и не будет. А тот-то жив остался, и он не старый, наплодит ещё. Меня ведь и отдали, потому что он своего следующего предложил. Тот маленький совсем, тельце нежное, - Новенький передразнил старческий шамкающий голос, - а меня сюда. Я ж просил, чтоб лучше ... да что угодно, хоть под собак, у нас тоже собаками забавлялись. Так нет. И даже не за деньги, а как патриотический долг. Слышал о таком?
   - Да, - хрипло выдохнул Гаор, слушая всё с большим вниманием.
   О "патриотическом долге" он слышал ещё в училище, на уроках доблести. Что каждый дуггур обязан жертвовать всем и даже самым дорогим во имя блага и процветания нации, заучивал примеры, как прекрасная дочь короля отрезала свои косы и сплела тетивы для луков отцовской гвардии, как вельможа в дни "подлой осады" королевского замка накормил изголодавшегося короля - уже другого, но тоже сволочь - мясом своего сына, как бесчисленные престарелые отцы отправляли на бесчисленные войны своих последних сыновей, потому что пусть лучше погибнет род, но спасётся нация. Вся эта бодяга надоела ему ещё тогда. На фронте про "патриотический долг" им тоже достаточно часто говорили, и он быстро понял, уяснил и запомнил: раз "патриотический долг" - значит, атака не обеспечена, и они пойдут на смерть. А здесь, значит, так. Той сволочи "патриотический долг" и благодарность властей, а парню... долгая мучительная смерть, какой никто, даже самая распоследняя "подстилка" не заслуживает. Палачу, стукачу... да, тем да, но палачом Новенький стал уже тут.
   Новенький прерывисто вздохнул и сел.
   - Что-то Младшего как долго нет? - спросил он пространство и объяснил Гаору: - Его перед подъёмом кого-то там ублажать дёрнули. Он мягкий, некоторым нравится.
   - И это еще? - вырвалось у Гаора.
   - А ты думаешь, для чего тебе задницу растягивают? - ответил вопросом подсевший к ним Гладкий.
   - Нет, на такой работе ничего, - откликнулся лежавший на нарах Десятый. - И покормят, и глотнуть дадут, а если на курящего попадёшь, то и покурить.
   - Это на кого попадёшь, - возразил Пятый. - Я вон ходил к одному. Хорошо, без синяков обошлось.
   - А не один хрен?
   - А с битой мордой в "печку" до срока пойдёшь.
   - А не один хрен когда?
   - А коль тебе один хрен, так пойди и надзирателя попроси, чтоб поспособствовал.
   - А пошли вы все... - длинно и достаточно затейливо выругался Восьмой, втискиваясь на нары между Гаором и Новеньким. - Лохмач, ты лес видел?
   Вопрос настолько удивил Гаора, что он даже забыл на мгновение о боли.
   - Видел, конечно.
   - А ходил? Ну, по лесу?
   - Да.
   - И рвал? Говорят, там ягоды прямо вот так перед лицом растут, и рвать их можно. Правда?
   - Да, - настороженно ответил Гаор, не понимая причины и цели расспросов и ожидая любого подвоха.
   - Расскажи, а, - попросил Восьмой и вздохнул. - Никогда в лесу не был.
   Гаор ответить не успел, потому что появившийся мгновенно рядом Старший влепил Восьмому пощёчину, а ему пригрозил четвертым номером стержня в глотку.
   - Не смей парней будоражить! Сказано тебе: что было, забудь как не было! А ты не лезь к нему, лежит тихо, не дёргается, ну, и пусть лежит. А лезешь, так по делу чтоб было, давайте работайте, надзиратель увидит, что он один, всем накостыляет.
   Приказ Старшего был немедленно выполнен.
   ...Так, в насилиях и редких передышках прошёл весь день. Младший вернулся перед самым отбоем, когда все уже укладывались спать. Заплаканный и словно похудевший за этот день. У Старшего, к удивлению Гаора, нашёлся паёк для Младшего, хотя все уже давно поели. Так что, Устав здесь... "с понятием", как говаривал один из училищных сержантов? Некстати всплывшее воспоминание об училище заставило его нахмуриться и тряхнуть головой.
   - Больно, что ли? - удивился лежавший на нём Пятнадцатый. - Я ж не резко.
   Гаор не ответил ему. "Это что ж получается?" - вдруг удивился он. Это он под кем-то лежит, его трахают, как хотят, а он уже о своём думает, будто это и не с ним. И ведь, похоже, и у остальных парней так. Это... это ж... "Это работа", - с обжёгшей его ясностью понял Гаор. Он сам водил машину, таскал и грузил, чистил оружие и форму, да... да сколько всего он может делать и думать о своём, и для парней это только работа. Когда трудная, когда полегче, но работа, а не... Додумывать он не стал, потому что почувствовал, что подошёл к чему-то очень важному и новому для себя.
   - Всё, - Пятнадцатый соскользнул с него и лёг рядом. - Молодец, совсем хорошо лежал. Старший, какой ему на ночь вставить?
   - Третий без шаров и пусть спит, - сонно ответил Старший. - Младший, обмывайся и ложись. Не убыло от тебя, всё на месте, хватит реветь.
   В камере горел уже ночной синий свет, и громкие разговоры, как и везде, запрещались. Команды отбоя, правда, Гаор ещё ни разу не слышал, просто надзиратель или какая-то ещё сволочь переключала свет. Младший, тихонько всхлипывая, лёг рядом с ним.
   Остальные уже спали, и Гаор осторожно повернулся набок, лицом к Младшему. Тот тихо и совсем по-детски плакал, дрожа всем телом.
   - Замёрз? - тихо спросил Гаор.
   Младший не ответил, но слегка подвинулся к нему. И Гаор, сам не понимая, зачем и почему он это делает, приподнял всё ещё скованные руки и слегка развёл локти, сделав кольцо. Младший мгновенно понял и ловко влез в него, обхватил Гаора за спину и прижался горячим и мокрым лицом к его плечу.
   - Что они со мной делали, - почти беззвучно шептал он.
   Гаор не так слышал, как кожей ощущал его слова.
   - За что, Лохмач? Я... я всё делал, что они говорили, а они... всё равно... за что они меня?
   Гаор молча, разведя локти, прижимал к себе бьющееся в рыданиях худое юношеское, даже мальчишеское, тело. Совсем малец ведь, недаром его Младшим зовут, мальчишка.
   - Сколько тебе лет? - спросил он, касаясь губами уха Младшего, когда тот затих, всхлипывая.
   - Не знаю, - всхлипнул Младший, - говорят... семнадцать... будет...
   - Не будет тебе семнадцати, - раздался вдруг голос Резаного, - Лохмач вон заработал уже, его здесь и оставят, а тебя, Младший, в "печку". Лохмач, трахни его как ту целочку, чтоб заткнулся.
   - А если я тебя? - задумчиво, даже без особой злобы, спросил Гаор. - Чтоб ты заткнулся.
   - Стержень сначала себе из задницы вынь, - ехидно ответил Резаный.
   - А чем он мне помешает? - удивился Гаор.
   Кто-то сонно засмеялся.
   - А что? - сразу загорелся Гладкий. - Давайте Резаного под Лохмача подложим и посмотрим.
   - Завтра, - сказал Старший, - хоть на счёт, хоть на пайку, а сейчас спите. Младший, спать.
   Гаор осторожно развёл, насколько позволили наручники, локти, дав Младшему выскользнуть и лечь рядом.
   - Погладить тебя? - благодарно шепнул Младший.
   - Не надо, спи, - ответил Гаор, закрывая глаза.
   Перспектива завтрашней драки с Резаным не пугала его. Лучше драка, чем... - не додумав слишком понятное, он заснул.
  
   Но назавтра начались новые события, из-за которых его ночная стычка с Резаным забылась всеми, и ими самими в том числе.
   Началось утро, правда, как обычно: подъёмом, поверкой, пайком. И они ещё жевали и хлебали, разойдясь по камере, сидя на нарах, болтая и подшучивая над Младшим: мол до того доревелся, что к Лохмачу за утешением полез, когда мимо их камеры по коридору справа - от лифта - налево - к надзирательской - прошли трое. В чёрных комбинезонах, в сдвинутых на правую бровь чёрных беретах, грохоча подкованными ботинками, сверкнув офицерскими звёздочками на воротниках. Спецовики?! Зачем?! Кого?!!
   Всех будто ветром сдуло от решётки на нары. Торопливо доев и допив, сунули на место кружки и миски и сбились на нарах в плотный, настороженно притихший ком. Гаору никто ничего не объяснял, но тут он и не нуждался в объяснениях. Что такое спецура, он и сам знал.
   - Наручники сними, - попросил он Старшего.
   - Отстань, - отмахнулся тот от него, напряжённо прислушиваясь к шуму в надзирательской.
   И вот донеслось.
   - Старший! Сюда!
   Старший сорвался с места и подбежал к решётке, которая начала открываться уже при его приближении, да так и осталась приоткрытой. К удивлению Гаора, никто не встал и не подошёл к решётке, даже не выйти - выглянуть не рискнули. Сидели молча. Некоторые дрожали, кое-кто тихо беззвучно плакал.
   Старший вернулся довольно быстро. К облегчению Гаора, вполне целый, сразу и довольный, и озабоченный. Войдя в камеру, он улыбнулся настороженно глядящим на него:
   - Работаем, парни.
   - Что?! - спросил Резаный.
   - Оно самое? - подался вперед Новенький.
   - Ну да, - кивнул Старший, - проштрафился там у них один. Нам отдают. В назидание остальным.
   Негромкий, но общий торжествующий рёв потряс камеру. Все повскакали с нар, окружив Старшего возбуждённо галдящим кольцом.
   - Старший, сюда приведут, или в зал идём?
   - Старший, "пойла" дай!
   - Старший, рвать можно?
   - Всё можно! - весело ответил Старший. - Но чтоб остальные разглядеть и понять успели. "Пойла" берите кому сколько надо. Сейчас они там насчёт зала решат. Да, Лохмачу "пойла"...
   - Ты наручники с меня сними! - заражённый общим возбуждением Гаор даже толкнул Старшего плечом.
   - А что, у тебя со спецурой свои счёты? - задумчиво спросил Резаный.
   Гаор нетерпеливо мотнул головой, сразу и соглашаясь, и отмахиваясь от лишних сейчас вопросов. Старший пытливо посмотрел на него и... покачал головой:
   - Нет. Тебе "пойла" сейчас опять дадим, так чтоб ты его не заломал раньше времени, лучше тебя без рук.
   - А то нам ни хрена не оставишь, - засмеялись вокруг.
   И Гаор вынужденно кивнул. Да, что такое "пойло" он уже знает, и, если ему опять дадут полную кружку и снимут наручники, то... то остальным он ничего не оставит. Просто переломает позвоночник, и всё.
   Стук надзирательской дубинки по решётке рассыпал кольцо, загнав их на нары. Старший подбежал к решётке, кивая выслушал надзирателя и стал распоряжаться:
   - Работаем в зале. Пятый, Гладкий, за одеждой марш. Двадцатый, Седьмой - за "пойлом". Новенький, Младший - вы оба с Лохмачом. Руки ему назад сделаете, рубашку накинете, ну, чтоб свалилась, как дернётся, и за локти держать будете. Отпустите по команде, а так пусть рычит и горланит. Лохмач, можешь по-поселковому орать. Разрешено.
   Последнее изумило Гаора до немоты. Он вдруг только сейчас сообразил, что за все эти дни ни разу не услышал ни одного нашенского слова, будто... будто парни, никто, ни один, не знают. И смотрятся все чистокровными, и это еще, так получается... додумать он не успел. Потому что решётка отодвинута, а посланные уже втаскивают коробки с брюками, рубашками и тапочками и большие бутыли с тёмно-зелёной густой жидкостью, и все торопливо одеваются, наливают себе в кружки "пойла", кто разбавляет, кто пьёт как есть.
   Оделся он сам и довольно ловко, Младший ему только застегнуться помог. Новенький принёс ему кружку с "пойлом", и Гаор, давясь, выпил её до дна, хотя его опять вначале чуть было не вывернуло. Но на последних глотках было уже вполне терпимо. Новенький перестегнул ему наручники, завернув руки назад, Младший накинул на плечи рубашку и... взъерошил ему волосы на голове, а потом и на груди.
   - Вот, - улыбнулся он, - так совсем по-дикому. Старший, глянь.
   - Хорош, - кивнул Старший, оглядывая Гаора.
   - Морду бы ему ещё кровью вымазать, - поддержал Старшего Десятый. - Чтоб как там.
   - Крови много будет, - отмахнулся Старший, - на всех хватит. Ну-ка, Лохмач, загни по-поселковому. Ну, всё равно что.
   - Поздороваться, что ли? - усмехнулся Гаор.
   "Пойло" ещё не начало действовать, всё было обычной яркости и чёткости, но ему почему-то стало сразу и злобно, и весело.
   - Ну-ка, - заинтересовались и остальные.
   Гаор пожал плечами.
   - Мир дому и всем в доме.
   Лицо Резаного болезненно дёрнулось и перекосилось на мгновение, он взмахнул кулаком, но не ударил.
   - Пойдёт, - кивнул Старший, внимательно глядя на Резаного. - Так, парни, без команды не начинаем, за черту не заходить - огонь на поражение.
   - Знаем.
   - Не первый раз.
   - Лохмач, понял?
   Гаор молча кивнул, чувствуя, как подступает то состояние, и стараясь удержать в памяти гримасу Резаного, чтобы обдумать её потом.
   Старший прислушался и кивнул.
   - Всё, пошли. Лохмача в серёдке пока держите, чтоб не сразу в глаза кидался.
   - Сюрприз спецуре, - хохотнул Новенький, вставая рядом с Гаором. - Младший, сам-то не забыл глотнуть?
   - Нет, - жёстко ответил Младший и улыбнулся. - Здесь я со всем удовольствием.
   Отъехала на всю ширину дверная решётка, и они, все вместе, без строя, но и не россыпью, а плотной компактной толпой вышли и повернули налево. Стены и пол уже полыхали пронзительно-белым цветом, но Гаор старался запоминать дорогу. Дверь... пахнет влажным холодом... душ? Ещё дверь... пахнет гуталином, табаком и ружейным маслом... надзирательская... Ещё дверь... пахнет... не успел разобрать... Вскипающее в крови исступление толкало его вперёд, он невольно ускорял шаг, натыкаясь на передних, и Младший с Новеньким за локти придерживали его.
   - Не терпится ему, - неприязненно пробурчал Резаный. - Або вонючий.
   Дверь не сбоку, а прямо в торце коридора. Просторный зал, в училище был такой для строевых упражнений, но здесь нет ни окон, ни портрета Главы, ни ... белые шары ламп под потолком слепят глаза. У дальней стены чёрный строй в две шеренги. На жёлтом паркетном полу тонкой, но очень чёткой тёмной чертой обрисованы круги гигантской мишени. Ага, а за которой чертой огонь на поражение? Подчиняясь беззвучным командам Старшего, или все, в отличие от него, уже сами знали порядок, они, войдя, встали рядом с дверью, но не строем, а толпой. Гаора держали сзади, но ему всё было хорошо видно. Даже слишком хорошо.
   Два спецовика вывели и поставили перед строем бледного парня с распухшим от побоев лицом. В форме, но босого. Офицер перечисляет прегрешения и нарушения, совершённые "этой мразью". Ого, не только звания, даже имени не упоминают. И после каждой фразы возглас: "Ты не достоин этой формы!". И двое... сержанты вроде - снимают с парня и отбрасывают к дальней стене берет, куртку, рубашку, брюки, майку, трусы. Пока парень не остаётся голым и удивительно беззащитным. "А ведь с умом придумано", - отстранённо подумал Гаор. Совсем рядом раздался тихий, какой-то кашляющий звук. Покосившись, Гаор увидел, что Резаный... додумать он не успел. Какие там вины и провинности перечислялись, Гаор не разобрал: и звуки уже слишком громко отдавались под черепом, мешая понимать смысл, и сплошная "потеря стойкости" и "нарушение Устава", а номера статей чужого Устава ничего ему не говорили. Да и не всё ли равно?! Начинали бы уже!
   Раздев парня, сержанты поставили его на колени и, чётко выполнив разворот, вернулись в строй, оставив парня голым, дрожащим, нелепо и жалко прикрывающим живот ладонями, на коленях, точно в центре мишени. Рыдая в голос, парень пополз на коленях к строю. "А это он зря", - осуждающе подумал Гаор.
   - К-куда, слизняк?! - вдруг гаркнул Резаный. - Струсил, паскуда?!
