Марья Петровна не спеша, обстоятельно укладывала в большую дорожную сумку тщательно отобранные вещи. Бурлаков с невольной улыбкой смотрел на её ловкие аккуратные движения.
- Гаря, я поеду с тобой.
- Спасибо, Маша, но, - его улыбка стала горькой, - я хотел бы, чтобы меня ждали.
- Хорошо, - кивнула она, сдаваясь. - Я буду писать тебе.
- Ну конечно, - с энтузиазмом согласился Бурлаков. - А я при первой возможности позвоню.
Марья Петровна улыбнулась с ласковой насмешкой.
- Это с "поля"? Не обещай невозможного, Гаря.
- Ох! - Бурлаков в восторге закатил глаза. - Ох, тыщу лет меня не воспитывали.
- Для тысячелетнего, - Марья Петровна чмокнула его в висок, - ты очень даже неплохо сохранился.
Они шутили и дурачились, как студенты. Но ведь и в самом деле, они сейчас... у них же всё только начинается. Он уезжает в "поле", в экспедицию, на всё лето, как и положено студенту. Вот оно и наступило, заветное: вернуться и начать всё заново.
- Гаря, я тоже, скорее всего, уеду. На месяц.
- Конечно, Маша, я понимаю.
Разумеется, он понимает. Ей надо ездить в командировки, это он взял отпуск на полевой сезон, а она работает. Да, можно, конечно, сказать, что это нечестно - бросать Комитет на целых три месяца, не совсем честно, но должна когда-то кончится война и для него. Тем более, что основная горячка давно закончилась, все процедуры отработаны, даже процесс свёртывания запущен и нуждается в обыденном почти рутинном контроле. Кое-какие функции Комитета уже неактуальны, а новых не появилось и - будем надеяться - в этом году не появится. Пора выйти из ада и вернуться в жизнь. И Комитет дружно отпустил своего председателя, как отпускал уже многих.
Наконец всё уложено, и Марья Петровна убежала на кухню к давно свистевшему чайнику. Бурлаков оглядел спальню, проверяя, не забыто ли что, и вынес рюкзак в прихожую.
- Гаря, всё готово, - позвала его Марья Петровна.
- Чай как всегда горяч и ароматен, на столе самые обычные чайные закуски. Холодильник надо опустошить и выключить.
- Маша, что останется, заберёшь.
- Конечно, Гаря. Я всё понимаю, но, если сможешь, дай мне знать. Просто, что всё в порядке.
- Хорошо, - не стал он на этот раз спорить.
- И... раз в неделю, скажем, я буду заходить убирать, чтоб не запустело...
Он кивает, прихлёбывая чай.
Но вот всё допито и доедено, со стола убрано, посуда вымыта и расставлена, задёрнуты шторы, чтобы от солнца не выгорали обои и книги, ну... ну вот и всё, больше тянуть нельзя. И незачем.
Бурлаков надел куртку-штормовку, молодецки вскинул на спину рюкзак, последнее объятие и поцелуй на пороге.
- Береги себя, Гаря.
- Ну, что ты, Машенька, что может со мной случиться?
- Ну, - заставляет она себя улыбнуться, - ты найдёшь.
- Ей-богу, ты мне льстишь. Всё, Маша, мне пора.
Стоя на лестнице и перегнувшись через перила, она смотрела, как он, пренебрегая лифтом, быстро сбегает вниз. Седой мальчишка, на которого невозможно сердиться. И, конечно, он прав: война кончилась, всё прошлое кончилось, надо жить, жить заново, с самого начала.
Выйдя на улицу, Бурлаков полной грудью вдохнул весенний, пронизанный теплом и мелкой водяной пылью от только что проехавших поливальных машин родной цареградский воздух. Ну вот, вот и началась его новая - которая там по счёту? - жизнь. Как и положено. С дороги. Дорога - отличное начало.
Последний день апреля в Атланте выдался жарким и душным по-летнему. В шесть утра уже чувствовалось дневное пекло.
- На маёвку бы сейчас, - вздохнул бритоголовый коренастый парень.
- А ты что, Тошка, маёвки помнишь? - поддел его Кит.
Настоящего имени этого увальня никто не знал, да и он сам предпочитал зваться Китом. Андрей курил, стоя рядом с ними у ворот, и в их перепалку не вмешивался. Комендант обещал, что их подбросят до вокзала, и теперь они ждали машину. Заветные визы, маршрутки и корочки спрятаны в нагрудных карманах, тощие заплечные мешки, небогатая, но аккуратная одежда... работяги, сразу видно, что думали прижиться, да не получилось. Андрей одет чуть получше и сумка вместо мешка, но в целом не выделяется.
Медленно подъехал грузовик, и сразу с другой стороны подошёл комендант.
- Всё, парни, счастливо.
Дружно загасив и выкинув окурки, они полезли в кузов.
- Спасибочки.
- Счастливо оставаться.
- И вам спасибо.
Открылись ворота, и грузовик выехал в город.
- Столица, болтали, - хмыкнул Тошка, оглядывая бегущие назад дома. - А так-то ничего особенного. Так себе городишко.
