Зуев Ярослав : другие произведения.

Триста лет спустя 5. Месть. Все включено

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Очередной эпизод замечательной бандитской саги о трех рэкетирах. Приключения Атасова, Протасова, Армейца и Бандуры продолжаются. После крупного разговора с всесильным олигархом Артемом Поришайло Андрей вынужден отправиться в Крым, где его ждет чрезвычайно опасное и трудновыполнимое задание. Шансы выжить невелики, миссия заранее обречена на провал, поскольку она не секрет для противника. В Крыму Андрея уже ждут с "распростертыми объятиями". Когда он попадает в беду, на выручку отправляются верные друзья, Атасов, Протасов и Армеец. Погони и кровавые разборки, интриги и загадки. Роман заинтересует не только поклонников этого цикла, но и тех, кто встретится с героями Ярослава Зуева впервые. Книга впервые издана на бумаге в 2008-м году издательским домом "А.С.К." ISBN 978-966-539-525-6 Авторская аудиоверсия по адресу: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3088657 Оригинал текста по адресу: https://www.smashwords.com/books/view/552381
Месть. Все включено [Александр Зуев]
  300 ЛЕТ СПУСТЯ
  
  Сага
  
  Книга пятая
  
  Месть. Все включено
  
  Ярослав Зуев
  
  Published by Iaroslav Zuiev
  Copyright 2015 Iaroslav Zuiev
  
  Книга впервые издана на бумаге в 2008-м году издательским домом 'А.С.К.'
  ISBN 978-966-539-525-6
  Авторская аудиоверсия по адресу:
  http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3088657
  Оригинал текста по адресу:
  https://www.smashwords.com/books/view/552381
  
  Очередной эпизод замечательной бандитской саги о трех рэкетирах. Приключения Атасова, Протасова, Армейца и Бандуры продолжаются. После крупного разговора с всесильным олигархом Артемом Поришайло Андрей вынужден отправиться в Крым, где его ждет чрезвычайно опасное и трудновыполнимое задание. Шансы выжить невелики, миссия заранее обречена на провал, поскольку она не секрет для противника. В Крыму Андрея уже ждут с 'распростертыми объятиями'.
  Когда он попадает в беду, на выручку отправляются верные друзья, Атасов, Протасов и Армеец. Погони и кровавые разборки, интриги и загадки. Роман заинтересует не только поклонников этого цикла, но и тех, кто встретится с героями Ярослава Зуева впервые.
  
  Оглавление
  
  Содержание Саги
  Глава 1. Мышеловка в XX веке или Западня в устье Десны
  Глава 2. У разбитого корыта
  Глава 3. Безнадега
  Глава 4. Лифт на эшафот
  Глава 5. Кемпинг 'Камень Шаляпина'
  Глава 6. Лейтенант Любчик
  Глава 7. Чистильщик из столицы
  Глава 8. Капкан для Протасова или Плохая примета
  Глава 9. 'Летучий Голландец'
  Глава 10. Видения Олега Правилова
  Глава 11. Стикс
  Глава 12. 'Черное' воскресенье, 13-е
  Глава 13. В гостях у мертвеца
  Глава 14. 'Жаркий' полдень в Крыму
  Другие книги автора
  Об Авторе
  
  Содержание Саги
  
  Книга Первая. Три рэкетира
  Пролог
  Действующие лица
  Глава 1. Пассажир с золотой 'гайкой'
  Глава 2. Кабинет господина Правилова
  Глава 3. Сауна г-на Бонасюка
  Глава 4. Три рэкетира
  Глава 5. Стрелка
  Глава 6. Ледовой
  Глава 7. Призраки
  Глава 8. Ресторан 'Дубовый Гай'
  Глава 9. Вечер выпускников
  Глава 10. Три тысячи баксов Виктора Ледового
  Глава 11. Анна и Кристина
  Глава 12. Кумушки
  Глава 13. Западня
  Глава 14. Чудесное открытие Милы
  Глава 15. Охота Виктора Ледового
  Глава 16. Гость из Крыма
  Глава 17. Уик-энд в Осокорках
  
  Книга Вторая. Охота на рэкетиров
  Глава 1. Погоня
  Глава 2. Товарищ Поришайло
  Глава 3. Минус один
  Глава 4. Первая кровь
  Глава 5. Последний бой Атасова
  Глава 6. Ночь в горах
  Глава 7. Чудесный вечер в Ялте
  Глава 8. Ангел-хранитель
  Глава 9. Земы, или похождения лже-Вардюка со лже-Любчиком
  Глава 10. Бриллиантовая лихорадка
  Глава 11. Прочь из Крыма
  Глава 12. Конец Виктора Ледового
  Глава 13. Индульгенция
  Глава 14. Ранение Протасова
  Глава 15. Женитьба Армейца
  Глава 16. База отдыха 'Соколовка'
  Глава 17. Атасов
  Глава 18. Домой
  Эпилог
  
  Книга Третья. Будни рэкетиров или Кристина
  Глава 1. На руинах воздушных замков
  Глава 2. Когда слетает крыша
  Глава 3. Юрик Планшетов или будни вымогателей
  Глава 4. Как Новый год встретишь или кавторанг Растопиро
  Глава 5. Убить человека
  Глава 6. Земы в Софиевской Пустоши
  Глава 7. Тайна старого кладбища
  Глава 8. Оттепель в феврале
  Глава 9. Оборотень в погонах
  Глава 10. Весна на Трухановом
  Глава 11. Через тернии к звездам
  Глава 12. Незваный гость
  Глава 13. Банк 'Бастион Неограниченный Кредит'
  Глава 14. Сломанная стрела
  Глава 15. Понедельник начинается в субботу
  Глава 16. Поиски наугад
  
  Книга Четвертая. Расплата. Цена дружбы
  Глава 1. Война
  Глава 2. Нина Шарова
  Глава 3. Протасов или невозвратный кредит
  Глава 4. Цена дружбы
  Глава 5. Ресторан 'Три корочки хлеба'
  Глава 6. Предложение, от которого сложно отказаться
  Глава 7. А без Подола Киев не возможен
  Глава 8. Гараж четы Бонасюк
  Глава 9. Наша служба и опасна, и трудна
  Глава 10. Правилов
  Глава 11. В руках врага
  Глава 12. На старой лесной дороге
  Глава 13. Демон с заброшенного погоста
  Глава 14. Надежда умирает последней
  
  Книга пятая. Месть. Все включено
  Глава 1. Мышеловка в XX веке или Западня в устье Десны
  Глава 2. У разбитого корыта
  Глава 3. Безнадега
  Глава 4. Лифт на эшафот
  Глава 5. Кемпинг 'Камень Шаляпина'
  Глава 6. Лейтенант Любчик
  Глава 7. Чистильщик из столицы
  Глава 8. Капкан для Протасова или Плохая примета
  Глава 9. Летучий голландец
  Глава 10. Видения Олега Правилова
  Глава 11. Стикс
  Глава 12. 'Черное' воскресенье, 13-е
  Глава 13. В гостях у мертвеца
  Глава 14. 'Жаркий' полдень в Крыму
  
  Книга Шестая. Конец сказки
  Глава 1. Черная крепость Кара-Кале
  Глава 2. Схватка в подземелье
  Глава 3. Эдик, беги...
  Глава 4. День рождения Огнемета
  Глава 5. Черная весть
  Глава 6. Поминки по Огнемету
  Глава 7. Девять жизней Лени Витрякова
  Глава 8. Замороженный
  Глава 9. Понедельник - день тяжелый
  Глава 10. Дубечки
  
  
  Глава 1. Мышеловка в XX веке или Западня в устье Десны
  
  Ранний вечер пятницы, 11 марта 1994-го года
  
  Когда около половины шестого Протасов и Бандура ввалились в квартиру Армейца на Троещине, видок у них был тот еще. Оба промокли до нитки, перепачкались в грязи, а продрогли так, что зуб на зуб не попадал.
  - Ни ничего себе, - отворивший дверь Армеец отшатнулся в глубину прихожей.
  - На улице, типа, дождь? - осведомился из кухни Атасов.
  - Не гони, блин. Очень, в натуре, смешно. - Протасов прошел в гостиную. - Слышь, Эдик, нам бы шмотки поменять.
  Эдик неодобрительно посмотрел на лужу, оставленную Протасовым на ковре, перевел взгляд на лицо Валерия, после чего желание сделать замечание у него, очевидно, пропало.
  - С-сейчас.
  Атасов молча поставил чайник на электроплиту.
  - А где Планшетов, зема? - поинтересовался Вовчик, растирая скулу, давно не встречавшуюся с бритвенным станком.
  - Шибздец Планшетову, - лязгая зубами, сообщил Протасов. - Пропал.
  - Что значит, пропал?
  - Утоп, блин. Пошел на корм рыбам.
  - Каким р-рыбам?! - Эдик чуть не выронил сухие вещи, которые держал на изгибе локтя.
  - Натуральным, придурок. Из реки.
  - Утоп? - недоверчиво повторил Волына.
  - Ты чего, в натуре глухой?! - рявкнул Протасов, потеряв терпение. - Утоп, значит, утоп. Буль буль, и готово. Усек?!
  - А то, - пролепетал Волына, бледнея. - По-любому усек, зема.
  - Армеец только открыл рот, когда в гостиную, будто смерч ворвался Гримо, принявшись скакать, как горох на сковородке. Целиком в своем духе.
  - Хотя бы собака нашлась, - еле слышно сказал Бандура, механически поглаживая массивную голову пса. Атасов с тревогой покосился на приятеля. Андрей казался раздавленным. Он находился в квартире, и, в то же время отсутствовал. Можно было не сомневаться, приятели угодили в беду.
  - Кристину не нашли? - тем не менее, спросил Атасов. Хотя, мог и не спрашивать. То, что операция провалилась, было понятно без слов. Бандура окончательно сник. Валерий только покачал головой.
  - Протасов, что случилось?
  - Ты не поверишь, - выдохнул Протасов. - Полная жопа. Конкретная, в натуре. Жопа, чтоб ты понял, с ручками.
  
  ***
  
  Вначале ничто не предвещало беды. 'Рейндж Ровер' благополучно миновал КПП на выезде из города. Не успел Бандура как следует разогнать машину, благо, автострада позволяла, и мотор тоже, как они уже пересекли городскую черту Вышгорода. Слева, на высоком холме, виднелись руины старинной колокольни, вглядывавшейся пустыми глазницами выбитых окон в просторы атеистской страны. Говорят, в ней некогда похоронили княгиню Ольгу, ту самую, что жестоко расправилась с древлянами. Над куполом без креста проскальзывали низкие, рваные облака. Они обещали дождь или снег. Порывистый ветер раскачивал на ходу массивный джип, свидетельствуя о приближении к морю.
  - И где оно? - спросил Андрей, пытаясь обуздать разгулявшиеся нервы. Его снедало нетерпение.
  - Сейчас появится, чувак, - заверил Планшетов. - Не расслабляйтесь, пацаны. Там, за плотиной, еще один КП. Ох, и козлы там работают! Киевские гаишники отдыхают.
  - Открыл ты, блин, Америку, - опустив стекло, Протасов смачно сплюнул. Планшетов на заднем сидении зажмурился, но, был спасен порывом ветра. Прямо по курсу, на невысоком постаменте Андрей разглядел массивную каменную чайку, величиной с птеродактиля, если не больше.
  - Что за зверь? - спросил он, просто для того, чтобы не молчать. Протасов осклабился:
  - Ты, Бандура, неумный. Ни хрена не рубишь в пернатых?
  - Я серьезно.
  - Блин, птица как птица. Что тебе не нравится?
  Дорога вскарабкалась на дамбу, подпиравшую массивные железобетонные конструкции гидроэлектростанции. Издали плотина напоминала губную гармошку, которую положили поперек ручейка. Пенная вода у шлюзов отливала йодом. Бандура вращал головой, разглядывая то далекие холмы правобережья в панораме заднего стекла, то искусственное море слева, ощетинившееся вполне морскими волнами. Многотонные громадины мостовых кранов стояли неподвижно, как египетские сфинксы. В шлюзе как раз находился теплоход. Правда, вода только начала поступать в глубокий каменный колодец, так что был виден лишь фрагмент обтекаемой крыши. Вода у дальней стенки, поступая в резервуар, шипела и пенилась. Замшелые стены выглядели угрюмо и неприветливо.
  - 'Восход', - сказал Планшетов. - Прогулочное корыто на подводных крыльях. Сейчас петлю по морю завернет, и сразу обратно.
  - Сейчас никто никуда не плавает. - Протасов вздохнул, вспомнив 'Метеор', едва не утопивший его и Ольгу чудесной летней ночью под Украинкой. - Раньше реально часто ходили. Вниз, вверх, куда хочешь. Я к бате в Припять плавал. Сидишь, короче, как в самолете, музыку слушаешь...
  - А сейчас?
  - А куда сейчас плавать? - Протасов насупился. - Порт закрыт. Навечно.
  Разглядев на горизонте парочку густо поросших лесом островов, Андрей обернулся к Планшетову.
  - Красивые места... - тревога постепенно усиливалась. Она наполняла его, как если бы он был пустым сосудом. 'Это хорошо, что со мной Протасов и Юрик. Хотя, одиночество и компания, - состояния совместимые, если вдуматься, не правда ли?'.
  - Были, - рассказывал между тем Планшетов, - до взрыва. Рыбалка, шашлычок, все дела. В лесах лосей полно. Море мелкое, песок золотой. Рыбы, чувак, завалом...
  - А сейчас что, рыба перевелась?
  - Рыбы, брат, стало вообще выше крыши, - включился в разговор Протасов. - Только, кто ее теперь знает, где она плавала. Кусок топлива из реактора сожрешь, вместе с ухой. И тю тю. Суши весла.
  - Далеко отсюда до Чернобыля?
  - Километров шестьдесят по прямой.
  За разговором миновали КП, где, по словам Планшетова, несли нелегкую службу зловредные козлы из областной автомобильной инспекции. Никто не пытался остановить машину, однако Планшетову, проводившему уродливую бетонную будку взглядом показалось, будто гаишник в мокром дождевике вытащил блокнот и сделал пометку.
  - Номера наши срисовал, урод.
  - Пускай рисует, - отмахнулся Протасов. - Если делать нечего.
  Сошлись на том, что Планшетову померещилось.
  - Тут прямо давай, - распорядился Протасов, едва приятели выехали на развилку. Проложенная по гребню высокой дамбы бетонка широкой дугой уходила налево. 'Ровер' пересек перекресток и проехал прямо, вскоре очутившись на мосту, переброшенному через обводной канал.
  - Я тут щук ловил, - как бы, между прочим, сообщил Планшетов. - Они тут - крючки вместе с блеснами глотали.
  Бандура при этих словах поморщился.
  За Новоселками дорога углубилась в хвойный лес. Вековые корабельные сосны, постанывая, раскачивались на ветру, словно нагруженные парусами мачты. Облака не задерживались на месте, ветер крепчал, обещая обернуться ураганом. Кроны сталкивались друг с другом, обломившиеся сухие ветви сыпались вниз. Кора широких стволов у земли напоминала чешую загадочных доисторических рептилий.
  - Будет буря? - предположил Планшетов.
  - Еще и деревья повалит, - поддакнул Бандура, краем глаза наблюдая за широкой амплитудой, с которой раскачивались стволы.
  - Ни шиша, - возразил Протасов. - Это ж, блин, столетний лес. Комли по полтора метра в диаметре. Не в каждую пилораму войдут, чтобы до вас дошло. - Как известно, Валерий во всем понемногу разбирался. Сказывалась долгая рэкетирская практика. - Пятьдесят баксов за куб. И, это для начала разговора, в натуре.
  Планшетов заворожено присвистнул, занявшись математическими вычислениями, в ходе которых он перемножал упомянутые Протасовым доллары на ориентировочный объем деревьев в лесу. Сумма получалась зубодробительная.
  Километров через пятнадцать свернули в узкую заасфальтированную дорогу, примыкавшую к главной под прямым углом. Миновали луг, вскоре очутившись в убогом селе.
  - Мы на точке, - сообщил Планшетов вполголоса. - Конечная остановка, чуваки. Давай, Андрюха, к Десне. Как из села выберемся, сразу дачи пойдут.
  
  ***
  
  Улицы словно вымерли. Приближающаяся буря разогнала местных жителей, и они прятались по домам. Тучи неслись, как угорелые. От наблюдения за небом начинала кружиться голова. Шквалистый ветер то и дело срывался с верхотуры, вздымал поземку, хлестал по машине.
  - Ну, держитесь, - пробормотал Планшетов, прижимая к животу перевязанную бинтами кисть и морщась от боли.
  - Ноет? - посочувствовал Валерий.
  - Не то слово, чувак.
  - Погода, блин... - глубокомысленно изрек Валерий, прежде чем все началось. Андрей открыл, было, рот, намереваясь вставить свои пять копеек, но опоздал. Протасов держал окно 'Рейндж Ровера' приоткрытым, и в него, вместе с завыванием ветра ворвался стремительно нарастающий гул, причина которого была неясна. Приятели обменялись недоуменными взглядами.
  - Что за пурга?
  Троица, как по команде, повернула головы на этот доносившийся с севера звук. Теперь фронт наступления урагана был виден невооруженным взглядом, угольно черная, зловещая туча на полнеба, отороченная грязно белой пеленой у самой земли, ползла прямо на них, как чудовищных размеров танк. Андрею стало не по себе. Ему показалось, что надвигающаяся черно белая завеса растворяет подворачивающуюся по пути местность, как ацетон нитрокраску. Только что была видна живописная опушка с разбросанными то тут, то там крошечными дачными домиками, а через секунду ее словно скрыла гигантская темная кулиса.
  - Все, пацаны! - предрек Планшетов, машинально отшатнувшись в глубину салона. - Достукались. Конец света.
  - Прорицатель долбанный, - фыркнул Протасов.
  - Чтобы это ни было, оно сейчас нас настигнет. - Бандура ударил по тормозам, 'Ровер' клюнул носом. Гул за окном перерос в оглушительный рев.
  - Град! - догадался Юрик. В следующую секунду первая порция небесных снарядов стегнула 'Рейндж Ровер' словно плетью. Градины, некоторые величиной с яйцо, таранили крышу, капот и стекла, рикошетили под всеми углами, какие только существуют в природе. Разговаривать стало бесполезно. Даже крики Протасова, и те потонули в могучем реве.
  - Краску, блин, поотбивает! - вопил Валерий во все легкие. - Ну, ты попал, Андрюха! Теперь тебя Правилов точно кончит!
  Дворники работали в максимальном режиме, на видимости это не сказывалось. Она оставалась нулевой.
  - Глуши балалайку, блин! - выкрикнул Протасов.
  'Надеюсь, Кристина нашла укрытие', - подумал Бандура, выключая дворники. Тяжелая машина раскачивалась, как картонная. Ветер бесновался, завывая разными голосами.
  Град терзал внедорожник минуту другую, а потом прекратился, как ножом обрезало. Не исчерпавшая боезапас туча ушла на восток, влекомая ветром.
  - Пронесло, блин, - Протасов перевел дух, даже изобразил улыбку. - Чего встал, Бандура? Ты, что, заснул?! Давай, двигай, в натуре. Женщина ждет, а ты расселся.
  Андрей тронул 'Рейндж Ровер'. Приятели прилипли к окнам. Землю, насколько хватало глаз, устлал ковер из ослепительно белых шариков, переливавшихся бриллиантами в лучах прорвавшегося сквозь тучи Солнца.
  - Я, блин, такую шнягу видел, когда на Варшавке фура с полиэтиленом перекинулась, - заметил Протасов. Градины скрипели под колесами. Повсюду валялись обломанные ветки, будто деревья обстреливали шрапнелью. У дороги, шипя и сыпля искрами, как живые шевелились оборванные провода. Мачты ЛЭП стояли голыми.
  - Абзац электричеству, - сказал Планшетов.
  - Это уже дачи, или еще село?
  - Похоже на дачи, - решил Протасов. - Людей не видать. Пусто, блин, как на погосте.
  - Ага, чувак, и мертвые с косами стоят.
  - Прикуси язык, придурок.
  Вокруг громоздились совершенно безжизненные дома, оставленные дачниками в межсезонье. Еще пара минут, и постройки расступились, машина оказалась на т образном перекрестке. Унылая грунтовка, теперь непролазная, забитая мокрым снегом колея уходила и направо, и налево, разграничивая дачный поселок и поле. Какие-либо информационные знаки, вывески или таблички с названиями улиц, естественно, отсутствовали.
  - Заливные луга, - сказал Планшетов. - Десна там. - Он показал на далекие деревья, вытянувшиеся в линию на противоположном краю поля. - Километра полтора, если напрямую. Ничего местечко. Элитное. Вот бы тут дачку вымутить...
  - Шанхай, - пробормотал Андрей. - Мама дачные поселки шанхаями называла. - 'С чего это я маму вспомнил?' - подумал он. Мама ушла давно, слишком рано, оставив после себя свербящую пустоту. Которую, хотя бы частично, каким-то образом заполнила Кристина. Рассматривать отношения с Кристиной под таким углом зрения ему раньше не приходило в голову. Только сейчас пришло. На раскисшей дороге, в конце которой он рассчитывал ее найти. Если, конечно, повезет. 'Обязательно повезет', - это он произнес как молитву, чтобы услышали небеса. Там как раз развиднелось.
  - Давай, Андрон, направо, - распорядился Протасов.
  - Почему направо? - удивился Планшетов. - По-моему, все равно, в какую сторону едешь, если прешься наудачу.
  - Делай, как я сказал! - набычился Протасов.
  - С таким же успехом можно и налево повернуть. Какая разница, чувак?
  - Конкретная. Сказал направо, значит направо. Хочешь налево - вали рогом. Пешком.
  На этом прения прекратились. 'Рейндж Ровер', разбрызгивая лужи широкими скатами, двинулся вдоль поля, огибая дачный поселок с севера на восток. Вглубь Шанхая уходили совсем узкие улочки, кое где на въезде перегороженные шлагбаумами.
  - Наконец-то, - Планшетов, оказавшийся глазастее других, первым разглядел ржавый щит, на котором, почти стертыми буквами было выведено название кооператива. - 'Сварщик', - прочитал Юрик, щурясь. - Садовое товарищество завода сварочных автоматов. Ордена Ленина, чуваки, между прочим.
  - Товарищество? - переспросил Протасов.
  - Завод, чувак.
  Андрей не принимал участия в разговоре. Он сидел молча, покусывая губы, сжимая и разжимая пальцы. Нервы были на пределе, стимулируя немоту. С нервами всегда так: или язык проглатываешь, или страдаешь от словесного поноса.
  - Улица 1 я Цветочная, - сообщил Планшетов. - Молодцы сварщики, хоть табличку прикрутили.
  - Значит, скоро будет и Садовая, - заключил Протасов. - Где сады, там и цветы, ты понял, да, Планшет?
  - Странная логика, - не удержался Юрик.
  - Сам ты, блин, странный. Саня сказал - дом на отшибе стоит, окна на поле выходят, и все такое. Поле - вот оно, отшиб - тоже. Ты чего, вообще неумный?
  - Откуда на дороге появился пешеход, никто из них не заметил. Может, вышел из боковой улицы, возникнув неожиданно, как черт из табакерки.
  - Эй, эй! - крикнул Валерий, распахивая дверь. - Слышь, браток? Садовая улица далеко?
  Незнакомец словно ждал появления джипа с крутыми столичными номерами. По крайней мере, не выказал ни малейшего удивления. Может, не умел удивляться.
  - Нет, - голос незнакомца был хриплым, простуженным. А лицо выглядело мрачным и сосредоточенным.
  - Ну, ты блин, даешь. Что значит, нет?
  - Не далеко.
  - А... я думал, ты немой. - И где она?
  - Там, - палец в вязаной перчатке ткнул вдоль дороги, по ходу движения.
  - Вот тупой, - пожаловался Валерий, захлопывая дверцу. - Ладно, погнали.
  Бандура бросил сцепление, машина клюнула носом.
  - Черт, совсем нервы расшалились...
  - Не дрейфь, брат. Все будет ништяк. - Протасов потрепал приятеля по плечу, в то же время, избегая смотреть в глаза. Бандура сухо кивнул.
  - Откуда этот пингвин взялся? - спросил Планшетов, оборачиваясь назад.
  - Какой пингвин? - уточнил Валерий. - О чем базар, Юрик?
  - О придурке, у которого ты дорогу спрашивал.
  - А что с ним не так?
  - Да, рожа какая-то подозрительная...
  - Что, в натуре подозрительного? Бомж бомжом.
  - В кожане и тапках за два листа?
  - В каких, блин, тапках, валенок?
  - Ты, Протасов, слепой?! - разозлился Юрик. - Я тебе говорю, что твой бомж на легавого смахивает, а ты мне яйца морочишь!
  - Бандура, тормози, - приказал Протасов, и машина встала колом. - А ну, блин, дай назад.
  Андрей с хрустом воткнул 'заднюю'. Джип попятился, набирая скорость. Юрик и Валерка вращали головами, будто те держались на шарнирах. Но, незнакомец исчез так же незаметно, как и появился.
  - Интересное кино... - Протасов с растерянным видом почесал затылок. - Ниндзя, блин?
  Юрик пожал плечами.
  - Ладно, будем настороже.
  
  ***
  
  В двадцати метрах от них, стоя за высоким забором, подозрительный незнакомец, которого Протасов посчитал бомжом, сунул руку в карман. Затрещала милицейская рация, подавилась статикой, которой был насыщен воздух.
  - Товарищ полковник? Это они. Джип 'Ровер', в салоне трое отморозков. Как поняли, прием?
  - Понял отлично, Володя, - долетел искаженный помехами голос Сергея Украинского. - Клюнули, значит. Ну, хорошо. Сейчас обеспечим прием. По полной, б-дь, программе, значит.
  Майор Торба, выключив рацию, осторожно выглянул из калитки. Джип был уже далеко. Виднелась только крыша внедорожника, раскачивавшаяся то вверх, то вниз, словно у катера на волнах. Торба потер руки, суставы хрустнули. Задрав воротник, майор зашагал вдоль забора.
  
  ***
  
  Они снова двинулись вперед, теперь разговор совсем не клеился. Салон наполнился урчанием мотора - Валерий опустил стекло.
  Цветочных улиц оказалось целых двенадцать. Потом по пути попалось мелкое, а потому промерзшее до дна болотце. Дорога огибала его через поле, Андрей поехал напрямик. Раздался хруст, который, казалось, разнесся на всю округу.
  - Потише, брат, - сказал Протасов. - Нам шум без надобности.
  - Если твой бомж бруевич на самом деле мусор, нас уже ждут, - откликнулся Юрик. Валерий смачно выругался. Бандура не проронил ни звука.
  Дом с мезонином и перекрытой красной черепицей крышей, в точности соответствовавший описанию Атасова, троица заметила одновременно. Андрей затаил дыхание.
  - Вспомни говно, вот и оно, - сказал Протасов, а потом в замешательстве покосился на Андрея. - Извини, брат. Я не то, блин, хотел сказать...
  Андрей свернул в первую попавшуюся улицу. Они остановились у латаного-перелатанного заборчика из сетки-рабицы, увитого то ли плющом, то ли еще каким-то ползучим растением.
  - Не понял? - сказал Протасов.
  - А ты что, хотел, чтобы я прямо к воротам подъехал?
  - А... - протянул Валерий. - Теперь усек.
  - Ну, слава Богу.
  Приятели выбрались на свежий воздух. Вокруг было тихо. Студеный ветер пронизывал насквозь. Как ни странно, по дороге никому из них даже на ум не пришло набросать хотя бы приблизительный план действий. Хотя, время было.
  - Слышь, Планшетов, давай-ка обратно, - бросил Протасов, поеживаясь и подымая воротник. - Садись за баранку и жди сигнала. И движок не глуши. Хрен его знает, чем дело обернется. Справишься, с одной граблей?
  - А какого сигнала?
  - Услышишь, врубишься, какого. Давай, Бандура, огородами.
  
  ***
  
  Дом с мезонином и красной крышей был самым большим в этой части садового товарищества. Все прочие представляли собой обыкновенные фанерные хибары, в редких случаях поставленные на сваи. Особняк, именно это определение пришло на ум Андрею, пока они пробирались огородами, господствовал над местностью, как замок в окружении домиков челяди. Высокие стрельчатые окна второго этажа выходили на луг, обращенная к соседям стена была глухой.
  - Ну и зашибись, - сказал Протасов. - В самый раз, чтобы не засекли.
  - Смотри, Валерка, там точно кто-то есть.
  Из высокой дымовой трубы, задранной над коньком крыши метра на полтора, вился белый дым. Ветер срывал его, комкал и относил к реке.
  - Кто-кто? Кристина, кто еще? Ну, и эти хорьки, которые ее охраняют. - С этими словами Протасов вынул 'Узи' Армейца, до того путешествовавший у него за пазухой.
  - Рисковый ты парень, - пробормотал Бандура, в свою очередь, достав 'Браунинг'.
  - Кто не рискует, тот не пьет шампанского, блин, - парировал Протасов, огибая перекошенный сарай. - Бог не любит трусов, или ты не в курсе? - Местность была открытая, все как на ладони. Если не считать хозпостроек. Приятели перебегали от одной к другой, как герои фильма про войну.
  
  ***
  
  Когда они подобрались вплотную, выяснилось, что особняк окружен высоким добротным забором. Пожалуй, выше, чем принято строить на дачах.
  - Как в тюрьме. - Присвистнул Валерий. - Точно, что для ментов строили.
  - Или для бандитов, - добавил Андрей, позабыв уточнить, что в нашей стране границы между этими двумя категориями граждан размыты до полного отсутствия. - Ладно, на счет три.
  Выскочив из-за сарая, они перебежали узенькую улочку и, через мгновение уже переводили дух под забором.
  - Кажись, все тихо, - прошептал Протасов, прислушавшись.
  - Тихо, - согласился Андрей. - Давай, вдоль периметра.
  Приятели, стараясь ступать, как можно тише, обогнули дом. Стальные ворота были наглухо задраены. У ворот находилась калитка. Затаив дыхание, Бандура слегка надавил на нее. Створка немедленно подалась. Без скрипа и усилий. Петли были на совесть смазаны солидолом.
  - Ух ты, блин. Открыто.
  - Что будем делать? - зашептал Андрей, несколько смущенный простотой, с которой им удалось проникнуть во двор.
  - А ну глянь, чего там? - предложил Протасов. Бандура, держа палец на спусковом крючке 'Браунинга', заглянул в образовавшуюся щель. Двор был пуст, если не считать двух трех саженцев высотой, примерно, по колено. За домом виднелась капитальная хозяйственная пристройка, вероятно, совмещенная с гаражом, судя по широкому, выложенному квадратными плитами подъездному пути, заканчивавшемуся широкими металлическими воротами, на которых висел большой амбарный замок, блестевший так, будто его только вчера привезли из магазина хозтоваров.
  Окна обоих этажей были зашторены наглухо. Ни одна лампа не горела, что, впрочем, было неудивительно, принимая во внимание оборванные бурей электропровода.
  - Похоже, чисто, - сказал Андрей.
  - Давай к дому, брат.
  На приусадебной лужайке сверкали разнокалиберные градины. К дому вела мощеная фигурными плитками дорожка, пересыпанная небесным бисером. Град предательски захрустел под подошвами, когда Протасов и Бандура, озираясь по сторонам, пересекали дворик. Валерка поскользнулся и два не упал.
  - Б-дь! - крикнул Протасов, цепляясь за Андрея. - Шею свернуть, не хер делать!
  - Да потише ты! - шикнул Андрей.
  - Поскользнуться, блин, нельзя?!
  - Тихо, идиот!
  - Ветер внезапно утих, и как только он перестал завывать в проводах и ветках, настала абсолютная тишина. Такая полная, что ее, казалось, можно было при желании потрогать рукой.
  - Как думаешь, Кристина в доме? - одними губами произнес Андрей.
  - Спросил, блин, у больного о здоровье, - в свою очередь, губами, сказал Протасов. - Шут ее разберет... - и, тут же поправился: - Ясный пень, что в хибаре, а где еще.
  - Следи за окнами, - предупредил Андрей, принявшись осторожно подниматься на веранду. Пистолет Бандура держал выставленным перед собой.
  - Ты куда?
  - Осмотрю дом.
  Протасов только секунду колебался, потом выбросил руку, придержав приятеля.
  - Стой, брат. Это ты, блин, следи за окнами, а я, значит пошел.
  - Почему ты?
  - Потому, в натуре, что на 'у' заканчивается. По кочану, блин. Друзья мы с тобой, или нет?
  - Друзья, - согласился Андрей, почти не раздумывая.
  - Ну, так и отвали. Я за тебя с Криськой, чтоб ты знал... - он поспешил наверх, как показалось Андрею, пряча лицо. - Короче, спину мне прикрывай, если что.
  - Осторожней там! - бросил вдогонку Бандура.
  - Я всегда осторожен. - В три шага пройдя веранду, Валерий взялся за ручку двери, отлитую из бронзы в виде львиной головы с большим кольцом в ноздрях. - Ух, ты, блин. И тут не заперто. - С этими словами он скрылся в доме. Андрей остался во дворе. Его била дрожь, вызванная натянутыми нервами и холодом, который пронизывал до костей.
  Минут пять, показавшихся Бандуре вечностью, совершенно ничего не происходило. Протасов, невидимый, блуждал по дому, Андрей посматривал за окнами и двором, изнемогая от желания затянуться сигаретой, но пачка осталась в машине.
  'Вот, всегда так', - подумал Андрей. В следующую секунду все и началось. В доме что-то тяжело упало, Протасов взвыл не своим голосом, послышалось несколько глухих ударов, снова закричал Валерий. Андрей почти ничего не разобрал, кроме ключевого слова 'засада'. Которого оказалось достаточно, чтобы ноги наполнились свинцом, а желудок, соответственно, опустел.
  - Валерка, держись! - Андрей взбежал по ступенькам. Возможно, это было и не лучшее решение, но, что поделать - когда адреналин в крови, человеком управляют импульсы, а не разум. И тут оглушительно лопнуло панорамное окно первого этажа, и какой-то человек, как показалось Андрею в сером милицейском камуфляже и бронежилете, вылетел через него с такой силой, словно им выстрелили из пушки. Чудом разминувшись с поддерживавшим крышу веранды столбом, незнакомец приземлился на голову и остался лежать без движения.
  - Засада! - снова крикнул Протасов, перемахивая через подоконник. В оке остались болтаться рваные жалюзи. - Шухер, Андрон! Отступаем.
  Дверь на веранду распахнулась, как от удара. В открывшемся проеме было темно от людей в шлемах и масках. Бандура, не думая, нажал курок. Первая пуля расщепила наличник, вторая поразила защищенную бронежилетом грудь. Охнув, ближайший милиционер упал. Скопившиеся за ним бойцы спецназа бросились к выходу, и наверняка Бандуре пришлось бы несладко, если бы кто-то из них не споткнулся. В узком проходе мгновенно образовалась куча мала, как будто милиционеры решили сыграть в регби.
  - Менты! - закричал Андрей, с опозданием констатируя очевидное.
  - Тикаем! - призвал Протасов и от слов немедленно перешел к делу. Андрей побежал следом. Выстрелы загремели, когда приятели уже были у ворот. Развернувшись волчком, Протасов дал длинную, неприцельную очередь по дому, выпустив весь магазин. Андрей рванул на себя калитку, пальцы сорвались с ручки. Дверь была крепко закрыта.
  - Заперта! - крикнул Бандура фальцетом. - Мы в западне, брат!
  Из-за угла дома выскочило человек пять, в бронежилетах.
  - Стоять! - приказал голос, многократно усиленный мегафоном.
  - Сейчас! - завопил Бандура, и выстрелил несколько раз. Они побежали к саду, пригибаясь на ходу. Больше бежать было все равно некуда. Однако и в саду их поджидал сюрприз. Едва приятели поравнялись с деревянным сараем, оттуда выскочил милиционер. Протасов метнул в него 'Узи' и, на удивление, попал в голову. Милиционер упал на колени. Правда, это был временный успех. Впереди, за деревьями, Андрей увидел несколько человек в униформе.
  - Назад, Валерка!
  Протасов остановился, хватая воздух широко раскрытым ртом:
  - Обложили, бля? Значит, тогда все. Приплыли!
  Андрею не хотелось в это верить, но, все же, похоже, они попались. Он стоял, озираясь по сторонам, как загнанный волками олень. Милиционеры приближались отовсюду, размахивая автоматами и перекрикиваясь.
  - Брось ствол, пристрелят, - сказал Протасов упавшим голосом. - Все. Попали мы с тобой, брат! Достукались!
  И тут ворота полетели с петель. Во двор влетел 'Рейндж Ровер' Олега Правилова.
  - Юрик! - воскликнули приятели хором. Впопыхах они совершенно забыли о Планшетове. А он, молоток, не подвел.
  - К машине! - заорал Протасов, в которого словно вдохнули новую жизнь. Джип занесло на усыпанном градинами дворе, он ударился бортом в веранду и разнес ее в щепки. Посыпались кирпичи и доски. Резной мезонин, оцарапав крыло машины, упал последним, как завершающий аккорд.
  - Планшет, сюда! - завопил Протасов.
  По пути к машине прямо под ноги Валерию метнулся милиционер в шлеме и бронежилете. Протасов сбил его на полном ходу, как кеглю. Бандура, бежавший за Валерием, перепрыгнул. В двух шагах от джипа беглецы столкнулись с группой спецназовцев, выбравшихся из-под обломков веранды. Бандура охнул, схватившись за голову. Ноги подкосились, Андрей упал. Кто-то прыгнул сверху, дыхание сбилось.
  - Валерка! - успел крикнуть Андрей перед тем, как потерял сознание.
  
  ***
  
  Очнувшись, Андрей обнаружил, что лежит на заднем сидении 'Рейндж Ровера'. Сидение подбрасывало так, словно оно было седлом сбесившегося мустанга на родео. В затылке пульсировала боль. Андрей потрогал голову. Волосы были липкими. Поднеся ладонь к лицу, убедился, что это кровь.
  - Пусти за руль, мудила! - донесся откуда-то сверху возбужденный голос Протасова. - Пусти, кому говорю!
  - Каким образом? - крикнул Планшетов. Это значило, что все в сборе. Не так уж плохо, в сложившейся ситуации.
  - От дороги отсекают, быки! Сворачивай направо, Планшет!
  Андрей кое-как приподнялся. Движения давались не без труда. Боль мешала соображать.
  - Черт. Где мы?
  - Живой, блин? - бросил Протасов, не поворачивая головы. - Я уж подумал, тебе каюк.
  - Где мы?
  - Добряче тебя видать шандарахнуло. Где-где? В Караганде! На Десне, е-мое! Едем, бля, рыбу удить!
  - Что шандарахнуло?
  - Ну, пуля. - Протасов, наконец, соизволил обернуться. - Пуля, братан. Прямо по черепухе звезданула. По касательной, видать. - С чувством выполненного долга Валерий повернулся к Планшетову:
  - Налево, налево давай! Что ты телишься, плуг?!
  - Утонем, Валерка!
  - Ни хрена! - крикнул Протасов, перехватывая руль правой рукой. - Газу давай, лапоть!
  Единственное, что успел сделать Бандура, так это схватиться за вмонтированную над дверцей ручку. Джип сначала оторвался от земли, секунду летел по воздуху, а потом провалился в широкий замерзший канал, каких на заливных лугах у Десны великое множество. Тонкий лед проломился, брызги, как от разрыва артиллерийского снаряда, полетели во все стороны. Из-под капота внедорожника вырвалось облако пара. Тугая струя студеной воды ударила в лобовое стекло, Андрей сжался, представив, как они с машиной проваливаются на самое дно. К счастью, колеса уже касались его, бешено вращаясь и толкая джип вперед. И все же волна перекатила через капот, на мгновение превратив его в нос миноносца.
  - Давай, наяривай! - кричал Протасов. - Не ссы, это, блин, джип, а не какой-то зачуханный 'Запорожец'!
  - Я думал, на корм рыбам пойдем, - пролепетал Планшетов, ни жив, ни мертв, за рулем.
  - Ты блин, не думай! Тебе один хрен нечем!
  - Их перепалка потонула в реве мотора. Толкая носом бурун, словно настоящий буксир, 'Ровер' форсировал канал и, в клубах пара, вылетел на покатый, занесенный снегом берег.
  - Топи, не спи! - командовал Валерка. Было видно, что он воспрянул духом. - Переправа переправа, берег левый, берег правый... снег шершавый, кромка льда, кому память, кому слава, кому темная вода, а кому вообще - звезда...
  - Чего?! - не понял Планшетов. Обернувшись, Андрей заметил позади, на противоположном теперь берегу, две крошечные человеческие фигурки. Это были рыбаки, которых приятели окатили с ног до головы. Побросав удочки, рыбаки выкрикивали проклятия. Неподалеку валялся мопед 'Верховина', на котором они приехали из села.
  - Чтоб ты сдох, падлюка! Чтоб тебя черти взяли!
  Расстояние быстро увеличивалось. Поток проклятий, соответственно, тоже. Чуть позже Андрей, наконец, увидел преследователей. 'Рейндж Ровер' уже выкарабкался по откосу, когда в воду, как снаряд, влетела старая 'Тойота Ланд Круизер'. Рыбаков окатило, как из брандспойта. Следуя по пятам за 'Рейндж Ровером', 'Тойота' без проблем преодолела брод. Рыбаки разразились новой серией проклятий:
  - Ах вы суки! Ничего себе, новые русские развлекаются! Вот гады! Сволочи проклятые! Федька! Надо было ружье с собой прихватить!
  
