Крепостью это назвать было сложно. Даже гордое звание "форта" презрительно фыркнуло и отказалось хоть каким-нибудь боком иметь отношение к этому сооружению. Деревянный частокол, местами подмытый дождями, одна вышка, на которой, впрочем, никто не дежурил; внутри виднелись несколько построек из тех же бревен. Ни камня, ни рва вокруг - преловутый тафис вряд ли был кем-то вроде земного графа или даже барона. Скорее, мелким военным чином, вроде десятника. Окованные бронзовыми полосами ворота были открыты; пройдя внутрь, Маша подумала, что маме бы тут понравилось. Полно исторических реалий, мысленно фыркнула девушка, оглядывая большой камень для заточки мечей, корыто с остатками пищи для свиней, поилку для лошадей... Самих лошадей, стоявших под навесом у стены главного здания, выложенную плоским камнем площадку перед крыльцом. Людей видно не было. Здесь, верно, живут меланхолики, предположила Маша, или скорей уж, малохолики... А ну вдруг мы - супер воины, специально обученные, прокравшиеся сюда для свершения диверсии? Не глупи, ответила она самой себе, вот сейчас из-за угла выскочит дюжина стражников, и что ты будешь делать, ниндзя? И, словно услышав ее мысли, из-за бревенчатого дома вышел солдат. Не дюжина, конечно, но тоже сойдет. О том, что это именно солдат, а не, скажем, свинопас, Маша догадалась по наличию у него меча на поясе и кожаной юбки, обшитой металлическими бляшками. Выше пояса вояка был гол, и немалое брюхо его, снизу поддерживаемое поясом, украшала татуировка. Солдат как раз широко зевал, даже не потрудившись прикрыть рот ладонью, и так увлекся этим занятием, что не сразу заметил двух незнакомцев во дворе. Да и когда заметил, сильно удивляться и волноваться не стал. Почесал пузо... Потом, подумав, почесал еще и пах и не спеша двинулся к ним.
- Кто такие? - лениво поинтересовался он, щуря слипающиеся со сна веки. Судя по треснувшим сосудам глаз, у него было тяжкое похмелье. Это же как надо пить, поразилась Маша, которая после бокала с шампанским уже отчаянно зевала и просила ее не трогать до завтра, это же как нужно пить, чтобы спать потом часов до пяти вечера да еще и так выглядеть? Ну, положим, она была не в курсе, сколько часов тут в сутках, однако, основываясь на том времени, что здесь пробыла, могла точно сказать, что здешний день не сильно отличался от земного. Или он начал утром? Как бы там ни было, Маша поклонилась, стараясь скопировать жест, увиденный у старика (руку прижать к сердцу, потом резко отвести в сторону) и как можно дружелюбнее провозгласила:
- Хануах добр ко всем. Хануах любит всех.
- И что? - солдат наклонил голову влево, не спуская с нее глаз, хрустнул позвонками шеи, потом повторил то же движение вправо.
- Мы пришли издалека, - начала Маша, внутренне поражаясь, как быстро она схватывает местный язык; но времени удивляться особо не было, - и по дороге зашли в деревушку неподалеку отсюда. Местный рыбак...
- А-а-а-а, старик Тушх, - воин сморщил недовольную физиономию, - он вас сюда послал, что ли? За сына просить?
- Да, - ответила Маша, стараясь выглядеть как можно смиреннее, - он сказал что я должна обратиться к тафису, где бы я могла его найти?
- Ну, я тафис, - мужчина, кажется, сейчас больше всего на свете хотел бы заснуть или выпить, по крайней мере, именно это читалось в его маленьких глазках, - нашла ты меня и что дальше?
- Понимаете... - начала Маша, но тут воин отстранил ее, наклонился к ее лицу, обдавая жутким перегаром и сообщил:
- Я вообще-то штререах вышел. Погоди тут, ты и твой...э-э-э, турах.
