В целом полезно думать о Z-инфраструктуре как о фабрике символов: Z-блогеры создают образы действия (фронтовой герой, подвиг, угроза), институты обеспечивают тиражирование и легитимацию, платформа даёт скорость и охват. Вместе это делает сеть одновременно генератором автономных нарративов и инструментом управляемой коммуникации - гибрид, который лучше всего описывается как многоузловая операция влияния, а не единый централизованный проект.

Но еще полезнее взглянуть на тему с точки зрения Жака Лакана*. Потому что Лакан работает не с сообщением, а со сценой, на которой оно произносится. Не с тем, что сказано, а с тем, кем сказано, кому и зачем.

Метод Лакана - это не анализ содержания, а чтение структуры желания, скрытой в речи. Он показывает: субъект всегда говорит не от себя, а от пустоты, организованной вокруг нехватки. Значит, чтобы понять Z-проговаривание, нужно читать не слова, а расстановку функций: кто говорит, для кого, в какой позиции, в какой форме - и чего при этом нельзя сказать.

*Жак Лакан - французский аналитик, реформировавший психоанализ, выдвинул простую, но разрушительную мысль: субъект желания не совпадает с субъектом речи. Мы говорим - но не от себя. Мы хотим - но не знаем, чего именно. Язык, в его понимании, не выражает внутреннее, а конструирует нас. И если субъект формируется в языке, то и всякая власть, претендующая на контроль над желаниями, должна строиться внутри сцены языка. Не на уровне истины, а на уровне структуры.

По Лакану, психическая реальность устроена треугольником: Воображаемое, Символическое и Реальное. Первое - это зеркальная идентификация, второе - порядок языка и закона, третье - то, что не поддаётся символизации. Институт Z мы читаем именно так: он работает, потому что конструирует воображаемую близость, оформляет символическую лояльность, и герметизирует реальное - боль, провал, утрату, которую нельзя проговорить напрямую. Когда власть больше не в силах удержать Реальное под контролем, она строит сцену, где чужие рты проговаривают вместо неё - но всегда в нужной форме.

Z-проговаривание - это и есть лаканианская сцена в действии: власть отступает в бессознательное, субъект говорит не от себя, а от имени, которое ему выдали. И именно в этом мы увидим дальше: как работает перенос, как удерживается сцена, где заканчивается проговаривание - и начинается усталость.

А этот текст - про архитектуру такого моста между нами и властью: как институт Z. Про то как он складывает балки из блогов, гос-проектов и ритуалов, как по нему гонят колонны эмоций, и почему внизу всё чаще слышны треск и эхо. Ниже мы разберём его по слоям - воображаемому, символическому и реальному, - чтобы понять простую вещь: иногда мосты строят, чтобы перейти реку, а иногда - чтобы мы никогда не рискнули переплыть её сами.

Такая архитектура повестка власти. И она власть сегодня стало умнее, благодаря таким постмодернистам как Владислав Сурков*.

* В журналистских раскладах Сурков - серый кардинал, архитектор make-believe, кто умел проектировать политические сцены и управляемые движения. Поэтому любая масштабная информационная операция в РФ автоматически попадает в поле подозрений ну а не он ли? - это рефлекторно.

Тут важная тонкость: Сурков долгое время считался главным политтехнологом/идеологом кремлёвской эпохи: он закладывал логику управляемой демократии и операции влияния, которые породили инфраструктуру для подобных кампаний. То есть он не обязательно автор конкретного Z-проекта, но создал методологический фон, на котором такие вещи легко вырастают.

На самом деле Сурков действительно придумал и отработал много приёмов: постмодернистское театро власти, создание фальшивых движений и работа с мифом/нарративом. Это делает его архетипической фигурой-предтечей - не потому что он лично подписывает каждую медиа-кампанию, а потому что он формировал институты и практики политтехнологий, которыми теперь пользуются другие. Но прямого документального указания я запускаю Z-блогеров нет.

В театральном деле есть целое направление. Театр, мыслящий себя через Лакана, существует на стыке психоанализа, постструктурализма и перформанса. Он не жанр и не школа, а оптика: как работает желание, кто говорит, зачем повтор, где Реальное прорывается сквозь символическую форму. Ниже - коротко и точно, без растекания.

