Отцы и мемы
Весенним субботним вечером 2034 года в матрархальной коммуне «Северный Бор» царило оживление. В просторном зале, где стены украшали детские рисунки и поделки, собрались почти все: и малыши, и подростки, и даже две из четырёх матерей коммуны. Они расселись полукругом перед большим экраном, на котором уже шло начало трансляции.
— Опаздываем! — сказала Лиза, самая старшая из девочек, присаживаясь рядом с младшими. — у них уже началось!
Дети зашевелились, стараясь сесть поудобнее. Для них появление их наставника Артёма в научном шоу известного просветителя, антрополога Станислава Дробышева было событием. Ведь Артём не просто учил их робототехнике — за последние полгода он стал частью их жизни, причём – лучшей частью. По такому случаю малышам разрешили лечь спать позже, а субботнее занятие по робототехнике перенесли на следующий день.
Обе матери переглянулись между собой. Они знали, что этот разговор может многое изменить в понимании обществом их необычного образа жизни.
— Не страшно, главное, что не пропустили ничего важного, — успокоила всех Марина, высокая темноволосая женщина, уже на шестом месяце беременности. — Начало можно и в записи посмотреть.
И действительно, то, что происходило сейчас на экране, стоило того, чтобы собраться всем вместе. Их Артём, их друг и наставник, рассказывал о будущем, которое только что наступило и частью которого все они стали.
Станислав Дробышев: … как обычно, будет ассистировать ИИ Сапиенс.
Итак, Артём, расскажите, пожалуйста, что такое матриархальные коммуны и как состоялось ваше первое знакомство с ними.
Артём Константинов: Матриархальные коммуны — объединения нескольких матерей-одиночек с детьми вокруг тандема опытной женщины (как правило, уже нефертильной) и искусственного интеллекта. Такой тандем я называю “двуединым матриархом”. Цель — выращивание, воспитание детей, и рождение новых. Последнее очень важно, от этого зависит уровень государственной поддержки.
Моё знакомство с коммунами началось с учебного проекта по демографической ситуации в России. Исследуя статистику по матерям-одиночкам я увидел эти альтернативные модели семей, матриархальные коммуны, и переключился на их моделирование. Результаты доложил на конференции МФТИ. Среди слушателей оказалась матриарх коммуны «Северный Бор». Она пригласила меня посетить коммуну, увидеть всё вживую.
СД: И что вы там увидели?
АК: Там всё устроено очень гармонично: чёткая система воспитания, продуманное распределение обязанностей, и при этом — удивительная атмосфера тепла и заботы. Очень важен вклад искусственного интеллекта. Он не только координирует простые вещи, как расписание занятий и распределения ресурсов, но ещё и помогает предотвращать конфликты, например.
Сейчас я регулярно провожу там занятия по робототехнике и вижу, как всё это работает на благо детей и общества в целом.
СД: Очень интересно. Женщины с детьми вокруг двуединого матриарха. Даже без учёта ИИ-составляющей, это очень необычная форма для человека. Больше похоже на слонов, на косаток?
АК: На слонов конечно же, на саванных. У косаток глава стаи – самка но практикуются временные объединения стай для размножения.
СК: Как во Франции, промискуитет (ну почти), только во главе стоит Марин Лёпэн.
АК: Да, как во Франции, только без клоунады.
СД: Насчёт клоунады, это спорный вопрос, о наличии юмора у животных. Причём, скорее всего, юмор у них есть. Но об этом не сегодня, вернёмся к матриархальным коммунам. Вы сказали им важно рожать новых детей. Но откуда они их берут, кто их отцы? Вот у слонов самцы приходят к самкам на время муста, для спаривания. А у людей?
АК: Есть три варианта. 1 — анонимный донор через Центр репродуктивного здоровья. Тут в подборе задействован ИИ, проверяют генетическую совместимость и другие параметры. 2 — женщина сама находит подходящего отца для своего ребёнка, руководствуясь своими предпочтениями, и «залетает» от него. А потом они расстаются. Этот способ нежелателен, хотя допускается с оговорками. 3 — коммуна, «двуединый матриарх», находит подходящего донора и договаривается с ним. Это подходит для коммуны лучше всего, но для донора — не всегда.
СД: Почему?