  ***
  
  Каналов в устье Десны предостаточно. Они дробят луга изломанными линиями, и ваше счастье, если вы передвигаетесь на внедорожнике. Форсировав водную преграду, 'Рейндж Ровер' помчался через луг, белый, словно тетрадный лист. 'Тойота' висела на хвосте беглецов, участвовавшие в погоне 'УАЗики', обыкновенные милицейские 'Луноходы', здорово отстали. 'Нива' с четырьмя милиционерами в салоне проскочила канал значительно левее, по мелководью, и теперь вырвалась вперед, оттесняя беглецов к Десне.
  - Черт знает, блин, какая проходимость у этого поганого корыта! - с оттенком уважения пробормотал Планшетов.
  Четверка милицейских машин растянулась по полю, словно гигантский веер. Поскольку ближайший мост через реку находился черт знает где, километров за сто, 'Рейндж Ровер' угодил в мышеловку.
  - Нам бы в лес! - крикнул Андрей. - На север, на север поворачивай!
  О возвращении в город не могло быть и речи. Туда вела единственная дорога через плотину ГЭС, перекрыть которую ничего не стоило. Проще, чем Фермопильский проход.
  - К лесу давай!
  Из окон 'Нивы' загремели выстрелы, но ни одна пуля не попала в джип. Ухабы и колдобины не позволяли стрелять прицельно.
  Грунтовая дорога после переправы исчезла. То ли скрылась под снегом, то ли рассыпалась десятком совершенно незаметных в такое время года проселков. Лужи на лугу были подернуты льдом, 'Рейндж Ровер' бросало из стороны в сторону. Планшетов вращал рулем, Протасов не скупился на советы, скорее звучавшие приказами. Юрик слушал в пол уха.
  - Налево, лапоть! Ты чего, неумный?!
  Вскоре впереди показался очередной канал, гораздо шире предыдущего. Покрытый льдом, кое где прогрызенным лунками. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего брод, видно не было.
  - Поворачивай! - крикнул Протасов.
  Ничего другого не оставалось. 'Рейндж Ровер' устремился вдоль канала, к Десне, до которой было не более километра. Вскоре они разглядели реку, издали вода казалась ржавой. На обрывистом берегу торчали редкие деревья, в окружении жидких, прозрачных кустов. В общем, спрятаться было совершенно негде. Противоположный берег, напротив, был низок и лесист. Бакены советской поры подрагивали на свободной ото льда стремнине, обозначая фарватер для призрачной армады советских теплоходов и барж, ныне повсеместно отправленных в переплавку. Планшетов взял правее. Теперь они были на берегу.
  - В глухой угол загоняют! - процедил Андрей. Последнее было ясно и без слов. Планшетов погнал машину вдоль обрыва.
  - Вдоль обрыва, по над пропастью, по самому по краю, я коней своих нагайкою стегаю - погоняю... - пропел Протасов. Корма джипа вильнула в бок, снеся прибрежную иву. Под скрежет изувеченного металла заднее стекло высыпалось в салон.
  - Правилов меня прикончит! - взвизгнул Андрей.
  - Тебя прикончат раньше! - предрек Протасов.
  Милицейская 'Нива' и 'Тойота' в свою очередь достигли берега и теперь буквально дышали в спину. 'Луноходы' держались правее, в поле.
  - Пат и мат, - сказал Андрей. - Приехали, пацаны.
  Дорога уперлась в обшарпанные ворота, кирпичная сторожка с выбитыми окнами выглядела необитаемой. Кое где порванный проволочный забор на покосившихся столбах тянулся до берега, огораживая территорию, занятую одноэтажными бараками из фанеры.
  - Пионерлагерь! - воскликнул Планшетов. Андрей успел разглядеть изображения якорей на створках ворот, прежде чем джип снес их, влетев на территорию лагеря.
  - К берегу! - закричал Валерий. В окнах мелькнули длинные ряды умывальников, заброшенная спортплощадка и клуб, а может столовая. Фасад последней украшала мозаика, изображавшая нескольких пионеров в галстуках и пилотках. Пионеры дули в горны, вождь мирового пролетариата товарищ Ленин, в верхнем левом углу мозаики, внимательно за ними наблюдал. Засмотревшийся на картину Планшетов слишком поздно принял левее, 'Рейндж Ровер' зацепил угол фанерного домика и развалил его, как немецкий танк крестьянскую хату в кинохронике Второй Мировой.
  - Что ж ты, сука, творишь?! - заорал Протасов. - Пионеры, блин, строили строили...
  - Пошел ты! - огрызнулся Юрик. Пока они переругивались, джип выехал на пляж. Под колесами захрустел песок. Планшетов остановил машину у самой воды, в которой плавали льдинки. Вокруг лежали сугробы. Не хватало разве что моржей, чтобы представить себя полярниками. Чуть дальше в берег реки вгрызался очередной канал.
  - Тупик, - констатировал Протасов.
  - Ну что? - с оттенком истерики поинтересовался Планшетов. - Какой план, пацаны? Сходим, прогуляемся по берегу? Снимем пару пионерок, оторвемся?
  - Ты чего, головой ударился?! Какие пионерки, мудак?
  - Тут где-то должны быть лодки. Или водяные велосипеды? - предположил Бандура.
  - Ага. Они тебя ждут!
  - А вода, похоже, ледяная! - сказал Планшетов.
  - Ты, блин, прямо ученый. Открыл Америку через форточку.
  - Ну, что, пацаны, вплавь?
  - Ты что, дурак? - искренне восхитился Андрей. - Вплавь?!
  'Нива' выскочила из-за крайнего у воды барака. Оттуда гремели выстрелы. Несколько пуль пробили обшивку, осколок стекла оцарапал Андрею лоб.
  - Торба! - выдохнул Протасов.
  - Эх! - крикнул Юрик, газуя. - Двум смертям не бывать! - Он принял решение за всех. Протасов еще вопил, что-то насчет воды, в которую, должно быть, не загонишь и тюленя, когда внедорожник, выплевывая из-под колес тучи мерзлого песка, сорвался с места и прыгнул в реку. Пока Бандура хватался за голову, не веря собственным глазам, джип уже плыл по течению, постепенно заваливаясь носом.
  - Уходим через окна! - крикнул Планшетов, и вывалился из салона в ледяную купель, как профессиональный водолаз. Юрик окунулся с головой, но, через мгновение показался на поверхности.
  - Бодрит, б-дь! - вопил он, отплевываясь и стараясь держать раненую руку выше уровня воды. Хоть она уже промокла.
  - Во псих, - сказал Протасов, - а если я через окно не пролезу?!
  - Тогда тебе крышка, чувак!
  - Это тебе крышка! - набрав в легкие побольше воздуха, Валерий перевалился через борт. - Вау! - орал он через секунду, всполошив стаю чаек на противоположном берегу Десны. - Мать моя, полярница! Ну и дела! Бандура, чего ты ждешь, твою дивизию?!
  Андрей медлил. 'Рейндж Ровер' еще держался на плаву, покачиваясь и медленно погружаясь. Студеная вода облизывала борта, и, кажется, поджидала Андрея. Чтобы обжечь холодом, а может, утащить на дно.
  - Давай, придурок! - вопили приятели. - Что ты телишься, лох?!
  - Огонь на поражение! - раздалось с берега. Сразу загремели выстрелы. Пули зажужжали по воздуху, защелкали по крыше машины. Лопнуло и высыпалось лобовое стекло.
  - Сваливай, псих!
  Легкая речная зыбь уже плескалась через капот. Откинувшись на сидении, Андрей выдавил ногами остатки лобового стекла, задержал дыхание, а потом прыгнул в воду. Река сомкнулась и проглотила его.
  
  ***
  
  - Про Чапаева слыхал?! - кричал Протасов, яростно работая обеими руками. - Вот суки, устроили себе бесплатный тир!
  Вокруг их голов то и дело вскипали фонтанчики, можно было подумать, дождь идет.
  - Ага. А город подумал - ученья идут. Шевели граблями, Бандура!
  'Рейндж Ровер' Олега Правилова, на удивление, еще держался наплаву. Его постепенно сносило к фарватеру, задранная корма придавала машине сходство с терпящим крушение 'Титаником', только, естественно, в миниатюре. Поскольку милиционеры продолжали гвоздить по реке, джип был единственным укрытием от пуль. Протасов и Бандура старались держаться такого курса, чтобы идущий ко дну внедорожник прикрывал их от стрелков.
  - Слышь, Бандура, а где Планшетов?! - фыркая и отдуваясь, спросил Протасов. Высунувшись из воды, он покрутил головой. Юрика нигде не было.
  - Не-не знаю, - ответил Андрей, лязгая зубами. - Ва-валерка, я ног не чувствую.
  Они были примерно на середине реки.
  - Не болтай! Греби!
  'Рейндж Роверу' наступал конец. Джип Олега Правилова уходил в пучину, как настоящий броненосец, разве что военно морского флага не хватало, чтобы обставить его гибель, как положено. Вскоре вода сомкнулась над задним бампером внедорожника с почти ритуальным шелестом. На поверхность вырывались пузыри, как при погружении подводной лодки.
  - Валерка, обожди! - захрипел Андрей, в спину удалявшемуся Протасову. Он барахтался, беспомощный, как щенок. Туфли слетели и ушли на дно, Бандура понимал, что еще немного, и он отправится за ними. Студеная вода уже не жалила до костей, напротив, наступило онемение. - Валерка!
  Обернувшись, Протасов оценил его посиневшие губы и белое, осунувшееся лицо.
  - Твою мать, а!
  На берег они выбрались в обнимку. Точнее, на берег вылез Валерий, таща Бандуру как ручную кладь или бревно. Андрей не видел ни раскидистых ив у кромки воды, не чувствовал песка мелководья. Он оцепенел, провалившись в прострацию. В зарослях они повалились на песок. Протасов переводил дух. Он совсем выбился из сил. На дальнем берегу милиционеры сновали у воды, размахивали руками и что-то кричали. Однако, желающих повторить заплыв не нашлось. Как, вероятно, и лодок, еще в восьмидесятых порубленных на дрова.
  - Давай сваливать, - отдышавшись, сказал Протасов. - Пока они с местным РОВД не связались. Нам, блин, топать и топать, как до Москвы рачки. Да и не хрен тут валяться, а то околеем, как Карбышев в концлагере.
  - А где, все же, Планшетов?
  Протасов пожал плечами.
  - Без понятия, Бандура. В реке - никого. Может, там же, где 'Узи' Армейца?
  - На дне?
  - У тебя много других вариантов? - Протасов схватил приятеля за шиворот и рывком поставил на ноги. - Все, блин. Хватит базарить. Бегом марш!
  Они углубились в лес, миновали его и вскоре очутились на пустоши. Далеко на юго-востоке, километрах в пяти шести, маячили многоэтажки Троещины. Значительно дальше, у самого горизонта, призрачно темнели холмы старого города, визитная карточка столицы, растиражированная миллионами цветных открыток.
  - Бегом, блин! - рявкнул Протасов. - Шевелись, труп ходячий! Двигай копытами, твою мать!
  Заплетаясь казавшимися чужими ногами, Андрей подумал об армии, в которой Валерий, должно быть, был прямо-таки кошмарным сержантом.
  Они припустили в направлении крохотных огоньков, распустившихся на безликих фасадах жилых домов. Солнце стало красным, и коснулось земли на западе. С востока быстро надвигались сумерки.
  - Бегом! Бегом! - орал Протасов, а из его широко открытого рта валил пар. Собственно, пар поднимался над ними, они подсыхали на бегу.
  Двух часов не прошло, как Валерий лупил кулаками в обитую вагонкой дверь Армейца. Бандура стоял рядом, привалившись к косяку и ловя воздух, как рыба, выброшенная волнами на поверхность.
  
  ***
  
  - Значит, так, типа, - протянул Атасов, когда приятели закончили, - ну и ну... хорошие дела...
  - Вы выходит, это бы-была ловушка, - сказал Армеец, подливая в чашки дымящийся чай из заварочника. - С специально подстроенная, чтобы сцапать Ва-валерку и Андрея.
  - Ты прямо Эйнштейн, - съязвил Протасов. - Оракул, бляха, однозначный.
  - За-зачем ты так?
  - Следовательно, - Атасов чиркнул спичкой, - те, кто это подстроил, знают мой адрес. И, Андрея, естественно. А Эдика, выходит, нет. Иначе, уже, типа, стучали бы в дверь.
  Протасов присвистнул, впечатленный такой перспективой.
  - Знают, - Атасов считал по пальцам, - об отношениях Андрея с Кристиной. А также о том, что она исчезла... - он в упор посмотрел на Протасова. - Валерий, у тебя есть, типа, что сказать?
  Протасов стал пунцовым:
  - Я? Почему сразу я, Атасов?
  - Кто в вас стрелял в Пустоши?
  - Почем мне, в натуре знать? Менты какие-то...
  - Какие менты, Валерий? Те же, что ждали на даче?
  - Вот блин, прицепился! Без понятия я!
  - Жалко Юрика, - перебил Волына. - По любому. Надо бы выпить водки.
  - Тебе, блин, только повод дай. Алкаш гребаный. - Буркнул Протасов, радуясь перемене темы. - Дернешь пару стопок, когда нас с Андронычем отсюда ногами вперед вынесут. Когда Олег Правилов про свой джип узнает. Чтобы уже за всех.
  - Тьфу, дурак.
  - Мо-может, он все-таки выплыл? - лицо Эдика выражало слабую надежду. Он словно искал поддержки.
  - Кто, 'Ровер'? - спросил Протасов, щерясь.
  - Ю-юрик.
  - Ага, сбегай на Десну, посвисти, - фыркнул Протасов. - Видать, подстрелили пацана. Пока я Андрюху к берегу буксировал.
  - Если выжил, появится, - подвел черту Атасов. - В любом случае, тут мы, типа, все равно уже ничего не поделаем. - Поднеся запястье к носу, он сверился с часами. - Тебя Поришайло, если мне память не изменяет, на восемь вечера приглашал?
  Бандура, подавившись чаем, закашлялся.
  - Еще можем успеть, - как ни в чем не бывало, закончил Атасов.
  - Саня, ты смерти моей хочешь? Я не пойду! Хоть режьте!
  - И п-правильно, - поддержал Армеец.
  - Точно, - согласился Протасов. - Запакуют Андрюху. Как пить дать. Или вообще шлепнут.
  - По-любому.
  Атасов презрительно поморщился.
  - Я так не думаю, Бандура. Такие люди, как Артем, даром, типа, не зовут. Раз пригласил, значит, есть повод для разговора. Я бы, типа, сходил. Узнал, чего он хочет.
  - Кончат его там! - возразил Протасов. - Просто Артему за Бандурой гоняться лень. Не ходи, брат, однозначно.
  - Хотели бы кончить, уже бы, типа, кончили. За одно про Кристину спросишь...
  - Откуда ему знать?
  - Такие, как Поришайло, знают достаточно, - парировал Атасов. - К тому же, не думаю, чтобы он стоял за ловушкой, из которой вы чудом выскочили.
  - А если меня все же закроют?
  Атасов покачал головой:
  - По-твоему, Поришайло следователь какой-то? Он олигарх, на минуточку. Не тот уровень, чтобы с наручниками носиться. Меня то он, наоборот, отпустил.
  - Тебя да, - без энтузиазма согласился Андрей. - Тогда кто же тогда за нами гонялся на Десне, как ты думаешь, Саня?
  - Ну, - протянул Атасов, в задумчивости потирая переносицу, - например, твои дружки, Бандура...
  - Какие дружки? - машинально пролепетал Андрей, хоть прекрасно понимал, о ком речь.
  - Из ментовки, - спокойно пояснил Атасов. - Те, что мне по башке настучали. Полковника Украинского орлы. Твои и вот его, - он ткнул концом дымящейся сигареты в Протасова. Лицо Валерия вытянулось, как у невезучего римского легионера из подвергнутой децимации когорты, после того, как на нем остановился счет.
  - Но-но-но! - начал Протасов, - Я тут ни при чем, блин!
  - Да ну?! - Атасов широко улыбнулся, но в улыбке не было и тени веселья. - У меня, Протасов, после посещения СИЗО, судя, типа, по обрывкам фраз, которыми перебрасывались менты, когда играли мной в футбол, сложилось противоположное впечатление. Мне стало казаться, что полковник Украинский хотел видеть именно тебя, Протасов. Чтобы тебе уши отрезать, а заодно, типа, и яйца. Что-то там такое произошло, у тебя с полковником, переехали какую-то женщину, при этом исчезла целая куча денег. Гребаный полковник, поверь, взбешен, - говоря это, Атасов посматривал то на Протасова, то на Андрея. Лица обоих залила краска. Так и должно было быть.
  - Меня подставили! - заорал Протасов, вскакивая и опрокидывая табурет.
  - Верно, что так, - согласился Атасов. - Вопрос, кто, верно? - теперь он в упор смотрел на Бандуру.
  - Точно! Чтоб, блин, обломать рога!
  - Точно, - подхватил Атасов с фальшивым энтузиазмом. - Именно, обломать. Но, перед тем как везти подставившего тебя недоноска в лес нехило было бы узнать, Протасов, чем ты сам занимался с той бабой, которая водилась с продажным полковником до того, как ее кто-то переехал.
  - Ничем я, конкретно, не занимался! - заорал Протасов, но потом сбавил обороты. - Так, дело одно забадяжили...
  - Какое дело? - вкрадчиво спросил Андрей, подсаживаясь к Валерию с другой стороны.
  - А... - Валерий отмахнулся, потупившись.
  - Это, типа, не ответ, - сухо заметил Атасов. Валерий тяжело вздохнул:
  - Банк раскрутили, на невозвратный кредит, - сообщил Протасов неохотно.
  - Какой банк? Не Поришайло ли, типа, часом?
  - Что я, Атасов, по-твоему, совсем дурак?! Я в лес не хочу. Государственный. Минское отделение Сдербанка. У меня там, что б ты знал, надежный конец...
  - Был, - подсказал Армеец. Протасов вспыхнул, собираясь возразить, но слова застряли в горле и остались невысказанными. - Похоже на то, - в конце концов, выдавил из себя Валерий. - Был.
  - И на кого повесили твой кредит? - холодно осведомился Атасов, у которого был определенный опыт по части афер такого сорта.
  - Да, там... - отмахнулся Протасов, поникая, как проколотый резиновый шар, - нашли, короче, одного козла...
  - Какого козла? - продолжал Атасов, обменявшись с Андреем многозначительными взглядами. - Может, назовешь фамилию, адрес и телефон бедолаги?
  - Я ведь не просто так спрашиваю, из любопытства, типа, - добавил Атасов. - Ты кредит пропихнул, потом кто-то твою приятельницу мусоршу, подружку Сереги Украинского слил, в канализацию, и все ваши денежки тю-тю. Может, твой барыга не такой лох, как тебе показалось, а, типа? Может, он тебя и опрокинул? Может, если с ним потолковать по-душам...
  - Не выйдет, - сказал Протасов, решив сразу обрубить пути, которые рисковали привести устроенное Атасовым импровизированное расследование к Бонасюку, а за ним - к Кристине. - Грохнули его. Вчера. Наглухо.
  - Кто грохнул?
  - А х... его знает, кто?! Менты, или еще кто. Замочили и точка!
  - Тоже, типа, машиной задавили?
  - Нет, - отрезал Протасов, пристально изучая носки теплых войлочных тапок, которые выдал ему Армеец. - В парадняке вальнули. Водопроводной трубой по балде. Трявк, и готово.
  - Ого! - приподнял брови Атасов, сообразив, что Валерий не намерен говорить правду. - А Бонасюк Василий Васильевич в твоем предприятии не участвовал?
  Протасов, на мгновение вскинув голову, уронил ее так быстро, словно она была отлита из чугуна.
  - С чего ты взял, Атасов, что я стану работать с Толстым?! Какого хрена ты вообще приплел сюда долбанного старого пердуна?! Да я его, если хочешь знать, вообще не видел с тех пор, блин, как мы в баньке перестали париться!
  - Ты в этом уверен, типа?
  - На все сто, - набычился Валерий.
  - И нигде не встречал его, в последнее время?
  - Да что ты ко мне приклепался, Атасов?! Не видел я гребаного жирного урода, пока эти два болвана не привезли его в Пустошь, а Бандура там задавил. Джипом Олега Петровича. - Вспомнив о джипе, Протасов сподобился на кривую улыбочку.
  - Какие двое?
  - Планшет с Вовчиком.
  Волына закашлялся, теперь особенно остро ощутив, как одиноко ему стало без Планшетова. Пока Вовка собирался с мыслями, Валерий, осененный неожиданной мыслью, перешел в наступление:
  - Кстати, блин, - зарычал он, вращая красными, как у быка глазами, - а откуда, рогомет ты недобитый, вы с этим дефективным придурком Планшетом приволокли долбанного старого клоуна?! Где он вообще взялся?!
  - Понятия не имею, зема! - оправдывался Вовчик. - Я тут ни при чем, по любому! Я, это... короче, соснул, немного... пока сигнала ждал, от той шалашовки... как ты приказал.
  - Нажрался, гнида! - страшным голосом уточнил Протасов.
  - Рюмку выпил, может - две, зема. Мамой клянусь!
  - Где лаве взял, козлище?! - развивал наступление Валерий. Картина начала проясняться для него, словно он отодвигал штору. Или листал книгу, кому как больше нравится.
  - Я не брал, земляк! Планшет бухло выставил.
  - По какому поводу, мурло?!
  - Да ни по какому, Валерка! Так, посидели немного. Я прикорнул, а как глаза продрал, Васек уже был. Он у них в багажнике валялся!
  - У кого, у них, плуг?
  - У Юрика с Андрюхой. Они его привезли откуда-то.
  - По мере того, как Протасов вел допрос Вовчика, он начал прозревать, задумавшись о том, что раньше, в силу множества причин, просто не приходило в голову. Таким образом, из обвиняемого он неожиданно для себя превратился в обвинителя или даже обличителя. Валерий воспрянул духом и, соответственно, расправил плечи.
  - Вот, значит, как, - выдохнул Протасов, поворачиваясь к Андрею: - Так откуда ты взял Толстого, Бандура?
  - Из гаража, - выпалил Андрей. - На Оболони.
  - А что ты делал в гребаном гараже?!
  Андрей хотел было что-то сказать, и запнулся, растерявшись. В Африке существует поговорка, согласно которой перед тем как отправляться охотиться на льва, следует убедиться, действительно ли вы хотите встретить зверя среди зарослей. Нечто подобное пришло в голову Андрею. Собираясь вывести кого-то на чистую воду, не мешает подумать заранее, будет ли самому в ней комфортно плавать. Не всем удается, вымазывая оппонентов дерьмом с головы до ног, при этом строить из себя чистюлю. Для этого надо родиться политиком. Положение спас Армеец. Посмотрев на часы, Эдик напомнил приятелям, что пора ехать. Невежливо заставлять ждать сильных мира сего, даже если они не женщины.
  - Тогда поехали, - сказал Протасов, смахнув пот. Было очевидно, что он рад устроить перерыв, хотя бы на время. Атасов придерживался того же мнения полагая, что никому не станет легче после того, как пара свежих скелетов окажется вне шкафов.
  - Постой, Саня, - запротестовал Андрей.
  - Что еще? - Атасов с Протасовым застыли, опасаясь, что приятель все же намерен расставить точки над 'I'. К счастью, это было не так.
  - Может, ты позвонишь Правилову? - предложил Бандура.
  - Зачем, блин?! - воскликнул Протасов, который не забыл, как Андрей буквально свалился ему на голову с целым ворохом новостей, одна чернее другой. Известие о том, что его, Протасова, разыскивает взбешенный Правилов, было первым среди равных. - Хочешь рассказать Олегу Петровичу, как утопил его джип?!
  - Хочу попросить помощи, - тихо сказал Андрей.
  - В чем, типа? - осведомился Атасов.
  - Ну, видишь ли, - Бандура замялся, - ведь он, согласись, как никак, ближе к Поришайло стоит. Вот и провентилировал бы, что Артему от меня понадобилось?
  - Почему бы тебе самому не сделать этого? - спросил Атасов. - Ведь это твой батя служил с Олегом в Афгане. Мой, если ты помнишь, был режиссером. Так что...
  - Ты же знаешь, я не могу, Саня. Протасов прав, он спросит о своем джипе. Сказать будет нечего. Да и вообще... тебе сподручней, по-моему. Может, Олег что посоветует, дельное.
  - Разве не так? - добавил Андрей, наблюдая, как приятель медленно качает головой.
  - Видишь ли, Бандура, - проговорил Атасов. - Я уже говорил с Олегом. Звонил домой, пока вы болтались там... - он махнул рукой в том направлении, где, по его мнению, находилась Десна, со своими чудесными заливными лугами.
  - Ну, и?
  - Кина не будет, как любит выражаться Протасов.
  - Почему?!
  - По той простой причине, что Олег набрался, типа, как сапожник, - неохотно сообщил Атасов. - Не помню, чтобы раньше он нарезался до такой степени, приятель. Как ты понимаешь, разговора у нас не вышло, ведь мы с ним были в разных градусах, типа. Конечно, я мог бы тоже нарезаться до чертиков, а потом перезвонить еще раз, но...
  - Допустим, - продолжал Атасов, как бы разговаривая сам с собой, - мне бы удалось разнюхать больше, если бы я подкатил к нему, прямо сейчас, с бутылочкой, а лучше с двумя. Но, на это не было времени. И потом... - Атасов запнулся, не зная, стоит ли продолжать.
  - И потом? - подхватил Бандура.
  - И потом, у меня, типа, сложилось впечатление, что у Олега не было особого желания разговаривать о тебе. И об Артеме Павловиче, кстати, тоже. Как я понял, он умыл руки, понимаешь ли...
  - Почему? - выдохнул Андрей.
  - Не знаю, - честно признал Атасов. - Но, думаю, мы это выясним после того, как ты встретишься с Поришайло. Так что, поехали, парень, в машине договорим.
  - Но... - начал Андрей.
  - Ожидание смерти хуже самой смерти, верно? Так, кажется, утверждает этот американский здоровяк с косичкой, который постоянно заламывает окружающим конечности, а потом бросает в окно.
  - Вы меня вытащите, в случае чего? - спросил Бандура, не сводя глаз с приятелей. Лицо Атасова осталось непроницаемым.
  - Я бы, Бандурчик, на это, в натуре, не рассчитывал. - Протасов растер рыжую щетину на щеке. - Как ты, блин, себе это видишь?
  - По-любому, зема, - подхватил Вовчик. - Нам что, СИЗО приступом брать?
  - У Правилова а-адвокат есть. Чу чудеса, говорят, творит, - добавил Армеец.
  - Спасибо на добром слове.
  - Никто тебя не тронет, - успокоил его Атасов. - Дался ты Артему Павловичу. Сходи, послушай, типа, что ему надо. Тоже мне, нашел проблему.
  Конечно, это было не так...
  
  Глава 2. У разбитого корыта
  
  После разговора с Атасовым Правилов сидел какое-то время в кресле, с дымящейся сигаретой во рту, как завороженный, глядел на бутылку 'Абсолюта', будто она была языческим идолом, а не дешевым куском стекла, со смесью обыкновенной воды и ректифицированного этилового спирта внутри. С 'огненной водой', как называли ее североамериканские индейцы. Той самой водой, пагубная страсть к которой, привитая белыми колонизаторами, впоследствии влетела им в копеечку, когда их, разучившихся метать томагавки и снимать скальпы, из прерий согнали в резервации. Правилов вполне бы мог развить эту мысль, подумав, что эта самая страсть рано или поздно сыграет подобную злую шутку и с аборигенами бывшего СССР, но он был слишком пьян для логических построений. Некогда Иисус превратил воду в вино. Вероятно, ликероводочные магнаты воображают, что превзошли самого Бога, производя оболванивающее пойло из водопроводной воды, крахмала, сахара и солода промышленным путем, в неизмеримо больших масштабах, и при этом, в отличие от Христа, не забывая набивать купюрами с масонскими знаками свои безразмерные карманы.
  Атасов, рассказывая Андрею, что Олег Петрович основательно нарезался, никоим образом не сгущал краски. Правилов действительно крепко выпил. Атасова это обстоятельство удивило, это естественно, ведь он не знал, что Олег Петрович не первый месяц по вечерам только и делает, что 'заливает сливу', а макивары и боксерские груши в приспособленной под небольшой спортзал гостиной покрыты толстым слоем пыли, как экспонаты из заброшенного музея.
  Повесив трубку на рычаг, Олег Петрович потянулся за бутылкой, наполнил фужер для лимонада, и мигом перелил его содержимое в глотку. Это 'утонченный' Поришайло предпочитал пить дорогущий 'Хеннесси', от которого, по убеждению Правилова, разило клопами. Олег Петрович был кадровым офицером, а они пьют водку или спирт.
  - Девятнадцать, ну, надо же, - пробормотал Правилов, после того, как перевел дух. Слова Атасова о том, что сына его однополчанина втягивают в какое-то большое дерьмо, еще звучали у него в голове. Собственно, Андрей Бандура давно был в дерьме по самые уши, с тех самых пор, как, прибыв в город, обратился за помощью к нему, Олегу Правилову. Это и стало началом конца. Атасов, убедившись, что бывший шеф не вяжет лыка, тем не менее, решил давить ему на совесть. Наступил на ту самую мозоль, которую Правилов и лечил при помощи водки. Совесть давно стала чем-то вроде якоря, затрудняющего уверенное продвижение вперед, к мифическим западным ценностям, от которых, после пересечения государственной границы, с запада на восток, почему-то начинает разить мусорным баком, и этот запах преобладает среди всех прочих, какие только есть.
  - Атавизм, - буркнул Олег Петрович, и плеснул в фужер еще немного. Сунул в рот 'Лаки Страйк', откинулся в кресле. Андрея Бандуру ему, безусловно, было жаль, как и его отца, лицо которого, впрочем, успело затереться среди многих других, как старый календарик в бумажнике. Но, они были ни первыми и не последними из тех, кого ему, по разным причинам пришлось оставить за бортом в самых удаленных друг от друга уголках планеты, где только ни пролегал его долгий, полный опасностей и невзгод путь. 'Ему всего девятнадцать, - с укором бросил Атасов, - и, черт возьми, это не тот возраст, чтобы заставлять платить по счетам'. 'Так-то оно так', - согласился Правилов, командовавший в Афганистане солдатами, которые были еще младше, в то время. Не они развязывали войну, это было совершенно очевидно. Они были ее пушечным мясом, по крайней мере, одной из его составляющих.
  Раздавив сигарету в пепельнице с такой ненавистью, словно именно она была виновата в том, что мир глуп, несправедлив и жесток, а Бог, похоже в отпуске, растянувшемся на невесть сколько столетий, Правилов налил себе еще. Это был перебор, Олег Петрович знал это и приветствовал.
  - Девятнадцать... - повторил он, поставив фужер на стол. - Подумать только, на два года младше моей Ликушки... - он снова закурил, прикрыл глаза, выпустил дым в потолок. И, потихоньку уплыл из прокуренного кабинета, очутившись, к некоторому удивлению, на Центральном железнодорожном вокзале города. Правилов увидел себя, только моложе на полгода. 'Неужели столько времени прошло?', поразился Правилов. Низкие тучи метали на перроны осенний дождь, но он отказался от зонта. Он стоял с дурацким букетом, нелепым из-за цены и чудовищных размеров, и неловко переминался с ноги на ногу. Букетом он был обязан секретарше Инне, с ее дурным вкусом. Это она выбирала цветы, основываясь, очевидно, на небесспорном соображении: чем больше, тем лучше. Телохранители, напоминающие горилл, наряженных в плащи для выступления в цирке, держались на почтительном удалении, буравя пассажиров тревожными взглядами из-под черных, как смола очков. Холодные капли стекали по щекам Правилова, но он не обращал на это внимания, нервничая так, как случается нервничать любящим отцам, надолго разлученным с любимым ребенком в силу целого ряда обстоятельств. 'Главным образом по своей вине, старый ты баран, и на такой срок, за который ребенок-то вырос'. Олег Петрович досадовал на погоду, телохранителей и чертов вокзал, похожий на гигантский муравейник, а когда скорый поезд Москва Белград подтянулся, таки к перрону, у него едва не отказали ноги.
  - Папочка!!! - закричала Лиля, высунувшись из тамбура на ходу. Поезд не успел остановиться, как она уже бежала по перрону. - Папочка! - восклицала Лиля сквозь слезы. Она кинулась ему на шею, как бывало в те далекие времена, когда Лиля ходила в школу, а Правилов возвращался с учений. Олег Петрович прижал дочурку к груди, и тоже едва не заплакал.
  - Ликушка...
  От нее пахло духами и немного поездом. Тем самым специфическим железнодорожным запахом, который обязательно сопровождает любого, кто хотя бы час провел в купе. Этот запах ни с чем не спутаешь. Для кого-то он означает командировки, для кого-то неизбежные издержки отпуска, которые приходится перенести, чтобы добраться до моря. А кому-то навевает мысли о путешествиях, дорожной романтике и случайных встречах. В душе Правилова этот запах немедленно пробудил целую бурю ассоциаций. Что и неудивительно. У армейских офицеров вся жизнь на колесах. Стоит только немного обжиться и прирасти, а еще хуже, задуматься о корнях, как поспевает новое назначение, а за ним, естественно, чемоданы, вокзалы, и покачивание плацкарта под перестук колесных пар. Олег Правилов ни в коей мере не был исключением из правила, потому и гоняло его по всему Союзу, а иногда, и за его пределы, всю службу, с короткими передышками. Жена не работала. Лилька меняла школы, как перчатки.
  Правилов, издав горлом клокотание, прижался щекой к ее щеке, такой мягонькой и розовой. Русые локоны дочери коснулись его носа, и он вдохнул полной грудью.
  - Папочка... какой же ты колючий. - Лиля отстранилась, смеясь.
  - Как доехала? - спросил Правилов.
  - Ужасно, папочка. - Дочка забавно сморщила носик. - По-моему, ничего не изменилось с тех пор, как мы кочевали с места на место. Помнишь?
  - Конечно, помню, - сказал Правилов.
  - Ты еще называл нас цыганами.
  - Было. - Правилов улыбнулся. - Я и есть цыган. Все мы цыгане под Солнцем, доця. Пришли, и уйдем...
  - Нет, папочка. Ты такой серьезный. - Лицо дочки приобрело озорное выражение. Одними бровями она показала на телохранителей. - А это кто?
  - Рота почетного караула. Не обращай внимания, доця.
  - Лиля решила, что так и сделает.
  - Я так скучала по тебе, папочка...
  Ее голос показался Олегу Петровичу колокольчиком.
  - Я тоже, доця. - Скупая слеза, такая же редкая на лице Олега Петровича, как снежные заносы в Африке, выкатилась из уголка глаза. Он надеялся, что ее спишут на дождь, но Лиля все же заметила.
  - Папочка... - она в свою очередь всхлипнула. - Ведь все уже хорошо.
  - Лучше некуда, - сказал Правилов. 'Все хорошо уже, все позади, вынуть бы только топор из груди'. - Просто, глазам не верится, какая же ты взрослая... у меня... на маму похожа.
  - А дедушка говорит: вылитый папочка, - усмехнулась Лиля. - Правда, только тогда, когда сердится.
  'Старый долбобуй еще жив?'
  - Тесть, а точнее, бывший тесть Олега Правилова, Федор Титович Барановский не переваривал зятя на дух с тех давних времен, когда тот еще не был зятем, как и сам Барановский тестем. Федор Титович был человеком из академических кругов, доктором медицины и заслуженным нейрохирургом Белоруссии. Единственной и обожаемой доченьке Насте Федор Титович прочил замечательную медицинскую карьеру, и быть бы по сему, не повстречай она на производственной практике (студенток отправили в Рязань) курсанта Олега Правилова. Едва их пути пересеклись, они немедленно полюбили друг друга. Федор Титович рвал и метал, но дочка проявила невиданную доселе твердость.
  - Папа, решено. Я выхожу замуж за офицера.
  - За солдафона?! Бог ты мой! - Барановский хватался то за сердце, то за лысину.
  Поскольку курсант Правилов перечеркнул чаяния Федора Титовича, профессор вычеркнул его из своей жизни, как неудачный пример из учебника. Это никак не помешало Правилову вскоре получить долгожданные офицерские звезды, и Анастасия заявила родителям, что учеба в институте подождет. Она была беременна, но об этом пока никто не знал. Они сыграли свадьбу, где отсутствовали родители с обеих сторон, словно молодые были круглыми сиротами. Профессор Барановский считал избранника дочери яйцеголовым солдафоном, а родня Правилова подозревала Настю в еврейских корнях. 'Еврейка натуральная, черт забирай. Ноги нашей там не будет'.
  Отсутствие родителей не сказалось на свадьбе, которая отгремела на 'ура'. Так что скорее оно пошло на пользу.
  
  ***
  
  - Все же на маму больше похожа, - улыбнулся Правилов, откидывая прядь ее волос со лба. Тут он грешил против истины. Лиля походила на мать, но и черт его, правиловского рода, в облике дочери присутствовало предостаточно. Рост, как у Анны Ледовой, Анькин же вздернутый носик. Анькино озорство через край и смешинки в глазах, временами становившиеся бесенятами. 'Впрочем, смешинки, очевидно, не то слово, которое подходит нынешнему состоянию Анны', - подумал Правилов, и улыбка соскользнула с лица.
  - Папа, - дочка нежно высвободилась из объятий отца, как много раньше из-под опеки, - позволь тебе представить. Мой муж, Валентин.
  Правилов хмуро покосился на долговязого худощавого парня, ошивавшегося за спиной дочери с видом утомленного поделками ремесленников ценителя высокого искусства. Парень с первого взгляда не понравился Правилову, и он окрестил его Хлыщем.
  - Рад познакомиться, наслышан, как же... - Хлыщ протянул вялую ладонь, и рукопожатие только усугубило впечатление от безобразно растягиваемых гласных. Рука зятя показалась Олегу Петровичу дохлым кальмаром вроде тех, что продаются в рыбном отделе супермаркета.
  'Поганый слизняк', - подумал Олег Петрович и сосредоточил внимание на дочери.
  - Как мама? - спросил Правилов. Бывшую жену он по-прежнему любил, хоть и предпочитал не распространяться на эту тему.
  - Нормально, папочка. В конце зимы приболела, но сейчас пошла на поправку. Они с Вениамином Семеновичем даже намеревались ехать с нами, но потом у него что-то не сложилось. Говорит, много работы.
  Вениамин Семенович был вторым мужем Анастасии Правиловой.
  
  ***
  
  Вот на что никак не рассчитывал Олег Петрович, так это на то, что Настя после развода снова выйдет замуж. Что долгое время будет сторониться его и избегать (что, впрочем, несложно, проживая в разных городах, а теперь и странах), и что единственной ниточкой между ними останется дочка и, возможно, добрая память, 'А ведь не все, черт побери, было плохо за эти годы', - к этому он был готов. В той или иной степени. Но, чтобы замуж, после стольких лет? Такое Правилову и в ночном кошмаре не приснилось бы. Если развод означал сожжение мостов, то замужеством она развеяла пепел, исключив какие бы там ни было понтонные переправы с его, Олега Петровича берега. Они миновали точку возврата. Настя ушла навсегда. Правилову оставалось принять это как факт, переварить, и попробовать как-то жить. Беда заключалась в том, что желания жить у него не было.
  Развал семьи случился незадолго до развала страны. Под конец Перестройки Правиловы очутились в Киеве, что, в общем, было совсем неплохо. Правда, они ютились втроем в двенадцати квадратных метрах офицерского общежития, но это можно было перенести. Олегу Петровичу обещали квартиру, и, хотя воевать он умел значительно лучше, чем выпрашивать подачки в начальственных кабинетах, были все основания, что рано или поздно дадут. Правилова перевели в резерв, но и с этим он бы, пожалуй, смирился. Главная проблема заключалась в том, что Олег Правилов потерял стимулы. Смысл жизни куда-то исчез, причем так быстро и без следа, словно его вовсе не было. Правилов спрашивал у себя, неужели так было всегда, 'неужели, я, черт побери, не задумывался, вот и все?', и не находил стоящего ответа. В конце концов, он был служакой, а не философом. Страна, которой Правилов служил искренне и безотказно, верой и правдой, как ударник бойка, рассыпалась, на поверку оказавшись чуть ли не проклятой империей зла. Все ее победы выявились, по меньшей мере, дутыми, или оплаченными неоправданно дорогой ценой, в соответствии с известной песней из кинофильма 'Белорусский вокзал': 'А нынче нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим...' . Стоило ли платить ту цену, Правилов теперь толком не знал, хотя раньше ему казалось, что стоило. Былые кумиры обернулись кровожадными вампирами, и на свету превратились в прах. Политики твердили про новое мышление, но, на фоне всеобщего разложения их слова звучали как издевательство. Правилов не понимал, что имеется в виду. Повторимся, он был служакой, из тех, о ком писал еще Лермонтов:
  
  Полковник наш рожден был хватом,
  Слуга царю, отец солдатам.
  Да жаль его, сражен булатом,
  И спит в земле сырой.
  