Театр Лакана - это не о психоанализе, а через психоанализ

Что такое сцена в лаканианском смысле?

Это не просто место действия. Это структура речи, в которой субъект желания разыгрывает себя - через другого, через образ, через жест.
Поэтому любой театр, работающий с распадом Я, с пустотой под речью, с невозможностью сказать всё, уже входит в лакановский режим.

Где это проявляется?

1. Heiner Mller, Sarah Kane, Jan Fabre

Пост-драматургия, где текст не представляет, а вытесняет.
Субъект раздроблен, речь не принадлежит говорящему.
Эффект Реального возникает не в сюжете, а в сбоях формы: повтор, разрыв, крик, молчание.

2. Театр Ромео Кастеллуччи (Socetas Raffaello Sanzio)

Прямой диалог с Лаканом: сцены без ясного актора, тело как носитель несказуемого.
Его спектакли - это всегда символическое, изрешечённое Реальным.

3. Теоретики: Elinor Fuchs, Freddie Rokem, Hans-Thies Lehmann

Они вводят Лакана в анализ театра через сцепки: gaze, objet a, немота как форма.
Сцена - не иллюзия, а структура, где проговаривается невозможность быть цельным.

В России?

Опыты были. Например, Камерата, театр Практика времён раннего Жолдака - с попытками в сторону безсюжетности и лакунарности.
Отдельные режиссёры (Калягин в позднем, Богомолов в раннем, Курейчик, Хейнце) используют лакановскую матрицу, не называя её так.
Но в целом - сцена Лакана в России остаётся несостоявшейся, особенно в институциональном театре.
Потому что он разрушает комфорт зрителя: там нет сочувствия, есть раздражение от встречи с собственной нехваткой.

Но Суркову сам Бог велел бы использовать эту нехватку в политтехнологических целях. И, скорее всего, он это не просто понимал - он на этом построил сцену.

Сурковская конструкция не утешает. Она не лечит. Она организует раздражённую нехватку как форму лояльности.
Ты не получаешь истину - но её обещание. Не получаешь выход - но участие. Не видишь результат - но живёшь в репетиции.

Это и есть суть политтехнологического лаканизма la Сурков:

не подавлять нехватку, а капитализировать её.
Делать её не симптомом, а сценой.
Чтобы субъект не спрашивал где решение, а снова и снова входил в образ желания.

Так Z становится не идеологией, а формой сцепления травмы и сцены.
Власть - больше не вещает.
Она строит рампу,
и смотрит,
как субъект говорит вместо неё -
не зная, что текст уже написан.

Сурков, как режиссёр постсоветской сцены, первым интуитивно поставил нехватку в центр конструкции: не заполнил её, а разработал как технологию вовлечения.
Он не искал катарсиса - он проектировал вечную незавершённость.
Он понял: сцена работает до тех пор, пока субъект хочет услышать то, что уже почти сказано.
Пока он входит в образ, но не находит выхода.
Именно это желание - быть внутри, но не сталкиваться с реальным - и стало основной валютой института Z.

Воображаемое: сцена узнавания в постмодернистском театро

Воображаемое - это то, где субъект узнаёт себя, но не как есть, а как целостного. В Z-инфраструктуре это работает через образы: герой-фронтовик, преданный волонтёр, семья ждущая и верящая, враг - жестокий, но узнаваемый. Эти фигуры - не факты, а зеркала, в которых субъект находит форму, чтобы не разрушиться. Он не просто смотрит - он входит в образ. В этом сила milblogger'а: он такой, как я, но на шаг впереди. Он говорит моим языком, но громче. Он пострадал, но выстоял. Он вместо меня - и за меня. Воображаемое создаёт иллюзию участия без риска.

Сурков, как режиссёр воображаемого, не мог не понимать, что образы работают лучше истины. В его логике - не важно, что произошло; важно, что выглядит как происходящее. Он не просто архитектор Z-инфраструктуры, он - постановщик узнаваемости. Каждая воображаемая фигура в этом театре носит отпечаток его режиссуры: герой как ремейк архетипа, враг как карикатура, жертва как медиаконтент. Здесь нет действия, только позиция в кадре.

