Зырянов Сергей Аркадьевич. Девятаев

Сергей ЗЫРЯНОВ.

Девятаев.

Поэма в 3-х частях.

Часть первая.

Истребитель.

Мальчик Миша Девятаев

думал с горечью порой:

"Вот Будённый иль Чапаев -

настоящий был герой.

Мы живём в такое время -

тихо в нашей стороне.

Разве мы сравнимся с теми,

кто сражался на войне?

Эти годы миновали,

все геройства позади;

вряд ли у меня медали

засверкают на груди..."

Революции ровесник

рос в разгаре мирных лет,

тот разгар - и есть предвестник

и войны, и прочих бед.

Ветры, если бушевали,

обходили стороной

и пока не доставали

до Мордовии родной.

Мир блистал, как шар на ёлке

в зимний, солнечный денёк...

Жил в Тарбеево, в посёлке

деревенский паренёк.

Не скромней других, не тише

был ему характер дан;

знали все, что мальчик Миша -

хулиганистый пацан.

Этот Миша Девятаев

был разбойнику под стать;

так он жил, забот не зная,

и не думал - кем бы стать.

Как нестриженая чёлка,

рос мальчишка-хулиган...

Но однажды у посёлка

сел большой аэроплан.

Из кабины вылез кто-то

на глазах у ребятни...

Настоящего пилота

тут увидели они.

Он предстал во всей красе им,

словно чудо из чудес;

он казался чародеем

или ангелом с небес.

Молодой и смуглолицый,

улыбнулся, снял очки...

Управлял железной птицей

он движением руки.

Повстречав такое чудо,

Миша сразу понял: "Вот

кем и я когда-то буду -

как вот этот вот пилот!

Я хочу летать, как птица!"

Поманила высота -

стал он хорошо учиться,

у него была мечта!

Миша знал - с таким порывом

время славное придёт

вслед за сталинским призывом:

"Комсомол - на самолёт!"

В стройках, в ломках той порою

шли тридцатые года.

Настоящие герои -

были лётчики тогда.

В достиженьях небывалых

пролетали времена.

Кто такой Валерий Чкалов,

знала вся моя страна.

Водопьянов, Ляпидевский -

вот кто был тогда герой!

Их, свершивших подвиг дерзкий,

воспитал советский строй.

Год за годом пролетает...

Сны предстали наяву -

Девятаев поступает

в Оренбургское ВАУ.

- Хочешь в лётчики? "Ещё бы!

Лишь об этом и мечтал!"

Начались деньки учёбы;

Миша взялся за штурвал,

набивал в полётах руку,

проявлял к учёбе страсть -

грыз военную науку,

пилотаж и всю матчасть.

Он уже не тот любитель,

что ходил в аэроклуб;

он - военный истребитель.

смел, находчив и не глуп!

Миша смог своё уменье

в службу вылить до краёв,

получив распределенье

в лётный полк под Могилёв.

Двадцатичетырёхлетний

бравый парень и пилот -

был в полку он не последний,

а как раз наоборот!

Вот мечта сбылась! Осталось

верно Родине служить

и, как всем тогда казалось,

мирно жить и не тужить.

Всем казалось - лишь в начале

славного пути страна...

В сорок первом прокричали

репродукторы: "Война!"

Девятаев понимает,

что война - большое зло,

но при этом твёрдо знает -

время подвига пришло.

Он, конечно, не признался,

что героем стать хотел,

но уже не сомневался,

что рождён для славных дел!

С первых дней ему хотелось

сбить любую вражью цель.

Закружилась, завертелась

боевая карусель.

Запылала Русь Святая,

налетела на неё

вражьих самолётов стая,

как на поле вороньё.

Юнкерсы и Мессершмиты,

за звеном летит звено...

Все когда-то будут сбиты,

будут сбиты всё равно!

Лётчик Миша Девятаев

в битвы каждый день летал;

постоянно, вылетая,

он противника искал.

Всякий раз, в кабине сидя,

он выискивал врагов.

Как-то Юнкерса увидел

он в просвете облаков.

Ястребку добавив газу,

на врага он полетел,

только сблизился, так сразу

Юнкерса поймал в прицел.

Очередь из пулемёта -

и фашист-стервятник сбит!

У отважного пилота

боевой счёт был открыт.

Вылетая, прилетая

и готовя самолёт,

храбрый лётчик Девятаев

пополнял победный счёт.

Русский ас, расправив крылья,

выбрал позывной "Мордвин";

и в полку, и в эскадрилье

он такой был не один.

Их военную работу

оценила вся страна,

и почти что все пилоты

получили ордена.

