Чего он по-настоящему боялся, так это забыть. Не потерять память, а просто забыть. Неработающий орган атрофируется. Хочешь помнить - повторяй, упражняй память. Спасибо тебе, Старик. Кашляя, сплёвывая в тряпку кровяные сгустки, ты учил нас, малолеток, шакалят и волчат, заставлял оставаться людьми. И теперь, ложась спать и просыпаясь, он лежал, закрыв глаза, вспоминал. Дом. Маму, Аню, Милочку, отца... Школу. Лица учителей и одноклассников, склонения, таблицу умножения, стихи, скороговорки, правила... Тюрьму... Спецприют... Лагерь... Это вспоминать было тяжело. Он шёл сквозь эти воспоминания, как против ветра. Холодного, режущего глаза и горло, бьющего в грудь как дубинка. Тяжело, но надо. Снежная равнина... Город... Эркин, его первый настоящий друг, его брат... Перегон... Бифпит... Фредди...
- О чём ты думаешь?
Он медленно открывает глаза. Румяные щёки, блестящие голубые глаза, ласковая улыбка. Он поднимает руку и трогает золотистую мягкую прядь, накручивает на палец.
- Ни о чём... Так, дремлю...
Она смеётся и, наклоняясь, целует его. В щёку и в угол рта. Он обнимает её, прижимая к себе, целует в губы, в шею возле уха. Кожа у неё нежная, гладкая и чуть пушистая сразу. Как у персика. Да, давным-давно, в той, другой жизни Серёжа Бурлаков ел персики, и его губы, губы Андрея Мороза, оказывается, помнят это ощущение.
Андрей засмеялся и сел в постели, не разжимая объятий.
- Элли, милая.
Она обняла его за шею, поворачиваясь в его объятиях так, чтобы ему было удобнее расстёгивать её домашнее платье. Андрей целовал её грудь, соски, между грудей...
- Джек, милый...
Элли зажмурилась. Мягкие ласковые поцелуи гладили её тело. Как солнечные лучи летом на пляже. О мой Бог, как давно она не была на пляже. Ласковое тепло и медленно разгорающееся внутри пламя. И они сливаются вместе. Элли обхватила его плечи, твёрдые сильные плечи... он хочет, чтобы ей было хорошо, он думает о ней, а не о своём удовольствии, господи, какой он... нежный мягкий мальчик... мальчик... нет, он... он же всё делает, чтобы защитить её, он терпел выходки и издевательства Джима ради неё, господи, он же... горячее солнце путает мысли, она растворяется в нём, её нет, её больше нет, нет, нет...
Приподнявшись на локтях, Андрей смотрел на её лицо, зажмуренные веки... "Ох, Элли, хорошая ты девчонка, угораздило же тебя так вляпаться. Живым Джимми меня не выпустит, а я его. Один из нас мёртвым ляжет. А ты меж нами. Ну да ладно...".
Андрей мягко отделился от неё и лёг рядом. Она лежала неподвижно, только грудь слегка колыхалась. Андрей погладил её по щеке, обвёл пальцем контур скулы, губ...
Элли вздохнула, как просыпаясь, открыла глаза.
- Ох, Джек...
Андрей улыбнулся.
- Что, Элли? Набросился я на тебя, да?
- Нет, что ты, - Элли погладила его по щеке. - Я пришла сказать, что завтрак готов, и... - её глаза стали испуганными, - мой бог, яичница!
Она соскочила с кровати, схватила валявшееся на полу платье и побежала на кухню. Андрей хохотал по-детски, взахлёб. Потом встал с развороченной постели и пошёл в ванную. Пока Элли будет спасать яичницу, вернее, делать новую, он приведёт себя в порядок.
В ванной он, как всегда утром, вымылся под душем, тщательно побрился, оглядел себя в зеркале. А что, если рубцы и шрамы не в счёт, то очень даже ничего. Ну, до Эркина ему, конечно, как до Луны и задом наперёд, но кое-кому... он сто очков форы даст. А Эркин... что Эркин... "Ничего, браток, мы ещё так гульнём, аж небу жарко станет. А сейчас... прости, брат, даже думать мне сейчас о тебе нельзя. До вечера, брат".
Андрей подмигнул своему отражению в зеркале и стал одеваться. Выйдем к столу если не при полном параде, то близко к оному. Хорошая девчонка Элли, не будем её обижать. Ей так хочется, чтобы всё было по всем правилам.