АК: Знаете, многие мужчины боятся участвовать в такой системе, потому что она лишает их традиционного права на отцовство. Они привыкли к идее, что ребёнок — это продолжение их рода, их крови. А здесь всё иначе: ребёнок растёт в коммуне, воспитывается коллективно, и донор не имеет прямого влияния на его жизнь.
СД: Но, коль скоро такие доноры всё же есть, кому-то это подходит?
АК: Да. Например, предпринимателям, которые много работают и не могут уделять достаточно времени семье. Они видят в донорстве возможность внести вклад в будущее, не привязывая себя к традиционным семейным обязательствам.
Кстати, интересный момент: с недавних пор ИИ помогает не только с подбором генетических параметров, но и с психологической совместимостью. Теперь он анализирует, насколько потенциальный донор готов к такой форме участия в жизни ребёнка, насколько его ценности соответствуют ценностям коммуны.
СД: Так общение биологического отца с ребёнком допускается или нет? Не настолько же предприниматели заняты, чтобы вообще с ребёнком не общаться.
АК: Нет, я не точно выразился. Общение конечно допускается, но есть ограничения. Нужно держаться ровно со всеми детьми коммуны, не выказывая особых предпочтений своим детям. И решающий голос в воспитании ребёнка принадлежит матери и матриарху. Запрещены романтические отношения с матерями, чтобы не создавать напряжённость в коммуне.
Ну а предприниматели, конечно, в большинстве своём семейные люди, но бывают исключения. Некоторым не везёт. Одному донору “Северного Бора” попадались исключительно аферистки. Из-за этого он слегка разочаровался в семейной жизни, и коммуна оказалась для него решением. Ведь она не пытается отсудить у него собственность, алименты… Наоборот, любую помощь принимают с благодарностью. Ну а ребёнок… С аферисткой всё равно хуже, она даже из страны может ребёнка увезти. А коммуна на сбежит.
СД: И как складываются отношения между донорами и коммуной, детьми в долгосрочной перспективе?
АК: Многие доноры со временем начинают испытывать настоящую привязанность к детям. Они помогают материально, приходят на праздники, делятся опытом. У нас некоторые дети уже хотят к тому предпринимателю на фирму идти, когда вырастут.
Некоторые из таких мужчин потом становятся наставниками для детей коммуны — учат их ремеслам, спорту, помогают с образованием. Получается своеобразная форма отцовства, только более коллективная, более осознанная и менее эмоционально нагруженная.
И знаете что? Были случаи, хотя и не у нас, когда такие доноры-наставники находили своё счастье именно через коммуну — создавали традиционные семьи с матерью своих детей. Усыновляя всех остальных её детей при этом. Коммуна становится не только решением демографической, но и социальной проблемы, для тех, кто оказался в сложной жизненной ситуации.
СД: А вот это уже интересно! Получается, что коммуна — это не просто временное решение проблемы, а настоящая социальная лаборатория, где создаются новые формы семейных отношений. Но скажите, Артём, а как реагируют сами дети на такую систему? Не возникает ли у них чувства неполноценности или обиды, что у них нет «настоящей» семьи? Как они воспринимают этих наставников-доноров? И вообще, как они относятся к тому, что растут в такой необычной среде?
АК: По большом счёту нормально реагируют. Как наставник по робототехнике, я ничего необычного не заметил. Моих учеников роботы интересуют больше, чем эти обстоятельства.
СД: Но ведь вы только наставник, не донор.
АК: Не донор. Мне пока трудно преодолеть этот барьер, у меня ведь не было в жизни аферисток.
Но я вижу, как дети относятся к донорам, которые приходят в коммуну. Они воспринимают их как старших друзей, наставников, как родственников даже. Никаких комплексов неполноценности я не замечал, хотя у каждого за плечами есть негативный опыт семейной жизни. Ведь их матери – одиночки. Дети знают, что существуют другие формы семьи, но они понимают, что многие семьи России по факту менее полноценны, чем их коммуна.
Единственное, с чем иногда бывают сложности — это взаимодействие с внешним миром, где люди могут не понимать такой формы семьи. Но это бывает редко и легко купируется.
СД: Вот мне, кстати, тоже было бы трудно преодолеть барьер и стать донором. Получается, донорство так и будет в основном анонимным или от случайных связей? А доноры, которые одновременно и наставники, будут редкостью?