Истребители летали

ястребками в синеве,

но при этом воевали

уж на подступах к Москве.

Отражая все нападки,

наш герой фашистов бил,

но однажды в жаркой схватке

он раненье получил.

Только наш герой в палате

долго нежиться не стал,

прямо в тапках и в халате

из больницы он сбежал.

Так и в полк явился смело,

что от взбучки не спасло -

Девятаеву влетело

аж по первое число!

Что герою оставалось,

если небо в бой зовёт?

Хоть начальство и ругалось,

снова дали самолёт.

Как мужик в свою телегу,

сел, не зная он о том,

как такая страсть к побегу

в нём проявится потом...

В эскадрилье командиром

был тогда майор Бобров.

Он для Миши был кумиром,

мастером из мастеров.

Тот Бобров ещё в тридцатых

над Испанией летал,

и фашистов бесноватых

он тогда ещё сбивал!

Опыт, как и знанье - сила,

что доходит до сердец...

Командир для Михаила

был почти что как отец -

делал из него пилота,

опекал и обучал,

разбирал его полёты

и к себе ведомым взял.

Их шутливо называли

все в полку - отец и сын.

На заданья вылетали

вместе Выдра и Мордвин.

Как-то вёл Бобров пилотов,

увлекал их за собой.

В гуще вражьих самолётов

закипел неравный бой.

Мессершмиты закружились

в адском, яростном бою.

Наши асы славно бились

вместе, в слаженном строю.

Круговерть жестокой схватки

мельтешила, как пурга...

В строгом боевом порядке

Девятаев бил врага.

То взлетал, то опускался,

одного фашиста сбил,

только вскоре оказался

в самом пекле Михаил.

Сразу схватка стала адом

без начала и конца,

самолёт дрожал под градом

и под струями свинца.

Мессершмит ударил в спину,

и посыпалось стекло,

пули брызнули в кабину,

ногу словно обожгло.

Сразу тело ослабело,

пол кабины был в крови,

и в глазах уже темнело -

хоть и вовсе не живи!

И стянув больную ногу

от планшета ремешком,

лётчик стал искать дорогу

на родной аэродром.

Израсходовав в атаках

все патроны, он рванул

с ложкой керосина в баках -

еле-еле дотянул!

Шансы были? Да едва ли!

Только вот он - на земле!

Кровь ему переливали

здесь же, прямо на крыле.

- Молодец, что приземлился!

А теперь бывай здоров!

Кровью с Мишей поделился

командир майор Бобров.

Медсестричка улыбнулась:

- Будешь жить, браток! Смелей!

Ну, а дальше потянулась

череда госпиталей.

Волгоград, Ростов, Саратов

и любимая Казань.

Сколько выслушал дебатов!

- Ты сперва на ноги встань, -

доктора ему твердили,

не пускали воевать,

и любимой эскадрильи

долго Мише не видать.

- Я хочу летать со всеми!

- Вот как будешь ты здоров...

Как же лётчик в это время

ненавидел докторов!

А они опять твердили

о здоровье целый год...

Всё же Мишу посадили

на "небесный тихоход".

Девятаев думал: "Мне бы

снова в истребитель сесть!

Удалось подняться в небо -

будь доволен тем, что есть..."

Здесь обычная работа,

но особенность своя;

отправляли здесь пилота

в партизанские края.

Отвозил боеприпасы

и продукты Михаил,

временами брал фугасы

и тылы врага бомбил.

Иногда, садясь в кабину,

по боям скучал герой,

но за "скучную рутину"

орден получил второй.

Хоть не очень интересно,

служит, не жалея сил

и свою работу честно

выполняет Михаил.

Он со всеми ладит, кроме

ненавистных докторов...

Как-то на аэродроме

снова встретился Бобров.

- Эй, Мордвин! Откуда взялся?

И порадуясь сперва,

Михаил ему признался,

что летает на "ПО - 2".

- Партизан? Народный мститель?

Из Мордвина вышел толк...

- Слушай! Я же истребитель!

Я хочу обратно в полк!

Ну, а врач отправил мимо.

Как ни просишь - отказал...

- Это дело поправимо, -

командир ему сказал, -

здесь тебе не с немцем драться,

спасовал, как погляжу...

Надо будет постараться...

Знаешь, у кого служу?

- Нет волшебника такого,

говорю же, дело швах...

Он вздохнул, а у Боброва

блещет искорка в глазах:

- Ты считай, что сел в кабину,

комполка даст самолёт!

Он на эту медицину

укорот всегда найдёт!

