Дамхар жил уже совсем обычной почти как довоенной жизнью. Где-то там вдалеке грохотала война, а здесь тишина и спокойствие.
В посёлках отвыли погибших, на которых не пришло известие о перемене статуса и просили матерей набольших сберечь живых. Что не вернутся те в родные дома - так это издревле. Как угонят, так всё, только в Ирий-саду и увидимся. Но пусть хоть где, да живут. А в остальном... всё тот же, издревле сложившийся и незыблемый круг работ на земле.
И в "капитановой усадьбе" всё, ну, не как раньше, всё-таки трёх работников из хозяйства вынули, и не абы каких, двое-то - Рыжий и Джадд - мастера каких поискать, да и Сизарь тоже не малец, на всё про всё и везде на своём месте.
Тихоня в ладного мужика выровнялся, но до Рыжего ему как... так ведь только-только из мальцов, наберёт своё, но свою лямку тянет, совсем нашенским стал. Большой фургон Коррант ему не доверял, а на малом тот уже вовсю в самостоятельных рейсах, правда, всё-таки по своему сектору, но мотался изрядно.
Гард как мобилизованный на Трудфронт в усадьбе появлялся на выходных и с ходу бросался в гараж - помочь, а то и покомандовать. Тихоня внешне подчинялся и даже повиновался, но всё чаще это получалось у обоих не всерьёз. Коррант в их перепалки и "задумки" не вмешивался, требуя соблюдения рабочего графика при любых обстоятельствах.
А Тихоня был просто счастлив. Всё у него... как надо и как положено. И семьи теперь не разлучают, так что даже если он и окажется на торгах, то Трёпка и тот, кто ещё без имени и только ждёт своего мига, будут с ним. А это... это... ладно, загад не бывает богат.
День был самый обычный. Летний, пересменка между рейсами, плотно заполненный гаражными и общими работами. Хорошо, что у Гарда как раз сегодня выходной, в усадьбе лишних рук нет. Даже хозяйские дети где-то чего-то и как-то, но в работе.
Все как раз были во дворе, когда у ворот пискнули тормоза и коротко просигналил незнакомый гудок.
- Это кого аггелы принесли? - не так сердито, как озадаченно поинтересовался Коррант, как раз распекавший за что-то Гарда.
Оказавшийся ближе всех к воротам Лузга распахнул их, и во двор въехала легковушка. Не новая, но аккуратно ухоженная. Из машины вышел и встал, оглядываясь с искренним и внешне доброжелательным интересом молодой мужчина в штатском тёмно-сером костюме.
Коррант и Тихоня узнали его одновременно, оба всё вспомнили и поняли.
Обменявшись со странным и страшным, как все почувствовали, гостем сдержанно приветственным кивком, Коррант коротким, но не властным жестом пригласил того в дом. Тихоня, побледневший до белизны, остался стоять посреди двора. Гард, вышедший из гаража на шум мотора, недоумённо оглядел его и окликнул:
- Эй, ты чего?
Тихоня вздрогнул и очнулся.
И резким рывком бросился к Няньке.
- Это за мной! Они ещё тогда договорились. Это тихушник. Трёпку спрячьте, а то и её...
Нянька только коротко взглянула на него и кивнула. И на дворе закипела бесшумная, но на удивление слаженная работа.
Ничего не понимающего Гарда пинком загнали в гараж с коротким приказом молчать и не дёргаться. Переживший за время работы на Трудовом Фронте начальственные проверки и прочее подобное, Гард молча подчинился, встав за косяк гаражных ворот так, чтобы его снаружи не видно, а ему весь двор открыт. Так же стремительно и бесшумно Тихоню переодели в порты и рубашку из поселкового полотна. Понятно, что отберут, но пусть хоть недолго, но будет на нём наговоренная полотнянка. Не спасёт, но силу даст.
Когда Коррант и тихушник вернулись, Тихоня в полотнянке стоял у машины, а двор был практически пуст.
Коррант молча и несколько демонстративно указал Тихоне на приезжего, повернулся и, не оглядываясь, ушёл в дом. Приезжий так же молча открыл багажник и жестом приказал Тихоне залезть туда. Тихоня молча повиновался. Хлопнули крышка багажника и дверца, взревел мотор, и чужая машина вылетела со двора.
Тишина во дворе держалась ещё две доли, а потом... А что потом? Оставшимся надо жить. И выживать. Трёпке дали пореветь: всё же первое такое у девки, а потом напомнили, что дитё носит, и об нём теперь думать должна. А что семьи теперь не разлучают, а Тихоня отказался от неё и детёнка, так оно, может, и к лучшему. Купил-то его тихушник, а ты вспомни, каким Рыжий от тихушника вернулся, и Джадда тоже, когда тихушники увозили, Цветну оставили. И вечером отвыли Тихоню угонной, а не смертной песней. Как Рыжего когда-то. И Рыжий вернулся, и по сию пору жив. Так что...
