Нам с приятелем по 9 лет. Сразу после полдника, где, как обычно в этом приморском пионерском лагере, подавали чай и пару булочек, мы ушли "в самоволку". Нам было скучно слоняться по территории лагеря, и мы вдоль берега стали продвигаться туда, куда нас наши тощие ноги несли, а именно - по направлению к приморскому городку. Солнце сколнялось к закату, мы бесцельно шли по песчанному пляжу, не очень задумываясь (и, пожалуй, даже не понимая), куда и зачем мы бредем. Время в детстве идет медленно, но все же идет. Приближалось время ужина, и мы уже были слегка "на иголках"; но не очень: мы знали, что наша вожатая (студентка-практикантка из провинциального педагогического института, как я понимаю сейчас, через 60 лет после этого) не "стукнет" воспитателю, если только мы не опоздаем на ужин, так как она добрая и не гадина. Она просто нас слегка пожурит, но мы ее совершенно не боялись. Сейчас я понимаю, что ей ни к чему было докладывать воспитателю о таких мелких нарушениях, так как она сама могла "огрести" за то, что плохо следит за своими подопечными. До конца смены оставалось где-то две недели, а там уже будет другой детский состав, и все наши мелкие грешки забудутся.
Дело шло к закату, и народ с пляжа уже расходисля, людей оставалось мало. На берегу стояла одетая в темное платье "старуха", как мне тогда казалось - ей было, наверное, столько же, сколько мне теперь. Она неотрывно смотрела на море и на полоску далекого горизонта, где угадывалась более темная полоса острова Джарылкач, куда нас, пионеров, уже возили на экскурсию. Она заметила, что мы на нее смотрим:
- Хорошо летом на бережку, ребятки. Море теплое, море чистое. Пока лето, народ здесь отдыхает, купается. А вот зимой сюда никто не придет.
Не сговариваясь, в силу детской склонности к противоречию, мы с приятелем в пику ей возразили:
- А мы придем, придем! - сказали мы слегка вразнобой, но почти в унисон. Зачем мы это сказали и почему это делают дети, я сейчас не вполне понимаю. Мы ничего не имели против этой старухи. Более того, нам было на нее совершенно наплевать. Единственное, в чем я уверен - если бы на ее месте была какая-нибудь крепкая сораколетняя тетка, мы бы не стали ее так дразнить, чтобы не нарваться на возможные неприятности. И вообще, нам уже пора было возвращаться в лагерь. Похоже, придется идти довольно быстро и даже временами бежать - мы забрели уже довольно далеко от лагеря.
Но старуха уже забыла о нашем существовании и снова неподвижно смотрела на далекий остров Джарылгач. Возможно, она видела не это море, а море, каким оно было за 60 лет до этого. Хотя море вряд ли изменилось, но зато за 60 лет изменилась эта старуха. А может быть, ей вспоминался совсем другой лагерь, вовсе не пионерский (тогда уже много было "реабелитированных") - уж слишком она была спокойная и равнодушная к нашей выходке. Или, может быть, ей вспоминался какой-нибудь другой берег - она могла еще застать и дореволюционную жизнь. Революция всех более или менее уровняла, но не исключено, что в юности она побывала и на Côte d"Azur и видела Средиземное море? Наверное, если бы я ее сейчас снова встретил (но ведь люди так долго не живут!), я бы мог задать ей несколько вопросов о жизни до всех безумных событий начала 20-го века. Но скорей всего я бы ничего у нее не спросил, а просто стоял бы точно также и смотрел на остров Джарылгач на горизонте, а видел бы побережье в Дувре и, если бы повезло с погодой, едва заметную полоску францзуского берега Pas-de-Calais.