Альвин Де Лорени
Там, где нас нет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ты очнулся в тюрьме в чужом теле. Ты омега и замужем (был!) за тем, кому не нужен. И это к счастью. А ещё ты стал демоном и, возможно, скоро сдохнешь. Ты стараешься беречь тех, кто тебе дорог, но не всегда получается и они гибнут у тебя на руках. А жизнь всё время ставит перед выбором...Скажи, ты оказался здесь случайно? Ты правда так думаешь? Повезло тебе или нет - кто знает? А пока мир распахивает тебе свои объятия. Житие попаданца в достаточно жестоком мире альф и омег.
  
  
  Глава I
  
  Кап...Кап...Кап...
  Тело лежит на боку. Левая рука затекла немилосердно и замёрзла так, что практически полностью потеряла чувствительность. Боль... Все тело горит огнем, но из сорванного горла не вылетает ни звука. Даже хрипеть возможности больше нет. Живот скручивает особенно сильно разрывающей болью. Анус болит настолько резко, что перед глазами плывут круги. Малейшее движение усиливает боль.
  Только бы потерять сознание, может быть станет легче, может быть пропадёт эта разрывающая, выматывающая боль...
  Кап...кап...кап.... где-то рядом капает вода. Попить бы!
  От боли рот ощерен, губы лопнули и сочатся сукровицей, раскалённый прут боли проворачивается в заднице. Вдох... прут толкнулся глубже, почему круги в глазах жёлтого цвета? Выдох... боль чуть меньше...
  Вдох...
  Выдох...
  Облизать бы губы, малейшее движение губ приносит боль, попить бы! Во рту шевелится обрубок... Где язык?!
  Сука, как больно...
  Прут боли остывает, можно повернуть голову, моргнуть глазом и это небольно!..
  Тело остывает от зверской, терзающей боли, можно сглотнуть, кадык перекатывается под кожей, правый глаз открыт и смотрит в стену. Глаз моргает. Под щекой натекла лужица слюны.
  "Давно здесь сидим", - откуда это?
  "Хе-хе, вот, блядь, вспомнил."
  До стены, наверно, с метр. Стена сложена из камней, камни необработаны, швы кое где выкрошились. Глаз повернулся вправо посмотреть на стену вверх. Полумрак, нихрена не видно выше того же метра.
  Почему метр? Откуда метр?
  Не помню...
  Я не помню... Я?..
  Вдох. Вдох поглубже. Тело выдохнуло. Ещё раз попробовать. Вздохнул.
  А может?.. Попробовать пошевелить рукой? Дотянуться до стены, потрогать, погладить камень, почувствовать хоть что-нибудь, кроме боли. Переключить рецепторы с тела на руку. Наверняка станет легче.
  Правый глаз открывается без проблем, а вот левого не чувствую. Глаз не видит, по щеке стекает слеза или сукровица, не понять.
  Кулаком (пястными суставами) (откуда, блядь, я это знаю!) правой руки пытаюсь осторожно прикоснуться в левой стороне лица. Глазница и веки левого глаза ничего не чувствуют, скула тоже онемела и не реагирует на прикосновения. Чуть касаюсь волос и отодвигаю их в сторону от левой щеки. О, у меня есть волосы, надо же. Ухо затекло от лежания на руке.
  Левая рука, освобождённая от веса тела шевелиться пока не может. Иголочки наполняют её. Ноющая боль охватывает руку, нужно перетерпеть - дракон, сука, на страже, только и ждёт чтобы снова наброситься на многострадальную задницу.
  Кожа между лопаток и на пояснице саднит от соприкосновения с полом (там-то ещё что?!). Ноги согнуты в коленях и упираются в пол. Так легче всего моему заду.
  Пытаюсь отдышаться от предпринятых усилий. Правый глаз смотрит вверх в надежде найти и увидеть потолок.
  Кап...кап...кап...
  Где-то тут всё таки есть вода. Надо попить, иначе сдохну от обезвоживания. Хотя бы смочить разбитые губы.
  Наконец-то левая рука обрела чувствительность, по ощущениям стала горячей - это всегда так бывает. Пробую шевелить ей, плечо работает, локоть гнётся, кисть тоже откликается, а вот пальцы не гнутся. Осторожно провожу ладонью по истоптанному полу, пальцы, задевшие камни пола, простреливает болью. Похоже сломаны!
  Поднимаю обе руки вверх над собой, трогаю правой рукой левую, стараясь не задеть неразгибающиеся пальцы, провожу ладонью правой руки по левому плечу, по предплечью, ладонью, как могу, ощупываю кисть левой руки. Едва прикасаясь, дотрагиваюсь до пальцев левой руки. Пальцы в наличии все. Но не гнутся. Попытка согнуть вызывает острую боль, простреливающую до плеча. Точно сломаны.
  Теперь посмотрим, что происходит на правой руке. Стараясь не задеть торчащие из левой ладони пальцы, основанием ладони точно также осторожно провожу по правому плечу, под ладонью чувствуется, что кожа повреждена, но свежей раны нет, зарубцевалась. Веду ладонью по руке к предплечью, вдоль чувствующегося шрама, хм, какой-то витой шрам.
  И кончается возле запястья. Но плечо, локоть и кисть гнутся без боли, значит, суставы целы.
  Ощупываю основанием ладони кисть правой руки, касаюсь пястных суставов - не больно. Уже хорошо.
  Пальцы в наличии, чувствительности не утратили, но разогнуть не могу - скрючены. Попытка пошевелить ими вызывает боль. Судя по всему тоже сломаны.
  Так. Теперь надо вставать, хотя бы на четвереньки. Нужно добраться до воды.
  Основаниями ладоней ощупываю голову выше бровей, темя, виски - на голове куча, просто куча волос, и, волосы длинные. Слиплись, сбились - не распутать. Не с моими руками - это точно.
  Прикасаюсь к груди и задеваю свежий шрам на левой грудной мышце, под ладонью стало мокро. От резкой боли отдёргиваю руку - ох, моя задница тут же напомнила о себе...
  Боль на груди тупая, саднящая - значит, уже подсыхает.
  Ладно, двигаемся дальше. Осторожно провожу по рёбрам - не сломаны ли? Вроде нет. Диафрагма, бока, живот - едва прикасаясь, боясь снова что-нибудь повредить, провожу основаниями ладоней. Фух, вроде всё цело. Рёбра можно пересчитать все - Освенцим! (Откуда такое странное слово?).
  Живот смог ощупать только до пупка, ниже никак.
  Живот горячий, твёрдый. Нажимаешь выше пупка - боли вроде нет.
  А ниже пупка - бардак. Ощупал тазовые кости с боков, целы - переломов нет. Торчат как из велосипеда. (Это ещё что?).
  Между ног руку засунуть не могу - надо развести бёдра, но резкая боль в промежности (проклятый дракон!) не даёт пошевелить ногами. Только и смог провести ладонями до середины бёдер как с наружной, так и с внутренней стороны.
  Что можно сказать? Ноги целы, по крайней мере, бёдра. Чувствительность сохранена, значит, позвоночник не повреждён.
  Ладно, будем вставать. Ведь движение - это жизнь? Правда же?
  Ну-ка! "Ойся, ты ойся, ты меня не бойся, я тебя не трону, ты не беспокойся".
  Боль.Боль.БОЛЬ!!!
  Боль. Боль. Снова боль.
  Как же хреново. Дышим, дышим, дышим.
  Решил вставать в правую сторону. Свёл ноги вместе. Повернул плечи вправо. Ноги тоже повёл вправо, положил их на пол. Теперь надо подвести правый локоть под грудь и поднять переднюю часть тела и опереть её на локоть. И всё это при самом внимательном участии моего дракона боли. Дышим, дышим, дышим, но не тужиться.
  "Майор Амбалян медленно проворачивал раскалённую кочергу".
  Сука этот майор Амбалян! Ох, как больно!
  Слёзы потекли из моего правого глаза. Нос забился соплями, рот ощерился, подсохшие было губы, опять лопнули.
  ...Ых, ы-ых. Ш-Шш...
  Дракон выполз из своего убежища (где оно у него там?) встал на задние лапы и его голова превратилась в раскалённый прут, который начал медленно вращаться в моём многострадальном анусе.
  Подтягиваю ноги ближе к животу. Дышим, дышим, дышим. Дальше надо делать без раскачки, иначе не выдержу.
  Поднимаю зад, опираюсь на левый локоть и на колени. ВСЁ. Сил терпеть эту боль уже нет. Ы-ы-ы-ы!!!. Горло перехватил спазм. Могу только дышать. Дышим, дышим, дышим.
  По ногам потекло. Мочевой пузырь будто схватили рукой и давили на него, давили как на спринцовку. Острая режущая боль прохватила меня до затылка, жжение в мочеиспускательном канале в дополнение в кочерге майора Амбаляна не давало мне возможности вдохнуть. Остановиться я тоже не мог.
  Откуда хоть течёт?
  Волосы свалились с головы на лицо и пол, лбом я уперся в предплечье правой руки и попытался посмотреть вдоль живота между ног. Там обнаружился член, весьма невеликих размеров, который был занят в данный момент очень важным делом - из него вяло текла струйка мочи толщиной чуть больше спички.
  Ладно, пусть занимается. Нам сейчас надо к воде двигаться. Вода важнее, гораздо важнее.
  Куда хоть идти-то надо? Где вода?
  Кажется, капало там. Переставляем конечности! Я сказал, переставляем! Раз, два, три, четыре. Ы-ЫХ. Дышим, дышим.
  На локтях, на ладони опереться не могу - пальцы сломаны, и на коленях, задыхаясь и подвывая от невыносимой боли, пробрался к стене камеры на полу у которой стояла плошка. Выше плошки камень имел выступ, с которого срывались капли воды и падали в плошку.
  Плошка давно переполнилась, вода из неё стекает в канавку вдоль стены и уходит куда-то.
  Выпрямиться не могу, взять в руки эту грёбанную плошку тоже не могу - переломанные пальцы её просто не удержат.
  Придется пить прямо с пола. Вытягиваю губы и пытаюсь дотянуться ими до воды, к горлу подкатывает спазм... глоток сделать не удалось. Шея затряслась, не выдерживая веса головы.
  Такая желанная вода, вот она, только дотянись. Ну..., ну же, давай, надо напиться. Тело, стоявшее на четвереньках, зашатало.
  Дыхание перехватило, к горлу подкатил комок, лёгкие вытолкнули воздух и жестокий кашель разорвал бронхи и сорванное горло. Выталкиваемая лёгкими мокрота перекрыла гортань, воздух со свистом и сипом втягивался в грудь и в мучительных спазмах выплёвывался назад.
  Раскрытый рот, в попытках обеспечить тщедушное костлявое тело живительным кислородом, задушенно хватал холодный вонючий воздух камеры. Левую сторону головы и глаз дёрнуло болью.
  Тело тряслось, кашель выворачивал лёгкие, мокрота свистела и булькала в груди. Тряска разбудила моего "любимца" - адская боль прострелила промежность и заставила тонко завыть...
  "Блядь, только этого не хватало. Сдохну я тут. Только тубика не достаёт.".
  С трудом остановил кашель, опасаясь сделать лишнее движение, осторожно потянулся обмётанными, растрескавшимися губами к воде.
  Живительная ледяная влага попала в рот. Сделать удалось только пару глотков - холодная вода снова вызвала кашель...
  Задыхаясь, стоял над плошкой, упёршись теменем в стену. С выступа камня на затылок капали ледяные капли. Мокрота подкатывала горлу. Рот наполнился металлическим привкусом. Сплюнул тёмным на пол. Тягучие нити слюны свисали из судорожно хватающего воздух рта
  Кровь...
  "Ещё раз"... Опять тянусь к воде.
  Пить пришлось пополам с волосами, так как отросшие космы, свисая с головы, полоскались в моей (МОЕЙ!) воде...
  Попытался правой кистью утереть рот и почувствовал, что губы провалились в рот. У меня не было передних зубов на обоих челюстях!
  Коренные были в наличии - удалось прикусить щеку изнутри.
  Звери в нижней половине моего тела немного успокоились, боль стала терпимее.
  Дальше-то, что делать?
  Повернув голову вправо, здоровым глазом разглядел стену камеры в которой была дверь. Дверь деревянная. "Кормушки" и глазка нет. Ясно.
  Что слева?
  Левый глаз не видит. Выглядываю правым глазом из-под волос свисших на лицо. Так.
  Напротив входа у стены расположены невысокие нары, ну мне, в моей позе, высотой до плеча будет. И нары деревянные. На нарах валяется скомканная тряпка. Выше нар зарешёченное окошечко, в него проникает тусклый свет. Рассвело, значит.
  Стало быть, ползём туда. Знобит... Прямо колотит от озноба. Видимо температура высокая... Неудивительно - я в шаге от септического шока.
  Кое-как, перебирая ногами и руками по каменному полу, добрался до нар. Сил забраться уже не хватило. Раздирая на груди подсохшую рану, затянул тело животом на нары, уцепился за тряпку, накинул её на спину, а ноги оставил на полу, осторожно повернул голову вправо и лёг щекой на нары. Так, в позе раком, силы меня покинули.
  
  
  
  Глава II
  
  Забытьё. Мысли, тяжёлые как камни, ворочались в голове.
  "Что это за место? Камера? Меня посадили? Стены из камня, дверь деревянная. Где это может быть? Точно не у нас."
  "А где это - у нас?"
  Тело чуть набралось сил, удалось пошевелить головой, повернув её к левому плечу. Из окошечка под потолком чуть тянет тёплый сквознячок. Разгоняет смрад испражнений, мочи, сладковатый запах свернувшейся крови, прокисшую вонь немытого тела. В правом от двери углу стоит деревянное ведро с верёвочной ручкой. "Параша..." - констатирую я безразлично.
  Разглядываю стену камеры слева от меня. Сплошной камень. А это что? В стену на высоте около 2 метров вделаны металлические кольца. И расстояние между кольцами больше метра. Карцер? Буйных привязывают? Не-е. Слишком высоко.
  Будто ветерок прошёл по коже головы под волосами, уши чуть дёрнулись назад.
  "Wer bist du?" - чуть слышно отдалось в голове.
  За дверью слышны тяжёлые шаги. Заскрежетал ключ в замке, дёрнулся засов, дверь, завизжав на петлях, открылась внутрь камеры.
  Заходят двое, в чёрных шаперонах, в серых куртках до середины бедра и штанах, на ногах короткие сапоги. Оба низенькие, толстые. Рукава засучены до локтей, большие пальцы толстых коротких рук засунуты за пояс. У обоих низкие покатые лбы, волосатые ноздри вывернуты, видать в них глубоко, лица жаждущие.
  Один из них, толстогубый, с размаху толкнул меня ногой. Промежность взорвалась дикой болью. Тело слетело с нар. Присохшая к нарам рана на груди снова закровоточила. Голова мотнулась и с глухим стуком ударилась о нары. Тряпка, которой накрывался, сползла на пол.
  - Ah, du kniest nieder, Schlampe! (А, стоишь на коленях, сучка!) - толстогубый, нагнувшись, схватил меня за волосы. Смрад никогда нечищенного рта и полусгнивших зубов достиг моего носа.
  - Heute einen blasen. Ohne Zähne einen guten schwanz lutschen (сегодня отсасываешь. без зубов хорошо отсосёшь).
  Сука! Это ж вроде, по-немецки!
  Оттолкнув от себя мою голову, он принялся развязывать завязки своих штанов. Приспустив штаны, он уселся на нары, снова схватил меня за волосы левой рукой и потянул мою голову к промежности. Вонь немытого тела, никогда, похоже, не подтиравшейся задницы, снова накрыла меня. Вцепившись левой рукой в мои космы, толстогубый сунул мне в рот пальцы правой руки, и, не обращая внимания, на потёкшую из лопнувших губ, кровь, развёл губы вверх и вниз, открывая, таким образом, рот.
  Тварь! Тварь! Тварь! Только сунь, сразу откушу!
  Но этот сучонок, похоже, подозревал о такой возможности, поэтому между разведёнными губами моего рта быстро пристроил свой вялый смердящий отросток. Передних зубов у меня не было, поэтому пока я ему сделать ничего не мог. Из раскрытого рта потянулась струйка слюны.
  Второй урод, схватив меня за бёдра, приподнял и поставил на колени. Затем, сунув колено в промежность, дёрнул ногой, раздвигая бёдра.
  Я задохнулся от боли, замычал, зажмурил единственный работающий глаз и упёрся руками в бёдра толстогубого.
  Между ног опять потекло. Мочевой пузырь, практически никак мне не подчиняющийся, снова опорожнялся.
  - Die Biest fließen! (течёт тварь!) - заржал второй.
  Взбодрившийся дракон боли снова вонзил раскалённый стальной прут в анус и дальше в прямую кишку. В глазу всё поплыло, хлынули слёзы.
  - "Nein! Nicht! Nicht nötig!" - прозвучало где-то на краю сознания.
  Сознание наконец-то смилостивилось и погасло.
  
  
  
  Глава III
  
  Толстогубый, заметив отсутствие реакции на свои действия, выпустил губы пленника, перехватил волосы в правую руку и отвесил левой рукой звонкую пощёчину. Удерживаемая голова безвольно мотнулась, реакции не было.
  Второй, вцепившись красными короткопалыми граблями в выступающие кости таза, заглядывал через голову насилуемого на то как член толстогубого перемазанный в крови и слюне выплёскивал сперму на нос, губы и подбитый левый глаз. Толстогубый выплеснул почти всё, схватил обеими руками губы, развёл их в стороны, с рыком наслаждения втолкнул опадающий член в рот пленника и с силой прижал его лицо к своей промежности. Задница толстогубого издала резкий протяжный звук. Глаза второго расширились, он содрогнулся в пароксизме наслаждения и навалился на тощий, костлявый зад заключённого.
  - Вонючая задница, - прокряхтел он в адрес толстогубого.
  Опавший член второго вывалился из ануса и следом за ним густым потоком потянулась тёмная кровь смешанная со спермой.
  - До чего же сладкая тварь! Благородный! Каждый раз как впервые, - толстогубый вытер волосами пленника свою промежность, оттолкнул голову изнасилованного, поднялся и стал одевать штаны.
  - Блядь! Нам не нужно чтобы эта тварь сдохла, - второй, придерживая одной рукой бедро заключённого, разглядывал дело своих рук (вернее члена).
  - Принеси воды, - сказал он толстогубому.
  - Чего раскомандовался! - толстогубый расправлял в штанах своё славно поработавшее хозяйство и не горел желанием куда-то идти.
  - Хочешь загреметь на его место? - сказал второй, оттаскивая пленника за ноги на середину камеры и размазывая лужу крови, натёкшую из ануса заключённого.
  - Ты знаешь кто он такой. Если он сдохнет, его хозяин устроит нам весёлую жизнь - второй перевернул пленника на правый бок.
  - О, Великая Сила! я сказал, неси воды!.
  Поправляя забившиеся в задницу штаны, толстогубый вышел из камеры в коридор. Вернулся с ведром в руках.
  - Плесни на него, - второй ткнул пальцем в лежащего на полу.
  Толстогубый, размахнувшись вылил ведро ледяной воды на пленника.
  - Мауль, неси ещё - велел второй.
  - Может хватит, Баух?
  - Нет, нет, нужно ещё, видишь, он не шевелится?
  - Баух, когда он очнётся, будем его привязывать? - Мауль, присев разглядывал лежащего, который как раз очнулся, шевельнул головой и застонал, - ich liebe es, wenn wir ihn binden, gerade cumming. Schau, ich bin aufgestanden(я люблю когда мы его привязываем, прямо кончаю. Смотри у меня встал), - Мауль, встав, показывал Бауху оттопыренные в промежности штаны.
  - Du bist ein Arschloch? Er wird jetzt sterben. (ты придурок? Он сейчас сдохнет!) - steh auf, aasfresser (вставай, падаль), - Баух потрогал ногой моё плечо, поясницу. Позвоночник тут же прострелило болью.
  Я шевельнул правой рукой, осторожно подтянул ноги к животу. Голова гудела.
  "Да пошло оно всё! Помирать, так с музыкой! Не жили хорошо, нехуй и начинать!"
  Я повернулся на живот, оттолкнувшись ногами от пола, не обращая внимание на круги, поплывшие в глазу от боли, с воем толкнул в колени стоявшего передо мной Мауля, обхватил его за голени и дёрнул на себя. Не ожидавший такого, Мауль, плашмя грохнулся на спину, хрястнувшись затылком о каменный пол.
  Я подхватил скрюченными пальцами правой руки деревянное ведро, в котором Мауль носил воду, и махнул им по голове Бауха, бросившегося на меня. Ведро разлетелось, полетели щепки. Баух схватился на левое ухо и присел, подвывая.
  Осклизываясь на мокром полу, наступив на Мауля, я рванул к двери. Выскочил из камеры, уцепился обеими искалеченными руками за ручку двери и что есть силы потянул её за собой. Немазанные петли завизжали, дверь захлопнулась, основанием левой ладони я толкал засов в паз. Кое-как засов вошёл на пару сантиметров, дверь уже было не открыть.
  "Пока в организме плещется адреналин надо бежать, сколько смогу, но хоть сдохну на свободе, фашисты проклятые, живым не дамся, ещё вас, тварей с собой утяну как можно больше".
  Уцепив правой рукой здоровенное кольцо с ключами, торчавшими в замке (вот идиоты, кто так ключи оставляет!), я шкандыбая и корчась от боли в заднице, оставляя за собой дорожку из крови, со всей возможной скоростью двигался по коридору моей тюрьмы.
  "Ойся, ты ойся, ты меня не бойся, я тебя не трону, ты не беспокойся - русские не сдаются!"
  Поворот.
  Выглянул на мгновение - никого.
  В конце коридора видна дверь, открытая на улицу.
  Солнце.
  
  
  
  Глава IV
  
  Лучи полуденного солнца ярко освещали мощёный камнем двор, каменный колодец с продёрнутой через металлический блок верёвкой, коновязь справа от него.
  Я остановился, стараясь перетерпеть вновь проявившуюся боль, привалился боком к стене, закрыл рот кистью левой руки в попытках сдержать кашель. Знобило. Тело вновь колотило в приступе кашля. От потери крови кружилась голова. Ноги стали предательски дрожать.
  "Нет, нет, кашлять нельзя. Если упаду - больше не встану."
  Прислушался. Во дворе моей тюрьмы шелестел ветерок в листьях стоявших где-то недалеко деревьев, пересвистывались птицы. Издалека, на самой грани слышимости, прилетел петушиный крик.
  "Идиллия, блядь".
  Тишина. Закрытых мной в камере придурков пока никто не хватился...
  Сзади, в коридоре, откуда тянулась дорожка моей крови, послышался крик и стук кулаков и пинков в дверь запертой мною камеры.
  "Очухались, уроды!".
  Кольцо с ключами от камер звякнуло на руке. Ладонью левой руки втиснул самый большой ключ из висевших на кольце между скрюченных пальцев правой руки, ушко ключа упер в ладонь той же руки. Получилось хоть какое-то оружие - если ткнуть в лицо таким ключом, может быть отвлечёт.
  Оттолкнувшись от стены, вытирая кулаком заслюнявленный рот, подался вперед, на выход.
  Мне не хватило буквально двух шагов чтобы вырваться наружу.
  Здоровенный мужик, одетый в серую хламиду, закрыл собой дверной проём и сделал шаг в коридор тюрьмы.
  Я едва доставал ему до груди.
  "Да что ж такое-то! Ты ещё откуда взялся!"
  Собрав последние силы, я завизжал и кинулся на мужика, целясь зажатым в руке ключом в его лицо.
  Мужик ловко извернулся, отбил мою руку с ключами своей левой, а правой схватил меня за горло и, приподняв над полом на уровень своего лица, прижал к стене коридора.
  Несильно ударив несколько раз мою изуродованную кисть об стену, выбил ключи и прижал мою многострадальную руку к стене.
  Его руки были гораздо длиннее и дотянуться своими руками до его лица я не мог. Левой рукой я что есть силы бил по его руке державшей меня за горло. В голове билась только одна мысль: нанести мужику такой ущерб, чтобы он меня убил. Воздуха мне не хватало и с отвращением я почувствовал, что по ногам опять течёт.
  Вдруг мужик покрылся голубоватым свечением. Пинки моих ног наталкивались словно на каменную стену. Он с интересом разглядывал мое лицо, вглядывался будто узнавая. Последнее, что я увидел это то, как он поднял окутанную сиянием руку и ткнул засветившимся пальцем мне в лоб.
  Повернув голову в сторону двора он крикнул:
  - Тибо, Руал несите его к колодцу.
  * * *
  Точка моего сознания медленно погружалась в забытьё. Или я уже был в нём? Или никогда его и не покидал? Навалившаяся апатия давила, требовала прекратить сопротивление, погрузиться в нирвану, забыться, ничего не предпринимать, забыть всё что происходило.
  Мир вокруг меня не был реальным, хотя это было лишь то, в чём я был уверен. Он был абсолютно ирреален и фантастичен, но при этом было в нём что-то неземное, подавляющее и гнетущее. Я ощущал себя не просто не в своей тарелке: мир, явленный мне, был пустым и безжизненным, лишенным красок и движения - в нём не было места человеку.
  Казалось, здесь не было тепла и холода. И ветра. Не слышалось ни звука, не виднелось ничего, кроме необозримого пространства, окружившего меня и наполненного серой мглой.
  Не было ни рук, ни ног, тело отсутствовало. Иррациональный страх постепенно охватывал всё моё существо. Я посмотрел вниз (ну, по крайней мере, мне казалось, что там низ) и ничего, абсолютно ничего не увидел. Сердце замерло, под ногами разверзлась бездна. Я висел в этой непроглядной серой мгле.
  Пытаясь вглядываться, в надежде увидеть хоть что-нибудь, вдалеке перед собой я увидел светящуюся тусклым светом точку. Потянулся к ней. Резко, рывком расстояние сократилось, и точка оказалась рядом со мной, как мне показалось, на расстоянии вытянутой руки. Вблизи можно было рассмотреть, что точка, казавшаяся таковой на расстоянии, вовсе и не точка, а небольшое неяркое пятно или скорее шарик света.
  Потянувшись к пятну, заметил как от меня вытянулся такой же тускло светящийся отросток и стал медленно тянуться к тусклому пятну.
  Навстречу моему отростку от шарика отделилась тонкая струйка и осторожно коснулась моего отростка.
  - "Wer bist du?" (кто ты?), - тихо прошелестел внутри меня женский голос.
  "Что это?", - подумал я и от меня к пятну потянулся ещё один отросток.
  Отросток по моему желанию стал оборачиваться вокруг шарика как планета вокруг звезды. Тонкая струйка, тянувшаяся от шарика ко мне, отдёрнулась и шарик своей струйкой повернулся в сторону оборачивающегося вокруг него моего отростка. Первый мой отросток соединился со вторым и тот стал толще.
  Струйка шарика коснулась изогнувшегося моего отростка.
  - "Wer bist (кто) ты?", - опять прошелестело во мне на смеси русского и немецкого языков.
  Я попытался сдвинуть свой отросток навстречу струйке шарика, увеличить пятно контакта, оплести отросток вокруг струйки. Шарик испуганно дёрнулся, попробовал отдёрнуть струйку, у него не получилось.
  - "Что ты machst (делаешь)?", - настороженно прошелестел голос на той же смеси языков.
  "Похоже, чем теснее контакт, тем лучше мы можем говорить друг с другом", подумал я. "Ну-ка попробуем так" - какой-то исследовательский азарт охватил меня, я раскрыл на конце своего отростка своеобразную кисточку и потянулся к шарику, обвивая вдоль тянувшуюся от шарика его струйку.
  Шарик заполошно заметался, стал втягивать свою струйку обратно, в моей голове панически зазвучало:
  - "Nein! ich bitte euch! du musst das nicht tun.(Нет! Прошу Вас! Не надо этого делать!)".
  - "Почему? Давай поговорим, ты же умеешь разговаривать. Вот, дотронься до меня сама и нам будет проще общаться", - я уговаривал успокаивающим тоном шарик, мой отросток по его (наверно уже по её) струйке дотянулся до шарика, и кисточка обхватила шарик, как пальцы руки обхватывают теннисный мяч.
  "Всё, не вырвется", - заключил я.
  - "Вот, смотри, совсем не больно. И не страшно. Ну, почувствуй. Чувствуешь. Вот. А теперь ты дотронься до меня", - я уговаривал шарик, словно маленького ребёнка, успокаивал его, помня, что женщины и животные реагируют на интонацию.
  Струйка шарика, доверчиво обвиваясь словно лоза вокруг моего отростка, дотянулась до меня и ткнулась в меня, как оказалось, тоже шарика, только чуть большего размера и более интенсивно светящегося.
  Какая-то сила подхватила нас и понесла в этом бесконечном мареве, мир вокруг буквально качнулся, и окружение резко сменилось. Серая мгла исчезла. Вокруг нас по-прежнему была темнота, но эта темнота уже не чувствовалась бесконечностью.
  Над нами я увидел звёздное небо, такое, какое видел ранее только на фотографиях Хаббла. Пола под нами не было. Но появился хотя-бы потолок.
  - "Es ist so schön (это так красиво!), - пропел во мне тонкий голосок.
  - "Сам в шоке", - подтвердил я потрясённо.
  - "Смотри вверх!", - сказал я и попытался начать вращать наши сцепленные в виде гантельки шарики под вновь открывшимся звёздным небом.
  Огромный звёздный купол, великолепное создание вселенной, начал медленно вращаться. Я восхищённо разглядывал звёздное небо и мне пришло в голову, что знакомых созвездий не было. При этом звёзды переливались, перемигивались, присмотревшись, я увидел облака звездной пыли, окрашенные в синий, голубой, зелёный, жёлтый и красный цвета.
  Между тем, наше вращение ускорялось, звёзды над нами ускоряли свой бег. Я обратил внимание на то, что по установившейся между нами связи, состоявшей из перекрученных между собой моего отростка и струйки шарика, стали проскакивать световые импульсы от меня к шарику и от него (неё?) ко мне.
  - "Говори со мной", - поступила просьба от шарика.
  - "О чём?", - ответил я.
  - "О чём угодно, только не молчи. Я уже столько времени ни с кем не разговаривал", - высказался шарик (всё таки он?).
  - "Какой у тебя странный голос", - констатировал я.
  - "А что в нём странного?", - ответил шарик.
  - "Ну, он женский. Кто ты, всё таки?", - снова задал я вопрос.
  - "Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха седьмого великого герцога Лоос-Корсварм, к вашим услугам", - отрекомендовался шарик, - "А что такое женский?", - спросил он с каким-то детским любопытством.
  - "Кха! Ну-у, это такой как у тебя", - сбитый с толку его вопросом я попытался найти приемлемый ответ.
  - "А кто ты?", - задал он ещё один вопрос.
  - "Макс Отто фон Штирлиц, штандартенфюрер СС, истинный ариец. Характер - нордический, выдержанный. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет свой служебный долг. Беспощаден к врагам Рейха. Отличный спортсмен: чемпион Берлина по теннису. Холост; в связях, порочащих его, замечен не был. Отмечен наградами фюрера и благодарностями рейхсфюрера СС", - прикололся я (кто все эти люди?).
  - "Подожди, подожди. У меня куча вопросов: А где находится твоё селение Штирлиц, или может это город? А кто такой штандартенфюрер - это фюрер штандарта? Что значит - истинный ариец? А бывают неистинные арийцы? Почему характер нордический - ты с севера? А где твои товарищи по работе? Ну, про служебный долг мне понятно - это скучно! А почему ты беспощаден к врагам Рейха? И где находится это государство? А туда можно приехать? А кто там живёт? А что значит отличный спортсмен - это кто вообще? Чемпион Берлина по теннису - это как? У вас там, что водятся медведи? А почему холост - ты не нашёл своего истинного? В порочащих связях не замечен - это правильно. Вот у нас был случай. Один альфа...Ой, потом расскажу. А вот у вас, в вашем рейхе есть вождь и государственный вождь СС - это разные люди? А СС это что?", - засыпал он меня вопросами.
  - "СС - это Schutzstaffel - отряды охраны", - растерянно ответил я, совершенно сбитый с толку ворохом вопросов, высыпанных на меня Ульрихом и чувствуя, что всё, что я только что выдал про Штирлица мне известно, но откуда (вот бы ещё знать!).
  - "Ну-у, так ты охранник. Скажи... Ой, скажите пожалуйста, а что вы охраняли?", - виновато поправился он, и на мгновение мне показалось, что шарик как собачка опустил уши и поджал хвост.
  - "Извините меня, пожалуйста, воспитанный омега не должен так себя вести с незнакомыми людьми. Я знаю что виноват, е-если хотите... можете наказать меня... г-господин Макс Отто фон Штирлиц...", - прошептал заикаясь шарик и замер.
  - "Ну, не такие уж мы с тобой незнакомые люди. Ты же ведь мне представился, я тебе тоже, так что наказывать тебя не за что", - попытался я сгладить замешательство Ульриха.
  - "Einstellen! Auf! Habaht! Recht schaut! (Встать! Смирно! Равнение на право!)", - вырвалось у меня со всей дури, - "чёрт, что я несу! Он же сейчас вырубится".
  Шарик Ульриха замерцал, снизил свечение почти вдвое. От уменьшающегося шарика стали отлетать мелкие тускленькие искорки и таять в окружающей нас темени, его струйка стала слабеть и втягиваться в шарик.
  "Стоять, Зорька! - куда пошёл. Не отпущу", - подумал я, удерживая струйку Ульриха.
  - "Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда!" - тишина, - "Ульрих!" - никакой реакции от шарика, - "Улька!" - я несколько раз прогнал импульс по связи соединявшей нас. Отклика не было. Шарик Ульриха рассыпался и угасал.
  "Да он умирает! Вот я придурок, человека убил ни за что ни про что", - в панике я лихорадочно размышлял, - "Надо попробовать свечение прогнать, может быть поможет, он же энергию теряет".
  Наше вращение под звёздным небом остановилось. Я начал с усилием прогонять импульсы свечения по нашей связи со всё увеличивающейся частотой. Шарик Ульки то светился, то гас. Наконец, после может быть сотни или больше прогнанных по связи импульсов он прекратил распадаться на искры и засветился ровным тусклым светом. Было заметно, что моё свечение было ярче чем его.
  - "Ульрих!"
  - "Г-господин мой, Макс Отто фон Штирлиц! Заберите меня всего...Накажите, так как вы сочтёте нужным... Я виноват, я очень виноват перед Вами...Мне нельзя так с Вами себя вести...Я недостоин быть рядом с Вами, мой господин. Простите меня, простите, простите...", - Улька бился в истерике.
  - "Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн успокойтесь, пожалуйста. То, что сейчас произошло... Извините меня за мою дурацкую шутку!", - я представил, что стою перед Улькой навытяжку и кивнул головой.
  - "А-а... мой господин... о-ох", - Улька всхлипнул.
  "Вот только слёз мне сейчас не хватало!", - подумал я.
  - "Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн! Скажите мне, где мы с вами находимся?", - решил я переключить сознание Ульки на конструктивную деятельность.
  "Да, надо срочно что-то придумать с его именем, пока я язык не сломал", - пришла мне в голову дельная мысль.
  - "Я-а..., мой господин, я не знаю... Я был в...", - какой-то полустон-полувсхлип вырвался из Ульки, он надолго замолчал, - "Я хотел умереть..., я просил Великую Силу чтобы умереть...Здесь я уже долго...", - шарик на глазах содрогнулся и опять начал терять искры постепенно уменьшаясь.
  - "А ну прекрати немедленно! Сейчас же!", - потребовал я.
  - "Да, мой господин... Как прикажете...", - едва слышно прошелестело в ответ.
  - "Почему ты меня так называешь?", - задал я вопрос Ульке.
  - "Ну... вы же меня схватили и держите..."
  - "Давай я тебя отпущу", - ответил я.
  - "Нет! Не отпускайте, мой господин...", - панически воскликнул Улька, - "а впрочем..., отпускайте...", - прошептал он.
  Я разжал кисточку на конце своего отростка, державшую шарик Ульки, но ничего не произошло - кисточка не разжималась.
  - "Подожди, я почему-то не могу тебя отпустить, не получается. Попробуй вытащить из меня свою струйку и втяни её назад", - сказал я Ульриху.
  - "Я не могу! Она не втягивается!", - опять запаниковал он.
  - "Давай растянем нашу связь, может быть, тогда расцепимся", - предложил я.
  В попытке отдалиться от шарика Ульриха я вспомнил момент когда я попал сюда и шарик Ульриха рывком приблизился ко мне.
  Решив поступить также, я резко отдалился от Ульриха. Его шарик также как и ранее рывком исчез из поля зрения, но созданная связь не разрывалась. Истончилась до невидимой нити, но разрыва не было.
  - "Возвращаемся", - скомандовал я.
  И наши шарики мгновенно оказались рядом друг с другом на прежнем расстоянии. При этом я заметил, что при движении от шарика Ульриха отлетают и гаснут те самые искорки, которые я уже видел когда он собирался умирать. Получается, что на движение Ульрих расходует энергию и когда-нибудь полностью её истратит.
  - "Ульрих, я могу так к тебе обращаться?"
  -"Да, мой господин..."
  -"Я заметил вот что: когда мы двигались друг от друга и возвращались обратно, за тобой летел и гас шлейф из искорок. Что это может быть?"
  -"Искры - это часть меня, я расходую свою жизнь...Великая Сила выполнила мою просьбу... меня скоро не будет...мой господин... заберите всё, что у меня осталось".
  - "Гриса, сто за песимизьм! Ты куда это собрался? А как же я? Я же лучше собаки!", - опять схохмил я.
  - "Простите, мой господин...вы назвали меня Грисей... если вам угодно называть меня так... я согласен... и вы действительно лучше собаки...", - тихо ответствовал Улька.
  - "Так, стоп. Я пошутил. Давай лучше попробуем тебя полечить", - я снова начал прогонять энергию по нашей пуповине в сторону шарика Ульриха. Постепенно наращивая темп прокачки, я добился того, что шарик Ульки стал светиться почти с той же интенсивностью, что и я.
  - "Мой господин, это непередаваемо...", - почти простонал в экстазе Улька.
  - "Так. Хорошего понемножку, рассказывай давай...", -
  - "Простите, мой господин, мне рассказывали, что так бывает только со своим истинным. Вы мой истинный?..", - спросил Ульрих.
  - "Ульрих, оглянитесь, какой истинный, кто это? Вы посмотрите на себя и на меня - у нас у обоих тела нет!", - возмутился я.
  - "В общем так, Ульрих, я вас настоятельно прошу, расскажите мне обо всём..."
  И Улька рассказал. Путём наводящих вопросов, периодических эмоциональных встрясок рассказчика я выяснил, что это за мир.
  
  
  
  Глава V
  
  Мир называется Эльтерра. Несколько материков расположены недалеко от экватора, поэтому климат мягкий. На материке, на котором расположено великое герцогство Ульки, находится несколько государств. Каких и сколько их в точности Улька не знает. Великое герцогство Лоос-Корсварм вассально королевству Барбанул. Помянутый Барбанул воевал с Тилорией. Тилория отжала у Барбанула великое герцогство. Сам великий герцог и его старший сын-альфа погибли в ходе войны, а захваченного Ульку отдали взамуж за герцога Джанаса Торпатинна, младшего брата короля Тилории Арлена Торпатинна. В результате переворота, король Барбанула был убит (как вовремя!) и война окончилась победой Тилории. По итогам мира великое герцогство Лоос-Корсварм было присоединено к Тилории, его территория была поделена на множество мелких баронств, король-победитель наградил землями верных людей, а герцогство перестало существовать. Улька единственный живой потомок династии великих герцогов. Но поскольку он омега, то династии конец, т.к. омеги из престолонаследия исключены полностью.
  Да, в Эльтерре присутствует магия! По словам Ульки, пользователей магии называют искусниками. Сама магия называется Великое Искусство. Этому можно научиться. Магией могут пользоваться как альфы, так и омеги, но из-за того, что магия требует дисциплины ума и незаурядной воли, количество омег-искусников мало, где-то 1 к 100 по сравнению с альфами. Кроме того, почти все разделы Великого Искусства требуют серьёзной физической силы, чего у омег нет.
  На Эльтерре живут только люди, других разумных гуманоидов нет (по крайней мере Ульке о них не известно). У людей нет мужчин и женщин, а есть только альфы (активные аналоги мужиков) и омеги (пассивные аналоги женщин). При этом внешне и те и другие выглядят как мужики. И у тех и других есть половой член и тестикулы и отсутствует женская грудь. И набор мужских половых органов у омег функционирует! Омеги могут рожать детей только от альф, по размерам меньше альф и выглядят очень симпатичными.
  Что странно - влагалища у омег нет, половая связь осуществляется через задний проход, также происходят и роды. При этом, омеги, найдя своего истинного, больше ни с кем не могут совокупляться (как я понял, осуществляется психологическая привязка) по крайней мере, добровольно (изнасилований никто не отменял), а истинных у альф может быть несколько. При этом, встречаются омеги вообще никогда не могущие получить своего истинного. Как сказал Улька, искусники-целители говорят, что это связано с гормональным дисбалансом в организме омег. Вообще омег рождается процентов на 30 больше чем альф, но живут омеги меньше чем альфы. Улька назвал мне сроки жизни 100 местных лет для омеги и соответственно 150 лет для альфы (год здесь длится ровно 400 дней, в году 10 месяцев по 40 дней).
  Сам Улька нахрен своему мужу не нужен, так как у того уже есть целый гарем из омег-фаворитов. После заключения брака брат короля с ним не общался и в половую связь не вступал. Привязки между ними не произошло - то есть Улька и грецог истинными друг другу не стали. От него просто избавились, но уничтожать не посчитали нужным (вдруг понадобится), искусники поставили между лопаток здоровенное клеймо и сбагрили в тюрячку, где над ним всячески издевались гоблины-тюремщики. Гоблины не в смысле расы, на Эльтерре расы гоблинов нет, а гоблины по жизни. Этим уродам разрешили делать с Улькой что угодно, кроме лишения жизни, они и старались от души. Осмыслив услышанное, мне показалось, что, скорее всего этим тюремщикам была поставлена задача сломать Ульриха, что им с успехом удалось. Попутно был решён вопрос с его бесплодием, так как дети-альфы от Ульки могли бы претендовать на корону великого герцогства. В результате издевательств произошло нарушение гормонального баланса Ульки, как следствие, невозможность для него иметь когда-либо своего истинного, что омегам очень важно для деторождения, а до попадания в тюрьму своего истинного у Ульки не было. Кроме того, Улька в браке, а брак по законам и Тилории и Барбанула нерасторжим. В общем, подстраховались, сволочи, со всех сторон. Им только дождаться когда Улька помрёт своей смертью и всё. Но процесс должен быть растянутым на годы.
  Как мы выяснили совместными с Ульрихом усилиями, я каким-то образом оказался в изуродованном теле Ульки (он вообще уверен, что это произошло в результате его желания умереть и соответствующей просьбы к Великой Силе) и сумел сбежать (не дальше выхода из коридора во двор). Услышав описание мужика, ткнувшего мне пальцем в лоб, Улька с уверенностью заявил, что это альфа-искусник. Вот только в результате моего рассказа о том, что мужик окутывался синим сиянием, Улька разволновался и сказал, что магию (в его терминах Великое Искусство) увидеть нельзя.
  Выяснился и вопрос двуязычия: как только мы с Улькой соприкоснулись между собой, я видел как по связи проходили импульсы энергии. Вот эта-то энергия и совершила психологическую и информационную подстройку Ульки под меня по принципу сообщающихся сосудов (я был наполнен энергией, а Улька был на последнем издыхании), и от меня к нему передалось знание языка. Да! Чёрт возьми, русского языка. В немецком я никогда не был силён. Никогда нигде его не учил, слышал только в фильмах про войну.
  Расспросил Ульриха о языке. Откуда здесь мог взяться немецкий? Это же язык моего мира! Он уверенно ответил, что это его родной язык, ни на каком другом у них тут не говорят. Правда, добавил, что у искусников есть свой язык, на котором они пишут свои книги и общаются между собой. На немецкий этот язык не похож, он его слышал случайно пару раз. А когда я сказал ему, что мы с ним общаемся не на немецком, он не поверил.
  Усвоив полученную от Ульки информацию о наличии истинных альф и омег, я пришёл к выводу, что наша связь с Ульрихом очень похожа на запечатление между истинными. Действительно, я обхватил своим отростком ядро личности Ульриха и он не смог вырваться. И действие это одноразовое, так как, похоже как, больше никто уже не сможет захватить его ядро личности (мой отросток обхватывает его полностью), при этом он стопроцентный омега. Его струйка тоже достигла моего ядра личности, но всего лишь соединилась с ним, ни о каком захвате речи не идёт, но отсоединиться он тоже не может. Отсюда получается, что для Ульриха я его истинный альфа, хотя фактически таковым не являюсь. А запечатление у Ульриха произошло успешно, так как он был свободен от тела и гормональный фон тела не давил на его личность. Т.е. это прежде всего психический процесс, хотя и завязанный на тело.
  Кроме того, он, будучи морально сломанным, приготовившимся умереть и попав в псевдопространство, в котором мы с ним встретились, несколько часов находился в состоянии сенсорной депривации, следствием этого состояния и явилось его поведение и последующая наша с ним взаимная привязка.
  Выслушав Ульриха, я задумался - кто же я такой? Язык русский - значит я тоже русский, уже хорошо. Покопавшись внутри себя, я пришёл к выводу, что я мужского пола. В остальном в памяти зияли провалы. Улькин язык немецкий и я об этом знаю. Штирлица упомянул, "ойся ты ойся" тоже есть, фильмы про войну, майор Амбалян, метры, фраза "давно здесь сидим", что такое СС, сенсорная депривация и т.д. и т.п. Короче, тут помню, тут не помню.
  Можно было бы и мне воспользоваться сенсорной депривацией для упорядочивания собственного мышления и воспоминаний о себе, но, засада, сенсорной депривации уже нет, так как есть Улька.
  Начал расспрашивать Ульриха о состоянии его тела - как он дошёл до жизни такой, но ничего кроме истерики не получил. Умирать он больше не пытался, но ушёл в себя и возвращаться не хотел ни в какую. Я перепробовал все мои способы общения с ним: вращал под звёздами, прокачивал энергию - добился только собственного потускнения, даже Улька стал светиться ярче, звал, уговаривал, даже опять командовал по-немецки, отстранялся до полной его невидимости - нет ответа.
  Последнее, что мне пришло в голову - это попробовать сжимать и разжимать шарик Ульриха своим отростком. Сначала получилось начать постепенно сжимать шарик и чем меньше он становился, тем ярче был его свет. Сжать удалось до яркой светящейся точки. По связи не доносилось никакой реакции. Потом я стал разжимать шарик Ульриха и давать посыл на возможно большее расширение, лапки на конце моего отростка расширялись и следом расширялся Улька, по мере расширения его свет тускнел и тускнел. Расширив шарик Ульриха в два раза больше себя, я наконец-то услышал слабый голос:
  -"М-м-м, господин мой...сожмите меня сильнее..."
  "Он там кончает что ли?", - подумал я, выполняя просьбу Ульриха.
  Сжав шарик Ульриха до состояния яркой светящейся точки, я вновь услышал стон, и стон этот был стоном наслаждения!!!
  "Бля, вот извращуга!"
  Быстро вернув шарик Ульриха в исходное состояние, снова задал ему вопросы о теле. Отговориться обмороком Ульрих не смог и рассказал, что в один из не самых счастливых дней его нахождения в тюрьме толстогубый Мауль ударил его рукой с разворота в левый глаз, а когда Ульрих упал, тот помочился ему на лицо, с тех пор глаз загноился. В самом начале своего существования в тюрьме Ульрих имел неосторожность вступить в пререкания со своими тюремщиками и они ему отомстили - принесли в камеру клещи, жаровню с углями и раскалёнными клещами выдрали Ульриху язык, повторно раскалив клещи ими же прижгли рану во рту. С тех пор кормили насильно, через воронку. А спустя несколько дней теми же раскалёнными клещами его кастрировали. И каждый раз, приходя в камеру насиловали, насиловали.
  Я долго молчал просто обалдевая от такой немотивированной жестокости.
  "Но за что? Почему так? Ну, ладно, - думал я, - брак политический, мужу ты не нужен, хрен с ним, владение раздербанили, наследников не будет - надо чтобы умер быстрей, но не сразу. Но зачем же так издеваться-то?".
  Очевидно, мои эмоции были настолько сильны и я проникся к Ульриху такой жалостью, что он что-то почувствовал по нашей связи.
  - "Господин мой...не надо...со мной всё в порядке", - послышалось от Ульриха.
  - "Молчи...", - ответил я и в каком-то порыве потянулся, инстинктивно пытаясь дотронуться до Ульриха хотя бы эмоциями.
  - "Ох-х...", - не сдержался он.
  - "Что?..".
  - "Кайф...".
  - "Чё-ё?!.. Какой кайф? Ты откуда такое слово услышал? Немец-перец-колбаса!" - не сдержался я, - "ладно, всё, забыли".
  - "Вообще, лучше вот что мне расскажи, друг ситный, вот мы с тобой общаемся - похоже, как привязка произошла между нами - для тебя что-нибудь изменилось?", - опять решил я переключить внимание Ульки.
  - "Ну, вы даже себе не представляете, господин мой..., я чувствую, что самое тёплое - руки, ваши руки, которые нежно обнимают меня. Эти руки ласково скользят вдоль тела, оставляя обжигающие пятна. Мои самые чувствительные места - это кратеры планеты тела, в которые с невероятно приятной силой падают метеориты. Они яркие, их свет мягкий, как от этих звёзд, что над нами. Метеоры заполняют пустоты, становятся орбитами, отлетая и приземляясь в очередное место, от чего планета моего существа сотрясается в сладостном экстазе. Пятна горят так, что в моих глазах всё искрится. В них теплится то самое тепло, океан теплоты и любви - это ваш океан, мой господин. Это сладостный мёд, стекающий с моего тела, утопающий среди этой пустоты. И я не знаю, куда деться, спрятаться от этих вспышек, что прожигают меня, врываются в самые глубины сердца. От них нельзя избавиться, сколько не кричи. И тогда ваши поцелуи, мой господин, становятся желанным сокровищем. Сколько Великая Сила бы не прятала его, не скрывала, оно всё равно найдётся. Не скроется среди пыльного жаркого ветра, не станет грязью в обмокшем песке, не сольётся с камнем. Только в тиши лунного света можно найти его, ощутить, обнять мягкое облако и никогда уже не отпускать. Звёздное небо надо мной вновь уносится лентой куда-то вдаль, заставляя сны ускользнуть за ним вслед. Лишь только ваш солнечный свет, мой господин, позволит моим глазам раскрыться, а ладоням, скрепленным невидимыми нитями, сильнее прижаться к вам, и потонуть в объятиях... ваших объятиях. Я купаюсь в этом свете, как в тёплой воде, и ещё, мне хочется быть с вами, так хочется, не отталкивайте меня, мой господин... я не переживу этого, если хотите, накажите меня..., мне это тоже нравится... когда вы наказываете..., но я чувствую, что я..., меня... не будет если вы меня бросите..."
  "Бля-я, это чё такое? Пиздец, он, что в любви мне признаётся? Н-да, депривация даром не прошла, крыша- то у Ульки течёт конкретно", подумал я, и сказал:
  - "Кх-м, ладно, всё нормально будет, наши победят".
  - "Вот здорово! А кто, наши? А точно победят? Точно? Точно? А когда? Мой господин, а вот когда победят, то...", - опять понесло Ульку.
  - "Стоп! Маркиз Аранда, остановитесь, пожалуйста".
  - "Да, да, мой господин, я уже остановился, простите...".
  - "Ну, вот, видишь как хорошо. Надо быть умненьким, благоразумненьким...", - наставительным тоном произнёс я.
  - "И добавить - папа Карло!", - с восторгом подсказал Ульрих.
  Звёздное небо над нами и окружающая нас тьма покачнулись, и меня мгновенно утянуло из нашего ставшего таким уютным мирка.
  
  
  
  Глава VI
  
  Эберсвинус фон Кухерейниген, барон Боденхаузен и Ландерман, кавалер Ордена Церингенского Льва, начальник охраны герцога Джанаса Торпатинна был вызван к своему сюзерену и получил указание привезти в замок Хоэншвангау - местопребывание герцога и летнюю резиденцию короля Тилории Арлена Торпатинна - опального супруга герцога Ульриха Фрейтага Генриха фон Фалькенштейна. Доставить велено было немедля.
  Взяв четверку верных людей, Эберсвинус фон Кухерейниген отбыл в форт Херренкимзе, в котором находилась тюрьма для содержания особо важных преступников. Через два дня утомительной скачки группа Кухерейнигена прибыла на место.
  Зайдя к коменданту форта и отдав предписание, Эберсвинус фон Кухерейниген, прошёл к тюремному корпусу и на входе в каземат на него с визгом налетело косматое голое ободранное существо. Воин-искусник Эберсвинус среагировал мгновенно, выбил из руки напавшего ключи от камер и вырубил его с помощью Великого Искусства.
  Подскочившие подчинённые споро вытащили тело беглеца (а сомнений в этом не было!) на свежий воздух и положили у колодца на расстеленный плащ.
  Присев над лежавшим, фон Кухерейниген убедился, что первоначальное впечатление его не обмануло - это действительно был супруг герцога - оме Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн. Но в каком он был состоянии! Левую сторону лица покрывала гематома, по краям отливавшая всеми цветами радуги, а в центре абсцесс налившийся нездорвой сине-багровой темнотой. Левый глаз заплыл, посиневшие веки распухли, из узкой щели глазницы сочился жёлто-зелёный гной. От глазницы распространялся резкий неприятный запах.
  Полопавшиеся полуоткрытые губы обметало, в трещинах была видна запёкшаяся кровь, зубов во рту видно не было. Волосы, когда-то роскошного золотого цвета, сейчас сбились неопрятными колтунами, перепачканными в крови и Сила знает в чём ещё, и были полностью седыми! Осторожно повернув голову лежащего Эберсвинус увидел, что из левого уха Ульриха стекает кровь.
  Истощённое до крайней степени, сгорающее от высокой температуры, безволосое тело оме покрывали синяки и ссадины, на левой груди начальник охраны герцога увидел широкую рваную рану, из которой сочилась сукровица. Продолжив осмотр фон Кухерейниген, увидел, что пальцы на руках оме переломаны, от правого плеча до самой кисти тянется зарубцевавшийся причудливый извилистый шрам. Под съёжившимся половым членом была видна ужасная рана, покрытая коркой ожога, ноги Ульриха на первый взгляд были целы. Перевернув безвольное тело супруга герцога, начальнику охраны открылась ужасающая картина исполосованной шрамами спины оме, часть шрамов зарубцевалась, некоторые были покрыты струпьями, из других сочилась сукровица.
  Из заднего прохода оме натекала кровь и небольшая лужица её уже впиталась в плащ.
  Резко повернувшись к спутникам, обалдело пялившимся на лежащего человека, Эберсвинус рявкнул:
  - Аптечку, воды, быстро!
  Засуетившиеся подчинённые резво приволокли седельные сумки с аптечкой и флягами с вином. Руал быстро вытянул из колодца ведро с водой и поставил его рядом с плащом на котором лежал оме.
  - Оботрите, - приказал Эберсвинус, - да осторожнее, олухи.
  Разорвав чистую холстину, прилагавшуюся к аптечке, Руал намочил её в ведре и осторожно промокая раны лежавшего стал обтирать исхудавшее тело пленника.
  После обтирания фон Кухерейниген обработал свои руки аквавитой, и взялся за обработку ран. Открытые раны Эберсвинус промокнул тампоном, свёрнутым из чистой холстины, смоченным в спирту. После обработки присыпал их порошком растолчённой травы стеллании.
  Вытащив из походного набора аптечки иглу фон Кухерейниен шёлковыми нитями ушил зияющую рану на груди, разошедшуюся к тому времени на значительную ширину. Ушитую рану начальник охраны также обработал целебным порошком.
  От боли и холода я очнулся, со стоном открыл единственный глаз и увидел склонившегося надо мной мужика-искусника.
  - Trinken Sie es, ome (выпейте это, оме), - обратился ко мне какой-то человек, осторожно приподняв мою голову, он поднёс к губам горлышко фляги. Запах корицы, цветов и вина и чего-то ещё попал мне в нос из фляги. Сделав пару глотков, я откинулся назад, единственный мой видящий глаз с облегчением закрылся.
  "Другого выхода кроме помещения в стазис, нет. Великая Сила, придётся всё время пути держать его в стазисе. Надеюсь, будет жив", - думал Эберсвинус фон Кухерейниген
  - Magna Potentia, fiat voluntas tua, prohibere motus, vires in hoc corpore, et custodiunt illud vivere (Великая Сила, да будет воля твоя, останови движение сил в этом теле и сохрани его живым, лат.), - произнёс он заклинание, потоки силы закрутились вокруг пальцев барона и невидимая глазу сила окутала тело Ульриха.
  - Тибо, Эгер - делайте носилки, он не сможет ехать сам, - распорядился фон Кухерейниген.
  Стребовав с коменданта форта Херренкимзе три тёплых шерстяных одеяла и пару кусков плотной холщёвой ткани, спутники барона споро сколотили из подручного материала пароконные вьючные носилки. Уложили в них безсознательное тело оме Ульриха, завёрнутого сразу в три одеяла, для предотвращения кровотечения между ног ему вложили сверток мягкой льняной ткани и в тот же день, закрепив носилки между двух коней и поменяв своих коней на заводных, группа фон Кухерейнигена со всей возможной скоростью двинулась обратно.
  Обратное путешествие растянулось на 4 дня - сказывалась скорость передвижения. В пути Эберсвинусу фон Кухерейнигену пришлось несколько раз обновлять заклинание стазиса - его хватало лишь на несколько часов. По какой-то причине это заклинание держалось на Ульрихе очень недолго - не более 4 часов.
  Перевозка безсознательного раненого наконец-то завершилась и начальник охраны показал привезённого герцогу Джанасу Торпатинну - супругу Ульриха.
  Брезгливо посмотрев на лежащего без сознания нелюбимого юношу, герцог сообщил присутствующим:
  - Я уезжаю в столицу - началась война, король отбыл к войскам, мне поручено управление столицей и прилегающими районами. Ты со мной, - обратился он к начальнику охраны, - этого, - герцог ткнул пальцем в лежащего омегу, - вылечить и привести в надлежащий вид, насколько возможно. Из замка не выпускать. Приставь пару охранников и найди ему личную прислугу. Сбежит - ответите головой.
  Герцог повернулся и вышел - для отъезда в столицу нужно было готовить целый обоз и оставлять это дело без надзора было никак невозможно. Кроме того, предстояло решить, кто из фаворитов поедет с ним, а кто останется в замке. И конфликтов с капризными и неуравновешенными омегами было не избежать.
  Отдав необходимые распоряжения коменданту замка, начальник охраны герцога Эберсвинус фон Кухерейниген вызвал к себе одного из двух находившихся в замке искусников-целителей.
  - Мастер Тилорн, его высочество поручил вылечить его супруга, известного вам Ульриха Фрейтага Генриха фон Фалькенштейна. Осмотрите его, я вёз его под стазисом. Я не целитель, но хочу сказать, что когда я его нашёл, состояние его здоровья было критическим. Возьмите мастера Абрахаса и жду вас через час с докладом. Указание его высочества - вылечить и восстановить здоровье оме насколько это возможно.
  Через час мастер Тилорн сообщил:
  - Что вам сказать, господин барон. Тяжёлый сепсис. Его явно мучили не один месяц. Общее истощение весьма велико, алиментарная дистрофия II степени. Повреждения внутренних органов - лёгких, печени, почек, мочевого пузыря, разрывы прямой кишки и матки. Язык удалён..., вернее то, что осталось от этого органа, мало на что способно. Тестикулы отсутствуют вместе с мошонкой, но член сохранён. Шрамы, рубцы по всему телу. Передние зубы отсутствуют. Левый глаз скорее всего будет потерян. Репродуктивных органов практически нет. Подавляющая печать повреждена...
  Барон вскинул голову, вновь встречаясь взглядом со старым лекарем:
  - Что можно сделать в этих условиях?
  - Мы сможем стабилизировать его состояние, но матку, яичники, семенные пузырьки и простату придётся удалить. По внешнему облику: все шрамы убрать не удастся, но лицо поправим. Мошонку можно восстановить, однако, яичек в ней не будет, работоспособность полового члена под вопросом, но внешний вид половых органов восстановим. С лицом сложнее - глаз будет удалён и ему придётся носить повязку, функции обеих ушей тоже вернём. Пальцы рук вернут свой функционал..., что ещё... ах, да, язык и зубы тоже будут на месте. По поводу печати ничего пояснить не смогу - ставил не я.
  - Он точно не сможет иметь детей?
  - Какие могут быть дети с пустым животом. Да, господин барон, понадобятся дорогостоящие лекарства и эликсиры...
  - Его высочество не ограничивает вас в этом, мастер Тилорн...
  
  
  
  Глава VII
  
  Возврат под звёздное небо совершился без каких-либо проблем - сказалась связь между мной и Улькой.
  - "Дозволено ли мне будет узнать, где вы были, мой господин?..", - обратился ко мне растерянный Улька.
  - "Ко мне сознание возвращалось, я снова видел того мужика, меня поили вином из фляжки. Да, самое главное, я видел небо и солнце. Нам с тобой удалось вырваться из камеры!", - ответил я, - "хотелось бы надеяться, что больше туда не вернёмся."
  - "Ульрих, нам надо выяснить один вопрос - скажи мне, то тело, которое находилось в камере и с ним делали, то о чём ты мне рассказывал - оно твоё?", - задал я вопрос Ульриху.
  - "Д-да, мой господин,.. это моё тело"
  - "Ты говорил мне, что хотел умереть..."
  - "Да-а..."
  - "Я появился в твоём теле, между нами произошла привязка. Получается, ты больше не управляешь своим телом?"
  - "Да, у меня не получается вернуться в своё тело, мой господин..."
  - "Ульрих, нам надо жить..."
  - "Живите, мой господин... я согласен уйти..."
  "Блин, его надо как-то вытаскивать из этой депрессии. Оно, конечно, жить-то всем хочется, я не исключение. Но, сука, совесть потом загрызёт - существо-то безобидное. Как котёнка утопить. Ладно, придумаем что-нибудь...", - размышлял я и, похоже, времени у меня немного.
  - "Нет, Ульрих, я не буду жить в этом теле без тебя. Я не буду убийцей"
  - "Мой господин, вы... не должны..., нет...Забирайте моё тело... мне нет места в этом мире..."
  Ну что же, позиция пациента ясна. Внутри самого себя всё подчиняется моей воле. Ну-ка, попробуем.
  - "Мир, свидетельствуй", - провозгласил я, - "это тело принадлежит мне по праву передачи".
  Звёздное небо над нашими головами качнулось. Усилием воли я снова начал вращать нас под перемигивающимися звёздами.
  "Сейчас ещё один вопрос порешаем".
  - "Мир, свидетельствуй, личность этого существа принадлежит мне по праву сильного!", - снова заявил я. Звёздное небо повторно качнулось.
  - "Согласен, ли?", - обратился я к Ульриху.
  - "Да, да, мой господин, да, я согласен!"
  - "Раз согласен, то с этого момента, чтобы я никаких поползновений к суициду не слышал! Ты понял меня, Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха седьмого великого герцога Лооз-Корсварм?"
  - "Jawoll mein führer!", - бодро отрапортовал Улька.
  - "Вольно, балбес! Приведи себя в порядок, крючок застегни. Почему не подшит и сапоги не чищены?!", - скомандовал я, - "в человеке должно быть всё прекрасно - погоны, кокарда, исподнее, а что я вижу? Хлопцы не поены, кони не кормлены. Спишь, боец!", - продолжал я наезжать на Ульриха.
  - "Я-а... а-а...вот..."
  - "Ладно, Ульрих, давай думать, кто я такой и откуда взялся, а там посмотрим, что делать"
  "Пока есть такая возможность", - добавил я про себя.
  - "Вот скажи мне, Ульрих, в прошлый раз, перед тем как меня выдернуло в большой мир, ты папу Карло поминал", - задал я Ульриху коварный вопрос.
  - "Да, мой господин, я говорил про папу Карло..."
  - "А кто это?"
  - "Не знаю..."
  - "Как же так, не знаешь, а говоришь?"
  - "Ну... мне кажется.., имя этого достойного человека всплыло у меня в голове. Я его раньше никогда не слышал, мой господин..."
  - "В голове, говоришь? Были бы у нас с тобой эти головы... Лучше расскажи мне, как ты меня почувствовал. Помнишь, ты тогда всё вопрос задавал: кто ты?"
  - "Я... меня тогда ударили... сильно ударили... упал и об пол головой..."
  Я почувствовал, что Улька опять находится на грани истерики.
  - "Чш,чш,чш, тихо, тихо, всё хорошо, я здесь...", - зашептал я ему, успокаивающим тоном.
  - "В общем ты вырубился, так?", - продолжил я допрос.
  -"Да..."
  - "А потом, что потом было?"
  - "Попал в темноту какую-то. Висел долго..."
  - "Дальше..."
  - "Дальше? Вот, знаете, мой господин... такое чувство...Вот, как будто посмотрел на меня кто. Кто-то огромный и взгляд такой пристальный. Я его не вижу, а он смотрит. А потом раз... и я вас почувствовал. Я тогда не знал, что это вы. Но вот чувствую - в темноте есть кто-то. И этот кто-то хороший, добрый, тёплый такой...А это вы... оказалось. А потом вы пришли... и мы встретились. И правда, оказалось - теплый и хороший."
  "Да-а" - подумал я. "Это я-то тёплый и хороший? Хотя, хрен его знает, не помню ведь ничего. Мож, и правда, тёплый и хороший."
  - "Ладно, понял я тебя, мой золотой. Давай вот о чём поразмыслим. Смотри, тело наше с тобой в сознание приведут рано или поздно? Приведут. Значит, что? Значит, я туда в большой мир попаду. Так? Так. А я там, такой тёплый и хороший, никого не знаю. И что мне делать? Давай рассказывай, что и кого помнишь. В подробностях. Какие у вас обычаи. Кто как выглядит, как кого зовут, кто во что одевается. Как ходят, как едят, что пьют. Всё рассказывай".
  * * *
  Мастер Тилорн по праву считал лечение оме Ульриха вызовом себе как искуснику-целителю. Обширные повреждения организма оме поставили его на грань выживания. И благодаря искусству мастера Тилорна жизнь оме удалось отодвинуть от этой грани.
  В течение нескольких часов мастер Тилорн с помощью мастера Абрахаса и помощников провели операцию по восстановлению организма оме Ульриха. Насколько это было возможно, провели восстановление кожных покровов на спине пациента. Вскрыв брюшную полость, произвели ушивание разорванного кишечника. Гнойное расплавление глубоко проникло в матку и яичники, что повлекло их удаление, повреждённые затёкшей флегмоной простату и семенные пузырьки тоже удалили. Произвели санацию мочевого пузыря и подстегнули его регенерацию. Ликвидировали последствия ушиба почек. Провели дренаж лёгких - откачали скопившиеся гной и кровь. Печень, перегруженная очисткой заражённой крови, находилась на грани. У оме началось развитие признаков острой печеночной недостаточности - его печень утратила свою функциональность на 90%. Оздоровление печени заняло значительное время от общего времени операции. Отмершие части печени пришлось иссекать. С трудом удалось сохранить желчный пузырь и ушить его разрывы. Находившийся в стазисе оме несколько раз выходил из этого состояния, впрочем, не приходя в сознание. Мастер Абрахас, поддерживавший стазис, только дивился - Великое Искусство имело ограниченное воздействие на пациента, что не могло не вызывать удивления. В завершение операции мастер Тилорн приступил к удалению глаза - запущенный панофтальмит не оставил ему никаких шансов.
  На этом искусники-целители решили пока остановиться - истощённый заключением и издевательствами организм оме не выдерживал пожирающей его регенерации.
  Перенесённый из процедурной в светлую просторную комнату в одном из зданий замка - загородной резиденции короля Арлена Торпатинна оме Ульрих после магического воздействия мастера Тилорна пришёл в себя.
  - Оме, слышите ли вы меня? - задал мне вопрос невысокий благообразный старичок, одетый в широкую черную бархатную куртку (камзол?), - кивните если слышите.
  Я послушно кивнул.
  - Я мастер Тилорн, искусник-целитель, это мастер Абрахас тоже искусник-целитель, - показал старичок на такого же невысокого мужчину в возрасте, - мы лечим вас в настоящее время. Как ваше самочувствие? Есть ли какие-то боли? Кивните, если боли есть.
  Я прислушался к организму. Болей не было. Только острое сосущее чувство голода.
  - Выпейте это, - предложил мне мастер Тилорн, поднося ко рту носик кружки-поилки.
  Густой ароматный коктейль полился мне в рот. Измученные жаждой горло и ротовая полость впитывали божественный нектар, до желудка, по-моему, не добралось ничего!
  Ещё! Я вытянул губы и подбородок и кивнул несколько раз, выпрашивая такой понравившийся мне напиток.
  - Нет, оме, масалу нельзя употреблять чаще одного раза в день. Сейчас ваши слуги покормят вас.
  Повернувшись ко входу в комнату он прикрикнул: Эй, кто там, войдите сюда!
  Из неприметной двери в правой стене комнаты вышли двое. Поклонились в пояс. Пожилой дяденька и молодой пацан. Оба одного роста, коротко стрижены, одеты в белые рубашки, заправленные в короткие штаны чуть ниже колен, на ногах белые же чулки и коричневые башмаки. Поверх рубашек одеты коричневые жилеты. Пацан довольно симпатичен, субтильный, лицо чуть вытянутое, подбородок заострён, курносый, чуть вздёрнутый нос, волосы тёмные, густые, подстрижен под каре длиной до мочек ушей с чёлкой, губы чуть пухлые, серые весёлые глаза, когда улыбается на щеках ямочки - похоже настоящий бес! Пожилой с седыми волосами, телом покрепче пацана, подстижен чуть ли не под горшок, смотрит спокойно, крепкие натруженные руки.
  - Это Фридрих, - указал на пожилого мастер Тилорн, а этот вьюнош - Янка. Они ваши слуги. Оба слабого пола. Комендант замка господин Харальд Юалд приказал им прислуживать вам, оме.
  Я согласно прикрыл глаз.
  Мастер Тилорн подошёл к столику на колёсах, на котором накрытые белой салфеткой стояли чашки, тарелки, небольшой котелок, исходящий паром.
  Сделав несколько замысловатых движений пальцами над котелком мастер произнёс: Magna Potentia, hic cibus est available ad patiens. Servo, torcularia, carbohydrates reddet corpus consumens eos. (Великая Сила, эта еда доступна больному. Белки, жиры, углеводы восстановят организм употребляющего их лат.)
  От рук мастера отделилось синеватое сияние, собралось перед котелком в полупрозрачный круг и этот круг впитался в котелок.
  Янка с восхищением таращился на манипуляции искусника.
  - Пойдёмте, мастер Абрахас, - пригласил коллегу мастер Тилорн и они вышли.
  - Оме, позвольте покормить вас, - обратился ко мне Фридрих. Я кивнул.
  Фридрих поправил подушку, за моей спиной и пристроил меня полусидя. Затем ловким движением повязал салфетку.
  Так как мои пальцы пока не были приспособлены для совершения каких-либо действий, то кормили меня с ложки. Никогда не ел такой вкусной каши! Поев, напился и, отдуваясь, отвалился на подушки.
  Потребности функционирующего организма никуда не делись и Янке пришлось выбегать в неприметную дверь в левой стене комнаты с керамической ночной вазой. Осмотрев себя я обнаружил, что лежу на довольно высокой постели. Справление малой нужды показало, что на мне одета длинная белая сорочка, которую пришлось для этого высоко задирать и Фридрих оказал помощь в решении названной проблемы.
  Голова моя оказалась начисто выбритой, видимо волосы были в таком состоянии, что их оказалось проще удалить. Ладно, новые отрастут.
  Полежав какое-то время без движения, я решил осмотреть комнату, в которой я находился. Квадратная комната размером метров 20. Потолок высотой метра 4. Два сравнительно узких окна закрытых кисейными полупрозрачными шторами. В простенке между окнами ногами ко входу стоит моя кровать. Перед кроватью ширма, перекрывающая вход в комнату, за ширмой напротив кровати дверь - выход из комнаты в коридор, завешенная портьерами, в неё выходили искусники-целители. В стене справа и слева неприметные двери. Слева от выхода из комнаты расположен гардероб (ну, по крайней мере, я думаю, что это гардероб). Справа от выхода из комнаты небольшой ломберный столик, рядом 2 стула. В правом углу от кровати огромное, с высокой спинкой, даже на вид, уютное кресло. Недалеко от него башенные часы. Мерное тик-так успокаивает и настраивает на домашний лад. Я обратил внимание на циферблат - на нём было 20 делений. У левой стены в углу между неприметным выходом, как потом оказалось в санузел, и окном туалетный столик, над ним на стене большое зеркало. Стены покрыты какими-то полосатенькими обоями в светло-зелёных и желтоватых тонах. Мебель видно, что не новая, но крепкая. Потёртый паркетный пол набран из разноцветных плашек. В общем, небогато, но чистенько. Будем надеяться, что клопов и тараканов тут нет.
  Знаками показал Фридриху (пусть будет Старый Фриц), что хочу встать. Тот быстро подскочил ко мне и помог подняться. У кровати на полу был коврик. Об него я и запнулся, когда меня повело в сторону. Фриц успел подхватить меня и крикнул Янку. Вдвоём они меня на кровать и положили. Укрыли белой простынёй и сверху тонким одеялом.
  Поня-ятно. Сил нет ни на что. Голова кружится - сказывается кровопотеря. Но ходить надо. Движение - это жизнь. Обессиленный впечатлениями я задремал.
  Через 2 часа, я заметил по часам, меня разбудили. Фридрих с Янкой снова меня кормили. Отсутствие языка очень мешало есть, обляпался весь. Поили каким-то компотом. Вкусный. Снова отрубился.
  Так и потекли мои дни. Я круглосуточно ел через каждые два часа, делал противоположные дела, спал, ежедневно пил приносимые искусниками-целителями эликсиры. Потихоньку начал вставать и, одев вышитые тапочки из мягкой кожи, ходил по комнате. Фридрих и Янка помогали мне, поддерживали под руки. Подойдя к зеркалу у туалетного столика, я долго изучал себя, запоминая. Немного вытянутое симпатичное лицо, с небольшим узким подбородком, большой серо-зелёный глаз, прямой ровный нос, небольшой рот с ровными и как мне показалось, чувственными(!) губами. Над глазом темная изогнутая бровь, такая же бровь и над левой глазницей, закрытой тампоном. Едва начавшие отрастать седые (!) волосы совершенно не закрывают кругленькую головку. Да я красавец! Одноглазый, правда. Доконали меня аккуратные небольшие ушки по бокам головы. Пристально их разглядывая, я заметил следы проколов от серёг.
  За левой дверью в санузле оказались: большая глубокая круглая ванна из какого-то природного камня, здоровенный умывальник, унитаз и небольшой шкаф с полотенцами, банными халатами и туалетными принадлежностями. Фридрих и Янка, осторожно меня раздев, через день усаживали в ванну и в четыре руки мыли в теплой воде с ароматическим маслами.
  Янка оказался просто наказанием каким-то. В его руках всё горело. Конечно, не синим пламенем, но тем не менее. Всё за что он брался либо ломалось, либо ронялось, порой с совершенно непредсказуемыми последствиями. Видно было, что парень старается, но его старания часто оканчивались неудачами. Как в том анекдоте: либо сломал, либо потерял. Первой под его руку попала ночная ваза. На следующий день после того как я очнулся, он держа в руках горшок, запнулся в дверях, ведущих в санузел, расплескал содержимое, в том числе и на себя, ваза вылетела из его рук, ударилась о край ванны и осколками разлетелась по туалету. Гнев Фридриха был неописуем - Янка получил подзатыльник и был оттаскан за уши. Потом был отправлен переодеваться и отмывать ванную комнату, откуда долго слышались его всхлипывания и вздохи.
  В один из своих приходов мастер Тилорн принёс повязку для глаза из белой кожи, расшитой узорами из жёлтой нити. Глазница поджила и тампон можно было снять. Но ужасное зрелище пустой глазницы не доставляло окружающим удовольствия и повязка помогла её прикрыть. Одев повязку, я рассматривал себя в зеркале. Да-а... осталось найти деревянную ногу и попугая-матершинника.
  Мастер Тилорн навещал меня каждый день. Осматривал, раздев догола. Вертел, мял пальцами тело, заставлял нагибаться и приседать, магичил, направляя потоки энергии Великой Силы в те или иные не нравившиеся ему места. Читал заклинания на латыни. Усадив на стул у туалетного столика и, повернув мою голову к свету, долго разглядывал одно ему ведомое в левой пустой глазнице, во рту и в ушах.
  -Оме, вы меня хорошо слышите? Кивните если так.
  Я кивнул.
  - Сейчас я отойду в тот угол, - он показал куда, - и буду шёпотом называть числа. Когда вы услышите какое-либо число, то махнёте мне рукой.
  Он отошёл за спину и стал шептать числа. Слышал я всё прекрасно, поэтому исправно махал рукой.
  - Янка, негодник, иди сюда, - позвал мастер, - покажи руки.
  Удовлетворившись осмотром, Тилорн сказал: вот эту мазь ты будешь втирать оме Ульриху в тело каждый день. Я покажу как.
  Он вручил Янке баночку и продолжил, обернувшись к Фридриху:
  - Фридрих, проследишь, чтобы этот бездельник хорошо мыл руки, подстриг и почистил ногти. Не уследишь, господин Юалд накажет обоих. Всё понял?
  - Понял, господин Тилорн, - кивнул Старый Фриц, сложив руки на животе
  Таким образом к моим ежедневным делам добавился и массаж. Для этого принесли и установили в санузле специальный стол. Мазь, запасы которой обновлял мастер Тилорн, обладала укрепляющим, отшелушивающим и регенерационным эффектом. Спустя три дня моя кожа очистилась, стала мягкой и белой, как у младенца, шрамы на теле и руках побледнели, заметно уменьшились и не вызывали болезненных ощущений при прикосновениях. Часть мелких шрамов рассосалась совсем.
  Сам я заметно окреп и мастер Тилорн решил, что можно продолжить проведение операций по моему восстановлению. Первыми были сращены переломы пальцев. Какое наслаждение доставляет возвращение осязания! Просветив каждый сустав пальцев зеленоватым лучом, мастер Тилорн, брался своими крепкими руками за кончики моих пальцев и сильно дёргал. Окутанный сиянием палец с хрустом выпрямлялся и мог работать!
  На Янку возложили обязанность ещё массировать кисти моих рук и пальцы.
  В охрану выделили мне 2-х здоровых высоких альф-солдат.
  Пока я лежал и восстанавливался после первой операции, они по одному несли вахту возле двери в мои "покои" с наружной стороны и менялись через каждые 4 часа.
  Теперь же, когда я начал ходить, охрана переместилась в комнату для слуг. Один из охранников постоянно находился там, а второй на ночь ложился спать поперёк выхода из моей комнаты. Каждую ночь они менялись.
  Наличие охраны дико бесило мастера Тилорна. Каждый раз, когда он приходил ко мне, он с криками выгонял охранника за дверь в коридор.
  После того как искусник-целитель убедился в правильном функционировании благополучно сросшихся после восстановления пальцев, было решено продолжить моё лечение - восстановить недостающее(конечно, только то, что возможно).
  Для восстановления зубов и пластики мошонки меня привели в процедурную мастера Тилорна и усыпили. Впервые я вышел из надоевшей комнаты (покоев, как говорил Фридрих). Накинув на меня бесформенный плащ с капюшоном, мы долго шли по коридорам, спускались и поднимались по переходам. Охрана сопровождала меня в процедурку. Наконец пришли в пропахшие снадобьями и эликсирами комнаты, которые мастера Тилорн и Абрахас использовали под медпункт.
  -Оме, раздевайтесь и ложитесь тут, - указал рукой мастер Тилорн на высокий каменный стол, покрытый простынёй.
  Я исполнил требуемое.
  - Спите, - он ткнул меня пальцем в лоб и я снова оказался под звёздным небом подсознания.
  
  
  
  Глава VIII
  
  - "Здравствуй, Люба, я вернулся!", - поприветствовал я кинувшегося (естественно не в прямом смысле) ко мне Ульриха.
  - "О-о... вы вернулись, господин мой Макс! Вернулись... не забыли меня!", - бурно отреагировал он.
  - "Давай рассказывай как у тебя тут дела идут?", - обратился я к нему
  - "Никак..., повесил он уши (я прямо увидел это!). Вы... единственная отрада - наша с вами связь! Я... я...", - начал он срываться в истерику (да что ж такое-то!)
  - "Мне там сейчас операцию делают - зубы вставят и яйца пришьют", - переключил я его внимание, - "давай пока решим, что нам с нашей связью делать. Объясни мне, что ты чувствуешь когда меня нет".
  - "Я-а... о-о... мне плохо..."
  - "Так...", - шарик Ульки начал тускнеть. Видя это начинаю его подкачивать.
  - "Просыпайся, тебе задание. Сейчас я буду занят, твоя задача - говорить со мной. О чём не важно. Будешь говорить всё, что чувствуешь, понял. Самое главное - говори. Не молчи. Молчать нельзя".
  Размышляю.
  Мир поддаётся коррекции. Вспоминаю свои ощущения при переходе из подсознания в реальность и обратно. Вызываю это состояние. Постепенно... торопиться нельзя иначе выкинет из подсознания, а нам этого не нужно. Так... ещё..., оп-па чувствую боль в левом бедре. Возвращаемся, ага, вижу Ульку, значит вернулся. Ещё раз. Самое начало перехода в реальность. Стоп. Останавливаюсь на зыбкой грани. Чувствую, что с телом что-то делают, но вот, что? Не понять. Ульку чувствую. Зову к себе. Притянуться не может, но отвечает, уже хорошо. Подтолкнём.
  "Мир, по праву силы, заявляю, что мы с Улькой одно и всегда слышим друг друга!". Где-то качнулся звёздный потолок, голос Ульки, увлёчённо что-то рассказывавшего послышался громче:
  - "...которому тот ни в чем не отказывал, и сколько нежного мяса турлов украл с кухни главный повар..."
  Утвердившись на грани сна и яви (если можно так назвать), я почувствовал что ноги мои задраны вверх и согнуты в коленях. Что-то происходит в промежности, но боли нет.
  Голос Ульки затихал, ощущения копошения в промежности усиливаются. Нет, такой хоккей нам не нужен. Возвращаюсь. Постепенно, надо постепенно.
  Голос Ульки усиливается. Так... я его вижу.
  - "Ой, вы появились" ,- прервался он.
  - "Что ты чувствовал, когда я вот сейчас уходил - рассказывай. Только медленно".
  - "Ну... вы постепенно пропадали, как будто в воду погружались. Вот видно, пока видно, потом видно всё хуже, хуже и раз! - совсем пропали".
  - "Так. Стоп, вот то чувство у тебя, когда я начинаю уходить, но еще не ушёл. Давай вызови".
  Я опять стал двигаться к выходу из реальности.
  Вышел. Тело лежит без движения, ничего не чувствую. Дёрнул Ульку по связи. Есть отклик.
  - "Слышишь меня?"
  - "Да, мой господин".
  - "Что видишь вокруг себя?"
  - "Я там же под звёздами".
  -"Понял".
  Я попробовал прогнать энергию по связи.
  - "Энергию чувствуешь?"
  - "Да".
  Я сжал шарик Ульки.
  - "Сейчас что?"
  - "Мой господин, ещё..."
  - "Я тебе дам - ещё! Всё, можем нормально общаться, связь есть".
  Так, надо определиться с моим и его местонахождением, где ощущается местонахождение Ульки? Я прислушался к себе. Как будто внутри головы, в самом низу затылочной кости.
  Сам-то хоть где? Отклик пришёл с внутренней стороны центра лобного бугра. Бедная теперь уже моя черепушка. Надеюсь вдвоём в одной голове не подерёмся.
  - "Ульрих, радость моя, ты под звёздами?"
  - "Мой господин... меня никто так не называл..."
  Бля, чё делать-то. Он же всё буквально воспринимает.
  - "Отставить. Звёзды видишь?"
  - "Да..."
  - "Теперь слушай внимательно. Короче, я полностью в реальном мире, в процедурке у мастера Тилорна. Это искусник-целитель, меня лечит. Знаешь такого?"
  - "Нет..."
  - "Я с тобой говорю из реальности, понимаешь? Мы теперь всегда можем говорить, ясно?"
  - "Я рад..., мой господин, я так рад... вы теперь всегда рядом со мной".
  - "Аналогично. Давай ещё одно выясним. Ты можешь слышать то же, что и я или нет? Прислушайся".
  - "Нет, не слышу ничего".
  - "А меня видишь?"
  - "Вижу".
  - "Ну, ладно, наслаждайся".
  - "Мой господин..., сожмите меня покрепче, а то так у меня не получается..."
  - "Что не получается?"
  - "Н-наслаждаться".
  Вот, ептыть!
  - "Чш, чш, чш, подожди, подожди. Это я так просто сказал. Имел в виду, что у нас с тобой всё получились - опять заворковал я. - мне теперь для общения с тобой не надо сознание терять".
  - "Давай я тебе песенку спою:
  Mirabile futurum, ne esto mihi durum,
  Ne esto mihi durum, ne esto durum.
  Origine ex pura ad optimum futurum,
  Ad optimum futurum iam nunc egressus sum".
  Напел я припев известной песни, почему-то на латыни, бог весть откуда пришедшей мне в голову.
  - "Господин мой Макс, звёздное небо... смотрите... оно меняется".
  - "Ульрих, ты должен знать, что пока я в сознании, я не вижу звёзд у себя в голове".
  - "Как жаль..."
  * * *
  В результате операции проведённой мастерами Тилорном и Абрахасом мои зубы были восстановлены. Для восстановления мошонки был взят лоскут кожи с левого бедра и проведена пластика. Ужасный ожоговый шрам в промежности был иссечён и на его месте была сформирована мошонка, всё было сделано аккуратно и эстетично.
  По словам мастера Тилорна осталась одна операция - пластическая реконструкция языка, для этого надо будет брать мышечную ткань из правого бедра - с левого брали кожу для мошонки.
  На левом бедре следов от взятия кожи не осталось - искусники-целители всё зарастили.
  На следующий день после операции, мастер Тилорн осмотрел меня и Янка получил здание по массажу моей промежности той же мазью. В чём всё-таки он оказался мастером, так это в проведении массажа. Ручки у него были небольшие, крепкие и очень нежные. Каждый раз, когда он делал мне массаж я млел. Теперь ему досталось делать массаж моей промежности.
  В санузле находился стол на котором Янка делал мне массаж. Я взгромоздился на него, лёг на спину, согнул ноги в коленях и раздвинул их.
  Погрев руки и набрав в них немного мази, он пальцами правой руки провёл от сфинктера вверх до мошонки и дальше по члену. Член мой не функционировал, об эрекции Ульрих забыл выйдя из пубертатного возраста, а я, будучи в этом теле, никогда её не видел и не чувствовал. Тем не менее чувствительности он не утратил. Мастеру Тилорну удалось из моей кожи бедра создать некрупную гладкую аккуратную мошонку пропорциональную размерам члена и сохранить пещеристое тело члена полностью, причём надежда на возможность эрекции, с его слов, была. Совершая круговые движения кончиками пальцев обеих рук, Янка постепенно двигался от сфинктера заднего прохода к основанию члена и обратно. Совершал он такие движения неоднократно, доставляя мне удовольствие. Кровь прилила к оставшимся у меня органам малого таза, вызвав ноющую боль в пересечённых нервных окончаниях, и неожиданно выяснилось, что у омег, оказывается, есть аналог бартолиновых желёз, только расположены они вокруг анального отверстия.
  Заканчивая движения руками от сфинктера к головке члена, Янка каждый раз нежно обхватывал член обеими руками и осторожно вращательными движениями смещал их к головке члена.
  Выделившаяся смазка и мазь смешались и образовали восхитительный аромат - невероятное сочетание розы, нарцисса, фиалки, ландыша с небольшой примесью терпкости бергамота и спелости сладкого персика. Облако аромата окутало нас с Янкой. Его лицо разрумянилось, большие глаза неотрывно уставились на моё богатство, небольшие ушки покраснели. Ещё несколько движений и руки Янки задрожали. Массируя член, он стал сильнее его сжимать на грани боли. Из головки члена потянулась тягучая нитка смазки, намазываясь на руки Янки. Ещё немного, он задрожал и сквозь зубы выдохнул:
  - Ох-х, оме... не могу больше.
  "Эге, да он на грани. Ещё немного и он на меня трахаться накинется. Так, стоп. Нам этого не надо".
  Я приподнялся и остановил его, схватив за руки. Янка виновато потупился и не смотрел на меня. Взяв полотенце я стал вытираться от остатков мази. Запах уменьшился. Я бросил полотенце на край ванны, накинул халат и вышел из ванной комнаты.
  Сел в кресло и стал прислушиваться к своим ощущениям. Член к сожалению не встал. Через полуоткрытую дверь ванной было видно, как Янка схватил брошенное мной полотенце и прижал его к лицу, вдыхая запах.
  Когда-то в одно из своих посещений мастер Тилорн принёс колокольчик с ручкой для вызова слуг. Взяв его, я позвонил. Янка поспешно бросил полотенце и кинулся ко мне. Как обычно, не углядел и запнувшись пролетел через всю комнату и растянулся у моих ног.
  Надо сказать, что этот парень стал моим настоящим другом, настолько, насколько это возможно в моем положении. Спустя несколько дней после моего появления в замке, он уже многое знал обо мне. Смышленый малыш, хоть и растяпа. В отличие от Янки Фридрих всегда держался на расстоянии и в конце концов дело кончилось тем, что его присутствие стало меня раздражать.
  Сидел, долго разглядывал свои руки, а что с моими ногтями происходит-то? Непорядок. Поднявшемуся Янке показал на ногти. Он понял, закивал - сделаем, оме.
  Не прошло и получаса, ко мне в комнату впорхнули двое субтильных манерных юношей, с волосами до плеч, с подкрашенными глазами, одетых как попугаи, оба каких-то одинаковых на лицо. Посмотрев на ногти, скептически скривили накрашенные губки на смазливых мордочках и принялись за дело.
  Притащили низенький столик, маленькие, будто игрушечные табуреточки, невысокую подставку, как потом оказалось, для ног, чашки, салфетки, щипчики, ножнички, пилочки, небольшие кусачки, баночки, пузырёчки, флакончики. Мне делали маникюр! И при этом трещали они немилосердно.
  - Ах, оме, ну разве можно так запускать ногти! Это же ваше лицо, первое, на что обращают внимание альфы, это руки. У приличного оме руки должны быть ухожены. Ах, оме, мы вам раскрасим ногти в такой цвет! А вы знаете, оме, сейчас в столице модно делать на ногтях рисунки, ах, оме это потрясающе! Там есть такие искусники которые делают эти рисунки светящимися. Ах, это просто потрясающе! Знаете, оме, у вас очень красивые пальцы и изысканная форма ногтей, за такими руками надо особенно тщательно ухаживать.
  Один из сладких мальчиков стащил с моих ног тапочки и поражённо воскликнул: Лило, ты только посмотри на это! Нет, я не могу! Оме, как так можно относиться к своим ногам! Такие чудесные ножки, а вы с ними так обращаетесь!
  Янка был быстро припахан: принёс тазик, чашки, полотенца и через минуту я отпаривал ноги и руки в тёплой воде.
  Меня тормошили, заставляли встать, сесть, снова встать. Приставали с вопросами по цвету лака для ногтей, нужно ли их раскрасить в два цвета или больше, какую форму ногтей я хочу. Казалось, их совершенно не волнует то, что я не могу говорить. Они сами задавали вопросы, сами на них отвечали, перемигивались, хихикали о чём-то своём, только им известном. Один из мальчиков, как выяснилось, его зовут Эльфи, оказался большим специалистом по педикюру и массажу стоп. При этом они ещё умудрялись трещать между собой ни на минуту не умолкая! Казалось, что две ярких беззаботных весёлых птички прилетели и, вертясь во все стороны и прихорашиваясь, звонким голосками пересвистывались между собой.
  Кончилось всё тем, что я категорически отказался от лака на руках и ногах.
  Лило и Эльфи разочарованно затихли. Переглянулись и снова начали трещать о том, как замечательно они делают питательные маски для лица, о выщипывании бровей, подкрашивании и наращивании ресниц, об эпиляции нежелательных волос. Повздыхали о том, что услуги искусников на этом поприще непомерно дороги (ах, оме, так дорого, так дорого, ну просто ужас! - руки к щекам), о том, как в столице те или иные известные им оме с помощью искусников исправляют свои недостатки и том, что они готовы оказать мне помощь в решении этих проблем вот прямо сейчас, хотя нет, прямо сейчас нельзя, так как через два часа они должны быть у оме Листерина, альфой которого является сам комендант замка, и этот оме просил их... тут Лило толкнул Эльфи в бок. Но завтра после обеда они в полном моём распоряжении, вот тогда они сделают мне массаж век, глубокую очистку кожи лица, да, да, да, нужно обязательно всё сделать - и дермопилинг и лифтинг, а с таким бровями как у меня уже давно никто не ходит и вот если подкрасить мой чудесный глаз здесь и здесь, то взгляд станет очень выразительным. И какая у них есть чудесная тушь для ресниц и тени, их прислал Эльфи его дядюшка, который живёт в столице и его истинным альфой является сам второй помощник главноуправляющего королевскими винными подвалами..., и этот дядюшка посылает Эльфи таки-ие журналы, с выкройками, новыми модами, а представляете, оме, какие сейчас носят в столице трусики, у них вот тут кружавчики, а здесь и вот здесь ничего нет, а сзади сделано вот так, а какие они (естественно, Лило и Эльфи - ну это же само собой разумеется!) делают чудесные укладки волос... тут оба, наконец, прервались и посмотрели на меня.
  Да-а, вот волос-то у меня пока и нет. Имеющийся ёжик в укладках не нуждается.
  Сделав маникюр, педикюр, пилинг стоп, собрав своё многочисленное имущество, Лило и Эльфи наконец-то упорхнули. Я с облегчением выдохнул. Янка не мог отойти от произошедшего и, обалдев, пялился на меня. Да-а эта парочка определённо взорвала наш устоявшийся уклад.
  Кстати, Лило и Эльфи натолкнули меня на мысль, не заняться ли мне моим нижним бельём. До сих пор я болтался по комнате в чём-то напоминающем спальную сорочку длиной в пол, ну, ещё сверху был халат, на этом всё. Связано это было с тем, что мне предстояла вторая операция по пластике, мастер Тилорн не одобрял другой одежды и требовал свободного доступа к моему телу. После проведённой операции, остался только язык и мне захотелось какого-нибудь разнообразия в одежде.
  По моему требованию Янка переворошил мой гардероб и представил на мой суд несколько панталон из плотного холста длиной до колена, со шнурком вместо резинки и обшитых кружевами по низу штанин. Уставившись на них, я понял, о чем трещали две вертихвостки (или вертихвоста?) рассказывая мне о трусиках у которых "здесь и здесь ничего нет, а сзади вот так". Показав Янке, что я хочу и где надо отрезать, знаками поставил ему задачу, что надо укоротить штанины панталон и убрать кружева. Он забрал все 5 штук подштанников и куда-то смылся. Вернувшись, принёс что-то более менее привычное мне и похожее на трусы-шортики. Вот, теперь живём!
  С остальной одеждой было проще: три дюжины рубах тонкого полотна белого, светло-бежевого и светло-голубого цвета с широким отложным воротником, с нашитыми кружевами на полочке, с длинными рукавами и манжетами с завязками на шнурках, чем-то напоминавшие мужские рубахи дворян 18 века, вполне меня удовлетворили. Штаны из такого же тонкого полотна более темного оттенка напоминали неширокие шаровары, вместо резинки как и на панталонах были шнурки, такими же шнурками завязывались штанины у щиколоток. Обнаружились 10 пар белых носков длиной примерно до середины голени и несколько расшитых длинных курток (камзолов?) похожих на те, в которых ходил мастер Тилорн. Под камзол, как мне пояснил Янка, одевался жилет того же цвета и с такой же вышивкой, каковые жилеты также нашлись в гардеробе. Другой обуви кроме расшитых тапочек, в которых я щеголял по "покоям", не было. Обувь пришлось заказывать.
  Пришёл хмурый мужичок небольшого роста, обмерил мои ноги и наследующий день принес две пары туфель с крупными пряжками на невысоком каблуке. На этом моя экипировка была закончена.
  * * *
  Через пару дней скука, смертная скука доконала меня. Я решил узнать есть ли в замке хотя бы библиотека.
  Как пройти в библиотеку? Извечный классический вопрос. Попробуйте объяснить с помощью рук, что вам нужно в библиотеку. На тот же вопрос, заданный мной Ульке тот ничего ответить не смог, поскольку после замужества в замок даже не попал, а был сразу отвезён в тюрьму.
  Совместными с Улькой усилиями нам удалось добиться от Янки, что нам надо в библиотеку. Вот так, во множественном числе, о себе говорят лишь королевские особы и больные солитёром, ну и ещё я.
  В сопровождении двух охранников мы прошли в замковую библиотеку. Библиотека обрадовала меня. Огромное помещение, заставленное трехметровыми стеллажами с книгами - настоящий лабиринт. То тут, то там встречались небольшие креслица и столики. Здесь было тихо и пусто по сравнению со всем остальным замком. Один из охранников, задержав нас на входе в библиотеку, прошёл внутрь, быстрым шагом обошёл помещение, заглянул во все проходы между стеллажами и дал добро на вход. Неяркий свет дарили десятки камней, размером с кулак, парящие на разной высоте. Янка махнул рукой и ближайший из них неторопливо подплыл к нам, зависнув на уровне груди слуги.
  - Коснитесь его, оме, и он будет светить для вас, пока вы не покинете зал.
  Я послушно коснулся маленького светляка и провел весь день среди старых книг, бережно снимая их с полок и пролистывая. Обмен информацией у нас с Улькой был взаимным и я мог, пусть и не без трудностей, читать текст.
  Ни с чем не сравнимый запах книг показался мне знакомым и я испытывал огромное удовольствие листая их.
  Это был спокойный день, один из самых лучших, из проведенных мной в замке, не удивительно, что на следующий день, по прежнему в сопровождении охраны, я сам вернулся в хранилище знаний после медосмотра мастера Тилорна.
  Пробираясь между полок мы с Улькой с удивлением наткнулись на подборку книг по магии или Великому Искусству как его здесь называли.
  Часть этих книг была написана на немецком языке, часть на языке искусников.
  Пролистав книги на немецком, нам стало понятно, что ничего значимого в них нет. Всё касающееся конкретных направлений и возможностей развития Великого Искусства было написано на языке искусников.
  Но хотя бы общая информация о Великом Искусстве в тех книгах, которые я мог прочитать, была. Выяснилось, что Великая Сила пронизывает всё в этом мире. Нет ничего, что бы не происходило без участия Великой Силы. И люди и животные и растения и неживая материя - всё пронизано и связывается ей. Всё есть Сила и Сила есть всё вокруг. Воздействуя на что-либо - воздействуешь на Силу, воздействуя на Силу - воздействуешь на что-то.
  В тех книгах, что я мог прочитать, было сказано, что люди научились воздействовать на Великую Силу различными способами: это и написание слов, нанесение знаков рун и печатей, жесты, вербальное воздействие, в этом случае наиболее полно воздействовать можно с использованием языка искусников, хотя и обычный здешний (немецкий) язык давал какой-то эффект. Искусники, достигшие высот во взаимодействии с Великой Силой, могли пользоваться её возможностями без слов и жестов.
  Печать, поставленная на меня кем-то из искусников, после заключения брака с герцогом не оставляла возможности осуществлять взаимодействие с Великой Силой вне моего тела. Но вот внутри... ВС пронизывает всё, моё тело не исключение. И взаимодействие с Улькой и с Миром показало, что внутри нашего тела я мог осуществить многое.
  Из ранее рассказанного мне Улькой следовало, что омегам сложнее овладеть ВС и причина тому воля и дисциплина ума. Вот этим-то мне и надо овладеть. А там посмотрим.
  Научиться самостоятельно непросто. Результат не будет быстрым, придётся тренировать терпение, для этого нужно использовать медитативные практики.
  Попавшееся мне перечисление видов Высокого Искусства содержало краткое описание того или иного вида магии и его сути. Все они требовали взаимодействия с Великой Силой вне тела. Единственная разновидность магии, могущая позволить мне хоть как-то использовать Великую Силу - это ментальная магия, но даже она требовала использования магии вне тела. Хоть что-то. Ментальная магия зависит не только от внутренних, но также и от внешних обстоятельств.
  Получается, что ментальная магия - это всё, что сказано вслух или мысленно. Всё, что человек произносит или думает, представляет собой мощный механизм, который запускает сложную цепочку процессов. Так, говоря и думая о положительных вещах, искусник программирует соответствующий сценарий событий. Один и тот же посыл может отправлять в окружающий мир совершенно разные вибрации.
  В соответствии с формой энергетического потока искусники Эльтерры выделяли следующие составные части ментализма: телепатия - это способность считывать и передавать мысли на расстоянии; телекинез - влияние на физические процессы усилием воли; телеметрия - получение исчерпывающей информации об объектах, которые находятся на значительном расстоянии; телепортация - моментальное перемещение предметов или живых организмов в пространстве; пирокинез - способность к получению огня усилием мысли без применения каких-либо подручных средств; левитация - способность парить в воздухе самостоятельно или поднимать другие объекты путём уменьшения веса; гипноз - внедрение чужеродной информации путём полного расслабления; ясновидение - способность к предсказанию будущего; экстрасенсорика - сверхчувствительное восприятие окружающих явлений.
  Вот как раз всё, что связано с перечисленным выше, для меня невозможно пока на мне стоит подавляющая печать.
  Далее я узнал, что визуализация - это наиболее распространенный прием, который используется в такой сфере, как ментальная магия. Конечно, данная практика не в состоянии решить глобальные проблемы, но вот на пути осуществления желаний конкретного индивида она может оказаться весьма действенной. Далее были перечислены следующие правила: прежде чем приступать к практике, нужно тщательно обдумать своё желание на предмет того, стоит ли оно того, чтобы затрачивать на него значительные энергетические ресурсы; для максимальной концентрации мыслей нужно прийти в полностью расслабленное состояние (этого часто удается достичь во время сна); картина, возникающая в сознании искусника, должна быть чётко детализирована; думать о желаемом объекте нужно только в хорошем настроении, посылая положительные эмоции.
  Умение воздействовать на окружающих, предвидеть будущее и материализовать свои мысли требует не только врождённого дара, но также усердных тренировок. А то, какими должны быть тренировки и как интерпретировать достигнутый результат в книгах на немецком ничего не было.
  Понятно, как говорится наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!
  
  
  
  Глава IX
  
  Как было сказано в одной из книг на немецком языке, прочитанных мной, суть любой медитации заключается во вхождении в трансовое или околотрансовое состояние - это должно сводиться к приведению того, кто медитирует в состояние покоя и полного безмыслия. Хотя по сути, полного отсутствия мыслей редко кто добивается, и чаще всего на это уходят годы, но даже небольшое понижение интенсивности мыслительного процесса приносит поразительные результаты.
  Найдя для себя удобное положение я закрыл глаза. Максимально очистил свое сознание и успокоился. Представил себе, что я нахожусь в незнакомой мне комнате, но в привычном мире т.е. в Эльтерре. Посреди комнаты есть лестница ведущая вниз. Необходимо чёткое понимание того, что состояние отдыха и транса находится там, в самом низу этой комнаты. Я начал спускаться по лестнице вниз, и, оглядываясь по сторонам, представлял, что прохожу несколько уровней своего сознания, и буду с каждым шагом становиться все более и более спокойным, расслабленным и умиротворенным. Спустившись до самого низа, я ощутил себя погруженным в глубокий транс.
  Попытавшись рассмотреть окружающее меня, я обнаружил шарик Ульки (трогать его не стал). Начал рассматривать наш общий с ним организм. Он мне представился пронизанным тусклой голубоватой энергетической сетью. Увидел энергетические узлы: на макушке, во лбу, в горле, в груди, в солнечном сплетении, около пупка, и между ног (этот был повреждён), ещё два на правой и левой стороне груди. Всего девять.
  Первостепенной задачей для меня было вспомнить кто же я такой и откуда здесь взялся. Вспомнить удалось не всё, но многое. Родился, учился, не женился, работал, жил себе Сан Саныч Алексеев 30 лет от роду. Удалось систематизировать те знания о себе, которые не были повреждены. В медитации они мне представлялись как картонные папки, расположенные на стеллажах, а повреждённые сведения выглядели как такие же папки, только полураспавшиеся на множество пикселей, пиксели висели рядом с папками или в ряде случаев отсутствовали полностью.
  Папка с информацией о попадании на Эльтерру была, дотронувшись до неё, увидел сам момент попадания на Эльтерру: я рассматривал на экране монитора видео крупномасштабной структуры Вселенной. В центре движущейся картинки я увидел точку, набиравшую постепенную яркость. Разглядывая проявлявшуюся структуру, я почувствовал, что меня втянуло в эту картинку. Ощущение полёта сквозь звёзды и всё возрастающей скорости. Звёзды слились в полосы, потом они исчезли. Очнулся я в теле Ульки.
  Дальнейшие медитации помогли постепенно вытянуть многое из того, что когда-либо видел, слышал, ощущал, обонял - вернулась память всех 5 чувств.
  Вспомнил, что учил в школе и универе французский язык. Дословно вспомнил фильм "17 мгновений весны" и кто такой Штирлиц. Вспомнил, что когда-то читал (читал!) учебник латинского языка. Ради любопытства вернулся к книгам искусников - оказалось это латынь! Стало легче, начал копаться в книгах, вспоминал правила чтения латинского языка, вплоть до того, что буква С в классической латыни всегда читалась как К.
  Стребовав с Янки бумагу и писчие палочки со стальным пером, трудился над письменной латынью и русским языком. Переписывал на русский первые попавшиеся книги с немецкого и что смог понять с латыни. Вспоминал русские руны. Первое же слово, написанное для пробы рунами на бумаге, прожгло лист насквозь, едва успел затушить и быстро сунул под стопку чистых листов, чтобы охрана не увидела. Вывод - работать с рунами надо очень осторожно, так как они необычайно сильны в этом мире.
  В изученных книгах рекомендовалась концентрация внимания на различных предметах. Взяв в руки писчую палочку я сконцентрировал на ней внимание, рассматривал и подмечал мельчайшие детали, сколы, трещинки, потёртости. С каждым днём рассматривая одну и туже палочку я замечал всё больше и больше деталей.
  Заметил, что у людей есть оболочки и решил поэкспериментировать.
  Посадив перед собой Янку, пристально разглядывал его, тот краснел и смущался, теребил руки, порывался куда-то бежать, но мой приказ держал его в кресле. И я их увидел!
  Как мне удалось выяснить с помощью книг, очень важным оказалось ophiomachus conditione (состояние сверчка). Сел удобненько. Закрыл глазки. Успокоился. Прислушался к внутреннему звуку (к звуку внутри головы). Услышал стрёкот сверчка. Всё, готово. На самом деле, я услышал биение крови в барабанной перепонке. Т.е., я настолько прислушался к себе, что услышал биение крови внутри.
  Очень интересное состояние - оно глобально спокойное и уверенное. Искусники в сверчке ведут бой и магичат. Фразу сказал - сверчок, дальше сказал - сверчок. В этом состоянии все мысли, которые пытаются залететь в голову, отскакивают. Абсолютно чистая голова. Как сказано в книгах - это самое энергосберегающее состояние, что для искусников очень важно. Находясь в этом состоянии можно делать всё!!! От еды до детей. Даже больше - именно в таком состоянии искусники всё и делают. Ум только мешает что-то делать. Для того, чтобы что-то сделать - ум не нужен! Человек в состоянии сверчка абсолютно всё контролирует, всё видит, слышит, чувствует, обоняет и (самое главное) адекватно на всё реагирует. Т.е., подсознание берёт процессы жизнедеятельности в свои руки.
  Там же была и система прокачки видения потоков силы (это та Сила которую, по словам Ульки, увидеть было нельзя) - с помощью упражнений показанных в книге для искусников получается быстро, но голова потом болела адски и слизь из носа текла как из крана - видимо должна лишняя жидкость выйти.
  Долго рассматривал самого себя в зеркале, висевшем над туалетным столиком в "покоях". Увидел первую, вторую и третью оболочки. Что странно, увидев первую, одновременно с ней видеть вторую и третью нельзя, и наоборот, видя вторую и третью, одновременно с ними увидеть первую оболочку невозможно.
  Между этими занятиями неожиданно поступил вызов к коменданту. Старый Фриц пришёл и сообщил: ваша милость, вас ждёт у себя господин Юалд.
  Захватив несколько листов бумаги и писчую палочку, пошёл следом за ним. Недолгое путешествие по переходам замка в сопровождении охраны и я у него.
  Вошёл в кабинет, неглубоко поклонился. Кабинет просторен, но я не оглядываюсь кругом. Всё моё внимание направлено на то, чтобы достойно выглядеть. Крупный воин-альфа, сидя за столом, внимательно рассматривал меня. Вышел из-за стола, подошёл ко мне, обошёл вокруг.
  - Как вы себя чувствуете, оме?
  Пишу: всё хорошо.
  - Есть ли у вас какие-то пожелания?
  Отвечаю: гулять в саду, смотреть тренировки воинов.
  - Я думаю это можно устроить. Ещё что-то?
  Пишу: нет
  - Вы можете идти - отпустил меня комендант.
  Я повернулся и вышел из его кабинета. Что это было? Очевидно, пришёл какой-нибудь запрос о моём состоянии и ему надо дать ответ герцогу.
  Раз появилась возможность гулять в саду, надо ей пользоваться, тем более сам просил. На следующий же день меня торкнуло рано утром - в моих "покоях" все ещё спали, а я подорвался, разбудив стражника спавшего поперёк выхода, и в сопровождении его и заспанного Янки вышел в сад. Солнце, местная звезда, называвшаяся здесь Элла, ещё не взошла. Предрассветные сумерки уже рассеялись, птицы, приветствуя новый день, пересвистывались, перелетая с ветки на ветку. Какая-то некрупная серенькая птичка, совершенно невзрачная, сидя на ветке кустарника, росшего у входа в сад, абсолютно не обращая внимания на нас, прикрыв глазки, освещённая первыми робким лучами Эллы со свистовыми, щёлкающими звуками начала свою песню. Шедший впереди Янка в восторге остановился и, повернувшись к нам с охранником, с мольбой сложил руки на груди, прося нас быть потише. Нежные звуки песенки сменились более сильными, громкими. Мне показалось, что если прислушаться к пению птички, то можно услышать историю, которую она нам рассказывает. Радостные нотки сменяются печальными. Потом птичка ненадолго замолкла и тут же начала вторую, не похожую на первую, мелодию. Сладкая тоска о чём-то далёком, счастливом охватила меня, я смотрел на птичку и думал, как эта маленькая и невзрачная птичка может издавать такие нежные звуки. Великая Сила! Это чудо природы, чудо музыки. Охранник неосторожно пошевелился за моей спиной, птичка опомнилась от своей песни, открыла чёрные глазки, внимательно посмотрела на нас и упорхнула.
  Элла поднималась выше, наполняя небо и землю теплом и светом. Повернувшись к восходящей звезде я, прищурив глаз, смотрел на первые нежаркие ещё лучи. Внутри что-то всколыхнулось и мне пришли в память строки, где-то читанные или слышанные мной:
  "Трисветлый здравствуй!
  Взойди, я жду Тебя,
  Начало всех начал, восстань!
  Пред Тобой я преклоню колени!
  Приветствую Тебя от тысяч-тысяч поколений,
  Обязанных Твоим живительным лучам.
  Ты мой Отец, Создатель и Хранитель.
  Взойди! Согрей и перелейся в кровь.
  Я - твой, а Ты моя всевечная любовь,
  Мой символ счастья, радость и Учитель!
  Когда достойным Ты сочтешь меня,
  Зеленый луч к моей груди протянешь,
  И я войду в Твою, Отцову, память,
  Частицей стану Твоего огня.
  Мы будем свет дарить, единые как прежде
  И ожидать прозревшие глаза,
  Смотрящие на нас с любовью и в слезах,
  Слезах Исканий и Надежды!"
  Преклонив колено, я склонился перед здешним солнцем и его сила наполнила меня, закипела в крови, подобно игристом вину, ударила в голову, промчалась по всем 9 энергетическим узлам моего изуродованного тела, растормошила Ульку, восторженно вскрикнувшего в нашей голове и видимыми мне синими струйками ушла в землю.
  Естественно, всего произошедшего со мной никто, ни Янка, ни охранник не видели, они только удивлённо уставились на меня, стоящего на колене.
  - Оме, вы знаете, что это была за птичка! Это - эос! Они никогда не появляются в нашем саду. Их слышали далеко от сюда, на востоке. В наших краях они бывают только в клетках. Стоят очень дорого! - с восхищением рассказал мне Янка.
  Неспешная прогулка по саду привела нас к фонтану. Фонтан, смеясь, журчал и его струйки, то поднимаясь выше, то опускаясь совсем низко, переливались под ярким солнцем. Золотые рыбки кружили и плескались в прозрачной воде.
  Вдохнув чудесные ароматы цветущей кании, я невольно улыбнулся и опустил руку в фонтан, на бортик которого мы присели с Янкой. Золотые рыбки окружили руку и тыкались в пальцы, закрыв глаз, я чувствовал солнечный свет, тени от листьев перемещались по лицу...
  Небольшие прогулки несколько раз в неделю, по наполненному солнцем и ароматом цветов саду, вносили приятное разнообразие в рутину жизни.
  Это был замечательный сад, наверное, один из прекраснейших в здешнем мире. Диковинные плоды зрели здесь на раскидистых, пышных деревьях. Розы, фиалки, левкои и лаванда с анемонами росли целыми купами, наполняя воздух поистине райским благоуханием, смеялись ромашки и влюблённо смотрели на них нарциссы.
  Мощёные цветными камешками дорожки, чудесные деревянные скамейки в самых неожиданных уголках сада, беседки, увитые плющом и зовущие отдохнуть в своей тени. Сад-сказка.
  Во время одной из прогулок мне неожиданно пришла в голову идея. Я встал и пошел искать мощное дерево. Дерево-донор. Встав спиной к дереву, прижавшись к нему затылком, позвоночником, копчиком, спиной и пятками я, закинув руки назад, обхватил дерево ладонями. Расслабился и мысленно представил, как в каждую клеточку моего тела втекает чистая серебристо-белая энергия. Почувствовав, что тело пропиталось ею насквозь, поблагодарил дерево за помощь.
  В один из таких наполненных покоем дней ко мне в очередной раз явилась делать маникюр парочка трещоток - Лило и Эльфи. Посмотрев на их суету вокруг меня, мне пришла в голову мысль: вот они делают мне педикюр, а смысл, если его никто не видит - вся обувь которую я здесь видел была закрытой.
  Вспомнил наших девчонок (эх-х!) летом бегавших в босоножках разного вида и намалевал на бумаге, что-то такое в этностиле, да ещё и с камушками. Показал. "Сороки" выхватили листок, ахи, охи, а что это, а это для чего, а как здесь, если вот тут сделать так. Опять был вытребован хмурый мужичок-сапожник. Задача ему была поставлена сшить что-то по нарисованному мной эскизу. Сделал, принёс, "сороки" не одобрили, прибежали ко мне - оме, это не то! Всей толпой (я, Янка, "сороки" и оба охранника) пошли к сапожнику. Долго бродили по переходам, тёмным, светлым, крытым и открытым. Спрашивали встречных слуг, где может находиться этот отшельник. Наконец нашли каморку этого папы Карло от обувной промышленности.
  Мужичок долго стоял с непокрытой головой под ливнем упреков и обвинений Эльфи и Лило, ещё немного и они дошли бы до слёз (мне так показалось). Чёрт, неужели всё это взаправду или это такая изощрённая манипуляция? Мне кажется, мужик был готов нас убить.
  Взяв в руки вырезанную из толстой кожи подошву, показал ему, где должен быть невысокий каблучок, как должна выглядеть пяточка, какие и где проходят ремешки и как всё это расшить узорами и раскрасить. Погодите, я ещё вас обрадую СТРАЗИКАМИ!
  Знаками показал, что первый экземпляр обуви он должен принести мне. Было кивание головой, закатывание глаз к небу, призывание в свидетели Великой Силы, пожимание плечами и глубокие вздохи, словом, все те жесты, без которых жизнь людей никак не обходится.
  Неумолкавших всё это время маникюрш забрать с собой пришлось силой. Весь путь в мои "покои" они хвостиком тянулись за мной и жаловались на свою горькую судьбу: ну как так можно, оме, так нельзя!.. В конце концов мне это надоело слушать, я резко повернулся, ладонями остановил, чуть не ткнувшихся в меня мальчишек и приложил палец у губам: т-с-с. Затем сделал жест застёгивания рта на молнию. Надо было видеть их глаза! Мгновенно затихшие Лило и Эльфи тут же развернулись и рванули от меня по коридору. Янка и охранники уставились на меня с недоумением. А я что? Я ничего. Потом только до меня дошло, что жест застёгивания рта для незнающего выглядит как жест перерезания горла.
  Через три дня сапожник принёс босоножки и мне удалось их примерить. Ну что сказать, удобно, красиво, но такая обувь не по мне. Поручил Янке убрать босоножки в шкаф и сохранить до прихода маникюрш. Босоножки были продемонстрированы трещоткам и вызвали целую бурю восторгов и восхищений. Я уже хотел было отдать босоножки кому-то из них, но заметив умоляющий взгляд Янки передумал. После ухода болтушек я подозвал Янку и вручил ему новую обувь. Приняв подарок Янка прижал босоножки к груди и глазами полными слёз смотрел на меня.
  За всё это время у нас с Улькой сложился своеобразный симбиоз: я рассказывал ему о происходящем со мной и вокруг меня, он эмоционально на это реагировал, иногда подсказывал что-то, восхищённо замирал, узнав о птичке, общении со здешним солнцем или о прогулках по саду. Открыв рот, образно говоря, он слушал о том, что я узнал о Великой Силе и взаимодействии с ней. Привычка разговаривать внутри себя с Улькой настолько въелась, что стала заметна со стороны: иногда я "подтормаживал" и "зависал" посреди общения с кем либо.
  Волосы мои, как и ногти росли очень быстро и на мой вопрос, мастер Тилорн пояснил, что такой ускоренный рост этих кератиновых образований вызван тем, что и так высокая регенерация вызванная усилиями искусников-целителей была ещё больше подстёгнута целебной мазью. Так, что сейчас мои седые до белизны волосы отросли ниже плеч. Такая длина волос доставляла мне много хлопот: одно только расчёсывание по утрам чего стоило. Терпение моё подходило к концу - ещё немного и придётся стричься.
  * * *
  В одном из дворов замка была оборудована площадка для тренировок воинов-альф. Стояли столбы на которых были развешены мишени для стрельбы и другой нужный инвентарь. Свободный от дежурств десяток воинов, одетых в кожаные тренировочные доспехи, разминался под присмотром десятника.
  Я находился на галерее второго этажа, проходившей вокруг двора, и внимательно наблюдал за альфами, стараясь рассмотреть оболочки и движение энергии в их телах. Наблюдения не были напрасными. Я заметил, что перед тем как совершить какое-либо движение по энергетической системе воина пробегал импульс, т.е. видя энергетическую систему человека можно было предсказать его действия. Дальнейшие наблюдения за тем же Янкой, моими охранниками и Фрицем подтвердили мою догадку.
  Как-то придя ко мне, мастер Тилорн сообщил мне, что они с Абрахасом готовы к последней операции - операции по восстановлению языка.
  - Оме, - сказал Тилорн, - мы возьмём часть вашей мышцы из правого бедра и на её основе создадим вам новый язык, правда его чувствительность не будет такой же как у родного языка, но мы восстановим все нервные окончания и к нему вернётся полная подвижность. Чувство вкуса сохранится, но будет слабее, так как большая часть вкусовых рецепторов уничтожена. Шрамов на бедре не останется - мы проведём полную регенерацию. И ещё, оме, вам придётся заново учиться говорить.
  "Почему не удалось восстановить все удалённые органы?" - написал я ему.
  - Видите ли, оме Ульрих, дело в том, что к большому нашему сожалению мы не умеем восстанавливать полностью отсутствующие органы. Смотрите, оме, ваша печень была в очень тяжёлом состоянии, и нам пришлось удалить её на 90%, но осталась часть, которая позволила провести полную регенерацию. Ваши зубы были обломаны этими варварами, но сохранились корни и зубы мы вам регенерировали, а вот от глаза и других удалённых органов ничего пригодного для регенерации не осталось, поэтому их восстановить невозможно. Убрать все шрамы не удалось по причине того, что на вас стоит печать подавления и она нанесена на кожу, а кожа это тоже орган. Мы стабилизировали ваш гормональный баланс, ведь у вас после проведённых операций нет органов, кроме надпочечников, выделяющих половые гормоны, мы простимулировали их и в настоящее время у вас не должно быть гормональных нарушений, вызванных отсутствием таких гормонов. Правда, из-за отсутствия яичников возможен перекос в сторону развития по типу альфы.
  "Что это значит?", - заинтересовался я.
  - Возможно увеличение роста, массы тела, плечи станут пошире, изменится голос, но полноценным альфой вы, естественно, не станете никогда. Да, скажите мне, оме, эрекция восстановилась?
  "Нет" - отписался я.
  - Я полностью проверил ваш половой член, пещеристые тела в порядке, сосуды тоже, тестикул нет, но здесь я не властен, и на наличие эрекции они существенного влияния не оказывают. Скорее всего, проблема в вашей голове.
  "Зачем мне эрекция, оргазма всё равно не будет"
  - Ну, оме, не надо так расстраиваться, в конце концов, все омеги имеют половой член, не все, правда, им пользуются, а исправно работающий орган, предусмотренный природой, - это всегда прекрасно.
  Операцию мне провели на следующий день.
  * * *
  Было уже давно за полночь, и библиотека освещалась лишь небольшим кристаллом, привязанным ко мне. Не то чтобы здесь бывало людно в более ранние часы, но сейчас, в гулкой тишине, я чувствовал себя крайне неуютно. Словно кто-то недобрый наблюдал за мной... Отголоски паранойи? Охранник дремал в кресле у входа, Янки не было.
  Я отодвинул трактат некоего Кориянте о влиянии фаз луны на взаимодействие с Великой Силой и поднялся с кресла. Стоило мне выйти из библиотеки, как ощущение злого взгляда бесследно растворилось, оставляя место лишь усталости.
  Язык, успешно восстановленный мастером Тилорном, пока ещё не был мне полностью послушен. Но у меня уже сносно получалось говорить и я не испытывал проблем с коммуникацией. Хотя в первые несколько дней манера моего разговора напоминала питона Каа - было много шипящих звуков. От долгого молчания мой голос стал хрипловатым, но голосовые связки постепенно разрабатывались, и как и предсказывал мастер Тилорн голос стал ниже, но кадык не появился.
  Однажды в одну из моих прогулок по саду мне встретился один из оме-фаворитов, оставленных герцогом в замке. Оме Шиарре не взяли в столицу и он ужасно был недоволен этим. Недовольство выливалось в капризы, скандалы со слугами и конфликты с комендантом замка и его гарнизоном. Обо всём этом я узнал из болтовни слуг, периодически убиравшихся в библиотеке, и совершенно не обращавших на меня внимание.
  Увидев меня, оме Шиарре тонко улыбнулся и пригласил заглянуть к нему в апартаменты. Я попытался уклониться, честно говоря, очень не хотелось видеть кого либо, имеющего отношение к герцогу, но Шиарре настаивал и очень горячо упрашивал.
  Поддавшись на его уговоры, я пошёл вместе с ним. Янка и мои охранники потянулись за нами. По дороге Шиарре рассказывал разные забавные истории, происходившие на его памяти. Надо сказать рассказчиком он был великолепным - наблюдательность, тонкий юмор, большой словарный запас и умение им пользоваться совершенно меня очаровали.
  - Ах, оме, в этом захолустье совершенно не с кем поговорить. Меня окружают совершеннейшие мужланы и тупицы. Очень приятно пообщаться с образованным человеком, - говорил он мне. У меня снова возникло ощущение недоброго взгляда.
  Мы пришли в апартаменты оме Шиарре и он пригласил меня присесть на диван, стоявший в центре огромной комнаты напротив невысокого столика. Янку и обоих охранников он отпустил, сказав, что за моё безопасное нахождение в его апартаментах они могут не беспокоиться.
  Сам Шиарре подвернув под себя ногу одетую в босоножки моего изобретения, картинно развалился на таком же диване напротив меня. Перебирая рукой с маникюром прядь ухоженных волос, он пристально посмотрел мне в глаз и попросил своего слугу разлить нам в бокалы красного вина.
  Одуряюще пахнущее пряными и фруктово-ягодными тонами вино фиолетовой струёй хлынуло в прозрачные бокалы разлитое юным мальчиком-омегой одетым в полупрозрачные штанишки-шаровары и в светлый вышитый жилет тонкого полотна на голое тело.
  Отпустив слугу небрежным жестом, Шиарре продолжил молча рассматривать меня.
  - Мастер Тилорн хорошо потрудился, оме Ульрих, - наконец вынес он свой вердикт, - пейте оме, такого вина вы больше нигде не попробуете.
  - Да, ему многое пришлось сделать, - ответил я, несколько смущённый бестактностью Шиарре.
  Отпив из бокала, Шиарре томным голосом обратился в слуге:
  - Оле, ты нам больше не нужен, можешь идти.
  Слуга скрылся, плотно прикрыв за собой дверь.
  Шиарре встал дивана, подошёл к комоду стоявшему стены, что-то взял с него и повернувшись сказал:
  - Ты знаешь, что это? Это перстень управления подавляющей печатью, - подошёл он ко мне и показал невзрачный серебряный перстень с печаткой.
  - С помощью этого перстня, - он прошёлся по комнате, подошёл в портьерам, закрывавшим одно из окон, вытащил из-за портьеры две палки и бросил их на ковёр, покрывавший середину комнаты, - я буду делать с тобой всё, что захочу, мерзкий урод!
  Лицо его исказилось гримасой злобы и омерзения. Он надел перстень на палец и повернул его печаткой внутрь. Тело отказалось мне повиноваться.
  - Нас не услышат, здесь полная звукоизоляция. А захочу я, - Шиарре подходил ко мне всё ближе и ближе, - насладиться тобой,.. но нет, не обольщайся, мне не нужна твоя резаная задница.
  Он подошёл ко мне вплотную, схватил за шею и задрал мою голову вверх к своему лицу.
  - Видишь - это хлыст, - показал он мне тонкий гибкий прут в кожаной оплётке со шлепком на конце, - и сейчас я буду объезжать тебя как норовистую кобылку.
  - Раздевайся! - скомандовал он и тело без моего участия стало выполнять команду.
  Подойдя к портьере и вытащив из-за неё кожаные завязки, он подошёл ко мне.
  - Руки, протяни руки, - опять приказал он.
  Да что ж такое-то! Раздетое догола тело мне не подчинялось!
  Я вспомнил, как в подсознании показывал Миру, что хозяином тела являюсь я, почему же здесь тело мне не повинуется?
  Войдя в состояние сверчка, я стал прогонять энергию по телу, не обращая внимания на Шиарре.
  Между плеч, в месте где находилась проклятая печать, нарастало жжение. Ну нет, так просто я не дамся!
  - На колени! - приказал Шиарре, моё (МОЁ!) тело повиновалось.
  Обойдя вокруг меня, Шиарре вдруг размахнулся и что есть силы опустил хлыст на мою спину. Боль, давно забытая боль, обожгла спину. Волна гнева окутала меня - этот урод поднимает на меня руку! Прокачка энергии по телу усилилась скачком, печать жгло огнём, вены вздулись на лбу, по спине и из носа потекли струйки крови. Ещё, ещё сильнее! Сияние окутало меня и вдруг - печать не выдержала, плечи свело пронизывающей болью, окружающая реальность покрылась трещинами и, как осколки стекла, осыпалась со звоном. Сила! Великая Сила хлынула в меня потоком, водовороты силы вымывали во мне всё наносное, полученные повреждения затянулись, боль отступила.
  Да! Да-а! Чувство всемогущества, полноты ощущений, захватило меня, я вскочил с колен, тело сияло наполненное силой, длинные серебристые волосы поднялись вокруг головы. Странное ощущение всеведения проникло в меня, я почувствовал страх Шиарре, увидел, как Оле приник к двери и прислушивается к происходящему, за дверью апартаментов Шиарре в коридоре стоят оба моих охранника и Янка, присев на корточки, привалился к стене. Незримая ударная волна силы со слышимым только мне звуком взрыва разошлась от меня во все стороны, а излишек силы ярко синим столбом устремился вверх, в небеса.
  Я обратил свой взор внутрь тела. Тело сияло - все девять узлов светились нестерпимым светом, переплетения нитей силы моего тела яркой сетью отразились во взоре, между ног торчал эрегированный член, покрытый сеткой синей энергии.
  Ну, урод, теперь ты мой! Я подскочил к застывшему в удивлении Шиарре и, напитав руку силой, сильным хуком ударил Шиарре основанием ладони в челюсть. Тот полетел на пол. Я следом упал на него сверху, выставив колено - есть! Перелом рёбер обеспечен.
  Перевернул застонавшего Шиарре на живот, и пока он не опомнился, схватил его правую ногу, согнул в колене, просунул свою голень в сгиб его ноги, а стопу поставил между ног лежавшего. Носок ноги Шиарре я упёр себе в грудь и всем весом навалился ему на спину, расставив руки по бокам его тела. Задравшаяся вверх нога Шиарре, доставляла ему невыносимую боль и он тонко, по-заячьи, заверещал.
  - Молчи, тварь! - приказал я, наклонившись к его уху.
  - Руку! Руку правую мне дал! - потребовал я.
  Я завёл руку несчастного оме за спину и подвернул его кисть к затылку.
  Освобождая свою ногу и ногу оме мне пришлось лечь ему на спину и мой торчащий член уперся между его ягодиц. Он дернулся и оттопырил задницу.
  - Лежать! - я перебрался направо от его тела и просунув свою левую руку в его согнутую руку, схватил его за волосы и задрал голову оме вверх.
  - Встал! - оме заскулил от боли в руке и неловко встал, согнувшись в пояснице вслед за тянущей его рукой.
  Подведя его к огромному во всю стену зеркалу в резной раме, я ткнул его в стекло:
  - Смотри! Смотри, видишь. Вот так ты будешь выглядеть каждый раз, как мы с тобой встретимся. Поэтому ты меня не замечаешь, понял?! Понял меня?!
  - Дх-а..., простонал оме.
  - Перстень где? - потребовал я.
  - Там, там, на руке, у вас которая, - проскулил он.
  На среднем пальце правой руки Шиарре, был одет перстень управления печатью.
  - Где взял? - продолжил я допрос.
  - У его высочества в кабинете! Я прошёл туда после его отъезда. Он в ящике стола лежал!
  Потянув Шиарре, на середину комнаты к лежавшим палкам и завязкам, я снова завалил его на живот. Сидя на спине оме, привязал его запястья к концам одной палки, растянув руки как можно шире, а затем лодыжки привязал ко второй палке, также растянув и ноги.
  Связав оме таким образом, сдернул с его пальца перстень и одел себе на палец, повернув печаткой внутрь.
  - Ну что, поговорим! - найдя в комоде нож для разрезания бумаги, я распорол штаны оме и оголил его ягодицы.
  Найдя какую-то полупрозрачную тряпку, я затолкал её в рот Шиарре и со всего маху ударил его по заднице подобранным хлыстом.
  Багровая полоса вспухла на белых ягодицах, Шиарре замычал, попытался вывернуться, но я наступил на палку, к которой были привязаны лодыжки оме и не дал ему увернуться.
  По мере проведения экзекуции оме вертелся, пытался поворачиваться на бок, таким образом, полностью стянув с себя обрывки штанов и трусов. Гадёныш скулил, подтягивал под себя привязанные к палке руки и я заметил, что он возбудился. Бля!
  Прекратив его стегать я присел, нагнулся к его уху и, рванув за волосы вверх, прорычал: я ещё вернусь, мой сладкий!
  Оставив взахлёб рыдающего оме связанным на полу, оделся, кое как уместил торчащий член в трусы, и ощущая неприятно стянувшую кожу подсыхающую рану между лопаток, вышел из апартаментов Шиарре.
  Махнув охранникам и велев, подскочившему Янке вести нас к себе, решительно пошёл вперёд.
  
  
  
  Глава X
  
  Через день меня снова вызвали к коменданту.
  - Оме, я запрещаю вам выходить из своих покоев! - с порога заявил он.
  "Понятно, Шурка нажаловался" - подумал я и решил, что хоть что-то, да должно же остаться разрешённым.
  - А библиотека? - задал я вопрос.
  - Нет. В библиотеке вам делать нечего! - подошёл он ко мне вплотную, пристально разглядывая мой глаз своими ярко-синими глазами.
  - Что даже книги брать нельзя?
  - Хм.., - размышляя, комендант прошёлся по ковру, покрывавшему центр его кабинета, - нет. Никаких книг!
  - Даже так... ладно, может быть сад? - зашёл я с другой стороны.
  - В саду вам тоже делать нечего, - скучающим тоном ответил он.
  - И надолго?
  - Пока Я не решу, - сделал комендант ударение на слове "я".
  - Ну, что ж, я вас понял. Я могу идти? - повернулся я к выходу.
  - Оме, в ближайшее время вас осмотрит мастер Тилорн, будьте к этому готовы, - бросил он мне в спину.
  - Всегда готов! - ответил я не оборачиваясь, и вышел из кабинета.
  "Да... попал. Ладно, что-нибудь придумаем. Вон, Янка есть, его зашлю куда-нибудь, если понадобится."
  К проблемам с комендантом добавилось ещё и то, что мой член стоял как оловянный солдатик! Круглосуточно! Даже с мочеиспусканием возникли проблемы. Мочиться через возбуждённый член... это я вам доложу... проблема. Уговорам он не поддавался. Дрочить бесполезно - оргазма-то нет. Даже обливания холодной водой не могли сбавить накала борьбы. Для похода к коменданту мне пришлось одевать двое трусов, чтобы хоть как-то утянуть взбунтовавшуюся плоть. Находясь у него в кабинете, руки я держал на паху как Гитлер.
  * * *
  Сладкая парочка трепушек-парикмахерш прискакала в тот же день.
  - Ах, оме, нам так жаль, так жаль! Вы теперь не сможете бывать в саду, а там есть такие прелестные уголки (закатывание глаз), там так хорошо! - затрещали сразу оба.
  У них какая-то синхронность в разговоре как у двойняшек, один начинает фразу и второй её заканчивает. Репетируют, что ли?
  Посмотрел на них энергетическим зрением. Очень интересно! Они постоянно резонируют друг с другом! Сияние из груди Лило переходит в голову и одновременно такое же сияние переходит из груди Эльфи в его голову. А потом они начинают говорить, энергия выделяется одновременно из обоих и два энергетических потока переплетаются между собой.
  Причём, я заметил, что после произошедшей со мной магической активации и Янка и оба парикмахера стараются находиться ко мне как можно ближе, как бы невзначай прикасаются ко мне. Нет, их присутствие меня не раздражает (парочки до определённого момента), но всё это как-то странно.
  Ещё в первый день после конфликта с Шиарре я, разглядывая себя в зеркале, заметил, что цвет моего глаза изменился. Если раньше он был серо-зелёным, то теперь стал сочного бриллиантово-зелёного цвета.
  - Оме, вам надо постричься, вам обязательно надо постричься! У вас такие роскошные волосы! - меня схватили и из покойного кресла в котором я сидел до прихода болтушек, перетащили на пуфик перед туалетным столиком.
  - Вот смотрите, оме, мы вот здесь подберём, здесь подровняем, - тонкие пальцы сразу обоих трепачей запорхали по моей голове, - а вот эти пряди мы вам завьём, оме! Вы будете выглядеть просто божественно, оме!
  Пальцы нахалов глубоко погрузились в мои волосы и достигли кожи головы. Как я заметил в зеркале, оба раскраснелись, ноздри затрепетали и оба прижались животом и промежностью ко мне с разных сторон. Пальцы их находились в моих волосах и переплелись между собой.
  Да что происходит-то?!
  Лило и Эльфи смотрели на меня сверху, Лило облизал губы, губы Эльфи дрожали, теперь уже не только щёки но и уши и шеи обоих покраснели, пальцы дрожали в моей голове.
  - Так, спокойно, мальчики, - я поднял руки и схватил обоих парикмахеров за руки, - спокойно. Сегодня я не стригусь.
  - Сегодня стричься будет... стричься будет..., - я повернулся на пуфике и оглядел комнату, - вот он, - я ткнул пальцем в замершего в углу у кресла Янку.
  - А я вам покажу какую причёску я хочу чтобы вы ему сделали. Краска для волос есть?
  - Да, оме... есть... - отмерли покрасневшие болтушки.
  - Какая краска есть? Цвет какой? Блонди есть?
  - Есть, оме..., - растерянно ответствовали мне маникюрши.
  - Янка, иди сюда! - скомандовал я, усаживая впавшего в ступор слугу на пуфик.
  - Смотрите, сладкие мои, делаем так. Здесь, - я показал затылок и на правую сторону головы Янки, - состригаем всё до вот такой длины, - я снова показал пальцами примерно 3 мм.
  - Потом, от шеи вверх длина волос постепенно увеличивается, вот до сих пор, - я снова показал на Янке, болтушки сгрудились около меня почти вплотную, дышали мне в шею и уши, и их дыхание не было ровным.
  - А с этой стороны, - я показал на левую сторону головы Янки, - а с этой стороны...
  - Оме, у вас такие красивые волосы... - прошептал Эльфи, дотрагиваясь до моих волос рукой, и почти касаясь моей щеки губами.
  С другой стороны Лило несмело обнял меня руками и начал водить горячими ладошками по спине и груди, постепенно спускаясь к паху.
  Я застыл, прикрыв глаз и прижавшись к спине Янки. Которые сутки бунтующий, член предательски вырвался на свободу и деревянно уперся Янке в спину.
  Шаловливая ручка Лило, спускаясь у паху, достигла дерзко торчащей выпуклости моих штанов и осторожно ухватила член.
  - Так, красавицы вы мои, а ну прекратили безобразие! - скомандовал я, ухватив и Лило и Эльфи за талии и оттащив их от пламенеющего как маков цвет Янки.
  - Вам заняться нечем? - едва вырвавшись из цепких рук маникюрш, строго спросил я их, - вам, что нормальных мужиков не хватает? У вас своих альф нет что-ли?
  - Оме Ульрих... - на меня уставились две симпатичные мордашки с огромными влажными глазами, готовыми вот-вот залиться слезами, - нет у нас никого! Никому мы не нужны-ы-ы..., - всё таки заревели болтушки.
  - Нас никто не хочет брать к себе..., альфы только смеются, не гоните нас, оме..., - они кинулись ко мне с двух сторон, вцепились в рукава рубашки и уткнулись мокрыми лицами в мои плечи, - а-а-а, ы-ы, - и ударились в рёв.
  - Ну, ну, ну девочки мои милые, тьфу, блядь, какие девочки! - я обхватил Лило и Эльфи за плечи и осторожно повёл к кровати. Сел на неё и стал уговаривать, поглаживая вздрагивающие плечи и головы рыдающих в голос омег. Как-то так получилось, что обе (оба!) засранца улеглись своими головами ко мне на колени и продолжали мочить слезами уже не рубашку, а штаны. Я бережно уложил Лило справа от себя и Эльфи слева, по прежнему оставив их головы на коленях. Рёв не утихал.
  Янка, развернувшись на пуфике ко мне и вытаращив тоже начинавшие мокнуть глаза, смотрел на эту сюрреалистическую картину.
  - Янка, полотенца давай, а то я весь мокрый буду.
  Махом слетавший в ванную Янка уселся на колени передо мной и подал два полотенца. Глаза его тоже были на мокром месте.
  - Ну а ты-то, чего ревёшь? - спросил я Янку.
  - Оме, я тоже не нужен. Вот подрасту немного и отдадут меня куда-нибудь в деревню, к какому-нибудь альфе-конюху третьим или четвёртым мужем. Омег же больше рождается.
  Услышав слова Янки, притихшие было, рёвы, залились слезами пуще прежнего. Сквозь всхлипывания и хлюпанья носов я с трудом разобрал:
  - Яночка, нам тоже тебя жалко, так жалко, ты такой хороший, краси-и-ывый...
  Янка привалился лицом к моим коленям спереди и тоже заревел.
  Лило, повернувшись в нему, гладил его по голове и вдруг быстро начал целовать в губы, в глаза, в щёки.
  - Лило, а ну, прекращай совращать мелкого! - приостановил я разошедшегося балабола.
  - Янка, оторвись, принеси мне рубашку, они мне всю её промочили, - выдал я поручение слуге.
  Вытирая слезы и сопли Янка пошел к гардеробу искать свежую рубашку.
  - Успокоились? - спросил я заплаканных маникюрш, которые сели на колени и ладонями размазывали слезы по красным личикам.
  - Да... - снова синхронно ответили они, и одновременно шмыгнули носами.
  Янка вернулся с рубашкой и я начал вытягивать бывшую на мне мокрую рубашку из таких же мокрых штанов.
  - Ой, что это, оме..., - Эльфи сидел на пятках на моей кровати и осторожно дотронулся до шрама на груди прохладной ладошкой, затем провел подрагивающим пальцем по шраму, и дотронулся до левого соска.
  От прикосновений сосок затвердел и набух.
  Лило, находившийся справа от меня, заметил на моей правой руке извилистый шрам и закусив нижнюю губку, повёл по нему пальцами снизу вверх. Достигнув плеча, он перешёл на лопатку, и передвинувшись мне за спину, начал водить пальцами сразу обеих рук по узору скарификации, оставшемуся от печати подавления.
  Я почувствовал как его руки задрожали, с каким-то вздохом-всхлипом он прижался ко мне сзади всем телом, обхватил меня руками и начал целовать мне спину между лопаток. Руки прижавшегося ко мне Лило лихорадочно зашарили по груди и животу.
  Я едва успел перехватить его руки, как Эльфи подступил ко мне слева, осторожно обхватил за шею и попытался повернуть мою голову к себе.
  - Мальчики мои хорошие, хватит, хватит, успокойтесь, пожалуйста, иначе я сейчас охрану позову.
  Я осторожно перехватил и того и другого за руки и начал вставать с кровати.
  - Это кто это в обуви ко мне на постель забрался, а? - с возмущением я обратился к "повесившим уши" маникюршам.
  - Янка, ты посмотри на них, а? Пришли, вымочили меня всего, натоптали на кровати, и ещё и стричь не хотят! - я деланно возмущался, пытаясь выйти из неловкой ситуации, - штаны сухие есть? - обратился я к Янке.
  Тот рванул у гардеробу и начал искать чистые штаны. Найдя подал мне.
  Болтушки живо соскочили с кровати и смущённо стояли, исподлобья поглядывая на меня. Я со штанами в руках прошёл в ванную. Быстро скинул насквозь промокшие штаны и трусы. Других трусов не было и штаны пришлось одевать на голое тело.
  Торчащий член вырвался на свободу и вызывающе выпирал через тонкую ткань штанов. Выходить пришлось в таком виде.
  - Оме, что это у вас! - воскликнули Лило и Эльфи как всегда одновременно.
  - А это, золотые мои, моё наказание. Скоро третий день как торчит.
  - Оме, а, что ничего сделать нельзя?.. - засмущавшись, ответила сладкая парочка.
  - К сожалению, не получается. У меня не бывает оргазма. А чувствительность он утратил почти полностью. Вот, жду мастера Тилорна, может что присоветует.
  - Так, ребятушки, к делу. Вы поняли, как я хочу постричь Янку? Ты сам-то хоть согласен? - обратился я к нему. Тот кивнул.
  Янка снова был усажен на пуфик и я опять стал показывать стрижку.
  - А вот здесь останется длинная чёлка, зачёсанная на левый глаз, - снова показывал я.
  - Чёлочку покрасим более светлым оттенком, с левой стороны волосы будут длиннее, висок сделаете косичкой, вот так, - я показал пальцами как.
  - На затылке надо оставить ножку, - я снова показал на пальцах.
  Янку упаковали в покрывало и стрижка началась. Ну что сказать? Наблюдать это таинство было познавательно. Лило и Эльфи, получив задание, вдохновенно завертелись вокруг сидящего Янки, не переставая трещать и щёлкать ножницами.
  Дополняя друг друга они рассказывали, что произошло в замке за последнее время, кто сшил себе новый костюм, какие распоряжения дал комендант относительно приготовления пищи солдатам, сколько было потрачено холста на изготовление скатертей для парадной залы, какие новые растения для сада заказал в столице садовник и как скоро их привезут, сколько раз в замок привозили припасы окрестные крестьяне и т.д. и т.п.
  Откинувшись на кровать, я свесил ноги на пол и закинув руки за голову слушал болтовню Лило и Эльфи. Веки мои потяжелели и я задремал. Всегда хорошо спится под разговоры.
  Наконец стрижка была закончена. Лило одел на руки перчатки из тонкой кожи и вооружился широкой плоской кистью, Эльфи убежал в ванную готовить краску - до нас донёсся сильный запах аммиака. Похоже, во всех мирах краска для волос пахнет одинаково.
  Лило захватил в руку пучок волос подлежащих окраске и, перебирая их, начал аккуратными движениями плоской кисти наносить краску, чтобы не испачкать остальные волосы, на голову Янке одели специальную шапочку с дыркой в которую и выпустили окрашиваемую чёлку. После окраски на Янку одели ещё одну шапочку, уже без дыр и ему пришлось сидеть в этом головном уборе около получаса.
  Пока он сидел и красился, пара парикмахеров снова начала приставать ко мне.
  - Оме, давайте мы вас пострижём, у вас такие роскошные волосы, - завели они прежнюю пластинку.
  - Нет, мне на сегодня общения с вами хватит! - категорично отрезал я.
  Наконец Янку повели смывать краску и сушить волосы. Для сушки волос парикмахеры применяли самый настоящий фен, судя по всему магический.
  И вот Янка был высушен, уложен и продемонстрирован мне.
  Обалдеть!
  И это Янка! Не верю! Миловидное симпатичное лицо, с тонкими чертами с новой причёской заиграло совсем иначе, высокая стрижка открыла аккуратную тонкую шейку с нежной кожей, огромные глаза с длиннющими чёрными густыми ресницами смотрели на меня сквозь чёлку с надеждой и казалось спрашивали: ну как?
  И почему я его не замечал?
  - А вот здесь надо родинку сделать, - показал я пальцем на верхнюю губу.
  - Сейчас всё будет, - ответил Эльфи и палочкой, обмакнутой в тушь, нарисовал родинку, там где мне хотелось.
  Чуть отодвинув чёлку Янки в сторону левого глаза, я восхищённо вздохнул: Янка, все женихи твои!
  Янка зарделся и смущённо потупился.
  - К такой причёске одежда нужна соответствующая! - воскликнул я, - пойдём искать, - обратился к Янке и двинулся к гардеробу.
  Открыв его, я вытащил на свет божий несколько своих рубах, их тех, что были с оттенком и начал прикладывать в Янке. Светло-бежевая, по-моему подойдёт.
  - Одевай, - велел я слуге.
  - Но, оме, это ваша одежда, мне её носить нельзя!
  - Это почему же?
  - Такая одежда шьётся только для знатных оме, и слугам носить её не положено, нас могут наказать за это.
  - Это правда? - я повернулся к Лило.
  - Да, оме, это действительно так. Одежду себе мы с Эльфи придумываем и шьём сами, но тоже учитываем эти требования. Такая ткань как на этих рубашках не предназначена для простолюдинов, и нас могут наказать если мы появимся в одежде из такой ткани.
  - Покажите мне тогда, в чём могут ходить слуги, есть какие-то образцы или картинки?
  - Оме, он и так одет так, как ему полагается.
  - Слушайте, но мне не нравится его одежда! Давайте сделаем, что-нибудь! Придумаем новый фасон. Я у Шиарре видел его слугу, он по другому одет был.
  - Оме, так как одет слуга Шиарре, одевают только наложников, - ответил мне Лило.
  - Да-а? Но мне не нравятся его короткие штаны, и эти его дурацкие туфли. У него босоножки есть, давайте к ним что-нибудь придумаем, - распорядился я.
  - Оме, мы подумаем, журналы полистаем, - ответили парикмахеры.
  - Подумайте, - попросил я, - мне кажется, с такой причёской ему отложной воротник пойдёт, чтобы сзади его можно было поднять. Как придумаете, мне принесите, я посмотрю, может, у меня что-нибудь ещё появится.
  - Ой, оме, можно мы пойдём? Нам уже пора! - засобирались болтушки.
  - Бегите, бегите, не забудьте про одежду, - разрешил я им идти.
  Быстро и суетливо собравшись Лило и Эльфи выскочили из комнаты и мы с Янкой остались вдвоём.
  - Налей мне вина, - попросил я Янку, усаживаясь в кресло.
  Янка принёс мне бокал красного вина, налив его из бутылки, стоявшей на ломберном столике в углу.
  Подал мне бокал и уселся на пятки рядом с моей левой ногой.
  Я протянул руку и коснувшись ёжика волос на левой стороне головы Янки погладил его. Ну не могу я не прикоснуться, так и тянет, такой приятный ёжик.
  Янка вздохнул и положил голову мне на бедро, смотря мне в глаза. Отпив вина, я покатал его на языке и медленно проглотил. Полюбовался на отсветы в бокале, сделал ещё один глоток.
  Посмотрел на Янку, от моих поглаживаний он прикрыл глаза и счастливо улыбался.
  Проведя пальцами по краешку его уха я заставил его открыть глаза.
  - Я тебе нравлюсь? - задал я Янке вопрос.
  - Да... оме..., - он сглотнул и окинул меня взглядом, взмахнув ресницами.
  "Ещё один..." подумал я со вздохом.
  
  
  
  Глава XI
  
  Мастер Тилорн пришёл ко мне на следующий день и сразу взялся за обследование. Проведя рукой вдоль тела что-то почувствовал, поцокал языком. Потом глядя на меня задумался, подперев подбородок пальцами, долго размышлял и, наконец, произнёс:
  - Оме, вы стали искусником.
  - Мне это чем-то грозит, мастер?
  - Не знаю, оме, не знаю. Трудно сказать. Дело в том, что ваш муж, герцог Джанас не развивал в себе Великое Искусство, и как он отнесётся к тому, что вы стали искусником неизвестно.
  - А кроме герцога могут быть какие-то ещё проблемы?
  - Я думаю, оме, проблемы могут быть прежде всего от вас. Вы перенесли... то, что перенесли. Великое Искусство не терпит эмоциональной суеты, а вы нестабильны, прежде всего, психически. Нам, слабому полу, Великое Искусство даётся гораздо тяжелее, как раз по причине повышенной эмоциональности. Немногим из нас удаётся развить в себе Великое Искусство в достаточной мере, чтобы не наносить повреждений прежде всего самим себе. Вырвавшаяся из под контроля Великая Сила уничтожает неопытного искусника изнутри. Только разум, холодный безэмоциональный разум способен направлять Великую Силу и пользоваться результатами её работы на благо людям. Поэтому предупреждаю вас, оме, будьте осторожны, очень осторожны касаясь Великой Силы.
  - Я понял вас, мастер Тилорн, - я поклонился.
  - Скажите, мастер, можно ли изготовить протез на место моего глаза? - задал я давно терзавший меня вопрос.
  - Протез? Я думаю это возможно. Но какой вы хотите протез?
  - Я думаю стеклянный шар по размеру глазницы меня устроит.
  - Хм...Хорошо... давайте я вас осмотрю, - сняв повязку с глаза, Тилорн принялся рассматривать пустую глазницу.
  - Мастер, ещё один вопрос, что делать с этим, - указал я на топорщащиеся штаны, - стоит третьи сутки.
  - Хм, с этим как раз ничего сложного нет, - Тилорн двумя пальцами несильно ткнул меня в живот чуть ниже и левее пупка. Эрекция наконец-то стала спадать.
  - Вообще, оме, вам как искуснику следует учиться владеть своим телом, - прокомментировал он свои действия.
  Осмотрев глазницу, мастер Тилорн произвёл замеры и сообщил мне, что протез будет готов через несколько дней.
  * * *
  Как сказал мастер Тилорн магия - это прежде всего работа разума. И вот как раз этой работой мне следует заняться плотнее. Доступа в библиотеку я был лишён, поэтому всё, что удалось узнать о магии этого мира из прочитанных в библиотеке книг пришлось вспоминать и применять на практике.
  Я помнил, что ментальная магия - это способность к реконструированию и редактированию тех или иных ситуаций посредством мыслеформ высокой организации, которые действуют на ментальном уровне. Они не просто внедряются в ауру человека, а помогают выстраивать события и явления в правильном направлении, запуская цепную реакцию. Огромную роль при этом играет максимальная концентрация энергии для успешной деятельности.
  Кое-что дала практика применения рун, которая подтвердила мои догадки по поводу того, что искусник или маг, использующий Великую Силу или магию как бы подключается к ней с помощью языка. И чем точнее язык описывает окружающий мир, тем полнее взаимодействие мага с наполняющей мир магией. Способы использования языка могут быть разными - это и вербальное общение с миром и графическое. При этом, чем больше способов общения задействовано одновременно, тем полнее и больше воздействие, следовательно, больших результатов можно достичь.
  Расписав руны в алфавитном порядке, я попытался воспроизвести звуки тех букв, которые обозначались рунами. Практически сразу первая же руна арий дала отклик в цвете, пыхнув фиолетовым отсветом. Через некоторое время мне удалось подобрать группы рун по их цветам, всего таких групп набралось 11, причём по привычному алфавиту шли только первые пять рун, остальные были сгруппированы по другому, принцип группировки по цвету мне выяснить не удалось, но цвета были следующие: фиолетовый (арий, бож, вой, гай, дид), синий (твердь, правь, конец), голубой (живо, шор, щур, часть, цель), зелёный (сварог, навь), жёлтый (устье, ирий, юга, и краткое), оранжевый (знич, макошь), красный (яр, орей), чёрный (финист, ладо), белый (род), серый (хорос, скат, колено) и коричневый (еда, ёрка).
  Четыре группы рун стояли особняком и соответствовали неспектральным цветам.
  Путём длительных мысленных экспериментов в модельном пространстве мне удалось установить, что помимо цвета соответствующим группам рун соответствуют звуки, причём рунам цветов спектра соответствовал нотный ряд европейской записи нот, а вот с неспектральными цветами и рунами было сложнее: белый цвет и руна соответствовали звуку "сверчка" о котором я прочитал в одной из книг, серый своеобразному звуку "пха", чёрный звуку "х-х-ы", а коричневый напоминал шорох пересыпающегося песка, что-то похожее на "ш-ш-ы".
  Возможность использовать телепатию мне пришлось развивать общаясь с Ульрихом. Он всегда со мной, но передавать ему свои мысли я пока не научился. И этому пришлось учиться самому и учить его. Работали мы с ним в модельном пространстве:
  - "Ульрих, представь перед собой апельсин или яблоко. Вот оно висит прямо перед тобой, красное, с полосками. Повращай его перед собой. Увидел?"
  - "Да..."
  - "Теперь представь, что ты резко убираешь его, его нет. На том месте где оно было - чёрная дырка. Лезь в неё. Забрался? Что видишь?"
  - "Горную долину, я сижу на широком карнизе."
  - "Посмотри по сторонам, перед собой, назад оглянись"
  - "Ой, за спиной кто-то есть"
  - "Кто?"
  - "Какой-то зверь. На медведя похож. Красно-коричневый. Глаза большие."
  - "Посмотри ему в глаза"
  - "Там туннель какой-то, меня затягивает. Это не страшно?"
  - "Нет, не бойся это не страшно. Просто выйди из туннеля и всё"
  - "Вот здесь и будем работать."
  - "Ульрих ты слышишь как я говорю с тобой?"
  -"Да"
  -"Вот смотри, у тебя ушей нет, у меня нет рта, а ты не задумывался о том как я говорю и ты меня слышишь?"
  - "Нет..."
  - "Давай попробуем вот что сделать: я выйду отсюда, ты останешься тут. Я буду говорить с тобой сначала из тела, вот прямо ртом, а потом просто буду передавать слова мысленно. Ты будешь слушать меня, а потом мы с тобой попробуем пообщаться мысленно."
  Особых сомнений у меня при мысленном диалоге с Улькой не было, так как общались мы с ним давно и плодотворно. Просто требовалось подтвердить ещё раз такую возможность и это удалось. А вот мысленное общение с кем ни будь другим! Там надо будет учиться настоящим образом.
  Действительно, мысленный разговор, то бишь телепатия с Ульрихом проходила без проблем. Он совершенно спокойно делился со мной своими мыслями, я тоже общался без напряга. Возможно сказалась наша с ним синхронизация.
  Следующим подопытным оказался Янка. В один из спокойных дней, я сидел кресле, Янка как обычно пристроился положив голову на мою ногу, преданно смотрел на меня и млел под моими поглаживаниями.
  -"Янка!", - позвал я его мысленно
  - Да, оме, - откликнулся он в реале.
  Оп-па. Есть контакт!
  
  
  
  Глава XII
  
  Через какое-то время я начал продумывать методы развития своих "ментальных" способностей. Первое, что пришло в голову - снова медитация. Вспомнил то состояние всеохватности бытия которое у меня было после того как печать подавления спала. Выходил в это состояние снова и снова. Нет, что-то не получается. Но вот что?
  Два часа я "убил" на попытки медитировать, спускаясь по "лестнице", концентрируясь на различных объектах - безрезультатно. Это оказался тупиковый путь. А вот попытка дать мыслям бесконтрольно "гулять" довольно быстро позволила достичь определённых успехов. Это было похоже на мелькание картинок в старом кино, только переключения происходили не между кадрами, а между живыми существами, находящимися в замке. Я будто бы "подключался" к их разуму, но не в силах выбрать кого-то одного начинал прыгать между всеми в зоне досягаемости. Поняв, что справиться с мельтешением не получается, снова вернулся к тому с чего начал.
  Только теперь концентрировался не на абстрактных объектах, а на одном из наиболее чётко запомненных "слайдов", и попросил Янку открыть окно в сад. Будем подключаться к животным в саду. Люди в замке слишком "тяжелы" для меня. Это быстро дало свой результат. Я вдруг почувствовал всех живых существ вокруг. Ранее даже не подозревал, что можно почувствовать живые организмы, не выходя из собственного тела, не во сне и не в состоянии медитации, да ещё и всех одновременно. Причём если концентрироваться на каком-то отдельном направлении, то ощущения оттуда начинали приходить намного подробнее и отчётливее.
  Зная в общих чертах, что я должен ощутить, удалось подключиться к маленькому существу, сидевшему в корнях раскидистого абрикосового дерева и достаточно долгое время оставаться "на связи", пока оно не отошло слишком далеко, и связавшая нас нить не истончилась. При этом все ощущения стали доноситься как через толстый слой ваты, так что я "оборвал соединение".
  Следующая попытка далась уже значительно легче. На этот раз "на том конце" оказалась обыкновенная ворона, сидевшая на дереве и чистившая свой клюв о ветку. С ней я решил пойти дальше, чем простое наблюдение. Мне нужно было оказать на неё влияние. В идеале - перехватить управление над телом. Это оказалось совсем непросто. Достаточно быстро я выяснил, что в нормальном эмоциональном состоянии влиять на поведение птицы практически не удаётся. Но вот если она испугается, то довольно быстро взлетит. В принципе, достаточно было убедить ворону в возможности нападения, чтобы, в конце концов, спугнуть птицу.
  Однако меня серьёзно заинтересовало, а можно ли полностью перехватить управление? Оказалось, что можно. Для этого нужно сделать так, чтобы разум животного оказался перегружен или парализован. Можно было воспользоваться тем же страхом, хотя добиться нужной интенсивности этого чувства было крайне сложно. Но были и более простые пути. Перегрузить слабый разум мыши или птицы оказалось возможно практически любым абстрактным действием. Например, можно было начать в уме складывать двузначные числа. Два - три примера и животинка впадает в полный ступор. То же самое происходило при обдумывании практически любой абстрактной концепции, не имеющей прямой связи с окружающим миром. Время ступора варьировалось, но было не менее минуты, во время которой я мог беспрепятственно манипулировать чужим телом.
  Управлять столь отличным от человеческого организмом было, как это ни удивительно, достаточно просто - все необходимые рефлексы и навыки были доступны. Вот если нужно было сделать нечто "неправильное". Например - вылезти среди дня на середину садовой дорожки, тогда проблемы возникали. Нужно было использовать более "низкоуровневое" подключение и учиться двигаться заново. К счастью, для моих целей подходили и стандартные моторные рефлексы.
  Органы чувств теплокровных животных не очень сильно отличались от человеческих и я довольно быстро научился ориентироваться по направлению на моё человеческое тело, которое достаточно чётко определялось.
  Нельзя сказать, что все эти открытия дались мне легко. Буквально каждое требовало множества экспериментов и мысленных усилий, так что количественно мои достижения не поражали воображение - один мышак в норе под абрикосом и периодически появляющаяся в саду ворона. Но это, конечно, было не главное. Куда важнее было понять сами принципы овладения управлением чужим телом. По завершению медитации голова у меня гудела от непривычных усилий.
  Следующие два дня я почти полностью посвятил освоению и улучшению своих ментальных навыков. Меня интересовало буквально всё - можно ли взять под контроль сразу несколько существ? Есть ли ограничение на их размер? Вид? Можно ли развивать свои способности? Какие из способов контроля наиболее эффективны? Можно ли перенапрячься? А так же множество других не менее интересных вопросов.
  На некоторые из них я получил ответы, на другие - нет. Двух и более существ под контроль взять можно, но только на самом "верхнем" уровне, когда ты контролируешь лишь самые основные действия. Например - общее направление движения. Брать под контроль можно только тех существ, у которых есть нервная система. Бактерии я при всём желании ощутить не смог. Перенапрячься можно. Выражается это в потере концентрации. Восстановление происходит достаточно быстро - в течение получаса. Другие вопросы требовали дальнейшего изучения.
  Вспомнив о состоянии своей памяти в папках и пиксели парящие рядом с полками, решил снова вернуться к работе над разумом. Изучение работы собственного разума оказалось захватывающим и очень полезным делом. Я получил то, о чём так долго мечтают все нейробиологи, изучающие проблемы мозга: возможность изучить его работу "изнутри". И даже значительно больше этого! У меня получилось просматривать те воспоминания, которые уже практически забылись, получить представление о том, как работает мой разум и даже увидеть те особенности, что давали мне мои новоприобретённые ментальные способности. По всему выходило, что они уже не должны исчезнуть, так как изменения были частично закреплены тренировками, а вот развивать способности было нужно, так как обширные области "потенциальных" возможностей были не задействованы.
  Действовал крайне осторожно и ориентировался на "правильные" примеры. Например, знания, полученные в ВУЗе: есть то, что мне довелось часто применять в жизни. Очень маленькая, но при этом очень хорошо упорядоченная и "плотная" часть памяти, пронизанная множеством перекрёстных связей. Открываешь любую папку и вот, пожалуйста, можно спокойно пролистать все воспоминания. Есть большая часть знаний, что я могу вспомнить, они упорядочены плохо, болтаются в виде пикселей возле папок и имеют мало связей с этими папками. И, наконец, есть то, что я и не помню уже осознанно. Это вообще никак не упорядочено и порой не имеет вообще никаких связей, просто висят отрывочные пиксели возле шкафа, не принадлежа ни к каким папкам.
  Так что теперь я собирал в одном "месте" все имеющиеся у меня знания о ментальных способностях, стараясь расположить их наиболее плотно и связав наибольшим количеством связей. Результат проявился мгновенно - то, на что раньше требовалось длительное время обдумывать, теперь "выглядело" так, будто об этом знал всегда.
  Окрылённый успехом, стал очень осторожно просматривать "отделённые" куски своей памяти и, если они казались мне полезными, проводить новые связи между ними и другими знаниями схожей направленности. Здесь работать оказалось очень сложно по сравнению с "новыми" областями. Все связи уже стабилизировались, и добавлять к ним новые оказалось довольно тяжело и утомительно.
  Так я и работал, пока не устал, и проводка новых связей перестала получаться. Ну что же, не всё сразу. По грубым прикидкам выходило, что только на то, чтобы сделать все воспоминания, которые могут оказаться полезными, доступными в любой момент времени, должно было уйти больше недели ежедневных упражнений, а приведение всей памяти в упорядоченное состояние могло занять годы упорной работы.
  Окончательно закончив с медитациями на сегодня, я вдруг осознал, что страшно голоден. Пришлось гнать Янку на кухню и тащить мне целый обед из четырёх перемен. Тот сбился с ног и заставил весь ломберный столик чашками и тарелками. Такой жор нельзя объяснить ничем иным, кроме ментальных упражнений. Похоже, перестройка собственного разума - процесс очень требовательный к ресурсам. Намного более требовательный, чем манипулирование чужим сознанием. Оно и понятно. Одно дело временно увеличить количество протекающей через нейронные связи энергии и совсем другое - изменить структуру этих связей. Этот, в общем-то, предсказуемый эффект стал для меня тем самым ушатом холодной воды, вылитой за шиворот, что мне сейчас был так нужен.
  Ведь первоначально хотел минимально вмешиваться в работу своего мозга. А что сделал в результате? Чуть ли не всю память себе перепахал! Ну не идиот ли? В результате решил, что более не буду вносить даже малых изменений, пока вся структура памяти не закончит перестроение. Вмешиваться решил лишь в одном случае - для купирования возникающих побочных эффектов моего воздействия, в случае, если такие проявятся.
  Результатом работы над собственным мозгом стало то, что в подсознании появился пол, о чём с восторгом сообщил Ульрих. Пол был из полированного чёрного как ночь камня и простирался на неопределённое расстояние во все стороны от нашего с Ульрихом места нахождения. Потрясающее звёздное небо отливающее всеми цветами радуги отражалось в нём практически без искажений.
  Работа с телепатией, шедшая поначалу со скрипом, совершила качественный скачок, и теперь я мог без особого напряжения общаться мысленно не только с Ульрихом, но и с Янкой. Пришлось его учить передавать мне мысли - когда он хотел обратиться ко мне, он мысленно проговаривал слова и я его слышал!
  Итогом его продвинутой стрижки стало то, что на него обратили внимание сразу оба охранника, приставленные ко мне и стали оказывать ему знаки внимания. Эмоции Янки я чувствовал на четвёрочку и мне было видно, что такое внимание ему не нравится и даже раздражает. Вместе с тем на меня от Янки было направлено такое чистое обожание, что каждый раз общаясь с ним мне становилось неловко: за что мне это? Но в то же время внутренний собственник рычал - моё не отдам!
  Перебирая в очередной раз свои воспоминания я наткнулся на образ папки с музыкой которую я слушал ещё в той жизни. Разобрав связи, тянувшиеся к папке я решил посмотреть, что же в ней сохранилось. Оказывается ментальный проигрыватель может воспроизвести практически всё что я слышал в прошлой жизни. И теперь, погрузившись на грань подсознания, мы с Улькой прослушивали, ту или иную музыкальную композицию и кружились под звёздным небом. Особенно гипнотическое воздействие на него оказывал Моцарт. А от вальсов он просто растекался лужицей растаявшего мороженого.
  Как-то вечером мы сидели с Янкой, я в кресле, он у моих ног и мне вспомнилась одна из самых пронзительных музыкальных композиций Sonny Bono Mama в оркестровом исполнении. Ульрих давно уже без каких-либо затруднений общался со мной и потому никакого труда вспомнить и воспроизвести для него эту композицию мне не составило.
  Замерший под грузом нахлынувших образов и воспоминаний я сам поддался очарованию гениальной музыки, моя рука по привычке гладила волосы растащившегося Янки. Вдруг Янка вздрогнул и оглянулся:
  - Оме, вы слышите?
  - Что?
  - Музыка...
  - А, это я, - отмахнулся я рассеянно,- подожди, подожди, какая музыка? Ты что-то слышишь?
  Я отнял руку от головы Янки.
  - Нет, теперь не слышу, пропала музыка.
  - А ну-ка..., - я снова положил руку на голову Янки.
  - Да, оме, слышу музыку...
  * * *
  В ментальных тренировках произошли существенные изменения. Я научился более эффективно находить живых существ на больших расстояниях - как мне казалось до нескольких километров, настраиваясь на совсем слабые периодические "импульсы". Например - биение сердец или "альфа-бета" ритмы в мозгу. Научился выделять такие повторяющиеся сигналы на фоне шумов окружающего мира, ведь последние были хаотичны и могли приходить с любых сторон, имея самую разнообразную мощность, а эти сигналы могли быть намного слабее, но приходили всегда из одного места, и в сумме давали куда больший отклик.
  В результате упорных тренировок мой арсенал ещё дополнился "отводом глаз" - аналогом невидимости, действующим по принципу "ты меня не видишь!". После доработки и настройки те же Янка и Фриц не замечали меня в упор. К сожалению, на каждого конкретного наблюдателя требовалось воздействовать отдельно, так что для толпы "отвод глаз" был малоэффективен. Тем не менее, с помощью телеметрии зная кто где находится в замке, я решил попробовать нарушить запрет коменданта на выход из "покоев".
  Оба охранника по-прежнему торчали перед дверями комнаты. Я открыл дверь и накинул на них конструкт отвода глаз. Сначала на одного потом на другого. Затем смоделировал у них в голове звук падения и оба бойца повернули головы в противоположную от меня сторону. Сам двинулся по коридору. Определённой цели у меня не было, так, просто решил погулять по замку. А что? Телеметрия не даст заблудиться и наткнуться на кого-либо нежелательного, а замок осмотреть надо. Не вечно же мне в нём сидеть под арестом.
  Куда бы сходить? О! Навещу-ка я к Шурку. Давно не виделись. Что-то он поделывает? Вспоминая путь которым меня вели к Шиарре, я бродил по коридорам замка, телеметрия заранее предупреждала меня о наличии или отсутствии живых людей. Пару раз мне пришлось пользоваться отводом глаз и прижиматься к стене когда мимо меня проходил кто-то из слуг или живущих в замке. Наконец мои поиски увенчались успехом - я нашёл двери в покои Шиарре.
  Телеметрия показала мне, что в его апартаментах находится только один человек. Дернув дверь я обнаружил, что она не заперта. Тихонько открыв двери я заглянул в помещение. Шиарре развалившись за диване в живописной позе с бокалом вина в руке читал книгу.
  Он поднял голову и застыл глядя на меня.
  - Ну здравствуй, Шурик, дорогой, - я плотно прикрыл дверь и запер её на ключ торчавший в замочной скважине.
  - Не подходи ко мне! - Шиарре сжался и выпустил из рук книгу.
  - Чё ж ты жалуешься-то? - задал я риторический вопрос, подойдя к нему и схватив за волосы на затылке.
  - Я-а... не... нет... не жаловался, - ответил он затравленно глядя мне в глаза. Я сразу же почувствовал его ложь. А ну-ка, ну-ка!
  - В глаза смотри! - приказал я перепуганному Шиарре. Глядя ему в глаза я почувствовал в эмоциях оме страх, боль от грубо схваченных волос и постепенно нарастающее сексуальное желание.
  - Вот значит как! Значит спокойно сидеть мы не хотим! Значит мы коменданту жалуемся! - продолжил я наезжать на оме, ощущая растущее в нём возбуждение.
  Рука оме, державшая бокал с вином, ходила ходуном грозя пролить вино.
  - Допивай, сучонок! - приказал я ему, не отпуская волосы
  Трясущейся рукой он поднёс бокал ко рту и начал глотать вино, захлёбываясь и проливая его на рубашку, по прежнему не отрывая от меня огромных глаз с расширившимися зрачками. Запах возбуждения достиг моего носа. Что это? Да он никак потёк?
  Левой рукой я распустил завязки своих штанов и резко прижал голову оме к своему паху:
  - Отсасывай!
  Шиарре протянул руки, приподнял член вверх и, глядя на меня снизу, осторожно провёл языком по члену от мошонки к головке. Оттянув кожу и обнажив головку, он аккуратно заглотил член и начал, удерживая его во рту водить языком по его нижней части. Сам я, найдя точку на животе в которую меня ткнул мастер Тилорн надавил на неё двумя сложенными пальцами. Перейдя на энергетическое зрение я увидел как сетка светло-синей энергии окутала член и он налившись кровью закаменел, увеличиваясь в размерах. Впрочем, так как я сам был омегой (что уж теперь!), размеры члена не были поражающими воображение - так, сантиметров 12, не больше.
  Почувствовав, что член возбудился я, удерживая Шиарре за волосы, начал дрочить его ртом свой член. Возбуждение Шиарре нарастало и достигло пика. Он застонал и затрясся.
  По прежнему держа Шиарре за волосы, я резко оторвал присосавшегося к члену оме, длинная нитка слюны потянулась от головки члена к губам. Полуобезумевший от возбуждения Шиарре шарил руками по моему животу и ягодицам. Я тряхнул его голову и заглянул в покрытые пеленой глаза оме. Чувствуя дикое возбуждение Шиарре, захлёстывающее меня с головой, тряхнул его ещё раз, глаза несчастного прояснились, он моргнул. Сглотнув слюну, прошептал:
  - Ещё... дай ещё!
  Глядя в широко распахнутые серо-голубые глаза оме безотрывно смотревшего на меня, я с каким-то садистским наслаждением водил его головой так, чтобы головка стоящего члена едва касалась окружности его губ.
  Он попытался руками схватить член, но я во время заметил эту попытку:
  - Руки убрал! Куда тянешь!
  Дрожащими пальцами он уцепился за мои бёдра, по прежнему глядя мне в глаза.
  Оттолкнув от себя омегу, так, что он упал на пол, я распорядился:
  - Раздевайся!
  Сам я тоже скинул одежду и теперь смотрел как Шиарре, неотрывно глядя на моё обнажённое тело, раздевается около дивана.
  Я подошёл к обнажившемуся оме и с размаху отвесил ему пощёчину. Копна ухоженных волос золотистого цвета хлынула на лицо Шиарре. Я протянул руку и мои пальцы сами собой зарылись в блестящую гриву, погладили висок, скулу, коснулись полураскрытых губ - страх, недоумение, растерянность и снова нарастающее схлынувшее было возбуждение - вот что я чувствовал в Шиарре.
  А это будет интересный опыт. Я решил поиграть его чувствами. Словно пианист играя на его нервах, но не приближаясь к самым громким нотам, я распалял его всё больше. Моя рука опустилась к шее, я легко провёл по коже груди и коснулся соска оме. Сосок набух и резко увеличился в размерах, я медленно провёл рукой по груди, животу, пощекотал выступающие тазовые косточки, задел пах. Сколько эрогенных зон у людей? Много. Места о которых иногда и подумать не можешь: ушные раковины, затылок, поясница, стопы, пальцы... Вот неполный список не очевидных "уязвимых" мест. Спустя какое-то время Шиарре уже не выдерживает. Пора заканчивать пытку истомой. Схватив несопротивляющегося оме за волосы я повёл его в спальню.
  Резким броском на кровать животом вниз, придавил его собой, да так, что он даже пикнуть не успел, держа руку на его лопатках, чтобы не вскочил, запустил руку под его поясницу и дёрнул вверх, заставив Шиарре приподнять ягодицы. Я жаждал мести. Двинув бедрами, вогнал член до самого конца, но никакого сопротивления не почувствовал, член легко проскочил по смазке - отсасывая и раздеваясь он полностью промок!
  Вбиваясь так, что бёдра шлёпались о ягодицы, я намотал на руки волосы Шиарре, заставляя его закинуть голову так, что смог рассмотреть свое отражение в затуманенных болью и похотью глазах. Сам же оме, кажется, вообще ничего вокруг не видел, стараясь сильнее насаживаться и встречая каждый толчок легким подпрыгиванием ресниц. Моё тело двигалось само на одних инстинктах, а мозг думал на отстраненные темы. Решил посмотреть на Шиарре энергетическим зрением. Мои очаги пылали как звёзды. Член покрытый энергетической сетью светился и переливался в зависимости от фрикций - находясь в Шиарре тускнел, выходя, наливался светом. Дикая всепоглощающая похоть затопила разум Шиарре, у него не осталось вообще никаких других эмоций! Семь его очагов выглядели тускло и постепенно по мере нашего занятия разгорались. И разгорались они получая энергию от моего члена!
  Появилось раздражение и чтобы хоть как-то его выместить, с силой шлепнул ладонью по ягодице оме, тут же почувствовав, как сжались мышцы внутри Шиарре, а сам он застонал, чуть ли не кончая.
  - Понравилось? - не особо рассчитывая на ответ, спросил, отмечая, что даже не запыхался.
  - Да-а-а-а-а... - ответ перешел в стон, а потом в всхлип, - ещё!
  Дернув оме за патлы еще сильнее, снова шлепнул, наблюдая, как по его лицу пробежала гримаса боли, но при этом задница задвигалась активней. Шиарре начал себе дрочить член, пытаясь удержаться на коленях и помогая себе руками удержать позу.
  - Еще! - выла на одной ноте эта тварь, полностью слетев с катушек, а мне это было только на руку. Мне уже эта поза успела надоесть, а кончить, естественно, не получалось, тогда я решительно перевернул оме на спину, задранные было ноги скрутил в позе лотоса на животе, удерживая обе тонкие лодыжки одной рукой, а второй слегка придушил. Так даже удобней было входить, вот только ногти на руках оме оказались очень острыми, особенно когда он ими впился в мою душащую руку, то ли пытаясь скинуть, то ли держась. Зрачки Шиарре расширились до размеров радужки, а в жадно глотающем воздух рту я увидел зубы.
  Боясь в прямом смысле слова сломать оме, соскочил с кровати, утягивая и его за собой, снова повернул к себе спиной, укладывая грудью на влажные от пота, слюны и семени простыни, заломив руки за спину. Пока я тут пыхтел, поганка пару раз кончил! Где справедливость этого грёбанного мира? От досады хотелось не просто причинять боль, а кусать и рвать! Сама поза заставляла сгибать ноги, чтобы удобней было входить в раздолбанный зад, и казалось, реши я засунуть в него кулак, то и он влезет вместе с членом, не порвав очко! Приложив ладонью ягодицы пару раз, заставил сжаться мышцы оме внутри. Решив заканчивать эту борьбу, с последними толчками все же не утерпел и впился зубами в загривок Шиарре, оме заскулил, выгибаясь подо мной дугой и выпячивая зад. На мои ноги брызнула горячая струя. Даже сначала не понял, что это, пока не...
  - Бля, да что ты за зассанец такой?! - взвыл я от брезгливости, пока не понял, что сам оме пребывает в глубоком обмороке.
  - Вот тебе и сквиртующая сучка... - ухмыльнулся я сам себе, закидывая оме на кровать.
  Расслабленно валяясь на сухом пятачке простыни я свесил левую руку с кровати и вдруг почувствовал прикосновение. Повернув голову видел бледное лицо слуги Шиарре - Оле. Он касался моей кисти губами и с благоговением вдыхал запах моей кожи.
  - Принеси мне попить, - погладил я его по щеке, доводя его восторг до обожания.
  Оле сорвался и выбежал из спальни.
  Как же я его не почувствовал? Задал я себе вопрос. Наверно, занят был - хе, хе. Подоткнув под спину несколько подушек, я улёгся повыше. Сверху посмотрел на лежащего справа от меня Шиарре. Тот лежал сжавшись в комочек и не двигался. Без сознания - проверил я его эмоции. Пора просыпаться. Я потыкал в бок Шиарре пальцем. О! Включился.
  - То, что было недавно..., - прошептал он, заглядывая мне в лицо и сглотнул, - это было настолько приятно, настолько хорошо, настолько... Я не могу забыть и выкинуть из головы, хочется снова это испытать. И снова, и снова, и снова..., - он подвинулся ко мне и вцепился в меня руками и ногами, - и никогда не прекращать. Ни о чем не думать, обо всем забыть. Лишь полностью рухнуть в бездну порока и страсти. Мне было больно. Очень больно. А вместе с тем настолько приятно, хотелось лишь больше и того и другого, хотелось разорваться в клочья, лишь бы было больнее, а вместе с тем приятнее...
  Выдав этот спич на пределе эмоций, Шиарре заплакал и уткнулся мне в бок, вдыхая мой запах и шмыгая мокрым носом.
  Почувствовав, что во мне что-то изменилось, я провалился в короткую медитацию и лихорадочно начал перепроверять своё состояние. Так, это в норме, это тоже,- копался я в голове, перелопачивая связи, а это что? Бля-я-я! Так и есть. Привязка. Новая. Кто? Убью! Потянулся по переплетённым струйкам и добрался до...Шиарре! Сука! Он, что без привязки был что ли? У него же герцог в любовниках был!
  Разглядывая вновь образовавшуюся связь понял, что, да, привязки у Шиарре не было.
  Попробовал немного сжать шарик личности Шиарре, как делал это с Улькой. Под боком тут же раздался тягучий стон удовольствия и Шиарре, закрыв глаза начал исступлённо целовать мой бок. Поцелуи перебрались на живот, и начали сдвигаться к промежности и стоящему (команды лежать не было!) члену.
  Что делать-то с ним теперь? Это ж одноразовое действие, откатить не выйдет. Убить? Не... рука не поднимется. Может на кого другого перепривязать? Где альфу-то взять? О! Точно. У меня же два охранника без дела болтаются.
  Оторвав исступлённо целующего меня Шиарре от своего живота, схватил его лицо в ладони и посмотрев в опять затуманившиеся глаза оме сказал ему делая установку:
  - Оме, я сейчас уйду, через 5 минут вы пойдёте за мной в мою комнату. Вы поняли? Кивните.
  Шиарре быстро закивал, не отрывая от меня взгляд полных слёз глаз.
  Оле ворвался в спальню, держа обеими руками бокал красного вина, и тут же опустился на колени, протягивая мне бокал и глядя на меня блестящими глазами.
  - Выпейте, оме...
  - О, вот спасибо, мой золотой, - я выхватил бокал из рук Оле и приложился к вину.
  Шиарре, увидев Оле с восторгом глядящего на меня, с каким-то утробным воем рванулся через меня и попытался схватить Оле. Тот с испугом отшатнулся. Я едва успел перехватить Шиарре за волосы и прижал его к животу.
  - Куда!
  - Тварь! Тварь! Он мой! Только мой! Я убью тебя! Сволочь! - ярился Шиарре, пытаясь дотянуться до Оле.
  Я обездвижил Шиарре и сжал его шарик. Шиарре забился в оргазме и кончил прямо на меня. Да, похоже добром это не кончится. Я снова схватил лицо Шиарре в руки и заглянул в его глаза.
  - Оме, нельзя трогать Оле, вы поняли? Оле обижать нельзя. Кивните.
  Шиарре кивнул.
  - Оле, принеси нашу одежду, - попросил я слугу.
  
  
  
  Глава XIII
  
  Сразу скажу, что перепривязку Шиарре на альфу охранника осуществить не удалось. Я пришёл к себе, под каким-то предлогом позвал охранника, ввёл его в ступор и дождался Шиарре. Шиарре пришёл, я попытался выдернуть свою струйку из него и ничего не получилось. Шиарре по моей команде пробовал выдернуть свою струйку из моего шарика, пробовали и по очереди и одновременно. Ни-че-го.
  Шиарре я отпустил и занялся своими делами.
  Мастер Тилорн принёс мне стеклянный протез глаза с бриллиантово-зелёной радужкой под цвет живого глаза. Вдвоём с ним мы подогнали протез по размеру глазницы, ну, как вдвоём, он делал, плавил струёй энергии стеклянный шар и формировал его в соответствии с размером глазницы, а я смотрел и набирался опыта.
  Протез поставили и я наконец смог полюбоваться на себя в зеркале без повязки. Постоянно загибавшиеся в пустую глазницу ресницы вызывали раздражение и протез ликвидировал эту проблему.
  Идея которая пришла мне в голову потребовала времени и экспериментов - я решил подключить Ульриха к стеклянному глазу, с тем, что бы он мог сам смотреть на мир.
  Идея была такова: жгут нашей с Ульрихом связи должен был проходить через стеклянный глаз и информация идущая по нему могла быть в том числе и визуальной.
  С помощью неимоверных усилий мне удалось растянуть нашу связь и обернуть её вокруг стеклянного глаза. И я и Улька чувствовали через жгут связи глаз, но кроме ощущения стеклянного шара ничего не было. Я размышлял, над тем, что нам мешает получать информацию через стекляшку. А какова же чувствительность самого глаза?
  Вытащив глаз из глазницы я держал его в руках и размышлял, что можно сделать для повышения чувствительности стеклянного глаза. Руны! Что они мне могут дать?
  Пишущей палочкой я нанёс на глаз надпись рунами: зри. Вставив глаз в глазницу я снова обернул жгут связи вокруг протеза. Есть отклик!
  По связи я получил картинку, картинка, конечно, нуждалась в коррекции, связь работала нестабильно. Шарик Ульриха метался от восторга - он наконец-то получил возможность видеть происходящее вокруг него.
  Так как руны были нанесены пишущей палочкой, то, естественно, надпись была непрочной. Я снова вытащил глаз и, вспомнив как мастер Тилорн менял размер стеклянного протеза, решил таким же образом нанести на него рунную надпись.
  Попросив мир откликнуться на мои действия я, подвесив шар глаза в воздухе, начал, подогревая, размягчать его заднюю стенку противоположную радужке, и взяв припасённую заранее деревянную лопатку я нанёс на поверхность шара надпись рунами "зри".
  Глаз, с рунной надписью заработал! И я и Улька видели с помощью этого глаза достаточно хорошо. Ко мне вернулось бинокулярное зрение! Путем натяжения жгута связи я смог подкорректировать остроту зрения. Но появился недостаток: глаз грелся! Интенсивность использования глаза непосредственно влияла на температуру глаза. Чем это было вызвано я не знал.
  Поразмыслив над способами отвода температуры, я решил, что температуру можно и целесообразнее всего отвести излучением, а то кому ж охота иметь в голове разогретую стекляшку? Сказано сделано. Отвести температуру можно только через радужку и зрачок. С помощью рун я нанёс крестообразно слово "отвод" вокруг радужки. Заработало! Правда, радужная оболочка и зрачок приобрели ярко-алый цвет. Я получился разноглазым - Терминатор рулит!
  И вот теперь хожу с двумя разными глазами - один насыщенного бриллиантово-зелёного цвета, второй светящийся ярко-алым светом. В зеркале, конечно, выглядит впечатляюще. Но деваться некуда. Ульрих после обретения зрения был в полнейшем восторге. Хоть и в моно режиме, но для него видеть хоть что-то, чем вообще ничего дорогого стоит.
  Занимался всеми этим делами я более десяти дней, вообще надо сказать, что система подсчёта времени на Эльтерре выглядит так: неделя состоит из 10 дней, в месяце 4 декады, в году ровно 400 дней и 10 месяцев.
  Времени на шатание по замку, пока я был занят глазом у меня, не было и для меня стало неожиданностью когда ко мне пришёл Оле и попросил зайти к Шиарре.
  Заглянув в спальню Шиарре, я с трудом в полумраке из-за задёрнутых штор разглядел на кровати ком одеял. Раздёрнув шторы на окнах, я открыл окно и впустил свежий воздух. Ком на кровати зашевелился и из под одеяла выглянул блестящий глаз.
  Отдёрнув одеяло я обнаружил... Да даже слов подобрать не получалось. Некогда привлекательный оме с роскошной золотистой шевелюрой на голове не походил даже на свою тень. И это за десять дней! Скелет, обтянутый кожей, небрежно завязанные в низкий хвост свалявшиеся волосы, впалые щеки, черные круги под глазами, как у панды, трясущиеся руки. Да в этом незнакомце Шиарре можно было узнать только потому, что он был в апартаментах Шиарре. Увидь я такое страхоебище где-нибудь на улице, прошел бы мимо, подкинув пару монет на пропитание из жалости.
  Шиарре начал подавать признаки жизни и более того, уже активно карабкался вверх по моей штанине.
  - Ульрих... хороший мой...- едва слышно шептал Шиарре.
  - Хрен тебе! - отодрав Шиарре от себя, я отшвырнул его в сторону, - Ты какого себя до такого довел? Псих ебанутый! - постепенно я успокаивался, но не настолько, чтобы проникнуться жалостью к суициднику: хочет сдохнуть, пусть дохнет!
  - Мой...мой...мой... - Шиарре как мантру повторял одно и тоже слово, подползая ко мне на четвереньках с маниакальным блеском в глазах.
  - Да на хуя мне такая тряпка нужна? - сложив руки на груди, ехидно поинтересовался я у Шиарре, - Куда делся самоуверенный и респектабельный оме? Тот, который никому не показывал свои слабости? Тряпка! - провоцировал я Шиарре.
  - ТРЯПКА?! - Шиарре не просто заорал, он зарычал! Глаза блестели от злости, щеки раскраснелись, кулаки сжались,- Я тебе сейчас такую тряпку покажу! - все же истощение взяло свое, и, вскочив на ноги, оме покачнулся, но не упал.
  - Ну?! Ну что ты мне покажешь? Как тебя все это время во все дыры пялили?
  - Никто меня не пялил! - взвизгнул уязвленный Шиарре и бросился на меня с кулаками.
  Одним движением я подловил оме и опрокинул на пол, прижав своим телом так, чтобы он даже вздохнуть без моего разрешения не смог.
  - Ну? Что же ты мне хочешь сказать? Ничего? - шипящим шепотом, дотрагиваясь губами до уха оме, поинтересовался я, все сильнее и сильнее заставляя Шиарре сопротивляться и бороться за себя, а иначе он снова бы скатился на свое дно.
  - Ненавижу! - просипел Шиарре.
  Откровенно говоря, я сам вошел во вкус.
  - Вреш-шь. Себя можешь обманывать сколько хочешь, а меня не получится! - я скатился с Шиарре и, хлопнув его ладонью по костям, где когда-то была задница, поднялся на ноги. Если Шиарре для стимула к жизни нужна ненависть, то пусть будет так. Я дам! У меня ее в избытке!!!
  Противно самому себе признаваться, но даже в таком плачевном состоянии Шиарре был привлекателен для меня, не в плане сексуального притяжения, а как идеальная жертва, "антистрессовая подушка" для битья, гребаный мазохист, который всё вытерпит и слова поперек не скажет... СУКА!!! Да мне себя ненавидеть надо!
  Меньше всего я ожидал, что Шиарре, обхватив своими руками мое запястье, прижмется лицом к ладони, поцеловав в серёдку. Как же мне захотелось сжать кулак! Захотелось, но не смог, ведь оме настолько доверчиво ко мне сейчас льнул.
  - Уродище... - скорее себе, чем Шиарре, прошептал я.
  - Ненавижу, - так же откликнулся он и, наверное, тоже не мне... Выдернув руку, пока не наделал глупостей, я потопал на выход.
  - Ты... ты мне нужен... - я видел, с каким трудом Шиарре дались эти слова, но ведь он еще не знал кого я видел в нем.
  - Шиарре, ты не понимаешь, чего хочешь...
  - Это ты не понимаешь!!! - перебил меня оме, забегая чуть вперед и становясь на дороге.
  - Тебе плевать на тех, кому ты не безразличен!!! - у Шиарре начиналась истерика.
  - Быстро мыться пошёл! - скомандовал я, прерывая омегу.
  - Оле, ванну готовь! - крикнул я в дверь спальни.
  Силы покинули Шиарре, он обессиленно опустился на пол и зарыдал. Оле быстренько сварганил ванну и мы с ним аккуратно подняв Шиарре под руки повели его мыться.
  * * *
  Зачем мне всё. Ничего не хочу. Скорей бы всё кончилось. Не трогайте меня. Кто здесь ещё? А-а, это ты. Ну и зачем пришёл? Издеваться? Ну вот он я, давай прикончи меня. Всё равно мне без тебя не жить.
  - Ульрих... хороший мой... - прошептал я едва слышно подбираясь к своему истинному.
  - Хрен тебе! - Ульрих отшвырнул меня в сторону.
  -Мой...мой...мой... - дикое желание прикоснуться и вдохнуть запах Ульриха вело меня у нему.
  - Да нахуя мне такая тряпка нужна? - холодной водой окатила меня фраза Ульриха.
  - Куда делся самоуверенный и респектабельный оме? Тот, который никому не показывал свои слабости? Тряпка! - добил он меня.
  - ТРЯПКА?! - вывел он меня из себя. Я ему сейчас такую тряпку покажу! Да как он посмел!
  - Ну?! Ну что ты мне покажешь? Как тебя все это время во все дыры пялили?
  - Никто меня не пялил! - бросился я на Ульриха.
  Силы меня покинули и в ванной я оказался с помощью Ульриха и своего слуги.
  Руки Ульриха скользнули по моим стопам и стали разминать их, одновременно согревая, разжимая сжатые от холода пальцы на ногах. Мр-р... приятно-то как... дальнейшее я пропустил, так как выпал из реальности.
  -Куда? - спрашивает он. Всё ещё пребывая в ступоре, машу рукой в сторону двери в спальню. Он идёт. Мы заходим в спальню, сворачиваем, и я прижат к стене. Его руки скользят по телу, одна опускается на бедро и приподнимает мою ногу, а он сам вжимается в меня. Животом чувствую его стояк. Руки Ульриха поглаживают мои ягодицы, а я, закинув руки за шею оме, висну на нём, крепко обхватывая его ногами. Насколько я помню, секса в коридоре у меня ещё не было-о-о... Горячие губы скользнули мне на шею, коснулись мочки уха, куснули кожу за ним... Я застонал в голос: уши моя самая эрогенная зона во всём теле и этот... эта... зараза мгновенно поняла это, так как он выдохнул мне в ухо, и стал водить по кромке языком, иногда чуть прикусывая кончик. Его руки скользнули по бокам, вызывая дрожь (я щекотки боюсь!..), погладили поясницу, скользнули вдоль позвоночника... ох, папа... Великая Сила! Я изогнулся, чем Ульрих тут же воспользовался и прижался к ключице губами. Д-демон! Демон бы тебя побрал! Тяну его за волосы, встречаюсь взглядом с затуманенными глазами. Отцепляюсь от него, беру за руку и тяну за собой. Ульрих периодически проводит пальцами вдоль изгиба позвоночника, вызывая у меня сладкую дрожь, жарко дышит в шею. От этого у меня по коже бегут мурашки. Вот, наконец, кровать. Подходит и... натыкается на мою руку. Не так быстро. Я качаю головой. И в кого ты такой нетерпеливый? На его лице буря эмоций, от ярости, до разочарования. Разочарование? В чём? Не сдержавшись, прижимаюсь губами к шее, оставляю цепочку поцелуев до сжавшейся бусинки соска и беру её в рот. М-мм... Отрываюсь от соска и дую на него. По телу Ульриха пробегает дрожь. Любуюсь своей работой. Снова подул на него, и занялся вторым. Оказывается, от перекатывания твёрдого соска губами можно получать удовольствие не хуже, чем от оргазма! Не знал, не знал... Я стал спускаться ниже, языком слизывая редкие капельки пота с живота. От Ульриха пахло полынью и корицей, и, в конце концов, я отпустил его руки и принялся водить ладонями по телу. Спина - крепкая, перевитая мышцами, поясница, пальцы натыкаются на шрамы. Опускаюсь на колени, ослабляю шнуровку, но стягивать штаны не спешу. Это как запретный плод - рядом, но хочется ещё пощекотать нервы терпением. Поэтому я целую его в живот, играю с пупком. Длинные пальцы зарываются мне в волосы, я думал - как обычно либо прижмет к паху, либо оттянет голову, но он просто перебирал волосы и массировал кожу головы. Мр-р... приятно,.. вот по этой причине я и люблю расчёсываться. Провожу руками по бёдрам, оглаживаю колени, щекой трусь о живот. Вот честное слово, никакого желания отдавать его кому-либо. Даже тьме. Век бы так стоять и прижиматься к Ульриху, чтоб он перебирал мои волосы, а я мурлыкал в ответ... Так, это что за мысли? Не мои это мысли! Просто он... красивый, вот! И всё! Всё... Ну вот, только я расслабился, как меня вздёргивают вверх и целуют в шею. Но как целуют! Мучительно медленно, от чего я завожусь и начинаю рычать. Ну хватит, хватит водить по шее, внутри тебя хочу! Гр-р-р-р!!! Он, словно издеваясь, чуть скользнул языком по краю уха и у меня сорвало крышу. Толчок - я прижимаю его к стене и жадно целую в грудь - он выше меня! У Ульриха расширяется зрачок зелёного глаза, и он выворачивается и теперь я прижат к стене, его руки лихорадочно шарят по телу, а я царапаю ему спину. Мы медленно сдвигаемся в сторону, спина трётся о шелковую обивку стен, бедро натыкается на что-то. Ноги отрываются от пола, и я сижу на прикроватной тумбе, а Ульрих посасывает мочку моего уха. Стон вырывается откуда-то из груди вместе с дыханием, запускаю пальцы в длинные волосы Ульриха. Руки оме гладят мои бёдра, царапают поясницу. Ладонь сжимается вокруг щиколотки, заставляет упереться пяткой в край тумбы, а потом скользит под пояс, касается внутренней стороны бедра, кончиками пальцев щекочет вставший член. Подаюсь вперёд и одновременно прогибаюсь. Не делает ничего особенного, а я плавлюсь в его руках, как шоколадка. Хм, нужно будет потом... Что мне будет нужно, я не успел додумать - рука накрыла мой пах. Мне стало жарко. Д-демоны! Да что же это такое?! Никогда такого не было, чтобы я кончал от одного прикосновения!! Даже в самом начале! Чёрт, в кого я превраща-а-а-а!.. Горячая ладонь сжала мой ствол, большой палец стал поглаживать головку, через пару мгновений тихо звякнул пояс и упал куда-то на пол. Плевать, главное, чтоб Ульрих не останавливался... Не помню как, но я оказался на кровати, а надо мной навис Ульрих, уже без одежды. По бёдрам скользят ладони, от чего кожу покалывает иголочками, он склоняется ниже и оставляет засос на ключице, словно ставит метку, ведёт губами по шее, языком щекочет ложбинку и... я чувствую, что начинаю растворяться в силе. Что? Куда?! А ну верни меня немедленно!
  Я подтянулся к Ульриху, и принялся целовать его куда придётся: лоб, щеки, скулы, глаза, губы подбородок... А потом снова вернулся к уху. А затем он снова навис надо мной, медленно провёл рукой по груди, животу. Я удивлённо вскинулся, когда подушечка его пальца погладила колечко сжатых мышц. Э? Не понял? Это он что, хочет меня растянуть? Я ухмыльнулся. Меня! Да я весь теку! Я тихо захихикал, глядя в сосредоточенное лицо. Ну ладно, ладно, малыш, сегодня всё для тебя... Делай, как тебе нравится...
  Я запустил пальцы в белые волосы, потрогал мягонькие губы. Я усмехнулся, одновременно с этим он ввёл в меня палец. Мне снова стало смешно, но когда я приоткрыл рот, чтоб выпустить смешок, он задел точку, от чего я выгнулся, моментально забыв о смехе. А Ульрих, словно в отместку стал поглаживать местечко, заставляя меня выгибаться и стонать. Перед глазами плясали цветные искры от удовольствия. К пальцу присоединился ещё второй, третий... А потом Ульрих зажал бугорок внутри меня между указательным и средним, от чего я закричал и впился когтями в его плечи, движение повторилось, потом ещё, ещё, ещё, сводя меня с ума, заставляя рычать и оставлять глубокие борозды на его спине. Очнувшись, я судорожно обхватил его руками и ногами. Да что это вообще было?? Такого не бывает!! Как я умудрился кончить, если он не то, что не взял меня, даже к моему члену не прикасался? Сам же виновник моего возмущения лежал на спине и перебирал мои волосы. Заметив, что я очнулся, он улыбнулся:
  -Ну как? Пришёл в себя? - я кивнул и тут же почувствовал его пальцы, которые так и остались во мне, и возмущенно посмотрел на него.
  - Ты что-то хочешь? - я закивал и попытался встать. Да не тут-то было! Так мне и дали сесть! Ульрих прижал меня к себе, не давая шелохнуться, и пошевелил пальцами. Де-е-емон!! Когда он мизинец вставить успел?! Я его прибью!! Он снова пошевелил пальцами, и все лишние мысли словно метлой вымело.
  - Так ты чего-то хочешь? - я подался вперёд и лизнул его в ключицу. Парень фыркнул, снова пошевелил пальцами и вытянул их из меня. Почему-то стало пусто, зато, я наконец-то был предоставлен самому себе, без всяких искушающих факторов.
  Ну ладно! Моя очередь! Не знаю, но мне покоя не дают его соски, поэтому я наклонился и кончиком языка прикоснулся к изнывающей от отсутствия моего внимания бусинке.
  Два глаза зелёный и красный смотрят на меня и кажется видят насквозь, я гляжу на него отстранённо, продолжая сжимать пульсирующий орган. Ослабляю хватку и медленно двигаю рукой вверх-вниз. Зажимаю между пальцами нежную головку, снова веду вверх-вниз. Аккуратно переползаю ему на бёдра, специально потеревшись пахом о его стояк, обхватываю его двумя руками и поглаживаю нежную бархатистую кожу, большим пальцем обвожу кончик, щекочу его ногтем. Ульрих судорожно втягивает носом воздух, вцепляется пальцами в простыню. Съезжаю по его ногам ещё ниже, наклоняюсь, дую на эрекцию. В ответ член конвульсивно дёргается в руках, фыркаю, осторожно обхватываю головку губами, она похожа на приплюснутую ягоду земляники, наверняка такая же вкусная... Снимаю язычком выступившую капельку смазки. Немного отдаёт горечью полыни, но всё равно приятно на вкус. Облизываю языком от мошонки к головке, прижимаюсь губами к твердому стволу, наслаждаясь ощущением горячей кожи, щекочу его, проводя языком вдоль взбухших вен, цепочкой поцелуев добираюсь до головки, посасываю её как леденец, наслаждаясь эмоциями оме. Тонкие пальцы потомственного аристократа судорожно комкают постельное бельё, в попытке удержаться на волнах удовольствия. Легонько, едва ощутимо царапаю кончиками ногтей местечко под мошонкой, провожу подушечками пальцев по нежной коже, беру пустую мошонку в горсть, чуть сжимаю и массирую её, одновременно заглатывая член глубже. Внизу живота растекается жар, я и сам распаляюсь от того, что делаю. Отрываюсь от него и дую на нежную влажную кожу. Мошонка моментально поджимается, а оме вскрикивает, прям музыка для моих ушей! Странная никогда не слышанная мной музыка зазвучала у меня в голове. Готов ещё его так помучить, но чую задницей, если помедлю ещё немного, меня либо превратят в фарш, либо зверски изнасилуют. И скорее всего будет второе, так как неудовлетворённым Ульрих точно уходить не собирается. Пока я размышлял, Ульрих успел более-менее прийти в себя и подмять меня под себя, так что долгий поцелуй в шею стал для меня неожиданностью. Я прижался к нему и жадно ответил, а потом почувствовал, как каменный член входит в меня, медленно, осторожно, словно боясь навредить. Снова не сдержал смешок, за что и поплатился - Ульрих мгновенно сорвался на бешеный ритм, с первого же толчка попадая по простате, от чего у меня перед глазами взорвался фейерверк, на шее я почувствовал губы. Это отрезвило и одновременно завело, я обвил ногами талию оме и стал подмахивать ему. Взглянув в лицо Ульриха в его глазах я увидел слёзы. Ага. Не долго думая, я стал поглаживать нежную кожу на копчике и вверху ягодиц, от чего Ульрих выгнулся и зарычал, вызвав у меня довольную улыбку, а потом мир разорвала вспышка сверхновой, заставляя меня выгнуться, едва не скидывая с себя Ульриха.
  * * *
  Да... концерт Рахманинова No2 это нечто. Как в том анекдоте : "господа, ебу и плАчу, ебу плАчу"...Шиарре лежал на мне и тяжело дышал мне в грудь, вызывая мурашки. Всё-таки он тяжелый, хоть и тонкокостный, однако тяжесть была приятной. Роскошная шевелюра закрывает меня и из под неё глаз смотрит на меня так пристально-пристально. Я усмехнулся в ответ и погладил его по щеке.
  - Ненавижу! - простонал оме и впился яростным поцелуем в мою грудь. Восхитительная смесь сексуального желания, восторга и обожания приправленная как перцем толикой ненависти захлестнула меня.
  - Почему? - я запустил руку в густые волосы Шиарре, а второй стал поглаживать ягодицы оме.
  Шиарре извивался словно угорь на сковородке, стараясь сползти с моих колен. Остановился он внезапно. С мученическим вздохом он повернулся в кольце моих рук и оседлал мои бёдра. Мои руки с талии спустились на его ягодицы.
  Шиарре повёл плечом, вскинул одну руку мне на плечо, чуть приподнялся и подался вперёд и вниз, насаживаясь на мой член и придерживая его рукой. Сочащаяся смазкой головка вошла легко, и, опустившись полностью, он развёл ноги упираясь коленями в кровать. Волосы Шиарре свисали вниз закрывая нас обоих и щекоча кончиками мою грудь. А потом, опираясь на мои плечи, приподнялся и опустился. Снова поднялся. Опустился, поднялся... Шиарре прогнулся, головка внутри задела нужную точку...
  Я почувствовал как Оле вошёл в спальню и остановился у кровати, опустившись на колени. Протянув руку я поманил Оле ближе к кровати. Подобравшийся Оле положил голову на кровать, я дотронулся его лица и коснулся волос, перебирая. Благодарность и восторг Оле достигли меня.
  Шиарре не переставая двигаться на мне, поднял голову и посмотрел на меня.
  -Ты! Ненавижу! - прошипел он.
  Звонкая пощёчина всколыхнула поток волос оме.
  Одной рукой я перехватил волосы Шиарре и повернул его голову, удерживая её неподвижно. Движения оме участились снизив амплитуду. Его возбуждение стало нарастать и он тонко застонал. Мышцы в глубине напряглись, член Шиарре немного набух и на мой живот под его всхлипы выплеснулось горячее семя. Я отпустил Оле из спальни и, стряхнув с себя Шиарре на кровать, обтёрся покрывалом и стал искать одежду.
  - Нет! Не уходи... - вскрик-полустон остановил меня.
  Ну и что это было? Я задумчиво уставился на прижавшегося ко мне омегу.
  
  
  
  Глава XIV
  
  За те три местных месяца, прошедших после операций восстановления, проведённых мастерами Тилорном и Абрахасом я заметно окреп, подрос сантиметров на 5 (по моим прикидкам) и сумел, занимаясь статическими упражнениями (а другие мне делать бы не дали) неплохо подкачать мышечный каркас тела и здорово укрепить связки.
  Прогресс в ментальной магии меня радовал: телепатия, телеметрия, гипноз, отвод глаз позволяли мне практически без ограничений передвигаться по замку, избегая только встреч с искусниками, которых, включая коменданта, мастеров Тилорна и Абрахаса в замке было всего 5.
  Библиотека вновь открыла для меня свои двери и сделалась основным местом моего пребывания. Янка был в курсе моих передвижений и как мог осуществлял перед Фридрихом и охраной прикрытие моего отсутствия в комнате .
  На повестке дня стояло овладение телепортацией, телекинезом и левитацией. В библиотеку Янкой были принесены собранные им в саду камешки и мы с ним спрятали их среди книг наименее посещаемых шкафов. Каждый раз бывая в библиотеке я вытаскивал камешки и разложив на одном из дальних столиков, не видных от входа, медитировал, пробуя их сдвинуть. Находясь в медитации, у меня получалось заставить один из камешков шевелиться на столе, но на этом пока было всё.
  Методик развития телепортации и левитации в библиотеке не было. Учебников для академии искусников, о которых упоминалось в некоторых книгах, тоже не было, а бессистемный набор разрозненных научных трудов по Великому Искусству полный абстрактных рассуждений учебников заменить не мог. И всё же в этой куче иногда попадались самые настоящие жемчужины.
  Как-то перебирая книги на полке одного из шкафов, мне в руки попала тоненькая обтрёпанная брошюрка буквально в 25-30 листов: Aedificationem portals. Memo.(Построение порталов. Памятка)
  Возможность наконец-то убраться из надоевшего замка, не быть под постоянной угрозой вторжения королевского братца - мужа Ульки в мою жизнь и сбежать куда-нибудь захватила меня и я с утроенными усилиями засел за изучение брошюры.
  Конечно, в памятке содержались только какие-то отдельные моменты имеющие решающее значение для правильного перемещения, но из её анализа мне всё же удалось вытащить очень многое.
  В саду, в одном из глухих и малопосещаемых уголков мной был обнаружен грот с песчаным полом. Наблюдение за гротом в течение местной недели показало, что никто из садовых рабочих в него не заглядывает. С помощью подобранных возле подсобки садовника деревянных дощечек от ящиков для рассады я телекинезом изготовил одноразовые артефакты - обыкновенные таблички с выжженными рунными надписями: "не смотри", "тут ничего нет", "сюда не ходи". Испытания на Янке показали, что таких табличек хватает, чтобы о существовании грота забыли даже садовники. Правда, каждый день приходилось проверять целостность и сохранность табличек. Миру вновь был представлен новый объект владения - грот с прилегающей территорией и моя власть над этим местом стала очень сильна.
  По рисункам имевшимся в брошюре, из камней подобранных в саду, в гроте мной был выложен портальный рисунок. И вот здесь в полной мере проявилась моя власть над этим местом. Левитация камней для выкладывания рисунка удавалась мне без какого-либо напряжения. С помощью телеметрии я выяснял есть ли кто поблизости, Янка собирал некрупные камни и складывал их у входа в грот, а я перемещал их левитацией на места в рисунке портала. Еще разглядывая в брошюре рисунок портала, я заметил, что он мне что-то напоминает и только закончив выкладывать портал, я узнал в нём каменный лабиринт, виденный когда-то мной в Карелии. Установив на входе в портальный рисунок каменные столбики, сложенные из нескольких камней, я с помощью того же телекинеза на среднем камне каждого столбика нарисовал рунные надписи на русском для сбора энергии (в брошюре надпись была на латыни). После этого я тщательно засыпал песком камни лабиринта и решил ждать подходящего момента для побега, готовя съестные припасы и одежду. Ульрих, увидев чем я занимаюсь, полностью одобрил мою инициативу, ему и самому не хотелось сожительствовать с герцогом и зависеть от его прихоти, и начал делиться всеми известными ему сведениями по географии Эльтерры какие только помнил. Ни карт Тилории, ни карт Эльтерры в библиотеке не было. Испортив немало листов дефицитной бумаги, нам с Улькой удалось составить очень приблизительный рисунок с изображённой на нём Тилорией и великим герцогством Лоос-Корсвар.
  Помня об имеющейся у меня привязке с Шиарре я решил переговорить с ним о географии Эльтерры, естественно, не раскрывая целей для которых они мне понадобились.
  Шиарре был у себя. Он вышел мне навстречу и встал почти вплотную ко мне, положив обе руки мне на грудь. Серо-голубые глаза Шиарре внимательно смотрели на меня. Точёные красивые губы тронула лёгкая улыбка. В эмоциях любопытство и, после того как чуть дрогнувшие крылья носа уловили мой запах - немного возбуждения.
  Я протянул руку и запустил всю пятерню в золотистую гриву ароматных волос оме. Удовольствие нахлынуло на Шиарре и он прикрыл глаза. Всё таки красив сучонок. Не отнять. Меж нами шёл молчаливый диалог. Мы считывали друг друга, считывали самый правдивый язык, язык тела.
  Что ты мне скажешь? Губы полуоткрылись, ресницы дрогнули. Я должен что-то сказать? Я провёл пальцами левой руки по щеке оме и невесомо коснулся пальцами его губ. Сильнее, до боли, сжал волосы Шиарре и наклонился к его лицу так, чтобы дыхание коснулось подрагивающих длиннющих ресниц на полуприкрытых глазах. Ликование превосходства на фоне нарастающего возбуждения пронеслось в эмоциях оме.
  - Оле, - позвал я присутствующего в комнате слугу, - подойди ко мне сзади.
  Эмоции восторга и опасения приблизились ко мне.
  - Обними.
  Оле прильнул ко мне телом и с прерывистым выдохом прижался щекой, маленькие узкие ладошки с тонкими пальчиками несмело обняли меня за талию. Умиротворение Оле накрыло меня.
  И что? Вздрогнули ресницы Шиарре. Я до него доберусь! Немного приоткрылись глаза оме и зубы чуть показались под верхней губой. Нет! Не выйдет. Я сильнее сжал волосы Шиарре усиливая боль. Да! Снова дрогнули ресницы оме, возбуждение усилилось. Нет! Я не выпуская волос повернул голову оме вверх на себя. Ты будешь делать только то, что я хочу! Понял?! - чуть тряхнул я его голову. Возбуждение сильнее накрывало Шиарре. Да ты потёк! Я усмехнулся, уловив запах смазки Шиарре. Всё для тебя! Он открыл очерченные чёрными пушистыми ресницами глаза и снова полуприкрыл их, усмехаясь. Я снова почувствовал в его эмоциях пропавшее было превосходство. А если ты мне не нужен? Прищурившись, я чуть отвёл голову Шиарре назад. Не-е-ет! Никуда ты от меня не денешься. Шиарре сам откинул голову назад ещё сильнее, пристально посмотрел на меня и снова едва заметно усмехнулся. Окинув взглядом его лицо, я шире открыл глаза - тебе будет больно! Потянул его за волосы.
  Руки Шиарре лежавшие на моей груди дрогнули. Возбуждение в эмоциях и усмешка на губах. Смешно? Я почти вплотную приблизил своё лицо к лицу Шиарре и снова едва касаясь провёл кончиками пальцев по краешку губ оме. Нет... он попытался губами ухватить, поймать пальцы. Я хочу тебя! Возьми меня! Молил он открыв глаза, его пальцы на моей груди сжались, впиваясь в кожу. Нет! Я тебя не хочу! Я сжал волосы Шиарре ещё крепче и отвел его голову от себя, скривив рот. Возбуждение от боли и паника. Ты вещь! Моя вещь! И только я решаю, что с тобой делать! Тряхнул я несильно голову оме.
  Скользнув на границу подсознания, я воззвал к миру: Мир, свидетельствуй, я хозяин этого человека по праву силы. Звёздное небо качнулось и рисунок звёзд стал более чётким.
  Да! Я твоя вещь! Глаза Шиарре широко распахнулись и затуманились возбуждением. Руки на моей груди сжались в кулачки. Брось меня! Ударь! Сильнее ударь! Я вещь! Зажмурился он, пылая от похоти. Не-е-ет, мой хороший, я вот возьму и отпущу тебя и пальцем больше не трону - снова нежно погладил я оме по щеке и разжал пальцы державшие его волосы. Распахнутые глаза, обида, разочарование и похоть
  - Оле, сегодня ночуешь у меня, оме Шиарре тебя отпустил! - приказал я.
  Отпустил ведь? Так? Или нет? Я с превосходством посмотрел на Шиарре.
  - Да, оме... - осторожно ответил с какой-то растерянностью, затаённой надеждой и опасением Оле.
  Оставив в покое стоящего Шиарре я за руку вывел Оле из-за спины и внимательно оглядел его. Большие серо-зелёные глаза, небольшой вздёрнутый носик, тёмные брови и ресницы, небольшое личико с заострённым подбородком, слева на подбородке маленькая родинка. Миленький симпатичный мальчик. Одет в короткий вышитый светлый жилет на голое тело без воротника и пуговиц. Такие же светлые полупрозрачные штанишки-шароварами до щиколоток. Нижнего белья нет. На шее плетёный чёрный чокер.
  А это что? Повернув Оле спиной к себе, я заметил через полупрозрачную ткань штанов красные полосы на его попке.
  - Ну-ка снять штаны! - приказал я.
  - Не надо, оме... - слабо запротестовал он
  - Снимай! - тоном Сан Саныча Белого проревел я.
  Всхлипнув Оле развязал завязки и шаровары упали к его ногам. Все ягодицы Оле были исполосованы красными следами от ударов хлыста.
  - Ты развлекаешься? - повернулся я к Шиарре закаменевшими скулами.
  - Убью, тварь! - я подскочил к нему и схватил несопротивляющегося оме за горло. Повалив его спиной на ковёр и не отпуская горла, стал бить его головой о пол. Дикая злоба и жалость к Оле охватила меня, пеленой захватив мой разум. Остановиться я смог только тогда когда Оле повиснув на моих плечах обхватил что есть мочи и рыдая закричал:
  - Не надо, оме, не надо! Отпустите...
  Я очнулся и посмотрел на дело рук своих. Шиарре лежал на спине в обрамлении волос. Сознания в нём не было, из левой ноздри натекла струйка крови.
  Вздохнув я успокоился и посидев немного возле начавшего приходить в себя оме, схватил его за ворот рубашки и пояс штанов, приподнял и ковыляя потащил безвольно болтавшего руками Шиарре на кровать в его спальню.
  Толкнув дверь спальни ногой, подтащил Шиарре к кровати и закинул его туда. Очнувшийся Шиарре, утирая кровь рукой и шмыгнув носом, произнёс:
  - Убей меня!
  - Не-е-ет! - протянул я и сжал шарик личности Шиарре.
  Возбуждение снова охватило оме.
  - Ты моя вещь! Понял? И только мне решать, что с тобой делать, - я перевернул оме на спину. Завёл его руки за голову, прижав их своими и сел на живот Шиарре, придавив его и лишив возможности вырваться.
  Неотрывно глядя в широко раскрытые глаза оме я сжимал и разжимал шарик его личности, заставляя кончить.
  Шиарре кусал губы и кривил лицо, также неотрывно глядя в мои глаза. С трудом сдерживая стоны, он попытался скинуть меня со своего живота.
  Я усиливал воздействие и, наконец, Шиарре дёрнулся раз, другой, прикрыл глаза и застонав, излился в штаны.
  Я слез с него и несильно хлопнув ладонью по лицу, привлёк его внимание:
  - В наказание я забираю Оле к себе.
  - Забирай... видеть его не могу, - просипел подвернувшийся на бок, лицом ко мне, Шиарре.
  - Представь, он сегодня будет лежать со мной в одной кровати. Я разденусь сам и раздену его. А потом...
  Шиарре схватив одеяло руками, зажал его в кулаках и глядя на меня широко распахнутыми глазами, тихонько выл.
  - А потом, - продолжил я, - положу его на живот, - не переставая выть, Шиарре прикрыл глаза, открыл их снова, глядя на меня чёрными расширившимися зрачками, - и осторожно и очень нежно буду водить пальцами по тем рубцам, которые остались у него после общения с тобой.
  Слёзы потекли из глаз Шиарре, всё также неотрывно глядевшего на меня.
  - И может быть даже буду, - я наклонился к Шиарре вплотную и прошептал, - целовать эти рубцы... может быть. А потом он всю ночь будет спать рядом со мной. У меня под боком. И так будет каждый раз, как ты нарушишь мой приказ и дотронешься или оскорбишь Оле. Я ведь приказывал тебе не обижать Оле? Было?!
  Всей своей силой новопроявленного ментального мага я давил на мозг оме.
  - Я... не буду его трогать... - промолвил Шиарре находясь на грани помешательства под моим воздействием. Снова, что есть силы, нисколько не жалея омегу, я стал сжимать и разжимать его шарик по нашей связи и доставлять ему тем самым боль и связанное с ней возбуждение и удовольствие. Очень быстро Шиарре, всё также не отрывая от меня расширенных безумных глаз, зажал руками мокрую промежность и кончил снова.
  Я подсев к нему поближе, аккуратно взял его лицо в свои ладони и, нежно стирая пальцами текущие слёзы тихонечко подул ему в лицо, а потом приложился губами в долгом поцелуе к его лбу, транслируя тихую печаль, нежность и умиротворение. Шиарре тихо плакал в моих руках, плавясь как воск под моим эмоциональным воздействием. Нужно закрепить результат катарсиса. В его жизни есть я, только я и никого больше!
  Когда я оторвался от Шиарре он уже успокоился и только шмыгал носом.
  - Мы пойдём, а ты вымойся, хорошо? - сообщил я ему, вставая с кровати.
  Провожающий меня взглядом Шиарре легко улыбнулся и кивнул.
  * * *
  Был уже поздний вечер, поэтому утащив Оле к себе, я его, как и обещал раздел, разделся сам и убаюканный его чистыми эмоциями улёгся спать.
  Проснулся ранним утром, в обнимку сжимая кого-то, сдавленно пискнувшего в моих объятиях. Запах свежести и зелёного яблока проник в нос. Шевельнувшись, почувствовал на себе чей-то взгляд. Чихнув от попавших в нос волос понял, что кого-то обнимаю, закинув на него ещё и ногу..
  Маленькая тёплая головка лежала на моей руке, а большие серо-зелёные глаза смотрели на меня снизу вверх.
  - Оме, вы держали меня всю ночь, - пропищал Оле, - мне надо...
  Расцепив руки и откинувшись на спину я наблюдал как Оле осторожно слез с кровати и, виляя исполосованной попкой, прошёл в ванную комнату. Вернувшегося Оле я внимательно разглядывал спереди. Нежная безволосая кожа чуть темнее моей. Детские плечи с трогательно выступающими косточками ключиц. Розовые соски с маленькими розовыми ареолами, тонкая талия, бёдра чуть шире плеч, очень небольшой член едва прикрывающий безволосые яички, стройные красивой формы ноги.
  - Ой, оме, вы на меня так смотрите... мне попадёт от оме Шиарре. Я никогда не оставлял его одного на ночь.
  - Не бойся... - я протянул руку к Оле.
  Тот осторожно пробрался на кровать ко мне и тихо засопел снова сграбастанный мной.
  Мы лежали лицом к лицу, я крепко обнимал Оле, уткнувшись в его макушку. Может быть ему было не очень удобно, но он не сопротивлялся. Провёл правой свободной рукой по его обнажённой спине до попки, Оле непроизвольно дёрнулся.
  - Больно? - спросил я.
  Оле молча кивнул. Он тихо дышал закрыв глаза и сжав на груди руки в кулачки.
  - Сколько лет-то тебе? - снова спросил я.
  - Пятнадцать... будет, - прошептал он.
  - И давно ты у Шиарре? - опять задал я вопрос.
  - Год... почти... - опять пролепетал он.
  - И что он тебя делать заставляет? - спросил я, тихо зверея.
  - Ну я... отсасываю хорошо... меня учили...ему нравится, - прошептал он всё сильнее утыкаясь в мою грудь.
  - А тебе нравится? - снова задал я вопрос.
  - Ну... иногда...- соврал он, - вы не подумайте, оме, я всё-всё умею, я даже альфу принять смогу, если вам смотреть нравится, и хотите... я вам тоже, ну...- оторвавшись от моей груди, отважно заявил он, глядя на меня.
  "Блядь, ну где их берут-то всех?! То один, то другой. Что вот с ним делать? Шиарре, гад такой! На части порву. Хотя, не... он только этого и хочет, изврат."
  Осторожно поцеловав Оле в макушку, я успокаивающе провел рукой по спине омеги и накрыв нас одеялом прошептал:
  - Спи, мальчик, спи, всё хорошо теперь будет.
  
  
  
  Глава XV
  
  Утро. Мы лежали с Оле в постели. Он прижимался ко мне спиной лёжа на моей руке.
  Не спали. Оле тихо дыша, перебирал своими пальцами пальцы моей руки на которой он лежал.
  - Оме.., скажите... я вам не нравлюсь? - вдруг тихо спросил он, почти прошептал, я был уверен, что даже зажмурился.
  - Почему? - ответил я.
  - Ну... мы с вами просто спим вместе и ничего не делаем..., значит я вам не нравлюсь... - сделал он вывод.
  Прикоснувшись к нему эмпатией почувствовал всепоглощающее чувство нежности и любви ко мне. Ошеломлённый чистотой и силой чувств Оле я затих. Это, что, я у него первая любовь что ли? Вот и дотискался. Они ж все в эмоциях всегда. Не, ну так-то мне тоже было приятно Оле тискать. А он всё за чистую монету принял. С другой стороны, я ему и не обещал ничего. М-да... что делать-то? Ладно, вывози кривая.
  - У тебя в детстве был какой-нибудь питомец, ну там, котёнок или щенок? - задал я вопрос.
  - Кролик был... - ответил он.
  - Ты любил его? - опять я спросил Оле.
  - Да... он такой... маленький был, это порода такая, ещё не взрослый... пушистый, - начал вспоминать Оле.
  - Ну, вот представь... - этот твой кролик, он тебе нравится, хорошенький, пушистый и вдруг ты его трахнешь, - ответил я.
  - Э...э..., - замялся Оле.
  - Вот тебе и э-э, - передразнил я.
  "Надо этот разговор менять" подумал я, а то договоримся до чего-нибудь.
  - Скажи мне, Оле, вот ты, Янка, Шиарре, Лило с Эльфи всё время меня тискаете - почему?
  - Ну..., оме, это всё из-за запаха... у вас такой запах, - он приник губами к моим пальцам и продолжил, - удержаться невозможно. Ни один омега не может устоять, чтобы до вас не дотронуться, я и у Янки спрашивал. Думал, что только я не могу, нет, он тоже еле держится.
  Н-да. Похоже вомероназальный орган у здешнего населения вовсе не недоразвит, а функционирует в полную силу. И многое определяет в поведении как альф так и омег.
  Я с удовольствием потянулся, вытянув ноги и руки и крепко прихватил в охапку радостно пискнувшего Оле. Чуть навалился на него сзади и, прикрыв глаза, уткнулся носом в его волосы на затылке, вдыхая запах свежести и зелёного яблока.
  Оле с готовностью оттопырил свою попку и чуть повращал ей в готовности принять мой член.
  "А вот включать член-то мы и не будем" со злорадством подумал я.
  Оле полежал подо мной некоторое время, почувствовал моё безразличие и с разочарованием выдохнул.
  * * *
  Общаясь с Янкой и Оле я заметил, что они, как это происходило у Эльфи и Лило, дополняют друг друга в разговоре. Обратив на это внимание, я задал крутившемуся рядом со мной Янке вопрос:
  - Янка, скажи мне, вы с Оле стали разговаривать по-другому, что произошло?
  - Как по-другому, оме?
  - Когда один начинает, а второй заканчивает фразу.
  - А, это... так бывает у нас... у омег. Когда мы близки или живём вместе у одного альфы, то между нами происходит синхронизация. Нет, мы не истинные друг другу. И секса между нами нет. Просто... мы с ним часто об одном думаем, чувствуем одинаково...
  - На одной волне?
  - Что?.., а, да... можно и так назвать. Это так в жизни бывает у омег, мы с полуслова понимаем друг друга. Но такое бывает только между двумя омегами. Такая пара образуется... Удобно хозяйство вести, с детьми тоже... Такие пары часто вместе беременеют и рожают потом вместе, и за детьми ходят вместе...
  - Это насовсем или временно?
  - Нет... такие пары могут распадаться, просто мы можем быть в одной паре, а потом в другой. Но всё это только при одном альфе. Ну... то есть у него в гареме...
  "Какая интересная особенность" - подумал я. Это получается, природой так предусмотрено, чтобы омеги меньше конкурировали за альфу. Да и выживаемость детей выше. Всегда проще вдвоём за детьми ухаживать и выкармливать их. Удобно. Теперь понятно почему Эльфи и Лило такие и так разговаривают. И почему с альфами у них напряг. Альфы чувствуют синхронность Эльфи и Лило и инстинкт на подсознании говорит им, что эти омеги заняты. Хотя никакого альфы у них нет. Какой-то сбой, наверное.
  Кстати о наших парикмахерах. После того как они меня чуть не изнасиловали, у них вошло в привычку появляться у меня каждый день. Хоть на пять-десять минут, но их появление стало обязательным правилом. Болтовня и суета с обязательными ахами и прикосновениями то к рукам, то к волосам иногда раздражали меня, но часто просто скрашивали моё вынужденное затворничество. Видя моё попустительство и благодаря их настойчивым просьбам мои ногти на руках и ногах были всё-таки выкрашены лаком, но только бесцветным (и никак иначе!). Маникюр и педикюр делаемые через день (ах, оме вы совсем не следите за руками!) превратились в обязательную процедуру. Волосы я ещё отстаивал как мог. Маски для рук, лица и волос бесили меня ужасно (оме, нельзя же выглядеть так ужасно!). Стрижка Янки от которой я балдел, подновлялась почти ежедневно.
  Чтобы хоть как-то снизить накал внимания ко мне сразу от двух омег, я решил им преподнести очередную мою идею, в надежде, что новая мода на стрижки охватит всех знатных оме замка, и Эльфи и Лило, наконец-то, будут хоть немного заняты с ними, а я смогу побыть в покое с Янкой, Оле и медитациями.
  Вспомнив различные женские причёски, я пришёл к выводу, что образ женщины-вамп им обоим подойдёт.
  Заскочившим трещоткам, принявшимся было меня вертеть и незаметно (как им казалось) тискать я заявил:
  - Так, девочки, спокойно, у меня есть для вас причёски, которые вы себе сделаете.
  - Мы ма-альчики, - ответили они хором.
  И тут же без перехода засыпали меня вопросами:
  - А какие причёски?
  - А волосы завивать или красить?
  - Мелирование нужно?
  - Так, замолчали оба! "Мальчики"! А то я вам задницы надеру! - прикрикнул я в ответ на нестерпимую болтовню слишком близко стоявших омег.
  Эльфи покраснел и его руки потянулись к пуговицам на рубашке, расстёгивая их, а стоявший немного позади Эльфи Лило завозился в завязками своих штанишек из тонкой ткани.
  Эльфи справился с пуговицами и скинул на пол рубашку тонкого полотна, поведя плечами и вытянув руки вниз. Крупные соски с большими ареолами на плоской груди торчком уставились на меня.
  - Только...оме, у меня ещё никого не было... сделайте это осторожно... говорят, в первый раз больно может быть..., - прошептал Эльфи, шагнув ко мне.
  - Э...э..., - дурацки протянул я, ошеломлённый поведением парикмахерш. Он прикалывается так? Да нет, всё серьёзно... эмпатия не врёт. Он, что подумал, что я ему секс предложил? Бля-я...
  Лило тем временем тоже справился с завязками своих штанишек, они упали на пол, обнажив стройные ножки и он вышагнув из скомканных штанов начал расстёгивать пуговицы рубашки такого же покроя, что и у Эльфи.
  - И я... и мне... тоже... если можно... осторожно..., - запинаясь, пряча взгляд и краснея прошептал он прячась за спиной Эльфи.
  - Это что за стриптиз? Вы что тут устроили? - воспылал я праведным гневом.
  - Мы... мы... - залепетал Эльфи прикрывая грудь.
  - Но вы же сами хотели..., - в голосе Лило послышались слёзы.
  - Что хотел? - вопросил я раздражённо.
  - Наши задницы отодрать..., - растерявшись, едва слышно прошептали оба омеги.
  - Так..., - глубоко вдохнул и выдохнул я, пытаясь успокоиться, Ульрих вовсю веселился в моей голове, наблюдая за происходящим, - когда я жил в своём замке, - издалека принялся рассказывать я, - у нас была специальная комната для наказания нерадивых слуг. И пара омег, прислуживавших мне, часто там оказывались, - продолжал сочинять я.
  - Их там секли по задницам. Иногда... - многозначительная пауза, палец вверх, - я это делал сам, лично, - я сделал страшные глаза, показывая, как наказывал слуг. Естественно ничего такого в жизни Ульриха не было, он вообще был на редкость покладистым оме, даже в родном доме.
  Эльфи забыв про открытую грудь схватился ладошками за щёки и, вытаращив карие глаза с ужасом смотрел на меня-живодёра.
  Лило, пискнув, присел за спиной Эльфи и лихорадочно на корточках пытался натянуть штанишки.
  - Я обязательно обращусь к коменданту, - продолжил я вколачивать гвозди жестокости в гроб страха несчастных омежек, - расскажу ему об опыте нашего замка в воспитании нерадивых слуг, о вашем поведении и о том, кто, - я сделал ударение на этом слове, - нуждается в посещении специальной комнаты.
  Не без суеты приведя свой туалет в порядок Эльфи и Лило, наконец, стали готовы меня слушать.
  - Смотрите, мальчики, Эльфи, у тебя волосы покороче и более темный оттенок кожи, поэтому тебе будем делать причёску первому. Лило иди сюда, - обратился я к замявшемуся Лило.
  - Подойди ближе... кому говорю! - потребовал я.
  - Ещё ближе, - я протянул руку и схватив Лило за загривок притянул его лоб к своему лбу.
  - Смотри, я покажу тебе картинку, как надо постричь Эльфи. Внимательно смотри, - прошептал я ему прямо в лицо. От моего прикосновения и, судя по всему, запаха, Лило, что называется "поплыл", чуть не до крови прикусил губу и опять заалел как маков цвет.
  - Ты о чём думаешь? А? - грозно вопросил я несчастного.
  - Нет-нет, оме, только не надо меня в комнату..., - шарахнулся он, - покажите ещё раз, - выдохнул он просящим шёпотом.
  - Смотри, - я сформировал картинку лица коротко стриженой черноволосой девушки с ярко красными губами.
  - Ой... здорово, оме, а мне вы тоже что-нибудь придумаете? - тут же переключился Лило со своих сексуальных переживаний.
  - Не переживай, вот смотри, что у меня есть для тебя, - и я передал Лило другую картинку с лицом бледнокожей девушки с длинными до плеч чёрными волосами, густой чёлкой, с ресницами с длинными стрелками и губами в помаде чёрного цвета.
  - Это...это..., я вот такой буду? - запинаясь восторженно спросил Лило.
  - А что, не нравится?
  - Да нет, очень нравится...
  - В чём тогда дело? Все альфы твои будут, - утешил я, - только ногти тоже в чёрный цвет красить придётся.
  - Эльфи, иди сюда, - позвал я, - давай смотри, что тебе Лило сделает и что ты ему будешь делать.
  Прижав свой лоб ко лбу Эльфи, я также показал ему две картинки, введя его своим прикосновением в ступор.
  - Тебе-то нравится или нет? - спросил я замершего с раскрытыми немигающими глазами Эльфи.
  - А... да... оме, здорово... - тихо ответил на автомате так и не вышедший из ступора Эльфи.
  - А ногти у тебя будут красными, в цвет помады, понял? - я помахал рукой перед глазами Эльфи.
  Стрижка, окрашивание и нанесение соответствующего макияжа заняли у меня с четырьмя омегами весь остаток дня. Пришлось ещё несколько раз показывать картинки, рассматривать и спорить по макияжу, участие в споре принял и Улька. Эльфи и Лило ушли довольные моим к ним вниманием и без конца сомневались по поводу своей внешности.
  А поутру они проснулись знаменитыми. Не было их целую неделю!
  * * *
  В один из свободных дней, выбрав время я пришёл к Шиарре. Пьяный Шиарре с пустым бокалом в руке валялся на диване, несколько пустых бутылок вина лежали на полу у дивана, рядом, брошенная, лежала какая-то бумага.
  Услышав входящего, Шиарре поднял голову:
  - А-а, это ты! Пришёл на меня посмотреть? Любуйся... я пьяный...
  - Есть повод? - спросил я.
  - На вот, читай - он потянулся за валяющейся на полу бумагой.
  - Сам расскажи, - я сел на диван, спихнув его ноги.
  Он спустился на пол, и встав на колени, вцепился в мои ноги, огромные глаза уставились на меня:
  - Ульрих, убей меня! Я знаю, ты можешь. Убей... - он прижался лицом к моим ногам.
  Бля, только пьяных баб мне и не хватало.
  Из дальнейших расспросов выяснилось, что Шиарре получил письмо от кого-то из своих родственников проживавших в столице. Вести, содержавшиеся в письме, были неутешительными. После поражения в войне с Тилорией новый правитель Барбанула вступил в союз с империей Оспан и их искусники для поддержки своих войск призвали армию демонов. Демонов вызвали с помощью порталов из какого-то другого мира (оказывается это возможно!). В качестве платы они пообещали им население Тилории. Объединённая армия Барабанула, Оспана и демонов в результате нескольких сражений разбила армию Тилории, король погиб. Армия захватчиков хлынула в Тилорию и демоны стали получать свою плату пожирая население и поглощая их энергию. Пленных просто не было. Столица оказалась в плотной осаде. На момент написания письма осаждающие ещё не успели полностью замкнуть кольцо осады и гонец с посланиями в загородную резиденцию короля успел выскочить из осаждённого города.
  Н-да! Этого только не хватало.
  Уложив пьяного Шиарре на кровать в спальне и дождавшись когда он заснёт, телепатически вызвал Янку с Оле и попросил их прибрать разведённый Шиарре за несколько дней бардак.
  Прибежавший Янка сообщил мне, что в коридорах замка его перехватил посыльный и просил прибыть меня к коменданту.
  Проверив с помощью телеметрии наличие людей вблизи апартаментов Шиарре, я вышел и направился к коменданту.
  Комендант встретил меня стоя и даже (даже!) предложил сесть:
  - Оме Ульрих, у меня есть для вас сведения. Хорошие они или плохие судить вам...
  - Я вас внимательно слушаю, - ответил я, усаживаясь в одно из кресел, находившихся в кабинете и примерно догадываясь о чём он будет говорить.
  - Я получил известия... Наша армия разбита, король погиб. Брат короля и ваш супруг герцог Джанас Тарпатинн осаждён в столице. Барбанул и Оспан призвали демонический легион. Сейчас эти чудовища пожирают население Тилории. С вас, оме, домашний арест снимается, но покидать Хоэншвангау вы не вправе. Да, ещё... С завтрашнего дня вы обязаны присутствовать на ежедневном обеде в большом зале.
  - Я могу переехать в другое помещение? - спросил я.
  - Да, - был ответ.
  - Выбрать слуг? - вновь поинтересовался я.
  - Ваше право, - разрешил он.
  - Прогулки в саду? - выбивал я себе послабления.
  - Я вам в этом не препятствую, - развёл руки комендант.
  - Разрешите откланяться, - попрощался я с начальством.
  М-да. Ситуация закручивается всё сильнее. Так просто из замка не скрыться.
  Вернувшись к Шиарре, полюбовался на порядок, наведённый совместными усилиями Янки и Оле и прошёл в спальню.
  Шиарре лежал на кровати в одежде (я его не раздевал) и спал широко раскинув руки. Присев на край кровати я смотрел на него. Лицо Шиарре опять исхудало, под глазами залегли небольшие синяки. Похоже он действительно был расстроен происходящим.
  Кто он мне?- задумался я. Что между нами происходит? Ну да, я его трахаю, почти всегда жестоко, вымещая злость. Постельная игрушка. Любви нет и не было. Какая, к чёрту, любовь! Ну, стал я его истинным - и что? Да ничего! Есть кто-то на кого можно сбросить накопившийся негатив, выместить всё, что накипело. Так он и не против, и, по-моему, только так и получает удовольствие от секса, и по-другому не может - я имел возможность убедиться в этом. С другой стороны, ну прогоню его, сдохнет ведь... тоже вот... О, точно... наверное жалко мне его что ли - наконец разобрался я в своих ощущениях. Без меня пропадёт. А то, что пропадёт - к бабке не ходи. Ладно, пусть будет. Опять же кого-то пялить надо, а он согласен всегда и на всё. Гормональный фон-то постепенно повышается, хотя кончить и не могу. Надо что-то с оргазмом придумать, сходить к мастеру Тилорну, может быть, что-то присоветует.
  Я пересел удобнее, подложил под спину пару подушек и, закинув руки за голову, привалился к высокой спинке широченной кровати Шиарре.
  А Оле и Янка? - продолжил я размышлять. Оба симпатичные и какие-то мягкие и уютные, так и хочется тискать. А к ним что? Нет, трахать их не буду и не хочу. Ещё привязка сработает, куда они потом? Оле вон, совсем мелкий. Но и от меня оба не отходят, была бы их воля, то, по моим ощущениям, вцепились бы и не отпускали. Ещё запах этот мой. Я полагаю, влюбились оба по уши. Нет, не так, втрескались. Прикажи я, со стены вниз головой сигануть, сделают и не спросят зачем. Тоже ценно - преданы мне и только мне - ну по крайней мере так говорит мне моя эмпатия. Да и тоже жалко мне их. А вот Шиарре с точки зрения эмпатии это какой-то дикий коктейль ненависти, любви, да, да, любви ко мне, презрения и всё это покрыто толстым, толстым слоем мазохизма - желания чтобы я (и только я!) причинял ему боль. Покопавшись в воспоминаниях наших постельных боёв, я понял, что в своём желании боли и унижений от меня (что в свою очередь влечёт за собой тоже боль, только моральную) он готов зайти очень далеко.
  По нашей с Шиарре связи я понял, что он не спит.
  - Пришёл? - сказал Шиарре не открывая глаз.
  - Да. На тебя вот смотрю, - ответил я.
  - Насмотрелся? Проваливай! - пробурчал он.
  - Нет, дорогой, не тебе решать, - я повернулся к нему и своим указательным пальцем надавил ему на левую подключичную ямку.
  Шиарре задохнулся от боли и широко раскрытыми глазами смотрел мне в лицо.
  - Что ещё скажешь? - я наклонился к самому его лицу и тыльной стороной ладони провёл по щеке.
  - Ненавижу! - прошипел Шиарре, выдыхая запах алкоголя.
  - Ещё? - провёл я пальцами по его брови, опять спустился ниже и дотронулся до скривившихся губ, по прежнему давя на подключичную ямку.
  Шиарре дёрнулся, попытавшись встать.
  - Лежать! - приказал я.
  - Ну! - опять приказал я. Веки широко открытых глаз Шиарре опять дрогнули. Сука, от того как у него веки дрожат кончить можно, но не могу, хе-хе.
  - Не-на-ви-жу..., - по слогам произнёс Шиарре.
  Нет не всё он сказал. Мой палец углубился в подключичную ямку.
  - Ну! - опять я на него надавил.
  - Ох...ш-ш-ш..., - веки Шиарре опять дрогнули, я, чуть наклонившись над ним, опять увидел своё отражение в его глазах.
  - Ну! - снова побудил я.
  - Люблю... тварь... - Шиарре закрыл глаза, из них потекли струйки слёз, - тебя люблю, доволен? - закончил он, выдохнув.
  - Ненавижу, - опять сказал Шиарре, - за всё - потому что ты мой истинный, потому что оторваться от тебя не могу. За боль ненавижу и хочу чтобы ты мне больно сделал. Руки аж трясутся, как хочу и ненавижу. Тело своё ненавижу за то, что оно тебя хочет...
  Я отпустил Шиарре и опять откинулся на спинку кровати. Н-да... Как он ещё в разуме-то?
  Шиарре обернулся ко мне залитым слезами лицом:
  - Убей меня... Ульрих... прошу, я не могу больше..., - прошептал он.
  - Ну что ты... - я протянул к нему руку и погладил по голове, перебирая пальцами его волосы.
  - Тогда я сам...
  - Что сам?
  - Убью себя...
  - Нет. Ты мне нужен.
  - Нужен? Зачем?
  - Я твой истинный! Ты понял? Я. Твой. Истинный, - схватив Шиарре за волосы на затылке я почти вплотную приблизил своё лицо в его лицу. Он слабо схватил меня за руки и попытался притянуть к себе.
  - Ты, - он вздрогнул, - понял? - надавил я.
  Откинувшись на спинку кровати, я притянул Шиарре к себе, положив его голову на свой живот. Ну вот зачем я это сделал? - размышлял я перебирая пальцами волосы затихшего Шиарре. Ну помрёт он, мне же проще. Но с другой стороны неправильно это как-то. Он же тоже человек. Эх, жалеем мы русские всех. Ладно, чёрт с ним со всем.
  - Я у тебя буду жить, - поставил я перед фактом Шиарре, - комендант разрешил. Возражения не принимаются. Янка тоже здесь будет. Согласен?
  Шиарре согласно шевельнул головой.
  "Янка" - телепатически я позвал своего слугу.
  - Вы звали, оме? - заглянул он через несколько секунд в спальню.
  - Принеси мои вещи, я буду жить здесь, оме Шиарре не возражает. Скажи там Фридриху, что он свободен.
  - А я? - спросил Янка с тревогой.
  - А ты со мной. Согласен? - ответил я ему.
  - Да, оме! - с засверкавшими глазами ответил Янка.
  - С Оле поговори и к нему заселяйся, - продолжил я распоряжаться.
  Янка с Оле развернули бурную деятельность по моему переезду и переносу немудрящих вещей Янки в комнату Оле. Зайдя к ним в комнату, я нашёл, что комната Оле была небольшой, но очень уютной и светлой, по-моему, им в ней будет хорошо. Шиарре тем временем встал и умыл заплаканное лицо. Я подошёл к нему:
  - Шиарре, комендант приказал ежедневно у него обедать, ты в курсе?
  - В курсе, но я туда не хожу. Не хочу. Да и после наших... отношений... не хочется перед альфами как кусок мяса перед волками сидеть.
  - Отказаться можно? - спросил я.
  - Тебе? Очень нежелательно, - ответил он.
  - Тогда со мной будешь ходить, - подошёл я к Шиарре вплотную и, дотронувшись рукой до его щеки, погладил её большим пальцем. Ну вот зачем я его провоцирую. Всё понимаю, а остановиться не могу.
  Шиарре шумно выдохнул и потёрся щекой о мою ладонь, заворожённо глядя мне в лицо. Его ершистость схлынула:
  - Что ты со мной делаешь..., - прошептал он.
  - Глумлюсь злоумышленно, - ответил я.
  - Да я уже понял..., - ответил Шиарре.
  В общем, на следующий день мы с Шиарре разодетые сидели за длинным столом друг на против друга. За нашими спинами стояли Янка и Оле соответственно каждому из нас.
  Во главе стола сидел комендант, по левую руку от него сидел какой-то оме с бледным и осунувшимся личиком. Рядом с комендантом вдоль стола сидели альфы-командиры замковой стражи, два альфы-искусника и альфы управляющие прилегающих к замку королевских земель, присутствовали пара альф-баронов из близлежащих баронств, некоторые со своими омегами. Мастера Тилорн и Абрахас также присутствовали за обеденным столом.
  Усевшись за стол, я увидел перед собой целый набор ножей, ложек и вилок. Батарея бокалов разных форм стояла у моего прибора.
  "Ульрих, будешь помогать, а то опозорюсь" - обратился я к своему сожителю в голове.
  "Помогу, мой господин" - ответил Улька и мы с ним приступили к приёму пищи.
  * * *
  Мне очень не понравились неоднократные требования Шиарре о его убийстве. Окончательно насторожило заявление о том, что он сам достигнет желаемого. Потому, выбрав подходящий момент, а именно, после того как окончился обед у коменданта, мы с ним пришли в спальню отдохнуть на его монструозной кровати (я её измерил шагами, получилось 4 на 4 шага, а если учесть, что мой шаг равен примерно 75 см, то кровать оказалась 3 на 3 метра), я привлёк голову Шиарре на свой живот (эмпатия подтверждала, что ему это дико нравилось) и перебирая его волосы своими ухоженными пальцами - спасибо Эльфи и Лило, фактически усыпил.
  Положив ладони рук на виски заснувшего Шиарре я погрузился в медитацию и попробовал отследить структуру связей в его личности. Действовать приходилось очень осторожно, мне не нужен пускающий слюни идиот. Первым делом я стал просматривать память Шиарре. Ну, что сказать? Родился он в каком-то баронстве далеко на юге. Один из восьми (!) омег в семье барона. Небогатая семья всё-таки смогла дать ему домашнее образование. В 14 лет он удачно попался на глаза альфе-сюзерену барона-отца. Попал к графу в постель (что естественно, с такой-то внешностью!). Граф всеми силами старался, чтобы привязки не было. Юный Шиарре постигал премудрости гаремной и сексуальной жизни у графа. Как-то граф взял парочку своих наложников, в том числе и Шиарре, в столицу, где они были представлены брату короля герцогу Джанасу. Очарование юности Шиарре оказало своё воздействие на герцога и Шиарре перекочевал в его гарем. Гаремная жизнь, интриги других оме, их борьба за внимание герцога сохранились в памяти Шиарре. О, вот и попался эпизод, где Шиарре, обслужив довольного герцога, глубоко спрятав отвращение (привязки не было и там) и незаметно вытирая рот, обсуждал с ним судьбу законного нежеланного супруга, т.е. Ульриха, а в каком-то смысле и меня тоже. Вот гадёныш! Выходит это по его наводке герцог принял решение об отправке Ульриха в тюрьму, где его так чудовищно приканчивали (Улька, слышишь!). Вот почему Шиарре попробовал издеваться надо мной в первую нашу встречу и хотел использовать печать подавления. Месть Ульриху, но за что? А-а, понятно. Добившийся своего положения задницей (а чем ещё-то!) Шиарре не мог терпеть конкурентов, поэтому попытался задвинуть законного супруга куда подальше. Политическая ситуация благоприятствовала - Ульрих не был нужен живым. Но гаремные интриги сказались и на самом Шиарре - кто-то из омег, входивших в гарем герцога, добился того, что Шиарре за какую-то провинность в столицу не взяли и оставили прозябать в загородной резиденции. Обуреваемый чувствами, Шиарре на свою беду решил отыграться на мне. Неудачно. И теперь вся его личность находилась в раздрае. А полученное из столицы письмо всё это усугубило.
  Так, надо отсечь излишнее беспокойство. Шиарре больше не в гареме герцога (а возможно в моём, хе-хе), бороться за его (герцога) внимание не надо. Нахождение рядом со мной должно вызывать чувство спокойствия и умиротворения. Вот так, визуализируя эмоциональные связи в мозгу Шиарре, я настраивал их соответствующим образом. Собственно, ничего нового я не делал, так как ранее уже неоднократно вторгался в разум Шиарре и гипнотизировал его. Просто требовалось укрепить слабенькие ростки связей и завязать их на кнут и пряник. Кнут - это чувство грусти и тоски. Пряник - удовольствие от нахождения рядом со мной и выполнения моих пожеланий (или предполагаемых пожеланий).
  Вот на сочетание этих кнута и пряника я и настроил личность Шиарре, причём, активацию их работы настроил на ментальный приказ, отдаваемый по нашей с Шиарре связи.
  Сексуальные предпочтения Шиарре в отношении меня, сложившиеся у нас с ним в процессе общения, я трогать не стал.
  Фактически Шиарре существует сейчас только для того, чтобы безусловно выполнять любые мои пожелания и только. Такой биоробот получился.
  Ну что, пора будить нашего подопытного. Вставай, красавица (это реально так!), проснись. Проснувшийся Шиарре с удовольствием потянулся и схватив мою руку уткнулся лицом в ладонь, вдыхая мой запах и тихонько целуя пальцы.
  Вдруг он напрягся. Что такое? Что-то пошло не так?
  - Оле, - позвал он оторвавшись от моей руки.
  - Да, оме, - ответил явившийся Оле.
  - Поесть принеси, и возьми там побольше, - отправил он Оле на кухню, и обернувшись ко мне попросил умоляющим тоном, - мне поесть надо, можно?
  Есть! Получилось! По себе знаю, что перестройка нейронных связей вызывает жуткий голод. Помнится, когда я приводил в порядок свою память и осваивал ментальные техники Янка сбивался с ног, таская мне еду с кухни.
  Ладно, пусть отъедается, а то вон какой худой, в чём душа держится. Тварь!
  
  
  
  Глава XVI
  
  Ульрих, узнав с чьей подачи его определили в тюрьму и так изуродовали, впал в истерику. Моя голова разрывалась от его крика:
  "Это он! Он виноват! Убейте его, господин мой Макс Отто фон Штирлиц!"
  Продолжалось это довольно долго. Наконец, Улька истощился в своих проклятьях и требованиях убить Шиарре и затих.
  На мои попытки диалога с ним он не реагировал и, войдя в подсознание, я увидел, что его шарик личности сильно потускнел.
  "Или спит или отрубился", - подумал я и начал размышлять, что же мне делать с информацией, полученной из головы Шиарре.
  Покопавшись в себе и вспомнив ранее произошедшее, я понял, что связи, образовавшиеся между мной и Ульрихом и между мной и Шиарре, оказывают на меня воздействие. И воздействие это прежде всего в том, что мои эмоции за счёт таких связей усиливаются. Омеги вообще очень эмоциональны, что даже мешает им осваивать Великое Искусство. И вот эта эмоциональность по имеющейся связи передавалась мне сразу от двоих. Как альфы справляются с гаремами привязанных омег, я даже не представляю.
  Не став тревожить оголодавшего Шиарре, я попросил Янку приготовить мне ванну, чтобы расслабившись переварить всё-таки ошеломившую меня информацию о роли Шиарре в помещении в тюрьму занятого мной тела.
  Размышляя я лежал в тёплой воде и млел от возни Янки с моими волосами, перемывавшим мою гриву отросшую уже до середины спины.
  Вообще, в последнее время я заметил, что мой рост увеличился и по моим прикидкам достиг примерно метра восьмидесяти. Хотя реального своего роста я не достиг - на Земле у меня было 185 см. Тем не менее, рост большинства альф чаще всего был выше моего, а взрослые альфы-искусники вообще имели не менее 2-х наших метров. По крайней мере, я смог определить примерно так. Шиарре был ниже меня примерно на полголовы. Янка и Оле ещё ниже.
  Выходя из ванной я отжал волосы и телекинезом просушил их удаляя воду. Этот трюк занял у меня декаду ежедневной тренировки - волосы приходилось мочить через каждые полчаса, и голова после этого чесалась ужасно. Я накинул халат на голое тело и прошёл в спальню.
  Подчиняясь какому-то наитию, я встал лицом к большому зеркалу, закреплённому на платяном шкафу Шиарре.
  - Шиарре, - обратился я в оме, закончившему есть, - подойди ко мне.
  Когда он подошёл, я перекинул подсохшие волосы со спины на грудь и приспустил халат с плеч:
  - Спину видишь?
  - Д-да...
  - Знаешь откуда это? - спросил я, имея ввиду исполосованную шрамами кожу.
  Молчание. По эмпатии пришла паника и нарастающий ужас в чувствах Шиарре.
  - А я расскажу. Вот этот узор между лопаток. Это печать подавления, ставил барон Эберсвинус, отдал перстень герцогу, - за спиной тихо, - эти шрамы поперёк спины от палки, меня в тюрьме палкой били, воспитывали так.
  Я полностью скинул халат на пол и повернулся лицом к Шиарре. Он стоял от меня на расстоянии вытянутой руки, крепко зажмурив глаза.
  - Глаза открой, - приказал я, и продолжил - вот этот шрам, - я провёл пальцами по здоровенному поперечному шраму на левой стороне груди, - мне оставил Мауль - мой большой друг и товарищ, можно даже сказать любовник. Он любил привязывать меня, - я сглотнул, вспоминая, слёзы затуманили мои глаза, - за руки..., - я едва смог договорить - горло перехватило, - к стене, - перехваченное горло сипело...
  Я отдышался и продолжил:
  - Он вообще большой затейник, этот Мауль... А вот это, - я вытянул вперёд правую руку, демонстрируя Шиарре извилистую борозду, - у меня от другого моего близкого друга - Бауха, он тоже тюремщик, но у всех свои недостатки - правда? Ножом, сволочь, резал. Медленно резал. Наслаждался...
  Шиарре стоял недвижно, широко раскрыв глаза, слёзы текли по его лицу.
  - Ты был прав, помнишь, когда ты меня к себе пригласил в первый раз? - спросил я Шиарре находившегося на грани потери сознания, - у меня действительно рваная задница.
  - А знаешь почему? Меня насиловали. Каждый день. По два- три раза, - вколачивал я короткие фразы в сознание Шиарре.
  - Теперь вот здесь, - я положил руку на низ живота, - ничего нет. Нет матки. Нет яичников. Нет простаты. Нет семенных пузырьков. Пусто. Даже кишки стали короче. Вот настолько, - я показал, разведя руки сантиметров на 60.
  Эмоции, транслируемые Шиарре и Ульрихом, захлестнули меня. Слёзы залили глаза и бежали по моим щекам щекоча их и капая на грудь.
  - И здесь, - я приподнял член вверх, привлекая внимание Шиарре, едва держащегося на ногах, - тоже пусто. Знаешь как сделали? Сейчас расскажу... Друзья мои - Мауль и Баух жаровню принесли. Клещи раскалили. А потом..., - я вдохнул, прикрывая глаза - всё вырвали. Правда, здорово? - мои губы дрожали, голос сипел.
  - Потом язык удалили - наверно боялись что расскажу кому-нибудь. Тоже клещами, - уточнил я, задыхаясь.
  Я практически ничего не видел от слёз и только мелькнувшая тень и звук падения тела, да эмпатия, вдруг показавшая пустоту, подсказали мне, что Шиарре упал, потеряв сознание.
  Вымотанный эмоциональным штормом я рухнул на четвереньки над Шиарре, лежавшем на спине раскинув руки с повёрнутой влево головой.
  Очнувшийся в голове Ульрих увидел лежащего Шиарре и воскликнул, разрывая перегруженный эмоциями мозг:
  "Убейте его, господин, сейчас убейте!"
  Ослеплённый эмоциональным шоком, разрываемый невыносимой душевной болью, я что есть силы ударил кулаком. Я бил и бил, разбивая костяшки пальцев в кровь и уже не беззвучно плача, а завывая в голос.
  Остатки здравого смысла не позволили мне бить лежащего передо мной. Я бил рядом с его головой в пол покрытый золотистыми волосами Шиарре. Время перестало для меня существовать. Кровь от разбитых пальцев пропитала волосы оме. Очередной удар в пол вызвал вспышку острой боли и это смогло меня остановить. Адреналиновый шторм медленно схлынул. Я сидел на тощей груди Шиарре.
  - Убить хочешь? - прохрипел я вслух сорванным горлом, обращаясь к Ульриху и борясь с навалившейся апатией.
  - Скажи как - я сделаю..., - равнодушно прошептал я.
  Ульрих молчал.
  - Ну! Говори, как будем его убивать? Вот он лежит. Не сопротивляется. Убьёшь? - снова задал я вопрос Ульриху.
  "Нет..." - пришёл ответ.
  - Я тоже не буду, - опять вслух ответил я и, перебравшись через тело Шиарре привалился спиной к дверце шкафа баюкая разбитую руку.
  - Янка! - рявкнул я как только боль в руке немного утихла.
  - Да, оме, - тут же материализовался он в дверях. Подслушивал, подлец.
  - Воды принеси - руку помыть!
  - Сейчас, - скрылся он за дверью.
  Обмыв кровоточащую кисть в тазике тёплой воды, я с помощью Янки забинтовал размозжённые костяшки пальцев полосой чистой холстины.
  Отпустив Янку я улёгся на кровать пытаясь разобраться в себе и в том, что произошло.
  Лежавший на полу Шиарре вздохнул и повернулся на бок. Запёкшаяся кровь, натёкшая из моей руки, склеила его волосы в некрасивый комок.
  Отодрав присохшие к полу волосы, Шиарре с трудом встал и покачиваясь и перебирая по стене руками пошёл к двери спальни. Я лежал на кровати безразлично глядя в потолок и краем глаза отслеживая передвижения омеги.
  Незакрывая дверь он вышел. Ворвавшийся сквозняк всколыхнул шторы, висевшие на дверном проёме.
  -Оме! Нет! - донёсся до меня крик Оле.
  Чёрт! Я вскочил и выбежал в гостиную. Дверь на балкон была распахнута, тело Шиарре, перевалившись через перила балкона, мелькнуло, падая вниз.
  Я выбросил вперёд правую руку с разбитыми пальцами и голубая струя телекинетической силы сорвалась, хватая летевшего вниз Шиарре за щиколотку.
  Шипя и зажмурившись от боли в руке, я вышел на балкон и заглянул вниз. Шиарре, раскинув руки и покачиваясь, висел вниз головой, не долетев до камней внутреннего дворика буквально полутора метров.
  - Янка! Оле! Вниз! Бегом! - резко обернулся я, мотнув косматой головой, и встретился с огромными чёрными зрачками широко на пол лица раскрытых глаз впавших в ступор слуг.
  Через минуту, появившиеся внизу, Янка и Оле осторожно подхватили Шиарре и посадили его на плиты, оперев спиной на стену. Я расцепил телекинетический захват и морщась от боли в руке начал одеваться на скорую руку, в спешке натягивая на себя штаны и рубашку. Пуговицы пытался застегнуть уже на ходу.
  Шиарре сидел у стены, положив голову на согнутые колени, руки его безвольно лежали по бокам тела вверх ладонями.
  - Пойдём..., - я подошёл и, подхватив Шиарре под руки, поднял его с земли.
  Янка и Оле, закинув руки оме к себе на плечи, повели его в комнаты.
  * * *
  Слухи о происходящей войне наполнили замок. Говорили, что столица разрушена, говорили, что жители всех городов, замков и деревень подчистую съедаются демонами. Прибывшие в замок рассказывали о настоящих ужасах.
  В замок потянулись обозы окрестных землевладельцев. Заселялись все свободные помещения. Замок кишел новыми лицами.
  Каждый день приходило по три четыре обоза с продовольствием - комендант готовил замок к длительной осаде. На ежедневных обедах у коменданта царила подавленная атмосфера. Вместо шести перемен блюд и десерта теперь подавали только три перемены и десерта больше не было. Кормить стали проще, без изысков высокой кухни, но сытнее. Я сметал там всё.
  Количество лиц, присутствовавших на обеде, тоже увеличилось. Теперь там бывала вся знать, приехавшая в замок в последние дни.
  На следующий день после того, как Шиарре попытался прекратить своё существование, комендант попросил меня задержаться после обеда.
  - Оме Ульрих, вы ведь искусник. Начинающий, но искусник, - констатировал он.
  - Да, мастер Тилорн поставил меня в известность, - ответил я, решив не раскрывать своих занятий.
  - У нас в замке очень мало искусников-воинов, подкреплений ждать неоткуда и поэтому я прошу вас оказать содействие в защите замка в случае нападения на него.
  - Но... я не умею воевать, - растерялся я.
  - Я попрошу мастера Фольмара фон Бернхаузена, нашего замкового воина-искусника обучить вас, - ответил он.
  - Хорошо... когда можно будет начать занятия? - спросил я.
  - Сегодня он должен закончить проверку укрепления стен Великой Силой, а завтра с утра вы подойдёте к нему по этому вопросу, - уточнил комендант Харальд Юалд.
  Шиарре после произошедшего замкнулся в себе и не разговаривал ни с кем. Я старался не замечать его присутствия и в первую же ночь после происшествия вытребовал к себе в постель Оле и Янку, а их матрасы положили на пол спальни и на них в приказном порядке был размещён Шиарре. Отпускать его с глаз я не решился.
  Тоска, охватившая меня после захода солнца требовала удовлетворения и я, привыкший в своей комнате спать с Оле, схватил его, лежавшего слева от меня (справа был Янка), и, зажав в охапку перекатил его к себе на грудь, уложив голову Оле на правое плечо нос к носу с Янкой. Восторг Оле волной залил меня и в его чувствах я различил предвкушение.
  Обхватив тельце замершего на мне Оле, я гладил его руками и время от времени сжимал, повинуясь эмоциям нахлынувшим на меня, судя по всему от Ульриха. Оле вздохнул лежа на мне и меня охватило передавшееся от него чувство обожания.
  - Ну, ну, мы будем спать, - тихонько прошептал я ему и успокаивающе погладил по обнажённой спине.
  Слёзы опять заволокли мои глаза и струйками стали стекать на подушку. Это от кого?
  - Оме..., - едва слышно прошептал Янка, утыкаясь носом в моё плечо и накрывая рукой лежавшего на мне Оле, - мы вас любим...
  - Да, оме...,- едва расслышал я пришедший от Оле шёпот.
  - Я знаю..., - также одними губами ответил я.
  * * *
  Одна весьма деликатная проблема достала меня совершенно и я решил обратиться за консультацией к мастеру Тилорну. Он был у себя.
  - Мастер Тилорн, - обратился я к нему.
  - А-а, оме Ульрих, как у вас дела? Мы с вами встречаемся только у коменданта Харальда, сейчас вы пришли ко мне. Вас что-то беспокоит? - с профессиональными интонациями врача ответил он мне.
  - Не знаю как сказать..., - начал я, - видите ли в чём дело... Каждый раз как я возбуждаюсь... у меня там... выделяется смазка. Нельзя ли с этим что-нибудь сделать?
  - Но это нормальная реакция организма. Вы знаете сколько проблем доставляет сухость заднего прохода некоторым оме? А у вас с этим всё в порядке - высказал медицинскую точку зрения мастер Тилорн.
  - Но мастер... мне не нравится мокрая задница по любому поводу. Вы сами знаете, что у меня всё удалено и пассивный секс не может мне доставить удовольствия...,- возразил я.
  - Что же вы от меня хотите? - в свою очередь спросил Тилорн.
  - Нельзя ли сделать так, чтобы эти железы не работали? - предложил я ему.
  - Понимаете ли в чём дело, блокировка работы этих желёз чревата воспалением и вообще очень нежелательна, а полное удаление... не думаю, что это стоит делать, - заключил мастер Тилорн.
  - Почему?
  - Видите ли, оме, жизнь сложная штука, может случиться так, что вы найдёте своего альфу, и тогда эта особенность организма омег вам очень понадобится, - ответил мастер.
  - Но я не собираюсь искать альфу, - это он мне мужика предлагает найти? Вот уж нет!
  - Не спешите, оме, мы, слабый пол, часто бываем переменчивы в своём настроении, - ответствовал Тилорн.
  - Нет, мастер, я не собираюсь строить свою семейную жизнь подобным образом, - решительно отверг я предположения Тилорна.
  - Хорошо, оме, я вижу мне вас не переубедить. Операция возможна, она несложная. После операции вы сразу сможете уйти к себе.
  - Когда?
  - Приходите через пару часов, я подготовлю нашу процедурную и приглашу мастера Абрахаса.
  - Договорились.
  Через два часа я выходил от мастера Тилорна с "обновлённой" задницей. Наконец-то не нужны станут салфетки. Шиарре, держись, я иду к тебе, готовь задницу.
  * * *
  А с Шиарре было неладно.
  После падения с балкона я накинул ему на шею телекинетический ошейник и вся его жизнедеятельность оказалась под полным моим контролем.
  Оле ухаживал за Шиарре по-прежнему, но в последнее время он перестал есть самостоятельно и кормить его приходилось с ложки.
  Я решил разобраться, что же с ним всё-таки происходит. В очередной раз усыпив Шиарре я начал просматривать его память и обнаружил, что после нашего разговора его личность перестала взаимодействовать с его телом. Она будто бы спряталась, ушла куда-то.
  Разбирая связи между его личностью и её контактами с внешним миром через органы чувств мне пришлось заново начать выстраивать психологические маркеры (попросту условные рефлексы) на воздействие внешних раздражителей на сознание Шиарре. Он ушёл в себя и возвращаться категорически не желал. Выстраиваемые связи обрывались, ответной реакции ядра личности, именно ядра, не было.
  Ему говорили, что надо поесть, он раскрывал рот, возникала необходимость отправления естественных надобностей - он это делал как робот, но внутренней активности не было.
  Н-да...Похоже игрушка-то моя сломалась.
  * * *
  Возвращаясь к себе (т.е. к Шиарре) от мастера Фольмара с которым мы по просьбе коменданта занимались боевым разделом Великого Искусства я увидел сложенными у входа в апартаменты несколько узлов, скамеечку и тележку Эльфи и Лило с которыми они посещали своих клиентов. Сами они тоже обнаружились у дверей.
  Увидев меня парикмахерши бросились ко мне и затрещали:
  - Оме Ульрих! Оме Ульрих! - это Эльфи.
  - Мы ушли..., - а это Лило.
  - Вы знаете
  - Оме
  - Нам рассказывали такие
  - Ужасы!
  - Кто вам и что рассказывал? - с трудом вклинился я в скороговорку окруживших меня маникюров, хватавших меня за руки, таращивших глаза и нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу от избытка чувств.
  - Слуги барона Готфрида фон Хохстедена
  - Нам рассказали, что им рассказывал
  - Сын управляющего поместьем Халленберг
  - Которому рассказали фермеры из долины Йестеттен
  - Что в десяти вегштунде отсюда
  - По дороге на Лагенштейн
  - Они, эти фермеры, видели
  - Бродячих циркачей
  - А они рассказали этим фермерам
  - Что армия демонов съела
  - Всех солдат нашей армии
  - Вот!! - хором выдохнули Эльфи и Лило. И опять хором:
  - Оме, нам очень страшно, - они одновременно сложили кулачки, прижали их к груди и с надеждой смотрели на меня полными слёз глазами.
  - Возьмите нас к себе-е, - одновременно хлюпнув носами они заревели, размазывая слёзы и тушь с ресниц по несчастным моськам, - мы боимся-я...
  - А если не возьму, куда денетесь? - ответил я, внутренне едва сдерживая смех.
  - Оме, мы просто умрём от страха..., - опять одновременно - будто репетировали, ответили омежки, - знаете, как страшно... особенно ночью. Вдруг демоны уже окружили замок и пробираются к нам...
  - Ну да, а первыми они захватят и съедят именно вас, - серьёзно заметил я, - и я знаю почему.
  - Почему? - одновременный выдох страха.
  - Вас просто очень слышно, - нагнувшись к ним заговорщицким шёпотом произнёс я с трудом сохраняя каменное лицо.
  - А что вы думаете, оме, такое правда возможно? - на полном серьёзе спросили сразу оба, - как же мы раньше об этом не подумали! - запаниковали Эльфи и Лило, приняв мои слова за чистую монету. И ведь они и правда верят всему, что я говорю - пришло ко мне подтверждение эмпатии.
  - Оме, возьмите нас к себе..., - снова запричитали они, опустившись на колени и ухватив меня за штаны они уткнулись в них, снова, как раньше, промочив слезами их насквозь.
  - Оме, мы всё для вас сделаем, мы в постели всё-всё будем делать, мы знаем как у вас с оме Шиарре..., мы тоже так будем... Только не гоните нас, - совсем уже убито повторили они хором.
  - И как же это у меня с оме Шиарре? - вычленил я главное из их речи.
  - Ну... все знают, оме Шиарре... он любит...это...так..., - замялись болтуны.
  - Как это так? - я присел на корточки и моё лицо оказалось на одном уровне с зарёванными лицами Эльфи и Лило.
  - Ну... он любит когда вы его... бьёте..., а вам, наверное, нравится... - прошептали они заговорщицким шёпотом, осторожно касаясь моих плеч и рук.
  Вдруг Эльфи, порывисто обхватив меня рукой за шею, приник своими губами к моим губам, даря мне поцелуй и тут же отшатнулся крепко зажмурившись. Лило притих и растерянно смотрел на нас.
  Не вставая, я медленно развел руки в стороны и картинно сжав кулаки зафиксировал обоих (обеих?) парикмахерш телекинезом, так окутав их силой, что они могли только дышать и моргать глазами.
  - Эльфи, - обратился я вставая, к поцеловавшему меня омеге - эмпатия подсказала мне, что Эльфи находится на грани обморока, - это было в первый и последний раз. Я больше предупреждать не буду.
  - А жить вы теперь будете в саду. Там есть пара подходящих беседок, - продолжил я угрожающим голосом, сделав соответствующее лицо.
  Повернулся к ним спиной, не обращая внимания на умоляющие взгляды, открыл дверь в апартаменты Шиарре и, не закрывая её за собой, прошёл к дивану посреди гостиной и сел так, чтобы видеть удерживаемых мной на коленях парикмахерш.
  Посидел, понаблюдал за паническими выражениями лиц, подтверждёнными эмпатией, и, наконец, сжалившись, громко сказал:
  - Ну, и что вы там застыли, я вас долго ждать буду? - одновременно отпуская телекинетическое удержание.
  - Вещи не забудьте, - напомнил я засуетившимися и полыхнувшими радостью омегам.
  "Вот и гарем собрался" - с грустью думал я, глядя на возню четырёх омежек.
  - Оле, Янка, они будут жить у нас. В вашей комнате, помогите им с вещами.
  - А-а... мы где будем? - растерялся Янка, выпустив в узел из рук.
  - А вы со мной спите. Забыли? - напомнил об очевидном я.
  - Да, оме..., - оба слуги опустили глаза и вспыхнули румянцем.
  Эльфи и Лило быстренько затащили свои вещи в апартаменты и, о чём-то перешёптываясь с Янкой и Оле, под моим пристальным взглядом устремились в комнату слуг. Скоро за закрытой дверью послышалась возня и хихиканье.
  Как мало людям надо - я поднял глаза к потолку. В основном, надо почему-то от меня. Зачем вот они мне все? Для чего я окружаю себя поклонниками? А они ведь поклонники. Омежья сущность говорит во мне через подсознание или ещё что-то? Я их жалею, ласкаю время от времени. Стараюсь грубо не обходиться, ну за исключением Шиарре, но там особая ситуация, а они в ответ мне платят любовью, я это чувствую - эмпатию не обманешь. Даже Шиарре, сучонок. Это они так стосковались по нормальному отношению, что бросаются на меня? Это что же тут за мир такой! Или я так тешу своё самолюбие и окружаю себя рабами? Или может быть я сам ведусь на все эти глазки, вздохи и симпатичные мордахи? А может у меня сдвиг какой после тюрьмы? Чёрт его знает! Так и не придя ни к какому выводу, я плюнул на подобные размышления. Ладно, время покажет.
  Да, а где наша игрушка? Шиарре нашёлся в спальне. Заботливо расчёсанный и умытый Оле он безучастно сидел у окна в кресле притащенном из гостиной. Косые лучи заходящего солнца подсвечивали бледное тонкое лицо и пряди волос, свесившиеся на лицо. Ебаная тётя, как ты исхудала - подумал я, разглядывая Шиарре.
  Что же с тобой делать-то?
  Я подошёл к креслу.
  - Встань, - попросил я Шиарре.
  Не изменив ни выражения лица, ни пустого взгляда, он, механически, как кукла, встал передо мной.
  Подойдя к нему вплотную, я крепко прижал его к себе, так что его руки, не попавшие в захват, безвольно свесились вдоль тела. Резко сжав его я добился того, что из его груди вырвался выдох. Уткнув нос в волосы Шиарре, пахнущие какими-то травами, я крепко зажмурил глаза и рванулся по нашей связи к изрядно потускневшему шарику личности Шиарре.
  Выпустив ещё один отросток помимо того, что уже и так удерживал шарик Шиарре, я рванул шарик из тела, пытаясь переместить его к себе. С трудом, напрягаясь до скрежета зубов, пульсирующего шума в ушах и жёлтых кругов перед здоровым глазом, я стронул шарик, а потом с непостижимой скоростью он переместился в меня, заняв место в голове между мной и Ульрихом.
  Тело Шиарре обмякло в моих руках, его глаза закатились. Под носом у меня стало мокро. Две струйки крови побежали на рубашку и стекли на грудь, расплываясь пятнами.
  Боясь разорвать установившийся между нами контакт и опасаясь укоренения шарика личности Шиарре во мне, я тут же резко вытолкнул его шарик обратно в тело омеги.
  Шиарре дернулся, вздохнул и его глаза приобрели осмысленное выражение.
  Я прошептал прямо в ухо не выпуская его из рук:
  - Я тебя выебу, сучонок.
  - Всё для тебя, - был ответ.
  - Будет больно, ты кончишь, - уточнил я.
  - Уже теку, - ответил Шиарре своим прежним язвительным тоном, вися на моих руках. "Узнаю нашего старого доброго Шурика" - подумал я. Чувствуя поднимающийся гнев, мне хотелось схватить, смять податливое тело, подмять под себя и насиловать, причиняя боль и выворачивая руки и ноги...
  - Ты снова обоссышься... - прикрыв глаза, прохрипел я, напоминая о постыдном факте, с трудом удерживая рвущиеся эмоции.
  - Ну и ладно, - он протянул руку, утирая кровь на моём лице, - зато ты не кончишь.
  - А потом ты мне расскажешь, кто тебя пялил, - вспомнил я наш прошлый диалог, остывая.
  - Никто меня не пялил, всё только для тебя, - спокойно и тихо ответил Шиарре.
  - Уродище..., - прошептал я, приникая губами к голове Шиарре и целуя его волосы.
  - Ненавижу, - с каким-то облегчением, улыбаясь, также тихо произнёс Шиарре, прижимаясь лицом к моей груди, вдыхая мой запах и целуя её сквозь рубашку.
  Раздёрнув телекинезом руки Шиарре в стороны и не давая ему двигаться, я расстегнул и сбросил на пол свою рубашку. Снова увидев мои шрамы Шиарре зажмурился.
  Обойдя его сзади, я, стоя у него за спиной, расстегнул снизу вверх пуговицы его рубашки и специально коснувшись затвердевших крупных сосков, скинул её на пол, поведя руками вдоль тела вниз распустил завязки штанов. Трусов на Шиарре не было - Оле в последнее время не одевал их на Шиарре в целях упрощения совершения туалетных дел.
  Опустив раскинутые руки Шиарре, и, чуть подав его вперёд, заставил вышагнуть из лежавших на полу штанов.
  Отпустив телекинетический захват, я развернул Шиарре лицом к себе и, запустив пальцы в его волосы на затылке, крепко ухватил. Глаза Шиарре полуприкрылись тенью от ресниц.
  - Всё как ты любишь, - сказал я глядя в лицо Шиарре, сильнее сжимая волосы и усиливая боль.
  Шиарре медленно водил руками по моему телу, лицо двигаться не могло, удерживаемое мной сзади за волосы, ноздри тонкого аккуратного носа раздувались, вдыхая мой запах.
  Я потянул его к себе с намерением будто бы поцеловать (целовал же меня Эльфи!) и почти мазнув своими губами по губам Шиарре прошептал:
  - Завязки развяжи.
  Шиарре согласно моргнул глазами. Его руки быстро нащупали и развязали завязки моих штанов.
  Упирая пальцы ног в пятки туфель я скинул их с ног и вышагнул из спавших штанов.
  Усилив хватку волос омеги, я дополнительно прижал и шарик его личности, зная, что боль, вызываемая сжатием шарика, доставляет ему удовольствие.
  Шиарре втянул воздух и выдохнул: а-а-хх-х. Эмпатия показала его стремительно нарастающее возбуждение.
  Я прикрыл глаза, так как раздражающее меня недовольство Ульриха стало просачиваться по нашей с ним связи.
  "Ульрих, ты сейчас тоже будешь заниматься сексом со мной, - предупредил я его, - представь, что Шиарре это ты, но всё, что я с ним буду делать, тебя не касается, понял?"
  "Да..., мой господин" - ответил плывущий от моего воздействия на его шарик Ульрих.
  - Оме Шиарре, вам надо поработать, мне нравится, как вы это делаете, - изысканным тоном обратился я к Шурке.
  - Я в вашем полном распоряжении, оме Ульрих, - ответил он не менее изысканно.
  Шиарре опустился на колени и, справившись с завязками трусов стянул их с меня. Со сладостным вздохом он прижался к моей промежности.
  Просунув руку между моих ног, он своими тонким пальцами пощекотал местечко между анусом и мошонкой. Эмпатия показала мне, что он удивлён отсутствием у меня смазки. Член я не "включал", поэтому Шиарре возился с обвисшей тряпочкой. Вылизав его дочиста и насладившись запахом, оме поднял на меня удовлетворённое лицо. Я, не отпускавший его волос, посмотрел на него, плотоядно улыбнулся и потянул Шиарре вверх, поднимая с колен.
  Подняв, отпустил волосы и рывком схватив его в объятия осторожно выдохнул в лицо Шиарре. Кожа оме покрылась мурашками. Обнимая одной рукой замершего любовника (ну, а кто он ещё!), я провёл левой рукой вдоль спины, пересчитывая торчащие косточки позвоночника, и ухватил его за хлюпнувшие ягодицы.
  "Наверное, даже по ногам течёт" - подумалось мне.
  Повалив Шиарре спиной на рядом стоявшую кровать, я просунул свою левую руку под голову оме, развёл его ноги шире и пристроился между них. Таким образом, мы с ним оказались лицом к лицу лёжа на боку, при этом его правая нога оказалась подо мной.
  Свободной правой рукой я откинул свои волосы назад за спину и, наклонившись к лицу Шиарре увидел своё отражение в его глазах. Потянувшись ближе, я несильно прикусил его ухо, одновременно сжимая шарик личности оме. Шиарре прикрыл глаза (эти его прикрытые глаза! сука!) и закусил губу, сдерживая мучительный стон наслаждения.
  - "Ульрих, ты тоже занимаешься сексом", - повторил я своё распоряжение, сжимая шарик Ульки.
  Мне в голову пришла мысль (и это во время секса!), что есть смысл сжимать шарики личностей обоих извращенцев поочерёдно, чем я и занялся, внимательно наблюдая за тем, что происходит с Шиарре.
  А его основательно развезло и он уже находился на грани потери контроля над своим телом. Эмпатия доносила до меня волны наслаждения, накрывавшие и откатывающиеся в такт сжатиям шарика. Точно такие же волны накатывались и на Ульку.
  Шиарре трясло, он тёрся своей мелкой костлявой попкой (исхудал!) о мою промежность, безмолвно моля о члене внутрь, но я, решив добиться оргазма Шиарре не применяя своего члена (тем более не в первый раз! так почему бы и не помучить заразу), лежал между ног Шиарре с "выключенным" членом и наблюдал за телом оме, бившемся в предоргазменном пароксизме, изредка прикусывая ухо или шею несчастного.
  Меньше чем через минуту, почувствовав, что Шиарре находится на грани пика, я телекинезом схватил яички оме и резко сжал их, оттягивая вниз. Шиарре не смог сдержать наслаждения и на выдохе застонал, впившись ногтями в мою спину, и начал кончать, заливая спермой свой и мой живот. Одновременно с ним достигший пика в моей голове Улька тоже сейчас стонал, приговаривая: "мой господин, мой господин".
  Шиарре открыл глаза и посмотрел на меня долгим нечитаемым взглядом, затем прошептал, касаясь пальцами моей щеки:
  - Я знал, что ты будешь издеваться...
  - О, да-а, - ответил я вслух и подумал: "Но тебе же нравится именно это!"
  А если так? Я телекинетически сформировал шарик энергии и просунул его в анус вздрогнувшего оме прямо рядом с простатой. Виброяйцо! С настройкой режима вибраций пришлось повозиться и всё это лёжа в постели с вновь изнывающим от желания омегой. Виброяйцо рядом с только что поработавшей простатой вызывало дискомфорт, я это чувствовал по эмпатической связи, но именно этот дискомфорт стимулировал извращённые чувства оме к получению нового оргазма.
  Рассматривая в энергетическом зрении организм Шиарре, стимулируемого виброяйцом, я обратил внимание на влагалище, расположенное глубоко внутри и матку, оставшиеся без моего воздействия. Прикинув примерно необходимую длину "инструмента", я сформировал своеобразный телекинетический дилдо, весьма приличного диаметра и с размаху вогнал его в мокрый анус Шиарре, стараясь не свернуть при этом виброяйцо. Так...ещё немного... глубже...всё! Дилдо и яйцо вибрировали вместе, впервые за всё время нашего "общения" пытаясь довести Шиарре до вагинального оргазма.
  Цилиндр силы начал мелко вибрировать в такт с яйцом в хлюпающем заду оме. Шиарре качался на волнах наслаждения и боли от размеров помещенного внутрь него "оборудования". Отследив по эмпатии, что боль стихает, я чуть увеличил диаметр дилдо. Идя по тропе наслаждения за кайфующим оме, размеры дилдо пришлось увеличивать несколько раз. Только боязнь разрыва внутренних органов останавливала меня (вот я какой добрый, меня-то никто порвать не боялся). Улька испытывал наслаждение не переставая, и психологическое давление с двух сторон на мозг стало подтачивать крепость моего разума. Я сформировал тонкий энергетический щуп и погрузил его в свою уретру, надеясь дотянуться до семенного бугорка, и, таким образом, раздрачивая его, получить оргазм, хоть и насухую.
  Энергетическим зрением я видел как дилдо, находясь у самого входа в матку Шиарре, полностью заполнил полость влагалища, растягивая его до болевых ощущений. Мои действия в собственной уретре, наконец, стали приносить результат - я почувствовал отклик от нервной системы органов малого таза и что-то отдалённо похожее на удовольствие стало приходить ко мне. Но все пересечённые нервные окончания и следы от разрезов на органах внутри меня начали неприятно ныть. Ноющая боль нарастала. Нет, надо заканчивать извращаться, кайф от семенного бугорка не перекрывает всей боли от травм (Сука! Тюрьма и здесь меня настигла!). Я развеял щуп и полностью переключился на Шиарре и Ульку.
  Связка центров боли и удовольствия Шиарре (я видел это) вспыхнула в его голове, стремительно разрастаясь и укрепляясь. Струйные вагинальные оргазмы захлестнули мозг и тело омеги, я увидел, как формирующаяся связь синхронизации протянулась куда-то ко мне в голову.
  Стоп. Что?! Бля, он же омега. И я омега, мы синхронизировались что ли? Да не, не может быть! Я же его истинный, а у истинного с омегой синхронизации не бывает. Или бывает? Связь-то уже есть!
  Проследив, куда тянутся нити синхронизации, я увидел, что Шиарре синхронизировался с Ульрихом и связь эта очень непрочна. Ульрих не имеет собственного тела, тем более настроен по отношению к Шиарре враждебно, мягко говоря. Только бурный секс и совместный оргазм Шиарре и Ульриха мог их как-то синхронизировать. Сжатия мной их шариков личностей в какой-то момент совпали по фазе и стали синхронными. И вот результат. Дёрнув несколько раз дилдо внутри Шиарре, я остановил вибрации и стал смотреть как Шиарре медленно всплывает на поверхность действительности из глубин множественных оргазмов. Вспотевшие перепутанные волосы мокрыми прядями покрывали лоб оме, припухшие искусанные губы с трудом выдыхали воздух.
  Доставляя ему извращённое удовольствие, я не стал развеивать дилдо, а наоборот медленно потянул его наружу. До предела растянувшийся сфинктер ануса с трудом выпускал вколоченную во внутренности махину. Я видел светящееся слабым голубоватым светом полено диаметром никак не менее 10 сантиметров!
  Шиарре, почувствовав себя свободным от силового воздействия, поднял на меня покрытые поволокой глаза, усмехнулся и, вздрогнув попытался помочиться. Несколько капель мочи выскочили из его члена, попав мне на живот. Я тут же перехватил телекинезом уретру оме, не давая обоссать меня. Кому же охота спать на проссаном матрасе!
  - Ну вот, видишь, обоссался всё-таки, - констатировал я, - в следующий раз клеёнку будешь стелить.
  - Быстро вставай и в туалет, - скомандовал я, не разжимая захвата, и шлепнув по тощей заднице встающего на подгибающихся ногах Шиарре.
  "Янка!" - позвал я омежку, - "бери с собой Оле и приберитесь в спальне", - отдал я не задумываясь указание и только потом сообразил, что раньше таких развёрнутых фраз я с помощью телепатии не генерировал.
  