- Я такого чародея

что-то не встречал пока...

- Так у нас, скажу тебе я,

сам Покрышкин комполка!

Очень редко так бывает

у пилота на веку -

наш герой уже летает

у Покрышкина в полку.

Он достиг, к чему стремился -

снова в небе бьёт врагов.

В это время фронт катился

до границ, под город Львов.

Наш герой - калачик тёртый,

не боится вражьих пуль...

Шёл уж год сорок четвёртый,

было лето, был июль...

У всего полка делишки

шли блестяще той порой.

Им командовал Покрышкин -

трижды, как-никак, герой!

Человек высокой чести,

русский ас и исполин...

И опять летали вместе

в небе Выдра и Мордвин!

В день тринадцатый июля

росы пали на траву,

наши ястребки вспорхнули

и умчались в синеву.

Шли в очередную драку,

чтоб пехоту защищать;

наши части шли в атаку -

надо сверху прикрывать.

Покачавшись над холмами,

шли они за горизонт...

Вот разрывами, дымами

промелькнул под ними фронт.

За Бобровым шёл ведомым

Девятаев, наш герой...

Где-то над аэродромом

встал пред ними чёрный рой.

Фокке-Вульфы, Мессершмиты...

Шли, как всполохи грозы,

асы вражеской элиты

и "бубновые тузы".

Здесь свои сводились счёты...

Закипел воздушный бой,

и кружились самолёты

в свистопляске огневой.

Увлекая за собою

подчинённых молодых,

сам Покрышкин в этом бое

сбил фашистов четверых.

Схватку страшную такую

будут помнить до седин...

- Так, я Выдра, атакую!

- Прикрываю, я Мордвин!..

Апогей в бою суровом

грянул, как девятый вал.

Девятаев за Бобровым,

словно нитка, поспевал.

Лётчик делал всё, что можно,

чтоб ведущего сберечь -

головой крутил тревожно,

ограждал от лишних встреч.

Ради праведного дела

жизнь не дорога своя...

Вдруг по Мише прилетела

пулемётная струя;

полоснула, как рапира,

по кабине поперёк...

Уберёг он командира,

но себя не уберёг...

Сразу стёкла полетели,

и ударило в плечо,

кровь алела на панели,

стало очень горячо.

От внезапного удара

лётчик стал уже без крыл,

ярким пламенем пожара

самолёт охвачен был.

Очередью-торопыгой

бензобак прошит насквозь.

В шлемофоне слышно: "Прыгай!

Не дотянешь, Миша! Брось!"

Дымом едким, желтоватым

затянуло всё кругом.

- Прыгай, Миша! "Да куда там!

Мы же прямо над врагом..."

- Опустись чуток пониже

и выпрыгивай, браток!

- Ничего вокруг не вижу,

наведите на восток!..

Даже бой гремел потише -

грянул командирский бас:

- Девятаев! Прыгай, Миша!

Прыгай, это мой приказ!

У героя обгорели

руки, шея и лицо...

Он из кресла еле-еле

вылез - дёрнул за кольцо...

Хлопнул купол парашюта.

Взяв в ладони, высота

закружила почему-то...

Ну, а дальше - темнота...

1 - 6.07.2023.

Часть вторая.

Плен.

Тьма как будто раскололась...

Наш герой очнуться смог...

Он услышал чей-то голос

и слова: "Живой, браток?"

В сердце струны зазвучали

и запели соловьи,

как подумалось вначале

очень радостно: "Свои!"

Следом разочарованье

вздулось меж барачных стен,

и явилось осознанье

вместе с горьким словом "Плен".

Кожа сильно обгорела,

лётчик был едва живой;

а ещё плечо болело -

хоть лежи и волком вой!

Не сдавался Девятаев,

стиснув зубы, он терпел;

на немецких вертухаев

он с бесстрашием глядел.

Не хватало сил держаться,

он шептал себе: "Держись!.."

Не успел он отлежаться,

как допросы начались.

Пыхнув дымом папиросы,

с документами в руке

задавал фашист вопросы

на немецком языке.

Переводчик вторил: "Имя?"

- Девятаев, Михаил.

- Что с победами твоими?

Сколько самолётов сбил?

Не признаешься в числе ведь?

Ты, конечно, скажешь: "Ноль"...

Наш герой ответил: "Девять"

сквозь мучение и боль.

Дальше нелюди вцепились

мёртвой хваткою в него;

сколько с ним они не бились -

не добились ничего.

Что и так фашисты знали,

то сказал им Михаил;

дальше, сколько ни пытали -

ничего не говорил.