  В конце восьмидесятых Правилов порой жалел, что его пощадил упомянутый поэтом смертоносный булат, и он не улегся в родной чернозем. И дело с концом. Возможно, ему смог бы помочь психолог, но, на дворе стояли те времена, когда желающего побеседовать с психологом скорее всего отправили бы к психиатру. А между тем, пустота внутри глодала его изнутри как болезнь. Ее требовалось чем-то заполнить, и вот тут Правилов крепко ошибся, посчитав водку неплохим наполнителем. В результате он потерял семью.
  
  ***
  
  - Получи, сучка! - орал Правилов, награждая Настю увесистыми тумаками. Впервые за все супружество. Анастасия, как и любая женщина, разбалованная мужем, ни разу в жизни не распускавшим руки, была просто оглушена. К счастью, он сохранял какую-то долю вменяемости и бил не во всю силу, так что до больницы, в конце концов, не дошло. Лиля не застала начала скандала, она только вернулась с занятий. Оставалось предположить, что отец крепко выпил на кухне в компании какого-то незнакомого майора, а мама сделала замечание. Анастасия Титовна пришла с базара, груженая сумками как вол. Раздражение заставило ее позабыть о том, что давить на совесть совершенно пьяного человека по крайней мере бесполезно, а иногда еще и небезопасно. Настя этого почему-то не учла.
  - Я тебе, корова неумная, покажу, где, блядь, твое место! - услыхала Лиля еще с лестничной клетки. И побежала на голоса. Она увидела мать, к тому времени повалившуюся на пол. Отец стоял над ней с тупым лицом и стеклянными глазами ожившего манекена. Лиле показалось, что он замахивается, и она бросилась к нему, визжа.
  - Папа, что же ты делаешь?! - Лиля повисла на руке отца, но он стряхнул ее легко, как пушинку.
  - Подонок! - страшным голосом завопила Анастасия. Возможно, не стоило так орать, но, кто при таких обстоятельствах просчитывает ситуацию на несколько шагов вперед. Вопли воздействовали на Правилова, как красная тряпка тореадора. Наклонившись, он схватил жену за волосы. Настя хрипела от боли и вырывалась, извиваясь, словно щука на крючке. Олег Петрович дал ей пару затрещин.
  - Что ты делаешь, гадина?! - Лиля вскочила на ноги. Она впервые обозвала отца так грубо. Да и вообще обругала.
  Лиля метнулась к отцу, молотя его прямо по лицу. По такому родному лицу, теперь ненавистному и чужому. С таким же успехом она могла попытаться расшатать кирпичную кладку. И все же отец выпустил мать. Схватил Лильку за голову и толкнул лбом в дверь. Со звоном посыпалось толстое рифленое стекло. Лиля, хрипя, повалилась на пол.
  Потом он, конечно, молил о прощении, и даже падал перед ними на колени. А затем, непрощенный, сидел на кухне, с белым лицом и дрожащими руками. Протрезвления всегда паскудны, в особенности, если приходится краснеть, сожалеть о содеянном, а то и вообще хвататься за голову: 'Я?! Я это сотворил?! Да не может такого быть!'
  Мама проплакала остаток дня, улегшись на кровати в спальне, служившей Правиловым также и гостиной, и детской, и столовой, и еще кабинетом товарища Правилова. Когда настало время ужина, она молча вышла на кухню. Как бы там ни было, а ужин дело святое, и офицерские жены понимают в этом толк. Лиля осталась сидеть в уголочке, подперши коленками подбородок. Слезы почти высохли. Зеленка на лбу тоже. Ей еще повезло, что это были все следы от стекла. Им всем повезло. На кухне отец пробовал заговорить с матерью:
  - Ну... прости, Настенька... прости...
  Гробовое молчание под аккомпанемент перемещаемых кастрюль и сковородок. Голос отца был жалким и подавленным, какого Лиля еще не слышала. Впрочем, такого как днем - тоже.
  Они ужинали в тишине, как на поминках. В определенном смысле, так и было. Просто Лиля еще не поняла. Она только чувствовала, что отец был бы рад и вовсе отказаться от еды, но опасался усугубить ситуацию. А мог уже не опасаться.
  Наблюдая исподтишка за родителями, девочка с тоской вспомнила, какими шумными и праздничными порой выдавались трапезы в их семье, куда частенько захаживали на огонек сослуживцы. Отец вообще тяготел к веселым компаниям, а мама всякий раз готовила, что называется на батальон, если и не ведрами, то не многим меньшими емкостями. Отец, вставая из-за стола, удовлетворенно похлопывал себя по животу, и перечислял гостей голосом диктора с Центрального телевидения:
  - На обеде в честь ее высочества принцессы Ликушки присутствовали: гвардии подполковник Правилов с супругой... гвардии майор такой то, с погонами, капитан... Обед прошел в дружеской, непринужденной обстановке...
  Тогда и в голову бы не пришло, что закончится вот так. Втроем, за убогим ужином, после драки.
  
  ***
  
  - Он же совершенно ничего не помнит, - твердила на следующий день Лиля, умоляя маму дать отцу еще хотя бы один шанс. - Он же плакал, мамочка... Он же извинялся!
  Сердце не камень, у большинства людей, по крайней мере. Анастасия Федоровна дала Правилову шанс. Но, он его не использовал. Через неделю Олег Петрович продолжил.
  Через месяц мать и дочь переехали в Минск, к отцу и деду.
  
  ***
  
  Федор Титович Барановский принял их сердечно, а как же иначе? Хотя и не удержался от шпильки.
  - Говорил я тебе, Анастасия! Допечет тебя этот чертов солдафон. Ну с, лучше позже, чем никогда.
  Федор Титович, несмотря на преклонный возраст, еще трудился в медицинском институте. От операций ему пришлось отказаться, и руки, и глазомер стали не те. Довелось ограничиться лекциями, а на экзаменах профессор по-прежнему доводил студентов до инсультов. Чаяния Федора Титовича, несбывшиеся четверть века назад, перекочевали с дочки на внучку. Лиля с первого раза поступила в медицинский. Попробовала бы не поступить.
  Анастасия подала на развод. Дело слушалось в городском суде, по новому месту жительства, Правилову пришлось приехать. Процесс не занял много времени. Совместного имущества у супругов не оказалось. Правиловы привыкли жить на широкую ногу, и на черный день не копили. Кто знал, что, когда он наступит, это даже облегчит процедуру.
  Они вместе вышли из дверей суда. Им естественно, было в разные стороны. К дому Барановских направо. К вокзалу налево. Настало время расставания, ведь, в сущности, они уже расстались, а в суде просто соблюли формальности, поставив точку на бумаге. Но, момент все равно получился тягостным, из тех, что запоминаются надолго.
  - Ну, что?... - первой нарушила тишину Анастасия. Она замечательно выглядела. Олег Правилов, закусив губу, поднял глаза к освещенным утренним солнцем крышам, прошелся по вершинам деревьев и, наконец, остановил взгляд на жене. Точнее, на бывшей жене. И пожал плечами.
  - Ничего.
  Последние несколько месяцев он только и делал, что пил, и это сказалось на лице. Ночь в поезде Правилов провел в компании бутылки 'Столичной', утром не побрился, а у вокзала еще дернул пивка. От Анастасии все это не ускользнуло, как никак, до серебряной свадьбы дотянули.
  - Пьешь?
  - Пью, - согласился Правилов. Глупо было отрицать очевидное.
  - Я хотела предложить тебе проведать дочь, но, даже не знаю... в таком виде... нужно ли ей это?
  - А она знает, что я здесь?
  - Нет, - поколебавшись, ответила Настя. И, поскольку он промолчал, добавила на повышенных тонах, - от тебя разит, Олег! Хотя бы до суда мог воздержаться?!
  - Чихал я на твой сраный суд. Ясно? - сказал Правилов, подумав, что она стала другой. Совсем не такой, как прежде.
  Круто повернувшись на каблучках, Анастасия зашагала прочь. Зашагала так запросто и решительно, что убила его наповал. Он ожидал чего-то иного. Хотя бы каких-то слов. Впрочем, кому они вообще надо? Проводив удалявшуюся фигурку жены долгим и полным тоски взглядом, Правилов уныло поплелся на вокзал. Ему чертовски хотелось выпить.
  
  ***
  
  Обретя свободу, Анастасия поразительно быстро с ней распрощалась, выйдя замуж за доцента Лавриновича, которого профессор Барановский прочил себе в приемники. Отношения между ними были, как у хорошего отца с сыном, так что Федор Титович радовался вдвойне. Свадьбу сыграли дома, без помпы, в узком семейном кругу. Правилова, естественно, не звали. Мы не в Европе, с ее обескураживающим порой либерализмом.
  Сидя за праздничным столом, Лиля Правилова пребывала в шоке. Скоропалительное замужество матери похоронило надежды на воссоединение родителей как бетонная плита, упавшая на туристическую палатку. Вообще говоря, легкость и быстрота, с какими госпожа Правилова превратилась в госпожу Лавринович, породила в душе дочери подозрения. Промучившись пару дней, Лиля без обиняков спросила мать:
  - Мама, а ты Вениамина Семеновича давно знаешь?
  - Почему ты спрашиваешь? - насторожилась новоиспеченная госпожа Лавринович.
  Если как следует поднапрячь извилины, то можно вспомнить, а, вспомнив удивиться. Где это все хранилось? Неужели в моей голове? А я ведь долгие годы не знал, что оно лежит спокойно на чердаке, и можно дотянуться, если пошарить на совесть. Впрочем, активация памяти далеко не всегда зависит от пользователя, смахивая скорее на поиски наугад в архиве, где потерялись регистрационные карточки. Вы забрасываете невод на глубину, но дно не доступно даже эхолоту, и какая глубоководная рыба попадется, остается только гадать. Лампы CD - проигрывателя перемигиваются, устройство считывает информацию с диска, оно греется и честно пыхтит, но канавки с цифровым кодом забиты и исцарапаны, так что монитор остается чист. Впрочем, если повезет, кое-что может появиться. Иногда обрывками, реже в виде картины.
  - А почему тебя это интересует? - напряглась мать.
  - А ведь я помню, - сказала Лиля. - Он, ведь и раньше к нам заходил. Всегда, когда мы у дедушки гостили.
  - С чего ты взяла?! - это была вспышка, которая только подтвердила догадку.
  - Он меня еще мороженым угощал. В кафе, в центре. Его еще в широких таких пиалах подавали, на длинной ножке. Оно еще в виде шариков было, политых вареньем или джемом. Я такого нигде больше не пробовала. - Продолжая выуживать подробности, как сачком из бачка, Лиля вспомнила, как оставалась на попечении бабушки, в то время как мама куда-то исчезала в компании этого мужчины. Поразительно, но ни бабушку, ни деда, исчезновения Насти не смущали. А Правилов не знал. Правилов был далеко. Правилов защищал Родину. По крайней мере, думал, что защищает.
  - У тебя с ним давно, ведь так?! - подловив родную мать на нечестности, пускай пятнадцатилетней давности, Лиля залилась пунцом. Ей стало так неприятно, будто она подглядывала в замочную скважину, и застала мать за нехорошим занятием. В определенной степени, так оно и было, только скважина располагалась в голове.
  Теперь пришло время краснеть Анастасии Лавринович. По ее лицу дочка сообразила, что попала в точку. В самую, что ни на есть, сердцевину.
  - Как ты можешь помнить?! - вспыхнула мать.
  - И, тем не менее, это так! - отрезала дочь.
  Анастасия Лавринович-Барановская сдалась.
  - Да, это так. Хочешь об этом поговорить? - она опустилась в кресло, пригласив дочь последовать ее примеру. В квартире они были одни. Федор Титович укатил на дачу. Доцент Лавринович принимал экзамены.
  - С Вениамином Семеновичем мы старинные друзья. Одногруппники, между прочим. Так что я с ним раньше, чем с твоим отцом познакомилась. Он... - Анастасия улыбнулась, - он был в меня влюблен. Безнадежно...
  Но Лиля не приняла шутливого тона матери.
  - Ты изменяла отцу. - Это не прозвучало вопросом. Все время изменяла. Ведь так? А бабушка с дедушкой тебя покрывали, потому что возненавидели папу с самого начала. Я же помню, тебя сюда как магнитом тянуло. Ты его обманывала здесь, вы все его обманывали, а отец даже приехать не мог, зная, как к нему относятся. Тебя это вполне устраивало.
  - Не смей так говорить! - глаза матери налились слезами. - Ты ничего не понимаешь!
  - Куда уж мне! - Лиля решилась поставить точку. - Скажи лучше честно, ты давно хотела бросить отца, и только ждала повода, разве не так? Когда ему стало совсем тяжело, ты, наконец, решилась, и оставила его одного. Пропадать...
  - Ты ничегошеньки не понимаешь, - Анастасия уронила голову.
  - Я все понимаю гораздо лучше, чем ты думаешь! - сказала Лиля с вызовом. - Ты развалила НАШУ СЕМЬЮ. Мою семью, если хочешь знать. Ты не сказала, что подаешь на развод. Но ведь это и меня касается! А ты... ты скрыла даже то, что отец приезжал в Минск. Зачем?
  - Он не захотел тебя навестить.
  - Ты лжешь! - выкрикнула Лиля. - Отцу плохо, я это чувствую! И он совсем один. И, знаешь, что я сделаю?! Я уеду к нему. Сегодня же!
  - Нет! - выдохнула Анастасия Лавринович, и Лиля подумала, что маму сейчас хватит удар.
  - Уеду! - закричала Лиля. - Ноги моей здесь не будет! Живи со своим Веником паршивым. Глаза бы вас обоих не видели.
  - Не смей так о Вениамине Семеновиче говорить! Он тебе в отцы годится.
  - Он мне, к счастью, не отец!
  - Он и есть твой отец, - сказала Анастасия. - Вениамин Семенович и есть твой настоящий отец, Лиля.
  
  ***
  
  Тем вечером Лиля позвонила отцу.
  - Ну, как ты там, доця? - спросил Правилов. Он только откупорил бутылку и очень рассчитывал, что она не заметит.
  - У меня все нормально, папочка.
  - Как учеба? Успеваешь?
  - Да, папочка. А как у тебя дела?
  Правилов сидел на такой мели, которая по всем направлениям казалась Сахарой, и вот, думал теперь, то ли подаваться на рынок в грузчики, то ли застрелиться, и дело с концом. 'Всем будет только лучше. Со временем'.
  - Я в порядке, доця. - Правилов глубоко затянулся. - Как там мама?
  - Ничего, папочка.
  - Здорова?
  - Здорова, папочка.
  - Обо мне не вспоминает?
  Лиля задержала дыхание.
  - Вспоминает, папочка.
  - Ругается?
  - Нет, папочка, не очень.
  - Домой возвращаться не надумала?
  О замужестве Анастасии Олегу Петровичу никто не сообщил. И Лиля этого делать не собиралась.
  - Пока нет, папочка. Но вообще, кто ее знает...
  - Ты учись, дочка, - голос Олега Петровича дрогнул. - Маму береги. Ты за ней уж приглядывай там... Ладно?
  - Пригляжу, папочка, - пообещала Лиля. - Ты себя береги. Хорошо?
  - Так точно, - отвечал Олег Петрович. Повисла короткая пауза. Потом он добавил. - Ты уж прости, если что не так. Особенно, за тот случай...
  - Папочка, я тебя очень люблю, - Лиля заплакала.
  - Я тебя тоже люблю, - сказал Правилов и повесил трубку.
  В тот вечер он был так близок к суициду, что смог заглянуть в собственное лицо, с засунутым в рот стволом. Это было как в зеркале, только без зеркала, и пистолет Правилов прижимал к виску, так сильно, что кожа побелела. Кто знает, чем бы все обернулось в ближайшие минуты, если бы не зазвонил телефон. Олег Петрович, отложив ПМ, схватил трубку, думая, что это снова Лиля. Но это была не она. Правилов перепутал голоса, что не мудрено, - они были похожи.
  - Алло, здравствуйте. Могу я поговорить с Олегом Петровичем Правиловым?
  - Доця, это ты?
  На другом конце провода произошло некоторое замешательство, а потом тот же голос, только утративший кажущееся спокойствие, произнес:
  - Олег? Это Аня...
  - Какая Аня?
  - Олежек. Это Аня. Неужели не узнаешь?
  - Аня? - 'Не знаю я никакой Ани'. И тут его осенило. - Аня? Анюточка...
  Анна Ледовая позвонила как раз вовремя, чтобы вытащить Олега Петровича из петли. Чтобы впоследствии он ее не спас.
  
  ***
  
  - А я подумал, хотя бы на часок домой заглянешь... - разочарование тяжело скрыть. Правилову это не удалось. Они по-прежнему стояли на перроне центрального вокзала столицы. Вокруг бурлил людской поток. Провожающие махали отбывающим, прибывшие выглядывали встречающих, а носильщики сновали между ними с тележками, и кричали 'Посторонись!' такими голосами, что и утес бы поспешил убраться с дороги. Дождь все падал и падал.
  - Папочка, - Лиля Правилова, а точнее, уже Лиля НЕ ЗНАЮ, КАК ФАМИЛИЯ ЭТОГО ПОГАНОГО ХЛЫЩА, сжала ладошками отцовскую руку. - Папочка, - она почувствовала, как расстроен отец, - я же тебе говорила. Поезд идет транзитом, всего полчаса остановка.
  Отец попробовал изобразить улыбку:
  - Значит, я не расслышал. Виноват.
  - Нас ждут сеньориты и 'Маргарита', - сказал Валик с усмешкой, понравившейся Правилову еще меньше самого Валика. - Югославия, - страна контрастов.
  'А не прихлопнуть ли тебе, дружок, пасть?' - подумал Правилов, жалея, что Валику не бывать его новобранцем. Вот бы побегал, так побегал.
  - Давай, на обратном пути, - предложила Лиля отцу. - Я обязательно у тебя побываю. То есть, мы побываем. С Валентином.
  - Хорошо, - согласился Правилов. - 'Будет лучше, если его унесет в море'. - Раз так, давай на обратном.
  - Только не представляю, каким образом, - вмешался Валик. - У нас обратные билеты на самолет.
  Лиля передернула плечами, сожалея о том, что позабыла. Или о том, что он сказал.
  - Может, выберешься, как ни будь погостить? - спросил Правилов, игнорируя долговязого Валика. - Безо всяких транзитов? А?
  - Конечно, папа. Обязательно.
  - Только если мы не перебежим из Югославии на Запад. Большое, знаете ли, искушение, - добавил Хлыщ, и Правилов подумал, что сможет убить его одним хорошим ударом. В висок или область носа, именуемую в восточных боевых искусствах треугольником смерти.
  - Давай, хотя бы немного пройдемся, что ли? - предложил Правилов, и они побрели, не спеша, вдоль перрона. Дочь под руку с отцом, у них в хвосте Валик НЕ ХОЧУ ЗНАТЬ ТВОЕЙ БЛЯДСКОЙ ФАМИЛИИ, НЕДОНОСОК, и, на почтительном расстоянии быкообразные, шкафоподобные гориллы из секьюрити. Причудливая получилась процессия.
  - Я так рада, что ты... - Лиля замешкалась, не подобрав нужных слов.
  - Выкарабкался? - подсказал Правилов.
  - Ну, я не так хотела сказать. Просто... - Лиля шмыгнула носом. - Просто боялась... что ты пропадешь... без мамы.
  - Без тебя, - поправил дочку Правилов. - Без тебя, доця. - Он вздохнул. - Как она там? Счастлива, в новом браке?
  
  ***
  
  Шила в мешке не утаишь. Хоть Лиля и скрывала от отца повторное замужество матери, ему все равно сказали. Добрые люди с длинными языками. А где-то спустя год после того, как мама поменяла фамилию, до них, через каких-то давнишних знакомых дошли слухи о том, что Правилов уволился из армии, какое-то время работал грузчиком, и, конечно же, пил по-черному, а затем очутился в рэкетирской группировке.
  - Теперь целой бандой налетчиков верховодит. Отпетых, знаете ли, проходимцев, - сообщила всезнающая мамина подруга. - Олег твой.
  - Во-первых, не мой, - поправила Анастасия.
  Доцент Лавринович с профессором Барановским во время разговора как раз садились обедать. В столовой накрыли стол.
  - Я никогда не сомневался, что он плохо кончит, - изрек Федор Титович и важно поправил очки. Вениамин Семенович еле заметно кивнул. Лилька, вспыхнув, выскочила из комнаты. Через месяц должна была состояться ее свадьба. Избранник Лили, Валентин, учился на том же потоке, что и она, и тоже происходил из семейки потомственных эскулапов. С медицинскими институтами это, скорее, правило, нежели исключение. Либо потомственные гиппократы, либо детки начальства средней руки, либо пролетарский набор от сохи. Для соблюдения процентного паритета.
  Когда определялся список гостей, Лиля попробовала заикнуться об отце, но никто и слушать не стал.
  - Вот что, дочь, - заявила Анастасия, отведя Лилю в сторону. - Имей совесть, хорошо? Вам с Валиком еще учиться и учиться. А потом, дай Бог, аспирантура. С дедушкиной помощью. Припекло замуж, я не против. Мы с отцом и слова тебе не сказали. А ты знаешь, во сколько нам ваша затея обошлась. Банкет в ресторане, машины, оркестр. Везде зеленый свет. Ну, так и ты соображай, что творишь. Мы с папой...
  - Веник мне не отец! - выпалила Лиля.
  - Сдай тест, если есть сомнения, - ледяным тоном посоветовала мать.
  - Вот мой тест. - Лиля взялась за сердце. - И оно говорит...
  - С тобой говорит твоя глупость! - заверила госпожа Лавринович. - На свадьбе будут родители Валика, весьма достойные люди, и мы с папой, со стороны невесты. И не ставь нас в четвертую позицию. Это блажь, а блажи не выполняются. Понятно? Веришь ты, в конце концов, или нет, это твое дело, а Олег тут и даром никому не нужен. Обойдемся как-нибудь без пьяных драк, вымогателей, дебоширов и поножовщины.
  Лиле пришлось уступить. В свадебное путешествие молодожены отправились на Южное побережье Кавказа. Для папы Валика, крупного туза из городской санитарно-гигиенической службы, разжиться парой престижных путевок не составило большого труда. Только по приезде с моря Лиля собралась с силами и позвонила отцу:
  - Папа, а я вышла замуж.
  А еще через год тот же всемогущий санитарно-гигиенический свекор снова добыл путевки, теперь на Балканы, к ласковому Средиземному морю. Белградский поезд следовал через Киев транзитом. Вот так и встретились отец и дочь первый раз за много лет.
  Они дошли до конца перрона. Дальше тянулись бесконечные пути, куда-то за горизонт, и не менее бесконечные линии проводов, туда же. Правилов молчал, ссутулившись.
  - А помнишь, папа, как мы через Байкал ехали? - сказала Лиля, чтобы хоть немного отвлечь отца.
  - Конечно, помню, - оживился Правилов. - Ну, у тебя и память. Ты же крошечная совсем была.
  - Ничего не крошечная, - засмеялась Лиля. - Я помню, поезд медленно-медленно шел. А вода о рельсы плескалась.
  - Так и было, - согласился Правилов. - Это когда меня с Дальнего Востока в ГСВГ перевели. Перед Афганом...
  - И рыбаки вдоль насыпи стояли. С рыбой. Как она называлась, папочка?
  Олег Петрович наморщил лоб.
  - Омуль.
  - Ага, омуль. Мы еще с мамой на нее накинулись. - Лиля захихикала. - А она вонючая такая была. Все купе пропахло.
  - Весь вагон, - подтвердил Правилов. - И не вонючая, а с душком. Так положено. Деликатес. Ясно?
  - Ага, деликатес. Помню, как от этого деликатеса у мамы так живот прихватило, что она из туалета не вылезала.
  - Ну, скажешь, - усмехнулся Правилов.
  - Точно, папа, - развеселилась Лиля. - Остальные пассажиры ее убить были готовы, потому что не только она рыбой объелась.
  - А помнишь, ты маме платок купил? Пушистый. Его еще крестьянка продавала. И просовывала через кольцо, чтобы показать, какой он тонкой работы.
  Правилов почесал затылок.
  - Этого я не помню.
  - А в ГДР, в седьмом классе, - Лиля сменила тему, - помнишь, как мы с ребятами на стрельбище пошли, погулять? Это когда там стрельбы начались. Они не знали, что мы там, и мы тоже не знали, что они палить начнут. А они как начали...
  - Помнишь?! - передразнил Правилов. - Да меня чуть в звании не понизили! Когда выяснилось, чья дочка одноклассников подбила на полигоне погулять. - Правилов крякнул. - Да что там звание... Вас всех запросто могли убить!
  - Но, не убили же, - возразила Лиля, припомнив, как они с ребятами вжимались в землю, а крупнокалиберные пули жужжали прямо над головами и сверху сыпались сбитые ветки и листья. - И потом, ну кто же знал?
  - Действительно, кто же? - сказал Правилов.
  - Папа, а ты ту девочку помнишь, которую маньяк убил? На Дальнем Востоке?
  То была совсем давняя история, относившаяся ко времени службы Правилова в Забайкалье. Тихо свихнувшийся старший лейтенант заманил домой пятилетнюю девчушку, изнасиловал и задушил портупеей. Правилов как раз был на маневрах, когда ему сообщили, что в части случилась трагедия. Убита пятилетняя девочка. Имени девочки никто не знал и, один Бог ведает, что тогда пережил капитан Правилов, пока не добрался домой. К счастью для Правилова (если, конечно, позволительно выразиться таким образом), жертвой маньяка оказалась соседская девчушка. Лиля была жива и, перепуганная насмерть сидела дома. Маньяк ударился в бега, скрывшись в Уссурийской тайге. Поговаривали, что он намеревается перейти границу с Китаем, чтобы избежать расплаты. За негодяем снарядили погоню, в которой, естественно, участвовал и Правилов. Вообще, добровольцев оказалось в избытке, как среди офицеров, так и вольнонаемных из городка.
  - Папа, а это правда, что именно ты того маньяка поймал?
  - Правда, - неохотно признался Правилов.
  - И что ты с ним сделал?
  Олега Петрович помрачнел. Маньяк то не дожил до суда.
  - Почему ты вспомнила? - пробурчал Правилов. - Не надо такое вспоминать.
  - Я часто о той девочке думаю, - проговорила Лиля. - Особенно, в последнее время. Понимаешь, мы же были подружками. Из одного песочника. Только она умерла, а я вот живу...
  Правилов обнял свою девочку.
  - Такая судьба, - продолжала Лиля. - Мне жить, а ей - нет. У нее украли игру в резинки, выпускной бал, и остальное все. Все украли. Даже ведерко для пасочек. Она так и не узнала любви, не встретила свою половинку, она никогда не услышит слова 'мама', понимаешь? Мы вот живем, а она... она НАВСЕГДА ОСТАЛАСЬ В ПРОШЛОМ.
  - Господи... - Правилов растерялся. - Зачем ты об этом говоришь, доця? Что было, то прошло.
  - Я беременна, папа, - сказала Лиля.
  
  Глава 3. Безнадега
  
  Поздний вечер пятницы, 11.03.94
  
  Площадку у банка освещали фонари, закрытые никелированными колпаками. Света было даже больше, чем нужно. Как на футбольном поле во время вечернего матча. Город вокруг терялся во мгле. Неоновые готические буквы, каждая в рост человека: 'Бастион Неограниченный кредит, вечный среди бренного', висевшие над парадным входом, заливали фасад мертвым синим сиянием.
  'Как в операционной', - подумал Андрей, содрогнувшись. - Саша? Ты уверен, что мне надо идти?
  - Иначе бы мы сюда не приехали, - отрезал Атасов, и потрепал Андрея по плечу. - Шевелись, парень. Не заставляй Поришайло ждать. Олигархи этого не любят.
  - Вы останетесь, пока я не выйду?
  - По-любому, зема, - заверил Вовчик. Эдик кивнул. Протасов махнул рукой. - Двигай, Андрон. За нами не заржавеет.
  Андрей вылез из 'Линкольна', стоявшего на самом краю площадки, прямо у дороги, поднял воротник, ссутулился.
  - Пожелай мне удачи в бою... - еле слышно сказал он.
  - Желаю, - сказал Протасов. - Давай, чеши.
  
  ***
  
  - Заходи, - наконец буркнул Артем Павлович и Андрей, битый час маявшийся у двери, шагнул к столу для совещаний, который бы вполне сгодился для обустройства взлетно посадочной полосы. Вообще, кабинет поражал воображение, напоминая какой-нибудь гулкий грот из подземелья Минотавра. Очевидно, размеры помещения должны были подчеркивать никчемность посетителей точно так же, как в Египте фараонов это делали пирамиды. Впрочем, и сам хозяин кабинета терялся у дальней, снабженной камином стены. Если он, при тщедушном теле, повелевал из таких хором, стоило задуматься, а не маг ли перед вами?
  - Можно, Артем Павлович? - пролепетал Бандура, опасаясь вызвать эхо, способное привести к обвалу. Люстра высоко над полом напоминала летающую тарелку. Из тех, что описывают разные психи.
  Поришайло отодвинул какие-то писульки, одарив молодого человека холодным взглядом поверх очков. Холоднее речной воды, в которой он только чудом не утонул с утра.
  - Догадываешься, зачем позвал? - осведомился Поришайло. Две длинные шеренги стульев стояли безукоризненно, как солдаты в строю. Можно было подумать, что когда тут проводятся совещания, цена вопросов касается существования Вселенной. На худой конец, Солнечной системы.
  Поришайло поправил очки. Глаза за толстыми стеклянными линзами казались двумя ледышками.
  'Впрочем, - неожиданно подумалось Андрею, - если б тебя в подземном переходе посадить, с гармошкой и перевернутой шляпой, магнетизма было б поменьше'. Мысли были крамольными, Бандура немедленно их прогнал. Кто знает, не телепат ли, Артем Павлович, ненароком?
  - Нет, Артем Павлович, - почти шепотом сказал Андрей. Мне это неизвестно.
  - Неизвестно, значит... - Поришайло позволил себе бледную тень улыбки на тонких, как шнурки, губах. Глаза оставались стеклянными. Бандура хотел потупиться, занявшись изучением ореховой столешницы, но, все же решил, что это будет невежливо.
  - Подумать, гм, такой уважительный, - продолжил Поришайло. - Прямо мухи не обидит. - Он покачал головой, и, неожиданно, повысил голос: - Может, хватит, гм, комедию ломать?!
  - Какую комедию, Артем Павлович?
  - Лицо Поришайло посерело. 'Фиговый признак', - подумал Андрей. И не ошибся с прогнозом.
  - - Целку из себя строишь?! - крикнул Поришайло, и звуки его голоса заметались под сводами. - Я тебе, б дь, устрою целку! - Поришайло, отодвинув ящик письменного стола, извлек обыкновенную канцелярскую папку на тесемочках, украшенную большими буквами ДЕЛО ?, оттиснутыми типографским способом. Советские папки все такие, а какое уж будет дело, кулинарное там, или, например, уголовное, жизнь покажет. Развязав узел, олигарх вынул несколько черно белых фотографий.
  - А ну, гм, иди сюда.
  Андрей медленно подошел.
  - Что, г м?! Чует собака, чье мясо съела? - осклабился Поришайло. - Узнаешь?
  Остов сгоревшей 'Лады' снимали, очевидно, со вспышкой. Закопченные стены гаража Бонасюков он бы узнал из тысячи других. И, все же, сподобился изобразить недоумение.
  - А что это, Артем Павлович?
  Поришайло закусил губу.
  - Это гараж на Оболони, - сказал он вкрадчиво, где ты убил и сжег двух милиционеров.
  - Я?! - ахнул Андрей. - Откуда такая уверенность?
  - Я тебе расскажу, откуда! - многообещающе проговорил Артем Павлович. - Тебя, твою мать, милиция ищет.
  - Меня?!
  - Тебя, б-дь, гм, - подтвердил Поришайло. - Тебя, мудака. По подозрению в двойном убийстве. Оперуполномоченных милиции капитана Журбы, гм, и старшего лейтенанта Ещешина. Их, гм, б-дь, живьем спалили. Прошлой ночью. Ты и спалил...
  Андрей был бы рад присесть, ноги совсем не слушались.
  'Как же ты докопался? - спрашивал себя Андрей, лихорадочно просчитывая варианты. - Свидетелей же, кажется, не было'.
  Следующее предположение ошеломило Бандуру:
  'Неужели милиция взяла Планшетова?! Его трухнули, он и раскололся?'
  - Тут, б-дь, и думать нечего! - повысил голос Поришайло. Андрей подметил, что чем шире растягиваются его губы, тем холоднее становятся глаза. - Ты, б-дь, с Кристиной Бонасюк шуры-муры крутил, гм, при живом муже?!
  Андрей открыл и закрыл рот.
  - Вот и порешил, обоих. Ты, Бандура, у полковника Украинского, как, блядь, заноза в жопе. Ты, гм, его достал, герой!
  - Я... - начал Андрей.
  - Головка от буя! - зарычал Артем Павлович. - Где два трупа, там и три?! Так, Бандура?! Бонасюк Василий Васильевич - твоя работа?
  Кожа Андрея покрылась липким потом.
  - Милиция нашла труп. Ты его кончил, по глазам твоим паскудным вижу.
  - Артем Павлович! - взмолился Бандура.
  - Цыц! - рявкнул Поришайло. Взял ладони в замок и вывернул с громким хрустом. Андрей бы мог поклясться, что теперь олигарх выглядит довольным, как кот, слопавший хозяйский творог. - Ты, гм, со своим приятелем, как его, напомни... - Артем Павлович выжидающе поглядел на Андрея, но тот, как воды в рот набрал.
  - Ну, да я без тебя знаю. С этим, б-дь, с Протасовым, - Артем Павлович, торжествуя, сверкнул очками, - опрокинули, понимаешь, банк. Ты, б-дь, знаешь, что с такими, как ты делают, за хищение государственных средств в особо крупных размерах, так сказать?
  - Да я ни сном, ни духом, Артем Павлович...
  - Доктору расскажешь, - оборвал Поришайло. И нагнулся к селектору. - Оксана, гм, Украинский пришел?
  Пока Артем Павлович обменивался фразами с невидимой секретаршей, Бандура испытал чудовищное искушение абсолютно все свалить на Протасова, и пускай расхлебывает, как знает. Чтобы не сделать этого, молодой человек прикусил язык.
  - Артем Павлович, - робко позвал Андрей. - Не надо Украинского! - Давайте, как-то с вами, тут, на месте, договоримся...
  - Договоримся? - поджал губы Поришайло. - О чем мне, б-дь, с тобой договариваться, урод? Да на тебе, б-дь, клейма негде ставить, гм!
  Поришайло уселся в кресло и взялся перелистовать какие-то бумаги, обращая на Андрея не больше внимания, чем на табуретку или этажерку с пухлыми канцелярскими папками.
  - Артем Павлович? Не сдавайте меня. Я вам отработаю!
  - Отработаешь? - Поришайло, не поднимая головы, принялся делать в бумагах какие-то пометки. - И что, мне тебя, на Окружной дороге поставить, как, гм, понимаешь, девицу? А кому ты на хер нужен?
  - Артем Павлович, ну, пожалуйста!
  На столе олигарха ожил селектор.
  - Артем Павлович? Прибыл Сергей Михайлович, - безучастным голосом автомата сообщила секретарша.
  - Пускай, гм, зайдет.
  - Артем Павлович! - взмолился Бандура. - Все, что только скажете!
  Поришайло вскинул брови.
  - Да зачем ты мне, гм, спрашивается?
  - Зачем угодно! - затараторил Андрей. - Я же летом добыл бриллианты... Я, только скажите...
  - Я, я... - передразнил Поришайло, делая Андрею знак замолчать. Наморщил лоб, будто подыскивая требуемую мысль, а затем неожиданно повернулся к селектору:
  - Оксана?
  - Да, Артем Павлович?
  - Скажи полковнику, чтобы обождал.
  
  ***
  
  Когда, через сорок минут, Андрей на негнущихся ногах, покинул кабинет Поришайло, полковник Украинский, в приемной, устал ждать. Они столкнулись нос к носу, впервые после памятной встречи в Гробарях. Бандура почти не помнил лица полковника. Сергей Михайлович в мельчайших деталях изучил лицо молодого человека по фотографиям.
  Сергей Михайлович смерил Андрея взглядом, полным холодной ненависти. Бандура посторонился, решив, что на сегодня лимит неприятностей исчерпан. Украинский как будто собирался что-то сказать, но в дверь кабинета приоткрылась, Артем Павлович выглянул в приемную.
  - А, Сергей Михайлович, - протянул олигарх, - давай, гм, заходи.
  Украинский, не сводя глаз с Андрея, последовал приглашению.
  - Бандура, гм, - продолжал Артем Павлович, пожимая протянутую полковником руку, - ты еще здесь?
  - Тут, Артем Павлович.
  - У тебя отец, гм, если мне память не изменяет, с Правиловым в Афганистане служил?
  - Да, Артем Павлович.
  - Ныне в ПГТ Дубечки проживает? В Винницкой области? Улица Советская, гм? Пасека у него, кажется?
  - Вы прекрасно осведомлены, Артем Павлович, - глухо ответил Андрей.
  - Ну, вот и хорошо, гм. - Поришайло потер руки. - Это я так, память проверяю. Увидишь отца, привет передавай. От Правилова.
  - Обязательно передам, - пообещал Андрей.
  - Не годится афганскому герою, гм, в земле ковыряться. Правильно я говорю, Сергей Михайлович?
  Украинский скупо кивнул.
  - Как дело сделаешь, вернемся с тобой, к этому вопросу. А пока - ступай, гм.
  Поришайло и Украинский прошли в кабинет.
  
  ***
  
  - Все сделал? - спросил олигарх, когда они остались наедине.
  - Так точно, - отвечал полковник.
  - Без шума вышло?
  - Попробовали бы только пошуметь... - полковник разочарованно вздохнул. В задержании пассажиров 'Линкольна', доставившего Бандуру в банк, участвовали три группы захвата. Те же, кстати, что упустили бандитов утром, в дачном поселке 'Сварщик', у устья Десны. 'Стоило, спрашивается, копья ломать, - думал Украинский, - черт бы побрал Артема Палыча. Семь, б-дь пятниц на неделе'. Правда, если расставленные утром силки были стопроцентной инициативой полковника, охотившегося за исчезнувшими на Братской деньгами, то вечером ему пришлось выполнять приказ олигарха. Поришайло распорядился взять рэкетиров, Сергей Михайлович взял под козырек. Все прошло на удивление гладко. Проходимцы и охнуть не успели, как очутились в 'воронке'. Почти никто никого не бил, разве что так, для проформы, врезали, самую малость, по мозгам.
  - Куда доставил? К себе?
  - Так точно.
  - Всех взял?
  - Атасова, Протасова и Арамейца, - перечислил Украинский.
  - Г-гм, - причмокнул губами Поришайло. - Все те же три отморозка? Ну, пускай посидят. - Поришайло прошел к секретеру, извлек графин с коньяком, не спрашивая, плеснул в два стакана.
  - По Миле Сергеевне у тебя что?
  - Как в воду канула, - развел руками Украинский. - Но мы ищем, Артем Павлович.
  - Ищем, - Поришайло залпом опорожнил стакан. Потянулся за графином. - Ищут они. Ты, Сергей, гм, хоть в лепешку расшибись, хоть, б-дь, как знаешь, короче, но, чтобы...
  Украинский слушал молча. Это было еще ничего, в сравнении с тем, что ему довелось выслушать накануне ночью, когда он только доложил шефу об исчезновении госпожи Кларчук. Артем Павлович рвал и метал. Да что говорить, он просто лез на стену.
  