   Его голос словно хлестнул парня. И толпа рабов злорадно мстительно захохотала, посыпались ругань и насмешки.
   - Берите его, - подчёркнуто брезгливо приказал офицер.
   Парень пронзительно и тонко закричал. Но его крик тут же заглушили торжествующий рев двадцати рабских глоток и стук каблуков перестраивающегося в почти полный круг строя спецовиков.
   Первыми к парню подошли Старший, Резаный и Шестой. Что там они сделали, Гаор как-то упустил, потому что у него снова заполыхали в глазах белые молнии, но вдруг он ощутил пронзительный и почему-то приятный сейчас запах свежей крови и, хрипло рыча, рванулся вперёд. Младший и Новенький повисли на нём, раздевая на ходу и заставляя идти медленно, чтобы строй успел его разглядеть.
   Пытался ли парень сопротивляться насильникам, Гаор так и не узнал. Когда он, рыча и мотая взлохмаченной головой, добрался до центра мишени, парню уже вывернули в суставах руки, и теперь они болтались беспомощными бессильными тряпками. Пол был в кровяных пятнах. Под ногами путались сброшенные парнями рубашки и брюки. Когда и как раздели его самого, Гаор не заметил, но пробился он к парню уже голым с напряжённым до боли членом. Он споткнулся и рухнул на белое, покрытое царапинами, ссадинами и синяками тело. Может, ему и помогли войти, но... но он хотел этого! Сам хотел!
   - Что, лягва голозадая?! - прохрипел он и, когда парень тоненько заверещал под ним, почувствовал, как теряет голову от злобы.
   - За Серенгай! За посёлки! - рычал Гаор, ругаясь на двух языках. - На, получи, лягва, дерьмо спецурное, за Кису, за меня, за Кремня-Светоча, за Серенгай!
   - Другим оставь, - оттащили его.
   - Меня-то пусти, - Младший возбуждённо ткнул его локтем в живот, освобождая себе место.
   Старший говорил: "за черту не заходить", - но ему и не надо туда, вот он враг его, наконец-то, отвести душу за всё, за всех... Правильно, что Старший наручники с него не снял, заломал бы сейчас гада в момент, дал бы лёгкую смерть подонку.
  
   Рядовой спецвойск Торр Ард стоял в строю, привычно держа уставную стойку и строгое невозмутимое выражение. Хотя больше всего ему хотелось вмешаться в эту свалку и перебить клеймёную мразь. Особенно этого чертова або. До чего эти... даже слова не подберёшь, противны, а тут ещё и голова от дикарских воплей разболелась. Никогда он этих дикарей не терпел. Если б мог, перебил бы их всех до единого, очистил землю.
   ...Серенгай? Кто-то ещё помнит об этом? Приятно. Но откуда этот або знает про Серенгай? А чисто было сделано - майор спецвойск Реганг любил вспоминать Серенгай. С той операции и началась его настоящая служба. И карьера. В последнее время, правда, замедлилась, но это коснулось всех. Говорят, из-за перестройки в верхах и переподчинения. Старые пердуны делят чины и кресла, а ты сиди и жди настоящего дела. Но приятные воспоминания не мешали ему следить за работой "прессов" и отмечать в путанице тел чёткую организованность. А неплохие кадры в Доме-на-Холме. Пожалуй, сотрудничество будет вполне перспективным. Так что на том пикнике очень удачно вышло. Теперь лишь бы увернуться от отправки на объект. Дела и деньги делаются в Аргате!
   Рядовой спецвойск Ангур Тарр был уверен, что видел и испытал всё возможное, что ни удивить, ни испугать его невозможно, но это... Огонь Великий, сколько же им "зелёнки" влили, что так беснуются? На сухую так не получится. Приговорённого он не знал, ну, видел на построениях, но они в разных ротах, а даже разные взводы уже как две страны. Своё отделение, ну, взвод, и всё, дальше уже одни чужаки. И что натворил бедолага, он слышал довольно смутно и не вникал. Будешь расспрашивать, самого заподозрят. В чём-нибудь. Сказали: "Недостоин!". Ну, значит, так оно и есть. Лучше бы, конечно, пристрелили. Но начальству, сволочи звёздной, виднее. Мразь клеймёная, чего тянут, або, вонючку лохматую, опять оттаскивают. Никогда не думал, что можно и впрямь насмерть затрахать. Прописка свежачков - обычное дело, и все живы. Хотя, говорят, некоторые не выдерживают и даже сами себя кончают, но это шпаки, слабаки-штафирки.
   Если бы не этот або с его дикарскими воплями, рядовому Даргу Кройгу даже бы понравилось. Шуму, правда, много, но, видно, так и задумывалось. А ведь смотрится. И растянуть можно, на сколько хочешь. Интересно. Лишь бы або заткнулся, сил уже нет, чёрт, ну зачем им велели сдать оружие при входе, сейчас бы пристрелил лохмача и досмотрел спокойно.
  
   Кричать спецовик перестал быстро, а прорвавшись к нему в очередной раз, Гаор вдруг ощутил, что тот уже не дёргается. Тело, правда, ещё тёплое и мягкое, но... ошибиться он не мог, навидался, вернее, нащупался, вытаскивая из завалов и воронок.
   - Готов, - прохрипел он.
   И услышал спокойный шёпот Старшего.
   - Пока не скомандовали отбой, работаем.
   - Мёртвого не могу, - признался Гаор.
   - Откатывайся и лежи, - разрешил Старший, выворачивая до хруста в позвонках голову парня, чтобы Шестой и Семнадцатый вошли оба сразу.
   Лежи? А, чтоб под пулю не попасть - остатками сознания сообразил Гаор, выдираясь из сосредоточенно-весёлой толпы. И лучше к стене, а не им под сапоги, наступят на горло подковкой и конец. Скованные за спиной руки заставили его лечь на живот. Действие "пойла" уже заканчивалось, в холодной враждебной белизне гасли краски и звуки, всё стало далеким и безразличным. Слабо ломило тело, внутри было пусто и противно, но не так, как с той девчонкой. Сейчас он о сделанном не жалел. Может, этот парень и не виноват, и его просто подставили "в назидание" остальным - армейский опыт Гаора знал слишком много подобных случаев, но... не этот, так другой, все они... другого не заслуживают.
   - Стоп! - крикнул кто-то далеко и тихо.
   Толпа рабов отхлынула из центра зала к стене у двери. Младший и Новенький помогли Гаору встать. Он проморгался и, преодолевая всё сильнее окутывающее его безразличие, увидел лежавшее в центре на заляпанном красными и белёсыми пятнами полу изломанное и уже несомненно мёртвое тело. Негромкий приказ Старшего, и Десятый, Пятый, ещё кто-то вышли, сгребли разбросанную вокруг тела одежду и вернулись в строй. Одеваться не стали, побросали к стене.
   Короткий приказ офицера, и строй спецовиков, чётко и согласно громыхнув каблуками, делает поворот и колонной по одному, описывая круг вокруг казнённого, покидает зал. И каждый, проходя мимо трупа, чётко, не халтуря и не притворяясь, плюёт на него.
   Всё, казнь закончена.
   Когда спецовики вышли, Старший стал снова распоряжаться.
   - Дневальные, шмотки соберите и в коробки. Всё, пошли.
   По дороге в камеру негромко, но оживлённо обсуждали происшедшее и предстоящее.
   - Старший, а душ?
   - Распорядок забыл? Завтра.
   - А сегодня не дадут?
   - Что дадут, то и возьмёшь.
   - Хорошо сработали.
   - И Лохмач удачно пришёлся.
   - А болтали, спецовики упёртые, а этого смотри, дохлым дотрахивали.
   - Слабак, быстро вырубился.
   - Да нет, этот ещё держался, ты вспомни того, ну, помнишь... В момент же заломали.
   - Дурак, тот сам со страху кончился.
   - А как верещал, а? Ну, чисто поросёнок.
   - Я ему рраз! Аж в горле у него хрустнуло!
   - А Младший-то разошёлся как? И Лохмача бросил, сам полез.
   - Все хороши, - подвёл итог Старший, когда они вошли в камеру. - Чисто сработали. Отдыхаем. Лохмач пусть полежит и в мягкую работу его.
   - Да он спит уже, - засмеялся Новенький, укладывая Гаора на нары. - Руки перестегнуть или совсем снять?
   - Перестегни, а то дёрнется со сна, - усмехнулся Старший. - И не буди, пусть спит.
   - Фуу, отвели душу, - вздохнул кто-то, укладываясь рядом с Гаором и гладя его по спине. - Ничего, парень, кабы хоть раз в неделю такое, то совсем бы хорошо было.
   Слова доходили до Гаора глухо, сил на понимание не было, полусон-полузабытье поглотило его белым колыхающимся туманом.
  
   Очнулся он уже под вечер, опять, в который раз, лёжа ничком на нарах под чьим-то телом. Было больно и противно, горел после "пойла" рот, тошнило, но всё это было уже привычным и потому...
   - Очнулся? - спросил Младший.
   Он лежал рядом, подсунув руку ему под живот, гладя и лаская ему мошонку.
   - Пятый, кончай, ему поесть надо.
   - Можно, - согласился Пятый. - Ты подщекочи ему, чтоб прочувствовал. А так совсем хорошо лежит.
   - И не дёргается? - подчёркнуто удивился Резаный. - А ну давай, проверю.
   - Себе пососи, если свербит, - спокойно сказал Младший. - Велено мягко работать, так не лезь.
   - А ты, я смотрю, осмелел, - угрожающе сказал Резаный. - Думаешь, одного задохлика заодно со всеми трахнул, так и "прессом" настоящим стал?
   - Не задирайся, - продолжая ласкать Гаора, ответил Младший. - Я здесь побольше твоего, на моей памяти, знаешь сколько таких, как ты, в "печку" ушло? Так что отвали. Ну вот, Лохмач, не надувался, не держал в себе, и всё хорошо.
   Гаор молчал, про себя проклиная собственное, в очередной раз предавшее его тело. Пятый оттолкнулся от его спины ладонями и встал, Младший убрал руку и тоже встал:
   - Отдыхай, сейчас я тебе поесть принесу.
   Пресс-камера жила обычной вечерней жизнью, отдыхая после удачной работы. Гаор лежал по-прежнему ничком и слушал разговоры про выданный в обед доппаёк за удачную работу, что завтра должен быть душ, что... "В душ-то хоть раскуют?"- подумал Гаор.
   - Поешь, - тронул его за плечо Младший.
   Гаор подтянул под грудь скованные руки, оттолкнулся ими от нар и встал на колени, повернулся и сел, преодолевая боль. Младший протянул ему кружку с хлебной кашей.
   - Ешь, она ещё теплая.
   Гаор кивнул. Кружилась голова, тошнило, во рту мерзкий вкус "пойла", делавший противной и кашу.
   - А это доппаёк, - Младший забрал у него опустевшую кружку и дал другую... с чаем?
   Гаор глотнул и едва не поперхнулся. Чай был сладким! Или не чай, неважно, но сахару в кружку сыпанули не меньше двух ложек.
   - Ага, - засмеялся его удивлению Младший, - за работу выдали. Что на допросах, что сегодня сработали чисто. Правда, здорово?
   - Младший, а чего ты так подлизываешься к нему? - лениво спросил Резаный. - Думаешь он тебе отхлебнуть даст? Как же, лохмачи поселковые, они только о себе думают. Або вонючие.
   Резаный нарывался и напрашивался вполне откровенно, и пора давать ему укорот. Если он хочет дальше жить в камере нормально - а о том, что его завтра отдадут хозяину, Гаор старался не думать, чтобы разочарование не оказалось слишком страшным - так надо укорачивать сейчас. Ну, была не была. Тело, конечно, болит, и руки скованы, но... надо. Гаор допил и отдал кружку Младшему. Повернулся к лежавшему на нарах Резаному, чтобы не оказаться спиной к нему.
   - Тебе врезать или сам заткнёшься? - угрожая не словами, а интонацией, спросил Гаор и продолжил на говоре Арботанга, проверяя мелькнувшую догадку. - Если у тебя ко мне что есть, фраерок, то и без толковища разберёмся.
   - Обоим накостыляю, - ответил вместо Резаного внимательно наблюдавший за ними Старший. - Что раньше было, забудь как не было. Резаный, ты тоже. Понял, нет?
   - Это ты не мне, а ему объясни, - рывком сел Резаный. - Ты чего про Серенгай вздумал орать? Тебе какая там печаль?
   - А ты что, про Серенгай помнишь? - спросил Гаор.
   Всё вставало на место. Ненависть Резаного к аборигенам, болезненная реакция на нашенские слова, и вечно сжатый правый кулак, и как смотрел сегодня на строй, и как слушал приговор... должно сойтись, если б ещё не кружок у него был...
   - Ещё чего спросишь? - явно сдерживаясь из последнего, спросил Резаный, пристально глядя на него.
   И Гаор рискнул:
   - Почему тебе кружок вместо кубика впаяли?
   Камера изумленно замолчала.
   - Ты... - выдохнул Резаный, кидаясь на него, - ах ты...!
   Гаор боковым переворотом ушёл от его удара, заставив Резаного промахнуться и вылететь на середину камеры, и сам вскочил на ноги, плечом отбросив, чтоб не попал под удар, растерявшегося Младшего. Резаный встал против него, пригнулся в боевую стойку.
   - Я ж тебя... - прохрипел он.
   - Моей кровью своё клеймо смоешь? - усмехнулся Гаор. - Давай попробуй.
   Резаный покосился на Шестого. Но тот не торопился на помощь приятелю. Несмотря на скованные руки, Гаор чувствовал себя уверенно. Драка - это уже по нему. Лишь бы за Резаного кто другой не вступился. А один на один... а если и убьют его, то тоже... не самое худшее.
   Кому и какой сигнал подал Старший, он не увидел. Просто вдруг все разом вскочили на ноги и схватили их. Поставили рядом, и Старший одинаково сильно избил обоих. По лицу, в грудь, в живот, снова по лицу. И Резаный, и Гаор, не сговариваясь, молча мотали головами, покорно принимая удары Старшего. Резаному только завели руки за спину и так держали, а Гаору подняли вверх. И бил их Старший молча, считая все пояснения излишними. Закончив избиение, Старший молча приподнял Гаору волосы надо лбом, посмотрел клеймо, удивлённо присвистнул и отпустил, ничего не сказав. И сразу разжались удерживавшие их руки. Продолжать драку было не только бессмысленно, но и опасно. Понимали это оба, поэтому молча, не глядя друг на друга, вернулись к нарам и легли в разных концах.
   - Резаный, с Лохмачом не работаешь, пока я не разрешу, - сказал Старший, когда они легли.
   Резаный что-то пробурчал.
   - Нну?! - рявкнул вдруг Старший совсем по-офицерски.
   И в ответ доведённое до автоматизма:
   - Есть, командир!
   - Кто я?! - в голосе Старшего прибавилось угрозы.
   - Да, Старший, - покорно ответил Резаный уже обычным "камерным" тоном.
   - Лохмач, Резаному молчишь. Что надо, - Старший усмехнулся, - я тебе сам скажу. Понял?
   - Да, Старший, - ответил Гаор, благоразумно удерживаясь от сразу завертевшихся на языке вопросов.
   Его послушание успокоило Старшего, и он решил всё-таки объяснить.
   - Ты про кружок спрашивал. Так слушай. Когда прирождённый трахает, позор больше. От обращённого и снести можно. А тебе ставить не стали, так у тебя и так вид дикарский, вот и решили, видно, что и так сойдёт. А теперь... что было, забудь как не было. Или в "печку" ложись. Всё понял?
   - Да, Старший, - уже вполне искренне ответил Гаор.
   - Всё, - Старший хозяйственно оглядел камеру. - Ложимся. Лохмач, крутись. Третий номер ему и пусть дрыхнет. Всем спать.
   Не выполнить приказа Старшего никто не рискнул.
   И как раз они легли, и свет заменили ночным. Младший, лежа рядом с Гаором, осторожно погладил его по лицу, прерывисто вздохнул и затих. Гаор лежал молча, не замечая боли, ставшей за эти дни привычной. Так... так вот оно что. Чёрт, это ж надо такое придумать. А Старший тогда, кем он был до пресс-камеры? Но Новенького-то он видел, знает, что Новенький прирождённый, родовой. А остальные? Черт, аж голова кругом пошла. Хотя... хотя теперь-то это и в самом деле, как говорит Старший, забудь как не было, отсюда один выход, в "печку", а как и почему или за что тебя сюда впихнули... забудь как не было. И тогда... тогда прав Новенький, хоть здесь душу отвести. С этим он и заснул.