Гонор немцы не роняли,

мол, культурная страна -

форму с лётчика не сняли,

сохранили ордена.

Не был он от мук избавлен,

через всё пройти пришлось.

Вскоре Миша был отправлен

в лагеря под город Лодзь.

Хоть и не был в прежней силе,

сохранял порядок враг...

Михаила поселили

к пленным лётчикам в барак.

Там пилота вербовали

за немецкий сесть штурвал,

но не на того напали -

он, конечно, отказал!

Чтобы лётчик соглашался,

соблазняли и пайком...

Михаил не поддавался -

он мечтал сбежать тайком.

Отношенье поменялось...

Предложение отверг -

группа пленных отправлялась

в лагерь под Кляйнкенигсберг.

Сразу форму отобрали...

Под покровом темноты

ордена и две медали

Миша спрятал под бинты.

Закопать пришлось награды

там, в бараке у стены.

Думалось: вернуться надо

с окончанием войны.

Узник в полосатой робе -

Михаил в плену сидит,

размышляя не о гробе,

а о том, как победит.

На лице, руках короста,

но не сломлен человек;

он глядит на это просто -

надо совершить побег!

Выгоняли на работу...

Не работа - просто жуть!..

Осушать пришлось болото,

находясь в воде по грудь.

И с работы гнали строем...

Миша думал, как им быть:

"Если днём мы землю роем,

может, ночью тоже рыть?

Тяжко одному, однако...

Надо звать подмогу, чтоб

на свободу из барака

делать по ночам подкоп.

Рисковал без оберега,

звал собратьев Михаил

и команду для побега

очень быстро сколотил.

Приподняли доски пола -

есть пространство, землю класть!

В коллективе нет раскола -

и работа началась.

Днём не очень-то старались

под угрозой пули в лоб,

ночью пленники пластались -

рыли, рыли свой подкоп!

Рыли в сторону забора,

тяжело тянулись дни;

и казалось им, что скоро,

скоро вырвутся они.

Рыли пленные, покуда

не узнал об этом враг.

Видно, был средь них иуда,

пусть один на весь барак.

Как зачинщик, Девятаев

сразу в карцер брошен был.

Свора дюжих вертухаев

вымещала злобный пыл.

Хоть уже на Михаиле

мест живых не отыскать,

так они его избили,

что осталось помирать.

Жажда жизни, тяга в небо

побеждали всё равно,

и бросали крошки хлеба

пленные ему в окно.

Так проходит три недели,

вот уж осень той порой...

Выживает еле-еле,

не сдаётся наш герой.

Он пощады не попросит,

у него характер - твердь!..

Вскоре лётчика увозят

в Заксенхаузен... На смерть...

Фабрика уничтоженья -

вот что значит лагерь тот!

Здесь несчастных на сожженье

загоняли, словно скот.

Измождён? После ранений?

В топку! Никого не жаль!

Вот он, европейский гений!

Вот немецкая мораль!

Исхудав, почти без плоти,

Девятаев знал о том,

что не годного к работе

в печь отправят прямиком.

Был исход предельно ясен,

но не дрогнул Михаил;

он на это был согласен,

он достоинство хранил.

Парикмахер, русский пленный,

смог жетон ему сменить;

это был подарок ценный,

сохранилась жизни нить.

- Ты, запомни, - Никитенко!

Будешь ты теперь танкист,

и тебе не светит стенка -

ты пред их законом чист!

Взгляд его был чист и светел...

На вопрос: "А это кто?"

парикмахер так ответил:

- А он умер только что...

Пленный мученик безвестный,

выдав Мише аусвайс,

словно сделал дар чудесный

и его от смерти спас.

В Заксенхаузене пленный

позавидует, кто жив,

тем, кто путь закончил бренный,

буйну голову сложив.

Здесь питание такое,

что нельзя назвать едой.

Истязания, побои

шли привычной чередой.

С песней по плацу ходили

бедолаги-штрафники,

за спиной они носили

со щебёнкой рюкзаки.

Всевозможных унижений

было здесь не перечесть,

но в горниле всех лишений

только крепла в людях честь.

С Михаилом люди чести

говорили тет-а-тет;

он узнал, что в гиблом месте

есть подпольный комитет.

Лётчик понял - и в неволе

у него найдётся друг,

а руководил подпольем

пленный, бывший политрук.

Миша знал - лихое дело

тяжко делать одному,

он во всём признался смело

и доверился ему.

Политрук признанье встретил

очень радостно, с душой.

Михаилу он ответил:

- Лётчик - это хорошо!

Насолим фашистским рожам!

Знай - пора твоя придёт!