Когда он вошёл в кухню, Элли хлопотала у плиты.
- Яичницы не будет, - сказала она, не оборачиваясь. - Я сделаю горячие сэндвичи.
- Обож-жаю сэндвичи, - заявил Андрей, садясь на своё место, - а уж горячие... нет слов.
Элли рассмеялась.
- А есть такое, чего ты не любишь?
- Не знаю, - довольно улыбнулся Андрей, - не пробовал.
Элли поставила на стол тарелки с дымящимися сэндвичами, налила кофе и села напротив него, улыбнулась.
- Ну как?
- Потрясающе! - Андрей изобразил блаженство и восторг. - Ты так готовишь... из-за стола бы не вставал.
Элли рассмеялась и вскочила.
- Ты меня совсем захвалил, Джек. Я тебе сейчас ещё положу. А кофе тебе со сливками?
- Можно и со сливками, - кивнул Андрей. - Я покладистый.
Элли улыбнулась, но вспомнила вчерашнее, и улыбка вышла невесёлой.
- Ты... тебе было тяжело вчера?
- Бывало и хуже, - пожал плечами Андрей. Усмехнулся, крутя в руках чашку. - Это не самое страшное, Элли. Не самое.
- Джек, - Элли подвинула к нему сливочник и села. - Джек, он вчера тебе руки рассматривал...
- Он меня всего осмотрел, - флегматично ответил Андрей и, подумав, добавил: - Как врач.
- Нет, Джек. Что у тебя на руке? На левой.
Она указывала на его левую руку, на укрытое выглаженной светлой тканью предплечье. Андрей поднял на неё глаза.
- Я не помню, - сказал он очень серьёзно.
- Джек! - глаза Элли наполнились слезами, - что это за татуировка? Я чувствую, это... это не просто так. Не телефон девчонки. Не играй со мной, Джек.
Андрей встал и зашёл за её стул, обнял, прижав её голову к своей груди и упираясь подбородком в её макушку.
- Я не играю, Элли. Помнишь? Чего не знаешь, о том не проболтаешься. Понимаешь, Элли?
- Ты не доверяешь мне, - всхлипнула Элли.
- Что ты?! - искренне удивился Андрей. - Конечно, доверяю. Моя жизнь у тебя в руках. Только... давай договоримся, Элли. Вот очнулся я, огляделся, и с этого момента пошёл счёт жизни. А что до этого было... не надо, Элли. Не выдержу я такого груза. Понимаешь?
- Да, да, я дура, это... - всхлипывала Элли, - это лагерный номер...
- Это он сказал? - спокойно спросил Андрей.
- Да. Он думает, что ты... что ты - лагерник. Но ведь это неправда, Джек, да?!
- Пусть думает, что хочет, - Андрей покрепче обнял её, погладил по голове. - Я Джек-Дурак, а теперь ещё и лагерник. Пусть так будет. Раз ему так хочется.
Она ещё раз всхлипнула и слегка отстранилась.
- Да, да, Джек, ты прав, допивай кофе, и будем убирать.
- Ага.
Андрей коснулся губами её виска и вернулся на своё место. Залпом допил кофе.
- Ну, я готов, - и скорчил такую гримасу, что Элли рассмеялась. - Вот так, Элли. Сегодня большая уборка?
- Да, - кивнула Элли.
- Тогда я пойду, у себя всё соберу, и начнём.
Его лицо стало таким спокойно-деловитым, что смотреть на него без смеха было нельзя. Господи, ну, конечно, Джим наврал. Не может такой парень, такой... нежный и сильный сразу, не может он быть лагерником. Лагерник - это убийца, насильник, злостный рецидивист, а Джек... он же совсем мальчик, не могли же ребёнка отправить в лагерь, нет, это Джим выдумал...
...В камине пылает сильный огонь, зажжены люстра и торшер у дивана. Гостиная освещена как в праздник или... или как операционная.
- А это у тебя что?
Джек стоит голый, по-детски улыбаясь, перед Джимом. Джимми сидит в кресле, попыхивая сигаретой, нога на ногу, а Джек стоит перед ним, неловко свесив вдоль тела руки, и с интересом рассматривает Джима. Вопроса он словно не слышит.
- Я спрашиваю: что это?