АК: Меня этот вопрос занимает не только с практической точки зрения, но и с исследовательской. Есть статистика по стране: 60% — анонимные доноры через центр репродуктивного здоровья, 25% — случайные связи (что, конечно, не идеально), и только 15% — это именно те случаи, когда донор становится частью жизни коммуны как наставник.
Но есть два момента: во-первых, этот 15%-ный показатель постепенно растёт, и, во-вторых, примерно на каждого такого наставника-донора приходится один наставник без донорства. Многие мужчины, которые приходят в коммуну как наставники, потом начинают задумываться о роли донора. Они видят, как дети их принимают, как тянутся к ним, и это меняет их отношение к матриархальным коммунам. Некоторые даже говорят, что хотели бы стать донорами, но их останавливают психологические трудности. И знаете, какой я предвижу выход для них? Анонимное донорство в другую коммуну. Мужчина остаётся наставником в своей коммуне, где он чувствует себя комфортно, и одновременно становится донором для детей в другом месте. При этом он передаёт свои культурные навыки не своим прямым потомкам, а другим детям. Надеясь, даже будучи уверенным, что о его потомках другие позаботятся так же хорошо, как он заботится о чужих детях. Подобные вещи изучает теория двойной наследственности…
СД: С этим и связан ваш исследовательский интерес?
АК: Да…
СД: Тогда нужно кратко пояснить нашим зрителям. Сапиенс, справку, пожалуйста, на экран, и озвучить.
ИИ: Теория двойной наследственности — это концепция, объясняющая, как гены и культура, совместно влияют на развитие общества и его членов. Вот три её основных постулата:
И мутации в генах, и культурные традиции могут быть адаптивны (полезны), т. е., способствовать выживанию их носителя и его популяции.
Культурные традиции могут развиваться, эволюционировать. Тогда их называют кумулятивными. Например, использование огня эволюционировало от костра в пещере до мартеновской печи и ракетного двигателя. Далеко не все культурные традиции животных кумулятивны.
Гены и культура могут влиять друг на друга. Например, у народов, традиционно употребляющих молоко во взрослом возрасте, появились мутации, позволяющие переваривать лактозу. То есть культурная традиция повлияла на генетическое развитие популяции.
АК: Сапиенс отлично справился. Мой исследовательский интерес связан как раз с последним пунктом. Большинство животных, передают культурные навыки своим детям. Как правило, но не всегда. Точнее, почти всегда есть небольшие исключения, позволяющие этим навыкам распространяться по популяции настолько широко, что их могут заметить зоологи. Ну а наш вид уникален тем, что это исключение стало правилом. У нас появились целые институты для передачи традиций неродственным людям, среди них, например, ваш замечательный канал.
СД: Спасибо. Но у других видов тоже отмечены факты неслучайной передачи культурных традиций неродственным конспецификам. Например крысы создают социальные сети обмена информацией, передают знания об опасных продуктах, используя химические сигналы.
АК: Да, вы правы. Но у человека эта система передачи культурных традиций достигла невероятного развития. Однако, здесь есть тонкий момент. До каких пределов такая неродственная передача может дойти без потери адаптивности (приспособленности)? Ведь мы стремимся определять будущее именно своих детей. Есть ли в этом адаптивность? Теоретически да, как в том примере с перевариванием лактозы: если я могу переваривать, то мой сын тоже, и тогда разумно приучить его пить молоко на полдник. Но если китаец лактозу не переваривает, то неразумно учить его сына пить молоко на полдник. Казалось бы , адаптивность налицо. Но мы видим массу контрпримеров.
Я знаю, как родители-физики заставляли своего сына становиться физиком. Но он хотел быть не физиком, а фокусником, и стал, причём весьма успешным. С цирком на гастроли за границу ездил. Но родители продолжали настаивать и добились своего, разрушив попутно ему семью и повредив цирковую карьеру.
СД: Ужасная история, я тоже знаю подобные. Ндеюсь, в матриархальных коммунах такое невозможно.
АК: Невозможно, в коммунах подход принципиально другой. Здесь индивидуальные склонности каждого ребёнка учитываются профессионально: работают профориентологи. При этом нет давления со стороны биологических родителей, поскольку роль отца ограничивает договор донорства и правила коммуны, а роль матери уравновешивается двуединым матриархом. Это позволяет избегать навязанных профессиональных путей.
Но этот вопрос касается не только навязывания профессии, не только матриархальных коммун, а всего нашего общества. Вот что нужно изучать.
