Зырянов Сергей Аркадьевич. Азов

Сергей ЗЫРЯНОВ

Азов.

ПОЭМА В 2-Х ЧАСТЯХ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Азовское "сидение".

Семнадцатый век. Наша память о нём,

как уголь, черна почему-то.

В начале его полыхала огнём

в России жестокая смута.

Пожар этот русский народ погасил,

и править стал избранный царь Михаил.

Второй из Романовых, царь Алексей,

был назван в народе Тишайшим.

Правленье его над державою всей

накрылось раздором дичайшим.

Эпоха Петра набирала разбег,

но это уже восемнадцатый век.

На власть Михаила пришёлся расцвет

у русского Дикого Поля,

где, может, впервые за множество лет

была долгожданная воля -

вершина из всех завоёванных благ,

и гордо звучало там: "вольный казак!"

Мечта вековая частично сбылась

о людях - привольных, как птицах.

Откуда такая народность взялась

на южных российских границах?

Так кто же такой этот вольный казак?

Слегка поскрести - будет тот же русак.

Число поселенцев росло испокон

за счёт убежавших холопов.

Бессильно бояре пеняли на Дон,

изрядно ногами потопав,

на что им звучал неизменный ответ,

что с Дона под барина выдачи нет.

Живя на привольных донских берегах,

они совершали набеги -

высаживались на казацких стругах

на южном диковинном бреге.

И Каспий, и Крым, да и волжская синь

узнали, что значит "На кичку сарынь!"

Трясли иногда и московских купцов -

не только одних инородцев;

но надо признать, что пошла с казаков

традиция первопроходцев.

Страна разрасталась стремительно вширь -

тогда казаки покоряли Сибирь.

Завет казаков был примерно такой:

"Отчизны другой ты не знаешь.

Пускай ты уже не под царской рукой

и шапку ему не ломаешь,

Отечеству ты всё равно послужи -

живи, охраняя его рубежи!"

А было тогда от кого охранять -

к примеру, от Крымского хана.

Ещё казаки не страшились стоять

и перед войсками султана;

но только однажды османский Стамбул

их волю как будто петлёй захлестнул.

Недолго гуляли в степи казаки,

судьба проявила свирепость -

османы на устье их вольной реки

поставили грозную крепость;

и стала, как в горле у всех казаков

проклятая кость, - эта крепость Азов.

Без выхода в море пришлось казаку

ходить лишь придонскою степью,

ведь турки перегородили реку

огромною, толстою цепью;

вдобавок они нападали на Дон

и многих людей уводили в полон.

Не только донцам крепостная стена

была постоянной угрозой,

на юге России, как в пятке, она

сидела гниющей занозой;

в Азове заняв долговременный стан,

посматривал хищно на Север султан.

На Дон опустилась кромешная ночь,

заря не забрезжила следом...

В какой-то момент уже стало невмочь

мириться с кошмарным соседом,

и стало уже невозможно терпеть

удавку на шее, турецкую плеть.

Османы Азова на русских людей

охотились, словно гиены;

и глыбой виднелись из ближних степей

высокие, мрачные стены.

Как крепкий орешек, был очень непрост

Османской империи мощный форпост.

Суров был Азов... На донском берегу

валы сохранились доныне...

И вот решено на казацком Кругу

брать приступом эту твердыню.

Раз матушка-воля стоит на кону,

то кинули клич: "Начинаем войну!"

По Дону, Днепру полетели гонцы

подобно стремительным птицам;

на лютую брань собирались донцы

по всем хуторам и станицам;

и много бойцов поспешило на зов -

и начали сборы в поход на Азов.

Чтоб русскую землю и волю сберечь,

войска пополнялись бойцами;

откликнулась и Запорожская Сечь,

и тоже пошла за донцами;

и в тридцать седьмой знаменательный год

казацкое воинство вышло в поход.

Из Дикого Поля, из разных концов,

со всех городков и острожцев

их было всего лишь пять тысяч донцов

и тысяча лишь запорожцев;

и всю эту вольницу на басурман

вёл Осип Петров, войсковой атаман.

Под топот копыт на донских берегах,

под вёсельный плеск над волнами,

одни казаки шли рекой, на судах,

другие скакали верхами.

Стучали копыта, скрипело весло -

и войско Донское к Азову пришло.

Стоял безалаберный месяц апрель,

стояла твердыня Азова,

на зелень степей, синих вод акварель

смотрела угрюмо, сурово;

высокие стены смотрели на Дон,

смотрел на донцов крепостной гарнизон.

