Аннотация: Еще один кофейный драббл. Update: Работа победила на конкурсе драбблов
Мустафа подошел к жаровне. Установленный на ней короб с песком прогрелся достаточно - обычный человек не смог бы продержать над ним руку и нескольких секунд... Но тысячник Османа-паши не был обычным человеком.
Привязанный к стулу казак смотрел на турка с ненавистью. Пропитанная кровью рубаха влажно блестела, но силы, казалось, никогда не оставят израненного уруса. В его глазах не было страха, не было отчаяния. Лишь обреченность и злоба.
- Почему ты не сдался, русский?
Казак не ответил. Мустафа отлично владел языком врага - учителя с детства заметили в перспективном юноше талант полиглота, так что не понять его русский не мог.
- Послушай, тебе нечего опасаться. В отличие от тех, кто бросил оружие, ты и другие воины, кто предпочел славную смерть позорному плену, заслуживаете только почет...
- Тогда почему я привязан к стулу? - урус смотрел исподлобья. Глаза горели как у загнанного в угол дикого зверя.
- Потому что я лично видел, на что ты способен, русский... Я не смогу тебе доверять, пока ты не примешь мой дар.
Мустафа подошел к жаровне и начал выводить на раскаленном песке замысловатые символы, не отрывая руки, будто не чувствуя жара, который уже начал плавить воздух.
Когда тысячник закончил писать, он поставил на песок турку. Через несколько мгновений шатер заполнил тонкий аромат кофе, усиливающийся с каждой минутой.
Когда над туркой начала подниматься бурая пена, Мустафа аккуратно разлил напиток по чашкам и поставил их на стол перед пленником.
- Я отвяжу тебе одну руку, русский. Не обманывай моего доверия. Позволь воину проявит уважение перед воином. Пусть этот напиток скрепит печать мира не между нашими империями, но между нами.
Казак пристально посмотрел на турка и, не увидев во взгляде врага насмешки, кивнул.
Мустафа отвязал ему левую руку и протянул серебряную чашку...
Два воина наслаждались вкусом волшебного напитка. Оба молчали - им нечего было сказать друг другу. Они просто молчали. В шатре Мустафы, суфиста и мистика, время замерло, увязло в терпком кофейном аромате, застыло осадком на дне опустевшей турки.
Где-то невообразимо далеко разрывались снаряды, ржали лошади, кричали люди. Но в шатре турецкого тысячника спокойствие непроницаемой стеной отгородило двоих воинов от ужасов внешнего мира.
Степан пришел в себя недалеко от русского лагеря. Казак стянул пропитанную кровью рубаху и понял, что от ран не осталось и следа. На языке еще осталась горечь басурманского напитка.