СД: Действительно, интересный поворот. Получается, что традиционная модель передачи культурных традиций от родителей к детям не всегда адаптивна, даже если она кажется логичной с точки зрения генетики. Но ведь наше желание затачивать детей под себя, чтобы “сын по стопам отца”, распространено повсеместно, упоминается в древнейших письменных источниках. За ним, вероятно, стоит нечто биологическое.
АК: Да, в плейстоцене это было адаптивно — выживали те группы, где знания передавались от родителей к детям. Пример с лактозой это показывает. Но сейчас уже не плейстоцен.
СД: С лактозой тоже не плейстоцен.
АК: Согласен этот пример относится к аграрной революции. Но сути дела это не меняет: то, что было адаптивно тысячелетия назад, сейчас может стать препятствием для развития.
Более того, мы подходим к интересному рубежу. С одной стороны, по прежнему адаптивен принцип соответствия генетики и культуры. С другой стороны, адаптивно сочетать разные генетические особенности с разными культурными традициями. Это аналогично появлению полового размножения около миллиарда лет назад. Оно стало революционным моментом в эволюции, потому что позволило комбинировать различные генетические признаки, от папы и мамы, создавая более адаптивные организмы.
Точно так же сейчас мы наблюдаем революцию в системе передачи культурных традиций. Мы переходим от модели «один родитель — один путь» к модели, где генетическое разнообразие сочетается с различными культурными траекториями.
СД: То есть вы считаете, что матриархальные коммуны — это своего рода социальный аналог полового размножения?
АК: Точнее, они могут стать социальными организмами, имеющими социальный аналог полового размножения. Это позволит комбинировать различные культурные и социальные «гены», создавая, как я надеюсь, более адаптивных детей. Это не отрицает традиционные формы, но предлагает новый путь развития, один из многих, возможно. И это тоже стоит исследовать.
СД: Да, идея интересная. Но есть ли какие-нибудь подводные камни, или всё радужно?
АК: Сколько угодно подводных камней, всё дно ими усеяно.
Камень первый. Контрпример с китайцем и лактозой никто не отменял. Конкретно с лактозой всё решается просто, но общего решения нет. Мы не можем доказать, что для любой генетической мутации культурная традиция, полученная со стороны, будет не хуже, чем от родного папы. Ссылка на ИИ как всезнающего советчика мало убеждает. ИИ так могуч, потому что стоит на плечах гигантов. Точнее, на плечах миллионов людей, трудившихся в лабораториях на протяжении многих поколений. И их труд, наш с вами труд в том числе, ещё очень далёк от завершения.
СД: Согласен, ИИ в этом отношении ограничен. Тут скорее подойдёт медицинский принцип “не навреди”.
АК: Принцип хороший, но сразу встаёт вопрос, как его применять? Это камень второй. Откуда мы знаем, навредит моему ребёнку то, что его воспитываю не я, а другие люди? В общем случае ниоткуда, “могущество” ИИ иллюзорно, как я уже сказал.
СД: Но это можно проверить, сравнив детей, воспитываемых своими родителями и приёмными. Будут ли воспитанники приёмных родителей чем-то уступать обычным детям?
АК: Хотите сказать, что если в приёмных семьях детям в целом не хуже, чем в кровных, то вопрос снят?
СД: Ну как бы да.
АК: Но, к сожалению, статистика тут не в пользу приёмных семей. В США, по данным на 2032 год, в приёмных семьях дети погибают примерно в 2,5 раза чаще, чем в кровных. А уровень насилия против детей повышен там ещё сильнее — то ли в 8, то ли в 10 раз, не помню точно.
Конечно, причины могут быть разными. Возможно, дело просто в эмоциональных предрассудках против неродного ребёнка, они обостряются во время нынешнего кризиса, захлестнувшего Америку после убийства Трампа. Но мы пока не можем полностью опровергнуть предположение о том, что нечто похожее на пример с лактозой может негативно влиять на жизнь детей, воспитываемых чужими людьми.
СД: Понятно. Третий камень?
АК: Камень третий. Требуется высокая солидарность и высокая добросовестность общества. Если я, работая наставником в коммуне, стану анонимным донором для другой коммуны, я должен быть уверен — о моём ребёнке там заботятся не хуже, чем я здесь о чужих детях. В зоологии есть подобные примеры, не связанные с культурными традициями: зайчихи, австралийские куры.
