Зырянов Сергей Аркадьевич. Кутузов

Сергей ЗЫРЯНОВ.

Кутузов.

ПОЭМА В 2-х ЧАСТЯХ.

Часть 1.

Полководец.

Традициями, славой и памятью народа

живёт и процветает великая страна...

Не свёрнуты знамёна Двенадцатого года,

и помнит вся Россия "про день Бородина".

Пришла под барабаны суровая година,

и всей землёю русской отпор врагу был дан.

Как нас учили в школе, "народная дубина",

вздымаясь-опускаясь, крушила басурман.

Размыла твердь колонны крестьянская стихия,

вода точила камень - и пал военный строй;

но благодарно помнит спасённая Россия,

что был отцом победы ещё один герой.

В тот год остановили нашествие французов

терпение и мудрость седого старика.

Народ стяжал победу, а Михаил Кутузов,

возглавив, этот подвиг прославил на века.

Стать мудрым полководцем, стратегом вдохновенным

ему в то время было назначено судьбой;

ему сама планида велела быть военным -

в семействе генерала родился наш герой.

Не зря судьба так рано вела к батальным ранам -

из маленького Миши под юность вышел толк.

В семнадцать лет Кутузов уже был капитаном,

и был назначен ротным он в Астраханский полк.

В полку ещё успешней он проходил ученье,

с премудростями боя он быстро стал знаком.

Опять судьба решила, - не просто совпаденье, -

поскольку сам Суворов командовал полком.

Когда такой наставник является примером,

других себе кумиров не надобно искать;

и вскоре стал Кутузов толковым офицером,

из первых рук освоив "науку побеждать".

Казалось, открывалась блестящая карьера,

фортуна выводила на праздничный этап:

фельдмаршал Пётр Румянцев заметил офицера -

назначил адъютантом к себе в армейский штаб.

Но Михаил Кутузов недолго был штабистом -

вернул судьбе обратно козырного туза.

Он не был карьеристом, зато он был речистым

и резал правду-матку начальникам в глаза.

Начальство и погнало его из адъютантов.

В ту пору начиналась Турецкая война.

За свой прямой характер лишившись аксельбантов,

вновь полковой лошадке вскочил он в стремена.

Ему и горя мало: "Подумаешь, невзгода!"

Отец его при этом немного пожурил:

"Один язык, два уха тебе дала природа,

чтоб ты побольше слушал - поменьше говорил!"

А капитан Кутузов отважно шёл под пули

и подлинную храбрость показывал в бою;

участвуя в сраженьях при Ларге и Кагуле,

от выстрелов не прятал он голову свою.

Однажды под Алуштой, где высадились турки,

понадобилось быстро отбросить их назад.

Кутузов здесь впервые сыграл со смертью в жмурки,

в ответную атаку он вёл своих солдат.

В бою он обернулся к своим бойцам и сразу

почувствовал, как пуля ударила в висок.

Она прошла навылет и вышла возле глаза,

головушку шальную прошив наискосок.

Герой тогда и мог бы пропасть в тени забвенья,

его бы схоронили под пушечный салют.

Однако он не умер от тяжкого раненья,

хотя с такою раной обычно не встают.

Пожизненная метка осталась после боя -

с незрячим правым оком он прожил до седин

и мог тогда сказать бы: "Завещано судьбою

один язык, два уха... Теперь и глаз один..."

Потом герой в Европу поехал на леченье.

Императрица орден Георгия дала,

и кавалер в поездке продолжил обученье,

на месте постигая все ратные дела.

Потом продолжил службу, но после возвращенья

была его дорога всё также нелегка.

Однако наш Кутузов пошёл на повышенье -

назначен командиром Луганского полка.

Старательно, на совесть служил он, и в ту пору

чины и место службы себе не выбирал.

При этом неуклонно пошла дорога в гору:

он в тридцать три - полковник, а в сорок - генерал.

На Буге, выполняя ответственное дело,

сформировав, возглавил он корпус егерей.

Полученные знанья он применял умело

и проверять стремился на практике скорей:

с рассвета до заката учил приёмам боя,

что сам уже освоил при Ларге и в Крыму.

Солдаты выполняли задание любое,

поскольку беззаветно все верили ему.

И всё дневное время не на плацу, а в поле

Кутузов с новичками возился, и не зря -

никто так новобранцев не обучал дотоле,

с ним быстро возмужали лихие егеря.

Растил бойцов он стойких, умелых, закалённых,

что сутками шагали в метели и пурге.

Ценил и уважал он при этом подчинённых,

и даже был со всеми на дружеской ноге.

В ту пору офицеры его боготворили,

они за командира стояли все горой.

Солдаты меж собою частенько говорили:

"Михайло Ларивоныч для нас - отец родной!"

Действительно, Кутузов их окружал заботой,

был строг, но и отходчив, совсем не помнил зла.