- Что это? - Джек повторяет вопрос Джима с интонацией играющего ребёнка.
Джимми на секунду сжимает челюсти, чуть не перекусывая сигарету, но сдерживается. Она стоит у камина, молча наблюдая за мужчинами.
- Это!
Джимми легко встаёт, берёт Джека за левую руку, за запястье, и поворачивает так, чтобы татуировка - ряд синих цифр - смотрела вверх.
- Вот это! Откуда это у тебя?
- Это? - спрашивает Джек, с интересом рассматривая собственную руку, и поднимает на Джима глаза. - Что это?
- Ну, если ты и это забыл... - бормочет себе под нос Джимми.
- Забыл, - радостно подхватывает Джек и смеётся. - Что это, Джимми? Забыл! Что это?
- Заткнись, - Джимми отвешивает ему лёгкий, почти отеческий подзатыльник. - Давай, приведи себя в порядок, а то вроде черномазого на торгах.
Джек растерянно хлопает глазами, смотрит на Джима, переводит взгляд на неё, явно не зная, что делать.
- Одевайся, - приходит она на помощь. И объясняет Джиму: - Он не понимает длинных фраз.
- Ну, конечно, - кивает Джимми. - Ты молодец, крошка...
...Элли расставила в сушке посуду, оглядела кухню. Да, Джимми ничего не заметил и не понял. Джек стал таким, что она даже испугалась. Наверное, именно её страх и убедил Джима. А потом Джеку стало плохо, он лёг прямо на пол и заснул. Джим попробовал его растолкать, но Джек уже не узнавал его и нёс чепуху. И она подтвердила, что Джек быстро устаёт. Полчаса - самое большее - и засыпает, где придётся. И Джим поверил. И решил, что Джек пока останется здесь. И сказал, чему учить его дальше. В основном, всё то же.
- Элли, - сильные и в то же время мягкие руки легли на её плечи. - Что с тобой?
Она, не оборачиваясь, откинулась назад, прислонилась к его груди.
- Ничего, Джек. Это я... так, это пройдёт.
Тёплые губы нежно касаются её виска.
* * *
Безветренной ночью тихо, как в могиле. Или в карцерном отсеке Уорринга. Фредди лежал без сна, тщетно пытаясь уловить мельчайший звук. Да, в Уорринге было... живее. Чёрт, вот привязалось! И ничего не поделаешь. Над снами человек не властен. Никогда не думал, что будет бояться собственных снов. И вот... только закроешь глаза, как опять...
...Войдя в торговый зал, он недовольно оглядывается. Находит же Волчок место для встречи, чтоб его...! Попробуй в такой толкучке выглядеть нужного человека, а уж нюхалок полицейских тут... да через одного. Но Волчок живёт перепродажей, это его официальный бизнес, и не Волчок к нему, а он к Волчку, так что играть приходится по чужим правилам. Невольно хмурясь, он проталкивается через толпу покупателей, зевак и посредников, взглядом отшвыривая от себя карманников.
- Привет, - выныривает из толпы Волчок.
- Привет, - кивает он.
- Слушай, дай мне... десять минут, не больше, клянусь. Как раз тут наклёвывается, погуляй пока, ладно, - частит Волчок и снова исчезает в толпе, даже не дождавшись его ответного кивка.
А он отправляется бродить по залу, равнодушно разглядывая - только, чтобы не выделяться из толпы - выставленный товар. Домашние, дворовые, взрослые, подростки, совсем мелюзга, мужчины, женщины, негры, мулаты, трёхкровки.... Что ж, Волчок делает здесь неплохие деньги. И не один Волчок. Но сам он таким ремеслом не займётся. И народу здесь слишком много кормится, и не только полиция, но и СБ за этим приглядывает, и душа у него к этому не лежит.
- Ну вот, - подкатывается к нему Волчок. - Всё уладил. Теперь так. Слушай.
Надо отдать Волчку должное: когда доходит до дела, то ни многословия, ни неопределённости. У Волчка всё чётко, выверено и прибыльно. Для самого Волчка. Но ссориться с ним Волчку очень невыгодно, и потому условия не очень щедрые, но и не прижимистые. Выслушав Волчка, он кивает, и сделку можно считать заключённой.
- Ну и отлично, - сияет Волчок. - Слушай, а ведь неплохой товар. Ты посмотри только. Дорого, конечно, но себя окупает.