Азов был заполненным, как Колизей,

и все крепостные верхушки

щетинились густо стволами фузей;

ощерились дулами пушки,

а около них янычары зажгли,

готовясь к сраженью, свои фитили.

Не стало сомнений среди казаков,

что приступ для них выйдет боком,

что в первый же день неприступный Азов

не взять бесшабашным наскоком.

К осаде готовиться стали они,

и тяжкой работой наполнились дни.

Копали траншеи, насыпали вал,

засев основательным станом.

При этой работе казак успевал

прицельно стрелять по османам,

ещё успевала казацкая рать

внезапные вылазки турок карать.

Пришлось казакам проявить мастерство,

но главное было не это -

у них артиллерии было всего

четыре простых фальконета.

Они наступать и не думали в лоб,

а долго готовили скрытый подкоп.

Копали проход казаки, как кроты,

ночами и днями в три смены,

в жаре, в духоте, посреди темноты;

подрылись под самые стены,

насыпали пороху груду мешков...

На этом закончился труд казаков.

Был месяц июнь... Рубанули сплеча...

Попробуй потом, попируй-ка!..

В лазу у мешков догорала свеча,

всё ближе - из пороха струйка...

Был месяц июнь... Восемнадцать - число...

Стену крепостную под корень снесло...

От страшного взрыва качнулась земля,

он бы ужасающе громкий;

на сотню шагов разлетелись, пыля,

стены неприступной обломки;

и только затих оглушительный гром,

донцы оголтело метнулись в пролом.

Пылища ещё не совсем улеглась,

как грянули адские жмурки,

и кровь ручейками во мгле полилась;

и что ощутили все турки,

когда на них бросилась вольная рать?

Сказать, что был шок - ничего не сказать!

Покуда не грянул решающий бой,

глумилась турецкая стая;

османы куражились над "голытьбой",

со стен на осаду взирая;

уверены были - минует беда,

и крепость не взять казакам никогда!

В истории нашей бывало не раз -

казалось недобрым соседям,

что очень легко победить будет нас,

расправиться с русским медведем;

но те, кто на нас приходили с мечом,

потом неизбежно жалели о том.

И этих врагов за неволю и плен

настигла жестокая кара.

Горохом посыпались турки со стен,

они не сдержали удара;

их стали теснить от пролома стены,

а силы-то были примерно равны.

Был очень силён крепостной гарнизон,

но с ним получилась проруха -

в бою с казаками не выдержал он

напора и русского духа.

По крепости двигались вглубь казаки,

гремели фузеи, сверкали клинки.

Как крыс достают из насиженных нор,

осман выбивая из башен,

отважно дрались казаки, их напор

был дерзок, отчаян и страшен.

Всё ближе и ближе заветная цель,

и вот уж донцы ворвались в цитадель.

А после во все закоулки, концы

вкатилась кровавая сеча.

Свирепо и страшно рубились донцы,

круша, убивая, калеча...

Был месяц июнь, - восемнадцать, - число...

Немало их в этом бою полегло.

И так же свирепо в кромешной пыли

дрались за Азов янычары,

но в яростной бойне они не смогли

уйти от заслуженной кары.

Пылища над крепостью не улеглась,

а в ней уже пала турецкая власть.

Вот так голытьба надломила апломб,

гордыню Блистательной Порты;

и крепость забрав, словно вырвала тромб

из Дона, как будто аорты,

свободу неся для казачьей земли...

Такого османы стерпеть не могли.

Чтоб даже не войско, какой-то казак

посмел с янычарами биться?

Чтоб взяли Азак? Невозможно никак

такого форпоста лишиться!

Был в ярости грозный султан Ибрагим

и свита султанская следом за ним.

Но дело касалось не только осман,

донцы понимали и сами,

что рано иль поздно придёт к ним султан

со всеми своими войсками.

Конечно же, помнил там каждый казак,

что крепость Азов - по-турецки Азак!

Донцов ожидали суровые дни

в их жизни, привольной и дикой;

и в этот момент попросили они

поддержки России великой.

Решил атаман поклониться царю,

мол, вот, государь, вам Азов я дарю!

Но в годы те трудные царь Михаил

был духом не твёрдый, не гордый;

он вместе с боярскою думой решил

не ссориться с грозною Портой.

Не дал он приказа стрелецким полкам,

и в помощи царь отказал казакам.

Донцы покровительства не дождались,

но с ними осталась свобода.