  
   Разумеется, положенную неделю Фрегор в санатории не выдержал. Но и нарушить приказа не посмел: он же не самоубийца! И потому, уехав из санатория, отправился не в "Орлиное Гнездо", а в Дом-на-Холме. И сегодня с утра толкался в курилках и холлах, жадно собирая последние сплетни. Венну сообщили об этом ещё в гараже, где он ставил свою машину. Что ж, по мнению Венна, это был не самый худший вариант. И к себе он пошёл через курилку, где был наибольший шанс встретить Фрегора.
   Они радостно обнялись и побили друг друга по плечам и спине. Их давняя ничем не замутнённая дружба была всем известна, и радостная встреча не вызвала никаких нежелательных комментариев.
   - Ко мне или к тебе? - спросил Венн, когда радость первых объятий улеглась.
   - Ко мне, - сразу решил Фрегор. - Всё же за неделю всякое могло случиться.
   Венн молча улыбнулся. Как будто пятое отделение оставляет следы? А что их кабинеты не по разу и очень тщательно были обысканы, он ни мгновения не сомневался.
   Письменный стол в кабинете Фрегора был пуст. Ну да, все дела Фрегора закончились провалом его клиентуры, пока теперь ему подберут новую... "Если будут подбирать", - усмехнулся про себя Венн. Он знал, что в Доме-на-Холме хватает вот таких, числящихся, но не работающих. Тихая Контора никого никогда не увольняла, находя каждому своё применение, используя всё, всех и по-всякому.
   Знал это и Фрегор и потому не забеспокоился. Он весело, перескакивая с одного на другое, пересказывал Венну услышанное в санатории и в сегодняшних курилках, с удовольствием вспоминал, что уже неделю не видел своих чёртовых родичей, чтоб им побыстрее к Огню убраться.
   - Да, Венн, ты новые законы о бастардах читал?
   Венн засмеялся:
   - Я единственный сын, отец давно умер, меня они не касаются и не волнуют.
   - А меня волнуют, - Фрегор стал серьёзным. - Понимаешь, с января я приравнен к Фордангайру и могу добиваться полной фамилии. Но мне надо убрать выродка. Понимаешь, тогда у старика не будет основания мне возражать. Конечно, этот закон мне на руку, но мы оба совершеннолетние, нужно Семейное Соглашение, а мой братец и грёбаный дядюшка костьми лягут, но не допустят к родовому.
   Венн внимательно слушал. Разумеется, он тщательно и очень внимательно прочитал и закон, и прилагающиеся к нему комментарии и толкования. Массовый передел родовой собственности, пересмотр родовых документов и прочее - это весьма серьёзно. Под это дело в Доме-на-Холме заложили целый отдел. Потому что такое может всплыть и полезть... что лучше быть наготове. И самое смешное, что ведущую роль в приёме этих законов, действительно облегчавших Фрегору путь к месту Наследника, сыграл не кто иной, как Адвокат, Стиг Файрон. Ирония судьбы. Однако пора наводить Фрегора на мысль о Рыжем.
   Но Фрегор вспомнил сам. И, оборвав на полуслове описание праздничного пира, который он закатит, став Наследником, снял трубку внутреннего телефона.
   - Сейчас, - улыбнулся он Венну. - Сейчас я кое-что улажу, и продолжим.
   Венн благодушно кивнул, всем видом демонстрируя, что никуда не торопится и вообще... дружба превыше всего!
  
   И опять обычное утро пресс-камеры. Боль во всем теле, тяжёлая после "пойла" голова. Подъём, поверка, завтрак и... в работу. Сам он опять не лёг, и его обрабатывали опять стоя, сразу двое. Резаный, как и велел ему Старший, в упор не замечал Гаора, валялся на нарах, о чём-то болтая с Шестым.
   После обработки Гаору позволили лечь. Снять наручники он уже и не просил. Лежал на нарах на спине, закинув скованные руки за голову, и угрюмо глядел в потолок. Ждать ему нечего и незачем. Очередной работы? Порции "пойла", после которого как после тяжёлой злой выпивки. А выпить бы сейчас. Хоть того же "пойла", чтоб хоть ненадолго всё стало ярким и громким, и чтоб не думать ни о чём.
   Дневальные убирали камеру, загнав остальных на нары. Младший лёг рядом с Гаором, погладил его по груди, расправляя завитки.
   - Правильно, Младший, - сказал голос Старшего, - давай, приласкай его, пусть к рукам привыкает. Только не растягивай, а по-быстрому. А то в душ скоро.
   - В душ раскуёшь? - разжал губы Гаор.
   Старший засмеялся:
   - Ты смотри, сразу очнулся. Ладно, не мыть же тебя. В душе сниму. Но попробуешь трепыхнуться, или махаться начнёшь, то тогда не обижайся. Опять прикуём и только на работу отпускать будем. Понял?
   Радужная перспектива душа и свободных рук настолько обрадовала Гаора, что он, не сопротивляясь, дал Младшему довести себя до конечных судорог.
   - Ну вот, - Младший радостно погладил его по лицу, - даже держать не пришлось. Ты отдохни пока, сейчас в душ пойдём.
   Душа пришлось ждать долго. Во всяком случае, Гаор успел задремать, и команда Старшего на выход заставила его вскочить так резко, что он с трудом устоял на ногах.
   - Давай руки.
   Старший ловко снял с него наручники. Тяжёлые набрякшие за эти дни руки упали вдоль тела, отозвавшись болью в плечах. Гаор с трудом удержался от стона.
   - Так, - пытливо посмотрел ему в глаза Старший. - Младший, Новенький, давайте с ним, и если что, вы за него ответите.
   Младший и Новенький сразу встали рядом с ним. Чему Гаор в глубине души был даже рад: что-то ноги плохо держали его.
   Как он и заметил вчера - это спецуру они только вчера ухайдакали? - душ был налево от камеры. Небольшой зал с душевыми рожками, без перегородок, но и без скамеек. "Ну да, - сообразил Гаор, - спину здесь потереть не попросишь, не так поймут". У входа коробки с кусками мыла и мочалками. Но дверь не герметичная, а души имеют свои краны. Уже легче.
   Мылись весело, перекликаясь и "балуясь" прямо под струями. Но его не трогали. То ли Старший посчитал, что двух раз с утра ему хватит, то ли... да чёрт с ними со всеми. Во всяком случае, он предусмотрительно занял рожок в дальнем углу, чтоб никто не смог незаметно подойти, и вымылся почти спокойно. И насколько ему позволили одеревеневшие, ставшие неподъёмными и непослушными руки. Рядом, не задевая его, мылись Младший и Новенький. И моясь, поневоле ощупывая себя, Гаор понял, что сильно похудел за эту неделю. Ну, понятно. Три дня на одной воде, а потом ничего, кроме хлебной каши-болтушки, да одной-единственной кружки сладкого чая, он не получил. А с "пойла" не потолстеешь. Попробовать позвать Мать-Воду он даже про себя не рискнул. Не придет Мать-Вода сюда, в эту грязь, и не ему, палачу и подстилке, звать её, своим языком поганить. Некого ему звать теперь. Один он. Во всём и навсегда один.
   - Лохмач, - позвал Младший. - Всё, пошли.
   - Да, - отозвался Гаор, с трудом непослушными, торчащими врастопырку пальцами закручивая кран. - Иду.
   Обмылок в одну коробку, мочалку в другую, из третьей достать полотенце. Вытереться и сбросить его обратно. И... и обратно в камеру. Домой.
   И всё же душ как-то взбодрил его. Даже белизна кафеля уже не так слепила, позволяя разглядеть окружающее. Разложенные на полочках стержни, гладкие и с шарами, несколько пар наручников, пузырьки с нашатырём и ещё чем-то, бутылку с "пойлом", а внизу скобы для приковывания...
   Гаор сидел на нарах, оглядывая камеру и её обитателей с холодным вниманием. Руки, как не его, бессильно свисали вдоль тела. Надо бы попробовать размять, растереть пальцы и суставы, но он боялся неосторожным движением привлечь внимание Старшего и оказаться снова закованным. И всё равно, через страх и боль, сквозь отчаяние и равнодушие ему надо понять. Кто они? Кем были до пресс-камеры? До клейма? Почему Шестой никогда не был в лесу? Откуда у Старшего командирские, даже офицерские нотки в голосе? Почему Гладкий, "балуясь", перебирает пальцами по чужой груди, как по клавишам? Почему Младшего, "никудышного пресса", держат уже несколько, как он понял из обмолвок, смен? И каково будет его место в этой камере. Его "учёба", похоже, закончилась, и что теперь?
   - Ну что? - остановился перед ним Шестой. - Сам ляжешь или приковать надо?
   Гаор твёрдо посмотрел ему в глаза.
   - Сам не лягу.
   Шестой зло ухмыльнулся.
   - Ну, как хочешь, Лохмач. Старший, наручники где?
   - А что? - спокойно поинтересовался Старший. - Отбивается?
   Лежавшие на нарах засмеялись.
   - А он и не трогает.
   - Ну, Шестой, попробуешь Лохмача так завалить?
   - Боишься, когда он без наручников?
   - Шестой, ты его уговори.
   - Попроси.
   - В лобик поцелуй.
   - Нет, ты сам сначала под него ляг, чтоб честным обменом.
   - Во, дело!
   - А мы посмотрим.
   - Чему научился.
   - Точно, зря что ли всей сменой над его задницей трудились.
   - Лохмачу тогда "пойла" надо, - озабоченно сказал Младший. - Он без "пойла" ещё не сумеет.
   Гаор внешне спокойно продолжал сидеть на нарах. Да, он всё понимает, но... но сам не ляжет.
   - Насчет "пойла", это ты прав, - согласился Старший. - Давай, Лохмач, пора тебе и на верхнего учиться.
   - Он ещё нижним не работает, - буркнул Шестой.
   - Боишься, порвёт он тебе? - рассмеялся Старший, беря с полки бутылку с "пойлом". - Давай-ка, Лохмач, попробуем с разбавленным, на цельном ты уж слишком активный.
   Гаор, понимая, что сопротивление не поможет, вернее, невозможно, обречённо ждал продолжения, стараясь не сорваться на унизительные просьбы пощадить. Старший достал с полки кружку и налил в неё до половины "пойла", сходил к раковине и долил воды из крана. Камера притихла в предвкушении зрелища. Судя по лицу Шестого, тот уже жалел, что сам всё затеял и, получается, напросился. "А ведь и впрямь порву я его", - подумал Гаор. Ну, так туда паскуднику и дорога. И мне тоже.
   Старший остановился перед ним и протянул кружку. Но сказать ничего не успел. Потому что по коридору к решётке подошли двое. Надзиратель в обычной войсковой форме с пистолетом в открытой кобуре и дубинкой в руках и второй, в сером полувоенном костюме. Старший сунул кружку в руки Гаору и побежал к решётке, быстро шепнув:
   - Не пей пока.
   Шестой одним прыжком оказался на нарах и в самой глубине, за спинами других. Камера напряжённо замолчала.
   - Где он? - негромко, но так, что все услышали, спросил у надзирателя второй.
   Надзиратель щёлкнул каблуками и приказал Старшему:
   - Лохмача сюда.
   - Да, господин надзиратель, - Старший обернулся и махнул рукой, подзывая Гаора.
   Гаор отдал кружку кому-то, кто оказался рядом, встал и подошёл к решетке.
   - Вот он, господин надзиратель, - сказал Старший.
   - Извольте видеть, - надзиратель почтительно вытянулся перед вторым. - Нигде не порван, кожа целая, обучен, дважды проверен в работе.
   Второй улыбнулся, разглядывая Гаора.
   - Обучен, говорите. Ну что ж, проверим. Выпускайте.
   Медленно поехала вбок решётка. Ловко и незаметно Старший подтолкнул его в спину, и Гаор перешагнул через порожек-рельс, оказавшись в шаге от второго. Старший остался стоять в камере.
   Чёрные внимательные глаза прошлись по его телу, ощупывая, замечая ожоги от электродов, полученные в первые дни синяки и ссадины, распухшие кисти рук и синие "браслеты" от наручников на запястьях. Удовлетворённый кивок.
   - Руки за голову. Повернись. Наклонись. Встань прямо. Опусти руки. Повернись.
   Гаор молча выполнял приказы, до боли прикусив изнутри губу. Сортировка? Предпродажный осмотр? Зачем? Проверка обученности? Чёрт, что же делать? И сам себе ответил: выполнять приказы, молчать и не рыпаться. Чтобы руки оставались свободными. Потому что если его сейчас отправят на работу одного, то... то у него будет шанс нарваться на пулю и покончить со всем разом. Лишь бы он был один.
   Гаор осторожно покосился на Старшего. Тот смотрел на него внимательно и... сочувственно.
   - Когда в последний раз поили?
   - Старший, "пойло" когда вливали?
   - Вчера, господин надзиратель.
   - Доза?
   - Сколько влили? Сразу докладывай.
   - Полная кружка неразбавленного, господин надзиратель.
   - Сегодня?
   - Успели влить?
   - Нет, господин надзиратель.
   Второй кивнул:
   - Хорошо, он нужен в натуральном виде. Оформляйте.
   Поехала на место решётка, отделяя Гаора от Старшего и остальных. Взмах надзирательской дубинки указал ему налево, к надзирательской и... залу?! Работа?! Медленно, с трудом передвигая ставшие непослушными ноги, Гаор пошёл в указанном направлении. Оглянуться на камеру и остающихся там он не успел. И не посмел.
   Дверь надзирательской открыта, сзади негромкий приказ:
   - Налево марш.
   Гаор послушно повернул и вошёл.
   Обычная казарменная дежурка. Две койки, у стены стол с чайником, стаканами и судками, закрытый двухстворчатый шкаф для одежды, на стене оружейный шкафчик. Неистребимый запах гуталина, оружейного масла и дешёвых сигарет.
   - Стой.
   Гаор выполнил приказ и, воспользовавшись его нейтральной формулой, встал почти по стойке "вольно": ноги на ширину плеч, руки за спину. "Смирно" ему сейчас не устоять, свалится за пять мгновений. Удара не последовало, значит, не ошибся. Ну, что сволочам от него теперь нужно? Дёрнуться к оружию... не стоит, камера рядом, пристрелят всех. "Геройствуй как хочешь, а других не тяни". Какое уж тут геройство, Ворон? Тут... "смерть не мука, а избавление от мук". Дезертирство это. Я - трус и дезертир...
   - Имя хозяина? - спросили сзади.
   - Фрегор Ардин, господин, - равнодушно ответил Гаор, не оборачиваясь.
   - На сколько тебя хозяин отправил в пресс-камеру?
   Гаору вдруг стало нечем дышать. Неужели...
   - На неделю, господин, - осторожно ответил он.
   - Сегодня который день?
   - Седьмой день, господин.
   Сзади негромко засмеялись.
   - Ориентировка во времени и пространстве не нарушена. Память в норме. Проверим соображалку. А зачем?
   Обернуться Гаор не посмел, и теперь мучительно пытался угадать, какого ответа от него ждут. Уж очень не хотелось получить удар сзади. По почкам, или в затылок, или... да у него везде и всё болит. Удара не было, значит, его молчание... правильно?
   - Учиться тебя отправили, - засмеялись сзади. - Ну как, учили?
   - Да, господин, - упавшим голосом ответил Гаор.
   Значит, все-таки это, сейчас либо его заставят кого-то трахнуть, либо его самого...
   - И как, хорошо выучили? Без "пойла" справишься? - смеялись сзади.
   Гаор угрюмо молчал. Но его ответы были уже, видимо, не нужны.
   - Ладно, посмотрим, как тебя выучили, - безжалостно продолжал тот же весёлый, насмешливый до издёвки голос. - Повернись.
   Гаор медленно повернулся кругом, и... и не увидел ни надзирателя, ни того, второго, который вызвал его из камеры. Перед ним стоял молодой, но с седым "ёжиком" мужчина в штатском сером костюме.
   - Однако, и видок у тебя, - покачал он головой, разглядывая Гаора жгуче-чёрными глазами. - Сзади ещё похож на человека, а спереди, ну, дикарь дикарём. Только "клиентов" на допросах пугать. Особо нервные от одного твоего вида обделываться будут. И хозяйство у тебя неплохое, недаром ты ту девчонку с одного раза и насмерть порвал. Где только тебя такого откопали? Это редкость, чтоб из або приличный "пресс" получился. Все они, лохмачи, только с виду страшны, а в деле хлипкие, а ты, смотри, как на первой же неделе заработал.