Уже через несколько секунд Маша поняла, что ошиблась дважды. В первый раз, когда неправильно истолковала тоску в глазах тафиса как желание выпить и поспать, второй раз - когда перевела слово штререах как "дело". Хотя и в русском языке то, что сейчас собирался проделать воин, так изредка называлось. Он подошел к частоколу, задрал юбку спереди и с минуты две стоял, поливая обильной струей стену. Потом пару раз дернулся, стряхивая, и развернувшись, потопал обратно. Маша потерянно глянула на Вадима и увидела, что тот совсем недалек от того, чтобы заржать в голос - в глазах у него бился смех, грозя вот-вот выплеснуться наружу. Что смешного, раздраженно подумала Маша, потом проследила за вадикиным взглядом и до нее дошло. Видимо, у нее было такое выражение лица... По крайней мере, брови пришлось спешно возвращать на место, пока приблизившийся тафис ничего не заподозрил. А что, обычное дело, при девушке, да еще и служительнице божества, каковой Маша представлялась, отойти на пять шагов и отлить...
- Теперь я тебя слушаю. И, давай сначала, а то я с утра плохо соображаю... - мужчина сплюнул и нетерпеливо уставился на Машу.
Утра? Маша чуть не подавилась... Конечно, она может ошибаться, но по ее скромному мнению, через пару часов солнце начнет клониться к закату, а еще через два зайдет... Но пусть будет утра.
- М-м-м-м, я говорила, что пришли мы издалека...
- Да это я слышал, что там про Тушха?
- Он сказал, что вы забрали его старшего сына.
- И? - недопонял тафис, - ...Забрали, все правильно. На военную службу, потому что срок пришел. Вчера вот вместе с другими турахами отправили дальше, на восток, в гарнизон Шреа. А что не так?
"Турах" - идиот, однозначно, мельком отметила Маша, скорее первое, потому что так просто раскусить маскарад Вадима этот мужик, да еще с похмелья, не мог. И тут только до нее дошел смысл его слов. Отправили... на восток. Она чуть не завыла с досады.
- В гарнизон? - стараясь сдерживаться, переспросила Маша, - вчера?
- Ну да, вчера... или погоди...
Маша вскинулась... Вадим продолжал безмятежно любоваться одному ему интересной загогулиной на стене дома.
- Нет, все попутал. Его не могли отправить, потому что он еще не сдал шитууфт. Вот намнут бока старшие воины, тогда и на восток. Но я не понял, тебе то что от меня надо?
Тафис мучительно сглотнул и покосился на дверной проем... Девушка постаралась говорить максимально быстро и внятно, понимая, что рискует надоесть десятнику хуже горькой редки и тогда их в лучшем случае выкинут вон, а в худшем... Видимо, военный люд относился к служителям Хануаха с гораздо меньшим почтением, нежели селяне, да оно и понятно было; насколько Маша успела разобраться в этом учении (или религии), хануаханцы были пацифистами. Тогда понятно, почему тафис так скривился, увидев ее.
- Тушх попросил меня вернуть ему сына, и я в свою очередь прошу вас... отдать мне мальчика, чтобы я могла отвести его к отцу.
- Ты с ума сошла? - спросил тафис и тут же сам себе ответил, - Конечно же, сошла, все вы, служители Хануаха - чокнутые. Я что, похож на фашрудж? С чего я вдруг буду тебе отдавать воина?
- Я... я могу заплатить...
Маша выпалила это, не подумав, и теперь горько раскаивалась... Чем она заплатит? Краюхой хлеба, что болтается в суме на плече? Натурой? Глупости... Но, судя по всему, именно второе пришло на ум и самому тафису, потому что он, подбоченившись, плотоядно ее оглядел и оценивающе выпятил нижнюю губу.