Он профессионал сцены - театральной, политической, стратегической. Он знает: чтобы удержать массовое бессознательное, нужно не убеждать, а предложить форму, в которую субъект сам войдёт. Milblogger как медиа-актер. Донат как актёрская реплика. Комментарий как возвращённый взгляд. Всё это - части спектакля, поставленного без финала. Постмодерн здесь не эстетика - это метод власти без центра, но с эффектом авторства.

И если зритель узнаёт себя в фигуре, которую сам не создал - значит, сцена работает. Значит, образ удался. Значит, желание нашло оболочку. И власть может молчать - потому что воображаемое говорит за неё.

Символическое: сцена грамматики

Символическое - это не образы, а структура языка, в котором определяются: кто говорит, что считается допустимым, какие слова имеют силу, а какие - нет. В Z-инфраструктуре символическое выстраивает границы дозволенного проговаривания. Словарь: мы держим, цена высокая, ребята не вернулись, но с честью. Формы: стрим, пост, мем, краткая молитва. Иерархия: кто может говорить о боли, а кто должен молчать. Именно символическое превращает частное горе в общественно признанную скорбь. Оно делает речь повторяемой. Оно даёт шаблон - и этим удерживает сцену.

Здесь Сурков уже не режиссёр, а редактор языка. Он не придумывает тексты - он очерчивает допустимое:
какие слова работают как пароли, какие - как коды тревоги, а какие - как сигнал к немедленному молчанию.

В этом и состоит его возможная роль в символическом: не задавать содержание, а контролировать форму, в которой оно станет говоримым.
Он создаёт грамматику боли, которая допускается в публичное пространство - но только если она оформлена в нужной интонации.
Именно такой подход позволяет государству не быть говорящим субъектом - и всё же оставаться главным автором допустимого.

Речь принадлежит блогеру,
но грамматическая сцена - всё ещё сцена Суркова.

Реальное: то, что не вмещается

Реальное - это то, что невозможно полностью выразить, что рвёт сцену, если на ней появляется. В контексте Z - это смерть без смысла, потеря без признания, вина без адреса. Это те цифры, которые нельзя назвать. Те вопросы, которые всегда срываются с языка: а за что именно?, а было ли нужно?, а кто понесёт ответственность?. Реальное - это не то, что скрывают, а то, что не структурировано. Потому что если его проговорить - сцена рухнет. Поэтому Z-инфраструктура не отрицает Реальное - она его упаковывает. В ритуал, в формат, в допустимую форму боли. Чтобы оно присутствовало, но не разрушало.

Именно потому сцена работает:
Воображаемое - удерживает образ.
Символическое - нормирует речь.
Реальное - не проговаривается, но ощущается.

Мост построен не для того, чтобы перейти. А чтобы не утонуть.
Чтобы субъект мог остаться в речи - не оказавшись в травме.
И чтобы власть могла говорить молча. Через других. На своей сцене.

Институт Z - это институт делегированной речи, институт власти, утратившей собственный голос. Он возникает в тот момент, когда власть больше не может говорить напрямую, не разрушив остатки доверия, и потому делегирует акт речи внешним субъектам, способным озвучивать травму, не будучи её источником. Это не медиа и не идеология - это техническое решение проблемы символической немоты. Такая власть говорит не через приказы, а через псевдо-свидетелей, сцену эмоциональной авторизации.

Сурков дал этой немоте структуру:он превратил невозможность говорить в систему говорящих от имени. Институт Z - его сцена, где власть молчит, но каждый следующий говорит так, как будто текст всё ещё принадлежит ей.

Проговаривание становится главным жанром этой сцены. Оно даёт форму боли, но не допускает её анализа. Субъект произносит - не чтобы понять, а чтобы остаться в структуре как артист - в роли.

И пока речь звучит, власть может молчать - не исчезая. Потому что проговаривают не для понимания, а чтобы удержать сцену. Проговаривание не ведёт к выводу, не требует пересмотра, не предполагает трансформации. Оно - форма фиксации: я говорю, значит, принадлежу. В этом и заключается его технологическая функция - не сообщить, а удержать. Кто проговаривает - тот свой. А тот, кто начинает анализировать, почти неизбежно выходит за пределы допустимого. Именно поэтому проговаривание так устойчиво: оно создаёт впечатление движения, при полном отсутствии выхода.