В готовности к тяжким боям пронеслись

четыре стремительных года.

Раз сами теперь казаки по себе,

осталось довериться только судьбе.

В те грозные годы турецкий султан

готовил не просто сраженье,

а был у него ужасающий план

устроить большое вторженье -

не просто вернуть себе крепость Азов,

а вывести с корнем донских казаков.

Настал сорок первый, решающий год...

Огромное войско султана

Азов затопило подобием вод

нахлынувшего океана.

Привёл его, бешеной злобой дыша,

Хусейн, самый главный турецкий паша.

Планировал он, не слезая с коней,

дав волю кнуту и поводьям,

взять крепость всего лишь за несколько дней

и дальше идти половодьем,

чтоб больше на них нападать не смогли

с донской или даже всей русской земли.

Откуда такая надежда взялась,

что русские сразу сдадутся;

увидев такую орду, устрашась,

они, как колосья, согнутся?

Привыкли османы, что возле границ

Блистательной Порты все падали ниц.

Однако, никто из пришедших донцов

за время осады не сдался.

Готовился к бою казачий Азов.

Вопрос в это время решался -

стоять или нет казакам на Дону,

они защищали свою сторону.

Донцы понимали, что плохи дела,

всё это уже не игрушки,

но с ними лихая отвага была,

а также трофейные пушки.

Стреляй - попадёшь... Тут в кого бы ни плюнь...

Их густо... Стоял тот же месяц июнь...

Паша казакам передал с толмачом,

мол, ах вы, такие-сякие!

На крепость султана напали с мечом,

и без повеленья России!

Ведь это не просто разбой - воровство,

коль не убоялись царя своего!

Как милостыню, предложил им паша

уйти подобру-поздорову;

на случай отказа он, стены круша,

поступит предельно сурово.

Паша пригрозил в порошок их стереть,

и это ещё будет лёгкая смерть.

На что отвечали ему казаки:

"Наш Дон далеко от Престольной.

Давно мы ушли из-под царской руки

и рады судьбе своевольной.

О царстве Московском не нам говорить -

там некому будет о нас потужить.

Для царства мы - аки смердящие псы

и сами дошли до Азова".

Вот так отвечали османам донцы,

и те поступили сурово...

Опять был июнь, и опять был обстрел...

Азов от разрывов, как ёлка, горел...

И ядра посыпались на казаков

чугунным, убийственным градом,

и в пекле июня их крепость Азов

разверзлась пылающим адом.

Ответно из пушек стреляли они

и стойко держались в те адские дни.

Когда в твоей крепости вдоволь воды,

легко не бояться разрухи;

ещё осаждённые рыли ходы -

подкопы и скрытые "слухи";

сидели, противника слушали там

и делали вылазки вдруг, по ночам.

От вылазок этих османы несли

чрезмерно большие потери,

а коль превозмочь казаков не могли,

бесились, как лютые звери;

и снова на приступ бросались войска,

но так и не сломлен был дух казака.

Османы за месяц насыпали вал,

была их задумка такая -

чтоб с гребня его их огонь накрывал

всю крепость от края до края.

Но турки тогда не учли одного -

донцы, подкопавшись, взорвали его.

Османы в ответ тоже стали копать

под стены Азова подкопы,

но слушала чутко их вольная рать,

взрывала их тайные тропы.

Донцы победили в подземной войне -

судьба оказалась на их стороне.

Вот в августе ветер над морем подул,

пошёл третий месяц "сиденья".

Турецкий корабль отправлялся в Стамбул -

паша запросил подкрепленья.

Толмач под ворота Азова пришёл

и переговоры с донцами повёл.

Хусейн обещал казаков отпустить,

и даже под честное слово

он золотом пообещал заплатить

за полную сдачу Азова.

Толмач им показывал груды монет.

Доны ему твёрдо ответили: "Нет!"

Тем временем к ним по ночам, от реки,

воспользовавшись передышкой,

в Азов пробирались ещё казаки

невидимой, серенькой мышкой;

не конным, не пешим и не на плоту -

а плыли во тьме с камышинкой во рту.

Они пробирались с донских городков,

по сути, на верную гибель,

но с ними тогда измождённый Азов

увидел хоть малую прибыль.

Донцов не спасало уже мастерство -

их тысяча там оставалась всего.

И вот уже тёплый сентябрь наступил.

Паша получил подкрепленье,

и свежие силы собрав, он решил

устроить такое сраженье,

какого не знали донцы до сих пор -

там был применён постоянный напор.