Он запросто держался, к примеру, мог с охотой

поесть с бойцами каши из общего котла.

Под чутким руководством солдатушки учились,

военную науку усвоили сполна.

Уроки командира им вскоре пригодились -

опять возобновилась Турецкая война,

и славный Бугский корпус направлен на Очаков.

Потёмкин эту крепость хотел брать на измор.

В ту пору ход осады всегда был одинаков,

и разве что Суворов творил наперекор.

Чтоб подойти с войсками и сходу лезть на стены -

такого за границей не знали отродясь.

Воюя по лекалам Парижа или Вены,

никак не шёл на приступ сиятельнейший князь.

Уже полгода длилась упорная осада,

и турки превратились в подобие зверей.

Они в прорыв рванулись, но встретили преграду -

навстречу им Кутузов направил егерей.

Бойцы за командиром бестрепетно шагнули,

для многих в этой схватке настал последний час.

Их вёл вперёд Кутузов, и вражеская пуля

попала генералу под тот же правый глаз.

Вонзилась эта пуля и вышла из затылка,

но уцелела жизни невидимая нить.

Безносая старуха поцеловала пылко -

и снова отпустила, оставила пожить.

Кутузову погибнуть в ту пору было рано...

Над ним армейский лекарь неделями сидел,

и говорил он, глядя на две смертельных раны:

"Его судьба готовит для очень важных дел".

А генерал не думал об этой воле рока,

не первый раз так близко он видел смерть свою.

Без отпуска, поездок, намного раньше срока

поправился Кутузов - и снова был в строю.

И стал он превращаться в народного кумира,

когда живым вернулся под сень своих знамён.

Солдаты говорили про батьку-командира:

"Михайло Ларивоныч от пуль заговорён".

Прошло ещё два года. Войска в дыму сраженья

на стены Измаила обрушили свой пыл.

Они пошли на приступ, не зная промедленья -

тогда уже Суворов Командующим был.

Прославленная крепость стояла над Дунаем,

казалось, был незыблем сей каменный колосс.

И даже в наше время мы в точности не знаем -

как этого колосса повергнуть удалось?

Казалось, будет вечной турецкая твердыня,

казалось, эти стены ушли под облака,

но восхищает чудо, не ясное доныне -

как треснул этот камень от русского штыка!

Холодным, хмурым утром собрал Суворов силы,

чтоб приступом на крепость идти со всех сторон.

Среди всех укреплений и башен Измаила

был самым неприступным Килийский бастион.

Над водами Дуная туман качался сонно,

громадой возвышался надменный Измаил.

Пот стены бастиона на штурм пошла колонна,

командовал колонной Кутузов Михаил.

Гремели барабаны, и развевалось знамя,

щетинилась колонна иголками штыков.

Солдаты, устилая все подступы телами

и побросав фашины, рванулись через ров.

По лестницам герои взбирались под обстрелом,

большим трудом и кровью давался каждый шаг;

и вот над бастионом, под небом обгорелым,

в прогалах дыма взвился победный русский флаг.

И генерал Кутузов не отсиделся в яме,

не отставал в атаке он от своих парней.

Прошёл к одной из лестниц он вслед за егерями

и, несмотря на тучность, вскарабкался по ней.

Он всё окинул взором с вершины бастиона,

хоть турки продолжали отчаянно стрелять.

Кутузов, осмотревшись, возглавил оборону,

и с ним его солдаты сумели устоять.

Ему в разгаре боя Суворов с адъютантом

прислал приказ, и вскоре узнали все войска,

что Михаил Кутузов назначен комендантом -

главою Измаила, не взятого пока.

Ещё ожесточённо сражались янычары,

ещё тела погибших не вынули из рва,

ещё вовсю дымили на улицах пожары -

а комендант Кутузов вступил в свои права.

Он сразу очень много провёл переговоров,

чтоб воцарились в крае порядок и покой.

Не зря во время штурма его назвал Суворов

своей большой надеждой и правою рукой.

Рождённый быть военным, живя судьбой солдата,

Кутузов к новым целям не рвался напролом.

Заметив в генерале задатки дипломата,

его Екатерина назначила послом.

И ждал его коварный, подверженный интригам

Порог Османской Порты, блистательный Стамбул.

Терпя и привыкая к навешанным веригам,

он в лямку дипломата впрягается, как мул.

Кутузов в новой роли не строил политесов -

с недавними врагами они и не нужны.

Стоял он по-солдатски на страже интересов

и дальновидных целей своей родной страны.

Он гнул своё упрямо, в клубок интриг сераля

и в тайны закулисья вникая не спеша:

и турки уважали его, поскольку знали,

какой отважный воин посол Кутуз-паша.

При этом он в беседах не выглядел сердитым,

достойным поведеньем понравился он всем...

