Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Тетрадь 42

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 9.47*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вычитано.

ТЕТРАДЬ СОРОК ВТОРАЯ

  

* * *

  
   Роберт Кропстон достал из ящика пасьянсную колоду, перетасовал и стал раскладывать карты. Ну, что ж, на сегодня дела закончены, можно расслабиться и отдохнуть. Тишина, спокойствие, уют... Сколько ему осталось наслаждаться этими маленькими радостями жизни? Немного. Намного меньше, чем хотелось бы. И меньше, чем многие думают. Значит, это не блеф, а действительно решили не ждать до Рождества, начать прямо сейчас и рывком. Идиоты. Надо было бы дождаться ухода русских, и уже тогда... И не рывком, а постепенно, потихоньку. Хочешь сварить лягушку, так не кидай её в кипяток, выпрыгнет, а поставь котёл на слабый огонь и спокойно наблюдай, как дура плавает и варится. А когда припечёт по-настоящему, ей уже не выпрыгнуть, лапки сварились. Как сделали когда-то, в тот самый первый раз. И во второй. А сейчас.... Да, если с умом и очень постепенно, то были бы шансы, небольшие, но хоть какие-то. А рывком... лишний шум и лишняя кровь. Хотя... кровь лишней не бывает. Если она не твоя собственная.
   - Гэб.
   Высокий широкоплечий негр бесшумным призраком возник в углу кабинета, молча слегка склонил голову.
   - Проверь двери и окна.
   - Слушаюсь, сэр.
   Ещё один кивок и столь же бесшумное исчезновение.
   Итак, как сделать, чтобы в этой неизбежной крови не оказалось твоей собственной? Проблема сложная, но разрешимая. Чем он располагает? И что ему грозит? На каждый яд есть противоядие, и главное - не перепутать. Итак. Ошалевшие от крови и безнаказанности юнцы. Остановиться они не смогут и, начав по приказу, быстро забудут все инструкции и приказы, пойдут крушить и ломать всё подряд, ни о чём не думая. Эти опасны только при адресном науськивании. И не бросят они лёгкую добычу в городе ради... хе-хе... гипотетической возможности пощипать заодно и начальство. Нет, когда закончат в городе, а буйства ещё много, то... то к тому времени обстановка, надо думать, уже изменится. Да и сколько этих юных идиотов уцелеет? И цветные будут сопротивляться, и споры из-за добычи начнутся. Нет, это не очень опасно. Теперь другой слой. Которые в Системе. Пит и Найф будут в городе, остальная мелочь либо с ними, либо вместе с юнцами. Там, скорее всего, и останутся. А кто рискнёт сунуться, чтобы под шумок... для таких есть Гэб. И ещё кое-что и кое-кто.
   Кропстон с удовольствием оглядел сошедшийся пасьянс и собрал карты. Конечно, то, что Система не желает активно поддерживать поворот, неприятно. И вот здесь бы очень пригодился Счастливчик-Джонни со своим Фредди. У Джонни голова, у Фредди кольт. Имея их за спиной, можно договориться и с Колченогим, да и с остальными из Ансамбля. Не так уж много и осталось после заварухи. К тому же многие вываливаются, полный разброд, в Атланте даже не бардак, ещё хуже, только и осталось от столицы, что название. Так что момент... подходящий. А с Джонни и Фредди можно будет расплатиться мелочевкой. Джонни работяг для имения получше и подешевле, а Фредди... ну, ему, пожалуй, деньгами и пусть стреляет в кого хочет, личные счёты сводит хоть с тем же Найфом. В общей суматохе всё сойдёт. Война, как говорят воевавшие, всё спишет.
   Вошёл Гэб и остановился у двери, ожидая приказаний. Кропстон улыбнулся ему.
   - Если всё в порядке, можешь идти отдыхать.
   И обычный равнодушный ответ:
   - Слушаюсь, сэр.
   Кропстон задумчиво посмотрел на бесшумно закрывшуюся дверь. Интересно, какие-то чувства у этой скотины остались, или дрессировка выбила последние? Остальные негры ненавидят и боятся его... до смешного. Хотя... такого стоит бояться. Ну, ладно. Это не проблема.
   Кропстон достал другую колоду и стал раскладывать другой пасьянс. Теперь самое-самое. Старый Говард и русские. Выгорит дело - уберут как свидетеля, достаточно вспомнить Нэтти и других многих и многих. Не выгорит - будешь иметь дело с русскими. Выстрел в затылок или расстрел по приговору. Богатый выбор, что и говорить. Что есть? От русских... информация. Информации много, и если её подавать небольшими порциями, то хватит надолго. На... неважно, сколько ни будет, всё его. Значит, в случае провала надо попасть к русским живым. С этим ясно. А что есть от Говарда? Паук безжалостен. Исполнителей сбрасывает пачками. Достаточно вспомнить судьбу... да того же императора, как его там звали? А, всё равно неважно. Ширма она ширма и есть. А уж про остальных... взводами, ротами и чуть ли не полками... Но... но и но... Что сейчас есть у Говарда, и что сейчас можно выставить против? Сам старик Говард впрямую нигде не засветился. Службой Безопасности командовал его сын, Служба Охраны... в той же колоде. Так что за все расстрелы, лагеря, погромы, прочее и прочее, и прочее отвечает Джонатан Говард, бригадный генерал. Очень вовремя убитый неизвестными грабителями. Всей служебной мелочи, непосредственным исполнителям приказы отдавал он, и мелочь, что тоже могла многое знать и рассказать, весьма умело положили и подставили. В нынешних событиях командует Хэмфри Говард. Наглый самоуверенный сосунок. До старика ему... да и до старшего братца тоже. Нет, Хэмфри прижать нетрудно. Достаточно не мешать, и сосунок сам наберёт на себя столько, что на несколько вышек хватит. Прижать Хэмфри, а через него старика? Паук не сентиментален, но смерть первенца должна была его затронуть. Хэмфри последний. Не станет Хэмфри, и кончатся Говарды. В принципе тоже... вариант. Опасный, конечно. С Говардом и сейчас опасно связываться. Потому что есть ещё одна сила: Белая Смерть. Слишком опасная сила, чтобы о ней даже рассуждать. И если бы не она... Да, заднего хода уже не дашь, но потихоньку свернуть в сторону... можно попытаться. И нужно.
   Кропстон собрал карты, сбросил колоду в ящик стола и встал. Пора ложиться. О завтрашнем завтра и подумаем.
  
   Рассел выключил свет, отодвинул штору и боком сел на подоконник. Затылок прижат к косяку, руки скрещены на груди. Началась ночь. Ещё одна бессонная ночь. Нет, надо что-то делать. Оставить всё как есть и пусть идёт своим чередом он не может. В субботу он увидел их в Гатрингсе. И в воскресенье пошёл в церковь. Злясь на самого себя и презирая за эту злость. Хотел увидеть Джен. И увидел. Весёлую, лучащуюся радостью. Он достаточно опытен, чтобы увидеть. И понять. И эта старая карга, миссис Стоун, права. Это не то, для чего держали и делали спальников. Это совсем другое. Джен любит. Она не отличает, не может отличить. Человеческих чувств от животных рефлексов. Отвергнуть любовь Хьюго, старомодную, сентиментальную, смешную, да как угодно, но любовь, живое человеческое чувство, и выбрать... неужели она не понимает, что спальник... не человек? Что его объятия, поцелуи, ласки лишены главного - живого человеческого тепла? Неужели и для Джен физиология, все эти трения-касания важнее всего?! Если это так... жаль, он хорошо думал о Джен, она казалась такой... искренней, цельной, чем-то похожей на Фанни...
   ...Солнечный свет бьёт в широкое окно, заполняет комнату. Он жмурится, ёрзает, накрывается с головой, но одеяло просвечивает.
   - Фанни! Задёрни шторы, - безнадёжно просит он.
   - И не подумаю! - звонко хохочет в ответ Фанни.
   И он знает, что она опять стоит голая у окна, раскинув руки, и купается в лучах, как под душем. Неуёмная Фанни. Он повторяет это вслух, и с него тут же сдёргивают одеяло.
   - Не будь занудой, милый! Солнце надо любить.
   - Я люблю тебя, - он обхватывает её и валит на постель. Фанни хохочет, отбивается и щекочет его...
   ...Рассел улыбнулся воспоминаниям. Фанни, озорная, смешливая, не признающая никаких условностей. Жадная и щедрая одновременно. Брать и давать ей одинаково приятно. Только Фанни объяснила ему, чем женщина отличается от спальницы. Объяснила не словами, а собой, своим телом, своими поступками... Он предложил ей выйти за него замуж. Она рассмеялась. И отказалась...
   ...- Ну, милый, спасибо, но это несерьёзно.
   - То есть как? - он сам не ждал, что её отказ так заденет его.
   - А вот так, - хохочет Фанни. - Я свободная, и ты свободный. Захотим - встретимся, захотим - разбежимся.
   - Фанни, это не причина. Я люблю тебя.
   - И я тебя люблю, - смеётся Фанни. - Потому и не хочу. И не буду.
   Он угрюмо кивает. Если Фанни не хочет, то её не заставишь. Приказать ей нельзя...
   ...Рассел вытащил сигарету и закурил. Земля тебе пухом, Фанни. Он тогда окончил университет, уехал. Не попрощавшись. Фанни уже вовсю крутила с другими. А может, и нет. Но между ними и так было всё кончено. Но что бы ни делала Фанни, в Палас она не ходила...
   ...- Да ну его, милый.
   - Но почему?
   - А не хочу! - смеётся Фанни.
   - Ты можешь внятно объяснить? - сердится он.
   Они лежат рядом. Фанни в его объятиях задумчиво накручивает на палец волоски у него на груди.
   - Ну, милый зануда, - она целует его в щёку возле уха, - ты же любишь порядок во всём. Так, во-первых, я люблю, когда за мной ухаживают и завоёвывают. Во-вторых, я люблю случайные встречи. В-третьих, - она опять целует его, - я люблю солнце, много солнечного света. А в Паласе всё наоборот. Ты доволен?
   Он целует её, но настаивает:
   - А в-четвёртых?
   - А в-четвёртых, в-пятых, в-шестых и так далее, - смеётся Фанни, - я люблю, когда меня любят. Понятно?...
   ...Конечно, понятно. Он всё понял и не обиделся, когда Фанни стала удаляться от него. Ничего вечного не существует. Кончалась любовь, кончались и их встречи. Без обид и скандалов.
   Рассел глубоко затянулся горьковатым дымом. Купил в Гатрингсе русскую пачку на пробу. Ничего, очень даже ничего. Но под настроение. Послезавтра пятница, Джен придёт в контору. Что ж, это его шанс. Проводить после работы. Он так часто это делал, что ни у кого не вызовет подозрений. Ни у кого, кроме... кроме этого чёртова спальника. Хотя... хотя в тот раз сам виноват, что погнался и попал в ловушку. Да и чёрт с ним, в конце концов, если что, на этот раз он будет стрелять. Дважды на одно ловятся только недоумки. Он, слава богу, не из таких...
   ...- Ты упрям, Рассел.
   - Весь в тебя, - весело огрызается он.
   Отец с улыбкой кивает.
   - Грешен. Не могу оставить проблему нерешённой.
   - Что?! - сразу настораживается он. - Ты... ты опять взялся за это?
   - И да, и нет, - смеётся отец.
   Но смех слишком явно прикрывает смущение.
   - Не понял, - он с улыбкой подносит к губам стакан. - Ты опять купил спальников?
   - Да, - отец негромко смеётся, - одного и в рассрочку.
   - Значит, да, а что тогда нет? Только наблюдаешь? Без анализов и экспериментов?
   Отец кивает, медлит и наконец... хлопает в ладоши. И на этот обычный сигнал вызова домашнего раба в холл входит... спальник, трёхкровка.
   - Убери и подай кофе, - спокойно приказывает отец.
   Он молча смотрит, как ловко управляются с посудой красивые тёмно-бронзовые руки. Но вот столик между их креслами накрыт для кофе, отец внешне небрежно кладёт на край столешницы надкусанный бисквит.
   - Ступай.
   - Спасибо, сэр, - раб берёт бисквит, ласково и благодарно улыбается и бесшумно исчезает из комнаты.
   Первую чашку они выпивают в молчании. Он настолько ошарашен, что не находит слов, да и мысли... вразброд. Отец... никогда...
   - Он... ты давно его купил?
   - Скоро полгода, - улыбается отец.
   Полгода? И не горит?! Значит... но этого не может быть... отец...
   - Ты никогда не увлекался этим, - тихо говорит он.
   Отец пожимает плечами.
   - Я хочу посмотреть, сколько он протянет... на обычном режиме. Ему двадцать четыре полных.
   - Через два месяца ты его всё равно сдашь на утилизацию. Как просроченного.
   - Я договорился. Мне его оставят.
   Отец старается говорить своим обычным тоном экспериментатора, но его этим не обмануть. Он видит смущение отца, понимает, начинает понимать... обычный режим. Три и одна.
   - Три и одна? - спрашивает он вслух.
   - Когда как. Я экспериментирую с режимом.
   Экспериментируешь? Берёшь его в свою постель не каждую ночь? Или каждую? На языке вертится язвительное: "В твоём возрасте переутомление опасно", - но он только молча наливает себе кофе. Отец так же молча следит, как он пьёт. И вдруг вопрос:
   - Почему ты не женишься, Рассел?
   Он едва не поперхнулся.
   - С каких пор моя личная жизнь тебя интересует? - огрызается он.
   Он не хотел, но его застали врасплох. Ответ, конечно, слишком резок, отец сейчас взорвётся, но нет... Вместо взрыва звучит неожиданное:
   - Мейби была хорошей женой. Я понимаю. Но нельзя оплакивать мёртвых бесконечно.
   - Мне тридцать четыре года, отец. Твоя забота несколько запоздала.
   - Я хотел подготовить тебя к жизни в этом мире. Я всё делал для твоего же блага, - отец говорит непривычно тихо и как-то неуверенно.
   - Да, для моего же блага. Разумеется, - он кивает, глотая ставший безвкусным кофе.
   - Пойми меня, Рассел, - продолжает так же тихо отец, глядя в свою чашку. - Время... время, к сожалению, необратимо. Может, я и старею, но... но мне захотелось немного тепла. Участия и заботы. Хоть немного.
   Тепло, забота, участие? От спальника?!
   - Может, ты с ним обсуждаешь свои научные проблемы?
   Отец смеётся.
   - Нет, конечно. Я понимаю твой сарказм. Разумеется, я знаю цену его чувствам, но... немного иллюзии даже полезно.
   - Тебе или ему?
   - У него-то никаких иллюзий нет, Рассел. Это ласковое, привязчивое существо, но иллюзии... Иллюзии - привилегия человека, - голос отца вновь становится обычным.
   Он резким вздохом переводит дыхание и встаёт.
   - Мне пора. Я рад, что у тебя всё так удачно складывается.
   Отец тоже встаёт.
   - Хорошо. Надеюсь, ты приедешь на Рождество?
   Вопрос чисто формален. Он берёт свою шляпу и плащ и уже в дверях всё-таки останавливается и оглядывается. Отец стоит посреди холла и смотрит на него.
   - Разумеется, отец. Рождество - семейный праздник.
   И дёрнувшаяся, как от удара, седая отцовская голова...
   ...Рассел оглядел окурок и щелчком отправил его в пепельницу на столе. Это была их последняя встреча. Он даже помнит дату. Пятое ноября. Полтора месяца и капитуляция. И страшная, в огне, в крови, в корчах гибель всего. И всех. Сам он уцелел случайно, особо к этому и не стремясь. И что же теперь? До Рождества ещё два месяца. Как и тогда. На Рождество узел развяжется сам собой. Спальника, разумеется, прикончат, но Джен... Джен надо как-то обезопасить. Глупышка может рвануться спасать этого чёртова индейца и погубит себя. Надо... надо сделать задуманное. Другого варианта нет.
  