  ***
  
  - Как это, блядь, исчезла?! - орал Артем Павлович в трубку.
  - Подозреваем похищение, - выдавил из себя Украинский.
  - Кем, гм, блядь?! Да ты, твою мать, в своем уме?!
  - А хотя бы и этим подонком Бандурой...
  - А на кой хрен она ему сдалась?!
  - Ну, - замялся Украинский, - из мести, к примеру.
  - Из мести, говоришь? - осведомился олигарх тоном, не предвещавшим ничего хорошего. - А чем она ему конкретно насолила?
  - Ну...
  - Палки гну, Сергей! Ты мне, б-дь, какого хера мозги е-шь, а?! Ты меня что, вообще, гм, за пацана держишь?!
  Крыть было нечем. Украинский помалкивал в трубочку, ожидая, когда гнев выйдет из шефа вместе с бранью. Он буквально валился с ног от усталости, его люди были повсюду, но, в результате гора родила мышь. Полковник ни в чем не преуспел.
  Гараж Бонасюков выгорел дотла. Правда, экспертам удалось опознать трупы Журбы и Ещешина, однако, это было все, что удалось накопать. Огонь вылизал следы, свидетели трагедии отсутствовали. Как будто опера сами заперлись в гараже, разлили бензин и чиркнули спичкой. Поиски хозяина 'тройки', сначала наехавшей на Милу Сергеевну, а впоследствии сгоревшей вместе с милиционерами в гараже, тоже не дали результатов. Заводские номера кузова и мотора оказались перебиты, номерные знаки не числились в базе Госавтоинспекции. Точнее, числились когда то, но были уничтожены по акту еще в позапрошлом году, при перерегистрации транспортного средства. 'Областные гаишники, видать номера спихнули, а теперь мозги компостируют, - высказался, по этому поводу Торба. - Ну, все, концы в воду. Хотя, скорее всего, Сергей Михайлович, машину бандиты угнали, когда на дело шли. Так что, тут мы до правды не докопаемся'. Полковник тогда мрачно кивнул. Он придерживался того же мнения. Правда, машина, зарегистрированная на Кристину Бонасюк, нашлась в кювете, у старого кладбища. Как и труп самого Бонасюка, со следами автомобильного наезда. Думая о событиях в Пустоши, Сергей Михайлович морщился, как от зубной боли. Еще бы, только серийных убийств ему и не хватало, плюс истерички неврастенички с двумя малолетними детьми, для, так сказать, полноты ощущений. Для полного кайфа, как когда-то говорили. Впрочем, нити и этого преступления опять-таки тянулись к Бандуре и его приятелям, Протасову и Волыне. Улик было недостаточно, что, впрочем, полковника не очень смущало. 'Конечно, если взять эту троицу, да потолковать, как следует, - думал Украинский, хрустя костяшками пальцев, - то признательные показания будут, конечно. Другой вопрос, зачем они надо?' Больше всего Сергея Михайловича интересовала судьба денег, похищенных у Милы Сергеевны на Подоле. Тот, кто ее переехал, тот и моих орлов приговорил. Тут и думать нечего.
  
  ***
  
  - Смотри, Сергей, - злобно предупредил Поришайло, и Украинский сбился с мыслей, - смотри мне, гм, как бы до Милы Витряков с Бонифацким не добрались. Понимаешь, какие будут последствия?!
  - Маловероятно, Артем Павлович, - соврал полковник, который так не думал. Госпожа Кларчук в большей мере интересовала его, как фигурант операции с банком, ее роль была сыграна, причем, провалена в самом финале. 'Лучше бы ей совсем исчезнуть', - полагал Украинский, однако держал эти соображения при себе.
  - Маловероятные, да? Это ты так считаешь?! А если, б-дь, ошибаешься?! Ты, Сергей, мне Милу хоть из-под земли, хоть откуда хочешь, гм, выкопай! - Поришайло сжал кулачки. - Имей в виду, гм, Сергей, если ты мне дело провалишь... Если просрешь! Понял, гм?! Так что, живую или мертвую... - ударение на последнем слове заставило Украинского вскинуть голову. Глаза Артема Павловича показались бездонными, как у вампира из американского ужастика. 'Мертвые не потеют, - промелькнуло в голове. - И не болтают лишнего'.
  Мила Сергеевна чрезвычайно много знала. В том числе и о планах физического устранения Бонифацкого, выражавшихся сформулированной еще Сталиным поговоркой: есть человек, есть проблема, нет человека, нет проблемы. Принимая во внимание давние связи госпожи Кларчук с Бонифацким и уровень доверия олигарха, Украинский не сомневался, что теперь она - настоящая бомба замедленного действия в руках того, кто выдернет чеку. Судя по всему, сделать это теперь было гораздо легче Бонифацкому или, например, Витрякову.
  - Найди ее, Сергей! - заклинал Поришайло. - Что у тебя по этим отморозкам из Крыма? Есть сведения?
  - Новых - никаких. - Покачал головой Украинский. - 'Если бы я был Витряковым, и захватил Милочку, то уже катил бы в Крым, под всеми парусами'.
  - За яйца этого Витрякова сюда!
  - Люди работают, Артем Павлович.
  - Работники, б-дь, - тяжело вздохнув, Поришайло наполнил стакан в третий раз. Вопросительно посмотрел на полковника:
  - Тебе плеснуть? 'Хеннесси', гм?
  Украинский отрицательно мотнул головой. Им еще предстояло обсудить много вопросов. Ситуация в Пионерске вышла из-под контроля, надвигался большой скандал, вероятно, не без возбуждения уголовных дел по всевозможным фактам коррупции, уклонения от налогов и, естественно, хищений государственной и коллективной собственности. В столице тоже, помимо всякой мелюзги, вроде рэкетиров, забот хватало. Чего стоило только одно расследование СБУ, негласно проводившееся по факту убийства оперативников управления по борьбе с коррупцией.
  - Ну-с, - сказал Поришайло, потирая руки. После третьего стакана он несколько оживился. - Давай, что там у нас дальше, гм, по повестке дня?
  - Дальше Бандура, - с неохотой сказал Украинский. - Его поездка, так сказать. - Полковник тяжело вздохнул. - Зря вы все же ему, проходимцу, доверяете. Я бы... закрыл бы его, к херам... - кроме желания расправиться с Андреем Сергея Михайловича обуревало еще одно сильное чувство: нежелание ввязываться в авантюру, в которую его втягивал Поришайло. Тем более что последний, по мнению полковника, при любых раскладах имел десять отступных путей, чтобы выйти сухим их воды. В отличие от Сергея Михайловича.
  - Я бы, я бы... - передразнил олигарх. - А с Бонифацким, б-дь, ты разбираться будешь? - Поришайло с такой ненависть поглядел на Украинского, что тот опустил глаза. - Смотри мне! Тут ты - головой отвечаешь. Чтобы твои архаровцы Андрея, гм, как положено, встретили, снабдили, чем надо, и, б-дь, прямо до цели сопроводили, как, гм, камикадзе ... - Поришайло задохнулся. - Уразумел?
  - Так точно, - буркнул Украинский. - Только, Артем Павлович? Что, если Мила у Бонифацкого? Тогда он уже - все знает...
  - Ты ж говорил, маловероятно?
  - Но, возможности то исключать нельзя...
  Поришайло какое-то время думал:
  - А что мы, в конечном счете, потеряем? - осведомился он наконец. - Молокососа, гм? Невелика потеря. - Артем Павлович опустился в кресло. - Люди то твои, надежные? - ворчливо осведомился он. - Те, что в Крыму?
  - Так точно, Артем Павлович, - сказал, без энтузиазма полковник. - Орлы. Завтра прямо у трапа самолета его встретят. Ну и... - Украинский выдержал многозначительную паузу.
  - Как думаешь по срокам, Сергей?
  - Думаю, в пару дней уложатся.
  Поришайло снова потянулся за 'Хеннесси'.
  - Значит так, Сергей. Когда молокосос дело сделает, к чертовой матери его, гм. Смотри только, чтобы тихо мирно.
  - Так и будет, Артем Павлович. Шум нам - без надобности.
  - Ну и ладно. - Прикрыв глаза, Артем Павлович откинулся в кресле. - Теперь, что там у нас по Пионерску?
  
  ***
  
  Как только дверь кабинета захлопнулась, Андрей поспешил наружу. Поручение Артема Павловича оглушило его, будто разрыв фугаса, а, слабо завуалированная угроза насчет отца окончательно добила. Теперь он мечтал только о том, чтобы все, как на духу, выложить Атасову. На Атасова всегда можно было положиться. Атасов откуда-то знал, что делать, и в худших переплетах.
  Преодолев три лестничных пролета, молодой человек показал рослым охранникам пропуск и очутился на свежем воздухе. Пока он разговаривал с Поришайло, на город опустилась ночь. На улице стемнело. Андрей остановился на ступеньках, закурил, и принялся выглядывать 'Линкольн' Армейца. Но, ни на стоянке, ни у тротуара, машины не было. Бандура в растерянности обогнул угол здания, не понимая, куда это подевались друзья.
  'Что за свинство? - думал Андрей, горбясь на холодном ветру. - Ведь договорились, кажется'.
  Через пятнадцать минут его терпение лопнуло, - 'нет, так нет', - решил Андрей, и поднял руку, собираясь поймать попутку. Стоявший напротив банка таксомотор немедленно отвалил от тротуара. Андрей, вообще то предпочитал грачей, которые и дешевле, и ничуть не хуже.
  - Хотя, какая разница? - подумал Андрей лениво. - Потеряв голову, глупо плакать по прическе... - стресс, полученный при разговоре с олигархом, постепенно проходил, оборачиваясь каким-то заторможенным, напоминающим вату состоянием. Очень хотелось выпить. И, еще больше, спать.
  Когда такси было в паре метров от Андрея, дорогу ему лихо срезала темно зеленая 'четверка'.
  - Садись, - предложил водитель, хулиганского вида парень в джинсах и старом свитере.
  - Градинская, - Бандура назвал адрес, выслушал требуемую цену, кивнул. Было действительно недорого.
  Сзади донесся протестующий клаксон таксиста.
  - Быстрее соображать надо, - сказал хулиганистый водитель, и сунул кассету в шахту. Из колонок грянул 'Парк Горького'. Эти ребята играют так, что, каким-то образом стимулируют быструю езду. Таксист бросил сцепление и дал газу. Машина с визгом устремилась вперед. Бандура сообразил, что на Троещину прокатится с ветерком.
  
  ***
  
  - Как, упустили?! - не поверил ушам Украинский вечером того же дня.
  - Шут его знает, как вышло, товарищ полковник, - оправдывались оперативники. - Левый какой то грач его подобрал, прямо у нас под носом.
  - Твою мать! - взбеленился полковник. - Вот дятлы, а?! Ничего нельзя поручить. Куда ж вы, на х... смотрели, когда он к грачу садился?!
  - Не беспокойтесь, товарищ полковник, - подключился к разговору майор Торба. - Адрес у задержанных узнаем. Протасов и эти, дружки его, в камере дожидаются.
  - Уже дождались, - заверил Сергей Михайлович.
  
  ***
  
  Пока в кабинете Артема Поришайло решалась его судьба, сам Андрей, преспокойно добрался на Градинскую. Расплатился с таксистом и поднялся в квартиру Армейца.
  - А где наши? - спросил он, увидев заспанного Волыну. Вовчик, от которого разило спиртным, как из разграбленного революционными матросами склада, промычал в ответ нечто невразумительное, но, все-таки Андрей разобрал, что от 'наших' - ни слуху, ни духу.
  Андрей завалился на диван. Веки казались намазанными клеем. Усталость, накопившаяся за последние дни, вскоре отрубила Андрея, как снотворное. Последней мыслью, посетившей сознание перед тем, как мозг погрузился в сон, было соображение о том, что выше головы, как говорится, не прыгнешь. Значит, как будет - так и будет.
  
  ***
  
  раннее утро, суббота, 12 марта 1994 года
  
  Утро выдалось холодным, но ослепительно солнечным. На бирюзовом небе ни пушинки. Правда, Солнце больше светило, чем грело. Впрочем, это обычное дело зимой. 'Утро стрелецкой казни', - подумал Андрей, и замотал головой, прогоняя эту мысль. Распахнул форточку, подставил лицо обжигающе свежему потоку, хлынувшему в кухню. Снаружи веяло снегом и льдом. Странно, ведь они не имеют запаха.
  - Брр, ну и достаточно. - Захлопнув форточку, Андрей поставил на плиту чайник. Долгое общение с Атасовым превратило его в кофемана, - М да, интересно, - пробормотал он, прислушиваясь к шипению воды на огне, - пока пол литра не вылакаешь, чувствуешь себя, как авиалайнер с перепившимся экипажем.
  'Черт знает, типа, что в кофейные гранулы намешано, - вздохнул как-то Атасов, - только я без них, как дизель без соляры'.
  - Да... - протянул Андрей. - Хотел бы я знать, куда вы ребята, запропастились.
  Ни ночью, ни утром приятели так и не появились. Ни Атасов с компанией, ни Юрик, который, похоже, действительно утонул, хоть Андрей надеялся на обратное. Связь тоже отсутствовала.
  После второй чашки кофе Андрей поглядел на часы. По утрам их стрелки вращаются особенно быстро. Не успеете почистить зубы, как пора выходить из дому.
  - Восемь двадцать пять, хм.
  До отлета осталось два часа, следовательно, не мешало поторопиться. В особенности, принимая во внимание особенности работы общественного транспорта, который, в те времена, как хотел, так и ходил. Бандура закурил, закашлялся, со злостью раздавил сигарету в пепельнице, и отправился будить Волыну. Но не тут-то было...
  - Вовчик! Вставай, слышишь?! Вставай, кому говорю!
  - М м м! Иди на хрен, блин, по любому! М м м...
  - Вот урод! Сволочь!
  Плюнув, в конце концов, Андрей оставил Вовчика в покое, валяться в компании четырех бутылок из-под 'Абсолюта'. Нашел в прихожей блокнот и шариковую авторучку. Вернулся в кухню, достал вторую сигарету и, не зажигая ее, уселся писать записку. Она вполне могла оказаться прощальной, это обстоятельство мешало сосредоточиться. Одно дело письмо, иное - последнее письмо. Однако время поджимало, оставалось писать, как есть.
  
  Саня. Ребята.
  Понятия не имею, где вас носит. Надеюсь, что все в порядке. Ждать больше не могу. Вылетаю сегодня в Крым. По поручению Поришайло.
  Где Кристина - не узнал. Зато Артем в курсе всех наших дел! На нас собираются всех собак повесить. И, короче, если я его поручение не выполню, то, похоже, можно ни о чем больше не беспокоиться. Зачем Артему голова Боника, лично я понятия не имею, но, только так и есть. И, похоже, если я его подведу, нам всем крышка.
  Андрей.
  
  Вздохнув, Бандура оставил бумагу на столе, придавив тяжелой керамической пепельницей. Накинул в прихожей куртку, проверил, на месте ли документы с деньгами.
  - Перед смертью все равно не надышишься, - бормотал он, захлопывая дверь. Покидать квартиру хотелось примерно так же, как стрельцам с известной картины Василия Сурикова подниматься на эшафот. Но, ни у него, ни у них, не было выбора.
  
  Глава 4. Лифт на эшафот
  
  За день до того, рассвет, пятница 11.03.94
  
  Дорога в Крым стала для Милы Кларчук одним бесконечным кошмаром. Ночь преступники провели в машине, около трех утра въехав на территорию Херсонской области. Шрам бессменно просидел за рулем, будто был биороботом, а не человеком. Остальные бандиты беззастенчиво куняли. Время от времени с переднего сидения доносился медвежий храп Витрякова. Ногай дремал с полуоткрытыми глазами, как зверь. Забинтованный примостил голову у Милы на плече и дрых, по-детски причмокивая. Тяжелый запах пропитавшей бинты мази Вишневского угнетал Милу, но она помалкивала, понимая, что худшее впереди. А запах - так, цветочки.
  Около половины четвертого Витряков встрепенулся и приказал сворачивать к морю.
  - Давай на Скадовск. Перекимарим пару часиков. Там точка есть. Нормальная.
  Филя возразил, заявив, что спать ему неохота, и он без проблем отсидит за баранкой еще четыре или пять часов. Сколько потребуется, чтобы добраться домой, в Ялту.
  - Да мне, б дь на х... по бую, хочешь ты там спать или танцевать! - озлобился Леня.
  - Так я...
  - Головка от буя! Поворачивай, говорю! Суку эту выпорем. По-моему, она уже заждалась. Дошло?
  - А, - обиделся Филя. - Так бы и сказал.
  Мила похолодела, сообразив, что вот оно, начинается. Даже раньше, чем она рассчитывала.
  Вскоре они были в Скадовске. Городок мирно спал, убаюканный шелестом волн. Да и не сезон был, чтобы подниматься ни свет, ни заря. 'Галант' выехал на пляж, распугав собирающихся к завтраку чаек.
  - Штиль, - сквозь сон пробормотал Забинтованный. Он пригрелся на плече Милы Сергеевны, и совсем не хотел наружу. Мир за пределами кабины представлялся холодным и абсолютно безлюдным, как какой-нибудь айсберг или вообще астероид. Сонные волны лениво и словно нехотя лизали берег, словно море не собиралось просыпаться. Над водой стоял туман, плотный, как пуховое одеяло.
  - Туда, - распорядился Витряков. Проследив за его рукой, Мила разглядела полтора десятка добротных кирпичных домиков, в окружении карликовых деревьев. Филимонов поддал оборотов, 'Галант', вильнув кормой по мокрому песку, рванул к ним напрямую, через пляж.
  Большинство окон оказались закрыты ставнями. Людей видно не было. Установленная над пляжем ржавая стальная эстакада, служившая, очевидно, для доставки к морю водных велосипедов, придавала пейзажу промышленный колорит. Правое плечо эстакады опиралось на каменный хозблок, хранилище этих самых велосипедов. 'Галант' обогнул крайние коттеджи и затормозил возле аккуратного двухэтажного дома, оказавшегося не по сезону обжитым.
  - Порядок, - проскрипел Леня. - Приехали. Давай, посигналь, что ли.
  Филимонов ударил по клаксону. Потом еще и еще раз. Пока, дверь не открылась, выпустив взлохмаченного мужичка лет шестидесяти с небольшим. Разбуженный весьма беспардонным образом, он щурился и часто моргал.
  - Смотри, Леня, сейчас за ружбайку схватится, - посмеиваясь, предупредил Ногай.
  - За х... схватится, - ощерился Филимонов. Леня опустил окно:
  - Палыч, здоров. - Его голос подействовал, как магия. Мужичок, встрепенувшись, шагнул к машине:
  - Леонид Львович? Здравствуйте. Не узнал вас.
  - Ты ж меня знаешь, я всегда - как снег на голову.
  - Когда вам только удобно, - расшаркивался Палыч. Перед Леонидом он держался заискивающе, чтобы не сказать подобострастно.
  - Тогда вот что, - Витряков щелкнул пальцами. - Давай, номер организуй. С удобствами...
  - Надолго к нам, Леонид Львович?
  - Там видно будет.
  - Пять минут, Леонид Львович, пять минут.
  - Мухой давай.
  Палыч со всех ног кинулся выполнять поручение.
  - Водки и пожрать! - крикнул вдогонку Филимонов. Ногай и Забинтованный оживились.
  - Что-то я засиделся. - Ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Витряков. Потянулся так, что захрустели кости, и полез из машины.
  - Леня, ты куда?
  - Пойду, облегчусь.
  
  ***
  
  Ждать пришлось недолго. Палыч вернулся так быстро, словно вообще никуда не уходил.
  - Домик, крайний у моря, - сложившись едва не пополам, доложил Палыч, передав Витрякову связку длинных ригельных ключей. - Постели я сухие застлал. Газовый котел включил. И два калорифера, чтобы вам зябко не показалось. Только, пока дом прогреется...
  - Давай, - Витряков резким движением перехватил ключи.
  - Кушать сейчас супруга приготовит, - еще ниже согнулся Палыч. - Через двадцать минут будет подано.
  - Двадцать - пойдет. - Развернувшись, Витряков зашагал к крайнему домику.
  Палыч нырнул в дом, где на кухне уже вовсю шипела полная мяса сковорода. Пожилая супруга Палыча, поднятая с постели, как солдат по тревоге, развернула кипучую деятельность. Пока поросятина покрывалась нежнейшей розовой корочкой, женщина нарезала кругляшками лук и потянулась за сыром.
  - Как у тебя? - спросил Палыч, смахивая пот со лба. - Может, помочь чего?
  - Справлюсь, - жена отложила терку и повернулась к плите. - Отбивные надо перевернуть. А то подгорят.
  - Видела, кто прикатил?
  - А как же, - женщина осенила себя крестом. - Ох, и боюсь я их.
  Палыч кивнул. Тут их мнения совпадали. Жена уложила лук поверх отбивных, присыпала сверху сыром. - Майонез подай.
  Палыч вынул из холодильника четыре двухсотграммовые банки 'Провансаля', вооружился ключом:
  - Все четыре открывать?
  Жена сделала утвердительный жест.
  - Девушка с ними, - проговорила женщина, накрывая сковородку крышкой и устанавливая конфорку на минимум. - Одна на четверых. Глазищи - перепуганные.
  - Я ничего не видел, - потупился Палыч. - Не мое это, старуха, дело. Меньше знаешь - дольше живешь.
  - И не мое тоже.
  
  ***
  
  Витряков втолкнул Милу Сергеевну в гостиную и одним ловким движением сорвал плащ. Мила осталась совершенно голой. Дрожа всем телом, она попятилась от двери.
  - Холодно, - ощерился Витряков. - Сейчас согреешься, б-дь на х...
  - Леня? Ребята? Не надо. Ну, пожалуйста...
  Филя заиграл желваками, не отрывая глаз от ее аккуратно подстриженного лобка. Ногай нервно захихикал и потер ладони. Дима Кашкет переминался с ноги на ногу, глядя в пол.
  - Двигай, - Витряков показал на приоткрытую дверь в спальню.
  - Пожалуйста...
  - Пацаны, - начал Кашкет нерешительно. - Вы это...
  Мила почувствовала, что он колеблется. И шагнула к нему:
  - Дима, пожалуйста!
  - Вот, сука! - выбросив руку, Леня схватил Милу за волосы и потащил в спальню. Ногай заворожено проводил глазами ее упругие розовые ягодицы, мелькнувшие в дверном проеме.
  - Пацаны, - повторил Кашкет еле слышно.
  - Ты чего, Бинт, хочешь свою жопу вместо нее подставить? - спросил Шрам. Забинтованный покрутил головой. Этого он не хотел.
  
  ***
  
  Когда через десять минут Витряков вышел из комнаты, на ходу застегивая зиппер, Филимонов и Ногай встретили его раскрасневшимися физиономиями и похотливыми взглядами. Спальню и гостиную разделяла тонкая фанерная стена, скорее, даже перегородка. Тяжелое дыхание Леонида, вскрики госпожи Кларчук и ритмичный скрип пружинного матраца подействовали на них, как транквилизатор.
  - Ну, как, Леня? - осведомился Шрам, сглатывая.
  - Никак, б дь на х... - Витряков со злобой саданул табуретку, и она упала на бок. Прошел мимо стола и опустился в кресло.
  - Не дала? - не удержался Шрам. Ногай громко заржал.
  - Палыч, что, жрачку не приволок? - спросил Леня, темнея лицом.
  - Так рано еще, - сверившись с часами, сказал Филя и прикусил язык под испепеляющим взглядом Витрякова. Ногай стянул свитер через голову.
  - Ладно, я пошел.
  - Почему это ты, первый? - Филя приподнял бровь.
  - Валите вдвоем, она не против, - процедил Витряков, закусив губу. - Продуйте сучку в два ствола.
  Филимонов и Ногай отправились в спальню. На пороге Шрам обернулся:
  - Бинт, ты идешь?
  Кашкет молча покачал головой.
  - Ну и мудак.
  
  ***
  
  Когда Палыч, с огромным подносом, заставленным тарелками и бутылками со спиртным, постучался в номер, ему открыл Забинтованный. Пропустив Палыча, Бинт вышел наружу и, с видом сомнамбулы, поплелся к берегу.
  - Можно? - еле слышно спросил Палыч и кашлянул.
  - Валяй, заходи, - разрешил Витряков. Леня развалился на диване, забросив обе ноги на стол, и курил, пуская колечки в потолок. Лицо Витрякова было непроницаемым, как у какого-нибудь египетского божества. Из спальни доносились возбужденные мужские голоса и отрывистые женские стоны.
  'Это не мое дело', - повторил про себя Палыч и принялся на скорую руку сервировать стол. Расставил тарелки и бутылки, разложил вилки с салфетками. Справившись с работой, отступил на шаг и вопросительно посмотрел на Витрякова.
  - Ой, ой, ой! - закричала из спальни женщина.
  - Спину прогни, сучка! - посоветовал мужской голос. - А теперь жопой виляй.
  - Что, хочется? - прищурившись, Витряков смерил Палыча взглядом.
  - А?
  - Хочешь, говорю? - Леонид показал на дверь спальни. - Так иди, почеши конец. Я сегодня добрый. А женщина бесплатно дает.
  - Спасибо, Леонид Львович, - пробормотал Палыч. Чувствовалось, что он опешил.
  - Спасибо да, или спасибо нет?
  - Я, пожалуй, пойду, ладно...
  - Вали, - холодно сказал Витряков. - Иди на х... - неожиданно заорал он. Палыч вылетел из бунгало, как пробка из бутылки. - Старый педераст!
  
  ***
  
  - Ну, что там? - спросила супруга, когда Палыч вернулся в кухню.
  - Кушают, - сказал он.
  - А девушка?
  - Не видел, - отвечал Палыч, и это не было ложью.
  - Не нравится мне это, - покачала головой жена.
  - Слушай, - он повысил голос, - твое дело стряпня, мое - белье менять! Ясно! Заладила: нравится, не нравится! Еще возьми, накаркай.
  
  ***
  
  - Когда через несколько часов Витряков приказал поднести еще четыре бутылки водки, Палыч обнаружил бандитов режущимися в карты. Не хватало только Забинтованного, ну так Палыч видел его на берегу. Молодой человек сидел на песке, и, не отрываясь, смотрел на море. 'Сколько можно там торчать? - еще удивился Палыч, и, недолго думая, причислил Забинтованного к наркоманам. Обкололся, видать. Вот и штормит, теперь, по полной программе'. Вынув водку, Палыч заменил фужеры, собрал грязную посуду и пустые бутылки, и шмыгнул за дверь. Женщины нигде видно не было. Из спальни не доносилось ни звука.
  
  ***
  
  Компания прокутила до вечера, убравшись восвояси около двадцати одного ноль-ноль. Палыч как раз собрался смотреть программу девятичасовых новостей НТВ, когда автомобильный клаксон под дверями заставил его подскочить, как от удара тока. Выглянув наружу, он увидел 'Галант' Витрякова.
  - На вот, - сказал Леня, бросая в окно скомканную сотку. Не успел Палыч нагнуться за деньгами, как машина сорвалась с места, обдав его мокрым песком.
  - Ну, что? - спросила жена. Он стоял с банкнотой в руке, глядя на быстро удаляющиеся габариты 'Галанта'.
  - Укатили, - сказал Палыч.
  - Господи, спасибо тебе, - пробормотала жена, и снова перекрестилась.
  - Пойдем, что ли, приберемся, - предложил Палыч.
  
  ***
  
  Дверь домика осталась открытой нараспашку. На полу в гостиной их дожидались осколки разбитых бутылок, перевернутый стол и разбросанные повсюду карты.
  - Скатерть прокурили, - всплеснула руками жена. - А ваза? Ваза кому помешала?
  - Далась она тебе? - сказал Палыч, с содроганием заглядывая в спальню и ожидая увидеть тело несчастной женщины, со следами сигарет на груди и удавкой на шее.
  - Фух... - он облегченно вздохнул. Комната, к счастью, была пуста. Живую или мертвую, но бандиты увезли женщину с собой. Правда, на постели бурели подозрительного вида пятна. В воздухе стоял концентрированный запах табака, водки и спермы.
  - Отвезешь завтра в прачечную, - сказала жена из за спины. Он не слышал, как она вошла.
  - Завтра, - согласился Палыч.
  Супруги приступили к уборке.
  
  ***
  
  Глухой ночью 'Галант' пересек городскую черту Ялты. Филимонов пролетел милицейский КП, почти не снижая скорости.
  Вскоре они были в частном секторе, с дороги представлявшемся образованным бесконечными заборами лабиринтом. Сводом лабиринта выступало небо - темное, низкое и мглистое. Пока Филя открывал ворота и загонял машину во двор, Мила успела разглядеть, что дорога круто забирается в гору. Следовательно, они были на окраине.
  Ее грубо вытолкали из салона, протащили по ступеням и бросили в темный и грязный чулан. Кто то из бандитов не поскупился на хороший пинок, угодив точно по копчику. Мила повалилась на пол, извиваясь от боли.
  - Забыл тебе сказать, ты круто порешься, сука, - сказал Филимонов, захлопывая дверь. - Может, мы тебя еще попользуем. Передохни пока.
  Лязгнули засовы, чулан погрузился в темноту.
  Где-то далеко яростно заливались собаки. В чулане пахло сыростью и землей. Как только затихли шаги бандитов, Мила сначала перевалилась на бок, а затем, после нескольких неудачных попыток, села, привалясь к шершавой стене. Тело ныло, не желая слушаться. 'Неудивительно, - подумала она, - странно, как это я вообще что-либо чувствую'. Ее связали еще в Скадовске, перед тем, как швырнуть в машину. Теперь запястья онемели и едва покалывали, скотч, которым воспользовался Филимонов, когда стягивал руки и щиколотки, держал крепче любых наручников. Мила бледно улыбнулась, подумав о Гарри Гудини, которому посчастливилось умереть до изобретения липкой ленты.
  'Хотела бы я посмотреть, как бы он...'
  'Не хотела бы'.
  В конце концов оставив бесплодные попытки освободиться, она принялась ждать. Больше ничего не оставалось. Сон не шел к Миле, и это было странно. После перенесенных потрясений. Взвесить шансы тоже не получалось, - мешал страх. Липкий и тягучий. Сперма высохла и напоминала клей. 'От меня, наверное, разит, как от... от...', - она не знала, как от кого? В принципе, это было не так уж важно. Потом Мила вспомнила историю о цирковом фокуснике, умевшем останавливать сердце. И подумала, что эта способность пригодилась бы ей. Потому что умирать не всегда страшно. Бывает кое-что страшнее смерти. Мила попыталась приказать сердцу не биться, но то лишь застучало сильнее.
  
  ***
  
  И все же сон сморил ее, правда, это случилось уже под утро, незадолго до пронзительных воплей петухов, встречающих каждый новый день многоголосым хором так, будто он последний. Собственно, она и так продержалась на ногах поразительно долго, с учетом выпавших на ее долю испытаний. Наверное, потому, что была слишком взвинчена, наэлектризована, чтобы уснуть. Она решила, - этого никогда не случится, ведь есть несчастные, которые вообще теряют способность спать, их жизнь заканчивается смертью от нервного истощения. Сон долго подкрадывался к Миле, прячась за ухающим пульсом, за невероятным возбуждением бесконечного дня, а потом прыгнул на нее и сразил мгновенно, как пуля.
  Правда, сон не принес ни облегчения, ни отдыха. Он оказался кошмаром, причем, Мила с ужасом удостоверилась, что ее подсознание способно транслировать ей многосерийные кошмары, нечто вроде сериалов, которые ежедневно идут по телевизору, околпачивая и без того задерганных людей. Впрочем, чего другого следовало ожидать? Если жизнь наяву превратилась в непрерывный фильм ужасов, то и Ии виртуальная составляющая соответствующая.
  Сначала Мила снова, как и прошлой ночью увидела Протасова, Валерий гнался за ней по полю, сидя за рычагами своего жуткого зерноуборочного комбайна, ярко желтого, точь в точь как машина, которой ее сбили. Она побежала по стерне, не чувствуя боли, хоть изнеженные хорошей обувью пятки с непривычки оказались изранены в кровь. Затем Мила угодила в капкан, который оказался вытянутыми руками Вовчика по кличке Палач. Волына поймал ее за щиколотки и вцепился в них мертвой хваткой. Захлебнувшись в безмолвном крике, она все же вырвалась, а затем оторвалась от земли, как у нее всегда получалось в детстве, когда среди ночи приходил кошмар. Когда со всех сторон подступали чудовища, и единственный выход был - взлететь. Мила начала подниматься все выше и выше, Протасов с Вовчиком остались далеко внизу. 'Отдай сумку, дрянь, хуже будет!' - кажется, кричал Протасов, в бессильной злобе, его вопли становились все тише, она постепенно удалялась. Милу Сергеевну охватило острое желание показать ему сверху средний палец, что она и сделала, захихикав. Впрочем, ее смех оборвался, как только она вспомнила, что должно вот-вот произойти. Естественно, ведь Мила видела повторение своего сна, прерванного головорезами Витрякова, которые ворвались в ее квартиру накануне, всего сутки назад. Госпожа Кларчук, наблюдавшая за развитием событий во сне со стороны, словно из зрительного зала, какой-то недремлющей частью своего мозга, с содроганием подумала, что сейчас, наверное, появится Леня, ее бесцеремонно разбудят, вытянут из постели, в чем мать родила, бросят в салон 'Галанта' и повезут в Крым. И это будет повторяться снова и снова, вся проклятая дорога, без конца, точно так, как случилось с героем американского фильма 'День сурка', только ей придется гораздо хуже, поскольку его, по крайней мере, никто не насиловал и не пытал. Однако Витряков, к счастью, не появился. Мила Сергеевна не выскользнула из объятий Морфея, замкнутый круг, в который угодил герой Билла Мюррея, разомкнулся, в сценарий, по которому развивался сон, оказались внесены изменения. Мила продолжила подниматься вверх, как какой-нибудь метеорологический зонд из тех, которые некоторые впечатлительные граждане частенько принимают за НЛО. Теперь, когда ей больше не угрожал Протасов, со своим кошмарным дружком, Мила даже немного расслабилась. Впрочем, по мере того, как расстояние до поверхности земли росло, на смену ему пришла боязнь высоты, и скоро ее охватила такая паника, что она рисковала раствориться в ней без остатка.
  'О Господи, я же сейчас упаду! - крикнула она, отчаянно болтая ногами.
  'Ерунда! Здесь, во сне у тебя нет тела! А души, как известно, не падают! - это была неплохая мысль, ободряющая, но на смену ей немедленно пришла следующая, полная тревоги: 'Тогда как быть с падшими душами, дорогуша?'
  - Мамочка! - истошно завопила Мила Сергеевна. - Мама! - в предвкушении падения она зажмурилась.
  - Тихо, дамочка, не дергайтесь! - сказал кто-то невидимый, у нее за спиной. Мила, от неожиданности, вскрикнула, забившись еще сильнее.
  - Да успокойтесь вы, говорю! Вывалитесь, пеняйте на себя, кхе-кхе! - голос был каким-то странным, словно шел не изо рта, а, скажем, из клюва размерами с чемодан. Тем не менее, Мила решила внять и, с большим трудом все же взяла себя в руки.
  - Вот, молодцом, - похвалил невидимый собеседник. - Вот и правильно. Сидите себе тихо. Точнее, висите, кхе-кхе. Тут высота такая, я вам доложу... - он присвистнул, чтобы подчеркнуть, высота действительно головокружительная, - если колдырнетесь, дамочка, такие последствия будут, летальные, никто не склеит. Летальные последствия полета, кхе-кхе.
  Только теперь до Милы дошло, что ее крепко держат за подмышки, а воздух вибрирует от ритмичных хлопков, наводящих на мысли о взмахах могучих крыльев. Вроде тех, которые можно увидеть у чучела птеродактиля, посетив республиканский музей палеонтологии. Собственно, она и двигалась вверх плавными рывками, соответствующими этим хлопкам. Где-то над затылком время от времени раздавался клекот, очевидно, издаваемый клювом размером с чемодан. Мила зажмурилась еще крепче. Между лопаток потек пот, спину холодил ветер.
  'Это же птица Рух'! - сообразила госпожа Кларчук. - Несет меня, чтобы скормить птенчикам величиной со страуса. Как синица какого-нибудь червячка.
  Сказки 'Тысячи и одной ночи' попались Миле в подростковом возрасте, и она изрядно продвинулась в чтении, прежде чем книгу заметил и отобрал отец, который, хоть уже давно не жил под одной крышей с дочерью, в редкие свои помещения зачем-то превращался в Цербера.
  - Кто ей это дал?! - вопрошал отец, в возмущении поглядывая на тещу. Мама Милы умерла от пневмонии, когда Мила была совсем маленькой, с тех пор она жила с бабушкой, которая, как могла, заменяла мать. - Вы дали, Анна Матвеевна?!
  - Так это же сказки, Сереженька? - не поняла бабушка, испуганно глядя из-под очков. - Разве это плохо?
  - Сказки? Это сказки, по-вашему?! Ничего себе, сказки! Ничего себе... - отец спрятал трехтомник в дипломат, который принес с собой. - Есть сказки, которые сказки, а есть - совсем не сказки. Совсем уже...
  Мила, прерванная на интереснейшем моменте совокупления прекрасной наложницы султана с четырьмя огнедышащими джинами, решила за лучшее промолчать.
  Итак, ветер бил Миле Сергеевне в лицо. Ее швыряло в воздушных ямах, как пассажира 'кукурузника', отчего сердце проваливалось в пятки. Ей казалось, что она вот-вот упадет, и от удара разлетится на куски, словно фарфоровая статуэтка из коллекции. Но, вместо ожидаемого падения, ее изрезанные острой стерней ступни, внезапно нашли опору. Едва под ногами оказалась земля, или, по крайней мере, нечто твердое и, похоже, незыблемое, Мила открыла глаза. Лучше бы она этого не делала.
  Она обнаружила, что стоит на верхушке дымовой трубы, показавшейся высокой, как Эйфелева башня. От поверхности ее отделяла пропасть как минимум в несколько сотен метров. Где-то очень далеко на северо-западе искрилась на солнце Десна, напоминающая с высоты голубой шнурок, посыпанный блестками. Левее виднелись крыши новостроек Троещины. У Милы Сергеевны захватило дух, закружилась голова, и она едва не сорвалась вниз. Лететь бы ей к далекой земной поверхности, кувыркаясь, если бы не чьи-то крепкие руки, удержавшие ее за локоть. Это был невидимый спаситель, которого она с перепугу приняла за гигантскую прожорливую птицу из арабских сказок. Мила ахнула, узнав Сергея Михайловича.
  - Сергей Михайлович?! - воскликнула Мила с облегчением, вспомнив, как он обещал, что будет неподалеку, и, если потребуется, подстрахует. Значит, как ни странно, полковник сдержал слово, на этот раз. - Так это были вы?! Ну, слава Богу!
  Правда, полковник выглядел несколько необычно. Его поджарое тело (вскормленный на пиве живот бурдюк исчез без следа) было покрыто кожистой чешуей с сильно развитыми мышцами летуна. Ноги вместо ступней заканчивались могучими когтистыми лапами, крепко цеплявшимися за кромку трубы. За спиной Сергея Михайловича подрагивали перепончатые крылья, как у летучей мыши, только значительно больше. Заметив ее округлившиеся глаза, Украинский их свернул, и теперь они торчали у него из-за спины, словно рукояти самурайских катан. Мила решила, что пока он не собирается улетать. Это конечно обнадеживало.
  - Здравия желаю, Мила Сергеевна, - заклекотал Украинский. На месте рта у него красовался мощный, массивный клюв. Слова летели оттуда, как из рупора. - Я же обещал, что подстрахуем, в случае чего. Если кто-то кое где у нас порой, честно жить не хочет, кхе-кхе. Так что, не о чем беспокоиться, Милочка.
  Мила с благодарностью посмотрела на полковника. Было так здорово - оказаться под надежной защитой. Из трубы вырывался могучий поток теплого воздуха и приятно согревал спину. Никакого смрада она не чувствовала.
  'А еще говорят, что из труб теплоэлектростанций вся таблица Менделеева вылетает. С дымом. Врут, наверное, как всегда. Эти чертовые экологи'.
  Миле сделалось хорошо, и даже уютно. Чудовищная высота перестала пугать госпожу Кларчук, и она с интересом огляделась по сторонам. Любоваться было чем. Мила оценила колоссальных размеров цех, расположившийся у основания трубы. Оттуда доносился монотонный гул, издаваемый какими-то механизмами.
  - Котлотурбинный цех, - пояснил ей Украинский. - Мне в подобном как-то аварию поручили расследовать. Ротор турбины лопнул, представляете? Осколки весом в несколько тонн разлетелись на многие километры. Комитет, естественно, привлекли к расследованию. Возникло подозрение в террористическом акте.
  - Ну и как, оправдалось?
  Сергей Михайлович хотел пожать плечами, но вместо этого хлопнул могучими крыльями. Теперь он напоминал Миле Сергеевне гусара польской крылатой кавалерии. В юности она ходила в кинотеатр на 'Потоп'.
  - Да нет, в общем то. Факты хищений вскрылись... и, преступной халатности.
  За котлотурбинным цехом высились громадины градирен. Над ними клубился пар, поднимаясь в бирюзовое небо. Поскольку труба, несмотря на гигантскую величину градирен, была значительно выше, Миле удалось разглядеть водяную гладь в разрывах между клубами пара.
  - Там вода?
  - Горячая вода, - подтвердил Украинский. - Хочешь, хоть в самый лютый мороз купайся. Как открытый бассейн с подогревом, вроде того, что работал на стадионе 'Динамо'. Главное, чтобы в насосы не затянуло. А то... такое дело, кхе-кхе.
  - А бывает?
  - Говорят, да, - признал Украинский неохотно. - Вообще то, персонал в градирнях рыбу разводит.
  - Рыбу? - Мила вытаращила глаза.
  - А почему бы и нет? - полковник в возбуждении захлопал кожистыми крыльями. - Такие толстолобики плодятся, жирные, пальчики оближешь. - Он алчно щелкнул клювом, и Мила подумала, что при желании полковник в состоянии натворить этим своим клювом дел. Перекусить, например, руку. - Я вот сейчас слетаю, принесу вам пару рыбин. На пробу. С икрой. Вы только сумку мне отдайте.
  - Сумку?
  - Ну да, сумку. Сумочку, будьте добры. С деньгами.
  Покосившись через плечо, Мила Сергеевна обнаружила сумку, наполненную на Подоле деньгами, которые она таки выбила из конвертальщика Паши. 'Интересно, это та, которую я в парадном спрятала, или все же 'кукла', предназначавшаяся Андрею?'
  Ах, деньги... я и забыла, - протянула Мила. Как ни благодарна она была полковнику за чудесное исцеление, расставаться с сумкой было жаль. Особенно, если внутри находились не пачки старых газет, а отпечатанные ФРС доллары. Такие хрустящие и желанные.
  - Видите, какая вы рассеянная, - согласился полковник, нервно перебирая когтистыми пальцами. Точь в точь, как у курицы, только значительно больше и радикального черного цвета.
  - Да, конечно, - согласилась Мила, и только теперь заметила вторую дымовую трубу. Вторая труба, словно зеркальное отображение первой, торчала в каких-нибудь двухстах шагах. Верхушку трубы венчало аккуратно сплетенное гнездо. Из гнезда высовывались разинутые клювы птенцов. Птенцы, судя по всему, ссорились, вырывая один у другого крупные куски мяса, показавшимися Миле фрагментами человеческого тела.
  - О, Боже! - Мила прикрыла рот.
  - Не стоит так болезненно реагировать, Милочка. А тем более, понимаете, расстраиваться. Он большего и не заслуживал.
  - Кто?
  - Как кто? Паша. Дружек ваш. По незаконной обналичке специалист.
  Мила отвела глаза.
  - Вы же сами говорили, Милочка, будто он мухлевал, кхе-кхе?
  - Такого я ему все равно не желала, - пролепетала она, борясь с подступающей дурнотой.
  - Такова его судьба, - отрезал полковник. - Надоело с махинаторами цацкаться. Сумку давайте!
  - А кто это? - спросила Мила, разглядев совсем далеко, над вышгородскими лесами, пару угрожающего вида птиц. Птицы волокли в когтях нечто весьма тяжелое, то ли бычка, то ли крупного человека.
  - Ах, это... - Сергей Михайлович отмахнулся, - это наши ребята. Оперативники. Второго подельника вашего задержали. Этого, как его? Протасова. Да черт с ним, с быком тупоголовым. Не берите в голову. Вы сумочку то давайте.
  - Спустите меня, пожалуйста, на землю, Сергей Михайлович.
  - Сначала сумка - потом земля, Мила Сергеевна. И давайте-ка без торга. Тут вам не базар, дорогуша! - внезапно посуровел Сергей Михайлович и, дав понять собеседнице, что шутки закончились, яростно щелкнул клювом прямо у нее под носом.
  Цепенея под алчным взглядом похожих на стекляшки глаз полковника (недаром сотрудники силовых структур так падки на словечки типа 'сокол' или 'беркут'), Мила Сергеевна протянула сумку. Украинский поймал ее с ловкостью совы, хватающей обреченную мышь. В следующую секунду могучие крылья расправились, сделали мах, полковник отделился от трубы.
  - А я?! - взвизгнула Мила. - Как же я?!
  - Вы? - Украинский, вероятно, хотел пожать плечами, по привычке. При этом его крылья сложились. Чтобы не полететь вниз камнем, ему пришлось сделать несколько яростных взмахов, прежде чем он поймал поток восходящего воздуха, и воспарил.
  - Вы, дорогуша, меня больше не интересуете. Отработанный, так сказать, материал.
  - А как же наш договор, Сергей Михайлович, вы же мне двадцать пять процентов обещали?!
  - Вы что-то путаете, кхе-кхе. Я с аферистами не договариваюсь.
  - Хорошо! - в отчаянии она протянула к нему дрожащие руки. - Я поняла. Не надо мне никаких процентов, Сергей Михайлович! Только не бросайте меня, пожалуйста, я вам еще пригожусь!
  - Пригодитесь? - заклекотал Украинский. - Да на кой черт, спрашивается, вы мне сдались? - он окинул презрительным взглядом ее беззащитное, худенькое тело. Только сейчас Мила сообразила, что обнажена. - Мяса в вас - кот наплакал, честно вам говорю. Яйца снести - и того не сможете. Вы, дамочка, балласт.
  - Умоляю! Не бросайте меня здесь! - повторяла она снова и снова, теперь сквозь слезы.
  - Да я и не бросаю, - сообщил полковник. Мила решила - сжалился.
  - Правда, Сергей Михайлович?
  - Передаю, с рук на руки, Милочка, другим нашим сотрудникам. Скоро они за вами прибудут. Недолго терпеть.
  - Какие сотрудники? - пролепетала Мила.
  - Товарищи Витряков с Филимоновым.
  - Они ваши сотрудники?! - взвизгнула она.
  - Так точно, дамочка. Только внештатные.
  - Они же бандиты! - закричала она.
  - Ну, знаете, я бы не стал, на вашем месте, развешивать ярлыки, дамочка, - осуждающе проговорил Украинский. - Вину обвиняемого определяет суд, верно? Он же назначает наказание. Сейчас, понимаете, не 37 й год, кхе-кхе, к сожалению...
  - Не отдавайте меня им! - завыла Мила. - Я буду хорошей!
  - Ничего не попишешь. Такой приказ.
  - Я буду жаловаться Артему Павловичу!
  - Ну, сама напросилась! - заклекотал Украинский и толкнул ее правым крылом. Потеряв равновесие, Мила, пронзительно визжа, полетела в закопченную дочерна пропасть дымохода.
  - Мама! Мамочка! - кричала Мила, выпученными от ужаса глазами наблюдая стремительно удаляющийся круг ярко голубого неба вверху.
  - Мамочка...
  