Освоившись, однажды он с дружеским визитом

приехал в сад султана, по сути, в сам гарем.

Мужчина видный, статный, в мундире с орденами

был образцом изящных, изысканных манер,

осыпал жён султана обильными дарами

и вёл себя как тонкий, галантный кавалер.

Любой бы мог за это в саду кончину встретить,

несчастный жизнь свою бы закончил на колу.

Султан же эту дерзость счёл нужным не заметить,

и с рук сошла поездка российскому послу!

Кутузов жизнь потратил на исполненье долга,

душа его горела неистовым огнём...

В итоге дипломатом военный был недолго,

но многое он сделал на поприще своём.

Уже не нависала турецкая секира,

внушил он янычарам почтение и страх.

Вперёд лет на пятнадцать посол добился мира,

спокойствия России на южных рубежах.

Сошла Екатерина, и воцарился Павел,

и звёзды фаворитов посыпались с небес;

но Михаил Кутузов служенья не оставил,

как многие вельможи, в опале не исчез.

Директор у кадетов и губернатор в Вильно,

а вскоре и начальник всех сухопутных войск -

судьба его постами осыпала обильно,

при этом не растратив своих коварных свойств.

А позже не упало с её стола ни крошки...

Когда попал в опалу он к новому царю,

был вынужден уехать в имение Горошки.

Встречал простой помещик рассветную зарю...

Вот так всегда бывает среди дворцов и хижин -

падения и взлёты приходят к нам извне.

Сначала ты приближен, потом судьбой обижен,

переменился ветер - ты снова на коне!

И Михаил Кутузов испытывал порою,

как жизнь его зависит от неких внешних сил.

Судьба для нас растила народного героя,

а Александр героя за что-то невзлюбил.

Дворцовые интриги - не зарево сражений,

а царская опала - не взятый бастион.

На каждого героя найдётся злобный гений,

и в праведную землю придёт Наполеон.

Всё надвое бывает, и до конца не ясно -

кому выходит боком немилость первых лиц.

С любимцами Фортуны рассориться опасно -

для каждого нагрянет и свой Аустерлиц.

Для славного, святого Двенадцатого года

предтечей был бесславный, позорный пятый год.

Неразрешимой было загадкой для народа -

зачем, кому был нужен тот горестный поход?

Помещик в мирной жизни, но лишь война настала -

командовал войсками Кутузов Михаил.

Когда пришла угроза, закончилась опала,

и царь его приблизил и снова полюбил.

Как перетасовалась дворцовая колода,

понадобилась мудрость седого старика.

Блистательным манёвром в четыре перехода

увёл из-под удара он русские войска.

Идти бы им в Россию, а не лежать под снегом,

став жертвами ненужной, не понятой войны...

Вмешался император, что мнил себя стратегом...

Ему бы лучше видеть весь бой со стороны...

Аустерлиц и грянул... Но это пораженье

прилюдно царь не ставил Кутузову в вину.

Он понял всю нелепость ненужного сраженья,

он уважал заслуги и эту седину.

Однако для карьеры такой пощады мало,

и скрытая немилость - источник многих бед...

Потом опять настала негласная опала,

и в сдержанной опале прошло ещё шесть лет.

Кутузов - губернатор. И снова - Киев, Вильно,

и снова тишь провинций, покой и благодать...

Он холодность монарха переживал не сильно,

ему к такому было уже не привыкать...

История ведёт нас по собственным законам,

мы в ней порой не видим сияющих высот;

и почему-то перед войной с Наполеоном

в дыму пожарищ меркнет одиннадцатый год.

Как снова стало жарко на беспокойном юге,

зашевелились турки, война зашла в тупик,

так от царя - фельдъегерь, опережая вьюги:

"А где же наш опальный? Ну, выручай, старик!"

Как с тем коньком из сказки, немалое терпевшим, -

всё вывезет, родимый, лишь успевай грузить...

Кутузов принял войско изрядно поредевшим,

задача же стояла - немедля победить.

Из армии Молдавской забрали шесть дивизий...

Дальнейший ход событий для нас непостижим.

До той поры Кутузов не знал таких коллизий -

стотысячное войско стояло перед ним.

А он пошёл в атаку! Их было меньше втрое,

но толпы злобных турок не взяли на испуг.

Страна опять узнала народного героя,

лихого полководца в той битве за Рущук.

Но что его подвигло к рискованному шагу?

С каким особым планом он вёл войска вперёд?

На мужество солдата, на русскую отвагу,

на воинскую храбрость и был его расчёт!

И дрогнули в сраженьи бесчисленные турки,

такая дерзость русских застала их врасплох.

Покрыли всю равнину бегущие фигурки,

как из дырявой торбы посыпался горох.

Казалось бы - преследуй и бей врага без меры -

и можно до Стамбула пробиться без помех.