   К общежитию Крис подошёл в полной темноте. В одиннадцать вечера большую часть фонарей отключали, оставались прожекторы у ворот и лампочки под козырьками подъездов. В комнатах парней темно. Ну да, кто в ночную - давно на работе, а остальные спят. И у врачей почти у всех темно. Все спят. И самому надо бы лечь. Завтра ему с утра в процедурных. А сна... ни в одном глазу.
   Нашаривая в кармане ключ, Крис взбежал по ступенькам на крыльцо, толкнул дверь и вздрогнул.
   - Ты?
   Тёмная масса в углу тамбура зашевелилась, становясь человеком.
   - Ты чего здесь?
   - Ничего. Я это... так.
   Крис узнал привезённого летом после Дня Империи мулата и спросил, уже зная ответ:
   -Не спится?
   Мулат кивнул и вздохнул, как всхлипнул. Крис покровительственно усмехнулся.
   - Ладно, пошли ко мне, чаю попьём.
   И, не оглядываясь, пошёл к лестнице на второй этаж, где были их комнаты. Не оглядывался, зная, что парень пойдёт за ним. Привык слушаться того, кто старше.
   Они прошли по коридору, полутёмному от редких лампочек вполнакала. Крис привычным уже движением открыл свою дверь и включил свет. Снял куртку и повесил её в шкаф.
   - Проходи. Сейчас я чай поставлю.
   Мулат осторожно, как по чему-то скользкому, прошёл к столу и сел. Огляделся.
   - Как белый живёшь.
   Крис пожал плечами, доставая из шкафа стаканы и пачку печенья.
   - Как зарабатываю, так и живу. Ты имя себе выбрал?
   Мулат молча покачал головой.
   - Чего ж так? - Крис посмотрел, сколько в чайнике воды, включил его и сел к столу. - Сейчас нагреется, попьём горячего.
   Парень быстро вскинул на него глаза и осторожно спросил:
   - Не слышал, что со мной сделают?
   - А чего делать? - Крис улыбнулся. - Тебя ж спрашивали, ну, когда из "чёрного тумана" вылез, ты что ответил?
   - Я сказал, - мулат вздохнул, - сказал, что не знаю. И этот, очкастый, сказал, чтоб я пока здесь пожил.
   Крис кивнул.
   - Ничего, парень, поживёшь, осмотришься. И решишь. Хуже, чем было, уже не будет.
   Мулат снова вздохнул.
   - Ты... давно здесь?
   - Давно. Меня под Рождество привезли. Я горел уже.
   - Потому и Крис, что под Рождество? Кристмас, так? - мулат усмехнулся. - Ты ж, значит, тоже без имени. По кличке.
   Помедлив, Крис кивнул.
   - Получается так. Но... документов я ещё не получал. Есть у меня... мысль одна. Не хочу пока об этом. Но тебя-то как-то ж надо звать.
   Мулат пожал плечами.
   - Пока я Новенький.
   - Те трое встанут, придётся что-то новое придумывать.
   Чайник тоненько засвистел, и Крис встал выключить его. Всыпал в стаканы по щепотке сухого чая и налил кипятка. Снова сел, аккуратно вскрыл пачку печенья. Взял одно и толчком двинул пачку по столу к мулату. Тот кивнул и тоже взял одно печенье.
   - Я одного боюсь, - тихо сказал мулат. - Выгонят, куда я денусь? Силы не осталось, ползаю как муха бескрылая. А к хозяйке идти... так на хрена я, перегоревший, ей нужен?
   - Да какая там хозяйка, - негромко засмеялся Крис. - Мы свободные.
   - Я ей клятву дал, - тоскливо вздохнул мулат.
   - Ты эту клятву засунь, сам знаешь куда, - хмыкнул Крис, пробуя губой чай. - Фу чёрт, горячий какой. Рабскую клятву рабу и беречь. А раз не раб, так и клятву на хрен.
   - Легко у тебя всё выходит, - возразил мулат.
   - Легко, говоришь, - Крис отпил чаю, отломил угол печенья и сунул в рот. - Ну, чужая боль всегда меньше своей. Ты чего чай не пьёшь? Сахару у меня, правда, нет, кончился.
   - Без сахара он совсем невкусный, - мулат тоже глотнул и, обжёгшись, выругался, сосредоточенно подул, осторожно глотнул и спросил: - Ты долго горел?
   - Долго. В декабре начал, в марте встал. Я ещё и ранен был. Не сильно, правда, так, оцарапало. А ты чего в тамбур сбежал? Кричишь во сне, что ли?
   - Тебе какое дело? - сразу напрягся мулат.
   - Значит, кричишь, - усмехнулся Крис.
   - А ты нет, что ли? Ты же из-за этого один живёшь, скажешь, нет?
   - Не задирайся, - Крис насмешливо улыбнулся. - Сам сказал, что силы не осталось. Так что... кричал, не кричал, не в этом дело. Тебе надо решить, как дальше будешь. Решишь - и кричать перестанешь. И кончай без дела болтаться. Это нам обидно, а не крики твои. Койку и жратву отрабатывать надо.
   - Твоё я ем?
   - Дурак ты, - Крис замысловато, но беззлобно выругался. - Пей чай, он остыл уже. Мы все работаем, понял? И выкладываемся. Побольше, чем за смену.
   Мулат дёрнул плечом, но промолчал. Ему явно хотелось взять ещё печенья, но он не решался, а Крис больше не предлагал и сам не брал. Они пили чай молча, и на последнем глотке, уже ставя опустевший стакан на стол, мулат спросил:
   - Ты... для себя всё решил?
   - Всё, - кивнул Крис. - Как дальше жить буду, я решил. Ладно. Мне завтра с утра работать.
   Мулат встал, шагнул было к двери и остановился.
   - Так что? - он говорил совсем тихо. - Не тронут меня? За крик.
   - Боишься если, погуляй до утра. Они на работу уйдут, ляжешь спать, - засмеялся Крис. - Только тогда без жратвы останешься.
   - Охренел?! - не выдержал мулат. - Без жратвы загнёшься в момент.
   - А то у меня ложись, - очень серьёзно предложил Крис. - На полу у стеночки. Не разоспишься, вот и кричать не будешь.
   - Пошёл ты... - выругался мулат и тут же улыбнулся. - А за чай спасибо.
   - На здоровье, - ответил по-русски Крис, собирая стаканы.
   Они вместе вышли в коридор. Мулат повернул к своей комнате, а Крис побежал в туалет. Время и впрямь позднее. Он быстро прямо под краном вымыл стаканы, отнёс их в комнату и поставил перевёрнутыми на стол, пусть сохнут. Печенье в шкаф. Не рассчитал с деньгами он в этом месяце. До вторника, да, во вторник зарплата, поджаться надо. Ладно, обойдётся эту неделю. Так, теперь быстренько в душ и можно будет отрубиться.
   Привычный, вбитый с питомника ритм - душ после смены и душ перед сменой - соблюдался ими всеми бездумно. И необходимость бегать для этого на первый этаж не тяготила. Только следили за собой, чтоб по привычке нагишом из душа не выскочить, и на первых порах забывали полотенца. У Криса, как у всех, в шкафу на отдельной полке лежало полотенце и мешочек из клеёнки для мочалки и мыла. Крис снял рубашку и положил её на нижнюю полку, куда собирал грязное бельё, переобулся, взял полотенце и мешок. Комнату лучше закрыть, всё-таки не в уборную бежит, да и ночь уже. Хотя этим никто не баловался, все понимали, что если тебя на этом поймают, то тут твоя жизнь и кончится. Но... но лучше не рисковать. Если б он не один жил, то, конечно, дело другое. А так... сам себя береги.
   Как всегда ночью душевой зал закрыт, только две дежурные кабинки. Одна занята, тоже видно кто-то полуночничает, а вторая свободна. А ему больше и не надо. Крис захлопнул за собой дверь, повернул рычаг, чтобы снаружи появилась красная надпись "занято", и стал раздеваться.
   Занятый своими мыслями, он не обращал внимания на шум в соседней кабине, и с трудом различимый за шумом воды голос заставил его вздрогнуть. Он даже не сразу понял, что ему говорят.
   - Эй, я мыло упустила, оно к тебе плывёт, вылови, а.
   - What? - переспросил он тут же по-русски. - Что?
   За стенкой ойкнули, но тут к нему по неглубокому жёлобу общего стока вплыл розовый овал мыла. Это никаких объяснений не требовало, вернее, всё объясняло. Выловить мыло не составило труда, но вот как его передать? Голос-то был женским. Будь там мужчина, так без проблем. Внутренние перегородки не доходили до потолка, и при желании можно было попробовать подпрыгнуть, зацепиться и подтянуться. Но женщина... Это уже опасно. Хотя никто от них не требовал соблюдать правила и держать глаза книзу, но привычка была сильнее, и дистанцию между собой и белыми, особенно белыми женщинами, они держали.
   Крис стоял посреди кабинки с мылом в руке и не знал, что делать. За стеной молчали. Только вода шумела, но не очень, видно напор был слабым. Крис уменьшил и у себя, чтобы не приходилось кричать, и сказал по-русски, тщательно подбирая слова.
   - Я... поймал его.
   За стеной вздохнули.
   - Оставь себе.
   Но вздохнули так горестно, что он понял: потеря серьёзная. Да и надо же человеку вымыться. Что же делать? Лезть на загородку?
   - Я сейчас залезу, - начал он, но его тут же перебили.
   - Нет-нет, не надо. Не смей, слышишь?
   Паника в голосе остановила его. Но как же тогда? И тут его осенило. Сток же общий! Вот через сток и вернуть. Она не хочет, чтобы он видел её, ну, так он и не увидит.
   - Я руку в сток просуну, - сказал он и, не дожидаясь ответа, приступил к действиям.
   Ловко изогнувшись, он лёг в крохотной кабинке на спину, до плеча просунув руку с зажатым в кулаке мылом в соседнюю кабину. Вода катилась по руке и груди, голова так прижата к стене, что стало больно, но отверстие оказалось достаточным. Он разжал пальцы и почувствовал, как взяли мыло и... и погладили его по руке. Видимо, в благодарность.
   - Спасибо.
   - Пожалуйста, - ответил он, медленно, чтобы не пораниться, высвобождая руку.
   Ну вот, всё и в порядке. Он встал и опять усилил воду. Но моясь, несколько раз подносил к лицу ладонь, в которой держал мыло, и нюхал. Слабый, но очень приятный запах. Интересно, кто это там был, вернее, была. Хотя... какое ему до этого дело? Его попросили помочь, он помог. И хорошо, что обошлось без писку и визгу.
   Когда он вымылся и оделся - просто натянул на голое тело штаны, спрятав выстиранные прямо в душе трусы и носки в мешок с мочалкой и мылом - и осторожно выглянул в коридор, соседняя кабинка была уже пуста. Совсем хорошо. А то ещё... ну, мало ли что беляшке на ум взбредёт. Ночь, никого нет, и полуголый спальник навстречу... Крис невольно передёрнул плечами, представляя, что могло случиться. Бывало уже такое. Летом. Жара, духота... Хорошо, доктор Юра и доктор Ваня всегда были с ними, вмешивались, защищали их, объясняли. Пока всё не утряслось.
   У себя в комнате Крис развесил над стенной батареей полотенце, трусы, носки и мочалку, выложил на подоконнике мыло - пусть тоже обсыхает, а не киснет в мыльнице - вывернул и повесил сушиться мешок, из угла за шкафом достал половую тряпку и постелил под развешенными вещами, чтоб на полу лужа не стояла. Всё как тётя Паша учила. Выложил на стул на завтра чистое бельё, разобрал постель, выключил свет и уже в полной темноте разделся догола и лёг. Смешно вспоминать, но ещё совсем недавно ничего этого он не знал и не умел, что его и остальных учили самым простым, как он сейчас понимает, вещам.
   Он не спеша потянулся под одеялом, медленно распуская мышцы. И одеяло уже не давит, привык спать укрывшись. Человек ко всему привыкает. А подловил его этот малец с именем. Крис, Кристмас...
   ...Боль отступала медленно, неохотно. Он вдруг ощутил себя, своё горящее тело, пересохший шершавый рот. Губ касается что-то твёрдое, как трубка какая-то, раздвигает их. Вода? Странная, сладкая, как напиток в Паласе, но вода. Он жадно глотает её, зажимая зубами трубку, чтобы не упустить. И он лежит на чём-то мягком, и как будто ветром погладило по лицу. Он и тянется к этому ветру, и боится неосторожным движением вернуть боль. Осторожно открывает глаза и вздрагивает. Белый. В халате врача. Нет! Не надо! За что?! Он слышит свой крик, рвётся, ощущая на запястьях и лодыжках притягивающие его к кровати ремни.
   - Ну-ну, парень, спокойно.
   Сильные, но не жёсткие пальцы придерживают его за плечи, прижимают к... койке.
   - Ну, попей ещё. Хочешь пить?
   Пить? Да, пить, дайте воды... И тут же его обжигает понимание. Ему не дают умереть, заставляют жить, мучиться. Зачем?
   - Как тебя зовут, парень?
   Нет, на это его не поймают.
   - У раба... нет... имени...- выдыхает он и, чувствуя приближение новой боли, кричит, ругается, добиваясь удара, чтобы потерять сознание и не чувствовать уже ничего...
   ...Крис недовольно, злясь на себя за эти воспоминания, мотнул головой. Было и прошло. Потом, когда уже соображать начал, стыдился врачей. Как он их только ни обзывал, а они... Особенно доктор Юра и тётя Паша. И не хотел вспоминать, а вспомнил...
   ...Тусклый свет сквозь веки, чьи-то голоса над ним.
   - Ешь.
   Ложка тычется ему в губы, чьи-то пальцы нажимают ему на щёки, скулы, насильно открывают рот и засовывают ложку. Безвкусная вязкая масса. Он давится, глотает её. Почему его не оставят в покое? Он не хочет есть, ничего не хочет.
   - Крис, ты слышишь меня? Открой глаза, Крис.
   Крис? Кто это? Это не он. У раба нет имени. Его трогают за плечо, запястье, несильно похлопывают по щеке, он с привычным равнодушием шевелит губами в положенном поцелуе, но ощущает пустоту. Его ударили по лицу и не заставили целовать ударившую руку? Он медленно поднимает веки. Опять этот белый. Врач. Значит, сортировка.
   - Ну, как ты, Крис?
   Значит, Крис - это всё-таки он.
   - Хорошо, сэр, - слышит он свой голос.
   Его спрашивают о болях, ещё о чём-то. Он не отвечает. Это непослушание, за него и убить могут, но ему всё равно. Пусть убивают...
   ...Крис усмехнулся. Он долго не мог понять, почему его не убивают. А сейчас смешно вспомнить. Но хватит, надо спать. Что было, то было. Он так и остался Крисом. И даже ни разу не спросил, кто дал ему это имя. Не всё ли равно? Тогда было всё равно, а сейчас... если получится задуманное, то будет тем более неважно. И надо выкинуть всё из головы. И спать. Поздно уже.
  