СД: Про зайчих наши зрители, наверно, знают. А про кур я давайте поясню. Сапиенс, справку и картинку на экран.
Итак, речь идет о поведении большеногов (мегаподов). Их самцы строят и поддерживают специальные инкубационные холмы – проще говоря, кучи мусора – для развития яиц. Подходящую для этого температуру внутри куч они тщательно контролируют. Самки спариваются с несколькими самцами и откладывают яйца в кучи разных самцов. Самцы ухаживают за своей кучей независимо от того, чьи яйца там находятся. Очень похоже на наш случай, только здесь генетически обусловленное поведение, а не культурная традиция. И ещё, после откладки яиц самки не участвуют в дальнейшем уходе, а самцы участвуют. В коммунах наоборот. Продолжайте, пожалуйста, Артём.
— Ух ты, а у нас в зоопарке такие есть? — спросил один малыш, глядя на экран во все глаза.
— Тише — зашипели на него остальные дети.
АК: Да, спасибо. Очень информативное пояснение. Большеногам их добросовестность гарантирует генетика, а нам? Нам это может гарантировать ИИ. Как раз в этом вопросе на него, в принципе, можно положиться, хотя в деталях сохраняются проблемы.
Ну а дальше камень четвёртый, он связан со вторым. Это проблема соотношения “семьи и школы”, грубо говоря. Поясню подробнее. У людей институты для передачи культурных традиций неродственным членам общества есть уже много тысяч лет.
СД: Да, в Египте школы появились пять тысяч лет назад. Хотя косвенные свидетельства некоторых форм общественного обучения относятся к верхнему палеолиту.
АК: Так вот, некоторые традиции мы предпочитаем передавать в семье, а за другими отправляем детей в школу. Случайно ли это разделение? Адаптивно ли оно? Связано ли оно с этим соответствием между мутацией и традицией, как в примере с лактозой? Если да, то как нам с этим быть в матриархальных коммунах? Ответа пока нет.
СД: Интересная постановка вопроса. Возможно, это разделение не случайно. Может быть, есть какие-то базовые навыки и ценности, которые действительно эффективнее передаются в рамках малой группы, где есть эмоциональная привязанность?
АК: Об этом я и говорю. Мы пока не можем однозначно ответить на этот вопрос. Возможно, некоторые аспекты развития требуют именно тесного семейного контакта, поскольку они подогнаны к генетике ребёнка. Другие же более универсальны и прекрасно усваиваются в широком социальном контексте.
СД: А я, пожалуй, могу указать такой аспект развития, который очень плохо передаётся от родителей к детям, но очень хорошо передаётся между детьми.
АК: Дайте я угадаю. Половой вопрос?
СД: Именно.
— Тише. — сказала Ольга, одна из
присутствовавших матерей, зашушукавшимся
детям.
— А что такое «половой вопрос»?
— прошептал один мальчик, наклонившись
к соседке.
— Это когда про мальчиков
и девочек рассказывают, — негромко
пояснила та.
— А мы это на уроке
проходили! — гордо заявил юный знаток.
СД: Вероятно, это связано с человеческим способом предотвращения инбридинга. Для людей те, кого они знали с раннего детства, становятся психологически неприемлемы как половые партнёры. И, если такая обратная связь работает достаточно сильно, даже само обсуждение этого может вызывать психологический дискомфорт. Ну а с друзьями во дворе – наоборот, интерес и удовольствие.
— А ну замокли быстро, тут вообще 14+ передача. — шикнула Лиза на снова зашумевших детей.
АК: Кстати да, интересное объяснение. Но тоже проверять нужно.
СД: Пятый камень?
АК: Пятый камень связан с распространением потенциально вредных культурных традиций, эгоистичных мемов
СД: Простите, в очередной раз вынужден прервать вас, чтобы сделать пояснения для зрителей. Сапиенс, покажи справку… Речь идёт о концепции мемов, предложенной эволюционистом Ричардом Докинзом в последней главе его книги “Эгоистичный ген”. Мем (англ meme – ми:м) — единица культурной информации, она передаётся подобно генам, только в культуре. Некоторые из этих мемов могут быть «эгоистичными» — то есть они способствуют собственному распространению, даже если вредят обществу в целом. Просто потому, что распространение этих мемов выгодно им самим. Это могут быть вредные стереотипы, дискриминационные установки, негативные поведенческие паттерны, деструктивные убеждения. Причём в дальнейшем понятие “мем” вошло в массовую культуру именно в этом смысле.