  ***
  
  Она обнаружила себя на глинобитном полу, среди опилок, в грязном чулане, куда ее бросили накануне вечером, со связанными за спиной руками. Где-то неподалеку брехали собаки, эти ночные часовые, готовясь передать вахту петухам. За крошечным окошком, раза в два меньше форточки, неуверенно брезжил рассвет. Наступал новый день, обещавший быть еще хуже ночного кошмара. Замерзшая и перепуганная, она была на грани прострации. Часть сознания лихорадочно искала пути спасения, но находила одни тупики, часть готова была истерически смеяться, представляя перекошенную физиономию бомжа, обнаружившего набитую банкнотами сумку, часть хотела одного - смерти. Безболезненной и гуманной, во сне. Спустя полчаса Мила забылась. Ей удалось проспать еще с полчаса. Пока не пришел Витряков.
  
  ***
  
  раннее утро, суббота, 12 марта
  
  Леонид тоже не выглядел посвежевшим. Видимо, остаток ночи пропил. С ним пришли запахи перегара и бензина. Если с перегаром все было ясно, то запах бензина Миле чрезвычайно не понравился. Он ее напугал.
  - Принюхиваешься? - от Лени не ускользнул ужас в ее глазах. Есть люди, которые буквально питаются чужими страхами. Витряков был из их числа. - Давай, давай. Пока есть чем.
  Мила инстинктивно подалась назад. Но, сзади была стена.
  - Живо колись, коза, где камни? - добавил Витряков, ухмыляясь. - Сразу предупреждаю, попробуешь сбрехать - я тебе такое устрою, зенки повытекают.
  Мила сообразила, что речь о бриллиантах Виктора Ледового, давно присвоенных Артемом Поришайло.
  - Они давно не у меня, Леня, - заспешила она. - Их у меня и не было никогда. Они...
  Витряков не дал ей окончить фразу. Не размахиваясь, залепил пощечину. Мила ударилась затылком в стену. Из глаз посыпались искры.
  - Раз бы тебе навалять, ципа. От души. Но, у меня другой план. Сейчас будем в Космодемьянскую играть. Ты, значит, будешь Зоя...
  Появился Филимонов, по-приятельски подмигнул госпоже Кларчук, поставил рядом закопченный стальной прибор, в котором она с ужасом узнала видавшую виды паяльную лампу. Опустившись на четвереньки, Шрам принялся работать поршнем, нагнетая давление в камере с топливом. Теперь запах бензина наполнил чулан, заставив все прочие отступить.
  - Мы тебя сейчас опять жарить будем, - сообщил Филя между делом. - Только теперь в натуре. Леня, спички подай.
  Пары бензина, охнув, воспламенились. Шрам отдернул руку.
  - Ух, б-дь. Печет.
  Лампа чадила и плевалась бензином. Глядя на нее, Мила, каким-то уголком сознания, вспомнила студенческие походы, и тертый жизнью примус 'Шмель', непременный атрибут тех беззаботных времен. Уху из котелка и кувшинки на поверхности пруда.
  - Сейчас прогреем сопло, и пошла жара, - сообщил жертве Филимонов. Он упивался ситуацией. Это читалось без труда. Мозг госпожи Кларчук лихорадочно заработал. С такой быстротой, что рисковал сорваться в пропасть безумия с узкой колеи, проложенной над бездной.
  - Леня! - выпалила она, ожидая, что палачи вот-вот начнут. - Леня! Я действительно не знаю, где камни. Я тут ни при чем. Зато... зато у меня есть деньги. В Киеве. Они спрятаны...
  Теперь пламя стабилизировалось. Никаких мини-протуберанцев, а только деловое шипение. Как от конфорки.
  - Иди ты? - осклабился Витряков. - И много?
  - Много, Ленечка. Они спрятаны...
  - Почему раньше не сказала? - удивился Шрам.
  - А когда? - взвизгнула она, потому что Витряков вооружился лампой.
  - Точно, - согласился Филя. - У нее ж рот был занят.
  - Они на Подоле, - тараторила Мила. - В доме на улице Братской. А камни... У меня их правда нет. Но, я знаю, кто их присвоил. Артем Павлович Поришайло... есть такой серьезный человек в Киеве...
  - Как ты сказала?! - Витряков в изумлении опустил лампу. - А ну, повтори!
  - Артем Павлович Поришайло.
  - Откуда ты его, б-дь, на х... знаешь этого козла? - треснувшим голосом спросил Леня, перед глазами которого пронесся врезающийся в сосну 'Форд Эксплорер'. В салоне джипа визжал тяжело раненый Помидор, а пули играя, пробивали обшивку. - Откуда ты знаешь старого обдолбанного пидера?!
  - Я многое о нем знаю! - она почувствовала перемену, случившуюся в нем, и собиралась этим воспользоваться. - Если ты хочешь до него добраться, я знаю, как это сделать!
  Витряков остановился в нерешительности. Он не ожидал ничего подобного.
  - И еще! - выпалила Мила Сергеевна. - Жизнь Вацлава в опасности!
  - Чего? Чего ты болтаешь, коза?!
  - Жизнь Бонифацкого в опасности! Поришайло его заказал! Со дня на день в Крым прибудет киллер.
  - Ты гонишь, сучка? - не поверил Витряков. - На кой сдался Вацик этому старому педерасту?
  - Дай я хоть разик по ней пройдусь, - предложил Филя, забирая у Витрякова лампу. - Один раз, б-дь?
  - Усохни, урод! - рявкнул Леонид. И выжидающе посмотрел на Милу. - Ну, так?
  - Потому, что вы его достали в Пионерске! - выпалила Мила.
  - Ты и про Пионерск знаешь?! - Витряков ушам не верил. Филимонов стоял рядом, невозмутимый, как олигофрен.
  Стараясь не смотреть на синее пламя горелки, Мила Сергеевна выложила такие подробности гангстерской войны за Пионерский металлургический комбинат, что у Витрякова после десяти предложений, в конце концов, отвалилась челюсть.
  - Твою мать, - протянул Витряков, и Мила поняла, что выиграла хоть какое-то время.
  - Дай я... - начал Шрам, разочарованный, как ребенок, у которого забирают игрушку.
  - Туши лампу и иди, звони Бонику, дебил.
  
  ***
  
  Тот же день, ближе к обеду
  
  - Здравствуй, - сказал Боник. Мила подумала, что со времени их последней встречи летом он постарел лет на пять. Седина с висков разбрелась по всей голове, а синяки под глазами говорили о том, что почки ни у кого не железные. Даже у пробивающихся в ряды олигархов бывших комсомольских вожаков. А, может, у последних - в первую очередь, учитывая тяжелые испытания молодости. Впрочем, и Мила не выглядела теперь принцессой. Правда, перед тем как везти к Бонифацкому, Витряков позволил ей принять душ, а потом подобрал кое какую одежду.
  - Здравствуй, Вацлав, - она встретила его слегка насмешливый взгляд своим, настороженным.
  - Жаль, что все так вышло... - Бонифацкий покачал головой, изображая сочувствие и досаду.
  'Я так не думаю, - решила Мила, вспомнив их прошлую встречу у моря. - Ты помнишь, как все начиналось...'
  - Мне тоже жалко, Вацлав.
  - Как ты?
  - Ничего. Уже ничего, спасибо.
  Бонифацкий покачал головой. Как будто не знал, что его подручные сделали с ней. На что они вообще способны...
  - Леонид рассказал, в двух словах, что... - он замялся, подыскивая слова, - что у тебя ко мне дело. Это так?
  - 'Дело, - подумала Мила, вспомнив о паяльной лампе Витрякова, с которой разминулась только чудом. - Дело...' - Она перевела дух, чувствуя себя сапером на минном поле. 'Не ошибись, - сказала себе госпожа Кларчук. Одна ошибка, и ты вернешься в чулан, к Филимонову, у которого отобрали игрушку. Одна только ошибка...' Боник уже отдавал ее в руки палачам. Значит, мог повторить это снова.
  - Это так, Вацлав. Тебя собираются убить.
  - Вот как? - Бонифацкий откинулся в кресле. - Кто же?
  - Артем Павлович Поришайло.
  Бонифацкий криво улыбнулся:
  - Откуда такая осведомленность, Мила?
  - Я - доверенное лицо Артема Павловича. Так что моя информация - из первых рук.
  Боник промолчал. Мила решила продолжить:
  - Ты не хуже меня знаешь, что физическое устранение конкурента - обыкновенный бизнес ход. Ничего личного.
  - В тебе чувствуется комсомольская закалка, - Боник хмыкнул. - И что же? Ты должна была меня отравить? Бриллиантовой стружкой?
  - Твои бриллианты попали к Артему Павловичу, - сказала Мила, раз уж Бонифацкий о них вспомнил. - Я действительно получила летом задание изъять у тебя камни, но, меня опередили. Некий Андрей Бандура.
  - Неужели? - не поверил Боник.
  - Именно так, - подтвердила Мила. - Тогда он работал на Ледового. Но, когда вернулся домой с камнями, Виктор Иванович уже лежал в городском морге.
  - Я слышал, его застрелила жена?
  - Так сообщали газеты. С каких пор ты им веришь?
  - Да никогда не верил, - признался Боник. - Продолжай.
  - Ледового убили по приказу Поришайло.
  - А Правилов? Он у Ледового секьюрити заправлял?
  - Правилов его сдал.
  - Значит, Правилов и племянницу сдал? - Бонифацкий приподнял брови.
  - У него не было выбора. А Анна так или иначе была обречена. Правилов теперь до председателя правления банка дорос. Правда, поговаривают, что генерал он свадебный.
  - Уж не 'Бастиона' ли? - оживился Бонифацкий. - Который еще неограниченным кредитом называют?
  - Именно его.
  - Значит, - подвел итоги Вацлав Збигневович, - Поришайло опрокинул партнеров Ледового, которые оплатили бриллианты? Они ведь остались с носом?
  Мила кивнула.
  - И ему это сошло с рук?
  - А какие к нему претензии? Все замкнулось на Ледовом, который лежал в гробу.
  - Ловко, - протянул Боник. - Интересно, а доказательства причастности товарища Поришайло к убийству Ледового есть?
  - Думаю, да, - после колебания, сказала Мила.
  - Веские?
  - Более чем.
  - А конкретнее можно? А то у меня такое впечатление, что из тебя информацию клещами вытаскивать надо.
  - Записи телефонных разговоров Поришайло и Правилова. Возможно, видеокассета, отснятая скрытой камерой на даче.
  Боник присвистнул.
  - Ого! Чья работа?
  - Записи сделал Правилов. Для подстраховки. В служебном кабинете, в машине, и на даче.
  - Откуда у тебя эта информация?
  - От его секретаря. Она стоила денег.
  - Верю. - Бонифацкий поглядел на Милу с восхищением. - И их можно достать? Вещдоки?
  - Не за дешево... - предупредила Мила.
  - Бриллианты у Ледового кавказцы покупали? - уточнил Боник. Госпожа Кларчук сделала утвердительный знак.
  - Они наверняка здорово огорчатся, когда узнают, что их облапошили? - продолжил мысль Бонифацкий.
  - Не то слово, - сказала Мила Сергеевна. - У Артема Павловича земля под ногами загорится.
  Некоторое время оба молчали. Боник размышлял. Мила ему не мешала. Пока молчание не затянулось. Тогда она добавила:
  - Но, для этого ты сначала должен выжить.
  - Хотелось бы, - Боник попытался изобразить улыбку. Вышло с большим трудом. Настало время вернуться к началу разговора, она была права. - Ты говоришь, что Поришайло меня заказал? - Говоря о своей смерти, Боник испытал какое-то странное чувство, которому он не сумел подобрать названия. Ощущения стороннего наблюдателя, которому, правда, очень жаль. - Каким образом это должно произойти?
  - На днях в Ялту прибудет киллер.
  - Один?
  Мила кивнула.
  - Сообщники в Крыму есть?
  - Да. Двое. Офицеры милиции.
  Вацлав Збигневович рывком встал из кресла и, заложив руки за спину, подошел к окну. Оно было панорамным, с видом на горы, поднимающиеся над Ялтой стеной.
  - Хорошенькие дела ты рассказываешь, - сказал он еле слышно. Мила сообразила, что его пробрало.
  - Почему я должен тебе верить? - спросил Бонифацкий после долгой паузы.
  - Потому, что, если тебя убьют, я снова попаду в лапы Витрякова, - проговорила Мила холодно. - Как тебе такая причина?
  - Ты можешь попасть в них и без этого, - сообщил Боник глухо.
  - Но, если тебя не станет, это случится наверняка.
  Боник, в конце концов, кивнул.
  - Хорошо, допустим, я тебе верю. - Он вернулся в кресло. - Кого посылает Поришайло, знаешь?
  - Андрея Бандуру.
  - Опять? - удивился Боник. - Почему снова его?
  - Потому, что он хорош, - сказала Мила. - Кроме того, Артем Павлович держит Бандуру за жабры.
  - Шантаж?
  - Что-то вроде того. Поверь, Вацлав, парень будет землю рыть, пока до тебя не доберется.
  Боник поежился:
  - Точная дата прибытия?
  - Неизвестна.
  - Ты сможешь выяснить?
  - Я попробую.
  - Да, ты уж постарайся... - это снова была угроза. Слабо завуалированная. - Кто эти двое, из милиции?
  - Люди Украинского, - сказала Мила. - Насколько мне известно, должны встретить Бандуру в аэропорту. Снабдить оружием. Подозреваю, им же поручено убрать его, когда... - она посмотрела на Вацика. Он все понял.
  - Надеюсь, этого не случится.
  - Я тоже, - он нервно улыбнулся. - Фамилии милиционеров?
  - Вардюк и Любчик.
  - Ты их знаешь? - спросил Бонифацкий.
  - Понаслышке, - вздохнула Мила, решив не распространяться.
  - Сиди тут.
  Он куда-то вышел. Она дожидалась с полчаса. Когда Боник вернулся, то выглядел довольно бодро, и даже потирал руки.
  - Ладно, - сказал он. - Думаю, мы с тобой поработаем. А пока... - он улыбнулся, - я еще не завтракал. Может, составишь мне компанию? А после поговорим?
  - Я меня сутки маковой росинки во рту не было, - без обиняков призналась госпожа Кларчук. - Твои подручные, правда... - начала она, и осеклась.
  - Что? - насторожился Бонифацкий.
  'Ты знаешь, что', - подумала Мила с ненавистью, но промолчала.
  - Ничего, не обращай внимания.
  Бонифацкий воздел руки к потолку, давая понять, что вот, мол, с кем приходится работать. Ладони были холеными, Мила ему не поверила. Тем временем Боник надавил вмонтированную под столешницей кнопку. Практически сразу в кабинет заглянула секретарша. Бонифацкий, поманив ее пальцем, обернулся к Миле Сергеевне:
  - Кофе будешь? Со сливками?
  - С удовольствием.
  - Очень хорошо. Как ты к сладкому?
  - Я бы предпочла ветчину.
  - Идет, - согласился Бонифацкий, щелкнув пальцами: - Нам по паре яиц всмятку, и бутерброды с ветчиной и икрой. Только давай в темпе, не затягивай.
  Девушка исчезла так же молча, как появилась. Боник вернулся к собеседнице. - Ну вот, сейчас все принесут. А пока, - он потер ладони, - ты мне расскажешь, что тебе известно о Поришайло.
  - Что ты хочешь узнать?
  - Все, - коротко ответил Бонифацкий. - От структуры банка до количества ступенек в холле. От номеров его кодированных счетов до того, в трусах или без трусов он привык спать. И с кем. О его бизнесе в целом. Об активах и пассивах. О дебиторах и кредиторах. О предприятиях, которыми он владеет через подставных лиц. О схемах отмывания денег и связях в долбанном правительстве.
  - У тебя хороший аппетит...
  - Разве это говно стоит жизни? - осведомился Бонифацкий. - Кстати, мэр Пионерска меня тоже интересует. Он мне, как кость в горле, этот засранец Леня Максипихин. - Боник сверкнул глазами.
  'Вот это уже без фальши', - думала Мила, благоразумно опустив глаза.
  - Ты, я надеюсь, понимаешь, - добавил Боник, без тени улыбки, - что, если морочишь мне голову, то...
  - Понимаю, - сухо сказала Мила.
  
  ***
  
  После завтрака Боник снова вызвал секретаря и приказал подобрать Миле Сергеевне одежду:
  - Хороший спортивный костюм подойдет. Ну и, белье, как я понимаю.
  - Спасибо, - просто сказала Мила.
  - Позже мы тебя приоденем, - пообещал Боник. - Это так, на первое время. Потом я распоряжусь, чтобы подвезли. Хотя, - он отодвинул тарелку, - обстановка там спартанская, так что, в вечернем платье не погуляешь.
  - Где там?
  - Ты задаешь много вопросов, - Боник погрозил ей пальцем. - Впрочем, на этот я отвечу. Мы перебираемся на новое место. Ты не беспокойся, места там живописные. Все удобства, и море - рукой подать.
  - Хорошо, - сказала Мила Сергеевна. Глупо было разыгрывать энтузиазм. С другой стороны, принимая в расчет то, с чего она начала утро, к обеду грех было на что-нибудь жаловаться. Она неплохо устроилась. - Как скажешь, Вацлав.
  - Вот и чудненько. - Он хлопнул в ладоши, в третий раз, вызывая секретаря.
  
  Глава 5. Кемпинг 'Камень Шаляпина'
  
  Через час они покинули особняк в ярко красном 'БМВ' Бонифацкого. Ехать пришлось втроем.
  Едва Мила и Бонифацкий устроились в салоне, отделанном бурой кожей, как в гараже появился Филимонов. Прошелся вдоль машины вразвалочку и нырнул на заднее сидение. Обернувшись, Мила увидела десантный вариант автомата Калашникова со складывающимся прикладом. Резервная обойма была прикреплена к вставленному в автомат магазину при помощи скотча. Мила подумала, что это та самая лента, которой ей вязали руки и ноги. И вздрогнула. Филя положил оружие на колени.
  - Теперь порядок. Поехали.
  Мила украдкой покосилась на Боника, но его лицо осталось непроницаемым. Как хорошая ширма в раздевалке.
  'Кто здесь парадом командует?' - спросила у себя Мила. От ответов веяло холодком. Она закусила губу.
  Как только они выехали на улицу, стоявший у ворот 'Опель Фронтера' пристроился сзади. Сначала Мила предположила, что они спускаются в центр Ялты, но, чуть позже сообразила, что ошиблась.
  - Мы едем за город?
  - Много чирикаешь, пташка, - предупредил Шрам. Боник пропустил это замечание мимо ушей.
  Вскоре они очутились на трассе, соединяющей Ялту с Алуштой. Когда мимо промелькнул белый дорожный щит с надписью Ялта, перечеркнутой жирной красной чертой, Мила Сергеевна, скосив глаза, посмотрела на указатель километража и запомнила эту цифру. Солнце стояло в зените и припекало, день обещал быть не по-мартовски жарким. Слева над автострадой, защищенной от оползней и камнепадов высоким бетонным бордюром, нависала каменистая Ялтинская Яйла. Отвесные бело серые стены горного кряжа уходили в самое небо, но сегодня явно не дотягивались до него. Бирюзовый купол поднимался на неизмеримо большую высоту. Такую, в сравнении с которой нагромождения величественных скал казались не более чем ступенькой лестницы у подножия телебашни. Справа автостраду окаймляли верхушки вечнозеленых крымских растений. Сами деревья росли значительно ниже уровнем. Местность круто спускалась к морю.
  - Мы что, в Никитский ботанический сад едем? - отважилась спросить госпожа Кларчук. Боник даже не повернул головы. Зато среагировал Филимонов:
  - Я же предупреждал, ты дохрена варнякаешь...
  - Извини, - пролепетала Мила. Вацлав Збигневович притворился глухим. Вскоре кавалькада снизила скорость. Бонифацкий включил правый 'поворотник'. Машины свернули в узкую асфальтированную дорогу, идущую под большим уклоном. Мила снова исподтишка посмотрела на спидометр. Теперь она знала, на каком километре трассы находится поворот. Немного, но, в ее теперешнем положении не следовало пренебрегать ни одной соломинкой.
  Еще Мила заметила запрещающий проезд знак, обожаемый отечественными гаишниками. Немного дальше торчал прямоугольный фанерный плакат, жирными печатными буквами сообщавший:
  
  Внимание! Запретная зона! Въезд и проход запрещены! Остановка, разбивка палаток, разведение костров не допускаются!!! За нарушение штраф!
  
  Поверх плаката какой-то шутник дорисовал фаллос с мошонкой. Мила подумала, что при переложении с языка иероглифов изображение стилизованного фаллоса очень удачно символизирует то, что получили трудящиеся вместо 'общенародной здравницы' у моря в результате так называемых демократических реформ. Пока госпожа Кларчук размышляла над этим, Бонифацкий спокойно въехал под 'кирпич', и они очутились в можжевеловой роще.
  За первым же поворотом наступила расплата. Мила подобралась, заметив впереди патрульную милицейскую 'шестерку' с красно синими проблесковыми маячками на крыше и эмблемами ГАИ на багажнике и передних дверцах. Два хмурых гаишника в белых портупеях обернулись на звук моторов. Один из них, розовощекий верзила, поднял черно белую палку, а потом махнул по направлению к обочине. Филя клацнул предохранителем, с лязгом передернул затвор:
  - Менты поганые...
  - Спрячь автомат, Шрам, - приказал Бонифацкий. - Ты в своем уме?!
  Резко подавшись вперед, к Миле, Филимонов задышал ей в ухо мятой жевательной резинки, с которой не расставался всю поездку.
  - Кишки выпущу, сука! Только пикни!
  - Я не сумасшедшая, - сдавленным голосом сказала Мила.
  - Смотри, коза, не оступись.
  Патрульный поравнялся с 'БМВ', демонстрируя такой живот, против которого пасует и офицерская портупея. Дождавшись, чтобы Филя накрыл автомат курткой, Боник опустил стекло.
  - Здравия желаю. Знак видели? - долетело через окно. Патрульный говорил раскатистым басом. Он даже не сделал попытки нагнуться, отчего Мила Сергеевна легко представила, что голос доносится с небес. Чтобы унять нервную дрожь, она сцепила пальчики замком. Искушение позвать на помощь, истошно завопив что-нибудь, вроде: 'Спасите! Меня похитили!', было велико, но она знала: Филимонов не испугается, и не сплохует.
  'И это точно будет конец. По мне то он наверняка не промажет'.
  Боник протянул через окно документы. Едва скользнув по ним взглядом, милиционер попросил Бонифацкого выйти из машины.
  - Я сейчас, - бодро сказал Боник. Они вдвоем зашагали к милицейской машине, со спины напоминая папу и сына.
  - Ну, б-дь и амбал, - протянул Филимонов, снова вооружившись автоматом. Тем временем Бонифацкого, очевидно, пригласили в машину. Он влез на заднее сидение. Патрульный еле втиснулся на переднее. Его напарник, со скучающим видом, остался снаружи, поглядывая по сторонам. Все происходило в соответствии с ритуалом, установленным автоинспекцией, вероятно, для того, чтобы придать мздоимству некое абстрактное подобие правосудия. Ох, уж эти задние сидения милицейских машин, продуктивные, как наковальни монетного двора.
  - Одной, б-дь, очередью всех положу, - пробормотал Филимонов. Мила взвешивала в уме, есть ли шанс добежать до зарослей, прежде чем Шрам спустит курок. Шансы были минимальными. Значит, оставалось просто ждать.
  Боник вернулся через пять минут. По его губам блуждала улыбка.
  - Вот засранцы! - выжимая сцепление, он заговорщически подмигнул Миле. - На нашем знаке кормятся. Представляешь нахальство?
  Мила ответила недоумевающим взглядом.
  - Этот 'кирпич' мои ребята повесили. Чтобы туристы на голову не лезли. А эти паршивцы, - он показал за спину большим пальцем, - пронюхали, и наладились капусту косить! Каково, а?! Трахнули меня под моим же знаком...
  - Депутатские ксивы надо сделать, - буркнул с заднего сидения Шрам.
  - Надо, - согласился Бонифацкий.
  
  ***
  
  Местность сгодилась бы, чтобы устроить американские горки. Сначала машины скатились в лощину, где было сумрачно, и журчала вода, хоть родники и редкость на Южном берегу, потом снова начался подъем. Дорога перевалила заросший можжевельником гребень и совершенно неожиданно оборвалась таким крутым спуском к морю, что у Милы перехватило дыхание, а желудок стал невесомым. За капотом было видно одно небо, словно земля закончилась, и машина готова провалиться в пропасть.
  - Бесплатный аттракцион, - добродушно сказал Бонифацкий. - Надо будет кассира поставить и билеты продавать. А то, знаешь, от альтруизма до геноцида... полшага.
  Постепенно уклон стал поменьше, потом начался практически горизонтальный отрезок, и дорога уперлась в массивные стальные ворота. В обе стороны, сколько хватало глаз, тянулся бетонный забор, увитый сверху колючкой. Прикрученная к воротам табличка гласила:
  
  База отдыха 'Камень Шаляпина' Второй Механизированной
  колонны Треста Крымоблэнергомонтаж.
  
  Справа от ворот высился плакат, брат близнец установленного в начале дороги:
  
  Внимание... зона... Запрещены... Штраф...
  
  Только уже без фаллоса.
  Бонифацкий посигналил. Из за ворот появился охранник. Узнал 'БМВ' Бонифацкого, толкнул тяжелые створки. Машины въехали на территорию базы.
  
  ***
  
  Услышав из динамика:
  - Вардюк слушает... - Мила облегченно вздохнула. Номер телефона был старым, полученным от Украинского еще прошлым летом. Вардюк вполне мог поменять номер или просто потерять телефон. Но, он этого не сделал, и теперь шумно дышал в трубку:
  - Алло? Кто это говорит?
  Звонить Поришайло было глупо. Украинский почти наверняка уже хватился Милы и поставил хозяина в известность. Провести старого аппаратного лиса вроде Артема Павловича, нечего было и думать. Поришайло нутром чуял подвох. Мила об этом знала.
  С Сергеем Михайловичем было не легче. Он, был, безусловно, гораздо проще шефа, но тоже не лыком шит. 'Для них в отношении меня, теперь будет действовать только одно правило: хороший индеец - мертвый индеец'. То ли дело двое недотеп из Крыма, дегенераты Вардюк и Любчик, еще летом продемонстрировавшие, на что способны.
  О том, что полковник привлек к операции обоих недоумков, она знала от Поришайло. Артем Павлович, когда они, буквально накануне обсуждали эту проблему, обмолвился, что, мол, Украинский подобрал надежных людей, местных милиционеров.
  'Уж не Вардюка ли с Любчиком'? - не удержалась Мила, не позабывшая истории, в которую влипла по милости обоих кретинов. Поришайло тогда покосился на нее с подозрением:
  'А откуда вы знаете?'
  Мила не успела открыть рот, как он вспомнил:
  'Ну, да, гм, - нехотя признал Артем Павлович. На что, на что, а на память он не жаловался, вопреки большому объему информации, который ему приходилось пропускать через себя ежедневно, словно финвалу воду. А, может, благодаря ему. - К сожалению, гм, - тут он брезгливо поморщился, - нам приходится работать с тем материалом, который есть под рукой. Материал - говно, гм. Правда, гм, многого от них не потребуется. Сделают дело, а потом...'
  - Алло, на связи? - повторил Вардюк раздраженно и дунул в трубку. - Кто это говорит?! Или балуется?
  - Старший лейтенант Вардюк? - выдохнула Мила, по опыту зная, что как только начнется разговор, сразу станет легче, найдутся нужные слова, убедительные и внешне правдивые. Для нее это было как прыжок в холодную воду, сколько не настраивайся, она все равно обжигает, зато согреваешься, когда плывешь.
  - Капитан, - обиженно поправил Вардюк. - Послушайте, это кто вообще?
  Мила испытала довольно таки тошнотворное дежа вю. Именно так все начиналось в прошлый раз. За исключением того, что кретина повысили в звании.
  'Все верно, только таких и повышают', - мелькнуло у нее.
  - Ах да, конечно, - поправилась она. - Это Мила Сергеевна. - Заждалась вашего звонка, капитан.
  - Моего? - перебил Вардюк. - Вы?
  - Сергей Михайлович разве не предупредил, что теперь вы координируете все действия со мной?
  - Михайлович?! - ошеломление в голосе.
  - Сергей Михайлович, - уточнила Мила. - Где вы сейчас находитесь?
  - Ну, на дежурстве...
  - У вас все готово, Коля?
  - А? Ну да, в общем то... - Мила поняла, что он, наконец, начал соображать, с кем говорит.
  - Вы сегодня его встречаете, Николай?
  - Так точно, уже едем, почти, можно сказать. В 12.30 прибытие.
  - Планы корректируются, Коля. Сначала заедете за мной.
  - За вами? - удивился Вардюк. - А вы что, не в Киеве?
  - Я в Ялте. И еду с вами. У нас мало времени, Николай.
  - Надо так надо. - Вардюк издал вздох, от которого загрустил бы и камень. - Давайте точный адрес.
  Мила вопросительно посмотрела на Бонифацкого. Тот стоял, прижимая к уху параллельную трубку. Справа от Боника сидел Витряков. Леня курил одну сигарету за другой, выпуская дым в потолок и исподлобья поглядывая на Милу. Бонифацкий и Леня обменялись взглядами. Последний утвердительно кивнул:
  - Пускай едут. Встретим.
  - База отдыха 'Камень Шаляпина'. Знаете такую? Двенадцатый километр по трассе на Алушту.
  - Знаю, - после заминки сказал капитан. Миле показалось, что он слегка удивлен.
  - Далеко вам ехать?
  - Не особенно, - протянул милиционер. В полчаса управимся. Ну, минут сорок, самое большее.
  - Я в крайнем у моря бунгало. Номер...
  - Восемнадцать, - одними губами подсказал Бонифацкий.
  - Восемнадцатый номер, - уточнила Мила.
  - А как я на базу попаду? - спросил Вардюк.
  - Ворота открыты. Я буду ждать в домике. И, поторопитесь, Коля. Чтобы нам к самолету не опоздать.
  - Не опоздаем, - заверил капитан Вардюк.
  - Тогда у меня все. - Мила положила трубку.
  - Улет, - пробормотал Боник, - Так просто...
  - Не кажи гоп, Вацик - Витряков встал. - Лады. Надо подготовить комитет по встрече.
  Мила содрогнулась в душе. Но ей не оставалось ничего другого, как ждать развязки и надеяться на счастливый случай, который подарит возможность улизнуть.
  