Машину он сразу узнал: та же самая. А вот багажник заметно теснее. Но уменьшиться багажник не мог, значит, это он вырос. Тихоня мрачно усмехнулся. Несколько мгновений, когда его никто не видит, он может думать и чувствовать - новая злая ухмылка - свободно. Цени, раб, милость... не хозяина, а Огня. Да, ему есть за что благодарить Огонь. За эти годы, прожитые среди... своих, за счастье обретения любви и семьи, за возможность петь и... нет, вот об этом не надо, за дружбу...
Машина остановилась, и Тихоня решительно заглушил все ненужные сейчас и даже вредные мысли и воспоминания.
Клацнул замок багажника, поднялась крышка, и хозяйский голос скомандовал:
- Вылезай!
Зажмурившись от ударившего по глазам солнечного света, Тихоня выполнил приказ и встал возле машины. Тишина, трава под босыми ногами - не ухоженный газон, а дикое разнотравье. Тихоня открыл глаза, огляделся. Да, достаточно укромное место - придорожный перелесок, доступный въезд-выезд, а с дороги не просматривается. Ну, и что теперь?
Нурган Ремниш оглядывал стоящего перед ним... да, уже не мальчишку и даже не юношу, а мужчину. Да, Дамхар пошёл ему на пользу. И забрал он его вовремя, как раз хватит времени, чтобы переключить его на семью. Но сейчас надо по обычаю, древнему и действенному. Пока по-другому нельзя, не поймёт.
Лёгкая, но ощутимая пощёчина, протянутый бутерброд и слова: "Я твой хозяин".
Нурган с чуть-чуть демонстративной брезгливостью оглядел его, достал с заднего сиденья небольшой саквояж и распорядился:
- Снимай это тряпьё. Сейчас вымоешься и переоденешься.
- Да, хозяин, - ответил Тихоня и протянул руку за саквояжем.
- Я сказал: всё снимай! - сорвался на крик Нурган.
Сохраняя равнодушное выражение, Тихоня повиновался. Чего уж тут, это уж как положено. Но вот следующий приказ был неожиданным. Приказ облить снятые порты и рубашку горючкой и поджечь. Зачем?! Но вот бутылка с горючкой, вот зажигалка с эмблемой Храма. Так что, не просто... бесхозяйственность - жечь целую и практически новую одежду, а обряд?! Так этот голозадый знает, что это не просто бельё из грубого полотна, а наговорённая полотнянка, оберег и защита... так... ну, ладно, голозадая сволочь, придёт время - посчитаемся...
Когда от кучки вещей осталась кучка пепла, Нурган кивком показал рабу на саквояж.
- Иди, обмойся и оденься.
Тихоня по-прежнему внешне невозмутимо подчинился.
Когда он скрылся за кустами, отделявшими поляну от ручейка, Нурган перевёл дыхание. Кажется, мальчишка, прожив столько времени среди аборигенов, остался ургором. Отлично!
Спустившись к ручейку, Тихоня встал на колени и окунул лицо в прохладную воду. Пить вот так, по-нашенски, благодаря между глотками Мать-Воду научил его Рыжий в одном из их первых совместных рейсах. Как и тому, что голозадым знать об этом незачем. И обмываться, черпая воду пригоршнями, он тоже не стал, а просто зашёл в ручеёк и лёг вдоль русла, благо глубина как раз по его телу, захлебнуться при всём желании не получится, и опять ... от Рыжего слышал: "Добровольная смерть - помощь врагу". А этот... хозяин - ему враг. Значит "Выживи, но не счёт других". А зачем ему, "галчонку" и чистокровному с виду, выживать? А затем "Что нас и так мало осталось, каждый на счету". Это уже Старшая Мать, её слова. И той - язык не поворачивается назвать её старухой - встреченной как-то на лесной дороге седой зеленоглазой женщины. Да, сразу признала в нём "галчонка", но и "нашенский ты теперь, найдёшь свой род".
Под эти мысли, он вышел из ручейка, вытерся лежавшим в саквояже наверху полотенцем и стал одеваться. Вещи в саквояже были уложены в порядке надевания. Как тогда. И вещи как тогда: старые, явно ношеные и чиненные, но безукоризненно чистые. И по размеру в общем подходят: не в облику и не болтаются. Одевшись, он бросил полотенце в опустевший саквояж, взял его и вернулся к машине.