  
  
  Глава XVII
  
  Занятия с мастером Фольмаром проходили ни шатко ни валко. Придя к нему в первый раз, я застал здоровенного альфу ростом заметно больше 2-х метров в тренировочном зале для офицеров перебирающим мечи в стойке для холодного оружия.
  Мастер стоял спиной ко входу и не стал поворачиваться когда я обратился к нему.
  - Лови! - вдруг крикнул он.
  Здоровенный двуручный меч, окутанный голубым сиянием, вращаясь, летел прямо в меня. От неожиданности я растерялся, ноги будто приросли к полу. Заворожённо я наблюдал как меч летит мне прямо в грудь.
  Не долетев буквально на ладонь до моей груди он, зазвенев, плашмя упал на пол.
  - М-да..., - протянул Фольмар, подойдя ко мне.
  Обошёл вокруг меня шумно втянув воздух.
  - Что-то ты не очень похож на омегу, - сообщил он мне.
  Я молча пожал плечами и развел руки: ну как-то так.
  - Что можешь? - спросил меня альфа-искусник.
  - Ну... вижу силу, телекинез немного... - начал перечислять я, стараясь не особо раскрывать всё, что я умею - умеешь считать до 10 остановись на 7.
  - Ясно... - заключил мастер Фольмар, - сразу скажу - многому научить не смогу, но кое в чём подтяну. Буду тренировать использовать защиту тела, дам что-то из нападения, что сможешь освоить. Больше - вряд ли возможно - слишком мало времени. Одень защиту и бери шест, - он указал на стойку для древкового оружия.
  С трудом найдя подходящий размер (всё было слишком большим), я натянул на себя стёганый жилет, налокотники, толстые перчатки с пальцами и деревянный, похожий на боксёрский, шлем, оставлявший открытым лицо. Подойдя к стойке с оружием я выбрал один из стоявших там деревянных шестов.
  А затем началось моё избиение. У меня не получалось абсолютно ничего, я получал удары точно таким же шестом по бокам, рукам, голове. Судя по всему, мастер Фольмар щадил меня и в лицо и по ногам не бил. Меня валяли по полу зала. Паника овладевала мной всё сильней - очевидно, сказывалось воздействие эмоций Ульки.
  Состояние сверчка и видение энергий попросту не помогали - эмоциональная нестабильность не давала сосредоточиться.
  Наконец экзекуция закончилась. Я, весь мокрый от пота, с растрёпанными изгвазданными в пыли патлами, тяжело дыша, на подгибающихся ногах, стоял перед мастером Фольмаром, уцепившись за шест дрожащими руками.
  - Первое, что тебе надо сделать - это успокоиться. Состояние сверчка знаешь?
  Я кивнул.
  - Ну вот. Всё, абсолютно всё, делаешь только в нём. Ваше слабое место - это эмоции. Справишься с ними и что-то будет получаться. Всё. Свободен. Придёшь завтра в это же время.
  Я с облегчением стал разоблачаться. Со стоном стянув "доспехи" и накинув на насквозь мокрую рубашку жилет и камзол побрёл к себе - в покои Шиарре.
  Началась моя "бурная" жизнь, перемежаемая тренировками и "отношениями" с моими омегами.
  На тренировках с мастером Фольмаром я всеми силами старался сохранить олимпийское спокойствие, входя в состояние сверчка и включая энергетическое зрение. Наличие этого зрения позволяло мне предсказать движения альфы-искусника, но постепенно повышаемая им скорость не позволяла мне избегать ударов шестом.
  И как будто нарочно происходили события с Шиарре и развесёлой компанией парикмахерш.
  Времени в течение дня у меня не оставалось совсем. С утра 2-3 часа занятий с Фольмаром. Потом обязательный отдых и отмокание в ванной. Янка был снова припахан к обязательным массажам - повышенные физические нагрузки тяжело сказывались на нетренированном теле Ульриха, а массаж позволял хоть как-то улучшить моё состояние после тренировок. Затем обязательный обед у коменданта, посещение библиотеки - как заведённый я поглощал информацию из всех доступных книг по магии, географии, истории, не осознавая её, а просто загружая в мозг. Время для осознания придёт позже. Проверка грота в саду также была обязательной - я не хотел в последний момент обнаружить, что портал разрушен или энергии для его работы недостаточно.
  В один из моих походов в сад, когда я в сопровождении Янки уже возвращался от замаскированного грота, мне навстречу попался оме Листерин, супруг нашего коменданта, за его спиной маячил какой-то омега. Увидев меня, он переваливаясь направился к нам с Янкой:
  - Оме Ульрих, оме Ульрих, остановитесь пожалуйста. Мне необходимо поговорить с вами.
  - Я вас слушаю, оме Листерин, - ответил я, - прошу вас, - я показал на лавочку стоявшую в окружении каких-то буйно цветущих кустов. Мы присели. Большие чёрные глаза Листерина с тревогой смотрели на меня. Тонкие бледные пальцы оме мяли носовой платок с цветной вышивкой. Ноздри аккуратного носа раздувались вдыхая, судя по всему, мой запах (бля, здесь все, поголовно все, вдыхают мой запах!).
  - Оме Ульрих... как вы считаете... мы будем живы..., - задал он вопрос судорожно выдохнув и прикрыв глаза.
  - От чего такое беспокойство, оме Листерин? - задал я вопрос как можно более участливым голосом (хотелось бы и мне знать на него ответ), - вас что-то беспокоит?
  - Но вы ведь знаете... король погиб... столица разрушена, - оме говорил со мной не открывая глаз, по его бледным щекам скатились две слезинки.
  - Успокойтесь, оме..., - я накрыл нервно перебиравшие платок пальцы оме своей ладонью.
  Худые плечи оме содрогнулись от сдерживаемых рыданий. Я оглянулся. Янка и слуга Листерина, омега средних лет, о чём-то перешёптываясь в сторонке, глядели на нас.
  - Ну, ну... не надо, - я привлёк Листерина к себе и он, почувствовав поддержку, приобнял меня за шею и зарыдал у меня на груди. Я осторожно погладил тусклые ломкие волосы Листерина.
  Что-то он мне не нравится. Подошёл ни с того, ни с сего, мы и виделись-то нечасто, у коменданта на обедах, и то только тогда, когда Листерин там присутствовал.
  - Извините меня, - Листерин наконец-то выплакался и сейчас вытирал глаза платком.
  - Мой супруг постоянно занят... родители были в столице и у меня нет от них никаких известий... мне просто не с кем поговорить, - бледное измождённое лицо оме озарилось несмелой улыбкой.
  - Вы знаете, оме Ульрих, мы с моим супругом ждём ребёнка... он искусник, а у искусников всегда с этим большие проблемы. Они не могут иметь больше одного супруга... Я тоже долго не мог забеременеть и теперь... Мне страшно...всё это, что происходит вокруг... я просто боюсь. Можно я буду приходить к вам, оме? - он говорил кусая губы, глаза опять были на мокром месте. Закончив говорить оме с надеждой повернулся ко мне и посмотрел огромными просящими глазами.
  Что! Ещё один!? Да как так-то?
  Я прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Ну сколько можно! Да что же они ко мне все лезут? Я открыл глаза и наткнулся на умоляющий взгляд оме Листерина.
  Нет! Нет! Нет. Нет...
  Внимательно оглядев Листерина, я только сейчас увидел и заметно очерченный, выпирающий на фоне худощавой фигуры живот и торчащие сквозь одежду набухшие соски груди.
  - Оме, мы с вами незнакомы. Я вас видел несколько раз на обеде у вашего супруга... но если вам необходимо пообщаться со мной, я против не буду. Только давайте оговорим заранее когда мы сможем встретиться. Я сейчас сильно занят - приходится очень много тренироваться - я искусник.
  - Вы искусник? - удивленно спросил Листерин.
  - Да, наш пол иногда бывает искусниками, - ответил я.
  - И как... это у вас получается? - снова спросил он.
  - По разному..., - уклончиво ответил я, - я ведь недавно стал искусником. Мастер Фольмар мне сейчас помогает осваивать Великое Искусство.
  - Но ведь...для нас быть искусниками очень сложно, а как же ваш супруг? - удивился Листерин.
  - Мой супруг погиб в столице, - резко ответил я.
  - Извините... я не должен был..., - тихо ответил Листерин.
  - Да не за что..., - махнул я рукой.
  - А я вот..., - запнулся Листерин, - встретил своего истинного, теперь у нас будет ребёнок, - он улыбнулся будто прислушиваясь к чему-то.
  Помолчали.
  - Ну ладно, оме, вы заходите ко мне. Лучше во второй половине дня, - сказал я заканчивая разговор.
  - Да, оме Ульрих, хорошо, я буду к вам заходить, - он поднялся и переваливающейся походкой пошёл по дорожке сада, подсвечиваемый лучами заходящей Эллы и сопровождаемый слугой-омегой.
  Я решил посмотреть на Листерина энергетическим зрением. Рассмотрел семь тускло светящихся энергетических узлов. А вот между его нижними энергетическими центрами располагалось яркое пятно, напоминающее по своему виду небольшого человечка. Это ребёнок! Судя по его энергетике, ребёнок ещё до своего рождения уже искусник. И сейчас, развиваясь, ребёнок тянул Великую Силу откуда только возможно, и прежде всего из организма своего родителя, тем самым фактически убивая, высасывая его.
  А вообще интересно посмотреть как будет развиваться ребёнок. В моём нынешнем состоянии это как бы и не нужно, но в целом для понимания, что такое Великая Сила в этом мире и как она взаимодействует с людьми этого мира (а значит и со мной) было бы интересно. Пусть его. Пообщаемся.
  * * *
  Значительного прогресса в моих занятиях с мастером Фольмаром не было. Он давал мне общефизические упражнения для укрепления тела. Мы занимались с ним боем на шестах, но его попытки научить меня защите тела с помощью Великой Силы успеха не имели. Что-то мне мешало пользоваться защитой. Возможно это был блок в голове, возможно моё развитие как менталиста отсекало такую возможность. Фольмар пытался заставить работать в этом направлении моё подсознание, но результата пока не было. Зато моё владение телекинезом совершило скачок.
  Я мог не только оказывать воздействие на предметы и живых существ, но и перемещать их, вплотную подойдя к овладению телепортацией без дополнительных договоров с миром. Энергетическое зрение позволяло мне видеть движение энергии в теле мастера Фольмара, а наши с ним спарринги позволили предсказывать его движения и соответственно реагировать. Возможности мои в бое с шестом росли и мне доставалось от мастера всё меньше. Видя, что эффективность его воздействия на меня снижается, мастер начал заниматься со мной боем с мечом и щитом. Телекинетическое воздействие, оказываемое мной на тренировочные мечи во время боя с мастером позволяло мне отбивать удары, смягчая их, уводя в стороны или иногда даже разрушая мечи. Разрушать удавалось как мой меч, так и меч мастера. Единственная ситуация когда я не мог воздействовать на меч мастера - это наполнение им своего меча силой. Меч, напитанный силой не поддавался моему воздействию. Вполне возможно, что всё дело было в силе мастера - он напитывал меч с большей силой, и преодолеть его силу своей я не мог.
  * * *
  Оме Листерин пришёл к нам на следующий день после нашей встречи в саду после того как закончился обед у его супруга-коменданта.
  Мы с Шиарре отдыхали сидя друг на против друга на диванах в гостиной. Оле и Янка открыли нам бутылку вина из запасов Шиарре. Я молча потягивал ароматный божественный тёмно-багровый с фиолетовым оттенком нектар и не отрываясь наблюдал за сидевшим напротив Шиарре с точно таким же бокалом.
  Шиарре изящно держал бокал своими тонким пальцами и, изредка, манерно передёргивая плечами, отпивал вино.
  Я покатал на языке глоток вина и снова пристально посмотрел на Шиарре. Он поднял на меня взгляд, опять дёрнул плечом и плавным жестом откинул свои длинные волосы с лица.
  - Оме Ульрих, вы на меня так смотрите, - начал он, рисуясь, и перекинул одну ногу на другую, демонстрируя острые коленки и изящные ступни в босоножках с ногтями, раскрашенными замысловатым узором педикюра.
  Волна бешенства стала подниматься откуда-то из глубины и грозила затопить мой разум.
  Так... спокойно... один, два, три, четыре... я прикрыл глаза... пять, шесть...
  - Оме, посмотрите на меня..., - с придыханием сказал Шиарре, чуть хриплым голосом, щуря глаза и явно издеваясь и провоцируя меня.
  Я открыл глаза и ненавидящим взглядом посмотрел на него.
  - Что? - широко распахивая глаза в притворном удивлении, невинным голосом задал он вопрос, откинув кисть руки и отпивая из бокала.
  - Ничего... - прошипел я, снова прикрывая глаза.
  Н-да. А когда у нас с Шиарре что-то было? У нас... Ну вот, уже появились мы...
  Последние дни я здорово выматывался на тренировках у мастера Фольмара и в кровать добирался только спать. Я чувствовал, что Шиарре иногда долго возится и вздыхает, лёжа слева от меня (справа перпендикулярно мне спали в обнимку Янка и Оле), но то, что у него банальный недотрах (привык, стервец, к регулярному и, самое главное, удовлетворяющему его сексу!) я с помощью эмпатии понял только сейчас.
  Перебьётся. Пока...
  Я почувствовал приближение Листерина и его слуги и, сделав Шиарре страшные глаза, телекинезом прижал его горло.
  - Ассара, тара, чукара..., - произнёс я "заклинание", щелкнул пальцами свободной от бокала руки, подняв её вверх и сформировал внутри Шиарре у его простаты энергетическое виброяйцо.
  Шиарре вздрогнул, подпрыгнув от неожиданности на диване и расслабленно выдохнул. Н-на. Наслаждайся.
  Оле подошёл на раздавшийся стук в дверь и открыл её, впуская оме Листерина с сопровождающим его слугой.
  - Оме Ульрих, оме Шиарре, я вас приветствую, - поздоровался Листерин, подходя к нам.
  За прошедшие с нашей встречи сутки внешний облик его несколько ухудшился. Тени под глазами стали ещё гуще, руки немного подрагивали, даже лицо как будто стало ещё тоньше.
  - Проходите, оме, присаживайтесь, - предложил я Листерину, предлагая сесть рядом со мной на одном диване.
  - Благодарю, оме, - ответил он и неловко переваливаясь прошёл к дивану и сел рядом со мной.
  Телекинетический ошейник на шее Шиарре чуть сжался и стал двигаться вверх и вниз как бы надрачивая её. Изощрённо издеваясь над Шиарре, я повысил чувствительность кожных рецепторов на его шее, не ослабляя при этом воздействия виброяйца. Оно, очевидно, зацепило какие-то струны в глубине души Шиарре (вот такая вот у него душа!) и он сел закинув ногу на ногу. Его щёки и открытая шея покрылись красными пятнами. Он переминался сидя на диване, рука, державшая бокал с вином подрагивала.
  Я внимательным взглядом окинул Шиарре, подмигнул ему здоровым глазом и, повернувшись к Листерину, спросил его:
  - И так, что же вас к нам привело, оме Листерин?
  Не успел он открыть рот для ответа, как я распорядился:
  - Янка, Оле, подайте оме Листерину сок.
  Янка подал Листерину прохладный сок андерии, местного фрукта со вкусом персика и апельсина, и оме, поблагодарив кивком Янку, ответил:
  - Вы знаете, оме Ульрих, - Листерин сцепил пальцы рук, - я решил прийти к вам... иногда так хочется поговорить, а не с кем... супруг мой постоянно занят делами замка... эта война... она пугает меня... я не знаю, что будет с моим ребёнком, со мной, с супругом. Это ведь мой первенец...
  - Не переживайте, оме, всё будет хорошо, мастер Тилорн вам поможет и у вас родится чудесный ребёнок, - попытался я утешить Листерина.
  - Вы правда так думаете? - несмело улыбнулся он.
  - Да, я так думаю, а вам, оме, я очень советую не расстраиваться - ведь, как говорят искусники-целители - все болезни от нервов, - ответил я и добавил про себя: "и только некоторые от любви". Улька в голове хихикнул.
  Шиарре всё сильнее ерзал на своём диване напротив нас. Лицо его раскраснелось, на лбу выступила испарина. От кусал губы с попытках сдержать стон.
  - Оме Шиарре, вас что-то беспокоит, что случилось? - елейным медовым тоном осведомился я.
  - Нет, нет, оме Ульрих, всё в порядке..., - поспешно ответил он.
  - Оме, пойдемте в сад, а то нам здесь помешают, - предложил я мало что понимающему Листерину, и быстро обернувшись к Шиарре, так чтобы не увидел Листерин, сделал страшное лицо.
  Я встал и галантно предложил руку беременному омеге. Он с готовностью за неё уцепился и мы пошли с ним к выходу. Ведя под руку Листерина, я, не оборачиваясь, показал Шиарре сначала кулак, а потом оттопырил средний палец - пусть наслаждается.
  Сопровождаемые Янкой и слугой Листерина, мы, пройдя переходами, вышли в сад к фонтану с рыбками и стали неспешно прогуливаться по дорожкам.
  - Скажите, оме, у вас нет чувства постоянной усталости, разбитости в теле? - задал я вопрос.
  - Ах, оме, я уже давно в таком состоянии... как мне говорят, это естественно, особенно на моём сроке, но почему вы спрашиваете? - отвечал Листерин.
  - А какой у вас срок? - снова поинтересовался я.
  - Целители говорят, что роды через месяц, но всё может пойти по другому, а так как мой супруг искусник, то возможна задержка более чем на месяц, у супругов искусников всё проходит нестандартно, - грустно ответил Листерин.
  Мы шли с Листерином по вымощенным цветными камешками дорожке сада. Лучи заходящей Эллы светили через листву деревьев и тени пробегали по нашим лицам.
  - Видите ли в чём дело, оме, ваш ребёнок... он с самого рождения будет являться искусником, фактически он уже сейчас искусник, - я сделал паузу и брови обернувшегося ко мне Листерина поползли вверх, - и по этой причине он тянет из вас энергию. Много вы ему дать не можете - вот поэтому вам так плохо, да и для ребёнка-искусника это не полезно.
  - И что же делать? - шедший со мной под руку Листерин уцепился за меня ещё крепче и головой прислонился к моему плечу.
  - Нужно просто подпитать и вас и его энергией, - разъяснил я.
  - А где её взять? - поинтересовался Листерин.
  - Да вот, смотрите сколько её, - я повёл свободной правой рукой вокруг и указал на лучи света Эллы, - хотите я вам покажу как взять эту энергию и передать её ребёнку?
  - А это возможно? Просто супруг говорил мне, что людям не являющимся искусниками опасно работать с Великой Силой без подготовки, а особенно омегам, - снова задал вопрос Листерин.
  - Да пожалуйста, - ответил я и, чувствуя по связи, что Шиарре достиг нужной кондиции, несильно прижал его шарик личности. Прижал и отпустил. Прижал сильнее и снова отпустил. Ощущения дикого возбуждения и подступающего оргазма Шиарре настигли меня. Плюнув на всё, я что есть силы стал резко сжимать и разжимать шарик Шиарее, нисколько не заботясь о его комфорте, загоняя его на вершину оргазма и выбивая из него остатки разума. Получи, гад!
  - Кхм..., - я остановился и прокашлялся. Листерин крепко держась за мою руку, с надеждой заглядывал мне в лицо.
  - Кхм, кхм, - снова прокашлялся я, поднося руку к лицу и с силой потерев нос. Чувства Шиарре захлёстывали и меня тоже.
  - Да, оме, о чём я... А! Об энергии, так вот... - я снова потёр нос и повёл Листерина в глубину сада, подальше от окон апартаментов Шиарре.
  - Оме, садитесь на эту скамейку. Сядьте ровно, руки сложите на груди, левая поверх правой, ноги составьте вместе. Колени можно развести, - я учитывал живот Листерина, - а ступни обязательно должны быть вместе. Представьте, что к вам в макушку, - я прикоснулся к темени оме, - со вдохом входит энергия из самого центра Эллы. Вдыхайте. Так. Подождите, считая до 9. Так. Выдох. На выдохе энергия из вашего тела возвращается через макушку в центр Эллы. Стоп. Выдохнули. Также считаем до 9. Опять вдох из центра Эллы. Считаем до 9. Выдох, считаем до 9. И так в течение 1/10 часа каждый день не менее 2-х раз. Поняли? - наставлял я Листерина.
  Он старательно выполнял мои рекомендации и я решил энергетическим зрением присмотреться к происходящему с ним. Это просто чудо какое-то! Яркая золотистая энергия местного солнца щедрым потоком вливалась на вдохе в измученный беременностью и энергетическим истощением организм Листерина и растекалась по его тусклым энергетическим центрам, зажигая их как лампочки ёлочных гирлянд. Ребёнок (я прямо чувствовал это!) разнежился и купался в ласковых струях энергии солнца и от этого его энергетическая проекция светилась всё ярче и ярче. Самая нижняя энергетическая точка в промежности Листерина тоже стала набирать свечение. Большую часть энергии, проходящей по энергоузлам Листерина сверху вниз перехватывал ребёнок, но то, что достигало нижнего энергоузла заставляло его светиться ровным, уверенным постепенно разгорающимся светом, причём, этот энергоузел не переливался как верхние энергоузлы то разгораясь, то угасая в такт вдохам и выдохам оме, а только набирал свечение.
  Посчитав, что для первого раза достаточно, я положил руку на исхудавшее плечо Листерина, он открыл радостно сверкнувшие глаза:
  - Ах, оме, это так чудесно! Мне просто не хочется отрываться.
  - Ничего страшного, оме, Элла всегда с нами, даже ночью. Поэтому вы в любой момент сможете продолжить. Только имейте в виду. После того как вы закончите это упражнение, представьте, что у вас на голове, вот здесь, - я коснулся темени оме, - крышечка и вы её закрываете. Это нужно, чтобы накопленный запас энергии не растрачивался понапрасну.
  - Ой, оме... - смущённо прошептал Листерин.
  - Что случилось? Пойдёмте, оме, нам пора... - позвал я.
  - Я... у меня... - опираясь на спинку скамьи, Листерин встал и показал глазами на свою промежность.
  Ох, ё-ё! У него была эрекция! За всё время моего нахождения в этом мире я впервые видел эрекцию омеги, ну исключая, конечно, свою и тех двух гоблинов из тюрьмы.
  - У меня никогда этого не было, - растерянно прошептал Листерин, - и ещё, оме, - он поманил меня рукой, прося наклониться, - я весь промок.
  - Ну, не переживайте так, оме Листерин, - прошептал я в ответ в украшенное причудливой золотой серьгой ухо, мы с ведь с вами омеги, это естественно, ну, и... - я заговорщицки улыбнулся, - мы никому не скажем.
  И я подмигнул зелёным глазом.
  
  
  
  Глава XVIII
  
  Заселившиеся в комнату Оле Эльфи и Лило занимались какими-то своими парикмахерско-маникюрными делами, бегали по знатным оме, заполонившим замок и таскали свою тележку из апартаментов в апартаменты.
  Однако, на следующий же день после вселения они взяли меня в плотную осаду и снова начали грузить насчёт маникюра, педикюра и стрижки всё больше и больше отрастающих волос. Я, уже было расслабившийся в этих вопросах после начала занятий у мастера Фольмара (вот, честно, совсем не было времени! совсем), с моими руками с обломанными ногтями привёл их в ужас. Стоически вытерпев только один вечер, когда под ироническим взглядом Шиарре (убью суку!) в течение 3-х (трёх!) часов мне делали маникюр, педикюр и ванночки для рук и ног, я потом коварно натравил мастеров ножниц и щипчиков на Шиарре, Янку и Оле.
  Тем же вечером, когда уже стемнело, я, обессиленный нагрузками, лежал в постели, повернувшись лицом к Янке и Оле. Шиарре, вздыхавший у меня за спиной о чём-то своём (впрочем, эмпатия не доносила до меня ничего, что могло бы вызвать беспокойство), вцепился в меня леденющими руками и ногами и, постепенно согревшись, тихо засопел мне между лопаток, щекоча обнажённую спину своими волосами. Янка и Оле, усыплённые моим присутствием и запахом (эмпатия - это чудо!) тоже посапывали во сне. Веки мои смежились, в голове прокручивались события прошедшего дня, планы на завтрашний... сон постепенно одолевал.
  Вдруг эмпатия донесла до меня нарастающее чувство страха, перемежаемое тоской.
  Это где? Сон сняло как рукой. Я прислушался, пытаясь почувствовать направление. Что-то знакомое. Сняв с себя руки и ноги согревшегося Шиарре, я, стараясь не потревожить никого из спящих, осторожно выпутал свои космы из второй руки Шиарре, захватившего в кулачок прядь моих волос, прикрыл одеялом обнажённого оме и, накинув на голое тело халат, вышел из спальни.
  Точно! Что-то происходит в комнате слуг.
  Открыв дверь, вошёл в душный полумрак. Протянув руку вверх, нащупал осветительный шарик и, несильно сжав его, зажёг неяркий свет.
  На двух, сдвинутых вместе кроватях лежали и тряслись от страха Эльфи и Лило. Чистый, концентрированный ужас, передаваемый эмпатией, окутал меня. Широко открытые глаза двух омег смотрели на меня, готовые выпрыгнуть из глазниц. Окно было плотно закрыто и задёрнуто глухой шторой.
  Н-да...
  Я прошёл к сдвинутым кроватям и сел на крайнюю.
  - Ну, и что у вас тут происходит? - задал я вопрос и так уже зная на него ответ.
  - Оме Ульрих..., - едва прошептал, находившийся с краю Эльфи. Прижавшись к нему, лежавший у стены Лило не смог вымолвить ни слова, неотрывно глядя на меня глазами с огромными расширившимися зрачками.
  - Ну, ну..., перестаньте, - как-то фальшиво проговорил я, совершенно растерявшись и не зная, что делать с чувствами, транслируемыми мне подвергнувшимся панической атаке омегами.
  Я протянул руку и погладил Эльфи по голове, задержал руку на затылке и к руке моей тут же подсунулся Лило, прижавшись щекой к тыльной стороне ладони.
  Так, что нам известно про панические атаки - начал перебирать я информацию, доставшуюся мне из прошлой жизни.
  - Голова кружится? - задал я вопрос, не отнимая от несчастных своей руки.
  Оба часто закивали головами. Я убавил яркость светильника, подманив его к себе и погрузив комнату в полумрак.
  Что-то мне не нравятся их бледные лица.
  - Суставы болят? - опять частые кивки голов.
  - Сердце бьётся сильно? - снова согласие.
  Ну, примерно ясно, что происходит.
  - Давно это у вас? - задал я вопрос.
  - Около месяца, - ответил Эльфи.
  Ну да, всё верно, примерно в это время начались ограничения в обедах у коменданта - снизилось количество блюд, ушли изыски высокой кухни. У слуг, видимо всё произошло ещё сильнее, для них было резко ограничено потребление мяса и других белков - и вот результат.
  - В туалет хотите? - задал контрольный вопрос.
  Закивали головами.
  - А почему не идёте? - снова спросил я, одновременно проверяя температуру рук омег. Ледяные.
  - Страшно... - был ответ.
  Суду всё ясно - гиповитаминоз В12.
  - Быстро побежали на горшок, - скомандовал я, поднимаясь с кровати.
  Ёжащиеся и поджимающиеся омеги выползли из-под одеяла и в одних трусиках побежали в туалет.
  Я подошёл к окну, раздёрнул шторы, открыл его и вдохнул свежий тёплый ночной воздух, напоенный ароматами сада. Прислушался. Замок спал. Где-то внизу сверчок старательно выводил свою незамысловатую песенку. Хорошо. Я вдохнул. Выдохнул.
  Также толпясь и натыкаясь друг на друга омеги вернулись из ванной.
  - Эльфи, радость моя, а покажись-ка мне, - остановил я Эльфи.
  Лило также замер посреди комнаты. На Лило были надеты трусики в виде кружевных шортиков и они не привлекли моего внимания. А вот на Эльфи... На Эльфи были надеты самые настоящие кружевные стринги.
  Махнув рукой Лило, я отпустил его и он тут же залез под одеяло, укрывшись им до самого подбородка. Эльфи остался стоять, обхватив себя за плечи руками. Я обошёл его вокруг, осматривая стринги. И если спереди малюсенький член Эльфи прикрывал треугольничек ткани телесного цвета, то сзади все трусы состояли только из трёх веревочек.
  - Ты где это взял? - спросил я, удивляясь такому прогрессу в деле пошива нижнего белья.
  - Оме, - Эльфи весь трясся, покрывшись крупными мурашками гусиной кожи, - это мне дядя прислал из столицы, но у меня больше нет...
  - Ладно, лезь под одеяло, - разрешил я и Эльфи шмыгнул под бочок к Лило, плотнее вжавшись в него спиной и прижимая его к стене.
  - Ну что, успокоились? - поинтересовался я, снова садясь на кровать и чувствуя эмпатией, что омежки действительно стали спокойнее.
  - Да, оме..., - ответили сразу оба.
  - Ну тогда спите, - ответил я, и хлопнув по коленям собрался встать.
  - Оме, не уходите..., - со слезами в голосе попросили омеги хором.
  Опять паника. Что же с вами делать-то? Ведь так и не заснут. А спать по ночам надо.
  - Ну ладно, слушайте..., - я погладил по волосам обоих омег, - расскажу я вам историю, - и начал, вспоминая:
  За горами, за лесами,
  За широкими морями
  Не на небе - на земле
  Жил старик в одном селе.
  У старинушки три сына:
  Старший умный был детина,
  Средний сын и так и сяк,
  Младший вовсе был дурак...
  Ну как дети, честное слово. Омеги, плотно прижавшись друг к другу, блестящими глазами заворожённо смотрели на меня и ждали продолжения.
  Нет, так дело не пойдёт. А ну-ка, спать. Применив гипнотическое воздействие, я усыпил Эльфи и Лило, прислушался к их эмоциональному фону - было спокойно, и погасив свет, вышел из комнаты.
  * * *
  На первом же обеде у коменданта я попросил Янку и Оле взять с собой побольше жареного с овощами мяса, бывшего в тот день второй переменой блюд. Янка и Оле, мотивируя свои действия тем, что их оме сильно проголодались, наложили целое блюдо аппетитно зажаренных отбивных с овощами и захватили несколько крупных ломтей хлеба. Всё это было доставлено в наше с Шиарре обиталище и водружено на стол в гостиной.
  Шиарре опять нырнул в свои винные запасы, манерно оттопырив мизинец на руке, пил розовое вино с сильным ароматом клубники и смотрел на меня, каждый раз по кошачьи щуря глаза, как отпивал из бокала.
  Я, распорядившись о том куда поставить блюдо с мясом и овощами, приступил к расспросам Янки и Оле: логично было бы предположить, что если Эльфи и Лило донедоедались до панических атак, то и с нашими слугами возможно что-то подобное.
  В итоге выяснилось, что в результате введённого комендантом осадного положения (и вполне обоснованно!) всем слугам замка прекратили выдачу мяса в пищу.
  Посмотрев на молчавшего Шиарре, который в ответ на мой пристальный взгляд только вздёрнул левую бровь, я поручил Янке как старшему разделить мясо, овощи и хлеб на 4 части, две из них отнести к Эльфи и Лило, а две оставшихся съесть самим Янке и Оле.
  Янка и Оле было заартачились, выдвигая такие "серьёзные аргументы", как то, что эта пища со стола оме и её не годится есть слугам, но их возражения быстро пали под натиском моих доводов.
  Я сказал, что если слуги решили меня расстроить, то я не могу им в этом препятствовать, но в этом случае они будут вынуждены ночевать в саду, я лично найду им там место для ночёвки под открытым небом и прослежу, чтобы они не сбежали в помещение. Аргумент был убойный и Янка с Оле, скрывая довольные мордашки, быстро заточили свои порции роскошной по военному времени еды.
  Как Эльфи и Лило, закончив свою работу, вернулись к себе я не видел - был в библиотеке, но вечером перед сном они, поминутно переглядываясь, и переминаясь с ноги на ногу заявились в гостиную и робко попросили, по-прежнему говоря по очереди:
  - Оме Ульрих...
  - А можно
  - Нам ту историю
  - Которую вы
  - Нам рассказывали
  Сидевший недалеко Шиарре хмыкнул и, глядя на меня, вопросительно поднял бровь. Янка и Оле переглянулись.
  - Я зайду, идите, - махнул я рукой маникюршам и они, одновременно улыбнувшись и подталкивая друг друга, удалились в свою комнату.
  - Ну, и что это было? - спросил Шиарре.
  - Да так, не бери в голову, - ответил я, шевельнув кистью, - я сейчас приду, иди ложись.
  Когда я поднялся и вышел из гостиной, эмпатия донесла до меня какой-то смешанный набор чувств от Шиарре. Вроде и рад, что я спокоен, а вроде бы и недоволен, что я к маникюршам хожу. Ревнует что ли? Только этого ещё не хватало.
  Эльфи и Лило в сумерках лежали крепко обнявшись и даже вцепившись друг в друга. Видимо по-прежнему боялись темноты. Я снова присел на кровать рядом с ними и, протянув руку как в прошлый раз, по очереди погладил обоих омег по голове.
  - Продолжаем:
  Братья сеяли пшеницу
  Да возили в град-столицу:
  Знать столица та была
  Недалече от села.
  Там пшеницу продавали
  Деньги счётом принимали
  И с набитою сумой
  Возвращалися домой...
  Лило, лежавший у стенки с закрытыми глазами, выдохнул в затылок Эльфи. Я опять протянул руку к омегам, успокаивая их. Спите "жители Багдада" - всё спокойно. Расслабившиеся омеги под моим воздействием, заснули тихо дыша. Я поднялся и вышел, осторожно прикрыв дверь.
  Янка и Оле, неслышно двигаясь и изредка о чём-то переговариваясь тихими голосами, прибирались в гостиной. Телеметрия подсказала мне, что Шиарре уже был в спальне.
  Я, пройдя мимо заметивших меня омег, зашёл в полумрак спальни и протелепатировал Янке, чтобы они с Оле пока не входили.
  Шиарре лежал на кровати на спине полностью раздетый. Не спал. Ревнует всё-таки.
  Я, как был, не раздеваясь запрыгнул на кровать и всем своим теперь уже немаленьким весом придавил худощавое тельце оме. Полностью распростёршись на нём, я приблизился к уху Шиарре и, накрыв нас обоих копной моих свалившихся волос, прошептал жарким шёпотом:
  - Ты что же это? Ревнуешь?
  Шиарре молчал подо мной, кусая губы. Да! Он ревновал! Ревновал, свирепо ненавидя Эльфи и Лило. Нет, нам такой хоккей не нужен. Я придушил Шиарре ошейником телекинеза, переключая его чувства с ненависти на возбуждение.
  Встав с несмеющего вздохнуть оме, я нашарил на стене шарик освещения и зажёг его. Полумрак спальни развеялся. Стянув с себя рубашку, я телекинезом вздёрнул лежащего оме вверх. Сформировал телекинетический шест и как можно туже и больнее растянул на этом шесте руки Шиарре.
  Запустив руку в волосы оме, дотянулся растопыренными пальцами до его затылка и, ухватив волосы у самого основания потянул, поднимая голову оме вверх лицом ко мне. Резко ослабив ошейник позволил Шиарре нормально дышать.
  Значит так, да? - между нами снова начался молчаливый диалог. Слушать меня мы не хотим? С безмолвным вопросом я смотрел в глаза оме.
  Нет! Чуть дёрнул уголком губ Шиарре. Его ресницы презрительно опустились. Зрачки глаз дёрнулись, указывая на место, где спали Янка и Оле. Они рядом и мне не жалко тратить тебя на них!
  Да-а?! Вот как? А меня ты спросил? Снова безмолвно спрашиваю я. Чуть нахмурив брови также молча поясняю - те тоже рядом. И не тебе решать на кого мне себя тратить.
  Как скажешь! Снова чуть улыбнувшись ответил оме. Всё для тебя!
  - Сучонок! - ласково с угрозой протянул я вслух, привлекая распятое голое тело оме к себе.
  - Да! - с вызовом и предвкушением боли и удовольствия ответил он.
  Я увеличил диаметр видимого только мне энергетического шеста до полуметра и начал медленно проворачивать его, наматывая тело Шиарре на получившееся бревно и тем самым поднимая тело оме вверх. Эмпатия доносила до меня его нарастающее возбуждение. А зная Шиарре, секс без боли для него невозможен. Поворот бревна заставил его выгнуться грудью вверх, через гладкую кожу худощавого тела выступили косточки рёбер. Ноги оторвались от пола и Шиарре повис в воздухе. Он часто-часто дышал возбуждаясь всё сильнее.
  Я отстранился от оме, отпустил его волосы и опустил взгляд вниз - ноги Шиарре безвольно висели не касаясь пола. Непорядок. Окутав голубовато блеснувшим силовым коконом каждую ногу по отдельности, я начал разводить их в стороны, сажая висевшего в воздухе оме на поперечный шпагат. Тонкие мышцы его бёдер напряглись, доставляя ему нестерпимую боль. То что надо! Шиарре шумно сквозь зубы втянул воздух и приподнял голову чтобы взглянуть мне в глаза.
  - Ну, ну, мой хороший, терпи, ты же любишь, чтобы было так, - почти прильнув к его лицу и чуть сместившись к правому уху оме, я жарко прошептал, отдувая его волосы в сторону.
  Шиарре, зафиксированный и судорожно дышащий, погружался в пучину боли и наслаждения.
  Съёжившийся член и яички оме выступали между его растянутых почти горизонтально ног. Я похлопал его по внутренним поверхностям бёдер, пытаясь расслабить растянутые до предела мышцы и провёл кончиками ногтей по нежной коже мошонки, перейдя на вздрогнувший член.
  - А вот и наша радость, - сообщив заговорщицким шёпотом в то же ухо Шиарре, я сформировал у него внутри рядом с простатой виброяйцо и запустил его.
  Шиарре снова судорожно вздохнул. Я чуть отстранился и стал пристально смотреть в его лицо. Ноздри Шиарре раздувались, зрачки широко открытых глаз расширились. Кусаемые губы припухли и влажно блестели. Подняв руку к его лицу и едва касаясь пальцем, я стал осторожно обводить контур его губ. Оме попытался ухватить мои пальцы своими губами.
  - Сегодня ты не мочишься, - сообщил я ему и, зная о его слабости во время оргазма, я телекинезом приподнял член Шиарре, обнажил головку и запустил в открывшееся, истекающее преякулятом отверстие энергетический буж.
  Шиарре дёрнулся от резкой боли, раздражавшей нежную слизистую уретры. Буж постепенно проникал глубже и глубже, растягивая напряжённую уретру. Возбуждение оме всё росло и я решил, что настало время для воздействия на его анус и матку. Снова, как и в прошлый раз, я сформировал у заднего прохода оме энергетический дилдо и слегка повращал его, касаясь мокрого от смазки сфинктера. Шиарре, как мог, пошевелил тощим задком, ища здоровенную, как хороший апельсин, головку дилдо в попытке насадиться на неё.
  Виброяйцо делало свою работу и анус оме истекал смазкой. Удовлетворяя желание Шиарре, я плотно упёр головку дилдо в податливо прогибающийся сфинктер и надавил сильнее. Сфинктер раздался и начал пропускать в себя дилдо.
  - Ах-х...о...бы...быстрее..., - едва смог прошептать Шиарре.
  Ну, нет, не так быстро. Не торопись, а то что ты будешь вспоминать в ближайшие десять дней? Я подал дилдо назад и он, обильно покрытый смазкой заскользил назад. Шиарре, не желая отпускать игрушку, подался задом вслед за ней.
  - Куда?! - я резко обхватил основание гениталий оме рукой и сильно потянул на себя.
  Шиарре застонал от боли и наслаждения. Я, что есть силы, потянул захваченные гениталии оме вверх и на себя, натягивая побелевшую нежную кожу и плотнее сводя его мокрые от смазки ягодицы.
  Его снова накрыло волной наслаждения. Ослабив натяжение, я снова подвёл головку дилдо к истекающему сфинктеру и просунул её дальше чем в предыдущий раз. Как только Шиарре прореагировал на мои действия и попытался насадиться на дилдо глубже, я снова сильно потянул его за гениталии и вытащил дилдо. Раз за разом повторяя такие качели, я довёл бедного оме до исступления. Несчастный сфинктер Шиарре, размятый и растянутый здоровенной головкой дилдо, просил его внутрь, пытаясь унять пожар простаты и матки, разжигаемый виброяйцом.
  Мало что соображающий оме смотрел мне в глаза безумным взглядом и судорожно, на остатках разума шептал:
  - Я...я..., о-о-о-х... всё...всё, что хочешь, только дай... дай его...
  Лицо его исказилось, слёзы заволакивали глаза.
  Я покачал раздёрнутые в поперечном шпагате ноги оме и чуть потянул их за пятки вверх, к рукам. Никогда не садившийся на шпагат Шиарре, должно быть, испытывал жуткую боль, но поводив руками по напряжённым тонким мышцам его бёдер, я понял, что разрыва связок нет, ну, будет небольшое растяжение, доставляющее дискомфорт - зато будет что вспомнить!
  Ладно, пусть кончает - время позднее, спать давно пора, а у меня Шиарре на растяжке.
  Я резко вдвинул дилдо внутрь оме, добираясь до его матки и попутно туго прижимая дёргающееся виброяйцо к его перегретой простате. Одновременно, расширенный в диаметре до сантиметра, буж в уретре достиг семенного бугорка. Яички Шиарре поджались в сжавшейся мошонке и он начал бурно кончать, испытывая одновременно с этим ещё и вагинальный оргазм.
  Чувствуя состояние Шиарре, я резко сжал шарик его личности, наращивая давление. Безумие боли, удовольствия и экстаза захлестнуло разум оме, он задёргался, из его глаз хлынули слёзы, лицо и рот исказились в исступлённом крике и он потерял сознание.
  "Спокойно. Не дёргайтесь." - протелепатировал я Янке и Оле, забеспокоившимся было после крика Шиарре.
  Голова безсознательного оме безвольно свесилась на грудь. Я, запустив пальцы в густые волосы Шиарре, осторожно начал массировать ушные раковины оме с целью приведения его в сознание.
  Очнувшись и подняв голову, распятый на энергетическом бревне, Шиарре, сквозь заливавшие его глаза слёзы, влюблённо смотрел на меня, не в силах произнести ни слова.
  Я, наблюдая за его реакцией, медленно потянул (именно потянул, а мог бы просто развеять!) запредельного для уретры диаметра, буж, вытаскивая его. Бледное лицо Шиарре исказилось гримасой боли и последовавшего затем наслаждения, он закусил нижнюю губу белыми ровными зубами. Небольшой бледный член оме безвольно натянутый на буж, беспомощно потянулся, с трудом, на грани разрыва уретры, выпуская из себя голубоватый энергетический стержень. Следом хлынула сперма, стекая тягучими белыми каплями на пол спальни.
  Я подставил под одну из них указательный палец и, подцепив тёплую капельку, осторожно и медленно мазнул ею по губам Шиарре, он, почувствовав мой палец, ухватил его губами и начал посасывать.
  - Чувствуешь? - спросил я шёпотом, - это вкус твоего оргазма. Ещё парочку таких и разума у тебя не будет... Остановись.
  - И пусть... За это можно всё отдать... - также тихо прошептал распятый оме, выпустив мой палец изо рта, притрагиваясь к нему губами и неотрывно глядя на меня.
  Я медленно развеял энергетическую конструкцию на которой висел Шиарре и подхватил его, не давая упасть. Шиарре прильнул ко мне, нежно касаясь губами моей груди.
  - Ульрих... помоги мне, - сказал он, подняв голову, - мне в туалет надо, а идти... сам понимаешь, - слабо улыбнулся он.
  Я зафиксировал не могущего стоять Шиарре телекинезом и, обернувшись, схватил со стула лежавший там халат. Накинул его на плечи оме и осторожно пролевитировал его в сторону выхода из спальни.
  Вскочившие с диванов Янка и Оле с удивлением увидели как Шиарре не шевеля ни рукой, ни ногой, вертикально плывя над полом, двигается в сторону ванной комнаты.
  Дверь туда открылась сама собой и Ульрих с Шиарре скрылись за ней, плотно её закрыв.
  Подтянув Шиарре телекинезом к унитазу, я снял с его плеч халат и, поставив его на пол, выложенный узорчатой плиткой, усадил на унитаз. Зажурчало. Ну, вот, молодец.
  - Оле! - крикнул я в приоткрытую телекинезом дверь, - оме Шиарре желает принять ванну.
  Я поднял Шиарре с унитаза и вновь накинул на начинающего зябнуть оме халат. Оле быстро наполнил ванну тёплой водой, напустив туда душистой соли, и я снова освободив Шиарре от халата, слевитировал неподвижного оме в воду. Шиарре, закрыв глаза, с наслаждением вытянулся в огромной мраморной ёмкости, а я вышел в гостиную.
  
  
  
  Глава XIX
  
  Усилия мастера Фольмара дали некоторые плоды. Я смог, наконец, создать телекинетический щит, правда, не вокруг тела, а перед собой - что-то вроде греческого асписа - такое же круглое. Но как мы с Фольмаром не бились, ни натянуть щит на тело, ни хотя бы увеличить до 3-4 метров (ну это мой мозг так перевёл окружающее в привычные размеры) не удавалось. Попытки сдвинуть щит приводили к его развеиванию.
  Посмотрев на это, Фольмар предложил мне создать специальный якорь вокруг которого и формировать щит, а потом попробовать перемещать щит уже вместе с якорем.
  У замкового столяра мной была заказана своеобразная деревянная крышечка, диаметром примерно 15 см (я показал столяру на пальцах), к одной стороне этой крышки была прикреплена деревянная же ручка, похожая на дверную. Вышел своеобразный деревянный баклер только очень маленького размера. Поразмыслив, я вместе с этим баклером попросил столяра изготовить деревянный жезл длиной около 20 см и диаметром сантиметров 5. Получив желаемое, я вместе со всеми этими приспособлениями явился на тренировку к мастеру Фольмару.
  Стоя перед ним я начал формирование щита, но только пропуская энергию через свою деревянную крышку. Щит сформировался как по заказу - плотное светло-голубое поле диаметром около полутора метров (я потом померил пядями - получилось шесть) отлично формировалось вокруг баклера и даже могло перемещаться следуя за с ним. Удары шестом и мечом игнорировались полностью, я видел сквозь поле как Фольмар бьёт по щиту, но ударов не чувствовал. Вес у деревянной крышки был небольшой и держать щит не составляло труда. Здесь следует сказать, что энергия удара, а мастер бил по щиту энергетически насыщенным оружием, поглощались щитом - от этого его цвет делался более насыщенным.
  Эксперименты со щитом позволили нам выяснить, что щит всё же было возможно перегрузить.
  Несколько частых ударов напитанным энергией мечом перегрузили щит и он разрушился с оглушительным хлопком, хлестнувшим по нашим с мастером ушам. Я пошатнулся на ногах, в ушах зазвенело. В тренировочный зал вбежали несколько солдат во главе с каким-то незнакомым мне офицером. Он возбуждённо что-то говорил, энергично жестикулируя, но я кроме тонкого писка в ушах ничего не слышал. Эмпатия доносила до меня его возмущение, страх и даже любопытство, но мы с Фольмаром его не слышали. По шевелящимся губам Фольмара я понял, что он что-то возражает офицеру, но вся эта пантомима выглядела для меня как немое кино. Сделав несколько глотков я сквозь писк с трудом услышал как Фольмар и офицер продолжают говорить, но слов я разобрать пока не смог.
  Тренировка на сегодня была закончена и я пошёл к себе получить массаж от Янки, принять ванну и бежать, пока ещё осталось время до начала обеда у коменданта, в библиотеку - там ещё оставались необследованными несколько шкафов с книгами.
  Янка, как всегда ждал меня наготове в гостиной. Быстро пройдя в ванную, я сбросил с себя туфли, вытянул из шаровар рубашку, расстегнул её, скинул на пол и, развязав завязки и штанов и трусов, вышагнул из упавшей на пол одежды. Оказавшись полностью обнажённым, я улёгся животом на покрытый чистой белой простынёй массажный стол, заранее подготовленный Янкой.
  Он, набрав в руки ароматического масла, потерев их, согревая, начал массаж с моих плеч, лопаток и широчайших мышц спины. Чередование лёгких поглаживаний, несильных шлепков и проминающих глубинные слои мышц, воздействий убаюкали меня и я выпал из реальности, задремав.
  Очнулся от того, что массаж спины как-то уж очень сильно затянулся и массировалась вовсе не спина. Я ощутил тёплые маленькие ладошки Янки на своих ягодицах и к ним прикасались не только руки.
  Проверив Янку эмпатией, я ощутил его возбуждение, да что там возбуждение - омежка был на грани! Горячее дыхание обжигало мою кожу - он целовал меня и наслаждался этим!
  "Отставить!" - протелепатировал я омежке и Янка замер, застигнутый врасплох.
  Я повернулся на бок, спустил ноги вниз и сел, небрежным жестом руки откинув волосы за спину. Да, с волосами надо что-то делать, мешают неимоверно, но все знатные оме ходили с длинными волосами - "привилегия" ходить с короткими волосами, ну в крайнем случае до плеч, как у Лило, есть только у омег-слуг.
  Янка отскочил от массажного стола и затравленно и, как-то даже умоляюще, смотрел на меня, прижав сжатые в кулачки руки к подбородку. Глаза его были полны слёз. По эмпатии - страх, неуверенность и даже обида! и всё это на фоне огромного базового чувства любви ко мне. Уж это-то я научился хорошо чувствовать от окружающих меня пятерых омег.
  "Иди сюда", - протелепатировал я Янке.
  Он несмело, бочком приблизился. Я протянул руку и поманил Янку ещё ближе. Подошедшему омеге я запустил руку в волосы и немного помассировал кожу головы. Янка прикрыл глаза, две слезинки скатились по его щекам, он шмыгнул носом и как сомнамбула подшагнул почти вплотную ко мне.
  Я вздохнул, втянув носом будоражащий запах молодого возбуждённого омеги. Пахло кардамоном, немножко мятой и чуть-чуть горечью полыни.
  Ну вот он, готовый на всё. Только скажи. Бросит свою жизнь к моим ногам и не спросит зачем. В 16 лет. Я опять вздохнул. Да когда слух-то восстановится? Надо поговорить и срочно, а нормально говорить не могу.
  Я привлёк Янку к себе, чуть раздвинув ноги и притянул его к своей груди, прижав его щекой к себе. Обожание и вновь возникающее возбуждение накрыли меня.
  "Яночка, дорогой мой, я знаю всё о тебе, скажи мне, зачем я тебе?" - задал я вопрос, обнимая голову омеги и невесомо целуя его в темя.
  Шмыгнув носом и вздохнув Янка что-то прошептал.
  "Я тебя не слышу. Думай словами, как будто говоришь и я получу от тебя ответ" - проинструктировал я омегу.
  "Оме, вы же знаете, я вас люблю..." - с какой-то печалью ответил Янка.
  "И?..." - замер я в ожидании.
  "Я не смогу без вас жить" - просто констатировал он.
  "Погоди, погоди. Я не являюсь твоим истинным" - ответил я, торопясь - "в чём проблема? Найдёшь себе истинного и родишь ребёнка. Со мной у тебя детей никогда не будет, ты же знаешь. Я тоже омега. Кроме того, моё состояние здоровья тебе известно. Так что, я не та кандидатура, что тебе подходит" - ответил я замершему у меня на груди омеге.
  "Оме, так я вам не нужен?" - растерянно ответил он.
  "Нет, нет, что ты" - поспешно ответил я, зная о повышенной эмоциональности омег, результат отказа может быть каким угодно, и самоубийство здесь наиболее вероятно - "мне очень приятно, что ты заботишься обо мне. Я никого другого в этой роли видеть не хочу. Но подумай сам. Ты омега, если ты останешься со мной, то детей у тебя никогда не будет. Да, ты сейчас молод и сам ещё ребёнок, но настанет время и тебе надо будет выполнить своё предназначение - а от меня ты родить не сможешь. А если я стану твоим истинным, то появление ребёнка станет невозможным. А секс... удовольствие... Ты хочешь его именно от меня? Я не могу быть с тобой близким - мы станем с тобой истинными. Вот смотри, оме Шиарре, всё, что у нас с ним происходит, это потому, что я являюсь его истинным. И это произошло против моей и его воли. А назад дороги нет - ты знаешь".
  Вот такую развёрнутую телепатическую речь я задвинул Янке. Эмпатия подсказала мне, что убедить его не удалось - юношеский максимализм омеги не был моим союзником.
  "Оме, я не хочу детей, я хочу быть с вами" - ответил Янка, ожидая моей реакции.
  "Ладно, давай мы с тобой не будем решать этот вопрос окончательно" - решил я пока остановиться, видя, что Янка, ослеплённый любовью, готов жертвовать всем, чем угодно, лишь бы быть рядом со мной.
  Отняв Янку от груди, я увидел, что он преданно глядя на меня, тянется губами ко мне для поцелуя.
  Бля, делать-то что? Кто мне ответит?
  * * *
  На обеде у коменданта моё внимание обратил на себя посвежевший Листерин. Оме выглядел более чем прилично. Лицо его порозовело и немного округлилось. Круги под глазами ушли и он даже улыбался, о чём-то беседуя со своим супругом.
  Заметив меня, входящего в обеденный зал с осторожно идущим после секса на шпагате Шиарре, он улыбнулся и кивнул мне. В ответ я тоже улыбнулся и, предложив Шиарре руку, мы в сопровождении Янки и Оле проследовали к своим местам. Обед, также как в прошлый раз, закончился заполненным жареным мясом птицы блюдом, утащенным Янкой и Оле к нам в апартаменты.
  После разговора с Листерином и моей ему подсказки по подпитке энергией ещё неродившегося ребёнка, я задал себе вопрос: почему же мастер Тилорн не отслеживал состояние Листерина и не видел, что ребёнок высасывает его.
  Конечно, без разговора с самим медиком понять, почему он не в курсе, что ребёнок Листерина искусник, невозможно. Но может быть, здесь дело в том, что организм Листерина не позволяет диагностировать состояние ребёнка мастеру Тилорну и выяснить, что ребёнок искусник. Тем более, что такие случаи очень редки. Я же вижу энергию, а местные нет.
  Подкармливание омег мясом дало свой результат, и в нашем жилище на некоторое время воцарилась спокойная обстановка: Шиарре ходил с осторожностью - всё таки растяжение тонких мышц бедра я ему обеспечил, ситуацию с Янкой я подвесил, пока отложив её решение, Оле хватало моего тисканья, а перешёптывания с Янкой сдерживали его от любовных поползновений в мою сторону. Эльфи и Лило, подкармливаемые нами, немного успокоились и острота их панических атак значительно снизилась. По крайней мере, стихотворных чтений для их засыпания в последнее время не требовалось.
  Наши эксперименты с мастером Фольмаром позволили мне более менее овладеть телекинетическим щитом и уберечь его от перегрузки и разрушения: на деревянную крышку-баклер я нанёс руны со словами "стабильность", "прочность", причём слово "прочность" пришлось нанести по кругу крышки с обоих сторон - снаружи и внутри со стороны ручки. Первая же попытка перегрузить щит показала, что рунная надпись, напитавшаяся энергией, начинала светиться и, достигнув какого-то своего предела, вспышкой сбрасывала излишек энергии во вне. Часть этой энергии проскакивала по моей руке, вызывая покалывание. Заказанный мной деревянный жезл длиной примерно сантиметров 20, я решил использовать для энергетического хлыста или меча, не знаю как его назвать точнее. Что-то получалось, я выпускал через жезл бледно-голубой "световой меч" примерно метровой длины. Фехтовал этим мечом с мастером Фольмаром. Но какого-то выдающегося результата не было - меч был того же диаметра, что и жезл и в своём воздействии на противника напоминал обыкновенную круглую дубинку. Резать или прожигать что-то он не мог.
  Мои размышления над этим "световым мечом джедая" привели к ещё одной серии экспериментов. Результатом этого явилось то, что мне всё-таки удалось начать использовать телепортацию. Проводя "джедайским мечом" по тренировочному манекену, кончиком меча удалось вырезать из манекена очень тонкую, порядка 1-2 мм, пластину материала поперёк корпуса манекена и телепортировать этот срез в сторону от самого манекена. Рассечённый идеально ровным разрезом наискосок, манекен развалился на две части, показывая полированный срез. К сожалению, телепортацию я пока (мне казалось, что пока!) мог применять только через кончик "джедайского меча".
  Эксперимент с нанесением надписей на жезл меча позволил всего лишь только сделать из круглой энергетической дубинки плоскую полосу с режущими кромками.
  Задумавшись над тем, что происходит с предметами во время телепортации, я решил отследить происходящее, провалившись на грань подсознания и просмотрев запись телепортации в информационных папках своего мозга.
  Гоняя туда и сюда запись телепортации, я исхитрился её замедлить и увидел, как телепортационный луч, направляемый моей волей, прорезает манекен и куда-то выталкивает вырезанное. Затем, эта вырезанная тонкая пластина манекена из ниоткуда появляется рядом с ним - и место её появления опять поддаётся влиянию моей воли. Осталось выяснить, куда пропадает телепортируемый предмет.
  Решив остаться в тренировочном зале для выяснения этого вопроса, я отошёл в угол, отлевитировав туда остатки разрезанного манекена. Снова войдя в то состояние, я нанёс еще один рез своим "джедайским" мечом, разрезал один из кусочков манекена и, практически чувствуя его, пожелал "вывалить" этот кусок сильно в стороне от обломков. Тонкая, полупрозрачная пластина дерева, блеснув идеально гладкой поверхностью, плашмя шлёпнулась на пол тренировочного зала там, где я хотел.
  Снова нырнув на грань подсознания (для этого пришлось немного "замедитировать") я, вытащив из информационной папки зрительный образ, начал его просмотр.
  Вот! Вот оно.
  Вот я делаю разрез. Ткань реальности идёт волнами и разрывается, поглощая вырезанный из манекена "блин". Перевожу взгляд на то место, где должен появиться "блин". Реальность опять покрывается волнами, разрывается, из разрыва вываливается срез манекена и плюхается на пол. Я даже поднятую при падении пыль увидел!
  Я несколько раз повторил эксперимент с телепортацией кусков манекена, чем изрезал его совсем в труху. Итогом всего этого стало то, что я уяснил, как работает телепортация. Я своей волей выталкиваю из реальности кусок манекена, тем самым разрезая его. И, практически, в то же самое время этот кусок манекена выныривает обратно в реальность в том месте, которое я указываю ему своей волей. Попробовав телепортировать часть манекена без помощи меча, я убедился, что это возможно, но требует сосредоточения - необходимо мысленно представить вырезанную плоскость во всех подробностях и ещё с учётом того как вырезанная часть манекена выглядит во всех трёх измерениях. Мой "джедайский" меч служит всего лишь концентратором и облегчает разрез того или иного предмета.
  Попытки телепортировать кусок манекена целиком без его разрезания пока не удавались - не хватало навыка представления такого куска со всех сторон. Но я думаю, что это дело практики.
  
  * * *
  Вернувшись из тренировочного зала, я принял ванну, телекинезом просушил волосы и отказавшись от массажа, чем расстроил Янку, направился в сад для проверки грота с порталом.
  Шиарре, изнывавший от скуки, просёк, что я собираюсь уходить и увязался со мной, бесцеремонно вцепившись мне в левую руку наманикюренными ногтями. Так и шёл по переходам и коридорам замка, не выпуская моей руки.
  В последние несколько декад в саду было довольно многолюдно - сказывалось большое количество семейств, съехавшихся под защиту замковых стен. В светлое время суток отыскать в саду свободную скамью было невозможно.
  Мы шли по одной из главных дорожек сада. Донельзя довольный Шиарре, гордо задрав нос, держал меня под руку, Янка и Оле шли сзади.
  Мы церемонно раскланивались с попадавшимися нам навстречу знакомыми оме и изредка встречавшимся альфами, сопровождавших своих супругов. Шиарре придержал меня и остановился поболтать с какими-то двумя оме, супругами одного из местных баронов. Оме были синхронизированы и их разговор был до ужаса похож на диалоги Эльфи и Лило - один начинал фразу, а другой её заканчивал. Речь шла о какой-то ерунде, я даже не прислушивался (я наконец-то мог нормально слышать!), так как мне порядком надоели эти ахи, охи, хихиканье, прикладывания ладоней к щекам, кокетливые взгляды из-под пушистых ресниц, бросаемые на меня. Шиарре искусно поддерживал диалог ни о чём. Я попробовал прощупать их эмпатией и меня захлестнул какой-то сумбур из эмоций в котором сочеталось, казалось бы, несочетаемое: удивление, самолюбование, стыд, интерес, страдание, гнев, злорадство. И всё это сменялось с такой высокой частотой, что у меня закружилась голова, я отвёл, направленную на этих оме эмпатию и включил телеметрию, пытаясь узнать, много ли вокруг нас подобных особей.
  Общение Шиарре с этими двумя оме, между тем, перешло на ультрамодные фасоны нижнего белья и он начал рассказывать провинциалам о последних веяниях в деле минимального прикрытия первичных половых признаков бодосанским шёлком и кружевами, о ширине и цвете верёвочек в трусиках танга, когда телеметрия подсказала мне знакомую сигнатуру.
  Повернув голову назад, я заметил оме Листерина в сопровождении всё того же слуги-омеги.
  Легко помахав нам ладошкой, Листерин направился в нашу сторону.
  Шиарре почувствовал, что я отвлёкся и, оборвав себя практически на полуслове, тоже повернулся к подходившему Листерину.
  Оба оме-собеседника Шиарре, увидев, что наше внимание переключилось на нового персонажа, скорчили на своих смазливых личиках гримаски и, раскланявшись с нами, удалились, держа друг друга под руку.
  "Ты что устроил?" - протелепатировал я Шиарре.
  - А что такое, оме Ульрих? Очень приличные молодые оме, и нам есть о чём с ними поговорить. В конце концов, те ужасные трусы, которые вы носите, совершенно никуда не годятся... - начал он мне пенять с серьёзной миной.
  - Что? Тебе не нравятся мои трусы? - возмутился я, - да что ты понимаешь в колбасных обрезках!
  - Ну, Ульрих, может быть в колбасных обрезках, как ты утверждаешь, я действительно мало понимаю, но какое бельё должно быть у уважающего себя оме я знаю, - с пафосом ответил он.
  - Ты действительно так считаешь? - я смерил взглядом Шиарре, одновременно сканируя эмпатией - издевается.
  - Придём домой, продемонстрируешь на себе, - не терпящим возражений тоном ответил я.
  - Ах, оме... вы так нетерпеливы, - ответил провокатор, притворно вздохнув, вцепившись ногтями мне в руку и поправляя золотистый локон.
  Ну, ну...
  Между тем, Листерин приблизился и я улыбнулся ему.
  Животик его увеличился ещё больше. Лицо светилось, глаза лучились довольством. В целом его состояние мне понравилось. Видно, что методика по накачке плода Великой Силой действительно ему помогла. Он был гораздо спокойнее.
  - Как вы себя чувствуете, оме Листерин? - участливо спросил я.
  - О, оме Ульрих, мне гораздо лучше, - ответил он, - вы знаете, те упражнения, которые вы мне показали просто чудо. Ребёнок стал гораздо спокойнее и уже не пинается так больно. Харальд говорит, что я сплю теперь всю ночь, и вы знаете... - он приблизился вплотную и прошептал мне на ухо, - я... мне хочется его.
  Он покраснел.
  - Ну вот видите, как всё хорошо, - снова я успокоил Листерина, - всё ваше беспокойство было напрасным.
  Я прикоснулся к руке Листерина и легко сжал его кисть с тонкими длинными пальцами.
  - Приходите как-нибудь к нам ещё. Поболтаем, - я подмигнул.
  Распрощавшись с Листерином, я быстро проверил свой грот и быстрым шагом, не обращая внимания на не поспевающего за мной, но не желающего отпускать мою руку Шиарре, полетел в библиотеку. Меня ждали ещё не изученные шкафы.
  А ночью я проснулся от удушья. Откинув одеяло, я сел, с трудом вдыхая ставший вдруг вязким и тяжёлым воздух.
  Окинув налитым кровью глазом безмятежно спящих Шиарре, Янку и Оле, я потёр ладонью саднившую грудь. Легче дышать не становилось. Из меня как будто вытягивали все силы. Не хотелось двигаться, жить, дышать, шевелиться. Апатия и удушье накатывали волна за волной.
  С трудом перебравшись через спящего Шиарре, я кое-как прошлёпал по полу босыми ногами к открытому окну. Половина ночного небосвода была затянута тучами, просвечивавшими изнутри багрово-фиолетовым светом. Демоны. Они добрались до нас.
  
  
  
  Глава XX
  
  Замок Хоэншвангау бывший летней резиденцией ныне уже покойного короля Тилории Арлена Торпатинна находился на небольшом острове в неглубоком заливе тёплого Восточного моря, что в свою очередь являлось обширным заливом Срединного моря, разделявшего два материка. Берега залива, покрытые лесом, были скалисты и обрывисты, а густой смешанный лес предоставлял великолепную возможность для охоты. Сам остров тоже был скалистым и замок занимал его полностью, так, что его не очень высокие стены плавно переходили в обрывистые склоны острова, уходившие в зелёную прозрачную воду залива. С берега к замку шла извилистая мощёная камнем дорога и проход в него осуществлялся по ажурному каменному мосту. Но, не смотря на статус летней резиденции короля, замок имел подъёмный мост и достаточно крепкие ворота, чтобы он мог выдержать осаду. Правда, не самую длительную.
  Едва отдышавшись от давления демонической силы, я, с трудом запахнув халат, сел в стоявшее у окна кресло и посмотрел на кровать на которой продолжали спать омеги.
  -"Шиарре", - позвал я телепатически, - "просыпайся".
  - М-м-м, - завозился Шиарре нащупывая меня рядом с собой.
  Почувствовав, что рядом никого нет, он поднял голову и начал осматривать комнату, пытаясь в её полумраке отыскать меня взглядом.
  Подняв руку и щёлкнув пальцами, я привлёк его внимание.
  Обнаружив меня Шиарре, откинулся на спину и сладко потянулся, что есть сил вытянув ноги и руки со сжатыми кулачками. Выдохнув, он отбросил одеяло в сторону и как был - обнажённый, обежал кровать и бросился передо мной на колени.
  - Ульрих... - прошептал он.
  Эмпатией я почувствовал исходящие от него тревогу и возбуждение. Я ещё раз протянул руку и погладил Шиарре по волосам. Потом моя рука спустилась на его худое плечо и погладила шелковистую кожу.
  - Шиарре, - я прошептал, задыхаясь - мне снова не хватало воздуха, - буди всех. Только не шуми. Потихоньку соберитесь, возьмите тёплую одежду и обувь, что-нибудь, что найдёте попить и перекусить. Обязательно плащи на всех и пару покрывал...
  - Ульрих, что случилось? - задал Шиарре вопрос, глядя на меня глазами с расширившимися зрачками.
  - Туда посмотри... - указал я рукой на окно.
  - Ой... - он приложил к губам тонкие пальцы с узором маникюра на ногтях.
  - Давай буди... - снова сказал я, - и вот ещё что... ты знаешь, что я теперь искусник... скорее всего мне воевать придётся. Отдышусь только. Там..., - я с одышкой указал на шкаф, - одежда моя... для тренировок. Её одену, а вы тут пока останетесь. Ты старший...
  - Ульрих... - Шиарре прильнул ко мне, запустив руки под халат мне за спину и крепко обхватив меня. Его тело от ночной прохлады покрылось мурашками. Распахнув надетый на мне халат, он добрался до тела и начал лихорадочно целовать меня в грудь и живот, опускаясь постепенно всё ниже.
  - Ну что ты, перестань... - я чуть приостановил его порыв и прижал его голову к себе, - ну что ты, всё хорошо будет, - я целовал его в голову, вдыхая запах волос, - всё, всё..., - я провёл рукой по худой спине оме, словно стараясь запомнить осязанием чувство от его атласной кожи, и натыкаясь пальцами на торчащие косточки лопаток и позвоночника.
  Голой кожей живота я чувствовал дыхание Шиарре и его слёзы намочившие меня.
  От слабости моя голова кружилась и сил поднять Шиарре не было. Попробовав применить телекинез я, с неприятным удивлением понял, что он, так много выручавший меня в самых разных ситуациях, не откликается. Странно, а телепатия есть.
  Великая Сила. Она пронизывавшая всё на Эльтерре, молчала, по-видимому, блокированная вторжением демонических сил.
  - "Янка!" - позвал я телепатией дрыхнувшего омежку, - "Янка, вставай балбес этакий!"
  Спит. Стянув с ноги тапок я бросил его в засоню.
  - "Янка!"
  - А! Что!? - вскинулся заспанный слуга.
  - Вставай! Быстро! - громко приказал я. Дыхание снова перехватило.
  Оле, разбуженный вознёй Янки тоже проснулся и поднял голову.
  - Хватит дрыхнуть! - я опять разродился руководящими указаниями, сопровождающимися головокружением.
  - Янка! Повторю для тебя ещё раз. Сейчас вы все одеваетесь. Одеваетесь хорошо, - я снова провёл рукой по голой спине практически лежавшего на моих коленях Шиарре, отпыхиваясь, - в плотную крепкую одежду. Собираете туалетные принадлежности: мыло, щетки, зубной порошок. Нижнее бельё, носки - этого побольше. Что-нибудь из еды и питья. Каждому по плащу. На ноги сапоги. Есть такие? - Янка кивнул, - все вещи завязываете в узлы в покрывала. Потом покажу как на спину их пристроить.
  - Янка, помоги мне встать, - я придержал руками Шиарре и снова попытался оторвать его от себя.
  Подошедшие слуги, успевшие накинуть на себя только рубашки, с трудом подняли оме и посадили его на кровать. Шиарре хлюпал носом и размазывал слёзы по лицу.
  - Не смотри на меня, я страшный, - пробурчал он, шмыгая носом.
  Я пожал плечами. Ну страшный и страшный, потом красивым будет.
  - Поняли, что делать? Теперь... Янка! - снова командовал я.
  - А? - откликнулся он.
  - Одеться помоги. Что-то нехорошо мне. И это... окно закрой, шторы задёрни и только потом свет включи.
  Живо подскочивший Янка, захлопнул окно, задёрнул шторы, включил освещение и помог мне натянуть трусы, носки и рубашку.
  - Волосы в косу! - приказал я.
  Янка в одной расстёгнутой рубашке на голое тело принялся, переминаясь по ковру босыми ногами, расчёсывать мои патлы и плести косу.
  Голый Шиарре сидел на кровати и наблюдал за мной не отрывая покрасневших глаз и шмыгая носом.
  - Оле, одевай и причёсывай оме Шиарре. Волосы тоже в косу, - уже одевшийся Оле получил от меня указание и быстро принялся рыться в шкафу, отыскивая подходящую для Шиарре одежду.
  - Нет, такие одевать не надо, - сказал я, увидев, что Оле вытащил из шкафа стринги из трёх верёвочек и подаёт их Шиарре.
  - Почему? - удивлённо спросил оме.
  - Если придётся долго идти, всё себе разотрёшь до крови. Тебе это надо? Если нравятся, просто с собой возьми - места много не займут, - ответил я.
  Оле снова нырнул в шкаф и начал перерывать нижнее белье Шиарре.
  Тем временем Янка закончил возиться с моими волосами и, развевая полы рубашки, метнулся к тому же шкафу, что и Оле и начал вытаскивать из него штаны из плотной толстой ткани серо-стального цвета, такую же куртку и темно-коричневый жилет из толстой кожи. Оттуда же были извлечены сапоги того же цвета, что и жилет и всё это добро было переправлено к креслу в котором я сидел.
  - Погоди..., - сказал я присевшему возле меня Янке.
  Сил не было совсем и с этим надо что-то делать. Ничего кроме упражнений, показанных оме Листерину, мне в голову не пришло и я, сделав вдох от местного солнца, начал отсчёт. По мере того как я вдыхал и выдыхал состояние моё улучшалось и слабость отступила. Нет, с этим определённо надо что-то делать. Так невозможно.
  Быстро одевшись, я натянул сапоги и, оставив заполошно одевавшихся и собиравших вещи омег, вышел из спальни. У меня тут ещё двое. И эти двое паникёры каких поискать. Надо их тоже будить.
  Зайдя в комнату, где спали Эльфи и Лило, я увидел, что окно в сад, подступавший вплотную к окну комнаты для слуг, открыто и слабый ветерок едва колышет занавески на окне. Багрово-фиолетовая полоса закрывала уже половину неба. Ну вот и наступил наш последний день - подумал я, - что нас ждёт?
  Осторожно выглянув из окна наружу, я заметил пару освещённых окон - очевидно тоже кто-то проснулся в покоях знатных обитателей замка. Хоть бы догадались окна задёрнуть, ночью же свет видно за 100500 километров, раздражённо подумал я.
  Прикрыв окно, задёрнул шторы и подойдя к кровати осторожно дотронулся до плеча спавшего у края Эльфи. Он, почувствовав прикосновение, не просыпаясь потёрся щекой о мою руку. Лило спал у стенки обняв Эльфи сзади.
  Я поймал осветительный шарик, притащенный в своё время Янкой из библиотеки и надавил на него, заставив светиться тусклым светом.
  - Эльфи... - снова потряс я омегу за обнажённое плечо.
  - А... это вы, оме, что уже пора вставать? - проснулся Эльфи и потянулся, выпростав руки из-под одеяла. Лило продолжал спать, уткнувшись носом между лопаток Эльфи.
  - Вставай... и Лило буди, - тихо сказал я.
  - Что-то случилось? - обеспокоенно спросил Эльфи, толкая Лило локтем.
  Лило вздохнул и открыл глаза, по прежнему не отпуская рук, сжимавших Эльфи.
  - Лилочка, отпусти меня, мне вставать надо, - пропищал Эльфи, пытаясь разнять руки Лило на своей груди. Тот вздохнул и отпустил друга. Откинув одеяло, Эльфи под моим пристальным взором вылез из кровати и, поправив свои, как выяснилось накануне, наимоднейшие стринги, продефилировал к шкафу с одеждой. Лило, проводив взглядом омегу, тоже откинул одеяло и спустил ноги на пол. Поднявшись, он потянулся, хрустнув косточками и походкой от бедра, проследовал за Эльфи к тому же шкафу.
  - Лило, а ну-ка подожди, что это у тебя? - остановил я его.
  - Где, оме? - повернулся он спиной ко мне, обнимая сзади стоявшего лицом в шкаф Эльфи.
  - Да отойди ты от него. Отпусти, - я взял Лило за тёплую со сна руку и потянул на себя, - вот здесь, - указал я на его вздыбившиеся спереди полупрозрачные трусики-шортики.
  - Ой, оме..., - Лило опустил глаза на свой вздыбленный член и густо покраснел. У него была эрекция! Это в его-то возрасте!
  По моим прикидкам Лило был скорее всего ровесником Эльфи, а значит ему не меньше 20 лет. В библиотеке я много читал о физиологии омег. Их организм постоянно находится на грани баланса между мужскими и женскими (ну это я их так назвал для ясности) гормонами. В период полового созревания, а это примерно 12-13 лет, первой запускается мужская половая система - иначе чем можно объяснить наличие гениталий мужского типа, в этот период у омег бывает эрекция и даже поллюции. В паре работ искусников-медиков даже попадались сведения о наличии в этом возрасте в сперме омег живых сперматозоидов! Потом, по мере развития женских репродуктивных органов, работа мужской половой системы прекращается и эрекция пропадает - очень часто навсегда. Но не у Лило!
  Быстро прикрыв промежность обеими руками, Лило попытался скрыться за открытой дверцей шкафа.
  - Так, сладкие мои, сейчас быстро одеваетесь и одеваетесь хорошо. Никаких полупрозрачных и тонких тряпочек, видите, как я одет? Вот также. Собираете свои туалетные принадлежности и все вместе ждёте когда я вернусь от коменданта.
  Я пальцем оттянул резинку (!) стрингов Эльфи и щёлкнул ей по его попке, тот ойкнул.
  - А что случилось, оме? - вопросил Эльфи стоя ко мне спиной и не переставая при этом перебирать одежду в шкафу. Лило выглядывал из-за его плеча, неотрывно следя за мной.
  - А вот, извольте полюбопытствовать, - я сделал приглашающий жест рукой и прошагал к плотно задёрнутому шторами окну.
  Эльфи, как был, в одних ничего не скрывающих стрингах, выскочил из шкафа и сопровождаемый державшимся за его плечи Лило, проследовал за мной к окну.
  Чуть отодвинув в сторону занавесь, я молча показал на творившееся в небе. Эльфи, прижавшись щекой к моему плечу, с ужасом смотрел на накатывавшие на замок багрово-фиолетовые тучи, в которых мелькали огромные размытые тени. Лило, вплотную вжавшийся в обнажённую спину Эльфи, издал какой-то полустон-полуписк и вцепился в плечи омеги ещё сильнее.
  - Ну всё, полюбовались и хватит, - я оттёр застывших в ступоре от ужаса омег от окна и плотно закрыл штору.
  - Вы поняли, что я сказал? - повернувшись лицом к омегам я встретился взглядом с находящимися в полуобморочном состоянии Эльфи и Лило.
  Ступор. Полнейший. Поводив перед их лицами ладонью я не заметил никакого отклика. Пощёлкал пальцами. И только несильно дунув в лицо Эльфи, я добился реакции - его длинные ресницы дрогнули.
  - А..., да, да, оме..., - ответил он.
  - Сейчас вы. Оба. Делаете то, что я сказал, - снова, успокаивающим тоном повторил я.
  - А что я сказал? - коварно вопросил я.
  - А... - не нашёлся Эльфи.
  - Лило, ты скажи, - обратился я к омеге.
  - Ну... это... оме, у меня иногда бывает, по утрам... Но мастер Тилорн сказал... он сказал, что ничего страшного..., - Лило зажмурился и выпалил, - он мне даст лекарство, я попью и всё станет хорошо!
  - Лило, я рад за тебя, что у тебя всё будет хорошо, но повтори, пожалуйста. Что! Я! Сказал! - холодное бешенство накрыло меня, - вы вообще слышали, что я говорил или нет?!
  - Ещё раз повторю: вы одеваетесь в прочную тёплую одежду, подбираете такую же обувь, берёте свои туалетные принадлежности, чистое нижнее бельё и всё это пакуете в узлы из покрывал. Туда же кладёте по кружке, ложке и миске для еды. Всё понятно? - ещё раз проинструктировал я омег.
  - Да... оме, а что будет с нами? - вопросил трясущийся голый Эльфи.
  - Вам понятно!? - заревел я, выведенный из себя бестолковостью омег.
  - Ты! - ткнул я пальцем в грудь Эльфи, - Повтори. Что. Я. Сказал.
  - Нам надо... собраться, да? - ответил он.
  - Что вы должны взять? - продолжал давить я.
  - Ну... одеться... - вновь затормозил Эльфи.
  - Как одеться? - опять спросил я, - расскажи мне.
  - Тепло..., вещи взять, посуду... - услышал я.
  - Ну так делайте. Оба! - я указал пальцем на выглядывавшего из-за плеча отвечавшего омеги Лило, - и трусы переоденьте.
  Н-да... Вот что у них в голове? Надо будет проверить - что насобирают и во что оденутся.
  Я вышел из комнаты и лицом к лицу столкнулся с каким-то альфой-солдатом.
  - Оме Ульрих? - осведомился он.
  - Да, это я, - представился я.
  - Вас приглашает на совещание господин комендант Харальд. Совещание в его кабинете. Прошу следовать за мной.
  Началось.
  На совещании присутствовали все искусники замка, включая меня за исключением мастера Бертрама. Искусники выглядели откровенно паршиво. Видимо, присутствие демонических сил сказывалось не только на мне. Комендант сидел за столом, лицо его было бледным. Фольмар тоже не мог стоять и сидел на стуле рядом со столом. Подняв на меня взгляд, он кивнул узнавая.
  Мастера Тилорн и Абрахас тоже присутствовали здесь. По их внешнему виду можно было бы сказать, что их самочувствие лучше чем у Фольмара и коменданта Харальда, но я несколько раз замечал, что они прикладываются к фляжкам, судя по запаху, с каким-то эликсиром.
  - Господа, - начал комендант, - я счёл нужным собрать здесь у себя всех искусников замка по той причине, что по имеющимся у меня сведениям, именно искусники являются самой желанной добычей демонов. Это первое. Второе. Все здесь присутствующие способны применять Великую Силу, стены замка укреплены и с её помощью нам с вами придётся поддерживать плетения Великой Силы в стенах для защиты всех, кто сейчас в замке. Третье. Мастер Бертрам, вы все его знаете, сейчас находится на смотровой площадке донжона. Там у нас, если кто не знает, размещён накопитель. С его помощью мы сможем активировать защитное поле вокруг замка. Поле не позволит демонам проникнуть на территорию замка. Ёмкость накопителя высока, но держать его постоянно включённым не удастся - греется. Придётся отключать на некоторое время. Бертрам воздушник и он сможет обеспечить охлаждение накопителя. Далее. Вас, - он повернулся в сторону Тилорна и Абрахаса, - оме, я прошу организовать лазарет. Раненых пока нет, но они появятся обязательно. Фольмар, Ульрих, вам я хочу поручить охрану и наблюдение за стенами.
  Шевельнув рукой, комендант проявил над своим столом проекцию замка.
  - Вот, смотрите. Эта часть стен, - он показал примерно половину периметра стен замка, в том числе и стену с воротами, - поручаются вам, мастер Фольмар. Эта часть вам, оме Ульрих, как менее опытному, - он показал мне на оставшиеся стены.
  - Это менее угрожаемое направление. Командиры замковой дружины уже получили от меня соответствующие указания. Также, по имеющейся информации, демоны очень не любят морскую воду. Предмостных укреплений у нас нет, а мост перед воротами будет разрушен, как только их орда вступит на него. Прошу задавать вопросы.
  У меня вопросов не было. Присутствующие тоже промолчали.
  Вдруг пол под нашими ногами содрогнулся, сверху посыпалась пыль и мелкий мусор. До нас донёсся глухой тяжёлый гул.
  Грохот повторился. Тяжёлые балки и камни стен, вздымая тучи пыли и ломая мебель посыпались в кабинет, стёкла окон с треском лопнули, осыпая нас осколками.
  - Все по местам! - крикнул комендант.
  Тилорн и Абрахас во время совещания находившиеся ближе к двери, открыли её и выскочили в коридор, я, двигавшийся им вслед, успел только заметить мелькнувшую в открытой двери балку и клубы серой известковой пыли хлынули в кабинет, заставив нас закашляться.
  Осторожно подобравшись к двери, я увидел, что коридора за ней просто не было.
  Кабинет коменданта находился на третьем этаже, скажем так, одного из центральных жилых корпусов замка и теперь на месте стояла только половина этого здания. Второй просто не было. Где-то внизу высилась груда обломков перемешанных с деревянными балками, досками полов, торчавшими во все стороны. Следов Тилорна и Абрахаса не было.
  - Фольмар, на стены! - крикнул комендант. Мастер Фольмар, окутался голубоватым полем и пошатываясь от слабости спрыгнул вниз с третьего этажа. Внизу поднялось облачко пыли, и я увидел как Фольмар, поспешно передвигаясь, направился в сторону ворот замка.
  - Ульрих, там, - подскочивший комендант ткнул пальцем в дверь своих покоев, примыкавших к кабинету, - Листерин, он тебе доверяет, проведи его... Под донжоном есть подземелье. На втором уровне находится портал.
  Он закашлялся. Сплюнул вязкую тягучую слюну.
  - Ключ вот, - он сорвал с шеи большой бронзовый ключ.
  - Собери всех, кого сможешь, выведи, ты искусник, сможешь открыть портал. Я к накопителю. Дам вам время. Замок не удержим - сам видишь. Фольмар сейчас мост должен подорвать. Бертрам и я будем держать поле сколько сможем, а ты выведи людей к порталу. Выйти можно через мои покои. И это... сбереги Листерина. Всё. Пошёл.
  Кое как отряхнув от пыли голову я с Харальдом прошёл в спальню коменданта.
  - Лис... ты где? - позвал он, открыв дверь.
  За кроватью на полу, зашевелилась куча одеял, и из них выглянуло бледное лицо Листерина.
  -Оме Ульрих проводит тебя в убежище. Собирай вещи...
  Листерин придерживая живот, неловко поднялся, проковылял к шкафу и дрожащими руками стал вытаскивать какие-то вещи.
  Вдруг руки его опустились, он понурил голову, плечи поникли, содрогаясь от сдерживаемых рыданий.
  - Ну, что ты, что... - Харальд подошёл и обнял Листерина.
  Я отвернулся. Шёпот. Звук поцелуев. Опять шёпот.
  - Я готов..., - ломающимся голосом произнёс Листерин.
  Я повернулся. Листерин с красными мокрыми глазами, несмело улыбнулся. Выпиравший из-под плаща живот бросился мне в глаза.
  Н-да... Тяжело будет. Тут придётся по развалинам ползать.
  За стеной спальни раздался грохот, треск, скрежет. Сверху опять посыпалась вездесущая пыль.
  - Быстрее, быстрее, - поторопил комендант, снова закашлявшись, - вон туда! - он показал неприметную дверь в углу спальни.
  Мы быстро протиснулись в дверь: комендант, Листерин и я. За прикрытой дверью грохнуло, из-под неё на нас вымахнуло белой пылью - рухнул потолок.
  - Спускаемся... - комендант шёл впереди, протянув за собой руку и вёл переваливающегося Листерина. Следом шёл я, поминутно оглядываясь. Здание разваливалось прямо на глазах и мы едва успевали спускаться вниз.
  Выскочив, наконец, из колодца лестницы наружу, под так и не ставшее светлым небо, в полутьме утреннего сумрака, мы начали осторожно перебираться через развалины. Не успели мы отойти на пятьдесят шагов, как чудом державшиеся остатки здания рухнули накрывая нас пылью. Харальд приобнял Листреина и крепко его держал пока пыль хоть немного не осела. Отплёвываясь и протирая глаза мы огляделись. Рухнувшее здание открыло вид на стену с воротами. Несколько солдат под командой сержанта таскали камни и брёвна к воротам, заваливая проход.
  - Вам вон туда... - комендант пальцем показал нам направление, а сам, повернувшись, не смотря на общую слабость, довольно быстро стал перебираться через обломки зданий в сторону донжона.
  Я задрал голову и посмотрел на донжон. Почему же поле не включают?
  В полумраке, беззвучно, пылая протуберанцами, истаивающими тьмой, на нас, на замок летел огромный сгусток пурпурного демонического пламени. Листерин тоже его увидел, рукой нашарил моё плечо и мы с ним обнявшись, смотрели на приближающуюся смерть.
  "Бомба биджу" по высокой дуге вылетела из-за зубцов изломанных зданий и неторопясь стала падать нам за спины. Я заторможенно наблюдал за окружающим меня полем боя, словно всё это происходит не со мной. С удивлением почувствовал, что страха и паники у меня нет! Как будто так и должно быть. В глубине моего сознания от страха подвывал Улька.
  Демоническая бомба величественно волоча за собой чёрный хвост упала куда-то нам за спины. Мгновение ничего не происходило и вдруг огромный столб пламени, камней и пыли с оглушительным грохотом взметнулся вверх. Взрывная волна несущая удушливый запах серы и какой-то дряни пополам с пылью, достигла нас и свалила с ног. Всё вокруг опять заволокло пылью. Я быстро поднялся на четвереньки и со всей возможной скоростью пополз к упавшему в стороне от меня Листерину. Он лежал на спине - ему как-то очень ловко удалось упасть на спину, не повредив живот. Я как можно скорее накрыл его своим телом и осторожно приник к нему, накрыв свою голову руками.
  Камни, обломки кирпичей, здоровенные щепы от раздробленных балок, поднятые взрывом, начали сыпаться сверху.
  Один из кусков кирпича упал мне прямо между лопаток, в позвоночнике что-то хрустнуло, острая боль пронзила сердце и лёгкие. Я задохнулся и закашлялся. Слюна потекла из открытого рта.
  - Всё нормально, всё в порядке, лежи, - шептал я прямо в ухо впавшего в ступор Листерина, - не шевелись.
  Новые клубы пыли от рухнувших неподалёку домов, захлестнули нас. Дышать стало невозможно. Я зажмурил свой единственный здоровый глаз и уткнулся носом в рукав тканевой куртки, стараясь дышать пореже.
  Листерин подо мной фыркнул и тоже, вытянув из-под меня руку, закрылся рукавом. Сколько мы так пролежали не скажу, но пыль наконец-то осела. Взрывов больше не было.
  С трудом приподняв на хрустнувшей шее голову, я оглянулся по сторонам, сквозь рубашку, куртку и толстый кожаный жилет, спасший меня от удара кирпичом, я почувствовал как в плотно прижатом ко мне животе Листерина, шевелится ребёнок.
  Отплёвываясь от пыли, я сел и, взглянув на такого же чумазого Листерина, спросил его:
  - Ты как?
  - Нормально всё, Ульрих, - откашлялся он, сплёвывая тягучую слюну.
  Подняв голову, я увидел, что защитное поле вокруг замка наконец-то включено. Тонкая, едва видимая в полумраке, плёнка поля едва заметно прогибалась под ударами новых беззвучно летевших бомб, которые, ударяясь в него, расплёскивались пурпурными кляксами. Сталкиваясь с полем, волны демонического пламени стекали по нему вниз, куда-то к стенам.
  - Идти сможешь? - спросил я Листерина.
  Тот, прислушавшись к себе, кивнул.
  - Тогда пойдём, только не торопись, поле включили - больше ничего не взорвётся, - ответил я.
  Мелкая пылевая взвесь всё ещё висела в ставшем неподвижном воздухе. С кряхтением я встал и, протянув руки к севшему Листерину, помог ему подняться. Отряхиваясь мы с Листерином подняли целую тучу пыли.
  - Посмотри, что там у меня на спине, - попросил я, повернувшись спиной к осторожно отряхивавшемуся оме.
  - Да вроде нет ничего, - провёл он пальцами по моей спине, - жилет пробит, - задел он место удара кирпичом.
  Я пошевелил плечами, пытаясь определить насколько травмирован мой позвоночник. Вроде бы нормально. Правда, ушиб я точно заработал.
  - Так, оме, я вас сейчас доведу до убежища, там вам придётся побыть без меня - я буду собирать всех, кого смогу найти к вам. Понятно? Ваша задача - побыть некоторое время одному. Это не страшно. Я быстро вернусь, - говорил я коротким фразами, стараясь быть как можно более убедительным.
  О, эмпатия включилась. Верит. Всё будет нормально - попытался я внушить Листерину эту простую мысль и мне это удалось.
  Телепатия была, эмпатия заработала. Надо проверить другие способности. Но потом. Сейчас главное спрятать Листерина и искать своих и всех остальных, кто найдётся.
  Приобняв за плечи не слишком-то мобильного Листерина и подобрав его узел с вещами, мы с ним побрели по направлению к донжону.
  Разрушения были ужасны, те здания, в которых размещались казармы, кухня, помещения для слуг, конюшни были развалены до фундамента и представляли из себя груду обломков.
  Мы с трудом протиснулись мимо груд кирпичей, камня и кусков досок и балок к неприметной деревянной двери входа в подвал донжона. Я задрал голову вверх, где-то в тёмной высоте небес терялась смотровая площадка донжона, голубоватое защитное поле время от времени ходило волнами от беззвучных ударов демонических бомб. Присмотревшись, я увидел, что защитное поле атакуется не только бомбами. Иногда с полем сталкивались рты гигантских чудовищ, напоминавшие здоровенные, диаметром несколько метров, присоски, усеянные изнутри огромными саблевидными клыками. Они словно пробовали на прочность защиту замка и эти зубастые присоски мелькали там и тут ища слабое место.
  Пошарив по карманам, я отыскал переданный мне комендантом ключ и открыл замок, запиравший дверь.
  Пахнуло сыростью. Пошарив справа и слева от косяков двери, я нащупал полочку с неактивированными осветительными шариками. Помяв несколько из них, я выбрал самый яркий, подкинул его в воздух и повёл Листерина вниз по каменным ступеням. Коридор тянулся довольно долго, изгибаясь вдоль стен донжона, уходивших глубоко в скалу острова. Наконец, он привёл нас в большой круглый зал, потолок которого подпирался простыми цилиндрическими колоннами, в его центре тускло светился небольшой портальный узор, вплавленный в каменный пол зала. Вдоль стен стояло несколько деревянных скамей без спинок. С трудом сдвинув пару из них друг с другом, я усадил Листерина и, посмотрев ему в глаза, сказал, закрепляя свою речь гипнозом (есть, работает!):
  - Оме, вы пока побудете здесь. Я сейчас поднимусь наверх и поищу выживших. Потом мы дождёмся вашего супруга и все вместе уйдём порталом, - я показал на узор, - вы меня поняли? Беспокоиться не о чем. Всё уже позади. Вы и ребёнок в безопасности.
  - Да, да я понимаю - ответил он, - ой, я наверно ужасно выгляжу, да, оме?
  - Нет, нет, всё хорошо, не переживайте - успокоил я его.
  Ну вот, о внешности думает, уже хорошо.
  Листерин начал рыться в своём узелке, отыскивая зеркало.
  - Я пошёл, - предупредил я его.
  Поднимаясь по лестнице, мне опять стало плохо. Заряд энергии полученный ещё в спальне кончился. Я, задыхаясь сел на ступеньки. Огляделся. Сверху тянуло сквознячком из-за неплотно прикрытой двери. Снизу едва заметно пробивался свет от шарика оставшегося с Листерином. Вдох. Счёт до 9. Выдох. Опять счёт. Вдох. Счёт. Выдох. В измученное тело вливалась энергия Эллы. Не меньше 10 минут надо делать, иначе смысла нет. Ну вот, подкачался, сразу легче стало.
  Поднявшись на оставшиеся несколько десятков ступеней, я вышел из подвала.
  
  
  
  Глава XXI
  
  Поднявшись на поверхность мне пришлось закрыть рот рукавом - пыль от рухнувших строений висела в ставшем неподвижным под защитным куполом воздухе.
  Проход от донжона оставался свободным и прикрыв дверь и отойдя от неё на несколько десятков шагов я стал оглядываться по сторонам в поисках того корпуса в котором мы жили всей своей развесёлой компанией.
  Так, сад, кажется, в той стороне, а окно комнаты слуг выходило как раз туда. Более менее определившись с направлением, я начал взбираться на груду обломков справа от себя, чтобы уточнить направление и, может быть, поискать кого-нибудь из выживших.
  Цепляясь руками за камни и обломки досок, я выбрался на самый верх здоровенной кучи бывшей когда-то зданием и, напрягая зрение попытался в сумраке определиться с расстоянием.
  С противным визгом, переходящим в ультразвук, мерзкая ярко-розовая тварь с перепончатыми крыльями, размером примерно с воробья, с размаху влетела мне в грудь и уцепившись когтями за кожаный жилет, споро передвигая тысячи мелких лапок тела сороконожки, поползла вверх к шее.
  Меня передёрнуло от отвращения, судорожно замахав руками, я сбил верещащую гадость и отскочил в сторону. Мерзкое создание слепо тыкалось безглазым туловищем в окружающие камни и, вдруг, приподняв тупую морду вверх на меня, раскрыло круглую как у пиявки пасть обрамлённую чёрными блестящими зубами. Опять раздался противный визг.
  Дрожащими от омерзения руками я подхватил обломок кирпича и шваркнул его об эту дрянь. Хрустнуло, визг оборвался, из проломленного дёргающегося тельца летающей сороконожки разбрызгиваясь сочилась жёлтая жижа и с шипением впитывалась в камни, куски цемента и обломки кирпичей.
  Н-да... по видимому какая-то часть демонских отродий попала на территорию замка до того как был включён щит. Нужно быть осторожнее. Съесть могут... да... смешно...
  Перебираясь по развалинам в сторону сада я увидел как метрах в 50 от меня несколько воинов-альф мечами и копьями пытались остановить огромную багровую безволосую обезьяну. У обезьяны был один глаз и огромный рог на голове. Она оглушительно ревела и ловко уворачивалась от атак воинов, время от времени сама нападая на них.
  Я растянулся на животе среди обломков и осторожно выглядывал из-за камней, стараясь не привлекать внимания. Обезьяна изловчилась и, подхватив с земли здоровенный камень, бросила его в нападавших. Одному из воинов не повезло, он упал, сбитый с ног. Демоническая обезьяна, опираясь на длинные, достигавшие земли руки, подскочила к упавшему, и одним движением оторвала ему голову. Закинув оторванное в пасть с торчащими клыками, демон урча удовлетворённо зачавкал, блаженно жмуря огромный глаз, отливавший желтизной. Никакого внимания на нападавших на неё оставшихся воинов обезьяна не обращала. Разжевав и проглотив оторванную голову, демон выпрямился и, заревев, поднял длинные лапы вверх. Волна чёрной энергии пробежала по его телу сверху вниз и разлетелась от коротких нижних лап в стороны, подняв пыль. С почти неуловимой глазу скоростью он набросился на оставшихся трёх альф закрывшихся щитами и выставивших мечи. Не обращая внимания на оружие солдат, демон махнул лапой и двое воинов упали, разлетевшись как кегли. Третий устоял на ногах, но демон, подобравшись к нему ближе, схватил его другой лапой и не обращая внимания на крики несчастного, откусил ему голову, кровь выплеснулась из разорванных сосудов альфы и обрызгала морду демона. Утеревшись тыльной стороной ладони тот стал пыхтя и чавкая жевать, время от времени вытирая морду. Тошнота накатила на меня и подавшись назад я прикрыл глаза.
  Быстро... искать своих и выводить к порталу!
  Пригнувшись, я начал перебираться через завалы стараясь не попасть на глаза пировавшему демону.
  Здание, в котором находились апартаменты Шиарре ещё стояло, но ему сильно досталось: окна были выбиты, дальний от меня угол обвалился, сеть трещин покрывала стену в которой был вход. Дверь висела на одной нижней петле и упиралась в землю чудом удерживаясь от падения.
  Я прислушался. Тихо. Ну, собственно, первый этаж у нас был нежилым - только служебные помещения, и искать там кого-либо было бессмысленно. А вот на втором этаже под нами жили как раз те самые оме, которым Шиарре в саду рассказывал о новинках моды. Буквально вчера, но как давно это было!
  Сладковатый запах крови достиг моего носа, когда я осторожно поднялся на второй этаж. В полумраке лестничного пролёта ничего толком разглядеть не удавалось, но тёмное пятно перед дверью наших соседей я увидел и едва в него не вляпался. Дотронувшись до двери я понял, что она не заперта и чуть приоткрыв её внутрь негромко позвал:
  - Эй, есть кто?
  Тишина. Только поднявшийся сквознячок, чуть заметно колыхнул занавеси у входа.
  - Эй, - снова позвал я, перешагивая порог и стараясь не наступить в натёкшее из-под двери тёмное пятно. Открытая дверь упёрлась во что-то мягкое. Заглянув за дверь, я увидел торчащие ноги. Оме, судя по одежде. Я присел. Дотронулся рукой до ноги. Тёплый ещё. Головы нет... Вот откуда натекло под дверь.
  Сделал шаг в комнату. Тихо.
  - Эй, - отведя руку назад к двери, я косточками пальцев негромко постучал по двери.
  Цок, цок, цок, цок... цок, цок. Простучали когти по наборным плашкам паркета. Жуткая морда, отдалённо напоминавшая волчью, на уровне моей груди просунулась между портьер и шумно втянув воздух выдохнула мне в лицо.
  Железистый сладковатый запах свежей крови, окалины и тухлятины тошнотворной смесью окатил меня, заставив вздрогнуть.
  - Э-э-э, Тузик, стоять..., - я не нашёл ничего лучше чем тупо пошутить.
  Клокоча горлом зверь наступал, вытесняя меня на площадку лестничного проёма.
  Отступая я вляпался ногами в лужу начавшей густеть крови. Ухватившись за ручку двери и чувствуя, что времени до броска зверя уже не остаётся, я дёрнул дверь на себя, захлопывая её перед самым носом чудовища.
  Тяжёлый удар в дверь сотряс её едва не вынеся из проёма. Середина двери брызнула щепками и показались когти демона.
  Бросив ручку двери я взлетел наверх.
  Дверь к Шиарре была заперта. Толкнув её ногой и убедившись, что дверь не открывается, я ладонью, чтобы заглушить звук стука, начал быстро хлопать по двери.
  - Кто там? - послышался дрожащий голос Оле.
  -Оле, открывай быстрей, это я, Ульрих, - быстро проговорил я в притвор двери.
  Щёлкнул замок и дверь открылась.
  - Готовы? Всё собрали? - ворвался я в апартаменты, закрывая за собой дверь и поворачивая ключ в замке. Оле бросился мне на грудь и зарыдал.
  - Тише, тише, что случилось? - спросил я гладя его по волосам.
  - Оме Шиарре..., - простонал он сквозь всхлипывания.
  - Где он? Да что случилось-то? Говори толком! - спросил я всё ещё не отдышавшись после забега по лестнице.
  - Там... - Оле, оторвавшись от моей груди, дрожащей рукой показал на спальню, зарёванным лицом глядя на меня.
  Порывистым жестом откинув портьеры, я прошёл в гостиную и наткнулся взглядом на сбившихся в кучу на диване Янку, Эльфи и Лило, с надеждой смотревших на меня и зажимающих рты чтобы не реветь.
  Проскочив мимо молчащих омег, я открыл дверь спальни.
  Задней стены не было. Вместо неё с потолка свисали изогнувшиеся под тяжестью вышележащих конструкций доски, всё было усыпано белой известковой пылью. Увидев следы в пыли, я пробежал по ним к обрушившейся стене и наткнулся на лежащего на полу Шиарре.
  Кто-то отёр пыль с его лица и наклонившись я увидел как веки оме на прикрытых глазах дрожат. Руки Шиарре были раскинуты в стороны, пальцы с обломанными ногтями судорожно сжаты.
  Тело Шиарре от груди и ниже уходило куда-то в мешанину обломков. Я бросился на колени и наклонился к нему.
  Почувствовав рядом движение Шиарре медленно с трудом открыл глаза затуманенные болью, пальцы дрогнули.
  - Ты..., - едва слышно выдохнул он и мелко судорожно задышал, - пришёл...
  - Да, сейчас выбираться будем..., - ответил я осторожно касаясь его лица и стирая налетевшую пыль.
  - Ноги... не чувствую..., - прошептал Шиарре и из его рта по щеке на пол потекла струйка крови, - пить хочу...
  - Нельзя тебе пока, потерпи..., - ответил я, вглядываясь в мешанину досок и штукатурки и пытаясь разобраться как наиболее безболезненно извлечь оме из-под завала.
  Н-да... позвоночник точно повреждён... и лёгкие.
  - Янка, Оле! - позвал я слуг, - несите покрывало.
  Вбежавшим омегам я показал на чудом уцелевший шкаф.
  - Дверцу отломите и на пол. На дверцу покрывало,- отдавал я команды.
  Привстав я попробовал нащупать где же находится нижняя половина тела Шиарре. Откинув куски гипсовой лепнины и штукатурки я руками провёл вдоль боков оме и мои пальцы наткнулись на толстую не менее ладони в толщину расщеплённую доску. Острый её обломок проткнул тело Шиарре выше пупка и уходил куда-то в пол на нижний этаж.
  Пиздец... сами вытащить точно не сможем. И целители все погибли.
  За выбитым окном раздалось рычание, треск древесины под когтями крупного зверя. Я повернул голову к окну и увидел как за подоконник ухватилась когтистая лапа взбиравшегося снизу зверя.
  - Янка, в гостиной мой баклер и жезл, я ещё на тренировку с ними ходил, неси быстро!
  Янка заворожённо смотрел в сторону окна на пытающегося влезть к нам демоноволка.
  - Янка! - снова окликнул я омежку.
  - А? Что?! - очнулся он.
  - В гостиной мой баклер и жезл... чёрт! - некогда повторять - зверь лезет.
  Убежавший раньше Оле, вернулся неся в руках просимое.
  - Оме, вот..., - протянул он мне моё оружие.
  - Оба вон! Дверь закройте! - крикнул я, включая щит и зажигая свой "джедайский" меч.
  Хлопнула дверь, отрезая меня от гостиной. Зверь, подтягиваясь на передних лапах и когтями расщепляя доску подоконника, карабкался в комнату с нижнего этажа.
  Ах, ты сука! Я подскочил к окну и, усилив накачку меча энергией, что есть силы рубанул по правой лапе. Светящийся голубым светом клинок ударил по когтям зверя и... не перерубил их! Я ударил ещё раз, ещё...
  Демон за окном зарычал, завыл недовольно. Его лапа, наконец, поддалась моим ударам и брызнув жёлтой светящейся жидкостью отлетела на пол.
  За окном завыли сильнее и морда демона показалась в оконном проёме. Он подтягивался на одной лапе!
  Н-на! Тварь! Удары меча сыпались на морду зверя, полосуя её шрамами. А если так? Я увидел, что один из нанесённых мной порезов пересекает мерзкую харю примерно по диагонали и начал бить в одно и то же место, надеясь всё-таки перерубить голову демона.
  На!На!На!На! Кусок отрубленной морды брякнулся на пол спальни рядом с отрубленной лапой, а хрипящий и булькающий жёлтой жижей демон полетел вниз и хрястнулся плашмя на кучу каменных обломков.
  Я быстро выглянул из окна. Дергающий задними лапами и разбрызгивающий из перерубленной морды и лапы шипящую на камнях жижу, демон не хотел умирать!
  Свернув щит и выключив меч я вернулся к умирающему оме. Шиарре был совсем плох. Мертвенная бледность покрыла его лицо, дыхание сделалось поверхностным, в лёгких булькала кровь.
  - Шиарре..., - я наклонился к самому его уху, - демоны едят людей, я видел. Я не хочу чтобы тебя съели. Ты слышишь?
  Веки оме дрогнули.
  - Я заберу тебя к себе... Помнишь, я уже так делал. У нас связь с тобой... она поможет. Согласен? - прошептал я.
  -Да... - едва слышно, одним дыханием ответил он. Из уголка его глаза, оставляя дорожку на пыльном лице, скатилась слеза.
  Я приложился лбом ко лбу оме и, вспомнив как это делал раньше, потянул его шарик личности на себя. Опять, как раньше кровь зашумела в ушах от напряжения, но умирающее тело Шиарре не сопротивлялось и резким рывком втянув шарик Шиарре я, пошатываясь, выпрямился. В этот раз обошлось без кровотечения из носа.
  Дыхание Шиарре и так бывшее поверхностным, стало реже, ещё, ещё, остановилось. Веки чуть дрогнули, последний выдох едва слышно вышел из груди. Полузакрытые глаза остановились. Умер.
  Постояв, я дал время организму отдышаться и толкнув закрытую дверь вышел из спальни.
  Подойдя к занавесям отделявшим дверь спальни от гостиной я не обращая внимания на треск ткани сорвал их. Вытряхнув из кучи ткани шёлковый шнур (между прочим, из бодоанского шёлка!) и снова включив меч, я разрезал его на несколько кусков. Погасив меч я стал привязывать шёлковый шнур к жезлу с целью сделать петлю для кисти, чтобы не потерять меч. Смерть Шиарре выбила меня из колеи и голову необходимо было занять какой-нибудь работой.
  - Оме..., - выдохнули омеги, глядя на меня.
  - Оме Шиарре умер, - ответил я не глядя на них.
  - Вы все готовы идти? - резко спросил я молчавших омег.
  - Да, да, мы готовы, - закивали все четверо, глядя на меня полными слёз глазами.
  Окинув взглядом своё сопливое войско, я вздохнул.
  - Так. Все ко мне подошли, - снова скомандовал я.
  Четыре мокрые от слёз моськи приблизились почти вплотную.
  - Вот что... Демоны есть в замке, хотя мастер Бертрам и комендант держат щит. Демоны нас едят. Поэтому..., - я вздохнул, голова кружилась, в глазах двоилось, - поэтому, тот кто не хочет, чтобы его съели, во всём слушается меня. Все всё поняли?
  Слаженный кивок головами, огромные влажные глаза смотрят на меня с надеждой, шмыганье носами, сдержанные вздохи.
  - Теперь. Вы все омеги. Все меня знаете. Я вас тоже. Чтобы никто не потерялся и я каждого чувствовал, предлагаю каждому из вас стать вашим истинным. Не заставляю. Это дело добровольное. Но знайте, детей у вас от меня не будет. Это если выживем. Кто согласен? - решительно вопросил я.
  Ну а что делать-то? Идти надо, а не чувствуя их, я вряд ли кого доведу до портала. А кто детей возжаждет, потом порешаем как-нибудь.
  - Я, - это Оле, ну кто бы сомневался, давняя влюблённость подтолкнула ответить первым.
  - И я, оме..., - Янка ответил не отрывая от меня взгляда.
  - Мы... согласны, оме..., - а вот и наши синхронисты Эльфи и Лило присоединились.
  - Мир, свидетельствуй, я заявляю свои права на этих людей по праву силы и с их согласия, - произнёс я, закинув голову вверх и раскинув руки в стороны.
  Словно ветерок пролетел по гостиной.
  - Сейчас у нас будет слияние. Не бойтесь, - успокоил я по-прежнему стоящих вплотную ко мне омег.
  Выпустив 4 кисточки-щупа я резко направил из сторону каждого из омег. Янка, Оле, Эльфи, Лило - все.
  Чуть пожамкав для проверки ставшими доступными мне шарики их личностей, я заметил, что щёчки моих (теперь уже моих с потрохами) молодцев покраснели, а глазки опасно стрельнули в мою сторону из-под пушистых тёмных ресниц.
  - Ещё. Эти портьеры сорвать, - я указал на целые портьеры у входа в апартаменты, - все свои узлы складываете туда. Будем делать veschmeshki.
  Портьеры были сорваны и разложены на полу. Узлы каждого из омег были умещены в середину разрезанных поперёк на две половины штор. Второй половинкой полотнища вещи каждого омеги были накрыты, в углах завязано по узелку. Выше этих узелков привязывался портьерный шнур. Верх куска портьеры собирался в пучок и на этот пучок накидывалась петля шнура. Получившиеся таким образом сидоры были навьючены на каждого из омег. Я себе взял увеличенный сидор - из своих вещей и вещей Шиарре, не бросать же их, раз собраны. Может быть ещё пригодятся. Жезл меча я приторочил к поясу, а баклер прихватил в руку.
  Сделав омегам знак молчать, я осторожно открыл дверь в коридор и выглянул. Сила, взбаламученная чёрной демонической энергией, не откликалась на мои попытки прощупать окружающее пространство телеметрией.
  Повернувшись к толпившимся у меня за спиной омегам, я, вколачивая в их сознание свои мысли, негромко сказал:
  - Я иду первым, Оле за мной, потом вы, - я ткнул в Эльфи и Лило, - Янка замыкает. Всем смотреть на мои знаки, показываю кулак - стоим, махну рукой - идём. Это понятно? Повторить.
  - Кулак - стоим, машете - идём, - ответил Янка, остальные закивали.
  - Вот ещё что. Идём молча. Кто заорёт или издаст хоть звук - брошу прямо там. Все поняли?
  Опять кивнули. Ну... наверно поняли. Увидим.
  Открыв дверь шире, я быстро проскочил по коридору до лестницы и заглянул в пролёт. Тихо. Махнул рукой. Омеги оглядываясь пошли за мной. Спускаемся. Осторожно, стараясь не наступить в кровавую лужу, я миновал площадку второго этажа, пройдя мимо двери со следами когтей демона. Тишина. Живых, похоже, никого нет.
  Спускаюсь вниз к выходу из здания. Входная дверь по-прежнему висела на одной петле. Выглянув наружу, я прислушался. Где-то далеко было слышно какое-то, вроде бы звериное ворчанье, звяканье металла о металл. Близко никого не было. Омеги, цепочкой следовавшие за мной, прошли второй этаж, послышался сдавленный писк. Наконец, Оле добрался до меня и выдохнул от напряжения. Я не оглядываясь на него и не отрываясь от изучения внешней обстановки, протянул руку и погладил его по голове, спросил шёпотом:
  - Как там у вас?
  - Все прошли, всё в порядке, оме, - тихо ответил он, дрожа от нервного возбуждения.
  - Кто пищал? - снова спросил я.
  - Эльфи, но с ним всё нормально, кровь увидел, - выдохнув, ответил Оле.
  - Эльфи! - негромко окликнул я омегу, он вскинул голову, я погрозил ему кулаком.
  - Янка! - продолжил я перекличку.
  - Всё в порядке, оме, - откликнулся тот.
  - Лило! - обратился я к последнему шедшему со мной, - ты в порядке?
  - Да... оме..., - ответил бледный омега.
  - Оле, смотри, я сейчас проберусь вон до той кучи, - я показал на гору обломков из-за которой я наблюдал за боем альф с обезьяной, - заберусь туда, посмотрю, что и как. Если всё нормально, махну рукой и вы все друг за другом, цепочкой, как шли, идёте до угла, - я снова показал место, - присаживаетесь на корточки и ждёте меня.
  Кивнули. Ну вот и ладушки, авось до донжона без потерь доберёмся.
  Выскочив из двери, я вдохнул пыльный воздух и пригибаясь полез по обломкам на свой прежний наблюдательный пункт. Обезьяна была на месте. Глухо ворча, она сидела спиной ко мне на заднице и неспешно трапезничала, откусывая руку у ещё живого человека. Несчастный молчал, судя по всему, находясь без сознания. Ноги его безвольно болтались в воздухе. Ухватив руку зубами, обезьяна дернула мордой, рука оторвалась, кровь брызнула из сосудов, попав на морду. Недовольно ухнув, демон человеческим жестом утёрся и стряхнул кровь с лапы на землю.
  Чёрт с ней, пускай жрёт. Пока отвлекается проскочить успеем.
  Я махнул рукой и цепочка омег во главе с Оле, пригибаясь (сами догадались!) засеменила к углу здания. Янка вышел последним и, оглянувшись на меня, лежавшего на куче обломков прорысил вслед за Лило. Присели. Сидят, оглядываются. Также пригнувшись, перебегаю к ним и заглядываю за угол.
  Демоноволк с разрубленной башкой упал как раз с этой стороны здания и сейчас валялся на битом кирпиче, изредка дёргая лапами и шевеля длинным сегментированным хвостом со здоровенным зазубренным шипом на конце.
  Несколько летающих сороконожек, хлопая крыльями и противно вереща, пытались пристроиться к его ранам и попировать на подыхающем демоне. Время от времени он шевелился и тогда нахальные падальщики отскакивали в разные стороны.
  - Сейчас нам надо будет этого урода обойти. Нам, вообще, вон туда, - сказал я притихшим перепуганным омегам и показал на виднеющийся в полумраке донжон, - я иду первым. Порядок прежний.
  Обходить демона мне пришлось по широкой дуге и при этом на четвереньках перебираться через завалы.
  Махнув рукой находящемуся наготове Оле, я отвернулся и принялся оглядываться по сторонам.
  "Так, до донжона нам ещё пару таких переходов, и мы на месте. А там...". Вскрик заставил меня обернуться назад.
  Демон, видимо почувствовавший движение недалеко от себя, собрался с последними силами и ворочая разрубленной башкой с единственным сохранившимся глазом рванулся в сторону прошедших было мимо него омег. Удар зазубренным хвостом впустую не прошёл: шип зацепил идущего последним Янку по правому боку и разорвал одежду, кожу, рассёк рёбра и Янка без звука осел на землю. Кровь толчками вытекала из тела мальчишки, быстро пропитывая камни, куски кирпичей и известковую пыль.
  Оле, повторно вскрикнув, бросился к Янке.
  - Стой, бля, куда? - зашипел я, пытаясь его остановить.
  Тварь, почувствовав свежую кровь, сильнее рванула к развороченному телу омеги. Эльфи, шедший сразу за Оле, и потому находившийся дальше от демона прижал кулачки ко рту и, застыв, смотрел расширившимися глазами на произошедшее, всхлип-стон вырвался из его рта. Лило, бывший на 2-3 шага ближе к демону только ещё поворачивался.
  Чувствующий, судя по всему, сотрясение грунта, демон извернулся перекувырнувшись через спину, в неподвижном воздухе свистнул его хвост и голова Лило скатилась с плеч осевшего тела, хлопая глазами и приоткрыв рот. Струя крови брызнула вверх и в сторону, задев Эльфи, заверещавшего сквозь зажимаемый руками рот. Всё это произошло буквально в течение нескольких секунд.
  Я рванулся вслед за Оле, по пути дёрнув за пояс застывшего столбом Эльфи, уронил его на задницу и чувствовал, что догнать мальчишку я не успеваю.
  Побелевший Янка, прижимая к разорванному боку вывалившиеся внутренности, сжался в комочек и судорожно дышал. Оле, заметив свистнувший хвост демона, ловко уклонился от него, чуть отскочив назад.
  Одна из летающих тварей с торжествующим скрежетом уселась ему сзади на шею. Оле отмахнулся рукой, пытаясь оторвать ползущую по одежде гадость и в это время, не терявший ни мгновения демон, снова махнул хвостом в обратную сторону, подсекая ноги омеги.
  Хруст ломаемых костей, брызги крови и последний крик-стон боли Оле долетели до моих ушей.
  Судорожно пытаясь оторвать от пояса жезл-меч я наконец-то долетел до подползшего к обездвиженному Оле демону и начал кромсать его развороченную башку.
  Тварь сипела, булькала, опять, как крокодил провернулась вокруг своей оси. Снова свистнул хвост, уклониться полностью я не успел и только поставив блок мечом (баклер я где-то выронил) смог сдержать удар хвоста. Меч дёрнуло, наполовину рассечённый хвост, обогнув выставленный меч, подгоняемый инерцией и силой удара, хлестнул меня по лицу. Стеклянный глаз вылетел из глазницы и звякнул, разбившись о камни. Дикая боль перехватила дыхание, я, покачнувшись, отшатнулся назад и выронив меч, прижал руки к лицу. Ладони дёрнуло болью, что-то стекало по ним обжигая, но по сравнению с разрывающей голову болью это было ничто.
  Назад! Назад! Закрывая лицо руками я сделал ещё несколько шагов и запнулся о лежащего Оле.
  Упав на колени, закусив до крови губу, я выл от разрывающей лицо боли. Мои глаза!
  Отняв от лица правую руку и наклонив голову вниз, чтобы поток крови вымывал из раны грязь и разможжённые частицы тканей, я начал шарить рукой по земле в поисках меча.
  Рука наткнулась на что-то мягкое. Оле! Он жив!
  - Оле! Ты?
  - Оме..., - прохрипел он.
  - Ты жив..., - я протянул руку на голос, - Тварь где?
  -Там... не двигается, - ответил Оле слабым голосом.
  - Оме... я умираю, оме, - ему едва хватило сил, чуть дотронуться до моей руки ледяными пальцами.
  - Нет..., - я задыхался, дикая боль в голове не давала мне говорить, я повернул голову в сторону Оле, - ты молодой, маленький, будешь,- шептал я, дышать, дышать, вдох, выдох, - бегать... ещё...
  Оле не ответил. Хватка его ослабла и пальцы безвольно разжались.
  - Оле..., - я провёл пальцами по его лицу, открытые глаза омеги смотрели вверх.
  Нет! Не-е-ет! Ещё терминальная стадия есть! Не дам! Не пущу!
  Наклонившись над лицом Оле и отвернув своё лицо в сторону, я прижался мокрой от хлещущей из рваной раны крови щекой ко лбу омеги и рванулся по нашей связи, что есть силы ухватил гаснущий шарик личности Оле. Потянул на себя. Голову пронзило болью - хотя куда уж больше! Есть! Он мой. Шарик Оле оказался в моём внутреннем мире, застыв под звёздным небом.
  Голова кружилась, меня вело из стороны в сторону. Боль пульсировала в голове. Кровь из разорванных глазниц текла по лицу, по щекам, сворачиваясь неприятной коркой и стягивая кожу на подбородке. Стоя на коленях рядом с мёртвым Оле я шарил по земле руками. Меч. Мне нужен меч. Где он?
  Переступив на коленях несколько раз в сторону издыхавшего демона, я наткнулся на грязь, образовавшуюся от смеси крови с землёй и пылью. Лужа была большой - я едва нашарил её края. Судя по всему, травма бедренной артерии. Вот мальчик и истёк кровью.
  Янка где?
  - Янка! Эльфи! - позвал я.
  Янка должен быть где-то рядом. Хотя тоже не жилец. С такими ранами не живут.
  Встав на четвереньки и не обращая внимания на сожжённые какой-то химией руки (какая химия, кровь демона это!), я начал, осторожно передвигаясь, исследовать окружающее пространство.
  - Ых... ых... ых..., - утробные вздохи лежащего демона становились всё реже. Видно действительно подыхает.
  Ориентируясь на звук я ополз тушу твари. Визги летающих сороконожек донеслись до меня - твари пировали на туше ещё живого сородича.
  Быстрее, быстрее. Янка умирает. У меня не так много времени, чтобы забрать его - терминальная стадия смерти коротка и если не успеть, то время жизни нейронов колеблется от 2 до 5 минут и после окончания этого времени... Янку не вернуть.
  - Янка! - хрипел я, сплёвывая попадавшую в рот кровь и ползая на четвереньках вокруг сдохшего, наконец, демона.
  Влез рукой в ещё одну лужу крови. Есть! Ещё тёплый. Живой.
  - Янка, Яночка, ты жив! - я провёл рукой по его лицу. Глаза зажмурены. Он едва слышно выдохнул.
  - Я заберу тебя, ты согласен? - спросил я его не отрывая своей руки от лица омеги. Плачет. Слёзы текут. Кивнул головой.
  Снова приникнув щекой к лицу омеги, я втянул его личность в своё подсознание.
  Разогнулся. Выдохнул. Боль. Какая боль. Боль снаружи. Боль внутри. Рамки подсознания насильно раздвигаются и это приносит нестерпимую боль. Боль не физическая, как её описать? Я, наверное, сойду с ума, даже в камере не так тошно было.
  Меч. Где он? Ползаю на коленях и шарю руками, должен быть где-то здесь. Рука наталкивается на деревяшку жезла. Есть. Накидываю шнур на запястье и также на четвереньках ползу в сторону издающего какие-то странные звуки Эльфи.
  Тело Лило, на которое я наткнулся ещё не остыло, и окликнув стонавшего Эльфи, я попросил его показать где лежит голова Лило. Может быть его мозг ещё жив и мне удастся забрать и его тоже?
  Шаря вслепую вокруг тела Лило я, всё-таки, смог найти его голову. Прижавшись к ней, как и ко всем остальным удалось установить, что мозг Лило ещё жив - я увидел медленно гаснущую сине-зелёно-жёлто-красную сетку нейронов. Выдернув личность Лило, я опять нашарил его тело и напрягая все свои силы и разрываясь от боли в голове и руках с нескольким передышками смог освободить его от вещмешка.
  С трудом встал и, волоча сидор Лило за собой, добрёл до единственного оставшегося в живых Эльфи. Опустился перед ним на колени, положив мешок Лило рядом.
  Протянул руку. Дотронулся до головы. Эльфи раскачивался сидя в той же позе, как и упал, когда я сдёрнул его с ног, метнувшись к Янке. Его трясло.
  - Говорить можешь? - спросил я, опускаясь рядом.
  Омега как-то неопределённо замотал головой.
  - Одень это, - я протянул ему так и не выпущенный мной сидор Лило.
  Эльфи завозился не переставая трястись и попытался закинуть вещмешок Лило на плечо.
  - Стой, я помогу, - наощупь я кое-как пристроил лямки мешка поверх сидора уже одетого на Эльфи.
  - Эльфи, Эльфичка, дорогой, нам идти надо, пока ещё кто-нибудь не появился, - сипел я, внушая ему эту простую мысль.
  Он молча согласно затряс головой.
  - Вставай... и мне помоги, - мы с кряхтением поднялись.
  Меня вело, Эльфи ноги тоже не держали.
  - Стой..., - я утвердился на ногах, от боли меня мутило.
  - Донжон видишь? - спросил я омегу, - туда идём, только осторожно - не вижу ничего.
  Так, кое-где опускаясь на четвереньки, чтобы перебраться через завалы, держась за плечо Эльфи или за его ногу (на четвереньках), мы с омегой добрались до донжона.
  Перед дверью в подвал завалов не было и мы поминутно прислушиваясь к шуму на месте нашего побоища и рёву кого-то из подоспевших к месту событий демонов открыли дверь.
  Глухой грохот неожиданно достиг моих ушей, взрывная волна толкнула меня в спину. Из открытой двери пахнуло запахом подвала. Я чувствовал, как не перестающий трястись Эльфи пытается прикрыть дверь на засов.
  - Эльфи, здесь шарики светящиеся были, поищи, - прохрипел я, протискиваясь с мешками на плечах в не самую широкую дверь.
  Без сил опустился на пол, а Эльфи начал шарить на полочках в поисках световых шариков.
  - Все забери... нашёл? - спросил я выдыхая и приложив огнём горевшую голову к прохладной каменной стене.
  - Т-т-а-а..., - протянул Эльфи.
  Эмпатия, неожиданно заработавшая вновь, донесла до меня его ужас. Ужас на грани помешательства. А может быть и за гранью.
  Кое-как поднявшись на ноги, я вслед за Эльфи начал спускаться по коридору к Листерину и порталу.
  
  
  
  Глава XXII
  
  Коридор всё тянулся и тянулся и никак не хотел кончаться. Сто двадцать три, сто двадцать четыре... всё, не могу больше...
  Я привалился спиной к стене и сполз на ступеньку - сто двадцать пятую.
  Раны разбередились и каждое движение отдавалось пульсирующей болью. Волдыри на руках, которыми я, спускаясь, перебирал по стене полопались, сочились сукровицей и каждое прикосновение к ним было подобно опусканию рук в кипящее масло.
  Эльфи двигался где-то рядом со мной - я слышал его вздохи. Эмпатия, усиливающаяся по мере спуска вниз, показывала, что в его эмоциях царил полный раздрай и главным в этом раздрае был дикий, животный ужас. Личность Эльфи разъедалась им, и, по сути, сейчас Эльфи существовал только на рефлексах. Этот небольшой анализ моего состояния и состояния Эльфи истощил все мои силы, меня скрутило, дыхание стало судорожным, бросало то в жар, то в пот. Горечь рванула из желудка. Меня стошнило какой-то дико вонючей дрянью. Стало легче. А я ведь сегодня даже не завтракал. Чуть подсохшая рана на голове снова лопнула и кровь начала сочиться. Окровавленное лицо неприятно зудело, но я опасался его трогать из опасения задеть рану.
  Где-то наверху, там, где была закрытая нами дверь, грохнуло, послышался треск дерева. Какая-то из демонических тварей по нашим кровавым следам добралась до донжона и сейчас ломала дверь, пытаясь приникнуть в подземелье.
  Эмоции Эльфи скакнули, его снова затрясло, он громко лязгал зубами.
  - А... а-а-а, - тонко завыл он.
  - Эльфи, - превозмогая слабость позвал я омегу.
  Голову прострелило болью.
  - Эльфи..., - прошептал я, - ко мне подойди.
  Движение, источник эмоций приблизился, горячие трясущиеся руки вцепились мне в плечо, зашарили по руке. Протянув руку, я сжал худое плечико.
  - Вниз идём... нам быстрее... надо..., - едва не теряя сознание от боли, я прохрипел в сторону омеги.
  Опираясь на стену (два вещмешка не давали удариться головой) я поднялся и, заставляя себя двигаться, удерживая плечо Эльфи, пошёл вниз.
  Сто двадцать шесть, сто двадцать семь... двести одиннадцать, двести двенадцать. На двести тринадцатой ступеньке силы снова покинули меня. Монотонное движение чуть успокоило Эльфи. Звуков сверху пока больше не было и я решил, что можно чуть передохнуть.
  Снова присев к стене, я упёрся горячим затылком в прохладный камень и скользнув на грань подсознания, заглянул в него. Шарики личностей четырёх омег неярко светя, плавно перемещались на поводках связей под звёздным небом, отражаясь в чёрном камне полированного пола.
  - Шиарре, - позвал я, один из шариков дрогнул, по связи пришло узнавание.
  - Ульрих... ты пришёл..., - почувствовал я ответ.
  - Оме..., - откликнулись шарики Янки и Оле, - вы здесь.
  Шарик Лило, самый тусклый из всех, молчал.
  - Лило, - обратился я к нему, дёргая связь.
  Золотая пыльца, истаивая, сыплась с шарика. Умирает. Ещё раз обратив взор на шарики омег, я заметил, что между двумя из них существует тонкая ниточка, соединявшая Янку и Оле. Точно! Это же омежья синхронизация. Янке и Оле сейчас чуточку легче - они поддерживают друг друга, даже в таком состоянии.
  - Шиарре, ты вокруг себя что-то чувствуешь или, может быть видишь что-нибудь? - обратился я к шарику оме.
  - Небо вижу, Ульрих, звёзды..., - Шарре помолчал, - красиво...
  - Лило рядом с собой видишь? - задал я вопрос.
  - Через тебя всех чувствую, так необычно, - ответил оме, - Янку, Оле, Лило и... кто-то ещё есть, но не ты...
  - Где Лило находится чувствуешь? - поспешно спросил я Шиарре, отвлекая его внимание от настоящего Ульриха.
  - Д-да..., - с запинкой ответил Шиарре.
  - Умирает он, видишь сыпется с него, огонёчки такие золотистые, как всё осыпется, так его не будет... А мне чёй-то нехорошо... Сил нет... Поддержи его... Связь синхронная нужна...
  Шиарре молчал. Дворянина отыгрывает?
  - Шиарре... я с ним говорил, он не отвечает..., - снова обратился я к нему.
  - Да, Ульрих...я попробую, - наконец ответил Шиарре.
  Ниточка синхронизации начала тянуться к шарику Лило от Шиарре.
  Желая помочь, я сжал шарик Лило и потянул его навстречу Шиарре.
  Толи я не рассчитал усилий, толи ещё что, но дёрнутый мной Лило почти соединился с Шиарре. Шиарре, удивлённо хмыкнув, синхронизировался с Лило и мы с ним вдвоём стали эмоционально раскачивать закуклившегося Лило.
  Результата не было, по крайней мере я его не увидел. Однако, соединившись с Шиарре, Лило перестал осыпаться. Значит, в ближайшее время не погибнет. И то хлеб.
  Вынырнув из подсознания, я сосредоточился на окружающем. Эльфи был рядом и, раскачиваясь, что-то бормотал себе под нос.
  - Эльфи, - прошептал я, протягивая руку. Омега отшатнулся. В эмоциях опять проскочил страх.
  - Пойдём, - снова шепнул я и, опираясь рукой на стену, встал.
  Поправив свои два вещмешка, я касаясь стены локтем, шагнул вниз.
  Двести четырнадцать, двести пятнадцать, двести шестнадцать..., вдох, выдох, вдох, выдох. Двести восемьдесят один, двести восемьдесят два... Эльфи осторожно переступает по ступенькам впереди меня. Безразличен как машина. По эмпатии ничего. Ноль... Триста сорок семь, триста сорок восемь... Оступаюсь, неловко дёрнувшись, голову пронзает болью, она кружится, распираемая изнутри от обилия поглощённых личностей. Мозг просто не справляется с такой нагрузкой. Выронив оба вещмешка, скатившихся к Эльфи, опять сажусь на ступеньки. Главное не упасть - омега меня не поднимет.
  - Ждём, - сообщаю я замершему Эльфи, от которого снова полыхнуло страхом.
  Шорох - Эльфи сел.
  - Ойся ты ойся, ты меня не бойся, я тебя не трону, ты не беспокойся, - снова начал я свою считалочку. Прошептав пару раз, я с удивлением понял, что мне стало чуть легче. Вдох, один, два, три... девять, выдох, счёт. Вдох, счёт, выдох. Энергия Эллы вливалась в меня, стабилизируя моё состояние, успокаивая ноющие обожжённые кровью демона руки, облегчая мышление и расширяя подсознание. Тупая внутренняя боль, источник которой я так и не смог обнаружить (душевная, что ли?), немного утихла. Вдох, счёт, выдох - всё это только ртом - гайморовы пазухи забиты свернувшейся кровью.
  Поехали. Опираясь плечом на стену, я поднялся и, спустившись на ступеньку вниз, начал нашаривать упавшие узлы с вещами.
  Триста пятьдесят, триста пятьдесят один... Мы ещё три раза останавливались для отдыха. Несмотря на все мои усилия, я был вымотан и достигнув портального зала (восемьсот шестьдесят четыре, блядь, грёбаных ступени!) я привалился к стене, усевшись на последнюю из них. Убейте меня кто-нибудь! Вдох, счёт, выдох, счёт, вдох...
  - Оме Ульрих, что с вами? - кинулся, как мог, к нам Листерин, - где все?
  - Нет никого, оме..., нет..., - прохрипел я, сглотнув.
  - О Великая Сила, в каком вы виде. Подождите, я помогу вам, - захлопотал Листерин.
  - Сидите, оме, там, я подойду, - нашаривая рукой стену, я поднялся, - где вы, оме?
  - Я здесь, здесь, - откликнулся он, и я, пошатываясь, пошёл на его голос, волоча за собой мешки.
  Напитка Великой Силой и близость переполненного ею портала сказались и телеметрия, наконец, стала мне показывать наличие живых существ в портальном зале.
  Листерин по-прежнему сидел на сдвинутых скамьях, а Эльфи, отойдя в противоположную сторону, стоял, привалившись к стене.
  - Эльфи, подойди, - попросил я омегу.
  Эльфи, отлипнув от стены, как сомнамбула, безвольно пошагал к нам. Подошёл.
  - Сядь, мешки сними, - обратился я к нему. Сел. Снял. Больше ничего. Ни эмоций, ни лишних движений. Как пустое место.
  - Оме, развяжите мешки, пожалуйста, может попить что-нибудь есть, - прогундосил я забитым носом, обращаясь к Листерину.
  Листерин завозился, потянувшись к принесённым мной мешкам - моему и Шиарре.
  Я протянул руку к севшему слева от меня Эльфи, и натолкнувшись на его руку, начал нашаривать рядом с ним мешки, которые он снял.
  - Ой, оме, какие чудесные трусики, - восхитился Листерин, по-видимому наткнувшись на запасы Шиарре.
  - Оме, ищите еду и попить, и здесь тоже посмотрите, - я перекинул ему узлы Эльфи и Лило. Мешки Янки и Оле пришлось бросить на месте их гибели.
  Порывшись в мешках, Листерин нашёл, всё-таки, в вещах Лило небольшую стеклянную фляжку с водой. В вещах Шиарре было обнаружено несколько бутылок вина (вот же алкаш, слышишь Шиарре - ты алкаш), из его винного погребка. Определив из них по этикетке белое сухое вино, мы развели его водой и я и Листерин, наконец-то, напились. Эльфи пришлось поить, сам он на команду "пей" взял фляжку в руки и только бездумно смотрел на неё. Бездумно - это я так предполагаю, так как телеметрия не показывала никаких движений Эльфи, после того как Листерин вручил ему фляжку. По эмпатии было пусто.
  Осторожно ощупывая лицо ниже шрама, я начал отколупывать толстую корку засохшей крови, покрывавшую щёки и подбородок. Чем-то мне это напомнило очистку от скорлупы варёного яйца.
  - Оме, подождите, я помогу вам, - обратился ко мне Листерин, я повернулся к нему и его тонкие прохладные пальчики запорхали по моему лицу, очищая его от кровавой корки.
  - Что с глазами?.. - спросил я его.
  - Ещё сочится немного... глаз нет, оме, - с паузами ответил Листерин и его эмоции полыхнули жалостью.
  - Я... мне приходилось участвовать в охоте... я видел как зверей разделывают, - прошептал он, - давайте, оме, я помогу вам перевязку сделать. Рану перевязать надо...
  Совместными усилиями, мы, наталкиваясь руками друг на друга, подобрали среди моих вещей чистую рубаху и оторвав несколько лент от подола, сделали перевязку.
  Смочив в разведённом вине лоскут ткани от той же рубахи, Листерин, осторожно промокая, отмыл моё лицо от потёков крови.
  - Оме, у вас вся кожа лица какой-то сеткой покрыта, что это? Откуда? - спросил он вглядевшись.
  - Если бы знать..., - дотронулся я до щеки тыльной стороной ладони, - не больно. Что это?
  - Оме, Эльфи, попили, передохнули, надо уходить через портал. Комендант Харальд и мастера Фольмар и Бертрам нас догонят. Собираем вещи, - обратился я к омегам.
  Задерживаться здесь нечего, тем более кто-то дверь в подвал ломал.
  - Да, да... надо идти, - откликнулся Листерин. Безучастно сидевший Эльфи промолчал.
  - Оме, вы свои вещи тоже кладите в этот мешок, я смогу..., - чего я смогу, сказать об этом я не успел.
  Лестница, коридор и портальный зал содрогнулись от мощного взрыва где-то наверху, над нами. Долгий гул разнёсся по проходу, с потолка посыпалась пыль. Ярко светившийся в телеметрии узор портала мигнул и снова засветился. Из коридора ведущего наверх вылетело несколько камней скатившихся, судя по звуку, откуда-то сверху.
  - Харальд! Ох-х..., - не успевший встать Листерин схватился за живот, - Нет!
  - Оме, что? Что произошло? - я схватил Листерина за руку, - с вами всё в порядке?
  Эльфи скатился со скамьи и в истерике забился под неё воя, трясясь и выкрикивая срывающимся голосом: Нет! Нет! Не хочу! Отпустите меня!
  - Харальд, мой Харальд! О-о-о, - причитал Листерин, держась за живот.
  Эмоции, передаваемые эмпатией с двух сторон, ударили по моим чувствам.
  - Оме, оме, подождите... оме...,- Листерин крепко схватил меня за руку, - из меня течёт...
  О-о! Только не это! У Листерина начались роды.
  - Снимайте штаны, оме, - обратился я к нему, нашаривая в распотрошённых мешках какую-нибудь тряпку побольше.
  - Эльфи, успокойся! - прикрикнул я на забившегося под скамью омежку, - вылези и сядь. Нет тут никого!
  Сдёрнув с приподнявшего ноги Листерина его сапожки и штанишки с трусами, я, морщась от боли в руках, ощупал его живот. Совместными усилиями мы расправили на сдвоенных скамьях одно из захваченных покрывал. Пару мешков я свернул и подсунул под голову лёгшего на спину Листерина.
  - Эльфи! Там сиди! - я махнул в сторону вылезшего из под скамьи омеги.
  - Давайте рожать будем, оме Листерин, - обратился я к убитому горем омеге.
  Протянув руку я нашарил колено Листерина. Он лежал разведя ноги и согнув их в коленях. Проведя рукой по бедру, я дотянулся до промежности. Нет, руки-то помыть бы надо.
  - Оме, мне руки помыть надо, - обратился я к Листерину.
  - Вот, вот здесь ещё осталось вино разведённое, а мыло тут, - всхлипывая, указал он рукой куда-то.
  - Эльфи, подойди ко мне! - бросил я сидевшему в стороне омеге.
  Эльфи молча встал и подошёл ко мне.
  - Слей мне, - попросил я его.
  Листерин дал Эльфи фляжку и тот стал безостановочно лить из неё воду с разведённым вином.
  - Стой, стой, хватит, - остановил я его, - иди к себе.
  Эльфи молча повернулся и ушёл. Вот же робот!
  Мытыми водой пополам с вином израненными руками я нащупал промежность Листерина, его маленький член и будто игрушечные яички.
  Сфинктер заднего прохода пульсировал, всё вокруг было мокрым - воды отошли.
  Наощупь я пытался сделать хоть что-нибудь. Положив левую руку на живот, я, правой начал массировать сфинктер, расслабляя его. Помягчевший сфинктер выпустил следующую порцию околоплодных вод. Покрывало промокло насквозь, со скамьи закапало на пол. Листерин выгнулся от боли и часто-часто задышал. Отпустило.
  - Оме, сейчас у вас схватки начинаются, это непостоянно, перерывы будут. Будет больно. Когда больно кричите, не сдерживайтесь. И тужимся как будто в туалет ходите, - быстро проговорил я Листерину.
  - Если вам легче, то за руку меня держите, - сунул я ему левую, менее пострадавшую руку, - это всё небыстро. Теперь вам о ребёнке думать надо. Не молчите, всё, что с вами происходит говорите.
  Я почувствовал, как Листерин часто закивал головой.
  Пока в схватках перерыв, потренируемся в телеметрии. Портал "вижу". И "вижу" ясно, даже головы поворачивать не нужно. Изучаем Листерина. Бледный-бледный полупрозрачный контур человеческого тела лежал передо мной на спине, согнув колени. Около моей левой руки в районе живота Листерина был "виден" источник энергии, светившийся ярче тела самого оме. Ребёнок. Вроде головой к выходу должен лежать, если нет, то надежда только на удачу. Воды, вроде как без запаха были. Отпустив руку Листерина, я положил её на огромный живот, пытаясь хотя бы так определить положение ребёнка.
  Нет, вроде бы предлежание нормальное. Так, теперь с собой что-то сделать надо, иначе я сам не выдержу, свалюсь. А мне ещё троих с собой через портал вытащить необходимо.
  Боль от ран на голове и руках сводила меня с ума. Попавшая на кожу и в глазницы кровь демона причиняла нестерпимые страдания, разъедая ткани. Погрузившись в себя, я начал копаться в собственном мозгу с целью снизить болевое воздействие. Та-ак, где там наши ноцирецепторы? Решив начать с рук, я стал рассматривать их энергетическим зрением. Вот интересно глаз нет, а энергетическое зрение есть! Значит к глазам оно никак не привязано?
  Вот кожа ладоней и пальцев. Рассматривая их, я увидел как пальцы, на которые попала кровь демона, светятся ярко-жёлтым цветом. Нервные окончания, раздражённые кислотой посылают непрерывные сигналы в мозг. Сигнал удалось отследить по тому же жёлтому цвету. Уходит он в голову. Аналогичный сигнал поступал и от повреждений на лице. Детально рассмотрев во всех подробностях прохождение сигнала боли от рук и лица, я решил, раз уж всё равно нахожусь в процессе рассмотрения энергетической сети своего организма, определиться с тем, что я вижу.
  Энергетические центры я видел в виде ярких пятен. А вот остальной организм виделся мне как контур наполненный своеобразной цветной сеткой, имевшей жёлтый, голубой, зелёный или красноватый цвет. Сетка эта медленно переливалась, мерцала, цвета переходили из одного в другой. До меня вдруг дошло, что я вижу - энергетический каркас своего организма. Его составной частью были электрические импульсы, проходящие по тканям и органам. Понаблюдав за прохождением импульсов, мне удалось выяснить, что основным базовым фоном является голубовато-зелёно-синий. Жёлтый цвет передавал боль и дискомфорт (пришлось ущипнуть себя за бок), и чем он был ярче, тем сильнее боль, а красный и его оттенки передавал чувство комфорта и удовольствия. Разобравшись со своим "электрооборудованием" я приступил к ликвидации болевых ощущений. Пробежав мысленным взором от рук и проследив конечную точку поступления болевого сигнала, я попробовал телекинезом заблокировать нервные каналы, приносящие болевой сигнал от рук. Н-да. Воздействие было слишком грубым и полностью вырубило какую-либо чувствительность рук, вплоть до того, что направив телекинетическое воздействие куда-то не туда, мои руки безвольно повисли вдоль тела.
  Тем не менее, поигравшись с настройками, мне удалось снизить болевые ощущения от рук. Полностью избавиться от боли не удалось, да и не нужно это, но снизить боль в руках от воздействия на них кислотной крови демона получилось. Руки ныли тихой отдалённой болью, и той рвущей нервные окончания боли уже не было.
  Сложнее оказалось с лицом. Если свои руки я видел энергетическим зрением примерно из той точки, где у меня были глаза, то увидеть своё лицо я не мог. Увидеть прохождение электрических сигналов в голове не получалось. Зеркальце Листерина, бывшее в его косметичке мне помочь не могло - я в нём ничего не видел. Ощущения от боли в лицевой части головы устранить не получилось. Боль практически не утратила своей резкости с того момента как кислота демона попала мне в рану, ликвидировавшую глаза и изуродовавшую лицо.
  Рассматривая себя в энергетическом зрении и успокаивая боль в руках, я практически забыл о Листерине, а между тем, у него в очередной раз начались схватки. Он вскрикнул и начал часто и глубоко дышать.
  - Оме, дышите глубже, - я обратился к Листерину, - и если вам очень больно, не терпите, кричите.
  - Хорошо, Ульрих, - он схватил меня за предплечье и всё время пока длились схватки не отпускал.
  Боль от схваток прошла и, когда Листерину стало легче, я попросил его забинтовать мне обожжённые кислотой пальцы рук.
  Одна из тонких шёлковых рубашек из запасов Шиарре была аккуратно разрезана Листерином на тонкие ленточки. Этими лентами он перебинтовал мне пальцы и ладони. Ничего, подживёт всё, будут как новые. Время между схватками будет сокращаться и пока еще есть такая возможность, нужно проверить, что случилось наверху, если, конечно, удастся туда пройти.
  Поблагодарив Листерина за перевязку, я с помощью подозванного Эльфи добрался до дверного проёма коридора шедшего наверх. Сил у меня немного и надо их поднабраться. Я присел на один из скатившихся сверху камней и начал делать зарядку. Вдох, счёт, выдох, счёт... Здесь, внизу у портала, Великая Сила была относительно стабильна и её подпитка позволила мне улучшить своё состояние.
  Касаясь наименее пострадавшей левой рукой стены, я, осторожно, стараясь не запнуться об упавшие камни, начал подниматься по лестнице наверх.
  Ощупывая ногой ступеньки я медленно поднимался и считал. Сколько их всего было-то? Восемьсот шестьдесят четыре... Сами ступени не очень высоки, примерно полторы пяди, я мерил, на наши деньги сантиметров 25, значит глубина портального подземелья около 200 метров. Однако!
  Голова, занятая расчётами, отвлеклась от окружающего. Не устояв, я запнулся о лежащий обломок, и, упав, сильно ударился коленом и локтями. Чёрт! Больно! Голову прострелило резкой болью.
  Повернувшись на бок, я подтянул к себе ушибленные колени. Полежал, успокаивая пульсирующую головную боль.
  Штаны, заскорузлые от крови (лазил по кровавым лужам) заскрежетали от движения ног.
  Вдох, счёт, выдох, счёт... я сел на ступеньки, сложив руки на груди. Вдох, счёт, выдох, счёт... Сила вливалась в меня, успокаивая боль. Не прерывая своего занятия, я энергетическим зрением наблюдал за тем, что происходит с моим организмом. Желтизна, приносимая болью, начала отступать из энергетического каркаса рук, боль в голове тоже немного поутихла. Организм, ещё не привыкший к имеющимся повреждениям, под воздействием Силы пытался восстановить своё первоначальное состояние. Посидев некоторое время, размеренно дыша, я добился того, что боль в руках и голове утихла настолько, что позволила мне двигаться дальше.
  Осторожно встав, я начал подъём. Времени это заняло довольно много - приходилось учитывать, что ступеньки были завалены обломками камней и чем выше я поднимался, тем больше их было.
  Наконец, в районе где-то двести двадцатой ступени моя голова попала в тёплый воздух. С подъёмом ещё на несколько ступеней он стал горячим. Дальше было идти невозможно - воздух в коридоре был раскалён. По-видимому, взрыв накопителя (думаю, что это был он) оказался настолько силён, что на поверхности всё расплавилось и запредельная температура раскалённого камня передалась через завал в коридор. Приложив к стене плечо, я почувствовал, что стена очень горяча. Пахло раскалённым камнем и пылью.
  Ну, по крайней мере, теперь к порталу не сможет пробраться ни один демон. Вот только надолго ли нам хватит воздуха? Листерин ещё рожает, а схватки первородящих могут длиться долго. Идти в портал в таком состоянии он не сможет. О кесаревом сечении не может быть и речи.
  Придётся ждать. Ждать сколько сможем. Вернее, на сколько хватит воздуха.
  Вернувшись в портальный зал, я сообщил лежавшему Листерину о завале и, не раскрывая всех подробностей, начал его успокаивать тем, что никто из демонов к нам прорваться не сможет.
  Смочив чистую тряпочку в воде с разведённым вином, я осторожно промокнул лицо оме. У него опять начались схватки.
  Так, в течение нескольких часов, мы все пережидали роды Листерина. Эльфи безучастно сидел на своей скамье у стены и только изредка вздрагивал (я видел его силуэт) во время самых сильных криков Листерина. Оме кричал от боли, судорожно дышал. Я, как мог, успокаивал его, подставив свои предплечья, за которые он держался.
  Время от времени, я ощупывал его ставший горячим сфинктер и поглаживал живот.
  В энергетическом зрении организм оме светился, ниже пояса в основном жёлтым светом. В желтизну отдавал и контур тела ребёнка - ему тоже приходилось нелегко. С учётом опыта обезболивания своих рук, я пытался снизить болевые ощущения оме, телекинетически стараясь пресечь поступление сигналов боли в мозг Листерина. Ускорять родовую деятельность я не стал, боясь навредить рожающему и ребёнку.
  Наконец, матка Листерина раскрылась и начался процесс изгнания плода.
  Заметив продвижение ребёнка, и то, что состояние Листерина ухудшилось, я начал просить его тужиться. Листерин судорожно дышал, хватая ставший душным воздух широко раскрытым ртом.
  Я перебрался к его ногам и заготовил несколько чистых сорочек для приёма ребёнка. Ещё раз дотронулся до приготовленного для пересечения пуповины небольшого ножа, лежавшего рядом с Листерином, там же были заготовлены шёлковые нити для перевязывания пуповины, вытащенные нами из распущенной рубашки.
  Листерин кричал, хрипел сорванным горлом, ощупав его промежность, я наткнулся на показавшуюся головку ребёнка.
  - Оме, тужтесь, головка показалась! - сообщил я ему.
  Листерин закивал и продолжил потуги.
  Верхнее плечико ребёнка начало выходить из сфинктера - я неотрывно на ощупь отслеживал положение ребёнка. Показалось нижнее плечико. Ребенок шёл личиком к левому бедру оме.
  - Тужтесь, оме, плечи вышли, ещё немного осталось.
  Живот Листерина начал опадать - я провёл по нему рукой.
  Придерживая ребёнка за головку, я удерживал его, ожидая полного выхода.
  Листерин приложил последние усилия и ребёнок вышел. Остатки околоплодных вод выплеснулись из развёрстого сфинктера. На ощупь я подхватил мокрое тёплое тельце с подрагивающими ручками и ножками. Поднимать ребёнка слишком высоко нельзя пока не пересечена пуповина - кровь может отхлынуть из ребёнка в плаценту. Осторожно обернув новорождённого шёлковой тканью, я положил его рядом с Листерином.
  - Видите, оме, какой богатырь родился. Подождите, нужно сначала перерезать пуповину. Помогите мне, - сказал я тяжело дышащему оме, - где у нас нож? Резать придётся вам - я ничего не вижу. Оставьте вот такой хвостик, - я показал пальцами расстояние, на котором надо сделать разрез.
  - Оме, сначала перетяните ниткой пуповину, а потом режьте, - наставлял я Листерина, сам не зная почему надо делать именно так.
  Затянув нитку на пуповине, Листерин отрезал её и, обернув ребёнка тканью, взял его к себе на грудь. Ребёнок слабо запищал. Я облегчённо выдохнул - раз закричал, значит, лёгкие развернулись, будет жить!
  - Оме, потужтесь ещё немного, послед не вышел, - обратился я к счастливому Листерину.
  -Да, да, Ульрих, я понимаю ещё немного..., - ответил он слабым голосом.
  Что-то мне в нём не понравилось, но я пока не понял, что именно.
  Взглянув энергетическим зрением, я увидел в чуть голубоватой сетке живота Листерина жёлтые контуры истончившейся матки и тёмное пятно полностью лишённой энергетики плаценты. Пятно двигалось к выходу из тела и вот-вот процесс родов должен был окончательно завершиться. У Листерина снова начались схватки, но судя по его состоянию, их интенсивность была совсем небольшой. Я, решив ему помочь, ухватил отрезанную пуповину и, чуть её натягивая, начал помогать выйти последу.
  Наконец, тёмное пятно вышло из Листерина и с влажным чмоканьем плюхнулось на каменный пол портального зала. Я услышал как что-то капает на пол.
  - Оме, что это? - спросил я Листерина.
  - Извините, Ульрих, мой мочевой пузырь не выдержал, - смущённо ответил он, занятый ребёнком.
  Листерин помочился, но капель не прекращалась. Я насторожился.
  - Посмотрите, оме, что это может быть, - попросил я его.
  Листерин пошевелился.
  - Кровь..., - растерянно прошептал он.
  Ощупывая живот Листерина, я почувствовал, что он спал, но вот становиться твердым не спешил - значит, возможно маточное кровотечение. Эх, холодненького бы чего ему на живот, но где его взять?
  Температура в портальном зале росла и нам становилось трудно дышать.
  Поискав что-то ещё из приготовленных рубашек, я нашарил ещё одну сорочку и, сложив её несколько раз пристроил в промежность Листерина.
  - Оме, что вы чувствуете? - поинтересовался я.
  - Ничего, у меня ничего не болит, всё хорошо, Ульрих, - ответил он.
  - Если есть чем, можете покормить ребёнка, - сказал я ему.
  - А уже можно? - спросил удивлённый оме.
  - Не только можно, но и нужно. И он поест и у вас молоко пойдёт, - сообщил я Листерину.
  - Да, наверно я смогу, - завозился Листерин, расстёгивая одной рукой рубашку, а другой придерживая ребёнка.
  Все его действия я видел энергетическим зрением как движение человеческого тела, состоящего из контура и разноцветной сине-зелёно-красной сетки. Красный - цвет удовольствия и удовлетворения находился в основном в голове Листерина, а всё остальное тело выглядело в виде зеленовато-голубой сетки электрических сигналов, особенно ярко видных в местах прохождения нервных волокон.
  Пожамкав рукой левый сосок, Листерин приложил к нему такой же синевато-зелёный контур ребёнка. Тот удовлетворённо зачмокал, наливаясь красноватым цветом.
  - Есть чем кормить? - спросил я.
  - Да, - и по его ответу и появлению в голове красноватого свечения я понял, что оме улыбается.
  Ещё раз осмотрев тело Листерина ниже пояса, я убедился, что его растянутая родами матка никак не желает сокращаться, а её бледно-голубой с вкраплениями желтизны цвет постепенно гаснет.
  Отмирает что ли? Это как!
  Паника охватила меня. Листерин, судя по всему, умрёт! Уже умирает.
  Чёрт! Куда я с двумя беспомощными! Один псих, второй вообще только родился!
  Глухо застонав сквозь зубы, я сел на скамейку рядом с Листерином.
  - Что с тобой, Ульрих? - тихо спросил он, умиротворённо любуясь ребёнком.
  - Нет, нет, ничего, раны опять заныли, - ответил я родившему оме, не желая его беспокоить тем, что я увидел, - как вы ребёнка назвать хотели?
  - Винрих. Винрих фон Юалд. Барон Винрих фон Юалд, - ответил Листерин, улыбаясь.
  - О, барон. Барон, - шутливо обращаясь к ребёнку снова спросил я,- а где ваша барония?
  - Оме Ульрих, - также шутливо отвечал за ребёнка Листерин, - наша барония находится у границ Барбанула, это самая большая барония в бывшем Великом герцогстве Лоос-Корсвар. Ой, извините меня, оме Ульрих, - спохватился Листерин, вспомнив откуда родом Ульрих.
  - Ничего, - ответил я, - лучше скажите мне, сможете ли вы встать.
  - Не знаю, голова кружится, - едва слышно ответил Листерин, прислушиваясь к своему состоянию, - оме Ульрих, скажите мне, - он завозился и я увидел как оме рукой проверяет тампон в промежности, - ох..., кровь течёт и течёт. Оме, обещайте мне, что... если со мной что-то случится... вы позаботитесь о ребёнке. Обещайте мне, - он крепко схватил меня за руку ледяными пальцами.
  - Обещаю, оме... да вы и сами скоро сможете о нём позаботиться. Вот сейчас мы отлежимся немного, пройдём в портал, а там... нам помогут, вас посмотрит целитель и вы с ребёнком будете жить долго и счастливо. Он вырастет хорошим искусником, самым знаменитым во всей Тилории. Вот увидите. Точно вам говорю.
  Я уговаривал Листерина, а сам с замиранием сердца следил за тем, как постепенно гаснет голубоватый свет электрических сигналов в его теле. Кровотечение не прекращалось и сейчас Листерин умирал, истекая кровью. Сложенная в его промежности рубашка полностью пропиталась и сейчас кровь неспешными крупными каплями капала на пол под скамейку на которой лежал оме.
  - Оме, давайте собираться, - желая отвлечь Листерина, я пытался занять его (да и себя тоже) хоть какой-то деятельностью.
  - Да, да, оме, надо собираться... Вы знаете, оме, как-то мне тяжело дышится, - сказал он в ответ.
  - Ну это вполне объяснимо. Наверху завал, он не пропускает воздух. Поэтому готовьтесь, оме, нам с вами надо идти через портал. Сейчас мы оденемся и все вчетвером пойдём. Кстати, оме не знаете куда ведет этот портал? - задал я вопрос.
  - Нет, Ульрих, супруг не говорил об этом. Я его тоже не спрашивал, - слабым голосом произнёс Листерин.
  - Оме, давайте я помогу вам одеться, - снова обратился я к Листерину.
  Пошарив руками вокруг Листерина, я с его помощью нашёл трусы и штаны, которые мы сдёрнули с него до начала родов. Касаясь его рук, я почувствовал, что кровопотеря сказывается на нём самым неблагоприятным образом: температура тела упала, он покрылся холодным липким потом.
  Подумав, я предложил:
  - Оме, давайте пока ребёнка пеленать. Мне ничего невидно, а вы сможете его спеленать и потом мы с вами понесём его.
  Листерин привстал, положил ребёнка рядом с собой и начал расстилать одно из захваченных нами покрывал. Положив на него шёлковую сорочку Шиарре он уложил на него маленького Винриха и начал пеленать его. Сделав конверт (я его ощупал) он обернул ребёнка покрывалом.
  Возня с ребёнком совсем доканала оме. Силы оставили Листерина. Он снова лёг на скамью и тяжело дышал. Кровотечение усилилось.
  - Оме, обещайте мне... позаботиться..., - схватил он меня за руку и не отпускал.
  - Хорошо, Листерин, обещаю, я сделаю всё, что смогу, - ответил я.
  - Оме, здесь у меня, - Листерин показал на свой развязанный узел (ну то есть я понял, куда он показывает, наблюдая его энергетический сулуэт), с вещами, которые мы так и не смогли собрать, - деньги и драгоценности... деньги золотые - 120 талеров. Это достаточно много... - он задохнулся.
  - Я вас понял, оме..., - ответил я, сжимая холодеющую руку Листерина.
  В энергетическом зрении всё его тело утратило почти всю электрическую сеть и только мозг ещё был активен. Что же с ним делать? Бросать вроде как не годится.
  - Оме, - я наклонился к ослабевшему Листерину, - наверху, над нами демоны. На моих глазах они съели несколько человек. Я бы не хотел, чтобы они добрались до вас... Если вы согласны, то... я бы мог забрать вас с собой.
  - Да... заберите, и ребёнок... он на вас, оме... - прошептал обессилевший Листерин.
  Я прижался своим лбом к его лбу и по уже испытанной схеме рванул шарик личности оме на себя. Меня шатнуло, утихшая было боль прострелила мою многострадальную голову. Из носа потекло. Кровь. Уже пятый... Похоже, это предел. Больше которого я не выдержу.
  Дотронувшись до Листерина я убедился, что он мёртв.
  - Эльфи, - позвал я, - подойди.
  Эльфи, сидевший всё время пока я был занят Листерином, ребёнком и исследованием коридора на скамье, подошёл ко мне.
  - Эльфи, нам с тобой сейчас надо все вещи собрать, а потом с ребёнком, - я задохнулся: действительно, что-то в подвале стало душно, да и температура растёт, - мы идём в портал. Ты меня понял?
  Окинув энергетическим взором Эльфи, я увидел как в его голове промелькнули какие-то голубоватые сполохи. Ага, видно, голова заработала.
  - Т-т-а-а, - выдал Эльфи протяжный звук, похожий на согласие.
  Нашарив мешки, которые принёс с поверхности, я начал их потрошить и перебирать вещи собранные омегами. Надо из двух, нет, даже из трёх, считая узел Листерина, сделать один.
  Расстелив на полу портьеру, послужившую упаковкой для сидора, я на ощупь перебирал вещи. Удалось обнаружить одежду (разобрать вслепую, что это я не смог), 4 бутылки вина из запасов Шиарре. Пятую пустую из-под белого вина выбрасывать нельзя - в нашем положении пустая бутылка большая ценность. Положил с собой. Фляжку Лило тоже прибрал. Два комплекта туалетных принадлежностей (мои и Шиарре) также отправились в сидор. 2 металлических стакана, ложки и вилки в количестве 6 штук (!) обрели своё место в рюкзаке. Перебирая прихваченную одежду я обнаружил увесистый кожаный кошелёк с драгоценностями Шиарре. Были выявлены также два плотных плаща из толстой шерстяной ткани - их отложил в сторону. Оденем перед уходом в портал.
  Ревизия вещей Листерина показала, что у него были собраны несколько полотенец, туалетные принадлежности, нож, использованный нами для перерезания пуповины, какая-то посуда (я не стал её разбирать), кошелёк с деньгами и узелок с драгоценностями. Узелок пошёл в сидор, а деньги я пристроил в карман под жилетом.
  Перекомпоновав вещи, я уместил всё это в один сидор, сунув нож в сапог. Неразбирая, что в мешках, которые тащил в подвал Эльфи, я затискал всё его имущество и вещи Лило в один сидор. Шёлковый шнур от вещмешка Лило я отвязал и подозвав Эльфи, обвязал его за пояс, второй конец шнура я обвязал вокруг себя. Пусть будет. Эльфи сейчас не в разуме, а так вероятность того, что он потеряется, меньше.
  - Эльфи, - я взял голову омеги в перебинтованные ладони, - я тебя привязал, будешь за мной идти. Смотри, не потеряйся. Кивни если понял.
  Кивнул. Так, теперь ребёнок, хорошо, что Листерин успел его покормить. Надолго этого не хватит, но имеем то, что имеем.
  Сложив покрывало на котором лежал ребёнок, завёрнутый в другое покрывало, я связал его концы по диагонали, повесил эту петлю на шею и в получившийся подвес положил ребёнка. Мальчик спал и на все мои манипуляции только зачмокал губами.
  Ощупав остывающее тело Листерина, я нашел у него на руке неширокий брачный, судя по всему золотой, браслет и снял его. Браслет пошёл в карман. Возясь около тела умершего, я запнулся о сапожки Листерина. О, а они пригодятся.
  - Эльфи, иди сюда, - подозвал я стоявшего около своих мешков омегу.
  Присев к его ногам, я пошарил по обуви Эльфи. Нет, это надо же! Как я им говорил - обувайтесь в крепкую обувь. Это надо же додуматься - одеть туфли. От лазанья по битым камням туфли Эльфи, похожие на бальные, просили каши.
  - Переобувайся! Быстро! - скомандовал я злым шёпотом, опасаясь разбудить ребёнка, висевшего у меня на груди.
  Под моими внимательными руками Эльфи переобулся.
  Ну всё! Идём. А нет, ещё не все. Освещение. Нашарив и собрав все осветительные шарики в количестве 5 штук, я засунул их в щель в сидоре Эльфи. Вот теперь всё.
  Как там должно быть? Я начал вспоминать изученную в своё время памятку о создании и функционировании порталов.
  Силу сюда. Запускаем внешний контур. Внутренний контур должен вращаться в другую сторону. Коснувшись светящихся в энергетическом зрении рун портала, я подал в него Силу.
  Запустился.
  Держа Эльфи за руку, мы с ним синхронно шагнули в открывшийся портал.
  Вспышка Силы, видимая только мне, поглотила нас.
  
  
  
  Глава XXIII
  
  Глубоко настоянный запах палой листвы, мокрой земли, дождя - запах осеннего леса ворвался в мои ноздри. Портал открылся на небольшой высоте от земли и я, не ожидавший этого, шмякнулся ногами на мокрую лесную подстилку, захрустев гнилыми ветками. Голову прострелило дикой болью. Эльфи свалился следом. Ребёнок, лежавший в подвесе, завозился, зачмокал губами. Обратив на него внимание, я увидел, что из его головки по телу распространяется желтоватый цвет беспокойства.
  - Тш, тш, тш, тише, Веник, всё хорошо, спи..., - начал я его уговаривать, одновременно подкрепляя уговоры телепатическим воздействием. Затих.
  Где мы? Что это за место? Почему портал открылся в лесу? Телеметрия не показывала ничего крупнее вороны в радиусе ... ну, наверное, метров ста.
  Окинув окружающую местность энергетическим зрением, я увидел Веника у себя на руках, Эльфи, стоящего на коленях у меня за спиной и опасливо оглядывающегося. В паре метров от меня, светилось зеленоватой энергетикой маленькое существо. Приглядевшись к нему, я понял, что увидел мышь! Вон, даже хвостик видно. Мышь настороженно замерла, повернувшись всем телом в нашу сторону.
  Осень. Её запах в лесу не спутать ни с чем. Мелкий, нудный осенний дождь сеялся с неба, пропитывая влагой всё вокруг. Капли срывались с веток мокрых деревьев, падали на опавшие листья, шуршали, вводя в заблуждение - казалось, что по лесу кто-то идёт. Кто-то маленький и быстрый.
  Поднявшись с колен, Эльфи прижался к моей спине. Эмпатия донесла до меня его беспокойство, грозящее сорваться в страх. Голова его, как я видел, стремительно желтела. Ну хоть какие-то эмоции! С трудом отойдя от Эльфи на пару шагов и нашарив привязанные к сидору плащи, отложенные ещё в портальном зале, я осторожно, стараясь не разбудить ребёнка, снял вещмешок и накинул на себя толстый плотный плащ. Затянув его завязки на шее, накинул глубокий капюшон, расправив свои длинные волосы под плащ и умостив под ним Веника, закинул на плечи снятый сидор. Эти небольшие усилия вызвали головокружение. Пульсирующая боль разрывала мою многострадальную черепушку. Немного постояв и утвердившись на предательски дрогнувших ногах я обратился к своему спутнику:
  - Эльфи, подойди ко мне, - негромко попросил омегу, стоявшего в стороне от меня, - плащ оденем, а то ты промокнешь.
  Эльфи подошёл и я наощупь проделал с ним те же манипуляции по одеванию плаща.
  - Давай рюкзак оденем, - разговаривал я с безмолвствующим омегой только чтобы не молчать.
  Покончив с одеванием плащей я снова начал вертеть головой, прислушиваясь к звукам осеннего дождливого леса.
  Сейчас вообще день? Или уже стемнело?
  Я повернулся к Эльфи спиной и меня повело. Осторожно придерживая ребёнка, я начал шарить левой рукой в пространстве. Ничего нет. Сделав пару шагов вперёд и натянув шнур, связывавший нас с Эльфи, мне удалось нашарить нетолстое дерево. Упёршись рукой в мокрый ствол, я судорожно вздохнул. К горлу подкатила тошнота.
  Надо избавляться от своих квартирантов, пока ещё голова работает.
  Ступая вслед за мной, Эльфи подошёл ко мне и уткнулся в мешок, висевший у меня на спине.
  Перебирая рукой по стволу дерева, я опустился на землю.
  Опять посмотрев энергетическим зрением на ребёнка, я снова увидел Веника окутанного голубоватой дымкой. Эта дымка охватывала всё его тельце и от моего источника в солнечном сплетении тянулась такая же голубоватая дымка, сливаясь с его энергетическим каркасом. По-моему, он энергию тянет?
  * * *
  Мышь всё также сидела притаившись. Оглядевшись, я увидел стоявшего Эльфи (ну, не его, собственно, а энергетический каркас его организма), слабые беловатые контуры живых деревьев едва проступали на тёмном фоне.
  Так, делать-то что будем? Надо идти. Куда - не вижу. Полна жопа огурцов - то есть полная голова посторонних личностей толком даже стоять не даёт, не то что идти.
  Мягкий мешок за спиной позволял опираться на дерево не обращая внимания на его мокрый ствол. Я задрал голову вверх, вдохнул пряный воздух. Тишина... А довольно прохладно.
  -Эльфи, подойди, - тот подошёл.
  Ощупал его руки - нет пока не замёрз.
  - Сядь, - потянул его за шнур. Эльфи сел рядом со мной, привалившись мешком к тому же стволу слева от меня.
  - Что же мы с тобой будем делать? Куда, в какую сторону пойдём? - задал я вслух терзавшие меня вопросы.
  Эльфи молчал. Ладно. Попробуем что-нибудь придумать с помощью Силы. Здесь она стабильна. Судя по окружающему, выкинуло нас где-то далеко к северу от замка. В замке ещё было лето. А тут лес как в октябре - судя по палым листьям и погоде.
  Телеметрия мне показывает только живые организмы - животных и людей. Деревьев я почти не вижу. Энергетическое же зрение направлено на те организмы, клетки которых обмениваются электросигналами. Живые растения тоже передают внутри своего организма электросигналы и в энергетическом зрении они мне видны как едва видимые беловатые контуры стволов, веток, листьев, а! вот листьев-то я, по осеннему времени, как раз и не вижу.
  Укрытие, в котором сидит мышь, я тоже не вижу, наверное, потому, что она забралась под какой-то гнилой пенёк - он мёртвый и мне не виден.
  * * *
  Насобирал я себе жильцов в голову. А теперь всех их, за исключением Ульки (не отдам, моё!) надо отпустить в Силу. Из сведений, почерпнутых мной в библиотеке, я знал, что умирая, здешние обитатели, по крайней мере, разумная их часть, уходят в Силу, независимо от того, были ли они при жизни искусниками или нет - наглядное проявление того, что в этом мире Сила пронизывает всё и всё есть Сила.
  По тому как кружилась голова и усиливалась внутренняя, так и не понятая мной боль, я понял, что тянуть больше нельзя. Если не отдам Силе, не выпущу собранных омег, сдохну прямо здесь в сыром холодном осеннем лесу. А без меня не жить новорождённому Венику и почти такому же Эльфи.
  - Сила, Magna Potentia! Прими детей своих. Умерли рано они, но знаю я, вернуться они к тебе должны, - прошептал я по-русски, косплея Йоду, но мне показалось, что обратиться именно так будет правильней.
  Скользнув на грань подсознания, я увидел всех пятерых, все пять шариков - Шиарре, Оле, Янку, Лило и Листерина. Подсознание опять изменилось: на полированном камне пола стояли широким кругом 5 каменных колонн, а за каждой колонной лицом внутрь круга висели огромные цветные портреты омег.
  Колонна из чёрного с золотистыми прожилками мрамора стояла перед портретом Шиарре изображавшим огромное лицо Шиарре с выражением, схваченным в один из наших сексуальных марафонов, и повёрнутое в ¾ с полуприкрытыми огромными ресницами глазами.
  Бледно-розовая однотонная колонна из камня, напоминающего своей фактурой сахар, закрывала собой юное лицо Оле, смотревшего на меня широко раскрытыми глазами.
  Колонна, за которой висел портрет Янки с длинной чёлкой закрывавшей один глаз, была малахитового цвета с белыми прожилками.
  Портрет Лило, смотревший на меня из-под полуопущенных ресниц с длинными стрелками выглядывал из-за колонны желтоватого камня с белыми вкраплениями.
  И последний портрет, портрет Листерина, выглядевшего таким, каким я его запомнил, в одну из последних наших встреч в саду, когда он, посвежевший, помахал мне рукой, прятался за колонной белого мрамора с тёмно-красными узкими и редкими прожилками.
  Внутренняя боль не прекращалась, нарастала, ныла, так ныла, что во мне всё горело и мысли путались. Особо я боялся потерять сознание и цеплялся за него, из последних сил, цеплялся как мог...
  Оставаясь на той грани, которая позволяла видеть происходящее в подсознании и, в тоже время энергетическое зрение показывало мне обстановку в реальном мире, я увидел как портрет Шиарре вдруг бесшумно треснул и как в замедленной съёмке начал постепенно сверху вниз превращаться в светящиеся белые точки, причудливо двигающиеся и уплывающие куда-то вверх. Музыка, печальная музыка дудука, извлечённая из файлов моей памяти, задевая какие-то струны, рвала их вверх вслед за Шиарре и, если бы я мог, то слёзы залили бы моё лицо (Абрикосовое дерево Дживан Гаспарян).
  "Шиарре, уродище", - прошептал я печально, разрываемый эмоциями.
  "Ненавижу", - едва слышно ласково донеслось до меня от уходящего вверх Шиарре.
  В реальном мире осенний печальный лес, пропитанный неумолчным моросящим дождём, затих, провожая умерших в последний путь. Светящиеся точки вырвались из моей груди, окутали тело и, плавно и хаотично меняя направление движения, устремились вверх, в плачущее небо.
  Эльфи выдохнул, поднял голову и, боясь снова вдохнуть, наблюдал уход Шиарре. Музыка, печальная музыка, выворачивающая душу, тревожила мир. Эльфи слышащий её по нашей связи, вцепился мне в руку.
  Чёрная колонна, стоявшая перед портретом оме, тоже вдруг беззвучно треснула наискосок, примерно на 2/3 от её высоты. Верхняя треть, начав было съезжать вниз, вспыхнула разом светлячками, такими же как портрет, и они, присоединившись к своим собратьям из портрета, устремились в звёздное небо. Обломок колонны остался стоять, исчезнувший портрет открыл за собой пустоту бесконечного пространства, ограниченного снизу полированным чёрным полом, а сверху переливающимися созвездиями и цветными облаками туманностей, галактик и пылевых облаков.
  Лило, связанный синхронизацией с Шиарре был следующим. Его портрет, подчиняясь звучавшей музыке тоже осыпался и светящимися точками устремился вверх.
  "Лило", - мысленно позвал я его.
  Тишина. Только его желтоватая колонна осыпалась и утекла вслед за светлячками портрета почти полностью. Оставшийся кусок её, высотой не более метра, на изломе отливал золотом, золотом в которое были включены крупные белые крапины.
  Подчиняясь тихой неспешной музыке, Янка, его портрет, начал сыпаться и подниматься светящимися точками вверх.
  "Оме", - услышал я его голос, - "я люблю вас..."
  "Я... мне...", - ком встал у меня в горле. Мне будет не хватать тебя, Яночка. Я не смог ему соврать, сказать, что тоже люблю. Но он ушёл спокойным и умиротворённым, его зелёная колонна осыпалась наполовину.
  Оле, синхронизированный с Янкой, самый маленький из всех, милый, никогда не унывающий Оле. Широко раскрытые глаза омеги неотрывно смотрели на меня, а его портрет начал распадаться медленнее всех, будто нехотя.
  "Оле", - позвал я его.
  "Оме, оме, я не хочу! Оставьте меня с собой!" - просил он.
  А может?
  Но вихрь огоньков, подчиняясь музыке, завертелся столбом и, ускорившись, ярким смерчем вознёсся к звёздам. Колонна Оле осыпалась, огоньки унеслись тем же вихрем, а её остаток переливавшийся на изломе розовым сахаром был того же размера, что остаток колонны Янки.
  "Оме, вы обещали мне", - пришла от Листерина мысль-сообщение, перед тем как осыпаться огоньками.
  "Я помню, оме..., я помню...", - ответил я, провожая его. Белая колонная Листерина осыпалась почти до фундамента и на её изломанном торце ярко-красные прожилки переплелись, образовав причудливый узор.
  Ну вот и всё... Пять! У меня было их пятеро! И всех, всех потерял... музыка... божественный дудук... как бы сейчас вернуться назад... живой, весёлый Янка..., нежный, мягкий Оле..., бестолковые, но такие наивные Эльфи и Лило..., Шиарре, о, Шиарре - это Шиарре..., Листерин... умненький, полный надежд и ожидания ребёнка... всех их уже больше нет..., как бы сейчас туда вернуться, как бы там, в том далёком и близком, надышаться им, той атмосферой, прожить ещё хоть один день, сказать тем, кого уже сейчас нет, важные слова....слова, которые так и не успел сказать им при жизни...
  Руки мои опустились, голова поникла... я устал, как же я устал... Дудук затих на последней ноте и казалось даже стал слышен последний выдох Мастера, оторвавшего инструмент от губ. Любил ли я их? Не знаю... теперь не знаю. Моральные установки мои сформировались в той жизни, я пришёл сюда уже личностью - поэтому мне и удалось перехватить управление над телом Ульки, и только благодаря этому мы с ним выжили, но принять до конца здешние сексуальные отношения я не мог. Шиарре выводил меня из себя и получал своё наказание. Было ли это для него наказанием? Не знаю... скорее нет. Да плевать... Я его наказывал за всё, что он сделал со мной и это главное. А остальные...? С ними было комфортно...О! Вот то нужное слово. Комфортно. Мне. А им? Не знаю... Не задумывался. Ну кроме Листерина - он случайный человек в этой компании.
  Ульрих, видя происходящее, рыдал.
  -"Оме", - говорил он прерывающимся голосом, - "отпустите меня".
  - "Ты тоже хочешь оставить после себя колонну?" - задал я ему вопрос, - "так вот, у тебя ничего не получится - это твоё тело и уходить надо мне. Но тут чужак я, и не факт, что смогу вернуться в свой мир. Также не факт, что я уйду в Силу. О! А это мысль! Стану привидением и буду пугать старых деревенских омег. Ну а вам, маркиз, придётся нянчиться с двумя детьми сразу. Всё! Решено! Я устал. Я ухожу", - закончил я знаменитой фразой.
  - "Нет, Макс, нет! Не надо! Вы мне нужны, я не могу без вас...", - произнёс Ульрих, каким-то образом уместив в одну фразу и восклицания на грани истерики и тихую просьбу.
  Не ответив, я полностью вышел из подсознания. Уходившие столбом светящиеся точки пробили в густых осенних облаках дыру и ласковые лучи Эллы, наполняя меня бодростью, упали мне на лицо. А у нас, оказывается, день.
  Веник снова завозился во сне, возвращая меня на землю. Так, срочно ищем дорогу, любая дорога рано или поздно приведёт к людям, а люди... это люди.
  Воспользовавшись телеметрией, я с удовольствием узнал, что её радиус вырос как бы не втрое. Крупной живности вокруг не было и, переключившись на энергетическое зрение, чтобы не разбить лоб о стоящие деревья, я двинулся вперёд, потянув Эльфи за собой. Куда идти? Тот, кто не знает, куда ему идти, никогда не заблудится.
  Пройдя несколько шагов, понял, что энергетическое зрение дальностью обнаружения не обладает. Максимум 100 шагов - я проверил. Заметив особо толстое живое дерево, за которым я уже ничего не видел, я бодро пошагал к нему, обходя стоящие деревья и считая шаги. Дойдя вместе с поспешавшим за мной Эльфи, я задумался. Как увеличить дальность своего видения? Ну вот, я смотрю во все стороны сразу - так устроено это зрение, и, может быть, по этому не могу видеть дальше? А если смотреть узким лучом? А вообще, так можно? Или попробовать выпускать сильный короткий сигнал? Я же принимаю информацию о наличии энергии, а не испускаю сигнал, как это делает радар.
  А что если попробовать принимать информацию о наличии энергии (т.е. энергетическое зрение) узкой полосой, может быть, тогда удастся увидеть дальше, чем вижу сейчас?
  Как я не бился, узкую полосу энергетического зрения сделать не удалось. По этой причине видеть энергию живых существ дальше, чем на сто шагов я не мог.
  Веник, висевший у меня на груди, снова завозился, закряхтел и начал скрипеть (таким мне показался плач новорождённого). Окинув его своим новым взором, я понял, что он испытывает дискомфорт - внешняя его оболочка в промежности и у ягодиц пожелтела и эта желтизна поступает в голову.
  Этого ещё не хватало! Сколько времени прошло с кормления его Листерином? Больше двух часов - это точно. Младенец так долго держался только благодаря тому, что слился с моей аурой и поглощал из неё энергию. А благодаря нормальному фону Силы я этого не чувствовал.
  Что делать-то? Сидевший слева от меня Эльфи, тоже начал возиться и вздыхать. Глянув на него, я увидел тот же желтоватый оттенок - оттенок дискомфорта, поднимавшийся из его промежности к голове.
  Поглаживая ребёнка правой, забинтованной особенно плотно рукой, по спинке, я поднялся и дёрнув за связывавший нас шнур, поднял Эльфи.
  Распахнув полы его плаща и пошарив под его курткой, я добрался до завязок штанов омеги. Нащупав искомое, спустил с него штаны и, отойдя в сторону, отвел край трусов (все таки стринги одел, стервец!) и скомандовал:
  - Писай!
  Звук струи, ударившей в палые листья, достиг моего слуха. Н-да... а ведь это ерунда по сравнению с другой проблемой. Ему, ведь, и задницу подтирать надо будет. Эльфи закончил мочиться, я расправил крохотную тряпочку, заменявшую ему трусы, и натянул штаны, затянув завязки. Оправил куртку омеги и запахнув плащ снова усадил рядом с собой.
  - А кто это у нас проснулся? - начал говорить я с Веником. В его голове тут же голубые огонёчки вспыхнули в висках. Ага, слышит.
  - А ну-ка, посмотрим, что у нас случилось? - продолжал я общение, наблюдая работу мозга ребёнка уже всего светившегося в энергетическом зрении.
  В дополнение к словам, решил подпитать новорождённого энергией и направил её из своего солнечного сплетения в район его диафрагмы.
  Голубоватая струя дотянулась до ребёнка и начала впитываться в его пока ещё основной энергетический центр, постепенно разгоняя и заставляя его светиться ярче. Ярко-синее сияние удовольствия охватило головку Веника и он удовлетворённо закряхтел.
  Откинув капюшон и сняв подвес с ребёнком с шеи, осторожно уместил покрывало с Веником на коленях. Чуть развернул, пошевелил ткань в которую его завернул Листерин, принюхиваясь к ребёнку. Нет, ничего. А чего кряхтел? Есть, что ли хочет? А кормить-то его у нас нечем. Ни я, ни Эльфи не доимся. Быстро запаковав новорождённого обратно, я закинул петлю подвеса на шею и, кое как расправив свои длинные волосы, натянул капюшон.
  Осенний лес оставался недружелюбным - моросил дождь и постепенно холодало. Встав, я решил попробовать ещё один способ хоть как-нибудь сориентироваться в окружающих меня деревьях.
  Подтянув Эльфи к себе телекинезом (работает!), я поставил его спиной к себе, так чтобы он не давил на висящего у меня на груди Веника и, прижался лбом к голове более низкорослого омеги. Запах волос Эльфи отдавал пылью (от разрушенных зданий замка) и чем-то таким, своим, родным. Выдохнув в волосы омеги, я собрался:
  -Эльфи, туда смотри, - указал я пальцем ему направление, куда надо смотреть.
  Быстро пробежав по нашей связи, вихрем ворвался в голову Эльфи и начал двигаться к его зрительным нервам. Накинув петельку связи на нерв, я попробовал увидеть хоть что-нибудь - ведь в своё время Ульке удавалось видеть по нашей связи.
  Эльфи застонал, зашатался, схватился руками за лицо и прикрыл глаза. Видимо, моё прикосновение к нервным окончаниям вызвало боль.
  - Тише, тише, мой хороший, всё пройдёт, всё, всё успокойся, я рядом, - начал я уговаривать омежку, - открой глазки.
  Эльфи убрал наконец-то руки от лица и открыл глаза. Всё переливалось и было размытым от слёз, застилавших его глаза.
  - Поморгай, Эльфичка, нам с тобой плохо видно, - попросил я его.
  Эльфи, до сих пор не осознающий себя, послушно поморгал. О, вижу лучше. Эльфи хлюпнул потёкшим от слёз носом и вздохнул. Ничего, мы ещё вытянем тебя, дай срок.
  Так, что тут у нас? Темнеет. Лес, деревья крупные, в основном лиственные. Листья почти опали - сучья голые. Через них видно низкое, затянутое тучами небо. Никаких просветов или полян между деревьями нет. Насколько хватает глаз - деревья, деревья, деревья. Кое-где видны упавшие стволы. Надо идти к какому-нибудь из упавших великанов - хотя бы у него пристроиться. Ночевать придётся в лесу.
  - Туда пойдём, - указал я рукой, оглядевшись и заметив толстенный ствол дерева упавшего довольно давно, вплотную лежавшего на земле и от того успевшего покрыться зелёным мхом.
  Когда мы добрались до дерева и я привалился спиной, отягчённой вещмешком, к влажному стволу, а Эльфи пристроился рядом, мне подумалось: а почему я общаюсь с Эльфи голосом? Ведь мог общаться с Янкой телепатически, что мне мешает делать это с Эльфи? Тем более, что вот он, рядом и между нами есть связь. Положив руку на голову омеги для облегчения первого контакта, я его позвал:
  - "Эльфи!" -он вздрогнул и вдруг его снова, как в портальном зале, затрясло, заколотило, воздух вырвался из его груди сквозь плотно сжатые зубы.
  - Эльфи, что с тобой, не бойся, маленький, это я с тобой так разговариваю, - начал уговаривать я его голосом, поглаживая по голове, покрытой влажным капюшоном, и прижимая её к себе.
  - Ну всё, всё. Успокоился? - спросил чисто для проформы, так как эмпатия показывала мне возникшую панику, а потом, по мере моего общения с омегой, его постепенное успокоение.
  - "Мы с тобой будем разговаривать теперь так", - снова протелепатировал я, опять задёргавшемуся Эльфи, не отпуская его прижатой ко мне головы. Паника омеги во второй раз была меньше и у меня возникла надежда, что со временем он будет воспринимать такой способ общения как должное.
  
  
  
  Глава XXIV
  
  Шёл дождь. Мокрый, холодный, заядлый. Осенний. Идущий не сильно, но так, словно всегда шёл и вечно будет. Дорога раскисла и мы с Эльфи проваливались в грязь до середины голени. Грязь чавкала и неохотно отпускала ноги. Следы конских копыт и тележных колёс, наполненные грязной водой, дрожали и морщились от капель дождя. Время от времени я прогонял волну телекинеза по отсыревающим и напитывающимся влагой своему и Эльфи плащам. Брызги слетали на землю и на некоторое время становилось легче.
  После трёх дней в лесу эта дорога, обнаруженная мной с помощью Силы, вела нас к жилью. Там, где позволяла густая растительность, мы шли по обочине, а там, где это было невозможно, прямо по дороге.
  Дождь продолжался. И шёл все три дня, что мы были в лесу. Дорога, окружённая непролазной чащобой, тонула в мутной пелене.
  * * *
  Как мы выжили в осеннем лесу в эти три дня? Только благодаря телекинезу, и только ему. Телекинез помогал нам укрыться от льющего дождя - сначала пара покрывал из спальни Шиарре были растянуты над местом нашей стоянки и плотная ткань периодически освобождалась мной от воды. Огонь, добытый мной из раскрученных до немыслимой скорости деревянных чурочек, не столько горел, сколько душил нас дымом - мокрые дрова тлели и давали мало тепла. С трудом отысканная в лиственном лесу ель, поделилась с нами сырым лапником, пошедшим на подстилку.
  Усыплённый Веник был оставлен мной с безучастным Эльфи, а сам я, не переставая подпитывать энергией голодного младенца отправился на охоту.
  Буквально в десятке метров от того места, где нас выбросил портал - оно до сих пор светилось в энергетическом зрении неясным размытым пятном, я услышал журчание ручейка и только чудом, при попытке пройти к нему, не свалился в достаточно глубокий овраг. То, что тут есть овраг, я смог узнать периодически чередуя телеметрию и энергетическое зрение - энергетика показывала наличие живых деревьев ниже уровня почвы. Этот странный факт натолкнул меня на мысль, что ничем кроме оврага с протекавшим в нём ручьём, это быть не может.
  Энергетическое зрение совместно с периодически подключаемой телеметрией без труда позволяло отыскивать живность в осеннем лесу.
  Проплутав довольно долго, мне удалось, наконец, отыскать какого-то тетерева - судя по размеру. Несчастная птица была умерщвлена путём сворачивания шеи и я отправился обратно, отслеживая растянувшуюся до толщины волоса энергетическую струю между моей аурой и средоточием энергии Веника.
  Немного не доходя до нашего лагеря, с помощью телекинеза ковырнул пласт земли, выпотрошил и ободрал тушку птицы в получившуюся ямку. Кое как закончив непривычное дело, заровнял землю и пробрёл по ночному лесу оставшиеся метры до лагеря.
  Эльфи сидел под навесом, обхватив свёрток с младенцем, и бездумно смотрел блестевшими глазами на гаснущие угли костра.
  Посмотрев его глазами на себя, я ужаснулся - из темноты дождливого леса к костру идёт здоровенный (ну это с точки зрения Эльфи) мужик в плаще с накинутым капюшоном с завязанными пропитанной кровью тряпкой глазами. Идёт решительно, быстро, под ногами хрустят сучья, сминаемые тяжёлым телом. Ночной убийца, не иначе. Послав по нашей связи волну благожелательности, я успокоил омегу и, подойдя спросил:
  - Ну как тут у вас дела?
  Эльфи молчал и смотрел во все глаза. Используя свой "джедайский" меч, я нарубил из заранее притащенного нетолстого ствола несколько чурбаков, расколол их на некрупные полешки и подкинул на задымившие угли.
  - Ничего, сейчас ужинать будем.
  Пустая бутылка из-под белого вина использовалась мной для сбора в неё влаги - широченная телекинетическая воронка наполняла её дождевой водой за считанные минуты.
  Решив варить ободранную лесную курицу - ребёнку нужен бульон - за неимением молока хоть какая-то пища, я начал размышлять, как мне это сделать в отсутствие котелка.
  И опять телекинез, незаменимый, универсальный телекинез выручил меня. Собрав вылитую из бутылки воду в шар, примерно полторы ладони в диаметре, сунул этот водяной шар, удерживаемый телекинезом, в костёр, начавший немного разгораться. Периодически выдёргивая его из тлеющего костра, я проверял - вода грелась!
  Подложив в огонь обезвоженных с помощью телекинеза дров, я добился того, что вода закипела. Разделав тушку выпотрошенной птицы, поместил её в кипящую воду и варил около двух часов. Удерживаемый телекинезом шарик с бульоном приходилось время от времени приоткрывать - надо было стравливать накапливающееся давление и снимать пену.
  Сидя у костра и прослушивая окружающую обстановку обострившимся слухом, мне пришла в голову мысль: а почему, собственно, не накрыть место нашей стоянки телекинетическим куполом. Чем этот купол, по большому счёту, отличается от того щита, который меня учил ставить мастер Фольмар?
  Да, была проблема - я мог ставить щит только с помощью деревянного баклера, размер такого щита был не более полутора метров и он был плоским. Но его можно было двигать. Купол мне двигать не надо, но его размер и форма были для меня сложными.
  Попытки поставить защитный телекинетический купол не увенчались успехом. Создать его попросту не удалось. Плюнув на все эти заморочки, я вырезал мечом из ствола дерева, предназначенного на дрова, пять кругляшей с дырками посередине и, исписав их рунами на прочность и долговечность, расположил их на воткнутых в землю ветках, запитал через эти кругляши пять энергетических щитов. Последний, пятый щит был размещён над всеми четырьмя стоявшими вертикально квадратом и выполнял роль крыши. Мы, всё трое перестали, наконец-то мокнуть, и я смог вытянуть уставшие ноги поближе к огню. Шар мясного бульона неспешно кипел на углях, периодически приоткрываемый для выпуска пара и снятия пены.
  Я потыкал в бледную ножку варившейся птицы вытянутым из сапога ножом. Жестковато. Варим ещё.
  * * *
  Конечно, кормить новорождённого на второй день его жизни мясным бульоном чревато неприятными последствиями, но что делать-то? Другой еды просто нет!
  Остудив и попробовав несолёный бульон, я понял, что он вроде как ничего - годен к употреблению. Чуть горчит - надо было удалить из разделанной тушки птицы позвоночник, но для первого раза ничего. Подняв Веника, поднёс к его губам едва тёплый, чуть жирноватый шарик бульона. Веник не открывая глаз, зачмокал и бульонный шарик размером с чайную ложку стал уменьшаться. Ну вот, поели. А с проблемами с животом как-нибудь справимся. Теперь сами.
  Вытащив и разломив на части сварившуюся тушку тетерева, я, глядя на неё через глаза Эльфи, отлевитировал несколько кусочков постного мяса ко рту несчастного омеги.
  - Эльфи, ешь, - дал я указание. Он открыл рот, я пропихнул тёплое мясо и омега начал жевать. Скормив ему ножку, крылышко и половину грудки, напоил его тёплым бульоном и доел остальное. Кости и шкурки пошли в огонь.
  Дети заснули и у меня тоже слипались глаза. Круги защитных телекинетических полей подходили друг к другу неплотно - это в принципе невозможно, и в углах куба из кругов в котором мы сидели оставались треугольные отверстия. Поэтому угореть от костра мы не могли, огню хватало воздуха, а вот в получившемся пространстве куба довольно быстро стало тепло и это тепло меня разморило. Шутка ли - вторые сутки на ногах и какие сутки! Эльфи сопел, доверчиво привалившись к моему боку. Веник тоже спал. Подкинув несколько заранее наколотых поленьев в огонь, я сидел и проверял своё состояние. Руки были забинтованы ещё Листерином. Жёлтый цвет дискомфорта по прежнему растекался от них, но той изматывающей резкой боли не было - она превратилась в постоянную непрекращающуюся ноющую боль. Своего лица я не видел, определить, что с ним происходит пока не представлялось возможным. Боль от повреждённых глазниц чуть утихла, но не прошла и тоже, как и в руках, стала ноющей.
  Я вытянул ноги ближе к костру. Все дремали.
  Через некоторое время, перед рассветом, сидя у костра, я вспомнил эпизод своей здешней жизни, когда Шиарре применил перстень, управляющий печатью подавления. А конкретно, тот момент, когда печать спала, оставив мне на память свой узор между лопаток. В ту секунду Сила хлынула в меня и я увидел, не глазами, нет, всё вокруг. А что если попробовать помедитировать, своё тогдашнее состояние я помню, может быть удастся определиться с тем, куда мы попали?
  Как и в прошлый раз, вспышка Силы после медитации принесла мне знание об окружающей обстановке: мокрый глухарь сидел на ветке в недалёком ельнике; лисичка, набив за ночь живот расплодившимися к осени мышами, чутко шевеля ушами, отдыхала свернувшись в норе уткнув нос в основание хвоста; пара волков на самой границе моего восприятия настороженно принюхивалась к мокрым кустам. Отсыревший лес весь переливался живыми существами, крупными, поменьше и совсем мелкими.
  - Кру, кру, кру..., - откликнулся где-то вверху ворон.
  Вот же, и под дождём летает. Внутренним взором, позволявшим мне следовать за Силой, я почувствовал, как подо мной шептались засыпающие на зиму деревья, где-то далеко, внизу в отсыревших сапогах я шевельнул пальцами. В ушах, как в раковинах вздыхал ветер. Хотя никакого ветра в дождливом лесу не было. Многоцветный мир переливался в моей голове, точно пёстрые картинки в хрустальном шаре. Далёкие лесистые холмы, там, далеко за этим угрюмым лесом были усеяны красными и жёлтыми деревьями ещё не скинувшими всю листву до конца, будто осколками солнца и огненными клочками неба. Там, в этой дали, не было дождя! По огромному опрокинутому озеру небосвода мелькали птицы, точно камушки, брошенные ловкой рукой.
  Нитка дороги, проходящей, как мне показалось, совсем рядом, разрезала лес и таяла в осенней мглистой дали. Где-то там, в той стороне, где были холмы с красными и жёлтыми деревьями, там, где не было дождя, дымились трубы нескольких крайних домиков небольшого городка. Люди! Там жили люди!
  Видение Силы постепенно оставляло меня. Сила утекала через позвоночник и синей волной расходилась по земле. Ещё некоторое время я ощущал руками, ногами, натруженной спиной траву и корни, камни и кору, словно отпечатывающиеся в моём теле. Перед внутренним зрением горели и переливались красные и жёлтые деревья, дымок домиков городка. Понемногу отпечаток этот стирался, таял, ускользал. Но осталось знание, знание, что я живой, что я затем и хожу по земле, чтобы видеть и ощущать этот мир.
  Очнувшись от накатившего на меня видения Силы, я постарался вспомнить в какой стороне я видел дорогу и город.
  * * *
  Днём я, используя глаза Эльфи, вёл наш маленький отряд по мокрому осеннему лесу в сторону увиденной дороги. Поил Веника бульоном из периодически добываемой дичи, подогревая его до комфортной температуры и не ослабляя магическую подпитку младенца. У ребёнка появился дискомфорт в животике - всё таки молока у нас не было. До поры до времени воздействие моей ауры помогало с этим справляться.
  Эльфи шёл рядом со мной привязанный шнуром. Одной рукой я держал его за плечо и направлял, оглядывая глазами окрестности. Периодически мы останавливались - надо было и кого-то ловить для еды, и отправление естественных надобностей никуда не делось. Бутылка из-под вина постоянно была под воронкой, поэтому проблем с водой мы не испытывали - дождь не прекращался.
  Эльфи с моей помощью, но теперь телекинетической, несколько раз мочился. А утром я едва успел перехватить позыв его организма облегчиться. Сдёрнув с него штаны и усадив под деревом над отвернутым пластом прелой земли, я дождался окончания процесса и, вылив из бутылки шар дождевой воды, начал закручивать её с целью подогрева. Вода не нагревалась. Бля, что делать-то, мне только не хватало простатита с циститом у Эльфи! Да и у мелкого кишечник вот-вот заработает - только успевай мыть. Эльфи в позе орла сидел под деревом без движения и смотрел перед собой. Опустив шар воды на уровень его глаз, я сформировал из шара цилиндр и снова закрутил в нём воду, но теперь уже в разных направлениях. Увеличив скорость двух потоков воды, я добился того, что от трения вода нагрелась - от неё повалил пар! Упс. Перебор. Добавив из бутылки холодной воды, температуру нагретой удалось понизить, но насколько? Проверить-то я не могу.
  А, ладно, пойдёт, тёплая и хорошо. Вытянув цилиндр воды в виде недлинной палки, я устроил на её конце вращающийся шар и начал тереть этим шаром задницу сидевшего на корточках Эльфи. Тот вздрогнул и чуть не упал от неожиданности прямо в наполненную им же ямку. Промыв анус омеги, вздёрнул его на ноги и натянул штаны. Землю я заровнял и мы пошли дальше.
  Аналогичная проблема с Веником возникла чуть позже. Позыв я засёк, увидев нарастающую в животике и между ног желтизну. Остановил Эльфи, поставил рядом с собой и, глядя его глазами и удерживая младенца телекинезом, начал распускать узел в котором мы его таскали.
  Водосборную воронку я расширил, так чтобы она нас закрывала от дождя. Распелёнутый Веник морщил красное личико, дёргал и шевелил ручками и ножками. Я приподнял его и вдруг весёлая струйка чуть не облила Эльфи, довернув ребёнка, я направил струйку в сторону. Озябший новорожденный начал кряхтеть, я снова дёрнул Эльфи и мы присели. Ребёнок опять сморщился и зеленоватый кал показался между его скрюченных ножек. Вытянув из полной бутылки шар воды я начал его греть, вращая в нём воду, откинув капюшон и поднеся шар к уху, определил, что вода стала тёплой. Сгодится. Осторожно поливая тёплой водой подмыл красненькую попку малыша.
  - Ну, теперь ваша милость довольна? - шутливо спросил я его.
  Синие огоньки заиграли в височных зонах головы младенца.
  - Кто это так нас внимательно слушает? Это Веник нас внимательно слушает, - начал я с ним говорить с интересом наблюдая работу головного мозга новорождённого.
  Осмотрел его пупочную ранку. Вроде всё нормально. По крайней мере, желтого света вокруг пупка нет.
  Запаковав ребёнка обратно в разорванную шёлковую рубашку, двинулись дальше.
  Уходя за добычей, я оставлял Эльфи с ребёнком где-нибудь под деревом. На подобранных и обработанных крепких палках распяливал над ними покрывало от дождя и оставлял. Находил по тонкой линии энергетической подпитки тянущейся от меня к Венику, подпитку я не прекращал, и это позволяло ребёнку легче переносить все тяготы и лишения (военной службы) нашего затянувшегося лесного путешествия.
  Через день такого неспешного перехода по лесу мы натолкнулись на дорогу, виденную мной, и сейчас под непрекращающимся дождём шли по ней. С помощью глаз Эльфи я разглядывал следы копыт на грязной дороге и направились мы в ту сторону куда копыта лошадей шли чаще, эта же сторона совпадала и с направлением на город, показанный мне Силой.
  Лес, наконец, расступился, дорожные колеи, полные воды, зазмеились в разные стороны, пройдя ещё немного, нашему совместному с Эльфи взору открылось низкое двухэтажное посеревшее здание с деревянной крышей, кривым бревенчатым забором с распахнутыми покосившимися воротами во двор. У пустой коновязи перед затоптанным крыльцом валялось несколько клочков сена и кучки размокшего навоза. Никого. Откуда-то из-за здания в сырой воздух поднимался голубоватый дым.
  Я надвинул капюшон поглубже, чтобы не было видно изуродованного лица и нашарил в кошельке Листерина несколько монет. Одну из них сунул под жилет в карман. Отвязал Эльфи и запихнул шёлковый шнур в свой сидор.
  "Идём, Эльфи, нам туда", - повёл я за собой омегу.
  В зале было безлюдно, только в одном из углов сидела развесёлая компания из четырёх человек. Как посмотрел Эльфи, весьма вычурно одетых. Энергетическое зрение показало мне наличие в них каналов никак не дотягивающих до пользователей Силы. Значит искусников среди них нет.
  Под закопчённым потолком кабацкого зала слоями стелился дым. Древний, грязный, слежавшийся и заматеревший. Помнящий ещё первых посетителей заведения. И первый сгоревший на кухне лук.
  Морщась от вони горелой еды и чего-то прокисшего, проходя по затоптанному и заплёванному полу через весь зал к стойке за которой торчал пузатый мужик в фартуке, бывшем когда-то белым, и мятом колпаке неопределённого цвета, я спросил, стараясь быть вежливым:
  - Можем ли мы..., уважаемый, получить комнату в вашем..., - я замялся не зная как назвать это заведение.
  - Конечно, конечно..., - он сделал паузу, не зная как к нам обратиться, голос его был тонким и противным как у верещащей свиньи.
  - Оме, - подсказал я, скривившись от запаха, исходившего изо рта буфетчика.
  В углу, услышав, что мы омеги, оживились, до меня донеслось чувство жадности и чего-то непонятного, как будто вожделения и ещё что-то.
  - О! Оме..., да, оме..., для таких знатных оме, - он стрельнул глазами в угол, где сидела компания, - у нас есть для вас самые лучшие комнаты, но... вы понимаете, оме..., - замялся он.
  - Что? - задал я вопрос.
  - Два гульдена, оме..., комнаты стоят два гульдена..., - эмпатия донесла до меня волну жадности, хлынувшей от кабатчика ко мне.
  Врёт, собака.
  Ну-ка, как там было, это не те дроиды, которых вы ищете...
  - Да, да... мы расплатимся с вами, обязательно расплатимся... позже, - ответил я кабатчику, подкрепляя свои слова гипнозом.
  Бля, хорошо жить в чистоте и уюте. Дома у себя я старался не разводить грязи. Не было её и в этом мире - кроме нескольких часов (для меня) в тюрьме - я попал фактически во дворец и множество слуг следили за чистотой, а наличие канализации облегчало эту работу.
  Здесь же грязь придорожного кабака, его вонючий воздух липли к телу и, казалось, отмыться от них никогда не удастся. Как они еще не передохли тут от этой антисанитарии? Или это работает наоборот? Больше грязи - толще рожа?
  Под пристальными взглядами, о чём-то тихо переговаривающейся четвёрки в углу, мы прошли по скрипучей, едва дышащей лестнице на второй этаж в сопровождении неопрятного вороватого вида омеги, выскочившего из смрадной кухни.
  На втором этаже, прямо напротив лестницы, омега толкнул рассохшуюся провисшую дверь и мы вошли в низкую стылую комнату с широкой кроватью в левом углу. Кроме пары гвоздей, вбитых в стену за дверью, в комнате ничего не было.
  Глазами, выглядывающего из-за моего плеча безмолвного Эльфи, я оглядел "нумера" и, повернувшись к сопровождающему нас омеге, крепко ухватив его за плечо и давя гипнозом, потребовал:
  - Любезнейший, принесите сюда свежего молока и нам необходимо помыться, вы всё поняли?
  -Да-а..., - заторможенно ответил тот, эмпатия показала мне, что хитрость и жадность давно заменили этому существу разум.
  - Ну так, действуйте..., - толкнул я омегу, отпустив его плечо.
  Он исчез за скрипнувшей дверью.
  Пошарив рукой, наощупь я закрыл дверь за ушедшим омегой и попробовал запереть её.
  - Эльфи, посмотри сюда, - привлёк я к решению проблемы моего омежку.
  И я и Эльфи смотрели на дверь и не находили запора. Значит, изнутри дверь не запирается. Осматривая энергетическим зрением комнату, я обнаружил в матрасе и деревянных конструкциях кровати целую армию клопов.
  Затхлый запах, вперемежку с чадом и какой-то кислятиной, доносившийся из кухни, над которой была расположена комната, пропитал стены, потолок и постель.
  Бросив у кровати свой вещмешок и отправив туда же сидор, который нёс Эльфи, я снял с нас отсыревшие плащи и развесил их на гвоздях.
  Высвободив из подвеса Веника, расположил его на кровати на извлечённом из вещмешка и расстеленном покрывале.
  Клопы, потревоженные нашим появлением, двинулись в сторону свежей еды, что и показало мне энергетическое зрение.
  Нет, нам такой хоккей не нужен.
  Подёргав телекинезом немилосердно дующую оконную раму, открыл её и, собрав тем же телекинезом всю живность, а нашлись не только клопы, до которой смог дотянуться, выбросил красновато-коричневый шевелящийся ком зловредных насекомых за окно, под дождь, в растоптанную и перемешанную с навозом грязь двора.
  Вот так...
  Слуга-омега стучался в закрытую дверь. Повернувшись на звук, я захлопнул окно, сдёрнул с гвоздя свой плащ и накинул на себя. Натянув капюшон на голову я открыл дверь перед слугой, державшим в руках кружку. Приняв у него кружку, я понюхал молоко. Хм... странно... свежее. Учитывая окружающую обстановку.
  - Мы ждём горячей воды..., - снова надавил я гипнозом на омегу. Он кивнул головой и исчез.
  Я подозвал Эльфи, распеленал Веника и начал его осматривать.
  Ребёнок морщил личико, шевелил ручками и ножками. Тельце его, как у всех недавно родившихся, пока ещё было красным. Пупочная ранка поджила. В животике нарастало жёлтое свечение. Появился дискомфорт. Достав телекинезом бутылку с собранной дождевой водой, я прямо в ней закрутил два разнонаправленных потока, согревая её для предстоящего подмывания малыша.
  За всей этой вознёй прошло время и в дверь снова постучали. Проверив и увидев двух омег, притащивших деревянное корыто и бадью горячей воды, я впустил их, махнул рукой на пол, показывая куда всё это поставить и выставил слуг за дверь.
  Молоко из кружки было перелито в стеклянную фляжку Лило и нагрето на водяной бане почти до кипения. Охладил я его выставив ёмкость за окно. Отделил шарик молока размером с чайную ложку и поднёс его к губам открывшего глаза Веника:
  - У кого это глазки такие синие-синие.
  Ребёнок жадно выпил молоко и я едва успел подхватить продукты его жизнедеятельности.
  За окно полетели шарики мочи и мекония. Всё-таки питание мясным бульоном сказалось на ребёнке - живот у него болел и весь светился жёлтым. Веник морщился, скрипел и никак не мог успокоиться. Я взял его на руки, обернув обрывками шёлка и начал ходить по комнате, успокаивая. Мои усилия увенчались успехом только тогда, когда я догадался снова подключить Веника к своей ауре. Вообще это не совсем правильно - держать ребёнка на энергетической подпитке постоянно. Но пока только так. Малыш постепенно начал успокаиваться и через 5-10 минут моего с ним хождения, наконец, затих. Желтизна из его живота отступила.
  Теперь помывка. С помощью Эльфи я осмотрел корыто. Нет, не годится. Телекинезом, натренированным тремя днями лесной жизни, выдернул из-под открытого окна две горсти, замеченного вовремя выкидывания клопов, песка и, погоняв этот песок в корыте, добился ровного светлого цвета чистой отшлифованной древесины.
  - Эльфи, давай потрошить сидоры, - разговаривал я с молчавшим и двигавшемся только по моей команде омегой.
  Разбирая мешки, я аккуратно, как мог, сортировал вещи. Вынул все нашедшиеся туалетные принадлежности - мои, Шиарре, Эльфи и Лило. Нашел пару больших полотенец и три маленьких. Одно из них, самое мягкое выделил для Веника.
  Скинув плащ и завернув рукав куртки, голым локтем попробовал температуру воды в бадье - показалось горячевато. Добавил дождевой. Удерживая телекинезом Веника над корытом и осторожно поливая его тёплой водой, промывал тёмненькие волосики, глазки, промежность. Яички, вроде бы на месте - крипторхизма нет. Веник разнежился в воде, открыл глаза и смотрел на меня. Я поводил забинтованной рукой перед глазами - зрачки ребёнка следовали за ней. Значит видит. Зрение и слух есть. Остальное приложится.
  Положив задремавшего после купания малыша на кровать и снова спеленав его, я решил помыть Эльфи.
  - Следующий. Эльфи раздевайся, - дал я ему поручение и решил посмотреть, наблюдая за ним энергетическим зрением, сможет ли он с этим справиться.
  Скажу сразу - разуться он не смог. Стянул с себя почти всё. Поддёрнув левитацией выдохнувшего Эльфи в воздух, я телекинезом стянул с него сапожки Листерина и вытащил омегу из штанов с трусами.
  - Садись в корыто, - скомандовал я.
  Эльфи сел. Его помывка ничего особенного из себя не представляла. Единственное неудобство - не было мочалки, а рвать полотенца я не решился. Намылив Эльфи голову (всё это я делал телекинезом - израненные руки не работали), я осторожно, стараясь не расплескать воду, слил её на голову сидевшему в корыте без движения омеге. Намылил ещё раз. Слил. Корыто наполнилось и грязную воду пришлось шаром выкидывать за окно. Поднял Эльфи и стал намыливать тело. Опять слил.
  - Ну всё. Свободен.
  Поднял мокрого омежку телекинезом и усадил на кровать на расстеленное покрывало. Вытер бедолагу полотенцем и укрыл его вторым покрывалом, захваченным из спальни Шиарре. Выкинув грязную воду за окно и, несколько раз набрав бутылкой дождевой воды, снова наполнил бадью. Подогрел воду уже испытанным способом.
  - Надо помыться мне. Эльфи, - обратился я к омеге, - будешь смотреть на меня. Сейчас я буду снимать повязки.
  Омега со всклокоченными мокрыми волосами, завёрнутый в покрывало, уставился на меня.
  Наблюдая за своими руками через глаза Эльфи, я растопырил пальцы и попытался развязать узлы повязок. Не поддаются. Извлечённым из сапога ножом, я разрезал узлы и начал разматывать присохшие к ранам тряпки. Из под сорванных повязок засочилась сукровица. В некоторых местах начала уже показываться молодая розовая кожа. Но мои ногти! Все десять ногтей на руках были абсолютно чёрными! Что же за гадость попала мне на руки если все ногти почернели! А я то думал, что за чернота растекается по пальцам, ведь видел её энергетическим зрением. Ладно, чёрт с ним, доберёмся до города и покажусь целителю. Деньги у нас есть.
  Теперь лицо. Я встал ближе к Эльфи и ножом осторожно разрезал у виска повязку, которую наложил на моё лицо Листерин.
  Да... лучше бы я этого не видел. Грубый шрам шириной примерно в три пальца пересекал моё лицо поперёк как раз по глазницам. Ни верхних ни нижних век не осталось - кислота их растворила. Остались только почерневшие сочащиеся впадины. Открытая кость переносицы белела в чёрной как будто обугленной ране. Эта же чёрная дрянь пропитала всю повязку и пока рана была свежая натекала из-под неё по щекам и подбородку. Сейчас рана под повязкой чуть подсохла.
  Так, а где там у нас осветительный шарик?
  Я вытащил один из засунутых в мешок Эльфи шариков и сжал его ладонями. Он засветился неярким приятным светом. Листерин влажной тряпкой протёр мне лицо, перед тем как накладывать повязку, но кислота успела изуродовать его, и теперь оно было покрыто рубцами, причудливой сеткой покрывавшей кожу щёк и подбородка.
  Да-а..., но всё-таки с лица воду не пить. Раны залечим у целителя. А сейчас надо радоваться, что живыми вырвались и, к счастью, боль в руках и лице стала чуть тише.
  Я, глядя на себя глазами Эльфи начал разоблачаться. Телекинезом развязал завязки кожаного жилета. Стянул рубашку, сапоги. Снял штаны с заскорузлыми от крови коленями, трусы и предстал перед Эльфи голым. Н-да... запашок.
  Интересно посмотреть на себя со стороны. Ну, что можно сказать? Крепкий высокий мужик с абсолютно безволосым телом. Бледная, не знавшая солнца, гладкая (там, где нет шрамов) чистая кожа потомственного аристократа. Мышцы, разогнанные гормонами надпочечников и тренировками мастера Фольмара, рельефно проступали через кожу кое-где покрытую шрамами. Никакого ожирения ни по женскому, ни по мужскому типу нет и в помине. Соски груди немного крупноваты, да и их ареолы заметно больше, чем у меня были в том мире, но ничего не поделаешь - я омега. На правой руке извилистый шрам, левая грудная мышца тоже пересечена шрамом. Больше шрамов на передней поверхности тела не осталось - спасибо мастеру Тилорну и его мази. Теперь самое главное. Теперь член. Ну, член как член. Висит, как ему и положено. Размер? Небольшой размер, но это в неактивном состоянии. В неактивном, я сказал! Кожа и члена и пустой мошонки такая же бледная как и у всего остального тела. Никакой пигментации нет. Не появилась и, наверное, не появится. Повернувшись, посмотрел на себя со спины. Толстая, абсолютно белая от седины, коса свисала с головы до середины спины. Откинув её, "полюбовался" на иссечённую шрамами спину, на узор разрушившейся печати подавления, на здоровенный синячище между лопаток ниже печати от прилетевшего ещё в замке кирпича, на крепкую, словно, орех, подтянутую задницу. Ноги тоже мне понравились.
  Ну, а теперь мыться. Сев в опять выскобленное песком корыто, я облил себя водой и начал намыливать тело. О, какой кайф, после нескольких дней в лесу, помыться в горячей воде с душистым мылом! Воды мне хватило только на тело. Чтобы промыть волосы пришлось снова воспользоваться дождём. Винная бутылка несколько раз курсировала от окна к бадье и обратно. Наполнив бадью, я нагрел воду и осторожно поливая на голову, стараясь не намочить рану, вымыл волосы, два раза намыливая и споласкивая их.
  Просушив свою гриву и волосы Эльфи телекинезом, чему научился ещё в замке, я приступил к постирушкам. Свои трусы и стринги Эльфи я выстирал и тут же просушил. Носки, изношенные сапогами за время путешествия по лесу, годились только на выброс. Одёжка омеги не была сильно испачкана, только дымом провоняла, а вот мои штаны нуждались в стирке, чем я и занялся, пока Веник спит. Он уже вошёл в типичный режим новорождённого и требовал внимания через каждые два часа.
  Одевшись в выстиранное и просушенное, поменял изношенные носки себе и Эльфи, разыскал среди вещей Лило трусики-шортики и заменил ими стринги Эльфи, одев посвежевшего омегу в его одежду. Разглядывая глазами Эльфи комнату, я обнаружил что в результате нашей помывки, пол оказался залит водой. Собрав и выкинув за окно разлитое - кому охота сидеть в сыром помещении, я накинул плащ и выглянул в коридор. Никого. Телеметрия показала мне, что все обитатели кабака находятся внизу, у стойки хозяина. Шепчутся. Там же был и слуга-омега. Стараясь не скрипеть ступеньками лестницы, я тихо спустился до её середины и, присев, прислушался к тому, о чем шепчутся собравшиеся.
  - ...Значит завтра. Сегодня пусть отдыхают... Зиг, ты проследишь за ними, а я пошлю человека в Майнау, предупредить Орсельна. Эми, таскай им всё, что попросят, ты понял? - хозяин выдал слуге звонкую затрещину.
  Так, так... вокруг нас, похоже зреет какой-то заговор. По эмпатии приходили разноречивые чувства: жадность, злоба, зависть, ещё что-то... Да есть тут вообще хоть какие-то положительные чувства?
  - Хозяин, - решив больше не маскироваться, я спустился вниз, - нам необходимо поесть. Что вы подаёте сегодня?
  - О, оме, жаркое из телятины с овощами, ягодный морс. Может быть вина? - преувеличенно залебезил толстяк.
  - Нет, вина не надо, принесите нам овощи и жаркое в комнату, - ответил я.
  - Будет исполнено. Как прикажете, оме. Всё для вас, - засуетился он, - Эми, возьми поднос и отнеси знатным оме всё, что они просят.
  Я вернулся к себе. Через минуту слуга-омега стучался к нам в дверь с большим подносом еды.
  Я не знаю, что нужно сделать и как испортить блюдо, чтобы получилась такая дрянь!
  Давясь, мы с Эльфи кое-как смогли съесть это, с позволения сказать, мясо, напоминавшее подошву и тушёные овощи, как будто бы залежавшиеся с прошлого года. А ведь тут сейчас осень и свежих овощей должно быть навалом.
  Отдав подскочившему Эми поднос, бадью и корыто, мы отмытые, относительно сытые, задвинув кроватью дверь и погасив шарик, наконец-то легли. Надо спать - Веник через два часа потребует еды. А что с этими уродами делать? А, ладно! Утро вечера мудренее.
  
  
  
  Глава XXV
  
  Проснулся я от того, что Веник завозился и заскрипел.
  Уделив ребёнку время: покормил подогретым молоком и, рассмотрев животик, успел удалить за окно продукты жизнедеятельности, я присмотрелся к происходящему в кабаке.
  Судя по всему, за окном была ночь.
  Дети в недельном возрасте обычно нуждаются в кормлении через каждые 2 часа и Веник не был исключением.
  Время нашего нахождения в лесу много дало мне в овладении телекинезом (действительно, когда всё, практически всё делаешь телекинезом трудно не научиться им пользоваться), поэтому подмыть Веника и удалить кал и мочу, собрав их в компактные шарики, занимало немного времени и не требовало много подогретой трением воды.
  А вот возня с моими всё отрастающими и отрастающими волосами бесила меня сильнее и сильнее. Хорошо Эльфи - его короткая причёска смастряченная искусной рукой Лило хорошо держала форму и не требовала большого ухода. Мои же волосы, седые до белизны, стали густыми и крепкими, увеличившаяся толщина делала их жёсткими и непослушными. Утренний туалет с ними превращался в сущее мучение - расчесать волосы после сна и изобразить из них что-нибудь относительно приличное, а уж тем более промыть эту копну стало проблемой. Но, по здравому размышлению, а также учитывая сословное общество и эмоции, которыми фонила вчерашняя компашка, статус знатного оме, подтверждаемый, в том числе и длинными волосами, удерживали меня от превращения моих косм в короткий армейский ёжик.
  Так вот, о кабаке. Телеметрия и эмпатия показывали мне, что пока ещё все дрыхли. Конюшни и скотный двор светились силуэтами нескольких лошадей, двух или трёх коров, флегматично пережёвывавших жвачку. Петух, своеобразно видимый без перьев, завозился на жёрдочке в курятнике, вытянул шею, раскрыл клюв и до меня донёсся его приглушённый крик.
  Светящиеся силуэты мышей сновали на сеновале, а над ними, на пересечении невидимых мне балок перекрытия висел в воздухе, затаился страшный зверь, неотрывно следивший за их вознёй. Я долго к нему приглядывался и когда он дёрнул ухом, понял, наконец, что это обыкновенный кот! Тем более, он как раз в этот момент прыгнул, схватил неосторожную мышь, покатился с ней вниз по невидимой для меня копне сена и удрал, сжимая гаснущее тельце добычи, куда то в угол.
  "Природа, прислонясь к моим плечам, объявит свои детские секреты..."
  Через некоторое время этих наблюдений за жизнью кабака, под тихое дыхание Эльфи и чмоканье губ спящего Веника, я заметил какое-то движение.
  Кто-то из слуг, не замеченных мною ранее, открыл скрипучие ворота конюшни и начал что-то делать с одной из лошадей. Пробежавшись по силуэтам уже знакомых мне обитателей кабака, я убедился что все на месте. Жуликоватый Эми, сигнатуру которого я хорошо срисовал во избежание всяких инцидентов, копошился где-то внизу возле одного из четвёрки, возлежавшего горизонтально. Зелёная, отдающая в желтизну, голова Эми ходила вверх и вниз, то приникая в паху лежавшего, то поднимаясь. Ясно...
  Слуга, вероятно тот самый "человек" которого хозяин отправил в Майнау, предупредить неведомого Орсельна, вывел лошадь из конюшни. Быстренько выпутавшись из рук Эльфи и стараясь не задеть сладко спящего Веника я натянул сапоги, накинул плащ (а спали мы не раздеваясь) и приоткрыв окно тихо свистнул, привлекая внимание слуги. Тот поднял голову и подошёл ближе к окну, ведя в поводу засёдланную лошадь. Как только моя эмпатия дотянулась до подошедшего, я со всей имеющейся у меня силой ворвался в голову слуги.
  Сноровисто перебирая вкладки с информацией и совершенно не заботясь о его самочувствии, я выяснил, что хозяин действительно отправил его в Майнау к Орсельну с сообщением о том, что в дне пути от города есть одинокий, судя по всему, небезденежный оме с ребёнком и весьма симпатичным слугой-омегой. С оме предполагается поступить по обстоятельствам (либо убить, либо, после психологической ломки, приспособить к постельным утехам любителей), слуга-омега по мнению хозяина кабака однозначно годился в бордель, и не из самых дешёвых, а ребёнок, если выживет, либо в бордель, либо на органы - желающих много. Орсельн занимается этим бизнесом уже давно, имеет целую сеть информаторов в ближайших к городу постоялых дворах, а сам слуга - низкоранговый конюх-альфа по имени Рабе, уже не в первый раз отправляется к Орсельну с подобным сообщением. Сам Орсельн искусником не является, есть ли искусники в его банде, конюх не знает. Живёт Орсельн недалеко от ратуши, в переулке напротив ювелирной лавки (я увидел, где именно, а слуга застонал от боли). Вороватый Эми как раз является результатом работы банды Орсельна. Хозяин кабака - зовут его Оппо, в своё время приобрёл его почти задаром, по знакомству, и теперь Эми не только прислуживает посетителям, но и обслуживает, безотказно оказывая сексуальные услуги, всех желающих: хозяина, конюха вот и даже повара на кухне, не разбирая альф и омег. Четвёрка (а как оказалось все они альфы) тоже состоит в банде Орсельна и сейчас они откуда-то возвращаются, куда, как шептались на кухне, ездили по поручению Орсельна и сплавляли живой товар.
  Вытрясая информацию из безвольно стоящего под окном Рабе, я узнал, что сумма в два гульдена, запрошенная хозяином за нашу ночёвку в этом гадюшнике, действительно была запредельной: один серебряный гульден равнялся 60 серебряным крейцерам, а один серебряный крейцер - это 4 медных геллера. А золотые талеры - это такие деньги, которые, например, хозяин кабака заработает за три года, если не будет пить и есть. Короче, один золотой талер, при этом мозг конюха окутался красным свечением удовольствия, это 80 (восемьдесят! - снова красный свет) серебряных гульденов. Да весь кабак Оппо стоит около 7 гульденов. Сам Рабе получает от хозяина 1 крейцер и 2 геллера (это хорошие деньги) за 40 дней работы, а Эми вообще работает за еду и одежду и денег ему не дают - он купленный раб.
  Н-да... окунулся во всю эту информацию как в дерьмо наступил.
  Свернув мозговые исследования Рабе, я стёр в его мозгу следы своего присутствия нисколько не заботясь о сохранении этого самого мозга. Поставил Рабе под гипнозом задачу пробраться на кухню, которая пока ещё была пуста, и выкрасть из неё бутылку пойла, которое хозяин называл вином. С этой бутылкой Рабе удалился на сеновал, предварительно поделившись со мной мелкими деньгами, которые были при нём и которые он скопил за время работы у кабатчика, а осёдланная лошадь осталась стоять под окном.
  Расщепив мечом спинку нашего лежбища на несколько крупных щепок, я задвинул их под кровать, чтобы не сразу бросились в глаза и широко распахнул окно.
  Телепатически рявкнув на Эльфи, разбудил его, накинул плащ и сидор, положил Веника во вновь сооружённый подвес, подключился к глазам омеги, собрал оставшиеся вещи в свой узел и осторожно повёл свою команду по скрипящей лестнице вниз, мимо комнаты, где Эми старательно отсасывал любителю сладенького охваченного красным светом удовольствия.
  Обогнув дом, выглянул из-за угла и, увидев лошадь, я подозвал тихим свистом скотину, одновременно подключаясь к её голове и беря её под контроль.
  Дождь, к счастью, прекратился. Я, придерживая Веника, неумело взобрался в седло (никогда не ездил верхом). Кое как утвердившись в нём, подозвал Эльфи и вытянув его телекинезом усадил его перед собой. Подвес с Веником был перемещён на грудь Эльфи, а наши впопыхах собранные мешки кое как были увязаны за спиной.
  - Н-но... пошла, - тронул я пятками бока лошади и направил её в никогда не закрывавшиеся ворота двора.
  Копыта зачмокали по раскисшей дороге, а я, пока мы далеко не отъехали от кабака, телекинезом проник в оставленную нами комнату и, схватив крупную сухую щепку, стал тереть её о деревянный каркас кровати.
  Щепка, разогретая трением, вспыхнула, поджигая соломенный матрас. Через некоторое время наша комната пылала, а дым уносило в открытое окно. Я чуть пришпорил лошадь и дыша в такой ставший уже родным затылок Эльфи, порысил в сторону города.
  * * *
  Нет! Больше на лошади я не ездок! Болело всё тело, бёдра, казалось, были стёрты до крови. Лошадь шла шагом, я сидел в седле и едва удерживался от падения, клонясь то вправо, то влево. Целый день пути - дорога до Майнау заняла целый день пути!
  Да, мы останавливались передохнуть, я кормил и подмывал Веника. Эльфи, разбуженный мной под утро, тоже нуждался в опорожнении кишечника и мочевого пузыря. Сам он ничего сделать не мог и мне приходилось раздевать его, усаживать над ямкой, также подмывать как и мелкого. И вот со всеми этими остановками мы прибыли к первым домикам предместья Майнау только в сумерках.
  В домиках уже зажглись огоньки. Не доходя до заборов, отделяющих огороды жителей от мелкого зверья из примыкающего леса, мы с трудом слезли с лошади. Я утвердился на занемевших, растёртых ногах, снял наши сидоры, накинул капюшон плаща на голову (я снимал его в дороге) и, хлопнув лошадь по крупу, отправил её обратно.
  Было прохладно. Пахло дымком, где-то на грани слышимости лаяли собаки. Смотря вокруг глазами Эльфи, я заметил как у нас пар вырывается изо рта.
  Окинув телеметрией несколько домиков, я решил поискать в них ночлега.
  Проходя по сырым переулкам и нешироким улицам, обочины дорожек и тропинок в которых заросли побуревшей травой, я искал домик, жители которого не будут задавать много вопросов и уж точно не смогут представлять какой-либо опасности.
  * * *
  Город - это всё-таки город. Я, хотя и привыкший к относительному многолюдству замка, не мог представить, что будет так сложно ориентироваться с помощью телеметрии в городе.
  Миновали границу квартала и, судя по виду домов, достаток жителей здесь был выше.
  Пройдя несколько переулков и внимательно изучая сигнатуры жителей окружающих домов, мне удалось найти дом, в котором, как потом оказалось, нам было достаточно комфортно переночевать.
  Остановившись у невысокого заборчика (мне по пояс) заросшего изнутри живой изгородью я почувствовал в небольшом аккуратном домике двоих человек. Да, двое, оба уже в возрасте. Омеги. Синхронизированы. Альфы у них нет, но когда-то был. Они с ним были в браке. Он умер и теперь два его одиноких супруга доживают свои дни в этом доме недалеко от окраины Майнау.
  Небольшая кудлатая собачка выскочила откуда-то из-за крыльца и с заливистым лаем подбежала к калитке, поглядывая на меня и махая хвостом.
  - Ну что ты, что расшумелась..., - я успокаивал собачку, заставляя воспринимать нас как хороших друзей.
  Открыл калитку и собачка повизгивая и привставая на задние лапы закрутилась около нас отчаянно постукивая вертящимся хвостом по моим ногам.
  - Кто там? - раздался звонкий голос, в доме зажёгся свет, - Буся, кто там пришёл?
  Дверь отворилась и на пороге с зажжённой лампой в руках стоял худощавый омега с тёмными волосами до плеч с нитями седины и со следами былой красоты на лице.
  - Извините нас, - от долгого молчания мой голос охрип, - мы, я и мой слуга, путники (заблудившиеся на дороге жизни, ага) только что пришли в город... Вы не могли бы нас пустить на одну ночь, - сказал я, вкладывая в голос гипнотическое усиление и транслируя дружелюбие.
  - Кто там, Хени? - откуда-то из глубины дома послышался вопрос ещё одного омеги.
  - Это знатный оме со слугой и у них ребёнок, Дибо. Они просятся переночевать, - крикнул в ответ Хени, подняв лампу выше и освещая меня в наступившей темноте и заметив подвес с Веником.
  - Так что же ты ждёшь? Пускай немедленно, - послышался мелодичный голос подходящего Дибо.
  - Проходите, оме, прошу вас, - посторонился Хени, пропуская нас в прихожую, - проходите. Сейчас будем ужинать. Дибо испёк замечательный пирог. Таких пирогов во всём Майнау больше никто не печёт. И маленького вашего пристроим. Сейчас я нагрею воды и мы его искупаем.
  Мы прошли в тёплую, пахнущую выпечкой и деревом прихожую.
  Хени закрыл за нами дверь, отсекая нас от холодной осенней ночи. Подошедший Дибо постелил в прихожей небольшой цветной тканый коврик и предложил нам разуться и оставить грязные сапоги на нём.
  Не расставаясь с плащом, я сделал вид, что снимаю сапоги руками и стянул их телекинезом.
  "Эльфи, разувайся", - телепатически скомандовал я своему заторможенному омеге.
  - Ой, проходите
  - Раздевайтесь
  - Мы сейчас
  - Будем ужинать
  - Как будто специально
  - Ещё не садились
  Начался обычный диалог синхронизированных омег.
  Эльфи, не снимая сидора, начал выполнять мою команду.
  - Да положите вы уже свои мешки, оме, - воскликнул Хени.
  Я наконец-то скинул надоевший пропахший конским потом мешок и нашарив сидор Эльфи снял его с омеги.
  - Ой, какой прелестный ребёночек! Как его зовут? - полюбопытствовал крутившийся рядом с Хени Дибо.
  О, вот и основной маркер сработал!
  - Нас зовут Винрих, - ответил я, делая вид, что снимаю подвес с Веником руками.
  - Ой, что это мы, - спохватился Хени, - оме, пойдёмте мы вас проводим в комнату.
  - У нас есть чудесная комната для гостей, - подхватил эстафету хлопот Дибо.
  - Только вот гостей уже больше десяти лет нет, - печально развёл руки Хени.
  - С тех пор как наш Вернер..., - остановился на полуслове Дибо и Хени приобнял его за плечи.
  - Оме, вам ведь с дороги помыться надо... сейчас, сейчас, мы воды подогреем. Ваш слуга вам поможет, а мы пока за маленьким присмотрим, Хени и Дибо скучковались около Веника и с умилением наблюдали за ним.
  Эльфи наконец, справился с сапожками, я, стараясь незаметно использовать телекинез, снял с него плащ и повесил на крючок из оленьего рога, висевший на стене прихожей.
  Откуда-то из глубины дома в прихожую вальяжно вышел здоровенный полосатый кот. Он сел в дверном проёме и внимательно глядя на меня зелёными глазами, сказал прокуренным, сорванным в кошачьих драках, басом:
  - Мя-а...
  - О, а вот и Господин Ди пожаловал. Вы знаете, оме, это редко бывает, чтобы он снизошёл до общения с кем-либо, - пояснил поведение кота Хени.
  Господин Ди поднялся и неторопливо прошёл у моих ног, прижимаясь тёплым боком, остановился, подумал, развернулся прошёл ещё раз чуть выгнув спину и подрагивающий хвост. Поднял голову и снова важно промолвил, глядя мне в лицо:
  - Мя-я...
  Затем, с чувством выполненного долга (я прямо чувствовал это), не оборачиваясь, задрав хвост и покачивая его кончиком вправо и влево, ушёл обратно в дом.
  -Ой, - Хени прижал сжатые кулачки к постарелому лицу, - какой у вас слуга симпатичный... и причёска...
  - Мы с тобой, Хени, сидим как два филина, нигде не бываем, а вот видишь как меняется мода, - ответил ему Дибо.
  - А вы, оме, тоже раздевайтесь, ваши плащи просохнут, а утром я их почищу, - обратился ко мне Хени.
  -Нет, нет, благодарю..., - ответил я, смущённый искренним участием двух омег, подогретым моими гипнотическим внушением (тут следует добавить, что трудно внушить что-либо идущее против моральных установок субъекта). Вот ведь и не стыдно мне... чёрт!
  Мы проследовали в предложенную мне комнату с большой двуспальной кроватью.
  - К сожалению, оме, для вашего слуги нет комнаты
  - Но мы, оме, можем постелить ему
  - В кабинете Вернера
  - Там есть хороший диван
  - Правда там разложены вещи
  - Хени шьёт там иногда
  - На заказ
  - У нас приработок небольшой
  - Вернер спал там иногда, - в глазах Дибо блеснула слеза и он смущённо улыбнулся.
  "Сколько же времени прошло как он умер" - подумал я - "десять лет, они его до сих пор со слезами вспоминают".
  - Нет, нет, спасибо. Вы понимаете, Эльфи - он не совсем здоров и я за ним присматриваю и помогаю ему. Он должен быть рядом со мной, - ответил я, не желая обманывать симпатичных мне людей. "В крайнем случае можно память подправить".
  В комнате, глядя глазами Эльфи, я положил Веника на кровать и чуть раскрыл его - было тепло от большой, на несколько помещений, печи. Недавно покормленный ребёнок спал.
  - "Эльфи, раскладывай вещи", - протелепатировал я омеге, раскрывая сидоры и зажигая осветительный шарик. Нужно провести ревизию взятых вещей ещё раз.
  Итак, обнаружилось:
  Три белые рубашки бодоанского шёлка и вышитый золотом синий жилет Шиарре - мне не по размеру. Одни тонкие штаны тоже Шиарре и тоже мне не по размеру. Шесть (!) стрингов Шиарре. Три пары его белых носков.
  Две полотняные рубашки бежевого цвета - эти уже мои и расшитый серебром темно-зелёный жилет тоже мой (а я и не знал, что у меня есть такой), одни полотняные штаны - мои. Двое трусов и четыре пары серых носков.
  Рубашек у Эльфи и Лило не было совсем. Зато было положено по трое штанов. Трое стрингов Эльфи и трое трусиков-шортиков Лило. У Эльфи и Лило нашлись два уже виденных мной жёлтых металлических стакана с каким-то узором. 2 ложки и 4 вилки. Посуды больше не было.
  Туалетных принадлежностей (мыло, зубная щётка, зубной порошок) было на 5 персон. Несколько (4) полотенец. Три покрывала, считая и то в котором мы носили Веника. Копаясь в мешке Лило, я наткнулся на твёрдый увесистый пакет, развернув его я увидел полный набор косметических и маникюрных принадлежностей. Бля! Ну вот как!!! Как!!! Что было необходимо взять не взяли, а то, что совершенно не нужно положили!
  Отдышавшись я продолжил ревизию. Деньги Листерина в количестве 120 талеров были пересчитаны. Мешочек с его драгоценностями я раскрыл и детально пересмотрел: брачный браслет, серьги, несколько колец. Всё запаковал обратно - передам Венику как вырастет. Косметичка Листерина с какой-то помадой, зеркальцем, расчёской.
  Драгоценности Шиарре тоже были рассмотрены. Две пары серёг с крупными камнями красного (рубин?) и синего (сапфир?) цвета, к серьгам кольца и колье с камнями того же цвета. 2 странных штуки, назначение которых я сначала не понял, пока не разобрался - браслет, застёгивающийся на запястье и от него цепочки с широкими ажурными колечками, которые надеваются на пальцы. Несколько (5) массивных перстней с камнями красного, зелёного, синего цвета и один ажурный перстень с прозрачным камнем (бриллиант?) выбивающийся из общего ряда этой ювелирки. Ни один из перстней кроме того, что с бриллиантом не подходил к моим рукам. Нашлась также пара простых серебряных перстней, судя по всему, от печатей подавления. Было ещё несколько пар мелких серёжек в виде ажурных шариков и небольших тоже ажурных колечек. Разъёмные браслеты, достаточно широкие и украшенные искусной сквозной резьбой из металла белого цвета (но не серебро - это точно) по моим догадкам должны одеваться на руки в районе бицепсов, к ним пристёгиваются декоративные цепочки из того же металла, а как вообще должна выглядеть эта конструкция я даже не мог догадаться. Ещё в ювелирке Шиарре нашлось две диадемы из белого металла, тонких-тонких, украшенных похоже как бриллиантами. В общем богатый парнишка-то был.
  Денег от конюха мне досталось 6 крейцеров и 18 медных монет по 1 геллеру. Разменный фонд какой-никакой есть.
  Пока мы возились с вещами вода нагрелась и Хеми, деликатно постучав в дверь комнаты, пригласил нас в ванную.
  Ванна там была, но нагрев воды осуществлялся с помощью прикольной такой металлической печки через которую проходила труба с водой от большой ёмкости под потолком. В печке пылал огонь, а рядом на полу лежали небольшие деревянные чурочки. На крючках висели большие махровые полотенца. Всё это я увидел глазами Эльфи. Вернувшись в комнату я взял всё приготовленное для мытья Эльфи и вернулся к ванной у дверей которой и оставлял своего омегу.
  -К сожалению Эльфи сам помыться не сможет, поэтому я ему помогу, - сообщил я сопровождавшим нас на помывку омегам. Оба согласно кивнули.
  Заведя Эльфи в ванную комнату я прикрыл дверь, скинул плащ и свою кожаную куртку. Сел на нашедшийся там табурет перед ванной и начал орудовать - раздел Эльфи телекинезом догола и усадив в ванну начал поливать его из душа, трубка которого торчала прямо из титана. Эльфи жмурился. Подняв мокрого омегу, я стал мылить его мочалкой любезно предоставленной нам хозяевами дома.
  - Вот та-ак... сейчас Эльфи у нас будет чистый-чистый. Вымоем, волосики расчешем, а там может быть и головка заработает..., - разговаривал я, занимаясь с омегой и наблюдая сам за собой через его глаза.
  Телекинезом вертел мокрого омежку, поворачивая к себе то грудью то спиной. Посадил его в ванну и, ухватив тонкую ступню, стал сверху тереть её мочалкой.
  - С...а-ам...,- вдруг выдавил Эльфи, молчавший всё время нашего путешествия до города.
  Взглянув на него энергетическим зрением, я увидел как его голова едва-едва заметно переливается сине-зелёным светом.
  - Эльфи! Очнулся! - тряс я за тонкие плечи замолчавшего и снова ставшего безучастным омегу. Свет в его голове погас.
  Омега сидел в ванной с разведёнными ногами, он опустил голову и я увидел через его глаза растёртые верховой ездой внутренние поверхности бёдер. Ему тоже досталось! А сказать не может.
  Я выключил воду, повернувшись, встал, накинул плащ и вышел из ванной.
  - Извините, - обратился я к Дибо, - нам пришлось на лошади ехать. И...
  - Натёрли всё? - понятливо кивнул он.
  - Да, - подтвердил я.
  - Сейчас, погодите, у нас где-то была мазь. Хени! Хени, - обратился Дибо к подскочившему сожителю, - оме со слугой на лошади ехали и всё натёрли, ты не помнишь, где мазь у нас была.
  - А, да, точно была. Я сейчас, - и Хени ускакал куда-то в комнаты.
  Я вернулся в ванну и закончил помывку Эльфи, поливая его голову тёплой водой из титана. Растёр разомлевшего омежку махровым полотенцем, взлохматив его волосы. Сделав вид, что несу на руках, отлевитировал Эльфи в комнату на кровать.
  Не отходившие от нас ни на шаг омеги-хозяева во все глаза разглядывали как я, стараясь не светить телекинез, одеваю Эльфи в шёлковую рубашку Шиарре и натягиваю на него трусы Лило.
  Покончив с этим, попросил подвернувшегося Хени, показав повреждённые руки, намазать бёдра Эльфи мазью.
  Хени, всплеснул руками:
  - Оме, это что, шёлковая рубашка?
  - Честно сказать не знаю, взял, что ему подошло, - ответил я.
  - Да нет, это определённо шёлк! Дибо, взгляни! - обратился он к напарнику-сожителю.
  - Не может быть! - отозвался недавно подошедший Дибо, подпоясанный цветастым кухонным фартуком.
  - О да! Это бодоанский шёлк! - снова Хени привлёк внимание Дибо.
  - Да... действительно..., - задумчиво выдал Дибо, щупая полу рубашки.
  - Оме, если вдруг надумаете продавать что-нибудь из одежды, ну вот эту рубашку, например, то мой вам совет - дешевле, чем за сорок гульденов не отдавайте ни в коем случае, - пояснил мне свой интерес Дибо.
  "Упс! А мы с Листерином их на бинты рвали только так". Эмпатия не доносила до меня никаких хищнических интересов ни со стороны Хени, ни со стороны Дибо.
  Завозившийся Веник отвлёк наше внимание от Эльфи, лежавшего на спине раскинув ноги, согнутые в коленях, которому Хени, быстрыми ловкими движениями, смазывал натёртые места.
  Рассмотрев состояние ребёнка, я понял, что настало время для опорожнения кишечника мелкого - животик его окутался в жёлто-зелёные цвета дискомфорта.
  - Ну-ка, иди ко мне, - я протянул руки и, едва касаясь запелёнатого младенца, поднял его на руки.
  - Оме, а у вас не будет молочка, у нас совсем нечем кормить ребёнка, - обратился я к Дибо.
  - Ой, сейчас, сейчас, Хени, сбегай, пожалуйста, к Босвейну - у них корова недавно отелилась, - Дибо повернулся к Хени.
  - Оме Хени, не говорите никому для чего вам молоко, - чуть надавил я на омегу гипнозом, проводив его до гостиной.
  Хени, закончивший к тому времени смазывать бёдра Эльфи, с ойканьем кинулся на кухню, загремел там чем-то, при этом Дибо ринулся вслед за ним, выскочил оттуда, накинул на себя какую-то тёплую одёжку и под радостное повизгивание Буси заспешил по улице. Всё произошедшее я увидел энергетическим зрением.
  - Оме Дибо, а нет ли у вас чего-то, во что можно было бы перепеленать Винриха? - спросил я с надеждой, ибо количество захваченных из замка разных тряпок было невелико и новорождённому с его нежной кожей из них почти ничего не подходило.
  - О, оме, конечно. Хени сейчас вернётся и мы обязательно что-нибудь придумаем, - благожелательно ответил Дибо, - но прошу вас, не называйте нас оме, мы совершенно не знатны, называть нас так нельзя и если кто-нибудь услышит..., могут быть неприятности.
  - Оме, а можно..., - Дибо подошёл ко мне почти вплотную, - можно подержать, - он запнулся, - его..., - он кивнул на Винриха.
  Восторг и умиление пришли ко мне по эмпатии.
  - Ну конечно, возьмите... господин... Дибо, - с запинкой ответил я, - но будьте осторожны...
  Я не успел закончить как полураспелёнутый Винрих оросил задорной струйкой рубашку на груди подхватившего его Дибо.
  Счастье и восторг облитого омеги захлестнули меня.
  - О, оме, Винрих настоящий господин - в каких он у вас пелёнках! - воскликнул Дибо, - это тоже бодоанский шёлк!
  Присмотревшись Дибо всё-таки увидел, что мелкий завёрнут в разорванную шёлковую рубашку.
  - Это ваша рубашка? - спросил удивлённый омега.
  Я отрицательно помотал головой.
  - Ну ничего, вот вернётся Хени, он у нас замечательно шьёт, и мы переделаем эту рубашку в пару отличных распашонок для маленького господина, - пояснил счастливый Дибо, баюкая на руках Винриха, смотревшего на него пронзительно синими глазами.
  Хлопнула дверь и в дом ворвался весёлый и счастливый Хени с полным кувшином молока.
  - Тише, Хени, испугаешь маленького, - строго высказал ему Дибо по-прежнему бережно сжимавший в руках тело ребёнка.
  - Ой..., извините..., - Хени быстро разделся, заскочил с кувшином на кухню и, помыв руки, устремился к Дибо.
  - Оме... оме..., - шёпотом он обратился ко мне, - а мне... я могу..., - запинаясь смотрел он на меня.
  - Да, да..., пожалуйста, - ответил я, смущённый такой неуёмной жаждой потискать ребёнка.
  Хени завладел Веником, Дибо, спохватившись, поспешил на кухню кипятить молоко, а я повернулся к Эльфи, чтобы, наконец, надеть на него штаны.
  Эльфи был расчёсан, аккуратно одет в свежие штаны и белые носочки Шиарре, а Веник накормлен тёплым молоком.
  Желтизна в его животе нарастала, я забрал малыша у погрустневшего Хени, отнёс его в ванную комнату, где мы с ним и совершили всё необходимое, предварительно выпросив у бездетных (как я понял) омег чистую ветошку. Собрав телекинезом вышедшее из Веника в эту тряпочку, я подмыл попку новорождённого тёплой водой и вышел из ванной.
  Омеги кинулись ко мне снова выпрашивая Веника на руки.
  - Куда я могу выкинуть это, - показал я узелок.
  - О, оме, давайте я выброшу, - Дибо принял узелок как величайшую драгоценность и благоговейно понёс его куда-то на кухню, а восторженный Хени снова получил на руки спящего Веника.
  Так, теперь мне самому надо помыться. Кроме того грязные вещи Эльфи так и валяются в ванной и требуют моего внимания.
  - Господин Дибо, - обратился я к омеге.
  - Просто Дибо, прошу вас, оме, - ответил тот, - господин в нашем доме только один, - он указал жестом руки на сидящего на каминной полке и внимательно наблюдающего за происходящим кота, - и это Господин Ди.
  - Хорошо, Дибо, у меня к вам будет просьба - я хочу помыться, присмотрите пожалуйста за малышом и моим слугой, - попросил я омегу.
  - Конечно, конечно можете не беспокоиться, оме, мы присмотрим за ними обоими, - прошептал баюкающий ребёнка Хени.
  В ванной, стоя спиной к двери, стянул с себя надоевший плащ и пропахшую потом рубашку. Стащив с себя всё остальное, я вдруг почувствовал, что кто-то из омег идёт ко мне.
  - Оме, я вам полотенце принёс..., - постучался в дверь Дибо, - вы забыли. Ой, извините... - он приоткрыл дверь.
  - Дибо, вы можете мне помочь? - решился я показать ему свой облик, поворачивая голову к двери - чего уж там, не ходить же по дому в плаще.
  Вздох вырвался из груди Дибо, когда он увидел моё изуродованное лицо.
  - Д-да..., оме, я помогу вам, конечно..., - выдохнул омега.
  С помощью Дибо я смог весьма сносно вымыться, не намочив рук и лица и, самое главное, промыть копну своих волос (в кабаке это не удалось толком сделать). Дибо дрожащими руками осторожно касался моего тела и с любопытством (я это чувствовал) пялился на мои "украшения".
  Вышагнув из ванной я начал вытираться поданным полотенцем. Дибо подошёл ближе и невесомо дотронувшись дрожащими пальцами до длинного извилистого шрама на правой руке негромко спросил:
  - Оме, а откуда это у вас?
  - Да... есть... были... места, - ответил я уклончиво.
  Объяснять кто мы и откуда я не стал, а Дибо не спрашивал.
  Потёртости на моих бёдрах Дибо осторожно смазал мазью и вышел.
  Перестирав и просушив телекинезом свои вещи и вещи Эльфи, я вышел из ванной.
  Отмытый, с перевязанным стараниями Дибо белой чистой повязкой, лицом, я сидел в кресле в гостиной перед пылающим камином. В доме были печи - зимы, как пояснил Хени в Майнау были весьма суровыми - снег лежал два с половиной месяца (подумать только! это сарказм, если что), но всегда приятно сидеть около камина с живым пылающим огнём. Господин Ди, спрыгнувший с каминной полки, крутился у моих ног и мурлыкал так, что его было слышно даже в прихожей.
  Сытый Веник спал на кровати в нашей комнате, дверь туда на всякий случай была открыта, Эльфи сидел на стуле у стола и работал моими глазами, а Хени и Дибо хлопотливо накрывали стол для позднего ужина.
  Улучив момент, Господин Ди запрыгнул, всё таки, мне на колени, поднял усатую морду к моему лицу и, аж засвистев от удовольствия, начал месить мне лапами ноги, живот и грудь.
  Присматриваясь к балдевшему коту энергетическим зрением, я с удивлением обнаружил у него весьма крупный для такого небольшого животного энергетический источник. Кот - искусник! Вот это да! Ничего подобного у лежавшей на крылечке Буси не было. Кот, блаженно жмурясь, снова поднял морду к моему лицу и потыкался мокрым носом в мой подбородок.
  - Господин Ди, да что это с вами сегодня! - обратился к коту Хени, - никогда с вами такого не было.
  Кот, не поворачивая головы и не открываясь от своего занятия лапами, дёрнул ухом. Дескать, отстань! Я прямо почувствовал эту его эмоцию!
  "Эльфи, смотри на меня", - протелепатировал я своему омеге, чтобы посмотреть на кота нормальным зрением.
  И увидел. Здоровенный, заметно крупнее обычных кошек, кот топтался у меня на коленях мелко подрагивая задранным хвостом и бодая головой мою грудь. Я протянул к нему руку и в неё ткнулась голова кота, подставляясь для поглаживания. "Хороший, хороший" транслировал я эмоции зверю, который к тому времени завалился у меня на коленях на бок и обхватил лапами руку, чуть прикусив её и тут же зализывая место укуса.
  Омеги закончили с сервировкой стола и Дибо, остановившись в дверном проёме с улыбкой смотрел на растёкшегося у меня на коленях Господина Ди. Обратив взгляд на мои руки, гладящие мурлыкающего кота, Дибо перестал улыбаться и скрылся где-то в доме. Вернувшись через некоторое время, он смущённо остановился у кресла, где я сидел, что-то теребя в руках.
  - Оме, ваши руки... сильно пострадали и вот... я подумал... может быть вам будет комфортнее в перчатках, - запинаясь сообщил он, протягивая мне чёрные атласные перчатки.
  - О... благодарю вас, Дибо, я уже и сам собирался что-то придумать с руками и хотел завтра идти что-нибудь купить на руки. Я обязательно с вами рассчитаюсь, - ответил я.
  - Нет, нет, оме это подарок, - быстро ответил он.
  - ...Ну хорошо... Тогда у меня к вам будет такая просьба - вы не могли бы разменять мне талер? - задал я вопрос, натягивая перчатки.
  - Талер? - брови Дибо полезли вверх, а Хени застыл у стола с тарелкой в руках.
  - Да, да, мне хотелось бы прикупить кое-что, но боюсь, деньги, которые у меня есть, слишком крупные для рынка, - пояснил я, нисколько не заботясь о том, что сообщаю омегам о том, что у нас есть большие деньги - подправлю память в случае чего.
  - Талер... да у нас всего семьдесят гульденов есть и это все наши накопления, - тихо ответил Хени.
  - А где можно разменять талер? Или может быть можно продать что-то из украшений? - снова обратился я к омегам, вспомнив весьма увесистый мешочек драгоценностей Шиарре.
  - Ну, с этим только к мэтру Отто Эндорфу, ювелиру, он живёт наискосок от... но, оме, давайте сначала поужинаем, а дела обсудим потом..., - предложил Дибо.
  И действительно, гостиная давно уже наполнилась запахом аппетитных блюд, которые натаскали хлопотливые омеги из кухни.
  - Погодите, у нас есть к столу немного вина, - поднялся я с кресла, придержав Господина Ди и бережно перекладывая его на освободившееся место.
  Поманив за собой Эльфи, прошёл в комнату и, с помощью его зрения порывшись в разложенных вещах, вытащил одну из четырёх оставшихся у нас бутылок из погребка Шиарре. Под руку попалось красное.
  За столом мы вели разговоры ниочём. Я посадил Эльфи слева от себя и периодически отрываясь от его кормления с рук, оглядывал стол глазами омеги, чтобы не путаться в приборах и блюдах. Отдав должное великолепному, тающему во рту пирогу с нежной начинкой из рыбы, овощей и риса и паре овощных салатов, я вытребовал у омег стеклянный кувшин для вина и попросил принести сыр и штопор. Перелитое в кувшин густое как кровь красное вино наполнило гостиную восхитительным сладким благородным букетом ароматов малины, вишнёвого ликёра, марципана, мармелада и йода. Ужинали мы при свечах и вино отсвечивало сквозь кувшин рубиново-фиолетовыми переливами. Взяв с тарелки кусочек сыра, я запил его вином. Спелые, сочные фрукты, цитрусовая нота, клубника и малина, а в послевкусии специи атаковали мои немногочисленные вкусовые сосочки.
  Пригубив бокал и разглядывая этикетку на бутылке, Хени поражённо выдохнул и закашлялся:
  - Оме, кх-м... это вино... Я только слышал о нём... Вот эта бутылка... она пятнадцать талеров стоит!
  Услышав цену, я тоже закашлялся. Ну Шиарре, ну и жук!
  Помолчали потрясённо.
  - Хени, Дибо, открытую бутылку надо выпить..., - ответил я тихо.
  Что уж теперь! Оставшееся вино надо поберечь. Всё, больше вин не пьём.
  Сила, но какое вино! Поднеся бокал к изуродованному носу, я вдохнул запах напитка. Вино после декантации раскрылось по новому: ирис, люпин и нарцисс, спелая слива и ежевика, сассафрас и лакрица, а также копчёное мясо, специи и соя - всё это соблазнительно донеслось до меня. Глотнул. Изящные танины и лёгкость охватили язык. Я провёл им по нёбу, стараясь ощутить послевкусие с ноткой мокко.
  Чёрт! От него можно потерять сознание!
  Сглотнув, я очнулся от ощущений. Тишина в гостиной поразила меня.
  Хени, Дибо, Эльфи и даже Господин Ди, присутствующий на одном из стульев у стола, тянувший голову и с вожделением заглядывающий на накрытый стол, неподвижно сидели и смотрели на меня широко открытыми глазами, а энергетическое зрение показывало мне их наполненные красным светом удовольствия головы.
  Я что, всё, что чувствовал, попробовав это божественное вино, транслировал окружающим? Похоже так - пришёл я к выводу, быстро перебирая свои воспоминания.
  Сосредоточенность на работе сознания "замылила" мне глаза и я полностью упустил из внимания всё, что чувствовало моё тело, тем более, что мне пришлось снижать его чувствительность из-за нанесённых ран.
  - Итак..., - негромко произнёс я.
  Окружающие вздрогнули, очнувшись от наваждения вкуса, испытанного мной.
  - Итак..., вино открыто - его надо выпить, - провозгласил я, - Хени, Дибо, наливайте.
  Божественная амброзия была разлита, и омеги, восхищённо принюхиваясь к бокалам, медленно и осторожно отпили.
  Я налил вина в бокал Эльфи и поднёс рубиновый, почти чёрный в свете свечей напиток к его губам.
  - "Пей, Эльфи, но сразу не глотай подержи во рту", - протелепатировал я ему.
  Омега послушно отпил.
  - "Теперь глотай". Эльфи проглотил.
  Электрические сигналы пронеслись в его голове. Синие и чуть красноватые. Пронеслись, переливаясь, и погасли. Ну хоть какой-то отклик.
  "Ещё пей", - опять поднёс я бокал к губам Эльфи.
  Эльфи отпил. Снова переливы в голове. Сердце омеги застучало быстрее, на бледных щеках показался румянец.
  - "Ну вот, видишь, как хорошо", - снова протелепатировал я ему.
  Наконец, вино было допито. Ужин съеден. Омеги прибрались в гостиной. Хени, порывшись в своих запасах подобрал нам несколько фланелевых пелёнок для Веника и мы все разбрелись по комнатам спать.
  Я приготовил молоко для мелкого и прилёг на кровать. Скоро опять вставать - осталось примерно полчаса. С одной стороны ко мне прижался выпивший Эльфи, спавший, что называется без задних ног. Справа спал Веник.
  Кровать вздрогнула. Господин Ди, провожавший меня в спальню, счёл возможным для себя улечься рядом со мной, прижавшись к моему бедру чуть ниже Веника.
  Всё, спим.
  
  
  
  Глава XXVI
  
  Господин Ди завозился, встал, потянулся и, обойдя Веника, ткнулся мокрым носом мне в щёку. Я просканировал состояние новорождённого, определил, что он вот-вот проснётся и со вздохом встал, готовясь заниматься ставшими уже привычными делами: подогревать молоко, кормить малыша, собирать и утилизировать всё, что у него накопилось, а потом подмывать перепачканную промежность тёплой водой.
  Моё неосознанное влияние на организм новорождённого сказалось: выделение мочи и кала происходило в пока ещё редкие моменты бодрствования Веника - до, во время или сразу после кормления. Большое удобство всего этого состояло в том, что можно было не беспокоиться, что малыш будет мокрым или перепачкается во время двухчасового сна.
  Кормил я мелкого тёплыми шариками молока, удерживая жидкость телекинезом. Количество съеденного потихоньку росло - Веник восстанавливал, упавший было после рождения, вес.
  Я закончил возиться с ребёнком и, уложив его рядом с собой, для чего пришлось подвинуть недовольно мявкнувшего Господина Ди, задремал.
  Ухнул как будто в омут. Темнота сомкнулась за моей спиной, окружила меня со всех сторон и попыталась поглотить. Что за чёрт? Ведь только же нормально спал! Не осознавая, что делаю - во сне это весьма проблематично, я объединился с темнотой, стал её частью и незаметно проскользнул, как мне показалось, вперёд, прежде чем меня хватились. Эта темнота была хоть и неразумной, но вполне живой сущностью мира снов - так мне тогда казалось. Через какое-то время я понял (как?!), что она была для меня не противником, а ближайшим союзником, позволяя преодолевать препятствия, что постоянно мне встречались в этом сумбурном и запутанном сновидении.
  Используя проникшую в меня темноту, я не боялся, пробираясь по извилистым тёмным коридорам, что путались и сплетались в немыслимом лабиринте. Всё больше осознавая себя, ко мне приходило понимание, что самый страшный зверь здесь - это я. Потому что мир снов был уязвим перед такой простой вещью, как ясность сознания. Любой кошмар и непередаваемый ужас, что встречались у меня на пути (всё-таки я куда-то двигался!), я, помня своё новое состояние после попадания в мир Эльтерры, обращал в своё оружие и сохранял в памяти, с каждым разом обретая всё большую силу.
  За одним из поворотов лабиринта мелькнул отсвет рыжего пламени. Я немедленно свернул туда, следуя за призрачным знаком (чем было продиктовано моё решение?). Чем дольше я шёл, тем чаще сверкало пламя и огненная аура какого-то существа (понять невозможно!). Чуть погодя до меня донёсся яростный рык и многоголосый вопль отчаяния и ужаса. Я уже не раз слышал этот рык - точно также рычал демон с хвостом, убивший моих омег в замке.
  Наконец, я вышел в огромную пещеру, объятую багровым пламенем, где за каждым камнем или проходом скрывалась злобная морда убитого мной демонического волка. Да пошёл ты! Я смело вышел в центр зала, осмотрелся и двинулся к выходу, за которым виднелась лестница, ведущая наверх. Разочарованный вой и жуткий хохот сопровождали меня, но я даже не обращал внимания на эту какофонию (я, сука, тебя убил!).
  Подъём по лестнице из глубин сна к повседневному сознанию (так мне казалось) был самой трудной частью моего пути в этом сне. Не сложной, не опасной, а трудной. Я чувствовал себя так, будто не только поднимаюсь по этой лестнице, но тащу на себе огромный камень, прижимающий меня к земле и так и норовящий столкнуть с каменной лестницы без перил. Я словно всплывал из глубины вод на поверхность - по мере подъёма мне становилось легче и возрастала свобода движений. Последнее усилие и я, прорвав плёнку какого-то поля, осознаю себя стоящим в довольно широком коридоре светлые каменные стены которого, покрытые искусной резьбой, освещались короткими факелами горящими бездымным пламенем.
  Лёгкий тёплый сквознячок пролетел по коридору, на меня пахнуло ароматом цветов и свежестью зелени.
  Цок, цок - я переступил ногами. Опустив голову вниз увидел плоскую голую грудь с чуть выступающим сосками, откуда-то из-за спины свисали золотистые цепочки, по три с каждой стороны, проходили в подмышки, а самая длинная, выходя из-за спины, смыкалась на колечке того же цвета, продетом в пупок. На нижней части шеи была одета, переходящая на верхнюю часть плеч, широкая золотая фигурная горжетка-ошейник состоящая из вертикальных, шириной примерно в палец, плоских металлических пластинок, именно от неё восемь цепочек шли за спину, по три из них выходили из-за спины через подмышки обратно к шее, а длинная смыкалась в колечке на животе.
  Ниже пупка, в паху, висела, опустившись до середины бедра полуэрегированная елда с узорным браслетом у самого основания. Подняв её вверх, я увидел крупные, не меньше куриного, яйца в бледно-розовой мошонке. Ноги были одеты в ярко-синие с муаровым узором штанины с толстыми проходящими с наружной стороны бёдер прошитыми золотой нитью швами, доходящие до самого верха бёдер, закреплённые золотистыми фигурными ободками вверху и широкими золотыми браслетами у самых копыт внизу. Покачнувшись, я снова переступил раздвоенными копытцами (бля!). Голова закружилась, я оперся о стену, чиркнув по камню чёрными длинными ногтями - на камне остались царапины.
  Приглядевшись к рукам, обнаружил на них закреплённые у плеч рукава того же цвета, что и штанины с аналогичными швами по наружной стороне руки. Рукава держались на плечах на толстых золотых ободках, а у запястий были перехвачены широкими сплошными золотыми браслетами, цепочки от которых шли к средним пальцам на каждой руке, почти полностью укрытым золотыми чехлами с заострёнными кончиками. Грудь, живот и промежность с членом были бледно-розового почти белого цвета, цвет этот темнел к бокам и спине, судя по всему переходя в тёмно-розовый.
  По коридору пронёсся едва слышный вздох.
  Я обернулся, тело мотнуло, что-то звякнуло над головой и промелькнуло перед глазами. Подняв руку, я обнаружил, что волос на голове нет, а вместо них у меня от затылка вперёд отходят рога и загибаются к вискам, а их задранные вверх кончики укрыты золотыми чехольчиками и эти чехольчики соединены золотой цепочкой в середине которой закреплён голубой светящийся слабым светом камень. Такой же камень был и на горжете. Длинные листовидные, торчащие в стороны уши по нижнему краю были унизаны золотыми клипсами. Схватившись за голую задницу, в поисках того, что же промелькнуло у меня перед глазами, я с ужасом обнаружил довольно длинный, ну, по крайней мере, его длина была равна моему росту, толстый у основания, тёплый тёмно-розовый хвост. Провёл по нему руками, натыкаясь на массивный сплошной браслет у самого основания. Дрожь наслаждения пробежала по телу, поднявшись снизу к голове. Поймал кончик, наткнувшись на тонкий прорезной браслетик у длинного, в ладонь, мягкого треугольного наконечника.
  По коридору пронёсся ещё один вздох. Снова прошелестел сквознячок с ароматами сада. Новый облик во сне не вызывал у меня никакого удивления. Цокая раздвоенными копытцами и виляя хвостом, походкой от бедра, не торопясь пошёл по коридору освещённому таинственным светом, считая факелы от того места, где я появился. Елда, а по другому это не назвать, достигавшая, как уже было сказано середины бедра, в такт шагам смещалась то вправо, то влево, несильно хлопая по бёдрам и доставляя удовольствие от ходьбы.
  Коридор кончился и я оказался в довольно большом квадратном дворике, обнесённом каменной стеной выше моего роста, заросшей виноградом и плющом. Солнечные лучи, проходя через решётку перголы, бросали причудливые тени на стены. Крупные бело-зелёные листья хост торчали из пузатых фигурных каменных горошков, стоявших по углам дворика. Вход, через который я попал во дворик, был отделён от всего остального пространства двора стеклянной ширмой, состоящей из металлической кованой рамки с квадратами, забранными декоративными толстыми стёклышками искажающими изображение.
  Откуда-то из-за ширмы послышалось цоканье копыт, мелодичное хихиканье, звуки поцелуев, короткий стон наслаждения и неразборчивый шёпот.
  Чуть шагнув в сторону из-за ширмы и выглянув, увидел как две демоницы (два демона?), одна красноватого, скорее бордового цвета, а другая сине-фиолетовая с выдающимися высокими грудями, никак не меньше 3-4 размера, чувственно, с удовольствием целуются. Демоницы, повернулись, одна из них, бордовая, искоса, лукаво сверкнула в мою сторону ярко-зелёными светящимися глазами с вертикальным зрачком. Между ног их торчали вздыбленные члены с такими же как у меня золотыми узорчатыми браслетами у основания. Ниже членов у каждой из них висели крупные лоснящиеся яйца. На головах, от лба к затылку, в обратную по сравнению со мной сторону, завивались по два рога, прикрытые спереди изящными затейливыми золотыми диадемами.
  Бордовая демоница, оторвавшись от поцелуя, снова взмахнула огромными ресницами миндалевидных глаз и улыбнулась мне полными вишнёвыми губами, обнажая белоснежные ровные зубы с тонкими короткими клычками. Хвосты целующихся, украшенные у оснований широкими узорчатыми браслетами, сплелись между собой - фиолетовая чуть слышно застонала. Бордовая повернулась к своей подружке и, зная, что я на них смотрю, стала неторопливо, наслаждаясь сама и доставляя удовольствие фиолетовой, едва касаясь губами губ напарницы целовать её. Фиолетовая, так и стоявшая с закрытыми глазами, обхватила бордовую за талию, а левой рукой, с чёрным листовидным, как у меня маникюром, гладила обнажённую ягодицу бордовой, переходя на основание хвоста, а правой, свободной рукой крепко держала возбуждённый член бордовой и водила по нему сжатым кулачком вверх и вниз. Нежная бордовая кожа члена опускалась вниз, к перехваченному браслетом основанию, рельефно обрисовывая и открывая тёмную головку с прозрачной капелькой преякулята и возвращалась обратно, закрывая головку и собирая преякулят у щелевидного отверстия мочеиспускательного канала. Внутренние поверхности широких стройных бёдер фиолетовой блестели - откуда-то выделялась душистая смазка. Бордовая, мелодично засмеявшись, бережно обхватила руками лицо фиолетовой не отрываясь от поцелуя.
  Я, будто заворожённый, не в силах ни сдвинуться с места, ни произнести ни звука наблюдал за происходящим.
  Фиолетовая, застонав сквозь поцелуй, разорвала его и, повернувшись к бордовой спиной, прогнулась, оттопыривая свой роскошный зад и отводя хвост в сторону. Бордовая, всё также глядя на меня светящимися зелёными глазами, с размаху загнала свой здоровенный член куда-то под хвост фиолетовой, хлюпнув смазкой и громко шлёпнув своими бёдрами по ягодицам подруги. Фиолетовая тонко застонала от наслаждения и с шумом выдохнула воздух, когда бордовая снова сильно толкнула свой член во внутренности фиолетовой. Её крупная высокая грудь со здоровенными тёмно-синими ареолами и торчащими твёрдыми сосками упёрлась в стёкла ширмы. Демоница, содрогаясь от сильных размашистых ударов бёдер бордовой в свой зад, полусогнутыми кулачками с длиннющим маникюром на пальцах уткнулась в стёклышки и, чуть повернув голову в сторону, искоса наблюдала за мной, сверкая жёлтыми светящимися глазами со щелевидными вертикальными зрачками, корча гримасы наслаждения и облизывая сохнущие тёмно-красные губы. И бордовая и фиолетовая, ускоряя взаимные движения набирали темп. Бордовая крепко обеими руками удерживая фиолетовую за рога, чуть ослабила напор и стала быстро-быстро двигаться, вытащив член наполовину его длины и не погружаясь в фиолетовую до конца. Та подалась назад, желая глубже насадиться на член подруги. Бордовая, издеваясь над фиолетовой, тоже отстранилась, не входя на всю глубину, но продолжая быстро двигаться. Фиолетовая мучительно застонала и бордовая, идя ей навстречу, снова с размаху затолкнула свой член на всю его немаленькую длину. Глаза фиолетовой вспыхнули и затуманились, она облегчённо улыбнулась, показывая коротенькие клычки в углах рта. Бордовая мстительно ухмыльнулась, потянула за рога голову фиолетовой на себя и начала колотить бёдрами по заду подруги, вгоняя хлюпающий член как можно глубже. Член фиолетовой напрягся, поднялся ещё выше и почти касался стёкол ширмы. Бледная голубоватая кожа на нём натянулась, наполовину обнажая багровую головку, из которой медленно тянулась и дрожала струйка густого прозрачного преякулята, раскачиваясь в такт движениям почти у самого пола. Член подрагивал, движения бордовой ускорились и, крупные - не меньше куриного, яйца фиолетовой в отвисшей мошонке начали раскачиваться, хлопая по торчащему вперёд члену. Фиолетовая прогнулась ещё сильнее, чуть отстранилась назад от ширмы, глубже насаживаясь на член бордовой и, повернув голову, неотрывно смотрела широко раскрытыми светящимися глазами прямо на меня. Рот её, с пирсингом на нижней губе, приоткрылся - были видны ровные белоснежные зубы. Она прогнулась ещё больше - багровая, видимо, подходила к пику наслаждения и тянула фиолетовую на себя за рога всё сильнее. Член фиолетовой демоницы раскачивался больше и больше, кожа сдвинулась с головки назад и полностью её обнажила. Крупная капля преякулята, блестевшая в солнечных лучах, достигла пола и растеклась по нему прозрачной лужицей соединённая с членом тонкой колеблющейся нитью. Вдруг фиолетовая закрыла сияющие глаза, откинулась назад ещё больше (хотя куда уж больше!), её кулачки с длинными чёрными ногтями разжались, резко растопырив пальцы, судороги сотрясли блестевшее от испарины тело, яйца, перекатываясь под атласной кожей мошонки, подтянулись выше к промежности и, из чуть приоткрывшейся щели мочеиспускательного канала, брызнула первая, самая сильная струя густой голубовато-белёсой чуть светящейся спермы, забрызгав стёкла ширмы. Сперма ещё стекала вниз по стекляшкам, как фиолетовая снова содрогнулась, мучительно застонала и её член исторг ещё одну порцию спермы. Судорожно выдохнув, демоница подняла голову с затуманенными наслаждением глазами и, глядя на меня сквозь волнистые стёклышки ширмы, снова сотряслась, выпуская третью последнюю струю семенной жидкости. Член её чуть опал вниз, нисколько не уменьшившись в размерах, бледная кожа почти полностью прикрыла головку, фиолетовая облегчённо выдохнула как вдруг за её спиной всхлипнув тонким женским голосом, задохнулась, задёргалась бордовая, кончая внутрь фиолетовой. Фиолетовая прикрыла глаза, глубоко вдохнув и наслаждаясь происходящим, припухшие губы её раскрылись, она снова дёрнулась, член вздрогнул и, открывая тёмную головку, выдавил из себя последнюю каплю спермы, повисшую вытянувшейся нитью. Бордовая, кончив, судорожно дыша, завалилась на спину фиолетовой одновременно и целуя и кусая её и обвивая подрагивающим хвостом ногу подруги. Не вынимая члена, отдышалась, хихикнула и, свесившись в сторону, выглянула из-за спины подруги. Затем, пошевеливая бёдрами, начала вытягивать свой член из недр фиолетовой - та снова прикрыла глаза. Член вышел и капли такой же густой голубоватой спермы потекли по ногам фиолетовой. Покрытая испариной фиолетовая глубоко дышала, опираясь руками и расплющившейся о стекло грудью на ширму. Затем, не открывая глаз, разогнулась, повернула миловидное лицо и поцеловала подсунувшую голову бордовую прямо в губы.
  Оторвавшись от поцелуя подруги, бордовая, цокая копытцами и виляя бёдрами, обошла ширму, облокотившись на неё задранным выше головы локтем, встала, выставив крепкую высокую грудь и спросила, водя пальцем свободной руки вокруг затвердевшего крупного соска:
  - Понравилось?
  Я, охватив единым взглядом и симпатичное светлое личико с родинкой над верхней губой и прищуренными в лукавой улыбке зелёными светящимися глазами, и вызывающе торчащую грудь с вновь окрепшими от возбуждения сосками, и осиную талию танцовщицы, плоский животик с чуть проступающими мускулами и тёмной точкой аккуратного пупочка, изящные бёдра и поникший вниз крупный член перехваченный у основания узорчатым металлическим браслетом с каплей спермы висевшей на его кончике, и длинный бордовый хвост, тянувшийся из-за ширмы, спросил в ответ:
  - А вы кто?
  Бордовая, оторвавшись от ширмы, сексуально выгибая бёдра, шагнула, принюхиваясь, вздохнула и обошла вокруг меня, проведя пальцем по моим плечам и груди. Полные груди и опавший, но не уменьшившийся член, колыхались в такт её шагам.
  - Вигдис, ты что? Ты откуда вернулся? - почти пропела она высоким мелодичным голосом.
  Она потянулась к моей шее, снова шумно вдохнув напоенный ароматами сада воздух.
  - А, так ты пустой..., - разочарованно констатировала она.
  Бордовая ещё раз обошла вокруг меня и, прижавшись влажной после бурного соития грудью к моей правой руке, жарко дыша, приникла к моей шее, вызвав толпу мурашек, поднявшихся откуда-то из под основания хвоста к затылку, провела горячим языком по ней, поднимаясь за ухо. Я непроизвольно выдохнул, ноги дрогнули, переступив копытами по камню пола. Член мой потяжелел, наполняясь кровью и я, чуть обернувшись к бордовой демонице, прикрыв глаза, вдохнул чудесный запах разгорячённого сексом тела, полный феромонов. Поворачиваясь, потянулся своими губами к губам бордовой, дотронувшись до них, чуть прихватил податливые вишнёвые уста и услышал нежный шёпот:
  - Дурачок, я же кончила, я всего тебя высосу...
  Жаркий выдох мне в шею. Цокая копытцами, она чуть отстранила меня рукой и отошла.
  Я выдохнул.
  - Вилда, сестрёнка, - из-за ширмы послышался расслабленный голос пришедшей в себя фиолетовой, - Вигдис там, да?
  Цокая и позвякивая браслетами на руках и ногах из-за ширмы вышла фиолетовая. Её фигура оказалась чуть полнее бордовой Вилды, а задорно подрагивающая при каждом шаге высокая грудь больше. Шею фиолетовой демоницы плотно охватывал причудливый плетёный ошейник-браслет такой же как у Вилды, по видимому, составлявший комплект к браслетам на руках. Ещё один одуряющий, чертовски приятный, будящий какие-то далёкие, неуловимые воспоминания, запах настиг меня. На фиолетовой как и на её сестре ничего не было, здоровенный член, такого же размера как и у Вилды, также с узорчатым прорезным браслетом у основания, переваливался вправо и влево, касаясь двигающихся бёдер. С кончика его стекла капля спермы и упала на пол. Ярко жёлтые светящиеся глаза ласково и призывно смотрели на меня. В ноздрях изящного аккуратного носика торчали золотые шарики пирсинга. Тёмно-красные полные губы тронула мягкая улыбка.
  "А они похожи с сестрой, прямо одно лицо, если бы не цвет" - подумал я. Сёстры были одного роста и их раскраска напоминала мою - лицо, грудь, живот, словом передняя поверхность тела, внутренние поверхности бёдер и рук были почти белыми гораздо светлее спины, только у Вилды эта белизна чуть отдавала розовым, а у фиолетовой белизна была едва-едва голубоватой. На боках, за ушами, на руках и ногах белизна плавно переходила в насыщенный бордовый и такой же густой фиолетовый цвета соответственно у каждой демоницы. Самая серединка ягодиц имела по светлому, размером с ладонь, пятну. И когда девчонки шли, то эти пятнышки кокетливо двигались вверх вниз и вправо влево.
  - Канно, он пустой, - произнесла Вилда из-за моей спины.
  -Да ну, Вилда, всё бы тебе насыщаться, - глубоким грудным голосом ответила Канно, - иди ко мне, мальчик мой, - она протянула ко мне изящные руки, перехваченные на плечах узорными золотыми браслетами из причудливо завитой толстой проволоки.
  Глядя на Канно во все глаза, я переступил ногами назад и наткнулся на торчащие соски высокой груди Вилды, стоявшей у меня за спиной. Горячее дыхание коснулось моей шеи чуть ниже затылка.
  - Ну, дай я тебя поцелую, - подошла Канно вплотную ко мне, взяв моё лицо в ладони.
  Глаза её вспыхнули ярче, фиолетовая грудь упёрлась здоровенными сосками в соски моей груди. Отчего последние затвердели и заныли.
  -Ну же..., - прошептала демоница, дотрагиваясь своими губами до моих. Её висящий горячий член прижался к моему набухшему и пытающемуся толчками встать члену. Она несильно прихватила своими зубками мою нижнюю губу и начала чуть посасывать её, касаясь моих зубов пирсингом в губе. Её язык ворвался в мой рот и стал осторожно и нежно исследовать внутреннюю поверхность губ. Паника, наслаждение, восторг захлестнули на меня одновременно. Вилда, чувствуя моё состояние, обхватила руками сзади, провела ногтями по коже боков, поднимаясь вверх и, перебравшись к соскам, прихватила их пальцами. Ноги мои задрожали и я, пытаясь не упасть, схватил Канно за талию. Мягкое податливое тело согрело заледеневшие пальцы.
  Я открыл осоловевшие глаза и, с трудом оторвав руки от нежной кожи фиолетовой демоницы, из последних сил сохраняя остатки разума, обхватил ладонями лицо Канно и чуть отстранил её от себя. Разглядывая её симпатичную (да что там - красивую!) мордашку, я чувствовал как руки Вилды шарят по моему телу, исследуя соски, бока, пах. Одна из её шаловливых ручек переместилась на ягодицы и стала гладить основание хвоста.
  Нет! Только не это!
  Не в силах держать меня, ноги задрожали и я, разжав руки, стал опускаться вниз, неожиданно уткнувшись лицом в роскошную мягкую грудь Канно.
  - Вилда..., - просипел я перехваченным горлом, повернув голову в сторону, чтобы не задохнуться, - оставь...
  - Что? - игривым тоном произнесла Вилда, продолжая издеваться над моим хвостом.
  Я снова крепко обхватил фиолетовую демоницу за талию чтобы не упасть - ноги меня не слушались. Канно легко гладила меня по лицу, по ушам, по щеке и нежно невесомо целовала в поглаживаемые места.
  - Вилда, - пропела она своим грудным голосом, - действительно, оставь, ты убьёшь его, смотри, как сердечко бьётся - сейчас выскочит...
  - Ох-х..., - выдохнула снова возбудившаяся Вилда, - ну ладно. Слышишь, Вигдис, - сказала она, целуя меня куда-то между лопаток, - уходи скорее, а то я тебя съем сейчас..., - оттолкнулась она от нас с Канно.
  Я выдохнул, оторвался от роскошной груди фиолетовой демоницы, пошатываясь, отступил к стене и оперся на неё спиной, пытаясь отдышаться.
  Выскользнувшая из-за меня Вилда приобняла отпустившую меня Канно сзади и обе демоницы уставились на меня светящимися глазами. Одна ярко зелёными (Вилда), а другая ярко жёлтыми (Канно).
  - Что, правда, съела бы? - отдышавшись, я подложил руки под свою голую задницу, упёршуюся в холодную, несмотря на солнечный день, каменную стену и обвил нервно дёргающимся хвостом левую ногу.
  - Вигдис, танцор ты наш, люби-имый, - протянула Вилда, целуя Канно в щёку, - как будто первый раз. Ну, что ты так всегда пугаешься? Если хочешь знать, - она перешла к поцелуям за ухом Канно, та, закрыв глаза, млела, - мы, футы, вообще не едим других демонов. А в этом домене, домене госпожи Аул Бит тебе повезло, - она ткнула пальцем с длиннющим ногтем в меня, оторвавшись от нежащейся в её объятиях Канно - таких пожирателей вообще нет.
  И вдруг добавила капризным тоном:
  - А вот ты... когда ты придёшь полным? Мы соскучились... Ну, Вигдис, Вигдисик... ну, когда? - она протянула руку и легонько потрепала мой воспрявший член.
  Затем рука Вилды скользнула по бедру Канно к промежности, углубилась куда-то под висящий член и яички - Канно задрожала от наслаждения, рука вынырнула - на её пальцах осталась сперма бордовой демоницы, извлечённая из лона фиолетовой сестры.
  Вилда подняла руку вверх перед своим лицом и длиннющим розовым язычком, кося на меня глазами, стала слизывать стекавшую вниз по пальцам сперму. Канно скорчила на личике просящую гримаску, Вилда повернула руку к лицу сестры и футы стали вдвоём, переплетаясь языками, слизывать светящееся голубовато-белёсое семя.
  Бух, бух, бух - билось моё сердце и, в такт ему кровь пульсировала в моём члене. Член торчал, бессовестно пялясь своим единственным глазом на футок-сестричек. Демоницы, увидев моё состояние, звонко, словно колокольчик зазвенел, захихикали, повернулись и, поддерживая друг друга за ягодицы со светлыми пятнышками, виляя хвостами, медленно, как на подиуме, зацокали куда-то вглубь дворика. При этом, бордовая футка развела ягодицы Канно в стороны, а та, зараза, прогнулась, отвела фиолетовый хвост в сторону, демонстрируя свой бесстыдно глядящий на меня бледненький анус.
  Ух! Отдышавшись, я повернулся и побрёл обратно в коридор, из которого здесь появился.
  Раз, два, три..., считал я бездымные факела на стенах. Вот и то место. Ну! Я ринулся в надежде встретить то поле, которое с трудом пропустило меня сюда. Нет. Ничего нет. Я запаниковал. Как отсюда выбраться? Я, что навечно теперь тут останусь?
  Спокойно, спокойно, Саня. Я попал сюда, поднимаясь по лестнице. Очевидно, также по лестнице и надо уходить. Я закрыл глаза. Представил, что спускаюсь по ступеням вниз. Есть! Цок, цок, одна, две... Я открыл глаза. Мои ноги чуть выше копытцев утопали в каменном полу и дыра со ступеньками закрывалась. Шлёпнувшись на голую задницу, я выдернул ноги из пола. Дыры не было. Сидя на полу и обхватив укрытые широкими сплошными золотыми браслетами щиколотки, я со стоном раскачивался вперёд и назад. Ну как? Как мне отсюда выбраться? Что теперь делать? Получается, всё моё сознание, сознание искусника - мага разума оказалось заперто в каком-то демоническом сне? Обнажённые ягодицы холодило от каменного пола. Крупные яйца, которых мне так не хватало в Эльтерре, и здоровенный член лежали на полу и уже начинали зябнуть.
  А как же там без меня Веник и Эльфи? - острая мысль пронзила моё сознание. И того и того кормить, мыть, одевать надо. Пропадут они там без меня. Погибнут. Вдруг пол подо мной расступился и я полетел в огненную пещеру, по пути восстанавливая свой прежний облик и даже одежду...
  Очнулся я от того, что Господин Ди всем своим немаленьким весом топтался у меня на груди, громко урчал, почти выл и шипел, захлёбываясь слюной.
  - Всё, всё, успокойся, я проснулся, - столкнул я рассвирепевшего кота.
  Энергетическое зрение, включившееся автоматически, помимо моей воли, показало, как энергетический каркас моих рук, вместо ставших уже привычными цветных линий наполнен чернотой. Эта чернота, вытесняемая моей энергетикой, постепенно отступает, истаивая, истекая шлейфами, напоминая шлейф "бомбы биджу", виденной мной в замке. Именно эта чернота во мне так возбудила кота и он огрызался именно на неё.
  Этого ещё не хватало. Я, что, теперь стану демоном?
  
  
  
  Глава XXVII
  
  Заснуть мне в ту ночь так и не удалось - страх перед превращением в демона, пусть и такого безобидного как Вигдис, не давал мне спать, да и размышления о том, как и куда я попал в своём сне, будоражили мозг.
  Веник ещё два раза просыпался и, будучи накормлен и обихожен, засыпал снова. Господин Ди, чутко спал рядом с ним и каждый раз, когда я вставал, поднимал голову и внимательно наблюдал за мной.
  Утром, я толком не выспавшийся за ночь, поднял Эльфи и, пока мы с ним занимались туалетом, Дибо приготовил вкуснейший завтрак и накрыл его в гостиной.
  Используя глаза Эльфи, я поел сам, покормил своего омегу, проверил и снова покормил Веника, а потом, вернувшись в гостиную, обратился к гостеприимным хозяевам:
  - Хени, Дибо, я хотел бы пройтись по городу, посетить несколько магазинов, купить кое-что и, может быть, если он тут есть, встретиться с целителем. Это возможно?
  - Да, конечно, оме. У нас есть и лавки и целитель - мастер Маркард. Он принимает, - Хени взглянул на башенные часы, мерно тикавшие в гостиной, с циферблатом, размеченным на двадцать делений, - с восьми часов.
  - Я очень благодарен вам за гостеприимство, - сидя в кресле, я неглубоко поклонился, будучи действительно благодарным омегам за приют в их уютном доме, - но мне не хотелось бы вас стеснять, и поэтому я прошу о помощи - подыскать хорошую гостиницу, где бы мы с Эльфи, - я повёл рукой в сторону неподвижно сидевшего омеги, - и ребёнком могли бы жить не беспокоя вас.
  - Оме..., - Хени и Дибо ответили одновременно,
  - Оме...,
  - Мы конечно же
  - Не можем предоставить
  - Вам тех условий,
  - К которым вы привыкли...
  - Но, оме...
  - Можем ли мы попросить...,
  - Нам бы очень хотелось...,
  - Чтобы вы остались..., - омеги сглотнули, сильно волнуясь,
  - У нас...
  - Но мы вам помешаем! - воскликнул я, подняв руки.
  - В чём, оме!?
  - В чём вы нам помешаете!?
  - Мы уже давно вдвоём.
  - А тут какая-то жизнь.
  - У вас такой чудесный малыш, оме.
  - Ну пожалуйста, оме,
  если можно, останьтесь, - ответили омеги.
  Эмпатия показала мне панику омег и жгучее желание видеть ребёнка.
  "Ну да, они же бездетные", - пришла мне в голову мысль, - "им любой ребёнок - счастье великое. Бабушки любящие".
  Я видел, что омеги искренни в своей просьбе и им действительно нравился Веник и до безумия хотелось с ним повозиться. Поэтому у меня просто не хватило духу отказать омегам.
  - Ладно..., - я вздохнул, - слушайте... вы и мёртвого уговорите, - я рассмеялся, - правду сказать, я никого не знаю здесь и мне негде остановиться, а у вас так уютно..., что я согласен. Остаёмся у вас..., - хлопнул я ладонями по подлокотникам кресла, поморщившись от боли в подживающих руках, - Но с одним условием - вы примете от меня деньги. И это не обсуждается, - отмёл я возражения, вскинувшихся было, омег.
  - Но, Хени, Дибо, господа, я попрошу вас помочь мне. Винриха придётся оставить - я не хочу брать его в город и за ним присмотреть надо, - произнёс я.
  Хени и Дибо переглянулись и просияли.
  Дибо толкнул Хени локтем и сказал:
  - Я останусь с маленьким.
  - Почему это ты останешься? - возразил Хени, - я тоже хочу остаться.
  - Нет, Хени, ты проводишь оме до лавок и мастера Маркарда. Покажешь город - ты лучше меня говоришь. А я к вашему приходу обед приготовлю, - успокаивающим тоном, как маленькому, пояснил Дибо.
  - Ну хорошо, хорошо. Уговорил. Вот вечно тебе, Дибо, достаётся самое сладкое, - пробурчал Хени, надувшись.
  Дибо закатил глаза.
  "Сколько им лет? Как дети, честное слово", - думал я, наблюдая за омегами через Эльфи.
  Наконец, было окончательно решено, что с Веником останется Дибо и мы все трое, одевшись, вышли из дома.
  Я, накинув капюшон так, что был виден только подбородок, шёл вместе с Эльфи, взятым в качестве глаз, следом за Хени, шедшим немного впереди в стороне и рассказывавшем о Майнау:
  - Майнау, оме, это коронные земли, у нас нет баронов, а город и земля примерно на два дня пути вокруг принадлежат королю. Наместник короля правит ими. Но теперь... Даже и не знаю как быть. Ходят слухи..., - он понизил голос, - что король погиб. Война какая-то. Мы самый северный город в королевстве. До нас далеко. Зима у нас длинная... Н-да... А хорошо, наверное, когда зимы нет? Как вы думаете? - обратился он ко мне.
  - Да, хорошо. Но тут дело вот в чём, Хени. Представьте сколько всякой дряни убивается холодами: комары, мухи, змеи всякие. Там, на юге, этого добра столько..., - ответил я.
  - Это да..., - согласился омега.
  За разговорами мы прошли через узкие улочки квартала, в котором жили омеги, приютившие нас. Улицы стали мощёными целиком, а не как у Хени и Дибо - только посередине. Заборы многих домов стали каменными, а у некоторых металлическими из заострённых железных пик с узорчатыми решётками.
  Центральная площадь с уже отключённым на зиму фонтаном, домом наместника и магазинами на первых этажах двух-трёхэтажных домов была вымощена камнем полностью.
  Две широких улицы, по одной из которых мы сюда добрались, выходили на площадь. Несколько небольших искривляющихся переулков уходили от площади куда-то в город.
  Так, так, где-то здесь живёт наш добрый приятель Орсельн - наискосок от ювелирной лавки.
  - Хени, я вас попрошу зайти со мной в этот переулок, - я показал рукой, вспомнив показания конюха Рабе, - здесь должна быть лавка ювелира, мэтра Отто Эндорфа, помните, вы говорили.
  - Да-да, оме, я помню, - откликнулся Хени.
  Толкнув зазвеневшую колокольчиком дверь, мы вошли в просторное помещение ювелирной лавки широкие окна которой были забраны рамами с частыми переплётами. В углу, за перегородкой, была, судя по звукам, доносившимся оттуда, мастерская мэтра.
  За прилавком, частью закрытым толстым стеклом, под которым лежали ювелирные изделия - кольца, цепочки, серьги - на мой взгляд, ничего особенного, стоял молоденький омега.
  - Скажите пожалуйста, - обратился я к нему, - где я могу видеть мэтра Отто Эндорфа?
  - Сейчас он выйдет, - тоненьким голоском откликнулся омега, оторвавшись от прилавка и, заглянув за перегородку, позвал, - мэтр, к вам пришли.
  - Я вас слушаю..., оме, - безошибочно угадал вышедший из мастерской, поправляя фартук, невысокий плотный альфа чуть старше среднего возраста.
  - У меня есть несколько вещей, которые я хотел бы показать вам, - обратился я к ювелиру, старательно сканируя его эмпатией. Хм. Внимание, сдержанный интерес, не более.
  Я достал пару перстней Шиарре, которые посчитал возможным продать.
  - Позвольте, оме, одну минуту, - ювелир, увидев перстни, удалился в свою загородку и вернулся, держа в руках часовую лупу.
  Я передал ему перстень с рубином. Он, вставив лупу в глаз, долго его разглядывал. Морщил лоб. В эмоциях преобладала растерянность пополам с удивлением. Наконец, он сообщил мне:
  - Оме..., перстень весьма хорош, исключительный камень чистой воды... Что вы хотите с ним делать?
  - Я хотел бы продать его, мэтр, - ответил я, отслеживая реакцию ювелира.
  - Хм..., оме, я не смогу вам много предложить..., хотя вещь интересная и мне бы хотелось её приобрести... Огранка безупречна - гранил искусник, оме, здесь, у нас, таких людей нет, а работа искусника очень ценится. А! Вот и клеймо! - продолжил разглядывать перстень мэтр, - прямо на камне, как обычно и делают искусники... Но вы говорили, оме, у вас есть ещё несколько вещей...
  - Да, ответил я, доставая перстень с изумрудом и показывая его ювелиру, - вот.
  - Н-да-а..., - крякнул он, разглядывая новый перстень в лупу.
  - Скажите, мэтр, а сколько вы готовы предложить? - задал я вопрос ювелиру, занятому разглядыванием перстня.
  - Ну-у, - он оторвался от разглядывания ювелирки Шиарре - в эмоциях восхищение, вытянул губы трубочкой, - вот за этот, - он показал на перстень с рубином, - я могу дать восемь талеров...
  Что?! Восемь?! Нихрена себе!
  Вчувствовавшись в эмоции ювелира, я понял, что на самом деле цена этого перстня выше - никак не меньше пятнадцати талеров.
  - Хорошо, мэтр. На самом деле этот перстень стоит не меньше двадцати талеров, - решил я задрать цену.
  Что?! Да ладно! Угадал - показали мне эмоции мэтра.
  - Но вам я его отдам за двенадцать, - скинул я цену, почувствовав, что ювелир, судя по его эмоциям, не сможет дать больше - у него просто нет таких денег.
  - Девять, - произнёс он, задушенным голосом.
  Изумление и полнейшее охренение донеслись до меня как со стороны Хени, так и со стороны юного омеги-продавца.
  - Хорошо, мэтр, десять и по рукам - это моя окончательная цена, я больше не намерен торговаться, - произнёс я, поддавливая мэтра гипнозом.
  - Ладно, оме, по рукам, - обречённо согласился ювелир.
  - Не переживайте так, мэтр, ведь этот перстень стоит гораздо дороже - вы же знаете, - успокоил я его.
  - Да я всё понимаю, но подумайте сами, оме, кому я смогу продать работу мастера Игниса в этом городе! Да за такую цену! - сокрушался ювелир.
  Повздыхав, он прошёл куда-то в глубину своего магазина и вскоре вернулся, неся несколько кожаных мешочков с деньгами.
  - Вот ваши восемьсот гульденов, оме, - положил он мешочки на прилавок, перекладывая перстень в бархатную коробочку и опуская её в карман, - можете пересчитать.
  - Я вам доверяю, мэтр, уверен, такой специалист как вы не будет размениваться по мелочам, - ответил я, сканируя мэтра эмпатией и, действительно, деньги он отдал сполна, без обмана.
  - А что вы скажете о втором перстне? - поинтересовался я.
  - А..., оставьте, оме, вы прекрасно знаете цену вашим вещам и купить второй перстень я просто не могу, прошу меня извинить, - ответил ювелир.
  - А здесь кто-то может его купить? - начал я выяснять.
  - Нет, оме. У нас в Майнау, есть ещё пара человек, тоже ювелиры, но они занимаются в основном серебром, редко золотом, не говоря уж о драгоценных камнях, - он усмехнулся, - и у них просто не хватит денег, чтобы купить эту вещь. А кроме нас, ювелиров... ну, здесь я затрудняюсь что-то сказать, - развёл мэтр руками.
  - Благодарю вас, мэтр, - чуть поклонился я низко склонившемуся ювелиру.
  Распихав мешочки по карманам, я, ухватив Эльфи, вышел сопровождаемый обалдевшим Хени.
  - Хени, прошу вас, пройдитесь по магазинам (я упорно называл здешние лавки магазинами), присмотрите нам с Эльфи одежду по сезону и на зиму - здесь ведь есть доставка? - Хени кивнул, - вот, пусть всё доставят к вам. Для маленького что-нибудь... ну, я не знаю, на ваше усмотрение, - Хени просиял, а нас, прошу, проводите к целителю. Как его... мастер Маркард?
  - Да-да, оме, конечно-конечно, пойдёмте, здесь совсем недалеко, - спохватился Хени.
  Мастер Маркард принимал у себя и в то утро мы были его единственными пациентами. Перед посещением целителя я передал Хени один из мешочков, полученных от ювелира, для совершения покупок. Хени отказывался, но я, поддавив гипнозом, настоял.
  Мастер Маркард - как и все встреченные мною ранее в этом мире целители, оказался омегой. Увидев мои руки и лицо, долго размышлял, при этом его эмоции мне были недоступны, как я не старался.
  - Ну что я могу сказать, оме, ваш случай весьма сложен - я не смогу восстановить ваши глаза, - вынес он свой вердикт, - правда, возможно приживление донорских глаз..., но всё стоит своих денег.
  - А что с лицом и руками? - задал я вопрос.
  - Хм..., руки могут быть восстановлены буквально за пару сеансов. Вот только говорю вам сразу - с ногтями ничего сделать не удастся. Даже если удалить. Новые будут точно такими же - у вас какая-то особенность в повреждениях рук - кончики пальцев тянут из организма Великую Силу и никакому воздействию не поддаются. В чём причина я сказать не могу. Посему - ногти не исправить.
  Я пожал плечами. Причина-то мне известна.
  - А вот с лицом, - продолжил целитель, - Здесь парой сеансов не отделаться... Шрамы я вам подлатаю. Сетка на щеках и подбородке будет почти не видна. Кость прикроем, нос и форму глазниц я вам смогу подправить. Но вот глаза... Вы же искусник, оме, - вдруг быстро сказал он.
  - Да, мастер, - ответил я, решив, что отрицать очевидное бессмысленно.
  - Ну, так вот... Если вы хотите и ваши финансы могут вам это позволить, то... как я уже говорил, возможно провести приживление донорских глаз... вы даже цвет сможете выбрать..., - негромко проговорил мастер Маркард.
  - Эти глаза с трупа будут? - уточнил я.
  - Почему с трупа. С живого, кх-кх-м, материала, назовём его так! - смутился искусник.
  - И отторжения не будет? - поинтересовался я.
  - Нет-нет, что вы. Какое отторжение. Моё владение Великой Силой позволяет избежать любых негативных последствий, - махнул рукой целитель.
  - Хорошо, мастер Маркард, я подумаю над вашим предложением, - ответил я, разрываемый противоречивыми чувствами.
  - Ну-с, ладно, оме, думайте, а пока давайте займёмся вашими руками, - сообщил мне мастер.
  Целитель действительно был неплох. Он довольно быстро справился с до сих пор не поджившими ранами на руках и приступил к сведению шрамов. Мои руки покраснели и кожа резко реагировала на воздействие силы искусника. Всё это я видел глазами Эльфи, присутствовавшего в приёмном покое. Закончив работу с руками, мастер Маркард повернулся к шкафчику со стеклянными дверками и вытащил из него баночку с белой мазью.
  - Вот это, оме, вам необходимо втирать в кожу рук во избежание шрамов, - протянул он мне банку.
  О, знакомый запах! Такой же мазью меня в своё время пользовал мастер Тилорн и Янка был моим массажистом. Воспоминания нахлынули на меня и я не сразу услышал, что искусник обращается ко мне.
  - Оме, оме, вы слышите меня, - воскликнул он, - оме, прошу вас, во избежание недоразумений, я хочу уточнить - вы сможете рассчитаться со мной сейчас или вам угодно будет это сделать по окончании лечения рук?
  - Да, мастер, давайте рассчитаемся сразу. Сколько я вам должен? - ответил я заволновавшемуся целителю.
  - Лечение рук, вместе с мазью стоит десять гульденов, - назвал цену искусник.
  Да не вопрос! Отсчитав с помощью глаз Эльфи десять гульденов из одного из мешочков, полученных от ювелира, я передал деньги целителю.
  - А для работы с лицом - вынужден предупредить вас, оме, мне будет необходимо вас усыпить - будет очень больно, - пояснил мастер Маркард.
  - Ну что же, мастер, раз нужно - я не возражаю, - ответил я.
  - Тогда прошу вас на стол, - он показал куда мне надо будет лечь, - и, оме, попрошу вас раздеться до пояса.
  Я снял с себя всё, что просил искусник, разулся и лёг на высокий стол.
  Прикрытый до подбородка белой простынёй, я увидел со стороны, как окутанный зелёной энергией палец мастера Маркарда, ткнул в лоб и сознание покинуло меня.
  Да-а, достаточно давно я не был в своём подсознании. Битва с демоном, гибель омег, хождения по лесу и возня с грудным ребёнком, требовавшим внимания каждые два часа, совсем не оставляли времени для посещения подсознания и общения с Улькой.
  Ощущение огромного бесконечного пространства, отсутствовавшее ранее, поразило меня. Хотя и бескрайнее звёздное небо и полированный каменный чёрный пол остались теми же. Обломки колонн, появившиеся после ухода отпущенных мной омег, стояли вроде бы, как мне показалось, пошире.
  - Макс, господин мой, вы вернулись, - кинулся ко мне Улька.
  - Да, Ульрих, я здесь. Нашему с тобой телу снова досталось. Ты же в курсе. Сейчас нас латает местный целитель, - ответил я.
  - А где мы, господин Макс? - поинтересовался Улька.
  Точно, он же не слышал ничего - к слуху-то не был подключён, а глаз у меня теперь нет.
  - Мы в Майнау, Ульрих, - ответил я интересующемуся омеге.
  - О... Майнау - это так далеко, где-то на севере. Я слышал там очень холодно зимой, - сообщил мне всё, что знал Улька.
  - Ну, вот так выкинул нас портал, уж не знаю почему, - пожаловался я своему второму я, - прямо в лесу вышли.
  - Господин Макс, - начал рассказывать Ульрих, - вы знаете, как здесь стало страшно? Кто-то кружит вокруг, но кто - увидеть невозможно! Он невидимый. И шорох постоянно.
  - Где? Где шорох? - откликнулся я.
  - Да вокруг. Вокруг меня, вас. Я между колонн сижу, а оно вокруг, - жаловался Улька.
  - Маркиз, вы не должны ничего бояться. Мы с вами вместе, я с вами, и здесь, - я попытался обвести взглядом окружающее - почти получилось (какой может быть взгляд у энергетического шарика?), - мы с вами можем здесь делать всё, что заблагорассудится - мир помнит это! Давайте посмотрим, что там вокруг такое? - подбодрил я Ульку, вылетая за границы круга, очерченного обломками колонн.
  Отражение наших светящихся шариков летело по полированному полу вслед за мной и привязанным ко мне шариком Ульки.
  Ничего. Пустота. Бесконечная пустота, ограниченная сверху переливающимся звёздным небом, а снизу каменным полом.
  Кто тут может быть? Да ещё и вокруг?
  Ш-шух-х. Неосязаемое, невидимое что-то коснулось меня, как дуновение ветерка. Ш-шух-х. Снова. Чёрное, неотличимое на фоне окружающей черноты, заключённой между полом и потолком звёздного неба.
  "Стой", - выдал я ментальный приказ, вкладывая в него все свои силы. Наше с Улькой движение остановилось, перестало переливаться и перемигиваться звёздами небо. Казалось, остановились даже фотоны, несущие свет звёзд. Окружающее пошло крупной рябью и так и застыло, искажённое ей.
  Тук, тук, тук... тук... ... тук... ... ... тук... ... ... ... замедлялось сердцебиение нашего с Улькой тела.
  Апатия, желание спать, каменное спокойствие навалилось на меня. Нет ничего - только покой - во мне билась мысль - покой..., покой..., покой... ..., по... кой...
  И здесь, дёрнув моё останавливающееся внимание, наконец-то застыло, остановилось то, что так пугало Ульку своим движением - огромное чешуйчатое тело, едва видимое даже в состоянии всепоглощающего покоя, чёрное как сама чернота.
  С-с-с-с-т-т-т-о-о-о-й, - выдавил я из себя мысль-приказ, пожелав, чтобы остановилось именно это существо. И тут же огромная тяжесть будто свалилась с моих несуществующих плеч. Звёздный свет, такой долгожданный и ласковый, вновь заструился сверху. Движение наше над бесконечной евклидовой плоскостью пола снова возобновилось, а существо, кружившее вокруг нас, застыло как муха в янтаре, но в тоже время продолжало двигаться вместе с нами. Я остановился, остановился и Ульрих.
  "Кто ты?" - задал я вопрос существу.
  Молчание.
  "Запомни - здесь ничего не может существовать помимо моей воли. Ты либо отвечаешь, либо тебя тут не будет!" - вновь обратился я к существу.
  Тишина.
  "Мир, всё здесь принадлежит мне - ты помнишь!" - произнёс я.
  Звёздное небо качнулось, пугая Ульку.
  "Тогда..." - окружающая среда, повинуясь моему желанию, мгновенно сжала неизвестного жителя моего подсознания в точку - неопределимый элемент, не имеющий частей.
  Точка ярко вспыхнула и погасла, провалившись в нуль-измерение, но и одновременно оставшись здесь, передо мной - я чувствовал это. Держа куб пространства, ограниченный мгновенно возникшими плоскостями с заключённой внутри точкой, я провернул перед собой сверкающий полупрозрачными плоскостями, объект. Точка, повинуясь мне, расширилась внутри куба и на меня уставился страдающий жёлто-зелёный глаз на фоне абсолютной тьмы заключённого в куб существа.
  "Во-о-от", - удовлетворённо протянул я, - "Теперь ты готов к сотрудничеству?"
  Неощущаемое, едва различимое согласие прилетело ко мне от куба.
  Полупрозрачные плоскости куба разлетелись в стороны и медленно вращаясь, и отражая звёздный свет полетели к полу. Не долетев до него, они истаяли.
  Да, я люблю визуальные эффекты.
  Существо выскользнуло и неподвижно застыло вокруг нас с Улькой. Расстояние до него было неопределимо, но я чувствовал, что существо вокруг нас.
  Дрогнули невидимые веки и огромный жёлто-зелёный глаз с вертикальным зрачком уставился на нас.
  - Ой, господин Макс..., - пискнул Улька, - мне страшно.
  - Не бойтесь, маркиз, - он не опасен, - успокоил я Ульку.
  Третье полупрозрачное веко выехало из уголка глаза, затянуло его и медленно откатилось назад.
  Постепенно тьма отступала и становилось видно крупную чешую с заострёнными треугольными кончиками, которой было покрыто это существо. Я попытался приблизиться к нему.
  Сколько мы не двигались в сторону, теперь уже ясно видимой, угольно-чёрной чешуи и глаза, внимательно наблюдавшего за нашими с Улькой передвижениями, приблизиться хоть на сколько ни будь не удавалось. Вот как так?! Дракона, будем объективны - это именно он, прекрасно видно. Глаз на нас смотрит, точно не двигается, а добраться до него не возможно.
  "Как ты, зверюшка, сюда попала? Может тебя убрать?" - размышлял я.
  Как только мне в голову пришла мысль о том, что зверя надо убрать, тут же от него пришла просьба-мольба остаться. Виртуальный зверь не мог существовать нигде, кроме как в моём подсознании. Говорить он не мог - его сознание не было структурированным, ядро личности отсутствовало и пояснить откуда он взялся, зверь не мог.
  - Просыпайтесь, оме, - донеслось до меня.
  Мастер Маркард осторожно похлопал меня по щекам.
  - Да, мастер, - откликнулся я.
  - Ну вот, оме, мы вас подлатали. Я почистил вашу рану на лице. Повреждения костей устранены. Но в ближайшее время, оме, постарайтесь хорошо питаться - организму требуется строительный материал для восстановления. Обрывки век удалены, рана ушита. Ваши прекрасные брови я тоже восстановил. Попрошу вас, оме выберите время и придите на перевязку. Желательно послезавтра. Ваша рана нуждается в наблюдении. И, оме, если вы решитесь на имплантацию глаз, мне нужно будет готовить вас к этому - не забудьте мне сообщить о вашем решении, - напутствовал меня искусник.
  За его работу с лицом я отдал двадцать гульденов. Расплатившись, мы с Эльфи вышли от целителя и не торопясь пошли обратно в гостеприимный дом Хени и Дибо. По дороге я чувствовал, что на нас будто бы обращено чьё-то внимание. Весьма недоброе внимание. Но занятый своими новыми ощущениями после лечения и посещения подсознания, я не придал этому факту значения. Как оказалось, зря.
  