И это был очень опасный приём.

Войска янычаров сменялись

и лезли в атаки и ночью, и днём,

донцы же бессменно сражались...

И сами потом удивлялись они -

как чудом держались в сентябрьские дни.

Не слыхивал Дон канонады такой,

не знал он обстрела такого.

Османы местами сравняли с землёй

могучие стены Азова;

и не было больше иного пути -

пришлось казакам с этих стен отойти.

В отличие от тех же турок, донцы

забились в землянки и щели;

и, чуть отступив, не сдались храбрецы -

засели внутри цитадели;

и каждый из них, как скала, отбивал

лихих янычар атакующий вал.

Казалось, настали последние дни...

Донцы собрались тесным кругом...

Уже помолились все вместе они,

уже попрощались друг с другом -

остатки припасов забрали с собой,

пошли на последний, решающий бой.

Уже, как безумный, ярился паша,

швыряя османов в атаки,

уже не одна отлетела душа

в жестокой и яростной драке...

Когда воевать уже не было сил,

противник нежданно назад отступил.

Вольготно вздохнула казацкая рать,

не веря минутам счастливым...

Видать, океан тоже может устать,

и всё завершилось отливом.

Сентябрь... Было двадцать шестое число...

Турецкое войско назад унесло...

Попятился в логово раненый зверь

зализывать свежие раны.

Таких сокрушительных, страшных потерь

давно не видали османы.

Пришлось испытать униженье, позор,

какого не знали они до их пор.

Хотели вернуть они крепость свою,

а дело закончилось адом.

Потерь было больше, чем в давнем бою

с персидским царём под Багдадом.

Вот так довелось воевать с "голытьбой",

казалось, совсем не способной на бой.

Вот пыль от копыт вдалеке улеглась,

закончилось это "сиденье".

Легенда потом на Дону родилась,

что туркам явилось виденье

Марии, защитницы русской земли,

и турки, её устрашась, отошли.

Донцы размышляли о том без прикрас,

без сказок, что были в народе:

у турок тогда истощился припас,

и сила была на исходе.

Османы на время ушли зимовать,

но все понимали - вернутся опять.

Стояли донцы на пороге беды -

припасов почти не осталось;

у них было много одной лишь воды,

а пороха - самая малость.

Что делать азовскому богатырю?

Осталось опять поклониться царю.

И вот в результате всех горестных дум,

посланников вольных построив,

повёл их в столицу Васильев Наум,

один из осадных героев;

и в эту же осень, в конце октября,

добравшись, донцы увидали царя.

Наверно, приезд и рассказ казаков

развеял московскую скуку...

Донцы предложили забрать их Азов

под сильную царскую руку,

поставив стрельцов на казачьем Дону,

что значит - начать со Стамбулом войну.

Но наш нерешительный царь Михаил

не принял такое решенье,

он лишь на словах казаков похвалил

за жертвы, за это "сиденье";

и дальше продолжился лишь разговор -

для этого съехался Земский Собор.

И что тому было до тех казаков,

до кровушки русской пролитой?

На что ему сдался какой-то Азов,

когда нелады с Посполитой?

Езжайте отсюда, смердящие псы,

и тигра не дёргайте впредь за усы!

Не тронулась с места московская рать

ввиду неизбежных сражений...

Пришлось казакам саморучно взорвать

остатки былых укреплений.

Они воевали для Русской земли,

но помощи там от неё не нашли.

Как дымка тумана, как рябь на пруду -

нестойкое царское слово,..

и в сорок втором невесёлом году

ушли казаки из Азова.

Обратно на родину каждый герой

шёл с гордою, поднятой вверх головой.

Над ними победа простёрла крыло -

не знали они пораженья.

В историю Дона, как песня, вошло

Азовское это сиденье.

Никто их тогда не сумел победить -

не рвётся в веках та победная нить!

В бою победив, проиграли войну...

А дальше случилась нелепость -

османы пришли и опять на Дону

поставили новую крепость.

С течением вод и под времени бег

вернул нам её восемнадцатый век.

Не взял нерешительный царь Михаил

Азов в свою царскую руку -

а сколько потом было надобно сил!

Пришлось там помучиться внуку,

и Пётр брал Азов с превеликим трудом...

Но эта история будет потом...

Июль - август 2019 г.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Линкор "Азов".

"Азовское сиденье" - лишь начало

с названьем этим связанных побед;

и снова это имя прозвучало,

когда прошло почти что двести лет.