   Похолодев от предчувствий, Гаор молча слушал его излияния, безуспешно пытаясь сообразить, кто эта сволочь и что она сейчас с ним сделает. Ведь всё что угодно, что ей угодно, сможет.
   - Ну ладно, там уж, наверное, всё для тебя подготовили, лохмач. Пойдём, проверим чему и как тебя за неделю выучили.
   И отступил на шаг, открывая ему выход.
   Поняв это как команду, Гаор вышел из надзирательской. Новый жест его отправил дальше по коридору. В зал? И опять нет. Новая команда остановила его в двух шагах от двери в зал и развернула лицом к стене. В которой после мгновенной паузы открылась дверь в комнату. Маленькую и тёмную, как шкаф. Стоячий карцер? За что?!
   - Вперёд.
   Гаор вошёл, и за ним бесшумно закрылась дверь, отрезав его от света и ослепительно белого кафеля.
   Пол под ногами дрогнул. Лифт? Да, похоже, по характерному, памятному ещё с той первичной обработке шуму. Здесь очень тесно, но ему сейчас возможность опереться на стену весьма кстати. Ну вот, можно передохнуть и собрать разбежавшиеся мысли. Сволочи, что же они с ним делают? Вот сейчас лифт остановится, и он выйдет... куда? В очередную пыточную камеру? Чтоб от одного его вида "клиент" раскололся? А если тот будет молчать, то... нет, не хочу! Не буду! Не заставите! И сам себя тут же остановил презрительным: не ври! Ты ж за шкуру свою поганую, лишь бы выжить, на всё согласный стал. Ты уже нелюдь, выродок, хуже выродка, так что... закрой глаза и ни о чём не думай. Отдыхай... перед работой, будь она трижды и четырежды проклята. И она. И придумавшие её. И ты сам...
   Пол мелко задрожал, толкнул его в ступни, и по этому толчку Гаор понял, что лифт остановился. Ещё один щелчок, двери раскрылись, и, зажмурившись от ударившего по глазам света, он шагнул вперёд. В свет, запах дорогих сигарет и вина, смех и мужские голоса, которые он сразу узнал. Фрегор и Венн что-то праздновали. И был ещё кто-то третий...
   Гаор нерешительно открыл глаза. Этот кабинет был совсем другим. Блестящий тёмный паркет, обтянутые тёмной кожей диваны и кресла, огромный письменный стол и на нём искрящийся хрусталем и сверкающий полированной сталью письменный прибор, тёмные книжные шкафы с затянутыми шторками дверцами, тёмно-багровые бархатные занавеси... на окнах? Сначала Гаор даже решил, что снова оказался в "Орлином Гнезде" и понял, что сошёл с ума. Это на лифте из Дома-на-Холме в Аргате и прямо в "Орлиное Гнездо" в Королевской долине?! Но тут увидел, что и мебель, и занавеси, и картины на стенах похожи, но не такие. И трое в креслах за вторым круглым столом, уставленным бутылками и едой. Все в штатском... Фрегор, Венн и третий, желтолицый как аггр, но дуггур...
   - Рыжий? - удивился Фрегор, вставая из-за стола с рюмкой в руке. - Это ты?
   Вопрос был идиотским, но Гаор, не так понимая, как догадываясь, что после недели в пресс-камере его и впрямь трудно узнать, прохрипел - как он сорвал голос под током, так и не восстановилось - в ответ:
   - Да, хозяин.
   - Это называется вернуть без повреждений?! - возмутился Фрегор. - Да на хрена он мне такой нужен?!
   "Значит, печка", - облегчённо подумал Гаор. Даже утилизация уже не пугала его. Зато конец. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца - всплыло вдруг в памяти когда-то слышанное от... Страшным усилием он удержался от произнесённого про себя имени Туала.
   - Ну, зачем ты так, - мягко возразил Венн, рассматривая Гаора поверх поднесённой к губам рюмки. - Вполне восстановимо. За неделю отлежится...
   - И куда я его на неделю засуну? - резко повернулся к нему Фрегор. - К себе в задницу? Или к дядюшке в постель?! Шестнадцать тысяч псу под хвост.
   - Сейчас он не в форме, согласен, - Венн отпил, погонял во рту, смакуя, и проглотил. - Но, уверяю тебя, он ещё себя покажет и окупит все затраты.
   Добрый и злой. Со мной-то зачем в эти игры играть? А то я вас, сволочей, не знаю, всё равно всё одним кончится. Скорее бы уж. Лицо Гаора оставалось неподвижным, хотя в ушах всё сильнее звенело, предупреждая о подступающем обмороке.
   - Если вы действительно хотите его обработать, - заговорил третий, до этого он молчал, внимательно рассматривая Гаора и полностью игнорируя Венна, Фрегора и их перепалку, - то это надо делать сейчас. Пока он сенситивен к суггестии, во-первых. И у меня мало времени, во-вторых.
   - Да-да, конечно, - Фрегор сразу стал сама любезность и предупредительность.
   - Тогда поместите его сюда, - третий резким коротким жестом указал на выдвинутое на середину кабинета странное здесь и очень похожее на зубоврачебное кресло, - и зафиксируйте.
   "Это что ещё за хренотень?"- обречённо подумал Гаор. Вид кресла и слова о фиксации для обработки ему очень не понравились. Зачем? У него и так всё болит. Но...
   - Рыжий, садись сюда! - скомандовал Фрегор.
   И Гаор в который раз подчинился приказу.
   - Я помогу, - Венн поставил рюмку и выбрался из-за стола.
   Вдвоём они ловко и явно привычно застегнули привязные ремни, жёстко зафиксировав Гаора в позе древнего короля: руки и ноги чётко под прямым углом, ступни плотно стоят на поставке, ладони лежат на плоских подлокотниках, голова прямо, подбородок вздёрнут. Напоследок Фрегор закрепил ему на висках, запястьях и груди плоские квадратики фольги с припаянными к ним проводками. "Электроды?!"- ужаснулся Гаор. Опять ток?!
   Третий встал из-за стола и подошёл к креслу, остановился в трёх шагах. Склонив голову как-то по-птичьи набок, он оглядел Гаора сначала одним глазом, потом другим.
   - Готово, - удовлетворённо выдохнул Фрегор, выпрямляясь и отступая на шаг. - Теперь ваша очередь, Мастер.
   Гаор невольно вздрогнул, услышав фразу, ставшую для него за эти дни страшной и зловещей. Мастер удовлетворённо кивнул и достал из кармана пиджака...
   - Мне выйти? - демонстративно вежливо спросил Венн.
   - Выйдите оба, - приказал Мастер, неотрывно глядя на Гаора, прямо ему в глаза и завораживая пристальностью этого взгляда. - Я позову.
   Гаор уже не мог оторваться от глаз Мастера и от медленно поднимающегося между ними большого искрящегося шара, прозрачного и слепящего своим блеском.
   - Смотри сюда, - донёсся до него издалека повелительный голос. - Что ты видишь?
   Внутри шара вспыхнул ослепительно белый огонь. Огонь крематория! И Гаор, закричав, рванулся к нему навстречу, туда, в него. Последнее, что он ощутил, это боль от впившегося в тело нагрудного ремня...
   ...Сознание возвращалось медленно, и возвращалось болью. Болело всё тело, все его раны, ссадины, ушибы, ожоги. Он снова проживал все свои ранения: пулевые, осколочные и другие, фронтовые и рабские, порки, избиения, насилия... Он лежал ничком на чём-то гладком и твёрдом, и по его телу пробегали короткие конвульсивные судороги, заставляя нелепо и бессмысленно не шевелиться, а дёргаться. И где-то неизмеримо далеко звучали голоса, знакомые и ненавистные...
   - Да, впечатляет, но ты, по-моему, рассчитывал на другое.
   - Да, но Мастер убедил меня. Понимаешь, кодировку тоже могут перехватить, поэтому я его и закодировал не на активность, а на ступор. Представляешь, мой дядюшка его требует, я соглашаюсь, говорю формулу... и дядюшка ничего, ни хрена от него не получит. До траханья трупа он ещё не дорос.
   - Скорее это не труп, а бревно.
   - Что ещё лучше. И фразочка совсем простая, но... - раздалось противное хихиканье, - но её невозможно разгадать. И фразу вывода тоже. Ты же не уловил?
   - Признаться, нет. Сдаюсь.
   Тишина, звон посуды, смачные глотки.
   - Ну, так как, решил?
   - Насчет аренды? Да, конечно, но зачем он тебе такой?
   - Ну, за три дня он отойдёт и за оставшиеся четыре, я надеюсь, всё-таки отладит мою машину, помнишь, я говорил тебе?
   - Конечно, помню, но с такими-то лапами...
   - И с его живучестью...
   Мысли медленно сцеплялись в понимание происходящего. Он, скорее всего, в том же кабинете, и хозяин сдаёт его в аренду своему приятелю. И что? И ничего. А что с ним делал этот Мастер... и ещё не додумав, понял, что думать об этом нельзя, что это опасно, смертельно опасно.
   - Ну, пора, засиделись. Как считаем?
   - Ладно, чего не сделаешь ради друга. С двенадцати.
   - Идёт. Сегодня у нас что, пятница? Значит, в двенадцать ноль-ноль следующей пятницы я его верну.
   - Идёт. С тебя семьсот гемов.
   - Сочтёмся, соратник.
   Видимо, они считали это шуткой, потому что долго и упоённо ржали. Гаор уже почти всё ясно сознавал и слышал, но продолжал лежать неподвижно, закрыв глаза и прижимаясь горящим как после пощёчин лицом к прохладному, пахнущему дорогой мастикой паркету.
   - Рыжий! - прозвучал над ним голос хозяина. - Вставай.
   Гаор медленно, преодолевая тупую тянущую боль во всем теле, подтянул выброшенные вперёд руки, отжался от пола и встал на четвереньки, на колени, во весь рост.
   - Рыжий, - Фрегор пытливо и как-то неуверенно смотрел ему в лицо, - я сдал тебя в аренду. На неделю. Ты будешь называть его "мой господин". Выполняй все его приказы. Ты понял?
   - Да, хозяин, - прохрипел Гаор.
   Фрегор отвернулся от него и сразу будто забыл о нём. Попрощавшись с Венном взмахом руки, он ушёл.
   Гаор и Венн остались вдвоем. И уже Венн внимательно, пристально оглядел стоящего перед ним голого худого раба с беспорядочно свисавшими на глаза прядями волос непонятного бурого цвета и растрёпанными усами и бородой. Ставшая за неделю тюремно-белой, почти прозрачная кожа покрыта ссадинами, старыми и недавними синяками, розовыми пятнышками ожогов. Сизые и большие, словно раздутые, кисти отделены от предплечий синими вдавленными в кожу "браслетами" - следами от наручников...
   - Обработали тебя... - Венн покачал головой и улыбнулся, - по первому разряду.
   Гаор не счёл эту фразу нуждающейся в ответе. И угадал. Во всяком случае, удара не последовало. Венн посмотрел на свои часы и присвистнул:
   - Однако... время поджимает. Так, Рыжий, одеться сможешь? - и коротким взмахом показал на стоявший в дальнем углу стул.
   Повернувшись в указанном направлении, Гаор увидел аккуратно сложенную одежду, на спинке стула висела кожаная шофёрская куртка, а под стулом стояли начищенные ботинки. Его одежда? Ну да, его раздели тогда, перед током. И... да, его спросили.
   - Да, мой господин.
   - Тогда одевайся и побыстрее.
   - Да, мой господин.
   Но быстро, конечно, не получалось: пальцы не справлялись ни с пуговицами на рубашке, ни со шнурками у ботинок.
   - Завяжи, чтоб не свалились, - нетерпеливо распорядился Венн, - и пошли.
   - Да, мой господин.
   Гаор кое-как прихватил шнурки, надел поверх незастёгнутой рубашки куртку. Никогда, даже совсем пьяным, он не был так небрежен в одежде, но... а чёрт, сволочь спешит и за промедление точно ввалит, а у него и так живого места не осталось.
   - Готов? Пошли.
   - Да, мой господин.
   Гаор ожидал, что они выйдут в коридор, но Венн подошёл к одной из бархатных занавесей, которые Гаор посчитал оконными. За занавесью оказалась глухая стена, расколовшаяся дверью лифта. Кабина была освещена и достаточно свободна, во всяком случае ему не пришлось стоять вплотную к новому хозяину, временному, но от этого не менее опасному.
   Из лифта они вышли прямо в маленький, на десять машин, гараж, где сейчас стояли две: маленький трейлер - такой он водил у Сторрама - и знакомая легковушка. Но... но он не может вести. Ему бы дойти и не упасть, глаза опять болят и руки ни к черту.
   Венн открыл заднюю дверцу.
   - Залезай и ложись на сиденье. Там одеяло есть. Накройся, и чтоб тебя не видно и не слышно. Понял?
   - Да, мой господин, - ответил Гаор, влезая в машину.
   Он лёг, накрылся, как и было велено, тёмным, чуть мягче обычного солдатского, и таким же шершавым, одеялом. Он ещё услышал, как завели мотор, но, как тронулись, не ощутил, провалившись в спасительное забытье...
   Венн вёл машину в своей обычной манере. Разумеется, никто и никогда не посмел бы его остановить и проверить тёмную массу на заднем сиденье, но и мало ли что. Ехать через город и предусмотреть, кто и где увидит небывалую картину: раб-пассажир при свободном шофёре, - невозможно. Ну что ж, в предварительном итоге... сделано неплохо, даже изящно. Крыша у Рыжего, вроде бы, уцелела, что удивительно, но приятно. Остальное восстановимо, что также... приятно и удивительно. Поразительная живучесть. "Хотя не будем спешить с выводами, - остановил он сам себя, - подождем компетентного мнения".
   Ехали долго. Во всяком случае, Гаор несколько раз приходил ненадолго в себя и снова терял сознание, пока не очнулся окончательно. Машина стоит, дверца распахнута, и чужая рука дёргает его за волосы.
   - Рыжий! - нетерпеливо позвали его. - Вылезай, быстрее.
   - Да, мой господин, - прохрипел он, барахтаясь в ставшем отчего-то очень тесном салоне.
   А когда вылез и огляделся... подземный гараж. Опять. И как всегда:
   - Иди за мной.
   - Да, мой господин.
   Очередной лифт, маленький, на четверых, не больше, недолгое движение вверх, лифт открылся прямо в прихожую.
   - Вот и приехали, - весело сообщил ему новый хозяин, входя в небольшую жилую комнату. - Побудешь пока здесь. Сейчас раздевайся и иди в душ. Вымоешься, как следует, а то несёт от тебя. Грязное кидай в ящик, всё нужное там есть.
   - Да, мой господин, - Гаор побрёл в указанном направлении, толком даже не оглядевшись и не поняв, что такого особого в этой комнате.
   Душ был обычный. Но... не рабский. Примерно такой, только гораздо меньше, был в той квартире, которую он снимал на дембеле. И раздеваясь, складывая бельё и рубашку в высокий пустой ящик для грязного, вешая брюки и куртку на вешалку, он вроде бы стал уже вполне нормально соображать. Так, мыло, мочалка... мыло было хорошим, лучше того, что он покупал себе на дембеле. Он вошёл в отгороженную от ванной полупрозрачной занавеской душевую кабинку и включил воду. Ванна здесь тоже была, но ему велели вымыться, а не разрешили принять ванну, такое удовольствие у него вообще только пару раз в жизни и было, в солдатском санатории и еще... был случай. Ладно, чего вспоминать. Было не было, забудь как не было. Мыло душистое, но вроде Венн этот с мальчиками не балуется, хотя... чёрт их знает, а ему не отбиться, руки как не его, да и... теперь-то не ему, нелюди, трепыхаться. И тут же понял, что нет, даже сейчас, всё равно не дастся. Руки-то... свободны, в квартире они одни, и никого ни в чём он не подставит.
   Гаор тщательно, невольно наслаждаясь и давно не испытанным им одиночеством, и хорошим мылом, и свободой рук, вымылся и с сожалением выключил воду. Его не торопили, но и наглеть не стоит. И уже вытираясь, он обнаружил вещь, о существовании которой успел давно позабыть: высокое узкое зеркало. И остановился перед ним, удивлённо, как кого-то незнакомого, разглядывая себя. В последний раз он видел себя вот так во весь рост... да здесь же, в Аргате, в Ведомстве Юстиции, когда его привели для объявления приговора и клеймения. И... и вот это он? Он стал таким?
   Гаор отвернулся от зеркала, ещё раз вытерся и повесил полотенце, огляделся в поисках чистого, вроде в этом шкафу обычно держат. Он протянул руку, но открыть дверцу не успел.