  
  
  Глава XXVIII
  
  Неограничиваемый в средствах Хени развернулся не на шутку. Для нас с Эльфи были приобретены несколько комплектов одежды на все случаи жизни. Одежда была из простых тканей, но всё было сшито очень аккуратно. А намётанный глаз Хени, занимавшегося шитьём, хоть и от случая к случаю, помог угадать с размерами. Было куплено и несколько пар обуви, в том числе больше всего меня обрадовавшие домашние туфли для меня и для Эльфи.
  На вещах для мелкого Хени оторвался в полную силу! Чего только не было: ползунки, распашонки, шапочки, носочки и варежки, простынки, несколько подушек, одеяльца и пододеяльники к ним, шерстяные вязаные вещи для гуляния на свежем воздухе и т.д. и т.п. Самое главное - Хени купил роскошную деревянную резную кроватку и бутылочку с соской.
  Осмотрев через глаза Эльфи разложенные богатства и одобрив действия Хени, с гордостью показывавшего купленное и удалившегося после устроенного показа, шить из кисеи подгузники для Веника, я подумал, а не сделать ли и мне что-нибудь для малыша? Вспомнив, что у многих виденных мной ранее, ещё на Земле, младенцев над кроватью вешают целый комплект ярких цветных игрушек для привлечения внимания и развития слуха и зрения, я решил изготовить такой комплект игрушек. Взяв с собой Эльфи и пройдя с ним в дровяной сарай на заднем дворе дома приютивших нас омег, я выбрал подходящее, как мне показалось, сухое полено и, сев там же, в сарае, на чурбак для колки дров, стал с помощью телекинеза вытачивать из этого полена фигурки разных животных и предметов - мишку, собачку, кошечку, солнышко, луну, звёздочки. Щепки, стружки и древесная пыль летели в разные стороны - я использовал для чернового обтачивания древесины свой "джедайский" меч. Выточив несколько фигурок, я прожёг в них сквозные отверстия, чтобы было можно продёрнуть шнурок, и принёс приготовленное в дом.
  - Ой, а что это у вас, оме? - поинтересовался встретивший нас в дверях Хени.
  - Это, Хени, игрушки для маленького, только их сначала нужно раскрасить яркими красками: зелёной, жёлтой, красной, синей, а потом мы их повесим поперёк кроватки и ребёнок, как немного подрастёт, будет дотягиваться до них и играть. Такие игрушки развивают зрение и осязание. А потом можно будет сделать погремушку, - разъяснил я любопытствующему омеге.
  - Оме, это вы здорово придумали! Завтра я обязательно пойду на рынок в лавку к Хайнцу и попрошу раскрасить поярче, - сообщил Хени вышедшему из нашей комнаты с Винрихом на руках Дибо.
  - Куда это ты собрался? - поинтересовался Дибо, - пелёнки надо обметать, а он к Хайнцу хочет идти.
  Винрих сладко спал на руках у Дибо. Оценив состояние мелкого, я забрал малыша у погрустневшего омеги и потащил кормить и подмывать.
  Господин Ди неотступно следовал за мной пока я носился с Веником. Закончив и уложив заснувшего ребёнка, я сел в кресло в гостиной, Эльфи сидел на своём стуле и кот тут же запрыгнул мне на колени. Свернулся калачиком, вытянул лапы и громко замурлыкал. Пока кот наслаждался, я стянул перчатки и начал рассматривать через Эльфи подлеченные мастером Маркардом руки. О, кстати, а баночка с мазью где?
  - Хени, Дибо, - обратился я к омегам, сновавшим по дому - Хени с ребёнком на руках - он с моего согласия вытащил Веника из спальни и сейчас тот спал на руках у омеги, а Дибо решил в очередной раз порадовать нас кулинарными изысками, - у меня к вам просьба: мастер Маркард дал мне мазь..., в общем, её надо втирать в руки, а того, кто мог бы это сделать у меня нет. Я хотел бы попросить кого-нибудь из вас помочь мне.
  - Конечно-конечно, оме, - шёпотом откликнулся Хени с Веником на руках, - мы обязательно сможем вам помочь.
  Дибо к обеду расстарался - были поданы: овощной суп с цыплёнком, приготовленный в закрытых горшочках, отдельно к супу гренки из пшеничного хлеба, вторая перемена состояла из лососины по-матросски: крупные куски рыбы были поданы на специально выпеченных лепёшках из слоёного теста с гарниром из свежих варёных грибов, крабов и оливок, политых матросским соусом, для приготовления которого Хени специально бегал на рынок за анчоусами и белым вином.
  Майнау не был портовым городом, но находился недалеко от побережья Северного океана, а рыбаки из немногочисленных прибрежных деревенек везли под стазисом продукты своего производства: морскую рыбу всех сортов, крабов, съедобные водоросли, моллюсков. Холодные воды вообще очень богаты рыбой - достаточно вспомнить знаменитую Ньюфаундлендскую банку, и мелководное побережье Северного океана, омываемое сразу несколькими течениями, не было исключением.
  Отдав должное великолепному обеду и пересев поближе к горящему камину, под громкое мурлыканье Господина Ди, опять расположившегося у меня на коленях, я рассказал любопытствующим омегам о проведённом мастером Маркардом лечении. О том, что следующий приём у целителя послезавтра... прервавшись на полуслове я зевнул. Всё таки, уход за новорождённым не прошёл для меня даром - вот уже несколько дней подряд я систематически не высыпался.
  День клонился к вечеру, смеркалось и, изучив Эльфи внимательным взглядом, я повёл его в ванную мыться перед сном. А что? Пока ещё есть время и Хени и Дибо не легли спать, я посплю часа четыре, омеги посидят с мелким, а Эльфи я усыплю, чтобы не сидел впустую. Переговорив с обрадованными омегами о том, что Веник будет отдан в их полное распоряжение на весь вечер, я увёл Эльфи в спальню и, раздев, уложил его рядом с собой. Ох-х, в кои-то веки удастся поспать...
  Перед сном я пробрался в своё подсознание по привычному пути и пересказал Ульке, в последнее время полностью отрезанному от источников информации, обо всём со мной произошедшем. Глаз, услышав наши с Ульрихом разговоры, открылся и, как мне показалось, со вниманием слушал нас.
  Веки тяжелели, сознание расслаблялось перед сном, убаюканное ровным мерным дыханием спавшего рядом Эльфи.
  На самой грани сна и яви вдруг цветная воронка закрутилась перед лицом и втянула меня. Чёрт! Опять эта пещера с воющими и хохочущими демонами. Одна из особо наглых морд высунулась из прохода с потолка которого чёрными сосульками свисали сталактиты из застывшей лавы и с утробным рыком попыталась цапнуть меня за бедро. Тварь! Я едва успел отскочить и упал на спину, запнувшись о камень, торчавший из крупного хрящеватого песка, которым был покрыт пол пещеры. Демоны, высовывавшиеся из-за валунов и глыб лавы, взвыли, а тот из них, который пытался меня укусить, кинулся на меня.
  Я в страхе закрыл глаза... Стоп! - вернулась ко мне здравая часть моего рассудка. Во сне, а особенно в этой пещере, нельзя бояться - иначе страх убьёт меня. Я открыл глаза и пристально взглянул в пылающие огни глаз здоровенной башки демоноволка. Не отрывая взгляда от ярившегося урода, который застыл в шаге передо мной, я поднялся и, оперевшись задом о тёплый камень, сложил руки на груди, по прежнему не отрывая взгляда от демона.
  - Ты умрёшь! - произнёс я, ткнув пальцем с запылавшим пламенем кончиком в не перестававшего рычать зверя. Демон попятился и, сменив рык на вой, развернулся, чтобы юркнуть обратно в проход. Хвост его, как и в реале, метнулся ко мне, с намерением хлестнуть по лицу. Но в этот раз я успел перехватить его и, сильно дёрнув на себя, остановил, рванувшегося было, демоноволка.
  Перебирая хвост демона как канат, я подтянул скребущую лапами по песку и камням тварь вплотную к себе. Сильно дёрнув хвост напоследок, я прыгнул зверю на спину, и, что есть сил, вонзил пылающий указательный палец правой руки в основание черепа ошеломлённой твари. Демонический зверь, не издав ни звука, рухнул подо мной в песок и мгновенно распался на чёрные искры, впитавшиеся в моё тело.
  - Кто ещё хочет напасть? - грозно вопросил я, поднимаясь на ноги и оглядывая демонические морды. Вой в пещере не прекращался.
  Оглядываясь, я двинулся к полуразрушенной каменной лестнице со стоптанными и исцарапанными ступенями, ведущими куда-то вверх.
  Сделав три или четыре шага (я так и не понял сколько точно) по лестнице, я мгновенно оказался в уже знакомом коридоре с бездымными факелами. Снова, как и в тот раз, цокнули мои копытца по полу и здоровенный член мотнулся из стороны в сторону при первом же моём шаге.
  Опять по коридору вздохом пронёсся сквознячок, пламя факелов дрогнуло, указывая направление в сторону дворика с футами.
  Цокая и звеня украшениями, я опять пошёл в том же направлении. Снова ширма, смех и поцелуи за ней. Решив проверить свою догадку, я встал у самого выхода из дворика и оперся на холодную стену, подсунув, как и в прошлый раз, руку под голую задницу.
  Хвост тут же, помимо моей воли, обвил левую ногу в синей штанине. Сейчас Вилда должна целовать Канно. В прошлый раз я их увидел чуть выйдя из-за ширмы.
  Точно. Вот фиолетовые руки и грудь Канно упёрлись в ширму. Фактурные стёклышки ширмы размывали изображение и я увидел голову Канно, отвернувшей лицо в сторону, в виде фиолетового пятна.
  Где-то там, за ней должна быть Вилда, Канно мучительно застонала от наслаждения и я, переступив копытами и звякнув цепочками, отлепился от стены и осторожно, не поворачиваясь спиной к наслаждающимся футам и стараясь не шуметь, стал углубляться в полумрак коридора, разгоняемый светом факелов. Уйдя по изгибающемуся коридору так, чтобы меня не было видно из дворика, я остановился и выдохнул. Если мне снова пришлось попасть в тот же сон на то же самое место, то есть смысл изучить всё, что тут есть, а с футами пообщаться потом. Как там говорила Вилда в прошлый раз, меня здесь никто не съест? Так что изучаем.
  Шагая навстречу сквознячку, я, подняв голову, изучал плавно изгибающийся коридор. Факелы освещали только середину стен. Немного света от них доставалось полу - можно было разглядеть плотно подогнанные квадратные каменные плиты. Потолок терялся в полумраке. Высоту его определить не удавалось.
  Заглянув в одну из арок дверного проёма в стене коридора, я увидел большую, даже огромную комнату, с высоченными, никак не меньше десяти метров, потолками, отделанными тёмными, почти чёрными панелями. Сквозь высокие узкие арочные окна с рамами, состоящими из толстых диагональных решёток, струился спокойный неяркий свет, пробивавшийся как бы через какой-то синеватый дым.
  Глухие боковые стены комнаты были украшены полуколоннами завершающимися арками, соединявшими полуколонны. У правой стены стоял широкий диван с высокой спинкой и причудливо изогнутыми боковинами. На диване полулежала демонесса в круглых очках с глазами светившимися сиреневым светом. Длинные рога на её голове торчали прямо вверх. Перед ней висела, колеблясь в воздухе, раскрытая книга.
  Демонесса подняла на меня глаза и улыбнулась, обнажив в уголках рта небольшие клычки.
  - О! Вигдис, - она отвела летающую книгу в сторону и грациозно встала с дивана, крупная, крупнее, чем у Канно, грудь с розовыми сосками и ареолами, качнулась, - Стой!
  Воля более сильного демона остановила меня, также как держала на месте в прошлый раз воля двух демониц-футанари.
  Медленно, давая рассмотреть своё обнажённое тело во всех подробностях, демоница шла ко мне через всю комнату, середина которой была покрыта ковром. Высокая, выше меня на полголовы, со светлой, почти белой передней поверхностью тела, переходящей на боках и спине в серую окраску, со здоровенной грудью, колыхавшейся при каждом шаге длинных стройных ног с копытцами как у меня и всех других, встреченных в этом сне демонов, демоница не имела члена и её большие половые губы были чуть розоватого цвета. Длинный, тёмно-серый хвост с листовидным, отливающим сталью наконечником, мотался за её спиной вправо и влево в такт шагам.
  - Куда это ты так бежишь, Вигдис? - задала она вопрос, пристально оглядывая меня сквозь очки.
  Я лишь смог вздохнуть. С каждым шагом демоницы мой член, будто видя её шаги, толчками поднимался выше и выше.
  - О! - увидела она мою реакцию, - мне так приятно, что ты меня приветствуешь таким образом.
  Она подошла ко мне вплотную, её крупная налитая грудь, хотя и чуть отвисшая, но это её не портило, упёрлась мне в шею, а мой торчащий член, как солдат, ткнулся в живот демоницы чуть ниже её пупка.
  Она наклонилась ко мне, и в стёклах её очков я увидел своё отражение.
  - Вигдис-с..., - демоница вдохнула, прикрыв огромные, без белков, пылающие глаза.
  Из-за её спины вылетела светящаяся ярко-сиреневым светом кисть магической руки, держащая длинный стек с кожаным шлепком на конце.
  Демоница провела своим пальцем с длинным чёрным блестящим ногтем с золотистым узором, по моим губам вниз к подбородку. Я сглотнул. Палец демоницы спустился ниже, миновал шейное украшение и перебрался на грудь. Острый ноготь упёрся в левый сосок, сиреневые глаза с вертикальным зрачком раскрылись шире и сфокусировались на мне.
  - М-м-м..., - снова вдохнула демоница и мою ягодицу обжёг удар стека.
  - Ой! - вскрикнул я высоким, почти женским голосом.
  Ноготь снова ткнулся в сосок, вызвав острую боль. И, словно вторя ей, вторую ягодицу окатила боль от удара.
  - А! - снова коротко вскрикнул я, дёрнувшись, и опять сосок обожгла боль. Хвост обвил мою левую ногу, а демоница протянула вторую руку и двумя пальцами, неотрывно глядя мне в глаза, сжала правый сосок, постепенно усиливая давление и наращивая боль.
  - В глаза мне смотри! - приказала она, заметив мой дёрнувшийся взгляд.
  В ответ я закрыл глаза и даже крепко зажмурился.
  Теперь уже сразу обе ягодицы обожгло ударами стека. А оба мои соска оказались зажаты между пальцами рук демоницы, вызывая мучительную боль.
  Одинокая слеза скатилась по моей щеке. Я шмыгнул носом.
  - Вигдис, тебе правда больно? - наклонилась к моему уху демоница, обдав меня запахом свежести и зелени с небольшой горчинкой.
  Я, не открывая крепко зажмуренных глаз, часто-часто закивал головой, стараясь не дёрнуться телом, так как пальцы демоницы, по прежнему сжимали мои соски и даже вытягивали их вперёд.
  - Ох-х! Вигдис, какой же ты! Никакого от тебя удовольствия, а ещё инкуб, - воскликнула она с притворным неудовольствием.
  Отпустив меня, она отстранилась, блеснув пятном преякулята на животе, которым мой вздыбленный член испачкал бархатистую кожу демона. Я выдохнул, открыл глаза и провёл ладонью по мокрой щеке.
  - Ну иди ко мне, - она уселась на диван, закинув ногу на ногу и, покачивая копытцем, похлопала по сиденью ладонью, - и быстро!
  Пройдя по ковру, я уселся рядом с демоницей на мягкий диван, пристроив хвост между ног.
  Повернувшись ко мне, демоница долго молчала, разглядывая меня и водя по моему рогу пальцем.
  - Ви-и-г-дис..., - игривым тоном начала она, приблизив лицо к моему уху.
  Здоровенные мурашки пробежали по телу, вздыбленный член вздрогнул. Весьма приятный запах - запах свежести и зелени с горчинкой - запах демона накрыл меня. Глаза мои затуманились, рот чуть приоткрылся. Член, максимально напрягшись, задеревенел.
  - Руки за голову! - словно сквозь вату услышал я приказ.
  Приоткрыв затуманенные глаза, я увидел здоровенную грудь демонессы с вызывающе торчащими сосками. Она, раздвинув мои ноги, пригнув напряжённый до крайности член вниз, себе под живот и стоя на коленях на полу, навалилась грудью на меня и, вплотную приблизив своё лицо к моему, казалось смотрела светящимися глазами прямо в душу.
  Не в силах сопротивляться демоническому наваждению, я, звеня цепочками на теле, закинул руки за голову.
  - Ох-х! Вигдис-с..., - демоница навалилась на меня сильнее, полностью перекрывая обзор и дыхание монументальной грудью.
  Я чуть повернул голову и увидел, как её длиннющий розовый язычок коснулся моей подмышечной впадины. Ах-х-х! Я прикрыл глаза, содрогаясь. Демоница, длинно лизнув меня, чуть отстранилась и смотрела на меня лукаво, как кошка щуря глаза. Мой, твёрдый до каменности, член был придавлен сверху телом демоницы, и теперь она, елозя по мне и вылизывая, своим мягким подтянутым животиком то сдвигала шелковистую кожу вверх, обнажая пульсирующую головку, то, отстраняясь от меня, снова прикрывала её кожей. Остановившись, уперев руки локтями в диван и опершись подбородком на сложенные длинные тонкие пальцы, демонесса облизнула тёмно-красные губы с фиолетово-синей каймой и произнесла:
  - Какой же ты вкусный.
  Она поелозила животом по моему напряжённому, насильно опущенному члену, заставляя открытую головку пылать и посылать мне в мозг сильнейшие, отупляющие сигналы наслаждения.
  Разум мой снова стал уплывать куда-то и я, собрав остатки воли, сделал вдох, а выдох направил в солнечное сплетение. Точка, а точнее круглое пятно, вспыхнуло, и в нём я увидел вращающийся там коловрат. Один, два, три... девять - вдох, выдох, окружающее пошло крупной рябью, задрожало. Демоница широко открыла яркие сиреневые глаза без белков и крепко обхватила меня, подсунув руки мне за спину. Демоническое наваждение сошло и сон, в который я опять попал, стал, как никогда, очень чётким.
  Вертикальные зрачки в глазах демона, пристально наблюдавшего за мной, чуть расширились и опять сошлись, став узкими. Она хмыкнула, улыбнувшись и показав ровные белые зубы. Страх, а это, судя по всему, был страх тела, в которое я попадаю уже второй раз, оставил меня.
  - Как интере-есно..., - протянула она.
  А я, опустив задранные руки и, повинуясь какому-то наитию, протянул руку и потрогал, ставшее вдруг невыносимо притягательным, покрытое нежнейшей тёплой кожей, серое, размером в ладонь, заострённое на конце, ушко демоницы.
  - Нет, а-а-х-х, только не это! Ты что творишь!? Не трогай..., нет..., не тро..., - она задохнулась, зрачки в её глазах вдруг расширились, стали круглыми, - гай...
  Я нежно, судя по всему, это очень чувствительная зона демона, провёл пальцами по середине гладкого уха к его краю. Демоница застонала и, выпростав одну руку из под меня, поднесла её ко рту и закусила палец, по-прежнему не отрывая от меня взгляда.
  - Иди ко мне, - я потянул демоницу на себя, она повиновалась. Придавленный её телом член полностью обнажил головку. Приблизив свои губы к её уху, осторожно, едва касаясь, поцеловал его в самую серединку и шёпотом спросил:
  - Ты кто?
  Демоницу затрясло от наслаждения, запах свежести и зелени с горчинкой усилился. Она стояла на коленях на полу всё также навалившись грудью на меня, полулежавшего на диване, изо рта её раздался сдавленный писк, переходящий в стон. Задранный вверх тёмно-серый хвост её изогнулся дугой кончиком вниз и мелко-мелко дрожал у основания, как это иногда бывает у кошек.
  Демоница сильнее закусила палец и мне на грудь упала капля рубиновой тускло светящейся крови, смешанная со слюной.
  Второй свободной рукой я осторожно высвободил её прокушенный палец изо рта, лизнул ранку, попробовав демонической крови - язык и губы обожгло будто перцем, и, дотянувшись до другого уха, сказал с придыханием:
  - Не надо..., тебе больно.
  А затем, откинувшись назад на спинку дивана, уже двумя руками стал гладить и водить пальцами по сразу двум ушам несчастного создания. Мой собственный запах - запах ванили (один из самых сильных, чувствуемых людьми - да, я тоже демон любви!) чуть приправленный корицей с ноткой бергамота, усилился. Дернув прижатым к дивану хвостом, я вдруг с ужасом почувствовал, что между моих ягодиц стало мокро. "Пиздец, Светка, готовь духовку!" - подумал я.
  Демоница находилась в полуобморочном состоянии и неподвижно застыла. Из уголка полуоткрытого рта потянулась тоненькая струйка её слюны. Сиреневые глаза с расширенными зрачками чуть подзакатились вверх. Э-э, нам такой хоккей не нужен! Не хватало ещё только обморока. Руки демона, упёртые в диван с обеих сторон моего тела, дрожали, а кисти сжатые за моей спиной, тряслись и ходили ходуном. На мой, лежащий на полу между моих и её ног, хвост упала тёплая капля. Я услышал негромкий частый-частый стук - копытца демоницы тоже свело судорогой наслаждения и они сейчас тряслись и стучали по полу.
  - Расскажи мне, кто ты? - снова негромко спросил я по-прежнему не опуская рук от ушей демоницы.
  - Э-эд-х-е-е-с-с..., - протянула она, потом сглотнула, глаза вернулись из подо лба, - ат Такки, суккуба. Ты что..., - она снова выдохнула, - Вигдис, не помнишь?
  - Видишь ли в чём дело, Эдесс..., - я приблизился к лицу демоницы и опять начал гладить такие нежные, такие привлекательные ушки, - у нас..., - я снова почувствовал дрожь Эдесс, - я..., когда путешествую, часто многое забываю по возвращении и мне надо напомнить где я и что вокруг, - сочинял я, придумывая оправдание на ходу.
  На мой хвост упала ещё одна капля.
  Демонам нельзя соврать - они это чувствуют, откуда-то это я знал, но и полуправду практически не различают. А сейчас вся надежда на то, что Эдесс просто не в состоянии адекватно воспринимать окружающее.
  Дрожавшее тело демоницы и часто-часто сокращавшийся живот стимулировали и ласкали головку моего члена, из него выделилось так много смазки, что весь член был покрыт ею.
  - Я...а из Матриархата Такки..., - вдруг произнесла демоница, - а Аут Бит... она не так давно купила меня для своего домена...
  Суккуба выдохнула и сфокусировала свой рассеянный взгляд на мне. Пик её наслаждения явно проходил.
  Нет, погоди. Я ещё не достаточно отомстил за боль. Подняв свой хвост к мокрой промежности суккубы, я потёр его кончиком по губам вульвы, они разошлись в стороны и кончик захлюпал в смазке. Чуть вперёд, теперь назад... Небольшой гладкий браслетик, который был одет на мой хвост у его листовидного кончика, прошёлся по истекающим смазкой малым губам и коснулся клитора. Суккуба дёрнулась, я снова двинул хвостом, она прогнула спину, чуть придавливая мой живот мягкими тёплыми подушками грудей и повиливая задом с подрагивающим хвостом.
  Длинный протяжный выдох вырвался изо рта Эдесс, когда я снова начал гладить её уши.
  - Виг...дис-с..., - глаза её опять пошли куда-то под лоб, я видел своё отражение в очках суккубы - мои бледно-голубые глаза пылали на ярко-розовом лице.
  Отвлёкшись от отражения, я заметил какое-то движение рядом. Светящаяся кисть магической руки со стеком, не зная, что делать и не получая приказов от своей хозяйки, подплыла ближе и покачивалась в воздухе рядом с диваном. Не отпуская ухо суккубы из левой руки, я протянул правую и выхватил стек у неразумного приспособления.
  Перехватив его поудобнее, я сильно хлестнул кожаным шлепком по оттопыренной заднице суккубы.
  Стоявшая на грани оргазма демоница, зарычала, что есть силы обхватила меня руками, навалилась грудью на живот так, что у меня перехватило дыхание и положила голову мне на грудь. Наши запахи усилились и перемешались, напомнив мне тот самый запах, когда Янка делал мне массаж промежности после операции пластики мошонки. Нахлынувшие воспоминания отрезвили мой мозг ещё больше и я уже хладнокровно продолжил издевательство над демоном.
  Так, хвостом почаще надо.
  И мой хвост заходил в хлюпающем влагалище ходуном, при каждом движении цепляя браслетом росший и росший в размерах клитор суккубы.
  Она, повернув у меня на груди свою голову влево и подставив левое ушко под ласки, судорожно дышала, поднимая и опуская спину в такт дыханию. Ещё удар стеком! По другой ягодице. Суккуба задышала чаще. Щёлк! Щёлк! Сыпались звонкие удары по крепким светлым оттопыренным ягодицам демонессы оставляя красные полосы. Не прекращая ударов по заднице, я наблюдал, как суккуба снова постепенно забирается на вершину наслаждения. Орудуя стеком, я оглядел комнату или скорее зал и увидел плоский восьмиугольный камень, выступающий на ладонь выше пола. На камне стоял светящийся тем же сиреневым светом, что и летающая рука и глаза Эдесс, настоящий член!
  Магическое дилдо! Эх, вот бы его сюда! - подумал я и член, повинуясь моему желанию, взлетел с камня и неторопливо переместился ко мне.
  Эдесс, уткнувшись в меня вздрагивала от ударов, частоту которых я снизил, заставляя суккубу ожидать удара и изнывать в его предвкушении. Ушко, которое я держал в левой руке и гладил пальцами, покраснело и заметно опухло. Клитор вырос просто чудовищно, но он и мокрые губки хлюпающего влагалища были в моей власти, а магический член был нацелен в бесстыдно раскрытую попку суккубы, тоже, как ни странно, истекавшую смазкой. Демон любви, хуле!
  Повинующийся моим мыслям член подлетел к розово-чистой, как у младенца, розетке ануса. Радиальные складки, сходящиеся к центру, были похожи на пластинки совсем маленькой шляпки сыроежки, влажно блестевшие в неярком свете, падавшем из окон. Член чуть дотронулся своей прохладной головкой до самой серединки и чуть повращался вправо и влево, смазываясь. Почувствовав его прикосновение, небольшой мускулистый узелок втянулся внутрь подобно рожкам застигнутой врасплох улитки. Затем, медленно и осторожно, он опять расправился.
  Суккуба, почувствовав около ануса член, призывно оттопырила попку и чуть ей покручивала в готовности принять магическое орудие.
  Я толкнул член в податливый разогретый анус и одновременно шлёпнул Эдесс по покрасневшей ягодице. Она дёрнулась, непроизвольно сжав попку и мокрый от смазки член, проникший на половину длины своей головки, выскользнул обратно.
  Эдесс снова расслабила попку, готовясь принять член. Он, повинуясь мне, снова начал проникновение и тогда я опять шлёпнул суккубу по другой ягодице, одновременно лизнув ушко. Опять повторилось то же - попка непроизвольно сжалась от удара, член выскользнул, а суккуба застонала от разочарования и наслаждения одновременно.
  - Вигдис, - пришедшая в себя демоница толкнула меня кулачком, - я убью тебя, дай мне его!
  - Ну, нет, радость моя, нет, нет, - я, поймав второе ухо суккубы и, не переставая полировать её клитор хвостом, уже откровенно издевался, - не выйдет. Я отомщу. И мстя моя будет ужасна!
  - Нет! Не-ет! Ну, Вигдис! - по девчоночьи звонко, как ранее Вилда, воскликнула Эдесс.
  - Это кто так раскричался? Это кто такой шум поднял? - начал разговаривать я с издёвкой.
  - Это Эдесс так шумит, - подпустив в голос бархатистых ноток, отчего по спине суккубы пошли мурашки, и наклонясь к правому ушку демоницы, я поцеловал его несколько раз и чуть прихватил губами.
  Эдесс снова затрясло, завибрировал её хвост, руки и ноги.
  Увидев её состояние, я с размаху, на полную глубину, с хлюпаньем и чмоканьем вогнал колдовской член в попку суккубы, она выгнулась и тут же, не давая ей опомниться, хлестнул покрасневшую многострадальную ягодицу демона. Глаза Эдесс закатились, она резко выдохнула и задышала частыми резкими толчками, не в силах противостоять настигшему её оргазму. Комнату огласил рык и вой переходящий в стон. Член в попке демоницы ходил подобно жалу отбойного молотка, полностью выходя наружу и снова раздвигая податливый блестящий от смазки сфинктер. Сжав зубы, она полуприкрыла глаза и из под опущенных ресниц следила за мной, сотрясаемая толчками магического члена...
  Увидев, что Эдесс миновала пик оргазма, я снова коснулся сразу двух её ушей и легонько поводил по ним пальцами. Вот так, замысловатый узор в серединке, а потом по краешку. И ещё раз! И ещё!
  Эдесс настигла новая волна наслаждения. Глаза с расширившимися зрачками уже не закатывались под лоб, ротик с клычками приоткрылся и опухшие губы судорожно хватали воздух. Магический член погрузился в развороченную попку на максимальную, очень немаленькую, глубину и работал там, мелко и часто дёргаясь. Мой хвост, залитый выделениями суккубы, скользил по торчащему вперёд клитору и распухшим малым губам. Удар! Звонкий шлепок по ягодице оставил на ней набухающую полосу. Ещё удар! Другая ягодица обзавелась такой же полосой. Удар! Удар! Чаще! Боль от ударов сорвала в голове Эдесс какой-то заслон, она завыла, сжав и сминая меня и собственную огромную грудь с торчащими на три пальца острыми сосками, объятиями и сотрясаясь от оргазма. Вдруг пахучая, пряная небольшая струйка ароматного сквирта вылетела из влагалища суккубы. Ещё! С каждым разом струя была больше и больше и, наконец, закончив изливаться, мокрая от испарины, дышащая как паровоз, Эдесс расслабила руки и отвалилась в сторону, сев на пол, опираясь спиной на сиденье дивана и раскинув по нему влажные руки.
  Член мой, освобождённый от веса демоницы, воспрял вверх и, блестя мокрой головкой, влажно шлёпнулся на мой живот.
  - Стервец..., - беззлобно, отдышавшись, произнесла томная суккуба чуть охрипшим голосом, закидывая голову назад на диван.
  - Ой какие ушки..., - коварно протянул я не двигаясь, - а чьи это такие ушки? Такие хорошенькие?...
  - Виг..., - она запнулась, услышав про уши, - дис. Перестань. Чего ты хочешь от меня? Я старая, больная, несчастная суккуба... Отстань..., - и добавила чуть тише, - пожалуйста.
  - Ну хорошо-хорошо. Старая, больная..., - согласился я.
  - Как ты меня назвал?! - вскинулась Эдесс.
  - Ты старая..., - я наставил на возмущённую демоницу палец, - больная...
  - Ах ты! - она попыталась вскочить и не смогла - ноги её не держали.
  Из попки суккубы, под отведённым в сторону хвостом, торчал светящийся торец магического члена ушедшего полностью внутрь.
  - Ой, а что это у нас здесь?- воскликнул я, так и не пытаясь встать с дивана. Неохота, а Эдесс со мной ничего сделать не сможет - сил нет.
  - Где? - повелась опустившаяся на колени суккуба на подначку и оглянулась.
  - Да вот, в попке у тебя? - я потянул измождённую демоницу за руки к себе, - вон там, - уложил я уставшую Эдесс к себе на колени лицом вверх, для чего пришлось опустить сопротивляющийся член вниз, и протянул руку к её промежности, коснувшись торца члена.
  - Оставь..., - расслабленно ответила она, - не трогай, пусть будет, мне приятно, я сама потом...
  - Ну как хочешь, - я водил своим изящным пальчиком по рогам закрывшей глаза демоницы, - Эдесс?
  - А?... - выдохнула она, приоткрывая посоловевшие глаза.
  - Расскажи мне..., я ведь ничего не помню..., - спросил я не прерывая своего занятия.
  - Что тебе рассказать, малыш? - снова вздохнула Эдесс чуть сместившимися в стороны грудями, соски которых начали опадать.
  - Ну... про всё это? - я повёл вокруг свободной от поглаживания рогов рукой.
  - Только обмен! - дёрнулась Эдесс, - ты мне расскажешь, что видел или узнал нового.
  - Ты не понимаешь! - воскликнула она в ответ на мой недоумевающий взгляд, - я живу информацией, видишь, - она показала на шкафы с заполненными книгами полками, - анализ и систематизация - это мой хлеб..., - она печально усмехнулась, - только поэтому я ещё не сошла с ума.
  - Ну хорошо, хорошо..., - успокоил я суккубу, - я согласен, рассказывай.
  - Этот домен принадлежит сразу двум хозяйкам - Аул Бит ат Вибек, она редко в нём бывает - демон-воин и Аул Врени ат Ерсэль. В отличие от Аул Бит, она демон-маг. Причём маг не самый сильный для демона, маг природы, как ни странно, - начала Эдесс.
  - А ты? - спросил я.
  - А что я? - опять усмехнулась Эдесс, - ну суккуба, ну, подумаешь, мой Матриархат продал меня, Аул Бит купила...
  Она пальцем подёргала на шее кружевную повязку с крупным сиреневым камнем, показывая её мне и замолчала.
  - А почему? - я откинул голову на высокую спинку дивана и гладил Эдесс, лежавшую у меня на коленях по щекам, - Трахаешься плохо?
  - Я тебе дам сейчас! - сердито ткнула она меня кулачком.
  - О! Так вроде уже было! - сделал я круглые глаза.
  - Я не об этом, - она тяжело вздохнула, - А почему, спрашиваешь? Не знаю. Вернее знаю. Только признаваться противно, - Матриархат Такки избавился от меня..., я ведь неполноценная..., - она помолчала и с горечью произнесла, - у меня крыльев нет!
  - Ну и что? У меня вот тоже нет и у футок местных, - ответил я недоумевая.
  - Ты не понимаешь..., - буркнула демоница, - крылья для суккубы - это всё. Возможность ходить в материальные миры и полноценно там питаться - это самая главная функция... Да много чего ещё - статус, место в иерархии, размножение, личная сила - всё у суккуб зависит от крыльев...
  - Ни хрена себе... - как много, - присвистнул я, - и много там у вас таких... бескрылых?
  - Да нет..., - снова горькая усмешка тронула сочные губы Эдесс, - очень мало. Я вот одна такая... была на весь Матриархат... Не знаю, правда, как там в других... Но хватит об этом! - резко сменила тему суккуба, - давай меняться, быстро колись, - она подняла руку и ткнула меня пальцем в бок.
  - Ой! Хватит! Перестань! - воскликнул я от неожиданности.
  Помолчал, собираясь с мыслями. Вздохнул.
  - Ну ладно. Ты девочка умная. В одном из миров мне попалось такое, - начал я.
  Опустил голову и увидел, что глаза Эдесс загорелись любопытством.
  - Там существует такая наука, - продолжил я, - Они называют её алгебра. Наука эта занимается вычислениями, но такими, которые можно представить и исследовать в самом общем виде, - я снова начал гладить Эдесс по щекам, - Так вот, девочка, в этой науке существует несколько правил или законов, - Эдесс заворожённо следила за мной, получая настоящее наслаждение, сравнимое с сексуальным, - например, такой закон, как закон выполнения операций. Порядок выполнения операций в нём указывается скобками. А если скобок нет, то приоритетность такая: сначала идёт возведение в степень, потом вычисление функции, затем умножение и деление и последним сложение и вычитание.
  - Класс! - восхитилась Эдесс, ушки её порозовели, - здорово! Мне часто приходится иметь дело с вычислениями, - томным голосом сказала она, протягивая руку к своей промежности, - Вигдис! Сучонок! - вдруг заорала она, резко переменив настоение, - Я убью тебя, ты что с моим клитором сделал?! Чем ты так его натёр! Показывай хвост!
  Я приподнял свой хвост и поднёс его конец к лицу лежавшей суккубы.
  - Бля! Кольцо это твоё гадское! - возмутилась Эдесс, но как-то не по настоящему, - ты мне его так растёр, что он теперь два эона торчать будет! Давай дальше рассказывай! Зараза такая! Про алгебру рассказывай! - снова сменив гнев на милость, пробурчала она, надув щёки и не убирая руку из промежности.
  - Второй закон - это коммутативность..., - я остановился, давая Эдесс время переварить незнакомое слово.
  - Я знаю, что такое коммутативность, - опять выразила недовольство суккуба делая недовольную гримаску, - что ты меня за дуру держишь! Думаешь если трахаюсь с удовольствием, то тупая как валенок! Да?! Да?! - в мою грудь упёрся палец с длинным чёрным ногтем с золотым замысловатым движущимся узором, - Если хочешь знать, я только потому и выжила у этих тварей в Матриархате, что была умнее их на порядок!
  - Ну всё-всё, девочка..., успокойся, - начал гладить я уши Эдесс.
  - Уши не трогай! - взбеленилась она, - не трогай мои уши! Сволочь!
  Она резко повернула голову и укусила меня в живот. Больно! Повернула лицо вверх, смотря на меня с превосходством. На животе остались следы от верхних и нижних клычков суккубы.
  Рука её быстро сновала в промежности. По комнате снова распространялся запах демонических феромонов.
  - Хорошо-хорошо, не трогаю уши, - я в жесте примирения вскинул руки, - а кстати, что такого в твоих ушах?
  - Что даже этого не помнишь? Ты же тоже демон любви, должен бы знать, - высказала мне Эдесс, - у каждого, каждого демона любви есть точка, воздействуя на которую он теряет волю. Что про свой хвост скажешь? А?
  А и правда. Хвост моё слабое место. Потрогает кто-нибудь основание хвоста и я поплыл.
  Демонесса выдохнула. Соски на её груди набухли и порозовели.
  - Продолжай! - приказала она.
  - Дальше, - продолжил я размеренным голосом, перемещая руку на сосок Эдесс и слегка сжимая его, - коммутативность сложения это когда а плюс б равно б плюс а. Вычитание же, Эдесс, есть действие обратное сложению и поэтому вычитание числа а равносильно сложению с числом противоположным б.
  Я поводил пальцем вокруг соска так, что боковая часть фаланги всё время касалась самого соска, а подушечка пальца двигалась по здоровенной ареоле. Мой длинный чёрный ноготь царапал ареолу и от этого она покраснела. Эдесс засунула во влагалище сразу четыре пальца, так, что крупный опухший клитор оказался между средним и безымянным пальцами и его влажная от смазки головка, высунувшаяся из под капюшончика, блестела в лучах света, падавшего из окна на диван.
  - Ещё! - попросила суккуба срывающимся голосом.
  - Коммутативность умножения - это когда а умноженное на б равно б умноженному на а. Деление противоположно умножению. И, самое главное, девочка, деление на ноль невозможно! - поднял я указательный палец свободной руки вверх, заглядывая в лицо кайфующей демонессы не отрывавшей от меня сиреневого взгляда.
  - Деление на число б, - продолжал я с умным безразличным видом, пальцы демонессы при этом побелели, сжав клитор, она выдохнула, - равносильно умножению на число обратное к б, например, а делённое на б равно а, скобка открывается, единица делённая на б, скобка закрывается. А вот знаешь, Эдесс, возведение в степень не коммутативно. И поэтому, - я сделал паузу и продолжил таинственным шёпотом, - у него, у возведения в степень, имеются две обратные операции: извлечение корня и логарифмирование.
  Эдесс, опять вздохнула, вздрогнула и закрыла глаза.
  - У сложения, моя девочка, имеется сочетательное свойство, а именно: скобка открывается, а плюс б, скобка закрывается, плюс ц равно а плюс, скобка открывается, б плюс ц. Такое же сочетательное свойство есть и у умножения, - я оставил покрасневший сосок и ареолу одной груди суккубы и перешёл на другую, ещё не исследованную грудь.
  - У умножения, Эдесс, чтоб ты знала, и кувшин твоих мыслей всегда был полон, есть дистрибутивное свойство, то есть: ц умноженное на, скобка открывается, а плюс б, скобка закрывается, равно ц умноженному на а плюс ц умноженное на б.
  Эдесс трясло. Она кусала распухшие губы белыми ровными зубами, зрачки её снова расширились и полностью закрыли сиреневую радужку. Демонесса, не отрываясь, смотрела на меня, рука её судорожными движениями двигалась во влагалище, по-прежнему крепко сжимая выросший ещё больше клитор.
  - Тише! Тише..., - я положил палец на полураскрытые губы суккубы, - не так громко - всем известно, что алгебра великая наука..., но кричать не нужно..., - перефразировал я когда-то любимого мной на Земле автора.
  - Такое же дистрибутивное свойство есть и у возведения в степень. Кроме того, бывает сложение показателей степени и умножение показателей степени, - я сделал паузу, наблюдая за Эдесс.
  - Эдесс, - позвал я, - Эдесс, - глаза суккубы сфокусировались на мне, зрачки тут же сузились, - ты такая умная, - издевался я, - "Базилио, ты самый глупый кот на свете!"- тут же подумал я, но это так, к слову.
  - Фуфью! - прошепелявила она, так как мой палец оставался на её губах.
  - Продолжаем, - громким голосом начал я, - свойства равенства таковы, - я снова снизил голос, сделав его бархатистым, тело Эдесс покрылось мурашками, - транзитивность - это если а равно б и б равно ц, то а равно ц. Рефлексивность, - я наклонился ближе к лицу суккубы и увидел как зрачки её снова расширились, - означает, что а равно а, симметричность, - шептал я сексуальным шёпотом в самое лицо Эдесс, - это если а равно б, то б равно а. У равенства ещё есть аддитивность и мультипликативность. Ну, а про бином Ньютона мы поговорим в следующий раз, - разогнувшись, громко завершил я своё издевательство над несчастной суккубой.
  Эдесс дёрнулась несколько раз, с шипением выпустила воздух изо рта и прикрыла полыхавшие сиреневым светом глаза.
  - Вигдис..., - сказала она, через некоторое время, не открывая глаз, - с тобой так классно дрочить...
  Эдесс вынула мокрую от своих выделений руку из промежности и осторожно провела влажным пальцем по моим губам сверху вниз. Запах и вкус демона любви ударил по моему мозгу не хуже хорошей дубины.
  Я сглотнул, облизал губы, голова моя закружилась. Спокойно, Саня, она сильнее. А тебе спокойней надо быть! Дышим, дышим, один, два, три... девять, вдох. Я начал дышать, как делал ещё в замке. Тогда это помогало. Неконтролируемый полёт головы прекратился и я, выдохнув, поглядел на лежавшую на моих коленях Эдесс. Суккуба вылизывала свою руку и лукаво щурясь, смотрела на меня сквозь стёкла очков.
  - Что? - спросил я, избавляясь от наваждения.
  - У-ку, - отрицательно помотала головой демоница, не прерывая своего занятия.
  - Э-эй, хватит, - я прихватил один из сосков её груди и, потянув вверх несильно помотал из стороны в сторону, большая грудь заколыхалась, - давай теперь ты рассказывай.
  Облизав руку и оставив во рту только один указательный палец, демонесса вздохнула и продолжила:
  - В общем в Матриархате так про меня решили: либо в Серые Пустоши, либо продать... А я уже давно взрослая была... Две старшие за продажу были. Аукцион готовился. А тут наш Архидемон как раз войну где-то окончил и у Аул Бит были свободные эрги... Ну она меня и купила... Без аукциона... За пять эргов всего... А потом сюда доставила... Ты думаешь почему я со стеком хожу? Задницу тебе исполосовала и свою подставила? Это Аул Бит приучила... Я, когда тут появилась, строптивая была...да...Мне теперь секс без боли не доступен, сломали меня, а без секса я... сам понимаешь..., - махнула она свободной рукой.
  - Ты мне всё так открыто говоришь, - начал размышлять я над словами Эдесс.
  - Ну-у, Вигдис, я же от тебя завишу, какой смысл мне врать, а твоё хорошее отношение многого стоит... хоть я и сильнее тебя. Но, понимаешь в чём тут дело... домен Аул Бит, вернее его границы устроены так, впрочем, это во всех доменах такое, короче, через них может проскочить либо очень слабый демон, либо очень сильный. Это как сетка - мышь проскочит без проблем, а слон даже не заметит. А остальные ни-ни, - она повела рукой с поднятым пальцем из стороны в сторону, - а ты везде шатаешься, нам эрги приносишь, придумываешь вечно всякое. С тобой интересно, Вигдис.
  - А футки? - полюбопытствовал я.
  - Футки? - махнула рукой Эдесс, - Они с детства здесь, Аул Бит их ещё мелких купила, не знаю за сколько ихняя футовская Матриархия Шведони продаёт. Да у них все мозги в сиськи и в яйца ушли. Глупые. Но симпатичные, да. Этого не отнять. За то и держат.
  - А я как сюда попал? - задал я волновавший меня вопрос.
  - Ты? Тебя тоже купили. Совсем мелкого - полэона, может ещё меньше. Как я слышала, иногда некоторые матриархаты, матриархии или патриархаты продают лишних или ненужных сильным демонам со своими доменами. Вот и ты такой же, - разъяснила Эдесс, - Выгодно выращивать купленных демонов в своих доменах, такой демон хорошо приспосабливается к домену, так что больше нигде уже жить не сможет, и в тоже время никогда не сможет конкурировать с хозяином домена.
  - А зачем вообще в домене кого-то... заводят? - спросил я, запнувшись.
  - Дурачок, ты же сам демон, неужели даже этого не помнишь? - спросила Эдесс и провела пальцем по моему соску.
  Я отрицательно помотал головой.
  - Каждый житель домена, - наставительно начала суккуба, - каждый, привносит в домен частичку своей энергии, и, чем больше таких частичек, тем больше домен может дать своему хозяину, беря, в свою очередь, энергию от него для своего существования. Разнообразие очень важно. А слабые демоны, особенно демоны любви, для доменов очень выгодны - они могут ходить в материальные миры за эргами почти незаметно и вне домена не могут жить, так как слабы, - прочитала почти целую лекцию Эдесс.
  - А как измеряется сила демонов? - я снова начал выпытывать из суккубы информацию.
  - Да это несложно. Вон камень, - она показала рукой на плоский камень с которого к нам прилетел магический член, - встаёшь на него, пара заклинаний и всё о тебе известно. У тебя, например, сила 0,8 эрга, футки наши единички, Адалхендис 1,1, а я - 1,2. Беспрепятственно ходить между мирами могут только демоны до единицы, не больше. А свыше двадцати просто продавливают межмировые границы своей силой. Вот у Аул Бит и Аул Врени по 25 эргов и им переместиться - раз плюнуть. А Архидемон, - она перешла на шёпот, - вообще 60 эргов!
  - А ещё есть добыча, - продолжала Эдесс, - они тоже приносят в домен свою энергию и увеличивают разнообразие домена. У нас это Таррет - такая гоблинша, матершинница жуткая и колдунья - увидишь ещё, Киндж Лислис - дракошка, вообще редкость необыкновенная. Архидемон со своими где-то разорил гнездо драконов, главного убили, яйца с самцами тоже, чтобы мстить некому было, а всех самок и яйца с самочками раздали по заслугам. Аул Бит вот она и досталась, а у Архидемона старшая самка гнезда, говорят, обретается. Драконы долго живут и взрослеют медленно. Еще Аул Бит откуда-то из похода наговское яйцо припёрла. Ну вот из него Шу"оссе Муника и вылупилась, я её выходила, можно сказать грудью кормила - скучно было, а тут всё занятие какое, так что у нас нага есть.
  - Это десять обитателей всего в домене? - сосчитал я.
  - Ну да, с хозяйками. Домен небольшой... пока, - ответила Эдесс.
  - А вообще, доменов много? - продолжил я развивать заинтересовавшую меня тему.
  - Да полно. В секторе нашего Архидемона их как грязи. У него большое войско - целых два легиона и он постоянно воюет, а все демоны-командиры свои домены имеют. Есть ещё невоенные домены. Это Матриархаты суккубов, Патриархии инкубов, Матриархии футанари. Эти крупные. В них целые кланы живут. Мелочь всякая тоже есть. Торгуют, в материальные миры ходят, между собой цапаются - демоны же, и все они эрги Архидемону вносят. Живут в общем, - будничным тоном рассказывала Эдесс.
  - А выше Архидемона кто-то есть? - снова поинтересовался я.
  - Да есть конечно... Только... не надо об этом. Там демоны такой силы, что мы с тобой просто даже их дыхания не выдержим, - ответила Эдесс, завозившись у меня на коленях.
  Вдруг в коридоре, по которому я сюда шёл раздался частый топоток и в комнату просунулась через дверь симпатичная любопытная мордашка дракошки, стоявшей на задних лапах:
  - Фы тут? Няф! Эдя, где моё золото?
  - Там, - Эдесс расслабленно откинула руку и томно указала длинным пальцем на какой-то не замеченный мною резной ящик, стоявший в противоположном конце зала.
  Дракошка, радостно взвизгнув, волоча за собой хвост, устремилась к ящику и запрыгнула в него. Послышался звон металла и восхищённое урчание.
  - Вот ведь, ещё..., - выдохнула Эдесс, - драконы не могут без золота, оно им для физиологии нужно. А эта... расти долго будет, ей двадцать эонов всего и до восьмидесяти она ребёнок. А я вот развлекаюсь.
  - Мамочка ты наша, - я ухватил сразу оба соска на груди суккубы и поколыхал развалившиеся в стороны груди.
  - Вигдис! Сейчас стукну! Перестань! - взвизгнула демоница, хватая свои груди руками.
  - О! Ушки! - переключил я внимание на самые чувствительные органы Эдесс.
  - Не дам! - она отпустила снова разъехавшиеся груди и схватилась руками за уши, приобретя неожиданно милый вид.
  - А попка! Что это у нас в попке? - опять коварно вопросил я, шагая пальцами по животу суккубы к промежности.
  - Ну перестань! - уже хнычущим тоном просила суккуба.
  Дракошка высунулась из своего ящика с золотом и с любопытством, посверкивая сиреневыми глазёнками, наблюдала за нами.
  - Действительно, Эдесс, попку-то освободить надо, - примирительным тоном сказал я паникующей от моих действий демонице.
  - Я сама это сделаю! Когда сочту нужным! - не терпящим возражений тоном ответила она.
  - Ну, тогда слушай, что я тебе ещё расскажу, - притворно вздохнул я и, положив руку на притягательную грудь суккубы, начал легонько её мять.
  - Фидя рассказывает... Няф! - раздалось из ящика.
  Я наклонился к уху замершей демоницы и начал с придыханием, бархатным голосом, на русском (для демонов нет языкового барьера):
  - Для вас, души моей царицы, красавицы для вас одних...
  У лукоморья дуб зелёный;
  Златая цепь на дубе том:
  И днём и ночью кот учётный
  Всё ходит по цепи кругом.
  - А-а-х-х! - выдохнула Эдесс, - Где? Когда, ты, сучонок, такое услышал?!
  Я продолжил размеренным тоном, сам подпадая под магию бессмертных строк:
  - Идёт направо - песнь заводит,
  Налево - сказку говорит.
  Там чудеса: там леший бродит,
  Русалка на ветвях сидит;
  Нахлынувие эмоции переполняли Эдесс настолько, что я, державший её голову на коленях, почувствовал этот эмоциональный смерч. Интеллектуальное наслаждение, густо замешанное на сексуальных переживаниях, мяло и рвало всё существо демонессы - Эдесс переживала катарсис. Её расшатанная предыдущими воздействиями психика мгновенно, без какой-либо подготовки, заставила демонессу реагировать на мои поступки.
  - Ещё! Ещё! - молила она, глядя на меня полными слёз глазами.
  - Там на неведомых дорожках
  Следы невиданных зверей;
  Я прикрыл глаза и отдался тем образам, которые наполнили меня, вызванные гениальными стихами:
  - Избушка там на курьих ножках
  Стоит без окон и дверей;
  Там лес и дол видений полны;
  Там о заре прихлынут волны
  На брег песчаный и пустой,
  И тридцать витязей прекрасных
  Чредой из вод выходят ясных,
  И с ними дядька их морской;
  Эдесс лежала на моих коленях, стиснув с боков локтями свою роскошную грудь, поднеся руки со сжатыми кулачками ко рту и остановившимся взглядом глаз, полных слёз, смотрела в потолок, переживая ту череду образов, которые нахлынули на неё. Сглотнув, я продолжил:
  - Там королевич мимоходом
  Пленяет грозного царя;
  Там в облаках перед народом
  Через леса, через моря
  Колдун несёт богатыря;
  Хвост впавшей в прострацию суккубы мелко дрожал, прижатый к дивану плотно сжатыми ногами. Дрожь хвоста по дивану передавалась мне.
  - В темнице там царевна тужит,
  А бурый волк ей верно служит;
  Там ступа с Бабою Ягой
  Идёт бредёт сама собой;
  Там царь Кащей над златом чахнет;
  Там русский дух... там Русью пахнет!
  И там я был, и мёд я пил;
  У моря видел дуб зелёный;
  Под ним сидел и кот учёный
  Свои мне сказки говорил.
  Эдесс всхлипнула. Её горячие слёзы, стекая вниз по щекам, заливали мои колени. Дрожь хвоста усилилась, перешла на ноги и вдруг демоница вскрикнула, отняв руки ото рта. Ноги её раздвинулись и маленькая белёсая струйка горячей жидкости брызнула из влагалища, орошая диван и раздвинутые бёдра. Ещё одна, сильнее и дальше, ещё... Кончив последний раз, Эдесс выдохнула, засопела носом и вдруг резко повернулась всем телом лицом к моему животу, уткнулась в него и в голос зарыдала, елозя мокрыми ногами и размазывая свой сквирт по дивану.
  Я выдохнул, сам едва отходя от наваждения пушкинского заклинания.
  Глухой стук послышался от ящика с дракошкой. Я поднял голову. Бедняжка потеряла сознание и упала обратно в ящик, её задняя жёлто-зелёная лапка торчала над бортом резной ёмкости.
  Ф-ф-у-х-х!
  Я держал на коленях сотрясаемую неостановимым истерическим плачем суккубу и что-то ей говорил, гладя рукой тёмно-серую мягкую спинку:
  - Ну, что ты, что, маленькая, всё хорошо, тебе же понравилось...
  - Ы-ы-ы, хлюп, ы-ы-ы, - ревела Эдесс не останавливаясь и, казалось, даже ещё больше.
  - А чьи это ушки? - решил применить я самый сильный аргумент.
  - Твои...ы-ы-ы! Забирай, сво-сволочь! Твои...ы-ы-ы, - не унималась суккуба.
  Наклонившись к ней, я нежно поцеловал демоницу в ухо, оказавшееся сверху...Да... это надолго...
  - Эдесс... наша Киндж в обмороке..., ты в курсе? - прошептал я в целуемое ухо через некоторое время.
  - Да...да..., сейчас я... сейчас..., - ответила хлюпая носом наревевшаяся суккуба уткнувшись и дыша открытым ртом мне в живот.
  Наконец, отдышавшись, она поднялась и, повернувшись, села на диван, спустив ноги на пол.
  - Черт! Диван весь намочила, - сказала она, вытирая глаза и шмыгая носом.
  Магический член так и не вынутый из попки по-видимому коснулся каких-то чувствительных точек внутри, Эдесс вздрогнула, повела плечиками и с содроганием выдохнула.
  Повозившись, грациозно приподнявшись, она запустила руку под хвост и вытащила мокрый член, бросила его на пол. Он, не долетев, начал неторопливое перемещение обратно на камень.
  Выдохнув, плюхнулась обратно на диван пропитанный сквиртом и уставив на меня палец, суккуба сказала капризным тоном, дуя опухшие губы:
  - Это ты виноват!
  - Я?! - обалдел я от подобной наглости.
  - Да-да! Ты! Я из-за тебя два раза... Забыла уже, как и бывает-то такое...А потом... стихи... эти, - глаза, смотревшей на меня Эдесс снова наполнились слезами, - очки испачкала-а-а, - опять заревела демоница.
  - Да хватит тебе, - я поднялся с дивана, член, как бравый солдат торчал вперёд, и подошёл к сидящей Эдесс. Моё влажно блестевшее орудие упёрлось в её плечо, проскользнуло по коже к шее, - ну хватит, - я обнял руками голову суккубы и прижал её к своему животу. Получилось так, что повернув голову, она оказалась лицом к члену.
  - И елду свою убери, - шмыгая носом, пробурчали снизу сквозь слёзы.
  Член, словно чувствуя направленное на него внимание, вздрогнул и чуть приподнялся.
  - Ну всё-всё, успокойся, моя хорошая, - я гладил Эдесс по рогам, по щекам, не забывал и мягкие, шелковистые ушки.
  - Эдесс, знаешь, что я тебе скажу..., - начал я, держа мхатовскую паузу.
  - Что? - пробурчала суккуба, вытирая слёзы со щёк.
  - Ты единственное известное мне существо, которое можно трахнуть прямо в мозг! Вот! - закончил я, - Это комплимент! - я поспешно отскочил на всякий случай от суккубы и, как был, с членом наперевес, пошёл посмотреть, что же случилось с Киндж.
  Дракошка валялась кверху животом в ящике до половины наполненном крупными восьмиугольными жёлтыми монетами с прямоугольным отверстием по середине. Светлый животик с длинными поперечными складками беззащитно глядел вверх. Передние лапки, почти ручки, если бы не чешуя, были закинуты за голову. Из полураскрытого рта вывалился в сторону красный, раздвоенный на конце, язык.
  Нагнувшись, я дотронулся до дракошки. Хм. Странно. Тёплая. А я думал будет как ящерица - холоднокровная.
  Одна задняя лапа дракошки так и осталась висеть, зацепившись за край ящика, а вторая безвольно валялась на монетах, открывая вид на промежность дракошки, в которой я увидел вполне человеческую вагину с чуть розоватыми краями больших половых губ.
  - Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал..., - продекламировал вдруг я, патетически подняв руки.
  - πολλὰς δ' ἰφθίμους ψυχὰς 'Άϊδι προΐαψεν ἡρώων, αὐτοὺς δὲ ἑλώρια τευ̃χε κύνεσσιν οἰωνοι̃σί τε πα̃σι, Διὸς δ' ἐτελείετο βουλή,ἐξ οὑ̃ δὴ τὰ πρω̃τα διαστήτην ἐρίσαντε 'Ατρεΐδης τε ἄναξ ἀνδρω̃ν καὶ δι̃ος 'Αχιλλεύσ, - тут же на древнегреческом подхватила подошедшая и всё ещё шмыгающая носом Эдесс.
  Вдвоём с ней мы быстро вытащили дракошку из ящика. Суккуба, присев, похлопала её по морде (по лицу?), помассировала пальцами голову где-то за глазами и дракошка открыла посоловевшие глазёнки.
  - Эдя, няф, здорово! Ещё хочу! Расскажи, - попросила Киндж.
  - Нет-нет, Киндж Лислис, ты плохая девочка, ты нас напугала, - начала выговаривать ей суккуба всё ещё ломающимся после слёз голосом.
  Мордочка Киндж неуловимо изменилась и приняла обиженное выражение:
  - А я с тобой трахаться не буду, Эдя! Вот! - отрезала дракошка.
  У присевшей над дракошкой суккубы между разведённых бёдер и половых губ повисла капля и в наступившей после сентенции Киндж тишине, казалось, с громом упала на пол. Кап!
  - Ну и пожалуйста! Ну и иди к футкам и перепихивайся с ними до мозолей! - обиделась Эдесс.
  На мой невысказанный вопрос, она пояснила:
  - Она мелкая ещё, смазки нет, а желание есть. У них в гнезде так было. Младшая хочет, подставляется, а старший дракон ей отлизывает - повадки такие. Отношения укрепляются и вообще... Ну, мы с ней магически... время от времени перепихиваемся. А что, мне нравится, - заключила она.
  - Эдя-я..., - заканючила дракошка, протягивая свои прикольные ручки к суккубе.
  - Ой, всё! Ты наказана, - встала суккуба.
  - А кстати, Эдесс, ты откуда Гомера знаешь? - поинтересовался я.
  - А, это... я маленькая тогда была... толком даже ходить не умела... Был у нас в клане инкуб один...Анемос, он долго жил, ходил в миры разные, ну и где-то услышал новинку - Илиаду. Нам потом рассказывал..., а я запомнила..., - начала рассказывать Эдесс.
  Я молча повернулся и, мотая стоящим членом, прошёл к столу у окна и стоявшим около него шкафам с книгами. Это сколько же Эдесс лет - размышлял я - Илиада написана была примерно за 3200 лет от моего времени, а для неё она была новинкой. Это ж 3000 с лихвуем лет! Вот же ж старушка жжот!
  Корешки томов пестрели названиями на разных языках. И только я начал укладывать у себя в голове причудливый шрифт, осваивая демонический навык чтения на любом языке, как сзади раздалось быстрое цоканье копыт демонессы, в шею мне упёрлась её монументальная грудь, а в ухе раздался сексуальный шёпот:
  - Вигдис, куда же ты?
  Не успел я ничего ответить, как меня подсадили и толкнули животом на стол, а за основание моего хвоста ухватилась магическая рука, задирая его в верх.
  Нет! Острое наслаждение, распространяясь от хвоста вверх, пронзило моё тело парализуя его.
  Эдесс надавила мне на копчик, заставляя опуститься, развести в стороны ноги, коленями стоявшие на столе, и лечь животом на полированную столешницу.
  Анус, мой бедный анус! Длинный розовый язык Эдесс, прогибая и расталкивая розетку сфинктера в стороны, проник внутрь. Слюна суккубы смешалась со смазкой, выделившейся раньше и не успевшей высохнуть. Нет, больно не было - суккуба аккуратно, можно сказать любя, раздрачивала сфинктер, расслабляя его и заставляя раскрыться. Возбуждение от слюны и феромонов демоницы охватило меня и я, чёрт с ним со всем, решил расслабиться и получать удовольствие. Основание моего хвоста не уступало по чувствительности члену и, схваченное и потираемое магической рукой, дарило дополнительное наслаждение.
  Язык Эдесс протиснулся в анус и мокрый, горячий, гибкий проникал всё дальше и дальше, наткнувшись на напряжённый пульсирующий здоровенный апельсин простаты. Обогнув её, он толкнул, поглаживая давно уже перегретую простату вправо, влево... вперёд, назад... ещё и ещё...
  Я задрожал, воздух толчками выходил из моей груди, руки и ноги ослабели и я в позе лягушки растёкся по столу. И в это время эта сучка Эдесс, не вынимая языка, бережно взяла мой торчавший книзу за краем стола член сразу в обе руки - одна выше, другая ниже и начала медленно двигать его шелковистую кожу вверх и вниз, открывая и закрывая багровую головку. Опять потёкшая густая прозрачная смазка, разносимая кожей крайней плоти, целиком покрыла головку, заблестевшую в лучах света. Запах, мой запах - ваниль с корицей и немножко бергамота, достиг моего носа.
  Тактильные ощущения сразу из трёх мест рванули по позвоночнику сладострастным огнём, тело моё пылало. Сердце как бешеное колотилось, казалось у самого горла. Ещё..., ещё немного. А-ах-хх! Волна удовольствия накатила сверху вниз от головы и маленьким солнцем взорвалась где-то внизу. Размятая демоническим языком огромная простата, приняв сразу от четырёх семенников их выделения, сжалась и, сладостно пульсируя, посылала и посылала через семенные бугорки свой секрет. Яйца, размером не меньше простаты, вплотную подтянулись к промежности и, перекатываясь под атласной кожей мошонки, приняли посильное участие в этой феерии, выталкивая из себя смешавшееся с секретом простаты семя. Щель мочеиспускательного канала приоткрылась и по нему, пульсируя, волнами пошла, спеша показать себя всему свету и доставить своим вкусом божественное удовольствие, первая самая быстрая порция спермы инкуба. Той самой спермы, которая сводит с ума самок во многих и многих мирах, подсаживая на себя как на самый тяжелый наркотик - с первого же раза и доставляя такое удовольствие, которого они, эти самки, не смогут уже никогда получить ни с одним самцом своего мира.
  Меня затрясло и струя тёплого семени окатила грудь сидевшей сзади меня на корточках демоницы. Она восторженно всхлипнула, выдергивая язык из моего ануса, и поймала вторую, ещё большую порцию спермы, прямо в рот. Третья порция в тисках невыразимого словами оргазма снова сотрясла меня - четыре! сразу четыре семенных бугорка, ещё раз пропустили через себя простатический секрет, смешанный с заботливо накопленным яйцами семенем, и я с шумом втянул воздух. Выдох. Перед глазами плыли, пересекаясь между собой, разноцветные круги, я, весь мокрый от испарины запалённо дышал и моя шея вдруг оказалась не в силах держать потяжелевшую голову. Я положил голову щекой на стол и, скосив глаза назад, наблюдал за кайфовавшей сзади меня Эдесс.
  - Добилась, да? - едва прошептал я в изнеможении припухшими губами.
  - Вигдис, ну что ты, в самом деле? Я же суккуба, в конце концов, - ответила она невинным тоном, облизывая губы. По её груди крупными белёсыми, чуть светящимися каплями стекала сперма. Моя сперма. На левом, затвердевшем соске капелька семени повисла и грозила вот-вот упасть, раскачиваемая движениями демоницы.
  - Отомщу, - не двигаясь, спокойно прошептал я - сил нормально говорить не было.
  - Ой, ой, ой как страшно, - пропела суккуба, - Вигдис вышел на тропу войны, спасайтесь! Ля-ля-ля..., - дразнила она меня, высунув на длину ладони свой язык.
  - Вот выебу тебя, забеременеешь, а я не женюсь, будешь знать, - бурчал я, - Вигдис, Вигдис, - передразнил я её, - вернись, милый, я все прощу, а я - я останусь непреклонным.
  - Эх, малыш, - со вздохом суккуба встала, оттолкнула от моего хвоста колдовскую руку, опустила его и, как была, забрызганная спермой, легла мне на спину, прижавшись к ней щекой и обняв меня руками - знал бы ты, что проданные суккубы никогда не размножаются - Матриархаты строго блюдут монополию. Нет у меня ничего внутри, еби меня сколько хочешь, я только рада буду... хоть так..., - она замолчала, моргнув, и я почувствовал кожей спины как движутся её огромные ресницы.
  Молчал и я. Вот она, оказывается почему с дракошкой возится. Пошевелился, Эдесс отлипла от моей спины и я, повернувшись, сел на столе, спустив ноги. Член с остатками спермы висел вниз. Эдесс, плотоядно облизнувшись, присела и смотрела на меня снизу вверх, чего-то ожидая.
  - Ну оближи хоть, а то весь коридор закапаю, - буркнул я, шире разводя ноги.
  Обрадованная демоница принялась вылизывать моё богатство, глубоко проталкивая его в горло, время от времени хитро щурясь и пытаясь сунуть свой умелый язычок в уретру.
  - Всё-всё, хватит, Эдесс, ну хватит уже, - просил я разошедшуюся демоницу.
  Наклонившись к увлёкшейся суккубе, я придержал её за атласные плечики и успел прошептать только одно слово:
  - Ушки...
  Бросив обсасываемый как леденец член и, обхватив руками мокрую от спермы грудь, Эдесс широко распахнула сиреневые глаза, выдохнула, облизала губы и прошептала:
  - Нет...
  - Ну вот..., - с кряхтением я слез со стола, оставив на полированной поверхности пятно смазки, натёкшей из изнасилованной демоническим языком задницы.
  Голова закружилась, меня повело в сторону.
  - Вот так всегда, думал, женюсь, а она уши для меня зажала... как не стыдно? - задал я притихшей суккубе риторический вопрос.
  Постояв, поковылял к выходу из комнаты, провожаемый взглядами Эдесс и дракошки. Дойдя до дверного проёма, обернулся. Эдесс, всё также сидя на корточках, провела пальцем по груди, собрав немного спермы и, блаженно жмурясь, сунула палец в рот. Не вынимая пальца изо рта, опять подняла глаза на меня. Я подмигнул.
  Ладно, хорошего понемножку. Раз, два, три... считал я факелы на стенах. Вихрь, безжалостно закрутив, подхватил меня и понёс вниз...
  С рычанием вдохнув воздух, я закашлялся и едва смог отдышаться, оглядывая спальню в которую ушёл передохнуть, оставив Веника на попечение Хени и Дибо. Эльфи лежал рядом и безмятежно спал, улыбаясь во сне. Я закинул руки за голову и задумался.
  Чёрт! Это сейчас что было? Сон, настолько реалистичный, что ещё немного и я уже перестану различать, где я живу - на Эльтерре или в домене, этой, как её? О, Аул Бит! А может быть, мне вообще всё это снится - сон во сне и сейчас я вообще нахожусь у себя дома - на Земле?
  Эльфи, не просыпаясь, зашевелился и, придвинувшись ко мне плотнее, начал с закрытыми глазами что-то искать, тыкаясь в меня носом как котёнок. Повозившись, он отыскал, наконец, нужное и блаженно выдохнув, опять затих, уткнувшись носом мне в подмышку. Я полежал, не желая беспокоить опускающимися руками спящего омегу. Ладно, вставать надо. "А в тюрьме сейчас ужин - макароны", вспомнил я. Пока я ещё помню Землю - я существую как личность.
  -"Эльфи, вставай", - телепатически позвал я омегу и потряс его за плечо. Действительно, пора ужинать.
  
  
  
  Глава XXIX
  
  Следующий день прошёл как-то незаметно. Я ухаживал за Веником и Эльфи. Завтракал, обедал, ужинал, общался с Хени и Дибо. Слушал их восторги по отношению к мелкому, выслушивал городские сплетни. В общем, сказать, что я делал невозможно. Да, через глаза Эльфи я смог рассмотреть, что же всё таки мастер Маркард сделал с моими руками и лицом. Кожа рук была заживлена, даже шрамов не осталось, а знакомая мазь, в очередной раз втёртая Хени, совершила чудо, сделав кисти чистыми и нежными. Вот только кончики ногтей остались антрацитово-чёрными и от них к середине ногтя шли по три чёрные полоски - вот такой своеобразный маникюр получился. Лицо же гладким не стало - ниже глаз до самого подбородка на коже сохранилась сетка от повреждений кислотной крови демона. Рубцы не были столь заметны как ранее, но и полностью не ушли. Костная ткань вокруг глазных впадин и на переносице была полностью восстановлена, сами глазные впадины были целиком зарощены соединительной тканью и покрыты кожей, век, естественно, тоже не было. В общем, вместо глаз ровная гладкая поверхность. Зачем нужно было идти к мастеру Маркарду на повторный приём непонятно - он сделал всё, что мог, шрамов и швов от его работы не осталось, а протезироваться за счёт детей я был категорически не согласен.
  Но всё таки на другой день с утра мы с Эльфи выдвинулись на приём к мастеру Маркарду.
  Снова я был уложен на кушетку и усыплён. Проснулся я от холода. Лежал на той же кушетке, совершенно голым. Эльфи рядом не было.
  Телеметрия показала мне, что в соседнем помещении кто-то есть, но точно не Эльфи. Прислушавшись, услышал из-за неплотно прикрытой двери, как мастер Маркард кому-то говорит:
  - ... запомни и передай Орсельну - этого омегу, что вы забрали, целесообразно в бордель пристроить...
  Собеседник целителя гнусно хохотнул:
  - Эт точно, мальчишка сладкий... и смазливый... худоват только..., но это кто что любит...
  - Слушай, не перебивай, - продолжил мастер, - по главному омеге так - это оме, знатный, кто такой сказать не могу, в городе таких нет, не местный точно... искусник...
  - Искусник! - ахнул собеседник Маркарда, в котором я, присмотревшись к его энергетическому образу, узнал одного из той четвёрки, которую встретил в кабаке на дороге, - а какого направления? Ах, да...
  - Да, искусник, - продолжил Маркард, - ты же знаешь, со стороны определить невозможно. Пока он в стазисе - я сказал ему, что его надо ещё подлатать, вот они и пришли, но потом я ему введу препарат, блокирующий связь с Великой Силой и его можно будет использовать как захотите.
  "Вот сука!" - подумал я.
  Маркард продолжил:
  - Я его осмотрел. В общем, тоже возможен бордель, но оме сильно на любителя. Он полностью бесплоден, даже кастрирован.
  - О! - откликнулся собеседник.
  - Поэтому, - продолжил целитель, - у него организм развивался по типу альфы...
  Он помолчал.
  - М-да... Так вот... Тело со шрамами... На спине на обычном месте след от печати подавления - видно тот ещё фрукт. Глаз нет...
  - Мастер, у нас есть пара любителей альфоподобных омег..., - ответил альфа, - такие затейники... А глаз нет - это даже к лучшему...
  - Хорошо, - согласился целитель, - забирай, сейчас я его подготовлю.
  - А их точно не хватятся? - задал вопрос альфа.
  - Не должны, я посылал своего прислужника, он проследил за ними. Они у Хени и Дибо живут в Зелёном переулке. Этот оме со слугой из ниоткуда, никого за ними нет.
  - Хуго, Герт, забирайте этого. Закроете, возвращайтесь - у нас ещё один есть. С ним повозиться придётся. Да не задерживайтесь, потом сладкого мальчика между собой распишете, - распорядился альфа со своими напарниками.
  Послышалась возня и энергетические сигнатуры Эльфи и двух сопровождающих стали удаляться.
  - Рюдигер, сейчас я обработаю нашего оме и можешь забирать, - послышался голос Маркарда.
  Я огляделся телеметрией. Рюдигер остался на месте, а Маркард идёт в мою сторону. Стараясь не шуметь, я сполз с кушетки и метнулся к стулу на котором, как я помнил, сидел Эльфи. Моя одежда, сваленная в кучу, лежала на нём. Перерыв её, я отыскал деревянный жезл своего меча. Хх-а. Живём.
  Забравшись обратно на кушетку, я уместил жезл под бедром и прикрыл его рукой, изобразив ту же позу, в которой меня оставил целитель.
  Скрипнула дверь процедурной. Маркард подошёл ко мне и остановился рядом с кушеткой. Я почувствовал на себе его воздействие - целитель, рукой, светящейся зеленоватым светом, водил у меня над грудью. Не дав ему опомниться, я резко выхватил меч, зажёг его и наискосок рассёк тело не успевшего среагировать Маркарда.
  С влажным хлюпом половинки тела рухнули на пол и в нём погасла энергетическая сеть. Только голова еще едва светилась - мозг умирает не сразу.
  - Мастер, что там? - просунулся в дверь Рюдигер.
  - Привет тебе передаёт, - ответил я, с размаху ударяя по двери и зажимая в притворе голову альфы.
  - А-а! - заорал тот.
  - Тихо, сволочь! - зашипел я, сильнее придавливая голову Рюдигера дверью.
  Схватив мерзавца за волосы и потянув голову вниз, со всей силы въехал коленом ему в нос. Рюдигер всхлипнул и повалился на пол.
  Навалившись сверху на упавшего лицом вниз альфу, вывернул руку урода почти к затылку:
  - Говори, куда моего омегу дели?
  - Там он, там, оме, - заскулил Рюдигер.
  - Где, там? - спросил я свистящим от ярости шёпотом.
  - По переходу, по низу... В соседнем доме, - захлёбывался кровью из сломанного носа альфа.
  Подхватив телекинезом брошенный погасший меч, я приставил его к затылку Рюдигера и зажёг.
  Тело альфы обмякло, из под головы начала растекаться кровь.
  Погасив меч, я окинул телеметрией дом целителя - никого и, как был, голый, ориентируясь на сквозняк из приоткрытой двери в подземный переход, осторожно, приставными шагами, перебирая рукой по стене, пошёл по переходу, чувствуя нашу с Эльфи связь.
  Воспользоваться глазами омеги я не мог - Эльфи был без сознания.
  Перебравшись по холодному с ледяным полом переходу, я наткнулся на лестницу, ведущую вверх.
  Никого рядом не было - телеметрия и энергетическое зрение ничего не показывали. Сверчок в голове исправно доносил до меня шум биения крови в ушах.
  Нащупав босой ногой ступени, я начал подниматься, протянув руку вверх.
  Оп-па! Дверь!
  За дверью тихо...
  Телеметрия показывает живых за две-три комнаты от меня. И что-то не нравится мне, что она показывает.
  Шаря рукой по стене, я начал продвигаться в сторону живых.
  Ну вот и дверь, за которой странно движутся сразу трое, а четвёртый сидит на стуле (судя по его позе) и наблюдает за происходящим.
  Потянув дверь на себя, я медленно появился в дверном проёме.
  - О, ещё один! - тут же среагировал сидящий, - оме, давай присоединяйся, - помахал он рукой, вставая, - Сейчас Герт и Санни закончат и тебя обработают в лучшем виде.
  Эльфи, закрыв глаза от удовольствия, обрабатываемый сразу в два ствола, издавал через занятый членом Герта рот, невнятные звуки. Рассмотрев его я понял, что омеге это нравится! Голова и задница - две противоположные точки тела постепенно заливались красным светом удовольствия.
  Суки! Что вы с ним сделали?! Эльфи мой! - бешенство горячей волной заливало голову, поднималось от кончиков пальцев, сжимавших деревянный жезл, до локтей и плеч.
  - Эк-к, - какой-то неопределённый звук издал сидевший альфа.
  - Да что такое! - один из сношавших Эльфи, кончив, вытянул свой член из его рта и оттолкнул моего омегу в сторону.
  Горячая, как огонь кровь хлынула мне в голову. Ярость, ничем не сдерживаемая ярость охватила меня. На мгновение просторная комната, в которой мы находились, показалась мне тесной. Воздух, казалось, застыл и мой ощеренный рот не мог его вдохнуть. Напряжение, как сжатая пружина, копившееся во мне, крутилось в ставшем вдруг тесным для него теле, горячая струя хлынула у меня из носа, заливая губы и не давая дышать.
  - О! У него кровушка пошла, как я такое люблю! - высказался ещё один урод, задёргавшись в экстазе короткого оргазма сзади Эльфи, стоявшего на кровати на четвереньках и опустившего голову на скрещённые руки.
  И вдруг ярость оставила меня, чистое ледяное спокойствие охватило всё моё существо и в глаза, которых у меня не было, хлынул свет. Где-то в моём подсознании Улька выдохнул в ужасе.
  Что со мной?! Оглядев вновь появившимся зрением грязную комнату, загаженный пол, я перевёл свой взгляд на руки в которых держал деревянный жезл. Руки были странного багрово-фиолетового цвета. Шевельнув плечами, почувствовал, что за спиной что-то не так. Повернув голову, краем глаза заметил за спиной крылья. Крылья! Длинные тонкие трубчатые кости стянутые тонкой кожистой перепонкой.
  Все движения вокруг меня прекратились. Альфы, похитившие и насиловавшие Эльфи, застыли без движения, вытаращив глаза.
  - Ну что, твари..., - мой голос завибрировал, пробирая до глубины, и я неожиданно понял, что вместо моего, ставшего уже привычным голоса, по тембру звучавшего между альфой и омегой, откликнулся какой-то многоголосый хор, причём, я чувствовал, что в этом голосе звучали и неслышимые человеческим ухом нотки инфразвука, заставлявшие тело покрываться мурашками иррационального первобытного ужаса.
  Урод, насиловавший Эльфи сзади, дёрнулся ещё раз и его огромный альфовский член вывалился из растянутого, покрасневшего и блестящего от выделившейся смазки ануса омеги. Следом из развёрстого с багровыми краями отверстия медленно потянулась, спускаясь по съёжившейся мошонке и карликовому члену, густая струя спермы.
  Я резко дёрнул рукой и кончившего альфу распластало по свободной деревянной стене, находившейся сбоку от кровати с повалившимся на бок Эльфи.
  Рывок рукой и второй альфа-насильник распластался по стене.
  - Да что здесь та..., - начал было что-то говорить третий альфа, но по моему знаку, Великая Сила, поглощённая демоническим телом, распластала его рядом с подельниками.
  Эльфи, смотревший на всё это широко раскрытыми глазами, сглотнул, вытер тыльной стороной ладони губы, заляпанные слюной и спермой второго альфы и едва слышно выдохнул.
  Шевеление пальцами и руки твари пришпиленной к стене первым разошлись в стороны. Ещё движение рук, ножки, стоявшего в комнате стула расщеплены и длинные острые щепки с огромной скоростью пробивают запястья разведённых рук и голени таких же разведённых ног в районе ахилловых сухожилий пришпиливая эту суку к стене.
  Растянутый альфа задохнулся от боли и тёмная венозная кровь медленными толчками пошла из ран.
  Не-е-ет! Ты у меня долго подыхать будешь, с выдумкой. Вы все сдохнете! Но не сразу.
  Перекрыв заскулившим от ужаса, распятым на стене альфам рты, я, сделав пальцем круговое движение, как коронкой вырезал из столешницы стола бывшего в комнате, деревянный кружок.
  О! Классно! На одной стороне кружка по мановению того же пальца появилась буква А, а на другой Ш.
  Удовлетворённо рыкнув, при этом в моей груди как будто бы заработал мотор (и весьма мощный), я подкинул кружок. Выпала буква А.
  Ну что ж! Везёт ему (хотя не знаю). Полная эвисцерация по Абрикосову. Да ещё на живом материале!
  Встав перед безумно таращившим глаза и задушенно мычащим пришпиленным к стене альфой, я наставил на него свой палец с длиннющим чёрным ногтем.
  Косые телекинетические разрезы от шеи с противным звуком рассекаемой ткани сошлись к верхней части грудины.
  Крохотный шарик пламени пирокинеза тут же, следуя за телекинетическим скальпелем, прижигал разрез - нам ненужно чтобы пациент истёк кровью и умер раньше времени.
  Стоять, Зорька!
  Заметив позывы, я тут же сжал телекинезом сфинктеры кишечника и мочевого пузыря у всех троих.
  Разрез кожного покрова, мышц и брюшины, прижигаемый пирокинезом, пересёк пупок (да плевать!), спустился к безволосому лобку и, раздвоившись, разошёлся к паховым лимфатическим узлам. Ну а теперь косточки! Рассечённая вдоль ровно посередине грудина с прижигаемыми краями, разошлась примерно на палец и застыла над судорожно дёргающейся диафрагмой. Живой, ты живой мне нужен! Глаза альфы закатились под лоб. Он потерял сознание от болевого шока.
  Подойдя к нему вплотную и вдохнув запах палёной плоти и кости (да! они пахнут по разному!), я не поднимая рук, внедрился в голову этого урода и полностью отключил у него все болевые ощущения. Вот так! Будешь просто любоваться на себя. Похлопав по смазливой морде, привёл альфу в чувство.
  Ну-с... продолжим. Навтыкав в стену рядом с альфой мелких деревянных колышков, с противным чваканьем бережно извлёк из его вскрытой брюшной полости весь кишечник и развесил его по сторонам красивой, как мне показалось, гирляндой. Опустив голову, альфа с ужасом смотрел на мои манипуляции.
  Рёбра, рёбра... о, рёбра, мы с ними вот как поступим. Прорезал кожу дальше в стороны под ключицы и аккуратно, стараясь не повредить крупные сосуды, телекинезом изнутри ровненько рассёк все рёбра грудной клетки примерно посередине их длины и, как дверки, стараясь не повредить лёгкие, развёл грудную клетку в стороны, пришпилив её половинки к стене.
  О, а сердечко-то бьётся!
  Лёгкие, не сдерживаемые рёбрами, оплыли вниз и повисли на трахее, судорожно дёргаясь и пытаясь втянуть воздух.
  Не-не-не, задыхаться тебе ещё рано.
  Я окружил лёгкие телекинезом на манер грудной клетки и, ткнув тем же телекинезом диафрагму, заставил альфу дышать.
  Отошёл на середину комнаты и полюбовался на проделанное издалека.
  Красота!
  Следующий! Кто у нас следующий?
  Повернув голову к Эльфи, я увидел, что он без движения валяется на кровати с закаченными под лоб глазами. Сознание потерял... - ну это ничего, это пройдёт.
  Дышит! Он дышит! - опять я обратил внимание на получившуюся композицию.
  Теперь второй. Что делать со вторым? А если вот так?
  Я оторвал второго альфу-любителя минетов от стены и развернул его спиной к себе, снова прижав к стене.
  Разрез по черепу от лба вдоль позвоночника и до копчика. Наука - это всё! Телекинезом я отслоил все ткани от костей черепа и вытянул его из них как из чехла. Естественно, всё это под полным обезболиванием и с прижиганием сосудов. Я люблю работать в чистоте, да.
  Разведя кожу и мышечные ткани в стороны, обнажил позвоночник, пока не пересекая нервы и крупные сосуды. А что это у нас тут? Протрузия? Ай-яй-яй. Позвоночная грыжа? О-хо-хо. Ну сейчас полечим...
  Пройдясь своим демоническим зрением вдоль позвоночника ещё раз, я обнаружил, что пациент находится при смерти. Всё таки, что-то я не учёл. Ну ничего, у нас ещё один есть.
  Резко выделив позвоночник, я схватил телекинезом сразу всю конструкцию - очищенный череп и позвоночник и, издав рёв Хищника из одноимённого фильма, вырвал и поднял это всё вверх к потолку.
  Ничего, мой мальчик, ничего. Терминальная стадия смерти позволит тебе увидеть то, что осталось от твоего тела.
  Я левитацией подвесил голову и позвоночник второго альфы так, чтобы ещё живые глаза могли видеть его развороченное тело.
  Дыши! Дыши! - снова запустил я лёгкие первого насильника.
  Теперь третий. Скрипя половицами, я подошёл к третьему альфе, застывшему и зажмурившему глаза от ужаса. Открой глазки, красавица! Вот так - я телекинезом развел веки пришпиленного.
  Что же с тобой делать? Что придумать? Ну? Молчишь. Это хорошо, что молчишь. Это правильно.
  Наставив палец на лоб третьего, но не касаясь его, я просканировал всю информацию, доступную мне. Жизнь альфы пролетела передо мной в ускоренной перемотке.
  Так. Так. Не то. Не то. О! Вот! Орсельн! А это... дети... Тот самый "материал" о котором говорил мне целитель, предлагая протезирование глаз. Дети где-то здесь в Майнау. Вообще отношение к детям в здешнем обществе весьма трепетное. Достаточно сказать, что сирот здесь нет. Вообще. Омеги чадолюбивы, их истинные альфы часто находятся под эмоциональным влиянием своих омег. Поэтому с усыновлением или приёмом в семью детей проблем нет. И тем страшнее была полученная информация: изъятие органов, рабство, подпольные бордели для любителей всевозможных извращений. Похоже, повышенная эмоциональность частенько срывала крышу и альфам и омегам.
  Едва отойдя от полученной информации, я снова обратил внимание на третьего альфу.
  А что если так? Опять проникнув в организм альфы, я выкрутил чувствительность до максимума и, сверля голубоватым телекинетическим буром, начал разрушать его зубы, пытаясь добраться до нервов.
  Во-от. Класс! Больно, просто пиздец как и крови нет. Из раззявленного рта альфы натекала слюна, раскрытые глаза, которые я не давал закрыть, были полны слёз.
  Деревянные глазки, почему вы так странно смотрите на меня?
  О! - пришла мне в голову мысль, а давай-ка мы из тебя анатомическое пособие сделаем! Скелет, например. А что? Это ж так здорово! Всё, решено. Делаем скелет.
  Пережав сосуды конечностей, я быстренько, убрав при этом чувствительность подопытного, сделал круговой телекинетический надрез вокруг левой плечевой кости едва её касаясь. С влажным чваканьем, стараясь не выливать кровь, скопившуюся в руке, начал как чулок выворачивать мягкие ткани, скатывая их валиком и спускаясь вниз к локтю. Альфа задёргался, глядя на меня безумными расширенными глазами. Что такое, мой золотой? Больно? Быть не может! Я ж тебя лучше любого морфия обезболил. Не должен ты сейчас ничего чувствовать!
  Проверив, я убедился, что урод действительно не чувствует боли. Страх! Дикий, сводящий с ума животный ужас терзал его мозг! Хх-а-а! О-о-х! Кайф-ф!
  Но!
  Но!
  Сейчас вот эта тварь сойдёт с ума и станет скучной.
  Много ли удовольствия доставит очистка до скелета пускающего слюни животного?
  Я подошёл к распятому на стене последнему альфе и погладил его по влажной от испарины щеке. Ну что ты, мой хороший, что? Всё у тебя теперь хорошо будет - транслировал я ему успокоение, одновременно продолжая стягивать до конца мягкие ткани с его руки.
  Суставы пришлось оставлять целыми - иначе скелет разваливается.
  Снятое запустил телепортацией далеко-далеко в лес. Зверюшкам тоже кушать хочется.
  Ослепительно белые, идеально вычищенные ещё тёплые кости радовали глаз. Альфа судорожно выдохнул и шумно сглотнул, облизав губы, по-прежнему неотрывно глядя на меня.
  Провернув операцию на левой руке и убедившись в своих способностях к препарированию, я теперь уже одновременно сноровисто очистил оставшиеся три конечности, избавившись от снятого тем же способом.
  Ну что, третий, хочешь посмотреть на свои руки и ноги? Давай гляди! Я повернул голову пришпиленного альфы вправо и влево. Посмотрел? Продолжим.
  Сделав разрез поперёк туловища под диафрагмой, я пережал полые органы и крупные сосуды, прижёг мелкие и начал освобождать от плоти кости таза и удалять всю брюшную полость вместе с органами, телепортируя отделённые ткани на этот раз уже в Северный океан - я прямо чувствовал как куски кожи, мышцы, желудок, поджелудочная железа, кишечник, печень, почки, селезёнка, мочевой пузырь плюхаются, где-то далеко в море, вздымая холодные брызги и тут же окрашивая воду кровью.
  А что? Красиво получается. Но вот дальше... До сердца дойду и сдохнет...
  А и чёрт с ним! Я быстро дочистил скелет, не став удалять глаза, головной и спинной мозг. Руки мои дрожали, середина груди горела огнём - смерть сразу двоих принесла мне удовольствие и силу. Тёплые ещё кости не могли стоять и мне пришлось доламывать немудрящую мебель, чтобы раскрепить весь скелет на стене. Вдруг тело моё задрожало от наслаждения - пока я возился с третьим, первый, оставленный без надзора и моей помощи в дыхании, задохнулся. Энергия его жизни перешла ко мне.
  А! Ладно! В другой раз внимательнее буду. Прослежу.
  Теперь Эльфи. Что с ним? Вроде как, после жаркой ебли ожил и его самосознание вернулось к нему. Сука! Да что ж как обидно-то! Какие-то уроды моего омегу выебли, а ему только лучше стало! Ещё и кайф получил от этого. Валяется вот теперь без сознания.
  Эльфи лежал с подкатившимися глазами на топчане, заменявшем кровать, покрытом какими-то, бывшими когда-то белыми, тряпками. Из его худенькой несчастной попки натекла целая лужа спермы через так и не закрывшийся до конца сфинктер ануса. Бессознательный омега окоченел от холода - в комнате было довольно прохладно.
  Протянув руку в его сторону, я сдёрнул его телекинезом с топчана и, обняв как маленького ребёнка, прижал к своей горячей груди, укрыв дополнительно крыльями.
  Омега ткнулся мне в плечо и ни на что не реагировал. Потерев аккуратные ушки, я добился того, что Эльфи вздохнул, поднял голову и что-то прошептал.
  Я погладил его по взлохмаченным волосам.
  - Где я? - услышал я, - оме...
  - Это я, - вновь в моей груди запустился мотор многоголосья, - Ульрих.Мы сейчас уйдём отсюда..., - продолжил я, повернувшись к выходу и с размаху чиркнув по деревянной стене хвостом. Хвост! Бля, ещё и хвост! Сука, откуда он! На стене осталась глубокая царапина, а деревянная труха невесомой пылью осела на пол.
  - Холодно..., - прошептал Эльфи дыша мне в шею.
  Рыкнув, отчего в моей груди снова взревел мотор, а Эльфи покрылся мурашками страха и сильнее вжался в меня, скрючившись и прижав ко рту кулачки, я, вытянув руку, призвал телепортацией всю свою, стащенную с меня мастером Маркардом одежду. Телекинезом сбил её в ком, добавил туда же рваные лоскуты оставшиеся от одежды Эльфи, поднял, царапнув рогами по потолку (ещё и рога!), голову, захватил жезл меча и резко выдохнув, рассмеялся в дощатый потолок. Меня переполняло жизненными силами, полученными от смерти трёх человек. Поток Силы, смешанный с демонической энергией, ударил вверх, снося перекрытия и два верхних этажа этого дома, стоявшего на другой стороне улицы, напротив дома мастера Маркарда...
  Следов оставлять не надо. Запустив по подземному переходу, увеличивающийся по мере удаления, шар пирокинеза в дом целителя, я дождался хлопка ударной волны, затем, присев, подпрыгнул вверх в пролом и, прижимая к себе трясущегося омегу, раскрыл крылья и, медленно ими хлопая, устремился в темнеющее осеннее небо.
  "Добыча Хищника", висевшая в воздухе благодаря левитации, с деревянным стуком упала на пол.
  * * *
  Подальше от этого города, подальше. После всего, что здесь произошло, вся стража будет стоять на ушах. Чёрт с ним, с Орсельном потом разберусь. Веник пока с Хени и Дибо побудет, а мы с Эльфи в лесу перекантуемся, пока всё не утихнет - думал я, тяжело и медленно хлопая крыльями и отдаляясь от Майнау всё дальше и дальше.
  Голый Эльфи трясся в моих объятиях под потоком набегающего холодного воздуха. Только простуды не хватало - думал я, наблюдая за омегой. Потом всё таки догадался укрыть его телекинетическим щитом.
  Куда хоть летим-то? Окинув взглядом горизонт, я заметил где-то вдалеке, едва-едва различимое, светлое, на фоне облетевшего лиственного леса, изредка оживляемого зеленью хвойных деревьев, пятно.
  Чуть скорректировав курс (вот для чего хвост, оказывается, нужен!), я направился к нему. Где-то внизу тянулась пустая дорога, по которой мы ехали на лошади, и она служила хорошим ориентиром.
  О! А вот и пепелище на месте кабака Оппо. Сгорел только кабак - сараи уцелели.
  Долетев до кабака, я опять скорректировал курс по направлению к пятну, свечение которого усилилось. Э! Да это то место, где нас портал выбросил. Точно, вон и овраг с родником рядом.
  Вот в овраге-то и можно пока приткнуться. Сейчас, пока я в демонском обличии и моя внутренняя энергия перемешана с энергией демона, владение Великой Силой, не знаю почему, резко скакнуло. И пока этот так, надо успеть оборудовать место нашего нового жительства.
  Кантоваться нам тут не меньше декады, зима на носу - поэтому нужно что-то вроде охотничьего зимовья и обязательно с печкой.
  Приземлившись на краю оврага, я заглянул вниз. Уже стемнело, но моё демоническое зрение, я так понимаю, работающее сразу в нескольких диапазонах, не замечало этого - видел я всё прекрасно.
  По дну оврага протекал ручеёк. Именно его журчание я слышал в первый раз, когда чуть не свалился в овраг.
  Повернув голову в сторону родника, я прошагал по лесной подстилке, хрустя гнилыми сучьями и снова обняв руками и крыльями Эльфи, к голове оврага.
  Вот здесь пока и будем обживаться.
  - Эльфи, - пророкотал я, - ты пока тут посидишь - я вниз спущусь.
  - Нет-нет, - откликнулся тот, - не оставляй меня тут, демон.
  - Какой я тебе демон?! Что не узнаёшь что ли? А ещё истинным прикидываешься, - подколол я омегу.
  - Оме... оме Ульрих? Вы? - воскликнул он оторвав, наконец, голову от моей шеи.
  Бля, Эльфи опять в своём репертуаре - в одно ухо влетело, в другое вылетело. Я же ведь говорил ему о том, кто я такой.
  - Да! Неужели не понятно. Кому ещё ты кроме меня нужен, кто с тобой возиться-то будет, - буркнул я.
  - Оме...оме..., - бормотал Эльфи, обнимая руками-тростинками меня за шею.
  - Так, Эльфи, хватит этих телячьих нежностей. Я смотрю, разум к тебе вернулся, так, что посидишь тут, - безапелляционно заявил я.
  Отцепив сопротивляющегося омегу, я, не давая ему ничего говорить, быстро сотворил из телекинетических щитов призму в виде тетраэдра. Засунул туда омегу, закинул свою и его одежду и, подвесив внутри призмы крохотный шарик пирокинеза для обогрева и освещения, спустился в овраг.
  Выбрав рядом с родником подходящий склон, я быстро, пока ещё оставалась неостановимо уходящая смесь двух сил, вырезал в его склоне просторную горизонтальную площадку с чуть заметным уклоном к центру оврага.
  Тем же телекинезом нагрёб из горы грунта четыре куба чистой глины и, раскалив их пирокинезом до такой степени, что глина начала плавиться и течь, получил здоровенные кубы-железняки.
  Прокалил и площадку на три пальца, сформировав на ней жёсткий панцирь, препятствующий размытию водой.
  Раз, два, три, четыре - считал я, загибая пальцы, прикидывая, сколько мне понадобится стволов деревьев для более-менее приличного сруба, хотя бы 5 на 5 метров.
  Ну, где-то 12-13 венцов - это, чтобы головой потолок не задевать. Да на пол, да на потолок, да фронтоны и крыша. Двери, опять же, рамы - окна 2 надо. Короче сотня стволов нужна.
  Быстро вспомнив все относительно толстые и ровные деревья, над которыми мы пролетали, я, срезав под самый корень, телепортировал их на свою строительную площадку.
  А! Сруб же садится безбожно. Этак у меня к концу декады дверь заклинит. Выйти не сможем.
  Присев на кучу неошкуренных с ветками и хвоей, деревьев, я начал перебирать в памяти всё, что читал и слышал о деревянном строительстве. Профилированный брус, вроде как тоже даёт усадку. Ускоренно сушить телекинезом тоже не выход - всё растрескается и поведёт. А вот термодревесина, пожалуй, подойдёт.
  Стволы были нарезаны на подходящую длину - 7 шагов. Вот, что удобно при такой работе, так это то, что всё можно, (ну не всё, конечно, но многое) отмерять на глаз.
  На дне оврага было сформировано корыто, в которое сразу ухнули 20 оцилиндрованных телекинезом брёвен. Корыто было наполнено водой из текущего ручья и, вытянув в его сторону палец, я загнал под телекинетический щит струю пирокинеза. Через некоторое время вода выкипела и перегретый пар, который я продолжал нагревать, начал пропаривать древесину. Помнится, где-то в Германии, при производстве термодревесины пар нагревают до 250 градусов и держат деревяшки в этом пару до 12 часов. Целлюлоза в древесине преобразуется и становится несъедобной для всяких жучков и грибков. Ну, мне 12 часов ждать некогда, поэтому греем пар до последней возможности - 500 так 500, 600 так 600 градусов - лишь бы дерево в уголь не превратилось.
  Пропустив через корыто все мной срубленные и подготовленные стволы, я быстро, как мог, вырезал чаши на концах брёвен и продёрнул продольные полукруглые пазы вдоль каждого бревна. Щепа летела во все стороны и ворох отходов покрыл всю глиняную площадку. Растолкав щепки к краям, я освободил место для сруба и приступил к его сборке.
  Как конструктор. Ей богу. Точно подогнанные брёвна венцов практически не имели зазоров - термодревесина не даёт усадки и не впитывает влагу.
  В окладной венец были врезаны лаги для пола и тут же, пластая брёвна на брус, я начал укладывать толстенный пол из квадратного 200 на 200 шпунтованного бруса, оставив дыру для фундамента печи.
  Дирижируя левитацией и телекинезом как вторым набором рук, быстренько собрал сруб, не забывая протыкать брёвна нагелями. Последний венец и потолок настелен по той же технологии, что и пол.
  Пока ещё можно и крыша не собрана делаю проём под дверь. Дверь будет на пятах. Из оставшихся толстых комлей нарезал широченных толстых плах на коробку с четвертями снаружи. Внутри выбрал широкие пазы в которые вошли шипы на концах брёвен, сделанные внутри проёма. Приподняв бревна сруба, вставил коробку, намертво зажав её срубом. Помнится Хени и Дибо говорили мне о суровых зимах поэтому нужна двойная дверь, одна из них будет открываться наружу, а другая внутрь, соответственно и пазы под пяты будут с обеих сторон. Распластав ещё один комель, нарезал плах для дверей. Гвоздей, как и другого металла у меня нет, поэтому обе двери были собраны на шпонках, вставленных в фигурные пазы. Опять поднял сруб и вставил сразу обе двери. Во-от. Вроде ничего получилось, хоть и в первый раз.
  Теперь крыша. Сляпать её особо не из чего, металла никакого нет, поэтому решил делать самцовую кровлю. Нарезал брёвна вдоль на половинки, выбрал сердцевину и получились длинные желоба. Укладывать их буду как черепицу.
  Поднялся из оврага, поглядел на спящего в призме Эльфи и пошёл искать что-то подходящее для куриц. Мне же не обязательно только хвойники, можно и древесину лиственных деревьев. Всё равно термодревесина не гниёт и не коробится. Отыскал подходящее и опять спустился вниз. Возился с крышей долго - нужно было точно установить самцы и слеги и выбрать место, где будет проходить печная труба. Трубу решил выпустить через конёк - в этом случае проще сделать так, чтобы не текло на чердак вдоль трубы. И получается, что фронтонов, а стало быть самцов надо не два - спереди и сзади крыши, а четыре - два фронтона с самцами надо вставить внутри чердака около трубы. И вот между этими-то внутренними фронтонами и будет выходить печная труба. Ну конечно, какое-то противопожарное расстояние между ними и трубой должно быть. Наконец, брякнув на конёк два охлупня - один перед трубой, а другой позади, закончил возню со срубом и поднял голову на светлеющее небо.
  По уже испробованной на дверях технологии прорезал и окосячил проёмы под окна в двух боковых стенах домика. Последняя, примыкающая к склону оврага стена осталась глухой.
  Ещё освоить столярное ремесло и с голоду не помрём!
  А что с окнами? Зайдя внутрь зимовья, я сел на пол и стал размышлять о том, как мне сделать прозрачные окна. А пока я думал, где взять стекло, телекинезом шлифовал брёвна стен и брусья пола и потолка. Термодревесина после высокотемпературной обработки приобрела тёмный цвет гречишного мёда, а шлифовка, проведённая мной, заставила блестеть поверхности стен, пола и потолка.
  О. Стекло! Я вспомнил, как в первую ночь в кабаке Оппо шлифовал песком корыто для помывки. Песок! Из него же стекло делают! Детально вспомнив место у кабака Оппо, где я набирал песок для чистки корыта, я телепортировал оттуда целую кучу светленького песочка.
  Ну что же, будем пробовать его плавить.
  В куб из защитных телекинетических полей было вывалено примерно ведро просеянного и тем же телекинезом просушенного песка. Ткнув кулаком сверху, я сделал ямку, в которую выпустил шар пирокинеза, размером с два моих кулака.
  Шар подпитывался от меня, расходуя плескавшийся ниже пятой части резерва смеси Великой Силы и демонической энергии.
  Температура стремительно росла, куб начал светиться, чем дальше, тем ярче и песок, наконец, потёк.
  Н-да. Кварца в песке было немного. Сформировав из расплава толстые, в палец, блины, я начал охлаждение, уменьшая колебания молекул и атомов. В итоге получились зеленоватые, с пузырьками воздуха, толстые, с неровной поверхностью круглые стеклянные блины.
  Ну и чёрт с ними. Обрезав края, я получил квадраты со скруглёнными краями, всего 12 штук. По 6 на каждое окно.
  Распустив на рейки несколько плах, оставшихся от изготовления дверей, я принялся мастрячить из них рамы. Что-то получилось, но без слёз смотреть на это было нельзя - ну не столяр я, не столяр.
  Ладно, пока есть, что воткнуть в оконные проёмы - пусть так и будет, а потом придумаем, что-нибудь.
  Теперь печь. Срезу решил делать русскую - такая была в деревне у моей бабушки и мелким я облазил её всю.
  Гора влажной глины, извлечённой из склона оврага и куча песка, оставшаяся от изготовления стёкол, были перемешаны, пережамканы телекинезом в ускоренном темпе. Я думаю, ни одна бетономешалка не работала так быстро, как я - энергия плескалась на самом донышке.
  Заложив под печь фундамент и сровняв его с полом, я начал что-то лепить, сильно давя сваливаемые в телекинетическую форму куски глиняно-песчаной смеси.
  Догнав печь до высоты пода, у меня перед глазами замелькали чёрные мушки. Ещё, ещё немного. Надо сейчас всё сделать! Потом вряд ли получится...
  Свод готов, настилка перекрыши и труба. Щель для задвижки пока оставим - задвижки нет, надо успеть вывести трубу наружу и сделать разделку, чтобы в дом не текло. Глина стремительно расходовалась, я судорожно махал руками, едва держась на ногах...
  Всё, успел.
  Тело, истощённое борьбой с альфами, полётом и лихорадочной стройкой, покрылось белыми разводами, багрово-фиолетовая окраска отступала, возвращая привычный цвет моей кожи.
  Взмахнув ещё существовавшим крыльями, я вылетел из оврага. Опустился на начавших таять крыльях рядом с призмой, в которой оставил Эльфи. Тот уже проснулся и голый лежал на ворохе одежды, смотря вверх на парящий над ним уменьшающийся шарик пирокинеза, согревавший его всю эту безумную ночь.
  Плюхнувшись босыми ногами в палые мокрые листья рядом с призмой, я с усилием развеял поля телекинеза, составлявшие её.
  - Эльфи..., - прошептал я, полностью обессилев, - одевайся и мне помоги. В дом пойдём.
  - Да, да, оме, я сейчас, - Эльфи принялся лихорадочно, ёжась от холода, рыться в одежде, натягивая на себя ту рванину, в которую она превратилась - альфы, раздевая его, не заботились о целостности одежды.
  Кое-как, придерживая лохмотья тут и там, Эльф смог натянуть на ноги сапожки, доставшиеся ему от Листерина и, подхватив оставшееся, мы с ним вдвоём, поддерживая друг друга начали спуск вниз, в овраг.
  Пока мы спускались, я окончательно окоченел и едва мог двигаться.
  - Вот, - показал я на дом, - нам сюда...
  Вошли и я рухнул на полированый деревянный пол.
  Эльфи принялся суетливо расстилать мою одежду и укрывать меня плащом.
  - Эльфи, - прошептал я с закрытыми глазами, - на улице щепки, ветки, тащи всё сюда - печку затопим, тепло будет.
  - Сейчас, оме, - омега вымелся наружу, чуть не упав через порог и вернулся с охапкой древесных отходов, сгружая их в печь.
  - Подожди, - напрягшись из последних сил, я пульнул едва светящийся шарик пирокинеза в кучу дров, лежащих в топке и отрубился.
  
  
  
  Глава XXX
  
  Тени. Беззвучные отражения лиц и предметов. Клочья серой мглы, разрываемые безумной скоростью.
  Плоский, медленно беспорядочно кувыркающийся, угольно-чёрный барабан, скорее даже шайба, летит сквозь серую мглу Великого Ничто.
  Мгновение и видение барабана исчезает.
  Резкий перепад, как через зону высокого давления и я с громким хлопком, рассыпая вокруг себя светящиеся искры, оказываюсь в знакомом, таком уютном подсознании.
  Неяркий шарик Ульки, чёрный полированный каменный пол с едва заметными стыками плит, звёздное небо, испещрённое цветными пятнами галактик, туманностей и пылевых облаков (интересно Андромеда есть или нет?), зеленоватый крокодилий с вертикальным зрачком глаз Безымянного (мне, вдруг, пришла мысль назвать его так) и обломки разноцветных колонн ушедших омег. Словом, всё было на месте. Ну хоть где-то стабильность!
  Соскучившийся и не знающий, что и думать, Улька кинулся ко мне с вопросами:
  - Господин мой, что случилось? Нас здесь так кидало и переворачивало. Было так страшно...
  - Спокойно, Ульрих, всё в порядке. Просто я немножко побыл демоном..., - ответил я.
  - Де...демоном? - потрясённо произнёс Улька, отшатнувшись.
  Прозрачное третье веко сошло с огромного глаза Безымянного и вертикальный зрачок, сфокусировавшись на мне, чуть дёрнулся, расширяясь и опять сужаясь.
  - Да. Да. Не переживайте так. Оба, - откликнулся я на невысказанный вопрос Безымянного.
  - А ты, Ульрих, благодарить должен нашего Великого Змея. Он всё здесь держал, я видел, как нас мотает, - пояснил я паникующему омеге.
  - Видели?! Но как? - от Ульки пришли эмоции любопытства и страха.
  - Как - не знаю. Но мне удалось увидеть, как всё это летит в бесконечности. Ты прости, Ульрих, но твоему телу опять досталось. На замок было нападение демонов... Погибли почти все... Мне удалось убить одну тварь, но... В общем глаз у нас с тобой нет... Кровь демона попала мне в раны... и... по моим ощущениям заразила меня чем-то. У меня был эмоциональный срыв... Короче, я обратился в демона. Конечно, Великая Сила помогла мне, я сопротивлялся, но сейчас там, во внешнем мире, я валяюсь чуть живой, - пояснил я произошедшее пока без лишних подробностей.
  Ульрих потрясённо молчал.
  - Да. Ульрих, зрения у меня теперь нет, но как вернусь, давай попробуем снова к слуху подключиться, - вывел я из ступора омегу.
  - А... да-да, господин мой..., я рад..., что вы обо мне помните..., - прошептал он.
  - Ульрих... Ульрих..., - произнёс я, посылая по связи волну тепла. Всё-таки нас в этом теле двое и я опять его изуродовал. Н-да, что имеем не храним - потерявши плачем.
  - Госпо...дин... мой..., - едва слышно выдохнул омега, - я...
  - Ульрих, я всё прекрасно чувствую. Чувствуешь и ты, - начал я лихорадочно прикидывать как закончить настолько неудобный разговор.
  Ладно...
  Отвлекая Ульку и отвлекаясь сам, я пересказывал произошедшее со мной за последнее время.
  Восклицания Ульки и сфокусировавшийся на нас глаз Безымянного заставили меня изображать события в лицах...
  Однако, хорошего понемножку.
  Я чувствовал, что тело уже готово к возврату сознания и, попрощавшись со столь благодарной аудиторией, рывком вышел в реальность.
  * * *
  Г-ха...Воздух со свистом ворвался в лёгкие. Тяжесть давила на грудь и не позволяла дышать...
  Да что же такое-то? Сдохнуть хочется...
  Что-то тёплое завозилось у меня на груди.
  Эльфи?
  Попытавшись пошевелиться я разбудил спящего на мне Эльфи.
  Это "чудо" подняло голову и выдохнуло:
  - Оме...
  Я закашлялся от нехватки воздуха. Полуголый Эльфи завозился на мне, освобождая мою грудь, живот и прижатый к нему эрегированный (что?!) член.
  - Оме... я..., - залепетал омега сползая с меня.
  Я с трудом повернулся на бок и сипением пытался вдохнуть непослушной грудью едва тёплый воздух зимовья.
  В лёгких клокотала мокрота, разрывая их тяжёлым надсадным кашлем.
  Эльфи сидел на коленях на полу. Его энергетическая сине-зелёная проекция тонкими пальчиками куталась во что-то. Судя по виду в плащ.
  - Ты что... убивец..., - в лёгких клокотало и булькало, я не мог говорить.
  Кое-как поднявшись на четвереньки я начал, свистя горлом, перемещаться в сторону сквозняка, тянувшего по полу от двери. Воспрянувший член бодро хлопал меня по животу при каждом движении бёдер.
  Нащупав дрожащей рукой внутреннюю дверь, я отпихнул её от себя и головой толкнул наружу вторую внешнюю дверь.
  Накопившаяся слизь, кровь и Сила знает что ещё, выплеснулась из горла, освобождая лёгкие. Мучительный кашель рвался наружу выворачивая готовые, казалось, выпрыгнуть лёгкие. Их бурное движение вызвало рвоту. Пустой желудок корчился с судорогах, выдавливая из себя капли жгучей вонючей желчи. Казалось, этому не будет конца. Меня знобило, тело покрылось здоровенными мурашками, руки тряслись. Спутанные пропотелые космы свисали из-за спины ниже лица и перегваздались в вонючих выделениях.
  Наконец, рвота и кашель прекратились и я, положив руки на порог под грудь, с удовольствием задышал пряным лесным воздухом.
  Эльфи так и сидел на полу, кутаясь в плащ.
  - Эльфи, - просипел я сорванным горлом, - укрой меня чем-нибудь. Холодно.
  Пискнув, он сорвался с коленей, выхватил из кучи тряпья ещё один плащ и накрыл им моё озябшее тело, привалившись ко мне боком.
  - Рассказывай..., - прошептал я.
  - Что..., оме...? - ответил он, плотнее запахиваясь в плащ.
  - Было что? - настаивал я.
  - Ну... это... вы в печку огонь кинули и сознание потеряли... Я печку топил, чтобы тепло... А вы на полу лежали... Я вещи собрал... вас укрыл. Я...,оме..., ваши штаны взял. Моё рваное всё. Потом вас знобить стало. Я спать хотел... рядом лёг с вами... печка погасла. Ну вот..., - промямлил он.
  Суду всё ясно.
  - Сейчас день или ночь? - спросил я.
  - Темнеет. Вечер, - пролепетал Эльфи.
  Я протиснулся обратно в дом и закрыл за собой внешнюю дверь.
  Осторожно, по стеночке, поднялся и встал на ноги. Голова кружилась. Стоящий до одеревенения член бодро уставился вперёд.
  Эльфи ладошкой смущённо прикрыл рот.
  - Одеться есть во что? Трусы мои где? - потребовал я, тыкая пальцами в живот чуть ниже пупка с целью утихомирить непослушное орудие.
  Результата нет. Что за нахер?!
  Приопустив вниз напряжённый и начавший уже становиться болезненным член, я добился только того, что он, отпущенный мной, дёрнулся вверх, шлёпнулся о живот и снова бодро и бессмысленно уставился вперёд.
  Опять! Я вспомнил весь букет ощущений от бывшего у меня ранее приступа приапизма и передёрнулся.
  - Эльфи! - окликнул омегу, - Мне. Нужны. Твои. Глаза! - чётко, раздельно произнёс я.
  - Оме... а-э-э..., - проблеял потрясённый Эльфи, подойдя ко мне и бросившись на колени обнял мои бёдра руками.
  - Встань..., - сказал я, чувствуя, что меня несёт и я никак не могу остановиться, хватая при этом, Эльфи за волосы на затылке и подтягивая его вверх.
  На Эльфи ничего не было кроме моих штанов, бывших ему катастрофически большими.
  Омега, заворожённо смотревший на меня снизу вверх блестящими полными слёз широко раскрытыми глазами, покорно следовал за моей рукой, поднимаясь выше.
  Торчащий член мазнул его по плечу и стал опускаться ниже по мере подъёма Эльфи вверх, задел напрягшийся левый сосок. Омега судорожно выдохнул, его рука, державшая штаны за пояс безвольно разжалась и они, слишком большие для него, съехали вниз к полу.
  - Оме..., - прошептал удерживаемый за волосы обнажённый Эльфи, ткнувшись носом мне в грудь и прижав к ней руки со сжатыми кулачками. Краснота возбуждения разливалась в его голове. Промежность тоже стремительно краснела в энергетическом зрении.
  А ну-ка, ну-ка, что это?!
  Заинтересовался я странным крохотным энергетическим образованием внизу живота омеги. Не было этого! Точно не было. Чуть наклонив голову, я пытался разглядеть маленький светло-голубой узелок. Догадка обожгла меня так, что я отпустил волосы Эльфи и положил на худенькое плечико омеги дрогнувшую руку. Я его истинный. Для омег оплодотворение возможно только при наличии истинного. Запах Эльфи, по крайней мере, для меня, изменился - он стал фертильным. И тут его изнасиловали, т.е. в готового к размножению омегу попала сперма. Живая сперма. Результат налицо. Он беременный. Чёрт!
  Чуть отстранив от себя омегу, я сказал:
  - Я не вижу ничего. Через тебя хочу посмотреть... Раньше... когда у тебя головы не было... Кх-м...Да... Так вот. Я смотрел через твои глаза...Это не больно. Сапоги дай. Наружу пойдем.
  Эльфи, оторвавшись от меня, опять натянул на себя мои штаны и, придерживая их рукой подал мне сапоги.
  Натянув их на босу ногу и накинув на голое тело плащ, я нашарил двери и открыл их.
  Подключившись по нашей связи к глазам Эльфи, я увидел, что он, держа одной рукой спадающие штаны суёт босые ноги в сапожки Листерина.
  - Носки одень! Ноги сотрёшь. И плащ накинь - простынешь, - посоветовал я ему.
  - Да-да, оме, я сейчас..., - затыркался Эльфи.
  Наконец, он накинул плащ, я пропустил его вперёд и вышел из зимовья.
  * * *
  Перешагнув через следы своего безобразия выплеснувшиеся из меня у самого порога избы, я шагнул в осенний лес, вдохнув пряный запах палой листвы, смешанный с терпко-хвойным ароматом сосновой щепы, опилок и вянущей хвои, оставшихся от разделки сотни деревьев.
  Оглядев глазами омеги окрестности заваленные сучьями, толстенными комлями не пригодившимися при строительстве, я выдохнул - гора отходов превышала мой рост и сползла в овраг заняв его практически полностью.
  Эльфи, стоявший за моим плечом, увидел (а, следовательно, и я) пар. Холодно.
  Распахнув плащ я подставил тело под влажный осенний воздух в надежде, что он поможет унять бунтующую плоть. Опять потыкал пальцами ниже пупка. Результата нет. Ладно. Пока потерпим.
  - Эльфи, - махнул я рукой, - подойди.
  Омега подошёл смущённо теребя полы плаща.
  - Туда посмотри, - показал я рукой в сторону кучи древесных отходов.
  Выбрав телекинезом из под кучи веток, коры, хвои несколько горстей опилок, я присыпал ими своё безобразие и выдохнул. Новость о беременности Эльфи не выходила у меня из головы.
  Чёрт! Ну почему так! Почему это опять мне! Где я провинился, а, Ульрих?!
  Отойдя влево от дома к куче веток, я, не сдерживая эмоций, дико заорал, вкладывая в этот крик всё, что у меня накопилось - гнев, боль, страх:
  - Р-раа-ы-ы-ээ!!! - вкладывая в этот рёв всю свою энергию, так, что ярко-синяя струя её вылетела изо рта и растворилась в темнеющем осеннем небе.
  Лес затих. Шумевший где-то в вершинах голых деревьев ветер прекратился. Какая-то птица, уже, видимо, пристроившаяся в сумерках ночевать, заполошно метнулась над оврагом.
  Выдохнув вверх, я поднял лицо к небу. Если бы мог, то заплакал бы, наверное. Но... слёзных желёз нет. Выжжены кислотой демона. Обессиленный я сел на толстенный, никак не меньше метра в обхвате, комель оставшийся от разделки бревна и распахнул плащ. Торчащий член уставился на меня. Снова потыкав пальцами ниже живота, как это делал мастер Тилорн, я с удивлением заметил, что стервец начал опадать, пульсируя в такт сердцебиению. Наконец-то.
  Запахнувшись, я поманил Эльфи к себе и, показав ему на кучу древесного мусора, начал телекинезом быстро заготавливать дрова для печи.
  Два дровосека, два дровокола, два дроворуба говорили про Ларю, про Ларьку, про Ларину жену. Чёрт, что только в голову не придёт!
  Дрова нужны. Очень нужны. Вот только спать мы где будем? Опять на полу? Несмешно.
  Ну-ка. Как там? Щёлкнув пальцами я попытался зажечь шарик пирокинеза как это делал в демонском обличии. Синеватые искры проскочили между пальцев и бессильно стекли на землю.
  Ещё. Ещё. Нет, что-то я не то делаю. Эльфи подошёл, сел рядом со мной и привалился к моему боку, кутаясь в плащ. Сидим. Молчим. Пока я ему ничего говорить не буду. Резорбция. Да. Такое возможно.
  Я вздохнул. Эльфи тоже.
  Попробовал ещё раз щёлкнуть пальцами. И вдруг, яркий белый свет залил наши лица, заставив Эльфи щуриться.
  Да!Да!Да-а! Получилось!
  - Вставай, - скомандовал я омеге, - туда смотри, указал я опять на ворох отходов, решив заняться изготовлением какой-никакой постели.
  Разглядев остатки брёвен, вернее того, что можно назвать подтоварником, я отсёк относительно ровную вершинку толщиной примерно в пядь и, пристроив её к себе, наметил необходимую длину, на пару пядей выше себя - это будет длина топчана.
  Теперь ширина. Сопровождаемый Эльфи и мертвенным белым светом шарика пирокинеза, я прошёл в дом и с левой стороны от печи приложил к полу бревно, размечая на нём примерную ширину топчана. На двоих сразу или может быть два отдельных делать? Ещё и для кроватки мелкого место нужно. Вдруг придётся и его сюда вытаскивать.
  Поразмыслив, решил, что лучше сделать один общий топчан - всё равно Эльфи обязательно под тем или иным соусом переберётся ко мне под бок. А к мелкому вставать придётся только мне.
  В общем, по размерам получилось так - топчан шириной примерно десять пядей (где-то 1,3м) и промежуток между топчаном и печкой в две с половиной пяди (0,6м) достаточный для кроватки Веника.
  А справа от печи будет кухонная и столовая зона. Но это потом. Сильно потом. Вот такая лесная студия вырисовывается.
  Выйдя с бревном наружу в сопровождении всё также мотавшегося за мной Эльфи, я взялся заготавливать материал для топчана. Все нашедшиеся подходящие брёвнышки были распущены телекинезом на доски и из этих сырых, свежеоструганных досок на деревянных нагелях и шкантах в доме был собран топчан.
  Теперь ещё одно. Двери. Они, конечно, есть и это хорошо. Но они не запираются и у них нет ручек. Вот над этим я и мудрил. В итоге дело кончилось тем, что на двери были установлены на тех же нагелях два деревянных засова.
  Заперев внешнюю дверь, я сел на порог внутренней двери, поставил Эльфи рядом с собой и под ярким светом пирокинеза начал рассматривать сляпанную мной на скорую руку русскую печку.
  Нет, конечно, это классная штука. Но есть у неё один недостаток - она плохо греет помещение ниже уровня топки.
  А здесь у меня печь без подпечья. Она вся цельная от самой земли.
  А если в подпечье ещё одну топку сварганить? И обороты можно сделать - телекинез наше всё! Нет, можно, конечно дом пирокинезом обогревать, но как быть если меня нет? Пусть Эльфи с мелким замерзают?
  Бля! Опять вот это вот всё! Ну почему с самого появления здесь я всё время какой-то выбор делаю?! Кто-то, кто мне по большому счёту и не нужен вовсе, крутится около меня. Я вынужден тратить своё время, свою жизнь, в конце концов, на них. Понедельник - суббота, понедельник - суббота. ЖИТЬ КОГДА?
  * * *
  Нашарив за спиной свежеизготовленный засов, я толкнул внешнюю дверь в осенний ночной лес.
  Запахнув поплотнее плащ, чуть посторонился от открытой двери и, разметив через глаза Эльфи примерные контуры нижней печки со смещением вправо от топки верхней печи, начал извлекать телекинезом ещё не просохшую глину из под русской печки.
  Топка, поддувало, толстая колосниковая решётка из той же глины. Накрутил из оборотов настоящий лабиринт. С левой стороны в загнетке верхней печи выколотил из извлечённой ещё влажной глины трубу и вывел её в общую трубу выше задвижки русской печи. В верхней части трубы, проходящей через левую часть загнетка, прорезал щель для задвижки. Телекинез - это наше всё и я не устану это повторять. Изготовление отопительной печи в ещё влажном массиве битой глины заняло сравнительно немного времени. А вот что делать с задвижками (их надо две - в отопительную и русскую печи) и с дверкой для нижней печи и заслонкой для русской?
  Выбрав четверть вокруг топки нижней печки, в пазу четверти прорезал отверстия для пяток дверки - пока глина ещё не высохла это возможно.
  Выволок изъятую из полостей новой печки глину наружу и, раскатав её, сформировал и подсушил дверку пирокинезом, ярко вспыхнувшим в темноте осенней ночи. Эльфи торчал рядом - без его глаз я работать не мог.
  Мой мозг, измученный свалившимися проблемами и размышлениями о случившемся, с удовольствием решал инженерные и изобретательские задачи - я, можно сказать, отдыхал.
  Такой же формовке подверглись и задвижки и заслонка для русской печи. Задвижки были толщиной в палец, заслонка в два.
  Ну теперь обжиг и спа-а-ать!
  Куб телекинеза хранит тепло, а в кубе полыхают сразу четыре шарика пирокинеза, равномерно прогревая до малинового свечения сложенные в стопку, переложенную кусочками глины две задвижки, дверку и заслонку...
  Ну, наверное, хватит. Изделия моих рук - точнее телекинеза, ровно светятся красным светом и теперь важно их осторожно охладить, иначе лопнут.
  Эльфи, наблюдая за тем, как я отрываюсь, что-то придумывая и реализуя, только удивлялся, время от времени впадая в ступор от того, что я делаю.
  - Оме..., - периодически шептал он, зябко ёжась, - что вы делаете, зачем?
  - Эльфи, трусы мои принеси, - попросил я омегу.
  Тот, оглядываясь на светящиеся глиняные пластины постепенно охлаждаемые мной в телекинетическом кубе, пошёл в дом и в очередной раз запнулся через высокий порог.
  "Вот же уродится ягодка" - подумал я и непроизвольно отшатнулся от летящего навстречу глазам Эльфи, через которые я наблюдал, полированного темно-коричневого пола. Всё-таки растянулся. А, вот поднялся.
  Эльфи под ярким белым светом перебирал кучу тряпок, валявшихся на всё ещё сыром, одуряюще пахнущим смолой и древесным соком топчане. Наконец, нашёл мои труселя и, держа их в руках, выбрался наружу.
  - Вот, оме, - протянул он мне эту весьма важную деталь туалета.
  Выхватив комок ткани у него из рук, я ёжась от холода, натянул трусы на ставшие зябнуть чресла и, затянув завязки, прикрыл, наконец, своё, съёжившееся до возмутительно малых размеров, орудие. Член, просто катастрофически уменьшившись на холоде, вёл себя прилично и фортелей больше не выкидывал.
  Эльфи, пока я одевал трусы, не отрываясь пялился на меня, уж это-то я видел хорошо. Ноздри его носа трепетали, в голове снова начала разливаться краснота возбуждения.
  - "Эльфи", - позвал я омегу телепатией.
  Дёрнувшийся от неожиданности Эльфи поднял глаза от моего весьма рельефного пресса на изуродованную рожу и судорожно выдохнул.
  - "Красавец, правда?" - снова обратился я к нему.
  - Оме..., вы... вы..., - он глубоко вздохнул собираясь с силами, - оме, вы всегда для меня будете самым красивым! - вдруг выпалил он и зажмурился.
  Выдохнул и открыл глаза внимательно глядя на меня.
  "Эк...!" - только и осталось мне сказать.
  Я обессиленно сел на порог открытой двери. Ну да. А что ещё могло быть? Я его истинный. Тем более он забеременел и сейчас его организм начал перестраиваться под влиянием гормонов. А гормоны это... это... - я мысленно покрутил кистью - в общем, гормоны. По крайней мере, мне так хочется думать...
  Глиняные поделки перестали светиться видимым светом. Ещё немного и их можно будет брать руками и использовать по назначению.
  - Эльфи, смотри, пожалуйста, туда, - вновь указал я омеге на раскалённую глину, - я не хочу, чтобы то, что я делаю, было загублено по недосмотру.
  - А что это, оме, - поинтересовался Эльфи.
  - Это, золотой мой, задвижки и дверки для наших печек. Без них будет трудно сохранить тепло в доме. Практически невозможно. Ты же не хочешь спать в холоде, а потом заболеть? - задал я ему риторический вопрос.
  Эльфи отрицательно помотал головой.
  - Ну вот. Я их сделал из глины. А глину после обжига важно охлаждать постепенно - иначе лопнет, - пояснял я омеге как маленькому.
  Температура обожжённых изделий падала. Я развеял верхнюю грань телекинетического куба и тыльной стороной ладони провёл над ним. Горячо. Закрываем. Пусть остывает дальше.
  Поднял телекинезом всю конструкцию и перенёс в дом - чего теплу понапрасну пропадать, пусть дом греет пока остывает, да и торчать в ночном осеннем сыром лесу - удовольствие ниже среднего.
  Куб опускать на пол нельзя - слишком горячий. Поэтому вся полупрозрачная конструкция висела в воздухе перед выходом. Всю вытащенную при строительстве нижней печи глину я, стараясь не пачкать пол, выгреб из дома и закинул в яму, оставшуюся, как я помнил, от изготовления термодревесины - потом пригодится горшки лепить, да и кое какие мысли есть по поводу её использования.
  Захлопнув двери и закрыв их на засов, я сел на топчан. Инфракрасное излучение, свободно испускаемое перестроенными стенками куба, довольно быстро прогрело выстывший дом и дало возможность скинуть надоевший плащ.
  Я начал шарить в куче одежды в поисках рубашки - таскаться только в трусах не очень комфортно.
  Эльфи сидел на топчане рядом со мной поджав колени к подбородку и положив на них руки и голову.
  Задев омегу рукой, я провёл по его ногам и обнаружил, что он сидел на топчане в сапогах!
  - Эльфи, ебёна мать! Тебя кто учил на постель в обуви залазить?! - рыкнул я на него, - живо разулся!
  Омега дёрнулся как от удара и упираясь носками сапог в пятки стянул их и опять уселся на топчане. Продолжив шарить в куче одежды, я выудил, как мне показалось, свою рубашку и распялил её в руках перед тем как одеть. Нет. Что-то не то. Целым ощущался только воротник.
  - "Посмотри, что это?" - протелепатривал я Эльфи. Омега склонил голову на бок и посмотрел на то, что было у меня в руках. Рванина, которую я держал, была остатками разорванной насильниками практически в клочья рубашки Эльфи.
  Так, отложим. Если это не удастся привести в божеский вид, то, по крайней мере, на тряпки пойдёт.
  А где моя рубашка? Продолжив разбирать одежду с помощью глаз омеги, я разыскал свою рубашку и куртку, которые были на мне в день нашего прихода к целителю.
  Съёжившийся Эльфи, хоть и укрытый плащом, никак не мог согреться, в то время как я, сидя на топчане в одних трусах, совершенно не мёрз.
  Ладно, чёрт с ним.
  - Эльфи, - обратился я к омеге, - одевай мою рубашку, хватит тут синюю птицу изображать.
  - Оме, а кто это - синяя птица? - спросил Эльфи, натягивая на продрогшее тело мою рубашку.
  - Это такие люди, которые мёрзнут и при этом много болтают, - буркнул я.
  Курточка Эльфи, его штаны и трусы, которые были на нём, когда он попал к людоловам, были разорваны и у меня сложилось впечатление, что кому-то из этих уродов, похоже как, доставляло удовольствие рвать одежду омеги - всё было распущено чуть ли не на ленты.
  - Встань, - попросил я притихшего омегу.
  Эльфи слез с топчана и встал передо мной. Глядя сам на себя через его глаза и положив руки ему на плечи, я начал шарить по его телу, проверяя, как он одет.
  - Рубашку застегни, - сказал я засмущавшемуся омеге, торопливо начавшему застёгиваться, опять наблюдая красноту в его голове.
  - Рукава подверни, - опять распорядился я, отворачивая воротник на его тонкой шейке.
  Нашарив рукой штаны, я потянул их на себя. Н-да. Таких как Эльфи можно двоих туда засунуть. Повернув омегу, я начал ощупывать пояс штанов. Тесёмка, затягивающая пояс, была вшита в кулиску и не позволяла подогнать ширину талии под тощего омегу.
  Подёргав тесёмку туда и сюда, я с треском оторвал её от кулиски и, затянув потуже, смог закрепить, наконец, спадающие штаны на Эльфи.
  - Вот мосол ты какой. Вроде, не был раньше таким, - проворчал я.
  Ответом мне было бурчание пустого живота Эльфи.
  - Простите, оме..., - прошептал он.
  В ответ на руладу живота Эльфи, моё брюхо выдало нечто похожее.
  - Погоди, погоди..., а что если..., - встав с топчана я наклонился над омегой. Он заворожённо смотрел на меня.
  - А если я... тебя..., - я тянул паузу, что внутри меня, какая-то бесшабашность, не знаю, что ли, а может безжалостность, подтолкнула, - Съем! - рыкнул я, оскалившись и вспомнив себя в демонском обличии. При этом я продолжал смотреть сам на себя через глаза Эльфи.
  - Съем! - и мой оскал резко увеличился, края рта ушли куда-то к ушам, обнажив белоснежные треугольные зубы! Полный рот! Багровая волна пробежала по лицу вниз, растворившись в груди, а на месте глаз сверкнули на мгновение жёлтые огоньки.
  - Ах, - выдохнул Эльфи, глаза его подкатились вверх под лоб и он мешком осел на пол.
  "Дурак, ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие!" - ругал я сам себя - "Вот помрёт ещё или до выкидыша дело дойдёт! Что же меня как будто черти раздирают!"
  Подняв Эльфи, я уложил его на топчан. Из его рваной одежды соорудил подушку и укрыл плащом.
  Мои керамические поделия тем временем остыли достаточно для того, чтобы их можно было извлечь из телекинетического куба и брать рукой.
  Осторожно разложив получившееся на полу, я взял задвижку для нижней печи и, постучав по ней своими модифицированными ногтями, услышал тихий звон. Есть! Задвижка была помещена на место. Проверка остальных керамических изделий тоже сопровождалась звоном - значит, получилось как надо. Заслонка русской печи нашла своё место на загнетке. Задвижка пошла в трубу, а вот пяты дверки нижней печи придётся вмазывать на место глиной.
  Вышел наружу в темень (глаза Эльфи не работают и мне теперь всё равно темно там или светло) и наощупь начал шарить справа от входа. Где-то здесь была куча влажной глины, оставшейся от выемки и разравнивания склона оврага. Запнувшись обо что-то, наклонился и, шаря руками и ориентируясь по запаху, нашёл, наконец-то, ком сырой глины.
  Повернувшись к дому и периодически посматривая на энергетический каркас Эльфи, ясно видимый сквозь стены нашей избушки, вернулся обратно, разминая глину телекинезом.
  Нет, с хождением вне дома надо что-то делать, я же нихрена не вижу.
  Добрёл обратно и размятой глиной залепил пазы от пят дверки. Открыл, закрыл. Работает! Теперь и печку можно затопить. Проверил Эльфи. Усыпил бедолагу. Вышел за дровами.
  Так. Опять всё наощупь. Глина была вправо от входа. Куча древесных отходов из которой я делал дрова - слева.
  Осторожно переступая, приставным шагом, добрался до кучи беспорядочно сваленных дров. Набрал охапку. Теперь поворачиваемся и смотрим - где у нас Эльфи. Вон он. Идём туда.
  Напихав в нижнюю печку сырых сосновых сучьев, из которых и были наколоты и нарезаны дрова, трением разогрел небольшое поленце и добившись пламени осторожно прикрыл дверцу. Что за чёрт! Густой дым повалил в дом. Я этого, конечно, не вижу, но вот дышать совершенно нечем. Почему тяги нет?
  Кашляя на четвереньках пополз по полу к двери и открыл её.
  Понизу сразу потянуло холодом. Вернулся к печке. Пошарил по ней. Вот, бля! Если человек идиот - то это надолго! Задвижка, на радостях сунутая мной на предназначенное ей место, была закрыта!
  Откашливаясь, открыл и, о, чудо! Тяга есть! Огонь, получивший порцию кислорода, затрещал, жадно пожирая хвою и выступившую на сучьях смолу.
  Я прикрыл дверь и сел на топчан в ногах спящего Эльфи. Сырые сучья шипели, испаряя влагу и звонко трещали. Ну вот и жизнь в доме появилась.
  Охапку дров сожгу и тепла должно до утра хватить.
  Всё таки, как меняется дом и вообще жизнь, когда горит огонь в печке! Пламя разгоралось, набирало силу и загудело в печи.
  Я встал и стал ощупывать и обнюхивать печь, пытаясь найти трещины. Ведь Эльфи уже топил верхнюю печь, пока я лежал в отключке. Нет вроде ничего. Трещин точно нет.
  Подкинув в печку дров, я прилёг рядом с отвернувшимся носом к стене и сжавшимся под плащом Эльфи. Закинув руки под голову и привалившись боком к тёплой спине омеги, я слушал как горит огонь в печи и размышлял.
  Надо в город выбраться, посмотреть, что там и как. Да и здесь надо обжиться. С водой решить вопрос, с туалетом... Веника, опять же забрать надо...
  Мысли мои тяжелели, убаюканные треском дров, запахом дымка, размеренным размышлениями. Эльфи у меня под боком согрелся, распрямился, вытянулся и во сне повернулся ко мне, задышал носом в щёку.
  - Оме, не смотрите на меня так..., - вдруг выдал он и повернулся на спину.
  Я, вздрогнув от неожиданности, проверил лежащего омегу. Спит. Это во сне.
  Вспомнив про печку, встал, открыл дверцу. На меня пахнуло жаром углей. Закинул последние оставшиеся поленья и осторожно прикрыл нагревшуюся от огня дверку. Надо проверить как печка греет. Обошёл вокруг, прикладывая руку к стенкам. Тёплые! Ну всё - живём! Сейчас эти дрова прогорят, закрываем трубу и спать.
  
  
  
  Глава XXXI
  
  Я опять проснулся от того, что задыхался. Паршивец Эльфи снова забрался на меня и душил, придавив своим весом.
  Не церемонясь, я спихнул с себя бессовестно дрыхнувшего омегу (проверил - спит, зараза!) и сел на топчане, обняв ноги руками и привалившись спиной к бревенчатой стене в изголовье.
  Печка, протопленная мной ещё с вечера, была чуть тёплой. Хм, а она неплохо хранит тепло: вон, до утра хватило, или сколько я спал-то? Утро же?
  Какая-то возня и шебуршение под полом около печи отвлекли меня от построения планов на текущий день.
  Приглядевшись, я увидел сквозь пол маленькие хвостатые энергетические силуэты, сновавшие под домом вокруг фундамента печи. Мыши! Сейчас осень и уже глубокая осень, а эти твари всегда стараются перед наступлением холодов перебраться поближе к теплу. И сейчас мыши пытались грызть глиняный фундамент печи, проделывая в нём ходы. Чуть влажная глина поддавалась их натиску. Ещё немного и мышиные ходы дойдут до дома и, вот уж им будет раздолье! С этим надо срочно что-то делать. Соседствовать с мышами - удовольствие так себе.
  Немного поразмыслив, я вспомнил, что в нашем мире грызунов отпугивали ультразвуком. Весь вопрос только в том, каким образом, не имея ничего, извлечь ультразвук? (да и не образом, а подсвечником).
  Выдохнув, я окинул взглядом нашу постель, на которой вольготно, раскинув руки в стороны, развалился спавший Эльфи.
  Деревянный жезл "светового" меча привлёк моё внимание - руны, которыми он был исписан, слабо светились и были хорошо видны для моего энергетического зрения.
  Руны! Вот универсальное средство. Быстро вскочив, я подхватил меч.
  Инструмент с которым я сроднился за время тренировок и боёв с демонами в моей руке сидел как влитой и наполнял меня спокойствием. Ничего. Скоро вернём тебе твою пару - мысленно обратился я к мечу и руны на нём чуть сверкнули. А вещь-то волшебная!
  Начав с печи, я стал водить пальцем, вырезая телекинезом рунные надписи: "прочность", "неразрушимость" и "чистота" на всех доступных поверхностях.
  После обработки печи принялся за сам дом. Каждое бревно в стене, каждый брус пола и потолка, окосячка в дверях и окнах, дверные плахи и шпонки, засовы и ручки, словом, все деревянные детали, даже самые мелкие, обзавелись рунными надписями. Итогом всего этого стало, помимо укрепления, то, что я в энергетическом зрении мог видеть слабо светящиеся руны и ориентироваться, таким образом, в доме. Ведь материал - термодревесина из которой построен дом - мёртвый, а мёртвое я не вижу - в нём нет энергетического каркаса свойственного живым организмам.
  Пока Эльфи спал я обошёл внутри весь дом и исписал рунами всё, что мог, включая и топчан, на котором лежал омега.
  Так, теперь снаружи. Натянув сапоги, накинув плащ и натянув капюшон, я отодвинул засовы на дверях и вышел наружу.
  Дождь. С неба сеялся нудный, осенний, ставший уже привычным за последнее время дождь. Не обращая внимания на шорох холодных капель, я продолжил своё занятие. Дом снаружи был исписан рунами и надписи засветились слабым, едва видимым светом. Вот теперь хорошо. Осталось обработать фронтоны и крышу.
  Я стоял перед входом и размышлял о том, как мне забраться наверх. Телекинез и левитация на меня самого, точнее на моё тело по каким-то причинам не действует - я имел случай убедиться в этом. А что, если так? Из кучи сваленных слева от дома ранее наколотых дров я наощупь выбрал нетолстый достаточно прочный сук и поднял его левитацией вверх. Ага, летает. Уцепившись за сук руками, я начал левитировать деревяшку вверх и, поднявшись, приземлил себя на крышу крытую деревянными желобами как черепицей.
  Осторожно перебираясь по мокрому скользкому дереву, я, касаясь рукой каждого жёлоба, наносил на него рунные надписи. Перебрался к коньку и исписал оба охлупня. Писанине подверглась и печная труба. Затем, опять ухватив одной рукой сук, я подвесил себя напротив брёвен фронтона и начал наносить надписи второй свободной рукой. И только спустившись на землю и держа в руках сосновый сук, обходя и расписывая дом с тыльной стороны - со стороны стенки оврага между которой и домом оставался промежуток около 4 пядей, я сообразил, что для левитации деревяшка не нужна. У меня же на ногах сапоги надеты! Вот их и надо таскать, а вместе с ними и меня.
  Осторожно обхватив телекинезом сапог со всех сторон, я поднял его вверх. Нога поднялась! Обхватив второй сапог, я неуклюже взмахнул руками и чуть не упал, но добился того, что мне удалось подняться вверх и моя голова выглянула за край крыши.
  Нанеся надписи на второй фронтон, спустился вниз, на землю и, присев рядом с домом, заглянул под него. Мыши, потревоженные моими хождениями вокруг дома, разбежались и затихли. Вытянув руку под дом начал наносить по периметру фундамента печи рунные надписи "прочность" и "неразрушимость". "Чистота" под домом мне показалась избыточной. Такие же надписи были нанесены и на железняковые кубы фундамента. Немного подумав, я начал испещрять этими же надписями, только с добавлением "чистоты" и глиняную обожжёную основу площадки на которой стоял сам дом. Закончив возиться под домом, я, тоже тремя надписями, стал расписывать вообще всю площадку которую в своё время обжёг перед началом строительства. Надо сказать, что мне впервые пришлось так много использовать руны и прокачивать через себя потоки Великой Силы, напитывая ей рунные надписи. С непривычки немного утомился. Сев на тот же комель, под сеявшимся дождём, я начал прислушиваться к себе и рассматривать тело энергетическим зрением.
  И первое, что мне бросилось в "глаза" - это, то, что энергетические потоки в правой руке, которой я и наносил руны, стали заметно крупнее. Сосредоточие моё, находящееся в солнечном сплетении, также стало чуть ярче. Выходит, заниматься рунами и напитывать их энергией весьма полезно для меня как искусника (или мага). Этим следует заняться плотнее, только использовать следует обе руки, а, возможно, и ноги тоже. А теперь надо подумать об использовании сапог в качестве сапог-скороходов для быстрого передвижения по лесу и не только. Мне же в Майнау надо попасть и чем дальше, тем срочность появления в городе возрастает. Кстати, а сколько это в километрах? Так, до кабака мы шли по лесу три дня, шли, если честно, не торопясь, в день, примерно, километров 10-15 - вряд ли по лесу с ребёнком и нефункционирующим омегой можно пройти больше. Это 30-45 километров. Наверное, даже меньше, ну пусть будет 40. От кабака до города день пути на лошади. Ехали шагом. Это около 20 километров. Получается километров 60. Полчаса на машине по хорошей дороге.
  Теперь осталось решить, как мне проскочить эти 60 километров хотя бы за один день, чтобы вернуться и не заставлять Эльфи ночевать одного в глухом лесу. Туда и обратно в сумме 120. Ха. Ерунда какая. Всего-то. Начать и кончить.
  Опустив голову вниз, на свои ноги, мне пришла мысль - а почему бы не укрепить рунами сапоги? Стащив с правой ноги сапог, я скептически сморщил нос и, перевернув его начал, теперь уже левой рукой, наносить на подошву надписи "прочность", "неразрушимость" и, куда уж деваться, "чистота" двумя рядами по краю подошвы и каблука. Такие же надписи покрыли головку и голенище внутри и снаружи. Напитав руны Великой Силой, я заставил их чуть заметно светиться и, снова принюхавшись к сапогу, понял, что раздражавший меня запах исчез. Работает! Тем же манипуляциям подвергся и второй сапог.
  Результатом все этого стало то, что смог видеть свою обувь как комплект энергетических рунных надписей. А что с плащом? Вот сижу я в нём, сверху падает дождь. Плащ намок. В плаще на голое тело весьма прохладно. А если его усовершенствовать? Нащупав полу плаща, начал водить над ним указательным пальцем левой руки, прорисовывая руны. Плотная ткань начала расползаться под энергетическим потоком, притянув полу плаща поближе к голове, начал разбираться, в чём же дело. Непонятно. Стянув переставший вонять сапог с ноги и отвернув голенище, начал разглядывать рунную надпись. И обнаружил разницу между плащом и сапогом. При нанесении надписи на кожу, поток энергии из пальца испарял или срезал микроскопический слой кожи и руны получались как бы вырезанными на коже. Потерев подушечкой пальца надпись, я почувствовал рельефный след. А на ткани вырезать руны не получается - ткань расползается. Если только плащ из кожи делать. Или краску какую-то использовать.
  Проводя свои эксперименты с рунами, заметил сквозь стену как, пошарив рукой по топчану и не обнаружив меня, вскинувшись, запаниковал Эльфи. Ладно. Надо идти нянчиться.
  Наощупь набрав полную охапку дров, пошёл в дом. Аккуратно сложив их у печки, я повернулся к Эльфи, сидевшему на топчане и спросил:
  - Кушать хочешь?
  Эльфи кивнул.
  - Нету, - ответил я запомнившейся интонацией, вспомнив известного персонажа-контрабандиста.
  Эльфи вздохнул.
  - Так, Эльфи, тебе ответственное задание - я сейчас разожгу верхнюю печь, а ты будешь подкладывать дрова. Я, тем временем, схожу на охоту, кого-нибудь поймаю, и мы с тобой этого кого-нибудь съедим самым бесчеловечным образом, - пояснил я свои планы омеге.
  - На охоту! - воскликнул Эльфи.
  - Да, а что тебя смущает? - откликнулся я, - я же уже добывал нам еду, ты, что не помнишь, как по лесу шли?
  - Нет, оме, у меня тогда всё как в тумане было. Да и сейчас..., - запнулся и замолчал омега.
  - Ну хорошего в этом ничего нет, а пока посидишь один, я скоро приду и, да, дрова разом в печку не клади, топи постепенно, - напутствовал я Эльфи, растапливая печь и, взяв деревянный жезл меча, вышел из дома. Последние слова я уже произнёс в дверях.
  Вдохнув холодный после тёплого дома воздух, вглядываясь и едва различая слабо светящиеся в энергетическом зрении стволы деревьев и поверхность, ещё не заснувшей на зиму и потому полной различной жизни, земли, начал оглядываться в поисках места, где было бы возможно выбраться из оврага.
  Н-да. Ступеньки бы не помешали. Перебравшись через гору древесных отходов и подойдя к краю обожжённой глиняной площадки, я начал телекинезом резать податливую почву, делая в склоне оврага широкие, в 4 пяди, ступени. Потом, как время будет, положу на них глиняные плиты с рунами.
  Выбравшись из оврага, на двух стоящих рядом деревьях резанул коловраты и напитал их энергией - будут створ входа в овраг изображать. Фигуры ярко вспыхнули и засветились ровным синеватым только мне видимым светом. Вот и маяк для меня.
  Энергетическое зрение не позволяет далеко видеть, поэтому используем более дальнобойную телеметрию.
  Хорошо поймать бы таких же птичек, которых я ловил на бульон Венику, когда мы по лесу шли в прошлый раз. Когда, бишь, это было? Сейчас в лесу третий день пошёл, да у Хени с Дибо две ночи ночевали. Ба, да ещё и декады не прошло как мы по лесу лазили после переноса порталом. А времени, кажется, с месяц пролетело. Столько событий.
  * * *
  Куда, в какую сторону идти? Где тут дичь есть? Телеметрия ничего кроме мышей и мелких птиц не показывает. Распугал я всю живность своей стройкой.
  Ну-ка, попробуем левитацию. Я подхватил сапоги телекинезом. Здесь важно ухватить весь сапог сразу, чтобы он не развалился. А это возможно даже несмотря на руны. Ну, вот почему-то у меня такое чувство.
  Оторвавшись от земли, я, покачиваясь из стороны в сторону, неспешно полетел по осеннему лесу, осторожно огибая деревья и иногда взмахивая руками для сохранения равновесия.
  Двигаясь по лесу, иногда я останавливался и оглядывался, обращая внимание, на знаки, оставленные мной на деревьях у оврага. Коловраты ярко сияли, как автомобильные фары и, несмотря на расстояние их было видно просто отлично.
  Бесшумно передвигаясь по лесу, я, вдруг, вспомнил еще об одной своей способности - познание мира. (дай Сила памяти, ещё бы и все свои способности помнить!). Помнится, когда я искал дорогу в Майнау, она помогла мне увидеть и город и всё живое в округе, как недавно выяснилось в радиусе шестидесяти километров.
  Опустившись на землю, опять вспомнил своё состояние. Познание я применял через медитацию. Придётся опять медитировать. Садимся. Выдох. Один, два, три...девять. Вдох. Один, два, три... девять. Выдох. Счёт. Вдох. Счёт. Вхожу в нужное состояние и, как и в прошлый раз, Великая Сила хлынула в меня принося мне знание об окружающем мире. Но в этот раз мне всё и не нужно. Необходимы сведения только о животных. И Великая Сила, идя мне навстречу показывала всех, кто живёт в лесу в радиусе 60 километров.
  Волки, где-то очень далеко, но они в лесу есть. Лисы, одна из них совсем рядом. А это кто? Оп-па. Рысь! И где это она? Они вообще-то шума не любят. Так, а это? Косули. Уже теплее. Тетерев или рябчик - вот кто нужен. Есть и такие. Но не близко.
  Определившись с направлением на тетерева, я бесшумно поплыл над землёй в его сторону, отслеживая окружающее телеметрией и энергетическим зрением и время от времени ставя энергетические метки на деревьях в виде нешироких полос вокруг ствола примерно на высоте своего роста.
  Так. А вот и птичка. За несколько десятков метров повесил на себя отвод глаз и попытался, внедрившись в мозг птицы, управлять ею. Ну, что можно сказать, с вороной в замке было проще. Птица ни за что не хотела слетать вниз, на землю и всеми силами сопротивлялась внушению. Видно в это время года на земле много желающих полакомиться тетеревами. Ну что ж, нет, так нет. Подплыв к дереву на котором сидел ничего не подозревающий тетерев, я взмахнул рукой и он со свёрнутой шеей упал вниз, к моим ногам. Тут же, отворотив пласт земли, я выпотрошил и ободрал птицу и, удерживая её телекинезом поехал, отслеживая метки, обратно, к дому.
  Вот и двойная метка. Стоя на краю оврага, заглядываю вниз. Дом, милый дом светится рунной защитой. Уютно пахнет дымком - Эльфи топит печку, меня дожидается.
  Спускаюсь по ступенькам и подойдя к двери стучу, изменив голос:
  - Тук-тук. Кто в домике живёт?
  Тишина. Эльфи замер на топчане, прислушиваясь к незнакомому голосу.
  - "Эльфи, мать твою! Открывай!" - телепатирую я ему.
  Омега, обрадованно вскочив, поспешил открыть дверь.
  - Оме, я так испугался! - взволнованно прошептал Эльфи, приникнув ко мне.
  - Кого, Эльфи, ты так смог испугаться? Мы в глухом лесу, тут людей на 30 вёрст никого нет. А волки нам с тобой, пока я здесь, не страшны, - ответил я.
  - Волки?! - воскликнул Эльфи.
  - Ну да. Такие серые звери. На собак похожие. Но они людей больше самих людей боятся. А я, Эльфи, такой умелец и вообще весь из себя такой красивый, (ну ты же помнишь, сам сказал), что построил для нас такой дом, хоть бы и от медведя укрыться можно, - пафосно ответил я, разыгрывая омегу, - хотя, - я потёр подбородок, - от медведя, пожалуй, что и нет. Точно, нет, от медведя не укрыться. Но это ничего, медведи скоро на зиму спать залягут.
  - Медведи?! - взвизгнул Эльфи в полнейшей панике.
  - Ну да. Лес же кругом, - спокойно ответил я.
  - Оме, оме, - бросился ко мне омега, - как же мы тут жить будем - волки, медведи!
  - Хорошо жить будем, Эльфи. Вот у тебя голова заработала, будешь полы мыть, кашу варить, одежду стирать, дрова рубить, - продолжил я прикалываться над омегой, - я буду на охоту ходить, мясо добывать. А ты по хозяйству, как положено, хлопотать будешь.
  - Но как же..., оме? Я не умею, - растерянно ответил, не понявший моего сарказма, Эльфи.
  - Не можешь - научим, не хочешь - заставим, - поразил я армейской мудростью омегу, - вон, смотри, печку уже нормально топить научился. Научишься и остальному. Что ещё в лесу делать?
  - Но, оме..., а можно не в лесу? - робко задал вопрос омега.
  - Можно. Только вспомни для начала, чем для нас с тобой закончилось пребывание в городе. А? - разъяснил я.
  Эльфи стремительно покраснел и прикрыл ладошкой рот, а другая его рука дернулась к заднице.
  - Во-от. Я вижу, что помнишь, - протянул я, - поэтому мы и в лесу. И в планах моих забрать сюда Веника. Вот только до города доберусь... А сейчас хватит болтать, будем суп варить. Тёплый бульон - это то, что нам после длительной голодовки нужно.
  - Сейчас мне твои глаза будут нужны - надо воды набрать,- обратился я к омеге, - пойдём на улицу.
  Опасливо оглядываясь Эльфи вслед за мной вышел из дома в серый день. Поглядывая через его глаза, я вместе с ним спустился, пробивая ступени в склоне, ко дну оврага и пробрался к родничку, бившему из склона в голове оврага.
  Ополоснул тушку тетерева, набрал шар воды и удерживая сразу и то и другое, пробрался обратно вверх, к дому.
  - Сейчас сварим, поедим и будем думать, как жить дальше, - разъяснил свои действия омеге.
  Огонь в русской печке пылал, потому я, не желая заморачиваться с пирокинезом, сунул ободранного тетерева в воду и поместил шар воды в самый жар.
  Стянув сапоги и скинув плащ, я разлёгся на топчане, заложив руки за голову. Поведя носом, принюхался - из подмышек заметно пованивает!
  - Рассказывай - что делал? - задал я вопрос омеге.
  Эльфи сел рядом на краешек топчана и, косясь на меня и периодически краснея, начал мямлить, рассказывая о том, как он топил печку.
  - Погоди, - остановил я его, - ты вообще что-нибудь помнишь, о том как мы сюда попали?
  - Ну... это..., оме, я хорошо помню, как... эти, - он уткнулся лицом в ладони, всхлипывая.
  - А портал помнишь? Как Листерин умер? Как в городе ночевали? - начал я задавать вопросы омеге.
  - Оме, для меня всё как в тумане... - я толком ничего не помню... Только вот, в подвале каком-то и узор на полу светится, а сверху камни сыпались... Ещё помню в ванной как вы меня , - он запнулся, - мыли, а потом только как на мне одежду рвут, и... и..., - Эльфи опять уткнулся в ладошки, перемазанные сосновой смолой.
  Поня-ятно, он помнит только те мгновения, когда хоть как-то реагировал на внешние раздражители, а это и было-то всего несколько раз.
  Пока я пытал Эльфи, вода в шаре закипела и наша лесная курочка начала вариться. Сняв и выплеснув пену прямо на досадливо зашипевшие угли, я подложил ещё дров и снова улёгся на топчан.
  - Эльфи, сходи дров принеси, а то нам на бульон не хватит, - попросил я омегу.
  - Оме, нет-нет, я... не могу..., - воспротивился Эльфи.
  - А что так? Кто будет создавать достойные меня условия? - начал я опять подкалывать омегу.
  - Оме... я... смогу и маникюр, и волосы... и..., - запнулся омега.
  - И постель согреешь? - снова задал я вопрос уже без всякой подколки.
  - ... я ..., оме, да... Да! - решительно ответил Эльфи, теребя руками рубашку на груди.
  - ..., - не нашёлся что ответить я, пытаясь прощупать эмпатией чувства омеги.
  Эмпатия ответила неожиданной тишиной. Это что такое?! Почему?! Попытавшись ещё раз, я снова ничего не добился. Или на Эльфи защита какая-то? Помнится, искусников эмпатией прощупать не удавалось. Эльфи искусником стал? Вроде, нет. Энергетические каналы в его теле не похожи на каналы искусников. Беременность защищает? Тоже, вроде как, нет. Срок слишком маленький, там и зародыша-то ещё нет - просто набор делящихся клеток. А что тогда? Я принялся анализировать своё состояние. Вообще, после столкновения с демоном и заражения его кровью, мои способности скачут самым случайным образом. Та же телепортация, начавшая мне покоряться и используемая мной в демоническом облике без каких-либо проблем, отрубилась начисто и пока, как я ни пытался, мне недоступна. Теперь вот, эмпатия. Работала же? Тоже вырубилась? Похоже на то.
  Я поднялся с топчана и снял пену с бульона. Эльфи всё также сидел на топчане и взглядом провожал меня.
  - Ну хоть помнишь, как бульон и мясо в лесу ели? - снова спросил я омегу.
  Эльфи отрицательно помотал головой.
  - А помнишь, как я попку твою обосранную в фонтанчике мыл? - вдруг вспомнились мне слова Ежи Штура из известного фильма.
  - В ка... каком фонтанчике? - подавился воздухом Эльфи, - оме, вам и это со мной приходилось делать?
  - Ну, а сам-то как думаешь? Если ты дней пять практически без головы был. И кормил я тебя с рук, и пИсали и какали мы с тобой только с моей помощью, - ответил я поражённому омеге.
  - Но вы же..., оме..., а я..., - снова пролепетал омега.
  - Запомни, Эльфи, - я вплотную подошёл к омеге и взял за горло, сжав ладонь на тонкой шейке и подняв его лицо вверх, - пока ты жив, ты полностью мой, да и после смерти..., в общем, если понадобится, я и говно за тобой грести буду, и кормить с рук... Там, в подвале, я за тебя троих убил... Особо жестоким способом..., - я помолчал держа омегу рукой, - Это понятно?
  Эльфи часто-часто затряс головой. Мозг его наливался красным свечением и я быстро выпустил омегу, пока он не пошёл по стопам Шиарре и не начал получать удовольствие о причинения ему боли - мне больше не нужно извращенцев. Не хочу. Хотя..., если покопаться поглубже - что-то в этом есть... Такое...
  Я хмыкнул и пройдя к печке снова начал снимать пену с бульона. Вот ведь, и проверить, сварился ли тетерев даже нечем.
  - Эльфи, сейчас поедим и ты мне будешь нужен, - обратился я к переваривающему мою сентенцию омеге.
  - Да-да, оме, я сделаю всё, что смогу, - быстро ответил он.
  - Вернее, не сам ты, а твои глаза, - уточнил я, - нам с тобой нужно дом довести до ума и решить вопрос с водой и туалетом. Да и помыться бы не мешало.
  Эльфи согласно кивнул.
  В молчании я доварил, наконец, тетерева. Бульон получился ароматным, с кружочками жира, а мясо, как я ни варил, было жестковатым. Охладив бульон до приемлемой температуры, сформировал из него два шарика и, вытянув из каждого по струйке, направил их себе и Эльфи в рот. Выпив весь бульон на двоих и смотря через глаза омеги, разделил тушку птицы на четыре части и телекинезом раздал по одной порции нам обоим. Остальное назавтра.
  Руки мы, конечно, обляпали, но с учётом того, что у нас скоро будет вода, это было несущественно.
  Подкрепившись, вышли из дома и, я, периодически давая Эльфи указания, куда смотреть, приступил к работе.
  Мне категорически не нравилось то, что выход из дома был сразу под открытое небо. Очень не хватало хотя бы навеса. Хождение по склонам весьма крутого оврага тоже не доставляло удовольствия, туалет также был срочно необходим - мы поели и в ближайшее время физиология возьмёт своё. Под внимательным взглядом Эльфи куча древесных отходов, состоящая в основном из ветвей, вершин и комлей сосновых стволов, пошедших на строительство дома, была распотрошена. Все более или менее прямые стволы были извлечены и очищены от коры.
  Изготовив мерные образцы, я прикинул примерную ширину открытой веранды, её высоту и длину брёвен, необходимых для устройства крыши.
  Телекинезом из кучи глины были извлечены и сформированы фундаментные кубы, которые я по-быстрому обжёг до звона. На них были положены лаги, одна из которых была прикреплена нагелями прямо к стене дома.
  Настелив пол из бруса, на который были распущены найденные брёвна-подтоварники, и закрепив его к лагам теми же нагелями, я установил в ряд 4 столба с укосами по низу и перевязал их вверху горизонтальным бревном-связью. Столбы вверху к горизонтальной связи тоже дополнительно были скреплены укосами. К стене дома выше двери и повыше горизонтальной связи прикрепил ещё одну лагу. Крышу веранды настелил, связав эту лагу и горизонтальную связь - получился уклон в направлении от дома в овраг. Крышу стелил не из брёвен-желобов - у меня просто не было столько подходящих брёвен, а из досок, стыки между которым прикрыл широкими планками-нащельниками. И если деревянная "черепица" на доме свободно лежала, удерживаемая вверху охлупнями, а внизу упираясь в жёлоб-водосток, то крышу веранды пришлось крепить вместо гвоздей деревянными нагелями. Веранда, сляпанная на скорую руку, делалась из обычной сырой древесины и сразу расписывалась рунами на прочность, неразрушимость и чистоту. Закончив работу, я полюбовался светившимися рунами. Хорошо! Зиму простоит, а больше нам и не надо.
  Часть из остатков брёвнышек были использованы мной на строительство туалета. Вправо от дома ниже по течению ручья(ручей протекал слева направо перед домом), я прорезал в склоне оврага ступени спуска к ручью и поперёк ручейка на брошенных лагах был возведён скворечник. Часть комлей я распустил на доски толщиной в два пальца и из этих досок были сооружены стены, крыша, пол с дыркой и дверь домика для размышлений. Руны плотно покрыли скворечник внутри и снаружи. Куча древесных отходов постепенно убавлялась.
  Теперь с водой. Отобрав комель длиной примерно мне по грудь, я вырезал или скорее выточил из него трубу диаметром в пол ладони, исписал эту трубу рунами на "прочность", "неразрушимость", "чистоту" и добавив "подогрев", с учётом того, что родник будет течь через эту трубу и в морозы и вода может замёрзнуть.
  Немного поднявшись на противоположный склон оврага, я решил делать здесь купальню для мытья и стирки. А что? Вода рядом. Небольшая, но всё-таки высота позволит сливать грязную воду самотёком в ручей, а вверх по этому же склону будут ступени для подъёма к другой кромке края оврага.
  Собрал оставшуюся глину и тщательно её вымесив, снова разжёг свою обжиговую печь на пирокинезе. В печи на этот раз, после обжига кубов фундамента для веранды, оказалось здоровенное круглое корыто, почти мини-бассейн, глубиной мне до середины бедра. А пока корыто обжигалось, я подготовил для него место. Разровненная площадка с выемкой под корыто, была плотно умята телекинезом. По углам площадки водружены столбы, на них смастрячена дощатая двускатная крыша. С трёх сторон по периметру сооружены лавочки со спинками, а прямо на землю были положены гладкие шлифованные дощечки пола с вырезом под бассейн. Естественно всё было покрыто рунами.
  Через ручей к купальне был сооружён горбатый мостик с перилами и наш овраг, вдруг, приобрёл жилой и весьма декоративный вид.
  И последнее. Из остатков брёвнышек и распущенных на доски комлей, слева от дома на высоких столбиках был сооружён уличный лабаз-холодильник в виде похожего на туалет скворечника, но поменьше размером.
  Складировав неиспользованные комли в штабель, начал в ускоренном темпе перерабатывать мелкие ветки на дрова. Хвою, щепу и опилки я решил прессовать в топливные брикеты - такие я видел в своём мире. Дрова были сложены у стены дома на веранде, брикеты пристроены в промежутке между глухой стеной дома и вертикальным склоном оврага, оставшийся мелкий мусор был сметён в овраг за туалет, но так, чтобы он не мешал течению ручья.
  Тем временем остывшее обожжёное корыто, расписанное рунами, было помещено в вырытую для него в купальне яму и я снова продолжил работу с глиной. Пересчитав ступени, по их числу мной были наформированы глиняные блины диаметром в полтора локтя и толщиной в три пальца в количестве 56 штук. Эти блины были помещены в здоровенную телекинетическую прямоугольную призму и сразу 15 (!) ярко-белых шаров пирокинеза начали их греть.
  Теперь - трубы для слива воды, сифон, посуда, раковина, плита и бачок для воды. Ступени грелись, я лепил из глины. Раковина и бачок, сифон, трубы, миски, горшки, сковородки, кружки, тарелки - целая галерея глиняных изделий была отформована (я даже не лепил), обезвожена и ждала своей очереди на обжиг. Чем больше я использовал телекинез для лепки, тем быстрее получалось изготавливать то, что мне было необходимо - всё это формовалось телекинезом по принципу промышленного пресса и сразу расписывалось рунами, а их напитка энергией будет произведена после обжига.
  Несколько особо толстых комлей были распластаны на широкие толстые доски. Я, сопровождаемый таскавшимся за мной Эльфи, прошёл с доской в дом и промерил пространство справа от печи. Мне нужен был рабочий стол для готовки, стол для еды, несколько лавок и табуреты. Заготовив детали, пролевитировал их в дом и на клиньях и нагелях собрал рабочий стол. В столешнице вырезал дыры под раковину и плиту на пирокинезе.
  Вдоль правого зерцала печи своё место заняла широченная, в три пяди, лавка для различной посуды и вёдер для воды. Примерно прикинув необходимый размер, были изготовлены детали для обеденного стола и двух трёхногих табуретов. Ещё одна лавка была пристроена справа от входа, над ней в стену воткнуты деревянные гвозди для верхней одежды. Слева же от двери, напротив нашего спального топчана из тех же досок был собран стеллаж для всяких тряпок и белья.
  Обожжённые ступени с рунами для прочности, неразрушимости и чистоты были разложены мной на свои места и передвижение по оврагу стало достаточно комфортным не только для Эльфи, но и для меня - я видел руны и мог на них ориентироваться. Получив опыт обжига значительного количества глиняных изделий, я решил обжечь всё слепленное разом. Призма для обжига была увеличена, в неё сгружено всё приготовленное и добавлено 20(!) шариков пирокинеза.
  * * *
  Хлопоты со строительством и обустройством нашего хозяйства заняли весь день. Темнело. Последнее, что я решил на сегодня сделать - это возня с получившимися глиняными изделиями.
  Уже в полной темноте, разгоняемой полыхавшим шариком пирокинеза, я раскладывал для дальнейшего использования тёплые после обжига, звенящие детали труб, посуду, плиту, мойку.
  Часть труб после напитывания рун энергией была приспособлена под слив из бассейна.
  Мойка поставлена на место - в вырез рабочего стола, над ней повешен бачок для воды (пока без крана) в полу дома проделано отверстие для сливной трубы и труба была выведена через массив склона в ручей.
  Во вторую дыру в рабочем столе была вставлена толстенная - в две ладони толщиной глиняная плита на верхней поверхности которой были расположены на небольшом расстоянии три глиняных штырька высотой в два пальца. По моей задумке на штырьки должна ставиться посуда, а между штырьками зажигался шарик пирокинеза, который должен греть посуду. Такая себе газовая плита.
  Обставив дом свежеизготовленной мебелью, я выгреб всю золу из обеих печек, собрал её в ком и, дав указание Эльфи забрать всю целую одежду и идти к купальне, сам с комом золы, ориентируясь на свет рун, прошёл к роднику. Набрал воды и закипятив её ускоренным темпом, высыпал в кипящую воду всю золу. С охапкой одежды Эльфи расположился в купальне. Удерживая шар кипящей с золой воды, я начал, предварительно заткнув вырезанной чурочкой сливное отверстие, наполнять водой из родника глиняную ванну. Струя воды, целиком отбираемая из родника, зажурчала, раскидывая брызги. Телекинетические поля, поддерживаемые рунами, целиком закрыли стены купальни, а шар пирокинеза осветил всё действо, постепенно прогревая воздух в замкнутом пространстве беседки.
  - Эльфи, сегодня ты ляжешь спать чистым, - торжественно объявил я омеге.
  - Но, оме, здесь холодно, мы будем мыться под открытым небом? - удивлённо вопросил Эльфи.
  - Ну, открытым небом это назвать сложно, - я повёл рукой, - а тёплую ванну я тебе обеспечу.
  - Мыла у нас нет, как же мы мыться будем, - не унимался Эльфи.
  - А ты знаешь, золотой мой, из чего мыло делают? - тихим голосом коварно вопросил я.
  - Нет, - ответил омега, не подозревая подвоха.
  - Мыло делают... мыло делают..., - я сел рядом с Эльфи и говорил таинственным шёпотом, - мыло делают из жира. Человеческий тоже подходит. Ты думаешь, чего я тебя кормил сегодня?
  Эльфи испуганно сжался и захлопал глазами:
  - Оме...
  - Что оме? Щёлоком мыться будем. А вместо мочалки песком тебя потру, - рассмеялся я.
  Вода, наконец, наполнила ванну и я начал гонять её по корыту разнонаправленными потоками, согревая. Через некоторое время пошёл пар - в купальне было ещё довольно прохладно.
  - Раздевайся, - скомандовал я, сбрасывая на скамейку плащ и стягивая сапоги. Потянув завязки трусов, сдёрнул их с провонявшего потом тела и шагнул в тёплую, почти горячую воду и с наслаждением вытянулся в воде полностью погрузившись в неё, выставив только нос.
  Эльфи, поджимаясь, разоблачался, складывая на скамейку снятые вещи и то и дело оглядываясь на меня. Сине-зелёно-красная иллюминация разливалась в его голове, мелькая достаточно быстро, как какая-то цветомузыка.
  - Лезь, не бойся, я пока в демона превращаться не буду. И с мылом тоже пока погодим... я, думаю, тебя надо сначала отмыть, - опять подколол я паникующего омегу, - Эльфи, не жмись, чего я там у тебя такого не видел и что ты у меня надеешься нового для себя увидеть? Лезь быстро!
  Эльфи осторожно спустился в ванну и присел у противоположного от меня борта, поджав колени к подбородку.
  - Эльфи, будь любезен, помоги мне волосы промыть, - попросил я, не зная как расшевелить омегу.
  - А как, оме? - ответил Эльфи.
  - Вот смотри. Видишь, в этом шаре зола в кипящей воде. Сейчас я её охлажу, золу выкину и этой водой можно будет тебе и мне голову мыть. Ноги опусти! - распорядился я.
  Развернувшись головой к омеге, я, перебирая руками по дну корыта, всё так же на спине, подплыл к Эльфи и ткнулся ему головой в грудь.
  - Давай, действуй, - скомандовал я.
  Эльфи начал перебирать пряди моих волос расправляя и распутывая концы.
  Возня омеги с волосами убаюкала меня, навалилась вся скопившаяся за день усталость, не физическая, нет, а какая-то моральная или, скорее, ментальная - сказывались пропущенные через тело за день просто гигантские объёмы Великой Силы.
  Спиной я коснулся коленей Эльфи и он в испуге дёрнул ногами.
  - Эльфи, ты что от меня шарахаешься? Я, что, такой страшный? Ну, так то не красавец - это правда, но мой слуга шарахается от меня? Это не правильно. Ты, ведь, мой слуга? Да? - спросил я с нажимом.
  - Да..., - тихо ответил Эльфи.
  - Ты вот о чём подумай, Эльфи. В замке ты кем был? - снова обратился я к омеге.
  - Мы с Лилочкой в обслуге были..., - медленно ответил Эльфи, не переставая перебирать и распутывать волосы.
  - Ну вот... А ты знаешь кто я? - продолжил я задавать вопросы.
  - Супруг герцога Торпатинна, - был ответ.
  - Это понятно. А кем я был до замужества тебе известно? - опять мой вопрос.
  - Нет. Я о вас и узнал-то, когда Янка попросил вам ногти подровнять, - ответил омега.
  - А я тебе скажу. Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, к твоим, Эльфи, услугам, - представился я полным именем и титулом.
  - Ой! - испугался Эльфи.
  - Вот тебе и ой. Отец мой Великий Герцог Лоос-Корсварм. И я, маркиз Аранда, предлагаю тебе, Эльфи, кстати, как твоё полное имя? - разглагольствовал я.
  - Эльфиус Иберг, господин Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштайн, маркиз Аранда, - дрожащим голосом ответил омега.
  - Эльфи, ты прикалываешься что ли? Я не пойму, - высказался я.
  - Нет-нет...,оме, - ответил Эльфи.
  - Ну так и зови меня - оме. Не стоит на каждом углу кричать о том, кто я такой. Для тебя я - оме и никак иначе. Чё там с волосами? Распутал? - недовольно спросил я.
  - Да, - шепнул омега.
  - Давай теперь мыть будем, - предложил я, - А. Да. Погоди. Так вот. Я, маркиз Аранда, предлагаю тебе стать, - я сделал паузу, нарочно, конечно, Эльфи замер, - моим слугой.
  - Оме! Вы предлагаете мне быть вашим Личным Слугой? (именно так, с большой буквы!) - воскликнул Эльфи.
  - Ну... Как бы да! - ответил я, стараясь не показать своей растерянности - что это ещё за Личные Слуги?
  - Оме! Я согласен! - с жаром ответил омега, вцепляясь в меня своими ручонками.
  - Хорошо, Эльфи. Но не стоит начинать служение своему господину с утопления оного в ванной, - ответил я, высвобождаясь из объятий Эльфи и отфыркиваясь.
  - Кстати, Эльфи, расскажи-ка мне про свою жизнь в замке, - решил я выяснить хоть что-то про слуг и, в частности, про Личных Слуг - так или иначе про это речь зайдёт.
  - Ну..., оме, мы с Лило, - Эльфи остановился, вспомнив своего напарника по куаферному ремеслу, - в замке жили...Причёски там... маникюр. Знаете, оме, как сложно угодить капризным оме. Они... часто сделаешь так, а он хотел не это и, ведь, идёт ему, а он недоволен, переделывайте, или того хуже - альфе своему нажалуется, а у тех разговор короткий..., - начал вспоминать Эльфи подробности своей жизни в замке.
  - Что, неужели тайная комната? - спросил я, задрав бровь.
  - Что? А, нет-нет, у нас тайных комнат не было, но вы знаете, оме, сколько способов испортить жизнь прислуге. Да, хотя бы из жалованья вычесть! - обиженно ответил омега.
  - Ну-ну, и что дальше? - побудил я рассказчика.
  Я лежал в тёплой воде на спине, уперевшись теменем в грудь Эльфи, мои длинные волосы были распутаны, а омега, увлёкшись воспоминаниями, рассказывал о своём житье в замке.
  - ...Ну вот, а в замок мы с Лило попали по протекции моего дядюшки, ну, он у меня..., - продолжил омега.
  - Да-да, я помню, что-то там про винные подвалы, - ответил я, - а скажи мне, друг ситный, что, я тоже вам как клиент не нравился?
  - Нет, оме, что вы, вы наоборот... самый нетребовательный клиент... были..., - Эльфи снова начал теребить мои волосы у самой головы, - мы даже к вам сами... специально ходили...
  - Я помню, Эльфи, помню, и как на постель в обуви залезали, и как штаны и рубашку мне насквозь промочили, и как меня чуть не изнасиловали... Я всё помню, - расслабленно ответил я смущённо замолчавшему Эльфи, - в итоге кончилось тем, что жить ко мне перебрались..., - я вздохнул.
  - В общем, дядя пристроил меня во дворец короля. Оме! Это очень непросто было. Меня взяли во дворец в прислугу. Там я с Лило познакомился. А потом нас в замок отправили. Во дворце уже было шесть парикмахеров. Но в замке хорошо было и жалованье..., - рассказывал Эльфи, погрузившись в воспоминания.
  - А Личных Слуг ты видел? - задал я интересовавший меня вопрос.
  Эльфи кивнул.
  - Да, оме, у короля был Личный Слуга, у супруга вашего герцога Торпатинна тоже был... но это вообще редко у кого было. Личные Слуги... они... это мало кто может и мало кому они нужны. Я когда в школе прислуги учился, нам рассказывали. Личные Слуги - это..., - Эльфи прикрыл глаза, вспоминая, - второе я своего господина, Личный Слуга может, не задумываясь отдать жизнь за господина, также как и господин за Личного Слугу. Один раз став Личным Слугой, отказаться от этого уже невозможно - это на всю жизнь и для Личного Слуги и его господина. Личными Слугами могут быть и альфы и омеги, также как господином Личного Слуги тоже может быть и альфа и омега. Эта связь крепче брака и нерасторжима до самой смерти кого-либо из двоих, - процитировал Эльфи.
  Да-а. Я опять вписался в какой-то блудняк. Нахрена? Хотя, если подумать, отвязаться от Эльфи всё равно не получится - я его истинный. Убить если только... или сам умрёт. Я покатал эту мысль в голове, потянулся, вытянув руки за голову с обоих сторон сидевшего у моей головы Эльфи.
  Ладно.
  - Эльфиус Иберг, спрашиваю тебя ещё раз, - я перевернулся на живот и сел на колени перед омегой, откинув мокрые волосы за спину, - согласен ли ты стать Личным Слугой маркиза Аранда, то есть меня, - наставил я на омегу указательный палец с ногтем с чёрным краем демонического маникюра.
  - Я, Эльфиус Иберг согласен стать Личным Слугой маркиза Аранда, вашим, оме, Личным Слугой, - Эльфи подобрался и тоже сел на колени передо мной.
  Синеватая струйка, видимая только мне, вырвалась из моего солнечного сплетения и проникла в солнечное сплетение, сидевшего передо мной омеги. Великая Сила подтвердила наши взаимоотношения.
  Эльфи сосредоточился перед собой и увидел меня во всей красе - все мои шрамы на теле. Омега схватился за щёки и зажмурил глава в ужасе.
  - Что? Что такое? Эльфи, - вскинулся я, думая, что что-то случилось.
  - Оме... ваше тело..., - выдавил из себя омега.
  - А, это... Это добрая память об оме Шиарре, - разъяснил я наставительным тоном, - я ему очень не нравился. Претендовал, как ему казалось, на герцога Торпатинна... Ну он и постарался.
  - Ну всё, Эльфи, теперь мыться, - сказал я, решив переменить неприятную тему, - хватит отмокать.
  Потянув шар со щёлоком, я вылил из него половину горячей воды себе на голову и начал её промывать. Покончив с этим весьма хлопотным делом, полил щёлоком голову Эльфи и начал промывать короткие волосы сопротивляющегося омеги.
  - Оме, оставьте, я сам, - бурчал надувший губы Эльфи.
  - Как смеешь, ты, червь, сопротивляться желанию своего господина?! - шуточно рыкнул я на него.
  - Но, господин, нельзя принуждать Личного Слугу. Всё, что он делает, он делает по собственному желанию, - сопротивлялся Эльфи.
  - Ах так, да? Так?! Утоплю! - воскликнул я и начал гоняться по ванне за ловко уклоняющимся Эльфи.
  Он брызнул в меня водой, взвизгнул и, в свою очередь, увернувшись от меня, погнался за мной. Своими играми мы перебаламутили и расплескали почти половину воды, уже начавшей к тому времени остывать. Кончилось тем, что Эльфи как-то ловко извернулся и крепко вцепился в меня, обняв руками со спины.
  Я остановился, стоя на коленях посередине ванны. Растрёпанные мокрые волосы свисали вперёд. Разгорячённый вознёй Эльфи шумно дышал, прижавшись щекой к моей спине. Руки его медленно шарили по моей груди, животу и спускались к промежности.
  Дотянувшуюся до паха руку омеги, я остановил и переложил обратно на грудь.
  - Эльфи, Личный Слуга не занимается сексом со своим господином, - медленно и тихо проговорил я, отслеживая состояние омеги и наблюдая за его энергетическим каркасом.
  Эльфи молча повернул голову и поцеловал меня между лопаток.
  - Ни и что? - услышал я, - у вас же было с оме Шиарре, я тоже, - он запнулся, - так буду.
  - Вот как раз, второго оме Шиарре я из тебя делать не хочу, - ответил я, расцепляя руки омеги, садясь к стенке ванны и усаживая Эльфи спиной себе между ног.
  Взяв рукой ладошку Эльфи, я начал перебирать его пальчики, дыша носом в его мокрую макушку.
  Молчали.
  Эльфи размышлял о чём-то своём. Я, заметив, что вода стала остывать, погрузился чуть глубже в ванну и начал закачивать из родника новую порцию воды, тут же её согревая. Раздвинув ноги пошире, привлёк Элфи плотнее к себе и удерживая ту же ладошку, перевернул её вверх и кончиком пальца второй руки стал водить едва касаясь его ладони.
  Эльфи дёрнулся, кожа его покрылась мурашками, в голове вспыхнуло красное свечение.
  - Щекотно, оме..., - прошептал он, откинув голову назад, повернув её и касаясь моей щеки губами. Но руку не убрал.
  Я выдохнул. Поток воздуха попал на его сосок тут же затвердевший и вставший торчком. Эльфи, облапленный руками, поёрзал задом, надеясь найти отклик у моего олимпийски спокойного члена. Организм, в течение всего дня, пропускавший через себя огромные объёмы Великой Силы, не откликнулся.
  Так. Стоп. Провокации это, конечно, здорово. Но, никакого секса! В противном случае, Эльфи ждёт судьба Шиарре. При этом, не факт, что его беременность благополучно завершится.
  Погревшись в обнимку с омегой ещё немного, мы выбрались из ванной. Я, воспользовавшись глазами Эльфи, выхватил из штабеля комлей на другом склоне оврага толстый чурбак и там же быстро вырезал из него глубокое деревянное корыто. Отлевитировав его к купальне, развеял одну из стен купальни (Эльфи, при этом, зябко передёрнул плечами) и бухнув в новое корыто остатки щёлока вместе с золой, запустил в него свои трусы, штаны, рубашку и две пары носков. Воду и грязные вещи начал гонять телекинезом и практически сразу убедился, что корыто плохо подходит для такой стирки.
  Нужна бадья и, желательно поглубже. Тут же, не отвлекаясь от начатой стирки, выдернул ещё один комель из штабеля и, быстро его вращая, выточил прочное сосновое ведро глубиной в длину руки. Будет в дом кадка для воды.
  Родник благосклонно наполнил кадку водой и новая посудина была отлевитирована на веранду, поближе к двери.
  Бельишко было перестирано, вода из ванны и корыта слита и мы с Эльфи в плащах и сапогах на голое тело, сопровождаемые ярким светом пирокинеза, побрели по новым керамическим ступеням домой на другую сторону оврага.
  Я затащил бадью с водой в дом, поставил её на лавку у печи и закрыл двери на засов.
  С неба, постепенно усиливаясь и покрывая лес долгожданным покрывалом, пошёл густой снег.
  
  
  
  Глава XXXII
  
  Метель мела довольно долго (если бы я мог нормально видеть, то я бы сказал, что метель мела всю ночь) и скоро весь лес был завален снегом. К утру температура упала и в доме стало заметно прохладно.
  Выпутавшись из рук спавшего Эльфи, я встал и, натянув плащ на голое тело (на мне были только трусы), осторожно открыл дверь наружу. По ногам резко потянуло холодом и я вдохнул морозный воздух. Руны, нанесённые на веранде на всё, что только можно, слабо светились в энергетическом зрении.
  Набрав дров, затащил их в дом и, кинув в печь шарик пирокинеза, затопил её. Эльфи, озябший без меня на топчане, не просыпаясь, скрючился и сжался в комок.
  Огонь, разгоревшись, загудел, дрова шипели и громко потрескивали, я присел на край топчана, поджав озябшие ноги, и накинул снятый плащ на замёрзшего омегу.
  Пахло дымком, откинувшись на стену, я слушал как горят дрова. Громкий треск сгорающих дров говорил о том, что нужно ожидать сильных морозов. Мысли мои медленно шевелились в голове, клонило в сон. Нет, спать нельзя. Печь топится и надо будет вовремя закрыть трубу.
  Эльфи согрелся и, не просыпаясь, начал поиск - нащупав мой бок, он уткнулся в него носом и блаженно засопел, закинув тоненькую ручку мне на живот.
  Дрова, наконец, прогорели, я осторожно снял с себя руку Эльфи, встал и подкинул оставшиеся дрова в печь. Она уже достаточно прогрелась и блаженное тепло стало распространяться по дому.
  - Эльфи, вставай, - потолкал я омегу.
  Он вздохнул, завозился и поднял голову.
  - Оме, что уже пора? - спросил он заспанным голосом.
  - Пора, красавица, проснись, - со смешком процитировал я поэта, - сейчас встаём, завтракаем и выдвигаемся в город, - сообщил я ему о своих планах.
  Эльфи вздохнул, сел на топчане и начал расправлять на себе мою одежду, в которой он спал.
  Я сдёрнул с него свой плащ и накинул себе на плечи.
  Ориентируясь на руны на посуде, взял горшок с остатками лесной курицы, наощупь зажёг шарик пирокинеза на глиняной плите на рабочем столе и пристроил сосуд с едой на штырьки подогреваться.
  Эльфи всё ещё ёжился и вздыхал на топчане и никак не слезал на пол. Я, взглянув на него, обнаружил, что его промежность прямо таки полыхает жёлтым светом.
  - Эльфи, а что ты молчишь? В туалет хочется? - спросил я.
  - Да-а, - протянул омега.
  - Ну так пойдём. Мне тоже надо бы, - ответил я, плотнее запахиваясь в плащ.
  Омега надел сапоги, натянул на себя мятый плащ и мы с ним вышли из дома.
  Светает.Тишина. Мороз. Пахнет свежевыпавшим снегом.
  Снегом был завален весь овраг. Ориентируясь на руны и посматривая через глаза Эльфи я прошёл по всем керамическим плитам телекинезом, выкидывая снег за пределы оврага. Буквально в несколько минут всё было очищено. Подхватив у родника пару шаров воды и подогревая её на ходу, сопроводил Эльфи в хижину размышлений. Эльфи подмылся и вышел. Заскочил сам. Сливая накопившееся за ночь, пришлось убедиться, что туалет тоже нуждается в подогреве. Расписав его рунами на подогрев, сопровождаемый Эльфи, вернулся в дом.
  Разложив четвертинки тетерева по тарелкам, мы с Эльфи неспешно перекусили тем, что было оставлено на завтрак. Эльфи сполоснул посуду, я натянул на голое тело кожаную куртку и прикрыл трубу протопившейся печи. Пока омега по моему указанию переодевал и подгонял большую ему одежду, я снова вышел наружу и отыскав в штабеле комлей подходящий кусок древесины, выточил из него новый баклер, тут же расписав его рунами на стабильность и прочность. Как я помнил, именно этими рунами я расписывал свой первый щит-баклер ещё в замке. Эльфи вынес мне меч, который я прицепил на пояс, дверь дома была подперта снаружи палкой и, держа телекинезом перед собой омегу и включив щит, мы оба поплыли по лесу в город.
  Останавливаясь примерно через каждые сто метров (расстояние я определял на глаз - как только начинала пропадать из видимости предыдущая отметка), я делал отметку на стволах деревьев - примерно на уровне пояса ставил друг над другом две крупных, диаметром в два пальца, точки и напитывал их энергией. Отметки светились в энергетическом зрении и телеметрия их тоже обнаруживала. Такая цепочка следов оставалась за нами от оврага к дороге. По ней мы будем возвращаться обратно.
  Просвет между деревьев, замеченный мной через глаза Эльфи, подсказал нам место, где проходит дорога. Выбравшись к ней, я опустился на санный след - кто-то же успел проехать на санях по свежевыпавшему снегу - и, выбрав два стоявших рядом дерева, нанёс на их комли у самой земли, не потревожив снега, широкие полосы энергетических меток. Вижу их только я, но всё же подстраховаться не помешает.
  Санный след повёл нас к городу. Дорога петляла и я не боялся, что кто-то сможет издалека увидеть, как мы с Эльфи быстро летим над самой поверхностью заснеженного пути. И если в лесу скорость нашего передвижения была сравнительно невелика, так как приходилось маневрировать между деревьев и, Эльфи которого я держал телекинезом перед собой был закрыт энергетическим щитом благодаря чему мы практически не мёрзли, то двигаясь по дороге наша скорость возросла и нам стало очень, скажем так, прохладно. Мёрзли мы!
  Останавливались, кое-как отогревались и продолжали движение. Эльфи шмыгал озябшим носом и иногда спрашивал долго ли ещё нам лететь. Пролетели мимо пожарища и развалин сарая, оставшихся от кабака Оппо. Я остановился размять ноги. Двигаться в одном и том же положении, маневрируя телом, чтобы не упасть, очень утомительно. Хорошо Эльфи - я его целиком держу телекинезом и ему можно не напрягаться.
  Наконец, пахнуло дымком - скоро город. Нам повезло - за всё время пути никто на дороге не попался и не видел как мы летаем. Добравшись до огородов и отыскав уже протоптанную жителями тропинку, пешком вышли по ней на знакомую улицу. Пройдя несколькими переулками - а жители окрестных домов уже начали расчищать дорожки от домов на улицы и улицы перед своими домами, нашли знакомый дом Хени и Дибо. Дорожка была расчищена, Буся с радостным визгом бросилась к нам и закрутилась под ногами, метя снег хвостом. Господин Ди выглянул из-за угла и с достоинством проследовал на крыльцо, ожидая, когда откроют дверь. Я почувствовал в доме троих - двое взрослых и одного совсем маленького. Искра Веника слабо светилась - видно сказывалось отсутствие энергетической подпитки. Не спит. Ну ничего, скоро я тебя подпитаю, малыш.
  Эльфи поднялся на невысокое крылечко и постучал дверной скобкой. Послышались шаги и лицо Хени удивлённо воззрилось на нас:
  - Оме! Ну наконец-то! Мы вас так ждали! И малыш совсем измучился, вас всё ждёт. А вас нет и нет. Ну проходите скорее. Замёрзли, наверное. Холод-то какой.
  Мы прошли и хлопочущий вокруг нас Хени закрыл дверь, впустив перед этим Господина Ди.
  - Раздевайтесь. Проходите, проходите. Сейчас обедать будем. У Дибо как всегда всё на столе - пальчики оближешь.
  Мы стянули сапоги, Эльфи ещё и плащ снял.
  - О! Эльфи, вы выздоровели! Как же это хорошо, - воскликнул Хени.
  - Хени, спешу представить - мой Личный Слуга - Эльфиус Иберг! - торжественно провозгласил я.
  - Да поклонись, идол, - легонько толкнул я Эльфи пальцами в затылок.
  - Да-да, оме, - поклонился омега.
  - О! - удивлённо воскликнул Хени.
  - Да, Хени, так получилось, что у нас возникли проблемы с одеждой. Прежде чем мы сядем за стол, нам бы хотелось одеться подобающим образом, - обратился я к омеге.
  - Конечно, оме, ваша одежда в комнате. Маленький господин тоже там спит. Мы с Дибо были так рады, когда ребёнок остался у нас. Но к сожалению, когда вы ушли он совсем перестал спать. Кушает хорошо - мы здесь у соседей договорились, они нам козье молоко дают, а вот спать - спит плохо. Хнычет часто. Мы с ним совсем измучились. Думали болит что-то, а нет. Целителя приглашали, а мастер Дитрих у нас как раз маленькими детьми занимается...Ой, оме, мы хотели мастера Маркарда пригласить, но вы знаете, оме, у нас тут говорили... В общем, погиб он, и погиб нехорошо, - Хени наклонился ко мне и прошептал, - говорят убили его...
  - Хени, так что с мастером Дитрихом? - задал я наводящий вопрос отвлёкшемуся омеге, проходя в комнату, где лежал Веник.
  - Ой, ну так вот. Посмотрел Винриха мастер Дитрих и говорит: я, говорит, ничего страшного не вижу. Ребёнок развивается правильно. Гуляйте, говорит, чаще. Ну и козье молоко посоветовал вместо коровьего. Оно, говорит, для маленьких детей гораздо полезнее. Ну вот мы и стали ему козье молоко давать. И правда, лучше стало. У него и стул наладился. И он немножко лучше спать стал. Но всё равно..., - Хени виновато вздохнул.
  В комнате, используя глаза Эльфи, я разобрал в шкафу свою аккуратно сложенную одежду, выбрал свежие трусы, чистые штаны из плотной ткани. С помощью Эльфи облачился в свежую чистую рубашку и теплую вязаную кофту, любезно купленную Хени ещё в прошлый его поход на рынок. Заставил переодеться в чистое самого Эльфи и прошёл в ванную помыть руки.
  Вернувшись, взял на руки не желающего спать Веника. Возившийся и кряхтевший до того малыш тут же успокоился. Зная, чего ему не хватает, я приложил его грудью к своему средоточию силы и синеватая струйка Великой Силы потекла слабым ручейком к ребёнку. Малыш вздохнул и блаженно задремал в знакомых руках.
  - Ну вот, видите, всё просто, - прошептал я удивлённо замолчавшему Хени.
  Осторожно разместив Веника в кроватке, я вышел из комнаты и вслед за мной вышли и Эльфи и Хени. Дверь туда мы закрывать не стали на случай если проснётся Веник.
  Дибо в очередной раз расстарался и мы сели за накрытый стол. Отдав должное великолепному обеду, я пересел в покойное кресло и мои колени тут же оккупировал Господин Ди. Теперь необходимо поговорить о делах.
  - Хени, Дибо, господа, скажите пожалуйста, известен ли вам некто Орсельн? - задал я вопрос омегам, убиравшим со стола.
  - Орсельн? Да, конечно, мы знаем господина Орсельна. Он работает в ратуше помощником начальника стола землемерных дел. Оме, а зачем он вам понадобился? Вы хотите землю купить? Конечно, этот вопрос надо с ним обсуждать, но честно говоря, про него разные слухи ходят. Когда наш Вернер был жив..., - омеги сделали паузу, вспоминая своего альфу, - он у нас заместителем начальника городской стражи здесь служил... Так вот, он нам ни в коем случае не советовал обращаться к Орсельну. Кто угодно, только не он. И мы вам, оме, тоже не советуем с ним дела иметь.
  - Нет. У меня к нему другое дело. Надо мне с ним кое-что обсудить..., - ответил я не желая раскрывать гостеприимным омегам всю информацию об Орсельне.
  - Хени, Дибо, у меня к вам будет одна просьба, - начал я издалека.
  - Оме, мы готовы помочь вам, всем чем можем, - практически хором ответили омеги.
  - Я буду вынужден сейчас отлучиться на некоторое время. А потом, когда я вернусь... (вернусь ли?)..., - проговорил я тихо.
  Эльфи перебил меня не дав договорить:
  - Оме, я с вами! Я вас одного не оставлю!
  - Эльфи! Скажи мне, пожалуйста, - начал я, тяжело вздохнув, - кто тебя учил перебивать своего господина? Так вот... Эльфи останется здесь... Здесь, я сказал, - надавил я гипнозом на вскинувшегося омежку, - и поможет господам Хени и Дибо собрать все наши вещи.
  - Господа, - снова обратился я к омегам, - я бы хотел вас попросить вот о чём - мы с Эльфи остановились за городом... и нам просто необходимы некоторые продукты: мука, масло, овощи, соль, сахар, чай, молоко для маленького, яиц, мыло, пару мочалок. Не могли бы вы помочь Эльфи купить всё это для нас.
  - Конечно, оме, мы сможем помочь господину Эльфи купить всё, что необходимо, - ответил Дибо, - но, оме, может быть вы всё-таки останетесь у нас... Хотя бы ненадолго, - он повернулся к кивнувшему головой Хени.
  - Господа, уверяю вас, так как здесь, нам с Эльфи нигде не было так хорошо, и это не комплимент, но, - я вскинул руки, - нам надо быть в другом месте. Со своей стороны обещаю вам, что мы все трое исчезнем из вашей жизни нескоро и обязательно будем приходить к вам в гости. По крайней мере, я, так точно. А сейчас, я вынужден вас покинуть, но перед этим, Хени, - я обратился к омеге, - нет ли у вас в ваших запасах тканей, чего-нибудь чёрного для повязки на лицо - я не хочу обращать на себя внимание окружающих своим уродством.
  - Конечно, оме, сейчас мы вам подберём необходимое, - откликнулся Хени.
  Стряхнув с коленей недовольно мявкнувшего Гоподина Ди, я встал и уже в прихожей притянул к себе Эльфи и прошептал ему на ухо, применяя гипноз:
  - Эльфи, соберёшь всё, вяжешь в узлы, понесём с тобой вдвоём. Мелкого в подвесе, его кроватку тоже заберём. И не дай тебе Великая Сила, что-нибудь забыть. Съем! - ощерился я на отшатнувшегося омегу.
  Скрыв изуродованные глазницы под чёрной повязкой я поглубже натянул на голову капюшон плаща, вышел из дома и направился в сторону ратуши. В одном из переулков отходящих от площади, напротив лавки ювелира, как я помнил из головы трактирного конюха, и проживал Орсельн.
  Ориентируясь на телеметрию и энергетическое зрение я пробирался по расчищенным от снега улочкам Майнау. Ну, по крайней мере, я могу понять, где находятся края улиц, видя силуэты прохожих и жильцов в домах. Лиц, конечно, я не видел, но вот примерно срисовать энергетический каркас того или иного живого существа, чтобы потом его узнать, у меня получалось. Пройдя по нескольким улицам, я заметил, что за мной следует человек. Чем-то его энергетический каркас мне показался знакомым. То, что он омега я срисовал однозначно, а вот кто он?
  Ну вот и ратуша. Люди старательно обходили находящийся в центре площади фонтан, засыпанный снегом. А соглядатай осторожно следовал за мной по улицам, прячась за углами домов в тех случаях, когда он думал, что я оглядываюсь по сторонам.
  Я отыскал переулок в котором мы были с Эльфи когда ходили к ювелиру. Кстати, у него в магазине работал весьма миленький молоденький омежка. Интересно, родственник или нет? Так! Стоп! Что за хрень?! Это что такое?! Задушенно вопросил я сам себя, полностью копируя вопрос совы из мультика про Винни-Пуха и резко останавливаясь прямо посреди узкого переулка. Откуда?!
  Соглядатай тоже остановился недалеко от меня и сделал вид, что разглядывает крыши домов. Чёрт с ним, потом разберусь. Вот и нужная дверь. Прислонившись спиной к стене я накинул на себя отвод глаз и решил проследить, что же будет делать шпион. Омега, преследовавший меня почти от дома Хени и Дибо, заметался, запаниковал, выскочил из переулка, снова заскочил в него, скрипя снегом прошёл мимо меня дальше по переулку и снова вернулся.
  - Так, так, - произнёс я, по-прежнему не отлипая от стены.
  Омега дёрнулся и повернулся в мою сторону.
  - Эми, если мне не изменяет память? - задал я вопрос, перехватывая горло омеги телекинезом.
  Тот часто и мелко затряс головой, соглашаясь со мной.
  - Орсельн где? - негромко задал я вопрос, - пальцем покажи.
  Омега протянул руку, показывая нужный дом.
  - Кто ещё в доме есть? - продолжил я допрос бедолаги.
  Эми отрицательно замотал головой.
  Дёрнув Эми на себя, я подтолкнул сопротивляющегося омегу к двери дома Орсельна:
  - Открывай.
  Жёлтый свет дискомфорта и страха залил голову омеги. Он дрожащей рукой трижды негромко постучал в деревянную дверь. Эмпатия у меня не работала, но страх Эми я сумел уловить. Что-то не так. Я отошёл в сторону из-за спины омеги. Синевато-зелёный энергетический силуэт приблизился к двери с внутренней стороны, удерживая в руках какой-то предмет. Не искусник. На двери открылась смотровая дверка:
  - Эми, ты, поганец? - проскрипел грубый голос альфы, - а это кто с тобой? - он всё-таки заметил меня - прятаться не имея глаз довольно сложно, - Кого привёл, гад?
  Я оттолкнул Эми в сторону и, применяя всё своё гипнотическое воздействие, негромко сказал:
  - Открывай, Орсельн, товар прибыл.
  - Сейчас, погоди, открою, - завозился он за дверью, отодвигая брякнувший засов.
  Дверь открылась и я втолкнул запнувшегося за порог Эми внутрь.
  Захлопнув за собой дверь, я задвинул засов. Отпихнув Эми, шагнул к Орсельну и потребовал, снова давя гипнозом:
  - Ну, рассказывай.
  - Что? Что рассказывать? - задрожавшим голосом ответил альфа. В его голове сине-зелёное свечение быстро менялось на жёлтое.
  - Всё рассказывай. У кого товар брал, кому в ратуше платишь, - давил я.
  - Я... это... группа у меня... четверо, они по селениям ездят...Хуго, Герт, Зак и Санни, ещё этот вот... сучонок... вернулся недавно... Они детей... собирали..., - лепетал трясущийся Орсельн, - разных... и альфы и омеги были... На заказ... Я...я... продавал, де...деньги хорошие... Возьмите... там..., - он показал рукой куда-то в дом.
  - Платил кому? - надавил я.
  - Это...это... стражникам платил. Бертраму и Виллему платил, они взводами командуют... прикрывали..., - голова Орсельна прямо-таки полыхала жёлтым светом.
  - Детей кто обрабатывал? Отвечай?! Ну?! - взбесился я.
  - Это не здесь! Не здесь! Кабак был... на дороге... Оппо там хозяином... сожгли его... кабак, то есть... И Оппо сгорел... голову ему пробили...Гады какие-то... А детьми занимался... дрессировал... Герхард Одноглазый... Герхард Затейник - он любит... когда его так называют... Он к вечеру придти должен... есть тут у меня для него трое... он их дрессирует... Продадим скоро... Деньги хорошие дают... Зима сейчас... несезон...А мне иди надо... Пойду я, можно, а?.. На обед я пришёл... Покушать... Хватятся меня... А вы денежки возьмите... Все возьмите... мне не надо сейчас... А я пойду..., - скулил он, жёлтый свет полыхнул в промежности Орсельна, зажурчало и запахло.
  Брезгливо отстранившись от обоссавшегося Орсельна, я пережал ему мышцы ног и, взмахнув мечом отсёк их по самую промежность. Завоняло горелой плотью, жжёной тканью штанов и перегретой мочой, а Орсельн нелепо взмахнув руками, шлепнулся на пол и оглушительно завизжал, срывая горло.
  Морщась от крика альфы, я пирокинезом прижёг ему культи ног и, внедрившись в его мозг, отключил ему болевые центры. Орсельн, покрытый дурной испариной, судорожно шаря руками по полу, часто дышал, хватая воздух открытым ртом. Из его отсечённых ног, валявшихся рядом с телом, на полированный деревянный пол прихожей натекала кровь, а энергия медленно рассеивалась постепенно истаивая, по мере того, как ткани ног отмирали.
  Эми, отпихнутый мной, привалившись к стене спиной, раскинув ноги, сидел на полу и широко раскрытыми глазами смотрел на происходящее.
  Я присел к Орсельну и спокойно сказал ему, поглаживая его щёку:
  - Не переживай, они тебе больше не понадобятся.
  Орсельн трясся глядя на меня, всё его тело было наполнено жёлтым светом.
  - Герхард Затейник. Живёт. Где? - спросил я его медленно проговаривая слова.
  - Не знаю-не знаю! Он не говорит никому. Он придёт, он придёт сюда, подождите. Скоро, - зачастил Орсельн.
  Я встал и прошёлся по комнате. Дошёл до Эми. Постоял над ним. Помолчал. Наклонился:
  - Вставай. Покажешь, где деньги лежат.
  Орсельн завозился, шевельнул рукой. Я дёрнулся вправо. Стрела из маленького арбалета пробила полу моего плаща и воткнулась в грудь Эми. Омега дёрнулся и заскрёб руками по полу. Я резко развернулся. Орсельн продолжал шарить руками по полу, очевидно в поисках ещё одной стрелы для арбалета. В два шага подлетев к нему, я взмахнул зажжённым мечом и под заполошный крик альфы его руки отделились от тела. Опять завоняло горелой плотью - пирокинез прижёг культи и Орсельн забился, колотя затылком по полу и размазывая натёкшую из конечностей кровь. Болевые центры рук были отключены и Орсельн глубоко дышал, тоненько подвывая от бессилия и злобы.
  Я вернулся к ещё живому Эми и присел перед ним. Омега едва дышал, опустив голову на грудь. Шевельнул головой, с трудом приподняв её:
  - Спа... спасибо ему надо... сказать, - едва прошептал он, - лучше сдохнуть... чем... такая жизнь... Оме..., вы ведь тот оме... у Оппо ночевали... пять дней... назад, - грудь омеги едва вздымалась, кровь клокотала в горле, - оме, это я... Оппо... прикончил... Как животное...у него жил... Герхард... убейте... его, оме. Если сможете...Хоть теперь...сдох... ну... чело...век-х-х..., - голова омеги безвольно повисла на грудь. Умер.
  Вернувшись к Орсельну схватил его за короткие волосы на голове, подключился к глазам и поволок обрубок по дому, рассматривая обстановку. Здоровенная прихожая, в которой произошло побоище, гостиная, кабинет Орсельна. Кабинет - это интересно.
  - Где, тварь?! Говори! - тряхнул я тушку Орсельна.
  - Там. Там. В столе ключ, - ныл Орсельн.
  Выдернув ящики стола, я глазами альфы увидел большой ключ с фигурной бородкой.
  - Вон там. Шкаф, - простонал Орсельн.
  За портьерой обнаружился металлический сейф, покрашенный в цвет панелей, которыми были отделаны стены кабинета. Я бросил тело Орсельна на пол и открыл толстую дверцу. Деньги в мешочках, стопки документов. Шкатулки. Сорвав одну из портьер свалил всё найденное на неё и начал завязывать узлом. Было ваше - стало наше. Орсельн смотрел на разграбление сейфа и закрыл глаза. Узел портьеры я завязывал уже наощупь.
  Завязал. Взял награбленное, подошёл и с размаху пнул альфу в бок:
  - Глаза открыл!
  Орсельн посмотрел на меня и я увидел сам себя его глазами - широкоплечий высокий человек в чёрном плаще, в чёрных перчатках (выходя из дому омег я одел подаренные мне Дибо длинные чёрные перчатки) и с чёрной повязкой на лице склонился над лежащим брезгливо кривя губы на покрытом беловатыми шрамами подбородке. Это я так выгляжу? Кру-уто! Чё уж там. Ирония, если чё.
  - Дети где? Ты говорил, их тут трое, - надавил я на альфу.
  - В подвале..., - прохрипела обессилевшая тварь.
  - Вход где? - потребовал я.
  - Через кухню, люк в полу, - услышал я ответ.
  Погоди, так просто я тебе сдохнуть не дам. Опять схватив обрубок тела Орсельна я поднял его и, глядя через его глаза, начал действовать. Разрубив вдоль мечом спинку одного из стульев, находившихся в кабинете этой сволочи, из боковинки спинки я получил крепкий штырь. Заточил его как карандаш. Затем, телекинезом прорезал в столешнице роскошного письменного стола четыре дырки и вставил в них ножки стула, опустив его до конца, а потом с размаху задницей насадил на получившийся кол всё, что осталось от ещё живого Орсельна - помощника начальника стола землемерных дел ратуши коронного города Майнау.
  Осталось последнее - включить болевые рецепторы - гад должен получить полное наслаждение от произошедшего. Постепенно включая боль в теле Орсельна, я ходил вокруг стола и, цепляясь своим разумом хоть за что-то, чтобы самому не сойти с ума от всего, что я творю уже в своём настоящем виде, а не в виде демона - тогда я был во многом сторонним наблюдателем происходящего, говорил размеренным голосом, вколачивая гипнозом в голову Орсельна:
  - Орсельн, знаешь кто я такой? Твой Чёрный Человек. Я всегда буду у тебя за спиной. Никто кроме тебя не может меня видеть. Всегда буду настаивать, требовать твоей смерти. Смерти в отмщение за всё, что ты сотворил. И теперь ты сдохнешь на этом колу... Ты не сразу умрёшь. Тебя найдут. И тем, кто тебя найдёт ты расскажешь о Чёрном Человеке... Прощай..., - я шагнул к двери, - Да. И ещё. Я Чёрный Человек не только твой, но и всех, кто торгует рабами. Не забудь это.
  В кухне сквозь пол я разглядел энергетические сигнатуры людей, бросил узел с деньгами и документами на пол и, подняв люк, спустился вниз, идя на звук и показания телеметрии. А подвал-то большой. Толкнув дверь перегородки, за которой шевелились сигнатуры детей - это уже было точно видно, я вошёл в небольшое помещение - скорее камеру. Затхлый сырой воздух, воняет парашей, застарелым потом и копотью прогорклого масла из светильника.
  Самый взрослый из детей встал мне навстречу. Небольшой силуэт второго ребёнка вцепился в ногу вставшего и повернул лицо ко мне. Третий, самый маленький, остался на топчане и забился к самой стене.
  Я молчал, разглядывая находившихся в подвале. Не искусники. Самый мелкий полыхает страхом - весь жёлтый. Средний по размеру потихоньку желтеет. Старший пока держится.
  Я шагнул к детям и заметил, как старший задвинул мелкого за спину, закрывая его собой. Протянул руку и дотронулся до головы старшего, транслируя спокойствие, дружбу и умиротворение.
  - Кто вы? - негромко спросил я.
  - Я, - ответил старший, - Оле, - моя рука дрогнула на голове ребёнка.
  Оле? "Оме, я не хочу! Оставьте меня с собой!" - вспомнилось мне, и горло моё пересохло.
  - Оле? Ты вернулся..., - прошептал я и, ощерясь, уткнулся в левую руку, вцепившись зубами в рукав на плече.
  - Кто здесь с тобой? - спросил я, отдышавшись и немного отойдя от очередного потрясения.
  - Оме? Вы ведь оме, да? - с надеждой разрывающей мне сердце спросил ребёнок.
  - Да. Кто с тобой..., - я едва дышал.
  - Это Анели, - он за руку вытащил из-за себя несопротивляющееся тельце, - а там, - он махнул рукой на топчан, - Грет, он не говорит совсем. Он альфа, а мы с Анели омеги.
  - Давно вы здесь? - снова начал я свою пытку, задавая детям вопросы.
  - Не знаю. Тут света не видно. А вы нас заберёте? - ответил Оле, - только я один ни за что не пойду. Мы все вместе пойдём. Втроём. Оме, возьмите нас. Мы всё-всё можем. И по дому... И в постели... если надо... господин Герхард нас учил..., - едва слышно прошептал Оле, - только Грет пока совсем ничего не может, но я за него всё сделаю, - с жаром воскликнул Оле, крепко вцепился в мою руку и целовал её, не отпуская.
  - Только не надо его на материал..., он очень хороший... ну и что, что не говорит, он подрастёт и всё для вас будет делать, а пока я всё смогу. Я красивый..., - привёл свой последний аргумент Оле, - Анелька, а ты что молчишь? Проси, оме, он добрый, он нас к себе возьмёт.
  Анели отлепился, наконец, от ноги Оле, покачнувшись, неумело сделал книксен и произнёс:
  - Я тозе класивый... А есё я целуюсь холосо... Вот. А Глет... наш. Возьмите нас, оме, - закончил он едва слышно.
  Улька в подсознании рыдал, неразборчиво что-то приговаривая. Его эмоции передавались мне и я едва держался на ногах.
  - Пойдёмте наверх, - произнёс я, подталкивая Оле к лестнице.
  Оле выбрался и я подал ему Анели и Грета. Подобрал узел и мы начали пробираться на выход по дому Орсельна, всё ещё стонавшего в кабинете. Перебрав висевшую на вешалке у входа одежду, я завернул в тёплое пальто Грета, подыскал тёплую одежку для Оле и Анели и мы все вчетвером, осторожно обойдя мёртвого Эми, вышли в переулок.
  Бля, ну вот куда их теперь? Бросить где-нибудь? Денег дам и пусть как хотят. Сука, да что ж так-то всё! У меня своих скоро трое будет - Эльфи родит рано или поздно.
  Грета я нёс на руках, а Оле и Анели вцепились в полы плаща и молча семенили рядом, постоянно заглядывая мне в лицо. Перешли площадь. Вошли в улицу, по которой я проходил от дома Хени и Дибо.
  Что делать? Что делать, а? Всё, не могу больше.
  Не выпуская Грета из рук, я привалился к стене дома не в силах идти дальше.
  - Оме, что с вами, оме? - затряс меня за рукав Оле.
  - Не могу я, Оле, не могу. Не знаю, куда вас деть, - тихо проговорил я.
  - А с вами нельзя? - поднял на меня глаза омежка.
  - Некуда мне вас деть. Поверь, просто некуда, - ответил я дрожащим голосом.
  - Ну что ж, некуда, значит, некуда, - взросло ответил Оле и вздохнул.
  - Ты это... погоди... Вот у меня тут..., - я спустил Грета с рук на мостовую и начал спешно рыться за пазухой, отыскивая деньги, - на, здесь пять гульденов. Вам надолго хватит..., - я сунул в детскую ладошку серебро.
  Я встал и Оле ткнулся мне лицом в живот, крепко обняв за талию. Долго стоял. Наконец, оторвался. Я присел перед Анели и Гретом. Провел рукой по голове того и другого. Анели всхлипнул, а Грет, глядя на мокрые глаза Анели беззвучно заревел, открыв рот.
  Один, два, три, четыре... пять... шагал я на подгибающихся ногах... десять, одиннадцать... пятнадцать... дети стояли держась за руки и смотрели мне в спину.
  Да что ж такое-то?! Ну почему я всё время в выборе каком-то?! За что, Великая Сила?! За что?! Я привалился лбом к стене дома, стуча в неё кулаком. За что?! Ну не могу я их бросить! Вот так посреди зимы на улице оставить!
  Так! Всё! Я повернулся к так и смотревшим на меня детям. Подошёл.
  - Ну-ка, Грет, иди сюда, - я наклонился к малышу и подхватил его на руки, погладил по голове Анели, - идёмте.
  - Возьмите, оме, - Оле протянул мне серебряные монеты озябшей ладошкой, - это ваше.
  Пошли по городу. Оле и Анели молчали, понимая, что говорить сейчас не нужно.
  Дружелюбная Буся бросилась нам в ноги, быстренько обнюхав ноги Оле и Анели и признав их за своих.
  Прихожая гостеприимного дома омег встретила нас собранными Эльфи узлами.
  - Хени, Дибо, - негромко позвал я омег, проталкивая впереди себя в дом спасённых.
  - Ой, кто это, оме? - всплеснул руками Хени.
  Дибо в это время присел и начал быстро раздевать Анели.
  - Это Оле, Анели и Грет, - представил я детей, опуская Грета и узел с добычей на пол - если можно, господа, давайте их отмоем, покормим и я должен с вами поговорить.
  - Конечно-конечно, мы сейчас, Хени, Эльфи, раздевайте детей, а я сейчас титан разожгу, - захлопотал Дибо.
  То, что в их доме неожиданно появилось сразу трое совершенно незнакомых детей ничуть не удивило ни Хени, ни Дибо, казалось они только были этому рады - очевидно, сказывалась долгая бездетная жизнь, а может быть на них давил мой авторитет знатного оме, подкреплённый гипнозом ещё в первый день нашей встречи, но весь мой невеликий опыт мага разума говорил мне, что очень трудно заставить разумного (по крайней мере, мне) действовать против его внутренних установок.
  Дети были раздеты, утащены Хени и Эльфи в ванную комнату и в четыре руки отмыты до скрипа. Я, разглядывая их через глаза Эльфи (подключаться к глазам Хени или Дибо я полагал неуместным), с удивлением видел, что Оле как две капли воды похож на нашего Оле, погибшего в замке, только был помладше - лет десяти. Отмытый Анели со светлыми волосёнками до плеч, большими голубыми глазками и розовым бутончиком губок был похож на маленького ангелочка, Грет же, тоже светловолосый, не смотря на свой возраст был крепок телом, его серые глазки умно смотрели по сторонам и вообще он своей какой-то основательностью напоминал маленького мужичка. Всё время пока длилась помывка, Анели не закрывал рот, рассказывал и рассказывал, всё, что видел, слышал, свои впечатления обо всём на свете. И ещё я заметил маленькие чёрные синяки на худощавых, даже тощих телах Оле и Анели. Но не где попало, а в конкретных точках - на локтях, под коленями, в нижней части рёбер, в промежности, на спине вдоль позвоночника...
  Дибо накрывал стол в гостиной сразу на семерых. Дети были перемыты и я прошёл в ванную чтобы побыстрее высушить им волосы телекинезом. Хени вышел за свежими сорочками - детей за неимением детской одежды решили пока обрядить во взрослое, пусть и слишком большое для них.
  - Оме, оме, посмотрите какой я класивый, - тут же обратился ко мне Анели.
  - Анели, ты самый красивый малыш которых я видел, - подыграл я ему.
  - Воть, Оле, а ты говолись..., - обвинительно наставил пальчик на Оле Анели.
  Я, отвлекая внимание малышей разговорами, подсушил их мягкие волосы и вернувшийся Хени быстренько и умело обрядил их в принесённое.
  После того как я подхватил маленького Грета на руки, мы всей толпой прошли в гостиную. Детей рассадили по стульям и надо сказать, что несмотря на то, что они были голодны, никакого безобразия за столом, что часто бывает свойственного маленьким детям, не было.
  С обедом было покончено, я пересел в кресло, Эльфи подсел к Грету и, гладя его по голове, пытался разговорить. Оле придвинул свой стул ко мне, а Анели бесцеремонно оккупировал мои колени.
  Господин Ди с высоты каминной полки наблюдал за происходящим в гостиной. Хени и Дибо убирали со стола.
  - Оле, скажи мне - что за синяки у вас с Анели, - задал я вопрос омеге.
  - Господин..., - Оле сглотнул, - Герхард... нас учил подчиняться.
  Оле наклонил голову и прикрыл лицо ладошками.
  - У него палочка была специальная, небольшая и неострая совсем..., - Оле говорил сквозь ладони не показывая лица, - Вот ей он и тыкал в локти - руки отсушивал, в спину - тогда боль ниже пояса была. Он говорил нам так: "дабы служить верно и правильно - следует очистить чувства и желания твои и научиться управлять ими. И коль скажет хозяин - "сие нельзя", то, как бы ни было сие желанно тебе - укроти возжелание своё." - процитировал Оле Герхарда, подражая его голосу, - и каждый раз тыкал, тыкал... Болью вколачивал свои слова...
  Хени выронил тарелку и прижал руки к щекам.
  Анели, услышав слова Герхарда, прижался ко мне, обнял меня за шею и прошептал:
  - Оме, я самый класивый, сто вы хотите, стобы я сделал для вас?
  - Анели, нет..., - негромко сказал Оле.
  Анели вздохнул и провёл пальчиком по шраму на моей щеке.
  - Тебе лет-то сколько, - спросил я Оле, безуспешно пытаясь закрыться от эмоционального шторма Ульки и Эльфи.
  - Десять, - выдохнул он, не отрывая рук от лица.
  - А тебе, малыш, - обратился я к Анели.
  Он, улыбаясь, показал ладошку с растопыренными пальцами и приник к моей шее.
  - А Грету сколько? - снова обратился я к Оле.
  - Я слышал, что Орсельн говорил господину Герхарду, что Грету три года и он готовил его на материал использовать, - прошептал Оле, - но заявок не было...
  - Оме, ты холосый, - прошептал мне в ухо Анели не разрывая объятий, - а ты не уйдёс?
  - Нет... - комок стоял у меня в горле.
  Я выдохнул. Вдохнул и выдохнул ещё раз. Хлопнул рукой по подлокотнику кресла.
  - Так, дети, а теперь вам поспать надо, - проговорил я и, подхватив Анели на руки, встал, чтобы идти их укладывать.
  - Но ведь день ещё? - удивился Оле.
  - А неужели вы спать не хотите? - ответил я наращивая своё воздействие и незаметно усыпляя детишек.
  - Да-а..., - зевнул Оле, а Анели и Грет клюнули носами и задремали.
  Махнув рукой Хени в сторону спальни, где стояла кроватка Веника и спали мы с Эльфи, я понёс туда заснувшего у меня на руках Анели. Эльфи подхватил спящего Грета и понёс вслед за мной. Полусонный Оле поплёлся за нами.
  Кровать расстелили, детишек раздели и как были голеньких, всех троих укрыли одним одеялом. Шторы были задёрнуты и в комнате стоял приятный полумрак.
  Дверь в спальню прикрыли и я позвал омег на совещание.
  - Хени, Дибо, я должен перед вами извиниться, - начал я, - я без вашего ведома притащил к вам в дом троих детей. Но, вы сами видели в каком они состоянии.
  - Ну что вы, оме, что вы, - мы совершенно не против. Всегда мечтали о детях. Но... не сложилось..., - тихо ответил Хени.
  - Так вот, если возможно, я хотел бы вас попросить подыскать для всех троих какие-нибудь семьи, которые бы могли взять детей к себе, - продолжил я.
  - Оме, мы с удовольствием поможем вам, но..., - Хени и Дибо переглянулись, - мы..., - Хени теребил на груди свою рубашку, - мы... могли бы вас попросить..., можно чтобы дети остались у нас, - закончил Дибо.
  - Да я разве против, - поднял я руки, - Я только за. И детям хочется вместе остаться.
  Хени и Дибо обрадованно переглянулись. Фу-ух. Этот вопрос решён.
  - Теперь вот о чём, - перевёл я тему, - Я был у Орсельна. Моё посещение окончилось для него неприятностями. Дети у него в подвале сидели. Но, господа, прошу вас не говорить никому о том, что я был у Орсельна. Ещё одно. У меня есть документы - Орсельн любезно со мной поделился. И я бы хотел просмотреть их вместе с вами.
  Документы были извлечены из узла и изучены. Обнаружились все связи Орсельна во всех прибрежных посёлках и деревнях вдоль побережья, не только в коронных землях, но и во владельческих (а такие тут встречались). Вскрылась целая, хорошо отлаженная сеть людоловов, приносящая своим хозяевам неплохие деньги.
  - Хени, Дибо, попрошу вас ещё раз - есть ли у вас возможность переправить все эти бумаги в городскую стражу Майнау? - обратился я к омегам.
  - Да, оме, нынешний начальник стражи служил в своё время под началом нашего Вернера и у нас сохранились с ним хорошие отношения, - ответил Дибо.
  - Хорошо. Вот это, - я показал на мешочки с деньгами, - я нашёл в сейфе у Орсельна. И я хотел бы, чтобы эти деньги были потрачены на детей.
  Хени и Дибо кивнули. Шкатулки, найденные в сейфе я решил не отдавать.
  Договорившись с омегами и предупредив их о том, что в страже есть неблагонадёжные люди, я и Эльфи начали собираться в длительное путешествие. Кроватка Винриха была разобрана на детали и увязана в компактный пучок. Купленные омегами продукты были навьючены на Эльфи, а вещи и мелкого в подвесе я взял на себя. Осветительные шарики, прихваченные нами ещё в замке я поделил: три, подзарядив их, оставил омегам, а два, поярче, взял с собой. Оставаться в городе я опасался. Проблем не хотелось ни со стороны стражи, ни со стороны сохранившихся подельников Орсельна. При этом Хени и Дибо заверили меня, что им опасаться нечего, так как их супруг служил в страже, стража своих не бросает, а конфликтовать с городской стражей ни один здравомыслящий преступник не будет.
  Уже в сумерках мы с Эльфи вышли из гостеприимного дома омег и, стараясь не привлекать внимания, пробрались выходу из городской черты. Погода способствовала в наших начинаниях - мороз и так достаточно сильный, к вечеру усилился ещё больше, улицы были безлюдны, так как желающих морозить сопли не было.
  Выйдя на дорогу, я подхватил Эльфи, раскрыл перед нами силовой щит, и мы полетели в сторону родных пенатов. Пару раз по пути нам приходилось сходить с дороги в лес - либо догоняли попутчиков, либо нам навстречу попадались люди.
  Миновали горелый кабак. До поворота в лес оставалось немного. Вот и мои метки. А дальше по точкам на деревьях до оврага.
  Винрих завозился в подвесе - ему подошло время кушать и оправляться. Я, не отвлекаясь от движения по лесу, баюкал мелкого - до дома оставалось совсем немного.
  Мелькнули два коловрата - вот и наш овраг. Спускаемся. Палку долой. Вещи на топчан. Продукты на лавку. Один из захваченных с собой осветительных шариков к потолку. Дом за время нашего отсутствия выстыл и только шарик пирокинеза, зажжённый мной позволил нам согреть его как можно быстрее.
  Загудела растопленная нижняя печь. Эльфи притащил охапку дров, запасённых мной на веранде. Веник спокойно лежал на груде вещей на топчане и тихо дожидался кормления. Подогретый шарик козьего молока был приставлен к губам младенца и употреблён по назначению. Дом прогрелся уже достаточно для того, чтобы можно было распеленать мелкого - промежность его наливалась угрожающей желтизной.
  Эльфи, утомлённый путешествием и треволнениями беспокойного дня, клевал носом. Быстро сварганив на пирокинетической плите яичницу из трёх яиц, я подсунул её спящему на ходу омеге, распотрошил узел с тряпьём, застелил постель на топчане и отправил его спать рядом с поевшим и опорожнившимся Веником.
  Сам пока не лягу - печь надо протопить полностью...
  
  
  
  Глава XXXIII
  
  На следующий день Эльфи был задумчив и рассеянно отвечал на мои вопросы. С помощью его глаз кроватка Веника была собрана и заняла своё законное место - между топчаном и печью, как раз мне под левую руку, а мелкий был водворён на предназначенное ему место.
  Вещи, впопыхах брошенные вчера как попало, были перебраны и разложены в стеллаж. Три оставшиеся бутылки вина из погребка Шиарре заняли своё место там же - придётся их беречь как величайшую ценность - цена у этого вина просто конская. Верхняя одежда развешена, овощи и мука пристроены под лавку справа от входа, в общем, дом стремительно приобретал обжитой вид.
  Мяса у нас в доме не было и я, утеплившись, снова пошёл на охоту. Двигаясь по лесу примерно в ту же сторону, что и в прошлый раз, решил, что идея с энергетическими метками имеет смысл и начал метить деревья похожим образом, отмеряя расстояние субъективным способом - как только переставал видеть предыдущую метку ставил новую. Только ставил не две точки, а одну и повыше - на уровне головы, помечая каждую точку цифрой.
  Тетерева обнаружились примерно в том же месте. Сбив двух, там же их распотрошил и двинулся обратно. Ориентируясь по точкам и цифрам быстро добрался до дома. Одного тетерева забросил в лабаз. А второго разделал, посолил (!) и поставил вариться на плиту. В готовый бульон бросил пару горстей крупы - нами было захвачено несколько килограмм (фунтов или ещё чего, чем тут вес меряют) пшена, заставил Эльфи почистить и порезать туда же тройку картофелин и скоро сытный супчик был готов.
  Ребёнок накормлен и спит, мы с Эльфи тоже перекусили и я стал готовиться к повторному походу в город - надо было купить тёплой одежды, поскольку морозы заворачивали нешуточные, а кроме того, мне до чёртиков надоело спать на дощатом топчане, укрываясь плащом - хотелось нормальной постели: с матрасом, простынями, подушками и одеялом. Эльфи был проинструктирован как ухаживать за Веником - пусть тренируется. Нагрета и оставлена в русской печи целая бадья горячей воды, свежеизготовленное корыто для купания мелкого заняло своё место в доме, молоко и бутылочка с соской застыли на низком старте, кипа пелёнок и подгузников приготовлена к использованию и я выдвинулся из леса.
  Повернув на улицу, где жили Хени и Дибо я почувствовал, что что-то не так. Вроде бы всё по-прежнему, но что-то как будто гложет, что-то я упускаю из виду. Народу на улице нет, вот совсем нет. Энергетические силуэты жильцов в домах не просматриваются - дома пустые! Только на чердаках двух домов напротив нужного мне дома без движения застыла пара человек скрючившись у слуховых окон.
  Замедлившись и сделав пару шагов по скрипучему снегу я был перехвачен стремительно подошедшим высоким альфой:
  - Оме? Вы разрешите с вами поговорить?
  - Что прямо на улице? - поинтересовался я, пряча руки под плащ, нащупывая под ним меч и баклер и сканируя альфу - не искусник и это уже хорошо.
  - Да. Обстоятельства таковы, что я вынужден общаться с вами здесь, - ответил альфа.
  - Хорошо. Но хотелось бы знать, с кем я разговариваю? - сказал я, стараясь не подавать виду о том, что готов к любому развитию событий.
  - Отто фон Эстельфельд, начальник городской стражи коронного города и владения Майнау к вашим услугам, оме, - церемонно отрекомендовался альфа, продолжая неспешно идти рядом со мной по заснеженной улице, - хотелось бы взаимно узнать, с кем имею честь общаться?
  Я лихорадочно раздумывал - стоит ли мне представляться своим нынешним именем в этом мире или выдумать какое-нибудь подходящее случаю. Так и не придя ни к какому выводу, я решил продемонстрировать что-нибудь из владения Великим Искусством. Случай представился. Медленно идя по улице мы с начальником стражи запнулись о сугроб снега, выпихнутый со своего участка кем-то из жителей одного из домов на Зелёной улице прямо на дорогу. Прохожие и проезжающие на санях ещё не успели раскатать его и, разговаривая с начальником стражи, мои ноги зарылись в рыхлый снег. Оставив меч на поясе, я вытащил руку из-под плаща и, картинно взмахнув ей, размёл телекинезом снег вдоль по улице.
  - Оме искусник? - заметил мои действия начальник.
  - Да, - коротко ответил я.
  - Неожиданно, - констатировал факт альфа.
  - Скажите, господин начальник стражи, у меня складывается впечатление, что вы чего-то хотите от меня, ходите вокруг да около, но вот чего именно вы хотите, я никак не пойму. Что вам нужно? - пошёл я на обострение разговора.
  - И всё-таки, оме, я настаиваю, назовите своё имя, - ответил альфа.
  - Ну хорошо, будем считать, что меня зовут Шварцман, - согласился я (я артист больших и малых театров и моё имя слишком известно, чтобы называть его).
  - Оме Шварцман, н-да, символично, - хмыкнул начальник стражи, - так вот, оме Шварцман, я хотел бы прояснить несколько моментов относительно вас.
  - Да? - остановился я, напрягшись.
  Начальник почувствовал моё напряжение и остановился:
  - Нет, нет, оме Шварцман, прошу вас, не беспокойтесь, пожалуйста, ничего страшного. Просто вы так неожиданно появились в нашем городе и после вашего появления стали происходить некоторые достаточно странные события, что я, как лицо, отвечающее за порядок в городе, не могу не пройти мимо этих событий.
  - Что же именно произошло, господин начальник, что вас так обеспокоило? - задал я вопрос.
  - Ну, например, в нескольких лигах отсюда, за городом - он махнул кистью, показав направление, - находился трактир некоего Оппо, человека, прямо скажем, не самого хорошего. Так вот, это заведение несколько дней назад сгорело при весьма странных обстоятельствах, сам Оппо был найден на пожарище с проломленной головой. Свидетели говорят, что незадолго до пожара в трактире останавливался некий оме с прислугой и грудным ребёнком, - начал рассказывать альфа.
  Я хмыкнул. Свидетели - это конюх. Вряд ли кто-то другой. Мозги-то я ему выпотрошил, а вот стереть информацию о себе не догадался.
  - Далее, - продолжил альфа, - в доме супругов моего уважаемого патрона неожиданно появляется неизвестный никому оме. Заметьте, тоже с прислугой и грудным ребёнком. Кто он и откуда ни Хени, ни Дибо не знают, и, к их чести, не говорят. Этот оме продаёт уважаемому мэтру Эндорфу перстень с камнем удивительной чистоты и размера, так, что мэтр с трудом находит деньги для покупки перстня. Некий оме с прислугой посещает с медицинскими целями мастера Маркарда, причём, во второе его посещение с целителем происходит несчастье - его дом сгорает вместе с ним и ещё одним человеком, имя которого нам не известно, а дом напротив взрывается, да так, что у всех соседей вылетают стёкла в окнах, - рассказывал он размеренным тоном.
  Я слушал не перебивая. Каждый мой шаг в этом городе был известен страже. Не удивительно - городишко маленький и любой новый человек на виду.
  Альфа остановился и почесал нос.
  - При этом, - он сделал паузу, - при этом, оме, в подвале дома были найдены останки трёх человек. Но в таком состоянии - лучше бы вам и не видеть, оме. Двое из них были опознаны - это некие Хуго Шекельгрубер и Герт Маунтхаузен. Их часто видели в трактире Оппо... Да... Так вот, третьего опознать не удалось - всё, что от него осталось это скелет. Но на постели были обнаружены следы спермы двоих из этой тройки: с кем-то они покувыркались перед смертью. Да, оме, я вам не сказал, у нас, в страже есть хорошие дознаватели. Двое из них искусники..., - он замолчал, пристально глядя на меня.
  Я тоже молчал, ожидая, что альфа скажет дальше. Не дождавшись от меня реакции, он продолжил:
  - На стенах и полу подвала были обнаружены странные следы. Некоторые из них напоминают следы когтей крупного зверя. Оме, вам ничего об этом не известно?
  - Ну откуда же я могу знать, что стража обнаружила в подвале взорванного дома? - ответил я, - подумайте сами, господин Отто? Я могу вас так называть?
  - Да-да, конечно. Но продолжим. Вчера в доме помощника начальника стола землемерных дел ратуши нашего города, господина Орсельна был обнаружен труп некоего омеги по имени Эми со стрелой арбалета в груди, отчего означенный омега и умер. Эми этот работал в трактире помянутого ранее Оппо. Рядом с его трупом были найдены, простите за натуралистические подробности, отсечённые неизвестным оружием ноги и руки господина Орсельна, а сам господин Орсельн находился в своём кабинете на стуле..., - альфа сделал паузу.
  - На стуле? - притворно удивился я, - как же он сидел без рук и ног?
  - А он и не сидел. Его посадили. На кол. Когда его нашли он был ещё жив, - ответил господин Отто.
  - О! - негромко воскликнул я, - страшные дела происходят в вашем городе.
  - Да. Нашедшим его он твердил о Чёрном Человеке, который у него за спиной и ещё много всякого несуразного, - продолжил альфа, - например, о том, что он, Орсельн, уже много лет торгует рабами и проплачивает крышу городской страже, о том, что сгоревший трактир Оппо был его перевалочной базой, о том, что детей использовали как доноров для трансплантации органов разным богатеньким мерзавцам...
  - Да не может быть! Что вы говорите, господин Отто, - изображал я удивление изо всех своих сил, - чтобы городская стража покрывала подобные вещи. Да ещё под вашим руководством! Это наглая клевета - я в этом уверен!
  - Мне тоже было неприятно, оме Шварцман, когда я узнал, что в нашей страже есть люди, закрывавшие глаза на подобные вещи, да к тому же получавшие за это деньги от Орсельна, а уж что мне высказал господин наместник словами передать трудно, но, тем не менее, если позволите, я продолжу, - произнёс альфа.
  - Да-да, пожалуйста, - ответил я.
  - Благодарю за разрешение. Так вот, не далее как вчера ко мне пришёл господин Хени и принёс целый пакет документов. Как они к нему попали он не пояснил, но очень просил уделить им самое пристальное внимание. Я просмотрел эти бумаги и, признаюсь честно, был поражён размахом того, что мне в них открылось, - альфа замолчал, глядя на меня.
  - И что же там было? В этих бумагах? Не томите, господин Отто. Если, конечно, это не секрет, - выдал я заинтересованную фразу.
  - Да..., - он оторвал взгляд от меня, - В этих бумагах? А в них перечислены все участники всего этого предприятия. Кто кому сколько платил. Кто и откуда брал детей. Куда переправлял.
  - А вчера..., - он опять сделал паузу, - мне стало известно, что некий оме прошёл по городу в сопровождении троих детей разного возраста. И дети и этот оме пришли в этот дом, - он показал рукой на дом Хени и Дибо, - Откуда взялись эти дети и куда потом делся этот оме мне неизвестно. Но..., - он говорил растягивая слова, - Но... Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы хозяевам этого дома не грозила никакая опасность. И если помянутый оме попытается как-то осложнить жизнь тех, о ком я говорю, то я не остановлюсь ни перед чем, чтобы устранить подобную опасность.
  - Ну что вы, господин Отто, что вы. Уверяю вас, что мне приходилось встречаться и разговаривать с тем самым оме о котором вы рассказывали. И мне показалось, что он очень достойный человек, связанный многими обязательствами. И поверьте мне, у него совершенно нет никакого желания встревать в события происходящие в вашем городе..., - начал я.
  - Простите, оме, я вас перебью, но тот достойный оме о котором вы мне говорите уже встрял, как он говорит, в события. И встрял в весьма неблаговидной роли... Везде, где он появляется, его путь отмечен трупами и кровью. Хорошо ещё, что гибнут не самые законопослушные подданые королевства, - перебил меня Отто.
  - Точнее сказать, гибнет мразь, - выдохнул я.
  - Можно сказать и так, однако, пока эти... люди не предстали перед королевским судом, называть их так несколько неправильно. В глубине души.., где-то очень глубоко, я согласен с точкой зрения помянутого оме. Тем не менее, я бы просил передать, что ему следует остановиться. Безусловно, как искусник он обладает некоторой свободой действий, но в то же время, гибель людей произошла, как я уже имел честь сообщить, при столь странных обстоятельствах, что найти оправдание мотивам и поступкам указанного оме столь сложно, и я вынужден..., - он снова замолчал, а я резко повернулся лицом к нему, подшагнул вплотную и упер ему в грудь жезл меча, ожидая малейшего движения с его стороны, чтобы включить меч.
  - Не двигайтесь, господин Отто, - быстро негромко проговорил я.
  Два силуэта на чердаке напряглись и, судя по их движениям прицелились в меня из арбалетов - порохового оружия пока я тут не видел.
  Ну, что же, потанцуем. Больше ничего не остаётся. Не шевелясь, я дотянулся телекинезом до арбалетчиков, тетивы арбалетов с негромким звоном стальных луков лопнули и арбалетчики ошалело оглядывались, не в силах понять, что произошло.
  По два человека в начале и в конце улицы, неотрывно следовавшие за нами в процессе нашего разговора, кинулись к нам.
  - Остановите ваших людей, господин Отто. Всех людей, не только тех, что бегут сюда, - опять быстро почти прошептал я.
  Альфа помахал рукой, призывая подчинённых к спокойствию. Люди, бежавшие к нам, замедлились и настороженно остановились, готовые при малейшем признаке опасности для своего начальника броситься к нему на помощь. Арбалетчики лихорадочно меняли порванные тетивы.
  - Я надеялся спокойно с вами поговорить, - обратился ко мне Отто, - но вижу, что попытка была неудачной. Что ж...
  - Господин Отто, в последнее время жизнь не баловала меня спокойными днями, поэтому..., - я выдохнул и начал давить гипнозом, - услышав в ваших словах угрозу для себя, я со спокойной душой положу полгорода и если смогу уйти, то уйду, а если нет, то... оставшиеся в живых позавидуют мёртвым (какая подходящая цитата!).
  - Именно поэтому, оме, я и решил встретиться с вами лично, - Отто пробило на пот, - чтобы избежать возможных недоразумений. Однако, мне кажется, вы уж меня извините, что вы переоцениваете свои возможности...
  Ну, что ж, не будем его разубеждать... Хотя, кто его знает, на что способны их искусники. Попадётся какой-нибудь мастер Фольмар и ага...
  - Я вас услышал, господин Отто, но..., могу ли я передать знакомому нам обоим оме, - я снова включился в предложенную начальником стражи с самого начала игру, - что стража коронного города Майнау и окрестностей не имеет к нему совершенно никаких претензий?
  - Совершенно никаких, оме, так ему и передайте, - ответил взявший себя в руки Отто, отводя мою руку с жезлом в сторону.
  - Ну, а дискуссию о тех или иных возможностях искусников мы можем продолжить в другом месте и в другое время, - предложил я, заметив что арбалетчикам удалось заменить тетивы и снова разрывая их.
  - Оме, это предложение о встрече? - удивлённо поднял брови Отто.
  - Нет, господин Отто, это всего лишь возможность дискуссии, не более того, - оборвал я Отто, только нежных встреч с начальником стражи мне и не хватает, - и, господин Отто, у того оме о котором мы с вами так плодотворно говорили, есть некоторые интересы в доме, около которого мы с вами находимся. Вы упоминали, что в этом доме проживают люди, на защиту интересов и жизни которых вы готовы пойти не считаясь ни с чем? Я вас правильно понимаю?
  - Да, оме вы меня правильно понимаете, - резко ответил Отто.
  - Так вот, этот оме тоже хотел бы убедиться в том, что людям, ВСЕМ людям, которые живут в этом доме, комфортно там жить, и в целях реального подтверждения этого, указанный оме хотел бы БЕСПРЕПЯТСТВЕННО посещать этот дом в удобное для него время. На ваш взгляд, это возможно или... у городской стражи могут быть возражения? - подвесил я вопрос.
  - Нет, оме Шварцман, у городской стражи нет возражений, однако, мне бы хотелось..., - Отто сделал ударение на этой фразе, - мне бы ОЧЕНЬ хотелось, чтобы оме о котором, по вашим словам, мы так плодотворно говорили, свёл посещения и этого дома и города в целом к минимуму. Вы же приходите откуда-то из-за города? (вот и оставайтесь там не прозвучало, но подразумевалось).
  - Хорошо, господин Отто, я вас понял, принял, передам. А сейчас я бы хотел пообщаться с господами Хени и Дибо. Вы не против? - я снова задал вопрос.
  - Я не возражаю, но тем не менее хотел бы присутствовать при вашей встрече, и это не обсуждается, - категорично заявил альфа.
  Я пожал плечами. Ну хочет и хочет. Флаг в руки. Кто я такой, в конце концов, чтобы запрещать ему что-то.
  Буся встретила нас как родных - Отто, судя по поведению собаки, посещал этот дом весьма часто.
  Хени, Дибо и вся молодёжь высыпали встречать нас в прихожую. Ахи, охи. Не особо обращая внимание друг на друга, мы с Отто разделись и прошли в дом. Отто пялился на мои завязанные чёрной повязкой глаза, а я старался не обращать внимания на то, что он пялится.
  Как всегда великолепный обед Дибо несколько примирил нас друг с другом. Отто перестал смотреть волком, а мне на его взгляды изначально было начхать. От неискусников я отобьюсь в любом случае, вот только проблемы, могущие возникнуть с нашим проживанием в лесу, останавливали меня от эскалации конфликта со стражей. Припух я что ли? Или давно с искусниками не конфликтовал (вообще-то ни разу)?
  Хени и Дибо трещали с Отто, выспрашивали его о новостях службы, вспоминали общих знакомых, а меня окружили дети, даже вечно молчащий Герт подошёл и сделал попытку забраться на оккупированные Анели колени.
  Не отвлекаясь на подробности общения Хени, Дибо и Отто, я решил побеседовать с Оле о том, как они прижились у гостеприимных омег.
  - Оле, как у вас тут дела? Как живёте, - задал я вопрос, обнимая руками Анели и Герта, сидевших у меня на коленях.
  - Хорошо, оме, нам тут очень нравится, - как-то несколько заученно ответил омежка.
  - Да-а? А что именно нравится? - начал уточнять я.
  - Всё! - громогласно провозгласил Анели, - Всё-всё. И кусаем мы холосо. Вку-усно. Только луки мыть не нлавится.
  - Оле, а почему Анели так плохо говорит? - поинтересовался я.
  - И совсем не плохо, а очень дазе холосо, - ответил вместо Оле Анели.
  - Да он всегда так говорил, - сообщил Оле, - я от него другого и не слышал.
  - Ну, господа хорошие, а читать вы умеете, - задал я вопрос обоим омегам.
  - Э-э..., - протянул Анели, - а сто это, оме?
  - Немного, совсем чуть-чуть... буквы знаю, - ответил потупившийся Оле.
  - Я-асно..., - в след за Анели протянул я.
  - Господин Отто, Хени, Дибо, господа, - обратил я внимание на себя, - могу ли я попросить вас... Мне нужно кое-что купить...
  - Оме Шварцман, вам лучше остаться здесь, скажите, что вам нужно и вам всё купят, - тут же влез Отто.
  - Нет, господин Отто, так не пойдёт, пока ещё я свободный человек, хотя всё возможно, но, тем не менее, это так и я хотел бы пойти на рынок и выбрать сам всё, что мне необходимо, - возразил я, поднимаясь из кресла.
  - Оме Шварцман, я буду вынужден..., - начал было Отто.
  - Давайте так, господин Отто - если вы сможете меня задержать, я останусь, а нет, так нет, - сказал я, встав в дверях.
  Отто выдохнул.
  - Оле, проводи меня, - попросил я омегу, обуваясь на ощупь.
  Хени и Дибо уже приобрели для Оле зимнюю одёжку по размеру, она висела в прихожей. Он быстро облачился в шубку, натянул меховую шапку, тёплые сапожки и вышел из дома вперёд меня.
  - Господа, я не прощаюсь, - повернулся я в дом к омегам и начальнику стражи.
  У входа на участок топтались четверо переодетых стражников, пришедших с Отто для моей встречи. Отто поспешно оделся и вышел вслед за мной. Мы с Оле шли впереди, а пятеро здоровых мужиков шли следом за нами.
  - Господин Отто, - обратился я к нему, останавливаясь, - давайте договоримся так, я думаю это устроит нас обоих. Я буду приходить в город - мне это просто необходимо, а вы, во избежание всяческих неприятностей выделите человека для моего сопровождения. И ещё, я предлагаю, а вы рассмотрИте этот вопрос: каждый раз, когда я буду появляться в городе, я буду вас извещать о том, что я здесь. Способ уведомления на ваше усмотрение. Это приемлемо?
  - Да, оме Шварцман, я думаю мы сможем решить этот вопрос. А сейчас я оставлю вас - дела службы. Вил, останься с оме. Имей ввиду - он искусник, - проинструктировал напоследок одного из стражников Отто.
  - Оле, - обратился я к мальчику, - ты сам видишь - у меня нет глаз. Поэтому у меня к тебе просьба - не позволишь ли ты смотреть твоими глазами.
  - Это как, оме? Моими глазами, - удивлённо воззрился на меня омежка.
  - Это не больно, просто я буду видеть то, что видишь ты и я иногда буду показывать тебе, куда смотреть, чтобы я мог что-то разглядеть, - объяснил я ему.
  За разговорами мы дошли до рынка и я сразу направился в одёжный ряд - решил приобрести тёплую шубу и шапку. В прошлый раз, пока я воевал с Орсельном, Эльфи в сопровождении Хени приобрёл себе на рынке и шубку и кокетливую меховую шапочку, а я до сих пор рассекал в плаще, захваченном ещё в замке, хотя в нём становилось весьма прохладно.
  Шубу мехом наружу решил не брать - непрактично в лесу, а вот длинный толстый белый нагольный тулуп меня сразил наповал, и по цене хозяин хорошо уступил. К тулупу приобрёл лохматый малахай и меховые рукавицы - из разговоров с Оле, как с местным жителем, выяснил, что зимы в Майнау весьма суровые, несмотря на близость незамерзающего моря. Валенок не нашёл - просто не было. Видно, местные ещё не додумались до возможности их делать. Поэтому в сапожном ряду договорился об изготовлении на заказ кожаных меховых сапог, готовы будут через декаду, в чём истово клялся сапожник, взяв задаток.
  - Смотри, - грозил я ему пальцем, - видишь вон того человека, - показал я на нашего сопровождающего, который старался находиться от нас на некотором расстоянии, - если какой обман с твоей стороны - с ним будешь иметь дело.
  Подёргав ещё и гипнозом мозг несчастного труженика молотка и колодки я пошёл дальше.
  Накинув свежекупленный тулуп и натянув малахай, так чтобы не было видно повязки - специально искал такой лохматый, я, сопровождаемый Оле, шёл сквозь торговые лотки и палатки в полотняный ряд.
  - А скажи мне, золотой мой, - обратился я к Оле, положив ему руку на плечо - вот вроде всё у тебя сейчас хорошо, мелкие пристроены, любят вас, а ты всё вроде какой-то смурной. Не так что-то? Или домашних своих вспомнил?
  - Да нет, оме Шварцман, всё вроде нормально, я это и сам понимаю. А домашних... нет никого у меня... теперь нет... Родитель умер мой... Отец пил здорово, ну и по пьянке его задел... сильно задел... А потом эти явились, а тот всё не просыхал... ну и продал меня за ведро самогона... Месяц уже как продал. Даже бумагу дал, урод..., - откровенничал Оле, - А так, смотрю я на всё вокруг - не хочу я себе такой жизни. Не знаю, что со мной, а не хочу и всё..., - он остановился и уткнулся мне в живот, обхватив руками. Я и сам встал, лишённый зрения, запахнув Оле полами тулупа. Мы стояли в проходе между рядами и покупатели толкали нас, проходя мимо. Вел остановился где-то сзади и ждал, когда мы пойдем дальше.
  - Возьмите меня, оме, возьмите куда-нибудь..., - всхлипнул маленький омега.
  - Ну, Оле, не плачь, ты вон какой молодец. Мелких кинулся защищать... Возьму, обязательно возьму, только сам сначала определюсь, куда мне деться - не ты один в таком положении, - уговаривал я омежку и уговаривал сам себя.
  Размышляя над тем, что мне сказал Оле, а передвижение пешком весьма стимулирует работу мысли, я пришёл к выводу, анализируя в том числе и поведение самого Оле - он был слишком для своего возраста и пола рассудочен и серьёзен, что можно бы попробовать сделать его искусником. Не получится - терять мы - ни он, ни я - ничего не теряем, а срастётся - будет здорово. И у него появится цель в жизни и цель охрененная.
  В полотняном ряду мы с Оле купили несколько комплектов постельного белья, пару подушек, одеяло, а относительно матраса, купленного там же, я договорился о доставке в дом к омегам.
  Посчитав свою миссию выполненной, я развернул Оле, держа его за плечо, и мы с ним пошли обратно в дом. Опять размышляя над произошедшим сегодня, я думал - а что собственно мне мешает оставаться в городе, а не уходить в лес? Взвешивая все за и против и так и эдак, всё-таки склонился к мысли, что правильно сделал, что ушёл в лес и всех своих туда уволок. Спокойной жизни мне тут никто не даст и тем, кто рядом со мной тоже - слишком я засветился со своей борьбой с людоловами.
  Остаётся только пересидеть зиму: к тому времени Веник немного подрастёт, а Эльфи ещё не станет нетранспортабельным, и валить отсюда куда-нибудь. Хорошо, всё-таки, что я отстроил зимовье из расчёта возможности долгого проживания, вот и пригодилось. В общем, в городе я не жилец. Заходить за продуктами и навестить знакомых - это да, а постоянно жить - увольте.
  Вернулись в дом и, пока ждал доставки матраса, я переговорил с Оле. Раскрыл ему возможность становления его искусником, от чего он пришёл в восторг и сразу же согласился. Я отослал его в гостевую комнату превратившуюся в детскую спальню, под отводом глаз от омег и детей прошёл следом, сел на кровать, поставил Оле перед собой и, прижав спиной к своей груди положил на его солнечное сплетение правую руку. Так-то источник силы есть у всех местных, но у искусников он раскачан и в силу повышенной чувствительности позволяет манипулировать Великой Силой в том или ином её направлении. Значит, будем качать источник.
  - Оле, может быть дискомфорт, тебе придётся потерпеть. Ты согласен? - задал я вопрос мальчику.
  - Да, оме, согласен, - кивнул он головой.
  Я выпустил силу через правую руку в солнечное сплетение Оле. Сила поглощалась. Я усилил её поток стараясь перенасытить источник Оле, с тем, чтобы излишек силы выходил из его источника и проходил тело насквозь, попадая в мой источник. Наконец, добился этого и Оле дрогнул - ему было неприятно.
  - Потерпи ещё, - направляя теперь силу из своего источника в спину омеги и улавливая её излишек своей рукой.
  Так, гоняя силу через источник Оле туда и обратно, я провёл с ним около получаса. Под конец Оле утомился и с трудом стоял на ногах. Ну всё, хватит. Тело вновь обращённого адепта Великой Силы должно отдохнуть и в следующий раз, когда я приду к Хени и Дибо мы обязательно продолжим.
  - Ну вот, Оле, на сегодня хватит, - я придержал паренька от падения и взлохматил его волосы на голове - тут может вот какая ситуация случиться - тебе кушать сильно захочется. Не стесняйся, проси у Дибо покушать. Он с удовольствием тебе поможет. Я его попрошу. Если тебе будет казаться, что ты видишь что-то необычное, не пугайся - твоё тело приспосабливается к тесному взаимодействию с Великой Силой.
  Я развернул Оле лицом к себе, захватил его загривок ладонью и резко, но небольно приложил свой лоб к его голове. Отпустил.
  - Смотри, - приказал я омеге, - примерно, на палец над моим телом смотри. Что видишь?
  - Серебристую полоску вижу, - удивлённо ответил Оле.
  Я снова схватил омегу и прижал свой лоб к его лбу. Снова отпустил.
  - Ещё смотри, чуть выше, на два пальца, - опять потребовал я, - Рассказывай, что видишь.
  - Дымку вижу на два пальца, - шептал Оле.
  - Ещё смотри, выше, - тормошил я омегу.
  - Вижу бледную дымку, она дальше выходит, на ладонь примерно - ответил Оле.
  - Тебе задание - пока меня не будет будешь у всего встреченного разглядывать все эти оболочки. У неживых предметов есть только первая, которую ты увидел. У живых есть все три. Но первую можно увидеть только отдельно от второй и третьей. То есть - либо ты видишь первую и не видишь вторую и третью, либо видишь вторую и третью, но не видишь первую, - разъяснил я, - Имей в виду, что может голова болеть и сон нарушиться. Да, и ещё, Оле, определись, пожалуйста каким именно искусником ты хочешь стать. Искусники нашего пола - это прежде всего целители. А что, всегда здоров, всегда в почёте и голодным никогда не останешься. Подумай.
  - Оме, а вы какой искусник? - спросил Оле.
  - Малыш, интересоваться о направлении Великого искусства между искусниками не принято, более того, такой вопрос воспринимается как оскорбление - это на будущее. Но тебе, пока ты ещё не искусник, скажу. Я искусник-менталист, ну, по крайней мере, пытаюсь им быть, - со вздохом высказался я (а ещё немножко демон).
  - Я хочу быть как вы, - решительно заявил Оле.
  - Подумай, малыш, - я снова взлохматил волосы на его голове, ну нравится мне прикосновение к его волосам и всё тут, - подумай как следует. Я ведь не боец, и боевым приёмам тебя научить не смогу - просто не знаю их. Ну всё, беги к мелким. И поешь как следует.
  Тем временем принесли заказанный матрас и я, завернув простыни, подушки и одеяло в свой плащ, в тулупе и малахае выдвинулся к своему лесному дому, с притороченным к спине матрасом, свёрнутым в тугой рулон, предварительно выпросив у Дибо немного закваски для теста, пристроенной за пазуху.
  Вил сопровождал меня до края городской черты, а когда я пересёк её, отстал. Ничего примечательного за время движения по дороге и лесу до нашего оврага не случилось. Спустившись к дому, я почувствовал запах дыма, к ночи сильно похолодало, по ощущениям градусов 30 точно есть. Поднявшись на веранду я наткнулся на висевшие на неизвестно откуда взявшейся верёвке стираные пелёнки и подгузники. О, Эльфи освоился с мелким. Вон сколько настирал, думал я, отодвигая вставшее колом на морозе бельё и заходя в дом.
  - Тук, тук, - заявил я, вместе с собой впуская в дом клубы пара.
  - Оме, наконец-то вы пришли, - несколько недовольно, как мне показалось, заявил Эльфи.
  - Ну как вы тут? Справляешься? - спросил я.
  - Спит ваш Веник, поел недавно, - ответил теперь уже точно недовольно Эльфи.
  - Эльфи, золотой мой, а что это за тон такой, ответь мне, пожалуйста, - поинтересовался я, стаскивая тулуп, малахай и пристраивая свою промёрзшую ношу на лавку справа от двери (если бы мог, то прищурил глаз).
  - Вы там..., - Эльфи задохнулся от возмущения, - где-то прохлаждаетесь. Наверно и омег каких-нибудь себе по вкусу нашли... А я тут... в лесу..., с ним...А он то плачет, то серется.
  В общем, оставленный мной омега сам себе надумал всякого и закатил мне отвратную семейную сцену. Не обращая внимания на что-то говорившего омегу, я осторожно, чтобы не разбудить спавшего Веника, расстелил на топчане начавший согреваться матрас (с размером угадал), накрыл его одеялом и бросил сверху принесённую пару подушек. Постоял, подумал, скинул с себя сапоги, куртку и прилёг сверху, закинув руки за голову.
  - Оме, что вы молчите, - теребил меня Эльфи, - ответьте что-нибудь.
  - Ну что тебе сказать, Эльфи, в городе нас с тобой категорически не ждут, - ответил я, вспомнив свой разговор с начальником стражи.
  - Вот как, - вскинулся Эльфи, - и вы так спокойно об этом говорите!
  - А что, плакать что ли? Ты какой от меня реакции ждёшь? - спокойно ответил я, устав от произошедшего за день и не желая тратить силы ещё и на разборки с омегой.
  - Ну, сделайте хоть что-то! - требовал разошедшийся Эльфи.
  - Эх, надо было тебя там, с этими уродами оставить, сейчас бы кайфовал с ними, а не мне бы мозг выносил, - ответил я.
  - Да! Оме! Да! Лучше бы я там остался! По крайней мере, знал бы, что меня ждёт, а не вот это всё! - выкрикнул Эльфи.
  - Поверь мне, ничего хорошего тебя бы там не ждало. Ты хоть знаешь, кто это был? Или совсем задуматься не хочешь? - спокойно возразил я на дурацкие доводы Эльфи.
  - Да! Я тупой! Да такой! Не живите со мной, с таким дураком! И я жить не буду! - Эльфи уже кричал, голова его была залита жёлтым светом.
  Нашарив на столе нож, он схватил его и начал полосовать запястье левой руки:
  - Вот! Вот! Сдохну быстрее!
  Я быстро бесшумно соскочил с топчана, схватил истерящего омегу за грудки и, как был, босиком, выволок его наружу на мороз. Волоком протащил его влево в сторону лабаза - там была свободная площадка и, наклонившись над ним и чувствуя, как текущая из моего носа кровь капает вниз, зарычал демоническим многоголосьем:
  - Это ты-то сдохнуть собрался?!
  Инфразвук составной части моего голоса неслышимый человеческим ухом заставлял кожу покрываться мурашками и вызывал иррациональный страх у скорчившегося подо мной омеги.
  - Да что ты знаешь о смерти! Ты! - я чувствовал, что бесконтрольно, на эмоциях, как и в прошлый раз обращаюсь в демона. Затрещала разрываемая в клочья одежда, свет полыхнул в моих глазах и я, наконец, смог увидеть Эльфи в ужасе сжавшегося на снегу подо мной.
  - Знаешь ли ты, мальчик, что с тобой собирались сделать те трое, с которыми тебе, как ты говоришь было бы лучше! Знаешь ли ты кто это?! - рычал я, - Они людьми торгуют и путь для тебя у них был только один - в бордель. Слишком ты смазливый. А ты, ведь, тащился когда они тебя трахали. Тащился, да? Нравилось тебе это. Кайф получал.
  Я схватил Эльфи за лицо багровой рукой с длиннющими чёрными когтями и помотал его голову из стороны в сторону. Хвост хлестал меня по бокам, задевая заснеженную площадку.
  - А я их всех прикончил. Всех троих. Кого выпотрошил, кого до костей от мяса очистил. Живьём. Да знаешь ли ты, что я дни, месяцы, годы своей жизни каждый раз теряю из-за того, что в демона обращаюсь! Жизнью своей за ТЕБЯ плачу! И после этого ты, сучонок, мне о смерти говорить будешь!..
  Я хрипло дышал.
  - А если уж тебе так секса хочется!... То я тебе устрою сексуальную жизнь! Хочешь, от похода, вон туда, - я вскинул багрово-фиолетовую руку, - к роднику за водой, оргазм получать будешь! Я могу!
  Меня шатало, похоже в этот раз обращение в демона будет недолгим - тогда демон во мне подпитывался жизнями убиваемых мною людей, а в этот раз поглощать нечего.
  Я отпустил воротник рубашки Эльфи за которую его держал и голой задницей сел на снег. Тело моё, как и в прошлый раз, из багрового постепенно становилось белым - демонический цвет уходил полосами. Сидя рядом с сжавшимся омегой закашлялся, с трудом вдыхая обжигающий морозный воздух и отплёвываясь кровью.
  Эльфи перевернулся на бок, опираясь на дрожащие руки (кровь лужей натекла из разрезанной руки на снег), поднялся, молча постоял и, осторожно подобравшись ко мне, дотронулся до плеча:
  - Оме, пойдёмте, холодно...
  Я молча сбросил его руку, дёрнув плечом. Кровь текла из носа, голова кружилась. Заныли зарубцевавшиеся раны на лице, я опять потерял зрение, кончики пальцев рук тянуло и дёргало. Подняв остатки разорванной рубашки, я обтер лицо от крови и приложил собранные комом обрывки к носу. Чёрт! И штаны с трусами разорвались в клочья.
  - Иди руку себе забинтуй, - пробурчал я.
  Эльфи, баюкая резаную руку, пошёл в дом. Я встал и, как был, голый, скользя босыми ногами по снегу, потянулся вслед за ним.
  Веник безмятежно спал и не слышал нашего скандала. Эльфи, всхлипывая, разорванной полосой ткани забинтовал порезы на руке, а я завязал кончики повязки на тыльной стороне его руки.
  - Собирайся, мыться пойдём, - бросил я омеге, наощупь перебирая в стеллаже свои вещи в поисках одежды.
  Эльфи покопошился, собирая вещи для помывки, и мы, сопровождаемые светящимся шариком, обессиленные от эмоционального взрыва, побрели в купальню.
  Эльфи раскладывал вещи на скамеечках, пирокинез быстро прогрел пространство купальни, огороженное энергетическим полями, в ванне парила набранная из родника вода. Я споро скинул одежду, распустил волосы и вошёл в горячую воду. Присел, согреваясь, поднялся. Эльфи ещё раздевался, по привычке, поджимаясь и чего-то стесняясь.
  - Эльфи, - обратился я к нему официальным тоном - надо закончить начатый процесс воспитания и полураздетый омега развернулся ко мне, - Личный Слуга Эльфиус Иберг, сегодня вы, высказали мне, своему господину, претензии в том, что я вас не удовлетворяю и мне безразлична ваша жизнь. О безразличии к жизни мы с вами поговорили и, я полагаю, что этот вопрос закрыт раз и навсегда, - Эльфи напрягся, - А теперь я желаю обсудить с вами тему удовлетворения. Вот моё тело, - я шевельнул рукой, - нравится оно вам или нет, но какое есть. Учитывая ваши, в том числе и не высказанные пожелания, я предлагаю вам, Эльфиусу Ибергу, моему Личному Слуге, здесь и сейчас делать с предложенным вам телом вашего господина, всё, что вы пожелаете, - закончил я свою речь.
  Голова Эльфи до этого переливавшаяся сине-зелёным светом чуть-чуть отдававшим в красное (как же, голый перед господином), наполнилась желтизной с оттенком красноты. В паху у него тоже закраснело.
  - Смотри, Эльфи, - сменил я тон, - это всё твоё. Член, правда, не стоит. Но это дело такое.., - я покрутил рукой, - он вообще сам по себе и мне не подчиняется. А так, вот, гляди, - продолжал давить я, - грудь какая, правда, со шрамами, хотя руки тоже с ними...
  Я помолчал. Голова Эльфи наливалась желтизной сильнее и сильнее.
  - Спина была бы хороша, но тоже вся в шрамах, лицо, - размышлял я вслух, - нет, про лицо не надо, - Эльфи судорожно выдохнул и сел на скамеечку с одеждой, держа в руках что-то из снятого, - зубы заново выращены - в замке были хорошие целители, язык пришит новый, яйца, - я поднял член вверх, показывая пустую мошонку, - эх, вот яиц нет, а жаль, можно было бы развернуться. Короче, что бы вы хотели из моего тела, Эльфиус Иберг?
  Эльфи зажав во рту какую-то тряпочку и прикрыв его рукой, молчал, глядя в мою сторону.
  - Ну! - прикрикнул я на омегу. Эльфи вздрогнул, не сдвинувшись с места.
  - Ты же хотел меня! На! Бери! - крикнул я уже громче.
  Мы смотрели друг на друга и молчали.
  - Эх! - выдохнул я и погрузился в горячую воду. Эльфи по-прежнему сидел на скамеечке.
  - Лезь давай! - скомандовал я и Эльфи шевельнулся, продолжая прерванный процесс раздевания.
  Я привалился в стенке ванной, блаженно вытянув ноги и раскинув руки по её краям. Эльфи, наконец, разделся и осторожно пристроился на другом конце корыта. Ну и пусть его... покайфовать и отдохнуть в горячей воде посреди зимнего заснеженного промороженного леса - что может быть лучше? Я закинул голову вверх и попробовал выкинуть из головы все тревожившие меня в последнее время мысли.
  И вдруг, Эльфи мягко подобрался и сел ко мне на колени, раскинув ноги в стороны. Я поднял голову и мы оказались лицом к лицу. Забинтованную левую руку он положил повыше, мне на плечо, стараясь не мочить повязку, а правой, здоровой гладил меня по щеке, осторожно касаясь шрамов пальцами. Я поднял колени и откинул омегу спиной на них.
  - Оме..., - прошептал он.
  - Что ты знаешь и помнишь о том, что произошло? - задал я ему вопрос и не требуя на него ответа.
  Эльфи молча отрицательно помотал головой, не отрывая своих пальцев от моей щеки и приблизив свои губы к моим. Наши дыхания смешались...
  - Ну у вас же было с оме Шиарре..., - едва слышно выдохнул он ища своими губами мои губы.
  Я резко выдохнул, откинул голову назад и хмыкнул. Эльфи потянулся было за мной...
  - Да знаешь ли ты... Ничего ты не знаешь... Вот, посмотри, если хочешь, - я приблизил свой лоб ко лбу Эльфи и показал ему картинку одного из наших сексуальных эпизодов с Шиарре, - я убивал его. Ещё немного и он сошёл бы с ума. Ты видел моё тело, - Эльфи кивнул головой, - всё, что с ним произошло, все красОты - это только благодаря Шиарре. Это моя память о тюрьме... А он... он просто посоветовал герцогу меня в тюрьму отправить... сразу после свадьбы, тюремщики получили соответствующие указания... Ещё чуть-чуть и я бы там сдох. Мстил я ему... За всё...Ты же не такой, мне незачем тебе мстить... А потом, вспомни, вы с Лило приходили ко мне и чуть меня не изнасиловали, помнишь? Запах... мой запах привлекал вас... На запах шли. И Янка с Оле также реагировали... А по поводу Винриха, который тебе так не нравится. Помнишь оме Листерина? - Эльфи кивнул, - помнишь кем он был?
  - Супруг коменданта, - ответил Эльфи.
  - Там, в подвале под донжоном, был портал. Комендант дал мне ключ и я вас всех туда тащил. Листерин уже там был. И когда я тебя туда привёл, мы втроём собирались уйти порталом. Кто-то из наших искусников взорвал накопитель и весь замок растёкся лавой вместе с демонами. У Листерина роды начались и он умер на моих руках. А Винрих... Я обещал Листерину не бросать его. И ещё. Он искусник с рождения. Такое бывает очень редко...
  Эльфи застыл поражённый новой информацией.
  - И кроме того, Эльфи, - продолжил я, - когда я спросил тебя, готов ли ты стать моим Личным Слугой, и ты согласился, то вот здесь, - осторожно дотронулся до солнечного сплетения омеги, - от меня к тебе прошла струйка Великой Силы, соединяя нас навсегда. Но... как ты знаешь Личные Слуги и их господа не занимаются сексом... Это другое... Это жизнь друг за друга... Это одна жизнь на двоих...
  Что-то крутилось в голове... Никак не вспомню... И вдруг...
  - Ты был лишь один из многих омег, а я был один из многих оме, - сказал я, - И я тебе был не нужен. И ты мне был не нужен. Но Сила... Нет, не то... Ты стал моим Личным Слугой...А я... Мы стали нужны друг другу. Ты будешь единственным для меня в целом свете, а я буду единственным для тебя. Я не о сексе, Эльфи... и не о любви... Не знаю, понял ли ты..., - я замолчал.
  - И ещё одно, Эльфи, - решил я раскрыть все карты после долгого молчания, во время которого омега так и продолжал сидеть у меня на коленях, - ты не один теперь. Здесь, - я коснулся живота омеги ниже пупка, - новая жизнь...
  Эльфи уставился на меня и с всхлипом втянул воздух. Мы надолго замолчали. Он по-прежнему сидел у меня на коленях, осмысливая услышанное. Потом прижался ко мне и крепко обнял руками.
  - Да. Да, Эльфи. Я твой истинный. Детей от меня быть не может. И это твой единственный шанс выполнить своё предназначение. Хотя бы таким образом..., - шептал я ему в ухо, уговаривая.
  Домывались в молчании. Мне говорить не хотелось - устал от всего сказанного за этот день, а Эльфи переваривал услышанное.
  Дома, уже лёжа на топчане и засыпая, я почувствовал, как Эльфи придвинулся ко мне, положил мне на грудь руку и закинул на меня стылую ногу. Полежал, согреваясь. Отогрелся и я услышал сквозь сон:
  - Оме, а можно... ну... вы говорили, что у меня оргазм будет от хождения к роднику за водой...
  Бля-я! Кто про что...Финиш хим. Занавес.
  