Кутузова об этом просили офицеры,

надеясь наступленьем развить такой успех.

Но уберёг Кутузов ретивых от азарта,

не превратил он войско в подобье гончих стай;

и, даже приближённым не раскрывая карты,

полки он переправил обратно за Дунай.

И еле успокоил бегущую ораву

сам предводитель турок визирь Ахмед-ага.

Он собранное войско привёл на переправу,

и словно тёмной тучей покрылись берега.

Переправлялись турки, вставали строй за строем

и рыли укрепленья в долине у реки.

Кутузова просили столкнуть их в воду с боем,

но он не шёл в атаку советам вопреки.

Он видел, что турецкий плацдарм прикрыли пушки,

стоящие на правом дунайском берегу.

А коль твои солдаты - не детские игрушки,

не дашь их на съеденье свирепому врагу.

Кутузов ясно видел, какие будут беды

в атаке под прицелом турецких батарей.

Владел его душою не сладкий вкус победы,

а непреложный принцип - всегда беречь людей.

Окапывались турки, готовились к сраженью,

на славу укрепились - и оголили тыл.

А в это время где-то повыше по теченью

российский конный корпус Дунай и переплыл.

Его послал Кутузов! Попав на берег правый,

кавалеристы рысью шли вдоль Дуная вниз,

а перед батареей они пустились лавой

и в лагерь янычаров внезапно ворвались!

Командовал атакой лихой рубака Марков,

дотошно выполнявший кутузовский завет.

И сам визирь великий не ждал таких подарков,

и русским генералам он был большой секрет.

А конники отбили и развернули пушки,

и начали по туркам стрелять через Дунай;

и чаще деревянной сторожьей колотушки

гремела канонада - лишь ядра подавай!

Ударила визиря судьба кнута похлеще,

не пушечные залпы - с небес ударил гром;

вся армия Стамбула попала тотчас в клещи,

и стал плацдарм турецкий одним большим котлом.

Три месяца от ядер бурлил и кипятился,

но вскоре постепенно совсем остыл котёл.

Упали духом турки, один визирь бесился

от мысли, что Кутузов его в капкан завёл.

Для турок это было закупоркой аорты,

почти что сорок тысяч сдались России в плен.

Воинственность, гордыня и мощь Великой Порты,

амбиции султана - всё обратилось в тлен.

Опять, пускай на время, закончились раздоры,

и снова их закончил армейский командир -

Кутузов в Бухаресте провёл переговоры

и вынудил султана принять кабальный мир.

И мог вздохнуть спокойно на время дом Романов -

угроза нависала уже не с двух сторон.

Когда угомонилась империя Османов,

союзника на юге терял Наполеон.

Кутузов спас Россию, но царская немилость

опять всплыла наружу, все доводы поправ.

Негласная опала ещё не прекратилась,

хоть старику и дали высокий титул "граф".

И снова наступила почётная отставка,

и снова победитель остался не у дел;

и орденская лента жгла шею, как удавка,

и снова наш Кутузов в имении сидел...

Часть 2.

Двенадцатый год.

Во все века к России судьба была жестока -

вторгались басурманы в неё со всех сторон;

катились злые орды и с Юга, и с Востока,

и вот со всей Европой пришёл Наполеон.

Из стран и из народов заваривал он кашу,

замешивал армаду из множества полков.

Недаром говорили тогда: "На землю нашу

явилось двунадесять различных языков".

Нависла эта туча со стороны заката,

и в ужасе под нею пригнулись ковыли.

Настало испытанье для русского солдата,

он вновь пошёл на битву за честь родной земли.

Славянам все набеги - как будто гнев Перунов,

неважно, кто приходит - тевтон или монгол.

Ничем не легче, если не толпы диких гуннов -

цивильный европеец с войной на нас пришёл.

Внутри у супостата - всё тот же злобный демон,

мы будем костью в горле ему во все года...

Огромнейшее войско форсировало Неман,

и сразу стало ясно - нагрянула беда.

По сути, вся Европа тогда в войну вступила,

её встречала наша разрозненная рать.

Так быстро надвигалась невиданная сила -

Россия не успела все армии собрать.

Уйти из-под удара нацеленной секиры

расколотое войско пыталось с двух сторон,

а во главе двух армий стояли командиры:

в одной - Барклай-де-Толли, в другой - Багратион.

Под натиском французов две рати откатились,

родимые просторы оставив за собой;

и только под Смоленском они соединились,

построились совместно и дали первый бой.

С трудом, но удалось им уйти от пораженья.

Солдаты проявили неустрашимый дух,

и враг увидел после Смоленского сраженья,

что наш российский воин в бою заменит двух.

Военную громаду, сойдясь в открытом поле,

тогда не удалось бы сдержать, остановить;

и, понимая это, решил Барклай-де-Толли

собрать остатки армий и снова отступить.