Если надо, мы поможем -

ты угонишь самолёт!

Будешь в небе, точно в доме...

- Где ж я самолёт найду?

- Ясно, на аэродроме!..

- Как туда я попаду?

- А вот это наше дело!..

Ты давай, лечись от ран...

Много в лагере сидело

узников из разных стран.

У советского подполья

были связи через них;

хоть не полное раздолье,

но везде нашли своих.

Даже писарь свой в конторе...

Сомневался Михаил,

но его к отъезду вскоре

политрук определил.

Кто-то нужную бумагу

вовремя подсунул в штаб

и отправил бедолагу,

Мишу - снова на этап.

Потащили "на цугундер",

то бишь, остров Узедом,

там, где база Пенемюнде,

лагерь и аэродром.

Весь в ожогах, метках шрамов

и почти совсем без сил

тридцать восемь килограммов

весил узник Михаил.

Хоть его душило горе,

он надеждой был храним...

А вокруг плескалось море,

небо хмурилось над ним.

И по-прежнему считая,

что не время умирать,

осмотревшись, Девятаев

стал команду подбирать.

"Если мысли в небо рвутся,

с уговором не тяни.

Смельчаки всегда найдутся,

если русские они!

У советского солдата

храбрости - хоть завались!"

И надёжные ребята

здесь действительно нашлись.

Вскоре лётчик им открылся,

создавая тесный клан;

он идеей поделился,

рассказал подробный план.

Вновь надежда засияла,

не страшна была тюрьма...

Между тем уже стояла

предпобедная зима.

Начинался сорок пятый,

наш великий, славный год,

и фашист, наш враг заклятый,

был уже совсем не тот.

Наши части воевали

близко к логову врага,

самолёты прилетали

на чужие берега.

Эти наши самолёты

всё бомбили Узедом,

жгли советские пилоты

ненавистный Мише дом.

Девятаев понял сразу -

что-то здесь готовит враг,

и бомбили наши базу

далеко не просто так.

Что-то было здесь не чисто,

видно, знала и Москва,

что готовили фашисты

здесь ракету "ФАУ - 2".

Пленных гнали на работу -

надо полосу латать,

ремонтировать чего-то

и воронки засыпать.

Надзиратель бесноватый

выгонял их поутру,

чтоб весь день махать лопатой

на морозе, на ветру.

Шли на поле через силу,

шли, как будто зверю в пасть,

вот и было Михаилу

так легко туда попасть.

Выполняя все работы,

он за немцами следил;

всё, что делали пилоты,

смог запомнить Михаил.

Хлеб делили с ним ребята,

чтоб сильней была рука.

А ещё он помнил свято

те слова политрука.

Он не мог забыть наказа

крепко гадам насолить,

значит, надо в оба глаза

за фашистами следить.

Понимал дотошный зритель -

трудно выполнить завет;

всё же он был истребитель,

здесь ему машины нет.

"Заключённый Никитенко"

осмотрел здесь всё кругом -

лишь бомбардировщик Хейнкель

прилетал на Узедом.

И ребята боевые

помогали наблюдать -

как менялись часовые,

и кому куда бежать;

как, оставив в небе росчерк,

словно дымный перегар,

прилетал бомбардировщик

и заруливал в ангар.

На него-то и глядели,

понимая - это цель,

всё ж от фронта здесь сидели

не за тридевять земель.

Миша бирки от панели

на обломках подбирал,

у своей заветной цели

он детали изучал.

Как-то он у самолёта

чистил ото льда крыло,

и все действия пилота

это видеть помогло.

Появилось представленье,

как моторы прогревать,

как освоить управленье,

как машину запускать.

Миша проводил расчёты

и учил свой "экипаж",

как готовиться к полёту,

проводил он инструктаж.

Уж в команду набиралось

где-то десять человек,

но погода поменялась -

были тучи, сыпал снег.

Рядом - небо и свобода,

вот он, шанс отличный дан!

Но нелётная погода

рушила блестящий план.

Наконец не стало снега,

далеко видны поля,

и намечен для побега

день - восьмое февраля...

7 - 14.07.2023.

Часть третья.

Побег.

В этот день, едва забрезжил

серый утренний рассвет,

шли на бой почти всё те же,

время выбрали - обед.

Сразу виделось пилоту:

это - лучшая пора,

в это время всю работу

прекращает немчура.

Землю сыпали в воронку,

трамбовали до конца.

Вскоре отозвал в сторонку

Миша одного бойца.

- Мы откладывать не в праве.

Нас всего десяток здесь,

только пять "своих" в составе,

остальные - те, кто есть.