  
  
  Глава XXXIV
  
  Проснулся я, почувствовав, что Веник собирается вылить накопленное, да и его попка собиралась повторить действия мочевого пузыря. Привычно потянувшись к ребёнку телекинезом, чтобы распеленать его, я не почувствовал отклика - телекинеза не было! Вот блядь! Это всё грёбанный демон! В прошлый раз, когда я задействовал демонические способности, пропала эмпатия. Сейчас пропал телекинез. Да как мы с Эльфи в зимнем лесу выживать без него будем! Я настолько свыкся с наличием телекинеза, что уже забыл как держать что-то в руках. Да, по большому счёту и держать-то было нечего - никаких инструментов кроме ножа у нас не было. Даже топор, без которого в лесу гибель, отсутствовал. И без телекинеза и тесно связанной с ним левитации до города не добраться.
  За бревенчатой стеной завывала метель. Из окна рядом с топчаном немилосердно дуло. Печь была ещё тёплой, но с такими окнами тепла хватит ненадолго.
  Беспокойно завозившись на топчане, я наблюдал за тем, как промежность Веника всё сильнее заливается желтизной дискомфорта. Растолкав крепко спящего Эльфи и засветив шарик, мы с ним вдвоём покормили Веника и, дождавшись опорожнения мочевого пузыря и кишечника младенца в подгузник, осторожно подмыли новорождённого подогретой пирокинезом водой. Собравшись выплеснуть грязную воду наружу, я сожалением подумал, что вот, теперь и в купальне нормально не помыться. Нет, щиты-то можно привязать к материальным носителям - те же деревянные диски с рунами помогут, но вот таскать воду в ванну придётся долго.
  Задумавшись над проблемой, я накинул на себя тулуп и, взяв в руки корыто с водой, открыл дверь, запутался в полах тулупа и расплескал мыльную воду. Я видел своим энергетическим зрением, как повернулось в руках исписанное рунами корыто, услышал как первые капли грязной воды достигли пола, уже я сам сморщился, досадуя на свою неловкость (руки под хрен заточены!), и, вдруг, вся вода исчезла! Сквозь метель я услышал, как водяная масса, повинуясь неосознанному желанию, плюхнулась в сугроб, наметённый ниже по склону оврага у самой веранды. Я быстро прикрыл дверь, не желая выстуживать дом, и приставил корыто к стене.
  Телепортация! Это она, родимая! Так долго нормально не дававшаяся мне! А вернее, забытая. Ведь в замке, на тренировках у мастера Фольмара я пользовался телепортацией - резал манекен на тонкие полупрозрачные срезы. Но тогда это был мой предел - приходилось использовать меч. А сейчас я неосознанно применил телепортацию и выплеснул грязную воду.
  Не снимая тулупа, накинутого на голое тело, я сел на край топчана. Эльфи, не спавший после неожиданной побудки - раньше к Венику вставал только я, натянув до подбородка ватное одеяло, смотрел мне в спину.
  - Оме, что-то случилось? - уловил он мою растерянность.
  - Да, Эльфи, случилось - у меня телекинез пропал, - безучастно-спокойным голосом ответил я.
  - Как! - выдохнул омега.
  - Так. Пропал и всё..., - я помолчал, - Есть у меня один... слуга, не слуга... В общем не пойми кто... С головой у него не всё хорошо... Ну и... пришлось повоспитывать... Нервы... все дела. Опять же демоном постращать... Вот после демона и пропал у меня телекинез. И как теперь быть не знаю.
  - Оме..., - выдохнул Эльфи и зажал одеялом рот.
  - Ладно, - негромко, чтобы не разбудить заснувшего Веника, хлопнул я себя по коленям, - надо за дровами идти. Печка выстывает.
  Сунув ноги в тапочки, захваченные в доме гостеприимных Хени и Дибо, я плотнее запахнул вновь накинутый тулуп и, открыв дверь, из-за чего в дом тут же пахнуло морозом и метель кинула порцию колючего снега, вышел на веранду. Набрал охапку дров, кстати, поленница-то сильно уменьшилась, занёс в дом и осторожно положил перед печкой. Отряхнул мокрые после растаявшего снега руки, открыл печную задвижку и, запихав в печь несколько разрезанных ещё до снегопадов сучьев, бросил туда шарик пирокинеза. Дрова тут же вспыхнули и огонь, разгораясь, загудел, время от времени умолкая, когда ветер задувал в трубу.
  Скинул тулуп и тапки и, ёжась от холода, быстро нырнул в уютное тепло под бочок к Эльфи. Повозился, согреваясь и устраиваясь поудобнее, повернувшись к Эльфи спиной, лицом к посапывающему Венику. Полежал, стараясь не спать. Дрова в печи сильно трещали - к сильным морозам. Чуть попахивало смолистым дымком. Уютно. Я вздохнул. За спиной тихо.
  Эмпатии по-прежнему нет. Да и чёрт с ней. Вот бы телекинез вернулся и телепортация осталась. С другой стороны, и с одной телепортацией можно жить - размышлял я. В чём-то даже лучше. Не придётся так долго в город мотаться. Раз и там. Да, в город. Оле надо ещё что-то показать из того, что знаю и умею... Убаюканный неспешными мыслями мозг начал засыпать. Но тут Эльфи, всё это время лежавший тихо, вплотную придвинулся и, дыша мне между лопаток, поцеловал меня в спину.
  - Оме..., - едва слышно в нос сказал омега припухшими губами. Шмыгнул. Выдохнул ртом.
  - Что оме? Что оме? - начал бурчать я, сбрасывая дремоту, - Я ему, Эльфи то, Эльфи сё... Попку помою. Курочки лучший кусок своими руками в рот... Утром личико умою... Обую, одену... Жизнь свою на него потрачу... хочешь год... хочешь два (это я про демона, если что)... Всё для него... А он...Нате вам, оме, кушайте, не обляпайтесь, - рассуждал я, будто бы серьёзно.
  Эльфи прижался ко мне, что есть силы обняв меня сзади ледяными руками и ногами.
  - Пусти, - попытался я вырваться.
  Хватка омеги не ослабевала.
  - Пусти, говорю, дрова прогорают, - я начал вставать, таща не отпускавшего меня омегу за собой.
  Наконец, тоненькие ручки Эльфи разжались и я смог нормально встать.
  "Зачем вы так с ним, мой господин Макс?" - задал вопрос Улька.
  Я вздохнул.
  "Не знаю"
  Наклонившись, я закинул в печь ещё одну порцию дров. Сел на топчан и Эльфи, судорожно дыша, тут же обнял меня, прижавшись щекой к спине.
  - Замёрзнешь, - тихо сказал я, - ляг. Руку разбередишь.
  Эльфи не отрываясь от меня молча помотал головой. Так мы и сидели пока печь не протопилась.
  - Да..., - выдохнул я, - теперь всё только ручками...
  Эльфи окончательно окоченел, его кожа покрылась здоровенными мурашками, но отпускать меня он не хотел. Дрова прогорели. Осторожно отцепив омегу, я встал, закрыл задвижку, вернулся на топчан, подтянул ноги и сел по-турецки. Эльфи опять вцепился в меня. Нащупав одеяло, я, завернувшись в него, накрыл омегу и себя. За спиной стало мокро. Эльфи беззвучно рыдал, вжимаясь в мою спину сильнее и сильнее.
  - Перестань, - сказал я, примиряясь и с собой и с омегой, - Хватит. Ну.
  В отсутствие эмпатии я опасался корректировать чувства омеги. Хотя такую мысль признал продуктивной. Но на будущее.
  Закинув руку за спину я нашарил Эльфи и погладил где пришлось. Пришлось на едва отогревшийся тощий бочок с проступающими рёбрышками.
  - Ну, вот, все волосы мне промочил, - я недовольно попытался повращать головой, не вышло - волосы были прижаты Эльфи.
  - Теперь сушить их нечем будет. И причёсывать придётся руками. Всё, Эльфи перестань, а то некрасивым будешь, - я покачал телом, тормоша омегу.
  - Да, оме, - выдохнул он ртом, нос был забит, - всё, всё, я перестал.
  Прогревшаяся печь излучала блаженное тепло. Венику стало жарко и он недовольно зачмокал во сне. Не спуская ног на пол, сидя, я повернулся на топчане к ребёнку и чуть распеленал его. Эльфи, пока я поворачивался, ослабил свою хватку и, когда я повернулся, омега оказался у меня на коленях. Раскрытый младенец успокоился и сыто спал. Эльфи попытался забраться по мне к моему лицу, но я остановил его порыв и уложил его к себе на колени. Сжавшийся в комочек омега лежал на боку на топчане, а его голова была у меня на коленях. Моя спина и тело омеги были укрыты одеялом - получился своеобразный шалаш. Осторожно дотронувшись рукой до головы Эльфи, я погладил его по волосам.
  - Один ты у меня остался..., - тихо проговорил я, вспомнив погибших омег и не прерывая своего занятия.
  Эльфи молчал, лежа на моей ноге и едва слышно дыша ртом.
  Наступил один из тех моментов в жизни, когда всё вокруг: и наш небольшой, с особым запахом дерева, домик; и тёплая, недавно протопленная печка; и вой метели за окном, горстями мечущей снег в окна; и покой, который наступает после, хоть и небольшого, выяснения отношений; и ощущение тепла и близости, от нахождения рядом в каком-то смысле близкого (наверное, про Эльфи можно так сказать) человека, запоминаются, врезаются в память и только потом, по прошествии времени, начинаешь понимать, что вот тогда ты и был счастлив. Понимание это, почему-то всегда приходит потом.
  Осторожно сняв успокоившегося и задремавшего омегу с ноги, я прилёг на топчан. Зачмокавший губами, в точности как Веник, Эльфи тут же пристроился рядом и, не просыпаясь, начал, поскуливая, потихоньку забираться на меня. Вот поросёнок! Остановив его поползновение, я пристроил его голову на своей руке, чуть прижал его ближе в себе и, сунув нос в его макушку, выдохнул, раздувая мягкие волосы.
  - А? Оме..., - вскинулся он в полусне, и снова уткнул нос в моё плечо. Потом опять начал елозить щекой по моей груди пока не наткнулся на сосок и не захватил его губами.
  Нет! Эльфи! Но омега прихватил губами сосок и зачмокал. Спит ведь, зараза такая! Эльфи закинул на меня ногу, плотно прижался к моему бедру и несколько раз потеревшись о него промежностью, расслабился и засопел. Губы его оставили мой многострадальный сосок, вставший к тому времени торчком. Омега глубоко вздохнул, расслабляясь, и спокойно, размеренно задышал.
  Я плотнее прикрыл его одеялом, тихонько поглаживая рукой, на которой он лежал, по нежной тёплой коже тощей спины.
  А потом вспомнил, что и Эльфи и Лило, когда я их встретил, всё время, постоянно и неосознанно, касались друг друга. Легко, едва заметно, как дельфины это делают, когда плывут в море. Учёные говорят, что это позволяет им чувствовать друг друга и поддерживать отношения в стае. Вот точно то же самое было и у этих синхронизированных омег. После гибели Лило Эльфи лишился привычного состояния и теперь пытался компенсировать это постоянно крутясь вокруг меня - я был единственным взрослым человеком в его окружении, да и, думаю, мой запах (о, этот проклятый запах!), играл не последнюю роль в его чувствах ко мне.
  Я задремал и снова, как всегда неожиданно, провалился в огненную пещеру с воющими демонами. Попадать в демонический домен у меня никакого желания не было и, исследовав несколько проходов между горячими камнями, окончившихся тупиками, я вернулся в пещеру и от безысходности поднялся по нескольким истёртым ступеням полуразрушенной лестницы вверх...
  Уже знакомый коридор осветил меня неярким светом магических факелов. Снова на мне звякнули увесистые золотые цепочки и здоровенный навечно полуэрегированный член шлёпнул по бедру, вызывая сладостную дрожь удовольствия. Я переступил копытцами. Сквознячок, напоенный ароматами трав и цветов, пронёсся по коридору...
  Уже подозревая, что опять попал в тот самый момент, когда Канно и Вилда наслаждались друг другом, я на краткий миг выглянул в залитый солнечным светом дворик и опять, услышал за стеклянной ширмой тихий мелодичный смех, способный свести с ума.
  Отшатнувшись, я перекинул елду на бедро и присел на корточки, обхватив голову руками и привалившись к холодной стене.
  Да что же это такое! В третий раз!..
  Лёгкий сквознячок холодил полуразвёрстый анус и здоровенные яйца в отвисающей мошонке опускались ниже и ниже, пока не коснулись прохладного пола. Чувствительная нежная кожа сжалась, подбирая богатырские тестикулы вверх и я очнулся от своего горя.
  Ладно! Я не знаю, что у меня за задание здесь, из-за чего я раз за разом попадаю в один и тот же момент. Кто ставит мне это задание я тоже не знаю, но чем раньше я закончу этот квест, тем быстрее вернусь. Хотя-я... квест-то достаточно приятный, говорить нечего.
  Осторожно, стараясь не цокать копытами, перебирая рукой по стене, я пошёл по коридору. Так, здесь вход в апартаменты Эдесс. К ней нам не надо - уже были. Прокравшись мимо открытого арочного проёма, краем глаза увидел, что Эдесс, как и в прошлый раз, возлежит на диване с колдовской книгой. Дальше. Дальше. Осторожно, стараясь не цокать копытами, я удалялся по изгибающемуся коридору от комнаты демоницы. Отойдя шагов на пятьдесят, выдохнул и только тогда заметил, что пока проходил мимо Эдесс, не дышал. Глубоко вздохнув, восстановил дыхание и двинулся дальше. Коридор изгибался, факелы пылали неторопливыми языками неяркого пламени, едва озаряя только стены и пол, осветить высоченный потолок коридора их силы не хватало и он терялся в полумраке. Расслабившись после прохождения мимо Эдесс, я снова зацокал копытцами, чуть ускорился, золотые цепочки на теле и между рогов позвякивали, мой хвост начало мотать вправо и влево в такт движениям крепких бёдер, бывших заметно шире хиловатых плеч. Поймал себя на мысли, что шагаю как манекенщица на подиуме, виляя задницей, руки запястьями к телу, поэтому и хвост мотается. Хуище шлёпал то по правому то по левому бедру, заставляя кожу на спине и животе покрываться мурашками. Н-да, с такими показателями тела я не ходок на длинные дистанции. Меня зазнобило и я обхватил плечи руками. Постоял. Вдохнул, выдохнул. Тело успокоилось и я двинулся дальше. Что-то надо делать с этой елдой! К ноге привязать что ли? А то через двести шагов кончить можно. Как это со своими членами футки управляются? А у них они, как мне показалось, даже чуть больше моего монстра. Рукой что ли держат?
  Коридор продолжал изгибаться и неожиданно свет дверного проёма ударил по глазам. Вымощенная такими же как в коридоре каменными плитами площадка шагов двадцати длиной и шириной заканчивала коридор. Двумя рядами по её краям шла колоннада из толстых колонн бежевого цвета покрытых искусным мелким узором. Низ и верх колонн были светло-коричневого цвета. Колонны поддерживали высокий потолок цвета морёного дерева с выступающими рельефными балками. Каменная площадка оканчивалась ступенями, колоннада продолжалась дальше. Стен не было и я впервые увидел прилегающую к строению, в котором я оказываюсь уже третий раз, местность. Яркая зелень, аромат крупных белых и розовых цветов на каких-то невысоких кустах, сочная зелёная трава, каменная дорожка, теряющаяся где-то в глубинах чудесного сада. Так вот откуда по коридору пролетал ветерок с ароматами сада!
  Площадка, до края которой я дошёл, оканчивалась несколькими невысокими ступенями, выходившими на ещё одну огороженную высоким каменным бордюром квадратную площадку усыпанную белым мелким кварцевым песком. По краям песчаной площадки находились стойки с оружием: копья, алебарды и протазаны, даже на вид тяжёлые, с наконечниками из белого металла стояли частоколом.
  Подхватив член и придерживая его, чтобы он не тыкался в пол, я присел и захватил рукой горсть мелкого сухого песка, пересыпая его из рук в руки. Почему-то мне до дрожи захотелось тактильных ощущений. Набрал новую горсть и вдруг в центре песчаной площадки сверкнул синеватый контур тела и появилась здоровенная обнажённая демоница с копьём в руке. Высокая, под два с половиной метра, а может и выше, на литых широченных плечах лежала густая иссиня-чёрная грива волос, завивавшихся в крученые пряди, из которых по бокам головы в стороны торчали толстые прямые длинные рога, большие ярко-синие светящиеся глаза на круглом лице с полными темно-бордовыми губами смотрели на меня сверху вниз. Конусы здоровенной крепкой груди с тёмными ареолами и гигантскими твёрдыми сосками торчали вперёд, правая грудь была покрыта полосой яркой голубой краски, спиралью, расходившейся от соска и переходившей на мускулистую руку кулак которой, размером с мою голову, сжимал длинное тяжёлое копьё. Кубики пресса выделялись на плоском животе, на лобке выше влагалища (оно было безволосым) трезубцем расходились в стороны короткие, такие же чёрные как и на голове, волосы, крепкие широкие бёдра с рельефными мышцами, голени до самых раздвоенных копыт, шириной с хорошее блюдо для плова, были покрыты прямыми длинными чёрными волосами как у лошадей фризской породы. Сзади вился хвост от середины до конца покрытый черными длинными волосами.
  Аул Бит ат Вибек! Хозяйка домена! Это она, судя по описанию Эдесс.
  Аул Бит ат Вибек шумно втянула носом воздух и стукнула подтоком копья в песок.
  - Дома! - прозвучал глубокий, пробирающий нутро голос.
  Я застыл на корточках, песок тёк сквозь пальцы. Сила ауры мощного демона обрушилась на меня, подавляя волю, желания и даже инстинкт самосохранения.
  Аул Бит переступила ногами и опустила голову вниз.
  - Малыш. Ты меня встречаешь? Встань, - поманила она меня пальцем с длинным чёрным матово блеснувшим и даже на вид острым когтем.
  Я, не осознавая себя, встал и подошёл к хозяйке домена. Моя голова едва доставала до её солнечного сплетения, а лицо приходилось прямо напротив пупка. Она воткнула копьё подтоком в песок и, подхватив меня за подмышки, как люди иногда поднимают маленьких детей, подняла меня на уровень своего лица. Огромные яркие синие глаза с вертикальным зрачком дружелюбно уставились на меня. Полные чувственные губы чуть тронула улыбка, из под них сверкнули длинные белые клыки. Аура демона давила и мой хвост, как всегда в минуты страха, рефлекторно обвился вокруг левой ноги и чем дольше меня держала Аул Бит тем он туже обвивался. Я полуприкрыл глаза, едва дыша и не в силах ни вырваться, ни совершать каких либо осмысленных действий.
  Аул Бит шумно втянула воздух, приоткрыла огромный рот и длинный розовый тёплый язык легко и нежно коснулся моего подбородка. М-м-м... Ещё... Одновременно накатившие чувства блаженства и слабости заставили меня закрыть глаза до конца.
  Голова качнулась в строну. Видимо почувствовав мою слабость, Аул Бит легко перехватила меня под ягодицы, подняла выше, ближе к голове и её длиннющий язык обвился вокруг моего члена, сдвигая нежную кожу бело-розового орудия и обнажая побагровевшую головку. Слабость накатывала, я едва смог открыть глаза и чтобы не упасть из рук демоницы ухватился за её толстые рога.
  Аул Бит мастерски начала дрочить своим языком мою елду, а один из её пальцев, увенчанный острым когтем обхватил мою ягодицу так, что до половины погрузился в ещё сухой анус, касаясь крупного апельсина простаты. Только бы не порвала, только бы не порвала, панически думал я, сквозь широко раскрытые глаза наблюдая, как язык демоницы ходит вперёд и назад по моему члену. Подтянув меня к себе ещё ближе, Аул Бит сглотнула, затянув язык в рот и приоткрыв его, осторожно, стараясь не повредить член белыми блестящими зубами, поцеловала его в открытую головку с развёрстым отверстием уретры. Я едва слышно ахнул и задрожал, ярко-синие светящиеся глаза демоницы вскинулись на меня. Она не вынимая члена изо рта, усмехнулась, потом, толкнув меня в зад и, соответственно, просунув палец в многострадальный, чуть взмокший анус, ещё глубже, заглотнула член полностью, так, что её нос упёрся в мой безволосый лобок. Я руками подтянул её огромную голову ближе к себе, коленями упёрся в монументальную грудь, и не снимаясь с пальца начал двигаться, стараясь вколотить свой член в рот демоницы как можно глубже. Бледно-розовый член скользил во рту Аул Бит блестя от густой слюны. Наконец, демоница достаточно, по её мнению, насладилась вкусом члена и, отведя свои руки, на которых я сидел как на сиденье табурета, вытащила орудие любви изо рта. Длинная тягучая струйка слюны потянулась вслед за членом. Головка его была открыта и пульсировала - он требовал продолжения. Освободив из-под моей задницы одну руку, Аул Бит запустила её себе в промежность. Рука вернулась с блестящими от обильной смазки пальцами. Пару из них она сунула себе в рот и, улыбаясь, облизала, получая удовольствие от вкуса своего тела. А один, потоньше конечно, чем мой член, но всё равно, весьма впечатляющий, мазнув по губам, просунула мне в рот. Коготь скользнул по зубам и оцарапал язык. Вкус высшего, по сравнению со мной, демона, смешанный с моей кровью, наполнил рот и захлестнул сознание, удар был сильнее чем от выделений Эдесс. Я не выдержал, глаза мои закатились, голова закружилась, едва живой в ауре сильного демона, я пошатнулся, руки, выпуская рога демоницы, разжались и, скользнув по стальным мышцам плеч, я сполз мимо её лица и уткнулся в мощную шею, из последних сил обхватив её руками чтобы не упасть вниз, на песок. Мои неосторожные телодвижения не позволили пальцу демоницы следовать за моим анусом и острая боль от повреждённой когтем прямой кишки взорвала мой мозг.
  - Ай! - вскрикнул я тонким голосом прямо в длинное овальное ухо демона.
  Она хмыкнула и бережно вытащила свой испачканный кровью палец из моей несчастной попы, а затем присела, положила меня спиной на песок и, схватив левой ручищей мою ногу за тонкую косточку у самого копытца, подтянула меня за ногу вверх к себе, расставила надо мной ноги и правой свободной рукой заправила одеревеневший после отсоса член во влагалище. Резко присела, поддёрнув меня к себе, и член протиснулся в неожиданно для тела таких размеров узкое мокрое влагалище демоницы. Оперевшись на стоящее копьё свободной правой рукой она зарычала от наслаждения, закинув лицо вверх. Концы прядей её смоляных жёстких волос схваченные массивными золотыми украшениями, дёрнулись и начали колебаться вверх и вниз в такт движениям могучего перевитого мыщцами и венами тела.
  Аул Бит, держа меня за вытянутую вверх ногу левой рукой и широко разведя колени, неглубоко приседала надо мной, опираясь правой рукой на копьё. Я, чтобы не елозить как попало спиной по песку, вслед за задранной ногой вытянулся вверх и, подсунув согнутые руки под спину, опёр их локтями в песок и упёр кисти в поясницу, поддерживая тело вверх ногами в вертикальном положении. Упасть не давала ручища Аул Бит, державшая меня за правую ногу. Кровь прилила к голове и моё состояние немного улучшилось, хотя утечка энергии, вытягиваемой из меня сильным демоном, не прекращалась. Демоница, приседая надо мной, постепенно ускорялась, член мой двигаясь взад и вперёд, задевал у неё внутри какие-то особо чувствительные точки, я это чувствовал как какую-то перфорацию внутри влагалища. Стенки его наливались кровью и оно становилось всё уже и уже, я и сам стал что-то чувствовать - первоначальный страх прошёл и пришло удовольствие. Смазка, выделявшаяся из влагалища Аул Бит всё обильнее и обильнее, хлюпала и стекала по моему члену вниз. Сильный, мощный горьковатый полынный, с примесью табака и лакрицы, запах смазки, запах мощного демона, ударил меня по носу и внедрился в мозг. Всё моё существо, суть демона любви вспыхнуло в едином порыве проникнуть глубже, поместиться в недра влагалища и не выходить оттуда никогда, умереть там. Ноздри раздувались, голова не кружилась - я был вверх ногами. Обильно смазанный член хлюпал и скользил в отёкшем влагалище. Смазка стекала по нему и моя мошонка прыгающая вверх и вниз в такт движениям демоницы, стала мокрой. Малые половые губы Аул Бит налились кровью, клитор стремительно рос прямо на моих глазах и, если раньше его не было видно совсем - видимо его размер был весьма скромен, то теперь он побагровел и, пульсируя, превращался фактически в маленький член - стала видна головка и он, блестя, упруго торчал вперёд на половину моей ладони, а то и больше. Стекавшая сверху смазка расползлась по моему телу и достигла раненой попки. Жжение и пульсирование в анусе немного отрезвили меня от демонического воздействия. Демоница продолжала движение, упругая, блестевшая от пота богатырская грудь её вздрагивала каждый раз, как она с силой приседала, одновременно вздёргивая меня за ногу. Соски налились и затвердели. Хозяйка домена отпустила копьё и с силой сжала когтистой рукой правую, покрытую ярко-голубой татуированной спиралью, грудь. Обильно смазанный член полностью, до самого корня входил в горячее нутро Аул Бит, и выскальзывал обратно. Движение ускорялось, смуглые грудь, шея и щёки демоницы покрылись тёмными пятнами прихлынувшей крови, она двигалась закинув голову вверх и шумно, как паровоз дышала. Я мотался под ней с закрытыми глазами и моих сил едва хватало на то, чтобы просто думать о том, чтобы всё поскорее закончилось. Член, как стойкий оловянный солдатик, поршнем ходил туда и сюда. Демоница сжимала мою ногу всё сильнее и сильнее и становилось просто больно. Косточка, стиснутая могучей рукой хозяйки домена, ныла, левая, неучаствующая в этом сексуальном действе, нога безвольно, в такт движениям демоницы, болталась в полусогнутом состоянии, хвост, откляченный от моей задницы, своим нижним концом валялся на песке. Движения члена, наконец, достигли своей цели - во влагалище Аул Бит резко стало тесно, её затрясло, она с шумом выпустила воздух из могучей груди, закатила глаза и, опустив голову вниз, зарычала низким утробным басом. По внутренней ребристой поверхности влагалища пошли волны, как если бы кто-нибудь начал доить мой многострадальный член. Он, давно уже находившийся на грани и, через мучение и боль в спине и ноге, приносивший мне, едва себя осознававшему от потери энергии, пусть и небольшое, но удовольствие, совсем остановился - демоница перестала поддёргивать моё тело и приседать сама. Её влагалище, двигаясь как насос - по его внутренней поверхности прокатывались волны одна за другой, сжало мой член с нечеловеческой (демон же!) силой. Накопившаяся в моём организме сперма и физиологические жидкости, входящие в её состав стали всё-таки проситься наружу. И, несмотря на целых четыре семенных бугорка и гигантские яйца (всё это для большего получения наслаждения от семяизвержения), сперма никак не могла просочиться через пережатый член. Простата и семенники сжались и вытолкнули из себя секрет, яйца давно уже поджались к промежности и отвислая мягкая кожа мошонки стала плотной, но получившаяся смесь никак не могла покинуть член и оросить давно жаждущее влагалище своей благодатью, а меня, наконец, освободить от мёртвой хватки демоницы. Энергия продолжала утекать, я слабел, уже и положение вниз головой не спасало от головокружения. Демоница, чуть двинулась, переступив ногами, выдохнула ещё раз, что-то в её огромном теле сдвинулось, мышцы чуть ослабли и я, наконец, начал мучительно изливаться, наполняя её полость, как выяснилось, не очень-то и большую по сравнению с её размерами, слабо светящимся семенем. Она почувствовала прилив энергии, её снова затрясло, перевитые мышцами ручищи заходили ходуном, могучие монументальные бёдра, прорисовывая каждую мышцу как на анатомическом пособии, дёрнулись, сжимаясь раз, другой, третий. Она едва успела схватиться за воткнутое копьё и не упасть. Таз её мелко задёргался вперёд и назад, в такт выплёскивавшейся в её недра сперме. Острая боль пронзила мою промежность и разлилась по пояснице. Никогда ещё (даже в другом теле) я не испытывал такой боли! И каждый толчок спермы, проходившей через семенные бугорки, предназначенные для прямо противоположных ощущений, заставлял меня кусать губы, чтобы не закричать. Всё внутри около мочевого пузыря (или где-то там) онемело, дыхание моё перехватило и я без сил распластался на песке, перестав поддерживать тело ослабевшими трясущимися руками. Демоница, не выпуская мою ногу, опустила державшую меня руку и моя задница коснулась песка, член, доставляя чудовищную боль, скользя по обильной смазке, вытянулся из сжатого влагалища демона, и обессиленный, но не уменьшившийся в размере, влажно шлёпнулся на мой живот. Из уретры сочились остатки спермы натекая в пупок небольшой лужицей. Демоница, закинув голову вверх, торжествующе заревела. Распухшие малые губы её влагалища (она, расставив ноги, стояла прямо надо мной) ещё не отошли от горячки бурного соития, влажно блестевший клитор не хотел опадать, и дерзко торчал между безволосых больших губ. Аул Бит утробно рыкнула, шумно вздохнула, огромные возбуждённые соски качнулись вместе с грудями, бетонные плитки пресса блестели от пота. Она переступила ногами, из незакрывшегося влагалища повисла и сорвалась вниз крупная горячая капля моей спермы смешанной с выделениями демоницы (я почувствовал по запаху!) и тяжело и тягуче упала мне на грудь, медленно и неторопливо растекаясь по бледно-розовой коже. Солнечное сплетение обожгло болью и энергия старшего демона, смешанная с моей энергией и потому полностью доступная для усвоения, ворвалась в моё тело. Глядя на меня, демоница усмехнулась, обнажая крупные белоснежные клыки и, перешагнув через моё тело, медленно поводя бёдрами, внутренние поверхности которых блеснули от размазанной спермы и смазки, грациозно, как крупный опасный хищник из породы кошачьих, мотая из стороны в сторону пышным хвостом, пошла внутрь, по коридору из которого я вышел на площадку. Давление ауры старшего демона ослабло...
  Неужели всё кончилось! Я долго не мог вдохнуть полной грудью и чтобы не задохнуться мелко и часто неглубоко дышал...
  Через некоторое время что-то в моей груди отпустило, мышечный спазм прошёл и я, лежа на тёплом песке, раскинув руки, ноги и хвост в стороны разглядывал потолок. Сил, ранее едва хватавших на то, чтобы не потерять сознание, а не то чтобы двигаться, значительно прибавилось. Прислушиваясь к себе, я чувствовал, что с каждой секундой во мне закипала кровь, хотелось куда-то бежать, что-нибудь сотворить такое...этакое... Да хоть подпрыгнуть до вот этого потолка... перекувырнуться через голову... дурачиться... схватить Эдесс за её нежное ушко и когда она задрожит от наслаждения, показать ей язык. Догнать Аул Бит и дёрнуть её за хвост... Нет! Стоп! Вот этого делать не надо! Лицо моё пылало, а член, недавно едва живой после такой чудовищной дойки, воспрял и торчал над животом прямо вверх. Раненая попка полностью исцелилась.
  Я поднялся и сел на песок, подтянув колени и положив на них руки. Опёрся лбом на руки и посмотрел на торчавшую в каких-нибудь двух-трёх сантиметрах ото рта обнажённую головку члена. Одуряюще привлекательный запах спермы и смазки Аул Бит кружил голову, изо рта капнула слюна, я сглотнул, поднял голову и выдохнул.
  -Сш-ша! Вих-хдис-с..., - послышалось из-за спины.
  Я дёрнулся и отвлёкся от созерцания и обоняния раскрытой уретры своего мокрого члена.
  Высокая, как мне показалось до потолка, нага стояла у меня за спиной, опираясь на длинный и толстый хвост. Крупная красно-коричневая чешуя покрывала внешнюю поверхность её мощного, но узкого тела. Грудь и живот были бежевого цвета и без чешуи. Узкая голова без лба была похожа на змеиную, если бы не смотрящие вперёд красноватые глаза с узким зрачком. Рот её с мелкими зубками открылся и из него вырвался и задрожал раздвоенным кончиком тонкий узкий язык. Длинная шея, с широким узорным металлическим браслетом, покрытая даже на вид нежной бежевой кожей заканчивалась узкими, уже моих плечами и изящными тонкими ручками с четырёхпалыми ладошками каждый палец которых заканчивался черным прямым коготком. Ниже тонких, едва различимых ключиц была небольшая, помещающаяся мне в ладонь грудь с острыми возбуждёнными сосками. Прямо на середине живота, там, где по пропорциям тела у людей и встреченных здесь демонов, должен был быть пупок, находилась довольно длинная вертикальная полуоткрытая щель, обрамлённая уходящими внутрь складками. И сейчас из этой щели тянулась вниз тонкая блестящая недлинная струйка.
  Ещё одна самка! Это, наверное, как её, про неё Эдесс говорила, что она её вырастила. Шу"оссэ Муника - точно!
  Муника томно выдохнула, её чёрный язычок снова вырвался изо рта и затрепетал.
  - Вигх-х, подож-жди..., - тонкий девичий голосок остановил меня, готовившегося удрать по крытой галерее, проходившей вдоль стены дома, в коридоре которого скрылась Аул Бит.
  Шу"оссэ Муника опустилась ниже и, оставляя неглубокий след на песке, поползла за мной, отступавшим спиной к дому.
  Я ногами нащупал ступени, не поворачиваясь к наге спиной, поднялся по ним и опять продолжил отступление. Она вползла за мной. Цок, цок, процокал я по камню пола, не выпуская нагу из вида. Нага протянула ко мне свои тоненькие ручки и снова из её рта вырвался и затрепетал язычок. Отвлёкшись на её руки, я не уследил за дверным проёмом и, отступая спиной, промахнулся мимо него. Нага всё видела и быстро переместившись припёрла меня к стене.
  Всё! Конец!
  Осторожно коснувшись прохладными ладонями моих плеч, она снова высунула язычок и пощекотала мои губы. Язычок был прохладным как и вся она. Дёрнувшись от неё, я несильно ударился затылком в стену. Опять припёрли! Хвост мой, как это бывало в минуты страха, обвился вокруг левой ноги. Нага приблизилась ещё ближе и встала так, что мой торчащий член упёрся в податливую полураскрытую влажную щель в её теле.
  Что же там Эдесс про неё говорила? Вроде недавно только из яйца вылупилась. Или это недавно по меркам Эдесс? Я схватил левой рукой упрямый мокрый член и поспешно прижал его к животу головкой вверх, не давая ему проникнуть в Мунику. Нага навалилась и прижала меня к стене. Её некрупная мягкая грудь уперлась сосками в мою, а трепещущий язычок щекотал ухо. От неё пахло кожей, хорошо выделанной кожей и чем-то ещё. Вроде как горьковато-гвоздичный запах.
  Она выдохнула и воздух из её узких вертикально вытянутых ноздрей обдал моё лицо.
  - Эдесс..., - я повращал кистью свободной руки, - она... это..., - язычок наги не переставал щекотать моё ухо, - мы с ней... она в прошлый раз... меня в живот... это... укусила...
  Нага отпрянула и пристально посмотрела на меня.
  - С-старш-ша-я... Ты с ней? - задала она вопрос.
  - Угу..., - закивал я головой.
  -О-о-о! - воскликнула нага тонким голоском, - опять... сс-сама-х-х...
  Нага запустила пальцы руки в свою стремительно повлажневшую щель, прикрыла глаза и откинулась назад, оставаясь стоять на хвосте.
  Мне до жути захотелось потрогать её голову и я, не смея сдерживать себя в этом невинном желании, протянул руку и дотронулся до надбровной дуги, покрытой неожиданно мягкими чешуйками.
  - С-хх-а? - откликнулась нага, открывая глаза и не вынимая руки из влагалища.
  - Можно тебя... потрогать? - спросил я.
  Муника подсунулась головой под мою руку и блаженно прикрыла глаза. Чешуйки на голове были мелкими и, водя по ним пальцами, я, видимо, доставлял ей удовольствие. Вдруг она резко приникла к моей груди и обхватила своими ручками за поясницу. Прохладное тело наги немного охладило меня - вот кто оказывается холоднокровный в домене, а вовсе не дракошка.
  Она оказалась легка на помине. Кусты, пышно цвётшие одуряюще пахнущими здоровенными бело-розовыми цветами, зашуршали и из них, ломая ветки, выскочила Киндж Лислис. Она что-то жевала, по-видимому, сорванный цветок. Заметив Мунику и меня, она подскочила на месте и, притопывая лапами по каменной дорожке, рванула к нам.
  - Фидя! Муня! Няф! - выкрикнула она своим своеобразным ломающимся голоском.
  Глаза Муники широко раскрылись, узкий зрачок расширился, затем сузился до нитевидного состояния, она их закатила:
  - О, нет-х, - едва слышно прошептала нага.
  Она выпустила меня из своих объятий и попыталась скрыться, но драконий вихрь налетел на несчастную Шу"оссе
  - Муня! Муня! - дракошка приплясывала около наги и теребила её своими прикольными ручками.
  - С-шш-ш-х, - обречённо выдохнула нага.
  - Кататься! - требовала дракошка, - Муня, кататься! - верещала Лислис.
  Несчастная нага покорно почти полностью легла на площадку, дракошка, восторженно повизгивая, забралась ей на спину, прижалась мордочкой к крупной чешуе и нага, под счастливый вопль Лислис, рванула вперёд, миновала песчаную площадку, на которой меня трахнула Аул Бит и скрылась между деревьев роскошного сада.
  Я выдохнул, отлепился от стены и как был, с членом наперевес, начал прокрадываться обратно в коридор - пора возвращаться.
  Добравшись до дверного проёма в комнату Эдесс и краем глаза заглянув внутрь, я заметил, что суккуба лежит на диване животом вниз, подложив под голову руки и беззвучно вздрагивает от сдерживаемых рыданий. Хвост безвольно спущен и валяется на полу, а на левой, ближней ко мне половинке её роскошной фиолетово-сиреневой попы, багровеют четыре полосы - следы от когтей Аул Бит.
  Едва слышно выдохнув, я остановился, опершись на косяк, и молча смотрел на лежащую Эдесс. Жалко? Жалко. Оставив косяк я пробрался к дивану и присев на корточки (торчащий член упёрся при этом в солнечное сплетение) рядом с головой Эдесс, погладил её по затылку.
  - Эдесс..., - прошептал я в сиреневое ушко, дотрагиваясь до него губами.
  Суккуба затихла уже давно - ещё когда я шёл от дверей - почувствовала меня.
  - Что? - гундосо выдохнула она, не поворачивая ко мне лица.
  - Давай сделаем так, - начал я коварно, - я сейчас сяду сзади тебя... потом... потом..., - я тянул паузу.
  - Ну! Говори давай, - потребовала демоница по-прежнему не поворачивая ко мне лица.
  - Потом, - продолжил я, - я положу свои тёплые мягкие ручки (правда-правда, они у меня такие), на твою восхитительную попку... Разведу ягодички в стороны, - я шептал бархатистым голосом не переставая целовать Эдесс в ушко, - и введу свой горячий член... прямо туда... в попку. Там, у тебя внутри есть одно место...
  - И вовсе не одно..., - буркнула Эдесс, тяжело дыша, щёка её, обращённая ко мне покраснела.
  - Ну хорошо-хорошо, не одно, - согласился я с демоницей, - вся попка внутри... если её коснуться... моим членом. Она откликнется... тебя пробьёт как электрическим током, а твой мягкий... податливый анус раскроется и примет его... до конца.... А потом... я буду двигаться в ней... твоей попке, медленно-медленно, нежно-нежно... буду задевать все твои чувствительные точки...
  Я остановился.
  Эдесс перестала дышать и повернула лицо ко мне. Глаза и губы её припухли от слёз, очков не было.
  - А потом? - прошептала она мне прямо в губы.
  - Эдесс... ты знаешь какая у тебя самая сексуальная часть тела? - прошептал я, тоже ей в губы.
  - Какая? - выдохнула она и узкие зрачки в её глазах расширились.
  - Мозг, Эдесс, - нежно сказал я, гладя рогатую головку по затылку.
  Она прикрыла огромные сиреневые глаза и выдохнула:
  - Я знаю, Вигдис, знаю... Но если ты...
  Она открыла глаза и я поспешил прикрыть рот суккубы лёгким поцелуем. Оторвавшись от её губ продолжил:
  - А потом, Эдесс, я лягу тебе на спину. Ведь спинка всегда мёрзнет... Да?
  -Да..., - едва слышно зачарованно ответила демоница.
  - И буду двигаться в тебе и целовать между лопаток.... - продолжил я.
  - Между... лопаток..., - эхом откликнулась она.
  - А ты... чуть оттопыришь попку... чтобы мне было удобнее... И я войду глубоко-глубоко... Там... далеко, на самой глубине есть одно место...
  Эдесс прикрыла глаза и слезинка скатилась из под длиннющих, будто накрашенных, чёрных ресниц.
  - Да... такое место есть..., - выдохнула она, поддавшись моему демонскому очарованию. Но вдруг ненадолго очнулась, вскинула полные слёз глаза и воскликнула:
  - Откуда ты знаешь?! А... впрочем... у тебя тоже есть такое место..., - прошептала она, успокаиваясь.
  - И вот когда...., - продолжал я негромко рассказывать демонице эту восхитительную историю, поглаживая её затылок и ушко, - я доберусь до этого места..., - я снова легко поцеловал губы суккубы, - у тебя в животе... взорвётся бомба... Я буду медленно двигаться и твоя... нежная попка... будет истекать... принимать и отпускать член... принимать и отпускать... чуть сжимая и снова расслабляясь... Пожар в животе от взрыва бомбы будет разгораться сильнее и сильнее...
  Эдесс с силой зажмурила глаза из под мокрых ресниц снова вытекли две слезинки. Она вздохнула и шмыгнула носом.
  - Мурашки, - продолжил я трахать суккубу словами, - мурашки... пробегут по бедрам и втянутому животу...
  - Вигдис, - вдруг сказала она обычным своим голосом и открыла глаза, - ты так здорово рассказываешь. Но пора переходить к делу. Там уже давно всё мокрое.
  - Ну тогда лежи, как лежишь, Эдесс, - ответил я вставая.
  Мой торчащий член дёрнулся пока я поднимался и отразился в широко раскрытых глазах демоницы следивших за мной.
  Эдесс лежала на животе, подложив руки под голову и повернув её в сторону. Атласная тёплая кожа её спины чуть вздрогнула, когда я провёл по ней рукой проходя к попке.
  Пристроившись между ног суккубы, я осторожно, стараясь не повредить ободранную когтями попку, развёл ягодицы в стороны и увидел истекающую смазкой розетку фиолетового ануса. Нежные складочки стягивали желанное отверстие, принявшее, судя по возрасту демонессы, много всякого разного. Солдат мой тоже истекал преякулятом, я отвел гладкую чувствительную кожу назад, обнажая головку и поводил ей по анусу смешивая смазку демоницы со своей. Эдесс вздрогнула, прогнулась и подалась мне навстречу.
  - Не спеши, Эдесс, мы успеем..., - прошептал я.
  - Доберись, Вигдис, доберись... туда... в глубину... - шептала Эдесс уткнувшись лбом в руки.
  Оставив готовую ко всему головку члена уткнувшейся в податливый анус, я расставил руки по бокам тела суккубы, наклонился над ней и начал медленно и нежно целовать её спинку, поднимаясь постепенно от копчика к лопаткам.
  Эдесс снова всхлипнула себе в руки и чуть дёрнула ушками. Густой прозрачный преякулят тёк из члена и его тягучая струйка, стекая вниз, добралась до влагалища. Малые губки Эдесс заблестели и порозовели. Добравшись поцелуями до лопаток демона и лёжа на подёргивающейся спине Эдесс, я чуть прикусил гладкую кожу клычками (так вот зачем они нужны!) и тут же поцеловал укушенное место. Демоница охнула и покрылась мурашками. Поднявшись на руках над телом суккубы, я толкнул головку члена в упругую звёздочку ануса, демоница прогнулась и подалась на меня. Медленно продвинув головку до конца, я остановился и, приблизившись к спине Эдесс горячим дыханием выдохнул на кожу спины.
  - Ну!.. - тягуче простонала Эдесс, - давай же...
  Я опять вывел головку члена из ануса позволив ему сомкнуться. Там хлюпнуло. И я и она истекали соками смазки. Даже моя задница начала мокнуть.
  Начал снова вводить член уже на бОльшую глубину. Остановился, прислушиваясь к ощущениям Эдесс. Она ждала. Вышел. Опять двинулся, осторожно и нежно двигаясь глубже. Снова вышел. Организм демона любви приспособлен к любым видам секса, от самых нежных и чувственных до самых грубых, вплоть до расчленения. И сейчас мне было просто жалко суккубу и я жалел её доступным мне способом и наиболее приятным и для неё и для себя.
  Демоны существа энергетические и не нуждаются в материальной пище, хотя часто и с удовольствием едят её - просто она разлагается демоническим организмом без остатка (у них даже кишечника нет, только желудок), до атомарного уровня, а вот потом атомы переводятся в энергетическое состояние и становятся мощным источником энергии. Прямая кишка есть, но она слепая и используется она не для выведения отходов, а, в частности, у демонов любви, для любви.
  Горячая попка демоницы плотно охватывала мой член и отзывалась на малейшее моё движение. Я хотел идти дальше и она была готова, я выходил назад и попка меня отпускала, хоть и не без сожаления, чтобы снова с радостью принять обратно. Подвигавшись, я полностью улёгся на спину Эдесс и плавными движениями входил и выходил из неё. Чувствительные точки, о которых я ляпнул наугад и наличие которых Эдесс подтвердила, налились внутри кишки и я, проходя и задевая их членом, чувствовал как волны наслаждения накатываются на демоницу и отступают в такт моим движениям. Суккуба так и осталась лежать лбом на руках, но тело её ожило, отошло от пережитого и подстраивалось под предложенное мной соитие. Анус расслабился и только на самом моём выходе из него я придерживал головку члена будто бы целуя её на прощание. Обилие моей и её смазки создавало чмокающий звук при выходе и ещё больше напоминало поцелуй. Ушки Эдесс обычно торчавшие в стороны, сейчас, когда я расположился на спине и целовал её между лопаток, повернулись назад и как будто пытались тянуться ко мне. Демоница плавилась в моих руках и под моим членом, бережно и настойчиво двигавшемся в её попке, и волна захлестнувшей меня нежности и жалости к ней накрыла меня так, что у меня самого на глазах выступили слёзы. Я шмыгнул носом и Эдесс, чутко прислушивавшаяся к моим желаниям и к реакции своего тела, тут же откликнулась:
  - Вигдис?
  Я промолчал. Не хочу. Наклонился ниже и снова прикусил кожу её спины. Горячие слёзы капнули на укушенное место, Эдесс взрогнула и я слизал солёную жидкость своим длиннющим языком. Впрочем, длина языка ничуть не была удивительной - все встреченные здесь демоны обладали весьма выдающимися характеристиками этого органа.
  Океан теплоты по отношению к суккубе накрыл меня водопадом желания - всё таки она сильнее и сейчас её воля вела меня. Мои неспешные поцелуи заполняют поверхность её тела, отлетая и приземляясь в очередное место, от чего Эдесс сотрясается в сладостном экстазе. Тело демоницы горит так, что в глазах искрится. В нём теплится то самое тепло, ответный океан теплоты и любви (?). Сладостный мёд, взбиваемый медленными томными движениями наших тел, стекающий вниз и утопающий среди розовых набухших складок влагалища демоницы тонет в водопаде желаний. Плещется, всплывает и мучительно снова тонет, уходя в таинственную глубину. И уже не знаешь, куда деться, спрятаться от этих вспышек энергии в теле парнёрши, что прожигают веки, врываются под кожу, в самые глубины сердца. И только тогда поцелуи становятся желанным сокровищем которое я дарю, дарю навсегда нежной коже спинки суккубы.
  Эдесс прогнулась сильнее, подняв попку почти вертикально. Я, лёжа на её спине опускал член уже вертикально вниз, проникая всё глубже и глубже. Ещё, ещё. И вот, наконец, та заветная глубина о которой мы с ней говорили. Ягодицы разошлись в стороны сильнее и мой лобок упёрся в анус, а член достиг конца кишки и вдруг, что-то там, на этой глубине шевельнулось, Эдесс зарычала от наслаждения, я двинулся, проникая глубже. Рычание суккубы перешло в тонкий стон и там, в глубине, это шевелящееся ткнулось в головку члена, а через мгновение проникло в уретру, доставляя одновременно и тягучую боль и наслаждение. Я - раз уж всё равно наткнулся на что-то, не стал спешить и медленно начал поднимать таз выводя свой член из попки демоницы. То, что проникло в уретру не желало выходить и тянулось вслед за членом. Я опёрся рукой на диван возле головы Эдесс и скосил глаза на член. К тому времени он вышел из ануса и я увидел синеватый энергетический отросток, торчавший из уретры. На дне прямой кишки демоницы, в самой её глубине, она, пока мы медленно наслаждались друг другом, создала это образование - организм демона пластичен, а с её опытом это раз плюнуть, и пыталась таким образом доставить мне (ну и себе, естественно) большее наслаждение. Я опустился вниз и член снова проник на полную глубину, торцевая стенка прямой кишки из центра которой отходил энергетический щуп, подалась вперёд и обхватила головку члена своими мягкими горячими стенками. Я уменьшил амплитуду движений и старался теперь двигаться только на длину головки. Стенка кишки, как искусный рот мастерицы минетов, присосалась к головке и двигалась вместе с ней, а энергетический щуп двигался по уретре всё глубже и глубже. Эдесс на этом не остановилась и пошла дальше - её серо-фиолетовый хвост поднялся и, шаря по моим ягодицам, забрался в мой мокрый анус, с разгону ткнувшись в гигантскую простату. Лопатка на её хвосте двинулась дальше, растягивая и анус и кишку. На конце хвоста демоницы был такой же как и у меня браслет. И он, пройдя сквозь такой же податливый как у Эдесс анус, оказался напротив простаты, а треугольный наконечник хвоста протиснулся к семенникам. Я не останавливался, двигаясь в Эдесс, но теперь уже без всякой нежности чувствительно укусил спину демоницы.
  - Ай! - тонко воскликнула она.
  - Ты зачем это сделала? - спросил я, зализывая ранку.
  - Ну тебе же приятно...Ох-х... Я... я... старалась..., - томно ответила она и я не почувствовал в её словах лжи - она действительно старалась.
  Только вот, чувствовать себя насаженным одновременно на энергетический щуп с одной стороны, а с другой на хвост, засунутый на полруки в задницу... как-то это... не очень. Но, впрочем, Эдесс с её опытом знала, что делала. Было приятно...
  Я снова вернулся к милованию с демоницей и моё желание доставить ей наслаждение и показать, что она нам всем кто живёт в этом домене, нужна, снова обратилось на тело суккубы. Увеличив темп движений, я увидел, что Эдесс стала дёргаться, откликаясь на каждое моё движение. Остановился:
  - Что с тобой?
  - Не останавливайся! Не останав...ливайся! Прош-шу-у!
  Я как заведённый, выполняя просьбу партнёрши, начал колотить членом в дно кишки и звонко шлёпать яйцами по ягодицам и истекающему соками влагалищу суккубы. Эдесс, безучастно, как мне казалось сзади, лежала на диване, уперевшись лбом в сложенные руки. И только синие пятна бушующей под кожей крови проступали на плечах, ушках и видимых мне щеках. Я дотянулся до плечика, поцеловал его - Эдесс дёрнула головой. Не отрываясь от сладкого плеча, повернул голову, подышал в отвёрнутое назад ушко и чуть прикусил его долгим поцелуем. Эдесс подо мной обмякла, ушки обвисли, попка опустилась и ушло напряжение из засунутого в меня хвоста. Это что? Отрубилась?Оживлю! - не переставал я двигаться.
  Раздроченная "поцелуями" кишки и щупом, головка члена разбухла и внутри Эдесс, казалось, двигается булава, только без шипов. Я попытался вытянуть член из попки суккубы и, доведя головку до сфинктера, ощутил сильное сопротивление - тот не выпускал меня. Боясь порвать безсознательную демоницу, продолжил качаться на качелях засунутого в меня сзади хвоста и спереди уретрального щупа, и наконец, почувствовал приближение семяизвержения и сопутствующего ему оргазма. Мошонка сжалась, яйца укатились куда-то в промежность, простата расшевелённая браслетом и разогретые семенники, скооперировались, договорились и у меня в промежности вспыхнула звезда, парализуя мышцы бёдер и заставляя судорожно дергаться лёжа на спине Эдесс. Поток спермы своим напором вытолкнул энергетический щуп - он тут же втянулся в стенку - видимо выращенный и удерживаемый только волей хозяйки. Раз, другой, ещё, ещё - выплёскивалась сперма внутрь суккубы, заполняя её до краёв и просачиваясь через перерастянутый покрасневший анус. Эдесс ахнула, очнувшись от обморока и, затихла подо мной, ожидая полного излияния. Весь в испарине, я судорожно хватая воздух, лежал на влажной спинке демоницы не имея ни сил ни желания двигаться.
  - Вот... так..., - прошептал я, облизывая сухим языком распухшие губы.
  Эдесс повернула голову, искоса посмотрела на меня и улыбнулась:
  - А я ведь знала, что тебя хозяйка трахнула.
  Она чуть пошевелила задом, покачивая заодно и моё тело. Хвост её так и остался во мне.
  - Слышала? - спросил я.
  - Неа... Вигдис, ты такой наивный. В другом домене тебя бы уже съели давно! Ты как будто и не демон вовсе. Признавайся - ты засланный?
  Она повернула голову ещё больше и, вытянув такие же опухшие губы, поцеловала меня в нос.
  - На тебе запах хозяйки. Да у тебя член всё ещё мокрый был! Тут и слышать не надо, - рассмеялась она звонким колокольчиком.
  - Давай посмотрим, что с попкой - царапины прошли ли нет? - ответил я на очевидный факт.
  - Вынимай свою кувалду, - капризно высказалась она.
  Я оставил спину суккубы и сполз коленями на диван. Она опустила таз ниже и я потянул член наружу. Он, покрытый толстым слоем спермы и взбитой почти в пену смазки, пошёл на выход и распухшая головка уперлась в сфинктер, выворачивая его наружу.
  - Ай, - звонко крикнула Эдесс, - порвёшь!
  Я снова ввёл член глубже и просунул палец между ним и сфинктером, пытаясь его растянуть. В открывшуюся щель засочилась густая синевато-сизая светящаяся сперма, натекая на губки влагалища.
  - Ай! - снова крикнула Эдесс, - ты что делаешь? Давай лучше подождём, он опадёт и вытащишь.
  Ну давай подождём. Я снова пристроился между ножек демоницы и полуопёрся на её поясницу.
  - Эдесс? - спросил я.
  - А... - ответила она, положив голову щекой на сложенные руки.
  - А что ты такое сделала? Ну, когда я до дна добрался, - покрутил я рукой.
  - А ты не знаешь? Ну точно засланный, - она вздохнула, - знай же, наивный юноша, что каждый демон, каждый, - она наставительно подняла палец с длинным маникюром, - может, в определённых пределах, конечно, менять и приспосабливать своё тело, а уж мы, демоны любви, просто обязаны доставлять партнёрам максимум удовольствия таким способом. Вот я и приспособилась. Вижу же, что меня жалел... Ну вот и... сделала. Тебе же понравилось!
  Опустив голову я слушал демоницу и разглядывал на её ягодице затянувшиеся шрамы от когтей Аул Бит.
  - Давай ещё раз попробуем, - предложил я вытащить свой член.
  И вдруг мощная пропитанная огнём аура навалилась на нас прижимая к дивану. Эдесс распласталась плашмя, а я скрючился сверху. От страха попка суккубы сжалась и намертво зажала мой многострадальный член.
  Аул Бит беззвучно появилась в дверном проёме, постояла в нём, опершись руками в косяки и плавно прошла к дивану, втянула пропитанный нашими выделениями воздух, шумно выдохнула.
  - Н-да..., - протянула она, разглядывая нашу композицию.
  Она шевельнула рукой и, чпок! не прикасаясь, вздёрнула меня телекинезом в воздух на уровень своего лица, насильно выдернув при этом мой член из попки Эдесс. Хвост демоницы остался во мне и сейчас тянулся вверх, выворачивая мне анус. Эдесс ойкнула и привстала, прикрывая рукой сочащуюся спермой попку.
  Аул Бит своей рукой выдернула из моей задницы хвост суккубы и отбросила его в сторону. Я висел в воздухе как обоссавшийся котёнок.
  - Повернись, - приказала Аул Бит суккубе.
  Та повернулась. Густые чёрные брови хозяйки сдвинулись - от царапин на ягодице остались только белёсые следы.
  - Ты! - она тряхнула меня, по-прежнему не касаясь, голова моя болталась как у куклы, - как посмел перечить!
  Аура демона надавила сильнее и мне нечем стало дышать.
  Аул Бит всмотрелась в меня. Хмыкнула, а затем опустила на пол. Ноги мои подогнулись и я сел. Она присела рядом со мной, опустившись на колено.
  - Малыш, - голос её гулко звучал в большущей комнате Эдесс, - она наказана. А ты со своей жалостью вмешался. Я не буду тебя наказывать - не выживешь. Но знай, - она поводила своим гигантским пальцем перед моим носом, - это было в последний раз.
  Демоница помолчала.
  - И ещё, - добавила она, - скоро я ухожу. Пойдёшь со мной. Ты мне нравишься.
  - Но... как же..., - я еле мог говорить, - ей же больно... было... Не могу так..., - на меня нахлынули чувства, испытанные мной во время секса с Эдесс.
  - И будет ещё больней, - ответила Аул Бит.
  - Лежать! - приказала она Эдесс.
  Та послушно растянулась на животе на диване, придавленная мощной аурой.
  Аул Бит взмахнула рукой и на левой ягодице, на том же месте, снова возникли четыре глубоких царапины от когтей хозяйки домена.
  Эдесс вздрогнула, хвост её дёрнулся, она выдохнула и сжала зубы, чтобы не закричать от боли. Царапины засветились наполненные зеленоватой энергией Аул Бит.
  - Теперь тебе надолго хватит, - заключила она.
  Бежать, срочно бежать отсюда!
  - Не надо.., Аул Бит, она хорошая, - повинуясь какому-то наитию прошептал я, поднимаясь на дрожащие ноги, едва переставляя их чтобы закрыть Эдесс собой. Хвост опять обвил мою ногу.
  - Малыш, - пробасила Аул Бит, - не испытывай моё терпение...
  - Она... дракошку нянчит..., - я вновь набрал в непослушную грудь тяжёлого воздуха и упрямо поднял лицо на демоницу, - нагу выходила... Если надо... если хотите... то меня можете..., - я помнил, что мне рассказывала Эдесс по прошлому сну.
  Аул Бит втянула воздух так сильно, что меня мотнуло к ней.
  - Хм-м, странный малыш. Влюбился? - Аул Бит по прежнему сидела на одном колене.
  Опять пристально всмотрелась в меня:
  - Нет. Тебе жаль её, да?
  Я кивнул, глядя на неё широко раскрытыми глазами.
  - Ничего. Поваляется и встанет. Ей полезно, - заключила хозяйка домена, - А ты со мной пойдёшь. Я повторять не люблю.
  Она поднялась и плавно двигаясь походкой опытного бойца вышла. Давление ауры сошло.
  Я повернулся к Эдесс. Она лежала на животе повернув лицо ко мне. Видимый мне глаз был полон слёз. Суккуба кусала губы - ей было очень больно.
  - Ну что ты? Не плачь, - я присел к голове Эдесс и погладил её по рогам, затылку, по щеке. У меня самого в глазах стояли слёзы, моргнул и они покатились по щекам.
  - Давай я тебе ушко поцелую. Тебе легче станет, - прошептал я.
  - Переживу я это..., - выдохнула Эдесс.., помолчала, - защищать кинулся... Сам едва на ногах стоит, а туда же...
  Я сел на пол, подобрал член на бедро и привалился спиной к дивану, приложив свой затылок к голове Эдесс. Не знаю, может это влияние суккубы, я же слабее, но как-то привык я к ней что ли? Хорошая она. Ага, только сама об этом не знает. Хотя-а... А что она мне плохого сделала? Ничего. Вот футки как-то мне... Не знаю, дальше что ли? А с ней... кого ещё так в мозг потрахаешь. Не Аул Бит же... Возле той и дышать-то нечем.
  - Эдесс?
  - А...
  - А Аул Бит куда меня тащит?
  - На войну скорее всего...
  Эк..., я подавился воздухом. Если там все такие как она... да я там сдохну... Я наверно вообще сдохну как только из домена выйду.
  - Больно?
  - Нет...
  - Врёшь.
  - Вру...
  - Встать сможешь?
  - Полежу ещё...
  - Слушай..., а она, Аул Бит, то есть... видит же, что я в её ауре еле дышу... как она меня с собой возьмет-то?
  - Не знаю... Есть, наверное, способы какие-нибудь... Я не слышала...
  - Вот же... Может спрятаться? А?
  Эдесс вздохнула. Шмыгнула носом:
  - Найдёт. Домен же её...
  Я вздохнул. Попадание сюда не от меня зависит. Чёрт его знает от чего это зависит! О! Есть подозрение. Как в демона превращусь, так и во сне черт-те что снится - сюда попадаю.
  Ладно. Эдесс жива... попка её почти цела. Моя тоже... почти цела. Пойду к своим. Я чмокнул Эдесс в нос, поднялся с пола и пошёл к выходу. У самой двери оглянулся. Эдесс, так и лежавшая на животе, смотрела мне вслед, увидев, что я смотрю на неё, молча повернула голову к спинке дивана.
  Коридор меня не пустил. Попробовал ещё раз. Ещё и ещё. Заистерив, опять сел к стене уперев лоб в колени. Что я делаю не так? Ведь уже было два раза. А кто тебе сказал, что тебя выпустят отсюда? Может быть, ты сделал, что надо и теперь тут навсегда останешься? А что я такого сделал? Потрахался два раза? А ещё? Вспоминай? Нагу видел, дракошку. Не то. С нагой чуть не поёбся. Опять не то. Нет. Ещё что-то. Как Эдесс пялил? А потом? Член застрял. Не то. Под удар подставился. Суккубу защищал. Царапнуло. Оно? Оно. Я выдохнул. Собрался с мыслями. Как там у нашего всего:
  И долго буду тем любезен я народу,
  Что чувства добрые я лирой пробуждал,
  Что в мой жестокий век восславил я свободу
  И милость к падшим призывал.
  Вот! Милость к падшим призывал.
  Я подорвался и, путаясь в хвосте, цокая побежал к Эдесс. Суккуба лежала в той же позе и из её глаз текли слёзы.
  - Эдесс! Вспомнил! - крикнул я.
  - Что?.. - тихо ответила она.
  - Вот..., - я присел около головы суккубы, - слушай. Я цитирую - ты знаешь, что это такое...
  Эдесс лежала лицом ко мне, левой щекой вверх. Я перебрался ближе, прижался к ней так, чтобы своей левой щекой касаться её верхней тоже левой щеки и едва дыша в ушко, оказавшееся прямо перед моими губами, начал шептать:
  - Не бойтесь! Это можно - не обижать, - я провёл дрожащей от эмоций рукой вдоль по спинке суккубы, и продолжил, - Жалеть друг друга тоже можно, - я снова провёл по её спине, по гладкой коже, - Не бойтесь! Жалейте друг друга, - я гладил спину демоницы, она часто задышала мне в шею горячим дыханием - Жалейте - и вы будете счастливы! Честное слово, это правда, чистая правда, самая чистая правда, какая есть на этой земле..., - я судорожно выдохнул, - Вот и всё...
  Эдесс втянула воздух ртом, и также ртом выдохнула - нос был забит. Благодарно прикрыла глаза... В свои слова я вложил много сил и теперь не мог сразу оторваться от суккубы - просто не устоял бы. Перевалился спиной к дивану и шумно задышал.
  Теперь к своим... уже иду.
  * * *
  Проснулся я незадолго до того как Веник должен был проснуться - в его животе и промежности постепенно нарастала желтизна.
  - Эльфи, вставай, - растолкал я омегу.
  Грели воду. Кормили молоком младенца, подмывали. Меняли распашонку. Застирывали подгузники и одну из пелёнок. Вода была выкинута телепортацией. Мокрое бельё я пока решил не выносить наружу - метель не прекращалась, а прищепок у нас нет. За окном темно - зима, дни короткие. Веник стабильно три раза за ночь (ну или за тёмное время суток) требует внимания. Теперь, без телекинеза, высыпаться сложнее. А ещё охота, уборка, стирка, приготовление пищи, заготовка дров. День настанет, мелкому бы хорошо на свежем воздухе побывать. Под эти мысли я незаметно задремал и был разбужен вставшим раньше меня Эльфи. Было светло. Метель утихла. Опять хлопоты вокруг ребёнка. В это раз бельё было вывешено на веранду, а я, перекусив на пару с Эльфи, начал готовиться к перемещению в город. Упаковался по зимнему: в единственные оставшиеся штаны, рубашку, на рубашку кофту, сверху тулуп и малахай, лицо по-прежнему завязал чёрной повязкой - не хочу никого пугать. Потренировался в телепортировании на небольшое расстояние - вроде получается. Ориентируясь по энергетическим маякам, особенно по двум кольцам у выхода на дорогу, сразу перемещался туда, куда мне было надо, благо, энергетическую картину около этих маяков, я, несколько раз ходивший по ним в город, знал хорошо. Для телепортации очень важно представлять место куда ты собираешься переместиться. Если не знать, то будет так, как я поступал разделывая насильников Эльфи - на кого бог пошлёт. Выкидывал не заморачиваясь расстоянием и высотой над землёй и морем. А здесь - в два приёма перешёл до дороги. Огляделся. Никого в обе стороны. Следующий шаг - горелый кабак Оппо. Есть! При этом никакого ухудшения самочувствия нет. Вроде как, даже бодрость какая-то появилась. Огляделся. Очень не хочется попасть кому-нибудь на глаза. Опять шаг - уже в пригород. Пахнет дымком. Собаки лают. Цивилизация, ёпта! По городу ножками. А что? Ходить полезно - это вам любой доктор скажет. Настроение повысилось. Добрался гораздо быстрее! Раза в четыре, если не больше. Ни вот и дом Хени и Дибо. Сейчас отдохну, выпью чаю (тут, конечно, пьют не чай т.е. листья камелии китайской, но похожий аналог есть). Поболтаю со словоохотливыми омегами, узнаю городские новости, посмотрю чего достиг Оле и потом с ним на базар.
  Шагнув в калитку, я почувствовал какую-то тревогу: в доме не просматривались энергетические силуэты людей. Буся, обычно с радостью встречавшая меня на крыльце, не бросилась ко мне - её вообще не было. Странно. Поднял руку постучать в дверь и вдруг услышал её скрип, дверь мотало ветерком. Вошёл и сразу тяжёлый запах скотобойни ворвался мне в нос. В доме было холодно - выстыл через открытую дверь. Прошёл внутрь. Ещё шаг, ещё. Шарю рукой по стене. Внутренне расположение я знаю и по стенке могу дойти куда угодно. Под ногами хрустит битое стекло. Откуда?! У аккуратистов Хени и Дибо никогда не было никакого мусора в доме. Их дом можно было демонстрировать как образец ведения хозяйства. Я запнулся обо что-то мягкое. Нагнулся, снял рукавицу и начал шарить. Тело... уже холодное. Ребёнок. Кто?! Анели... у него волосы длинненькие. Сердце резануло тревогой. Кто рядом? Быстро поднялся, шагнул, опять запнулся, шарю... Опять тело... Грет... Он самый маленький... был. Холодный. Я сел, не в силах двигаться дальше. Кто?! Кто?! Суки!!! Им не жить! Где взрослые? Где Оле? Перебирая руками по стене, теперь уже не только по причине слепоты, наткнулся на стул... Сглотнул... Не хочу... Не хочу знать! Хрустя стеклом, осторожно шагнул в сторону кухни. В глубине дома раздался какой-то вздох, перешедший в низкий утробный вой. Омега? Хени или Дибо? Кто? Шарю. Не понять.
  Шагаю и запинаюсь о ещё один труп. Рядом едва видимо светится тело Господина Ди. Умирает... Держится из последних сил...
  - Котик...котик, не умирай, Ди, Ди... Это я..., - я протянул руки к коту. Он дёрнулся, поднял разбитую голову - я почувствовал кровь, и, упираясь передними лапами в пол, пополз ко мне, волоча задние ноги.
  - Что здесь было? Покажи, не умирай, - шептал я, наклоняясь головой к коту. Он поднял большую голову вверх, навстречу мне. Кот - искусник-самоучка, кому скажи, не поверят, что так бывает, но вот нате вам.
  Дотронувшись лбом до головы кота и пачкаясь в его крови я опять, теперь уже телепатически попросил кота показать, что произошло в доме. Путаясь в образах, он как мог, показал произошедшее. Вошли трое, перед этим пристукнули Бусю - валяется во дворе и уже занесена снегом. Господин Ди, почувствовав неладное, молча кинулся на одного из вошедших, изловчившись, разодрал до кости лицо, выдрав глаз, тот завыл (страшнее кошки зверя нет и это самая настоящая правда!). Извернулся, отскочил, оставшиеся двое рассыпались по дому. Вскрик Хени из швейной мастерской. Грохот летящей на пол посуды на кухне. Кот снова бросился на ещё одного. Вцепился в шею сзади, перекусывая сонную артерию, зубами почти в полмизинца длиной (кот был очень крупный). Пока Ди грыз второго, третий чем-то ударил его (чем кот не видел), перебил спину и раскроил голову. Потом этот оставшийся дорезал детей (всех!), под руки поднял воющего драного и они вышли.
  - Покажи мне их, котик, покажи, - молил я кота, скрючившись над ним.
  Показал, показал, как смог и как видел.
  Я разогнулся, выдохнул и опустил руки, державшие голову кота. Господин Ди умирал, выполнив свой последний долг. Нет, ещё одно. Он просит...
  Что? Где? Там? Да... Хорошо. Заберу...
  Кот! Может быть ты со мной? Я могу...
  Нет? Ладно... Прощай...
  Кот дёрнулся в моих руках и затих. Всё...
  Слёз не было, даже если бы я захотел - слёзные железы отсутствовали. Не выпуская тело кота из рук, я закинул голову вверх и завыл. Завыл от горя, безысходности. Сила великая, за что, почему! Ведь все! Все, кто был рядом со мной, гибли...
  Опять вспомнил - Янка, Оле, Лило, Шиарре (о, Жоржетта!), Листерин, теперь вот Хени и Дибо, Анели, Герт... Оле - смелый мальчик... Десять! Десять их у меня было!
  Я поднял руки с растопыренными пальцами перед собой... Вот они! Все десять!
  А-а-а! Не могу! Схватил пальцами своё лицо, смял повязку...
  Суки! Разорву! В глазницах полыхнуло жёлтым...
  Вдохнул. Выдохнул. Вроде бы успокоился, но в груди поселился какой-то ледяной шарик.
  Скорее! Времени у меня не много - уже вижу глазами. Я мельком оглядел разорённый дом, увидел Хени, лежащего вниз лицом на полу швейной, на спине расплылось кровавое пятно. Дибо на полу на кухне, с обсыпанным мукой лицом и истыканным ножом животом. Оле в спальне, он и тут отличился - раны на руках и обломанные ногти, видно сопротивлялся, перерезано горло. Мелких уничтожали походя - тычок в грудь и готово.
  Подобрал оброненные рукавицы, выскочил через заднюю дверь в дровяной сарай, лихорадочно скинул тулуп, сапоги, штаны, кофту. Трусы и рубашку не успел - демоническая трансформация разорвала на мне одежду в клочья. Вздохнул, раздувая ноздри. Не выходя из сарая, окинул резко обрётшей дальность и чёткость телеметрией окружающую местность - никто в сторону дома омег не смотрит, вышел, и пока ещё есть энергия, рванул вверх, раскрывая крылья.
  
  
  
  Глава XXXV
  
  Начальник городской стражи коронного города и владения Майнау Отто фон Эстельфельд сидел и разбирался с отчётом, что представил ему по окончании декады Герхард, кастелян стражи.
  - Сена куплено двадцать мальтеров по 1 крейцеру и три геллера за мальтер..., - вчитывался начальник стражи в неразборчивые записи снабженца, - однако...
  - Сукна синего для господ офицеров на камзолы сорок элле по десяти крейцеров два геллера за элле, сукна красного на обшлага и выпушки для господ офицеров 22 элле по 12 крейцеров..., - продолжал разбирать каракули господин Отто.
  Герхард стоял в кабинете начальника стражи, тяжко вздыхал, переминался с ноги на ногу и оглядывал стены, шкафы с книгами - начальник был любителем почитать на досуге. Хотя досуга этого практически не было. Стол Отто фон Эстельфельда стоял в простенке между двух окон, выходивших во внутренний двор кордегардии, тусклый зимний свет лился в них - зажигать световые шарики было ещё рано.
  - Скажи мне, Герхард, где это видано, чтобы сено стоило по 1 крейцеру и три геллера? - оторвался от записей подчинённого начальник.
  Герхард скорбно вздохнул, потупился и пробормотал:
  - Так это... господин начальник... оно так... Зима, крестьяне дорожатся. Да вы сами посмотрите..., - он поднял голову и честным взглядом посмотрел на начальника стражи.
  - Ты ещё скажи, что летом был неурожай на сено, - хмыкнул начальник.
  - Вы как в воду глядите, господин начальник... Как в воду... Покарай меня Сила если я вру... ваша правда, неурожай. Всё ведь погнило... Всё-ё, - вдруг тонким бабьим голосом подтвердил Герхард.
  - Да?... - притворно поразился начальник стражи.
  В приёмной послышался шум, что-то упало на пол. В кабинет, не спрашивая разрешения, ворвался секретарь начальника, - один из отслуживших своё воинов-альф, подсунувшись к уху господина Отто, пошептал многозначительным шёпотом.
  Отто побледнел. Выдохнул, вдохнул. Привстал за столом, снова сел. Быстро поднявшись прошёл к выходу мимо побледневшего Герхарда. Остановился. Обернулся и сказал, схватив кастеляна за грудки одной рукой:
  - Сено поставишь всё в полном объёме. Цена вполовину...
  Бросил рубашку Герхарда и быстрым шагом помчался вон из кордегардии.
  - Кормилец... Да как же?.. Да где?.., - выдохнул опавший лицом Герхард, сунувшись следом за начальником стражи.
  - Запорю..., - услышал он в ответ, - в кандалах сгниёшь.
  Окликнув подчинённых Отто фон Эстельфельд, вскочил на подведённого коня, вытянул его нагайкой по крупу и помчался в распахнутые по случаю дневного времени ворота кордегардии по заснеженным улицам Майнау. Четыре всадника спешили за ним. А сержанты стали окликивать свободных от несения службы стражников и они, гремя железом, спешно строились и выходили за ворота.
  - Ребята..., что случилось? Ребята..., - теребил за рукава стражников Герхард.
  - Отстань! Убийство на Зелёной улице, - грозно насупил брови сержант - кастеляна не любили.
  Качая головой и причитая про себя, Герхард, скрипя по унавоженному снегу тёплыми сапогами на меху, подошёл к возам с сеном, стоявшим прямо посреди двора кордегардии. Сена в них не хватало на треть против заявленного. И как это его угораздило так попасться? А если правда высекут? Шкура-то заживёт, а вот денег жалко. Так жалко!
  * * *
  Вымахнув высоко в бледное зимнее небо, я раскрыл перепончатые крылья и начал подниматься выше и выше. Сверху я надеялся засечь сигнатуру третьего, зарезавшего Хени и Дибо и добивавшего мелких.
  Где? Где эти суки!? Поднимаясь вверх, я кружил над городом по спирали, забираясь на высоту. Чем выше, тем сложнее меня заметить с земли и больше радиус обзора. В демоническом облике телеметрия выросла скачком и я мог охватить весь город. Кружа в морозной вышине, я просеивал город в поисках тварей. Кот дал мне достаточно чёткие приметы, кроме того один из них был сильно ранен и лишился глаза. Вот по свежим ранам я его и искал. Скорее всего и другой будет где-то рядом, если только этот другой не решил избавиться от раненого напарника и скрыться по-тихому...
  По накатанной дороге из Майнау рысью бежала мохнатая крестьянская лошадка, запряжённая в сани. Вожжи держал крепкий мужичок в лохматой шапке, надвинутой на глаза. Второй, постанывая на кочках, лежал укрытый войлочной полостью. Удачно удалось смыться. И концы подчистили. Нет, всё таки, какой поганый зверь в доме оказался! Завалил Дитера на раз! Кровища из шеи на две ладони брызнула! Всю морду Гансу распахал, глаз выдрал. Зато всю мелочь прибрали - удовлетворённо размышлял Герхард Затейник. Лошадка, отобранная у неосторожного мужичка (туда ему, дураку, и дорога, прирезали и закопали на обочине) вздрогнула, захрапела и вдруг заупрямилась, потом начала сигать в оглоблях. Герхард бросил вожжи и, выскочив из саней, побежал к ней, надеясь схватить обезумевшее животное под уздцы. Промелькнула тень, налетевшая сверху, и в спину Затейника, вспарывая тулуп, вонзились когти ног, спикировавшего с неба багрово-фиолетового демона. Герхард не растерялся - беспокойная жизнь людолова давно научила реагировать на опасность прежде чем думать, прыгнул вперёд и покатился по укатанному снегу дороги.
  Катись, ягодка, далеко не уйдёшь. Я втянул когти на ногах и вырубив паниковавшую лошадь, повернулся к лежавшему в санях. Подошёл, откинул полость. Урод, ворвавшийся в дом омег, не успел ничего сделать - помешал Господин Ди. И теперь эта тварь тонко скулила лежа передо мной на спине и суча ногами со стремительно расплывавшимся в промежности пятном. Я вытянул в его сторону палец с длинным чёрным когтем, ткнул рукой в солнечное сплетение, пробивая насквозь толстую зимнюю одежду. Тварь взвыла громче, издала кишечный звук и в воздухе нестерпимо завоняло. Страшно?! Страшно!
  "А когда детей убивать ты шёл страшно не было?!" - пробил я его мозг телепатией.
  Ублюдок выл от страха за свою никчёмную жизнь.
  "Ничего, сейчас и ты пользу принесёшь. Хочешь помочь дяде? Не хочешь? - удивился я, телепатически ведя диалог с тварью, - А придётся!"
  Грязная, пропитанная кровью повязка, которой кое-как было замотано разорванное котом лицо, сползла. Кровь начала сочиться из ран, пропитывая сено, на котором лежал несостоявшийся убийца.
  - Это он! Герхард! Одноглазый! Он убивал! - что есть мочи орал перепуганный альфа, - Я не убивал! Я не убивал! Не убивал я!
  - Ты знаешь..., - многоголосо прорычал я и замолчал, наблюдая, как он с надеждой уставился на меня единственным уцелевшим глазом на окровавленном лице, - Мне похер!
  Невеликий запас энергии, заметно растраченный полётом, показывал дно и нуждался в пополнении. Я поднял правую руку, поднёс её к своему лицу (или морде?), растопырил пальцы, разглядывая, а затем, молниеносно повернувшись к уроду, вогнал, ломая рёбра, ладонь с растопыренными пальцами прямо в грудь лежащего. Энергия жизни убитого потянулась в меня, насыщая демонический организм. Тело альфы на глазах ссохлось, скукожилось и рассыпалось невесомой серой пылью. Одежда, ещё сохранявшая тепло тела, опала.
  Четверть! Всего четверть моего энергетического резерва была наполнена. Так мало. А где второй?
  Герхард, обезумев от произошедшего, как лось ломился сквозь голые кусты в глубину леса. Куда же ты, дурашка. Не бегай от снайпера - умрёшь уставшим. Энергетическое зрение демона, гораздо более совершенное чем моё, накладывалось на видимую часть спектра и я отлично видел не только тело убийцы, но и все деревья и кусты, уснувшие на зиму и потому практически невидимые для телеметрии и энергетического спектра.
  Поиграем.
  Рыкнув, чтобы Одноглазый обернулся ко мне, я добился желаемого и мгновенно телепортировался к нему по ходу его движения, появившись перед ним.
  - Привет! - выдохнул я, обдавая повернувшееся ко мне лицо удушливым запахом серы (специально придумал!) и толкнув альфу раскрытой ладонью в грудь.
  От удара он задохнулся и рухнул в снег. Я подождал, пока он, барахтаясь, не поднимется и снова толкнул - уже в спину. Герхард с размаху налетел на толстый ствол дерева и сполз вниз. Отер мокрое от снега лицо, повернулся - и правда, одноглазый - и попытался подняться.
  - Демон! Ты демон! Я узнал тебя, Чёрный Человек! Это ты! Больше некому! - истерически заорал он, - А знаешь как они плакали, просили не убивать! Они! Все! А я убил! Убил!
  Он поднял дрожащие руки к лицу и показал их мне.
  - Вот этими самыми руками! Нельзя! Нельзя без наказания! Нельзя! А они ушли! - он трясся, глядя на меня безумным побелевшим глазом, - Не-е-е-т! Нельзя! - поводил полусумашедший указательным пальцем, - А я убил! За это убил! Эх-х..., - сожалеюще причмокнул он губами, не отрывая от меня глаза, - А там такой мальчик был... Средний. Волосики светленькие-светленькие и глазки голубые, как я люблю. Не успел я с ним! Для себя держал! Воспитывал! А ты! - оттолкнувшись от дерева он, провоцируя, бросился на меня в надежде, что я сорвусь и быстро и безболезненно убью его.
  Проснувшаяся эмпатия подтверждала, что альфа говорит правду.
  - Кот! Кот помешал! Откуда и взялся-то, тварь! Но ничего, ничего, слышишь, демон, я ему хребет перебил! Сдох он! Сдох! - и альфа истерически расхохотался, захлёбываясь и икая, прижатый обратно к дереву телекинезом.
  Я спокойно стоял и смотрел на истерику Одноглазого чуть поддавливая его гипнозом, вызывая на откровенность.
  Пусть выговорится. Он сейчас на адреналине - ему не страшно. А вот когда адреналин схлынет...
  - И мужика мы..., - Герхард сглотнул, подавившись воздухом, - кончили. Лошадь нужна была.
  Нервное напряжение его спадало. Он успокаивался...
  По-прежнему удерживая Затейника прижатым к дереву, я, хрустя снегом подошёл ближе и начал шарить в его одежде.
  - Ищи, демон, ищи! Всё твоё! Всё, что найдешь! А что не найдёшь, то уже моё! - снова забесновался Герхард.
  Я молча уставился в его глаз, потроша память и не заморачиваясь обезболиванием. Альфа ахнул, застыл как в ступоре и, не смея оторвать от моего лица расширенный от дикой боли глаз, смотрел на меня, подрагивая губами.
  Вот как, оказывается. И заначка есть. И не одна. Я знаю где. И ещё схрон с детьми. Его личный схрон. Там двое... Нет...Тварь... Вот тварь! Дети-ампутанты! Он их специально такими сделал... Для себя... Оба омеги, уже подросшие, лет десять, один без ног, а второй без ног и рук...Наведывался туда... Развлекался... Мастер Маркард по просьбе Одноглазого ампутировал конечности детишек. Без обезболивания... На картине развлечений Одноглазого я прикрыл свои глаза... Выдохнул... Затейник.
  Отпустив телекинетический захват, я освободил Затейника, он без сил осел на снег.
  - Что дальше, демон? - прохрипел альфа.
  Нет, какая сильная личность, а? Я его потрошу не жалея, а у него ещё силы есть говорить и сопротивляться?
  - Со мной пойдешь, - рыкнул я, - страже тебя отдам.
  - Хы! Страже! - он выдохнул, - Не боюсь... Они сами из моих рук ели...
  Одноглазым овладела апатия. Еще немного и ему захочется жить...
  Я схватил Герхарда за воротник, приподнял над землёй, тряхнул и поволок по снегу к дороге. Лошадка очнулась и, судя по следам и навозу, оставленным на снегу, не помня себя рванула домой.
  Саней у нас нет. Но ничего, зато есть телепортация.
  Швырнув несопротивляющегося Одноглазого на укатанный снег дороги, я, окинув телеметрией местность, опять придавил его телекинезом и усадил на задницу с широко разведёнными ногами - мне надо, чтобы он видел, что я буду с ним делать.
  Присел рядом и острым как бритва когтем распорол вдоль штанину на бедре, обнажая белую кожу ноги.
  - Демон, что ты хочешь, демон! - воскликнул альфа.
  Страшно. Тебе страшно!
  - Увидишь, - прорычал я.
  Ощупал бедро, одновременно оглядывая его энергетическим зрением. Так, здесь. Здесь. И вот тут. Увидев контуры бедренной кости и сосуды, питающие её, вдруг, одним махом выдернул телепортацией из мышечного каркаса белую тёплую кость, одновременно запуская в полость крохотный шарик пирокинеза, прижигая порванные сосуды и суставные сумки. Мне не нужно, чтобы Герхард изошёл кровью.
  Вторую бедренную кость выдернул не разрезая штанины - ощупывать ногу не было необходимости.
  - Смотри, видишь, - я рукой повертел перед носом едва живого от боли Затейника его мослы, - косточки-то, вот они!
  Звонко постукал головками бедренных костей по лбу Герхарда, в пылу погони потерявшего где-то в лесу свой малахай.
  По уже отработанной схеме разглядел и повыдёргивал из обеих рук плечевые кости, прижёг полости и, приподняв Затейника за шкирку телекинезом, потряс его из стороны в сторону. Руки и ноги его болтались как верёвки - я парализовал нервные окончания, впрочем, не отключая, болевых ощущений - пусть наслаждается. Кричать он не мог, мычал, вращая глазом - жевательные мышцы были парализованы с моим деятельным участием и рот не открывался.
  Так, теперь всё. Теперь совсем всё. Из информации, извлечённой из головы Затейника, следовало, что в Майнау больше никого из людоловов не осталось. Да не очень-то много их и было. Что, впрочем, не исключало возможности их наличия в других местах - некоторые отсутствовали, выполняя поручения Орсельна. Загнанные в угол, они так или иначе проявят себя и будут мстить. Если смогут, конечно.
  Последнее. Нашарив в кармане Одноглазого вышитый кошелёк Хени, набитый деньгами, собранными им в доме омег, я повесил его на шею Герхарда. Затем, ещё раз пристально поглядел в глаз альфы, и гипнозом приказал ему орать, что есть мочи о том, что он сделал в доме на Зелёной улице.
  Первый пошёл - телепортировал я Одноглазого прямо на крыльцо дома Хени и Дибо.
  Сам отправился чуть позже и сразу в сарай - энергия, полученная от поглощения жизни Ганса кончалась и вот-вот я должен оборотиться в человека.
  * * *
  Одноглазый появился на крыльце дома и тонко взвизгнув, повинуясь гипнотическому приказу начал орать:
  - Я! Я убил всех! Я! Это моих рук дело! Демон! Демон приказал! Я убил! Я! И кота! Сука! Он сука! Кот! И детей! Всех! Деньги тоже я взял!
  Стражники во главе с Отто фон Эстельфельдом успевшие к тому времени осмотреть дом и прилегающие строения, собрались толпой вокруг Одноглазого.
  Сержант пнул его в ногу:
  - Вставай, чё разлёгся?
  Одноглазый завыл от боли:
  - Да не могу я! Костей у меня в ногах и руках нет! Демон вынул!
  Собравшийся возле дома народ загудел.
  Начальник стражи распорядился и солдаты, завернув орущего Одноглазого в брезент, споро потащили его в кордегардию.
  Спустя мгновение я появился в сарае. Скинутых впопыхах вещей не было - кто-то приложил шаловливые ручки.
  Как всегда после демонического оборота, поплохело. Голова кружилась, кашель разрывал лёгкие. Все до единого шрамы, которые я насобирал в этом мире, побагровели, даже те которые с помощью чудодейственной мази совсем сошли и я о них забыл. Лицо и руки, получившие в своё время порцию демонической крови, нестерпимо ныли. Я скрючился на полу дровяного сарая, содрогаясь от мучительного кашля. Дверь распахнулась. Ко мне подошли сапоги со шпорами. Начальник стражи.
  - Оме Шварцман, вы? - спросил он.
  - Дх-а, - едва выдавил я из себя в промежутках между потугами лёгких вытолкнуть из себя мокроту.
  Голова кружилась, резерв энергии едва плескался на дне. Стремительно пропадавшим зрением я смог увидеть наклонившееся ко мне лицо начальника стражи и сознание погасло.
  * * *
  Звёздное небо над головой (а есть ли она, голова-то?), шарик встревоженного Ульки кинулся ко мне:
  - Господин мой (на немецком это звучит естественно - mein Herr, почти как мин херц), как вы?
  Улька слышал всё, что со мной происходит, а демоническое зрение включается и для него - он видит, то же, что и я.
  - Наше тело лежит без сознания, а я... я в порядке, Ульрих, ты чувствуешь, - ответил я, - расскажи лучше, как вы тут?
  Третье веко на зелёном глазу Безымянного медленно поплыло в угол. Зрачок дёрнулся, чуть увеличившись и снова став узким как нитка.
  О! Мысль!
  - Безымянный! Не хочешь на мир посмотреть, себя показать? - обратился я к Великому Змею.
  Зрачок опять дрогнул. Согласен? Или нет?
  - Господин Макс, а что вы хотите сделать? - обратился ко мне Улька.
  - Глаза. У нас с тобой, Ульрих, нет глаз, а наш Великий Змей может помочь, - обратился к медленно вращающемуся вокруг меня Ульриху.
  - Но как? - я практически увидел, как Улька пожал плечами (при их полном отсутствии).
  - Ну мы же с тобой общаемся, когда у меня были глаза ты мог видеть. Давай попытаемся, - ответил я.
  А вообще сколько глаз у нашего дракона? Кто-нибудь знает? Мы с Улькой всегда видим только один.
  Дела... Будем думать... Идея перспективная...
  Деваться-то всё равно некуда.
  * * *
  Очнулся я от холода. Обнажённое тело колотило ознобом. Лежал я (как смог определить) на какой-то лавке или нарах. Голые неструганые доски скрипели под моим весом. Хотя жира во мне с такой жизнью нет ни грамма. Окинул окружающее телеметрией - рядом никого. Только через несколько стен сидят люди. Сидят, судя по позе на стульях и за столом, то ли едят, то ли пишут - не понять, всё расплывается.
  Задыхаясь от забитых мокротой лёгких повернулся на бок и выкашлял всё, что смог. Отдышавшись приподнялся. На ноге звякнула цепь - широкое кольцо с приваренной к нему цепью охватывало мою голень у щиколотки. Подёргал звеневшую железку. Цепь было вмурована в стену. Здорово! Опять в тюрьме!
  Ну держитесь! Твари! Начал быстро перепроверять свои способности. Так. Эмпатия. Есть! Телеметрия. Есть! Телекинез. Есть! Наконец-то! Живём! Телеметрия. Ну это само собой есть - увидел же людей за стеной. Левитация. Есть! Телепортация. Чёрт! Не успел...
  По каменному коридору послышались шаги с позвякивающими шпорами. Телеметрия показала мне силуэт человека. Альфа. Уж это-то я научился различать. Начальник охраны Отто скорее всего.
  Человек приблизился.
  - Оме Шварцман, - обратился ко мне начальник стражи Отто фон Эстельфельд, подойдя вплотную к решётке, - я хотел бы знать, что вы делали в дровяном сарае известного вам дома на Зелёной улице. У вас есть ответ на этот вопрос?
  - Я думаю, что смогу вам ответить, - поднял я изуродованное лицо на начальника стражи.
  Эмпатия показала мне удивление, любопытство и чувство брезгливости от созерцания моего лица. Да, я не красавец. Знаю.
  Звеня цепью, я сел на лавку по-турецки, подобрал озябшие ноги. Откинул волосы за спину. Ну вот он я, во всей красе. Любуйся.
  - Но... Прежде чем я продолжу, я хотел бы знать, почему я здесь и в таком виде? - я подёргал цепь рукой.
  - Оме Шварцман, оме Шварцман..., - нараспев произнёс фон Эстельфельд, - вы опять оказались не в том месте и не в то время. А... может быть как раз именно там, где вам и надлежит быть?
  - Что вы имеете в виду? Разве Одноглазый не рассказал вам всё? - резко ответил я.
  - Рассказал. А ещё рассказал, что его догнал демон. И вырвал из рук и ног кости. А напарника убил движением руки. Убил так, что и следов от тела не осталось, - проговорил начальник стражи, - и теперь я хочу выяснить, что же происходит у нас в городе. И вы, оме, мне расскажете. В противном случае... В противном случае вы вряд ли сможете отсюда выйти.
  Эмпатия донесла скуку и настойчивость. Начальник стражи готов на всё, чтобы не выпустить меня отсюда.
  - Принесите мою одежду, - потребовал я, - Я не готов общаться с вами в таком виде.
  - Оме Шварцман, оме Шварцман, - покачал головой начальник стражи, - вы не в том положении, чтобы требовать. Пока я не услышу ответов на свои вопросы одежду вы не получите.
  - Я искусник, господин Отто, и вы это знаете. И сейчас вы держите искусника в тюрьме без достаточных к тому оснований. Вы понимаете это? - наугад наехал я на начальника.
  Оп-па! Сработало! Эмпатия показывает, что я прав. Он действительно не имеет права держать искусников в тюрьме. Всё, что сейчас происходит это его самоуправство.
  - Господин Отто, вы говорили мне, что у вас в страже работают несколько искусников. Пригласите кого-нибудь из них сюда, - продолжил я давление.
  Искусники в здешнем мире, как я вычитал ещё в замке - это некая корпорация и они обязаны поддерживать друг друга - Великая Сила не прощает пренебрежения своими товарищами по искусству. Хотя бы и формального.
  - Хорошо, - сквозь зубы ответил начальник стражи, - Ожидайте.
  - Оме..., ожидайте, оме, - снова надавил я.
  - Оме, - вынужденно согласился он.
  Фон Эстельфельд повернулся и вышел. Я подождал, пока он поднимется по лестнице и, изучая имеющиеся возможности, начал эксперименты с телепортацией. Широкое кольцо, обхватывающее мою ногу, звякнув цепью, свалилось на пол с лавки, на которой я сидел. Теперь сам. Ап... Никак...Ещё... Нет...
  Прислушавшись к себе я почувствовал, что все мои способности вроде как есть, но чувствуются... словно бы через вату, что ли... Есть, но в то же время не в полную силу. Себя вот телепортировать не могу. Одежду призвать тоже не получается, хотя раньше мог. Но это в демонском обличии... Да... Телекинез тоже... какой-то не такой. Вроде бы есть, но... А пирокинез? Ну-ка... есть.... Получилось, но...
  Тусклый едва видимый шарик пирокинеза, погас не долетев до пола. Н-да...
  Да что же опять со мной? Очередной демонический выверт? То одно пропадёт, то другое. Теперь вот, вроде бы как всё есть, но какое-то ослабленное, едва действующее. И эмпатия-то сработала только потому, что фон Эстельфельд рядом стоял.
  Яркий энергетический силуэт силовых линий развитого искусника появился на лестнице ведущей в подвал, где я сидел за решёткой.
  Ага, кто-то идёт. Надо приготовиться. Обмануть искусника-дознавателя вряд ли получится, но от полуправды никто не застрахован.
  - Salvete, ome, - обратился ко мне здоровенный, под два метра, альфа-искусник на латыни.
  - Salvete, - осторожно ответил я - эмпатия не могла прощупать искусника.
  - Sei ti un artifex? (вы искусник?) - задал вопрос вошедший.
  - Sic, - ответил я, услышав латынь, - Sed libera nos a cellula (Да, но я хотел бы, чтобы меня освободили из камеры) - вспоминая слова языка искусников, выученного в этом мире, ответил я.
  - Et erit primum dimisit (скоро вас выпустят), - прогудел альфа своим довольно приятным баритоном, - Vellem tibi a paucis quaestiones (я хотел бы задать вам несколько вопросов).
  - Dic mihi, scito hic interrogare? Si ascendam in caelum, illic es? (скажите мне, обязательно задавать вопросы здесь? Может быть мы пройдём наверх и я оденусь?) - отбрыкнулся я.
  - Ita quidem, paenitet, ome (Да, конечно, извините, оме) - альфа показал рукой на лестницу, звеня ключами и открывая дверь камеры.
  Я демонстративно, с высоко поднятой головой, прошлёпал босыми ногами, болтая своим невеликим достоинством, мимо искусника.
  - Подождите, оме, - перешёл на немецкий альфа, - и, обогнав меня, крикнул в дверной проём, находившийся вверх по лестнице, - Эрик, одежду оме сюда!
  Молчаливый стражник спустился, держа в руках охапку моей одежды, забранной кем-то из дровяного сарая. Я отвернулся от него не желая, чтобы он видел моё лицо. Хотя, чего таиться? Повязки всё равно нет. Да плевать!
  Нашарив в куче, которую стражник так и держал в руках (эмпатия донесла до меня крайнюю степень удивления) свои штаны, я никого не стесняясь, запрыгал на одной ноге, натягивая штанину. Затянул завязки, намотал портянки (пришлось перейти на них - так теплее), поочерёдно сунул ноги в сапоги. Разогнулся. И вдруг альфа, пристально наблюдавший за моим одеванием, подошёл ко мне и осторожно дотрагиваясь подрагивающими пальцами до багровых шрамов на груди и плече, спросил, от волнения, судя по всему, забыв обратиться на языке искусников:
  - Что это, оме?
  - Memoria. Bonum memoriae (память. Добрая память), - ответил я по латыни, не разделяя волнения искусника.
  Ноздри альфы раздувались. Он волновался. Его энергетический каркас полыхал всеми цветами радуги. В голове и промежности начало преобладать красное свечение.
  Бля! Ещё немного и он на меня кинется! Рука его с подрагивающими пальцами не отрывалась от моего плеча. Едва уловимый запах корицы с какой-то горчинкой достиг моего носа. А вот и феромоны подоспели! Мой изуродованный омежий организм едва-едва дёрнулся, пытаясь реагировать на феромоны альфы. Но сдерживаемый сознанием успокоился. Мне мужики не нужны! МНЕ МУЖИКИ НЕ НУЖНЫ!
  Я отшагнул от альфы, сбрасывая его руку:
  - Quid refert apud te? (Что это с вами?)
  - Ignosce mihi, ome (извините, оме) - смущённо пробормотал альфа.
  Я застегнул костяные пуговицы рубашки, натянул сверху свитер (или кофту, чёрт его знает!) крупной вязки и накинул тулуп. А, вот и повязка нашлась!
  - Ome, mirum olfacies (оме, вы странно пахнете), - начал альфа, - non habes quis? (у вас никого нет?)
  - Ego sum artifex. Maritus meus Magna Potentia est (я искусник и мой супруг Великая Сила) - отвечал я, завязывая глазные впадины своей повязкой.
  - Supplico per un grande aiuto (прошу прощения) - альфа с небольшим поклоном приложил руку к груди.
  - Ergo. Eamus per (пойдёмте), - я взял из рук стражника малахай.
  - Ita quidem. Interroga te (Да-да, конечно. Прошу вас), - альфа, по-прежнему, смущаясь, показал рукой вверх, на лестницу.
  Мы поднялись наверх. Прошли по коридору. Я с трудом видел людей сквозь стены в двух-трёх метрах от себя. Дальше - никак.
  - Садитесь, оме, - альфа предложил мне стул, судя по всему, в своём кабинете.
  Я сел.
  - Продолжим, оме, - альфа закрыл дверь и мы оказались вдвоём.
  - Dictum est mihi quod eras in domo ubi Henie et Dibo interfecti sunt. Estne ita vero? (Мне сказали, что вы были в доме, где убили Хени и Дибо. Это так?), - снова перешёл на латынь альфа.
  - Ita, ego eram illic (да, я там был), - ответил я.
  - Quid hic agis? (что вы там делали?) - опять обратился ко мне альфа.
  - Veni et vidi cadavera et sanguinem. Omnes mortui sunt (Я пришёл и увидел трупы и кровь. Все были мертвы), - выдал я (вправду, ведь, видел, никто не опровергнет).
  - Bene. Quid deinde factum est? (Хорошо. Что было дальше?) - продолжил допрос альфа.
  - Sensi male (мне стало плохо), - опять не соврал я (неважно в какой момент мне стало плохо, было же).
  - Ita. O daemon? (так. А демон?) - продолжал альфа.
  - Non vidit eum in domo sua (я не видел его в доме) - я действительно не появлялся в демонском обличии в доме.
  - Nomen tuum?? (Ваше имя?) - вдруг резко спросил альфа.
  - Шварцман. Оме Шварцман, - ответил я по-немецки.
  - Bene. Homo negro (хорошо. Чёрный человек?)? - уточнил искусник.
  - Satis ita (именно так) - ответил я.
  - Quid erat daemon Unumoculum de? (о каком демоне вёл речь Одноглазый?) - снова задал острый вопрос альфа.
  - Non tam bene, quam tu vides (он нездоров, вы же видите), - действительно нельзя быть здоровым без костей в руках и ногах, - Dic mihi, quomodo te alloqui possum? (скажите, как я могу к вам обращаться?)
  - Interroganti Hugo (дознаватель Гуго) - дал мне ответ альфа.
  - Bene. Дом на улице Кожевников. Жёлтый. В подвале дети. Двое, - сжимая скулы проговорил я, - Дети искалечены... Это дом Герхарда Затейника, - я сглотнул, - Дознаватель Гуго, Затейник не должен жить...
  - Откуда вам известно о детях, оме Шварцман? - встревожился альфа.
  - Позвольте я умолчу об этом, - ответил я, - Пошлите за детьми людей.
  Альфа вышел из кабинета, я слышал, как за дверью раздаются голоса. Он о чём-то переговорил с начальником стражи, оказавшимся поблизости.
  Крики, топот копыт за окном.
  Через некоторое время уехавшие вернулись - я услышал. Хлопали двери. К кабинету приблизились сигнатуры дознавателя и начальника стражи.
  Дверь открылась.
  - Оме Шварцман, ваши слова подтвердились. В подвале действительно нашли детей..., - начальник стражи задохнувшись от гнева, замолчал.
  - Теперь, надеюсь, меня отпустят? - поднял я голову на вошедших.
  - Да... я вынужден это сделать..., дознаватель Гуго, - начальник стражи кивнул на альфу-искусника, - убедился, что вы не лгали на допросе.
  - Так это был допрос? - я повернулся к дознавателю.
  - Ну что вы, оме, как можно, мы просто беседовали, - откликнулся искусник.
  Я усмехнулся.
  - Что вы намерены делать с найденными детьми? - обратился я к начальнику стражи.
  - Ну-у... пока у нас побудут. В лазарете... - ответил он мне.
  - А потом?
  - А потом? Пристроим куда-нибудь. Они же... маленькие ещё. Лет десять-одиннадцать... Тварь! - произнёс фон Эстельфельд.
  - Господин Отто, если возможно, выслушайте моё предложение, - я встал и осторожно подошёл ближе к альфам, боясь наткнуться на мебель в незнакомом помещении.
  Нашарил стол и сел на его край.
  - Дом..., - я помолчал, - дом в котором жили... Он же пустой... Наследников, как я понимаю, нет...детей туда можно. Найти к ним семью какую-нибудь бездетную для ухода. Вы, - я обратился к начальнику стражи, - заглядывать будете. Я тоже заходить буду... А деньги...
  Я снова помолчал, вспоминая ставших мне дорогими людей.
  - Деньги у Одноглазого были. Всё, что он у Хени и Дибо забрал. Там хватит... Надолго, - проклятая омежья эмоциональность не давала мне нормально говорить.
  Транслируемые мной эмоции зацепили и альф, находившихся в кабинете.
  - Оме, - начал начальник стражи, - я по прежнему повторяю, что не хочу видеть вас в городе. Там, где вы - там смерть!
  - Господин Отто, мы с вами уже это обсуждали, - начал я, - я не могу не приходить в город. Да, я здесь не живу, но я не могу тут не появляться! Давайте договоримся так...
  - Нет, оме, единственное условие, на котором я пущу вас в город - это сопровождение моими людьми! - взвыл начальник стражи.
  Я замолчал. В конце-концов, что я теряю? Ну, будет ходить за мной стражник... пусть ходит. Ещё и поэксплуатирую его. Вещи таскать будет.
  - Ладно, - я поднял руки в знак согласия, - но это должен быть стражник в форме с оружием. И ещё, я согласен ходить с ним, но ограничений в передвижениях я не потерплю. Кроме того, мне нужно помещение, здесь в кордегардии - я буду приходить туда, а потом выходить в город (мне до весны недолго осталось).
  Фон Эстельфельд согласно кивнул головой. Искусник, стоявший рядом с ним не возражал и я решил ковать железо дальше:
  - Покажите мне закреплённого за мной человека.
  - Дитрих, - позвал в открытую дверь начальник стражи сержанта.
  Громкий топот кованых сапог возвестил о подошедшем сержанте.
  - Подбери для оме Шварцмана сопровождающего из наших стражников, - приказал начальник стражи вытянувшемуся перед ним сержанту.
  - Так это... господин начальник... посмазливей? - осклабился служака.
  Что!? Телекинезом я быстро резанул ремни доспехов и передняя часть кирасы сержанта с выбитыми на ней гербами короля и города, зазвенев, рухнула на пол, открывая потёртый стёганый гамбезон.
  - Смешно..., - откликнулся я на происшествие безразличным голосом, - браво, сержант, - я медленно поднял руки и похлопал ладонь об ладонь.
  Бормоча про себя ругательства, сержант подобрал свою железку и убыл из кабинета.
  - Зачем вы так, оме, теперь ему за свой счёт придётся восстанавливать доспех, - обратился ко мне всё понявший дознаватель.
  Я не ответил. Начальник стражи задумчиво потеребил подбородок, глядя на меня и вдруг предложил:
  - Знаете, оме, а не хотели бы вы поработать на городскую стражу - мне иногда требуется приводить в чувство расслабившихся бойцов.
  - Сколько платите? - растянул я губы в улыбке.
  - Договоримся, - пообещал он, выходя в коридор.
  Мы с дознавателем потянулись следом. Начальник быстрым шагом ушёл по делам, а дознаватель, придержав меня за руку, тихо сказал:
  - Оме, я прекрасно понимаю, что вы не всё мне сказали. В частности, о демоне.
  - Quid est daemonus? (о каком демоне?) - перешёл я на латынь.
  - Tu scis eum, Homo negro (вы его знаете, Чёрный человек) - огорошил он меня.
  - Давайте оставим это, дознаватель Гуго, - нейтральным тоном произнёс я, продолжая движение по коридору впереди дознавателя.
  - Как скажете, оме, как скажете, - негромко сказал он мне в спину.
  А вот интересно, случись что, смогу я убить полноценного альфу-искусника? Так-то моральных терзаний не будет - это точно, а как с точки зрения физики?
  Так, стоп! Что-то я всё об убийствах думаю? Человека надо выбрать. Где там у нас бравый сержант?
  Сержант Дитрих уже полностью без кирасы, в одном гамбезоне распекал во дворе кого-то из попавшихся под горячую руку солдат - чувствовалось, что он расстроен. Я подошёл ближе, досадой так и шибало.
  - Сержант, - позвал я альфу примерно с меня ростом.
  - Иди, и чтоб к вечеру всё блестело, - погрозил он кулаком, закованным в латную перчатку перед носом испуганного солдатика тоже альфы - в страже были только альфы и повернулся ко мне.
  - Сержант, я должен перед вами извиниться, - подошёл я, нашаривая в одном из карманов несколько взятых для покупок монет, вытащил одну - оказался гульден и сунул в руку сержанту.
  - Оме, - поклонился он, - я двадцать лет на службе, никогда со мной такого не было. Благодарствую конечно...
  - Подыщите мне кого посообразительнее, - попросил я его, - и я хотел бы, сержант, чтобы этот человек был закреплён за мной постоянно.
  - Как вы сказали, оме, закреплён? Занятное выражение... Ну, да чего только не услышишь от господ, - крякнув, сержант повернулся и зычно, на весь плац, рявкнул, - Ханс! Ханс, чтоб тебя черти драли, ёж твою кашу под коленку в корень через коромысло, срать-ебать твой лысый череп в могилу под мышку, налево с предподвыпердом в правую ноздрю, за пазуху и в педаль, в ребро через семь гробов, в срачку через семь хуёв, через чайник в тринадцатую становую кость раком!
  Эк! Как заворачивает!
  Из казармы, что-то жуя на ходу, выскочил молодой солдатик и, подбежав к сержанту вытянулся в струнку.
  - Вот, оме, этот балбес в полном вашем распоряжении. И закрепляется за вами до тех пор, пока, - сержант погрозил пучившему на него глаза альфе здоровенным кулаком, - пока нужно будет. Понял?! - рявкнул он на обомлевшего Ханса.
  - Так точно! - заорал Ханс.
  - Ну всё, оме, он ваш, забирайте, - кашлянул сержант и пошёл в казарму, по пути встретив ещё кого-то из солдат и выговаривая ему за какие-то упущения.
  - Дружище Ханс, - альфа был ещё молод и был пока немного ниже меня, я положил ему на плечо руку и поддавливая гипнозом, начал говорить, - мне необходимо сходить на базар, купить кое-что. Начальник городской стражи, господин Отто фон Эдельфельд любезно согласился помочь мне и попросил вашего сержанта, господина Дитриха, поручить вам, дружище, помочь мне (во как завернул!).
  Ханс, обалдевший от моих речей и гипнотического воздействия, молча шагал рядом со мной, звеня доспехами и придерживая болтавшийся меч (А мой-то где!? И баклер! Чёрт! Дома оставил!). Солдаты многозначительно ему подмигивали и хихикали нам в спину. Балбесы, как есть!
  Надвинув поглубже малахай, чтобы чёрная повязка не так бросалась в глаза, мы с Хансом двинулись на рынок. Я, не спрашивая разрешения, через его глаза смотрел вокруг. Эмпатия доносила до меня некоторый страх и жгучее любопытство, раздиравшее солдатика.
  Закупившись необходимым (в основном продукты: мука, масло, сахар, мороженая рыба (дома пожарим!), лук, морковка, соль, зубной порошок, мыло, козье молоко для мелкого, ухват без черенка) и заказав двойные оконные рамы с остеклением (чтобы не дуло) двинулись обратно. Уже выходя с рынка услышал осторожный шёпот в спину:
  - Чёрный человек...
  Это кто там такой глазастый? Придержав Ханса, щёлкнул пальцами за его головой, он повернулся и я через его глаза увидел трёх каких-то, не разобрать даже альфы или омеги. Они во все глаза пялились на меня и Ханса. Увидев, что стражник обратил на них внимание, они быстро вывернулись и растворились в толпе. Ну вот и слава пришла...
  Затащив мешок с купленным в выделенную тем же сержантом Дитрихом каморку, я поблагодарил Ханса и сунул ему в руку крейцер - люди с которыми приходится работать не должны от меня шарахаться. Сам задержался возле двери и, улучив момент, когда рядом никого не оказалось, ещё раз телепортировался для пробы за стену кордегардии. Получилось! Видимо организм немного восстановился после оборота. А дальше? Снова вернулся к каморке. Ещё телепорт. Дровяной сарай Хени и Дибо встретил меня как родного. Теперь огороды на окраине Майнау... Могу... Кабак Оппо... так передо мной и не появился. Я выпал из телепорта по пояс в снег среди деревьев - потолкался, потыкался руками и определил, что вылетел в глухом лесу, далеко не добравшись до горелого кабака. Значит телепортации хватает только на сравнительно небольшое расстояние. Что ж, будем прыгать чаще...
  Вернулся к каморке и, захватив мешок с покупками, сиганул в сарай, постоял подумал. Что-то ещё?.. О! Прости, котик! Твоя просьба... чуть не забыл! Окинул телеметрией, насколько смог, окружающие строения. Из соседского сарая вытащил невесомое, размером с ладонь, отчаянно пищащее чёрно-рыже-белое существо. Бережно поместил его за пазуху. Существо пригрелось и оглушило меня мурлыканьем, осторожно тыкаясь влажным носом в шею.
  Прыжок к огородам, в лес, на дорогу, к горелому кабаку. До своих отметок у дороги я прыгал ещё четыре(!) раза. Здорово всё-таки сдала телепортация, говорить нечего.
  Углубившись в лес, выдохнул, здесь было проще - я видел свои метки на деревьях и перемещался от одной к другой.
  ПахнУло дымком. Ну вот и дом, родной дом! Обстукивая сапоги от снега и отводя рукой в сторону замёрзшее бельё, развешенное на верёвках, чуть не был сшиблен выскочившим из дома Эльфи. Он прыгнул на меня, едва не свалив с ног, вцепился в шею и судорожно, исступлённо целовал меня куда попало:
  - Оме-оме, я так ждал! Я думал всё! Вы уже не придёте! Оме!
  В горле у меня запершило. Вот ведь!
  Спустив мешок на пол веранды (мы так и не зашли в дом), я, стараясь не уронить задремавшего котёнка, распустил пояс тулупа и обхватив омежку полами, запахнул его прямо перед собой - он выскочил из дома в чём был. Эльфи доверчиво прижался ко мне и, подняв голову смотрел снизу вверх влажными глазами.
  - Ну что ты, что! Как же я могу вас тут бросить? Сам подумай.
  Эльфи спрятал лицо на моей груди. Эмпатия донесла до меня чувство обожания. Мой запах кружил голову омеге. Что же, всё таки, мне накрутили с гормонами замковые эскулапы? Голова и его промежность покраснели. Наверно и попка мокрая - подумал я. Переступая озябшими в домашних тапочках ногами по полу веранды Эльфи выдохнул мне в грудь, прижимаясь теснее. Я, скинув меховую рукавицу, погладил его по густым коротким волосам.
  - Оме, а я суп приготовил! - сообщил вдруг Эльфи.
  - Ну, это надо обязательно попробовать! - откликнулся я, - а мелкий как?
  - Спит, - тихо ответил омега.
  - Привыкаешь? Давай-давай, скоро свой появится, учись, - пошутил я, снова гладя Эльфи по голове (как Янку! - резануло по сердцу), - пойдём, а то смотри, весь замёрз.
  Эльфи молча помотал головой счастливо глядя на меня большущими глазами.
  Я, не выпуская омегу из объятий, чуть приподнял его телекинезом и прошагал в дом. По очереди выпростал руки из рукавов тулупа, скинул его вниз, переложил проснувшегося котёнка на топчан. Эльфи всё также не отпускал меня, обнимая уже в тепле и млея от моего присутствия.
  Веник, получив от меня порцию энергии в своё средоточие, проснулся, закряхтел, шевелил маленькими ручками, сгибая и разгибая крохотные пальчики с розовыми ноготками, сонно моргал ярко-синими, как у отца, глазками.
  Я стянул сапоги, цепляя пятку за пятку, и в распускающихся портянках шагнул к табурету. Сел. Эльфи уселся верхом мне на колени. Наши лица оказались на одном уровне. Он опять принялся судорожно целовать меня. Я, избегая поцелуев, облапил худенького омегу и прижал его к себе. Эльфи едва успокоился от своего порыва и, пристроив голову мне на плечо тихонько шептал прямо в ухо:
  - Оме, я вас так ждал... Я чувствовал, оме. Вы ушли, а там что-то случилось... Что-то плохое. Очень плохое. Вы опять демоном были, да?
  Я молча кивнул. Он же Личный Слуга. Значит всё чувствует. У нас теперь одна жизнь на двоих. Я его приручил, а он меня.
  Чуть ослабив объятия, я не отвечал на посыпавшиеся из омеги, как горох, вопросы. И только молча гладил Эльфи по голове, по узкой спинке, задевая иногда косточки позвоночника. Он, наконец, немного успокоился, отлип от меня, держа меня за плечи, пристально стал разглядывать моё лицо, я смотрел на себя его глазами.
  Сила Великая! Всё лицо покрыто багровой сеткой. Наверное и тело такое же стало!
  Омега приложил к моим щекам худенькие ладошки и осторожно приблизил своё лицо, закрыв глаза. Картинка пропала. Губы наши соприкоснулись. Я выдохнул. Нет! Боюсь я с ним секса! И он - Личный Слуга.
  Котёнок, потоптавшись по одеялу, вдруг громко пискнул. И неловко перебирая лапками начал пробираться к краю топчана. Подошёл, прицелился и перепрыгнул, обрываясь лапками, в кроватку Веника. И тут же, как будто так и надо, улёгся к младенцу под бочок, мурлыкая как трактор.
  Эльфи вздохнул, слез с моих коленей, подошёл к кроватке и подперев щёку рукой уставился на спящих детей - одного человеческого, другого кошачьего.
  Я затащил в дом мешок с продуктами, разложил и рассортировал принесённое. Мороженую рыбу отправил в лабаз.
  - Откуда это? - спросил Эльфи, имея ввиду котёнка.
  - Потом расскажу, - ответил я, не желая расстраивать омегу.
  Стемнело. Поужинали супом, сваренным Эльфи. Ну что я скажу? Ему есть к чему стремиться. Котёнок, разнежившийся в тепле возле Веника, был извлечён из кроватки, осмотрен на предмет блох и прочего, признан соответствующим. Под неумолчные панические крики вымыт мылом в тёплой воде и высушен телекинезом. Кошка, а трёхцветными бывают только они, с облегчением опять забралась в кроватку к мелкому и заснула. Разглядывая обоих, я увидел, что энергетическое ядро Веника немного, совсем чуть-чуть подросло, да и в кошке тоже что-то зарождалось! Наследство Господина Ди, не иначе.
  С большим облегчением воспользовался телекинезом (пусть и ограниченным) - наполнил ванну для вечерней помывки. Пока раздевались Эльфи с ужасом пялился на мои багровые шрамы. Сколько лет жизни я потерял? Три? Пять?
  Долго отмокали в горячей воде. Я через глаза Эльфи любовался заснеженным морозным лесом. Тот не отлипал от меня - привалился острыми лопатками к моей груди и млел от нахождения рядом со мной. Я, опираясь спиной на борт ванны, по установившейся привычке перебирал его тонкие ухоженные пальчики, дыша ему в макушку.
  Эльфи водил свободной рукой по моему бедру, размышлял о чём-то своём. Я в очередной раз пошевелился - ноги показались над водой. Глаза Эльфи округлились:
  - Оме, что с вашим ногтями?!
  - А что с ними такое? Вроде не отросли ещё? - рассеянно откликнулся я.
  - Как что? Как что? Вы когда в последний раз делали педикюр? - воскликнул он.
  - Когда? Да в замке ещё, - ответил я, не подозревая о последствиях.
  Эльфи завозился, вылез из моих объятий, развернулся лицом ко мне. Сел на колени на пол ванны между моих разведённых ног.
  - Да что этот такое?! Как так можно! - он несильно хлопнул сразу двумя мокрыми ладошками по моей груди исчерченной багровыми шрамами.
  - Нет! Я за вас возьмусь! Сегодня же! - воскликнул он.
  - Эльфи..., - проговорил я, смущённый его напором, - темно уже...
  - Ну хорошо, не сегодня. Но завтра я с вас, оме, не слезу, - сбавил напор омега.
  - Эх, наездник ты наш (а может мой?), - мой голос дрогнул и я взъерошил его волосы.
  Эльфи кинулся мне на грудь и крепко, как мог, обнял меня, прижавшись щекой к груди. Выдохнул. Эмпатия захлестнула меня волной обожания (Оле! Где ты теперь!).
  Вечером, когда Веник, подмытый и накормленный сыто спал, а котёнок (будет Машкой), получивший свою порцию молока с хлебом, блаженно жмурясь тщательно умывался, сидя на полу, а затем снова забрался в кроватку к малышу, Эльфи, устроившись на моей руке, повернулся носом к стене, а я обнял его сзади.
  Не спали, я лежал молча, а Эльфи с затаённой надеждой ждал дальнейшего развития событий.
  Я плотнее прижал к себе худенькое тельце омеги, обняв его руками крепче:
  - Эльфи, помнишь у Хени и Дибо дети были?
  Он молча кивнул.
  - Я сегодня был там...
  И я, повинуясь какому-то наитию, рассказал ему о том, что произошло и что я сотворил.
  Эльфи, сжавшись, с крепко зажмуренными глазами слушал мой, прерываемый тяжёлыми вздохами, рассказ.
  - Вот так..., - закончил я.
  Омега всхлипнул и едва слышно выдохнул от охватившего его ужаса. Я поцеловал его в макушку, утешая.
  - Оме..., - прошептал он, - оме, как так можно?
  Я молча вздохнул - риторические вопросы не имеют ответов.
  - Всё, давай спи, всё хорошо будет, маленький..., - усыпил я омегу.
  Эльфи заснул, а я откинулся на спину и долго лежал без мыслей и без сна.
  И вдруг, ужасная догадка обожгла меня! Я вспомнил, как ещё в замке, изучая в библиотеке искусническую литературу по ментальной магии, мне попалось утверждение о том, что ментальная магия позволяет реконструировать и редактировать те или иные ситуации посредством мыслеформ высокой организации, которые действуют на ментальном уровне. Они не просто внедряются в ауру человека, а помогают выстраивать события и явления в желаемом направлении, запуская цепную реакцию. Я же, сколько себя помню в этом мире, постоянно задавался вопросом об окружающих меня омегах - зачем они мне? И, получается, подсознание осуществляло воздействие на окружающий мир и он выполнял моё неосознанное и невысказанное желание - я избавлялся от омег. А они гибли, покидая меня. Вот кто настоящий убийца! Я!!!
  Острожно вытянув руку из-под щеки сладко спавшего Эльфи, я укрыл его одеялом, встал, и как был, в одних трусах заметался по дому. За окном опять выла метель - мело как в тундре. В кое-как смастряченные рамы окон задувало. И только тёплая печь была спасением в морозном зимнем лесу...
  * * *
  Вечером, когда стемнело и в кордегардии остались только стражники, заступившие на ночное дежурство, Ханс и еще несколько его приятелей, не дежуривших сегодня, сидели в кабачке папаши Эрнста и пили весьма неплохое пиво.
  - Ну-ка, Ханс, расскажи нам, как ты сегодня со знатным оме по городу прошёлся, - подначил молодого Герборт, славившийся своим острым языком, - мы видели как он тебя обнял - прямо голубки!
  Сидевшие за столом заржали.
  - Оме-то, поди красавец, вон как возле него господин начальник и и дознаватель Гуго вились, отдастся тебе, а там может... того... Замуж выйдет за тебя - ты у нас парень видный, молодой, сил много. День и ночь удовлетворять сможешь! А?! - Герборт отхлебнул пива, стёр пену с верхней губы и толкнул Ханса локтем в бок.
  - Нет, ребята, - вздохнул Ханс, - мне сержант наш потом сказал, оме этот - искусник.
  - Да иди ты! - изумлённо выдохнул простоватый Руди.
  - Точно, - подтвердил Эрик, приносивший одежду по приказу дознавателя, - искусник, как есть, я сам слышал, как наш дознаватель с ним по ихнему разговаривал. Да и, правду сказать, видел я этого оме без одежды...
  - Ну?! Врёшь! - уставился на Эрика Герборт.
  - Чтоб мне сдохнуть, видел. Здоровенный, как сержант наш. И весь в шрамах. Как есть, весь, сверху донизу. Да шрамы такие, - Эрик поёжился, - здоровенные, да багровые, Ужас просто! Волосья длинные и все седые. Белые, да. А уж рожа..., - стражник отхлебнул из кружки, - У него глаз нету! Слепой он, как крот слепой.
  - Да уж... - выдохнул кто-то за столом.
  - Спаси Великая Сила от такого супруга... Он, поди, чуть-что не по нём, как двинет и костей не соберёшь, да ещё и искусник, - выдал Руди, - нет уж, пусть господа с такими супругами живут, а это не по мне.
  За столом опять засмеялись.
  - Нет, ребята, я люблю, чтобы омега мягкий был, ласковый. Вот как мой Эни. А летом в деревню поеду, там у мельника нашего тоже омега на выданье. Второго возьму. Глаза во! Жопа во! Красавец! И приданого дают за ним, - мечтал Руди, чмокая губами, - А это что такое?..
  Осторожный Эрик толкнул Руди в бок:
  - Ты говори, да не заговаривайся, а то мигом определят в холодную. И будет твой Эничка тебе передачки таскать.
  - Да нет, я ничего..., - прикусил язык Руди.
  - То-то, ничего, дойдёт до сержанта - он тебе мигом небо с овчинку покажет, - буркнул Эрик.
  - А я вот, что скажу, ребята, - подвыпивший Ханс пригнулся к столу и поманил руками собутыльников, - хожу это я с ним, с оме с этим, и как он мне, что скажет - так у меня мороз по коже. Так и дерёт. А ещё, вот что было на рынке-то... Идём мы, опять же, с этим оме мимо лотка, где толстый Магдал пирогами торгует, - Ханс оглянулся, не подслушивает ли кто, - дрянь у него пироги... Я вот в прошлый раз...
  - Да говори ты толком, брось своего Магдала, и так все знают, что он к тебе неровно дышит, - перебил рассказчика Герборт.
  - Чего-о! Да там и было-то один раз всего... Забежал я на огонёк к нему, холодно было..., - начал оправдываться Ханс.
  - Демоны тебя задери и с Магдалом твоим, Ханс! Рассказывай уже, что было-то? Ну? - нетерпеливо прошептал осторожный Эрик.
  - Ну вот, идём мы с оме этим, значит, мимо лотка, - Ханс, низко нагнувшись над столом, начал помогать своему рассказу руками, - и вдруг, будто толкнул меня кто, по затылку. Я обернулся, а сзади за нами идут трое: Чёрный человек - говорят. И в оме этого пальцами тычут! Меня увидели - и врассыпную! Тут-то меня и проняло - оме-то этот Чёрный человек и есть!
  - О-о! - выдохнула подвыпившая компания.
  Молодой омега с белым фартучком на поясе, разносивший кружки с пивом, остановился около стола послушать о чём говорят стражники.
  Герборт заметил его и с размаху хлопнул по мелкой заднице, провожая дальше:
  - А ты, что встал. Пива неси!
  - Точно! Он это! - высказался потерявший осторожность Эрик после того, как омега ушёл, - я вот дежурил сегодня в подвале. Там этого приволокли сегодня - душегуба безрукого. Уж как он орал! Как орал! Демон, говорит, кости-то у него из рук вынул, и из ног тоже вынул, это чтобы он не убежал, значица. А демон-то этот, душегуб орёт, и есть Чёрный человек. Вот!
  - Так выходит, оме-то, с которым я сегодня... Демон? - ужаснулся Ханс.
  - Так и выходит, только об этом - никому! - Эрик поводил перед носами порядком уже пьяных стражников пальцем.
  Настроение выпивать пропало. Ханс расплатился с кабатчиком и компания молча потянулась на выход в метельную ночь.
  
  
  
  Глава XXXVI
  
  Ют обнял озябшими руками Сиджи. Их не кормили уже несколько дней и Сиджи ослаб от голода и постоянно мёрз. Господин не шёл. Но сказано: "Господин твой любит тебя, а служение Ему есть высшая честь и высшее наслаждение. Если Господин твой повелел лежать молча, то ты должен исполнить желание его. И тебя не должно быть видно и слышно."
  Ют в полубезумии шептал в ухо Сиджи:
  - Чтобы служить верно и правильно - следует очистить чувства и желания и научиться управлять ими. И коль скажет Господин - "это нельзя", то, как бы ни было это желанно тебе - укроти возжелание твоё.
  Сиджи изредка согласно качал головой и шептал в ответ:
  - Опечалить Господина - грех. Страшный грех. Стыдно, Ют. А я не хочу опечалить Господина нашего... Обними меня покрепче, холодно.
  Сиджи тыкался холодным носиком на исхудавшем лице в шею Юта и шептал в полузабытьи:
  - Нам повезло, Ют, выбрали нас среди многих. Обратили на нас лицо своё. И ныне обрели мы смысл и свет жизни своей. Дана нам честь. Высшая честь, что может быть дана сынам человеческим - честь служения.
  Сиджи забывался тревожным беспокойным сном. Стонал и стонами будил тоже дремавшего Юта.
  - Господин нуждается в нас...Лик господина можно увидеть, голос его - услышать. И заслужить высшее счастье - его благоволение...
  Однажды, ненадолго очнувшись от морока, Сиджи прошептал в ухо Юта:
  - Братик, Чёрный человек... Заберёт нас... И всё кончится. Всё...
  На вопросы Юта Сиджи не ответил - забылся от слабости.
  Ют, подползая на руках к краю топчана - ног не было, на котором они лежали с Сиджи, брал кувшинчик с узким носиком и осторожно, приподняв голову, поил Сиджи, также осторожно, стараясь не пролить ни капли, пил сам. Немного, по два глотка ему и Сиджи - воды было мало.
  Потом приникал к безрукому и безногому телу Сиджи и омеги пытались согреться в тёмном пустом подвале, укрывшись ветхим тряпьём.
  Помощник Господина давно уже не приходил. Кормить несчастных было некому.
  Впав в полуобморочное состояние от голода и холода, омеги не видели и не слышали, как в дом ворвались стражники и начали обыскивать его. Распахнули дверь в стылый подвал. И, наверное, их никто бы не увидел - Ют закопал их в грязные тряпки с головой, если бы один из стражников, проходивших мимо топчана, не решил проверить - нет ли там чего. Откинув тряпьё он увидел лежащих без движения бледно-прозрачных от голода омег.
  Детишек доставили в лазарет при городской страже. Был вызван мастер Дитрих - целитель специализирующийся, в том числе и на детях. Он осмотрел омег, нашёл, что они сильно истощены и присоветовал специальную диету для выведения детей из голодного состояния. Отто фон Эстельфельд распорядился и два стражника побежали на базар.
  "Да, Шварцман был прав - детей надо куда-то пристроить. И с головами у них, похоже как, не всё в порядке. Они всё время говорят о каком-то господине. И имени не называют."
  Дом, в котором жили Хени и Дибо, был отмыт от крови и прибран целой бригадой, нанятых за небольшие деньги пожилых омег. В течение двух дней начальник стражи выписал из родной деревни, из которой он когда-то, несмышлёным пацаном, пришёл в Майнау и попал в добрые руки Вернера фон Хольца, тогдашнего заместителя начальника городской стражи, пожилую пару - дедушку Штайна и его супруга Элка.
  Фон Хольц приметил сообразительного парнишку и привёл в свой бездетный дом к неописуемой радости Хени и Дибо. Омеги души не чаяли в Отто и он платил им тем же. Подрос, поступил в городскую стражу. Учился. Двигался по службе. Дослужился до офицера, вместе с земельным наделом получил приставку "фон", затем продвинулся до начальника стражи - наместник приметил молодого способного альфу. Помогли и хорошие рекомендации фон Хольца, к тому времени вышедшего в отставку. Постаревший заместитель начальника стражи умер, Хени и Дибо стали коротать свои дни в доме, доставшемся им от супруга, а Отто два-три раза в неделю забегал к гостеприимным омегам, заменившим ему в своё время родителей. И вот... Их убили. Убийца найден и, более того, во всём сознался.
  Проходя по бывшему когда-то родным дому, фон Эстельфельд с болью в сердце рассматривал привычную обстановку опустевшего жилища...
  Гостиная. Здесь любил сидеть на каминной полке Господин Ди. Откуда он у Хени и Дибо? Сколько себя Отто помнил, Господин Ди всегда был. Сколько же ему лет? Кошки, ведь, недолго живут - лет пятнадцать-двадцать. А он...
  Кабинет Вернера фон Хольца. Книги с золочёным тиснением корешков в старинном шкафу... В последние годы Хени обустроил в кабинете покойного мужа свою швейную мастерскую. В углу у окна стояла швейная машинка. Омеги, не слишком богатые соседи приходили к нему, кто с чем. В хозяйстве всегда найдётся дело для ловких рук, умеющих шить.
  Кухня... Каким мастером, сравнимым с ресторанным поваром, никак не меньше, был Дибо! Его пироги...И теперь его тоже нет.
  Почему так!
  Штайн и Элк, как это часто бывает с людьми долго прожившими вместе, были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Отто их знал ещё тогда, когда сам жил в рыбацкой деревне, недалеко от Майнау. Старики всегда были ласковы с сиротой и чем могли подкармливали его. А сейчас, узнав, что их ещё крепкие руки требуются в Майнау, откликнулись на просьбу Отто фон Эстельфельда. У старика Штайна был ещё один супруг - Джит, но жизнь в рыбацкой деревне у сурового холодного моря нелегка и Джит умер родами. Ребёнок не выжил. Элк беременел раз за разом, но беременности оканчивались выкидышами. И в конце концов Штайн перестал надеяться - видно Великая Сила не хочет, чтобы у Штайна были дети. Ни одного слова не было сказано между ними о детях, но много было сказано в мыслях, без слов. Поняли они, что живут единой жизнью: Штайн для Элка, а Элк для Штайна, и никакой отдельной жизни, каждому для себя, у них уже давным-давно нет. Так и старели Штайн и Элк, обратив всю свою нерастраченную любовь друг на друга. И вот, вызов от малыша Отто. Собрались не раздумывая...
  Дети, один без ног, а второй не только без ног, но и без рук, держались друг за друга так, что и мыть их, выдирая из кожи въевшийся запах подвала и нечистот, пришлось только вдвоём. Блондинистый Ют, хныча от бессилия и страха, вцепился тонкими прозрачными ручками в тело Сиджи и молча, смотря огромными газельими серыми глазами, умолял не разлучать его с Сиджи. У старого Штайна сердце разрывалось на части, когда они с Элком попытались по очереди помыть детей. Наполнили тёплой водой ванну и так и перенесли обоих в неё. Сиджи, с короткими волосами цвета красного дерева и нежной, белой, как у альбиноса прозрачной кожей, под которой были видны все сосуды, не открывал глаз и только едва слышно шептал как мантру:
  - Ничто не должно оскорблять взгляд Господина. Ни дерзостью, ни беспорядком, ни суетой. Нет высшего стыда и несчастия, как опечалить Господина своего. Это - нестерпимо и невыносимо. Спасибо тебе, Великая Сила: ты дала мне доброго Господина! Его милостью я живу. Он! Он! Тратит на меня, недостойного, неумелого, ни на что не годного - силы и время своё. Чтоб я стал чем-то годным. Чем-то из того, чем возможно стать человеку! Рабом верным. Истинным слугой. Лучшим и преданнейшим. И руки мои и ноги.., нет у меня ничего своего! Ничего нет! Единственная нить в этом мире, единственный здесь луч света - мой господин. Единственный, кто думает обо мне, заботится... Ведь я же - его раб, я же - принадлежу ему. Весь. Полностью. Душой и телом. Моему Господину...
  - Я... я тоже принадлежу моему Господину, - вторил Ют почти бредящему Сиджи.
  - Дети, - шептали, заливаясь слезами и Штайн и Элк, - где вы этого набрались?... Откуда это?
  - Наш Господин..., - Ют едва выдохнул, а Сиджи обессиленно замолчал, - Он принял, заметил нас... и... и... соблаговолил! Он всё может! Всё знает, он был столько раз добр к нам! Только по доброте его мы живём. Ведь он - владетель наш, наш хозяин. Единственный. Во всём мире... Восхитительно любимый... Заботливый... Добрый... Милосердный...Всё, что он делает - правильно. Ему не понравились мои ноги и я тоже не хочу их. Ему не понравились руки и ноги Сиджи и Сиджи не хочет их. Это - правильно...
  Голова мальчика-омеги с блуждающей улыбкой опустилась на грудь, глаза закатились... Элк, прижав руку ко рту, не в силах вымолвить ни звука, широко раскрытыми глазами смотрел на детей, слёзы безостановочно катились по его щекам. Штайн, старый Штайн, много повидавший на своём веку, отвернулся и, привалившись к косяку двери ванной, молча глубоко вздыхал - его душили слёзы.
  Отдышавшись, продолжили мытьё. На дно ванны было постелено полотенце - чтобы Сиджи не съезжал. Юта попытались посадить напротив Сиджи, но он не захотел выпускать своего брата, друга, любовника и Сила знает кого ещё. Так и сидели, Ют у стенки ванны, а Сиджи оловянным солдатиком, зажатый ручками-спичками Юта, привалился оставленными при экзартикуляции лопатками, к его хрупкой, тощей груди.
  На головы детей лилась ласковая, тёплая вода, Элк, встав на колени рядом с бортом ванны, кусая губы, осторожно, стараясь не задевать маленькие чёрные синяки на телах едва живых детей, тёр мягкой мочалкой тонкую нежную кожу, которая, казалось, того и гляди порвётся от неосторожного движения.
  Мастер Маркард постарался, исполняя просьбу Герхарда, подкреплённую приличной суммой денег: экзартикуляции в тазобедренных суставах обоих детей и в плечевых суставах Сиджи были проведены на загляденье: никаких шрамов, конечности удалены максимально эстетично, так чтобы не было и следов их наличия, а тела оставались гладкими и привлекательными. Мало того, изувер-целитель стимулировал анальные железы омег и они, несмотря на детские, несозревшие организмы, функционировали от нажатия комбинации точек на теле. Исполняя какой-то из фетишей изувера, тот же Маркард нанёс на шейки омег татуировки в виде чёрных полосок-чокеров шириной в палец.
  А Герхард, развлекаясь с детьми своей альфячьей дубиной, настолько разорвал и утрамбовал их внутренности, что от омежьих половых органов мало что осталось - Маркард удалил воспалившиеся и матки и яичники обоим. И только влагалища детишек, растянутые елдищей альфы-работорговца, через обильно истекающие смазкой анусы, были готовы в любую минуту принять в себя и его устрашающее орудие и сперму - Великий Дар Господина...
  А потом физически и морально изуродованные дети надоели своему Господину и он, развлекаясь и получая деньги, начал через особо доверенных лиц приглашать к ним любителей. Условие было одно - не убивать и не калечить.
  * * *
  В город я выбрался только через три дня. Возился по дому. Отходил от демонического оборота. Основная причина моего появления в городе - это молоко для мелкого. Есть молоко - сижу в лесу. Нет - иду в город. Изготовил из комля колыбельку для Веника с целью его сна на свежем воздухе, на веранде. Выносили окрепшего ребёнка и он, укутанный в вещички, купленные Хени, с удовольствием спал на вольном воздухе. Эльфи возжаждал сделать мне педикюр и пришлось уступить, для чего опять вытачивать ещё и корытце для ног.
  Кошка Машка поразительно быстро освоилась, отличаясь завидным аппетитом, вовсю бегала по дому и специально пугала Эльфи, подпрыгивая на печке и растопыривая поднятые вверх передние лапы, куда виртуозно ловко забиралась, когда на неё никто не смотрел, а эмоциональный омега по настоящему пугался каждый раз. Свои кошачьи дела она делала только на улице, свесивши разноцветную попку и отставив треугольный хвостик-морковку с края веранды, для чего оглушительно орала, настаивая её выпустить наружу и также орала, требуя впустить.
  Я пошёл на очередную охоту - рыбу мы пожарили (эх и вкуснотища!) и наварили ухи, тетерев кончился - надо было добывать еду.
  Частыми скачками телепортации, проваливаясь в снег по пояс, а кое-где и глубже, когда останавливался для следующего скачка, удалился на значительное расстояние, по-прежнему, ставя метки на деревьях там, где их не было.
  Остановился, прислушиваясь к тихому промороженному лесу, забывшемуся до весны в своём снежном наряде. Чем-то встревоженная, где-то стрекотала сойка.
  - Кру, кру, кру, - послышалось в вышине - ворон облетал свои владения.
  Я поскрипел снегом, утаптывая его плотнее и оглядываясь телеметрией по сторонам.
  Негромкое рычание... Там... Волки... кого-то жрут.
  Скакнул ближе. Телеметрия показала мне, как несколько волков, а точнее шестеро, не торопясь и порыкивая друг на друга, рвали недавно убитого лося. Туша ещё была тёплой и задние ноги лося покачивались каждый раз как звери рвали его внутренности.
  О, ребята, вот вы то мне и нужны..., телепортировавшись к месту удачной охоты санитаров леса, я громким криком и хлопком в ладони разогнал хищников. Волки, растерявшись от такой наглости, отступили, но затем раздражаемые моим появлением и, чувствуя силу, окружили меня. В целях собственной безопасности я зажёг шарик пирокинеза, но тело ещё не полностью восстановилось, и он погас не долетев до земли. Тогда, вычленив из всей стаи самого крупного волка - наверняка вожак, я подхватил его телекинезом и подвесил над землёй. Зверь вертелся, пытаясь вырваться из захвата, повизгивал от страха. Остальные отступили от греха подальше. Удерживая зверя в воздухе, я быстро подобрался к поверженному лосю, затем, неподвижно зафиксировал волка и направил его башку на лося. Подключился к глазам зверя, кстати, интересно они видят в синевато-серо-зелёных оттенках, и, рассёкши тушу на несколько кусков, вырезал куски мяса с лопатки, отсёк крестец и оба окорока. Ну всё хватит...
  - Ладно, ребята, я же не всё взял, вам тоже осталось..., - сказал я маячившим на грани видимости волкам и отпустил вожака.
  Тот, обалдев от происшедшего, во все лопатки кинулся к своим.
  Отделив ноги у пяточного сустава окороков, я кинул их на оставленную волкам тушу, ободрал окорока от шкуры и, завернув в одну из снятых шкур мясо лопатки, захватил подготовленное богатство и телепортировался вместе с ним к своей предыдущей точке. Всё! Теперь мы с мясом. Нам его надолго хватит, а надоест дичина, куплю на базаре говядину или свинину. Там есть, я видел. Стоп! Говядина, свинина... Пельмени же! Эльфи мясо нужно, а лосятину он вряд ли будет есть - я с беспокойством думал об омеге. А из лося щец наварим, борщ опять же. Как же без борща-то! Только бы чесночку найти! А отбивные... Чёрт! Не посмотрел кого волки завалили, быка или корову. Бык-то в лесу с яйцами, значит мясо вонючее будет. Ну-ка...
  Я остановился, притянул окорока к себе и начал их обнюхивать. Непонятно... Ладно, если воняет, то только на шашлык, а перед этим на сутки (а может и двое-трое) в маринад с уксусом...
  А вот хорошо бы ещё рассольничек забалабашить - мечтал я, прыгая от точки к точке по зимнему лесу, - огурчиков солёных для него надо (а есть ли они тут?) и крупы перловой (без перловки что за рассольник?). Соляночки бы... Каперсы... Маслины...Лимон... Эх-х! А вот грибов я на базаре не видел... Дикие люди! Что ещё можно сказать? Лес под боком, иди собирай... Так нет же...
  А ещё можно...
  Но пахнуло дымком, я увидел коловраты - значит дома. Мясо в лабаз - ему надо вылежаться, да и уксуса и специй для маринада у нас пока нет, надо покупать.
  А я в город...
  Эльфи не отходил от меня, пока я снаряжался для похода в город. Хрустел пальцами заламываемых рук. Эмпатия доносила волнение, страх.
  - Эльфи..., - он не унимался, - Личный Слуга! - прикрикнул я.
  Эльфи откликнулся:
  - А?
  - Ты успокоишься, наконец, или нет? - я подошёл и тряхнул его за плечи, - Тебе нельзя сейчас, - добавил я спокойнее.
  Вот, ведь, волнуется... Ну и что, что на пустом месте... Ребёнку, то есть, будущему ребёнку от этого не легче...
  Я привешивал на пояс жезл меча и крышечку баклера - больше не забуду.
  Так, что купить надо - начал перечислять я для себя - говядину и свинину, по куску, сало, да, забрать заказ по сапогам и оконным рамам. Муки ещё надо... Яиц... (чем их тут продают? Десятками или дюжинами?)
  Захватив пустой мешок и почти гульден крейцерами, я выдвинулся в город.
  Вышел, как и было договорено, в каморке кордегардии. Во дворе, завидевший меня сержант (его сигнатуру я запомнил), крикнул Ханса и мы вдвоём с молодым альфой отбыли на базар.
  Эмпатия сразу же донесла до меня опаску, тянувшуюся в мою сторону от Ханса. Хм... Что это?
  - Ха-анс, - протянул я, обращаясь к стражнику, - Что-то случилось?
  - Нет-нет, оме, всё в порядке, - шарахнулся от моего вопроса Ханс.
  - В порядке, говоришь? Ну-ну, - проговорил я как можно таинственнее, - А скажи-ка мне, дружище Ханс, детей из дома Герхарда Затейника забрали?
  Ханс выдохнул:
  - Забрали, оме. Но лучше бы... Чуть живы... И... такие...
  Н-да... Надо навестить мелких...
  Закончив дела на базаре (солёные огурцы нашлись!), вернулись в кордегардию и я телепортнулся к дому Хени и Дибо.
  Пара пожилых уже супругов встретила меня в прихожей, здесь же болтался переодетый стражник.
  - Кто вы и что вам нужно... оме? - спросил ещё крепкий старик.
  - Я знал господ Хени и Дибо, - я начал давить гипнозом, - шёл мимо, смотрю кто-то есть в доме. Дай, думаю, зайду, узнаю кто здесь... У нас с начальником Отто договорённость, вот и господин стражник может подтвердить...
  Загипнотизированный стражник закивал головой.
  Так, симпатия и доверие, симпатия и доверие. Старик пропустил меня внутрь. Старичок-омега встретил меня в жарко протопленном доме:
  - Проходите, оме, проходите... Я сейчас на стол соберу...
  Страх, безысходность и густая, почти видимая тоска захлестнули мои эмпатические чувства. И всё это из комнаты для гостей. Дети... там...
  Я увидел сквозь стены два силуэтика. Изуродованы... Это только на расстоянии можно спокойно говорить, но увидеть... Сила... Великая Сила!
  Я вернулся в прихожую, где оставил мешок с покупками, прислонённые к стене перевязанные друг с другом новые рамы и разделся. Потом прошёл в комнату к детям.
  Ют лежал крепко обняв Сиджи. Я наощупь (должен быть где-то здесь) взял стул и приставив его к кровати на которой мы ещё совсем недавно спали с Эльфи и Веником, присел рядом с найдёнышами. Протянул руку погладить по голове. Оба испуганно отшатнулись. Головы их пожелтели.
  - Как вас зовут? - спросил я, пытаясь начать разговор.
  Дети закрылись и упрямо смотрели прямо перед собой.
  - Господин наш не разрешал нам разговаривать с незнакомыми людьми, - едва слышно прошептал безрукий, видимо более стойкий.
  - Да... - шепнул второй, судя по всему ведомый.
  - Ну-у... Вам же не требуется разрешение вашего господина, чтобы ходить в туалет. Так ведь? - задал я вопрос.
  Безрукий, повернув голову ко мне, отрицательно помотал головой. Есть! Начало положено. Теперь осторожно дальше:
  - И для еды вам не нужно разрешение?
  - Нет..., - ответил безрукий.
  - Ну вот, видите. Так почему для разговоров нужно разрешение? - сразил я их неумолимой логикой.
  - Так как же тебя зовут, маленький? - я осторожно, стараясь не испугать, протянул руку к голове безрукого и погладил по густым мягким волосам, добавляя в голос участия и поддавливая детишек гипнозом.
  - Сиджи..., - прошептал он, млея от прикосновения.
  - А твоего друга? - обратился я к Сиджи.
  - Ют..., - ответил тот.
  - Ну, видишь, не страшно, - ласково прошептал я.
  В головах омежек начали переливаться сине-зелёные волны удовольствия.
  - А меня зовут оме Шварцман, и я пришёл к вам в гости, - продолжил я, не отрывая руку от головы Сиджи.
  - Оме... Вы к нам пришли? Да? А как вы хотите, чтобы мы сделали? Наш Господин нас многому научил. Как вам нравится? А кто больше? Я или Ют? К нам приходили... Мы всё можем, оме..., - оживился Сиджи, по-видимому, отрабатывая вложенную в его голову программу.
  - Ну-ну, маленький.., я не за этим, - начал я успокаивать маленького проститута, гладя подрагивающими пальцами его голову.
  Ют немного расслабился и разжал свои тоненькие ручки, державшие друга. Сиджи, расслабленно откинулся на высоко поднятую подушку.
  - Оме, - заглянул в комнату старичок-омега, - пожалуйте к столу. Всё накрыто.
  - Пойдём? - обратился я к опять сжавшимся детям, энергетические линии в их головках начали желтеть.
  - Нет-нет, оме, им пока нельзя. Они долго голодали..., мастер Дитрих назначил им особое питание, - омега посторонился, пропуская меня из спальни.
  Простая, но вкусная еда - жареная картошка, здоровенные куски изумительно зажаренного свежевыловленного лосося, местный чай. До изысков Дибо, конечно, далеко - это вам не лососина по-матросски, но есть можно. И много. Я, не чинясь, сел за стол и по-простецки навернул полную порцию. Элк - старичок-омега только радовался: всегда приятно, когда твоя еда кому-то нравится. За столом сидели вчетвером: я, супруги и стражник. Похоже как, пост в доме Хени и Дибо воспринимался стражей как синекура: а что? сопли морозить на улице не надо и кормят от пуза.
  Пока обедали порасспросил старика Штайна и Элка насчёт денег и состояния детей. Деньги есть, господин Отто отпускает сколько необходимо, дрова тоже есть - в доме тепло. Продукты на базаре, только свистни - стража принесёт по самым низким расценкам. А дети... старик махнул рукой и было видно, что ему до слёз жалко маленьких омежек. Дети такие, какие есть... Мастер Дитрих заглядывает через день... лечит...
  Понятно...
  Я вернулся в спальню к детям, снова сел у кровати. В этот раз Сиджи и Ют не зажимались. Я снова начал гладить по голове, в этот раз Юта. Волосы чуть пожёстче чем у Сиджи и такие же густые.
  Промежность у Сиджи зажелтела.
  - Сиджи, ты в туалет хочешь? - поинтересовался я.
  - Да, оме Шварцман, давно хочу, - тихо ответил стесняющийся омежка.
  - Ну так пойдём! Я тебя отнесу, - встал я со стула.
  - Нет! Нет, оме, не оставляйте меня! - воскликнул Ют, вцепляясь в Сиджи.
  - Пойдёмте вдвоём, - под тихий писк детишек, я подхватил их телекинезом и, без помощи рук держа перед собой, пошёл в туалет.
  Там Ют, задрав подол рубашки Сиджи, помог ему облегчиться, сам совершил то же действие (а я и не видел, что ему тоже нужно!) и мы тем же путём под удивлёнными взглядами присутствующих вернулись в спальню.
  Примостив детей на подушки и плотнее прикрыв их одеялом, я продолжил своё воздействие на их мозг, транслируя симпатию и доверие (симпатия и доверие - наше всё!).
  Умостил головку Сиджи у себя на коленях - изуродованное тельце было прикрыто одеялом - долго водил, успокаиваясь, подрагивающими от эмоций пальцами по его личику, волосам. Ют, перебравшись с помощью рук поближе ко мне, привалился к моему боку и, согретый, задремал в безопасности.
  Сиджи тоже заснул. Ну-с. Приступим. Я начал осторожно копаться в мозгах Сиджи, пытаясь исправить то, что сотворил с ним изувер Одноглазый. Отсекал и замыкал сами на себя логические цепочки, обрывал воспоминания самого ужасного, что творил с Сиджи сам Герхард и его особо доверенные посетители, а таких, оказывается, было несколько. И самое главное, пытался разрушить, распутать тот клубок верности и поклонения господину, который был безжалостно внедрён в детский мозг Герхардом.
  Ну вот, на сегодня ему хватит. Пусть спит. У меня тут ещё один малолетний клиент - воздействовать надо на обоих, а то под влиянием второго, оказавшегося без моего воздействия, все усилия могут пойти прахом.
  Переложив Сиджи в подушки, подтянул к себе Юта и начал аналогичное воздействие на его мозг.
  Ф-фух-х. Давно так не уставал. Но начало положено, потом буду только закреплять результат и немного корректировать ошибки, если они, конечно, будут. А с сексуальными девиациями буду разбираться позже - слишком сильного воздействия на мозг дети могут не выдержать. А пока пусть спят. Проснутся, сильно есть захотят.
  Вышел из комнаты, прикрыв детишек одеялом. Ют, не просыпаясь, нащупал рядом с собой Сиджи и крепко, обнял его.
  - Элк, - обратился я к омеге, - дети спят сейчас. Я с ними поговорил немного. Может быть им станет лучше. Вы присмотрите, пожалуйста. И ещё, когда проснутся, есть попросят.
  - Да-да, не беспокойтесь, оме, мы всё сделаем. Накормим, не переживайте. Мастер Дитрих показал мне, как готовить для них, - ответил он.
  - Ну вот и ладно, - я прошёл в прихожую, - а мне пора.
  * * *
  Прыгая к себе в лес, размышлял о том, что живу настолько насыщенной жизнью, что никакого здоровья на неё не хватит. И пусть искусники живут значительно дольше обычных местных людей, но всё же, всё же... Да я после прихода в Майнау больше двух дней спокойно не жил - то одно, то другое.
  Выпав из телепортации на пятачке в глухом лесу, не доходя до горелого кабака Оппо, я остановился. Какая-то мысль, промелькнув на задворках сознания остановила меня. А! Вот! Я снова вспомнил свою ночную бессонницу и ту догадку, что мне пришла в голову. Я выдохнул.
  Мир, я не хочу смерти тех, кто вокруг меня. Да, я иногда ругаюсь на них, моё подсознание всё это сгружает в свои бездонные закрома. Но, Мир, я повторю - не слушай моё подсознание - я не хочу смерти ни Эльфи, ни Венику, ни Машке, ни детям, у которых я был, ни тем, остальным, кто живёт в известном тебе доме. НЕ ХОЧУ!
  Из этого есть только одно, ОДНО, исключение - Герхард!
  
  
  
  Глава XXXVII
  
  Я снова побывал в подсознании. Общался с Улькой и долго и пристально рассматривал глаз Великого Змея, таращившийся на наши с Улькой энергетические шарики.
  - Безымянный, ты хочешь увидеть внешний мир? - вопросил я глаз Змея.
  Молчание. Великий Змей не говорит. Иногда можно почувствовать, что он хочет. Но такое было только один раз - он просил меня не уничтожать его. Сейчас - непонятно.
  - Так ты хочешь или нет? - опять я задаю вопрос.
  - Он хочет, господин мой Макс, хочет, просто вы не чувствуете, - вмешивается в наш диалог Улька, - я давно уже с ним и понимаю его.
  - Добро... Тогда так. Ульрих, ты помнишь как мы с тобой первый раз, ещё в замке настраивали связь, - обращаюсь я к Ульке.
  - Н-нет..., - с запинкой отвечает он.
  - Ну-у..., - я выдохнул, - тогда меня в замок привезли, мастер Тилорн лечил наше тело... и я настраивал связь, чтобы ты мог видеть через оставшийся глаз...
  - А-а..., - протянул Улька, видимо что-то вспоминая.
  - Мы сейчас попробуем провернуть что-то похожее... только вот глаз у меня теперь нет... Но думается мне..., - вслух размышлял я.
  - Эльфи! - выскочил я из подсознания.
  Омега, сидевший на табурете у стола, вздрогнул от моего резкого окрика.
  - Оме... не пугайте меня так..., - тихо проговорил он.
  - Эльфи, потом будешь пугаться, тебе задание. Срочное. Сейчас ты берешь свои краски, - начал распоряжаться я.
  - Какие краски? У меня нет красок, я не художник, - начал возражать омега.
  - Те, которыми ты брови и ресницы в замке разрисовывал. Короче, ты понял. Вот. Берёшь их и рисуешь мне глаза, - выдохнул я.
  - К-как глаза? Зачем? - удивился Эльфи.
  - Надо. Только рисуешь так как я скажу. В общем так. Нарисовать надо только контур. Представь, что у меня есть глаза, а ты их должен накрасить. Ну веки, там, ресницы (а ресниц-то у меня и нет). Понял? Середину, там, где должен быть сам глаз не трогай. Оставляешь пустое место, - начал я объяснять.
  - Хорошо, оме, я попробую. Не пойму только зачем вам это? - пробурчал Эльфи.
  - Ты делай. Зачем, я потом объясню. Если всё получится..., то сам увидишь, - ответствовал я ему, - только без излишеств, я проверю. А то нарисуешь стрелки до ушей...
  - Ладно, оме, молчите и не вертитесь, а я сам знаю, что вам лучше идёт. Я, как никак, в королевском замке работал. Через мои руки столько знатных оме прошло..., - рассудительно ответил омега, доставая свой обширный косметический набор и готовясь рисовать на моём лице, - Вам, оме, и представить трудно...
  - Вот только мальчика-вамп из меня делать не надо, - отдал я ему последние инструкции, - поэтому без теней...
  - Оме, да как же можно без теней! Вся выразительность теряется! - воскликнул Эльфи.
  - Ну, если всё получится выразительность будет такая, что..., - выдохнул я, - короче... Рисуешь только контур глаз, не более. Понял?
  - Ладно, ладно, оме, не раздражайтесь. Я понял, - успокоительно ответил Эльфи, начав осторожно прикасаться кисточкой к глазницам заполненным соединительной тканью. Мастер Маркард хоть и сволочь, а постарался - очищенные от омертвелых тканей глазницы были зарощены и если не знать, то сильно были похожи на закрытые глаза. В них были видны и прощупывались бугорки, как будто и в самом деле есть глаза.
  Я вновь скользнул в подсознание.
  - Великий Змей, если ты согласен, то давай делать, - обратился я к дракону.
  Я потянул всеми силами своего шарика огромный зелёный крокодилий глаз дракона, вернее не сам глаз, а его образ, изображение, на себя.
  "Мир, помоги мне, ты знаешь, что я хочу!" - попросил я.
  Образ глаза потянулся вслед за мной.
  - Великий Змей, Мир, этот образ должен уместиться в ту картинку, что в реальном мире рисует на моём лице Эльфи, - попросил я.
  Эльфи к тому времени на скорую руку нарисовал контур обоих глаз - я контролировал его работу через его же зрение.
  Образ драконьего глаза скользнул и попал в границы нарисованного левого глаза. Так, теперь размер... Размер должен совпадать. Образ глаза уменьшился и налился концентрированной зеленью - гораздо ярче чем настоящий глаз дракона. Зрачок ярко-зелёного цвета занял всю глазницу целиком - белка не было. Глаз дёрнулся и поплыл в сторону, к виску. Держим, держим, держим... Вот... Так... Левый есть...
  Глядя через глаза Эльфи я видел как левая глазница наполнилась туманной дымкой. Плывёт... А нет... Вот и глаз стал виден... Я потрогал его рукой...
  - Оме! Что вы делаете, я так старался! - воскликнул Эльфи.
  - Эльфи, посмотри. Ты что-нибудь видишь? - задал я ему вопрос.
  - Нет, оме, ничего я не вижу! Нет там ничего, - бурчал омега.
  Я снова нырнул в подсознание. Чёткий образ глаза, захваченный мной. Вернее, не так... образ глаза дракона тянулся от его глаза ко мне и уходил куда-то дальше. В чём тогда дело? Почему глаз не видит? И почему самого глаза не видно?
  Я качнул в струю образа глаза энергии. Ещё... Ещё... Чёй-то поплохело...
  - Ах! - вскрикнул в реальном мире Эльфи, - Оме! Там! У вас!
  - Что у меня, Эльфи? Что? Научись, наконец, формулировать свои мысли. Ты не кто-нибудь, а Личный Слуга великого и неповторимого чародея всех времён и народов Ульриха Фрейтага Генриха фон Фалькенштейна, маркиза Аранда, - пафосно провозгласил я дурачась.
  - Ой-ой-ой! И как я дальше с таким великим чародеем жить-то буду? - принял мою игру Эльфи, - У вас там, оме, что-то появилось... Непонятное...
  Я опять скользнул в себя, но не до конца, пытаясь удержаться на той тонкой грани, когда я ещё, но уже...
  Глаз, а я смотрел на себя ещё и через глаза Эльфи, неопределённо плыл, его образ растекался по лицу и вновь собирался в глазнице, очерченной тонким чёрным контуром. Ещё энергии... Ещё... Картинка стабилизировалась. Есть! У меня на лице появился глаз! Зелёный глаз крокодила с чёрным нитевидным вертикальным зрачком! Ура! Есть картинка! Только вот... Моя радость была несколько преждевременной - глаз-то есть, вот только не видит он нихрена...
  Я провалился глубже:
  - Великий Змей! Твой глаз ничего не видит!
  Я почувствовал или может это мне показалось - он вздохнул.
  - Господин мой Макс, - обратился ко мне Улька, - Великий Змей пытается сделать всё, что может, но глаз не сразу может адаптироваться к внешнему миру, ему нужно время...
  - Хорошо, согласен - поторопился. Подождём сколько надо. Но сейчас надо второй глаз вывести. Правый, - согласился я с Ульрихом.
  - Господин мой, у Безымянного нет второго глаза... Ну... по крайней мере, здесь нет, - растерянно пробормотал Улька.
  - А-а... где? - едва смог выдавить я.
  - Господин мой, Безымянный сам точно не знает где, но он есть. Но не здесь... Я точно понять не смог... Но, это... В общем у Безымянного только одна проявленная сторона. Она здесь, у нас. Тут глаз и левый бок, чешую видно. А вторая сторона... Она здесь и нигде сразу... Он... как бы это сказать... Его правая половина неощутима и невидима и как бы постепенно переходит в небытиё. И вот его правый глаз там..., - попытался объяснить происходящее Улька, - Но он, господин мой, очень хочет видеть внешний мир... очень...
  Вот это номер! Одноглазый Змей! Двусмысленно звучит. Ещё как!
  А может быть есть смысл левый глаз поставить на место правого. Второй раз. Будет два левых глаза. Я ведь, всё равно беру от Безымянного только образ глаза, а не сам глаз. Ну возьму ещё один образ. Одним больше, одним меньше... Только вот есть одна загвоздка. Третье веко. Оно выходит из внутреннего угла глаза. И на втором глазу тоже должно выходить из внутреннего угла... Выход только один - перевернуть глаз вверх ногами.
  Быстренько цапанув подготовленный Безымянным второй образ глаза я по уже проторенной дороге потянул его в правую глазницу. Левый глаз к тому времени стабилизировался на своём месте. По крайней мере, его изображение не отставало от лица, когда я поворачивал голову. Теперь и второй глаз, вернее его образ, занял своё место. Разглядывая себя через глаза Эльфи я видел, что на меня безразлично смотрят два (!) травянисто-зелёных глаза. Нечеловеческих.
  "Ну и рожа у тебя, Шарапов!". Глаза, круглые как у птицы пялились на меня - сдохнуть можно! Мне резко стало плохо - образы глаз тянули энергию как не в себя. Интересно, что Эльфи этих картинок не видел. Я схватился за край стола:
  - Эльфи, проводи меня до постели.
  Я по-прежнему смотрел на себя глазами омеги и увидел как лицо моё сделалось белее полотна.
  Он засуетился, начал подсовывать худое костлявое плечико под мою руку. Да я же раздавлю тебя... как Эльфи довёл или дотащил меня до топчана я не помнил...
  * * *
  Как всегда неожиданно, во сне я опять оказался в горячей пещере из которой был только один выход - в домен Аул Бит (что же у меня за задание? Догадки есть, но...). Я снова оказался в изогнутом коридоре в том же самом наряде демона-инкуба.
  Коридор мне известен - с одной стороны там покои Эдесс и открытая тренировочная площадка на которой скоро должна появиться Аул Бит. Там же Лислис и нага. С другой стороны - дворик без крыши и Вилда с Канно, я там тоже был. А вот, что находится за двориком футок?
  Всё таки тяжело быть самым слабым демоном в домене... Эх-х...
  Я прислонился к прохладной стене коридора и решил дождаться когда Вилда присунет Канно и только тогда выходить к ним. Мне надо беспрепятственно пройти мимо них.
  Вот и мелодичный смех... Мороз по коже. Член встопорщился и задеревенел. Придерживая многочисленные цепочки, я бочком пробрался вдоль коридора к дворику с ширмой.
  Увидел фиолетовые руки Канно упёршиеся в стёклышки. Крупные груди футы покачиваются в такт движениям Вилды.
  Подхожу ближе и, схватившись руками с длинными чёрными ногтями за край ширмы, заглядываю через неё. Кусающая губы и чуть постанывающая от удовольствия Канно повернула голову и снизу вверх посмотрела на меня.
  - Вигдис... - она облизала вишнёвые губы, жмурясь, как довольная кошка.
  Я обошёл ширму и чуть касаясь пальцами бока Канно (нежная кожа подрагивала под моими пальцами, дыхание демоницы перехватило) прошёл к Вилде, с размаху загоняющей свой гигантский бордовый член во влагалище Канно. Груди бордовой демоницы прыгали, она тоже кусала губы, бёдра её с громкими шлепками соприкасались я пышными ягодицами фиолетовой сестры.
  - Виг... д... ис-с..., - прошептала она задыхаясь.
  Я обошёл двигающуюся как автомат бордовую, встал у неё за спиной так, что мой вздыбленный член начал касаться разгорячённых сексом ягодиц Вилды. Она почувствовала прикосновение и, очевидно, желая принять мою елдищу в своё разгорячённое нутро, чуть прогнулась, не прекращая движения.
  Но-но. Я ещё поиздеваюсь...
  Перехватив жаждущий совокупления член и задрав его вверх, на спинку бордовой, я вплотную прижался к ней, подстраиваясь под её движения и поцеловал, прикусывая клычками, чуть выше лопаток. Вилда, вздрогнула, съёжилась и, не переставая двигаться в Канно, сквозь зубы выпустила воздух. Я прикусил футу ещё раз, а потом провёл своим длиннющим языком по мягкой, ароматной от пота бордовой коже футы.
  Вилда мелко задёргалась, член её заходил в Канно часто-часто, но не глубоко - только слышалось хлюпанье обильной смазки которой истекали сразу обе демоницы.
  Продолжая издеваться, я раскрыл ладони, оттопырил пальцы наружу, они при этом немного отогнулись в обратную сторону и кончиками чёрных длинных ногтей (или уже когтей?) медлен-но, ладонями вниз, повёл вдоль боков Вилды от начала её пышных бедер вверх к подмышкам. Вилда никак не могла оторваться от сладкой промежности Канно и не сопротивлялась моими над ней издевательствам, только охала, пыхтела и покрывалась крупными мурашками.
  Не дав опомниться, я тут же переместил руки на грудь и прихватил пальцами торчащие вперёд твёрдые соски Вилды. Сильнее... ещё сильнее. Фута застонала, откинув голову назад, на меня. Облако феромонов достигло моего носа. Повернув голову я сильно потёр нос о плечо, не выпуская соски Вилды.
  - Ох-х, Вигдис, я убью тебя..., - шептала Вилда, задыхаясь от наслаждения.
  - Конечно убьёшь, сладкая, и не один раз..., - шептал я прямо в её листовидное бордовое ушко с причудливыми серьгами, покачивающимися в такт движениям бордовой.
  - Вилда, - капризным звонким голосом воскликнула Канно, - не мучай нашего Вигдиса..., - и тут же прикусила губу, издав мучительный стон наслаждения.
  - Его... никто... не мучает..., - раздельно, вдыхая и выдыхая ответила Вилда, - это он... меня...
  - Да-а, девочки, я такой..., - протянул я, оторвавшись от ушка Вилды.
  Отпустив правую грудь бордовой демоницы, а левую обхватив снизу так, чтобы она наполняла ладонь и зажав торчавший сосок большим и указательным пальцем, я правой рукой пробрался сзади к промежности Вилды и едва касаясь её качающихся яиц, просунул все четыре пальца в горячее нутро истекающего соками влагалища, а большой палец протиснул сквозь мокрые плотные складки ануса. Ноги Вилды задрожали, а я, доводя демоницу до исступления, начал сжимать большой палец и всю остальную ладонь друг с другом, растягивая податливый анус. Вилда, едва двигаясь в Канно обхватила мое тело своим бордовым хвостом и, шаря по моим ягодицам его листовидным концом, начала искать уже мой анус, к тому времени тоже взмокший.
  Нет... не сейчас... потом... потом...
  Я вытащил мокрую руку из ануса и влагалища Вилды и двумя пальцами - указательным и средним провёл по её губам сверху вниз. Она, отвлёкшись от Канно, начала ловить мои пальцы губами и разочарованно надула их, не поймав.
  Член мой, распалённый движениями Вилды елозил по её спинке и всё больше и больше размазывал пятно обильно выделяющегося преякулята, чмокая головкой и ходившей вкруг неё кожей.
  Хулиганя, я ещё раз провёл мокрыми пальцами правой руки по губам Вилды и вдруг, резко опустив руку вниз, схватил демоницу за нежную чувствительную кожу мошонки, плотно но не больно обхватив её. Яички Вилды были готовы излиться восхитительным соком, но я, перехватив канатики, потянул мошонку вниз и назад к мокрому влагалищу.
  Вилда взвизгнула, громко, звонко, и вдруг, скрючилась на спине Канно, и задёргалась, наполняя сестру. Я тянул всё сильнее и оргазм футы накрывал её, разрывая мозг на части - с каждой волной спермы всё сильнее и сильнее. Хвост её, оставшийся без контроля, повинуясь каким-то сигналам агонизирующего от удовольствия мозга, метался из стороны в сторону и пару раз больно хлестнул меня по бедру.
  Канно прогнулась сильнее. Её яички поджались к промежности и она тоже начала эякулировать - длительное совместное занятие сексом приучило демониц кончать вместе - также удовольствия всегда больше. Я чуть помял яички Вилды в своей руке как бы нежно доя их и снова потянул на себя. Ещё одна волна оргазма начала сотрясать бордовую демоницу. Канно, видя удовольствие сестры, тоже попыталась продолжить марафон оргазмов, но ей удалось выдавить из себя только последнюю, самую густую струйку спермы, которая даже не могла стечь вниз, а так и висела, подрагивая, на конце багрово-фиолетовой головки большущего члена Канно.
  Руки и ноги Вилды дрожали - она не могла стоять и завалилась на спину так и стоявшей в полусогнутой позе Канно. Член Вилды остался в истекающем смазкой влагалище Канно. Бордовая отвела в сторону свой хвост и моему взору открылся набухший покрасневший готовый к приёму практически чего угодно анус. Вилда тяжело дышала, ноги и руки её подрагивали. Я перестал разглядывать соблазнительный анус бордовой демоницы, подшагнул к Канно, протянул руку к её члену и набрал полную ладонь её ещё тёплой слабо светящейся спермы, так и не успевшей упасть на каменный пол, затем оттянул бледно-розовую кожу своего члена, открывая блестящую от преякулята багровую головку, и начал размазывать сперму футы по ней, доставляя себе резкое удовольствие. И Вилда и Канно заворожённо наблюдали за этим процессом. Бордовая даже перестала дышать. Сперма Канно и мой преякулят смешались и воздух наполнился ароматом сразу двух феромонов. Глаза фут застыли, нитевидные зрачки резко расширились, да так и остались круглыми. Вилда сглотнула, а Канно выдохнула и чуть повела плечами - бордовая так и лежала на ней. Я круговыми движениями втирал сперму в головку своего члена и никак не мог остановиться, руки как будто сами тянулись. Преякулят тёк и тёк из члена без остановки. Руки мои подрагивали, я судорожно дышал - воздух домена, казалось, сделался густым и тяжёлым, голова кружилась. Остановись... остановись... шептал мне внутренний голос. Да... да... Меня качнуло, я переступил ногами, левое копытце наступило на лопасть безвольно лежавшего хвоста и резкая боль пронзила мозг, отрезвляя от сексуального наваждения.
  - Ох-х-х..., - выдохнул я, останавливаясь и как бы выплывая на поверхность из глубин воздействия и своих и футовских феромонов. Воздух дворика был пропитан сексом и, казалось, его можно было пощупать рукой.
  - Девочки..., - прошептал я, наклоняясь к лицу Вилды и едва дотрагиваясь своими губами до полных, опухших губ демоницы.
  Затем чуть отстранился и провёл своим языком по краешку ответивших мне губ, поднёс пропахшую таким желанным запахом ладонь, которой размазывал по головке сперму Канно, ко рту Вилды:
  - Слижи...
  Быстрый язычок выскользнул изо рта бордовой, ткнулся в середину моей ладони, унося в рот дурман голубовато светящейся жидкости. Я не отрывался от рта Вилды и она чуть мазнув по своему нёбу язычком тут же вернула его в мой рот. Остатки спермы и моего собственного преякулята ударили по мозгам не хуже хорошей дубины. Голова, чуть отошедшая от сексуального марафона фут, снова пошла кругом. Я резко оторвался от губ бордовой, а она тем временем успела просунуть своя язык глубоко мне в рот и теперь он тянулся за мной, а я выпускал его сквозь свои губы, посасывая.
  - Вигдис! Вигдис! - заканючила Канно, наблюдая наши с Вилдой засосы, - я тоже... мне...
  Я разогнулся и стоял рядом с Канно, державшей на своей спине разлёгшуюся там Вилду. Та облизнулась своим длиннющим языком и сощурила светящиеся зелёные глаза:
  - Ну-у, Виг..., у тебя только одна судьба, - она изящно наставила на меня бордовый пальчик с причудливым узором на длинном овальном чёрном ногте, - когда-нибудь я тебя съем... Ох-х...
  Да-да-да. Только сначала согласуй этот вопрос с Аул Бит.
  Канно приподнялась и Вилда съехала с неё. Миловидное фиолетовое личико с желтыми глазами повернулось ко мне. Я, чувствуя, что бедняжка Канно осталась без моего внимания, подхватил её лицо в ладони и начал целовать её в губы, размазывая по нёбу и языку остатки полученной от Вилды восхитительной смеси.
  Вилда, между тем изящно присев позади Канно, отвела её хвост в сторону и, приложив пальчики тонкой ручки к влагалищу фиолетовой, развела опухшие губки в стороны и, просунув внутрь свой искусный язычок, начала вылизывать Канно изнутри, глотая свою собственную сперму, щедро наполнившую узкое вместилище и сейчас длинными тягучими каплями стекавшую на пол, на грудь и губы бордовой.
  Канно в моих руках снова задрожала, опавший было член её снова поднялся, она постепенно разгибалась и он упёрся мне в живот, как шпага в руках искусного фехтовальщика скрестившись с моим так и торчавшим членом.
  - Ка-ан? - шепнул я в ушко млевшей фиолетовой, - я всегда вижу как Вилда тебя трахает. А её кто-нибудь трахал?
  Канно с закрытыми глазами отрицательно помотала головой и выдохнула.
  - А давай мы её с тобой вместе... А? - коварно предложил я.
  Канно почти выпрямилась и сейчас стояла прогнув спинку и оттопырив роскошный фиолетовый зад с отведённым в сторону хвостом, а Вилда, сидя на корточках, вылизывала полное спермы влагалище фиолетовой, то всовывая язык глубоко-глубоко, то теребя и играя с крупными половыми губами Канно.
  Канно, полностью отдавшись в мои руки, и не открывая глаз, потёрлась щекой о мою ладонь, а я продолжал:
  - Представь, моя хорошая, она сейчас спермы наглотается и её развезёт. А мы с тобой разложим нашу Вилду... Да вот хоть там, на лавочке... Положим на спину...
  Канно, не открывая глаз, кивала мне и, схватив себя за грудь, мяла и тёрла пальцами торчавшие вперёд затвердевшие соски.
  - А потом, - продолжал я, - ты закинешь её ноги себе на плечи...
  Канно, по прежнему не открывая глаз, часто-часто закивала.
  - Свой член... Он у тебя такой большой-большой... А Вилда узкая... Она вся мокрая... Давно уже, я знаю... До конца сунешь, моя хорошая...Сунешь до самого донышка и постоишь немного без движения... А потом чуть назад, чуть-чуть, совсем немного... И снова до конца...
  Я приблизил губы ко рту Канно и невесомо поцеловал её и, почти не отрывая своих губ от её, так, что наши дыхания смешивались, продолжил:
  - А я обойду со стороны головы, подложу ей ладонь под шею и проведу едва касаясь пальцами по губам... Она откроет рот... и примет мой член в себя...
  Канно вдруг открыла затуманенные глаза, всё также светившиеся ярким жёлтым светом и загипнотизированно смотрела на меня. Я снова поцеловал демоницу и её глаза закрылись:
  - Я буду просовывать свой член дальше и дальше... в горло. А потом буду двигаться у неё во рту, а ты с другой стороны тоже будешь двигаться... Попка Вилды тоже будет истекать... Но мы же с тобой не обратим на неё внимание, да?
  Канно с закрытыми глазами кивнула, серьги в её ушах звякнули, она сглотнула. Я снова приник к её губам и поводил языком по краешкам, очерчивая контур:
  - Ты будешь сверху смотреть на нашу бордовую и видеть как мой член ходит в её горле... Туда... сюда... туда... сюда...туда...
  Канно судорожно выдохнула, теребя свои несчастные побагровевшие соски, что есть силы...
  Я и сам подпал под действие своего собственного гипноза: туда...сюда...туда...сюда...
  Вилда оторвалась от истекающего соками и спермой влагалища Канно:
  - Эй, вы там..., - она облизнулась, губы демоницы блестели, - кого это так трахаете?
  - Канночка, хорошая моя, - едва слышно выдохнул я в лицо фиолетовой и снова медленно коснулся её губ, из-под густых пушистых ресниц правого глаза выкатилась слезинка...
  - Это я к Эдесс заходил..., рассказываю, - откликнулся я на вопрос Вилды.
  Вилда снова приникла к Канно, резко просунув язык так глубоко, что фиолетовая дёрнулась. Затем бордовая отлипла от сестры, ладошкой утёрла губы и пошатываясь поднялась. Её повело, она вцепилась в тёплый откляченный зад фиолетовой. Устояла и, глупо хихикнув, с размаху шлёпнула Канно по ягодице со светлым пятнышком так, что отпечаталась пятерня.
  И правда развезло...
  Канно вздрогнула от удара, открыла огромные влажные глаза. Нитевидный зрачок дёрнулся, фокусируясь на моём лице. Фиолетовая выдохнула и слабо улыбнулась, отпуская измученную грудь.
  - Девочки..., - обратился я к футам, подхватывая обеих за талии, - давайте отдохнём, - и повёл футок в тень коридора, выходившего во дворик с противоположной той, откуда я пришёл, стороны.
  Футы не сопротивлялись и мы вошли в просторную комнату без окон у одной из стен которой стояла низкая кушетка титанических размеров.
  Я подвёл мало, что соображавших демониц к этому монстру мебелестроения и опустил на кушетку. Канно расслабленно откинулась на спину с руками за головой, закрыла глаза. Воздух снова наполнился феромонами демонов любви. Вилда, улыбаясь, с глазами, подёрнутыми поволокой, на коленях подобралась ближе к фиолетовой и завалилась поперёк живота Канно. С закрытыми глазами чмокнула фиолетовую в пупок проткнутый золотой побрякушкой, повернулась к промежности и чмокнула прямо в щель уретры член Канно, лежавший на животе. Чуть повернула лицо вверх и на меня уставился яркий зелёный глаз:
  - Вигдис...ты..., - она уткнулась лицом в живот Канно и вдохнула запах сестры, - должен мне... Ты её, - она прикусила клычками дёрнувшийся фиолетовый животик, - сколько раз целовал? Лицо в ладонях держал... я тоже хочу, - прошептала Вилда надувшимися губками.
  Я прикрыл свои светло-голубые глаза (точно никак не меньше глаз футок), помотал головой, сгоняя наваждение более сильных демонов - между рогов звякнула золотая цепочка, качнулся висевший на ней светящийся камешек... Будто поярче светит или нет?
  - Вилда, радость моя, я тебя поцелую... потом... если захочешь, ладно? - я низко наклонился к голове бордовой и шептал прямо в её ушко, чуть покусывая его.
  Она подложила ладошку под щёку и часто покивала головой, успокоенно закрыв глаза.
  Я поднялся и, цокая, с торчащим возбуждённым членом, прошёл дальше в тёмный дверной проём.
  Гулкий огромный зал с узкими горизонтальными окнами высоко под потолком встретил меня прохладным воздухом. Рассеянный свет дымными лучами падал на пол, позволяя увидеть причудливую мозаику из мелких разноцветных камешков в виде, как мне показалось, узора персидского ковра. Кое-где на стенах, едва их освещая, горели магические факелы, похожие на те, что были в коридоре, но гораздо меньше.
  Во мне бурлила и искала выхода энергия, полученная из спермы Канно - демона сильнее меня.
  Повинуясь какому-то наитию, я, звеня цепочками, разбежался и высоко подпрыгнул глубоко, насколько мог, прогнувшись назад. Цок! Приземлился я в центре зала. Звук прыжка многократно отразился от стен пустого зала. Резкий поворот, я закрыл глаза и, повинуясь произвольным движениям энергии в теле и в тоже время направляя их, начал импровизированный танец. Ноги, руки, хвост - всё участвовало в танце, сплетаясь и прихотливо двигаясь так как мне казалось правильным.
  Там-м... така-така там така-така-така там там... какие-то индийские мотивы... Така-така там там там - звучал где-то внутри ритм. Хо-о! Помнится, индусы говорят, что Шива в танце сотворил весь мир. Я вытягиваюсь вверх, раскидываю руки в стороны, поворот, ещё... Открываю глаза и вижу как от моих движений вспыхивает воздух. Быстрее, быстрее... Голова вверх, правая рука поднимается... слежу глазами за пальцами поднятой руки. Бах! Рука раскрывается, пальцы широко растопырены и из центра кисти вырывается сгусток голубой энергии и как салют разлетается по залу, искры вспыхивают, освещая полумрак и истаивают не долетая до пола.
  Шумно дышу, поворот вправо, стоп! Поворот влево, стоп! Средний и большой пальцы каждой из рук соединены, остальные оттопырены в стороны, очерчиваю вокруг себя широкий полукруг, поворот ещё полукруг. Волна энергии уходит от меня в стороны... замираю на одной ноге. Вторая высокого поднята коленом до самой груди. Хвост выписывает хаотичные сложные фигуры.
  Бандерлоги! Видите ли вы меня?! Руки и ноги извиваются как змеи и даже член, так и торчащий вперёд, участвует в танце Великого Змея Каа.
  Отвечайте! Я резко поворачиваюсь ко входу из-за косяка которого торчат любопытные головки Вилды и Канно и выбрасываю в их сторону руку с раскрытой ладонью.
  Мы видим, Каа! Приходит ответ от футок. Я уже не инкуб - слабейший демон этого домена. Я великий удав, мудрый и сильный Каа, которого боятся все джунгли! И я начинаю гипнотический танец... Воздух со свистом втягивается в мой широко раскрытый рот... Ещё... Поворот, правая рука вверх, левая опущена к земле. Подтягиваю ногу к груди и делаю широкий шаг в сторону футок, смотрящих на меня. Руки извиваются, звенят золотые цепочки на моём теле. Цок! Цок! Така-така-така там там там. Продолжается незримый и неслышный диалог. Оттолкнувшись с силой опущенной ногой от пола, подпрыгиваю и поворачиваюсь в полёте, руки с большим и средним прижатыми друг к другу пальцами по сторонам от тела, согнуты в локтях. Я застываю на одной ноге в позе танцующего Шивы.
  Подойдите на один шаг! Снова прыжок, поворот, руки пошли вверх, затем опускаются вниз... Заворожённые футки жмутся, выходят из-за косяка двери и делают шаг в мою сторону...
  Ближе... Вилда и Канно шагают ещё... Я облизнулся, хищно глядя на оробевших и невладеющих собой демониц, и мне показалось, что язык мой вылетел изо рта на две ладони и затрепетал раздвоенным кончиком..
  Ближе... Демоницы шагают ещё... Высоко подпрыгнув, я закинул лицо вверх к теряющемуся в полумраке высокому потолку и взорвался поворотами вокруг своей оси, всё ускоряющихся и ускоряющихся. Волны голубой энергии расходятся от меня шире и шире, затопляя зал. И вдруг я резко остановился и присел на одно колено, ударив раскрытой ладонью в пол. Неслышный хлопок и вся выпущенная мной энергия, захватывая по пути и всю остальную встреченную в зале, стремительным потоком устремляется в меня, разогревая и заставляя светиться тело... Я стою на одном колене посреди зала, дыша как паровоз, пот стекает с моего тела. Краем глаза замечаю пошатнувшихся и ухватившихся друг за друга футок...
  Хлоп. Хлоп. Хлоп... Аул Бит стоит в не замеченном мной дверном проёме и медленно хлопает в ладоши. А она здесь откуда? Аура сильного демона наваливается на меня и футок. Дышать сразу становится тяжелее, воздух густеет.
  Игриво поводя мощными бёдрами, хозяйка домена медленно, как по подиуму, идёт, не спуская с меня глаз и улыбаясь полными пурпурными губами. Большая твёрдая конусовидная грудь, увенчанная коричневыми гигантскими ареолами с торчащими вперёд сосками, покачивается в такт шагам. Аура давит, давит. Перед моими глазами плывут круги...Я пошатнулся, опустил вторую ногу и пытаясь не упасть, встал на колени, опираясь руками в пол.
  Демоница подошла ко мне:
  - Встань, малыш, - глубокий низкий, но всё же женский голос пробрал меня.
  Она вытянула ко мне мощную руку, обвитую ярко-синей полосой татуировки воинского звания, и поманила пальцем с длиннющим чёрным когтем.
  Я, не смея сопротивляться воле сильного демона, с трудом встал на дрожащие ноги и закинул голову вверх, глядя на лицо Аул Бит. Пошатнулся и чтобы не упасть оперся руками на мощный, без капли жира, пресс демоницы. Лицо моё было чуть выше её тёмного пупка. Мышцы хозяйки шевельнулись под моими пальцами - она усмехнулась.
  - Что это было? - я услышал от неё вопрос.
  Часто задышав, чтобы хоть так собраться с силами, я выдавил:
  - Танец... Мне... захотелось...
  Молча она нагнулась ко мне, подцепив мой металлический горжет когтем и подтягивая меня ближе к себе. Наклонилась. Приблизила своё лицо к моему. Вдохнула запах (мне почудилось, что сразу же узнала обо мне всё). Раскрыла губы, обнажив белые блестящие клыки... Я закрыл глаза не в силах сопротивляться (будь, что будет)... Медленно, чувственно поцеловала... Из меня как будто выпустили воздух! Я выдохнул и мне стало легче...
  - Еще немного, малыш, и ты бы погиб..., - прогудела она, - перебор энергии гибелен для тебя, запомни это.
  Я стоял, опираясь руками на живот Аул Бит, и не падал только потому, что она по-прежнему удерживала мой горжет когтем.
  - Когда я снова пойду по зову нашего господина, ты, малыш, пойдёшь со мной, - распорядилась она.
  Я прикрыл глаза и снова начал задыхаться под давлением ауры.
  Аул Бит оставила меня посреди зала и я без сил опустился на мозаичный пол. Демоница, походкой от бедра, мотая пышным хвостом вправо и влево, прошла к Вилде и Канно и, подхватив пискнувших футок за тонкие талии, повлекла их куда-то в солнечный дворик.
  Я сидел на полу подогнув под себя ногу и опираясь подбородком на колено другой ноги. Отдышался и мир домена снова заиграл красками.
  Домой! Домой надо! Хватит испытывать судьбу! Я уже второй раз встречаюсь с хозяйкой и второй раз слышу, что она заберёт меня с собой. Война! Смогу ли я там выжить? Рядом с ней мне так тяжело... жить не хочется. А сколько там таких как она?
  Поднявшись с холодного пола, цокая по мозаике, и шлёпая наконец-то опавшим членом по бёдрам, вышел в дверь через которую Аул Бит вошла в зал. За спиной послышался смех футок. Они, хоть и не намного, сильнее меня и могут без проблем выдерживать ауру хозяйки.
  Переходы, большущие комнаты с открытой колоннадой вместо внешней стены. За колоннами густой зелёный сад. В одной из комнат я обнаружил две здоровенные кровати с разобранной постелью с бельём кроваво-красного цвета, видимо спальня футок. И действительно, у входа висело огромное зеркало с приставленным к нему туалетным столиком. На столике пузырьки, баночки, пуховки, пилочки, щипчики. Всё яркое, блестящее. Посреди комнаты круглый ковёр с причудливым узором. Дверей, как и везде здесь, нет в принципе. Переходя дальше и дальше и разглядывая комнаты-спальни, я не заметил как оказался на втором этаже этого строения - никаких лестниц я не заметил, просто пол постепенно повышался и повышался. Подойдя к узорчатым перилам, искусно вырезанным из камня и проходя между ажурных лёгких колонн и увидев сад сверху, я только тогда понял, что нахожусь на втором этаже. Здесь тоже было несколько комнат. Тяжёлые занавеси, расшитые причудливыми золотыми узорами. Драгоценные светильни... Низкая роскошная мебель. Огромный резной комод с лежащими на нём драгоценными наручами, цепочками, кольцами. Зеркальный недосягаемо высокий потолок... Надо полагать покои Аул Бит, хотя и не факт... Оглядел открывшийся пейзаж и заметил далеко-далеко, на самой грани восприятия, огромный, в полнеба, купол дворца, блеснувший золотом...
  Винтовая лесенка, прихотливо изгибавшаяся вокруг центрального столба, покрытого резьбой с изображением растений, фигур демонов и фантастических животных вела вниз. Топая по чёрному металлу, я спустился с этажа и попал в сад. Разноцветные плитки дорожек, изгибались и пропадали в таинственной зелёной глубине напоенной ароматами цветущих растений.
  Нет. Мне в другую сторону. Я едва успел прижаться к стене, как мимо меня на огромной скорости промчалась нага с восторженно визжащей дракошкой на спине.
  Вот и площадка для тренировок Аул Бит и её же телепорт. Скорей, скорей. Коридор. Комната Эдесс. Суккуба тихо лежит на животе на своём диване. На левой ягодице глубокие царапины от когтей Аул Бит. На цыпочках, как могу, (а с копытами это трудно!) проскальзываю к дивану и тихонько шепчу в серое ушко:
  - Всё будет хорошо.
  Целую спинку Эдесс между лопаток. Суккуба сжалась. Тёмно-серый хвост чуть дёрнулся.
  Дальше коридор, пока не появилась Аул Бит. Быстрее. Быстрее...
  Вот и то место. Едва достигнув точки перехода проваливаюсь вниз.
  * * *
  Х-ха...Вдох. Опять Эльфи. Опять, паршивец, душит. Да ещё и помощница объявилась. Машка, съёжившись в комочек, расположилась у меня на солнечном сплетении и дремлет, подпитываясь от моего источника. Тоже, вот... Магический зверь, бля...
  Окинул энергетическим зрением дом. Веник пока спит, но уже появляются признаки желтизны в промежности. Надо сказать, что ребёнок на редкость спокойный. Почём зря не орёт, ну, по крайней мере, при мне. Я уже давно его приучил опорожняться до или сразу после кормления - так что опасаться того, что он проснётся во внеурочное время потому, что мокрый, не стоит. Тем более, что его развитие идёт какими-то невиданными темпами - вот уже три или четыре дня к нему нужно вставать только один раз за ночь, а не через каждые два часа (и это примерно месячный по земным меркам младенец!). Перерыв между ночными кормлениями увеличился до трёх, трёх с половиной часов. И теперь мне легче - можно немного подольше поспать ночью. Днём за ним присматривал Эльфи и тормошил меня для кормлений и подмываний (естественно, когда я был дома, а не шатался по городу или лесу). Это я так называю свои походы за продуктами и на охоту.
  Принесённые рамы были вставлены в окна вместо моих кустарных поделок и в доме стало гораздо теплее. И очень вовремя! Морозы опять усилились! Ледяной воздух колом вставал в горле, а промороженный снег визжал под ногами как резаная свинья.
  Освободившись от омеги и кошки я встал и телекинезом распеленал младенца, едва успев поймать его продукты жизнедеятельности. Машка проснулась и сидя на топчане, заинтересованно наблюдала за моими действиями. Глазки её, пока ещё неопределённого голубоватого цвета, как это бывает у маленьких котят... Стоп! Какого цвета?!
  Я отдёрнул шторку от окна и увидел светлый снег. Светает. В глазах плывёт, но я вижу! Я вижу! ВИЖУ!!! Хотя картинка странная - глаз слева видит нормально, как и положено, а вот в глазу справа картинка перевёрнута вверх ногами! И они обе из-за бинокулярности частично накладываются друг на друга. Голова закружилась. Меня повело и я сел на топчан. А как изображение отключить? Раньше было понятно - закрыл глаза и всё! А теперь? Глаза-то не закрываются. Прикладываю руку к лицу, перекрывая глаза. Ну хоть что-то! Закрываю левый глаз и вижу перевёрнутый мир... Но ведь глаза ненастоящие... И даже совсем не глаза. Это только образы глаз, но мозг так устроен, что никак не хочет считаться с данным фактом - он воспринимает образ глаза как настоящий глаз и изображение от него интерпретирует как от настоящего глаза. Вывод - правый "глаз" показывает перевёрнутую картинку. Нужно время, ну, по крайней мере, я так думаю.
  Я кинулся к Эльфи и начал его тормошить:
  - Эльфи! Эльфи! Вставай! Быстро!
  Омега отворачивался к стене и канючил:
  - Ну что такое, оме, дайте поспать. Не хочу...Опять вы с мелким... Покормите сами...
  Распелёнатый Веник заскрипел и захныкал.
  Бросив будить снова заснувшего омегу, я кинулся греть молоко для младенца, закручивая его потоки в маленьком шарике в разные стороны. Скормив подогретое молоко и снова запеленав Веника, уложил его спать (громко замурлыкав, Машка тут же устроилась к нему под бочок), оделся, натянул новые меховые сапоги и вышел наружу.
  Величественные деревья стояли засыпанные снегом. Незамерзающее море было рядом и осадков выпадало просто невообразимое количество.
  Дошёл до туалета. Пройдя по своим керамическим ступенькам, телекинезом (а он теперь действовал очень недалеко - шага три, четыре, не больше) почистил снег. Спустился к роднику, от похода к которому обещал Эльфи оргазм - вода парила на морозе, вытекая из деревянной трубы и уходя куда-то в сугроб.
  Прошёл мимо купальни и, чистя снег, поднялся на противоположный от нашего дома край оврага. Постоял, подышал морозным воздухом, послушал успокаивающее журчание воды. Багровое огромное местное солнце взошло и невысоко стояло над горизонтом. Птица перелетела из кроны одного дерева в другую, примостилась на ветке, сверху посыпался снег. Тихо. Я набрал дров, вернулся в дом и затопил печь. Наступал ещё один день в этом мире.
  
  
  
  Глава XXXVIII
  
  Когда я вернулся в дом Эльфи ещё спал. Передвижение по-прежнему доставляло мне сложности - правый глаз видел окружающее вверх ногами. Мозг постепенно приспосабливался - головокружение прошло и я надеялся, что рано или поздно буду видеть нормально. Покопавшись в косметическом наборе омеги, я нашёл небольшое зеркальце и, сев к столу, принялся внимательно разглядывать своё лицо.
  Круглые глаза, которые я видел через Эльфи мне очень не нравились - хотелось бы чего-нибудь более человеческого. Поиграв с образом глаза и его верхними и нижними веками, я добился некоторой овальности и полностью человеческого, европейского разреза глаза (да, именно так, негров и китайцев на Эльтерре нет! "Мистер не любит цветного народа"). Цвет, зрачок и другие характеристики, как ни бился, корректировке не поддавались. Например, я не смог добиться радикального уменьшения радужки с тем, чтобы был виден белок (да и был ли он?). Причиной всего этого, как я думаю, было то, что образ глаза был не мой, а принадлежал Безымянному. Зато были и плюшки. Мои новые глаза слизаны с крокодильих, а у этих тварей (прости, Безымянный) особое строение глаз - они, например не нуждаются в поворотах глаза и даже головы. На дне сетчатки расположены несколько, так называемых ямок (у человека одна) и крокодил обладает огромным полем зрения, простирающимся вдоль зрительного горизонта, не поворачивая при этом ни головы, ни самого глаза. Мои новые глаза могут фокусироваться по всему горизонту, тогда как раньше я мог фокусироваться только на одном месте. Угол зрения порядка двухсот градусов - сидя за столом и пялясь в зеркало я видел как на топчане спит Эльфи. При этом глаза не закрываются и не моргают! Острота зрения весьма неплоха - выглядывая в окно, я видел как на вершине дерева, далеко отстоящего от нашего оврага ворон чистит клюв о ветку и моргает глазом. Цветопередача упала - я видел цвета не так ярко как человек - для проверки распотрошил все цветные тряпки из стеллажа с бельём.. Ну что ж. Хоть так. Мне надоело жить в вечной темноте разгоняемой светящимися энергетическими силуэтами.
  Машка, почувствовав, что один из кожаных мешков бодрствует, выбралась из кроватки Веника, перебралась на топчан и спрыгнула на пол. Жмуря сонные глазки, подобралась ко мне, цепляясь когтями за штанину, влезла на колени и требовательно заявила:
  - А-а-о!
  - Кушать? - спросил я её.
  Она согласилась:
  - У-у-а.
  Так, что у нас есть пожевать?
  Я встал и начал, открывая крышки горшков и глиняных кастрюлек, искать, чем бы покормить котёнка. Отыскал молоко и налил в кошачью миску, покрошив туда хлеба.
  Блаженное чмоканье разнеслось по дому - Машка быстро поглощала еду, как будто и не ела полчаса назад.
  Миска показала дно. Кошка повернула голову ко мне:
  - Мало!
  Да ладно! Она ещё и говорит!
  - Мало? - спросил я, не веря своим ушам.
  - Мало! - подтвердила засранка.
  - Ну погоди, схожу в город ещё принесу, - развёл я руками.
  Кошка будто поняв меня, села и начала умываться, старательно вылизывая правую, рыжую в белом носочке лапку (левая была чёрной в белом носочке).
  Эльфи завозился на топчане:
  - С кем это вы разговариваете, оме?
  - Да вот, Машка мне компанию составила. Мало, говорит, её кормят.
  Эльфи сел на постели, каким-то детским жестом протирая заспанные глаза, и кутаясь в сползшее с худых плеч одеяло:
  - Это её-то мало кормят? Да она ест больше меня... По пять раз в день...
  Я молча развёл руками - ну, как-то так.
  Омега спустил ноги на пол, нашарил тапочки, встал, ёжась и поджимаясь, накинул на голое тело одну из моих рубашек и прошёл ко мне.
  Я сидел на табурете. Эльфи сел ко мне на колени и обнял за шею, уткнувшись носом в плечо:
  - Я проснулся, а вас нет, оме... Холодно...
  Я погладил его по вздрогнувшей под рубашкой спинке:
  - Замёрз?
  Он молча кивнул разлохмаченной после сна головой.
  - Ну ничего, сейчас тепло станет...
  Я обнял его покрепче, прижав к груди и пытаясь согреть. Дрова громко трещали в растопленной печи... Красные лучи ненадолго заглянувшего в окно низкого солнца заиграли на морозном узоре стёкол, осветили дом и отразились на противоположной стене мелкими, по размеру рамы, квадратами.
  Стройные тонкие ножки Эльфи покрылись гусиной кожей.
  Я со вздохом отпустил его:
  - Иди одевайся, застудишься.
  Омега, оторвавшись от меня, а эмпатия показала, что ему это далось нелегко, вздохнул и побрёл к стеллажу. Скинул рубашку, нисколько не стесняясь, стянул стринги из трёх верёвочек и, повернувшись ко мне кругленькой попкой начал рыться в белье:
  - Оме? Вы всё перерыли тут... Вам моё бельё надо? Хоть бы сказали... Я обязательно что-нибудь подобрал бы вам.
  - Эльфи, а ты ничего не заметил? - откликнулся я на его недовольство.
  - А что такое, оме? - он продолжал рыться в стеллаже, крутя голой попкой и переступая с ноги на ногу.
  -Повернись, увидишь, - ответил я.
  Эльфи, отыскал, наконец, что хотел и как был, голый повернулся ко мне, держа в руках очередную микроскопическую тряпочку, долженствующую изображать трусики.
  - Ах! Оме..., - выдохнул он, прижимая руки ко рту и комкая в них найденное.
  Путаясь в тапочках кинулся ко мне. Машка, разноцветная как светофор (её шерсть была ярко раскрашена Великой Силой в насыщенные чёрный, рыжий и кипенно-белый цвета), прыснула в сторону.
  Нежное горлышко, переходящее в тонкие ключицы остановилось перед моими глазами, а озябшие в мурашках руки легли на плечи.
  - Вы с глазами, оме! - воскликнул омега, неподдельно радуясь такому событию.
  Я снова обхватил его, прижимая к себе. Рука спустилась с талии Эльфи и я несильно ущипнул его за тугую ягодичку:
  - Замёрз, ведь...
  Эльфи, стоя, поёрзал в моих руках, маленький член его из стороны в сторону потёрся о мою грудь:
  - Ну, оме...
  Флиртует... Да пусть... Хочется ему, а мне не жалко. Тем более фигурка стройненькая, личико симпатичное, а накрасится так вообще... Сисек вот нет... жалко... и между ног член ещё...
  Я с сожалением выдохнул и прислонился щекой к груди омеги. Эльфи застыл и запустил свои пальчики в мои густые тяжёлые волосы... голову его залило краснотой, стремительно спускающейся вниз.
  "Он вас любит, господин мой Макс" - откликнулся Улька, через глаз Безымянного как через телевизор наблюдавший за происходящим.
  "Знаю" - ответил я хозяину этого тела.
  Машка, устав ждать продолжения банкета, запрыгнула на свободный табурет и снова требовательно заорала:
  - Ма-а-ло!
  Я, не выпуская омегу из рук, подхватил его телекинезом и отнёс на топчан. Сел, усадив Эльфи рядом. Накинул одеяло на плечи озябшего мальчика:
  - Одевайся...
  Эльфи, державший меня за шею и уже нафантазировавший себе Сила знает чего, разочарованно выдохнул:
  - Оме, я вам не нравлюсь?
  - Эльфи... - в очередной раз начал я разъяснительную работу, - скажи мне, кто ты такой?
  - Ну, я... я..., - личико омеги исказилось, губы задрожали и крупные слёзы навернулись на с мольбой смотревшие на меня глаза, - я простой омега, незнатный, был прислужником... в замке... подай-принеси...
  - Нет..., - у меня перехватило горло, я протянул руку и погладил Эльфи по щеке, он прижался к моей ладони, - нет, Эльфи, ты мой Личный Слуга. А значит, не можешь мне не нравиться. Я ответил на твой вопрос?
  Омега, глядя на меня глазами из которых так и катились слёзы, молча кивнул. Шмыгнул, вытирая слёзы зажатыми в руке стрингами. Выдохнул. Краснота постепенно отступала из его головы и промежности.
  Машка подобралась к нам и повторила своё требование:
  - Ма-ало!
  Эльфи выдохнул ртом (нос был забит) и улыбнулся. Я освободился из рук омеги и проворчал, вставая:
  - Проглотина ненасытная! Пойдём!
  Кошка, поняв, что её опять будут кормить, рванула в своей плошке.
  Я, снова накрошив хлеба и разбавив его в этот раз очередным "шедевром" Эльфи, сваренным из тетерева, смотрел, как Машка ест за обе щёки и размышлял. С Эльфи надо что-то делать, а то он меня однажды изнасилует. Так-то, по местным меркам, всё при нём, но боюсь я себя. Опыт секса с Шиарре довлел надо мной... Сорвусь и всё... А Эльфи беременный. Учитывая мои здешние пристрастия в сексе, добром это не кончится. А ещё мой демон. В последнее время я за собой стал замечать, что психика после отравления кровью демона и неоднократного обращения, изменилась - я стал более агрессивным. Появилась какая-то жестокость и спокойствие с которым я всё это вытворяю. А Эльфи... Он не самый умный, конечно (до язвы-Шиарре далеко), но добрый, мягкий... Любит... Опять же услада для глаз (в каком-то смысле)... Безоговорочно верит мне во всём... И тут я такой, беру и выворачиваю ему ноги и руки..., а он... Так! Стоп! Кровь бросилась мне в голову... Я сел на табурет, смотря на кошку.
  - Оме, - подошёл ко мне уже одетый Эльфи, - а чем мы будем завтракать? Вы всё, что я сварил, своей кошке отдали...
  - Эльфи, - я привлёк омегу к себе, - кошка не моя, а наша с тобой. И мы за неё также отвечаем, как и за мелкого. Я обещал.
  Я поднял голову на Эльфи и он пристально разглядывая меня вдруг зажелтел в голове:
  - Оме, не смотрите на меня так... Я боюсь... Глаза эти ваши... новые.
  Он сглотнул.
  Действительно жутковато - глаза не моргают и не двигаются. Выглядят просто нечеловечески. А ещё и ночью... Короче, в них, т.е. в глазах содержится родопcин. Он улавливает малейший свет, вплоть до света звёзд, и позволяет видеть в самую глухую и тёмную ночь, но при этом глаза в темноте светятся изнутри красным светом. Можно перепугаться до усрачки. В люди идти - очки надо. Тёмные очки.
  Утренняя движуха что-то сдвинула в моей голове и мой правый глаз, неожиданно, как по щелчку пальцев, вдруг, перевернул изображение и я стал нормально видеть обоими глазами. Ф-фух-х!
  Как-то всё у меня здесь слишком быстро происходит! Великая Сила участвует, не иначе.
  - Сегодня мы с тобой, мой Личный Слуга будем питаться разнообразно и сытно, - торжественно провозгласил я.
  - Я весь внимание, Мой Господин и великий маг, - Эльфи сложив ладони лодочкой низко склонился над столом, дурачась.
  Я встал, хлопнул омегу по попке (клоун!) и, вытащив из под лавки короб с мукой, поставил его на табурет рядом со столом - будем печь хлеб и лепить пельмени!
  Из штабеля комлей были извлечены подходящие бревёшки, телекинезом я выточил из них дежу с крышкой и наделал разделочных досок и подносов с низкими бортиками. Пусть и воняют смолой, но нам, тут в лесу, пойдёт.
  Эльфи по моей просьбе заплёл волосы и я, подсучив рукава рубашки и по-пиратски повязавшись шёлковой тряпкой вместо косынки, начал колдовать над тестом - распотрошённые писксели памяти позволили вспомнить действия моей деревенской бабушки в доме которой и была русская печь.
  Эльфи сбегал за водой к роднику и полный горшок грелся на плите - нужна была тёплая вода. Машка, отправленная от греха подальше на печку, сидела на краешке и с важным видом наблюдала за происходящим.
  Принесённая омегой ещё раз вода была поставлена на лавку рядом с печкой - прогреваться. Была заготовлена целая куча дров для русской печи. А я принялся священнодействовать. Над выложенным на стол широким подносом я, удерживая в руках горсть муки, начал пересыпать её, одновременно произвольно несильно закручивая потоки воздуха. Подхваченная мука, делилась на фракции и напитывалась кислородом. Чуть подогретая вода, соль и закваска, выданная мне ещё Дибо (всего три дня назад, а как много времени прошло!) были смешаны и я начал вымешивать тесто, добиваясь того, чтобы оно не прилипало к рукам. Пыхтя над комом теста, мне пришла в голову мысль, а что если добавить в тесто Великой Силы? Сказано - сделано! Светящимися синим светом руками я продолжал месить тесто. Руки устали, пот тёк по спине - в доме неожиданно стало жарко. Эльфи, раздевшийся после похода за водой, вдруг подошёл и прижался к спине, уткнувшись носом между моих ходуном ходивших лопаток. Касаться меня руками он не осмеливался - эмпатией почувствовав его поползновения, я запретил (мешает творить).
  Обсыпав и обтерев стенки дежи мукой, я закинул в неё ком теста и накрыл крышкой - путь расстаивается. Дежа была водружена на печку - рядом с удивлённой кошкой.
  А мы продолжим. Быстро повернувшись от стола я оказался в объятиях не отходившего от меня Эльфи.
  - Эльфи, дуй в лабаз, тащи свинину и говядину, - отвлёк я омегу от обоняния ароматов моего вспотевшего от работы тела.
  Мясо было принесено, а омега усажен за чистку лука.
  Я же, разыскав в наших запасах яйцо, принялся за замешивание пельменного теста.
  Мясо растаяло, лук почищен.
  Один из подносов с низкими бортиками был приспособлен под разделку мяса - телекинез рулит! И свинина и говядина были мелко порублены в пушистый невесомый фарш. Мелко порезанный лук (так сочнее!) добавлен к посоленному фаршу (эх, жалко чёрного перца нет!). Фарш ещё раз замешан в глубокой миске, что вызвало нездоровые движения, претендующей на мясо Машки, чуть тёплой воды - не более 20% от общего объёма фарша и можно садиться лепить пельмени.
  - Эльфи,да отлипни ты от меня! Давай делом заниматься! - обратился я к омеге, поводя облапленными им плечами.
  - Д-да, оме... - красная энергетика почти всего тела омеги не давала ему говорить. Наш сравнительно небольшой домик, за то время пока я упражнялся с тестом и мясом, весь пропах феромонами, по большей части моими (хотя внутренних половых органов у меня нет, но искусственно вызванная гиперплазия надпочечников наполняла мой организм тестостероном).
  - Вымой руки и садись сюда, - указал я на табурет у стола, - а нет, стой. Протёк весь?
  Эльфи, покраснев, кивнул, не поднимая глаз.
  - Переоденься, - махнул я перепачканной в муке рукой в сторону стеллажа с одеждой.
  Эльфи выбрал что-то из одёжки и скрылся за печкой у кроватки малыша, смущаясь. Стесняется.
  - Эльфи, ты нормальный здоровый омега. Я тоже омега, ухаживал за тобой и видел тебя всего и всякого. Отойди от Веника, а то проснётся, его и так скоро кормить надо, - высказал я свою точку зрения на его действия.
  Эльфи вышел из-за печки подтягивая штаны и заправляя в них рубашку:
  - Я готов, оме, что надо делать?
  - Сейчас мы с тобой будем делать наше национальное блюдо. В нашем герцогском доме мы все, невзирая на звания и положение лепили pelmeni, - сочинял я, раскатывая телекинезом тесто и давя из него сочни.
  "Да-а? Как интересно!" - опять высказал своё мнение Улька, - "я вот, сколько в нашем герцогстве жил, ни разу pelmeni не лепил"
  "Ну что с тебя взять, малохольный. Много потерял - это я тебе говорю!" - серьёзным тоном разъяснил я Ульке.
  - Вот, накладывай сюда этот фарш и вот так залепляй, - учил я омегу, - пока весь фарш не израсходуем, делать не прекратим, понял?
  Эльфи кивнул и дело потихоньку пошло. Вообще процесс лепки пельменей сродни медитации. Мелкая моторика успокаивает нервы. Тихие разговоры обо всём и ни о чём сближают компанию лепщиков. Наблюдая за омегой, я видел, что ему понравилось спокойно сидеть и лепить эту вкуснейшую еду. Подносы постепенно заполнялись готовой продукцией. Тесто для хлеба доходило на печи, а Машка, свернувшись в разноцветный клубочек, прикорнула рядом с дежой.
  Наше неспешное занятие вдруг было нарушено скрипом и вознёй мелкого. За делами совсем забыли о нём!
  Я подхватился с табурета, едва успел отмыть руки от фарша и теста, и осторожно выдернул Веника из кроватки, распелёнывая. Вот же, и мокрый и навалил.
  Корыто было пущено в дело, а я, как многорукий Шива, держал ребёнка, укачивая, чтобы не орал, грел молоко и одновременно чистой сухой тряпочкой вытирал попку перед подмыванием. Грязные пелёнки были телепортированы на мороз - потом застираю. Козье молочко выпито (осталось немного - сегодня или завтра надо в город), попка подмыта, а ребёнок пристроен и удерживается телекинезом у моей груди. Лепка пельменей продолжается.
  - Смотри, Веник, как мы с дядей Эльфи пельмешки лепим, - ворковал я с мелким, меня чего-то вдруг одолело чадолюбие, - вкусные пельмешки будут.
  Винрих еще не держал головку - я его удерживал целиком и широко раскрыв свои ярко-синие глаза с любопытством таращился на происходящее вокруг него. Наблюдая за ним энергетическим зрением я с удивлением видел как в его голове, залитой сине-зелёным светом, стремительно формируются связи, идущие к глазам и ушам. Ребёнок как губка впитывал информацию из окружающего мира, тем более, что такой информации для него было не так уж и много - спал он пока что большую часть суток.
  "Какой малыш очаровательный" - с каким-то тоскливым вздохом проявился Улька.
  "Ну да, ну да, очаровательный. И ещё какой. Особенно со стороны" - высказался я.
  "Господин мой Макс, ничего вы не понимаете. Я всегда мечтал..., - Улька помолчал, - что у меня будет такой..."
  "На, нянчийся... Есть уже такой" - буркнул я.
  Вообще организм младенца развивался немного быстрее (ну, по крайней мере, мне так казалось - откуда я знаю как должны развиваться младенцы, да ещё и искусники?). Скорее всего, воздействие моей энергетики сильно повлияло на процессы роста и развития - Винрих был очень крупным для своего возраста. Постнатальный онтогенез подвержен влиянию извне и своим воздействием я включаю скрытые в теле ребёнка процессы. Вполне может быть.
  - Так, господа хорошие, - обратился я к Эльфи и Винриху, - всё это, безусловно, очень хорошо. Но, однако, печку для хлеба топить надо!
  Я отнёс недовольного Веника в кроватку, Эльфи заканчивал возню с пельменями самостоятельно, а сам закинул приготовленные дрова в русскую печь и, удерживая шарик пирокинеза (швырять как раньше не могу!), поджёг их.
  Печь растоплена, пельмени в количестве около 300 штук налеплены и, за исключением предназначенных для немедленного употребления, на подносах отнесены в лабаз - морозиться.
  Заглянул в дежу - пахнет кисленьким.
  Теперь отложенный так надолго завтрак. Пельмени сварены в подсоленной воде, разложены по мискам. Уксус разведён. Сметанка на столе.
  - Эльфи, пробуем, что у нас вышло.
  Попробовали.
  - Ну как?
  - Вкусно, - пробормотал Эльфи с набитым ртом.
  Ну ешь, ешь, тебе надо.
  Возясь около печи я понял, чего ей не хватает - шестка. Места на загнетке мало и шесток просто необходим. Сказано - сделано. Пока тесто ходит, а печь прогревается до нужной температуры, я выскочил и на скорую руку из запаса комлей вырезал толстенный - в пядь и широкий - в две пяди, брус по ширине печи. Изготовил стойки для него и обвязку на клиньях вокруг печи, чтобы шесток не шатался под весом горшков и противней. Занёс промороженное дерево в дом и стараясь не будить Веника, собрал всю конструкцию. Мёрзлая сосна в тепле оттаяла и наш дом заполнил восхитительный смолистый запах свежего дерева.
  Дрова прогорели и только угли ещё светились в темноте топки. Тесто подошло, было извлечено из дежи и я, предварительно сбрызнув водой для полного гашения угли, поваляв в руках каравай, обсыпанный мукой, телекинезом отправил его в прогретую печь. Будет подовый. Монументальная заслонка закрыта. Труба закрыта тоже. Всё, ждём. Первый раз в первый класс... Надеюсь, что блин комом не будет. А то обидно.
  Я сидел на табурете у стола, привалившись спиной к бревенчатой стене, а Эльфи уселся ко мне на колени, положив голову мне на плечо и обняв за шею рукой. Прислушавшись эмпатией к эмоциям омеги я... ну не знаю, как и сказать-то...
  В общем, одна единственная эмоция Эльфи как огромная полноводная река, затопила собой всё. Места просто нет ни для чего другого и все остальные эмоции на поверхности этой огромной реки как ветки сорванных деревьев - плывут, иногда тонут. Веток этих немного и разглядеть их на поверхности реки непросто. А река - это любовь, обожание... И всё это мне...
  С этим надо что-то делать. С этим надо что-то делать... Что?..
  Я ведь его не люблю. Он мне симпатичен - это да. Но это - не любовь. А чувство Эльфи ко мне... оно слишком... Во всём слишком... Я буду тяготиться этим. И пусть он от меня ничего не требует - ему важно чтобы я просто был и всё. Вовсе не обязательно рядом с ним. Но... Я знаю об этом его чувстве ко мне... И этого достаточно, чтобы мне было..., наверное, тяжело. Этот влюблённый взгляд... сильные эмоции, направленные на меня... (как Оле и Янка!). И я, не соответствующий этим ожиданиям. Полностью.
  Нет. Я его не брошу - он мой Личный Слуга и наш разрыв невозможен в принципе. Он родит и я сделаю всё для комфортной жизни и Эльфи и Веника и ещё неродившегося ребёнка. Но... не надо возводить меня на пьедестал и поклоняться. А Эльфи уже это сделал. И это тяжело... Тяжело потому, что боишься сделать больно тому, кто фактически молится на тебя. А он, тот, кто молится, беззащитен и перед тобой и перед той жизнью, что я увидел в этом мире.
  Размышляя таким образом, я посмотрел, не поворачивая головы (крокодильи глаза рулят!) на Эльфи. Легко дотронулся пальцем до его носа, омега вскинул на меня огромные карие глаза и я поцеловал его в лоб. Выдохнул. Ну что же с тобой делать-то? Кто мне скажет?..
  Запах. Восхитительный запах свежевыпеченного хлеба наполняет наш дом. Закрыл бы глаза, но не могу. Картинка не закрывается сама. Детские воспоминания...
  - Эльфи, запомни этот момент, - шепчу я теснее прижавшемуся ко мне омеге.
  Эльфи закрыл глаза, уткнулся мне в шею и водит тонкими наманикюренными пальчиками по моему лицу, перебирая сетку шрамов. Омега кивнул не отрываясь от меня.
  - Почему-то люди устроены так, что запахи будят в них воспоминания, - продолжаю я, - И вот, когда-нибудь, когда меня уже не будет рядом, ты, почувствуешь запах свежеиспечённого хлеба и вспомнишь этот момент.
  - Оме! Что вы такое говорите?! Почему вас не будет рядом? - вскинулся Эльфи.
  - Тише... тише, - я приложил свой палец к его губам, - так будет. Я знаю...
  - Нет..., - прошептал омега, снова уткнувшись в мою шею, - я не хочу..., - горячее дыхание обожгло кожу.
  Первый мой хлеб получился. Ели все, кроме Веника. И никак не могли наесться. Живот Машки раздулся как барабан и, казалось, готов был лопнуть от малейшего прикосновения. Эльфи, сидевший за столом и евший горбушку как вкуснейшее пирожное (да, оме, я могу сравнить, заявил он), не мог насытиться. Да я и сам слопал хороший кусок, мягкого тёплого, с угольками в нижней корочке, белого хлеба.
  * * *
  А потом я вышел в город. Как всегда в каморке в кордегардии городской стражи. В коридоре мне попался начальник Отто фон Эстельфельд:
  - Оме Шварцман сегодня казнь Герхарда Одноглазого. На площади.
  - Надеюсь он будет долго подыхать, - ответил я и наш разговор на этом закончился.
  С моим недобровольным помощником Хансом на рынке мы закупили всё необходимое. При этом мне на глаза попалась вазочка из тёмно-синего стекла и я не раздумывая взял её не торгуясь - мне нужны стёкла для очков. В скобяном ряду я присмотрел несколько гвоздей и тоже взял их.
  Толпа народу, самого разного, валила на площадь. Кого здесь только не было: альфы всех возрастов и размеров: и высоченные альфы-искусники (я насчитал человек двадцать) и альфы небольшого роста из купцов, ремесленников, торговцев. Омеги - и молоденькие, симпатичные и пожилые. За Хансом увязался толстый Магдал, омега-торговец пирогами на рынке и время от времени дёргал его за полу, привлекая внимание. Мальчишки всех возрастов и всякого достатка торчали на крышах, гроздьями висели на деревьях, окружавших площадь.
  - Везут, везут..., - зашумели в толпе.
  Посреди площади на скорую руку был возведён помост. На нем прохаживался крепкий широкоплечий альфа в натянутом на лицо красном колпаке с прорезями для глаз. Стоял перетянутый железными полосами толстый чурбак, напоминающий колоду для рубки мяса на рынке. Длинный худой альфа с глазами снулой рыбы, перекладывал, протирал ветошью топоры и мечи, очевидно, приготовленные для казни. В деревянном ящике лежали железные инструменты. Мальчишка-альфа раздувал мех походного горна, искры летели и гасли на морозе.
  Отто фон Эстельфельд в накинутом поверх доспеха меховом плаще, придерживая длинный меч, прохаживался по помосту, светлые неструганые доски прогибались под его весом. Сам помост был окружён стражниками в начищенных доспехах, над толпой торчали наконечники копий. Гул толпы, выкрики разносчиков всякой снеди по краям, где-то визжала лошадь, сигая в оглоблях застрявших саней...
  Я стоял так, чтобы видеть помост. Ханс рядом со мной. Я спустил тканевую повязку с глаз и приподнял малахай, чтобы было лучше видно. Вдруг волна ненависти окатила меня сзади... я повернулся... За мной стояли люди, махали руками, притопывали на морозе, засунув руки в широкие рукава. Пар поднимался вверх. Я повернулся обратно.
  Опять ненависть накатила, обожгла. Я резко обернулся и едва успел отбить руку какого-то альфы в порыжевшем тулупчике и валяной шапке, в его руке сверкнула длинная спица. Мужичок размахнулся ещё раз и я, не сдерживаясь нанёс ментальный удар по его мозгу, он нелепо взмахнул руками, лицо его задрожало, глаза уставились перед собой... колени подогнулись, он упал навзничь и засучил ногами, хрипя:
  - Чёрный...человек!
  - Убили! - заорал кто-то в голос, толпа заволновалась. Стражники у помоста начали оглядываться. Отто фон Эстельфельд вытянул шею и повелительно махнул кому-то рукой.
  Вокруг нас с Хансом образовалось пустое пространство. Мужичок корчился на снегу у наших ног и сквозь толпу, расталкивая зевак быстро шла четвёрка стражников во главе с уже знакомым мне сержантом Дитрихом.
  - Разойдись! Осади! - хрипел сержант простуженным басом.
  - А, это вы, оме, - узнал он меня, - ну что тут у вас? Ханс! Доложи!
  Ханс, путаясь и сбиваясь, начал рассказывать, что увидел.
  Мужичку скрутили руки, подобрали упавшую на снег спицу и поволокли в кордегардию.
  Толпа опять сошлась вокруг нас, привезённого Герхарда заволокли на помост и бросили на доски. Один из альф-искусников поднялся на помост и что-то прошептал на ухо начальнику стражи.
  Ждали наместника. Наконец, двери одного из балконов домов выходивших на площадь, сверкнув стёклами на низком зимнем солнце, открылись и толстый альфа, наместник Майнау и прилегающих территорий сел в споро подставленное слугами кресло, закутавшись в меховой плащ.
  Глашатай взобрался на помост и начал зачитывать провинности Герхарда. Палач и его помощник растянули и привязали руки Герхарда к жерди и альфа-искусник, совершенно не напрягаясь, вздёрнул распяленного рабовладельца вверх, на обозрение толпы.
  Гул усилился. Слов глашатая толком было не разобрать:
  - ...чем нарушил... уложения о наказаниях, - прерываемый гулом огромного количества людей читал глашатай длинный свиток, - высокий суд...
  - Что сделал-то? За что казнят? - переговаривались в толпе.
  - Детей, вишь, воровал... продавал...
  - Туда и дорога...
  Глашатай надрывался:
  - ...разобрав... приговорил... через четвертование...
  Толпа выдохнула. Молоденький омега в белой шубке и белом меховом беретике с маленьким тетеревиным пёрышком, стоявший рядом с Хансом пискнул, схватившись за щёки, горевшие на морозе как маков цвет, руками в вязаных пушистых белых варежках с узором.
  Палач подошёл к висящему Герхарду и с треском сорвал с него тряпьё в которое тот был одет. Бросил тряпки на помост у плахи, а затем вытащил из ящика железный лом и, неторопясь, размахнувшись, с хеканьем, ударил по левой голени висевшего в воздухе Герхарда. Толпа затихла и в тишине отчётливо послышался треск ломаемых костей. Омега-сосед Ханса спрятал лицо в ладошках. Захлёбывающийся визг Одноглазого огласил площадь. Палач, оперев лом на доски помоста, стоял и оглядывал с высоты площадь.
  Я сглотнул. Н-да... Средневековье во всей красе. Я, конечно, и сам не подарок, но...
  Палач снова размахнулся, выдохнул клуб пара, снова треск костей и снова надрывный крик Одноглазого. Переломанные ноги Затейника безвольно болтались в воздухе, из разорванной кожи торчали обломки костей, кровь по ногам стекала на доски.
  Помощник палача с рыбьими глазами сунул в горн смоляной факел и начал вращать там, поджигая.
  Палач махнул рукой альфе-искуснику и ноги Герхарда были умещены на плаху. Блестящий топор сверкнул и голени Одноглазого стукнули, упав на помост, по очереди перерубленные выше переломов. Снова крик, переходящий в вой. Палач, выхватив у помощника факел, прижёг рубленые места, чтобы Герхард не истёк кровью раньше времени. Затрещал подкожный жир, завоняло палёным мясом. Вой Герхарда оборвался.
  - Сомлел..., - произнёс кто-то в толпе.
  Казнь остановили до приведения Герхарда в чувство. Эстетика этого времени не допускала, чтобы казнимый был в безсознательном состоянии. Палач проверил глаз Затейника, потёр заиндевевшие уши преступника, помощник подал ему какую-то склянку. Поднесли к носу и Герхард дёрнулся, приходя в сознание.
  Палач опять махнул альфе рукой и теперь уже бёдра Затейника были разложены на плахе. Ну, рубить мясо без костей проще. Блеснул во взмахе топор и, отрубленные по самый пах остатки ног Одноглазого, мягко шлёпнули по доскам помоста. Помощник палача нагнулся и сбросил отрубленное в корзину, стоявшую на земле. Опять прижгли отрубленные места. Герхард снова потерял сознание. Палач похлопал Герхарда по щекам, дал понюхать ему из пузырька, а когда тот очнулся, влил ему в рот из поданного мальчишкой шкалика прозрачную жидкость.
  - Вот, еще и аквавиту дают! - надтреснутым голоском проблеял у меня за спиной худосочный мужичок-альфа в какой-то тканой одёжке.
  Его толкнули в бок, он замолчал и действо продолжилось.
  Герхарда спустили пониже и палач с размаху перебил кости предплечий на обеих руках по очереди. Герхард орал, но сознания уже не терял. Одноглазого отвязали и под выдох толпы попеременно отсекли руки чуть ниже локтей. Прижигаемое мясо воняло на всю площадь - ветра не было и его противный запах добрался и до моего носа. Наместник, сидя на балконе, прикрыл нос кружевным вышитым платочком. Рядом с ним стоял, прикрывая носовым платочком кукольное личико, манерный оме, в светло-серой с искрой длинной шубке с широкими рукавами в три четверти. Такой же меховой беретик прикрывал длинные распущенные чёрные волосы, разложенные на пышном меховом воротнике. Оме наклонился к наместнику и что-то шептал, изящно указывая оттопыренным пальчиком в чёрной длинной перчатке на площадь.
  Наконец, руки Герхарда были отрублены по плечи, обрубки прижгли и казнь приостановили. Теперь уже не по причине потери сознания казнимым, а потому что так положено. Всё это объяснил мне Ханс:
  - Теперь, оме, надо подождать, чтобы преступник понял всю глубину своего падения, а люди, которые смотрят, поняли тяжесть совершённого преступления.
  Омежка в пушистых варежках, открыв рот и распахнув серые глаза, слушал речи Ханса.
  Палач подхватил Герхарда за шею и под крестец. Задрав лицо в маске вверх, поднял его на вытянутых руках над площадью и показал всем. Глашатай, срывая на морозе голос, начал снова зачитывать вины Одноглазого.
  Помощник подставил к плахе поднятую на помост корзину, палач пристроил обрубок тела Герхарда поудобнее, размахнулся топором и голова Одноглазого, моргая удивлённым глазом, упала в корзину. Кровь, булькая, толчками выплёскивалась из рассечённых сосудов, заливая упавшую голову.
  Палач нагнулся, схватил здоровенной рукой голову Герхарда за волосы и показал её толпе. Гул захлестнул площадь.
  Ну вот. Дело сделано. Можно и домой. Только ещё одно. Мужичок со спицей? Мой удар по его мозгам принёс мне информацию о том, что это был пропавший помощник Герхарда, а заодно и сведения о любителях экстремальных развлечений, которых этот самый помощник и водил к детям.
  Я снова закрыл глаза повязкой и проталкиваясь через толпу, мы с Хансом пробирались в кордегардию. Омежка в белой шубке увязался с нами, боясь потеряться, как оказалось, ему тоже надо было в нашу сторону. Я толкнул Ханса в бок:
  - Смотри какой мальчик миленький. Не зевай.
  Ханс покраснел и мы чуть придержали свои шаги, давая омеге возможность догнать нас и идти рядом.
  - А скажи-ка, милый ребёнок, (в каком ухе у меня жужжит?) как тебя зовут? - спросил я.
  - Эли, оме, - ответил он звонким голоском, - я здесь недалеко живу, от кордегардии четвёртый дом... Ой, меня дома, наверно, заждались. Я же не сказал, что на площадь иду. Ой, нагорит мне...
  - Ну не переживай так, Эли, мы вот попросим этого доблестного стражника, кстати, его Ханс зовут, и он проводит тебя до самого дома. Ханс попросит твоего папу, чтобы он не сильно ругался, - толкнул я в железный бок нерасторопного стражника.
  - Да-да, мой папа такой добрый. Это он иногда..., - смущённо пробормотал Эли, стремительно краснея.
  - А чем твой отец занимается, Эли? - спросил я, снова толкая Ханса.
  - О, мой отец... он..., - Эли запнулся и вдруг выпалил, - он начальник стражи тут.
  Ханс стремительно побледнел. Я подхватил его под руку:
  - Ничего, Ханс, будешь зятем своему начальнику. Представь, - шепнул я, - приходишь к сержанту, а он узнаёт, что ты зять Отто фон Эстельфельда... Гы-ы...
  Эли, которого мы довели до ворот дома, попрощался, помахав белой варежкой, Ханс вздохнул и мы пошли в кордегардию - я хотел узнать как обстоят дела с моим несостоявшимся убийцей.
  Альфа, которого задержали за нападение на меня, от моего удара ещё не оправился (да и вряд ли оправится! бил-то я со всей дури), орал что-то несуразное про Чёрного человека, икал от страха, под конец допроса обоссался и сейчас стонал, держась за голову, лёжа на полу той клетки в которой в своё время побывал и я.
  Дознаватель Гуго, встреченный в коридоре, рассказал мне о том, что удалось узнать у помощника Одноглазого. Информации было до обидного мало - голова помощника не работала.
  - Скажите, господин Гуго, а если кто-то, неважно кто, трахает маленьких детей, за это есть какая-то ответственность? - спросил я, зная, что к Сиджи и Юту ходили некоторые любители "особых" развлечений.
  - Нет, оме, если вы говорите о добровольном согласии, ответственности для знатных людей по отношению к низкорождённым нет. За изнасилование тоже нет, - посмурнев ответил Гуго, понимая о ком я спрашиваю.
  Вот как. Здорово. Сословное общество во всей красе.
  - Скажите, господин Гуго, у вас есть дети? - склонив голову на бок, спросил я.
  - Да, у меня есть сын, омега, - тихо ответил Гуго.
  - И?.. - я покрутил в воздухе рукой, - А если кто-то... посмеет?
  - Я искусник, оме, - пояснил Гуго, подразумевая, что здесь он над законом.
  - А другие? Те, кто не искусники? - надавил я.
  - Таков закон, оме, - на скулах Гуго заиграли желваки.
  Ну что ж, если таков закон, то тем хуже для закона.
  - А что вы скажете, господин Гуго, если случится так, что такие любители "свежатинки" вдруг тяжело заболеют? - состроил я невинную рожу, - Заболеют внезапно, а?
  - Все мы ходим под Великой Силой и пути её нам неведомы. Значит, такова её воля, - несколько двусмысленно ответил искусник, чуть улыбнувшись, - и не нам вмешиваться в её произволение.
  - Я вас понял, господин Гуго, - откланялся я.
  Завершив дела в кордегардии и, забрав купленное на базаре, я прыгнул в дом к искалеченным омежкам - надо их поддержать и проверить дело рук своих.
  
  
  
  Глава XXXIX
  
  Сиджи и Ют увидев меня прижались друг к другу и в их головах мелькнула желтизна. Я, по прежнему с чёрной повязкой на глазах, протиснулся в их комнату и по-видимому перепугал.
  - Не бойтесь, ребята, это я, - успокоил я детишек и омежки немного расслабились.
  - Оме, вы..., - прошептал Сиджи, глядя на меня снизу вверх.
  - Да, да я пришёл, - протянул я руку и погладил густые темно-бордовые волосы,- А ну-ка, рассказывайте мне, как у вас тут дела?
  - Оме, нам хорошо, дедушки о нас заботятся... Вот только... наш господин... он оставил нас, - пролепетал Ют, глядя глазами, казавшимися огромными на исхудавшем личике, - Может быть вы, оме, сможете?..
  - Что смогу, маленький? - спросил я.
  - Быть... господином?.. - запнулся Сиджи с надеждой глядя на меня.
  А! Так это они вдвоём придумали? Не ожидал, вот честно, не ожидал. Думал с этим покончено, а оно вон как! Видимо, ещё придётся поработать. А пока... Отвлеку чем нибудь. Я огляделся вокруг. А здесь, и правда, уютно.
  И действительно, не смотря на недавно завернувшие сильные холода, в доме было тепло, окна затянутые морозными узорами, искрились на солнце и комната детишек была наполнена солнцем. С кухни тянуло аппетитными запахами хорошей еды. Дорожки от калитки были заботливо расчищены. Только не было в доме ни Хени, ни Дибо... и Господин Ди не сидел на жарко пылающем камине...
  Я присел к кровати и обнял подсунувшихся ко мне омежек, передавая им своё тепло. Молчи, подсознание, молчи, сука!
  - Оме, оме, а скажите, а вы ещё так можете? - нетерпеливо спросил Сиджи, осторожно подталкиваемый в бок Ютом.
  - А что ты, маленький, имеешь в виду? - ласково ответил я, по-прежнему сглатывая комок в горле - очень тяжело видеть искалеченных детишек.
  - Ну, вот, оме, вы нас в прошлый раз в туалет носили..., - Ют замер после заданного вопроса, глядя на меня широко открытыми глазёнками, в глубине которых плескался страх - а вдруг я рассержусь? - а руками не держали?
  Я погладил светлые волосёнки Юта - ф-фух, загнал я его голову через центр ладони малую толику Силы, щедро сдобренную лаской.
  - А это знаешь почему? - заговорщицки прошептал я, низко наклонившись в омежкам, пахнуло свежестью, чистым детским телом и молочком (дети!).
  - Почему?.. - едва слышно выдохнул Сиджи, раскрыв глаза так, что казалось бы, шире и нельзя.
  - Потому что я..., - переместив руку на его голову, я проделал тоже самое, и теперь держал паузу, глядя на растащившихся под моей нехитрой лаской детишек, - потому что я вол-шеб-ник... Но про это никому... Договорились?
  Оба омежки, не отрывая от меня взгляда любопытных глаз, синхронно кивнули.
  Перешёл на энергетическое зрение, разглядывая изуродованные тельца. Та-ак, а Сиджи-то у нас... как будто на что-то годится! Да и Ют, вроде как, тоже...
  - А хотите полетать? Только тихо. Не надо пугать дедушек. Они старенькие, - вдруг предложил я омежкам.
  Дети замолчали. Сиджи повернул головку к Юту и кивнул ему, молча спрашивая совета.
  Да согласны они, согласны. Кто же откажется?
  И не дождавшись ответа, я откинул одеяло в сторону и подхватив телекинезом оба почти невесомых тельца (кости да кожа!) закружил малышей в воздухе по комнате, развевая мягкие фланелевые сорочки на обоих .
  Сиджи тихо пискнул от восторга (я контролировал их эмоциональное состояние), а Ют, что есть силы вцепился ручками-спичками в его тело и уткнулся в грудь Сиджи крепко зажмурив глаза - ему было страшно.
  Плавно поднимая детей высоко к потолку и затем опуская их вниз, так, что дух захватывало, я добился того, что восторг охватил их и тела и головки были залиты яркой синевой. Сиджи и Ют задохнулись и я, видя, что на первый раз хватит, осторожно опустил их на кровать в тёплую вмятинку матраса. Прикрыл одеялом.
  - Еще, а ещё можно? - едва слышно шептал Сиджи.
  - Обязательно, маленький, обязательно, - наклонившись, я поцеловал мягкую макушку, - а сейчас я вам расскажу одну историю... Ложитесь поудобнее.
  Омежки завозились под одеялом и на меня уставились две пары любопытных глаз.
  - Далеко, далеко, там где восходит Элла, в месте, где кончается земля, а может быть она там только начинается, кто знает? За лесами, за высокими горами есть жаркая-жаркая пустыня. Тамошние жители называют её "Дахна". На их языке это "багряная". Жители той местности говорят на другом языке, не так как у нас. Они считают, что в пустыне обитают лишь злые духи и смертельно опасные чудовища. Те из жителей, кто уверяют, что побывали в этой пустыне, рассказывают о ней вещи странные и невероятные. Рассказывают также, что в этой пустыне есть Город теней... Попасть в него может не всякий, ибо превращается Город теней в Тень города. Но тот, кто попадёт в него увидит необычайное... Миражи туманят разум неосторожного путешественника, посмевшего забрести в Дахну. Горячий ветер гоняет красный песок с бархана на бархан и только любопытные ящерицы и змеи переползают между добела выжженными яростными лучами Эллы костями несчастливцев. За этой пустыней есть город. Называется он Багдад...
  Я откинулся на стуле, прикрыл глаза, вспоминая и вместе с детьми погружаясь в чудеса.
  - И вот однажды в этот город на верблюде с жестяным колокольчиком, поздним, уже совсем тёмным вечером, почти ночью, въехал человек. Стражники на воротах ничего не увидели и не услышали - он ловко отвёл им глаза. Ночной сторож, старый Саид, всю ночь ходивший по городу с колотушкой и повторявший скрипучим голосом: "Спите, жители Багдада - всё спокойно", вздрогнул, когда человек, вошедший в город, приставил к его пояснице два пальца и зловеще прошептал: "Не оборачивайся". Саид, молча постоял, и продолжил свой путь, ударяя в колотушку и скрипя, как и все эти сорок лет, из ночи в ночь: "Спите, жители Багдада - всё спокойно". А человек, до самых глаз закутанный в чёрный балахон, пробрался по тихим пустынным улицам спящего города в обсерваторию...
  - А что это, обсерватория? - спросил Ют. Наваждение сказки схлынуло с Сиджи, зачарованно слушавшего мой рассказ. Он моргнул и разочарованно выдохнул.
  - Обсерватория... хм... Это такое место, где наблюдают за звёздами, - задумчиво ответил я.
  - Человек в тёмном одеянии проник в обсерваторию. В её центре стоял шар с небесными армиллярными сферами по которым двигаются звёзды. Он дотронулся до сфер, толкнул их и они пришли в движение. Настоящие звёзды, смотревшие с ночного неба на город, моргнули, дрогнули...
  - Кадияш, масамат, юу, юу, - начал произносить заклинание человек в черном балахоне, - масамат, мисимат, юу, юу, малвиал, тивиан, юу, юу, тивиан мири! Юу!
  Человек воздел руки к ночному небу, усыпанному крупными звёздами и прокричал:
  - Имя! Имя! Звезда Сухэйн, скажи мне имя!
  Небеса дрогнули, вращение небесных сфер остановилось, подул тёплый лёгкий ветерок.
  - Я услышал тебя, Звезда Сухэйн, - человек приложил ладонь к груди и склонил голову...
  Сиджи и Ют напряжённо слушали, следя за мной широко распахнутыми глазами. У двери стояли Штайн и Элк и тоже слушали. И даже стражник-охранник стоял и слушал раскрыв рот. Н-да, аудитория. Бессмертное творение Бориса Рыцарева и здесь собирает залы.
  - ... а потом настал день. И человек в чёрном балахоне пошёл по шумному базару Багдада в надежде найти Аладдина, сына Али аль Маруфа, о котором сказала ему Звезда Сухэйн... Невозможно описать обилие и великолепие товаров, раскинутых на прилавках, на камышовых циновках, на ковриках. Кальяны от самых простых и грубых до многотысячных, отделанных золотом и самоцветами; многоцветные ковры, услаждающие глаз необычайной тонкостью узора; шелка, позаимствовавшие у солнца свой блеск; бархат, мягким и глубоким переливам которого могло бы позавидовать вечернее небо; подносы, браслеты, серьги, седла, ножи... сапоги, халаты, пояса, кувшины, амбра, мускус, розовое масло...Базарный день, полный пестрых красок, звуков и запахов...
  И я ещё долго пересказывал благодарным слушателям события из фильма "Волшебная лампа Аладдина" ничего не упуская - благодаря абсолютной памяти это было несложно - и стараясь передать весь юмор фильма и его бессмертные цитаты. Конечно, с учётом местных реалий - принцесса Будур превратилась в омегу-принца Будур.
  Наваждение сказки отпустило присутствующих... Элк, переполненный эмоциями, схватился за морщинистые щёки. Штайн отошёл от двери и осторожно присел на стул.
  - Эх-х..., - выдохнул стражник.
  И этот выдох как будто вернул нас всех на землю.
  - Ох..., оме, что это я, - засуетился Элк, - у меня же всё готово... Пожалуйте за стол...
  Отдав должное простой, но сытной пище, я, пока Штайн и Элк кормили детишек, прошёл в библиотеку. Кожаные переплёты с тиснёными золотом и серебром буквами заполняли несколько шкафов. Уютное кресло стояло в углу будто ожидая ненадолго вышедшего хозяина. Я провёл пальцем по корешкам, не торопясь читая названия. География привлекла моё внимание. В замковой библиотеке я заглядывал в книги по географии, но больше налегал на описание Тилории. А здесь мне попалась книжка по иностранным городам и весям. Пролистнул. Какое-то странно знакомое название царапнуло глаз. Лирнесс... Лирнесс... покопавшись в памяти, ставшей близкой к идеальной, с удивлением вспомнил Илиаду Гомера. Малоазиатский город. Но откуда он здесь?!.. Помнится из Лирнесса была Брисеида, которую отнял у Ахиллеса Агамемнон... Здешний Лирнесс находился на побережье тёплого внутреннего моря и не принадлежал никакому из государств. Вольный город. Город магов, город искусников... В нём же, а точнее недалеко от него, находится и самая знаменитая схола Великого Искусства. Правит и схолой и Лирнессом совет искусников, в который, впрочем, входят не только искусники, но и самые достойные граждане Лирнесса и окрестностей принадлежащих городу, известные своим богатством или воинскими талантами. Эдакая Терранская Венеция. В книге обнаружились и картинки, изображающие и сам Лирнесс и схолу. Мелкий морской залив с песчаными берегами, улицы, идущие вдоль моря, с открытыми верандами ресторанчиков и кафе, качающиеся на волнах разноцветные лодки, зелень кудрявых кипарисов, оливковое кружево магнолий и рыжеватое ожерелье реликтового кедра...
  Я едва смог оторваться от книги - Лирнесс запал мне в голову. Над этим стоит поразмыслить. Хотя бы в качестве цели, куда стоит стремиться. А что? Не вечно же нам жить в лесу в суровом климате Майнау. Веник к тому же искусник и ему надо где-то постигать Великое Искусство...Да и мне самому стоит найти какой-нибудь тихий уголок, где я никому неизвестен. Эльфи родит... Ладно, это потом. Опять выбор, опять перепутье!.. Я прикрыл глаза рукой. Долго стоял, размышляя... Как бы опять моё подсознательное обращение к миру не повлекло смерть невинных... Нет... Вроде нет... Не должно... Выдохнув, я продолжил осмотр книжного шкафа. О! Кулинария. Толстая потёртая книга - видно, что часто пользовались, бросилась мне в глаза. Я взял её в руки, раскрыл. Пятна, пометки на полях... Возьму с собой... Попрошу у Штайна и Элка - пусть Эльфи тренируется, да и мне любопытно посмотреть каких высот в здешнем мире достигло кулинарное искусство.
  Я снова прошёл в комнату к только что покормленным детишкам. Дверь в этот раз прикрыл.
  - Сиджи, Ют, хотите научиться летать? - задал я провокационный вопрос.
  Две пары глаз с надеждой уставились на меня. Помогу им... надо... иначе они просто не выживут в этом мире. Всю жизнь лежать? Кто их содержать будет? А с Великой Силой они станут искусниками-менталистами - телекинез рулит! Это я знаю как никто другой... Лишь бы удалось... Лишь бы смогли... Беглый осмотр энергетики показывает, что небольшие задатки есть.
  - Смотри, Ют, - начал я с омежки с руками, - это непросто... Нужно много работать. Ты согласен?
  - Даже если он не согласится, - Сиджи, двигаясь как червяк, в великоватой ему сорочке подполз по матрасу поближе ко мне, - то я готов... Я буду учиться! И его заставлю! Он не откажется. Что нужно делать?
  - Я сейчас покажу Юту, - обратился я к решительно настроенному Сиджи, - а потом и тебе.
  Я взял Юта на руки, спиной прижал к своему средоточию и начал гонять Силу от себя к нему и обратно, так как это делал с Оле-младшим.
  Худенький Ют быстро устал и я, почувствовав это, остановился.
  - А теперь ты, - прижал я к себе и Сиджи.
  Сиджи был слабее Юта, устал быстрее, но когда я решил закончить, решительно воспротивился:
  - Оме, не останавливайтесь, я ещё могу...
  - Нет, маленький, хватит на сегодня. Вам обоим надо отдохнуть. И потом, у меня для вас будет задание, - остановился я.
  - Вот, смотрите, - я показал им оболочки, первую, вторую, третью, - до тех пор пока я не приду вы должны научиться видеть то, что я вам показал. Смотрите везде: друг на друге, на дедушках, если стражника увидите - смотрите и на нём...
  - А вы, оме, когда придёте? - с надеждой спросил Ют.
  - Скоро, маленький, скоро, - погладил я по головкам омежек.
  Встал, прошёл к выходу, обернулся в дверях и повторил:
  - Смотрите везде, где можно, поняли?
  Ответом мне был синхронный кивок бордовой и золотистой головок.
  Выпросив у Элка книгу (да берите, оме, я всё равно читать не умею) и тепло распрощавшись со стариками, хлопнув на прощание по плечу стражника, я вышел из дома, снова ставшего гостеприимным, ну, по крайней мере, для меня.
  Серия прыжков телепортации привела меня к дому. Ещё было светло. Из оврага тянуло дымком. Эльфи опять настирал кучу бельишка мелкого и оно застывшими на морозе полотнищами висело на веранде.
  Часть принесённых продуктов - что можно, я сгрузил в лабаз. А молоко, яйца и муку принёс в дом.
  Эльфи, поджав ноги, лежал на боку на топчане, дрова трещали в печке. Впустив клуб морозного пара, я вошёл в дом. Омега даже не поднял головы. Опять депрессия? Опять надумал себе всякого? Только недавно поджила порезанная ножом рука, а он опять за старое?
  Я выгрузил принесённое по лавкам и столам. Машка, почуявшая, что дело, возможно, идёт к приёму пищи, крутилась под ногами и оглушительно мурлыкала на разные лады, время от времени привставая на задние лапы и требовательно хватая меня когтями за штанину. Я разделся и сел рядом с Эльфи, положив руку на худенькое бедро. Эмпатия донесла до меня тоску...
  - Ну что ты, маленький? - я погладил тёплую ножку.
  Эльфи всхлипнул и уткнулся в подушку.
  - Пойдем, лучше посмотрим, что я принёс, - предложил я отрицательно помотавшему головой омеге.
  С этим надо что-то делать. Только вот что?
  Я прилёг, уперевшись на локоть рядом с Эльфи, наклонился к нему и чмокнул в волосы за ушком. Эльфи затих. Оторвавшись от омеги я вздохнул... Вдруг Эльфи, резко развернувшись ко мне, толкнул меня в грудь. От неожиданности я завалился спиной на топчан, а Эльфи быстро перевалившись мне на грудь, начал, ухватив ладошками мои щёки и заливаясь слезами, истерично целовать меня, куда попало - в глаза, в губы, в подбородок:
  - Оме, оме, - чмок, чмок, чмок, - не могу без вас, оме... Вы опять ушли..., - чмок, чмок. - Оме-е...
  Буря его эмоций захлестнула меня.
  Высвободив руки, я гладил омегу по чувственной, как у кошки, спинке, по бокам:
  - Ну что ты, что ты... Я здесь... Я с тобой... Никуда не делся...
  Голова Эльфи и всё его тело полыхало краснотой.
  Крепко обхватив несопротивляющегося омегу руками, я перевернулся и он оказался подо мной, а я над ним на локтях. Слёзы по-прежнему текли из его глаз, а он, подобрав ручки к груди, гладил меня тонкими пальчиками по лицу, осторожно прикасаясь к рубцам, и не отрывал от меня влюблённого взгляда.
  Эх-х! Трахнуть бы его как следует! Но... не могу... Нельзя...
  Эльфи чуть поёрзал, придавленный моим телом... его промежность оказалась напротив моего лобка...
  И тут Машка, так и не дождавшись от меня ожидаемого угощения, сверзилась откуда-то сверху прямо мне на спину, между лопаток.
  - Мя-а-о! - выдала она басом, удивительным для такого маленького тельца.
  Веник, проснувшись и почуяв мою энергетику рядом, закряхтел. Я оторвался от созерцания залитого слезами лица Эльфи крупным планом и кинув взгляд на младенца, определил, что и крупный и мелкий его подарки уже на выходе. Вот же, мелочь пузатая, как сговорились. А... может и к лучшему...
  Ладно... Надо вставать. Выдохнув, я сполз с омеги и сел на топчан. Машка - чёрно-рыже-белое чудовище, сидела рядом и требовательно смотрела на меня...
  Веник был обихожен и накормлен, Машка самозабвенно, трясясь от жадности, поглощала молоко с хлебом, из лабаза были извлечены и сварены пельмени и мы с Эльфи, сытые и довольные, ну, по крайней мере, я, сидели за ярко освещённым столом.
  Печка была протоплена и я решил, наконец, разобрать всё, что мне досталось от насаженного на кол Орсельна и повозиться с очками, а то с такими глазами на людях показаться нельзя.
  Были извлечены и украшения, захваченные нами из замка. Вещи Листерина я просматривать не стал - передам Венику, как подрастёт, а вот ювелирку Шиарре я снова перебрал.
  - Эльфи, примерь это, - я протянул омеге небольшие увесистые серьги в виде прорезанных насквозь искусным узором шариков из какого-то белого металла, - а то у тебя ушки зарастут.
  - Ой, оме, это дорого очень! Платина! - пролепетал Эльфи, а его эмоции при этом полыхнули удовольствием.
  - Одевай, одевай, - мне они все равно ни к чему, - настоял я.
  К серьгам в комплекте шло такое же прорезное колечко и пара тонких прорезных браслетов на обе руки. Всё это добро я отдал Эльфи. Пусть его. Мне не нужно. А продавать... Особого смысла не вижу.
  Эльфи нацепил побрякушки и довольный закружился по дому, мурлыча какую-то песенку.
  - Ах, оме, вы знаете, в Тилории принято, что будущий супруг перед свадьбой дарит своему избраннику набор украшений! - восторженно воскликнул он, поднимая руки вверх и продолжая крутиться посреди комнаты.
  Упс...
  - Тише, не ори, ребёнка разбудишь, - одернул я никак не хотевшего угомониться омегу, - и потом, ничего, что ты - мой Личный Слуга? Какой может быть супруг? Я и ты омеги!
  - Ну и что, оме! Я слышал и даже сам видел, частенько так бывает, что омеги друг с другом живут как супруги, да и альфы тоже между собой так сожительствуют. И даже до такого доходит, что такие альфы и на омег смотреть не могут. У нас в замке такое было, а уж в столице и подавно... Да вот хоть оме Шиарре возьмите. У него Оле в наложниках был! - с жаром возразил Эльфи.
  - Ну если с этой точки зрения..., - растерянно пробормотал я, действительно вспоминая, что Оле был необычно одет, а когда я задал кому-то вопрос о его одеянии, то мне ответили, что так одеваются наложники, - Кх-м... А ты сам Эльфи, случайно с Лило не сожительствовал? А?
  - Ой! Оме, нет, что вы! Мы с Лилочкой любили друг друга... Но как два братика... мы и не целовались даже никогда, - начал оправдываться Эльфи.
  - А ну-ка, ну-ка! Не целовались они! Я как сейчас помню, утром вас будил в последний день в замке. Лило у тебя за спиной лежал, а потом встал одеваться и у него эрекция была! На тебя эрекция, а Эльфи? - шуточно уличил я омегу, наставив на него палец.
  - Да нет, оме! Что вы такое говорите! Лилочка такой был, такой... Ему альфы знаете как нравились? - оправдывался Эльфи. Стоявший посреди комнаты омега ухватил палец левой руки кулачком и смущённо таращился в пол, ковыряя его носком тапочка. Детский сад - штаны на лямках!
  - Знаю я, какие вам альфы нравились! Да вы на меня готовы были запрыгнуть! А я разве альфа? - возражал я, видя слабину в рассуждениях Эльфи.
  - Ну... я даже не знаю почему так, оме..., - растерялся Эльфи, и правда, вспомнив, как они бегали ко мне, - мы как вас увидели, будто обожгло. Мне потом Лилочка говорил и я ему... тоже... А-а потом... ещё от вас запах такой... Это..., - он совсем сбился.
  - Суду всё ясно! - подытожил я, - Ты, Эльфиус Иберг, маленький извращенец! - припечатал я, сидя на табурете и картинно уперев кулаки в колени.
  - Оме, ну какой я извращенец, я вас люблю! Очень! - взмолился омега, прижав кулачки к груди.
  - Вот! Ты сам сознался! - я хлопнул в ладоши, - Я омега, ты - омега. И ты любишь омегу! Ну разве не извращенец?
  - Ну и пусть! Пусть я извращенец! Зато я вас люблю..., - последние слова Эльфи прошептал едва слышно.
  Та-а-к... Я выдохнул, острая жалость резанула по сердцу, молча развёл руки пошире в стороны и прошептал:
  - Иди ко мне...
  Эльфи бросился в мои объятия, прижал мою голову к своей груди и уткнулся носом в моё темя.
  Ну вот что с ним делать?..
  Подсознание, молчать! Счастье обожания, транслируемое омегой затопило меня.
  -Так, Эльфи, пообнимались и хватит..., - попросил я, уткнувшись носом в грудь омеги, тот сжал меня крепче, - отпусти...
  Через какое-то время Эльфи, наконец, оторвался от меня и я смог разобрать золотой лом, доставшийся мне от Орсельна. Тут были цепочки, браслеты, большей частью гнутые, перстни, броши, заколки для волос, оправы для драгоценных камней с отогнутыми лапками - камни были собраны отдельно в замшевый мешочек. В общем лом, он и есть лом. Но лом золотой.
  Маленькая вазочка тёмного синего стекла, купленная сегодня по случаю, была извлечена на свет божий. Пара кованых железных гвоздей разместились рядом. Очки, мне нужны очки.
  Усевшись на табурет поудобнее, я, примостив на стол толстую сосновую доску, начал в небольшом, с ладонь, телекинетическом кубе с помощью пирокинеза плавить стекло. Очки будем делать в форме "капельки-авиаторы". Стекло нехотя текло и мне пришлось приложить много усилий, чтобы избавиться от пузырьков и неоднородных включений. Температура стекломассы росла и когда жидкое стекло стало легко растекаться вокруг шарика пирокинеза, пузырьки, наконец-то, пропали. Вытянув синюю линзу по необходимой форме и чуть выгнув её наружу, я стал постепенно охлаждать заготовку. Толщина оказалась около 4-5 миллиметров и линзы были достаточно увесистыми, но только так удалось сохранить достаточную затемнённость. Стекляшки были отправлены остывать на загнетку печи, а я принялся за гвозди. Раскалив их добела, начал гнуть и вытягивать оправу. Окалина сыпалась как снег и тонкие раскалённые проволочки очень быстро расползались чёрными окислами. Дом провонял горелым металлом и Эльфи начал морщиться, но Веник пока ещё безмятежно спал. Дело пошло только тогда, когда я догадался удалить из телекинетического куба воздух. Сжал стороны куба почти в точку и затем, резко расширил. Да, вакуум не абсолютный, но тем малым количеством воздуха, которое там осталось можно пренебречь. Раскалённое добела железо гвоздей тянулось так как мне нужно и спаивалось простым прижатием кончиков друг к другу. Дужки ходили на заклёпках - миниатюрные болтики были не для моих рук. Оправа была изготовлена, вынута из плавильного телекинетического куба и отправлена остывать на шесток. У нас с Эльфи на кухне был где-то уксус. И неглубокая глиняная чашечка вместила все наши запасы - мне была нужна кислота для травления. Как говорится, на безрыбье и жопа - соловей, пойдёт и уксусная. С золотом было проще - оно плавилось гораздо легче и протравленная железная оправа снова была помещена в вакуумный плавильный куб, но теперь уже с шариком расплавленного до состояния воды золота. Водя им по железке я добился того, что вся оправа залудилась драгоценным металлом и приобрела изысканный вид. Теперь осталось только стекляшки протиснуть в оправу и дело в шляпе. Стекло остыло и линзы категорически не желали помещаться в оправу. Дело в итоге кончилось тем, что одна из них лопнула и порезала мне палец. Да и чёрт с ним со всем! Я разозлился и решил пока отложить это дело.
  - Эльфи! - скомандовал я омеге, - мыться пойдём! Уже поздно. Собирайся!
  На всё согласный, лишь бы со мной, он захлопотал, собирая вещи и мы, одевшись, вышли в морозную ночь.
  Моральных сил возиться с омегой в бассейне у меня не было и я расслабленно наблюдал как Эльфи тормошит меня, натирая мочалкой. Особенно долго он возился с моими ягодицами и промежностью. Да и пусть, нравится смотреть на искалеченное тело - его дело. А Эльфи сегодня был особенно нежен, и при каждой возможности надолго приникал ко мне своим худосочным тельцем. Нет, ничего такого, мне вообще-то и раньше толстые женщины не нравились, а Эльфи не отличался жировыми накоплениями на теле, хоть в последнее время я и старался его немного откормить. Просто... тельце у него пропорциональное... мне нравится...
  Блядь! Ну вот, Саня, и всё! Дальше что?! Пойдёшь искать хуи потолще? Альфы в этом мире весьма отличаются пропорциями этих органов... В тюрьме, помнится, тебя регулярно ебли...
  Дёрнувшись от пришедших мыслей, я прихватил возящегося вокруг меня Эльфи и сидя у стенки ванны, положил его поперёк груди, пристроив его голову себе на сгиб локтя:
  - Подожди... полежи немного...
  Эльфи затих в моих руках, а я лежал в тёплой воде и размышлял о том, что делает со мной этот мир...
  Эльфи шевельнулся и я чуть придержал его, не желая выпускать из рук.
  Слёз нет, глаз не закрыть, а так иногда хочется...
  * * *
  Отмытые до скрипа мы прошли в дом и улеглись спать. Вернее спать улёгся Эльфи, а я, понаблюдав за спящим Веником и приготовив, всё, что может понадобиться для его ночного кормления, неожиданно для себя провалился в сон.
  Проснулся я от того, что Машка топталась на моей груди, пытаясь разбудить.
  - Всё-всё, Маша, я проснулся, всё..., - я снял немного подросшего котёнка с груди и положил его рядом со спящим Эльфи.
  Только я пошевелился, как Веник закряхтел.
  Быстренько встал, распеленал, телекинезом успел перехватить и кал и мочу ребёнка. Протёр промежность и поднёс подогретый шарик молока к губам младенца. Полусонный Веник, не открывая глазёнок, поел и тут же заснул. А вот воспрявшая ото сна Машка спать не желала. Требовательный вопль известил меня о её желании посетить места раздумья - пришлось открывать дверь и выпускать её на веранду. Ну, а раз уж открыл дверь, то и дров надо принести - в доме стало прохладно, холода за сорок не спадали, так, что в особенно глухие ночи даже слышался треск стволов деревьев, разрываемых морозом.
  Печка была затоплена, а я, прилёг на топчан рядом с крепко спавшим Эльфи. Положил руку на его тёплую головку и погладил по мягким густым волосам. Спит...
  Хороший повод заняться с ним сексом. Виртуальным, естественно.
  Я поднялся и сел поудобнее. Руки положил омеге на голову...
  Эльфи снился сон. Приморский городок. Дома ярких цветов с крышами, покрытыми рыжей, выгоревшей на южном солнце, черепицей. На первых этажах почти каждого из них кафе, магазинчики. Контрастные тени. Город протянулся вдоль побережья разомкнутым полукругом, непосредственно по дуге обзора, так, что были видны и дальние башни, и купола ближних дворцов, и стены зданий, составляющие единое целое со своими водными отражениями, и висячие сады с цветущим плющом и виноградом, ниспадающим до самой воды. А за городом, вдалеке, теряясь в туманном мареве, высились зубцы гор, прикрывавших город от холодных ветров, многие с белыми шапками ледников. На склонах гор, обращённых к морю, виноградники... Он сидел в маленьком на три столика кафе. Лёгкий тёплый ветерок шевелил его волосы и края белой скатерти. Нежаркое солнце светило в спину. Перед ним стояла большая чашка кофе-латте с причудливым искусным узором на пенке. Эльфи повернул голову и, подперев её рукой, вдыхал морской воздух. За мраморными перилами кафе едва слышно плескалось море, где-то далеко кричали чайки... Мелкие спокойные волны медленно, лениво катятся к берегу и будто лижут его. Затем нехотя возвращаются в море. На таких волнах приятно покачаться, как в гамаке, лежа на спине и глядя в бездонное синее небо.Вода всегда разного цвета и имеет множество оттенков в зависимости от цвета неба и местоположения солнца, от бирюзового до темно-серого. Солнце играет с морем, и дорожка из множества крошечных солнышек искрится и дрожит на поверхности воды. Вода чистейшая, прозрачная. Видно, как солнечные зайчики весело прыгают на песчаных морщинках морского дна...Тень накрыла столик. Эльфи поднял голову.
  - Здравствуйте, - произнёс высокий широкоплечий черноволосый альфа с яркими голубыми глазами.
  Его запах достиг Эльфи и ноздри омеги затрепетали. Всё, что можно, всё чего хотелось бы, и уже давно хотелось, содержал в себе этот запах.
  Руки Эльфи дрогнули и он схватился ими за чашку горячего кофе. Какой необычный вкус... Что это за напиток?
  Омега поднял взгляд блестящих глаз на альфу, с улыбкой наблюдавшим за ним...
  Во сне часто бывает, что события бывают непоследовательными. Я уклонялся от содержательных диалогов и персонаж альфы, созданный мной, приступил к решительным действиям.
  Альфа и Эльфи смеясь и болтая (о чём - не упомнить, так, ерунда всякая, лишь бы говорить) держась за руки шли по узким улочкам южного городка, замощённым разноцветными каменными плитами исчерченными причудливыми узорами трав и цветов, с маленьких балкончиков и окон с открытыми ставнями-жалюзи свисали цветы... Никого вокруг...Альфа вдруг увлёк Эльфи в приоткрытую дверь одного из домов. Эльфи пискнул и влетел следом за альфой. Яркое солнце исчезло и ему показалось, что в коридоре стоит непроглядная темень. Альфа нежно, но настойчиво прижал Эльфи к стене и медленно, едва касаясь, поцеловал в губы. Эльфи выдохнул и внизу живота у него вспыхнул огонёк. Положив руки на плечи альфы, Эльфи жадно ответил на поцелуй. Их языки переплелись. Эльфи прильнул к крепкому телу альфы, рельефные мышцы которого проступали сквозь тонкую белую льняную рубашку. Омега с трудом оторвался от ароматных губ альфы и шарил по великолепному телу партнёра, наслаждаясь тактильными ощущениями. Спустился на талию. Альфа плотно прижал его к прохладной стене и искал своими губами его губы. Эльфи вдохнул и зажмурившись снова ответил, утопая в объятиях крупного альфы. Губы целующихся слились. Руки омеги спустились ниже и обхватили твёрдые как орех, горячие, крепко сжатые ягодицы альфы. Век бы не отпускал! Что-то, весьма немаленьких размеров, вдруг упёрлось в живот Эльфи чуть ниже пупка.
  Альфа оторвался от припухших от поцелуев губ Эльфи и горячо прошептал прямо в маленькое аккуратное ушко:
  - Пойдём наверх...
  От голоса и горячего дыхания кожа Эльфи покрылась здоровенными мурашками. Его тряхнуло. Тянущее сладостное чувство внизу живота усилилось и он вдруг ощутил, что в попке стало мокро. Альфа, больше не говоря ни слова, подхватил Эльфи на руки и они вдруг оказались в роскошной спальне. Одежда исчезла и обнажённый альфа, исходящий восхитительным ароматом феромонов, крепко обнял Эльфи, а тот, позабыв обо всём, утонул в его объятиях, исступлённо целуя всё, до чего мог дотянуться - плечи, грудь, шею - выше он не доставал, альфа был высок, выше Эльфи на целую голову. Слёзы потекли из его глаз. Оме Ульрих... где он?... с каким бы наслаждением он бы целовался с ним... Но это ведь сон... Ведь правда же?.. А во сне можно... Во сне можно всё!
  Эльфи закинул голову вверх и снова губы альфы нашли его губы. Рука альфы спустилась вниз по спинке Эльфи, он прогнулся, выгибаясь как кошка, под тяжёлой тёплой ладонью. Альфа опять осторожно подхватил Эльфи и положил его на кровать, чуть придавив сверху и не разрывая затянувшийся поцелуй. Голова омеги кружилась от восторга, отринув все сомнения и расслабившись от пут сковывавших его всё последние декады. Плюнуть на всё! Какой-такой оме Ульрих с его заморочками?! Здесь и сейчас есть только он и этот альфа! И уже нет никаких сил терпеть. Ещё немного и он кончит. И пусть! Ну же!
  Эльфи повернулся на бок, альфа неведомым образом оказался сзади... Эльфи прогнулся, окидывая назад и голову и попку, навстречу великолепному, совершенному орудию предназначенному доставлять неземное наслаждение... Альфа нежно проник в мокрый анус, просунул мощную руку под голову Эльфи, так, что она оказалась лежащей на его руке и приник губами к шее Эльфи, не переставая, при этом нежно и настойчиво вдвигать свой член внутрь омеги.
  Эльфи повернул голову к альфе и их губы снова, в который уже раз, встретились. Рука альфы, на которой лежал Эльфи опустилась вниз и холёные пальцы настойчиво зажали набухший сосок омеги.
  - А-а-х-х, - выдохнул Эльфи.
  Захват соска совпал с конечной точкой продвижения члена альфы - он достиг того заветного места, там в глубине, внутри Эльфи, касание которого вызвало дрожь всего тела омеги.
  Попка Эльфи плотно обхватывала член партнёра и ему казалось, что то чувство наполненности, когда казалось, что он может ощущать даже толщину вен, которыми увит здоровый член, по которым сердце альфы гонит кровь мощными толчками, заполняет всё его существо, нисколько не оставляя, вот совсем нисколечко, места для Ульриха. Крупное тело альфы двигалось за спиной Эльфи, наполняя как гигантский поршень его попку и освобождая её, только для того чтобы снова наполнить, всю, без остатка. А он, полностью отдавшись этим волнам, которые захлёстывали и откатывались назад и снова захлёстывали, таял от прикосновений и восхитительного запаха молодого, здорового, совершенного тела альфы. Вот это тело, вот в этот самый момент было его, принадлежало ему всё, без остатка!
  Волна блаженства зародилась где-то внутри, сразу и не понять, где. Эльфи выпрямил свои стройные тонкие ножки и попка, хлюпнув обильной смазкой, сжалась зажимая член альфы и усиливая эти волну. Эльфи согнул ноги и выпрямил их ещё раз, ещё... Волна поднималась выше и выше, захлёстывая сознание. Альфа, чувствуя, что Эльфи находится на грани, ускорился и его член ходил как поршень, задевая и стимулируя внутренности попки сильнее и сильнее, кровь прилила к анусу Эльфи и он стал гораздо уже и тем самым плотнее обхватывая работающий член. Погружаясь на полную глубину он достигал входа во влагалище, рядом с которым была и матка, скользил по смазке и на обратном пути задевал простату, снова погружался, опять задевал простату и в самом низу, пройдя влагалище, касался матки. Волна наслаждения захлестнула Эльфи полностью, он беспорядочно дёргался в твёрдых и нежных объятиях альфы, ещё... ещё... И вдруг внизу живота взорвалась звезда, обжигая нервные окончания белым огнём сразу нескольких оргазмов - простата сжалась выталкивая из себя секрет и пропихивая его через семенной бугорок, следом влагалище охватило альфовский член и, не желая отпускать, доило и доило его, само наполняясь наслаждением и даря его члену, который вдруг напрягся и затвердел так, что сравнился с каменным пестиком (Эльфи видел такие в замковой кухне), а затем член напрягся и выплеснул горячую сперму, которой так жаждало разогретое влагалище, и оно с благодарностью приняло в себя всё, втянуло и требовало ещё и ещё, член альфы дёргался, выплёскиваясь и задевал простату омеги, а та, в свою очередь, попав в резонанс с влагалищем, попеременно с ним накрывало оргазмами худенькое тело омеги, заставляя его дёргаться и метаться в железных нежных объятиях альфы...
  Эльфи застонал и несколько раз непроизвольно дёрнулся под моими руками. Я убрал руки от его головы и омега облегчённо выдохнув расслабился. Запах спермы достиг моего носа. Кончил! Тихонько встав, я вытащил из стеллажа с бельём какое-то полотенчико и, приподняв одеяло, засунул его между ног Эльфи. Ну вот, кончил. Пускай спит. Печка почти прогорела, угли переливались красным светом, а я, увлёкшись созданием сна для Эльфи, совсем забыл подбросить новую партию дров. Навёрстывая упущенное, я закинул всё, что осталось в печь и огонь, получив новую порцию пищи, загудел, разгораясь и наполняя дом блаженным теплом.
  Н-да... Вот и потрахались... Я, закинув руки за голову размышлял о содеянном...
  Тук-тук, тук, тук, тук. Вдруг раздалось снаружи по стене возле которой стоял топчан и лежали мы с Эльфи.
  Тук-тук-тук. Тук-тук. Теперь уже стучали по противоположной стене.
  Я насторожился. Шарик зажигать не стал. Машка, задремавшая было возле Веника, подняла голову, потом вскочила и, выгнув спинку, зашипела и заворчала руладами, встопорщив хвостишко ламповым ёршиком.
  
  
  
  Глава XL
  
  Я перешёл на энергетическое зрение и увидел через бревенчатую стену, испещрённую слабо светящимися рунами, здоровенный, около двух с половиной метров силуэт двуногого существа, почти без шеи и с длинными, до колен, ручищами.
  -Гуу! Вахоо! - выдохнул клуб пара здоровенный почти человек, стоя у лабаза из которого завлекательно пахло мясом.
  Почесал волосатую, покрытую густой рыжевато-чёрной шестью грудь.
  Я, в тулупе на голое тело, едва успев натянуть сапоги, выскочил на веранду с баклером и своим "джедайским" мечом.
  Никого. Перешёл на энергетическое зрение. Вот он!
  Светящийся силуэт здоровенной прямоходящей обезьяны стоял у лабаза и, судя по всему, намеревался нас ограбить.
  - Пошёл! - заорал я, энергично махнув руками.
  Обезьян опять шумно выдохнул, проявился и обернулся ко мне.
  - Ухо-ох! - выдал он и я почувствовал как бы небольшое давление на мозг.
  - Кыш! - я громко хлопнул руками, пытаясь прогнать незваного гостя.
  Давление увеличилось и обезьян вдруг пропал. Я быстро перешёл на энергетическое зрение и снова увидел силуэт. Обезьян не уходил. Я перебрался ближе к нему и снова махнул на него рукой, пытаясь прогнать. Обезьян удивился, чуть отошёл, но уходить не желал.
  "Уходи! Это моё!" - протелепатировал я ему.
  Обезьян дрогнул, склонил голову набок и пристально смотрел на меня, по-прежнему не выходя из невидимости.
  Ага, телепатию он понимает и принимает.
  "Чего надо?" - строго вопросил я.
  Сумбур образов, картинок посыпался на мою голову. Зимний лес, деревья... Он кого-то ловит... Не поймал... Хочет есть... А тут пахнет... Самка-самец, дай... Есть хочу - едва оформилась во что-то осмысленное просьба обезьяна.
  Это кто тут самка-самец? Я-а?! Ты у меня сейчас сам станешь самкой-самцом!.. - возмутился я данной мне характеристикой. Возмущённо попыхтев ещё немного, я чуть остыл и задумался: а действительно, кто я такой? Самка-самец и есть. Здесь все омеги такие... и других, к сожалению, нет.
  Ладно. Чёрт с тобой! Я открыл дверцу лабаза, вытащил лосиный окорок и, разрезав его вдоль своим мечом, выдал обезьяну ту половину в которой была кость. Тот, довольно ухая, ухватил мясо за торчащий мосол и полез по склону оврага вверх, не обращая внимания на сделанные мной ступеньки. Силён!
  Эй, погоди... я окликнул обезьяна телепатией. Остановившись на полдороге обезьян обернулся и ко мне снова устремилась череда образов. Доволен... предвкушает как поест, а потом... бабу бы...Хэх! Мне бы самому бабу бы, да где её взять. А вот обезьян знает где... Куда-то в сторону гор, на юг... там пещеры... самки есть свободные... молодые... идти только далеко...
  "А как сам-то ты здесь оказался?" - задал я вопрос и обезьян меня не понял. "Откуда ты здесь?" - переформулировал я тот же вопрос.
  Так... шёл и шёл... море хотел посмотреть..., тоска..., на море тюлени, птицы, есть что пожрать... самка его... перестала быть, хм, странная формулировка, это о чём он? Ко мне пришёл образ лежащей на земле такой же как он сам двуногой заросшей шерстью обезьяны только чуть светлее..., волосы на голове длинные, морда чуть посимпатичнее, что ли?.. и... и... здоровенные сиськи разъехались в стороны по бокам лежащего тела..., как же она с таким богатством и перестала быть?.. руки обезьяна наваливают на неё ветки... А, умерла, - догадался я.
  ...перестала быть... - снова пояснил он.
  "У тебя имя есть?", - спросил я.
  Обезьян не понял.
  "Ты кто?", - протелепатировал я.
  "Ухоо", - пришёл ответ.
  "А она?", - задал я вопрос о мёртвой обезьяне.
  "Эхи перестала быть", - ответил Ухоо, - "болела", - ко мне пришёл образ похудевшей, кашляющей Эхи, - "Ухоо плакал, много плакал. Эхи перестала быть..." - поделился горем обезьян.
  "Пойду", - протелепатировал он мне напоследок.
  "Погоди, давай поймаем кого-нибудь, надолго хватит", - пожалел я обезьяна.
  "Самка-самец добрый. Ухоо подождёт. Поймаем", - обрадовался Ухоо.
  Я быстро вернулся в дом, огладил топорщящуюся Машку. Эльфи спал. Проверил Веника. Оделся потеплее и снова вышел наружу, задвинув телекинезом внутренний засов.
  Всеохватная медитация, проведённая мной прямо в овраге около дома, показала сравнительно недалеко наличие здоровенного секача. Кабан, чутко шевеля ушами и похрюкивая от удовольствия, чесал бок о здоровенную сосну и уходить пока никуда не собирался.
  "Там", - показал я рукой, и отправил образ кабана Ухоо.
  Тот ухнул удовлетворённо и, выбравшись из оврага, весьма резво пошёл по глубокому снегу в сторону кабана. Я телепортировался следом, а затем обогнал Ухоо, быстрыми скачками приближаясь к кабану. Кабан как будто ждал. Так и отирался у сосны. Ковырял ствол дерева здоровенными, сантиметров 20, не меньше, клыками, чего-то вынюхивал.
  Через некоторое время Ухоо догнал меня и, держа окорок на плече, остановился тяжело дыша. Эк, а разит-то от него изрядно!
  "Я там буду", - показал я ему, - "Ухоо погонит зверя на меня. Я убью. Ухоо сыт"
  "Опасно", - протелепатировал мне в ответ обезьян, - "Ухоо таких не ловит. Большой"
  "Нас двое", - успокоил я его.
  "Самка-самец сильный", - пришёл уважительный ответ от Ухоо.
  Само собой - только и осталось вздохнуть мне.
  По широкой дуге, стараясь не скрипеть снегом, я скачками телепортации обошёл кабана, встал напротив Ухоо и шумно выдохнул, давая знак.
  Кабан услышал, метнулся на одном месте вправо-влево и застыл, чутко вслушиваясь в морозный воздух ночного леса.
  Ухоо завозился, заскрипел уминаемым снегом, хлопнул в огромные ладони. Затем до меня донёсся телепатический посыл страха - Ухоо пугал кабана.
  - Во-о-о! - разнёсся по ночному лесу громкий вой.
  Кабан прянул ушами, утробно хрюкнул и вдруг, задрав хвост, резко рванул в мою сторону, как торпеда вспахивая глубокий снег. Я зажёг щит и меч, наклонился, поставив левую ногу спереди, а правой нащупывая упор в снегу и приготовился встретить живой таран.
  Ухоо гнал зверя, периодически подгоняя его транслируемым страхом. Обезумевший кабан, высигивая из сугробов, мчался на меня, а я ждал удара. А может зря... грызла мыслишка, снесёт и не заметит. С обезьяном на охоту пошёл, самка-самец, бля. Кабан приближался и я наклонился ниже к земле, готовясь встретить его. Удар..., щит, чуть дрогнув от мощного толчка, полыхнул синим светом, принимая на себя энергию удара и рассеивая её в стороны. Ожидание не оправдалось. Энергия удара почти полностью поглотилась щитом. Кабан, налетевший на щит, остановился и оглушённо потряхивал головой. Сейчас очнётся и рванёт в сторону, только его и видели... отведя щит в сторону я, что есть силы махнул мечом. Сияющий голубоватый луч, не встретив сопротивления, сверкнул, разваливая мощную шею зверя и отделяя клинообразную голову от тела. Полувзвизг-полухрип вырвался из кабана и он завалился на бок отчаянно дёргая ногами. Дымящаяся кровь выплёскивалась на снег и булькала в хрипящей трахее. Последние слабеющие рывки ног и зверь затих. Радостный Ухоо, волоча за собой дарёный окорок и проваливаясь в снег по пояс, по следу кабана пробрался ко мне.
  "Самка-самец сильный. Мяса много", - транслировал он мне, - "Ешь!", - указал он на меня пальцем. Я отрицательно покачал головой:
  - "Тебе"
  Ухоо наклонился к обрубку шеи кабана и пока кровь ещё не остыла, начал глотать её, облизывая губы и причмокивая от удовольствия.
  * * *
  Ши давно одна. Ушла от матери. Отец перестал быть - оступился на каменной осыпи и упал в пропасть. Жизнь в горах опасна. Ши с матерью жили вместе. В горах много пещер, есть где жить. Потом мать нашёл могучий самец и они стали жить с ним. А Ши ушла. Нет, самец не гнал её. Просто так надо. Взрослая самка живёт одна. Как выросла, так и одна. Будет и у неё самец.
  Было лето, настала осень, пошли дожди. Ши не голодала. Нет. Мать хорошо её научила. Она ела ягоды. Искала грибы. Ловила птиц. Выкапывала корешки. Пару раз попался и заяц. Еды хватало. Выпал снег. Ловить добычу стало сложнее. Но Ши знала, что тетерева часто ночуют под снегом. Знала как их взять. Волки не тревожили могучую обезьяну (или уже человека?) Ши умела их отгонять. Они её боялись. Иногда ей приходилось отбирать у них добычу - это лес. Зима шла.
  Но вот с ней что-то случилось. Чёрные соски на крупной, торчавшей вперёд груди, почему-то набухли и стали очень чувствительными. Живот иногда вздувался и становился твёрдым, а потом опять был нормальным. Малые губы влагалища набухли и между них теперь всегда было мокро. Клитор резко увеличился, торчал вперёд и часто мешал спать - Ши иногда задевала его во сне. А утро не обходилось без того, чтобы не тереть его, отчего Ши тряслась и подвывала от резкого как острый сук, удовольствия. Обострился нюх. Ши теперь чувствовала запахи за много-много шагов. Так раньше не было. А ещё она мочилась. Понемногу. Часто. Везде. Какая-то сила гнала её кругами дальше и дальше от облюбованной пещеры. И везде она мочилась. Моча приобрела резкий запах и сменила цвет. Ши видела... Самец... Ей нужен самец. Большой. Сильный. Добрый. Он будет добрый. Других не бывает. Самцы и самки обладающие телепатией и умеющие отводить глаза не бывают другими. Отец был такой. Приносил ей ягоды, и пока она ела, гладил по лицу, перебирал волосы. Она тоже перебирала ему шерсть на спине. Он любил Ши. Ши любила его. Когда он упал вниз, она долго его ждала. А он не шёл... Ох-х... Ей нужен самец... Где же он...самец этот?
  * * *
  Пока Ухоо наслаждался свежей кровью зверя, я снова провалился в медитацию, обыскивая лес и пытаясь продвинуться в направлении, которое мне указал Ухоо. На юг. Дальше. Дальше... Никого и ничего. Спящий под огромными завалами снега лес, животные...хм... разные... Лес...лес..., только лес. Не знаю, сколько в километрах. Но по времени много. Я зашатался... Ухоо, понимая чем я занят, прислонился своей волосатой спиной к моей спине. Сразу стало легче. Я рывком продвинулся дальше, и где-то на самой грани сознания почувствовал горы. Это, наверное, то место, куда пробирается Ухоо...
  Зверей тут поменьше и они мельче (я увидел силуэты), но... В этих горах есть самки того же вида, что и Ухоо. Крупный человеческий силуэт промелькнул подо мной, как бы летевшим на квадрокоптере, только с очень большой скоростью. Стоп. Возврат. Уже нормальное зрение показало мне здоровенную длинноволосую двуногую обезьяну. Самка! Она не торопясь шла по ночному лесу, плавно шагая и также плавно двигая руками. Крупная подтянутая грудь с напрягшимися сосками колыхалась в такт шагам. Судя по всему, почувствовала моё к ней внимание. Подняла лицо вверх. Развитые надбровные дуги. Резко скошенный подбородок. Приплюснутый нос. Карие глаза пытались что-то увидеть в пустом небе. Выдохнула - изо рта вырвался пар. Затем присела, широко расставив ноги, и, глядя себе в промежность, шумно помочилась на снег. Встала, прислушиваясь к чему-то, лёгкий ветерок чуть шевелил спутанные длинные рыжеватые волосы. Ничего, красавица, у меня есть для тебя мужик!
  Стремительно возвращая сознание в тело, я откатывался назад, к мёртвому кабану и Ухоо. От привалившегося к моей спине обезьяна так нестерпимо воняло зверем, что у меня засвербело в носу и, если бы могли, то заслезились бы, глаза. Я кашлянул, чуть шагнул вперёд, разрывая контакт с Ухоо. Ну невыносимо же...
  "Там! Есть самка. Молодая. Ухоо понравится. Ждёт самца. В охоте", - протелепатировал я обезьяну, передавая ему направление и картинку увиденной самки.
  Обезьян заухал, довольно запыхтел, оттопыривая здоровенные губищи. Задёргал поясницей и из густого меха промежности неожиданно вдруг вылез здоровенный чёрный елдак. Ёбарь-террорист, ети его мать...
  "Самка-самец хорошо. Иди в логово. Там малыш. Самец. Ещё самка-самец. Спит. В ней-нём малыш", - телепатируя, Ухоо умильно вытянул губы, - "Самка-самец охраняй малыша и самку-самца. Мелкий зверь противный. Орёт, царапает. Ухоо не любит".
  Ну вот и хорошо, вот и ладушки. А я пойду, нечего по ночам с обезьянами по лесу лазить.
  "Хороший путь для Ухоо", - попрощался я.
  "Иди", - услышал я в ответ от благодарного обезьяна.
  Я двинулся обратно и периодически останавливаясь между прыжками услышал от Ульки:
  - "Господин мой, вам надо дрессировщиком работать! Вы так здорово с ним поладили!"
  - "Подкалываешь, да?", - ответил я, довольный общением и с обезьяном (хоть и вонючий до невозможности, а какой-то чистый, что ли?) и с проявившимся Улькой.
  - "Н-ну, нет... Я, правда, так думаю, - вы с кем угодно поладите, оме...", - растерянно протянул он.
  - "И с Маулем и Баухом тоже, да?", - вспомнил я двух уродов, издевавшихся над нами в тюрьме.
  Улька замолчал. Молчал до самого дома. Только когда я спустился в овраг, сказал как-то грустно:
  -"Благодарю, господин мой Макс".
  -"За что же, маленький?", - кашлянул я, сглатывая комок.
  -"Вы меня от смерти спасли...", - шепнул он едва слышно.
  Сердце моё наполнилось жалостью к Ульриху, глаза могло бы заволочь слезами. Могло бы... Я поднял голову вверх. Крупные звёзды, наблюдавшие за мной, расплылись, потекли, закачались четырёхлучевыми огоньками.
  -"Ну...", - не нашёлся я, что сказать.
  Старею, что ли? Эмоции в последнее время переполняют. Эльфи ещё... клеится...
  Я шмыгнул носом. Высморкался в сугроб и вошёл в дом.
  Выстыло.
  Осторожно, стараясь не будить спящего Эльфи и не наступить на вертящуюся под ногами Машку, принёс дров. Затопил печку. Отогревшийся с мороза тулуп нестерпимо завонял обезьяном. Бля-я! На улицу! Ёжась от холода, сдвинул замороженные пелёнки Веника и накинул на верёвку тулуп - пусть вымерзает.
  Наутро, после кормления Веника и Машки (жрёт, как не в себя!), Эльфи был приставлен к приготовлению завтрака, а я снова занялся очками. В этот раз оправа без возражений приняла вновь выплавленную линзу и всё встало на место. Очки были готовы - хоть дом и провонял окалиной, а на доске-подкладке появились новые жжёные пятна. Под моим пристальным взглядом молчаливый и о чём-то постоянно думавший Эльфи сносно справился с приготовлением яичницы в русской печке, разжегши в ней костерок из лучинок. Я специально учил его готовить без использования пирокинеза - вдруг меня не будет рядом. Пожевав без хлеба жареных на глиняной сковороде яиц и запив съеденное здешним аналогом чая, я решил посвятить сегодняшний день хозяйству: будем печь хлеб, рубить дрова (с такими морозами почти все кончились), бельишко перестирать надо - уже и наше с Эльфи постельное бельё пора стирать. Веника бы ещё нехудо было бы вынести на воздух: поспать на веранде в такой мороз - это вряд ли, а вот потаскать малыша на руках можно. В общем, только начни планировать и сразу: куча дел.
  А что если мы с Эльфи, как-нибудь в город выберемся? Он там по базару пошатается, купит себе чего-нибудь, развеется?
  Вообще после ночного секса за омегой было интересно наблюдать - куда его кинет его эмоциональная натура?
  Эльфи был задумчив и спокоен. Хороший секс немного успокоил его расшатанный гормональной бурей организм. А вот в голове что-то происходило...
  Я замесил тесто (опять с применением Великой Силы), наладил в купальне стирку; пока подходило тесто, отыскал в лесу и мечом разделал на дрова сухостоину. Придерживая телекинезом, таскал их на веранду. А вечером, когда живот был полон и на меня снизошло спокойствие тела и духа, я, сидя за столом напротив Эльфи и листая принесённую книгу по кулинарии, спросил:
  - Эльфи, ты знаешь, что это за книга?
  Эльфи, отвлёкся от своих размышлений и настороженно с запинкой произнёс:
  - Н-нет, оме...
  - А вот почитай-ка, - я толкнул книгу ему по столу.
  - Рас-с-с..., сейчас, оме, ...сольник до-до... маш-ний, - запинаясь и заикаясь выдал Эльфи и поднял на меня смущённый взгляд больших карих глаз.
  - Это... ну-ка, дай мне! - я выхватил толстенную, больше чем на тысячу страниц книгу из рук омеги, - рассольник домашний..., - прочитал я, - приготовляют на мясном бульоне...
  Я поднял голову и уставился на Эльфи:
  - Ну-ка, читай ещё, - ткнул я пальцем в страницу, вернув книгу чтецу.
  - В... в... ки-ки..., - Эльфи вздохнул, потёр лоб и снова уставился в проклятую книгу, водя пальцем по строчкам, - ки-пя-щий бу..., - омега снова выдохнул, чтение ему давалось нелегко, - бу... льон или во... воду... по... ложить...
  - Эльфи, как так-то? - я обалдело уставился на него, - ты так плохо читаешь?
  - Ну... оме, да! - Эльфи, наконец, оторвался от книги и, съёжившись, смотрел на меня.
  - Ты же сам, ещё в замке, мне говорил, что тебе с Лило твой дядя журналы мод присылает... Как же ты их читал-то? С такими навыками? - изумлённо выдохнул я.
  - ...Оме... Там картинки... текста нет... Почти..., - со слезами на глазах ответил Эльфи.
  Вот те раз! А я-то всегда думал, что общаюсь... С кем я тут общаюсь? Средневековье...блин... Улька совершенно без проблем читал в библиотеке. Но Улька-то маркиз... Элита. Наши с ним языковые познания слились так, что и не понять, на каком языке мы с ним общаемся. И читал он на раз-два. Ещё и мне помогал читать по-немецки. А тут...
  - В общем так, Эльфи. Ты мой Личный Слуга и я не допущу, чтобы ты не умел читать, - хлопнул я ладонью по книге, - с сегодняшнего дня ты будешь мне её читать. Вслух. Пока не научишься. А пишешь как? Ты же мне говорил, что в школе прислуги учился...
  Эльфи опустил глаза. Ясно. Писать будем потом - когда куплю принадлежности. Ты у меня ещё и диктанты писать будешь! По-немецки! Собака страшная! Как там: "Объяснение в том виде, в каком его принято предпосылать произведению в предисловии, - по поводу цели, которую ставит себе в нем автор, а также по поводу его побуждений и того отношения, в каком данное произведение, по его мнению, стоит к другим, прежним или современным, опытам разработки того же предмета, - такое объяснение в философском сочинении как будто не только излишне, но по сути дела даже не соответствует и противоречит цели его. Ибо то, как в предисловии было бы уместно говорить о философии и что было бы уместно сказать, - дать, например, историческое разъяснение тенденции и точки зрения, общего содержания и результатов, показать связь разноречивых утверждений и уверений, касающихся истинного, - это не может считаться тем способом, каким следовало бы излагать философскую истину." (Гегель. Феноменология духа.) Хе-хе. Я страшный человек. Бойтесь меня все!
  Эльфи, тыркаясь, запинаясь, водя пальчиком по странице, продолжал:
  - С-сом... за-за... печё-ён-н-ный в то... то...мат...ном со-усе-е с... с... гри-ба-ми... Ф-фу-х, - выдохнул он, одолев название блюда, - на с...с-ко-во-ро... ду... на-ли...ть ...ли-ть... немно-го...
  Утомлённый "проникновенным" чтением Эльфи, продолжавшим мучить кулинарную книгу (заикаясь, он дошёл раздела салатов), я прилёг на топчан и закинул руки за голову. В голове лениво ворочались мысли, разбавляемые рецептом приготовления печенья лимонного - за Веником последить бы надо - ребёнок развивается нестандартно, может быть даже в городе мастеру Дитриху показать:
  - ...сах-хар со сли-воч-ным мас... мас.. лом... рас-те-реть добе... добе-ла..., - пыхтя и запинаясь твердил Эльфи.
  Прикрыв локтем глаза от яркого света осветительного шарика, утащенного нами ещё из замка, я неожиданно задремал - шутка ли, полночи не спал. Проснулся я от того, что Эльфи, бросив читать, на коленях пробирался по топчану ко мне.
  - Ты всё, маленький? - спросил я, проводя приблизившегося ко мне омегу по волосам и лицу.
  - Д-да, оме, - опять запнулся он, с выдохом приникая к моей груди.
  - Ну как успехи? - задал я вопрос, прижимая к груди тёплое тельце омеги и перебирая ему волосы на затылке. Эльфи млел, - Охрип?
  Омега молча кивнул.
  Потянувшись я чмокнул Эльфи в макушку, шепнул:
  - Пойдём мыться. Пора.
  Веник спит. Надо бы уделить время и самим себе. Провонявший обезьяном и насквозь промёрзший тулуп для согревания был занесён в дом. А потом мы с Эльфи пошли мыться. Омега мечтательно улыбался и прижимался ко мне при первой возможности, а я осторожно тёр тёплой мочалкой тонкие ручки, ножки, кругленькую попку, покрытый нежной кожей подтянутый животик - беременность пока ещё не давала себя знать.
  - Оме, - вдруг пошептал он, сидя между моих широко раздвинутых ног - наша всегдашняя поза при помывках, - мне такой сон приснился...
  - Какой? - знаю я, какой тебе сон приснился.
  - Ну-у... такой..., - Эльфи, наклонив голову, водил пальчиком по моему бедру к которому он прижимался, косточки позвоночника трогательно проступили сквозь тонкую кожу между лопаток омеги.
  Я молчал, слушая, что он скажет дальше.
  - Такой... там..., - Эльфи замолчал и я обнял его, прижимая худую спинку к своей груди, нос уткнулся в макушку омеги и я, вдыхая родной (чего уж там!) запах, шумно выдохнул в мягкие волосы.
  - Там альфа... он такой... такой..., - Эльфи повернул голову и искоса взглянул на меня.
  - Тебе он понравился, да, малыш? - спросил я, положив подбородок на плечико омеги и пальцем рисуя круги выше пупка на бархатистой коже животика Эльфи, пересечённой тонкими складочками. Маленький, бледненький, будто игрушечный член омеги, поднимаемый тёплой водой вверх, торчал между его неловко сжатых ножек. Я выдохнул... Куда-то я не туда дрейфую.., стремительно двигаюсь, а остановиться не могу, да и в последнее время желания останавливаться всё меньше и меньше...
  - Я..., он... со мной... Мне так хорошо было, оме!.. Я плохой, да? - низко повесив голову, Эльфи едва слышно шептал себе под нос.
  - Ну что ты, малыш, это же сон! Сон нельзя контролировать, - утешал я омегу, всё больше и больше страдавшего от своей "порочности".
  - Я, оме, сначала про вас помнил... А потом... потом... Забы-ы-ы-л..., - Эльфи повернулся ко мне лицом и безутешно зарыдал у меня на груди.
  Ну вот, своими экспериментами довёл ребёнка до слёз. И рыдает-то ведь как горько! Эмпатия показывала мне, что Эльфи полностью искренен в своих чувствах. Он на самом деле переживал! Я развернул Эльфи поперёк себя, положил его голову к себе на руку, лицом к себе и будто маленького ребёнка начал укачивать, слегка похлопывая ладонью руки, на которой он лежал, по спинке:
  - Баю-баюшки, баю,
  Не ложися на краю,
  Придёт серенький волчок
  И ухватит за бочок.
  Я чуть прихватил пальцами бочок омеги. Эльфи хлюпая носом и что-то неразборчиво бормоча сквозь слёзы, взрогнул. Нагнувшись к нему я услышал шёпот: Папа, папочка... Чёрт! Продолжаем:
  А потом придет медведь
  И откусит ручки треть
  Схватил за ручку, он высвободил локоть из моей руки и прижал сжатые кулачки ко рту. Слушает внимательно, хоть и всё ещё плачет.
  Ножку унесет лиса
  Я погладил стройную ножку. Продолжил дальше:
  Зайка высосет глаза
  Легонько, кончиком пальца, коснулся век закрытых глаз со слипшимися в длинные стрелки ресницами.
  Черви заползут под ногти,
  Подёргал наманикюренные пальчики, пытаясь их разогнуть.
  Рысь запустит в сердце когти!
  Чуть отстранил тело Эльфи от себя и, сделав "страшную руку", схватил едва прощупывавшуюся грудную мышцу напротив крупного розового соска, вставшего торчком от моих манипуляций.
  А какой-то рыжий кот
  горло вмиг перегрызет!
  Я неожиданно, но небольно и нестрашно схватил омегу за горло. Эльфи опять дёрнулся, но уже принимая игру. Всхлипывания затихли - от только дышал через рот, облизывая опухшие от неудержимого плача губы.
  Кишки рогом вспорет бык,
  Я пошерудил пальцами возле пупка и Эльфи пискнул.
  Лоси вырвут твой язык,
  Я чуть прищипнул согнутыми пальцами губки омеги.
  А собачка со двора
  Сгложет косточку бедра,
  Я потыкал указательным пальцем в торчавший вверх бедренный сустав омеги.
  кошка вылижет глазницы,
  Снова дотронулся до вздрогнувших ресниц.
  свинья откусит ягодицы!
  Несильный щипок за попку - Эльфи непроизвольно дёрнулся.
  А веселые цветочки
  прорастут тебе сквозь почки!
  Пальцами я прошёлся по боку омеги в районе почек.
  Тут придет на шум и свист
  Папа - вовсе не садист.
  Здесь я просто крепко обхватил Эльфи, сжал в объятиях и, наклонившись к нему продолжил:
  Зайку тряханет слегка
  А медведю даст пинка.
  Волку, чуя зуд в руке,
  Трахнет палкой по башке
  А медведю в грудь кинжал,
  Чтоб детей не обижал...
  Кошка кыш и мышка кыш
  Чтоб спокойно спал малыш - уговаривал я омегу, укачивая на руках.
  С волосами русыми
  Лишь комарами кусаный.
  Я ухватил внимательно слушавшего Эльфи за щёчку и чуть потряс, наклонившись к нему. Копна моих волос свалилась из-за спины и накрыла нас, до половины уйдя в воду. Ну вот ещё и волосы намочил!
  -"Господин Макс, где вы такое нашли? - услышал я от Ульки, - ужас просто!"
  Я хмыкнул. Ужас не ужас, а Эльфи отвлёкся от своего "горя".
  - Эльфи, а что ты так расстроился? Скажи мне? - начал я тормошить омегу. Пока он под моим воздействием надо закрепить результат - а то опять надумает себе всякого.
  - Ну..., - Эльфи выдохнул, собираясь с силами, - я... с ним... А я вас люблю...
  - Ну... хорошо, ладно, давай примем за аксиому - ты меня любишь. Так? - начал я расставлять точки над ё.
  Эльфи, не поднимая на меня покрасневших от слёз глаз, молча кивнул головой, водя пальчиком по рубцу шрама на моей правой руке, на которой он лежал.
  - А теперь прислушайся к себе - ты стал меня меньше любить или нет, после секса с этим приснившимся тебе альфой? - привлёк я внимание омеги к очевидному факту.
  Эльфи застыл, размышляя.
  - Нет, оме, я вас также люблю, - лицо его сморщилось и слёзы опять потекли из глаз.
  - А теперь подумай - тебе стало легче после секса с альфой? - я покачал Эльфи на руках, отвлекая его от слёз.
  Эльфи согласно кивнул головой и уткнулся хлюпающим носом в мою грудь. Я гладил его свободной рукой по спинке. Ничего, мой хороший, ничего. Это пройдёт. Пройдёт. Привыкнешь.
  - Оме..., - прошептал он.
  - У? - откликнулся я, не переставая укачивать омегу на руках как маленького ребёнка.
  - Я плохой..., - пришёл он к окончательному выводу.
  Вот те раз! Я бился, бился, а он опять за старое.
  - Эльфиус Иберг, не забывайте - вы Личный Слуга маркиза Аранда! Вы по определению не можете быть плохим, ну, по крайней мере, пока Я не прикажу вам быть таким - строгим голосом начал я очередную разъяснительную работу, давя заполошно метавшиеся мысли омеги гипнозом, - и потом, если бы вы, Эльфиус Иберг были плохим, то я, запомните это (и запишите!), ни минуты не держал бы вас возле себя!
  Эльфи затих под градом неопровержимых аргументов.
  - И в качестве великой моей к вам милости, Эльфиус Иберг, разрешаю вам вымыть меня! - закончил я, шуточно спихивая его с рук в воду.
  Я встал на колени на дно ванны, перекинул длиннющие мокрые патлы со спины на грудь и подставил для мытья млеющему от восторга омеге исполосованную шрамами спину...
  * * *
  На следующий день мы всем семейством: я, Эльфи, Веник и Машка выдвинулись в город. Прошли через кордегардию, где Эльфи своим внешним видом произвёл фурор среди свистевших ему в след солдат. Я в своих синих очках-капельках, наконец-то, смог нормально видеть город, лица жителей - удовольствие непередаваемое!
  В доме Хени и Дибо, нам по чистой случайности попался мастер Дитрих, приходивший осматривать Сиджи и Юта. Им он, наконец, разрешил питаться с общего стола, чем вызвал полный восторг Элка.
  Веник был осмотрен, мастер Дитрих, покачал головой и поцокал языком, узнав, что малыш в таком возрасте уже искусник:
  - Оме, это бывает очень редко. В литературе мне попадались описания таких случаев, но сам я с этим не сталкивался ни разу.
  На вопрос, что это значит, он ответил, что ничего страшного не происходит. Однако, такие дети нуждаются в постоянном наблюдении искусников-целителей, и, главным образом это связано с тем, что дети не могут контролировать своё взаимодействие с Великой Силой,по причине чего могут нанести непоправимые повреждения как себе так и окружающим. Такие дети нуждаются в усиленном питании - они развиваются быстрее обычных детей. Требуют большего внимания - песни, сказки, развивающие игрушки (тут и это знают!) это для них. Но их особенность - это сниженная эмоциональность - сказывается влияние Великой Силы. То есть они гораздо спокойнее других детей. Ну что ж. Понятно. Будем стараться.
  Пока я под охраной Ханса оставался в доме с Сиджи и Ютом (Машка, путешествовавшая у меня за пазухой, улеглась рядом с Веником и ревниво следила за всеми, проходящими мимо - охраняла), Эльфи в сопровождении Штайна и Элка со стражником, охранявшим дом, вышел в город. Вернулся омега возбуждённый и страшно довольный. Побывал в парикмахерской, чуть подровнял свою изысканную причёску (ой, оме, вы не представляете, как возле меня вертелся и выспрашивал парикмахер! Всё ему скажи, что, да как!). Прикупил себе что-то на базаре из белья и одежды. Пострелял глазками... в общем развлёкся как смог. По моей просьбе Штайн купил на базаре писчей бумаги и тутошних приспособ для письма: перьев (они, кстати, стальные), чернильницу, чернил в бутылочке. Берегись, Эльфи!
  Я же пока проверял успехи маленьких омежек в деле овладения Великой Силой. Корректировал, подсказывал, объяснял. При этом не прекращая гладить несчастных детишек. Сила Великая! Как же они недолюблены! Напоследок снова просмотрел их головы и подправил и насколько смог снизил их маниакальное стремление или теперь уже поиск своего господина. Нет его! Нет! И теперь не будет никогда. Натолкнулся на образы любителей детских тел, сохранившиеся в головах Сиджи и Юта. Сравнил их с тем, что выдрал из головы помощника Одноглазого.
  Десять. Их десять. И я знаю кто это...
  