А только рядовые уже не понимали -

зачем, куда так долго им надо отступать?

Желая новой битвы, солдаты начинали

довольно откровенно и явственно роптать.

И в войске, и в народе менялось настроенье,

и эту перемену царь живо ощутил.

В Москве и Петербурге создали ополченье.

Возглавил ополченья Кутузов Михаил.

Единым устремленьем крестьян, солдат и света

в спасители России народ его избрал.

А вскоре по решенью и царского Совета

наш Михаил Кутузов Командующим стал.

Куда ушла немилость и царская опала?

Опять сработал старый, испытанный закон:

явился неприятель - и сразу всё пропало...

Так царскую немилость прогнал Наполеон.

Старик уже фельдмаршал... Уже белее снега

над давним страшным шрамом седины у виска...

И с опытом солдата, и с мудростью стратега

Кутузов у Барклая стал принимать войска...

Уже садилось солнце вдали, в лесную кромку...

Старик окинул взором построенную рать

и, глядя на гвардейцев, сказал себе негромко:

"С такими молодцами, а надо отступать..."

Солдаты с обожаньем смотрели на кумира,

они ценили опыт и ореол побед;

а на кумире вместо парадного мундира -

простая бескозырка, сюртук без эполет.

Ни в чём не проявлялась геройская повадка,

и наш победоносец явился не в парче;

под ним была казачья степенная лошадка,

короткая нагайка висела на плече.

Он вёл себя и дальше обыденным манером,

и ласково лучился его здоровый глаз.

Фельдмаршал относился душевно к офицерам -

отеческою просьбой звучал его приказ.

Приняв полки, Кутузов продолжил отступленье.

Он с тяжкой мукой в сердце скомандовал отход,

но понимал, что если совсем не дать сраженья,

то не поймёт такого ни войско, ни народ.

А если наша сила окажется разбита?

Без войска государство ничто не защитит,

ведь армия - опора, надежда и защита...

Но сдать Москву без боя - Россия не простит...

В таких тяжёлых думах и пребывал Кутузов,

и после размышлений им было решено

в решающем сраженьи пытаться бить французов,

а местом битвы стало село Бородино.

Святое это место, овеянное славой,

навек известным стало в Двенадцатом году.

С ним озеро Чудское и поле под Полтавой,

и Куликово поле теперь в одном ряду.

О месте для сраженья тяжёлое решенье

пришло из седовласой и мудрой головы.

Кутузов знал, что больше не сыщешь укрепленья

на всём пути отхода от Гжатска до Москвы.

А здесь пересекала Смоленскую дорогу

извилистая речка, и был большой овраг.

Сказал тогда Кутузов: "Здесь будет нам в подмогу

родная местность наша, и здесь завязнет враг".

Налево от дороги фельдмаршал поскорее

велел солдатам строить Шевардинский редут,

а на холме за речкой поставить батарею:

"Успеем это сделать - французы не пройдут!

Весь левый фланг у войска прикрыт дремучим лесом,

а правый оказался за Колочей-рекой.

Пускай пока французы владеют перевесом,

им это не поможет на местности такой".

Итак, в начале битвы на русского солдата

давила рать, которой и не было сильней,

а в авангарде войска шла конница Мюрата,

вели свою пехоту Жюно, Даву и Ней.

Как оказалось, слава у них слегка раздута,

как встал российский воин скалой на их пути;

и завязалась схватка у этого редута,

который не успели, как надо, возвести.

Не ведал враг доселе противника такого!

Знамёна наши сами к ногам не упадут!

Весь день отважно бились солдаты Горчакова,

и выполнил задачу Шевардинский редут.

Бойцы на том кургане смогли так храбро биться,

что изумлённо замер пред ними Старый Свет;

а все полки успели надёжно укрепиться,

построить в поле флеши и возвести люнет.

Прошли вторые сутки в коротких перестрелках -

с передовых позиций стреляли егеря,

и казаки рубились с врагами в стычках мелких,

но в целом эти сутки для русских шли не зря.

Кутузов в это время продумал оборону -

скакали адъютанты в полки от старика.

На главном направленьи в три мощных эшелона

скомандовал фельдмаршал расположить войска.

А третий день забрезжил - и всё пришло в движенье,

как только засияла рассветная заря,

и воссияла дата Великого сраженья...

Был день российской славы - Седьмое сентября...

Сраженье завязалось необычайно рано -

ещё туман стелился по выжженной стерне;

и, прячась под покровом молочного тумана,

к Бородину и к речке шёл корпус Богарне.

Навстречу с переправы запели звонко пули -

всего два батальона гвардейских егерей

врага встречали залпом, потом штыки примкнули

и в рукопашной схватке схлестнулись поскорей.

Безвестные герои, они в лихой атаке

все предпочли погибнуть, но не оставить пост.