   Они шли со станции, когда их окликнули. И они не сразу даже поверили такой удаче. Работа! Убрать на зиму в саду. Собрать весь сушняк, сгрести опавшую листву, расчистить дорожки... Ну, чудо, а не работа! И это, когда третий день на станцию пускают только по полицейской указке. А в городе работы нет.
   - Пофартило! - ухмыляется Андрей.
   Эркин молча кивает. Лопата, грабли, топор, - всё для работы им дали. Пожилая женщина с седыми тщательно уложенными волосами, объяснив им, что они должны сделать, сразу ушла в дом, не осталась над душой по-надзирательски. Вокруг никого, и они, пользуясь моментом, переходят на русский.
   - Через две недели поеду, - Андрей быстро вскидывает на него глаза, улыбается и снова их опускает на работу. - Потом ещё неделя, пока вы получите. И тогда рванём.
   Эркин кивает.
   - Деньги попридержать пока надо, - и повторяет слова Жени: - Переезд - дорогое удовольствие.
   - А то, - сразу соглашается Андрей. - С работой хреново, конечно. У тебя запас ещё есть?
   - Есть немного. Здесь-то перекрутимся. А в дороге... Да, эти, Маша с Дашей, получили уже? Ну, как её, визу?
   - На той неделе поедут. После Хэллоуина. Только, - Андрей начинает краснеть. - Только они не сразу двинутся.
   - Тебя будут ждать, - решил пошутить Эркин.
   Но Андрей сразу стал тёмно-пунцовым, даже слёзы на глазах выступили. Эркин от неожиданности оторопел, не зная, что сказать. И минут десять они работали молча, разойдясь по разным углам сада. А когда опять оказались рядом, Андрей заговорил сам.
   - Понимаешь, девчонки ж они ещё, а тут всякое может быть. Ну и... помогу им, прикрою, если что. Ты того... против, что ли?
   - Почему против? - пожал плечами Эркин. - Хорошие девчонки, пускай.
   - Понимаешь, - повеселел Андрей. - Когда много вместе, то и место в бараке можно хорошее занять, и со жратвой легче, и прикрыть друг друга. Если вместе держаться... хрен к нам кто сунется.
   - Это так, - кивнул Эркин.
   Вместе, конечно, легче. Будет нас тогда... Шестеро. Правда, на четырёх женщин двое бойцов - он да Андрей, но всё равно: Андрей прав. И... И Эркин рискнул задать завертевшийся на языке вопрос.
   - Ты с которой?
   Андрей снова густо покраснел и еле слышно ответил:
   - А с обеими.
   - Сразу? - вырвалось у Эркина.
   Андрей кивнул и, помолчав, сказал совсем тихо, тише камерного шёпота.
   - Они близнецы, понимаешь? У них всё поровну.
   Эркин видел, что Андрею хочется поговорить, рассказать, да и самому интересно. И раз они вместе поедут, то ему, конечно, надо о них побольше знать. Да, как назло, опять надо разойтись. Ладно, обговорим потом. Значит... значит, три недели ещё, ну, если с запасом, то месяц. Дров, керосина покупать не нужно, до отъезда хватит и тоже с запасом. За квартиру уплачено до Рождества. Может, за декабрь удастся обратно стребовать? Или как неустойку слупят? Надо будет у Жени спросить. Из одежды... Ему самому ничего не нужно, на год шмотья хватит. Только Жене и Алисе. Одежду всю возьмём. Мебель, конечно, бросим, продать вряд ли получится. Что ещё? Посуда, постели...
   - Ты чего губами шлёпаёшь? - спросил вдруг Андрей.
   - Прикидываю, что ещё сделать надо, - сразу ответил Эркин.
   Андрей кивнул. Ему, конечно, собраться легче. Вещи в мешок, мешок на плечо, ящик в руку и вперёд. Но он один. А они семьёй. И... и жалко бросать нажитое. Ещё тогда, до всего, слышал.
   - Андрей, пойди молоток попроси и гвозди, забор подправим.
   - Порядок, так во всём порядок, - кивнул Андрей. - Жаль, знал бы, что так пофартит, ящик бы захватил.
   Они возились долго, но обиходили весь сад, подправили скамеечку, укрепили забор и даже сожгли собранный мусор. Та же женщина позвала их в дом. Андрей подмигнул Эркину, ткнув его на ходу локтем в бок. За такую-то работу им и отвалить должны... по десятке каждому, не меньше. Эркин кивнул, пряча довольную улыбку.
   Их привели в кухню. Чистую, аккуратную, заполненную старой мебелью. Стол накрыт. Две тарелки густого супа, в каждой тарелке по куску мяса, две тарелки поменьше и на каждой по большому куску запеканки - здоровская штука, Женя как-то делала - и две большие кружки с дымящимся кофе, четыре куска хлеба с маслом, шесть кусочков сахара. Такое угощение стоит, конечно, дорого, но... но что же, денег им не дадут?!
   - И это всё? - вырвалось у Андрея.
   Женщина нахмурилась.
   - Вы считаете этого мало?
   Обида в её голосе взорвала Эркина. В конце концов, сколько он будет терпеть и поддакивать?
   - Мэм! Спасибо за еду... Но мне надо платить за жильё, покупать одежду, покупать еду, - и вырвалось сокровенное: - У меня семья, мэм. Что я принесу домой, мэм?!
   Андрей незаметно ткнул его в бок, и Эркин замолчал, уставившись в пол. Женщина растерянно переводила взгляд с одного на другого.
   - Но... нет, я, конечно, понимаю... но... но иначе нельзя... не положено...
   Эркин невольно вскинул глаза. Не на неё, на Андрея. Вот, значит, что! Они же слышали болтовню, что беляки теперь норовят платить жратвой, а не деньгами, но это же получается... не случайно, не сами по себе так придумали. Им... им велели. Как тогда, ещё весной, торговцам запретили продавать цветным, а кто трепыхался... Ладно, поняли.
   - Ладно, - Андрей тряхнул кудрями. - Мы тоже... всё понимаем.
   Эркин кивнул. Да, Андрей прав, они всё понимают. И что сейчас? Повернуться и уйти? Пусть она сама всю жратву лопает?
   - Вы работали, столько сделали... поешьте... пожалуйста.
   Они снова переглянулись и сели к столу. Женщина вышла, оставив их одних. Ели спокойно, равнодушно перемалывая куски, не замечая вкуса. И молчали. О чём ещё тут говорить?
   Они доедали, когда в кухню вошла та же женщина и молча положила перед Андреем четыре кредитки. Так же молча Андрей отодвинул их Эркину, и уже Эркин поделил поровну и отдал Андрею его долю.
   - Я понимаю, - тихо сказала женщина, - вам нелегко, но скоро всё переменится.
   Андрей заинтересованно вскинул на неё глаза, и она улыбнулась.
   - Что переменится, мэм? - глухо спросил Эркин.
   - Вам всем не придётся заботиться о еде и ночлеге, - она улыбалась ему ласково, покровительственно. - Потерпи ещё немного, - её улыбка стала лукавой. - До Рождества. Ты хороший работник, тебе будет хорошо. Вот повернётся всё...
   У Андрея отвердело лицо. Эркин взглядом остановил его и встал.
   - Спасибо, мэм. Я понял.
   Андрей тоже встал.
   - Ясненько. Ну что ж, - он улыбнулся, и от его улыбки женщина попятилась. - Подождём до Рождества.
   И снова взгляд Эркина остановил его.
   На улице Андрей вздохнул.
   - Значит, всё-таки на Рождество.
   Эркин угрюмо кивнул. Говорить было не о чем. Их загоняют в угол, на край Оврага. Чтоб сами захотели за хозяином жить, чтоб не брыкались, когда всё повернётся.
   Они ещё походили по улицам, покрутились в поисках работы. Бесполезно. Работы не было.
   - Пошли опять на станцию, что ли, - предложил Андрей. - Может, на ночную прорвёмся.
   Эркин вздохнул.
   - Может...- и оборвал себя.
   На ночную, лучше оплачиваемую работу прорваться совсем тяжело. Чуть ли не дневной заработок надо полицейскому у ворот отдать, чтобы впустил. И с подёнкой совсем хреново. И раньше если хоть Андрей выходил вперёд и как белый выторговывал плату побольше, то теперь весь город знает, что он... как цветной, ну и платят соответственно. Только что деньги отдают ему, дели мол. А платят...
   Эркин снова вздохнул.
   - Ничего, - улыбнулся Андрей. - Месяц остался, а там...- он залихватски выругался.
   - Этот месяц ещё продержаться надо, - возразил Эркин, но улыбнулся.
   Конечно, они продержатся, перекрутятся, перебьются-переколотятся. Сделают всё, чтобы никто ничего до самого дня отъезда не заподозрил. На всякий случай. Ведь никто не знает, что может случиться. Нужно затаиться и не выделяться. Ничем и никак.
   - Завтра суббота. На рынке попробуем?
   Андрей кивнул.
   - Придётся. Со станцией совсем глухо. В воскресенье в церковь эту чёртову переться...
   - Перетерпим, - хмыкнул Эркин. - Не самое тяжкое.
   - Кто бы спорил.
   Было уже совсем темно, когда они разошлись.
  