- Ага, - кивнул Кит. - А ты, Андрей тебя? Ну, как она тебе?
- Да он то на койке дрых, то в библиотеке этой грёбаной сидел, - засмеялся Тошка. - Так ведь? Слышь, ты хоть раз в город вышел?
Андрей мотнул головой и улыбнулся.
- Да на фига мне этот город сдался?
- Это точно, - шумно вздохнул Кит. - Охренела эта Империя.
- Ты где спал, Кит? - фыркнул Тошка. - Федерация теперь.
- Чем чёрт лучше дьявола?! - рявкнул по-английски Кит.
Андрей коротко рассмеялся, соглашаясь. Но смотри, как в лагере каждый на виду. Он Тошку и Кита только вчера и разглядел, когда маршрутки получали, а они уже всё о нём знают. Но... но не смертельно. И до Рубежина им всё равно вместе ехать. А дальше каждый по своему маршруту. Об этом тоже у пожарки много говорили. Что не добиться одного маршрута, если не родня, распихивают по одному, сволочи, так это чтоб в одном месте не колготились, ну так и дураку понятно. Зная об этом, Андрей и пошёл так, чтоб перед ним никого в Ижорский Пояс не было. Вот и согласились с его ухарским:
- А хоть куда! Хоть за Ижорск!
И, перебирая города, сами назвали ему Загорье.
- На шофёра хочешь учиться? Там автохозяйство большое.
Смешно, но его уговаривали на Загорье. И он дал себя уговорить. И вот он, в кармане у сердца, маршрутный лист. Атланта - Рубежин - Иваньково - Ижорск - Загорье. Всего-то. И четыре дня в дороге. Да, так и говорили:
- Если нигде не застрянешь, четвёртого мая будешь в Загорье.
Хорошо, конечно, но каковы ж концы: на четыре перегона и четыре дня. Сутки на каждый конец. Ну, да это пустяки, обещали паёк и ночёвку на транзите. Так что... живём!
На вокзальной площади их высадили. Обстоятельно оглядевшись, Кит пошёл к комендатуре. Тошка и Андрей за ним. И уже у двери их окликнули по-русски:
- Эгей, парни, подождите!
Они оглянулись, и Тошка присвистнул:
- Ни хрена себе! Ты-то откуда?
- Ты ж ещё до нас за маршруткой ходила, - удивлённо спросил Кит.
Андрей тоже узнал её. Пухлая и мятая, как подушка после ночи, светловолосая маленькая женщина радостно улыбалась им.
- Да закрутилась, парни, очередь заняла, да вышла, хоть напоследок гульнуть, а тут дела, ну, всякие, ну, и понеслось. Я уж с вами, вместях-то куда лучше, вы меня прикроете, я вам помогу!
- Пошла ты...! - неожиданно быстро сказал Кит, обычно не меньше получаса размышлявший прежде, чем высказать больше одного междометия. - И ещё подальше! На хрен ты нам не нужна! Мы сами по себе, а ты сама по себе!
- Вместях! - передразнил её Тошка. - Залетишь с тобой вместях! Андрюха, скажи ей, ты по-учёному загибать умеешь!
Андрей чуть не задохнулся, как от удара под дых. Это ж... это ж надо! Ну, пару раз сорвался в трёпе, ну, в библиотеке сидел, и сразу... Но ждут его слова, нельзя ж подвести, на него рассчитывают, ну, ладно, обдумаем потом, а сейчас вот так...
- Сударыня, ваше общество компрометирует нас, снижая нашу репутацию до несоответствующего репатриации уровня, так что извольте оказать нам честь и осчастливить своим отсутствием, что намного увеличит нашу безопасность при контактах с официальными органами.
Тошка начал ржать уже на первом слове, а Кит, внимательно выслушав, кивнул:
- Пошли. Пока она сообразит, мы уже в Рубежине будем.
- А пока проспится, и в России! - хохотнул Тошка.
Но она поняла и, обругав их на двух языках, побрела куда-то, куда - им по хрену, главное - не за ними. Дура - она дура есть, дотянуть до победного, можно сказать, и сорваться так по-глупому. Гульнуть напоследок... ну и дальше гуляй, только без нас.
Тошка ещё ржал, когда они входили в комендатуру, но всё-таки заставил себя замолчать вовремя. Билеты, пайки, отметки в маршрутках...
- Идите сейчас, - сказал им дежурный. - Поезд на пятой платформе, доедете без пересадок.
Пятая платформа... длинный поезд... это что, у них второй класс получается? Кит, оказывается, хорошо знал поездные порядки и объяснил, что второй класс - это четырёхместные купе, места не нумерованы, занимают свободные, а проводник следит, чтоб лишних не было и чтоб не в свой класс не садились, и за вещами на остановках, когда выходят размяться, приглядывает, ну и получает с пассажиров за это чаевые, сколько дадут. А в первом - купе одно- и двухместные, диваны мягче, и обслуга лучше... Откуда он, работяга из угнанных, мог узнать всё это, Кит не говорил. А Тошка и Андрей, разумеется, не спрашивали. Ну и хорошо, что нашёлся знающий, не будут тыкаться слепыми щенками.
