Frost At Midnight

Samuel Taylor Coleridge



The Frost performs its secret ministry,
Unhelped by any wind. The owlet's cry
Came loud--and hark, again ! loud as before.
inmates of my cottage, all at rest,
Have left me to that solitude, which suits
Abstruser musings : save that at my side
My cradled infant slumbers peacefully.
'Tis calm indeed ! so calm, that it disturbs
And vexes meditation with its strange
And extreme silentness. Sea, hill, and wood,
This populous village ! Sea, and hill, and wood,
With all the numberless goings-on of life,
Inaudible as dreams ! the thin blue flame
Lies on my low-burnt fire, and quivers not ;
Only that film, which fluttered on the grate,
Still flutters there, the sole unquiet thing.
Methinks, its motion in this hush of nature
Gives it dim sympathies with me who live,
Making it a companionable form,
Whose puny flaps and freaks idling Spirit
By its own moods interprets, every where
Echo or mirror seeking of itself,
And makes a toy of Thought.


  [Image] [Image] [Image] [Image]But O ! how oft,
How oft, at school, with most believing mind,
Presageful, have I gazed upon the bars,
To watch that fluttering stranger ! and as oft
With unclosed lids, already had I dreamt
Of my sweet birth-place, and the old church-tower,
Whose bells, the poor man's only music, rang
From morn to evening, all the hot Fair-day,
So sweetly, that they stirred and haunted me
With a wild pleasure, falling on mine ear
Most like articulate sounds of things to come !
So gazed I, till the soothing things, I dreamt,
Lulled me to sleep, and sleep prolonged my dreams !
And so I brooded all the following morn,
Awed by the stern preceptor's face, mine eye
Fixed with mock study on my swimming book :
Save if the door half opened, and I snatched
hasty glance, and still my heart leaped up,
For still hoped to see the stranger's face,
Townsman, or aunt, or sister more beloved,
My play-mate when we both were clothed alike !


Dear Babe, that sleepest cradled by my side,
Whose gentle breathings, heard in this deep calm,
Fill up the intersperséd vacancies
And momentary pauses of the thought !
My babe so beautiful ! it my heart
With tender gladness, thus to look at thee,
And think that thou shalt learn far other lore,
And in far other scenes ! For I was reared
In the great city, pent 'mid cloisters dim,
And saw nought lovely but the sky and stars.
But thou, my babe ! shalt wander like a breeze
By lakes and sandy shores, beneath the crags
ancient mountain, and beneath the clouds,
Which image in their bulk both lakes and shores
And mountain crags : so shalt thou see and hear
lovely shapes and sounds intelligible
Of that eternal language, which thy God
Utters, who from eternity doth teach
Himself in all, and all things in himself.
Great universal Teacher ! he shall mould
Thy spirit, and by giving make it ask.


Therefore all seasons shall be sweet to thee,
Whether the summer clothe the general earth
With greenness, or the redbreast sit and sing
Betwixt the tufts of snow on the bare branch
mossy apple-tree, while the nigh thatch
Smokes in the sun-thaw ; whether the eave-drops fall
Heard only in the trances of the blast,
Or if the secret ministry of frost
Shall hang them up in silent icicles,
     Quietly shining to the quiet Moon.


*              *              *


Мороз в полночь. С.Кольридж.
(Вольный перевод).



Мороз в ночи вершит своё служение,
Ни шороха, безветренно и тихо,
Совёнка крик раздался громкий, чу!
Все домочадцы спят, а я в уединеньи,
Которое сподвигнет к размышленью.
И мой младенец в колыбели спит.
И тишина вокруг! Настолько тихо,
Что это и тревожит размышленья
Предельной тишиной. Холмы, леса
И море, и эта многолюдная деревня
Со всеми бесконечными делами
И суетой, неслышимой, как сон.
Лишь тонкое сияние и пламя
Лежит на тлеющих углЯх, и дрожь
На отблесках решётки у камина,
Которая сочуствием полна 
Ко мне, живущему, тот жалкий дух
Толкует настроения, а эхо
И зеркало из мысли создают
Игрушку моего воображенья.

Воспоминания, воспоминания!
И как бывало в школе я смотрел
На свет камина, чтоб увидеть
Блистательного духа из огня,
И часто я с открытыми глазами
Мечтал о милой родине своей,
О старой башне церкви на углу,
Чьи звонкие колокола, как музыка, 
Звонят они с заутрени до ночи
Весь жаркий день на ярмарках.
Они волнуют и бегут за мной
С той дикой страстью, раздражая
Мой слух музЫкой прошлого.
А я смотрел на них и засыпал,
Они баюкали и удлиняли сны.
И так я думал утро всё и день,
Боясь наставника случайно огорчить,
И с прилежанием читал учебник.
Но только дверь там открывалась,
И замирало сердце у меня 
В надежде повидать моих родных, 
Сестру любимую, подругу детских игр.

А мой младенец, спящий на коленях,
Чьё нежное дыхание я слышу,
Мгновенно заполняет пустоту,
О, мой ребенок, ты такой прекрасный,
Мне  радостно смотреть и думать,
Что мир иной увидишь, и в иных местах,
Не в джунглях городских, где кроме неба
И стен обителей не видел ничего я,
Но ты, моё дитя, будешь бродить
Мимо озёр, песчаных берегов,
Под облаками и у древних гор,
Их образы прекрасные узрев,
Поймёшь ты тот язык, которым Бог-
Учитель говорит, давая нам,
Он учит нас просить.

И все сезоны года для тебя милы,
Оденут ли лета всю землю в зелень,
Иль птицы красногрудые поют
На снежных голых ветках
Прекрасных яблонь, с крыш
Текут капели или струи дождевые,
Когда морозы не развесят их
Прекрасными сосульками,
Светящимися нежно на лунный свет.


13.07.2025.


*       *       *