В тот год, когда на площади Сенатской

бунтовщики построились в каре,

в Архангельске, на верфи, в холод адский

заложен был корабль, но в ноябре.

Визжали пилы, труд был не шутейный,

и топоры стучали всё бойчей;

и вот весной трёхмачтовый, линейный

корабль "Азов" сошёл со стапелей.

Он получил торжественное имя

отнюдь не в честь "сиденья" казаков.

Какими-то свершеньями своими

особо не прославился Азов.

В истории Азова многоликой

бывал довольно сложный интервал,

когда сам император Пётр Великий

его то брал, то снова отдавал.

С казачьим героическим сиденьем

Азов продолжил свой тернистый путь,

пока не стал российским он владеньем,

и это было вспять не повернуть.

Он больше к героизму не стремился,

а лишь дремал в тени своих садов,

но истинным красавцем получился

уже не город, а корабль "Азов".

Ершов, создатель, проявил старанье,

и славно потрудились мастера,

чтоб подчеркнуть то гордое названье

в ряду побед Великого Петра.

Корабль линейный назван был "Азовом"

хотя бы потому, что город - наш;

но имя было всё ж не просто словом,

в нём ощущался будущий кураж.

И шанс его прославить был оплачен

казной, а также был судьбою дан,

когда "Азов" возглавить был назначен

толковый и отважный капитан.

Он - волк морской и повидавший виды,

он трижды в кругосветках побывал,

он - первооткрыватель Антарктиды,

он - будущий великий адмирал.

Михал Петрович Лазарев, пожалуй,

был человек, талантливый во всём;

и одарённостью своей немалой

всех потрясал на поприще своём.

Зимой он был поставлен капитаном

на стадии постройки корабля;

на верфь он со своим приехал планом -

не просто находиться у руля.

Вносил Михал Петрович измененья

в план корабля и всех его устройств,

он видел, как добиться улучшенья

батальных, ходовых и прочих свойств.

На верфи не оспаривалось всеми,

что плана нет удобней и умней;

и потому ещё по этой схеме

построили пятнадцать кораблей.

Всё лучшее из созданного плана

использовал весь флот российский наш.

А в чём ещё заслуга капитана?

Он воспитал прекрасный экипаж!

Защитники Отечества и веры,

присяге были до конца верны

блестящие морские офицеры

и доблестные нижние чины.

Их вклад в триумф "Азова" был огромен,

и был, конечно, не случайным он.

Нахимов и Корнилов, и Истомин

вошли навечно в русский Пантеон.

В последствии - лихие адмиралы,

творцы великих будущих побед,

что для Отчизны сделали немало...

Случайно это всё? Конечно, нет!

Ещё был славный лейтенант Путятин,

а также Домашенко, Бутенёв...

На корабле был климат всем приятен,

"Азов" команде был, как отчий кров.

Воспитывалась в каждом офицере

забота о российском моряке -

в душевной, человечной атмосфере,

но в твёрдой, пусть отеческой руке.

И дух команды был проявлен вскоре,

он в плаванье "Азова" только рос...

На переходе в Средиземном море

в пучину с мачты пал один матрос.

Волна вставала за бортом, как стенка,

и в шторм, среди кипучей кутерьмы

лихой и бравый мичман Домашенко

спасать матроса бросился с кормы.

Хлестали струи ливня сверху косо,

мгновенно китель мичмана промок,

но Домашенко выловил матроса

и вместе с ним держался, сколько мог.

Покуда шлюпку на воду спускали,

покуда по волнам назад гребли...

И долго в самый шторм двоих искали,

но так, на горе всем, и не нашли.

Такой был член команды у "Азова",

что у Сицилии обрёл покой.

Стране и флоту служит образцово

пример взаимовыручки такой.

Такие в экипаже были кадры,

когда уже на следующий год

в составе крупной, смешанной эскадры

корабль "Азов" отправился в поход.

Османская Империя в ту пору

вдруг стала греков сильно притеснять,

и начались в Европе разговоры,

мол, надо как-то нам её унять.

И чтоб совместно обуздать задиру,

как в наши времена сказать могли,

"для принужденья злобных турок к миру",

пошли на этих турок корабли.

У Англии и Франции с Россией

образовался временный союз.

Державы, возомнив себя Мессией,

намеревались вскрыть назревший флюс.

Ветра вздымали грозную пучину,

летели брызги с рей и парусов;

шла русская эскадра к Наварину,

был флагманом ее линкор "Азов".

Эскадру нашу вёл на подвиг вечный

Логин Петрович Гейден, адмирал.