Паника сначала накрыла ее с головой, а потом она в очередной раз убедилась в правильности того, что говорила ее мама. Самые трезвые и неожиданно умные мысли приходят тогда, когда тебя загнали в угол. Маша, ни секунды более не раздумывая, ткнула пальцем в Вадима.
- Возьмите его взамен.
Тафис перевел взгляд на Вадика, который в данный момент был занят стоянием на одной ноге и выковыриванием грязевых катышков из под пальцев другой. Пробежал глазами по литым мышцам, оценил рост... вес. И, повернувшись к Маше и сплюнув в сторону, бросил:
- Он же турах.
- Зато делает все, что скажут, - возразила Маша, - и сильный... и ловкий. Ест мало...
Раз торгуется, значит - есть шанс, поняла Маша и выложила самый сильный свой аргумент:
- И молчит.
Тафис схватил себя за подбородок и стал его мять, явно находясь в раздумьях. Но Маша уже знала, что победила, ибо, судя по тому, что ей рассказывал об армии тот же Вадимчик, нарисованный ею портрет принадлежал идеальному солдату. Толстый десятник еще немного покочевряжился для виду, но потом кивнул и, сложив ладони рупором, громогласно заорал:
- Свера-а-аш!
Кричать ему пришлось всего раза три-четыре. Когда он уже начал багроветь, теряя терпение (но даже не попытавшись сдвинуться с места), из окна второго этажа главной казармы ( а это была, судя по всему, именно она) выглянул лысый мужчина средних лет, для разнообразия, голый не попояс, а совсем.
- Чего-о-о?
- Свераш, где этот лопух, сын рыбака, что вчера пол мыть отказался?
Мужчина в окне пошкреб лысину (чесотка у них тут у всех, что ли, подумала Маша) и ответил:
- Где-где... в колодце. Прохлаждается.
Тафис кивнул и, бросив "за мной", поплелся куда-то в сторону, опять таки, не особо утруждая себя излишними телодвижениями... Но, странно, при всем при том Маша еле за ним поспевала. Не так уж он и прост, задумчиво пялясь ему в спину, отметила она, с виду вроде опустившийся пьяница, но что-то в нем опасное присутствует... Тем временем они обогнули казарму с другой стороны и, миновав заросли колючей травы по пояс, подошли к колодцу, над которым стоял одинокий журавль. Одинокий - потому что без ведра, объяснила самой себе пришедшее на ум сравнение Маша и, подойдя к каменному отверстию, склонилась над ним.
- Аууууу, - крикнула она, - есть тут кто?
- Конечно, есть, - раздраженно бросил тафис, плечом отодвигая ее в сторону и бросая вниз веревку, которую снял с гвоздя на журавле, - пусть этот твой... или, вернее, уже почти мой воин мне поможет...
Маша не успела и рта раскрыть, как Вадик уже взялся за веревку позади толстяка и приготовился... Р-р-раз, скомандовал тафис и отступил на шаг назад. Два - вздулись мышцы на спине у Вадима, а десятник (или все таки сотник? Вряд ли) утробно выдохнул. Три - они отошли еще дальше, почти упершись в стену, а из-за края колодца появились две худые руки, уцепившиеся за край. Тафис бросил веревку и, подойдя к рукам, просто схватил их за запястья и выдернул парня наружу. Тот был синевато-бледного цвета и часто-часто моргал.
Маша вспомнила, как назвал своего сына рыбак и, приблизившись к юноше, который был чуть не младше ее самой, ласково сказала, протягивая руку:
- Аши, пойдем... Пойдем, я отведу тебя домой...
- Э, погоди... - тяжелая рука десятника опустилась ей на плечо, - мы еще не закрепили сделку.
Маша остановилась и, стараясь выглядеть осведомленной, кивнула. Тафис плюнул на ладонь и протянул ее к ней. Маша проделала то же самое, стараясь сдержать гримасу отвращения. Они пожали друг другу руки, и тафис сказал:
- Ну, все. Теперь твой турах - мой воин, а этого фашруджа бери себе, мне от него никакого толку, раз он все равно ничего не делает, только в колодце сидит...