   - Рыжий! - весело прозвучало из-за двери. - Шлёпай как есть. В натуральном виде, - и смех.
   Гаора передёрнуло, но ослушаться он не посмел.
   В комнате Венн был не один. И войдя, Гаор остановился в дверях, настороженно разглядывая высокого немолодого мужчину в белом халате поверх серого костюма. Врач? Зачем? Сортировка? Предпродажный осмотр? Но он у Венна в аренде, Венн не может его продать. Да, у него всё болит, но... но неужели он стонал в дороге и выдал себя?!
   - Пожалуйста, доктор, - весело сказал Венн. - Вот он как есть, только вымылся, а то... амбре было...
   - Ну, этим меня не удивишь, - врач раздвинул губы в улыбке, но глаза его оставались серьёзными и очень внимательными. - Иди сюда, раб.
   - Да, господин, - прохрипел Гаор, выполняя приказ.
   - С чего начнём? - спросил врач, обращаясь к Венну.
   - Вам виднее, вы специалист, - вежливо улыбнулся Венн, - но мне нужен полный комплекс.
   - Разумеется, - кивнул врач, вынимая из кармана халата и натягивая резиновые перчатки.
   И только тут Гаор увидел стоящий на столе черный кожаный... ящик? Чемодан? А, когда-то он то ли слышал, то ли видел, докторский саквояж, да, так они называются.
   - Встань сюда, раб.
   Гаор молча выполнил приказ. И все последующие. Вставал, садился, ложился на кровать и снова вставал, дышал и задерживал дыхание, открывал рот, давая осмотреть горло, и следил глазами за движением чёрного резинового молоточка. Что-то в действиях врача он понимал, что-то нет. Было больно, очень и не очень. Один раз, когда ему велели лечь грудью и животом на стол, и врач стал осматривать ему задний проход, было очень больно, но ещё больше страшно.
   - Прямо удивительно, но и в самом деле мало порван, даже... нет, просто ссадины и надрывы, - говорил тем временем врач, - а ведь вот буквально вчера подвергли экзекуции одного юношу, я анатомировал, так вы не представляете, как его изломали и порвали, прямая кишка порвана в нескольких местах, раздроблена гортань... Сколько, вы говорите, он пробыл у "прессов"?
   - Неделю, - весело ответил Венн. - Если абсолютно точно, то шесть суток и ещё восемь периодов.
   - Удивительная живучесть! Очень интересный экземпляр. Выпрямись и повернись. Так... Теперь руки. Я бы его откупил у вас, впервые встречаю, хотелось бы понаблюдать.
   - И исследовать, - подхватил Венн. - Но хозяин - не я.
   - Да, я знаю. И с таким связываться себе дороже.
   - Возможно, - кивнул Венн.
   Потом Гаору разрешили лечь. Вернее, оставили лежать на кровати на спине после осмотра и ощупывания живота и половых органов.
   - Так, ну здесь всё не так страшно, восстановимо без стационарных процедур. Теперь... возбудителем поили его, не знаете?
   - Рыжий, тебя поили?
   - Да, мой господин, - прохрипел Гаор.
   - Зелёную жидкость давали пить? - недоверчиво спросил врач.
   - Да, господин.
   - Сколько раз?
   - Два раза, господин.
   - Гуща или жидкое?
   - Гуща, господин.
   - И сколько? Когда?
   - Кружка пивная, на полмерки, доверху, господин, - медленно, с паузами, потому что после осмотра горло сильно разболелось, ответил Гаор. - Вчера и за день до этого.
   - Ещё хочешь? - насмешливо спросил врач. - Ну, раб, налить тебе? Как вы это называете? "Пойло"?
   - Да, господин.
   - Так как, хочешь "пойла"?
   "Пойло" - это работа, работа "пресса".
   - Нет, - вырвалось у Гаора хриплым рыком. - Нет!
   Он не прибавил положенного обращения и ждал удара, но врач только покачал головой, глядя на него уже не насмешливо, а удивлённо.
   - Надо же, обычно со второй дозы чётко отслеживается зависимость, а у него две двойных дозы за три дня, и не хочет. Ладно, попробуем без радикальной очистки.
   - А что, доктор? - с интересом спросил Венн. - Это... "пойло" - наркотик?
   - Это возбудитель-активизатор. Его ещё называют "энергином". Но зависимость как наркотическая, вы правы, - ответил врач, копаясь в своем чемоданчике. - Я введу ему антидот и оставлю таблетки для купирования ломки. Организм крепкий. Может, и справится.
   - Вам виднее, доктор.
   Доктор достал ампулу-шприц и, ловко прижав ему вену в локтевой впадине, сделал укол. Потом выгрузил на стол пачки и коробочки с лекарствами. Каждые полтора периода Гаору предстояло что-то глотать, полоскать горло, промывать глаза, смазывать руки и ожоги. Вместо еды было велено разводить в воде содержимое маленьких ампул и большие плоские таблетки и пить. Говорил врач, обращаясь к Венну. А уже Венн заставлял Гаора повторять за врачом все эти инструкции. Под конец появились три коробочки... такого Гаор ещё не видел. Оказалось... назывались они свечами и их надо было вставлять себе в задний проход.
   - Оправишься, подмоешься как следует, - врач говорил, уже обращаясь к нему, - и вставишь вот эту. Будут частые позывы, не терпи, оправляйся при первом позыве. Ты понял?
   - Да, господин.
   - Эти, если будет болеть. А эти, если будет кровоточить. Ты понял?
   - Да, господин.
   - Не перепутает? - доктор озабоченно посмотрел на Венна.
   - Он грамотный, - весело ответил Венн.
   Доктор покачал головой, снял и бросил в чемоданчик перчатки.
   - Я приду послезавтра.
   - Благодарю, - встал Венн. - Рыжий, ложись.
   Поскольку врач и Венн направились к двери, Гаор молча лёг на кровать и вытянулся на спине. Было слышно, как в прихожей открылась и закрылась дверь лифта. Потом Венн вернулся в комнату и сел возле стола, где среди коробочек и пакетиков с лекарствами блестел оранжевый, как апельсин, большой шар таймера. Гаор лежал молча поверх одеяла, закинув руки за голову и глядя в потолок, а Венн так же молча смотрел на него.
   - Ну, - вдруг сказал Венн своим обычным весело-насмешливым тоном. - Теперь ты понял, какая сволочь твой хозяин?
   "Я это с самого начала знал", - мысленно ответил Гаор.
   - Стоило его на допросе выгораживать, чтобы в пресс-камеру попасть?
   "А наклепал бы я на него, что бы изменилось? - по-прежнему молча ответил Гаор, - а я не стукач".
   - Ну, чего молчишь, Рыжий? Отвечай.
   - Я не стукач, - ответил уже вслух Гаор, - мой господин.
   Венн присвистнул.
   - Вон оно как! - и с живым интересом. - А было о чём стучать?
   На это Гаор твёрдо решил промолчать. Даже если начнут бить, даже... Но Венн только ещё посидел, молча и внимательно рассматривая его, а потом заговорил деловым приказным тоном:
   - Я приду завтра утром. Будет звонить телефон или в дверь, не откликаться, ты понял?
   - Да, мой господин.
   - Учти, это очень серьёзно. С лекарствами ты всё понял?
   - Да, мой господин.
   - Захочешь спать, свет себе сам погасишь. Всё, что тебе понадобится, есть. Бельё и пижама в ванной, сам возьмёшь.
   - Да, мой господин.
   - И... ладно, всё равно полезешь.
   Гаор насторожился.
   - Вставай, Рыжий.
   Гаор медленно, преодолевая вяжущую боль во всём теле, встал с кровати.
   - Можешь посмотреть в окно.
   Под испытующим взглядом Венна Гаор подошёл к окну и отодвинул тяжёлую тёмную штору. За ней была чёрная светомаскировочная, плотно прилегающая к косякам. Гаор поискал глазами и даже провёл по косяку ладонью, отыскивая шнур или кнопку.
   - Не старайся, Рыжий, - сказал сзади голос Венна. - Стекла за ней нет. Там бетон, а может, кирпич, а может, и бронеплита. Понял?
   - Да, мой господин, - ответил, не оборачиваясь, Гаор.
   Сволочь, точно просчитала. Ведь он сразу, едва войдя в комнату, заметил окно, и только и ждал, что хоть ненадолго останется один и выглянет. Нет, он понимает, никакой побег невозможен, куда ему бежать в ошейнике и с клеймом, но... но ведь ворохнулась мысль, что если этаж высокий, то... чтоб наверняка, сразу...
   - Вот так, Рыжий. Двери открыть не пытайся. Ни входную, ни лифта. Не получится. И больно будет. А если получится, то очень больно. Понял?
   - Да, мой господин.
   - А теперь я ухожу. Приду, принесу еды, а сейчас, пока из тебя вся гадость, что ты наглотался, не выйдет, есть тебе нельзя. И не бойся, - Венн рассмеялся вставая. - Никто сюда, кроме меня, не войдёт. Разве что привидение. Любят невинно убиенные по ночам гулять, убийц своих искать и пугать.
   Венн так и ушёл, смеясь.
   Когда за ним закрылась дверь лифта, Гаор медленно задёрнул и расправил штору на окне-обманке и подошёл к столу. Посмотрел на размеренно тикающий таймер, груду лекарств, потом так же внимательно оглядел комнату. Кровать, хорошая, пружинная, посередине стол и четыре стула вокруг, у стены комод, на комоде чёрный обычный телефон, шкаф для вещей, на стене напротив кровати картина - озеро среди холмов и на берегу маленький дом. Подойти и проверить окошко у домика? Да нет. Пусть думают, что он не знает ни про объективы в картинах, ни про "жучков" в телефонах. Сволочи, какие же вы сволочи, и забота ваша сволочная. Да, одеться, чего-то холодно. На стене над комодом круглые простые часы. Еще... ещё не вечер, или... а не все ли ему теперь равно? Страшно захотелось есть. Он отыскал среди лекарств ампулу глюкозы и таблетку аскорбинки, взял стакан и пошёл в ванную делать себе питьё и одеваться. Его тело хотело жить.
  
   Время одновременно мучительно медленно тянулось и мгновенно пролетало.
   То он лежал, время от времени поглядывая на часы и убеждаясь, что большая стрелка передвинулась от силы на пару делений, то стоило ему задремать, как звенел таймер, и он вставал принять очередное лекарство, прополоскать горло, смазать ожоги и руки. Или сводило живот судорожной болью, и он стремглав бежал в уборную, а потом противная процедура вставления свечи. Хотя, если честно, боль они и впрямь снимали. Он засыпал и тут же просыпался в холодном поту, потому что во сне его снова и снова то лапали, то насиловали. Верхний свет он выключил, но темнота оказалась ещё хуже: он слышал голоса. Снова кричала и звала мать та девчонка, рыдал, вымаливая пощаду, парнишка-спецовик, смеялся Резаный, и командовал Старший. На тумбочке у кровати был ночничок, но тоже белый и к тому же маленький. Его света не хватало на стол, и, чтобы разбирать надписи на коробках и пакетах, приходилось снова включать верхний свет, белый и холодный. Воспалённо горели глаза и лицо, и он снова и снова шел в ванную умыться холодной водой.
   На часах было полчетвёртого, видимо, утра, когда ему удалось не так заснуть, как провалиться в уже знакомую и даже желанную черноту забытья.
   А потом опять зазвенел таймер, и Гаор уже привычно встал, взял, что надо, проглотил, наболтал глюкозы с аскорбинкой, выпил и лёг. И заснул. Пожалуй, впервые за эти дни. Ничего не болело, или он уже не ощущал боли, но он спал. И даже не видел снов.
   И проснулся не от звона таймера, а просто потому, что проснулся. И полежал немного с закрытыми глазами, слушая тишину двойного тиканья - таймера и настенных часов, вспоминая вчерашнее и пытаясь сообразить, что же теперь с ним будет. Убивать его ни Венн, ни Фрегор не будут, так что... "печки" не будет. Но... но через неделю его вернут хозяину, и он опять окажется в рабской казарме "Орлиного гнезда", а вот что там с ним - палачом и подстилкой - сделают в первую же ночь... И тут же решил: нет, отбиваться он не будет, от своих он примет. Убьют так убьют, туда, значит, и дорога. Третья спальня - это не первая, где одни паскудники и стукачи, третья спальня... там люди, трудяги, нет, от них он примет. И тут же мелькнула предательская мысль: а если... если не говорить? Нет, не врать, но ведь его и не спросят, не принято это в "Орлином Гнезде" - спрашивать где был да что делал. Хозяин увёз, хозяин привёз, и...
   Додумать Гаор не успел, услышав, как открывается дверь лифта. И сразу тело отозвалось на этот звук испуганной болью. Но глаз он не открыл и не шевельнулся. Открылась дверь из прихожей, щёлкнул выключатель, и по векам ударил ненавистный белый свет.
   - Спишь, Рыжий? - весело сказал... господский голос. - Давай вставай.
   Это уже был приказ. И он ответил положенным:
   - Да, мой господин, - откинул одеяло и медленно, преодолевая вязкую тяжесть во всём теле, встал.
   - Ты чего это нагишом? - искренне удивился Венн, оглядывая его. И тут же засмеялся: - Привык за неделю или ждал кого?
   Гаор угрюмо промолчал. Не объяснять же, что нашёл в шкафу хорошее трикотажное бельё, длинное, оделся и... всё-таки у него слабо, но кровило, и обнаружив это, он сразу замыл кальсоны, пока кровь свежая, и повесил сушиться, а то ему только порки за испорченную одежду не хватает, а фуфайку... как снял, чтоб смазать ожоги на груди, так и не стал надевать. И вообще он столько раз за ночь вставал и бегал, что раздеваться и одеваться замучишься, а руки тоже болят. Ну и хрен с ним, пусть что хочет, то и думает.
   - Давай, приводи себя в порядок, - распорядился Венн. - И я там коробку у лифта оставил, тащи её сюда.
   - Да, мой господин, - ответил Гаор и отправился выполнить приказание.
   В ванной он умылся, пальцами на ощупь - видеть себя в зеркале ему не хотелось - разобрал волосы на голове, расправил усы и бороду, пощупал висевшие на горячей трубе кальсоны - вроде высохли - и оделся. Тёмно-зелёная пижама, похожая на офицерскую госпитальную, лежала там же, в шкафу, а под шкафом стояли тапочки - кожаные шлёпанцы.
   - Ну вот, - удовлетворённо кивнул Венн, когда Гаор вошёл в комнату, - хоть на человека стал похож. Давай, коробку тащи.
   Коробка была не слишком большая и не очень тяжёлая, но ухватил Гаор её не с первого раза, руки-то... как не его.
   Когда он внёс коробку, Венн, стоя у стола, деловито и с явным знанием дела проверял, чего и сколько он выпил и вставил.
   - Кровило сильно? - спросил он, не оборачиваясь.
   Гаор вздохнул и осторожно ответил:
   - Не очень, мой господин.
   Голос был ещё хриплым, но слова уже не резали горло.
   - Голосок у тебя... - засмеялся Венн, - как с хорошего перепоя. Ну ладно, о пении твоём мы ещё поговорим, а теперь давай выгружай.
   "Это откуда ты про мое пение знаешь?" - угрюмо подумал Гаор, тщетно пытаясь открыть заправленные спиралью края коробки. Кончилось тем, что он её порвал. В коробке оказались электрочайник, набор пластиковой посуды, пакеты с концентратами, бульонные кубики, пакетики с растворимым чаем и кофе и пять маленьких пакетов-стаканчиков с соками.
   - Кухня не предусмотрена, - объяснил ему Венн, - но розетка есть, будешь сам себе готовить. Таймер переставь на два с половиной периода. Свечи по мере необходимости, остальное по графику, пока не закончится. Всё сразу не жри, это тебе на сутки. Понял?
   - Да, мой господин.
   - Есть можешь часто, но помалу. А так молодец, всё как велено делал, - и, усмехнувшись, передразнил Фрегора: - Хвалю.
   - Спасибо, мой господин, - ответил положенной формулой Гаор.
   Сыпавшиеся на него благодеяния не успокаивали, а тревожили. За просто так с рабом, больным и чужим, возиться не будут, так что каждый глоток ему предстоит отработать. Чем? Регулировкой машины? Так из него сейчас механик... как балерина и даже хуже. И Венн - не дурак, должен это понимать. Так в чём дело? Но спрашивать, разумеется, ни о чём не стал. Приказано есть и лечиться, значит, будем выполнять приказ. Но если он и впрямь здесь отлежится и очухается, то... то, может, в казарме и обойдётся, не поймут, кем он стал и...