Они заняли свободное купе, забросили в верхние сетки сумку и заплечные мешки, развесили на крючках куртки. А теперь что? Ждать и ехать. Больше ничего не придумаешь.
Заглянувший проводник без особого восторга проверил их билеты, сухо перечислил остановки и время стоянок и ушёл. И почти сразу поезд тронулся. Побледнев, Тошка перекрестился.
- Ну, чтоб всё обошлось.
Кит тоже перекрестился, твёрдо вжимая сжатые в щепоть пальцы.
Андрей откинулся на спинку кресла, глядя, как за окном всё быстрее проносятся зелёные то ли поля, то ли луга. Нет, похоже, что луг, вон и стадо, все пятнистые, как было у них с Эркином, ну, браток, совсем ничего осталось, ты уж дождись меня, а то опять наймёшься на лето, умотаешь со стадом, хотя... хотя это вряд ли, Загорье - не посёлок, город, завод там, большое автохозяйство, стройки, а брат у меня основательный, любит, чтоб порядок был, так что наверняка ты где-нибудь, да закрепился, так что скоро встретимся, теперь лишь бы по дороге не сорваться, до Рубежина вряд ли что будет, попутчики вроде не трепыхливые, а по-русски Кит говорит чисто, но медленнее, чем по-английски, будто... будто про себя переводит сначала, что хочет сказать, ну, да это его проблема, раз особый отдел пропустил...
Они ехали молча, говорить не хотелось, да и не о чем, у каждого своя жизнь, и каждый о своём думает.
Кит покосился на сидящего напротив у окна Андрея, помедлив, достал сигареты и закурил. А непрост парень, ох, непрост. И видно, неспроста в лагере носа за ворота не высунул. Смешком да улыбочкой и в стороне от всех, ни с кем не сцепился, никого ни разу не задел, а ведь сразу видно: не тот характер, чтоб терпеть и молчать, где-то ему хвост крепко прищемили. Как и тебе самому, впрочем, так что... не судите, да не судимы будете, не лезь в чужую тайну, и твою не тронут. Сумел сойти за русского, хвоста твоего не нашли - и радуйся, немногим так повезло, вернее многим не повезло, и их смерть - твоя удача, опознать тебя некому, радуйся. И забудь всё, что было, не думай, что могло быть, притворись полуграмотным работягой, раз лучшей легенды не нашлось, и стань им. Тебе сказочно повезло, что так вовремя поругался с начальством и тебя, даже не оформив всё полностью, отправили на практику по вживанию, подобрав самый поганый - на тот момент и по тогдашним соображениям - вариант. И Учебный Центр ликвидировали без тебя, вместе с преподами и однокурсниками. Ты же сам тогда, прошлой зимой кричал, что хочешь жить, только жить, неважно где, неважно как, но жить. Так и живи. "Не так живи, как хочется, а как бог велит". Русская пословица. Пословицы, молитвы, обычаи... нет, легенда совсем не плоха, позволяет многого не знать и даже акцент допускает, но, правда, у большинства акцент в английском, неправильности в обоих языках, хотя... вот у этого парня, Андрея, ну, он, скорее всего, такой же Андрей, как я - Иван, так ведь такое в языке намешано, даже аризонский говор пару раз проскочил, а в Аризоне русских не было, и ругань, тюремная, даже, пожалуй, лагерная, а её-то где мог подцепить? И тут же вполне интеллигентные, даже профессорские обороты. И это ещё парень за собой следит, держит себя. Нет, хорошо, что от Стоп-сити, тьфу ты, чуть не сорвалось, от Рубежина, надо и про себя правильно, чтобы вслух не ошибиться, каждый в свою сторону рванёт. Спокойней, когда тебя никто не знает.
Тошка с детским бездумным любопытством глазел на плывущие за окном поля. Ну вот, кончилась эта нудьга, теперь подальше от всех шибко умных и вообще... ты с ним в шутку, а он за нож и всерьёз. Ну их всех с их тайнами и шальными деньгами. Никакие деньги шкуры не стоят, своей шкуры. Как там, что там будет... лучше не загадывать, загад не бывает богат, хвосты он стряхнул, правда, и без копейки остался, ну так, Система - штука серьёзная, вход - рупь, а на выход - и сотни мало, это ему ещё удалось живым да целым выскочить, так что не скули Антон Васильевич Тихонов, Тошка-Механик, живи и радуйся, что выжил. Руки и голова на месте, место подобрал неплохое, должны оценить, рукастые всегда в цене, не конвейер, а штучное производство, заметят, должны заметить, а там на разряд сдать, да зарекомендовать себя в деле... можно будет и о семье подумать, и о доме
Народу в их поезде ехало немного, во всяком случае четвёртое место в их купе так и оставалось незанятым. На коротких остановках они не выходили, чего там, где две минуты, где одна, а вот в Тейлор-сити двадцать семь минут будем стоять, там и разомнёмся и ва-аще... Каждый сам по себе, но коли едут в одном купе, то хочешь - не хочешь, а надо по-соседски, у каждого паёк свой, но стол для трёх буханок мал. Так что едим вместе, каждый по очереди свой паёк выкладывает.