   Женя шла медленно. Рассел опять пошёл её провожать. И даже не спросил, как обычно, её разрешения, а просто догнал на улице - она и на десять шагов не успела отойти от конторы - и пошёл рядом. Молча. И Женя теперь тянула время, чтобы Эркин успел прийти домой, чтобы опять не столкнуться у калитки. Дважды не везёт.
   - Джен, - Женя вздрогнула: так неожиданно заговорил Рассел. - Я хочу, чтобы вы меня поняли. Вы вполне вправе сами определять свою жизнь. Но... но я хотел бы, чтобы ваш выбор был... осознанным.
   - Что-то очень туманно, Рассел.
   - Джен, - в голосе Рассела прозвучала такая боль, что Женя удивлённо вскинула на него глаза. - Когда не знаешь правды, всей правды... то можно совершить чудовищные ошибки. Не желая того. Я знаю... вам это будет неприятно, даже больно. Думаю, очень больно. Но... но это правда. Даже, - Рассел криво усмехнулся, - я бы сказал, голая правда.
   - Рассел, - Женя весело покачала головой, - Чем больше вы объясняете, тем меньше я понимаю.
   Они уже подходили к её дому, и разговор надо было заканчивать, такой непонятный и совсем не нужный. Женя остановилась и подала Расселу руку.
   - Мы уже пришли. Спасибо за...
   - Джен, - перебил он её. - Прошу, умоляю понять меня...- и прежде чем она успела сказать, что ничего не понимает, достал из кармана и протянул ей небольшую книгу.
   - Что это? - удивилась Женя.
   - Это? Прочитайте её, Джен. Внимательно, не торопясь. Сегодня у нас пятница. Во вторник вы мне её вернёте.
   - Во вторник Хэллоуин, - напомнила Женя, беря книгу.
   - Да, я и забыл, - Рассел невесело улыбнулся. - Хорошо, тогда... тогда в понедельник. Я встречу вас. После работы, - Женя недоумевающе кивнула. - И ещё, Джен. Я прошу вас ни с кем это... эту книгу не обсуждать. Прочитайте её. Клянусь, я отвечу на все ваши вопросы. Но... но только это должно остаться между нами.
   - Хорошо, - кивнула Женя.
   Она попыталась засунуть в сумочку, но книга не влезала.
   - Хорошо, Рассел, - Женя успокаивающе улыбнулась. - Обещаю её прочитать внимательно и тщательно.
   - Да, Джен. Я... я отметил там несколько мест, обратите на них особое внимание.
   - Хорошо, - Женя засмеялась. - Думаю, за субботу и воскресенье я её изучу. И обещаю хранить всё это в тайне.
   - Я вам верю, Джен.
   Рассел вежливо снял шляпу, склонил голову.
   - Спасибо за доверие. До свидания.
   - До свидания, Джен.
   Рассел ещё постоял, провожая Женю взглядом. Посмотрел, как она вошла в калитку. Вот стукнула её дверь. Что ж... что бы он ни услышал от неё в понедельник, он не жалеет о сделанном. У него не было иного выхода. Да и не поверила бы она его словам, а фотографиям, строгому академическому тексту... И потом это - правда. У правды есть интересная особенность. Она не нуждается в особых доказательствах. В отличие от прямой лжи, умолчаний и иносказаний.
   Он надел шляпу и, повернувшись, пошёл по улице. Домой? А не всё ли равно куда? Джен... сентиментальная, жаждущая оберегать и заботиться, одержимая, как все женщины, мечтой о семье, доме, любящем мужчине рядом... Люди могут простить многое, но не разрушение своих иллюзий. Джен не простит, возненавидит. Пусть. Он сделал всё, что мог, и пусть другой на его месте попробует сделать больше.
   Занятый своими мыслями, Рассел не заметил стоящего в густой тени человека в рабской куртке. Правда, куртка, сливаясь с тенью, делала мужчину практически невидимым.
   Эркин дождался, когда шаги беляка затихнут, прислушался ещё раз и уже спокойно пошёл домой. Ну, не отстаёт от Жени сволочь белая. Ладно. Месяц остался, нарываться нет смысла. Да и днём сволочь не посмеет пристать, а так поздно Женя дважды в неделю возвращается. Во вторник и пятницу. Прикрою.
  
   Его разбудил шум дождя. Стук капель по жестяному козырьку над окном неприятно напомнил выстрелы. Чак, не открывая глаз, прислушался, плотнее натянул на плечи одеяло. Теперь зарядит надолго. А может, и нет. Когда-то он умел по шуму дождя определять: надолго тот или нет. Ещё в имении, до всего. А потом это стало ненужно, вот и забыл. Руки ломит. Опять идти к этим... поганцам. Разминать мышцы. До чего же умелые сволочи. Спальники. По мордам же видно, а что им ни скажи, молчат. Обложить попробовал, так они к счёту накинули. За руки как за полный заплатил. Устроились гады и знать ничего не желают.
   Он сознательно взвинчивал, накручивал себя, зная уже, что только злоба, жгучая, тяжёлая, до красного тумана в глазах, заглушит боль. Иначе... он видел, что бывает потом...
   ...Хозяин пришёл к ним на тренировку рукопашного боя. Они, уже зная порядки, продолжали работу. Только прибавили жёсткости. Хозяин молча стоял и смотрел на них. Не хвалил и не ругал. Просто смотрел. И когда прозвенел сигнал и они построились, оглядел их, не улыбнулся как обычно, не пошутил, что, дескать, трупов нет, значит, не занимались, на что они всегда отвечали, что коли надо, так щас сделаем. А сейчас хозяин просто махнул им рукой, чтобы шли за ним и пошёл сам, не оборачиваясь. Они пошли как были, в тренировочных штанах, полуголые, мокрые от пота. По лестнице спустились в подвал. Всем стало не по себе. В подвале самые жёсткие тренировки и... наказания. Всех сразу? За что? Хозяин открыл тяжёлую толстую дверь, и они сразу услышали крик. Крик нестерпимой боли. Он уже знал, что так кричат горящие спальники. Стало немного легче. Значит, не их, они сейчас будут... он не додумал. Хозяин остановился перед камерой, и они, как положено, встали за ним полукругом. Камера маленькая. На цементном полу корчится голый мулат. И уже не кричит, воет. Но... но это же не спальник! Тех совсем по-другому корёжит. Мулат вдруг замолкает и медленно неуклюже встаёт. Нет, точно не спальник. И чего это? И тут он замечает, что руки у мулата болтаются будто... будто чужие, а пальцы скрючены и не шевелятся.
   - Убейте, - хрипит мулат. - Я не могу больше, убейте меня.
   Хозяин молча открывает камеру, входит, сделав им знак стоять на месте. Мулат в ужасе пятится, пока не упирается спиной в стену. Хозяин берёт его за локоть, и парень сразу вскрикивает, и не стонет, кричит всё время, пока хозяин ощупывает ему руки. Но это же... это же, как у спальников, те тоже, загоревшись, орут, когда их лапают. Хозяин поднимает мулату руки, отпускает, и они сразу бессильно падают. Парень не может их держать. Хозяин поворачивается и выходит к ним, оглядывает холодными светлыми глазами. И раздвигает губы в улыбке, от которой становится сразу и страшно, и весело.
   - Ну? Поняли?
   - Он... горит, сэр? - осторожно спрашивает Сай, самый смелый из них.
   - Да. Вработанный, неделю не работал и загорелся, - объясняет хозяин. - Дали б ему тогда кого под кулак, прошло бы, а его оставили... отлежаться. Называется, пожалели. А сейчас уже всё, - и снова оглядывает их. - Работайте по трое, он ещё в силе. Ногами, - и, не оборачиваясь, бросает мулату. - Отбивайся.
   - Слушаюсь, сэр, - выдыхает мулат.
   - Трое слева, - командует хозяин. - Пошёл!
   Он на правом краю, ему ждать своей очереди. И он смотрит. Спокойно. Деловито. Мулат силён и увёртлив. И опытен. С ним и таким нелегко справиться...
   ...Чак осторожно пошевелил пальцами. Вроде ничего пока. Пока он устраивался. Временами руки немели, их начинало ломить. Он задирал кого-нибудь, лез в драку. И отпускало. А потом, когда появились эти... Слайдеры со своим массажем, стал ходить к ним. А ещё поддерживала память. О том беляке, Трейси. Чак невольно улыбнулся воспоминанию. Он тогда ударил этого беляка, сам, по своему желанию, не по приказу. Некому уже было приказывать. И как голова беляка дёрнулась от удара, тоже приятно вспомнить. И как тот стоял под его прицелом, как отступил, первым показал спину, признал своё поражение. Вспоминал это, и боль отпускала, мышцы снова наливались силой... Но вот что этому Трейси понадобилось у Слайдеров? Пришёл на массаж? Но почему в "цветное" время? И был наверху. И кто этот второй? Трейси явно прикрывал того. Белый телохранитель? Смешно, конечно, но... но если так, то... то попробовать поговорить, попросить помочь с работой... Без работы он всё равно рано или поздно загорится. А что, неплохая мысль. Как говаривал Старый Хозяин: "Есть перспектива". Будет работа телохранителя - кончатся боли и ломота в руках. Конечно, придётся извиняться, просить прощения, ползать у ног, сапоги целовать, но... что уж, сам виноват, потерял голову, забыл про горячку. И нарывался он всё-таки тогда на пулю. Но если Трейси тогда его не шлёпнул, то сейчас вряд ли. В подручные Трейси его не возьмёт, но может... может, порекомендует кому из своих знакомцев. Квалификация при нём, пусть проверяют, как хотят. Хуже, чем у Ротбуса, не будет. А если и впрямь к Рождеству всё повернётся, то надо успеть сейчас к хозяину получше пристроиться. На крайний случай, проситься к Трейси, и пусть уж он хозяином, чем какая другая сволочь. Пастуха этого, индейца, Трейси вроде особо не прижимал. Подставил, правда, сдал русским на исследования, но парень сам виноват. Кто ж беляку без оглядки верит?
   Шум дождя нагонял сон, руки вроде отпустило. Ладно, появится Трейси, подойду. Другого-то варианта нет. Работа нужна. Денег осталось немного. Думал, хоть год поживёт сам себе господином, а что за массаж придётся платить, не посчитал. Жильё, жратва и массаж. А на остальное смотри и облизывайся. Баб, правда, хватает, не ждёшь, пока хозяин тебе разрешит и прикажет, но и бабы денег требуют. Можно, конечно, и задарма, но там уже не ты выбрал, а она согласилась. Кочевряжатся подстилки черномазые, свободных корчат, забыли, как по хозяйскому слову под любого ложились и рожали от кого велено. И пискнуть про чувства не смели, чтоб на "трамвае" не прокатили. А теперь "чуйства" у них, вишь ли, объявились.
   Чак удовлетворённо улыбнулся. Ну вот, отогнал боль словами. Теперь спать. Уж до Рождества-то Трейси объявится. И если не лопать от пуза, то и денег должно хватить.
  