   - И раз ты уже ходячий...
   Венн сделал выразительную паузу, и Гаор мгновенно насторожился. Венн самодовольно усмехнулся и продолжил:
   - Уберёшь квартиру. Всё, что нужно, в прихожей в шкафу, может, - Венн засмеялся, - из тебя и домашний приличный получится, сможешь с любимым хозяином даже на ночь не разлучаться.
   Гаор молча сцепил зубы до боли в скулах, а Венн долго с удовольствием хохотал, раскачиваясь на стуле и даже по коленям себя бил от восторга. А отсмеявшись, достал из кармана и бросил на стол... два кистевых эспандера.
   - Это тебе руки разрабатывать. Умеешь?
   - Да, мой господин, - хрипло ответил Гаор.
   - Тогда всё, больше тебе пока делать нечего. А там видно будет.
   С этими словами Венн быстро ушёл, оставив его одного.
   Гаор шёпотом - хрен их знает, может здесь подслушка в каждой щели натыкана - выругался ему вслед и начал обустраиваться.
   Шнура электрочайника от розетки до стола не хватило, и он перетащил стол к стене, заодно освободив центр комнаты себе для разминки. Жить-то хочется, а слабым он только для "печки" и сгодится. Разобрался в оставленных ему пакетиках и коробочках. На стенных часах восемь, будем считать утра, еды ему оставили на сутки, есть надо помалу, но часто, так что...
   Включив чайник, он открыл стаканчик с нарисованным на нём яблоком и, стараясь не спешить, выпил кисловатый сок. Огонь Великий, это ж когда он яблочный сок в последний раз пил? И замер, бешено сжав в кулаке безвинно пострадавший стаканчик. Стиг! Тогда в его конторе, когда... когда Венн, сволочь тихушная, подстроил им встречу, тогда он и дал Стигу этот проклятый список, погубивший Стига. Что же он, обалдуй лохматый, наделал?! Сам, своими руками отправил друга на пытки и смерть, сам-то выжил, шкура дублёная, а Стиг...
   Щёлкнув, выключился закипевший чайник, и Гаор, вздрогнув, очнулся. Нет, он должен выжить. Хотя бы для того, чтобы посчитаться с Венном, убийцей его друзей, тихушником, Фрегор... ладно, чего с психа взять, подвернётся под руку, так и его, а специально... нет, не стоит.
   В пластиковой миске Гаор заварил себе лапши с мясом - мясным был только запах и то в первые мгновения, обёртку и бумажный комок, в который превратился стаканчик от сока, сбросил в коробку из-под еды. Он запихнул её под стол, превратив в урну для мусора, и пошёл в прихожую, посмотреть, что там в шкафу. А то посуду тоже чем-то мыть надо.
   Тело по-прежнему отзывалось болью на каждое движение, но он привычно не замечал этого. Нашёл бутылочку с универсальным, что для всего и любого, моющим средством, сам таким на дембеле пользовался. Поел, невольно наслаждаясь разливавшимся по телу с каждым глотком теплом, вымыл миску и ложку, сделал себе кружку кофе "три в одном", заправил постель. И тут зазвенел таймер. Гаор проглотил все положенные таблетки, промыл глаза и смазал ожоги на груди и животе, а вот руки... а он сначала квартиру уберёт, а уже тогда и руками займётся. Сволочь в любой момент заявиться может, так лучше, чтоб работа была сделана.
   Уборка ни особых затруднений, ни болей не вызвала. А заодно Гаор на вполне законном основании - у него приказ убрать квартиру - сунул нос во все шкафы и ящики. Подслушки он не нашёл, что совсем не убедило его в её отсутствии, зато обнаружил в комоде полдюжины мужских трусов, столько же белых рубашек, чёрных носков - всё новое, в запечатанных прозрачных пакетах, но без магазинных ярлыков и наклеек - и шесть умеренно цветных галстуков, пять обычных и один "бабочкой". В шкафу висел "недорогой, но приличный" тёмно-серый костюм, а на полках лежали два пуловера, джемпер и вязаный жилет, в той же цветовой гамме, как сказала бы Моорна. Подумав, Гаор решил подыграть. Принёс из ванной свои брюки и повесил их в шкаф, благо пустых вешалок - и плечиков, и брючных зажимов - тут было припасено... до хрена. А куртку перевесил в прихожую на вешалку. Ни входную дверь, ни почти сливавшуюся с обоями дверь лифта он благоразумно не трогал. Хотя... если входная дверь не обманка вроде окна, то, значит, и здесь двойная, как в "Орлином Гнезде" система. Интересно, конечно, ещё интереснее, где ты находишься и на каком этаже, но...
   К концу уборки зазвенел таймер. Гаор опять проделал все положенные процедуры, смазал на этот раз и руки, выпил куриного, по названию на кубике, бульона, снял пижаму и в одном белье лёг на кровать поверх одеяла. Отдохнуть и подумать. Но почти сразу заснул.
   Проснулся Гаор сам от желания немедленно поесть. Вернее, это желание у него было постоянно, но сейчас он мог его хоть немного утолить. Поев опять лапши - на этот раз с курицей, как было написано на пакетике - и выпив чая, он разделся уже догола, чтоб если у него что на разминке и закровит, то пол отмыть легче, чем опять стирать, и не спеша, осторожно начал разминаться. Хорошо, суставы ему "прессы" не повредили, только запястья болят, но это от наручников, болеть будет долго. Значит, через боль. Кисти оставались сизыми, но уже не такими раздутыми, и пальцы стали подвижнее. И как раз он закончил разминку и зазвенел таймер. Снова всё положенное, потом сходил в уборную, вставил свечу, противно, но ведь помогает, встал под душ смыть пот, вытерся, оделся, выпил сока и лёг отдохнуть. Лежал на спине, закинув руки за голову и глядя в ненавистно-белый потолок.
   Ну, и кто ты теперь, после всего сделанного тобой самим с другими и другими с тобой? К парням из камеры, ну если не брать в счёт Резаного, хотя опять же, спецура - она спецура и есть, да и себя вспомни, так что... с раба, как с солдата, спроса нет. Им выжить надо. А за чей счёт... Как ты сам дальше жить будешь? Как хозяин прикажет, так и буду. И любой приказ выполнишь? А куда я денусь? Увернуться попробую, а не получится... ну так, финиш он всегда и везде. Я теперь одно могу - другого не подставить. И всё, хватит скулить, ты... кто я? Сержант? Очнись, какой ты сержант после такого? Ты - ублюдок, полукровка, раб номер и так далее. Но, нет, сволочи, я всё равно не сдамся. Джадд же выжил и живёт, а лагеря пленных тоже... про них всякое говорили, если хоть с половину правды, да нет, ты теперь тоже по той стороне походил, так что в тех россказнях правда, да не вся, на самом деле ещё хуже. Вот и ты считай, что побывал в плену. И выжил, и... и продолжай службу. Тебя с поста никто не снимал. Ни дембеля, ни победы не будет, а службу неси.
   Гаор встал и пошёл к столу. Есть велено часто, ну, и будем выполнять приказ. По настенным часам время обеда, так что... бульон, лапша и сок - обед из трёх блюд, живи, "пресс" недоделанный, и жизни радуйся.
   Еда, занятия на эспандерах, лекарства, отдых... время пошло побыстрее. И он надеялся, что эта ночь пройдёт легче прошлой. Живот не болит, крови нет, руки уже шевелятся, даже голова не гудит, и рот не сохнет, видно, отпустило его "пойло", так что... только сны остаются. Ну, посмотрим.
   Сны были. Снова снилась камера, руки парней на его теле, крики изнасилованных им, а пару раз он просыпался от собственного крика. Но всё же было легче, а под утро он опять разоспался, чуть таймер не проспал.
   Утром он принял последние таблетки, съел последнюю лапшу и выпил последний пакетик кофе. И мрачно подумал, что если Венн не приедет, то придется глушить голый кипяток. А есть хочется. И ничего не поделаешь. Еда рабская в хозяйской власти. Когда захотят, тогда и накормят. А работу всегда спросят.
   Он опять убрал квартиру и постель, разделся догола и стал разминаться. И уже в конце услышал, как открывается дверь лифта. Чертыхнувшись, он быстро натянул бельё и еле успел влезть в пижамные штаны, когда в комнату вошли Венн и врач.
   - Ого! - удивился врач, ставя на стол свой чемоданчик и оглядывая стоявшего посреди комнаты настороженно подобравшегося, как для прыжка, раба. - Вот это живчик!
   Венн рассмеялся:
   - Так за шестнадцать тысяч и товар качественный.
   - Это он столько стоил?
   Врач быстро просмотрел опустевшие коробочки, ампулы и тюбики - что-то удержало Гаора от сброса их в коробку с мусором - и сразу убрал их к себе в саквояж.
   - Ну, раздевайся, посмотрю тебя.
   Гаор молча выполнил приказ.
   Прошлый осмотр был повторен практически полностью, но на этот раз у него почти ничего уже не болело. Даже в заднем проходе.
   - Однако, - врач удивлённо покачал головой, - никогда не встречал подобного. Редкостный экземпляр. Про отдалённые последствия говорить, разумеется, рано, но сейчас... для раба практически здоров. Истощён, конечно, руки не восстановились полностью, но это уже вопрос времени. Что-то амбулаторно, а в основном... реабилитационный режим, восстановительная диета, посильная нагрузка.
   - И какой общий срок полного восстановления? - с интересом спросил Венн.
   - Одевайся, - кивнул Гаору врач и стал снимать перчатки. - С его хозяином срок прогнозировать нельзя, любой аналогичный стресс может оказаться необратимым.
   - Понятно, - кивнул Венн. - А о каких отдалённых последствиях вы говорили?
   - Непонятно, насколько затронута репродуктивная система.
   - На первый взгляд, у него всё на месте, - рассмеялся Венн.
   - На первый, и на взгляд, - не принял врач шутки. - Сочетание тока, "пойла" и "пресса"... никто не наблюдал результат такого комплексного воздействия на живом экземпляре. Нужен повторный осмотр, где-то через месяц.
   - Постараюсь обеспечить, - столь же серьёзно сказал Венн.
   Репродуктивная система?... О смысле услышанного Гаору думать не хотелось. Но ему и не дали.
   Выйдя проводить врача, Венн, вернувшись, отправил его в прихожую за новой коробкой с продуктами.
   - Мусор весь собрал? Правильно. Так, Рыжий, всё понял? Практически ты здоров, сегодня ещё здесь побудешь, а завтра уже начнёшь работать. Сейчас распаковывайся и лопай, только не всё сразу, это тебе на сутки, понял?
   - Да, мой господин, - ответил Гаор, стоя перед развалившимся на стуле Венном почти навытяжку, - паёк на сутки.
   Венн удовлетворённо кивнул:
   - Эспандеры я тебе оставляю, так что питайся, тренируйся и восстанавливайся. Мусор к лифту отнеси.
   - Да, мой господин.
   Гаор вытащил из-под стола коробку с обёртками и пакетиками, отнёс её в прихожую и вернулся за новыми приказами. Но их не последовало. Когда он вернулся, Венн кивнул, жестом велел ему заняться новой коробкой и ушёл. "Не хочет, чтоб я видел, как он лифт вызывает", - догадался Гаор, вскрывая коробку. Соков уже не было, опять концентраты, уже армейские, знакомые ему по Чёрному Ущелью, и... да, полный солдатский паёк на сутки. Даже армейская буханка хлеба. А чай - не пакетиками, а маленькой пачкой, так что может заваривать по своему вкусу. Если не чифирить, то пачки ему хватит на сутки. А таймер... оранжевого шара не было, а он даже не заметил, кто и когда его забрал. Наверное, всё-таки Венн. Или врач... ну, и хрен с ними. Главное - он практически здоров, так что в "печку" его отправлять не за что. А пожрать он сейчас пожрёт. И потренируется. Боли почти совсем нет, а завтра в работу... интересно, какую. Будем надеяться на гараж.
   Гаор был уверен, что не увидит Венна до следующего утра. Он спокойно поел, потренировался, поспал, снова потренировался, пообедал и лёг отдохнуть. Одиночество и тишина не тяготили его. Разве только надоевший белый свет. "Хорошо бы проснуться в комнате с окном", - подумал он, укладываясь на боковую. Но... рабские казармы везде и всюду в подвалах. Разве только в Дамхаре... но забудь и не мечтай, из "Орлиного гнезда" только на утилизацию увозят. Он немного полежал, разглядывая потолок, а потом задремал.
   Если бы это был лифт, Гаор успел бы проснуться, а стука входной двери он не ждал, и потому всё так и получилось.
   - Рыжий!
   Весёлый голос Венна сорвал его с постели и выбросил в прихожую, как он лежал, в одних подштанниках.
   - Да, мой господин! - хрипло рявкнул он, влетая в прихожую.
   И тут же был выкинут обратно в комнату отчаянным девичьим визгом. Венн был не один. С ним пришла молоденькая девушка в дешёвенькой, но с претензиями шубке и таком же тюрбанчике.
   "Это что, мою репродуктивную систему сволочь так решила проверить? - полный мрачных предчувствий влезал в пижамные штаны Гаор. - На свободной?". Рубашку было приказано не надевать. Но следующий приказ Венна несколько успокоил его.
   - И постель застели, лохмач.
   - Да, мой господин.
   - Входите, - весело позвал Венн девушку. - Он готов. И не бойтесь, я с вами.
   - Я и не боюсь, - обиженно ответила девушка, входя в комнату и с интересом быстро оглядывая и комнату, и полуголого лохматого раба. - Я просто растерялась. Вы же мне обещали... А сами! Вам ни в чём верить нельзя.
   - Мне?! - изумился Венн, удобно устраиваясь у стола. - Да что вы, разве я обманул вас хоть словом? Я обещал вам нестандартного кобеля. Пожалуйста, - он широким жестом показал на Гаора. - Кобель, заверяю вас, самый настоящий. И, как сами видите, нестандартный.
   Гаор ничего не понимал, шуточки насчет того кобель он или нет, ему совсем не нравились, но единственное, что он мог, это молча выполнять приказы.
   Разъяснилось всё довольно быстро и весьма неожиданно. Девушка оказалась парикмахером, но не простым, а собачьим. И Венн её привел подстричь его.
   - Честное слово, - девушка профессиональным жестом ерошила волосы Гаора, усаженного на стул посреди комнаты, под лампой, чтобы было светлее, - ваши шуточки... иногда рискованны. Скажем так.
   - Дорогая, - Венн театральным жестом прижал руку к груди, - не знаю в чём, но виноват и обязуюсь заслужить прощение. Но я видел вашу работу. Что вы сделали из терьера алеманского посла?! Я был сражён и восхищён. Превратить ком шерсти в, не побоюсь этого слова, воплощение элегантности.
   - Вы мне льстите, - девушка аккуратно расчесала Гаору волосы от макушки во все стороны и взяла ножницы. - Конечно, собака была немного запущена, но экстерьер хороший, и вёл себя прилично. Спереди делать фигурную скобку?
   - Нет, по прямой, чтобы не закрывало брови. Сзади по линии роста...
   - А с боков плавный переход, - подхватила девушка, - получится по самой середине уха. В первый раз стригу... - она замялась, подбирая слово.
   - Такого нестандартного кобеля, - рассмеялся Венн.
   Рассмеялась и девушка, щёлкая ножницами.
   - Да, а как вы увидели мою работу? Вы бываете в посольском квартале?
   - Ну, случается и там, - рассмеялся Венн. - А кое-где ни разу не бывал..
   "Например, в пресс-камере, - прокомментировал про себя Гаор, - отправить бы тебя туда, на недельку. Или хотя бы на сутки, и даже в мягкую работу. Чтоб не шутил про кобелей".
   - Ну вот, - девушка отступила на шаг, разглядывая получившееся.
   - Вполне и даже очень, - искренне восхитился Венн.
   Девушка протёрла ваткой со спиртом большую металлическую расческу и ножницы и убрала их в свою сумку, стоявшую на столе. Гаор, не получив нового приказа, остался сидеть на стуле.
   - Ну... - начала девушка и спохватилась, - ой, а морду... простите, усы и бороду тоже делать?
   - Конечно, - энергично согласился Венн. - И не стесняйтесь, она у него хоть и симпатичная, но морда. Усы подровняйте, чтобы не закрывали губы, а бороду...
   - Я, кажется, поняла, - девушка достала из сумки маленькую расческу и такие же ножницы, - вы хотите полностью открыть шею.
   - Да, - кивнул Венн и рассмеялся, - соответственно стандарту.