Красавец наш трёхмачтовый, двухдечный

он не случайно флагманом избрал.

Стоял октябрь, не солнечный, суровый...

Союзники закончили поход.

У Наварина вогнутой подковой

их в бухте ждал большой турецкий флот.

Союзники неспешно приближались,

плескалась в бухте тёмная вода;

суда османов в ней не отражались,

они стояли густо, в три ряда.

Оттянут центр и выдвинуты фланги,

натянуты канаты якорей;

как копья древнегреческой фаланги,

вздымались к небу мачты кораблей.

Над зыбью, безучастной и бездонной,

скользили в вечность души моряков...

Эскадра русских шла одной колонной,

и возглавлял её линкор "Азов".

Прекрасно видел капитан "Азова":

у турок был простой, нехитрый план;

их вогнутая, хищная подкова

напоминала пасть, или капкан.

Союзники продолжили движенье...

Стояли турки, словно замерев,

лишь только нагнеталось напряженье,

и шире открывался львиный зев.

Слегка качались стяги, мачты, реи...

Они напоминали частокол...

А на холмах стояли батареи,

для них вход в бухту - как накрытый стол.

Колонна русских шла ко входу слева,

они входили прямо в западню,

навстречу открывавшемуся зеву,

навстречу перекрёстному огню.

Непросто было начинать сраженье...

Казалось, что противник был сильней -

у них удобное расположенье,

у них в три раза больше кораблей.

Но не впервой идти вот так на вилы!

Мы, где бы воевать не довелось,

надеялись на собственные силы,

на русский дух, отвагу и авось!

Под батарейных пушек чёрным взглядом,

готовым всех испепелить дотла,

шли наши корабли в капкан, а рядом

союзная эскадра тоже шла.

Не прочны эти дружеские узы,

мы с ними часто были на мели,

но всё же англичане и французы

конкретно в этот день не подвели.

Смотрел на бухту где-то с возвышенья

морской сераскер Ибрагим-паша.

Он твёрдо верил в свой успех сраженья -

позиция убойно хороша!

А на воде турецким флотом правил

египетский паша Мухаррем-бей,

и он заслоном брандеры поставил,

что служат для поджога кораблей.

При силе и при опыте немалом,

в тот день он был не мудр, а лишь хитёр.

К нему на борт английским адмиралом

на шлюпке послан был парламентёр.

Мол, уберите брандеры сначала,

потом о чём-то будем говорить...

Ещё нигде пальба не прозвучала,

и можно было миром всё решить.

Но даже судьбоносные поступки

подвластны воле случая порой...

Парламентёром на носу у шлюпки

сидел английский лейтенант Ницрой.

Был под защитой белого он флага,

но турки вдруг нарушили табу, -

когда никто не ждал такого шага, -

открыли вдруг ружейную пальбу.

Вот ружья басовито громыхнули,

потом вступил пронзительный дискант -

то партию свою пропели пули,

и мёртвым пал несчастный лейтенант.

Пал первой жертвой... Только лишь начало...

В подзорную трубу смотрел паша...

О чём он размышлял, когда взлетала

над бухтой лейтенантская душа?

Не мог, наверно, отойти от шока

английский адмирал лорд Кодрингтон.

На баке он стоял, под сенью фока,

и пребывал в растерянности он.

Хотел он снова слать парламентёра,

пока лишь подходили корабли,

примерно, для такого разговора -

мол, что вы там, совсем с ума сошли?

И доброволец напросился смело,

но турки уж не сдерживали злость.

Вот с корабля их пушка прогремела,

шарахнуло ядро - и понеслось...

Какое там уж "принужденье к миру"?

Во все века не слышно мирных слов,

когда грохочут пушки и мортиры...

А в бухту заходил линкор "Азов".

На выстрелы пока не отвечая,

он с полным ветром шёл через пролив;

а артиллерия береговая

палила, небо дымом застелив.

Прекрасно знали моряки "Азова",

что им отныне нет пути назад;

они стремились в самый центр подковы,

а значит, в гущу, в пекло, в самый ад!

Такого оглушительного дела

наш флот ещё не видел никогда.

Как в миксере гигантском, закипела

от ядер в бухте тёмная вода.

Такие люди сделаны из стали...

Откуда эта лихость в них взялась?

Спокойно подошли, на якорь встали...

Горячая работа началась...

И проявился опыт капитана,

команда вся была ему под стать!

Как оказалось, изнутри капкана

успешно тоже можно воевать!