Хозяин ждал его, стоя у открытой пассажирской дверцы. Уверенным жестом приказал Тихоне забросить саквояж в багажник, захлопнуть крышку и сесть за руль. Сохраняя внешнюю невозмутимость, Тихоня подчинился.
Нурган сел рядом и приказал:
- Вперёд.
- Да, хозяин. Вперёд, - ответил Тихоня, мягко без рывка начиная движение.
На шоссе последовал новый приказ повернуть налево. "На выезд из Дамхара", - догадался Тихоня.
Несколько долей ехали молча.
- Как прозываешься? - внезапно спросил Нурган.
- Тихоня, хозяин.
- Так и не сменили? - удивился Нурган и достал полученную от Корранта учётную карточку.
Перечитал уже внимательно. Да, Тихоня Рант... Это откуда? А, да, последний слог фамилии владельца на момент регистрации. Ну, это совсем просто. Для восстановления фамилии и присоединения к семье уже несколько схем придумано. Останется выбрать подходящий вариант. От Садовника и Красавицы, номера родителей - прочерки и стандартная фраза мелким шрифтом: "Заполняется со слов опекаемого". Неужели сам придумал? Хотя... это уже неважно. По всем признакам надо дождаться конца войны. Ну и подготовиться заранее. А водит мальчишка вполне уверенно. И это на незнакомой машине. Значит, в карточке правда: водитель, автомеханик, и всё, ничего из "домашней" квалификации не указано. Что тоже неплохо и даже хорошо. "Использование в соответствии с регистрацией", а не как раньше "по усмотрению владельца".
- Ты грамотный?
- Да, хозяин, - спокойный, даже равнодушный ответ.
- Тогда достань карту и определи маршрут.
Нурган назвал адрес загородного дома Норна.
Тихоне пришлось развернуть карту, поскольку дорога предстояла не близкая и не простая. Хорошо, хоть не в сторону фронта.
Нурган, глядя, как достаточно уверенно обращается с картой... и как его называть? Не вслух, там по прозвищу, а про себя, мысленно? Мой раб? Мой брат? Ладно, пускай так пока и будет Тихоней. Пока.
Мысленно поблагодарив Гарда за учебники по географии и прочим школьным предметам, а Рыжего за уроки и тренировки, Тихоня вёл машину, осторожно приспосабливаясь к ней. Не сложно, ну, не сложнее хозяйской легковушки и малого фургона, а на большой его так ни разу и не посадили, хотя послерейсовый и предрейсовый осмотры и уход доверяли. А на малом он уже самостоятельно в рейсы ходил, и даже до центральных складов, и на несколько суток, и в заведениях и посёлках ночевал. Да, всё у него было, а будет... Тихоня до боли, почти до крови прикусил изнутри губу, чтобы не сорваться.
Невозмутимое равнодушие раба начинало раздражать. Ну, не может мальчишка так притворяться. И неужели ему в самом деле настолько всё безразлично?! И надо войти в контакт, наладить отношения, чтобы, когда свершится неминуемое, не возникли ненужные и потому вредные нюансы. Все рабы всегда боятся и ненавидят хозяев. И этот страх, а он помнит, каким был Тихоня той зимой, был тогда даже полезен, а сейчас не нужен и потому вреден. Но начать разговор мешало смутное ощущение, что рядом не мальчишка, а вполне взрослый мужчина, с которым ни просто, ни легко не будет. Да, вот ещё об этом нужно спросить. Если у него кто-то там остался, то... семьи теперь разлучать запрещено, но Коррант ни словом об этом нюансе не обмолвился, что понятно: терять ещё одного работника или всё же работницу из хозяйства не хочется. Тихоне в этом случае грозит одиночество, у Норна в его микро-усадьбе ни одного клеймёного, да и у соседей тоже.
"Ах ты, сволочь! К самому больному подбираешься. Ну нет, хрен тебе, крыса тихушная!" - мысленно взорвался Тихоня. Но ответил тем же спокойным вежливо-равнодушным тоном.
- Нет, хозяин, - и всё-таки не удержался: - Рабу не положено, хозяин.
- Что, общей свалкой обходился? - насмешливо спросил Нурган, сознательно провоцируя, вернее, проверяя реакцию: расплачется или хоть как-то выразит сопротивление?
Тихоня промолчал.
Нурган решил не настаивать на ответе: отсутствие реакции тоже реакция. Да, не мальчишка, раб, но взрослый, владеющий собой мужчина. Это хорошо, так как снимает часть проблем. Но и плохо, потому что затрудняет, а по некоторым темам делает и невозможным контакт. Но пока сложностями можно пренебречь.