  
  
  Глава XLI
  
  Десять. Их десять. Я их знаю. Как найти? Майнау хоть и небольшой город, но ходить по улицам и выспрашивать встречных и поперечных о том, где живёт вот такой альфа, и показывать собеседникам рост и рожи ублюдков (имён-то я не знаю)?
  Засвечусь. Тот же Ханс доложит фон Эстельфельду. Оно, конечно, дознаватель Гуго искусник и он в курсе, что я собрался предпринять, прикроет. Может быть. Но... но... всё равно, надо что-то придумать. Потолкаться по базару... послушать, что говорят, может быть, увижу кого из них. Пока, по крайней мере, пока, другого выхода нет.
  Эльфи был проинструктирован соответствующим образом и я отбыл в город. Снова толкотня базара, Ханс сопровождает. Лица, лица, лица. Всматриваюсь, ищу. Для вида пришлось купить кое-каких мелочей. Стоп! Он, не он? Крепкий толстый альфа в хорошей шубе с роскошным меховым воротником и в шапке седого бобра, уже в годах, стоял возле прилавка, брезгливо оттопырив губы и расплачивался, отсчитывая серебро. Два омеги, один совсем молоденький и второй постарше стояли рядом. Молодой ныл:
  - Руди, ну Руди, пойдём ещё раз посмотрим те серёжки..., - омега капризно притопнул ножкой, обутой в серый, в цвет меховой шубки, сапожок, и тянул Руди за рукав.
  Ага, Руди значит. Ну-ка!
  Я сделал вид, что мне что-то нужно в этом же ряду у соседнего прилавка и прошёл мимо. Ханс плёлся за мной. Так, так... Что тут у нас? Ткани? Это хорошо, это нужно. Выпростав руку из меховой рукавицы я ощупывал разложенные на прилавке цветные ткани. Лён... Парча... Бархат...
  - Хозяин, покажи-ка мне вот ту штуку, - я указал на самый верх стеллажа с рулонами тканей.
  Руди закончил расчёт и, прихватив отрез какой-то на вид плотной и расшитой зверями и травами ткани, отошёл.
  Погоди, куда?
  Щелчок пальцами и в стороне, в тканом ряду за спиной Руди и его омег, раздался, как им показалось, громкий хлопок. Услышавшие повернули головы на звук. Ханс, глазевший по сторонам, выпустил меня из виду, я же, размазавшись в быстром рывке телепортации, прикрытый отводом глаз, невесомо коснулся кожи Руди за ухом и тут же вернулся обратно к прилавку. Хозяин тянулся к рулону ткани, Ханс ничего не заметил, а омеги - спутники Руди, глазели в сторону несуществующего хлопка, пытаясь что-то разглядеть в толпе народа. Информация, вытянутая из Руди ворвалась в мою голову. Он это! Он, сука! Есть один! Руди шатнулся, схватился за столбик навеса лавки торговца тканями.
  - Ох-х..., - выдохнул альфа пытаясь распутать на шее цветной шёлковый шарф, - Элис, Ант, домой...
  Постояв ещё немного и оклемавшись от моего воздействия, сопровождаемый нытьём Элиса о серёжках, Руди пошёл по рядам в сторону выхода.
  Так... нам не надо, что бы он ушёл... Ханс застыл, забывшись в иллюзиях, хозяин лавки рядом с ним. Я же быстро неслышно пошёл за Руди, глядя на него энергетическим зрением.
  Небольшое воздействие телепортации, почти невидимый глазу надрез, миллиметровый поперечный срез интимы аорты длиной в пару сантиметров шлёпнулся на затоптанный снег в мясном ряду, базарный кабысдох походя слизнул его... Руди, стремительно, до синевы бледнея, схватился за грудь и, роняя шапку, рухнул на снег. Его омеги захлопотали, заохали, запричитали, ноги Руди, обутые в меховые хорошей коричневой кожи сапоги, дёрнулись два-три раза и затихли. Есть, готов, тварь! Ханс и хозяин лавки отмерли, моргнули и тут же отвлеклись на поднявшийся крик. Через собравшуюся вокруг лежащего Руди толпу проталкивались стражники. Откуда-то принесли носилки. Подняли, понесли. Потерянные и потрясённые случившимся Элис и Ант спешили за носилками. Мертвенно белая рука Руди свесилась с носилок и покачивалась в такт шагам несущих. Один есть! Осталось ещё девять.
  - Что, что случилось? - я теребил Ханса, - что там произошло?
  - Упал кто-то..., - ответил он, - похоже умер. Вон как суетятся...
  - Да ты что? Как же так? Умер? - я, призвав всё своё актёрское мастерство, изображал удивление, - ай-яй-яй.
  - Вот, оме, посмотрите, какая ткань, - отвлёк меня продавец от обсуждения внезапной смерти Руди, развернув штуку полотна и потряхивая казовый конец, - ни у кого такой не найдёте.
  Эт точно, такую дрянь найти трудно - эмпатией считал я эмоции продавца.
  - Вы знаете, нет, что-то не хочется. Желание пропало, - ответил я и мы с Хансом пошли дальше по базару - рыбы ещё купить надо - Эльфи уж больно нравится.
  Так, а как теперь остальных вычислить, ведь чем дольше я буду с ними разбираться, тем быстрее они сообразят, что дело нечисто и их кто-то уничтожает, а ещё могут быть последствия для Сиджи и Юта, да и Штайна с Элком наверняка заденут. Уж этого я точно себе не прощу!
  Если только... Майнау городишко небольшой. Любители свежатинки наверняка люди при деньгах - они платили Одноглазому за секс с искалеченными омежками, а значит круг подозреваемых сужается, да и место, где их надо искать, тоже.
  Закупившись рыбой, мукой, сахаром, свежими яйцами, овощами, я, в сопровождении Ханса, проследовал в кордегардию, а оттуда в дом к Сиджи и Юту. Перекусил, чем послала Великая Сила у гостеприимных и симпатичных мне людей, омежки при этом присутствовали за общим столом, Ют ел сам, а безрукого Сиджи кормил Элк. Затем мы в комнате омежек совместными усилиями проверили чего они достигли в изучении Великой Силы. А вот потом, мне пришлось снова разгребать завалы в их головах - они оба стремительно двигались к поклонению мне как их новому господину. Нет, даже не так - Господину! Меня это не устраивало категорически и потому, усыпив прижавшихся ко мне детей, я принялся корректировать их психику. Менял устоявшиеся и снова крепнущие связи, пытаясь отыскать корни такого ко мне отношения и зарываясь глубже и глубже в их коротенькую память. Дети родились на побережье сурового моря. Вся жизнь их родителей была подчинена только одному - выживанию в суровых условиях и потому им мало доставалось родительской ласки - рыбацкий труд на берегах холодного моря сродни каторжному. Одноглазый холодно и жестоко программировал их на нужное ему, превращая маленьких живых людей в роботов, ломая под себя неокрепшую психику. Я ещё раньше вырвал следы программы из их голов, но теперь они, видя моё отношение к ним, и подсознательно чувствуя тот путь, которым их вёл Одноглазый, начали проходить его самостоятельно и я заменил собой в их головах обожаемого господина, который всегда помнит о них, заботится о них и бескорыстно любит их (ну... так-то обо мне трудно так говорить, но... всё же забочусь, помню - это да). Поэтому Сиджи и Ют теперь меня встречали неизменно с огромной радостью и затаённым чувством детской светлой и чистой любви, стремительно превращающейся в безусловное обожание - эмпатию не обманешь. И они пытались мне отплатить за мою невеликую о них заботу - после сытного обеда Элка, когда мы с ними удалились в их комнату, Сиджи потянувшись ко мне своей тёмно-бордовой головкой (очень редкий в этих краях и красивый цвет волос) прошептал мне:
  - Оме, а хотите мы с Ютом поласкаем друг друга, а вы посмотрите? Тем, кто к нам приходил это нравилось...
  У меня комок подступил к горлу. Через эмпатию я видел, что Сиджи предлагает мне это не потому, что он чувствует сексуальный позыв (они оба ещё слишком малы), не по какой-либо порочности, врождённой ли, приобретённой ли под действием Одноглазого (наоборот, дети были удивительно нравственно чисты, несмотря на всё с ними произошедшее), а потому, что он и Ют - я отлично чувствовал обоих - хотели мне отплатить за доброе отношение хоть как-то - как они могли и что было в их силах.
  - Нет, маленький, не надо..., - в горле у меня запершило, - давай я лучше тебя обниму и тебе будет просто хорошо? Ага?
  Извиваясь червячком, Сиджи подполз ко мне ближе и я взял его на руки, прижал к груди и крепко обнял, вдыхая запах чистого детского тела. Перебирая руками по кровати, Ют тоже подполз ко мне, я, не отпуская Сиджи, взял его на руки и мы так долго сидели в обнимку, дети молчали, таяли от моей нехитрой ласки, а я сидел и слушал стук их маленьких сердечек и никому из нас троих не хотелось расставаться.
  - Не надо, маленькие, не надо так больше..., - шептал я, наклонившись к детским мордашкам, внимательно меня слушающим, - нам ведь хорошо сейчас? Да?
  Золотистая и бордовая головки синхронно кивнули. Я поцеловал и Сиджи и Юта в щёчки - прикрыли глазки от удовольствия.
  - Во-о-от..., а значит и ничего больше не нужно. А теперь рассказывайте, чего вы тут без меня достигли?
  Сиджи и Ют наперебой начали рассказывать мне о том, как они рассматривали сами себя, друг друга, дедушек Штайна и Элка:
  - А я, оме, хорошо вижу первую, она серебристая такая,
  - И я, и я тоже вижу.
  - Молодцы, - я снова погладил тёплые головки, - а теперь поспите, вы покушали, а после обеда надо спать, - и я незаметно чуть надавил гипнозом.
  Глазки детишек потяжелели, начали слипаться. Усыпив мелких, я снова начал воздействовать на их мозг, опять обрывая вновь образовавшиеся связи в отношении себя, ну, а кроме того, раз я готовлю из них будущих искусников - это немыслимо без знания латыни. Раскопав у себя в голове несколько папок с языковыми знаниями, я долго примеривался и прикидывал как перенести их в головы детей. Попробуем так. Память у меня выглядела как стеллажи заполненные папками с информацией, что-то, что удалось восстановить ещё в замке аккуратно стояло по полочкам, но оставался и массив неструктурированной информации - в виде разрозненных пикселей так и висевших возле папок и стеллажей. Недавно освоенные языки - немецкий и латынь аккуратно стояли на стеллажах - я сразу старался придать этой информации надлежащий вид. Так вот, рук у меня при погружении в собственное сознание, естественно, не было, поэтому я представил, как от папки со знанием латыни отделяется её призрачная, полупрозрачная копия (только копия - я не хочу лишиться знания столь полезного языка). Есть! Получилось! И теперь быстро эту копию, пока она не разрушилась, не расползлась призрачным истаивающим дымком, переместить в голову Сиджи. Память ребёнка не была структурирована подобно моей. Помнится, в замке я много времени уделял работе с памятью, потом жрал (а по другому такой приём пищи и не назвать!) как не в себя. Папку с латынью пришлось поместить в какое-то странноватое место - кругом плавали неясные образы, всё текло и расплывалось. И вот среди этой неопределённости возникла и закачалась на каких-то невидимых волнах здоровенная книга в роскошном кожаном переплёте с надписью Lingua latina. Я наспех открыл её, чтобы убедиться, что всё получилось как задумано: алфавит, падежи, спряжения глаголов, словарный запас, сравнимый с моим. А неплохо... Мне нравится. Посмотрим, как Сиджи справится со всем этим. Надо бы учителя им пригласить. Читать их научит, а Юта ещё и писать. Математика, опять же... Книгу с латинским языком я закрыл и тут же начал опутывать её нейронными связями, интегрировать как можно плотнее в мозг ребёнка. Ну, Сиджи, проснёшься, Юта съешь! Полюбовавшись на свою работу - в первый раз так делаю! осторожно вышел из головы Сиджи. С Ютом работа по уже известной схеме - призрачный образ папки в его голове тоже превратился в книгу со знанием языка, также как у Сиджи опутал её связями, чтобы, упаси Великая Сила, ничего не забылось. Дети спали, утомлённые нагрузкой на мозг, да я и сам тоже был вымотан непривычной и тонкой ментальной деятельностью - очень не хочется превращаться в пускающего слюни идиота.
  О! А это мысль!
  Пускающие слюни идиоты... Вот именно такими мне хочется видеть насильников Сиджи и Юта.
  Переговорив с Элком о том, что детей нужно будет покормить и попросив Штайна подыскать какого-нибудь учителя для Сиджи и Юта, я вышел из дома и несколько раз телепортировавшись прибыл в свой овраг. Вечер прошёл спокойно, я под запинающееся чтение Эльфи кулинарной книги тетешкался с Веником, на сон грядущий перемыли с омегой друг друга. Я усыпил Эльфи, проверил безмятежно спящего малыша и, предупредив внимательно за мной наблюдающую Машку, оделся и несколькими прыжками телепортации вернулся в недавно заснувший город.
  Провинция, как есть провинция. Спать ложатся рано и, действительно, что ещё делать зимой? Накинув на себя отвод глаз, я, хрустя снегом, начал обход улиц спящего городка. Тихо. Морозно. Где-то далеко, через две улицы, изредка взлаивала какая-то бестолковая шавка. Начал с окраин. Проходил вдоль улицы, где открывая калитку, где перелезая через невысокий заборчик, а где и поддёргивая себя телекинезом для преодоления более высокой ограды, подходил вплотную к домам, касался стен и слушал, выискивал альф (к детям ходили только они), если надо усыплял и перебирал воспоминания. Чего я только не насмотрелся! При этом, чем ближе к центру города и, соответственно, к богатым домам тем интимная жизнь здешнего населения становилась всё насыщеннее. Интересовался я в основном только воспоминаниями секса - интерес к детям был только в этом направлении. Скажу только, сексуальная жизнь состоятельных жителей Майнау весьма разнообразна - каких поз и сочетаний партнёров только не было. Были даже особые любители-зоофилы. Но те, кто мне был нужен пока не попадались. А, нет, есть что-то... Волосы Сиджи весьма приметны и вот в одном из слайдов памяти толстого альфы, храпевшего в спальне на втором этаже особняка возле высокого тощего коротковолосого омеги, мелькнул бордовый отсвет. Контроль. Я шуганул дремавшего омегу, будя его как бы дуновением страха и внушая безотчётное желание встать. Тот встал, зевнул, подошёл к окну, встрёпанные беспокойным сном тёмные волосы торчали в разные стороны. Иди сюда, дорогой, ближе...подключение к глазам. Омега непроизвольно качнулся. А теперь, мой золотой, посмотри на своего супруга. Чёрт! Темно. Нихрена не видно. Свет, мне нужен свет. Полусонный омега, повинуясь мне (а пока он до конца не проснулся это возможно) пошарил по прикроватной тумбочке в поисках спичек. Нашёл, зажёг свечу. Ну же, освети спящую морду - он это или нет? Рука омеги дрогнула - он всё больше осознавал себя. Тусклый свет упал на лицо спящего альфы, его толстый живот мерно колыхался от храпа под атласным одеялом. Он! Я сжал кулаки. Ещё один! Что-то почувствовав, омега прикрыл ладошкой рот, рука со свечой ходила ходуном:
  - Кто здесь?
  Никого, золотце, никого здесь нет. Омега, всё больше и больше раздираемый страхом, поставил свечу на тумбочку, собираясь лечь. Э, нет, спать я тебе не дам. Давай чеши в другую комнату. Там, за стенкой другой омега спит. Вот к нему и дуй под бочок. Омега пошатываясь встал и, путаясь в длинной ночнушке, вышел из спальни. Давай-давай, иди уже. Дверь закрой! Проследив как тощий энергетический силуэт, шаря рукой по стене прошёл в соседнюю комнату и рухнул на кровать к еще одному омеге (второй был предварительно усыплён, чтобы не проснулся от возни) и, прижавшись к нему со спины, обнял рукой (всем спать, Я сказал! накрывая дом гипнозом сна), я вновь обратил своё внимание на извращугу. Что же с тобой делать, а? Развлечёмся?
  Крафт Нессельриден, известный в городе торговец зерном не услышал, как один из трёх его супругов, Хильд, вышел из спальни. А проснулся от непередаваемого, сжигающего разум ужаса. Хрюкнув и громко пустив под одеяло злого духа, он с сипом и свистом втянул спёртый воздух жарко натопленной спальни - Крафт любил спать в тепле.
  Оставленная Хильдом свеча так и горела на тумбочке. Фитиль, не снятый с вечера, нагорел и длинная струйка копоти тянулась вверх, причудливо извиваясь в пламени. Крафт откашлялся, повернул голову и вдруг увидел у белой кафельной печи непроглядно чёрную тень. Крафт моргнул, тень качнула головой и шевельнула длинным с треугольным наконечником хвостом, у тени был хвост!
  - "Ну здравствуй" - услышал Крафт в свой голове.
  - А-а-о... Тх-ы кто?! - выдохнул он.
  - "Не шуми - кругом люди спят" - опять в его голове прозвучал голос тени.
  Крафт подавился воздухом. Попытался крикнуть, позвать на помощь - из, будто клещами сжатого горла, вырвался бессильный затухающий писк.
  - "Детей любишь?" - спросила тень.
  Крафт кивнул головой, лишь бы согласиться с тенью - волны безотчётного ужаса перекатывались в его голове и любое движение тела чуть облегчало это состояние.
  - "Любишь, значит", - констатировала тень.
  Крафт отчаянно замотал головой.
  - "Не любишь?" - удивилась тень и придвинулась ближе.
  Глаза Крафта раскрывались всё шире и шире, заворожённые непроглядной тьмой тени.
  Тень придвинулась почти вплотную и её голова приблизилась к альфе:
  - "А знаешь почему?"
  Крафт моргнул, не отрывая от тени взгляда побелевших от дикого ужаса глаз.
  - "Просто ты не умеешь их готовить" - набатом прозвучало у него в голове.
  Живот несчастного скрутило. Глухое урчание кишечника достигло его слуха и это стало последней каплей. Крафт, весь мокрый от пробившего его цыганского пота, в длинной белой ночной рубашке, уронив с лысой головы ночной колпак с кисточкой, вдруг, раскинув руки в стороны, молча ринулся в сторону двери спальни, ударился в неё (дверь открывалась внутрь), упал на пол, оглушительно выпустил газы, с трудом вскочил - мешало обширное пузо, снова бросился на дверь, проломил тонкую филёнку нижней её половины, сунулся в пролом, застрял в нём, заметался, по-заячьи заверещал, засучил руками и ногами - ужас одолевал - ему казалось, что тень вот-вот схватит его и утащит прямо так, живьём, к подземным демонам, из под длинной сорочки потекло, в комнате и коридоре, куда выходила дверь, нестерпимо завоняло. Облегчившись, Крафт завопил, срывая горло, но в затихшем доме все спали, подчиняясь моему приказу. Оскальзываясь босыми ногами на собственном дерьме и разрывая на полосы побуревшую сзади ночную рубашку, альфа кое-как выбрался из пролома двери и, не видя ничего вокруг, гонимый ужасом кинулся к лестнице ведущей вниз, на первый этаж.
  Стой-стой-стой... Куда? Ноги беглеца запутались и он кубарем полетел вниз... Поможем? Обязательно! Шея Крафта хрустнула, но я, внимательно отслеживая силуэт альфы, не допустил полного разрыва спинного мозга. Дегенерация мозжечка - наше всё! Только так и никак иначе. Разрыв спинного мозга здешние целители восстановят на раз-два, а вот в голову, скорее всего не полезут, ибо голова - предмет тёмный и обследованию не подлежит. Незаметное движение пальцев и Крафт услышал в своей голове противный хруст раздавленного в кашу мозжечка. Тело его обмякло, язык вывалился, в глазах всё закружилось. Он лежал на площадке лестницы, изгвазданный в собственном дерьме и с трудом, запалённо дышал. Тень приблизилась к нему:
  -"Чёрный Человек, слышал о таком? Это я. Привет тебе от детишек безногих".
  А Хильду снился сон. Он лежал в кровати и обнимался со вторым супругом своего мужа Лоррейном. Хильд был всего лишь третьим. Они с Лоррейном не были синхронизированы - тот был в паре с первым - Дитричем. Дитрич был старшим, самым первым, и, наверное, можно было так сказать, Крафт когда-то его любил. Дитрич много болел, редко выходил из своей комнаты, нечасто присутствовал за столом, а Крафт, видя его состояние, перебирал омег, выбирая нового супруга, способного подарить наследника. Так и Лоррейн и Хильд друг за другом, с промежутком в пару лет, оказались в доме торговца зерном.
  Так вот, сон Хильда. Светловолосый Лоррейн лежал в кровати, томно потягиваясь и закинув руки за голову. Крупные розовые соски торчали вверх. Сладко выдохнув и хрустнув косточками, Лоррейн сжал кулачки наманикюренных пальчиков и повернул голову влево. Хильд подложив под щёку кулачок наблюдал за пробуждением омеги и улыбался. Ему нравился запах Лоррейна. Нравилось наблюдать за ним, как он манерно оттопырив тоненький детский мизинчик по утрам пьёт из маленькой костяного фарфора чашечки свой чай, отщипывая крохотные кусочки свежеиспечённой сдобы с изюмом. У них частенько находились общие темы для разговоров и уединившись в огромном доме супруга они часто перемывали косточки и своему недотёпе-альфе и прислуге, с удовольствием обсуждали городские сплетни, при этом Лоррейн мило пугался, приложив ухоженные ручки к розовым щёчкам, слушая про Чёрного Человека. Хильд и сам весьма милый (иначе бы Крафт и не взял его замуж) любовался Лоррейном в эти моменты. У всех трёх омег истинным был Крафт, но что-то там такое было и, скорее всего с самим Крафтом, что дети у троицы фертильных омег никак не появлялись. Целители твердили что-то про некроспермию, но мы-то с вами знаем, хи-хи... Крафт, имея в доме симпатичных готовых ко всему омег, всё больше и больше увлекался запретными наслаждениями. Своих омег он терпел, не более, и Дитрич, любивший Крафта, не вынеся такого к себе отношения, тихо угасал, виня себя за отсутствие детей. А Лоррейн и Хильд, будучи моложе Дитрича, как-то не особо расстраивались происходящим в доме. Крафт, видя, что от новых омег толку тоже нет, грубо и хамски относился ко всем троим. А под настроение даже поднимал руку. Но жадным Крафт не был, к тому же надо было блистать на приёмах, организуемых купеческой гильдией и омеги Крафта одевались по последней моде.
  Хильд, придвинувшись к Лоррейну, просунул свою руку ему под голову и жадно поцеловал его чуть припухшие со сна розовые губки. Поцеловал с языком, как ему рассказывал его прислужник Зензи. Он, Зензи, не мог иметь истинного и вовсю крутил романы с альфами из прислуги в доме Крафта, а своими похождениями делился с Хильдом. Крафт как-то не снисходил до поцелуев своих омег, по крайней мере в последние годы, и научить девственных мальчишек целоваться было некому. Лоррейн слабо ахнул и несмело ответил на поцелуй. Оторвавшись от таких сладких уст любовника Хильд услышал тихий шёпот:
  - Но как же...Хильдик... мой... У нас альфа есть, а мы с тобой...
  Мой... - услышал самое для себя главное Хильд. А альфа... да и демоны с ним, с таким альфой. Знал бы, ни за что не пошёл за него замуж, коз-зёл вонючий. Дерёт в сухую задницу за две секунды, да пердит оглушительно... Демон косопузый.
  Хильд вздохнул, придвинулся ещё ближе, сунул нос к шейке Лоррейна и вдохнул такой родной, такой возбуждающий запах. Приподнялся на локте и посмотрел на милое со сна улыбающееся ему (ему!) лицо. Лоррейн закинул свои только, что вытягиваемые в потягушках, ручки на шею Хильда и, закрыв глаза, потянулся к нему губами.
  Мой! Мой! Мой! - переполняемый желанием и нежностью к Лоррейну, Хильд осторожно наклонился ниже, едва касаясь краем своих губ, губ лежащего под ним омеги. Провёл свободной левой рукой по стройному боку Лоррейна вниз, тот дёрнулся, откликаясь на ласку. А затем Хильд приник, навалился на Лоррейна, прижав его к себе крепко-крепко, чувствуя, как под атласной нежной кожей любовника бешено колотится сердце. Завалился на кровать увлекая за собой тихо пискнувшего от восторга Лоррейна, оказавшегося, вдруг на нем, на Хильде, сверху. Держа на себе млеющего омегу и сливаясь с ним телом, водя по нежной спинке руками и чуть задевая её ухоженными ноготками, он вдруг с ошеломлением почувствовал свой вставший между ног член! Эрекция! Когда она была в последний раз? Не упомнить. Наверное, лет в 13, когда Хильд был ещё прыщавым угловатым подростком. И вот сейчас! Сила Великая! Как здорово! И Лоррейн кончит и самому будет хорошо. Чуть переместив лежащего на нём омегу вверх, к голове, Хильд добрался до нежных некрупных ягодичек Лоррейна и начал тихонько их мять и ласкать, а через некоторое время, не переставая с ним целоваться, Хильд почувствовал, что Лоррейн готов принять его в себя - соски набухли и стали твёрдыми, шея и грудь омеги-тонкокожего блондина покраснели, попка промокла насквозь, феромоны забрались в нос, проникли глубже и вовсю орудовали в голове, будя фантазию.
  Под восторженный писк Лоррейна Хильд снова перевернул его вниз, под себя и, целуя в нос, в губы, в глаза, куда попало, провёл своим напряжённым, прямо таки закостеневшим, пусть и небольшим, членом по сжавшемуся в предвкушении проникновения члену и яичкам Лоррейна. Лоррейн, медленно проводя внутренней, чувствительной поверхностью бёдер по таким же чувствительным бокам Хильда, поднимал согнутые в коленях ноги, открывая доступ к заветной истекающей соками дырочке. Лицо Хильда, ставшее вдруг серьёзным, со свисающими и щекочущими нос Лоррейна волосами, вдруг оказалось близко-близко. Расширенные зрачки Хильда, казалось, смотрели в самую душу, ища там отклика и находя его.
  Ну же! Ну! Войди! Скорее! Безмолвно молил Лоррейн своего любовника одними глазами, а Хильд, кусая губы, смотрел на милое любимое лицо и медлил... Медлил...
  Эмоции переполнили Лоррейна - значит, я ему не нравлюсь! Он меня не хочет! А у меня сердце заходится от его вида... Хильд... Милый... А он... А я... А я...
  Слёзы заволокли глаза Лоррейна и тёплыми щекочущими струйками стекли к вискам.
  Хильд наклонился ниже и стал невесомыми движениями губ собирать солёную влагу с лица Лоррейна, затем выдохнул, спустился ниже, к самому ушку, прикрытому спутанными светлыми волосами, и прошептал, едва слышно выдохнул:
  - Люблю...
  Лоррейн шмыгнул носом, выдохнул через рот, притянул так и не выпущенного из рук Хильда к себе ближе...
  Хильд приподнялся на локте выше и, высвободив одну руку стал водить пальчиками по заплаканному лицу Лоррейна стирая снова потёкшие слёзы и одновременно с этим медленно, нежно вводя свой член во вконец промокшую попку омеги. Лоррейн, почувствовав движение, весь подался навстречу Хильду желая как можно скорее, полнее почувствовать любовника в себе, но Хильд, отрицательно помотав головой, прошептал:
  - Не надо...
  И Лоррейн расслабился, отдавшись весь, целиком, без остатка на волю Хильда. А тот, просунув своё невеликое орудие (куда ему до могучих альф!) коснулся простаты Лоррейна. Конечно, хотелось бы поглубже - добраться до влагалища, но имеем то, что имеем. Лоррейн ахнул, расслабляясь больше, а Хильд, привстав выше и полностью выпрямив руки, любовался его лицом не двигаясь. Лоррейн пошевелил попкой из стороны в сторону побуждая Хильда двигаться, но тот только смотрел на него, смотрел неотрывным взглядом. Лоррейн поднял руки к лицу Хильда и стал нежно, едва касаясь, водить по нему самыми кончиками пальчиков по раскрасневшимся щёчкам, чуть задел краешек губ, поднялся выше к глазам, вдруг, оттянув кончики глаз в стороны, к вискам и придав лицу Хильда дикое монгольское выражение, высунул язык, дразнясь и хихикая.
  Ах так! Ну держись! Никакой пощады! Хильд начал движение в хлюпающей попке Лоррейна ускоряясь и ускоряясь. Через некоторое время улыбка на лице Лоррейна сменилась серьёзным выражением, он лежал, прислушиваясь к себе, будто бы ища что-то глубоко внутри, припухшие от поцелуев губы его то озарялись несмелой едва намеченной улыбкой, то чуть искажались в гримаске наслаждения, а глаза с огромными, расширенными зрачками неотрывно следили, ловили такой же полубезумный от любви взгляд Хильда. По мере приближения к финалу ноги Лоррейна расходились шире и шире, таз приподнимался выше, давая Хильду возможность проникать глубже, касаться всё большего количества чувствительных точек внутри. Кровь приливала к анусу Лоррейна, плотнее и мягче сжимая член Хильда, а тот, будто вспомнив такой далёкий пубертат, трудился всё напряжённее и напряжённее. Хильд откинулся назад и теперь двигался почти под прямым углом к телу Лоррейна, член плотнее прижал простату и теперь толкал только её. Вперёд, назад, вперёд, назад, будто раскачивая. Лоррейн почувствовал, что вот ещё немного, ещё чуть-чуть и он будет готов выплеснуть, отдать всё накопившееся в нём за несколько лет отвратного, тягостного секса с Крафтом. Руки его шарили по простыне, хватая её и стягивая на себя тонкими пальцами, а Хильд, будто нарочно, не переставая двигаться и толкать разгорячённую простату, опустил глаза вниз на безволосую промежность, на безвольный член Лоррейна и такие же болтавшиеся от мерных движений рядом с ним яички, осторожно взял их в кольцо из пальцев, чуть помял, беря удобнее и потянул вверх на себя. Новое ощущение ворвалось в голову Лоррейна и как спусковой крючок запустило оргазм, где-то внизу потянуло сладко-сладко, чувство усилилось. Только не выпускай! Только не выпускай, беззвучно просил, молил Хильда Лоррейн. И тот его понял - сильнее потянул на себя, растягивая нежную чувствительную кожу, покрасневшие яички и маленький бледный член. Лоррейн как рыбка забился на кровати, глубже и глубже насаживаясь на член Хильда, а тот, сам находящийся на грани оргазма и только чутко отслеживающий состояние любовника, чтобы не кончить раньше, увидев, что Лоррейн на грани, отпустил себя и, кусая такие же припухшие губы забился в пароксизме наслаждения, туже и туже сжимая нежную кожу половых органов любовника, уже не двигавшегося в такт, а просто втиснувшего свою попку в промежность Хильда и напряжённо как струна дрожавшего в пучине оргазма. Полустон-полувздох вырвался изо рта Хильда, когда он, склонившись к стройному животику Лоррейна, на котором как на анатомическом пособии можно было во всех подробностях увидеть прямые мышцы пресса, выплёскивал содержимое своих так долго не работавших яичек в жаркую глубину партнёра. Лоррейн же, чувствуя, что то, что, как он слышал, называют оргазмом, никак не похоже на всё сейчас с ним происходившее, почти не помня себя, выпустил измятую простыню и потянулся к источнику наслаждения - к Хильду, прижимая его исходящее ароматами феромонов тело к себе. Хильд выпустил яички Лоррейна и сдерживаемая сперма хлынула наружу унося сознание Лоррейна куда-то далеко-далеко, в счастливые края. Излившись в Лоррейна, Хильд, весь мокрый с собственной мокрой хлюпающей задницей, выдохнул и не вынимая из партнёра пока ещё не опавшего члена, опустился над ним на локти, елозя животом по лужице эякулята, натёкшей из члена Лоррейна, легко подул ему в лицо, а затем начал медленно, чувственно целовать, и в губы, и в щёки, и в прикрытые пушистыми ресницами глаза. Лоррейн очнулся, а Хильд, свалившись с него в сторону, провёл пальчиком по его дрогнувшему животику и игриво шепнул в самое ушко:
  - Смотри, что у меня есть...
  Пальчик, длинным маникюром зацепивший крупную каплю пахучей спермы, дотронулся до полураскрытых губ Лоррейна. Терпко-солоноватый вкус эякулята был разделён на двоих - измазав губы Лоррейна, Хильд своим поцелуем собрал сокровище и языком размазал его по нёбу любовника...
  Хильд вздрогнул, очнулся. Он лежал прижавшись к спине Лоррейна, тот негромко постанывал во сне. Протянув руку к промежности, Хильд с удивлением почувствовал сырость и запах. Запах спермы.
  Н-да... Моё искусство эротических снов возросло, спору нет.
  Энергетический силуэт омеги приблизился к окну. Это ещё кто? Третий? Почему не спит? Проснулся?
  Накинув на себя слетевший было отвод глаз, я отошёл от стены дома вплотную к которой стоял и посмотрел вверх. У самого окна в чём-то белом стоял омега, уже не юноша. Лет 30 может чуть больше или меньше. Зябко обняв себя за плечи он смотрел на заснеженную улицу. Тоска. Такая тоска разъедала его личность, что я передёрнул плечами. Просветив дом ещё раз я убедился, что никто не обращает ни на омегу, ни на меня внимания - спят. Пойду я. Пора. Крафт жив и, надеюсь жить будет долго. Растением. Всё слышащим и понимающим растением. Переступив ногами на одном месте, похрустев снегом и наметив точку телепортации, я совсем уже было решил двигаться, но что-то удержало меня... Что?.. Опять?.. Эх-х... Чёрт с ним со всем!
  Переместившись в просторную прихожую, сразу за монументальными входными дверями, я повесил свой тулуп и малахай на бронзовые рожки вешалки. Принюхался. Замечательный запах обосравшегося Крафта уже проник и сюда...
  Переместился прямо в комнату третьего омеги. Как его? Дитрич? Да, точно, он. Тихо появился за спиной омеги. Дитрич стоял напротив окна и лунный свет показывал мне его тело через тонкую ткань бодоанского шёлка ночной рубашки длиной в пол. Длинные стройные ноги, пропорциональная фигура. Худоват только, даже черезчур.
  - Ты пришёл за мной? - печальный тонкий мелодичный голос раздался по просторной спальне, - Наконец-то. Я устал ждать.
  Это он о чём?
  По эмпатии пришли ожидание, облегчение, тоска и безысходность. Помирать собрался? Да. Точно, в головах той развесёлой парочки была информация о том, что Дитрич плох, болеет.
  Я подошёл ближе, почти вплотную к исхудавшей спине омеги. Косточки позвоночника просвечивали не только через кожу, но даже через ткань ночной сорочки. Каре чёрных волос до плеч аккуратно расчёсано (кого-то ждал? или не ложился?), на висках чуть просвечивает ранняя седина. Исхудалое милое лицо. Под запавшими глазами тени. Мелкие, едва заметные морщинки в уголках серых глаз. Быстрый взгляд на энергетику. Хм-м. Да ничего особенного, отклонений нет. Вроде здоров. Так в чём же дело?
  Поиграем?
  Да!
  Теперь со смертью?
  Да!
  Авось зачтётся...
  Я отшагнул дальше от стоящего омеги. Ну-ка... Демон Врубеля... Только в рубашке и с крыльями... Волосы... Лицо поодухотворённее, ещё одухотворённее... Чтоб до печёнок пробирала одухотворённость. Вот... С пивом пойдёт.
  - Нет... - голос пониже, чтоб мурашки продирали, из-за спины не выходим, - тебе ещё рано... Ты не выполнил своё предназначение. А если уйдёшь сам... Что ж, я имею власть вернуть тебя...
  - Зачем..., - Дитрич зябко поёжился, - зачем это всё... Я не хочу...
  Цокая когтями по полу (Вот это я развернулся! Круто!) я обошёл омегу и заслонил фигурой и полураскрытыми чёрнопёрыми крыльями лунную дорожку света, лежащую на полу.
  Глаза омеги, увидевшего меня, расширились, голову залило желтизной страха. Он крепче вцепился в свои костлявые плечи и едва стоял передо мной. Я шагнул ближе, вплотную к нему, нависая над ним почти на две головы, огромной ладонью, размером со всё его лицо (главное держать картинку!) двумя пальцами поднял его подбородок на себя и взглянул в его глаза (а теперь драконий взгляд, пустой и безразличный, вот так! Родопсин рулит - глаза крокодила подсвечиваются изнутри красным (я увидел их отражение в глазах Дитрича). Омега под сорочкой покрылся мурашками и судорожно выдохнул. (А то! Даже меня пробирает когда на себя в зеркало смотрю).
  - "Решать не тебе!" - я нависаю над щуплым омегой и телепатия, теперь только телепатия.
  - Убей меня, демон! - с жаром прошептал, решившийся на что-то омега. Оторвал трясущуюся руку от плеча и невесомо дотронулся до моей руки так и державшей его за подбородок (так, а вот этого нам не надо. Картинку трогать нельзя!)
  Чтобы отбить желание касаться меня, я тут же смоделировал в голове Дитрича ощущение нестерпимого жара, ожога от прикосновения к демону. Омега отдёрнул руку. (Больно? Ещё и волдырь будет!)
  Я быстро, обеими руками дотронулся до висков Дитрича, считывая информацию, тот пошатнулся. Забыл! Быстро забыл!
  - "Сядь! Рассказывай!" - приказал я омеге, формируя образ трона из черепов (Больше черепов трону Бога черепов!) и усаживаясь на него, а на самом деле удерживая телекинезом за одежду сам себя в воздухе, - "Я знаю о тебе всё, и слышу тебя. Поэтому! - фразы рубленые, так глубже пробирает, - Говори у себя в голове!".
  Дитрич без сил опустился на пол у моих ног...
  - "Зачем тебе это, демон? Ты же и так всё обо мне знаешь" - пришёл от него мысленный ответ.
  - "Хочу услышать твою версию! Так понятно? И мне не интересно как ты жил до свадьбы. Начни с замужества. Тебе ясно?!"
  - "Да. Я... мы с Крафтом в браке уже 15 лет... Как много..." - он покачал головой печально улыбаясь. Замолчал.
  Я громко щёлкнул пальцами отрывая его от печальных дум. Дитрич вздохнул.
  - "У нас нет детей. Это я не могу... Я виноват..." - омега низко опустил голову.
  - "Для этого нужны, как минимум, двое!" - рявкнул я.
  - "Да. Да. Конечно...Но..."
  - "А эти?" - я скинул картинку Лоррейна и Хильда.
  - "Они..." - Дитрич замолчал. Сглотнул и продолжил:
  - "Ты знаешь, демон, я любил Крафта... Он был моим первым и единственным... А потом он изменился... Перестал меня замечать...", - Дитрич опустил лицо в руки, - "Это моя вина... Я не могу дать ему детей... Убей меня... Я так больше не хочу."
  - "Ха! Да яйца твоего альфы сгнили ещё до свадьбы! А ты!" - я испарил одежду с картинки демона и развалился на троне, широко разведя мощные ноги, здоровенная елдища с почти конскими яйцами свесилась вниз, лицо Дитрича, дёрнутого телекинезом к разведённым ногам, опять было задрано вверх моими пальцами. Удар феромонами (только в голове омеги) довершил дело. Дитрич сглотнул и не шевелясь безвольно смотрел в мои полыхающие красноватым светом родопсина глаза полностью покорный воле демона.
  Я приблизил своё одухотворённое лицо к лицу омеги (запах серы и окалины смоделировался в его голове):
  - "Да если тебя сейчас выебут семеро, то ты от всех сразу залетишь!"
  Дитрич не шевелился и молча смотрел на меня. Сумбур эмоций, образов, сменяя друг друга завертелся в его голове, энергетический каркас которой стремительно наливался краснотой.
  - "Потёк!" - я отпихнул от себя омегу, с отвращением толкнув его в лицо и он снова оказался на полу оперевшись в него рукой. Интересно от чего он потёк? Покопавшись в информации полученной от прикосновения к Дитричу мне удалось выяснить, что омега, считая себя виновным в отсутствии детей, возненавидел своё тело, негодное, как он думал, для деторождения. А эмоциональность свойственная всем омегам и гормоны на самом деле здорового тела привели его к исступлённому мазохизму. И сейчас, толкнув его и выразив к нему презрение, я поневоле всколыхнул в нём тёмные волны нездоровой сексуальности.
  - "Так выеби... Я хочу залететь..." - пришло тихое безразличное подтверждение, голова его при этом краснела сильнее и сильнее.
  - "Разденься! Я хочу осмотреть, что мне досталось!"
  Дитрич поднялся с пола, не отрывая от меня остановившегося взгляда, распустил завязки на груди сорочки, шевельнул плечами и шёлк волной стёк к его ногам.
  Выраженные рёбра, ключицы..., да он в одном шаге от кахексии. А это что? Ну-ка, ну-ка! Царапины на спине, да много как! Это чем же? Плетью? Ручки-ножки ещё не резал? Нет. Пока ещё не дошёл до этого... Но в шаге.
  Дитрич увидел как обнажённый демон в стал с трона, приблизился, зашёл за спину, появился из-за плеча, взмахнул рукой и взвившаяся огненная плеть обожгла его худые плечи. Ах-х-х! Рвущая боль пронзила всё его существо и растворилась где-то внизу, даря наслаждение и наполняя исстрадавшееся тело истомой. Плеть свистнула ещё раз и теперь обожгло поперёк поясницы, задев чувствительные бока, брызги крови из рассечённой кожи окропили паркет и попали на кучку шёлка у его ног. Дитрич захлебнулся воздухом и из последних сил устоял на ногах. Ненавистное тело не хотело слушаться своего хозяина. Колени предательски дрожали. Так его! Так!.. По ногам текло...
  - "Не смей падать!" - приказал демон из-за спины.
  Дитрич крепко зажмурился, сжал кулачки прижатых к груди рук и, дыша от разрывающей боли сквозь плотно сжатые зубы, покачиваясь, стоял посреди спальни.
  Омега ждал, но ударов больше не последовало...
  Дыхание успокоилось. Он шумно выдохнул, пошевелился, переступил босыми ногами. В комнате никого не было. Лунный свет всё также квадратами частого переплёта рамы падал на паркет.
  - Демон..., - шёпотом позвал омега, - Господин мой (вообще-то он сказал meine Herrgott, но то такое...)...
  Тишина.
  Дитрич, поёживаясь от боли в спине, присел к лежащей на полу сорочке. Он же видел, как брызги крови упали на пол и на нежнейшую ткань. Паркет был чист... Дитрич схватил сорочку - ничего. Ему всё приснилось?! Но как же?... Омега встал и боль от удара плети, резкая, обжигающая и одновременно дарящая наслаждение, пронзила поясницу и кожу между лопаток. Подол поднятой с пола сорочки распустился вниз и Дитрич увидел, как на белой атласной ткани проступили бурые пятна. Омега заворожённо, словно в полусне поднял ткань к лицу и почувствовал сладковатый железистый запах. Кровь! Его кровь!
  Отнял закружившуюся голову от сорочки и вдруг заметил прямо перед собой, на наборном паркете глубокие царапины от когтей демона. Он же только что смотрел на это место. Ничего не было! Без сил опустился на колени и, протянув исхудалую дрожащую руку, пальцем провёл по глубоким, с заусенцами бороздам. Он был здесь! Это правда!
  Что-то неуловимо изменилось внутри, сместило точку зрения на самого себя и на всё вокруг. Ох, что это? Я совсем себя забросил! Дитрич заметил, что его ногти, когда-то очаровывающе красивые, кое как обрезаны и давным-давно без маникюра. Про ноги даже подумать страшно! А лицо? На кого я стал похож?
  Омега заволновался и на пол из его открытой, истекающей соками любви промежности упала капля...
  Демон сказал, что если переспать с семерыми, то от всех можно залететь... Внизу живота стало горячо и томно потянуло.
  А ещё он сказал не сметь падать... Я исполню, Господин мой, исполню...
  Тихий звон металла донёсся до слуха Дитрича. Быстро крутясь в воздухе и едва слышно звеня, посреди комнаты появилась белая блестящая монета и, медленно, как во сне, вращаясь (Дитрич обострившимся зрением увидел на обоих её сторонах семилучевую исписанную рунами звезду) упала на пол.
  
  
  
  Глава XLII
  
  Хэ-х...
  Пока Дитрич разбирался со своими (или моими?) наваждениями в голове и гонял по ней своих здоровенных тараканов, я переместился на первый этаж, оделся и двинулся домой. Поздно уже, город спит, у меня скоро Веник проснётся, да и не нанимался я всю ночь напролёт таскаться по промороженному городу.
  Вернулся в свой овраг и только тогда понял, что способности мои подросли - заметно увеличилось расстояние телепорта. Если я раньше до города совершал от 10 до 12 прыжков, то теперь укладывался в 4.
  Я стоял на горбатом мостике через ручеёк, протекавший по дну оврага, слева, чуть выше купальня, справа спящий домик, только Машка бдит - вижу её энергетику. Прямо, ниже по течению ручья - скворечник места для раздумий. Я вспомнил произошедшее.
  Нда-а... Развлёкся славно - в виртуальном сексе потренировался, довольно качественные иллюзии делал и ведь всё с пользой, всё с пользой - осталось восемь негритят. Да и Дитрич... весьма и весьма, кх-м, годен к употреблению... Скажем, так... Микропортал я ему оставил.
  Сам-то я урод ещё тот. И в прямом и в переносном смысле. Нервное напряжение "развесёлой" жизни на Эльтерре меня не отпускает. Эта жизнь сжигает ресурсы тела с ужасающей скоростью - сколько было Ульриху, когда я попал в его тело? Девятнадцать? И даже несмотря на подпитку Великой Силы, а искусники живут в два-три раза дольше обычных людей, сколько мне осталось? Кровь демона, бродящая во мне и частенько сносящая крышу, надолго зажиться не даст - каждый раз, обращаясь демоном, я прямо физически чувствую уходящую жизнь. Сколько осталось? Пять? Десять лет? Знать бы... Одно знаю и решил для себя - помирать развалиной на руках близких не буду.
  Я когда-то умру - мы всегда умираем...
  Как бы так угадать - чтоб не сам, чтобы в спину ножом...
  А пока для меня лучшего способа, чем секс, снять напряжение, нет. Секс с Эльфи невозможен по определению - он его не выдержит, да и не готов к такому. А Дитрич... Я буду добр и нежен... Хе-хе...
  ... А скажи-ка, Саня, когда ты успел стать таким - вдруг обожгла меня мысль. А каким это таким? Да тварью конченой! Я хлопнул рукой в меховой рукавице по хлипким перильцам... Облако пара вырвалось изо рта... Да, наверное, после незабываемого знакомства со здешними тюрьмами..., и после того как убитых дорогих мне людей обнаружил..., и после того как с кровью и смертью вплотную познакомился..., и... хватит и этого... выше крыши хватит... Да? Ульрих? Тварь я конченая, как считаешь?
  - "Нет, нет, господин мой. Не тварь вы.., - он замолчал, потом добавил - не тварь..."
  - "А кто?.. Запинаешься, друг ситный, запинаешься..."
  Эх-х... Нет в жизни счастья...
  -"Зови уж сразу - Минхерц, чего мелочиться, да, Ульрих?"
  - "А вам подходит, господин мой, а где вы это слышали?"
  - "Так у нас звал одного императора его близкий друг и соратник..."
  - "Хорошо... Минхерц".
  - "Бля! Да ты серьёзно?! Башку оторву! Р-р-ы-х-х!!!"
  От выплеска эмоций окружающее дёрнулось, на мгновение пропало... И мне пришло знание об окружающем меня мире... Демоническое знание... и где-то ещё несколько песчинок моих лет с тихим шелестом упали вниз из песочных часов жизни, сокращая её...
  Заснеженный овраг лежал передо мной, за спиной тихо журчал ручеёк, вытекающий из подогреваемой трубы. Снег серебрился, переливался под лучами ночного солнца. Здешняя луна, спутник Эльтерры, почти такого же размера как у нас... У нас... Вернусь ли? Увижу ли дом родной?.. Я снова выдохнул...
  А у Нессельриденов получилось неплохо. Уроду отомстил и головёшку Дитрича подрихтовал (закинул ему постепенно распаковывающийся пакет информации - первое моё изобретение на ниве менталистики!), в итоге превратил "приличное" с виду семейство в гнездо разврата. Да, я такой!
  Моё чувство прекрасного вдруг потребовало красоты. Почему у нас тут нет ночного освещения? Вот с Эльфи в очередной раз мыться пойдём и всё по темноте. Надоело! На-до-е-ло! Хочу света!
  * * *
  Утро в доме Нессельридена началось с шума и крика - хозяин был обнаружен на лестничной площадке в весьма неприглядном виде. На вопросы не отвечал, только судорожно дышал и с трудом моргал. Вызванный целитель развёл руками - целительство здесь бессильно, на ноги господина Крафта поднять не удастся, но организм, насколько возможно, целитель подлатал. Прислуга долго цокала языками, возле проломленной двери собралось несколько человек, разглядывали, морща носы от вони.
  Омеги встали поздно. Дитрич неожиданно для всех вышел из комнаты, присутствовал на завтраке, рассеянно ковыряясь в тарелке и чему то затаённо улыбаясь. Хильд и Лоррейн, сидевшие напротив Дитрича, вертелись и о чём-то перешёптывались, хихикая. Место хозяина пустовало.
  Ближе к обеду в дом был вызван один из трёх нотаров Майнау, господин Рабе Паппенгейм. Он о чём-то долго беседовал с Дитричем в кабинете Крафта, затем вместе с ним прошёл к зерноторговцу. Крафту были заданы вопросы. Он, в присутствии целителя мастера Дитриха, отвечал на них, моргая один или два раза, отвечая таким образом "да" или "нет". Дело кончилось тем, что Крафт выдал Дитричу бессрочную доверенность на ведение дел, удостоверенную нотаром, о чём и было объявлено в доме - дело, прямо скажем, нечастое, вызвавшее пересуды среди прислуги и давшее пищу для разговоров между Хильдом и Лоррейном, не расстававшимся друг с другом.
  После обеда Дитрич пригласил к себе ювелира, мэтра Отто Эндорфа и попросил его сделать из полученной от демона монеты кулон.
  * * *
  После завтрака, когда все запланированные на утро дела были переделаны, Веник ублаготворён, я усадил Эльфи за стол и, достав письменные принадлежности, провозгласил:
  - Сейчас, Эльфиус Иберг, ты будешь учиться писать, - и, увидев исказившееся личико омеги, добавил, - Это не обсуждается! Я! Так! Решил!
  - Оме, прошу вас, оме! Не надо! - Эльфи пополз под стол, пытаясь встать передо мной на колени.
  - Не понял? Это, что у тебя за страх такой перед учёбой? Эльфи, ты взрослый человек, беременный даже. И ты до сих пор не понимаешь как важно, что-то знать и уметь? Вот смотри, ребёнок у тебя родится, чему ты его сможешь научить? - воззвал я к разуму омеги.
  - Но, оме...
  - Что оме? Легко апеллировать ко мне, твоему господину? Оме то, оме сё, оме всё сделает, оме всё решит! ЗдОрово! Ни о чём думать не надо!.., - я сделал паузу, распаляемый праведным гневом - достал уже, в самом-то деле!
  - Эльфичка, дорогой мой, - выдохнул я, и поднял омегу к своему лицу, удерживая ладонями за щёчки, - скажи мне, что ты будешь делать когда меня не будет, а?
  Эльфи уставился на меня широко раскрытыми глазами, под моим пристальным взглядом они наполнились слезами:
  - Как, оме! - Эльфи шмыгнул, - почему вас не будет? Вы, оме, искусник. Искусники дольше живут...
  - Угадай с трёх раз! - спросил я, не отпуская омегу.
  - Ну-у... Я не знаю, оме! - сдался Эльфи.
  - Думай, Эльфи, думай! - Сила Великая! Я просто видел, как тяжело даётся Эльфи мыслительный процесс, - Даю подсказку! Что ты сейчас видишь перед собой?
  - Вас?
  - Безусловно, меня. Конкретно, что видишь? - настаивал я.
  - Вас, оме, - заклинило омегу.
  - Бля! Ясно, что меня. Точнее можешь сказать!
  Эльфи молча помотал головой, смотря на меня остановившимся бессмысленным взглядом.
  Ну вот, что с ним делать! Сука, интеллект ведь, по крайней мере, на Земле, передаётся через X хромосому. Здесь также. Какой интеллект будет у его ребёнка? С такими то мозгами у родителя?
  - Эльфи, успокойся,- я по прежнему держал омегу, - давай рассуждать... Что именно ты видишь перед собой?
  - Вас, оме..., - омега находился на грани истерики, не понимая, чего я от него хочу.
  Бля!
  - На что ты смотришь?
  - На вас,.. оме...
  - Не на кого, а на что? Разницу чувствуешь? Вот твои глаза смотрят сюда, так?- я, выпустив Эльфи, провёл пальцем от его глаза до своего лица, - что ты видишь?
  - Лицо? Ваше..., - несмело вопросил он.
  Есть! Сдвинулось!
  - Эльфи, ты знаешь, мне кажется, в лесу кто-то подох..., - выдохнул я спокойным безразличным голосом.
  - Кто, оме?
  Я прошёлся по комнате:
  - Неважно, кто, Эльфи.
  - А зачем вы мне про это сказали?
  Тяжело в деревне без нагана!
  - Ладно, проехали...
  - Оме, вы так непонятно говорите. Куда проехали, кто проехал?
  - Мы проехали, Эльфи, мы..., - я подошёл к столу и хлопнул по нему ладонью, - Продолжим. Итак, мы с тобой выяснили, что то, что ты видел перед собой, это было моё лицо. Так?
  Эльфи кивнул.
  - Так. А на лице ты видел что?
  - Глаза..., - пролепетал омега, - ваши...
  Блядь! Да что такое с ним сегодня. Или он всегда такой? Просто я не замечал? Вдох, спокойнее, Саня, спокойнее. Выдох... Вдох... Выдох... Во-о-от... Полегчало...
  - Помимо глаз, что-то ещё видишь?
  - Рот вижу, нос...
  Убью! Дышим, дышим...
  - Эльфи, я тебя задушу... Щёки видишь?
  - Вижу... оме... - Эльфи едва лепечет, весь сжавшись от страха.
  - Что на щеках?
  - Ш-шрамы?
  - Вопрос - откуда они?
  - Я н-не знаю. Вы не говорили...
  А ведь действительно. Я ему не рассказывал, что в меня попала кровь демона.
  - Рассказываю. Там, в замке, когда я вас повёл в портальный подвал, раненый демон ударил меня по лицу и его кровь попала в мои раны. Теперь эта кровь меня отравляет. Поэтому... Поэтому, Эльфи, долго я не проживу. Говорю я тебе об этом только потому, что ты - мой Личный Слуга и должен это знать. Так понятно?
  Эльфи, прижав кулачки к щекам, глазами снова наполнившимися слезами смотрел на меня.
  - Теперь. Всё, чему я тебя учу будет полезно тебе и твоему ребёнку.
  - Оме! - Эльфи вскочил с табурета и крепко обхватил меня руками, - Оме! Оме-е..., - разрыдался омега обильно смачивая слезами мою рубашку.
  - Ну...ну..., что ты мой хороший, - острая жалость резанула по сердцу и я гладил Эльфи по голове, сам обнимая его и поражаясь своим эмоциональным качелям (только что свирипел, а теперь обнимаюсь), - Не плачь. Я ещё живой...
  Рыдания усилились...
  Я сел на табурет и Эльфи перебрался ко мне на колени, обняв за шею и уткнувшись носом куда-то за ухо в нечёсаную с утра гриву волос...
  - Оме, может быть можно что-то сделать? Вы же искусник. Великая Сила помогает искусникам, - прошептал он, выплакавшись у меня на руках.
  - Может быть и можно, только я не знаю, что..., - ответил я, - но вернёмся к нашим баранам.
  - Каким баранам, оме? - вопросил омега, распухшими после слёз губками, опустив нос.
  - Вот этим, - чуть отстранившись от него, чтобы лучше видеть, я чуть коснулся его носа,- Садись за стол, будем учиться писать.
  До самого обеда Эльфи учился писать печатные буквы, переписывая из кулинарной книги рецепты. Пыхтел, старался, высовывал язык, ставил кляксы, все руки перемазал в чернилах, но писал не отвлекаясь.
  На обед перекусили гороховым супом, жареной в кляре рыбой, напились чаю. Веник был подмыт, накормлен, запелёнат и мы все четверо, включая кошку, вышли прогуляться по зимнему лесу - подышать свежим воздухом.
  Гуляли, скрипя снегом, любовались деревьями засыпанными снегом. Подросшая Машка недовольно перебирала лапками по снегу, быстро озябла, но не покидала нас, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, когда мы решили выйти из оврага. Лес стоял перед нами во всём своём зимнем великолепии - тихо, только где-то далеко-далеко изредка подаёт голос ворон - верно, кружит над лесом, ищет следы волчьей охоты.
  - Красиво, - прошептал Эльфи, выдохнув облачко пара.
  Я приподнял уголок одного из покрывал в которые был завёрнут Веник и закрывавшие личико младенца. Спит. Полные розовые губки ребёнка почмокали во сне...
  Прошлись ещё... Оставив Эльфи под охраной Машки (ей было разъяснено, что этого кожаного мешка надо охранять и она отнеслась к заданию со всей ответственностью) и не выпуская сладко спящего Веника из рук быстренько телепортацией пробежался по округе... Нашёл и подобрал пару блестящих чёрных вороновых перьев. Пригодятся.
  Вечером я, вытащив Веника из кроватки (он был в одной распашонке) сидел с ним у стола, над которым ярко горел светящийся шарик. Эльфи вслух читал кулинарную книгу:
  - Лещ, фаршированный кашей. Очистить леща от чешуи, удалить внутренности через жабры, тщательно вымыть и посыпать солью. В готовую рассыпчатую гречневую кашу добавить поджаренный на сливочном масле рубленый репчатый лук... Оме, а что такое гречневая каша?
  -О, Эльфи, это вкусняшка, крупа попадётся, сварим. А с молочком! Да если ещё каша горячая, а молоко холодное... М-м...
  Эльфи продолжал:
  - ...крутое рубленое яйцо и для связи взбитое сырое яйцо. Этой кашей... нафаршировать подготовленного леща, положить его на смазанный маслом противень... полить сметаной, - Эльфи вздохнул, - и посыпать сухарями... Должно быть вкусно, оме... Поставить противень в жарочный шкаф... А это что?
  - Это такая духовка, у Хени и Дибо на кухне была..., - рассеянно ответил я, вспомнив убитых омег.
  - ... и жарить рыбу периодически поливая её сметаной. Подаётся в целом виде на овальном блюде, поливается соусом, образовавшимся при тушении, и посыпается укропом... Эх-х...
  - Да, Эльфи, вкусно..., - я закинул руки за голову, удерживая перед собой ребёнка телекинезом, - но хватит на сегодня вкусностей, а то не заснём. Кстати, ты заметил, что у тебя серьёзный прогресс в чтении?
  - Э..., - вытянулось лицо омеги.
  - Вот тебе и э, - ответил я.
  Веник, заметив, что ему мало перепадает внимания, закряхтел, заскрипел и я, давно уже лелеявший в голове планы передать ему знание русского языка, начал:
  Ой, люли, та-ра-ра!
  На горе стоит гора,
  А на той горе лужок,
  А на том лужку дубок,
  А на том дубку сидит
  Ворон в красных сапогах,
  Во зелёненьких серьгах,
  Чёрный ворон на дубу
  Ребёнок, которого я вертел перед собой телекинезом, улыбался во весь беззубый рот и тянул силу во всю мочь. Три декады от рождения, а головку уже держит! Я поставил его голые ножки себе на колени и, удерживая прежним способом, начал чуть поднимать и опускать. Веник понял меня и начал прыгать резво отталкиваясь, а я высоко подкидывал его вверх. А он закатывался от смеха. Ребёнку месяца нет! (нашего месяца, здешние месяцы по сорок дней - четыре декады).
  Играет во трубу.
  Труба точеная -
  Позолоченная.
  Он утром в трубу трубит,
  А вечером сказки говорит.
  Сбегаются зверьки
  Ворона послушать,
  Пряничка покушать.
  Веник счастливо смеялся... Я не уследил и струйка мочи оросила полированный деревянный пол нашего домика. Дней через двадцать прикармливать пора...
  -Оме, а о чём это вы с ним говорите? - наконец, задал Эльфи мучивший его вопрос, - на каком языке?
  - О, Эльфи, это язык великих людей, у нас в герцогстве он передавался тайно, на нём говорили только особы посвящённые в специальные мистерии...
  - Ах-х... - восхищённо ахнул омега.
  Я продолжал:
  - Для проведения мистерий строилось специальное помещение: деревянное, вот как наш дом, посреди его ставилась небольшая печка с большим водяным котлом и камнями, печка растапливалась, вода разогревалась и вот тогда посвящённые, раздевшись донага, входили в домик, горячую воду плескали на раскалённые камни, ложились на деревянные скамьи и парились, то есть, сильно потели. А затем, хлестали друг друга засушенными ветками с листьями берёзы и дуба...
  Эльфи вытаращив глаза, обалдело слушал, сглотнул и спросил:
  -А, а для чего это?...
  - О-о, Эльфи, в этом есть глубокий смысл. Вот смотри, Великая Сила может быть разделена на четыре основных направления: огонь, вода, воздух и земля. Так вот, в мистерии присутствует огонь - печка топится, вода - она разогревается и выплёскивается на камни, воздух - это тот пар который получается от выплёскивания воды на камни, ну и сами камни - это земля, и все они взаимодействуют между собой, перемешиваются, а Великая Сила переходит между ними, всё время меняясь и взаимодействуя с людьми, участвующими в мистерии, а люди без одежды - ну что ж, человек наг приходит в этот мир, наг уходит и Сила Великая лучше чувствует обнажённых людей. А те, кто придумал эту мистерию, говорили на этом языке, и передали нам своё великое знание и мистерии и языка, - говорил я, важно подняв палец и едва сдерживаясь от смеха, - назывались же эти люди - русы.
  - Русы, - эхом повторил Эльфи.
  -"Какой интересный рассказ", - высказался Улька, - "чем дольше я с вами, господин мой, общаюсь, тем больше узнаю о нашем Великом Герцогстве".
  -"Ладно уж, юморист" - откликнулся я на подкол Ульки.
  - Так вот, - продолжал я, - это ещё не всё. Самое важное - после окончания паренья, придя домой из бани - так называется домик с печкой и паром, мистерия продолжается. Причём, вторая часть мистерии равна по важности первой. Все участники садятся за накрытый стол и пьют аква виту.
  Эльфи схватился руками за рот:
  - Но как же, оме, её же нельзя пить...
  - Можно, Эльфи, можно. Но Великая Сила дарует возможность её пить только тем, кто участвует в мистерии. И обязательно с условием - выпитую аква виту заедают солёными огурчиками, копчёным мясом, солёным с чесноком и перцем свиным салом, очень хорошо помогает жареное на углях мясо с жареными же на тех же углях овощами, к мясу обязательно идёт зелень и маринованный лук, - закончил я с наполненным слюной ртом.
  - ...Итогом мистерии является единение с миром и всеобщее братство всех участников мистерии, и чем больше выпито и съедено, тем полнее и единение и братство, - вдохновенно рассказывал я, - Но горе тем, кто не знает меры! Великая Сила жестоко наказывает таких нечестивцев - часто их охватывает буйство, желание куда-то идти и совершать неслыханные подвиги, многим Великая Сила расстраивает пищеварение, неодолимый сон охватывает всех участвующих, а затем... О, самым большим наказанием для незнающих меры является пробуждение! Но великие русы, постигнув многие тайны мира, придумали как умилостивить Великую Силу, и облегчить страдания наказанных и знание это тайно передаётся от отца к сыну, но мне известен его секрет и я, не опасаясь его разглашения, могу с тобой, Эльфи, им поделиться...
  Эльфи, заворожённый моим голосом и раскрывающимися ему тайнами мира, закрыв рот руками, слушал меня. Из крепко зажатого рта раздался сдавленный писк:
  - Оме...
  - Слушай же, мой Личный Слуга, тайна эта превосходит все известные тайны мироздания и познавший её должен подготовить свой мозг к её принятию ибо..., - я важно воздел палец, - не каждый из живущих способен вместить её глубину. И нет лучшей подготовки к принятию этой тайны, чем писание письмён своими собственными руками. Так как человек так мудро устроен Великой Силой, что любые действия перстами оказывают на голову его благоприятное действие, за исключением сечения противоположного голове места пучком размоченных в солёной воде прутьев. Опыты, проведённые великими русами, подтверждают это наблюдение - школяры, пишущие упражнения и регулярно секомые за упущения совершенствуются невиданно.
  Я сделал паузу. Эльфи молчал, не отрывая от меня остановившегося взгляда. Веник затих, купаясь в потоке вытягиваемой из моего средоточия силы.
  - Так вот... О тайне... Некоторые утверждают, что минеральные воды, потребляемые, допустившими накануне излишества в мистериях, помогают вернуть в надлежащее состояние водно-солевой баланс организма. Но многие великие русы говорили, и у нас нет оснований им не верить, что нет более верного средства, чем употребление внутрь рассола, наиболее же благоприятен для истомлённого мистерией организма, по их словам, рассол из под огурцов. Иные же настаивают, что только пиво помогает вернуть благорасположение духа и тела, но опасно это, и те, кто так говорят, не могут чувствовать той грани, за которой воображение принявшего сей продукт, вися неподвижно в тяжелом, мокром, холодном тумане болезненности, мерцает только светом слабым, бледным, дрожащим, неровно мелькающим, похожим на ужасную улыбку рока, поразившего остриём свою добычу... Да... О чём это я?
  Эльфи сидел со стеклянными глазами.
  - Всё ли ты понял из того, что я сказал, мой Личный Слуга?
  Молчание.
  - "Умеете же вы, мой господин, завернуть", - вместо Эльфи откликнулся Улька.
  - Эльфи!
  - А...? - очнулся омега.
  - Скажи мне, Эльфи, много ли ты понял из того, что сейчас услышал? - спросил я омегу, видя его не совсем адекватное состояние.
  - Люди, обнажённые... хлещутся ветками... Аква виту пьют..., - услышал я несвязный лепет.
  Да-а-а...Только диктант и изложение спасут ситуацию. О сочинениях приходится мечтать. Но не до жиру... Ну да зима у нас большая - наверстаем.
  Помылись, уложили Веника. Эльфи, перегруженный информацией о мистериях, заснул, а я, как и в прошлый раз, отбыл в Майнау.
  * * *
  Обследование улиц продолжилось. Сейчас я сразу решил начинать от центра. Переместившись на центральную площадь, придерживаясь стен, чтобы не быть обнаруженным патрулями стражи, перебирал участки с особняками местной элиты. Действовал по прежней схеме - перепрыгивал забор, касался стен дома (не бывает такого, чтобы обитатели дома, находясь в нём, не касались тех или иных конструкций - пола, стен, мебели). Наловчившись, я мгновенно обнаруживал альф, просеивал их воспоминания за последние пару месяцев, ориентируясь на красные волосы Сиджи...
  Нет...
  Нет...
  Не то... О! Интересно...
  Крупный альфа грубо насиловал в сарае с сеном какого-то мелкого омежку. Тот пытался уползти от насильника по копне сена. Альфа схватил его за тонкую босую ножку у самой пятки и дёрнул на себя.
  - Нет! Прошу вас, господин! Не надо! - умолял омежка, дай Сила, лет 12-14 не больше.
  Альфа, распалённый сопротивлением и криками омеги сильно дёрнул пояс его штанишек, разрывая серую ткань и заголяя попку, придавил несчастного лицом в пахучее сено, навалился сзади, а сразу обе тонкие бледные ручки заломил за спину... Толкнулся, пытаясь просунуть свою елдищу в сухой зад паникующего омеги. Зарычал, не выпуская заломленных рук схваченного, отстранился, перехватил руки омеги своей ручищей, а в ладонь второй смачно плюнул, размазал слюну по елде и снова полез в вертящуюся под ним мелкую бледную попку. Навалился всем телом на взвизгнувшего омегу, вывернул его руки сильнее и заходил на нём паровым молотом, вколачивая слюну и кровь разорванной задницы глубже и глубже... Наконец, зарычал, кончая, выпустил руки несчастного, отвалился в сторону. Изнасилованный омега рыдал в сено, закрыв лицо руками, из развороченной попки сочилась кровь и сперма.
  - Ничего, - пробухтел гулкий голос насильника, - с тебя не убудет.
  Альфа встал, сладостно потянулся, кряхтя от удовольствия смачно поссал в угол сарая, подтёрся клочком сена, натянул штаны и вышел...
  - На вот! - в сарай, к ногам хлюпающего носом омеги, всё также лежавшего на животе, закрыв лицо локтем, прилетела пара крейцеров.
  Осенью было - снега ещё нет. И не в городе. Ну хоть не убил...Парнишка-то из крестьян - одёжка домотканая.
  Сжав зубы, я выдохнул... Вот такие тут реалии...
  Но альфа не тот.
  Идём дальше...
  Район особняков закончился и начались крепкие кирпичные дома вплотную стоящие друг к другу. Народу в них стало больше, искать труднее... Альфы встречались реже - в этом легче.
  О! Знакомый переулок! Орсельн в нём жил. Когда-то. Напротив лавка ювелира. Это в ней за прилавком молоденький омежка привлёк моё внимание. Стоп, стоп, стоп! Куда! - одёрнул я себя.
  У ювелира ничего особенного. Омежка этот, сын ювелира, один из многих сыновей своего отца. Отцу помогает. Похвально. Пусть их...
  Так, а здесь что? О! Знакомый красный отблеск! Есть любитель свежатинки!
  На втором этаже дома, вплотную стоявшего к дому ювелира, в просторной комнате дрых сухощавый, пожилых лет, альфа. И вот в его-то голове я и нашёл информацию о Сиджи. Ходил к нему, сука! И ходил с выдумкой - только так его стареющий организм реагировал на секс. Одним из условий Одноглазого было не калечить Сиджи и Юта. Так вот, эта тварь, специально договаривалась с мастером Маркардом о лечении омежек после его посещения!
  Ему. Не жить.
  Я привалился спиной к стене дома и поднял лицо вверх. Выдохнул. Да будет ли конец всей этой грязи?!
  Пошёл снег...
  Толкнул дверь. Закрыто. Засов здесь - дотрагиваясь до двери я нашёл засов. Толкаю его телекинезом. Хвала Великой Силе! В этом доме ещё не додумались закрывать дверь на ключ изнутри - только засов.
  Ступени деревянной лестницы запели на разные голоса. Тише! Поддерживая себя за сапоги телекинезом, я быстренько бесшумно проскочил лестницу и приник к двери спальни альфы. Тихо. Спит. Что ж тебе, сука, своих омег не хватало?
  Телепортировавшись через дверь, я скинул прямо на пол тулуп и, не таясь, прошёл к кровати, дотронувшись до висков спящего просканировал память (уже получается на раз-два) и усыпил покрепче. Встал в ногах, потирая подбородок, размышлял, что же делать с уродом?
  О! Феминизирующая вагинопластика! Будем делать девочку. Настоящую. Тут таких нет! А теперь будет!
  Шевельнув рукой я задёрнул шторы. Проверил дом. На этаже никого. Только внизу, где-то в стороне, энергетическое зрение показало мне двух альф в постели, один чуть согнувшись, лежал на боку, а второй размеренно двигался у него за спиной. О как! Любители настоящих мальчиков... И ведь в годах оба уже!
  Шагнув к двери, я открыл её, прошёл по коридору, встал над ебущимися на первом этаже. Второй сейчас кончит. Альфа затрясся в пароксизме короткого оргазма. Всё. Молодцы! А теперь спать! Вот так. Я прошёлся по дому, в одной из комнат - похоже как кабинет хозяина, отыскал катушку ниток и иглу.
  Омег в квартире не было. Совсем. Это как же деда угораздило только с мужиками жить? А ведь были у него омеги. Были. Делись вот только куда? А тут просто...
  У Карла Зульцберга было два супруга, от обоих он имел детей. Двух альф и четырёх омег. Альфы, причём оба, выросли и уехали в столицу. Поступили на королевскую службу. Теперь о них слуху, ни духу. Дедушка, надеявшийся на сыновей, потерял душевное равновесие, а с его занятием это опасно. Ростовщик всегда должен быть хладнокровным - такое ремесло. Оправившись от удара, стал ещё злее (и так-то был, не приведи Сила!). Запилил обоих супругов до смерти. С трудом, из-за скупости отца, жалевшего денег на приданое, удалось сплавить двоих омег замуж в прилегающие к Майнау селения, правда пристроил неплохо - за трактирщика и пивовара - тем было лестно иметь супругов горожан. Двое других просто сбежали из дома. Один нашёл великую любовь в городской страже. Без согласия отца вышел замуж, завёл двоих детей, успел овдоветь и теперь жил, перебиваясь с хлеба на квас. Отец и слышать о нём не хотел, внуков трёх и пяти лет - альфу и омегу, на порог не пускал. Второй пошёл по кривой дорожке - пристроился в трактир подавальщиком, пристрастился к алкоголю, потом "добрые люди" помогли "увлечься" проституцией и однажды замёрз в подворотне метельной ночью, избитый заезжими рыбаками с побережья.
  Здравствуй, жопа, новый год! - я хлопнул Карла ладонью по лбу.
  Дед проснулся, заворочался в кровати, попытался сесть. А вот и нет!
  - Что же тебя, дедушка, на молодёжь потянуло? - скучным голосом спросил я, придавив альфу к кровати телекинезом.
  - Ка-какую молодёжь? - хриплым со сна голосом проскрипел Карл.
  - А помнишь омег Герхарда Одноглазого? - я показал два пальца.
  Карл переменился в лице, обвисшие морщинистые щёки затряслись:
  - Не был я там! Не был! Не знаю никакого Герхарда!
  - Ну, моё дело спросить, твоё - ответить. Я принимаю твой ответ.
  Ростовщик был выдернут из кровати и плашмя на спине подвешен телекинезом врастопырку над вытащенной из платяного шкафа и расстеленной на полу простынёй. Ночная до пола сорочка была задрана на грудь и моему взору открылось сморщенное, траченное старостью костлявое тело альфы. Хм, а орудие неплохое - влагалище глубокое будет, мужикам понравится...
  - Что ты..., - начал было и заткнулся под моим хлопком по лбу ростовщик.
  - Сейчас дедушка, мы сделаем из тебя бабушку, - я потёр руки и подмигнул Карлу, - ты вообще лошадей видел? Видел. Знаешь чем жеребец от кобылы отличается?
  Глаза молчащего альфы расширились.
  - Тебе не приходило в голову, почему у животных самки и самцы так отличаются? А у людей не так. И альфы и омеги имеют член и яйца. А у животных самка имеет специальное место, которым совокупляется и откуда потом рожает детёныша, а члена с яйцами у неё нет. Странно, правда? - рассуждал я с глубокомысленным видом, продумывая план операции.
  - Вот такую самочку мы из тебя и сделаем. Правда, старенькая она у нас, но это ничего, - закончил я.
  Карл начал выгибаться, пытаться дёргать руками и ногами, но телекинез держал крепко. Шар тёмно-жёлтой мочи, извлечённой из мочевого пузыря, отправился телепортацией за окно. Сигналы нервных аксонов были перехвачены мной ниже пояса - это чтобы не орал от боли и сознания не потерял.
  Приступим. Телекинезом иссекаю кожно-спонгиозный Y-образный лоскут члена, пережимая сосуды, но несколько капелек крови всё же падают на простыню. Из члена сделаем влагалище, проведём мобилизацию сосудисто-нервного пучка, сохраним септальные связи с подкожной клетчаткой, тем самым сохранится чувствительность остатков полового члена вшитых в искусственно сформированную полость влагалища, а один из альф-педиков, трахая дедушку, по сути, будет таким способ дрочить ему член вывернутый внутрь тела. И дедушка будет получать от этого удовольствие! А эрекция тут не нужна - ебут и ладно. Как раз по возрасту. Шьём нитями и иглой без антисептики - наутро, вызванный прислугой целитель без труда справится с сепсисом и сможет зарастить швы. Также не буду заморачиваться с дренажом. Обойдётся. Два часа я возился, пластая альфу наживую и едва успевая перехватывать телекинезом сосуды и очищать операционное поле от крови - тяжело работать без помощников. Ну вот! Шил на скорую руку, крупными стежками. Писаем теперь только сидя, Карл! Да ещё что-то хотел... О! Вспомнил! Хотел ещё провести для полноты ощущений дедушки экзартикуляцию обоих бёдер. Но... время... время... В другой раз...
  На прикроватном столике альфы лежали большие карманные часы в золотом корпусе. На такой же цепочке ключик. Большой ценности вещица - карманные часы весьма редки в этом мире, ну а мне в качестве платы за проведённую операцию пригодятся. У меня ещё семеро и знать время просто необходимо - Веник просыпается среди ночи, надо его кормить.
  Внедряю в голову ростовщика ментальный пакет - к утру раскроется, прихватываю часы, подчищаю за собой комнату, одеваюсь и выскакиваю на улицу. Вдыхаю свежий морозный воздух. После спёртого воздуха спальни Карла, провонявшего кровью, потом и ужасом оперируемого - это просто живительный бальзам.
  Прыжок в дом зерноторговца - проверю как там Дитрич...
  * * *
  Омега проснулся посреди ночи от ощущения чьего-то присутствия.
  Чк-чк-чк-чк-чк, ш-ш-ш, раздались в углу звуки как будто бы от хвоста гремучей змеи (откуда бы Дитричу об этом знать? - а это я прикалываюсь).
  Он вскинул голову от подушки. В том же углу, где в прошлый раз стоял трон демона, на полутораметровой высоте от пола загорелись два красных глаза с вертикальным зрачком.
  - "Спишь?" - раздалось в его голове.
  - "Meine Herrgott! Вы пришли!" - откликнулся Дитрич.
  - "Как ты меня назвал?" - демон шевельнул пальцем и неведомая сила выдернула омегу из тёплой постели и с немыслимой скоростью, от которой у омеги подступило к горлу и сладостно заныло внизу живота, переместило к светящимся глазам.
  Дитрич с трудом хватал ртом воздух и едва слышно произнёс у себя в голове:
  - "Meine Herrgott!"
  - "Я давал тебе своё позволение на это? Отвечай!"
  - "Вы знаете ответ..."
  - "А ты дерзок!" - констатировал демон.
  Дитрич молча стоял перед пустым углом в котором светились красным светом глаза и кусал губы - возбуждение внутри нарастало и он почувствовал, что готов к принятию в себя члена, не важно демонического ли, человеческого.
  Пара глаз демона, качнувшись так, как будто бы он вставал, поднялась выше головы омеги, переместилась за спину. Завязки ночнушки сами собой развязались, бодоанский шёлк упал на пол (сколько их у него? одна такая ночнушка стоит как полдома), запах феромонов Дитрича усилился.
  Демон приблизился к шее омеги сзади, шумно вдохнул, втягивая запах текущего омеги, выдохнул, горячий воздух растёкся по спине Дитрича, мурашки пробежали вдоль спины вниз к мокрым ягодицам. Руки и плечи покрылись встопорщившимися едва заметными волосками, яички втянулись в промежность, мошонка стала плотной... Он едва слышно судорожно выдохнул и передёрнул дрогнувшими плечами.
  -"Я хочу сделать тебе подарок. Выбирай", - рыкнул демон.
  В голову Дитрича устремились образы сладких мальчиков-альф, других омег, ещё что-то... Демон предлагал секс...
  Дитрич поднял голову вверх. Демон вышел из-за спины омеги, высокая тень с полураскрытыми крыльями заслонила тусклый мутный свет из ночного окна. Дитрич сглотнул.
  -"А можно..."
  -"Да"
  Ни хера себе, я ему целую галерею мальчиков всех сортов и видов.., а он...
  Н-да...
  Оно, конечно, каждый выбирает сам, как и с кем (с кем!) трахаться, пока, конечно, это не переходит определённые рамки. Вот за переход таких рамок и был наказан супруг Дитрича. Но... это...
  Короче, Дитрич возжаждал бурного и горячего секса с конём... Как? Откуда? Что за детские комплексы? Ему людей мало? Мода здешняя? Мне ведь попадалось уже такое, только там были собаки...Или?.. Он до такой степени ненавидит своё тело, что готов отдать его на растерзание?.. Я ведь пытался поломать эту парадигму. И информационный пакет благополучно раскрылся в его голове. Но что-то всё ещё не так...Надо над ним работать, надо.
  - "Да будет так!"
  Демон схватил Дитрича за волосы на затылке, рванул голову омеги вверх, на себя, приблизил огненные глаза... мир вокруг завертелся, глаза омеги видели только пылающие адским пламенем глаза демона, переливающиеся, зовущие, гипнотизирующие...
  Нитевидный зрачок дрогнул расширяясь...
  Демон, держа обнажённого омегу за волосы на весу, ногой толкнул дверь здоровенного денника, та распахнулась, ударилась о стену, брякнув засовом, и Дитрич с размаху влетел в копну душистого, одуряюще пахнущего летом и солнцем сена. Омега сжался в комок ожидая ударов, боли..., но... Гулко переступив копытами по деревянному полу, фыркая тёплым воздухом в ухо и осторожно касаясь мягкими губами волос, его начал обнюхивать здоровенный вороной жеребец...
  Дитрич повернулся на спину. В деннике было тепло, сквозь щелястые стены светило летнее солнце, пронизывая дымными столбами пахучий полумрак. Жеребец стоял рядом, всё также обнюхивая омегу, кивая и потряхивая головой. Дитрич поднял руку и тонкими пальчиками дотронулся до морды коня. Он был настоящий! Блестящая лоснящаяся шесть, фиолетовые глаза, в которых он увидел своё отражение... Конь фыркнул по прежнему не отходя от омеги.
  - "Встань!" - услышал приказ демона Дитрич.
  Ойкнув, омега отдёрнул руку от коня, в проёме двери, заслоняя собой солнце и опершись на косяк стоял демон. Омега приподнялся на руках и спиной отполз по копне сена выше, пытаясь рассмотреть демона.
  Тот подошёл, остановился, царапнув когтями пальцев ног деревянный пол. Дитрич сполз с копны и встал навстречу. Высокий, выше его на полторы головы, демон пристально смотрел на худощавого, даже тощего бледного омегу. Демон провёл мускулистой рукой по спине коня, тот махнул хвостом, захлестнув спину гладившего и, тряхнув головой, переступил ногами. Дитрич в полумраке денника пытался рассмотреть демона - широкие плечи, загорелый мускулистый торс без единой капли жира, узкая почти в обхват рук талия, такой же узкий таз, мускулистые, просвечивающие сквозь полупрозрачные на свету ярко-синие шаровары, босые когтистые ноги... Дитрич снова поднял голову, взгляд зацепился за правый сосок, чёрный на смуглом теле, проколотый золотым колечком с маленьким блестящим шариком...
  Демон протянул руку и голова Дитрича оказалась в ней - его дёрнуло телекинезом. Огладив и успокоив коня, демон, держа омегу за волосы усадил его под жеребца.
  Навстречу омеге уже вырос, возбудился блестящий чёрный с розовыми пятнами конский член, толще руки Дитрича, с широкой плоской головкой, с отверстием уретры, в которую без труда можно было бы засунуть указательный палец, из которой уже набухала большущая, на половину глотка, готовая сорваться вниз, капля прозрачного густого пахучего преякулята.
  - "Соси", - приказал демон, - "Руки сюда", - он телекинезом, вытягивая руки до конца, переместил узкие с длинными теперь ухоженными пальчиками ладошки омеги на здоровенные, блестящие гладкой чёрной шерстью тугие яйца коня, - "Я буду смотреть".
  О да! Именно, чтобы на него смотрели! Этого хотел Дитрич. Смотрели как он погружается на самое дно сладостной пучины разврата, как толстый чёрно-пегий перевитый венами член погружается в него и, хлюпая выходит и снова погружается...
  А теперь он будет сосать гигантское орудие любви и пусть на него тоже смотрят, облизывать, причмокивая и стараясь просунуть в широко открытый рот столько сколько влезет (влезает немного!). Слюна натекла и повисла длинной струйкой на нижней губе, качаясь в такт движениям. Старательно, закрыв глаза от удовольствия и с трудом дыша из-за широко открытого рта, Дитрич вылизывал, целовал горячее, пульсирующее от ударов бухающего огромного сердца, засовывая в уретру язычок, орудие любви. Руки его гладили, чуть мяли и нежно сжимали огромные, можно закрыть только двумя ладонями сразу, яйца.
  Конь храпел, кивал и мотал головой, ноздри его раздулись, передние его ноги плясали по деревянному полу, а задние, повинуясь демону, стояли неподвижно.
  -"Хватит!" - последовал приказ демона.
  Дитрич с трудом оторвался от затягивающего всё больше и больше занятия, головка конского члена хлюпнула, выходя изо рта, омега втянул обильную слюну и утёрся тыльной стороной ладони.
  -"Поворачивайся!"
  Омегу развернуло, поддернуло с корточек, на которых он сидел, на деревянном полу осталось пятнышко натёкшей из ануса смазки. Дитрич стоял согнувшись в пояснице, конь захрапел, подался вперёд, передние ноги его поднялись, удерживаемые телекинезом, а мощные задние, чуть присев ниже, толкнулись вперёд - Дитрич ахнул и блаженно прикрыл глаза - боль, тягучая, перемежаемая пока ещё слабым удовольствием, пронзила поясницу, отдалась в затылке, стянула кожу за ушами. Дитрич попытался отстраниться, принять позу удобнее - не тут то было, тело его не двигалось - демон удерживал и его тоже. Сам он сел на копну, на которую упал Дитрич вначале и теперь, ухватившись вытянутыми руками за колено, саркастически улыбаясь, наблюдал происходящее.
  Жеребец, переступая копытами, пытаясь пристроиться удобнее в мелком заду омеги, храпя, мощно толкался вперёд. Дитрич, захваченный разноречивыми чувствами, пытаясь разобраться, что же он всё таки испытывает - боль или удовольствие, облизывал пересохшие от судорожного дыхания распухшие губы, и из под полуприкрытых ресниц смотрел на сидящего демона. Глаза его нашли точку, на которую ему было комфортно смотреть - колечко в соске демона. Блестящий шарик качался в его глазах, расплываясь тёплыми четырёхлучевыми звёздочками, звёздочки меняли цвет, лучики вращались...
  Демон, видя, что коню неудобно - омега был низковат, поддёрнул Дитрича вверх, тот, балансируя и пытаясь не терять опору из-под ног, тянулся, вытягивал ноги и в итоге остался стоять едва касаясь пола кончиками больших пальцев ног. Мышцы напряглись, внутри омеги что-то изменилось - напряглись ранее расслабленные мышцы и острое, ни с чем не сравнимое удовольствие боли и наслаждения от мощных, глубоких толчков коня пронзило, прострелило электрическим разрядом тело Дитрича. Он захлебнулся криком, закашлялся - слюна обильно выделившаяся при отсосе попала в трахею, широко раскрыв глаза, не видя перед собой ничего кроме расширившегося, занявшего всё его внимание колечка в соске демона. Омега задёргался в оргазме простаты - семя брызнуло из безвольного члена и последние его капли повисли, качаясь в такт толчкам жеребца. Отработавшая простата чуть расслабилась, высвободила наполнявшую её кровь, та хлынула дальше, достигла влагалища и теперь оно, в свою очередь, набухло, принимая конский член в себя глубже и глубже, широкая тарелкообразная головка толкнулась в матку, раз, другой, третий... Влагалище стремительно отекало сжимая член плотнее и начав двигаться вместе с ним. Гладкая мускулатура матки, перевозбуждённая бурным соитием и проникновением вплотную к ней столь гигантского орудия, дёрнулась в спазме раз, ещё, ещё... Лицо омеги, безотрывно глядевшего на меня, приобрело невыносимо блядское выражение, серые глаза его смотрели из под полуприкрытых век, пушистые ресницы подрагивали в такт движениям коня (как у Шиарре!). Тварь! Я рыкнул и отвесил пощёчину. Н-на! Голова Дитрича дёрнулась, опустилась вниз, каре черных волос взметнулось и свесилось вниз прикрывая заалевшую от удара щёку... Это было последней каплей, тощенькое тельце омеги дёрнулось, разведённые, балансирующие на кончиках пальцев ноги судорожно сжались, он, теряя разум, тоненько завыл, вой перешёл в визг и тело его сорвавшись с наряжённого, так и не кончившего конского члена сползло вниз...
  Дитрич очнулся. Он лежал свернувшись калачиком на полу на скомканной сорочке. За окном всё также выл ветер, сильно мело. Тело окоченело. В комнате пахло феромонами, спермой и Сила знает ещё чем. С трудом подняв голову, сев и оперевшись на дрожащую руку Дитрич брезгливо посмотрел на свои острые колени... Нет, нельзя, теперь нельзя не любить своё тело! - промелькнула в его голове странная мысль - теперь тело принадлежит Господину - это его вещь, а вещи Господина святы. Вся промежность была залита - спереди остывшей и холодившей тело спермой, сзади смазка натекла из ануса по ягодицам и приклеила шёлк сорочки к телу. Передёрнувшись от отвращения и холода, Дитрич встал, кое как обтёрся сорочкой, не выпуская её из рук побрёл к кровати и рухнул, закопавшись под одеяло до самого носа. Глубоко вздохнул. Сорочка осталась валяться на полу у самой кровати. Глаза омеги потяжелели, смежились... Он спал и снилось ему лето с запахом сена и солнца...
  Утром прислужник Дитрича Идан, прибирая комнату, нашёл на полу черное блестящее вороново перо. Поднял, повертел в пальцах, пожал плечами и, зная вкусы хозяина, тихо положил на подушку улыбавшегося во сне омеги.
  
  
  
  Глава XLIII
  
  Что же делать? Что же делать? - вертелась в голове мысль.
  Троих нашёл. Осталось семеро.
  Если честно, то мотаться по ночному промороженному городу надоело. Надоело копаться в мозгах альф. Пересматривать всё то, что обычные люди стараются скрыть. Разбирать то это или не то. Один только изнасилованный ещё осенью омежка чего стоил. Ну не привык я к подобному. Не привык. И не хочу. Выстроил свой маленький мирок, где у меня всё под контролем (ну, по крайней мере, я так думаю) и больше ничего не хочу. Развиваюсь потихоньку как менталист. Воспитываю Эльфи, Веника и Машку...
  Так! Стоп! А вот развиваться-то и получается только преодолевая и копаясь в головах людей. Один только пакет раскрывающейся информации чего стоит. А между тем я как-то слишком легко его освоил. Раз - и всё. И вот уже Дитрич пересмотрел своё отношение к собственному телу (то ли ещё будет!), а Карл во всю, на старости лет трахается со слугами-альфами (Гы-гы! Я проверил. Кончает только так, сука). Сиджи и Ют... мелкие... Малыши... Мои?.. Наверно... Тоже вот... латынь учат... И даже разговаривают на ней между собой, изумляя Штайна и Элка. Очевидно, должен был накопиться какой-то критический объём знаний и навыков и произошёл качественный скачок в моих способностях как менталиста.
  А Дитрич... Вот же зараза - я вспомнил его пожелание потрахаться с конём... Хм... Чего только в нас не понамешано... Да, Дитрич... Великолепный подопытный для оттачивания иллюзий и самых фантастических образов. Всё, что с ним происходит - ну, там общение с демоном, секс с конём - всё это происходит у него в мозгу. И даже наши с ним диалоги. Тот же конь в натуре порвал бы его в клочья. Плюс, чего-нибудь точно ему придавил - ногу там или по голове копытом заехал. А со мной... В общем, моя задача - пользуясь расшатанной психикой внедриться в его голову, уцепить, выхватить эти желания, образы, развить их и уже потом направить так как мне хочется... Да... Я демон! Настоящий! Му-ха-ха-ха!
  А кончает он по настоящему - этого не отнять... Готовлю его... К реальному сексу со мной готовлю... И сам готовлюсь тоже...
  А Эльфи... Эльфи я берёг. Старался особо ему по мозгам не ездить - он сейчас беременный и как это скажется на нём и ребёнке неизвестно. Хотя почему неизвестно. Никак это не скажется. Если, конечно, не переходить определённых рамок. Не ломать его личность. Любого человека можно сломать. Уж мне, как менталисту, это известно, как никому другому (ну может палачам ещё). А вот незаметно направлять, корректировать исподволь - это самое сильное, самое стабильное воздействие. Со временем в мозгу образуются связи, которые подопытный считает своими и они не вызывают никакого отторжения - человек считает всё само собой разумеющимся, а это ли не то, что мне нужно? Лягушку надо варить постепенно.
  Ну а Веник пока ещё слишком мал для каких-либо корректировок. Мозг его бурно развивается - он же у нас вундеркинд, спасибо Великой Силе! И навредить проще простого. Пока только самые неощутимые воздействия, только на инстинкты - поспать, поесть, на горшок сходить, ну и корректировки тела - животик чтобы не болел, зубы начнут резаться, там тоже. Всё это в наших руках, поможем мелкому как сможем. А русский язык я ему всё равно дам...
  Эх-х...
  Я выдохнул... Густой пар - влажность здесь высокая - сказывается близость незамерзающего моря - поднялся в усеянное чужими звёздами небо.
  А омежка тот, изнасилованный, запал в душу. Чёрт! Как избавиться?! Даже глаз не закрыть, не зажмурить - нет их у меня... Ладно... Идём дальше... Немного осталось...
  Поскрипывая снегом, я обходил спящий город, разыскивая оставшихся семерых насильников.
  * * *
  Несколько дней прошли в ночном поиске. Семерка уродов как сквозь землю провалилась! Ну нет их нигде. Хотя и город еще обследован не до конца.
  Кончилось тем, что в одну из ночей плохо заснувший Эльфи проснулся как раз тогда, когда меня не было. Омега перепугался до полусмерти. Вскочил, как водится, запаниковал. Дикие эмоции страха достигли меня, я как раз заканчивал просматривать один из домов в богатом квартале, показавшийся мне перспективным. Расстояние между нашим оврагом и городом было велико и до меня дошёл только всплеск эмоций Эльфи. Телепатия на таком расстоянии не действовала. Или это я всё ещё не мог до него дотянуться. Бросив всё, я в три (!) скачка телепортации домчался до домика и, впустив клуб морозного пара, вошёл в дом.
  Эльфи, лежавший калачиком на топчане, вздрогнул, выглянул из-под одеяла, откинул его и бросился мне навстречу:
  - Оме-е...
  Скинув тулуп и малахай я едва успел его подхватить.
  - Оме, не бросайте меня, оме!
  Ужас, транслируемый эмпатией накрыл меня снова - Эльфи в полнейшем раздрае. Миловидное личико искажено, губы дрожат, он несмело едва касается моей щеки и молит, молит:
  - Оме, не бросайте меня! Я буду всё делать! Всё, что захотите! Я умею! Только не уходите к нему! Я готовить научусь!
  - К кому, маленький? - я смотрю на Эльфи сверху вниз и глажу по волосам, - К кому ты меня отправляешь?
  Эльфи пополз из моих рук вниз, на пол, оказался на коленях, лихорадочно-бешено шаря по моей промежности дрожащими ручонками и норовя засунуть свои изломанные нервным тремором ладошки под завязки штанов.
  Я бухнулся на колени, не чувствуя боли от удара о пол, сгрёб в охапку мосластое тельце в верёвочках минималистичных стрингов, прижал к груди и начал баюкать, как раненое животное, которое нужно успокоить перед тем, как лечить.
  - Тише... тише-тише-тише... - шепчу в макушку, под монотонное раскачивание. Без этих покачиваний туда-сюда меня тоже бы уже колотило. А так можно гасить собственный зубодробительный нервяк ритмичными колебаниями, словно маятник над пропастью, а не человек - сильные, обнажённые эмоции Эльфи накрыли меня тоже.
  - Всё хорошо. Всё в порядке. Никто никого не бросает. Спокойно. Я здесь. Чувствуешь? И я буду с тобой сколько угодно долго. Не бойся больше ничего...Мы ведь вместе. Ведь так? Хорошо? Расскажи мне...
  Запах. Меня выдал запах Дитрича. Всё время забываю, что у здешних обитателей вомероназальный орган развит не в пример лучше чем на Земле. И как только я прошляпил меняющееся эмоциональное состояние Эльфи? Он ведь всегда на виду. Н-да... в последнее время настолько погрузился в розыски оставшихся уродов, что особого внимания на него не обращал.
  - Оме, я не знаю, зачем я вам такой? Меня... меня... изнасиловали. Сны вот эти... с альфой...Но если нужен хоть немного, хоть для чего-то, сделаю всё что захотите. Только позвольте! Мне не нужны ваши деньги. Титул. Совсем! И подарки тоже не нужны. Я буду сидеть у ваших ног, как собака, только не отнимайте у меня это чувство! Ваши руки, ваш голос, ваш запах. Разрешайте мне иногда прикасаться к вашему лицу. Я жив только благодаря вам! Хоть и не помню этого... И живу теперь только вами! Я сам не знаю, как держусь, не висну на вас, хотя так хочется! Вы не представляете, как сильно! Чудо, что не начинаю скулить, чтобы вы со мной хоть что-то сделали. А ночами, ночами я просыпаюсь от того, что вы рядом. Мне до безумия хорошо. Я весь ваш! Я так хочу, чтобы это не заканчивалось! Чтобы вы не исчезали!
  Этот шёпот в ухо, почти прикасаясь губами к чувствительному завитку, так горячо, что микроскопические волоски на коже встают дыбом, а в горле встаёт ком.
  Эльфи дышит в меня, как в распахнутое окно. Глубоко и жадно. Это гораздо интимнее поцелуя.
  Голый Эльфи окоченел на холодном полу и я кутаю его в одеяло. Тяну его с топчана и сворачиваю мягкими складками вокруг не желающего отпускать мою шею омеги. Глажу поверх защитного кожуха. Молчаливо позволяю липнуть к груди и осторожно ощупывать любопытными пальцами плечи, спину, изучать наощупь рубцы и шрамы. Это вызывает дёрганую улыбку. Желание погладить омежку по голове. Но руки заняты. Они уже гладят и баюкают одеяльный кокон, пытаясь отогреть в нём Эльфи.
  - Нет, нет, Эльфи, нет, не бойся, с тобой я. Всегда с тобой. Ты же ведь знаешь, мы с тобой связаны. До самой смерти связаны, - шепчу ему в макушку, отдувая тёплые волосы.
  - Просто мне надо в городе...
  Эльфи пошевелился в одеяле и вскинул на меня голову с блестевшими от слёз глазами:
  - Там у вас кто-то есть?
  Молча киваю не отпуская губ от макушки омеги.
  - А он... может что-то... чего я не могу?
  - Не знаю... - выдыхаю я.
  Помолчали.
  - Попробую объяснить... После всего..., что со мной сделали... Да ты это каждый день видишь. В общем, я не кончаю, ты знаешь.., нечем. А член чувствительный по-прежнему... Есть у меня психологическая потребность в сексе. Но она такая..., - я помахал рукой в воздухе. Эльфи слушал, не отрывая от меня взгляда остановившихся глаз, - Что-то видно сдвинулось у меня в голове, после всего этого..., - я выдохнул, взметнув струёй воздуха пряди волос омеги на макушке, - В сексе у меня потребность причинять боль, и чем сильнее тем лучше. А с тобой я так не могу, - я погладил кончиками пальцев щёчку Эльфи.
  - Вы поэтому меня не хотите? - Эльфи щекой прильнув к моей груди и жарко дыша в неё, шёпотом задал мучивший его вопрос.
  - Угу... Я боюсь ты не вынесешь...
  - Я смогу, оме. Я не боюсь! - Эльфи завозился в коконе одеяла.
  - А ребёнок? Ты можешь его потерять...
  - Ну и пусть! Он всё равно..., - вырвалось у Эльфи.
  - Нежеланный - ты хотел сказать...
  Эльфи молчал. Конечно, нежеланный.
  - Ты готов убить в себе новую жизнь... - медленно проговорил я.
  Эльфи застыл в моих руках, ошарашенный выводом к которому я его подтолкнул. А затем, повесив голову, медленно покачал головой из стороны в сторону.
  Я поднял омегу в одеяле посадил на кровать. Эльфи, видимо, чувствуя что-то по нашей связи, пока я телекинезом вешал тулуп и малахай на место и раздевался сам, сидел на топчане на коленях спиной ко мне. Когда я в одних трусах, забрался на топчан, одеяло бесформенных комом сползло с плеч омеги. Специально так сделал! Эльфи наклонил голову вниз и чуть искоса наблюдал за мной. Косточки позвоночника трогательно проступили на его шее. Нежная кожа, тонкие руки и проступающие сквозь кожу ключицы, чувственный изгиб спины, крепкие ягодички и розовые пяточки небольших ступней отлично видимые мне в полумраке зимовья с моим драконовым зрением... Чуть корицы, немного горьковатого миндаля - запах феромонов возбуждённого омеги достиг моего носа. Я, шагая на коленях по топчану, почти вплотную приблизился к Эльфи. Тепло кожи омеги коснулось моих губ, а почти пустые фолликулы между его лопаток встали дыбом. Эльфи передёрнул тонкими плечиками:
  - Оме..., - едва слышно выдохнул он.
  Молчи, маленький, молчи... - мысленно уговаривал я Эльфи, а скорее себя. Молчи, или я сорвусь... Осторожно, как до драгоценной старинной вазы, невесомо дотронулся пальцами до выступающих косточек на склонённой шейке Эльфи. Провёл вниз, перебирая каждую из них... нежно перескакивая с одной на другую. Если бы мог, закрыл бы глаза... Если бы мог...
  Приблизился ещё, так, что мои крупные торчащие вперёд соски коснулись лопаток омеги - меня прострелило мучительным наслаждением, а Эльфи хрустнул пальцами судорожно сжатых рук. Где-то внизу живота, в промежности зародился, сладостно и одновременно тягостно заныл, заворочался ком наслаждения. Пересечённые ещё в замке нервные окончания, задёргались, запульсировали, ища отклика парасимпатической иннервации гладких мышц внутренних срамных артерий. Неожиданное шевеление в трусах отвлекло меня от анализа ощущений изуродованных нервных окончаний. Мой омежий член, не такой уж и большой (омеги, в отличие от альф не могут похвастаться размерами внешних половых органов) очнулся от многодневной спячки и сейчас бодро торчал вперёд, едва заметно пульсируя в такт биению сердца.
  Ох, ё! Как бороться с моей буйной эрекцией без Шиарре, согласного на всё, что угодно, я просто не знаю. Если только выплеск Великой Силы. В прошлый раз помогло.
  Ноющая боль, нарастающая сильнее и сильнее, где-то в таинственных глубинах промежности... Сжав зубы я выдохнул, обдав струёй теплого воздуха спинку Эльфи. Стало чуть легче...
  Облизал опухшие губы и дотронулся повлажневшими промежуточными частями до кожи омеги на косточках позвонков так и оставшейся склонённой шеи Эльфи. Перебираю губами тёплую ароматную от феромонов кожу на шейке омеги, внимательно отслеживая его эмоциональное состояние. Только такой анализ и помогает хоть немного отстраниться от той эмоциональной бури, что сейчас захлёстывает и топит и самого Эльфи и меня.
  Медленно, тягуче, почти не отрывая губ от косточек, невесомо целую омегу в тонкую шейку, постепенно спускаясь к лопаткам... Ещё... ещё немного, вплотную подходя к той грани за которой уже не остановиться. И перейдя которую Эльфи уже не спастись. Омега, закрыв глаза, выгибает подо мной чувственную спинку... оттопыривает мокрую от смазки попку в предвкушении проникновения...
  Рука моя неслышно взметнулась над головой Эльфи: схватить, сжать что есть силы, смять послушное тело, ломая кости... Нет! Нельзя! Пальцы, повершённые ногтями (когтями!) с чёрными острыми кончиками, дрожат и дёргаются в предвкушении...
  Я, судорожно выталкивая воздух из груди, выдыхаю...
  Спи, маленький, спи... Пусть тебе приснится Пальма де Майорка, ласковые волны, золотой песок...
  Эльфи обмякает, приваливается спиной к моей груди, головка его поникает как бутон пиона. Он спит...
  Он спит в моих руках. Справа. Я подсунул правую руку ему под шейку, чуть навалился сверху, приник к нему грудью, накрыл сверху левой рукой. Тёплое одеяло укрывает нас обоих сверху... Я вдыхаю запах его волос, уткнувшись носом в макушку омеги... Спи, маленький... В этот раз мне удалось совладать с демоном...
  А железный стояк не даёт спать!
  Высоко над нашим оврагом формирую шарик пирокинеза. Нагоняю в него энергии. Ещё. Ещё. Ещё. Шарик, бросая резкие чёрные тени, светится нестерпимо белым светом, гудит как трансформатор и потрескивает от избытка энергии, пульсирует на грани, готовый взорваться от малейшего движения. Телепортация...
  Где-то в районе горелого кабака Оппо, высоко в небе рвануло... Вспышка мгновенно донеслась до Майнау, переполошив ночные патрули городской стражи. Некоторое время спустя звук взрыва долетел до города, мягко качнул деревья над оврагом. Посыпался снег. Зашумели, заорали разбуженные вороны. Эльфи завозился во сне в моих объятиях.
  Ну вот и кончил... мать его так... Прижавшись наконец-то успокоившейся промежностью к влажной попке омеги и бережно удерживая его в каркасе рук, я заснул. До того как проснётся Веник у меня есть часа полтора.
  * * *
  Количество поглощаемого Веником молока неожиданно резко выросло. Теперь мне приходилось через день ходить в Майнау и покупать молоко для ребёнка. По пути вместе с Хансом обязательно заглядывали на рынок - мне было интересно послушать о чём говорят в городе, нет ли каких новостей.
  Болтали много. И разного. Про ростовщика Карла Зульцберга передавали со смехом, что, мол, на старости лет совсем выжил из ума - сделал себе операцию и самым бесстыдным образом сожительствует со своими прислужниками-альфами, которых у него аж двое. У добропорядочных жителей Майнау закрались сомнения в здравом разуме Карла - впервые кто-то делал себе операции по удалению половых органов, а вот о цели такой операции местные не догадывались и строили самые разные предположения. В магистрат был вызван сын ростовщика, омега-вдовец и досрочно введён в наследство, нотар выдал свидетельство. Карл был отстранён от дел, а омега с детьми переселился в дом безумного отца.
  А вот про Нессельриденов много не говорили - новость о травме зерноторговца давно перестала быть животрепещущей. Передавали только, что Дитрич сунулся в дела супруга и там оказалось не всё чисто.
  Тихо, шёпотом передавали, что порталы в Тилорию перестали работать, власти скрывают и теперь надо ждать повышения цен на всё - Майнау и побережье было нужно Тилории только как форпост по добыче ценных морепродуктов, великолепнейшей рыбы, мехов, зрелого корабельного леса, выращиванию льна и пеньки - добытое и выращенное караванами отправлялось в метрополию, а в обмен присылали богатые дары тёплой земли, фрукты, предметы роскоши, книги, железо, оружейную сталь. Жителям Тилории не нравился холодный климат Майнау и во многом это изолированное владение воспринималось как место ссылки, но теперь, учитывая, что столица погибла, а страна разорена, Майнау - это Тилория.
  Надо в ближайшую ночь навестить Дитрича. Хватит ему пребывать в сексуальном простое.
  Мы с Хансом проходили по базару мимо харчевни-забегаловки когда прямо нам под ноги из с треском распахнувшейся двери харчевни вылетел разлохмаченный, одетый в какую-то невообразимую рванину человек. Ребёнок. Омега. Голова светится жёлтым светом. Шлёпнулся на укатанный, с навозом, снег дороги и долго лежал, поджав под себя озябшие руки.
  Ханс подошёл к нему, тронул латным сапогом:
  - Вставай, чего лежишь.
  - Сейчас я... сейчас... Не бейте...
  Омега с трудом поднялся и, съёжившись, попытался скрыться в переулке. Страх, безысходность донеслись до меня.
  - Останови его, Ханс, - попросил я стражника.
  - А ну, стой!
  Омежка, отошедший было на несколько шагов, вжал голову в плечи и как-то кособоко, прихрамывая, попытался сбежать в переулок. Ханс подскочил к несчастному и, схватив за шкирку, разрывая тряпьё, потащил ко мне.
  - Вот он, оме, чуть не убежал!
  Омежка болтался в руке стражника, посиневшие от холода, в болячках, губы тряслись...
  - Я... не бейте меня, господин стражник, я всё... всё сделаю... Не бейте только...
  - Да отпусти ты его, Ханс, он помрёт сейчас у тебя в руках - отвечать будешь.
  Я протянул руку к омежке, огладил разлохмаченные русые, давно нестриженные волосы. Без шапки... В такой-то мороз. Он в испуге отшатнулся. А кто это у нас тут? Ну-ка, ну-ка. Ба, да это тот самый. Которого альфа в какой-то деревне изнасиловал. Я вспомнил искажённое страхом лицо омежки спиной ползущего по копне сена от своего насильника. Точно он - я быстро и незаметно для пациента просканировал его поверхностную память. Как он здесь-то оказался?
  - Ну. Не бойся... - поглаживая омегу по голове я транслировал ему спокойствие, - Ты где живёшь?
  - Так... Где придётся..., - ответил тот настороженно, сжав на груди озябшие пальцы с обломанными ногтями с траурной каймой.
  - Голодный? - спросил я, констатируя очевидное. Конечно голодный, о чём разговор.
  Эх-х... Видать сама Великая Сила подсунула мне его прямо под ноги, не иначе.
  - Ханс, где тут перекусить можно? Только где кормят хорошо. Я не хочу остаток дня на горшке провести, - обратился я к стражнику.
  - Так это, ваша милость, вот там, на Проломной улице трактир хороший, мы там завсегда обедаем, отмечаем разное..., - откликнулся на вопрос стражник.
  - Веди! А ты, как тебя зовут? - я обратился к удерживаемому Хансом омежке.
  - Аделаид, оме, - прошептал тот, переставляя тощие ножки в просящих каши, обвязанных бечёвками, опорках.
  - Аделаид, хм, и как же ты с таким красивым именем в этой поганой харчевне оказался, - поинтересовался я.
  - Я там..., - омежка замялся, шмыгнул озябшим носом, глаза налились слезами - я там..., а хозяин объедки... даёт...
  Ясно. Отсасывал он там за еду.
  - А выкинули за что?
  - Я за геллер договорился... А они..., - омежка разревелся в голос.
  Клиентов нашёл. Обслужил, а платить они не захотели.
  - Ну ладно, ладно. Ну что ты, такой большой... Сколько лет-то тебе?
  - Тринадцать... - едва слышно прошептал омежка, размазывая слёзы по грязному лицу.
  Как Оле!
  Пришли в трактир. Тепло, чисто, с кухни сытный запах хорошей еды.
  - Хозяин, руки помыть!
  Подскочили два омеги в белых передничках с тазиками и полотенцами.
  Аделаид неверяще тёр грязные трясущиеся ладошки белым куском мыла в тазу с тёплой водой.
  Заказали горячей похлёбки, мясо, гарнир. Себе взяли пива. Омежке горячего сбитня. Он ел, несмотря на голод, аккуратно. Изредка поднимал на меня обрамлённые густыми ресницами серые глаза. Вздыхал, сопя носом пил тёплое питьё, грея озябшие ладошки о горячую кружку.
  - Ты откуда родом? - задал я вопрос, хотелось узнать, где он попался тому альфе.
  - Из Гингена я, ваша милость, - ответил насытившийся омега. Лицо его раскраснелось, зарумянилось, проявилась невидимая ранее миловидность. Несмелым жестом тонкой руки он откинул прядь лезущих в лицо густых волос и опять украдкой посмотрел на меня.
  - Ханс, это где? - задал я вопрос хлебающему пиво стражнику.
  - Да тут, ваша милость, не так чтобы совсем далеко. На побережье. Рыбаки там живут. Ну и поля есть, рожь сеют, огороды опять же, - ответил тот, вытирая пену с верхней губы, - примерно, чтобы не соврать, вегштунде с десяток будет.
  - А сюда как попал? - опять обратился я к не поднимавшему глаз омежке.
  - С рыбаками, ваша милость, они везли, а я... Да мне уже всё равно было..., - шептал он с полными слёз глазами, низко наклонив голову.
  В общем, после изнасилования два дня у Аделаида шла кровь. А потом отец выпорол его кнутом за то, что попался на глаза проезжему знатному альфе из города. В Гингене у него, естественно, никаких перспектив не было - кто же возьмёт порченого омегу в супруги? В доме у родителей он был пятым омегой. Куда их в таком количестве пристраивать? И Аделаид решил уйти. Так, без денег, расплачиваясь задницей, Аделаид добрался до Майнау. Здесь шатался меж двор. Попрошайничал (неудачно). Вконец оголодав, попался на глаза хозяину базарной харчевни, который ему и присунул в рот в первый раз. Противно было невообразимо. Ну, а куда деваться? Раз, другой... Голод-то не тётка... А тут морозы завернули... Болеть начал... На днях побили. Сильно. Ухо вот разбили, теперь не слышит. Кто? За что? Так просто... Развлекались какие-то... Он плакал, просил... Они ржут, толкают, перепинывают друг другу, а потом, когда он уж и стоять-то не мог, обоссали... Твари... Кое как оттёрся. Когда очнулся. А одежда провоняла...
  - Да мне уже всё равно, оме, сдохнуть бы скорей..., - закончил едва слышно Аделаид, осторожно мелко покашливая.
  Ханс крякнул и тяжело выдохнул. Я подтолкнул к нему свою кружку пива из которой не отпил ни глотка.
  Да-а... История... Опять выбор, Сила?
  Ну да ладно, у Великой Силы не бывает промахов. Попался мне - значит, так тому и быть. Не обеднеем. Опять же моему Личному Слуге тоже нужен прислужник. Младший помощник вспомогательного заместителя курьера, хе-хе. Зачтётся. Зачтётся же? Да, Сила Великая?
  - Аделаид... как тебя дальше? - спросил я.
  - Венцлау, - ответил омежка, подобравшись.
  - Аделаид Венцлау, свободный бонд (так? - омежка кивнул), согласен ли ты быть прислугой меня, оме Шварцмана? - я поддавил гипнозом, заставляя Адельку (вот и кликуха готова!) согласиться и расстаться со своим свободным статусом.
  - Согласен, оме, а что делать надо? Я всё, что хотите..., - омежка вскинулся, до меня донеслось облако (целое облако!) надежды.
  - Ханс, свидетелем будешь!
  - Само собой, оме! - откликнулся стражник.
  Аделька был отведён и пристроен в дом Хени и Дибо, отмыт, завшивленная голова была обрита начисто, тщательно осмотрен (сердобольный Элк только всплёскивал руками, осматривая этот набор костей, ушибов, синяков и обморожений), определён на жительство на диван в кабинете Вернера и ему были нарезаны задачи по всесторонней помощи Штайну и Элку в хлопотах по дому и уходу за детьми.
  * * *
  - Salve pueris (зравствуйте, дети), - поздоровался я с Сиджи и Ютом.
  Оба вскинулись, в эмоциях проскочила радость и их головки засинели. Ответили нестройным хором:
  - Salve, dominus noster (здравствуйте господин наш).
  Я почувствовал себя на католической мессе:
  - Это что такое! Кто вам так разрешил меня называть?
  Возмущению моему не было предела. Я столько времени потратил на то, чтобы избавить симпатичных мне детишек от дряни, внедрённой в их мозги Одноглазым - и вот опять! Причём, с развитием детей как искусников возможность непосредственного влияния на их мозг пропадёт - Великая Сила защищает своих адептов. Если до этого времени ничего сделать не удастся - пиши пропало. Я так и останусь идолом, которому поклоняются со всем жаром неофитов.
  - Ostende quid didiceris (показывайте, чему научились) - потребовал я, напустив на себя строгий тон и неприступность.
  - Ome, magister ostendit nobis quomodo numerare (учитель показывал нам, как считать), - общение со мной теперь только на латыни - как же, оме искусник, а всё, что делает оме - то свято. Убью, заразы такие!
  На самом деле вьют из меня верёвки как хотят и, похоже, пока ещё не осознают этого. Это само собой так получается. А мне их жалко до слёз. Вот и ведусь.
  - Ego volo scribere (А я писать учусь), - выдал Ют, - а Сиджи не может, - грустно заключил он по-немецки.
  - Ничего маленький, мы поможем Сиджи, и он сам сможет писать, - я сел рядом на кровать с обливающимся кровью сердцем, и погладил светленькую и бордовую головки.
  - Serios? (Правда?) - откликнулся Сиджи.
  - Да, маленький, я знаю, как это сделать. А пока учитесь владеть Великой Силой.
  - Nos faciam, dominus noster (мы сделаем, господин наш), - услышал я в ответ и увидел синхронно кивнувшие головки с серьёзными моськами...
  Самое главное, что нам необходимо - это медитации. Весь свой наработанный опыт проведения медитаций я передавал Сиджи и Юту. Детишки старательно учились. Не всё получалось, что-то они пока не понимали, но я как мог и как понимал сам, передавал и учил. Оставлял задания, приходил через день, проверял, поправлял, помогал, вёл за собой в совместных, показавших очень хороший результат, медитациях. Вместе мы без проблем спускались по ступенькам, достигая состояния отрешённости. И Сиджи и Ют хорошо видели все три оболочки, а состояние сверчка стало их постоянным спутником.
  И вот сегодня настал день, когда я полагал, что и Сиджи и Ют готовы к принятию Великой Силы - так же как и я в своё время принял и почувствовал её в тот момент, когда под влиянием Шиарре с меня спала подавляющая печать.
  Войдя в совместную медитацию я вызвал то своё состояние, когда в лесу почувствовал всеохватность бытия. Почувствовал город - могу увидеть практически любого жителя, Штайн сидит в кресле у камина, Элк и Аделька хлопочут на кухне, о чем-то оживлённо переговариваются. Кстати, на завтра надо пригласить мастера Дитриха, пусть посмотрит Адельку. Расширяю восприятие дальше и дальше, гарь на месте кабака Оппо, овраг, Эльфи напевает, размешивая что-то в глубокой миске, Машка сидит на печке, смотрит ему в спину. О, меня почувствовала, повертела головой и вдруг уставилась прямо на меня начинающими зеленеть глазами. Возвращаемся - мне ещё мелких за собой вытягивать. Оба лежат на кровати, я сижу между ними. Ждут, поедая глазами. Поехали... Перед тем как начать я объяснил обоим, что мы будем делать... Но пошло тяжело, может быть потому, что сразу двоих решил тянуть?
  "Сиджи, Ют, слышите?"
  "Sic!Ome" - опять латынь, даже в телепатии. Ну что же, латынь, так латынь. Их есть у меня.
  "Ut pervenias ad me (тянитесь ко мне)" - командую им. Тянуться надо не телом, а мыслью, сознанием -объяснил перед этим.
  Ага, есть отклик, снижаемся - контакт усиливается. Оп-па, нас трое, а теперь вверх к Силе!
  Смотрю на детей через Силу - оба и с руками и с ногами! Для Силы они не изуродованы! Синевато-серебристые наши обнажённые тела (в Силе нет одежды) стоят рядом друг с другом. Я повернулся к мелким:
  "Сиджи, Ют, идите ко мне"
  Неловко перебирая ногами, оба и так недалеко стоявшие от меня, бросились-прилетели в мои объятия. Восторг, невыразимая радость переливающихся всеми цветами радуги эмоций заполонили всё модельное пространство в котором мы с ними стояли. Я присел и ручки - живые настоящие ручки Сиджи обхватили мою шею, Ют приплясывал рядом от нетерпения.
  "Оме! Оме!" - больше ничего я среди их восторга разобрать не смог.
  Поддавшись их эмоциям, гладил по головам, целовал куда попало, они отвечали тем же. Мало-помалу эмоции схлынули и нам открылась картина видения мира через Силу - теперь уже можно сказать и так. Я таскал их туда и сюда - надо показать как можно больше, пока у них и у меня есть силы - я пока ещё тащу их практически на себе. Смотрели город, показал им Машку...
  Всё, хватит, пора возвращаться...
  Очнулся я, сидя на кровати с обоими омежками на руках, поддерживая их под мелкие костлявые попки, Ют обхватил меня за шею и оба спали, сопя носиками в мои щёки.
  Великая Сила приняла новых адептов. И как мне показалось, приняла с удовольствием, если можно так сказать. Ну, по крайней мере, мне так хотелось бы думать.
  Осторожно уложил детей на кровать, укрыл одеялом и вышел.
  - Аделаид, - позвал я суетящегося возле Элка омежку.
  - Да, оме? - подскочил он ко мне.
  Лысенькая головка, оттопыренные прозрачные ушки, одно больше другого (вероятно то, по которому его ударили). Бледное до синевы, с кругами под глазами личико не совсем правильное, погрубее, чем у тех омег с которыми я общался раньше (не удивительно - Аделька из крестьян), но именно эта неправильность и придаёт Аделаиду какой-то шарм и делает симпатичным - на это и клюнул альфа-насильник. Детский припухлый силуэт губ..., чуть широковатый подбородок - немного шире чем у Эльфи... Я опять вспомнил его безутешные рыдания в сарае после изнасилования - острой жалостью резануло по сердцу (я, блядь, грёбаный менталист - я, сука, ничего не забываю! Не могу!). Ушки и кожа на лице поморожены - шелушатся, руки тоже, наверняка и ноги побило морозом.
  Одёжка не по размеру, с плеча Элка. Тоненькая худая шейка трогательно торчит из широкого ворота. Своего у него ничего нет - рванина даже не годилась на тряпки, мыть полы. Ничего, завтра они с Элком сходят на базар и купят всё, что нужно.
  Я погладил Адельку по кругленькой выбритой голове, транслируя ему не полностью растраченную на Сиджи и Юта нежность. Он прикрыл глаза от удовольствия.
  - Аделька - можно я тебя так буду звать?
  Омега, не открывая глаз, кивнул.
  - Так вот, я попрошу Штайна, он позовёт мастера Дитриха и тебя посмотрит целитель. Определит, как твоё ушко и всё ли в порядке в твоей попке. Согласен?
  - Оме, это больших денег стоит! - воскликнул Аделька, распахивая глаза.
  - Ну не думаешь ли ты, что я не могу потратиться на своего прислужника? Ты мне здоровым нужен.
  Паника мелькнула в мыслях омеги - если он заболеет, то станет не нужен своему господину!
  - Нет, нет, малыш, ты не так понял, - я по-прежнему не отнимал руки с тёплой головы омежки, - я просто хочу, чтобы ты был здоров. Вот и всё.
  Аделька несмело, как маленький недоверчивый зверёк, подошёл ближе. Остановился, молча, просительно смотря на меня огромными на исхудавшем лице глазами. О, Сила! Опять! Ну... ладно... Иди сюда. Я молча обнял омежку, обхватив рукой бритую головку и прижав её к своей груди, а он, доверчиво прижавшись стоял, млея от нехитрой ласки и ежесекундно ожидая окрика недовольства. Нет, эмпатия! Не хочу! Даже думать не буду - я закрылся от эмоций Адельки, просто даже и не собираясь проверять, что он чувствует. И так всё ясно.
  Что же всё-таки замковые целители накрутили в моём теле? Я как приманка для всех! И для омег и для альф - я вспомнил, как рука дознавателя Гуго коснулась моего плеча в подвале кордегардии. Все, абсолютно все половозрелые жители этого мира... Сука! Дался я им! Только старички вроде Штайна с Элком или Хени с Дибо не реагировали на меня. Видимо, гормональный статус меняется с возрастом, половой инстинкт утихает. А вся мелочь - Сиджи, Ют, Аделька вот теперь тоже, пожила (добровольно или нет - второй вопрос) половой жизнью, что-то в их организмах изменилось и пожалуйте бриться, оме Шварцман, маркиз Аранда! Про взрослых я не говорю - это и так понятно.
  Со вздохом и затаённым сожалением Аделька отлип от меня.
  - Элк, как тебе наше новое приобретение? - кивнул я на Адельку.
  - Ох, оме, - Элк прижал морщинистую ручку к лицу, - в чём только душа держится! Вы сами посмотрите - места живого нет! Бедный ребёнок!
  - Элк, пригласите назавтра мастера Дитриха. Я хочу чтобы он посмотрел нашего мальчика. Если надо лечить, то пусть полечит. Я вам оставлю десять гульденов. Если будет мало - занесу ещё. Вы уж со Штайном проконтролируйте, пожалуйста.
  - Хорошо-хорошо, оме, обязательно поприсутствую, Штайна позову, он запишет всё, что скажет целитель, а уж за исполнение не беспокойтесь, - ответил Элк, погладил Адельу по голове и закончил, - у нас всё хорошо будет. Вы, оме, не уходите, сейчас обедать будем.
  Хлопотливый Элк пригласил к столу всех, даже Ханса и очередного стражника охранявшего дом по приказу начальника. Отдав должное простому, но сытному обеду и определив на послеобеденный сон Сиджи и Юта, я, пригласив Штайна и Адельку, начал выяснять умеет ли Аделька читать и писать. Оказалось, что нет.
  Штайну было дано поручение привлекать Адельку к обучению вместе с Сиджи и Ютом и следить, чтобы мальчишка не сачковал, а старательно учился - мне балбесы не нужны. А я в свою очередь погрозил пальцем внимательно слушавшему Адельке, чем вогнал его в краску и надолго, как оказалось, обеспечил рвение в учёбе.
  До вечера было ещё далеко, хотя низкая зимняя Элла уже склонилась к горизонту. Мы с Хансом вышли из так и остававшегося, даже после смерти Хени и Дибо, гостеприимным дома. Прошли по заснеженным улицам. Ханс вздыхал и кашлял пока мы шли и я обратил на него внимание - чего-то хочет. Мнётся.
  - Ханс?
  - Да, ваша милость...
  - Спросить хочешь чего? Спрашивай. За спрос не бьют.
  Поражённый Ханс замолчал. Опять закашлялся:
  - Ох, оме, всё-то вы видите. Я что спросить хотел? Вот вы сегодня этого подобрали. Мальчишку. А зачем?
  - Ну-у..., - не нашёлся, что сказать - мне выросшему в другой культуре были абсолютно очевидны мотивы моего поступка.
  - И с теми, изуродованными возитесь. Прям не надышитесь на них. Для чего вам это? - продолжил стражник.
  - Вот ты, Ханс, стражник. Так? - начал я рассуждать пока мы шли по улице.
  - Так, - согласился он.
  - А для чего стража нужна, как думаешь?
  - Ну... это, чтобы народ... того... порядок. Вот - чтобы порядок был.
  - Ну так если кто-то ребёнка насилует - это порядок?
  - Нет, конечно. Какой же это порядок...
  - Вот! Я с этими детишками занимаюсь и сегодня Адельку подобрал, чтобы порядок был. А то - какой же это порядок, если дети на улице насмерть замерзают. Ты же сам слышал, что ему недолго оставалось. Пара дней - и ага.
  - Да-а...Но он то, Аделька этот, не ребёнок уже. Взрослый, - нашёлся Ханс.
  - В тринадцать лет?
  - Ну да! Родить сможет - значит, взрослый, - убеждённо ответил стражник.
  А. Ну да. Забываю всё время. Средневековье же.
  - Ну, вот я его такого взрослого в слуги и взял, - выдохнул я облако пара вверх.
  - Понятно, - протянул Ханс, - А вот ещё, оме. Спросить можно?
  - Давай.
  - А правда вы... Того... С детьми... У нас говорили..., - промямлил он.
  - Охренел! Говорили у них! Смотри, я ведь за такие разговоры до начальника стражи дойду. Вам там, таким говорливым, небо с овчинку покажется! Сам знаешь, у фон Эстельфельда разговор короткий. Мигом отправит тюленей пасти, - вообще опухли! Про меня, маркиза, такие разговоры вести!
  - А с детьми просто. Это я тебе специально говорю, чтобы вы там не придумывали, например, что я с мертвецами сожительствую, - начал я разъяснения Хансу.
  Ханс, услышав про мертвецов, выпучил глаза и разинул рот:
  - Вы-ы...
  - Учу я детей. Великому Искусству учу. У них способности есть, - перебил я стражника.
  - О как! - поразился он.
  - Да. У них от переживаний сильных способности прорезались.
  - От переживаний? Хм...Это если у меня ребёнок, к примеру, родится и я его
  по-родительски поучу, он искусником станет? - выдал Ханс.
  - Нет, Ханс, это так не работает. Вот представь - у тебя - раз, и рук нету, и ног тоже. Переживать будешь?
  - Само собой, оме. Эх-х... Даже представить страшно. Так это, даже по нужде..., - Ханс, представив себя без рук и ног, из стороны в сторону покачал головой.
  - Ну вот, видишь каково им. И без Великого Искусства им никак.
  - Понятно-о, - протянул стражник.
  Ханс замолчал. Шёл, вздыхал. Не решался спросить.
  - Ну говори, что там у тебя опять? - понудил я его.
  - Да вот тут такое дело, оме. Не знаю как и спросить? Вот...это, - Ханс замялся, - не Чёрный ли вы человек?
  - Ну ты даёшь, стража! Спросил у Шварцмана не Шварцман ли он? Хэх! - мне было откровенно смешно.
  Дальше шли молча.
  Из кордегардии я в три скачка отбыл в своё лесное имение и вечер провёл с Эльфи и Веником. Омега старательно, но всё-таки с понуканиями, переписывал рецепты, а я не давал спать младенцу, тормошил его, играл в ладушки, рассказывал по-русски потешки, чем приводил малыша в неописуемый восторг, а Эльфи в изумление. Немец-перец-колбаса слушал русскую речь раскрыв рот и прекращал свою писанину - вот ведь транс немецкий! Погоди, собака такая, ты у меня скоро начнёшь рукописными буквами писать - я упорно вспоминал прописи по которым учился в школе на Земле. Выкачу - взвоешь.
  Ап!.. Транс! Шимейл ? - не, коряво. Футанари. Кроссдрессер. Не. Не то. О! Фембой. Больше всего фембой подходит. А что? Именно наименованию фембой больше всего соответствует облик здешних омег, особенно молодых - очень много симпатичных, подавляющее большинство стройненькие, лица, голоса и манеры женские. Вот прям, сто процентов женские! Если не знать, что находится в штанах и не обращать внимания на отсутствие груди - то девчонки и девчонки. Только ходят в штанах...
  А в ночь, уложив мелкого и с гарантией усыпив Эльфи, я по маяку, оставленному Дитричу, скакнул в дом Нессельриденов.
  Дитрич не спал, томясь из-за отсутствия секса - тело, в последнее время неоднократно испытывавшее оргазмы, требовало своего. Кроме того, вникнув в дела супруга, омега увидел, что положение его семьи не так надёжно как бы хотелось. Супруг в последнее время дела вёл весьма рискованно и раздавал необеспеченные векселя направо и налево. Держатели пока ещё не предъявляли их к оплате, но могли потребовать в любой момент - здоровье-то Крафта пошатнулось. В доме тихо. Кафт лежит не вставая (сложно встать практически без мозжечка!) с ним в комнате прислужник. Хильд и Лоррейн не скрываясь стали любовниками и открыто ночевали в общей спальне в другом конце того же этажа. Хотя синхронизация у Дитрича именно с Лоррейном сохранялась не смотря ни на что...
  Что-то изменилось в комнате. Шестое чувство подсказало омеге, что в ней кто-то появился. Невидимый.
  - Господин мой, это вы?
  Тело Дитрича, резким рывком вырванное телекинезом из кровати, в длинной шёлковой рубашке оказалось посреди огромной спальни. Где-то под ложечкой сладко заныло. Босые ноги с безупречным педикюром стояли на драгоценном паркете. Шёлковая рубашка (Та самая! Из первой встречи с Господином. Дитрич не давал её стирать) покрывала худощавое тело, трепетавшее от восторга и предвкушения.
  Невидимый Господин, огладил, поправил чуть растрепавшиеся волосы (ласка от Господина - это чудо!). Атласная чёрная шёлковая повязка закрыла глаза омеги, затянувшись узлом на затылке.
  "Пойдём" - прозвучало в голове Дитрича гулким басом, пробирающим до пят, мурашками промчавшимся вдоль спины вниз и растёкшимся огнём наслаждения внизу живота.
  Огромная горячая рука, чуть задев нежную кожу запястья когтями, потянула омегу за собой и он, доверчиво вверив узкую подрагивающую ладонь с длинными пальцами, осторожно переступая мелкими шажочками, пошёл неведомо куда за Господином, обмирая от страха и возбуждаясь от самого факта присутствия демона рядом с собой. Анус выделил первые робкие капли смазки, еще не настолько крупные и обильные чтобы пройти сквозь нежную складчатую розетку сфинктера и потечь по ягодицам вниз, но уже позволяющие ворваться внутрь члену и заскользить по ним, доставляя долгожданное наслаждение...
  Паркет под ногами кончился. Нежные ступни утонули в прохладном мелком песке. Как? Куда? Зачем? Дитрич доверял Господину и был покорен его воле. Ведут, значит, нужно. Потянуло сквознячком с запахом цветов. Песок под ногами стал теплее. Рука демона пропала и Дитрич остановился. По ощущениям он оказался в огромном помещении - едва слышное эхо дыхания отдавалось от стен.
  Со свистящим треском шёлк сорочки был распорот на спине. Драгоценная ткань, освобождая руки, сползла с плеч и, хлопнув в воздухе, отлетела в сторону (И пусть! Значит, так соблаговолил Господин!). Омега оказался обнажённым. Соски, и так уже во время прохождения за демоном возбуждённые и нестерпимо и мучительно приятно тёршиеся о невесомую ткань сорочки, стали ещё твёрже и крупнее.
  Господин, распространяя запах серы и окалины (такой желанный, такой возбуждающий!) вышел из-за спины омеги. Он стоял здесь, прямо перед ним, близко-близко. Дитрич поднял голову вверх, к лицу демона. Губы омеги чуть открылись, будто ища чего-то, может быть, поцелуя, надеясь и не смея надеяться на Великую Милость.
  Горячие - омеге они показались раскалёнными, пальцы коснулись его груди, водили, оставляя на нежной коже красные полосы, острыми когтями вокруг ареол торчащих сосков, время от времени задевая и сами ареолы, переходя на соски. Омега дёрнулся от острого наслаждения, потянулся к демону, но тот уклонился, убрал руки... Казалось всё - продолжения не будет, но тело Дитрича молило о продолжении... И тут крепкие пальцы немилосердно больно захватили, зажали сразу оба соска и потянули их на себя, куда-то вперёд. Сжав губы, чтобы не выдать себя стоном (позволения издавать звуки не было!), Дитрич потянулся вслед за сосками. А безжалостные пальцы мяли, тискали чувствительные сверх всякой меры шарики, тянули в стороны, на себя, потряхивали, наслаждаясь доставляемыми омеге ощущениями. Дитрич, наслаждался болью, чувствуя, что его эмоции доставляют удовольствие демону, попадая в нерасторжимый круг наслаждения и боли, переходящих друг в друга...
  Неожиданно в голове Дитрича забился какой-то странный, завораживающий ритм.
  Демон отпустил многострадальные, горящие огнём соски и подошёл вплотную к стоящему с завязанными глазами омеге.
  -Глаза очеречены углём, - билось в голове Дитрича на неизвестном, но неожиданно понятном языке.
  Высокий демон наклонился к лицу омеги. Резко очерченные тонкие крылья носа омеги дрогнули, вдыхая запах Господина, его волос и совершенного тела (Тело Господина безупречно!). Кисти рук дрогнули в непроизвольном желании дотронуться до Господина, но... но... разрешения по-прежнему не было. И Дитрич, возбуждаясь всё больше и больше от собственной осознаваемой покорности неземному существу, едва слышно судорожно выдохнул, подчиняясь ритму, пробиравшему нутро.
  - И капли ртути возле рта,
  Горячий палец демона медленно коснулся стремительно опухающих губ омеги, провёл вниз, увлекая нижнюю губу за собой и открывая белоснежные зубки (Дитрич привёл рот в порядок! О, какое предвкушение! Какое наслаждение дотронуться до Господина - если позволит! - губами. А вдруг Господин захочет коснуться своим телом зубов! А если позволит...!). Сводящий с ума ритм...заставляющий ждать, когда Господин изволит (именно изволит - только так!) прикоснуться к изнывающему телу омеги... А-а-х-х. Дитрич опять выдохнул.
  Господин пожелал и (омега не мог, да и не хотел ему сопротивляться), осторожно взяв левую руку омеги, медленно, под тот же ритм, прошёлся губами (да! да!) от локтевой впадины до запястья. Поднял руку вверх... Зазвенело... запястье Дитрича обхватил широкий кожаный браслет. Звякнуло ещё и браслет оказался пристёгнутым к цепи, свисавшей с недостижимо высокого потолка.
  Демон нежно и бережно взял в свои горячие руки вторую руку омеги и точно также поцеловав запястье, одел браслет и пристегнул его ко второй цепи. Вверху скрипнуло и руки Дитрича, задранные вверх растянуло в стороны... А ритм продолжал завораживающе:
  - Побудь натянутой струной
  В моих танцующих руках...
  Натянуло ещё, выбирая слабину от растягивающихся мышц и суставов. Дитрич забалансировал на границе боли и удовольствия, а руки демона, пройдясь по выпяченным рёбрышкам, оставив неглубокие царапины на нежной коже боков омеги, не обращая внимания на резко уменьшившийся член и втянувшиеся в промежность яички, опустились ниже, прошлись по ягодицам. Горячее дыхание Господина опалило судорожно дёрнувшиеся колени... Раскалённые руки завозились ниже, одевая на тонкие аристократичные щиколотки кожу браслетов, глухо звякнуло, вытаскивая цепи из песка... Верхние цепи потянулись вверх ещё, отрывая босые ноги омеги от песчаного пола, а нижние цепи пошли в стороны, разводя ноги и нестерпимо и сладостно напрягая тонкие мышцы бёдер и открывая доступ к беззащитным гениталиям. Дитрич оказался в воздухе распятым в форме звезды. Горло перехватило от боли в руках, на которых сказывался и вес тела и сила натяжения нижних цепей... Господин почувствовал нестерпимую боль своего раба и неожиданно стало легче, тело, будто утратив часть своего веса, немного приподнялось и выворачивающая боль в широко растянутых руках утихла. Осталось лишь наслаждение своей беспомощностью, покорностью воле Господина. Анус напрягся и капли смазки медленно стекли по внутренней стороне напряжённых ягодиц.
  Дум, ду-дум, дум... продолжал ритм странной песни:
  -Каких бы слов не говорил,
  Такие тайны за тобой...
  В воздухе свистнуло и чувствительную кожу на спине между лопаток и на крестце, чуть выше ягодиц обожгло ударом плети.
  Ах-х! Да-а! Ещё!
  Но нет... Удар был один... Ожидать второго, предвкушать боль, огнём пробегающую по рецепторам, проникающую внутрь и сворачивающуюся клубком внизу живота, и там неожиданно превращающуюся во вспышку наслаждения - это было выше сил Дитрича. Он задёргался в цепях, слёзы хлынули и потекли по лицу из-под повязки. Дум, ду-дум, дум - бился ритм в голове. Шурша песком демон обошёл висящего омегу и встал сзади. Омега прислушивался и ждал, пропуская ритм сквозь себя. Дитрич чувствовал Господина, чувствовал жар его тела спиной. Вот он! Он рядом! Здесь! Хотел было повернуть голову... Вдруг новый удар плети из-за спины, через правое плечо наискосок, по соску и концом плети в промежность - по члену и сжатой мошонке с захлёстом по истекающему анусу. А-а-а! Как больно! Как больно! Боль рвала мозг, волосы на голове встали дыбом стянув кожу к ушам, лицо некрасиво ощерилось, вытянулось вверх, перед зажмуренными глазами пошли жёлтые круги. Как больно-о... Оо-о... Дитрич судорожно задышал сквозь сжатые зубы и боль неожиданно растаяла, растеклась острым наслаждением, выворачивая мозг в другую сторону. О-о-о... Если бы оставались силы он бы завыл, закричал. Как иногда, как он слышал по секрету от своего прислужника Идана, кричат омеги в постели с любимым истинным альфой... Распятый омега чуть шевельнулся и из съёжившегося члена потянулась вниз блестящая нитка преякулята с вытянутой прозрачной капелькой на конце.
  "Говори!" - прозвучало в голове омеги.
  - Что говорить? - вырвалось у Дитрича запалённо дышавшего от собственных фантазий и того, что происходило с его телом.
  "Всё!" - приказал демон и Дитрич заговорил.
  Он вываливал на Господина всё, не задумываясь о том, что говорит, связно или нет. Пережив сильнейшее эмоциональное и чувственное потрясение именно такой бессвязный, может быть, бессмысленный разговор под непрекращающийся ритм песни, твердившей:
  - Открыта дверь тебе, я жду,
  В одну из пепельных ночей,
  И твои руки обовьёт
  Змея железных обручей...
  помог Дитричу освободиться, разжать пружину мыслей и чувств, готовую вот-вот лопнуть с катастрофическими последствиями (самоубийство, в шаге от которого был омега, ведь можно считать таковым?).
  Выяснилась и причина по которой Дитрич превратился в такого мазохиста. Особой любовью в семье он не пользовался - у отца и пап были свои любимчики среди детей. В период пубертата он случайно смог подсмотреть как один из прислужников-альф огуливал омегу, прислуживавшего на кухне. Действо омеге нравилось, а вот сам подглядывающий Дитрич попался на глаза суровому отцу. Был оттаскан за ухо и выпорот. Образовался триггер: боль-секс. Образовался и ушёл в подсознание. В семейной жизни ему не повезло, что трамбовало всё копившееся много лет в подсознание. В итоге выстрелило так. Дитрич - махровый мазохист.
  А песня продолжала:
  - Один лишь шаг до высоты,
  Ничуть не дальше до греха,
  Не потому ли в этот миг
  Ты настороженно тиха...
  Дитрич замолчал, запыхавшись от быстрой лихорадочной речи. Всё, что его мучило последние годы, всё это он выплеснул из себя, Господин в великой своей милости выслушал раба и Дитричу стало легко, так легко и просто как не было никогда, ну, может быть только в раннем беззаботном детстве...Горло его пересохло, он облизывал сухие губы. Возбуждение стало спадать и тело, ранее переводившее боль в наслаждение, стало испытывать настоящую боль - наступал откат.
  Повязка, промокшая от слёз, слетела с головы омеги, снятая Господином и он увидел себя в прохладном полумраке пещеры с невообразимой высоты потолком, висящим на блестящих полированных цепях, пристёгнутых к кожаным манжетам на руках и ногах. Демон - его Господин стоял прямо перед ним. Оскалился, обнажив крупные кипенно белые клыки. У Дитрича прямо заныло в промежности - так он захотел, чтобы эти самые клыки коснулись его кожи.
  Щёлк! В руках Господина что-то блеснуло. Зажим! Увесистый металлический зажим мгновенно оказался на левом соске омеги, почти до крови сжав его и оттянув своим весом вниз. Дитрич дёрнулся, глаза полные болезненной неги удовольствия поднялись на Господина. Ещё! Молю, ещё! Пересохшие губы приоткрылись...Господин мой!...Щёлк! Второй зажим впился в правый сосок. Тянущая, мучительная боль пронзила исстрадавшееся тело, заново рождая изматывающее, не находящее разрядки наслаждение. Подсохшая было попка снова увлажнилась, наполняя полумрак пещеры ароматом феромонов возбуждённого омеги. Струйка преякулята, тянувшаяся из куриной гузки крайней плоти сморщившейся на сжавшемся члене, едва не достигшая песка и зависшая на полпути пропустила через себя новую порцию смазки и тяжёлой каплей шлёпнулась в пол.
  Демон коснулся сразу обоих зажимов, приподнял вверх, быстро убрал руки и зажимы, повинуясь притяжению, дёрнулись вниз. Дитрич, полностью отдав себя по власть Господина, закусив губу, прикрыл глаза. А когда открыл их, на демона уставились два молящих о наслаждении, о любви, окна души, измученной от неудовлетворённого, распаляемого изощрёнными пытками, желания. Господин, его Господин в несказанной милости своей, горячей рукой погладил Дитрича по щеке, не отрывая раскрытой ладони от лица омеги, большим пальцем коснулся пересохших губ... Дитрич взглядом метался по такому прекрасному лицу Господина ища малейший отклик эмоций, надеясь предвосхитить их, узнать что-то, что ему пока недоступно, стараясь запечатлеть, унести в глубины сознания желанный образ. Господин оттолкнул от себя Дитрича и омега колыхнулся, подвешенный на цепях. Новая волна боли в руках, растянутых ногах, в сосках, безжалостно зажатых зажимами, захлестнула омегу, глаза его заволоклись пеленой наслаждения, утратили осмысленность. Дитрич томно, на грани полуяви застонал, сглотнул, сухой как тёрка язык коснулся пересохшего нёба. Попить бы...
  Господин всё понял. Расширившимися глазами омега смотрел, как демон, стоя прямо перед ним, поднял к его лицу смуглую жилистую левую руку, провел по внутренней стороне предплечья когтем указательного пальца правой, распарывая кожу и светящаяся, будоражащая мозг незнакомым ароматом из разошедшейся раны, кровь потекла, капая на песок.
  "Пей!" - приказал Господин.
  Дитрич, заставляя тело испытывать новую волну боли и наслаждения, вытянул шею, натягивая цепи, потянулся к ране, осторожно, стараясь не доставлять боль, коснулся раскалённой кожи - божественный вкус крови Господина обжёг язык, отозвался неземной сладостью, прошёл дальше и терпкая горечь в корне языка наполнила слюной рот омеги. Он, как путник в пустыне, вдруг неожиданно достигший спасительного колодца, жадно приник к распахнутой ране, судорожно глотая, обливая подбородок светящимся нектаром. Жгучая густая жидкость прошла по пищеводу, разожгла пожар в желудке и вдруг пузырьками газа ударила в нос, неожиданно сильно опьяняя. Не контролируя себя Дитрич пьяно усмехнулся, поднял лицо на демона, долгим нечитаемым взглядом шарил по лицу Господина... Демон, не отрывая взгляда от широко раскрытых с расширенными зрачками глаз омеги, оскалился, поднял правую руку, махнул... Левое плечо, спину и правую ягодицу омеги обожгло ударом плети (при этом Дитрич её не видел). Не в силах оторвать взгляда от завораживающих, пылающих глаз демона омега весь вытянулся, насколько позволяли цепи и пил, пил взглядом желанное лицо демона судорожно дыша сквозь зубы. Следующий удар пришёлся поперёк растянутого тела - жестокая плеть, впиваясь в нежную чувствительную кожу боков, обвилась, сдирая кожу до крови, захлестнула, обвивая огненным ударом, правый бок чуть выше торчащей тазовой косточки, перешла на левый и её раскалённый хвост со стальными крючками широко растопырившись, ударил в грудь слева под сердце, задевая зажим на соске... Диафрагма омеги зашлась от опоясывающей боли, он часто мелко задышал не в силах вздохнуть глубже и по прежнему не отрывая наполнившихся слезами глаз от лица демона. Боль спустилась ниже, парасимпатическая система, повинуясь чудовищно мощному сигналу, сработала, кровь прилила к малому тазу, зрачки Дитрича расширились, тело в цепях содрогнулось раз, другой, третий...Щёки заалели, шея и грудь покраснела, дыхание перехватило, не в силах больше держать вдруг ставшую тяжёлой голову, омега опустил её вниз и увидел, как из ещё больше сжавшегося члена (хотя куда уж больше!) белёсыми нитками, лениво и тягуче на песок стекает сперма...
  Ритм не пропадал и навсегда впечатывал в память:
  - Глаза очерчены углём,
  А ты не выпита до дна,
  И этой прихотью одной,
  Душа беспечная больна.
  И я надеюсь этот мир
  Не утолит тебя ничем,
  И на руках моих уснёт
  Змея железных обручей...
  - Господин, - омега поднял тяжёлую как чугун голову, - глаза его, затуманенные наслаждением и болью, приняли осмысленное выражение, - что мне делать, Господин мой? Как жить?
  Демон подошёл к висящему Дитричу, взял его лицо в ладони, провёл большими пальцами рук от кончиков глаз к вискам стирая слёзы, приблизился к губам подвешенного. Не касаясь омеги, губы демона шевельнулись.
  "Выкупи векселя" - услышал Дитрич в голове...
  В этот раз мы с Дитричем обошлись без потери сознания. Я сидел на его монументальной кровати с балдахином, держал лежащего вздрагивающего омежку (какой к чёрту омежка! он старше меня и здешнего и земного) на коленях и успокаивающе гладил по голове, перебирал чёрные, без единого седого волоска (подкрасился!) волосы. В его голове происходило действо: демон осторожно, как величайшую драгоценность, высвобождал омегу из цепей, нарочито медленно отстёгивая их одну за другой и давая почувствовать Дитричу всё происходящее с его телом. Измученный омега не мог стоять на ногах и демон удерживал его в вертикальном положении телекинезом. Последними избавились от зажимов соски, сразу набухшие кровью. Опьяневший от крови демона Дитрич поднял на Господина голову, несмело улыбнулся, прошептал:
  - Змея железных обручей... Я понял, Господин...
  Голова его поникла...
  Я переложил обессиленного жёстким сексом Дитрича удобнее, оправил сорочку, накрыл одеялом и, подобрав брошенные тулуп и малахай вышел в морозный ночной город.
  
  
  
  Глава XLIV
  
  Дитрич проснулся неожиданно, посреди ночи, казалось, демон только отпустил его и в воздухе ещё витает запах окалины и серы - желанный запах Господина.
  Омега протянул руку к прикроватному столику и тряхнул мелодично зазвеневший колокольчик. Ещё раз. Дверь примыкающей к спальне омеги комнатки для прислужника открылась и оттуда выглянул заспанный Идан:
  - Что вам угодно, господин?
  - Идан, принеси попить, - Дитрич облизал пересохшие губы.
  Прислужник скрылся, через некоторое время вернулся с высоким стаканом тонкого стекла с вензелями Нессельриденов.
  Дитрич жадно выпил почти целый стакан, прислушался к себе, почувствовал, что уже не заснёт и попросил присевшего на край кровати прислужника:
  - Идан, принеси огня, милый.
  Тот, поправляя бретельки короткой, сильно выше колен сорочки, встал - Дитрич невольно залюбовался его фигурой, и вышел за свечой. Тело после ночных развлечений с Господином болело. Чего-то хотелось - как будто бы неудовлетворённость какая-то. Омега дотронулся до подарка Господина - на чёрной бархотке, застёгнутой вокруг шеи омеги висел серебряный медальон со странными знаками - по просьбе Дитрича ювелир приделал к нему ушко, прикрепил к бархотке и тот с ним теперь расставался только для помывки.
  Идан принёс свечу и Дитрич взмахом руки отпустил прислужника.
  Омега надел расшитые серебром синие бархатные тапочки с пушистыми белыми помпонами из меха полярной лисы на невысоком - пальца три не больше, каблучке, оставлявшие открытыми почти половину ступни (настоящее произведение башмачного искусства!) и пальчики с изысканным педикюром, переставил свечу на трюмо, сел на пуфик и начал разглядывать себя в зеркале. Хм. А вроде бы ещё ничего. Морщинок нет, правда, под глазами появились небольшие мешочки, но ведь это только потому, что по ночам общаюсь с Господином - высыпаться надо. Маски на ночь, кто-то, кажется, Хильд советовал чудесную маску, и всё будет в порядке. А вот на боку кожа, по ощущениям сорвана, как теперь Господину показаться?
  Дитрич, встал, зажёг от свечи канделябр, взлохматив на затылке волосы и заламывая тонкие руки, стянул через голову свою счастливую сорочку с пятнами крови - её приходилось прятать от прислужников - чтобы не забрали в стирку, но зато с каким удовольствием Дитрич одевал её, предвкушая, мечтая и вспоминая первую свою встречу с Господином! Та ночь, действительно стала поворотной в его жизни - услышав творящееся в спальне супруга, а затем и шум в коридоре, он решил, что в дом проникли грабители, а наткнуться на нож, могущий прервать постыло-мучительную жизнь - что может быть лучше? Только бы сразу - чтобы не мучиться! И вот - Господин! Он ворвался в жизнь бездетного омеги как ураган, смял, сломал все его мысли, до тех пор уныло ходившие по кругу... Растормошил и заставил ЧУВСТВОВАТЬ! Дитрич за мгновения с Господином пережил столько, сколько за всю свою жизнь не переживал - страх (даже ужас!), восторг с замиранием сердца, боль, и НАСЛАЖДЕНИЕ! Невыразимое, сводящее с ума НАСЛАЖДЕНИЕ! Наслаждение не только от того секса - именно такого, какого, как оказалось, и нужно Дитричу, но наслаждение от присутствия Господина как-то сразу занявшего всю без остатка жизнь омеги, наслаждение от предугадывания желания Господина и его выполнения, наслаждение от покорности воле Господина... Господин с ним и получается - он нужен ему? Нужен... Никогда ещё, за всю свою жизнь Дитрич не чувствовал, что он кому-то нужен... Брак против воли с едва знакомым альфой, ставшим истинным. Альфе Дитрич быстро надоел, к тому же у него не было детей - сейчас-то ясно по чьей вине, но тогда... Новые омеги... занятые своими неинтересными Дитричу делами... И вот - Господин!
  Мурашки пробежали по спинке омеги, вздымая пустые фолликулы, внизу живота сладостно заныло, соски напряглись.
  Дитрич вынырнул из своих мыслей и начал тщательно разглядывать как ему показалось повреждённое Господином тело. Щупал нежную тёплую кожу на боках, вертелся перед зеркалом, пытаясь заглядывать за спину, разведя ноги в стороны и подтянув бледную мошонку вверх вглядывался в тело - повреждений не было! В невыразимой Великой милости своей Господин берёг тело своего раба!
  Слёзы восторга и любви к Господину хлынули из глаз Дитрича, ноги его дрогнули и обнажённый омега медленно опустился на колени на паркет... руки его нашарили на полу скинутую сорочку и Дитрич уткнулся в нежную невесомую ткань, вдыхая запах своего тела, крови и, может быть - ему так хотелось! - запах Господина... Нужно доверять Господину, а он... осмелился сомневаться...
  Когда эмоции схлынули и он немного успокоился, то удовлетворившись осмотром своего тела, рассеянно накинул на плечи халат, опять подсел к зеркалу, невесомыми штрихами косметического карандаша (стоит бешеных денег! У Хильда и Лоррейна такого нет) подправил смазавшиеся веки, маленькой щёточкой пробежался по ресницам, чуть скорректировал брови - вдруг Господин снова захочет его увидеть! Удовлетворившись проделанным, взял свечу и толкнул дверь комнатки Идана:
  - Иданчик, проводи меня в кабинет, - омега робел идти один со свечой по ночному дому.
  ...Скомканная сорочка осталась лежать на пуфике.
  Поминутно оглядываясь и наталкиваясь в темноте друг на друга омеги пробрались в кабинет. Дитрич поставил свечу на стол - светящиеся шарики были весьма дороги и их экономили, сел и начал перекладывать бумаги супруга. Идан повертелся рядом, а потом, с позволения Дитрича ушёл к себе.
  Что же делать? Как разобраться во всём этом? Договора, накладные, векселя Крафта и векселя Крафту... по всему выходило, что долг Нессельридена по векселям достигал сорока талеров - огромные деньги! Ему были должны меньше, гораздо меньше...
  По появившейся недавно привычке омега, между делом взял в пальцы медальон и начал его тереть.
  - Что же делать? Кто бы помог? - шептал он, вчитываясь в договор поставки зерна с каким-то Виллемом Брюстеном...
  * * *
  Оставив Дитрича, я не торопился - прошёл немного по тихому ночному городу, анализируя действо, разыгранное мной в голове омеги - с каждым разом получается всё натуральнее и натуральнее. Если раньше, особенно с конём, были какие-то нестыковки, которые мне приходилось устранять гипнотическим воздействием на омегу, то сегодня... Нет, каков, а? Но чего-то не хватает. Нет, Дитричу-то как раз - то, что нужно. Не хватает мне... Я копался в себе, выясняя... Вывод был несколько неожиданным. Сравнивая свои отношения с Шиарре, я понял - я отрывался на знатном оме, так и таким образом потому, что ненавидел его, где-то даже презирал (а тот ещё и провоцировал!), а уж когда узнал о его роли в моём (нашем с Улькой) попадании в тюрьму... Но сам, при этом, подпадал под очарование тела Шиарре (попросту жалел дурака!) - поэтому и не уничтожал его как личность и не калечил. И он. Давал. Мне. Повод. Быть с ним ЖЕСТОКИМ. А я сам себя оправдывал этим. В тоже время улетая от его полузакрытых с чуть шевелящимися огромными ресницами глаз. Фетиш, сука!
  С Дитричем не так. У меня нет к нему ненависти - просто несчастный омега, остановленный мной в шаге от самоубийства. И всё, что я с ним творю сейчас - это скорее психологический эксперимент - мы оба с ним ищем ту грань, за которую заходить не надо. И границы эти пока не определены... И для себя я ищу в Дитриче что-то, что-то наподобие глаз Шиарре. (Слышишь, Шурка! Я тебя помню, сучонок!) Фетиш...
  А, наверное, нашёл... Я вспомнил, как от моего удара по щеке, волосы Дитрича взметаются и опадают, закрывая лицо повесившего голову омеги. Меня передёрнуло, не от отвращения, нет. Что-то такое... в середине груди и чуть выше, там, где шея переходит в ключицы, родилось какое-то тянущее чувство. Снова захотелось увидеть лицо Дитрича и то, как его волосы взметаются и опадают от удара по щеке, закрывая лицо... А потом, наверное, там красная пятерня остаётся... А я медленно веду по ней пальцем вниз...
  Ф-фу-ух-х... Я шумно выдохнул... Не торопясь шёл скрипя снегом по спящему городу...
  - Что же делать? Кто бы помог? - донеслось до меня.
  Дитрич. Не спит. Микропортал работает и я слышу, что он говорит. В своё время в памятке по построению порталов, так удачно попавшейся мне в замковой библиотеке, было указано, что в целях связи возможно построение микропорталов, с помощью которых возможно общение абонентов, как по рации или по телефону. Именно такой портал я и оставил омеге - всегда интересно послушать, что происходит вокруг него.
  Несчастный омега сидел за столом подперев голову рукой и смотрел на пламя свечи...
  Я возник у него за спиной, блокировав его слух. Опять скинул тулуп и малахай. Запах. Сера и окалина. (Сварщик, бля!)
  Господин! Он пришёл!
  Дитрич вскинулся, попытался встать со стула.
  Сидеть! Я удержал его телекинезом. Шевельнув волосы Дитрича огромные чёрные крылья взмахнули, разгоняя по комнате ветер, бумаги со стола при этом разлетелись по полу, но пламя свечи не шелохнулось (так загадочнее)! Голова омеги стремительно заливалась красным цветом возбуждения. Поиграем!
  Дитрич увидел в отражении ночного чёрного оконного стекла к которому вдруг против воли повернулась его голова, как Господин, цокая когтями по полу, подошёл к нему вплотную. Наклонился... отвёл воротник халата в сторону, сдвинул бархотку и его острейшие белоснежные зубы, о прикосновении которых Дитрич так страстно мечтал в пещере, медленно коснулись нежной чувствительной кожи плеча..., царапая, чуть сместились к шее, к бьющейся сквозь белую кожу синей жилке... Не отрывая остановившегося взгляда вдруг забывших как моргать огромных глаз от своего (и Господина конечно!) отражения в окне, Дитрич вздрогнул, мучительно судорожно выдохнул и потёрся щекой о голову Господина желая только одного - чтобы демон, наконец, укусил его в шею и теплая кровь омеги смогла доставить ему наслаждение, которое он, судя по всему, хочет получить от своего верного раба... И демон укусил!.. Это было больно..., и сладко...О-о, как сладко!.. А потом! ОН, Господин мой, стал медленно, обжигая кожу шеи и плеча огненным дыханием, целовать место укуса...Дрожащие руки Дитрича шарили по столу, схватили перо, сломали..., смяли подвернувшийся листок бумаги... Снизошёл!!!..
  Едва живой омега сидел в кресле. Демон отошёл за спину и молчал. Дитрич судорожно вздохнул - воздух не шёл в лёгкие. Пошевелился. Повернулся - демон, сложив руки на груди, стоял и с каменным лицом неотрывно смотрел на него. Что делать? - билась в голове Дитрича мысль. Может быть?.. Он медленно встал, вышел из-за стула... сделал шаг к Господину... другой... Казалось, тот чего-то ждал, пристально разглядывая омегу. Пояс халата распустился - у меня есть только это, Господин, - безмолвная мысль пронеслась в голове омеги - халат сполз с плеч и бледное худощавое тело обнажилось перед демоном.
  Хм-м, неплох... Немного отъестся и будет великолепен - нежная, белая как снег кожа, сквозь которую просвечивают голубые жилки сосудов, контрастирующие с ней смоляные волосы, чёрные брови и мохнатые ресницы того же цвета (подкрашенные? значит, ждал? Жда-ал...), крупные розовые соски чуть припухшей плоской груди сейчас бесстыдно торчащие вперёд, трогательный пистолетик маленького члена. Омега, неловко чувствуя себя под моим оценивающим взглядом, шевельнул рукой - ну вот, я весь тут...
  Как мне хотелось тактильного контакта! Схватить в железные объятия! Сжать, услышать сдавленный писк боли и наслаждения! Но... Не сегодня...
  Демон махнул крылом и за его спиной появился знакомый Дитричу трон. Господин не глядя сел и развалился на нём, поманив за собой омегу (пафос - наше всё!).
  Два пальца с острыми как бритва когтями упёрлись Дитричу под челюсть, высоко вздымая голову стоящему на коленях омеге. Огненные глаза Господина, переливаясь водоворотами пламени, смотрят прямо в душу. Оценивают...
  "Какова цена зерна сейчас?" - прозвучало в голове омеги.
  Дитрич дёрнулся, захотел ответить.
  "Узнаешь!" - раздался приказ, - "Оно скоро подорожает!" - продолжил демон.
  "Скупишь всё, насколько хватит денег! Заложишь купленное зерно и купишь ещё! Закуплены должны быть как минимум три четверти всего, что есть в городе, понял!"
  Дитрич, насколько мог, покивал головой, а я вколачивал в его омежью, а значит не самую сообразительную голову:
  "Цена поднимется. Ты сделаешь загадочное лицо! Цена станет ещё больше. Как только вырастет вчетверо - ты продашь всё!"
  В голове омеги мутилось. Мысли путались, но странным образом, всё, что говорил демон врезалось в память огненными письменами.
  "Ты возьмёшь взаймы зерно - не менее половины от того, что есть. И тоже его продашь. Цена упадёт и ты выкупишь зерно и рассчитаешься в долгами. Но! Запомни! Так можно сделать только один раз! Тебя проклянут все торговцы зерном в городе. Нессельриден вылетит из гильдии. Ты готов к этому?"
  Дитрич преданно смотрел на меня. А что ему делать? К весне Нессельриден банкрот, а гильдия содержать лежачего Крафта и его супругов не будет.
  "Векселя Зульцберга придержи" - прозвучало напоследок.
  - Господин...мой, - прошептал едва слышно омега, - мне не поверят...
  Демон долго молчал, выворачивая душу омеги молчанием (вдруг не угодил, посмев возразить?!). Резко наклонился к самому лицу Дитрича, так, что казалось от жара его дыхания трещат и скручиваются ресницы и брови. Чувственные губы Господина дрогнули, разошлись, обнажая белые клыки... А Дитрич заворожённо следил за ними взглядом...
  - Помогу! - рыкнул вслух Господин и нутро Дитрича задрожало, мелко завибрировало от предвкушения.
  Демон горячей ладонью оттолкнул от себя лицо омеги, волосы всколыхнулись и упали на глаза.
  Когда он поднял голову демона не было в кабинете и только на щеке остался горячий след от прикосновения раскалённой ладони Господина. Он снова проявил ко мне свою Великую милость! Он поможет! Я смогу!
  * * *
  В течение десяти дней Дитрич развил бурную деятельность - с альфой-управляющим Нессельридена Хельмутом мотался по складам, как заведённый торговался с неуступчивыми зерноторговцами, коих оказалось пятеро на пятитысячный Майнау, уговаривал, обещал... Я через микропортал воздействовал на тех, с кем говорил омега, гипнозом поддавливая его слова. Скупалось всё - неплохо росшие в здешнем климате рожь, ячмень, овёс. Немногочисленные запасы пшеницы, завозимые порталами, были полностью скуплены в первую очередь. На складах нашлись даже несколько мешков риса и гречки (их я оставил себе - то есть купили, но продавать не разрешил). На все вопросы о причине своих действий умело подкрашенный Дитрич стрелял глазками и многозначительно молчал, а я через портал внедрял в голову спрашивающего подозрения и панику. После наших закупок цена на зерно выросла вдвое.
  Дитрич, повинуясь мне, остановился в своём коммерческом рвении, с зерноторговцами не общался и даже руководству купеческой гильдии, срочно прибывшей в дом Крафта Нессельридена выяснить, что происходит, не открылся, а я, незримо присутствуя при разговоре, давил на них и купцы отступились от несчастного омеги, паника в голове которого достигла крайних пределов. Весь на нервах, он почти перестал спать, а я в эти дни, к радости Эльфи, выходил в город только на краткие минуты - пробежаться по рынку, заскочить в дом проведать мелких и снова возвращался в лес, мониторить происходящее вокруг Дитрича.
  Все кому надо, давно уже знали, что порталы на большую землю не работают - поступлений оттуда можно не ждать. Причина была неизвестна. Пока. И тут я выдал Дитричу информацию о разорении Тилории ордой демонов (Мол, демонических миров много. В один из них, но не мой - я не причём - был открыт портал и Тилория была съедена).
  Омеге было велено ехать к Зульцбергу пообщаться по поводу векселей. Сам Карл был отстранён от ростовщического ремесла и Дитрич общался с его сыном омегой-вдовцом почти своим ровесником (разница в два-три года несущественна - это ж не сопляки Хильд и Лоррейн). После взаимных приветственных поцелуев, искренних (ну, почти) комплиментов, охов и ахов вокруг двух очаровательных детишек (Дитрич завидовал), скорбных вздохов при общении с Карлом - старик снизошёл до совместного чаепития, а затем снова удалился к себе - тешить немощную плоть с помощью здоровенного альфы-прислужника. Мой омега плавно перешёл к делу, пообсуждал сроки погашения векселей, попросил их отсрочить (я помог), о чём была сделана соответствующая запись на каждом из них и, как бы между делом поделился сведениями о гибели Тилории от демонов. Сын Карла сдержанно ахнул, пролил чашку с чаем на скатерть, мало что понимающие детишки были уведены няней-омегой в детскую и здесь Герти (так звали сына Зульцберга) дал волю слезам - его братья-альфы были в Тилории. Посидели, пообнимались, поплакали вместе, Герти немного успокоился, вытер слёзы - всё происходящее я слушал как радиопостановку, только с возможностью вмешаться в происходящее.
  Дитрич пригласил Герти вместе с детьми к себе в гости.
  "Вы знаете, господин Дитрич, я теперь совсем один... Странная болезнь отца многих отпугнула. Его дела в порядке, но желающих общаться с нашим семейством совсем нет. Я вам так благодарен за приглашение" - говорил Герти, вытирая платочком носик и осторожно промакивая глаза (макияж - святое!)
  "Ну что вы, господин Герти, мне это несложно, и даже приятно. Вы знаете... у меня нет детей, а ваши малыши такое чудо! И я вот что придумал - давайте, вот прямо завтра, приходите все вместе к нам на чай, а потом мы покатаемся в санях в парке (тут, оказывается, есть парк для прогулок и весьма большой), у моего супруга чудесная пара серых в яблоках лошадей!" - щебетал Дитрич.
  Слово за слово и омеги начали трещать так, как будто были знакомы тысячу лет. Ахи, охи, хихиканье, обсуждение тряпок и городских сплетен... За что мне это?
  Послушав непрекращающийся трёп ни о чём (Так-то да, действительно ни о чём, но именно такой трёп очень важен в установлении близких контактов между омегами - обнюхиваются, присматриваются, выясняют, кто чего стоит и чего можно ожидать друг от друга), я вдруг вспомнил - демон я, в конце концов, или нет?
  "Задушу!" - Дитрич вдруг услышал в своей голове раздражённый голос Господина и, ойкнув, прервался на полуслове.
  Быстро свернув общение, омега покинул дом ростовщика, ещё раз настойчиво пригласив Герти с детьми в гости.
  На следующий день весь Майнау шептался о причине прекращения работы порталов. Слухи обросли самыми фантастическим подробностями, как будто и в самом деле кто-то из местных видел этих самых демонов! Вот только не говорите после этого, что к Герти никто не приходит! Народная молва увязала эти слухи с Чёрным человеком, что было недалеко от истины. Волна сплетен росла.
  Цена на зерно подскочила ещё. Но до четырёхкратной стоимости пока не дошла. Ждём.
  * * *
  В очередной раз появившись в кордегардии, я не увидел Ханса. Чёрт, что случилось опять? Вышел на плац. Странно. Нет никого. Так-то вижу энергетические силуэты в казарме. Есть тут люди, есть, но на плацу ни души.
  Дошёл до казармы, дёрнул дверь - закрыто. Да что такое-то?
  - Сержант! - я начал дёргать дверь, - Сержант Дитрих!
  Тишина. Повернулся. В окне кордегардии на втором этаже мелькнуло лицо. Ну и пёс с вами! Вернулся обратно. Поднялся наверх, толкнул дверь дознавателя Гуго. О! На месте.
  - Salve, interrogent (здравствуйте, дознаватель), - поздоровался я с поднявшим от стола голову альфой, он скрипя пером и брызгая чернилами, что-то быстро писал, - quid accidit? Ubi est Hans? (что случилось, где Ханс?)
  - A, salvete, ome. Ubi est? Il timore per se stesso. Tu est - Homo niger (А, здравствуйте, оме. Где все? Они вас боятся. Вы - Чёрный человек) - ответил он, похохатывая. Знал бы он как близок к истине!
  - Me? (Я?) - изобразил я удивление (между прочим, весьма натурально).
  - Sane, quid vis?(Ну, а что вы хотите?) Tu es maxime arcanum hominem scio (Вы самый загадочный человек, которого я знаю), - ответил он пожимая плечами, - Populus venias heri (народ придумывает).
  Дожил. Прятался, прятался и в итоге оказался самым известным человеком в городе.
  - Quid faciam? Hans abscondit. Habeo ire ad urbem (что теперь делать? Ханс от меня спрятался, а мне надо в город).
  - Solus ire (идите один) - был ответ.
  - Et ideo dicit, non proponit (заметьте, не я это предложил), - ответил я известной цитатой.
  Гуго помолчал, сидя за столом и пристально разглядывая меня.
  - Quanti est haec res (Сколько их осталось)? - вдруг негромко спросил он.
  Я замер - знает! Но откуда!
  - Ah, ome (Ах, оме), - дознаватель вышел из-за стола, обошёл его и, оперевшись задом на стол и сложив руки на груди, встал передо мной. Я задрал голову к его лицу (с моими 180 см роста до его 200 приходилось задирать голову).
  - Scire debes. Ego te interrogo. Tu - artifex. Omne quod agis notum est. Respice in me. Magna Potentia vis non sinet te aliquid facere quod non placet. Non quierint animo praesentire atque videre. Mihi crede (Вы должны знать, а если позабыли, то я вам напоминаю - вы искусник. И всё, что вы делаете, становится известно. Загляните в себя. Великая Сила не позволит вам сделать что-то, что ей может не понравиться. У вас просто не возникнет такого желания, уж поверьте), - он усмехнулся, - Illa nos ducit. Semper. Quando vivimus (Она ведёт нас. Всегда. Пока мы живы.)
  - Quod suus cur non sumus ad bellum inter se. Magna Potentia non placet cum filii dilecti eius interficiuntur. Sui defensionem non computat. Qui contra regulas suas accedit... (Именно поэтому мы, искусники не воюем друг с другом. Великая Сила не любит когда её любимых детей убивают. Самооборона не в счёт. А тот, кто идёт против её установлений)..., - он замолчал, затем продолжил, - Fata talis artifex malum. Magna Potentia non respondit - immatura senectus, sex menses, annus et mors, reliqua autem. Artifex et auxiliatus sum tibi (Судьба такого искусника незавидна. Великая Сила перестаёт отзываться, преждевременная старость - полгода, год максимум и смерть, ну и остальное... А искусники всегда помогают друг другу. И сейчас, оме), - он осторожно дотронулся до моего плеча, - Nunc inimicus tuus non sum (я вам не враг).
  - E os outros, non artifex?(А остальные, не искусники?) - задал я вопрос.
  -E os outros? Magna Potestas libenter novos adeptos accipiet (А что остальные? Великая Сила с радостью принимает новых адептов, но...), - он пожал плечами, не убирая руку (да что ж я вам всем дался-то!), - Sunt formae et non in quantum sunt habitus. Initiatio est processus complexus et periculosus (люди ленивы и не любопытны. К тому же... инициация - процесс сложный, где-то даже опасный...)
  Гуго вздохнул, снял свою руку с моего плеча и, вернувшись, сел за стол. Я его не читаю! Эмоции не видны - не удивительно - он искусник. Но энергетика видна. Как с Фольмаром.
  - Sed Magna Potentia non obiecti se dunque siamo (Великая Сила не возражает, если МЫ), - он подчеркнул это слово, - Artifex at nos agimus. Quod suus eam, ome. Non licet nobis plus quam ordinarius populus (искусники, поступаем с обычными людьми по своему усмотрению... Вот так, оме. Именно поэтому нам разрешается намного больше, чем обычным людям.)
  - Memento-quaelibet actio vestigium in Magna Potentia relinquit. Sunt qui interrogent (А что касается вас, то, вспомните, оме, чему вас учили - любое действие искусника оставляет след в Великой Силе, а я, - он улыбнулся, - дознаватель...)
  Вот так, Саня, переиграли тебя. Голова Гуго заливалась сине-зелёным светом удовольствия.
  - Iam potes read more nostro codice (Но вы ведь смогли инициировать двоих. Причём сразу), - он продолжил с посерьёзневшим лицом, - Haec duo sunt omegas. Non est temeritas, ome? (И эти двое омеги. Не боитесь, оме?)
  - Quid me oportet esse timere?(Чего я должен бояться?) - насторожился я.
  - Omega est. Infantes debiles (Они омеги, к тому же дети. Искалеченные дети)..., - Гуго вздохнул, - instabilitas mentis male finire potest. Scio omnino, omega (психическая нестабильность может сыграть с ними, да и с вами плохую шутку... Вам ли не знать, как омеге.)
  - Non ego sum anxius de illis, interrogent (Нет, дознаватель, за них я спокоен), - расслабленно ответил я, хотя после такого заявления именно спокойным я и не был.
  - O, Inquit ille. Extra urbem vivis, portis non uteris? Non... Telekinesis tantum. Tu es mentis! (Да? Ну, моё дело предупредить... Хотя... Вы ведь, оме, живёте где-то за городом, порталами не пользуетесь? Нет... Тогда, хм, только телепортация... А значит, вы - менталист!) - прямо на моих глазах Гуго пришёл к верным выводам и помрачнел, даже как-то отстранился от меня, в его голове мелькнула желтизна, - Oh, ignosce mihi, ome. Non quod propria cuiquam speciosius. (Ох, простите, оме! Я не должен был так бесцеремонно, при вас, обсуждать вашу специализацию как искусника...)
  Ну вот, не только переиграли, но ещё и раскололи. До жопы раскололи. Профессионал, мать его ети.
  - Sane...(Ну...), - я развёл руки, - Laudo, et interrogo te (я аплодирую вам, дознаватель), - держим лицо, во что бы то ни стало, держим лицо.
  - Tu, ut mentalist, eas intra limites servare poteris (Я думаю, что вам, как менталисту), - губы его брезгливо сморщились - желтизна усилилась, а лицо закаменело - (удастся удержать новообращённых в рамках.)
  Куём железо пока горячо:
  - Dic mihi, interrogator, cur talis praeiudicium est contra mentalistas? (Скажите, дознаватель, а от чего такое предубеждение к менталистам?)
  - Et cum cognovissent. Magna Potestas unicuique peritus diversimode revelatur. Memento, ome. Ironia-dico, memento, ad mentalist! (Будто вы не знаете! Великая Сила каждому адепту открывается по разному... Вспомните, оме. Какая ирония - я говорю, вспомните, менталисту!) - Гуго саркастично усмехнулся, - Quae versatur circa mentalists. Ad petitionem tuam, homines in ignem et aquam ingrediuntur. Mentalists valde rara - suus ' a fragmen productum. Omega est mentis... Verba non habeo! (Вы... Всё всегда крутится вокруг вас, менталистов. По одному вашему, даже не слову - желанию люди готовы идти в огонь и в воду. Счастье ещё, что менталисты редки, очень редки, можно сказать штучный товар. А уж оме - менталист, это... У меня нет слов!)
  Хм. Штучный товар? У меня ещё две заготовки такого штучного товара есть - Сиджи и Ют - им без телекинеза никак, а, значит, путь им только в менталисты. А штучность менталистов, кажется понятна - менталисту, как никому нужно богатое и развитое воображение, иначе телекинез и телепортация невозможны, что, в свою очередь требует сильной эмоциональной сферы, но в то же время, взаимодействие с Великой Силой требует сдержанности именно в эмоциях и холодного расчёта. Такое вот единство и борьба противоположностей. Я, как состоявшийся, взрослый человек, да ещё и не отсюда, смог уместить это всё в голове - возможно и Улька помог, а местным, ой как трудно!
  - Mihi videtur, Hugo interrogator, quod periculum mentalistarum exaggeratur (Мне кажется, дознаватель Гуго, опасность менталистов несколько преувеличена), - начал я осторожно.
  - Exaggeratus? Cur ita putas? Artifices inter se non pugnant. Ordinarius populus versus mentalist. Poteritne quisquam risum tenere (Преувеличена? Почему вы так считаете? Искусники не воюют друг с другом, а обычные люди против менталиста... это... просто смешно), - вскинулся искусник, - Si ego, peritus quattuor elementorum, carnibus impleri potest, et plerique ex nobis, tunc mentalist... , (Если меня, к примеру - адепта четырёх стихий - да, оме, я - адепт четырёх стихий, и нас таких подавляющее большинство, можно тупо завалить мясом, то вас...)
  - Quinque (Пяти)..., - вырвалось у меня, ну ведь, действительно, агрегатных состояний вещества пять: твёрдое, жидкое, газообразное, плазма и вакуум.
  - Quid? (Что?) - как гончая, почуявшая дичь, насторожился Гуго - даже лицо (кстати, весьма симпатичное, а-а, не думать, сука!) как будто вытянулось ко мне, - Dic mihi quid sunt, quinque?(что вы сказали? Пять?)
  Я замолчал - язык мой, враг мой.
  - Ome, visne hunc sermonem in occasu magis privato continuare? (Да, оме, а вы бы не хотели продолжить этот разговор в более приватной обстановке), - дознаватель снова вышел из-за стола и подошёл вплотную, меня обдало запахом феромонов - чуть-чуть кардамона, кажется, - dic, hac nocte? (скажем, сегодня вечером)?
  Это он, что, меня клеит? В голове дознавателя начала появляться краснота.
  - Iam audistis, interrogator, maritus meus - Magna Potentia vis est. Alphas relinquere potest, sed alpha non sum (Вы уже слышали, дознаватель, мой супруг - Великая Сила. Я, конечно, понимаю, что альфы могут, скажем так, сходить налево, но я-то не альфа), - выкручиваюсь я.
  - An interesting dictum est, ad sinistram. Ome, quam tu putas? (Интересное выражение - сходить налево. Но, оме, как вы могли подумать такое)? - возмутился, похоже, как притворно, дознаватель. Краснота в его голове не пропадала.
  Хорошо бы попытаться узнать хоть что-то о Великой Силе из первых рук, что ж, соглашаемся?
  - Ego sum mentalist, et sunt injucundum vobis (Но я ведь менталист. А вам, как я понимаю, неприятно общаться с подобным искусником), - выдвигаю последний аргумент - парируй.
  - Ome, aliquo modo...Videte, ome, quae dicetis... quintus natura...haec nova notitia...Unde hoc tibi? (Ну, оме, я как-нибудь... Понимаете, оме, то что вы мне сейчас сказали... Пятая стихия... Это новая информация. Кстати, откуда она у вас?) - опять дознаватель изобразил гончую, только уже вплотную ко мне и снова положив руку мне на плечо.
  Клеит, однозначно!
  Я шагнул назад, сбрасывая, таким образом, руку альфы:
  - Nemo, monsieur Hugo, non disposuit ut vesperas meas apud te expendas (Нет, господин Гуго, я пока не расположен проводить с вами время по вечерам).
  - Bene ergo... Me paenitet... Forsitan?.. (Ну что ж... Мне жаль. Но... может быть?..), - замялся Гуго, разочарованный моим отказом.
  - Forsitan... (Может быть...), - ответил я и вышел из кабинета.
  Как-то противно всё это, словно опять с Маулем и Баухом побывал.
  А то, что я прикончил мастера Маркарда Великая Сила сочла самообороной, или?.. У меня всё ещё впереди - короткая жизнь и смерть через полгода? Выходит, Великая Сила разумна? Вопросы, вопросы...
  "А ты, Ульрих, что молчишь?" - спросил я своего альтер эго.
  "Вы искусник, господин Макс, а мне... я..." - промямлил Улька.
  "Тебе непонятно, что произошло?" - уточнил я.
  "Да, господин Макс, я не понял ваших действий" - выправился Улька.
  "Он. Меня. Клеил" - начал я разъяснять.
  "Ну, и что тут такого? Он альфа. Симпатичный. Мне нравится" - заключил Улька.
  "А ничего, что он это делает, чтобы вызнать новую информацию о Великой Силе? И вообще, ты на чьей стороне?" - наехал я на Ульку.
  "Нет-нет, господин Макс, я всегда с вами. Я за вас" - пошёл на попятную Улька.
  "То есть, если попадётся альфа, который не будет иметь ко мне, ну, к нам, корыстного интереса, то ты будешь согласен пофлиртовать с ним? Так?" - начал я загонять Ульку в угол.
  "Ну-у... Да... Наверное..." - прошептал он.
  Это пиздец! Вырастил оппозицию в голове. Я замолчал, охреневая от услышанного. Вот откуда, оказывается, у меня всякие мысли. Подозрительные. Типа, тот альфа симпатичный или этот. Это подсознательное желание Ульки. Он - омега. Стопроцентный омега. И вот это вот всё лезет из него, протискивается вторым слоем сознания. А ещё эмоции. Какая-то нежность, что ли, по отношению к детям, к Эльфи - это всё от Ульки. Так-то я не замечал раньше за собой желания посюсюкать. А патологическая жестокость, даже зверство - это точно от демона. Сука! И что тогда от тебя самого осталось? А, Саня? Серединка?
  
  
  
  Глава XLV
  
  Наконец-то! Цена зерна поползла вверх, незначительно перевалила порог четырёхкратной стоимости и застыла. Дитрич, бросив всё, занялся продажей скупленного и неплохо наварился. А вот со взятием взаймы только что проданного зерна мне пришлось ему помогать - давить гипнозом на купца-зерноторговца. Товарный кредит прошёл через нотара и Дитрич продал заёмное зерно. Цена упала. Купеческая гильдия была в панике - за пару дней зерно пробило своей ценой и верхний и нижний потолок! И здесь омега, игнорируя вопли гильдии, начал скупать зерно по минимальной цене. Скуплено было три четверти всего зерна, имевшегося в городе. Дитрич, как паук сел на свой товар и отпускал его по новой - уже третьей цене. Торгаши ныли, стонали, но покупали в мелкий опт. Пекарни тоже закупались у Дитрича, но уже в розницу, чуть дороже. Итогом всей этой махинации стало то, что Дитрич Нессельриден заработал на спекуляциях зерном около восьмидесяти трёх талеров! И ещё, при этом, остался самым крупным владельцем этого стратегического товара. Гильдия бухтела и ворчала, но формально всё было законно - предъявить омеге было нечего. Векселя были погашены, товарный кредит возвращён и довольный чистой прибылью в сорок с лишним талеров (на самом деле очень большая сумма, например, немаленькая усадьба Нессельриденов со всеми постройками и конным выездом для каждого из омег стоила двенадцать талеров) Дитрич решил отметить свою удачную коммерческую операцию. В самом лучшем трактире Майнау был заказан кабинет и все трое омег-супругов Крафта, принарядившись, отправились праздновать, а я, как прилежный радиослушатель сидел в своём овраге и слушал происходящее. Слова дознавателя Гуго о том, что все мои действия, да и не только мои - все действия искусников оставляют следы в Великой Силе заставили меня беспокоиться - я ведь помогал Дитричу и помогал существенно - без моего воздействия на купцов всё провёрнутое им было бы невозможно.
  Начал лопатить в памяти литературу, загруженную туда ещё в замке незадолго перед уходом. Зима почти в половине, а я до сих пор не удосужился осмыслить то, что имею. Непорядок. И охренеть какой непорядок! Сведения по географии, этикету, геральдике (в сословном обществе очень важная наука!), какие-то оставшиеся книги по Великому Искусству - всё это нуждалось в осмыслении и требовало времени. А вот его-то как раз и нет! Точнее не было. С момента попадания в Майнау свободные дни можно было пересчитать по пальцам. Я варился в котле событий, а брызги из этого котла, вылетая, обжигали меня, окружающих, а иногда и убивали...
  А мне..., мне только оставалось реагировать на происходящее, едва успевая за событиями.
  Потроша память выяснил, что адепт Великой Силы недворянского происхождения с момента инициации приравнивается к званию однощитового рыцаря - низшему званию в местной дворянской иерархии. Но уже что-то! Сиджи и Ют - рыцари, знатные оме! С правом ношения длинных волос - исключительной привилегии знатных омег-дворян. Это - статус, права, возможность как искусникам, во многих вопросах находиться вне общего закона. Но несовершеннолетний возраст Сиджи и Юта требовал наличия опекуна, тоже дворянина. Аналогично с Веником, он барон по рождению - есть соответствующие документы его родителей, но ему тоже требуется опекун - дворянин.
  О Личных Слугах нашлось, что право на личное дворянство, тоже в ранге однощитового рыцаря, возникает у Личного Слуги имеющего сюзерена не ниже герцога. Эх, немного Эльфи не дотянул - я, к сожалению, не герцог. Как сын великого герцога - по умолчанию омега всегда младший - я могу титуловаться на две ступени ниже отцовского титула, мой (то есть Ульки) брат-альфа титуловался как герцог, а я маркиз (маркграф), ниже меня граф, барон, рыцарь, однощитовый рыцарь. Брак с братом короля Тилории давал Ульке право титуловаться герцогом, но вдовый омега не сохраняет права на титул умершего супруга. А мне и маркиза хватит выше крыши. При этом стоит заметить, что мой титул маркиза - это так называемый "титул учтивости", так как у меня нет марки (маркиз Аранда - это просто кликуха, так как марки с названием Аранд не существует), которая бы принадлежала мне. Из этого следует, что маркиз "по праву", то есть реально владеющий маркой, по своему статусу выше чем маркиз по "титулу учтивости". Но всё равно, даже маркиз по "титулу учтивости" выше графа и имеет право именоваться "Ваша Светлость" - как герцог.
  Из всего этого я вывел, что мне придётся раскрыть свой дворянский статус - хотя по длинным космам и так видно, что я знатный человек (маркиз - кис-кис! какой-то кошачий титул. А чьи это угодья? Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!). Колоться придётся либо в Майнау, либо в Лирнессе. Уклониться не удастся - мне нужно официальное опекунство, как минимум, над Веником. Ему всё равно рано или поздно придётся подтверждать дворянский статус и тут же возникнет вопрос об опекунстве. К счастью, опекуном дворянина может быть как альфа, так и омега, и положение опекуна в дворянской иерархии значения не имеет (исключения только для особ королевской крови). Единственное для омег требование - омега должен быть эмансипированным, т.е. очень желательно вдовцом - только в этом случае он выходит из под власти отца или супруга. Улька вдовец - следовательно, полноправный омега.
  Процедура подтверждения или получения дворянства целиком завязана на Великую Силу. В каждом более менее крупном городке имеется специальный алтарь. Чаще всего каменный, но не обязательно. И вот на этом-то алтаре в присутствии не менее чем одного искусника и подтверждаются все дворянские грамоты и титулы. Сама Великая Сила делает всё, чтобы стимулировать людей, толкает их по социальным лифтам верх, но... но... Люди ленивы и нелюбопытны - как сказал дознаватель Гуго (прав, собака! симпатичный он... Улька! Блядь!).
  Пока я размышлял о бренном, в кабинете трактира омеги накидались сладкого ликёра и там стало шумно. Хильд с Лоррейном, судя по всему, сидели рядом, обнимались, Лоррейн, как более старший супруг Крафта, бессовестно целовал Хильда, а Дитрич, сидевший напротив, завидовал. Бессвязные разговоры перебивающих друг друга омег...
  По пьяной лавочке, Хильд, прерываясь на поцелуи Лоррейна, рассказывал, как ему было противно спать с Крафтом, хоть он и стал его истинным:
  -... он, ик, ни разу, - омега поводил пальцем перед носом Лоррейна, блаженно улыбавшегося, глядя на своего любовника, - не спросил, как это мне... Приятно или... Зато теперь...
  Лоррейн счастливо рассмеялся, отталкивая пьяненькую моську Хильда подсунувшегося к нему для поцелуя..
  - А ты..., - Хильд повернулся к Дитричу, - скажи, как это у тебя..., - он повращал в воздухе тоненькой ручкой подыскивая слово, - получилось с зерном... Р-раз, - видимо это слово доставило омеге истинное удовольствие и показалось смешным, он хихикнул, - р-раз... ик, и, и всё?
  Дитрич, выпивший меньше всех, улыбался, глядя на захмелевших омег.
  Господин... Это всё он...Дитрич порывался высказать это вслух... Но нельзя...
  Омега вздохнул.
  Э-э, господин хороший, да ты нарезался. А у нас на Земле девчонки, когда выпьют песни поют, а здесь?
  Ну-ка!
  Дитрич подпёр рукой щёку и негромко затянул, транслируя передаваемое мной:
  Ромашки спрятались, поникли лютики...
  Песню, конечно, пришлось переделать под здешние реалии:
  Когда застыл я от горьких слов.
  Зачем вы, Омежки, красивых любите,
  Непостоянная у них любовь.
  Зачем вы, Омежки, красивых любите,
  Непостоянная у них любовь.
  Хильд и Лоррейн оторвались друг от друга и уставились на Дитрича выводившего:
  Снял я решительно камзол наброшенный,
  Казаться гордым мне хватило сил.
  Ему ответил я - всего хорошего,
  А он прощения не попросил.
  Омеги выдохнули, Лоррейн всхлипнул, а Дитрич рвал душу чувствительным омегам дальше:
  Ромашки сорваны, завяли лютики,
  Вода холодная в реке рябит.
  Зачем вы, Омежки, красивых любите,
  Одни страдания от той любви.
  Зачем вы, Омежки, красивых любите,
  Непостоянная у них любовь.
  - Ох-х, Дитрич, откуда это у тебя? - Хильд, стараясь не размазать тушь, аккуратно промакивал глаза носовым платочком.
  - Так... - омега качнул головой, - слышал где-то...
  - Где слышал? Я музыке обучался, ни разу такого никто не пел, - Лоррейн тоже с глазами на мокром месте теребил Дитрича.
  - Что, не понравилось? - ревниво спросил Дитрич - катить бочку на песню Господина? Да вы охренели!
  - Нет, нет, очень понравилось... и так это душевно у тебя вышло... Просто... я этой песни не знаю, - Лоррейн сдал назад - ему действительно песня понравилась.
  "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам" - прогремел в голове Дитрича голос Господина.
  Омега вздрогнул от неожиданности, а потом расслабился - Господин здесь, с ним! Помнит о нём!
  * * *
  А вот интересно, если бы все были живы - Шиарре, Лило, Янка, Оле, Листерин, что бы я тогда делал? А правда? Ну, Шурика пристроил бы к наместнику - ух, он бы им дал жару! Эльфи с Лило, наверное, парикмахерскую бы открыли. Листерин с ребёнком бы возился - денег ему хватило бы - почти весь Майнау можно было бы купить. А пожалуй бы и без почти... Янка со мной, конечно, куда же его? Оле?.. Тоже бы со мной - я вряд ли бы его отдал Шиарре обратно... Эх-х... Если бы, да кабы... Мечты... Всё это, конечно, вряд ли бы получилось - все омеги, которых я хотел вывести из замка были моими истинными. Поэтому и Шурик, и Эльфи с Лило, и Янка с Оле - все они были бы при мне. Один Листерин был самостоятельным... А пятерых омег, живущих эмоциями, а не мозгами я бы не выдержал. Пришлось бы убивать - шучу, конечно. Да ещё и компашка, как на подбор: Шиарре - дворянин, Эльфи и Лило - свободные, а Янка и Оле - прислуга. Иерархия ещё та. И кто кому и сколько раз должен делать КУ неизвестно...
  Так, слушая попойку омег, я размышлял о том, что происходит со мной и вокруг меня.
  Омеги, наконец, угомонились. До положения риз никто из них не напился, хотя на ногах стояли нетвёрдо. А вернувшемуся домой Дитричу было вручено письмо гильдии торговцев. Сломав роскошную печать гильдии на шёлковом красном шнуре и развернув письмо, он узнал, что Крафт Нессельриден исключается из гильдии и больше не имеет права заниматься торговлей зерном. Письмо выпало из рук похолодевшего омеги...
  Его мысли заметались, Дитрич запаниковал. Господин, конечно, предупреждал, что эта афера с зерном может кончиться исключением из гильдии. Но так быстро...
  "Открой банк. Торгуй деньгами. Герти поможет" - услышал он в голове слова Господина. А действительно...
  Дитрич добрался до спальни и глаза пьяненького омеги закрылись...
  Ф-фу-ух-х... Зерновая эпопея закончилась. Можно немного выдохнуть и заняться своими делами.
  Я не наскоком, а наконец-то на продолжительное время пришёл в дом Хени и Дибо. Долго общался с Сиджи и Ютом, смотрел в их интенсивно синеющие от общения со мной головки. Сразу заметил, что омежки как-то куксятся. Что такое? Доверяющие мне детки раскололись - оказывается, их мучают, и уже довольно давно, фантомные боли. Программа, установленная Затейником, блокировала неприятные ощущения (глубоко проник, сука такая!), а теперь, когда я начал с этой программой бороться, она отомстила детям таким вот образом. Сиджи и Ют страдальчески кривили губки: "Оме, ручки и ножки болят!". На Земле есть упражнения для борьбы с фантомными болями, но они помогают только при отсутствии одной конечности... В нашем случае придётся копаться в мозгах детей. Они пока ещё не стали полноценными искусниками, хотя инициация прошла хорошо, и я ещё мог воздействовать на их головы. Раньше я уже корректировал, направлял, пытался бороться с их поклонением мне как господину (здесь что-то удавалось сделать, хотя, честно скажу, немного - они сознательно упорно сопротивлялись). По каждому из них у меня, получается, две задачи. Но выполнять сразу две нельзя - они ещё дети, личности не сформировались окончательно. Просто не выдержат. Поэтому - по очереди.
  Начал с Юта. Уложил его головку у себя на коленях: "Спи, маленький". И вот я уже в пространстве личности омежки. По прежнему неопределённая муть, но уже не такая непроглядная. Кое-что удаётся разглядеть - я работаю с детьми и помогаю структурировать их личности и это даёт свой результат. Формирую образ Юта у него же в голове прямо перед собой - сейчас не важно в каком именно месте мозга это происходит. Образ получается полным - с руками и ногами. Вот так мозг Юта видит его тело. Но фактическое состояние тела не соответствует образу, мозг пытается достучаться до ног омежки, а их нет! Подсознание паникует - сигналы от ног отсутствуют! И эта неосознаваемая паника выливается в боль - тупую, ноющую, выматывающую. И сейчас моя задача - привести образ тела в соответствие с его фактическим состоянием. Объяснить подсознанию, что ног нет...
  Внутри сознания Юта я ощущаю себя, так как будто нахожусь внутри сферы, сферы наполненной туманом неопределённости, только книга латинского языка парящая в центре на нитях ассоциативных и смысловых связей, да лежащие стопками на полу книжки и разрозненные листки знаний (так Ют смог структурировать свою память) попадаются мне на глаза. Дёргаю к себе образ тела Юта, крепко хватаю его (чем? Не руками, нет. Трудно объяснить. Но, захотел схватить как бы руками - схватил, а рук-то у меня тут и нет). Отделяю по самый пах от прозрачного серебристого контура тела омежки ноги, тут же истаивающие во мгле сознания и, не выпуская образ, погружаюсь с ним вниз (нужна хоть какая-то визуализация, поэтому погружаюсь вниз), в подсознание. Темно... (хотел бы я увидеть человека со светлым подсознанием!). Нечто неосязаемое вокруг... Неуловимые образы детства, базовых условных и безусловных рефлексов бесшумно сменяются вокруг меня... Протяни руку (пожелай!), схвати, уничтожь первый попавшийся и неизвестно в кого превратится Ют - то ли в пускающего слюни идиота, ведущего растительное существование, то ли в бесчувственного, безжалостного робота-убийцу, руководствующегося в своей жизни только чистым холодным разумом. И здесь же сверху тянутся какие-то узловатые нити, растворяющиеся в неопределимой туманной мгле далеко внизу... Постепенно, как утопленник, в обнимку с безногим образом тела ребёнка погружаюсь ниже, ниже... Тьма вокруг краснеет, наливается багрянцем, начинают, сначала глухо, едва слышно, а затем всё громче и громче проявляться тоны сердца. Да, именно здесь, в горячей мгле, в царстве безусловных рефлексов, которые каждый из нас получает с рождения (на самом деле даже раньше!) и помещаю образ безногого тела омежки. Отделяю серебристый силуэтик от себя и впечатываю, подвешиваю в пространство. Здесь! Твоё место здесь. Ты теперь такой! Запомни! - выдаю команды подсознанию. Оно непослушно, не может отрефлексировать своё содержимое, но обладает огромным объемом памяти, прежде всего ассоциативной, и огромными же вычислительными возможностями. Надо только научиться им пользоваться и слышать то, что оно говорит.
  Моё становление как менталиста включало в себя, помимо овладения Великой Силой и видения энергетических потоков, взаимодействие с различными живыми существами - на них я оттачивал ментальное управление. Сиджи и Ют были лишены такой возможности - сейчас зима и дети безвылазно лежат в своей комнате. И именно это обстоятельство тормозило их развитие. Требовался какой-то толчок к дальнейшему развитию - ну, по крайней мере у меня было так. Хотя оба уже смогли освоить телепатию - начало умениям менталистов было положено! Пока ещё оставалось время (стремительно утекавшее!) мне надо было передать детям знание русского языка - ключевое, как я считал знание. Веник слишком мал, а передать знания другого мира мне было некому. Кроме того, сам язык - овладение им очень способствует развитию когнитивных способностей мозга, многозначности мышления, а флективность русского языка очень здорово способствует развитию оттенков смыслов, как следствие, развивается столь необходимое менталистам воображение. Кроме того, латынь тоже флективный язык, а на латыни они болтают уже вовсю.
  Поэтому выходим в сознание и работаем с языковыми базами - моей и омежек. Опять, как в прошлый раз, папка с русским языком скопирована и пристроена в голову Сиджи - в этот раз решил начать с него. Скопированное и перенесённое в голову Сиджи, пристраиваю рядом с латынью. Вместо мутного тумана неопределённости вижу в голове омеги довольно стройные информационные ряды, стопочки книжек или листков с записями (Сиджи тоже смог под моим руководством упорядочить свою память). Опять помещаю папку, превратившуюся в роскошный с золотым тиснением том мелованной бумаги, в библиотеку памяти, привязываю его едва видимыми нитями ассоциативных связей, добавляю кучку золотых горошин базовых гениальных произведений: Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов (ага, Размышления у парадного подъезда, самое то!), Ершов с его Коньком-Горбунком, русские сказки, скопировал у себя и загрузил когда-то читанный словарь Даля, словом всё то, что делает человека русским - вот раздирает меня жгучее желание комфортно общаться с теми, кто меня понимает с полуслова. Пошло оно всё! Немцы кругом какие-то! Не хочу!
  Оно, конечно, куча вопросов вылезет: один только женский пол, присутствующий в переданной информации всегда и везде и на Эльтерре отсутствующий в принципе, чего стоит. Но, думаю, удастся отбояриться.
  А вот это интересно! В достаточно мутном ещё пространстве головы Сиджи, несколько в стороне от основных, достаточно часто используемых путей, вижу каменную арку с толстой металлической решёткой. За решеткой что-то шевелится, рычит, толкается в неё. Приближаюсь, пытаюсь рассмотреть, понять, что же там такое?
  Зубы, когти, болотного цвета чешуя... Остальное не разглядеть.
  Рук у меня тут нет, поэтому пытаюсь сформировать отросток и прикоснуться к решётке. Получилось... Злоба, ненависть, череда эпизодов "воспитания Сиджи" Затейником пронеслись передо мной. Вот оно что... Так Сиджи смог вытеснить из своего сознания всё с ним произошедшее после попадания к Герхарду Одноглазому. Пытаюсь рассмотреть на чём же стоит эта темница негатива, отсечь её от сознания, развеять без следа. Но нет... Мутные волокнистые толстые корни (я такие уже видел у Юта) тянутся от каменного мешка с решёткой куда-то вниз, в неведомые глубины разума, а может и не разума вовсе... Переплелись с инстинктами, с подсознанием. И теперь оно, бедное, мучается с этими демонами и выдаёт на поверхность разума поклонение мне как суррогату их с Ютом Господина. А ребёнок не осознаёт этого, не может бороться с этим посылом подсознания. Как итог - каждое моё слово для них обоих - закон. В каком-то смысле это неплохо - трудно найти более прилежных учеников, но оборотная сторона этого - догматичность мышления, начётничество, невозможность полёта фантазии, отсутствие самостоятельности мышления. Как в том анекдоте: "трудно вам без фюрера".
  Может овладение русским языком поможет детям хоть как-то нивелировать последствия этой травмы. Может быть...
  Выхожу из сознания Сиджи и снова возвращаюсь к Юту - ему тоже надо поставить папку с языком. Повторное воздействие проходит быстро. Состояние разума аналогичное - ещё бы, дети столько времени проводят друг с другом. Секретничают, делятся сокровенным. Не удивительно, что база в мозгу почти похожа. Но есть и отличия - Ют чуть более эмоционален, менее решителен. Он ведомый и всегда следует за Сиджи. Темница разума (ранее мной не замеченная) у него не так прочна как у Сиджи и я стараюсь укрепить эту визуализацию, в которой также как и у Сиджи рычит, мечется, бьётся о решётку неведомый зверь, внедрённый Одноглазым. И точно также как у Сиджи эта тварь вцепилась в подсознание Юта - корни как бы даже и не покрепче...
  Опять к Сиджи. Теперь с ним работаем по фантомным болям. Создание образа, недрогнувшей рукой отсекаю руки и ноги (кто бы знал, как у меня в этот момент сердце обливалось кровью!). Хватаю обрубок тела, ныряю в подсознание, ниже, к безусловным рефлексам, в кровавую горячую мглу. Там в самых глубинах личности и размещаю образ искалеченного тела. Может быть не совсем точно - кто знает? Но работа мозга настолько сложна, что однозначно ответить невозможно, а образ разместится там, где ему необходимо быть - я это знаю точно.
  Вот такая вот работа менталиста. Это, конечно, бережная работа с сознанием детей. Мои пакеты раскрывающейся информации, вколоченные в Дитрича или Зульцберга с такой работой несравнимы. Хотя я там тоже осторожничал, по крайней мере, с Дитричем - от него мне нужен был только пересмотр его отношения к своему телу. А Зульцберга я не щадил. С течением времени, пагубное влияние внедрённой против воли информации в голову ростовщика скажется - он превратится в пускающего слюни идиота - как я и задумывал.
  А с Аделькой получилось так. Мастер Дитрих осмотрел его, подправил ушко, там и был-то всего-навсего ушиб и разрыв барабанной перепонки - для целителя сущая ерунда, помороженные участки кожи на лице, руках и ногах были излечены с помощью уже известной мази, а вот с его репродуктивными органами целителю пришлось повозиться: цистит и кольповагинит заставили его напрячься. Целитель приходил несколько дней подряд, проводил процедуры, Элк бегал в аптеку, покупал эликсиры, с циститом удалось справиться, а кольповагинит всё ещё сопротивляется. Вроде бы мастер Дитрих даёт положительный прогноз, но что-то долго длится лечение и у меня сердце не на месте. Оставленных мной десяти гульденов не хватило, пришлось добавить, чем я вогнал Адельку в полнейшую панику - такие суммы на него тратятся! О существовании таких денег как гульдены, он в своей деревне только слышал.
  Вообще омежка оказался понятливым и старательным - Элк не мог на него нарадоваться. Учился Аделька вместе с Сиджи и Ютом, ему были куплены писчие принадлежности и он тихонько сидел в уголке, когда учитель приходил заниматься в Сиджи и Ютом - за обучение третьего ученика было доплачено. Разница в возрасте между Аделькой и искалеченными детьми была невелика - всего три года, и у них находились между собой общие темы для разговоров, они даже играли вместе в какие-то свои омежьи игры!
  В общем о своём приобретении - если можно так сказать, я не пожалел ни минуты.
  * * *
  Эльфи под моими чутким руководством учился писать прописными буквами. Были стоны, было заламывание рук, мол, "Оме, зачем мне это!", дело доходило даже до слёз. Но я давил, давил и додавил. Эльфи сдался и стал учиться писать. Каждый его вечер заканчивался перепачканными чернилами пальцами и моим недоумением - как так можно не желать учиться!
  А потом появился токсикоз!
  Однажды вечером, когда я только ещё собирался насесть на омегу с писаниной (переписывали рецепты из кулинарной книги), Эльфи, сидя за столом под ярким светом осветительного шарика, в своё время утащенного нами из замка, вдруг схватился ладошкой за рот, его согнуло, он едва успел распахнуть в морозную ночь дверь дома, как его вывернуло на снег за перила веранды. Ужин оказался на улице.
  Озябший и побледневший омега вернулся за стол и со слезами на глазах уставился на меня:
  - Что со мной, оме?
  Токсикоз с тобой, хороший мой, токсикоз.
  Оно, конечно, неприятная штука, но что теперь сделаешь. Эльфи не относился к тем счастливчикам из 10% популяции самок-самцов (по меткому выражению Ухоо), которые не подвержены токсикозу во время беременности.
  Поэтому все прелести ранних сроков беременности мы познавали с ним вместе. Рыба из рациона была исключена - её запах особенно выворачивал омегу. Говядина и свинина попали в ту же категорию. Дичина не заходила ни в каком виде. Оставалась птица. Крупы, овощи и птица. Путём перебора мы с ним выяснили, что относительно легко его организм переносит только курицу. Домашнюю курицу. Дикие куриные - рябчики, тетерева и глухари не годились. И я мотался в город на базар за курами. Надоели они мне хуже горькой редьки. Белок нужен ребёнку, а Эльфи сейчас может есть только курятину. Дома мы с ним другого мяса не готовили - я опасался рвоты от запаха неподходящих продуктов. Запасы предусмотрительно заныканных по моему приказу Дитричем риса и гречки потихоньку изымались в мою пользу. Управляющий был проинструктирован и не пытался искать причин, по которым со склада вдруг неведомым образом исчезает крупа - я понемногу таскал её телепортацией.
  Прошло ещё несколько дней. Я мотался в город через кордегардию, но никто из стражи не отваживался сопровождать меня, Ханс так искусно прятался, что я его не видел вообще - поэтому на базар я ходил один. Но возникли проблемы - стоило мне появиться на базаре, как вокруг меня образовывался пустой круг - люди шарахались - слухи о Чёрном человеке расползлись по маленькому городку. И я тренировался. Тренировался в отводе глаз, в гипнозе, причём, отвод глаз и гипноз были массовыми - три-четыре человека, иногда больше. Помнится, в замке отвод глаз действовал только на одного человека. А здесь я поневоле шагнул вперёд. Прикинувшись ветошью, слушал, что говорят люди, какие слухи циркулируют в городе. И однажды услышал. Вернулся один из обозов купеческой гильдии. Время от времени они посылали такие обозы по окрестным селениям и мелким землевладельцам - скупали рыбу, шерсть, битую птицу, мороженое мясо, сало, ворвань, кожи, лён, пеньку у тех из крестьян, кто не имел возможности переправить всё это в Майнау сам. У меня ещё оставались необследованными несколько домов - последние события просто не давали такой возможности. Вот, очевидно, в этих-то домах и обретались семеро оставшихся уродов.
  Я стоял у прилавка бакалейщика - выбирал сухофрукты - компотика захотелось, да и Эльфи для кишечника надо. Вокруг нас с продавцом уже традиционно никого не было. Люди боялись меня, а торговец под гипнозом взвешивал сушёных яблок, чернослива - я набирал полный кулёк.
  Тройка альф, хохоча и толкая друг друга под бока, вывалилась из той самой харчевни-забегаловки откуда примерно декаду назад выкинули Адельку. Не обращая внимания на безлюдный торговый ряд, они пошли в мою сторону, крайний из них, поравнявшись со мной случайно задел меня локтем:
  - Извините, оме...
  Он! Он это! Красный отблеск волос Сиджи мелькнул в его памяти.
  Я отложил холщовый мешочек с черносливом, отпустил мозг продавца и пошёл следом за троицей подвыпивших альф.
  Прошли ещё один торговый ряд, вывернули к скобяному - он пошире. Навстречу под уздцы вели лошадь запряжённую в гружёные железным товаром сани. Я, выглянул из-за плеч развесёлой троицы, пересёкся взглядом с лиловыми глазами животного...
  Лошадь взбрыкнула, понесла. Альфы посторонились, крайний, именно в голове которого я видел красный отсвет волос омежки, случайно, очень случайно (кто скажет, что нет!) замешкался, неловко запнулся о ногу растерявшегося соседа и полетел на снег прямо под копыта. Лошадь рванула ещё, тяжело гружёные сани дёрнулись, визжа снегом, наехали на шею упавшего на спину альфы, закричали люди, шуганули лошадь, она, приплясывая ногами, дёрнула сани ещё раз, из под них начало расползаться, пропитывая снег, красное. Ноги альфы в тёплых сапогах дёрнулись раз, другой, в промежности растеклось тёмное пятно. Готов.
  Я развернулся и, расталкивая собравшихся, быстро пошёл обратно к бакалейщику - компотику-то хочется! Сегодня же ночью вернусь в город - искать оставшихся шестерых. А по этому уроду пусть проводят розыск. Я на него вообще не воздействовал. Никак. Сбила его лошадь. Запнулся он из-за того, что его товарищ неловко выставил ногу. А я здесь не причём. Да, был. Да, видел. Но это не запрещено. У меня и доказательства есть - сухофрукты.
  
  
  
  Глава XLVI
  
  - Злой келе пришёл забрать твою душу, - бум-м, бум, бум-м - бьёт бубен, - забрать душу... забрать... забрать душу...
  Что это? Шаман далёких луораветнан пришёл ко мне? Зачем?
  Ар Оттинг, приказчик купца Конрада Лункона, найденный мной в эту ночь в одном из богатых домов, заворочался во сне, воздуха не хватало, он закашлялся и проснулся.
  Низенький человечек, в одежде из шкур, обвешанной песцовыми и беличьми хвостами, звеня и брякая костяными и металлическими фигурками, подвязанными на шнурках к поясу, к подолу просторной кухлянки и к широким рукавам, вышитым цветными нитями, кружился по комнате. В руках его был огромный чёрный бубен, отзывавшийся на прикосновения колотушки глухим, пробирающим до костей гулом. Лица его не было видно - оно было завешено повязкой из кожаных шнурков тоже с фигурками по низу.
  - Кто? - едва смог выдохнуть Ар в панике. Сегодня в комнате не было его напарника Дица - он ночевал у кого-то из омег-прислужников.
  - Келе..., - прошептал шаман и ударил несколько раз в бубен, отчего у Ара заныли зубы, - он пришёл...
  Шаман мягко бесшумно подпрыгнул высоко задрав ноги в меховых, расшитых бисерными узорами торбаса, часто-часто негромко застучал в бубен и тот, откликаясь, завыл, застонал, постепенно усиливая звук. Мороз прошёл по коже Ара.
  В темном углу комнаты зашевелилось, заворочалось что-то огромное, тёмное, страшное. Призрачные тёмные туманные руки беззвучно потянулись к альфе, сжавшемуся в мокрой от пота постели.
  - А-а-а! - заорал он, что есть сил, - Келе! - и не придумал ничего лучше, чем просто накрыться с головой одеялом - самой лучшей и мощной защитой от всех ночных страхов всегда и везде.
  Стало тихо...
  В ту ночь шаман больше не появлялся, но с тех пор стал Ару мерещиться проклятый келе. В утренних сумерках и днём на самом краю зрения нет-нет, да появится дрожащая тёмная туманная рука, тянущаяся к горлу. В жизни Ар столько не пил, сколько ему пришлось выпить за этот проклятый день, а ночь... О-о, ночь вообще превратилась в сущий ад!
  Перед сном Ар со страху добавил ещё. Но одурманенный алкоголем мозг не спал. Ар ворочался, в голове шумело. Диц уже вовсю храпел на кровати напротив, а Ар боялся. Весь день келе доставал его - ходить по полумраку плохо освещённого склада и заново взвешивать мороженую рыбу, считать кипы кож, мешки, бочонки было сущим наказанием. Кончилось тем, что проходя между стеллажами, Ар увидел, как на него бросился сгусток тьмы. Здоровенный мужик тонко взвыл, шарахнулся в штабель бочонков с ворванью, хилая конструкция пошатнулась, верхние бочонки, угрожая разбить работающим на складе головы, полетели вниз - треск, грохот, ругань рабочих и купца с утра торчавшего на складе. Трясущийся Ар обсчитался четыре(!) раза и хозяин, бдительно следивший за работой приказчиков, выгнал его оттуда, в наказание отправив помогать на кухне. Позор!
  А вечером Ар напился. И вот сейчас лежал и слушал беззаботный храп Дица.
  - Диц, а, Диц? - приказчик встал и начал трясти спящего.
  Диц вздохнул, откашлялся:
  - Чего тебе?
  - Ты ничего не видишь?
  - Не вижу. Спи!
  - А вон, вон там? Видишь! Там есть кто-то!
  - Да нет там никого. Спи ты, чёртова кукла! Зенки зальют, а потом спать мешают! - Диц отвернулся к стене.
  Ар отошёл от кровати снова заснувшего приказчика и сел на постель. Ну как же? Ну вот же, вон там! В том углу - келе! Ар уставился в страшный угол, пытаясь что-то в нём разглядеть.
  Постепенно его голова отяжелела...
  Ему снился сон. Человек в кепке с длинным козырьком и кокардой в виде орла широко раскинувшего в стороны крылья, одетый в странную одежду серо-стального цвета с блестящими пуговицами, в невысоких сапогах, сидел на необыкновенном железном сооружении, выше человеческого роста. Колёс у сооружения не было, а только какие-то странные ребристые железные ленты по бокам, а ещё из того на чём сидел человек торчало длинное бревно. Человек играл на странном музыкальном инструменте - по нему надо было водить губами и дуть в него воздух. Инструмент пиликал и выводил навязчивую мелодию:
  Ах, мой, милый Августин,
  Августин, Августин,
  Ах, мой милый Августин,
  Всё прошло, всё!
  Денег нет, счастья нет,
  Всё прошло, Августин!
  Человек оторвался от инструмента, подмигнул Ару, радостно оскалил белые зубы и произнёс: "Deutschland über alles" (странно, что это за местность такая, которая превыше всего? - подумалось Ару), а затем снова уткнулся в свой инструмент:
  Августин, Августин,
  В гроб ложись, смерти жди!
  Ах, мой милый Августин,
  Всё прошло, всё!
  Ах, мой милый Августин,
  Августин, Августин,
  Ах, мой милый Августин,
  Всё прошло, всё!
  Откуда-то снизу из люка того на чём сидел весёлый человек, вылез ещё один, скорчил недовольную рожу:
  - Ганс, ты задолбал (так, по крайней мере, показалось Ару), поехали!
  Странная конструкция, на которой сидел Ганс взревела как тысяча быков, окуталась сизым вонючим дымом, качнулась и вдруг резко тронулась, с боков закрутились колёса, бежавшие по железным гибким лентам. Голова Ганса качнулась и он, обернувшись, помахал Ару на прощанье, уезжая в кроваво-багровый закат, гремя железом и сверкая блестящим металлом ленты по которой катились колёса... Окружающая реальность дрогнула, как поверхность воды, звук пропал. Сооружение с Гансом наверху удалялось по пыльной грунтовой дороге от Ара и вдруг подскочило от удара снизу, комья земли, пыль и пламя взметнулись вверх, медленно, беззвучно, как во сне, осыпались вниз, подсвеченные закатным солнцем, что-то круглое подкатилось к ногам застывшего Ара. Голова Ганса с ощеренным ртом, разлохмаченными белокурыми короткими волосами, вся перепачканная в пыли, лицом вверх оказалась рядом с альфой, из залепленных кровавой грязью глаз, пропитывая толстый слой пыли, тёмными пятнами успели растечься слёзы...
  В гроб ложись, смерти жди... Всё прошло, всё...
  Ар очнулся, шею ломило - он задремал сидя на кровати, привалившись спиной к стене. Что за наваждение? И где келе? Где он - проклятое порождение северных шаманов?
  Лёгок на помине. Расширенными от ужаса глазами Ар смотрел как из самого тёмного угла, в изголовье кровати Дица, по давно неметёному полу спальни приказчиков к нему, поджавшемуся на постели, отпечатываясь на полу светящимся мертвенным зеленовато-тухлым светом и прогибая доски немалым весом, двигаются следы. Здоровенные следы - не меньше лапы полярного медведя с такими же монструозными когтями. Келе идёт к нему, чтобы забрать душу!
  - Душ-шу... Заберу-у... Душ-ш-у-у..., - услышал альфа в ушах страшный вкрадчивый шёпот.
  Что-то сильно толкнуло в грудь - Ар задохнулся от удара, и, глядя остановившимся взглядом, он вдруг увидел, как из его тела вышел призрачный полупрозрачный он сам - Ар и начал растерянно оглядываться по сторонам. Душа... Непроглядно чёрный зверь с воем, пробирающим до костей, навалился на призрачного Ара и начал мять его, рвать на куски. Призрачный Ар метался, беззвучно открывал рот в немом крике...
  Ар заорал в полный голос, сорвался с кровати, подскочил к ничего непонимающему со сна Дицу и начал его трясти:
  - Вставай! Не спи! Келе! Он пришёл! Он заберёт меня! Не спи! Он и тебя заберёт! Не спи, Диц!
  В голове обезумевшего Ара крутилась заевшей пластинкой навязчивая мелодия:
  Августин, Августин,
  В гроб ложись, смерти жди!
  Диц отмахнулся от вцепившегося в него Ара, пытаясь оторвать от себя трясущиеся жилистые руки. Ар не отпускал. Альфы сцепились и, упав с кровати, покатились по полу.
  В комнату со свечой вбежал один из прислужников-омег... Поднялся шум. Принесли ещё огня. Ара, рыдающего в голос, спеленали и положили на кровать, а Диц перебрался в другую комнату. До утра Ар больше не спал, трясясь и вздрагивая от малейшего звука...
  Августин, Августин,
  В гроб ложись, смерти жди!
  Утром связанного Ара увезли в лечебницу.
  Ну вот и всё! Келе, конечно, не отпустит из своих цепких лап разум ещё одного насильника. Я позабочусь об этом.
  * * *
  Обследования города продолжались и увенчались успехом! Я нашёл ещё двоих.
  Часы, реквизированные мной у Зульцберга, помогали мне определить время, когда Веника надо кормить среди ночи и я старался вернуться к этому времени. Вторая половина ночи была целиком моей - я отсыпался до утра. Зерноторговая эпопея Дитрича, напряжённые поиски любителей детей вымотали меня и я решил остановиться... Пока хватит. До весны ещё далеко - зима в Майнау длинная - около ста дней, два с половиной местных месяца. Скоро зимнее солнцестояние, как мне пояснил Улька - самый короткий день в году является последним днём года. Начало астрономической зимы является и началом нового года. Как они это различают на экваторе? Ведь большая часть суши на Эльтерре находится в тропиках. На пальцах отсчитывают? Да наплевать! Новый год, так Новый год. А потом каникулы. Новогодние каникулы - это святое! Полторы декады мои. Кстати, на Эльтерре новый год не носит того сакрального характера как у нас. Год пришёл к повороту и всё! Что тут праздновать?.. Дикие люди!
  В один из выходов в город я навестил Отто Эндорфа - ювелира. Быстренько накидал ему эскиз броши в виде бабочки. Выдал лом золота и кое-что из камней из мешочка Орсельна - будет подарок для Эльфи. Ювелир долго качал головой, дивясь моей фантазии - ещё бы, я разрисовал бабочку в цвете и мы с ним подобрали подходящие камни, он обещал сделать к сроку. Для Сиджи и Юта были заказаны чокеры с жемчугом - надо закрыть паскудные татуировки Затейника на их шейках. Чокеры были плетёные и при желании их всегда можно подогнать по размеру шеек - дети растут быстро. Веник и Машка в этот Новый год обойдутся без подарков.
  Мои переходы через кордегардию так и проходили в одиночестве - Ханс прятался. Но дознаватель Гуго сумел меня подкараулить и совместно с ещё одним дознавателем-искусником, сопровоздавшим его, попросил о встрече.
  - Ome, non possum eni de capite meo verba illa quae de quinto elemento mihi narrasti (Оме, у меня из головы не выходят те слова, что вы мне сказали о пятой стихии), - начал Гуго, - hic cum Waltero. Obiter occurrendum Waltero Hornburg, perito interrogato Mainau custodibus (мы здесь посоветовались с Вальтером... Он тоже считает, что наличие пятой стихии невозможно. Кстати, познакомьтесь - это Вальтер Хорнбург, дознаватель-искусник стражи Майнау).
  Стоявший рядом ещё один дознаватель молча кивнул. Тоже вот, здоровенный мужик, с яркими серо-стальными глазами, одного роста с Гуго - под два метра (вообще искусники выше ростом чем обычные здешние люди и глаза у них всегда яркого насыщенного цвета - это отличительный признак любого искусника), только волосы потемнее и возрастом чуть старше, морда тоже симпатичная (Да, Улька, да!). В общем два этих монстра сыска скромно попросили меня посидеть с ними в элитном кабаке - естественно в кабинете - и рассказать им, что мне известно о пятой стихии.
  Надо что-то придумать. Нет, про вакуум я расскажу, что знаю, а вот откуда я об этом знаю - это и надо придумать. Сослаться на Великое герцогство? Живя там, Улька не был искусником, латыни не знал. Разве только наплести, что у маркиза Аранда был (бля, здесь никто не знает кто я такой и откуда!)... Схола Лирнесса? А если кто-то из дознавателей учился там? Опять же, их специально учили чувствовать ложь... Попал!..
  В коридоре нас встретил Отто фон Эстельфельд - начальник стражи:
  - Вы куда это собрались?
  Оба искусника подтянулись, напряглись.
  - Отто, нам по делам службы необходимо переговорить с оме Шварцманом, - откликнулся Гуго.
  - По делам службы? О, извините, оме Шварцман. Вы снова у нас? - начальник стражи обернулся ко мне, - Конечно, если по делам службы, то...
  - Оме Шварцман, я могу на вас надеяться? - вдруг обратился ко мне фон Эстельфельд.
  - Что вы имеете в виду? - ответил я на неожиданный вопрос.
  - Что оба моих дознавателя вернутся живыми и здоровыми после встречи с вами? - разъяснил начальник стражи.
  - Я такой страшный?
  - О нет, конечно же, оме Шварцман, я ни в коем случае не имел ввиду вашу внешность, но...
  - Мы искусники, господин фон Эстельфельд. Великая Сила запрещает нам наносить друг другу ущерб. Так ведь? - я повернулся к дознавателям.
  Оба кивнули.
  - Так что обещаю, что верну обоих ваших дознавателей в целости и сохранности, - не смог я удержаться от подколки.
  Проследовав через пустынный двор кордегардии (и как это эти стервецы узнают, когда я появляюсь в её стенах?), мы втроём перешли улицу и через некоторое время оказались в том самом пафосном трактире, а скорее даже ресторане, в котором Дитрич отмечал свой коммерческий успех.
  Прошли в кабинет, там же разделись, омеги-подавальщики в белых передничках подали помыть руки и внимательно выслушали заказ искусников. Мне оба дознавателя любезно предложили выбрать самому. Хм... перекусить с мороза горяченького - это просто великолепно! Я, не чинясь, сделал заказ и мы, пока не принесли заказанное, приступили к холодным закускам и аперитиву. Слабое вино на пряностях было великолепно, но мне следует быть осторожным - если Гуго сразу, ещё до этой встречи, обозначил своё отношение к менталистам-искусникам - я ему не нравлюсь, то Вальтер Хорнбург - тёмная лошадка. Какой спектакль захотят разыграть передо мной два этих сыскаря неизвестно. Поэтому - пока сидим и слушаем. Зададут вопросы - будем отвечать (если захотим, конечно).
  - Ome Schwartzman, tam subito in nostra civitate visus es (Оме Шварцман, вы так неожиданно появились в нашем городе), - начал Гуго, - et speciem tuam quomodo induam (и ваше появление, как бы это сказать...), - он помялся, подбирая слова, - intonuit... Modo me conjecturis de fato tuo perii... Vidi te, ahem, sine vestibus, dicamus, et videtur mihi te multum ire per. Unde venistis? (прогремело... Что я просто теряюсь в догадках о вашей судьбе... Я видел вас, кх-м, без одежды, скажем так, и мне кажется, что вам довелось многое пережить. Откуда вы здесь?)
  Я сидел, потягивая кир (его нам подали в дополнение к вину), жевал орешки и размышлял - стоит вообще открывать рот или просто молча улыбаться? Пауза тянулась и тянулась...
  - Quid respondeam?(Мне стоит отвечать?) - наконец не выдержал я.
  - Immo vero (О нет, конечно), - Гуго поднял руки в примиряющем жесте, - Justum mihi videtur (Просто мне кажется, что)...
  - In his consentiamus: de quinta parte dicam tibi, sed de hac persona disputare desinemus. Haec progressio conventus nostri convenit vobis? (Давайте сойдёмся на следующем: я расскажу вам о пятой стихии, но на этом мы прекратим обсуждение моей особы. Такое развитие нашей встречи вас устраивает?), - предложил я.
  Альфы переглянулись. Кивнули - конечно, их устраивает. Ещё бы не устраивало - я ведь могу и просто молча уйти.
  - Incipiamus igitur. Dicam statim, fabulam fortasse meam aliquantulum academicam futuram, sed me non spontaneum artificem (Итак, начнём. Сразу скажу, что возможно мой рассказ будет несколько академичен, но я не являюсь искусником-стихийником (по лицам альф пробежала тень), quare haec indicia mihi superflua sunt, - (следовательно, мне эта информация без надобности), - я остановился, покачал кир в бокале, отпил и продолжил, - quid scis de structura materiae? (Что вы знаете о строении вещества?)
  Оба пожали плечами.
  - In genere quid tibi de Magna Potestate dixerunt? Quid, saltem de parte elementi? (А вообще, что вам рассказывали о Великой Силе? Ну, по крайней мере, о стихийной её части?) - решил зайти с другой стороны - мне нужна информация о Великой Силе.
  - Ubi studui, dixerunt Magnam Potestatem omnia in mundo permeare. Omnes fetus eius sumus. Et omnes homines possunt penitus cum ea (Там, где я учился, говорили, что Великая Сила пронизывает всё в мире. Все мы её порождения. И все люди могут взаимодействовать с ней), - начал рассказывать Вальтер Хорнбург.
  Гуго согласно кивнул, подтверждая его слова.
  - Magna igitur vis, cum sit omnium rerum incomprehensibilis et omnino incomprehensibilis, non unus ex populo dominis omnes suas rationes attigerit simul. Magna pars artificum sunt elementarii. Plures sanatores periti sunt. Pauciores sunt artifices. 99% sunt alpha. Omnes omega magistri sanati sunt. Et modo audivi quod mentalistae sunt (Так вот, поскольку Великая Сила всеобъемлюща и до конца непостижима, ни одному из людей, являющимся искусниками, не удалось овладеть всеми её аспектами одновременно. Подавляющее большинство искусников - это стихийники. Есть некоторое количество искусников-целителей. Ещё меньше искусников-артефакторов. На 99% все они альфы. Все искусники-омеги - это целители. И я только слышал, что бывают искусники-менталисты), - дознаватель многозначительно посмотрел на Гуго, - Hugo mihi dixit de specialitate tua, ome.(Гуго мне говорил о вашей специализации, оме...)
  - Non placet mentista, monsieur Walter? (Вам тоже не нравятся менталисты, господин Вальтер?) - в лоб спросил я его.
  - Ego certe nunquam eos offendit. Non potui opinari...(Ну, нет, конечно, я никогда с ними не сталкивался. Не успел, так сказать, составить мнение...)
  - Et monsieur Hugo talem opinionem habet (А господин Гуго такое мнение имеет), - перевёл я стрелку на Гуго.
  - Imo, non, o, quid es, omnino non considero mentales, aliquid tale... (Нет, нет, оме, что вы, я вовсе не считаю искусников-менталистов, чем-то таким...), - вскинулся Гуго.
  Я отпил маленький глоток кира. Вкусно...
  В разговоре снова повисла тягостная пауза. Я сидел и наслаждался тишиной. А дознаватели, судя по всему, прокручивали в голове разговор и искали - не оскорбился ли я их высказываниями. Ведь знатные оме так непостоянны и мнительны. Так то мне глубоко фиолетово на их слова. Но они-то об этом не знают!
  - Bene, pergamus sermonem... Et, iudices, pro vestra libertate gratias agimus. (Ну что ж... Продолжаем разговор... И, господа, спасибо за откровенность), - немного поёрничал я.
  В самом деле, с этими оме не знаешь как себя вести. Омега-искусник! Менталист! Откуда?! Сидит сейчас это "чудо" в лучшем ресторане Майнау, пудрит нам мозги. Сверкает очками. Делает умное лицо. Как же, "мой супруг - Великая Сила", ля-ля-ля! А сам, наверное, два плюс два сложить не может! Оме! Сидит, постукивает пальчиками с розовыми ноготками с чёрными кончиками маникюра по столу. Ручки белые, нежные. Небось, в жизни тяжелее члена ничего и не поднимал. Рожа, правда, подгуляла - вся исполосована рубцами. А наверное, симпатичный был. Где же ему так досталось? Очки ещё эти синие. Ведь знаю, что глаз у него нет, а вот в очках Шварцман выглядит стильно. Одежда ещё эта, серо-стальная охотничья куртка, кожаный жилет - всё подобрано в тон, видно, что стоит немалых денег. Аристократ, мля! Поди и не знает, что значит учиться на медные деньги. И Вальтер ещё хвост перед ним распустил.
  Дознаватель Гуго Боот сам был родом из поморских бондов-рыбаков. Один из здешних искусников приметил способного мальчишку. Поднатаскал кое в каких знаниях о Великой Силе, а потом замолвил словечко перед руководством училища Силы в столице Тилории. Гуго отучился там, получил дворянский статус, как безденежный студиозус подписал контракт и был направлен служить дознавателем в родные места - в Майнау.
  Вальтер Хорнбург был родом из столицы, где, хоть его родители и не были дворянами, не бедствовал - отец его держал лавку в Торговых рядах. Тоже был студиозусом училища Силы, а в Майнау попал после того как их развесёлая компашка, отмечая выпуск, разнесла в щепки один из кабаков в тех же Торговых рядах (сильно подпившие альфы-искусники способны и не на такое - алкоголь срывает в голове все стопоры!). Столичная Гильдия торговцев, имевшая немалый вес в городе, нажаловалась руководству училища, с погромщиков удержали стоимость нанесённого ущерба (отец был в ярости!), заставили подписать контракт и разослали по дальним городкам, удовлетворяя давние запросы местных властей на искусников. С тех пор прошло уже достаточно времени, Вальтер обжился в Майнау, срок его пятнадцатилетнего контракта подходил к концу, он уже надеялся вернуться в столицу и тут война с Барбанулом, а затем и гибель самой Тилории...
  И если Гуго, что называется, грыз гранит науки - откуда и знал о менталистах, то Вальтер Хорнбург учился не напрягаясь, весьма посредственно освоив Великую Силу (в одно ухо влетало, в другое вылетало).
  На днях Гуго рассказал Вальтеру об оме Шварцмане. Хотя это имя по долгу службы было известно дознавателю, но Гуго поделился с ним теми выводами, к которым недавно пришёл, общаясь с омегой-искусником. Тот был менталистом! По крайней мере, оме Шварцман вывод Гуго не опровергал. Во всей Тилории не было ни одного менталиста! По слухам, был менталист в схоле Лирнесса, но правда это или нет - дело тёмное.
  Заинтересовавшийся Вальтер принялся рыться в той литературе по Великой Силе, которую привёз с собой из столицы. Информация о менталистах была весьма интересной. Одно только перечисление их способностей чего стоило! Телепатия, телекинез, телеметрия, телепортация, пирокинез, левитация, гипноз, ясновидение, экстрасенсорика. Из всего перечисленного стихийникам было доступно только взаимодействие с огнём - и как бы не получше, чем эта способность менталистов.
  Поскольку владение Великой Силой требовало холодного ума (об этом, как заведённые твердили все преподаватели столичного училища), а умения менталистов базировались на развитом воображении, то эти требования частенько противоречили друг другу. Практически никто из альф-искусников, с детских лет развивавших логику и рациональное мышление, не мог достигнуть той свободы воображения, которая необходима для овладения искусством менталистики.
  Инициация Великой Силой накладывает жёсткие рамки на когнитивные функции мозга искусников. Возрастной диапазон инициации невелик - от 13 до 16 лет, мозг в это время весьма гибок и, попав в определённые для него рамки, подстраивается под них, получая перекос в гипертрофировано рациональное мышление. Это, в свою очередь, здорово помогает осваивать Великую Силу, но в то же время накладывает определённые ограничения. Наличие омег-истинных помогает альфам (альфы вообще, не только искусники, несколько холодноваты в эмоциональном плане) раскачивать эмоциональную составляющую психики, но столь резкий эмоциональный сдвиг напрочь закрывает возможность овладения Великой Силой. Бывали случаи полного отрезания искусника от Великой Силы из-за увеличившейся эмоциональности (а какой же маг захочет лишиться магии!).
  Нет, в более зрелом возрасте альфы-искусники могут иметь омег-истинных (правда, не более одного - большее количество чревато отрезанием от Великой Силы - альфа становится черезчур эмоциональным), там, конечно, бегают свои тараканы, - ну, например, альфа-искусник в силу эмоциональной холодности весьма неприятный супруг для гиперэмоционального омеги (не в смысле, что не любит супруга, а просто чувства омеги, его мироощущение не всегда находят отклик у альфы) - эдакий терминатор-шварцнеггер с каменным лицом - сделает всё для супруга, отдаст жизнь, если надо, но останется рациональным до мозга костей бесчувственным (внешне) болваном.
  Но кто из альф имеет омег-истинных в 13 лет? Династические браки знати всех сортов - исключение. Но там, как правило, и альфы не искусники. Вообще, царствующие дома Эльтерры на редкость мало имеют в своём составе искусников. Те тоже, в свою очередь, не стремятся править государствами - слишком хлопотное это дело. А политика никогда чистотой не отличалась. Искусники, чувствующие ложь и не могущие вредить друг другу, сторонятся политики как только могут. Власти Лирнесса единственное исключение на всей Эльтерре.
  И вот у нас, тут, в Майнау омега-искусник-менталист! Сидит, молчит, пьёт кир... Тряхнуть бы его как следует, чтобы раскололся до самой жопы. Хм-м. До жопы... Но нельзя. Сила Великая не позволит. В каком-то смысле это хорошо. Ведь и он, как менталист, не может на нас воздействовать. А там... Там может быть всё, что угодно... Сила оме-менталиста неизвестна, на какое количество людей он может воздействовать одновременно? В литературе встречаются сведения, что были менталисты, способные воздействовать на целые армии... Страшная сила, если честно... Повезло нам с Вальтером. Повезло... Отто рассказывал, что этот оме, когда его зажали декады три назад, угрожал весь город положить. Ну, положим, с искусниками у него это не пройдёт. Вот только, сколько нас, искусников, в Майнау? Двадцать человек...
  Подали горячее... Возбуждённые наличием сразу двух альф, трое омег-официантов пусть и не сильно, но выделяющих феромоны (суки такие!), быстро накрыли стол. Разлили к нежному, тающему во рту, мясу неплохое красное вино (с винами Шиарре, конечно, и рядом не стояло!). Жгучее любопытство с их стороны, немножко сексуального возбуждения, интерес и в мою, в том числе, сторону. Хотя по длинным волосам чётко видно, что я знатный омега, но тем не менее...
  А вот интересно, хлеб-то подали серый (смесь пшеничной и ржаной муки). И это лучший ресторан в городе! По-видимому, всю пшеницу выкупили для наместника - надо уточнить у Дитрича - кому он загнал остатки пшеницы. Майнау теперь столичный город Тилории (всё, что осталось от весьма крупного королевства) - надо соответствовать статусу. Хотя я бы на их месте попытался растить пшеницу тут - всё равно большая часть года тёплая - зима из десятимесячного здешнего года составляет только два с половиной месяца. Хоть лето относительно короткое и сырое - море рядом. Зато травы - море. Сыры и молочка всех видов! А алкашку можно из мёда делать. Пиво, опять же. Аквавиту тут всё равно никто не пьёт.
  - Sic (Итак), - начал я прерванный разговор, - Ego non audiebam aliquid a te. Ille est cur. Dicam quid novi de quinto elemento...(толком я от вас ничего не услышал. Поэтому. Я вам расскажу, что мне известно о пятой стихии...)
  - Unde tibi hanc informationem impetro...Ome (Откуда у вас эти сведения... Оме), - прервал меня Гуго
  - Taceo de hoc Hugo interrogante. Non habeo tibi omnia dicam? Ita? (Позвольте мне умолчать об этом, дознаватель Гуго. Я ведь, не обязан раскрывать вам всё? Так?) - надавил я на альфу, - praeterea uterque vestrum semper sentire poteritis utrum verum dicam an non (кроме того, вы оба всегда сможете почувствовать - правду я говорю или нет).
  - Sit scriptor committitur (Начнём), - я отложил столовые приборы, откинулся на высокую спинку стула, на котором сидел, поставил пальцы рук домиком перед подбородком, постучал ими друг о друга, разглядывая ногти, хм, подровнять бы надо, - Quomodo explicas? Hic. Ex quis expedita. Aquam. Potest solidus, liquidus, in vaporem vertit. Aqua urere potest...(Как бы вам объяснить? Вот. С чего попроще. Вода. Она может быть твёрдой, жидкой, превращается в пар. Вода может гореть...)
  Альфы удивлённо подняли брови.
  - Forsitan, fortasse. Videmus eiusdem aquae quatuor varietates. Sed quid est aqua? Scisne? (Может, может. Мы видим четыре разновидности той же воды. Но из чего состоит вода? Знаете?)
  Молчание.
  - Bene aqua - aqua est (Ну, вода - это вода), - выдавил из себя Вальтер.
  - Ita est intelligibile, sed quid est compositio? Nescit aliquis? (Да это-то понятно, но какой у неё состав? Кто-нибудь знает?)
  Опять молчат.
  - In universum scis quid spiramus homines? (А вообще вы знаете, чем мы, люди, дышим?)
  - Per aerem?(Воздухом?) - ответил в этот раз Гуго.
  - Plane aerem esse manifestum est. Quid est aer? (Да понятно, что воздухом. А что такое воздух?)
  Тишина. Я вздохнул. Чтобы получить ответы на эти вопросы человечество на Земле прошло большой и нелёгкий путь познания.
  - Expediam. Ad interrogationes propositas, debebis me per aliquod tempus audire. Paratus es? (Разъясню. Чтобы ответить на поставленные вопросы придётся вам меня слушать довольно долго. Вы готовы?) - снова обратился я к альфам, - Memento, interrogator, ipse mihi narrasti pigros esse et incuriosos. Sic.(Помните, дознаватель, вы мне сами сказали, что люди ленивы и нелюбопытны. Так вот.) Esne piger et incuriosus? - я указал пальцем в обоих альф, - Si sic, conventum hic agamus. Et nisi...(Вы - ленивы и нелюбопытны? Если да, то давайте на этом закончим нашу встречу. А если нет...)
  - Imo parati sumus ad te, unc auscultare. Quid tu vero?(Да готовы мы вас слушать, оме. Что вы, в самом деле?) - высказался Вальтер.
  - Fine. Aer mixtura vaporum est. Et unum tantum ex his aptum est respirationi hominum et animalium. Amet gas dicitur oxygeni. Imo, id est quod dicti artifices qui hanc rem studuerunt. Nec, monsieur Hugo, ubi isti artifices vixerunt, non dicam tibi. (Хорошо. Воздух это смесь газов. И только один из них пригоден для дыхания людей и животных. Пригодный для дыхания газ называется кислород. Да, так его назвали искусники, изучавшие этот вопрос. И нет, господин Гуго, где жили эти искусники, я вам не скажу), - сразу пресёк я вопрос Гуго, - Aqua etiam est mixtura duorum vaporum. (Вода, это тоже смесь двух газов.)
  Альфы удивлённо задрали брови ещё раз.
  - Expediam. Mixtio duorum vaporum aquarum formantium non est mixtio mere mechanica sicut aer. Multum in hoc mundo constat ex minimis unitatibus, atomis sic dictis. Atomi diversorum elementorum diversimode componunt ad novas substantias formandas. Ita unum atomum oxygenii cum duobus atomis hydrogenii aquae formant. Connexio horum atomorum validissima est. Rursus atomi etiam composita sunt. Hoc magni momenti est. Hoc est, quod ignis plasma est. Et plasma constat ex atomis, expertibus conchis. Hoc significat, si atomi, quae aquam faciunt, his conchis privati sint, fiet in plasma, i.e. ardebit. (Я поясню. Смесь двух газов образующая воду, не чисто механическая смесь, как воздух. Многое в этом мире состоит из мельчайших единиц, так называемых атомов. Атомы разных элементов соединяются разными способами и образуют новые вещества. Так вот, один атом кислорода, соединённый с двумя атомами водорода образуют воду. Соединение этих атомов очень прочно. Атомы, в свою очередь, тоже являются составными. Это важный момент. Дело в том, что огонь - это плазма. А плазма состоит из атомов, лишённых своих оболочек. Это значит, что если атомы, составляющие воду, лишить этих оболочек, она превратится в плазму, т.е. будет гореть.)
  - Sed aqua contraria est igni: unde venis! (Но вода противоположна огню, как же так!) - воскликнул он Вальтер.
  - Quid de vapore? Haec aqua gaseosa est. Estne oppositum ignis in hac forma? Sed id elementum orci. Quid de glacie? Solidum est, ac terrae elementum est. Sed simul aqua passim est, ut ultricies non liquida. Id est nec elementum a. Quid loquor? Circulus enim elementaris est circa aggregatum materiae statum. Et tales sunt civitates quinque. Singulae istae civitates frequentia vibrationum atomorum particularem substantiam constituunt. Quo frequentiores vibrationes, eo mobilior substantia data. (А пар? Это же газообразная вода. Она в этом виде тоже противоположна огню? Но это же стихия воздуха. А лёд? Он твёрдый, а - это стихия земли. Но в тоже время и там и там - вода, просто она не жидкая. То есть не является стихией воды. Я почему об этом говорю? Стихийный круг, на самом деле, это об агрегатных состояниях вещества. И таких состояний - пять. Каждое из этих состояний характеризуется частотой колебаний атомов, составляющих конкретное вещество. Чем чаще колебания, тем более подвижно данное вещество.)
  Гуго удивлённо покачал головой, а Вальтер, не отрываясь, смотрел на меня, следя за каждым моим движением. Голова его потихоньку наливалась краснотой.
  - Monsieur Walter, tam intente me aspicis... Num aliquid mali dixi? (Господин Вальтер, вы так пристально на меня смотрите... Я что-то не так сказал?)
  Какое-то наваждение спало с Вальтера, он очнулся и уже осмысленно посмотрел на меня:
  - Oh, ome Schwartzman, multa narras talia ... Unde haec notitia venit? Quis, quando et quomodo atomorum existentiam curo conderet? Cur non usquam scriptum est? (Ох, оме Шварцман, вы рассказываете много такого... Откуда эти сведения? Кто, когда и как сумел установить существование атомов? Почему об этом нигде не пишут?)
  - Bene, si haec indicia non occurrerint, non hoc significat quod nullibi scribere. Efto? (Ну, если вам не попадалась эта информация, это не означает, что об этом нигде не пишут. Согласитесь?) - ответил я. На Эльтерре об этом не пишут, пишут на Земле, но Вальтеру эта информация действительно не попадалась. И не попадётся. Я говорю только правду.
  - Quidquid ex atomis fit, in plasma verti potest. Satis est testas atomos privare. Et quintus status materiae, qui dicitur vacuum, tali materia notatur, quod differentia generum materiae deleatur, et talis messis formatur. Hinc polentam, tremulis suis demissis, quamlibet substantiam creare potes. Praeterea, hic nuntius nullo modo figi potest - eo nimirum, quod quaelibet fixatio materiae altae frequentiae impossibilis est ope materiae inferioris frequentiae. Videntibus alicui videtur quod nihil sit ibi vanitas.(Всё, что состоит из атомов можно превратить в плазму. Достаточно лишить атомов их оболочек. А пятое состояние вещества - оно названо вакуум, характеризуется таким состоянием вещества, что различие между видами вещества стирается - образуется такая своеобразная каша. Из этой каши путём понижения её колебаний можно создать любую разновидность вещества. Причём, эта каша никак не может быть зафиксирована - по той простой причине, что любая фиксация высокочастотной материи невозможна с помощью более низкочастотной материи. Любому наблюдателю кажется, что там ничего нет - пустота.)
  Оба альфы с остекленевшими взглядами смотрели на меня. Похоже как, им непонятно. Ну что ж, это их проблемы - я разъяснил как смог.
  - Heus iudices (Эй, господа), - я пощёлкал пальцами руки - альфы отмерли, моргнули, - istuc tibi narrare volui (Вот примерно это я и хотел вам сказать.)
  Ну действительно, я не сказал ни слова лжи. Другое дело не рассказал всего. Но кто сказал, что я должен это сделать?
  Подали десерт и я погрузился в наслаждение великолепным фруктовым десертом с мороженым - в высокой стеклянной креманке слоями были уложены мороженое и кусочки сочных свежих фруктов, видимо сохраняемых в стазисе.
  - Ome,non tu eni nobis mentitus es, sed intelligens quid dixti arduum nobis est. Nempe in fortissimis artificum scholis studuisti. Nonne in Lyrness? (Оме, вы нам не солгали, но понимание вами рассказанного несколько сложно для нас. Очевидно, вы учились в какой-то очень сильной схоле искусников. Не в Лирнессе ли?) - дознаватель Гуго не оставлял попыток выяснить источник моих знаний.
  Я молча развёл руками - понимайте как хотите, ваши ошибки - это ваши ошибки.
  - Tantum vobis unum dicam, iudices. Cum vacuo auxilio, in quantitatibus infinitis aliquam substantiam ad voluntatem potes creare. Sed non sum physicus, ut facerem non est apud me. Et in fine, iudices, non habetis apud me querimoniam de vobis sperem ? Monsieur von Estelfeld pollicitus sum me te incolumem rediturum esse.(Могу вам только сказать одно, господа. С помощью вакуума можно по желанию создавать любое вещество в неограниченном количестве. Но я не стихийник, поэтому с тем, как это делать - не ко мне. И в заключение, господа, надеюсь, вы не в претензии ко мне? Я обещал господину фон Эстельфельду, что верну вас в целости и сохранности), - завершил я своё выступление перед обалдевшей публикой.
  Так, этот гештальт я закрыл. О пятой стихии рассказал, что они с ней будут делать, смогут ли использовать - не моё дело. Вообще использовать вакуум, зная только название - это я вам доложу... Но я не врал, они это чувствовали.
  Подозвал омегу официанта, рассчитался за съеденное (альфы пытались протестовать, но я пресёк эти попытки - ещё не хватало попасть к категорию ужинаемых девушек!) - целых два гульдена - охренеть от этих цен! Оделся и вышел на морозную тёмную улицу - пока мы трепались короткий зимний день угас. Рванул в свой овраг. Эльфи, Веник - я к вам иду!
  Омега соскучился, бросился мне навстречу с обнимашками - ещё бы, я в этот раз пробыл в городе целый день и вернулся затемно! Обычные наши вечерние хлопоты с кормлением Веника и Машки, наши посиделки с Эльфи за ярко освещённым столом, где он, под уютный треск дров в печке, рассказывал мне о том, что он делал днём, каких успехов достиг в готовке и уходе за Веником, что за день сотворила Машка (хулиганка ещё та! - сидит сейчас на печке, наблюдает за нами и внимательно слушает разговоры), а я держу балдеющего Веника на руках и верчу его, пытаясь с ним играть... Наверное, вот таким и бывает счастье... Как там: маленький домик, русская печка, пол деревянный, лавка и свечка. Полный набор! За исключением свечки - вместо неё осветительный шарик.
  Я протянул руку через стол и, взяв в ладонь щёчку Эльфи, погладил его большим пальцем. Омега, увлечённо рассказывающий о том сколько раз за сегодня Машка вытребовала у него еду, остановился на полуслове:
  - Что, оме?
  - Нет, нет, ничего, рассказывай, я слушаю...
  
  
  
  Глава XLVII
  
  Вот так.
  Внедрённая мной программа раскрылась в голове Ара и разрушила его мозг. Наловчился я такие программы устанавливать весьма здорово. На нынешний момент это лучшая моя работа - программа внедрена и раскрылась не сразу, отработала несколько дней и адекватно - так, что ни у кого не возникло подозрений, реагировала на действия подопытного. Более того, из головы не вышла, а закольцевалась в ней и ходила по кругу, разрушая всё вокруг. Как говорится - дорогу осилит идущий. Вот Ар её и осилил.
  С утра я смотался в город, добыл свежих фруктов - их действительно сохраняли под стазисом - такие артефакты были недороги, почти любой искусник мог клепать их сотнями (мне попадалось ещё в замковой библиотеке - обучение изготовлению самых простых артефактов входило в обязательную программу для поголовно всех искусников). Даже рыбаки с побережья ими пользовались, таская свежайшую рыбу в город. Запасся вином (скоро оно станет страшным дефицитом!), продуктами, орехами трёх сортов и специями. На базаре на глаза в ряду, где торговали бывшим в употреблении товаром, попались широкие стеклянные фужеры - видимо, кто-то распродавал остатки былой роскоши. Пригодятся! - подумалось мне. Креманки же! И тут же в голове завертелись шестерёнки, вспоминая рецепты блюд - в основном десертов, в которых используются креманки. Как говорится - на ловца и зверь бежит. Ворожит мне Великая Сила, ворожит.
  Заскочил к Сиджи и Юту. Великая Сила уже защищала их головы (установка языка - последнее, что у меня получилось провернуть с ними) и мне не удалось поставить программу прибытия и поздравления детишек Дедом Морозом, хотя очень хотелось, но, видно, не судьба. Поэтому вручил подарки сам, чем вызвал восторженный писк. Проверил успехи Адельки, а вот тут было стыдно - про подарок ему забыл. Забрал заказ у ювелира и вернулся...
  И вот уже всё затихло - стремительно надвигался Новый Год! Мой первый в этом мире.
  Зима. Пусть и такая суровая. Тихий зимний лес. Лёгкий снежок. Как по заказу. Специально. Мне всегда нравился.
  Стемнело.
  И подкатило ожидание чего-то... Чего-то такого, таинственного, сказочного. Что бывает только раз в году... Именно на Новый Год. Вот сейчас отвернёшься и под ёлкой окажутся подарки, принесённые Дедом Морозом. А повернёшься и его нет... Уже ушёл... Не показался. И бежишь за ним, пытаешься догнать, увидеть, окликнуть... Нет...
  А запах свежей хвои от принесённой ёлки? Вперемежку с запахом мандаринов... Целый пласт воспоминаний, ассоциаций... Далёкий отзвук тех благословенных лет... И вот ты уже маленький, и ждёшь и прыгаешь по полу в предвкушении чуда. Которое бывает только раз в году. И в этот раз уж точно подкараулишь Деда Мороза и увидишь как он приносит подарки... А он всё равно не показывается... Уж очень ловко прячется... И опять надеешься поймать его на "месте преступления"... И только потом, повзрослев, понимаешь, что тем самым Дедом Морозом были родители, которых уже нет...
  А у нас с Эльфи тоже была ёлка. Я принёс и под удивлённым взглядом омеги утвердил её на полу. Машка тут же взялась обнюхивать новый предмет, а Эльфи скептически вопросил:
  - И что это будет, оме?
  - Как что? Новый год встречать будем!
  - А ёлка зачем?
  - Ну как же, - я начал импровизировать, - Вот представь, где-то далеко, далеко на востоке, там, где встаёт солнце, начинается новый год. И пока он доберётся до нас станет уже совсем темно. А в полночь... О-о, Эльфи в полночь и происходят самые таинственные события, - подошёл к омеге почти вплотную и начал шептать ему на ухо, - Мороз усиливается. В лесу становится тихо-тихо... Представил?
  Впечатлительный Эльфи кивнул, ёжась и слушая мои слова:
  - Во-от... А мы с тобой спать не будем... И знаешь почему?
  - Почему? - выдохнул заинтересованный омега.
  - В полночь..... - я держал паузу, нагнетая обстановку, - В полночь по лесу к тем, кто его ждёт, приходит Дед Мороз...
  - Кто это, оме? - вымолвил с придыханием Эльфи.
  - О-о... Это такой человек. Даже не человек, а дух...
  - Дух! - чуть не взвизгнул от ужаса Эльфи.
  - Да дух, но дух этот добрый...иногда... Правда приходит не ко всем, а только к тем, кто его ждёт. Он приходит только к тем, кто в свой дом ставит ёлку. Только к тем, кто чисто убрал своё жилище и приготовил вкусный праздничный ужин... Только к таким людям он и приходит, - закончил я.
  - Ну-у, - разочарованно протянул омега, - всего-то...
  - Да Эльфи, всего-то. Но тем, кто его ждёт он дарит подарки... При этом увидеть его нельзя. Он почти никому не показывается. Только самым маленьким детям, и то не всегда..., - я сглотнул комок в горле, - он любит детей...
  - Чего-то вы не то говорите, оме, - через некоторое время пробурчал Эльфи, с которого схлынуло наваждение, созданных мной образов, - Какой такой Дед Мороз? Кто он? Я про него слышу первый раз... И никто про него не слышал никогда...
  - Это у вас, в Тилории не слышали, а у нас в Великом герцогстве так было каждый новый год, - наставительно сказал я, а Улька в моей голове зашебуршился: "Опять вы, господин Макс, выдумываете"
  "Не любо не слушай, а врать не мешай", - сразил я своего альтер эго народной мудростью.
  - В общем, мы с тобой сегодня не спим до полуночи, - волюнтаристски завершил я дискуссию с Эльфи.
  И вообще пора ему в голову русский язык ставить, а то некомфортно. Мелким поставил, а Личного Слугу обошёл - непорядок.
  Кулинарная книга была в очередной раз распотрошена на предмет приготовления праздничного ужина из принесённых мной продуктов. Повязав по-пиратски голову шёлковым лоскутом из остатков одной из рубашек Шиарре и подвернув рукава я, под удивлёнными взглядами Эльфи и горячо поддержавшей меня Машки, полупогрузившись в потоки Великой Силы, занялся кулинарным творчеством:
  Кипела вода, просеивалась мука, перетирался в песок и пудру сахар, обжаривались орехи, промывался в трёх водах изюм, ополаскивались перепачканные сковороды и миски, а я как дирижёр слаженного оркестра творил - практически ничего не касаясь руками, помешивал, пробовал на вкус, проверяя готовность, тыкал деревянной лучинкой, затворял жидкое тесто, тёр лимонную цедру, взбивал яйца с сахаром, чистил, резал и обжаривал картошку, варил сироп с фруктами, взбивал сливки, сразу на двух сковородах пёк тонюсенькие полупрозрачные блины, а ещё подходило тесто для хлеба...
  Эльфи был послан поставить под трубу родника бадью - мне постоянно была нужна вода - я наполнял умывальник телепортацией.
  Были испечены блины и завёрнута в них начинка в виде творожного крема для чего размягчённое масло было растёрто с яичными желтками и сахаром, смешано с протёртым творогом, а затем со взбитыми в густую пену сливками. Для аромата в начинку были добавлены ваниль и цедра лимона, для полного праздника вкуса туда же пошли изюм и мелко резаный миндаль.
  Рис, притащенный мной со складов Дитрича, был сварен в вязкую кашу на молоке, в неё я добавил при беспрерывном помешивании масло, яйца, яичные белки, предварительно взбитые с сахаром и, та-дам!, некрупно рубленые орехи и ваниль - остатки былой роскоши снабжения с юга. После этого поверхность каши была выровнена, посыпана размолотым в песок сахаром и тут же сахар был прижжён крохотным шариком пирокинеза. Сахар закарамелизовался и стал золотистым. Каша отправилась в горячую печь (кто бы знал, сколько дров понадобилось для всех новогодних изысков!). А потом!... М-м-м... А потом, на вынутую горячую кашу сверху были выложены сваренные и прогретые в густом сахарном сиропе дольки яблок, груш, персиков и местных лесных ягод... К каше был приготовлен горячий абрикосовый соус, напоследок каша была посыпана сверху рублеными поджаренными орехами.
  Из мясного, учитывая токсикоз Эльфи, были приготовлены котлеты из куриного филе, жаренные в тесте, а именно, филе курочки было замариновано на сорок минут в оливковом масле с добавлением лимонного сока и рубленой зелени, затем обмакнуто в жидкое тесто, обжарено на масле и доведено в печи, к филе я потрудился (телекинезом, само собой) порезать картошку соломкой, обжарить её и сбить томатный соус из дефицитных стазисных помидоров.
  На десерт для Эльфи я решил приготовить яблоки со сливками и орехами. Для чего очищенные яблоки были сварены в подкисленной лимонным соком воде, взбитые сливки были заправлены сахарной пудрой и поджаренными орехами. Всё это безобразие было уложено в пару креманок тонкого стекла и ещё сверху посыпано орешками.
  Себя я решил побаловать грушами в хересе - бутылку этого не самого дешёвого вина чисто случайно удалось найти в Майнау - груши проварил в воде с сахаром и лимонным соком, извлёк на тарелку, отвар был процежен, к нему добавлен сахар и херес. Миндаль для груш я залил горячей водой, вскипятил, очистил от кожицы и разрезал каждую косточку вдоль на 4-5 частей, а затем обжарил до коричневого цвета. Груши также были выложены в креманку, стеблем вверх (это важно!) и в них были ярусами натыканы кусочки жареного миндаля, а сверху медленно растёкся благоухающий хересом сироп.
  Заполировал я всё это извращение алкогольным напитком (да и чёрт с ним со всем! Однова живём!). Эльфи всё равно не дам, а себе... Какой же Новый Год без алкоголя?
  Сварил сахарный сироп, добавил практически последние найденные в Майнау запасы корицы, гвоздики, мускатного ореха и лимонной цедры, влил в полученную массу купленное неплохое красное вино, довёл до кипения и процедил, а на высокий стеклянный стакан повесил ломтик лимона.
  Наш небольшой домик весь пропах ароматами блюд готовящейся высокой кухни, так что даже от Машки пахло ванилью. Через печную трубу завлекательные запахи вынесло в лес. И, по-моему, все окрестные лесные жители только и делали, что принюхивались к аппетитным запахам. Переселимся в Лирнесс - ресторан открою!
  Сказать можно только одно - на меня накатило. И процесс пошёл. Так бывает иногда - раз, и что-то начинает получаться. Но почему-то нечасто. Кроме того, всё, что я сегодня приготовил на стол, кроме куриных котлет и жареной картошки содержало сахар, а это не есть хорошо. Хоть сахар здесь весьма дорог. Но под жёстким прессом токсикоза Эльфи удалось выкрутиться с набором блюд - всё моему омеге понравилось и, что называется, зашло. И самое главное! Я сознательно напитывал все свои изыски Великой Силой. Не знаю насколько это повлияло на вкус, но когда мы начали пробовать - это было что-то! Одно из двух: либо это влияние Великой Силы, либо я необыкновенно талантливый кулинар.
  Веник был накормлен около 16 местных часов (по нашему, по-земному, примерно 9 вечера), стол был застелен самым красивым из захваченных ещё в замке покрывал, шарик был погашен и зажжены свечи.
  Были извлечены часы Зульцберга и по ним я отсчитывал время, оставшееся до наступления Нового Года.
  Я медленно цедил красное вино, что ещё оставалось от всех моих кулинарных изысков, а Эльфи, завидуя, тянул сладенький компотик (беременным алкоголь низзя!).
  Слуховые и зрительные галлюцинации...
  Вот он, Эльфи, рядом, только руку протяни, никаких программ не надо. Просто бери и делай иллюзию прямо в его голове. Любую...
  Н-да... Понятно теперь такое настороженное отношение к менталистам со стороны дознавателя Гуго. Почему-то я только сейчас так концентрированно осознал, что мозг любого человека, кроме искусника, в здешнем мире для меня открытая книга, и даже не книга, а... наверное? блокнот для записей, так точнее. И вот для этого осознания мне пришлось весь вечер готовить, а потом сидеть за столом напротив омеги и заинтересованно разглядывать его.
  - Что такое, оме? Вы так пристально на меня смотрите? - поёжился он под моим взглядом, - У вас и так глаза... Не приведи Великая Сила никому увидеть, а вы ещё и так смотрите...
  - Нет, нет, ничего, это я так..., - ответил я.
  Эльфи чувствует, что я что-то замыслил по отношению к нему, да ещё и наша связь наверняка помогает.
  Ну что ж, приступим.
  Не ветер бушует над бором,
  Не с гор побежали ручьи -
  Мороз-воевода дозором
  Обходит владенья свои...
  На Эльфи навалилось что-то тяжёлое, неподъёмное, так что даже плечи ссутулились, а где-то в груди стало холодно-холодно.
  - Оме..., - едва выдавил он из себя.
  Его оме, любимый оме сидел прямо напротив него за накрытым столом, в русской печи угли ещё не прогорели до конца и бросали красноватый отсвет на стоящую напротив ёлку, пахло хвоей, ванилью, корицей, свежей выпечкой, горели две свечи, огоньки плясали в его невероятных страшных, бездушных и гипнотизирующих драконьих глазах, а распущенные белые волосы роскошной гривой расплескались по плечам. Прекрасное лицо его с когда-то безупречно гладкой и нежной кожей, чуть склонилось набок...
  - Что, маленький? - ласково спросил оме.
  Эльфи не смог вымолвить ни слова.
  Хруп...Хруп, хруп! Хруп!! Послышался всё нарастающий и нарастающий звук хрустящего промороженного снега под чьими-то, судя по всему, огромными ногами. Вот тот, большой, остановился. Снег взвизгнул под немалым весом. Постоял...
  Эльфи, сжавшись от необъяснимого ужаса, повернул голову к двери и съёжился за столом, лежавшая у тарелки рука омеги вздрогнула. Оме молча протянул руку и накрыл трясущуюся как заячий хвост, лапку Эльфи своей рукой. Сразу стало легче...
  Бух! Бух! Ударило два раза во вдруг показавшуюся хлипкой дверь.
  Я не боюсь, уговаривал себя Эльфи, ведь вот тут рядом оме, и он не боится, а как будто даже и улыбается, вон чуть дрогнули кончики губ. Улыбается же! Но страшно-о... и неожиданно писать хочется...
  И вдруг ёлка, ещё с утра принесённая оме и отодвинутая на время готовки к топчану, а сейчас снова выставленная на середину комнаты начала переливаться всеми цветами радуги, маленькие огонёчки - зелёные, красные, синие, жёлтые, белые замелькали в длинной хвое (оме сосну принёс, а говорил ёлка, елка!), отразились на стенах, и сразу стало весело, легко, как в детстве - вот когда у него день рожденья был. Эльфи расслабился, выпрямил плечи и всё также сидел, не выпуская своей руки из руки оме. Слева от него пахнуло холодом и в доме, около ёлки, вот прям совсем рядом с Эльфи, два шага - не больше, оказался высоченный, под потолок, огромный человек, в синих узорчатых рукавицах, в толстой, белого меха ярко-синей расшитой белыми узорами расстёгнутой овчинной шубе до пола с огромным лохматым воротником, полностью закрывавшим широченные плечи, сине-белые в вертикальную полоску штаны заправлены в мягкие сапоги белого войлока, голубая атласная рубашка с высоким, под горло расшитым невиданными узорами воротом с белыми жемчужными пуговками у левого плеча, подпоясанная узорчатым красно-белым поясом с кистями виднелась между пол шубы, на голове ярко-синяя, под цвет шубы, шапка с белой опушкой, густые длинные белые волосы выбивались из под шапки и концы их завивались кольцами, раскинувшись по воротнику шубы (почему-то именно это бросилось в глаза Эльфи), косматая густая белая бородища до середины груди с не менее густыми усами, никогда никем не виданная на Эльтерре свидетельствовала только об одном - это не человек. Грубое лицо с красными с мороза носом и щеками и глаза, прикрытые кустистыми бровями. Глаза ледяные, пронизывающие насквозь, видящие, казалось самую душу. Эльфи застыл без движения не в силах вымолвить ни слова. Слова или может быть крик, застряли в горле, ноги отказались повиноваться омеге и только тёплая рука оме, крепко сжавшая тонкие пальчики держала сознание и не давала свалиться в спасительный обморок.
  - Эльфи! - пробирающим нутро басом прогудел человек и что-то в ответ завибрировало глубоко внутри, ниже пупка. Да какой человек! Дух же! Оме говорил, а я не верил! Дед... Мороз... - заполошно мелькнула и пропала мысль в голове омеги.
  Расширенными глазами Эльфи увидел, как дух ударил здоровенным, со свой рост, костяным узорчатым посохом в пол и от удара по полу, по стенам и потолку прокатилось белое сияние, испещрённое морозными узорами, какие бывают на окнах зимой.
  Дух шагнул к омеге, Эльфи попробовал было метнуться, спрятаться, но рука оме держала и он остался на месте, приклеенный к табурету. Дед Мороз наклонился и заглянул в глаза омеги, пахнуло морозной свежестью, а глаза, с чёрными точками зрачков и светлой, бледно-серой, почти белой, радужкой, проникли в глубь души, мгновенно прошерстили там, выворачивая наизнанку, узрели одно им ведомое... И всё пропало...
  - Достоин! - услышал омега где-то далеко-далеко затихающий бас.
  На столе звякнуло. Эльфи опустил глаза - перед ним лежала бабочка. Брошь. Роскошная золотая брошь с разноцветными переливающимися крылышками из драгоценных камней, а рука оме так и держала и не отпускала.
  Потянуло смолистым дымком - в печи полыхнула и жарко занялась с весёлым треском ёлка, только что стоявшая посреди комнаты.
  "Ох, господин Макс, даже я немного струсил" - шепнул мне Улька.
  "Ну круто же! Чего вы стонете: страшно, страшно! Наоборот, здорово. Зато вера в Деда Мороза окрепнет. А потом Эльфи сыну расскажет, как ему Дед Мороз подарок вручил!", - ответил я.
  Эльфи заторможенно поднялся с табурета, выдохнул, расслабляясь, повертел головой, опять сел и вдруг уставился на пол, в то место, где ударил посох страшного духа. Ямка. Там был след! Омега задохнулся, кашлянул. Посмотрел на оме, всё также едва уловимо улыбавшегося. Осторожно дотронулся до покрывшейся капельками влаги, нагревающейся в тепле дома брошки. Подарок. Мне...
  Эльфи до самого сна не расставался с брошкой. Разглядывал, вертел под ярким светом зажжённого шарика (свечи мы погасили, отдав должное роскошному ужину). Так и заснул, сжимая подарок в кулачке.
  * * *
  Есть у меня ещё один одаряемый на Новый Год. Дитрич. Пришло время нам с ним встретиться вживую. Будет ему подарок. Да и мне тоже.
  В двадцать часов (время местное, здешняя полночь, сутки-то двадцатичасовые) Веник в очередной раз был накормлен - теперь уже до утра - идеальный младенец! И я, проверив ещё раз сон Эльфи и подкрепив его гипнотическим воздействием, отбыл к Нессельриденам.
  А Дитрич спал!
  Проскочив по первому этажу особняка, усыпил всех кого можно. Только большого полосатого кота, дремавшего у тёплой печи на мягком стуле, и приоткрывшего глаз на моё появление оставил без внимания. Ко второму этажу отнёсся повнимательнее - всё таки здесь народу побольше и спать им надо покрепче. А вот Крафт у нас спать не будет - я растормошил задремавшего было калечного хозяина дома, а омегу-сиделку, наоборот усыпил. Прислужники омег, в том числе и наперсник Дитрича, Идан, тоже крепко заснули под моим воздействием. У спальни Хильда с Лоррейном остановился - омеги только-только угомонились, утомлённые любовными ласками. Хильд уже задремал на груди у любовника, а Лоррейн, мечтательно улыбаясь, расслабленно водил пальчиками по точёному плечику Хильда. Спи уже, зараза такая! Лоррейн чуть повернулся к Хильду, потянулся губами, чмокнул его в лобик и, довольно выдохнув, закрыл глаза, крепко обняв худощавое тельце и, вдыхая родной успокаивающий запах, заснул.
  Проверив этаж ещё раз, я телепортировался в спальню Дитрича, скинул верхнюю одежду на стоявшее там кресло, стянул сапоги и, шлёпая босыми ногами, прошёл к кровати. Нет, это надо же! Спит!
  Расшнуровал штаны, расстегнул рубашку - всё это вместе с трусами отправилось на кресло. И вот стою я полностью обнажённый у кровати омеги, лунный свет (после полуночи небо очистилось) падает на мою исполосованную рубцами спину, так, что тень падает на Дитрича и, потирая подбородок ладонью, размышляю: а надо ли мне всё это?
  Омега что-то почувствовал во сне - видимо, участие демона в его жизни не прошло бесследно, вздохнул, завозился, потёр глаз, приподнял голову от подушки, прошептал:
  - Кто здесь?
  "Я" - прозвучало в его голове.
  Тело, тень от которого падала на Дитрича, тусклыми огонёчками осыпалось на пол (пафос - наше всё!), омега испуганно прикрыл рот ладошкой:
  - Господин мой, вы пришли!
  Тело Господина возникло с другой стороны кровати, он подошёл к её краю, опёрся коленями, протянул руку. Дитрич обернулся и в слабом лунном свете, падавшем через незадёрнутые портьеры, увидел совершенно незнакомого человека. Альфа... Хотя,.. альфа ли? Высокое подтянутое худощавое тело, пропорциональные мышцы, белая кожа и шрамы - на руке, на груди, на животе. Небольшой, неальфовский точно, член. Дитрич стыдливо поднял глаза на лицо. Очень, аристократично красив, если бы не едва видимая сетка рубцов на лице, а глаза! Теперь точно стало ясно - Господин. У этого человека глаза демона, а Дитрич знал только одного демона - Господина, значит это он.
  "Сегодня особая ночь. Я решил сделать подарок. Себе. Тебе - как получится" - прозвучал голос Господина в голове омеги. Сердце его зашлось от восторга. Сладко засосало под ложечкой. Господин пришёл к нему! Повод сейчас не важен!
  - Но... Господин мой.., у вас другое тело..., - прошептал Дитрич, запинаясь.
  "Да. Ты сможешь выдержать только его" - был ответ.
  Господин нагнулся ниже, скользнул раскрытой ладонью по щеке омеги - Дитрич блаженно закрыл глаза, подаваясь навстречу - протянул пальцы к затылку и, сначала осторожно, а затем всё сильнее и сильнее зажал, собрал в комок волосы на затылке Дитрича, повлёк к себе. Покорный воле Господина, омега, следуя за властной рукой, приподнялся над кроватью, упираясь руками в матрас, поднял лицо вверх. А Господин, ссыпав из-за спины целый поток белых тяжёлых волос пахнущих кондитерским специями, так, что их лица со всех сторон оказались ими закрыты, нагнувшись, приблизился к восторженному лицу Дитрича, вдохнул его запах, губы его удовлетворённо дрогнули, он выдохнул и до чувствительного носа омеги донёсся восхитительный сладкий запах корицы, гвоздики, чуть-чуть алкоголя. Господин дотронулся до губ омеги, давая ему почувствовать вкус этого запаха - сладкий вкус специй, груш и хереса. Дитрич несмело (невиданная милость!) откликнулся на прикосновение Господина, чуть шевельнул мгновенно обрётшими сверхчувствительность губами, потянулся за ними, но Господин уже отстранился от своего раба, так и не дав ему насладиться вкусом своих губ в полной мере. Сердце омеги забилось под сорочкой (та самая!), пальцы, едва не сломав маникюр, вцепились в простыню, ноги изысканно согнулись (играет, стервец, со мной играет!), поднимаясь и обрисовывая острые изящные колени, розовые ступни вытянули пальчики ног и проелозили по простыне. Ещё раз...
  Далась ему эта сорочка! Мгновение и телепортация обнажила омегу, зашвырнув невесомый шёлк на середину спальни.
  Дитрич вздрогнул от прихлынувшего к телу воздуха (хоть в спальне и тепло, но так сразу сдёрнуть одежду, это...), первым его порывом было прикрыться, но Господин тряхнул удерживаемой за волосы головой омеги и тот опомнился - всё во власти Господина и только его!
  Господин, как был - на коленях, шагнул по кровати к Диричу ближе, выпрямился, не выпуская его волос, подтянул омегу и, стоя к сидящему вплотную, прижал его голову щекой к своему животу чуть ниже пупка. Дитрич впервые прикоснулся к телу Господина (руки и пальцы не в счёт!) и благоговейно затих. А Господин отпустил его волосы и, едва касаясь, провёл чуть дрогнувшей рукой по другой, свободной щеке омеги. Сильнее. Сильнее, пока, наконец, не вжал голову омеги в свой живот.
  О да-а! Наконец-то! Вот то, чего я хотел. Вот они, тактильные ощущения. С Эльфи не то - его хоть всего затискай - он только рад будет, но всё равно, где-то там, внутри есть стопор, не дающий полностью расслабиться - страх перед самим собой, что не сдержусь, сорвусь, искалечу. Не доверяю я своему внутреннему демону.
  Дитрич, с растрёпанными, взлохмаченными руками Господина волосами, едва веря себе, несмело попробовал дотронуться до бёдер и ягодиц Господина и ему не запретили! Он провёл руками вверх, чуть сжал нежную кожу твёрдых как камень ягодиц демона, осторожными движениями добрался до поясницы и, вдруг, сам не веря, вжался в тело Господина, стараясь почувствовать его тепло, не обжигающее, нет, и, вбирая запах его кожи, чтобы запомнить его навсегда - ведь запахи запоминаются лучше всего и чтобы потом... вспоминать...
  Дитрич судорожно выдохнул - теку. И давно...
  Омега не был искушён в искусстве любви. Всё, что он узнал, выйдя замуж за Крафта - это торопливое дёрганье и пыхтение мужа в течение двадцати-тридцати секунд без всякой прелюдии, как сказал Хильд "насухую". Близости с мужем он всегда ждал со страхом - боль была постоянным спутником супружеского торопливого "перепихона". Он искал в Крафте что-то, что позволило бы ему хоть чуть-чуть сделать замужество комфортным. Что-то нашёл, и даже смог, как ему казалось, полюбить неласкового альфу, но... Признаваясь себе после появления в его жизни Господина, понял, что всё это было иллюзией, самообманом, Крафт никогда его не любил, да и сам Дитрич, как теперь выяснилось, тоже не любил Крафта. И вот теперь, когда Господин с ним, омега хотел сделать для него что-то, что-то приятное, но как?
  Господин вдруг оттолкнул от себя Дитрича и тот сам не зная как (как, как, телекинез!) распростёрся на кровати на спине, а его тонкие руки, открывая нежную кожу подмышек, оказались закинуты за голову. Демон шагнул ещё по кровати и оказался в районе колен между раздвинутых ног омеги. Господин молчал, не двигался, а Дитрич лежал перед ним, выставив на обозрение беззащитное тело с закинутыми за голову выпрямленными против его воли руками, обрисовавшимися рёбрышками, втянувшимся животом и обозначившимися сквозь белую кожу косточками таза. Ноздри Господина дрогнули - он почувствовал, что омега готов его принять, но медлил, медлил, мучая ожиданием Дитрича и давая ему понять, что его раб ещё не заслужил соития.
  Прикусив опухшую губу, Дитрич видел как левая рука Господина начала подниматься вверх, коснулась нежной кожи (ах, эта кожа Господина!) бедра, чуть сместилась к животу и, несильно продавливая поверхность, дотронулась до одному ему ведомой точки, чуть ниже и левее пупка. И сейчас же небольшой бледный член демона, повинуясь команде и подрагивая от толчков хлынувшей по сосудам крови, начал наливаться силой и подниматься вверх, открывая взору плотную, в поперечных морщинках, кожу втянутой такой же бледной мошонки. Дитрич, не в силах терпеть, поелозил ногой по простыне, дотронулся ступнёй до ноги Господина и тут же отдёрнул её: "Простите, Господин!"
  "А ты нетерпелив" - услышал он в голове голос демона.
  Я чуть поддёрнул распростёртое передо мной тело омеги вверх, на себя. И, повинуясь своему новому, обретённому с Дитричем фетишу, ударил его правой рукой по щеке, голова омеги мотнулась, чёрные волосы взметнулись и опали... С-сука... Я едва смог выдохнуть...
  Дрожащими пальцами я отвёл пряди его волос в сторону, увидел блестящий глаз, искоса смотревший на меня. Всё! Я могу с ним делать всё, что хочу! Он позволит всё! Он хочет этого! - эмпатия меня пока ещё ни разу не обманывала.
  На... щеке... на нежнейшей коже... след... Красный след моей пятерни... Я отвёл мягкие послушные волосы дальше, к ушку, чуть задел его (специально же!) ногтем - Дитрич дрогнул, а всё его существо, где-то там внутри, задёргалось в предвкушении, как будто широко раскинув руки ухнуло куда-то вниз и сердце, как это бывает во сне, сладко замерло от падения...
  Лежать! Я придержал омегу телекинезом.
  Чудовищные бездушные глаза демона приблизились и он медленно и неожиданно ласково стал водить по горевшей после удара щеке, обводя острым ногтем след своих пальцев. Сердце Дитрича колотилось как загнанная птица, на шее и груди проступили красные пятна, розовые соски задеревенели и торчали так, что любое прикосновение к ним доставляло уже не удовольствие, а боль, боль, проникающую куда-то вдоль позвоночника в затылок...
  Я подтянул выпрямленное тело омеги ещё ближе к себе, почти вертикально, обхватил его в охапку вокруг неширокой груди и рухнул с ним на кровать, по-прежнему стоя над ним на коленях, опираясь на локти и сомкнув кисти рук на позвоночнике омеги под его спиной, а он лежал подо мной с так и закинутыми за голову руками. Смять, сломать раздавить податливое тело, одновременно проникая в него и, судорожно дёргаясь, долбить готовую к принятию члена промежность, не обращая внимания жив он или нет!.. (Х-ха-а! Стоп! У него нет стоп-слова - значит, оно должно быть у меня!)..Я упёрся подбородком в его плечо, повернулся лицом к его уху и в голове Дитрича родился звук - я рычал медленно, клокоча горлом, как иногда делают львы. Омега покрылся мурашками, но покорный моей воле не посмел даже дёрнуться.
  Ах-х... Демон держит, держит крепко, горячий воздух его дыхания врывается прямо в аккуратное ушко, и звук... Звук, будящий древние дремлющие инстинкты приматов, тех, ещё скакавших по деревьям, за которыми охотились с таким вот звуком древние кошки и рвали белоснежными, бритвенно острыми зубами податливые тела...
  А может?.. Но нет... Разрешения не было... Но всё-таки...
  Дитрич осторожно подтянул из-за головы начинающие неметь руки и несмело коснулся дрожащими пальчиками каменно-литых плеч обнимавшего его демона, провёл подушечками к спине (можно! можно же!) и вот уже обе узкие ладони перебирают кожу боков, нащупывая давно поджившие рубцы, спускаются к пояснице, снова возвращаются к плечам укрытым волосами, локти Дитрича прижались к бокам восхитительного тела Господина, а ладони тянут, тянут тело демона к себе... И снова правая рука омеги шарит по спине Господина, сбивая в ком тяжёлые жёсткие, как конский хвост волосы, добирается до его затылка, прижимает к себе и омега молит, молит глубоко в своем сознании о том, чтобы это... эти объятия не кончались...
  Демон шевельнул бёдрами, опустился ниже и Дитрич, придавленный жилистым, но таким желанным телом, шевельнулся под ним, раздвигая ноги шире, чтобы Господину было удобнее...
  Горячий каменно-твёрдый член демона, с неожиданно мокрой головкой ткнулся в местечко между бледненькой мошонкой и пылающим и истекающим соками анусом, поднялся вверх, толкая нежную безволосую кожу мошонки, заставляя яички разбежаться в стороны и вынудив так и не вставший член омеги лечь всей своей невеликой длиной на живот и выдавить из себя несколько капелек прозрачного тягучего преякулята, растёкшегося крохотной густой лужицей на бархатистой коже.
  Дитрич, чуть осмелев и так и не выпуская меня из своих, неожиданно комфортных объятий, поднял согнутые в коленях ноги и потёрся внутренней, чувствительной поверхностью бёдер о мои бока обнимая ещё плотнее. Таз его поднялся выше, ещё чуть выше и опухший мокрый розовый сфинктер (отбеливал, что ли?) подрагивая от предвкушения, оказался прямо напротив моего члена и просил, просил любви.
  Нет... нет... Рано. Гораздо интереснее балансировать на той грани, когда омега уже готов и хочет и ждёт, изнемогая и безмолвно просит, но проникновение уничтожит тот прекрасный момент ожидания. Ожидания чего-то необычного, будящего фантазию...
  О нет! Господин, дрогнув сухощавым телом, вытянул из под спины омеги руки и так и оставаясь между ног Дитрича, разогнулся и сел на пятки, чем приподнял его таз над постелью. Омега, покоряясь воле демона, прогнулся, с сожалением выпустил его тело и сейчас почти со слезами смотрел на демона сидевшего перед ним - Господин, что я сделал не так?!
  Я повернул ладонь к лицу, посмотрел на неё и, снова обратив внимание на лежавшего передо мной с поднятым вверх тазом Дитрича, провёл по его телу обеими руками, от поясницы в сторону головы, к подмышкам. Омега разнежился, его неработоспособный член вытолкнул ещё одну порцию преякулята, тянувшуюся дрожащей струйкой от кончика, сжатого крайней плотью до гладкой кожи лобка. Из сжатых ягодиц вытекла щедрая капля смазки и упала между моих колен. Течёт и чем дальше тем сильней. Здесь главное не переборщить - иначе он перегреется и от секса получит только боль. Хотя чего-чего, а боли у меня для него много... Особенно своей...
  Господин чуть склонился надо мной, ведя руками по телу, кончики его белых волос щекотали и кололи бока. О, Сила Великая! Когда! Когда уже?! Или... Он решил, что я недостоин? Я что-то сделал не то? И не умею ведь ничего! Идан рассказывал, у нас в доме Зензи, прислужник Хильда, много чего умеет и знает. Вот, что бы мне не выспросить у него...
  Дитрич паниковал... А я издевался над ним... Зачем?.. Почему?.. Хм-м... А я ведь знаю почему, я грёбаный менталист всегда про себя всё знаю... По самой паскудной причине - потому что могу!
  Демон наклонился ниже, его лицо оказалось примерно в районе диафрагмы омеги, он прижался губами к атласной коже, Дитрич уже было протянул руку к волосам Господина, как острая непереносимая боль пронзила его, рука омеги дрогнула, он прикусил губу - демон укусил его! Прекрасное, страшное, в багровых и белых, беспорядочно двигающихся полосах, лицо с нечеловеческими крокодильими глазами поднялось - губы были красны от крови, его Дитрича крови... И пусть... Если ОН хочет... Так тому и быть... Но как больно!
  Р-ра-а... Сука!.. Демон... Он проявил себя! А Дитрич? Терпит, хороший мой, он терпит! Ему больно... А он терпит... Он всё от меня стерпит... Дай я волю демону, начни сейчас рвать его на куски... Но нет... ЭТО. НЕ. ШИАРРЕ! Он не заслужил!
  Зажав тисками воли бушующего внутри демона и чувствуя утекающие часы жизни, я подался вперёд, на Дитрича, по мере моего к нему движения его бёдра поднимались выше и выше, капельки крови из раны от укуса побежали к шее омеги, он снова оказался подо мной, обхватил меня руками, как утопающий, которого вытаскивают из страшной смертельной глубины, судорожно шарил по моим плечам и шее руками... Тёплый шарик виброяйца появился у его разгорячённой простаты, мягко повозился, устраиваясь поудобнее и задрожал, баюкая отёкший орган мягким пушистым бочком. Дитрич ахнул, почти мне в ухо, а я навалился на податливое тело и, наконец, проник внутрь. Сфинктер, раздался в стороны, нежно обхватил долгожданное орудие и сладостно зачмокал, впуская и выпуская его. Я всё плотнее и плотнее наваливался на омегу, двигаясь в нём и давая ему почувствовать малейшее движение моего тела. Дитрич, в экстазе шаря по бокам и спине, обхватил меня руками, одной за плечи, другой за шею, вжимался в меня, отвечал мне, шёл навстречу в угадываемых желаниях, а я всё никак не мог заглушить в себе самого страшного зверя - совесть. Зачем я так с ним? Демон во мне? Проявился. Рванул кожу омеги и теперь, придавленный мной, молчит, тварь такая! Знаю, не делся никуда. Но сейчас молчит...
  Омега подо мной начал задыхаться, хватать воздух ртом, закусил губу (вдруг Господину не понравится его крик), простата, раскачанная виброяйцом, приготовилась взорваться оргазмом, когда дрожащий шарик виброяйца укатился куда-то дальше к самому влагалищу, недоступному мне из-за малой длины члена, и принялся доводить уже его, а я продолжил толкать простату, вынуждая её реагировать.
  Где-то в пояснице, внутри поднялась сладостная волна, неудержимо, до хруста в позвоночнике и белых искр из глаз, рванула одновременно и вверх и вниз, простата задергалась, освобождаясь от содержимого и передавая волну неизъяснимого наслаждения влагалищу, которое в свою очередь подхватило эстафету оргазмов и усилило эякуляцию. Дитрич, не выдержав застонал, тонко пискнул, оторвал от меня одну из рук и прикрыл опухшие губы, а член, вспомнив блаженный период пубертата, радостно выплёскивал из себя белёсую пахучую жидкость, которая, перемешиваясь с натекавшей из раны кровью, тут же размазывалась между тел, продолжавших двигаться - моё властно и неотвратимо сверху, Дитрича чутко отвечая на движения снизу. Глаза омеги залило слезами...
  Сила Великая как! Как такое может быть! Ещё!Ещё!ещё! Влагалище омеги тоже достигло предела и теперь, вслед за простатой посылало и посылало в мозг волны наслаждения, одну за другой... Несколько секунд, показавшихся вечностью, за которые, казалось, переживаешь целую жизнь, вспышки в крепко зажмуренных глазах и блаженное измождение, когда кровь отливает от органов малого таза. Глаза полные слёз, едва шевелящиеся опухшие искусанные губы и лежащее сверху тугое желанное тело, прикосновения к которому не надоедают никогда...
  Связь Дитрича с Крафтом, с его истинным дёргалась, потрескивала, как провод высокого напряжения - ещё бы, истинный омега при живом альфе добровольно, ДОБРОВОЛЬНО! трахался с кем-то. Невозможное дело! Крафт, чувствуя неладное, как мог, реагировал - вздыхал, моргал глазами, с шумом выпускал воздух через губы. Бесполезно! Сиделка-омега спал беспробудным сном.
  Ошеломлённый ураганом ощущений никогда не испытывавшего оргазм омеги, старательно переданным мне эмпатией, я, чуть приподнявшись на локтях над Дитричем и не выходя из него, отстранив лицо, разглядывал его. Искусанные губы, закрытые глаза со стрелками слипшихся от слёз длинных ресниц, мокрые дорожки от уголков глаз к вискам... Я легко подул в лицо омеги. Веки его дрогнули. Тонкие пальчики чуть шевельнулись касаясь кожи на моих боках. Устал, он устал...
  Я чуть подался назад, выводя член из ануса Дитрича и отвалился в сторону. Живот тут же стало холодить размазанной кровью и спермой. Я забрался выше к изголовью и сел, навалившись на высокую спинку кровати. Дитрич остался лежать на подушке. Открыл мокрые глаза, потёр распухший от слёз нос, выдохнул через рот, подполз ближе, приник ко мне и молча стал целовать доступное ему место - куда-то в подвздошную мышцу. Я остановил его и он, чувствуя на голове мою руку, затих под ней, благодарно дыша в мой бок.
  "Молчи" - приказал я. Дитрич едва заметно кивнул, и прижался к моей ноге всем телом, подобрав руки к груди.
  Он замёрз. Я тряхнул головой, с небольшой помощью телекинеза расправляя спутавшиеся волосы, затем, шевельнув пальцами, дёрнул одеяло, чуть не свалившееся на пол и укрыл омегу, утомлённый мозг которого стремительно падал в сон.
  Где там сорочка-то его? Призвал валявшийся посреди спальни шёлк, обтёр от спермы и засыхающей крови омеги живот, отбросил на пол. Согнув свободную ногу в колене и заложив руки за голову слушал спокойное мерное дыхание Дитрича.
  И что это было? Что, чёрт возьми! Почему я его укусил? Демона не удержал? Не удержал. С Шиарре такого не было (бля, я теперь, что, всех с ним сравнивать буду?). Да, но тогда во мне никакого демона не было. В то время я, так сказать по велению души (упаси Сила от таких велений, и причин их вызвавших), жестоко развлекался с Шиарре. А теперь? Я едва смог остановиться! Ещё немного и начал бы рвать Дитрича... В кого я превратился? Заканчивать надо с этим всем. Яиц нет, так, что перебьюсь без секса. В конце концов, менталист я или нет, и моя прямая обязанность - бороться с психологическими зависимостями. А секс, с моим состоянием тела - это психологическая зависимость и ничего более. Н-да...
  Куснул я его здорово, крови натекло заметно. Надо рану обработать.
  О! Помыться ещё надо, а то Эльфи опять чужой запах почует.
  Та-ак...
  Этот, как его? Идан!
  Идан проснулся среди ночи - ему послышался звон колокольчика Дитрича. Ночь же?
  Поправив бретельки коротенькой едва до середины задницы (ну нравились ему такие!) сорочки, заглянув в спальню хозяина:
  - Господин Дитрич, вы звали?
  - Да, Иданчик, звал. Сделай мне ванну пожалуйста, - ответил неспавший омега.
  Естественно, Дитрич спал без задних ног, а указания о ванне Идану давал я. Менталист я или нет? Ещё и спинку потрёт, а то самому лень - привык я, что меня Эльфи моет.
  Идан, кокетливо поводя бёдрами (а трусов он на ночь никогда не надевал), прошёл в ванную комнату, совмещённую со спальней Дитрича - маленькая привилегия старшего омеги-супруга.
  - Идан, сбегай принеси аквавиту и для перевязки что-нибудь, - напутствовал я омегу, хлопнув его по упругой небольшой попке (теперь без секса? ну-ну).
  А Дитрич пусть спит, перевяжу его во сне.
  Идан хорошо потрудился отмывая своего хозяина (ему так казалось). Просушив мокрые волосы и бережно раскрыв спавшего Дитрича, я осторожно промокнул неприятно выглядящую рану от укуса (такие раны вообще тяжело заживают) смоченной в аквавите чистой тканью, а потом придерживая телекинезом худощавое тельце, перебинтовал омегу. Идан, так и не выпущенный из под моего воздействия, помог обтереть тело Дитрича от пота, остатков спермы и кровяных разводов душистым настоем, специально предназначенным для этого, а затем, пока я держал спящего омегу на руках, полностью перестелил всю постель, выбросив грязное бельё в стирку.
  Ну всё, я пошёл...
  Эльфи безмятежно спал. До кормления Веника ещё оставалось часа два-три. Я разделся и завалился под бочок к омеге, обхватывая его сзади и прижимая к себе. Эльфи завозился, вздохнул. Я почувствовал, что он проснулся:
  - Оме, вы вернулись?.. Он вас прогнал?
  - Кто?
  - Тот, у кого вы были...
  - Я вообще в туалет вставал, спи...
  - У вас волосы по другому пахнут...
  Вот же сыщик!
  - Я сам ушёл... Не могу... Я чуть его не разорвал..., - теперь скрываться от своего Личного Слуги я не видел смысла, - демон проявился...
  "Зато ко мне вернулся" - мелькнула мысль в голове Эльфи (ах ты, стервец такой!). Омега удовлетворённо повозился в моих объятиях, тихонько чмокнул мою, обнимавшую его руку и неожиданно заснул.
  "Теперь ещё и демонический домен приснится - так всегда бывает, когда демон проявляется в реале" - подумал я и тоже провалился в сон.
  * * *
  Динь-динь, динь, динь-динь-динь...
  Раздался звон серебряного бубенчика.
  Аццо, альфа, работавший незаметным клерком в ратуше, проснулся, столкнул с груди руку спавшего рядом с ним Тилла, своего любовника, тоже альфы и тоже работавшего в ратуше, только в другом, финансовом столе, с негодованием откинул с лица, мешавшие, длинные до лопаток волосы Тилла (сколько раз говорил - постригись, но нет - ах, Ацик, мне так хочется быть для тебя самым красивым! Тьфу!).
  В спальне раздался тихий смешок - зазвеневший как серебряный бубенчик.
  - Кто здесь? - хриплым со сна голосом спросил Аццо.
  - Это я, - ответила темнота и снова раздался серебряный смех.
  Плотная штора дёрнулась, пропуская в душную комнату тусклый ночной свет, и Аццо увидел странного человечка, одетого в трико в обтяжку, так что, когда он, оттолкнувшись ногой от пола, сделал оборот вокруг себя, показалась соблазнительная кругленькая попка. Трико было сшито из багровых и чёрных ромбов, на шее человечка был одет широкий белый рубчатый, похожий на колесо воротник, такие же манжеты были на руках, у кистей. На голове человечка - двухцветный шутовской колпак на двух кончиках которого, багрового и чёрного и висели звеневшие бубенчики. Такие же бубенчики были и на длинных, загнутых вверх концах туфель шута. А вот лица не было. Совсем. На его месте находилась светло-серая овальная маска, на которой вместо глаз были кое-как намалёваны крестами глаза, а рот представлял собой грубую изломанную колючую линию, похожую на зубья старой пилы.
  - Ну, здравствуй, братец...
  