   - На этом закончим. Благодарю вас. До свидания.
   Бурлаков ещё раз оглядел аудиторию и стал собирать бумаги. Его первая публичная лекция после, да, почти пятнадцати лет перерыва, и к тому же на чужом, всё-таки чужом, языке. И, кажется, получилось.
   С обычным студенческим гомоном слушатели вываливались за дверь. Когда аудитория опустела, к Бурлакову подошёл Старцев.
   - Спасибо, Игорь Александрович.
   - Пожалуйста, Геннадий Михайлович, - благодарно улыбнулся Бурлаков. - Не откажетесь от кофе?
   - Не откажусь, - засмеялся Старцев. - В кафе?
   - Нет, давайте у меня, если вы не против.
   - По-нашенски, - кивнул Старцев.
   Крохотная квартирка, вернее комната с нишей-кухней и закутком-душем в университетской гостинице безукоризненно чиста и кажется нежилой.
   - Не обжились ещё? - присвистнул Старцев.
   - Если честно, то и не собираюсь, - Бурлаков быстро, с ухватками старого холостяка, накрывал на стол. - Гостиница - она гостиница и есть. Контракт на пять ознакомительных лекций по истории России не требует постоянного жилья. Отчитаю и уеду. Вернусь домой и уже там буду устраиваться капитально.
   - Домой? Вы жили в...- Старцев запнулся.
   - В Грязино, - подсказал Бурлаков. - Но это Петерсхилл. Теперь.
   - И пока?
   - Берите сахар, печенье. Стоит ли заново тасовать людей, Геннадий Михайлович? Вообще-то мы, - Бурлаков невесело улыбнулся, - извините, никак не привыкну, что один, переехали в Грязино из-за бомбёжек, это дом тестя. Глухомань, тишина, а Царьград тогда бомбили часто. А там оккупация... ну, и всё остальное из этого вытекающее. А теперь... пусть живут.
   Старцев задумчиво кивнул.
   - А что вы вообще думаете о статусе этих территорий, Игорь Александрович?
   - Спорность этих земель, как и любого Пограничья со смешанным населением очевидна и фактически непреходяща, - пожал плечами Бурлаков. - Мне думается... это вопрос населения.
   - Плебисцит?
   - Империя радикально изменила этнический состав. Сейчас плебисцит будет некорректен. По вашим данным возвращаются многие?
   - Насколько я знаю, не очень. Многие из переселенцев бежали от фронта. Они не возвращаются совсем. Из угнанных пока немногие. Но, - Старцев нахмурился, - эксцессы уже начались.
   - Да, в этой ситуации они неизбежны, - кивнул Бурлаков.
   - Инфраструктура разрушена, самоуправление отсутствует, - продолжал рассуждать Старцев. - И вы правы: нельзя одну несправедливость исправлять другой. Угон изгнанием.
   - Совершенно верно, - Бурлаков отпил кофе. - Однозначного решения я, честно говоря, не вижу. Наверное наиболее приемлем вариант с компенсацией и выкупом.
   - Да, согласен. Кстати, стихийно этот процесс уже начался. Выкуп, он же компенсация и отказ от претензий. Комендатура оформляет и выдаёт документы на право владения.
   - Я слышал о таких случаях, - улыбнулся Бурлаков.
   - Ваш комитет подключился? - с интересом спросил Старцев.
   - Разумеется. Мы же комитет защиты жертв Империи. И раз эта территория теперь российская, значит, надо стабилизировать население. Тем более, что рабство было распространено не особо, наиболее рьяные либо бежали, либо не пережили освобождения рабов.
   - Как и во всей Империи, - понимающе кивнул Старцев.
   - Бывшей Империи, - поправил его Бурлаков. - Пограничье было необходимо вернуть несмотря ни на что, по политическим мотивам. А то станет непонятно, за что воевали.
   - Да, конечно, вернуть утраченные территории.
   - Вот именно. А остальная территория - лишняя обуза, пусть самоорганизуется. Мы только даже не почистили, а создали условия, а дальше пускай сами своими руками и по своему разумению, - Бурлаков усмехнулся и продолжил: - Очень многое упирается в документы. Архивы нам предоставили, но работы... непочатый край.
   Старцев несколько раз задумчиво кивнул. Отвечая не столько Бурлакову, сколько собственным мыслям.
   - Как вы думаете, Игорь Александрович, насколько реальна попытка поворота?
   - А насколько реальна была война? Вы это вряд ли помните.
   - Совсем не помню, - кивнул с улыбкой Старцев.
   - Ну вот. Тоже считали, что Империя не осмелится. А в результате? Вот видите. А вообще-то об этом надо спрашивать у наших друзей. У Николая Алексеевича и Александра Кирилловича. Это сфера их интересов.
   - Это их хлеб, - улыбнулся Старцев. - Конечно, попытки реванша закономерны и неизбежны, но меня смущает одно обстоятельство. Нас слишком убеждают, что все события развернутся на Рождество. Слишком явная утечка.
   - Чтобы она была естественной, - сразу подхватил Бурлаков. - Рождество как граничную дату нашего ухода с основной территории бывшей Империи мы дали сами. Тоже всевозможными, насколько я знаю, утечками и полуофициальными заявлениями. Естественно желание реваншистов перехватить и не дать никому вклиниться в момент безвластия. Пересменка - самое благодатное время для прорыва.
   - Как и фронтовые стыки, - кивнул Старцев.
   - Да, вы правы. Тот же стык, только не в пространстве, а во времени. Вспомните нашу и не только нашу историю. Стоит власти упасть, как сразу находятся желающие и могущие её подобрать, пока честные и законопослушные думают и колеблются. Так что реванш именно вплотную перед нашим уходом или во время него вполне вероятен и даже оптимален для реваншистов. Но нужно решить другой вопрос. Нас хотят упредить или наоборот, вызвать на активные действия?
   - А как считают в вашем Комитете?
   - По-разному, - засмеялся Бурлаков. - Но в любом случае наши действия предопределены. Оружие практически у всех сохранилось, решительности не занимать. Да из подполья мы далеко не всех вывели.
   - Почему? - удивился Старцев.
   - Потому что с той стороны многие остались... в своём подполье. Службу Безопасности и Службу Охраны проредили, скажем так, и без нас.
   - Да, - кивнул Старцев. - Я слышал об этом. Программа самоликвидации, правильно?
   - Совершенно верно. А была ещё Белая Смерть. Глубоко законспирированная и очень влиятельная. И очень опасная. Так вот она, по многим данным, осталась почти нетронутой. И предстоящий реванш - это её дело, я уверен. Исход попытки, конечно, ясен и предсказуем. Но крови будет много.
   - К сожалению, вы правы, - вздохнул Старцев.
  