Неистово трудились канониры.

Вот пушки зарядили, навели -

и выстрел, словно выпад у рапиры,

и снова "Заряжай!" и снова "Пли!"

Корабль "Азов" пока один сражался,

и был нелёгким канониров труд;

начать свой бой немного задержался

идущий вслед за ним линкор "Гангут".

Немудрено там было заблудиться,

в таком густом пороховом дыму.

Пришлось "Азову" в одиночку биться,

чего не пожелаешь никому.

Стреляли по нему одновременно

пять или шесть турецких кораблей;

он залпами им отвечал отменно,

его пальба была куда точней.

Трудились славно моряки "Азова"...

Вот целимся, подносим фитили...

"Огонь!" Ба-бах! И заряжаем снова,

и снова подкатили, навели...

Сказалась каждодневная работа -

не зря их капитан тренировал;

они трудились до седьмого пота,

и каждый там все силы отдавал.

И каждый стал силён, умён и ловок;

характеры - крепки, как якоря.

Сказался год упорных тренировок,

как выяснилось, он прошёл не зря.

И несмотря на ту пальбу шальную,

которую не знали до тех пор,

они сошлись с противником вплотную,

чтоб бить самим практически в упор.

Такое корабельное сраженье

похоже на дуэль через платок;

и это было смелое решенье,

иначе Гейден поступить не мог.

Над ними враг навис подобно туче...

А Нельсон как английский флот учил?

"Чем ближе к неприятелю, тем лучше", -

вот так он Кодрингтону говорил.

У русских моряков был свой учитель -

наш флотоводец Фёдор Ушаков;

и если б там присутствовал, как зритель,

то был бы горд он за учеников.

Он вопреки стезе традиционной

поставил свой корабль передовым,

эскадру вёл кильватерной колонной

за флагманом своим в огонь и дым.

Удачный опыт не бывает вреден,

его же наши предки обрели!

Вот почему и Лазарев, и Гейден

сражаться по-другому не могли!

Два кабельтова - много или мало?

Для пушек - мало... Тут уж кто кого...

Матросов наших мужество спасало,

а также выучка и мастерство.

Там было где "Азову развернуться -

противник перед ним стоял стеной,

и невозможно было промахнуться -

не упустили цели ни одной.

Сначала канониры потопили

стоящий против них большой фрегат,

потом по остальным прицельно били,

ложились ядра их не наугад.

Они летели точно в цель, и скоро

закончился полёт очередной

дырой в борту турецкого линкора.

Тот накренился и покинул строй.

"Азову" тоже много прилетало,

ну, не впервой терпеть от янычар;

он попаданий пережил немало,

в конце концов от них пошёл пожар.

Но проявили моряки старанье.

Так слаженно работал экипаж,

что быстро погасили возгоранье,

и выстоял "Азов", красавец наш.

От ядер поломались стеньги, реи,

и вырвало фок-мачту из гнезда.

Матросы их рубили поскорее -

пока не плыть, а, значит, - не беда!

Палили пушкари без промедленья,

и снова ядра их накрыли цель;

ещё один фрегат без управленья

сорвался с якорей и сел на мель.

Найдёт конец он там же, недалече,

османы сами там его взорвут...

Тем временем сражаться стало легче -

на место подошёл линкор "Гангут".

В крюйт-камеру османского фрегата

попали наши пушкари ядром.

Врагам была мгновенная расплата,

им грянул роковой, небесный гром.

Летели мачты, трупы, доски, пушки,

кружились клочья парусов, шурша...

О чём тогда подумал на верхушке

своей горы коварнейший паша?

Наверно, пожалел о том решеньи,

не знал он, что у русских есть "Азов"...

Тогда был самый апогей сраженья,

заколебались чаши у весов...

Сражались турки, просто сатанея,

стремились тоже уничтожить цель.

Так, флагманский корабль Мухаррем-бея

с английским адмиралом вёл дуэль.

А русский человек душой не беден,

последним поделиться он не прочь...

Наш адмирал Логин Петрович Гейден

решил тогда союзнику помочь.

Мол, англичанин будет не в обиде,

мол, стенка тут на стенку, а не ринг, -

так Лазарев, наверно, думал, видя,

что у османа оборвался шпринг.

Турецкий флагман грузно развернулся,

к "Азову" обратив свою корму.

Наш капитан невольно усмехнулся

и приказал ударить по нему.

Прицельный залп из пушек - это сила

и просто сокрушительный удар.