Пусть не полная "бригада",

мы обязаны спешить;

по сигналу будет надо

конвоира оглушить.

- У меня на то лопата,

я ведь в прошлом-то - минёр...

Пятеро - свои ребята,

каждый знает свой манёвр.

С ними сделаем Победу!

Так парнишка отвечал...

Время шло... Сигнал к обеду

уж над базой прозвучал.

Все работы тут свернули,

немцы скрылись вдалеке.

Конвоира долбанули

той лопатой по башке.

Словно в ступоре стояли

пять несчастных человек -

те, которые не знали,

что готовится побег.

Поначалу обалдели, -

вот, мол, пленники дают, -

а потом как загалдели:

- Нас же всех теперь убьют!

Тот боец на них прикрикнул,

так повёл винтовкой в них,

что никто уже не пикнул,

каждый сразу же притих.

Трудно выразиться чётче,

разговор пошёл прямой:

- Так, спокойно! Миша - лётчик!

Мы сейчас летим домой!

Сразу лица засветились,

сразу стали веселей;

пять несчастных превратились

в самых радостных людей.

Проявили все сноровку,

закопали немца в щель.

Взял боец его винтовку

и надел его шинель.

Вышли строем к самолёту.

Издали любой поймёт -

пленных гонят на работу,

конвоир их всех ведёт.

Сразу выбрали машину,

что поднимет до небес;

вскрыли сообща кабину,

Михаил туда залез.

И без лишних разговоров

стали из последних сил

убирать чехлы с моторов -

всё, как Миша научил.

Все в бомбардировщик сели.

Лётчик давит второпях

кнопку старта на панели -

все приборы на нулях.

Стал он проверять скорее

зажигание и свет,

посмотрел - а батареи

у него на месте нет.

Закричал он в дикой спешке:

- Батарею все ищи!

- Есть тут ящик на тележке!..

- Так живей сюда тащи!

Вмиг тележку подкатили,

гнёзда клемм внизу нашли,

проводами подключили

и кричат: "Давай, рули!"

Лётчик вновь нажал на кнопку,

ожил перед ним прибор,

а потом немного робко

заурчал один мотор.

Дрогнул винт, пошёл вращаться,

вот второй пошёл за ним...

- Я чуток прогрею, братцы,

а потом мы полетим.

Михаил прогрел моторы,

а потом сказал: "Пора!"

Хейнкель покатился споро,

дружно грянуло: "Ура!"

И не передать словами,

как обрадовались все!

Самолёт, гудя винтами,

прикатился к полосе.

Михаил добавил газу

и на тормоза нажал,

отпустил - и Хейнкель сразу,

ускоряясь, побежал.

Разогнавшись, Девятаев

от души рванул штурвал,

чтобы Хейнкель взмыл, взлетая...

Только Хейнкель не взлетал...

Он давил штурвала рожки

что есть сил, едва живой...

Вот уже конец дорожки,

дальше - море и прибой...

На душе была тревога,

Хейнкель в воздухе не вис;

он подпрыгивал немного,

да и снова падал вниз.

Все кричат: "Взлетаем, Миша!"

Запаниковал народ...

Он в ответ: "А ну-ка, тише!"

И пошёл на разворот.

"Не взлетает почему-то..."

Левый тормоз, правый газ -

Хейнкель развернулся круто,

встал, как будто напоказ...

- Что ты вздумал тут кружиться, -

все орут, - взлетай же, бес!

А уж в это время фрицы

к ним бегут наперерез.

- Вон, бегут! Проснулись, гады!

- Миша, всех дави! Давай!

- Так им, сволочам, и надо!..

И, пожалуйста, - взлетай!

- Что ты катишь еле-еле?..

Лётчик снова крикнул им:

- Против ветра не взлетели,

так подавно не взлетим!

- Немцев тут не так уж много...

- Прорвались! Давай, гони!

- Повезло нам! Слава Богу -

без оружия они!

Хейнкель снова развернулся,

немцы бросились за ним.

Миша в кресле обернулся,

закричал друзьям своим:

- Ну-ка, помогайте, черти!

За штурвал скорей берись!..

Не помрёте раньше смерти!

Вместе, братцы, навались!..

Хейнкель вздрогнул и помчался,..

шёл скачками, тяжело;

всё же грузно оторвался

и поднялся на крыло.

Самолёт ревел на взлёте,

дымный шлейф летел за ним;

десять глоток в самолёте

грянули: "Ура! Летим!"

Миша знал, что на форсаже

далеко не улететь,

можно камнем рухнуть даже,

коль моторы перегреть.