   Обязанность сидеть с отцом у камина давно тяготила Хэмфри Говарда, но взбунтоваться ему и в голову не приходило. Споры с отцом обходились слишком дорого. Особенно если спор отец проигрывал. Многим спорщикам их победа оборачивалась самым нежданным и неприятным образом.
   - Добрый вечер, отец. Ну, как ты?
   - Не изображай любящего сына, Хэмфри. Денег ты больше не получишь.
   Хэмфри молча налил себе коньяку и сел в кресло перед камином. Отпил, погонял во рту.
   - Что за марка, отец? Я такого ещё не пробовал.
   - Из Франции, - Спенсер Говард отвечал, не глядя на сына. Но это вообще его манера разговаривать, когда он достаточно благодушен. Взгляд в упор не обещал собеседнику ничего хорошего. - Ты считаешь подготовку законченной?
   - Я уверен в успехе, отец.
   - Твоя вера меня не волнует. Это твоя проблема.
   - Отец, - Хэмфри знал, что легко пьянеет, но уж очень хорош коньяк. - Это наша общая проблема. И я её решил! - он захихикал. - Эти болваны ждут на Рождество, а рванёт, ох, не могу, уже во вторник. Хэллоуин будет... настоящий! На загляденье. Порадуйся.
   - Ты глуп, Хэмфри. И не желаешь с этим считаться.
   - Ну-ну, отец. Я знаю, что ты никогда не любил меня. Но теперь... придётся полюбить. Я последний.
   - Последний Говард.
   Интонация, с какой прозвучали эти слова, и быстрый резкий, как удар, взгляд отца напугали и разозлили Хэмфри.
   - Рассчитываешь пережить меня, да?
   - Хотя бы.
   Взгляд отца стал оценивающим, и Хэмфри понесло.
   - Думаешь, со мной, как с Джонни? Не выйдет. Я не он.
   - Да, - старик наконец отвёл взгляд от раскрасневшегося лица сына. - Ты не Джонатан. Иногда и глупец говорит умно. Ты пьян. Иди к себе.
   Хэмфри понимал, что зарвался и потому послушно встал.
   - Спокойной ночи, отец.
   - Ступай.
   Когда за Хэмфри закрылась дверь, старик Говард взял его рюмку и брезгливо выплеснул остаток в камин. Как этот болван пронюхал? Или просто догадался? Доказательств нет и быть не может. Но если эта пьянь распустит язык... Не вовремя убили Ротбуса. Сейчас бы его... мальчики очень даже пригодились. И Чак. Грина нет, телохранителей брать негде. Если только перекупить. Но какой дурак отдаст тебе самое надёжное и безотказное оружие? Для этого нужны очень серьёзные аргументы. И времени уже не остаётся. Всё ненадёжно, зыбко, на соплях и старых связях. Неужели он поторопился с Джонатаном? Или сделал вовремя, но не то? А какие были варианты? Упрятать в укромное место под надёжной охраной... Нет, слишком много расходов. Без подчинённых любой генерал - Говард непроизвольно скривил губы в презрительной насмешке - только обычный человек. Так что всё-таки всё правильно. Джонатан был слишком на виду и, дурак, искренне верил в свою значимость и всесильность. В этом самом кабинете...
   ...- Мы ещё можем отыграться, отец.
   - Возможно. Но с новыми игроками. И не сейчас. Капитуляция подписана?
   - Вопрос дней, отец. Но что с того?
   Он кивает, разглядывая сына. Интересно, действительно ничего не понимает или играет? Игрок из Джонатана, конечно, слабый. Без подсказки и страховки вообще никакой. Намёка на новых игроков не понял? Или понял по-своему?
   - Мелочь скинул?
   - Конечно. Пусть кончают друг друга. Русские увидят - озвереют, будут стрелять дураков на месте без допросов, - Джонатан самодовольно хохочет.
   Он задумчиво кивает. Как всегда дурак считает подсказку своей выдумкой. Пусть считает. Конечно, убрать всех, кто сможет не просто сослаться на приказ, но указать приказавшего - это разумно. И сделать это их же руками - тоже. Самый надёжный свидетель - мертвец, а лучший тайник - костёр. Всё так.
   - Нэтти поработал неплохо, - самодовольно продолжает Джонатан. - Нам хватит, чтобы начать всё сначала. Мы всегда устроимся. Были бы деньги.
   - Ты веришь в то, что говоришь?
   - Ну, отец, - глаза Джонатана хитро блеснули, - если ты против, отдай мне мою долю, и я буду решать свои проблемы сам.
   Такое сочетание наглости с глупостью ошеломило его настолько, что он переспросил:
   - Твою долю? В чём?
   - Ну, отец, не надо. Я-то знаю, куда шёл весь конфискат и прочие выплаты. Всё это у меня. Это моё. Нэтти и его мальчики - мои люди. Взятое ими моё по праву.
   - Что? - опять переспросил он. - Ты всё перевёл на свой счёт?
   - Зачем? На служебные, разумеется, - Джонатан насмешливо хохочет. - Личными счетами распоряжаются члены семьи, а служебными - только я! Так что, не ссорься со мной, отец. Говарды должны быть вместе.
   - Говарды не должны быть дураками, - он заставил себя говорить спокойно. - Когда русские отменят рабство...
   - Они не посмеют.
   - Вот как? И кто им помешает?
   - Я. Мы нашпиговали транспортную сеть минами, по всей Алабаме не проехать. Без рабства хозяйства не работают, или им придётся самим кормить нас.
   Хорошо, уводим разговор ещё дальше.
   - Ну-ну. Скажи лучше, ты сделал всё, что я, - сейчас надо мягче, - советовал?
   - Да. Весь научный комплекс, питомники, лагеря, Паласы, да, всё ликвидируем.
   - Ещё не закончили?
   - Я приказал. Этого достаточно...
   ... "Самодовольный болван", - вздохнул Говард, разглядывая огонь. Так ничего и не понял. Хотя... А было нужно, чтобы понимал? И сам себе ответил: нет. Понимание исполнителя нужно ровно настолько, чтобы не ошибался в исполнении. Да, ликвидировать удалось многое. Но не всё. И не всех. За лагерями, питомниками и прочими Паласами никто не заметил и научного комплекса. Да, там были весьма перспективные разработки, но было столь же ясно, что русские немедленно хапнут их себе по праву победителей. Уничтожение запасов и ценностей, чтобы не достались врагу, давняя и, надо признать, эффективная тактика. Достаточно вспомнить тех же русских, которые, отступая, сжигали и подрывали всё, что не могли увезти. Ну, так и ответили им тем же. Слишком многое вложено, чтобы это так запросто подарить. Не мне, так никому. Почему бы и нет? И "слоёным пирогом" по остаткам. Конечно, кое-кто успел сбежать и скрыться. Не опасно. И Джонатана он убрал вовремя...
   ...- Так как насчёт моей доли, отец? Я - Говард, и по закону третья часть всего моя. А захочу, так и всё. Понятно? Я - бригадный генерал, а ты... Я и не таких ломал.
   Он спокойно смотрит на своего первенца. Да, придётся заняться этим уже сейчас, прямо здесь. Хорошо, что успел подготовиться.
   - Твой брат пьёт, а ты? Уколы или таблетки?
   - Не твоё дело! Ключи от сейфа, ну!
   Он медленно полез в жилетный карман.
   - Ну, раз такая... ситуация, - Джонатан улыбнулся, а он продолжал ровным спокойным голосом, разделяя слова паузами: - Трубкозуб... Глютамин...
   - Кто из нас под кайфом, отец? - засмеялся Джонатан. - Крыша поехала? Не симулируй, не поверю. Не вынуждай меня, отец, я ведь могу и сам, лично. Где ключи?
   - Антитеза... Доминанта...- продолжает он, уже не обращая на сына внимания. - Розенкрейцер... Действуйте!
   Джонатан дёрнулся, но два негра-телохранителя уже выбили его из кресла и умело распяли на полу, плотно прижав коленями его запястья и лодыжки к полу. Точный удар по горлу парализует голосовые связки, и Джонатан бессильно и беззвучно по-рыбьи разевает рот, пока его ловко и умело обыскивают, перекидывая содержимое карманов на столик рядом с камином...
   ...Говард пригубил коньяк. Да, так всё и было. Не в первый раз. И личность объекта обработки уже ничего не значила. Любая помеха - враг. Врага надо уничтожать. С максимальной эффективностью. То есть решить, что выгоднее: смерть или исчезновение. Бригадного генерала начальника СБ могли и должны были искать русские. Их возможности мало известны, так что... пусть не ищут. Всё правильно...
   ...Удостоверение, пару сугубо личных писем, фотографии жены, матери и свою - не будем мешать опознанию - бумажник с мелочью он кинул обратно.
   - Положите на место. Отвезите на виллу и обработайте. Оставите в саду, - поглядел на залитое слезами перекошенное лицо сына и добавил: - Сначала убейте. Всё остальное потом. И вернётесь сюда. Выполняйте.
   Негры вскочили на ноги, ловко подняли бескостно обвисающее тело и исчезли за портьерами...
   ...Да, всё было правильно. Говарду можно простить многое, но не глупость. Правда, обоих телохранителей пришлось убрать, когда они вернулись. И у него остались Гэб и Чак. Тима он отдал в аренду ещё раньше. Слишком показалась перспективной предложенная комбинация, и не устоял. Джус Армонти ещё ни разу не подвёл. Комбинация отработанная, изящная и беспроигрышная. Но... но не для Русской Территории. Да, этого он не учёл. Этот мгновенный прорыв русских в обход крепостной линии и образовавшийся мгновенно бардак. В таком бардаке очень легко исчезают даже те, кто нужен. Джус исчез вместе с Тимом, собранными долгами и связями. И поиска, настоящего поиска, уже не удалось наладить. Пустяки, конечно, мелочевка, но сейчас и мелочь на счету. От Джуса всё равно планировалось избавляться, а вот Тим был бы и сейчас нужен. Чака он отдал Ротбусу. Этого психованного садиста надо было держать под контролем. Ротбуса убили, а Чак исчез, как и Тим. Да, возможно, скорее всего так и было. Кто-то перехватил управление, отдал приказ и забрал исполнителя себе. Это надо учесть. Откуда на той стороне знающий формулу полного подчинения? Грин клялся, что форма индивидуальна для каждого хозяина. Это не русские, русские ничего не знают ни о Грине, ни обо всём комплексе. Не могут, не должны знать. Кто-то из Старого Охотничьего Клуба? Да, там могут найтись и знающие, и желающие повести свою игру. А банковские счета СБ и остального до сих пор блокированы. Но с банками можно уладить и потом. После. А вот Грина уже нет, и последнюю партию не удалось перехватить. Это неприятно. Гэба так же пришлось отдать Кропстону. По завершению надо будет забрать Гэба. От Хэмфри можно ожидать любой глупости, и надо иметь под рукой хорошее оружие. Да, жаль, что не удалось забрать у Грина последнюю партию. У команды по ликвидации был соответствующий приказ, но они приехали уже к пожару. Значит, остаётся один Гэб. Да. Но до вторника это терпит.
   Говард очень старательно не думал о среде. О том, что будет на следующий день. Когда русские введут войска.
  