  
  
  Глава XLVIII
  
  Проявление демона во время секса с Дитричем надолго выбило меня из колеи - я никак не мог понять, чем это вызвано. Ранее спонтанное появление внутреннего демона было невозможно, я всегда прикладывал усилия к обороту.
  После встречи Нового Года я, как и задумал, устроил себе каникулы. В город выходил только за продуктами. Несколько раз за это время выводил Эльфи проветриться - он радовался как ребёнок. Ожидаемый мной провал во сне в демонический домен Аул Бит не состоялся, уж не знаю почему. Хотя я ждал этого с ночи в ночь. Дитрич затих и не проявлял себя - микропортал молчал.
  Наконец-то наступили такие долгожданные спокойные дни, я расслабился, потихоньку осваивал давно запланированное артефактное искусство - из вынутых из моих неудачных оконных рам стёклышек создавал светящиеся стеклянные шары на мостик, веранду и купальню. Долго бился над автоматическим включением - сами шары исправно горели, напитываясь Великой Силой разлитой в воздухе, а вот добиться их самостоятельного включения с наступлением темноты и такого же автоматического выключения при наступлении дня я не мог никак. Плюнул на это дело - если не получается надо отложить - мысль для реализации задуманного придёт обязательно, но потом.
  Сиджи и Ют освоили русский язык, правда артикуляция так и оставалась прирождённой немецкой (как говорили на латыни, никто не знает и любой её изучающий подгонял произношение под своё привычное) и частенько скатывались в "млеко, курка, партизанен пуф-пуф". Но дети стремительно прогрессировали в менталистике, засыпАли меня вопросами по внедрённой в них русской литературе. С женским полом я выкрутился, сказав, что в русском языке по отношению к омегам употребляется женский род и оба с удовольствием, говоря на русском, отзывались о себе "она". Вопрос только в том, что, как скоро я услышу вопрос, а почему я о себе не говорю в женском роде.
  Решив реализовать свою мысль по установке Эльфи русского языка, в одну из спокойных ночей я пробрался в его мозг и был неприятно удивлён царящим там хаосом.
  Работа с собственным сознанием и сознанием Сиджи и Юта позволила выработать определённый алгоритм, я знал, как работать с памятью, долговременной и оперативной, как можно воздействовать на подсознание, чего можно ожидать, корректируя те или иные установки личности. Но Эльфи...
  Он, конечно, омега, следовательно, всю сознательную жизнь существовал в буре эмоций - я имел неоднократную возможность убедиться в этом и в замке и здесь, в Майнау. Но не до такой же степени... Хотя, что я от него требую - достаточно вспомнить его истерики по поводу чтения и письма в пределах первого класса земной начальной школы!
  Мутная, непроглядная, неподдающаяся никакому воздействию пелена висела передо мной, когда я смог погрузиться в мозг Эльфи (давно надо было это сделать! ещё когда он впал в ступор после нападения демона). Отзвуки испытанных за день эмоций захлестнули меня, налетели и закружили яркой, пёстрой волной, бессмысленно расходуя внутренние силы разума омеги. Всё, всё, что он помнил за последние недели, преобразовалось в эмоции и никак не осознавалось омегой, не позволяя их осмыслить, отрефлексировать и двигаться дальше. Большинство этих эмоциональных переживаний ходили по кругу, зациклившись на каком-либо особенно ярком эпизоде.
  Осознав себя внутри сознания Эльфи, я шуганул налетевший на меня рой мотыльков-воспоминаний - часть из них распалась, истаивая разноцветными клочками, и почувствовал, что вишу в серовато-розовой мгле, изредка разрываемой серебристыми полосами тумана.
  Память, где его память? - искал я, хаотично двигаясь в этой смеси непонятно чего. Беззвучно кувыркаясь на меня налетел обрывок бумаги испещрённый каракулями - я удержал его около себя просто пожелав этого (рук-то нету). Оглянулся вверх, вниз (направления, не имея тела, можно только почувствовать), где-то далеко подо мной опять же во мгле, прошлогодними листьями была насыпана кучка обрывков бумаги - судя по всему, сознание Эльфи так интерпретировало память. Изредка в этой кучке встречались целые листки. Никаких стопок книг, как у Сиджи и Юта, и уж тем более полок с папками, как у меня тут не было. Налетел какой-то ветерок (откуда? Вот уж точно - сквозняк в голове!), разметал кучку с обрывками, при этом, часть из них просто растаяла, рассыпалась прахом в окружающей мгле. Это что? Не хочу и не помню? Выходит так. Эх, Эльфи, Эльфи...
  Звякнуло. Ко мне выкатился золотистый узорчатый тубус. Я придвинулся к нему, пытаясь понять, что это такое. Узоры на тубусе начали меняться, повинуясь моему желанию знать, что он из себя представляет. Навыки косметолога! - догадался я. Оглянувшись, заметил, что ко мне начало прибивать обрывки бумаги с записями. Клочки разного цвета (видимо, разная эмоциональная окраска), записи, где ровные, как на подбор, где просто чудовищные каракули, сделающие честь любому врачу. Формирую папку-файл и начинаю волей перебирать бумажки, разглаживая мятые и аккуратно укладывая их в папку. Поначалу много в одну папку класть нельзя - у Эльфи, очевидно, нет привычки систематизировать свои воспоминания и перегружать ёмкости для памяти нельзя - непривычная к этому голова просто не выдержит. А где его языковые файлы?
  Стоило только выразить желание, как мне тут же была показана обшарпанная картонная папка с обрывками ботиночных шнурков вместо завязок (грамотей, мать его!) из которой в разные стороны торчали разрозненные листки с обломанными от ветхости и рваными краями. Так сознание Эльфи откликнулось на моё желание увидеть его знание языка - немецкого, естественно!
  К папке тянулись ассоциативные связи разной толщины - всё таки, говорит-то Эльфи нормально, не заикается, хотя его словарный запас довольно беден. Среди этой путаницы мне удалось, просто посмотрев на опутывающие папку нити, вычленить сравнительно недавно появившиеся связи письменного языка. Есть результат от наших занятий! Есть! И с той стороны папки, от которой тянутся эти нити сама папка, как будто выглядит получше. Мало того, с этой же стороны от папки идут связи куда-то вдаль, разветвляясь пушистым пучком. Мелкая моторика! Она и так у Эльфи неплоха - трудно заниматься маникюром с плохой моторикой. Но дополнительное улучшение никогда не помешает. А во что превратится том русского языка в таком бардаке? Эщельме-бещельме?
  Ладно, продолжим осмотр. Двинувшись в сторону от кучки обрывков, периодически взметаемых сквозняком, я заметил сетку спускавшуюся сверху вниз. Это ещё что? Откуда? Отвел тонкие поблёскивающие кручёные нити в сторону, наткнулся на ещё одну сеть. Цвет у них разный, одна угольно-чёрная, другая радужно-переливчатая. Ткнулся в радужную, пытаясь понять, что это. Пришло осознание - это наша с Эльфи связь, делающая нас истинными по отношению друг к другу. А расцвечивает её любовь Эльфи ко мне. А чёрная? Ткнулся в неё. Травма от гибели Лило и последующее повреждение сознания, а багрово-коричневая часть этой же сети, уходящая глубоко вниз - изнасилование. Чёрная сеть кусками опутывает сознание омеги, то пропадая, то проявляясь, её следы видны даже среди бумажных клочков памяти, чёрные нити переплетаются между собой, пронизывают окружающее пространство. Время от времени они набухают и становятся толще, как будто высасывая что-то, напитываясь силой из сознания омеги и тогда в этих местах мгла становится реже, тоньше, кажется, ткни и оно порвётся в клочки как воздушный шарик, разрушая всё вокруг, и уничтожая личность Эльфи.
  Вот с чем стоит побороться! Травма высасывает, разлагает личность моего омежки. В перспективе опасна - чем она завершит свою разрушительную деятельность неизвестно. И прежде чем грузить слабые вычислительные мощности его мозга русским языком следует разобраться с чёрной сетью. Приближаюсь к сети и, пожелав, начинаю разрушать истаивающую чёрным дымом мерзкую сетку, прогрызая в ней дыру. Остановился. Огляделся вокруг. Кусок сети, растворённый мной, снова начал проявляться! Она восстанавливается... Похоже не всё так просто. Надо искать источник из которого она подпитывается. Удар должен быть нанесён туда, а уж потом следует ликвидировать периферию. А ещё изнасилование. Эльфи никогда не был с альфами (насчёт Лило не уверен) и пусть он мало что осознавал (по крайней мере, вначале), но психологическую травму от интимного общения с альфами получил, к тому же он на тот момент уже был моим истинным. А сексуальная связь для привязанного омеги с посторонними альфами (омеги не в счёт) всегда психологически травматична (только Дитрич почему-то выбивается из этого ряда, надо в этом покопаться. Потом... А впрочем... - ясно как день - я не альфа. Со мной можно...). Добровольная и вовсе невозможна.
  В поисках источника существования чёрной сети рванулся вверх, туда, где конусом сходились натянутые, деформированные ромбы крученых нитей. К высшим слоям сознания. (О! математикой с ним надо позаниматься, а то больно уж здесь пустынно). Нет. Не тут... Вниз, к багрово-коричневым следам изнасилования, ниже, в горячую глубину безусловных рефлексов. Сеть здесь едва видна, опускаюсь ещё и вижу, наконец, как она оканчивается, постепенно истаивая в багровой духоте. Инстинкты ей неподвластны. И то хлеб... Всплываю и замечаю, как в сторону, теряясь в этой отвратной мгле (серо-розовое сочетание!) уходит неприметная воронка растянутых нитей. Туда! Рвусь по этой связи и упираюсь в узкогорлый кувшин толстого, зеленоватого с пузырьками, бугристого стекла в котором мечется, втягивая чёрные нити, ком бурого тумана. Вот оно! Стараясь не касаться туго натянутых нитей, заглядываю в горлышко корявого кувшина. Бурый ком, видимо, что-то почувствовав, рванулся ко мне, пытаясь захватить и отпугивая одновременно. Тело Эльфи задрожало, он, не просыпаясь, застонал. Тише, тише, хороший мой, тише... Я осторожно...
  Так. Чтобы сотворить такое?..
  Мысленно формирую толстую, как раз по диаметру горлышка затычку из коры пробкового дерева и, не обращая внимания на тянущиеся в горлышко чёрные нити сети, втискиваю её в кувшин. Пробка трётся о стекло, визжит, передавливает нити, а то, в кувшине, начинает метаться в нём, угрожая разорвать его. Удерживая потихоньку затискиваемую глубже и глубже пробку, лихорадочно думаю: чем можно укрепить кувшин снаружи, чтобы его не разорвало. Я даже боюсь представить, что будет, если это случится. Вот! Латунь самый пластичный сплав. Но пластичней золота металлов нет... Стенки кувшина достаточно толсты, а металл сверху плотно прижатый к стеклу поможет кувшину выстоять. Латунь же у нас жёлтенькая? Во-от... захотел и проявил полосу латуни которая стала быстро оборачиваться вокруг стеклянных стенок уродливого сосуда плотно заполняя все неровности и обжимая кувшин. Пробка втиснута вровень с краями горла. Миг, и по моему желанию на неё светящимися голубоватым светом микроскопическими рунами наносятся надписи: "прочность", "непроницаемость", "сила". А полоса светло-жёлтого металла всё накручивается и накручивается, и вот уже и пробка затянута в металлический кокон. Поверх него наношу те же надписи, только покрупнее. Металлический сосуд повисает среди мглы сознания омеги полностью отсечённый от резко ослабевшей чёрной сети. Она ещё сохраняется, но это ненадолго - я обязательно её разрушу. Сейчас мне надо выйти - я уже достаточно долго орудую в голове Эльфи, а это не очень хорошо, ибо, как сказано мудрыми людьми: голова - предмет тёмный и обследованию не подлежит.
  * * *
  На следующую же ночь я провалился в демонический домен. Опять знакомый коридор. Снова прокрадываюсь мимо комнаты Эдесс, выхожу к тренировочной площадке Аул Бит. Она скоро появится тут, поэтому не задерживаюсь и, цокая по камню копытами, торопливо иду по дорожке прихотливо вьющейся между пышно цветущими кустами. А вот интересно, размышлял я, мои попадания сюда стали происходить после того как я начал гонять в огненной пещере демонов и одного из них убил. Значит ли это, что если я уничтожу их всех, то перестану попадать в тело инкуба? Или есть что-то ещё, провоцирующее моё попадание сюда? Демонический оборот в мире Эльтерры тоже способствует попаданию к демонам. И ещё, интересный факт - перед тем как мне первый раз попасть в домен Аул Бит (он реально существует - слишком уж много подробностей), в моём подсознании рядом с Улькой появился Великий Змей. Вечно молчащий, почти не реагирующий на раздражители, но в то же время серьёзно помогший сохранить нас обоих, окружив своим телом мою и Улькину личности. Нет ли здесь взаимосвязи?
  Рядом со мной затрещали кусты - Лислис как танк пробирается к площадке. Там ещё где-то рядом Муника ползает. Я присел на корточки и затих - вот чего я не хочу так это, чтобы меня увидела Лислис. Дракошка ещё ребёнок, шумна и непосредственна, иногда даже утомительна. Общаться с ней я не хочу. А где Лислис там и нага. Просто на шум приползёт. Я конечно, инкуб, получаю силы от секса, но пока несколько не готов трахать нагу (так-то готов, просто именно сейчас не хочу).
  Эдесс говорила, что в домене ещё есть какая-то Адалхендис и гоблинша. А ещё я до сих пор не сталкивался с Аул Врени - второй владелицей домена...
  Дорожка вилась и вилась, ветви деревьев низко нависали над ней, так что мне иногда приходилось наклоняться, проходя под ними, елдища шлёпала и шлёпала по бёдрам, дошло до того, что по моей спине пробежали мурашки, а бесстыжее орудие решило, что есть настоятельная необходимость быть в полной боеготовности. Член встал, головка наполовину обнажилась, глаз уретры чуть приоткрылся, готовясь выдать порцию преякулята. Не-не-не, нам такой хоккей не нужен! Я попытался опустить член вниз, к ногам, надеясь, что он успокоится и можно будет продолжить исследование домена. Давил, на него давил, вроде бы утих, но стоило убрать руку, как коварное орудие, радостно подскочило обратно вверх и с размаху шлёпнуло меня по животу, а затем опять уставилось вперёд.
  - Ну и чёрт с тобой! Пойду так, а ты торчи, если нравится. По крайней мере польза есть - не будешь об ноги тереться, - пробурчал я недовольно, раздражённый своеволием собственного члена.
  Сделал ещё пару шагов и услышал за спиной хихиканье. Оглянулся. Никого. А хихиканье раздалось ближе, но опять откуда-то сзади. Я напряжённо завертел головой, пытаясь увидеть существо, судя по всему издевавшееся надо мной.
  - Вигдис, Вигдис с членом пришёл, - тоненько пропищало в кустах.
  Да кто там? Я развёл ветки с крупными белыми одуряюще пахнущими цветами в стороны. Опять никого. Ну и тьфу на вас. Ну пришёл, ну с членом. А что, без члена что ли должен был придти?
  Я отвернулся и пошёл по дорожке дальше. Не успел я сделать и пары шагов, как на меня навалилась аура старшего демона. Хотя и не такая тяжёлая, как у Аул Бит. Дышать всё же можно. Но...
  Меня против воли потянуло вперёд. Через десяток шагов, завернув за куст, вокруг которого вилась дорожка, я увидел площадку на которой стояло широкое ложе, с него, поднявшись мне навстречу, встала высокая, ростом с Аул Бит демоница. Тело её, полное, но не толстое, а такой приятной пропорциональной полноты, частично было обёрнуто прозрачной невесомой тканью, концы этого своеобразного парэо были застёгнуты на правом плече крупной фибулой. Ткань не скрывала ничего. Край парэо проходил ровно по середине тела и правая огромная роскошная грудь была полностью открыта, также как и пышное бледно-розовое бедро. Половина промежности тоже не была скрыта я увидел на лобке, в точности как и у Аул Бит густые зелёные волосы росшие трезубцем. Волосы не закрывали половые губы - вокруг них волос не было.
  У Аул Врени ат Ерсэль, а это была она, вообще все волосы были тёмно-зелёного цвета - на голове, на ногах у самых копыт, на хвосте, также как и у Аул Бит, до половины ими покрытом. Только в её волосах, поскольку она, как мне рассказывала Эдесс, была магом природы, росли белые цветы с желтыми и розовыми чашечками. Те, которые были с розовой чашечкой, были мелкими-мелкими, а с жёлтой, наоборот крупные. Рога на голове, в отличие от Аул Бит, были не прямыми а загибались друг у другу, как у коровы. Длинная зелёная грива волос спускалась до самого крепкого пышного зада. В основаниях листовидных ушей, у головы росло по крупной бледно-розовой розе.
  Протянув обе руки ко мне, так, что левая рука задрала парэо и оно свесилось треугольником, закрывая волосы промежности, Аул Врени, обворожительно улыбаясь и сложив кулаки вместе, поманила меня пальчиками с длинными острыми чёрными, отливавшими зеленью когтями. На руках звякнули узорные браслеты...
  Ох-х...
  Я шёл и шёл к демонице, не отрываясь от её манящих миндалевидных сиренево-фиолетовых глаз. Губы, эти тёмно-бордовые губы раскрылись в благожелательной улыбке, открывая белизну зубов с крупными клыками по краям.
  Я подошёл и Аул Врени колыхнув монументальной манящей грудью грациозно, села, а затем, поддёрнув парэо и оперевшись на локоть, прилегла на ложе напротив меня. Демоница изящно тряхнула кистью и узорные металлические браслеты, звякнув, сползли от запястий ближе к локтю.
  - Малыш, расскажи мне, где ты был? - услышал я глубокий, чуть выше, чем у Аул Бит голос, ласково спрашивающий меня.
  Придавленный аурой и очарованный обликом Аул Врени, я молчал, не в силах вымолвить ни слова. Да и что я могу рассказать? Как здешний инкуб я ничего толком не знаю...
  Аул Врени поманила меня ближе, тело моё, повинуясь старшему демону, сделало шаг, другой, я стоял вплотную к ложу. Демоница протянула ладонь руки, на локоть которой опиралась, полулёжа на этой кровати (диване?) и мой член, так и не опавший, а наоборот воспрявший ещё сильнее, оказался прямо в её ладони. Аул Врени накрыла другой рукой моё пульсирующее орудие и лукаво посмотрела мне в глаза.
  - Ты молчишь? - она потянулась ко мне, втянула воздух и, казалось, сразу всё моё существо было, как рентгеном просвечено и оценено ей.
  Старший демон же... Да ещё и хозяйка домена. А я кто? Житель домена?.. Раб?.. То, что куплен - это точно... Значит раб... Рабами демоны торгуют. С удовольствием торгуют. Эдесс просветила...
  Слабость одолевала меня под пристальным, хотя и не враждебным взглядом Аул Врени. Ноги мои задрожали. Аул Врени, удерживая мой член ладонями, потянула меня ближе к себе, так, что я вынужден был встать коленями на ложе. Голова закружилась и меня повело прямо на демоницу
  Лицо Аул Врени оказалось близко-близко рядом с моим и она прошептала, укладывая мою головешку в свою гигантскую ладонь:
  - Какой ты слабенький.
  Огромная грудь чуть шевельнулась, сосок напрягся и - кап. Капелька светящейся ароматной жидкости упала мне на верхнюю губу. Кап. Упала ещё одна, уже мне в рот - я успел поймать каплю божественного нектара, взорвавшегося у меня во рту чудесным фейерверком силы, вкуса и бог знает ещё чего. Сила, огненной волной пробежала по моему телу, а Аул Врени, расстегнув фибулу и откинув невесомую ткань в сторону, аккуратно переложила меня на ложе, и направив в своё лоно мой задеревеневший член, села на него. Гигантские груди колыхнулись прямо перед моим носом, соски их порозовели, набухли и из них, вдруг вырвались и разлетелись, прихотливо извиваясь в воздухе светящимися искорками, капельки той самой божественной жидкости. Запахло жасмином, иланг-илангом, а Аул Врени, сидя на мне, поелозила влагалищем, устраиваясь поудобнее, и опёрлась звякнувшими браслетами руками, в ложе по бокам моей головы.
  Ну да - я инкуб, раб домена, моя обязанность таскать из внешнего мира энергию и делиться ей и с доменом и с его обитателями, и уж, конечно, с хозяйками. Способ дележа - один. Другого для меня нет. Способ, конечно, приятный. Но... Всегда есть какое-то но...
  Член мой, зажатый каменными мышцами демоницы, едва двигался и только её обильная смазка, а также мой безостановочно истекающий преякулят помогали ему скользить в тесном, не по размеру тела, влагалище Аул Врени. Но всё равно, с ней мне было не в пример комфортнее, чем с Аул Бит. Постепенно демоница распалялась, начала двигаться активнее, выше поднималась и с силой насаживалась на меня, груди её колыхались истекая колдовским соком. В прямом смысле колдовским! Светящиеся капельки разлетались по саду домена и растения тянулись к ним как к живой воде! Поглощали и на глазах раскрывались бутоны, почки выкидывали молодые клейкие листочки, почва едва заметно шевелилась тревожимая активно растущими корнями. Интересно, после столь бурного цветения плоды будут?
  Между нашими телами скопилась обильно текущая смазка и сейчас она хлюпала, растекаясь по моим бёдрам. Аул Врени немного приподнялась надо мной, давая мне возможность двигаться самому и я, освобождённый от её веса и обрадованный снявшимся спазмом влагалищных мышц демоницы, начал, повинуясь её желанию, двигаться под ней, вколачивая свой член в податливую горячую глубину. Решив похулиганить (а-а, семь бед - один ответ - не съест же она меня в самом деле), я, мягкой лопастью своего хвоста нащупал плотно сжатый анус демоницы и осторожно, стараясь не спугнуть подвернувшийся шанс погладил его. Есть! Получилось! Аул Врени нагнула голову, улыбнулась и, чуть прищурив светящиеся глаза, посмотрела на меня. Она всё понимает и видит меня насквозь. А если не возражает - значит можно! Не пытаясь просунуть хвост внутрь Аул Врени, я самым кончиком упёр его в розетку ануса и так и оставил его там, касаясь внешних самых чувствительных поверхностей сфинктера.
  Сам я, видя перед собой роскошные формы демона-мага природы, коснулся ручками пышных бёдер, расслабленно двигавшейся на мне хозяйки домена - мягкая нежная кожа и где-то глубоко под ней железные мышцы старшего демона. Тактильный контакт был настолько потрясающим своим сочетанием мягкости и внутренней силы, что я положил вторую руку на кругленький мягкий животик (это у демона-то в два раза больше меня). Внутри её живота происходило действо, непосредственным участником которого был и я - я чувствовал, как мой член входит во влагалище, толкает его стенки, а они плавно обжимают его будто выдаивая...
  Аул Врени не захотела больше приподниматься надо мной и разом, резко выдохнув и закатив глаза от наслаждения, села на мой член, благодаря чему он проскользнул глубже, чем до этого, а кончик моего хвоста, который я не успел отдёрнуть от ануса демоницы, до половины заскочил в него, чем заставил её низко зарычать. Ага! Клитор, стремительно восставая, дерзко выглянул из малых половых губ, демоница чуть прогнулась в пояснице и он, разрастаясь больше и больше, стал тереться своей головкой о мой лобок в такт моим и её фрикциям.
  Быстрее, быстрее, ещё, ещё. Демоница ускоряла свои движения, вколачивая меня своим весом в ложе, едва-едва сотрясающееся от наших прыжков. И вот уже щёки, шея и грудь демоницы покраснели, клитор отёк и побагровел, Аул Врени закусила свою губу, сильнее упёрлась руками в многострадальный диван и только её монументальный восхитительный зад, дёргаясь роскошными, без капли целлюлита, ягодицами вверх и вниз, ходил как заведённый. Я ждал чего-то - не может быть, чтобы без сюрпризов. И дождался! Влагалище демоницы, увитое, судя по ощущениям, мощными мышцами сжалось так, что меня прострелило болью, и в глазах взорвалась блеснувшая ярким белым светом звезда. Хо-о! Как больно! Моё розовое тельце скрутило, пониже пупка, как будто воткнули ледяной кол и он проворачивался и проворачивался внутри...
  Аул Врени, стоя на надо мной на четвереньках и не снимаясь с члена - я бы просто не смог освободиться от кончающей демонессы, низко-низко рычала, судя по всему на инфразвуке, так как я не слышал её, только внутри меня всё ходило ходуном, а потом в голове что-то лопнуло и из носа потекло... Хозяйка домена перестала сотрясаться в оргазме и обратила, наконец, на меня внимание, спазм её влагалища отпустил мой многострадальный член (со старшими демонами трахаться непросто! весьма), она снялась с посиневшего разрываемого болью орудия, из развёрстых губ влагалища увенчанных покрасневшим здоровенным клитором с головкой чуть меньше моей, потянулась взбитая в пену смазка. Член пульсируя от боли повалился на мой живот - из него так и тянулся густой прозрачной струёй преякулят. А я не кончил! Никак не смог - под таким катком, пусть и симпатичным, не смог и всё! Провёл рукой по лицу - в чём-то испачкана. Кровь, не кровь. У демонов нет крови, в человеческом смысле. Ихор. От инфразвукового рычания старшего демона лопнул сосуд и из носа потёк ихор... Хиловат я для неё. А футки без проблем выдерживают и ту и другую...
  Аул Врени, понимая моё состояние, как маленького ребёнка (а с её размерами в её руках я и выглядел маленьким ребёнком) переложила меня рядом с собой. Удерживая мою голову рукой, как это делают с ещё не умеющими держать головку младенцами, она пристроила меня повыше к себе, так, что мой посиневший мокрый "богатырь", оказался между её грудей, и начала баюкать меня и слегка дуть сверху. Не знаю точно, что мне помогло, то ли ласка старшего демона, то ли несколько пойманных капель светящейся густой жидкости, попавших мне в рот из чудовищных сосков Аул Врени. Только я очнулся от своих переживаний и начал откликаться на дрочку члена грудями демоницы. Аул Врени улыбалась, глядя на меня, а я, качаясь в её руках, как на ласковых волнах тёплого моря, чувствовал как мой член становился всё чувствительнее и чувствительнее. Роскошные мягкие груди Аул Врени сотворили чудо - мой член двигаясь между них захотел продолжения! Ушки мои дрогнули, прижались к голове, я, в полной мере переживая все ощущения от возбуждённой парасимпатической нервной системы и почти прослеживая каждый нервный импульс, тонул в захлестнувшей меня волне удовольствия. Гигантская простата инкуба, дернулась, раз, другой, третий, а затем начала, по-прежнему подёргиваясь, освобождаться от секрета, толкать его через все четыре семенных бугорка. Мои руки, лежавшие на огромных тёплых грудях Аул Врени, задрожали, чем дальше тем сильнее. Сладостный тремор перешёл на тело, и на мою грудь, расплёскивая брызги попавшие и на демоницу, выплеснулась первая струя голубоватой светящейся спермы. Не осознавая себя, я захватил огромные соски демоницы и как смог сжал их. Но что ей мои усилия! Ей было не больно, да я и не старался причинить боль хозяйке домена. Просто её соски диаметром сантиметров пять и длиной с мой большой палец, плыли и плавились в моих руках, а она глядя на всё это, прикусила губу. Я дёрнулся сильнее, подтягивая таз выше и вторая более сильная струя плеснула, попав на подбородок и губы. Ещё, ещё ра-а-аз! А-а-ах...
  Я открыл полные слёз глаза. Окружающее плыло, переливалось и распадалось четырёхлучевыми звёздочками. Я проморгался и с ужасом увидел как Аул Врени, крепче сжав перед этим мое тело, наклонилась к моему лицу и, открыв рот, полный белых зубов провела тёмно-розовым языком по острейшим клыкам... А-а-а! Забилось, запаниковало всё моё существо. Вот как, оказывается, демоны едят друг друга! Паникующий организм дёрнулся и последняя самая густая струя спермы вылетела, напоследок даря окончательное самое сильное ощущение и кайфа и опустошённости. Ну и пусть! Съедят - так тому и быть, надоело бояться. Футки пугают, Аул Бит давит, теперь эта! Проснусь быстрее... я чуть повернулся к Аул Врени и закинул голову назад, открывая горло и затаив дыхание. Кусай быстрее!
  Аул Врени, видя и чувствуя моё состояние, наклонилась ещё ниже - я почувствовал на нежной коже шеи её горячее ароматное, с запахом цветов, дыхание и провела длиннющим языком по моему подбородку и губам, слизывая выплеснутое мной богатство. А затем, просунула свой, весь перемазанный в моей же сперме, язычище ко мне в рот, прикусила клыками губу и, усмехаясь отстранилась, так и не выпустив меня из крепких рук.
  Но вот, что-то произошло, произошло одно ей ведомое. Она бережно положила меня на ложе, несмотря на выдающиеся габариты, грациозно и быстро поднялась, подхватила небрежно отброшенную ткань, закрепила её на плече и, сверкая половиной обнажённого тела, и колыхая монументальной ягодицей с обалденно привлекательной ямочкой сбоку, цокая по камню дорожки, пошла в сторону тренировочной площадки.
  Я остался один... Огляделся по сторонам. Никого. Ложе со всех сторон закрыто густыми кустами, ставшими после секса с Аул Врени как будто ещё гуще. К ложу ведёт только одна дорожка. Фу-ух. Легко отделался. Я растянулся на ложе на спине. Серо-синее тусклое небо давало рассеянный свет. Солнца нет. Свет просто идёт сверху...Интересно...
  Но как же всё-таки больно трахаться с хозяйками! Почему? Они обе давят и давят. Аул Бит сильнее, Аул Врени чуть мягче. Но всё равно... Да я и жив-то остаюсь каждый раз только потому, что они подкармливают меня своими телесными жидкостями. Одна смазки в рот запихнула, а другая молоком поит...
  В кустах опять раздалось знакомое хихиканье. Да кто там?
  Я, оглядываясь, приподнялся на локтях над ложем и откуда-то сверху из-за головы мне на грудь, прямо в лужу спермы спикировала здоровенная летучая мышь!
  Ай! Я инстинктивно дёрнулся, пытаясь прогнать противную тварь. Но она захихикала и я увидел, что это не мышь. Невысокая, примерно в полторы пяди ростом, с симпатичным личиком, обнажённая фейка (?) с перепончатыми как у летучей мыши крыльями за спиной, пристроилась у меня на груди на четвереньках и, далеко высовывая красный язычок, быстро-быстро, как кошка слизывала расплескавшуюся сперму. Она подняла головку, на меня уставились сощуренные голубые глазки и раздалось знакомое хихиканье. Так вот это кто!
  Бледно-розовое пузико её наполнилось, так, что даже начало выпирать. Она, по прежнему оставаясь на четвереньках, утёрлась маленькой ручкой с крохотными красными ноготками и, попятившись назад, откляченной попкой упёрлась в головку моего члена из которой ещё сочились остатки спермы.
  Ох! Ты что творишь, мелочь! Я дёрнулся. А она не обращая внимания на моё состояние, начала активно вертеть своей попкой по гигантской для неё головке члена. Красный язычок облизнул губки фейки, щёчки её покраснели, она привстала и освободившимися ручками прихватила свою маленькую грудь и начала тискать торчавшие булавочными головками соски. Вторая кончает. Э-э-э... Что я вам всем тут дался! Фейка пыхтела на моей груди, не отрываясь, призывно глядела на меня и наконец, кончила. Тельце её сотрясло судорогой оргазма и она обессиленно распласталась у меня на груди. Эй, не спи! Я осторожно приподнял вверх фейку за ножку. Отрубилась, что ли? Не выпуская тонкую ножку, пощекотал промежность ноготком. Услышал возмущённый писк и по моей руке заколотили крохотные кулачки. Дунул ей в личико и потоком воздуха маленькие листовидные ушки прижало к голове.
  Фейка, стоя на одном колене - вторую ножку держал я - корчила страшные гримаски и грозила кулачком:
  - Вигдис, я на тебя Аул Врени пожалуюсь. Фу, какой...
  Ну ладно, ладно не буду.
  Я выпустил ножку фейки и потянулся на ложе, хрустнув косточками и вытянув за голову руки. Хорошо...
  Фейка по моей груди подошла к лицу, я обратил на неё свой взгляд. Уперев ручки в бока, она стояла и разглядывала моё лицо. Тяжело выдохнула, скорчила страдальческую рожицу и пропищала:
  - Где твой язычок, демон?
  - А что?
  - Давай сюда, - потребовала мелочь.
  Я выдал требуемое:
  - На...
  - Больше!
  Я высунул язык так далеко, как смог, а смог почти до диафрагмы.
  Фейка, как будто так и надо, тут же уселась на него верхом, прижавшись своей маленькой промежностью в мокрой горячей податливой плоти. Поелозила и, вдруг, меня пронзило жгучим, и в то же время невыразимо приятным свежим вкусом, вокруг разлился сильный цветочный аромат. А фейка, закинула ручки за лысенькую головку, прикрыла глазки и ещё поелозила по моему языку. Тот стал неметь, а на меня накатило ощущение опьянения - вот, как будто вина выпил, и вина роскошного, изысканного, голова слабо-слабо закружилась, тело стало расслабляться... Фейка, между тем, поднялась с языка, я, хлюпнув, втянул его и продолжил балдеть:
  - Сто эфо? - прошепелявил я немеющим непослушным языком.
  Фейка снова растянулась на моей груди, раскинула в стороны крылья, ручки и ножки. Хихикнула.
  - Это я так могу... Хочу... И делаю! - закончила она безапелляционным тоном, - а что, понравилось?
  - Ага...
  - Ну вот... Аул Бит тоже нравится, - начала было фейка, - А Эдесс меня гоняет...
  Фейка надулась.
  - А мне разные языки нужны. А она...
  - Зачем ты с ней ссоришься? Она хорошая, - ответил я, уже более менее нормально.
  - Хорошая? Да она... Она меня хлыстом гоняет, - пафосно воскликнула фейка, садясь и подтягивая коленочки к тельцу.
  - Интересно, за что? - невинно поинтересовался я.
  - Ну я это..., - фейка помахала ручкой в воздухе, - книжка там у неё одна... Была...
  Я вздохнул. Ясно. Кто-то беспределит, а потом жалуется.
  Фейка завозилась, широко развела ножки в стороны и начала что-то там разглядывать, ощупывая.
  - Натёрла? - поинтересовался я.
  - Не-е. Так, просто приятно трогать. Здесь цветы такие есть. Крупные. У них, знаешь, пестики большие, толстые, длинные. Заберёшься на цветок, сядешь на него, а он качается, а здесь, - фейка дотронулась до плоского животика, - так, тепло... приятно...
  Она покосилась на меня внимательно слушавшего её рассказ.
  - Зря я тебе это говорю..., - он выдохнула.
  - Нет-нет, я слушаю. Просто интересно. Ты такая маленькая... Как у тебя это всё... происходит, я же инкуб - мне всё надо знать, - торопливо пояснил я.
  - Да ну тебя! Нечего там знать. Всё как у всех, - отвертелась фейка.
  - А зачем тебе разные языки? Ты сейчас говорила, - спросил я.
  - Ну... это... я так чувствую, что разные нужны. Они даже у футок наших разные, а они сёстры. А на языке приятно. Очень, - фейка вздохнула и опять подобрала ножки.
  Да ты маньячка у нас. Сексуальная.
  - Ты знаешь, у меня иногда бывает..., - я помолчал, - я, когда откуда-то возвращаюсь, мне надо вспоминать всё, что тут было. Так вот... Я забыл, как тебя зовут...
  Фейка пожала плечиками:
  - Ну, Вигдис, знаю я про это. Адалхендис меня зовут, - фейка развернулась ко мне, встала на четвереньки, пробралась к моему носу и ткнула в него пальчиком, - Адалхендис...
  Я вытянул губы, потянувшись её поцеловать, но хулиганка резво развернулась и подсунула мне попку. Я, увидев такое, взял и дунул, попав в самую серединку. Фейка, кувыркаясь, слетела с груди и, взлетев, возмущённо запищала, грозя кулачком:
  - Вигдис, я тебя укушу. У меня клыки есть. Прямо в головку укушу...
  - Ладно, не злись. Я не нарочно. Иди сюда, - поманил я фейку, подставив раскрытую ладошку. Хм, клыки у неё есть, ага...
  Она, надув щёчки и сложив на груди ручки, подлетела и села на неё свесив ножки. Посидела. Опять повозилась, поелозила попкой. Шило у неё там что ли?
  Я сел на ложе, Адалхендис так и осталась на моей ладони.
  - Слу-ушай, какие у тебя крылышки красивые, - начал я, поглаживая одно из перепончатых крыльев пальцем, - прям все косточки видно.
  - Ай! Не трогай! Лислис в прошлый раз порвала, - подскочила фейка, - я три дня летать не могла, пока не заросло...
  - Ну я осторожно...
  - Ладно...Если только осторожно, - сдалась фейка.
  Я легонько погладил тёплое крылышко. Фейка зажмурилась, растопырила оба крыла и потребовала:
  - Ещё...
  Я погладил ещё. И ещё. Адалхендис поплыла, разнежилась и, пошатываясь, попробовала ножками перейти с ладони на предплечье. Чуть не упала. Ножки не держали разомлевшее тельце.
  Я пересадил забалдевшее существо на бедро. Она завалилась на спину, широко развела согнутые в коленях ножки и потребовала:
  - Здесь!
  Я потёр подставленное местечко. Фейка, терпела, терпела, а затем, резко сжав ногами мой палец, закрыла глазки на покрасневшем лице и задёргалась в экстазе.
  Тельце её обмякло, она беспомощно валялась на моей ноге, раскинув крылья, ручки и ножки, а я с интересом наблюдал за её действиями - при мне кончила уже несколько раз. Куда в неё лезет столько?
  -Ох, Вигдис, я с тобой опять..., - фейка томно подняла головку, пошевелилась и тоненькая струйка сквирта, брызнула мне прямо на колено.
  Ну так, на то я и инкуб...
  - Иди, я тут посижу..., - шепнула обессилевшая Адалхендис.
  - А пойдём я тебя с Эдесс помирю, - предложил я.
  - Инкуб, ты хочешь моей смерти, - печально ответила она, - эта... она убьёт меня. И ты будешь в этом виноват, - она наставила на меня свой пальчик, - а впрочем, пойдём... Помиримся...
  Эдесс сейчас не до тебя будет - её Аул Бит наказала. Попробуем помириться.
  Я встал, так и не высохший член свалился вниз и повис между ног. Адалхендис по её просьбе я пересадил себе на плечо и мы пошли в дом.
  * * *
  В обеденном покое, с высоченным, как всё на первом этаже, потолком Аул Бит развалилась в огромном, под стать её кресле, ноги её были широко разведены и между них на коленях стояла Вилда, старательно, жмурясь от удовольствия, вылизывавшая влагалище хозяйки домена. Канно, черпая из роскошного кратера вино, наливала его в полупрозрачный сапфировый кубок. Аромат вина, смешанный с феромонами старшего демона, с выделениями её влагалища, и феромонами самих футок, обслуживавших хозяйку, наполнял огромное помещение, стены которого были задрапированы шитыми золотом бордовыми портьерами, скрывавшими за собой несколько входов сюда и ниши с серебряной и золотой посудой. Аул Врени, поводя полными бёдрами, вошла в покой. Откинув парэо и опершись на локоть, улеглась на обеденное ложе, стоявшее напротив кресла, в котором сидела Аул Бит. Канно, наполнив ещё один кубок, в этот раз изумрудный, подала его Аул Врени. Та отхлебнула, пробуя вкус напитка, провела языком по нёбу.
  - Рассказывай, - прозвучало в голове Аул Бит (демоницы разговаривали телепатически).
  - Легат вызывал, - выдохнула она, - Через декаду две когорты идут в Хёгланд. Поведу я. Идём через Намсскёган, Бастанвик, Катавикен.
  - Там же война, как вы пройдёте?
  - Война. Обещали порталы через каждый мир. Предпоследние два мира - огненные. Поход на десять декад. Тебя вызывают к трибуну второго легиона. Что-то там у них затевается - всех магов собирают. Ждут через пять дней.
  - А ты когда уходишь?
  - Три дня у меня есть.
  - Кто ещё идёт?
  - Ещё? Второй когортой Аул Лене командовать будет, - Аул Бит брезгливо поморщилась, - хотя легат сказал, что он мне будет подчинён. Ладно, хватит об этом уроде..., - Аул Бит хлопнула ладонью по подлокотнику.
  Вилда, видимо, стала подбираться к результату - Аул Бит начало потряхивать от приближающегося оргазма. Она отставила кубок, который тут же приняла Канно, обхватила одной рукой голову Вилды, сильнее прижимая её к промежности, а второй рукой схватила затрещавший подлокотник. Голова её откинулась на спинку, глаза закатились, из горла раздался низкий рык...
  Через некоторое время демоница отдышалась, опустила голову вниз и посмотрела на так и удерживаемую во влагалище Вилду. Красная фута не прекращала работать своим искусным языком, обхватив им клитор Аул Бит, выросший до гигантских размеров, и посасывая его. Лукаво щуря зелёные светящиеся глаза, фута нежно, как леденец обсасывала горячий клитор, водя его головкой по своим губам. Хозяйку домена сотрясло ещё раз, уже слабее и она смогла поднять повлажневшие глаза на Аул Врени:
  - Вигдиса, инкуба нашего с собой возьму.
  - Почему его?
  - А кого? Поход дальний. Этих что ли? - она указала на футок, - Или сучку... Эдесс... Не...Не надо.
  - Он самый слабый из всех..., - напомнила Аул Врени.
  - Так и хорошо, если что, в любой момент между мирами проскочит. Всех остальных самой таскать придётся, - воскликнула Аул Бит.
  - Хм. Ладно. Давай посмотрим, что с доменом нашим, - решила Аул Врени.
  Она в несколько взмахов зажгла перед собой сиреневый круг диаграммы испещрённой символами рун и знаков демонического письма. Когда-то она сама разработала эту визуализацию состояния домена и часто ей пользовалась, чтобы посмотреть, что с ним происходит.
  - Вот смотри, - она когтем показала на сектор, медленно вращавшийся слева направо, - это воздействие секса на домен. Здесь, - она опять указала пальцем, - видно, как распределяется энергия по домену. Расширение, укрепление границ, рост разнообразия внутри. Каждый из этих параметров напрямую завязан на количество и качество обитателей домена. Постоянных обитателей! Сейчас домен на таком этапе, что больше одного инкуба не выдержит, природных суккуб тоже пока только одну. Остальные могут колебаться между этими разновидностями демонов или вообще не быть ими и здесь не учитываются. Но без инкуба, привязанного инкуба, домен не сможет нормально развиваться.
  Аул Бит хмыкнула, наблюдая за разворачивающимися окнами диаграммы с разными показателями.
  - Нам с тобой повезло, что у нас есть дракон. Энергетика дракона настолько сильна, что позволяет стабилизировать домен в момент переходных состояний во время роста, - продолжила Аул Врени, - дракон лоялен домену и пока это так, домен будет расти без потрясений.
  - Дракошка наша, - напомнила Аул Бит, - Да. Лояльна. Я знаю, у некоторых центурионов, кому достались яйца драконьего гнезда, часть вообще не вылупилась, часть погибла после вылупления в течение пяти-шести декад. А взрослую самку, даже совсем молодую, мы не потянем. Да и не дадут уже. Всех расхватали. Причём, у многих они тоже на последнем издыхании.
  - Сегодня в северо-западном секторе произошёл небольшой рост внутренних связей домена. После стабилизации, а это пара декад, возможен новый рост в том направлении. Единственное наше направление, куда можем двигаться - там нет контакта с другими доменами, - пояснила Аул Врени, показывая ещё на один сектор, окрашенный в лиловый цвет, - я там с нашим инкубом потрахалась.
  Вилда, не отрывавшаяся от клитора Аул Бит, чуть интенсивнее стала вылизывать нежный орган и Аул Бит снова накрыло. Демоница спустилась ниже по креслу, чуть приподняла таз и стала двигать им вверх и вниз.
  Аул Врени, колыхнув грудью, протянула полную руку и коснулась пальцев Аул Бит.
  Та оторвалась от спинки кресла, потянулась к Аул Врени и демоницы, надолго задержав дыхание, чувственно поцеловались. Соски на грудях обоих напряглись, а Канно, ничем не занятая в этот момент и застывшая у кратера с вином, глядя на хозяек домена, со стоном провела рукой по висящему члену и, забравшись в промежность ухватила себя за мошонку, так, что крупные породистые яички остались свободны, и сильно потянула её вниз. С губ футы сорвался мучительный стон наслаждения.
  Когда-то давным-давно когда Аул Бит и Аул Врени ещё не имели приставки Аул, означающей владетельного демона, т.е. имеющего домен, а были просто Бит ат Вибек и Врени ат Ерсэль - мелкие демонюшки, у которых и сиськи-то ещё не отросли, из дружественных кланов Вибек и Ерсэль, относящихся к разновидности демонов йихаа. Демонов-воинов, демонов-служителей. На одном из сборищ, устраиваемых старшими демонами кланов, они и познакомились. Росли, учились в кланах, каждая в своём. А затем, архидемон, которому принадлежала та складка реальности был уничтожен в результате конфликта. Вообще архидемона убить невозможно - они не могут умереть. Просто, в результате разрушения весьма прочного тела, их информационная матрица на некоторое время (чем сильнее демон, тем дольше) исчезает из демонических миров, набирается сил и когда она становится способна воплотить себе тело, архидемон возвращается. Первое время он слаб - его легко убить снова, многое не помнит, но по мере роста его сил, память и сила возвращаются.
  Домены кланов Вибек и Ерсель, а также ещё двух десятков им подобных были разрушены внутренней войной за власть. Бит и Врени подростками (демоны взрослеют долго) пробрались в реальность архидемона Ишшу (их слабость тогда позволила им пройти между мирами), болтаясь без дела в общественном торговом домене (в реальности каждого архидемона есть такой) вместе отбивались от посягающих на их свободу, жизнь и честь (да, именно в такой последовательности - демоны любят рабов), вместе попали в легион, где и росли в силе и чинах. Врени рано обнаружила склонность к магии, а оторва Бит продолжала двигаться по военной линии, не забывая, впрочем и о магии, но так, вторым номером. В итоге Врени стала магом-воином, а Бит воином-магом. На семнадцатой ступени им обоим за заслуги после одной из тех битв, от которых зависит существование реальности того или иного архидемона, даровали возможность получения собственного домена, развитием которого они активно и занимались до сих пор. И вот теперь Аул Бит ат Вибек была центурионом второй когорты первого легиона Господина Ишшу, а Аул Врени ат Ерсэль магом шестой степени магического ареопага Господина Ишшу (к архидемону обращаются только Господин) и имели неплохо развитый домен, что свидетельствовало об их способностях не только к силе и магии, но и к стратегии развития.
  Сейчас Господин Ишшу затеял какую-то очередную войнушку, где-то на краю доступных демонам миров. Аул Бит ат Вибек посылали с двумя когортами, по сути, в отвлекающий манёвр, а Аул Врени ат Ерсэль совместно с другими магами ареопага Господина Ишшу должна была готовить магический удар по основным силам противника.
  * * *
  Я с фейкой на плече пробрался по знакомому коридору с факелами. Вот и дверь к Эдесс. Суккуба лежала на животе на диване. На левой ягодице - уже знакомые глубокие царапины. Она лежит уткнувшись носом в спинку дивана, локоть под щекой.
  - Эдесс..., - позвал я шёпотом.
  Молчит.
  - Эдесс, Адалхендис помириться хочет.
  Сиреневое ушко дёрнулось.
  Я со вздохом, стараясь не уронить с плеча фейку, сел на пол и привалился спиной к дивану, напротив головы суккубы.
  Девочки. Опять поссорились. Ну сколько можно? Ладно Адалхендис - у неё голова маленькая - мозгов мало. А Эдесс-то. Взрослая тётенька, а туда же. А, кстати, куда?
  - Эдесс... У тебя, говорят, ушки..., - я помолчал, провоцируя суккубу.
  - Кто говорит? - буркнула она, не поворачивая головы.
  - Все говорят, даже Аул Врени..., - соврал я.
  - Вигдис, если ты с ней поёбся, это не значит, что она тебе говорила про мои ушки, - суккуба повернула к нам лицо и привстала на руках, массивная грудь, освобождённая от давления тела, качнулась, задев сосками сиденье дивана. Нос и губы опухли, личико заплаканное.
  - Ой..., - сморщилась она от боли разодранной ягодице.
  - Что такое? Давай подую, - решил я подсуетиться.
  - Ей вон подуй, - кивнула рогами Эдесс на фейку.
  - Точно, Вигдис, подуй мне, - пропищала та, разводя ножки пошире.
  - Давай так, я подую на твою попку, чтобы не болела, а ты, - я кивнул в сторону смотрящей на меня суккубы, - ей подуешь, как она просит.
  - Обойдётся! - надула губы Эдесс, - и вообще... Где мой хлыст?
  Адалхендис, услышав про хлыст, вскочила, взмахнула крыльями и начала парить в воздухе, в любой момент готовая сорваться из комнаты.
  - А вообще, что произошло? Я не в курсе, расскажи, - толкнул я топорщащуюся суккубу плечом.
  - Эта вот, - Эдесс ткнула пальцем с остро заточенным маникюром в сторону фейки, - у меня книгу стащила. Пергаментную. Настоящий пергамент.
  - Брала? - обратился к фейке.
  Та потупила глазки. Ясно.
  - Зачем брала-то? Читать? - спросил я мелкую похитительницу.
  - Не умеет она! - воскликнула суккуба.
  - Я не умею?! Да я лучше тебя читаю! В пять! Нет, в десять раз! - завопила Адалхендис, кружа по комнате.
  - Да?! Это когда ты научилась-то! Когда на футовские члены садилась? - выкрикнула Эдесс.
  - А тебе завидно?! Да? Завидно?!
  - Так! Ну-ка тихо! Обе! - рявкнул я.
  Подскочив поймал, пискнувшую фейку за ножку, сел и, толкнув затылком, успокоил суккубу, снова лёгшую на живот.
  - Книга! Она у меня единственная такая была, - бурчала, шмыгая носом, в согнутую в локте руку Эдесс.
  Ещё немного и расплачется.
  - Зачем брала-то? - шепнул я фейке.
  - Пахнет от неё... так вкусно..., - начала та размазывать слёзы по личику, видя, как суккуба начинает плакать.
  Блядь! Вот так номер! Сожрала!
  Всхлипывания со стороны Эдесс усиливались. Фейка не отставала. Всё, в резонансе они!
  - Она...,она..., книжку мою, - задыхалась от слёз Эдесс.
  - Да я не специально..., так вышло..., - вторила фейка.
  - Эдесс, а что хоть за книжка-то? - спросил я.
  - Мо... Молот ведьм, - едва выдавила она сквозь слёзы.
  - Чё? Ты "Молот ведьм" не знаешь? Не может быть? - поражённо воскликнул я.
  - Зна...знаю, наизусть помню, - выдохнула суккуба, хлюпая носом.
  Я пересадил плачущую в голос Адалхендис на плечико Эдесс и фейка, привалившись к ней, разрыдалась ещё сильнее.
  Только и слышалось:
  - Знаешь как обидно...
  - А ты... ты... меня-я-я хлыстом...
  - А мне жалко-о-о... такая книга...
  - А я как...
  - А ты...
  Наревевшись, обе, глубоко вздыхая и размазывая слёзы по мокрым моськам, обнялись. Эдесс осторожно приобняла фейку, а та, приложив свою гладкую головку к ушку суккубы прикрыла глазки и приобняла суккубу растопыренным перепончатым крылышком.
  Ну, вот и хорошо, вот и ладушки...
  Пойду-ка я...
  
  
  
  Глава XLIX
  
  Странный человечек качнул головой, бубенчики звякнули и Аццо, сев на кровати, снова вопросил:
  - Ты кто такой?
  Разноцветный человечек, будто бы в восторге подпрыгнул в воздух, согнув, при этом ноги в коленях так, что пятки коснулись так понравившейся Аццо попки.
  Комната за его спиной поплыла, раздвигаясь в стороны, стены её стремительно почернели, а пол превратился в поле, расчерченное огромными чёрными и белыми квадратами.
  Аццо настороженно выдохнул и, дотронувшись до плеча альфы-любовника начал его будить:
  - Тилл, вставай, тут... такое...
  Тот заворочался, со сна томно вопросил, подражая кому-то из омег:
  - Ах, ну что там, Ацик...
  - Да вставай ты, - тормошил Аццо.
  - Из ратуши пришли? Пра-ативные... Я всегда говорил, что такая служба до добра не доведёт. И столоначальник наш, господин Ингебрандус - вот Сила Великая, имечко ему родители даровали - было бы очень хорошо, если бы провалился куда-нибудь поглубже...
  Человечек прервал излияния Тилла:
  - Арлекино. Зовут меня так.
  - Демон что ли? - буркнул Аццо - его раздражал ночной подъём.
  - Для кого как, братец, для кого как.., - пропел Арлекино.
  - Ой, кто это? - манерно высказался Тилл - от здоровенного альфы под 190 ростом странно было слышать подобную манеру общения.
  Арлекино выхватил из воздуха белый жезл перевитый алой блестящей ленточкой, на конце жезла была кукольная голова клоуна с толстым крючковатым носом в разноцветном колпаке с красным, синим и жёлтым концами и тоже с бубенчиками. Вокруг шеи был воротничок из треугольных кусочков ткани цветов колпака. Жирно обведённые красным губы головы клоуна на конце жезла раскрылись и с разных сторон чёрного зала с полом из чёрно-белых квадратов, прозвучало, дразнясь, на разные голоса и перекликаясь эхом:
  - Ой, кто это? Ой, кто это? Ой, это кто? Кто это, ой? Это кто, ой?
  Тилл недовольно поджал губы.
  - А сейчас мы будем играть, - пафосно подбоченившись провозгласил Арлекино.
  - Я не хочу играть, - всё ещё надувшись, сказал Тилл, - Ночь на дворе.
  - Кто знает, что там на дворе? А не хочешь играть - не будешь! - сварливо ответил человечек.
  Он подскочил к альфе, хлопнул его по лбу головой клоуна на жезле, раздался странный хрюкающий звук, сопровождаемый скрежетом, напоминающим смех, бубенчики на ней зазвенели, а Арлекино, вторя бубенчикам засмеялся серебряным смехом. Затем замолчал, его страшная пустая маска чуть склонилась набок, к плечу, разглядывая Тилла. Видимо, придя к какому-то выводу, человечек кивнул сам себе, выпустил из рук повисший в воздухе жезл, хлопнул в ладоши и Тилла поволокло в чёрный пустой зал на одну из белых клеток.
  - Играть будет он, - багрово-чёрный человечек ткнул пальцем в Аццо, молча наблюдавшем всё происходящее и никак не могущем отделаться от чувства, что ему снится сон, тягостный, нехороший сон.
  Порывшись во вдруг появившемся в плотно обтягивающем тело, кармане трико, человечек извлёк стопку бумажных прямоугольных листков, с одной стороны листки были украшены одинаковым узором, а белая, лицевая сторона была разрисована странными символами - красными и чёрными. Символы на некоторых листках были расположены узором в количестве от 1 до 10, еще были разноцветные картинки с красивыми молодыми мальчиками, знатными оме с длинными волосами и пожилыми важными альфами в богатой одежде и на каждой из картинок были те же красные или чёрные символы. Человечек специально, давая Аццо увидеть листки, медленно перекидывал их с руки на руку. Листки стопкой всплывали в воздух и, повинуясь Арлекино, мелькали перед лицом альфы.
  - Выбери одну карту, - сказал человечек.
  Аццо выбрал картинку с красивым мальчиком-блондином с красным ромбиком в верхнем углу.
  - А сейчас, - весело провозгласил Арлекино, тасуя карточки - они так и мелькали в его руках красно-бело-чёрной струёй, его ужасная маска качнулась, - я буду класть их по одной справа и слева от себя, если валет окажется справа - ты выиграл.
  Карты замелькали в ловких руках, раскладываясь по сторонам от человечка, севшего на пол и сложившего ноги кольцом перед собой, при этом промежность его открылась, обрисовывая во всех подробностях половые органы, как перчаткой обтянутые эластичным трико.
  "А у него не только попка приятная, ещё и нижнего белья нет" - подумал про себя Аццо, сидевший голым на кровати перед Арлекино с картой в руках.
  Чёрные и красные символы мелькали перед глазами альфы - Арлекино весьма споро раскидывал перед ним штосс.
  - Ай! - воскликнул человечек, - Проиграл! Проиграл! Проиграл!
  Бубновый валет, точно такой же, как в руках у Аццо, вылетел слева от Арлекино.
  Аццо поднял взгляд на беспомощно стоявшего на белой клетке Тилла в омежьей короткой, выше середины бедра, ночнушке на тонких бретельках и с кокетливыми кружавчиками по подолу. "И что теперь будет?" - промелькнуло в его голове.
  Чёрно-красный человечек неуловимо быстро махнул рукой. В воздухе, свистнув, мелькнула карта, и роскошные, так им лелеемые, волосы Тилла осыпались вниз неровно срезанные у самого затылка. Тот дёрнулся, едва осознавая, что произошло, схватился за неровный срез, оглянулся по сторонам, рот его открывался в беззвучном крике.
  - Е 2-е 4, - произнёс человечек загадочную фразу и Тилла толкнуло под задранный подол ночнушки в белые ягодицы, выпихивая на белую клетку через чёрное поле.
  - Ты что творишь?! - вызверился Аццо, - отпусти его, немедленно!
  - А то что? - тихо спросил человечек, зубья его нарисованного рта нехорошо дёрнулись. Он качнулся к Аццо, поднял снизу вверх свою маску, глядя на альфу. Аццо попытался дёрнуться, но тело его не слушалось.
  - Играем дальше! Выиграешь - отпущу! - выкрикнул человечек, и бубенчики серебром зазвенели на его колпаке.
  - Загадывай! - приказал он, протягивая стопку карточек сидящему.
  Аццо порылся и вытащил из середины одну. В этот раз на ней было десять чёрных крестиков.
  - А я пока расскажу историю. Жил-был мальчик. Работал этот мальчик в ратуше, - безразличная жуткая маска Арлекино смотрела на Аццо, а его руки мелькали раздавая карты направо и налево, - И любил этот мальчик, чтобы его под хвост пользовали... Нашёл он, там, в ратуше, такого же как он сам... Но скучно им было - что в самом-то деле - всё одно и то же, одно и то же...Изо дня в день та же задница и те же яйца с членом...Скучно...Ох, как скучно..., - заключил человечек.
  Арлекино остановился в своём рассказе, рука его с колодой карт зависла в воздухе, верхняя карта медленно отошла направо - двойка пик. Следующая пошла влево... перевернулась... Десять треф... Аццо медленно выдохнул.
  - Проиграл! - воскликнул человечек, швырнув карту в Тилла.
  Та, вращаясь, полетела в альфу, чиркнула его по плечу, разрезая бретельку, улетела дальше... кувыркаясь, пропала в огромном тёмном зале... из разреза пошла кровь, пропитывая некрасиво повисшую сорочку. Тилл схватился за оказавшийся глубоким порез и беспомощно оглядывался по сторонам, не видя ни Аццо, ни захлопавшего в ладоши Арлекино:
  - Здорово! Играем! Ещё играем!
  "Да кто это? Дух? Демон?" - мучился Аццо, пытаясь хоть на немного сдвинуться в кровати. Бесполезно. Тело держалось как приклеенное.
  - Выбирай! - ткнул Арлекино альфе колоду карт.
  - Не буду! Пошёл ты! - рыкнул Аццо.
  - Ай! Как плохо, - человечек погрозил пальцем, - так нельзя, братец. Так совсем нельзя! Я ведь его тогда просто так порежу. Смотри!
  Он резко выбросил в сторону Тилла колоду карт, та разлетелась и карты, вращаясь, начали резать пытающегося отбиваться Тилла. Кровь от неожиданно появляющихся глубоких разрезов пропитывала едва державшуюся на великолепном молодом мускулистом теле альфы сорочку. Тилл пытался отбиваться от невидимых ему ножей, кромсавших тело, беззвучно кричал от боли и страха. Вот упал, пытаясь закрыться руками, сжался на чёрной плитке, одна из карт резанула по сонной артерии, небольшой фонтанчик вырвался вверх, заливая шею и лицо...
  Аццо прикрылся руками не желая видеть смерть любовника...
  Когда он отнял руки, Тилл всё также стоял на белом квадрате, зажимая порез, задранной сорочкой, обнажив крепкую белую, так любимую Аццо, задницу и здоровенный, не менее любимый, альфовский член.
  -Ну! - опять Арлекино сунул колоду Аццо.
  "Выиграю - отпустит. Обещал же..." - думал он, протягивая дрожащую руку за картой. Семь ромбов.
  И опять замелькали в ловких пальцах тасуемые карты.
  - А!.. - воскликнул человечек, - Погоди! Забыл. Конь гэ 1 на эф 3.
  Тилла дёрнуло назад и в сторону, а затем вперёд на два поля и влево на одно. На плитках остались полосы крови, натёкшей из раны.
  Теперь Аццо, поняв, что демон перед ним безумец и убийца, с замиранием сердца ждал каждой карты. Вот карта с одним очком в виде сердечка пошла влево...Вправо важный альфа с мечом в руке и чёрной пикой в углу...Влево... Нет... не та... Испарина выступила на лбу альфы. Вправо... три пики... Влево... Сердце колотилось как бешеное, готовое выскочить из груди - пять ромбов... Фу-у-х... Воздуха не хватает... Вправо - оме-блондин с чёрным крестиком... Влево... дыхание Аццо замерло. Семь ромбов!
  - Не везёт тебе сегодня, - произнёс наставительно человечек, - но это ничего. У нас говорят: кому не везёт в карты - повезёт в любви.
  Не поворачиваясь, он швырнул семёрку бубён в Тилла. Чиркнуло подколенную впадину и тёмная густая кровь залила голень альфы, присевшего на корточки в попытке зажать порез сгибом ноги.
  Сердце Аццо сжалось от страха и жалости к любовнику.
  - Ты мухлюешь! - выдавил он из себя, - Пачка этих карточек не полная! Я беру карточку и у тебя такая же, я заметил! Так нечестно!
  - Ну и что? - обезоруживающе ответил человечек, - Мы разве с тобой договаривались играть честно? Эй, Кукан, скажи, был такой разговор? - обратился человечек к своему жезлу, парившему в воздухе.
  - Не было, не было, не было, - зачастил тот, противно захохотал, тряся концами колпака и звеня бубенчиками, - вот если бы был, если бы был, если бы был...
  - Ну. Видишь, - Арлекино шевельнул кистью руки, - не было такого разговора. Не договаривались мы с тобой... А на нет и суда нет..., - он замолчал и раздумчиво произнёс, - хотя, есть Особое совещание... М-да...
  Кукан, тараща накрашенные глаза на белом, как бумага лице, подхватил:
  - Особое совещание, да, да, да, Особое совещание. Будем совещаться особо. Будем-будем, - заверил жезл, - обязательно будем. Я буду главный совещательщик... нет, совещевальник, подожди дядюшка, - жезл уклонился от руки Арлекино, пытавшегося схватить болтуна, - Дядюшка, я придумал, как я буду называться - совещатель! Так будет правильно! Место мне! Дайте место! Только в президиуме! Только в президиуме!
  - Молчи, дурак!
  Жезл затих, довольный подобранным словом, а Арлекино снова потребовал:
  - Выбирай!
  - А... можно...договориться? - выдохнул Аццо.
  - Договориться? - переспросил человечек, склонил голову к плечу, почесал промежность, медленно потеребил кончик туфли, бубенчик на ней мелодично звякнул, - Можно, - разрешил Арлекино, - отчего же нельзя. Конечно можно.
  - Ха! Договориться! Он договариваться хочет! - заорал жезл и обернулся вокруг себя, звеня бубенчиками.
  - Выбирай и договаривайся, а я продолжу, - сказал Арлекино, - Так вот, любовник этого мальчика пришёл однажды к нему и сказал, что для развлечения и поддержания остроты чувств...
  - Я хочу..., - перебил Аццо, вытягивая карту из колоды. Оме червей.
  - Подожди, я не закончил, - оборвал его Арлекино, - Так вот, на чём я остановился, а Кукан?
  - Для остроты чувств они искалеченных детишек трахали! - выдал жезл, таинственно подмаргивая Аццо сразу обоими глазами, - Смотрели друг на друга и трахали. А ты какого чаще выбирал, братец? А? С руками или без рук?
  - Ну вот, Кукан, ну что это, - разочарованно протянул человечек, снова тасуя карты, - взял и всё опошлил. Тут чувства высокие, понимать надо, - человечек важно поднял палец вверх, - А ты! Какого чаще...
  - Дядюшка, да я ничего, ничего, - зачастил Кукан, - просто ты так тянешь...
  - Давай договариваться, - предложил Аццо.
  - Эх, попадёшь к вам в дом, научишься слушать всякую гадость, - обречённо махнул рукой Арлекино, - давай!
  - Ты будешь играть честно и сменишь карточки, - выдал Аццо.
  Арлекино удивлённо замолк. Аццо с затаённой надеждой ждал...
  - А я с этим не согласен! - вдруг уверенно заявил человечек, пожимая плечами, и снова склонил голову на бок, на альфу уставились жуткие намалёванные кресты вместо глаз, - я очень мудрый и справедливый...И вообще...
  - А я тогда... Я играть не буду! - упёрся альфа.
  - И сто зе вы торгуетесь, молодой целовек? Мине надо вам сказать, сто вы мозете услышать от мине много разных гадостев. Оно вам нузно? - с каким-то дурацким акцентом выдал Арлекино, явно кого-то копируя.
  - Не буду, - упорно повторил Аццо.
  - Да пофиг! - выдал Арлекино, помолчав.
  - Пофиг! Нам пофиг! Пофиг-пофиг! - заплясал в воздухе Кукан.
  Карточка с оме-брюнетом с красным сердечком в верхнем углу повисла в воздухе перед лицом Аццо, а Арлекино уже раскидывал карты справа и слева от себя. Аццо зажмурился.
  Арлекино радостно захлопал в ладоши:
  - Проиграл! Проиграл! Ты опять проиграл!
  Свист карты... Тишина...
  - Эй, - Арлекино толкнул Аццо в плечо, - фу, какой ты скушный, правильно твой любовник говорил.
  - Скушный! Скушный! - подхватил жезл.
  - Мне скучно, бес... - ни к кому не обращаясь произнёс Арлекино, - что делать, Аццо? таков вам положён предел, его ж никто не преступает, - красно-чёрный человечек подпёр щёку рукой и продолжил, - Вся тварь разумная скучает... Да... но мы отвлеклись...
  Аццо открыл глаза.
  - Ага! - звон бубенчиков и рожа Кукана перед глазами.
  Арлекино прищёлкнул пальцами:
  - Слон эф 1 на бэ 5.
  Тилл, с трудом стоящий на ногах в луже крови, с новым глубоким разрезом поперёк груди, был дёрнут на поле эф 1 и оттуда проволочён на бэ 5 в глубину зала. Фигура его резко уменьшилась. Пол зала, стремительно отдаляясь, ушёл вниз, и Аццо с ужасом увидел Тилла сверху. С этого ракурса Тилл казался совсем маленьким и неживым. От всех этих перемен голова Аццо закружилась. Он сглотнул и попробовал ещё один способ отказаться от безумной игры:
  - Делай с ним, что хочешь. Мне безразлично. Я с ним так... развлекался просто.
  Человечек что-то сделал и, оказалось, что его слова услышал Тилл:
  - Аццо, Ацик мой, как же так, я же люблю тебя! Ты же мне говорил..., - простонал несчастный альфа, - Я тебя так люблю...
  Аццо увидел сверху, как маленькая фигурка Тилла на чёрно-белой доске в невыразимом горе опустилась на колени и села на пятки, голова его свесилась вниз, лицо было закрыто руками. О-о! Мой Тилл. Прости меня. Так нужно...
  - Ого! Какие чувства! Какие чувства, дядюшка! Клянусь своей треуголкой! - заверещал Кукан, - А ты, дядюшка меня не любишь! А я так боготворю тебя! Ах! Ах! Ах!
  - Кукан, я тебя сейчас стукну. И треуголки у тебя никакой нет, - пробурчал Арлекино.
  - Да! Да! Да! Стукни меня! Стукни! О, мой бог! Дядюшка, ты даже можешь сесть на меня! О! - жезл от избытка чувств завертелся в воздухе, захлёбываясь в экстазе, - О! Дядюшка! Бог мой! Представь, ты только представь! Ты - сидишь на Кукане!
  Арлекино неуловимым движением выхватил Кукана из воздуха и несколько раз с размаху треснул им об пол. С каждым ударом раздавался странный тюкающий звук как из детских шутейных молотков. Человечек как погремушкой потряс жезлом в воздухе. Ж-ж-ж, - раздалось откуда-то изнутри головы Кукана.
  - Тирлим, бом, бом..., - выдал жезл, - тирлим...
  Бубенчики жалобно звякнули, голова Кукана поникла, глаза закатились, красный рот приоткрылся, из него на ладонь вывалился посиневший язык.
  - Не придуривайся, - строго сказал Арлекино, но Кукан не отреагировал и продолжал изображать умершего. Но с первого же взгляда было ясно - переигрывает.
  - Продолжим, - обратился Арлекино к Аццо, тасуя карты.
  - Я. Не играю, - раздельно, как мог, собравшись силами, произнёс альфа.
  - Мне. Всё. Равно, - в тон ему, также раздельно ответил Арлекино.
  Нет! Нет! Это безумие какое-то! Нет! Аццо схватился за волосы над ушами... Руки его сползли по щекам и остановились. Альфа сидел на кровати, прижав руки к щекам и обречённо смотрел, как перед его носом повисла карточка с солидным альфой в горностаевой мантии и красным сердечком в углу.
  Руки Арлекино мелькали, перекидывая поток шелестящих карточек из одной руки в другую. Поток остановился и багрово-чёрный человечек начал медленно, не торопясь и смакуя состояние Аццо, раскладывать их справа и слева от себя. Альфа хотел снова закрыть глаза - не получилось. Ещё. Ещё раз. Глаза не закрывались - веки не слушались его.
  - Будешь дёргаться - веки отрежу , - угрожающе проговорил Арлекино, не прекращая раскладывать карточки. И почему-то Аццо поверил - отрежет.
  Справа легла пятёрка треф, слева - четыре пик, справа - девять бубён, слева - оме пик, справа шесть червей, слева... нет... не надо...заторможенно отметил Аццо, слева солидный альфа и в верхнем углу красное сердечко... черва...Проиграл... Снова проиграл... Бедный Тилл...
  Они играли долго. Всю ночь - насколько хватило здравого рассудка Аццо и Тилла. Тилл был весь изрезан острыми как бритва картами. Арлекино, называя загадочный код, двигал его по квадратам, оставляя кровавые полосы и в итоге замысловатая траектория движения кромсаемого заживо альфы оставила след в виде слова "смерть". В последние несколько раздач, человечек, издеваясь, нарочно подсовывал Аццо тройку, семёрку и туза. Именно в такой последовательности. Масти были разные, но последовательность сохранялась. Таинственное сочетание карточек врезалось в измученный мозг альфы и в конце этой безумной ночи он, глупо улыбаясь, твердил:
  - Тройка, семёрка, туз.
  Оживший Кукан долго наблюдал за этой картиной и в очередной раз, когда альфа завёл своё: тройка, семёрка... тихонько подлетел к уху Аццо и гаркнул:
  - Дама!
  Аццо подавился словами, сглотнул и, не отрывая остановившегося взгляда от бело-чёрных квадратов с выведенным кровью словом, продолжил:
  - Туз...
  А Тилл... О, Тиллу было больно... Ледяная чёрно-белая пустыня, с налетающими неизвестно откуда и режущими до костей картами сводила с ума. Сорочка была распущена на полосы. Альфа как мог, бинтовал резаные раны и истекал кровью. Сил не оставалось, голова кружилась от потери крови. Отчаянье охватило его... Я умру... руки и ноги стынут... В очередной раз его, оставляя кровавые полосы, дёрнуло по квадратам... Ацик...Где он?
  И тут он услышал его голос: делай, что хочешь, он мне безразличен.
  Мучительный стон вырвался из исполосованной груди Тилла - он меня бросил! Альфа обессиленно опустился на очередной квадрат...
  Теперь остаётся только одно - я здесь умру...Тилл и раньше ревниво относился к Аццо, вызывая этим смешки сослуживцев, но теперь всё ясно. Он меня бросил! Убивайте уже! Убивайте быстрее! Я не хочу жить!
  И снова голос Аццо: мне он безразличен... делай, что хочешь...
  Безразличен...
  Шелест. Свист очередной карты. Разрез. Кровь. Опять кровь. Больно. Всё равно... всё равно... Рывок на новый квадрат... Кровь... моя кровь... утекает...
  Делай, что хочешь... Он мне безразличен...
  Холодные слова любовника рвали душу...
  Безразличен... он мне безразличен...
  ...делай, что хочешь...
  ... безразличен...
  Когда на квартиру Аццо пришли встревоженные посыльные из ратуши, направленные обеспокоенным неявкой на службу начальством, то нашли обоих в спальне, голых. Аццо сидел на кровати и, раскачиваясь из стороны в сторону, монотонно повторял:
  - Тройка, семёрка, туз...
  Пришедшие дотронулись до плеча альфы и он плаксиво сморщив лицо, прошептал:
  - Дама...
  Тилл, разметав спутанные длинные волосы по пропотевшей постели, лежал на спине навзничь, раскинув руки, судорожно дышал. Когда его попытались приподнять, мучительно, не открывая глаз и срывая голос, завопил:
  - А-а! Он режет, режет! Как больно...Больно... Ацик... я безразличен... Ацик... мой Ацик...
  * * *
  Ещё немного и я смогу фильмы снимать и показывать для особо этого заслуживших.
  А этих тварей я нашёл случайно - проходил мимо показавшегося мне бесперспективным трёхэтажного дома. Наверху раскрылась форточка - это посреди морозной ночи-то! Я поднял голову и обомлел - промелькнул красный отсвет волос Сиджи.
  Ну, а дальше вопрос техники. Хотя, такой уровень программы потребовал от меня личного присутствия. По этой причине я откладывал казнь (а что это, как не она) на окончание своих новогодних каникул. После такого представления надо бы себя не потерять. Сила образов такова, что впору самому начать слышать звон бубенчиков и хриплый гогот Кукана.
  
  
  
  Глава L
  
  Оме Шварцман. Кто он? Откуда? Вопросы, вопросы, вопросы...
  Нет, то, что этот омега знатен и имеет право именоваться "оме" сомнений не вызывало. К тому же он - искусник, что уже само по себе означает, что он - оме.
  Изучая поступки Шварцмана, оме Шварцмана, Гуго пришёл к выводу, что этот искусник - менталист. О чём он и заявил омеге. Редчайшая специализация среди искусников. Что ему нужно в Майнау? С учётом того, что Тилория уничтожена (будем объективны - это так), получается, что оме Шварцман один из тех, кому удалось избежать гибели в зубах демонов. В связи с этим, обустраиваясь в городе, не захочет ли оме Шварцман захватить в нём власть? Либо оказать на отцов города и наместничества такое влияние, что они полностью окажутся в его власти, как и весь город?
  В пятитысячном Майнау, где все так или иначе знали друг друга, независимо от сословия, его никогда не было. Омега, как хвостик, таскавшийся за Шварцманом, был вызывающе красив, а таких куколок никогда не видели в их северном городе. Появление непонятного оме сопровождалось кровью - большой кровью.
  Погиб порезанный на куски мастер Маркард - до той поры весьма уважаемый искусник-целитель. Потом, правда, выяснилось, что он сильно замазан в торговле детьми, изъятии органов у живых людей и Сила знает в чём ещё.
  Погибли странные, тёмные людишки, в их числе и кабатчик Оппо, державший постоялый двор на большой Авернийской дороге. Жестоко убит Орсельн, товарищ начальника стола земельных дел ратуши - как впоследствии выяснилось именно он и возглавлял всю эту паскудную организацию. В его доме найден труп Эми - омеги жившего в кабаке Оппо. Раб, проданный в своё время кабатчику. Убиты Хени и Дибо, супруги покойного заместителя начальника стражи Майнау. В их доме найдены тела троих детей - рабов, которых забрал оме Шварцман из дома Орсельна.
  Череда кровавых событий и всюду - оме Шварцман.
  В доме Одноглазого найдены дети-омеги, искалеченные на потеху любителям "особых" сексуальных развлечений.
  Город полон слухов о Чёрном Человеке. Дошло до того, что папы стали пугать им непослушных детей.
  С самого начала зимы дознаватели городской стражи, что называется, стояли на ушах. Искусники Гуго и Вальтер отслеживали возмущения Великой Силы. Следы, неопределённые, расплывающиеся, как и всегда в Великой Силе, показывали, что вмешивался искусник. Только по счастливой случайности они знали, что этот искусник - оме Шварцман. На самом деле следы в Силе такого не показывали - это был маленький блеф пропущенный Великой Силой во время того обеда в ресторане. Тем не менее, оме осознанно, с выдумкой, не взирая на сословный статус уничтожал тех, кто, по его мнению, был виновен в нападении - на него самого и омегу, которому он покровительствовал - тех, кто имел неосторожность дать волю своим сексуальным фантазиям.
  Судя по всему, оме Шварцман пока останавливаться не готов. Остановить его искусники не могли - он не давал повода к принятию в отношении него никаких мер, могущих быть одобренными Великой Силой. А убийства и нападения, совершённые оме Шварцманом, в отношении лиц, не являющихся искусниками пока (пока!) не переходили границ, позволяющих вмешаться властям - оме был в своём праве - до государственной монополии на насилие на Эльтерре пока не додумались.
  Более того, сведения, полученные от Орсельна и Герхарда Одноглазого, заставили руководство наместничества удалить двоих из командиров взводов городской стражи, замешанных в покрытии торговли детьми. Переведены они были на дальние посты на побережье Северного моря, да ещё и с понижением в должностях и званиях.
  Помнится, наместник долго выговаривал фон Эстельфельду за небрежение делами службы. Тот пытался что-то возразить, ссылался на городские власти, среди которых и было обнаружено гнездо работорговцев, но получил резонное замечание о зоне ответственности мэра и начальника городской стражи. Сколько это продлится? Когда, наконец, оме Шварцман сочтёт себя отмщённым? Сколько у него осталось тех, кому он намерен мстить? Пять? Десять?
  Остаётся только наблюдать и ждать, когда он оступится. И что тогда?
  Искусники ни задержать, ни тем более наказать (не говоря уж о казни) его не смогут. А обычные люди против искусника-менталиста... Даже не смешно.
  Ну что ж, ждём... Одного из двух: либо оме удовлетворится, наконец, своей местью, либо уже уедет куда-нибудь. Хотя-я... с учётом того, что от Тилории остался только Майнау... Ехать ему некуда.
  Вальтер сообщил недавно, что как наши искусники ни бились, заставить работать ни один из порталов не смогли. Что-то произошло такое с Великой Силой, что с порталами теперь проблема. Вроде как обещают что-то, но даже не в ближайшей перспективе. А пока ждём и следим...
  * * *
  А я, расправившись со сладкой парочкой, откровенно наслаждался относительным спокойствием (наличие грудного ребёнка не позволяло говорить о безделье). Жизнь вошла в какую-то спокойную колею - я для себя решил, что декады две-три не буду заниматься поиском оставшихся уродов.
  И здесь как нельзя кстати пришлись мои наработки с головой Эльфи.
  Я прекрасно помнил, что голова моего Личного Слуги это его не самое сильное место, тем более чёрная сеть так до конца и не была уничтожена.
  Дождавшись пока Эльфи заснёт, я по уже привычной схеме, проник в его голову. Знакомая серо-розовая муть... Убойное цветовое сочетание... Знания немецкого языка, родного для Эльфи, всё в той же обшарпанной папке. И две сети - радужная и чёрная. Чёрная сеть чуть ослабла, но по прежнему пронизывает всю личность омеги сверху до низу. Коричневая грязь, к которой раньше тянулась эта сеть, так и сидела в стеклянно-латунном коконе. Удалить её совсем вряд ли получится, а вот добиться того, чтобы она перестала давить, грызть личность омеги мне удалось.
  Оставалась только сеть. Липкая, тягучая как паутина, гадость с трудом поддавалась уничтожению, но тем не менее, у меня получилось почти везде разорвать её на мелкие истаивающие куски. Было несколько мест, где чёрная сеть была плотно переплетена с радужной сетью нашей с Эльфи связи. Попытавшись развеять чёрную сеть, я увидел, что и радужная сеть в местах, где они соприкасаются, тоже растворяется.
  Быстро рванув остатки чёрной дряни, я добился её полной ликвидации и бросился судорожно латать разноцветную сеть. Здесь сильно помогло прокачивание энергии от меня к омеге. Сеть, принимая от меня золотистые, светящиеся порции энергии, пульсировала, сжимая и разжимая сферу личности омеги и я воочию увидел как изнутри выглядит ментальный оргазм Эльфи.
  Снизу, из багрово-красной глубины, куда тоже уходила радужная сеть, по натянувшимся и разбухшим кручёным цветным нитям толчками пошла энергия. Сеть, вдруг, вся сразу начала переливаться всеми цветами радуги, налилась силой и вытолкнула из себя светящуюся волну. Серо-розовая муть осветилась, так, что не осталось ни одного тёмного уголка, я ясно увидел под собой обрывки бумажек с памятью омеги. Они то слетались, собирались в кучу, то шурша и переворачиваясь, разлетались в стороны, чтобы затем опять собраться в кучку, то кружились подхваченные небольшим вихрем (всё таки в голове у Эльфи сквозняк), поднимались по спирали вверх, почти до меня и снова опадали. Внутреннее пространство личности омеги становилось прозрачнее и прозрачнее. Сфера начала пульсировать чаще и чаще. А так как я, частично находясь внутри личности Эльфи, ощущал его тело, то теперь я почувствовал, что оно начало содрогаться от наслаждения.
  Решив, что так будет лучше, я начал растягивать радужную сеть до границ личности омеги, с тем, чтобы эта сеть не пересекалась ни с чем внутри, не влияла на работу мозга и рефлексов - раз уж избавиться от неё невозможно. Разноцветные мысли, бумажки с записями памяти тоже, по мере растягивания сети стало растягивать к краям сферы вслед за сетью. Посветлело еще больше и теперь с самого верха до самого низа, там, где находятся безусловные рефлексы, можно было окинуть взором всё находящееся внутри личности омеги. Весь хлам по сторонам, обломки детских игрушек (видимо, память детства), неясные образы, расплывающиеся и не дающие на них сосредоточиться.
  Снова обратив внимание на языковую папку густо опутанную логическими связями, я начал копирование файлов русского языка.
  Копия, протиснутая мной по нашей связи, превратилась в книгу. Нет, не так! В КНИГУ! Обложка из красного дерева с резными узорами и блестящими застёжками, с уголками белого металла и корешком из толстой шевровой кожи с золотым тиснением.
  Том, взметнув пыль, тяжеловесно плюхнулся сверху на жалкую папку, завязанную ботиночными шнурками (Эльфи, блядь! У тебя ещё и пыль в голове!).
  Нет, нет, нет. Ни в коем случае... Русский язык не должен заменять собой родной для омеги язык.
  Отодвинув роскошный том в сторону, я начал пушить, разветвлять связи, идущие к папке с немецким языком. Мне нужны свободные связи, так как Эльфи не мастер работать головой. Уже сама по себе моя работа по разветвлению ассоциативных связей даёт очень большую нагрузку на его мозг. Дёрнув распушённые нити ассоциаций к тому русского языка, я опутываю его тонкими, невесомыми нитями. Они рвутся, с трудом прилипают к обложке роскошной книги - подсознание Эльфи сопротивляется непривычной нагрузке.
  Тем не менее, моё насилие над личностью омеги дало результат - я смог опутать том вновь установленного языка ассоциациями и логикой. Да, язык невозможен без логики. В этом его трудность, в этом его сущность. Грамматика и математика - вот два, всего лишь два и только два - других нет, способа описания МИРА. И чем точнее, образнее, выпуклее описание, тем более мир идёт навстречу искуснику, дерзнувшему разговаривать с ним. Для менталиста это важно, как ни для кого другого. Эльфи не искусник и никогда им не будет - я это вижу ясно, но он важен для меня, как тот, с кем я могу говорить на одном языке в прямом и в переносном смысле...
  На этом пора заканчивать, иначе я получу пускающего слюни идиота.
  - Вставай, красавица, проснись, - разбудил я омегу утром.
  - Ах, оме, перестаньте, - проворчал разбуженный затемно Эльфи.
  При этом, наш разговор шёл по-русски!
  Есть! Получилось!
  Хороший ты мой! Ура! Мы ломим, гнутся шведы!
  Всё! Теперь с ним только по-русски. Ну, по крайней мере, когда мы одни. Веник не в счёт.
  В течение нескольких дней после моего вмешательства Эльфи отъедался и даже его токсикоз немного отступил.
  * * *
  Сиджи и Ют остановились в своём развитии - им были необходимы объекты для воздействия. И я придумал. Дитрич получил от меня приказ предоставить мне свой выезд, на котором он катался с Герти и его детьми в парке.
  Роскошная пара серых в яблоках лошадей фыркала и топталась у дома Хени и Дибо (любопытствовать, для чего мне нужны кони, я запретил, а кучеру подправлю память).
  Снарядив к поездке Адельку (нечего ему в доме торчать, с нами прокатится, заодно поизучаю его), и с хлопотливой помощью старичков одевая Сиджи и Юта, я выслушивал от Штайна результаты лечения Адельки (перед этим отправив мальчишку к саням).
  - Мастер Дитрих, ваша милость, говорит, что сделал всё что мог. Болеть мальчишка не болеет, но с детьми у него проблемы будут, - старательно выговаривая слова цитировал целителя старик. Супруг его, приложив руку к губам горестно качал головой.
  - Там этот... как его, погодите, оме, у меня записано, - Штайн принёс листок с каракулями, - кольпо...ваги... нит. Мастер Дитрих подлечил нашего Адельку. Снял воспаление, так он мне сказал, а с детьми... Поморозился он... Ещё полечить можно... Но точно не здесь... он так сказал... На воды бы его, - старик расстроенно махнул рукой.
  На воды? Подумать надо. В Майнау точно нет. Здесь и вод-то нет никаких. Если только в Лирнессе. Если я туда доберусь... Нет, не так... Когда я туда доберусь. Вот так правильно будет.
  Я выглянул в раскрытую на улицу дверь. Аделька стоял рядом с покрытыми ковром просторными расписными санями, восхищённо разглядывал лошадей и что-то выспрашивал у приосанившегося кучера в высокой меховой шапке, в синем, крытом сукном полушубке, подпоясанном широким красным кушаком.
  Подхватив телекинезом кульки тепло укутанных детских тел, я плюхнулся в сани, умостил Сиджи и Юта справа от себя, с другой стороны подоткнул себе под бок Адельку, укрыл всех нас медвежьей полостью и выдохнул:
  - Гони!
  Застоявшиеся кони рванули, Аделька тихо пискнул и, скрипя промороженным снегом, мы крупной рысью понеслись по заснеженным улицам Майнау.
  Гнали к выезду за город, по дороге к горелому кабаку Оппо. Просто потому, что других дорог я не знал. Мелкие, вытаращив глаза и выставив покрасневшие на морозе носики, зарылись личиками в густой мех полости, а я, пользуясь случаем, изучал прижатого ко мне Адельку. Кто он? Ну так-то это было понятно ещё тогда, когда мы его подобрали на базаре. Обычный простой крестьянский мальчик. В силу возраста немного знающий и также немного умеющий. Аделька, учась и играя с Сиджи и Ютом, выспрашивал их обо мне и получил здоровенную порцию восторженных отзывов в духе:
  "О, оме, он такой! Он господин! Он заботится о нас! А мы живём для него"
  Здесь нужно вспомнить, что мне так и не удалось до конца победить программу Одноглазого. Я сковал чудовищ разума, но уничтожить их не получилось - слишком глубоко они проникли в детский мозг. И вот мелкие стервецы-искусники систематически выдавали эту ересь Адельке.
  Он всё это воспринял как должное - действительно, оме же заботится о нём, Адельке, кормит, одевает, лечит его. Он господин - Аделька поступил к нему на службу. Осталось только жить для господина. Но вот же Сиджи и Ют, живут же для господина, а чем он, Аделька хуже...
  Всё это я увидел в головке юного омежки. Шумно выдохнул. Кучер обернулся к нам:
  - Что, господин?
  - Нет, нет, ничего поезжай, поезжай, любезный...
  Вот, что с ними делать?
  - Давайте, рассказывайте, как учитесь? - начал я извечный родительский разговор.
  Сиджи и Ют наперебой рассказывали, что им удалось узнать из поучений приходящего учителя. Аделька молчал.
  Наконец, мелкие искусники выдохлись и я боком толкнул Адельку:
  - А ты что молчишь?
  - Я оме... Я писать научился, - прошептал он едва слышно.
  - А ещё?
  - Я читаю хорошо. Учитель хвалит...
  - А как со счётом?
  Аделька замолчал, а Ют выскочил:
  - А я, господин наш, лучше считаю. И Сиджи считает хорошо.
  - Воспитанные мальчики-омеги, так себя не ведут, - укоризненно произнёс я, - Ты же видишь, что у него хуже получается. Помогите ему, и он вас нагонит.
  Сиджи с Ютом важно покивали головами - ещё бы, господин дал поручение. Ответственное поручение. Теперь они от Адельки не отстанут.
  Я погладил Адельку по голове и чуть прижал его к себе:
  - У тебя всё получится. Ребята помогут тебе.
  От нехитрой ласки у ребёнка (а кто он? ребёнок и есть) навернулись слёзы.
  - Ну-ну. Не плачь. Всё хорошо будет. Правда-правда, - подкрепил я слова гипнотическим воздействием.
  Выехали за город.
  Примерно на половине пути до сгоревшего постоялого двора увидели здоровенного ворона сидевшего на ветке низко наклонившейся над дорогой.
  Ворон сидел нахохлившись - морозно. Изредка поворачивался и чистил свой горбатый клюв о ветку. Снег, искрящимися иголочками, переливаясь в лучах низкой Эллы сыпался вниз с ветки.
  - Стой, - скомандовал я кучеру.
  Тот натянул поводья и лошади, храпя, остановились.
  - Тут, ваша милость, волки бывают. Как бы до беды не дошло, - сказал он.
  - Ничего, мы недолго, - успокоил я возчика.
  - Ворона видите? - спросил я мелких по-русски.
  - Видим, - также на русском ответили оба сразу.
  - Сейчас вам надо почувствовать его, а потом внушить ему желание. Например, слететь на дорогу. Сиджи, начинай ты первый. Только не отпускайте.
  Сиджи поверх головы кучера уставился на ворона, а я теснее прижал его к себе, помогая ему и делясь силой, также как мне помогал Ухоо в обследовании тайги.
  Ворон, склонив голову, внимательно, моргая сизой перепонкой века, смотрел на нас сверху вниз. Встопорщив перья, взъерошился, опять почистил клюв о ветку и вдруг, взмахнув широченными крыльями, слетел на дорогу.
  - Сила Великая, - схватившись за шапку, отшатнулся кучер на облучке.
  Сиджи устало привалился ко мне щекой. Хватит, маленький:
  - Сиджи, самое главное, запомни то состояние в котором ты был, когда воздействовал на ворона.
  Я опять загнал ворона на ветку. Успокоил встревоженную птицу, пересадил Юта к себе под бок, поменяв его с Сиджи (Аделька, во все глаза следил за нашими манипуляциями):
  - Ют, теперь ты. Но не отпускай его.
  Ют напрягся, запыхтел.
  - Спокойнее, спокойнее, - уговаривал я омежку, прижимая его к себе.
  - Вот, вот, видишь, - вёл я его, - вот он. Чувствуешь?
  Ют кивнул.
  Ворон опять застыл на ветке без движения. Недовольно нахохлился. Посидел. Развернулся к нам задом. Совершил нехорошее дело, выказав своё отношение к происходящему. А затем слетел на дорогу.
  Есть! Получилось!
  Ют утомлённо обмяк. Я прижал обоих детишек к себе. Устали. Они устали.
  - Пошёл! - скомандовал я кучеру, мы проехали до поляны у дороги - всё что осталось от постоялого двора Оппо. Развернулись и кучер рысью погнал лошадок в город. Хватит для первого раза.
  Выезд можно считать удачным. Приедем. Детишки поедят, согреются, отдохнут, а через пару дней снова выедем. Только другую дорогу выберем.
  Ещё несколько раз за эти пару-тройку декад на санях Дитрича я выезжал с детьми за город. Искали птиц. Пару раз я, отыскав лису, выводил её к нам и дети тренировались на достаточно продвинутом, по сравнению с птицами, животном. Аделька неизменно сопровождал нас во всех этих путешествиях. Вопросы копились в голове мальчонки. И я, заметив это, разъяснял и показывал ему, что всё, что он видит - это тренировки искусников. Сиджи и Ют - оме. А стали они оме в результате того, что теперь они - искусники.
  Мелкие потихоньку прогрессируют, а я глядя на их рост как искусников радуюсь - вот ещё два, целых два искусника-менталиста появились в этом мире. Овладеют телекинезом и можно будет говорить о протезировании. Особенно для Сиджи. А с протезами детишки не будут так зависимы от обслуживающих их людей и станут самостоятельными.
  Выполняя моё поручение подтянуть Адельку в счёте оба так насели на бедного мальчика, что он не знал куда от них деваться. Правда ему удавалось закосить - устав от занятий, Аделька просто уходил к старичкам и с удовольствием менял род деятельности - помогал им по дому, вместе со Штайном ходил на базар, чистил снег во дворе, таскал дрова и топил печи - морозы установились надолго.
  * * *
  Пока я был занят с детьми, Эльфи, видя, что у меня появилось занятие вне дома, в очередной раз надумал себе всякого и периодически капризничал. У него возникла перегрузка и в первые дни после установки русского языка часто болела голова.
  Разговаривали мы с ним теперь только по-русски. Артикуляция у него не установилась и он, также как и дети, разговаривал с акцентом. О письменной речи я даже не заикался. Пусть пока освоит диктант на родном.
  Эльфи, что называется, кривил губы, бурчал на мои частые отлучки. Выдвигал претензии по уходу за Веником.
  Я терпел. Долго. Но однажды, когда я в очередной раз вернулся затемно, то наткнулся, как в начале зимы на враждебное молчание омеги.
  - Эльфи, поясни, мой золотой, что произошло в этот раз? Ты чем-то недоволен, но чем, мне не ясно. Поясни, будь любезен, - выдал я, сидя за столом и давя омегу гипнозом, - Твой оме провинился перед тобой, расскажи мне в чём?
  - Оме, вы... я... мне... Вы чем-то заняты, а я..., - начал он мямлить.
  - Ну... ты, я вижу, что это ты. А я занят... Что ж, если ты полагаешь, что твой оме должен отчитаться перед тобой... Хочешь расскажу чем? - перебил я его.
  Эльфи, немного сбитый с толку молча кивнул.
  - Я, мой Личный Слуга, занимаюсь тем, что убиваю людей, - расслабленно развалившись на табурете заявил я вытаращившему глаза омеге.
  - Обычно делаю так, что люди перестают ими быть, - продолжал я, - лишаются разума.
  - Знаешь скольких я убил? - рассказывал я нарочито безразличным тоном, - Раз, два, - считал я на пальцах.
  А действительно, кровь скольких человек на моих руках?
  Пятеро у Маркарда с ним вместе. Подручный Одноглазого, порванный Господином Ди. Ещё один, поглощённый мной в демоническом облике. Орсельн. Руди. И ещё один, тот которого его друг с моей подачи толкнул под сани... Девять. Я. Убил. Девятерых. И удивительно, я видел кровь, резаные трупы, сам потрошил людей живьём и в сознании... И хоть бы хны... Ни позывов на рвоту, ни моральных угрызений. Прям терминатор... Т-800... или как его там? Даже не снится никто. Странно это, наверное...
  Я вытянул руки ладонями вверх над столом перед Эльфи:
  - На этих руках кровь девяти человек, Эльфи. И ещё пятерых изуродовал так, что они людьми уже больше никогда не будут. А ещё, Личный Слуга, твой сюзерен работает над тем, куда нам с тобой надо будет переехать после того как кончится зима. Сразу скажу, Майнау нам с тобой не подходит. С учётом сказанного, мой Личный Слуга, одобришь ли мои действия? Или, может быть, у тебя есть что-то своё, что бы ты хотел мне предложить? - вывернул я мозг омеге.
  - Оме...
  - Что, мой золотой? Слушаю, - тут же подхватился я.
  - Оме... я...
  - Ты переживаешь, что твой оме тебя забыл?
  Конечно переживает. Оме забыл Эльфи, у оме есть любовник, оме постоянно в городе, оме вообще... эгоист, вот... А я беременный, у меня скоро ребёнок будет, и как я буду жить дальше? Ну скажите, как не вынести оме мозг? Как удержаться? И наплевать, что оме в принципе никуда от меня деться не может. Ну и что, что Великая Сила сама связала меня и оме! И при всём своём желании оме не сможет меня бросить. Ведь есть же возможность порастравлять свои душевные раны. Есть же возможность праведно пострадать. Пообвинять оме в том, чего он не совершал. Ну и что, что я слуга, а оме мой сюзерен. Я же беременный, а значит, мне всё можно. Тем более, что оме лоялен ко мне. То, что я слуга никакой же роли не играет? Ведь правда же?
  Вот такая красота завелась в голове моего Личного Слуги. Во всём своём великолепии.
  Разглядев всё это, я вздохнул и решил бороться с подобным настроением мыслей вокруг меня.
  Слава Великой Силе, что Веник и Машка решительно не дотягивали до способностей к выносу мозга. Один в силу возраста, а другая в силу нежелания это делать.
  Вообще Машка за эти декады, практически местный месяц, сильно выросла. Время от времени разглядывая её через Великую Силу, я с удивлением замечал, что развитие кошки идёт по пути интеллектуального роста. Животина стремительно социализировалась в человеческом обществе. Я периодически разговаривал с ней. Причём, заметил, что она гораздо лучше реагировала на разговоры именно на русском языке. Я нянчился с Веником, тетешкал его, разучивал с ним потешки, а Машка, уставившись глазами с расширенными зрачками, слушала меня, более того, садилась рядом и, склонив голову набок, не отрываясь смотрела на нас с Веником. А ещё она как-то быстро выросла из игрушек. Бантик на нитке? Фу-у... Какое-то время выручал деревянный шарик с привязанным к нему кожаным хвостиком. Но и он быстро надоел. Зато у нас появилось новое увлечение. Днём, когда мороз чуть ослабевал, Машка выскакивала наружу и пыталась охотиться. По настоящему, из засады. А однажды я видел как она гоняет по деревьям белку. Несчастный зверёк пытался взлететь по стволу вверх, но наша охотница со скоростью куницы настигала её и хлопнув лапой с выпущенными когтями по пушистому хвостику грызуна разворачивала её прямо в воздухе. Белка отскакивала в сторону, Машка перерезала ей путь по ветке, та теряла скорость - единственное её спасение, а кошка снова перерезала путь белке. В тот раз она смогла уйти только потому, что я хлопнул дверью туалета и кошка отвлеклась на долю секунды. Вырастили зверя. Так белок только рысь ловит. Сыпя сдираемой корой, Машка спустилась с дерева и принялась выговаривать мне свои претензии. Ещё одна.
  Так вот, посмотрев на душевные излияния Эльфи, а сидели мы за столом под ярким светом шарика, я в промежутке между топчаном и стеллажом с одеждой и бельём, создал в голове омеги картинку деревянной двери обитой позеленевшими бронзовыми полосами с таким же зелёным кольцом вместо ручки.
  - Эльфи, дверь видишь? - задал я омеге вопрос после долгого разглядывания скандалиста.
  - Да-а..., - настороженно протянул он - чёрт его знает, этого оме, опять что-то придумал.
  - Иди, открой, - мотнул я головой в сторону двери, по-прежнему не отрывая пристального взгляда от Эльфи.
  Он осторожно подошёл к двери и, потянув за кольцо, с душераздирающим скрипом отворил толстую низенькую дверь.
  Я шагнул следом, втолкнув омегу в каменное сводчатое помещение. Полумрак. Сырость. Шарик влетел следом за нами и осветил просторную каменную комнату без окон.
  По стенам развешаны ржавые цепи, кандалы, свёрнутые кольцами плетёные кнуты. Вдоль одной из стен на широкой полке разложены свёрла, клещи разных сортов и видов, щипцы, трубки, расширители, молотки, целый пучок кожаных вязок. Внизу, на полу медные тазы, вёдра, слева в углу напротив входа дыба, а посередине комнаты монументальное, с высоченным подголовником и подлокотниками, деревянное кресло. Правее кресла козёл для распяливания приговорённых к сечению розгами.
  Эльфи сбледнул:
  - Что это, оме?
  - Это, Эльфи, мой Личный Слуга, та самая комната для наказаний, о которой я тебе говорил. Та самая, которая была у меня в замке в Великом герцогстве Лоос-Корсварм. Комната для наказания нерадивых слуг, - важно, с расстановкой разъяснил я.
  Эльфи съёжился.
  - Более того. Скажу тебе, что все, абсолютно все Великие герцоги и их сыновья проходили необходимое обучение у Мастера высокого искусства, - таинственно прошептал я.
  - А...а..., - начал заикаться омега.
  - Мастер высокого искусства, - поднял я палец, поясняя, - это тот, кого в Тилории называют палачом.
  "Ужас какой вы говорите, господин Макс" - буркнул Улька.
  - Обязанность сюзерена, - лекторским тоном продолжал я, - самому, никому не доверяя это важнейшее дело, наказывать своего Личного Слугу.
  - Оме..., - Эльфи трясло.
  - Причём, - я делал вид, что не замечаю состояния омеги, - решать, когда и за что он должен быть наказан, это право сюзерена. И позор сюзерену, - я возвысил голос, - имеющему Личного Слугу, который периодически, даже без вины со стороны Личного Слуги, не наказывает его. Другие знатные альфы и оме просто не поймут его. Скажу больше, Эльфи, одна из тем для светского разговора между знатью - это то, кто и как наказывает своих Личных Слуг. Я, к стыду своему, ни разу тебя не наказывал. Я, Эльфи, жалею тебя. Но сюзерен не должен быть настолько мягкотелым со своим Личным Слугой. И если мы с тобой попадём в светское общество, то я просто не оберусь позора. И мне придётся навёрстывать упущенное. А как и чем, ты сам видишь.
  В конце концов мне просто надоели периодические психологические заскоки Эльфи. За эту зиму это уже второй раз. Причём, воздействовать на него гипнозом - не вариант. Внутренняя психическая потребность никуда не девается, а просто проблема загоняется вглубь. В первый раз он, истеря, порезал себе руку, чем закончится второй раз?
  Я снял со стены свёрнутый кольцом кнут и, взмахнув, щёлкнул. Громкий выстрел сверхзвукового хлопка заставил вздрогнуть омегу.
  - Наш Мастер высокого искусства перебивал позвоночник с трёх-пяти ударов, - скучающим тоном начал пояснять я свои действия, внимательно отслеживая состояние паниковавшего Эльфи, - Я - нерадивый ученик. Мне удавалось перебить позвоночник только после десятого удара.
  "Ужас!" - воскликнул Улька, - "Господин Макс, вы делаете из нашего Великого герцогства просто что-то невообразимое. Не было такого у нас!"
  "Да знаю, что не было, но с Эльфи надо что-то делать. Я же не могу его круглосуточно держать под контролем. Он, в конце концов, пока ещё полноценная личность" - разъяснил я Ульке свои действия.
  Размахнулся, щёлкнул кнутом ещё, в этот раз по козлу. Бах! От деревянной поверхности полетела мелкая древесная пыль, на тёмной дубовой плахе испещрённой подозрительными пятнами появилась светлая полоса от удара.
  Эльфи сжался, закрыв ладошками лицо.
  Свист, как выстрел щелчок кнута, волосы на макушке омеги шевельнуло волной воздуха.
  - Оме, нет..., - Эльфи как сомнамбула опустился на колени, - оме, прошу вас... если можно...
  Омега поднял на меня залитые слезами глаза. Руки его безвольно повисли вдоль тела.
  - Не наказывайте меня..., - едва слышно прошептал он, дрожащими губами.
  - Побудь здесь, я Веника посмотрю, - не выдержал я резанувшей по сердцу жалости, выходя из виртуальной комнаты и оставив стоящего на коленях Эльфи.
  Пусть подумает. Хотя-а... Доиграется у меня Эльфи - я с ним всё-таки займусь математикой (здесь мне вспомнилась почти стерильная пустота высших отделов мозга омеги). Очень полезно для развития логики и интеллекта.
  Заглянув в кроватку к Венику, я сел на табурет и смотрел в спину так и стоявшего на коленях омеги с обречённо поникшими плечами. Пусть осознает как следует. Я же не железный. Ментальное развитие моё как искусника продвигается. Растёт уровень использования Великой Силы. Но...
  Я постоянно в напряжении. Жизнь тесно связанная с поиском и уничтожением "нехороших" людей не оставляла мне никакой возможности для расслабления. Грудной ребёнок, пусть и такой идеальный как Веник, тоже добавлял свою толику напруги. Только в те дни, когда я выходил в город, младенец был на руках Эльфи, а всё остальное время за ним ухаживал я.
  Какой-то отдушиной являлся Дитрич, и то не в последний раз. Но после проявления демона, в моих отношениях с этим омегой возникла раздражающая неопределённость. Я не хочу десятый труп. По крайней мере, десятый - это точно не он.
  Может быть что-нибудь попробовать сделать руками? Попытаться в артефакторику?
  Я вздохнул.
  - Эльфи, иди сюда, - позвал я так и стоящего на коленях омегу.
  Тот медленно поднялся, повернулся и не поднимая головы пошёл ко мне. В чувствах - обречённость, безысходность, жалость к себе и всеохватная любовь. Ко мне. Я протянул к нему руки и омега рухнул в мои объятия заливаясь слезами. Он рыдал в голос, а я, обхватив в охапку худощавое содрогающееся тельце молча гладил его по голове...
  Любовь пытаясь удержать
  Как шпагу держим мы её:
  Один - к себе за рукоять,
  Другой - к себе за остриё.
  Любовь пытаясь оттолкнуть
  Как шпагу дарим мы её:
  Один - эфесом другу в грудь,
  Другой - под сердце остриё.
  А внутри, в моей голове рыдал Улька...
  Всё-таки я решил вернуться к заброшенным было светильникам. Горели-то они исправно, по щелчку. А мне хотелось, чтобы они загорались и гасли автоматически - в зависимости от освещённости.
  Я не знал по какому принципу работали такие светильники на Земле и, естественно не мог его воспроизвести здесь. Выдутые пустотелые мутноватые шары я давно уже расписал рунами на прочность, чистоту и неразбиваемость. Мои эксперименты не увенчались успехом. Я забросил возню со светильниками - если идея не реализуется её надо отложить и дать подсознанию поработать над ней. Решение придёт. Но потом.
  И сейчас я с новыми силами навалился на эту проблему. И первой мне пришла в голову мысль - а как работают сами руны?
  А руны - это код. Код который описывает окружающее. Владеющий кодом может просто реализовывать своё желание, нанося руны кода на тот или иной предмет и даже подвешивая их в воздухе. Так, по крайней мере, было написано в той литературе по рунам, которая мне попалась ещё в замке. И вот этот-то подход стронул что-то сначала в моей голове, а затем и случился прорыв в создании светильников. Самое главное - это желание. Без него работать не будет. По крайней мере, с рунами так. Мало написать, нужно ещё при нанесении надписи вкладывать желание. И чём чётче оно осознаётся - тем лучше. Реализуя желание, я нанёс руны на включение и выключение стеклянного шара и это стало выглядеть так: "вокруг светло - выключить" и "вокруг темно - включить". Что такое светло и темно я не уточнял - в любом случае это оценочный признак. И именно здесь я видел слабое место. Но результат превзошёл все ожидания - шары исправно загорались когда темнело и гасли после рассвета. Видимо желание, вложенное при написании рун, сыграло свою роль. Я развесил и расставил светильники под крышей веранды и купальни, на перилах мостика через овраг, у родника.
  Стемнело и наш овраг приобрёл весьма привлекательный вид. Пошёл лёгкий снежок и слабый, мягкий свет неярких светильников обозначил дорожки и строения. Падает снег... падает снег...tombe la neige...
  
  
  
  Глава LI
  
  - За что ты меня так ненавидишь?
  Молчание.
  - За что?
  - ...И умер бедный раб у ног непобедимого владыки...
  Вздох.
  - Прекрати, надоело, в самом-то деле... Ты думаешь, мне легко?..
  - Да знаю я. Я ВСЁ знаю про тебя. И сейчас ты мне тут будешь рассказывать, как ты страдаешь?
  - Скажешь, нет? Не страдаю? Да у меня дня спокойной жизни не было! Я, здоровый молодой мужик, вынужден половину своего времени барахтаться в розовых соплях в сахаре. А вторую половину ходить по краю, чтобы не сдохнуть! Зачем я тебе? А? Зачем? Может, договоримся? Отпустишь меня?
  - Он все моленья отвергает и равнодушно видит кровь... Отпустить? Куда? Ты и существуешь-то только потому, что я тебя придумал. Ты - сон моего разума.
  I'm a shadow in the darkness and I'm watching you
  Though you can't see me I am always at your side
  When I'm on your heels - you see how it feels
  To sense the curse of Azrael.
  - Фу-у, как фальшиво. И опять этот блядский английский. И да, до Удо Диркшнайдера тебе далеко.
  - Далеко? Хм... А я-то думал, сейчас как спою... А ты не оценил... Ай-яй-яй...
  - Не отвлекай меня! Вот... О чём я? Да... Короче... Ответь мне - если я сон твоего разума, то почему я тогда мыслю, осознаю себя? У меня есть тело, в конце концов!
  - Тело? Тоже мне, последователь Декарта...Мы сейчас разговариваем с тобой - потрогай сам себя за что-нибудь. Хотя бы дотронься до носа.
  Тишина.
  - Не получается?
  - Н-нет...
  - А говоришь, тело у тебя есть... Запомни - Я. Я твой полный, абсолютный хозяин. Все твои мысли, чувства, поступки - это всё Я. Только так и никак иначе.
  - Ты - это мои мысли, чувства и поступки. Я понял. Но всё равно... Ответь мне на мой первый вопрос - за что ты меня так ненавидишь? Или... ты ненавидишь... себя?
  - Так! Всё, хватит!
  - Ну хватит, так хватит, что уж там... Но имей ввиду... Хы-хы... Всё. Молчу-молчу. Просто мне интересно - ты специально делаешь так, чтобы всё вокруг было против меня?
  - Что всё? Предметно нужно разговаривать. Ну искалечен ты. Но не думаю, что тебе было бы по кайфу спать со здоровенными мужиками и рожать от них детей... Потом... у тебя есть охеренная компенсация за твои яйца и матку - тут есть магия и ты маг. Умный маг. Ис-клю-чи-тель-ный. Учишься без напряга. Культивировать, превозмогая, не надо. Чего ж тебе ещё, хороняка?
  - Прекрати. Задолбал своими цитатами... Мне на самом деле всё надоело. Я устал, я... Тьфу! Блядь, не могу больше. Я просто не буду ничего делать! Понял!
  - Не сможешь. Мне. Просто. Интересно. Я создаю вокруг тебя разные обстоятельства и смотрю, как ты выкручиваешься. Скажи, прикольно же... Ну а если ты будешь бездействовать, то... Тогда я тебя убью. Ты будешь не нужен. Хо-о... А это мысль... Надо решить как ты умрёшь...
  Опять тишина.
  - Слушай, а может пока не надо? А? Ну ладно, ненавидишь ты меня... и себя заодно... Чёрт с тобой. Я не хочу умирать. Я уже умирал здесь... Хочешь, подложи... К-хм, к-хм...О, чёрт, что я несу...
  - Подложить тебя под альфу? Интере-есно... Неплохая мысль...А что? Мордочку тебе подправим, он влюбится в тебя... Ты будешь капризничать и ломаться... А потом. Однажды... по пьяни...Хм... Интересно...Какая экспрессия! Какой фейерверк чувств! А страдания? А? Ты и он! Он от того, что ты ему не даёшь, а ты от того, что... тоже не даёшь!
  - Э-э-э... Можно не надо?.. Тем более по пьяни...
  - То есть, по трезвянке ты согласен? Понял я тебя, сладкий мой.
  - Да пошёл ты...Пошутили и хватит. Раз ты убить меня хочешь, лучше я сам... Способов много.
  - Ну-ну...
  - И всё кончится. Всё. И ты обломишься...
  - Назло мамке уши отморожу? Давай, действуй. Только помни - здесь всё. Вообще всё в моих руках. Я, по желанию моей левой пятки могу сломать логику мира. Вот. А ещё... Мир исчезает, когда ему нечего тебе дать. Справедливо и обратное утверждение. А помрёшь... Что ж... У меня героев море разливанное - Эльфи, мальчишки калечные. Веник подрастёт. Да вот хоть Арлекино с Куканом снова призову...
  В воздухе появился шутовской жезл, завертелся и похабно кривя губы и высовывая язык заверещал:
  - Дядюшка, дядюшка! Ты где? Иди сюда! Они тут! Привет, ребятушки! Петушки-ребятушки!
  - Заткнись!
  Кукан безмолвно завис в воздухе, задорно торчавшие кончики его колпака обвисли и бубенчики жалобно звякнули.
  - Ну вот, обидел ни за что ни про что такую славную игрушку... Любишь ты над всеми издеваться...
  - А он и существует, чтобы над ним издеваться.
  - Да? Как это... погоди, сейчас вспомню. Максима шута. О! Вот! Все на свете дураки, признавший же себя дураком перестаёт быть таковым. Опасная штука на самом деле...
  - Ну-ну... Давай, поучи меня...
  - Эх-х... Нет в жизни счастья...
  - Молчи уж... Самоубийца хренов...
  * * *
  Зима незаметно перевалила за свою половину и покатилась к завершению. Дни удлинились и уже не на воробьиный скок. Лучи Эллы стали яркими и на самом солнцепёке, где-нибудь в затишье у южной стены, можно было уже греться без верхней одежды. На солнечной стороне крыши нашего зимовья появились сосульки. Хотя ночи по-прежнему оставались морозными, да так, что иногда и вздохнуть было трудно. И мело, мело практически через день. Зима отыгрывалась за скорое отступление, засыпая снегом лес, наш овраг и город. Сугробы в Майнау были такие, что между ними людей было не видно. Это сколько же воды тут весной бывает, размышлял я, наблюдая буйство природы.
  После последней разборки с Эльфи я установил в его голове триггер - как только в отношении меня возникало недовольство, тут же всплывала картинка деревянной дверки с позеленевшими полосами металла (зрительный образ), оглушительный щелчок кнута (звуковой образ), запах пыточного подвала (обонятельный образ) и шевеление волос на макушке от пронёсшегося в непосредственной близости кнута (осязательный образ). Мне только оставалось поддерживать этот набор, а справлялся со своими эмоциями Эльфи сам. Всё сам. Напряжение потом накопится. Безусловно накопится, но тут придётся контролировать омегу и придумать способ сброса этого напряжения. А пока и так сойдёт. Живот у Эльфи пока не рос - омега был худощавым (по моим подсчётам первый триместр шёл к концу), но плод уже заметно увеличился и я его периодически разглядывал, пытаясь определить наличие каких-либо отклонений. Токсикоз немного поутих и омега мог уже есть нормальное (в смысле свинину и говядину) мясо. А вот рыба пока нам не давалась. Издеваться над ним математикой я пока не начинал - ему хватало диктантов, но радужную перспективу в сторону не отметал и блеск сияющих вершин чистого разума перед Эльфи пока не открывал - это я так таблицу умножения называю, если что.
  Толком сказать чем же я был занят всё это время было нельзя. Так иногда, время идёт, а чем был занят сразу и не скажешь. Какие-то бытовые мелочи. Но именно тогда-то, в обыденности, наваливающейся изо дня в день и есть возможность психологического отдыха. И всё возможное я взял от этого времени сполна.
  Веник заметно подрос и уже держал головку сам. Мы с ним пробовали переворачиваться на животик и младенец с удовольствием лежал, по-лягушачьи растопырив пока ещё слабые ножки, и упираясь ручками в матрасик, задирая головку вверх и оглядывая нехитрую обстановку нашего домика. Вовсю агукал, пускал пузыри, играл в ладушки. Внимательно слушал, как мы с Эльфи разговариваем по-русски. Вечером засыпал только после песенки или сказки. У меня чесались руки проверить - действительно ли он понимает русскую речь или реагирует исключительно на интонации. Рано же ещё для понимания. С удовольствием ползал по топчану. Пока ещё по-пластунски, но какие наши годы! Вот-вот надо начинать прикорм. Машка теперь с ним не спала - было опасно, хватал он её за что попало не по-детски. Даже во сне.
  Кошка выросла, да так, что глядя на неё ни за что не скажешь, что ей всего на наши земные деньги месяцев шесть. Превратилась в роскошную пушистую красавицу в ярких чёрных, рыжих - почти красных и белых пятнах, с аристократичными белыми носочками на всех четырёх лапах и длинными кисточками на ушах. Здоровенная лошадь носилась по дому, сворачивая и опрокидывая всё на своём пути. Охота у неё, что называется, зашла. Кошка, не хуже куницы или соболя ловила белок. Лазила по деревьям за птицами - один раз припёрла крупного тетерева. Как и выследила только! Под домом устраивала засады на мышей. Лопала их от пуза и нас, убогих (с её точки зрения) подкармливала. У неё был свой путик, который она ежедневно обходила, проваливаясь в рыхлый снег по самую макушку - круг диаметром почти в километр вокруг оврага. Встретив лису - своего конкурента в охоте на мышей, бесстрашно кидалась на бедную псинку, оглашая лес дикими воплями (по ним я её однажды и нашёл) и, стараясь вцепиться ей в чувствительный нос. В общем, жила на полную катушку. При этом, с нами она оставалась исключительно ласковой и понятливой кошкой. Приобрела привычку ежевечерне устраиваться у меня на солнечном сплетении, млея от впитываемой энергии моего средоточия. Её собственный источник тоже бурно развивался и, как следствие, тащил за собой развитие тела - растёт и растёт, я думаю, вымахает не меньше сервала. Из гладких тонких дощечек я изготовил ей домик, чем-то похожий на скворечник - с такой же круглой дыркой сбоку и крышей со скатами. Он был тщательно обследован, признан годным к эксплуатации и после одобрения мы с Эльфи торжественно водрузили его на печку - самое тёплое место с отличным обзором всего происходящего в доме.
  После наших поездок по дорогам вокруг Майнау у Сиджи и Юта дело сдвинулось с мёртвой точки - они начали понемногу использовать телекинез - первое и самое главное умение в их положении. Особенно старался Сиджи. Не удивительно, он был гораздо собраннее Юта, да к тому же у него не было рук и теперь он старался их заменить телекинезом. Волосы на головках детей уже отросли чуть ниже плеч и теперь составляли предмет их гордости. Ют с величайшим удовольствием расчёсывался сам и только заплетать густые блондинистые пряди разрешал Адельке или Элку. А Сиджи по понятным причинам пока этого делать не мог. Его бордовую шевелюру чесали все - и Ют, и Аделька и Элк. И даже я иногда запускал неё руки, доставляя ребёнку настоящее наслаждение. Вот, правда, он если бы мог, кончал бы, наверное, от того как я массирую его головку под густыми, даже гуще чем у Юта, волосами. Учитель, приходивший обучать всех троих мелких, не мог на них нахвалиться. Даже Аделька, отставший было в арифметике, с помощью Сиджи и Юта, нагнал пропущенное, а те и были рады стараться - ещё бы - выполнили поручение господина, а к тому же неосознанно применяли на беззащитном прислужнике гипноз. Еще немного и Сиджи можно будет сажать за стол, где он будет самостоятельно есть, поднося ложку ко рту телекинезом! Вот с передвижением детишек сложнее - сами себя они таскать не могут - телекинез не действует на применяющего его искусника, а поднимать себя за что-то (одежда или специальные ремни) они пока не могут.
  Пришла пора задумываться о сборе в длинное путешествие в Лирнесс. Подбирать крепкую одежду, походную посуду. Пару ножей, топорик (хотя зачем они мне?). Жратву бы какую-нибудь, чтобы хранилась подольше. Соль, сахар, чаёк местный. Мыльце, шильце. Палатку опять же. Хорошо бы спальный мешок. Местные не знают, что это и путешествуют без них. Но я то знаю. Будем думать. Хорошо бы ещё карту хоть какую-нибудь найти. Так-то ясно, что на юг надо двигаться и пойду я сначала один и не пешком. Но без карты... Хорошо бы ещё свои космы укоротить, а то шататься по лесу с патлами почти до задницы... Я недавно пробовал укоротить волосы - просил Эльфи подрезать их на полторы пяди. До сих пор вспоминаю. Мало того, что они были очень толстыми - как у лошади, так ещё и подрезав их, я почувствовал натуральный дискомфорт! Кожа на голове ныла как больной зуб. Вот, знаете, когда он ещё не болит по полной программе до искр из глаз, но уже твёрдо встал на путь конфронтации с остальным организмом и настойчиво напоминает о себе - я тут, я болен. И чем дальше, тем сильнее и сильнее. Эльфи, укорачивая эту косматую аномалию, долго ругался - что-то там с его ножницами произошло, что ему категорически не понравилось. Но общими усилиями мы справились и после стрижки меня одолела тоска, натуральная тоска по кальцию. Даже во сне приснился кусок мела. Оскоблённые стрижкой волосы в течение декады наверстали упущенное и снова поставили меня перед выбором - стричь или не стричь. Вот обреюсь налысо - будет легко и просто. А что? Таскаться по лесам и горам лысым - любо дорого. Кто там меня увидит? А если и увидят, то на мне не написано, что я оме. Мужик и мужик. Мало ли кто по лесу шатается. Хотя любое сословное общество категорически не приемлет какую-либо перемену социального статуса. За притворство дворянином полагается нешуточная казнь и только смертная.
  А ещё надо думать куда пристроить на время моего путешествия Эльфи, Веника и Машку. Примерно ясно куда - в дом к Сиджи и Юту. Но... Надо договориться с фон Эстельфельдом, чтобы не убирал стражу, договориться с дознавателями, чтобы они как искусники присмотрели за всем этим кильдимом. И если на фон Эстельфельда я могу повоздействовать гипнозом и внушением, то с Гуго и Вальтером только уговоры или?.. Мне в своё время попадались в замковой библиотеке сведения о клятвах Великой Силой. Вот если бы удалось их уговорить на такую клятву. Они мне присмотр за Эльфи и детьми, а я им что?..
  Можно ещё попробовать переговорить с властями наместничества, типа, я иду искать пути в Тилорию и пробовать восстановить портальную сеть, а они мне взамен присмотр за моей развесёлой компашкой. Сами они вряд ли смогут что-то нормально организовать. Расстояния-то гигантские. Планета примерно как наша Земля - судя по гравитации. Майнау где-то на широте Архангельска или даже севернее, а столица Тилории - примерно Кипр. Лирнесс по широте там же, даже чуть южнее. То есть две-три тысячи километров как с куста. Сколько времени займёт такой поход на своих двоих, да ещё по диким необжитым лесам и горам? А реки? А если море встретится? Или озеро, наподобие Байкала или Великих озёр в Америке? А я искусник-менталист - значит, владею телекинезом, левитацией и телепортацией. Мне проще всего передвигаться на неопределённо дальние расстояния.
  После дня весеннего равноденствия в здешних краях наступает настоящая весна - ночью устойчивый плюс, тают снега, вскрываются реки и озёра. Потихоньку летят водоплавающие птицы. Пережду пару декад после равноденствия и буду выдвигаться в поход...
  А пока... До таяния снегов у меня дней двадцать ещё есть для раздачи всех долгов. У меня ещё три необслуженных урода где-то в городе болтаются. Да и с Дитричем надо как-то развязаться напоследок. Проследить. Может, помочь с чем. Вот бы он забеременел! Подарок от меня напоследок! В смысле, не я его осеменю - нечем, но с моей помощью ему бы ребёночка заделать, да и два его балбеса-сосупружника (сослуживцы - гы!) тоже бы было не худо, если бы залетели. А что? Крафт ещё живой. А кто там будет разбирать, дымит ли у него коряга или нет? Пусть говорят, что от мужа - и делу конец. Зато занятие появится сразу у всех троих. А потом пусть хоть все трое друг с другом любятся! Зато меня забудет быстрее - ребёнок это не тот повод, чтобы предаваться воспоминаниям о демоне. Некогда просто, я знаю. Хотя... мозги я ему перекосил знатно...
  Н-да-а... Мечтать не вредно... Вредно не мечтать. Так славно всё спланировал. И подопечных пристроил, и Дитрич-то у меня забеременел и в поход-то я уже отправился. И даже вернулся и портальную сеть восстановил...
  Я лежал на топчане, закинув руки за голову, рядом, уткнувшись носиком мне в подмышку, сопел Эльфи. Машка, почувствовав, что я не сплю, высунувшись из домика и свесившись вниз, наблюдала за мной с печки. За бревенчатой стеной выла вьюга. Опять метёт. Опять с утра вычищать овраг от снега. С такими снегопадами весной нас половодьем в этом овраге смоет к чертям собачьим. Надо будет что-то придумать. Опять что-то придумывать... Веника я в полночь уже кормил... Теперь спать будет до утра... Хорошо... Тепло... Уютно...Глаза слипаются...
  - Господин мой...
  Чёрт! Выспался! Сон сняло как рукой - ожил микропортал, оставленный мной Дитричу.
  Не пойду. Ну его. Хотя и хочется... Нет. Не пойду.
  - Господин мой... Почему вы бросили меня? Я виноват перед вами?
  Тьфу ты! Mein Herrgott! Я сейчас дам ему господа бога! Именно так переводилась на русский кликуха, данная мне Дитричем.
  Или не ходить? Боюсь я. Себя боюсь.
  Я повернулся на бок, лицом к Венику, сладко посапывавшему в кроватке - боковая спинка его кроватки была опущена для нашего удобства. Протянул руку, проверил мелкого. Эльфи, выпихнутый из подмышки, зачмокал во сне и, поскуливая, начал елозить по топчану, разыскивая меня. Нашёл. Зажав растрёпанные космы, упёрся щекой мне в спину, закинул на меня тоненькую ручку и, блаженно выдохнув, снова заснул.
  Кошка, видимо чувствуя моё состояние, выбралась из своей избушки и села на край печки, пристально разглядывая меня сверху.
  - Ну что смотришь? - вздохнул я, облапленный омегой.
  Машка чуть сощурила глаза, дёрнула ухом, дескать, тебе решать, пойдёшь или нет. Я, если что, прикрою.
  * * *
  Я сижу на пятках посреди спальни Дитрича на огромной шкуре полярного медведя. Тело моё обнажено. Напротив меня в той же позе и тоже обнажённый сидит Дитрич. Руки его с широкими металлическими браслетами на запястьях, ладонями вверх безвольно лежат на коленях, голова опущена.
  Он виноват перед Господином. Иначе, почему Господин не приходил к нему?
  Я, ощущая всё, что он чувствует, разглядываю сидящего передо мной омегу. Длинное каре густых чёрных блестящих волос закрыло щёки. Волосы... щёки... Я судорожно выдохнул. Где-то в глубине, ниже пупка заворочалось горячее яблоко и я с удивлением почувствовал как оживает мой член! Сам! Без команды!
  Тонкие длинные пальцы рук омеги, лежащие на бёдрах, дрогнули - он почувствовал запах возбуждения исходящий от меня. Волосы чуть качнулись - Дитрич не сдержался и пошевелился без разрешения Господина... Ох-х... Плохо... Крупные розовые соски напряглись и затвердели. Господин, я не властен над ними! Они... сами...
  Демон, демонстрируя роскошный стояк некрупного члена, поднялся на колени, протянул руки к лицу Дитрича, взял его в ладони и поднял, разрешая, таким образом, смотреть вверх, на себя. Белые волосы Господина, свалившись из-за спины, снова, как и тогда, накрыли обоих. На шее омеги, на чёрной бархотке качнулся медальон микропортала.
  Дитрич, всё также, не поднимаясь с колен, шаря расширенными зрачками восторженных глаз пытался рассмотреть в полумраке спальни лицо Господина, его прекрасное лицо и безумно страшные драконьи глаза, сейчас, в темноте, отсвечивающие красноватым светом. Нутро омеги сладостно сжалось от восторга и благоговения, он моргнул, лицо его уютно лежало в тёплых ладонях Господина. Господин, они сами... слёзы счастья вдруг, разом неудержимым потоком залили глаза, потекли вниз и в стороны, туда, под ладони демона. Нос заложило и Дитрич облизал приоткрытые опухшие губы стараясь дышать ртом. Почему Господина так долго не было? Это я виноват... Господину было плохо со мной... пронеслась шальная мысль, в последнее время ходившая по кругу в голове несчастного омеги.
  - Я не хотел тебя убивать, - пророкотало в голове омеги.
  О чем говорит Господин? На солнечном сплетении Дитрича чуть виден шрам от укуса. Да, он долго подживал. Но! Это память о Господине. Его метка! Я принадлежу ему и Он, в великой милости своей соизволил пометить меня.
  А что это у тебя такое? А? Запястья и бёдра омеги были перетянуты железными браслетами. Как! Ты посмел принадлежащее мне тело оскорбить такими "украшениями"?
  Господин мой - это та самая "змея железных обручей". Та, которую вы мне приказали носить. Я долго медлил. Недопустимо долго... Простите меня Господин. Омега, прикрыв глаза, попытался склонить удерживаемую мной голову вниз.
  Хм-м...Я резко приник к лицу Дитрича, наши губы почти коснулись друг друга... Дыхания смешались... Омега поначалу запаниковал, а теперь его раздирало предвкушением и восторгом.
  - Ты больше никогда не оденешь это, - прошептал я, вколачивая эту мысль в голову Дитрича гипнозом. Железки звякнули и, сдёрнутые телепортацией, свалились на шкуру рядом с нами. Запах, моего носа достиг восхитительный запах возбуждённого омеги, принадлежащего мне. Он течёт...Я оскалился... И тут же сжал губы, одёргивая себя - не хватало, чтобы демон снова вырвался на свободу, рвя тело Дитрича и расходуя мои годы жизни.
  Господин, вы хотите... меня..., кусайте, рвите до крови...я...я... хочу этого... Омега судорожно выдохнул, предлагая мне своё тело. Я так ждал... вас... И мне даже снилось...
  Нет... я сел обратно на пятки, отпустил миловидное лицо Дитрича и потянул его к себе, прижал к груди. Рука моя медленно, сильно надавливая на податливую спинку, заскользила вниз, к круглой мокрой попке...
  Омега, не веря себе, и наслаждаясь восхитительным запахом тела Господина, вжал счастливую мордочку в грудь демона, нежно обхватил его за спину и застыл, покорный воле инфернала, ожидая в какую сторону качнёт фантазию Господина, готовый следовать за ним в ад или в рай.
  Эмпатия моя - моё проклятье и моё благословение - вела нас в этом безмолвном диалоге тел и затаённых мыслей.
  Я, не выпуская покорного омегу из объятий, повалился на спину, вытянул из под себя согнутые в коленях ноги и Дитрич оказался полностью лежащим на мне, придавив безволосым лобком мой окаменевший до боли член.
  Омега, широко разведя ноги в стороны, лежал на мне и ошеломлённый свалившимся на него счастьем и фактическим дозволением Господина, несмело, опасаясь окрика, невесомо целовал меня в грудь, постепенно подбираясь выше и выше, к шее. Придавленный им было член мой, освободился от невеликого груза его тела и уверенно и дерзко смотрел прямо в то место которое и было предназначено ему самой природой Эльтерры. Розовый сфинктер омеги влажно блестел, по мере движений тела хозяина выпуская на свободу больше и больше густой смазки, она стекала вниз по нежной коже мошонки и на лобке Господина уже образовалась небольшая ароматная лужица.
  Я не отрывая руку от поясницы Дитрича спустился ещё чуть ниже и обхватив мягкую тёплую ягодичку сжал её, впиваясь ногтями в податливую плоть. Дитрич, не прекращая своего занятия, судорожно выдохнул, выпустил чуть прикушенную губками кожу на моей шее, прижался щекой к моей груди и что есть силы вжался в моё тело, будто пытаясь запомнить, сохранить где-то глубоко в себе это ощущение. Именно это он и делал - донесла до меня эмпатия.
  Я ухватил тонкие косточки таза омеги обтянутые тёплой кожей и подал его вниз, к члену. Дитрич не сопротивляясь следовал моим желаниям. И вот уже одноглазый своевольник (подумать столько - сам! Сам очнулся от спячки) попробовал на вкус желанную цель. Сфинктер омеги, давно ожидая того момента, когда его одиночество будет разрушено яростным вторжением, подался, выпустил из себя ещё одну порцию смазки тут же смешавшейся с преякулятом члена и вдруг распахнулся под настойчивой просьбой гладкой чувствительной головки вторженца.
  Я насадил омегу глубже и мы застыли без движения, я, наслаждаясь проникновением в горячую глубину, а омега чувством заполненности и близким присутствием любимого и страшного до обморока существа. Анус Дитрича привык, чуть растянулся и потребовал продолжения. Я вжался глубже в податливое тело, а затем, схватив его под бёдра, притянул их ближе, на себя, так, что Дитрич упёрся коленями в шкуру медведя на которой мы лежали. Таз его приподнялся и у меня появилось пространство для манёвра, я толкнулся вглубь омеги, заставляя его вздрогнуть, ещё, ещё... Темп нарастал, тонко ощущая всё, что чувствует Дитрич, я, отпустив его ноги, упёрся ему в плечики и приподнял его верхнюю часть тела над собой. Он переступил руками и положил ладошки мне на грудь. Угол входа в его анус изменился и теперь активно работающий член стал сильнее касаться простаты. Дитрич, низко наклонив голову со свесившимися волосами, кусая губы, наблюдал за мной сверху. Волосы качались в такт движениям, в такт им же покачивалась и голова омеги. Щёки его пылали, периодически облизываемые искусанные губы опухли, на шее и груди проступили красные пятна - он был тонкокожим с удивительно белой полупрозрачной кожей. Омега блаженно прикрыл глаза, снова открыл их - осоловелые, чуть косящие от наслаждения, без капли разумной мысли. Он прислушивался к происходящему внутри его, а я слушал его эмоции. Пальцы Дитрича начали судорожно шарить по моей груди, сжиматься, тело задрожало, судорога наслаждения колотила его сильнее и сильнее, тонкие ручки подломились и он бы упал на меня, вжимаясь в горячее тело и шаря по нему руками, выискивая где-то в нём то немногое, что пока ещё отделяло его от вершины наслаждения, куда он так старательно, покорный воле Господина забирался, но... Я не дал ему упасть на меня. Придержал телекинезом хрупкие плечи. Голова омеги закинулась за спину, рука капризно хлопнула по моей груди - ну, я же хочу, ну почему? Ой! Господин мой... я виноват, виноват... Правая рука омеги взметнулась и зажала самыми кончиками пальцев рот, судорожно хватавший воздух... Спина Дитрича прогнулась, он закидывался дальше и дальше, разводя ноги шире и насаживаясь глубже на мой член. Эх, коротка кольчужка! Я, наблюдая кайфующего на мне омегу, сформировал телекинетическую палку, пристроил её к концу члена, отслеживая состояние Дитрича, расширил её и толкнул вглубь. Пошёл!
  Дитрич хрипло выдохнул, лицо его с закрытыми глазами задрожало...
  - На меня смотри! - приказал я омеге.
  От опустил голову с качающимися у щёк волосами и серые глаза, наполненные слезами, затуманенные подступающим оргазмом, уставились на меня. Слёзы, горячие слёзы капали мне на грудь. Он из последних сил снова двумя руками упёрся мне в грудь и, покачиваясь от толчков, прогнувшись в спине, сидел на ходящем внутри него члене, неотрывно смотря на меня полубезумными глазами со сжавшимися в точку зрачками.
  Он из последних сил держится! Разгорячённая простата вот-вот разрядится и пульсирующее от наслаждения влагалище, наконец-то принявшее участие во всём этом действе, готово передать ей свою эстафету. Фейерверки, звёздочки перед глазами, картинка Господина, расплывающаяся из-за слёз - всё это смешалось в голове омеги, руки, упиравшиеся в тугую горячую грудь, тряслись, судорожно хватали, царапали тело Господина...
  Он, наконец, смилостивился, перестал двигаться и отпустил влажное от пота, задыхающееся тело омеги, тот без сил повалился на лежащего под ним Господина, угол вхождения члена опять изменился, и простата, ждавшая только такого вот мгновения, сжалась, даря последнее в этом оргазме наслаждение. Дитрич, раскинув согнутые в коленях ноги по бокам тела Господина, хрипло дыша, с зажмуренными глазами, лежал на нём без сил и, содрогаясь в пароксизме неизъяснимого наслаждения, изливался на живот Господина слабыми толчками омежьего бесплодного семени. Член демона так и оставался в его хлюпающем сфинктере, время от времени нежно сжимавшем горячее орудие.
  Я, не поднимая с себя омегу и не вытаскивая из него член, осторожно распрямил его затёкшие ножки и полностью уложил его на себе. Дитрич, чувствуя в себе мой член, свёл ноги вместе, плотнее сжимая его в растянутом сфинктере и пытаясь доставить мне большее наслаждение. Я положил руку на его влажную ягодичку и придержал едва дышащего, но пытающегося проявить активность любовника.
  Дитрич лежал на мерно вздымающейся груди Господина и слушал как сильно и спокойно бьётся его сердце. Господин... Омегу захлестнула волна нежности, захотелось обнять его, прижаться к сильному, завлекательно пахнущему телу и никогда-никогда не отрываться от него. Ну вот, опять слёзы потекли. Омега, шевельнул головой, чмокнул Господина во вздыбленный сосок, счастливо выдохнул и закрыл мокрые глаза...
  * * *
  В морозной темноте возвращаясь от Дитрича, заснувшего прямо на мне и перенесённого мной в кровать, я, радуясь про себя, тому, что демон не проявился, уклоняясь от патруля стражи зашёл в какой то переулок и здесь - о чудо, о великое счастье! О Великая Сила! Я нашёл сразу троих оставшихся насильников. Эти гады, оказывается, жили все вместе в одной квартире. Два сына-альфы и их поганый папашка. Здоровые молодые балбесы не были женаты, честно мне глубоко фиолетовы причины по которым они не смотрели на особ противоположного пола. А папашка - молодец, классный дядька! Развратил сынков ещё когда им по девять лет было. И с тех пор так и сожительствовал с ними. Папа, родитель детишек, узнав о совершённом через год после происшедшего, не выдержал - утопился в речке, протекавшей через Майнау. Отец мальчишек больше не женился. А зачем? Шишку есть где попарить, а нового супруга кормить, одевать надо... Через пару-тройку лет пацаны и сами вошли во вкус, распробовали, что называется. В подростковом возрасте гормоны крышу рвут только так, а тут такое подспорье - всегда готовая задница отца и брата. Папашка выглядел молодо и импозантно, но попытки незамужних омег пофлиртовать с ним неизменно отвергал. А мальчишки... Частенько, не скрываясь, целовались прямо на улице, да к тому же оба отрастили по роскошной омежьей шевелюре. Ну нравилось им так. Хотя, было дело, на омег тоже посматривали, это да. Но так, чисто платонически. И тут, не так давно, кто-то из знакомых свёл папашку с Орсельном и Одноглазым. Тот, увлечённый открывшимися перспективами, даже вложился в дело деньгами. Ну а к Затейнику приходил иногда поразвлечься, развеять, так сказать, тоску серых будней. Пацанов своих тоже приучил...
  Горел фонарь перед домом любителей экзотики, падал тихий снежок. Только недавно кончилась метель и небо вытряхивало из своих недр остатки былой снежной роскоши.
  Я стоял под фонарём и размышлял. Есть ли пределы человеческой... как даже и назвать не знаю... жестокости... Нет... это не жестокость... Разврат? Может быть...
  Улица, на которой жили любители особых развлечений была достаточно широка и по её середине росли посаженные в один ряд довольно толстые раскидистые деревья. Одно из них росло как раз перед домом козлика-папашки. Зайдя в калитку, я просканировал весь дом. Хм. Слуг нет. Спят все трое. Сладкие мальчики вместе в одной спальне, а их отец в своей.
  Дверь тихо открылась - замок и внутренний засов не смогли противостоять телекинезу. Промчался по дому. Рывок телепортации и ничего не понимающий, обалдевший со сна папашка, в одном исподнем на улице под деревом ярко освещённым фонарём.
  Благостное настроение после секса с Дитричем безвозвратно испорчено.
  Папашка - Конрад Сак босиком стоит в глубоком снегу. Не может издать ни звука - ему не позволено - голосовые связки перехвачены. Обнажая крепкое подтянутое тело, со свистящим шелестом разорвалась длинная ночная рубашка. Я подошёл к нему почти вплотную, разглядываю господина Конрада, съёжившегося от холода. С негромким треском отломлена тонкая, в палец, ветка дерева. Склонив голову набок вглядываюсь в Саковский организм. Обезбол. Полный. Вот так. С уже слышанным ранее звуком (когда потрошил насильников Эльфи) внизу живота Конрада разошлась разрезанная телекинезом плоть. Завоняло. Разрез прижжён. Вот она толстая кишка, вот она, родимая. Выдернута наружу. Конрад, забыв про мороз, с трясущимися губами наблюдает за тем, что происходит. С ним происходит. Кишка оборвана в теле. Во избежание кровотечения место разрыва прижжено. Завоняло дерьмом. Свежак. Остро заточенная палочка, глубоко войдя в дерево, с размаху прошивает кишку, пришпиливая её к коре. Из прокола потекло. Кровь, пополам с дерьмом капает на снег.
  - Пошёл! - пинаю я Конрада, заставляя его идти вокруг дерева. Альфа едва жив от ужаса, ноги подгибаются, но боли он не чувствует. Я не даю ему упасть и, переставляя его ноги телекинезом, как куклу, хрустя снегом и протаптывая в нём тропинку, веду по кругу, огибая дерево. С влажным чмоканьем сизые кишки разворачиваются, тянутся из разреза на животе, вялыми петлями обматывая ствол... Семь метров... Длина кишечника человека семь метров...
  Надеюсь, искусники не смогут его вылечить. Мертвых лечить невозможно. Тело альфы с вытянутыми из живота кишками я оставил, привалив его к стволу. Для полноты картины ещё две веточки были вбиты в ствол с обеих сторон под челюстью, удерживая голову вертикально. К утру сдохнет...
  А викинги прикольные ребята. Да.
  
  
  
  Глава LII
  
  Рассвело. Дитрич проснулся лёжа на животе. Тело немного ныло. Прислушавшись к себе и вспомнив происшедшее ночью, он задохнулся от радости и сладкого томления появившегося где-то ниже пупка - Господин был с ним! Приходил к нему и был милостив. Невиданно милостив и ласков. Хотя, где-то в глубине души Дитрич чувствовал какую-то неудовлетворённость... Он предлагал себя Господину... Омега зажмурился и, пошевелившись, уткнулся носом в подушку. Ниже пупка томило и тянуло, звало куда-то... Ох-х, Господин мой... Анус, вспомнив свои ночные приключения, сладостно заныл. Пошевелившись ещё, Дитрич понял, что опять потёк. Немножко... Совсем чуть-чуть... Но... как же... Хочется!
  Звякнув колокольчиком, он позвал уже вставшего Идана и попросил его приготовить ванну. Прислужник вошёл в спальню и, странно дёрнув носом, поправил сбившееся одеяло, причём сделал это так, что коснулся тёплой рукой обнажённой ягодицы Дитрича - с недавних пор тот спал без ночнушки. Господин несколько раз стаскивал с него шёлковую тряпку и бестолковый раб понял, наконец, что его хозяину не нравится ночная одежда.
  Приняв ванну, натянув длинную шёлковую рубашку (другую, та самая была припрятана и изредка доставалась, чтобы помечтать... ох-х...) и, накинув толстый расшитый узорами в виде трав и цветов халат, Дитрич рассеянно позавтракал в обществе сонных Хильда и Лоррейна. Те были настолько вялыми - результат воздействия демона, что вообще сидели молча - случай небывалый и тоже сидели в халатах, хотя было видно, что под халатами у них ничего нет.
  Перекусив едва-едва - аппетита не было, Дитрич попросил Идана накрыть чайный стол в кабинете и позвал туда Зензи - прислужника Хильда.
  Зензи, невысокий стройный блондинистый омега с красивой короткой стрижкой, вошедшей недавно в моду в Майнау (результат появления Эльфи у парикмахера ещё до нового года), смазливым личиком и лукавыми серо-голубыми глазами вошёл в кабинет:
  - Звали, господин Дитрич?
  - Да, Зензичка, присаживайся, - Дитрич показал рукой на невысокий круглый резной столик, на котором стояли дымящийся чайничек, пара чашек с блюдцами и вазочки с вареньем и песочным печеньем.
  Дитрич, присев на диванчик у столика, сам налил чаю в чашки себе и прислужнику, пригубил. Поставил чашку на столик, окинул взглядом пьющего чай омегу. Сжал тонкие пальцы, снова взял чашку, подержал, поставил на блюдечко.
  - Зензичка, у меня... есть приятель. Он замужем... Недавно...
  Зензи внимательно слушал.
  - И вот он хотел бы узнать как это..., - Дитрич запнулся.
  - Что, господин Дитрич? - Зензи отпил из чашки, смакуя чай - не каждый день удаётся попить чаю с хозяевами.
  - Ну..., - Дитрич подобрал валявшийся рядом носовой платок и скомкал его, - это... с альфами лучше... чтобы...
  - Ах, это, - воскликнул Зензи, заслуженно пользовавшийся славой разбивателя сердец. Омега не мог иметь истинного - гормональный сбой и, будучи прислужником одного из супругов Крафта - на самом деле место-то тёплое и необременительное, вовсю крутил романы с альфами.
  - А он, господин Дитрич, хочет, чтобы ему приятно было или чтобы альфе было хорошо? - лукаво улыбаясь, задал вопрос прислужник.
  Дитрич тонкими пальцами мял несчастный платок:
  - И то... и другое...
  - О-о, господин Дитрич, ваш приятель хочет всего и сразу. Но... я, конечно, расскажу, как сделать хорошо альфе. Но, самое главное, господин Дитрич, ваш приятель не должен забывать про себя. А то знаете, как бывает, альфа вот-вот кончит, а у нас ещё попка сухая... И вообще, им, кобелям, только одного и нужно. Наше дело не рожать - сунул, вынул и бежать, - Зензи отпил из чашки.
  Дитрич внимательно слушал.
  - Да н-нет... Попка него не сухая, - наконец, смущаясь, выдавил он.
  - А, ну тогда проще, - ответил Зензи, - Это нам надо чтобы и за ушком поцеловать, сосочки там..., животик, коленочки, по запястьям можно, а если ещё и между лопаток поцелуями пройдётся, - увлечённо рассказывал Зензи, щёки Дитрича заалели, - а у них просто всё - елда есть, вот вокруг неё всё и крутится.
  - Он... приятель-то ваш, как к минету относится? - продолжал Зензи сексуальное просвещение своего хозяина.
  - К чему? О, Зензи, а что это? - Дитрич, отвлёкшись от своих фантазий (опять промок), сосредоточился на прислужнике.
  Тот, лукаво улыбаясь, показал, водя перед ртом сжатым кулачком и одновременно упирая язык изнутри в щёку.
  - Это... то, о чём я думаю? - брови Дитрича взлетели вверх.
  - А о чём вы думаете? - хихикнул Зензи.
  - Ну... это... в рот? Да?.. - выдохнул донельзя смущённый Дитрич.
  - Ага! - Зензи едва сдерживал смех.
  Дитрич вспыхнул как маков цвет. Выдохнул. Посидел. Отложил мятый платок. Дрожащей рукой взял чашку с остывшим чаем. Подержал. Поставил её обратно на столик. Приложил руки к полыхающим щекам...Господин... Обнажённое тело демона предстало перед внутренним взором омеги... Нет... нет... Нет! Надо успокоиться... Надо... Теку ведь... И Зензи чувствует. Вон носом повёл...
  - Вот смотрите, господин Дитрич, у нас члены есть, но... маленькие... да и не стоЯт почти ни у кого, а у альф..., - Зензи мечтательно вскинул взгляд вверх, - кхм... есть где разгуляться... да...Ну вот представьте, - Зензи держал перед собой сжатый кулачок, - вы..., ой, то есть приятель ваш, конечно, вот так член альфовский держит. Периодически его сжимаете и скользите вверх и вниз, как будто пульсацию создаёте в его разных частях. Но слишком сильно сжимать нельзя и всё это время головку ласкаем...
  - А-а... как... головку ласкать? - шепнул Дитрич, заворожённо следя за кулачком Зензи.
  - Языком, господин Дитрич, языком. Любят они это. Ох, как любят... Вот помню был у меня один... Да... Но я не об этом сейчас, - Зензи с хитрой рожицей рассказывал и показывал, как надо ласкать член альфы.
  - А ещё, господин Дитрич, когда альфа ваш уже на взводе будет и член у него станет достаточно твёрдым, попробуйте ласкать его исключительно ртом, без рук. Изобретательность проявИте - это когда крайнюю плоть одними губами отодвигаешь, - рассказывая, Зензи и сам почувствовал, что между его ягодиц стало влажно.
  Прислужник сразу понял, что никакого приятеля-молодожёна у Дитрича нет и, совершенно не заморачиваясь, учил самого хозяина. А тот, взволнованный красочными пояснениями, сидел и слушал, широко раскрыв глаза.
  - На самом деле способов много разных, - продолжал раскрасневшийся Зензи, - очень необычные ощущения получаются чередованием "холодно-горячо". Для этого перед ласками надо взять в рот кусочек льда или горячее что-нибудь глотнуть.
  - А ещё можно, - разошёлся прислужник, - вот так делать - губами и языком головку облизываете, а руками по члену сверху вниз, руки одна за другой и только сверху вниз, - показывал Зензи, как надо делать, - Как движение по канату. Здесь самое главное, перестановку рук и языка прерывать нельзя, господин Дитрич.
  - Господин Дитрич, - Зензи доверительно зашептал, - мне тут недавно рассказывали про технику королевского минета. Говорят, фавориты короля нашего, упокой его Сила Великая, умели и их специально этому учили. Так вот, - продолжал прислужник, - пересев к Дитричу на диванчик и начиная шептать ему на ушко, - Представьте себе круговую спираль, - Зензи покрутил пальчиком в воздухе, Дитрич заворожённо следил за движением пальца прислужника - и попробуйте повторить эти движения на члене. Круговыми движениями опускаетесь с верха до самого основания члена и обратно. Там стимуляция происходит не только губами и языком, но и гортанью... Вот здесь, - бесстыжий прислужник приподнял подбородок и, показывая, провёл по нежному горлышку пальчиком.
  В конце, рассказывая, Зензи почти касался губами красного горячего ушка Дитрича. Прислужник остановился, и, придвинувшись ближе, невесомо притронулся чуть влажными губами к горящей щеке хозяина.
  - Ох... Зензи, что ты делаешь? - слабо выдохнул Дитрич, запахивая халат.
  - А хотите я покажу вам, как королевский минет делают? - жарко прошептал Зензи, дотронувшись до груди омеги.
  - Чай... сегодня... вкусный... - едва смог вымолвить Дитрич.
  - Да... чай действительно вкусный, - рука прислужника сквозь халат нащупала сосок Дитрича и осторожно массировала его.
  По телу Дитрича прошла судорога наслаждения, голова закружилась... Он, едва осознавая себя, ухватил Зензи за руку и придержал его:
  - Что ты делаешь? Что ты со мной делаешь, Зензи..., - почти простонал он.
  Безумные, всё понимающие глаза прислужника с расширенными чёрными зрачками смотрели прямо на него. Дитрич облизал пересохшие вдруг губы. Чай... мы, чай пьём...
  Рука с аристократично тонкими пальцами нащупала на столике чашку. Не выпуская горячую руку прислужника, омега сделал глоток остывшего чая. В голове немного прояснилось. Ох-х...
  - Господин Дитрич, а ещё ведь другие способы есть. Не только минет..., - Зензи тоже чуть остыл, но так и продолжал близко-близко сидеть рядом с хозяином, не отнимая своей руки из его горячей ладони.
  - Потом, Зензичка, потом расскажешь. Я... мне... Отдохнуть надо, - прошептал Дитрич не глядя на прислужника.
  - Ну потом, так потом, - легко согласился Зензи, - я пойду?
  Дитрич кивнул.
  Омега поднялся с диванчика, провокационно виляя попкой, прошёл через пропитавшийся феромонами кабинет Крафта к двери и, обернувшись на неотрывно смотревшего на него Дитрича, одними губами чмокнул воздух, лукаво, во весь рот улыбнулся и вышел.
  Дитрич облегчённо выдохнул. Этот Зензи, он...
  Господин! - ожгла внезапно пришедшая мысль, я совсем забыл про него! Ох, слаба плоть, слаба. Дитрич в ужасе шевельнулся на диванчике. В попке хлюпнуло. Омега закрыл опущенное лицо ладонями. Я слаб... И должен быть наказан!
  Медальон качнулся на бархотке.
  - Господин мой, я должен быть наказан! Я виноват! Я вас забыл! Я..., - истерично шептал омега, сжимая медальон.
  - Только я решаю, виноват ли ты! - рокочущий голос Господина заставил спинку омеги покрыться мурашками, руки заходили ходуном - Только я решаю наказывать ли твоё тело!
  - Я понял, Господин мой... - ответил сползший на пол на колени Дитрич.
  * * *
  Однажды я проснулся ещё затемно. Сдвинул повязку на лоб (спать приходилось в повязке - глаза-то не закрываются). Одолевало какое-то беспокойство. Веник спал - до его утреннего кормления было ещё далеко. Эльфи, отвернувшись к стене и обняв себя за плечики, вжался в меня спиной и спал, посапывая во сне.
  Да что ж такое-то?
  Машка, услышав, что я проснулся, вылезла из домика и посверкивая глазами смотрела на меня в темноте - я видел её тёмный силуэт на фоне окна светлого из-за лежащего за ним снега.
  Перебрав связи Сиджи и Юта убедился, что и с ними всё в порядке.
  Мочевой пузырь запросил моциона и я, натянув на босу ногу сапоги и накинув тулуп, выбрался из дома.
  Вот оно!
  В воздухе стоял непередаваемый запах. Запах оттаявшего после сильных морозов снега, запах, пьянящий посильнее чистого медицинского спирта (хотя он чаще всего лишь 70 градусный). Запах оттепели. В воздухе пахло весной. В вышине ходил верховой ветер. Мотал вершины голых чёрных деревьев. Глухо, влажно шумел в кронах редких елей и сосен. По тусклому ночному небу проносились клочья облаков. Где-то недовольно орали разбуженные ворОны. Весна шла на побережье Северного моря. Весна...
  Конечно, будут ещё метели. Будут и морозы. Но... Всё! Мы перезимовали!
  - Эльфи, вставай! - ворвался я в дом.
  Омега завозился под одеялом, застонал, захныкал. Начал тереть глаза.
  - Да вставай ты!
  Я поддёрнул его почти голую тушку (стринги не в счёт). Сунул растопыренные лапки в сапожки, не взирая на недовольную мордочку, запахнул его зябнущие мощи тулупом и мы с ним вышли на веранду, а затем на тропинку в сторону туалета. Из тулупа торчали две головы. Моя, с белыми лохмами, и тёмненькая головка Эльфи.
  - Оме! - канючил Эльфи, - холодно. Ну что вы как в казарме - вставай и всё!
  - Да ты посмотри только, - толкнул я Эльфи голым животом, острые озябшие соски омеги упёрлись в меня.
  - Ну что там? Опять что-нибудь придумали, да? А теперь мне показываете? - недовольно бурчал Эльфи.
  - Эльфи, весна пришла. А ты всё спишь! Посмотри вокруг. Воздух понюхай! - воскликнул я, дивясь и возмущаясь непонятливости омеги.
  - Да я кроме вашего запаха ничего не чувствую, - продолжал бурчать омега, уткнувшись носом прямо мне в грудь. Разница в росте между нами была уже в целую голову - за зиму я ещё немного подрос (Улькиному телу на момент моего появления всего девятнадцать лет было).
  - Да развернись ты! - жамкал я омегу через тулуп.
  Пыхтя и что-то бормоча себе под нос, Эльфи развернулся, вдохнул весенний воздух, закинул голову вверх.
  - Оме..., - прошептал он в восторге, навалившись на меня спиной.
  Я молча стоял рядом с ним тоже задрав голову и глядя в небо.
  Машка выбралась вслед за нами. Мявкнула. Недовольно дёрнула хвостом. Потопталась по мёрзлым доскам веранды, повернулась к нам спиной, оттопырив хвост, свесила мохнатый задок за край настила. Зажурчало.
  Эльфи, наблюдая происходящее, толкнул меня попкой:
  - Оме, мне тоже надо...
  - Пойдём, горе ты моё, - повлёк я омегу к краю площадки.
  - Оме! Вы со мной что ли? - упёрся Эльфи, - Я сам. В дом меня ведите, я оденусь.
  - Да ладно, скажи мне, что я там нового увижу? - чуть развёл я в стороны овчинные полы и телекинезом завернул крохотный треугольничек трусиков в сторону, - Давай, лей быстрее...
  Эльфи попыхтел ещё немного, но видя, что я не сдаюсь, выдал желтоватую струйку в сугроб ниже по склону.
  - Вот, а ты спорил, - я тряхнул всего омегу целиком - пара задержавшихся капель упали к его ногам, вернул трусы на место и повёл в дом. Машка рванула следом.
  Стянув сапоги с себя и омеги, вернув тулуп на вешалку, я завалился на топчан, утянув за собой радостно пискнувшего Эльфи.
  Облапив донельзя счастливого Личного Слугу, уложил его на руку, прижал лицом к себе, так что тот носом уткнулся мне в грудную мышцу:
  - Давай поспим ещё. Рано.
  - Оме, - завозился Эльфи в моих объятиях, - оме, а мы теперь куда поедем? Скоро снег растает, тепло будет, оме, я не хочу в лесу жить. Оме...
  - Да спи ты! В лесу он жить не хочет... Не ждут нас в городе, понял? - буркнул я. Вот ничего у него в голове не держится! Или гормоны так действуют? Не-ет, не гормоны. Он и раньше-то...
  - Помнишь, я говорил, что в Лирнесс переезжать будем?
  Эльфи кивнул, задрав на меня голову.
  - Во-от. Я сначала тебя брошу...
  Эльфи запаниковал.
  - Не насовсем. На время. Найду дорогу в Лирнесс. А вы пока поживёте в городе...
  - Без вас? - в ужасе выдохнул Эльфи.
  - Без меня. Ну, а как ты себе представляешь мой поход на юг с тобой, Веником, Машкой, Сиджи с Ютом?
  - А они-то все нам зачем?
  - Как зачем? Сиджи и Ют - искусники. Такие же как я. И я их учу. А Машку ты тоже хочешь бросить? - Эльфи недовольно замолчал. Нет, он, конечно, никого бросать не хочет, но и не думал, что за время зимовки их с оме пара так обросла людьми и животными. Это он про Адельку ещё не знает.
  - В общем, декады две-три поживёте в доме у Хени и Дибо, а там я вернусь и вас всех заберу с собой. По-другому, просто не получается.
  - Оме, а можно с вами сразу? А? Я смогу, - с надеждой спросил Эльфи.
  - А Веник? - назвал я очевидную причину, - А потом, как долго ты можешь идти по лесу? С животом?
  - Ох уж мне живот этот! - пробурчал омега и тяжело вздохнул.
  Что, до сих пор не смирился с беременностью?
  - Ладно, спи давай, - я надавил гипнозом и карие глаза Эльфи с мохнатыми ресницами закрылись.
  Всё. Спим ещё. Пока Веник не проснулся.
  * * *
  - В лето 7154, а третьяго месяца в шестой день суд судили демон и воевода именем Чорный, шут и баловник Арлекино, да шаман самоядский именем Атч-ытагын (тьфу! не выговоришь), а секельтарь и докладчик суднаго дела Кукан на палке, да Мастер высокого искусства именем... именем... Кха!.., - Кукан поднял голову от здоровенного истрёпанного талмуда с разноцветными закладками торчавшими во все стороны, закашлялся и пенсне висевшее на середине его носа сползло на самый кончик.
  Это я... И снова череда образов, чья проработка в малейших деталях позволяет мне совершенствовать своё искусство, а заодно и разобраться с последними двумя оставшимися насильниками детей.
  Братья Анно и Эдмунд Саки сидели на кровати в спальне Эдмунда и во все глаза наблюдали происходящее действо. Шутка, да? Это шутка! Кто же так пошутил и нанял целую труппу лицедеев, чтобы посмеяться над братьями.
  Только недавно они потеряли отца и что уж там! любовника. Папа умер давно, говорили, что утонул, и отец заменил им и себя и папу. Оно, конечно, не всё в их отношениях с отцом было так как у всех. Отец любил своих сыновей. Любил не только как детей, но и как красивых мальчиков. Хоть и Анно и Эдмунд были альфами, но любовь отца не отвергали, а немного повзрослев и сами стали отвечать на ласки отца.
  Недавно он умер, умер страшно. Нашли утром на улице прямо перед домом, выпотрошенного и с кишками, обмотанными вокруг дерева. По городу поползли нехорошие слухи. От мальчишек и так служивших посмешищем (друг друга трахают!) совсем отвернулись. Говорили, что Чёрный Человек обратил на них своё внимание и теперь не отстанет, пока не прикончит совсем.
  А сегодня, неожиданно проснувшись после полуночи, они увидели это.
  Спальня раздалась вширь, образовав огромный зал, стены и потолок которого терялись в полумраке. Кровать, на которой сидели, обнявшись, братья-любовники, сиротски стояла в самой его середине.
  Эдмунд, который был младше Анно на год, спрятал лицо на плече брата, зарывшись в его роскошную гриву. Страшно.
  Вспыхнуло, на мгновение освещая каменные стены зала и снова стало темно. Проморгавшись братья увидели шагах в двадцати от кровати низкое широкое кресло, в котором, развалясь, сидело, сидел... странный человек? Жилистое смуглое тело, обнажённое до пояса. Атласные ярко-синие свободные штаны с муаровым переливом, босые ноги, пальцы которых оканчивались чёрными когтями. Человек опёрся правым локтем на подлокотник, длинными пальцами потёр висок, глаза с ярко блеснувшими белками на фоне чёрных зрачков пристально разглядывали Анно и Эдмунда. Человек вздохнул, нахмурил смоляные брови, за его спиной раскрылись, чуть шевельнулись и снова сложились огромные чёрные крылья. Демон?
  Он шевельнул пальцами свободной левой руки и слева от него появился сразу сидящим на полу со свёрнутыми кольцом ногами небольшой человечек в вышитых меховых одеяниях. Лица его не было видно - оно было завешено повязкой со шнурками. Человечек шевельнулся, в его руках из ниоткуда появился огромный чёрный бубен и колотушка. Он склонился ухом к бубну, будто прислушиваясь, осторожно дотронулся до матовой кожи колотушкой, провёл ей от центра к краю. Бубен ответил пробирающим до костей гулом. На левой руке демона шевельнулся мизинец и шаман убрал от бубна колотушку, кивнув сам себе.
  Демон убрал пальцы от виска, прищёлкнул ими и рядом с ним справа из воздуха протаял разноцветный гибкий чёрно-красный шут в обтягивающем трико со страшной серой маской с крестами вместо глаз, острым зигзагом рта и пышным белым колесообразным воротником. Звякнули бубенчики на колпаке и туфлях. Шут, рисуясь, кокетливо присел на подлокотник рядом с демоном, столкнув его локоть и привалившись плоской грудью к литому плечу.
  Демон, не меняя выражения глаз и лица, неуловимо быстро перехватил шута за загривок, швырнул его к себе на колени, поперёк, и с размаху отвесил жилистой рукой звонкий шлепок по круглой откляченной ягодице, туго обтянутой чёрно-красными ромбами.
  - Ай, - тонким голоском пискнул шут.
  Второй шлепок пришёлся по другой ягодице.
  - Ай, ай, ай, - запричитал шут, - простите-простите меня!
  Демон снова схватил шута за загривок, поднял его вверх, рука демона удлинилась, так что шут беспомощно повис в воздухе. Демон безжалостно потряс несчастного, голова его моталась, бубенчики на голове и ногах звенели...
  Отпустив безвольное существо, демон снова подпёр голову рукой, а шут плавно опустился на пол и застыл вертикально, опустив подбородок на грудь, косолапо скособочив ноги, вывернув руки и при этом прикрыв промежность.
  - Клоун! - рыкнул демон.
  Анно и Эмунд наблюдали разворачивавшийся перед ними спектакль. Нет, теперь стало нестрашно совсем. Только вот кто мог пригласить таких лицедеев?
  Шут дёрнулся, изображая из себя марионетку, повернул голову влево к демону, вправо, неуклюже задрал руку, шевельнул ногой, вторая рука пошла вверх и братья увидели, что шут возбудился. Небольшой член оттопыривал эластичную ткань трико, обрисовывая яички.
  - Сядь! - приказал демон и шут с готовностью сел у него в ногах, привалившись левой щекой к ярко-синей штанине.
  Пальцы демона снова чуть заметно шевельнулись и недалеко от изголовья кровати, совершенно незаметно появился крепкий широкоплечий, очень широкоплечий пузатый человек в кожаном жилете, с голыми мощными жилистыми руками и в алом шапероне полностью закрывавшем лицо. Из овальных отверстий для глаз на братьев потянуло холодом непроглядного мрака. Человек порылся в кармане чёрных кожаных штанов заправленных в сапоги с отвёрнутыми голенищами, что-то вытащил, поднёс к внезапно прорезавшемуся в шапероне рту и стал надувать.
  Фу-ух, фу-ух, фу-ух - раздувался, вытягивался изо рта человека... топор.
  Наконец, человек закончил свою работу и, выкатив из-за спины толстую дубовую колоду, с размаху вогнал в неё зазвеневший топор. Затем сложил на груди здоровенные грабли и шагнул назад от колоды, видимо, ожидая приказаний.
  - Братья, - медленно, будто размышляя, проговорил демон, - братья Сак. Анно и Эдмунд...
  Названные во все глаза уставились на демона, ожидая продолжения - интересно же!
  Из-за спины сидящего демона вылетело что-то. Облетело вокруг. Шут, протянув руку, поймал подлетевшую вещь (?), существо (?). Оказалось - шутовской жезл.
  Демон снова едва заметно шевельнул пальцами руки и жезл, повинуясь указанию, вырвался из рук шута, отлетел вправо, завис и, из воздуха появились странные стёклышки скреплённые причудливо изогнутой проволокой, водрузил эту конструкцию на нос, сунул его в уже описанный раскрытый здоровенный том и начал скрипучим нудным голосом без интонаций:
  - Мастер... кха,кха... пусть будет Мастер. Демон и воевода Чорный, рассмотрев вины Аннея Сакова, да брата его Едмона Сакова же, велел поставить их пред очи свои. И тех братовьёв велено спросить - своей ли волей или по чьему злому наущению, они, братья, ходили тешить блуд свой в дом Герхера, рекомого Одноглазым, и тамо насильничали детей малых, били и душили их. А детишки те, имянем Сиджев и Ютов, а прозвания никакого нет, холопи названного Герхера, и Герхер тот отдавал детишек тех в подержание желающим за денги. А похолоплены детишки те Герхером противу повелений государевых и правды Силы Великой. А Герхер месяца с два тому казнён за дела свои от государя установленным порядком. Потому снова вопрошает демон и воевода Чорный братовьёв Аннея Сакова и Едмона Сакова же, своей ли волей они ходили к холопям Герхара? - надавил Кукан, а это был он, на братьев.
  - Мы... а... я..., - растерялись слушающие раскрыв рот братья.
  Демон пристально смотрел на братьев, чуть склонил голову и Анно прорвало:
  - Я... это... мы ходили, да... Отец нам рассказал и водил несколько раз. А два раза мы сами без него ходили. А он нам денег давал. А потом рассказывать просил. Вот, у нас Эдмунд говорить хорошо умеет... Он и рассказывал, а я в это время с отцом..., - слёзы потекли из глаз Анно.
  - Он правду говорит, - дрожащим голосом подтвердил Эдмунд, - мы ходили. Мне больше рыженький нравился. Без рук который... Он отсасывает лучше чем белый... Его все чаще брали... Он сосёт, а я его по спине ремнём... Он плачет и сосёт... Плачет и сосёт... Хозяин не велел их бить. А мы иногда, тайком... Потом нам отец денег давал больше, чтобы лечить их...
  Мышцы рук демона напряглись, пальцы, вцепившись в подлокотники, побелели.
  Кукан продолжал:
  - А поставленные перед судиями братовья Анней Саков и Едмон Саков же показали доброю волею, что ходили к Герхеру и сильничали детишек малых Сиджева и Ютова, холопей Герхеровых. Тако же показали доброю волею, что ходили они туда по наущению отца своего Конора Сакова. Который Конор в недавнем времени злою смертию помре. Конор же сам тех детишек сильничал и детям своим наказал поступать тако же. А потому...
  - А вот у меня вопрос, - шут вскинул голову, - вы, ребятушки, скажите мне, вам, что друг друга было мало? Зачем вы детей насиловали?
  Шаман негромко ударил в бубен и повёл колотушкой по кругу. Бубен гудел, кожа братьев покрылась мурашками. Тени зашевелись, зашептали. Стало жутко. До смерти жутко.
  - А... мы... а... Мы больше не буде-ем..., - не выдержав, заревели сразу оба.
  - Сосёт и плачет, значит, - произнёс демон.
  Он отпустил подлокотники. Указательный палец левой руки шевельнулся. Мастер быстро подошёл к размазывающим слёзы братьям, сунув крепкий палец в ворот рубашки, как трухлявую ветошку распустил по очереди одежду на обоих. Сдёрнул трусы. Поставил Эдмунда как младшего на четвереньки.
  Шаман как-то по особому стукнул в бубен и член Анно, видя перед собой развёрстые белые ягодицы брата, воспрял. Мастер неуловимо быстро извлёк откуда-то бутылочку ароматного масла, тонкой струйкой полил нежный анус и, сильно толкнув Анно в задницу, вогнал его член в попку брата. Эдмунд ощерился от боли, подался вперёд, но руки Анно, не повинуясь ему, потянули брата назад, загоняя альфовскую елдищу в альфовский же зад глубже и глубже.
  Анно с ужасом, как со стороны, увидел своё тело сильными толчками вколачивающее одеревеневший член в такую любимую попку брата.
  - Дядюшка, ебутся! Они же ебутся! - воскликнул Кукан.
  - Я вижу, хи-хи..., - ответил шут.
  Шаман, постукивая в такт фрикциям Анно, водил и водил колотушкой по воющему бубну. Анно убыстрялся, дырка в заднице Эдмунда разошлась и член, смазанный маслом, влетал глубже и глубже. Боль отступила и теперь Эдмунд уже получал удовольствие. Ещё. Ещё. Ох-х... Ещё - билась в его голове мысль.
  - ... И судии: демон и воевода Чорный, шут и баловник Арлекино, да шаман-самоядец именем Атч-ытагын, приговорили... Приговорили братовьёв Аннея Сакова, да Едмона Сакова ко урезанию срамного уда, а лекарям следить за ними как случитцо, а силою демона и воеводы Чорного приговор сей ко исполнению привести. А у суда были докладчик суднаго дела Кукан на палке, да в заплечных делах Мастер высокого искусства без имени и роду...
  Бум-м! - Ударил бубен и Анно задергался, кончая.
  Мастер бесшумно подобрался к нему и, схватив за загривок, поволок к колоде. Надавив сверху, заставил опуститься ниже, член Анно, ещё не опавший после соития, блестя маслом и спермой, лёг на шершавую деревяшку. Взмахнул топор и Анно завыл, схватившись за взорвавшуюся болью промежность. Между пальцев альфы, судорожно сжимавших обрубок, засветилось - шарик пирокинеза прижёг рану. Анно, валяясь на полу, тонко выл от разрывающей промежность боли и унижения.
  - Нет, нет! - вопил Эдмунд, увидя, что произошло с его братом.
  Мастер железной рукой волок Эдмунда к плахе. Член альфы от страха сжался так, что хватать было почти не за что. Но Мастер не растерялся - установив вдруг потерявшего способность двигаться альфу над плахой, сзади проворно сунул руку в его промежность и ухватил железными пальцами яички. Потянул мошонку вниз, и перегретая братским сексом простата не выдержала - из члена потекло, а тот, на свою погибель, рос прямо на глазах. Всхлипывающий и подвывающий от ужаса Эдмонд видел, как Мастер ухватил эякулирующее орудие любви, оттянул его и ударил топором, разрубая пополам. Белёсая сперма брызнула на колоду, смешиваясь с кровью...Обрубок прижгли также как и у Анно.
  Зажимая изуродованные промежности, братья валялись на полу спальни рядом друг с другом. Демон встал и сон, благословенный сон снизошёл на измученные событиями ночи глаза Анно и Эдмунда Саков...
  Ну а я займусь очередной пластикой. Опять урогенитальной. По итогам судебного заседания пациентам показана перинеальная (промежностная) уретростомия. То есть, говоря простым языком, формируется новое мочеиспускательное отверстие в промежутке между анусом и мошонкой. И вот сейчас я этим займусь. Первый Анно.
  Асептикой и антисептикой не заморачиваюсь - завтра (уже сегодня) с утра братья пойдут на приём к целителю и он им зарастит швы и снимет все воспаления.
  Телекинезом удаляю остаток пещеристого тела обожжённого обрубка, обнажаю уретру, из остатка кожного покрова члена формирую U-образный лоскут - он прикроет место, где был удалённый член. Закинув ноги спящего альфы повыше, рассекаю ткани промежности, прижигаю закровившие было сосуды, раздвигаю остаток пещеристого тела, подлежащие ткани и вытягиваю уретру в разрез. Ну вот, теперь ушиваем, сосуды внутри задеты по-минимуму, но всё равно, поискав в спальне, нахожу на прикроватном столике серебряное колечко - видимо память о ком-то из родителей братьев. Раскатываю его, формирую микроскопические скобки и зажимаю ими пересечённые сосуды. Вот так. Из серебра скобки не делают - оно ядовито, но с учётом сегодняшнего посещения целителя можно. Обезбол на пару дней - это чтобы особо не паниковали - не хватало ещё проблем с почками. Я добрый. Да. Кто скажет, что нет? Есть такие?.. Тишина...Нету. Вот и я о том же.
  Теперь второй. Заканчиваю, шью на скорую руку - всё телекинезом. Нитки не стерильны. Сойдёт. Тут часа четыре осталось, а за это время никакой серьёзный сепсис не разовьётся. А несерьёзный местным на один зуб.
  Кровь, остатки тканей, ампутационный материал, тряпки пропитанные кровью - всё в море. Телепортация рулит. Чисто. Теперь последнее. Ребяткам нужна установка, что всё, что с ними сделано, их устраивает и они согласны с этим жить. А это важно. Яйца у них есть, выработка гормонов в норме, возраст - одному пятнадцать, другому шестнадцать, а члена нету! Ни подрочить, ни отсосать. Тяжко! Ох, как тяжко! Да в этом-то возрасте. Да ещё и поссать - только сидя, рукой задирая яйца вверх. Им теперь придётся любовников-альф искать, чтобы пялили их с утра до ночи - это чтобы кончить можно было путём стимулирования простаты. Или дилдаки побольше. Хотя, тут такое не делают.
  Пока в Майнау живу, прослежу за ними, а то, может быть, протечку мозгов придётся устраивать.
  Ну и кто опять скажет, что я злой? Я добрый.
  
  
  
  Глава LIII
  
  Все оставшиеся пару декад зимы я был занят - заказывал себе кожаную одежду и обувь, кожаный плащ с капюшоном, широкополую кожаную ковбойскую шляпу - на них можно было нанести руны на прочность, чистоту, непромокаемость и комфорт. Закупал походную посуду и не только на себя - потом ведь придётся всю компашку вести за собой. На базаре был разыскан один из торговцев, продающий сублимированные продукты - сушёное мясо, фрукты, орехи. На дальние расстояния таскался не только я - вокруг Майнау регулярно от селения к селению ползали купеческие караваны. И извозчиков, приказчиков, охрану нужно было кормить.
  Себе вместо каремата, для подстилания под спальный мешок, который сшили по моему заказу из простёганного втрое шерстяного одеяла, у кожевника заказал кусок толстой бычьей кожи в мой рост, который выварили в масле во избежание пропитывания водой. Поразмыслив, я попросил обшить спальник прочным шнуром, а снизу обтянуть крепкой сетью - это для того, чтобы можно было его подвешивать как гамак. Мало ли где придётся идти, а вес небольшой.
  Приобрёл две фляги - одну шоппенов на десять (около 3 литров), а вторую на три шоппена. Бельишко, четыре смены портянок - в сапоги только они - и ноги не трут и стирать удобно. Рыльно-мыльные принадлежности и сам сидор, который мне тоже сшили на заказ - я попросил нашить сверху, с боков и снизу ремней для привязывания разных дополнительных вещей. Сначала была мысль тоже заказать его кожаным, но подумав, отказался - вес великоват, я и так на себе кучу кожи тащить буду. Да, оружие необходимо - баклер, "джедайский" меч, а ещё хороший, крепкий посох с возможностью крепления на него ножа.
  Таскался я в Майнау ежедневно - то примерки одежды, то поиск необходимого. Согласно договорённости со стражей проходил через кордегардию. Стражники устали бояться и теперь не прятались от меня, хотя прежнего безразличия не было.
  На следующий день после операции над Анно и Эдмундом Саками, я в ночь посетил их для проверки. Утром они ходили к целителю - мастеру Дитриху, не будя спящих, я осмотрел результат своей и его работы. Швы сняты, даже следов не осталось, воспалений нет, серебряные скобки извлечены, от кожи идёт запах мази - той самой для рассасывания швов. А что? Весьма и весьма. Снял с обоих программу облегчающую восприятие последствий операции (пусть теперь мучаются) и обезбол. Вот прикольно будет - фантомные боли в отсутствующем члене! Ну всё, ребятушки, видит Сила, вы этого были достойны... Бля, опять, снова выбор...
  А с Дитричем...
  В один из дней в кордегардии мне попался сержант Дитрих. Стоя на плацу, я оглядел здание кордегардии - фон Эстельфельда не было.
  - Сержант, постройте людей, - надавил я гипнозом на старого служаку.
  Тот заорал, надрывая лужёную глотку и, гремя доспехами, стражники забегали, выстраиваясь по взводам. Я стоял рядом с сержантом, ждал окончания построения и беседовал с Улькой:
  - "Ульрих, ты же у нас омега?"
  - "Д-да, господин Макс. А что случилось?" - с запинкой ответил он, как-то так вышло, что даже самые близкие стали ожидать от меня чего-то такого, подвоха какого-то.
  - "Сейчас солдаты построятся, выбери самого симпатичного на твой взгляд."
  - "А-а... В-вы... А зачем?.. Вам это зачем?"
  - "Мужик мне нужен. Производитель. Детей будем делать"
  -"Н-но... Как же... Но я же... Вы... сами, а... а... тело... наше... оно..."
  - "Да не мне. Ты что там такое подумал?"
  - "Ф-ух... Понятно... Но всё равно... зачем?"
  - "Я же сказал - детей делать будем. Ты Дитрича помнишь? Вот. Я уйду. Насовсем. А он останется. И детей у него нет. Так что помочь ему надо"
  - "Н-ну... ладно... попробую..."
  - "Вот. Выбери такого, которому ты бы захотел дать. Вот прям, чтобы внутри задрожало. Высокий, красивый, сильный само-собой. Повыбирай, а? Душевно прошу"
  Стража построилась и мы с сержантом прохаживались вдоль строя, разглядывая рожи альф. Нет, так-то молодых много...
  Стражники провожали нас настороженным взглядом, я чувствовал направленные на меня взгляды. Боятся. Они знают, кто я такой. Чёрный Человек. Сержант под гипнозом и меня не опасается, а эти... О! Вот и Ханс. Я дружелюбно кивнул стражнику и его охватил настоящий ужас. Чёрный Человек на него внимание обратил. Всё! Жизни теперь не будет - паниковал стражник. Да так, что доспехи звякнули. Сержант, шагавший рядом со мной, показал ему здоровенный латный кулак.
  - "Ульрих, посмотри - вон тот не подходит?" - остановился я напротив молодого симпатичного стражника.
  - "Н-нет... господин Макс, давайте ещё посмотрим" - смущённо откликнулся Улька.
  - "Ну, давай посмотрим..."
  Прошли вдоль строя ещё раз. Вернулись. Нет. Что-то Улька жмётся. Нету подходящих.
  - Скажите, сержант, здесь все?
  - Да нет, ваша милость, какое все. В патрулях..., - он остановился, считая, - человек с двадцать будет. Да вон четверо возвращаются, - указал он на стражников, вошедших в распахнутые ворота кордегардии, - сейчас смену сдавать будут.
  Капрал, возглавлявший свою тройку, строевым шагом - вот чего немцы умеют, так маршировать - подошёл к сержанту и доложил:
  - Господин сержант, капрал Хайнц Шиллер из патруля вернулся! Происшествий нет.
  О как! Прям, правда Шиллер?
  - "Ульрих, на рожу этого писателя посмотри!"
  Улька молчал.
  - "Ульрих! Маркиз Аранда!"
  - "А! Господин Макс! Ах!"
  - "Что понравился?"
  Я чувствовал, что Шиллер Ульке понравился. Да так, что...
  А что там в нём такого? Из под поднятого забрала только лицо и видно. Высокий. Плечи широкие. Ну, глаза голубые. Голос звонкий и приятный. Что ещё? Да пёс его знает! А Улька в осадок выпал. Ну, раз ему понравился, значит, и Дитричу подойдёт. Будем думать так.
  Сержант принял доклад, махнул рукой - дескать, идите в казарму. Мимо нас, лязгая доспехами, протопала тройка стражников во главе с бравым капралом.
  - Сержант, распускайте людей, - негромко сказал я Дитриху, вкладывая в его латную ладонь гульден, - а скажите мне, сержант, вот капрал этот, Шиллер кажется, он как? Сколько лет, давно ли служит, какого поведения?
  - Ваша милость, парнишка он молодой, двадцать пять всего, а уже капрал. Сообразительный, во всяком нехорошем не замечен. Да я его родителей знаю, от меня наискосок живут. Можно сказать на моих глазах рос... Жениться хочет... Уж и сговорено у них... Да вы, никак, ваша милость, с ним чего сделать хотите? Прошу, ваша милость, не надо. Парень-то хороший, погубите вы его. А у него родители...братьев семеро и все омеги...
  - Да ты что удумал-то, сержант? В своём уме! Просто увидел, спрашиваю, - возмутился я на просьбу сержанта. Вот вам и гипноз. Чуть я отвлёкся и сержант почти смог выскочить из под моего воздействия.
  - Скажи-ка лучше мне, вот Ханс. Эй, Ханс! Подойди! Он почему-то перестал твои приказы выполнять, - переключил я внимание сержанта.
  Подошедший Ханс, услышав мои претензии, побледнел.
  - Как перестал? - вскинулся сержант.
  - Господин сержант! Ваша милость! - Ханс повалился на колени прямо на плацу, - Не губите! Боюсь я! Ваша милость, вас боюсь!
  - Это что же я такого тебе сделал, что ты так меня боишься, - ласково спросил я стражника.
  - Так Чёрный Ч-человек! Вы! - едва смог выдавить Ханс.
  - Ты слышал, сержант? Я - Чёрный Человек. Ханс меня назначил, - обратился я к молчащему сержанту.
  - Встать! - заорал сержант, - Я тебе приказывал помогать его милости! Придумывать приказа не было!
  - Ваша милость, - обратился сержант ко мне, - вы сейчас чем хотите заняться? Может быть, этот балбес вам нужен будет? - сержант с размаху ткнул в латный бок Ханса блеснувшей перчаткой.
  Загрохотало железо. Вставший Ханс качнулся и чуть было не упал.
  - А давайте, сержант, давайте. Я найду, чем ему заняться, - ядовито-ласково промолвил я, - а как вернёмся вы уж с ним строевой подготовкой позанимайтесь, а?
  - Ну, это мы со всем удовольствием, ваша милость, со всем удовольствием, - угрожающе осклабился сержант.
  - А я посмотрю. А если сержант разрешит, то и сам покомандую. Разрешишь, сержант?
  - Да будьте любезны, ваша милость! Всегда с удовольствием. Командуйте на здоровье! - откликнулся Дитрих.
  - Пойдём, Ханс. У меня есть для тебя задание, - договорившись с любезным сержантом, простимулированным гульденом, я повёл несчастного Ханса в город. А вот нечего было от меня прятаться. Да, вот такой я мстительный. И забывчивый. Отомщу и забуду. Опять отомщу и снова забуду. Склероз он такой. Опасная болезнь, очень опасная...
  Ханс выбивался из сил, бегая по моим поручениям, так, что, когда мы вернулись в кордегардию едва мог стоять на ногах.
  Но и здесь ему не повезло. Я сдал его на руки сержанту тут же вызверившемуся на нарушителя приказа, а сам прошёл к фон Эстельфельду к тому времени уже вернувшемуся в свой кабинет.
  - Господин Отто, я могу вас так называть? - поприветствовал я вставшего навстречу вошедшему оме начальника стражи.
  - Да-да, оме, присаживайтесь, - пододвинул мне стул фон Эстельфельд. Я сел. Он сел только после меня. Вот, что значит воспитание.
  - Чем обязан? - задал он короткий вопрос.
  В эмпатии - любопытство и досада.
  - Я к вам, господин Отто, и вот по какому вопросу, - начал я, - вам должно быть известно, что я искусник.
  Фон Эстельфельд молча кивнул. Любопытство усилилось.
  - Известно ли вам, какого направления? - продолжал я.
  - Нет, оме, откуда? Насколько я помню, вы мне с этой стороны не открывались, - ответил он, разведя руками.
  Хм. Шутит. Ну-ну.
  - Я вас могу заставить опасаться - я искусник-менталист, - зашёл я с козырей. Действительно - чего ходить вокруг да около.
  Сидевший за своим столом фон Эстельфельд хмыкнул, отвалился на спинку кресла, снова придвинулся к столу. Взял в руки карандаш - дорогая вещь! Поставлялся только из метрополии. Отложил его. Снова взял в руки. Нервничает. В эмоциях опасение, перебиваемое любопытством.
  - Могу вас успокоить, господин Отто, захватывать город я не собираюсь. Беспричинно резать людей направо и налево тоже не хочу. Я, как вам должно быть известно, как искусник-менталист владею телекинезом и телепортацией. Вы знаете, что это? - продолжал я.
  - Да-да, оме, я в курсе, - рассеянно ответил усиленно размышлявший начальник стражи.
  - Так вот, нам с вами известно, какое горе постигло Тилорию. Порталы не работают. Что происходит в столице тоже никто не знает...
  Нетерпение захлестнуло фон Эстельфельда.
  - До столицы далеко. Очень. На своих двоих в разумные сроки достичь её просто нереально, - не торопясь говорил я.
  - Что вы хотите предложить, оме? - задал вопрос Отто. Конкретный мужик. Люблю таких. Э-э-э. Не в этом смысле, успокоил я вскинувшегося было Ульку. Общаться люблю. Ясно? Вот.
  - Я мог бы попробовать нарушить изоляцию Майнау. Мне будет проще передвигаться по бездорожью. Отсюда до столицы ведь около восьмисот вегштунде (примерно 4,7 км)?
  - Шестьсот восемьдесят...
  - Во-от... Декады две-три, может быть месяц... я потрачу на дорогу.
  Брови фон Эстельфельда поползли вверх:
  - Однако...
  - Я к чему завёл этот разговор, господин Отто. Вы знаете, у меня есть определённые обязательства перед некоторыми людьми... Так вот... я бы хотел, чтобы пока я отсутствую, за ними присмотрели...
  Отто задумался.
  - А если с вами что-то случится? - задал он вопрос.
  - Я бы хотел переговорить с вашими дознавателями-искусниками. Вы знаете, между искусниками возможна такая штука, как клятва Великой Силой...
  - Вы хотите, чтобы я помог вам в заключении такой клятвы?
  - Нет, господин Отто... Просто я бы хотел, чтобы вы были в курсе того, что я собираюсь предпринять...
  - Я понимаю вас, оме Шварцман.
  - Ну вот и отлично, господин Отто.
  Фон Эстельфельд поднялся из-за стола, прошёл к двери и, выглянув, попросил пригласить Гуго и Вальтера.
  Пока они шли, мы молча сидели и смотрели друг на друга. Фон Эстельфельда жгло любопытство - про кого я говорил?
  Дознаватели пришли, по знаку начальника сели за стол напротив меня.
  - Господа, оме Шварцман пришёл к нам, чтобы предложить свои услуги. Он собирается попасть в столицу... Но в ответ, он просит... Впрочем, он сам сможет объяснить... Со своей стороны, господа, прошу вас оказать оме Шварцману всё возможное содействие, - обратился фон Эстельфельд к дознавателям.
  - Господин Отто, нам бы не хотелось обременять вас и тратить ваше время, - повернулся я к начальнику, - вы позволите, мы переговорим у господ Гуго и Вальтера?
  Фон Эстельфельд поднялся, провожая меня из кабинета.
  - Audimus te, ome (Мы вас слушаем, оме), - обратился ко мне Гуго, когда мы вошли в его кабинет.
  - Ego non diu (Я не займу много времени), - начал я, - scis - sum mentis.Telekinesis, levitatio, teleportatio.Cum tempestas calefacit Eo experior ut ad caput (вы знаете - я менталист. Телекинез, левитация, телепортация. После наступления тепла я собираюсь попытаться попасть в столицу).
  - О! - вырвалось сразу у обоих.
  - Ita. Sed non sum solus. Mihi cautionibus opus est ne quid meis criminibus fiet dum absim. (Да. Но я не один. Мне нужны гарантии того, что пока меня не будет, с моими подопечными ничего не случится), - продолжил я, - In bulla rogationis meae conscius est (начальник в курсе моего предложения).
  - Sed quid offeremus tibi, ome Schwartzman? (Но что же мы вам можем предложить, оме Шварцман?) - завозился Гуго.
  - Iuramentum per nomen Magnae potestatis (Клятва именем Великой Силы), - просто ответил я.
  - Minime! Certus non (Нет! Однозначно нет), - тут же оборвал меня Гуго.
  Вальтер молчал.
  - Quid habes quod perdis? Non puto quemquam meum oppugnaturum... Bene, scis. An hoc fieri potest? (А что вы теряете? Я думаю, что никто не собирается нападать на моих... Ну, вы знаете. Или такое возможно?) - пристально посмотрел я на него.
  - Multus possibile est in hoc mundo (В этом мире возможно многое)..., - неопределённо ответил Гуго.
  Даже так.
  Я задумался. В принципе, живот Эльфи еще не вырос настолько, чтобы мешать двигаться. Сейчас его вообще не видно. Токсикоз скоро должен пройти совсем. Аделька полноценный ходок. Кошку в охапку можно взять. Да и она достаточно разумна, чтобы понять чего от неё хотят. Остаются трое нетранспортабельных - Сиджи, Ют и Веник. Причём Веник самое слабое звено - кормить его в походе будет нечем. За оставшиеся до тепла декады его пора прикармливать. Но полностью переводить на прикорм нельзя. Чёрт! Да что ж так-то всё!
  Схема движения возможна такая, прикидывал я дальше - я прыгаю насколько могу, может даже два-три раза, а это теперь около 60 километров суммарно. Разведываю, нет ли опасности. Хватаю Веника, Эльфи и кошку. Скидываю на самой дальней точке. Возвращаюсь за Аделькой, Сиджи и Ютом. Затем прыгаем к первой тройке. Три-четыре таких перехода в день по относительно ровной местности возможны. В горах, в болоте меньше. На пожрать взрослым охота поможет. На привалах телекинез рулит. Тем более, что у Сиджи и Юта он тоже стал помаленьку получаться. Вот только Веник! ЧЕМ КОРМИТЬ МЛАДЕНЦА?
  Или ждать полноценного лета? Даже осени. К осени молоко точно перестанет быть основным в его питании. Он искусственник. Искусник-искусственник. О! Мысль! Чем там на Земле детей вскармливают? Смеси. Основа - сухое молоко. Кто мне мешает наделать его здесь? Опять же кашки. Пюрешки из мяса с овощами. Нет - это не то. Сухое молоко важнее.
  Пауза затянулась.
  Лихорадочно перебиравший различные варианты мозг успокоился. Да пошли вы все! Уговаривать вас ещё! Точно, наделаю сухого молока и алга! И спешить никуда не надо. Сколько надо - столько и будем стоять на удобных стоянках. Как древние люди - пока всю дичь в округе не выбьем - не пойдём. Главное - лишь бы вода была - остальное будет. И в столицу эту ихнюю поганую ходить не надо. Сразу в Лирнесс пойдём.
  Вальтер пошевелился:
  - Ome, esset nice videre quid in capitali agatur. Ego inde primum sum. Maybe aliquis relinquitur? (Оме, было бы неплохо посмотреть, что в столице происходит. Я сам родом оттуда. Может быть кто-то остался?)
  - Excellentissime domine Waltere. Sed iureiurando opus est. Paratus es? (Отлично, господин Вальтер. Но мне нужна клятва. Вы готовы?) - обратился я к другому дознавателю. Всё равно одному путешествовать проще и быстрее. А потом уже по проторенному пути вести свою команду "Ух" будет гораздо легче.
  Мнётся, сука! Взглядом виляет. Ну что ж. Как хотите. Моё дело предложить - ваше отказаться. Так, сейчас с картой решим и пошли они все куда подальше. Хорошо бы ещё бинокль или трубу подзорную... Море же рядом, должны же они тут быть?
  - Ita, iudices, vestra dignitas mihi perspicitur! Ultima quaestio - tabulam habes? (Так, господа, мне ваша позиция ясна! Последний вопрос - карта есть?)
  Гуго и Вальтер переглянулись.
  - Tabula geographica de Tiloria et civitatibus circumiacentibus, Barbanul, Ospan, et alius ibi requiro. Habesne talem chartam? (Мне нужна карта Тилории и прилегающих государств, Барбанул там, Оспан, ещё кто-то. У вас есть такая карта?)
  - Ignosce, eni, negare. Etiam charta geographica est. Otto von Estelfeld in capite militiae Mr (Извините нас, оме, за отказ. А карта, да есть. У начальника стражи, господина Отто фон Эстельфельда), - откликнулся Гуго.
  Суки такие!
  Вернулся к начальнику. Карту посмотрел. Запомнил. Дома перерисую своей рукой, чтобы до конца осмыслить, где что. Биноклей тут нет. Подзорные трубы только на заказ и по безбожной цене. На счёт них подумаем ещё.
  А пока...
  Я вышел на плац. Сержант гонял Ханса:
  - Стой! Смирно! Шагом марш! Напра-во! Стой! Кру-гом!
  Скрипел снег, громыхали латы. Около здания казармы стражников промелькнули несколько любопытный личностей, тут же скрывшихся стоило мне обратить на них внимание.
  Во мне бурлила злость. Нет, ну надо же, а?
  - Сержант, вы позволите?
  - А, оме Шварцман, да-да, пожалуйста, - благожелательно откликнулся он.
  Ханс, с красным лицом, весь мокрый стоял передо мной. Ну, держись!
  Я откашлялся, набрал в грудь воздуха и, что есть силы, гаркнул, усилив голос Силой:
  - Слушай мою команду!
  Над крышей казармы взлетели, вопя, ворОны.
  Ханс ошалело выпучил глаза, а стоявший рядом сержант отшатнулся.
  - На месте, шагом марш!
  Ханс послушно затопал ногами.
  - Стой, раз-два!
  Стражник остановился.
  - Упор лёжа принять!
  Замешкавшись, Ханс растянулся на утоптанном снегу плаца.
  - Встать!
  Ханс, гремя железками, выпрямился.
  Скроив каменную рожу, я ещё несколько раз погонял несчастного Ханса, укладывая его носом в снег и поднимая вновь. А затем настал черёд шагистики, как таковой. Я орал, а стражник маршировал как заведённый, с побелевшими, ничего не выражающими глазами. Прямо, направо, налево. Под конец, видя, что Ханс достиг предела выносливости, и вот-вот упадёт, я передал измученного стражника так и стоявшему рядом со мной сержанту.
  - Да-а, ваша милость, умеете же вы, - удовлетворённо поглаживал подбородок он, - вам лучше не попадаться. И как это муж-то с вами жить будет.
  - Муж? Муж объелся груш, - схохмил я, просто не зная, что сказать, на эту сентенцию.
  Сержант хохотнул и повёл пошатывающегося Ханса в казарму.
  Так, что нам теперь надо? Кожаную одежду с рунами для всех, кроме Веника. Спальники, карематы. Палатку придётся либо делать либо заказывать. Не кожа точно, иначе не донесём - вес слишком большой. Парусина. Паруса-то тут есть у них?
  Опять всё придётся перебирать, обдумывать, что и как нести. Вещи удастся распределить только между троими - я, Аделька и Эльфи. И то, Эльфи - неполноценный переносчик. Ему бы только своё нести. Значит, посуда, жратва, спальники для Сиджи и Юта, или их можно в один спальник затолкать? Карематы для них же... Нет, подумать надо... Каремат, как и спальник, один на двоих. Одёжка сменная, трусы, рубашки, мыло, мочалки (или мочалки не надо?). Голова пухнет. Короче, берём не то, что нужно, а то, без чего не обойтись.
  Финансы подбить бы надо. Сколько я потратил тут, в Майнау? Восемьсот гульденов было. Мешочек с камнями. Да ещё лом золотой - "подарок" Орсельна. Пили, ели, лечились, одежду покупали, то да сё... Талера два-три выходит...А это гульденов двести-двести пятьдесят. А вино, а книжка кулинарная - память о Хени и Дибо - заберу обязательно, не оставлю. Нет, всё равно выходит, что есть вещи, которые забрать не получится, да хотя бы та же кроватка Веника. Ещё вещи тёплые, тулуп, например, малахай, сапоги меховые. У Эльфи там чего-то такое, зимнее есть...
  Я, расстроенный, вернулся в дом в овраге. Сел и начал снова обдумывать, как нам идти в Лирнесс. Заранее уже предполагаю, что вымотаюсь я за этот поход капитально - ещё бы, спать-то полноценно не придётся. Телекинез выручит, это безусловно, но...но...
  В общем, я решил так, всё, что взять не получится, складываем и закрываем в доме. А потом, я, как-нибудь, как обустроимся в Лирнессе, вернусь (нарочно к этим гадам в Майнау не пойду) и заберу.
  Карту я вычертил по памяти и на пару с Улькой мы её подробно разобрали. Майнау недалеко от морского побережья. Спускаемся к югу - здесь глухие леса, упирающиеся в горный кряж. Но он намечен так, схематически. Видимо никто из местных там не был, поэтому насколько тянутся горы никому не известно. Затем terra incognita - типа, "там живут чудовища", как писали на средневековых картах на Земле. Причём, судя по масштабу, горы и пробелы на карте занимают примерно половину расстояния от Майнау до южного моря. Зато сама территория бывшей Тилории отмечена, обрисовано и побережье Полуденного моря. На берегу которого и стоит Лирнесс. Нашлась и столица Тилории и загородная резиденция короля - замок Хоэншвангау, она тоже оказалась отмечена на карте. Если провести прямую линию от Майнау на юг, по мередиану, то столица окажется восточнее этого мередиана, а вот Лирнесс западнее и сильно - это если верить пропорциям карты. Ну, ничего упрёмся в берег моря, а там по нему доберёмся. Климат там мягкий - проще будет.
  Декады перед таянием снегов неслись как раскочегаренный паровоз под откос. Я заказывал и покупал вещи необходимые для путешествия. У многих хозяев коровы были в запуске и не доились, молоко выросло в цене, а мне для изготовления сухого молока его было надо много. Было куплено несколько металлических банок с завинчивающимися крышками - местные использовали их для хранения чая и сахара. Банки стали потихоньку заполняться выпариваемым мной молоком. Я аккуратно уваривал молоко до густой пасты, сушил её, а потом размалывал получившиеся корки в мелкий порошок. Провели испытание на Венике - дали ему разведённое тёплой водичкой получившееся молоко. Выпил. И ничего! Окрылённый успехом я насушил целых пять банок, по моим прикидкам по два кило каждая. Скупал сухофрукты, орехи, сухие колбасы, вяленое мясо...
  Заглянул к мастеру Дитриху - целителю. Скупил половину аптечки: травяные сборы от простуды, горла, желудка, перевязочный материал, кровоостанавливающее, от температуры порошок из ивовой коры, уголь активированный, мешочек гипса - на случай, упаси Сила, переломов. Бутылёк спирта - мало ли, компресс придётся делать. Ремень со стяжкой для перетягивания конечностей при кровотечениях, что ещё? От повышенного давления кровопускание поможет, а кто у нас самый старый? Эльфи двадцать пять, все остальные, и я в том числе, моложе...
  А потом мне пришла в голову мысль, а собственно, чего я заморочился с вещмешками? Кто мне мешает заказать большой кожаный (чтобы не разбился) сундук и сложить в него всё необходимое - всё равно мелких телекинезом переть, чем сундук от них отличается? Всего-то одним местом больше. А ширину сундука взять такой, чтобы Сиджи и Ют поперёк укладывались - будет для них походная кровать. И как стол он нам пригодится. И заказать его непромокаемым. Из пропитанной кожи... Решено, Венику, Сиджи и Юту закажу кожаные кульки с капюшонами, а Эльфи и Адельке такую же как у меня одежку...
  И самое главное - компас! Мне нужен компас - я ведь строго на юг иду, а ориентироваться по солнцу... оно же движется, тем более, здесь в высоких широтах, место восхода и заката существенно смещается от реальных географических востока и запада, и чем ближе к лету тем сильнее. В начале лета вообще белые ночи, а там Элла почти полный круг по небу делает.
  Детей я потихоньку готовил к путешествию. Во-первых, дал указание разговаривать между нами только по латыни или по-русски. А затем сообщил им, что собираюсь идти на юг. Далеко. Их беру с собой. Перед самым уходом я заберу их в лесной дом и уже оттуда мы пойдём. Велел никому не болтать об этом. Восторг Сиджи и Юта надо было видеть! Оме теперь всё время будет с ними! И даже понесёт их! Ту же информацию донёс до Адельки, прежде спросив, согласен ли он идти со мной. Тот охотно согласился и я поставил ему установку не проговориться.
  А весна уже вовсю вступила в Майнау. Настали солнечные дни, с крыш текло, да так, что жители не успевали отводить воду от домов. У нас в лесу снег осел, под ним, в проталинах выступала вода. Я, опасаясь затопления, давно уже раскидал телекинезом снег из самого оврага, далеко ниже туалета (дом находился в голове оврага) и даже вокруг оврага шагов на сто очистил всё от снега. За пару дней все наши дорожки очистились от снега и керамические блины ступенек просохли под ярким солнцем, едва заметно дрожа тёплым воздухом. Освободившийся почти полностью ото льда и снега ручеёк весело зажурчал по камешкам открытым яркому весеннему солнцу.
  С утра до ночи у нас в лесу орали ворОны - делили старые прошлогодние гнёзда, а по ночам можно было услышать, как на север (хотя куда уж севернее) летят, перекликаясь, дикие гуси и суетливо хлопают крыльями припозднившиеся утки.
  Я ещё несколько раз бывал в кордегардии и мне удалось, незаметно коснувшись капрала, так понравившегося Ульке, выяснить, где он живёт и вообще чем дышит. Кандидатура подходящая!
  Дни увеличились ещё больше, снег остался только в глухом лесу, под хвойниками и, проходя вечером по кромке оврага и вдыхая напоенный ароматами оттаивающей земли воздух, я увидел в прозрачных сумерках пушистые побеги проклюнувшихся подснежников, а на следующий день на солнечном склоне оврага, как фонарик, раскрылся ярко-жёлтый цветок мать-и-мачехи.
  * * *
  Дитрич ещё несколько раз приглашал Зензи и, полыхая щеками и ушами, выслушивал различные способы достижения удовольствия альф и омег. А Зензи, стервец, видя смущение хозяина, нарочно, придвинувшись близко-близко, расписывал способы принятия внутрь членов альф:
  - А вот ещё, господин Дитрич, - увлечённо живописал он, - если на альфе сидите и он внутри вас, - все иносказания о приятеле-молодожёне давно были отброшены, - то сначала лучше, если вы двигаетесь, а не альфа, а потом вот так, попкой член в глубине зажимаете и придерживаете, держите и мелко-мелко двигаетесь, только чтобы головка самого входа во влагалище касалась, очень это... здорово, когда она легонько так туда толкается..., а потом, в конце, как только он назад, на выход пойдёт и к простате подойдёт, прогибаетесь вот в эту сторону, - показывал Зензи мокнущему от рассказов Дитричу, - и тогда член по ней вот так проводит, а это...м-м-м... это... да ещё если несколько раз подряд...
  Омега закатил глаза, сам полыхая красным лицом и фонтанируя феромонами.
  - А потом поднимаетесь до самого верха, так, чтобы член совсем вышел. Прям совсем-совсем. Вот. А потом вы сверху снова тихонечко насаживаетесь и попкой так вперёд-назад, тогда член дополнительно простату гладит, а как её пройдёт то вправо-влево повращать нужно. Там с боков точки такие есть, чувствительные...Ох-х..., господин Дитрич, - Зензи прижал прохладные ручки к пылающим щекам.
  Посидел, остывая. Отпил чаю. Все их просветительские посиделки, по неожиданно сложившейся традиции, теперь проходили только за чаем в кабинете Крафта.
  - Ну а потом, как сами насладитесь, можно альфе разрешить, чтобы он вас долбил посильнее. Там всё мокрое станет и в стороны раздастся - боли ни за что не почувствуете, - закончил Зензи, сидя рядом с Дитричем и пристально глядя на него.
  За время своих рассказов Зензи много раз видел, как Дитрич возбуждается и смущается услышанным. Зензи пересаживался к нему, иногда давал волю рукам, но видел при этом, что хозяин не готов идти дальше. Хотя Хильд, которому он прислуживал, нисколько не смущался отношений с лицами своего пола - Зензи много раз видел их кувыркания с Лоррейном - омеги ничуть не стеснялись прислужника.
  Хм.., а Господин всегда очень чутко отслеживал моё состояние в сексе - думал Дитрич. С ним у меня ни разу в голове мысль о дискомфорте не появилась... Желание было только одно - идти и идти с Господином по пути наслаждения дальше и дальше...
  А весна, с её яркими солнечными днями и ароматными беспокойными ночами не хуже хорошего вина ударила по мозгам практически вдовых омег Крафта Нессельридена. Дитрич томился ночами. Часто, разметавшись по кровати, просыпался в поту и долго не мог уснуть, слушая сильные глухие толчки измученного сердца. А сны... О, эти сны... Омега доставал свою счастливую ночнушку, мял в руках нежный невесомый бодоанский шёлк, вдыхал запах своих феромонов, насквозь пропитавших ткань, водил тонкими пальчиками по пятнам крови и вспоминал Господина, его лицо, приятное в своей твёрдости тело... Представлял как он, Дитрич, прижимается к горячей ароматной коже, под которой переливаются, ходят тугие мышцы, водил дрожащими пальчиками по рубцам на теле, да так, что начинали нестерпимо зудеть кончики пальцев, желая наяву ощутить прикосновения к божественной плоти...
  Иногда, он, не выдержав прикасался к медальону, разговаривал с подарком Господина, делился с ним сокровенным и после этого как-будто становилось легче. Томление отступало, омега засыпал, блаженно улыбаясь во сне...
  * * *
  Миновало равноденствие.
  Хлопоты по закупкам, примерки моей, Эльфи и Адельки одежды, возня с сухим молоком вымотали меня окончательно. Тёмно-коричневый сундук с пришитыми к его бокам ремнями для крепления разных вещей и дополнительно укреплённой крышкой, был изготовлен, я нанёс на него руны на прочность, непромокаемость, лёгкость и чистоту (плесени внутри категорически не хотелось). В дверь дома он не проходил и стоял сейчас на веранде, пропитывая воздух запахом выделанной и вываренной в масле кожи.
  А я решил сделать себе выходной.
  Ещё пара декад и всё! Прощай, Майнау! Почки набухнут, зацветёт орешник. А двигаясь на юг, нам будет теплее и теплее.
  Провалялся на топчане весь день, закинув руки за голову. Так, чуть шевелил пальчиками, обихаживая Веника, да наблюдал за Эльфи, взявшимся приготовить обед аж из трёх блюд. Балдел в общем.
  В последнее время Машка активно осваивала прилегающую к оврагу территорию, сидя на краю крыши, грелась на солнце, пристально наблюдала за хлопочущими по весеннему времени птицами - поползни и синицы оглашали лес своим свистом, прыгая по веткам и веранде.
  Недавно я видел большого полосатого лесного кота приходившего к лабазу. С Машкой конфликтовать он не стал, постоял у столбиков лабаза, принюхиваясь, пару раз дёрнул хвостом, задрал его, пометил, повернувшись, безответную деревяшку, а затем сделал пару шагов к напружившейся кошке. Шагнул ещё, та тоже, видя представителя своего племени, развернулась боком, выгнула спину, но урчать и орать не стала. Кот, подняв хвост повыше и принюхиваясь, подошёл почти вплотную, повёл вправо-влево лобастой головой, а затем осторожно потянулся носом к Машке. Животные ткнулись носами и кот, развернувшись, ушёл, проведя напоследок головой по другому столбику лабаза.
  - Машка, ты девочка благоразумная, пока погоди с потомством, - высказался я, прокомментировав увиденное.
  Кошка в ответ, будто поняла, широко раскрыла глаза, кончик хвоста дёрнулся: я с этим! Да ни в жисть!
  Ну-ну. Сама не заметишь, как с пузом придёшь.
  Нет, рано мне ещё.
  У нас с ней целый диалог сложился. Вот стойкое у меня чувство, что всё она понимает.
  Кстати, кошке шлейку сшить бы надо, да приучить к ней. Так животинку телекинезом, если, что хватать удобней будет - ручек-то у неё нет никаких. Да и Венику его кулёк, который вот-вот готов будет, тоже бы ремнями обшить - буду его на грудь вертикально вешать и таскать так - ему поближе к моему средоточию полезно побыть и у меня руки свободны.
  А ещё...
  Вычищая после зимы лабаз, так-то он пустой давно, но вот следы крови, жира присутствуют и привлекают своим запахом всяких тут, я размышлял. А как я непосредственно в лесу буду двигаться? Телекинезом между деревьев мотаться? Телепортация тоже многого не даст - для нормального перемещения, а не на кого Сила пошлёт, необходимы ориентиры, хоть какие-нибудь. Значит, что? Значит надо подниматься выше деревьев и двигаться в нужную сторону. А как подняться вверх и потом лететь туда, куда надо? Сам себя я не подниму, таскать за одежду? Ну и сколько она выдержит? Следственно, необходима какая-то штука, на которую я могу встать и тащить сам себя над лесом. А если?.. Самолёт? А? Ну не совсем самолёт, а планер? Всех туда запихнуть разом? А подниму? Хотя бы вверх надо его поднять, а там сам полетит. Хотя, говорят, в горах на планере очень сложно, а мастрячить такую сложную конструкцию для полётов над лесом? Сколько там этого леса? Километров шестьсот по ощущениям ещё с зимы - мне было об этом известно от охвата Силой, ещё Ухоо тогда мне помогал. Нет, овчинка выделки не стоит. Провожусь месяца два, да ещё и не знаю как планер строить. Картинки самолётов в голове есть, из школьной программы физики, как крыло работает, помню, а вот рассчитать конструкцию - я не авиационный инженер, и даже не корабельный или автомобильный. С такими расчётами не знаком, а на эксперименты времени нет.
  Ладно, выточим из комля доску как для сёрфинга, сяду или встану на неё и вперёд! Щит есть, прикроюсь от воздуха, минут двадцать лечу, посадка, метки ставлю и телепортируюсь к своим, тащу их на точку, дальше опять полёт, метки, телепортация и так пока не заебёшься.
  А сколько раз так можно за день сделать? Так-то я в Майнау телепортом хожу за три прыжка. То есть, если считать, что от нас до города километров шестьдесят, то каждый прыжок по двадцатке, местность знакомая, на память помню каждую точку остановки. Уставать не устаю, но какое-то непонятное мельтешение в голове есть - видимо сенсорная перегрузка от постоянного удержания в памяти образа точки.
  Надо мне над лесом полетать, надо. Пока еще возможность есть.
  Распустив комель на толстые доски, отшлифовал одну, заточил спереди - мне показалось, что так будет лучше, исписал доску рунами и, встав на неё, начал подъём. Вот, чёрт, доска качается, как бы с неё не навернуться! Ветви деревьев пошли вниз, я, раскорячившись для поддержания равновесия, стоял на болтающейся подо мной доске. Нет! Не дело это! Доска слишком мало весит и центр тяжести всей конструкции оказывается слишком высоко. Надо городить новую доску. Шире и тяжелее, чтобы я безбоязненно мог на ней стоять.
  Я спустился вниз и принялся пластать ещё пару комлей на толстые, в две ладони плахи. Стянул отшлифованные шпунтованные плахи тремя шпонками, пропущенными наискось, дополнительно по диагоналям в просверленные отверстия загнал длиннющие шканты. В итоге получилась толстенная дверь весом гораздо тяжелее меня. Расписал рунами и встал на неё, поднимаясь вверх... А что? Гораздо устойчивее. Длина метра два, ширина около полутора. Здоровенная мощная деревянная конструкция. Держит хорошо и для меня ненапряжно (веса нет, Люк!). Та-ак...сам себя волоку, а скольких ещё смогу? Машка! Иди сюда, моя хорошая, кис-кис-кис-кис. Будем вместе с тобой дверь испытывать.
  Я схватил подошедшую кошку и с ней на руках поднялся вверх. А ничего! Можно летать!
  Только вот... дверь для нормальных, комфортных полётов не годится. А если сделать что-то типа банана, на котором туристов по морю катают? Лавка между ног, упоры для ног и все друг за другом сидят? А Сиджи и Юта через одного пристроим. Веник у меня на груди, за мной Сиджи, потом Эльфи, следом Ют и Аделька последний, а за ним сундук. Ну и кошка у кого-нибудь.
  Захваченный новым проектом я пластал комли оставшихся от строительства дома деревьев, подгонял, строгал, шлифовал, расклинивал, стягивал шкантами и шипами. В итоге, к вечеру родилась планируемая конструкция. Уже в сумерках расписал её рунами, сел и попробовал поднять. Идёт, но с таким трудом! Теперь-то что не так? Для левитации вес значения не имеет же? Так? Или это вопрос тренировки? Погоняю летающую лавку (ЛА-1) и всё наладится или нет?
  Следующий день был посвящён вопросу ориентации в воздухе. Взлетаю, рассуждал я. Иду на юг по компасу. Назад иду на север. А как потом определить, где я свою компашку оставил? Это вообще всё на тот случай если ЛА-1 с полным комплектом пассажиров тащить не смогу. По времени полёта ориентироваться? Часы есть. А если скорость полёта туда и обратно разная будет, тогда как? Надо думать. Или лететь только пока рунные метки видны - а это очень маленькое расстояние - метров двести-триста, не больше. Не-е, херня какая-то.
  Может быть связь попробовать? Микропорталы я знаю. Разговаривать получается. А если настроить громкость звука в зависимости от расстояния? Лечу по прямой, чем дальше, тем звук тише. Возвращаюсь назад - звук громче и громче, а максимум уже в пределах видимости рунной метки, а?
  Надо испытывать. Вон Эльфи под рукой без дела болтается.
  Я лопатил в голове сохранённую брошюрку-памятку о построении порталов. Есть ли там возможность менять звук в зависимости от расстояния? И вообще, как звук от микропортала распространяется? Что-то ведь было.
  В памятке указывалось, что расстояние действия микропортала было сравнительно небольшим - не более двадцати вегштунде, значит, километров 80-90 у нас есть. Но звук не меняется. Либо есть - либо нет. Эх-х, ракетницу бы им! А что, я подлетаю назад по компасу, командую и они ракету выпускают.
  Ради изготовления пары микропорталов я израсходовал четыре серебряных гульдена! Серебро, как было сказано в памятке, лучше всего подходит для портальных медальонов. Пара гульденов сплавлялась вместе и получалась блямба, сантиметров пяти в диаметре. Я расписал их рунами связи и один из медальонов отдал Эльфи. Неширокий ремешок тонкой кожи был одет омеге на шею, к нему крепился микропортал. Палец на него и можно говорить.
  На следующий день мы с Эльфи на ЛА-1 поднялись вверх (тяжеленько!), я раскрыл перед лавкой щит и по компасу и часам летел не торопясь на юг минут пять. Сел, высадил нервничающего Эльфи, внимательно осмотрел местность (телепортом-то надо подстраховаться), взлетел и пошёл на юг, периодически разговаривая с паникующим омегой. Наконец, связь пропала. Летел я час, местный час, это сто минут, значит, скорость полёта около 90 километров в час. Возвращаемся. Связь восстановилась. Засекаю время и, по возможности, с той же скоростью лечу назад. Так, Эльфи где-то здесь. Я подёргал нашу связь истинных, жамкая шарик его личности. Паника омеги сменилась возбуждением. Пусть уж лучше так, чем страх.
  Эльфи сидел на прошлогодних листьях под толстым дубом, под которым я его нарочно оставил, чтобы было проще искать. Тепло, солнце падало на лицо и омега щурился. Страх от того, что оме оставил его одного в лесу сменился возбуждением, оно то нарастало, то пропадало - видимо оме, в очередной раз, издеваясь над своим Личным Слугой, опять развлекался. Эльфи сжал зубы и сунул руку в промежность. Было хорошо... Ещё как... хорошо..., внизу, ниже пупка бушевал пожар, попка намокла, да так, что Эльфи, давно не испытывавший сексуального возбуждения - на ранних сроках это нежелательно, почувствовал, что штаны придётся стирать.
  - Ну вот, стоило одного оставить, как он обдрочился весь, - раздалось из-за дерева.
  - Оме! - обиженно взвизгнул Эльфи.
  Связь истинных нас выручила, конкретного места она не показывала, но направление определить позволяла. И тем точнее, чем сильнее я получал обратную связь от Эльфи. А обратная связь... Она такая... В общем, я чувствовал сексуальное возбуждение омеги и шёл на него как по маяку.
  Эдак он у меня замастурбируется насмерть пока до Лирнесса дойдём.
  
  
  
  Глава LIV
  
  Весна полностью вступила в свои права. Деревья покрылись цыплячьим пухом молодой листвы. Кусты орешника стояли покрытые золотистыми серёжками. Лёгкий ветерок, залетавший иногда в наш лес, срывал целые облака зеленовато-прозрачной пыльцы, колебля мохнатые длинные соцветия.
  Огромные шмели, басовито гудя, солидно, со знанием дела, занимались поиском пока ещё редких первоцветов. Бесцеремонно пригибая лепестки, влезали в раскрытые венчики, копошились там и перемазанные пыльцой, победно трубя, летели к следующему голубоватому цветку.
  Я отчего-то полюбил сидеть на солцепёке, привалившись к нагретой бревенчатой стене, наблюдал оживающий после суровой зимы лес, слушал шелест ветра, сухие палочные удары друг о друга пока ещё голых ветвей, вопли ворон возле растрёпанных гнёзд. Блаженно щурился и вдыхал терпкие, горьковатые запахи молодых листочков, прошлогодних бурых листьев, слушал теньканье синиц...
  А потом заболел Веник. Несколько раз я выносил его на солнышко. Ребёнок с удовольствием сам (!) сидел в ещё зимой сделанной для моциона на свежем воздухе деревянной люльке, держался ручками за гладкие бортики. Вертел головой, наблюдая весеннюю жизнь леса. Жмурил ярко-синие глаза искусника. И вроде бы холодного ветра не было, и одевали мы его с Эльфи, а вот поди ж ты...
  В ночь поднялась температура, Веник не реагировал на свет и наши разговоры, поесть не смог - срыгнул всё, что ему дали и только жадно пил. Я, пытаясь сбросить, судя по всему запредельную температуру, обтирал его влажным полотенцем, смоченным разведённой тёплой аквавитой. Он задыхался, мучительно кашлял - в лёгких всё хлюпало и булькало, весь горел, красное личико осунулось, под глазами появились круги. В общем, ночь прошла в сплошных мучениях.
  Утром, едва рассвело, я с ребёнком на руках рванул в город - нужно было показать младенца мастеру Дитриху - целителю.
  Аделька убежал с запиской по уже знакомому адресу и ближе к полудню целитель прибыл. Осмотрел Веника, покачал головой, затем оглядел меня, проведшего ночь на ногах:
  - Оме, не стоит так переживать. У мальчика всего лишь банальная простуда. Я его осмотрел, в лёгких чисто, воспаления нет. Вот вам списочек лекарств - мой предыдущий пациент сбегает и принесёт всё, что нужно. Попьёте травки разные. И, оме, - Дитрих склонился над столом, выписывая ещё один рецепт, - я полагаю, что вам тоже необходимо успокоиться... Вот эти капельки вам помогут...
  - Да я..., - не нашёлся что сказать я.
  - Нет, нет, оме, ребёнок будет здоров. Успокойтесь, пожалуйста, - целитель накрыл своей морщинистой рукой мою руку, - сама Великая Сила не даст случиться ничему плохому. Мы, искусники очень живучи. Вам ли не знать...
  Конечно, болезнь ребёнка не смогла задержать нашу подготовку к отбытию из Майнау, но пару декад придётся подождать - это точно. А пока, на время лечения, сборы лекарственных трав прочно прописались в нашем зимовье. Настои, отвары, лечебные ванночки - в этом я быстро стал специалистом.
  - Учись, Эльфи, - наставлял я Личного Слугу, заваривая отвар ромашки, - пригодится. Родишь, ребёночек обязательно болеть будет. Они без этого не обходятся. А тут и ты во всеоружии.
  - Да что вы, оме, такое говорите! - возмущался Эльфи, - почему обязательно болеть будет? Мой ребёнок болеть не будет!
  - Ага, ага, - задрал я голову к потолку. Глаза-то поднять не получается.
  А какая, кстати, тут детская смертность? Судя по земным меркам средневековья - запредельная. Процентов 50 точно, а то и больше. Здесь вряд ли меньше.
  Так, что учиться лечить детей надо. Мало ли...
  * * *
  В один из свободных дней, когда здоровье Веника уже не вызывало беспокойства и его можно было спокойно оставить на Эльфи, я пришёл в город и решил закончить все дела с Аделькой. Не так давно мне пришла в голову мысль - всё моё окружение говорит по-русски - Эльфи, Сиджи, Ют. Это все те, с кем я ухожу. И только Аделька выбивается из этой картины. Непорядок. Вот, скажем, падаем мы - наш самолёт развалился в воздухе. Ору я: мать-перемать, прыгаем с парашютом!..
  Не, не то это...
  Чёй-то загнался я...
  Но всё равно...
  Все говорят, а он - нет. Неправильно. Даже Веник с Машкой на русский откликаются. Короче, решено - ставим Адельке язык.
  В кабинете бывшего хозяина дома, там, где Аделька и спал, я усадил его рядом с собой:
  - Аделька, я тебя так буду называть, можно?
  Омега кивнул головой, любопытство и симпатия донеслись до меня через эмпатическую связь.
  - Ты уже большой мальчик и учишься с Сиджи и Ютом... Погоди..., - остановил я вскинувшегося было с благодарностями мальчишку.
  - Ты наверняка слышал как Сиджи и Ют разговаривают между собой на особом языке?
  - Да, оме, слышал. Так интересно... какой-то язык интересный, - откликнулся Аделька.
  - А хочешь научиться на нём говорить?
  - Конечно, хочу! Если можно..., оме, - Аделька умоляюще сжал ручки на груди.
  Вот так я заручился согласием омеги на установку ему русского языка.
  Умостив головку мальчишки на коленях я погрузился в его сознание...
  Ну что можно сказать? Аделька недалеко ушёл от Эльфи. Туманная мгла неопределённости. Беспорядочные записи воспоминаний. Хотя такого бардака как у Эльфи не было. Видимо, сказалось совместное обучение с искалеченными омежками. И тоже границы сферы личности терялись в тумане, хотя я чувствовал, что это именно сфера. Пытаясь что-то рассматривать, я заметил какое-то весьма крупное светлое пятно, приблизившись к нему я понял, что это образ того самого альфы-насильника. Альфа стоял со спущенными штанами, в его промежности клубилось тёмное пятно неопределённости - видимо омежка подсознательно пытался вытеснить из памяти страшные для него события. Альфа дёргался, протягивал руки, пытаясь схватить ускользающий образ хозяина сознания. А рядом шла целая череда размытых образов полуголых мужиков разного возраста. Образы наслаивались друг на друга, шевелились, плыли, мелькнуло толстое лицо и сразу за ним проявилась здоровенная альфовская елда с оттянутой назад крайней плотью... Ф-фу-ух... Да что такое-то? Разогнав неясные образы, я обратил свой взор вниз. Там, внизу, где-то подо мной, скорчившись между стопок листков памяти, пождав колени к груди и обхватив себя за плечи, лежал на боку тощий голый омежка. Образ Адельки, как его изнутри видит его же сознание...
  И действительно, вспомнил я, когда он нам попался, он ведь на грани был. Хотел умереть... В тринадцать-то лет! Хотя-я... Подросток, психика нестабильна. Они часто склонны к суициду...
  Я разом решил разрубить этот гордиев узел - опыт путешествий по сознаниям омег давал возможность предсказать последствия своих действий и надеяться на положительный результат.
  Представив себя ярким тёплым шаром солнца, я разогнал мутную хмарь с летающими рожами и членами и поддёрнул к себе тщедушное тельце Адельки.
  - Я! Я твой оме! Не бойся, малыш! - транслировал я.
  Аделька, задрав голову, неверяще смотрел прямо в шар тепла. Несмело протянул руки, и вдруг прижался щекой к густому мягкому меху (пришлось срочно моделировать нежнейшую песцовую шкурку!). Тёплый шар рос-рос и скоро совсем охватил всего Адельку целиком, отогревая его личность. А я внимательнее присмотревшись к подопытному, заметил вдруг, что в его лобок, чуть выше сжавшегося членика (по другому это не назвать) вцепилась отвратительная болотно-зелёная тварь. Тварь время от времени шевелила мощными челюстями и глубже забуривалась в податливую бледную кожу. А вот и кольповагинит!
  Схватив тварь за загривок я безжалостно потянул её на себя (мне он по любому не грозит - обосноваться не на чем). Она попыталась зарыться глубже, завертелась, влажная вонючая кожа начала выскальзывать из моих виртуальных рук. Лицо Адельки исказилось от боли...
  Я остановился...
  Ребёнка жалко... Но, вспомнив, как пластал разных тут, решил действовать до конца - Адельку надо избавить от такого поганого подселенца. Мысленно сформировал гигантские щипцы, ухватил ими тварь и, поворачивая по часовой стрелке, потянул на себя. Царапая кожу омеги, тварь засучила когтистыми лапами и попыталась заглубиться в живот Адельки. Тот начал корчиться от боли. Терпи, хороший мой, терпи... Сейчас всё кончится... вот уже... пош-шла, пошла паскуда. Повернув щипцы сильнее, я почувствовал, как что-то внутри твари хрустнуло, она забилась сильнее и растягивая кровавую слюну зубастая пасть показалась на поверхностью живота... Есть! Готово! Отшвырнув мерзкое существо я представил, как давлю его ногой и тварь, брызнув ещё сильнее завонявшими (хотя куда уж больше-то!) внутренностями, расплющилась. Рана на лобке Адельки не кровила - да и трудно течь виртуальной крови, тем более, когда непосредственные участники сего действа категорически не желают этого - хозяин сознания и я - его бесцеремонный гость. Я махнул рукой, представляя как шью рану. Края кожи сошлись, но гладкой она почему-то так и не стала - уродливый шрам остался. Херург, блин! Именно хЕрург! От слова хер...
  Оглядевшись, я по давно сложившейся программе действий вызывал из собственного сознания том русского языка и аккуратно примостил его между кучек листков памяти Адельки. Из окружающей мглы навытягивал ассоциативных связей, отпутал ими фундаментальную книгу (интересно - том русского языка в каждом из посещённых мной сознаний выглядит по разному). Ну всё! Моя работа окончена. А рана на лобке омеги... Что ж... видимо, так его сознание интерпретирует перенесённое и не до конца вылеченное заболевание. Не боись, Аделька, мы тебя вылечим... Всё будет путём. Всё.
  Растормошив пригревшегося на моих коленях мальчишку, я попробовал заговорить с ним по-русски:
  - Ну как?
  - С-с-што, оме? - ответил он мне тоже по-русски.
  Ничего, приживётся.
  - Всё, Аделька, теперь ты можешь говорить с Сиджи и Ютом и никто вас не поймёт, - разъяснил я, осторожно дотрагиваясь пальцем до носика омеги, - Понял?
  - Д-да, оме, понял.
  Ну вот - дело сделано. Теперь можно спокойно материться и меня поймут так, как нужно. Х-хе... Шучу...
  * * *
  А весна всё шире и шире разворачивалась, вступала в свои права. И вот уже под лёгким тёплым ветерком стал слышен шелест листьев. Тени, перебегавшие по прошлогодним палым листьям стали совсем густыми. А в нашем зимовье, столь доблестно укрывшим нас от суровой местной зимы заныли, застонали комары - гнусное порождение гнилостного дыхания болотных демонов. Мучили они нас ужасно, а Венику доставалось больше всех - сладкая кровь младенца привлекала тварей. Я смотался в город, проверил наши заказы, навестил теперь уже оме Сиджи и оме Юта с Аделькой и с трудом разыскал на заметно поскудневшем весеннем базаре отрез кисеи на дверь - в доме становилось слишком тепло и днём её приходилось открывать настежь.
  А потом мне пришла в голову мысль - ведь и дальше в лесу будет полно комаров, а пойдём прямо через их логово. Значит, кисеи надо взять больше. Я выкупил весь невеликий рулон почти не торгуясь.
  Кожаные одежки для всех путешественников, наконец, были пошиты и примерены. По моему заказу был изготовлен шатёр для всех нас и я, притащив в овраг, собрал его на площадке рядом с лабазом. Конструкция, где-то два с половиной на два с половиной и высотой около двух метров, с кожаной крышей и парусиновыми стенками, одна из которых, торцевая, могла раскрываться и застёгивалась на деревянные чурочки. Кроме того, все парусиновые стены с помощью застёжек соединялись между собой и при желании можно было расстегнуть одну из стен (или вообще все) и подвернуть её вверх. По низу края парусины были подшиты широкой, в пядь, полосой кожи, на случай прикапывания её в грунт. Крепилась вся конструкция на толстых, сантиметров 8, гладких жердях, соединявшихся между собой через отверстия железными пальцами-штифтами, которые были привязаны к тем же жердям на верёвочках - во избежание потери. Четыре жерди втыкались по углам. Обвязка из них же поверху, по две стропилинки с каждого торца, соединявшиеся коньковой жердью. Сверху на этот каркас накидывается шатёр, четыре растяжки по углам и, вуаля, переносной дом готов. Я сознательно отошёл от всех изысков переносных домов земных туристов - со мной два инвалида и грудной ребёнок, и лазить полусогнувшись в аналоге шестиместной платки меня не привлекало.
  Несколько раз собрав и разобрав шатёр сначала руками, а затем телекинезом, я выявил кое-какие недостатки, например, по углам нужны люверсы, для того чтобы к ним привязывать растяжки. Такие же люверсы необходимы понизу, в кожаной полосе, чтобы в них было можно воткнуть тонкие колышки, во избежание задирания ветром краёв тканевых стен. Да и окна с клапанами не помешают. Смотался в город, купил пошивочный приклад и на пару с Эльфи мы быстренько, наделали отверстий и обшили их суровой льняной нитью. Прорезал окна, вшил в них кисею и обметал шнуром оконные клапаны, прикрепив к ним ремешки для застёгивания.
  Шатёр получился несколько тяжеловат, но его вес меня не сильно беспокоил - наловчившись управляться с недосамолётом, я с каждым разом всё легче поднимал его, даже нагрузив пассажирами - брал Эльфи, Веника и Машку.
  До планируемого отбытия оставалось несколько дней и я решил рассчитаться со всеми долгами в Майнау - Дитрич. На мне висел Дитрич.
  Пару дней я подстерегал капрала Шиллера - мне нужно было, чтобы он ночевал дома. Наконец, начальство отпустило бедолагу домой и я решил, что в эту ночь и произойдёт моё расставание с Дитричем.
  Хайнц Шиллер в тот вечер ушёл рано спать - сказались две, проведённые на дежурствах в кордегардии ночи. Весенние ночи коротки и светлы и мне пришлось на достаточно большом расстоянии держать под контролем сознание альфы - основная сложность всего действа была в том, что между домом Дитрича и домом Шиллера было достаточно далеко, на таких расстояниях я ещё не работал, а мне ведь придётся держать под контролем сразу два сознания одновременно. Но, где наша не пропадала.
  В очередной раз Дитрич проснулся среди ночи от ощущения, что он не один. Господин здесь!
  Я в своём реальном теле, развалившись, сидел без одежды в кресле, стоявшем в спальне омеги и сейчас представлявшемся Дитричу роскошным троном.
  Обнажённый омега (всё-таки я приучил его спать голым), откинув одеяло, соскочил с кровати и бросился передо мной на колени, утонув ими в жёсткой густой шерсти огромной шкуры матёрого полярного медведя, покрывавшей середину просторной спальни.
  - Господин мой! Вы пришли! - Дитрич благоговейно приник губами к внутренней поверхности середины бедра, вдыхая мой запах, уткнулся в него лицом и что-то неразборчиво шептал, щекоча кожу шевелящимися губами.
  Я дотронулся до мягких, разлохмаченных со сна волос, запустил в них пальцы, коснулся кожи. Омега поднял на меня взгляд влажно блестевших глаз. Я немного пошевелил пальцами, массируя кожу головы и глаза Дитрича заволокло пеленой наслаждения. Судорожно выдохнув, он оторвался от обоняния моего запаха, запрокинул лицо вверх, ко мне. Эмпатия донесла до меня сумбур чувств - восторг, обожание, покорность, желание секса, желание боли...
  Ох-х!..
  Я давно не общался с Дитричем и сейчас лавина его чувств ударила по мне не хуже хорошей дубины. Закрыться! Закрыться срочно!
  Но с другой стороны..., я не смогу его чувствовать. И самое страшное - не смогу вовремя остановиться. Могу убить..., а он будет молчать..., он позволит мне всё... Ибо такова воля Господина, которым я для него стал.
  А Хайнцу Шиллеру снился сон...
  Джис, младший из трёх супругов наместника (это его я видел на балконе во время казни Герхарда Одноглазого) в лёгкой серебристой норковой шубке на голое тело, с высоким хвостом чёрных тяжёлых густых блестящих волос, с глазами, затенёнными мохнатыми ресницами и искусно подведёнными почти до висков, с бутоном алой помады губ, в чёрных до локтя перчатках, туго обтягивающих изящные ладошки с длинными пальцами, в диковинных чёрных сетчатых чулках и с невиданными остроносыми туфлями на высоченном каблуке, походкой от бедра, кокетливо поводя плечами и звучно цокая по деревянному полу, медленно шёл к сидевшему на стуле с широко разведёнными бёдрами в одних исподних кальсонах обалдевшему Хайнцу...
  Так то, конечно, он раньше видел Джиса и не раз. По службе. Но никак не мог предположить, что тот может так одеваться, а тем более...
  Джис остановился в шаге от капрала, отвёл длинную полу шубки в сторону и, выпятив бедро, упёрся пальчиками в бок, демонстрируя безупречное обнажённое тело с острыми возбуждёнными сосками плоской груди. Глаза омеги лукаво прищурились, горло Хайнца пересохло, он с трудом сглотнул ставшую вдруг густой и тягучей слюну. В подштанниках стало тесно. Здоровенный альфовский член просился наружу.
  Джис, видя состояние альфы, картинно мотнув хвостом волос и выдохнув, вскинул глаза вверх. Красуясь, сделал ещё шаг к Шиллеру, изящно согнувшись, приблизил лицо... И вдруг, неведомым образом, подштанников на Хайнце не стало. Возликовавший член, вырвался на свободу и звонко шлёпнул по подтянутому животу альфы, достав до пупка и даже выше. Хозяин безрассудного органа скосил глаза вниз и увидел, как предательское орудие пульсирует от напряжения. Хайнц хотел поднять руки, стыдливо закрыться и не мог - они плетями висели вдоль тела.
  Омега приблизился ещё, резко откинув обе полы шубки в стороны, наклонившись, быстро поставил блестящий лаком острый носок туфли прямо на сиденье стула, между ног дёрнувшегося от неожиданности Шиллера, в опасной близости от его бодро торчащего члена. Соблазнительное острое колено, обтянутое сетчатым чулком оказалось чуть ниже подбородка альфы. В ушках омеги блеснули гвоздики крупных бриллиантов.
  - О-оме Джис?.. - с трудом выдохнул наконец Шиллер, сглотнув пересохшим горлом.
  Левой рукой Джис взял Хайнца за подбородок, чуть приподнял, потянул к себе... Запахло иланг-илангом, корицей и чуть-чуть горьковатым табаком. Хайнц, ожидая поцелуя, вытянул губы, прикрыл глаза. Но... ничего не последовало.
  В свободной руке Джиса склонившегося над Хайнцем вдруг неведомо откуда оказалась тонкая длинная чёрная палочка, на её конце тлела, исходя ароматным дымом, белая бумажная гильза. Омега медленно обхватил полными губами порочно-красного рта черную палочку, сексуально втянув щёки, затянулся и, приблизившись, выдохнул душистый дым в лицо Шиллеру:
  - Это я... Ты что-то хотел, мальчик?..
  Голова Хайнца от близости вызывающе красивого омеги, от его одуряющего запаха, от дыма тлеющей бумажной палочки кружилась, в глазах плыло... Взгляд несчастного едва мог сосредоточиться на алых губах омеги... Губы Джиса, открывая белоснежные ровные зубки, изогнулись в улыбке, невесомо чмокнули воздух перед самым лицом Шиллера, а тот, как заворожённый не мог оторвать от них взгляда...
  Оно как-то так... Да... Но расстояние...
  Дитрич сидел на пятках между моих ног и искал, ждал, ловил на моём лице одни ему ведомые признаки желания. Голова его стремительно переполнялась краснотой, в эмоциях мелькало ожидание и предвкушение. Он ведь ждал, надеялся, учился - Зензи ему столько рассказывал. И сейчас он в каких-то полутора ладонях от притягательного члена Господина. А с каким бы наслаждением он принял его в себя, нет сначала, конечно, ртом. Почувствовать горячую упругую силу на губах и языке... упереть головку в нёбо, протолкнуть её дальше - в гортань и туго обхватить горлом, подав назад, целовать, осторожно двигать вперёд и назад нежную кожу... сдвинув к промежности, обнажать налитую багровую головку, слизывать вдоль уздечки солоноватую каплю тягучего преякулята. Снова потянув на себя кожу, закрыть горячую головку и целовать теперь уже снаружи, а затем осторожно просунув язычок между кожей крайней плоти и головки, круговыми движениями доставлять Господину удовольствие... Только от предвкушения того, что он, Дитрич, хотел бы сделать языком с членом Господина, омега весть промок. Между ягодиц было мокро, смазка щедрыми каплями стекала вниз - на тонкие щиколотки ног, на белый густой мех зверя.
  "Сегодня последний раз!" - прозвучало в голове омеги. "Моё время здесь истекает!" - раскололись небеса громом приговора. Смертельного, не подлежащего обжалованию приговора. Острые, режущие плоть и сознание, осколки небес сыпались и сыпались на сжавшегося омегу разрывая его разум, кромсая в кровоточащие ошмётки личность...
  Нет! Нет! Господин мой, нет! Дитрич припал к моему лобку, касаясь подбородком спокойного (команды стоять ведь не было) члена. Рыдания враз потерявшего цель и смысл существования омеги донеслись до меня.
  А он ведь в шаге от повреждения рассудка - вдруг пришла мне в голову простая мысль. А ну-ка! Я рванул на себя жмущегося в комочек омегу, выдирая его прижатые к рыдающему рту руки, прижал к груди, заставил обхватить себя его кулачками, спустился с кресла на шкуру и сам с широко разведённым ногами сел на пятки, прижимая Дитрича к своей груди. Гладил спутавшиеся на затылке волосы, покачивался, убаюкивая его. Между делом, пробрался в сознание омеги и, легко отыскав эмоциональные связи Дитрича со мной, начал потихонечку ослаблять туго натянутые, готовые вот-вот порваться и разнести всё вокруг, струны. Напряжение понемногу уходило из тела Дитрича и истеричные всхлипы, почти выкрики, сменились горьким безудержным, как плачут только маленькие дети, плачем. Я молча водил рукой по нежной чувствительной коже спинки омеги, понимая, что сейчас ему нужно одно - просто прореветься. А вот потом...
  А Джис, затянувшись душистым дымом ещё раз, оставил подбородок Хайнца и его рука, шаловливо перебирая пальчиками по груди, спускалась ниже и ниже... Шиллер не мог оторвать взгляда от гипнотических, меняющих цвет глаз омеги, заглядывающего, казалось в самые потаённые уголки сознания альфы... Алые губы, шевельнувшись, чуть приоткрылись и струйка дыма вырвалась из них, разбиваясь о лицо Хайнца. Сладковатый вкус дыма, уносил сознание альфы куда-то далеко-далеко, туда, где, кажется, ещё в детстве, и только в нём, можно узнать, услышать что-то такое... что и словами не выразить, а только почувствовать...
  Рука омеги в длинной чёрной перчатке крепко схватила за основание здоровенный член, потянула вверх, на себя, даря одновременно и дискомфорт и наслаждение (стоп, стоп, стоп - нам мазохист-альфа не нужен, как он потом с супругом жить будет? Не, не, не).
  Плетёная веревочная змея, извиваясь, поднялась по ножке стула, на котором сидел Хайнц, и до самых локтей оплела безвольные руки альфы, стянув их за спиной.
  Усмехнувшись, Джис сел на колени к Шиллеру, лицом к капралу, раскинув стройные ноги в стороны. Плотно придавив своим нефункционирующим членом елдищу альфы, опираясь руками на плечи сидящего, потёрся промежностью о живот Хайнца. Остановился, больно схватив за волосы, закинул голову альфы назад и, нависая над покорным его воле человеком, розовым язычком облизал свои яркие губы. Дыхание Шиллера перехватило, сердце бухало так, что казалось, вот-вот выскочит из груди, горячий член прижатый своим омежьим сотоварищем к животу задеревенел до звона...
  - Оме Джис... что вы делаете? - едва выдохнул Хайнц и сглотнул. Кадык медленно перекатился под молодой кожей шеи альфы.
  Омега, снова картинно медленно обхватив губами мундштук, затянулся, прищурил глаза, ресницы дрогнули, губы приотрылись - всё это Хайнц видел прямо перед собой как в полусне - и струйка сладкого дыма ударилась в его нос, рассечённая на два потока, коснулась щёк, затуманила глаза.
  "Странно, - заторможенно подумал Шиллер, - а глаза совсем не щиплет"
  Джис, изучая альфу, хищно улыбнулся и, по прежнему, не отпуская крепко удерживаемых им волос, вдруг приник в бьющейся на шее Хайнца жилке.
  Ах-х! Больно! - промелькнула в мозгу капрала мысль. По шее потекло горячее...
  Джис оторвался от притягательной шеи и снова начал пристально разглядывать альфу. По его подбородку стекали капли крови. Омега облизнулся.
  "Упырь! Он упырь!" - паниковал Шиллер.
  - Не бойся, мальчик! - снова жутковато усмехнулся Джис, мундштук исчез из его руки, он, так и не отпуская волосы альфы, свободной рукой схватил подбородок Шиллера и помотал его голову из стороны в сторону, а затем, повернув её ухом к себе, приник и, касаясь его губами (от чего по телу альфы пробежали мурашки), прошептал:
  - Я тебя съем. Это не больно. Р-р-р-р... - словно камушек прокатился по его соблазнительному горлышку.
  Джис опять, не отпуская головы альфы, развернул его лицо к себе, приблизился ещё ближе и впился своим взглядом в голубые глаза Хайнца.
  Ужас охватил альфу, он пытался отстраниться от сидящего на нём Джиса, заскрёб голыми пятками по полу, пытался что-то сказать, но Джис приник к его губам. Тёплый влажный язык омеги бесцеремонно проник в рот Шиллера, алые губы, оставляя карамельный вкус помады, коснулись ставших вдруг до боли чувствительных губ альфы. Снова и снова... Хайнц уже начал растекаться под искусными поцелуями омеги, как вдруг, острая боль шилом ворвалась в его мозг.
  Джис, так и удерживая альфу за волосы, отстранился, уголки его губ пошли вверх.
  "Он укусил меня!" - с ужасом осознал Хайнц, проведя языком по закровившей губе и чувствуя как его член ещё недавно, вот только что, деревянный от прихлынувшей крови опадает, сжимаясь от страха.
  Дитрич, лёжа на моих коленях и обхватив меня за спину, наконец успокоился. Я чуть шевельнулся, животом несильно толкнул его голову. Он поднял её на меня. Мокрое от слёз лицо, слипшиеся стрелками густые длинные ресницы, распухшие нос и губы.
  - Господин мой, - гундосо прошептал омега, - я не смогу жить без вас...
  "Сможешь! Должен!"
  Дитрич снова приник к моему боку, горячо дыша открытым ртом в один из моих рубцов. Я копался в себе, пытаясь понять, что же я хочу получить сейчас от нашей с ним близости и одновременно показывая Хайнцу историю его незабываемого секса.
  Почувствовав в груди твёрдый холодный пузырёк от которого вверх к горлу поднималась ледяная спокойная злоба, запустил руку в густые волосы на затылке Дитрича, сжал, так сжал, что омега не смог вдохнуть ставший вдруг тяжёлым воздух. Отслеживая эмпатией его состояние, я почувствовал, что в данный момент это именно то, что ему нужно. Может быть он и не осознавал этого, но боль от схваченных и зажатых волос оказала своё благотворное воздействие - Дитрич переключился. Голова омеги до этого желтевшая от эмоций горя, снова стремительно налилась краснотой сексуального желания.
  Не выпуская его волос я заставил его отлипнуть от моего тела, опустив, телекинезом развернул спиной к себе, снова усадил на пятки, опять схватил за волосы, ткнул себя пальцами в живот, запуская работу члена и, дёрнув на себя покорного омегу, проник в мокрый анус.
  Дитрич, жмурясь от боли в удерживаемых мной волосах, с готовностью подавался назад, насаживаясь на постепенно увеличиваемое мной орудие. И вот уже телекинетическая болванка достигла входа во влагалище, по пути немилосердно прижимая горячую от секрета простату.
  Всё! Хватит! Я с силой оттолкнул от себя достигшего фазы плато омегу. Болванка развеялась и мой член, хлюпнув, выскочил из развёрстой розетки ануса. Дитрич еле успел опереться руками в пол и едва не упал. Снова телекинез развернул его головой ко мне. Я протянул руку, опять ухватил за волосы на затылке и поволок несопротивляющегося омегу к себе. Дотащил и силой насадил ртом на своё невеликое орудие. Притиснул к лобку и долго держал, прислушиваясь, может ли он дышать. Если бы это был член альфы, то не миновать повреждения гортани и голосовых связок - это как минимум. А так... весь мой член весьма комфортно помещался в ротовой полости, целиком её занимая - не более.
  Снова за волосы оторвал Дитрича, на этот раз от лобка, чмокнув полным ртом слюны, он с готовностью выпустил мой член из плена и судорожно задышал, глядя на меня снизу вверх блестящим глазом. Я провёл пальцами свободной руки по его щеке - отдышался? Н-на! Снова насадил рот и снова вжал лицо омеги в лобок.
  Да!Да!Да! Мой Господин! Да! Так! Только так! Я вещь! Ваша вещь! Вы вольны поступать со мной как захотите! - судорожно метались мысли в голове Дитрича. Он старался забыть слова Господина о последней встрече, пытаясь загнать их вглубь и сейчас жил только моментом. Текущим моментом.
  Шарик в груди разрастался, ледяная струя злобы ширилась, железной ладонью перехватывая горло - ещё немного и я не смогу себя контролировать. Демон вырвется наружу. Что будет с Дитричем? Не знаю...
  Оме Джис, цокая стальными набойками изумительно тонких каблуков, слез с Хайнца, присел на корточки перед ним и, подперев рукой щёку, иронично посмотрел на съёжившийся член альфы. Полуживой от страха, Хайнц смотрел, как омега - один из самых красивых и желанных омег в Майнау, скинув шубку на пол, решительно ухватил одной рукой пытающиеся сбежать из захвата яички, а второй начал настойчиво поднимать упавший член, захватив его крепко сжатым кулачком.
  Нет! Нет! Не надо! - паниковал Шиллер.
  - Оме... - прохрипел он, - оме, прошу вас. Не надо... Я... я не хочу...
  Под искусными руками Джиса член воспрял, полностью опровергая столь нерешительную сентенцию своего хозяина.
  Удовлетворившись проделанным, омега встал, молча похлопал Ханца по щеке, шагнул к нему, опять сел на колени альфы и, поёрзав, насадился своей очаровательной попкой на затвердевшее орудие.
  "А там тесно у него" - отстранённо подумал Шиллер, - "наверно, наместник не часто уделяет ему внимание. Ой! Что я несу!"
  А омега, опираясь руками на литые плечи капрала, запрыгал мокрой попкой на упрямо торчавшем члене альфы.
  Нет, нет, торопиться нельзя - Шиллер парень молодой - раз, и кончил. Рано пока. Рано...
  Повинуясь мне, картинка Джиса, замедлилась, вот совсем остановилась, удерживая член капрала в себе. В руках омеги снова появился чёрный тонкий длинный мундштук с тлеющей сигаретой. Джис, полностью выпрямляя руки, чуть откинулся назад и сейчас рассматривал лицо Шиллера, по прежнему сидя на его члене. Вот омега, не отрывая пристального взгляда от альфы, медленно поднёс кончик мундштука к губам, затянулся, втягивая дым, раскрыл рот и выпустил сладкую синеватую струйку перед лицом Хайнца. Струйка, причудливо извиваясь превратилась в полупрозрачную угрожающе оскаленную рожицу с рожками на голове. Рожица, извиваясь перед Шиллером, подмигнула глазом, растянула в улыбке тонкие губы к заострённым ушам, обнажила клыки, дразнясь, вывалила длиннющий язык. Вытаращив глаза, альфа со страхом, перемежаемым наслаждением от ёрзанья омеги на его члене, наблюдал за дымным демоном. Подкатывавшая было разрядка отступила и Хайнц чувствовал себя готовым долбить притягательный податливый анус Джиса достаточно долго.
  -Р-ра-а...
  Я едва успел оттолкнуть от себя всё никак не могущего насладиться моим членом Дитрича... Болью рвануло грудь, засаднили рубцы и шрамы, за спиной раскрылись перепончатые крылья. Зрение послушно показало всю обстановку спальни омеги, ранее тонувшую в полумраке весенней ночи. Когти ног скрежетнули по паркету.
  Не удержался...
  Обратив свою рожу к перепуганному омеге, втянул воздух спальни, пропитанный моими и его феромонами, затем встал на четвереньки и надвинулся на беспомощно лежащего подо мной Дитрича, закрывшего глаза.
  Между моих ног качнулось почти конское богатство. Обратив шишковатую башку в промежность я внимательно разглядывал то, что там болталось. Член, здоровенный, наверняка в эрегированном состоянии ладони две длиной, если не больше. И яйца! Крупные крепкие налитые яйца. Ох-х-о!
  Я повернул голову в сторону Дитрича и уже заинтересованно начал его разглядывать, а тот, будто чувствуя мой к нему интерес, затих и лежал на спине без движения, ожидая решения своей судьбы.
  Наклонившись к самому лицу омеги я снова шумно втянул воздух, выдохнул, взметая тонкие прядки его волос. Дитрич несмело открыл один из крепко зажмуренных глаз:
  - Господин мой! - услышал я его шёпот.
  Я оскалил здоровенные клыки, в груди заработал мощный многоцилиндровый мотор, заработал на инфразвуке и тело Дитрича тут же покрылось мурашками.
  Омега шевельнулся, укладываясь поудобнее, несмело протянул тонкие пальчики, коснулся моей щеки:
  - Господин... мой..., - из уголков его глаз, оставляя на висках блестящие дорожки побежали слёзы.
  Стоп! Ещё одно его движение и ему не жить! Энергии для существования демона во мне едва-едва, а источник - вот он! Прямо подо мной. Проклятый преображённый организм демонической твари чувствует этот источник - укушу или вобью руку в тело и от Дитрича останется только горка праха...
  Руки демона стоящего на четвереньках над лежащим омегой дрогнули, он ощерился (на шейку Дитрича упала капля горячей слюны), прикрыл сияющие нестерпимым жёлтым светом глаза и молча повалился в сторону, на пол рядом с недоумевающим омегой.
  По телу существа волнами побежали, хаотично чередуясь, багровые и белые полосы, крылья и когти пропали.
  Я обессиленно валялся рядом с Дитричем, опасаясь малейшего движения. Чуть шевельнусь и мучительный кашель, способный разбудить не только весь дом, но и половину улицы, начнёт разрывать мне лёгкие.
  Дитрич снова шевельнулся рядом со мной, перебрался поближе. Осторожно приник ко мне, уткнувшись носом куда-то под ухо. Легко вздохнул, приподнялся на локте и я ощутил его губы, мягкие, любящие, осторожные на своих губах. Лежим! Лежим! Мне сейчас нельзя двигаться!
  Омега, ободрённый отсутствием моей реакции (запрета-то ведь не было!), осторожно целуя моё тело, перебрался на шею, плечо, спустился к соску. Чуть прикусил его зубками, прислушался ко мне и продолжил движение вниз. Припав лицом к диафрагме, горячо выдохнул и мягко и нежно перебирая губами испещрённую рубцами кожу, добрался до пупка.
  Я не выдержал и конвульсия кашля сотрясла меня - тело отторгало погибшие от демонического воздействия ткани. Вот и ещё один год упал вниз из моих песочных часов жизни...
  Погрузившись в себя и не обращая внимания на омегу дотянувшегося до переставшего подавать признаки жизни члена, я, просматривая себя энергетическим зрением и пытаясь собрать телекинезом всю гадость, скопившуюся в лёгких, почти закупорил себе трахею, когда телепортация, выкинув ком мокроты куда-то в лес, позволила вдохнуть такой сладкий воздух.
  Джис так и не отпускал Хайнца. Более того, стервец начал двигать мышцами где-то в глубине тела, сжимая и разжимая глубоко вошедший член. При этом сам не двигался вообще. Хайнц, махнувший на себя рукой (эх, будь, что будет!) потянулся губами к омеге. Тот, видя потуги альфы, привстал чуть выше, выпятил плоскую грудь и в губы Шиллера ткнулся крупный, стоящий торчком розовый сосок, окружённый огромной ареолой. Орудуя мягкими губами, альфа затянул сосок в рот и Джис блаженно прикрыл глаза. Хайнц шевельнул поясницей, побуждая омегу двигаться на члене. Возбуждённый член качнулся в разошедшемся анусе и Джис кайфовавший от того, что альфа целует его сосок, открыл глаза и капризно хлопнул его по щеке рукой в чёрной перчатке:
  - Мальчик, куда ты торопишься?
  Действительно, торопиться некуда - у меня тут ещё Дитрич не кончил.
  Лежи. Лежи, хороший мой. Давай полежим немного... Ещё немного... Я придержал возившегося с членом Дитрича. Тот, послушный моему желанию затих, блаженно уткнувшись в подвздошную впадину и вдыхая запах Господина. Что его ждёт, его, что лежит прижавшись ко мне, чьё дыхание едино со мной и тепло общее, и темнота короткой весенней ночи кажется лунным светом, в котором мечутся зелёные звёзды, и звучит горькая музыка неизбежного расставания? Н-да...
  Все рано или поздно расстаются... Любящим этот срок отпущен на мгновение. Опустив руку ниже пояса, я погладил Дитрича по лицу; какие у него прекрасные щёки, словно у молоденького мальчика (бля, всё! Какого к херам мальчика!) Девочки же! Два нежных персика; годы пощадили его... Я помню как где-то далеко, не здесь, на Земле, любовался прекрасным лицом милой Леночки, мы жили тогда... где мы жили, менталист ты хренов! В Питере... Академический переулок на Ваське... Точно! Девушке было семнадцать... Мне двенадцать и я был влюблён в неё, именно в эти персиковые щёки и маленькие ушки, открытые высокой причёской...
  Привстав на локти, я взглянул туда, где между моих ног лежал Дитрич. Сквозь спутанные волосы влажно блеснули глаза, что следили за моим лицом, отыскивая на нём тень желания.
  Пора мне...
  Но ещё есть время... У нас оно ещё есть.
  Где-то под диафрагмой родилась волна, нет, не та, что накрыла меня до этого. Другая. Горячая волна желания. Откликаясь на неё, заныли в малом тазу растревоженные нервные окончания, давно (теперь уже кажется, что давно) пересечённые ещё в замке искусным ножом хирурга. Я сел и повлёк Дитрича к себе. Подхватил его, как маленького, за подмышки, закидывая его ножки себе за спину, лицом к себе посадил перед собой на пол между широко разведённых ног. Омега замер, ощущая моё сменившееся настроение и предвкушая новую близость со мной.
  Я гладил его лицо, проводил пальцами по бровям, касался краешков глаз, лёгкими движениями от носа к ушам проводил по скулам. Откликаясь, Дитрич приник ко мне, закинул вверх, подставляя под ласки лицо, обхватил меня и руками и ногами. Указательным пальцем я зацепил его нижнюю губку, отпустил и она смешно шлепнула. И ещё раз. Ещё. Дитрич смущенно улыбнулся и спрятал заалевшее лицо у меня на груди.
  А я, создав возле его так и не выплеснувшейся простаты виброяйцо, запустил его, заставив давно не работавший орган мелко-мелко дрожать и забираться к высотам оргазма. Дитрич едва слышно ахнул, тело его напряглось. Кончики пальчиков обнимавших меня рук дёрнулись в попытке впиться в спину. Но омега вовремя себя одёрнул. Телекинетическое дилдо, осторожно раздвигая радиальные складочки ануса, протискивалось в Дитрича глубже и глубже, заполняя собой все невеликое влагалище нерожавшего омеги. Дошло до конца, потолкалось в ворота матки, повернулось вокруг оси, пошло назад, выворачивая края покрасневшего ануса, вышло на пару пальцев и снова начало погружаться в горячую мокрую глубину, прижимая, придавливая к простате виброяйцо, целеустремлённо тормошащее разгорячённую железу.
  Дитрич задохнулся, закусил мгновенно опухшую губу, задышал чаще, а телекинетический поршень ходил и ходил внутри, бесцеремонно расталкивая отекающие от избытка крови органы малого таза. Оргазм стремительно настигал омегу. Дитрич с закушенными губами сидел передо мной на полу, обхватив меня ногами, руками зажимал рот, стараясь не кричать, а я сверху неотрывно смотрел прямо в его заливающиеся слезами глаза, что заволакивались пеленой наслаждения...
  Сдавленно пискнув, омега задрожал, ноги, обнимавшие меня, дёрнулись раз, другой, третий. Как загипнотизированный кролик он, ломая пальцы, зажимал губы и смотрел мне в глаза. Членик его, неожиданно напрягшись, дрогнул, из под крайней плоти показалась бледненькая головка и капли горячей спермы оросили мой живот.
  Дитрич оторвал взгляд от моих глаз, посмотрел на дело "рук" своих и, пламенея краской стыда, выдавил ломающимся голоском:
  - П... прости-те, Господин мой! Простите меня!
  И вдруг ещё одна, последняя порция спермы ленивой каплей растеклась по поперечным морщинкам кожи моего подтянутого живота.
  - Господин мой! - взвизгнул Дитрич, - Я... я-я не хотел! Оно... само...
  - Само..., - выдохнул обессилевший от оргазма омега, снова подняв на меня глаза, покрытые колеблющимся стеклом слёз.
  Дитрич поник, осознавая свою неискупимую вину, а я, придерживая и обнимая его руками, телекинезом сдёрнул с роскошной, прямо таки купеческой подушки, наволочку, протёр свой живот и чуть обнажив крохотную головку, осторожно промокнул мягкой тканью уретру похулиганившего члена омеги. (Вот и докатился, Саня, уже члены вытираешь!).
  Нетерпеливо оттолкнув от себя тянущегося к другому соску альфу, Джис что есть силы зажал его член влагалищем и начал резко быстро двигаться на коленях Хайнца. Затем мышцы омеги расслабились и здоровенный член свободно начал ходить внутри оме, столь неожиданно возжаждавшего любви капрала городской стражи. Хайнц охнул, дёрнулся, сбивая ритм скакавшего на нём омеги, опустил голову, пытаясь дотянуться до желанного тела. Семя бурным потоком брызнуло внутрь Джиса, а тот, поёрзав попкой на члене альфы и выдоив могучее орудие до конца, встал и, несильно хлопнув Шиллера по лбу, произнёс со смешком:
  - Спи, мальчик...
  Последнее, что увидел Хайнц, - то как Джис, провокационно оттопыривая круглую попку, нагнулся, уцепил пальчиком свою серебристую шубку за петельку на воротнике и медленно, рисуясь, пошёл из комнаты, ставя ноги крест-на-крест, прижимая локти к бокам и волоча драгоценную одёжку по полу...Вот остановился, не оборачиваясь, резко согнул в колене ногу, показав красную подошву невиданных никем в Майнау туфель...
  А вот теперь всё! Есть у меня подарок для Дитрича! Слышишь, Улька! Есть нам с тобой, что ему подарить.
  Шарик тёплой живой спермы, окружённый телекинетическими полями, был мгновенно телепортирован в спальню и висел сейчас в верхнем правом углу комнаты. А я размышлял: стоит ли всё отдать Дитричу, или его сосупружников тоже облагодетельствовать?
  Дитрич забеременеет стопроцентно - я встряхнул его организм, он отъелся, а фертильным он и так был. А вот, что у них начнётся в семье после того как Хильд с Лоррейном узнают, что старший супруг залетел, неизвестно.
  На всякий случай я бережно, стараясь сохранить максимальное количество хвостатых живчиков (я видел, как сперма светится в энергетическом зрении - значит, живая!), разделил шарик на три части - сначала пополам - эта половинка пойдёт Дитричу, а вторую половину ещё надвое - это Хильду с Лоррейном. Ну, а с полом ребёнка - как повезёт.
  Половина капли была телепортирована (место я знал, можно сказать, на ощупь) прямо к растревоженному наружному зеву шейки матки омеги. Щелочная среда помогает сперматозоидам дольше сохраняться живыми, и выпущенные на волю, они в меру своих сил рванули внутрь, по фаллопиевым трубам, к ожидающей яйцеклетке. А теперь пафос! Пафос наше всё!
  Я встал, раскинул руки в стороны и вверх, мои патлы, поднятые телекинезом, встали дыбом за головой. Дитрич, наблюдавший мои действия сидя на пятках (он едва заметно дрогнул, почувствовав телепортационное вмешательство возле матки), поднял голову, глаза его удивлённо расширились, когда я горизонтально, животом вверх, поднял его над полом.
  "Подарок!" - проревело в голове омеги.
  Демон воздел руку вверх, щёлкнул пальцами и в его ладони зажёгся огонёк. Огонёк переливался красным, жёлтым, зелёным, синим. Цвета завораживающе перемешивались, заставляя забыть обо всём на свете.
  Демон, опустил ладонь с огоньком на живот Дитрича, огонёк ушёл под кожу чуть ниже пупка и продолжал там гореть, просвечивая кожу насквозь... пара ударов сердца и всё погасло... Но где-то внутри омеги, в голове осталось чувство, что с ним произошло что-то, что-то очень-очень хорошее, то, чего он так долго ждал...
  А я внедрил в головёшку Дитрича информационный пакет (раскроется как-нибудь потом, во сне - о том, кто отец ребёнка и как его опознать).
  Омега ахнул, подсознательно догадавшись, что с ним произошло, непроизвольно дёрнулся, опустился на пол, вскочил, скрючился в ногах Господина и, мучительно стеная про себя - демон приказал молчать, полез по его ногам верх к лицу, к груди того существа которое он любил больше жизни...
  Остановил порыв, демон схватил Дитрича ладонью под челюсть, долго разглядывал искажённое счастливыми слезами (да и соплями тоже) лицо.
  - "Им" - демон качнул головой влево и рядом возникли картинки с лицами Лоррейна и Хильда, - "тоже?"
  - "Решай!" - потребовал Господин.
  Вот и проверка моему рабу. Проверка как человеку. Сколько ещё протянет Крафт - знает только Сила Великая. После его смерти, Хильд и Лоррейн бездетные вдовцы. Без шанса повторного замужества и, как следствие, рождения детей от другого супруга. Захочет сейчас Дитрич, чтобы у этой парочки омег были дети - так тому и быть.
  Дитрич кивнул головой. Всё-таки я не ошибся в нём. Хотя, какое, к чёрту ошибся - это всё прошлый менталитет во мне. Я грёбаный менталист, я с самого начала знаю, кто чего стоит, и кто на что способен...
  По эмпатии ко мне пришло что-то радостное, светлое... Улька... наблюдает за мной... Ах-ах-ах! У него будет маленький! Ми-ми-ми-ми... Сюси-пуси... Всё такое розовенькое... Ах-ах-ах!
  "Решено!" - рявкнул демон телепатией в голове омеги и его тело медленно осыпалось тусклыми огоньками, растаявшими не долетев до пола. Уходить надо разом...
  Но как же тяжело... Я только сейчас понял, что привязался (наверное, так это можно назвать) к Дитричу. Я создал его, вылепил, сделал таким, как мне хотелось... И вот теперь отпускаю...
  Остатки дара Хайнца Шиллера ушли к шейкам маток Хильда и Лоррейна, ночевавших в обнимку на этом же этаже. Ладно, пусть их... Так Дитрич решил...
  Омега, оставшись один, бессильно опустился на колени и, беззвучно, некрасиво разевая рот, комкая и пихая в него валявшуюся неподалёку наволочку со следами его собственной спермы, завыл, обречённо раскачиваясь из стороны в сторону...
  А у меня ещё одно дельце. Над Хайнцем надо приколоться - как же без этого?
  Телепортировавшись к спящему в кровати альфе, я, предварительно просканировав дом на предмет различных, бодрствующих не ко времени личностей, отвернул одеяло в сторону, обнажая шею Шиллера.
  Хм... запах молодого здорового тела альфы..., нежная гладкая кожа без единого волоска... симпатичное лицо..., розовые щёки, тёмные, почти чёрные брови при сивой голове - признак породы, густые девичьи тоже чёрные ресницы.., а я его голым видел... кубики пресса, на подтянутом животе... и ниже...тоже ничего..., мускулистые ноги, твёрдая попка с ямочками с боков...Х-хы-х!
  Уленька, а скажи-ка, мой родной, как долго ты собираешься реагировать на всех симпатичных тебе альф? А?
  Наваждение, передавшееся мне от омеги, сидевшего в моей голове, потихоньку затихало...а... вот и совсем сошло на нет.
  Порывшись в кармане и вытащив оттуда крохотный пузырёк, я приступил к делу...
  * * *
  Какой странный сон...
  Да, в эту ночь Хайнцу Шиллеру приснился сон. Странный, сладкий сон. Один из тех, от которых молоденькие мальчики просыпаются в мокрой постели. Мокрой от спермы.
  Оме Джис был в этом сне...
  Образ омеги с высоко зачёсанным хвостом чёрных волос и бриллиантовыми серёжками в маленьких ушках, с ярко-алыми губами, небрежно держащими чёрную длинную палочку возник перед внутренним взором альфы...
  Ох-х... Да что же такое-то?
  Я и видел-то его пару раз всего - когда стояли в карауле у дома наместника. Но как же... тепло и сладко внутри... А стыдно-то как! Двадцать пять лет мужику, а всю постель обтрухал! Хайнц пошарил в промежности, боясь натолкнуться на следы своего безобразия. Нету! Сухо!
  Пошевелившись на подушке, альфа облегчённо выдохнул, закинул руки за голову и довольно потянулся. Пора вставать, да и стыдиться перед родителями теперь нечего. Молодое тело пело, радуясь новому весеннему утру.
  Но...
  Какой-то дискомфорт на шее... В том месте куда укусил этот чёртов оме. Вот! Опять несу несуразное...
  Хайнц Шиллер, подтянув подштанники, встал, с беспокойством поискал жилет, накинул на плечи и, как был, босиком пошлёпал по дому в поисках зеркальца.
  Отыскал в гостиной на комоде круглое зеркальце одного из многочисленных братьев-омег. Пригляделся. Ахнул.
  На шее синел, чуть припухнув по краям, след от зубов оме Джиса...
  
  
  
  Глава LV
  
  Горы. Они смутной громадой высились впереди, резко отграничивая изломанной линией своего хребта землю от неба. Словно тихий светоносный океан, слегка розовато-сиреневый, разлился над миром, лёгкие тучки стояли в нём, как волшебные острова, с отмелями, заливами и размытыми косами - и одинокая, зеленовато-льдистая звезда, последняя на утреннем небе, прозрачная мерцающая, казалась огоньком далёкого корабля, плывущего в светлом тумане.
  Повеяло свежестью, я вздохнул, поёжился, подошёл к краю обрыва, повозился в штанах и струя утренней застоявшейся за ночь мочи, драгоценными камушками переливаясь в лучах восходящего солнца, полетела вниз, в белесую затягивающую глубину ущелья.
  Проснувшаяся вместе со мной Машка, тоже вертелась у обрыва, нюхала воздух, склонив голову вниз, внимательным взглядом провожала улетавшую желтоватую струю. Затем удалилась к краю площадки на которой у вертикальной стены была специально для неё насыпана кучка перемолотого в песок камня. Повозилась там и аккуратно прикопала следы своего раздумья.
  Снова вдохнув тонкий чистейший прохладный воздух, я передёрнул плечами, ещё раз окинул взором раскрывавшуюся передо мной панораму. Впереди, поперёк взгляда, хребет, близкий - рукой дотянуться, далёкий - никак не дойти, снизу - тёмный и хмурый, выше - бело-лиловый, с огромными зубцами, грубо выломанными в небесной синеве. Слева, с востока первые лучи Эллы, ещё не жаркие, младенчески розовые упали на ледники, сразу наполнив их светом и глубокими синими тенями. Утро...
  Ночной туман, поднимавшийся из ущелий, разошёлся: надо мной первозданной чистотой синело горное небо - так, что нельзя о нём рассказать тому, кто его никогда не видел. Оно синело, сияло, полное непостижимого света, - в этой великой синеве таяли все мысли и чувства, так, что я, забыв себя, расстегнул кожаный жилет и пуговицы рубашки и подставил грудь прохладному ветру.
  Хорошо...
  Я вернулся в пещеру. Пещеру Аранда, как я её назвал и о чём теперь свидетельствовала надпись сразу на трёх языках, местном - немецком, по-латыни и рунами по-русски, в которой ещё спали барон Винрих фон Юалд, оме Сиджи, оме Ют, мой Личный Слуга Эльфи и Аделька. Настежь распахнул тяжеленные широкие каменные двери, впуская утренний свет.
  - Народ, подъём! - громко сказал я, - Быстро! Быстро! Та-тарам-татам, татам! - захлопал я в ладоши, подходя к высокому подиуму на котором мы все спали.
  Аделька, вставая, тут же завозился в своём спальном мешке. Деревенский - привык рано просыпаться. На сундуке Сиджи и Ют между которыми спал Веник тоже зашевелились. И только Эльфи, не делая попыток встать, недовольно сморщив сонную мордочку, выдал:
  - Ну вот, оме, опять вы нас так рано будите. Ну что это такое...
  - Эльфи, ответь мне - вот ты не барон?
  Эльфи разлепил глаза и настороженно помотал головой - опять оме что-то мудрит.
  - Не барон. И не герцог. Нет? - продолжал я допытываться.
  Эльфи молчит. И так понятно, что нет.
  - Так почему ты до сих пор спишь? Ответь мне, Личный Слуга мой.
  Сиджи с Ютом хихикнули, переглядываясь.
  А Аделька тем временем, выбравшись из походной постели, натянув штанишки, рубашку и жилет, захватив светящийся шарик, побежал вниз в глубину пещеры, за стенку - в туалет и умываться.
  Проверив Веника - спит пока, и хорошо, что спит, я начал распаковывать искалеченных детишек. Всё таки, хоть и начало лета, а здесь в шестистах километрах на юг от Майнау, уже и не начало, а лето в самом разгаре, но по ночам в горах бывает прохладно. И мы, опасаясь простуды, кутали на ночь всех мелких - Веника, Сиджи, Юта.
  - Сейчас, сейчас, Аделька вернётся и мы с вами умываться пойдём, - разговаривал я с ними, - умоемся хорошо, личики чистенькие будут.
  - Да-а... со мной оме так не разговаривает, - услышал я бурчание со стороны Эльфи.
  - Эльфи, у тебя ручки-ножки есть? Есть, - ответил я омеге, - А совесть есть? Совести - нету. Оме, как какой-то крестьянин, можно сказать мужик, встаёт ни свет, ни заря. Детей обихаживает, хлопочет не покладая рук и ног, заботится обо всех. А его Личный Слуга, спит как пожарная лошадь! Нет бы, вскочил пораньше, блинов напёк, супчику сварил - кушайте, оме, не обляпайтесь. Салфеточку подал, ложечку серебряную, кубок вина. А он... Ай-яй-яй...
  Все кроме Веника и Машки хихикали, слушая наши пикировки.
  Эльфи, ёжась и поджимаясь в прохладном утреннем горном воздухе, натягивал на себя одёжку и дул губы.
  Аделька с влажными после умывания волосами выскочил из туалетной комнаты, а я, подхватив на руки Сиджи и Юта спавших в тёплых спальниках в одних рубашках на голое тело, потащил их в комнату, а точнее зал раздумий.
  Умывание детей, утренний туалет, подмывание после него - вот она повседневная жизнь маркиза Аранда, сына великого герцога Лоос- Корсварм.
  - Аделька, тесто затворяй! - скомандовал я через приоткрытую дверь зала раздумий.
  - Сейчас, оме, сейчас, - отозвался расторопный мальчишка.
  Вот уж находка! Золото, а не прислужник.
  С утра недовольный, Эльфи пошлёпал умываться, долго плескался в каменной раковине, бурчал что-то себе под нос. Вот же ягодка!
  Машка, учуявшая приготовления к завтраку, вертелась под ногами, напоминая присутствующим о своём существовании.
  Минут через десять (я пользовался часами Зульцберга) мы все сидели у круглого каменного стола (Веника я держал на руках) и поглощали свежеиспечённые блины, запивая местным чаем. За спиной у меня потрескивал ярко пылающий камин, вырезанный в каменной стене пещеры, створки широченных дверей были распахнуты настежь, открывая взору поднимающейся Эллы все внутренности нашего каменного жилища.
  Утро в горах, ставшее за несколько дней нашего здесь проживания, уже традиционным. Перекусим, а затем на каменных шезлонгах, стоящих на открытой площадке перед пещерой занятия. Учатся все, кроме Машки и Веника. Я, как могу, передаю знания Земли - математика и прежде всего геометрия - мелким оме просто необходимо развивать рациональное мышление - иначе Великая Сила просто откажется им повиноваться (в случае Эльфи таблица умножения), химия, физика, биология... Гружу их знаниями, помогаю осознать услышанное. Можно просто закинуть в память, но осознания, а, следовательно, и применения не будет.
  Выровненная каменная стена с обеих сторон пещеры исписана вырезанными в камне рисунками - с одной стороны треугольники, квадраты, прямоугольники, параллелограммы, круги, конусы, пирамиды, кубы. Из казавшейся мне бездонной памяти извлечены аксиомы, теоремы и их доказательства. Формулы площади и объёма фигур. На другой стороне от пещеры - таблица Менделеева, ряд химических формул из простых, кое-что по физике (из раздела механики). Неожиданно выяснилось, что Аделька оказался весьма способным в алгебре, хотя, занимаясь с омежками, я делал упор именно на геометрию, как науку, наиболее полезную для развития способности рассуждать. Но вот поди ж ты...
  Завтрак окончен, зубы почищены, Аделька занимается с посудой, а мы на площадке перед пещерой разминаемся:
  - Эльфи, солнце моё, давай повторим: дважды два?
  - Четыре, - буркнул всё ещё недовольный ранней побудкой омега.
  - Трижды три?
  - Девять.
  - Продолжай сам, - попросил я.
  - Четырежды четыре - шестнадцать. Оме, да зачем мне это! - опять завёл Эльфи свою шарманку.
  - Продолжай, - потребовал я.
  - Пятью пять - двадцать пять, шестью шесть - тридцать шесть, семью семь - сорок семь, - начал заученно барабанить он.
  - Эльфи, - я схватился за лицо, - остановись. Подумай, что ты несёшь.
  Сиджи и Ют снова захихикали и я, повернувшись к ним, сделал страшное лицо, Аделька, присоединившийся к нам, скрывая улыбку, задрал нос и отвернулся в сторону.
  Машка, сидевшая рядом с нашей импровизированной школой и внимательно наблюдавшая за происходящим, скептически тряхнула головой. Вот, даже животинка, похоже как, считать научилась. (А ничего удивительного, волки, например, могут считать до пяти, а Машка у нас кошка продвинутая).
  - Эльфи, золотой мой, туда посмотри, - я ткнул пальцем в сторону пещеры, где над входом, за неимением места по сторонам, была вырезана в камне таблица умножения.
  - Читай мне блок семёрки, - выдал я задание омеге.
  - Семь, умноженное на один - семь, семь, умноженное на два - четырнадцать, семь, умноженное на три - двадцать один..., - начал читать омега скучным тоскливым голосом, скроив мученическую моську.
  Оно конечно, гормоны кроют его во все поля, худощавое тельце стало округляться, попка, ранее бывшая примерно одной ширины с плечами стала шире - организм омеги начал готовиться к предстоящим родам, хотя живота всё ещё нет. Но - это не повод отключать голову. Тем более, что и раньше она была не сильна в работе.
  - Ну а мы с вами, ребятки, сегодня рассмотрим соотношение сторон в прямоугольном треугольнике, - начал я подбираться в самой знаменитой геометрической теореме... Все разговоры и занятия, естественно, на русском...
  После перекуса, я обычно, проверив всех мелких на предмет туалетных дел, отбывал в горы - искать дорогу дальше на юг, собирать дрова и охотиться на встречающихся здесь по долинам горных баранов - архаров. Холодильника у нас нет - поэтому мясо нужно всегда свежее.
  * * *
  А попали мы сюда так.
  Через пару дней после моего прощания с Дитричем, я перетащил всех своих попутчиков - Сиджи, Юта и Адельку в овраг. Всё заказанное уже давно было принесено в дом, примерено, разложено по лавкам, кое-что запаковано в сундук. Соль, топлёное сало, специи, чай, сахар, уксус для дичины, вяленое мясо, сухие колбасы, крупа (гречка, рис, чищеный овёс) и мука, сухофрукты, печёный хлеб на первое время, походная посуда, фляги с водой, одёжка на шестерых, деньги, драгоценности, бесценное вино Шиарре, кулинарная книга Хени и Дибо и выпрошенная у Штайна и Элка книжка по этикету - перечень забираемых вещей большой. Я уже пытался укладывать сундук - помещается почти всё, но потолкать плотнее придётся.
  За день до вылета, я привязал набитый сундук к нашему летательному аппарату, рассадил всех так, как это и должно быть и сделал пробный полёт. Ну что я скажу... Лететь можно, но инерция большая - спору нет. Утомления или такого, как в первый раз, когда я еле-еле поднял всю эту конструкцию в воздух, тоже нет. Но на скорости устойчивость слабовата. Надо дорабатывать нашу летающую лавку. По размышлении я прикрепил снизу, под упорами для ног небольшие крылья, примерно по метру длиной в каждую сторону и шириной в доску из которой они были вырезаны (примерно пяди три). Всего крыльев было четыре - два спереди и два сзади, а также я счёл за нужное приляпать на сиденья по невысокой спинке, каждому (включая меня) из четырёх пассажиров. Остойчивость получившегося в результате летательного аппарата меня удовлетворила.
  День я потратил на перебор посуды и вещей, остающихся в доме. Разломал лабаз и на освободившейся площадке пирокинезом прожёг рунный сигнальный круг - если вернусь сюда, с воздуха увижу издалека - он светится в энергетическом зрении. Шатёр и стойки увязаны на ЛА-1, и вот, последняя ночь в доме. Вечером я, грея воду, перемыл всех гостей в нашем корыте, мы с Эльфи, напоследок понежились в тёплой воде вдвоём. А перед этим я, морщась от неприятного ноющего ощущения в коже головы, под ужаснувшееся ах Эльфи, телекинезом обрезал свои космы. Вообще постригся под армейский ёжик - волосы на длину толщины пальца и без всяких чёлочек и прочего.
  - Оме, - со слезами на глазах смотрел на меня Эльфи, - как же вы! Вам нельзя без волос. И некрасиво совсем...
  - Зато удобно, - провёл я ладонью по приятному мягкому седому ёжику.
  А что? Головка у Ульриха ровненькая, кругленькая, ушки не торчат. Форси лысым - не хочу.
  Пук обрезанных толстенных почти метровых волос я сжёг пирокинезом, сразу наполнив овраг запахом горелой шерсти.
  Новые отрастут - почти не заметишь когда.
  И ещё я со дня на день ждал провала во сне в демонический домен - каждый оборот влечёт за собой встречу с этими существами. Но его всё не было и не было. Хотя... я стал замечать, что время, проходившее между оборотом и попаданием в домен увеличивается. Понемногу, но факт налицо.
  Спать улеглись - Машка, традиционно на печке, я с Эльфи на топчане, а для Сиджи, Юта и Адельки мы собрали ещё один топчан, для чего пришлось напластать досок из остатков комлей. Дети спали справа от входа, там, где у нас была вешалка для одежды.
  Утром перекусили, обрядили Машку в заранее пошитую для неё из мягких кожаных ремешков шлейку (кошку пришлось уговаривать), прибрались за собой, по русскому обычаю присели на дорожку. Я телекинезом прикрыл дом на засов изнутри, на окна деревянными шпильками были нашиты дощатые щиты. Всё, выдвигаемся...
  Вершины деревьев ушли вниз. По эмпатии пришёл страх от Эльфи и Адельки, сидевшего в самом конце сооружения. Сиджи и Ют полностью мне доверяют - от оме не может быть плохого, а также, как искусники-менталисты, немного, в меру сил, помогают мне. Веник, закреплённый ремнями в кожаном конверте у меня на груди, не спит - любопытно таращит синие глазёнки. Телекинетический щит установлен. Поехали!
  * * *
  И было у нас солнце! Точнее Элла.
  В каждой жилке звенит радость полёта. Каждая клеточка кожи, обдутая тёплым ветром, была словно прошита электричеством. Смотришь вперёд - и начинает проворачиваться под тобой огромная Эльтерра с блестящими металлом речками и тёмным лесом вокруг.
  Внизу было непроглядно и тихо и казалось, что кто-то большой спит, еле слышно дышит под ветвями. Вершины самых больших хвойников поднимались над лесом как башни заколдованного города.
  Давным давно пропал наш овраг и теперь казалось, что вся планета заросла лесом. А мы плыли в тишине (я снизил скорость). Юго-западный солнечный ветер перекатывал через нас волны тёплого духовитого воздуха.
  Правлю строго на юг, по компасу. До гор далеко, около шестисот километров. Поднимаю чуть выше - чтобы деревья не мелькали даже на краю зрения. Прибавляю, ещё, ещё. Деревянная конструкция с недокрыльями неплохо держит курс.
  - Никого не сдувает?
  Молчат.
  - Не дует никому?
  Эльфи, державший Машку, откликнулся сквозь шум ветра:
  - Нет, оме, пока терпимо.
  Значит всё-таки дует. Чуть уменьшаю скорость, одновременно поднимаясь ещё выше. Одновременно прислушиваюсь к себе - как такая длительная телекинетическая нагрузка скажется на мне самом? Сила знает, и никто больше. Только Сила.
  - "Сиджи, Ют" - обращаюсь к омежкам телепатически, - "смотрите, как я это делаю и помогайте по мере сил. По мере сил!"
  - "К-как, оме? Как помочь?" - пришёл ответ от Сиджи, он сидел сразу за мной, удерживаемый с двух сторон Эльфи.
  -"Представьте оба, как вы поднимаете нашу деревяшку, на которой мы летим. Осторожно! Понемногу!" - ЛА-1 дёрнулась вверх. Лететь стало легче. Заметно.
  -"Теперь перестаньте помогать" - опять скомандовал я - нужно было выяснить насколько велика помощь начинающих менталистов.
  Ага. Ясно.
  "Теперь вполовину от первого усилия. Точнее. Ещё. Вот так" - командовал я, опираясь на свои ощущения. Не так уж мне и требуется их помощь. Но, помогая мне лететь, они развиваются.
  Мелькнуло серебро водоёма. Тёмное лесное озеро. Совсем недалеко от нас. Его обступали сосны, а воду окружало узкое кольцо песчаного берега.
  Садимся. Перекур. Надо успокоить бьющееся с непривычки сердце. Передохнуть. Снять ментальное напряжение - оно, по ощущениям, развивается от однообразной деятельности. Перерывы просто необходимы.
  Аделька, не выпуская Юта, кубарем скатился вместе с ним на песок. Выпрыгнула из рук Эльфи Машка. Песок был сухой и тёплый. В нём перемешались сосновые иголки и похожие на маленьких ёжиков шишки.
  Я осторожно взял из рук Эльфи Сиджи, усадил его рядом с нашим летательным аппаратом, Аделька, утопая в песке, принёс и посадил рядом с ним Юта.
  - Вы как? - спросил я начинающих менталистов.
  - Здорово, оме! Так здорово, мы никогда не летали! - на меня уставились широко раскрытые азартно блестящие зелёные глазки Сиджи.
  Ют молча покивал головой. Всё таки устали.
  - Ничего сейчас чаю попьём, отдохнём и дальше полетим. Эльфи, поищи, там в сундуке котелок был и кружки. Аделька, дрова на тебе. Только в лес ни ногой. Здесь пособирай, - отдавал я распоряжения.
  Надо Веника проверить. Так-то с ним всё в порядке, кормить ещё пора не пришла. Вижу, что Веник неплохо перенёс полёт на моей груди, но младенец утомился от сенсорной перегрузки и вот-вот заснёт.
  - А вы, детишки? В туалет. Вижу, что хотите, - я заметил зажелтившиеся промежности и Сиджи и Юта.
  Осторожно положив на песок задремавшего от избытка впечатлений Веника - если, что Ют пока присмотрит, подхватил конверт с Сиджи, дёрнул телекинезом из озера шар воды, и отошёл с ребёнком в кустики.
  Конверты для них были устроены с клапаном, расстёгивающимся снизу, поэтому необходимости раздевать детей целиком не было. Опыт путешествия с несоображающим Эльфи по осеннему лесу в прошлом году позволил быстренько закончить все дела, подмыв тёплой водой попку омежки. Ну вот, теперь очередь Юта, а Сиджи присмотрит за Веником.
  - Эльфи, Аделька, по туалетам, - скомандовал я суетившимся у костра омегам. Их промежности тоже желтели.
  Казалось бы, зачем мне это - они взрослые, сами справятся. Но на мне тёплая вода для подмывания - геморроев и циститов нам не нужно.
  - Как вернётесь руки - помыть! - снова распорядился я.
  - Оме! - возмущённо откликнулся Эльфи.
  Вода в озере ещё холодновата - лето только началось. В разгар тёплого сезона здесь, наверное, хорошо - размышлял я, блаженно жмурясь и сидя на тёплом песке возле летающей лавки. С одного бока ко мне привалился Сиджи, с другого Ют, Веник на коленях. Обложился я со всех сторон.
  Тепло, солнышко так пригревает. Я не заметил как задремал. Всё-таки - полёт на такое расстояние в первый раз...
  - Оме..., - шепчет Аделька, осторожно касаясь моего плеча.
  - А? Что?- разом просыпаюсь, мгновенно осознаю где и что. Сиджи и Ют дремлют.
  - Чай, оме, - снова шепчет Аделька, протягивая кружку исходящую паром.
  - Сам-то пил? - принимаю горячую кружку.
  - Мы с господином Эльфи попили уже, - отвечает мальчишка.
  - А он где? - пытаюсь я отыскать Эльфи взглядом.
  - Да здесь был, - тоже оглядывается Аделька.
  А Эльфи нет.
  Куда его уволокло-то?
  - Ма-аш, Эльфи где? - спрашиваю я так и крутившуюся по берегу и у кустиков кошку.
  Та отвлеклась от вынюхивания, чего-то для неё интересного, дёрнула хвостом и повернула голову в ту сторону, куда ушёл омега.
  - Присмотрите тут с Машкой, - обратился к Адельке, осторожно перекладывая Веника на песочек и укладывая рядом с ним спящих Сиджи и Юта.
  Ну никакого покоя! Эх, Эльфи, Эльфи...
  Отошёл подальше от разомлевших в тенёчке от сундука омег. Выброс Силы. Информация об округе пришла быстро. Эльфи рядом, недалеко, метров сорок на глаз. Рядом крупного зверья нет. Около омеги кто-то сравнительно мелкий. Сорок метров по глухому дикому лесу - это много. Что он там делает?
  Осторожно, так, чтобы не хрустнула веточка, пробираюсь вслед за ушедшим омегой. Эльфи в расстёгнутом кожаном плаще с откинутым капюшоном присел на корточки возле ствола довольно толстого дерева, протянул руку к кому-то у земли.
  Некрупный длинный с короткими лапками зверёк, острая мордочка, чёрная блестящая шерсть, круглые ушки, чёрные блестящие глазки. Животинка сторожко принюхивается к тянущимся к нему пальцам. Что-то мелькнуло в голове. Зверёк невысок, резок в движениях, тело длинное - похоже кто-то из куньих. Норка? Куница? Или? Соболь? Страшный, несмотря на размеры, жестокий хищник.
  Зверёк, сидевший под деревом мордочкой в мою сторону, заметил меня, раздражённо цокая, взлетел по стволу вверх на два моих роста. Любопытно свесившись, смотрит сверху вниз.
  - Эльфи, ты куда ушёл?
  - Я, оме, тут в туалет... А он рядом...
  - Что, тоже за этим же делом?
  - Нет, оме, нет, просто рядом был... А я таких не видел никогда...
  - А ты знаешь, золотой мой, кто это?
  Эльфи, к тому времени поднявшийся, пожал плечами.
  - Это, Эльфи, соболь.
  - Кто?! Соболь! Быть не может! Это! Это же! Давайте поймаем, оме. Вы же можете! Поймайте, оме!
  - Спасибо скажи ему, Эльфи. Такой как ты ему на один зуб!
  - Ой, оме, вечно вы... Мелочь какая-то.
  - Да, да, мой неверующий друг. Именно так. Твоё счастье, что он людей никогда не видел и любопытен сверх меры. А то бы... Он, если хочешь знать, косулю берёт запросто...
  - Да-а?
  - Вот тебе и да. Ладно пойдём, пока ещё кто-нибудь к нам не припёрся, - я приобнял Эльфи за плечи, - ты что же убежал-то? Мы ищем его, ищем...
  - Да как-то, оме... Вы там с мелкими...
  Ревнует. Мы с ним зиму практически вдвоём прожили. Вот он и привык к моему вниманию. Да ещё статус Личного Слуги исключительности прибавляет.
  Я притянул Эльфи к себе, поцеловал в макушку.
  - Устал я, Эльфи. Сиджи и Ют тоже устали... Ладно, пойдём, перекусим...
  Хлопнув омегу по попке, пропустил его вперёд.
  Остановился. Огляделся по сторонам. Силовой выброс. Нет. Никого крупного рядом нет. Это радует.
  Уже выходя из кустов к озеру, прям вот-вот, рукой подать, я вляпался в следы раздумий кого-то из двоих - либо Эльфи либо Адельки...
  Поиграв желваками, унял первый гнев, прошёл к костру, возле которого, подкладывая веточки в огонь, сидели Эльфи с Аделькой.
  - Там кто сидел? - ткнул я пальцем в кусты, из которых вышел.
  - Я, оме..., - растерянно откликнулся Эльфи.
  Кое-как содрав сапоги, я швырнул их к берегу:
  - Иди отмывай! Быстро!
  Эльфи побледнел, ойкнул, прикрыл рот рукой, быстро подхватился с корточек, на которых сидел, кинулся к берегу.
  - Аделька! Задание тебе! Сейчас идешь к сундуку, там хлеб, колбаса. Чай и бутерброды на всех!
  Я вас, заразы такие, научу родину любить!
  Закинул портянки на плечо и, блаженно перебирая пальцами босых ног в тёплом песке, побрёл к нашему летающему банану. Присел рядом со спящими омежками, переложил дремлющего чмокающего губами Веника на колени и, прикрыв глаза, привалился к сундуку...
  В первый день полёта мы останавливались еще пару раз. Я выбирал место - полянку, как правило, у воды. Садились, Эльфи и Аделька организовывали костёр, а я и мелкие омежки отдыхали.
  До вечера, судя по времени лёта, отмахали километров двести-двести пятьдесят.
  Ночевать встали на ровном бугре, под которым тёк неширокий ручей. Деревья в этом месте не подходили к ручью слишком близко. Почему-то бугор шагов на двадцать был свободен от леса. Тут и разбили шатёр.
  А утром, взлетев, мы увидели, как по западному краю неба проходила гроза. Громоздила горы чёрных и лиловых облаков. В их толще загорались ветвистые молнии, а потом с большим опозданием, к нам подкатывал ворчливый, уставший гром.
  Оттого, что светило солнце, тучи казались особенно мрачными, а молнии - тусклыми, чуть заметными. Это выглядело зловеще. Но мы не боялись грозы. Дул восточный ветер и отодвигал ее за горизонт, подальше от нашего пути.
  Потом гроза у горизонта пролилась дождём и стала рассеиваться. Загорелась большая радуга. Она, как ворота великанского дворца, упиралась двумя концами в леса, и зеленая лесная шкура просвечивала сквозь ее разноцветную толщу.
  Все же знают, что к радуге приблизиться нельзя - она будет убегать, а потом рассыплется, растает, как мираж.
  Но не в этот раз! Я менталист и уж на Эльфи-то с Аделькой точно могу воздействовать. А память от полёта. Это... Это как в детстве, когда летаешь во сне и сладко замирает в груди и тело отзывается на желание полёта - запоминается на всю жизнь. А у нас всё это наяву будет... И когда их оме уйдёт (проклятый демон грызёт моё тело, но лет пятнадцать у меня есть. И воспринимаю я это как-то отстранённо, спокойно. Почему, интересно? Вторая жизнь? Вполне возможно), полёт через радугу - что может быть лучше для воспоминаний, тёплых воспоминаний и рассказов детям.
  Так вот, о радуге. Если подойти к шумному фонтану - там в брызгах висит множество маленьких радуг. В них можно погрузить руки. Радуги затанцуют на ладонях. Почему же нельзя коснуться большой радуги?
  Мы летели к ней и нам помогал попутный ветер.
  Когда мы подлетали к радуге, нам показалось, что с неба рухнул на лес разноцветный водопад - прозрачный и бесшумный. Потом всё вокруг: вся земля, и облака, и мы сами - сделалось лиловым, синим, голубым, и рядом с нами засверкали огоньки - тоже голубые и синие. Они вспыхивали, как стеклянная пыль, и чуть заметно покалывали кожу. Конечно, рисовать в головах подопытных картинки и ощущения - это здорово. А уж практика для менталиста какая! Продолжаем воздействие.
  Потом всё сделалось ласковее, теплее, и на нас накатила зелёная волна. В ней тоже трепетали огоньки - ярко-зелёные. Словно дрожали под ветром и солнцем листики крошечных деревьев, омытые дождём.
  А затем листики превратились в солнышки. Эти солнышки горели везде: на краях рук и одежды и просто в воздухе. Эльфи сидел за мной и смеялся. Его коричневый кожаный плащ превратился в светло-зелёный, а в прядях волос, торчавших из-под затянутого кулиской капюшона, были перемешаны огненные точки.
  Жёлтый воздух стал гуще, набрал красноту, и нас будто жаром обдало - мы пролетели сквозь оранжевый туман. И сразу словно зазвучала музыка - таким празднично-красным стал весь белый свет. Весёлым, пересыпанным малиновыми огоньками.
  Мы прошли разноцветную радугу насквозь и влетели под её светящуюся арку.
  Мы купались в ласковой радуге, как в реке, а она словно взмахивала перед нами цветными крыльями. И у каждого света было своё тепло и даже свой запах. Мне казалось и я транслировал это желание, что жёлтый воздух пахнет свежими сосновыми щепками, оранжевый - мандаринами, зелёный - мокрой травой...
  Я был уверен, и передавал эту уверенность находящимся рядом со мной омегам (теперь уже всем четверым), что каждой клеточкой тела, каждым незаметным волоском мы ощущали жизнь земли и воздуха - их дыхание, свет, шорохи и тепло. Я мог (и вслед за мной они тоже) плечом почувствовать мелькнувшую тень пролетевшей птицы, мог на ощупь выбрать в разнотравье нужный стебелек, знал, как пахнут разные ветры, и по стуку капель сразу определял - тёплый или холодный где-то идет дождик. Закрыв глаза, я брел по ручью, и легко мог сосчитать, сколько прохладных и тёплых струек, похожих на стеклянные шнуры, вьется у моих ног. Я умел на целую секунду удерживать в ладони солнечный зайчик, а когда он проскальзывал между пальцами и садился мне на костяшки, я кожей чувствовал его пушистое шевеление.
  Я мог с закрытыми глазами узнать, какие в небе облака... Наверно, именно так выглядит та самая экстрасенсорика, никак мне не дававшаяся. А ведь менталисты могут ей овладеть. Вот такой неожиданный скачок...
  ...Я помахал радуге рукой и продолжил курс на юг - в горы. Притормозив, летели низко, обходя тёмные вершины старых елей. Гладили по макушкам светлые березы, заглядывали в птичьи гнезда. Звали к себе поближе разных лесных пичуг, а они почему-то пугались, глупые...
  Вторая ночёвка была уже в предгорьях. Нет ещё не горы. До них ещё далеко. Но уже чувствуется, что где-то впереди каменные исполины. Лес поредел, местность стала суше. Речки и ручьи если и текли где-то, то только нам навстречу. Между деревьев стали встречаться огромные, взявшиеся мохом и сизоватым лишайником валуны - видимо и здесь было своё оледенение. Огромная горная страна не меньше земного Тянь-Шаня возникала перед нами. Ближние горы, снизу до половины покрытые лесом, а выше зелёные, переходящие в буро-сизые, теряющиеся в синеватой дали, а ещё выше белеющие многолетними ледниками вставали перед глазами. А за ними ещё белые вершины, и ещё - гораздо дальше, и ещё на самой грани возможностей зрения. Горы. И только они.
  Встали на ночь в хвойном, прогретом солнцем лесу, напоённом запахами смолы, луговых трав, горячего воздуха. Гранитный валун, в два раза выше шатра с пятнами серо-жёлтых лишайников любезно согласился с тем, что задняя стенка шатра будет пристроена к нему. Камень нагрелся за день и сейчас постепенно отдавал накопленное тепло. Шагах в двадцати неумолчно, шипя и пенясь водоворотами, с глухим стуком волоча по дну некрупные камни, тёк ручей. Вода есть, костерок, по мановению щелчка пальцев Юта вспыхнувший от шарика пирокинеза, тоже - что ещё нужно для отдыха.
  Я заметил за собой, что используя телекинез не только с помощью рук, но и всем телом, энергетические русла в теле заметно окрепли и расширились. Расту!Контролируя своё состояние, прихожу к выводу, что время непрерывного использования телекинеза и тесно связанной с ним левитации увеличивается.
  Побеседовал с Сиджи и Ютом. Они тоже отметили, что их телекинетические возможности растут. Ют даже смог пирокинез зажечь. У Сиджи с этим сложнее - нет рук. А для первоначальной визуализации использования пирокинеза руки нужны. Ну, ничего, Сиджи продвинутей Юта - быстро наверстает упущенное. У них, как и у меня в своё время, обязательно будет скачок в использовании возможностей.
  А пока...
  Я, проверив, что шатёр стоит как надо, все поели, предупредил Эльфи и Адельку, что отлучусь, отошёл ближе к ручью, окинул взглядом расстилающиеся горы. Есть! Глаз уцепился за небольшую площадку метрах в двухстах выше. Хоп! Телепортация на намеченное место. Огляделся. Опять есть подходящее место. Теперь туда.
  Так, прыгая дальше и дальше, поднялся почти на самую вершину, к вечным снегам, вдохнул морозный ледяной воздух, снег заскрипел под кожаными подошвами сапог. Обувка не самая подходящая для лазания по снегу. Такая подошва скользит не хуже лыж, только успевай поддёргивать себя левитацией, иначе улетишь и поминай как звали.
  Потирая грудь и слушая шум крови в ушах, огляделся. Высоко. Воздуха не хватает. Так, мы пришли оттуда, с севера. Там сейчас густо синеет небо - скоро стемнеет и ночь придёт оттуда. Нам надо на юг. Туда, где белые снеговые вершины режут горизонт и небо и не видно им ни конца, ни края. Компас показывает, что нам именно туда.
  Расстояния в горах обманчивы, многие вершины просто не видны - вокруг них клубится густая серо-белая хмарь облаков - циклоны с океана, видимо там есть аналог Гольфстрима - ведь море возле Майнау зимой не замерзает, несут влагу, пусть и холодную и тучи упираются в горы не в силах их преодолеть.
  Бросаю взгляд вниз, туда, где остался шатёр. Кидаю на себя Силовое познание. Живности вокруг меня нет, а вот внизу есть кто-то крупный. И недалеко от шатра! Вон в той стороне.
  Телепортацией ступеньками прыгаю вниз, к своим.
  Крупный зверь почти рядом. Выхватываю свой "джедайский" меч. Хрустя мелкими камешками осыпи подхожу ближе... Кто там? Выходи!
  Эмоции радости, узнавания достигли меня. Да кто там?
  "Самка-самец, Ухоо рад!" - прилетела слабо оформленная мысль.
  Ох ты ж... какие люди и без конвоя!
  Разглядываю заросли, из которых пришла мысль снежного человека и никого не вижу. Маскируется, шельма! Его только энергетическим зрением можно взять. Перехожу на него и вижу, наконец, здоровенного обезьяна.
  "Ухоо, друг любезный, сколько лет, сколько зим!" - транслирую в ответ, чем и привожу его в замешательство.
  Ладно, хватит прикалываться. Он же от чистого сердца, а я с язвой. Нехорошо.
  "Самка-самец рад! Ухоо сильный. Пришёл в горы"
  Откровенная чистая радость от встречи настигла меня.
  "У самки-самца семья!"
  "Ухоо хорошо видит" - отвечаю я, и чувствую в ответ, как обезьян заливается смехом.
  "Ухоо нашёл самку?" - интересуюсь я его семейным положением.
  "Ухоо нашёл Ши. У Ши маленький будет" - приходит умильный ответ.
  Я делаю шаг по направлению к Ухоо и обезьян выходит из зарослей, радостно раскинув в стороны здоровенные грабли. Обниматься лезет, не иначе.
  Отважная Машка, ощерясь, завернув назад уши, встопорщив шерсть на спине и распушив хвост, скоком вылетает из-за спины прямо мне под ноги.
  Ухоо ошарашенно останавливается:
  "Плохой зверь. Орёт громко. Ухоо не любит"
  - Машка! Свои! - я едва успел подхватить сопротивляющуюся кошку на руки и огладил вздыбленную шерсть. Ворчание зверька не утихало.
  - Всё! Иди в шатёр! Хватит воевать! - я передал кошку подошедшему Адельке и тот унёс её в наш походный дом.
  "Ши где?" - спросил я притормозившего с обнимашками обезьяна.
  "Там!" - обезьян обернулся в сторону ручья и махнул рукой.
  "Покажешь? Можно?" - поинтересовался я - любопытно поглядеть на самку.
  "Пойдём!" - обрадовался Ухоо.
  - Эльфи, - подозвал я к себе омегу, - я отойду ненадолго. Пока дров наберите.
  Поравнялся с обезьяном:
  "Показывай!"
  Тот довольно заухал, хлопнул в здоровенные ладони и споро пошёл к ручью. У берега оглядел скользкие камни и, не заморачиваясь текущей ледяной водой, по колени забрёл в мутноватый кипящий поток.
  Я решил не рисковать балансированием на мокрых булыганах и, приглядевшись к другому берегу, сразу телепортнулся на ту сторону.
  "Погоди!" - остановил я перешедшего неширокий ручей обезьяна, - "Подарок надо!".
  Берег, на который мы перебрались, был повыше нашего, да к тому же я заскочил на высокий камень. Сверху оглядел ручей. В небольшой заводи, где течение было потише, мелькнуло несколько тёмных рыбьих спинок.
  Оп! Телекинез выручил и здесь. Четыре крупных форелины запрыгали на берегу. Обезьян, увидев такое богатство, кинулся хватать и чуть не упустил рыбу обратно.
  Оторвав от куста тонкую веточку с сучком, продел её через жабры ещё живой рыбы и нанизал трепещущие тушки, вручив получившийся кукан Ухоо.
  Тот во все глаза пялился на то, что я делаю, а потом довольно принял моё подношение.
  "Идём!" - махнул он лапой.
  Метров через сто у больших валунов, оставшихся от прошедшего когда-то обвала, Ухоо остановился и выдохнув, негромко рыкнул.
  Никого. Видимо самка тоже маскируется. Оглядываю окрестности энергетическим зрением и вижу как чуть в стороне осторожно поднимается с земли крупное существо.
  Помахал ей рукой, чем ввел обезьяну в ступор и она замерла.
  Ухоо, размахивая куканом с рыбой, радостно скалился, а Ши не решалась к нам подойти. Осторожная какая.
  Выбрав место поровнее, я сел между камней. Пусть успокоится. Я стану меньше ростом и уж точно не буду представлять опасности.
  Наконец, Ухоо уговорил свою супружницу и они подошли ко мне.
  Ну что сказать. Она на полголовы ниже Ухоо, но в любом случае выше меня - обезьян-то под два с лишним метра.
  Шерсть темнее, чем у Ухоо. Лицо чистое и гораздо симпатичнее чем у Ухоо. Умные внимательные карие глаза без белков смотрят прямо на меня. Широченные мохнатые плечи, ниже здоровенные крепкие груди с гигантскими безволосыми сосками и чёрными ареолами, талия, бёдра, тоже широкие, крепкие ножищи, с крупными ступнями. Длинные руки почти доходят до колен. За спиной мотается целый хвост спутанных чёрных волос. Оказывается у самок волосы длинные!
  "Ну, здравствуй, Ши!" - транслирую подошедшей обезьяне.
  "О!" - широко раскрываются её глаза.
  "Тот!" - обернувшись к Ухоо, она тыкает в меня пальцем, - "Тот! Ши видела, помнит, ещё зимой!"
  Самка, видимо вспомнила эпизод моего поиска, когда Ухоо, привалившись к спине, помогал в выбросе Силы.
  Ухоо радостно заухал, выронив кукан с рыбой, захлопал в гигантские ладони.
  Улыбаясь, я присмотрелся энергетическим зрением к самке и, действительно, в пока ещё плоском животе увидел плод. Тоже самка. Пока ещё маленькая, но пол уже возможно определить.
  "Ухоо знает, что у него дочь?" - передал я обезьяну.
  Тот выпучил глаза, раскрыл клыкастую пасть. С размаху гулко хлопнул себя в грудь, воздел лапы вверх и громко рыкнул. Эхо отдалось от склона и разлетелось на тысячи осколков.
  Ши села недалеко от меня чуть ниже по склону, повернувшись широченной спиной. Молча посидела. Затем повернулась ко мне:
  "Откуда знаешь?"
  "Вижу" - ответил я.
  Она перебралась поближе, села почти вплотную. Осторожно дотронулась до плаща. Пощупала плечо. Махнув головой, я скинул за спину кожаную шляпу с полями, та повисла за спиной на шнурке. Ши, увидев мой стриженый ёжик, раскрыла ладонь и тихонько поводила по волосам, а затем, распахнув ручищи, схватила меня и прижала к роскошной груди.
  Ох-х... Запах зверя, полнейшая невозможность двигаться. Чуть не задушила чертовка!
  Отплёвываясь от шерсти, забившейся в рот и нос, я сидел и ощупывал себя - вроде целый.
  "Задушишь!" - выдал я радовавшейся самке.
  Ухоо, не подбирая так и валявшийся на земле кукан с рыбой, сел вплотную ко мне с другой стороны, от радости с размаху бухнул лапой в землю. Закатился в беззвучном смехе.
  Нет, двух обезьян я не выдержу. И если от Ши разит ещё терпимо, то Ухоо...
  Выбравшись от пары обезьян в сторону - Ухоо при этом подсел к Ши ближе и нежно дотронулся до её лица, я телекинезом собрал несколько сухих веток в недалёком кустарнике, подобрал валявшуюся рыбу, пирокинезом зажёг маленький костерок и, почистив и распотрошив форель, начал обжаривать её на огне.
  Оба обезьяна, забросив свои нежности, настороженно вытаращились на пламя костра.
  "Огонь! Страшно!" - прилетела сразу от двоих мысль.
  "Нет. Огонь хорошо! Ночью тепло! Зимой тепло! Дети не болеют" - выдал я своё видение первобытной жизни.
  Форель дошла и я, подойдя к обезьянам, протянул каждому по рыбине:
  "Вкусно!"
  Обнюхав угощение, Ухоо откусил сразу полтушки и блаженно жмурясь, зачавкал, захрустел тонкими рыбьими косточками.
  Ши опасливо взяла ещё тёплую рыбину. Повертела в руке. Осторожно откусила кусочек. Прожевала. Я увидел, как по шерстяному горлу прокатился глоток.
  Сел рядом с ней, толкнул локтем в монументальный мохнатый бок, краем глаза заметил, как качнулись сиськи:
  "Вкусно! Ешь!"
  Вернулся к почти прогоревшему костру. Дожарил оставшееся и снова раздал обезьянам (хотя, наверное, они не обезьяны). Ши к тому времени распробовала угощение и с удовольствием слопала вторую рыбину, а Ухоо всё это вообще было на один зуб - он и не заметил съеденного.
  Ши поела, вытерла лапы от траву и, подёргав меня за полу плаща, усадила рядом с собой.
  "Ухоо, твоя самка пойдёт со мной" - пошутил я над обезьяном.
  Тот, не поверив, внимательно пригляделся к ней и ко мне. Человеческим жестом почесал затылок, махнул лапой, хлопнул по земле.
  Сурово посмотрел на меня:
  "Пусть идёт! Кормить самка-самец будет!"
  А затем расплылся в лукавой улыбке.
  Вот стервец! Приколист.
  Ши, не обращая внимания на наши шутки, перебирала чёрными пальцами, с такими же чёрными ногтями (под густой шестью они оба оказались чернокожими) в остатках моей шевелюры. Приматы, блин!
  "Там моя семья!" - поднялся я на ноги, Ши при этом не выпускала полу плаща из своих рук. "Надо идти!"
  Ши уставилась несчастным лицом на меня:
  "Посмотреть хочу! Можно?"
  Ну что уж с тобой делать? Можно, конечно.
  Пошли к шатру.
  Ухоо, как и в прошлый раз, по колено в воде перебрёл шумевший ручей. Ши пошла следом, и как ей помогло только! Она оступилась, видимо в воде попалась яма, взмахнула руками, в туче брызг рухнула в ледяную воду и её понесло бурным течением, пару раз она дёрнулась, а затем тело её безвольно, лицом вниз распласталось по воде.
  Ухоо, увидев происходящее, рванул следом за ней, запнулся за камень, упал, вскочил, бросился догонять...
  Я, видя, что дело неладно, телекинезом выхватил Ши из воды, аккуратно положил самку Ухоо на ровный бережок. Подошёл, присел над ней. Ухоо, вздымая брызги, летел по ручью к нам.
  Воды нахлебалась. Из под спутанных волос натекала лужа крови - судя по всему приложилась головой.
  Ухоо подскочил, завыл, начал трясти Ши...
  "Погоди, погоди, самка-самец знает как!" - я едва смог его отстранить.
  Взял здоровенные руки Ши и начал сводить и разводить их в стороны, как это делают с утопленниками, оживляя, а теперь рот в нос. Зажимаю пасть Ши, вдуваю воздух в нос. Ещё.
  Раз, два, раз, два...
  Ши с хрипом втянула воздух, закашлялась. Ну вот, молодец. А ну-ка.
  "Ухоо, помочь!" - скомандовал я обезьяну, попросив перевернуть Ши на бок. Совместными усилиями тяжеленная обезьяна была повёрнута на бок. С кашлем и судорожными всхлипами из её носа и рта потекла вода.
  А теперь голова. Над левым виском здоровенная ссадина. Надо шить.
  "Ухоо, сядь! Здесь!" - ткнул я пальцем в берег у самой головы Ши.
  Паникующий обезьян не слушал.
  "Тут сядь! Надо Ши держать!" - я схватил Ухоо за косматые бока и тряхнул.
  Тот, наконец, услышал, что от него требуется и присел на землю. Я помог ему уложить голову Ши на колени и Ухоо, что-то бормоча себе под нос начал гладить её по лицу.
  "Лечить надо! Приду!" - уходя бросил я обезьяну.
  Так, у нас с собой где-то была аптечка. Швейный набор хирурга сам комплектовал. Быстро - телепортацией переместился к лагерю. Разыскал необходимое.
  - Аделька, со мной! Возьми котелок и мыло! - бросил я омеге.
  Скоренько дошли до недалёкого берега. Ухоо всё также сидел и держал Ши горестно раскачиваясь. Аделька, увидев здоровенных лохматых людей, притормозил, забоялся.
  - Всё нормально, свои, - выдохнул я в его сторону, - иди, воды набери.
  Присел рядом с Ши. Она уже пришла в себя. Я пощёлкал пальцами перед её носом, поводил рукой вправо-влево. Глаза двигаются, руку видит.
  "Ухоо, сядь тут" - показал я обезьяну место сбоку от Ши, - "лечить буду".
  Тот, доверяя мне, с готовностью пересел, схватился за руку Ши, баюкая её в огромных ладонях.
  Аделька, обойдя Ухоо по широкой дуге и опасливо косясь а него, принес воды, которую я тут же начал греть пирокинезом. Чуть повернул голову Ши, осматривая рану. Об камень треснулась, бедняжка. Голова уцелела, про камень не знаю, но придётся шить.
  Тщательно промыл руки, протёр их аквавитой. Выстриг волосы выше раны, оторванной чистой тряпочкой смоченной в воде обмыл рану. Размозжение тканей довольно значительно. Ещё одним кусочком ткани, пропитанным спиртом обтёр кожу вокруг раны. Кривая игла и шёлковые нитки тоже замочены в спирту.
  "Ши, будет больно! Терпи!" - передал я обезьяне.
  Хорошо, когда инструмент не надо держать руками - телекинез рулит! Пять стежков и бестолковая обезьянья башка обзавелась стильной скарификацией.
  Также телекинезом забинтовал лоб чистым полотном.
  "Ухоо, сажай Ши!" - дал я указание обезьяну и тот осторожно, как стеклянную вазу, посадил её. Мокрую насквозь, искупавшуюся в ледяной воде Ши, заколотило ознобом. Вот только простуды не хватало!
  - Аделька, мыло принеси, - попросил я омежку, - а это забери назад, - отдал я аптечку.
  Телекинезом, делая неглубокую ванну, выбираю грунт в глине у берега, с тем расчётом, чтобы было можно без хлопот наполнить её водой. Уминаю сырую глину.
  Центрифугой закрутив шар воды - это для того, чтобы удалить большинство механических примесей - вода-то мутновата, наполняю ванну и пускаю в неё крохотный шарик пирокинеза, чтобы вода прогревалась равномерно, без кипения.
  "Ухоо, Ши туда!" - показываю я обезьяну, куда надо пристроить его самку. Тот, ошалело наблюдая за всем, происходящим вокруг него, отрицательно замотал башкой - мол, мыться нельзя, счастья не будет.
  "Самка-самец сам!" - не хочешь, как хочешь.
  Поднимаю телекинезом Ши и аккуратно усаживаю её в тёплую ванну. Обезьяна со страхом, поначалу, смотревшая на полное корыто воды, почувствовав блаженное тепло, расслабилась и вытянула ноги.
  "Во-от! Ши сейчас помоем. Она согреется. Болеть не будет. Ухоо маленького ждёт от Ши" - транслировал я ей.
  И тут Ши развезло. Она зашмыгала носом, расплёскивая воду, замахала руками. Слёзы потекли из её глаз.
  Ухоо, видя, что Ши плачет, заметался вокруг ванны, порывался вытащить Ши. Я легонько брызнул в него холодной водой из ручья.
  Закатил в ванну камень с ровной плоской стороной, усадил на него Ши и начал намыливать не мывшуюся с самого рождения обезьяну.
  Ши попыталась вырваться, как могла отбивалась от шебуршащего в её шерсти мыла, но всё было напрасно. Телекинез держал, а я телепатически уговаривал, убалтывал паникующую обезьяну на помывку. Всё-таки женщины любят ушами - обезьяны в том числе. Ласковым спокойным тоном я перечислял всё, что собираюсь делать (в смысле какие места мыть) с Ши. Мой успокаивающий тон подействовал - в конце помывки обезьяна почти спала в ванне. Ухоо, слыша наш разговор и убедившись, что с его самкой ничего страшного не происходит, тоже успокоился, сел на землю рядом с ванной и принюхивался к запаху мыла.
  "Ну вот, помылись" - говорил я, ополаскивая длинные волосы Ши, - "теперь Ши не пахнет. Теперь Ши может на охоту идти - звери не учуют Ши".
  Разомлевшая обезьяна удивлённо вскинула на меня глаза.
  "Понюхай здесь" - ткнул я пальцем ей в подмышку. Ши сунула нос к плечу и удивлённо уставилась на меня.
  "Ухоо тоже надо. Воняет" - пришла ко мне её мысль.
  О да! Воняет и ещё как.
  "Вылезай!" - скомандовал я ей. И она, кряхтя, полезла из тёплой ванны.
  Прогнав по Ши волну телекинеза, я просушил её густую шерсть и волосы на голове.
  "Ухоо! Теперь - ты!" - ткнул я пальцем в обезьяна.
  Тот выпучил глаза, отрицательно замотал головой, замахал руками. Не будет. ОН. МЫТЬСЯ. НЕ БУДЕТ!
  Я перевёл взгляд на Ши, дескать, уговаривай ты.
  Она подошла к Ухоо, что-то забормотала вслух, начала показывать пальцами какие-то знаки, в конце нахмурила брови. Ухоо, как кролик на удава, смотревший на Ши, повесил голову и, обречённо опустив лапы, побрёл к ванне.
  Я выплеснул грязную воду, оставшуюся после Ши, набрал из ручья свежей, быстренько прогрел (не так как для Ши, но тоже тёплая). Ухоо, опасливо оглядываясь, слез в ванную и расселся отмокать, а мы с Ши сели в сторонке под кустами и, тыкая в несчастного обезьяна пальцами, ухмылялись, глядя на его водобоязнь.
  Манипулируя телекинезом, я вылил на не ожидавшего такой подляны Ухоо, шар воды, голова его намокла, шерсть на макушке встопорщилась, и грозный обезьян приобрёл самый разнесчастный вид. А потом мыло, дистанционно направляемое телекинезом, завертелось, засвербело в шерсти на спине, плечах, груди, ногах и заднице. Ухоо пытался схватить коварное орудие, но это ж мыло! Не с его лапами ловить ловкий обмылок. Вода в ванной приобрела бурый цвет, а Ухоо неожиданно посветлел. Вот те раз! А он у нас, оказывается, почти блондинчик! Обезьян получился рыжеватым, заметно светлее Ши.
  Аделька, из любопытства торчавший за нашими спинами, хихикнул.
  Всё, хватит! Банный день кончился. Идём к нам в гости.
  Выплеснув воду, чем несказанно разочаровал Ухоо, я поднялся на ноги, хлопнул по плечу Ши и махнул ей рукой, приглашая в лагерь. Мокрый Ухоо скользя по размокшим глиняным стенкам ванны, вылез и я просушил бедолагу телекинезом.
  - Идем, Аделька. У нас гости, - сообщил я омеге и мы всей компашкой, Ухоо при этом трогательно поддерживал перебинтованную Ши под ручку, пошли к камню возле которого мы разбили лагерь.
  