Вернёмся к пятому камню, Артём.
АК: Так вот, этим плохим мемам очень выгодно, чтобы их передавали не только родители детям, но и вообще, все — всем. В этом смысле мемы становятся эгоистичными. А задача родителей не только передавать потомкам полезные навыки, но и пресекать распространение вредоносных мемов. В этом смысле принцип “это мой ребёнок, и я буду учить его сам” вполне оправдан.
СД: Интересная мысль, с одной оговоркой: принцип “мой ребёнок – я учу” тоже эгоистичный мем. Получается, что традиционная семья может служить своеобразным фильтром против распространения вредных мемов, используя для этого мемы полезные?
АК: Да, семья как институт играла эту роль на протяжении тысячелетий. Но в эпоху интернета всё поменялось. Теперь родителям бесполезно перекрывать традиционные каналы контактов других людей с их детьми. Наставник со своими роботами интернету не конкурент. Но осталась эмоциональная связь родителя с ребёнком. Это позволяет распознавать и блокировать деструктивные влияния.
СД: До тех пор, пока ребёнок не стал подростком.
АК:Тут мы уже от теории двойной наследственности переходим к педагогике.
СД: Согласен. Шестой подводный камень будет?
АК: В рамках двойной наследственности пожалуй нет. Вот прямо сейчас ничего больше в голову не приходит. Есть, конечно ещё подводные камни, но они касаются в основном организационных и юридических вопросов.
СД: Понятно. Давайте тогда скажем об организационных и юридических аспектах, но очень кратко. У нас всё-таки не юридический канал.
АК: Здесь целый комплекс проблем. Законодательное регулирование — в существующем законодательстве эта форма воспитания проработана недостаточно. Правовой статус у наставников вообще отсутствует. Финансирование проектов — сложно найти устойчивые источники за исключением государственных. Может и ещё что есть, но я мало могу сказать, я ведь тоже не юрист.
СД: Тогда давайте кратко суммируем сказанное в отношении проблемы двойной наследственности.
АК: Люди передают культурные традиции вертикально (от родителей к детям, как гены), и горизонтально (безотносительно родства). Что лучше, зависит от конкретных обстоятельств. В обществе уже сложилось разделение традиций: одни передаются в семье вертикально, другие в школе горизонтально, третьи горизонтально, но не в школе, а во дворе. Для горизонтальной передачи требуется высокие солидарность и добросовестность: родители хотят уверенности, что чужие люди научат их детей хорошему и не научат плохому. Ведь многие традиции (эгоистичные мемы) имеют свойство самораспространяться, независимо от пользы или вреда. Горизонтальная передача этому способствует. Всё это и кое-что другое требует изучения и осмысления.
СД: Добавлю, что расцвет теории двойного наследования пришёлся на 1960—1980-е годы, затем интерес к ней угас. И только в самое последнее время публикации на эту тему стали снова появляться. Но их мало, и работа Артёма будет интересна и востребована. Артём, когда у вас появится ощутимый прогресс, дайте, пожалуйста знать. Уверен, зрители с удовольствием снова встретятся с вами.
АК: Обязательно.
СД: Хотите сделать общее заключение по матриархальным коммунам?
АК: А социальную рекламу можно?
СД: Даже нужно!
АК: Дорогие родители! Не стремитесь монополизировать воспитание своих детей, не навязывайте им свой жизненный путь.
Дорогие мужчины! Если вы разочаровались в семейной жизни, если вас замучили аферистки, или просто нет времени и возможности завести семью – не отчаивайтесь. Рассмотрите возможность стать донором или наставником в матриархальной коммуне. Ваши знания, опыт, участие помогут решить демографическую проблему в стране.
Дорогие матери-одиночки! Если вы оказались в трудном положении, обратитесь в Центр репродуктивного здоровья или в ближайшую матриархальную коммуну. Возможно, это выход для вас.
СД: Спасибо Артём. До новых встреч, друзья.
Трансляция кончилась и стало тихо. Но дети продолжали сидеть, глядя на заставку, словно ожидая продолжения.
— Интересная эта теория, двойной эволюции. — нарушила тишину Лиза. — Нам про неё не рассказывали.