Да, конечно, торчать у выставочного помоста и не обсуждать товар нельзя. Он смотрит в указанном направлении, рассматривает обнажённых до пояса красивых молодых мужчин. А Волчок трещит без умолку.
- А это вообще редкость. Такого я бы и себе взял, для своей, да свой спальник... слишком дорогое удовольствие. Как он тебе, а?
Смуглая красновато-коричневая кожа, чёрные прямые волосы косой прядью, но... но, чёрт, это же... Он не додумывает, а Волчок зудит:
- Купи, не пожалеешь. С одним, конечно, Палас не откроешь, но по заказам тоже можно хорошо взять. Попользуешь месяц и перепродашь. Спальник, знаешь, как окупается. Эй ты, а ну, подними глаза.
Он уже узнал Эркина, а Эркин, повинуясь голосу Волчка, поднимает голову и сейчас увидит его, покупателя, вот сейчас...
...Фредди, отбросив одеяло, сел на кровати. Чёрт, опять. Вот... срывая злость, он длинно забористо выругался. Липкий противный пот на лице и груди. Где он сигареты оставил? На столе? Нет, к чёрту! Сигареты не помогут. Тут напиться надо. Как следует. Как...
Он рывком встал и, не зажигая света, не одеваясь, пошёл к Джонни. Авось не разбудит. Холодный воздух на открытой веранде обжёг его, но не остудил.
В комнате Джонатана так же темно и тихо. Хотя, нет, дыхание слышно, ровное, спокойное... ладно. Фредди на ощупь, стараясь особо не шуметь, прошёл к бару, открыл его и провёл ладонью по бутылкам, отыскивая нужную. Где тут покрепче? Переставил их, Джонни, что ли?
Джонатан вдруг громко всхрапнул и повернулся на другой бок, лицом к стене. Фредди налил в два стакана и подошёл к дивану.
- Давай, Джонни, ты ж не спишь, я знаю.
Джонатан сел и старательно зевнул. Фредди негромко коротко рассмеялся.
- Меня не обманешь. Держи.
Джонатан взял стакан. Фредди сел на край дивана. Молча отхлебнули.
- Однако, - Джонатан, проглотив, покрутил головой. - Ты чего так распсиховался? Одних градусов намешал.
- Сны поганые вижу, Джонни.
Фредди покачал свой стакан, отхлебнул.
- И давно ты в сны веришь?
- Я не сказал, что верю, - Фредди зло повёл плечом. - Я их вижу. Как я с Волчком на торгах дела улаживаю и покупателя изображаю. И он как раз... на продажу выставлен. И смотрит на меня. Как я его покупаю, - Фредди снова отхлебнул. - Ладно, Джонни, всё, что ты мне скажешь, я уже сам себе сказал. Умом я всё понимаю, а вот...
- Ты сделал всё, что мог, - тихо сказал Джонатан.
- Нет, Джонни. Я должен был ему объяснить.
- Фредди, объяснить можно только тому, кто хочет понять.
- Знаю, - Фредди крутил стакан. - Я же сказал, Джонни, и знаю, и понимаю, да вот... - Фредди стаканом потёр грудь. - Ладно, Джонни, спи, я к себе пойду.
- Фредди...
- Я сказал, Джонни, - Фредди усмехнулся. - Свои проблемы я сам решаю. Мой долг мне платить.
- Фредди, - голос Джонатана стал угрожающим, - ты забыл уговор? Доходы и долги у нас общие.
- Этот долг я делить не буду.
- А я тебя не спрашиваю, - отрезал Джонатан.
Теперь оба молчали. Фредди допил свой стакан и резко выдохнул по-ковбойски. Джонатан кивнул. Видеть его Фредди не мог, но сказал:
- Спасибо, Джонни. Ты уже прикинул варианты?
- Да, - Джонатан поставил подушку торчком и откинулся на неё. - Надо ставить точки на той стороне.
Фредди присвистнул.
- И во сколько это обойдётся?
- Сколько это нам даст, тебя не интересует? - Джонатан сел поудобнее. - Отдача будет не слишком скоро, согласен, но связи у нас есть. Грех их не использовать, раз. Мы занимаем пустое место и можем ни с кем не делиться, два. И получаем законное право мотаться через границу, три.