Хейнкель, словно птица, взвился,

но как лётчик сбавил газ,

сразу он в пике свалился,

точно пыл его погас.

И опять - к совместной силе!..

И наградой за труды

самолёт остановили

где-то в метрах от воды.

И уже с житьём бедовым

попрощался экипаж...

Михаил машину снова

поднимал, врубив форсаж.

Чтобы избежать паденья,

чтоб легко машину вёл,

где-то в области сиденья

он колёсико нашёл.

Покрутил регулировщик,

пользы толком не суля -

в тот же миг бомбардировщик

начал слушаться руля.

Приготовлен на посадку -

потому и не взлетал.

Показал наш лётчик хватку,

хорошо, что угадал!

Мысли быстрая работа

от паденья всех спасла,

интуиция пилота

в этот миг не подвела!

Выбрал красться Девятаев

нижней кромкой облаков,

при налёте вражьей стаи

в них нырнул - и был таков!

Самолёт гудел негромко;

это был хороший план,

только ниже стала кромка,

и вокруг густел туман.

А внизу ревело море

и грозило им бедой,

и они летели вскоре

уж над самою водой.

Море было цвета стали,

лишь белели буруны,

а шасси, что не убрали,

доставали до волны.

- Верный путь здесь выбрать, братцы,

не получится пока.

Я попробую пробраться

вверх, уже за облака.

Шли сквозь пелену сплошную,

воздух был, как молоко;

Михаил летел вслепую

и не видел далеко.

В самолёте потемнело...

- Ничего, друзья, держись!

Мы прорвёмся, - лётчик смело

поднимал машину ввысь.

Самолёт, как ночью птица,

в полной темноте завис.

"Как бы на бок не свалиться -

не поймёшь, где верх, где низ..."

Их качало - горка, яма...

В облаках мелькнул просвет,

Миша видит - держит прямо,

и на крылья крена нет.

Наконец свою машину

вывел он из тёмных туч,

осветил его кабину

солнца долгожданный луч.

Небо звало и блистало,

Михаил спешил на зов,

а внизу в лучах сверкало

поле белых облаков.

Миша знал со школьной парты

мудрость древнюю, как мир:

нет ни компаса, ни карты -

солнышко ориентир.

Стало видно Михаилу -

специально не хотел,

а по солнцу выходило -

он на запад полетел.

Мессершмиты, что взлетели

и охотились за ним,

обнаружить не сумели,

и пока он невредим.

Их оставив дураками,

хоть об этом знать не мог,

Михаил над облаками

развернулся на восток.

Если компас не покажет, -

Миша это знал и впредь, -

сердце вещее подскажет,

как на Родину лететь.

Он прикидывал расчёты

у послушного руля -

шёл примерно час полёта,

и внизу уже земля.

Он уже не торопился,

не спеша давил на руль...

Вдруг откуда-то свалился

истребитель Фокке-Вульф.

Словно заподозрив что-то,

закружил вокруг кольцо...

Все увидели пилота

удивлённое лицо.

- Что он, гад, вокруг летает?

- Видно, вид смущает наш...

- Всё, как коршун, изучает...

- Спрячьтесь, черти, в фюзеляж!

- Вид для немца странноватый,

очень необычный вид -

кто-то в робе полосатой

за штурвалом тут сидит...

- Не отвяжется, зараза...

- Тучек нету, как назло...

- Он же, гад, собьёт нас сразу!..

Как же нам не повезло!

- Да, фашист из пулемёта

за секунды срежет нас!..

А у фрица самолёта

кончился боезапас!

Враг палить и не пытался,

расстрелял он всё в бою,

а теперь он возвращался

с фронта в сторону свою

и, потратив всё до нитки,

холостым вокруг летал...

Заработали зенитки -

Фокке-Вульф от них отстал.

- Бьёт зенитка, Миша! Живо,

живо слева обходи!..

Только белые разрывы

заклубились впереди.

- Пушка бьёт, своя! Своя же!..

Фронт пальбою их встречал.

По крылу, по фюзеляжу

град осколков застучал.

- Фронт под нами, очевидно...

- Ничего себе, салют!..

- Знаешь, будет так обидно,

если наши нас собьют!..

- Миша! Друг! Определяйся!..

Что ты за рулём притих?

- Хватит, Миша, приземляйся;

мы, похоже, у своих!

Лётчик им: "Спокойно, братцы!

Я ищу, куда бы сесть...

Надо точно разобраться...

Вон, похоже, место есть!"

Михаил увидел поле

и направил Хейнкель вниз:

- Братцы! Были мы в неволе...