* * *

  
   Утром в субботу Эркин ушёл рано. Субботний рынок - рынок больших покупок. Есть шанс.
   И только управившись со всеми обычными утренними делами, замочив бельё и отправив Алису гулять во двор, Женя вспомнила о книге Рассела. Вчера она, придя домой, бросила её на комод. И даже как-то забыла о ней.
   Ну-ка, что она должна прочитать? Серая невзрачная обложка. Длинный скучный заголовок. "Некоторые проблемы племенного разведения и специфической дрессировки". Зачем ей это? Что это Расселу взбрело в голову? Титульный лист. Грифы и штампы. "Совершенно секретно", "Особая отчётность", "Строго для служебного пользования", "Вынос запрещён". Заголовок. Редактор и составитель д-р Шерман. Совсем интересно.
   Женя быстро пролистала книгу. Таблицы, схемы, фотографии. На них обнажённые мужчины, женщины, дети... Что это?
   Вместо закладки вложен небольшой цветной буклет. "Выставка-смотр питомников сто тринадцатого года". Цветные фотографии. Порнография какая-то. С чего это Расселу вздумалось? Но... но ведь это... нет! Но она уже узнала. Эркин. Совсем мальчишка ещё, улыбающийся, голый, а рядом ещё фотография, и на развороте... Да... да что это такое?! Женя негодующе отбросила буклет так, что он упал на пол, но тут же подобрала.
   Женя читала весь день, не отрываясь. Нет, она, конечно, ещё готовила, кормила Алису и укладывала её спать, ела сама, стирала, зашивала поехавший чулок, убирала, мыла посуду... и читала, читала, читала. Замирала от ужаса и гнева, отбрасывала книгу и снова бралась за неё. Не желая, не смея вдумываться, не могла не думать. Эркин, его номер, год рождения, "уникальный экземпляр", "результат продуманной селекции"...
   Зачем Рассел это сделал? Значит, он знает? Что? Видел Эркина в городе и узнал по фотографии? Наверное так. Узнал и догадался. О чём? Нет, этого быть не может, но... но тогда зачем дал ей... эту гадость, мерзость... Да... да какое он имеет право вмешиваться в её жизнь?! Господи, что же делать? Скорей бы Эркин пришёл...
   Эркин пришёл уже в сумерках. Усталый, сразу и злой, и довольный. Выложил на комод семь кредиток с мелочью.
   - Мелочь оставь себе, - устало сказала Женя.
   Она действительно устала за этот день. От этой книги, от собственных мыслей и страхов. Эркин встревоженно посмотрел на неё.
   - Что-то случилось? Женя?
   - Нет, ничего, - она попробовала улыбнуться. - Ничего особого, - а так как Эркин продолжал смотреть на неё, добавила: - Потом, Эркин, всё потом. Сейчас вымоешься, поужинаем.
   - Хорошо, - кивнул он. - Я за водой пошёл.
   - Да, конечно.
   Их обычный субботний вечер. Женя вымыла Алису, вытерла её и посадила в кроватку. Эркин, возившийся в это время в сарае, закрыл его, принёс ещё вязанку дров и лучины, вынес лохань с грязной водой и пошёл в комнату к Алисе, давая Жене спокойно вымыться. Когда Женя вошла в комнату, они увлечённо играли в щелбаны. Увидев Женю, Эркин улыбнулся, прервал игру и встал.
   - Шесть-два.
   - Ну-у, - начала было Алиса, но, поглядев на Женю вздохнула. - Ладно. После ужина доиграем, да?
   - Большой счёт будет, - тихо засмеялся Эркин, осторожно отщёлкивая проигранные очки в лоб Алисы.
   Алиса потёрла ладошкой лоб и хитро улыбнулась.
   - Значит, после ужина новый кон, да?
   - Там посмотрим, - решила Женя. - Иди, Эркин. Я её расчешу пока.
   - Ага.
   На ходу расстёгивая и стаскивая с плеч рубашку, Эркин пошёл в кухню. Что же такое случилось? Женя сама не своя, а говорить не хочет. Обидел её кто? Ну, так он эту сволочь по стенке размажет, не задумается.
   Эркин засунул рубашку, трусы и портянки в ведро, залил чуть тёплой водой - пусть отмокают - и осторожно, чтобы не наплескать на пол, сел в корыто. Ух, хорошо-то как! А ничего сегодня день прошёл. Пришлось им с Андреем побегать, покрутиться и, как Андрей говорит, рогом упираться, чтоб деньгами платили. Чего они только сегодня ни делали. И вместе, и порознь. И таскали, и мешки с ящиками ворочали, и забор, поваленный грузовиком, ставили, шофёр же им и заплатил, чтоб они всё быстренько сделали, пока старая хрычовка не разоралась и под штраф не подвела, и... да много чего было. Ладно, семь кредиток - это, конечно, деньги небольшие, но хоть что-то.
   - Эркин, ты скоро?
   - Сейчас, Женя. Обольюсь только.
   - Давай солью.
   - Женя!
   - Сиди. У тебя на макушке мыло.
   - А-а, ну ладно, - согласился Эркин, подставляя голову под ковшик.
   Никакого мыла у него на волосах не было, Женя просто уже не могла больше ждать. Ей было надо увидеть его, потрогать. Она поливала из ковшика его склонённую голову, потом взяла мочалку, намылила и стала теперь ему спину, смыла пену. Ритуал мытья сложился у них давно, она знала, что ей надо уйти, оставить его, дать домыться, и не могла оторваться от него.
   Эркин поднял голову, отбросил со лба мокрые волосы, снизу вверх глядя на Женю. И она не выдержала, присела рядом на корточки и обняла, прижавшись лицом к его твёрдому скользкому от воды плечу.
   - Родной мой, сколько же ты вынес...
   - Чего и откуда? - решил пошутить Эркин.
   И добился своего: Женя рассмеялась и встала.
   - Давай, домывайся. Ужинать сейчас будем.
   - Ага.
   Он дождался, пока она вытрет лицо и выйдет, встал и обмылся. Ловко, не выходя из корыта, дотянулся до полотенца и стал вытираться. Потом перешагнул в шлёпанцы, успевая обтереть ступни, пока балансировал на одной ноге. Повесил на верёвку и расправил мокрое полотенце, натянул рабские штаны, вылил воду из корыта в лохань, всё подтёр, ополоснул и вытер руки, надел тенниску. Привычные движения, обычные действия по раз и навсегда заведённому порядку... там, куда они уедут, всё будет, конечно, по-другому, понятное дело, лучше ли, хуже ли, но по-другому. И всё-таки что-то с Женей не то. Не из-за вчерашнего же...
   ...Он пришёл усталый и злой. Две кредитки за весь день - это... даже не издевательство. Ещё хуже. От злости и обиды он решил отказаться от ужина, и пришлось спорить с Женей. Как ни крутился, а пришлось признаться, что мало заработал, меньше, чем съест, и Женя... словом, непонятно что получилось...
   ...Эркин вздохнул, ещё раз оглядел убранную кухню, взял чайник и пошёл в комнату.
   - Я уже думала, ты утонул, - встретила его Женя. - Ой, и чайник захватил, ну, молодец, садись скорей.
   - Сейчас. Женя, там кастрюль много, какую нести?
   - Я сама.
   Женя тряхнула ещё влажными волосами и побежала на кухню. Он дёрнулся было за ней, но его остановила Алиса. От щелбанов он отказался, но зато немного покачал её на ноге. Эту игру она как-то увидела во дворе, и теперь не часто, а вот как сейчас, они играли. Эркин плотно садился на стул и вытягивал ноги. Алиса сбрасывала тапочки и вставала на его ступни и цеплялась за вытянутые к ней руки Эркина. И Эркин поднимал и опускал ноги, качая её. Алиса тихонько - чтобы мама не сердилась - повизгивала на быстрых подъёмах и спусках.
   Женя поставила на стол кастрюлю с картошкой.
   - Алиса, хватит.
   Эркин опустил руки и придержал её, пока она вслепую нашаривала ногами тапочки.
   - Уморила она тебя? - Женя с улыбкой смотрела, как он и Алиса садятся к столу.
   Эркин только рассмеялся в ответ. Разве ж это тяжесть?
   Женя разложила по тарелкам картошку, налила чай.
   - Алиса, не вози по тарелке. Ешь сразу.
   - Она горячая.
   - Тогда подуй аккуратно. Ну, как у тебя сегодня, удачно?
   - Ага, - Эркин разломил вилкой надвое дымящуюся картофелину. - Покрутиться, конечно, пришлось, чтобы деньгами платили, но, - он победно улыбнулся, - выбили. Семь кредиток полных.
   Женя улыбнулась его хвастливой интонации. Вчера он так переживал, что принёс слишком мало. Еле успокоила его. Вздумал считать, сколько он ест и что съедает больше, чем зарабатывает. Нахмурился, набычился, все колючки выставил... ёжик. А сегодня такой... гладенький.
   - Женя, - она вздрогнула, не сразу поняв, что он к ней обращается. - Что с тобой?
   - Ничего, задумалась, - быстро ответила Женя. - Ты о чём говорил?
   - Я вот думал, - с неожиданным для себя удовольствием начал Эркин. - В дороге не один день будем, пить-есть надо. А чашки, тарелки... неудобно. И тяжёлые они. Может, я куплю миски ещё две и кружки? Жестяные. Ну, как на выпас брал.
   - Конечно, - кивнула Женя. - Фарфор, стекло... в дороге неудобно. Я даже думаю, мы это всё и брать не будем. Это ты хорошо придумал. Покупай, конечно.
   - И ложки...
   - Ложки, вилки, ножи мы возьмём. Пару кастрюль получше, сковородку...- Женя оборвала перечень и засмеялась. - Я так говорю, будто у нас машина будет. Всё ж на себе понесём.
   - Я сильный, - рассмеялся Эркин. - И Андрей ещё.
   - У Андрея свои вещи будут, - возразила Женя. - Давай я тебе картошки подложу.
   - Я сыт, Женя.
   - Опять?! - грозно спросила Женя. - Тебе вчерашнего мало?
   - Но я и вправду сыт, - Эркин даже провёл ребром ладони по горлу. - Вот так. Картошка же сытная. И с хлебом, - и видя, что Женя уже сдаётся, сделал подчёркнуто перепуганное лицо и зачастил по-рабски: - Да я ничего такого, мэм, да я никогда ничевошеньки...
   Пившая чай Алиса даже пузыри пустила в чашке от восторга. Женя рассмеялась и похлопала её по спине. Эркин довольно ухмыльнулся и, отодвинув тарелку, взялся за свой чай.
   Жене так не хотелось портить этот вечер, такой тихий, такой... семейный, но... стоило ей посмотреть на комод, как она вспоминала об этой книге. Нет, сначала надо уложить Алису. Ей-то вовсе незачем слушать такое.
   К удивлению Алисы, её сегодня мама нисколько не торопила. Будто забыла про неё. И как назло стали слипаться глаза, а голова сама по себе ложиться на стол. Ну вот, когда не гонят, так сама засыпаешь.
   - Алиса, в кровать, - скомандовала Женя.
   - Ага-а, - согласилась Алиса, вылезая из-за стола и отправляясь в уборную.
   Женя уложила её, поцеловала как всегда в щёчку и вернулась к столу. Поставила ширму, загораживая лампу. Эркин уже налил ей и себе по второй чашке и ждал с улыбкой их обычного вечернего разговора. "Костровой час". И когда Женя взяла с комода книгу и, садясь к столу, отодвинула свою чашку, у него удивлённо дрогнули брови.
   - Что это, Женя?
   - Это? Это мне дали вчера. До понедельника. Я её весь день сегодня читала, - Женя невольно всхлипнула.
   - Это ты из-за неё... такая? - тихо спросил Эркин.
   Женя кивнула, достала из книги и раскрыла буклет. На том самом месте, где на фотографии...
   - Вот, смотри.
   Эркин удивлённо посмотрел на фотографию и, явно не узнавая себя, поднял на неё глаза.
   - Женя, это кто?
   - Это ты, - совсем тихо ответила Женя и, так как Эркин продолжал смотреть на неё, сказала: - Вот внизу... подписан... твой номер.
   Он опустил глаза, потом повернул правую руку номером вверх и сравнил. Лицо его отвердело и потемнело. Не глядя уже на Женю, он медленно перелистал буклет и книгу, тщательно очень внимательно рассматривая фотографии. Потом закрыл и слегка отодвинул от себя.
   - Да, - его голос звучал глухо. - Это так. Это... - он оборвал себя. - И... и что там написано?
   Женя судорожно вздохнула и снова открыла книгу. Читать всё подряд или заботливо отмеченные Расселом места?
   - Читай всё, - по-прежнему глухо сказал Эркин.
   Не попросил, приказал. И Женя подчинилась.
   Она читала, а он слушал. Не шевелясь, не меняя позы, глядя прямо перед собой в никуда широко раскрытыми глазами. У Жени перехватывало горло, она сбивалась, замолкала, но он ждал, и она снова читала. Сдерживая слёзы бессильного гнева. "...болевое воздействие как оптимальное регулирование сексуальных реакций... формирование и автоматизация навыков совокупления... использование племенного материала из резерваций... целенаправленная селекция в сочетании с жёстким отбором...". Переводя дыхание, она смотрела на Эркина, но его лицо окаменело и ничего не выражало, а лежащие на столе руки спокойны, он даже кулаки не сжал. "... представленные на смотр особи позволили сделать вывод о направленном разведении в лучших питомниках. Особо выделяется племенной питомник Исследовательского Центра. Проверка рабочих качеств, проводившаяся по единой программе, выявила определённые недостатки в дрессировочной работе..." Да... он что, не понимает, что так спокоен?! А может, и впрямь не понимает?