- И дать наводку на парня, четыре, - закончил за него Фредди.
- Кому, Фредди? Мы пойдём исключительно законным путём. Система этого касаться не будет.
- А тамошняя Система? Если парень в стрёмниках...
- Сначала надо завязаться там, Фредди. Вне той Системы, конечно. А если... - Джонатан усмехнулся. - Не трепыхайся, ковбой. Раньше следующей осени мы всё равно этого ещё не потянем, кишка пока тонка. За год вы оба остынете.
- Джонни, ты не знаешь индейцев. Они не забывают и не прощают.
- Ну да, конечно. А ты откуда их знаешь? В Аризоне индейцев не было.
- Племён, да. Но по дальним ранчо... Ты просто не обращал на них внимания. Да и у ковбойского костра, Джонни, расой не считаются.
Джонатан кивнул.
- Знаю. Ты думаешь, среди ковбоев были индейцы? Хотя...
- Вот-вот, Джонни. Попадались. Они... ну, тут долгая история. Ты попал уже после Большой Чистки.
- Слышал.
- Слышать одно, а... - Фредди оборвал фразу и сказал другое: - Я совсем шпингалетом был, но кое-что помню. Ладно. С точками ты здорово придумал. Да, а Ларри?
- А что Ларри? После Рождества начнём готовить ему точку в Колумбии.
- После святок, Джонни. На святках большие игры.
- Верно, - Джонатан довольно улыбнулся.
Фредди встал, взял у Джонатана стакан и отнёс оба к бару.
- Ладно, Джонни, спим, - и зашлёпал к двери.
Джонатан слушал, как открылась и закрылась дверь его комнаты, шаги по веранде, хлопнула дверь комнаты Фредди, скрипнула кровать. Лёг. Слышимость, однако... как на рассвете. Джонатан лёг и завернулся в одеяло. Надо же, ковбой как психанул. Днём держится, ну, ничего не заметно, а ночью отпускает себя. Чёртов парень, ведь лёг на сердце, и ничего с этим не поделаешь. Только вспомнишь и... Джонатан досадливо повернулся на другой бок. Ему психовать нельзя. Нет, ничего страшного не произошло. Надо спать. Днём навалятся дела, и день за днём... Всё обойдётся.
* * *
Жариков закончил записывать, привычно перечитал, проставив на полях значки внимания, степеней важности и ссылок, и закрыл тетрадь. Вот так, день за днём лежит снег, солнце светит и набирает силу, а он лежит, и вдруг в одно мгновение рушится подтаявший снизу и кажущийся неизменным сверху снежный навес. Иди знай, что имя, запретное к произнесению имя окажется спусковым механизмом. Конечно, всё не так просто, и совсем не легко.
- Иван Дормидонтович, - в дверь заглянул Крис, - можно?
- Конечно, Кирилл, - улыбнулся Жариков. - Заходи.
Крис вошёл и тщательно закрыл за собой дверь. Пришёл один. Значит, скорее всего, будет говорить о Люсе.
- Иван Дормидонтович, я вам не очень мешаю?
- Совсем не мешаешь.
Крис вздохнул и, словно прыгая в холодную воду, выпалил:
- Я с ней разговаривал.
- Молодец, - искренне обрадовался Жариков.
Крис радостно улыбнулся.
- Целых... целых пять фраз. И она не прогнала меня.
- А с какой стати она должна тебя гнать? - очень искренне удивился Жариков.
- Ну-у, - Крис повёл плечами. - Ну, мало ли что. Она же... она не такая, как все. Я с ней говорю, и сердце, вот так, - Крис показал рукой, - то вверх, то вниз.
- Это нормально, - утешающее кивнул Жариков.
- И что мне теперь делать? - спросил Крис.
- Да то же самое. Встречайся, разговаривай с ней.
- Но... - Крис покраснел. - Но я с ней о книге говорил. Она читала, и я спросил, что это за книга. А о... о том тоже говорить?
- Говори, о чём хочешь. То, что надо, само выскочит.
- Да-а? - с сомнением протянул Крис и встал. - Я пойду, а то к вам там пришли.
- А как у тебя с Шерманом? - спросил Жариков.
- Нормально, - пожал плечами Крис. - Он - пациент, я - медперсонал. Вошёл, воткнул, впрыснул и ушёл.