  ***
  
  Капитан Вардюк и лейтенант Любчик отправились на охоту спозаранку. Такая уж у них была работа, - выходить на большую дорогу с петухами. Это, если ночные дежурства не в счет.
  - Кто рано встает, тому Бог дает, - любил долдонить Любчик. Смысл этой старой как мир фразы он понимал по-своему. В том и состоит долговечность афоризмов, они универсальны и широко трактуются. Под каким хочешь углом зрения смотришь, и видишь, что больше нравится. Как младший по званию, Любчик каждое утро заезжал за Вардюком. Они наглатывались непроглядно черного кофе в четырехметровой конуре, которую Вардюк называл кухней. Остальная часть двухкомнатной хрущевки, где, кроме Вардюка, проживали его жена, дети и теща, в это время суток еще спала. Вардюк спросонья хмурился, курил натощак, и постоянно теребил подтяжки, без которых мышиные милицейские галифе наверняка сползли бы с его тощей задницы. Для Любчика не являлись секретом демоны, пожиравшие напарника почище гельминтов. Вардюк, с завидным упорством поднимавший квартирный вопрос перед начальством, в очередной раз остался с носом. Очередь на жилье, продвигавшаяся черепашьими шагами, можно было растянуть от горисполкома до Турции. В ней все время появлялись какие-то льготники, которых бы Вардюк с удовольствием застрелил. Если бы не опасался тюрьмы.
  Отчаявшись ждать милости от родного ведомства, Вардюк решил, что взять их самостоятельно - его прямая задача. Спасение утопающих - дело самих утопающих. Любчик полностью разделял это мнение.
  Накачавшись кофе, приятели выбирали точку на трассе, прятали машину в кусты, а сами, наподобие каких-нибудь коммандос из фильмов с участием Шварценеггера, принимались терпеливо выжидать жертву. Как только такая случалась, Любчик махал жезлом, а затем препровождал нарушителя к машине, где ждал своего часа Вардюк. Пока Вардюк обрабатывал клиента, Любчик выпасал следующего. Схема была простой, но работала, как хорошо отлаженный механизм. Излишки выколоченных из водителей средств Вардюк с Любчиком исправно сдавали вышестоящему милицейскому начальству и пребывали на отличном счету.
  - Ну, что? - спросил Любчик, и утер пот со лба. Солнце, стоя в зените, припекало. - Сколько накосили?
  - Не густо, - вздохнул Вардюк из салона, который уже нагрелся, как духовка. С утра им пришлось четырежды переезжать с места на место. Чертовы водители предупреждали друг друга, моргая фарами. Стоило только раз высунуть нос из кустов, и все, никакого клева. В конце концов, напарники свернули в узкую дорогу, ведущую к пансионату механизированной колонны, выкупленному за гроши каким-то нуворишем. Дорога была перспективной в том плане, что на въезде висел кирпич. А, поскольку была суббота, существовала вероятность поживиться за счет компаний, которых хлебом не корми, дай на море выбраться.
  - День коту под хвост, - проворчал Любчик, сверяясь с часами. - Еще за этим клоуном в Симферополь переться. По жаре, блядь.
  - Сколько там натикало? - осведомился Вардюк.
  - Одиннадцать разделить на тридцать.
  - Давай в салон. Кассу подобьем. И будем сворачиваться. Пока до того гребаного аэропорта дотилипаем, уже и самолет сядет. - Вардюку, получившему приказ лично от Украинского, совсем не улыбалось схлопотать нагоняй.
  Утренний 'банк' не дотягивал до нормы, лучше, чем ничего, однако хуже, чем обычно.
  - М да, суббота, б-дь, называется, - вздохнул Любчик.
  - Может, еще постоим?
  - Как знаешь, Коля. Тебе потом перед Михалычем отдуваться.
  Вардюк хлопнул ладонью по торпеде.
  - Достал он меня.
  - Не то слово, - поддакнул Любчик. - Веревки из нас вьет.
  - И не конца, б-дь, не краю... - начал Вардюк, и тут запищал телефон. Пожав плечами, капитан поднес к уху трубку:
  - Алло? Кто это говорит? Алло? Вардюк слушает? Алло? На связи?
  - Кто это?
  - Хрен поймешь.
  Потом с ним, очевидно, заговорили, и он сделал знак Любчику - помолчать.
  - Надо, так надо, - сказал в трубку Вардюк.
  'Опять какая-то скотина припахать хочет?' - предположил Любчик, и попал почти в точку.
  - Коля, кто это?
  - Да помолчи, твою мать!
  - Ты знаешь, где пансионат 'Камень Шаляпина'? - добавил Вардюк, закрывая ладонью трубку.
  - Прямо тут он и есть. Еще метров триста вниз скатиться. К морю. И все...
  - Иди ты? Отвечаешь?
  - Чтоб я сдох.
  Любопытство прямо съедало Любчика, но он терпеливо ждал, когда напарник нажмет 'отбой'.
  - Баба какая то, - Вардюк спрятал мобилку в карман. - Говорит, что теперь командует парадом.
  - Как это? - удивился Любчик.
  - Молча, б-дь. Сказала, Украинский приказал.
  - Вот, конь, б-дь, с яйцами! - возмутился Любчик. Ну на х... нам такие дела? Мало того, что и так по уши в говне, так теперь еще и сука, б-дь, какая-то!
  - Точно, - согласился Вардюк, скрипнув зубами.
  - И чего будем делать?
  - Чего делать? - с ненавистью сказал Вардюк. - Будем пердеть и бегать, понял? Возьмем под козырек, и сделаем. Что, б-дь, есть другие варианты? Может, хочешь Михалыча на х... послать?! Так давай! Вперед и с песней!
  - Знаешь, что, Коля? - в свою очередь повысил голос Любчик. Задолбал Михалыч со своими загонами. Задолбал, конкретно. То то, то это, то мудака киевского встречай, то ему, б-дь, ствол достань, теперь шалава какая то левая!
  Вардюк одарил напарника испепеляющим косяком.
  - Свояку спасибо скажи. И себя, блядь, не забудь, с благодарностями.
  Любчик сразу сник.
  - Да ладно, - сказал он примирительно. - Ладно.
  - Вот так-то лучше.
  Три года назад они крепко влипли на торговле стрелковым оружием. Конечно, если перепродаешь автоматы с пистолетами на черном рынке, то должен быть готов к чему-то подобному. С другой стороны, а как подготовиться? К тому же, ведь каждый надеется не попасться. И, все-таки они вляпались.
  Их грехопадение началось под занавес перестройки. Свояк Любчика, старший прапорщик, наладился тягать пистолеты со склада кадрированной мотострелковой дивизии. За пистолетами последовали автоматы, затем парочка гранатометов, и пошло-поехало. Свояк решил подключить к делу Любчика, бизнес следовало расширять. Любчик, в ту пору сержант милиции, сначала пришел в ужас и даже подумывал заложить свояка властям - с оружием шутки плохи, но... То ли родственные узы оказались крепкими, то ли высокая рентабельность предприятия заставила Любчика забыть о долге, а только свояка Гриша не только не застучал, а, напротив, сам вскоре взялся за дело, засучив рукава. Чуть позже Любчик втянул в Мероприятие (это было выражение свояка, Любчику оно понравилось) старшего лейтенанта Вардюка, только-только поступившего на службу в Органы.
  В своей былой жизни Вардюк был кадровым армейским офицером, командиром разведроты танкового полка, укомплектованной плавающими чудовищами ПТ 76. Служить бы Вардюку до трех полковничьих звезд к пенсии, или до двух, на худой конец, не доконай разоружение с конверсией все восемь советских танковых армий. После того, как сами эти армии, вися неподъемным грузом на плечах отечественной экономики, не переломили ей хребет.
  На гражданке Вардюк с полгода прозябал не у дел, пока кум не пристроил бывшего разведчика в МВД. Там он и познакомился с Любчиком, который, к тому времени, по всем понятиям превратился в милиционера оборотня. В преступный бизнес втянуться легко. Выйти - значительно сложнее. И не потому, даже, что надо чем-то кормить семью. Просто - это как бросить курить.
  В стрелковом оружии Вардюк разбирался досконально, служебные удостоверения гарантировали относительную безопасность, а перевозимым в багажниках легковых машин грузам неприкосновенность. Дело у троицы спорилось, тем более что товар был штучным, а соотношение габаритов и стоимости в пользу финансовой составляющей.
  Неизвестно, как долго бы процветал их преступный промысел, если бы черт не дернул Любчика поставить в столицу два новеньких, в заводской смазке ручных пулемета РПК. Вот с ними Вардюк с Любчиком и засыпались, угодив в лапы оперативников Сергея Украинского. Их взяли с поличным, надели браслеты и препроводили, куда следует. Увидев над головой небо в клеточку, причем, скорее всего, на долгие годы, Любчик впал в истерику. Пока он хныкал и визжал, куда более развитому в интеллектуальном плане Вардюку представлялись первые полосы центральных газет с его фотографией в милицейской или даже военной форме. Заголовки, набранные крупным, бросающимся в глаза кеглем, гласили примерно следующее: 'Оборотни в погонах работают на криминал', или 'Офицер схвачен за руку на перепродаже оружия', или 'Старший лейтенант Вардюк считал армейский склад личной кормушкой'. И так далее.
  'Бедные мои жена и дети', - думал Вардюк, изучая свежевыкрашенные стены одиночки в поисках крюка, подходящего, чтобы удавиться. К счастью, все обошлось. Если значение слова 'обошлось' трактовать с определенным натягом. Полковник Украинский выпустил Вардюка с Любчиком на волю, но с тех пор крепко держал на поводке, заставляя, время от времени, оказывать разные 'мелкие услуги'. Такое положение вещей категорически не нравилось обоим милиционерам, но их мнения никто не спрашивал. Они крепко влипли, и теперь гасили долги с процентами.
  - Где же эту трахнутую бабу искать?
  - Я ж тебе адрес продиктовал. База отдыха 'Камень Шаляпина'.
  - А... - протянул Любчик. - Понял. А что она там делает?
  - Спроси, чего полегче.
  - Вот совпадение. - Любчик покачал головой.
  - Да уж, совпадение, - проворчал Вардюк. - Поехали. Время поджимает.
  Вместо того чтобы вернуться на трассу Ялта Алушта, Любчик направил 'шестерку' к морю. Ему даже передачи не пришлось включать - дорога шла с уклоном, они ехали накатом. Двигатель работал вхолостую.
  - Тут бы с прибором контроля СО встать, - размечтался Любчик, имея в виду тот факт, что при движении с горы топливо не догорает в цилиндрах, следовательно, показатели предельно допустимых выхлопов превышают допустимую норму вне зависимости от того, правильно ли отрегулирован мотор. Измерять СО на спуске - откровенное свинство. Зато дело беспроигрышное, с финансовой точки зрения. А разве сейчас существуют какие-то другие?
  - Нашел, о чем думать! Давай, гляди по сторонам!
  - А чего глядеть то? - обиделся Любчик.
  
  ***
  
  Они въехали в распахнутые ворота пансионата. Ни людей, ни машин нигде видно не было. База отдыха казалась заброшенной, как какая-нибудь заимка сибирских староверов.
  - Такое место пустует, - сказал Любчик.
  - Куда, интересно мне знать, 'БМВ' с джипом подевались? - озираясь, спросил Вардюк. Он был наблюдателен еще со времен службы в разведке.
  - Это те, которых я вздрючил?
  - Дрючер, - фыркнул Вардюк.
  Любчик предположил, что иномарки проехали прямо на пляж.
  - Видишь? Вон - проселок вдоль забора идет.
  Остановившись у крайнего к морю бунгало, милиционеры выбрались из машины.
  - Это восемь или не восемь? - почесал затылок Любчик. Если единица просматривалась четко, то цифру восемь можно было посчитать также девяткой, шестеркой или нулем.
  - Восемь, - сказал Вардюк и расстегнул кобуру.
  Сразу за бунгало начинался высокий обрыв, по краям которого росли кусты. За кустами земля казалась отхваченной гигантским секачом. С гребня кряжа открывался великолепный вид на линию берега справа и слева. Далеко внизу плескалось море, то накатывая на неширокий галечный пляж, то с шипением отступая. Высокий берег отвечал прибою эхом и оба звука, причудливо переплетаясь, достигали ушей стоящих в нерешительности милиционеров грозным, вибрирующим гулом.
  - Ну, и где наша начальница, е... ее мать?
  - Внутри, наверное.
  Поправив портупею, Любчик постучал в дверь.
  - Эй, откройте! Вы тут?
  Как бы в ответ на его слова дверь со скрипом подалась. За ней никого не было.
  - Вы тут или нет? - повторил Любчик, переступая порог.
  Окна бунгало были плотно зашторены. Не успели глаза лейтенанта приспособиться к царящему в комнатах полумраку, как что-то с треском врезалось ему в лоб. Даже не охнув, Любчик повалился на пол. Вардюк, следовавший по пятам за напарником, отшатнулся к выходу, рванув из кобуры пистолет, но, уже на крыльце получил предательский удар в основание черепа и, в свою очередь, рухнул носом вперед. Головорезы Витрякова затащили милиционеров в бунгало, изъяли оружие, документы и деньги, а затем крепко связали по рукам и ногам.
  
  ***
  
  В сознание Вардюка привела тяжелая затрещина, поразившая правую скулу, как метеорит беззащитную лунную поверхность. Поскольку левую скулу тоже пекло огнем, затрещина явно была далеко не первой.
  - Ну что, очухался, мусор?! - спросил из мрака лающий мужской голос и кулак, готовый нанести очередной удар, замер в сантиметре от носа. - Очухался, спрашиваю, быдло?!
  - Вроде того, - прошептал разбитыми губами Вардюк. Зрение потихоньку возвращалось к нему. Сначала картинка была нечеткой, изображение подергивалось, как случается, когда засоряется воспроизводящая головка видеомагнитофона. Вардюк попробовал шевельнуться и скривился от боли, немедленно полыхнувшей в разбитом затылке.
  - Ах, ты ж...
  Немного повернув голову, капитан обнаружил Любчика, лежащим неподвижно, словно бревно. Руки и ноги лейтенанта были крепко связаны. Как, впрочем, и его собственные конечности.
  - Очухался ты, падло, или нет?! - нетерпеливо повторил тот же голос.
  - Да понты гоняет, милитон долбаный! - сказал кто-то еще. Подняв глаза, Вардюк различил лишь одни темные силуэты. Окна в бунгало оставались зашторенными, а враги располагались спинами к свету. Вардюк насчитал пять или шесть фигур. Одна смахивала на женскую, остальные, похоже, были мужчинами. Женщина тихонько сидела в углу, руки на коленях, и Вардюк подумал, не та ли это коза, что пятнадцать минут назад звонила по телефону, представившись подружкой Украинского.
  - 'Украинский, - мелькнуло у Вардюка, чтоб ты подох, сволочь!'
  Одна фигура наклонилась к беззащитному пленнику:
  - Значит так, мусор, у меня к тебе разговор.
  Вардюк с ненавистью посмотрел исподлобья. Голова раскалывалась, но взгляд удался:
  - Кто ты такой? - прохрипел он.
  - Тут я задаю вопросы, ментяра!
  Вардюк собрал в кулак все мужество, какое было, набрал в легкие побольше воздуху, словно собирался нырнуть в глубину (в определенном смысле, именно так дело и обстояло), и выпалил на одном дыхании:
  - Пошел к матери, сука.
  Кто-то из бандитов хохотнул. Смех, впрочем, вышел неискренним, с явными истерическими нотками. Склонившаяся к капитану фигура резко выпрямилась, выбросив вперед ногу. Ступня в кроссовке угодила Вардюку в челюсть. Он отшатнулся, врезавшись затылком в стену. Из глаз брызнули искры. Кто-то ударил его в живот, кто то каблуком в бровь. Бандиты кинулись на него, как свора бешеных собак. Вардюк, извиваясь, словно гигантский червяк, пытался отползти в угол, но его достали и там.
  Когда подонки просто выдохлись, и отступили, тяжело переводя дыхание, Вардюк остался лежать на полу. Вид у него был ужасен, но сознания он не потерял.
  Витряков снова наклонился к нему и сгреб за грудки:
  - Ну, что, ментяра, понял, кто в доме хозяин?!
  Вардюк поднял изуродованное лицо к палачу, и, делая невероятные усилия, прошептал громко и внятно, старательно выговаривая каждое слово:
  - Пошел на хуй, тварь!
  Комната окунулась в молчание. Потом Витряков молча схватил окровавленную голову Вардюка в ключ и провернул от себя и вверх. Что-то громко хрустнуло. Витряков разжал руки, и тело Вардюка тяжко осело на пол.
  Наблюдавший за экзекуцией Боник не проронил ни слова. Убийство не входило в его планы, но он и так крепко поругался с Леней каких-нибудь десять минут назад, и не жаждал продолжения. Когда Леня срывался по-крупному, то мог покусать кого угодно. Началось с того, что Бонифацкий высказал сомнения по поводу нападения на милиционеров. Винтарь сразу завелся с пол оборота:
  - А что ты б-дь на х... предлагаешь?! - они стояли лицом к лицу, слюни летели Бонику в лицо, он отступил на шаг. - Может, это я ментяр приплел?! Может, они, б-дь, меня завалить хотят?!
  Бонифацкий пошел на попятную. Витряков, не найдя выхода охватившему его гневу, шагнул к Миле, которая стояла не жива, ни мертва. И, залепил оплеуху. Госпожа Кларчук упала в кресло.
  - Ты чего сука, лыбишься?!
  Падая, Мила Сергеевна не издала ни звука. Только закрыла лицо.
  - Леня, - попытка Боника заступиться выглядела жалкой, это осознавали все. - Леонид, зря ты это...
  - Убить тебя, суку, мало, - процедил Витряков, и, возможно, Мила Сергеевна не отделалась бы так легко, если бы не крымские гаишники, как раз подкатившие на своей снабженной мигалками 'шестерке'.
  - Менты! - зашипел Филимонов.
  - Все, б-дь, тихо, ни звука!
  Через мгновение Любчик заколотил в дверь.
  
  ***
  
  Перешагнув через застывшего в неестественной позе Вардюка, Витряков направился к двери.
  - Шрам, - обронил он на ходу, - тачку легавых - за дом.
  - Он так ничего и не сказал... - с долей уважения пробормотал Дима Кашкет. Витряков резко остановился и смерил Забинтованного взглядом. - Я имею в виду, что мы ни хрена не узнали... - добавил Дима.
  - А второй тебе на х...? - Леонид пнул ногой Любчика. Тот глухо застонал. - Давай, притащи пару ведер. Выкатишь на него, живее очухается.
  
  Глава 6. Лейтенант Любчик
  
  'Я это вынесу', - решил Андрей, в первый раз очутившись на борту авиалайнера. Перелет из Хабаровска в Москву, совершенный с родителями в 78 м году, он решил сбросить со счетов. Тогда он и в школу то не ходил. То давнишнее путешествие теперь вспоминалось, как сказка. Оно хранилось в памяти в виде почти не потускневших от времени картинок - выруливающего к терминалу белоснежного ТУ 134, накрахмаленной блузы стюардессы, крылатой эмблемы 'Аэрофлота' и потрясающего заката, раскрасившего ковер из облаков теплой оранжевой пастелью. Облака казались Андрею уютными и безопасными, как пуховое бабушкино одеяло в Дубечках, а опасения звездануться с многокилометровой высоты не донимали.
  - 'То ли дело сейчас, - подумал Андрей, наблюдая далеко внизу облака, напоминающие мокрый снег на поверхности темного пруда, то ли дело сейчас!'
  Пока он ехал в аэропорт, почти осязаемый страх перед тем, что его ожидает на полуострове, давил кадык скользкими ледяными пальцами. Андрей с легкостью мог представить себя летчиком самураем, отправляющимся в последний полет. В голове звучали отрывки песни, которую он когда-то услышал:
  
  Шесть пятнадцать, взревели моторы,
  Заглушив грозный крик 'Банзай',
  Впереди ожидает море,
  А земля наших предков прощай.
  
  Позади, остались пляжи,
  Зелень пальм поглотила даль,
  Лишь внизу океана чаша,
  Только неба чужого сталь.
  
  Так хлебнем же саке на дорогу,
  А товарищи рявкнут 'Банзай',
  Мы теперь не люди, а боги,
  Нам уже уготован рай...'
  
  И припев:
  
  'А горючего только до цели,
  А горючего только до рая,
  Так Банзай, кодекс Бусидо,
  Так Банзай, честь самурая...'
  
  'Товарищи твои неизвестно где, - отметил тошнотворный внутренний голос, - ты трезв, и потому вибрируешь, а на рай можешь не рассчитывать, не светит ни при каких раскладах'.
  Потом самолет взлетел, и совершенно новые ощущения прогнали страх, как ветер туман. Временно, по крайней мере.
  
  ***
  
  - Через десять минут наш самолет совершит посадку в Аэропорту города Симферополь, - бодро сообщила стюардесса.
  - 'Ну, конечно, тебе то что? Ты всю жизнь между небом и землей болтаешься. - Девушка повернулась спиной. Андрей сконцентрировался на разглядывании ее попки, на которой фирменная юбка сидела плотно, будто перчатка на руке. Попка была симпатичная, и, каким-то образом подарила Бандуре уверенность, что полет закончится благополучно. А, все равно, скорей бы уж сели'.
  Как только стюардесса исчезла за дверью, Андрей, вздохнув, скользнул взглядом по салону и с удовлетворением убедился, что значительная часть пассажиров разделяет его тревогу. Стоило лайнеру пойти на снижение, пассажиры оживились. Вопреки неумолимой статистике, утверждающей, будто наибольшие опасности подстерегают воздушные суда как раз при взлетах и посадках, пассажиры, очевидно, считали себя почти на земле. Снова появившаяся в дверях стюардесса попросила пристегнуть ремни безопасности. Бандура безропотно подчинился. Зажегся плафон с надписью 'не курить', зачем-то дублированный по-английски. Как будто в отечественных самолетах летают иностранцы. И, курят. Невидимый в кабине пилот подал штурвал от себя и самолет, покачнувшись, заскользил вниз, как санки с горы. Обитый ковриком пол ушел из-под ног Андрея, а желудок устремился вверх. Андрей крепче вцепился в подлокотники, подумав, что коридор между креслами стал похож на прогулочную палубу парохода, проваливающегося носом в пучину. Затем снижение прекратилось. По всей видимости, экипаж занял указанную авиадиспетчером высоту.
  'Вот при таких выходах из пикирования возникают опасные перегрузки, и самолет очень даже легко может переломиться надвое. Как подмокшая сигарета', - пробурчал внутренний голос Андрея.
  'Типун тебе на язык, кретин! - шикнул на него Андрей. - Еще накаркаешь'. Вскоре ему показалось, что тембр работы двигателей поменял тональность. Скорее всего, так оно и было на самом деле. Скорость самолета упала. Атмосфера вокруг стала более плотной. Земля в иллюминаторе уже не напоминала гигантскую топографическую карту, развернутую на столе великана. Ан 24 продолжал снижаться и за ревом моторов сквозь обшивку прорвался свист рассекаемого плоскостями воздуха.
  - 'Ничего, ничего, - успокаивал себя Андрей. К этому, наверное, можно привыкнуть, если летать чаще. Почти как с горки на санях, с той разницей, что вокруг не сугробы, а пустота, а ты сидишь в тяжеленной железяке, несущейся по воздуху вопреки закону всемирного тяготения, благодаря чуду, именуемому аэродинамикой'.
  Пилот совершил очередной маневр, самолет начало трясти. 'А еще это смахивает на скоростной монорельс, готовящийся сорваться под откос, с той разницей, что никаких гребаных рельс под нами нет в помине'.
  
  ***
  
  Съежившись и обливаясь холодным потом, Андрей неожиданно для себя вспомнил Атасова, обожавшего поразглагольствовать о техногенном прессинге на мир, в особенности, когда бывал пьян.
  - Черт возьми, - сказал тогда Атасов, отодвигая стакан в строну, - вся наша беда заключается в том, что мы - чрезвычайно сообразительные животные. Вот ты, типа, хотя бы понимаешь, что все, на чем мы ездим, плаваем, летаем, готовим жратву или трахаемся - искусственного происхождения?
  - Это если на травке не трахаться, - глубокомысленно вставил Протасов.
  - Посмотри на улицу, - предложил Бандуре Атасов. - Что ты видишь?
  - Дома, - Андрей пожал плечами, - дорогу... машины разные...
  - Вот. - Атасов удовлетворенно кивнул. - Ни черта бы этого не было, если бы человек, типа, не извлек железо из руды, стекло из песка, а резину из нефти... даже водки, которую синтезируют из пшеницы - добавил Атасов, наполняя стакан. - Тебе, типа, налить?
  - Какой человек? - не понял Протасов.
  - Я это к тому, что не преобразуй человек природу, по своему усмотрению, о телевизорах, кроватях и санузлах можно было бы спокойно забыть.
  - Иди ты? - удивился Протасов.
  - Выходит, - развивал мысль Атасов, - что из всех живых существ на земле способности к созидательной деятельности такого уровня наблюдаются только у человека. Вот в чем, друзья, разница. Я, типа, не прав?
  - А муравьи, е мое?
  - Саня! Ты Жюля Верна в детстве читал? - спросил Андрей, потрясенный неожиданной мыслью.
  - Что с того?
  - Не помню, как книга называлась, где шторм людей на необитаемый остров выбросил. А через год они электричество провели, и водопровод с канализацией.
  - 'Таинственный остров', - сказал Атасов. - Только не шторм выбросил, а на воздушном шаре они туда прилетели.
  - Так вот, - продолжил Андрей, - когда я книгу читал, то подумал, что, если меня на такой остров выкинет, дальше набедренной повязки дело не продвинется. Понимаешь? Случись завтра катастрофа, наподобие той, что в 'Дне триффидов' описана, я будущим поколениям разве что на пальцах показать смогу: была такая хреновина - автомобиль. Наподобие телеги, только коня впрягать не надо. И еще одна штука была, телевизором называлась. Кнопку нажал и лежи, балдей...
  - Понял, - сказал Атасов. - Ты про разделение труда слыхал что-нибудь?
  - Слышал, - кивнул Андрей. - Только если у меня ствол отобрать, я и лука то толкового не слеплю. Рогатку, и ту, не уверен...
  - А тебе и не надо, - помрачнел Атасов. - Наше дело - курки спускать. И все.
  Они немного помолчали. Прикончив бутылку, Атасов загрустил.
  - И что из этого всего следует? - спросил Андрей, наконец.
  - Следует, - лицо Атасова приняло задумчивое выражение, - например, то, что я, как гораздо более высокоорганизованный организм, знаю о предназначении унитаза, в то время как Гримо - тупиковая ветвь развития, можно сказать, не шарит в этом абсолютно
  - Ну и что?
  - Как, что? Ты, Бандура, слепой, если не видишь, как он уже битый, типа, час, прыгает на дверь, потому что приспичило?
  - Надо выйти?
  - Так вот ты, типа, и иди, - сказал Атасов, и полез в холодильник за очередной порцией выпивки.
  Выплывший из памяти диалог почему-то заставил Андрея задуматься о глубинных корнях переживаемого в лайнере страха. По мысли Андрея страх этот, замешанный на клаустрофобии и чисто животной боязни высоты, возник вследствие реализованной тяги к полетам вопреки физиологическому отсутствию крыльев.
  'Сижу я, значит, в железном гробу с двумя турбореактивными моторами и мечтаю только о том, как бы из него живым выбраться', - подвел итоги Андрей.
  Глянув в иллюминатор, Андрей обнаружил, что зеленое лоскутное одеяло с аккуратными прямоугольниками полей и бирюзовыми шнурками рек исчезло, теперь были видны отдельные дома, похожие на спичечные головки. Между домами тянулись проволоки дорог с ползущими букашками автомобилей.
  Вздрогнув всем корпусом, самолет лег на левое крыло. Очевидно, это был последний вираж перед посадкой. Иллюминатор Андрея заполнило небо. Повернув голову к противоположному борту, он увидел землю, проносящуюся во всех окнах. Крен составлял градусов тридцать, которые казались всеми семьюдесятью. У страха глаза велики.
  'Это чертовски противоестественное занятие', - подумал Бандура, когда самолет выровнялся. Потом с гулким стуком из ниш в крыльях выдвинулись шасси. Посмотрев на висящие в воздухе колеса, Бандура убедился в правоте своих мыслей о противоестественности.
  'До чего, все же, ненормальное зрелище - вид торчащих над пропастью колес'.
  Самолет скользнул вниз, опять накренился, выровнялся, еще раз провалился в пустоту. Машина вибрировала, Бандура тоже. В иллюминаторах замелькали какие-то сараи, кусты и деревья, появляясь и мгновенно исчезая. Мимо проскочила красно белая, аэродромная вышка и, наконец, Андрей увидел светло серую бетонку посадочной полосы. Только теперь стала ощутима скорость, это естественно, ведь в небе отсутствуют обочины. Последовал сильный толчок, самолет подпрыгнул, как запущенная по воде 'лягушка'. Взвизгнула резина, повстречав бетонку. Самолет покатил по земле, раскачиваясь всем корпусом. Вой двигателей перешел в рев - пилоты сбрасывали скорость.
  - Фух, - выдохнул Андрей и смахнул пот со лба.
  
  ***
  
  Стоило только вступить на трап, как не по-весеннему теплый крымский воздух пахнул в лицо.
  - Ух, ты, настоящее лето, - пробормотал Андрей, на мгновение, позабыв и о Поришайло, и о Бонифацком. Мозг иногда бывает милостив, и дает расслабиться, не думая о плохом. Даже песня такая была когда-то: 'Думай о хорошем, думай о хорошем, ага...' Вот Андрей и задышал полной грудью, радуясь аромату ковыля, а, может, и винограда. Запах был чудесным, правда, не без легкой примеси испарений нагретого солнцем асфальта и резины от шасси. Но то было ничего.
  Жмурясь, Андрей спустился по трапу к выкрашенной желтой краской аэродромной развозке, немного напоминающей гусеницу. И пяти минут не прошло, как развозка степенно двинулась в путь. По дороге к терминалу им повстречался тягач 'КрАЗ', буксирующий сине белый Як 40 и канареечный бензовоз на шасси 205-го 'МАЗа'. 'Раритет! - подумал Бандура, встречавший такие топливозаправщики разве что на картинках в энциклопедии'
  'Хорошо было ее перелистывать, сидя дома, в Дубечках. В особенности, когда за окнами непогода. Ветер завывает, или льет дождь...'
  Степенно раскачиваясь, развозка доставила его к терминалу. Андрей зашел в здание. В аэропорту было сумрачно и безлюдно. Пройдя пустынный вестибюль насквозь, он очутился на улице.
  Стоянка была забита автомобилями, среди которых преобладали частные такси, пришедшие на смену государственным таксопаркам после того, как вместе с социалистическим государством исчезли гарантированные рабочие места. Отмахнувшись от трех или четырех таксистов, обещавших доставить куда угодно с ветерком и задешево, Бандура остановился на ступеньках, и принялся крутить головой, выглядывая обещанных Артемом Павловичем людей. Поришайло еще обмолвился, что они будут в милицейской форме:
  'Доставят на место, поселят, и подберут тебе, гм, подходящий инструмент. Можешь им доверять, гм, но, смотри, языком не болтай. Зачем ты приехал, им знать не положено. Так что, держи язык за зубами, гм'.
  'Ты не подведешь Артема Павловича, - с нажимом добавил Поришайло, - а он позаботится о тебе'.
  'Да уж, ты позаботишься, сволочь...'
  Впрочем, у него все равно не было выбора, что бы он там себе не думал.
  'По крайней мере, не многим больше, чем у патрона, заряженного в ствол'.
  - Эй, парень? Это ты, что ли, Андрей?
  - Я. - Было бы глупо отрицать очевидное.
  - С киевского самолета?
  - С него...
  - Мы тебя битых десять минут ждем.
  - Вы? - переспросил Андрей, всматриваясь в тяжелое лицо незнакомца. Именно тяжелое, благодаря массивному носу картошкой и крупному подбородку из тех, которые принято называть волевыми. Сидящие близко, словно пенсне, водянистые глазки смотрели пристально, при этом оставаясь непроницаемыми.
  - Мы, - подтвердил незнакомец, и, сняв блейзер, утер пот. Растущие на голове волосы были огненно рыжими, и, судя по виду, жесткими, как проволока. Андрей подумал о щетках для пальто, продающихся с галантерейных лотков.
  'Ну и рожа, - констатировал Бандура. - Хотя, если разобраться, чем не мент? Такие они и есть. Разве что одет, какого-то хрена, в штатское'.
  - Вы от Артема Павловича? - уточнил Андрей.
  - От него, - Рыжий сцедил слюну через зубы, такие же крупные, как все лицо.
  'Лошадиные', - подыскал эпитет Бандура.
  - Ладно, пошли, - сказал Рыжий, - чего тут репой торговать.
  'И то верно', - согласился Андрей:
  - А тачка ваша где?
  - Вон, - Рыжий махнул в сторону красного 'БМВ' с тонированными стеклами. Машина стояла метрах в двадцати от ступеней.
  - Патрульная тачка? - удивился Андрей, предполагавший, что милиционеры прибудут на служебной машине. - Круто.
  - А мы тут не пальцем сделанные, - ощерился Рыжий. - Давай, двигай. А то голову напечешь.
  Когда они подошли к машине, Рыжий показал на заднюю дверь, а сам полез вперед. Двигатель машины еле слышно урчал на холостых оборотах, в салоне работал кондиционер. Второй милиционер, крепкий парень с монголоидным лицом, даже не повернул головы. Он сидел за рулем неподвижно, как манекен. И тоже был в штатском.
  - Привет, - поздоровался Андрей. Водитель и бровью не повел. - 'Нацмен паршивый', - заключил Бандура.
  - Поехали, Ногай, - сказал Рыжий, перебрасывая ремень безопасности. Как вскоре выяснилось, не даром. Не успел Бандура как следует удивиться кличкам, которые носят некоторые милиционеры, 'и, вообще, о каком Ногае речь, если ясно и четко сказано: один Гриша, другой Коля, и никаких на фиг, нацменов!', как уже летели по улице, не особенно, кстати, приспособленной для скоростных заездов. Однако, такие мелочи, вероятно, не интересовали водителя. Ногай то подрезал другим машинам, то обгонял по встречной полосе. А как только они выехали за город, нажал так, что Бандура в свою очередь потянулся за ремнем безопасности.
  'Чего бы я так летел? - думал Андрей. - Как на пожар?'
  'С другой стороны, если машина позволяет, а в кармане ксива, так, почему бы и нет?' - Андрей понятия не имел, задался водитель целью продемонстрировать лично ему резвый нрав машины, или просто всегда так ездил, однако, оба варианта считал клиническими.
  
  ***
  
  Оставив позади Симферополь, трасса устремилась через живописную зеленую долину. Горы следовали параллельно по обеим сторонам, с каждой минутой прибавляя в высоте.
  - 'Растишки' от 'Данона' обожрались, - пробормотал Андрей и поймал мрачный взгляд водителя в панорамном зеркале заднего вида. Если, конечно, можно говорить о взгляде, когда на вас смотрят через солнцезащитные капли. Водитель смахивал на Брюса Ли. Андрей даже подумал, что он 'косит' под великого мастера кунг фу и кинозвезду семидесятых. Черные, словно воронье крыло волосы длиной до плеч подчеркивали общее сходство.
  'Интересно, как это его начальство до сих пор не остригло?'
  - Я говорю, красиво тут у вас, - добавил Бандура. Водитель молча уставился на дорогу. Машина проскочила Заречье. Местность стала еще живописней. К дороге примкнула река, бьющаяся в тесном каменном русле, как сумасшедший в смирительной рубашке.
  - Ангара, - Андрей успел прочитать мелькнувший справа информационный знак. - Ребята, мы что, в Сибири?
  Попутчики проигнорировали шутку.
  - Куда мы, кстати, едем? - осведомился Бандура. Затянувшееся молчание действовало на нервы. Может, оно и не было враждебным, однако, вполне могло стать. - Вы бы меня в курс дела ввели?
  - На месте введем, - сухо пообещал Рыжий, не поворачивая головы.
  - На месте, это где?
  - В Никите.
  - Поясни, а то я в вашей географии, как баран в геометрии...
  - Рядом с Никитским ботаническим садом база. Вроде дома отдыха. Там для тебя домик зарезервирован. И все такое. Надежное место. - 'Пристроим, шахтеры не откопают'.
  - Уже легче, - улыбнулся Андрей, радуясь первому размоченному сухарю. - Кстати, а что у вас с машиной приключилось? Мне говорили, вы на патрульной меня встретите.
  - Стартер, - после паузы сказал Рыжий, - стартер отказал. - А тебе чего, тачка не нравится?
  - Кто сказал, не нравится? - парировал Бандура.
  
  ***
  
  Рассказывая о неисправном стартере, Рыжий естественно врал. Витряков с Бонифацким сошлись на том, что киллера разумно встречать на милицейской 'шестерке', чтобы не вспугнуть, ненароком.
  - Да и форму бы нацепить - не помешало, - добавил Леонид, теребя нос.
  - Раньше надо было думать, - холодно бросил Бонифацкий, избегая смотреть на окровавленный труп в мундире с оборванными погонами и пуговицами.
  - Обойдемся, - процедил Витряков. - Берите, короче, тачку...
  Однако и с машиной возникли сложности. Ключи от замка и дверей бесследно исчезли. Приведенный в чувство и немедленно избитый в кровь Любчик клялся и божился, что связку из замка вынул Вардюк.
  - Чтобы мне в жизни счастья не видать! - тучный милиционер вздрагивал рыхлым телом, в глазах стояли слезы. - Чтобы мне сдохнуть, если вру. Коля их в карман спрятал.
  Вардюк лежал в углу, глядя в пространство. Будто стены бунгало раздвинулись, и потолок тоже исчез, открыв его затухающим глазам недоступные живым дали. Карманы серого милицейского кителя и галифе были вывернуты при обыске наизнанку, да так и остались висеть снаружи, словно сдутые резиновые шарики. Витряков в ярости ударил мертвеца, но только потянул сухожилие.
  - Ах, ты, сучара, б-дь на х... ментовская, развел меня, как лоха!
  Боник подумал, что Леня сам во всем виноват, но, благоразумно смолчал.
  - Вынесет, б-дь, кто-нибудь это вонючее дерьмо или нет?! - завопил Витряков, хромая на левую ногу.
  - Леня, пускай хотя бы немного стемнеет... - попросил Дима Кашкет, не смея смотреть Витрякову в глаза. - Тогда мы его со Шрамом тихонько закопаем. Или - в море...
  Витряков перевел дух.
  - Ладно, - буркнул он, немного успокоившись. - Вацик, давай решать, кто в аэропорт поедет?
  - А как с ним быть? - осведомился Забинтованный.
  - Завалить по дороге, - предложил Шрам. - Не вопрос. Завалим.
  - Э, нет. Ни в коем случае, - вмешался Бонифацкий. - Он мне нужен живым.
  - На кой хрен он тебе сдался, б-дь на х...? - не понял Витряков.
  - Потолковать. По душам.
  Витряков, подумав, кивнул.
  - Тоже дело. Сюда привезем, побазарим, конкретно, и в расход. - При этих словах Леня одарил Любчика многообещающим взглядом. Полные ненависти глаза показались лейтенанту двумя колодцами в преисподнюю, он так хотел убежать, что едва не надул в штаны.
  Оглядев своих головорезов, Леня остановил выбор на бандите, прозванном приятелями Рыжим. На самом деле Рыжего звали Игорем. Когда-то он служил прапорщиком в конвойных войсках, откуда вылетел за жестокое обращение с заключенными. Почти, как в бородатом советском анекдоте про батьку, которого за садизм поперли из Гестапо. За вертухайское прошлое Рыжего недолюбливала и чуралась братва. Ему бы, пожалуй, давно выпустили кишки, если бы не заступничество Витрякова, который Рыжего ценил. Не совсем понятно, за что.
  - Ногай, - сказал Витряков, - давай, короче, поедешь с Игорем.
  Для поездки бандиты решили воспользоваться красным 'БМВ' Бонифацкого. Боник поморщился, но возражать не стал. Речь, в конце концов, шла именно о его жизни или смерти.
  - Поосторожней с машиной, - предупредил Бонифацкий, расставаясь с ключами. Рыжий молча кивнул.
  
  ***
  
  Вскоре после того, как Рыжий и Ногай отчалили, Бонифацкий тоже засобирался.
  - Ты куда? - удивился Витряков, как раз собиравшийся вынюхать 'дорожку'.
  - В банк. Ты что, забыл?
  Леонид выругался, хлопнув себя по лбу:
  - Б-дь. Совсем они мне мозги заклепали. Этот штрих, из Киева, и эта коза долбаная.
  Мила к тому времени с разрешения Бонифацкого ушла в свою комнату, которую ей подобрал Вацлав Збигневович. Довольно просторную, снабженную двуспальной кроватью, парой кресел и добротной металлической решеткой на окне.
  - За час обернемся? - спросил Витряков. Боник, подумав, ответил, что должны. Прикинув расклад сил, Витряков прихватил с собой Белого и Желтого, двух головорезов из охраны Бонифацкого.
  - Филя, - он подозвал Шрама, - остаешься, короче, за главного. Если Ногай с Рыжим киевского штриха раньше привезут, чем мы вернемся, знаешь что делать?
  - Скрутить, и пускай лежит?
  - Точно.
  - Не бейте без надобности, - добавил Бонифацкий.
  - Ага, сильно не бейте.
  - Без проблем, Леня, - отозвался Шрам.
  - Смотри, б-дь на х... не грохни его до моего возвращения, - предупредил Леня, хорошо зная садистские наклонности Шрама. - Уразумел?
  Филимонов пообещал, что все будет в ажуре.
  - Бабу не трогать, - продолжал Витряков, собираясь выходить.
  - На хрен она кому далась, - сказал с крыльца Шрам.
  Витряков хмуро покосился на Филю, и тут его голову посетила показавшаяся дельной мысль.
  - Филя, ну ка свяжи эту суку. Хрен ее знает, чего от нее ожидать.
  - Свяжу, - заверил Филимонов.
  - Сейчас, б-дь, свяжи! - рявкнул Леня.
  Забинтованный и еще один бандит, которого остальные звали Бутербродом, поднялись.
  - Бинт, где липучка? - спросил Бутерброд. Мила, появившаяся в дверном проеме, с мольбой посмотрела на Бонифацкого, но Вацик предпочел отвернуться.
  
  ***
  
  Когда Витряков и Бонифацкий укатили, Забинтованный, Шрам и Бутерброд уселись на крыльце. Бинт сбегал за нардами, которые возил в отделении для перчаток. Они сыграли пару партий, пока Шрам не заскучал. Игра перестала клеиться. Захотелось промочить горло.
  - Хорошо бы пропустить по рюмашке, - предложил он, рассеянно глядя на морской простор. С высокого горного кряжа, приютившего домики 'Камня Шаляпина', море казалось выпуклой бирюзовой чашей, закругляющейся к востоку и западу. - Было бы в самый раз.
  - Без проблем, - сказал Бутерброд и куда то исчез, объявившись через пару минут с бутылкой 'Столичной' и тремя пластиковыми стаканами.
  - О! - Шрам с оживлением потер ладони. - Гарсон, бля.
  - Леня по головке не погладит, - предупредил Забинтованный кисло. Правда, не очень искреннее.
  Стоял полдень, солнечный и теплый, но не жаркий. Свежий ветерок с моря бодрил. В общем, обстановка располагала.
  - А кто ему настучит? - прищурился Филя Шрам. - Может, ты, Бинт, настучишь?
  - Я - нет. - Забинтованный часто заморгал.
  - А то - смотри.
  Бутерброд плеснул в стаканы. Беззвучно чокнувшись, выпили по одной. Потом закурили, и продолжили. Конечно, не хватало закуски, но они все равно опустошили бутылку, в три приема, без проволочек и лишних слов. Сразу стало веселее. Но недостаточно весело.
  - Мало, - сказал Шрам. Лицо его раскраснелось, глаза слегка увлажнились. - Еще бы по столько же...
  - Я принесу, - предложил Бутерброд.
  - Ты чего, ларек по дороге бомбанул?
  - Да кинул в сумку пару флаконов, - польщенно улыбнулся Бутерброд, - как Леня велел на природу ехать.
  - Запасливый черт, - похвалил Филимонов. - Ты, часом, не еврей?
  - Сам ты еврей, - обиделся Бутерброд. - Так тащить или нет?
  - Давай, волоки. Не клепай мозги.
  Забинтованный попытался напомнить собутыльникам о столичном киллере, которого, вероятно, привезут с минуты на минуту. В ответ ему посоветовали засохнуть. Он все равно настаивал, и, в конце концов вывел Филимонова из себя:
  - Ты задолбал, Бинт! Я фраера и после трех флаконов порву. Голыми руками на английский флаг!
  - Тебе, Бинт, не наливать? - со своей стороны нависал Бутерброд. - Обломился, да? Так и скажи!
  - Наливай, - смирился с неизбежным Забинтованный, и они расправились со второй бутылкой еще быстрее, чем с первой. Филимонов удовлетворенно крякнул.
  - Теперь бы телку, для полной картины, - вздохнул Бутерброд.
  - Не вижу препятствий. - Шрам ткнул тлеющим концом сигареты в направлении бунгало. - Телка уже есть. Тепленькая.
  - Пацаны, - робко начал Забинтованный, - если вы насчет Милы намекаете...
  - А ты думал, насчет мента? - спросил Бутерброд и заржал.
  - Бинт от ментов прется, - доверительно сообщил Филимонов. Забинтованный привстал со ступенек. Он тоже опьянел, но еще соображал:
  - Совсем охренели, да? Леня сказал - бабу не трогать...
  - Так и сказал? - с пьяной бравадой переспросил Бутерброд.
  - Леня яйца оторвет, - предупредил Бинт. - Без базара. Легко.
  - Не бзди, - Шрам широко улыбнулся. - Мы по-быстрому. По разику.
  - Не надо этого делать.
  - Да ей самой в кайф, - важно изрек Бутерброд.
  - Ага, - согласился Шрам. - Хочет, аж колотит. Не сомневайся.
  - Леня...
  - Отвянь, сука, запарил!
  Филя поднялся на ноги. Бутерброд следом за ним.
  - Бинт, - пошатываясь спросил Бутерброд, - ты нас уважаешь или нет? Я, конкретно не врубаюсь?
  - Нет, реально, Бинт, я чего-то ответа не слышу, - добавил Шрам. Его стеклянные глаза горели неприкрытой угрозой. Забинтованный нутром ощутил, что отрицательный ответ повлечет побои. И уклончивый, пожалуй, тоже.
  - Уважаю, - сказал он, глядя в колени собутыльникам.
  - Отвечаешь?
  - Вы ж меня знаете.
  - Тогда пошли, кинем пару палок.
  Забинтованный встал, переводя дух. Женщину ему было жалко. Но, не настолько, чтобы нарываться на драку. Тем более что Филимонов мог вполне и убить.
  - Только я сперва бутылки приберу.
  - Потом приберешь.
  - Потом забуду, а Леня голову намылит.
  - Ну и хрен с тобой, - сказал Шрам, и они с Бутербродом нетвердой походкой двинули в бунгало.
  