Первым свой пакет выложил Тошка. И только тут сообразили, что воды никто не захватил.
- Не проблема, - сказал по-английски Кит и продолжил по-русски: - Сейчас разносчики пойдут, купим питья.
Кит как в воду глядел. Они только-только успели по полбутерброда смолотить, как в коридоре раздалось:
- Кофе, горячий кофе, соки, пиво, сэндвичи...
- Три кофе, - окликнул разносчика по-английски Кит.
- Да, сэр, - готовно отозвался тот, возникая в дверях их купе и тут же, едва скользнув по ним опытным, всё замечающим взглядом: - Деньги вперёд.
- Потом сочтёмся, - отмахнулся Кит от Андрея и Тошки, полезших в карманы, и расплачиваясь за три стаканчика из прессованного картона.
Андрей и Тошка дружно сделали вид, что не заметили властной уверенности в голосе Кита и ставшего вдруг почтительным взгляда разносчика. Ели сосредоточенно, но без смакования. Пустые стаканчики и обёртку от пайка сбросили в ящик под столиком.
- Ну вот, - Тошка благодушно откинулся на спинку, сложив руки на животе. - Теперь что, до Тейлор-сити дрыхнем?
- А чего ещё делать-то? - хмыкнул Андрей.
Кит молча кивнул. Он уже досадовал на себя за свой срыв и надеялся, что парни если что и заметили, то не поняли, не должны были понять. Да и... ну, всякое было, ну, нахватался...
Андрей смотрел в окно, не пытаясь что-либо рассмотреть и запомнить. Тейлор-сити, стоянка двадцать семь минут, размяться, пройтись по перрону, а там... да, Дурбан, Ред-сити и всё, Рубежин. Я от лагеря ушёл, я от Найфа ушёл, а от тебя... вот границу перейдёшь, тогда и споёшь про Империю, а пока... Развалин много, подлатали, конечно, но всё равно заметно, что бои были, и бомбёжки, и всё остальное, и всё остальное... Нет, вряд ли его тогда здесь везли, а даже если и здесь, сейчас-то он обратно едет, он выжил, единственный, из всех, сколько он слышал, все говорили, что лагерников всех, подчистую, да он и сам это знает, потому и не опознали, что не ищут. А он выжил. И будет жить. Он прошёл через всё, и ещё пройдёт. А за Рубежиным - Россия. Как они мечтали о ней. И те, кто помнил, и кто забыл, и кто не мог помнить, потому что и не был никогда. Побег невозможен, бежавших ловили в тот же день, болтали, что даже специально дают сбежать, чтобы поймать и показательно казнить. А даже и прорвись, то номер, твоё вечное клеймо всегда на тебе...
...Эркин щупает ухо бычку и задумчиво говорит:
- А я не помню, как мне клеймо ставили...
...Я промолчал тогда, я помню, брат, это больно, но не самая большая боль, было даже не страшно, я просто понял, что это - конец, что Серёжи Бурлакова больше нет, и Сержа из спецприёмника тоже нет, и в бараке, когда небритая морда рявкнула на меня:
- Ты кто?
Я ответил:
- Ещё не знаю.
И услышал гогот:
- Соображает малец.
Да, сообразил, что имя здесь не нужно, даже опасно. И выжил. В бараке, в лагере, во рву... Я всё помню, и я победил, еду в Россию, не под конвоем, с документами, пайком и двумя сбережёнными сотенными и уже не горстью, а щепотью мелочи, но у многих и того нет. И самое главное - я победил, уезжаю победителем.
До Тейлор-сити они продремали, и возможность размяться оказалась весьма кстати. От вокзала явно осталась треть, не больше, но всё необходимое в этой трети было. Они даже в бар заглянули, но только на погляд. Ни времени, ни денег, ни желания напиться... нет, желание-то, может, и было, но опасность отстать от поезда или залететь по-глупому тоже была и, к тому же, вполне реальной. Поэтому как ходили втроём, так же дружно вернулись к поезду.
Теперь три часа до Дурбана. Делать опять же нечего. У Андрея всё аж зудело внутри от желания купить газету или журнал, но он привычно сдержал себя. Был бы он один в купе, может, и рискнул бы, а так... нет, не стоит. Так что сиди и пялься в окно, перебрасываясь редкими словами с попутчиками, или закрой глаза и притворись спящим, а можешь и вправду поспать. Четвёртое место всё ещё пустовало. Тошка шумно зевнул и закрыл глаза, свесив голову на собственное плечо, как на подушку. Кит сидит неподвижно, глаза открыты, но зрачки не двигаются, спит с открытыми глазами. Андрей поёрзал затылком по спинке кресла и тоже закрыл глаза. Сон - не сон, а вроде оцепенения, без мыслей и видений.