Как когда-то - Тихоня невольно вспоминал, как его везли в Дамхар - никуда не заезжали, делая остановки для оправки и лёгкого перекуса прямо на обочине. Кофе из термоса и сдвоенный бутерброд в запаянном целлофановом пакете. Да, новый хозяин, как и Коррант тогда, кормил его и сам ел и пил такое же, но... никакой благодарности Тихоня не чувствовал, а только раздражение. К тому же усталость от практически беспрерывной работы, незнакомой дороги, непривычной машины... И всё чаше его лицо становилось не так сосредоточенным, как злым.
Конечно, Нурган понимал, что в таком пути без остановок надо подменять друг друга, но не укладывать же мальчишку опять на заднее сиденье под одеяло или, того хуже, запихивать в багажник. Да и слишком тесно ему там будет. Вырос, возмужал. А это всё-таки не просто раб, а... Вот именно. Ну, будем надеяться, что всё пройдёт благополучно. По времени... успевают. Закинет... Мизинчика к Норну... а что? Почему бы и не сменить прозвище? В карточку можно и не вписывать, всё равно она... да, на год, а там... там уже всё будет по-другому, нет, по-настоящему...
Он сам чувствовал, что думает обрывками, не доводя, не додумывая, что засыпает. И решил не спорить с... со своим телом и мозгом. Потому что ему ещё предстоит работать.
Тихоня покосился на сидящего рядом хозяина. Заснул? Ну и пусть дрыхнет, не будет лезть с вопросами. "Такая уж судьба наша", - да, именно так. Судьба-Сестра, Матери Набольшие, Огонь Справедливый - вы мне защита. Спасибо тебе, Рыжий, что научил, как их всех просить, никого не обижая. Спасибо тебе, Садовник в Амроксе, что учил меня, как жить рабом, и отцом тебя я не просто так называю. Да, конечно, ты был мне по-поселковому вотчимом, я тогда этого слова не знал, но чувствовал. Всем, кто меня чему-то учил, всем спасибо. И Гарду, да, хозяйчику, за учебники, за книги, что потихоньку от отца давал, и за гитару. Вот за это самое большое. И, хозяину, капитану Корранту, за то, что не замечал всех этих послаблений и нарушений. Так что в карте моей написано: Тихоня Рант - это справедливо и не обидно. И вряд ли новый хозяин будет что-то менять...
...Метка (-1,152 км) за меткой ложились под колёса, складываясь в дневной, а потом и в суточный переходы, а вот уже и перегон (- 138,24 км) позади, и границу Дамхара давно миновали, и ещё перегон, и ещё, а скоро уже пригороды Аргата пойдут, а там придётся покрутиться, разбираясь в развилках и развязках...
Нурган заставил себя проснуться вовремя, чтобы подправить маршрут. Ну вот и нужный поворот.
- Теперь прямо.
- Да, хозяин.
Высокий решетчатый забор, прикрытый изнутри разросшимися кустами, кованые ворота гостеприимно раскрыты и короткая подъездная аллея к дому. И на широком крыльце... а ведь этого господина Тихоня тоже помнит. Приходил тогда в ту квартиру с хозяином смотреть. Ну...
Нурган выскочил из машины, не дожидаясь полной остановки, порывисто обнял Норна, что-то прошептал ему на ухо.
Тихоня наблюдал за ними, сидя за рулём в ожидании дальнейших распоряжений. Мучительно хотелось есть, спать и всего остального.
Нурган повелительным жестом вызвал его из машины и поставил перед крыльцом.
- Вот, устрой его как договорились. Мне на работу.
Прыгнул в машину и умчался.
"Это что? - мысленно удивился Тихоня: - Передача новому хозяину?" Но, разумеется ничем и никак не показал ни удивления, ни усталости, ни - тем более - нарастающей злобы. Световой день за рулём, а дни летние, длинные...
- Я Норн, - представился мужчина после недолгого внимательного молчания.
- Да, господин Норн, - ответил Тихоня.
- Ты...
- Тихоня, господин Норн.
- Хорошо, иди за мной.
Задний хозяйственный двор, отдельно стоящий гараж с жилой надстройкой.
- Вот, будешь здесь работать и жить наверху.
- Да, господин Норн.
- Ночью выходить запрещено.
- Да, господин Норн.
Ещё один внимательный взгляд и наконец:
- Всё. Можешь идти отдыхать.
- Спасибо, господин Норн, - на последнем усиди выдохнул Тихоня, открывая дверь гаража.
На каком-то автомате, не вглядываясь и ни о чём не думая, он на половину на ощупь, наполовину на догадках, не включая свет, поднялся наверх по внутренней лестнице, нашёл санузел, содрал с себя одежду и рухнул на койку. Всё завтра, а сейчас - спать.