— Вот завтра Артёма и спросишь — ответила Марина. — Только сначала расспроси Алису. Это будет грамотным использованием образовательных ресурсов.
— А он становится медийным — задумчиво произнесла Ольга.
— И нас это устраивает. — Марина выключила экран. — Пойдём, пожалуй.
— Жалко парня.
— Почему?
— Ему учиться надо. А тут вся это медийность… Не на пользу это.
— Ну, не переживай. Ему Гога с Еленой пропасть не дадут.
— Елена – матриарх нам, а не ему.
— Он уже почти наш. Больше, чем на половину.
Зал пустел. Дети постепенно расходились, обсуждая услышанное. Кто-то уже строил планы на завтрашнее занятие с Артёмом.
— А я вот думаю, — тихо подошла к женщинам Лиза, — может, и правда снять видео про нашу жизнь? Показать всем, как мы тут живём…
— Это можно обсудить с Еленой Владимировной, — кивнула Ольга. — Если Артём выступит в ещё одной такой передаче, то твой ролик будет очень кстати.
— Не “если”, а “когда” — уточнила Марина.
Женщины ещё немного постояли в зале, наблюдая за детьми, а затем тоже разошлись по своим делам.
В коммуне «Северный Бор» весна вступала в свои права. Конец апреля встретил всех тёплым солнцем и пробуждающейся природой. На деревьях робко проклевывались первые листочки, ещё сморщенные и хрупкие. В воздухе кружили редкие насекомые, словно разведчики весны, проверяющие, готова ли природа к её полному воцарению.
После занятия с Артёмом, дети играли во дворе, подставляя лица тёплому солнцу. Они наблюдали за тем, как робко пробиваются первые зелёные побеги среди кое-где желтевших маленькими маячками цветов мать-и-мачехи. Артём, видя радость детей, решил не нагружать их дополнительной работой — пусть наслаждаются моментом. Сам же занялся уборкой, погружаясь в размышления о том, как радикально работа в коммуне изменила его жизнь за последние полгода.
Закончив с делами, он направился к своему моноколесу, и в этот момент заметил Марину, неторопливо идущую по дорожке. Глянув на её округлившийся живот Артём в очередной раз подумал, что там мог бы быть его ребёнок. Марина перехватила его взгляд:
— А ты ведь, похоже, стал анонимным донором?
Артём замер.
— Как ты догадалась?
— Я ведь женщина. А женщина такое видит сразу. Особенно когда кто-то так смотрит её на живот. Ну а после твоей вчерашней передачи у этого антрополога… мне осталось только сложить два и два.
Он не знал, что ответить:
— А ты умная.
— Опыт прожитых лет научил, — вздохнула Марина.
— И сколько же тебе?
— Тридцать один.
Артём почувствовал неловкость, но Марина рассмеялась:
— Не стесняйся. Я рада, что ты спросил. Я ведь… — В воздухе повисла пауза, нарушаемая лишь тихим жужжанием одинокого насекомого, кружившего, словно в поисках пары. — Я ведь мать-одиночка. Которая уже отчаялась создать нормальную семью и решила посвятить себя оптимальному деторождению в коммуне… — Марина поправила волосы — Как видишь, мой возраст всё ещё позволяет тебе стать донором для такой умной женщины. Наша совместимость никуда не исчезла, и у нашей дочери могут быть очень хорошие перспективы. Если верить Алисе.
— Почему у дочери?
— Не знаю деталей, Алиса говорит, что лучший вариант – искусственное оплодотворение и дочь в результате. Спроси её, если хочешь.
— Спрошу при случае.
— Спроси. Ну а пока я решила — назову малыша Артёмом.
Он хотел было возразить, но Марина перебила:
— А вот это решать не тебе. Ты же сам отказался стать моим донором. А имя — это моё право: если мне не достался такой донор, то хотя бы имя возьму.
— Ты действительно умная женщина. — усмехнулся Артём — Даже возразить нечего.
— Возражать и не нужно. Просто подумай… несколько лет.
Артём встал на моноколесо и медленно поехал прочь. Марина с улыбкой посмотрела ему вслед, и её рука сама собой легла на живот. «Маленький Артём, — подумала она. — Ты появишься в мире, который меняется быстрее, чем мы можем себе представить. Наверно, потому что сами меняемся слишком быстро. И кто знает, быть может в этом и есть счастье».
|