Поезд шёл неспешно, они засыпали и просыпались, нехотя болтали о каких-то пустяках, обедали пайком Кита, а за кофе платил Андрей, вышли покурить в Дурбане и снова спали до Ред-сити.
В Ред-сити стоянка сорок минут. Сыпал мелкий дождь, и они вышли в куртках.
Андрей постоял у газетного киоска, разглядывая глянцевые журналы. Кит куда-то делся, а Тошка подошёл и встал рядом, кивком показал а обложку с белокурой красоткой в красном платье с вырезом, ну, чуть-чуть не до пупа.
- А ничего бабец, а?
- Тоща больно, - хмыкнул Андрей. - Я люблю, чтоб подержаться за что было.
- Э-э, - засмеялся Тошка, - да ты, я гляжу, деревенщина. Да такая - это ж самый смак, похлеще спальницы.
- А пробовал? - заинтересовался Андрей.
- Кого?
- Ну, спальниц.
Тошка вздохнул.
- Откуда? До заварухи нельзя, в заваруху не до того, а после и их не сыщешь. Говорят, их СБ перед самой капитуляцией выжгло. Сволочи, конечно, ни себе, ни людям.
Андрей задумчиво кивнул.
Говорили они по-русски, и киоскёр даже не смотрел на них. Ещё раз оглядев обложки, Андрей повернул к их поезду. Кит курил, стоя у вагона, почти квадратный в своей куртке угнанного, накинутой на плечи. Но несмотря на куртку что-то в его позе, в том, как он курил, было такое, что заставило Тошку нахмуриться, а Андрея насторожиться. Но Кит погасил окурок о ноготь большого пальца, щелчком отправил его в урну и полез в вагон. И наваждение исчезло.
Уселись на свои места и, не сговариваясь, облегчённо вздохнули: последний перегон остался. А в Рубежине таможня, погранконтроль, и дальше уже кому куда.
- Пожрать, что ли? - предложил Тошка.
Андрей кивнул и полез в сумку за пайком. Тошка встал и выглянул в коридор в поисках разносчика. И разносчик тут же появился.
- Второй класс, - хмыкнул Кит. - Что нужно, всё есть.
- Ну, - Тошка поднял приветственным жестом стаканчик с кофе. - Чтоб нам и дальше фартило.
Кит и Андрей согласились. Тушёнка с чёрным хлебом неплохо и сытно, кофе горячий и, правда, несладкий, но тоже... пить можно. Сбрасывая стаканчик в ящик для мусора, Кит подумал, что это, похоже, последний его кофе, там придётся пить только чай. Хорошо, что ещё в спецшколе приучился к нему во всех вариантах, в том числе и по-русски.
Наполовину обрушенный мост за окном, остатки завода, руины длинного здания... Отмытые дождями двух зим до белизны, они походили на разбросанные кости гигантского скелета. И молодая яркая зелень не украшала и не скрывала, а подчёркивала их. Развалины то тянулись вдоль дороги, то отступали, разрывались зелёными пустырями. Воздух уже заметно посинел, наступали сумерки.
- К Рубежину, похоже, уже в темноте подъедем.
- Хорошо бы сразу в поезд.
- Это уже как получится.
- Кому куда.
- Может, когда и встретимся.
- А чего ж и нет? Россия велика, найдём место.
Посмеялись немудрящей шутке, и Тошка, как-то по-кошачьи облизнувшись, начал:
- А вот был, мужики, такой случай. Спровадила баба мужика своего в баню, а сама...
Отсмеявшись, рассказал свой анекдот Кит. Пошёл обычный трёп, которым прикрывают страх и неуверенность. Тошкин запас был велик, но однообразен. Кит и Андрей с удовольствием ржали и вставляли свои, из той же серии.
- Стоп-сити, конечная, - пробился сквозь их смех голос проводника из коридора. - Благодарим вас, леди и джентльмены. Стоп-сити, конечная.
Кит вытер выступившие от смеха слёзы и шумно вздохнул:
- Ну чо, мужики, собираемся?
- Не обратно же ехать, - хмыкнул Андрей, вынимая из сетки сумку.
Поезд замедлял ход, втягиваясь под перронный навес. Они не спеша надели куртки, взяли вещи, оглядели купе, будто могли что-то забыть.
- А чё, проводнику, сколько дадим?
- Шести хватит, - сказал Кит.
- С носа? - возмутился Тошка.
- В складчину, - решил Андрей.
Кит кивнул, выгребая из кармана смятую кредитку и мелочь. Пока собирали складчину, поезд остановился, и они в негустой толпе пошли к выходу. Проводник помогал выйти и принимал чаевые. Им он, разумеется, помочь не пытался, но деньги у Андрея взял, автоматически поблагодарив:
- Спасибо, сэр.
Кит отвернулся, чуть-чуть нарочито пропуская это мимо ушей, а Тошка фыркнул:
- Напоследок в сэры попали.
- Напоследок можно, - улыбнулся Андрей.
Они шли по перрону, и с каждым шагом встречных всё меньше, а попутных и вовсе нет. Глухой забор-стена поперёк путей, вывеска над дверью.