  ***
  
  Лейтенант Любчик слышал каждое слово. Бандиты разговаривали на крыльце и их пьяные голоса без труда проникали через фанерную стену. 'Бедная баба', - думал Любчик, позабыв, как клял ее в душе последними словами за то, что заманила в западню. Правда, наверное, не по своей воле. Потом он почувствовал на себе взгляд, вскинул голову, и обнаружил, что она стоит в дверном проеме, со связанными руками и ногами напоминая ожившую мумию. Их скрутили одинаковым скотчем, только ему и в голову не пришло вставать. Какое-то время мужчина и женщина молча смотрели друг другу в глаза.
  - Да ей самой в кайф, - долетело из-за двери.
  - Держитесь, - одними губами прошептал лейтенант, понимая, как это глупо звучит. Но, Мила собиралась не просто держаться, она решила действовать.
  'Или сейчас, или никогда, - сказала себе она. - Потом будет поздно'.
  Когда Витряков и Бонифацкий укатили, Милу связали и оставили на кровати. Она лежала тихо, как мышка, моля Бога, чтобы Шрам о ней забыл. Хотя бы, до возвращения Бонифацкого. 'Господи, - думала госпожа Кларчук, - Кто бы мог подумать, что придется Бонифацкого, как Спасителя дожидаться? Кто бы мог подумать'.
  Какое-то время бандиты действительно не вспоминали о Миле, занятые нардами и водкой. Однако пьянка быстро набирала обороты, голоса становились все громче, водка побежала по сосудам, парней, как водится, потянуло на подвиги. Вскоре сделалось очевидным, что к приезду Боника все уже случится. Ее или изнасилуют, или убьют. 'И, даже если я выживу, - думала Мила с отчаянием, - чего будет стоить его защита после того, как они возьмут киллера? Много она сейчас стоит?' Мила не забыла, как Боник отвернулся, когда Витряков приказывал ее связать. Разве это можно забыть?
  Тогда она решила рискнуть. Встать было нелегко, но Мила сделала это, рывок, и она на ногах. Ступать пришлось совсем мелкими шажками. Миле даже пришла в голову аналогия с балериной, не совсем точная, ведь балерины, если и семенят, то на носках. Ее же способ передвижения больше напоминал кантование. Вроде того, что применялся древними обитателями острова Пасхи при установке многотонных изваяний. Если, конечно, верить исследователям.
  Любчик вздрогнул от неожиданности при ее появлении. 'Ты сейчас споткнешься и растянешься на полу, после чего нас обоих станут бить', - было написано на его лице. 'Черта с два, придурок'. - Закусив губу, и больше не обращая на него внимания, Мила засеменила к столу. Лейтенант в недоумении поднял брови, пока не сообразил, что к чему, разглядев большой перочинный швейцарский нож, забытый кем-то из бандитов на столешнице. Едва Любчик смекнул, что у нее на уме, непонимание на его лице уступило место панике.
  - Ох, не надо, женщина! - заохал Любчик, позабыв об элементарной осторожности. - Слышите, чего говорю?!
  Проигнорировав подаваемые лейтенантом звуки, Мила согнулась пополам, и принялась носом пододвигать нож к краю столешницы. Был момент, она чуть не потеряла равновесие, заставив Любчика умыться холодным потом. Отсчет времени пошел на секунды. Бандиты топтались под дверью.
  - Ты нас уважаешь или нет? - спросил Бутерброд. Тон вопроса исключал отрицательный ответ.
  'Ну, скажи же нет!' - взмолилась Мила Сергеевна, обостренным чутьем загнанного в западню зверя уловив, что слово 'нет' повлечет драку, а, возможно, и смертоубийство.
  'Ну же, пьяные ублюдки! Порвите друг другу глотки!'
  Невидимый оппонент не поднял перчатку, очевидно, почувствовав примерно то же, что и Мила.
  - Уважаю, - сказал он.
  - Тогда пошли, кинем пару палок.
  Нож соскользнул с края и полетел на пол. Любчик ахнул, зажмурившись. Мгновение, показавшееся Миле Сергеевне вечностью, она наблюдала за его полетом, словно была оператором бомбардировщика союзников, а он бомбой, предназначенной немецкому городу. Затем нож угодил в ногу, мужественно подставленную Милой, срикошетил, и практически беззвучно очутился на полу, на полпути между Милой и Любчиком.
  - Дальше что? - капельки пота выступили на лбу Любчика, ожидавшего, что Милу вот-вот застукают, и предприятие завершится трагедией для обоих. Части его сознания (той, что не была затуманена страхом), представились девчонки из детства, летом рисовавшие мелками классики, чтобы скакать потом до упаду. Иллюзия была скоротечной и исчезла даже быстрее, чем появилась.
  - Что ты творишь? - застонал Любчик и незамедлительно получил ответ. Мила на ходу поддела нож носком кроссовки и тот, будто хоккейная шайба, влетел в пространство между Вардюком и Любчиком.
  - Мать честная! - воскликнул Любчик, из зрителя в одночасье став участником. - Ну, ты, б-дь, даешь.
  Мила хотела вернуться обратно в комнату, но, на это не оставалось времени.
  - Сейчас они за меня возьмутся, - скороговоркой выпалила Мила, - я буду тянуть, сколько смогу, а ты - ты перережешь веревки и... - Договорить она не успела. Дверь распахнулась, бандиты шагнули в бунгало. Стоящая посреди комнаты Мила вызвала у Бутерброда смешок.
  - Смотри, Филя, сама прискакала. Выходит, не против, да?
  - Я так не думаю. - При виде Милы Шрам сразу пришел в плохое расположение духа. - По-моему, шлюха собиралась свалить! Что, короста, в точку попал? - он хотел ударить ее, потом передумал, и вцепился в ухо. Мила, покачнувшись, закричала, подумав, что оно вот-вот оборвется. Боль была ошеломляющая.
  Зато, выпавший из поля зрения бандитов Любчик, матерясь про себя, приподнял массивную ягодицу и накрыл ею нож с таким тщанием, словно был гусыней, прячущей под крылом только что вылупившегося птенца.
  - Слышишь, Шрам? Кончай, - сказал Бутерброд, - мы договаривались драть, а не убивать.
  - Ухо, б-дь, оторву, и все.
  - Кончай, а? Лучше скажи - тут нож на столе валялся. Ногай забыл. Ты не брал?
  Шрам ослабил хватку:
  - На х... тебе нож?
  - Липучку разрезать.
  - Зачем?
  - А как? - Бутерброд провел ладонью по туго стянутым т ногам Милы, а потом постучал по виску.
  - Я не брал, - буркнул Шрам, вынимая охотничий тесак, от которого пробрало бы и Рембо Сильвестра Сталлоне. - На, пользуйся.
  Бутерброд ловко расправился со скотчем, отложил кинжал Филимонова, а потом в две минуты содрал с Милы Сергеевны спортивный костюм, футболку и трусики.
  - Во как! - присвистнул Бутерброд, любуясь. - Ну, кукла. Пойдет.
  - Рад, что тебя проперло. - Филимонов сплюнул на пол. От одного взгляда на Милу у него наступила эрекция. И, охватило раздражение. Эти два чувства возникали, как правило, почти одновременно, осложняя жизнь и ему, и тем, кто имел несчастье попасться под руку. Впрочем, даже Любчик невольно приоткрыл рот, залюбовавшись стройными линиями женского тела.
  Бутерброд шагнул к Миле, протянув левую руку. Правая дергала зиппер, который, как назло, заело.
  - Пожалуйста, только не здесь, - попросила Мила. Ей стоило труда оставаться на месте, но, так было нужно.
  - А где? - хрипло спросил Филя, обуреваемый искушением наградить ее парой затрещин. - На потолке, б-дь?
  - В спальне.
  - Мента стесняешься? - ощерился Шрам. - Так зря. Мусор, один хрен, не жилец. Пускай смотрит, сколько влезет.
  Вместо того чтобы заняться Милой, Филя шагнул к Любчику:
  - Слышишь меня, мусор? Пипец тебе!
  Любчик затаил дыхание, зажмурившись.
  - В глаза мне смотри, урод! - удар в живот заставил милиционера скорчиться, судорожно хватая воздух перекошенным ртом.
  - Больно, гандон драный?! - в руке Филимонова сверкнул тесак. - Порешу гада!
  - Не надо! - просил Любчик.
  - Кончай, Шрам! На х... ты это делаешь! - Пунцовое от вожделения лицо Бутерброда теперь залила краска бешенства.
  - Отвали!
  Жизнь Любчика, и без того находившаяся под сомнением, повисла на волоске. Дело бы обернулось для него совсем скверно, если бы Бутерброд, бросив ширинку, не схватил Шрама за локоть. С полминуты они простояли неподвижно, поедая друг друга глазами. Затем Шрам уступил. Отложил нож, смахнул со лба испарину. Бутерброд криво улыбнулся:
  - Времени в обрез. - Он снова взялся за зиппер. - Ну, б-дь, что ты будешь делать. Вот западло.
  Мила Сергеевна шагнула вперед, как актриса на сцену:
  - Давай, я помогу. Ее ловкие пальцы в два счета расстегнули молнию. Бутерброд запыхтел, когда они скользнули под тугую резинку трусов. Они хорошо знали, что делали.
  - Уф, - Бутерброд отдувался. Украдкой поднявший голову Любчик, подумал, что так и до инсульта доиграться недолго.
  - Умеешь, сука, - хрипел Бутерброд, - а ртом? Ртом?
  - Конечно. - Ее голос был сплошным обещанием. - Только, умоляю, не здесь. - Она кивнула в сторону трупа Вардюка. - Я мертвецов боюсь.
  - Жмуры не нравятся? - оживился Филимонов, наблюдавший за сценой с мутной помесью похоти и раздражения. - А чего так? Жмуры не кусаются. Верно я говорю, Бутер?
  Бутерброд, скосив глаза, в свою очередь посмотрел на труп. Капитан лежал на боку, с вывернутой головой и приоткрытыми глазами, казавшимися теперь пустыми, тусклыми стекляшками.
  - Ну его на х... - изрек Бутерброд, - точно, как-то не по себе от этого мертвяка. Пошли лучше в спальню.
  Филимонов, выматерившись, отправился следом. Вскоре до скорчившегося в углу Любчика стали доноситься ритмичные шлепки, издаваемые сталкивающейся плотью. Мила застонала, кто-то из мужчин замычал.
  - Еще, пожалуйста, еще! - крикнула Мила.
  'По жизни от жены ничего такого не слыхал', - подумал Любчик, а потом, встрепенувшись, нащупал под ляжкой нож. Ладони слушались скверно, как механизмы на дистанционном управлении, и все же он избавился от пут на руках, а затем освободил и ноги. Вслед за чем выяснилось, что икры совершенно одеревенели. Он, конечно, это и раньше чувствовал, но не ожидал, насколько все плохо. Под аккомпанемент летящих из спальни вздохов и рычания Любчик сгорбился на полу, кусая губы, массируя мышцы и моля Бога, чтобы Милу Сергеевну хватило на дольше. Когда стоны сменило почти звериное мычание, он уже шевелил пальцами на обеих ступнях. Кровообращение потихоньку восстанавливалось. Слишком медленно, как он полагал. Правда, с жизнью в мышцы вернулась и боль - извечная ее спутница, не так ли? Любчик был готов полезть на стену, потому что обе ноги теперь казались подушечками для иголок.
  Наконец, ему удалось подняться. Стоило ему разогнуть спину, в спальне наступило затишье. Сердце Любчика провалилось в пятки, он стиснул рукоятку ножа, готовясь дорого продать жизнь. К счастью, пауза длилась всего мгновение, растянутое воображением до размеров Вселенной. Очевидно, партнеры сменили позу, вслед за чем карусель закружилась с новой силой. Любчик вздохнул, радуясь отсрочке. И встал у двери, до боли в суставах сжимая нож. Теперь, когда силы потихоньку восстановились, он колебался, раздираемый тремя одинаково сильными, но совершенно противоречивыми эмоциями.
  'Беги!' - вопило чувство самосохранения, могущественное, как никогда раньше.
  'Женщину бросать нельзя', - утверждала честь офицера, проснувшаяся совершенно не вовремя.
  'Где третья бандитская рожа?' - неожиданно пришло на ум. Бандитов же было трое, последнего он упустил из виду, неудивительно, столько всего навалилось.
  'Он вероятно, или во дворе, или вообще на крыльце. Караулит, снаружи'.
  Пока Любчик метался (точнее, метался разум, пока он сам стоял на чугунных ногах, отчаянно сжимая рукоятку ножа), произошло сразу два события, кардинально изменившие обстановку. Из спальни долетел звонкий звук пощечины. Мила крикнула, явно от боли. Упал какой-то тяжелый предмет.
  - Стоять, сука! А ну, сюда! - заревел искаженный гневом голос, скорее Филимонова, чем Бутерброда. Мила завизжала:
  - Не надо!
  Опять что-то повалилось, звук был, как от падения тела. Или, нескольких тел.
  - Помогите! - взмолилась Мила. - Пожалуйста, хоть кто-нибудь, помогите!
  - Иду, - беззвучно прошептал Любчик, готовясь сделать шаг. Не самый простой из тех сотен тысяч, а может миллионов шагов, что он уже прошел. Однако он не успел. Входная дверь распахнулась, как от взрыва, Забинтованный влетел в бунгало. Он тяжело дышал, в правой тускло поблескивал револьвер, пальцы на рукояти казались белыми.
  - Эй, вы! - выкрикнул Бинт. В полумраке он не разглядел Любчика, притаившегося с ножом за дверью. Любчик не колебался ни секунды. Он взмахнул рукой, как метатель молота, метя Забинтованному между лопаток и вложив в удар всю силу, ненависть, и страх. Старая половица скрипнула, Бинт резко обернулся, и пронзительно завопил. Любчик подумал, что этот вопль, наверное, будет приходить к нему впоследствии по ночам, если, конечно, каким-то чудом удастся выжить. Кулак с зажатым лезвием пошел вниз, неотвратимо, как копр.
  
  ***
  
  Когда Филя и Бутерброд отправились в бунгало, Забинтованный остался снаружи. Он, как и обещал, занялся уборкой, действуя, правда, как неисправный автомат. Мысли в голове путались, он туго соображал, и был рад этому. Спрятав пустые бутылки под крыльцом, Забинтованный собрал нарды и, сунув коробку под мышку, подволакивая ноги, побрел к джипу. По пути его догнали вопли Филимонова, грозившегося кого-то убить. 'Должно быть мента', - предположил Бинт, удаляясь. И покачал головой. К счастью, по мере удаления от домика эти нехорошие звуки потонули в гуле прибоя.
  - Вот и ладно, - сказал себе Забинтованный, открывая дверцу джипа, оставленного почти на краю обрыва. - Не мое это дело.
  Спрятав коробку с нардами в отделение для перчаток, и жмурясь на солнце, он устроился в тени, присев на широкую подножку внедорожника. Ветерок нес с моря прохладу и Забинтованный с удовольствием подставил ему лицо, прислушиваясь к шлепкам далеких волн и крикам рыскающих в поисках добычи чаек.
  - 'Не мое дело, - повторил Забинтованный, и почувствовал себя спокойнее. Вытащил из кармана непочатую пачку 'Явы' и одним движением лишил целлофановой упаковки. Мое дело - сторона. Всегда сторона', - добавил он, и помрачнел.
  Запрокинув голову, он посмотрел в бездонное голубое небо. Белые кляксы облаков, появляясь с севера, из-за гор, быстро пересекали небосклон, сливаясь на юге в одну сизую полоску, словно нарисованную параллельно горизонту. Сделав несколько глубоких затяжек, Забинтованный выбросил сигарету и прикрыл глаза. Как только веки сомкнулись, водка, полдень и свежий воздух сделали свое дело - Забинтованный задремал.
  Незаметно небо из бирюзового стало стальным. Из низко надвинувшихся туч стегнули косые струи дождя. Забинтованный оказался в воде. Море вздыбилось высоченными злыми волнами, ветер срывал с гребней пену и бросал Забинтованному прямо в лицо, сбивая дыхание. Легкие изнемогали от недостатка кислорода, а вместе с ними все тело. Он греб, что есть сил, но отлив был значительно сильнее. Крутые барашки заворачивались все чаще, из-за грозного гула и яростного шипения шторма он, кажется, совершенно оглох. Забинтованный ежеминутно оборачивался, словно пилот поршневого истребителя времен второй мировой войны и, завидев догоняющую волну, нырял, переходя с кроля на брасс. Как только рокочущий вал прокатывался над ним в вихре брызг, он снова принимался неистово грести саженками. Греб до судорог в мышцах и опять подныривал, спасаясь от очередного вала. Это не могло продолжаться долго. Как ни старался Забинтованный, его неумолимо относило в открытое море. Полоса спасительного берега, которую он еще видел, когда шторм позволял, становилась все тоньше, грозя вот-вот раствориться за серо белой пеленой. Забинтованного охватила паника, тем более простительная, если учесть, что никаким Забинтованным он больше не был. А был Димкой Шатохиным, подростком девяти лет отроду, отправившимся на море в компании закадычного приятеля, одноклассника Витьки. Одним солнечным июльским днем. Правда, синоптики обещали бурю на вечер, и вроде бы, даже поступило штормовое предупреждение. Но, кто слушает радио в девять лет?
  Июль 73-го выдался необыкновенно жарким, солнце жалило побережье нещадно на протяжении почти трех недель, и можно было предположить, что, когда погода переменится, стихия разыграется не на шутку. Как только атмосферное давление упало до критического уровня, так и случилось. Буря налетела внезапно. Небо почернело так быстро, словно на него выплеснули из банки тушь, и только что невозмутимо дремавшее море вскипело тысячами холодных гейзеров. Шквалистый, ураганный ветер завыл тысячей злых голосов. В общем, побережье, только что напоминавшее рекламную открытку, с поразительной быстротой обратилось апокалипсической картиной.
  Конечно, и приятели немного заболтались, упустив стремительное наступление непогоды. Шторм застал их врасплох, метрах в двухстах от берега, верхом на неустойчивом водном велосипеде.
  Разжиться которым им не составило большого труда. Отец Витьки работал завхозом на базе отдыха, дубликаты ключей хранились дома. От лодочной станции, в том числе. Остальное же было делом техники.
  На высокой волне велосипед заскакал, как необъезженный мустанг, взлеты чередовались падениями в ежеминутно разверзающиеся пропасти. Как и следовало ожидать, он скоро перевернулся, приятели кубарем полетели в воду. Вынырнули, фыркая и отплевываясь. 'К берегу!' - крикнул Витька. Это и без него было ясно, другой вопрос, как? Волны немедленно разбросали приятелей, и Витька исчез из поля зрения. Димка покричал, да бестолку. Он поплыл к берегу (туда, где по его расчетам должен был быть берег), отчаянно работая руками. Но, море цепко держало его. Вскоре он окончательно выбился из сил. Перед глазами поплыли темные круги, ноги стали свинцовыми грузилами, и теперь тянули на дно.
  'Ты нашшш!' - злобно шипели волны, совсем недавно такие ласковые.
  'Мама! Я сейчас потону!', - с парализующим ужасом понял Димка, и, вероятно, что так и случилось, если бы не чья-то крепкая рука, тисками сжав предплечье, потащила его к берегу. Почти ослепленный солеными брызгами Димка с невероятным облегчением узнал старшего брата. Как тот очутился на берегу, как разглядел терпящий бедствие экипаж катамарана и рванул на выручку, Димке оставалось догадываться. В тот момент было не до вопросов, потом их стало некому задавать.
  'А мне так важно это знать', - пробормотал во сне Забинтованный и всхлипнул.
  В море он повис на брате тяжестью пушечного ядра. Последние силы испарились, как только пришла помощь. Теперь их жизни зависели от брата целиком. Правда, он был необыкновенно силен. Старшие братья почти все такие, когда вам девять, а им семнадцать.
  Дальнейшее выпало у Димы из памяти, только рокот прибоя, визг ветра и рука старшего брата, то тянущая, то толкающая к поверхности. Потом они неожиданно очутились на гальке. Волны тяжело ухали за спиной, откатывались, шипя, поднимались, заворачиваясь, и снова лупили в берег так неистово, словно возненавидели сушу. Брат что-то крикнул, но Дима ничего не расслышал. В ушах перекатывалась вода, да и в желудке тоже. Он успел нахлебаться. Дима хотел подняться, и упал на правую руку. В следующее мгновение его буквально вывернуло наизнанку.
  - Витька где?! - прямо в ухо завопил брат.
  - Там, - Димка повалился ничком, махнув назад, туда, где гремело и бушевало море.
  - Ползти можешь?
  - Попробую, - промямлил Дима. Крупные капли дождя бомбардировали спину, но он почти ничего не чувствовал.
  - Дуй наверх, к кустам! - приказал брат, и это были его последние слова.
  Шлепнув Димку по заднице, очевидно, чтобы придать ускорение, старший брат побежал навстречу прибою. Димка даже его шагов не услышал. Уж очень ревел ураган. Брат прыгнул в море, выбрав интервал между двумя волнами, вынырнул метрах в десяти от берега и поплыл, размашисто работая руками. Димка поднялся на четвереньки и, как было велено, пополз к деревьям, подальше от разгулявшейся стихии. Кто-то подал ему руку, кто-то взывал о помощи, требуя спустить на воду лодку со спасателями. Но, не было ни спасателей, ни лодки. Впрочем, а что они могли сделать? Кто-то еще видел среди волн две головы, кто то уже не видел ни одной. Это было как со стаканом, падающим на пол у всех на виду. Он еще есть, короткое мгновение, он еще не брызнул осколками...
  - Прости, брат, - всхлипнул сквозь дрему Забинтованный, - лучше бы я за тобой поплыл. Лучше бы море нас обоих забрало...
  Брызнула осколками Димина жизнь.
  Последовавшие затем события стали прокручиваться, как бобина с пленкой в старом кинопроекторе. Отчуждение отца, который молчал, но не мог простить. Истошные вопли матери Витьки, чье изувеченное волнами тело море отдало, наигравшись, на третьи сутки, прибив к камням мыса Меганом, под старой Генуэзской крепостью. Брат же исчез бесследно. Лютый шторм, разыгравшийся в последних числах июля 73-го года, забрал его навсегда.
  - Лучше бы мне... - сквозь сон пробормотал Забинтованный. Из глаз текли слезы, не пьяные, скорее похмельные. - Лучше бы...
  - А ну, сюда! - заревел искаженный яростью мужской голос, в нем не было ничего человеческого. Завизжала женщина:
  - Не надо!
  Забинтованный встрепенулся, не понимая, где находится. Крики летели издалека. Он открыл глаза.
  - Брат?! - позвал Дима, но никакого брата, конечно же, не обнаружил. А обнаружил себя, мокрого от пота и уже почти протрезвевшего, примостившимся на широкой подножке джипа.
  - Помогите! - взмолилась женщина. - Пожалуйста, хоть кто-нибудь, помогите!
  Ее вопль, полный муки и отчаяния, вывел Забинтованного из полузабытья. Он стегнул его, словно бичом.
  Забинтованный подхватился, нырнул в джип, вынул из-под сиденья большой старый револьвер и, спотыкаясь, бежал к домику.
  - Я иду! Иду!
  
  ***
  
  - Эй, вы! - выкрикнул Бинт, очутившись в бунгало. В полумраке он не заметил милиционера, который освободился и теперь стоял за дверью. Бинт вообще позабыл о пленнике, думая о несчастной женщине и отморозках, с которыми до сих пор кантовался. 'Сделай это! - твердил голос, очень похожий на брата. Такой, каким он его запомнил, ведь прошло немало лет. - Сделай хотя бы раз в жизни что то, за что не будет стыдно'.
  'За что меня убьют?' - спросил Бинт. Брат смолчал. Любчик шагнул из полумрака, с занесенным над головой тесаком. Старая половица скрипнула, Дима обернулся, и пронзительно завопил, потому что понял - настал конец. Кулак с зажатым лезвием пошел вниз, неотвратимо, как копр, заколачивающий сваи. Сталь пробила одежду, уйдя в спину по рукоять. Крик оборвался хрипом. Любчик хотел выдернуть клинок, но, не тут-то было, лезвие застряло. Забинтованный выронил револьвер. Потом его колени подломились, как солома. Он повалился на ковер ничком. Перекатился на спину, выгнувшись дугой. Он все силился что-то сказать Любчику, но во рту была кровь. Слишком много крови. Да и Любчик бы не стал слушать.
  
  ***
  
  - Что там, бля, за херня? - спросил из спальни Филимонов.
  Низко наклонив голову, словно бык, Любчик перепрыгнул подрагивающее тело Забинтованного. Его первой целью был револьвер, выпавший из руки Забинтованного. Бог создал людей, мистер Кольт сделал их равными, любят повторять американцы. Любчик ничего не имел против. Револьвер, в создавшейся ситуации, он бы, пожалуй, предпочел Библии. Однако, он не успел схватить оружие, в проеме двери лицом к лицу столкнувшись со Шрамом. Из одежды на Филе был только розовый ребристый презерватив, каким-то образом надетый на толстый, как заварное пирожное член.
  - Мусор! - выдохнул Филя, и его брови поползли наверх.
  - Ублюдок! - заревел Любчик, выбрасывая вперед колено. Удар пришелся в пах. Шрам подавился криком, согнувшись пополам и чуть не потеряв глазные яблоки. Толчок развернул его боком к противнику.
  - Получи! - Любчик повторил прием. Его похожее на тыкву колено снова пошло в ход, поразив Филимонова в бедро. Что-то громко хрустнуло, Филя упал на стул, разлетевшийся на куски. Любчик бы мог поклясться, что и после падения Филимонов улыбался. Скорее всего, это была гримаса боли, от которой милиционера пронзило холодом.
  Как иногда случается в драках, Любчик почувствовал себя отчасти сторонним наблюдателем. Он, естественно, понимал, что находится в бунгало. И, вместе с тем, словно парил где-то далеко, следя за событиями, будто они были телевизионной трансляцией. Это не было раздвоением личности, скорее, результатом стресса. Опасность должна была обострить чувства. Так, в общем то, и случилось то. Но одновременно она покоробила зеркало, роль которого выполняет сознание. Кода из спальни выбежал Бутерброд, Любчик атаку проморгал. Молодчик легко оторвался от пола и полетел на Любчика, выставив вперед ногу.
  'Как в невесомости', - в изумлении подумала Мила, вспомнив телерепортажи с борта космических кораблей типа 'Союз'.
  'Прямо Хонгильдон из фильма про узкоглазых', - промелькнуло у Любчика в мозгу, прежде чем показавшаяся чугунной пятка настигла солнечное сплетение. Любчик наверняка очутился бы на земле, если бы не дверной косяк, в который он врезался с оглушительным треском. Сосновая коробка треснула. С потолка посыпалась штукатурка.
  - Уф! - выдохнул Любчик, сомневаясь, на месте ли теперь желудок.
  - Кия! - истошно завопил Бутерброд и саданул Любчика под колено. Лейтенант зашатался, как ствол под секирой лесоруба. Но, выстоял.
  - Ах, ты ж паскуда, - пробормотал Любчик. Ярость, которую Забинтованный притушил своей кровью, полыхнула бертолетовой солью. - Выблядок, на х...
  Бутерброд выбросил кулак, как из пращи. Тот с сухим треском поразил подбородок лейтенанта. Из рассеченной губы брызнула кровь. Любчик схватился за лицо. Мгновенно сократив дистанцию, Бутерброд выдал первоклассную связку, поочередно достав солнечное сплетение, живот и челюсть Любчика.
  - Уф! Уф! Уф! - при каждом попадании Любчик вздрагивал. Последнее лишило его нескольких зубов. Он сплюнул. Слюна была обильная и кровавая. Часть ее повисла на подбородке, часть запачкала воротник. - Шволось, шучара! - голос был обиженным, тонким, и не согласовывался с медвежьими габаритами милиционера. Ведь он был на голову выше Бутерброда и килограмм на пятьдесят тяжелее. - Ну, вше!
  - Кия! - опять закричал Бутерброд и, продемонстрировав растяжку a la Ван Дамм, подъемом стопы заехал Любчику в ухо. Лейтенант потерял равновесие, врезался в тумбу с телевизором и опрокинул ее. Трубка лопнула, посыпались осколки. Бутерброд сделал подсечку, и, на этот раз Любчик устоял чудом. Пока милиционер раскачивался, Бутерброд нанес еще несколько ударов. Один из них, совершенно убийственный апперкот, который другого бы свалил наповал, отбросил Любчика к двери.
  - Убью шуку, - бормотал разбитыми губами Любчик. Он, конечно, старался не остаться в долгу. Он разил кулаками налево и направо, каждый раз попадая в пустоту. Бутерброд ловко уклонялся, совершенно безнаказанно жаля могучее тело лейтенанта. Из рассеченной брови Любчика капала кровь, он почти ничего не видел.
  'Сука! Как мамонта меня забивает!' - с отчаянием думал Любчик, едва не плача от бессильной ярости. Развязка наступила неожиданно.
  Бутерброд увлекся атакой, как матадор красной тряпкой на корриде. После болезненного удара в печень Любчик упал на одно колено. Бутерброд, пританцовывая, собрался уложить его локтем между лопаток, когда Любчик почти вслепую махнул рукой, и поймал ноку противника.
  - Ешть! - Крикнул милиционер. Это было хотя бы что-то. Он впился в добычу, как утопающий в спасательный круг. Бутерброд попытался освободиться, но ступня словно угодила в капкан. Тогда он запрыгал на одной ноге, молотя Любчика, куда попало. Удары были болезненными, но утратили силу с исчезновением точки опоры. В конце концов, оба упали. Бутерброд очутился под Любчиком, обрушившимся сверху тяжестью могильной плиты. Вскоре Любчик уже сидел на противнике верхом, держа за уши и раз за разом печатая затылком о пол. Бутерброд что-то выкрикивал, звал на помощь Забинтованного и Шрама, а потом, кажется, молил о пощаде. Любчик ничего не слышал. Миле Сергеевне, наблюдавшей расправу из спальни, милиционер представился озверевшим от голода орангутаном, а череп Бутерброда - единственным на острове кокосом. Сначала у Милы запершило горло, через секунду ее захлестнул смех. Хохот получился откровенно истерическим, из глаз брызнули слезы.
  'Прекрати истерику, идиотка', - приказала себе Мила Сергеевна, но даром. Буквально покатываясь со смеху, она упала на колени, схватившись за голый живот. Когда же Мила, наконец, опомнилась, обстановка в гостиной кардинально переменилась.
  
  ***
  
  Чудовищный удар в пах оглушил, но не прикончил Филимонова. Шрам с головой погрузился в море, которое называлось Болью. Оно было угольно черным и бескрайним, одновременно, каким-то загадочным образом, концентрируясь в низу живота и мошонке. Крик застрял в горле, как кость, Шрам подавился им, и какое-то время только хрипел. Его стошнило на ковер, но потом он все же вынырнул на поверхность. Яйца, он очень надеялся на это, были на месте и целы. Руки и ноги тоже. Задыхаясь, Шрам приподнялся на локте, чтобы оглядеться. У двери в спальню истерически хохотала Мила.
  'Абзац сучке. Мозгами тронулась'.
  Посреди комнаты, верхом на Бутерброде сидел проклятый мент, и колотил его головой так, будто собирался проломить пол. Виталик извивался и даже царапался, что мента, похоже, не смущало. Сопротивление переходило в конвульсии, Филимонов это сразу заметил. Закусив губу, чтобы преодолеть пожар в паху, Филя не без труда поднялся. Шагнул к лейтенанту со спины и, что есть мочи, залепил обеими ладонями по ушам. Любчик моментально потерял интерес к голове Бутерброда, схватившись за свою, как солдат после контузии. Добавив лейтенанту ребром ладони в основание черепа, Шрам потянулся к перевернутому торшеру, легко оборвал провод, и захлестнул на шее Любчика. Но, как до него Бутерброд, он недооценил физической силы лейтенанта. Любчик, вместо того, чтобы отдать концы в удавке, схватил Филимонова за волосы и ловко перебросил через голову. Оглушенный Шрам оказался на полу с обрывками удавки в руках.
  - Долбанные китайцы! - взвизгнул он, перекатываясь через плечо, чтобы увернуться от лейтенанта, прыгнувшего сверху, как это принято в американском реслинге. Любчику все же удалось достать Шрама ногой. Сапог, врезавшись в ребра, отбросил Филю на несколько метров. 'Пипец!', мелькнуло у Шрама, но его спасло вмешательство Бутерброда, чьим затылком, очевидно, можно было дробить уголь в карьере.
  Издав нечленораздельный, абсолютно дикарский вопль, Бутерброд прыгнул милиционеру на спину и повис там, как пантера на буйволе. Шрам получил передышку. И еще шанс. Возможно, последний. С мусором было пора кончать.
  
  ***
  
  В глазах Милы Сергеевны еще стояли слезы, последствие дурацкой истерики. Когда она, наконец, опомнилась, то сообразила, что милиционеру конец.
  Любчик метался по гостиной, ломая мебель. У него на шее, словно зловещее растение паразит, висел Бутерброд. Лицо Любчика посинело, из горла рвались булькающие звуки. Пальцами левой руки лейтенант пытался ослабить безжалостный захват. Правой он отмахивался от Шрама, который все равно бил на выбор: по корпусу, по голове, по ногам. Положение Любчика было отчаянным, и ухудшалось с каждой секундой. Все шло к тому, что бандиты вот-вот возьмут вверх. Наверное, Любчик тоже понимал это. На глазах у Милы он предпринял иступленную, возможно, последнюю попытку вырваться. Прыгнув спиной вперед, милиционер буквально припечатал Бутерброда к шкафу. Дверца сорвалась с петель. Виталик охнул, но не разжал ключа. Любчик неистово замотал головой, тараня чугунным затылком скулы и нос мучителя. Из ноздрей Бутерброда хлынула кровь, губы превратились в рваную линию.
  - Филя?! - заорал он, захлебываясь. Любчик напряг мышцы, готовясь перебросить наездника через холку, словно ковбоя на родео. Мила услышала сухой треск, с которым лопнула рубашка лейтенанта.
  - Сука! - завизжал Филимонов, всаживая кулак Любчику в печень. Ноги лейтенанта подогнулись, и он начал оседать. Словно снеговик великан, добитый солнечными лучами. Их головы оказались на одном уровне. Воспользовавшись этим, Шрам тут же боднул милиционера лбом. Мыча, Любчик выбросил вперед обе руки и поймал Филимонова в объятия, несмотря ни на что остававшиеся медвежьими. Филимонов завращался угрем, награждая противника тумаками. В пылу последовавшей ожесточенной борьбы Шрам оказался к противнику спиной. Бутерброд, очевидно, постепенно восстанавливал силы. Все трое, словно зловещий тяни толкай, раскачиваясь и кряхтя, медленно кружили по гостиной. Потом милиционер повернул голову, и они с Милой встретились глазами. Рот Любчика открывался, будто у выброшенной на берег рыбы, окровавленные губы выдавили одно единственное слово:
  - Помоги!
  Сбросив оцепенение, Мила Сергеевна подалась вперед. Как в руке оказался тесак, при помощи которого Бутерброд разрезал липучку, она так до конца и не поняла. Выставив перед собой клинок, как средневековый копейщик, Мила пересекла спальню. Филимонов, задыхавшийся в объятиях Любчика, заметил опасность, когда было поздно. Он, вероятно, мог попробовать защититься ногой, если бы не ее глаза. Безумные, огромные, бездонные. В которые он рисковал провалиться.
  - Сука! - выкрикнул Шрам перед тем, как внутренности обожгло огнем. - А, блядюга! Печет!
  Это были его последние внятные слова, сменившиеся воем, когда Мила всем телом повисла на рукояти, вспоров его от солнечного сплетения до паха. Из страшной раны посыпались внутренности. Любчик оттолкнул Шрама и тот повалился прямо на Милу.
  - Пошел вон, ублюдок! - взвизгнула Мила. - Слышишь, пошел вон!
  Любчик стряхнул с себя Бутерброда, подхватил с пола увесистую ножку от рассыпавшегося на части стола, врезал по стриженой голове. Потом еще и еще раз. Он не остановился, когда треснул череп, съехала кожа, и вытекли глаза.
  - Хватит, - в конце концов, взмолилась Мила. - Перестань! Слышишь? Прекрати! Он сдох! Сдох!
  Она отступила в сторону, с ужасом глядя на трупы. На ней не было никакой одежды, однако, это ничего не значило. Любчик выпустил запачканную кровью, с прилипшими волосами ножку и остался стоять, раскачиваясь.
  - Хафатюга френоф, - пробормотал Любчик и всхлипнул. Разбитые губы распухли, сделав лицо неузнаваемым. Какое-то время оба молчали, потом Мила нарушила тишину:
  - Ты в порядке?
  Он посмотрел на нее, явно не понимая. Потом попробовал улыбнуться:
  - Ф офуфенном форядке, фамочка.
  - Надо вызвать подмогу, - сказала Мила. - Они скоро вернутся.
  - Аха, - согласился Любчик. Он продолжал пошатываться. Ее испугало это.
  - Ты не ранен? - с тревогой повторила Мила.
  - Фивот... - пожаловался Любчик, прижимая руку к печени. - Бофит... - и, неожиданно, тяжело упал на оба колена. Так, что закачался пол.
  - Вот черт! - воскликнула Мила.
  
  Глава 7. Чистильщик из столицы
  
  В Перевальном Андрей, заметив дорожный указатель, отправляющий туристов любоваться какими-то Красными пещерами, поинтересовался у Рыжего, не те ли то пещеры, где с 91-го скрываются опальные члены КПСС.
  - Что-то вроде Аджимушкая сегодня?
  - Фильтруй базар. - Посоветовал Рыжий. - Люди там за Родину умирали.
  Некоторое время ехали в молчании.
  - Как в море водичка? - спросил Бандура, угнетаемый игрой в молчанку, устроенной 'милиционерами'. Чем наряднее становилось вокруг, тем мрачнее казались попутчики. Предчувствие скорой беды охватило Андрея, но он, как мог, скрывал возникшие опасения за ширмой показной беспечности. - Купаться не пробовали, мужики?
  При слове 'мужик' 'китаец' поджал губы, Рыжий замотал головой.
  - Ясно, - сказал Андрей. - Когда у моря живешь, то ценить и в голову не приходит. - Он осекся, подумав о Кристине.
  - Ты сюда купаться приехал? - враждебно осведомился Ногай.
  - А я думал, ты немой, - парировал Андрей. Поймал злобный косяк черных, похожих на разрезы глаз и отвернулся, принявшись изучать Чатыр даг, чей выточенный тысячелетними усилиями природы каменный пик буравил облака титаническим обелиском. Чтобы разглядеть вершину с парой орлов, издали казавшихся черточками, довелось вывернуть шею. Посмотрев налево, Бандура присвистнул. Гигантские глыбы, разбросанные по южному отрогу Демерджи, выглядели величественными, зловещими и, вместе с тем, нереальными. Как будто их дорисовали грифелем.
  - Камни Гингемы, - пробормотал Андрей, на которого заколдованные злой волшебницей камни из сказки Волкова в детстве произвели неизгладимое впечатление.
  - Чего ты сказал? - спросил Рыжий.
  - Ничего.
  У смотровой площадки стояли красные экскурсионные 'Икарусы'. У родника выстроилась очередь.
  - Воды бы, - сказал Бандура.
  - На точке напьешься, - буркнул Рыжий.
  Вскоре перед ними простерлась широкая долина, огромный зеленый треугольник, основанием к морю. Оно виднелось на горизонте, в виде сливающейся с небом полосы.
  - Море, - вздохнул Андрей, поддавшись целой гамме чувств, знакомых каждому, кто видит море главным образом на картинках или экране телевизора.
  Окрестности Алушты оказались бесконечными виноградниками. Потом утыканные столбами с лозой поля отступили, вытесненные палисадниками частного сектора, кое где разбавленного хрущевками. Они были в Алуште.
  На кольцевой автомобильной развязке Ногай свернул направо, дорога пошла в гору. Оставшиеся слева городские кварталы были застроены типовыми, по-советски унылыми панельными многоэтажками, выглядевшими привлекательно благодаря живописному рельефу. Суша застывшими волнами скатывалась к морю. У самого берега теснились серые корпуса пансионатов, Андрею они напомнили очередь. В просветах между крышами синела поверхность воды, исчерканная многочисленными барашками. От причала отвалил теплоход, на верхней палубе стояли туристы.
  По мере того, как 'БМВ' карабкалась в гору, панорама города курорта отступала назад. Справа и слева снова потянулись виноградники, разбитые на крутых склонах.
  - Долго еще? - спросил Андрей.
  Рыжий хотел ответить, но не успел - на поясе чирикнула рация. Встрепенувшись, он поднес трубку к уху:
  - Да, - сказал Рыжий, - Встретили. Уже за Алуштой тулим. - Он слушал примерно минуту. - Понял, Леня. Ни х... себе. Ну и дела... Понял, сделаем.
  