   - Ты... ты понимаешь?
   Эркин молча кивнул, И Женя стала читать дальше.
   Когда она закончила и закрыла книгу, Эркин тихо и как-то равнодушно сказал:
   - Теперь всё.
   - Что всё? - не поняла Женя.
   - Я не человек, значит, - Эркин с трудом выталкивал слова. - Кукла. Заводная кукла.
   - Что ты говоришь? Опомнись!
   Он по-прежнему глядел перед собой.
   - Я думал: они так просто... куражатся над нами. От злобы. Все мы так думали. А они... книжки писали. Придумывали всё это, - у него задрожали губы, но он справился с ними. - Женя. Мне... мне уйти, да? Тебе... тебе неприятно будет... со мной... после этого...
   - Замолол! - нешуточно рассердилась Женя.
   Она резко встала, почти бросила обе книжки на комод, обернулась. Эркин по-прежнему сидел за столом, глядя в пустоту. Женя подошла, встала у него за спиной, положила руки ему на плечи. И впервые не ощутила его ответного мягкого движения.
   - Кто-то что-то наврал, а ты...
   - Это всё правда, - перебил он её. - Всё это с нами, со мной сделали. Всё так.
   - Перестань, - она тряхнула его за плечи, вернее, попробовала встряхнуть, но он был как каменный.
   - Я работал, Женя. Мне велели, я шёл и работал.
   - Перестань! Со мной тогда, там, ты тоже работал?!
   Женя сама не ожидала, что это вырвется. Они оба, не сговариваясь, ни разу за эти месяцы, с весны, не упомянули вслух об их первой встрече. Клиентки и спальника. Женя сказала и испугалась. И своих слов, и реакции Эркина. Он вздрогнул и упал головой на стол, как от удара, закрыл голову руками. Но Женя не отошла от него, не разжала пальцев, вцепившихся в его такие твёрдые сейчас неподатливые плечи.
   - Ну же, отвечай, - Женя говорила теперь таким же жёстким приказным тоном, как и он, когда требовал, чтобы она читала всё подряд без пропусков. - Не мне. Я ответ знаю. Себе отвечай. Ты на меня, нет, на Алису смотришь, о чём думаешь? Ну?
   - Не надо, - глухо простонал он.
   - Ну же, Эркин, - не отступала Женя. - Ну же, посмотри на меня. Ты тот, кем себя считаешь, понял? Ты не кукла, ты - человек.
   Она отпустила его. Ей хотелось погладить эти взъерошенные торчащие иглами пряди, но она удержалась. Сейчас этого нельзя. И... и надо поесть.
   Женя ушла на кухню и поставила на плиту чайник. Плита была ещё тёплой, но чая на такой не вскипятишь. Она открыла топку и стала на углях разводить огонь, подкладывая лучинки. И когда за её спиной раздались лёгкие шаги - она не услышала, а как-то ощутила их - она не обернулась.
   Эркин мягко потеснил её у плиты, забрал лучины. Женя кивнула и встала. Пока он налаживал огонь, она принесла из комнаты их чашки, вылила в лохань остывший чай, ополоснула чашки и ушла в комнату. Что у неё... у них есть? Хлеб, масло? Нет, масла мало. А печенье ещё есть? Да, немного, но им хватит.
   Она заново накрыла на стол и вернулась на кухню к Эркину.
   Он по-прежнему сидел на корточках у плиты, неотрывно глядя в открытую топку.
   - Я не доливала, - сказала Женя. - Подогреется и ладно.
   - Я долил, - голос у Эркина хриплый, натужный, как не его.
   Женя кивнула.
   - Ты... - она вздрогнула, так неожиданно он заговорил. - Ты простишь меня?
   - За что? - ответила она вопросом и не дала ему ответить. - Ты ни в чём, понимаешь, ни в чём не виноват. И что бы ты ни говорил, но они... эти книжки врут.
   - Это всё правда.
   - Не вся, - возразила она. - А полуправда - тоже ложь.
   Чайник тоненько свистнул, и Эркин закрыл дверцу топки и встал. Подошёл к Жене и остановился перед ней. Она требовательно смотрела ему в лицо. И увидела, как оно медленно меняется, как из-под жёсткой корки проступают знакомые черты.
   - Да, - его голос тоже стал прежним. - Это не вся правда.
   У чайника задребезжала крышка, и он повернулся к плите, взял чайник и понёс в комнату. Женя посторонилась, пропуская его, и вошла следом.
   Они снова сели за стол. Женя налила чай и аккуратно, чтобы треском обёртки не разбудить Алису, вскрыла пакетик с ореховым печеньем. Эркин взял печенье, хрустнул им, отпил чаю и... наконец улыбнулся. Женя перевела дыхание и взялась за свою чашку.
   - Женя, - голос Эркина ровен и мягок. Как всегда. - Я ведь помню, как нас снимали, ну, фотографировали. Понимаешь, нам велели принять нужную позу и снимали, - он вдруг улыбнулся. - Я помню. Было трудно.
   Женя кивнула, улыбнулась. Не его словам, а тому, что он становится прежним. Пусть говорит. Пусть говорит, что хочет, о чём хочет...
   - Женя, - Эркин смотрел на неё с какой-то новой горькой улыбкой. - Я сам не всё понимаю, но... но я тебе всё расскажу. Обо всём.
   - Не надо, - Женя подалась к нему, накрыла своей ладонью его руку. - Тебе ведь... тяжело, неприятно вспоминать, так?
   - Так, - кивнул он. - Но... я хочу, чтобы у меня не было тайн. От тебя.
   - Спасибо. И я тоже тебе расскажу. О своих тайнах.
   Эркин мягко накрыл ладонью её руку, лежащую на его кулаке.
   - О чём мне рассказать тебе?
   - О чём хочешь.
   Он опустил веки, его лицо стало опять жёстким, но он явно заставил себя снова посмотреть на Женю.
   - У меня никогда... не будет детей, Женя. Спальникам убивают семя. Там... в книге об этом нет. И... и если спальник три или там четыре дня... не работает, он... он начинает гореть. Это очень больно, - Эркин говорил по-английски, медленно, подбирая слова, будто вдруг забыл язык и теперь с трудом вспоминал. - Когда меня купили в имение, давно... пять лет прошло... я горел. Ты... ты звала меня... я слышал тебя. И выжил. Если бы не ты... И я не работал больше... спальником.
   - Эркин...
   - Нет, Женя, подожди. Когда спальник перегорит, он уже не может... работать. Я думал... всё... кончилось... я не ждал... а тут... я... я никогда не работал с тобой, Женя. Правда. Я сам не знаю, как это... я себя не помню, когда... Я... я хочу, чтобы тебе было хорошо.
   - А тебе самому, - Жене удалось перебить его, - тебе со мной хорошо?
   - Лучше не бывает.
   Эркин ответил с такой убеждённостью, что Женя засмеялась.
   - Мнение знатока, да?
   Он не сразу понял, а поняв, улыбнулся той, памятной Жене ещё с их первой встречи, преображающей его лицо улыбкой.
   - Нас в Бифпите десять было. Ну, таких, как я. Поломанные куклы.
   - Эркин!
   - Нет, Женя, я о другом. Они тоже горели, зимой... нет, не то, понимаешь, это правда, что мы работали по приказу, но... но мы боялись... кто отказывался работать, того убивали. После двадцати пяти лет убивали всех. Я не знаю, почему... нет, мы можем по приказу, через силу, через... через всё... но...
   - Не надо, Эркин, - Женя всё-таки остановила его. - Я поняла. Какие же вы куклы, если вам так плохо... от этого. У куклы душа не болит. Куклы бездушные, а вы... ты человек, Эркин. И был им... тогда. И всегда будешь.
   У Эркина дрогнули губы, словно он хотел улыбнуться, но получилось... Он медленно разжал пальцы, отпуская руку Жени.
   Женя молча смотрела, как он пьёт. Красиво, как всё, что он делает. Эркин быстро вскинул на неё глаза, поймал её улыбку и ответно улыбнулся.
   - А ты что не пьёшь, Женя?
   Она кивнула, взяла чашку. Теперь что? Теперь её очередь. Он доверяет ей, а она... "Мужчины всегда ревнивы к прошлому женщины больше, чем к настоящему". Старая истина, но...
   - Эркин...
   - Да, Женя.
   - Эркин, теперь моя очередь, да? - она храбро улыбнулась. - Моя тайна.
   Он недоумевающе посмотрел на неё и медленно кивнул.
   - Я... я расскажу тебе... о нём...- она остановилась не в силах продолжать.
   - О ком? - попробовал ей помочь Эркин.
   - О нём, - Женя невольно сжалась, как от холода. - Об отце Алисы.
   - Тебе тяжело, - возразил Эркин. - Не надо.
   Он повторял её же слова, и она возразила тоже его словами.
   - Я хочу, чтобы между нами не было тайн.
   - Как хочешь, Женя, - согласился он.
   - Я... я училась тогда в колледже. А он... он приезжал туда... со своими... друзьями... И был Бал... Бал Весеннего Полнолуния...
   Женя не удержалась и всхлипнула, и Эркин сразу дёрнулся, как от удара.
   - Женя...
   - Нет, ничего, я в порядке. А потом, словом, ему это было так, развлечение. И когда девушка ему надоедала, он передавал её остальным, - у Эркина потемнело лицо. - И он не хотел ребёнка, потребовал, чтобы я избавилась, сделала аборт. Я не захотела. Вернула ему его подарки и... и всё.
   Эркин встревоженно посмотрел на неё.
   - Он... обидел тебя, да?
   - Он не мог мне простить, что я сделала по-своему, не пошла по рукам. Он не терпел, чтобы ему противоречили.
   Эркин медленно кивнул.
   - Я понимаю. А... а сейчас он где?
   - Не знаю, - пожала плечами Женя. - Больше я его не видела, - о преследовании, как её гнали из города в город, она решила не рассказывать. Незачем. Было и прошло. Эркин всё ещё смотрел на неё, и она улыбнулась. - Вот и всё, Эркин.
   - Спасибо, - сказал он очень серьёзно. - Женя... если он опять полезет к тебе... убью.
   Она не поняла сначала, а поняв, рассмеялась.
   - Ты думаешь, это Рассел? Нет, того нет в городе. Я же сказала. Больше я его не видела.
   - А этот, Рассел, ему чего надо? - и тут Эркин сообразил. - Эти книги он дал?
   Женя кивнула и, увидев, как изменилось лицо Эркина, заторопилась:
   - Нет, Эркин, не надо. Не связывайся. И потом... мы же уедем скоро. А посадят тебя... Как я одна с Алисой и вещами управлюсь? И не поеду я без тебя. Я прошу тебя, Эркин.
   Эркин вздохнул.
   - Слушаюсь, мэм.
   - То-то, - изобразила строгость Женя.
   Сняв шуткой страшное напряжение этой ночи, оба почувствовали усталость. Эркин прислушался к чему-то.
   - Светает уже. Ты... ты устала, Женя, я замучил тебя.
   - Перестань. В понедельник я ему отдам их...
   - А зачем дал? - перебил её Эркин и замер с открытым ртом, - так... так, значит он... так он видел... он, значит...
   - Что видел? Ты о чём? - встревожилась Женя.
   - Ладно, - Эркин не хотел рассказывать, но тут же решил, что пусть лучше от него узнает. - Мы тогда из леса вышли, там развалюха была, помнишь? - Женя кивнула. - Я потом подошёл к ней, но внутрь не заглядывал. Там как... ну, как дыхание чьё-то. Я подумал, что крысы, и ушёл. А это он, значит, там сидел. Ну... ну, ладно. Один раз я его отпустил, во второй раз, выходит, не заметил. Ладно, третьего не будет.
   - Эркин, я же просила. Не надо. Он с оружием.
   - Сам не полезет - не трону, - пообещал Эркин, допивая давно остывший чай.
   Женя решила удовлетвориться этим, а выяснение, что это за первый раз был, отложить на потом.
   Эркин пощупал чайник.
   - Чуть тёплый. Женя... ты... я тебе всё расскажу... и ты не думай...
   Женя улыбнулась.
   - Знаешь, я думаю, раз он нас там видел, он, наверное, хочет поссорить нас. Но это же глупо. Просто глупо.
   Эркин кивнул.
   - Может, и так.
   Он протянул к Жене руки ладонями вверх, и Женя с улыбкой положила на его ладони свои. Эркин наклонился вперёд и прижался лицом к её рукам. И рывком выпрямился, посмотрел на Женю. Женя кивнула.
   - Ничего. Ещё месяц, и всё.
   - Выдержу, - улыбнулся Эркин. - Ты ложись, поспи. Не ходи сегодня в церковь.
   - А ты?
   - Я пойду, - вздохнул Эркин. - А то он, поп этот чёртов, припрётся. Мне говорили: он так шляется. Как кто не придёт, так он сразу в дом лезет и выспрашивает.
   - Да, - согласилась Женя. - Тогда, конечно.
   Эркин встал и подошёл к окну, осторожно отвернул край шторы. На его лицо легла серая полоса света.
   - Уже утро? - удивилась Женя.
   Эркин кивнул. Женя погасила лампу, и он отодвинул штору.
   - Пойду за водой сейчас. Ты... ты не жалей меня, Женя. Я счастливый. Выжил, тебя встретил, самого страшного, что с нами делали, у меня не было.
   - Самого страшного? - сразу переспросила Женя.
   - Да. Только... я потом расскажу об этом. Не сейчас.
   - Конечно-конечно.
   Женя подошла к нему, на мгновение как бы прислонилась и тут же отошла. Но он успел наклонить голову и коснуться губами её виска.
  

* * *

  

1994;5.07.2012

  
Оценка: 9.47*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"