Кто-то снаружи осторожно тронул дверь. Крис подошёл к ней и открыл. На пороге стоял Чак. Причёсанный, чисто выбритый, в аккуратно застёгнутой пижаме. Они молча смерили друг друга взглядами и разошлись. Крис в коридор, а Чак в кабинет. Крис, закрывая за собой дверь, оглянулся на Жарикова. И кивок Жарикова адресовался и ему, и Чаку.
Пока Чак шёл к его столу, Жариков включил свет над дверью в коридоре и отключил селектор.
- Здравствуйте, сэр, - Чак настороженно улыбнулся.
- Здравствуйте, Чак, - ответно улыбнулся Жариков. - Садитесь. Как себя чувствуете?
- Спасибо, сэр, - Чак был предельно вежлив. - Хорошо, сэр.
- Руки не болят?
Чак помолчал.
- Они всё чувствуют, сэр. И... и двигаются.
Жариков кивнул.
Чак как-то исподлобья посмотрел на него, осторожно перевёл дыхание. Сегодня он впервые пришёл в этот кабинет, до этого все врачи приходили к нему. И пижама вместо халата впервые, и ест он теперь сам, умывается, побрился вот сегодня сам. Тоже впервые. Врач смотрит на него внимательно, без злобы и насмешки, и Чак чувствует, что ещё немного - и он заговорит сам, и будет говорить обо всём. Всё расскажет. Ответит на все вопросы. Злить врача незачем и просто опасно, но... неожиданно для самого себя Чак спросил:
- Что теперь со мной будет, сэр?
- Вы пройдёте курс реабилитации, полного восстановления.
- А потом? Вы вернёте меня хозяину? Сэр, вы ведь теперь знаете, кто он.
- Отношения рабской зависимости прекращены двадцатого декабря сто двадцатого года. Скоро будет годовщина, - улыбнулся Жариков.
- Да, сэр, - Чак не ответил на улыбку. - Я слышал об этом. Так... так я могу не возвращаться туда? Я правильно понял вас, сэр?
- Да, Чак. Вы сами выберете, где будете жить и чем заниматься.
Чак перевёл дыхание.
- А... а Гэб? Он тоже сможет... выбирать?
- Да, - спокойно ответил Жариков.
Чак отвёл глаза. Медленно поднял руку и потёр лоб, оглядел свою руку.
- И долго... мне восстанавливаться, сэр?
- Трудно сказать. Процесс только начался.
- А... а если опять?
- Что? - сделал вид, что не понял, Жариков.
- Если опять отнимутся? - в голосе Чака зазвенел неподдельный страх. - Я не выдержу второй раз, сэр, - и совсем тихо: - Помогите мне, сэр.
- Я не смогу помочь, если не буду всё знать, - ответил Жариков. - Вы тоже должны помочь мне, Чак.
Чак вздохнул.
- Что я должен делать, сэр?
- Расскажите мне, как вас сделали таким.
Чак недоумевающе поднял на него глаза.
- О тренировках, сэр?
- Нет. Вы ведь горели не потому, что вас кололи. Уколов не было, так?
- В руки? - уточнил Чак. - Не было, сэр. Я помню.
- Было что-то, чего вы не помните, вернее, вам велели это забыть. Вы... вы слышали что-нибудь о гипнозе, Чак?
- Н-нет, - неуверенно ответил Чак и, подумав, энергично мотнул головой. - Нет, сэр.
- А об облучении? Парни называют это обработкой.
- Тоже нет, сэр, - уже уверенно ответил Чак.
Жариков понимающе кивнул. Итак, терминологии парней Чак не знает. Попробуем не названием, а содержанием.
- А туманные картинки?
У Чака расширились глаза.
- Вы... вы знаете об этом, сэр?!
- Немного, - искренне вздохнул Жариков. - Вам их показывали?
- Да, сэр. Всем нам. А что, спа... парням их тоже показывали? Зачем?
- Туман был цветным? - Жариков проигнорировал, но запомнил и удивление, и оговорку Чака, стараясь не упустить появившуюся ниточку. - Какие цвета?
- Красный цвет, сэр. И серый. Но... но это всего раза два или три было. Да, - Чак обрадовался, что может говорить свободно, и улыбнулся. - Да, сэр, один раз красный туман, но большой. И два раза серый.
- Где это было? В имении Грина?