Постмодернизм не анализирует - он откладывает анализ, подготавливая вопросы, не претендуя на ответы. Он разворачивает сцены, множит перспективы, демонстрирует трещины, но оставляет зрителя наедине с их контуром. В этом его сила и в этом же его предел. Он может разобрать форму, но не завершает акт. Он ставит под сомнение, но не доводит до развязки. Именно в этом месте - где постмодерн Суркова подаёт материал, но не делает с ним ничего - и требуется вмешательство анализа. Не как разоблачения, не как критики, а как включения структуры желания. Лакан - это то, чего постмодернизм не решался добавить: жёсткая сцепка между тем, кто говорит, и тем, что от него ускользает. Там, где постмодерн показывает симулякр, Лакан называет нехватку. Там, где Z-проговаривание крутится в повторе, Лакан спрашивает - кто получает от этого удовольствие, и что это удерживает. И если сцена построена, чтобы не дать выйти, то именно анализ показывает - не выход, а место двери.

Институт Z как симптом символического голода

Власть, утратившая право говорить напрямую, нуждается в сцене, где можно говорить чужими ртами. Эта сцена и есть институт Z: сложный организм, построенный не по законам пропаганды, а по логике символической компенсации. Он не убеждает и не навязывает - он даёт ощущение участия. Структурно - это машина переработки травмы. Политическое горе (потери, нестабильность, страх) - не отрицается, а ритуализируется. Через стрим, мем, личный рассказ, своего блогера - субъект получает разрешение не осознавать, но при этом быть внутри. Сопричастность без ответственности. Эффект присутствия без выхода из бессознательного.

Ключ - в том, что речь больше не принадлежит одному субъекту. Это не официальное сообщение - это нечто сказанное голосом, которому веришь, потому что он не власть. А точнее - потому что он как будто вне власти. Именно эта маска и позволяет голосу стать универсальным адаптером: говорить запрещённое, произносить невысказанное, заполнять паузы между официальными смыслами. Здесь не убирают травму - здесь её кадрируют. И чем ярче кадр, тем легче удержать распад на уровне зрелища, а не действия.

Институт Z - не структура, а орган боли. Он не производит смысл, он выводит его в температуру. Подогревает, когда снижается интерес. Охлаждает, когда близка паника. Каждое сообщение работает как регулировщик: куда перенаправить аффект? в гнев? в скорбь? в гордость? Эта способность управлять не истиной, а режимом чувств - и есть главная технологическая инновация. Власть, утратившая монополию на язык, создала систему делегирования символического. Не говорить, а позволить проговорить другим - с нужной интонацией, с правильной болью.

Но боль нестабильна. Она требует повторения. Так рождается ритуал. Сначала - память. Потом - сцена. Потом - принадлежность. Потом - перформанс идентичности. Так устроена ловушка: кто один раз сказал мы, уже должен повторить. Чтобы остаться в кадре. Чтобы не быть предателем. Чтобы не остаться с пустотой. Поэтому институт Z - это не просто инструмент, это ритуальная машина. И любая её остановка - угроза распаду: субъект желания рискует снова столкнуться с Реальным, которое не проговорено, не упаковано и не встроено в рамку.

Признание боли - это не акт честности, а форма управления. Когда власть не может больше управлять экономикой, армией, будущим - она начинает управлять тем, как разрешено чувствовать. Так и рождается новая сцена: где актёры - блогеры, сценарий - коллективная меланхолия, зрители - те, кто должен поверить, что участие возможно. Что травма переработана. Что страх - нормален. Что всё имеет форму.

Политическое обоснование Z: легитимация через символ (как если бы его писал Сурков)

Политика - это управление значениями. Институт, который аккумулирует символику и переводит её в ритуалы причастности, действует как мощный ресурс легитимации. Но легитимация через символ - хрупкая: она работает там, где есть соответствие между символом и ощущением значимости у массы. Как только символ расходится с повседневным опытом (бедность, поражения, скандалы), легитимация рушится и обращается в агрессию или меланхолию. В условиях утраты (экономической, символической, геополитической) люди склонны к внешней идеализации: переносу внутренней нехватки на образ, который обещает восполнение. Портреты, ритуалы, мемы - всё это и выступает в роли временного замещения утраченного смысла.