Никто из охраненья не уцелел в той драке,

и пешие французы рванулись через мост.

Однако им Кутузов уже готовил встречу,

он показал, как скверно - напасть на старика.

По ним артиллеристы ударили картечью,

погнали их обратно три егерских полка.

Хвалёный пеший корпус, шагавший так победно,

не выдержав напора, пустился наутёк.

Прошедший всю Европу, он сгинул здесь бесследно,

вдали, на русском поле, в чужой земле полёг.

У Колочи, у речки полки стеною встали

и защищали каждый вершок родной земли;

а после той атаки матросы мост взорвали,

и больше здесь французы прорваться не смогли.

Южнее в это время пошла борьба на флешах.

Здесь нашу оборону держал Багратион.

Десятки тысяч войска - и конницы, и пеших -

в горнило этой бойни погнал Наполеон.

Не первая атака уже была отбита,

но наступал противник - и бой опять кипел.

Земля на флешах кровью уже была полита

и вся была покрыта слоями мёртвых тел.

Не сталкиваясь прежде с таким жестоким боем,

до дня того французы не воевали так.

Они в огонь кромешный шагали строй за строем,

всего здесь было восемь безудержных атак.

Посланцы всей Европы сражались, словно звери.

Гремел без остановок ружейный, гулкий гром;

под залпами, не глядя на страшные потери,

они опять в атаки бросались напролом.

И русские сражались с неукротимым рвеньем,

и были не напрасны их ратные труды.

Они стояли насмерть, но с каждым наступленьем

в кровавой мясорубке редели их ряды.

Полки не возвращались с побоища такого...

Остаткам приходилось на время отступить,

но шли вперёд резервы, вливались в битву снова,

и удавалось флеши им заново отбить.

Подходом подкреплений руководил Кутузов -

так войсковым манёвром владел искусно он.

И вот, собрав все силы, чтоб сбросить вновь французов,

в последнюю атаку пошёл Багратион.

И был смертельно ранен он в рукопашной схватке,

и защищать те флеши не стало больше сил.

Тогда велел фельдмаршал собрать полков остатки,

приняв их, Коновницын немного отступил.

Полки, хоть поредели, но были не разбиты -

немногого добился на этих флешах враг;

и новым местом боя и линией защиты

стал длинный и глубокий Семёновский овраг.

И в боевом порядке закончив отступленье,

сражались за оврагом войска до темноты.

На новом рубеже и угасло здесь сраженье,

продвинулись французы всего на полверсты.

В составе подкреплений здесь храбро воевали

Московский и Финляндский, Измайловский полки.

Французские драгуны, как вихрь, на них скакали,

но русские гвардейцы их встретили в штыки.

Полки отважно бились почти в открытом поле -

щетинились штыками, построившись в каре;

а тактики сильнее и не было дотоле -

лишь так и били конных в бою по той поре.

Наш боевой фельдмаршал российского солдата

во все года служенья стремился уберечь,

и в этот день великий с рассвета до заката

не посылал он конных под штык и под картечь.

Он знал - не будет пользы от лобовой атаки.

Лихих кавалеристов врагу послал он в тыл.

Когда в обозах войска появятся рубаки,

смешается противник и поубавит пыл.

И по тылам французов прошлись в глубоком рейде

Уварова уланы и Платова донцы.

Хоть эти их наскоки не привели к победе,

на вражий стан тревоги нагнали храбрецы.

Когда кавалеристы на тыл врага напали,

Наполеона это на время отвлекло.

Они летучим рейдом немало войск сковали,

и обороне нашей всё это помогло.

А в центре обороны стояла батарея,

и генерал Раевский там возглавлял её;

и вот как раз за это командованье ею

он заработал имя известное своё.

Отчаянно здесь бились солдаты генерала,

от копоти и дыма всё было, как во тьме.

Занять её пытались во что бы то ни стало,

поскольку батарея стояла на холме.

Подход на центр позиций, Смоленскую дорогу -

всё брали наши пушки отсюда на прицел.

Сюда полки пехоты шли разом и помногу,

и попадали сразу под яростный обстрел.

Полдня уже отважно сражалась батарея,

и понимал всю важность её Наполеон,

поэтому стремился отбить её скорее.

И вот погнал войска он на холм уж с трёх сторон.

А ядер и картечи уж вылетели тонны...

Сошлись на том кургане посланцы многих стран;

и спереди, и с флангов на штурм пошли колонны,

вели их генералы Жерар, Брусье, Моран.

Французы, здесь воюя числом, а не уменьем,

обрушили на русских свинцовый ураган;

и два полка сумели пройти за укрепленьем,

затем почти что с тыла ворваться на курган.

И основные силы за ними устремились.

Их встретили прикладом и банником в руке.