- Нет, сэр. Нас привозили туда из учебки. Но... машина была закрытой, сэр. И выгружали в гараже. Я не знаю, где это, сэр, - виновато потупился Чак.
- А ещё что было? Кроме этого и тренировок.
Чак открыл рот, вдохнул и замер так. Потом опустил голову и заговорил, сбиваясь на рабскую скороговорку:
- Не... не могу, сэр, простите меня, сэр, не могу...
- Вы гимнастику делаете? - перебил его Жариков.
- Да, сэр, - Чак облегчённо улыбнулся. - И общую, и для рук. Пальцы уже хорошо двигаются, сэр.
- Отлично, - улыбнулся Жариков.
Чак снова перевёл дыхание.
- Сэр, тот... джентльмен... Он здесь?
- Нет, - Жариков сразу понял, о ком говорит Чак. - Он уехал.
- Сэр, - Чак умоляюще смотрел на него. - Я выполнял приказ. Я... я не мог отказаться, сэр. Это неповиновение, за это... Хозяин велит, и рабы делают, все рабы так, сэр. У меня не было выбора, сэр.
- Я понимаю, - кивнул Жариков.
- Сэр, - ободрился Чак, - вы, если мне можно попросить, вы скажите ему, что если бы не приказ, я бы никогда, ни за что...
Жарикову очень хотелось, ну, прямо на языке вертелось и пощипывало, спросить про Колумбию, но он уже привычным усилием сдержал себя. Ему надо слушать, не споря, а только слегка направляя вопросами.
- Сэр, нам приказывали, и мы делали. Мы хотели жить, сэр. За неповиновение смерть, сэр. Так всегда было. Они, ну, парни, попрекают меня, а сами, сами тоже по приказу всё делали. Разве не так, сэр? - Чак посмотрел на Жарикова, ожидая его кивка. - Сэр, я не хочу плохо говорить о них, но... но они были такими же.
- Были, Чак. Я согласен. А сейчас?
Чак пожал плечами, снова потёр лоб.
- Я не знаю, что надо говорить, сэр. Они работают по вашему слову, сэр, - усмехнулся, - и называют себя свободными. Вы не наказываете их за это, значит... значит, вам так надо, сэр. У... белых есть разные... причуды. Я не спорю, сэр.
Жариков сдержал вздох. Опять, как всегда. Сказав что-то своё, искреннее, буквально бежит в своё прошлое, сам себя убеждает в своём рабстве.
Чак искоса внимательно посмотрел на Жарикова и осторожно спросил:
- Сэр, а когда всё восстановится, вы оставите меня здесь, в госпитале?
- Зачем? - ответил вопросом Жариков. - Вы хотите здесь работать?
Чак пожал плечами.
- Я же всё равно должен отработать. Лечение, еду, всё остальное... лучше уж здесь.
- Как бывший раб вы имеете право на бесплатное лечение.
- Так что? - изумился Чак. - Парни не за это работают?
- Нет, - улыбнулся Жариков. - Они получают деньги, зарплату.
- За деньги, значит, - Чак даже головой покрутил. - Они мне говорили, я не верил.
- Скажите, Чак, а вы кому-нибудь верите?
Чак отвернулся, явно пересиливая себя, не давая самому себе говорить, несколько раз дёрнул кадыком и снова повернулся к Жарикову.
- Сэр, я могу говорить правду?
- Да, - твёрдо ответил Жариков.
- Я стараюсь не верить, сэр, меня всегда обманывали. Все, - и не смог удержаться, - белые. Простите, сэр, но это правда.
- А своему хозяину вы верили?
- Которому, сэр?
- Грину.
- Ему я верил, - в голосе Чака зазвенела сдерживаемая ненависть. - А он... Он сделал меня таким. И предал. Продал и меня, и клятву мою. Вы... вы ведь знаете об этом, сэр, ну, о рабской клятве?
- Да, я слышал об этом.
- А... а разве парни не вам давали клятву? - вырвалось у Чака.
- Нет, - глаза у Жарикова еле заметно напряглись. - Я не рабовладелец, и клятва раба мне не нужна.
- Сэр, я не хотел обидеть... - Чак на мгновение втянул голову в плечи. - но... простите, сэр, но они так верят вам. Я думал, они на клятве.
- А Говарду вы тоже верили? - мягко спросил Жариков.