- Ну, - Тошка взялся за ручку, - будь ты проклята, империя! - и открыл дверь.
Кит и Андрей молча прошли следом за ним.
- Репатрианты? - встретил их вопросом офицер за барьером. - Документы.
- Ага-ага, - закивал Тошка. - Щас.
- Здравствуйте, - загудел Кит. - Вот они.
- Здравствуйте, - улыбался Андрей, доставая, как и остальные, пакет.
Забрав их визы, маршрутки и удостоверения, офицер передал их девушкам-канцеляристкам для оформления и регистрации, а им дал бланки и ручки.
- Заполняйте разборчиво.
Андрей писал быстро и уверенно, не обращая ни на что внимания. Раз он сидел в библиотеке и умеет загибать по-учёному, то и писать может свободно. Ну вот, теперь деньги. Две сотенных и на три кредитки мелочи, он всё-таки потратился, прикупив себе кое-что в дорогу, совсем же без вещей нельзя, а там ещё сигареты-конфеты, ладно, двести три прописью, золото, драгоценные камни, оружие - всюду прочерки. Он так и не купил себе настоящего ножа. Не рискнул идти в город, да ещё за такой покупкой. Всё? Да, всё. Он протянул офицеру свой бланк.
- Пожалуйста.
Офицер быстро просмотрел, кивнул и показал на дверь у левого конца барьера.
- С вещами на досмотр.
Андрей подхватил свою сумку и, не оглядываясь, на Кита и Тошку, ещё пыхтевших над своими бланками, пошёл к двери.
Пустая комната, только большой стол посередине. Практически сразу, как возникнув из стены или из-под пола, к столу подошёл военный, но в немного другой форме. Таможенник - догадался Андрей и сам, не дожидаясь команды, расстегнул молнию и хотел уже вытряхнуть на стол содержимое сумки - шмон есть шмон, не время права качать - но его остановили неожиданным:
- Не надо.
Андрей сам не заметил, как заложил руки за спину, сцепив пальцы, и молча смотрел, как таможенник перебирает его вещи. Рубашки, трусы, носки - всего по три, четвёртая смена на себе, два полотенца, пакет с мылом и мочалкой, бритвенный прибор, зубная щётка и уполовиненный тюбик с пастой, кружка, миска, складной столовый прибор - ложка, вилка и нож на одной рукоятке, всё-таки прельстился: и всегда нужно, и за оружие не посчитают. И всё, больше у него ничего нет. Но смотри, как аккуратненько, всё, как лежало, так и лежит. В Мышеловке их так же шмонали. А теперь что, личный досмотр? Раздеваться?
Но, к его удивлению, этого тоже не понадобилось. Ему отдали его вещи и показали на следующую дверь.
- Проходи.
- Ага, спасибо, - Андрей подхватил сумку и пошёл к указанной двери.
И не обернулся, хотя услышал за спиной голос Тошки и шлепок заплечного мешка о стол.
В следующей комнате снова барьер. Ему вернули его удостоверение и маршрутный лист, выдали деньги: сотенная, пятидесятирублёвка, четыре десятки, две пятёрки, и три рублёвых бумажки. Билет на поезд и талон на паёк. Андрей заложил бумаги в карман, а деньги в дешёвенький, купленный в лагерном киоске кошелёк. Всё?
- Поезд через два часа. Паёк в буфете, - и улыбка. - Счастливо тебе.
- Спасибо, - ответно улыбнулся Андрей.
Неужели вот так, так легко прошло то, о чём чуть ли не с суеверным страхом шептались в курилке, боясь говорить в голос, чтобы не сглазить, не спугнуть удачу, о чём мечтали ещё там... Вот он, по-ночному холодный воздух, резкий свет вокзальных фонарей, серый блестящий от вечерней росы асфальт... Это уже Россия? Он прошёл?!
Не спеша, раскачивая сумку, Андрей шёл к сияющей, рассыпающей искры - глаза, что ли, слезятся? Только этого не хватает! Он досадливо проморгался, чтобы прошло - вывеске. Просторный зал с жёсткими скамьями-диванами, людей немного, многие спят, сидя или полулёжа. Буфетный прилавок. Ну-ка, чего тут есть пожрать?
Он отдал буфетчице талон и получил уже знакомый пакет с пайком, сунул его в сумку и стал рассматривать прилавок. Чаю, конечно, а к чаю чего? С рыбой почём?
- По двадцать пять копеек, а чай гривенник.
- Ага, а, - и с еле ощутимой заминкой, - вот эти?
- С икрой? По пятьдесят.
Ну, была - не была, однова живём! Он взял два бутерброда с икрой и четыре с рыбой - все разные, два стакана с чаем и большой облитый шоколадом - буфетчица подсказала название - эклер с кремом. Два сорок две.
- Широко гуляешь, - улыбнулась буфетчица, помогая ему собрать стаканы и тарелочки в удобную для переноски пирамиду, - по-русски. Стаканы потом верни, залог получишь.