Среди разбитых пушек артиллеристы бились

в жестокой рукопашной на тесном пятачке.

Герои-батарейцы врага бы дальше били,

да только силы были уж очень неравны;

и с этого кургана они не отступили,

а жизни положили за честь родной страны.

И долго батарея разила басурмана...

В полуверсте за нею встал новый эшелон.

Не двинулись французы с кровавого кургана -

поставил им Кутузов надёжнейший заслон.

С таким же героизмом российские солдаты

готовы были биться на новом рубеже,

громить врага, как предки их делали когда-то...

А сил-то у французов и не было уже.

У свиты Бонапарта не выдержали нервы,

и сам-то император к такому не привык.

Своих гвардейцев старых, последние резервы,

он так и не решился послать на русский штык.

Превосходящей силой враги редуты взяли,

но одержать победу в сраженьи не смогли.

У занятых позиций французы постояли,

а с наступленьем ночи и вовсе отошли.

Заканчивалась битва, но, так или иначе,

хоть каждый перед нею наметил цель свою,

никто из полководцев не выполнил задачи -

Великое сраженье закончилось вничью.

Не мерил император российскую корону,

а древний Кремль оделся в багряную листву...

Не удавалось русских разбить Наполеону,

в то время как Кутузов не отстоял Москву.

Фельдмаршал, хоть без глаза, но видел всё воочью -

врага остановили ценой больших потерь;

и приказал он войску сниматься той же ночью,

и в старую столицу была открыта дверь...

Кутузов много прожил и повидал на свете,

он много юных жизней оставил на полях;

поэтому он вскоре на собранном Совете

бывалым генералам так говорил в Филях:

"Для нашей Златоглавой, я знаю, вы и жизни

своей не пощадите... Так вот, чтоб знали вы:

без армии могучей придёт конец Отчизне,

но не падёт Россия с потерею Москвы.

Настанет время - жизни своей не пожалеем.

Пока же надо просто врага перехитрить.

Измором и блокадой его мы одолеем,

лишь так Наполеона и можно победить!

Мечтал он наше войско разбить одним сраженьем,

не видит он иного, ведь он в чужой стране;

ему не ждать резервов, а мы возьмём терпеньем,

поскольку время будет на нашей стороне.

С подходом новых ратей мы будем всё сильнее,

ведь мы воюем дома, мы - на своей земле.

Французский император вовек не сладит с нею,

ведь для него Россия - лишь карта на столе.

Прошу вас, доведите до каждого солдата:

мы будем только крепнуть, а враг - наоборот.

Как в старину бывало, теперь на супостата

по всей России нашей поднимется народ.

Покуда не прогоним врага, и я отныне

ни спать и ни молиться спокойно не смогу..."

Но как непросто было московские святыни

отдать на поруганье жестокому врагу!

Легко ль сказать всё это наперекор Совету,

чтоб в лицах подчинённых читать немой укор?

Как тяжко было это - народу, войску, свету

и собственному сердцу идти наперекор!

Так проявил фельдмаршал в Филях, на том Совете

не только полководца, но и провидца дар.

За всё, что было дальше, он был один в ответе,

но мог ли он предвидеть разруху и пожар?

Не знал тогда Кутузов, какое испытанье

Москве и горожанам изведать довелось;

а о народе было правдивым предсказанье,

и о победе нашей пророчество сбылось.

Наполеон же думал, а с ним и командиры,

что в Бородинской битве он русский дух сломил.

Он обещал победу и зимние квартиры

своим воякам грозным, когда в Москву входил.

Он думал - после битвы, жестокой и кровавой,

Кутузов сам запросит такой желанный мир;

но только в разорённой и павшей Златоглавой

он так и не дождался ни мира, ни квартир.

Французы в ней всё время сидели, как в осаде.

Закончились припасы, не стало фуража...

Любое войско, если находится в блокаде,

с противником воюет уже без куража.

Довольно быстро было подорвано снабженье,

и стало невозможно пополнить свой запас;

а с грабежом явились разброд и разложенье,

в громадной массе войска моральный дух угас.

Ещё была несметной нахлынувшая сила,

храбрились басурманы, но только до поры;

и основное горе к французам подступило,

как русские крестьяне взялись за топоры.

Всё время не давали противнику покоя

летучие отряды гусар и партизан;

и наконец французы узнали, что такое

скопившаяся злоба рассерженных крестьян.

Они и показали - кто плюнет в наш колодец,

то рано или поздно придёт ему каюк...

Тем временем Кутузов, наш мудрый полководец,

блестящим переходом отвёл войска на юг.

Манёвром перекрыл он дорогу на Калугу,

разбив бивак под славным Тарутиным-селом.

Старик опять предвидел - французам будет туго,

они к запасам нашим полезут напролом.

Но им на юг России не миновать заслона -

у закромов и складов теперь солдат стоял.