Перед Родиной склонись...

Со сноровкою всегдашней

лётчик потянул штурвал,

полетев над рыхлой пашней,

Хейнкель ниже опускал.

Землю колесо задело...

"Ну, Спаситель, пронеси!.."

Что-то громко захрустело -

это лопнуло шасси.

Днище затрещало глухо,

треск стоял уже везде;

самолёт упал на брюхо

и пополз по борозде,

задрожал огромной тушей,

развернулся и затих,

словно кит на твёрдой суше...

На товарищей своих

поглядел с улыбкой Миша,

а потом как заорёт:

- Не шумите, черти! Тише!

Всё, закончен наш полёт!

Вот, спасай таких от смерти...

Вылезайте сей же час,

полосатые вы черти,

натерпелся я от вас!..

Кончилась моя работа...

Тут не сдержится любой,

сразу стали все пилота

обнимать наперебой.

Слёзы счастья, ликованье,

радость охватила всех.

Завершилось испытанье...

А не верилось в успех.

Безнадёжным было дело,

каждый там совсем зачах.

"Сколько наших там сгорело

в этих лагерных печах!

По всему по белу свету

сколько наших полегло!.."

Полосатые скелеты

вывалились на крыло.

Видят - к ним бегут солдаты,

замерла у всех душа;

смотрят - что за автоматы?

Вроде, наши, ПэПэШа!..

Отлегло, как говорится...

"Наши!" - был всеобщий вздох...

Те кричат: "Сдавайтесь, фрицы!

Ну-ка, быстро хенде хох!"

И в ответ им загалдели

десять "неизвестных лиц":

- Что вы, братцы, в самом деле?

- Мы свои! Да сам ты фриц!

Дальше, если верить слову,

их взвалили, как кули,

и солдаты до столовой

на плечах их всех несли.

Каждый в этой части сразу

земляков своих нашёл,

словом, дальше по рассказу

было очень хорошо.

Так в рассказе... А на деле

был приём совсем не тот...

Хоть им цепи не надели,

но пустили в оборот.

Унизительной проверки

там никто не избежал.

Даже по военной мерке

срок разборок был не мал.

Снова люди содержались

посреди своих же стен,

но они не обижались,

понимали - плен есть плен.

Снова в лагере сидели

и просили отпустить

их на фронт, ведь все хотели

"этим гадам отомстить".

Рядовых, быстрей считая,

отпустили без помех.

Как зачинщик, Девятаев

был отпущен позже всех,

и за ними он по следу

не поехал прямиком.

Михаил свою Победу

встретил, сидя под замком.

После этого не сразу

посетил он отчий дом.

Повезли его на базу,

вновь на остров Узедом.

Всё, что интересовало,

он на месте показал;

всё, что знал он, хоть и мало,

он подробно рассказал;

хоть и всё в том месте адском

изменилось от боёв...

Спрашивал же некто в штатском...

(Сам товарищ Королёв.)

Словом, был у Михаила

путь обратно не прямой.

Власть его освободила

и отправила домой.

Каково пришлось пилоту?

Он прошёл через войну,

а не брали на работу,

потому что был в плену;

и никто по лётной части

на работу не берёт;

видимо, боялись власти,

что угонит самолёт.

Было трудностей навалом...

Путь к признанью был не скор.

Встал он снова за штурвалом,

и водил он "Метеор".

Всё же это было круто -

на рассвете рано встань

и соединяй маршрутом

город Горький и Казань!

Бывший лётчик Девятаев

каждый день спешил домой,

шёл по Волге, оставляя

след красивый за кормой.

Прежде был лихой воитель,

как Архангел Михаил -

стал, как прочий мирный житель,

и обычной жизнью жил,

и не думал он порою,

где ещё оставит след...

Получил Звезду Героя

он спустя двенадцать лет!

До того страна не знала

о том подвиге его,

словно с ним и не бывало,

не случилось ничего.

Как отчаянно, тревожно

он прошёл сквозь эту тьму!

И теперь мальчишке можно

позавидовать ему.

Пусть он скажет, зависая

за компьютерной игрой:

- Этот лётчик Девятаев

настоящий был герой!

Июль 2023 г.

Комментарии: 4, последний от 17/10/2023. © Copyright Зырянов Сергей Аркадьевич (serzyrjanv@rambler.ru) Размещен: 14/10/2023, изменен: 03/02/2024. 53k. Статистика. Поэма: Поэзия Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Поэма в трёх частях из цикла "Лётчики".

Зырянов Сергей Аркадьевич : другие произведения.

Девятаев