В тот год, когда я раз и навсегда покончил с прошлой жизнью, стояла сырая и дождливая погода. И если летом ливень с грозой пожалуй, что и кстати, - не люблю жару, - то ближе к ноябрю бесконечные унылые дожди зарядили так, что от этой сырости жить не хотелось. Обувь, как ее ни суши, постоянно казалась разбухшей от сырости, а кладбищенская земля налипала на лопату так, что и не поднимешь.
Говорят, что ноябрь - время, когда стреляются поэты и женятся закоренелые холостяки.
Но мне не на ком было жениться.
Мои друзья промышляли тем, что обчищали дома кингспортских старикашек. По совести, в Кингспорте мало людей, которые умеют быть богатыми, - я имею в виду, умеют наслаждаться богатством. Заводят яхты, дают званые вечера, раскатывают по Европам, приглашают опереточных певиц на свадебные торжества сынков и выращивают орхидеи на виллах, и на пальцах у них блестят массивные бриллианты - мечта любого джентльмена нашей профессии! И в то же время у многих в Кингспорте водятся изрядные деньжата. Где уж они их берут - не мое дело, хотя порой так и подмывает поинтересоваться, откуда у седенькой вдовушки или лысого, как коленка, старца дублоны двухсотлетней давности и всякое такое. И каждый, главное, каждый норовит похвалиться тем, что он из хорошей семьи с незапятнанной репутацией! Знаем мы эту репутацию: кого на рее не вздернули за пиратство, у того и незапятнанная...
Я подумывал о том, чтобы присоединиться к лихой троице моих приятелей, как они сдуру полезли в дом к Страшному Старику. Есть все-таки вещи, которые делать не стоит даже в Кингспорте, где почти у каждого в подвале есть колодец, соединенный с подземными тоннелями - только не спрашивайте меня, что там, в тех тоннелях!, а на чердаках завалялись те самые дублоны и прочие памятки старины, добытые разбоем. Да и то сказать, не мы добывали, не нам и тратить. У меня специализация, хотя и не приносила таких барышей, как моим покойным друзьям, куда как спокойнее, и вреда от нее никому нет. А появилась она от глупости людской. Ну, скажите на милость, для чего люди кладут всякое золотишко в могилы? Перстни с печатками, обручальные кольца, золотые серьги, а как-то раз я нашел отменную жемчужную диадему. Мертвецу они ни к чему, и обязательно найдется кто-нибудь вроде меня, кому это все пригодится куда как больше. Жаль только, что кладут такое редко, все больше мелкую дребедень. Верите, однажды меня растрогала до слез одна находка, - детская игрушка, вроде плюшевого зайца. Какая-то малышка положила эту игрушку в гроб любимому папочке, чтобы он не скучал на том свете...
Но дохода с нее мне, конечно, не было никакого.
В тот вечер у меня на примете была одна могилка почтенной вдовы, из тех старушонок, которые с виду такие смиренницы и скромницы, вечно в темных платьях, такие строгие, каждое воскресенье - в церковь, а чтобы поразвлечься - ни-ни. Они-то больше всех и трясутся над своими кубышками. Вот ведь глупость-то, - деньги надо тратить, на кой черт они тебе после смерти? Старушонка при жизни щеголяла во всем старомодном и пошитом чуть не во времена "Мейфлауэра", но уж я-то знаю толк в старинных кружевных жабо, заколотых брошками и камеями, в серьгах с жемчужинами - вроде как память о покойном муже, в кованых браслетах из серебра и прочем драгоценном старье. Если ее похоронили с камеей и в серьгах, это будет удача - за них можно неплохо выручить, думал я, у меня был адрес одного хорошего антиквара, который никогда не задавал лишних вопросов.
В моем деле самое неудобное - это освещение. Надо все-таки видеть, где копаешь, да и когда откопаешь, неплохо бы иметь обзор, потому как вляпаться руками в покойника, который уже хорошенько подгнил и весь хлюпает от трупных жидкостей, то еще наслаждение. Знавал я одного коллегу, который занозил ладонь щепкой от гроба, пропитанного тухлятиной, - помер от столбняка, бедолага... Фонарь с собой тащить - рискуешь, что тебя заметят, вроде бы никто на это кладбище и не шляется, но нет же, как только придешь копать - обязательно какой-нибудь подлец припрется невесть за каким чертом. Луна - то же самое. Я все же принес электрический фонарик, прикрыл его шейным платком, - зеленым таким, светилось ну чисто тебе гнилушка, - и принялся за работу.
Старушонка лежала сравнительно целая, хотя вся раздулась, и запашок от нее шел еще тот. Камея и серьги были на месте; подумав, я и жабо прихватил. Такие кружева в цене у некоторых дамочек, главное отстирать их как следует. Снял с пальца кольцо - тут пришлось повозиться, кожа уже отслоилась и мешала. Хорошее кольцо, с массивным таким сапфиром, и работы старинной - чуть не Кингспорту ровесник, удивительно, что родня бабулю не обчистила. Хотя им наверняка досталось побольше моего: как я уже говорил, такие старушенции любят собирать кубышки и шкатулочки с побрякушками для внучек.
В руках у старушонки я заметил одну из таких шкатулочек. Поколебался - мало ли, скорее всего, там какая-нибудь сентиментальная чепуха, вроде письма умершему муженьку, но все же вытащил ее из сгнивших пальцев. Это была красивая черепаховая шкатулка, отделанная перламутром, и за нее можно было бы выручить неплохие денежки. Я открыл ее.