  
  
  Глава LVI
  
  Как только мы прибыли в лагерь, первое, что пришлось сделать - это начать уговаривать Машку на прекращение войны с семейством обезьянов.
  Причины всего этого мне просто не были понятны. Машка с самого начала, как только впервые учуяла Ухоо, ещё там, зимой в овраге, начала топорщиться. И сейчас её реакция была совершенно неадекватной - что они ей такого сделали?
  Ухоо с Ши близко к лагерю не подходили. Остановились в отдалении. Мои омеги тоже не горели желанием общаться. Эльфи, сидевший у костра, настороженно уставился на пришедших, а мелочь лежала в шатре и вообще не видела того, кто пришёл. К ним в шатёр Аделька и сунул Машку.
  После этого Аделька присел к Эльфи и начал ему что-то рассказывать, видимо о лечении и помывке обезьянов, происходивших на его глазах.
  Пока не случилось чего непоправимого, я быстренько прошёл в шатёр, подхватил беспокоящуюся Машку на руки и начал с ней разговаривать:
  - Ну ты чего, Маша? Зачем воюешь? Они хорошие.
  Да-а... - показалось мне в ответ - Не могу я с собой совладать
  Кошка фыркнула. Беспокойно дёрнула хвостом. Тяжело вздохнула.
  Вообще изначально кошачьи хищники заточены против приматов. Это когда ещё и те и те жили на деревьях. По крайней мере, на Земле было так. Ну, вот он - хищник, и приматы есть, аж двух разновидностей. Выбирай - не хочу. Видимо, в Машке проснулась память предков, а несоответствие размеров рвёт ей душу.
  - Ну-ну, - погладил я её, - всё хорошо. Опасности нет никакой. Ты же у нас самая смелая! И сейчас всё спокойно...Вот...
  Я гладил животинку и она постепенно успокаивалась.
  - Пока тут посиди, - я выпустил кошку из рук и она перетекла на сундук к Венику, Сиджи и Юту.
  Веник, как обычно, спал. А омежки с любопытством уставились на меня:
  - Кто там, оме? Кто-то пришёл?
  Хм-м... А это интересно. Лесные люди общаются телепатией и для Сиджи и Юта будет полезно поговорить с ними именно телепатически. У тех своеобразное мышление, в основном образами, короткое, отрывистое. Всегда конкретное. Понимать его, а тем более общаться - это новый ментальный опыт...
  А потому...
  Я телекинезом подхватил сразу обоих, попросив Машку охранять Веника, и вынес из шатра.
  С помощью телекинеза удерживая Сиджи и Юта на руках, прошёл к Ухоо и Ши, сидевшим в отдалении и присел рядом с ними.
  - Сиджи, Ют, не бойтесь, это Ухоо, - указал я на обезьяна, а это Ши, - показал я на самку, - у Ши будет маленький.
  Ухоо и Ши прислушивались к звукам моего голоса. Говорить и понимать обычную речь им было не по силам.
  "Ухоо, Ши, это дети. Плохие люди покалечили их. Они мои" - продублировал я телепатией.
  Лицо Ухоо вытянулось, а затем обезьян нахмурился:
  "Наши не дерутся между собой. Плохо"
  Ши, скорчив жалостливое лицо, осторожно дотронулась до Юта, погладила его по лицу, по отрастающим золотистым волосам, взглядом попросив у меня разрешения, взяла его на руки и начала баюкать, прижимая к крепкой груди.
  Сиджи, наблюдая происходящее с Ютом, прижался ко мне и из-под локтя любопытно таращил изумрудно-зелёные глаза.
  -Ухоо и Ши не говорят так как мы. Они общаются мысленно, - начал я разъяснительную работу среди начинающих менталистов, - попробуйте с ними поговорить.
  "Ши, Ют хороший" - передал я самке.
  "Хороший Ют" - Ши, не выпуская из лап Юта, погладила его по лицу.
  Сначала Ют, а потом Сиджи смогли начать общение с Ши и Ухоо. В принципе, дети и общались с лесными хомо как дети, а те, как недалеко ушедшие от них, с удовольствием перекидывались телепатическими посылами.
  Я, с согласия Сиджи, передал его на руки к Ухоо, и тот, бережно приняв хрупкую ношу, уселся рядом с Ши, сидевшей в обнимку с Ютом.
  Детишки переговаривались между собой, общались с обезьянами, Ют что-то показывал руками. Сиджи за неимением рук вертел головой. В общем, все были счастливы.
  Я, оставив детей на их попечителей, проверил спящего Веника, подошёл к Эльфи с Аделькой, поинтересовался тем, в какой стадии приготовления находится наш ужин, и, учитывая, что обезьян придётся кормить, телепортнулся к ручью, на тот камень, с которого ловил форель. Машку, во избежание проблем, захватил с собой.
  - Сейчас, Машенька, мы с тобой рыбки наловим, рыбка вку-усная, - разговаривал я с кошкой. Машка понимала, чем я собираюсь заняться и горячо поддержала мои начинания.
  Рассматривая текущую воду энергетическим зрением, я без труда навыхватывал левитацией с десяток приличных рыбин - это нам и Ши с Ухоо, а Машке добыл пять штучек рыбок поменьше - с ладонь.
  Нанизал добычу на кукан и, пока кошка, урча, расправлялась с угощением, сидел, обхватив колени руками, на камне, смотрел вдоль ручья, поглядывал на наш берег, где к беседе с Ши и Ухоо осторожно присоединились Эльфи с Аделькой. Сами они телепатического разговора обезьян не слышали и Сиджи с Ютом были переводчиками.
  Пусть их. В конце концов общение с альтернативным человечеством может быть полезным для всех. Аделька не удержался и начал перебирать длинные волосы Ши. Она млела под его ловкими пальчиками. Эльфи, увидев, чем занимается прислужник, состроил скептическую мордочку и как профессионал, начал показывать Адельке, каких высот парикмахерского искусства можно достичь, имея под рукой длинные волосы. Плели косы, изображали чёлку. Было принесено зеркальце, относительно отражения в котором Ши было объяснено, что это не кто иной как она. Из цветных ленточек, неожиданно нашедшихся в запасах Адельки, в чёрные волосы Ши были вплетены кокетливые бантики, убившие обезьяну наповал. Ленточки пришлось подарить.
  Ши тоже в меру сил поучаствовала с сооружении на своей голове чего-то такого... А затем заговорщики обратили внимание на Ухоо, сидевшего в обнимку с Сиджи, который телепатировал ему разговоры Юта, Эльфи и Адельки.
  Троица омег, под руководством Эльфи договорилась до того, что Ши нехорошо ходить нечёсаной и поскольку она не видит того, что происходит на её голове, то никто кроме Ухоо не может оказать ей посильную помощь в расчёсывании.
  Обезьян, сначала молча наблюдавший за происходящим, запаниковал. Чуть не выронив Сиджи, вовремя поддержавшего телекинезом себя за кожаный конверт в котором он находился, Ухоо вскочил и с омежкой в охапку зашагал в мою сторону.
  "Самка-самец, Ухоо не хочет!" - взмолился он, стоя на противоположном от меня берегу ручья.
  Машка, оторвавшись от рыбы, насторожилась, заворчала и прижала уши.
  Я, успокаивая, огладил кошку, тут же вернувшуюся к своему занятию.
  Окинув энергетическим зрением паникующего и залитого яркой желтизной Ухоо, блаженно синеющую под руками переливающихся радугой омег Ши, увидел как Веник, всеми оставленный заворочался в шатре и промежность его тревожно зажелтела. Оп-па, про самого мелкого-то и забыли!
  - Машенька, кушай, кушай, - обратился я к кошке и, оставив её на камне, с которого мы рыбачили, скакнул телепортацией сразу к самому шатру.
  - А кто это у нас тут проснулся? Веник проснулся, - начал я разговаривать с младенцем, - Веник кушать хочет. Сейчас мы с Веником покушаем...
  Подхватив на руки конверт с ребёнком, я вышел в тёплый летний вечер. У ручья распеленал малыша и, нагрев шарик воды, помог ему облегчиться.
  - Аделька, посмотри в сундуке, там молоко сухое было.
  - Сейчас, оме, сейчас, - наконец оторвался от волос Ши омега.
  С Веником на руках я присел рядом с Ши. Она, всё также удерживая Юта, повернулась ко мне:
  -"Маленький хороший"
  Ну, так! Само собой.
  Ухоо, тяжело вздыхая, с Сиджи на руках, пришёл от ручья. Сел рядом. Прижал Сиджи к себе теснее. Видимо между ними шёл какой-то разговор. Я их не слышал.
  Покормил Веника, во все глаза таращившегося на обезьян, нагретым шариком молока, да так и остался сидеть с ним.
  Эльфи неспешно возился в голове Ши, что-то там подрезая ножничками из своего парикмахерского набора, расчёсывая чёрные жёсткие волосы на пробор. Ют, как мог помогал ему, сидя на руках Ши и удерживая перед ней зеркало.
  Машка, оставленная на той стороне ручья, доела доставшееся ей богатство, спрыгнула с камня и отправилась обследовать окрестности.
  Вечерело. Лето было в разгаре и северные широты показали себя во всей красе - Элла опустилась куда-то за горы и теперь только длинные узкие облака освещались розовым светом. В той стороне, где заходило солнце, они скучивались; одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы... Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до самой средины неба; немного погодя рядом с этим ложится фиолетовый, рядом с ним золотой, потом розовый... Небо становится нежно-сиреневым. Вот, одно из них похожее на крокодила с раскрытой пастью вытянулось на полнеба. Снизу подсвеченное розовым светом, с самого верха пока ещё кипенно белое, а в середине наливающееся синевой. В тёмной северной стороне, где-то над морем, едва было видно ещё одно облако, сизое, похожее на неопрятную кучу весеннего снега, чуть белеющую сверху. Там же на севере в наливающейся темноте, правее и ниже облака, едва-едва заметно проклюнулась, мигнула льдисто-голубоватая первая робкая звёздочка. Сила её знает, звезда или ещё одна планета, вращающаяся вокруг Эллы.
  Сумерки никак не наступали, было светло, от камня к которому был пристроен шатёр шло тепло. Шумел ручей. С гор потянуло тёплым, нагретым за день воздухом, сгонявшим комаров в заросли.
  Все, наконец, угомонились, полные дневных впечатлений. Ют привалился к груди Ши и затих, приобняв мохнатую спину ручкой. Эльфи оставил свои попытки причесать самку Ухоо и присел рядом с ней, сам Ухоо, крепко обхватив руками Сиджи, сидел и молча, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону, будто баюкая искалеченного омежку, смотрел на текущую в ручье воду. Сытый Веник задремал у меня на руках. Аделька, устроившись где-то у меня за спиной, едва слышно вздохнул. И даже неумолчный ручей, казалось, стал потише. Хорошо...
  Вдруг ветки кустов на той стороне ручья дёрнулись, качнулись, раз, другой. Заполошно захлопали крылья, раздался придушенный крик. Всё стихло...
  Через пару минут Машка, сжимая зубами шейку куропатки и волоча тушку по земле, широко, как матрос по качающейся палубе, переступая передними лапами и победно задрав хвост, пёрла пойманную птицу к берегу.
  Кеклики. Я, прыгая телепортацией по горам, слышал звонкий стеклянный звук песенки петушков этих горных куропаток. Значения не придал. Ну, кеклики и кеклики. А Машка вот добыла. Подтащив добычу к самому берегу, кошка села и недовольно мотая головой, отплёвывалась от попавших в рот перьев.
  Очнувшись от очарования вечера, я начал пытать Ухоо:
  -"Ухоо в горы ходил?"
  Тот, отвечая отрицательно, мотнул головой, Ухоо в горы не ходит. Затем обезьян добавил:
  -"Опасно. Камни падают. Звери такие", - он ткнул пальцем в Машку, - "Большие. Зубы - вот!" - он показал пальцами какие зубы у горных кошек.
  Ши, тоже приняв участие телепатическом разговоре, покивала головой. Да, да они в горы не ходят.
  Ухоо вздохнул и погладил по спинке пригревшегося в его объятиях Сиджи.
  -"А туда ходят?" - я махнул рукой на запад, вдоль гор.
  -"Туда ходят", - просиял Ухоо, - "Там, идти долго. В горах дырка. Широкая. Нету гор. В дырку идти и там горячая вода. Наши любят. Зимой хорошо. Тепло. Дети не болеют. Самка не болеет. Ухоо не болеет"
  Ухоо выдохнул как паровоз, устав от длинной речи.
  "Ухоо, Ши туда пойдут. Маленький там будет" - присоединилась к супругу Ши.
  Значит нам туда дорога, трам-пам-пам.
  Сдвинемся западнее, поизучаем, а там, может быть и высота гор поменьше. Уж больно здесь, если идти строго на юг, горы бесплодные - одни белые вершины. И конца и края им не видно.
  Ладно. Спать пора. Утро вечера мудренее.
  Перекусив на сон грядущий жареной форелью и напившись чаю, мы устроились в шатре, а Ши с Ухоо разлеглись где-то снаружи.
  Утром я снова надёргал из ручья рыбы для обезьян, сами перекусили захваченным из Майнау.
  Попросив Ухоо с Ши присмотреть за остающейся компанией, я рванул телепортацией на запад. Вдоль гор, как и показывал Ухоо.
  Через пять-шесть прыжков на полную длину (на каждой остановке я тщательно осматривался, ставил энергетические метки, но пять прыжков - предел, запоминать местность, так, чтобы представлять место телепортации во всех подробностях, тяжело. Шестой прыжок со скрипом, с большим скрипом), я остановился. Действительно далеко. Лучше полёт. Возвращаемся.
  Прыгнув пару раз по меткам, я заметил в осыпи зеленоватый отсвет. Остановился. Походил вокруг. Ковырнул ногой и тут же мне подвернулся зеленоватый камешек. Обтерев с него пыль, расколол другим камнем и на изломе увидел светло и тёмно зелёные полосы. Похоже как, малахит. А что это значит? А это значит, что в наличии медная руда. Поковырялся ещё, обратил внимание на кроваво-красные кристаллики с металлическим блеском. Тоже что ли, что-то медное? Пёс его знает. Не попробуем - не узнаем.
  Ещё поковырялся в осыпи, нашёл пару непонятных увесистых коряжек, красновато-зеленоватого цвета, похожих на медяху. Будем плавить всё вместе, а там увидим.
  Насобирав кучку осколков малахита и красненького минерала, в телекинетическом кубе по опыту ещё осеннего керамического обжига раскочегарил пирокинезом засыпанные туда найденные минералы. Через прозрачные стенки поля было видно как крупинки оплывают, оседают вниз и на самом нижнем диске поля образуется лужица металла, диаметром в десяток сантиметров и толщиной в палец. Есть медяха! Снял верхнее поле, осторожно телекинезом отделил раскалённый шлак. Жёлтая металлическая лужица опасно колеблется мелкими волнами, гашу пирокинез и лужица металла скукоживается поверхностной плёночкой окисла, краснеет, сморщивается остывая - металл даёт усадку. Подождал ещё немного и раскалённый медный блин с глухим звоном упал на каменную крошку, задымил от соприкосновения с какой-то органической дрянью. Пусть остывает. А мне нужно железо. С медными рудами часто встречаются минералы с высоким содержанием железа. Я даже слышал в бытность мою на Земле, что бывают медно-железные руды. А вот интересно, как сильно окисляется такой сплав? Это я к чему. Свалим мы от обезьян, а в подарок за указанный путь, да и просто так, подарю-ка я Ши зеркало с расчёской. Медь слишком мягкая, железо ржавеет.., а может ещё поковырять? Поискать какую руду. Раз тут есть медь, значит, вполне вероятно попадётся и её смесь с никелем. А мельхиор - это сплав меди и никеля, ну, в основном, ещё железа немножко.
  Телекинезом перегребаю осыпь, откладывая в сторону все попадающиеся камни с зеленоватым оттенком... Набралась целая горка. На глаз, ведра три-четыре. А вот интересно, моя плавка идёт фактически в вакууме, надо ли добавлять туда уголь или нет?
  Ну что я скажу... Дури у меня много. Поделил собранное на три кучки. И каждую из этих кучек начал плавить по очереди, с разной температурой. Лепёшку меди тоже разрезал на три части и в каждый куб кинул по куску и начал греть.
  Видимо в руде были и никель и железо, поэтому в итоге, по результатам переплавки получил три блина серебристого цвета, на глаз, сантиметров двадцати в диаметре и в палец толщиной. Сняв телепортом микронный слой металла с одного из блинов получил фактически зеркало. Железяка заблистала так, что глазу было больно (хотя, какие у меня, к чёрту, глаза!). Во-от. Теперь есть из чего мастрячить зеркало.
  Металл оказался пластичным, тянулся только так. Разминая его телекинезом, как кусок пластилина, вылепил нечто вроде ракетки для пинг-понга. Делал под правую руку - вроде как Ши правша, поэтому по левому краю ракетки (теперь уже зеркала) прорезал нечастые толстые зубья - расчёска будет. Универсальный инструмент - и зеркало и гриву чесать можно. Удалив образы глаз с лица, сел на осыпь рядом с остатками моих металлургических опытов и представил лица Ухоо и Ши - встали перед внутренним взором как живые. Поворачиваю обезьянов лицами друг к другу в профиль. Ши слева, Ухоо справа. Теперь эту картинку надо перенести на обратную сторону зеркала. Ощупывая зеркало, накладываю на его обратную сторону масштабную сетку и, уцепив телекинезом заранее заготовленный острый камешек, процарапываю контуры картинки. Всё это без глаз... Так... теперь возвращаем зрение. Оп-па! Покачав перед глазами металлическую пластину, разглядел на солнышке царапины контуров картинок. Теперь по этим контурам телекинезом удаляем металл - и вуаля! Высокохудожественное изделие народного промысла готово!
  Зеркальце увесисто, ну так и обезьяны весьма здоровы. С лицевой стороны, там, где отражающая часть, по левому краю идут зубья расчёски. Рукоятка должна быть с накаткой, чтобы не скользила в руке, в конце дырка - можно привязать, а на обратной стороне голубки - Ухоо и Ши. А что? Похоже вышло. Зашлифовываю фаски, выбираю отверстие, ручка шершава так, что с непривычки моим холёным ручкам (телекинез же везде!) даже больно держать.
  Ладно, хватит развлекаться уроками труда. Надо место заметить. Металлы тут есть, и металлы разные. Вдруг пригодится когда-никогда. Поддёрнув себя левитацией повыше, поискал в сплошном камне выше осыпи ровную поверхность и глубоко вырезал в ней три длинных вертикальных полосы перечёркнутых по диагонали, такой же полосой.
  Оставшиеся два блина сплава захватил с собой.
  Вернулся к своим - Ши опять в обнимку с Ютом, а у Ухоо на руках Сиджи - видимо, полюбились друг другу.
  Ну, ничего, быстренько сворачиваемся.
  Усевшись на берегу ручья с Ухоо и Ши, я вручил им свой подарок. Ши обалдело замолчала. Показал ей как расчёсываться. Разъяснил сразу обоим, что зеркало время от времени придётся полировать. Ну, у обезьянов шерсть жёсткая - повозякают об коленку и нормально. Долгое молчание вызвали портреты на обратной стороне подарка. Ши сразу не узнала, кто там нарисован, водила огромным чёрным пальцем по бороздкам в металле, разглядывала. Я молча наблюдал. Вдруг она вскинула голову:
  -"Ши!" - ткнула она в своё изображение.
  Молодец. Догадалась. Давай дальше.
  Ши снова начала приглядываться к картинке. Подняла голову на меня, пристально посмотрела, как бы спрашивая - подскажу или нет. Давай без подсказок, девочка. Сама, всё сама.
  Возвращаясь к изучению подарка, Ши шумно выдохнула. Ухоо всё это время заглядывал ей через плечо, корча рожи, выражал своё восхищение.
  - "Ухоо!" - снова догадалась Ши.
  Ухоо, услышав, что говорят о нём, уставился на меня. Ши, толкнув его плечом (восхитительные сиськи при этом аппетитно качнулись), ткнула пальцем в портрет обезьяна.
  Наморщив лоб и уморительно оттопырив здоровенные губищи, тот стал разглядывать изображение - неужели это он? Вот такой маленький? Да не может быть! Ухоо так и не поверил, что его такого большого, такого сильного можно сделать таким маленьким.
  Обнялись на прощание. Ши всплакнула, Ухоо тоже как будто жмурился, отвернув морду в сторону. Особенно долго обезьяны прощались с Сиджи и Ютом. О чём-то разговаривали с ними, махали лапами, вертели пальцами, а уж мимика!
  Наконец, все трогательные сцены закончились и поднявшись повыше мы поплыли вдоль склонов гор поросших лесом на запад. Пока поднимались вверх, обезьяны не стали уходить и, задрав головы, следили за нашим полётом (я специально не торопился), в конце совсем по-человечески прикрыв глаза от лучей Эллы козырьками ладоней.
  К концу дня с только лишь одной остановкой на туалет и кормление Веника, заметив как понижаются горы, добрались до места о котором говорил Ухоо. Видимо когда-то здесь был вулкан и огромная кальдера разорвалась в сторону от горного хребта, с высоты было видно как в древние времена на север текла лава, а теперь по следам лавового потока бежала довольно крупная горная речка, а в бывшем жерле кипела целая долина гейзеров, горячих источников и грязевых вулканов, как на Камчатке. Бурые камни, желтые полосы самородной серы, изумрудно-зелёные пятна травяных лужаек сверху пёстрой шкурой покрывали плоское дно горной долины, в которую превратилось жерло вулкана. Где-то далеко, ближе к горам на другом краю долины, мутнеющем сквозь пары горячей воды и газов, взметнулся в голубое небо и через пару минут опал брызгами кипятка и пара гейзер. Опасное место. Летать над таким, уж точно удовольствие ниже среднего - серная вонищща, да и под гейзер попасть запросто можно. Хотя именно в таких местах и бывают целебные источники. А у нас есть кандидат на излечение с помощью бальнеологии - Аделька. Я помнил, что целитель в Майнау рекомендовал ему лечение на курорте. Но по долине гейзеров лучше всего передвигаться пешком.
  Выбрав место поровнее, на ярко-зелёной лужайке сели, я попросил никого с летательного аппарата не слезать, исключение - Машка и Аделька. Кошку просто не удержать - так вырывалась из рук, а с Аделькой мы просто решили обследовать местность.
  Попрыгав по камням и через многочисленные ручьи, отыскали подходящее место под тёплую ванну. Из под камня причудливой формы тёк исходящий паром ручеёк. Сунув в него руку, я выяснил, что температура воды весьма комфортна - 30-35 градусов, вряд ли больше. Водичка чистая, прозрачная, на вкус тоже ничего. Даже немножко с газиками - с камушков на дне ручейка постоянно срывались мелкие пузырьки. Чуть ниже родничка телекинезом, формируя просторную - сразу на всех, ванну, вынул грунт. Откинул подальше, так чтобы не перекрыть ещё какой ручей - их тут множество.
  Пусть пока наполняется, а мы перелетим поближе. Искупаемся в тёплой воде - давно пора. Да и постирушки надо устроить...
  А вот и не допёр. Привык в овраге к одной ванне, а потом в мыльной воде сидеть?
  Мыться-то надо ниже по течению, а в общей ванне только отмокать после помывки. Пока таскались по камням к самолёту (чёрт с ним, пусть будет самолёт), пока перелетели, поставили шатёр (для его стоек пришлось бурить специальные отверстия в камне), ванна наполнилась, и ручей потёк своим путём дальше. Сразу за ванной я, предварительно прикинув в уме высоту Сиджи и Юта, сделал в грунте несколько корыт для мытья и стирки.
  Сундук был распотрошён на предмет чистого белья и одежды, сам я, как зачинщик всего этого безобразия, разделся до штанов, скинул надоевшие сапоги и кайфовал перетаптываясь босыми ступнями по тёплым камням.
  Сиджи и Ют были извлечены из своих порядком поднадоевших конвертов, и вдвоём, голенькие были отпущены отмокать в одно из небольших корыт.
  Веника мы тоже раздели оставив одну распашонку, но ребёнок еще не мог даже стоять (что я несу, младенцу стапятидесяти дней нет!) и он под надзором Машки лежал на животике на разложенном спальнике Эльфи (первый под руку попался), сверкая розовыми ягодичками и с интересом наблюдая за нашими действиями. Вообще в долине было тепло как в бане, и я решил, что простуды можно не бояться.
  - Эльфи, Аделька, раздевайтесь! - скомандовал я и первым подал пример, скинув с себя всё.
  Собрал своё, порядком пропотевшее бельё, штаны, рубашку, подхватил и одёжку Адельки, скинул всё это в каменный чан, чуть в стороне от помывочных, придавил камнем, чтобы тряпки не всплывали и начал тормошить Эльфи, тормозившего с раздеванием.
  - Эльфи, тебе особое приглашение нужно? - омега, немного вчера оттаявший, занимаясь любимым делом с Ши, мялся.
  - Нет, оме, но...
  - Кого ты здесь стесняешься? Аделька омега, Сиджи и Ют тоже. Меня ты сто раз видел голым. Ну?
  - Просто... нас так много...
  - И что? Давай, мой золотой, давай снимай с себя всё, - я подошёл к нему и начал расстёгивать кожаную курточку омеги, - вот, сейчас Эльфи голенький будет, все его увидят, по попке хлопнут... Так ведь, Аделька, хлопнем Эльфи по попке? - подначивал я.
  - Обязательно хлопнем, оме, - хихикал Аделька, чьи тощие мощи (растёт ещё, вот и худой) были засунуты отмокать в соседнее с Сиджи и Ютом корыто.
  - Ну, вот, - я присел и начал сдёргивать со стройных ножек Эльфи штанины.
  Оказавшись голым омега, горстью прикрыл своё хозяйство и боязливо оглядывался по сторонам.
  А поворотись-ка, сынку. Да нет, не может быть... Мне показалось, что животик Эльфи стал чуть выпирать. Да вот, три дня назад в овраге мылись с ним вместе, не было ничего! Точно показалось. Наш Эльфи по прежнему строен и именно с его фигуры я делал картинку Джуса в голове Шиллера. Хотя грудь увеличилась и сейчас чуть набухла, примерно до полуторного размера.
  - Эльфи, перестань, никто твои прелести не похитит! - я несильно шлёпнул омегу по попке и подтолкнул его к свободному корыту с тёплой водой, - в воде долго не сиди. Тебе нельзя, понял?
  Сам я прошёл к корыту с Сиджи и Ютом, сел на бортик и, разложив омежек по бокам от себя, слез к ним в тёплую воду:
  - Ну, как тут у вас дела?
  - Ой, оме, а что это? - Ют пальчиком осторожно дотронулся до одного из моих тюремных украшений.
  Ну, вот, что ему сказать? Что можно сказать ребёнку перенёсшему калечащую ампутацию? Рассказать как есть и снова всколыхнуть в нём забытое? Так то он менталист. Начинающий, но менталист. И в тоже время ребёнок. Психика не устоялась и расшатывать её снова...
  Удержав пошатнувшееся тельце Сиджи, так, что бедолажке в нос попала вода, я перевёл стрелку:
  - Про меня мы потом поговорим. Вы лучше расскажите, о чём с Ши и Ухоо разговаривали?
  - Ой, оме, мы с ними разговаривали... А они так говорят интересно. Вот, прям, в голове появляется всё. Как картинка. Не слова, а эти...
  - Образы, - подсказал Ют.
  - Да, точно, образы, - частил Сиджи, - мне Ухоо про зверей рассказывал, как он на охоту ходит, как зимой с вами, оме, кабана поймал...
  - А ты, Ют, о чём с Ши говорил? - обратился я к доверчиво прижавшемуся ко мне светловолосому омежке.
  - Ши... она... тоже рассказывала. Как Ухоо встретила, где жила... Что радуется, что у неё ребёночек будет, - откликнулся он, - она хорошая, - Ют прижался к моему боку и всхлипнул.
  - Ну-ну-ну, перестань, - я чувствовал, что ещё немного и у нас в корыте прольётся водопад слёз, - лучше давайте мыться.
  У каждого из нас были свои мочалки и сейчас они были пущены в дело. Посадив Сиджи между ног боком к себе и удерживая его бёдрами, я начал намыливать (хм, мыло как в этой воде роскошно мылится) вертящегося от щекотки Юта. Повозякал пальцами в густой шевелюре, и под конец начал тихонько тереть мочалкой растопыренные пальчики рук и детские ладошки. Ют взвизгивал, но упорно подставлял руки под тёплую мочалку. Теперь Сиджи... Ют, успокоившийся после помывки, обхватил ручками меня за бок и уткнулся носом в плечо. Осторожно проводя мочалкой по нежной белой коже зеленоглазого омежки, я едва мог себя сдержать - вот здесь у него были ручки... Приподняв Сиджи повыше, мыл спинку, ягодички, промежность, яички с детским членом... здесь были ножки...
  Не домыв до конца искалеченное тельце, прижал Сиджи к груди... Я же тоже не железный... И если раньше... я быть может легче воспринял всё, что вижу, то... внутри меня Улька... эмоциональный омега... Он сейчас, там, внутри, истерит... Его эмоции передаются мне...
  Сжав в охапку, ничего не понимающих детишек, уткнулся в их мокрые макушки... Маленькие мои... Руки дрожат и дрожит всё моё тело...
  Улька...! Ульрих, маркиз Аранда! Прекратить немедленно!
  А икс квадрат плюс бэ икс плюс цэ равно нулю. Решение по дискриминанту. Ты у меня, маркиз, экзамен по квадратным уравнениям сдавать будешь!
  Вдох, выдох... Успокоившись домываю бордовую головку Сиджи, а затем телекинезом перекидываю повизгивающих от восторга детишек в основную ванну:
  - Ют, придержи Сиджи и смотрите не утоните там!
  Аделька к тому времени вымылся сам почти весь. Выбираюсь из корыта, где мыл детишек. И вроде бы пошёл к Эльфи, но...
  Аделька тоже человек, омега. Ему как и всем им свойственна повышенная эмоциональность. И сейчас... я чувствую, что его нельзя оставлять одного.
  Сел на тёплый камень, лежавший на краю корыта, спустил ноги в воду, усадил Адельку между ног и начал намыливать ему голову, перебирать короткие волосы, проводить по коже головы. И много ли ему надо?
  - Оме,.. с-спасибо..., - прошептал он, опустив нос, эмпатия доносит раздрай в чувствах. Он тоже ребёнок, хоть его здесь таковым и не считают. И как всякому ребёнку ему хочется тепла и любви. Я не могу ему дать всего, но посильно поучаствовать вполне по моим силам. И сейчас я делаю именно это...
  А ну-ка! Подняв Адельку на ноги, повертел его перед собой - точно ли весь вымылся? А затем - детский визг и Аделька в ванне с Сиджи и Ютом.
  Ну а теперь Эльфи...
  Сидит надутый - как же, оме помыл всех кроме него!
  Раскладываю телекинезом по краю корыта с беременным омегой плоские окатанные камни, затем сползаю к нему в воду. Молча, преодолевая сопротивление обиженного омеги, усаживаю его между ног, беру мочалку и начинаю тереть строптивца. Так тебе, так. Будешь знать как на оме обижаться. Мочалка мылится и хлопья белой пены расползаются по всему корыту. Эльфи терпит, пыхтит, дуется. Но когда дело доходит до его ступней и я, схватив его лапку, начинаю тереть подошву, омега не выдерживает - смеясь, начинает вырываться. Так-то лучше! Всё это проделываю молча - оме обиделся в ответ на обиду Личного Слуги. И только когда с помывкой Эльфи было закончено, вылезаю из корыта, растягиваюсь на животе на разложенных камнях и требую:
  -Я. Желаю. Помыться.
  В воду рядом с Эльфи упала мочалка оме.
  Ну что я скажу... Эльфи есть к чему стремиться. Как банщик он не очень. Хотя старателен - этого не отнять. Особенно омега постарался над мытьём моего члена - это когда я перевернулся на спину. Намылив ручки, запустил их в промежность, бережно, намыленными руками ласкал пустую мошонку, зажав в кулачок член, старательно тёр его, пытаясь добиться эрекции - моська-то невинная (а что? я ничего!), а на самом деле я прекрасно видел чего он хочет добиться - эмпатия не врёт. И пять пар глаз (включая Машкины) ему помехой не были - оме попросил помыть, а то, что у него член встал - это ведь не проблемы Эльфи. Старательный омега до скрипа отмыл головку члена и уже утратил первоначальный задор - он ведь не знал, что мой член работает только по команде, когда я обратился к Эльфи:
  - Личный Слуга мой, обращал ли ты внимание на мои ноги?
  - А что такое, оме? - ответил Эльфи, продолжая старательно натирать намыленными руками мою промежность (видимо решил попробовать добраться до ануса).
  - Они требуют педикюра, - эх, гулять, так гулять, как говорится - сгорел сарай - гори и хата.
  - Ой, оме..., - Эльфи схватился мыльной ладошкой за щёку, - я и забыл.
  - Это тебе не чужие письки впустую мылить... Делом займись! - укоризненно высказался я, - Потом! - едва успел я одёрнуть омегу подхватившегося голикОм бежать в шатёр за инструментами.
  - Ай! - едва успел пискнуть Эльфи, как оказался в ванне с другими омегами.
  Я только успел ополоснуться от мыла в котором меня щедро вывозил Эльфи, как Машка громко и требовательно мяукнув, привлекла моё внимание - Веник, наскучив впустую лежать на спальнике, решительно пополз куда-то в сторону шатра. Э.Э.Э. Нам такой хоккей не нужен. Стой! Куда!
  Перескакивая с камушка на камушек, чтобы не пачкать ноги, я подхватил младенца и с ним на руках, как мадонна Рафаэля, явился к ванне, в которой о чём-то хихикали все (!) омеги.
  Сполз в воду - в конце концов Венику тоже стоит поплавать в тёплой газированной воде.
  Поддерживаемый под грудку он с восторгом начал плескаться, смеясь просто взахлёб.
  Так и балдели в воде почти до темна. Только Эльфи, учитывая его беременность, был отправлен в шатёр - надзирать за разморённым Веником.
  Завёрнутые в полотенца (в основном вокруг бёдер), Эльфи и Аделька начали возиться с ужином, а я, пожамкав телекинезом сваленные в отдельном корыте тряпки, занялся стиркой - чай, не впервой.
  Наши штаны, рубашки, трусы, распашонки и ползунки Веника заняли своё место на верёвке, туго натянутой между стойкой шатра и подходящим высоким камнем, торчащим чуть в стороне от нас.
  Всё, разморённые и отмытые до скрипа, заснули, едва успев перекусить, чем Сила Великая послала.
  А ночью я снова провалился к демонам...
  
  
  
  Глава LVII
  
  Кайрурангон плавал в черном вязком мареве уже очень давно... С той самой поры как его схватка с архидемоном окончилась плачевно. Ему показали, как легаты демонических легионов разрывали на части сыновей-наследников. Как архидемон сам, лично, погружал лапу в принесённые под самую морду ещё живого дракона яйца из которых должны были вылупиться его дети-сыновья. И под воздействием архидемона яйца иссыхали, а затем обращались в прах, а несчастный отец, даже не мог закрыть глаз, чтобы не видеть страшного - веки были схвачены и растянуты крючьями демонической стали. Его старшая жена, прекрасная Глиндиврдуи Лислис, беспомощно трепыхалась, с обломанными крыльями, лёжа в глубине пещеры, безжалостно стянутая такими же цепями. Она рвалась в попытке, защитить детей и не могла... А другие жёны... Эрири, Ариансвен, Лайнилдд, Трефинви, Касневид... Они пытались защищаться сами, защищать гнездо... И если Кайрурангону Лислису в отчаянной безнадёжной битве удалось на треть сократить численность всех воинов архидемона, пришедших в его мир за ним и его семьёй - его в итоге завалили мясом, то жёны... Они сопротивлялись как могли. Ещё бы! За их спинами было самое дорогое - дети, рождённые и нерождённые. И каждая из них записала на свой счёт по сотне, а то и не одной мерзких тварей. Но... Силы были не равны. Впереди шёл сам архидемон и его сила давила, рвала, мяла тела драконов, разбрызгивая драгоценную кровь по стенам пещеры в которой укрылись беглецы. Всех самок взяли живыми - это был прямой приказ архидемона, и легионеры, не считаясь с потерями лезли и лезли, утягивали цепями, рвали крылья, награждали бьющиеся в агонии битвы тела ударами, срывали прочнейшую чешую и растаскивали между собой... Радостно рыча выволакивали спелёнутых дракониц, тащили яйца, гнали детей-самочек - маленьких самцов убивали прямо на месте - архидемон знал повадки драконов и самцы подлежали безусловному уничтожению - наследников гнезда быть не должно. Всё это специально показывали Кайрурангону и Глиндиврдуи...
  А затем архидемон подошёл к нему и распорол грудь. Искры полетели от удара когтей демона по костям грудной клетки, защищавшей сердце. Дракон чувствовал всё... и видел... Видел, как архидемон погрузил гигантские лапы в грудь, вырвал огромный, ещё живой, содрогающийся от ударов мускульный мешок и, стоя по пояс в хлынувшей крови, распахнул пасть, вцепился в горячее сердце, откусил кусок... Дракон чувствовал всё... Он не может умереть от потери сердца - чудовищная регенерация позволяла и не такое - роль основного насоса в теле брали на себя сосуды. Дракон существо магическое и убить его не просто. Нервная система дублируется так, что функции мозга на себя может взять периферия - на период его регенерации, естественно. А затем, пока Кайрурангон был ещё жив и всё видел, архидемон подволок его жену ближе к истекающему кровью телу самца, накинул на изящную шею чёрный ошейник - дракона застыла без движения, и как дровосек обтёсывает топором полено, начал методично рубить и кромсать её тело - были отсечены крылья с лохмотьями порванных летательных перепонок, вытянуты и отрублены задние лапы. Раскалённая нить демонической стали, пропитывая вонью горелой плоти пещеру, повинуясь воле архидемона, стягивала раны уродливыми стежками. Затем архидемон взял в лапы голову драконицы, заглянул в её глаза и измученное сознание, подчиняясь воле архидемона поплыло, меняя облик тела. Драконы вообще живут около тридцати тысяч галактических суток - оборотов галактики вокруг своей оси (один оборот 230 млн. лет по Земному счёту), хотя умершего от старости дракона тоже никто не видел - неважно самца или самку. И достигнув возраста десяти суток, они могут менять облик, искусство смены облика с возрастом растёт. Сейчас архидемон использовал эту особенность драконов и требовал от Глиндиврдуи оборота, она сопротивлялась как могла, но сила солому ломит и тело её менялось - уменьшилось, появилось прекрасное женское лицо с пепельно-серебристыми волосами и яркими светло-серыми глазами, оборот шёл дальше и изящное тело с безупречной кожей и некрупной упругой грудью явило себя миру... Дальше, дальше, дальше - появилась тонкая талия, а вот потом, ниже талии, оборот поменялся и тело сменило мраморную кожу будто подсвеченную изнутри на сереющую змеиную чешую и длинный хвост - оборот застыл сразу в двух фазах - два тела - наиболее мучительное состояние для оборачивающегося. Где-то между чешуй со стороны живота скрылось влагалище драконы-женщины-змеи - архидемон любил время от времени развлечься, испытывая сексуальное желание, при этом пол и вид партнёра (назовём его так) значения не имел - важны были эмоции используемого в качестве сексуальной игрушки существа. Направленность эмоций зависела только от желания архидемона.
  Ошейник на драконе был масштабируемым и по мере изменения её тела подстраивался под её размеры, закрепляя телесные изменения. Глиндиврдуи мучилась от того, что с ней произошло, от того, что дети частью уничтожены, частью уведены в рабство, от того, что на её глазах умирает супруг - центр её существования, а она ничего не может сделать, даже убить себя... Огромный блестящий глаз любимого существа поблёк, потускнел, вертикальный зрачок дёрнулся в последний раз, остановился, и мир вокруг неё рухнул...
  Теперь... она вечно будет служить архидемону сексуальной игрушкой... не в силах разорвать этот круг... знать, что остальные супруги и дочери её гнезда тоже такие же игрушки демонов рангом младше... А страдания тела, застывшего в двух полуоборотах сразу, сведут её с ума...
  Кайрурангон умирал - архидемон смог его убить. И сделал он это на глазах старшей супруги дракона. Драконы однолюбы и собственники. Супруг для драконицы - всё. Также как она или они для него. Но не вся сущность дракона заключена в его теле. Информация составляющая личность дракона хранится на материальном носителе - в его теле, но так пронизана, переплетена с его аурой, что погибнув, дракон ещё достаточно долго существует нематериально... Именно по этой причине дракон никогда ничего не забывает - 69 в одиннадцатой степени лет (по счёту Земли) это очень много и вся память дракона - это его аура с её бездонными объёмами. И он помнил, он помнил их всех - своих супруг, детей, даже не рождённых. Как только драконица откладывает яйцо и зародыш в нём начинает дышать сквозь скорлупу, он обретает сознание, здесь очень важно общение с родителями, ведь именно родители ведут ещё нерождённого дракончика по пути становления и с момента выхода яйца из тела матери каждый из них имеет имя...
  Тьма и боль...Сначала он пытался выплыть, вырваться туда, где, как ему казалось, есть свет. Он рвался изо всех сил, утопая в болоте этой тьмы... Он рвался, и каждый рывок приносил неимоверную боль, и с каждым рывком в нем самом что-то разрывалось, словно он сам расползался старой тряпкой в сильных руках. Но боль убивала его не так, как одиночество. Он один... Он согласен был терпеть ее, если бы только рядом был хоть кто-нибудь, хоть только голос, хоть призрачная поддержка... Но никого не было, он был один на один со своей болью. Вскоре он понял, что если не вырываться, то боль притупляется, но тогда он начинал погружаться все глубже и глубже, и мысли гасли в голове, а он не хотел позабыть самого себя под толщей этой тьмы... и он боролся, с отчаянным упорством ни на что не надеющегося существа... Боролся и в боли находил радость, значит, он еще есть... Назло тем, кто сделал с ним такое, он еще существует... Но сил уже не оставалось, а то, что осталось, было уже слишком изорвано и искорежено, и теперь любой рывок мог стать последним, когда распадутся все нити бытия... И все же он снова рванулся вверх... И увидел свет...
  Какой-то странный свет. Как будто две звезды соединились между собой, не до конца, но очень близко. И он рванулся туда, вверх, к этим звёздам.
  И заметался, от радости заметался вокруг чёрного полированного пола под звёздным цветным небом. Заметался, пугая одну из звёзд, ту, которая поменьше.
  Информация, содержащаяся в ауре дракона, была доступна её бывшему носителю не в полном объёме - проявленное в пространстве двух звёзд тело было нематериальным - только образ и тот ущербный. Левый глаз, частично левая сторона тела с чешуями, обхватившая мир краткоживущих - вот и всё. Остального дракон не чувствовал. Он был здесь, с ними и одновременно нигде. Так проявилась квантовая неопределённость. Стоило сосредоточить внимание на Кайрурангоне и вот он, отвлекись и его нет. При этом, быть или не быть от него не зависело. Вопрос бытия решался только сторонним наблюдателем. Его видели и он существовал, не смотрели и Великое Ничто распахивало для него свои объятия...
  С ним говорили... он не мог понять о чём... Слишком сильно на него воздействовала тьма (так-то для дракона нет препятствий для получения любой информации и чем старше дракон, тем ему проще) и он как будто резко поглупел (на самом деле сказывалось отсутствие недоступной ему информации).
  А потом... Мир вокруг сжался в точку и в этой точке был он. От него требовали... Требовали! Не гнали, не пытались уничтожить... Требовали, чтобы он никому не вредил.
  Смерть от лап демона и желание отомстить (драконы ведь никогда ничего не забывают), что-то сдвинула в нём. И он согласился. Но...
  К тому времени он понял, что единственное в чём он нуждается - это чтобы его видели - существование благо! Пусть даже и в виде пакета нематериальной информации...
  Большая звезда была нестабильна. Хотя сказать о стабильности меньшей также было нельзя. Дракон незаметно влиял на них, понемногу вспоминал бывшее с ним и большая звезда, в те часы, когда засыпала после того как её тело пронизывала демоническая энергия (хотя и не та самая, что была в реальности архидемона-убийцы), проваливалась в мир архидемона... Не сразу, но этот мир удалось найти...
  Он узнал его... Он нашёл! Там его супруги и дочери...
  В момент попадания в реальность архидемона контакт с подсознанием общим и для него и для большой и малой звёзд обрывался, но крохи информации, впитываемой драконом после того как большая звезда возвращалась были ему доступны и он знал, что одна из его дочерей, Киндж Лислис, жива...
  А потом он согласился помочь Большому (так для себя большую звезду назвал дракон, а что? они же обозвали его Большим Змеем - на самом деле оскорбление, смываемое только кровью) со зрением и, оказалось, что наблюдать жизнь краткоживущих мотыльков, по крайней мере, любопытно (для почти вечноживущего любопытство одна из самых ценных эмоций - она позволяет не потерять вкус к жизни)...
  * * *
  И снова здравствуйте... Опять поднадоевший коридор в вечными факелами, опять сквознячок. И уже давным-давно ясно кто, где находится и куда и откуда придёт...
  Интересно, если я здесь умру - что будет? Не проснусь или наоборот? День сурка какой-то...
  Так, в ту сторону выход на тренировочную площадку и в сад, там скоро Аул Бит явится. Я повернулся. Там футки ебутся... Мимо них проскочить возможно... Только ведь не удержусь, обязательно поучаствую, а для меня это тяжело - они сильнее да ещё и вдвоём. Хотя, только мимо них и можно пройти на второй этаж. А нет! Есть ещё винтовая лестница. Это надо наружу выйти, а там Аул Бит, к Эдесс идти не вариант - заметался я по коридору - туда Аул Бит зайдёт и накажет за что-то суккубу, а присутствовать при этом... не-не-не...
  Это, если сквозануть побыстрее, пока одна из хозяек не появилась, в прошлый раз я в сад ушёл, мимо меня Киндж Лислис через кусты проломилась и нагу, эту, как её? Муня? О, Шуоссе Муника... да её, оседлала... А там за углом лестница наверх. Наверху комнаты, лоджия здоровенная, сверху сам буду определяться, с кем и как. Погнали!
  Нисколько не маскируясь, я, цокая копытами, кинулся по коридору. Непривычное к бегу тело не особенно способствовало в ускоренном передвижении - хвост мотался из стороны в сторону, елда шлёпала по бёдрам, копыта скользили по камню, но я успел проскочить мимо площадки со стойкой с оружием до того как Аул Бит появилась на ней. Краем глаза заметил, как шевелились кусты - дракошка пёрла по саду. Быстрее! Ноги разъехались на каменных плитках, я чуть не шлёпнулся, пытаясь изменить направление движения.
  Где-то сзади ахнула Муника, заметившая мой побег. Не-не-не, родное сердце, сейчас тебя дракошка кататься припашет, а мне некогда - я наверх бегу! В три-четыре конских скачка, сопровождавшихся таким же звуком (копыта же!), я доскакал до угла здания, уцепившись за него когтями, затормозил в попытке повернуть за угол и, вот ёб! Растянулся на камнях отмостки. Ушиб колени, придавил чувствительный кончик хвоста (брякнулся на него коленом! Как больно-то!), перемазал в пыли некстати выглянувшую из-под крайней плоти головку члена (сука, он от бега смазкой начал течь! Ещё и на неё всё налипло! Да что ж такое-то!). Скользя как по льду, на четырёх точках рванул за угол и, не успев поднять свою бестолковую рогатую башку, впилился в толстое причудливое литьё винтовой лестницы. А-а-а! Ещё и это!
  Иф-иф-иф-иф! Кое-как поднялся на ноги и держась за голову (боль-то какая! Аж до слёз!), шагнул к ступенькам, развернулся и розовой жопой вперёд, завернув отдавленный хвост в сторону, примостился повыше.
  Надо хоть повреждения рассмотреть. Так, хвост ушиблен и уже начал опухать - возможно, синяк будет, шишка на голове пульсирует. Больно! Сука! Ещё и цепочку порвал! Это ту, что между рогов висела, такая, с камушком светящимся. А где он, кстати?
  Муника, зараза, видела куда я от неё рванул и кинулась следом. Сейчас, пока я сидел и осматривал, ощупывал себя, она появилась передо мной. Видя оранжевую нагу, я также, задом вперёд и пересчитывая им ступеньки, протиснулся по лестнице ещё выше и её голова оказалась на уровне моей груди.
  - Вихдис-с, куда же ты, - тоненько простонала нага, протягивая ко мне четырёхпалые ручки.
  - Я? Я никуда. Видишь, упал, ударился, - зачастил я.
  - Ох-х, - нага прижала ручки ко рту, - дахвай я тебе помогу. Тебе больно? Больно, да?
  - Угу, - кивнул я, ощупывая шишку на голове. Ещё как больно...
  Скуластенькое личико наги приблизилась, чёрный язычок затрепетал в воздухе.
  Я сел поудобнее на металлической ступеньке, расправил хвост, дотронулся пальцем до наливающегося синяком кончика. Надо холодненькое приложить. Осторожно разместил плоскую лопатку на прохладной металлической ступеньке. Вот, так...
  Перемазанная елда зудела.
  Теперь с тобой...
  Растопырив ноги и подняв член вверх, отвёл кожу назад до конца (х-хе, на конце до конца) и начал, едва прикасаясь к чувствительнейшей поверхности головки, стирать пыль и грязь пальцами.
  Нага приблизилась ещё, теперь её язычок, высунувшийся ещё дальше, махал возле самой моей груди, изредка задевая и щекоча кожу. Э-э. Не мешай...
  Помусолив во рту палец, я попробовал слюной стереть грязь с головки. Лучше бы я этого не делал. Для меня ничего не изменилось, а вот нага, казалось, сошла с ума. Видимо, запах от слюны и смешавшейся с ней смазки вызвал в ней что-то такое... Она и в прошлый раз была в неадеквате от запахов нашего с Аул Бит секса.
  Муника сжала ручки в кулачки, моляще сложила их на груди (а вот, кстати, сиськи у змеи - это как? тоже млекопитающее?), на меня уставились жёлтые глазки с расширенными круглыми зрачками:
  - Дай, Вих-х.., - услышал я мольбу, - дай... мне...
  А ну как укусит!
  Я медлил.
  Ко мне протянулась ручка, покрытая мягкой оранжевой прохладной кожей. Дай ей и всё!
  Ручка тянулась к промежности, а я, остановившись, как заворожённый, наблюдал за происходящим. Вот ладошка скользнула по корню члена к мошонке, чуть сжала её, при этом как-то коварно задев коготком розетку ануса. Зараза такая - дрогнул я.
  Муника, видя, что я не сопротивляюсь, приблизилась ещё ближе, чуть опустила голову и открытой головки коснулся невесомый кончик змеиного языка. А... Да чёрт с ней! Хочет, пусть вылизывает.
  Язычок протянулся дальше, шевельнул мошонку, так, что яйца свесились по обе стороны от него, коснулся ануса... А-ах-х...
  Вернулся назад, опять раздвинул яйца...Нага, следуя за своим божественно ловким органом, надвинулась на член, принимая его внутрь рта. Прохладненькая...
  Где-то внутри её рта, с боков, что-то сжалось и плотно обхватило пульсирующий от долгожданной ласки (да тебе, блядь, через каждые пять минут ласка долгожданная!) член. Подвижный скользкий язык сновал по его нижней поверхности, расталкивая яйца и каждый раз утыкаясь в анус. М-р-р-р...
  Оо-х!..
  Да что ж такое-то! Демон любви... Чуть кто за член схватил и вот я уже лужицей растекаюсь! Как же этот Вигдис до такого возраста дожил-то? И эта вот... Где и сосать так научилась? А хотя да... Тут есть создания с членами. И зовут их Канно и Вилда...
  Ты мне лучше скажи, друг ситный, кончать будем или нет? Кончу - сил не будет. Хвост ещё придавил, голову расшиб, цепочку порвал, камушек потерял, а он не простой...
  А Муника эта старательная, вон как трудится...
  Нага двигала головой между моих ног, одной из своих ручек придерживая моё бедро, а другую она запустила себе вниз и сейчас орудовала пальчиками в мокром влагалище. Соски на её грудях почернели и затвердели, сама грудь тоже уплотнилась - я ради интереса дотронулся до прохладной кожи - нага непроизвольно дёрнулась - видимо очень чувствительная грудь у неё.
  Не, кончать не будем. Хотя я чувствую, что силу она из меня не тянет. Похоже, как нага, так и дракошка, существа живые, не магические.
  Опустив руки на твёрдые груди наги, я захватил каждую из них в ладонь и, чуть прижав соски большими пальцами, погладил их сбоку и перешёл на самые кончики. Тело наги, откликаясь на ласку, дрогнуло, она непроизвольно судорожно выдохнула, язык остановился у самого ануса...
  Груди стали плотнее и я, не трогая сосков, подвигал их по грудной клетке целиком, ощущая под пальцами рёбрышки. Та-ак. Нагу затрясло. Кожа Муники стала теплее. Ещё раз подвигаем... Я тебя научу родину любить! И ещё... А теперь соски, только они...
  Язык наги перестал двигаться по члену, упёрся в анус и мелко дрожал, хотя голова ещё двигалась, зажимая член гортанью туже и туже.
  А теперь и грудь и соски сразу. Об них можно было уколоться - так они затвердели, а грудь уплотнилась настолько, что по твёрдости стала напоминать бицепс накачанного культуриста. Муника перестала, наконец, двигать головой (чего я, собственно, и добивался - решил же не кончать), язык её сильно толкнул размятую розетку ануса и провалился внутрь, не желая выходить назад, к руке наги, орудовавшей во влагалище, отпустив моё бедро, присоединилась вторая и они обе мокрые, разведя половые губы в стороны и открыв мочеиспускательное отверстие, полезли в хлюпающую глубину - одна, тремя из четырёх пальцев, к матке, а вторая в уретру... на всю длину указательного пальца...
  Хвост наги сжался, свился в кольцо, распрямился, хлестнув по столбу лестницы, ещё раз, ещё... Во рту Муники раздался щелчок и член мой оказался зажат в замке плотных тканей, а тело наги неистовствовало - хвост метался и бил по чему попало. Я, опасаясь за своё орудие, зажатое во рту наги, обхватил её за узкие плечики ногами и прижал голову Муники к лобку. Она пыхтела сквозь узкие ноздри и едва слышно постанывала - рот был занят мной. Наконец, тело и хвост полузмеи (а кто же она ещё?) мелко задрожали, пальчик, бывший в уретре, вышел и оттуда тяжело плеснули и поползи по коже живота вниз прозрачные тягучие капли.
  Обоссалась что ли?
  Не. Не похоже.
  Последним каплям выплеснуться уже не хватило сил и они просто сочились вниз по складкам губ влагалища, оставляя блестящую дорожку на коже наги.
  Тело Муники заметно стало теплее, расслабилось, мышцы рта, зажавшие член помягчели и, чмокнув слюной, нага освободила моё орудие. Снялась с члена, а я, решив пошутить, зажал сфинктером так и не вынутый из ануса язык полузмеи. Она, сразу не поняв в чём дело, и видимо, не полностью ещё соображая после оргазма, отводила голову от моей промежности, а язык всё тянулся и тянулся...
  Э-э-э. Хватит. Хватит. Я ж не зверь какой. Девочка сейчас не соображает, а язычок у неё очень чувствительный - иначе как запахи чувствовать. Я осторожно расслабил мышцы ануса и язычок Муники, так и остался висеть вытянутый изо рта на всю длину.
  Нага перегрелась и ей просто необходимо остыть. Развалившись на камнях дорожки прямо тут, у лестницы, животом вверх, Муника закатила глаза и закинула ручки за голову. Кайфует. Ей сейчас хорошо. Голова плывёт и так будет, пока она не скинет лишнюю температуру. Животик возле влагалища и ниже мокрый от выделений, язычок вывалился изо рта и лежит на груди между постепенно мягчеющих холмиков...
  Ну а я? Шевельнувшись, заметил, что боли в голове и хвосте нет. Схватился за лоб. Шишка пропала! Нет и синяка на лопатке хвоста...
  Инкуб же...
  Так. Цепочка порвалась. Камешек где-то здесь валяется. Спустился со ступенек, пошарил вокруг лестницы. Куда же он делся? Нет нигде...
  Обидно, конечно. Но, так-то мне до этих украшений, как до лампочки. Хотя, настоящему Вигдису они для чего-то нужны. Я многого про этот мир не знаю. Камешек светился, после секса с Аул Бит сильнее, возможно, излишек энергии переходит туда. Но как-то странно он был закреплён на теле инкуба - на кончики рогов были надеты специальные золотые наконечники, соединённые такой же цепочкой и на этой-то цепочке и висел светящийся голубым светом камешек. Может быть, был бы смысл повесить его на шею или, как браслет, на руку?
  Да что уж теперь гадать. Камня нет. Наверно, Шуоссе, пока металась, закинула куда-то.
  Ладно, чешем дальше - я ведь на второй этаж хотел забраться.
  Оставив кайфующую нагу лежать на прохладных камнях, я, придерживаясь за перила и стараясь не поскользнуться копытами на металлических ступенях, балансируя хвостом из стороны в сторону, осторожно поднялся вверх. Вот и второй этаж. Где-то здесь моя комната. Была. Или есть. Поглядеть бы надо.
  Дверей на втором этаже, как и на первом не было в принципе - так, занавеси кое-где, категорически не перекрывающие дверных проёмов. Исключение - сплошная глухая стена, такая же, как внизу, вдоль которой на первом этаже проходит изученный, как свои пять пальцев, коридор с факелами. Такой же коридор и на втором этаже. Только факелов нет - света хватает из широченных дверных проёмов и от лоджии. За этой стеной какое-то помещение - об этом свидетельствуют наружные размеры здания. Окон в этих таинственных помещениях размером в полэтажа, расположенных друг над другом, нет. Дошёл до лоджии, выглянул вниз - никого. Сверху видно сад, вон дорожка по которой я шёл в прошлый раз и попал к Аул Врени. Дракошки и наги внизу нет. Муника остыла и смылась подальше от приставучей Киндж.
  Ага, Аул Врени идёт к дому. Невольно залюбовался статями роскошного тела демоницы. Раз, раз, раз, раз - длинно, от бедра, шагает магесса. От каждого шага вздрагивают роскошные груди, отлетает в сторону пола прозрачного парео, открывая подтянутый круглый животик с точкой пупка в котором блестит крупный зелёный камень.
  Она знает, что на неё смотрят и, плавно подняв полную руку к волосам, отчего парео, скрывающее левую половину тела, задирается вверх, открывая вид на полные нагие бёдра, браслеты со звоном пересыпаются от запястья к локтю...
  О-х-х! Елдища, дочиста вылизанная нагой, горячо запульсировала и упёрлась в ограждение лоджии. Да ну, нафиг!
  Я отскочил в глубину лоджии и брякнулся на стоявшую здесь массивную кушетку спиной. Задранная елдища громко шлёпнула по животу...
  Для демонессы такой силы воздействовать на несчастного инкуба, самого слабого в этом домене... Да я дышу только потому, что хозяйки мне это позволяют - размышлял я, закинув руки за голову и помахивая кончиком хвоста.
  В чём смысл моего здесь существования? Нет, не как сноходца, а как инкуба? Вот Вигдис - кто он? Зачем он тут?
  Футки куплены для ублажения хозяек - это ясно. Дракошка и нага - боевые трофеи. Эдесс вообще свезло - купили по дешёвке, видимо больше никто не позарился - кому нужна некондиционная суккуба? Адалхендис родилась тут. А её мать отсюда продали. Ещё тут какая-то гоблинша есть - ни разу не видел. Тоже трофей. Из особей мужского пола только я. Хотя... футки - на все руки от скуки.
  Вигдис, единственный из всех в этом домене (кроме хозяек, разумеется), кто может ходить между мирами. Что ему мешает свалить куда подальше и остаться там? Вопросов море, ответов нет. Если только к Эдесс сходить. Не. Не вариант. Сейчас, по крайней мере. Её Аул Бит наказала и ей не до разговоров.
  Рассеянный приятный свет льётся в проёмы между резных столбиков, ветерок приносит запахи цветущего сада. Где-то далеко сверкает сквозь марево золотой купол. Что это за здание? Дворец? Чей?
  Со вздохом встаю с кушетки, елда немного успокоилась и отвисла книзу. Пойду, поищу свою комнату. Если у футок и Эдесс такая есть, то и у меня должна быть. Вышел в коридор. Огромная футовская комната - одна на двоих, я уже был в ней - красный полумрак задёрнутых на высоченных окнах портьер, туалетный столик со всяким косметическим добром, воздух, пропитанный запахом ароматов...
  Ещё комната. Меньше чем футовская. В бежевых тонах, стены цвета кофе с молоком закрыты причудливым светлым узором резной кости, расписной сводчатый потолок, теряющийся в вышине (3-4 моих роста), несколько пуфиков от шоколадного до цвета слоновой кости, узорчатые портьеры на высоких, почти до потолка стрельчатых окнах с частым прихотливым переплётом, ковра нет и виден узор деревянного наборного паркета, скрипнувшего под моим копытом, в углу напротив входа, в широком низком узорчатом горшке высокое незнакомое растение, боком к проходу - широченная кровать с костяными столбиками для балдахина, но без него - целый стадион для ебли с алым постельным бельём. Пяток подушек всех размеров. Одеяло комом валяющееся посередине.
  Напротив кровати, у стены, зеркало, под ним комод. Направо от входа шкаф. Зашёл внутрь. Паркет скрипнул под ногами. Прошёл к комоду. Выдвинул ящик. Какие-то побрякушки, браслеты, цепочки, горжеты. Чьё это? Зачем столько? Взял широченный жёлтый узорный браслет. Тяжёлый. Золото что ли? Сильно похоже. Вот так просто валяется? Хотя, кому тут воровать?
  Чуть поскрипывая деревянными плашками, прошёл к шкафу. Открыл. Такие же, как на мне рукава и штанины - белые, изумрудно-зелёные, бордовые с такими же толстыми плетёными золотыми швами. Это... Моё что ли?
  Ком на кровати шевельнулся:
  - Какого хуя? Кто там шароёбится? Свалил нахуй!
  Из складок высунулась широченная плоская морда с узкими, как с жесточайшего похмелья густо накрашенными чёрным, глазами, длинные уши, проколотые толстыми кольцами белого металла, с высоко поднятыми концами торчат в стороны.
  - Инкуб ебучий, пошёл нахер! - проскрипело существо.
  Я в этом домене видел всех.
  Всех кроме...
  Таррет. Никто кроме неё не может быть.
  - А ты... тебе, что здесь надо?
  Гоблинша выпросталась из одеяла. Невысокая, с большими для такого роста сиськами, на руках кожаные чёрные перчатки без пальцев до локтей, крепкие коренастые бёдра перетянуты широченными кожаными ремнями. Безволосое (даже на голове ни волоска) белое, чуть отдающее в зеленцу, тело. Многочисленные белые острые зубы в широком, до ушей, толстогубом рту.
  - Хули смотришь! Где хочу, там и сплю! Тебя, мудака, не спрашиваю. Вали, футовские хуи облизывай!
  - А ты, я смотрю, уже напробовалась, раз спать завалилась, - решил я ответить на хамство.
  - А тебя ебёт? - гоблинша встала, растопырила кривоватые ножки и бесстыдно расщеперила безволосые половые губы, заглядывая в промежность, - Сука! Ссать хочу, а ты мне мозг ебёшь!
  Таррет резво соскочила с кровати (при этом, ростом оказавшись мне до пояса), пробежала в угол к цветку, не приседая, растопырила ножки, руками вывернула половые губы так, что я увидел отверстие уретры и начала бурно, с брызгами, мочиться в грунт.
  - Ты что делаешь? Ты что творишь!?
  Я схватил с кровати первую попавшуюся подушку и, подскочив к Таррет, треснул её по голове. Она прекратила изливаться, ловко увернулась от второго удара и заскакала по комнате:
  - Мудила криворукий! Я тебе в следующий раз на подушку нассу!
  Гоблинша, в очередной раз увернувшись от подушки, изловчилась и отвесила мне пинка, попав прямо под хвост. Больно!
  - А! - восторжествовало мерзкое существо, топоча голыми пятками по паркету, обуви у неё не было, только лодыжки были перетянуты кожаными браслетами, - Засадила я тебе в задницу! Ещё пару раз попаду и кончишь, тварь ебливая!
  Да что ж такое-то! Я принялся с удвоенной энергией гонять гоблиншу по комнате и смог, наконец, выгнать её в коридор.
  - Тварь копытная! Дятел хуеголовый! Я тебе припомню! Давно сам себе не отсасывал?! - раздался мерзкий скрип её голоса, удаляясь дальше.
  Фу-ух! Я обессиленно сел на кровать, бросив подушку рядом.
  Значит, это моя комната. Я оглядел с боем доставшееся помещение. А ничего. Мне нравится. Пустовато только. Хотя, зачем мне?
  Вонять теперь будет - посмотрел я на мокрую землю в горшке с цветком. Хм. Так-то я ни у себя, ни у кого из демонов желания мочиться не замечал. Тем более чего-то более серьёзного. Демоны - существа энергетические. А вот только что, на глазах у себя, получил подтверждение, что гоблинша живая, как дракошка и нага. Получается, им туалеты нужны... И еда...
  Надо Эдесс поспрашивать.
  Я спускался вниз по пандусу и уже был в коридоре с факелами, как вспомнил, что Эдесс сейчас не до вопросов. Нда...
  Немного не доходя до входа в комнату Эдесс, коридор поплыл, я погрузился в пол и проснулся.
  * * *
  Судорожно вздохнув, проснулся. Посапывают омеги. Эльфи слева от меня доверчиво прижался к плечу и едва слышно дышит. Все спят. Один я путешествую чёрт-те где. Задница ещё зачесалась. Прямо в том месте, куда пришёлся удар ноги гоблинши...
  Эт-то, что ещё за новости?..
  Охо-хо-хо, вставать надо. Веника пора кормить.
  Тихонько вожусь, приготовляя для младенца ночной перекус. Стараясь не будить Сиджи и Юта, между которыми на сундуке спал Веник, беру его на руки и выхожу с ним из шатра наружу.
  Распелёнываю ребёнка и бодрая струйка орошает камни стороне от шатра. Он жмурится, хочет спать, но потребности детского организма неумолимы - есть и опорожняться посреди ночи просто необходимо. Пока необходимо. Но мы растём... Растём...
  Утром, пока ещё из головы не ушла резкость всех деталей местности, где мы оставили Ухоо и Ши, в несколько прыжков телепортации возвращаюсь назад. Так. Вот и камень, у которого мы ночевали. В склоне горы, сильно дальше за камнем, на высоте окружающих деревьев, подняв себя за сапоги (на некоторое время это возможно сделать, сапоги от пары раз не развалятся) повыше, мановением руки прочерчиваю в скале метра на четыре глубокую горизонтальную полосу, ещё две покороче. Вот. Получилась хорошо заметная стрелка, указывающая на запад. Всё просто. От оврага надо лететь строго на юг по компасу, до стрелки в горе. Потом мой знак в месте, где мне попалась медная руда, дальше горячие источники. С воздуха долину гейзеров видно отлично.
  Вернулся. Мои пока ещё возятся в шатре и вокруг полусонные. А оме уже на ногах: "еще грохочет голос трубный, а командир уже в седле!".
  Позавтракали и выдвинулись дальше на запад. Вот показалось мне, что это направление продуктивно. И действительно, через полдня лёта, пики гор стали чуть ниже. И если восточнее, там, где мы пролетали, горы стояли неприступной стеной, то тут стали появляться входы в долины между отрогами хребтов. По долинам можно было вклиниться в горную страну, переваливать через вершины и двигаться уже не только на запад, но и на юг. Где возможно и позволяла местность, я оставлял метки в виде тех же стрелок, указывавших направление движения в сторону Лирнесса.
  Пролетали через безжизненные каменные долины, наполненные сейчас, в разгар дня, тяжёлым неподвижным зноем, врывались в непроглядные холодные сырые облака, повисшие на голых утёсах, кутаясь от ледяного ветра, переваливали через острые заснеженные грани вершин, никогда не видевших людей. И снова долины, облака, скалы и камни, вмёрзшие в вечные льды...
  Устав от мелькания под самолётом камней, снега и провалов бездонных пропастей, я решил - всё! Хватит! Нам нужна база. Здесь в горах. В их сердце.
  Ищем пещеру...
  И нам повезло. На южном склоне горы, закрывавшей темнеющую дыру от холодных ветров, было найдено то, что нужно.
  Попросив Сиджи и Юта подержать самолёт в воздухе (ненадолго же!), я с Веником на груди скакнул к горе. Расчистка и выравнивание склона - делаем плоскую ровную площадку перед пещерой пошире. Самолёт посажен, из сундука вытащены осветительные шарики, Веник передан Эльфи и я пошёл внутрь.
  Пещера, та её часть, в которой можно стоять не нагибаясь, неглубока, а дальше начинаются так называемые шкуродёры - протиснуться можно с трудом. Прохладно, даже холодно. Сыро. Где-то капает с потолка. Режем и чистим, чистим и режем. Пол равняем с наружной площадкой. Потолок, во избежание обвала поднимаем повыше - метров на шесть, до цельной скалы, под место для сна вырезаю подиум повыше, до пояса, это чтобы сквозняком по полу не тянуло. Подиум вплотную к стене, с трёх открытых сторон ступени. Размеры его десять на десять шагов - нас много.
  Из вынутого из пещеры камня телепортацией режу блоки с фасонными сторонами. Из блоков будет выложена стена толщиной в метр до самого потолка, так, что, как говорится, комар носа не подточит, то есть наглухо. В стене широкий прямоугольный по горизонтали проём. Стена уже возведена до притолоки проёма. Теперь надо двери вставлять. На пятах, как в зимовье. Верхние шипы буду прижаты притолокой, в середине проёма стойка - чтобы двери внутрь не проваливались, хотя проём с четвертями, но что вы хотите - горы, снег, ветер. Длинный каменный брус водружён над дверями и возведение стены движется дальше. Я, обмотав лицо лоскутом ткани - от пыли, вожу руками (руками вожу), воздвигая то, что мне захотелось здесь и сейчас.
  Скала базальтовая и обработка традиционными методами (для Земли) заняла бы не менее пары месяцев, если не больше, а тут час, может, чуть больше и помещение готово. Предстоит отделка, но это мелочи. Распахнув свежеизготовленные двери пошире, чтобы пыль выдувало, иду в глубину - туда, где капает вода - предстоит заняться санузлом.
  Вход в него, к сожалению, получается ниже пола пещеры и чтобы не городить ступеней - ещё убьётся кто-нибудь, делаю пологий спуск. Отмечаю место для стены между залом и санузлом. Выравниваю пол туалета, заглубляюсь в шкуродёры, при этом внимательно разглядываю стены - надо знать откуда течёт вода. Под струйку стекающую с правой стены пристраиваю каменную раковину, из неё слив вдоль стены. Дальше вода уходит куда-то в глубины пещеры, куда, мне не интересно. Вода течёт не только через раковину, есть ещё ручьи. Потолок поднимаю острым стрельчатым сводом - это чтобы вода не капала с потолка а стекала по стенам. У стены с раковиной делаю сливной жёлоб. Шага на три сливной жёлоб ниже раковины становится полноводнее. И поток воды позволяет поставить над жёлобом с водой места для раздумий - в точности такие как в Древнем Риме - видел в своё время в интернете или где-то ещё. Парочку, больше не нужно. Не думаю, что из пещерного туалета следует устраивать казарму. У противоположной стены сделаем ванну и побольше - я привык мыться ежедневно, мои омеги тоже - к хорошему привыкаешь быстро.
  Телепортация позволяет мгновенно избавиться от отходов производства и пыли. Ну всё. Туалет готов. Теперь стена между ним и пещерным залом - в туалете сыро и влага проникает в большую часть пещеры. Покромсал часть стены, нарезал блоков, дверь тоже на пятах. Несколько взмахов руками и стена собрана. Дверь движется и даже есть порог. Во избежание проникновения влаги в основную пещеру решил прокалить собранную стену с внутренней стороны до стекла. Раскалённые добела шарики пирокинеза ходят по стене вверх, вниз, вправо, влево. Стена греется, набирает температуру, в туалете становится жарко как в бане. Сама стена нетолстая, в ладонь. И камень начинает светиться слабым красноватым светом. Ещё добавляю. Становится жарче. Нечем дышать... И вот камень потёк. Немного, едва-едва, но этого достаточно, чтобы поры закупорились и теперь влага не будет проникать из туалета в основной зал.
  Выскакиваю из раскалённого душного туалета, как пробка из бутылки. Пусть остывает. Пар, вонищща раскалённого камня и пыли врывается вслед за мной.
  А я творю дальше - мебель из базальта на всех - круглый стол, стулья, посудка. Ломберный столик, расчерченный на стоклеточные шашки и на шахматы - интеллект требует постоянных тренировок. Подиум для сна слева от входа. Справа, в стене напротив подиума режу каминный портал: дров наберём, будет огонь. С дымоходом бы не ошибиться и внутри камина должен быть зуб - он принимает на себя сажу из трубы и наклонная поверхность отражает тепло в помещение. Камин здоровенный - впору целые брёвна запихивать, вышел резной, с широченной полкой. Машка, как только появилась каминная полка, тут же заняла место на ней - не иначе наследственность, помнится Господин Ди частенько сиживал на полке камина.
  Труба камина, проложенная в толще горы выходит почти на её вершине, поэтому тяга зверская, аж с воем - ещё бы, до вершины горы, куда и выходит оголовок трубы (пришлось туда прыгать и устраивать трубу), метров пятьсот, не меньше. Обязательно нужен шибер. Рядом с камином рабочий стол для приготовления пищи и прочих кухонных дел. На столе каменный таганок, под пирокинез. Супчик, там сварить, блинчиков нажарить, чаёк, компотик...
  Всё. Готово. Принимайте работу.
  Вожу экскурсию. Омеги видели, как я работаю - у них глаза лезли на лоб. Здесь спим - показываю на подиум и сундук занимает место у стены. Самолёт затащен внутрь пещеры и поставлен между подиумом и внутренней стеной. Сиджи и Ют умощены на одной из ступеней подиума и таращат любопытные блестящие глазки. Эльфи, Аделька и Веник участвуют в экскурсии.
  Тут туалет. Вода для умывания здесь - указываю на раковину. Туалет там. И попробуйте только промахнуться. Зассанец отмывать будет дело "рук" своих лично.
  Ванна тут. Моемся только с моим участием. В смысле - я грею воду. Меня моет только Эльфи - это его привилегия. Я - кого сочту нужным. Веник, Сиджи и Ют само собой. Стирка тоже на мне.
  Хожу и вижу, что, вроде, и нормально получилось, но... Базальт чересчур уж тёмный. Тёмно-серая порода с чуть зеленоватым оттенком. Темновато в пещере у нас. Темновато. Если только поискать где-нибудь в горах известняк, обжечь и будет нам извёстка. Побелить и ага. В голове тут же появился мой образ, в трико с растянутыми коленями закапанных белыми потёками, с газетной шапкой на голове, на стремянке с кистью на палке. Раз, раз, вправо, влево машет кисть... Я помотал головой, отгоняя навязчивую картинку. Нет, хватит.
  Всё. Пошли. Сегодня отдыхаем. Сидите тут. Осваивайтесь. Я за дровами.
  
  
  
  Глава LVIII
  
  В пещере стояли мы пять дней. За это время я смог погонять своих омег по математике, физике, химии. Как смог, затолкал в голову Эльфи таблицу умножения. На его высказывание о ненужности знаний и, в частности, таблицы умножения я задал ему вопрос:
  - Эльфи, скажи мне, мой золотой - когда мы придём в Лирнесс, ты чем намерен заняться?
  - Как, оме, чем? У меня ребёнок будет..., - Эльфи удивлённо вскинул брови - что за дурацкий вопрос, разумеется, у него, Эльфи, будет ребёнок и именно им он и будет занят.
  - А потом? Когда ребёнок вырастет? Ты знаешь, мой Личный Слуга, у детей есть странное свойство - они вырастают...
  - Да?! - поразился Эльфи и я почувствовал его сарказм - шутник, блин, - Вы знаете, оме, я никогда бы не подумал...
  - Не подумал он... А подумать бы было неплохо, - пробурчал я сварливо, - так вот, ребёнок вырастет и у тебя появится время. Чем ты думаешь заняться?
  - Ну... сначала надо дождаться, когда ребёнок вырастет, - Эльфи вскинул глаза вверх, к потолку пещеры, подпёр рукой подбородок - мы сидели за ломберным столиком.
  - Ты дождёшься у меня...
  - Чего, оме? Как вырастет? - пытался издеваться Эльфи.
  - Да, мой Личный Слуга, и не только. Я сейчас размышляю - стоит ли раскрыть тебе всю глубину наших глубин? Или может быть пока погодить, - я сменил интонацию и говорил вкрадчиво, в конце концов, мне тоже можно поиздеваться.
  Эльфи почувствовал, что немного перегнул палку.
  - Так вот, - продолжал я, - заняться ты можешь только одним - открыть косметический салон...
  - Оме! - Эльфи схватился за щёки.
  - И вот ты его открыл, - развивал я свою мысль, - начал взимать со страждущих омег плату...
  - Почему только омег, оме? Вы знаете сколько альф хотели, что бы мы с Лило..., - перебил меня омега.
  - Эльфи, меня не интересует скольким альфам вы с Лило оказывали услуги. И потом, скажи мне, кто тебя учил перебивать своего оме? - наехал я на омегу внутренне смеясь и сознательно высказывая двусмысленности.
  Аделька фыркнул и, отвернувшись, потёр нос, сдерживая смех.
  Сиджи и Ют слушали наш разговор и, судя по всему, принимали происходящее за чистую монету - дети же.
  - Оме! - попытался возмутиться Эльфи, но спохватившись под взглядом моих жутких крокодильих глаз, замолчал - действительно, перебивать оме нехорошо.
  - Начал взимать плату..., - продолжал я скучным тоном, - кроме того, тебе надо платить за помещение, за воду, за освещение, за уборку, за инвентарь, за лаки и краски, - загибал я пальцы.
  Эльфи, сражённый неопровержимой аргументацией, съёжился и замолчал. В замке ему не надо было задумываться обо всём этом - прислуга убиралась в покоях омег, а кастелян снабжал Эльфи и Лило всем необходимым (попробуй не дать - капризные омеги, супруги знатных альф, сделают всё, чтобы небо с овчинку показалось).
  - А ты даже два плюс два с трудом складываешь. Как с поставщиками рассчитываться будешь? Как доходы посчитаешь? Как цену на услуги установишь, а? - убил я Эльфи.
  - А... оме..., - раскрыл рот Эльфи.
  - Вот тебе и оме, - я легонько щёлкнул Эльфи по носу, - думать надо, Эльфи, думать. Голова, в том числе и для этого предназначена, а не только чтобы в неё есть.
  - Аделька, расставляй фигуры, - кликнул я омежку, пристрастившегося к шахматам после того, как я показал им всем эту игру.
  Аделька, придвинул к ломберному столику еще один стул и они с Эльфи, сидя рядом и шушукаясь, начали игру со мной.
  Сиджи и Ют по очереди отлевитировав друг друга на стулья вокруг нашего турнирного стола с любопытством начали комментировать игру (после помощи мне в полётах в их развитии произошёл скачок и теперь левитация наравне с телекинезом были их любимым развлечением).
  И, действительно, жизнь на Эльтерре была небогата на различные интеллектуальные развлечения (по крайней мере, шахмат и шашек тут не знали, все мои омеги были незнатны и в их кругу настольные игры не использовались, а Улька о развлечениях знати знал не много - был мечтательным домашним книжным мальчиком), поэтому турниры по шашкам и шахматам захватили нашу маленькую компанию.
  - На что играем? - задал я вопрос собравшимся вокруг столика омегам.
  Как-то так вышло, что в шахматы и шашки мы играли на интерес. Выигрывал чаще всего я - опыт-то не пропьёшь, но иногда и Аделька, как самый продвинутый игрок, брал верх.
  - На..., оме..., - замялся омежка, теребя завязки рубашки и смущённо опустив глаза.
  - Говори, давай, - поторопил я Адельку.
  - Ну... это..., - омежка зажмурился и выпалил, - на поцелуй.
  - Хм..., - я тянул паузу, вот так номер, в последнее время я забросил мониторинг эмоционального состояния Эльфи и Адельки (остальные искусники и Великая Сила не даёт этого делать) и ставка в виде поцелуя стала для меня неожиданностью, - То есть, если я правильно тебя понял, если ты выиграешь, я тебя целую, а если выиграю я, то меня целуешь ты?
  Аделька, сжав кулачки на груди, молча кивнул, глядя на меня влажными широко распахнутыми глазищами. Эльфи, слышавший ставку, надул губы, искоса глядя на конкурента. Эмоции обоих, в той их части, которая была направлена на меня были одинаковыми. Ну, про Эльфи я давно всё знаю - он для меня как открытая книга, открывай любую страницу и найдёшь одно и тоже - всепоглощающая любовь к оме. А вот Аделька стал для меня неожиданностью. Покопавшись в его эмоциях, мне стало ясно - ещё один адепт Великого Оме Ульриха (именно так, с большой буквы!). Оме подобрал умирающего омежку, вылечил, обул, одел, научил читать, писать и считать (вообще запредельные умения для простолюдина). Хорошо к нему относится, работой не грузит. Да ещё и, глядя на отношение к оме Сиджи и Юта, разве можно не любить оме? И Аделька со всем пылом подростковой души (первая любовь, как же!) отдался этой страсти.
  А сейчас вот, выкатил пожелание. И ведь, стервец, понимает, что он в любом случае в выигрыше - проиграет - я его целую, выиграет - он меня.
  Пригрел змею на груди...
  Замуж его отдам. Подлечим, чтоб детей мог иметь и, как только найду подходящего альфу, так и там, пам, парам пам-пам - фата, кольца, букет невесты. А, нет, это не отсюда... Но всё равно.
  Ладно, играем. Банкуйте.
  Я сознательно не форсировал дальнейшее продвижение по горам. За несколько дней жительства в пещере, я обследовал ближайшую местность - охота и дрова весьма этому способствовали - горы дальше на юг и запад стояли стеной, отыгрываясь за свою слабость, выражавшуюся в наличии долин и отрогов по которым мы смогли добраться до пещеры Аранда. Стена была настолько высока, что у меня закрались сомнения в том, что перебраться через них даже используя левитацию вряд ли возможно. По моим прикидкам (я лазил по нескольким вершинам - искал перевалы и проходы на юг) никак не меньше шеститысячника. А у нас тёплой одежды с собой нет - расчёт-то был на летнее время.
  Придётся возвращаться в овраг за тулупами и шубами, да и крупы бы ещё захватить. С мясом-то проблем особых нет, а вот хлебушка хочется...
  * * *
  Дитрич сидел в давно им обжитом кабинете Крафта и шелестел перебираемыми бумагами. Хотя Торговая гильдия и запретила ему и вообще всему семейству Крафта Нессельридена заниматься торговлей, идея Господина о том, что ему следует пуститься в негоцию денежными средствами, которых пока хватало на безбедную жизнь, вновь, после того как Господин оставил его, всплыла в голове.
  Вообще, последние несколько дней после ухода Господина казались ему чёрными - Элла не всходила и не светила для омеги. А Эллой был Господин...
  И только через три-четыре дня безысходности и глухой чёрной тоски Дитричу пришла в голову мысль о подарке Господина. Был вызван мастер Дитрих...
  После тщательного осмотра целитель подтвердил, что Господин действительно сделал верному рабу бесценный дар. Дитрич был беременным...
  Беременность подтвердилась и у Лоррейна с Хильдом. Новость о том, что они беременны, ошеломила любовников, и только Дитрич затаённо улыбался, глядя за обедом на милующихся омег. Господин милостив. И не только к нему, Дитричу...
  О детях следует заботиться. А уж о таких долгожданных в особенности. И Дитрич, воспрянув, с утроенными силами взялся за бумаги Нессельридена.
  Встретился с Герти Зульцбергом - сыном ростовщика Зульцберга. Поводом для встречи были якобы векселя Нессельридена, но слово за слово, пара чашек чая и вот уже Герти рассказывает ему о сложностях ростовщического ремесла, по крайней мере, кое-что из того, что было известно ему самому. И если раньше Дитрич был несколько мечтателен и меланхоличен, жил, особо не задумываясь о том, что и как он делает, то теперь...
  Наличие будущего ребёнка изменило его и теперь все силы омеги были направлены на обеспечение благополучия сына.
  По устоявшейся привычке, перебирая бумаги, Дитрич держал в пальцах медальон, оставленный ему Господином (омега так и носил его на бархотке на шее).
  Хельмут, старший приказчик Крафта, осторожно постучал в дверь (омега был пуглив и прислуга, зная это, берегла своего хозяина):
  - Господин Дитрич, я принёс сведения о наличии зерна на наших складах...
  - Ах, Хельмут, оставь тут, я посмотрю, - откликнулся Дитрич, подняв голову от документов.
  В своё время - во время зерновой махинации - Господин поработал с головой Хельмута и теперь тот был предан Дитричу как собака. Остальных приказчиков пришлось отпустить за ненадобностью, а Хельмут уходить категорически отказался.
  - И это..., - приказчик замялся, - господин Дитрич, у нас на складе оставалось десять мешков пшеницы и шесть гречки...
  - Ах, Хельмут, зачем ты мне говоришь об этом? Ну оставалось и оставалось... Вели забрать на кухню, - омега не поднимал головы от бумаг.
  Хельмут кашлянул, деликатно прикрывая рот:
  - Пропали мешки... Два пшеницы и один гречки... Пропали, господин Дитрич.
  - Что?! - выдохнул омега и сердце его забилось как птица в клетке.
  Зерно. Господин говорил ему, что пшеницу и гречку он будет брать. И их специально не пускали в оборот, не смотря на запредельную цену на столь дефицитный товар.
  Значит Господин пришёл!
  Дитрич откинулся на спинку стула и прижал ладони к горящим щекам. Голова кружилась. Перед глазами плыло. Господин! Он здесь! Снова с ним!
  - Я..., - Дитрич задохнулся, - сейчас... сходим... Ты иди, я приду... сейчас...
  Хельмут осторожно прикрыл дверь в кабинет, а Дитрич остался сидеть, уставившись невидящим взглядом в одну точку.
  - Господин.., - прошептал омега, - Вы пришли, Господин мой.
  Руки омеги тряслись, глаза наполнились влагой. Едва сдерживаясь, Дитрич закрыл пылающее лицо руками.
  ...Пустота и прохлада зернового склада рядом с домом Нессельридена. Последний склад, тот который непосредственно принадлежал самому зерноторговцу и был рядом с конюшней. Пахнет кошками. Когда в помещении столько зерна - это единственная защита от мышей.
  Несколько поддонов на которых лежат мешки - рожь, овёс, ячмень. Всё пересчитано и аккуратно, с истинно немецкой педантичностью разложено, на каждой куче мешков бирка - сколько и урожая какого года - всё это для собственного употребления.
  В дальнем углу два поддона. Там неприкасаемое - пшеница и гречка. И вот кто-то посягнул...
  Дитрич быстро прошёл к остаткам былой роскоши. И правда - не хватает. Омега, шевеля губами и тыкая пальцем в каждый мешок считал. Восемь и пять...
  - Хельмут, кто-то заходил сюда? - ломающимся голосом спросил Дитрич.
  - Нет, господин Дитрич, склад опечатан был... Я с Гансом сегодня открыл... Он подтвердить может, - прогудел альфа.
  - Куда же они пропали.., - прошептал омега, опуская голову.
  Пыльные лучи Эллы частой решёткой падали на утоптанный земляной пол, воркуют голуби, дворник в белом полотняном фартуке ширкает метлой по двору перед конюшней, собирая конские яблоки...
  Омега вспомнил эпизод на конюшне, тогда он безрассудно попросил Господина осуществить его мечту... нехорошую мечту... Тогда он ещё не знал своей судьбы и находился в шаге от добровольной смерти... И Господин... Он... помог...
  В носу засвербело, глаза защипало. Дитрич полез на носовым платком. Тонкий лён выпал из дрожащих рук. Омега нагнулся за белоснежной тканью и...
  Нет!
  Едва заметный след на твёрдой земле...
  Пять царапин... Пальцы Господина... Это он! Он!..
  И его нет! Почему!?
  Ломая пальцы, с дрожащими губами Дитрич едва смог вернуться в дом. В спальне, не раздеваясь, завалился лицом в подушку и глухие рыдания омеги заставили Идана забегать вокруг господина с бесполезными утешениями, водой, успокоительными каплями...
  Я сидел в нашем доме на топчане, привалившись к бревенчатой стене, и слушал происходящее в доме Дитрича. Три мешка зерна стояли передо мной... Вот такая вот я сволочь... Такая вот... сволочь...
  * * *
  Метель... Не метель даже, а пурга...
  Деревянный диск с нанесёнными рунами держит перед пещеркой круг силового поля. Грот невелик - шагов восемь в глубину - едва смогли самолёт затащить. Дышать нечем, сердце бухает в груди - высотная болезнь во всей красе, голова кружится... Ничего не хочется, малейшее движение вызывает круги перед глазами. Мы с Веником сидим у самого входа - я завернул его в полы тулупа. Личико младенца посинело, он задыхается. Глаза с длиннющими чёрными ресницами закрыты. Остальные выглядят не лучше - бледные как смерть омеги едва шевелятся.
  Пурга застала нас на перевале. Небо стремительно затянуло полупрозрачными поначалу тучами, поднялся ветер. Я едва смог отыскать укрытие, как разыгралась непогода. Шарики пирокинеза, периодически бросаемые мной в камелёк, вырезанный из камней, пока не дают замёрзнуть, но плазма выжигает из и так пустого воздуха, столь ценный на такой высоте, кислород. И стоИт выбор - замерзать кое-как дыша, или греться, расходуя живительный газ.
  Я, с трудом сдерживая позыв на рвоту, кое-как перебрался в глубину грота, по пути пощупал лоб Адельки, тот вымученно улыбнулся - дескать, всё в порядке, оме.
  Сиджи и Ют, как два столбика вертикально привалены к сундуку - на такой высоте лежать категорически нельзя - лёжа тяжелее дышать. Личики детей бледны, губы посинели, оба с трудом дышат через рот - тоже нежелательно, организм слишком быстро теряет влагу.
  Машка, взъерошенная, с расширенными зрачками, с полуоткрытым ртом съёжилась на сундуке - ей тоже плохо, а тушка самая маленькая из всех нас, крови меньше и сейчас ей хуже всех. А я осматриваю свою команду и пробираюсь к Эльфи, сидевшему в глубине грота. Омега беременный и дышит за двоих. Ещё неродившийся ребёнок бьётся сейчас в конвульсиях удушья - поэтому временной лаг очень мал, ещё несколько часов нахождения на такой высоте и плод не выживет. Как это отразится на Эльфи неизвестно, но если будет стоять выбор - ребёнок или Эльфи, то он однозначен - омега должен быть жив.
  Осматриваю Эльфи энергетическим зрением - тело его желтеет от дискомфорта высокогорья, тело плода, чуть длиннее половины моей ладони (по счёту Земли уже начался второй триместр), тоже жёлтенькое - ему тоже плохо.
  - Ты как? - подбираюсь к нему, провожу рукой по сизо-синему лицу. Холодный - видимо температура тела упала ниже 35 градусов.
  - Голова болит, оме, - едва слышно шепчет Эльфи.
  - Потерпи, маленький, потерпи. Метель кончится, спустимся и тебе полегче станет. Замёрз?
  Эльфи молча кивнул.
  Ну что ж. В данной ситуации только терпеть и остаётся. Собираю всех вокруг сундука, прижимаемся друг к другу плотнее и сидим, ждём когда, кончится пурга...
  Пурга кончилась, но легче нам не стало - понижения гор не было. Самолёт болтало - и я и Сиджи с Ютом слишком были измучены высокогорьем - толком сосредоточиться на левитации и перемещении деревянной конструкции не удавалось.
  Вконец выдохшись, я с трудом плюхнул наш ЛА-1 в ущелье заваленном снегом - здесь высота хоть чуть-чуть пониже (ну как чуть-чуть, на километр примерно) и дышать заведомо будет легче. Осторожно придерживая утомлённого до крайней степени Веника, слез с самолёта, провалился по пояс в многолетний снег, покрытый толстым настом, огляделся. Достал компас, сориентировался. Нам туда...
  Из глубины ущелья смотреть на острые пики, с одной стороны затянутые тонким снежным покрывалом было страшно - там, на высоте, бушует дикий ветер, до блеска полирует языки ледников и переметает острые снеговые кристаллы едва шевелящимся полупрозрачным шлейфом на другую сторону пика.
  Оставаться здесь долго нельзя - возможен сход лавины - очень много снега на вершинах вокруг, да и барахтаться по пояс, а где и по грудь, в жёстком промороженном снегу - удовольствие ниже среднего.
  Чуть раздышались и снова вверх, в страшную мёртвую высоту...
  В конце дня, уже в сумерках нам открылась широкая долина, шедшая от гор прямо на юг. В сереющей мгле уходящего дня я видел, как бесплодные камни, перемежаемые льдами и снегом, постепенно отступают и на смену им приходят такие же булдыганы, только покрытые серебристо-жёлтым лишайником, а там, дальше и ниже по склону, между камней пробивается зелёная травка.
  Трава - это хорошо, трава - это три-четыре тысячи метров над уровнем моря, значит, дышать можно. Значит, согреемся, сможем поспать...
  Мчимся вниз. Скорее. Надо успеть до полной темноты добраться до кустов, там, уже сильно ниже по склону, кислорода ещё больше и можно найти дрова для костра - не столько для варки еды, сколько для защиты от возможного зверья.
  К счастью, Эльфи смог пережить без особого ущерба для себя и ребёнка нахождение на запредельной высоте (так-то альпинисты долго тренируются и подолгу находятся в промежуточных лагерях для акклиматизации, а мы по-молодецки - раз и на шести-семи тысячах без всякой подготовки), но был на грани, и не только он.
  Оглядел своих - лица порозовели, да мне и самому стало легче. Хотя высота ещё великовата. А перед нами в темнеющую мглу уходила, расползалась в стороны узкая горная долина с обрывистыми высокими стенами, где-то в стороне, левее блестела речка, скорее ручей, перепрыгивала с камня на камень, расширялась, вбирая в себя мелкие ручьи, бежавшие из расщелин. Камни, упавшие во время обвалов, были в живописном беспорядке, как только и может природа, раскиданы здесь и там. Долина ширилась и речка становилась спокойнее, полноводнее. Далеко-далеко, на самой границе зрения, появлялись деревья - ели и пихты, сначала мелкие, кривоватые, а дальше крупнее, массивнее, гуще.
  Я выбрал место поровнее и пристроил самолёт между камнями. Сверху ничего свалиться не должно, речка в стороне, если ночью в горах случится дождь, то нас не затопит. Палок для костра наберём - вон их тут сколько.
  - Всё! Привал! - скомандовал я, слезая с Веником на груди со скамьи, - Аделька! Шатёр отвязывай. Эльфи! Дрова на тебе. Только осторожно - собираешь мелочь. Машка - на стрёме!
  Шатёр установлен, рядом теплится костерок, дымок разгоняет слетевшихся на поживу комаров. Всё! Сейчас перекус и спим. Завтра отдыхаем, послезавтра - по обстоятельствам. Пожевали сырокопчёной колбасы из запасов, взятых ещё в Майнау и свежеиспечённого в пещере Аранда хлеба, чайку и отбой...
  Назавтра шатёр пришлось переставить - место выбранное в полумраке вечерних сумерек мне показалось не самым удачным. Слишком много вокруг камней - ходить невозможно. Пристроились между первых появившихся между каким-то хвойным кустарником кривыми разлапистыми сосёнками. Дальше я пока не пошёл.
  Отлёживались, осматривали местность. Долина действительно шла прямо на юг. Но вдалеке сквозь синюю дымку опять стояли горы, уже заметно ниже тех, через которые мы так тяжело перебирались, а за ними опять едва заметные, голубые, хребет за хребтом. Зато долина была очень привлекательна. Речка, у которой мы стояли, прихотливо вилась среди каменистых берегов, тут и там росли деревья и уже, по мере понижения её над уровнем моря, не только выносливые хвойники, но и лиственные. Под лучами Эллы в далеке блеснула широкая водная гладь - видимо озеро - речка же куда-то течёт.
  - Смотрите все, - показал я рукой в долину, - нам туда. А вон за теми горами должно быть Срединное море. По крайней мере, юг там.
  Веник оклемался от высокогорного перехода. Накормленный и обихоженный дитёнок любопытно вертел головой, довольно жмурился на жаркую Эллу и тоже показывал пальчиком в ту сторону, куда все смотрели.
  - Ох, оме, как нам ещё далеко, - страдальчески промолвил Эльфи.
  - Ничего, - я зарылся пальцами в густые, отросшие волосы омеги, привлекая его к себе, - прорвёмся. Сейчас уже легче будет.
  После немудрёного завтрака, между кормлениями Веника, я на раскинутом на прогретом лучами Эллы месте, тулупе прилёг отдохнуть. Развеял свои крокодильские глаза и, закинув руку за голову, с удовольствием отдался ничегонеделанью. Рядом негромко переговаривались о чём-то своём омежки, Аделька с котелками пробрался к речке помыть их после завтрака. Вот вернулся и, пристроив разомлевшую Машку на коленях, начал тихонько рассказывать Эльфи, как он напугался в пургу, там, в гроте на высоте...
  Завтра двинемся дальше по долине... Там где-нибудь устроим банный день - воды тут полно... А хорошо бы баню... Эх-х... Баня... Да... - плавали в моей голове неспешные мысли - Сиджи с Ютом прогрессируют потихоньку... Уже могут сами себя и друг друга левитацией таскать... Самолёт держат в воздухе уверенно... Придём на место, надо им будет сбрую из ремней сочинить, а там и ножки с ручками не за горами... Волосы у меня растут как сумасшедшие - голова зудит не переставая...
  Я повернулся на бок и банально заснул. Омеги, увидев такое дело, накрыли меня шубкой Эльфи и перебрались с разговорами подальше.
  * * *
  А озеро нас удивило, порадовало и насторожило одновременно. Пологие берега, прозрачная вода, гранитные камни, туман по утрам и крохотный скалистый островок недалеко от берега с каменной взявшейся мхом круглой башней, невысокая деревянная, обитая позеленевшими полосами металла, дверка входа в которую, была расположена на высоте моего роста. От самого порога шли крутые ступени, опускающиеся прямо в воду. Откуда это здесь?
  В долине ни души - я проверял выбросом Силы. Звери есть - полно и довольно крупные. А людей нет. Посадив самолёт на берегу напротив башни, оставил настороженно озирающихся омег (Веника отдал Адельке) и скакнул телепортацией прямо на ступеньки перед дверкой.
  Узкие бойницы, зубцы наверху, кривоватая сосна, выросшая слева от входа. Судя по её междоузлиям, растёт она здесь уже лет двадцать - не меньше. И, скорее всего, столько же лет и башня заброшена - вряд ли тот, кто строил башню допустил бы, чтобы рядом с ней выросло дерево в перспективе могущее сравняться высотой с башней.
  Оглянулся назад. Омеги столпились у самолёта, смотрят на башню раскрыв рот. Я пролевитировал к дверке, толкнул её. Хм. Закрыто, было бы удивительно другое. Замочной скважины нет, похоже как, заперто изнутри. На дверь, судя по всему, наложены заклинания - сохранность древесины на островке посреди озера уж слишком хорошая, да и дотронувшись до двери, я почувствовал что-то такое. Отклик Великой Силы, наверное, так это можно назвать.
  Подняв себя на уровень зубцов башни, шагнул на каменный пол верхней площадки. Пусто, у стен наметены прошлогодние побуревшие листья и хвоя, посередине люк с бронзовым зелёным кольцом. Стараясь не прикасаться к люку руками (не царское дело! Телекинез есть!), дёргаю за кольцо. Никакого результата. Логично, тот, кто запер Великой Силой дверь внизу, был последователен - люк тоже заперт и зачарован - точно такой же отклик Великой Силы есть и здесь.
  Наверное, смысл есть вскрывать вход внизу, а не здесь, наверху. Вскроешь тут и потом дожди зальют внутренности башни, хватит уже и того, что в бойницы налило.
  Возвращаюсь к порогу двери и аккуратно телекинезом вырезаю тонкий, с миллиметр, слой материала между дверью и стеной. Мелкая каменная крошка, пополам с древесной трухой и блеснувшими на солнце деталями петель и засова высыпалась в воду. Толкаю дверь изнутри телекинезом. Брякнуло и толстая дверная плаха нехотя отделилась от каменных косяков и пошла, падая плашмя на меня. Отставляю вырезанную деревяшку в сторону, из проёма пахнуло сыростью, гнилым деревом, откуда-то сверху через узкие бойницы падает свет и в полумраке я вижу, что внутренности башни завалены обрушившимися конструкциями верхних этажей - дерево не выдержало в сыром климате, сгнило, а тот, кто запирал башню не удосужился озаботиться сохранением межэтажных перекрытий и бойницы не закрывал.
  Осторожно шагаю внутрь. Заглядываю вверх - не упало бы на голову ещё что-нибудь. Вроде чисто...Так, это, это и это долой. Гнилушки телепортом в три-четыре приёма летят на берег, подальше - пусть догнивают там. Вдоль стены наверх идёт спиральная каменная лестница и это всё, что сохранилось во внутренностях башни. В пустой башне гулко и прохладно - толстые, толщиной пядей в пять (измерил), стены не пропускают тепло снаружи. Внутренний диаметр круглого помещения на глаз метров пять-шесть.
  Ну, вот и всё сооружение... Кто её тут построил? Зачем? В необитаемой долине, со всех сторон окружённой горами от кого можно защищаться?
  Вырезанная дверь пролевитирована внутрь и я вышел на ярко освещённые ступени - что-то холодновато внутри.
  Помахал начавшим беспокоиться омегам (а они вообще бывают когда-нибудь спокойны?) рукой. Ещё раз окинул взором Силы (а что? хорошее название для этого приёма, и владею им только я - в здешней литературе по Великому Искусству ничего подобного не встречал) окрестности.
  Оп-па! Кто это у нас тут?
  На самой грани восприятия, а оно раскидывается у меня весьма широко (прям, километры) появились засечки. Волки! И крупные...
  Так-то звери эти весьма разумны и возможности людей просекают на раз. В наше время на Земле человека сторонятся и не нападают. А тут...
  Пёс их разберёт. Хотя, может быть именно пёс и сможет разобрать. Долина безлюдная, волки людей не видели никогда. Хотя... Волки... Да...
  Пятеро здоровенных серебристо-серых тварей высотой мне по пояс расслабленно, неспешной рысцой перемещаются по редколесью в нашу сторону. Чуют что ли?
  Чёй-то сильно большие, не?
  Это какая же у них добыча тогда? Что за мегафауна?
  Быстренько, пока волчья команда не добралась до нас, выдёргиваю всех, и самолёт в том числе, в башню. На вопросы не отвечаю - сами увидите.
  - Оме, а что здесь было? Оме, а зачем мы тут? На берегу так хорошо, - посыпались вопросы и мнения.
  - Сами смотрите, - показываю на мелькнувшие между стволов деревьев светло-серые шкуры. Волки ходкой рысью добежали до берега и теперь принюхивались к нашим следам.
  - Ой, - схватился за щёки Эльфи.
  Вот тебе и ой. Понятно теперь почему башня на таком островке выстроена. Волки-то не простые. Только как неведомые строители башни собирались тут зимой жить? Озеро замерзает и по льду к башне кто угодно подойти сможет.
  - Распаковывайтесь пока, - дал я поручение омегам, - а я смотаюсь, посмотрю на них поближе...
  - Оме, не надо, оме..., - ухватился за мой рукав Эльфи, а Аделька с Веником на руках и с глазами на мокром месте молча просительно уставился на меня.
  Махнув рукой, дескать, отстаньте, переместился чуть дальше от берега, за спины волков. Чуткие звери практически мгновенно, разом развернулись в мою сторону. Поиграем?
  Подобрал какую-то палку и кинул в них, дразнясь, отбежал в глубину леса. Серая банда рванула за мной - похоже как, людей они не боятся.
  Лёгким скоком, бесшумно, обтекая стволы деревьев волки несутся за мной. Я отслеживаю ситуацию и вижу, что пара волков отделилась от загонщиков и заходит с боков - пытается взять меня в клещи. Умные, заразы.
  О! Вон полянка подходящая! Я выбрал достаточно просторную поляну - здесь местность повышалась и земля была усыпана камнями всех размеров, видимо место обвала, поэтому деревья тут не росли и мне было всё видно, а волкам, наоборот, было труднее нападать.
  Волки с трёх сторон сразу рванули ко мне, уходившем от них левитацией. На своих двоих соревноваться с известными бегунами я не рискнул.
  Ай, ай, ай, как страшно! Придуривался я, издеваясь над хищниками и перескакивая под самым их носом вправо, влево и выстраивая зверей в цепочку друг за другом. В азарте погони они ещё не поняли, кто здесь главный, им казалось, что вот-вот, ещё немного и они схватят вёрткую наглую лысую обезьяну.
  А я, мгновенно телепортировавшись в сторону от цепочки волков, добился того, что они все развернулись ко мне и, подхватив телекинезом бросившихся разом на меня зверей, подвесил стаю в воздухе.
  Волки, не понимая происходящего, вертелись, сучили лапами, повизгивали. Страшно? Страшно!
  Так. Приподняв себя телекинезом повыше, так, чтобы их морды были на уровне моей груди (в холке они мне по пояс, а на задних лапах вообще выше меня), я проплыл вдоль развешенных в воздухе серых туш. Здоровые какие. Кто главный? А? Пять пар жёлтых злобных глаз уставились на меня, а я с руками за спиной двигался взад и вперёд перед подвешенными в одну линию волками.
  Наверное, этот с порванным ухом. Самый крупный, самец. Есть ещё самцы. Двое. Поменьше. И видно, что молодые. И две самки. Вы ж сейчас со щенками должны быть? Какого лешего, овцы? Куда попёрлись? - я уставился тяжёлым немигающим взглядом в морды самок. Одна отвела взгляд, видимо, помоложе, а другая злобно оскалилась и щёлкнула зубами, попытавшись рвануться в мою сторону. Ты чё какая злая-то? ПМС?
  С размаху зарядил пощёчину самой злой волчице. Н-на, морда! С другой стороны! Та прижала уши, опять оскалила острейшие белоснежные зубы. Я сжал рукой горло зверя, о, шея-то какая мощная. Но ничего, маленько придушить тебя полезно будет. Ты ж у нас самая строптивая. Волчица завертела головой, засучила лапами и хвостом. Ещё! Ещё! Закашляла. Зубы оскалились, но уже не со злобой, а в попытке вдохнуть воздух. Я приблизился к её морде, взглянул в глаза. Взгляд зверя остановился, в её зрачках я увидел своё отражение. Ещё немного и предсмертная судорога пробежала по мускулистому телу.
  Вау! Взвизгнул один из самцов. Тот самый, с рваным ухом. Не отпуская агонизирующую волчицу, я повернул голову. Ты просишь? ТЫ!
  Не выпуская самку из рук, я подошёл к висящему в воздухе вожаку, теперь было ясно - это его самка. Волчица, лишённая доступа кислорода, не осознавая себя, беспорядочно сучила лапами, между задних лап потекло - видимо, не только у людей при асфиксии опорожняется мочевой пузырь и кишечник. Потекла из неё не только моча - полузадушенную самку пробило на понос, уж не знаю почему. Я оставил висеть в воздухе безсознательную обосранную и обоссаную тушу альфа-волчицы и заглянул в глаза вожака. Тот клацнул зубами в попытке дотянуться до меня. Теперь тебя поучить надо. Остальные переярки - молодёжь, им как старшие скажут, так и будет.
  Н-на, тебе! Оплеуха прилетела в левую сторону лобастой башки волка. Да звонко-то как! А теперь с другой стороны... Раз! Раз! Раз! Раз!...
  В общем отрихтовал я башку волка знатно, до звона в ушах, до головокружения - было видно, как у него нарушилась координация движений.
  Молодёжь, видя, как я поступаю со старшими, отводила взгляд, как только я на них смотрел (специально скалил зубы и пристально смотрел).
  Наконец, схватив ничего не соображающего вожака за загривок, тряханул его, так, что лапы и хвост мотались во все стороны. Понял? ТЫ меня понял? Меня трогать нельзя!
  По носу бить не стал, хотя у псовых нос одно из самых болезненных мест. Могу сил не рассчитать и сломаю кости в морде.
  Напоследок, опустив волка пониже, схватил его за уши, мордой к себе и встряхнул, как вытряхивают половики. Задние лапы и хвост безвольно взметнулись вверх и треснулись об каменистую землю. Едва живая волчица, тяжело дыша смотрела на издевательство над своим супругом. Я зыркнул на неё - отвела взгляд, хоть и оскалилась, зараза такая.
  Ещё раз тряхнул, так и не выпуская ушей. И ещё. Наконец, у вожака прорезался голос и он завизжал от боли, завертелся в моих руках. Сдаёшься? НУ! Я заглянул в волчьи глаза...
  Сдаюсь... Твоя взяла, лысый...
  Вали отсюда! Я, помогая себе телекинезом, отшвырнул волка в сторону кустов (как-никак, а весу в нём точно за сотню килограмм), тот неуклюже брякнулся кверху лапами на землю, попытался вскочить и застыл, придавленный телекинезом к земле. Погоди! Ещё не всё!
  Иди сюда, вонючка! Я подхватил, поджавшую хвост волчицу за шиворот, поднял в воздух повыше. Та, едва отойдя от удушья, как заяц поджала передние и задние лапы. Фу-у! Воняет! Я транслировал свою брезгливость всем волкам на поляне. Развернул её спиной к себе и, отвесив обидный пинок под задницу (волчица от неопасного для неё удара вздрогнула), швырнул следом за вожаком. Та шлёпнулась на живот, убежать не смогла (я тоже держал её телекинезом) и, приподняв голову и потянувшись носом к супругу, тоненько жалобно заскулила. Тот хекнул и самка заткнулась.
  Так, молодёжь, теперь с вами.
  Фью-фью-фью-фью. Засвистел я так, как у нас на Земле подзывают собак. Фью-фью-фью-фью. Посвистывая, по очереди подходил к каждому и под этот свист внедрял в волчий мозг неостановимый ужас, ужас отнимающий силы и волю, ужас расслабляющий сфинктеры и кишечника и мочевого пузыря. На поляне снова завоняло...
  По очереди навешав пинков переяркам, отправил их к старшим, а потом...
  - Ап! Эге-ге-ге! - заорал я, хлопнув в ладоши, как это делал Ухоо, - Ап!
  Ужас, едва отступивший от волков, снова охватил их и, не разбирая дороги, смердящая стая рванула в кусты и скрылась из глаз.
  Живите, черти. Но мне больше не попадайтесь. Ну-ка, фью-фью-фью. Где-то вдали раздался жалобный взвизг. Опять кто-то обосрался, не иначе. Работает рефлекс, работает...
  - Так, - вернулся я в башню, - и что мы сегодня есть будем?
  - Но, оме... Вы... волки, - запнулся Аделька, ища поддержки у бросившегося со слезами мне на шею Эльфи.
  - Ты думал, что если оме волки съели, то и обедать не надо будет, так?
  Ответом мне было растерянное молчание и шмыганье носа Эльфи.
  - Ладно, - решил я, - сейчас перекусим. Подшаманим наше новое жилище. А вечером, та-дам-м! у нас будет БАНЯ!
  Я прошёлся по круглому залу в основании башни, измеряя его шагами. Лестница есть, воткнём этаж и заночуем на нём - пара бойниц там есть, будут вместо окон. Э-хе-хе-хе... Что ж такое происходит в моей жизни-то? Какие-то стройки у меня в этой жизни всё время.
  Оно понятно - хочется какого-никакого комфорта, но почему я, Сила Великая?
  Задумчиво жуя круто посоленную горбушку, я сидел привалившись к стене и бездумно смотрел как суетятся повеселевшие омеги. Нужник бы надо... Народу много, а эти вопросы очень важны, несмотря на их приземлённость. Вот заболеет кто-нибудь циститом...или простатит настигнет - простаты-то у них у всех есть. Один я выпотрошен...
  Аделька гремел котелками, мисками, пристраивал над шариком пирокинеза воду для кипячения. Веник, сидевший у меня на руках, хотел есть и тянул ручку к хлебу, который я грыз.
  - Аделька, сейчас воды закипятишь, молоко мелкому разведём, а потом колбаски на сале обжарь и гречку вари. Кашки поедим, а пока возишься я делом займусь. Эльфи возьми мелкого, я занят буду, покормишь и смотри, он приучен после еды в туалет, - передал я Веника омеге.
  - Оме, куда вы? - прочти прохныкал тот.
  - Ты спать прямо на камнях собираешься? - обвёл я рукой внутренности башни и вышел, сразу прыгнув на берег.
  Пока бегал с волками видел ветровал, там брёвна приличные были - волки, заразы местность хорошо знают, вот и пытались зажать меня среди веток упавших деревьев.
  Перебрал несколько подходящих брёвен, напластал досок, брусьев, шлифанул полученное древесное богатство. Переправил на берег. Сходил ещё раз, опять кромсал брёвна, чистил их от коры, прикидывал длину. Стоек много понадобится - я решил по периметру башни у стен поставить столбы, перевязать их вверху балками, балки перекрытия, на которые будут уложены доски пола, в целях избежания прогибания будут поддерживаться укосинами... Всё это добро скреплено деревянными нагелями - гвоздей у меня нет...
  Да ну к чёрту! Лишь бы не падало.
  В общем, смастрячил межэтажное перекрытие, застелил его толстыми досками и расписал всё это рунами на прочность, чистоту и влагостойкость. Сообразил кое-какую немудрящую мебель - стол на одной ноге, стулья из чурбаков, здоровенный топчан сразу на всех. Телепортировал всё это на второй этаж - наше основное место жительства. Заново навесил дверь - ночью спать без двери в дикой долине ссыкотно.
  Под сосной, в камнях, вынул грунт, над ним хлипкий скворечник - так, чисто символический навес от дождя, буде такой пойдёт. И для дерева хорошо - удобрение опять же. Всё равно оправка под моим контролем - на мне тёплая вода для подмывания.
  Пошатавшись по берегам озера, на одном из пляжей (весьма далеко от башни, так что даже где-то на краю зрения замаячила обосранная стая волков, которая завидев меня, ломанулась дальше в лес) нашёл относительно приличный кварцевый песочек. Через пару часов бойницы башни были забраны окнами с толстыми частыми мелкими зелёными пузырчатыми стёклышками (тьфу на них, свет пропускают и ладно).
  А теперь БАНЯ! Ох, как я давно этого хотел! Как страдал зимой в овраге без бани!
  И сподвигла меня на это не только необходимость мыться, а ещё и то, что попав в долину, я увидел берёзу! Веники! Как говорится, в бане веник - дороже денег.
  От предвкушения зачесалось всё тело. Особенно где-то между лопаток и в районе поясницы... Так всё! Отставить! Бани у меня ещё нет. Её делать надо.
  Позади башни островок продолжался ещё на десяток шагов и вот тут-то, над камнями, уходящими в прозрачную воду, я решил соорудить баню.
  Баня не дом и поэтому, изготавливая сруб, пол, потолок и крышу, я особо не заморачивался, пол и потолок из доски семидесятки, крыша односкатная. Единственное, на что обратил внимание - это раздельные предбанник для отдыха, моечная и парная.
  Сляпал сруб, устроил полкИ на два яруса, набрал камней побольше, вниз покрупнее, сверху помельче. Соорудил из них пещерку для пирокинеза, нарезал банной посуды: ковши, шайки на всех, кадки для холодной и горячей воды, запарник, деревянные ванны для Веника и Эльфи, четыре подголовника. Закончил, когда стемнело. Сейчас перекусим, отдохнём после ужина и пойдём мыться...
  Веники запарены в горячей воде и по парной разливается берёзовый, с примесью зелени (листья свежие), дух.
  Захожу и, зачерпнув из запарника ковшик отвара, плескаю на раскалённые камни... М-м-м.
  Прикрыв лицо распаренным пучком пихтовых веток валюсь на полок... Кайф!..
  Дверь в парную открылась и сверкая голой попкой на полок проскочил Аделька, а следом за ним пролевитировали друг друга Сиджи и Ют.
  Эльфи по причине беременности, а Веник по малолетству были признаны негодными для банных радостей и сейчас отмокали каждый в своём корыте в тёплой воде в помывочной.
  Машка, презрительно дёрнув хвостом, когда зашла речь о бане, осталась в башне, на хозяйстве.
  Омеги тоже прикрыли покрасневшие лица пихтовыми вениками (специально искал для себя и для них) и разлеглись рядом.
  Пар осел и я тихонько помавал веником на себя и на них, время от времени прикладывая горячий веник к телу. Тело окатывает горячая духмяная волна и оно, согреваясь, откликается - по спине пробегают мурашки. Где-то между лопаток зазудело. Почесать бы, постанывая от наслаждения, но рано... Пока рано.
  Омеги с полотенцами на головах, за неимением войлочных шапочек, разлеглись на полкАх, глаза закрыты, на щеках проступили пятна румянца. Им жарко с непривычки. Да и у меня тоже привычки нет - тело-то не моё.
  - Аделька, на живот ляг. Легче будет, - негромко говорю я.
  Переворачиваются.
  Ещё помахиваю душистым хвойным веником.
  Сейчас надо выгнать первый пот. Он самый грязный - поры очищаются. Его обязательно надо смыть - окатиться водой.
  Сидим, потеем. Я снова лёг на спину и накрыл лицо пихтовыми ветками...
  Хорошо...
  Заходили ещё три раза. В перерывах я прыгал в озеро - не зря баню у воды строил. Окатывал омежек холодной водой - никто из них в озеро прыгать не рискнул - все трое не умели плавать.
  В предбаннике, завернулись, как смогли, в полотенца и, вытирая раскрасневшиеся мокрые лица, пили чай. Эльфи намылся сам и вымыл Веника и тоже сидел с нами - сидеть один в башне боялся.
  Зашли ещё. Теперь уже париться. Сначала пихтовыми вениками - я их наделал много, на каждого по паре. Мягкая распаренная хвоя в горячем ароматном воздухе парной осторожно проходит вдоль спины от головы вниз, так что аж скулы сводит от желания почесаться. И ещё... Теперь уже снизу вверх. Затем ещё раз вниз, в этот раз, до самых пяток.
  Телекинез - благо! Какое благо! Вожу и хлещу себя веником с каждым проходом сильнее. По спине, по бокам... По спине, опять по бокам. Тоже проделываю с омегами. Сиджи и Юта, как самых маленьких в нашей команде парильщиков, развезло. Поэтому выставляю их в предбанник с наказом окатиться холодной водой и пить чай, а мы с Аделькой остались...
  И оторвались на славу!
  Тело, разогретое и размятое веником, всё в мягких пихтовых иголках, пропиталось хвойным запахом. Голова едва терпит, сердце заполошно стучит. Кожа покрывается мелкими красными пятнами - работают капилляры.
  Всё!
  Терпеть невозможно. И теперь только в воду.
  Завывая, выскакиваю из парной и с разбегу прыгаю в озеро!
  Ледяная вода смыкается над головой, под кожей в глубине тела ещё горит банный жар, а снаружи она мгновенно остыла, пару гребков к берегу и срочно назад в парную.
  Аделька жмётся у берега, стоя по пояс в воде.
  - Присядь с головой и за мной! - командую ему, вылезая из воды.
  И снова парная. Поддаю пару ковшей. Пожарче. Но температура совсем не чувствуется - кожа снаружи достаточно охладилась. По ней, по холодной, бьёт пар. Ах-х... Какой же кайф!
  Теперь можно и берёзой попользоваться.
  Лежим с Аделькой и млеем под поглаживаниями и лёгкими, с оттягом, ударами мокрых горячих листьев. Они прилипают к коже и как бы тянут её за собой. Пот льёт ручьём с обоих - поры раскрылись как надо и теперь организм включил выделительную систему на полную катушку.
  Но сейчас, после этого захода, обливаться холодной водой надо без фанатизма и стоит отдохнуть в предбаннике. Полежать, попить чайку, а лучше бы заварить овса, ободранного, конечно, да кураги резаной в него ещё добавить... Овёс-то есть и сухофрукты тоже, но вот не подумал...
  А ещё бы хорошо вместо воды снег... свежевыпавший, мягкий. Плюхнуться в сугроб, а потом, встав, растереть его по телу (само собой, без фанатизма). Идеальнейшая мочалка!
  Но... Мечтать не вредно.
  Я окатил Адельку водой из озера, окатился сам и мы сели отдохнуть. Голова, как после стакана водки, немножко кружится, чуть плывёт... Никакого алкоголя не надо.
  Я провёл рукой по плечу сидевшего рядом Адельки, потрогал своё бедро - отмылись, что называется до скрипа.
  - Ох, оме, - прошептал раскрасневшийся Аделька, - хорошо... Я никогда в бане не был...
  - Ну, вот видишь как тебе повезло. Когда ещё тебя целый маркиз в бане попарит, - толкнул я засмущавшегося омежку локтем, - сейчас отдохнём, зайдём последний раз, вы ужином заниматься пойдёте, а я стирку затею...
  Переделав, наконец, все дела за этот суетливый день, вся наша команда угомонилась. На долину упала ночь...
  
  
  
  Глава LIX
  
  Перед тем как двинуться дальше нам были необходимы припасы и, в частности, хлеб. Зерно - пшеница и гречка были, смолоть муку при моём владении телекинезом - раз плюнуть, а вот испечь...
  Закваску я утянул из Майнау в последний раз, когда добыл пшеницу и гречку со склада Дитрича, но мы её израсходовали в пещере Аранда и сейчас выпечь именно хлеб не представлялось возможным. Ну что ж, будем печь мацу. Хе-хе...
  Башня наша, как временное пристанище, восстановленное на скорую руку, не имела отопления (да и не нужно оно нам посреди лета-то). Но печь на костре лепёшки - так себе идея. Попытка использовать силовые поля и пирокинез окончилась удушающей вонью горелого теста и хрустом угольев, которые пришлось запулить телепортацией на середину озера.
  Для выпечки хлеба необходимо устойчивое равномерное тепло, а, следовательно, нужна печь.
  Разогнав, насколько возможно вонищу жжёного теста, я, заложив руки за спину, ходил, цокая каблуками, по каменному полу первого этажа башни. Аделька и Эльфи, Сиджи и Ют - все четверо, сидя на нашем самолёте, настороженно наблюдали за мной - на оме накатило и он в очередной раз что-то придумывает. Может не поздоровиться. Один Веник безмятежно спал наверху с Машкой под бочком.
  - Так, - выдал я, наконец, результаты своего размышления внимательно слушающей меня аудитории, - будем делать печь. Иначе хлеба нам не видать как своих ушей, - я взъерошил на затылке порядком отросшие волосы (почти до плеч, собаки такие).
  - Но, оме..., - протянул Эльфи.
  - Друзья мои, только массовые расстрелы спасут страну, - сурово заявил я и в ответ на мою сентенцию все четверо омег дружно выпучили глаза и раскрыли ротики, - Только хардкор... только так, друзья мои, только так. А посему, за работу. Ибу ибуди дадао муди, - закончил я своё выступление китайской мудростью, торжественно воздев палец к потолку.
  На берегу была отыскана подходящая (по моему мнению) гранитная скала. Я изрезал её на куски, наделав целую кучу фигурных кирпичей, с пазами и замками на торцах - глины-то у нас тут нет, а если честно, то просто искать неохота. В пределах видимости нет, а копать... Так-то всё равно не руками, но не охота и всё. Песок, опять же нужен, потом замачивать, месить это всё...
  Короче. Печь была задумана устьем ко входу и сильно правее от него. На первом этаже только русская, а дальше, на втором, столб с трубой внутри, выложенный из камня, должен был переходить в отопительную голландку, общая для обоих печей труба будет выведена сквозь каменное перекрытие боевой площадки на самом верху башни. Печное литьё - задвижки, заслонки, колосниковые решётки, на Земле обычно изготавливаемое из чугуна, а у нас в овраге из обожжёной глины, здесь я сваял из полированных гранитных пластин в пару пальцев толщиной.
  Решив привлечь к работе и Сиджи с Ютом - начинающим искусникам просто необходимы тренировки, работу распределили так - я режу на берегу скалу, Сиджи под моим надзором левитирует это всё в башню, а Ют аккуратно складывает в сторонке. Доверить строительство пока не могу - идея в голове, а объяснять, что я задумал... Долго и непродуктивно.
  Стройматериал запасён и я начал, показывая детям, что я хочу, творить. Каменные кирпичи соединялись в замок, замки резал прямо тут, на месте и только свод топки пришлось вырезать целиком - уж больно сложная деталь. Пыль, каменная крошка усыпали всё вокруг. Сегодня снова будет баня - остаться чистыми с такой работой просто невозможно.
  Зачем мне вторая печь наверху? Не знаю, но вот чувствую, что просто необходима. Какое-то чувство скребёт, царапает внутри - надо, надо, надо... Так себя экстрасенсорика проявляет?..
  Аделька и Эльфи, как бесполезные при такой работе, были отправлены на свежий воздух и сейчас, надзирая за Веником, сидели на лавочке около бани, неспешно обсуждая, что-то своё, омежье.
  Часа через четыре непрерывной работы Сиджи и Ют порядком утомились - при подгонке камня надо учитывать множество всякого разного. Несколько раз мы возвращались на берег, таскали новые кирпичи вместо безнадёжно запоротых, снова подгоняли неподатливый материал. В итоге печной столб получился монументальным, будем надеяться, что каменный пол башни выдержит запредельный вес стоящих друг на друге печей и трубы. Заодно сваяли и стол для готовки - уже ставший традиционным таганок для пирокинеза, набор каменной полированной посуды, ещё какую-то кухонную мелочь.
  Телекинезом я вымел мусор - на подошедшего к двери башни любопытствующего Адельку бахнуло клубом мелкой пыли и камешков, отчего он, присев, вскрикнул от испуга и начал тереть глаза - а вот не лезь. Позовём, как всё готово будет - дуракам полработы не показывают.
  В общем, Сиджи и Ют не сказать, что сильно помогли - я бы отлично и сам справился, но здесь важно их учить, а учить на практике, когда результат - вот он, руками можно потрогать, что может быть лучше? Изготовление такой сложной штуки как печь, да ещё и на два этажа, да во всех трёх проекциях, да ещё чтобы каждый каменный кирпич был насухую, только с помощью шипов и пазов соединён с другими - здесь требуется пространственное воображение. И весьма неплохое. Дети на Земле этому учатся в совсем мелком возрасте - лепят из пластилина, да то же лего помогает. А тут... Говорю же хардкор - лего из гранитных деталей.
  Печь после сборки была протоплена. Вернее прогрета пирокинезом. Дрожжей нет, соответственно, роскошного каравая не получится, а лепёшек можно и просто в горячей печи напечь, как в тандыре. Единственное, что помогло улучшить вкус выпекаемых хлебобулочных изделий - это напитка пресного теста Великой Силой. После этого - обжигаясь, горячее печиво ели все, даже Венику достался крохотный кусочек, который он с удовольствием муслякал в беззубом рту. Н-да. С Великой Силой быть мне выдающимся ресторатором в Лирнессе.
  Перекусив после трудов праведных, я перенёсся на берег озера и, бродя недалеко от нашего островка с башней, отыскивал относительно ровную каменную поверхность. У пещеры Аранда, на той самой площадке для занятий я, перед нашим уходом, расчертил портальный круг. Пригодится.
  Такой же круг портала я решил установить и здесь. Непосредственно сама башня для этого не подходит - мало ли что. Землетрясение, например - горы же. А ровная скала, да хотя бы та, из которой мы резали кирпичи, вполне подойдёт. Решено. С испохабленной резкой кирпичей вершины огромного гранитного валуна частично лежащего в воде на берегу напротив башни, было снято всё лишнее, выровнено и его гладкая поверхность диаметром примерно три-четыре метра обзавелась узором портала.
  Порталы несвободные. Закодированы. И код к ним ко всем знаю только я...
  А теперь баня перед сном.
  Теперь уже и Сиджи с Ютом, по второму разу идя в баню, могли полежать и погреться с нами в три захода - видимо, Великая Сила, всё больше и больше осваивающаяся в детских организмах, способствует ускоренной приспособляемости. Дети с восторженным визгом вылетали из раскалённой парной и плюхались в холодную воду озера. Я всё-таки приглядывал за ними. Плавать-то они так не научились, а вот левитация и телекинез помогают не тонуть, и они плескались вовсю, при этом я заметил, что Сиджи без помощи рук брызгает водой в верещащего Юта. Прогресс, однако.
  Наутро, позавтракали, напекли свежих лепёшек - при этом я, учитывая вчерашнюю баню, обоих малолетних искусников, поставил возиться с тестом рядом с собой. Оба висели в воздухе - держали друг друга около стола и увлечённо пачкались в муке. Результаты их лепки напитывал Великой Силой уже я, а Юту показал как пропускать её через руки и передавать в тесто. Ну... ничего так... есть можно...
  Оставили в башне запас дров у печи. Дверь я закрыл изнутри, телепортировался наружу и напоследок, водя рукой по шероховатым камням, написал над дверью: "Башня Аранда". Как водится, на трёх языках.
  А что? Никого тут нет. И судя по всему уже достаточно долго. Значит, моё будет. Ещё вот пограничных столбов с гербами понаставить и будет собственная марка. Стану полноправным маркизом пустошей. Ау, люди! Никого в марке нет. Хорошо! Ни забот, ни хлопот. Захотел к людям - портал-то вот он! Пара секунд и там. Но это так... Шутка... Может быть...
  Двинулись дальше. За пару часов (я засекал время по часам Зульцберга) на хорошей скорости прошли долину наполовину (по моим прикидкам длина долины километров триста), увидели, как озеро оканчивается роскошнейшим водопадом, срывающимся в непроглядную темноту подземной пещеры. За озером с водопадом на широченной поляне среди густого леса выбросом Силы я заметил гигантских оленей. Подлетели ближе. Огромные звери паслись и самец с рогами размахом метра три - три с половиной величаво поднял голову, внимательно разглядывая нас, пролетавших мимо. Вот теперь понятно, почему волки здесь такие большие.
  У самых гор, виденных нами ранее, долина заворачивала влево, на восток и тянулась всё более и более сужающимся ущельем между высоченных с вечными льдами на вершинах, хребтов. По ущелью вышли в ещё одно, затем ещё - подниматься вверх, на перевалы, я пока не рисковал - слишком памятна была стоянка из-за пурги на шеститысячнике.
  Здесь спасал только компас - потерять направление на юг - раз плюнуть. Но чему быть - того не миновать. Пришлось и нам подниматься на перевал - мне надоело петляние по мрачным серым и бурым ущельям со свистящим в камнях ветром, с поблёскивающими на дне ручьями и скудной зеленью убогих кустиков, кое-как выживающих на бесплодных склонах.
  Горы здесь стали пониже и мы смогли без особого напряга перевалить через очередной хребет. Удерживая самолёт с помощью Сиджи и Юта, я заметил, что после отдыха на озере как будто легче лететь. Вроде бы омежки, также как раньше поддерживают летающую конструкцию, и я тоже вкладываю те же силы, а летим дальше и быстрее.
  До привала, который мы по-прежнему вынуждены делать в связи с Веником - кормить-то его надо, мы проскочили через два перевала. Я потихоньку забирал западнее - надо вернуться на тот же мередиан, по которому шли.
  Повиснув у залитой светом Эллы горы, я, водя рукой, телекинезом ровнял площадку, с грохотом и пылью в ущелье летели камни, обломки и осколки тёмно-серого базальта. Через минуту место было готово нас принять, и ЛА-1 осторожно опустился на полированный камень.
  Недовольно мявкнув, Машка первой выскочила из рук Эльфи на каменную поверхность и, отряхнувшись, почесалась за ухом. Скроив недовольную мордочку, начала брезгливо вылизываться, цепляя зубами шлейку (перевозили мы её только в шлейке, хотя для того, чтобы одеть эту кожаную конструкцию каждый раз кошку приходилось уговаривать).
  На вертикальной стене, пока Аделька с Эльфи распаковывались, я вырезал, удаляя каменные осколки телепортацией, герб Великого Герцогства Лоос-Корсварм и свой собственный герб - герб маркиза Аранда - геральдический щит с тремя шевронами смотрящими остриями вверх. Как Ситроен, только три. Герб, так-то цветной - щит белый (цвет омеги), а шевроны серебряные (не наследник). Начертание герба привело Ульку в экстаз - как же, его Великое Герцогство помнят! А теперь вот и зримые следы появились. Герб же самого Великого Герцогства выглядел как тот же геральдический щит только синий, три шеврона золотые и простая трёхзубая корона вверху. У погибшего на войне брата-альфы наследника Великого Герцога герб - это красный щит с золотыми шевронами.
  Улька мне пояснил, что чем проще выглядит греб, тем он древнее:
  -"Это сейчас, господин Макс, гербы рисуют со всякими шлемами, листьями, зверями и прочим. Деньги есть - почему герб не купить? Желающих много. А раньше... За одни разговоры о деньгах голову снимали. И не смотрели альфа или омега. Всю семью могли вырезать...".
  - "А скажите-ка мне, маркиз Аранда, - задал я Ульке давно мучивший меня вопрос, - как так вышло, что у отца вашего только один супруг был и детей всего двое?"
  Ульрих ответил не сразу.
  - "Просто... отец мой... очень папочку любил. Ему предлагали, а он слышать ни о ком не хотел... А папочка умер... родами... и третий братик умер...Не родился".
  Вот так так...
  Запоминаю во всех подробностях камень в стене, его трещинки, изломы, тени. По этому камню вернусь обратно - именно так работает телепортация. Максимальное представление во всех подробностях места, а камень это часть местности, в которое необходимо телепортироваться и, по сути, закрыл глаза там, а открыл уже здесь. Поэтому и нельзя телепортироваться в незнакомое место, поэтому и летим толпой - я не хочу оставлять омег (команда Ух, работает до двух) одних - паника ничем хорошим не кончится. Точнее, в неизвестность телепортироваться можно, но никто не даст гарантии, что эта неизвестность не окажется, например, внутри скалы, или частично в дереве. На кого Сила пошлёт я выкидывал то, чего не жалко - потроха подельников Орсельна, ещё какую-то дрянь, а прыгать так самому... Не-не-не...
  Веника покормили, сами перекусили, чем Сила Великая послала и я, оставив омег на площадке, решил сам, один, проскочить через перевалы. Надо посмотреть, что там дальше. А то какое-то чувство нехорошее появляется. Жопой чую, что там впереди что-то не так.
  * * *
  По карте я помнил, что горный массив, отделяющий север материка и Майнау от остальной Тилории, до самого Срединного моря не доходил, шёл как бы наискосок - по мередиану Майнау южнее гор расстилалась плодородная равнина, на которой, собственно и находилась Тилория, а заодно Барбанул, на границе между ними Улькино Великое герцогство и ещё восточнее их всех, Оспан. А западнее горы подходили к южному морю ближе и ближе, пока за восемьдесят-сто вегштунде до Лирнесса не подходили к тёплым водам почти вплотную. Где-то тут и была граница между Тилорией и территориями принадлежащими вольному городу Лирнессу.
  Сравнительно неширокое (по пять-семь градусов широты от экватора в обе стороны), Срединное море, усыпанное островами всех размеров и на любой вкус, делило Северный и Южный материки. Экваториальные течения беспрепятственно перемещались по всей Эльтерре, смягчая климат и радуя всевозможную растительность и живность тёплыми муссонами.
  Эх-х...
  Перескочив через гребень хребта, я уже привычно наметил в пределах видимости ещё один прыжок, дальше по склону. Переместился. Ещё прыжок. Ещё перемещение. Не заметив, отмахал ещё через один гребень не самого высокого хребта. И вот...
  С высоты горного великана, чья вершина доходит почти до границы вечных снегов мне открылась панорама огромной равнины. Тилория... Это она... Дошли... Дошёл...
  Увидеть так далеко не удаётся. Не с моим зрением - это точно. Хотя нечего Силу гневить - наши на пару с драконом глаза весьма зорки. Острота зрения превосходна. И этот показатель постепенно улучшается. И цветопередача тоже улучшается. Дракон идёт навстречу? Вот ни за что не поверю, что у инфернального дракона может быть плохое зрение. Правда, ведь, Великий Змей?
  Молчит... Он всегда молчит.
  Леса, реки раскинулись подо мной. Туманная даль не позволяла разглядеть подробностей, равнина у самого горизонта загибалась вверх... Края равнины не видать и только яркие лучи Эллы заставляют из-под руки разглядывать пейзаж.
  Я оглядываюсь вокруг в поисках сравнительно целой, не изрезанной трещинами скалы. Буду портал ставить и выдерну всех своих сразу сюда. О! Вот уже и место подходящее нашлось. Но...Будто что-то опять шепчет внутри - погоди, не спеши, не торопись...
  Выброс Силы... Хм...Ничего опасного, крупного зверья тоже нет... Но...
  Странное чувство. Если раньше я раскидывал выброс Силы вокруг и его радиус ограничивался просто затуханием волны, то теперь будто граница какая-то стоит.
  Телепортируюсь вниз на пару сотен метров - место для выхода из прыжка вижу очень хорошо. Ещё пару таких же прыжков, а затем три поменьше - я спустился достаточно низко и прыгать на большое расстояние сразу становится сложнее.
  Начинается лес. Здесь лететь левитацией проще, чем прыгать телепортом, а самолёт остался по ту сторону гор.
  И лес-то совсем другой, я такого и не видел никогда. Южный лес. Не джунгли непролазные, и не сельва, а такой, такой...
  Даже не описать какой. Вот как примерно в Италии где-нибудь, если бы он там мог остаться ещё где-то. Гигантские деревья со светлой корой, увитые плющом-паразитом, аромат каких-то цветов, неохватные сосны с длиннющими иглами и гигантскими шишками, валяющимися на песке под ними, крики экзотических птиц - я таких и не слышал никогда.
  -Я-а, я-а, я-а! - раздалось где-то вверху и, мелькая красным, синим и жёлтым оперением надо мной пролетела птица размером с голубя, вцепилась в ветку и, повернув голову, с любопытством уставилась на меня чёрным с жёлтым ободком глазом.
  К ней присоединилась ещё одна и ещё и вот уже штук пять мяукающих на лету созданий преследуют меня по лесу.
  Всё ясно. Можно уже не прятаться - всем кому надо известно, что появился кто-то чужой.
  В просвет между деревьями пролезли кусты с мелкими блестящим листочками, ароматно цветущие длинными гроздьями бело-розовых цветов и тут же усыпанные недозрелыми зелёными, созревающими с красным бочком и созревшими бордовыми ягодами, размером с хорошую вишню.
  Под кустом кто-то мохнатый, с чёрными пятипалыми ручками, ловко обирающими ягоды и полосатым серо-чёрным пушистым хвостом, шебуршит палыми листьями.
  Любопытная мордочка, похожая на обезьянку-старичка, уставилась на меня умными карими глазками.
  Непуганый что ли?
  Зверёк немного понаблюдал за мной и вдруг исчез! Просто растворился в воздухе! Раз! И нет его! Перейдя на энергетическое зрение, я увидел, что никуда он не делся, а просто замер неподвижно под тем же кустом и просто пережидает, когда я пройду.
  Иду дальше, и, о чудо! Протиснувшись через кусты, выхожу на открытую просторную поляну. Местность понижается, справа из-за деревьев вытекает ручей, прихотливо вьётся между зарослей и выходит на заросшую травой луговину. А за ней ещё кусты, перелески и вдалеке, в мареве влажных испарений город...
  А сейчас осторожно...
  Помнится, еще в замке я слышал, что демоны, призванные барбанульцами, сожрали население Тилории. Если это так, то в городе, скорее всего пусто. Я видел чего стоят здешние бойцы против демонов. Сам завалил одного. Даже двоих - если считать летающую тварь. Противостоять им крайне сложно. Да ещё и искусники для демонов желанное лакомство.
  Снова всплеск Силы. По-прежнему граница не пускает. Жесткий круг, но внутри этого круга я сам и ничего опасного нет.
  Прыгаю к городу, почти под самые стены. Пусто...
  Гулкая арка расхлебяненных городских ворот от створок которых ничего не осталось кроме груды измятой, изжёванной щепы и металлических полос, которыми они когда-то были окованы. Кое-где осыпавшиеся камни кладки стены и башен. Мои шаги эхом отдаются в гнетущей тишине. Людей в городе нет. С прошлого года нет. Птицы потихоньку начинают заселять доставшееся им пространство - природа не терпит пустоты.
  Я прошёл арку въезда в город, оглянулся назад и вверх. Точно. Имеет смысл с воротной башни осмотреть окрестности. Левитацией переношу себя на забрало, выходящее на сторону города. Фф-у. Я запнулся за искорёженные железки. Доспехи. Кто-то из стражи. Кираса раздавлена и пожёвана острейшими зубами. Между ржавых пластин видны кости - видимо демон, жравший стражника не стал выковыривать остатки тела из панциря, а головы нет, рук и ног тоже. Откушены по самый пах, так, что осталась только рваная кольчужная юбка, обтянувшая треснувшие кости таза. Вон и меч, тронутый ржой валяется.
  От остатков тела несчастного до сих пор разит. Не свежатина, но запах сгнившей плоти чувствуется и прилично чувствуется. Сколько же времени прошло? На замок Хоэншвангау напали осенью... Три местных месяца с учётом зимы, да весна с месяц - всё это по климату Майнау. Всего около ста шестидесяти дней. Много... Тут если кто живой и оставался, то либо умер либо ушёл куда. Сидеть в пустом городе, оно такое...
  Повсюду видны следы разрушения, кое-где обваленные островерхие черепичные кровли. Видно, что ломали. Заглянув с вершины башни между узких улиц, увидел проломленные стены домов, валяющиеся на камнях мостовой тряпки, кое-где части доспехов... И тишина. Тишина мёртвого, пустого города.
  Познание Силы. Пусто. Людей нет... Волна Силы, вернувшаяся ко мне, показала, что в ровном синеватом круге раскинутой сети появились чёрные пятна. Небольшие. Движущиеся. В мою сторону.
  На всякий случай проверил на поясе меч и баклер.
  Где-то между разрушенных домов заплакал ребёнок. Грудной. Заливисто, громко, безутешно. Откуда он тут? На пятый месяц после разрушения города? Ни один младенец столько не проживёт.
  А ребёнок всё рыдает и рыдает. Или может быть кто-то смог выжить? Но Сила ничего не показывает. Только птицы и чёрные пятна. Ещё раз познание. Пятен больше. В первый раз было три. Сейчас уже пять. А ребёнок надрывается плачем. Где это?
  Я оглядываюсь, ища, откуда идёт звук. Там. Ребёнок плачет там. Вон и крыша подходящая. Сейчас, маленький, сейчас. Дядя Ульрих (или Макс) тебе поможет. Посмотрим, что с твоим папочкой. Почему он тебя бросил.
  Прыгаю телепортом на примеченную крышу. Сапоги скользят кожаными подошвами по черепице. Удерживаю себя телекинезом.
  Ох-х... Как тяжко-то. Воздух стал густым-густым. И его стало не хватать. Прямо как в замке, когда впервые демоны появились. Задохнувшись, я потёр грудь и присел у края крыши.
  Плач усилился. Где-то тут орёт. Заглядываю сверху в тень узкой улочки. Вон оттуда. Из того окна.
  Осторожно опускаюсь на камни узенькой улицы. Кидаю быстрый взгляд в оба конца. Пусто.
  Вот и окно, откуда слышен крик младенца.
  - Дядя, дядя, помогите, - шепчет кто-то детским голоском из темноты проёма с выбитой рамой. Обтрёпанная занавеска мотается на сквозняке.
  Заглядываю внутрь и едва успеваю, на одних инстинктах, отшатнуться в сторону - что-то небольшое, не больше кошки метнулось изнутри, пытаясь вцепиться в лицо. Голова кружится так, что я едва стою на ногах.
  Плач усилился. Повернувшись, разглядываю этого ревуна.
  Мелкая тварь, рыдая так, что казалось, ей не меняли пелёнку с самого рождения, цепляясь за камни, карабкалась по стене противоположного окну дома. Круглая облезлая голова с кулачок, обтянутая пергаментной серой кожей, чёрные, без зрачков огромные круглые глаза. Ушей нет, вместо них дырки. Тщедушное тельце на четырёх лапах с антрацитово-чёрными когтями. Хвоста нет, вдоль хребта, напоминающего торчащими костями пилу, полоса серого свалявшегося меха. Тварь, оставив на камне глубокие царапины, соскочила со стены, повернула голову ко мне, открыла неожиданно огромную пасть и из неё снова раздался плач младенца. Человеческого младенца.
  За спиной снова зашептали:
  - Дядя, помогите, дядя...
  Отшатнувшись от окна, прижимаюсь спиной к стене, едва успеваю сделать шаг в сторону, как из этого же окна, откуда и выскочил плакса, вымахнула здоровенная чешуйчатая лапа и зашарила, заскребла когтищами по каменной кладке, буквально в паре сантиметров от моего лица.
  Ревун, заливаясь плачем, перекрыл улицу и наскакивает на меня, пытаясь подтолкнуть ближе к шарящей лапе с когтями. Да у вас тут всё отработано!
  Стена от толчка изнутри вспучилась. Кто-то большой пытался вылезти из дома в переулок. Да ну, нахер! Задрав голову и ища место, я напружился, пытаясь взлететь вверх. И... ничего. Левитация отказала!
  Ах так! Я зажёг меч и, сумев подловить плаксу, махнул светящимся в моём зрении лезвием прямо по голове. Тварь не успела увернуться, захлебнулась плачем и её покрытая клочками серого меха голова развалилась на две части, когтистые лапы, вздымая пыль и расшвыривая мелкие каменные осколки, засучили, замолотили по мостовой. Жёлтая жижа потекла на камни, зашипело, завоняло кислым. Стена выпятилась ещё больше, лапа напряглась и я, не став дожидаться появления ещё одного монстра, из последних сил перескочив через никак не хотящего подыхать плаксу, на несколько шагов отскочил от ломаемого дома.
  Ноги мои подогнулись и я упал задницей на камни улицы. Едва себя осознавая от слабости, поднялся по стеночке и с трудом переставляя ноги попытался бежать по улице. Бежать...бежать... бежать отсюда как можно скорей - билась в голове мысль. На данный момент это единственная мысль. И я её думаю... Н-да...
  Перед глазами пошли цветные круги, я согнулся в позыве рвоты. Этого ещё не хватало. За спиной посыпались камни стены. Чешуйчатый демон, по всей видимости, чуя моё присутствие, пытался проломить стену дома.
  С трудом переставляя ноги и руки, на четырёх точках я ковылял по переулку. Расстояние между мной и толкающим стену демоном увеличивалось и по мере удаления от него мне становилось лучше. Метрах в пятнадцати от всё ещё дёргающейся тушки ревуна я сел на дорогу и привалился спиной к стене. Вдох... счёт до девяти, выдох, счёт..., вдох, счёт... , выдох, счёт...
  Полегчало.
  Опять опираясь на стену, я встал и, поминутно оборачиваясь, пошатываясь, побежал дальше по переулку. Где-то шагов через десять попробовал поднять себя левитацией. Ур-ра! Заработала!
  Всё! Валим из этого города! Валим скорее.
  Валим, ага.
  Только я собрался выскакивать на крышу, как надо мной мелькнула тень. На камень улицы рядом прямо со мной упали зловонные брызги и зашипели, впитываясь в мостовую.
  Грязно-розовый, извивающийся в полёте, безглазый змей, беспорядочно и неуклюже размахивая полутораметровыми перепончатыми крыльями, пытался просунуться между краёв крыш домов в тесный переулок. Его раззявленная пасть истекала слюной.
  Он учуял искусника!
  Опять как будто выбило из груди весь воздух, и я, уже по настоящему струхнув, рванул по извилистому переулку, оставив извивающегося змея за спиной.
  Это что же?! Малейшее использование Силы привлекает тварей? И чем ближе к демонам, тем мне хуже. Я уже настолько сроднился с Великой Силой, что падение её уровня в окружающей среде (демоны, судя по всему, поглощают Силу в этом мире) ухудшает моё состояние.
  Гашу меч и, прижавшись спиной к стене дома, так, чтобы меня сверху прикрывало свесом кровли, пытаюсь сориентироваться. Откуда я пришёл? За тем поворотом остались твари. Я скакнул к окну оттуда. Сверху. А на то место я переместился с воротной башни. Значит, ворота там должны быть. Наверх мне нельзя - левитацию заметят, слетятся на поживу со всего города.
  И познанием Силы тоже нельзя пользоваться. А я уже настолько привык к телекинезу и левитации, что обленился делать что-то руками. Ноги вот пока ещё шевелятся. Пусть тогда и отвечают за глупую голову.
  Прижавшись спиной к стене и перебирая по ней руками, осторожно пробираюсь по переулку. Ну, должен же он когда-то кончиться?
  Хотя не факт, что станет проще. Выйду на широкую улицу и бери меня тёпленьким. Сверху будет видно отовсюду.
  Прокрался к перекрёстку. Огляделся. Вроде нет никого. Ходу! Ходу! Ходу! На носочках, стараясь не топать, проскакиваю открытое пространство. Ф-фух!
  Сверху никого. Вокруг тоже. Силу использовать нельзя ни в коем случае.
  Так, привалившись к стене, я закрыл глаза, сосредотачиваясь.
  Прибежал я оттуда, в переулок спрыгнул с той стороны, а на крышу пришёл с этой, значит, ворота там - начал я ориентироваться заново. Да-а. Снизу всё совсем по-другому выглядит.
  Надо через перекрёсток проскочить и вот по той улице прямо и прямо, а там видно будет. Средневековые города категорически не имели прямых улиц возле стен - это нужно для обороны. И углы поворота таких улиц очень круты, как бы, не под 90 градусов.
  Вдоль стен, внимательно оглядываясь вперёд и назад, и то и дело кося глазом вверх, пробегаю по мощёной камнем улице, стараясь пригибаться под подоконниками выходящих на эту улицу окон.
  Поворот. Улица сужается, слава Великой Силе окон нет, только пара дверных проёмов с выбитыми дверями. Ещё поворот. Тупик.
  Чёрт! Чёрт! Чёрт!
  Куда-то не туда я зашёл. И Силой не воспользоваться!
  Назад! Срочно назад! Жопой чую, как утекает время...
  Возвращаюсь. Стоп!
  Дверь!
  Я остановился у дверного проёма. Прислушался. В разорённом доме тихо. Понюхал воздух. Брошенное жильё имеет особый запах. Вроде, никого.
  Если попробовать подняться повыше, скажем, на чердак, то там слуховые окна есть. Можно сориентироваться. Понять куда, в какую сторону бежать дальше.
  Заглядываю в дверь, быстро окидываю взглядом помещение. Маленькая прихожая, прямо - сорванная, разбитая до щепы дверь, оттуда неясный тусклый свет окна на противоположной стороне здания, левее деревянная лестница наверх, залитая тёмными пятнами. Кровь, похоже, прям, целый поток сверху лился.
  Зашёл внутрь, покачал перила лестницы. Крепко. Прижимаясь спиной к стене, шагаю по ней вверх, стараясь обходить давно засохшую и разложившуюся кровь. Рассохшиеся ступени скрипят, нет, даже не скрипят, а прямо воют под моими ногами.
  Да чтож такое-то!
  Второй этаж. Тут светлее. Сквознячком из разбитых окон мотает разодранную на вертикальные полосы портьеру на проёме в просторную гостиную. Диван с полосатой обивкой изорван и в кровавых пятнах. Под ним валяется кукла с вывернутой ножкой и в полинявшем костюмчике...
  Отворачиваюсь... Дети... Тут были...
  На цыпочках пробегаю по коридору, у некоторых комнат двери сохранились, где-то сорваны с петель. Развороченные внутренности сравнительно зажиточной квартиры. Глубокие царапины от когтей на полу, пятна, обрывки одежды. Есть и клочья волос. Судя по следам, взрослых тут было как минимум трое. Детей... Кроваток детских видел пять...
  Чёрт! Не хочу! Где эта грёбаная лестница на чердак?!
  А, нашёл! В конце коридора у чулана. Скорее!
  Тяжеленный люк с трудом поддаётся моим усилиям. Запыхавшись от натуги, вылезаю на чердак и осторожно прикрываю его за собой.
  Душно от нагретой лучами Эллы черепицы, пахнет пылью и птичьим помётом. В дальнем конце чердака заполошно забились и вырвались на свободу через слуховое окно какие-то птицы. Голуби что ли? И как это они тут с такими летающими змеями уживаются? Это ведь такая же тварь, которую я кирпичом ещё в замке прихлопнул. Они ещё на полудохлом демоне пировали. Там они мелкие были, как воробьи. А тут мне выросшая попалась.
  Окна с выбитыми деревянными планками жалюзи открыты на все четыре стороны. Вполглаза заглядывая в каждое, я увидел, наконец, стену города и воротную башню. Ту, которая мне нужна.
  Закрыл глаза, запоминая расположение зданий и направление улиц. Тех, что смог увидеть с этого, не самого высокого чердака.
  Снова поплохело.
  Извивающийся безглазый змей похожий на летающего кивсяка, царапая черепицу тысячами чёрных блестящих ножек приземлился рядом со слуховым окном у которого я стоял.
  Обложили демоны.
  Я отпрянул от открытого окна.
  Быстрее вниз!
  Не прячась, рванул люк, ссыпался по ступеням приставной лестницы, прихлопнул за собой толстую деревянную конструкцию. Против демона люк ничто, но хотя бы задержит ненадолго.
  Промчался по коридору к лестнице. Уже приготовился бежать по ней вниз, как какая-то мысль царапнула меня. Стоп!
  Врываюсь в гостиную, ныряю рукою под диван и, сунув сломанную куклу за пазуху, бегу вниз, прочь из дома.
  Выскакиваю из этой улицы на уже знакомый перекрёсток, оглядываюсь.
  Из переулка, царапая широченными чешуйчатыми плечами стены, протискивался демон. Тот самый который нашаривал меня рукой. Башки у него почти не было, так, между плеч невысокий бугор, обрамлённый по кругу блестящими багровыми глазами. А вот пасть его не закрывалась совсем и на груди между длиннющих, до земли, лап, зияла её дыра, обрамлённая торчащими в разные стороны зубами.
  - Дядя, помоги, дядя, - донёсся до меня детский плачущий голосок.
  Ковыляя в мою сторону на кривых мускулистых ножках, слишком маленьких для такого большого тела, что вынуждало демона опираться на руки, чудовище не переставало звать, приманивать человека. Мозгов у него, видимо, было немного, иначе бы он давно понял, что его приманка не работает.
  Я бросился назад и снова вернулся в ту улицу, из которой выбежал.
  Там было два входа в дома. В одном из домов я побывал. А второй надо проверить.
  Торопясь оторваться от демона как можно дальше, я, пока ещё есть силы, рванул к выломанной двери. Как ураган ворвался в разгромленное жилище. В предыдущем доме на первом этаже было окно на ту сторону дома. Может быть и здесь также.
  Точно! Свезло мне! Окно тут было. И даже целое. Вот только размеры этого окна были такие, что в него могла пролезть только моя голова. Хлопнув ладонью от досады по стене, я кинулся искать лестницу наверх. Есть такая! Скорее! Скорее! Снова закружилась голова - значит демон рядом.
  Пробегаю по верхнему этажу, выглядывая в окна и ища, куда бы вылезти из этой ловушки. С другой стороны дома двор-колодец. Окна окружающих зданий выходят в него, моё в том числе. Прыгать высоко, а подвёрнутая нога в моих условиях - смерть.
  Срываю портьеры, связываю их друг с другом, привязываю получившуюся псевдоверёвку к толстой ножке большущего стола, толкаю стол к окну - он заведомо не пройдёт в окно и, будем надеяться, не сломается под моим весом. Цепляясь за трещащую ткань, спускаюсь вниз, а демон, преследующий меня, уже ломится в узкую для него дверь с той стороны дома. Его возня и толчки в каменные косяки наделали много шума и над колодцем двора замелькали летающие змеи. Сколько их!
  Проскакиваю открытое пространство двора и глядя на вдруг ставшее таким опасным небо, прижимаюсь спиной к половинке ворот выходящих наружу. Потолкал из задом. Закрыто. Навалился сильнее. Между полотенец ворот появилась щель. В неё видно крюк, накинутый изнутри. Ещё раз шатнул ворота. Ещё. Блямкнуло. Крюк выскочил из пробоя, позволяя мне заскочить в подворотню.
  Навалившись, что есть сил, закрываю за собой ворота, накладываю крюк.
  Сквозь щели вторых ворот, ведущих из подворотни на улицу, просвечивается яркий дневной свет. Эти ворота тоже заперты. Снаружи. В этот раз на замок. Потолкавшись в них и ничего не добившись, без сил опускаюсь к стене. Мне снова поплохело. Видимо демон близко. А я в ловушке. Сам в неё забрался. И мечом пользоваться нельзя - это привлечёт ещё не учуявших меня демонов.
  За воротами, ведущими во двор-колодец, снова застонало, заныло:
  - Дядя, дядя, помогите...
  Плохо. Как мне плохо... Дрожащей рукой я рванул ворот рубашки...
  А и чёрт с ним со всем... Как говорится, не жили хорошо, нехрен и начинать.
  Едва шевелясь от слабости, стаскиваю с себя одежду. Догола. Иначе нельзя. Кое-как увязав тряпьё, меч, баклер, куклу и сапоги в плащ, скрючиваюсь на холодных камнях подворотни в комочек. Плохо мне...
  По телу поползли багрово-белые полосы демонического оборота - если надо расстаться с жизнью, то лучше пусть это будет как-нибудь потом, а не сейчас, в зубах демона-приманки.
  В появившихся глазах сверкнуло жёлтым светом. Жилистое тело распрямилось, царапая рогами сводчатый потолок подворотни. Демон, преследовавший меня, затих. Вижу его энергетический силуэт сквозь доски внутренних ворот. Видимо, тупая тварь пытается осознать, что произошло.
  Заглядываю в себя. Энергия едва плещется на донышке. Мой внутренний демон ненасытен, ему всегда не хватает энергии. Каждый раз при обороте он начинает пожирать наше с Ульрихом тело...вытягивать из него жизненную силу.
  Что есть силы пнув по внутренним воротам, сношу с ног стоявшего за ними демона-преследователя. Иди сюда, тварь! Дядя, говоришь? Ну, вот он я, дядя. Сейчас дядя тебе поможет.
  Повалившийся от удара было демон, резво вскочил на кривые ножки и, беспорядочно размахивая когтистыми чешуйчатыми лапами, бросился на меня. Прыгнув вверх, я неожиданно легко вознёсся до окон вторых этажей, выходящих в колодец двора. Демон промахнулся, а я, сверзившись на него и снова сбив его с ног, начал топтать, а затем, вспомнив, как поглощал подельника Орсельна, нагнувшись, со всего маху вбил в неуклюже ворочающуюся тушу свою лапу с растопыренными когтями. Демон заревел, задёргался и его чешуйчатое тело стало стремительно опадать, втягиваясь внутрь, само в себя, оставляя горку зеленоватого праха.
  Ка-айф-ф!
  Резерв сразу скакнул наполовину. Ого!
  Да мне в этом городе теперь море по колено! Всех победю!
  Подобрав узел с вещами, ударом ноги выбил внешние, уличные ворота. Их треснувшие половинки с размаху ударились в кирпичные стены и я, жмурясь на яркие лучи Эллы, вышел из подворотни.
  Где-то в стороне, за домом, над колодцем двора вились летающие змеи. Поздно, ребята. Теперь не вы, а я вас.
  Взмахнул расправленными крыльями, напружинил ноги, прыгнул вверх сразу метров на пять. Ленивые гулкие хлопки крыльев возносят моё демоническое тело над городом. Летающие змеи всех размеров, от воробья и до виденного ранее полутораметрового, чуя старшего сородича, шарахнулись в стороны.
  Но парочка уродливых тварей не успела увернуться и, ударившись в мою грудь, мелочь примерно с голубя размером, осыпалась прахом. В резерв прибавилась капелька энергии. О как! А я, оказывается, не только могу руками поглощать. Было бы желание.
  А вон и воротная башня! Рукой подать. А я понизу блуждал.
  К городу откуда-то издалека тянутся тонкие буро-красные нити. Больше всего их в центре. А демоны-то под контролем! Интере-есно!
  Тут есть над чем подумать. Но сейчас некогда. Над этим я подумаю потом - как говорила известная героиня.
  С узлом в руках я приземлился на боевой площадке воротной башни. Мотнув хвостом, повернулся и осмотрел напоследок разорённый город. Демоническое зрение совершенно без проблем подсвечивало родственные организмы. ПолнО. Полный город забит этими паразитами. Правда от бескормицы они впали в анабиоз и сейчас бОльшая часть тех, кого не потревожило моё появление просто закуклились и лежат без движения в разных местах несчастного города. Великая Сила свободно плещется вокруг - спящие организмы демонов расходуют её по минимуму. Но если они проснутся, то уровень Силы сразу упадёт и всем вокруг, в том числе самим демонам станет тошно. Восполнить недостаток энергии они могут только пожирая живых. Я искусник и таскаясь среди спящих демонов привлекаю их как факел в ночи. От повышенной концентрации Силы в моём теле они просыпаются и пробуют поглотить нарушителя спокойствия и утолить свой жуткий голод. Но сейчас я им не по зубам. Я один из них.
  Периферия города переполнена низкоранговыми демонами, которые в массе своей неразумны, а вот в центре, там, где была ратуша и дом наместника, сидит командование демонической армии. Точнее не всей армии, а той её части, которая была направлена в эту провинцию Тилории и в этот город, в частности.
  Живых людей в городе не осталось ни одного... Страшная судьба...
  А что если?..
  Приткнув узел с вещами на верху башни, так, чтобы он не бросался в глаза, я решил проверить свою догадку и возможности.
  Кружа над центром города, я сверху разглядывал туши спящих демонов, энергетические силуэты которых были видны сквозь остатки строений и обломков разрушенных зданий.
  Здесь в центре города тишина. Демоны тут крупнее, энергии потребляют больше и спят крепче. Силы в центре города меньше, чем на окраинах - расход её больше, соответственно, уровень ниже.
  Опускаюсь и, хрустя обломками кирпичей от разрушенных домов, осторожно шагаю, присматриваясь сквозь полуразрушенные стены и перекрытия, выбирая кого бы замочить, пока он спит. А что? Демоны дрыхнут и пока они не контролируют окружающую обстановку тварей нужно мочить. Чем больше, тем лучше.
  Внимание моё привлёк здоровенный бугор сжавшегося в ком демона. Башку он подогнул под себя. Плохо. Именно в башку и надо вбивать руку. Демон не успеет очнуться и пока я его поглощаю не успеет переполошить всех окружающих.
  Шагах в десяти от сжавшегося бугра демона на боку лежит ещё один скрючившийся демон с поджатыми лапами, долженствующими изображать руки и ноги. Этот поменьше, чем первый. Ему, видимо, легче, чем большому - он меньше потребляет энергии. Ну, что ж, начнём с тебя. Обхожу лежащую тварь, примериваясь поудобнее. Н-на! Моя рука со сжатыми в щепоть, для лучшего проникновения в глубину, когтистыми пальцами вколачивается в корявую рогатую башку. Демон, почувствовав неладное, дёрнулся, лапы его распрямились в судороге и тело его опало и осыпалось прахом. Внутри меня толкнулось, я икнул от мгновенно наполнившегося почти доверху резерва. А демон-то неплох! Вон сколько отсыпал от щедрот своих.
  Второго мне не потянуть, если от него столько же придёт. Даже думать не хочу, что со мной будет, если произойдёт перенасыщение резерва.
  Всё! Хватит! Рисковать не будем. Пора валить. Меня там шестеро ждут. По дороге ещё кто-нибудь попадётся. И остаток резерва заполнять не будем, во избежание переполнения.
  Плюнув на всё, прыгаю вверх и, торопливо размахивая крыльями, лечу к башне. Вот и моя закладка. Раскидав обломки, хватаю узел и, поднявшись над городом повыше, дабы избежать преследования летающими тварями, оглядываюсь. Багровые нити связи или управления (?) изменили своё расположение. В том месте, где я замочил демона стало пусто и нити, шедшие к нему, оборвались. Похоже как, демоническое начальство узнало о потере.
  Пришёл я из леса (дикая тварь). С той стороны. Почти полный резерв позволит мне лететь сколько захочу - просто нет необходимости на полдороге превращаться в человека из-за недостатка энергии.
  И вот под моими когтистыми лапами проносятся заснеженные камни перевалов - лечу напрямую. А вот здесь я сяду. Выбрав удобную площадку, сажусь на корточки и, подперев лапой с когтями подбородок и примостив рядом узел, с отведёнными за спину крыльями, выдохнув, осмысливаю произошедшее.
  Картинно я сижу, прям, горгулья на Нотр-Даме.
  Закрыв глаза, вспоминаю камень-ориентир для телепортации. Помнится, в демоническом обличии у меня всегда всё получалось.
  Оп! И здоровенный багровый демон появляется на площадке с обалдевшими омегами.
  Эльфи-то меня видел таким, а вот остальные...
  По эмпатии полоснуло ужасом от сразу троих - Сиджи с Ютом и Адельки. Машка осталась спокойна - подумаешь, оме демоном обратился. Делов-то. Как будто в первый раз...
  Обнажённый демон стоявший на рисунке портала, обернулся и прорычал:
  - Обедать будем?
  - О-оме..., - проблеял Эльфи, - готово всё. Мы вас только ждали.
  - Ага, - прорычал демон.
  По его телу побежали полосы.
  Бросив узел, демон присел, скрючился...
  Обнажённый оме Ульрих, с побелевшим как снег лицом, поджав руки и ноги, лежал на боку на полированном камне площадки. Безглазая голова оме шевельнулась и худощавое тело содрогнулось от мучительного кашля. Тошно...
  
  
  
  Глава LX
  
  Ну, и как теперь быть? Что мне (нам) делать? Куда идти?
  Я лежал на разложенном спальнике на животе, поджав под себя руки. Одежды, по ощущениям, нет. Во рту железистый вкус крови...
  - Оме, оме проснулся, - зашептались рядом.
  Энергетическим зрением вижу рядом Адельку и Эльфи. Сиджи и Ют - гораздо ярче, ощущаются чуть в стороне. Яркий силуэт кошки-искусника под боком. Машка сидит и пристально наблюдает, за тем как я пытаюсь шевелиться.
  В груди выше солнечного сплетения чувствуется колючее холодное, прямо-таки, ледяное ядро. Оно перекатывается там и обжигает холодом. Остатки от поглощённых демонов. Это их энергия. Агрессивная, холодная, вымораживающая и одновременно растворяющая всё вокруг. А всем вокруг, в данном случае, является моё тело. И если эта гадость в нём сохранится...
  Надолго ли меня хватит?
  Так. Ладно. Это потом.
  Что сейчас делать? Через Тилорию идти нельзя, это точно. А как? По горам?
  Это опять на шесть тысяч забираться? Не-не-не. Тут, хотя и вроде бы шеститысячников нет больше, но всё равно у границы вечных снегов очень некомфортно. Да и кислородное голодание будущему ребёнку Эльфи противопоказано категорически.
  А что там по карте?
  А по карте у нас горы идут с востока на запад и на западе упираются в океан, деля, таким образом, материк на южную и северную части. Но раздел этот неравный. Западнее горная страна становится шире и чем дальше на запад, тем ближе она подходит к Срединному морю. Восточнее Лирнесса граница между ним и Тилорией как раз и проходит в том месте, где горы доходят до моря и дальше на запад они прямо упираются в море.
  То есть, можно попробовать вернуться обратно на северный склон гор и идти вдоль него до океана. А там, повернув налево, двигаться по границе гор и моря на юг, до Срединного моря, а затем, зайдя в это море, по его побережью добираться до Лирнесса, придя к нему с запада, а не с востока, как я планировал раньше. В этом случае мы не будем вынуждены пробираться через высокогорье, но путь удлиняется многократно. Хотя, как известно, нормальные герои всегда идут в обход.
  Либо ещё вариант. Возвращаемся на север, идём вдоль склона гор на запад, но не до конца, а смещаемся так, чтобы попасть на меридиан Лирнесса, и снова идём через горы на юг, прямо на него.
  У обоих вариантов есть плюсы и минусы. В первом случае тупо не хватит жратвы. Мясо добудем, а вот всё остальное... Мука, соль, сахар, чай, молоко для Веника...
  Второй вариант кажется более привлекательным, но. Я просто не знаю, где проходит меридиан Лирнесса. Насколько надо сместиться на запад, чтобы миновать границы Тилории. И потом, опять придётся перебираться через запредельно высокие горы.
  Есть ещё вариант: идти вдоль южного склона гор. Но этот вариант самый опасный. Фактически надо будет идти по границе Тилории и никому не принадлежащих гор. Мы, то есть я, Сиджи, Ют и Машка полыхаем в энергетическом зрении как факелы. Мы - искусники, а, следовательно, желанная добыча для демонов. И стоит им засечь нас, как погоня будет неизбежна. Уйти мы по определению не сможем - количество демонов, как мотыльки слетающихся на наши огоньки, будет только увеличиваться. Бегство от них в горы ничего не даст - поволокутся за нами. Ну, я смогу убить пару штук, а потом нас сожрут.
  Первоначальный вариант, задуманный ещё в Майнау, о том, что мы проходим сквозь Тилорию до моря, а потом по его берегу идём к Лирнессу, не подходит категорически: не дойдём - съедят.
  Тут надо думать, советоваться, а пока стоит рассказать о том, что я видел в городе. Я с самого начала придерживался той мысли, что скрывать от моих омег ничего не стоит. Сиджи и Ют искусники-менталисты, залезть в их головы никому не удастся, даже мне, и, зная их отношение ко мне (оме - Учитель!) с их стороны я предательства не опасался.
  Машка - кошка. Животное. Для окружающих. Мы-то, на чьих глазах она растёт, знаем, в какой степени она освоила Великую Силу и насколько смогла уйти от своей животной сущности.
  А Аделька и Эльфи... Оба совершеннолетние, хотя в здешнем сословном обществе они никто. Без меня. Аделька умненький, а Эльфи... красивый. Но память и эмоции обоих в случае чего могут быть мной скорректированы в любой степени независимо от разделяющего нас расстояния. Они, правда, об этом не знают. Знаю я. Тем более Эльфи - Личный Слуга - моё альтер эго. Вторая личность, которая знает своего сюзерена как никто (по крайней мере, так предполагается, на самом деле это я знаю своего Личного Слугу как никто, а не он меня).
  Заворочавшись от тяжких мыслей я закашлялся от подступившей к горлу мокроты. Вон! Вон из меня! Собранная в ком зеленоватая с кровавыми прожилками дрянь выкинута подальше. Ах-х! Как дышать-то приятно.
  А плащиком всё-таки прикрыли. Тут в горах, хоть и на южном склоне, а задувает.
  Воплощаю глаза и вижу, как ко мне со всех ног бросился Эльфи:
  - Оме! Оме! - трясёт он меня за руку, заливаясь слезами.
  Тише. Тише, маленький. Тише. Тут я. Пробираюсь в голову омеги и начинаю потихоньку отсекать поднявшуюся там эмоциональную бурю. У нас с ним связь и эти его эмоции порядком напрягают. Мне Ульки хватает выше крыши.
  Аделька сидит на коленях рядом с моим Личным Слугой и тоже с полными слёз глазами, шмыгая носом, смотрит на меня.
  Сиджи с Ютом, левитируя себя, пристраиваются в другой стороны. Глаза детишек тоже на мокром месте.
  Эх-х! Как там: "Это всё моё, родное".
  Веник, дремавший на сундуке, почувствовав, что обстановка вокруг него изменилась, завозился, закряхтел, засучил ручками. Короче, проснулся.
  - Аделька, узел подай, - попросил я омежку.
  - Сейчас, оме, - утерев слёзы, тот подал вещи, завязанные мной в плаще, - Вот...
  Приподнявшись на руках, я сел по-турецки и прикрыл плечи накинутым плащом. Эльфи, будто невзначай уперевшись мне коленом в промежность, кинулся на грудь.
  Эх, Эльфи, Эльфи. Да всё мне видно. И всё я про тебя знаю. Ну, иди сюда...
  Мы, обнявшись с Эльфи, сидели на коленях в окружении шмыгающих носами омег. Плащ съехал с моих плеч и обнажённому телу стало прохладно. Я покрылся гусиной кожей и чтобы не зябнуть поддёрнул к себе и Адельку, с готовностью вжавшегося в спину, и Сиджи (этого пристроил под правый бок), и Юта, который тоже вцепился в меня своими ручками, но слева.
  Эмоции, эмоции, эмоции. В таком концентрированном виде - это перебор. Их четверо и каждый генерирует столько всего, что... Направленность этого известна, но их сила...
  Поэтому, только закрыться. И даже в этом случае мой панцирь безэмоциональности может быть пробит - внутри меня сидит Улька, а он тоже омега. Слышит и видит всё, что со мной происходит. И реагирует соответствующим образом.
  - Оме, оме, - истерит чуть успокоившийся под моим воздействием Эльфи, - не бросайте меня, оме. Нас не бросайте, - поправляется он, - Если надо, если вы хотите, то я готов в тайной комнате... Только не оставляйте...
  Молча глажу мокрое от слёз лицо омеги. Повернув прижимаю его к груди. Эльфи млеет. Остальные, видя наши обнимашки, утыкаются в меня ещё сильнее.
  - Не надо комнаты..., - шепчу я в макушку Эльфи...
  В груди появляется тянущее чувство. Какая-то тоска что ли... Что-то будет... что-то произойдёт вот прям сейчас... Медлить нельзя нисколько...
  - Так, - пытаюсь я высвободиться из тесных объятий сразу четырёх омег, - встали все! Быстро!
  Омежки забеспокоились - что произошло-то? Только что всё хорошо было и вдруг оме так рявкнул?
  - Вещи в сундук! Быстрей! - встал я с накинутым на голое тело плащом.
  Телекинезом помогаю себе распихивать и рассовывать всё вынутое обратно в кажущийся тесным сундук.
  - Аделька, Эльфи, быстрей, - командую я суетящимся и ничего не понимающим омегам.
  Быстро надо. Быстро... Сейчас произойдёт что-то... Плохое...
  - Сиджи, Ют! - присаживаюсь перед малолетними искусниками, - слушайте внимательно. Сейчас я вас отправлю в долину Аранда. Там портальный круг. Вы его видели. Как только в нём окажетесь, тут же переноситесь в пещеру. Там будете сидеть пока я не приду. Продуктов вам хватит, дрова там есть... Вот код портала, - я, наклонившись к их головкам по очереди прижимаюсь своим лбом к их лобикам, - Повторите!
  - Сейчас мы порталом уходим к башне. Там мы запускаем портал в пещеру. Сидим там. Ждём вас, оме, - Сиджи шмыгнул носом, - Оме, а вы придёте? Не бросайте нас, оме...
  - Да куда ж я от вас денусь? - я быстренько перецеловал в щёчки обоих, - Ну, всё! Пора!
  Самолёт, вещи, которые не влезли в распотрошённый сундук, котелок с ещё горячей кашей, в общем, всё было сдвинуто в портальный круг, засветившийся призрачным светом запущенных рун. Напоследок, оставшись совсем без одежды (зачем она мне? Я всё равно в демона перекинусь), я швырнул в открывающийся портал свои вещи:
  - Машенька, присмотри там за всеми. На тебя вся надежда...
  Кошка согласно кивнула головой, мол, не извольте беспокоиться, и всё исчезло в синеватой вспышке...
  * * *
  Зассо очнулся от всплеска энергии совсем рядом. Кто-то был тут недавно. Когда он впал в спячку (предварительно уведомив, конечно, старшего фезы Хуба, курировавшего их направление) рядом с ним уже лежал, скрючившись от недостатка энергии, наиважнейший Кайм, один из демонов, присланных от старших. А сейчас от него осталась только горка невесомого праха.
  Наиважнейший Кайм был практически идеальным половым партнёром почти для всякого из разумных средних демонов (до того, как размножаются низшие ишхо никому из разумных дела не было, плодятся и ладно), собственно, поэтому он и был удостоен титула "наиважнейший". Зассо было лестно, что наиважнейший расположился рядом с ним. Ноздри Зассо раздувались, вдыхая энергетические эманации Кайма (ой, нельзя так говорить и даже думать! Только - наиважнейший Кайм!). Наиважнейший подходил как партнёр и ему, Зассо, тоже.
  У демонов множество полов. Смысл полового размножения для них - это не только получение новых особей (а их всегда бывает очень много - конкуренция не дремлет!), но и смешивание генетического материала (особым образом структурированная энергия демонических организмов - демоны существа энергетические). Половые энергетические структуры одного пола сливаются с половыми энергетическими структурами другого пола (найти подходящую для слияния пару сложно при наличии такого количества полов - это следствие нестабильности энергии как таковой и среды обитания демонов) и получаются новые организмы (по количеству выделившихся половых структур у одного из партнёров) с новой комбинацией генов. Чем разнообразнее комбинации, тем больше шансов выживания всей популяции. Половые энергетические структуры - это лишь способ перетасовки генетической (если можно так сказать) колоды. Чтобы ускорить такую перетасовку аппарат пола (которым является практически весь демонический организм) определяет, с кем можно слиться для получения потомства, а с кем нет.
  И наиважнейший Кайм как раз был таким идеальным партнёром (не стопроцентным, конечно) для средних хезрет. Кроме того, именно из зародышей, полученных от наиважнейших выращивались старшие фезы (высшие обон плодились сами). Кто и как допустил оплошность, отпустив наиважнейшего Кайма на линию соприкосновения, Зассо не интересовало. На его взгляд, таких, как наиважнейший Кайм, следовало беречь и прятать, выпуская только для встреч с партнёрами. Но старшим фезы и высшим обон виднее... К тому же, как предполагал Зассо, наиважнейший Кайм и сам был непрочь развеяться, устав от бесконечных слияний с разными желающими. Редкость таких как наиважнейший Кайм давала ему право самому решать как часто и с кем он совокупляется. Хотя кайф от слияния несравним ни с чем и наиважнейшие частенько подсаживаются на него, порой до потери разумности...
  Нет, у Зассо были партнёры и раньше, организм демонов, автоматически определив подходящего партнёра, не оставляет своему хозяину выбора. Приходится бросать всё и совокупляться прямо на месте встречи - оплодотворённые зародыши всё равно потом остаются в обоих организмах примерно поровну. Но после совокупления нестабильные энергетические организмы меняются и уже не подходят друг к другу. Поэтому слияние с подходящим партнёром возможно только один раз. Следующего приходится искать заново. С наиважнейшими не так. Они могут принимать одного и того же партнёра неоднократно. И все зародыши остаются только у них. Их организм гораздо стабильнее, чем у других демонов, но это его свойство имеет и оборотную сторону - не всякая еда им подходит. И не вся энергия из этой еды усваивается ими. В материальных планах особым спросом наиважнейших пользуется энергия детей разумных, ещё лучше, если это будет энергия нерождённых детей.
  Здесь, на острие стычек и поглощения местных разумных, опасность (да какая тут может быть опасность! Так, помашут своими железками, едва оцарапав шкуру) невелика, а вот возможности! Свежая живительная энергия трепещущего под твоими когтями разумного. Нежная, с тонким, едва уловимым ароматом энергия детей разумных, отдающих свои жизни в лапы наиважнейшего Кайма. По особой просьбе наиважнейшего Кайма для него искали и специально притаскивали беременных разумных. Выпотрошенных ещё живых теперь уже бывших беременных он без возражений великодушно отдавал средним хезрет...
  А сейчас наиважнейшего нет рядом с ним, Зассо. И странный след от какого-то местного искусника. Зассо приходилось встречать на этом материальном плане местных пользователей силы. Поймать лишь немного сложнее, но зато насколько отличается энергия этих пользователей от остальных разумных! Свежая, плотная, насыщенная. Местные сопротивлялись как могли, но ничего серьёзного противопоставить армии демонов способны не были. Наступление и захват этого материального плана сдерживала лишь пропускная способность единственного портала. Оболочка силы, окутывавшей этот мир, была весьма прочна и поэтому портал был только один и для его поддержания приходилось прилагать значительные усилия - мир стремился избавиться от непрошеных захватчиков.
  Багровые нити управления дёрнулись - кто-то из старших фезы требовал отчёта о произошедшем. После доклада, накрученный старшим фезы, Зассо, едва сдерживаясь, ногами растолкал ещё четверых средних хезрет (отчего уровень силы вокруг них заметно упал) и сопровождаемые стаей в десяток голов неразумных низших ишхо они начали прочёсывать город, отыскивая эманации следов скрывшегося убийцы наиважнейшего Кайма.
  Несколько улиц и домов недалеко от выхода из города пестрили следами применения силы. Применял искусник. Вкусный искусник. А потом следы изменились и появилось в них что-то непонятное. Как будто искусник стал сородичем - сильный энергетический след демо-волка проявился в подворотне с выбитыми на обе стороны воротами. Наземные следы сородича пропали и Зассо пришёл к выводу, что сородич улетел к воротной башне. Летать могли разумные демоны от старших и выше и не ему, среднему хезрет Зассо, лезть в разборки между стоящими выше демонами. Доложив старшему фезы Хубу результаты, Зассо дёрнулся от пришедшей по связи ярости куратора - кто-то из старших интригует, для чего совершил страшное - убил наиважнейшего - преступление подлежащее рассмотрению только высшими обон. Убийцу было велено найти и доставить к порталу, Зассо по приказу старшего фезы Хуба было дано право прохода к порталу. На самом деле ничего для себя сложного в поиске и поимке преступника Зассо не видел. Демоны нуждаются в специфической пище - телах разумных. Там, куда ушёл убийца, разумных нет. Следовательно, думал Зассо, долго он там не протянет, будет слабеть. Жрать местных животных бесполезно - в них нет нужного количества энергии, да и энергия не та. При этом этот старший умеет летать и энергии для существования ему надо больше, чем среднему демону, значит, ослабеет быстрее. А ослабевшего демона и летающий червь в силах загрызть. Даже если у убийцы есть какой-то запас энергии в кристаллах, то всё равно деваться ему из этого материального плана некуда - портал один. И этот портал под надзором старшего фезы Марби, которому подчиняется старший фезы Хуб, отдавший приказ на поиск. Если только... Убийство не совершено с ведома старшего фезы Марби... Тогда, получается, что... Нет... В голове Зассо всё перепуталось. Всё-таки средний демон - это средний демон. Не самый умный. Что называется - бери больше, кидай дальше, отсюда и до обеда.
  Пинками подгоняя четвёрку средних балбесов и едва сдерживая себя, чтобы не наброситься на них, сопровождаемый воем спешащих и чувствующих поживу ишхо, Зассо нёсся по узким улочкам города к выходу. Искать! Искать! Искать! Он не мог далеко улететь - в этом материальном плане при полёте энергия расходуется просто катастрофически быстро. Оглядывая прищуренным взглядом начавшуюся горную местность, демон обыскивал склоны, камни, вершины. Ох-х. Тяжко!
  Ишхо рассыпались по кустам и между деревьев, разыскивая живность и следы. Неразумные демоны самые слабые (по меркам самих демонов) и, как следствие, самые выносливые.
  - Ты и ты, - Зассо ткнул пальцем в двоих из четвёрки, - пригоните ко мне вон тех и тех, - узловатый палец с острым, как бритва когтем указал на ишхо, снующих в кустах.
  После того, как приказание было исполнено, Зассо разорвал на части нескольких несчастных ишхо и, урча, стал пожирать истекающую энергией плоть. Остатки достались его спутникам. Приходится так делать - местные разумные давно кончились, а погоня отнимает много сил. И Зассо всегда выберет, как впрочем, и любой другой командир, между пожиранием себе подобных и невыполнением приказа старшего, пожирание.
  Вот. Подкрепились. Теперь можно дальше двигаться. Энергетический след от полёта старшего был едва виден. А вот и место, где он сидел - Зассо добрался до вершины. А куда потом? Старшие приказать не смогут - здесь нити связи и управления истончились и оборвались - у старшего фезы Хуба тоже есть ограничения.
  Портал. Он использовал портал. Вот и след от прокола. Порталами в этой местности никто не пользовался и если заглянуть через Серые пределы, то можно увидеть след выхода из портала. Такой след сохраняется очень недолго. Но заглядывать в Серые пределы... Для демона Серые пределы страшное место - именно там оседают хлопьями остатки энергетических тел умерших демонов, именно там время от времени встречаются страшные инфернальные хищники, только и ищущие возможности проникнуть в тот или иной план (материальные им недоступны - слишком плотны), чтобы похищать и высасывать нестабильную энергетическую плоть.
  Но если заглянуть одним глазком, то ничего страшного не произойдёт. У каждого среднего демона-командира есть специальный амулет, позволяющий ненадолго заглядывать в Серые пустоши как раз с целью поиска следов порталов. И сейчас Зассо решил им воспользоваться. Там и осталось-то всего два просмотра. А потом новый выдадут. Правда, об использовании отчитаться заставят. Бюрократия, мать её ети.
  Выход портала найден и для перехода туда пришлось разорвать и поглотить уже не ишхо, отставших и вернувшихся в город, а сразу двоих из четверых спутников. Зассо и ещё двое с аппетитом навалились на энергетическое мясо.
  Оставшихся двоих тоже придётся съесть. Именно для этого Зассо их и брал. Только они об этом ещё не знают. Но приказ старшего превыше всего...
  * * *
  Узор портала полыхнул, расползаясь, разваливаясь на куски, и на полированном камне прямо напротив меня оказалось трое уродливых существ. Демоны. Догнали.
  Как вовремя я успел выпихнуть отсюда всех своих. Свои... Вот они для меня уже и свои... А есть и чужие... И сейчас эти чужие передо мной.
  Голова закружилась - энергия стремительно уходила из тела. И что же я, дурак, заранее не обернулся?
  Пока я тут чешусь они просто разорвут меня на части и всё. Если только...
  Площадка, где мы находились, была расположена на значительной высоте. Рядом с демонами мне плохо, Сила не слушается. Что если сигануть вниз, а потом, не долетая до дна ущелья, телепортироваться или левитировать куда-нибудь в сторону, а там оборот и мы с ними сможем потолковать? Вдумчиво и с расстановкой, а?
  Одно плохо, обрыв под площадкой не отвесный, а наклонный и, прыгнув вниз, я просто размажусь по склону, ни в какое ущелье не долетев. Но деваться некуда, либо меня завалят прямо сейчас, либо я ещё потрепыхаюсь, пусть и капитально рискнув с прыжком с обрыва.
  Едва держась на ногах, спиной вперёд отступаю от надвигающихся демонов. У самого края, который я почувствовал босой пяткой, поворачиваюсь и, раскинув руки в стороны, с диким криком (страшно же!) бросаюсь вниз. Жить мне мгновения. В глазах мелькают камни, сливаются в серую полосу... Нет! Почти врезавшись в склон, в самый последний момент с хрустом позвоночника и цветными кругами в глазах, до крови содрав колени о такие близкие камни, дёргаю себя левитацией. Падение остановлено и это самое главное. А теперь, сжавшись в комок прямо тут, на склоне, запускаю оборот. Скорее! Скорее! Демоны не позволят расслабиться. Рванут следом, а тела у них всяко покрепче человеческих.
  Оборот и вот они красавцы! Тут как тут...
  - Старш...ш..., - чуть на мгновение притормозил самый большой из демонов, увидев перед собой моё распрямляющееся тело с раскинутыми в стороны крыльями, как я вколотил в него руку с растопыренными когтями - мне хватило этого мгновения чтобы телепортироваться к нему почти вплотную, и он осыпался невесомым прахом.
  Двое других, пыля и скрежеща когтями по камням склона, затормозили, чуть приотстав от своего неудачливого предводителя.
  Резерв наполнился настолько, что, можно сказать, плескался под самым горлом. Я и так не успел его израсходовать, а тут ещё пополнение. Два демона переглянулись, качнули рогатыми башками и рванули вверх по склону к площадке с разрушенным порталом. Я, стараясь побольше тратить халявной энергии (да не нужна мне в теле энергия демонов! Нисколько не нужна), тяжело хлопая крыльями, тоже начал подниматься вверх, обгоняя противников, старательно пыливших всеми четырьмя конечностями, взбираясь по крутому склону.
  Треугольный кончик моего хвоста стегнул одного из демонов между рогов. (Правда-правда, я не специально. Так вышло, просто низко пролетал над ними). По его морде потекла жёлтая кровь. Он, не прерывая упорного подъёма, утёр лапой морду и с ненавистью зыркнул на меня.
  Я стоял на площадке и сверху вниз смотрел на упорно лезущих ко мне демонов. Давайте, ребята, давайте ближе. И чего они сюда так лезут? Портала-то всё равно нет. Они через горы надеются пешком дойти? Мочить их надо здесь. И мочить так, чтобы мне их энергия не досталась. Без поглощения. А как это сделать?
  Ну-ка... Разглядываю обоих упорно ползущих вверх по склону демонов в энергетическом зрении. Хм. Интересно. В их телах нет каналов как у нас. Всё тело демона равномерно пропитано энергией и только в середине, примерно на уровне солнечного сплетения людей имеется яркое ядро. Получается, демон целиком состоит из энергии? А что будет, если это ядро удалить из их тела? Сдохнет?
  Эксперимент - наше всё.
  Выбрав одного из двух уродов, того самого, с драной макушкой, я телекинезом едва смог ухватить его энергетическое ядро (никак не давалось - больше всего было похоже на ловлю обмылка в воде) и выдернул его, в целях безопасности оставив висеть воздухе в паре метров от начавшего распадаться лишенца.
  Яркий голубоватый шарик размером с кулак, переливаясь белёсыми полосами, висел, потрескивая в воздухе, в паре метров от застывшего без движения второго демона, раскрыв пасть смотревшего на произошедшее с его напарником. Треск извлечённого ядра усилился, полосы на нём замелькали чаще, демон в ужасе упал на склон, прикрыв башку лапами. Это чё?!
  Сверкнуло. Так, что по глазам прошла резь, оставив плывущие тёмные пятна. Что за... Где-то в голове тихо пискнул Улька...
  Пришла ударная волна, гору тряхнуло, сверху посыпались камни, полетела пыль. Слух пропал. Я едва успел обернуться крыльями, как меня поволокло по площадке бывшего портала. Выбивая воздух из груди, обо что-то ударило боком и головой...
  Я лежал на спине под той самой вертикальной стеной на которой только сегодня утром нанёс гербы Великого герцогства и свой собственный, вернее Улькин, а нет, мой тоже. Короче, наш.
  Сверху струйкой сыпались камешки. Беззвучно падали на полированный базальт, подпрыгивали на ровной поверхности... Как тихо... Какое небо голубое...
  Я прислушался к себе. Вроде, цел. Шевельнул крыльями. Согнул и разогнул пальцы ног. В промежности нестерпимо зачесалось. Охо-хо-хо...
  Протянул руку, чуть ли не повизгивая, почесал здоровенные яйца и член. Хорошо-то как...
  А сяду я... может быть...
  Приподнялся. С лица и груди посыпалась пыль. Проморгался и увидел как здоровенная эрегированная конская елда с поджатыми лоснящимися яйцами упёрлась мне в грудь. Это моё что ли?
  Нет, я так-то помню, что в демоническом облике с этим у меня всё в порядке. Но чтобы, прям, как у коня... Эт перебор... как говорил кот Матроскин.
  В голове звенит и по-прежнему ничего не слышу. Рвануло классно...
  Кряхтя, как старый дед, перебирая по стеночке руками, с трудом поднялся на ноги и как был, с так и торчащей прямо вперёд елдищей, подошёл к краю площадки.
  В склоне воронка, не так, чтобы очень - взрыв-то в воздухе был, но прилично. Весьма прилично. Пыль ещё до конца не осела, но лёгкий ветерок уже сносит её в сторону. Крупных камней на склоне не осталось - все ссыпались вниз. На краю воронки пошевелился серый пыльный холмик. Да ладно! Не может быть. Демон что ли? Живой, сука такая.
  - "Наиважнейший", - прозвучало в моей голове, - "Простите, высший. Я виноват и мне нет прощения".
  Демон встал, с его корявого чешуйчатого тела струями стекала серая пыль. Что, и никаких повреждений? Силён.
  - Подойди, - прорычал я, не слыша своего голоса.
  - "Я рад, наиважнейший. Позволено ли мне...", - он запнулся, - "Прикоснуться к вам, наиважнейший".
  Демон начал снова карабкаться по склону, а я начал размышлять. Кто такой наиважнейший? Он меня обозвал высшим. Сам-то он кто? Может быть, удастся на этом сыграть? И потом, а что если его просканировать. С людьми получалось. Сейчас я сам демон, резерва море... И я точно сильнее этого урода. За счёт резерва, правда, но всё равно. В энергетическом зрении тело подобравшегося к краю площадки демона потускнело, видимо, близкий взрыв ядра напарника дался ему нелегко.
  Уродливая рогатая голова показалась над краем площадки и я подошёл к лезущему демону, тот закинул голову на меня, расширенными глазами, полыхавшими жёлтым светом, разглядывая моё тело.
  - "Наиважнейший..." - восхищённо прошептали в моей голове.
  Я присел и схватил башку демона лапами, тот, млея, закрыл глаза.
  Ах-х... Эмоции, и кайф от обмена энергиями прострелили моё тело, руки рефлекторно сжались сильнее, стискивая голову несопротивляющегося демона. В глазах плыли цветные круги, из груди, там, где было ядро демонической энергии поднималась волна наслаждения, расходящаяся в стороны горячим потоком. Меня трясло... Что это? Где-то в глубине в панике билась точка моего сознания, остатки здравого смысла не хотели поддаваться следующей накатывающей волне наслаждения. Я попытался встать на ноги, тянул за собой башку точно также кайфующего демона, тот, не осознавая себя, лез на площадку следом за моими руками.
  - "Наиважнейший, возьмите всё...", - едва слышно прозвучало в моей голове, на площадке демон стоял передо мной на коленях - не смел подняться в присутствии высшего наиважнейшего, моя елда, так и не опавшая, упёрлась ему прямо в горло.
  Я дёрнулся от резкого, острого дополнившего кайф от соприкосновения руками, наслаждения. Двинув тазом назад, попробовал убрать елду. Не идёт. По плоской широченной головке моего, сильно похожего на конский, члена потекла энергия. От демона и к нему. От меня по наружной поверхности члена, от него по уретре. Точно такой же обмен начался и через руки, державшие голову. Неладное я заметил сначала в руках. Струя ярко-жёлтой энергии, шедшей от демона, начала дробиться, скатываться шариками и вот уже от него ко мне через руки, а потом и через уретру члена начали торопливо проталкиваться друг за другом крохотные цветные шарики как в игре Giza. Шарики эти переливались разными цветами и, мгновенно проскакивая по телу, тем же непрерывным потоком начали закручиваться вокруг моего ядра демонической энергии, подпитываясь от него. Вдруг поток шариков оборвался и демон обмяк в моих лапах.
  Наслаждение оборвалось также неожиданно, как и поток шариков. Стой! Куда! Ещё! Хочу ещё! Орало всё моё существо.
  Едва слышно от демона донеслось:
  - "Благодарю, наиважнейший"
  А информация?
  Я очнулся от наркотического воздействия. Через мои лапы, с длинными чёрными когтями пошли сведения. Оказывается мозги у демонов тоже в голове! Обалдев от неструктурированного потока воспоминаний, знаний, рефлексов условных и безусловных, каких-то не подлежащих идентификации обрывков информации, я выпустил башку и полубессознательный демон повалился на площадку.
  Мочить его надо. Мочить. И его энергия мне не нужна. Не поворачивая головы, телекинезом вырезаю из скалы за спиной пирамиду с остро заточенной длинной вершиной и что есть мочи, пока демон не очнулся, вбиваю её в его голову, прямо в темя, так, чтобы вершина пирамиды, рассадив голову и шею в стороны, достигла груди. Осыпающиеся прахом брызги демонической головы, разлетелись вокруг. Тело, царапая камень острейшими когтями, задёргало конечностями. Готов? Насколько я видел раньше, тела убитых демонов осыпаются прахом. Сухой такой тёмненький порошочек. А тут... Тело дёргается, никакого праха нет. Он, что, без башки жить может?
  Посижу пока. Понаблюдаю. Заодно с собой разберусь. Наиважнейший, значит. Ну-ну. Демон относился к категории средних, хезрет, как они ещё называются. Точно таким же хезрет был и их предводитель, убитый мной в самом начале.
  А всего каст демонов четыре: ишхо - эти неразумные. Ревун, на которого я повёлся и тот чешуйчатый "дядя", демо-волк, летающие черви и лысые рогатые обезьяны - это они. Есть и ещё какие-то ишхо. Питаются остатками от пиршеств разумных, сами что-то добывают. Могут специально выращиваться до гигантских размеров. Разумные демоны используют их в правильных сражениях как передовые отряды, натравливаемые на выстроившегося врага, а при захватах различных планов реальности, не только материальных, ишхо запускают в порталы первыми и для разведки и для наведения паники у противника.
  Дальше разумные. Средние - это хезрет. Самая массовая каста демонов. Рядовые воины, командиры нижнего звена, вплоть до синтагмы. Сильные, выносливые, очень агрессивные. К окружающему миру и друг к другу. Оставленные без надзора вышестоящих способны уничтожить друг друга. Правда, не самые сообразительные, но уж, что есть. Размножаются сами. Из этой касты происходят и наиважнейшие - те, за счёт кого размножаются средние фезы. Наиважнейших считанные единицы и появляются они именно в этой касте просто в силу статистики - хезрет очень много. Наиважнейшие - это хезрет с наиболее стабильной энергетикой, вынашивающие зародышей для старшей касты. Зародыши в них попадают от других хезрет. Таким образом, получается, что фезы - это хезрет выношенные наиважнейшими. Любой разумный демон способен мгновенно опознать наиважнейшего - того выдаёт слишком стабильная энергетика. Убивать и драться с наиважнейшими табу. Для всех, кроме обон. Нарушителей запрета судят только высшие обон и приговаривают к постепенному (в течение лет) развоплощению. Таких преступников на специальных решётках таскают из подразделения в подразделение, что бы все видели, как страшна их доля.
  Старшие - фезы. Фезы умные. Командиры крупных подразделений, от фалангархии и выше. Управляют средними хезрет через багровые нити телепатической связи, тянущиеся к командирам средних хезрет. Сеть нитей опутывает всю армию демонов. Иначе нельзя. Агрессивные средние хезрет нападут друг на друга. Поэтому армия демонов воюет всегда - солдат должен быть постоянно занят. Перекос в сторону интеллекта не позволяет фезы размножаться. Но на обмен энергиями, доставляющий демонам наслаждение, они способны и регулярно его практикуют. Умеют летать, так как имеют крылья. Внутри фезы тоже есть иерархия. Зависит от силы фезы. Фезы может расти в силе и, соответственно, в иерархии.
  Высшие - обон. Они редко снисходят до общения с хезрет. Никогда не покидают материнский план демонов. Это тоже крылатая каста. Подавляюще сильны магически и интеллектуально. Фезы находятся под полным контролем обон. Также как и фезы полностью контролируют хезрет. От обон ко всем остальным спускаются законы, по которым и живут все демоны. Пока обон молод, он по желанию может входить в специальный отряд - отряд ямараев. Ямараи, члены отряда, наделены исключительными полномочиями во всех вопросах, касающихся средних и старших демонов. Именно от ямараев высшие обон, занимающие ключевые места иерархии демонов получают информацию о происходящем среди хезрет и фезы. За ямарая он меня и принял. Причём, ямарая в ранге наиважнейшего. Смог почувствовать, что-то во мне. Среди обон тоже есть наиважнейшие. Относительная стабильность эмоций и интеллекта, находящихся у обон в равновесии, позволяют им размножаться внутри касты. В отличие от хезрет, обон размножаются только через наиважнейших.
  Город демонами захвачен давно (сколько конкретно он не знает, но на самом деле в прошлом году). Как называется, он тоже не знает. Жителей, как обычно, съели. После пожирания разумных энергия истощилась и здешняя гекатона (сотня) залегла в спячку (обычное дело в материальных планах), так как команды уходить не было. Гекатонтарх Зассо, которого я убил первым, вывел из спячки четверых солдат и забрал с собой на поиски убийцы наиважнейшего Кайма. Это, оказывается, я у них наиважнейшего замочил. Интересно, сколько старших фезы не родилось? Хотя, учитывая диету этого самого наиважнейшего Кайма, туда ему и дорога. Земля, как говорится, стекловатой. Вернее, Серые пределы. Демоны окончательно подыхают там.
  В процессе погони они двоих съели. Где-то на перевале управляющая нить оборвалась и они ушли в свободный поиск.
  Демон этот, с которым я так энергетически потрахался, имел неоднократный опыт размножения. И сейчас, получается он перекинул в меня, как в наиважнейшего оплодотворённых зародышей. Шарики вокруг моего ядра демонической энергии - это они. Потом между ними разовьётся конкуренция, выживут сильнейшие, а слабые будут поглощены более удачливыми товарищами. И всё это будет происходить внутри меня! Демон, носящий зародышей, должен хорошо питаться, иначе демонический организм не даст зародышам возможности развиваться и, испытывая энергетическое истощение, поглотит их. Поэтому, например, демоны в спячке могут находиться очень долго. Даже вынашивающие зародышей легко переносят недостаток энергии (а чего там, поглотил зародышей и готово!).
  Зная всё это, средний хезрет был очень рад, что я не ушёл или не убил его сразу. Дотронувшись и слившись со мной в экстазе, он получил возможность (как он думал) дать своему потомству стать старшими фезы или вообще высшими обон.
  Выход зародышей происходит через кожу. Она лопается пузырями и в этих-то пузырях и выходят подросшие демонята. За новорождёнными родитель не ухаживает. Мелочь сбивается в кучу и в этой куче у них опять конкуренция - сильные жрут слабых. По крайней мере, так у средних хезрет. Как это выглядит у старших фезы и высших обон сдохший, наконец-то, демон не знал.
  Ну вот, оказывается, достаточно израсходовать всю демоническую энергию и резорбция обеспечена. А то, чёй-то я, как-то не готов демонов рожать. Связался с чёртом по глупости и залетел по полной программе. Сколько их хоть там?
  Обратив взор на свою энергетику начал считать крутящиеся вокруг серо-голубого ядра шарики. Раз, два, три... шарики крутятся, поглощают энергию из ядра. Некоторые, столкнувшись, сливаются, становятся крупнее. Как ртуть, честное слово! Считал, считал, сбивался, начинал снова. В общем, около трёх сотен есть точно... Охренеть! Нет, не так. ОХРЕНЕТЬ!
  Срочно лететь! Из информации полученной из головы демона стало ясно, что полёт в наибольшей степени расходует энергию. Вот до пещеры долечу - резорбция как раз и сработает. Высажу эту проклятую энергию в ноль. А остальное... Тело, я имею в виду. В Лирнессе подлечусь как-нибудь... мне лет бы десять протянуть, Веника на ноги поставить...
  До крайности взволнованный произошедшим, я, постоянно отслеживая уровень энергии в демоническом ядре, окружённом переливающимися перламутром шариками, беспорядочно махал крыльями и мчался на север.
  Где-то там мои омеги...
  
  
  
  Глава LXI
  
  Сначала пришла Боль. Она увеличивалась, становилась плотнее. От неё, как от солнца, отлетали в стороны протуберанцы и всполохи. Там, куда они дотягивались, рождались новые источники боли. Которые уже в свою очередь раскидывали по сторонам щупальца. Соединяясь с соседями. Становясь одним целым. Одной вселенной. Вселенной Боли.
  Боль родила Крик. Заполнивший собой всё вокруг. Крик боли и страха. Страха перед болью. Крик становился громче, усиливался и стал второй опорой, позволившей зацепиться хоть за что-то. Опоры срезонировали и лопнули, родив сознание кричавшего человека. Он лежал на жёстком ложе, скрючившись и вопил пронзительным голосом. Воздух в легких закончился, крик прервался, человек сделал резкий вдох. Закашлялся. Гортань ожгло. Человек рефлекторно замер, а потом сделал еще один резкий полувдох. Сознание окончательно вернулось в тело, и он задышал. Жадно и глубоко.
  Руки стали лихорадочно, в страхе, ощупывать остальное тело. Тело откликалось остывающими вспышками боли. Последними шевельнулись ноги.
  "Цел! Я цел!" - ярко возникла внутри человека мысль. - Я жив!"
  Человек расслабился и обмяк. Его слух оторвался от тела и впитывал теперь окружающий мир. Мир был тёмен. Постепенно мир стали заполнять звуки. Сначала это был один сплошной гул. Потом слух человека стал выделять отдельные звуки. Рядом двигаются, разговаривают. Кто? Человек пошевелился.
  Боль была начеку. Пронзив всё тело, она опять породила истошный крик. Сцепив зубы до хруста, человек встал на четвереньки и как младенец пополз. Его шатало. Руки подгибались. Голову обносило туманом. Через два-три шага голова человека упёрлась во что-то твёрдое.
  - Оме, оме, лежите! Да что ж такое-то? Куда вы, оме..., - услышал человек рядом с собой знакомый голос. Маленькие мягкие руки придержали человека и попытались уложить. Оме? Кто это? Это он?
  Оме...
  Вспышка осознания выбила из тела остатки сил.
  Оме...
  ... Я это. Я...
  * * *
  Я помнил путь до башни. Всё отложилось в памяти давно ставшей близкой к идеальной. Каждый поворот ущелий. Каждый перевал. Можно сказать, узнавал в лицо каждый куст убогой растительности мимо которого мы пролетали на самолёте.
  И специально поднимаясь как можно выше, так, что в груди ломило от недостатка воздуха и затем бросаясь вниз до головокружения и свиста в ушах, я расходовал энергию демонического ядра окружённого перламутровыми шариками.
  Голова, свободная от размышлений - наблюдение за местностью шло фоном, была занята подсчётами. Сколько мы уже в дороге? Надолго ли хватит сухого молока для Веника? Мы его потихоньку прикармливаем, но пока его основная еда - молоко. До гор две ночи ночевали, у ручья с Ухоо и Ши тоже две ночи, пять дней в пещере, да три ночи в долине с башней. Всего, выходит двенадцать дней. Матеньки мои! Двенадцать! И нихрена никуда не дошли! Теперь вот, обратно приходится возвращаться. А из пещеры снова на северный склон. Сколько ещё продлится "увлекательное" путешествие неизвестно.
  Я злился. За то время, что мы в дороге, если в сутки делать хотя бы по двести километров, то можно уже не только в этот грёбаный Лирнесс добраться, а вообще Срединное море пересечь и на Южном континенте оказаться. Это с учётом моих и Сиджи с Ютом способностей двести километров в сутки - путешествие нога за ногу. А если нормально так лететь, то четыреста в сутки - как с куста.
  Путешественник, блин! Землепроходец! Землепроходимец скорее...
  Но с другой стороны - включился у меня в голове адвокат дьявола - гнать-то нам некуда. Эльфи, опять же беременный... И это... отрицательный результат - тоже результат. Демонов вот, видел. Убил одного... Не одного - я загибал в полёте когтистые багровые пальцы, считая. Два в замке. Тут, этот наиважнейший, потом ещё трое. Итого - шесть. Не... ещё двое, ревун и "дядя". Восемь, стало быть. Половина неразумные, ишхо, как их называют.
  О! Резерв просел! Немного, но заметно. А я ещё до долины не долетел. Всё по ущельям кружу. В груди, там, где вокруг ядра кружились зародыши демонов, негромко хрустнуло и зародышей стало меньше. По энергетическим каналам словно плеснуло кипятком, так, что я сбился с ритма размахивания крыльями - порция энергии от поглощённых зародышей выплеснулась в ядро, а из него по телу. Хвост, служивший рулём, мотанулся вправо, тело закрутило. Судорожно размахивая крыльями, я выровнялся, и едва не задев когтистыми пальцами камни стены ущелья к которой меня бросило, начал медленно набирать высоту.
  Ничего, мы вас всех унасекомим...
  Хлоп... хлоп... хлоп...
  А летать здорово. Ветер обдувал моё тело. Грубая багровая кожа была горяча - температура тела демона всегда выше, чем у человека - это я выяснил ещё в Майнау. Под животом медленно проплывали бесплодные горные пейзажи. Повороты по ущельям должны скоро кончиться и там будет наша долина с башней.
  Воздух на высоте стал влажнее - и вот за поворотом открылись знакомые виды - лес, озеро, пропадающее водопадом в подземной пещере. Ещё пара часов полёта, а затем я специально начинаю лететь зигзагом - нужно расходовать энергию. Вот и башня. Прибрежный камень с рисунком портала.
  Перекур...
  Выбрав просвет между деревьев у самого берега, часто захлопав крыльями и вздымая пыль пополам с песком, опускаюсь. Ф-фух.
  Чудище прилетело.
  Складываю за спиной поплотнее крылья - кругом деревья и таскаться, задевая за них этой конструкцией - удовольствие ниже среднего, да ещё и перепонку порвать можно, а это, во-первых больно, а во вторых лететь потом не получится. Оно, конечно, аэродинамика и вес моего тела таковы, что без применения силы я лететь не могу. Но крылья всё равно нужны. Целые крылья. Видимо, также и фезы с обон летают. С применением силы.
  Лепота. Тихо. Птички поют. Ветерок шелестит листьями деревьев. Мелкие волны озера тихонько плещутся между гранитных валунов, прихотливо разбросанных по берегу.
  Качнуло. Э-э-э? Голова закружилась и я сел на один из валунов.
  Резерва ещё много. И зародышей вокруг него полно. Раз... два... три... Сорок два.
  Какие-то лопнули, часть тварей поглощены. Есть прогресс, есть.
  Но плохо, что меня опять мотает. Вроде и в демонском обличии, а вот, поди ж ты...
  Я взобрался на портальный камень.
  Хм... Скакнуть бы можно сразу в пещеру, однако... Всегда есть какое-то однако.
  Демоны, пройдя через портал у гербовой скалы (хорошее название!), разрушили его. Это раз. Потом, они вообще смогли обнаружить портал. Из головы убитого мной демона я уяснил, что у их командира был амулет поиска. С помощью этого амулета они увидели прокол от портала и пошли за мной. След от прокола сохраняется некоторое время. Если за мной будет ещё одна погоня, то следуя за мной, они тоже выйдут к пещере. Хотя и след от полёта тоже виден. Но если это будут средние демоны, то только на своих двоих. Старшие вряд ли появятся, а вот высшие. Эти, как их, ямараи. Вот они могут появиться. Для них полёт через необжитые территории не проблема. По следу догонят только так. А смогу ли я им противостоять? Не знаю...
  Поэтому погодим пока с пещерой. Погодим.
  Следы от передвижений демонов и искусников можно увидеть (как мне было известно из головы всё того же демона) примерно в течение трёх суток. Если будет погоня, то мне надо торчать в долине и ждать их (или его) как раз три дня.
  Я замочил командира с сопровождением. Если пошлют на поиски ямараи, его тоже придётся мочить. А вот потом...
  Ямараи высший. Молодое поколение. Их мало. И его точно будут искать. Следовательно, либо его надо куда-то увести и сыграть роль Ивана Сусанина, либо подыхать в неравной битве, обрывая нити к моей команде.
  И вот опять выбор, опять внутри заколебались невидимые весы. Что мне, в принципе, мешает сейчас, бросив всё, свалить подальше, так, что ни один ямараи не сможет меня догнать? И буду жив, здоров и весел. Правда, потом с этим жить.
  Или остаться с непредсказуемым результатом - то ли сдохну, то ли нет? Отвлеку погоню от своих. Если повезёт, то останусь в живых, не факт, конечно, что целым...
  Как там, у самураев - долг тяжелее горы, а смерть легче пёрышка? Умереть несложно, а вот сделать так, чтобы смерть не была напрасной... Это вопрос...
  И вот сейчас выходит, что я зря так бездумно расходовал энергию. Во-первых, придётся торчать здесь три дня, и это надо делать в демоническом облике (я просто боюсь представить, что со мной будет, если я вернусь в своё тело с таким количеством этой энергии, да ещё и с зародышами), что само по себе вызовет энергетические траты. Во-вторых, мне нужна энергия на взаимодействие с ямараи. Какого рода будет это взаимодействие - погоня за мной или битва не на жизнь, а на смерть, знает только Великая Сила.
  А пока...
  Тщательно обследуем долину и попробуем связаться с Эльфи. Но со связью надо осторожно - вдруг демоны могут её отслеживать?
  Три дня я в режиме экономии передвигался по долине только на своих двоих. Жрать не надо. Заночевать вне крыши над головой тоже не проблема - демоническое тело защитит от любой непогоды и насекомых - те вообще дохли, приближаясь ко мне. Хотя эту шкуру, по-моему, даже пулей не пробить.
  Пробрался к краю долины, перебирая лапами по скале как таракан в металлической ванне, забрался повыше и, повернувшись вокруг собственной оси, попробовал достучаться до моего Личного Слуги. Именно так делал специально. Если демоны могут отслеживать направление полёта, то и выявление направления телепатической связи для них вполне возможно. Лучше не рисковать. Поэтому и решил связываться поворачиваясь. Телепатическая связь уйдёт лучом по кругу, как в радаре, и куда она ушла установить невозможно.
  Был и минус. Я едва смог коснуться личности Эльфи и послал ему успокаивающее послание: я жив, всё в порядке. Ответа не получил. Слишком далеко. Но хоть что-то.
  Бесцельно слоняясь по долине, я здорово привык к нормально работающим глазам, да и их диапазон (например, энергетические сигнатуры всего живого я видел автоматически) меня полностью устраивал. Животные и птицы, конечно, шарахались от меня, но при желании я бы смог догнать любую из местных тварюшек. Видел не только тех огромных оленей, но и нашлись здоровенные быки с развесистыми рогами (туры, что ли). Немножко пещерных медведей (видел двоих). А из хищников - уже знакомые гигантские волки. В общем, в этой долине укрылись от превратностей жизни скудные остатки мегафауны. И людей сюда пускать категорически нельзя - всё сожрут. Надо будет сделать тут этакий заповедник. Заповедник Аранда.
  Третий день на исходе. Я периодически осматривал небо в надежде увидеть рассеяние следов моего полёта и вот сегодня, наконец, дождался - едва заметная полоска следов силы, оставшаяся от моего полёта, стала истаивать.
  По долине я ходил пешком, силы тратил мало, следственно, оставляемый мной след был очень слабым. А полёт оставляет мощный след - не удивительно, сила расходуется сильнее, след ярче.
  Подождём немного и будем двигаться дальше. Причём, порталом пользоваться нельзя, и лететь напрямую к пещере тоже нельзя.
  Полетим на восток, в той стороне самые бесплодные и высокие горы, поищем там пещеру, залезем, оставим следы присутствия и организуем в ней завал - вроде как, летающий демон погиб в горах. А из завала хорошо бы выбраться в другом месте. Бывают пещеры с несколькими выходами. Это если повезёт найти такую пещеру. А если не найду, то тогда ой.
  Кончился третий день моего отшельничества в этой долине и можно выдвигаться окружным путём на восток, потом на север, выходить в тайгу и опять вдоль склона гор на запад, а там у меня метки поставлены...
  С юга полыхнуло...
  Демоническое зрение показало яркую засветку у южного входа в долину. Догнали демоны...
  Один. Он один пришёл. С крыльями. Ямараи.
  Долину портить не дам!
  Не маскируясь, я рванул навстречу. В груди опять захрустело - зародыши отдавали мне свою энергию. От её резкого притока меня снова мотануло в полёте.
  На самой границе, там, где мы когда-то пролетали и повернули налево, по ущелью на восток, лениво взмахивая крыльями и вися в воздухе, меня дожидался ямараи. Высший.
  Перепончатые крылья как и у меня - на спине, с крючковатыми когтями на концах растопыренных пальцев. Грязно-серое пропорциональное, примерно моего роста, человекоподобное сухое тело, перевитое жилистыми мышцами, ровная, в отличие от моей шишковатой, морда с выступающей челюстью, плоским, как у негра носом, с широкими ноздрями и большими миндалевидными, растянутыми до висков, полыхающими багрянцем, глазами, ушей нет, на голове заворачивающиеся к затылку рога. Хвоста нет. Промежность, в отличие от меня, гладкая и ровная, без всяких признаков половых органов и каких-либо отверстий. На ногах третий, скакательный сустав, ступни с четырьмя пальцами, оканчивающимися чёрными острыми когтями.
  - "Кто ты?" - прозвучало в моей голове, морда телепатически говорившего со мной демона оставалась неподвижной, только широченные ноздри раздувались, втягивая воздух.
  Вступил в разговор - уже хорошо.
  А ну-ка!
  Э-э, да ты, друг ситный, на пределе.
  Это хорошо, это правильно.
  Я окинул взором тело демона, подмечая мельчайшие детали и заодно разглядывая его энергетическое наполнение. Откуда-то, очевидно из памяти убитого среднего демона пришло - ямараи голоден - его тело иссушено. Именно поэтому так и просматриваются все его мышцы.
  Демон поднял руки перед грудью и начал плести какую-то силовую конструкцию. Поскольку ничего хорошего от него я не ждал, то сразу телепортом кинулся вплотную к нему, сразмаху вколачивая руку со сжатыми когтями в его живот. А что? Средних и ишхо пробивал только так.
  Бам-м! Руку от кисти до самого локтя прострелило болью. С-сука-а! Как больно-то! Я его не пробил! Но два наших тела столкнулись и, не в состоянии удержаться в воздухе, полетели вниз. Задели стену ущелья, перевернулись. Я успел сжать крылья вокруг себя и, не давая опомниться ямараи, колотил его куда попало - по морде, по груди, по шее. Конструкция, которую он начал создавать распалась. Демон беспорядочно хлопал крыльями, пытаясь удержаться в воздухе, но сделать это очень сложно если падаешь спиной вниз. При каждом касании между нашими телами просверкивали небольшие искры. Не дать! Не дать ему опомниться!
  Хрясь! Мы упали вниз, на камни. Я сверху! Свезло!
  Н-на! Н-на! Н-на! Я что есть сил молотил демона по его башке. Широченные его крылья которые он, пока мы падали, растопырил ещё шире, под нашим двойным весом обломились, тонкие длинные пальцы с хрустом полопались, летательная перепонка, истекая жёлтой, шипящей на камнях кровью, была порвана...
  Мне тоже досталось - демон, ошеломлённый моим нападением, опомнился и тоже стал рвать меня когтями (обон маги, им нельзя давать пользоваться магией - билось в моей голове во время нашей схватки), более того, пока мы падали вниз, он, за эти мгновения сумел подогнуть ноги к животу и ударил меня когтями. Когти его ног проскользнули по моим бокам, раздирая казавшуюся мне каменно крепкой, кожу. А-а! Тварь!
  Мы сцепились как два кота и стали рвать друг друга. Я, не обращая внимания на повреждения - а демон своими лапами рвал мне бока и лицо, ухватил его за морду и бил, бил, что есть сил затылком о камни, размалывая их в труху - тварь была слишком крепкой. Наконец, демон обессилел, лапы его обмякли, из под разбитого затылка текло. Шипели камни, нестерпимо воняло кислятиной.
  -"Наиважнейший, зачем ты напал на меня?" - едва слышно прозвучало в моей голове.
  И этот видит во мне наиважнейшего!
  -"Ты носишь в себе наше будущее...", - шептал демон, - "я понимаю, ты нестабилен из-за детей и я хотел... помочь тебе... тут опасно... пропала тройка средних, один из них гекатонарх..."
  Та-ак... Он меня пока не подозревает. Помолчим глубокомысленно - может быть за умного сойду, да и послушать, что он скажет, хотелось бы.
  -"Наиважнейший, помоги мне, ты меня здорово отделал. Только, наиважнейший, прошу, отодвинься. Наши тела... они... я ещё никогда не был с наиважнейшим... А-а-х-х!", - по демону и по мне пробежала волна наслаждения. Нет! Нет!
  Я как смог, быстро отвалился в сторону, но выскочившая из препуция багровая елда успевшая, пока мы дрались, прилипнуть к телу демона, натянулась и, сверкая волнами пробегавшей по ней энергии от меня и ко мне, никак не хотела отрываться.
  Ну, раз так, то держи! Я обратно привалился к телу обон и с размаху вогнал свои пальцы с когтями в его глаза. Демон заревел, забился, заметался подо мной, поток энергии от него ко мне усилился, восполняя потраченное ранее.
  Энергия, мощная энергия высшего демона, хоть и молодого и не достигшего расцвета своих сил, врывалась в меня, корёжила моё тело, пытаясь перестроить его по неведомому мне образцу. Зародыши, сметённые бурным потоком энергии, полопались и усилили воздействие ещё больше. Меня колотило, бросало в озноб. Едва осознавая себя и чувствуя, что ещё немного и я превращусь во что-то невообразимое, я поднялся на дрожащих ногах, нестерпимо больно натягивая прилипшую к демону проклятую елдищу, нагнувшись, схватил её у места соприкосновения с обон и рванул, что есть сил...
  Р-р-а-а-а! Р-а-а-а! А-а-а! А-а-а...
  Захлебнулся рот в крике нестерпимой боли, с широченной тарелки конской головки члена текло... Текла яркая, жёлтая, как расплавленное золото, энергия. Капли её беспорядочно брызгали на тело лежащего подо мной обессилевшего демона, дёргавшегося от этих попаданий, на камни между которых мы дрались, на мои ноги, обжигая их словно кипятком...
  -"Наиважнейший, я убил в тебе жизнь..." - опять едва слышно прошептал демон.
  Да пошёл ты!
  Я взмахнул крыльями, осознание происходящего стремительно возвращалось ко мне. Этого обон отпускать нельзя ни в коем случае. А потому...
  Для проверки махнув пару раз крыльями (работает!), я нагнулся к лежащему изуродованному мной демону, схватил его за одну из ног и выволок из капкана, которым оказались здоровенные валуны, между которых мы упали. Полетаем ещё!
  С натугой оттолкнувшись ногами, я взлетел и, с трудом поддерживая себя взмахами крыльев и повышенным расходом силы, потащил ослабевшего от энергетического истощения и ран высшего демона по ущелью, подальше от входа в долину. Этого замочу и заодно вход в заповедник перекрою. Радуясь, что демоническая сила так быстро расходуется, а чем её становилось меньше, тем лучше я себя чувствовал, я с грузом, удерживаемого вниз головой за ногу демона неспешно летел к следующему повороту сети ущелий, по которым мы четвёртого дня вылетали из долины.
  Присмотрев подходящее место - там, где ущелье максимально сужалось, уцепился когтями ног за обрывистую стену и телекинезом вытащил из скалы цилиндр гранита длиной метра четыре и диаметром в две ладони - шпур в который я решил поместить извлечённое из этого демона энергетическое ядро. Он - высший и если уж его ядро рванёт, так рванёт.
  - Мы прилетели..., - прорычал я сорванным от криков горлом.
  - "Куда, наиважнейший", - опять прошептал едва живой демон.
  - Узнаешь, - краткость - сестра таланта.
  Цилиндр, извлечённый из шпура, давно нашёл своё место среди обломков скал глубоко внизу, в мрачной тени никогда не освещавшегося лучами Эллы ущелья.
  Ещё одно.
  Тело демона было пришпилено гранитными кольями ко дну ущелья (его немного пришлось разровнять). Я сидел на склоне высоко над ним и невидимыми пальцами телекинеза пытался ухватить его ускользавшее ядро. В энергетическом зрении демон равномерно светился, хотя и не так ярко как в момент нашей встречи. Не удивительно, мы дрались, тело его повреждено и сейчас судорожно тратит немногие оставшиеся силы на регенерацию.
  - "Что ты де... ш-шь" - пришло от демона, когда я смог, наконец, выловить его ядро и рванув телекинезом неподатливую плоть, так, что от натуги пришлось ощериться и оскалить зубы, тянуть и тянуть перламутровое ядро размером с голову пятилетнего ребёнка. Ядро вышло, а демон ещё живой, с начавшими затягиваться ранами, беззвучно разевая рот, задёргался, распяленный на каменных кольях.
  Ядро, угрожающе потрескивая и распространяя вокруг запах озона, висело в воздухе прямо перед моим лицом.
  ...Так, довольно наслаждаться созерцанием ядерной бомбы (из ядра же, значит ядерная). Трещащий перламутровый шар был помещён глубоко на самое дно шпура.
  Дыра заткнута каменной пробкой и я, не обращая внимания на ещё живого демона (хм, а средний без ядра почти сразу осыпался прахом), рванул высоко вверх, в небо.
  Валим! Валим! Валим!
  Судорожно размахивая крыльями и помогая себе изо всех сил телекинезом и левитацией, я что есть мочи рвался сквозь неподатливый воздух на восток, чуть забирая влево, к северу.
  Сверкнуло. Горячая вспышка излучения настигла сзади, обожгла спину, внешние поверхности крыльев, руки и ноги. Не дожидаясь ударной волны, я круто спикировал вниз и прижался к неровной поверхности, противоположной взрыву первой попавшейся скалы. Уцепившись за какие-то трещины руками и ногами, обернувшись крыльями и, уткнув лицо в подмышку, зажмурился.
  Гору трясло, она ходила ходуном, сверху что-то сыпалось, всё вокруг заволокло пылью, а потом пришла ударная волна.
  Она пронеслась где-то вверху надо мной, но я едва смог удержаться, ломая когти, втискивал их в трещины и щели. Держаться! Держаться! - билась в голове только одна мысль. Упругий воздух мотанул тело, как повешенную для просушки тряпку, осыпал сверху пылью, мелкими камнями, колючими ветками каких-то местных кустов. Потоки Великой Силы перебаламученные взрывом демонического ядра взбесились, разошлись от места взрыва в стороны, а затем, как вода, хлынули обратно и в беззвучном всплеске фонтана сошлись, взметнувшись высоко вверх и опали, расходясь кругами. Теперь и сам чёрт не сможет найти никаких следов. Ни нашей драки, ни полёта.
  Отдышавшись и осторожно покачивая из стороны в сторону пальцы, я вытащил глубоко вбитые в скалу когти (не хочется оставлять их тут - больно, да и следы лишние). Взлетел повыше... Ну что можно сказать... ущелья нет... Окрестные горы, стоявшие до взрыва с белыми вершинами многолетних ледников, избавились от своих украшений. Круто, чё... В общем, с этой стороны сухопутной дороги в длину больше нет.
  Ну, а мы движемся дальше. И побыстрее, пока Великая Сила ещё не успокоилась.
  Летел я долго. Сначала на восток, потом повернул на север. Без компаса сложно, конечно, но поднявшись повыше, в мёртвую голубую ледяную высоту, ориентируясь так, чтобы хребты гор шли поперёк моего маршрута движения, летел и летел без остановки, из-за чего резерв энергии упал на три четверти. Останавливаться нельзя - в прошлый раз демоны смогли отследить место моей посадки, там, где я изображал из себя горгулью Нотр-Дама.
  Уже к вечеру, в сумерках пересёк последний из хребтов и увидел под собой альпийские луга, переходящие в редкие деревца.
  Скользя по сочной траве, приземлился. Прислушался к себе. Я демон спать не хочу. Физической усталости нет. Задолбался - это да. Усталость моральная. В этом случае поможет переключение деятельности.
  А значит, что? А то.
  Я кто? Маркиз Аранда. Вот и надо ставить пограничные столбы своей марки. Сказано - сделано.
  Выбрав гранитную скалу покрасивше - чтобы покраснее и побольше включений - так живописнее, вырезал из неё обелиск, как в Египте. И со всех его четырёх сторон навырезал гербов - Великого герцогства Лоос-Корсвар и Улькин. Отшлифованный до зеркального блеска шестиметровый обелиск был вкорячен в грунт поглубже, так, что его нижний конец пришлось вставлять в камень (он здесь кругом), а следы разработки в той скале, откуда я брал камень, были затёрты.
  Пока возился с камнем, пока то, да сё, стемнело. Поскольку ходил ногами и махал руками, резерв просел незначительно. Отсутствие света мне не помеха, так, что летим дальше, теперь уже вдоль склона. Выйду на меридиан Майнау, где стрелка нарисована, там потом будет долина гейзеров, а дальше путь до пещеры я помню.
  Уже под утро, выдавив из себя всё, что только можно, я из последних сил, не сел, а прямо таки, шлёпнулся на широченную площадку перед пещерой. Демонический оборот закончился, тело колотило от холода, дышать, как обычно нечем. Выблёвывая из желудка и лёгких отторгаемые организмом омертвелые ткани пополам с кровью, я на животе едва полз к каменным, закрытым на ночь дверям.
  Эй вы, сонные тетери, открывайте брату двери...
  Открывайте...
  Худой кулачок потянулся вверх и не смог стукнуть в камень...
  * * *
  Когда рассвело, Сиджи и Ют совместными усилиями распахнули толстенные каменные двери.
  - Ой...
  Дверь, открываясь, поволокла и задвинула в тень худое тело. Истощённый, покрытый ссадинами и царапинами, с разодранными боками, за дверью лежал абсолютно лысый человек.
  Кто это? Откуда?
  Эльфи, выскочивший на вскрик, со слезами бросился на спину лежавшего.
  Это, оме! - Личный Слуга всегда узнает своего сюзерена.
  Оме был осторожно поднят, отлевитирован в спешно нагретую ванну, отмыт и под едва сдерживаемые рыдания Эльфи размещён на разложенном спальном мешке. Надо сказать, что и все остальные, кроме Веника и Машки шмыгали носами и вытирали слёзы - оме неожиданно оказался дорог всем. Тело, худое, с торчащими рёбрами и провалом таза, руками и ногами - спичками, так, что любой анатом признал бы в нём кахексию тяжёлой степени, где можно, как в анатомическом пособии пересчитать каждую косточку (должно быть 206), раны, хоть и переставшие кровить, но настолько многочисленные, что казалось, оме побывал в собачьей свалке, и лицо, заострившееся, исполосованное свежими шрамами, постаревшее лет на двадцать, с резкими морщинами, сине-чёрными глазными впадинами и гладкой, как колено головой...
  Сиджи и Ют, перешёптываясь, разглядывали тело оме. Источник оме, видеть который он научил их ещё в Майнау, едва теплился. Оме, конечно восстановится - Великая Сила пронизывает всё живое на Эльтерре и не даст просто так погибнуть искуснику, но оме надо помочь. Подстегнуть источник.
  Машка, увернувшись от рук Адельки, попытавшегося её поймать, осторожно в растяжку (чтобы не так сильно давить) разлеглась на солнечном сплетении оме Ульриха, и грозно рычала на любую попытку снять её с лежащего навзничь хозяина.
  Оме был без сознания. Дети-искусники, как весьма сносно овладевшие телекинезом и левитацией, взяли на себя заботы по уходу за телом.
  Два раза в сутки, оме левитировали в ванну, мыли и отогревали зябнущее тело в тёплой воде.
  Свежего мяса не было и Ют, как имеющий руки, на пару с Машкой ходил на охоту. Омежка держал кошку на руках и они вдвоём, левитацией осторожно спускаясь по крутому склону в разогретое солнечное ущелье, выискивали кекликов. Машка наводила бестолкового человечка на добычу, таившуюся в зарослях, а Ют хватал птичку телекинезом, сворачивал шею, прямо там же потрошил и, наловив три-четыре штуки и дав Машке удовлетворить свои охотничьи инстинкты, для чего та, прижав уши, неуловимо прокрадывалась в кусты и там набрасывалась на затаившуюся добычу, а потом с победным видом, задрав хвост, гордо волокла добычу к ожидавшему её Юту, удачливые охотники возвращались в пещеру.
  Аделька на пару с Сиджи, зажигавшим шарик пирокинеза, варил бульон, а Эльфи, с глазами на мокром месте, не доверяя никому, осторожно, маленькими глоточками поил им ослабевшего оме.
  И вот оме, по прошествии трёх дней, переполошив всех посреди ночи, заорав и попытавшись куда-то ползти, наконец, очнулся...
  
  
  
  Глава LXII
  
  Н-да...
  Повоевал. Организм, в очередной раз повстречавшийся с демонической энергией, пошёл в разнос. Я еле дополз до пещеры. Мои омеги меня подобрали, как смогли обиходили. Но...
  Я смотрел на себя через глаза Эльфи, поминутно заплывавшие слезами и ужасался. Наше с Улькой тело (будем справедливы - это его тело), до крайности истощённое, изорванное когтями обон, облысевшее, было едва живо. Раны на лице и боках не кровоточили, но и не затягивались. Не знаю, может быть со временем и зарастут, но пока... Смотреть страшно... Одежду натянуть невозможно - ткань, касаясь боков, тут же пропитывалась сукровицей, прилипала и отдирать её приходилось... В общем, я сжимал зубы, кусал до крови губы, а потом решил, что лучше пусть как есть, без одежды, чем такое. А уж рожа! Вот Кощей Бессмертный из чёрно-белого фильма "Василиса Прекрасная", которому там башку неоднократно отрубают - вылитый я, да ещё и без глаз! Лысая черепушка, морщины, острые резкие черты, заострившийся нос, почерневшие провалы пустых глазниц, лоб, виски, щёки, подбородок исполосованые глубокими резаными ранами
  Внутренние органы тоже бунтовали - видимо, демоническое ядро разрушало вокруг себя всё. Я периодически кашлял кровью, отрыжка, тоже кровавая, вышибала вонючий воздух из желудка, голова кружилась, в животе слева болело, отдавало в спину и руку, правый бок болел так, что иногда лежать было просто невозможно, кожа пожелтела, а в заключение порадовал мочевой пузырь - вырвался из под контроля мозга, и начал творить, что хотел, заливая небольшими порциями мочи проложенную между ног тряпку. Моча при этом, добивая меня окончательно, потемнела и приобрела резкий запах ацетона.
  Измученное сердце то колотилось как бешеное, то принималось работать так, что малейший вздох вызывал острое колотьё, отдававшее в левую руку.
  Практически постоянно держалась высокая температура, меня знобило, а тело, напившись тёплой кипячёной воды, которую мне давали, путём рвоты пыталось от неё избавиться, и исходило липким вонючим потом. Кишечник тоже бастовал.
  Прислушиваясь к отказывающему организму, я размышлял: всё, что было вокруг ядра, а это лёгкие, сердце, печень, желудок, поджелудочная железа и селезёнка испорчены окончательно и бесповоротно. Будь где-то рядом целитель, то для него лечение всего этого ливера не представило бы особых проблем - органы на месте, а построить их и заставить маршировать в нужном направлении - для искусника раз плюнуть.
  Но целителя нет.
  И сколько мне осталось?
  Отвоевался ты, Саня...
  Оно конечно, помру, похоронят меня и никто не узнает, где могилка моя...
  Только как они смогут жить? Эльфи - омега, да ещё и беременный. Сиджи и Ют - оме. Искусники. Отбиться, в случае чего, смогут, но они несовершеннолетние...
  Поток мрачных мыслей был прерван шлепком крохотных тёплых ручек по лысине. Веник, как-то смог слезть с сундука, на котором лежал и на четвереньках подобрался ко мне, сел позади головы и, видимо, играя, шлёпнул ладошкой по интересной игрушке.
  Так-то уже утро, все расползлись, кто куда: Эльфи с Аделькой занялись постирушками - оме лежачий больной, с неконтролируемым мочеиспусканием и неработающим кишечником, Сиджи с ними - греет воду, а Ют и Машка, как заправские охотники, ушли за добычей и дровами для камина.
  Ой, хороший мой, спасибо, что не забыл своего кормильца. Тоска, глодавшая меня, как будто отступила и стало чуточку полегче.
  А и правда, чего это я раскис? Сейчас вот Ют вернётся и у меня для него, как для искусника с руками, будет задание, а пока...
  - Сиджи..., - я едва смог прошептать, подзывая омежку. Всплеск энергии, когда я, очнувшись, полз на четвереньках, забрал последние силы и двигаться я не мог - лежал пластом.
  Из освещённого шариком туалета, дверь в который специально не закрывалась - за оме надо бдить, выглянул поддерживавший себя левитацией Сиджи.
  - Да, оме, да, - следом за подлетевшим Сиджи, выскочили и Эльфи с Аделькой.
  - Снаружи тепло?
  - Так хорошо, оме, может вас туда?
  Я молча кивнул - сил говорить больше не было.
  На один из каменных шезлонгов, изготовленных мной раньше для занятий, был постелен спальный мешок Эльфи, на него одна из сорочек кого-то из омег и осторожно левитируемый Сиджи и поддерживаемый с боков Эльфи и Аделькой, был водружён я. Сверху накрыли какой-то лёгкой тканью (что это? откуда?), так чтобы она не касалась ран на боках.
  Тёплый ветерок пробежал по изрытым ранами щекам. Хорошо. Мочевой пузырь, почувствовав движение тела, опорожнился. Омерзительно завоняло ацетоном и я прошептал, наклонившемуся ко мне Эльфи:
  - Обоссался...
  Тяжело вздохнув, утерев слёзы и шмыгнув носом, омега полез ко мне в промежность менять тряпку. Меня снова зазнобило:
  - Холодно..., - прошептал я Адельке, оставшемуся со мной.
  Омежка, суетясь, кинулся в пещеру, на подиум для сна, порылся там и с Веником на руках вышел, таща мой кожаный плащ.
  - Вот, оме, сейчас накроем и вам тепло будет...
  И правда, накрыли и будто потеплее стало.
  Эльфи, замочив в холодной воде в туалете пропитанную мочой тряпку, вышел с сухой и осторожно, приподняв плащ, пристраивал её между моих ног.
  А я провалился в тяжёлое забытьё...
  Где-то недалеко грохнула куча палок, упавшая на камень площадки.
  Охотники вернулись. Эльфи, сидевший рядом со мной на каменном стульчике вытащенном из пещеры, и державший меня за горячую руку, вздрогнул и зашипел:
  - Эй, потише там, оме спит!
  Но я уже не спал, и, почувствовав неладное, прошептал на ушко, наклонившегося ко мне омеги:
  - Я опять...
  -Ох, оме, оме, - расстроенно покачал головой Эльфи, шаря руками между моих ног.
  Стыдно-то как!
  Охотники вернулись с добычей.
  Вообще кошки одни из лучших хищников, а уж в паре с искусником, так вообще! И вот сейчас Ют сгружал Адельке потрошёные тушки сразу шести горных куропаток - весьма осторожных птичек. А мне-то, с моей бунтующей поджелудочной железой, свежий жирный бульон нельзя категорически!
  Да и кишечник бы надо заставить работать, а то ешь вода и пей вода - срать не будешь никогда.
  Но сначала, пока ещё голова моя работает, а не разложилась от воздействия диабета, надо попробовать начать восстанавливаться - выбора-то нет...
  - Ют..., - позвал я омежку.
  - Да, оме, - выдохнул тот, приблизившись.
  - Устал?
  - Да нет, оме, мы с Машкой и не устаём совсем, - зачастил он, возбуждённо рассказывая, как они ходят на охоту, - мы вот там спускаемся, а потом...
  - Ют, оме устал, не кричи, - строго пробурчал Эльфи, не отходивший от меня.
  - А, да, дядя Эльфи, я сейчас, быстренько, - откликнулся Ют, - а там, оме, чуть пониже кустики есть и ещё дальше тоже. Ну, мы вот и ловим... А потом я палки собираю, у меня и верёвка есть, там много их... Вот..., - закончил он свой нехитрый рассказ.
  Я шевельнул пальцами и Эльфи, чутко отслеживавший мои желания, подозвал Юта ближе.
  - У меня к вам с Сиджи дело есть, - прошептал я из последних сил.
  Да что ж такое-то!
  Между ног опять текло. Немного, капельками, но опять.
  Он, гад, что, на мысли реагирует?
  - Хорошо, оме, - Ют кивнул, шмыгнул носом и потёр его рукой. Мальчишка, как есть! Добытчик!
  Я шевельнул пальцем, ладони, находящейся в руке Эльфи, желая подозвать Юта ещё ближе.
  - Отдохни, помойся, покушай, а там..., - на большее меня не хватило.
  - Хорошо, оме, - выдохнул радостный мальчик, и радость-то у него от того, что оме с ним заговорил, и улетел в пещеру.
  - Сиджи! - раздался из её глубины радостный возглас.
  Дети!
  Так мы и сидели с Эльфи, а Аделька, не спуская Веника с рук, кормил Сиджи, Юта и Машку. Ют, захлёбываясь, рассказывал, как они сегодня поохотились, как он спускался в ущелье до самого низа, как видел горную речку и какая в ней холодная вода и где больше валяется сухих веток. Сиджи слушал рассказчика, раскрыв рот, завидовал, а Аделька, разливая супчик в чашки, задавал вопросы и притворно ужасался рассказу охотника.
  Я осторожно, стараясь не беспокоить свои битые лёгкие, вздохнул. Между ног снова брызнула небольшая струйка. Блядь! Сколько раз за сутки это происходит! Там, наверное, вся пещера завешена сушащимися тряпками. И как не мойся, всё равно запах мочи неистребим. Хлорки или альфадеза какого-нибудь у нас нет - вот и смердит.
  - Иди, покушай, Эльфи, со мной Аделька посидит, - дёрнул я пальцами, набравшись сил.
  - Смотрите, оме, никуда не уходите, - Эльфи скорчил строгую моську и погрозил мне пальчиком, - я скоро...
  Иди уже, шутник.
  Меня вернули обратно на помост. М-да... Действительно в пещере попахивает. И лежу- то всего ничего. А сколько, кстати?
  - Ют, иди сюда, - позвал я омежку, - сейчас смотри, что надо сделать. Берёшь меня за правую руку, за запястье, где пульс, своей рукой... Погоди..., - силы оставили меня, надо передохнуть.
  Вот ведь, даже говорить не могу.
  Отдышался и продолжил:
  - Своей левой берёшь, мою правую, а своей правой, мою левую, а потом..., - я опять не смог говорить, - зачерпываешь Великую Силу, но ни в коем случае не из себя, а вдыхаешь из окружающей среды и гонишь поток через меня, сначала в правую руку, в источник, из него в левую...
  Ют начал действовать как сказано, а я даже не смог посмотреть, что он делает - не было сил. Но по руке пробежало блаженное тепло, пушистый тёплый зверёк заворочался в источнике, наполняя его в такт вдохам Юта, а затем то же тепло перелилось в левую руку...
  Омежка, ещё ребёнок, конечно, не смог долго гонять по моему изувеченному телу Великую Силу, но начало было положено и, когда Ют утомился, хотя мне этого и не показывал, я с сожалением вынужден был его остановить.
  В промежности опять намокло. Да что ж всё так-то!
  Но сил немного прибавилось, а Сиджи, внимательно наблюдавший за нашими действиями, воскликнул:
  - Оме! Ваш источник ярче стал!
  Ох-х... Самая лучшая новость в моём теперешнем положении. Измученный организм жадно поглощал целебную энергию, а я, наконец-то, немного согрелся и даже смог пошевелить не только пальцами рук.
  А вечером я придумал игру сразу для всех искусников кроме Веника. Сиджи и Ют легли справа и слева от меня, а Машка по настоятельной просьбе Юта, с которым сильно сдружилась, села между моих разложенных в стороны ног (сам я пока двигать ими не мог).
  По моей команде Сиджи выпустил из своего источника шарик энергии, хорошо видимый нам всем четверым, пихнул его в сторону Юта, тот, добавив к нему своей, отбил увеличившийся шар в сторону Машки, а та, привстав на задние лапы и подпрыгнув, как заправская волейболистка, толкнула его передними в меня. Получалось, что все трое понемногу добавляли своей энергии в шар, а я принимал его в свой источник. Энергию можно поглощать и напрямую из среды, но приходится перерабатывать её под себя, а здесь уже готовая...
  После этого я долго не мог уснуть, когда все остальные дрыхли без задних ног. Наше размещение на подиуме как-то само собой изменилось. На сундуке теперь спал только Веник, Эльфи и Аделька, спавшие раньше рядом со мной, переместились к нам в головы, вдоль сундука, а мы - Сиджи справа, я в центре и Ют слева, лежали теперь в ряд.
  Омежки, зная моё состояние, придвигались вплотную ко мне и ночью согревали и подпитывали меня энергией. Естественно, это не могло не сказаться на детях и я специально гонял их, заставляя напитываться Великой Силой на девятый счёт перед сном и по утрам.
  Итогом всех наших усилий стало то, что на следующий день я перестал бесконтрольно мочиться под себя. Помимо тёплой воды, мне сварили несолёную жиденькую гречневую кашку (специально просил Сиджи, как более продвинутого в готовке, размять зёрнышки, сделав дроблёнку) и я съел целых три (!) ложки. Желудок принял и не выделывался.
  Вобщем, лечение началось. Немного окрепнув, я проник в чертоги своей личности - необходимо было выяснить, как мой организм воспринял повреждения тела. Здесь самое главное, чтобы он не смирился с нанесёнными травмами и повреждениями органов. Информационная матрица должна хранить в себе сведения о целостности и нормальном функционировании тела. Тогда тело сможет подстроиться под эту матрицу и выздоровление значительно ускорится.
  Я перебирал информацию в шкафу с папками, разглядывал пиксели не попавшие ни в одну из них и висевшие рядом. Осматривал сверху до низу сам себя. Отделы высших функций мозга практически не пострадали от демонической энергии. Всё чётко, всё ясно и отчётливо всё видно на ярком белом свету. Память вплотную примыкает к ним и, открыв папку с надписью "Геометрия", можно увидеть как, сверкнув, выскакивают формулы и логические построения, завязанные именно на геометрию. Ниже эмоциональная составляющая личности. И здесь у меня полный набор: Эльфи, Сиджи, Ют, Веник, Аделька, Машка - яркие, сочные, живые. Вокруг каждого образа золотистое сияние эмоциональных и логических связей, идущих вверх, к разуму и вниз, к инстинктам. За ними образы тех, кого я помню: окружённые серебристой аурой сияния Дитрич, Шиарре, Янка, Оле, Лило, Листерин, Хени, Дибо, ещё один Оле, Анели, Герт, Господин Ди; дальше следующие по значимости образы коменданта замка, целителей, искусников, ещё дальше набор всяческих уродов, с которыми я пересекался, за ними просто образы людей, которых я видел в этой жизни... И никого из прошлой... там, на Земле. Нет, я, конечно, помню, что родом не отсюда, помню, как жил там, но никого из тех людей у меня в памяти нет (почему так?!). Видимо, Сила Великая в "милости" своей избавила меня по своему разумению от тех, кого я помнил. А я ведь, искусник, следовательно, никогда ничего не забываю. И едва овладев Великой Силой, первое, что я начал делать - это копаться в собственных мозгах, отлаживая их и структурируя память. И почему-то образы дорогих мне людей ускользнули из моего внимания тогда, а вот теперь исчезли совсем, без следа...
  Мелькнули на самом краю зрения красно-чёрные ромбы, зазвенел бубенчик... бом-м-м... гулко ударил бубен... топор палача со звоном впился в колоду...
  Этих создал я сам, вложив в них частичку себя и они обрели жизнь внутри меня, став моей частью и в тоже время самостоятельными личностями... Шаман... шут... палач... Почему именно они? Не знаю...
  Шаман... Атч-ытагын... Всегда интересно прикоснуться к чему-то неизведанному. Бубен шамана - это его транспортное средство, с помощью которого он путешествует между мирами... Между мирами... между мирами... Вот и ответ... Без шамана бубен мёртв, без бубна шаман - не шаман...
  Шут... Арлекино... Я улыбнулся... Для него нет преград, ни физических, ни интеллектуальных, ни моральных и нравственных... Он всегда говорит правду. В лицо. В глаза. И заставляет посмотреть на вещи под неожиданным, другим углом... заставляет быть правдивым прежде всего перед самим собой... я тот король у которого есть шут...
  Палач... Мастер Высокого искусства...У него нет имени... И топор надувной... Но именно он - это те весы на которых он взвешивает плохое и хорошее и этим острейшим топором отсекает лишнее... Именно он, и я вместе с ним, казнил уродов и казню себя, когда в этом есть необходимость... Да даже и без необходимости... Казню безжалостно, жестоко, бескомпромиссно... Порой излишне безжалостно... И наиболее жестоко сам себя...
  Они во мне... Все трое...
  А есть кто-то ещё? Есть. Наверняка. Просто я пока никого не вижу.
  Из бездонных вырезов глаз палаческого алого шаперона вставшего передо мной, пахнуло непроглядной чёрной тьмой. Толстый крепкий палец качнулся из стороны в сторону.
  Вру. Есть. Знаю.
  Улька. Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн... (почти как Карл Фридрих Иероним...)
  И Великий Змей...
  А теперь мне надо выяснить, как мой собственный мозг воспринимает моё тело. И прямо здесь, внутри своей личности я обращаюсь к Великой Силе и будто со стороны вижу фигурку тела. Абстрактную фигурку. Тело-то не моё - Улькино. А личность в этом теле моя. И как мне вынести это противоречие? Вот так, абстрактно, мозг видит тело, в котором находится. Без конкретики. Тело и тело. Не понять альфа или омега, здоров или болен. Абстракция.
  Значит, с этой стороны помощи ждать не приходится. И вылечиться я не смогу...
  Остаётся только одно - поддерживать себя в транспортабельном состоянии до целителя.
  Ну что ж. Поперебираем ещё.
  Толстые папки языков: русский, латынь, немецкий. Папки плотно упакованы, прямо таки, закутаны в паутинные коконы логических и смысловых связей.
  Ниже, из тёмной красной глубины рефлексов поднимаются толстые шершавые струны побуждений и неотрефлексированных желаний. Струны эти не достигают высших отделов мозга, а истончаются и гуще переплетаются вокруг эмоционального блока. Где-то здесь и то, что заставляет меня извращаться в сексе, искать боли и наслаждаться ей от терзаемого мной омеги.
  И тут же, повинуясь невысказанному приказу, в глаза бросаются несколько прямо таки, канатов, перекрученных, с торчащими во все стороны лохмотьями нитей, идущих вверх из жаркой глубины животных рефлексов.
  Вот, вот они. Эти "струны души", на которых я играю у себя и у других. Струны эти туго натянуты, аж звенят от напряжения. Им безразлично состояние тела. Рефлексы, от которых они тянутся вверх к эмоциям, не учитывают текущее состояние тела, им всё равно...
  Струны, разветвляясь на мелкие полупрозрачные почти невидимые нити, образуют вокруг эмоционального блока своеобразный экран и на этом экране плывут мутные неясные образы моих старинных друзей - Бауха и Мауля. Картинки эти выплывают из-за границ экрана, корчат рожи, беззвучно непристойно двигаются, да так, что экран дёргается и задевает какой-либо из образов - Дитрича, Шиарре, ещё кого-то...
  Вот и понятна моя тяга к БДСМ, к доминированию. Относительно. Не до конца...
  А там, за границами сферы личности непроглядная тьма, изредка протягивающая свои щупальца внутрь. С одной стороны этой тьмы неподвижно завис глаз Великого Змея, пристально смотрящего прямо вглубь меня, в стороне - пылающие жёлтым нестерпимым светом глаза демонического волка, того самого, убитого мной в замке и отравившего меня своей кровью...
  И воронка на третью сторону... Из любопытства заглядываю в неё... Там, далеко и в тоже время близко, серебристый свет... мгновенный отклик тепла и сочувствия... Улька...
  Давно надо было здесь покопаться, но...
  На тело наваливается болезненная истома, где-то в районе источника появляется как бы когтистая лапа, сжимающая его...
  Пора... Хватит тут лазить...
  Результат есть и теперь осмыслить бы его...
  Вернувшись в реальный мир, попросил Сиджи и Адельку подогреть немного каши и съел четыре (прогресс, однако!) ложки.
  И вот снова я снаружи, под яркими лучами Эллы. Ют с Машкой сегодня не охотятся - надо поберечь запасы кекликов. В горах с кормом трудно и продуктивность территорий невысока. Поэтому выбить всех куропаток в окрестностях пещеры легче лёгкого.
  Вот только плохо - овощей нет никаких. Вообще. Мука, крупа и мясо. Не самый лучший набор для диабетика и не самый лучший набор для работы кишечника, который у меня так пока и не начал функционировать. Да и до цинги с таким меню недалеко.
  Активно разгоняемый упражнениями источник начал восстанавливаться, я уже самостоятельно гонял Великую Силу по телу, подпитываясь на девятый счёт. Раны на лице и боках подсохли, покрылись корочкой, но от малейшего движения она лопалась и они снова начинали сочиться сукровицей. В энергетический волейбол в вчетвером играли по два раза в день - утром и вечером. Но ходить я пока не мог...
  А сейчас я попросил снять с меня все тряпки, которыми меня укрывали заботливые омежки и подставил свои мощи Элле.
  Ненадолго, по часам минут на десять, не больше. Но живительные солнечные ванны чуть помогут с ранами, да и жёлтая, как померанец, кожа свидетельствовала о поражении печени, а в этом случае фототерапия иногда бывает полезна (вирусный гепатит исключается однозначно).
  Ночи... ночи мои... Самое страшное время суток. Тело просит, прямо таки требует движения, а сил нет. Раны не позволяют повернуться и лечь хотя бы на бок - за всё отдувается спина. Все вокруг спят, только Эльфи посреди ночи встаёт к Венику, будит или Сиджи или Юта - подогреть молоко, проверяет меня и снова все ложатся...
  Не заснуть... Голова не спит... мысли крутятся... ищут выход... Как мы? Куда нам?
  И растягивается страшная тёмная ночь (спим-то за закрытыми дверями) до бесконечности.
  ... А днём одолевает дремота...
  О! Машка вышла из пещеры погреться на солнышке.
  - Машенька, иди сюда, - зову я кошку шёпотом.
  Умница и красавица подходит и садится рядом со мной.
  Я, используя свои невеликие силы, приглядываюсь к ней энергетическим зрением. В груди кошки ярко полыхает источник.
  - Маша, покажи мне коготки свои, - обращаюсь к кошке попытавшись реализовать результат бессонной ночи .
  Хм. И зачем?
  - Покажи, покажи, - прошу я.
  Эльфи, не отходивший от меня ни на шаг, удивлённо пялился на наш диалог - оме с кошкой разговаривает!
  Кошка, оперевшись на край шезлонга, встала на задние лапы и, протянув ко мне правую переднюю, выпустила когти.
  - О! Молодец какая! А когти-то страшные какие! - похвалил я старательную животинку, - а вот так сделай...
  Я, собравшись с силами, протянул руку, уцепил из источника кошки струйку энергии, протянул её к лапе и когтям. Растопыренные когти запылали синеватой аурой.
  Ух ты! Здорово! - пришло от Машки.
  - А дальше сама. Ты же видела, как я делал, - выдал я кошке инструкцию, отвалившись на свернутую в головах куртку - устал от такого усилия.
  Дальше уже Машка сама смогла по показанному мной пути напитать когти всех четырёх лап силой. А потом наступило время экспериментов. Я с улыбкой наблюдал за мечущимся по площадке тельцем с ярко пылающим источником и синеватыми когтями. Машка, будто испугавшись, металась по площадке, что есть сил скребя задними лапами по камню, как это делают кошки, когда бесоёбят.
  Эльфи удивлённо воскликнул - на камне оставались царапины! А Машка, поняв все преимущества новых когтей, подпрыгнула и, как по дереву, полезла вверх по торцу каменной двери пещеры настежь открытой по случаю дневного времени. Базальт не устоял под когтями, полетела пыль и на камне остались глубокие задиры.
  Запыхавшаяся кошка, не добравшись до верха двери, спрыгнула и, красуясь, с высоко поднятым хвостом подошла ко мне. Села. Глядя на меня, блаженно сощурила глаза - я наблюдал за ней через глаза Эльфи.
  Благодарю - почувствовал я.
  Вот как это она делает? Телепатии между нами нет. И даже такого как с Ухоо, когда он транслировал образы, тоже нет, а всё, что она хочет донести до собеседника, понятно. Манипулирует, а потом мы сами додумываем её мысли?
  Я спустил руку с шезлонга и мокрый нос ткнулся в пальцы...
  А большая-то какая вымахала и не скажешь, что ей года нет.
  Травки есть тут, опять пришло от кошки, я бестолковому покажу, он принесёт.
  - Хорошо, покажи, Ют принесёт, - ответил я на посыл Машки.
  Она дёрнула хвостом и ушла в тень - пушистая шерсть слишком хорошая теплоизоляция и ей стало жарко.
  Вот и хорошо. Вот и ладно.
  - Эльфи, Юта позови, - попросил я щурившегося на яркое солнце омегу.
  - Ют, - дотронулся я до пролевитировавшего ко мне мальчика, - сегодня, как жара спадёт, сходите с Машкой, она травки какие-то знает, пособирайте...
  - Хорошо, оме, сходим.
  - И Сиджи с собой возьмите, он же тоже хорошо летает.
  - И его возьмём, оме. Он сам давно просится с нами, а дядя Эльфи его не пускает.
  - Ну, ничего, мы попросим дядю Эльфи и он отпустит Сиджи. Отпустим же, мой Личный Слуга? - обратился я к Эльфи.
  - Только недалеко, - обеспокоенно выдохнул омега, - он же без рук. Как он там сможет?
  - Они взрослые уже, справятся. Вон какие большие. Машенька за ними присмотрит, - на упоминание своего имени Машка, расслабленно лежавшая после испытания когтей в тенёчке, подняла голову и хлопнула хвостом по камню.
  Вот как! Эльфи принял моё окружение. Беспокоится.
  - Адельку позови, - я снова обратился в Эльфи.
  Сиджи и Аделька, азартно резавшиеся в шашки, оторвались от своего занятия и вдвоём вышли на площадку, под яркие лучи Эллы.
  Ют сел ко мне под бочок и перебирал своими пальчиками мои пальцы.
  - Аделька, к вечеру, вынеси Веника на площадку, пусть погреется. Ненадолго. Тут где-нибудь место выберите, разденешь его. Полностью и он позагорать должен. Только недолго. По часам засечёшь. Десять минут. Понял?
  - Ага, оме. А зачем? Он знатный, ему загорать не к лицу, - откликнулся омежка.
  - Чтобы рахита не было, вот зачем, - проворчал я.
  Ох, что-то разговорился я. И откуда силы взялись? Только сейчас помирал...
  - И вообще, все тряпки, что у нас есть на самый солнцепёк выложите, на весь день. И сундук просушите, - продолжил я распоряжаться пока есть силы.
  - Сиджи, - я привлёк омежку к Юту, - на вечеру схОдите с Машкой и Ютом, травки поищете, Машка знает какие. Это для меня.
  - Ой, оме, а можно?
  - Конечно можно. Только ты там поосторожней. Ют-то у нас вон ловкий какой..., - я не стал продолжать, а то обязательно придётся лишний раз упоминать отсутствие рук Сиджи.
  Я обессиленно откинулся на шезлонг. Устал... надо передохнуть.
  Через некоторое время прислушался к себе. Во как!
  - Эльфи, давайте меня назад волоките. И это... покушать бы чего...
  - Да, оме, да наконец-то! - обрадовался омега, - Мы сейчас! Мы быстро! Сиджи, Ют, Аделька! Давайте оме в постель тащить! Он есть хочет!
  Вот так я понемногу пошёл на поправку. Вечером омежки и Машка ходили искать травки. Чего-то принесли. Долго разбирали принесённое, советовались между собой и с кошкой. По результатам совещания заварили горький противный отвар. Выпить я смог только пару глотков - дальше просто не лезло, а минут через пятнадцать живот скрутило и меня едва успели отлевитировать в туалет. Потроха заработали!
  Мелкие искусники ходили за травками вместе с Машкой ещё пару раз. Добычу сортировали, при этом Машка настаивала, что принесённую траву надо употреблять сырой, как она есть. Я попробовал пожевать плотный глянцевый листик, похожий на брусничный. Гадость непередаваемая! На что от Машки, присутствовавшей при жевании мной листка, пришло, что всем сейчас тяжело, а тем, кто пробует воевать с демонами, вообще надо молчать и выполнять то, что необходимо...
  Вот так вот!
  Погодите у меня... Оклемаюсь маленько, я до вас доберусь!
  Жевать приходилось ещё всякое разное... Причём утром одно, днём другое, а вечером вообще третье...
  Накачку Великой Силой мы тоже не забрасывали.
  И вот, толи благодаря "волейболу", толи травкам, найденным Машкой, толи всему сразу, мне стало легче.
  Желудок и печень успокоились, боли в правом подреберье прекратились и цвет кожи уже не пугал каждого взглянувшего на меня своим оригинальным колёром.
  Моча нормализовалась и запах ацетона пропал. Пропал и запах яблок из моего рта. Самочувствие улучшилось. Прошла сухость во рту, головокружение и тошнота.
  Сил во мне прибавилось и я уже мог сам вытащить глаза Великого Змея и смотреть самостоятельно. В один из случаев, когда добытчики травы вернулись в пещеру, я попросил их раскладывать и перебирать целебные травы при мне.
  Все трое с удовольствием пристроились рядом со мной и стали аккуратно раскладывать принесённое по помосту, поясняя мне, что и от чего (по предположениям Сиджи и Юта - Машка сама объяснить не могла). И тут я увидел листочки клевера и дикого щавеля.
  Ну! Теперь живём!
  И то и то безбоязненно вполне здоровые люди могут есть сырым. Теперь, по крайней мере, цинга нам точно не грозит.
  Привстав на локтях (да! Я уже мог это делать самостоятельно), я попросил добытчиков набрать щавеля побольше и дал попробовать кисленьких листочков и Сиджи и Юту и Адельке с Эльфи. Особенно обрадовался траве Эльфи. Прожевав листочек, он с такой жадностью сглотнул выделившуюся слюну, что у всех кто смотрел на него, в это время свело скулы.
  ... А потом я выздоровел...
  Ну, как выздоровел. Однажды ночью, мучаясь от бессонницы, захотел попить... И встал... На ноги. То есть сначала сел на подиуме. Голову повело. Оперевшись руками в края постели, долго сидел, привыкая к ставшему непривычным вертикальному состоянию тела и прислушиваясь к себе. Потихоньку встал и как был - голый и босый, осторожно побрёл в туалет - там у нас в изобилии текла вода.
  Хожу! Я хожу! Эту простую истину я осознал только тогда, когда вернулся обратно на подиум.
  Я начал ходить. Одежда на мне болталась как на палке. Вес я не набрал и едва мог переставлять свои мощи, перемещаясь по пещере как привидение. В чём-то это было даже хорошо - болтающаяся рубашка (я пока что, таскался только в ней, без штанов) не касалась так и не заживших ран на боках. Лицо было открыто и раны на нём меня не беспокоили (это если до них не дотрагиваться).
  Ладно. Я пошёл на поправку. Но что делать с ранами, оставленными когтями обон? Они не заживали. Не рубцевались. Более того, кожа по краям расходилась всё шире и шире. На лице, естественно, подлежащих тканей гораздо меньше и раны расходились не так широко, а вот на теле... Особенно пострадали бока. Я насчитал более двадцати глубоких разрезов от когтей демона и справа и слева на боках, на животе, даже на груди было три разреза. Если только шить...
  Я провёл ревизию нашей аптечки. Спирт есть, есть и шовный материал - в своё время на базаре в Майнау мне удалось найти хороший моток шёлковых нитей. Пара игл, изогнутых так как нужно. А раны придётся чистить. И что особенно плохо - прошло уже достаточно много времени, в некоторых из них скопилось обильное отделяемое. Свежие раны чистить и шить проще. Но... Я был не в том состоянии, чтобы проводить самому себе хирургические операции, а мои омеги...
  Эльфи на это категорически не способен, Сиджи и Ют - дети, хоть и пережившие много всякого, но дети. Остаётся Аделька. Ну и я само собой.
  Или нет... Надо Сиджи к этому привлечь. Он достаточно прилично овладел телекинезом, способен выполнять тонкие манипуляции, стерилизоваться ему не надо. Ют поможет, а Аделька на подхвате будет - салфетку там подать, воды принести. А Эльфи надо под надзор Машки отдать... Пусть на пару в пещере сидят. Или вообще усыпить. Временно.
  А обезболить я сам себя смогу. Чай, не впервой.
  Короче, я вступил в заговор с мелкими. План операции обсуждали так, чтобы Эльфи нас не услышал. Тщательно отслеживая своё состояние - хоть и под обезболиванием, а хирургическая обработка такого количества ран обязательно скажется на ослабленном организме, я в течение нескольких дней готовился потрошить сам себя (ну, или под моим руководством), безропотно жевал всю траву, собранную под руководством Машки, пил противные отвары, перебирал имеющиеся тряпки - что из них можно пустить на салфетки, на перевязочный материал.
  И вот, день настал.
  Резаться решили на свежем воздухе - в пещере слишком темно и да и угваздать кровью каменный пол не хотелось. Потом, протухнет - вонять будет, да и как не мой, а запах крови весьма неприятен - это в нас наше прошлое, тысячелетия эволюции говорят.
  Поэтому сдвинули пару шезлонгов, я разлёгся на них в окружении Сиджи, Юта и Адельки, а в пещере остался лежать на подиуме, предварительно усыплённый Эльфи.
  Нитки и иглы были прокипячены в свежеизготовленном специально для этого базальтовом котелке, потом я замочил всё это хозяйство в чашечке со спиртом, накипятили стопку льняных салфеток, Ют и Аделька были отправлены тщательно мыть руки и начали...
  Первыми пошли в дело раны на животе, как лучше всего видные мне, поле вокруг было обработано спиртовым тампоном (там и спирт-то, градусов 60 всего, самогон крепкий, фе-е). Но, как говорится, за неимением горничной...
  - Смотри, Сиджи, режешь до живого, - показывал я омежке как кромсать живую плоть, - не бойся мне не больно, но сильно глубоко не лезь, я скажу когда хватит.
  Сиджи, вися рядом с шезлонгом, закусил губу, телекинетический нож коснулся моей кожи.
  - Не бойся, маленький, не бойся. Мне не больно. Ты же не хочешь, чтобы твой учитель умер, - применил я запрещённый приём, видя, что омежка колеблется, - Ют обними его сзади.
  Ют обнял Сиджи, поцеловал его куда-то за ушко, зашептал:
  - Сиджичка, давай сделаем, оме Ульрих болеет, ему помочь надо... Или по очереди давай будем делать...
  Аделька, стоявший около нас и теребивший в руках стерильную салфетку, поднял руку потереть нос.
  - Аделька, лицо не трогай, накажу, - не отрываясь от того, что делал Сиджи, проговорил я.
  - Ой, оме, я не буду, - Аделька попытался коснуться одежды.
  - Ох, Аделька, вот что с тобой делать? Скажи мне, а? Вроде умный мальчик... Я же тебе объяснял. Как только помыл руки, ничего касаться нельзя. Только салфетки, - выдохнул я.
  Хирурги, блин.
  Сиджи, между тем, провёл первый разрез.
  - Вот, вот так, вдоль раны, - пояснял я омежке, - всё, что отрезал, удаляешь, Ют, помоги. Подальше выбрасывайте. Теперь тампон. Аделька, не стой столбом, салфетку давай...
  Расчищенная рана ушивалась. После второй обработанной раны Сиджи приноровился, я подсказал ему, что будет лучше если телекинез использовать в виде ножниц и дело пошло. Возле шезлонга росла кучка окровавленных тряпочек. Воняло кровью, спиртом, омежки пыхтели, потели, чувствовалось, что Сиджи устал... Всё! Перерыв!
  Обработанными и ушитыми оказалось двенадцать ран. Из тридцати одной на животе и боках. Лицо трогать не будем. Не справятся они...
  В этот день мы ушили всё. Как я и предполагал лицо не трогали. Подкожный слой там очень тонок, черепушка-то вот она, рядом, к тому же я не вижу, что надо делать и, потом, хоть шрамы и украшают мужчину, но после непрофессиональной работы я буду страшен как смертный грех. Хотя и раньше красавцем не был.
  Потерплю. Авось сепсис не разовьётся.
  Да не, не должен. Если бы что-то было, то я бы давно сгорел... с моим-то иммунитетом нынешним...
  На лысину бандану повяжу, морду тоже можно прикрыть и алга...
  Разбудили Эльфи и мелкие похвалились ему, чем их заставил заниматься оме. Омежка побледнел и схватившись за щёки молча сел на подиум.
  Ничего, Эльфи, ничего. Нормально всё. Всё прошло.
  Прошло три дня, в течение которых я внимательно осматривал результаты работы Сиджи. Ничего! Воспалений нет. Раны затянулись. Ещё пара дней и швы можно снимать.
  Наблюдал и за Сиджи с Ютом. Всё-таки они дети, а тут я заставил живого человека резать. Вроде, тоже всё нормально. Оба пережили операцию относительно спокойно. Аделька вот только... Ну, ничего поправим...
  Аппетит наладился и я, пока ещё осторожно перемещаясь по пещере, слезал с помоста и уже сидел за столом вместе со всеми.
  И перед самым вылетом, вот буквально за день, у нас случилось невероятное. Веник пошёл...
  Проснулся посреди ночи, кряхтя, слез с сундука, на котором спал и, не разбирая, что под ногами, придерживаясь ручкой за место своего сна, пошёл, наступая на руки Эльфи, чем и переполошил его. Все проснулись, зажгли шарик и вот - на тебе - Веник стоит на подрагивающих ножках и любопытно пялится ярко-синими глазёнками на собравшихся вокруг него.
  Я подкинул восторженно засмеявшегося ребёнка вверх. Поймал его телекинезом. Растём!
  Назавтра вылетели. Долго собирались и паковали разложенные вещи. Опять пришлось уговаривать кошку одеть шлейку. Сиджи с Ютом вывели застоявшийся самолёт из пещеры. Сундук увязан сзади, шатёр на месте. Все сидят, одетые в кожу. Веник у меня на груди (ремни пришлось подгонять по другому, вес так толком ко мне и не вернулся). Полетели.
  В этот раз основную часть веса самолёта и пассажиров на себя взяли Сиджи и Ют, заметно выросшие как пользователи Великой Силы, а мне достался Веник. Ребёнку нравилось летать, это чувствовалось всегда и теперь Веник был доволен полётом как никто.
  Пошли обратно на север по уже знакомому пути. Примерно часа три летели горами и привал уже делали в лесу, у северного склона гор. Перекусили сами, покормили Веника и Машку, облегчились (кому было нужно), там я, взяв себе за обязательное правило, поставил обелиск с гербами Великого Герцогства, Ульки и надписью "Марка Аранда", и только потом двинулись на запад.
  По моим расчётам нам дня два-три (лучше три, конечно) следовало идти на запад, а потом поворачивать на юг и через горы выходить к побережью Срединного моря. В этом случае мы попадали заведомо западнее Лирнесса. А там, у моря, по побережью можно хоть пешком идти к городу. Или кораблик нанять какой-нибудь.
  Энергетический баланс моего организма так и не восстановился, я был слаб, и в полёте на мою долю приходилось держать щит перед самолётом - чтобы нас не сдуло встречным потоком воздуха и корректировать направление полёта по компасу.
  Я пытался выжать из дневного передвижения максимум. Засечка по часам дала приблизительно триста километров в день. В запас ещё три сотни завтра, а потом на юг. Карта, что у нас была, не давала представления о расстояниях и эти шесть сотен километров были моими чисто гипотетическими рассуждениями о размерах Тилории. Ошибиться можно было только так.
  Ночёвка в лесу на тщательно подобранном месте не отложилась в памяти ничем примечательным, единственное, что - это Машка без спросу ушедшая в близлежащие кусты и пропавшая в них до самого утра. Эта бессовестная морда явилась на рассвете, когда все спали, долго требовательно орала перед застёгнутым на все чурочки входом в шатёр, воплями разбудила Веника, как следствие, меня и Эльфи, и едва забравшись из-за раздувшегося пуза на сундук, тут же вырубилась без задних лап. Выдвинулись, как обычно - оставив обелиск.
  Раны на боках и голове ужасно чесались. Особенно на боках, под одеждой, доходило до того, что я вечерами долго не мог заснуть, несмотря на утомление от целого дня полёта. На голову, как и предполагал, повязывал шёлковую бандану из остатков одной из рубашек Шиарре, разорванных ещё для пеленания новорождённого Веника, сверху кожаная шляпа с полями, на людях морду завяжу и бессмертный герой Зорро к вашим услугам!
  На месте, где было назначено перебираться через горы, мы стояли двое суток. Проверяли самолёт, сортировали вещи, делали ревизию оставшимся продуктам, стирались, мылись в подогретой воде из ближайшего ручья. Само собой - установка обелиска.
  Я, видя, что мяса у нас мало, ходил на охоту, завалил поросёнка из прошлогоднего помёта (специально искал свинку, а не кабанчика). Мясо разделали, как смогли, завялили (без соли это трудно), что-то закоптили - телекинез ко мне возвращался с телесными силами и я, не задумываясь, соорудил коптильню, а с нашими способностями перетереть в труху подходящее (по моему мнению) сухое лиственное дерево? Ерунда!
  Запасались как могли - горы непредсказуемы, кабанов в них точно нет, а мясо для шашлыка и котлет - вот оно!
  Ют и Машка и здесь не ударили в грязь лицом. Пошептавшись с Сиджи, прикрывавшем от меня это предприятие, без спросу ушли в тайгу и вернулись с полной сумкой целебных трав, выбранных кошкой.
  В этот раз травки сырыми жевали все. Для меня было отложено то, что Машка выбрала персонально мне, а всем остальным, кроме Веника, досталось по хорошему пучку витаминных сборов. После этого, кусты, выбранные нами для отправления естественных надобностей, оглашались весьма немузыкальными трелями. А все пострадавшие (кроме меня и Веника) неописуемо надулись на кошку, по чьей настоятельной рекомендации и употребили принесённое.
  Машка на такое отношение только дёрнула кончиком хвоста - подумаешь, кожаные мешки продристались, очищение организма ещё никому не мешало.
  А Веник у нас реально пошёл. И одновременно с этим перестал просыпаться ночью. Мы с Эльфи, на второй день стоянки только выдохнули с облегчением. Правда, ребёнок стал ранней пташкой, в дополнение к кошке. Ну, ничего где один, там и второй.
  Особых сил у меня не было и в этот раз по горам мы двигались без предварительной разведки. Вот летим на юг по компасу и всё!
  Конечно, это несколько замедлило наше передвижение - приходилось выбирать дорогу, так, чтобы не забираться уж слишком высоко. Время от времени я останавливался на небольшой высоте (чтобы было можно дышать без дискомфорта), ставил обелиск и прикидывал, куда двигаться раньше. Горы и здесь шли с востока на запад. Долин, подобных долине с озером не было, под ногами только проплывали бесплодные ледники, сверкавшие кристаллами вечных льдов да бурые пыльные склоны кое-где заросшие скудной растительностью. Пейзаж скучнейший. Переваливая, как в американских горках, с хребта на хребет и кутаясь в тулупы и шубы, встретили закат. Гигантская багровая Элла неспешно опускалась справа, ну и для нас на сегодня путешествие закончено.
  Втроем с Сиджи и Ютом, кое-как примостив самолёт на южном склоне сравнительно невысокой горы без белой шапки наверху (по крайней мере лавина не грозит, и ночью холодный воздух от нетающего льда не потечёт вниз по склону), телекинезом разровняли площадку под шатёр. На гладкой стене - гербы (ещё одна гербовая скала), под ними - мы.
  Стемнело и слева на фиолетовое небо выкатилась огромная жёлтая луна. Сила её знает как её зовут в этом мире - для меня луна и луна. А вот общаясь с омежками выяснил, что у неё есть название - Лалин. И чего только я не услышал про Лалин! И что там живёт страшный дракон - вон, оме, его видно, и что Лалин покровительствует умершим и это их солнце, и что в полнолуние в тень от света Лалин можно войти как в дверь и попасть в левый мир (в правый можно войти во время затмения Эллы), а левый мир, оме, он как отражение в зеркале, и что омеги в полнолуние гадают на будущее замужество, а тот, кто сорвёт цветок фарна, освещённый светом Лалин, сможет понимать язык зверей, и если высушить его и проглотить на десятый день, то тому, кто это сделает, откроются клады... Но если, оме, вы решите найти зачарованный клад, то надо встать так, чтобы тень человека от света Лалин попала на камень который лежит на перекрёстке дорог, но перекрёсток этот должен быть обязательно с пятью направлениями, а камень не больше и не меньше как с человеческую голову... И вот потом, оме, как ваша тень попадёт на этот камень, надо сказать специальные слова...
  Ф-фу-ух! Эт перебор, как говорил незабвенный кот.
  - А хотите я вам расскажу историю,- откликнулся я.
  -Ой, оме, хотим, конечно хотим, - азартно воскликнул Аделька.
  - Ну, слушайте. Только, чур, не перебивать... На Новый год в нашем Великом герцогстве Лоос-Корсвар принято ставить ёлку, - начал я рассказывать, - да вот Эльфи не даст соврать...
  Слушатели повернулись к омеге, а Эльфи растерянно кивнул - так-то он, конечно видел как оме ставил ёлку в домике в овраге, но всё это повернуло куда-то не туда...
  - Так вот, - продолжал я рассказывать, - случилось так, что в одном доме, в богатом доме одного из самых знатных вельмож этого герцогства, поставили ёлку, накрыли стол со сладостями, на котором был большой трёхуровневый торт, орехи в золочёной скорлупе, виноград, засахаренные маленькие мандаринчики, песочное и бисквитное печенье в виде фигурок птиц и зверей, - я уже почувствовал, что в описании стола пора остановиться, - шоколадные порционные тортики с цветами и листьями из разноцветного крема... пропитанные подслащённым ромом, ох-х... и пригласили детей... А под ёлкой были разложены подарки... И вот после того как..., - в общем, я рассказывал раскрывшим рты слушателям сказку о Щелкунчике, по сюжету всем известного мультфильма с обалденной музыкой Чайковского, естественно, с корректировками - главная героиня стала сыном-омегой этого вельможи по имени Ирмгард, а Щелкунчик сыном-альфой правителя той страны по имени Виллафрид. И была там заколдованная страна. И был там Мышиный король и воевали с ним игрушки под командой отважного Виллафрида. И схватил трёхголовый Мышиный король Виллафрида и начал стегать его своим хвостом и от ударов хвоста лопалось деревянное тело Виллафрида-Щелкунчика...И "волшебная" туфля Ирмгарда сбила с Мышиного короля корону и рассыпалась она прахом, от которого мышиное войско стало чихать и лопаться! И в конце Ирмгард и Виллафрид полюбили друг друга и поженились и жили долго и счастливо...
  - Всё! Всем спать! - скомандовал я, осипшим горлом, наговорившись всласть.
  А внутри меня плачущим голосом Улька шептал: "Макс, господин мой Макс, откуда... откуда вы знаете..."
  - "Что знаю? Ульрих, ты про что?"
  - "Папочку моего Ирмгард звали..., - страдал, обливаясь невидимыми слезами, Улька, - а отца Виллафрид..."
  Упс!..
  Посреди ночи Аделька, застонал и проснулся от страха.
  Проснулся и я:
  - Что ты, маленький, я тут, не бойся, - протянул я к нему руку.
  В шатре мы спали по-походному: Сиджи, Веник, Ют - на сундуке, а мы - я в центре и Эльфи с Аделькой по бокам от меня, на земле.
  - Ой, оме, страшно..., мыши... - едва слышно прошептал омежка.
  - Ну, иди ко мне, - привлёк я его к себе, поглаживая худощавую спинку.
  Аделька прижался носиком к моему плечу и счастливо засопел.
  Наутро, обиходившись, двинулись дальше. По горам ползли полный день, а поскольку разведки не было, то к вечеру, перевалив через беловершинный хребет, сразу, неожиданно, как лицом в открытую дверь, увидели крутой бесконечный склон вниз, а там, за ним, лазурно-бирюзовое море и дальше горизонт, теряющийся в мутной сизой влаге испарений.
  Ледник кончался резко, как обрубленный. А ниже его - крутой многокилометровый (30-40, не меньше) склон к морю, начинающийся изумрудом альпийских лугов и ещё ниже лес, а там, за лесом - поперёк склона полосы виноградников и в них, тут и там, редкие низенькие белёные домики под невысокими черепичными крышами, утопающие в зелени садов, натоптанные тропинки с белой мучной пылью, а совсем внизу, вдоль берега, усыпанного огромными камнями, - дорога, и по ней, как мне показало моё драконье зрение (рывком, как в бинокле с переменной кратностью - стоит только сосредоточиться на рассматриваемом объекте), ползёт крохотная с такой высоты тележка, запряжённая лошадью...
  По морю, оставляя белёсые усы, куда-то влево, на восток, плыл кораблик. Собственно, только усы и было видно, настолько маленьким он был...
  Я слез с самолёта, прошёл пару шагов, сел на разогретые за день Эллой камни и шмыгнул носом... Хрустя мелкими камешками и осыпая их вниз, сзади ко мне подошёл Эльфи, сел, ткнулся лицом в спину и тихо заплакал...
  Дошли...
  