Кутузов так запутал, провёл Наполеона,

что тот его на время из виду потерял.

В Тарутино он прибыл, ничем себя не выдав,

и начал потихоньку осуществлять свой план.

Так, по его приказу громил Денис Давыдов

французские обозы с отрядом партизан.

Фельдмаршал скрупулёзно продумал оборону,

искусный план сложился в премудрой голове.

Он словно бы дыханье закрыл Наполеону,

и стало невозможно сидеть тому в Москве.

Внутри святынь кремлёвских захватчику казалось -

начнёт просить пощады сражённая страна;

в то время как для русских лишь только начиналась

Отечественная и священная война.

И вот вознаградилось упорство и терпенье,

и дрогнул император, и вышел из Москвы;

и с этого момента пошло Освобожденье -

история открылась с ликующей главы!

Как ждал Кутузов, вышли французы на Калугу.

Им русские солдаты закрыли путь собой.

Они на вражье войско нагнали перепугу -

под Малоярославцем вскипел жестокий бой.

С утра над этим местом был небосвод распорот,

ну, а под ним, казалось, сама земля горит;

и, оказавшись в пекле, старинный русский город

был восемь раз оставлен и заново отбит.

Сражались обе силы, ни в чём не уступая,

настолько эта схватка упорною была -

весь город был разрушен от края и до края,

от ядер и картечи он выгорел дотла.

Всё было в этой битве поставлено на карту,

вся армия стеною стояла на пути;

и через сутки стало понятно Бонапарту -

без новой страшной бойни в Калугу не пройти.

Тогда Наполеону предельно стало ясно -

упрямых этих русских войною не сломить;

испытывать фортуну в бою теперь опасно,

и приказал он войску на запад отступить.

Как оказалось, только того и ждал Кутузов.

Он вмиг врагу вдогонку послал полки свои,

Смоленскою дорогой преследовал французов,

под Вязьмой, Духовщиной навязывал бои.

У полководца было стремление такое:

в три шеи гнать француза, а не сопровождать,

его ни днём, ни ночью не оставлять в покое

и ничего без боя врагу не отдавать.

А если что он занял, то только однократно,

и больше не разграбит ни городов, ни сёл.

Фельдмаршал постарался погнать врага обратно

по разорённым землям, которыми тот шёл.

Сработало в России испытанное средство:

у ворога кончались припасы и корма,

и выход превратился в паническое бегство,

вершила остальное трескучая зима.

А "повелитель мира", объявленный мессия,

а с русской точки зренья - обычный лиходей

спасался спешным бегством из "варварской России",

бросая по дороге людей и лошадей.

Трагическим финалом нахлынувшей ораве

и довершеньем бедствий была Березина.

Немного уцелевших спаслось на переправе...

Аукнулся французам наш "день Бородина".

Без славы, из державы таинственной и дикой

надменный корсиканец стремглав продолжил бег.

Осталась только горстка от армии великой -

всего лишь девять тысяч с ним было человек.

Угроза всей Европы с землёй перемешалась...

Заплачена гордыне кошмарная цена.

Под Новый год французов в России не осталось -

вздохнула облегчённо спасённая страна.

Казалось бы - по странам шагай теперь победно,

показывай, фельдмаршал, талант и мастерство -

твой грозный неприятель пропал почти бесследно...

Но знал старик, что это - уже не для него...

Наш Михаил Кутузов захватчиком и не был...

Он вскоре слёг с простудой и медленно угас...

И посреди Европы, под чужеземным небом

померк во мраке бездны его лучистый глаз.

Кутузов беззаветно служил своей Отчизне,

все силы без остатка он отдал за неё;

и всю свою карьеру, все годы долгой жизни

берёг и защищал он Отечество своё.

Служил он для России, для русского народа...

Когда исчезла эта связующая нить,

как будто подсказала ему сама природа:

он выполнил призванье, он может уходить...

Среди икон, под сводом Казанского собора,

наверное, витает его победный дух,

который не исчезнет с российского простора!

Огонь военной славы и ныне не потух!

И в сердце у народа останется навеки,

звездою путеводной сияя вдалеке,

немеркнущая память о храбром человеке,

о славном полководце, о мудром старике.

Навечно будет с нами наш Михаил Кутузов -

как орден, как святыня и нравственный пример,

великий избавитель Отчизны от французов,

Георгиевский полный российский кавалер!

Май 2010 г.

Комментарии: 2, последний от 05/04/2012. © Copyright Зырянов Сергей Аркадьевич (serzyrjanv@rambler.ru) Размещен: 22/06/2010, изменен: 22/06/2010. 50k. Статистика. Поэма: Поэзия		Ваша оценка:
Аннотация: Историческая поэма о Михаиле Илларионовиче Кутузове.

Зырянов Сергей Аркадьевич : другие произведения.

Кутузов