   - Если бы вы меня предупредили, - девушка, взяв Гаора обеими руками за голову, подняла и повернула её под нужным для работы углом, - так и сиди. Так вот, если бы я знала, я бы прочитала стандарт. Вы невозможный человек, Венн, зачем вы всё усложняете?
   - Когда всё просто, то уже неинтересно, - смеясь, но вполне серьёзно ответил Венн.
   Расчесав Гаору усы и бороду, девушка защёлкала ножницами.
   - Да, а он что, болел? - вдруг спросила она.
   - Почему вы так решили? - стал серьёзным Венн.
   - Волосы плохие, посечены на концах, вялые, ну, не упругие, не держат форму, свисают, видите? Мы так и говорим, больная шерсть, - стала объяснять девушка, ни на мгновение не прекращая работу. - Обычно это бывает, когда затронуты почки или печень, у нервных чувствительных собак от стресса.
   - Ну, почки и печень у него вроде в порядке, - ответил Венн, с интересом наблюдая, как девушка, плотно прижимая ножницы к губам раба, подравнивает ему усы, - а стресс был. А это восстановимо?
   - Всё восстановимо, когда устранена причина, - ответила девушка, приступая к бороде. - Клинышком или просто по контуру?
   - По контуру, - предложил Венн.
   - Хорошо, - согласилась девушка. - Да, вы правы, у него височная часть шире, а так получится более ровный овал. Клинышек будет не в рисунке, утяжелит силуэт.
   - Вы специалист, вам виднее, - почтительно сказал Венн.
   Девушка засмеялась, выпрямилась и отступила.
   - Ну и как? - торжествующе обратилась она к пространству. - Смотрится?
   - Вполне! - согласился Венн.
   - А тело? - она провела ладонью по завиткам на груди Гаора, взъерошив их. - Правда, немного, но можно сделать фигурную стрижку.
   - Оставим натуральным, - Венн рассмеялся, - в соответствии со стандартом.
   - Ну и хорошо, - девушка убрала свои инструменты и закрыла сумку. - Вы помните, что вы мне ещё обещали?
   - Немедленно приступаем к исполнению, - вскочил на ноги Венн. - Рыжий, уберёшь тут.
   - Да, мой господин, - пробормотал Гаор ему вслед.
   Он дождался хлопка входной двери, встал, длинно выругался и пошёл в прихожую за щёткой и совком. Пойти в ванную и посмотреть на себя в зеркало ему и в голову не пришло. Да и... обошлось без боли и ладно, и хорошо. Всё же не наголо остригли... как перед газовней. Вот сволочи... Он подмёл, сбросил получившуюся кучку в коробку для мусора и включил чайник. Хоть чаю попить. Сволочь... нестандартный кобель. Сволочь. Когда она стригла ему усы и бороду, то наклонялась совсем близко, почти касалась своим лицом его, прижималась к его плечу грудью, трогала за лицо и грудь, но... он для неё не только не мужчина, но и не человек. И... и она ему... не женщина. Ни разу у него ничего не дрогнуло, в мыслях не ворохнулось. Так что? Это и есть... затронута репродуктивная система, как сказала та сволочь в белом халате. Всё у него цело и... и что, без "пойла" он теперь и не может ничего? И не хочет. И пошли вы все... Комплексное воздействие... ток, "пойло" и "пресс"... Будьте вы прокляты, сволочи... Но если я вам не человек, то и вы мне нелюди!
   Чайник давно вскипел и выключился, а он всё стоял, упираясь обеими ладонями в стол, тихо ругаясь и проклиная, всех вместе и каждого в отдельности, но предусмотрительно не называя ни одного имени.
   Успокоившись, вернее, выплеснув накопившееся, Гаор заварил себе чаю и отрезал от буханки толстый ломоть. Плевать, что не хватит, ну, на ужин возьмёт себе поменьше. Ещё бы покурить сейчас. И напиться. Вот чёрт, еды - солдатский паёк, а ни курева, ни выпивки.
   Он поел и занялся эспандерами. Стриженый - не стриженый, стандартный - не стандартный, кобель - не кобель, а без рук его в "печку" отправят, как нечего делать. И на стрижку не посмотрят. А всё остальное побоку.
   Конец дня и ночь прошли спокойно. Даже ночные кошмары стали... привычными. Ну, приснилось, ну, проснулся, понял, что сон, повернулся на другой бок и снова заснул. В первый раз что ли...
   И утром Гаор уже по вполне привычному, памятному чуть ли не с училища, распорядку встал, по-армейски застелил постель, размялся, смыл в душе пот, вскипятил чай и стал доедать паёк, уверенный, что раз сказано на сутки, значит, на следующие сутки ему еду выдадут. Сволочь Венн, конечно, сволочью, но слово держит. Что для хозяина даже ценно.
   Как он и рассчитывал, Венн появился вскоре после завтрака и из лифта. Гаор встретил его, стоя посреди комнаты, одетый и... готовый ко всему. Оглядев его, Венн удовлетворенно кивнул.
   - Так, мусор и посуду в коробку, чайник убери в шкаф на свободную полку, эспандеры давай сюда. Стол на прежнее место, - распоряжался Венн. - В душе был? Тогда одевайся. Белье и пижаму кидай в грязное. Трусы, рубашку, носки возьми в комоде, брюки, ботинки и куртка твои. И не копайся. В темпе.
   - Да, мой господин, - ответил сразу на все приказы Гаор и повторил последнее. - В темпе.
   Приказы были предельно ясны и недвусмысленны. Ему дали отлежаться, и теперь начнётся работа. Знать бы какая, но... вряд ли это будет что-то непосильное и незнакомое.
   Так и оказалось. Когда он, неся коробку с мусором, следом за Венном вышел из лифта в подземный гараж, там стояла знакомая ему ещё по сторрамовскому гаражу "коробочка" Венна.
   - Мусор вон туда, - Венн кивком показал ему на большой железный контейнер рядом с выездными воротами, - и садись за руль.
   - Да, мой господин, - выдохнул с невольным облегчением Гаор.
   С чем-чем, а уж с этим он справится. Руки хоть и сизые, а действуют. И глаза в порядке. Но занял он своё место, всё же с трудом сдерживая внутреннюю дрожь. А вдруг... а мало ли что... Но привычные до автоматизма действия успокоили его. Медленно открылись ворота, выпуская его в белый от свежевыпавшего снега мир.
   - Вперёд, Рыжий, - весело сказал сидящий рядом Венн. - И не лихачь, а то ещё навернёшься с отвычки.
   - Да, мой господин, - ответил Гаор, аккуратно проходя створ гаражных ворот. - Вперёд и не лихачить.
   Утренний Аргат, полный машин и прохожих, серые дома и улицы, белёсое сумрачное небо, белый, быстро сереющий снег... Короткие приказы Венна о поворотах вывели через дворы-колодцы и непонятные проезды между глухими бетонными заборами на одну из улиц, где прозвучала новая команда-вопрос:
   - Сообразил, где мы?
   - Да, мой господин, - сразу ответил Гаор, поймав краем глаза угловой указатель, - тридцать третья улица.
   - Правильно. Достань карту и гони на тринадцатое шоссе.
   - Да, мой господин, на тринадцатое шоссе, - ответил Гаор, доставая из бардачка карту.
   Удерживая руль левой рукой, он другой развернул карту нужным квадратом к себе. Так... понятно, ну, не самое сложное. Вот только одно неясно: гнать или не лихачить? Фрегор любил не считаться с правилами, а этот? Покосившись на Венна, Гаор увеличил скорость, но оставаясь в пределах правил. Никаких замечаний не последовало, значит, этого и будем держаться.
   Конечно, ломило глаза, болели руки, но всё это терпимо, с этим он справится. Неужели он выскочил, прорвался? "Не спеши, - тут же осадил он сам себя, - подожди радоваться, кто знает, что там, на тринадцатом шоссе?" Вот завезёт он тебя на ещё один спецурный полигон, и там на тебе потренируются...
   - Рыжий, - вдруг тихо и даже доверительно сказал Венн, - ты понимаешь, из какого дерьма тебя вытащили?
   Гаор настороженно промолчал.
   - Не думай, что это было так легко, - продолжал Венн. - Всего тебе знать не надо и нельзя, целее будешь. И в казарме пасть не разевай и не вякай. Тоже... целее будешь.
   "А то я этого без тебя не знаю", - мысленно ответил Гаор. Зачем ему это говорят, он не понимал, Венну он не доверял ни в чём, так что...
   - На сороковой метке направо.
   Это хоть понятно.
   - Да, мой господин, на сороковой метке направо.
   И предупредил заранее, они ещё из Аргата не выехали, а ему уже сказали, где и куда поворачивать.
   За городом снег лежал тонким, местами просвечивающим слоем, но всё же лежал, и серый мокрый бетон хорошо выделялся на белом. Шоссе быстро нырнуло в лес. Деревья стояли густо и ограда из тонкой колючей проволоки, будь листва, совсем бы осталась незаметной. Неужели... полигон?! И к чему тогда все разговоры, что его вытащили? Зачем? Чтоб... прочувствовал и на хозяина своему спасителю стучал? Сволочь, не болью, так заботой, а всё одно. Нет, не поддамся. Вытащил ты меня... Так, значит, тебе, сволочи, тихушнику проклятому, это нужно. А что тебе на пользу, то мне во вред. Хозяйская выгода - рабский убыток.
   Гаор осторожно покосился на безмятежно озиравшего окрестности Венна. Как скажи, он здесь впервые, так ему всё интересно. А ведь наверняка он здесь каждый камушек придорожный в лицо знает.
   - Ты аргатец, Рыжий? - вдруг спросил Венн.
   - Да, - вздрогнул Гаор, - да, мой господин.
   - Я тоже, - тем же доверительным тоном сказал Венн, - но вырос я здесь, да, вон за тем деревом поворот. Люблю Аргат, я горожанин, а здесь... здесь моя родина, Рыжий. А у тебя?
   "Что у меня?" - угрюмо промолчал Гаор. Что ты хочешь от меня, морда гладкая? На чём хочешь подловить? У тебя же всё не просто так.
   За деревом резкий поворот на узкую - на одну машину - грунтовую дорогу без каких-либо указателей. Густые кусты в рост человека прикрывают решетчатые и проволочные заборы. Летом в зелёном коридоре едешь - сразу сообразил Гаор. Если за заборами и дома, то с дороги их не видно.
   Венн снова начал командовать, безошибочно ориентируясь в этом лабиринте, отсутствием указателей и табличек напомнившем Гаору Королевскую Долину. Свой и так знает, а чужие здесь не бывают. А ведь поста на шоссе не было. Или он не заметил его? Чертовщина какая-то.
   - Теперь сюда.
   Живая изгородь - вспомнил название Гаор - внезапно расступилась, открывая въезд на небольшой аккуратный хозяйственный двор.
   - Приехали, - весело сказал Венн.
   "И куда?" - мрачно подумал Гаор, впечатывая "коробочку" у крыльца.
   И почти сразу открылась дверь и на крыльцо вышла молодая женщина в тёмном платье. Чёрные волосы собраны в фигурный узел и украшены белой кружевной наколкой. Такой же кружевной фартучек поверх платья. Но это всё неважно. Лоб чистый, высокий воротник-стойка закрывает шею. Свободная. Дуггурка.
   - Добрый день, Ларга, - весело поздоровался Венн, вылезая из машины.
   - Добрый день, майор, - улыбнулась Ларга. - Или я могу вас поздравить?
   - Начальство не спешит, Ларга, - засмеялся Венн. - Рыжий, вылезай.
   Гаор молча выполнил приказ.
   - Вы купили раба, майор? - удивилась Ларга. - Вы же всегда говорили...
   - Я взял его в аренду, Ларга, - перебил её Венн. - Чтобы он привёл в порядок гараж. Он шофёр и механик. Будет работать в гараже. Устрой его где-нибудь и дай одежду для работы в гараже.
   - Хорошо, майор, - кивнула Ларга. - Вы будете обедать?
   - Нет, я должен ехать. Рыжий, что в гараже, всё на тебе. Что для работы нужно, там есть.
   - Да, мой господин, - настороженно ответил Гаор. Пока всё складывалось удачно, но доверять тихушнику нельзя.
   - Всё, я уехал.
   Венн быстро сел в машину и уехал. Гаор несколько озадаченно смотрел ему вслед. Вроде всё ясно, но...
   - Тетя, вы простудитесь, - прозвенел девчоночий голос. - Ой, а это чудище откуда?! Ой, настоящий або!
   Гаор вздрогнул и повернулся к крыльцу. В открытых дверях стояла ещё одна, похожая на Ларгу, но совсем девчонка ещё, в клетчатой школьной форме, и рассматривала его в упор нахально блестящими чёрными глазами.
   - Майор взял его в аренду для работы в гараже, - объяснила девчонке Ларга. - Иди в дом, простудишься. И ты иди сюда.
   - Да, госпожа, - пробормотал Гаор.
   - Госпожа Ларга, - поправила его девчонка, - а я госпожа Нисса, ты понял, або?
   Она старалась говорить строго, но на последних словах фыркнула.
   - Да, госпожа Нисса, - ответил Гаор, входя в маленький холл перед кухней.
   - Нисса, перестань, - нестрого сказала Ларга. - Как майор называет тебя? Рыжий?
   - Да, госпожа Ларга.
   - Какой же он рыжий?! - вмешалась Нисса. - Он бурый. Я буду звать тебя Або. Ты понял?
   - Да, госпожа Нисса, - скрыл вздох Гаор.
   Была бы стервушка с клеймом или он без, он бы с ней живо разобрался. А так... Рабу любой свободный - господин, даже такая соплячка... В кухне чисто, на стенах блестят белые с синими узорами тарелки, Моорна когда-то показывала ему такие в музее и долго с жаром рассказывала, как хорошо, что сохранились эти свидетельства далёкого славного прошлого дуггуров, а здесь они зачем? Едят на них вряд ли, значит, для красоты. А в остальном... кухня как кухня, плита, полки, шкафы, большой белый холодильник, раковина...
   - Садись, поешь.
   Оказывается, пока он озирался, Ларга поставила на стол тарелку с бутербродами и большую фаянсовую кружку с дымящимся чаем.
   - Спасибо, госпожа Ларга, - почти искренне сказал Гаор, усаживаясь к столу.
   - Тетя! - возмутилась Нисса. - Можно было и в разовую ему налить. Вы что же, будете мыть за ним?!
   - Нисса! - уже всерьёз строго сказала Ларга. - Не вмешивайся, когда не понимаешь. Идём, поможешь мне. А посуду он сам за собой помоет.
   Спасибо Огню, убрались. Гаор сел к столу и впился зубами в бутерброд. Оказывается, он здорово проголодался. И даже успел замёрзнуть, пока стоял во дворе. Во всяком случае, сейчас он ел, наслаждаясь горячим чаем и бутербродами. К концу кружки он понял, что чай сладкий, а на пятом бутерброде прочувствовал, что они не только с колбасой, но и с маслом. За такую жратву пусть зовут его Або, или ещё как. Как он слышал в посёлках? Хоть горшком назови, только в печку не ставь. Он вытряс в рот последние капли, целых пять мгновений посидел, сыто отдуваясь, и встал. Что-то ему говорили насчёт посуды. Ну, не совсем ему, но и он всё же не такой дурак.
   Гаор снял и повесил на спинку стула свою шофёрскую куртку, закатал рукава рубашки и пошёл мыть посуду. Посуды всей - кружка да тарелка, и особо не грязные, и.. ага, вот он, всё тот же универсальный, а сушка где? Ага, вот она. Он поставил кружку и тарелку в решетчатый навсной ящик и остался стоять у раковины, опираясь обеими ладонями на её край.
   - Всё правильно, - сказал у него за спиной голос Ларги.
   Гаор вздрогнул и обернулся к ней. Он что, вырубился? Но она, похоже, ничего не заметила.
   - Бери свою куртку и иди за мной.
   - Да, госпожа Ларга.
   Венн велел устроить его где-нибудь. Этим "где-нибудь" оказалась маленькая комната со скошенным потолком под лестницей. Здесь теснились раскладная кровать, два табурета и вешалка. Места осталось ему как раз встать посередине. На кровати свёрнутые рулоном тюфяк, подушка и одеяло, а на табурете стопка постельного белья. И пока он застилал себе постель, Ларга принесла ему сменную одежду. Тёмно-клетчатую рубашку, старые брюки и армейские ботинки. Всё ношеное, но целое и чистое.
   - Спасибо, госпожа Ларга.
   Она кивнула:
   - Переодевайся и иди в гараж. Комбинезон для работы там. На обед я тебя позову.