У флагмана корму разворотило,

вдобавок начался на нём пожар.

И справиться с пожаром, да и течью

команде было очень тяжело,

а русские шарахнули картечью,

и всех османов с палубы смело.

Пожар на корабле всё разгорался,

ревел огонь всё больше и сильней;

и вот в конце концов линкор взорвался,

бесславно кончил бой Мухаррем-бей.

А на "Азове" шла своя запарка,

трудились все, не покладая рук,

и всем в буквальном смысле было жарко

от кораблей, пылающих вокруг.

Но славно было видеть панораму,

как корабли пошли на дно, горя...

Запомнят турки, как большую драму,

свой чёрный день - восьмое октября.

Там, в бухте, пролилось немало крови,

и дрался враг, как обречённый зверь.

Горели корабли, и на "Азове"

не обошлось без горестных потерь.

За время боя головы сложили

две дюжины матросов и старшин.

Они Отчизне верно послужили,

и все для нас герои, как один!

Своими офицерами по праву

в тот день гордиться мог линкор "Азов".

В сражении немеркнущую славу

снискал Иван Петрович Бутенёв.

Он испытал невиданную муку,

в дуэли враг нанёс ему урон -

ядром турецким оторвало руку,

но батарею не оставил он.

Пылала боль, кровоточила рана -

он стиснул зубы и продолжил бой,

и только по приказу капитана

ушёл на перевязку наш герой.

За ним и остальные офицеры

не осрамили свой морской мундир

и показали стойкости примеры.

Особо отличился командир.

Нахимов так писал о капитане:

"Он для команды - мужества оплот,

такого командира точно ране

ещё не видел наш российский флот.

Он не страшился ни огня, ни крови

и управлял на свой лихой манер.

В горячке боя Михаил Петрович

явил нам хладнокровия пример."

В таком же славном и высоком слоге

писал Нахимов о команде всей...

Наш русский флагман победил в итоге

все пять пред ним стоящих кораблей.

Им всем в пучину вечного забвенья

безвестно кануть было суждено -

во время Наваринского сраженья

все пять сгорели и пошли на дно.

"Азов" сражался, как великий воин,

сберёг и приумножил честь свою;

он получил сто пятьдесят пробоин,

но выстоял в том яростном бою.

И вдохновляясь подвигом "Азова",

громили все надменного врага;

и у подковы, как у той коровы

бодливой, были сломаны рога.

Эскадра наша в том турецком строе

разбила весь их центр и правый фланг.

Забор из мачт разрушили герои,

как будто бы по ним прошёлся танк.

Потери кораблей пересчитали,

и не было сомнений, кто кого -

османы шесть десятков потеряли,

союзники в тот день - ни одного!

Победа эта стала несравненной,

линкор "Азов" к ней сделал первый шаг;

и кораблю за подвиг дерзновенный

дан кормовой Георгиевский флаг.

Конечно, все матросы были рады -

Фортуна совершила поворот.

Такой большой, торжественной награды

ещё не знал Отечественный флот!

Так оправдалась тяжкая работа

команды с капитаном во главе...

В истории всего родного флота

у нас таких наград - всего-то две!

...Шумит листвой пирамидальный тополь,

его качает ветер с Крымских гор.

Стоит над бухтой город Севастополь,

а в нём стоит Владимирский собор.

Стоят линкоры в бухте у причала,

кусочек неба между ними сжат...

Четыре славных русских адмирала

в соборе том под плитами лежат.

Михал Петрович Лазарев, Нахимов,

Истомин, бывший мичман корабля,

Владимир Алексеевич Корнилов...

Гордится ими Русская земля.

Лежат герои Первой обороны,

здесь обрели они последний кров...

Когда-то все они свои погоны

носили там, на корабле "Азов"...

Их свято помнит Русская держава,

и почитает их любая власть.

Вся наша Севастопольская слава

в дыму у Наварина родилась.

Конечно, здесь не просто совпаденье...

Воспринимаем, как душевный зов,

великий бой, великое "сиденье" -

всё под одним названием: "Азов"!

Август 2019 г.

Оставить комментарий © Copyright Зырянов Сергей Аркадьевич (serzyrjanv@rambler.ru) Размещен: 22/06/2023, изменен: 22/06/2023. 52k. Статистика. Поэма: Поэзия Иллюстрации/приложения: 3 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Историческая поэма в двух частях об Азовском "сидении" и линкоре "Азов".

Зырянов Сергей Аркадьевич : другие произведения.

Азов