Никакого письма там не было. Была маленькая фигурка, или статуэтка, или черт ее знает, что такое. Уж я и так, и этак ее вертел, - так и не понял, что она изображает. Но забрал.
Дома, включив свет, я первым делом хорошенько отмылся и постирал шмотки, - вечно они трупняком провоняют, одна из самых неприятных вещей в моей работе, - а потом начал разглядывать и чистить взятый хабар. Очень меня эта фигурка заинтересовала. Я припомнил, что один моряк рассказывал про нэцке - такие фигурки для украшения, которые делают черт-те где, аж в Японии. Думаю, это и была нэцке, и изображала она какого-то японского божка. Чудного, уродливее не найдешь, ну, так и японцы эти чудаки, каких свет не видел. Слыханное ли дело - одеваться без единой пуговицы, гнать водку из риса, жрать сырую рыбу и, чуть что, вспарывать себе брюхо, да еще стишки читать при этом! Хотя, может, все это и враки, моряки горазды присочинить... Но как глянешь на это нэцке, так и веришь и во вспоротое брюхо, и в прочее. Вроде барсук или еще какая рожа, вместо лап щупальца, сзади крылья. Если это, по-ихнему, украшение, то я завидный жених!
Я отмыл цацки и шкатулку, отстирал жабо, разложил все это сушиться у камина и лег спать.
Странные вещи мне снились.
Я видел себя на обширном плато, вроде Атакамы или другого подобного. Сперва я брел по нему - с какой-то целью, вроде бы я и во сне искал какое-то кладбище. Но вскоре я понял, что не могу сориентироваться. Иногда мне удавалось ускорить шаг, а иногда я словно двигался через расплавленный воск - сам не знаю, с чего мне пришло такое сравнение, но пространство ощущалось именно так. Оно будто состояло из многоугольников с очень плохими, нелепыми углами, и выглядели эти многоугольники настолько неправильно, что смущали сознание. Я взглянул под ноги и понял, что плато рукотворное - оно было выложено плиткой в виде все тех же нелепых многоугольников. Ну и дрянь же, доложу я вам! - у меня от них голова закружилась так, что перед глазами все поплыло. И вдруг мне навстречу вышли какие-то создания.
Сейчас мне кажется, что они были не то раками, не то пауками. Двигались они очень неуклюже, не по-человечески, а как осьминоги, если бы те могли шляться по суше. Но каждое щупальце у этих уродцев заканчивалось чем-то вроде меча или посоха. Я и оглянуться не успел, как они выстроились в неправильный восьмиугольник. Что-то это их построение значило, но какое оно было уродское, мама не горюй! Вообще никакой симметрии, ничего, кроме кривизны.
А внутри этого их построения очутился камень. И я понял, что это алтарь.
Знаете, как оно во сне бывает? Только что ничего не было, и вдруг - скалы. И потом, бац, ты видишь, что это не скалы, а что-то вроде домов. Но не наших, не человеческих, все в них было неправильным, невозможным. Как раз для раков с посохами, если ты меня понимаешь.
Они начали скандировать хором какие-то незнакомые слова. Не то чудно, что незнакомые, - еще бы эти уродцы говорили по-нашему!, - а то чудно, что я их вроде слышал.
А потом из темноты, которая клубилась по сторонам, начало сгущаться тело. Огромная такая туша, точь-в-точь как та проклятая нэцке, - с крыльями и щупальцами...
Я проснулся весь в холодном поту. Я знал, сам не ведая, откуда, что эта тварь сожрала бы меня, если бы я вовремя не открыл глаза. Кое-как я умылся, тяпнул виски, закинул кусок мяса в брюхо и помчался к тому антиквару. Успокоился только, когда почувствовал "зеленые" у себя в руке.
Понятно, что потом я долго не мог взяться за работу. Любой бы почувствовал, что ему пора немножко отдохнуть, - после такого-то кошмара. Но я вообще не мог за нее взяться, веришь? При виде лопаты мне становилось дурно, от слова "кладбище" начинало трясти и мороз подирал по коже, а от одной мысли, что опять надо копать и рыться в мертвечине, ноги подкашивались. В общем, я купил новые шмотки и уехал из Кингспорта так далеко, насколько денег хватило, - в этот вот городишко, тут снял домик и нанялся приказчиком в местную лавку, а поскольку умел считать денежки и расписывать, какой хороший у меня хабар, то дело в этой лавке живо пошло на лад.
Хозяин лавки уже намекает, что я мог бы жениться на его дочке Либби - славная такая женщина, вдова, отменная партия как по здешним меркам, и сын у нее славный парнишка, мы бы с ним поладили. А потом он уступил бы нам лавку - ему-то пора на покой. И, знаешь, я бы не прочь.
Только время от времени мне снова снится тот же сон.
Особенно часто он снится во время осенних дождей. Как осень, так и начинается. Я уже сто раз пожалел, что взял ту проклятую нэцке, не так много я за нее и выручил.
Я успеваю проснуться, прежде чем та тварь с крыльями и щупальцами добирается до меня. Но я точно знаю, что однажды не успею. Недавно сон снился мне опять. И в этот раз меня едва не поймали. Чую, следующий раз станет для меня последним...
И я боюсь, что если я женюсь на Либби, то следующей жертвой для той твари станет она, а потом и ее сын.