Андрей донёс свою добычу до ближайшей пустой скамьи, аккуратно поставил, сел, достал из кармана и расстелил носовой платок. Он устраивался обстоятельно, не спеша. Никто не отберёт, и никому не надо ничего объяснять. И наконец, всё расставив и разложив, Андрей сделал первый, самый важный глоток. Чай был действительно с сахаром. И лучше лагерного. Смешно, но он за два месяца привык, что лагерь - это место, где ждут визу и выезд, а не то, что раньше. Ну да, тогда - concentration camp, или ещё так называлось: camp high isolation, (дать перевод или не надо?) будь они прокляты трижды и четырежды. Икра чёрная, икра красная, рыба белая, красная, розовая и сероватая с жёлтыми прожилками. Названия он не посмотрел и не спросил, да и неважно это. Андрей ел не спеша, разминая языком о нёбо тающие во рту кусочки, наслаждаясь незнакомыми упоительными вкусами.
Занятый своим, он заметил Тошку и Кита, только когда они подошли к его скамье, неся тоже по стакану с чаем и тарелочке с бутербродами.
- Широко гуляешь! - ухмыльнулся Тошка.
- Однова живём! - залихватски ответил Андрей, выругавшись про себя.
- Оно так, - кивнул Кит.
Ели каждый своё, не заглядывая друг другу в рот.
- Когда едешь?
- Сейчас, - Андрей дожевал бутерброд, запил его последним глотком и взялся за другой стакан, уже с эклером. - А вы?
- Мой в полночь, - весело ответил Тошка. - А ты, Кит?
- Через час, - ответил Кит.
Глядя прямо перед собой, он устало и, явно не замечая вкуса, жевал бутерброд с колбасой.
- Поезд на Иваньково отправляется с третьего пути, - гнусаво сказали под потолком.
Андрей вытряхнул в рот последние капли чая и встал. Повесил на плечо сумку и улыбнулся.
- Мой. Всем удачи!
- И фарта, - кивнул Тошка.
- Россия велика, а земля мала, - улыбнулся Кит. - Может, когда и встретимся. Счастливо.
И шумно вздохнул, закончив свою тираду.
- Счастливо, - попрощался Андрей.
Стаканы буфетчице, звенящую мелочь в карман ветровки и быстро, не оглядываясь, на выход. Где там третий путь?
Народу не так уж много, но всё же он не один, а в толпе всегда легче. Ага, вот он, десятый вагон. Проводник у двери. Показать билет? Пожалуйста.
Внутри вагон очень походил на барак, только занавесок нет. Андрей нашёл своё место. Нижнее? Ну, посмотрим по соседям, может, и не опасно.
Андрей бросил на полку сумку, снял ветровку - конечно, надёжнее, когда всё твоё на тебе, вот и парился. И усмехнулся: он парился, а Тошка с Китом, небось, сварились, у них-то куртки ватные. И тут же забыл о них. Всё, это тоже отрезано, осталось в прошлом. Так, будем устраиваться. Ну, мыло, полотенце и бритвенный прибор с зубной щёткой лучше достать, паёк и кружку, нож с ложкой - тоже. Буханка и банка ему на сутки. Не пошикуешь. Но, может, удастся что-то по дороге прикупить. Сумку он заложил в ящик под полкой, паёк, кружку и прибор выложил на столик, полотенце, мыло и бритвенный - в сетку. Странно, но он по-прежнему оставался один, хотя слышал за спиной и голоса, и шаги.
Поезд вдруг дёрнулся так неожиданно, что он устоял на ногах, сел с размаху на свою полку и рассмеялся над собственной неловкостью.
- Ага, вот здесь!
Андрей передвинулся к окну и с улыбчивым интересом рассматривал попутчиков. Двое мужчин... в военном... демобилизованные? Погоны... офицерские, чемоданы, а не мешки... Что ж, посмотрим.
Вошёл проводник, собрал у них билеты.
- Чай будет, отец? - спросил один из офицеров.
- Поставил уже. Но стаканов нет.
- Тоже проблема! - фыркнул другой.
И, когда проводник вышел, посмотрел на Андрея.
- Далеко едешь?
- До конца, - улыбнулся Андрей.
- Ну, значит, вместе. Давай знакомиться.
Знакомство ознаменовалось бутылкой водки, свёртками и банками, извлечёнными из чемоданов. Устраивались попутчики с привычной ловкостью: явно им дорога не в новинку. Константин и Алексей. Командированные. Как и они, Андрей назвал только имя, а о себе сказал, что из угнанных, а вот теперь возвращается. Выпили за победу, за погибших, за знакомство. Закусывали щедро, и опьянеть Андрей не боялся. От его пайка они отказались с необидным пренебрежением, и Андрей не стал настаивать. И в самом деле. У него простой хлеб и тушёнка, а у них и хлеб белый, и сало, твёрдая колбаса, банки с острой рыбой в томате...
Выпив, они уже не спеша ели, вспоминая бои и встречи, перебирая незнакомые Андрею названия и имена. Андрей молча слушал и так же задумчиво, без жадности жевал.
Мимо их отсека прошёл парень в расстёгнутом мундире с дымящейся кружкой в руках, и Андрей легко встал. Я за чаем. Вы как?