  ***
  
  - Понял меня или нет?! - цедил в рацию Витряков. Его палец нервно подрагивал на кнопке, будто та была спусковым крючком. - Планы поменялись, Рыжий. Давай, короче, на старую дорогу, найди, б-дь на х... место, и кончай пидера. Камнями забросай, и сюда. Как понял меня, прием?!
  - Понял, - донесся сквозь вихрь статических помех немного растерянный голос Рыжего. - Понял, Леня, сделаем.
  Оборвав связь, Витряков повесил на пояс рацию и еще раз осмотрел бунгало.
  Картина была ужасной и даже Лене, невпечатлительному по натуре и навидавшемуся всякого, было не по себе. Оба телохранителя Бонифацкого, Белый и Желтый, прозванные так соответственно цветам кимоно, которые они таскали на тренировках, стояли с вытянувшимися, зелеными физиономиями.
  - Идите, б дь на х... проблюйтесь, - со сдержанной злобой посоветовал Витряков.
  Боник, только заглянув в хижину, предпочел остаться снаружи, и теперь бледный, как смерть, курил на крыльце.
  'Слизняки', - Витряков отступил на шаг, споткнулся о ногу Забинтованного и едва не растянулся на полу. Доски лоснились от крови и казались скользкими, как каток. Громко выматерившись, Леня переступил через труп. Забинтованный лежал ничком, уткнувшись лбом в пол. Из его спины, словно мачта, торчала рукоять складного ножа, украшенная изображением пантеры. Поза не оставляла сомнений в том, что убийца застал жертву врасплох. Покойник буквально плавал в крови.
  'Из доходяги кровяхи натекло, - боров, б-дь на х... отдыхает', - отметил Витряков, не спеша переворачивать тело. Холодная ярость притупила в нем чувство тошноты. Ступая осторожно, чтобы не запачкаться, он двинулся в дальнюю часть гостиной. Окна оставались зашторенными, в комнате царил полумрак. Под ногами скрипели осколки, повсюду царил невероятный разгром, свидетельствовавший о жестокости схватки, судя по всему, проигранной людьми Витрякова вчистую.
  Бутерброд валялся за развалившимся плательным шкафом, подвернув голые волосатые ноги. Из одежды на нем была только задранная до груди майка и черные акриловые носки. Один целый, второй с дыркой, из которой выглядывал большой палец.
  - Что тут за херня случилась, а? - пробормотал Леня. - Это, б дь, на х... кто такой?
  Он не сразу узнал Бутерброда. Синее, изуродованное лицо больше напоминало маску. Левый глаз был выбит и висел на длинной розовой прожилке. Орудие убийства, буковая ножка от стола, с прилипшими на ней волосами, валялась в метре от тела.
  - Пипец...
  Филимонова он обнаружил последним. Шрам тоже был раздет догола, поперек его тела громоздилась опрокинутая кем-то этажерка. Лицо Фили застыло маской страдания и ненависти. Живот был вспорот от солнечного сплетения до паха. Из страшного разреза белесыми колбасами торчали кишки, часть вывалилась наружу. Наклонившись, Витряков приподнял этажерку, и тут ему бросился в глаза презерватив на пенисе покойника. Картина понемногу прояснялась. Распрямившись, Леня заглянул в спальню, оценил скомканные простыни на двуспальной кровати, принюхался. Бунгало пропахло кровью и смертью, но в спальне чувствовался и другой запах. Теперь Витрякову все стало ясно. Ну, или почти все. По пути на крыльцо он притормозил у распростертого на полу Шрама и, не сдержавшись, несколько раз саданул ногой.
  - Надеюсь, падло, ты хоть натрахался, б-дь на х... напоследок. Перед тем, как отдать концы.
  Привлеченный криками, Бонифацкий посмотрел на него в смятении, подумав, что у Витрякова сорвало крышу. 'Неудивительно', - подумал Бонифацкий. Лично он и не собирался заходить в комнату, где, похоже, уже окоченевший милиционер теперь единственным выглядел вполне пристойно.
  - Леня, что здесь было? - спросил Бонифацкий, когда Витряков остановился на крыльце, яростно массируя виски, чтобы прогнать плывущие в глазах темные пятна.
  - Что было? - повторил Витряков треснувшим голосом. - Что было, б-дь на х... - ему сейчас больше всего хотелось схватить Боника за шиворот и до изнеможения возить носом по кровавым лужам. - Я тебе, б-дь на х... скажу...
  Бонифацкий, почувствовав угрозу, отшатнулся.
  - Я тебя, б-дь, насчет суки предупреждал, что ее давно пора кончить?! Я тебе говорил, б-дь на х... или нет?
  - А при чем тут она? - глотая буквы, выпалил Бонифацкий.
  - При чем?! Я тебе скажу, при чем?!
  Белый и Желтый наблюдали за сценой издалека. Заметив это, Витряков попытался взять себя в руки.
  - Без нее бы второй мусор не управился бы. Эти клоуны ее пялили. - Очевидно, речь зашла о покойных. - Пока они ее драли, мусор порезал веревки. Потом они их пришили. Как? Это уже нюансы.
  - Что же теперь делать?
  - Надо подымать братву. Пока жирный мент и твоя сучка, Вацик, до телефона не добежали. Добегут, б-дь на х... - договаривать не имело смысла. Боник и сам все понимал:
  - Белый, Желтый! Сюда! - приказал он. - Живо, принесите телефон.
  
  ***
  
  - Сворачивай на старую дорогу. - Рыжий обернулся к Ногаю, ломая голову над тем, как бы подать незаметный знак.
  - Какого хрена мы там забыли? - удивился Ногай.
  - Леня сказал, - отрезал Рыжий. - Задолбал вопросами.
  Ногай, ворча, подчинился. Они спустились ярусом ниже, вскоре очутившись на старой крымской дороге, оказавшейся узкой лентой асфальта, кое где треснувшего вследствие оползней. Дорога то извивалась прямо над берегом, то забиралась в горы, ныряла в балки и опоясывала холмы с разбитыми виноградниками. Кое где по пути попадались выкатившиеся на асфальт глыбы, последствия недавних камнепадов, которые приходилось объезжать.
  - Притормози-ка тут, - попросил Рыжий. 'БМВ' еле ползло, преодолевая участок, где асфальт осел в вымытую дождями яму.
  - Зачем? - удивился Ногай.
  - Надо отлить.
  - Перебиться слабо?
  - Не гони.
  'БМВ' выехало на гравий. Ногай заглушил мотор. Рыжий первым выбрался из салона. Бандура последовал за ним, радуясь возможности размяться. Потянувшись так, что хрустнули суставы, он спустился по насыпи, вызвав миниатюрный камнепад.
  - Ты куда это собрался? - спросил сверху Рыжий. Он заметно нервничал, это было очевидно.
  - Отгадай с трех раз. - Стоя спиной к дороге, Андрей расстегнул ширинку.
  Насыпь переходила в дно обширной котловины, заваленной нагревшимися на солнце валунами. Тут, в низине, слегка отдающий можжевельником воздух казался плотным, как жидкость и, вместе с тем, сухим. Тут не чувствовалось дуновения ветерка, сюда не долетал шум прибоя. Метрах в ста пятидесяти котловина заканчивалась угрюмой, испещренной трещинами скалой, настоящим когтем окаменевшего дракона, собравшегося процарапать небеса. На почти отвесных склонах каким-то образом росли деревья. Серые промоины, следы ручьев и камнепадов, напоминали морщины, избороздившие лицо старика.
  'Мрачное место, - мысль пришла неожиданно, и заставила сжаться сердце. - Подходящее, чтобы избавиться, например, от трупа'.
  'Чьего?'
  Андрей не знал, что произошло раньше: дыбом поднялись волосы, или все же сначала за спиной лязгнул затвор. Он замер с расстегнутой ширинкой.
  - Выссался? - осведомился Рыжий. - Стой, падло, где стоишь.
  - Ты чего? - вымолвили одеревеневшие губы. Подсознание уже было в курсе: 'Меня сейчас убьют'.
  - Ага, и руки держи на виду.
  Андрей попробовал медленно обернуться. Этого ему не позволили:
  - Не рыпайся, Гондурас.
  Теперь, когда он не мог пошевелиться, организм сам каким-то образом переключился на уши. Слух стал чрезвычайно острым. Андрей мог поручиться, что 'милиционеры', у него за спиной, обменялись взглядами. Рыжий показал стволом пистолета в сторону хаотического нагромождения валунов у центра котловины.
  - Там, - прошептал Рыжий. - Чтобы без шума.
  - Двигай вперед, - громко сказал Ногай. Бандура осторожно переставил ногу. Посыпались вниз мелкие камешки. В следующее мгновение он уловил завывание мотора машины, преодолевающей подъем. Звук приближался, Андрей бы сказал, что его издает отечественный автобус вроде 'ЛАЗа'. По горным дорогам они вечно ползают с распахнутыми дверцами моторных отсеков, что, впрочем, не очень-то помогает уберечь двигатель от перегрева.
  - Б-дь, - одними губами сказал Рыжий. - Автобус. Подожди.
  'Это шанс', - мелькнуло в сознании. Примерно на середине второго слова он уже летел кубарем под откос, рискуя свернуть шею, либо размозжить голову о валун.
  - Стой, сука! - завопил Рыжий. - Ногай, не стреляй!
  Буквально через мгновение Андрей очутился на дне котловины. Кажется, он поцарапался о колючки и порвал штанину, несущественная плата по сравнению с пулей в животе или переломанными ногами. 'Милиционеры' спускались по склону, ставя ступни боком, чтоб не сорваться. Оба были вооружены. Потом Рыжий поскользнулся и, громко матерясь, проехал метра три на заднице. Ногай замер, прицеливаясь.
  - Нет, дебил! - крикнул Рыжий. Судя по звуку, автобус был как раз над ними, невидимый за зарослями шиповника у обочины.
  Поскольку не было никакой гарантии, что Ногай послушается приказа, Андрей метнулся в сторону, и понесся среди валунов, постоянно петляя и пригибаясь на ходу. Он был на середине котловины, когда Рыжий и Ногай достигли дна. Пока никто не стрелял, видимо, автобус еще был неподалеку.
  Оставаясь неуязвимым и очень радуясь этому обстоятельству, Андрей вскоре был у противоположного склона выбоины, одновременно являвшегося южным отрогом той самой, напоминающей коготь скалы, что заинтересовала его десять минут назад. В запале он принялся карабкаться наверх, но, не тут-то было. Оставленные ручьями промоины, издали казавшиеся морщинами на лице великана, на поверку оказались почти непролазными, заваленными камнями ложбинами. Руслами высохших рек, к тому же, поставленными на попа. Некоторые валуны держались на честном слове, каждое движение рисковало обернуться обвалом.
  Андрей пополз, словно паук, сопя от натуги и цепляясь за что попало. Восхождение обещало обернуться фиаско. Через пять минут он уже задыхался и кряхтел, продвинувшись на жалкие метры. Этого времени с лихвой хватило преследователям, чтобы свести на нет заработанную Андреем фору. Рыжий и Ногай одновременно вскинули пистолеты и открыли ураганный огонь. Правда, стрелять довелось, высоко задрав руки. Зато мишень была как на ладони. Пули щелкали в опасной близости от Андрея. Горное эхо подхватило гром выстрелов, повторяя десятки раз на все лады, отчего вполне можно было представить себя на стрельбах армейской роты.
  - А город подумал, ученья идут! - закричал Андрей, и, яростно работая ногами, столкнул вниз камень величиной с кухонный телевизор. Валун, набирая скорость, с глухим стуком покатился с горы. Через десять пятнадцать метров он уже летел в вихре разнокалиберных камней. Андрею показалось, что он обвалил пол горы. Рыжий и Ногай с проклятиями кинулись в разные стороны. Использовав хаотическое отступление противника, Андрей, вместо того, чтобы продолжать взбираться по почти отвесному склону, рванул вниз, держа под углом к проложенному при восхождении маршруту. Когда осела пыль от вызванного им камнепада, он снова бежал через котловину, рассчитывая вернуться к машине раньше 'милиционеров'. Рыжий с Ногаем, паля на ходу, бежали параллельным курсом чуть левее.
  - Отсекай его! - вопил Рыжий. - Отсекай от тачки!
  Скоро стало очевидно, что из затеи захватить машину ничего не получится. Тогда Андрей на бегу переменил план. Взял правее и выскочил на асфальт в сотне метров от 'БМВ'. Дорога была пустынной. Он не увидел ни домов, ни людей. Только проволочный забор, вьющийся по гребню близлежащего холма, и многоэтажная башня какого-то недостроенного пансионата свидетельствовали о присутствии цивилизации. Башня располагалась гораздо ниже дороги, возможно, стояла на берегу, отчего были видны только верхние этажи. Десяток этажей, как минимум. Не застекленные окна позволяли просматривать здание насквозь, отчего оно казалось то ли скелетом титанического животного, то ли остовом потерпевшего крушение инопланетного звездолета. В любом случае, мертвый железобетонный колосс диссонировал с живописными окрестностями.
  Недолго думая, Андрей перебежал дорогу и устремился к недостроенному пансионату через луг, поросший жесткой, неприхотливой местной травой.
  
  ***
  
  - Фоходи, - застонал Любчик, - ради Фога! - Он с трудом переводил дыхание. - Фольше не моху.
  Мила Сергеевна, вымотавшаяся ничуть не меньше его, замедлила шаг. Если выражение 'замедлить шаг' подходило в данном случае. Скорее, они ползли, как мухи. Точнее, Мила волокла на спине лейтенанта, который с трудом переставлял ноги. Любчик висел на ней, как неправдоподобно большой рюкзак.
  - Не моху, - хрипя, повторил Любчик. - Фше.
  - Потерпи, милый...
  В глазах ползали сине черные кляксы переутомления, пульс ухал под черепом, как прибой при хорошем шторме. Только гораздо чаще. Мила скрипела зубами, но не сдавалась, как настоящая медсестра из-под Сталинграда.
  - Держись, Гришенька. Мы с тобой и трех километров не прошли.
  На самом деле, они продвинулись на гораздо меньшее расстояние, может, километра на два, в лучшем случае. Но и эта, в сущности, пустяковая дистанция казалась Миле марафонским забегом. Потому что ни один метр не дался ей просто так.
  - Фодожди, водная. Я ноф не чуфстфую.
  - Я чувствую, что ты не чувствуешь! - выдохнула она. Любчик весил, как хороший супертяж, и ее подошвы 35 го размера проваливались в гальку по щиколотки, словно та была зыбучим песком.
  - Тай мне лечь, - попросил Любчик.
  - Послушай, - отдуваясь, сказала Мила, - если ты уляжешься, я тебя больше не подниму.
  - Фот и ховошо, - парировал Любчик. - Оштафь феня. Фрось. Фышишь?
  - Нет уж! - огрызнулась Мила. - Раньше бросать надо было. Еще там, в домике. Так что, заткнись, ладно?! У меня и без твоей болтовни в ушах звенит.
  - Ишфини, - прошептал Любчик, роняя голову на грудь. Всхлипнул, как ребенок, и потерял сознание. Мила как раз переставляла ногу, когда он совсем прекратил борьбу. Мышцы не выдержали резко увеличившейся нагрузки, секунду она еще балансировала, надеясь устоять, а потом растянулась на гальке, сильно ударившись лбом. Любчик повалился сверху, оглушив ее, как рыбу динамит. Вспышка боли ослепила Милу перед тем, как земля разверзлась, и ей показалось, что она куда-то проваливается. Потом мир исчез, и она пропала вместе с миром.
  
  ***
  
  - Ой, доню! - очень знакомый голос, некогда такой родной, а теперь затерявшийся среди самых далеких закоулков подсознания, похоже, звучал в ушах. - Что ж ты такую тяжесть на себя взвалила? Хочешь спину надорвать?
  - Бабушка? - Мила открыла глаза, чтобы снизу-вверх посмотреть на сухонькую, будто тарань старушку, одетую опрятно, но бедно. - Бабушка?
  Старушка опустила тяжелые металлические лейки и ласково погладила Милу по голове.
  - Помощница бабушкина, - сказала старушка. - Поставь на землю. На вот, лучше, веник, могилки промети. А я пока 'незабудки' полью.
  Только теперь Мила сообразила, что держит коромысло с наполненными до краев ведрами, и неподъемная тяжесть давит так, что и шага не сделаешь.
  Снова взяв в руки лейки, бабушка медленно двинулась вдоль кладбищенской аллеи. Кисти рук у нее были непропорционально большими, с синими, натруженными венами. 'Опять будет спинойвечером мучаться', - подумала Мила и засеменила следом, почти не удивляясь тому, что оказалась на кладбище. На том кладбище, где она сделала первые шаги. Где впоследствии училась читать, рассматривая надписи на обелисках. Где бабушке довелось подрабатывать, ухаживая за могилками, после того, как ее единственная дочь, мама Милы умерла от пневмонии, а зять с утра до вечера пропадал в своем институте, пока не нашел себе другую женщину и съехал, оставив в качестве памяти отчество, которым Миле предстояло пользоваться еще нескоро.
  - Что ж ты будешь делать? - вздыхала, бывало, бабушка, наполняя у источника тяжелые, двадцатилитровые лейки. В жизни ей выпало много работать, главным образом, физически. В оккупацию рвать жилы на пилораме, ворочая тяжеленные комли за ущербный паек, львиная доля которого доставалась новорожденной маме Милы. После освобождения от фашистов заниматься тем же до смерти Сталина весной 53-го года, когда ей сделали операцию, удалив три четверти желудка. Да и потом, на овощной базе разнорабочей. Свободное от сеток с овощами время, сколько ее помнила Мила, бабушка проводила на кладбище, прибирая могилки, чтобы получить еще от трех до пяти рублей в месяц. Совсем нелишних рублей, в особенности с тех пор, как Мила осиротела.
  Пока бабушка таскала воду, чтобы полить растущие на могилах цветы, или вытирала пыль с надгробий, пока полола или подметала опавшую в ноябре листву, пока расчищала сугробы зимой, маленькая Мила крутилась неподалеку, потому что больше ее оставить было все равно не на кого, а деньги на пропитание с неба не падали.
  Итак, юная госпожа Кларчук беззаботно резвилась среди крестов и обелисков, и совершенно они ее не пугали. Даже своему знакомству с буквами она была обязана не школьному букварю, а полуистертым надписям на могильных плитах. Ушедшие люди с пожелтевших фотографий стали ее добрыми знакомыми, хотя, очевидно, это не совсем то слово. С кем-то из них она разговаривала, кому-то придумывала судьбы, переписывая давно прожитые жизни в своем детском воображении. В конце главной аллеи начинался заброшенный, довоенный участок кладбища. Тропинки там заросли сорняками, зимой никто не расчищал снег. Кресты покосились, ограды стояли ржавыми, а люди заглядывали редко. Почти никогда не заходили. Бабушка, кстати, строго настрого запретила внучке забредать туда во время гуляний по кладбищу.
  - Почему нельзя, бабушка?
  - Заберут, доню, плохие дядьки.
  - Плохие - это какие?
  - А те, что в старых склепах живут.
  Запретный плод слаще дозволенного, это известно с ветхозаветных времен. Милу так и тянуло туда, где высокие заросли бурьяна, обвивающего ржавые ограды могил, скрывали от посторонних глаз безымянные холмики, все, что осталось от чьих-то истекших жизней. Там, за рядом массивных, похожих на дзоты старинных склепов, Мила и нашла мальчика. Его похоронили очень давно, до войны, о которой она мало что знала. Хоть могила выглядела вполне ухоженной. Летом на ней росли фиалки и 'анютины глазки'.
  Мила часто разговаривала с мальчиком, доверяя самые сокровенные тайны, горести и радости, что были у нее. Они оказались почти одногодками, Мила и мальчик с довоенной фотографии, только разнесенными во времени. Мальчик смотрел печально. Глаза у него были большущими и невероятно грустными, словно, в ателье фотографа он уже знал, для чего пригодится фотография. В тайне от бабушки Мила взялась ухаживать за его могилой. Вырывала сорняки, а в изголовье посадила незабудки. А однажды, в очередной раз улизнув от бабушки, она повстречала там старика со старухой, древних, как само мироздание. Старики тихонько сидели на лавке, вкопанной неподалеку от могилы. Мила, в смятении, хотела прошмыгнуть мимо, но тут старуха подняла голову и поманила ее пальцем.
  - Подойди ко мне, дитя.
  Голос был надтреснутым, неприятным, зато глаза смотрели ласково, в окружении добрых морщинок. Мила поверила им, и подошла, потупив голову.
  - Как тебя зовут, девочка?
  - Люда, - сказала Мила.
  - Красивое имя, - похвалила старуха. - Сколько же тебе лет, Люда?
  - Шесть.
  - Этого совершенно недостаточно, чтобы бродить по кладбищу в одиночестве, - строго сказал старик. Лицо у него было изможденным и желтым, как кожура лимона, нос казался непропорционально большим, а борода белой, словно снег или вата. Костлявые руки были покрыты пигментными пятнами, суставы - болезненно распухшими.
  - Я не одна. Я с бабушкой, - отвечала Мила.
  - И где же твоя бабушка, маленькая красавица? - спросил старик, собираясь погладить Милу по голове. Но, почему-то передумал.
  - Там. - Мила показала на главную аллею.
  - Тогда поспеши к ней, ведь, она, наверное, беспокоится.
  - Наверняка беспокоится, - добавила старуха.
  Зажав подаренную конфету в ладони, Мила отступила на пару шагов. И, уже собравшись уходить, отважилась на вопрос, который ее так и подмывало задать. Ведь не зря они там сидели.
  - Бабушка, а этот мальчик - ваш внук? - она указала на могилу.
  - Он наш сыночек, - сказала старуха, и маленькая скупая слезинка скатилась из уголка глаза, сразу потерявшись в морщинках на щеке.
  Мила в смятении понеслась между могил и вскоре вернулась к бабушке. Та действительно начала беспокоиться, и выглядывала внучку среди зарослей. Тяжелые лейки стояли рядом, наполненные студеной водой.
  - Умаялась? Сейчас, сейчас уже идем, доню.
  
  ***
  
  Вопли чаек, сцепившихся из-за добычи, были первым, что она услышала, очнувшись. Приподнявшись на локте, Мила обнаружила невдалеке останки черноморского дельфина, выброшенного прибоем на берег. Повернув голову, она посмотрела на Любчика. Лейтенант лежал на спине и тяжело, со свистом дышал. Оказалось, что он в сознании.
  - Гриша?
  Неудачная попытка повернуть голову.
  - Давно мы тут лежим?
  - Е жнаю.
  Мила оглядела пляж. Он был безлюден. Метрах в двухстах впереди находился высокий каменистый мыс, выдвинутый в море, как гигантский бивень. На мысу высилась стальная мачта за проволочным забором, снабженным наблюдательными вышками по периметру.
  - Может, там пограничники? - это было бы неплохо. Это было бы спасением.
  - Отхута шейшас? - выдавил Любчик, не отрывая глаз от неба, по которому проплывали облака.
  Строения на мысу издали казались безлюдными, сколько Мила не напрягала зрение в надежде уловить какое-нибудь движение или хотя бы блик от линз бинокля. Но, напрасно.
  - Похоже, ты прав.
  Мила перевела взгляд на берег. Несколько левее она заметила ложбину, образованную двумя отрогами. В глубине ложбины приютились жидкие карликовые кусты, низкорослые, как обитатели тундры. Они мало годились для маскировки, и все же Мила решила перебраться туда, потому что это было лучше, чем торчать на открытом месте. Встав на четвереньки, она склонилась над Любчиком:
  - Ну же, Гриша! Помоги мне!
  Его лицо застыло. В зрачках отражались облака. Челюсть безвольно отвалилась.
  Нет, - сказала Мила, - не сейчас. - Она приложила ухо к груди. Удары сердца ухали, словно колокол. Он был жив, только провалился в обморок. Вернуть его оказалось невозможно ни мольбами, ни даже парой затрещин. Тогда Мила потащила тело лейтенанта волоком, словно бурлак с известной картины Репина баржу. Это оказалось даже тяжелей, чем она думала. Ноги буксовали, Любчик оставался на одном месте. Когда они все-таки очутились в ложбине, Мила не чувствовала ни рук, ни ног, а колени разбила в кровь. Кое как обустроив милиционера среди кустов, Мила вернулась к морю, и тщательно разровняла борозду, оставленную его телом. Покончив с этим, она вернулась к Любчику. Лейтенант пришел в сознание.
  - Холотно, - пожаловался он. Губы действительно посинели, тело била дрожь. Подбородок и грудь были в крови. Мила понимала, что у него, скорее всего, внутреннее кровотечение. От разрыва, оставленного кулаками Шрама. Или Бутерброда, какая разница? Собственно, она догадалась об этом еще в бунгало, когда Любчик упал после драки. Ему требовалась срочная медицинская помощь. Но, что она могла сделать? Встав на колени, Мила обняла его за голову.
  - Помираю, - прошептал лейтенант. - Фот, патло, нашмерть меня упил...
  
  ***
  
  Может, им и не следовало идти по берегу. Может, надо было выбираться из пансионата на автодорогу. Но, Мила, опасавшаяся нарваться на Бонифацкого с Витряковым, предпочла берег. Это было целиком ее решение. Если оно оказалось ошибочным, первому предстояло заплатить Любчику. А потом, возможно, и ей.
  Конечно, если бы им удалось раздобыть ключи от машин, все бы обернулось по-другому, но...
  - От нашей Фардюк ф щель протолкнул. Ф полу. Я шам видел. Теперь беш молотка с хвоштотером не доштать... - Любчик только пришел в себя после первого, случившегося в бунгало обморока. Мила подоткнула ему под голову какую-то тряпку, а сама натянула спортивные штаны и куртку. Из уголка рта лейтенанта капала кровь, это был фиговый знак. Правда, Любчик лишился нескольких зубов. Только вот от зубов без сознания не падают.
  - А от джипа?
  - Не шнаю, - признался Любчик. - Мошет, у тохо хада... хоторохо я это...
  Содрогаясь, Мила обыскала карманы Забинтованного, но обнаружила только две карамельки и десятидолларовую банкноту. Еще минут десять у нее ушло на поиски в бунгало, потом она отправилась на крыльцо.
  - Ты хута? - испуганно спросил Любчик. Он безуспешно пытался подняться.
  - В джипе посмотрю.
  - Ты не брошай меня тут. Латно?
  Мила посмотрела в его глаза, полные мольбы и муки.
  - Не брошу, - пообещала она.
  В джипе, стоявшем, как мы знаем, неподалеку, ключей тоже не оказалось.
  - Плохие тела, - прошептал Любчик.
  - Скверные, - согласилась Мила.
  - Ты веть меня не прошишь?
  - Я ведь пообещала. Хотя, стоило бы.
  - Са што? - Любчик сплюнул сгусток крови размером с конфету 'Гулливер'.
  - За все хорошее, - отмахнулась Мила. - Выживем, может быть, расскажу. А пока - давай ка выбираться отсюда. Пока Витряков с Бонифацким не вернулись.
  - Тафай, - согласился Любчик и снова сплюнул кровь.
  - Тогда обними меня за шею и попробуй встать.
  - Да помогай же хотя бы чуть-чуть, - хрипела Мила через минуту, слыша, как трещит хребет. Любчик оказался невероятно тяжелым, заставив Милу вспомнить безымянных строителей Стоунхенджа. - Теперь держись. Ноги, ноги переставляй!
  - Как на 'Зарнице', да? - Задышал в ухо Любчик.
  А ты думал... - ответила она. - Я на 'Зарницах' старшей медсестрой была.
  - А я не ушаствовал ни ражу, - признался Любчик и вздохнул. - Меня в шетьмом классе, понимаешь, иш пионеров потурили...
  
  ***
  
  - Они, наверное, уже все дороги перекрыли? - сказала Мила. Они с Любчиком лежали в кустах. Вдалеке рокотал прибой.
  - Бантиты? - уточнил Любчик. Голос был совсем слабым. Любчик не поднимал век.
  - Гриша? А вас с напарником, в конце концов, хватятся?
  - Не шнаю.
  Запрокинув голову, Мила внимательно оглядела откосы. Наверх вело несколько едва различимых тропинок. Все они были крутыми.
  - Гриша? Я тут тебя в гору не вытащу.
  - Это яшно, - печально ответил Любчик.
  - Знаешь, что, Гриша?
  - А?
  - Ты тут полежи, тихонечко. А я попробую помощь привести. Хорошо?
  - Хорошо, - сказал Любчик. - Штупай. И шпасибо тебе за вше.
  - Ты только держись, - прошептала Мила и погладила лейтенанта по щеке.
  
  ***
  
  Внутренние помещения пансионата показались Андрею давно заброшенными катакомбами. Груды строительного мусора поросли травой и какими-то лишайниками. В полутемных комнатах было сыро, пахло замшелыми камнями и общественным туалетом. Далекий прибой отдавался внутри огромной железобетонной коробки приглушенным, ритмичным гулом. Направо и налево уходил коридор. Андрей, не задумываясь, свернул направо и понесся вдоль одинаковых дверей, следующих с частотой купейных. Вскоре коридор перерос в холл, где, по задумке архитекторов, видимо, должен был располагаться единственный на этаже телевизор, в компании пары кадушек с декоративными пальмами. Затем холл опять сменился коридором, и Андрей очутился на лестничной площадке. Перескакивая через две ступени, он взбежал на второй этаж.
  'В таком здании лестниц, как минимум, две, - прикинул Андрей на ходу. - Да пожарная, вероятно, в придачу'. - Его расчет сводился к тому, чтобы незаметно выскользнуть из здания, как только преследователи в него ворвутся. Что предпринимать потом, Андрей, толком не знал. Сумка с бумажником, паспортом и авиабилетами осталась на заднем сидении 'БМВ'. Это обстоятельство не добавляло энтузиазма.
  'Голимый расклад', - сокрушался пугливый внутренний голос, пока просто растерянный, но, лиха беда начало.
  Андрей заглянул в коридор второго этажа, сделал пару крадущихся шагов и юркнул в первую же дверь. Окна номера выходили на горы. Что и требовалось. Он на цыпочках подобрался к проему и целиком обратился в слух.
  - Стой! - выдохнул внизу Рыжий. - Он сюда рванул?
  Бандиты как раз достигли главного входа и остановились на ступеньках, переводя дух. Оба сжимали в руках пистолеты.
  - Сюда. - Ногай поднял голову, внимательно изучая фасад. - Я сам видел.
  - Тут сколько лестниц? - спросил Рыжий. Он уверенно шел по следу.
  'Сообразительная сволочь', - отметил Андрей.
  - Каких лестниц? - Ногай не спускал глаз со здания. Рыжий сплюнул в кучу песка у крыльца. Видимо, ее вывалил в свое время самосвал, да так она и осталась невостребованной.
  - Давай прикончим штриха, - предложил Ногай. Выщелкнул из пистолета магазин, заменил полным.
  - Ты его сначала найди, - засомневался Рыжий. - Здание, блин, здоровое.
  - Я найду, - пообещал Ногай.
  - Ты тут покарауль пока, а я с тыльной стороны посмотрю, что и как, - сказал Рыжий. Ногай пожал плечами. Рыжий скрылся за углом. Андрей слышал, как под его удаляющимися подошвами скрипит растревоженный керамзит. Десять минут, понадобившиеся Рыжему, чтобы обогнуть здание по периметру, показались Андрею часом.
  - Окна первого этажа забиты досками, - сообщил Рыжий, появляясь с противоположной стороны. - Оттуда не выберется, это точно!
  - Пошли, прикончим его! - стоял на своем Ногай.
  - Не гони лошадей, - возразил Рыжий. - Лене надо доложить.
  - Кишки выпустим, тогда и доложишь.
  - Так не годится.
  - А где рация?
  Бандиты похлопали себя по карманам. Всплыло, что рация осталась в машине. Андрей вздохнул с облегчением. Это значительно упрощало дело.
  - Чего делать? - осведомился Рыжий.
  - Мочить гада. - Ногай отвалился от стены.
  'Вот сволочь упорная', - решил Андрей, подбираясь.
  - Стой у входа, - обронил Ногай, шагая в дверной проем. - Я его на тебя, как кролика, выгоню.
  Андрей обернулся в поисках оружия, на глаза попалась штыковая лопата. Не Бог весть что, но лучше голых рук. Почувствовав себя увереннее, он выглянул на лестницу. Пока там было тихо. Спрятавшись за углом, Андрей принялся поджидать Ногая.
  Он томился минут семь, может быть десять. Лестничные пролеты оставались безлюдными, только прибой рокотал вдалеке. Стало очевидным, что Ногай выбрал другую лестницу. Тогда Андрей в свою очередь поспешил наверх. Была мысль напасть на Рыжего, покуривавшего внизу, сидя на ступеньках. Однако, Бандура понятия не имел, где Ногай, это его здорово смущало. Стараясь ступать бесшумно, словно кот, он начал преодолевать этаж за этажом, покрываясь холодным потом от малейшего скрипа.
  Чем выше он забирался, тем сильнее ощущался ветер, разгулявшийся над морским простором. Атакуя фасад долгостроя, ветер рассыпался сотнями сквозняков и шатался пустынными пролетами, хлопая дверями и заставляя Андрея буквально подпрыгивать. В каждом хлопке ему чудился выстрел.
  Вскоре стало заметно светлее. Сказывалась высота. Потом он оказался в сумерках, потому что достиг технического этажа, за которым начиналась крыша. Дверь наружу напоминала бронированный люк батискафа. Петли прихватила ржавчина, и они заскрипели, подавшись с большим трудом. Андрей осторожно выглянул наружу. Солнце прошло зенит, тени начали расти, удлиняясь, будто живые. Молодой человек переступил порог. Под ногами захрустел рубероид, вздыбившийся во многих местах. Кое где через швы пробились сорняки. А вот вид с крыши открывался потрясающий.
  Близлежащие холмы словно пригнулись, кряжи Ялтинской Яйлы, казалось, подались навстречу Андрею. Море на горизонте выгнулось дугой. Вопли вечно голодных чаек теперь неслись снизу, из-за невысокого парапета, который строители, наверное, просто не успели обнести добротным стальным ограждением.
  'Ух, и высота! - подумал Андрей. - Высотища. - Вместе с осознанием пришла противная слабость в коленях. - Похоже, не возьмут меня в высотники. - Мелькнуло еще, пока он озирался по сторонам. В общем то, все было спокойно, если не считать ветра, тут, наверху, достигавшего силы урагана. - Не выходи на открытое пространство, - предостерег внутренний голос, но, он все равно побежал вперед. Крышу венчали три башенки, метра четыре в высоту, скрывающие, очевидно, лифтовые механизмы. Бурые от ржавчины треноги антенн и такие же рыжие лесенки по бокам придавали им сходство с боевыми рубками списанных на лом подводных лодок. Андрей направился к ближайшей, держа лопату наперевес, будто копье. Если бы его спросили, какую цель он преследует, то ответить бы оказалось нелегко. Такое случается сплошь и рядом, когда в крови переизбыток адреналина. Вы бежите, потому что бежите, вот и все. Он достиг угла и завернул за него, на полном ходу буквально врезавшись в Ногая. Они столкнулись, Ногай отшатнулся, чуть не выронив пистолет.
  - Сука! - выкрикнул Ногай.
  Андрей махнул лопатой, скорее инстинктивно, от испуга, попав Ногаю в скулу. Почти одновременно прогремел выстрел, его звук тотчас же отнесло ветром. Плечо Андрея пронзило огнем, однако, рука не утратила силы. Орудуя лопатой, словно штыком, Бандура сделал выпад. Ногай успел спустить курок во второй раз, пуля прожужжала над самым ухом Бандуры. В следующую секунду штык врезался Ногаю в живот с такой силой, что Бандура еле удержал черенок. Пистолет с глухим стуком упал на рубероид. Андрей опять замахнулся лопатой, обрушив ее на спину нырнувшего за пистолетом противника. Ногай упал на четвереньки, и Андрей ударил его ногой по ребрам. Ногай покатился, как сорвавшееся с эстакады бревно. Бандура рванул следом, вращая лопатой над головой. У самой кромки крыши Ногаю удалось вскочить на ноги. Он был ошеломлен, однако собирался бороться. Развязка наступила через секунду.
  - Вторая подача! - завопил Андрей, со свистом рассекая лопатой воздух. Ногай отшатнулся, и его икры соприкоснулись с бордюром. Он потерял равновесие, нелепо замахал руками и исчез за срезом крыши. Пространство разорвал отчаянный вопль, оборвавшийся глухим шлепком внизу.
  - Вот! - Андрей отбросил лопату, превратившуюся в орудие убийства, и убрал испарину со лба. - Вот так вот.
  Осторожно подойдя к самому краю крыши, Андрей опустился на четвереньки, но, потом передумал и не стал смотреть вниз. Впрочем, в этом не было нужды. Минутой позже он разглядел крохотную фигуру Рыжего. 'Милиционер' во все лопатки улепетывал к машине.
  'Так не пойдет', - сказал Бандура, оглядываясь. Пистолет Ногая валялся в десяти шагах. Подобрав ствол, Андрей бегом вернулся к парапету и улегся, держа оружие двумя руками. Теперь оставалось, зажмурив левый глаз, совместить мушку, прорезь прицела и спину Рыжего, уже отдалившегося метров на сто.
  - Выступал бы за сборную, цены б тебе не было! - процедил Андрей и, задержав дыхание, выстрелил. Рыжий, петляя, миновал жидкие заросли и теперь несся по полю. Он проявил прямо-таки необыкновенную прыть.
  - Вот, гнида! - возмущался Андрей, отправив вдогонку беглецу одну за другой четыре пули. То ли пистолет был плохо пристрелян, то ли Рыжий заговорен, а только он, целым и невредимым, преодолел пустошь и выскочил на дорогу. Густые кусты по обочине мешали целиться, да и дистанция теперь делала Рыжего практически неуязвимым.
  - Ушел, скотина, с досадой констатировал Андрей. Поскольку дальнейшая стрельба представлялась бестолковой тратой патронов, оставалось, отложив пистолет, заняться раной в плече, а потом, как можно скорее уносить ноги. Пока Рыжий не вызвал подкрепления.
  Андрей стянул через голову ветровку. Хотел расстегнуть пуговицы рубашки, но пальцы слушались плохо. Тогда он, выругавшись, рванул ворот от себя.
  
  ***
  
  Взобравшись на гребень холма, Мила без сил опустилась на колени. В таком положении она пробыла минут пять, со стороны могло показаться, что она истово молится. Но, она просто переводила дух. Когда легкие, наконец, насытили кровь кислородом, Мила смогла осмотреться по сторонам. У нее слегка кружилась голова, а в глазах скакали светлячки. Но, в принципе, это было терпимо.
  Пляж оставался безлюдным. Море бурчало далеко внизу, на уровне горизонта крохотным белым пятнышком виднелся теплоход. Жидкие прибрежные заросли надежно скрыли Любчика от посторонних взглядов. Это было уже неплохо.
  
  Продолжение книги по адресу
  https://www.smashwords.com/books/view/552381
  
  Другие книги автора
  
  Трилогия 'WOWилонская Башня':
  'Пропавшая экспедиция' (2012)
  'Новый Вавилон' (2013).
  '4891' (2014).
  
  Детективно-приключенческая сага 'Триста лет спустя':
  'Три рэкетира' (2003).
  'Охота на рэкетиров' (2004).
  'Будни рэкетиров или Кристина' (2005).
  'Расплата. Цена дружбы' (2006).
  'Месть. Все включено' (2007).
  'Конец сказки' (2008).
  
  Трилогия 'Рептоиды':
  'Правосудие в Калиновке' (2008)
  'Гнилое море' (2009).
  'Настоящее подземелье магов' (2011).
  
  Научно-популярная серия 'Проект Земля':
  'Тайна будущего - в Прошлом' (2009).
  'Матрица Катастроф' (2011).
  'Темные аллеи' (2012).
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"