Политическая роль Z- института заключается в том, чтобы служить фиксером смысла: пока общество не выстраивает другие, более устойчивые формы доверия, символы остаются главным клеем.

Психологическое обоснование: идентификация, утрата и желание целостности (как если бы его писал Сурков)

Психика склонна к упрощению: наличие ясного объекта идентификации снижает тревогу. Таков Z-институт. Он не лечит травму, но даёт временное облегчение: ощущение причастности, причём срочное и эмотивное. Он - символическая сцена: место, где коллективное мы может конструироваться, подтверждаться и ритуализироваться, снижая тревогу.

Коллективная идентификация происходит по модели зеркала: индивид видит в группе отражение собственного заякоренного мира. Z- институт как раз и даёт зеркало, где отражение - упорядоченное, цельное и похвально.

Когда субъект не может выдержать свою боль, он ищет того, кто скажет её за него. Не вместо него - за него. Так возникает перенос: психоаналитическая структура, в которой чужая речь становится контейнером твоего желания. Институт Z существует ровно на этом механизме. Он не сообщает, а озвучивает. Он не информирует, а структурирует желание быть причастным. Его субъект не власть, а субъект, которому приписывается знание. В этом переносе блогер, стример, репортёр - не говорящий, а функция: тот, кто знает, как чувствовать. Он даёт не смысл, а возможность быть.

В терминах Лакана: это монтаж ISR - Воображаемое, Символическое, Реальное. Воображаемое создаёт образ целостности: мы - едины, они - другие. Символическое задаёт грамматику: ритуалы, лексика, правильные формы горя, гнева, участия. Но между ними всегда зияет Реальное - то, что не переваривается. Именно его и боятся. Не потерь, не поражения, не вины - а того, что нельзя упаковать в знак. Раненые, исчезнувшие, несостыковки цифр, вопросы, которые никто не задаёт в прямом эфире. Институт Z работает до тех пор, пока эту дыру удаётся зашить плотной тканью речи.

Здесь возникает objet petit a - объект, вызывающий желание, но ускользающий. В экосистеме Z им становится обещание полной ясности. Смысл, который вот-вот раскроется. Правда, которая почти произнесена. Доступ, который почти твой. Это почти порождает лояльность: не к содержанию, а к самой возможности ещё раз услышать. Не быть одному. Быть включённым в структуру, где твой аффект - уже встроен в повестку.

Социология сети: сцена принадлежности и власть без языка

Начнём о месте Z института делегированной социологической речи с самого простого: власть больше не говорит с социумом напрямую. Или говорит, но толку от этого мало. Разве что на бытовом уровне президент по Прямой связи починит толчок или устроит детку в ясли.

Так вот Власть больше не говорит с социумом напрямую не потому что не может, а потому что её голос стал неприемлем. Он звучит как обещание кому-то, но не всем. В этом и заключается симптом - власть, обладающая всеми каналами, делегирует речь тем, кто не ответственен за последствия сказанного. Так возникает потребность в вторичном голосе: милблогер (множественное число milbloggers), репортёр с линии, волонтёр в форме, случайный очевидец - все они говорят то, что власть не может артикулировать без утраты суверенитета. Это не конспирология, это структура вытеснения: когда фигура становится чрезмерной, её вытесняют в другого. В классическом анализе это и есть начало переноса.

Сурков здесь действует как режиссёр, но не в агитационном, а в станиславском смысле: он не навязывает слова, он организует веру в говорящего. Неважно, где актёр на самом деле - в окопе, в студии, в кабинете. Важно, что зритель верит: он там, он внутри, он свой. Метод прост: переживание должно быть правдой не в факте, а в жесте. Это и есть верю, доведённое до политтехнологического уровня. Milblogger играет самого себя - и именно поэтому производит эффект истины. Его речь - не командная, а эмоциональная. Не нормативная, а якобы сиюминутная. Но её задача - не честность, а возвращение лояльности через узнавание. Это не акт публичного доверия, а акт театрального узнавания роли, которую зритель хочет видеть.

Станиславский заставлял актёра пережить, чтобы зритель поверил. Сурков требует только одного: чтобы зритель не сомневался в интонации. Всё остальное - уже срежиссировано.