Маша поклонилась еще раз и проворковала:
- Его отец будет очень рад, почтенный тафис... И великий Хануах будет рад, и я буду рада. И, пожалуй, пойду туда же, откуда пришла, со спокойной душой, счастливая тем, что выполнила завет Хануаха помогать всем, кто просит помощи...
Надеясь, что этого будет достаточно и для тафиса, и для Вадима, Маша крепко сжала руку парня, немного очумевшего от долгого сидения в темноте, сырости и холоде и постаралась как можно скорее покинуть территорию казарм. Не оборачиваясь, но искренне считая, что все сделала правильно.
Солнце уже почти коснулось краем горизонта, когда Маша постучалась в знакомую дверь. Аши, старший сын рыбака Тушха, всю дорогу молчал и только потерянно хлопал глазами, что ее более чем устраивало, потому что надо было подумать. Молодец, сказала она себе как можно язвительнее, заварила кашу сначала, а думать только теперь? Что, если... Ах, помолчи, раздражительно бросила Маша внутреннему голосу, все было сделано так, как надо... Главное сейчас - и дальше действовать согласно намеченного плана, и все будет хорошо.
Дверь отворилась, и стоящий на пороге маленький Урши сначала не поверил своим глазам а потом радостно завопил:
- Папа! Аши вернулся!
Маша, не дожидаясь приглашения, протиснулась в дверь и устало опустилась на грубо сколоченный табурет. С лежанки кубарем скатился Тушх, и, глядя, как он в слезах, обнимает сына и что-то ласково бормочет, Маша не могла удержаться от улыбки... Все-таки... все-таки...
Не время рассиживаться. Пора уходить.
- Тушх, - позвала она, испытывая некоторую неловкость оттого, что отрывает его в такой момент, - надо уходить. Солдаты могут вернуться сюда, когда... в общем, бери сыновей и уходите.
Рыбак задумчиво посмотрел на нее, потом подошел и... крепко обнял.
- Благодарю, - просто сказал он, затем утер слезу со щеки и кивнул, - я мало верил в то, что вы вернете мне сына, но все же... в деревне неподалеку живет двоюродная сестра моей жены. Я уже собрал вещи. На всякий случай.
- Вот и славно, - обрадовалась Маша, массируя плечо - до того сильно обнял ее Тушх, - вы в какую сторону пойдете?
Тот махнул рукой и Маша скривилась.
- Нет, мне не туда... мне наверх, в холмы, а потом в лес.
Тушх понимающе глянул на нее, обнял еще раз... Потом положил руку на плечо и сказал:
- Подожди.
Он кинулся к корзинам, в которых, вероятно, лежал собранный в дорогу скарб, начал рыться внутри... и через минуту протягивал ей тускло блестевшее в свете очага ожерелье. Речной жемчуг, совсем немного, гораздо больше кусочков ракушек и бусин светлого дерева; очень простое, но в этот момент оно показалось Маше прекрасней всего на свете.
- Это носила моя жена. Я ей сделал на свадьбу. Держи, держи, - он вложил ожерелье ей в руку, видя, что она собирается отказаться, - я знаю, что слуги Хануаха не требуют платы за добрые дела, но это - подарок. От чистого сердца. И еще, - он сунул ей завернутые в холстину куски хлеба и козий сыр, - Сказано, не хлебом единым сыт человек, - Тушх усмехнулся, - но и сыром, не побрезгуйте простой пищей!
- Спасибо, добрый человек, - Маша пожала его руку, - а теперь идите.
- Мы проводим тебя до развилки, а дальше двинемся своей дорогой... мальчики, идем.
Маша встала, проклиная гудевшие ноги и пошла к двери, сжимая в кулаке хрупкое ожерелье, сверток с едой она уложила в суму.