- Давай, браток, - кивнул Алексей.
Андрей сгрёб опустевшие кружки и пошёл к проводнику. Потолкавшись в небольшой очереди жаждущих, он взял чай, выяснил насчёт постели и понёс добычу к себе. Вагон пил, ужинал и развлекался, кто как мог и умел.
К его приходу в их отсеке обнаружился четвёртый. Мужчина лет тридцати в штатском. По напряжённой улыбке, с которой тот, сидя на полке Андрея возле прохода, слушал разговор Алексея и Константина, Андрей догадался, что русского четвёртый не знает, и, осторожно пронося мимо него кружки, бросил на ходу:
- Сорри.
- О да, да, - радостно откликнулся тот.
Андрей поставил кружки на столик.
- Ага, вот и чай, - обрадовался Константин.
- Чай не пил, откуда сила? - засмеялся Алексей.
- Чай попил, совсем ослаб, - в тон ему закончил Константин, высыпая на стол пригоршню конфет.
Четвёртого они не то, чтобы демонстративно игнорировали, а... ну, если сел в стороне, в разговор не вступает, от приглашения к столу отказался, то что? Умолять его? Много чести будет.
После чая стали укладываться. Собрали и сложили еду на столе, сходили к проводнику за постелями.
Место четвёртого было над Андреем. Он тоже принёс себе постель, быстро постелил, залез наверх и затих, будто его нет и не было.
Развернув тюфяк, Андрей по возможности взбил тощую подушку, приготовил одеяло, взял полотенце и пошёл в уборную. Полвагона спит, а половина гуляет. Ну, у каждого свои и проблемы, и их решения. В уборной он с наслаждением умылся и, вспомнив Эркина, прополоскал рот. Оглядел себя в зеркале над раковиной. Нет, глаза не пьяные, ну, его вообще редко когда хмель брал. Ну что, Андрей Фёдорович, укатились колобком? Я от лагеря ушёл, я от Найфа ушёл, а от тебя, Империя, и подавно... Он подмигнул собственному отражению и вышел.
Андрей вернулся в отсек, где все трое его попутчиков уже храпели и посапывали, верхний свет погашен, и даже белая занавеска на окне задёрнута. И правильно. Смотреть-то не на что: и ночь за окном, и по Пограничью пока едем. Андрей разулся, сунул носки в ботинки, расстегнул и вытащил из брюк рубашку. Простыней нет, раздеваться рискованно, ну, так брюки всё равно без стрелок, а если лежать ровно и не сворачиваться, то и не помнёшь. Так что, спи, Андрей Фёдорович, спи и помни: брюки не мять. Других забот у тебя пока нет.
Старый город взволнованно гудел: распродажа обмундирования! Ведь это ж по дешёвке, почти что задарма, а вещи-то армейские, добротные, это ж для работы самое оно.
Дед решительно сгрёб остатки пособия, Тёмкину очередную зарплату, бабка выгребла узелок из сундука, да ещё у деда кое-что набралось - он тоже крутится умеет. И они пошли на распродажу.
Артём, конечно, не спорил: надо - значит, надо, не век же ему рабское таскать, и, скажем, куртка армейская - совсем не плохо, но и ему, и деду чтоб было... какие же там цены?
Распродажа расположилась у магазина Филиппыча. Большой армейский грузовик-фургон и ещё три крытых грузовика чуть поменьше стояли квадратом, образовав двор с узким - на двух человек - проходом. У прохода клубилась толпа. Дед решительно вклинился в неё и, отругиваясь, полез вперёд. Артёму ничего не оставалось, как пробиваться следом.
Пробившись во двор, они огляделись, и дед с прежней решительностью пошёл к одному из грузовиков. Куртка, штаны, ватные вкладыши... это что ж, и на зиму пойдёт? У куртки вкладыш с меховым воротником и трикотажными манжетами, чтоб не задувало, и чтоб снег не забивался. Это ж в самом деле здоровско!
Дед положил руку на плечо Артёма и подтолкнул его вперёд к стоящему у кабины широколицему пожилому усачу в старой, но аккуратной форме с нашивками за ранения, но без знаков различия.
- Ну-ка, подбери ему, чтоб по росту было.
Тот окинул Артёма не так оценивающим, как измеряющим взглядом и взял из одной из стопок.
- Ну-ка, прикинь.
Дед накинул куртку на плечи Артёму.
- Смотри, не великовато?
- Велико - не мало. А у меня глаз-алмаз. Силу наберёт когда, да вкладыш ещё. Бери, всё точно.
Дед кивнул.
- Берём. И сколько?
- Пятнадцать.
Артём невольно поёжился, но тут же про себя прикинул, что если считать ещё и брюки и тоже с вкладышем, то получается... как четыре костюма, и тогда... да, пойдёт, и кивнул глядящему на него деду.
- Пойдёт, - важно согласился дед и ухмыльнулся в бороду. - И мне давай.
- Точно, - кивнул усач и подмигнул: - Не всё молодым форсить.