   Ему хотелось спросить про душ и прочее, но он сдержался и ответил положенным:
   - Да, госпожа Ларга.
   И остался один. В крохотной, меньше его повалуши в Дамхаре, комнатке. И опять без окна. Интересно, а что здесь было раньше? И сам себя оборвал: "А это уже не интересно". Дверь закрывается? Да. Но не запирается, вернее, есть крючок снаружи. Ну, будем надеяться, маленькая стервозина не вопрётся, пока он переодевается. Гаор переоделся, развесил на вешалке куртку, белую рубашку, хорошие брюки, поставил вниз ботинки и вполне уверенно - странно, но он как-то всегда сразу запоминал, что и где - по внутреннему коридору мимо кухни прошёл в холл и вышел во двор.
   Похолодало, шёл мелкий не тающий на земле снег. Всё было белым, чужим и холодным. Гаор быстро перебежал к низкому и широкому кирпичному гаражу. Двери не заперты и не открываются, а сдвигаются вбок. Выключатель у двери. Два мотоцикла: один старый и сразу видно, что побывал в переделках, и совсем новенький, мощный. Легковушка, похожая на ту, что была у Фрегора разгонной, место для "коробочки", ещё одна машина, похоже, гоночная. Ни хрена себе, с такими он не работал. Большой, толково заполненный стеллаж с необходимыми верстаками и прочим. А комбинезон? Ага, вон висит. Ну, за работу, отрабатывай жратву и ночлег.
   Работа в незнакомом месте, с незнакомыми машинами, да ещё руки болят, и время от времени глаза слезятся, и кружится голова... Так медленно и неуверенно он ещё никогда не работал.
   Для начала Гаор осмотрел стеллаж и шкафы. Чтобы знать где и что, и чтобы потом, когда понадобится, брать уверенно. Кое-что он бы переставил по-своему, но... он здесь временный, в аренде, и как бы за самовольство не схлопотать... Чёрт, как же он боли бояться стал. Совсем слабак. Осмотревшись, взялся за легковушку, как за самое лёгкое и понятное. И сразу начались сюрпризы. Наружность обычная, а внутренность... гоночная? Похоже, что так. И рессоры усиленные, и мотор, и за панелью всякие штучки-дрючки прячутся. И микрофончик к магнитофону подключён, а управление... на руле? Ну, ни хрена себе! А ведь такие штуки на заводе не делаются. И в обычной мастерской тоже. А... а если его к такому допустили, то... то в его молчании уверены. А это уже хреново. Но всё равно, ха-арошая голова тут поработала. И руки умелые. С таким мастером и потолковать бы было можно, и поучиться есть чему...
   - Рыжий! - голос Ларги выдернул его из-под капота. - Иди обедать.
   - Да, госпожа Ларга, - радостно выдохнул он, выпрямляясь.
   - Комбинезон оставь здесь, - сказала она, уже поворачиваясь уходить, - и руки вымой.
   - Да, госпожа Ларга, - сказал он ей в спину.
   В самом деле, вон же раковина в углу, лежит мыло и висит полотенце. Всё с умом и по делу. Даже мыло не простое, а специальное, с вделанными прямо в кусок тёркой и щёточкой. Гаор вытер руки найденной на стеллаже тряпкой, снял и повесил комбинезон, тщательно отмыл и вытер уже полотенцем руки. И через заснеженный двор побежал на кухню, предвкушая горячий и, как он надеялся, сытный - бутерброды были классные! - обед. Но в дверях кухни его встретило строгое:
   - Ты забыл выключить свет.
   Вот чёрт! Будь она... своей, он бы сказал, что после обеда всё равно вернётся туда работать, но...
   - Да, госпожа Ларга, - покорно повернул он обратно.
   Вслед ему раздался ехидный смешок Ниссы. Он постарался его не заметить.
   Снова через двор, а мороз ощутимо пробирает сквозь тонкую рубашку. У него же под ней не зимнее армейское бельё, а даже майки нет. Но... ладно, не самое страшное. Туда, обратно. Дверь, холл, кухня, теперь-то дадут пожрать?
   - Садись и ешь.
   - Спасибо, госпожа Ларга.
   - И посуду вымыть не забудь, - сразу влезла Нисса.
   - Да, госпожа Нисса, - пробурчал он
   - Нисса, иди к себе, - строго сказала Ларга. - А ты ешь. И можешь здесь курить.
   Что рядом с тарелками лежит пачка сигарет и зажигалка, он сразу увидел, но боялся поверить, что это ему. Ну, теперь-то...
   - Спасибо, госпожа Ларга.
   Она улыбнулась ему и вышла. Улыбки он не заметил, а что остался один... будем жить! Гаор сел за стол. Так, чего ему поставили? Тарелка с салатом, тарелка с супом, тарелка с варёной картошкой, перемешанной с мясным фаршем, кружка какого-то питья, похоже, компот из сухофруктов. Нуу... так роскошно, он ни на дембеле, ни в армии, да нигде не ел.
   Гаор старался есть медленно, растягивая удовольствие, но всё равно обед закончился слишком быстро. Он с сожалением оглядел опустевшие тарелки, вытряс себе в рот последние капли компота и прилипшую ко дну изюминку и взял пачку. Сигареты хорошие, лучше обычных рабских, но хуже тех, что давал ему Фрегор. Хотя... сколько он не курил? Допрос, пресс-камера, да на той квартире... полторы недели. А эту пачку ему на сколько дали? На все четыре, или сколько он ещё здесь пробудет, дня? Ладно, одну он выкурит сейчас, а вторую... после ужина. От дыма или ещё от чего-то несильно закружилась голова, и он как вырубился на несколько мгновений. Но тут же очнулся, дотянул оставшиеся две затяжки и стал мыть посуду. Судя по тому, как была заполнена сушка, Ларга с Ниссой уже пообедали. Что ж, он не против вот так, чтоб ему ставили и оставляли одного. Они свободные, он раб, не стоят над душой, в рот не заглядывают, куском не попрекают, чего тебе ещё надо, морда рабская?
   Вымыв и расставив посуду в сушке, Гаор сам, не дожидаясь приказов, пошёл в гараж. Работы у него там... выше маковки. Проходя через холл, он обратил внимание на приоткрытую дверь и не удержался, заглянул. Это оказалась уборная. Вернее то, что называется санузел. Унитаз, раковина и отделенная ширмой душевая кабина.
   - Можешь этим пользоваться, - сказала за его спиной Ларга. - Но будешь на ночь мыть.
   - Да, госпожа Ларга, - обернулся он к ней.
   - Курить в гараже нельзя.
   - Да, госпожа Ларга.
   - Только в кухне и на дворе. Ты понял?
   - Да, госпожа Ларга.
   Она кивнула.
   - Хорошо...
   Она не успела договорить.
   - Эй, Або! - прозвенело сверху.
   Гаор вздрогнул и поднял голову. По стене холла поднималась лестница на второй этаж, и вот там наверху, перевесившись через перила, стояла Нисса, уже не в форме, а в тёмно-синем платье.
   - Ты ещё что-нибудь говорить умеешь?
   "Сказал бы я тебе!"- мысленно ответил Гаор, и, решив проигнорировать её вопрос, решительно вошёл в уборную, закрыв за собой дверь. Здесь даже внутренний запор был и... и, похоже, от этой девки ему либо в гараже, либо в уборной спасаться. Вот чёрт!
   Когда он вышел из уборной, холл был пуст, и Гаор уже беспрепятственно пересёк его и вышел во двор. Пока он обедал, наступили сумерки, и снег казался голубоватым. "А ведь могут заставить и снег убирать", - подумал он, быстро шагая к гаражу. Но тогда пусть и одежду дают. А так... так-то всё теперь хорошо и нормально, лишь бы руки не подвели, а голова... у него уже бывало такое после контузии. И ничего, само по себе прошло. И здесь пройдёт. Должно пройти, а то ведь шибанёт его при Венне или, ещё хуже, при Фрегоре, и всё, кранты и амбец, в "печку" скорым маршем без привалов и перестроений.
   Все эти мысли не мешали ему работать. Легковушка была во вполне приличном состоянии, во всяком случае, ходовая часть, а в эту электронику тихушную он лезть не стал - себе дороже. Если Венну там что надо, то пусть скажет. Или сам делает.
   Закончив легковушку, Гаор покосился на гоночную и, решив оставить её на завтра, подошёл к старому мотоциклу. С мотоциклами он имел дело гораздо меньше. Ну, в училище, понятное дело, там к тому же многие с офицерского отделения, кто побогаче, на втором-третьем курсах обзаводились мотоциклами и держали их в училищном гараже. Начальство не препятствовало. И чтобы с ними возился кто другой, тоже. А ему приработок, вернее, тогда просто заработок. Денег у него никогда не было, изредка их не хватало. Но тогда из него родный тятька, кровный отец сорок пять процентов не выдирал, не трогал его карманных, так что на мотоциклах он поездил за свой счёт, вернее, труд. Когда у офицерят, будущих его командиров, не было денег, он охотно брал натурой: пайком, сладким от обеда, сигаретами и даже возможностью погонять по училищному автодрому. А на фронте... на фронте так, только пару раз пришлось. Да ещё как-то наткнулись на аггрский, разбитый и полусгоревший мотоцикл. Он немного повозился с ним, но не справился, плюнул, отвинтил и оторвал всё, что могло как-то пригодиться, и бросил. Лучшим приобретением было зеркальце заднего обзора. Почему-то никто не позарился. А он потом сменял фиговину на полную офицерскую норму водки, уж очень хотелось лейтенанту похвастать "боевым трофеем", а он смог напиться, что тоже было весьма неплохо. И все остались довольны. Кроме того бедолаги в аггрской форме, чьи останки валялись рядом с мотоциклом.
   Под эти мысли и воспоминания он проверил и немного подрегулировал мотоцикл, и как раз в гараж заявилась Нисса:
   - Або, всё убери, закрой гараж и иди в кухню. Тебе дадут поесть. И свет не забудь выключить.
   - Да, госпожа Нисса, - ответил он.
   Гаор надеялся, что девчонка, услышав положенную форму повиновения, умотает, но она осталась и, стоя в дверях, смотрела, как он убирает инструменты, обтирает руки, снимает и вешает комбинезон, моется... "Ей что тут, цирк с кино?"- сердито думал Гаор, оттирая руки. Ох, и врезал бы я тебе, не будь ты... а так, рабу любой свободный - господин.
   - Долго возишься, - строго сказала она ему, когда он, отмыв и вытерев руки, остановился перед ней.
   Она ещё немного постояла перед ним, загораживая выход, и, наконец, нехотя повернулась и убежала. Гаор беззвучно выругался ей вслед, вышел и задвинул двери.
   Было уже совсем темно, снег не голубой, а синий, чёрное небо и крупные низкие звёзды. Гаор медленно - всё-таки устал - побрёл через двор к светящемуся жёлтым огнём кухонному окну.
   В кухне его ждала тарелка с картошкой и фаршем и кружка с чаем. И ещё тарелка с двумя намазанными маслом ломтями хлеба.
   - Садись и ешь, - кивнула ему с улыбкой Ларга.
   - Спасибо, госпожа Ларга.
   Он надеялся, что, как и в обед, останется один, но Ларга продолжала возиться у плиты и холодильника, и, разумеется, осталась Нисса. Та впрямую глазела на него, будто... будто в жизни не видела, как едят. Или что? Думала, он будет руками есть и языком тарелки вылизывать? Бывало в его жизни, конечно, и такое. В отстойнике. Или на фронте, скажем, так здесь же не то и не другое. Поэтому ел он аккуратно, но без удовольствия. Хотя всё было опять вкусно и сытно. Поев, он достал из нагрудного кармана рубашки сигареты и закурил.
   - А посуду мыть? - ехидно спросила Нисса. - Забыл, Або?
   Гаор покосился на неё сквозь дым и ответил:
   - Покурю и помою, госпожа Нисса.
   - Нисса, ты уроки все сделала? - строго спросила Ларга.
   - Ну, тётя...
   - Иди к себе и закончи уроки.
   - Тётя, ну, зачем мне эта физика?!
   - Нисса, ты знаешь...
   - Знаю-знаю, - и Нисса заговорила, явно кого-то передразнивая. - В наше время, чтобы сделать приличную партию, девушке нужно образование. Жена должна быть подругой и соратником своего мужа... - и уже своим голосом. - Тётя, неужели вы в это верите?
   - Во что я верю - не твоё дело, но ты должна получить гимназический аттестат.
   - Тётя, ну зачем он мне?! Я же в университет не пойду! - она фыркнула. - Там одни глисты учёные, а я...
   - А ты сейчас пойдёшь и сделаешь все уроки, - твёрдо закончила разговор Ларга.
   Гаор бездумно курил. Их перепалка была далёкой и совсем неслышной, даже непонятной для него: так он устал. Докурив, он привычно растёр окурок пальцами в пыль, уронив её в тарелку из-под хлеба - оттуда вымоется легче - собрал посуду и встал. Закатал рукава рубашки и понёс стопку тарелок и кружку к мойке.
   - Або, - вдруг спросила Нисса, - а ты физику знаешь?
   - Знаю, госпожа Нисса, - равнодушно ответил Гаор, расставляя вымытые тарелки и кружку на сушке.
   - Да?! А почему по потолку не ходят, ты знаешь? - ехидно поинтересовалась Нисса.
   - Нисса, - строго сказала Ларга.
   - Ну, тётя, ну пусть ответит. Он же вприглядку выучен, тыр-пыр, руками что-то может, а голова ни при чём, - Нисса опять кого-то передразнивала. - Ну, так как, Або? Почему?
   Гаор обернулся к ним. Увидел ехидную насмешку Ниссы, и нестрогую, но тоже... насмешку Ларги, вздохнул, что опять нарывается, и ответил:
   - Потому что два тела притягиваются друг к другу с силой, прямо пропорциональной произведению их масс и обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними, госпожа Нисса.
   Нисса застыла, приоткрыв рот, потом густо, почти до слёз, покраснела и стремительно выбежала из кухни. И Гаор почувствовал полное удовлетворение. Тем более что Ларга рассмеялась, так что бить его за дерзость не будут. А теперь что? Отпустят его спать, или ещё какую работу дадут?
   Отсмеявшись, Ларга стала распоряжаться:
   - Вымоешься на ночь, вымой за собой и душ, и уборную.
   - Да, госпожа Ларга.
   - Голым не ходи, обязательно одевайся.
   - Да, госпожа Ларга.
   - Запирать я тебя не буду, но тебе можно ходить только в холле. И в кухню, если захочешь попить или курить.
   - Да, госпожа Ларга.
   - Больше ничего в кухне не трогай.
   - Да, госпожа Ларга.
   - Во двор выходить тоже нельзя.
   - Да, госпожа Ларга.
   - Свет в холле выключишь сам.
   - Да, госпожа Ларга.
   Его послушание вполне удовлетворило её. Она кивнула и с улыбкой... пожелала ему спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, госпожа Ларга, - ошалело ответил Гаор.
   Такого с ним за все годы его рабской жизни не было. Ларга ушла, и он остался один в пустой, чисто убранной кухне.
   Стоя посреди кухни, он прислушался. Да, шаги по лестнице в холле. Наверху стукнула дверь. Он... один? Да, выходит так. Ну, что ж. Кухню тебе убирать не велели, так что делать тебе здесь нечего. Гаси свет и шагом марш... к себе.
   Выключив по дороге свет, Гаор вышел в полутёмный - горело только бра у входа на лестницу - холл и не спеша отправился в свою комнату, которая, как он только сейчас сообразил, была под второй внутренней лестницей. Да, вроде, когда он бегал туда-обратно через двор, то заметил, что дом двухэтажный и даже с башенкой. Не замок, не вилла, но тоже... ладно, не его это дело.
   В своей комнате он обнаружил на стуле мыло, мочалку и полотенце, а под стулом стояли резиновые, похожие на пляжные, шлёпанцы. Он с наслаждением переобулся, выложил на другой стул сигареты и зажигалку, чтобы случайно их не намочить, просили же не ходить голым, и пошёл в душ.
   Вымыться самому, вымыть санузел, в чём тоже никакой проблемы не оказалось: в стенном шкафчике над унитазом он нашёл всё необходимое, оставить висеть на горячей трубе выстиранные тут же трусы и носки, выключить на обратной дороге свет в холле и коридоре, раздеться, развесить одежду, погасить свет и лечь. Всё, день кончен. Может, сегодня обойдётся без кошмаров?

2.01 - 26.01.2003; 14.01.2011

  
Оценка: 4.14*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"