Z-сеть - это структура переноса на уровне медиа. Она устроена не по логике агитации, а по логике сцены: то, что проговаривается, уже известно, но должно быть сказано через другого, чтобы оно стало допустимым когда-то для этой цели использовали Жириновского, сейчас Медведев подвязывается в эту роль. Речь, как и в психоаналитическом сеансе, нуждается в отзеркаливании. Зритель/подписчик не столько получает информацию, сколько узнаёт себя как часть. Лайк здесь - не реакция, а акт включения в драму. Репост - не тиражирование, а репетиция внутреннего голоса. И в этом смысле Z-институт - не сеть передачи данных, а театр: у каждого роль, у каждого функция, и сцена должна быть выстроена так, чтобы субъект желания не столкнулся с реальным отсутствием.

Отсюда и особенность архитектуры: в ней всё сделано, чтобы сцена не рухнула от избытка смысла. Никаких окончательных форм, только режим в процессе: недоговорённость, утечки, эксклюзивы, полунамеки, инсайдерство. Это не слабость - это защита от Реального. Если бы речь была тотальной - наступил бы провал. Но в режиме почти правды каждый может сам достроить смысл, исходя из своей травмы. Иначе говоря, сеть не даёт ответа - она даёт тебе возможность самому его сказать, повторив за другим.

Именно здесь активируется механизм институализации травмы. Потеря - это ещё не сцена. Потеря, проговорённая другим голосом, который ты признал своим, - это уже коллективная рамка. Власть, которая не может озвучить, сколько именно погибло, может озвучить: мы держим. А блогер, который говорит: ребята не вернулись, но это цена - производит из утраты ценность. Так работает не пропаганда, а ритуализация. Тело потери переводится в символ через чужой голос. Это и есть обратная сторона переноса: субъект желания становится субъектом речи, но не своей, а делегированной.

Политтехнология проговаривания: власть без голоса и outsourced trauma management

Есть вещи, которые власть не может произнести - не потому что запрещено, а потому что не допускается. В определённые исторические периоды это всё, что связано с потерями, поражениями, избыточной реальностью. Она слишком плотная, слишком неподконтрольная, чтобы её ввести в язык без риска. Но язык не терпит пустоты. И тогда власть делает один из самых изощрённых жестов: уступает чужому субъекту право на речь о невозможном. Именно это называется проговариванием. Не откровенность, не честность, не инсайт - а делегированное вытеснение. Милблогер, говорящий о потере; стример, шепчущий о неожиданной мобилизации; эксперт, который подозревает, но не утверждает - всё это акторы сцены, где травма называется, но не принадлежит никому.

Технически этот механизм предельно прост. Власть освобождает узлы речи от части цензурных запретов, но только в строго очерченной рамке. Эту рамку можно назвать разрешённая нехватка: ты можешь говорить о боли - но не как политическом событии, а как эмоциональном процессе. Ты можешь критиковать, но с позиции любви. Можешь возмущаться - но не тем, что вся структура неисправна, а тем, что отдельные элементы подвели. И чем сильнее аффект, тем сильнее аудитория хочет услышать его выраженным. Возникает потребность в честных голосах - но честных только в том, что уже совместимо с программой выживания.

Проговаривание становится нормативной практикой. Его ждут. Им торгуют. Оно приносит просмотры, лайки, репутацию, доступ. Но в нём есть одна особенность: оно никогда не разрешает травму, оно её оформляет. Это не высказывание, а сценографическая функция: где именно стоял субъект, когда говорил, какой лексикой, какие слова повторил, чего не сказал. Каждый такой акт укрепляет сцепку между болью и повиновением. Ты скорбишь - потому что ты лоялен. Ты выражаешь тревогу - потому что хочешь, чтобы всё стало ещё лучше. Власть таким образом получает то, чего не могла бы добиться напрямую: эмоциональную лояльность к структуре боли.

Но у этого механизма есть предел: момент, когда сказанное начнёт вызывать больше вопросов, чем облегчения. Когда проговаривание начинает звучать как приговор. Тогда система резко переключается: либо переозначает субъект речи как перегоревшего, эмоционально нестабильного, либо уводит тему в абстракцию. И именно тут происходит сбой. Потому что в психоаналитическом смысле проговаривание эффективно только тогда, когда оно сопровождается изменением сцены. Если сцена не меняется - возникает повторение. Если повторение длится слишком долго - возникает усталость. А за усталостью - вина. И тогда субъект начинает искать, почему он всё ещё болеет, хотя уже всё сказано. Кто виноват, что проговаривание не спасло?

Тут технологическая глубина проговаривания превращается в ловушку: чтобы оно оставалось легитимным, его нужно бесконечно повторять - но не доводить до результата. Боль должна звучать, но не исчезать. Иначе вся сцена утратит свою функцию. А с ней - и власть, которая в этой сцене давно уже молчит.

Запомните это - бесконечно повторять, но не доводить до результата. Его нет в Z-блогах. Эта формула: бесконечно повторять, но не доводить до результата - описывает механизм отсроченного разрешения. Она работает там, где субъект удерживается в позиции желания, но не допускается к его осуществлению.

В институте Z - результат запрещён. Потому что результат - это всегда конец сцены, а власть здесь держится именно на том, что сцена не должна заканчиваться.

А что тогда есть в Z-блогах, если результата нет?

Вот - по слоям, но не как схема, а как сцены:

Есть имитация исхода

Z-блоги часто дают эффект вот-вот раскроется правда, ещё один стрим - и всё станет ясно. Но за этим никогда не следует структура завершения.
Это работает как монтаж: каждое новое знание отменяет предыдущее, но ни одно не оформляется в финал.
Сцена без конца.
Откровение как жанр, а не как поступок.

Есть перенос на другого, но без анализа

Блогер выполняет функцию того, кто знает, как чувствовать, но не берёт на себя ответственность за знание.
Он не субъект действия, а функция разрешённого аффекта.
Он позволяет говорить, но не позволяет спросить в ответ.
Перенос без трансформации.
Анализ невозможен: нет инстанции, которая может ответить.

Есть меланхолия без траура

То есть повторение боли без признания её причины.
Ты можешь скорбеть, но не можешь сказать: это было зря, это было ложью, это было ошибкой.
Z-блогеры дают инструкцию по скорби, но не дают языка для разрыва.
Утрату можно выразить, но нельзя оформить.
Смерть есть, поражения - нет.

Есть производство сопричастности без исхода

Ты участвуешь - лайком, донатом, комментарием, стримом. Но это участие никуда не ведёт.
Ты становишься частью процесса, но не проекта.
Сопричастность как навязчивое состояние.
Чем дольше ты внутри, тем труднее выйти.

Есть символическая замена действия

Z-блог говорит: мы говорим это, значит, уже делаем что-то.
Но действия нет. Его заменяет речь, повтор, формат.
Акт выражения вместо акта трансформации.
Символ вместо события.

Вот в чём главное:
в Z-блогах есть всё, кроме выхода.
Всё разрешено - кроме перехода в другое состояние.

Итоговая формула:

Z-блоги не описывают событие. Проговаривая, они удерживают субъект в структуре несвершаемого события. Там, где результат невозможен, потому что он разрушил бы саму сцену.

Вот лаконичный, внутренне точный пример:

Блог говорит: пропали ребята, цена высокая, но мы держим.
Субъект слышит боль, утрату, стойкость. Всё звучит.
Но события - нет.
Нет акта признания, нет завершения, нет вывода.
Только повтор.
Утрата озвучена, но не оформлена.
Это не событие - это условие сцены.
Оно возвращается снова - каждый раз в новой форме, но без выхода за пределы сцены.

Сцена - это искусственная театральная структура, где аффект переводится в форму, а желание - в повтор. Это способ чувствовать, не сталкиваясь с необходимостью действия. Желание удерживается в виде участия, но без выхода. Субъект говорит - но не становится ответственным за сказанное. Потому что говорит не он, а сцена.

Сцена Z - не медиа, не идеология и не пропаганда. Это именно театр без катарсиса.
Жанр: трагедия без развязки.
Стиль: реализм без результата.
Режиссура: перенос без анализа.

Сурков, как драматург и режиссёр по образованию, здесь не просто фигура - он архитектор сцены, а не фабулы.
Он знает: действие опасно.
Слово, которое может завершить - это уже угроза власти.
Поэтому вместо действия - режим репетиции.
Пока репетиция длится - сцена существует.
А значит - и власть.