  
  
  Глава LXIII
  
  - Цель приезда? - молодой альфа сидит за столом, скрипит и брызгает пером в истрёпанном талмуде, записывая приезжих.
  Альфе скучно, кто бы знал, как скучно, я это вижу и, подойдя к нему и коснувшись пальцем шеи под затылком, осторожно подправляю его видение новых граждан Лирнесса. И вот уже перед ним не трое омег с ребёнком-альфой-искусником, а местные крестьяне, привёзшие на базар вино, масло и вяленую рыбу.
  Ох, как скучно-то, альфа скребёт в подмышке, до вечера ещё далеко, а там, за дверью пограничного поста жарко, пыльно, воняет навозом и потом и толпа народу, желающего въехать в Лирнесс (ну, как толпа, человек с десяток). И чего им всем тут надо? Вечером пойдём с напарником в кабак, а потом ко вдовому омеге заверну. Есть тут один... ничего так, мордашка симпатичная...
  Альфа снова вздыхает, в пыльном окошечке нудно жужжат мухи. На подоконнике в глиняном горшке с белыми разводами давно засохший пыльный скукожившийся цветок. Никто и не знает какой.
  - Ладно, с вас по пять крейцеров с телеги и свободны, - бурчит недовольно альфа.
  Звенит серебро, ссыпаемое в ящик стола, и вот уже стражник в шапеле и блестящей кирасе поднимает за верёвку с узлами бревно шлагбаума и мы поспешно на своих двоих отходим от белого домика пограничной таможни, а возница, нанятый нами, чмокает губами, погоняет по белой пыльной дороге ослика, запряжённого в двухколёсную тележку и пристраивается в хвост большому обозу, только что прошедшему пограничный пост. На тележке под рогожным тентом, натянутым на изогнутые прутья, сложенный шатёр, разобранный самолёт и сундук с вещами, там же Сиджи, Ют и Веник.
  Эльфи и Аделька влезают сзади в повозку и пристраиваются рядом с детьми, а я, держась за грядку тележки, неторопливо шагаю рядом, щурясь на яркий белый свет, которым пронизано всё вокруг. Плащ скинут, голова повязана банданой, на драконьих глазах мои синие очки, лицо завязано - натуральный фремен или бербер из Сахары.
  Сил мне пока ещё хватает ненадолго - вот и передвигаюсь только держась за что-то - путешествую таким макаром. Но движение - это жизнь...
  На поясе болтаются жезл меча и баклер, если не знать, ни за что не догадаешься, что это.
  Пропустить-то нас пропустили, а вот проследить, чтобы никто не прицепился к якобы "крестьянам" везущим вино, масло и рыбу, надо. Народу здесь много и с каждой сотней метров становится больше и больше. Смешаемся с толпой, тогда уж и в тележку сяду. Стен у Лирнесса нет и сразу за таможенным постом пустырь с пересекающей его пыльной мощёной камнем дорогой и только вдоль дороги высажены развесистые деревья с густыми кустами между ними - от пыли. Шагов через двести начинаются домики жителей, садики возле них, дорога, подчиняясь рельефу, начинает прихотливо виться, скакать вверх и вниз, принимать в себя боковые улочки и переулки. В сторону, к морю, отворот к оптовым складам, туда поворачивает обоз, а мы едем прямо и вот уже оказываемся в городе.
  Мужичок, нанятый нами в деревне перед самым Лирнессом, был опытный, частенько мотался в Лирнесс и, подстёгиваемый гипнозом, охотно разъяснил некоторые тонкости въезда в город. На таможне всегда стоит стража, и стражу эту возглавляет искусник. К тому же школяры и студиозусы из схолы искусников постоянно отбывают практику на таможне, в порту и в городских патрулях.
  - И здесь, ваша милость, если вы хотите мимо них пройти, нужно подгадать.
  - Чего подгадать?
  - А как искусник-то отвлечётся, на обед там или отдохнуть, то и надо тогда проходить...
  - И когда он обедает?
  - Да вот, ваша милость, аккурат, часиков в десять, в полдень, то есть. Там тогда Велтен-балбес один остаётся, с ним и договориться можно, если что...
  Брунс, искусник, что командовал на Первом Западном пограничном таможенном посту, потянулся, зевнул - надо идти, смотреть кого пропускать в Лирнесс. Опять. Как и много лет до того и ещё долго-долго после. В своё время Брунсу не хватало денег на обучение в схоле и после её окончания ему пришлось подписать пятидесятилетний контракт на службу схоле и городу. О-хо-хо-хо... жарко, пыльно, скучно.
  - Эй, Велтен, признавайся, кого пропустил? - преувеличенно весело воскликнул Брунс, входя в домик таможни.
  Велтен засуетился, пряча глаза - всем известно, что искусника не обмануть:
  - Да вот тут, ваша милость, крестьянишки вино да масло с рыбой везли... Я и взял как положено...
  - Крестьянишки, говоришь? - Брунс прошёлся по душной комнате скрипя половицами, Великая Сила говорила ему, что крестьянами тут и не пахло. Искусник прошёл. Чего-то магичил в домике. Чего хотел-то? Если только...
  Проверка! Его проверяли!
  - Показывай, кого записал! - Брунс сунулся в талмуд с корявыми записями с кляксами чернил и отпечатками пальцев неаккуратного Велтена.
  - Да вот...вот писал же..., - Велтен уставился в пустую строку журнала, - он деньги дал..., - Велтен полез в ящик стола, - вот десять крейцеров (я специально заплатил как за две телеги)...
  - Как он выглядел? Вспоминай!
  - Ну, это... высокий..., волосы тёмные, плащ серый, сапоги..., - альфа путался, пытаясь извлечь из вдруг ставшей дырявой памяти образ того, кого он так опрометчиво пропустил без ведома начальника.
  - Вот, демоны! Да под такое описание полгорода подходит! Ну, смотри мне, Велтен! Если мне нагорит от начальства, я с тебя шкуру спущу!
  - Да что, ваша милость, я ничего..., - ага, шкуру спущу, как же, с себя сначала спусти, думал альфа, как спать в сиесту, так его милость Брун, а как работать, так Велтен.
  Деревянные колёса гремят по мостовой, я сижу в двуколке сзади, свесив ноги. Поскрипывают колёса, качается привязанное сзади водопойное ведро. Из-за плеча выглядывают блестящие глаза любопытных омег. Вокруг множество пёстро одетых людей. Дети, альфы, омеги. И все одеты ярко. А омеги, зачастую, просто провокационно. Красный, синий, жёлтый перемешиваются в самых неожиданных сочетаниях. Какой только одежды не встретишь! И моя кожаная шляпа с широкими полями, закинутая на спину и висящая на шнурке, на фоне местной одёжной эклектики совсем не бросается в глаза.
  Машка, не посчитавшая для себя возможным пройти таможню вместе с нами и перед постом сквозанувшая в заросли пыльных кустов, вызывая удивлённые возгласы лирнессцев, бодрой рысью с высоко задранным хвостом нагнала повозку, вскочила в тележку и пристроилась рядом с Сиджи.
  Я спрыгнул с двуколки, поравнялся с возницей:
  - Давай-ка, любезный, вези к постоялому двору, - я похлопал его по руке, усиливая гипнотическое воздействие.
  Слишком дорогой нам не надо, но и в какой-нибудь "заряженный" притон тоже категорически не хочется - были уже в таком - в гостях у Оппо.
  - А вот, ваша милость, есть тут "Голова кабана", управляющий человек достойный и хозяин искусник. Кормят хорошо и чисто у них. А уж чтобы безобразия какие... Ни-ни...
  - Ну, давай туда вези...
  * * *
  Яркий разноцветный город уступами лежал в излучине огромного мелководного залива тёплого, почти тропического моря. Неширокие мощёные камнем улицы укрытые пятнистыми шевелящимися тенями от листьев и духмяных хвойных веток причудливо изогнутых деревьев разбегались вверх и вниз, так, что крыши домов выходили своими склонами на вышележащую улицу и наполняли её потоками воды во время тёплых, ласковых, по преимуществу ночных дождиков. Раскрашенные плиты каменных тротуаров, расписанные диковинными цветами, уютные домики и дворики, засаженные раскидистыми деревьями и причудливо вьющимися лианами, такие, что вот прямо в них бы и жил, вазоны и горшки с никогда не перестающими цвести диковинными цветами которыми заставлены приветливые крылечки и подоконники окон, беломраморные дворцы знати и Совета города, общедоступные галереи искусств, парки со свезёнными во всего света деревьями и цветущими растениями, лёгкая воздушная архитектура общественных зданий и Общественной библиотеки, портал в схолу у самого берега среди лазурной воды между резных летящих арок, бледного, как бы светящегося изнутри, мрамора и как великолепная доминанта над городом, далеко в стороне, в конце залива - теряющаяся в дымке, плывущая громада, на много сотен метров в высоту, дворца с золотым куполом главного зала Схолы искусников и огромным водопадом питавшимся от многокилометрового акведука, искусно спрятанного между скал и прихотливых зарослей специально выращенных гигантских деревьев.
  Десятки акведуков с окружавших Лирнесс высоченных беловершинных гор, доставляли чистейшую ледниковую воду в город, питали фонтаны и водопровод. В городе был водопровод! Настоящий! А артефакты подогрева, обслуживаемые искусниками Службы очистки, обеспечивали любого желающего горячей водой. Целая служба, укомплектованная почти исключительно искусниками, следила за водоснабжением, водоотведением (канализационные стоки отправлялись далеко и глубоко в море, на радость донным обитателям), чистотой и вывозом мусора. Права этой службы были столь широки, что не уступали городской страже.
  Рыбный и грузовой порт был устроен далеко в стороне от города - во избежание вони и беспорядков, всегда сопутствующих подобным заведениям. Лирнесс - город искусников и эти люди никак не хотели соседствовать со средневековым бардаком и безобразиями проистекающими из буйства необузданной матросни, прибывающей в город на кораблях. Порт был обнесён высоченной стеной, так, что и выбраться с его территории было невозможно, а пристать к берегу где-нибудь кроме порта просто не получится - глубины в заливе сознательно поддерживались не более полутора-двух метров, а где-то и меньше, по всему заливу стояли форты и наблюдательные башни и проскочить мимо них не представлялось возможным. Аппетиты купцов, завязанных на морскую торговлю, безжалостно ограничивались - не нравится в Лирнессе - скатертью дорога (и были прецеденты). Дальше на запад портов нет - одни скалы, а Тилория Лирнессу не конкурент.
  Ведь всем известно, что только в Лирнессе Схола искусников, лучшая на Эльтерре, только в Лирнессе лучшие товары, изготовленные с применением Великой Силы, только в Лирнессе лучшие на Эльтерре целители и только в Лирнессе лучший на всём побережье Срединного моря климат с дождями, как по расписанию и отсутствием удушающей жары днём и беспредельной влажности, свойственной тропикам. И действительно, лучшие из лучших искусников занимались погодой Лирнесса.
  Лирнесс. Никогда не спящий Лирнесс. Жители города любили, просто обожали представления и карнавалы, множество кабаре, ночных клубов для знати и кабачков с музыкантами и певцами соперничали друг с другом и казалось, что после окончания жаркого дня все выбирались из домов и гуляли до самого рассвета. Ярко освещённый фонарями на Великой Силе, город жил шумной весёлой ночной жизнью, улицы были полны народу, почти круглосуточно открыты кафе и рестораны, многочисленные площади полны людей и слышалась чудесная музыка, знакомая, казалось, с детства.
  Город художников, музыкантов, уличных певцов, поэтов и актёров, танцоров и мимов. Здесь запросто можно было встретить в каком-нибудь уютном дворике, но обязательно выходящем на оживлённую улицу, театральные подмостки, на которых труппы бродячих актёров играли спектакли из всем известных сказок и легенд, а также книг, ставших популярными в городе. Власти города с удовольствием покровительствовали всей этой богеме, сурово наказывая пьяниц и драчунов встречавшихся и среди богемы и среди простых горожан. Весёлый, лёгкий характер жителей города способствовал развитию искусств. Оно, конечно, оставив кошелёк на углу пары улиц, рассчитывать его найти на следующее утро было бы опрометчивым, но преступность, как таковая в Лирнессе отсутствовала - этому способствовала Стража Лирнесса, почти поголовно состоявшая из искусников и Служба очистки, занимавшаяся решением коммунальных вопросов. Обе службы не допускали появления в городе трущоб и откровенной нищеты, служащих рассадником преступности. Каждый житель города, не относящийся к искусникам или дворянству имел социальный рейтинг (так называемый бевертунг). И за нарушения бевертунг безжалостно понижался. С сиротами в целом на Эльтерре особых проблем не было - усыновляли только в путь, пожилых и не могущих себя обслуживать пристраивали в приёмные семьи, занимавшиеся этим за повышение бевертунга. Не могущих найти работу пристраивали на общественные работы за которые платили деньги, а не хотящих работать обеспечивали работой принудительно - в военном порту и на островах, союзных Лирнессу - от искусников, чувствующих ложь простым людям было не уйти. Совсем неисправимых принудительно выселяли из города на запад, на океанское побережье Северного материка (это даже не в Срединном море, а выйдя из него, корабли Лирнесса поворачивали на север и пару суток шли вдоль берега, подыскивая подходящее место, где и высаживали несчастных). Обманам и мошенничествам тоже не было места в городе и всё по той же причине: искусники чувствуют ложь, а сами они считали ниже своего достоинства заниматься подобным. Война, науки, искусства - вот их излюбленные занятия (и действительно, основная масса искусников - это стихийники - большинство воины, меньшая - артефакторы, фактически художники по камню, по металлу, по дереву, и уж совсем немного - целители).
  По городу были раскиданы Алтари Силы, немного, около десятка. Алтари располагались в местах силы и самое большое было в Схоле, под главным залом. Вообще Лирнесс, как таковой и возник в незапамятные времена для обслуживания нужд искусников создавших на мощном источнике Силы Схолу, а потом потянулись приезжие для лечения и обучения, многие оставались в Лирнессе жить и город рос, обслуживая нужды Схолы и раскидываясь шире и дальше по заливу и залезая выше в горы, обрастая пригородными деревнями виноградарей, рыбаков и садоводов, поставлявших туда свою продукцию. Власти Схолы обратили своё внимание на город и в нём был создан Совет города, куда вошли и искусники и самые уважаемые (читай богатые) простецы. Хотя искусников в нём было большинство и Главой города мог быть только искусник. Совет города руководил жизнью города, назначал чиновников и военных командиров (этих с согласия Супермум консилиума Схолы), при необходимости собирал войска - все искусники поголовно, независимо от пола, были военнообязанными и ежегодно призывались на сборы, собирал налоги и раздавал бевертунг, руководил ратами крейсов и ратами деревень находящихся на землях, принадлежавших Лирнессу, разбирал споры и конфликты через создаваемые им крейсовые суды (обжалование их решений производилось в Схоле), вёл учёт населения, сирот и пожилых, следил за общественным и коммунальным порядком, регистрировал недвижимость, организовывал городскую торговлю, ведал вопросами обучения и санитарии (это через Службу очистки), выдавал разрешения на кафе, рестораны, ночные клубы, бордели (без этого нельзя!) и театры, регистрировал браки, родившихся и умерших... да мало ли дел в городе и окрестностях? Проще сказать, чем он не занимался. А сам Лирнесс здорово напоминал город-государство - пять-шесть десятков вегштунде по побережью в обе стороны, острова в заливе и в море напротив города, а больше и не надо - власти и Схолы и города сознательно не вели территориальной экспансии - им с избытком хватало того, что есть.
  Схола Лирнесса управлялась сама - Супермум консилиумом, состоявшим из десятников факультетов, пожизненно избиравших из своего числа Главу схолы. И деньги Лирнесса чеканились только в Схоле Лирнесса, там же было и самое крупное банковское хранилище всего Лирнесса. Между Тилорией, Барбанулом, Оспаном, независимыми герцогствами и Лирнессом существовало соглашение о единой денежной системе и взаимном признании монет разной чеканки. Продавили его в своё время искусники Лирнесса и не без проблем, кое-кому пришлось пригрозить, а кого-то и просто устранить.
  В общем, искусники жили в бухте Лирнесса так, как считали нужным и создали для себя с помощью Великой Силы город-сад, истинный рай на Эльтерре. Но рай этот умел себя защитить и обеспечить. Войска Лирнесса были одними из самых сильных на Эльтерре. Флага боевых кораблей - ярко-зелёного с золотым кругом Эллы посередине боялись в самых отдалённых уголках океана. Науки, искусства, производство артефактов, причём самых редких из возможных, наполняли казну Лирнесса. И процветал Лирнесс многие сотни лет, нежась под тёплыми лучами Эллы на золотом песчаном берегу тёплого моря.
  * * *
  За четыре крейцера в день мы наняли две смежные комнаты, в эту же цену входило трёхразовое питание и помывка. Отдохнули, помылись, перекусили в номерах и мы с Аделькой отправились в город - искать целителя, да и вообще, посмотреть, что и как.
  Потолкались по рынку, на диво устроенному, с каменными торговыми рядами, места в которых бесплатно предоставлялись всем желающим поторговать. Мясные, рыбные и зеленные лавки, все со знаком Службы очистки, свидетельствующим, что в данной лавке товар соответствует самым высоким требованиям и нет крыс, мышей и тараканов, были полны, возле них толклись покупатели, закупавшиеся к ужину. Приценились. Хм. Мясо подороже, чем в Майнау, а рыба, овощи и фрукты или в ту же цену или дешевле, особенно овощи и фрукты.
  Ходили по улицам и для себя я отметил пару вывесок ювелиров, там, где работали искусники - в своё время мне запомнились слова ювелира из Майнау о том, что работа ювелира-искусника особенно ценилась.
  Давно отвыкший от многолюдья и к тому же вынужденный закрываться от буйствующей эмпатии, разрывавшей мне мозг тысячами транслируемых эмоций окружающих, я быстро устал, а Аделька, возбуждённый новым городом и непривычной обстановкой, наоборот, скакал без устали, как железный дровосек.
  - Всё, Аделька, я больше не могу, давай в кафешку зайдём, - скомандовал я и омежка потянул меня в маленькое, буквально в четыре столика кафе под низко склонившимися ветками платана во дворике выходящем на оживлённую улицу по которой мы шли после осмотра рынка.
  Сели. К нам подскочил омежка в беленьком кружевном фартучке, с полотенцем на плече и полированным подносиком в руках:
  - Что желаете, господа?
  Господа пожелали сок кании со льдом, рекомендованный нам официантом в жаркое время дня, фирменное блюдо - запечённую в соли рыбу, овощи, напоминающие мексиканскую смесь и в конце, выпечка - эклеры с заварным кремом, а к ним горячий напиток, похожий на какао.
  Я пересел спиной к выходу (чтобы никого не смущать видом своего лица, хотя, кроме нас посетителей не было) и пока наш заказ готовился, начал, периодически касаясь его руки, чтобы стимулировать наш источник гипнозом, выспрашивать омежку-официанта о том, какие новости в городе, как устроены и работают местные власти, какие есть цены и на что именно...
  Принесли заказ, я усадил проникшегося к нам симпатией омежку рядом с нами и тот начал вываливать на нас всё, что знал. А поскольку язык, как водится, без костей, то мы узнали много всякого, нужного и не очень.
  - А скажи-ка нам, Кэйт, где можно дом купить? - я снова чуть прижал ручку омежки.
  - Дом купить? А вы где хотите? В каком крейсе?
  - А в каком лучше?
  - В каком лучше? В Золотом, конечно, лучше всего. Но там... Знатные люди живут, это вон в той стороне, - омежка махнул рукой, показывая направление куда-то вверх к горам, - там и парков много и повыше, воздух с гор, попрохладнее и вода в акведуках течёт сильнее. Дорого только..., - выдохнул Кэйт, - да и продадут не всем...
  - А вообще, какие крейсы тут есть?
  - Крейсы-то? Да вот, Золотой есть, Серебряный ещё, там он, - Кэйт снова показал куда-то вверх, но левее, - тоже богатый. А так по цветам крейсы. Под скалой у схолы Белый, с другой стороны, - омежка махнул в другую сторону, - Чёрный...
  - Что, самый бедный?
  - Нет, никакой не бедный. Там, вон видите, а, да, отсюда не видно, в общем, когда к морю выйдете, направо посмотрите, с другой стороны залива мыс будет, длинный такой и на самом конце мыса башня стоит большущая такая, высокая. И вот, от башни к городу Чёрный крейс идёт, там военные живут, - пояснял омежка.
  - У нас вообще бедных крейсов нету... Да, так вот, крейсы такие есть - Жёлтый, Красный, Зелёный, Синий...
  На Синий крейс (то бишь, район) откликнулся Улька - Синий, мол, хочу.
  - А Синий крейс далеко?
  - Да нет, рядом совсем. Это вот...
  - Кэйт! - раздался крик с кухни, - Ты где, поганец!? Я долго тебя ждать буду?!
  - Ой, отец зовёт, я побежал, - подхватился омега.
  Ну, а пока нашего рассказчика нет, я решил перекусить...
  Хм..., а недурно...
  Пока мы с Аделькой отдавали должное стряпне отца Кэйта, я размышлял: осесть где-то надо, лучше всего дом купить, а то каждый раз снимать комнаты слишком накладно, потом хорошо бы легализоваться, судя по таможне и пропускной системе, желающих пожить в Лирнессе много, а властям эти люди не нужны. В мою пользу говорит только то, что я искусник и ещё со мной трое искусников. Дом, достойный маркиза Аранда, я не потяну однозначно, а легализовавшись, о том, что я маркиз станет известно всем. В общем ни Золотой, ни Серебряный крейс не для нас. В то же время проживание в дыре - умаление чести - это однозначно... Но сначала лечение, а то вон, походили по городу всего полчаса и уже голова кружится, в горле першит, да и с рожей моей что-то делать надо. Не приведи Сила, увидит кто... ужас..., ага, летящий на крыльях ночи...
  Кэйт вернулся, я снова прикрыл лицо и мы продолжили расспросы. Границы между здешними крейсами проходят от гор к морю, поперёк города по улицам и мостовые этих пограничных улиц раскрашены соответствующе - каждая половинка мостовой в цвет соответствующего крейса. Подавляющая часть обыкновенных же улиц проходит вдоль города, но и поперечные есть, правда совсем немного.
  - А скажи-ка, друг ситный, целители хорошие тут есть? - я снова прихватил ручку омеги.
  - Да есть, конечно, как не быть, - откликнулся Кэйт, - да вот, хоть мастер Лисбет. Он тут живёт недалеко, я даже показать могу, если отец отпустит.
  - А что за мастер? На чём специализируется?
  - Да как вам сказать? Лечит неплохо..., - замялся омежка, улыбнувшись.
  - А ещё целители есть?
  - Конечно, у нас в Лирнессе лучшие целители. К нам знаете откуда едут?
  - Откуда же?
  - Отовсюду! Даже с Вольных островов приезжают! Вот!
  - А что это за Вольные острова такие?
  - А. Это там, - омежка снова махнул рукой, но уже сторону моря, - это в Срединном море, но туда, на запад, ближе к океану. Так-то все острова, что в самом Срединном море есть Лирнессу союзники, а те... Они ни с кем не дружат. И... говорят, опасно там, из океана такие чудовища приходят, не приведи Великая Сила!
  В общем поболтали мы о многом. Я вызнал ещё несколько адресов целителей, а Кэйт объяснил, как смог, где они проживают. Под конец, я осторожненько, так чтобы не навредить ему, затёр в памяти омеги наши образы и мы вернулись в "Голову кабана".
  Поужинали, погуляли с Сиджи и Ютом (Веника несли по очереди Эльфи и Аделька) вокруг постоялого двора, я проверил сданные на склад шатёр и разобранный самолёт и полные впечатлений легли спать.
  Я долго вздыхал в темноте, закинув руки за голову - в кои-то веки один лежу, в наших номерах всем досталось по кровати. Голова, переполненная впечатлениями, долго не могла заснуть, хотя ослабевшие ноги гудели от длительного передвижения пешком.
  Н-да... А правильно ли вообще я сделал приехав в Лирнесс? Уживёмся ли мы тут? С другой стороны - а где нам вообще жить? Тилория съедена демонами подчистую, да и мне категорически бы не хотелось в ней жить. Кто мы с Улькой такие? Мы - супруг герцога Торпатинна, брата короля Тилории. Кстати, как его зовут? Короля этого. Пёс его знает...
  Барбанул - конкурирующая с Тилорией фирма и что там творится известно только Великой Силе. Хотя, судя по информации, полученной от демонов, им без разницы кого жрать - Тилорию ли, Барбанул ли, Лирнесс или Оспан. И если они обратят свой взор на Барбанул, то тот продержится недолго. Похоже как, к тому и идёт. А там и Оспан где-то рядом.
  Не... Барбанул тоже не вариант. Герцогства моего (нашего) нет - съедено заодно с Тилорией. Да и омега на троне... местные традиции этого не допускают категорически. Да и надо ли мне оно, с моим-то здоровьем? Тут жить-то на одну затяжку осталось, а я на трон засобирался...И править некем...
  Эльфи тоже не спал, вздыхал, возился на своей кровати - мы с ним спали в одной комнате, ещё и Веник с нами.
  - Эльфи, чё не спишь? - спросил я.
  Омега затих, потом привстал на локтях, протянул жалобно:
  - Оме-е, я с вами хочу...
  - А ну-ка спи быстро! Хочет он..., - я откинул тонкое одеяло в сторону (тут тепло по ночам), подошёл к омеге и, коснувшись пальцем его лба, усыпил беспокойного Личного Слугу.
  ...Вот путём перебора только и остаётся, что в Лирнессе жить. Какая-никакая, а цивилизация. Перспектива и для Сиджи с Ютом и для Веника, да и Эльфи с Аделькой хорошо будет - жизнь в Лирнессе весьма лояльна к омегам - это я понял, неоднократно сканируя Кэйта в кафе. В отличие от всех остальных стран Эльтерры - ну, по крайней мере, я сужу по тому, что мне о них известно...
  Н-да... Я вспомнил как мы шли к Лирнессу уже по эту сторону гор.
  Спустился я тогда к лесу, оставив свою команду у самого ледника, подыскал подходящую полянку. По нашей с Эльфи связи подсказал куда лететь и принял самолёт со всей толпой. Поставили шатёр, переночевали, причём, Машка опять усвистала в лес на всю ночь, мыши тут есть - как она пояснила. А утром я, вглядываясь драконьим взглядом в виноградники, расположенные далеко внизу, приметил какого-то альфу, копошившегося с мотыгой в корнях лоз и чеканившего зелёные побеги.
  Под отводом глаз, помогая себе левитацией, спустился к нему, переговорили. Дотошно выспросил у него, где же мы находимся и далеко ли до Лирнесса и в какой он стороне. С облегчением узнал, что Лирнесс на востоке - значит, мы правильно и даже с запасом прошли на запад. Только вот проблема - до Лирнесса два дня пути - тридцать два вегштунде. Так-то тутошняя местность тоже принадлежит Лирнессу и у них в деревне даже свой рат (совет) есть и главу этого рата утверждает Совет города. Деревня эта - Хюттенхайм, последняя на запад от Лирнесса, там дальше просто одни скалы до самого выхода в океан и потому она является естественной границей владений города на западе. А в Лирнесс ихний глава морем ездит - отчёты возит. Только пристань в Вентцлау находится - это в паре вегштунде отсюда и у них, в Вентцлау, свой рат есть и глава тоже. Только они, вентцлаувские-то, жулики все, вот он, Хеди, ездил туда в прошлую декаду, огурцов поменял, да зерна, пшеницы, то есть, да зашёл в кабак тамошний, верите ли, ваша милость, как зашёл помню, а как выходил нет, как отрезало, и всё, что наменял, да продал, как корова языком... Так вот дело-то было... Да...Жульё и есть... Супружник-то мой, первый который, так орал потом, дескать никуда-то меня и отпустить нельзя, глаз, да глаз... Второй-то разревелся... так жалостно, так жалостно... На сносях он у меня, целитель смотрел, говорит, через месяц родить должен... Да...
  А вы, ваша милость, никак в Вентцлау поехать хотите? Так и отвезу я... вот лошадь запряжём и отвезу... за пару крейцеров отвезу... Эк, кошка-то какая большущая, смотри-ко по винограднику ходит, и чья бы? Богатка трёхцветная. У нас таких и нету вовсе. А вы, ваша милость, ко мне в дом пойдёмте, там посидите, отдохнёте, вина выпьете, а я пока лошадку заложу. У вас поклажа есть? Да? И не один вы? Это сколько же вас? Шестеро? Ну так... все и поместитесь с мою тележку-то... Поместитесь, не переживайте...
  Хеди повёл меня к себе в дом, толстостенный, сложенный из камней на известковом растворе, белёный и внутри и снаружи. Две спаленки - одна хозяйская - на троих, а вторая для детей и большая общая комната с очагом и большим столом с лавками. В доме было прохладно. Полноватый омега в фартуке и с подвёрнутыми рукавами просторной холщёвой рубашки, открывавшей красные изработанные руки, встретил нас у порога:
  - Проходите, ваша милость, проходите. Садитесь, места всем хватит. Сигилд, - крикнул омега в дверь, пропустив нас внутрь, - Сигилд! Да где ты, несносный мальчишка! Беги в подвал, вина принеси!
  Принесли вина, омега подал к столу зелень, сыр, оливки, свежеиспечённого хлеба, плоды кании и кумквата. Средиземноморская кухня, как она есть... Из-за пёстрой занавески одной из спаленок вышел ещё один омежка, с большим животом, припухшим носом и красными глазами. Осторожно сел с краю на лавку.
  - О! А вот и наш Люизе, - откликнулся старший омега, - всё переживаешь? Ничего, - омега подошёл к Люизе, нежно провёл по худощавому плечику, взлохматил волосы на голове, - всё хорошо будет. Он беременный у нас, - пояснил омега.
  Люизе шмыгнул носом, склонил голову ниже.
  - Ну, ничего, ничего. По-первости у всех так, а потом раз, и ещё двоих-троих родишь и не заметишь, как детки появятся, - уговаривал омежку старший супруг, гладя его по голове.
  Я подсел к Люизе и взял его за исхудавшую руку. Спокойно, спокойно, у тебя всё получится - транслировал я ему психологическую установку, но так, чтобы не перебаламутить его голову сторонним вмешательством.
  Омежка немного успокоился и даже несмело мне улыбнулся припухшими губами. Во-от. Так. Покушай теперь. А вот вина тебе пить нельзя... И пока ребёнка кормишь тоже пить нельзя...
  - Эльфи, вино не пей, - сказал я.
  - Почему, оме?
  - Тебе нельзя, забыл? Вон канию ешь, она кисленькая. В самый раз будет. Сиджи и Ют тоже пить не будут, - я держал гостеприимных хозяев под отводом глаз и безногие дети не вызвали у них никакой реакции.
  Налил себе в глиняный стаканчик густого красного вина. Попробовал. Хм... Не дурно...
  - Пейте, оме, Хеди сам делает. Это мы для себя делали. У нас хорошее вино и глава рата хвалит. Полдеревни у нас берут, - расхваливал вино старший омега, подавая на стол зелени и маринованных оливок, - наш виноградник выше всех и почва там другая, не такая как у других. Ходить туда дальше, но зато и вино лучшее в деревне. Сам-то в конце сезона по четыре бочки в Лирнесс сдаёт, шоппенов по триста, а когда и пятьсот бывает, - говорил омега, поливая кусочки хлеба оливковым маслом и подсовывая их и Люизе и Сиджи с Ютом, - а прошлый год под восемьсот вышло. Сам-то у меня и решил снова жениться, вот, Люизе в дом взяли..., - омега прижал к пышному плечу головку слабо улыбнувшегося Люизе.
  - Мя-я, - царственно-вальяжно, как только и умеют кошки, вошла в открытую дверь Машка.
  Естественно, внимание всех присутствующих обратилось только на неё. Её величеству были предложены и кусочки сыра и хлеб с маслом и даже нашлось молочко. Трёхцветное величество снизошло до всего. Отдав должное угощению, Машка обратила своё внимание на Люизе, глаза которого загорелись в желании погладить животинку. Кошка запрыгнула на лавку, боднула Люизе головой и, пристроившись к боку омежки, затарахтела как трактор, передавая блаженную успокаивающую вибрацию измученному беременностью организму.
  Хеди вернулся в дом, сел за стол, схватил кусок сыра, отпил вина, пожевал зелени, отломил кусок хлеба:
  - Ну, как? Готовы ехать? Агнет, собери мне с собой, вернусь не скоро...
  Полный Агнет засуетился, собирая супругу с собой покушать, а глаза Люизе снова оказались на мокром месте.
  Ну... расстраиваться для ребёнка вредно. Я прижал лапку омежки, успокаивая его и тот, обтерев ладошкой слёзы с лица, привалился головой к моему плечу. Вот. Вот так. Всё же хорошо...
  Люизе так и сидел возле меня пока в телегу грузили наши вещи, а я специально не двигался, успокаивая его.
  Попрощались с гостеприимными омегами. Агнет налил нам в дорогу вина, завернул в чистую холстинку зелени, сыра и хлеба:
  - Здесь немного, оме, но всё свежее...
  Люизе не отлипал от меня и, прощаясь, долго стоял, обнявшись со мной. На прощанье я даже поцеловал его. В лобик.
  Спускались к берегу моря, вдоль которого шла дорога в Вентцлау, долго, петляли между склонов, участков жителей деревни, огороженных каменными заборчиками, мимо домов, прятавшихся в зелени плодовых деревьев. Лаяли собаки, детишки всех возрастов выбегали посмотреть на проезд телеги - в деревне, бедной на происшествия и это событие. Будет потом разговоров на весь вечер - куда и зачем поехал в разгар рабочего дня Хеди. Будем надеяться, что разговоров о том, кого и куда он повёз, не будет - мы ехали под отводом глаз. Только собаки чуяли чужих, но полагаю, что они никому об этом не скажут. А с омегами Хеди я тоже поработал, мы уехали и они забыли о гостях, только Люизе успокоился в этот день и в его душе поселилось странное блаженное необъяснимое удовлетворение. Забудет о нас и Хеди. Высадит из телеги в Вентцлау и забудет. Я страховался. Лучше перебдеть.
  На пристани в Вентцлау я договорился с владельцем рыбацкой лодки с мачтой и косым латинским парусом. Здесь тоже не обошлось без гипноза. Мужик просто не хотел плыть в Лирнесс. Какие-то дела у него были. А больше лодок в тот день у пристани не было. Кто где. Кто-то ловит рыбу далеко в море, кто-то ушёл вдоль побережья собирать в деревнях товары по заданию купцов и глав поселений. А сухопутной дороги из Вентцлау в Лирнесс нет - побережье завалено огромными глыбами скал. Последнее землетрясение в этих краях прекратило сухопутное сообщение и поток товаров и пассажиров переместился в море. Когда-то ещё придут искусники-стихийники и разгребут и починят дорогу. А пока так.
  Вим, альфа-рыбак со своим сыном Инграмом под моим воздействием согласился перевезти нас до Виннендена, деревни у самой границы города.
  - Дальше нельзя, ваша милость, в залив только местных пускают или это в порт надо заходить. А из порта вам не выйти будет. Там стена. Так в порту и будем торчать и я с вами. А из Виннендена дорога хорошая до таможни. Только, ваша милость, нам в дороге ночевать придётся...
  - Что, прямо в море?
  - Нет, зачем в море, бухточка есть хорошая. Наши всегда там ночуют, когда в Лирнесс идут. Я это к чему. Нам в неё до темна надо успеть. Так, что поспешайте с погрузкой. Эй, Инграм, помоги погрузиться людям.
  Расплатившись с Хеди, так и стоявшим на пристани со своей телегой (накинул ему пару крейцеров на рождение ребёнка), похлопал его по плечу и тот, забыв обо мне, развернулся обратно.
  Слабый ветерок гонит лодку на восток, вдоль берега, а я, развалившись на банке и раскинув руки вдоль борта, полулежу лицом к берегу и созерцаю здешние красоты. Лодка, метров восьми длиной со слегка наклонной к носу мачтой и длиннющей реей с косым латинским парусом довольно резво бежит под управлением Вима, сидящего на рулевом весле. Да, здесь именно рулевое весло, а не привычный кормовой руль по центру. Рулевое весло находится по правому борту, у него сидит Вим, а Инграм, его сын, лет шестнадцати, по командам отца управляется с парусом. А все мы и наши вещи расположились на носу - так распорядился Вим:
  - Ваша милость, вы там мешать работать с парусом не будете...
  И вот мы в море. Белая пена плещется у скал живописно наваленных вдоль берега, пологие ласковые волны покачивают лодку. На её дне, под стланями, плещется вода, пованивает рыбой, борта лодки добела истёрты сетями. Аделька, на пару с Машкой замерли на носу. Сиджи с Ютом мы расположили так, чтобы они не падали и могли тоже смотреть в море и на берег, а Эльфи с Веником на руках перебрался ко мне поближе и приткнулся под бочок - его укачивало.
  Я, сняв с головы надоевшие тряпки, подставил свою лысую черепушку лучам Эллы. Почему-то мне пришло в голову, что для ран от когтей обон будет полезно погреться на солнце.
  Да...Предвиденье-то у меня пропало. Только-только начал немного что-то предчувствовать и вот, на тебе. Всё кончилось. Проклятые демоны! Способности скачут, как на качелях, кажется, что вот-вот получаться начало и облом! Снова набираюсь сил, намечается продвижение и опять пропадает!
  В руках держу деревянную куклу, подхваченную мной в безымянном тилорийском городе, одежка с неё снята и я пробую её чинить. Нижняя половина деревянного тела треснула вдоль и штифтик, на котором держалась одна из ног куклы, выпал. Нога не потерялась только потому, что держалась за счёт одёжки куклы. Штанишки, сшитые из полупрозрачной материи, удержали деревянную деталь. Да тут клеить надо, решил я, стянув полинялую тряпочку. Вот так вот - я внимательно разглядывал треснувшее туловище с глубокой царапиной на спинке. Если промазать клеем, а потом стянуть, то новый штифт сможет удержать ногу. Хотя клея у меня нет, и где взять не знаю. Или по другому попробовать? Если вместо клея в туловище вставить шпонки, а потом их расклинить, то они тоже смогут стянуть треснувшую деревяшку, а штифт вставить - это ерунда. Телекинез и телепортация упрощают такую работу неимоверно. Ладно, я отложил куклу в сторону, подходящих деревяшек у меня пока нет, что с ней делать я решил, а как попадётся деловая древесина, тогда и починим. И так эту куклу Сиджи и Ют из рук не выпускают - почему-то детям часто нравятся такие игрушки, в смысле пожившие, уже прошедшие через руки других детей. Что-то такое в них появляется, что привлекает детей. Душа, что ли?
  Топая по стланям деревянными башмаками, мимо меня к носу лодки пробрался Инграм - нижний конец длиннющей реи привязан там. Альфа возится с узлами, о чём-то треплется с Аделькой, тот хихикает. Инграм выпячивает грудь, показывает пальцем в берег, Аделька удивлённо таращится вслед за пальцем Инграма, потом мальчишки уже вдвоём пробираются обратно и у мачты Инграм начинает что-то показывать и рассказывать заинтересованно внимающему Адельке. К бортам лодки мачта притянута канатами и с одной стороны в канаты вделана плетёная лесенка наверх. Корзины на вершине мачты нет, но по этой лесенке можно забраться достаточно высоко, до места крепления реи с мачтой, и вот Инграм подбил Адельку лезть по этой лесенке наверх, посмотреть на море сверху. Омежка, притворно попискивая от страха, лезет по качающейся мачте вверх, а Инграм, лапая его за задницу, лезет следом и придерживает. О! Осеняет меня, вот и жених нашему Адельке.
  Я толкаю локтем загрустившего от качки Эльфи и шепчу:
  - Смотри-смотри, Аделька заигрывает.
  Эльфи морщит моську и скептически бросает:
  - Ну, так и оставьте его, оме, с ними. А мне и с вами хорошо, - вздыхает он и лезет обниматься.
  Вим, смотря на сына, блаженно, как кот, жмурится на блики света на воде...
  Перед самыми сумерками, которые в здешних широтах наступают почти мгновенно, Вим начал командовать и лодка, поскрипывая мачтой и реей, с перекладываемым Инграмом парусом, начала поворачивать к берегу. Наш кормчий, по одному ему ведомым признакам отыскал вход в неприметную бухточку, размером как раз для таких лодок и когда по его команде парус был спущен, на вёслах искусно провёл лодку между огромных камней. Зашуршал золотистый песок под килем, лодка мягко ткнулась в берег. Инграм, опережая отца, выскочил с канатом, напружился и, рисуясь перед Аделькой, попытался втащить лодку выше на берег. А я, внутренне усмехаясь, помог ему левитацией и наш гордый корабль влетел на берег, глубоко пропахивая килем мокрый песок, так, что отец заорал на бестолкового сына:
  - Ты что наделал?! Балбес! Пустая башка! Как лодку теперь на воду спустим!
  Инграм, шлёпнувшийся на задницу от того, что лодка пошла неожиданно легко, ошарашенно сидел на песке и смотрел на дело рук своих.
  И действительно, лодка была так далеко вытащена из воды, что до уреза оставалось минимум два метра!
  - Эй, хозяин, - позвал я Вима, - оставь его, утром прилив будет и вытолкнем лодку.
  - Да не бывает тут у нас приливов! Это в океане только, - раздосадованно махнул рукой Вим, - вырастил балбеса! На свою голову... Эх...
  Поставили шатёр уже в темноте. И хорошо, лишний раз никто не видит, как мы с Сиджи и Ютом орудуем телекинезом и левитацией.
  В котелке побулькивала крупа, Эльфи снимал пробу ложкой, я в окружении детишек сидел на куске бревна, давным давно выкинутого на берег и уже порядком изрубленного на дрова рыбаками. Машка где-то в скалах на разведке. А Аделька-то где?
  Вон и Вим копошится в вытащенной лодке, ругаясь себе под нос, перебирая канаты и поправляя скособоченное рулевое весло, а Инграма тоже нет.
  Машенька! Позвал я кошку по той своебразной связи по которой она разговаривала со мной. Кошка откликнулась тут же. Где-то выше нас она, в скалах. Вот же! Сумела забраться!
  Аделька где? Гони его к нам!
  В ответ полыхнуло удовлетворением.
  Я сижу и пялюсь в гипнотическое пламя костра. Когда я последний раз так сидел? Всё пирокинез, да пирокинез. Эльфи, намешав чего-то ложкой в котелке, попробовал сам и теперь бережно, прикрывая ложку снизу сложенной лодочкой ладонью, несёт мне тоже снять пробу.
  - Ай! - взвизгнул где-то в стороне в темноте Аделька. Эльфи вздрагивает и всё, что он нёс мне попробовать, оказывается на песке.
  Темно - глаз выколи, а прислужник наш по камням шарится, зараза такая. Небось целовался там. С Инграмом с этим.
  Смутно забелело пятно белой рубашки и Аделька, смущённый донельзя, показался в круге света костра. Следом виднеется тень Инграма. Точно целовался. Вон и губы опухли. Уж мне-то с моим зрением всё видно как днём. Следом ленивым галопом скачет Машка.
  - Аделька, сейчас кушать будем и спать, - отдал я распоряжение, - или у тебя другие планы на ночь?
  - Нет, нет, оме, - омежка неподдельно смущается, повесил голову, пытается водить носком своего сапожка по песку, слышно как хрустят пальцы рук, сцепленных за спиной.
  Детский сад - штаны на лямках!
  - Да? - удивляюсь я такой скромности, - а то, может быть тебе в лодке постелить. Смотри, ночь-то какая, - повожу я рукой, призывая в свидетели этого неопровержимого факта море, скалы и бархатное чернеющее над нами небо.
  А ночь, действительно прекрасна. Лалин сегодня не светит и волны едва слышно плещутся в темноте, выталкивая на самый край прибоя тысячи, миллионы светящихся нежным голубым светом маленьких морских тварюшек. Мелкие ласковые волны перекатывают светящиеся бусины планктона, выталкивают его на сушу и затем, будто передумав, снова утаскивают его обратно, а из таинственных морских глубин выплывают ещё и ещё новые волны призрачного света, смешиваются, сталкиваются с теми, кто уже побывал на берегу и сами спешат там побывать, чтобы снова откатиться назад. Яркие незнакомые созвездия крупных белых, голубых, красноватых звёзд дрожат и переливаются на затихшем небе и только мутный туман пронизанный светом ещё более ярких, чем в созвездиях, звёзд галактического рукава начинающегося в море и уходящего куда-то за горы, пересекает небо поперёк, деля его на две половины.
  Адельку разрывает противоречивыми желаниями, да так, что я чувствую это так, как будто это со мной происходит. И хочется и колется! Тринадцать лет. Гормоны играют и голову уносит далеко-далеко.
  Оно, конечно, пока Инграм не является истинным для Адельки, секса и, как следствие, детей у них не будет. Но, с другой стороны, долго ли им стать друг для друга истинными? У Инграма-то тоже крышу от гормонов рвёт - в шестнадцать-то лет! А жених он, по деревенским меркам, завидный - лодка, рыбацкое ремесло в руках. Голодным никогда не будет и семью сможет содержать - в Лирнесс сколько рыбы не привези - всегда мало будет.
  -Ну, что, Эльфи, - толкаю я в бок огорчённого омегу, пристроившегося рядом со мной, - отдадим Адельку замуж?
  - Ага, - злорадно выдыхает омега, - пусть тут и остаётся.
  - "Фу, таким быть, Эльфи" - телепатирую я Личному Слуге, - "я ж прикалываюсь, а ты, что за чистую монету принимаешь?"
  - "Ох, оме, неисправимы вы" - приходит от него ответ.
  Брезентовые полы шатра откидываются в стороны и к нам выплывают Сиджи с Ютом:
  - Ой, оме, и правда, давайте Адельку замуж отдадим! Аделечка, ты согласен? Смотри Инграм какой хороший! - дети, как обычно, не уловили оттенков сарказма в моих речах и считают, что сейчас серьёзно решается брачная судьба Адельки.
  Как ни странно, именно слова Сиджи с Ютом окончательно приводят Адельку в чувство и он, засмущавшись и покраснев до корней волос, приседает у костра на корточки и начинает, пряча лицо в тени, дрожащими руками подкладывать в него высохшие до звона сучья и ветки.
  В свою очередь, Эльфи, так и не избавившийся до конца от ревности к Адельке, срывается:
  - Ты что творишь, сейчас пригорит всё! Не лезь!
  Измученный и пристыжённый омежка, шмыгая носом, опрометью срывается в шатёр. Оттуда послышались рыдания.
  Ох-хо-хо...
  Укоризненно чуть толкнув Эльфи в лоб самыми кончиками пальцев, встаю и иду утешать.
  - Оме, оставьте меня здесь! Оставьте, оме! Не нужно мне никаких мужей! Бросьте меня! - рыдает Аделька, уткнувшись мокрым лицом в разложенный спальный мешок, чей, сразу и не понять.
  Веник, заснувший было после кормления, закряхтел, заворочался на сундуке. По случаю тёплой ночи на нём ничего кроме распашонки и не было. Растопырив кривоватые пока ножки ребёнок сел, оглядевшись в полумраке шатра, увидел нас с Аделькой, деловито сполз с сундука и на четвереньках полез к нам. Добравшись до меня, уцепился за рубашку на плече, встал на ножки, сделал пару шагов и с размаху повалился на вздрагивающую спину рыдающего мальчика.
  - Ы-ы-ы! - выдал он в самое ухо омежки.
  Аделька, почувствовав на спине невеликий вес Веника, чуть утих и отпихнулся от него. Но тот не унимался и, перебирая коленочками по спине омежки, пролез к его голове и вцепился пальчиками в короткие светлые волосы:
  - Ы-ы-ы!
  - Ай! - заголосил Аделька, забыв о своём горе, - Пусти! Больно! Ай! Оме, помогите!
  - Вот видишь, Аделька, господину барону не нравится твоё поведение, - наставительно произнёс я, оглядываясь на заглянувших в шатёр сразу всех омег.
  Инграм, услышав крики Адельки, подумал, чёрт-те что и, подойдя к шатру, смиренно попросил:
  - Господин, не наказывайте его...
  Толпа зрителей повернулась к альфе.
  - Я, если что и жениться могу..., - продолжил он.
  В лодке закашлялся Вим.
  - Ты, это, погоди с женитьбой-то, - я вылез из шатра и, дотронувшись до руки альфы, тихонько вмешался гипнозом.
  - Отец-то где? - переключил я внимание альфы.
  - Да вон, в лодке, парус укладывает...
  - Так помоги, парус-то тяжёлый поди, - подтолкнул я его к лодке.
  - И правда, что это я? Помочь надо. У вас тут дрова-то есть? Хватит для костра?
  - Иди отцу помоги, хватит нам дров, - отослал я Инграма, ещё раз хлопнув его по плечу.
  А в шатре все и даже Эльфи, обсели со всех сторон лежащего Адельку и начали утешать. Утешения кончились тем, что реветь начали все четверо, жалея себя и друг друга.
  Соваться сейчас к ним? Не-не-не. Пойдём, Машенька, лучше прогуляемся.
  Каша, оставленная без присмотра, конечно, сгорела...
  
  
  
  Глава LIV
  
  На второй день нашего проживания в "Голове кабана" я, теперь уже с Эльфи, с вечера дувшим губы по причине того, что вчера я ходил по городу с Аделькой, решил пройти по адресам целителей.
  Мастер Мици - Коричневый крейс, мастер Хелмайн - Зелёный крейс, мастер Одэли - тоже Зелёный крейс, ну и мастер Лисбет - этот в Синем крейсе.
  Коричневый крейс ближе к Чёрному, а Зелёный и Синий рядом. Заодно и Синий крейс осмотрим, как будущее место жительства.
  Власти Лирнесса уже додумались до нумерации домов, единственное, что не догадались до того, что одна сторона должна быть чётной, а другая нечётной, но в их оправдание следует сказать, что в Лирнессе это было бы сложно устроить - очень много улиц имели только один ряд домов, для второго просто нет места.
  Оме Лисбет Бастхайм - миловидный, даже красивый, омега лет тридцати с длинными густыми пепельными волосами и яркими светло-карими, какого-то тёплого орехового цвета глазами сидел в кабинете и в который раз перелистывал Наставление по организации медицинского обеспечения войск:
  "Достаточным количеством клинических наблюдений за пострадавшими с тяжелой сочетанной травмой подтверждено, что сатурация крови обладает наибольшей корреляцией с кровопотерей и может использоваться при сортировке раненых".
  В последние месяцев пять в соседней Тилории творилось что-то невообразимое. Война с Барабнулом началась и кончилась победой Тилории, а потом Барбанул совершил немыслимое: были призваны орды демонов и война приобрела другую направленность - территория Тилории стремительно заполонилась ордами пожирающих всё демонов, победоносная армия была разбита почти мгновенно, король погиб, столица осаждена, а потом поступление сведений прекратилось. Граница между Лирнессом и Тилорией проходила по грандиозному ущелью Брайтахкламм. В своё время в обход ущелья искусники Лирнесса пробили в скалах широченный и длинный тоннель, соединявший обе страны. И вот, все сведения о положении в Тилории оборвались. Доходили только неясные дурацкие слухи, уж точно никак не могущие быть правдой (всех съели, как это возможно?). Посланные не возвращались, беженцев, обычных во время боевых действий, не было. Через вторые, третьи руки, окружным путём через Оспан Лирнесс получил относительно правдивую информацию о ситуации в Тилории (то, что всех съели - правда! Жуткая, ужасная правда). И во избежание проблем, по совместному решению Совета города и Супермум консилиума схолы ущелье было перекрыто завалом, а Лирнесс стал готовиться к войне. Подготовка эта широко не афишировалась, но все кому надо знали.
  В дверь постучали:
  - Оме, к вам пациенты, - заглянул Лизелот - прислужник и помощник оме Лисбета.
  - Проси в смотровую..., - оме Лисбет поднял голову от толстенного тома медицинского наставления, - я сейчас подойду.
  Чуткие тонкие прохладные пальчики пробегают по телу. Я лежу на высокой кушетке, раздетый до пояса. Эльфи, представленный оме Лисбету как Личный Слуга (что уж там, таиться, скрывать, что я искусник от целителя бесполезно, а поход к Алтарю Силы за опекунством раскроет властям и мой титул), сидит у окна и таращится на манипуляции целителя. Лизелот бесшумно двигается по смотровой комнате, готовит инструменты и стерильный стол.
  Пришёл к целителю я в очках, сейчас их снял, глаза развеял и теперь наблюдаю за его работой энергетическим зрением (драконьи глаза светить я пока не готов). От целителя пахнет иланг-илангом и ветивером (и где он такие духи берёт?). Руки целителя ярко полыхают Великой Силой, тело, там, где он его касается, подёргивает, негромко, так, что слышу только я, похрустывает позвоночник. Причём, с самим телом оме закончил достаточно быстро, а вот раны на голове...
  - Оме, прошу вас помочиться, - ласковый мелодичный голос донёсся до меня.
  Лизелот и Эльфи осторожно помогают мне подняться и ведут в туалет. Ускоренный воздействием Великой Силы метаболизм выводит из организма, в том числе и через почки, всякую гадость, накопившуюся в нём после воздействия демонической энергии и сейчас стронутую усилиями оме Лисбета.
  Также под руки возвращают обратно в смотровую.
  Целитель, вымыв руки, сидит за столом и пишет:
  - Оме, я сейчас расписал вам рекомендуемую диету, а завтра снова прошу ко мне..., - лёгким как музыка, нежным голосом, почти шёпотом проговорил он.
  Оме Лисбет подошёл ко мне, передавая лист бумаги. Тёплая мягкая ручка оме коснулась меня... Бывают такие люди... редко, но бывают... и... и... Они солнышки... И вот такое чудо попалось мне...
  Оме Лисбет был порывист, и не знавшему его человеку показалось бы, что он редкостно капризен, но порывистость его проявлялась только тогда, когда ему приходилось сталкиваться или слышать о дурном поступке с кем бы то ни было другим. Но она пропадала как утренний туман в случаях, когда речь шла о нём самом. При первой просьбе о помощи, он был готов броситься, забыв себя, на помощь нуждающемуся (качество, конечно, не слишком полезное для целителя, ибо частенько отключало голову оме Лисбета). Когда он разговаривал о чём бы то ни было, всё его существо, казалось, стремилось вслед за мыслью - выражение лица, слова, движения рук, даже одежда (а оме одевался весьма изысканно) будто бы была готова лететь в ту же сторону, складывалось впечатление, что оме вот-вот улетит вслед за собственными словами. В нём не было ничего потаённого. Ни перед кем он не боялся показать своих мыслей и не было силы, способной его остановить, когда ему хотелось говорить. Конечно, эти черты характера доставляли некоторые сложности оме в работе, но те, кто его знал, прощали ему многое. Его очаровательная, особенная, присущая только ему одному походка было до того бестрепетно-свободна, что все, невольно любуясь, уступали ему дорогу. Выглядел оме Лисбет лет на двадцать и никто ему не давал его тридцати (целитель же, способный жить до трёхсот лет, что для него за проблема поддерживать свой облик?), немного приподнятый нос, слегка удлинённый рот были по детски нежны. Часто при нём смущался недобрый человек, а записное трепло не мог найти и слова и терялся, а застенчивый, наоборот, мог разговориться с ним (оме был великолепный слушатель, неподдельно интересующийся собеседником), как никогда ни с кем в жизни своей и с первых минут разговора ему казалось, что где-то и когда-то он знал его, уже видел его и что было это когда-то в детстве, в каком-то родном месте, доме ли, весёлым вечером, во время радостной игры толпы детей, и вздохнув, надолго останавливался этот человек, скучая среди взрослых.
  Родом оме Лисбет был с одного из многочисленных островов союзных Лирнессу, родители его - люди незнатные и братья умерли от какого-то морового поветрия, распространившегося в то время на острове и малолетний омежка остался один. Добрые люди помогли, усыновили, поставили на ноги, но что-то произошло такое с ним, что мог Лисбет чувствовать чужую боль как свою (боль, прежде всего нравственную, что называется, душевную). Люди вокруг неидеальны и тяжело бывало подросшему Лисбету. Повышенная эмпатия к людям стронула в нём что-то и один из искусников, проживавших на Фемарне (так назывался остров, на котором жил Лисбет), приметил симпатичного омежку в котором проявила себя Великая Сила.
  По рекомендации искусника Лисбета направили в схолу Лирнесса (само собой разумеется, на целительский факультет). Обучение на этом факультете было бесплатным - единственном во всей схоле - Супермум консилиум понимал, насколько важны целители и насколько редки омеги, способные там учиться, поэтому дотировал обучение на целительском факультете из собственных средств схолы.
  Оме Лисбету было непросто, учитывая, что Великая Сила предъявляет жёсткие требования к своим адептам, но старательность, упорство и талант к целительству сделали его одним из лучших молодых целителей Лирнесса.
  По окончании схолы все целители, за исключением направленных на обучение за счёт средств властей других стран Эльтерры, подписывают обязательство проживать в Лирнессе и оме (теперь уже оме) Лисбет поселился в Синем крейсе. Спустя непродолжительное время приобрёл врачебную практику, особенно детскую. А по мере взросления раскрывалась его красота. И были альфы пытавшиеся свататься к красивому, будто бы светившемуся внутренним светом омеге, но заглянув внутрь себя оме Лисбет, лишь улыбался - для омеги - адепта Великой Силы брак недостижим.
  На факультете целителей схолы он был всеобщим любимцем, любили его и в Синем крейсе, где он жил вверху в чудесном светлом домике, увитом цветами и плющом, на самой границе с привилегированным Серебряным крейсом (доходы целителя ему это позволяли). Каждый, кто знал оме Лисбета, сталкивался с ним как с целителем, при воспоминании о нём невольно улыбался, как улыбаются люди ясному весеннему солнышку. Лечение детей неизменно оканчивалось слезами. До истерик - дети любили его безумно и не хотели расставаться. Вот так вот...
  Обессиленно я сел на кушетку. Оме Лисбет так и стоял передо мной, протягивая лист бумаги с рекомендованной диетой. Ростом он был мне по плечо, нежный и лёгкий. Поддавшись какому-то чувству я дотронулся до руки оме и задержал его кисть в своих. Сила Великая! Нет, нет, эмпатия на искусниках не работает и я его не чувствую и уж тем более не могу воздействовать. Но... Видимо что-то отразилось на моей лысой изуродованной роже, рука оме дрогнула:
  - Оме..., - голос Лисбета тоже дрогнул, - сколько вам лет? Полных лет... Мне это нужно для анамнеза.
  - Девятнадцать, - ответил я, выныривая из какого-то сладостного помрачения (нам ведь, девятнадцать, Улька?).
  Молчание. Оме расстроен и не пытается это скрыть.
  - Вы знаете, оме.., - Лисбет запнулся, улыбнулся, но глаза его остались взволнованными, встревоженными, - Вы только не переживайте. Я ничего опасного не вижу. Но по вашему случаю необходим консилиум... И поэтому, после обеда, часов в двенадцать (мы же помним, что тут двадцатичасовые сутки, в Лирнессе вечером темнеет в пятнадцать часов, восход около пяти часов - недалеко от экватора день и ночь почти равны) я приглашаю вас к себе.
  Оме пытается забрать свою руку, но я удерживаю и сам едва сдерживаюсь от того, чтобы не коснуться её губами...
  - Оме..., - слабо говорит Лисбет, едва сдерживая себя от жалости ко мне, - я подправил вашу поджелудочную железу и печень...
  - Оме, почему вы не замужем? - вдруг вырывается у меня - я просто потерял контроль над собой и высказал первую же мысль.
  Х-хе! Менталист потерял контроль над собой! Сила Великая, ты слышишь?
  Это что же со мной такое случилось? Лисбет рядом со мной. Лисбет рядом...
  Лизелот и Эльфи замерли.
  - Оме, - слышу я в ответ, - вы сами целитель, - где-то далеко-далеко в словах Лисбета слышится затаённая горечь, - а нам найти супруга... практически невозможно...
  (Милое существо приняло меня за целителя. Я омега, искусник, кто же ещё, как не целитель?)
  - Д-даже вам? - мой голос дрогнул.
  Лисбет глубоко вздохнул так и не отнимая у меня своей руки:
  - Оме-целители не могут иметь истинных... Вы же знаете...В том числе и по этой причине нас так мало...
  - А... а не истинных?
  Лисбет молча смог всё-таки забрать свою изящную ладошку из моих рук. Невесомо коснулся самыми кончиками пальчиков моей рваной щеки... Прошёл к столу. Сел.
  Я опустил голову. Желваки ходили под кожей щёк. Хрустнули добела сжатые кулаки. Я заговорил с ним о неприятном ему! Я обидел его! Я ОБИДЕЛ ЧУДО! Бежать отсюда! Бежать надо!
  - Сколько я должен, оме?
  - Два гульдена, - едва слышно откликнулся Лисбет.
  - Оме, благодарю вас, но я не смогу больше к вам придти...
  - Ну что вы, оме! - воскликнул Лисбет, выскакивая из-за стола, подскочил ко мне, схватил за руки, - Если вы... Если у вас... сейчас нет денег, то...
  - Нет-нет, оме, деньги есть, но...
  - Оме! Вам надо лечиться! Обязательно надо лечиться! Вы ещё так молоды! Может быть, вы испугались консилиума? Но это... Надо! - Лисбет с жаром убеждал меня, сжимая мои руки своими, - У нас, у целителей так принято. Ну, вы же сами целитель! Обязательно надо советоваться! Ваш случай очень интересный!
  Волны светлого иланг-иланга накатывали на меня. Он, что реально не понимает? Я едва держусь, чтобы не схватить его в охапку и дико, до боли в губах и дёснах, судорожно покрывая милое лицо поцелуями, не начать целовать!
  И вырваться не могу!
  После лечения сил у меня немного - всё пожирает запущенная регенерация. У меня сейчас должна быть одна задача - лежать и плотно кушать, а тут Лисбет...
  А оме продолжал меня убеждать:
  - Оме, послушайте меня, оме. Прошу вас! После консилиума мы выберем вам план лечения. Ну, вы же сами целитель! Вы же понимаете! В Чёрном крейсе есть оме Сигилд, он тоже целитель. У них в крейсе военных много и оме Сигилд имеет большой опыт в пластических операциях. Мы вам такое личико сделаем! Оме!
  Лисбет отпустил, наконец, мои руки и сжал кулачки под подбородком, уговаривая меня. Лица наши были на одном уровне, несмотря на то, что я сидел на кушетке - сказывалась разница в росте. Тело омеги полыхало всеми цветами радуги.
  - Мне..., - прохрипел я пересохшим горлом, - мне нужно время... Может быть, оме.., может быть будет возможно прийти не завтра?..
  Лисбет выдохнул, молча слушал меня и смотрел как на неразумного ребёнка.
  - А послезавтра, - я сглотнул, - или через два дня...
  - Но, оме..., в вашем случае важно системное лечение... Я... Нет! Оме, как хотите, но завтра вы должны быть обязательно, - решительно выдохнул Лисбет, стоя передо мной в той же позе, - и ещё. Назавтра я договорюсь с коллегами, поэтому, оме, прошу вас прийти обязательно и не опаздывать! А если вы не придёте, то... Вам будет стыдно, оме!
  Я опустил голову. Точно! Мне будет стыдно. Так, что совесть сожрёт меня на корню...
  - Запрещённый приём, оме, - шепчу я и закрываю лицо руками, пальцы касаются заскорузлых так и не заживших рубцов.
  Эльфи и Улька молчат оба пришибленные транслируемыми мной эмоциями. Сила Великая! За что?! За что мне эта встреча? Ведь я же растопчу, раздавлю это чудо. Я ощерился, сжал челюсти, оскалив зубы. Х-хы. Выдох сквозь зубы.
  - Оме.., а хотите я к вам приходить буду? - добивает меня Лисбет, - Сейчас нет, а вот потом, как ваш организм стабилизируется... Ну, если вам тяжело...
  Руки мои... руки мои дёргаются вверх в диком желании схватить лицо Лисбета. Нежно, дрожащими кончиками пальцев гладить...
  Не понимая моего состояния и полагая, что мне просто плохо, Лисбет, притронувшись к плечам, наклонился, обдавая запахом иланг-иланга:
  - Прилягте, оме...
  Лисбет уложил меня на кушетку, присел рядом. Тонкие пальчики нащупали пульс на моей руке...
  - Оме, - шепчет целитель своим нежным голосом, - вам надо успокоиться...
  Тёплая ручка гладит моё обнажённое плечо.
  - Лизелот, подай там...
  Звякают склянки, пахнет лекарством. Кошками какими-то.
  - Вот, оме, вот так, - Лисбет поит меня из своих рук какой-то горечью.
  Сглотнув гадость, я выдохнул. Ручка Лисбета задержалась у меня на груди и я прикрыл тонкие пальчики своей рукой (моя-то тоже не огромна - Улька был изящного сложения):
  - Я всегда думал, оме, почему лекарства такие противные?
  Лисбет сидит рядом и с улыбкой смотрит на меня...
  Но лекарство действует и мне легче. Действительно успокаивает. Вот бы хорошо теперь приходить к Лисбету каждый раз напившись этой дряни.
  А что же за реакция у меня на него такая? О! Вот и рефлексия включилась!
  - Ну, что, оме, вам легче? - улыбается солнышко.
  Да, мне легче. Конечно, мне легче. Ты же так улыбаешься. Мне не может не быть легче.
  - Ну, вот и ладно, - Лисбет легонько гладит меня по руке, пытаясь вытащить зажатую мной его ручку.
  Кое-как, с помощью Эльфи, обалдевшего от всего произошедшего, одеваюсь и уже на пороге Лисбет снова мне напоминает:
  - Так я вас жду, оме. И не забудьте - вам будет непременно стыдно, если вы не придёте на приём завтра к двенадцати часам.
  О, Сила Великая! Во всех мирах доктора пишут одинаково! Я держу поданный мне Эльфи лист бумаги с диетой, расписанной практически нечитаемым почерком на латыни.
  Пойдём, Эльфичка, пойдём, мой дорогой. Нам далеко идти, одно хорошо - почти всё время под гору.
  Поддерживаемый омегой я побрёл на наш постоялый двор. По дороге присаживались несколько раз - организм с разогнанной регенерацией пожирал внутренние резервы. Не в силах терпеть жуткий голод зашли с Эльфи в уже знакомое кафе Кэйта, попавшееся нам по дороге. Кэйт не узнал меня, но обрадовался - ещё бы, в сиесту (а время уже к ней подошло), мы снова были единственными посетителями. Устроившись в непроницаемой тени платана попробовали и рыбу в соли, так понравившуюся мне раньше, и тушёные овощи, и мясо, и сок кании (Эльфи взял двойную порцию, так она ему пришлась по вкусу) и эклеры с круасанами и какао. Всё это проваливалось в меня ка в бездонную бочку, а Эльфи несказанно удивлялся такому аппетиту.
  Пока брели под гору, пока ждали заказ, я копался в себе. Что же со мной такое? Перебирал образы Лисбета, запечатлённые в памяти. Вот он улыбается, вот повернулся и как-то по особому повёл головой, вот говорит мне что-то и я слышу мелодичный голосок. Мороз продрал по коже.
  Докопался всё-таки. Докопался.
  Я настолько свыкся со своим окружением и забота о нём так въелась в моё сознание и настолько загрузила подсознание, что своё окружение я стал воспринимать как детей. Своих детей (буду честным, где-то так и есть). И даже Эльфи, который был старше тела Ульки на шесть лет, никак мной не воспринимался как сексуальный партнёр и взрослый. А беременность вообще превратила его в моих глазах в хрустальную вазу.
  А в сексе...
  Ширарре... он был... его я воспринимал даже как врага, в каком-то смысле, врага с которым надо воевать. Ну, вот я с ним так и воевал (жестоко ёб!).
  А Дитрич... несмотря на все мои загоны, на сдвиг по БДСМ, он был для меня... Наверное, больной... Больной, которого надо вылечить. А чтобы вылечить надо дать того, чего ему не хватает. Он хотел боли и любви. И я дал ему то и другое... Хм... боли-то у меня было много, а вот любви...
  Шут и Палач внутри меня... И оба смотрят, ждут, насколько я буду честен с самим собой, пристально вглядываются в меня... как далеко я способен зайти, насколько полно раздеться перед самим собой? Наверное, так начинается шизофрения...
  Хм... Менталист-шизофреник...Прикольно...
  А Шаман молчит...
  Шаман, ударь в свой бубен... Ударь... Ударь...
  Жёсткая и дурацкая (правда часто выглядит по-дурацки!) правда о самом себе...
  Я дал Дитричу любовь не любя его... Парадокс?.. Может быть, может быть... А если так? Что если Дитрич настолько жаждал любви, что малейший её призрак был воспринят им за истину? Он же так хотел быть кому-то нужным. А потом я коварно переключил образовавшуюся между нами связь на будущего ребёнка. И омега пошёл за мной (попробовал бы не пойти!). А теперь Лисбет...
  Но с ним не то...
  Я попал сюда при таких обстоятельствах...
  Нет... не так...
  Попав сюда, я провалился в такое дерьмо, так в нём перемазался и продолжаю купаться, что... моё, нет, наше с Улькой, измученное существо, наши личности (обе!) восприняли минутное общение с оме Лисбетом как... луч света в тёмном царстве! При всей банальности этой фразы лучше не скажешь! И этот лучик растопил заледеневшие чувства, отогрел немного меня и Ульку. Хотя, Ульке в каком-то смысле проще - я для него являюсь тем якорем, который держит его в этом мире. Но у якоря тоже есть предел прочности. Я же не железный... Хотя и кажусь таким окружающим и самому себе. А вот не железный... А с Лисбетом заканчивать надо... Долечусь и всё... Не пойду... Или найду ещё кого-нибудь, другого целителя. Не свет же клином на Лисбете сошёлся. Мне достаточно знать, что есть в Лирнессе солнце... И всё... Пусть его светит другим... Меня он уже отогрел... А таять мне нельзя... Перебор...
  - Оме, - почти шепчет Эльфи, осторожно касаясь моей руки - Что это было? Там, у целителя?
  - Ты же сам его видел, - отвечаю я.
  - Видел, - улыбается Эльфи, вспоминая самое тёплое существо на этой планете.
  - А я кто?
  - Кто?
  - Ты не помнишь?
  - По-помню... Маркиз Аранда..., - тянет Эльфи и, вспоминая все мои остальные, известные ему, ипостаси, выдаёт, - О-ох-х, оме...
  - Вот то-то...
  - Но, оме, - Эльфи в порыве чувств, хватает меня за рукав и с жаром шепчет, - Оме, не ходите к нему больше! Не надо, оме! Вы... вы... он погибнет рядом с вами! Я боюсь...
  - Я тоже, Эльфичка, я тоже...
  Омега, передвинув ко мне стульчик, на котором сидел, обеими руками вцепился в мою руку и уткнулся носом мне в плечо.
  - Оме..., - рубашка намокла от его слёз, - вы только скажите, оме...
  - Что? - спокойно и внешне безразлично отвечаю я, уже зная о чём он.
  - Если надо... тайная комната... я готов, - бормочет Эльфи, не отлипая от меня, - только его..., - он шмыгнул забитым носом, - не трогайте... оме..., - почти простонал он.
  - Ты меня за кого держишь?
  - Де-демон вы... оме..., - выдыхает он так и не поднимая на меня лицо.
  - И-и?
  - Вы его... убить можете... оме...
  - Я и тебя убить могу, но не делаю же этого?
  - Убейте, оме... меня, а его не надо... А?
  - Вот, Эльфи, - у меня включились мозги, вышибленные было эмоциями сразу с двух сторон - от Эльфи и Ульки, - ты, вроде как, разумный человек... А-а! Кому я это говорю... Короче, Личный Слуга, ты доиграешься, мы с тобой только армейским способом общаться будем!
  - Это как, оме?
  - А вот так, - и приложившись губами к лобику омеги я транслирую ему прямо в мозг картинку:
  Эльфи рядом со мной. Я сижу. Эльфи пытается присесть рядом.
  - Встать! - ору я фельдфебельским голосом, да ещё и по-немецки, - Смирно! Как стоишь, свинская собака!
  Омега вздрагивает и вытягивается передо мной. Руки по швам, пятки вместе, носки врозь. Я, насупив брови, встаю и начинаю прохаживаться перед стоящим по стойке смирно Эльфи.
  Омега ест меня взглядом, провожая движениями головы.
  Остановившись рядом с ним, я снова ору:
  - Вперёд, шагом марш!
  Эльфи как попало шагает вперёд.
  - Стоять!
  Омега замирает на месте.
  - По команде "Вперёд, шагом марш!" движение начинается с левой ноги. Локоть правой руки при этом, выносится вперёд, а предплечье держится параллельно груди, левая рука выпрямлена и относится назад. Пошёл!
  Картинка омеги в голове Эльфи, повинуясь командам сюзерена, начинает шагать так как положено, по команде поворачиваясь вправо, влево, кругом, останавливаясь и снова начиная шагать. Этакий оловянный солдатик с бессмысленно вытаращенными глазами.
  Да-а. Я иногда просто самая распоследняя сука...
  Насладившись прелестями строевой подготовки Эльфи моргает:
  - О-х-х, оме!
  - Ешь, давай! - толкаю я Эльфи в бок локтём. Пока мы с ним занимались виртуальной строевой подготовкой, принесли заказ.
  Всю вторую половину дня я с Аделькой и Эльфи, оставив Веника под присмотром Сиджи и Юта, занимался поисками подходящего дома, способного удовлетворить мой вкус, не слишком дорогого и поближе к морю - так мне хотелось. Кроме того, улочка должна быть тихой - учитывая бурную ночную жизнь Лирнесса.
  И домик был найден. Ну, как домик, дом.
  Вдоль самого берега проходила улица с небольшой набережной, за которой на белом песке плескались мелкие волны и покачивались прогулочные лодки. Кафе и ресторанчиков на набережной не было - узковата, да, судя по всему, здешним жителям не сильно нравились заведения общепита, что странно для Лирнесса. Улица разветвлялась и на развилке от неё отходила параллельно набережной следующая улочка, мощёная камнем, с живописными каменными домиками и буйно цветущими розовыми цветами деревьями, росшими из огороженных каменными бордюрами микрогазончиков у самых стен домов. И вот на этой-то развилке была извилистая каменная лесенка к дому, стоявшему повыше. Просто таков здесь был рельеф, что дом, предполагаемый к покупке, немного выбивался из общего ряда домов улицы, дом этот такой был не один - недалеко от него стоял ещё один дом, также выбивавшийся из общего ряда улицы. От будущего нашего дома он был отделён небольшим садиком шагов тридцати длиной, а шириной равным дому. А наш дом был Г-образным в плане, длинной стороной он подпирал собой следующую улицу, проходившую выше, короткая сторона как раз служила одной из стенок соседского садика, а внутри этой буквы был свой мощёный камнем дворик, из которого был спуск вниз к Шнорштрассе, так называлась улица по которой нумеровался дом. В углах дворика и вдоль его невысокой ограды стояли керамические кадки с цветами. Белые штукатуренные колонны поддерживали перголу, увитую виноградом, двери и окна смотрели на мир приветливо распахнутыми ставнями, выкрашенными в задорный оранжевый цвет. Сам дом был двухэтажным, хотя и нуждавшимся в покраске. Крыт он был черепицей, причём один из скатов кровли едва на метр возвышался над противоположным краем верхней улицы - таков здесь был перепад высоты.
  В общем, я нашёл то, что меня удовлетворило. Осталось решить вопрос с хозяевами и готово - мы жители Лирнесса.
  Хозяином дома, на наше счастье оказался пожилой одинокий альфа, господин Шеер, тяготившийся содержанием просторного для него дома и мне только чуть-чуть пришлось подправить его желание гипнозом, чтобы он скорее согласился на продажу. К тому же вместе с домом он согласился уступить нам и находящийся ниже дома просторный одноэтажный пристрой, стоявший вплотную к лестнице входа в дом. Всё это счастье нам обошлось в три талера, как по мне - дороговато.
  Покупать дом договорились назавтра, а пока нам надо легализоваться, да и опекунство оформить тоже необходимо.
  Алтарь Силы, ближайший к нам, находился в конце набережной, там, где она кончалась и кусок берега не был застроен, несмотря на дефицит земли в Лирнессе. Люди не решались строить дома и дороги на месте силы. Только вдоль самого берега между высоких каменных бордюров были посажены буйно цветущие какими-то сиреневыми цветками сизо-зелёные растения, росло несколько деревьев, да грунтовая тропинка проходила к ажурной металлической беседке с куполом на четырёх столбах. В центре беседки лежал низкий, едва видимый со стороны, грубо обработанный красноватый камень с частыми белёсым прожилками.
  В рате Синего крейса, где нами было заявлено желание о проведении обряда на Алтаре Силы, к Алтарю силы с нами пошёл искусник, как раз и занимавшийся такими делами и писец с большущей канцелярской книгой. Искусник, господин Армин фон Виг, повёл нас к беседке и, войдя туда, расставил всю нашу толпу вокруг камня, Веника на руках держал Эльфи, а я Сиджи и Юта - сразу обоих, Аделька присутствовал с пустыми руками. Специально я одеваться не стал, да и не во что, поэтому был в своей, ещё замковых времён куртке и таких же штанах, заправленных в сапоги, только кожаный жилет, пробитый на спине кирпичом, одевать не стал. Рожу не прикрывал - неправильно поймут, на голове - шляпа с полями.
  - О чём вы хотели заявить перед лицом Великой Силы? - задал вопрос искусник и усевшийся на принесённую скамеечку за пределами Алтаря писец тут же заскрипел стальным пером.
  - Дело в том, господин Армин, что я хотел бы оформить опекунство над этими людьми, - я указал на Сиджи и Юта, Эльфи с Веником на руках шагнул ко мне ближе.
  - Насколько я вижу, все заявленные люди искусники, вы, оме, тоже искусник. Но назовитесь и я думаю, что Великая Сила не будет против благого дела.
  - Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм к вашим услугам, господин Армин, - кивнул я головой, представляясь и белёсые полосы в камне вспыхнули.
  - Ваша Светлость, оме, - наклонил голову Армин фон Виг, - Великая Сила подтверждает ваши слова. Писец снова заскрипел в книге.
  Я шагнул к камню ближе:
  - Представляю на суд Великой Силы и свидетельствую, что младенец этот является Винрихом Адалвалфом Дитером фон Юалдом, бароном Тилории, подлинность названного титула засвидетельствована имеющимися документами, четырёх месяцев от роду, рождённый в пятнадцатый день месяца нонуса прошлого 856 от создания Схолы года (в Лирнессе года считали от создания Схолы).
  Камень вспыхнул, писец скрипел пером, а я продолжал.
  - Перед Великой Силой заявляю, что я, Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм, добровольно и без всякого принуждения согласен стать опекуном до совершеннолетия и оказывать всяческое покровительство и любую, буде в моих силах, помощь Винриху Адалвалфу Дитеру фон Юалду барону Тилории...
  Снова полыхнул камень.
  - Также заявляю, что дети эти, Сиджи... э-э... и Ют... десяти лет от роду, рождённые, - Сиджи и Ют зашептали мне с двух сторон свои дни рождения, - в пятый день месяца тертиуса 846 от создания Схолы года, - я шевельнул кулёк с Сиджи, - и в двадцать первый день месяца секстуса 846 от создания Схолы года, - теперь шевельнул кулёк с Ютом, - по фамилии...э-э... Аранд, являются искусниками.
  Камень согласно полыхнул.
  Я повторил формулу опекунства над Сиджи и Ютом.
  Великая Сила согласилась и здесь.
  - Заявляю, что Эльфиус Иберг, двадцати пяти лет от роду, рождённый в тридцать четвёртый день месяца октавуса 831 от создания Схолы года, присутствующий здесь, является моим, Ульриха Фрейтага Генриха фон Фалькенштейна, маркиза Аранда, младшего сына Герхарда Фридриха седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм, Личным Слугой о чём есть свидетельство Великой Силы...
  Камень засветился и долго не гас. Видимо, Великая Сила как-то загоняется по Личным Слугам, чем-то они ей важны, раз так камень реагирует.
  Брови Армина фон Вига поднялись вверх, писец оставил своё занятие и тоже таращился на камень.
  Ещё одно. Аделька. Ему тоже нужны документы.
  Камень погас и я продолжал:
  - Заявляю, что Аделаид..., - мнущийся омежка, тихонько, бочком подошёл ко мне и зашептал в подставленное ухо, - Аделаид Венцлау, свободный бонд, тринадцати лет от роду, рождённый в тридцать восьмой день месяца квинтуса 843 от создания Схолы года, добровольно поступил и является прислужником меня, Ульриха Фрейтага Генриха фон Фалькенштейна, маркиза Аранда, младшего сына Герхарда Фридриха седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм...
  Камень полыхнул в последний раз.
  Ну, вроде, всё. Надеюсь, Машке документов не нужно? Она тут, где-то рядом. Наблюдает за нами.
  - Ну, вот, Ваша Светлость, всё окончено. Великая Сила подтвердила ваши слова. Когда желаете получить документы? - обратился ко мне Армин фон Виг.
  - А как скоро они будут готовы?
  - Ну, артефакторы всегда заранее медальоны готовят. У нас в рате всегда запас есть...
  Для тех, кто решает остаться жить в Лирнессе документы одни, для временно приехавших, по торговым делам, для учёбы или лечения, другие. Нам - для постоянного проживания.
  Выдали документы - Эльфи и Адельке круглые серебристые тонкие металлические пластины пальца три в диаметре с ушком для подвешивания. По кругу имя и фамилия, название крейса, а в центре вязь артефактных рун, видимо что-то зашифровано. Нам, искусникам, такие же пластины, только золотистые. Эльфи и Адельку предупредили, что они, как простолюдины, должны всегда иметь при себе эту пластину. Аусвайс по местному. Немцы же кругом.
  Дворянам и искусникам таскать с собой не обязательно. Дворян в вольном городе наперечёт, а искусники все на воинском учёте поголовно и каждый из них лично известен властям.
  - И вам, Ваша Светлость, надо будет на учёт встать. В целительском корпусе, - пояснил Армин фон Виг.
  Здесь я тоже не стал колоться о том, кто я такой. А так, надо, так надо. В конце концов, про демонов никто больше меня не знает.
  - И ещё, Ваша Светлость, в Совете города, да и в Супермум консилиуме периодически бывают... балы, не балы, а званые вечера, что-ли, для дворян, живущих в Лирнессе и искусников. Вам обязательно приглашения присылать будут, - помявшись, видимо впечатлённый моим лицом, сказал Армин.
  - Да я как-то, господин фон Виг, не расположен к подобного рода развлечениям, - начал я отмазываться.
  - Так в том-то и дело, Ваша Светлость, что отказ не предусматривается... Если только отъезд по делам или болезнь...
  Я уж было вскинулся радостно. Болезнь! Вот именно болезнь!
  ... подтверждённая не менее чем тремя целителями, - закончил искусник.
  Обложили. ВолкИ позорные!
  Да у меня просто денег на всё это нет! Я ж, мать его, маркиз, второй после герцога титул! Меня ж одеть... Ох, сука! Тряпки, не тряпки, шелка, не шелка, обувь, не обувь! А украшения! Ага, как в Индии, кольцо (да потолще, потолще!) в левую ноздрю и от неё цепочка в ухо, а сверху на лысину диадема Шиарревская, с алмазами!
  И где на всё это денег взять? На большую дорогу с кистенём? Не поймут, ещё и в тюрьму посадят. Или на острова сошлют. Здесь это быстро.
  Чего-то я так распереживался бурно...
  Мне ж ещё завтра переезжать в дом новый, а потом опять на казнь к оме Лисбету идти... Эх-х!
  Назавтра с утра, нанятые носильщики приволокли в дом по Шнорштрассе 8 все наши пожитки. Бывший хозяин уже съехал, только внизу, в чулане оставались кое-какие вещи - сказал, заберёт потом. И вот я в своём доме. Аделька, Эльфи, Сиджи, Ют не могут удержаться от восторга. Бегают с этажа на этаж, хлопают дверями комнат. И уже успели надуться друг на друга - комнаты не поделили. Машка тоже высказала одобрение новому жилищу - рядом причал и у старичков-рыбаков, что удят удочками мелкую рыбёшку прямо с причала, можно поклянчить свежей рыбки. А уж прибедняться наша Машенька умеет просто виртуозно!
  А нам надо обживаться: посуда, мебель, одежда. Хорошо бы и ремонт сделать. Внутри и снаружи. Да и с охраной дома надо подумать. Преступности, конечно, в Лирнессе нет, но если залезут, будет обидно. До слёз.
  Договор со Службой очистки на коммунальные услуги. Налог на недвижимость... А, нет, с этим послабление - я, как искусник, от налога освобождён - всё таки Лирнесс город искусников.
  Между нашим домом и соседним, за номером 7 по той же улице, уже упомянутый садик. Окон из нашего дома в него нет - и правильно, нечего пялиться на чужую собственность.
  Это я про что? Хорошо бы прикупить этот садик у соседей. Венику на рекреацию. Да и вообще. Посадить чего можно. А то тут кругом цветы, да цветы, инда надоело. А вот лучку свежего, петрушечки там, укропчику прямо с грядки. Чего уж лучше! Да и беседку опять же, на воздухе-то морском. Чай пить на закате... Ага, а ещё мост выстроить от края до края залива и чтобы по мосту всё лавки, да лавки, а в них купцы. И всё нужные крестьянам товары продают. Лепота... А можно башню выстроить, так чтоб из неё Москву было видно, и вечерами на самом верху чай пить... Точно... Именно то, что нужно...
  Но с соседями поговорить стоит.
  Пока хлопоты переезда, пока Эльфи и Аделька бегали на рынок, покупать самое необходимое, пока то да сё... Подошло время идти к оме Лисбету. Охо-хо-нюшки!
  Пошли вместе с Эльфи... Решил не прятаться от Лисбета - это я про глаза. Я теперь маркиз. Официально. Опекун всей своей мелочи. Большой человек...Да...
  - Оме, я виноват перед вами, - начал я каяться прямо с порога, - я очень виноват. И...
  Шут гороховый, бля.
  Лисбет полыхнул эмоциями. Милое существо приняло всё за чистую монету! Да тебя, что в жизни никогда не обманывали, что ли? - резануло мне по сердцу - я увидел его непосредственную реакцию. Тебе лет-то сколько? И ведь, что самое... да даже слова не подобрать! Он ведь себя винит!
  Читать я его не читаю - он искусник, но оме настолько чист в своих эмоциях, что только дурак не увидит и не почувствует.
  Горло перехватило.
  - Оме Лисбет, - тихо прошептал я, утратив весь свой запал приколиста, - я не смог прочитать ваши рекомендации...
  Рука моя несмело поднялась и дотронулась до мягкой лапки оме, которой он в волнении, в неподдельном переживании за меня, схватил себя за рубашку на груди, ближе к шее.
  - Не переживайте так, оме! Очень хорошо, что вы пришли! Проходите скорее, мы сейчас вам поможем! - Лисбет с жаром схватился сразу обеими руками за мои, дрогнувшие от его прикосновения руки и посторонился, пропуская меня в дом, - проходите в смотровую. Простите меня! Это я виноват! - продолжал омега не отпуская и ведя по дому.
  Кается. Это я заставил! Стыдно-то как! Уши мои раскалились так, что хоть прикуривай.
  - Эльфи, молчи! - одёрнул я попробовавшего было что-то говорить Личного Слугу шедшего за нами.
  - Лени! Сигилд! Господа! - крикнул куда-то вперёд Лисбет, - Это тот самый оме пришёл! Я вам о нём говорил!
  В смотровой со стульев поднялись два омеги-целителя. Один постарше, другой помоложе. Внимательные симпатичные лица. У того, что постарше со следами былой красоты, чем-то он мне Хени напомнил.
  - А! Вот кто так побеспокоил нашего Лисбета! Ну что же вы, оме. Сами целитель, а прибегаете к помощи других? - начал старший.
  Тот, что помоложе с симпатичным лицом, сложив руки на груди, молчал, внимательно меня разглядывая.
  - Ну что вы, господа! Нисколько он меня не побеспокоил, - эмоционально возразил Лисбет и на лицах обоих целителей появились улыбки.
  - Я не целитель, господа, - заявил я серьёзно (всё равно рано или поздно мои способности искусника раскроются, да хотя бы по причине того, что я не смогу зарегистрироваться в Корпусе целителей).
  Улыбки сползли с лиц сразу всех, кроме Эльфи, присутствующих в смотровой.
  - Не может быть! - воскликнул старший, - Он не обманывает! Но это невозможно! Так не бывает! Или вы не оме?
  Я половинкой задницы сел на высокую кушетку, откинул с лысой головы шляпу на затылок, свесил ногу, снял очки и уставился чудовищными драконьими глазами на омег:
  - Так бывает, господа... бывает...
  Зашелестело и тело Лизелота, помощника и медбрата оме Лисбета осело на пол, зазвенели упавшие инструменты, белое покрывало, ещё что-то.
  Шум, грохот, в шкафчике с лекарствами разбилось стекло...
  Шевельнув рукой, я собрал осколки в кучку и, посторонившись, уложил поднятое телекинезом тело омеги на кушетку.
  - Ego mentis, iudices (я менталист, господа). Dominus Lisbeth, quaere ammoniaci illic (господин Лисбет, поищите там нашатырь).
  Пафосно, правда? Люк, я твой отец и всё такое...
  Лисбет бросился к покосившемуся шкафчику, разыскивая необходимое.
  Завоняло и Лизелот, глубоко вздохнув и поморщившись открыл глаза.
  - Как ты, солнце? - спросил я, повернувшись к нему.
  Лизелот молча обессиленно прикрыл глаза.
  - Oh, ome, prohibe! Malum sentit! (Оме, прекратите! Ему плохо!) - это уже Лисбет. На меня сердится. Щёки раскраснелись, губы приоткрыты, за ними видны белоснежные ровные зубки. Рассерженный, он ещё прекраснее. А я снова его обидел!
  - Multum interest, iudices. Ipsum. Bene, ad quod vocati sumus descendamus.(очень интересно, господа. Очень. Ну, что же давайте приступим к тому, ради чего нас позвали) - это высказался тот целитель, что помоложе.
  Отлевитированный мной Лизелот, полулежал без сил в кресле, а меня раздели догола и уложили на кушетку. Щупали, толкали, магичили и тыкали руками, прикладывали уши к груди и спине, заставляли присесть, встать на одну ногу, тёрли пальцами след от печати подавления на загривке, полезли заглядывать в рот, в нос и уши, заволокли в гинекологическое кресло и заглянули в таинственные глубины моего организма. Даже по очереди залезли рукой через расширитель! Измеряли рост, тыкали иголкой и стучали молотком по локтям и коленям, бесцеремонно мяли пустую мошонку и обнажали головку члена. Задавали вопросы, как, когда, откуда. На некоторые из них, я таинственно молчал. Наконец, унялись и начали совещаться между собой, нисколько не стесняясь моего присутствия.
  Мне оставалось только встряхнуться, как курице после того, как её петух потопчет. Истыканное, измятое руками тело ныло, жопа, после неоднократных посещений шаловливых ручек докторов болела. В ушах нестерпимо чесалось.
  - Ome, eni oportet te in domo mea manere. Saltem unius diei. (Оме, вам необходимо остаться в моём доме. Хотя бы на один день) - оме Лисбет, умоляюще сложив ручки на груди, начал меня уговаривать.
  Нет! Ни в коем случае!
  - Quare, ome? Valde sum potens cras venire. (Зачем, оме? Я вполне способен прийти завтра).
  Целители переглянулись.
  - Ome, opus est investigationem aliquam facere.(оме, нам надо провести кое-какие исследования), - сказал самый старший.
  - Bene, ome. Hoc ergo faciamus, hoc nunc bibe, et mane sine ientaculo huc veni.(Хорошо, оме. Тогда давайте сделаем так, вы сейчас выпейте это, а утром, не завтракая, придёте сюда), - предложил симпатичный Лени (тот, что помоложе), чуть придержав за руку Лисбета, как будто порывавшегося что-то сказать.
  И вот царапнуло меня что-то...
  А выпив пару глотков сладковатой густой жидкости, сознание моё уплыло...
  
  
  
  Глава LXV
  
  - Подай зажим...
  Звякнуло.
  - Тампон...
  Голову дёрнуло болью.
  -...Ещё тампон...
  - Зажим...
  - Шейте, оме...
  Где-то над бровями защипало... мразотный звук протягиваемого через кожу кетгута...
  Больно... ох, как больно...
  - Он чувствует!
  Голова безвольно покачивается под бесцеремонными руками целителей, кромсающих и штопающих раны.
  Гремят железки хирургических инструментов... Воняет кровью и какой-то химозой...
  Я провалился в свой (теперь уже мой навечно) измученный и побитый жизнью девятнадцатилетний организм - надо обезболиться. Если они не могут.
  Полыхающие огненным пламенем дискомфорта нервные окончания сразу видны. Голова будто кипятком облита. Потихоньку унимаю буйство ноцицепторов. Вот. Так... Сразу стало легче.
  Видимо целители решились на пластическую операцию на голове и сейчас иссекают рубцовую ткань, из-за которой обычно и образуются шрамы.
  -...шем же вы меня нафоили? - сиплю пересохшим горлом.
  - Оме! Не переживайте, оме! - лапка Лисбета, его тёплая ручка хватает меня за безвольно лежащую руку.
  - ... я офесфолил сефя... издефайтесь...
  - О! Тогда мы и тело посмотрим..., - жизнерадостным тоном высказался симпатичный целитель, Лени, по-моему.
  - Тефя не Рифеншталь зофут? Посмофрит он...
  Лени радостно хохотнул.
  - Походи, Пилюлькин, я тебе отомхшу... И.., - я закашлялся, голова неловко качнулась и над бровью что-то щёлкнуло.
  - Оме! Вы нам иглу сломали! - воскликнул Лисбет.
  - Пить дайте, изверги..., - шепчу из последних сил.
  - Сейчас!
  Ко рту поднесли носик поилки.
  О! Масала! Давно забытый вкус. Помнится, давали мне её раз в день, когда лечили в замке...
  Комок блаженства прокатывается по пересохшему горлу.
  - Мстя моя ужасна будет, - заканчиваю я начатую фразу.
  Ладно уж... это я так... нервы просто и обидно, чёрт возьми - взяли и неспросясь разрезали всего.
  - "Эльфи, ты где, солнце моё закатное?" - запросил я омегу по телепатической связи.
  - "Чего это закатное-то, оме?" - недовольно буркнул он.
  - "Сядешь ты у меня скоро... Ладно, это всё лирика. Ты где?"
  - "Дома я, меня целитель ваш домой отправил, сказал, вы там останетесь".
  - "Мне тут ночевать придётся. Разрезали меня всего. Адельку пришли, а сам присмотри там за всем".
  - "Опять? Вы опять, оме?"
  - "Да говорю тебе - резали меня. Операцию делали. И вообще, что за тон такой? Вернусь - не миновать тебе тайной комнаты!".
  - "Ох, оме, ну что с вами делать? Ладно, пришлю Адельку".
  - "То-то же. Смотри у меня. Веника там с Сиджи и Ютом обиходьте. Аделька пусть поможет. Потом его ко мне. Ладно, давай, до связи".
  Меня ещё долго резали и кромсали, за ушами и под челюстью сделали разрезы и натянули кожу лица.
  Завершив операцию, забинтовали всё лицо, оставив щели только для рта и носа.
  - Теперь как попка у младенца будет, - высказался целитель, тот который старше, Сигилд.
  - Что, такая же целлюлитная? - мне тут же на ум пришли картины великих итальянцев.
  - Ну, что вы, оме, гладенькая, как яичко. Мы вас, оме, ещё и в качестве рекламы использовать будем, - я чувствовал, что Сигилд улыбается.
  - И денег заплатите?
  - За что это, оме?
  - Ну, за рекламу платить положено.
  - Кем это положено? - недовольно высказался Лени.
  - Лени, перестань, оме было больно, мы его без спроса прооперировали, - вмешался Лисбет в диалог, грозивший вылиться в перепалку, - простите нас, оме, мы вас не спросили, но...
  - Что, боялись, что я откажусь? - пробурчал я - действительно, захотели и разрезали.
  - А я тебе говорил, Лисбет, вечно ты..., - начал было Лени, но замолчал.
  Выражений лиц я не видел - энергетическое зрение его не передаёт, а вот фигуры целителей - переливающуюся всеми цветами радуги и отдающую в синеву удовольствия фигуру Сигилда, фигуру Лени с желтеющей недовольством головой и также полыхающую многоцветьем, но только с преобладанием желтизны, фигуру Лисбета.
  Лисбет, очевидно, стараясь не доставлять мне беспокойства, метался между Сигилдом и Лени, молча хватал их за руки, отчего цвета фигур целителей менялись, становились спокойнее.
  - Оме, мы сейчас вам поможем, Лизелот проводит вас в палату, вы там отдохнёте, - заворковал Лисбет и мне действительно стало спокойнее.
  В доме оме Лисбета, как практикующего целителя, помимо смотровой, она же операционная, была ещё и двухместная палата, соединённая со смотровой дверью.
  Опираясь на худощавое, но неожиданно крепкое плечо медбрата, я дошёл до палаты и меня осторожно уложили на кровать. Лизелот тихонько прикрыл дверь.
  Окно было распахнуто, в комнату слабый ветерок доносил ароматы цветов, шелест листьев, пахло так сладостно, как у нас бывает весной, когда цветут сады и светлая полупрозрачная тень яркого солнца, падает на лицо сквозь покрытые крупными бело-розовыми цветами ветви яблонь. Едва слышно гудят пчёлы и их возня с цветами сливается в какой-то постоянный негромкий гул, пропадающий с закатом солнца...
  - ... Лисбет, это в последний раз..., - донёсся до меня обрывок разговора, недовольный Лени выговаривал оме Лисбету, - ты тратишь наше и своё время, а потом... - голоса удалялись дальше и дальше и я уже не слышал, что с Лисбетом бывает потом.
  А Лисбет-то, похоже как, благотворительностью занимается.
  Открылась дверь, целитель зашёл в палату, сел на стульчик рядом со мной. Помялся, похрустел суставчиками пальцев. Голова его желтела.
  - Оме..., - почти прошептало это чудо, - как... как вы себя чувствуете?
  Ну, вот что ему сказать?
  Преувеличенно бодро высказать, что никогда ещё мне не было так хорошо и настроение особенно улучшилось после того как меня напоили снотворным, а я очнулся не вовремя?
  Или просто утешить без всяких выебонов?
  Выйдя из детского возраста, человек настолько обрастает бронёй чувств, что когда сталкивается с неподдельной искренностью, ему бывает трудно поверить, что это настоящее, что искренний человек таков, каков он есть. Таких людей очень мало, но именно Лисбет каким-то невероятным образом остался без этой брони и Великая Сила хранила его, а он жил в мире, с детской непосредственностью воспринимая окружающее и людей. Люди, чувствуя это, по крайней мере, его пациенты, учителя и коллеги, берегли его по мере сил и возможностей.
  - Вы знаете, оме..., - внутри меня сладкая парочка - Шут и Палач, насторожились, я нашарил ручку Лисбета и его пальчики неожиданно сильно сжали мою руку, желтизна в его голове чуть уменьшилась, - вы знаете... Я хочу поблагодарить вас, оме.
  На меня пахнуло иланг-илангом.
  - Но деньги я вам всё-таки отдам, - неожиданно закончил я.
  В конце концов, я пока ещё в состоянии расплатиться за собственное лечение.
  - Нет, оме.., - дёрнулся в моей руке Лисбет.
  - Вы знаете, оме..., - раздумчиво начал я говорить, - вы ребёнок... Да, оме, да. Ребёнок. Красивый, очень умный, открытый, искренний..., но ребёнок...Если вы мне не верите, загляните внутрь себя, оме, ответьте сами себе, почему вы поступаете так или иначе... И вы со мной согласитесь...
  - Но... а...
  - И у меня к вам предложение. Детское. Помните, оме... в детстве, во сне вы летали...
  - Ой, да... летал, - Лисбет повернулся ко мне всем телом.
  - Хотите полетать? Как в детстве, только по-настоящему? А?
  - Н-но... как?
  - Я же менталист, оме... помните?
  - А... да..., - Лисбет, переключенный мной на полёты, отвлёкся от переживаний за меня.
  - Вспомните, оме, вам ведь наверняка говорили про способности менталистов?
  - Говорили, конечно, но...
  - Одна из этих способностей, помимо всяких штучек с мозгами - это левитация...
  - А... Но...Господин Максимилиан... он в схоле один единственный менталист... Он не показывал нам таких способностей, оме, - выдал Лисбет.
  О как! Оказывается, в схоле Лирнесса есть менталист!
  А мне все тут встреченные искусники твердили о редкости такой специализации, а оно вон как, оказывается. В схоле менталист есть.
  - Он просто не хотел..., - мягко отвечаю я, не выпуская руки Лисбета.
  Оме Лисбет, сидя около меня, вздохнул:
  - Ну, может быть. Он уже старенький у нас.
  - Наверное, в этом всё дело, - соглашаюсь я с целителем.
  Мы опять помолчали.
  - А скажите, оме..., - начал я.
  - Да-да, оме, да, - с живостью откликнулся Лисбет, - спрашивайте.
  - Вот, вы меня лечить взялись, диагноз там, план лечения, но так и не спросили кто я такой. Почему?
  - Ну, оме, тут всё просто. Вы - искусник. Значит, просто так в Лирнессе не появились бы. Власти о вас и так знают. А в целях сохранения врачебной тайны искусников, мы, целители, имён не спрашиваем.
  Лисбет замялся и, не выпуская из моих рук своей руки, теребил пальчиками подол врачебной куртки в которую был одет:
  - А... оме, если вам не будет так трудно... Нет, если вы не хотите, то не надо!
  - Что? - умилился я, видя такое неподдельное чувство смущения, - говорите, оме...
  - Как... вас зовут? - выдохнул Листерин.
  Ох-х... Мог бы - руку оме бы поцеловал. Но не могу - морда забинтована. Поэтому просто поднёс изящную ручку омеги ко рту и подышал на неё тёплым воздухом. Лисбет не сопротивлялся.
  - Ульрих... меня зовут...
  Между нами возникла неловкая пауза.
  Пауза тянулась и тянулась. В воздухе сильнее запахло иланг-илангом. Не духи это... наверно...
  - Оме, - шепчу я, - у вас умопомрачительные духи.
  - Д-да... мне говорили, - Лисбет пытается тихонечко вытянуть свою ручку из моих, я не пускаю, - но здесь дело в том, что мой метаболизм... он, - оме упорно тянет руку к себе, - он просто усиливает запах. Когда я волнуюсь...
  Ладно, забирай.
  Оме облегчённо выдыхает и плотнее усаживается на стульчике. Руки у меня чешутся просто невыносимо. Не в прямом смысле, конечно. Вот так бы и схватил его...
  В дверь дома оме Лисбета постучали...
  Аделька пришёл.
  - Ой, оме, мне пора, - засобирался целитель, - ко мне пришли.
  - Это ко мне пришли, оме. Мой прислужник. Но..., оме, я хотел бы вас попросить. Если вам не трудно. Я оплачу. Посмотрите его. В своё время ему ставили кольповагинит...
  - Ой, да посмотрю, конечно, - легко, мне показалось даже с каким-то облегчением, откликнулся Лисбет.
  Оме выскочил из палаты. В смотровой раздались голоса. Лисбет разговаривал с Аделькой, расспрашивал о чём-то. Слов не разобрать. Сквозь стену видны только силуэты. Оме Лисбет сидит за столом, Аделька рядом на стуле. Поговорили. Вот целитель повёл Адельку в угол. Там кресло гинекологическое (или как оно тут называется? Омелогическое?). Аделька разделся ниже пояса, забрался на кресло, оно повернулось вверх, задирая ноги омежки выше. Лисбет и Лизелот рядом с креслом. Гремят зеркалами, расширителями.
  Затем Лисбет водит загоревшейся в энергетическом зрении рукой над животом Адельки... потом Аделька и следом целитель перемещаются на кушетку. Аделька стоит на четвереньках и целитель водит горящей рукой над его копчиком.
  Вообще интересно наблюдать как Лисбет лечит. Энергия, идущая из рук целителей какая-то другая, не такая, как у остальных искусников. Она даже по цвету отличается. У меня, например, моя энергия синеватая. Мастер Фольмар, когда мы с ним занимались в замке, тоже окутывался синеватой энергией. Разница была только в насыщенности цвета. А лечебная энергия зелёная. И эта энергия, в отличие от синей, спокойно, минуя барьеры тела, проходит внутрь и раскачивает прежде всего энергетический баланс тканей, насыщая их, а затем, это можно даже заметить, происходит своеобразный энергетический скачок в органе, подвергающемся лечению. Он, вытягивая жизненную силу из окружающих тканей, сам начинает слегка светиться, чем, судя по всему, и характеризуется исцеление.
  И сейчас, после воздействия мастера Лисбета, матка омежки полыхала зеленью. Зелень волнами проходила к яичникам и возвращалась обратно. Контуры этих органов были чётко видны. Воздействие, в целом, не прошло бесследно. Голова Адельки, склонённая к кушетке, начала разгораться краснотой сексуального возбуждения. Ещё бы! Кровь прилила к матке и влагалищу и сейчас до Адельки стоит только дотронуться, как он кончит!
  Зелень лечебного воздействия охватила и простату, и семенники, и яички омеги. Аделька кусал губы, пытаясь не стонать от наслаждения, а мастер Лисбет не прекращал, продолжал накачку энергией и теперь уже все органы малого таза омежки полыхали зеленью. Мочевой пузырь Адельки начал сокращаться, его сфинктер едва удерживал накопленное. Почувствовав, что омежка вот-вот обмочится, Лисбет отпустил его в туалет. Отсвечивая в моём зрении красной головой, тот побежал и едва успел присесть в туалете. Потекло.
  - "Аделька, мыться ступай!" - протелепатировал я омежке.
  Тот, сидя на горшке и сливая накопленное за время лечения, вздрогнул, получив от меня указание - оме видит и слышит всё, что с ним происходит!
  Лисбет, закончив лечение моего прислужника, вернулся ко мне в палату.
  - Оме Лисбет, ему бы помыться надо. Своим воздействием вы его практически до оргазма довели.
  - До чего довёл?
  - До оргазма... Кхм... Вы же целитель, оме. Должны знать.
  - Да вот, - оме развёл руки, - как-то не довелось. Не преподавали нам... А что вы называете оргазмом, оме Ульрих?
  - Оргазм, оме... Это... Ну, вот представьте. Альфа. Вступил в половую связь с омегой. Произошло семяизвержение. Так? Так. Во время семяизвержения ему было приятно. Вот это чувство удовольствия и называется оргазм. У альф. При этом чувство наслаждения в процессе совокупления или онанизма, как правило, нарастает и завершается семяизвержением.
  - Пока понятно, оме.
  - Теперь про омег. У омег двойной набор половых органов. Есть и муж... кха-кха... альфовские, есть и омежьи. И вот, после того как у омеги появляется истинный, он становится фертильным, то есть способным к оплодотворению и вынашиванию плода. Но это про детей. Оргазм же, оме, то есть способность получать удовольствие от полового акта или его имитации от фертильности не зависит. И способность получать оргазм у нас - здесь, - я осторожно дотронулся до забинтованного виска, - но на сегодня пока хватит. Об оргазмах омег и их разновидностях предлагаю поговорить позже...
  В палату вошёл Аделька:
  - Оме Ульрих, я тут...
  - Иди, Аделечка, тебе покажут, где помыться можно, - повернул я забинтованную голову в сторону омежки.
  Тот вышел за Лизелотом, позвавшим его в душ.
  - Как вы с ним: Аделечка, - отметил оме Лисбет.
  - Тяжёлая судьба у мальчишки..., - выдохнул я, - да если и я ещё буду его гонять и в хвост и в гриву...
  - А что такое, оме? - глаза Лисбета загорелись любопытством.
  - Да так... Подобрал я его когда он уж жить-то не хотел... Подлечили, как смогли. Он ведь из крестьян. В общем, в их деревню приехал купец какой-то. Сами понимаете, оме, кто купец и кто мальчишка крестьянский. Короче говоря, изнасиловал тот Адельку нашего... Да...
  Передо мной встали расширенные от ужаса и наполненные слезами, глаза омеги: "Нет, не надо!"
  - Целых два крейцера заплатил за "услуги"...
  Оме Лисбет в ужасе схватился ладонями за щёки.
  - Отец мальчишку выпорол кнутом - дескать, не лезь на глаза. Замуж, естественно, уже никто не возьмёт...
  - Оме, где такое происходит, почему глава рата не следит? Надо обязательно в Совет города сообщить. Как насильника зовут Аделечка знает? - Лисбет кинулся ко мне с целой кучей вопросов.
  Я сел на кровати и (наконец-то!) и дал волю рукам. Сграбастал омегу в охапку и прижал к груди. О-х-х. Как давно я этого хотел!
  Лисбет, под воздействием эмоций позволивший провернуть мне эту "операцию", как маленький ребёнок устроился у меня на коленях, прижался щекой к ключице и, положив ладошку мне на грудь, тяжело вздохнул:
  - Всё-таки надо в Совет города сообщить...
  - Это не здесь было..., - прошептал я, уткнувшись губами в макушку омеги, - далеко. На севере...
  - Ну, вот..., - продолжал я повествование на невысказанную просьбу Лисбета, - а потом он в город с обозом решил идти. С возчиками - они рыбу мороженую везли, сами понимаете, оме, как расплачивался...
  Лисбет, не в силах сдержать эмоции, всхлипнул.
  - Оме Лисбет, - я уткнулся в его макушку, - за лечение и консилиум вам большая благодарность, я обязательно с вами расплачусь, но если вы будете так реагировать на наше с вами общение то, мне кажется, нам не стоит больше встречаться... (о как! завернул, так завернул).
  - Нет-нет, оме Ульрих, прошу вас! - омега ладонями размазывал по щекам слёзы, - Нет, оме... Всё, я успокоился..., - он шмыгнул носом, - успокоился...
  - Так вот, - продолжал я, вколачивая гвозди жестокости к чувствительную душу Лисбета и сам удивляясь тому, что пережил Аделька, - он там по базару нищенствовал ходил, за кусок хлеба отсасывал кому ни попадя... И били его... и поморозился весь... Только что помоями не обливали...
  - Какие люди..., какие жестокие люди! - воскликнул Лисбет весь взъерошившись, как мокрый воробей, - какие жестокие люди, - он несильно стукнул кулачком мне в грудь и снова привалился ко мне.
  - А тут я... весь такой из себя... иду, в общем, ну, и смотрю - вещь кто-то хорошую выкинул, - Лисбет нахмурил бровки стараясь понять, о чём я говорю, - Нагнулся, поднял, смотрю - Аделька!
  - Ох, оме! - улыбнулся Лисбет, снова уже ласково попытался толкнуть меня кулачком в грудь и, вдруг, до него дошло, где и как он сидит!
  - Вы его не пытайте, оме Лисбет, всё равно ничего не расскажет, - попытался я удержать попробовавшего вылезти из моих объятий омежку.
  Не буду же я уточнять, что Аделька никому ничего про нас (и себя в том числе) не расскажет под моим гипнотическим внушением. И Эльфи тоже никому ничего не расскажет...
  - Хорошо... не буду, - Лисбет всё-таки выбрался и снова сел на стульчик у моей кровати.
  - Оме Лисбет, скажите мне, пожалуйста, как долго мне ходить в бинтах? - решил я выяснить важные для себя обстоятельства и заодно перевести внимание впечатлительного омеги в профессиональную плоскость.
  - Ах, оме, ну что вы так переживаете? Завтра придут целители Лени и Сигилд и мы с ними снимем бинты. Вам у меня только одну ночь переночевать придётся... Не дети же у вас там маленькие остались...
  - Вы правы, оме, именно маленькие дети и остались.
  - Ах, оме, - Лисбет вспыхнул как маков цвет, - простите меня, я сам себя за это не люблю... Моя порывистость... она уже не первый раз со мной такую штуку играет. Но, оме вам надо здесь побыть! Не уходите, оме! Пожалуйста!
  Полыхнуло ярким светлым тёплым праздничным ароматом иланг-иланга.
  В очередной раз искренность и полное отсутствие какой-либо рисовки и притворства в поведении оме Лисбета заставили меня делать то, чего бы и не надо. Это я о том, что мне надо держаться подальше от него. Я на самом деле монстр. Эльфи прав. И то, что мир послал мне чудо... Хотя, если проанализировать... Я задумался, а оме Лисбет сидя рядом со мной принялся рассказывать о своей целительской практике в Лирнессе.
  Мне ведь мир неоднократно посылал подобные чудеса. Просто я, погружённый в свои проблемы, не мог их разглядеть (или не хотел?). Да те же Янка с Оле. Как же! Прислуга! Кто они и кто я? Для мира нет социального статуса. А вот люди, обезьяны, постоянно меряются пиписьками...
  - ... а потом я этот домик купил..., - слышался голосок Лисбета.
  Догадка моя верна - я их не хотел и мир убивал их. На моих глазах. Чтобы мне было стыдно (по выражению Лисбета). Это были омеги, между которыми и мной не было никакого психологического расстояния. Сейчас с Эльфи и тем же Аделькой, такое расстояние есть. И каждый раз мир снова пытается подвести мне новых и новых омег. Теперь вот - Лисбет. Но вот с ним ситуация другая - психологическое расстояние есть с его стороны (ну, по крайней мере пока), а не с моей... А значит... Это, получается, мир меня куда-то ведёт?..
  Аделька с мокрыми волосами в сопровождении Лизелота вошёл в палату.
  - Аделечка, ты сегодня вот здесь спать будешь, рядом с твоим оме, - Лисбет повернулся к вошедшим и указал на вторую кровать, - ты ему помоги, хорошо? Покушать, в туалет, ко сну разденешь, душ поможешь принять... Лизелот, пойдём, - целитель поднялся со стула.
  - Оме Лисбет, скажите пожалуйста, каковы результаты лечения нашего Адельки? - задал я интересующий меня вопрос (собственно, ради этого я Адельку и вызвал).
  - Ну..., оме, кольповагинит действительно был поставлен верно... Я провёл лечение, но необходимо ещё два сеанса. Делать надо через день. Впрочем, я всё это распишу в карте.
  - А прогноз?
  - После третьего сеанса посмотрим, но думаю всё у... Аделаид, верно? Всё у Аделаида будет в порядке.
  - Нам на воды советовали съездить, - вспомнил я совет мастера Дитриха из Майнау.
  Лисбет, к тому времени стоявший около Адельки, ласково взъерошил его ещё влажные после купания волосы:
  - Аделаид, какой у вас оме заботливый...
  Аделька вспыхнул.
  - На воды? Конечно можно поехать. Воды пока ещё никому вреда не принесли. Я в карте напишу какие воды вам подойдут, - повернулся ко мне Лисбет.
  - Оме, у вас есть веранда или беседка в саду? - спросил я уходящего целителя.
  - Да, конечно, Лизелот покажет.
  - Оме, у вас этот вечер свободен? - набиваюсь я в собеседники.
  - Ах, оме, конечно. Свободных вечеров у меня полно, - с готовностью откликается Лисбет.
  - Тогда, может быть, мы проведём его вместе?
  - Я посижу с вами, оме, - эхом откликается Лисбет и выходит из палаты.
  -Ну-с, Аделька, рассказывай, как тебя лечили, - начинаю я приставать к омежке с каким-то подтекстом (вот ведь! Чувствую его - подтекст этот. Видел, как Аделька кайфовал и - на тебе!).
  - Там, это, оме... так горячо было, - Аделька стоит передо мной, сидящим на кровати, смущается, - вот здесь, - он прикладывает ладошку к низу живота.
  Несмело садится на кровать рядом со мной. Я протягиваю руку и привлекаю его к себе.
  - А потом... так забилось всё... там, внутри... И мне так хорошо было... Это ведь неправильно? - поднял головку приникший ко мне омежка.
  - Что, маленький? - ерошу я его волосы.
  - Ну..., что мне хорошо было? Мне никогда так не было...хорошо...
  - Так и должно быть. Там же всё для этого и создано. И ещё деток рожать... Вот подрастёшь и отдадим тебя замуж...
  - Нет, оме! Я с вами... Я у вас жить хочу! Не надо меня замуж!
  Ага! Ага! Погоди, пройдёт пару лет и сам запросишься. Но, пока...
  - Ну, хорошо-хорошо. Не хочешь, не отдадим. Будешь с нами жить...
  Я наклонился и ткнул губами Адельку в макушку.
  Тот затих у меня под боком.
  - Оме, - прошептал он через некоторое время, - а вот...я... вот спросить хотел...
  - Спрашивай.
  - Вы вот меня сейчас поцеловали... и Эльфи обнимаете... Вы - Ваша Светлость, маркиз Аранда, а я кто? И Эльфи тоже... я простолюдин... и Эльфи... А вы с нами...
  - Я открою тебе, Аделаид Венцлау страшную тайну, - заговорщицким шёпотом начал я.
  Аделька встрепенулся под боком и вытаращил на меня глазёнки.
  - И ты, и Эльфи, вы - свои, - пафосно продолжил я, - А своих я всегда поцелую в макушку... И обниму..., - я дотронулся указательным пальцем до носа Адельки.
  - Расскажи лучше, что там у нас? Как мелкий? Как Сиджи и Ют? Машка чем занята?
  - Господин барон? Он, оме, поспал днём, а потом... кормили мы его, да ведь он не сидит без вас, даже на руках... кричит, вырывается, спит плохо. Сиджи и Ют в комнате, внизу, пока на полу. По дому-то они летают, а на улицу пока боятся. Вдруг увидит кто?
  - Это правильно... Вот вернусь, протезы им сделаем. Сами ходить будут.
  - Я тоже внизу живу. Так Эльфи сказал. А ваша спальня наверху. И кабинет. И гостиная там же.
  - А Эльфи-то где жить собрался?
  - С вами, оме... Ну, он так сказал...
  Не-не-не. Не надо мне этого счастья. Ну, ладно, пока пусть так. Приду, сам разберусь, кто и где жить будет.
  - Кухню-то проверяли?
  - Да, оме, плиту топили. Вроде горит. Вода тоже течёт. И на кухне и в туалете. И в ванной есть... Но там дрова нужны...
  Ага, это как у Хени и Дибо было - титан для подогрева воды.
  - А Сиджи говорит, что нам дрова не нужны будут, он, говорит, пирокинезом всё сварить сможет. И помыться тоже...
  Ну, это логично. Опять же дрова денег стоят.
  - А Машка, оме... уже от соседей приходили, спрашивали, чья кошка. Она там к кому-то на участок забралась. Соседского кота подрала... Я её и на причале видел... У лодок... Там, дальше по улице старенький омега живёт, у него собачка такая, маленькая. Лает всё время... Ну, и прошёл он с собачкой этой мимо лестницы нашей. А там Машка сидела, на ступеньках. Собачка кинулась на Машку лаять. А та ей так лапой наподдала, оме! Ух! Собачка со ступенек вниз полетела, визжит, оме этот старенький орёт! Дескать, кошка ваша мою собаку убила! Она денег стоит! Буду, дескать, в рат жаловаться! Вас, кричит, выселят отсюда! Тут, кричит, приличные люди живут! А вы, кричит, разбойники! И кошка ваша, тоже разбойник! С большой дороги, кричит! А Машка, не поверите, оме, слушала, слушала, спину выгнула, да как заорёт, да громче оме этого! Я и не знал, что она так может, оме! Собачка прямо там лужу напрудила! Оме этот её схватил, да к себе! Мальчишки соседские смеются!
  - Да-а... Какая бурная жизнь...
  - Из рата, оме, приходили. На наш дом значок повесили. Это, говорят, так положено. В том доме, в котором искусники живут, значок должен быть. Это чтобы, если что, то от рата нарочный прибежит с оповещением... и для почты... и для налогов проще...
  - Понятно...
  - И письмо там принесли. Вам. От Совета города... Мы читать не стали... Вас, оме, ждёт. Конверт большущий, с печатями...
  Быстро они тут! Только вчера я у Алтаря силы раскрылся, а уже Совет города в курсе. И чего хотят, интересно?
  Поделившись последними новостями из жизни нашего клана Арандов, Аделька был отправлен в кровать и под моим воздействием заснул.
  Пусть поспит, ему нужно.
  Я тоже вытянулся на кровати. По привычке попробовал закинуть руки за голову, но вовремя вспомнил, что голова моя сейчас не в том состоянии - перебинтована. И пришлось просто размышлять. Без участия рук. Куда, всё-таки меня мир ведёт? Или это Великая Сила?..
  Вечером Аделька повёл меня по незнакомому дому на ужин. Стол был накрыт на четверых. Будут гости? Об этом я и спросил оме Лисбета. Но тот сказал, что он сам из простой семьи и привык, что за столом сидят все вместе.
  - Но если вам, оме, это неприятно, то, оме, прошу вас потерпеть. Ведь и Аделаид ваш - мой пациент. А я не делаю различий между пациентами.
  - Да нет, оме Лисбет, я наоборот, полностью разделяю вашу точку зрения...
  - Вы знаете, оме Ульрих, у нас и в схоле и в Совете города есть такие искусники... Да и простые богатые люди в городе не все со мной согласны. Я и не люблю поэтому... там... с ними... Да и потом... Вы же оме, знаете, мы искусники, чувствуем ложь. И в Совете, на их балах... это вот... у меня каждый раз чувство, что мне голову битым стеклом набивают, так они врут.
  - Что, даже искусники?
  - Да, оме... Искусники тоже... Там же много обычных людей, не искусников, и вот с ними-то..., - Лисбет поморщился и схватился пальчиками с розовыми коротко стрижеными ногтями за виски, - искусники лгут простецам, простецы лгут друг другу, а я... я всё это чувствую... и мне плохо с ними...
  Энергетика головы омеги пожелтела.
  - Вы просто не умеете закрываться от этого, оме...
  - Закрываться?
  - Да, оме, закрываться.
  - "Аделька, разреши мне смотреть через твои глазки", - обратился я к сидевшему от меня по левую руку омежке.
  Я положил руку на его макушку и картинка столовой, в которой мы сидели скакнула. До этого я смотрел энергетическим зрением.
  Мы сидели в столовой, я напротив Лисбета, Аделька слева от меня, а Лизелот справа.
  - От этого можно закрыться, оме. Я, например, чувствую эмоции всех обычных людей и в городе мне волей, неволей приходится закрываться, иначе я просто сойду с ума, оме...
  Аделька и Лизелот с любопытством слушали наш разговор. Ничего, подправлю и всё забудут.
  - Вы, оме, представьте, что вокруг вас сфера такая. И через эту сферу вы чувствуете окружающих. Эта сфера называется сферой внимания. Её можно растягивать до очень больших пределов. А теперь представьте, что вы эту сферу сжимаете, уменьшаете, ну, вот до таких размеров, - я показал до каких, - на ладонь от тела. И всё, все чувства других людей остались там, за этими пределами. Я, по крайней мере, так делаю.
  - Благодарю. Я обязательно попробую, оме Ульрих, - тихо сказал Лисбет.
  Я улыбнулся под бинтами.
  - Скажите, оме Лисбет, а вы как-нибудь пробовали уклониться от приглашения на бал Совета города?
  - Я практически постоянно так делаю, оме, - печально откликнулся целитель, - придумываю себе поездку, беру под неё в Корпусе предписание и еду... На острова или по деревням...
  - Хм. Вот как?
  - Да... Приходится... А здесь... Здесь у себя я сам могу решать кого брать пациентом, а кого не брать...
  - И... вы взяли меня. Вот так, не зная? А вдруг я плохой человек? Вру и не краснею?
  - Нет, оме. Мне показалось.., - оме помолчал, задумавшись, - да, мне показалось, что вас должен взять я... И вы не врёте... Правду не говорите, но не врёте... я чувствую это.
  - И господ Лени и Сигилда вы тоже только для меня пригласили?
  - Да..., - задумчиво сказал Лисбет, копаясь в себе, - А... Нет... Я иногда зову кого-то из них. На консилиум.
  - И уговариваете их лечить бесплатно? Как меня?
  - Да... Особенно деток.
  - Оме, а вот Сигилд, вы говорили он пластикой занимается... Пластика ведь это очень дорого... как вы его смогли уговорить? А самое главное - зачем?
  Лисбет замолчал. Надолго. Теребил руками салфетку. Думал.
  - Вы понимаете, оме, - начал он, - когда вы пришли и я вас увидел, осмотрел, мне показалось...
  Я слушал и через глаза Адельки смотрел на волнующегося омегу.
  - Мне показалось..., что так будет правильно... Правильно вылечить вас... Вернуть вам ваше прекрасное, я не сомневаюсь в этом нисколько, лицо... Вот..., - Лисбет оставил, наконец, салфетку в покое, сжатые кулачки его побелели и он поднял на меня свое лицо с пылавшими щеками.
  Хм... Сила Великая, зачем ты толкаешь его ко мне?
  - А как вы думаете, оме, откуда к вам пришло такое желание?
  - Откуда пришло? Хм. Просто я подумал, что вы... вам надо помочь...
  Стены комнаты поплыли волнами, как круги по воде, в носу резко запахло озоном. Картинка из глаз Адельки пропала. Пропало и энергетическое зрение. К горлу подкатил комок. В мутной светло-серой пелене в центре протаяло окно, мелькнуло чьё-то искажённое болью и страхом залитое кровью лицо, замельтешили спины людей в плащах до земли, в доспехах, у кого чернёных, у кого блестящих металлом...Серо-синее мутное небо, всплеск перепончатых крыльев... не мои... подумалось мне отстранённо. Шатёр. Высокий. Серого брезента. У шатра, как попало, лежат и сидят раненые солдаты с перевязанными кровавыми тряпками головами, руками на перевязи, ногами в лубках, носилки с лежачими...Пола входа откинулась и вышел Лисбет. В белой рубашке, рукава подсучены, фартук с кровавыми пятнами. Волосы убраны под косынку. Поднял лицо вверх, прищурился на неяркие лучи Эллы. Лицо его вытянулось, глаза расширились, рот открылся в крике. Те, кто смог поднять головы, тоже открывают рты в безмолвных криках... Ходячие, дёрнулись было бежать, но... картинка с лицом Лисбета, занявшим всё окно в мутной мгле, перевернулась вверх ногами... пропала...
  Багровая взвесь мелких кровавых брызг взлетела в воздух прозрачным облачком... осела... бледное спокойное лицо омеги с распахнутыми глазами орехово-тёплого цвета смотрит в пустое мутное небо... и оседают на нежную кожу пылинки крови...
  Кровавая каша тел, сизо-синеватых разорванных кишок, обрывки ткани, ремней и клочья кольчуг, мятые шлемы и кирасы, обломки костей, белеющих сквозь красно-бурые разорванные мышцы и перламутрово-белые сухожилия... Пепельные, раскинутые по земле, волны волос, пропитывающиеся малиново-красным, растекающимся из мешанины человеческого мяса возле разодранного шатра...
  Ох-х...
  Кха! Кха!
  Столовая в уютном домике оме Лисбета, со светлыми обоями в прованском стиле... Звук столовых приборов, аппетитные запахи. Кто-то из сидящих за столом - Лизелот, кажется, наливает сок из кувшинчика...
  Наощупь хватаю салфетку и затыкаю рот. Что это!
  Экстрасенсорика? Ясновидение? Следующий шаг в моём развитии как менталиста?
  Источник в солнечном сплетении заныл от перерасхода энергии. Такое чувство как будто из него жилы тянут.
  Видимо, расту. Расту, мать его.., как менталист расту.
  Я ведь в шаге был от ясновидения - чувствовал, как вот-вот что-то случится... в горах... и гнал своих омег порталом. А потом тело, истощённое демонической энергией, отказало. Там и дышать-то сил не было.
  А сейчас, похоже как, оно восстанавливается. И вот... получите...
  Обессилев и от расхода энергии и от того, что мне показала Великая Сила, я, ссутулившись, с салфеткой зажатой в руках на коленях, так и застыл за столом.
  У тела не было сил, а мозг лихорадочно работал, в поисках выхода - те крохи предвиденья, которым я воспользовался в горах, меня не обманывали... И что теперь? Лисбет погибнет? Когда? Нет! Не верю! Не может быть! Не должно... быть так...
  Психологи на Земле говорят, что есть пять стадий реакции человека на горе и я, не переставая размышлять над произошедшим, какой-то частью своего сознания холодно и пунктуально отмечал прохождение самим собой этих стадий - вот, я не согласен с увиденным, вот, разозлился на несправедливость произошедшего, вот, закралась мыслишка, что может быть это всё и не так вовсе будет, вот, я просто убит показанным, а вот и... (отрицание, злость, торг, депрессия, принятие - все они тут).
  Из-за стола я едва вылез.
  Лизелот и Аделька под руки отвели меня в палату.
  - Оме, дайте мне чего-нибудь успокоительного, - попросил я Лисбета, когда меня уложили на кровать.
  Заснуть я не смогу, а вздремнуть бы надо. Тем более, что сам напросился на вечерние посиделки на веранде.
  - Оме, что с вами? - забеспокоился целитель, водя надо мной рукой, светящейся зелёным светом, - О! Я вижу у вас истощение источника.
  - Мне это чем-то грозит?
  - Нет-нет, оме, сейчас мы поправим, Лизелот, приготовь масалу.
  - Мне говорили, оме, что масалу нельзя пить чаще чем раз в сутки, - вспомнил я своё замковое лечение у мастера Тилорна.
  - Да это так. Но, - Лизелот поднял пальчик, - это касается, во-первых только обычных людей, и во-вторых, масала специально предназначена для повышения энергетического состояния организма и в вашем случае - это именно то, что нужно сейчас.
  Зашипела спиртовка, разожжённая Лизелотом в смотровой - её было слышно через открытую дверь, он готовил воду для заваривания порошка масалы.
  - Посидите со мной, оме, - попросил я целителя, - вы ведь свободны?
  Тот молча кивнул, прошёл в смотровую, накапал в чашку давешних капель (с запахом кошек), вернулся и сел на стульчик рядом с моей кроватью.
  Масала была приготовлена, остужена, я напился и её и капель и, уместив ручку Лисбета на своей груди, провалился в блаженный сон.
  А вечером...
  В тропиках темнеет быстро, по сравнению с севером, почти мгновенно. Раз, и Элла почти вертикально свалилась с небосвода, оставив после себя на западе багровую, гаснущую полосу.
  В городе зажглись уличные огни. Издалека, едва-едва слышно доносилась музыка... Стеклянные двери из дома на открытую веранду, где мы сидели, были открыты. Густые кусты, покрытые цветами, темнели на фоне бархатно-чёрного неба. В комнате горело несколько свечей, специально зажжённых для антуража (на окружающее я смотрел через глаза Адельки, ходившего всюду со мной) - оме не пользовался осветительными шариками. Как оказалось - это было весьма дорогое средство освещения, и дорогое не по причине наличия в шариках энергии, а потому, что кристаллы, служившие основой шарика, были весьма редки и дороги, хотя король Тилории мог позволить себе их широкое использование в своём загородном замке.
  Когда мы с Лисбетом сидели в креслах, стоявших рядом, так близко, что протянув руку, я мог коснуться руки целителя и глядели на нас звёзды, блестевшие над вершинами деревьев, росших ниже по склону, в заснувшем соседском саду - мне сделалось так уютно, как не бывало давно, а здесь, на Эльтерре, вообще никогда: будто бы как после долгих странствий приняла меня родная крыша и, в завершение, я уже добился, наконец, всего, что хотел и остановился, бросив посох странника и сказав: Хватит!
  Мы молчали, в голове у меня крутились невысказанные мысли и был я уверен, что начни я разговор с Лисбетом, услышит он меня и поймёт то, о чём я хочу ему сказать.
  Бывает так, что есть для человека такие речи ли, мысли ли, которые ему как бы ближе и родственней других разговоров. И иногда, неожиданно, там, где даже и не ждёшь, попадается такой человек, разговор с которым заставляет позабыть и превратности дороги, неприютность случайных ночлегов и шум и суету жизни, и лживость обманов, обманывающих тебя. И врежется раз и навсегда и навеки, проведённый таким образом вечер и удержит его верная память: и кто был при этом, и кто на каком месте сидел, и что у кого было в руках, и обстановку и всякие мелочи.
  И мне всё стало заметно в этот вечер: и чистенькая, аккуратная комната у нас за спиной, и мечтательное выражение лица Лисбета, смотревшего на звёзды, и чашка с чаем у него в руке, и Аделька, сидевший вплотную ко мне, и тоже, по моей просьбе, смотревший вверх, на небо с мутной переливающейся полосой рукава галактики, и весёлые огоньки свечек, и сверчок где-то у калитки, и стеклянная дверь на веранду, и тёплая духмяная весёлая ночь, глядевшая на нас сверху, облокотясь на вершины деревьев, осыпанная звёздами, оглашенная песней эоса, цокающего и заливавшегося в невыразимо сладкой тоске о несбыточном из глубины зелёнолиственной чащи...
  К вечеру я восстановился, но червяк видения по-прежнему грыз меня и, смирившись, на данный момент, с возможностью гибели Лисбета, я решил повести его за собой, дать ему, по мере своих сил, возможность побыть в комфорте, психологическом прежде всего, и, (тут Палач глянул на меня из алого шаперона чёрными провалами глаз), чего уж греха таить, с возможностью предоставить ему этот комфорт через себя.
  - Какая ночь..., - прошептал я.
  - Да-а.., - выдохнул Лисбет.
  - Оме, скажите, на ваш взгляд, может быть мне стоит освоить хирургию? - пришедшая мысль показалась мне здравой - я смогу быть с Лисбетом рядом и вытащу его!
  - Но вы же не целитель, оме, как это возможно?
  - Я, господин Лисбет, практически идеальный хирург - в стерилизации не нуждаюсь, инструменты мне не нужны. Одно плохо - анатомии не знаю...
  В ясном чёрном небе светящейся полосой чиркнул и погас метеор.
  - Звезда упала.., - прошептал омега.
  - А вон ещё один, - показал я новый росчерк.
  Видимо, планета входила в метеоритный рой и пока мы сидели, небо частенько озарялось яркими быстро гаснущими следами вторжения в атмосферу небесных камней.
  Мы молчали.
  - Хирургия.., - промолвил оме Лисбет, - вы знаете, оме, мы, целители - универсалы. Лечим всё, и операцию провести можем, и роды принять, и зубы... Всё, в общем... А вы предлагаете узкую специализацию. Может быть вы и правы... Но... это ведь потребует и специальных лечебниц... ну, или по крайней мере отдельных кабинетов...
  - Это может быть полезно на войне, там, где много всевозможных травм и ранений. По крайней мере, первичная обработка раненых, а целители будут заниматься только заживлением, - высказывал я свои мысли, - я ведь могу обрабатывать сразу нескольких, мне просто достаточно смотреть на них...
  - Может быть, оме, может быть.., - оме Лисбету тоже понравилась эта мысль и сейчас он крутил её в своей очаровательной головке, тем более, что в Совете города ходили слухи о возможных боевых действиях на границе с Тилорией.
  - И потом, оме, вот представьте - роды. Сложные какие-нибудь, я прихожу и, раз - изымаю и ребёнка и послед из матки телепортацией, прямо в руки счастливому папочке..., да ещё и с обезболиванием, а, оме?
  - Ну, послед-то в руки не надо..., а так здорово, мне нравится, - улыбнулся Лисбет.
  Слова тихой беседы цеплялись друг за друга - мы разговаривали с оме обо всём. Вот просто про всё! Как-то так бывает, что встречаются, как я уже говорил, бывают такие люди. Видимо, для Лисбета я тоже оказался таким человеком, потому, что он тоже раскрылся передо мной.
  Рассказывал, как он жил с родителями, вспоминал детство, братьев - оказывается, у них была многодетная семья, но и родителей-омег было двое. Шелест волн на пляже, руки папы, и отец, вернувшись с рыбной ловли, подкидывает мелкого счастливого Лисбета вверх, под самый потолок высокой просторной тростниковой хижины... А потом... маленький ребёнок не понимал до конца, что происходит (Лисбету и шести лет не было), братики пропадали из дома один за другим, пропал и папа и другой папа, а однажды и отец, резко постаревший, не смог встать с постели. Лисбет ждал... ждал, что придёт, наконец папа, покормит его, проснётся отец и снова подкинет к потолку дома...
  Когда Лисбет, изголодавшись и надышавшись запахом разложения - в тропиках это быстро, вышел из дома и, переставляя по песку босые ножки, пошёл к соседнему дому, в их деревне никого уже не осталось в живых...
  Его, конечно, подобрали, усыновили. Он ни в чём не нуждался. Новые родители любили симпатичного омежку, грозившего вырасти в настоящего красавца, хотя у них и своих детей было четверо. Но психологический сдвиг, произошедший с Лисбетом в шесть лет, когда он, оставшись один у смертного одра отца, дал себе обещание помогать людям, а Великая Сила поддержала его в этом, сделал его целителем. Одновременно и даровав долгую жизнь, и признание общества, но и лишив семьи и любви...
  - И что же вы, оме, простите меня, конечно, я вторгаюсь в такие сферы..., - я держал ручку Лисбета в своей все то время пока он рассказывал о себе, - так никого и не полюбили?
  - Нет, оме..., - печально ответил он, - я же не фертилен..., но и гормональных сбоев у меня нет...
  - Но если бы вы..., например, встретили бы человека, который бы смог стать вашим истинным... то... и дети были бы возможны, - предположил я.
  - Нет, оме... нет... так не бывает... За всё время, пока существует Схола Лирнесса, а в ней целительский факультет, ни один целитель так и не смог получить своего истинного..., - печально ответил Лисбет, - это первое, что нам рассказывают на факультете после поступления. Так, видимо, хочет Великая Сила...
  - Но... должны же быть какие-то причины? Гормоны, психология, там... Вообще, кто-нибудь пробовал изменить это? Ведь, бывает же по разному... У меня, например...
  - А что у вас, оме?
  - Ну... вам, наверняка, после обследования известен мой гормональный статус. После... всякого разного, произошедшего со мной, мой организм развивается по типу псевдоальфы... Вот... мастер Тилорн, у которого я лечился в своё время, подстегнул работу надпочечников в сторону выработки тестостерона... По мне это видно...
  Лисбет согласно кивнул головой:
  - А я-то думал, оме, что такое? У вас, простите меня, всё такое странное... Как будто специально ваш... вас модифицировали...
  - Я это к чему, оме... У меня есть истинный...
  - Я рад за вас, оме, - вздохнул Лисбет.
  - Этот истинный - омега...
  - Да? Не может быть! Но как же...
  - И этот омега сейчас беременный... О, нет, оме, не от меня... Вы же знаете, - я вскинул руки, успокаивая оме Лисбета, - будучи моими истинным он стал фертильным и этим воспользовались некие люди... они оставили этот мир..., но Эльфи - вы его видели - это мой Личный Слуга, забеременел...
  - Вы рассказываете невероятные вещи, оме!
  - О, да, оме, о, да...
  - Но как же?.. Нет, это невозможно!
  - Я уже слышал эту фразу...
  - Простите, оме..., - поник Лисбет.
  Я, молча, чуть прижал ручку омеги.
  Лисбет сидел рядом со мной спокойно, но я, глядя на него с помощью выглядывающего из-за меня Адельки, видел, что он задумался.
  - Нет! Я так не могу, - порывистость в характере Лисбета дала себя знать, - я сейчас, оме...
  Омега встал и вышел в библиотеку. Часть комнаты за нашими спинами была заставлена шкафами с книгами. На две трети заполненными медицинской литературой.
  Аделька повернулся в комнату и я видел как оме, прикусывая губку и морща гладкий лобик, листает том за томом, откладывая их в сторону.
  - Оме, - обратился ко мне Лисбет, держа в руках здоровенный том с золотым тиснением на обложке, - а как вы говорите, звали того целителя, у которого вы лечились?
  - Мастер Тилорн...
  - Тилорн... Тилорн... Тилорн... Точно! - воскликнул Лисбет, - у нас на факультете был его портрет. Он учился в Схоле. И даже есть его работы по целительству. Я вам, оме, могу назвать несколько... Вот тут у меня, - Лисбет отложил здоровенный том, выхватил из шкафа достаточно толстую книгу и зачитал, - "Клинико-иммунологические сопоставления и выбор тактики консервативной терапии при болезни щитовидной железы", автор Тилорн фон Эшенбах. Это ваш... Ну, тот, кто вас лечил, оме.
  - Да? Ну, что ж, может быть. Может быть.
  - Ух ты! Вы, оме, работа самого мастера Тилорна! Ой! - смутился Лисбет, - простите, оме...
  - А... оме, скажите, если это, конечно, возможно, - Лисбет, оставив книги, вернулся ко мне в кресло и, обернувшись в мою сторону, теребил сейчас кружева на полочке рубашки, - а как так получилось, что вы стали истинным у оме Эльфи?
  - Эльфи не оме, он простолюдин...
  - Но сейчас это не важно, оме! - просящие глазки уставились на меня.
  - Ну, хорошо, я расскажу вам, оме Лисбет, но..., - я снова взял ручку омеги и поднёс её к губам, - обещайте мне, оме, что... я говорю это только для вас.
  - Конечно, оме Ульрих, - на меня снова пахнуло иланг-илангом, - здесь даже не может быть никаких обсуждений. Всё, что вы мне скажете - это врачебная тайна!
  - Вот, умеете вы, оме Лисбет, так подвести этические требования целителей под удовлетворение своего любопытства.
  - Оме..., - едва выдохнул Лисбет, умирая от любопытства.
  - Случилось так, оме Лисбет, что я - Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха, седьмого Великого Герцога Лоос-Корсварм.., - ручка Лисбета дёрнулась в моей руке.
  - Ваша Светлость..., - Лисбет склонил голову.
  - Перестаньте, оме, я не давал вам повода вести так с собой.
  - Но...
  - Прекратите, оме... И... вообще... Я продолжу с вами общение только с тем условием, вы слышите, оме? Только с тем условием, что мы станем друзьями. Вы согласны, оме?
  - Д-да, о-оме Ульрих...
  - Ну, вот, видите - это не страшно... Оме Лисбет..., - я, воспользовавшись растерянностью Лисбета забрал себе в руки и вторую его ручку, - так вот... Я продолжу?
  Лисбет заторможено кивнул головой, не смея поднять на меня взгляд.
  Перебирая пальчики омеги в своих руках, я продолжал:
  - Так вот... Случилось так, что меня (о чёрт, что я несу!) отдали замуж. За родного брата короля Тилории, герцога Торпатинна. Сразу после регистрации брака меня отправили в тюрьму...
  - Как? - тёплые лапки Лисбета сжались в моих руках в кулачки.
  - Да... В тюрьму... Может быть вы не в курсе, оме Лисбет, но между Тилорией и Барбанулом тогда шла война, а Великое грецогство Лоос-Корсварм - вассально Барбанулу. Войска Тилории захватили наше герцогство, отец и брат альфа-наследник погибли, а меня...
  Лисбет инстинктивно попытался схватиться в ужасе за щёчки, но я удержал его руки в своих.
  - Поставили печать подавления и закрыли в камере... Там много на теле... следов осталось... разных...
  Справа из-за плеча повеяло любопытством Адельки, он-то моей истории не знает.
  - Аделечка, сядь поближе, я не вижу оме Лисбета, - попросил я его.
  - Как? Вы меня не видите... или... видите? Я совсем запутался, оме Ульрих, - Лисбет попытался вытянуть из мох руки свои ручки.
  - Просто я смотрю на вас, оме Лисбет через глаза Адельки, я же менталист...
  - О! А... так можно?
  - С обычными людьми - да. Но продолжим... Я не знаю, что там у них произошло, но меня вытащили из тюрьмы, отвезли в Хоэншвангау - загородную резиденцию тилорийского короля и мастер Тилорн начал меня лечить. Глаза у меня тогда были. Вернее, один глаз. Вот тогда-то он, мастер Тилорн, и понакрутил в моём теле всякого. Я вырос. Намного. Плечи стали шире, волосья почти до задницы отросли - извините, оме, вырвалось. И ещё, оме. Запах. У меня появился запах. Они все, и альфы и омеги, реагируют на мой запах...
  - Да? А я-то думал, почему вы мне так симпатичны... Вот оно в чём дело..., - задумчиво протянул Лисбет, так и держа свои руки в моих.
  - Оме, и вы туда же... перестаньте. Вы - целитель. И должны совладать с таким воздействием. Тем более оно от меня никак не зависит. Я - не специально...
  - Вы, наверное, в курсе, - продолжал я свой рассказ, - что искусники Барбанула вызвали демонов?
  - Да, до нас доводили. Но... у нас никто долго не мог в это поверить...
  - Да, оме, да... Вызвали. Я не знаю, чем они думали, но это так...
  - В общем, в замке я осознал себя как искусник. Искусник-менталист... Не знаю с чем это связано (знаю, конечно, но... смысла говорить не вижу - сейчас я обкатываю на Лисбете свою официальную легенду). А потом на замок напали демоны. Уничтожили почти всех. Комендант замка, отец моего подопечного, показал нам портал для выхода. Я смог провести к порталу только Эльфи, хотя вёл пятерых, но демоны... одного я убил, потерял глаза, отравился его кровью - она попала в раны. Супруг коменданта был на сносях. Начал рожать прямо в портальном зале, - я говорил без подробностей, вспоминать прошедшее, несмотря на время минувшее с тех пор, было тяжело, - Родился Веник, ну, Винрих фон Юалд, а папа его умер - маточное кровотечение. Из-за взрыва накопителя в портале произошёл сбой и нас выкинуло в каком-то лесу. Как потом выяснилось недалеко от Майнау - это северное владение Тилории, там, - я махнул рукой в сторону Майнау, а Лисбет вытащил из моих объятий свои ручки и сжал их у подбородка, слушая мой рассказ как увлекательную сказку, - далеко. В Майнау я Адельку подобрал и ещё двоих детишек. А потом мы к вам сюда прилетели... Все мои дети - искусники, а барон Винрих искусник вообще с рождения.
  - Оме... Ульрих... вы теперь, наверное, наследник Тилории будете, - глаза Лисбета были полны слёз, но трезвости суждения он не потерял, - Тут у нас, в Лирнессе, посольство Тилории есть. Вам к ним надо...
  Упс!
  Это, что ещё за подстава? Нахрена они мне? Я теперь вдовец - лицо самостоятельное, подданным Тилории не являюсь и ничего этим уродам не должен. Это они мне должны. Компенсацию за потерянное здоровье и моральный ущерб. И вообще... Они мою родину разорили? Разорили. Мне вообще-то жить теперь негде. У меня герцогства нету...
  - Оме Ульрих..., а... вот вы в Майнау были... А почему... Они вас не приняли?
  - А, это... Просто у нас... в общем, мы поспорили по поводу одного места из блаженного Августина..., - отмазался я бессмертной строчкой.
  - Оме, - Лисбет поморщился будто от боли, потёр пальчиками виски, - я же рассказывал вам. Не надо...
  - Извините, оме, - действительно, я ведь соврал про Августина этого проклятого, - ... Вы как-нибудь к нам на Шнорштрассе 8 в гости приходите, оме Лисбет, там я вам и покажу и расскажу о причинах.
  Разговаривали мы ещё долго, обо всём, о городе, о море, о союзниках Лирнесса и Вольных островах, об Южном материке и о хирургии...
  У Адельки начали слипаться глаза, Лизелот давно уже нас покинул (я, напоследок поработал с ним, в общем разговора он не помнит) и только неожиданно оказавшись в темноте (а я так и смотрел через глаза Адельки и его глаза закрылись), до меня дошло, что пора заканчивать. Время давно перевалило за час ночи и до утра оставалось всего четыре часа...
  Я специально подгадал так, чтобы, когда мы встали из кресел, оме Лисбет оказался у меня на пути и мы столкнулись.
  Макушка его, как и у большинства омег, едва доходила мне до подбородка. Омега ойкнул и я, не растерявшись, заключил его в объятия. Так бы и стоял всю оставшуюся ночь...
  - Оме, что вы делаете? - Лисбет слабо попытался высвободиться из моих объятий.
  - Вы мне симпатичны, оме, - нагнувшись, шепнул я в покрасневшее ушко, - и я вам...
  - Да, оме, вы мне тоже симпатичны, но..., - Лисбет поднял на меня лицо.
  Волны иланг-иланга накрыли нас обоих.
  - Тише, оме..., давайте постоим так, - я прижался губами к его лбу, омега закрыл глаза и притих.
  - Н-ну... вот..., - я, наконец, отлип от Лисбета, - а теперь пойдёмте спать. Вы устали...
  - Вы тоже, оме.., - шёпотом слышным только мне, откликнулся он, - Ваша Светлость, - носик Лисбета наморщился в улыбке.
  Аделька помог мне дойти до кровати, раздеться и я, рухнув на неё, провалился в блаженный сон.
  Утром я проснулся от восклицаний какого-то омеги в смотровой.
  Его энергетический силуэт, ростом повыше Лисбета и Лизелота, какой-то дёрганый, с постоянной красной точкой непроходящего сексуального возбуждения в голове, развязно закинув ногу на ногу, сидел на стуле у стола Лисбета. Тот писал что-то, видимо, задавал вопросы.
  Потом они переместились к гинекологическому креслу. Омега, цепляя пятками за пятку, стянул невидимую мне обувь. Лисбет заставил посетителя раздеваться ниже пояса и тот, смеясь грубоватым хриплым смехом и рисуясь перед смущённым Лизелотом, - почему то внимание пришедшего на приём омеги было обращено на него, начал жеманно стягивать с себя вещи. Стянув трусы, омега ухватил сам себя за ягодицы, звонко хлопнул сразу двумя ладонями по обеим, помял их, отчего Лизелот смутился ещё больше и примостился в кресле. Лисбет долго смотрел омегу, качал сине-зелёной в энергетическом зрении головой, магичил светящимися зелёным светом руками. Завершилось тем, что у омеги, пришедшего на приём, от воздействия целителя случилась эрекция и он кончил бледноватой в энергетическом зрении спермой. Лизелот, с пожелтевшей от негодования головой, салфеткой вытирал живот омеги, тот смеялся, пытался хватать и целовать руки медбрата, но, не смотря на эякуляцию, красная точка сексуального возбуждения в голове омеги так и не пропала. Он под дозой что ли?
  Перешли на кушетку. Омега разделся полностью, и, сняв с себя что-то верхнее, самыми кончиками пальцев протянул вещичку Лизелоту, предлагая положить куда-то к окну. Целитель, что-то говоря омеге - слов не разобрать, и не обращая внимания на ужимки пациента, как только тот лёг, начал водить зеленеющими руками над его коленями, над боковыми поверхностями бёдер пришедшего, над его талией и плоской грудью. В конце лечения ладони целителя запорхали на щеках и подбородке омеги-похабника.
  Было заметно, что пришедший откровенно провоцировал медбрата, а к Лисбету, наоборот, относился подчёркнуто вежливо (в его понимании, конечно). Весь приём занял минут пятнадцать, в течение которых, Лисбет пробежался по организму, судя по всему, безжалостно эксплуатируемому своим беспутным хозяином, подлатал и подправил какие-то ему одному ведомые недостатки, мелодичным голоском успел выговорить омеге за его небрежение, на что тот легкомысленно махнул рукой и что-то возразил в ответ. За это время я успел подняться, с помощью глаз, насторожившего уши Адельки, оделся, посетил комнату размышлений и сел на кровать, наблюдая театр энергетических теней.
  Омега как раз одевался, натянул на себя что-то из верхнего, так и оставаясь без трусов, потом, сосборив в руках чулки (?) начал натягивать их по очереди на длинные стройные ноги. Встал с кушетки, отклячив круглую попку и медленно повернувшись перед Лизелотом, нервно комкавшим какую-то салфетку и полыхавшему желтизной, манерно изогнув руку и оттопырив палец, показал медбрату на подоконник. Тот пошёл туда и начал что-то делать, что я не понял сразу. А! Там, похоже сумка омеги и Лизелот что-то в ней ищет. Подождав, омега преувеличенно недовольно вздохнул и, поводя плечами и бёдрами, подошёл к окну, по пути задев Лизелота бедром. Порывшись в сумке (я её не вижу) и, забросив в неё тряпочку снятых у кресла трусов, омега что-то достал, изящно нагнувшись, по очереди просунул во что-то ноги, дотянул до талии, покачивая и переступая ногами, натянул на себя что-то обтягивающее...Глубоко запустив руку в промежность, копошился там, видимо, пристёгивая чулки...
  Наконец, он, послав на прощанье Лизелоту воздушный поцелуй, вышел. Медбрат нервно перебирал что-то в смотровой, протирал кресло.
  - Аделька, посмотри в окно, кто-то вышел, - послал я омежку выяснить, кто же такой приходил к Лисбету.
  Окно у нас было открыто, не закрывалось и ночью, поэтому Аделька, подойдя к нему, увидел, а через его глаза увидел и я, как по дорожке к калитке идёт подиумной походкой высокий (для омеги) худощавый короткостриженый блондинистый с вьющимися волосами омега, в чёрных полупрозрачных чулках на длинных ногах, обутых в чёрные лаковые со шнуровкой по бокам ботфорты, соблазнительная круглая неширокая попка его, туго обтянутая микроскопическими шортами из чёрной же блестящей ткани, покачивалась в такт шагам - вправо, влево, вправо, влево...
  Омега, почувствовав взгляд, резко неожиданно обернулся, меховая его накидка из чернобурки, игравшая роль микрожилета открывавшего на обозрение подтянутый, даже с мышцами, живот и плоскую грудь и закрывавшая спину до половины, взметнулась. Широкий чёрный бисерный ошейник с карабинчиком для цепочки. Бледное лицо с густо подведёнными чёрным огромными голубыми глазами с длиннющими ресницами (нарощены они у него что ли?), ровный прямой нос, чёрные, восходящей формы, брови, пухлые губы порочного красного рта, немного смазанные, искривлённые в ироничной улыбке, симпатичное, чуть грубоватое, мальчиковое лицо... Казалось, всё в нём настолько сексуально, настолько нарочито подчинено служению инстинктам, что образ этого омеги бил по сознанию неподготовленного человека не хуже кувалды, заставляя запомнить его навсегда. Неудивительно, что у него в голове всегда присутствует краснота сексуального возбуждения.
  Омега, увидев Адельку, открывая безупречные зубы, улыбнулся ещё шире, поднял руку, затянутую в длинную чёрную перчатку в три четверти, ладонью к Адельке, чуть придержал её и пошевелил на прощанье пальчиками...
  - Вивиан, это Вивиан. Танцовщик из ночного клуба. Есть тут у нас клуб такой, Бергхайн называется. Вот он там и крутится, танцует, раздевается за деньги, когда и спит с кем-нибудь, - пояснил ворчливым тоном вошедший к нам в палату Лизелот.
  Следом за медбратом из смотровой к нам вплыло облако тяжёлого вечернего аромата духов, что-то, что начинается с лесных ягод, аниса, кориандра, а потом центр шлейфа, или, как говорят парфюмеры - сердце пирамиды, из белого меда, жасмина, гвоздики, туберозы, опопанакса, корицы, ладана. А следом, в самом конце, завершающий композицию потрясающий шлейф из амбры, ветивера, стойкого мускуса, кедрового дерева, гелиотропа. И всё это богатство запахов приволок с собой какой-то омега из клуба? Что и за духи-то такие? Чем-то земной Пуазон напомнило.
  Оме Лисбет сидел в смотровой, быстро что-то писал в карточке.
  - Вы, оме, подождите до десяти, придут оме Лени и оме Сигилд, будут повязку снимать, - обратился ко мне Лизелот.
  - А ты, мелкий, уже сейчас можешь домой идти, - это он Адельке.
  - Он может меня подождать, господин Лизелот? - обратился я к медбрату.
  - Да пусть подождёт, - согласился тот, - не жалко, ему всё равно назавтра назначено снова.
  - А скажите, господин Лизелот, Вивиан этот, он какой-то странный...
  - Да уж... Он, оме, если хотите знать, почитай, половину денег заработанных на целителей спускает.
  - Это как так? Дольше прожить хочет?
  - Ну, не знаю насколько долго он намерен жить, а вот то, что достаётся ему частенько - это да.
  - В смысле достаётся?
  - Да вот так вот... То побьют - язык-то, что помело, то изнасилует кто. Он же, сами видите какой, а то ещё пьянствовать примется.
  - Да как же изнасилуют? И неужели не наказали никого?
  - Да он сам провоцирует, а как попадётся кому, так и говорит потом страже, что по согласию. Уж сколько раз было такое. А оме Лисбет лечит потом. Другие-то целители не хотят с ним связываться. Раз, да другой и отказывают...
  - Да-а... А тебя-то он почему цепляет?
  - Да Сила его знает, оме. У него голова, у нас военные в Чёрном крайсе так говорят, со смещённым центром тяжести. Да и то сказать, пропускать через себя столько альф... Какая же голова выдержит? Но уж и зарабатывает...
  - Ну, там не только голова работает...
  - Да, наверное...
  В общем, после десяти, то есть после полудня, меня освободили от повязок. Лисбет и Лени на пару, под контролем целителя Сигилда, тщательно проверявшего результаты своей работы, сразу с обеих сторон головы снимали отёки и синяки, а когда работа была закончена Адельке поднесли зеркало, мы встали с омежкой плечом к плечу и я, сначала через его глаза, а потом и через драконьи рассматривал своё новое старое лицо.
  
  
  
  Глава LXVI
  
  "Его Светлости, оме Ульриху Фрейтагу Генриху фон Фалькенштейну, маркизу Аранда, младшему сыну Герхарда Фридриха, седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм от Главы Совета вольного города Лирнесса Вольфрама Альбрехта Хартманна фон Адельманнсфельдена, рыцаря Великой Силы, помощника ректора Схолы Лирнесса, второго десятника факультета стихии Схолы Лирнесса, члена Супермум консилиума Сходы Лирнесса, магистра ордена Рыцарей Замка, комтура Сумисвальда, Ципплингена, Мергентхайма и Южных островов.
  Ваша Светлость, оме Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха, седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм, поскольку сделалось Нам известно, что Вы с Личным Слугой Вашим и подопечными Вашими в проживании в вольном городе Лирнессе желание возымели, извещаем Вас, Ваша Светлость, оме Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха, седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм, что в целях удовлетворения означенного желания Вашей Светлости оме Ульриха Фрейтага Генриха фон Фалькенштейна, маркиза Аранда, младшего сына Герхарда Фридриха седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм, надлежит Вашей Светлости, оме Ульриху Фрейтагу Генриху фон Фалькенштейну, маркизу Аранда, младшему сыну Герхарда Фридриха, седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм сего месяца тертиуса в тридцать восьмой день 857 от создания Схолы года в присутствие Главы Совета вольного города Лирнесса Вольфрама Альбрехта Хартманна фон Адельманнсфельдена, рыцаря Великой Силы, помощника ректора Схолы Лирнесса, второго десятника факультета стихии Схолы Лирнесса, члена Супермум консилиума Схолы Лирнесса, магистра ордена Рыцарей Замка, комтура Сумисвальда, Ципплингена, Мергентхайма и Южных островов прибыть.
  В остальном, Ваша Светлость, оме Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха седьмого Великого герцога Лоос-Корсварм, и Совет вольного города Лирнесса в том постановляет, да будет Ваша воля."
  И витиеватая подпись размером в полладони того самого Вольфрама Альбрехта Хартманна фон Адельманнсфельдена, помощника, рыцаря, магистра, комтура и прочая.
  Аристократичная толстая желтоватая пергаментная бумага, твёрдая, как фанера. Такое письмо на стену можно вешать.
  С трудом пробиваясь через нагромождения немецкого языка с его чудовищно длинными словами, и каллиграфические завитки рукописного почерка (вот у кого Лисбету писать надо учиться!) я разобрал, что меня ждут у Главы Совета города 38 тертиуса, а точнее через пять дней. Интересно, зачем? Официальные власти города решили посмотреть на оме-менталиста? А с учётом того, что в Лирнессе есть посольство Тилории, а наверняка не только Тилории, но и Барбанула, Оспана и ещё кого-то, то... Наверняка закрутится какая-то политическая интрига, к бабке не ходи...
  А в чём идти? У меня из приличного (условно приличного), только мой серый охотничий костюм ещё из замка и сапоги. А в чём вообще положено идти? Наверняка, дресс-код какой-то есть.
  Ох-хо-хо... Надо к Лисбету сходить, поспрашивать. Он, наверняка, участвовал в официальных мероприятиях. Как одеться знает. Да и погляжу на своего... того... этого...
  - Эльфи, собирайся, к оме Лисбету пойдём...
  - Это зачем?
  Эльфи, после того как мы заселились в дом и кое-как в нём обжились стал просто невыносим. Всё ему было не так, омега распоряжался всеми (ну, кроме меня, естественно). Решал, кто куда должен идти и что делать. А поскольку особого опыта в этом у него не было, то частенько возникали различные неприятные коллизии. Так, например, возжаждал я блинов, но выяснилось, что муки и масла в доме нет, а те запасы, что были захвачены ещё из Майнау, по указанию Эльфи выбросили. На вопрос - зачем? Тот ответил, что старьё нам не нужно и надо купить свежей.
  В то же время, на следующий заданный вопрос о том, где у омеги деньги на покупку в возмещение выкинутого, Эльфи потупился и сказал, что не подумал.
  - Так! В чём дело, Личный Слуга? Твой сюзерен выразил желание идти. Куда, и зачем тебя не касается. Ты просто берёшь и идёшь. И вообще, я до тебя доберусь! Сегодня же! И не надо тут мне глазки строить!
  Эльфи, зная меня, научился широко распахивать глаза и умоляюще смотреть на меня снизу вверх, сложив кулачки под горлом. Вылитый кот из Шрека! Манипулятор, блин! Или манипулист?
  Пока шли по поднимающимся вверх улицам, я выносил мозг своему Личному Слуге:
  - Эльфи, скажи мне, кто в нашем доме главный?
  - Вы, оме...
  - Я - оме! Вот! Тогда объясни, почему ты взялся всеми распоряжаться? Кто вчера велел Адельке подметать двор и в итоге весь первый этаж утонул в пыли? Кто сказал, что Сиджи теперь у нас будет греть воду? Кто велел Юту стирать бельё? Кто всё это делает? Ты сам вообще чем занят, а? Кто решил, что Сиджи, Ют и Аделька будут жить внизу? Почему ты так поступаешь? (я, как только узнал, что Сиджи, Ют и Аделька по указанию Эльфи поселились на первом этаже, тут же перетащил всех спать к себе под бок - как и привык в последнее время).
  - Но, оме... я же для вас... чтобы они к вам не приставали...
  - Ты меня спросил? Чтобы не приставали... А если я хочу, чтобы они приставали? Или ты не считаешь, что они все наши?
  - Но, оме... Вы их где-то подобрали... А я... я с самого начала с вами, оме...
  - И что? Это даёт тебе право командовать? И потом... они не хлам какой-то который, как ты говоришь, я подобрал. Они люди! Живые... Сиджи и Ют вообще оме. Кстати, про тебя тоже можно сказать, что я тебя подобрал... Вспомни, ведь это вы с Лило припёрлись ко мне в апартаменты и попросились жить. И я вас принял. Как ты думаешь, почему?
  Эльфи молчал.
  - А потому, что я человеколюбив и благостен, - я наставительно поднял палец, - Понял теперь, мой Личный Слуга, насколько тебе повезло?
  - Ну, уж.., - дёрнул плечиком Эльфи.
  - Не "ну, уж"! Под твоим "чутким" руководством у нас скоро денег не останется. Кто велел муку выкинуть? А? Или ты предлагаешь мне в порт идти работать? Грузчиком? Я-то, конечно, справлюсь - вопросов нет, но долго ли мы сможем жить на зарплату грузчика? Вас у меня шестеро, с кошкой вместе. Сейчас, вот увидишь, сколько придётся потратить на одежду... Тебя, между прочим, тоже одевать придётся.
  - А... оме... зачем?
  - А ты не догадываешься? Меня вызывают к Главе Совета города, а теперь скажи мне - я, как человек, имеющий Личного Слугу, могу туда пойти без него?
  Молчание, а в эмоциях удовлетворение - ещё бы, у Эльфи новый костюм будет, оме точно уж разорится на что-то выдающееся.
  На глаза мне попалась деревянная раскрашенная скамеечка.
  - Присядем, - сел я на неё.
  Эльфи пристроился рядом.
  Переходы поперёк города в гору весьма утомительны и власти города, зная это, с маниакальным упорством расставляли во всех доступных местах деревянные резные скамейки.
  С Эльфи надо что-то делать. Я уже неоднократно пытался донести до него, что его нынешнее окружение - это свои, которым надо доверять и заботиться о них, но то ли незрелость омеги, то ли его ревность, то ли ещё что-то, служили постоянным источником конфликтов - по крайней мере, я это видел, пусть другие наши о них и не догадывались.
  - Эльфи, скажи мне, вот у тебя ребёнок родится, а Сиджи и Ют вырастут - они будут о нём заботиться?
  - Ну... да. Будут...
  - Уверен?
  - Да, оме.
  - Но ребёнок-то твой, а не их.
  - Будут, оме, - уверенно кивнул головой омега.
  - А почему, ты не задумывался?
  - Ну... это, - казалось такая простая истина ни разу не приходила в голову Эльфи.
  - Потому что ты и твой ребёнок для них свои, - разъяснил я, - и они будут его любить.
  - А... да... наверное...
  - Наверное? - саркастически наморщил я нос, - теперь давай дальше рассуждать. Веник - альфа. Тоже вырастет. По твоему мнению, он будет о вас заботиться?
  - Будет, оме, - уверенно ответил Эльфи.
  - А помнишь, когда мы жили в овраге, ты его обозвал - "ваш ребёнок"?
  Молчание. Помнит, конечно. Тогда был один из первых выносов мозга, которые я ему устроил по поводу моего, тогда ещё крохотного, окружения.
  - Причину, почему он это будет делать, назвать или сам догадаешься?
  Эльфи молчит.
  - А Аделька? За всё время, пока он с нами, он хоть раз кому-то отказал в помощи? Или поссорился с кем-нибудь, сказал что-то плохое, позлорадствовал?
  Эльфи молча помотал головой.
  - А как ты сказал про него, когда мы на лодке плыли и ночевать остановились, помнишь?
  Эльфи повесил голову.
  - Ты тогда сказал: "давайте, оме, оставим его здесь". А за что? Он маленький ещё. Глупый. Помнишь, как он плакал в шатре? Ты тоже с ним рядом ревел. Забыл?
  Омега тяжело вздохнул.
  - Ответь мне, Слуга мой Личный. За что?
  Эльфи вскинул голову в немом вопросе.
  - За что ты не любишь людей, которые не сделали тебе зла, помогают сейчас и будут помогать тебе в будущем?
  - А..., - Эльфи задумался, действительно о таком взгляде на то, что происходит в нашем маленьком коллективе, он не задумывался, - но, оме, я вас... люблю.
  - Хороший повод с остальными сраться? И потом, у всех остальных те же аргументы, Эльфи.
  - В смысле, те же?
  - Они тоже, Эльфи, меня любят, - вздохнул я тяжело, да это так - я центр всей нашей развесёлой компашки, - и даже Веник, вот увидишь, подрастёт и выдаст то же самое...
  Помолчали.
  - Ты пойми, Эльфи, завтра меня не будет, что с вами станет? Живя в одном доме, передерётесь на второй день? Или друг у друга крысить начнёте?
  - А... оме, почему с вами что-то может случиться?
  - Ну... ты вспомни... вспомни... Я в последний раз едва выжил. Это всё бесследно не проходит...
  Эльфи так и сидевший с повешенной головой всхлипнул.
  - Оме..., - омега разревелся, схватил меня в объятия и начал заливать обильными слезами мою рубашку на груди.
  - Понял ли? - буркнул я, сжимаемый тонкими ручками Эльфи.
  Тот, не отрываясь от меня, покивал головой.
  Эх-х... Понял он. Так и придётся корректировать его бестолковую головёшку.
  Ладно уж. Побредём дальше.
  На стук в дверь оме Лисбет выскочил сам - увидел нас в окне:
  - Ой, оме Ульрих, я вас так ждал! Вот прямо, чувство какое-то было, что увижу вас сегодня. Проходите скорее, сейчас мы с вами чаю попьём. Лизелот, - обратился он к своему помощнику, тоже встречавшему нас, - накрывай стол в гостиной.
  Если бы было можно, то, думаю, оме Лисбет меня бы за руку потащил.
  - Оме, - я остановил восторженного от нашего прихода омегу в коридоре, - у меня к вам разговор, - перехватив Лисбета за ручку, я поднёс её к своим губам. От омеги полыхнуло иланг-илангом.
  - Ой, ну что вы, оме..., - Лисбет попытался потянуть руку к себе, - не надо...
  Пока Лизбет накрывал на стол, мы сели в гостиной и я рассказал омеге о том, что меня вызывают к Главе Совета города. Рассказал и о своих проблемах с одеждой. Да, действительно, пояснил оме Лисбет, для подобных встреч существуют определённые требования к одежде. Но в каждой стране подобные требования разные и, если я оденусь в ту парадную одежду знатного оме, которую носят в Тилории, то это будет простительно (ещё бы она у меня была!).
  А какая у меня есть парадная одежда для оме Тилории? Среди вещей захваченных омегами из замка, мне попадались шёлковые рубашки Шиарре и его и мой вышитые длиннополые жилеты - синий Шиарре и зелёный мой. Ни обуви, ни штанов (головные уборы по случаю тёплого климата Лирнесса допустимо не употреблять) на меня нет. Рубашки Шиарре на меня не налезут, да и жилеты надо мерить. Кроме того, шитьё на жилетах не просто так, а имеет самое непосредственное отношение к рангу того или иного оме в здешнем сословном обществе. Так, например, на жилете Шиарре должны быть вышиты узоры, свидетельствующие о том, что он, Шиарре, незамужний младший сын барона, кроме того, живя в гареме королевского братца, в шитье должен прослеживаться ранг Шиарре в гареме (любимый или нелюбимый наложник, или любимый, но не первый и т.д.). Цвет жилета тоже играет роль. Синий для баронов и ниже, зелёный для тех, кто выше. Белый для вдовцов-омег или ещё не вышедших замуж - у них положение в феодальной лестнице определяется только по шитью (пока замуж не выйдут - по той простой причине, что все их титулы без мужа являются титулами учтивости). Других цветов для знатных оме не существует. Правда, регламентируется только цвет жилета. Цвет остальной одежды на усмотрение самого оме. Но это парадная одежда. Так-то в обычной жизни на цвет одежды знатных оме никто не смотрит. Для Личных Слуг - одежда в цветах сюзерена. Фасон - на усмотрение, так как Личные Слуги бывают и альфы и омеги.
  - Оме Ульрих, Ваша Светлость, - ответил Лисбет на мой вопрос о портных, - я знаю нескольких, но оме... это будет дорого... имейте в виду.
  А сапожник? Для вас, оме, не сапожник, а башмачник. Сапожник шьёт сапоги, а туфли для знатных оме в цвет костюма шьют башмачники. И это тоже дорого. Сафьян всегда в цене. Лучший сафьян из Оспана. Кроме того, оме, вам надо подумать, что вы оденете на себя из ювелирных украшений. Кольца, серьги. Если у вас нет, то возможен прокат, но сами понимаете, оме, это тоже не дёшево.
  Голова моя пошла крУгом.
  Во сколько это всё встанет? И хватит ли денег? В наследство Веника я не хотел лезть категорически - вырастет, сам решит, как и куда тратить. Но сейчас...
  - Оме, - я замялся, - возможно... Может сложиться так, что...
  - Вам денег нужно? - воскликнул Лисбет.
  - Н-нет..., оме, но... я посмотрю, что у меня есть, скорее всего, хватит, но... вдруг, если, что...
  - Я вам помогу, оме! Сколько вам понадобится? Если вдруг не хватит, то меня знают в городе, я смогу занять для вас необходимую сумму!
  Лисбет... Он такой Лисбет. Готов помочь до такой степени, что...
  - Нет, оме Лисбет, я не смогу принять от вас такой услуги...
  В конце концов, о чём я? Пришёл у него денег просить? Да он себя готов заложить, чтобы мне помочь. Я ведь ещё в своих закромах до сих пор порядка не навёл - у меня куча золотого лома, целый мешочек драгоценных камней. А всё это тоже деньги.
  Я поднял руки ладонями вперёд:
  - Оме Лисбет, я очень рад, что вы готовы мне помочь. Но дело в том, что Я не готов принять вашу помощь. К вам, оме, мы зашли вот по какому поводу - я, - тут я снял шляпу, - не совсем готов идти на встречу с Главой Совета города.
  Лицо-то мне подлатали. И очень хорошо подлатали. Когда я смотрел на себя в зеркале, Улька даже прослезился:
  - "Господин Макс, это моё лицо. Моё настоящее лицо!"
  И действительно, кожу подтянули, морщин не осталось, шрамы были иссечены, даже те, что остались от ожога кислотной кровью демона! Ровная гладенькая кожа. Аристократически бледное породистое девчачье лицо. Теперь оно у меня выглядит на мой возраст, а вот глаза. Из зеркала на меня смотрело чудовище. Нет. Рожица-то смазливенькая, но в сочетании с глазами! Первому, кто увидит - или бежать подальше быстрее собственного крика, или убить на месте...
  А с волосами были проблемы. Я был лыс как колено. Оно так-то удобно. Чего уж лучше! Ладошку намылил и готово! Голову помыл. Но если уж отыгрывать роль знатного оме - это надо делать до конца. Короче, патлы мне нужны.
  Вот об этом я и хотел переговорить с Лисбетом, да и Эльфи бы надо посмотреть. Срок у него уже перевалил во второй триместр.
  - Ой, оме Ульрих, конечно, я сейчас подготовлю смотровую и попробуем вам помочь.
  Вновь я на знакомой кушетке. Вновь оме Лисбет водит над моей головой отсвечивающими зелёным светом руками. Щекотно.
  - Во-от, оме, - лицо Лисбета близко-близко у моего, так, что его дыхание шевелит волоски на бровях, - я думаю, к завтрашнему дню у вас появится серебристый ёжик, - говорит мне старательно работающий целитель, - к сожалению теперь это ваш естественный цвет волос. Вернуть родной не получится. Если только подкрашивать...
  Лицо целителя надо мной в каких-то десяти-пятнадцати сантиметрах. Я его вижу своими драконьими глазами, пристально следящими за прекрасным омегой сжатыми почти в нитку зрачками.
  - Нет, оме, подкрашивать волосы я не буду. Вы бы знали, сколько у меня было проблем с этими космами! - безразличным тоном говорю я, сам продолжая неотрывно следить за Лисбетом, по-прежнему так и нагнувшимся надо мной.
  А если я его схвачу? И поцелую? Будет вырываться или нет? Дурацкая мысль пришла какая-то...
  - И какие же? - не отрываясь от работы, так и продолжает дышать мне в лицо оме Лисбет.
  - О! Вы не знаете... Ну, во-первых они росли...
  - Странно..., - откликается оме Лисбет, маскируя сраказм.
  - Да, оме, - жалуюсь я, - по ладони в декаду...
  - О!
  - Да! И это ещё не всё... Стричь их было просто невозможно. Когда я решил укоротить их на локоть, то у меня вся голова зудела и чесалась! Я спать не мог толком!
  - Хм...
  - А ещё... Эльфи! - позвал я сидевшего в смотровой омежку, смотревшего на манипуляции целителя.
  - А?
  - Вот скажи, Эльфи, оме Лисбету, что там у тебя с инструментами было, когда ты мне волосы подравнивал.
  - Ой, оме, действительно... Я чуть свои ножницы не испортил. А они у меня в королевских мастерских сделаны были! Я ими столько работал и хоть бы хны, а тут... Волосы у оме Ульриха крепкие толстые. Лошадиный хвост, а не волосы! А ещё...
  - Всё, Эльфи, хватит! Хватит, я сказал! - едва смог я остановить разошедшегося омежку, задетого обсуждением профессиональной информации.
  - Вы, оме, посмотрите его пожалуйста. Я вам про него говорил. У него срок уже во второй триместр перешёл...
  - Куда перешёл? Какой триместр?
  - Просто, у нас в Великом герцогстве, - начал я свою старую песню, - мне попадалась литература, где срок беременности тамошними целителями делился на три части примерно по восемь декад каждая. Это связано с тем, что в каждом триместре есть свои особенности развития плода. Ну, как-то так...
  - Не знаю, оме, не знаю. Нам ничего про это не говорили, - откликнулся Лисбет так и не отрывая рук от моей головы, - Во-от, сейчас я, оме, простимулирую ваши фолликулы и они начнут ускоренно продуцировать волосы, а дней через пять, как раз к вашему визиту к Главе Совета, даже причёсываться сможете... А Личного Слугу вашего мы сейчас посмотрим. Посидите пока там, - Лисбет показал мне в гостиную.
  Через несколько минут счастливый Эльфи с листком в руках выпорхнул из смотровой, Лисбет следом за ним:
  - Оме Ульрих, я написал вам там, - он остановился, видя моё вытянувшееся лицо, - Ну, как смог... В общем, господину Эльфи соки надо попить. Я расписал и количество и частоту. А ребёнок развивается нормально, всё у господина Эльфи в порядке, а Элла и морской климат помогут ребёночку... И господин Эльфи родит здорового малыша!
  Ну, вот и хорошо. Только ещё одно:
  - Господин Эльфи сейчас сядет и перепишет ваши рекомендации, оме Лисбет, своей рукой.
  Эльфи состроил просящую моську.
  - Именно так господин Эльфи и поступит, - продолжал я строго.
  Мне не улыбалось разбирать целительские каракули и гадать, что же написал Лисбет?
  Повинуясь согласному кивку Лисбета, Лизелот принёс в гостиную письменные принадлежности и целитель принялся диктовать:
  - Свежий салат из капусты и спаржи...
  -... и спаржи..., - высунув язык старался Эльфи - вот и наши занятия пригодились.
  - Оме, - прошептал я, стараясь не мешать пишущему, - вы мне подскажите адрес портного и башмачника.
  - Обязательно, оме Ульрих, обязательно... бобы, фасоль, печёнка, красная рыба...всё это вы должны принимать в варёном или жареном виде, господин Эльфи...
  - ... бобы, печёнка, фа... соль...
  Отняв ещё немного времени у оме Лисбета мы получили от него и результаты медосмотра Эльфи и адреса столь необходимых для знатного оме специалистов.
  Голова у меня после воздействия целителя зачесалась немилосердно.
  * * *
  У портного мы зависли надолго. Омега, как потом оказалось замужний, что само по себе необычно, засыпал нас кучей вопросов, развернул цветные каталоги омежьих камзолов на любой вкус. Я потыкал пальцем в какие-то белые - этот вот и этот, а загоревшиеся глаза Эльфи надолго вывели моего Личного Слугу из вменяемого состояния.
  Портной понятливо покивал головой и погрузился в обсуждение каких-то рюшечек с Эльфи:
  - Ах, ну что вы, господин Эльфи, так теперь уже не носят! Мне недавно прислали такую ткань! Такую ткань! У неё вот так всё полосочки и полосочки, а так вот лапки и лапки... Очень миленько!
  - Ах, нет, это пёстро будет!
  - И вовсе не пёстро! Вот посмотрите сами...
  Помощники портного, тоже омеги, приволокли откуда-то штуки ткани, Эльфи и портной стали разворачивать, смотреть, щупать.
  Принесли и ткани для моего костюма, сразу несколько.
  Задумчиво потерев ткань пальцем и прислушавшись к буре эмоций от портного, одновременно что-то доказывавшего Эльфи, руководившему пятёркой омег-подмастерьев и пытавшемся объяснить мне различия в тканях, я выбрал снежно-белый шёлковый дамаст с муаровым узором (бодоанский шёлк, между прочим!), чем поверг портного в полнейший восторг:
  - Оме! Прекрасный выбор, оме! Я, конечно, сочувствую вашему горю, но вы смогли выбрать лучшее из возможного! Эта ткань вам так к лицу, оме!
  - Теперь, любезный, я бы хотел обсудить с вами узор вышивки.
  - О! Оме! Наша мастерская не занимается златошвейными узорами. Но я сейчас пошлю мальчика и мастер Ивон или придёт сам, тут недалеко, или пришлёт старшего подмастерья.
  Мастер Ивон пришёл сам. Отрез ткани на безрукавый камзол к тому времени обернулся вокруг манекена и размеры и расположение узоров вышивки можно было примерно прикинуть.
  - А какие именно узоры необходимы, оме? - поинтересовался у меня мастер Ивон - омега уже в годах.
  - Я вдовец, господин Ивон, муж мой (о Сила!), герцог, - тут брови мастера Ивона полезли вверх, - Да, именно так. Я, соответственно, маркиз, ибо отец мой Великий герцог. Ну, вот в этих пределах и творите...
  - Хорошо, Ваша Светлость, какая нить должна быть употреблена?
  - А какие обычно у вас тут употребляются?
  - Ваша Светлость, супруги герцогов заказывают вышивку золотом... Вот здесь и здесь, - мастер златошвей подошёл к манекену и начал показывать, - узоры маркиза вдовца выглядят вот так, обшиты должны быть вот эти места на груди, спина, как правило, не вышивается, но по особому заказу...
  - Нет-нет спину не надо...
  - Тогда так, Ваша Светлость, вот здесь у нас будет ваша вышивка, а вот здесь и здесь пройдёт отделка клапанов на карманах позументом, петли тоже...
  - Ваша Светлость, - вмешался портной, деликатно покашливая, - камзол желаете двубортный или однобортный? Воротник будем делать стоячий или отложной?
  - Да, Ваша Светлость, в зависимости от покроя камзола и количество вышивки будет разным, - подхватил матер Ивон.
  В итоге Светлость пожелала двубортный с отложным воротником.
  И я погрузился в обсуждение узоров, их цвета и размера, постоянно дёргаясь от того, что каждая моя фраза или пожелание оборачивается звоном крейцеров и гульденов.
  Вышивка золотом по белому шёлку мне показалась чересчур броской (всё таки земная одежда 21 века наложила свой отпечаток). Здесь же, наоборот, народ одевался кричаще - краски для тканей все натуральные и чем они ярче, тем дороже.
  В итоге я выбрал вышивку серебром. Она, хоть и частично сливалась с камзолом, но при изменении освещения смотрелась очень выигрышно, издалека казалось, что на камзоле ничего нет, но подойдя ближе тут же становился виден и изысканный муаровый узор дамаста и совсем не дешёвая вышивка.
  Штаны и рубашки были заказаны из тонкого полотна, молочного цвета (это одна пара, но Ваша Светлость, кто же заказывает только одну пару?), вторая пара была светло бежевая, на рукавах длинные кружевные манжеты, скрывающие почти всю кисть до самых кончиков пальцев, с кокетливыми ленточками, такие же кружавчики на полочке рубашки - жабо. И это ещё свезло, что в Лирнессе климат тропический - не нужен камзол с рукавами и верхний жюстокор (что это?). Портной предложил было рубашки и штаны сшить из бодоанского шёлка, но я, прикинув цену, отказался - мне и камзола хватает выше крыши!
  Два шейных платка, в цвет рубашек, четыре пары носков (эти белые), широченный длиннющий пояс из тонкого полупрозрачного шёлка телесного цвета с бахромой и лоскуток ткани камзола для башмачника - подобрать цвет кожи.
  Для Эльфи тоже безрукавый камзол, но со стоячим воротником - под его короткую причёску, с вышивками полагающимися Личному Слуге (здесь подобрали не серебро, а золотистый шёлк), светло-персиковая рубашка с манжетами и жабо, но без кружев, такие же штаны. Пояс чуть темнее рубашки. Цвет камзола Эльфи тоже белый, но ткань выбрали попроще.
  Когда мне назвали цену, то...
  Двухэтажный дом в Лирнессе мне обошёлся в три талера. За костюмы запросили талер и двадцать гульденов. Прошерстив головы портного и златошвея я увидел, что цена реальная - их больше грело то, что они одевают маркиза (на вывеске же потом можно указать!). Кроме того, правила цеха регулировали расценки. Пришлось согласиться.
  Теперь башмачник.
  Старенький альфа в выцветшем колпаке, глубоко надвинутом на голову до кустистых седых бровей, в кожаном фартуке в пятнах, долго мял кусочки ткани (мой и Эльфи) в руках, кряхтел. Потом ушёл куда-то в глубины мастерской пропахшей выделанной кожей и клеем, вынес рулон кипенно белого сафьяна:
  - Вот, оме, (мой титул на него не произвёл никакого впечатления), лучшая кожа оспанской выделки. Остатки. Всё! Больше Оспан не торгует! Тут только вам и вьюношу вашему (это он про Эльфи) хватит. Если мерки снимаем сейчас, то готово будет через два дня. Десять гульденов за пару. Это с пряжками. Пряжки серебряные. Если хотите на пряжках стразы, то дороже.
  Стразы не хочу...
  Ничего не хочу...
  Полтора талера в трубу! На них год можно жить, если не больше. Всем шестерым.
  Но деваться некуда. Вряд ли где-то будет другая цена. Ремесленники тут все поголовно цеховые и драть с покупателей им цех не позволит.
  * * *
  Вернувшись к себе, я засел в прихожей, за принесённым с кухни столом - у нас пока только там была старенькая мебель оставшаяся от прежнего хозяина - остальные комнаты стояли пустыми и спали мы по-походному на полу в спальниках на втором этаже. А в прихожей окно есть на солнечную сторону.
  Перебирал золотой лом, подсчитывал имеющиеся деньги. В гульденах выходит так - вылетали из Майнау было под пятьсот, да минус 240 за дом, да минус одежда - сто двадцать. Остаётся сто тридцать гульденов на житьё. А, нет, ещё с Лисбетом рассчитаться надо и за себя и за Адельку с Эльфи. Ну, положим, двадцатка, нет, скорее тридцатка. Итого - остаток сто гульденов. Не густо... А ведь нам ещё и мебель в дом нужна и бельё, и посуда, и жратву покупать.
  Ладно, что там у меня осталось? Рубиновый перстень Шиарре я продал в Майнау за десять талеров, остался изумрудный и с алмазом - но этот продавать не хочу - вот как-то лёг он мне на душу. Сам таскать буду. В конце концов, оме, знатному оме, совсем без драгоценностей нельзя. Тем более, что тут их все таскают и альфы как бы не больше чем омеги. А зелёный загоним...
  Но это ещё подумать надо - рубиновый перстень составлял гарнитур с такими же серьгами. Они у меня остались. Изумрудный перстень тоже был с гарнитуром - были и у него серьги. А у меня баб (пардон, омег) полон дом. Оглянуться не успеешь, как Сиджи с Ютом подрастут. Положим, перстень изумрудный можно загнать, а вот серьги... Изумрудные Сиджи подойдут - к глазам, а рубиновые тогда Юту. Хорошо, отложим продажу серёг.
  Ещё Аделька. Он хоть и простолюдин и прислужник, но человек же... Ему тоже надо что-нибудь золотое в ушки. Некрупное. Причёска у него короткая и длинные серьги не смотрятся, да и возрастом он пока не вышел. О! Есть! До дня рождения отложим... Некрупные золотые серёжки с небольшим, карата в три бриллиантиком, в виде гвоздиков подойдут (хех, вот такой вот у Адельки щедрый оме! У прислуги серьги с бриллиантами!).
  Вот только с серьгами для себя заморачиваться не буду. Хотя это и не комильфо для омеги. Тем более знатного. Уши уже давным давно заросли... Не. Не буду.
  Так, теперь для Эльфи подберём.
  - Эльфи, иди сюда. Посмотри вот это...
  В ушках Эльфи сейчас платина, я ему ещё в лесу подарил набор из запасов Шиаррре - серьги гвоздиками и пара браслетов. Но, думается мне, ему на приём к главе города надо что-то другое... Или оставить как есть?
  А вот ещё мысль... Ну-ка, ну-ка!
  Пока Эльфи перебирал что-то из серёг Шиарре, я достал мешочек с талерами, переданными мне Листерином. Высыпал золотые монеты и начал их разглядывать. По весу граммов на шесть каждая, диаметром в пару сантиметров. Морда короля Тилории в профиль, внизу подпись на немецком "один талер", на обороте - герб Тилории - геральдический щит с косым крестом и королевской короной наверху. На ребре зубчики перемежаемые точкой.
  Из той кучки золотого лома, что досталась мне от Орсельна, я сколько талеров могу наделать? Или не покатит? Так-то золото для монет, как правило, высшей очистки, а на ювелирку используется с добавками - так оно прочнее. Оно даже по цвету отличается. Ну-ка...
  Нет, вроде... Я разглядывал монеты и мятые изделия под яркими лучами Эллы, бившими в отмытое Аделькой окно прихожей. Цвет одинаковый. А если так попробовать? - отнесу-ка я это добро к ювелиру и попрошу очистить и взвесить, заодно и камешки пусть оценит.
  Ювелир-искусник (специально пошёл именно к такому) оказался человеком знающим, золото взял в работу прямо при мне - очисткой занялся его подмастерье. А камешки стал смотреть сам:
  - Ну, что я вам скажу, господин искусник,.. за камни могу дать сорок пять талеров.
  Приемлемо. По талеру в год расходовать - на сорок пять лет хватит.
  Тем более лгать он мне не может - видит, что я тоже искусник.
  - А золото будет очищено прямо при вас, если хотите, то можете подождать.
  Пока у меня оказалось несколько свободных минут, я предложил оценить драгоценности Шиарре и перстни - алмазный и изумрудный. За всё, кроме перстней ювелир даёт тридцать талеров:
  - Я, господин искусник, называю вам реальную цену, моя маржа здесь всего два талера...
  Курчаво живёт дяденька - его маржа это два года моей жизни в Лирнессе.
  Затем ювелир долго смотрел через глазную лупу на изумруд, разглядел клеймо ювелира-искусника на камне. Оценил изумрудный перстень в двадцать пять талеров. Хм. В Майнау мне давали меньше. Но там и рынок... ничтожный. А перстень с бриллиантом меня поразил:
  - Господин, этот перстень стоит не менее пятидесяти талеров - камень очень крупный и редкой воды. Если у вас есть такое желание, то я готов купить его прямо сейчас...Деньги сразу.
  И не врёт.
  Не. Не буду продавать. Самому пригодится... Интересно, что же такого Шиарре сотворил с герцогом, что ему такой перстень отломился? Хотя отсасывал он умеючи... этого не отнять, да...
  - Скажите, а платину вы продаёте?
  - Да, продаём. И покупаем тоже. По пять талеров и семьдесят восемь гульденов за унцию купим с удовольствием. Что поделать, господин искусник, в последнее время цены ползут вверх. Её нам с Южного материка везут... Да вот что-то второй месяц поставок нет. Война эта Тилорийская... Говорят, на рудниках склады забиты, а вывоза нет...
  После посещения ювелира мне стало легче - если что, то всегда что-то можно продать из наследства Шиаррре, а пока попробуем с золотишком повозиться - нашлёпать талеров самопальных.
  Чего же проще-то? Я менталист, в совершенстве владею и пирокинезом - металл плавить могу и телекинезом и левитацией. Очки я себе уже делал, даже оправу золотил. Неужели я монеток не напечатаю?
  Напечатал. Кухня, правда, провоняла горелым деревом, но из бруска чистого золота - угар при очистке ювелир оставил себе в качестве платы за работу, вышло больше десятка талеров - четырнадцать штук. Вот и до уголовного преступления докатился! Фальшивомонетничество во всей красе!
  Теперь на испытание их надо. Заодно уж и пуговицы нам с Эльфи на камзолы вызолотил - десяток железных гвоздей, бутылочка серной кислоты и - готово! Пуговицы трёх размеров с моими гербами были ссыпаны в подходящую чашку. Потом портному отнесём.
  В голове у меня давно уже крутилось - зачем мне мебель покупать? Сам сделаю - телекинез рулит! Надо только ведро клея столярного добыть да петли для дверок шкафов...Да...
  Суечусь, суечусь. Специально ведь! Чтобы голова не грузилась предстоящей встречей с Главой Совета города. Что-то он мне скажет? Чего потребует? В какой угол загонять будет?
  Мне ведь, из Лирнесса бежать некуда. Это в Майнау я не нашёл понимания и - фьють! Только меня и видели. А тут... Да и понравилось здесь... Лисбет ещё...
  Говорил он мне! Говорил ведь! Его будто заставило что-то помогать мне. Да и я... Моя реакция на омегу, фактически на фембоя, не типична. Я всеми силами сопротивлялся здешним половым отношениям (ага, сопротивленец ты наш, так сопротивлялся, так сопротивлялся! Аж до мозолей в задницах Шиарре и Дитрича), не мог их принять. Вот и Лисбет, к которому меня тянет как магнитом, а ещё видение, где его убивают... Силе надо, чтобы я остался в Лирнессе! Вот это что! Сила вяжет меня по рукам ногам подопечными, привязывает меня к этому миру! А это получается что? А это получается, что если мне будет что-то надо от мира, то мир в этом пойдёт мне навстречу потому что я ему нужен! Наверняка, в определённых рамках, но пойдёт - это точно. Да уже идёт.
  Осталось выяснить теперь - чего же миру от меня надо?
  * * *
  Пару раз мы с Эльфи ходили на примерки и к портному и к башмачнику.
  А потом я завернул в порт. Туда, где лесом торгуют. Штабеля брёвен, пахнет смолой, под ногами щепа, опилки, куски коры, крики грузчиков, шум подъезжающих четвернёй ломовых телег.
  А мне надо чего-нибудь ценного. Ценной тропической древесины. Мебель есть смысл делать только из неё. Суар, бакаут, красное дерево, палисандр, сандал, тик, эбен. Чего-то такого надо.
  Нашлось всё. И ещё много чего другого. Причём торговец ценной древесиной оказался неискусником и, следовательно, с ним можно работать ментальническими штучками. Нет, сбегАть, набрав ценных брёвен, я не собирался. Просто можно поговорить о цене и доставке. Под гипнозом.
  Суаровая древесина очень прочна и стойка на раскол и деформации. Прекрасно выдерживает перепады влажности. Берём! Пару чурбаков длиной метра по два каждый и диаметром от метра. Нет, лучше четыре. Мне ещё с протезами для детишек экспериментировать.
  Бакаут - зеленоватая ядровая древесина с красными и чёрными разводами. Тоже очень тверда, но её уникальность в том, что она в течение всего срока эксплуатации выделяет смолу представляющую собой невысыхающее масло. Такая себе натуральная смазка трущихся поверхностей...Вот бакаута на складе оставалось всего несколько брёвен. Я распластал одно из них (дорого!) на чурбаки и отложил в сторону.
  Красного дерева нашлось даже две разновидности потемнее и посветлей, одна из разновидностей - сандал. Обе разновидности ядровые. Взял и то и то. Для мебели. Ух! Это именно то дерево с приятным запахом и хранить одёжку, особенно меховую, а у нас она есть, лучше всего в шкафах из красного дерева - моль не заведётся. Шесть брёвен, разрезанных на куски по три метра, были отложены для меня.
  Палисандра взял два бревна. Тёмно-красная тоже ядровая древесина, совсем другого оттенка чем красное дерево очень декоративна и чередовать её шпон с красным деревом в шкафах и другой мебели - это что-то!
  Тик и эбен. Тик посветлее, а эбен... Антрацит. Правда, эбеновое ядро в стволе дерева составляет менее половины объёма и брать такой древесины надо побольше. Сделаю себе столешницу в кабинете, отполирую до зеркального блеска и буду сидеть смотреть сам на себя своими драконьими зенками. Это если у меня кабинет будет. Короче, берём! И того и другого, и, если можно, без хлеба!
  На этом я остановился. Так-то на складах было ещё много разного, просто глаза разбегаются. Забывать склады, конечно, нельзя - мало ли что? Прыгнул телепортом, уволок бревёшко, глядишь, и гамбсовское кресло в гостиной появилось.
  Результаты моего похода в порт на лесоторговые склады нашли свое временное место в подвале дома, а финансы клана Аранда уменьшились на пять гульденов. И это я ещё на мозги торговца покапал гипнозом! Но вся эта роскошная древесина годится в основном на шпон, а вот на что этот шпон я наклеивать буду? Нужен хороший сухой лежалый дуб или бук. Бук даже лучше - у него меньше склонность к растрескиванию.
  Планировка в нашем доме мне не нравилась - ещё бы, почти все окна на одну сторону! К морю. Короткая сторона буквы Г нашего дома по дворику была длиной метра три - не больше. В этой-то стене и был вход в дом. А внутри... Фактически дом был трёхэтажным. Первый этаж был очень высоко поднят от земли, а под домом был просторный каменный подвал, со сводчатыми потолками. Высота их, правда, была невысока - метра два, но и то хлеб. При этом из прихожей был спуск вниз, пядей на десять до каменного пола площадки, на которую выходили двери кухни (она была без окон) и туалета первого этажа (тоже без окон). Квадратная эта площадка имела низенькую дверь в подвал, за которой была невысокая лесенка подвального спуска, там же, судя по всему, хранились и продукты - в подвале было прохладно. (Пол прихожей был на одном уровне с двором, кухня и туалет первого этажа на метр ниже прихожей - подвал ещё ниже, а столовая и комнаты - на метр выше пола прихожей).
  Вторая лесенка из прихожей вела наверх, тоже пядей на десять, здесь-то и начинался уровень первого этажа. Прямо за лесенкой через несколько шагов начиналась дубовая резная с поворотной площадкой лестница на второй этаж. В промежутке между этими лестницами двустворчатая стеклянная дверь в столовую (по моим прикидкам метров семь на семь) и дальше двери в две комнаты по двадцати, примерно, метров каждая. Окна этих комнат были в другом торце дома.
  На втором этаже бывший хозяин не жил и много лет туда не поднимался. Туалета там не было (надо делать). И у меня закрались мысли о радикальной перепланировке...
  По расчётам получается, что площадь дома более трёхсот квадратов и это без подвала.
  Так, оборвал я себя, сейчас не до ремонта. Надо с Лисбетом за лечение рассчитаться и готовиться к встрече с Главой Совета города.
  Одёжу нам, наконец, построили и я с Эльфи пошёл хвастаться к Лисбету. Скакнули телепортом сразу к калитке дома целителя - в Лирнессе уровень Силы высокий, а количество искусников таково, что никто на очередное использование Силы внимания обращать не будет.
  У него кто-то был на приёме, поэтому, выглянувший Лизелот провёл нас в гостиную и снова удалился в смотровую - помогать целителю.
  Мы с Эльфи разложили сшитое по стульям и креслам и пока мой омега что-то там расправлял и любовался на обновки, я, пройдя к шкафам с книгами, пробежался пальцами по корешкам. Медицинская литература меня не заинтересовала. А вот художественная...
  "Отмщение за Рагиделя", "Белый Король или рассказ о деяниях Максимилиана Благородного, составленный Маркусом Трайцзауервайном", "Гверино по прозвищу Горемыка или рассказ о доблестном рыцаре Гверино да Монгана сыне Буово Антонского", "Рыцарь Гавейн и Озёрное чудовище"...
  Набор рыцарских романов... Ну, так-то если вспомнить развитие художественной литературы в Позднем Средневековье на Земле, а здешняя жизнь примерно ему и соответствует, то ничего удивительного тут нет. Дон Кихота того же вспомнить и его загоны по рыцарским романам. А тут... благородные рыцари... прекрасные оме, которых спасают из лап драконов (прости Великий Змей!), злых колдунов и разбойников, приключения и путешествия по неведомым землям... И везде благородный рыцарь спасает прекрасных омег, причиняет добро, награждает непричастных и наказывает невиновных...
  Этак и я могу подобной писаниной заниматься, да ещё и книжки издавать... Стоп!.. Хватит, а то довыдумываюсь до чего-нибудь... В библиотеку местную схожу, погляжу чего там из художественного есть, а то в замке это как-то мимо меня прошло, а вспомнить есть чего... Ух! Аж дух захватило! По фильмам в основном, но какая, в жопу, разница. Хотя именно в жопу и разница. С учётом здешней физиологии людей, весьма символично... Так! Хватит!
  Лисбет тем временем освободился и прошёл к нам в гостиную:
  - Оме! Я так рад вас видеть!
  Омега подошёл ко мне вплотную и сразу двумя руками коснулся моей груди.
  - И я, оме, рад, уж так рад, так рад, - остановись, придурок, что ты несёшь? - говорил я сам себе, распалённый изысками художественной литературы Лирнесса.
  Я выдохнул - в конце концов, оме Лисбет читает то, что тут есть. Может это и есть самые высокие вершины здешней художественной мысли?
  - Мы, оме,... я и Эльфи вот... решили показать вам первому наши одежды, - начал я нерешительно.
  - О! Мы с Лизелотом с удовольствием посмотрим, что вам сшили!
  Начался показ. Лисбет засыпал меня и Эльфи вопросами: а это что? а из чего? а какая вышивка? почему я остановился на серебре?
  - Оме! Оме! - теребил меня за руки непосредственный целитель, - примерьте! Я хочу вас увидеть в этом! Пожалуйста, оме!
  Захватив штаны и рубашки, мы с Эльфи вышли в смотровую и переоделись. Остальное накручивали на себя уже при Лисбете.
  Сказать, что оме был в восторге - это не сказать ничего!
  Лисбет, судя по всему, дал волю своему внутреннему ребёнку и даже запрыгал от распиравших его чувств!
  Проворные тонкие ручки запорхали по моему телу, застёгивая пуговки, расправляя тут и там, повязывая шейный платок, в несколько слоёв обматывая вокруг талии шёлковый пояс, а уж когда я накинул на плечи камзол!
  Единственное, что мне не нравилось - так это ленточки, долженствующие быть завязанными вокруг кружевных манжет на штанинах на щиколотках. Это... как-то не то... Вот вам... доверился портному, тот и сообразил, как же: "знатные оме так ходят! Это последняя мода, оме!". Как у Пьеро, блин. Да ещё и в белом весь! Мальвина сбежала в чужие края, Мальвина пропала, невеста моя, тьфу!
  Короче, выше пояса с пивом пойдёт, а вот ниже... Надо было сапоги белые сафьяновые и галифе белые заказать, ну и сказал бы, что в Великом герцогстве такое оме носят. Кто опровергнет?
  Ага, ага, а на сапоги шпоры серебряные в цвет костюма. Попал в колесо - так не пищи, а беги!
  А Эльфи наоборот, всё понравилось.
  Одев меня, Лисбет пришёл в полное восхищение:
  - Оме, вы прекрасны! Оме! Ах, оме, как бы я хотел пойти с вами! Оме!
  Я задумчиво поправлял жабо перед зеркалом. Нет, так-то мордашка у Ульриха ничего себе...
  - Скажите мне, оме, - я повернулся к Лисбету, - у вас ведь есть парадный костюм?
  - Конечно, оме! Как без этого?
  - Оме Лисбет, моя Светлость настойчиво предлагает вам одеться парадно, - я попытался изысканно (чёрт, даже и пробовать не стоит!) повернуться от зеркала и взмахнуть руками в стиле 18 века, ну, как это я видел по фильмам. Как было на самом деле - пёс его знает!
  - Ну, если Ваша Светлость настаивает, - Лисбет кокетливо улыбнулся, на щёчках его обозначились ямочки... Сила Великая! Почему я их не видел раньше?! Где были мои глаза?!
  Целитель удалился в спальню и через несколько минут вышел в синем камзоле без рукавов, причудливо расшитом на груди травами и змеями, светлая голубоватая рубашка тонкого полотна с жабо, синий, в цвет камзола, пояс вокруг талии, изящные пальчики, едва выглядывающие из кружев...
  - Оме! - я подскочил к Лисбету, обнял его и невысокий омега задрал пепельную головку, глядя на меня своими ласковыми ореховыми глазами снизу вверх.
  - Что? - выдохнул он, будто ожидая от меня чего-то. Чего-то важного для себя. И меня...
  Ну, что ж, Саня, готов? Или нет?
  - Оме..., вы прекрасны, оме, - выдавил я из себя и надолго замолчал, прижав его тельце к себе, Лисбет, отвечая на мою ласку, прижался щекой к моей груди.
  Эльфи, тоже вертевшийся около зеркала и с ним Лизелот, притихли, ожидая развития событий.
  - О-оме..., - протянул я шёпотом, так чтобы меня слышал только Лисбет, - а хотите, оме, я вас убью...
  Лисбет дёрнулся в моих руках и затих - почувствовал ложь.
  - Ну, зачем вы так, оме Ульрих? - чуть не плача, шепнул он в ответ, и тоже так, чтобы слышал только я.
  - Оме, правда, я смогу это сделать, - я отстранил Лисбета от себя, телекинезом поддёрнул стул и сел напротив целителя, - сядьте, оме, - под колени оме ткнулся ещё один стул, Лисбет сел и мы с ним оказались лицом к лицу друг напротив друга.
  "Эльфи, Лизелот - сядьте!" и оба омеги против своей воли плюхнулись в кресла.
  Я протянул руки, погладил пальцами ручки Лисбета, не знавшего куда их девать и теребившего носовой платок (вот, кстати, платков надо носовых, дюжину или две. Из шёлка. С монограммой и гербом).
  С трудом оторвавшись от рук оме, осторожно дотронулся пальцами до его подбородка, наклонившись к нему ближе, потянул вспыхнувшее лицо Лисбета на себя, шепнул:
  - Доверьтесь мне, оме...
  Упёрся лбом в лобик Лисбета и в наших головах (у Эльфи и Лизелота тоже) зазвучала музыка. Нет! Не так! МУЗЫКА!
  Второй концерт Рахманинова...
  Эмоции Эльфи, никогда не слышавшего ничего подобного, наложились на отклик чувств Ульки, уже испытывавшего нечто подобное - помнится, мы с Шиарре трахались под эту музыку - он тогда в шаге от обморока был.
  Услышав божественно-мощное вступление, тело Лисбета покрылось мурашками восторга, рояль наращивал воздействие, подключился оркестр, струнные выбивали, выворачивая душу наизнанку, будя что-то родное, близкое, русское. Лисбет шёл за музыкой не в силах сопротивляться воздействию, рояль почти взял соло и рассыпался восторгом мелких смеющихся теноровых клавиш и снова оркестр перебил и опять рояль уже спокойнее и величественнее в паре с оркестром движется и ведёт за собой заворожённых перипетиями звуков слушателей вперемежку с гобоями и снова и снова ласкает слух прихотливо извивающаяся лента рояльных клавиш...
  Руки мои дрогнули, пальцы вцепились в воздух, дрожа, пытались выхватить из него что-то... Божественный рояль насторожился и начал выхватывать с повторами аккорды (думаю, они знакомы любому, кто слышал этот концерт), оркестр окреп, возвысился и вот уже он ведёт за собой рояль, волны колышутся, нарастают. Вот. Вот ещё немного. Ну! Оркестр, сливаясь в гармонии с едва слышимым роялем, взрывается кажущейся какофонией, волна нарастает... Слёзы. Неудержимые слёзы текут из глаз Лисбета, губы оме дрожат, расширенные зрачки шарят по моему близкому лицу, дыхания наши давно уже слились...
  Нос мой забит и я дышу через рот, опасно шевеля губами у самых губ Лисбета. Потекло... Из носа... едва успев перехватить, левита5цией подвешиваю каплю крови в воздухе между нашими телами... ещё одна...
  А оркестр, неистовствуя, забрался на вершину и с громом турецких барабанов обрушился, подхватывая рояль, снова начавший бить, вколачивать начальную мелодию концерта, но уже на совсем другом, высшем уровне... возвышая и очищая слушателя... в комнате стало зябко от музыки...
  Глаза Лисбета потеряли выражение, руки упали на колени, тело обмякло. Я телекинезом отпихнул капли крови в сторону и подхватил ослабшего оме, так и не отрывая своего лба от его головы, а рояль опять ведёт за собой и оркестр вторит ему где-то там, рассыпается в изнеможении после невообразимого подъёма, и вот уже валторны сообщают, что пик миновал, но рояль ещё способен вести и оркестр оттеняет его и струнные выводят свою партию, стихают и рояль рассыпается перебором, напоминая, что было так... а теперь всё, пора... последние аккорды, ускоряясь, торопят и вот два последних окончательных удара...
  В комнате тихо... Слышно только как Эльфи едва слышно втянул воздух, выдохнул, он жив, не до конца, но жив...
  Лизелот вообще отсутствует - глаза омеги остановились без движения, его существо настолько поражено музыкой, что он просто не здесь и застыл в ступоре.
  А Лисбет... я прижимаю его к себе, положив безвольное тельце на руку, как ребёнка. Рот его полуоткрыт, глаза едва реагируют из под длиннющих полуприкрытых ресниц на движение - я приникаю к самому его лицу, будто ища в нём чего-то... Поцеловать? Стоит ли? Именно сейчас?
  -О...ом-ме..., - протянул едва слышно Лисбет, - у вас кровь...
  Целитель понемногу оживает, отходит от воздействия музыки, но всё ещё в моих руках...
  - Я никогда не слышал такого..., - шепчет Лисбет, пошевелившись у меня на коленях, садится, прикрывает глаза ладонями, едва покачиваясь, снова шепчет, - я никогда не слышал... такого... оме-е..., слышите? Никогда... Это...это..., - его прорывает, эмоции просят, требуют выхода, он пытается вскочить и я его удерживаю - Лисбет нетвёрдо стоит на ногах.
  Но вот он, наконец, вскочил, пошатнулся, сделав пару шагов, рухнул в свободное кресло и, закрыв лицо руками, зарыдал в голос...
  Помузицировали...
  - Оме, - шепчу я, - простите меня... я не хотел...
  "Это ты ещё романс Свиридова из "Метели" не слышал" - просыпается во мне постоянно бодрствующий кто-то. Да-да, сравнимая по воздействию вещь...
  - Нет, оме! - Лисбет срывается с кресла, - Нет! Это вы... меня простите!
  Целитель каким-то образом оказывается передо мной, сидящем на стуле, на коленях, с задранным ко мне, залитым слезами лицом:
  - Оме! - Лисбет, не осознавая себя, судорожно пытается целовать мне руки, - Оме! Так не бывает, оме!..
  Лисбет впервые в жизни пережил катарсис. А для эмоционального существа, живущего и воспринимающего мир через чувства - хоть он и целитель, это... Это что-то такое, что оказывает такое воздействие на сознание и подсознание, что... Вот возьми я сейчас и вколоти в его раскрытое сознание любую установку, да хоть Схолу взорвать, и он выполнит, а я займу его голове место идола, которому надо поклоняться. Но не буду я этого делать...
  - Оме, - шепчу я прямо в мокрое от слёз лицо, удерживаемое мной в ладонях, - оме... перестаньте...
  Целую истощённого эмоциональным всплеском целителя в лоб... Ох, оме, оме...
  * * *
  Гулкий бесконечный длинный зал с высоченными полупрозрачными куполами витражных потолков, полированый камень наборной мозаики пола. Иду не торопясь, как проглотивши лом, в двух шагах позади за левым плечом - Эльфи. Череда арочных окон, высоких, под стать потолкам. Цветные стёклышки оконных витражей кладут на пол разноцветные тени... Зал бесконечен. Дальняя стена его теряется далеко-далеко...
  Огромный круглый стол зеркально полированного палисандра метров десяти в диаметре... Зачем им такой? Только представить, как с его середины пыль вытереть, страшно.
  - Приветствую Вас, Ваша Светлость...
  
  
  
  Глава LXVII
  
  - Оме, к вам пришли, - в подвал заглянул Аделька.
  Стряхнув с себя древесную пыль и опилки, я подобрал на сколоченном на скорую руку верстаке очки и вышел. Кто бы это?
  Осветительный шарик вылетел за мной, погружая пропахшую сандалом и клеем глубину подвала в темноту.
  Лизелот. Растрёпанный, смущённый и какой-то потерянный.
  - Ваша Светлость, прошу вас, помогите, - мы сидели на скамейке в нашем дворике, - оме Лисбет... он после того... той музыки... которую вы нам... мы услышали... Он с тех пор и с постели не встаёт. Оме Лени приходил, смотрел... Здоров он... организм здоров... А оме Лисбет... лежит. Помогите, оме! Я уже всех, кого смог обежал...
  Охо-хо-хо... Что там с Лисбетом такое случилось-то?
  Ухватив Лизелота за плечо телепортировался к калитке домика целителя.
  В спальне со светлыми обоями полумрак - шторы на окнах задёрнуты, Лисбет с головой накрыт одеялом - и как это ему не жарко?
  Отпустив Лизелота ещё в прихожей, придвигаю стул и сажусь рядом с кроватью.
  - Лизонька, ты мне попить принёс? - из под одеяла раздался слабый голосок омеги.
  Молчу.
  Лисбет не слыша отклика, но чувствуя, что рядом кто-то есть, выглянул из под одеяла.
  - Вставайте, граф, нас ждут великие дела, - негромко говорю, присев рядом на поддёрнутый телекинезом стул и оглаживая растрёпанные волосы омеги.
  - Ой, - пискнул Лисбет, затискиваясь глубже в постель и снова накрываясь с головой.
  - Оме, зачем вы нас так пугаете, - говорю проникновенно, играя на чувстве долга целителя, - на Лизелоте лица нет. Он весь город обежал. Меня разыскивал...
  В постели тихо.
  Осторожно отгибаю одеяло вниз, к ногам.
  Оме Лисбет, в тонкой фланелевой пижамке, с закруглёнными кончиками воротничка обшитого цветной тесьмой, разрисованной какими-то котиками и погремушками - вот бы Венику таких пелёнок надыбать где - с прижатыми к груди кулачками и крепко зажмуренными глазами лежит на спине ни жив ни мёртв...
  Вот ведь, детство какое, право... И это один из лучших целителей города!
  Нет так дело не пойдёт! Приподняв омегу, сажаю его в постели. Вот так...
  Наклонившись, вдыхаю запах омеги. Ребёнок, как есть ребёнок, даже молочком пахнет. У меня так Веник пахнет.
  Лисбет, неожиданно, не открывая глаз, крепко хватает меня за шею. В ухо мне зашептали дрожащие губы:
  - Оме Ульрих, вы... я... со мной что-то случилось, я... у меня в голове та музыка... Я ничего не могу с собой поделать. У меня всё из рук валится... Я заболел, да? Что это, оме? Что со мной? Оме...
  Нд-а...
  Предлагая ему прослушать настолько наполненное эмоциями произведение, я просто не мог предположить, что музыка так повлияет на Лисбета.
  - Оме, - говорю прижавшемуся ко мне омеге, гладя его по волосам, - вы просто слишком близко приняли эту музыку к сердцу... Так нельзя... вы же целитель...
  - Нет-нет, оме... я пробовал... Я много всего делал... Но музыка у меня в голове... И... я не могу больше, оме...
  Ну, так... Бывает иногда такое, что привяжется какая-то мелодия и крутится в голове, выматывая и забирая силы. Тут либо пахать, так, что больше ни на что сил не останется, либо клин вышибать клином - начать гонять в голове другую мелодию. И они, как встречный пал, уничтожат друг друга.
  Мелодия. Их есть у меня. Но...
  Что бы такое ему рассказать, как бы подать эту мелодию? Сочинить всякое я могу в два счёта, но он ведь чувствует ложь. Хоть и будет это ложь во спасение.
  Разве попробовать замешать правду (или то, что я считаю правдой) и ложь погуще? Так, чтобы они переплелись неразличимо. Конечно, привкус останется, но общее впечатление того, что я говорю правду, сохранится.
  Тут ведь ещё, что важно? Важно, чтобы я сам считал правдой то, о чём говорю. Это здорово помогает вводить в заблуждение людей, искусников в том числе. Такой себе субъективный материализм должен быть - я придумываю и верю в то, что придумал - для меня это становится реальностью данной мне в ощущениях, а это, в свою очередь, убедит слушающего меня в том, что я говорю правду - ведь для меня это и будет правдой. Важно, не забыть, что объективная реальность не такова... но мы ведь, никому не скажем?
  Вот если так:
  - Знаете, оме, мне попадалась информация, но, возможно, я ошибаюсь, и это не так, - во как завернул - иди, разбери, правду я говорю или нет, - что если плыть всё время на запад. Плыть долго - месяц, два, три, то там, за океаном, можно найти землю...
  Лисбет отпустил меня и лёг в постель, накрывшись одеялом до самого носа.
  Он не чувствует лжи в моих словах! Землю ведь и правда можно найти, а можно и не найти... Хотя бы острова-то какие-нибудь должны же быть! А кто сказал, что острова это не земля?
  Продолжаю:
  - Была когда-то империя. Называлась она Res publica Populi Romani, - точно! Была такая. Была. Не здесь, но была. Правду говорю. А моё начало о земле на западе заставит Лисбета достороить в голове информацию о том, что эта империя существовала на западе Эльтерры.
  - Общее дело народа Рима, - шёпотом переводит с латыни Лисбет, - странное название, оме Ульрих...
  Молча пожимаю плечами. Вытаскиваю из под одеяла и забираю себе в руки лапку Лисбета и продолжаю, перебирая его тонкие пальчики:
  - Росла и богатела эта империя за счёт завоеваний. И самым важным для неё был постоянный приток рабов, в которых обращали всех завоёванных силой оружия. Избалованные бесплатной рабочей силой и бесплатными раздачами хлеба жители её столицы - Рима, требовали от властей только одного - хлеба и зрелищ.
  Участие искусников в жизни Рима обойдём - как только вякну про них, Лисбет тут же почувствует ложь. Не было в Риме искусников и у меня не будет.
  - Римляне сурово и беспощадно обращались с рабами. Раб, по их законам - это не человек, а имущество не имеющее прав. Но рабов было настолько много, что почти треть всего населения Римской империи составляли рабы. Любимым развлечением римлян были бои невольников до смерти на специальных стадионах. Рабов-смертников называли гладиаторами...
  Лисбет заинтересованно слушал мой рассказ. Вроде не соврал пока нигде
  - И вот, случилось так, что завоевав одну из стран, захватили римские войска множество пленных. Которых обратили в рабов. Среди них был и Спартак - так звали одного из рабов. Это был сильный, умный и благородный человек. Разные люди по разному говорят о его происхождении. Кто-то говорит, что он был вождём племени, кто-то говорит, что солдатом... Говорят, что был он женат, но правда ли это? Кто знает?
  - Оме, вы умеете рассказывать, - прошептал Лисбет.
  В дверях, так, чтобы его не увидел оме, на стуле пристроился Лизелот. Я увидел его и махнул рукой - пусть слушает, мне не жалко.
  - Тяжела и жестока судьба гладиатора. Его жизнь коротка и предназначена только для одного - умереть на горячем песке арены на потеху римской публике. Хозяева гладиаторских школ сурово и жестоко ломают людей, которые должны по их требованию выходить на бой с оружием в руках и умирать. И я не знаю, что лучше - умереть под крики и свист толпы или медленно подыхать от непосильной работы в шахте или на полях?
  Вот! Вот оно! Лисбет отвлёкся, наконец от своих переживаний и не сводит с рассказчика (то есть с меня) глаз.
  - Опытные ланисты - хозяева гладиаторов умеют и знают, как обращаться с вооружёнными рабами-смертниками. Кнут и пряник, а ещё надежда. Надежда выжить. Во избежание бунтов каждого из гладиаторов держат в отдельном отведённом ему каменном мешке. Там он спит, ест, отдыхает до и после боёв. Туда ему в качестве награды водят рабов-омег...
  Здесь Лисбет дёрнулся. Правда же - не было в Риме рабов-омег.
  - Случилось так, - скорее продолжаю я свой рассказ, чтобы сгладить неприятное ощущение от лжи, - что Красс, полководец, Марк Лициний Красс, захвативший страну Спартака, праздновал победу в своём доме и потребовал, чтобы ланиста, хозяин Спартака, предоставил ему для развлечения гостей гладиаторов. Красс знал Спартака, знал, что в гладиаторской школе он не один... О, этот Красс... В день пира с самого утра когда поднявшееся над морем солнце бледно-шафрановыми лучами ударяло в плотные вишневые шторы опочивальни, скрывавшие Красса от окружающего мира и охранявшие его ночной сон, он задумал план, как он устроит пир... И чем выше отрывалось от моря светило, тем ярче возникала в покоях полководца иллюзия разгоравшегося по ту сторону вишневых штор кровавого зарева.
  Я погружаюсь в собственную выдумку, развеиваю свои глаза - у меня это аналог их закрытия, и, отдавшись на волю фантазии, впав в своеобразный транс, но не забывая, впрочем, поддерживать собственное убеждение в её правдивости, продолжаю (Шут аплодирует, провокационно виляя круглой попкой):
  - Четыре чёрно-фиолетовых негра методично и плавно обмахивали благодетеля Рима, благословенного - как его называли в Риме, Марка Лициния, благовонными опахалами. И когда благословенный ощущал кожей лба или щек легкое приятное дуновение воздуха, он понимал, что проснулся и что наступило утро. Очередное утро консула, утро клиентов, утро этих негров, утро народа Рима и всей Великой империи.
  Иногда Красс просыпался ночью. То ли от чересчур назойливой мухи, что было явным упущением со стороны негров, то ли от слишком сильного дуновения, вызванного опахалами, что тоже являлось оплошностью чёрных рабов, то ли от тяжелого сновидения... Но, независимо от причины, сам факт ночного пробуждения Красса означал смертный приговор всем четырем неграм, которых утром наступившего дня бросали на съедение священным крокодилам, чтобы не тратить на эту чёрную падаль верёвки, не тупить о них топоры и спаты, не осквернять их вонючими телами благородные морские воды и не отравлять землю погребением их мерзких останков.
  В своё время Крассу приходилось бывать на дальнем-дальнем западе, встречаться там с местными варварскими правителями и приходилось признать, что водоём со священными крокодилами - это очень полезное учреждение. Вернувшись в Рим он приказал устроить его у себя. Некоторые из нобилитета тоже последовали примеру консула...
  Если ночь проходила спокойно, утром негров уводили в темные казематы, обильно кормили пищей, приправленной вкусными, но снотворными специями, после чего они спали до наступления ночи... Он мог себе это позволить - огромная добыча, часть которой он оставил себе, часть распределил между своими солдатами, а большее и лучшее привёз в Рим, в казну Сената, пополнила весьма оскудевшую после выборов консула семейную сокровищницу. А негры были дёшевы... Последний год Империя воевала далеко на юге и поток негров-рабов нескончаемой вереницей шёл в Вечный город...
  Марк Лициний открыл глаза и сразу почувствовал на себе ненавидящие взгляды четырех пар глаз негров-опахальщиков. Он усмехнулся. Он не испытывал к ним ответной ненависти. Он их просто презирал.
  Красс презирал пленных и рабов. Рабов - за их молчаливую, беспрекословную покорность, пленных - за то, что они предпочли рабство ради спасения жизни, потому что цепляться за ту жизнь, которая им предоставлялась, даже не за жизнь, а за существование, могли только животные. Но животные цепляются за существование неосмысленно, а эти сознательно. Значит, они хуже животных...
  В последний миг перед пленением еще можно было использовать своё оружие против себя.
  Но ведь они почему-то не сделали этого...
  Можно затем отказаться от пищи и воды...
  Но ведь они не отказываются...
  Наконец, можно ударить стражника или плюнуть в лицо какому-нибудь надсмотрщику..., что означает смерть...
  Но ведь они не ударяют и не плюют.
  Значит, они цепляются за то, что никак нельзя назвать жизнью, и надеются на то, на что уже нет и не может быть никакой надежды... И особенно презирал Красс гладиаторов - у тебя в руках оружие, ты можешь напасть на стражу, можешь покончить с собой в конце концов, но... ты убиваешь таких же как ты сам... чтобы не сдохнуть...
  Бывали, правда, выплески... В его городском дворце и на загородной вилле... И никогда он не расправлялся с храбрецом, проявившим человеческое начало. Наоборот, и так было всякий раз в случае неповиновения, он собирал у рабских бараков толпу, это тупое быдло и возносил до небес непокорного, отдавая дань его смелости и ставя в пример остальному порченому семени.
  А потом бунтовщика доставляли на край высоченного обрыва - вилла полководца была на берегу моря, обрыва Свободы, как нарёк его хозяин угодий, и дарили ему последний шанс: он должен был прыгнуть с этой страшной высоты в сверкающее где-то внизу море и либо разбиться о прибрежные камни, либо утонуть, либо стать жертвой акул, которые непонятно почему собирались, как на праздник, под обрывом Свободы в дни подобных экзекуций.
  Невелик был последний шанс, но все-таки это был шанс.
  Я мешал вымысел с правдой о жизни Римской империи, либретто балета "Спартак", прочитанной литературы и сам! Самое главное - сам! Верил в это. И детектор лжи Лисбета, встроенный Великой Силой в каждого искусника дал сбой. Расту...
  - И после всего Красс направлялся к водоёму со священными крокодилами, и никто не мог слышать, как он просил небо о спасении несчастного гордого одиночки. Он надеялся, что его молитвы будут услышаны, и это успокаивало его.
  Он один хотел, и было только в его власти дать свободу заслужившему её, но благословенный не мог этого сделать, потому что его бы не поняли, потому что иначе он не был бы консулом Рима...
  Случались, правда, и раскаяния. Тогда Красс делал знак рукой, и раскаявшегося отдавали обратно в толпу рабов, после чего до конца дней своих он оставался самым отвратительным рабом среди невольников Марка Лициния, и это было закономерной расплатой за раскаяние...
  В такие дни Красс находился в прескверном настроении.
  ...Благословенный трижды встряхнул колокольчик. Глаза негров приняли тревожно-вопросительное выражение, но четвертого звонка не последовало, и это означало, что ночь прошла спокойно и что никаких претензий на сегодня к ним нет.
  Появились стражники и вывели опахальщиков из покоев. Тогда Красс встал и подошел к зеркалу.
  Ему шёл сорок второй год. Кожа лица и тела была упругой и смуглой, даже первые признаки старения еще не проглядывались.
  Он сделал десяток дыхательных упражнений, поиграл немного мускулатурой и, довольный самочувствием, раздёрнул плотные вишневые шторы, и, когда солнце ударило его по глазам и он чихнул, Красс окончательно убедился, что наступил новый день.
  Два массажиста-раба тщательнейшим образом довели его тело до нужной кондиции и передали медику, такому же рабу, который после соответствующего осмотра и нескольких манипуляций высказал полнейшее удовлетворение состоянием здоровья благословенного, на что благословенный, в свою очередь, выразил озабоченность неудовлетворительным цветом лица медика.
  Медик виновато улыбнулся, потом рухнул на колени и, ловя губами руку хозяина, начал заверять его, что он, медик, наизамечательно себя чувствует и это могут подтвердить все три его супруга (он пользовался благосклонностью хозяина и тот разрешил сожительство - у рабов нет и не может быть брака - они вещи), а цвет лица, показавшийся высочайшему неудовлетворительным, объясняется исключительнейшим образом переупотреблением клубники.
  Красс вяло выслушал объяснения медика и брезгливо погладил его по лысеющей голове. У него сегодня не было в мыслях отстранять медика, чего тот больше всего и опасался, потому что отстранение от особы хозяина лишало отстраненного многих, если не всех, привилегий, а в перспективе и продажу с молотка, на аукционе - за бешеные деньги, между прочим!
  По сути дела, приближённые Красса, и его клиенты - мысли благословенного перескочили с раба-медика дальше - как более, так и менее, тоже были рабами, но в отличие от подлинных рабов, которые знали, что они рабы, эти считали себя свободными, и Марк Лициний играл с ними в сложившуюся веками игру, иначе он не был бы Крассом. Одним из двух консулов Великого Рима.
  И сегодня Красс задумал пир. С вечера из многочисленных загородных имений консула гнали скот, везли птицу - овец, телят, свиней, кур, гусей, цесарок подлежащих закланию во славу гостей благословенного Красса. Возами везли овощи и фрукты, охотники и птицеловы тащили клетки с диковинными птицами и зверюшками назначенными быть изысканными блюдами на пиру благословенного. Посыльные обшаривали рынок в поисках редких и дорогих специй. В широком дворе дворца Красса пылали костры - готовились блюда попроще для раздачи толпе вечно несытых горожан - Красс, можно сказать, любил граждан Рима и по отечески заботился о горожанах.
  Полководец праздновал свой триумф. Сенат почтил его этой наградой. Золочёные колесницы запряжённые пленниками - колесницу Красса в числе прочих тащил Спартак и Красс запомнил его, сам Красс в золотом венке триумфатора, войска в начищенных доспехах, возы добычи, вереницы рабов прошли по площадям Вечного города и теперь ожидался домашний пир.
  Друзья и клиенты поздравляли Красса и тот, благосклонно улыбаясь и внемля льстивым словам, приглашал их всех. Приглашены были и нужные люди - всадники, сенаторы и те и те из патрициев и богатых плебеев. Политическая жизнь Рима не утихала ни на день, а Красс хотел остаться консулом и на следующий год, империй у него уже был, но военный. А там, чем демоны не шутят - глядишь, и гражданский империй удастся присоединить к военному.
  Были наняты две труппы мимов - музыканты и танцовщики у благословенного были свои. Как-то, во время проскрипций, ему по сходной цене достались пару десятков конфискованных в пользу государства рабов - музыкантов и танцовщиков. В своё время Красс поморщился, узнав о доставшемся ему имуществе - в глазах народа он был подчёркнуто скромен и неприхотлив, а время, проведённое в боях и походах во славу Рима укрепило благословенного в мыслях, что скромность и простота приносят пользу. Но сейчас... Сегодня можно было дать волю своим желаниям, ибо желание правителя закон для подчинённого и кто может воспретить триумфатору потратить на пир пару миллионов сестерциев?
  Небольшого роста, сутуловатый, с маленькими, стреляющими во все стороны глазками управляющий-вольноотпущенник с головой выбритой так, что по её середине от лба к затылку оставался коротко постриженный гребень - традиционная причёска вольноотпущенников, вошел в зал, низко склонил голову, предварительно втянув ее в покатые плечи, и произнёс, придавая своему голосу убедительность и искренность, ежеутреннее приветствие, сводившееся к тому, что новый день принес новую толику величия и могущества Марку Лицинию Крассу и Вечному городу и Великому Риму, хотя ещё вчера казалось невозможным представить себе более могущественное величие и более величественное могущество.
  И хотя за много лет Красс привык к этому, ставшему ритуальным словесному набору и знал ему истинную цену, он ловил себя на том, что приветствие управляющего порой доставляет ему, Крассу, определенное удовольствие.
  Вольноотпущенник-еллин был мудрым человеком и считал благословенного чистым ребёнком, которому вовсе ни к чему углубляться своим высочайшим существом в вонь и грязь внутрихозяйственных мелочей. Патриций рожден патрицием и должен оставаться патрицием. Ну, может ещё некоторые плебеи... Не все! Ни в коем случае! Достойны быть где-то рядом с хозяином.
  Магистраты должны быть магистратами, граждане Рима - гражданами Рима, горожанин - горожанином, рабы - рабами.
  Государство существует для благословенного.
  Рабы - для того, чтобы он их ненавидел.
  Омеги - для того, чтобы Красс их любил.
  Горожане - чтобы размножаться и дарить Великому Риму новых подданных.
  Победы - для того, чтобы Красс стал победителем.
  Поражения - для того, чтобы означать начало будущих побед.
  Всё просто. Остальное - от демонов.
  И ещё. Красс должен знать, что делается в его обширном хозяйстве, а как делается - тем занимается управляющий. Благословенный должен утверждать то, что управляющий приносит ему на утверждение, и не утверждать то, что, с точки зрения управляющего, утверждению не подлежит. В этом - трудность и мудрость хорошего управителя.
  И грош ему цена, если между ним и хозяином возникает несогласие.
  И место тогда незадачливому управителю в водоёме со священными крокодилами.
  Выслушав управителя Красс успокоился - пир пройдёт как надо. Ну, а если нет... то... священные крокодилы вечно голодны и в их бездонных желудках всегда найдётся место и для нерасторопного управителя и для виновных в неудовольствии хозяина. Законы Великого Рима прямо и недвусмысленно говорят, что раб - это вещь. И у каждой вещи есть хозяин. Хозяин этот вправе, как отнестись к вещи благосклонно, так и сломать и выкинуть вещь, как ненужную или надоевшую. Или он уже не властен над своими рабами?
  Пир начался после захода Эллы. Огромный зал с высоченным потолком, поддерживаемым колоннами каррарского мрамора (кто здесь знает, что это за мрамор?) в глубине которого в ярко освещённой нише стоит на высоком постаменте ростовая мраморная статуя хозяина дома Марка Лициния Красса в венке триумфатора (это его не первый триумф), в лорике, в живописно запахнутом плаще, опирающийся на щит, в руке жезл легата. Все домочадцы ежедневно возжигают у статуи сандаловые палочки и даже супругам разрешено покидать гинекей на время возжигания у статуи своего супруга. Лампы, заправленные благовонным маслом, горящие через каждые пару шагов ярко освещали пиршественные столы, ложа для гостей, которых оказалось более трёх десятков, расставленные полукругом, ногами к центру зала.
  Коротко стриженные юные мальчики-омеги, умело накрашенные, обученные лучшими учителями наслаждений (тоже рабами), блестя и благоухая натёртыми розовым маслом обнажёнными телами, на которых не было ничего кроме тонких золотых цепочек, звенящих браслетов на руках и ногах, да крохотной, в ладонь длиной, набедренной повязки спереди (впрочем, ничего не скрывавшей), оставлявшей открытой круглые попки - в самом деле, кому же понравится когда над его блюдом голым членом машут, разносили золотые блюда с жареными и варёными овощами, запечённым с острыми травами мясом, птицей, рыбой. Такие же юные мальчики, накрашенные не хуже омег, но уже альфы - для любителей, с длинными волосами, у кого искусно заплетёнными, у кого распущенными, в таких же цепочках и браслетах, но с набедренными повязками подлиннее (играли роль размеры членов) - в пару ладоней и тоже только спереди, разливали из изысканных, с красными фигурами, чёрного лака, кратеров еллинской работы и подавали в серебряных чашах багряную кровь фалернской лозы. Традиционно считалось, что серебряная чаша для вина способна уберечь пьющего от яда - серебро темнеет если в вине есть отрава.
  - Гости мои, - открыл пир Красс, - всё это, - он повёл рукой над столами, - для вас! Небо было благосклонно ко мне и сегодня я пригласил вас разделить со мной его благословение.
  - За благословенного! - подхватил кто-то из клиентов Красса.
  - За благословенного! За благословенного! - раздались крики.
  Перед Крассом, звякнув браслетами, опустив лицо вниз, так, что длинные распущенные русые волосы скрыли щёки и плечи, опустился на колено миловидный мальчик-раб альфа, протягивая ему двумя руками чашу с вином.
  Красс, возлежавший на золочёном ложе с причудливо изогнутыми ножками в виде львиных лап в белой шёлковой тоге с широкой пурпурной каймой, поморщился - ему не нравились альфы-наложники. Он, как человек традиционных взглядов, не разделял захватившую Вечный город моду на любовные отношения между альфами - неважно, рабами или свободными.
  По той же причине на пиру отсутствовали и супруги Красса. Их у Марка Лициния было трое. Первые принесли по мальчику-альфе каждый, а третий сейчас был беременным. Обширный гинекей, обставленный и украшенный не хуже палатинских дворцов был к услугам супругов, но выход из него, как и выход из дома - только с разрешения хозяина и супруга. Марк Лициний Красс совершенно справедливо полагал, что место супруга только в доме, на омежьей половине, а дела мужа - это дела мужа. И гости присутствовали без супругов, зная вкусы хозяина, не одобрявшего распространившуюся в последнее время моду таскать с собой на пиры супругов-омег.
  Чашу хозяин принял, но взглянув на управляющего, стоявшего у колонны со сложенными под тонким хитоном руками, и пристально наблюдавшим течение пира, поднял бровь. Мальчик, передав чашу хозяину, удалился. Управитель тут же поклонился Крассу, Марк Лициний, сжав кулак, выставил большой палец. Управитель понимающе смежил веки.
  Мальчика-альфу увели. Управитель пару раз, показав какие-то знаки, махнул рукой и вино хозяину подавал теперь омега - тоненький светловолосый мальчик.
  - Эй, Красс, - толстый сенатор Криспин Фульв, уже отпил из своей чаши и теперь тискал попку мальчишки поднёсшего ему вино, - зря ты так, не нужен раб, отдал бы мне...
  Сенатор завалил мальчишку поперёк ложа на живот, локтём устроился на его спине, а недопитую чашу пристроил на одной из ягодиц раба. Мальчик-альфа покорно прикрыл глаза.
  - Друг, я бы с удовольствием, но ведь и у тебя они живут недолго, - ответил хозяин, подмигнув сенатору.
  Подвыпивший толстяк оглушительно захохотал. Пара клиентов, видя, что смех разносится от ложа патрона, тоже угодливо захихикали.
  - Тогда, отдай мне этого, - Криспин с размаху шлёпнул ладонью с толстыми пальцами по нежной ягодичке, на белой коже вспыхнула красная пятерня. Мальчик закусил губу.
  - Да он и так твой..., - ответил Красс пригубливая вино и отщипывая кусочек хлеба с подсунутого под его руку подавальщиком-омегой, но уже тёмненьким, блюда.
  Сенатор из плебейской семьи, его манеры раздражали Красса. Да и мужеложец. Но богат и влиятелен. Очень влиятелен.
  Красс оттопырил палец, указывая на персик и тёмненький омежка, быстро отставив блюдо с хлебом, поднёс хозяину блюдо с фруктами.
  Музыканты - все сплошь омеги, не столько одетые, сколько изысканно раздетые, играли на флейтах, арфе, мандолине, скрипке и барабанах, а стриженый солист, с косой длинной разноцветной чёлкой, закрывавшей левый глаз и половину лица, извиваясь в жёлтом свете ламп, пел высоким приятным голосом:
  Его глаза холодны, они глядят сквозь стекло.
  И будто мера длины, по пальцам время стекло.
  Слабеют все голоса, и в мышцах плещется боль,
  Когда в ночных небесах летит Воздушный король.
  Где королевство его, не помнит даже он сам.
  Он не от мира сего, он верит песням и снам.
  Он рубит корни у скал, он пляшет в топях болот.
  Он тот, кто жил и устал. Он убывающий год.
  Его проклятие - день, его спасение - ночь.
  Дорожный плащ - его тень. Он до бесед не охоч.
  В том уголке, где темнее, в несоблюдении доль,
  В нагроможденьи камней живет Воздушный король.
  Здравицы и тосты сыпались один за другим, раскрасневшийся от вина Криспин, зарычал и, вцепившись зубами в ягодицу мальчика-альфы, до крови прокусил кожу.
  - Красс, где ты их таких сладких берёшь? - ржал толстяк, утираясь вышитой салфеткой поднесённой мальчиком-омегой.
  - Пошёл! - швырнув перепачканную кровью салфетку в лицо подавальщику, сенатор оттолкнул обнажённого омежку ногой.
  Отхлебнув вина, Криспин зажевал его куском жареного мяса, поданного отпихнутым ранее омежкой на подсунутом блюде и, перевернувшись на другую сторону обеденного ложа, сел, спустил ноги вниз, за волосы сволок с ложа укушенного мальчишку на пол, отвернул полу тоги и, удерживая мальчика-раба за длинные волосы, сунул его лицо к себе в промежность. Тряхнул удерживаемую голову мальчика-альфы сильнее и тот, поняв, что от него требуется, заработал ртом. Блаженная улыбка озарила толстое лицо сенатора. Он протянул руку к омеге-подавальщику, мальчик, не поняв, что хочет сенатор, схватил сразу два блюда - с хлебом и мясом и, удерживая их в дрожащих руках, протянул требовательному гостю.
  Красс краем глаза следил за Криспином. Приглашён тот был не случайно. В последнее время в Сенате началось какое-то нездоровое движение. Причин его Красс понять не мог - долго отсутствовал в Риме и справедливо видел в нём угрозу для себя. Со вторым консулом они были дружны, Гай Саллюстий всегда его поддерживал. Но в последнее время Саллюстий болел и упустил из рук вожжи, сдерживающие сенаторов... Красс надеялся выудить из Криспина что-то, что ему было неизвестно...
  Дёрнувшись Криспин кончил и пробухтел куда-то между ног:
  - Глотай! Всё глотай! И вылижи потом дочиста.
  Затем с облегчением выдохнул, дождался, когда мальчик-альфа всё слижет и снова обратился к Крассу:
  - Да, дружище, хорошо..., - грубо оттолкнув мальчишку, сенатор снова развалился на ложе с полупустой чашей вина. Прислужник сбегал к кратеру, схватил новую чашу вина и пока, как ему казалось, никто не видит, выплюнул белесую каплю спермы прямо в розовую пену. Красс заметил это краем глаза. Но... Криспин достоин этого...плебей...
  - Так вот, - вроде бы пьяно продолжал Криспин, но глаза его были трезвы, - в Сенате говорят, что пора Марку Лицинию Крассу на покой. На следующий год..., - сенатор пьяно икнул, снова сграбастал длинные волосы подошедшего с новой чашей мальчика-прислужника в горсть, внимательно присмотрелся к миленькому личику, - хозяин гостеприимный мой, у тебя цепь с ошейником есть?
  Красс сделал знак управляющему и стражник тут же предстал с требуемым перед полководцем.
  - Одевай, - просипел Криспин, - на него одевай, - отобрав чашу с вином, сенатор толкнул мальчика к стражнику. Красс кивнул и на тоненькой шее мальчика-альфы замкнулось стальное кольцо с цепью и надписью: tene me non fugiendum.
  Криспин молча дёрнул полированную цепь, заставляя мальчика встать на колени перед собой:
  - Рот открой, - приказал сенатор.
  Мальчик открыл рот.
  - Шире...
  Ещё раз дёрнув цепь, сенатор заставил раба задрать голову с широко раскрытым ртом вверх.
  - Эй, кто там..., - сенатор щёлкнул пальцами и к нему тут же подскочил ещё один мальчик-альфа в этот раз с заплетёнными в косу волосами.
  - Лей! - приказал Криспин новому рабу, сунув ему чашу с плевком.
  И струя багрового вина, расплёскиваясь в стороны, попадая в глаза раба и забрызгивая пол, полилась в широко раскрытый рот. Мальчик не успевал глотать вино, задыхался, вот, после неправильного глотка, вино попало в лёгкие, раб попытался кашлять. По знаку сенатора ещё один мальчик-раб принёс вторую чашу вина. Вино лилось попеременно из обеих чаш. Красс шевельнул пальцами и стражник, наступив калигой подбитой бронзовыми гвоздями на тонкую лодыжку стоящего на коленях раба, ловким неуловимым движением стянул детские запястья кожаным шнурком, притянув руки раба к самому затылку, схватил за волосы, задрал голову мальчика вверх ещё выше, сунул в его рот рукоять гладиуса, так, что бронзовое её навершие стукнуло по зубам, повернул и челюсть с хрустом распахнулась, открывая доступ и в желудок и в лёгкие. Багровые струи вина, приносимые в дрожащих руках сразу двоих мальчиков-альф, начали заполнять внутренности провинившегося раба. Почти ребёнок задержал дыхание, но надолго его не хватило и вдохнув, он втянул в лёгкие струю вина, задёргался, кашляя, захлёбываясь фалернским, второй раз дыхание ему задержать не удалось, здоровенный стражник альфа держал крепко, широко распахнутые голубые глаза моляще смотрели на немилосердного гостя, в удовлетворении поглаживавшего широкое пузо, теряли осмысленное выражение, тело, звякнув цепочками, дернулось раз, другой, потёкшая моча смешалась на полу с вином...
  Раб виноват, а вина раба карается только смертью - такой порядок установил Красс в своём доме.
  Лисбет выбрался из-под своего одеяла, распластался на моих коленях и приник лицом животу, обхватив руками за спину. Отвлёкшись от рассказа, я гладил его по волосам, по спинке, прижимая тёплое тело к себе... Помолчал... Молчал и целитель. Наконец, прервав молчание, я прошептал:
  - Оме... вам легче?
  Лисбет не ответил.
  Я продолжал:
  - Криспин удовлетворённо подергал цепь:
  - Сдох... Хм. Так быстро... Так вот, Красс. В Сенате есть мнение, что тебе пора на покой...
  Стражник выпустил обмякшее тело и, зазвенев цепью, оно завалилось набок, укрывая лицо и полузакрытые остановившиеся глаза мокрыми прядями роскошных русых волос, изо рта мёртвого раба, увеличивая лужу, медленно вытекало вино...
  По знаку управляющего, тело мальчика за цепь поволокли прочь, подскочившие омежки-рабы быстро затёрли пол.
  А гости так и продолжали галдеть и выкрикивать здравицы в честь доброго хозяина.
  - Я тебе назову несколько имён. Тех кто против... А как с ними поступить решишь сам... Но если будут проскрипции, то треть от их имущества моя. Уговор?
  Красс молча кивнул... Со сколькими ещё этот плебей заключил подобные договоры?
  - Да, ещё..., - продолжал Криспин, - сколько я тебе должен за вот это?
  Сенатор неопределённо пошевелил пальцами в воздухе, имея в виду утопленного в вине раба.
  - Оставь, Криспин, какие могут быть счёты между друзьями?
  А омега-певец продолжал:
  И не спасёт от него мерцанье тусклое свеч.
  Он завершенье всего, и он соткёт твою речь
  Из трепетанья ресниц и сопряжения воль.
  И душу лапками птиц возьмет Воздушный король...
  - К демонам в дыру Воздушного короля! - заорал всадник из плебеев Антоний Агриппа, сильно подпивший и потому оравший во всю глотку. Спелая груша, умело брошенная меткой рукой, попала омеге-певцу в голову, разлетелась сладкими липкими брызгами и он оборвал песню на полуслове. Сейчас же два мальчика - альфа и омега по знаку управляющего подскочили к опьяневшему Антонию и сразу с двух сторон, касаясь обнажёнными плечами и бёдрами, начали потчевать разбушевавшегося гостя.
  Антоний развалился на ложе и из рук мальчика-омеги, присевшего к нему под бок, начал вкушать маленькие кусочки куриной грудки, а мальчик-альфа, прижавшись к всаднику грудью и лукаво улыбаясь розовыми накрашенными губами, начал поить его вином из чаши.
  Действительно, хватит песен.
  По знаку хозяина управитель вывел танцоров. Освещение в зале изменилось. Мальчики-прислужники погасили часть ламп, переставили другие и вот уже в центре образовался освещённый круг, скрывая в полумраке столы пирующих и углы зала. Музыканты переглянулись, показали друг другу одни им ведомые знаки, кивнули головами и по залу разнёсся ритм барабана. Два танцора-омеги выскочили на середину в освещённый специально центр. Прозрачные накидки покрывали их с ног до головы, так, что открытыми оставались только глаза, но через ткань были видны почти полностью обнажённые тела. В ритм барабана ворвались звуки бубенцов - звенели браслеты на руках и ногах танцоров, отбивавшие в такт барабану босыми ступнями по каменному полу.
  Подняв согнутые в локтях руки вверх, танцоры зажали пальцы - средний и большой вместе, а остальные растопырили в стороны, так, что их извивавшиеся кисти рук стали похожи на каких-то экзотических птиц или бабочек. Браслеты, звеня, съехали от запястий к локтям. Барабан увеличил темп, танцоры синхронно развернулись спинами к гостям, пальцы вспорхнули, вскинулись, опали вниз. Развевая полы прозрачных накидок, омеги повернулись и накидки оказались раскрытыми сверху до низу. Невесомая ткань стекла на пол...Стройные подтянутые тела без выраженных мышц. Безупречная белая, не знавшая солнца кожа. На голове рубиновая у одного и сапфировая у другого шёлковые чалмы, каждая с алмазным пером, дерзко торчащим вверх. Лица, закрытые прозрачной повязкой, над ней густо накрашенные брови и глаза с длинными ресницами. Белый полированный металлический ошейник и от него вниз гроздь блестящих серебряных кругляшей в виде мониста. Крупные возбуждённые розовые соски плоской груди. Темнеющий пупок с длинной цепочкой пирсинга с блестящими камушками. Ниже, на бёдрах, по самому лобку, так, что он виден, широкий, пальца в три металлический пояс, впереди к нему прикреплено похожее на шейное, серебряное монисто, закрывающее крохотный член и яички, к этому же поясу прикреплены и полупрозрачные цветов чалмы, с разрезами сверху до низу, штанины шаровар, перехваченные понизу широченными браслетами с бубенчиками и оставляющее открытыми белые нежные подтянутые ягодицы. Ноги, как и кисти рук, разрисованы причудливыми узорами хны...
  Темп барабана снизился и омеги, передёргивая бёдрами в такт ударам, начали двигаться по кругу, давая рассмотреть себя со всех сторон. Встав друг напротив друга и протянув руки перед собой, они начали двигаться, поводя мышцам живота и перекатывая их, так, что казалось там не тело из плоти и крови, прикрытое бархатистой кожей, а мягкое нежное тесто, замешиваемое умелым пекарем, тесто, которое уже не липнет к рукам, а готово, попав в горячую печь, превратиться в ароматную нежную сдобу.
  К барабану присоединилась флейта и рисунок танца изменился - оба омеги, услышав новый инструмент, подскочили и, разведя руки, извивавшиеся подобно змеям, так, что казалось в них и костей-то нет, повернулись лицом к гостям и, не прекращая вращать и подрагивать бёдрами соблазнительно проглядывавшими в разрезы прозрачных штанин, медленно пошли вдоль лож, завлекающе улыбаясь сквозь повязки на лице. Гости, здорово подпившие и плотно поевшие, хлопали в ладоши, одобрительно кричали.
  Красс редко смотрел на то, что ему досталось по случаю и сейчас омеги-танцоры старались вовсю, желая угодить хозяину - продаст кому, так полбеды, там уж как повезёт, а вот если не угодить... Только что мальчика-альфу, неудачно поднёсшего вино Крассу, увели и привязали к столбу с руками над головой так, чтобы ноги не доставали до земли, на медленную смерть у рабских бараков. Такова воля хозяина. И сильно повезёт несчастному, если по знаку управляющего надсмотрщик через пару дней тайно удавит казнимого прямо там, у столба.
  Да и тело второго раба уволокли за цепь, размазывая волосами вино по полированному каменному полу.
  Танцоры, сверкнув белыми ягодицами, между тем вернулись в центр, снова повернулись к гостям обнажёнными спинами, стоя над сброшенными накидками, начали садиться, разводя колени и ягодицы в стороны, ниже, ниже, ещё... Ритм барабана и флейты снова сменился, взмахнув руками омеги вскочили. Вж-жух-х... - свистнуло в воздухе и гомонившие пьяные гости враз заткнулись...
  Дальше на запад, если плыть на самом большом корабле, и Крассу приходилось там бывать, есть земля и живут там люди, говорящие на неизвестном языке, скачут эти люди по бескрайней степи, сидя верхом на низких лохматых лошадях, рожи у этих людей круглые и плоские, а глаз почти не видно - так они узки. И воюют эти люди как раз такими вот изогнутыми мечами. Именно эти изогнутые мечи и оказались сейчас в руках омег. Они, приковав внимание гостей и хозяина к своим безупречным попкам, вытащили мечи из под сброшенных накидок и сейчас, не переставая танцевать, со всё возрастающей скоростью, звеня браслетами, монистами и бубенчиками вращали их в своих белых тонких ручках.
  Один из них, в рубиновой чалме, отойдя от своего напарника, остановил вращение оружия и, зацепив кончик своей чалмы, размотал полупрозрачный рубиновый конец невесомой ткани, подкинул его вверх и второй, неуловимо быстро махнув мечом, рассёк прозрачную тряпочку, отсечённая часть медленно опала на полированный каменный пол зала. Затем второй, в сапфировой чалме, отцепил конец своего головного убора и первый ссёк взмывшую в воздух волну ткани. Танцоры, повинуясь ритму барабана и флейты, вертелись, звенели металлом на своих телах и быстрыми взмахами бритвенно острых мечей резали вскидываемую вверх ткань. Вот, наконец и всё. Ткани больше не осталось. Ритм снова сменился и омеги, медленно переступая вращаемыми бёдрами, тот который был в рубиновой чалме со светлыми до белизны короткими волосами, а второй - в сапфировой чалме - чёрный, как вороново крыло, возложили себе на голову мечи обухами на темя и начали снова движение по залу, не прекращая при этом завораживающее движение животиков, бёдер и рук. Совершив круг, омеги разом подскочили, перехватили взмывшие в воздух мечи и, громко выдохнув, присели на коленях в поклоне перед хозяином. Музыка затихла.
  Красс едва заметно качнул головой и танцоры, легко подхватившись, звеня бубенчиками и сверкая обнажёнными ягодицами, убежали куда-то в полумрак зала.
  Гости завопили, засвистели. Антоний, уже мало что соображавший от выпитого вина и необычного зрелища, сграбастал за волосы мальчика-альфу поившего его вином и, загибая его назад, почти через колено, поцеловал долгим поцелуем. Также за волосы оторвал от себя покорное тело, собрав пьяные глаза в кучу, понял, наконец, что целовал альфу, оттолкнул мальчишку от себя и сграбастал пискнувшего от боли омегу, так и сидевшего рядом с ним с тарелкой жареной курятины, притиснул к ложу поперёк, навалился сверху, больно ущипнул за сосок, а потом с размаху хлопнул ладонью по промежности, и заржал, наблюдая, как удерживаемый мальчик со слезами на глазах кусает губы и сдерживается, чтобы не начать корчиться от нестерпимой боли от удара по яичкам и чувствительному члену.
  Гости, разгорячённые вином, вовсю тискали обнажённых мальчиков омег и альф, кто-то поил рабов драгоценным вином, наполняя свой рот и целуя понравившегося мальчишку. Некоторые клиенты из самых бедных, дорвавшиеся до молодых тел, не стесняясь окружающих и завалив омегу или альфу - кто попался первым, торопливо совокуплялись прямо на ложе. Кому-то из гостей, обожравшемуся на дармовщину, стало плохо и мальчики-альфы увели его под руки очистить желудок.
  Две группы приглашённых мимов разыграли "Похищение сабинянов" - действо, знакомое каждому римлянину. Актёры, изображавшие римлян-альф и одетые в одни короткие накидки на голое тело только удерживаемые на одном плече и подвязанные по талии верёвкой крались по лесу к городу сабинов из которого вышли омеги тоже в одних сверхкоротких, едва прикрывших ягодицы, накидках на голое тело, но держащихся на обоих плечах и тоже подпоясанных тонкими поясками. Римляне-альфы крадутся, сабины-омеги танцуют в лесу и поют песни. Вот, альфы нападают на омег и, схватив как попало, но почему-то голой задницей к гостям, тащат пленников и тут же насилуют их. Гости неистовствуют, кидают фрукты и овощи в актёров и видно, что представление вызывает живейший отклик у собравшихся. Актёры разбиваются на пары и после бурного соития - настоящего! (гости со знанием дела комментируют происходящее и даже выкрикивают советы) в том-то и правда жизни, как говорится, обнимаются и целуются, изображая любовь. Но вот затрубили трубы и из города сабинов вышли войска, отбивать похищенных омег. Войска сабинов осадили лагерь римлян и похищенные омеги выходят к своим родителям и просят не убивать похитителей, так как они стали их истинными. Занавес.
  После двенадцатой перемены блюд, видя, что гости заскучали, по знаку Красса управляющий объявил, что сейчас состоятся игры, а именно - бой гладиаторов. Но бой не простой, а вслепую.
  И вот тут-то Красс увидел, наконец, Спартака. Крепкий темноволосый альфа лет тридцати, в одной набедренной повязке с поножами и с широким наручем на левой руке вместо маники и такой же противник, мощный высокий сивый альфа, в точно таких же поножах и с таким же наручем. Гладиаторов привели под конвоем не менее чем шести стражников каждого. Вытолкнув на середину зала, ланиста сам, лично, проверил их поножи и наручи, затем каждому из них на голову надели бронзовые глухие шлемы, завинтили сзади на шее, вручили гладиусы в ножнах и стража, окружив кольцом импровизированное ристалище, тупыми концами копий стала толкать в спины ослепших гладиаторов. Сегодня они умрут...
  - Бой! - заорал ланиста, но оба бойца стояли без движения.
  Противнику Спартака кто-то из стражи с размаху ударил в затылок шлема тупым концом копья. Тот покачнулся, только сильнее сжав побелевшие пальцы на рукояти короткого меча...
  Лизелот едва слышно выдохнул на стуле.
  Пьяные гости заорали, в гладиаторов полетели фрукты, кости и куски пищи. Стражники толкали гладиаторов к центру круга. Вот и ещё одно подтверждение мыслям Красса. Если ты не хочешь быть рабом, не хочешь умирать на потеху публике - умри сам, у тебя есть множество способов. Но нет...
  Красс видя, что Спартак прислушивается к движениям противника, качнул головой и сообразительный управитель подал музыкантам знак. Заиграла бодрая музыка.
  Здоровяк Крикс, противник Спартака, махнул мечом перед собой слева направо. Сделал ещё шаг, снова махнул. Спартак будто чувствуя взмахи гладиатора отступал назад, так и не вытащив меч из ножен. Наконец, копья стражи упёрлись в его спину. Всё. Круг.
  - Бой! - снова заорал ланиста, размахнулся бичом и обнажённую спину медлившего Спартака ожгло ударом, сорвавшим кожу. Гладиатор не двигался.
  - Бой! - рвал глотку ланиста и ещё два удара бича рассекли спину раба-смертника.
  А противник наступает, широкими взмахами кромсая перед собой воздух - чувствуется, как взмахи меча холодят кожу на груди. Тупые концы копий сильно пихнули гладиатора вперёд и Спартак рефлекторно низко нагнулся подчиняясь какому-то наитию. Меч соперника просвистел почти над головой. Гости заржали, усиливая шум в зале и не давая услышать передвижения поединщика. Да остановись же ты, Крикс, придурок! Стой! Но нет...
  Видимо ошалевший от того, что глаза закрыты, а слух поражён музыкой и криками гостей, поединщик безостановочно размахивал мечом под хохот и вопли гостей.
  Постоянно наталкиваясь спиной на копья стражи, Спартак обходил ристалище по кругу, пытаясь, таким образом, не вступать в бой с Криксом и почувствовать ширину круга. Стражники отталкивали его. Гости орали. Выставив перед собой меч вертикально вверх, Спартак шагнул к Криксу и тут же заточенный металл, высекая искры столкнулся с металлом меча противника. Ага. Прилетело слева... Значит он там. Спартак, низко присев, кинулся в ту сторону, надеясь перехватить ноги Крикса, запнулся, упал, покатившись, но сразу не стал вставать, так как ему показалось, что Крикс слышит его падение и, действительно, стоило ему поднять голову, как удар меча сбоку оставил на бронзе шлема глубокую зарубку. В голове загудело - шлем был без подшлемника и держался только за счёт ошейника, затянутого винтом на шее. С трудом сглотнув перехваченным металлом кадыком, Спартак откатился в сторону, точно рассчитав, что так он не достигнет края круга и стража не станет толкать его копьями. Почувствовав что-то сзади, Спартак выхватил меч и отмахнулся в ту сторону и сейчас же руку выше локтя ожгло и меч Крикса звякнул по металлу наруча. Зрители заорали и в шлем Спартака что-то ударилось, разлетелось брызгами. Ах, ты ж! Повернувшись вокруг себя, гладиатор снова махнул мечом, почувствовал его сопротивление и услышал вскрик Крикса.
  - Убей! Убей! Убей! - скандировали гости, распалённые кровавым зрелищем.
  Осторожно переступая мелкими шажочками, Спартак, держа перед собой меч и изредка взмахивая им из стороны в сторону, обходил круг стажи, периодически натыкаясь на толчки копий. Вот его сандалия чвакнула по мокрому, ещё шаг и он наткнулся на что-то мягкое... Крикс! Уже три декады он в школе гладиаторов, привычное к нагрузкам тело выручало его, но сегодня в первый раз, когда ланиста решил, что Спартака можно показать зрителям. По требованию богатого заказчика - Красса, именно Спартака привели во дворец консула на потеху его гостям.
  Гладиатор присел возле своего неудачливого товарища, протянул руку, Крикс ещё жив!
  - Убей! Убей! Убей! - нарастал крик публики обожравшейся и упившейся на дармовщину.
  Спартак демонстративно опустился на колени перед лежащим Криксом, сел на пятки, поднял руку с мечом вверх и разжал пальцы... Коротко звякнув, меч плашмя шлёпнулся на каменный пол.
  - О-о-о! У-у! - завыли разочарованные зрители.
  Спартак опустил руку и остался сидеть перед тяжело раненым Криксом. Стража гладиаторской школы сгрудилась вокруг рабов, по знаку ланисты подхватила Спартака под руки и спиной вперёд быстро поволокла прочь из зала...
  Смерти гладиатора не было и теперь ланиста получит гонорар на две тысячи сестерциев меньше - управляющий пуще глаза берёг имущество господина.
  Злющий, как тысяча демонов, ланиста на той же телеге, в которой везли Спартака и неудачника Крикса, гремя окованными железом колёсами, вернулся в школу.
  Спартака сразу наказывать не стали, шлем завинченный на голове сняли только приехав на место, и только тогда Спартак увидел, что Крикс умер. Умер от потери крови - широкая рана поперёк живота до сих пор сочилась бурой в неверном свете факелов кровью. А затем его просто заперли в ставшем уже знакомым до последней щели в потолке и трещины в стене каземате с глинобитной скамьёй, одновременно служившей и кроватью, с прямоугольным горизонтальным зарешеченным оконцем под самым потолком. Разрез от меча Крикса на руке наживую зашил лекарь, пришедший в каземат по указанию ланисты, а рубцы от бича трогать не стали.
  Но ланиста не был бы ланистой - одним из лучших держателей гладиаторских школ в Риме, если бы не понимал, что первый бой гладиатора в котором он победил, должен быть поощрён. А потому...
  Загремел засов двери (мне ли не знать как гремят засовы тюремных дверей!).
  - Пошёл!
  В каземат втолкнули кого-то. Обнажённый (было жарко) Спартак повернул голову к двери - он лежал на животе - спина была располосована бичом.
  Омега. Раб. Тёмные волосы неровно кое-как обрезаны - где-то касаясь худых плеч, а где-то высоко до затылка. На теле какая-то бурая, обтерханная по краю, накидка из грубой ткани до колен, подпоясанная веревкой, босой. Лицо вытянутое. Карие глаза навыкате. Ну, мог бы быть и посимпатичнее. Уши торчат... Единственное, что привлекает внимание - губы. Крупные, безупречной формы. Бутон, а не губы.
  Омега несмело подошёл и опустился на колени у скамьи лицом вдоль неё, сел на пятки. Спартак пошевелился и опущенные глаза вошедшего испуганно прыгнули, он сжал пальцы рук, сложенные на коленях так, что они побелели... Боится... Наверное били... И не раз... А кто он здесь? Просто дыра для слива спермы... Гладиаторы неуравновешены - сказывается хождение по краю жизни и смерти и секс, тем более с покорным существом, помогает выпустить пар. И умный ланиста использует инстинкт продолжения рода, обостряющийся в минуты опасности до крайности, для дрессировки рабов-смертников.
  Сейчас этот омега - раб, рождённый в рабском бараке, один из двух десятков рабов-омег, специально предназначенных для плотских утех гладиаторов - награда Спартаку за его победу над собственным другом. Другом, который был с ним с самого первого их боя с войсками империи, они вместе видели, как была раздавлена их родина железной пятой римского солдата. И вместе с Криксом они были впряжены в числе многих в колесницу Красса. Спартак до хруста сжал зубы и омега испуганно отшатнулся, полагая, что злоба гладиатора направлена на него.
  - Не бойся, - буркнул гладиатор, уткнувшись лицом в локоть согнутой руки.
  Омега едва слышно выдохнул - бить не будут. Сейчас...потом - неизвестно...
  - Ты кто? - прошептал Спартак, повернув лицо к так и сидевшему без движения на пятках омеге.
  - У...ушастый...
  У рабов нет имён - только клички.
  Спартак выдохнул сквозь зубы, снова уткнулся в локоть. Боль от потери друга, убитого собственной рукой, грызла его, наполняя невыразимой тоской.
  Гладиатор тяжело, в голос, вздохнул, завозился и сел, осторожно привалившись исполосованной бичом спиной к стене.
  Омега закусил губу и опустил голову ниже. Смертник был обнажён и сейчас потребует секса. Они всегда трахают после боя - молча, больно, жестоко... А кто-то ещё и издевается... Калечить рабских подстилок нельзя - ланиста хитрый - такого гладиатора сразу переведут из относительно комфортного каземата в глухой подземный каменный мешок. И будут выводить только для боя или тренировок. А вот ударить или заставить вылизывать потное тело... Ах, эти губы - проклятие несчастного омеги. Сколько альфовских членов побывало у него во рту - и гладиаторы и стража, и рабы-альфы и даже сам хозяин-ланиста не брезговал иногда присунуть...
  - Подай вина..., - гладиатор протянул руку, показывая откуда омега должен взять вино.
  В углу каземата на глиняном возвышении, использовавшемся вместо столика, стоял кувшин с выщербленными обгрызенными краями, накрытый чёрствой лепёшкой - в ночь гладиаторов толком не кормили.
  Не вставая с колен, Ушастый бросился к кувшину, снял лепёшку и, удерживая её в руке, подал кувшин смертнику. Спартак сделал глоток кислого разведённого вина и только тогда в упор посмотрел на Ушастого, снова застывшего с опущенными глазами у глинобитной кровати гладиатора.
  Его не бьют... Пока. И губы... Губы поджать надо...чтобы не видели какие они у него...
  Гладиатор отпил ещё, сунул кувшин в руки Ушастого и взял у него лепёшку. С хрустом разломил засохшее хлебо-булочное изделие (!). Пожевал. Снова взял кувшин, сделал пару больших глотков, похрустел давно превратившейся в сухарь лепёшкой.
  - Пей..., - Спартак протянул кувшин Ушастому.
  Ну, что ж... По крайней мере не так больно и противно будет когда до ебли дело дойдёт. Ушастый осторожно, сразу двумя руками, взял кувшин из крепкой ладони гладиатора. Не поднимая глаз, поднёс ко рту, отпил. Вина им не давали. Никогда. Даже такого. Разведённого в два-три раза.
  От папы Ушастый слышал, и тот пока был жив, наставлял единственного выжившего сына, чтобы он никогда не пил сырой воды. Хм... смешно казалось тогда... вода и сырая? Папа пояснил, что сырой водой называется некипячёная вода. Будто бы есть в ней что-то такое... нехорошее. Ушастый запомнил и в память о папе всегда старался пить только воду из котла, в котором варили хлёбово для рабов, или питьё для гладиаторов. Не смотря на жажду приходилось терпеть. Но зато и животом ни разу не мучился. А некоторых иногда у них совсем уносили, окончательно. Сдёрнув с тела вонючие тряпки, стража цепляла крюком за ахиллово сухожилие и волокла труп раба к яме. Потом приезжала телега с известью и засыпала помойную яму по мере её наполнения. Рабы-альфы копали новую... На памяти Ушастого новые ямы рыли четыре раза.
  У них, в омежьем закуте общего барака для рабов, смертников не любили. Ночами, не стесняясь подробностей, долго обсуждали кто и как трахает, чего и от кого можно ждать. Кому из омег, что сломали или зуб выбили. Ушастому везло - зубы его были пока целы, переломов тоже не было, а синяки... так, ерунда...
  К новым смертникам их еще не водили. Ушастый был первым.
  - Папа тебя как звал? - вдруг услышал Ушастый от смертника.
  Опустив кувшин с вином ото рта, омега наклонил голову вниз и молчал. Какое этому дело до того как его звал папочка?
  - Ну? - смертник несильно толкнул Ушастого в плечо.
  - Ф-фрин..., - глаза омеги искоса взметнулись на гладиатора и снова уставились в пол.
  - Поможешь мне, Фрин...
  Отсосать? Могу... Не бейте только...
  Гладиатор оторвал относительно чистый клочок ткани от подстилки, валявшейся на глиняной скамье и, взяв из рук омеги кувшин с вином, намочил его:
  - Спину мне протри...
  Спартак лёг на живот и Фрин, с трудом вглядываясь в ночной полумрак каземата, осторожно начал промокать ссадины от ударов бича.
  - Руки у тебя лёгкие, - сказал в подстилку гладиатор.
  А то. Сколько раз приходилось обихаживать побитых смертниками омег у себя в бараке. Тренировка...
  - Дай вина, - снова попросил Спартак, садясь на скамье, - и сам выпей...
  На двоих они быстро прикончили кувшин и у Фрина с непривычки закружилась голова. Стало легко-легко. Он уже не боялся смертника. На коленях почему-то стало жуть как неудобно сидеть, омега покачнулся и Спартак, схватив за тонкую руку, перетащил его на скамью, рядом с собой. Горячее тело сильного альфы бросило Фрина в пот и он, стараясь удерживать в голове мысли, разбегающиеся как тараканы на кухне гладиаторской школы, привалился к стене.
  - Зовут-то тебя как? - он, что это вслух сказал?
  - Спартак, - эхом откликнулся гладиатор, - друг у меня умер..., - вдруг продолжил он, бессмысленно глядя на свои раскрытые ладони, лежавшие на коленях, - убили его... Я убил... Сегодня...
  Пьяненькому Фрину стало жалко гладиатора, он придвинулся ближе, осторожно приложил кружившуюся после вина голову щекой к плечу смертника и молча сидел, теребя подол накидки. Трезвый бы ни за что так не сделал!
  Здесь я вспомнил как Улька стал моим истинным и продолжил:
  - В груди Фрина, что-то начало тянуть, будто бы болело что... Гладиатор, как бы почувствовав что-то только ему слышное, поднял голову, замолчал, задышал чаще и вдруг повернув голову к Фрину уставился на него своими тёмными ставшими огромными в полумраке глазами:
  - Ты!
  Я... Фрину показалось, что тёплое плечо гладиатора вдруг стало его плечом и к нему сбоку и сзади прижимается кто-то, кто-то очень хороший, свой, родной и близкий. Он протянул руку и обнял горячее, тугое тело смертника, а тот, вырвавшись из объятий омеги, не обращая внимания на закровившие ссадины на спине, резко развернулся к омеге, схватил его лицо в ладони и снова выдохнул, обдав винным запахом:
  - Ты!
  Фрин поднял руку и стал водить самыми кончиками пальцев по неожиданно ставшему вдруг таким родным лицу - брови, краешки глаз, губы... Где ты был? Где ты был всё это время? Мой... Мой...
  И вот в этот момент просто необходимо выбить из Лисбета его зацикленность на музыке, услышанной им от меня. Адажио из "Спартака". Оно. То, что сможет, как встречный пожар погасить эмоциональный срыв целителя. И потом погаснет само. Оставив Лисбета мне.
  Нежная небесная музыка, когда двое едва могут коснуться, оберегая друг друга от неосторожных движений и видя перед собой того, (и начинают скрипки, подхватывают флейты и виолончели вторят им, выводя мелодию) кто стал таким родным так, что и не разобрать, чьё где тело и сливаются оба в одно нераздельное (и оркестр крепнет и мелодия звучит явственнее и оба идут за ней) и чувствуют, вдруг осознав окружающее жестокое, что не жить им друг без друга, одному с оружием в руках, отвоёвывая хотя бы день жизни, а второму, никогда не видевшему другой жизни, снова погрузиться во мрак и грязь рабской беспросветности. Но не всё потеряно. Человек! Человек всегда надеется на лучшее и вот с ним случилось это - лучшее и теперь они до утра живут и дышат друг для друга и нежность переполняет обоих и готовы они отдать даже саму жизнь, чтобы жил другой и снова и снова наслаждаются близостью (без всякого секса!), единым дыханием, когда руки невесомо трогают и гладят обнажённые тела и, обнявшись и чувствуя сердцебиение каждого, изнемогают они...
  Лисбет, подняв голову и глядя на меня полными слёз глазами неотрывно смотрел на моё безглазое (под очками) лицо. Божественная музыка Хачатуряна заставила разжать крепкую хватку Рахманинова на сознании омеги и целителю полегчало. Лизелот, слышавший всё, в том числе и музыку, судорожно вдохнул вдруг ставший тяжёлым воздух - он почти не дышал всё то время пока великий композитор делился с нами своим произведением.
  Лисбет, хлюпнув полным носом, уткнулся мне в колени, смочив их слезами, дыша ртом, прошептал:
  - Что с ними стало Ваша Светлость?
  - С ними?.. Едва рассвело и стражник зашёл в каземат за Фрином и тот по просьбе Спартака сел обнажённый на скамье, привлекая внимание вошедшего, гладиатор разбил об его башку сослуживший последнюю службу кувшин. Затем оба, похватав в кухне тяжёлые вертелы и ножи и, открыв соседние казематы, освободили гладиаторов, отомкнули рабский барак, разгромили оружейку и в предрассветных сумерках толпой около шестидесяти человек смогли вырваться из Вечного города...
  Эта маленькая группа направилась к вулкану Тоба, а на пути туда захватила несколько повозок с гладиаторским оружием, тут же пущенным в дело. Им удалось отбить нападение отряда, посланного против них, и завладеть достаточным количеством воинского снаряжения. Обосновались в кратере вулкана, начали совершать оттуда набеги на виллы богатых римлян, захватывать продовольствие. Слух о восставших рабах распространялся по метрополии как пожар, к ним бежали рабы из ближайших имений. На территориях, прилегающих к Тобе, жило множество людей, ненавидевших Рим - в сельской местности рабов было не меньше чем в городах. Спартаку удалось сформировать целую армию, которую он постарался сделать организованной военной силой. Первое время повстанцам катастрофически не хватало оружия - деревянные копья калили на огне, которыми, можно было причинять врагу вред не хуже, чем железом, а щиты были из прутьев, покрытых корой. Восставшие обтягивали самодельные щиты кожей свежезабитого скота, перековывали на оружие цепи рабов, вырвавшихся из эргастулов.
  Бежали к нему и омеги с детьми, особой ненавистью у которых пользовались так называемые патеры, альфы-рабы, по указанию хозяев специально бравшие омег в истинные с тем, чтобы потом этих омег, становившихся фертильными после обретения истинного, оплодотворяли другие альфы с целью получения потомственных рабов, считавшихся более лояльными к своим хозяевам.
  И везде со Спартаком был Фрин...
  И вот число восставших достигло такого количества, а чаша терпения их настолько переполнилась, что Спартак просто не мог не повести их на Рим, чтобы уничтожить гадину. А Сенат поручил Крассу расправиться с презренным быдлом.
  Возглавив армию, Красс перегородил восставшим путь к Вечному городу, так что войско рабов оказалось зажато между рекой и глубоким оврагом. Повстанцы не выдержали натиска римлян и начали отступать. Тогда Спартак, собрав самых отчаянных, возглавил кавалерийскую атаку в тыл врага, чтобы убить Красса и таким образом переломить ход битвы. Ни вражеское оружие, ни раны не могли его остановить, и всё же к Крассу он не пробился и только убил двух столкнувшихся с ним центурионов. Спартак был ранен в бедро дротиком: опустившись на колено и выставив вперёд щит, он отбивался от нападавших, пока не пал вместе с соратниками бросившимися с ним в атаку. Тело его так и не нашли.
  Фрин же был взят живым. Красс, увидев истинного Спартака, только бросил: "Ну, и урод!". Но чтобы видеть красоту своего истинного нужно смотреть на него глазами истинного.
  От самой Священной Тобы до Вечного города вдоль главной дороги были расставлены Т-образные столбы с распятыми на них рабами - так было велико количество попавших в плен бывших рабов.
  Под тропическими лучами Эллы смерть растягивалась на четыре-пять дней и дорога оглашалась стонами умирающих рабов, вдруг возомнивших себя людьми...
  Узнав, что Фрин носит под сердцем ребёнка Спартака, Красс приказал взять его в Рим и не давать ему покончить с собой...
  Вот так... оме Лисбет, вот так они кончили...
  Лизелот привалившись головой к косяку двери плакал и не стеснялся слёз.
  Я продолжал:
  - Но это ещё не всё.
  На исходе тридцатого дня после роковой для восставших битвы, Красс вернулся из похода, и вот когда Вечный город опустел и уснул, оставив бодрствовать только ночную стражу, когда окончательно погрузился он в липкий, не давший облегчения после дневного зноя мрак, консул тайно, в сопровождении двух телохранителей покинул свой дворец и отправился на окраину к проклятым зловонным болотам, где, как ему было известно через личных шпионов, стояла старая, ободранная лачуга. Шедший впереди телохранитель резко раздёрнул бамбуковый занавес у входа и ворвался в лачугу. Убедившись в том, что никакая опасность не угрожает консулу, он знаком пригласил его войти, а сам вместе с напарником остался у входа.
  Сидевший на полу с поджатыми ногами старый, даже древний омега со спутанными длинными седыми космами на голове не шелохнулся. Уставившись своими мёртвыми глазницами куда-то вдаль, сквозь стену лачуги, он, покачиваясь, словно бы вслушивался во что-то. И его нисколько не удивил ночной визит Красса.
  - Я знал, консул, что ты придёшь именно сегодня, я знал это уже тридцать дней назад, когда почувствовал жестокую боль от твоего появления в городе. Когда шёл тебе только второй год, Марк, и отец твой уходил в Великий Морской Поход, я знал, что вернётся он из похода опозоренный, потерявший всё свое воинство, спасшийся лишь моими молитвами небу. Я знал, что ворвётся он в мои покои (а ведь я тогда жил во дворце, мой консул!) глубокой ночью, такой же душной, как эта ночь, в бессильной ярости выместит на мне всю горечь и весь позор своего поражения и прикажет выжечь мои глаза, в которые накануне Великого Морского Похода взглянула кровавая звезда Арристо и предсказала скорый и неминуемый позор.
  Твой отец тогда назвал меня виновником всех бед и несчастий, обрушившихся на него, и прогнал меня на эти проклятые ядовитые болота, под страхом смерти запретив людям не только общаться со мной и помогать чем-либо, но и велев обходить мою хижину дальней дорогой как страшное место, в котором поселилась смерть. Твой отец не мог умертвить меня, может быть, побоявшись навлечь на себя еще более тяжкие напасти, а может быть, потому, что любил меня. Вот почему, когда тридцать дней назад я почувствовал тебя в городе, я знал, что сегодня ночью ты появишься здесь.
  Вот почему, когда консул вошел в хижину, сидевший на полу с поджатыми ногами старый омега даже не шелохнулся. Уставившись своими пустыми глазницами куда-то вдаль, сквозь стену лачуги, он словно бы вслушивался во что-то.
  Красс опустился перед омегой, ставшим безымянным, на колени, и он погладил его волосы своей морщинистой рукой так, как гладит папа сына, который неожиданно вдруг задает ему совсем не детский вопрос.
  - Ты стал взрослым, консул. Ты долго оставался ребёнком, потому что окружавшие тебя чиновники, горожане и рабы хотели, чтобы ты как можно дольше оставался ребёнком, благодаря которому можно удобно устроиться в этой жизни. Рабам - в рабской, горожанам - в городской, чиновникам - в чиновной. Но ты стал взрослым, Красс, и небо, бывшее над тобой сорок два года безоблачным, затягивается тяжёлыми черными тучами. Взгляни на Священную гору Тобу. Она сердится. Это дурной знак, консул. Я слышу вой чудовищного огня и грохот исполинских волн, которые родятся из пучины и устремятся навстречу этому огню. И в хаосе, возникшем при их соприкосновении, погибнет всё живое. Ты породишь силу, Красс, которая тебя же и погубит. Но ещё не поздно, Марк Лициний, умилостивить Священную Тобу и вызвать ветер, который разгонит тяжёлые тучи и снова сделает небо над тобой безоблачным. Растопчи в себе свободного человека, консул! Стань шакалом и утоли голод шакала, используя силу и коварство шакала, наешься досыта, до икоты, а потом выблюй все, что еще недавно было ароматным, заветным и желанным плодом, и усни в этой блевотине. Когда же очнешься, брось, оставь пленника, чтобы он никогда не напоминал он тебе о том, как ты стал шакалом. И ты снова будешь ребёнком, консул! Удобным для всех ребёнком. И умрешь ребёнком в глубокой старости. И будут оплакивать твою смерть и рабы, которых ты же и сделал рабами, и стражники и надсмотрщики, которых ты же и сделал стражниками и надсмотрщиками. Но потом, являясь каждый раз в новой жизни, в иной плоти, ты будешь или змеей, или шакалом, или рабом, и никогда не дано тебе будет ощутить высшее телесное и духовное наслаждение, и твоя рабская сущность, или шакалья, или сущность стервятника всегда будут напоминать тебе то далекое время, когда ты мог стать, но не стал свободным. Еще не поздно, консул! Еще ты можешь выбрать. Впрочем, будет так, как должно быть, потому что я не знаю, консул, кем ты был в прошлой жизни - леопардом или корабельной крысой...
  Красс поднялся и молча вышел из хижины.
  Безымянный омега по-прежнему смотрел своими пустыми глазницами куда-то вдаль, сквозь стену, и словно бы вслушивался во что-то...
  На следующий день Фрина, которого до этого во избежание самоубийства, держали под дурманящими зельями, вывезли на загородную виллу Красса и распяли лицом к Священной Тобе...туда, где был лагерь Спартака. Римляне понимали толк в казнях и ни одному идиоту никогда не приходила в голову идея пробивать руки распинаемого в ладонях, по той простой причине, что кисти рук разорвёт под весом тела. Поэтому руки Фрина были пробиты гвоздями в запястьях, там, где медики щупают пульс. Безучастный омега, потерявший своего единственного безразлично, отнёсся к тому, что с ним делают - бывший раб, он привык к боли. А что может сравниться с болью потери истинного? Чтобы смерть омеги не была быстрой, ступни его тоже были прибиты длинным гвоздём к столбу, так, по мнению палачей, руки не будут чрезмерно натянуты, поясницу же и колени привязали к столбу верёвкой...
  На третий день у обезумевшего от палящих лучей Эллы с расклёванными птицами глазами Фрина из промежности потекла густая от обезвоживания кровь - организм, находившийся при смерти, избавился от плода...
  Через декаду Священная Тоба, вулкан Тоба, взорвалась, сметая Великую империю. Этот взрыв выкинул в небо миллионы и миллиарды хандредвейтов пыли, камней и пепла, пепел вулкана находили за пять тысяч вегштунде от взрыва, так что с тех пор и местонахождение Великой империи никому не известно. И долго ещё закаты и восходы Эльтерры полыхали кровью...
  * * *
  Вивиан сидел на высоком стуле у барной стойки. Клуб остывал, отходил после бурной ночи. Музыканты уже разошлись. Омеги и альфы - уборщики и подсобники переставляли мебель, сметали осколки разбитой посуды, блёстки и бумажки, раскиданные посетителями и выступающими. Обычная утренняя суета...
  - Повтори..., - прошептал омега, в горле саднило - ещё бы! Сразу два альфовских члена по очереди долбили...
  Гримёрка у Вивиана была сразу на троих и использовать её для собственных утех и приработка не представлялось возможным. Поэтому приходилось пользоваться помещениями клуба, а за то, чтобы для него придерживали свободную комнату, тоже приходилось доплачивать кому-то из обслуги.
  Правда была ещё возможность перепихнуться и не в клубе, но... Жил Вивиан далеко и принципиально никого к себе домой не водил, а трахаться в подворотне или ещё где-нибудь...
  Разбитую губу саднило, задница ныла - и угораздило же сразу с двоими... Зато карман грели двадцать гульденов... Вивиан никогда заранее не договаривался о цене своих услуг. Мальчик он был недешёвый и заранее названные расценки могли отпугнуть потенциального клиента. Зато и расплачивались они потом щедро...
  Бармен-альфа Гантрам, сочувствующе тряхнув длинными тёмно-русыми волосами и манерно поправив выбившуюся прядь, соорудил коктейль со льдом и листочком мяты, придвинул высокий стакан к омеге.
  Тело ныло. Вивиан отстранённо разглядывал свои тонкие руки. Левая болела - исхватали, истискали всего - синяки теперь будут, и чулки порвал...
  - Благодарю, Ганичка..., - шепнул Вивиан и потрогал опухшую губу.
  - Сколько в этот раз пропустил? - спросил бармен.
  - Двоих...
  - Хм..., - изысканно выщипанная бровь бармена вздёрнулась вверх - что-то мало у него сегодня.
  - Сразу, - развеял сомнения бармена Вивиан.
  - Может чаю лучше? - к Вивиану повернулся второй бармен - Куно, тоже альфа и тоже длинноволосый, только волосы были чёрными, возившийся у зеркальной полки бара, пересчитывавший и переставлявший бутылки с разноцветными наклейками. Куно приник к спине Гантрама, чмокнул его в обнажённое мускулистое плечо - Гантрам был в майке без рукавов. Рука Куно скользнула по спине альфы вниз, сжала крепкую ягодицу. Гантрам тряхнул головой - не сейчас.
  - А вы, мальчики, смотрю, истомились за ночь? - хмыкнул Вивиан - обычная язвительность возвращалась к нему по мере поступления алкоголя в организм.
  - Да, а что?.. - пропел Куно, - нам-то в этот раз никого не досталось...
  - Эх, хозяин вас не слышит.., - скривил рот Вивиан, щупая языком изнутри разбитую губу и разглядывая своё измождённое лицо в зеркальце, вынутое из сумки.
  Барменам было запрещено отвлекаться на клиентов клуба, но где и когда все запреты соблюдались? Гантрам и Куно по очереди, перемигнувшись с особо понравившимися посетителями - без разбора альфами или омегами, удалялись в специально оборудованную подсобку - так, просто из любви к искусству.
  Тушь на глазах растеклась, помада смазана - красавец! И губа болит! Вытащив из сумки салфетку, омега начал оттирать под левым глазом особо крупный потёк туши. Чёрт! Синяк ещё! Это-то откуда?
  Куно, положив подбородок на плечо Гантрама и обняв его со спины, молча наблюдал за действиями омеги.
  - Виви!
  Омега поднял глаза на обоих альф.
  - Ты так обворожителен..., - манерно дёрнувшись и уткнувшись носом куда-то за ухо Гантрама, протянул Куно.
  Вивиан, почувствовав в голосе бармена иронию, беззлобно буркнул:
  - Да пошёл ты, Куно, под хвост... вон, Гантраму, что ли...
  - Ох-х, - притворно расстроился Куно, - как скажешь, сладкий мой, как скажешь...
  Эти двое были одни из немногих в клубе, хорошо относившихся к танцовщику и Вивиан ценил это, стараясь сдерживаться с ними.
  - Бар..., - рядом с Вивианом на стойку легли крепкие ладони Леандера, альфы, хозяина клуба. Рядом остановились два здоровенных мускулистых охранника в кожаных жилетах на голое тело и в таких же штанах. Управляющий сменой - стервозный омега Гертруде с испитым лицом, до того сидевший за столиком и перебиравший бумажки, засуетился, вытащил журнал суточных расходов и доходов.
  Рука Леандера с золотой печаткой на мизинце, прошла по обнажённой спине Вивиана (он сегодня был в чёрной с блёстками блузке с открытой спиной без рукавов) вверх к затылку, властно зажала короткие волосы:
  - Сегодня скольких зацепил? - волосы сжались больнее.
  - Не было никого...
  Леандер оглянулся на Гертруде, тот молча показал два пальца.
  Вивиан нащупь полез в сумку, загремел перебираемым барахлом, выронил на пол косметичку, вытащил две монеты по гульдену, положил на стойку:
  - Вот...
  Леандер небрежно ссыпал монеты в карман камзола - он, сам простолюдин, любил одеваться подобно искусникам и дворянам, носил длинный, до середины бедра, чёрный камзол без рукавов, только без вышивки, белые рубашки тонкого полотна, шейный платок, опоясывался широким алым шёлковым поясом.
  За использование помещений клуба следовало платить. Десять процентов.
  - Допивай и вали! - Леандер отпустил волосы Вивиана, бесцеремонно обхватил его подбородок ладонью, присмотрелся, поворачивая голову омеги из стороны в сторону - Хорош!
  Гантрам и Куно начали отчитываться по бару.
  Вивиан молча - высказываться в присутствии хозяина себе дороже, собрал рассыпавшуюся косметичку и, оттолкнув одного из охранников, пошёл к выходу.
  - Эй, Виви, - окликнул омегу хозяин, - ко мне зайди.
  Настроившийся было на уход с работы, омега, не оборачиваясь, скорчил рожу, закинул длинную лямку сумки на плечо, так, что та шлёпнула его по попке, туго обтянутой ярко-алыми шортами, и повернул к лестнице наверх, к кабинету хозяина клуба.
  
  
  
  Глава LXVIII
  
  - Скажи мне, Вивиан, чего тебе ещё не хватает? Я позволяю тебе зарабатывать так, как тебе хочется. Ты танцуешь. Зрители тебя любят. Многие ходят только на тебя. И всё равно с тобой, как с диким зверем - не знаешь, что ты можешь выкинуть, - начал выговаривать развалившемуся на диване омеге Леандер, войдя в кабинет, оперевшись задом на стол и скрестив руки на груди.
  Вивиан скептически усмехнулся, поморщившись от боли в разбитой губе - воспитываешь? Ну-ну...
  - Что ты сегодня устроил? Вон рожу тебе разбили... Эх-х..., - махнул рукой хозяин клуба.
  Вивиан молча повернул голову к окну.
  - Сколько ты мне должен? - перешёл к конкретике Леандер.
  Вивиан молчал.
  - Эй, Бинди, - альфа прошёл к двери, открыл её и позвал омегу-бухгалтера.
  Бинди, манерный омега с длиннющими накрашенными ногтями, одетый и подстриженный по последней моде, но специалист, что называется, от бога, за что и держали, выглянул в коридор из своей комнатки и, не заглядывая в бумаги, протянул:
  - Три талера и шестьдесят гульденов, господин Леандер...
  Леандер прикрыл дверь, снова опёрся на стол, вперил тяжёлый взгляд в Вивиана:
  - Ну, и сколько мне ждать своих денег?
  - Может отсосу?- иронично выдал омега.
  - Отсосёшь, само собой, сладкий, отсосёшь, и не раз, но деньги вернёшь все до геллера... Не мне. В общем, так, детка, - Леандер хлопнул широкой ладонью по столу, - я тут договорился и твой долг продал...
  Вивиан насторожился. Что-то это всё перестало ему нравиться. Как продал? Кому?
  Леандер молчал.
  Молчал и пристально смотрел на Вивиана.
  Всего несколько минут молчания. Несколько долгих, мучительных, пугающих минут, за которые он не сказал ни слова. Возможно, его молчание не было самым плохим исходом - он не был грубым, наглым, высокомерным, не раскидывался пошлыми выражениями, не распускал руки и не бросался унизительными эпитетами, демонстрируя свою власть и их разницу в положении... Но что-то незримое - пугающее, опасное, - всё равно заставляло Вивиана сидеть тихо, не смея поднять глаза. Не показная - истинная энергетика господства делала его босса тем, кого надо бояться, с кем нужно быть начеку... и кому с первых минут самозабвенно хочется подчиняться. А теперь босс его продал...
  В какой-то момент Леандер, наконец, отвёл взгляд, и Вивиан неслышно выдохнул. Конечно, он знал, что босс узнает о том, что было сегодня в клубе, но никак не ожидал, что Леандер сам лично потребует денег. Обычно Вивиан рассчитывался с клубом через бар или напрямую с этим стервецом Гертруде. А тут... Босс припёрся сам и это значительно увеличило шансы омеги попасть под горячую руку вспыльчивого хозяина. В дурном расположении духа Леандер бывал жесток и непредсказуем, и каждый раз, совершив оплошность, Вивиан томился в мучительном ожидании, не зная, какое извращённое наказание ждёт его на этот раз. И всё же, что-то в хозяине было такое - возбуждающее, чарующее... Может, природное обаяние, а может - надёжная энергетика строгой бескомпромиссной власти.
  Леандер громко хлопнул в ладоши и сейчас же Бинди, как будто только этого и ждал, походкой манекенщицы вошёл в кабинет с подносом, на котором стоял высокий бокал разноцветного коктейля. Хозяин выпустил улыбнувшегося ему бухгалтера, на ключ закрыл за ним дверь кабинета, полез длинными сильными пальцами в кармашек камзола и бросил крохотную оранжевую капсулу в бокал. Синяя пыль - дорогущий наркотик, поставляемый с Южного материка, и исступлённо преследуемый властями города с громкими казнями и выселениями поставщиков и потребителей. Синяя пыль имела специфический чарующий запах и создавала эффект привыкания на раз, при этом, альфы как-то заторможенно реагировали на наркотик, отделываясь в основном сонным состоянием и повышением болевого порога практически до полного бесчувствия. Омеги же реагировали на синюю пыль срывом всех и всяческих моральных сдержек и повышенной возбудимостью нервной системы, что в перспективе грозило психическим истощением, а то и полным сумасшествием. Вивиан был знаком с синей пылью - иногда, очень редко, он и сам закидывал в рот несколько крохотных синих кристалликов - с его образом жизни иногда это было просто необходимо...
  Капсула, брошенная в коктейль, эффектно разлила чарующую голубую дымку по краям бокала. Вивиан принюхался. А ещё через минуту
  ему показалось, будто нежный, дурманящий аромат напитка липкой паутиной опутал его сознание.
  Молчание затянулось. По всей видимости, хозяин специально выдерживал долгую паузу перед разговором, видя плохо скрываемую растерянность своего танцора, но Вивиан не мог дольше выносить это нарастающее напряжение.
  - Босс, я... - омега всем телом завозился на диване, встал, тонко очерченные ноздри его носа дрогнули. Договорить ему Леандер не дал. Шагнул к дивану и длинные цепкие пальцы предупредительно сжали его подбородок, а хищные, гипнотические глаза, сощурившись, впились в расширившиеся зрачки омеги.
  - Тебе не следует говорить раньше, чем я разрешу, мой сладкий, - наконец, произнёс он и немного ослабил хватку. Его пальцы огладили скулы омеги, провели по губам, по шее... И отпустили, напоследок несильно хлопнув Вивиана по щеке.
  Леандер вновь замолчал, дразняще выдерживая паузу. Коктейль в принесённом бокале, простояв какое-то время, налился богатым цветом, и в золотисто-розовом поплыли, дразня обоняние, полосы яркой синевы. Вивиан сглотнул, предвкушая божественный вкус напитка.
  - Кажется, ты хотел освежиться? Я приготовил. Пей.
  Омега не посмел отказываться. Жидкость на вкус оказалась сладкой, с приятным возбуждающим послевкусием. Всего несколько глотков - и голова закружилась, а по телу разлился приятный жар. Видимо, напиток имел довольно большую крепость, а его сладкий и терпкий вкус заслонял собой горечь насыщенного алкоголя.
  Леандер усмехнулся и, снова, как в баре, провёл снизу вверх по обнажённой спине Вивиана, в этот раз покрывшейся мурашками, и снова больно ухватил за волосы.
  - Итак, Виви, детка, у меня к тебе два вопроса. Будь добр, сладкий, объясни мне - кто эти двое, которые пялили тебя сегодня во все дыры и почему я должен выпрашивать у тебя свои деньги?
  Голос хозяина звучал спокойно, но Вивиан чувствовал - он рассержен. Это пугало до онемения - за несколько лет работы на Леандера ему не раз пришлось испытать на своей нежной шкурке, каким жестоким бывает его хозяин, когда им управляет злость.
  - Босс, я просто слегка увлёкся, - омега примирительно улыбнулся. - Зато это позволило мне денег заработать. Я же должен погасить долг.
  - Ты и так заработал достаточно много денег, распродавая себя как уличную подстилку без моего на то разрешения.
  Грубые напряжённые пальцы снова сжались на затылке Вивиана заставив наморщить нос и прищурить глаза от боли. Леандер злобно оскалился.
  - Ты правда думал, что я этого не узнаю?
  - Лен, я...
  Дикий, хищный взгляд босса разлил по телу Вивиана пугающий холодок, а в следующую секунду властный, грубый, собственнический поцелуй обжёг его сладкие после коктейля губы.
  В первый миг неожиданного проявления близости омега испуганно отстранился, но цепкие пальцы, удерживающие его затылок, сжались еще сильнее, причиняя боль. А затем... Вивиан вдруг почувствовал, как голубая дымка, подобная той, что лилась из бокала с коктейлем, помутила все его мысли, страхи и опасения. Он почувствовал, как где-то внизу живота разливается крепкий жар, перерастающий в возбуждение, как в груди стало не хватать воздуха... В какой-то момент он понял, что не хочет, чтобы этот поцелуй когда-либо прекращался. Трезвость мыслей уступила место самым смелым его желаниям, и его собственные руки, позволяя себе хоть немного желанной ласки, сжались на запястьях Леандера. Вивиан неожиданно осознал, что готов с ним сейчас на всё. Он позволит своему боссу брать его, как угодно, он исполнит
  любые его желания, учтёт все его прихоти, подчинится любым его приказаниям... Он не часто испытывал влечение к своему боссу, и Леандеру нередко приходилось брать его силой, но сейчас возбуждение возросло настолько, что Вивиан сам не захотел противиться. Лучше уж пусть насилует, чем наказывает.
  Поцелуй прервался так же внезапно, как и начался. Леандер отстранился с победной улыбкой - он просто лишний раз напомнил самому себе, кому принадлежит эта сладкая, горячая, соблазнительная конфетка. Его руки с длинными пальцами, мягко, но уверенно расстегнули крючочки на широком вороте блузки опавшей к талии. Он не торопился - с нескрываемым наслаждением провёл руками по плечам омеги, огладил талию под чёрной с искрой блузкой, обхватил затянутые шортами бёдра, скользнул по плоскому животу и с особым удовольствием сжал пальцами сразу два нежных соска на его груди.
  - Виви, детка, ты снова меня расстраиваешь. Когда ты уже запомнишь, что только я могу решать, когда тебе следует торговать своим горячим телом? Всё остальное время оно принадлежит мне.
  Леандер неодобрительно цокнул языком. Являясь одним из самых влиятельных владельцев ночных клубов Лирнесса, он был прекрасно осведомлён о том, как подобные Вивиану секс-игрушки выживают и как надолго их хватает. Алкоголь и наркотик быстро ставили точку в существовании омег, да и альф тоже...
  Рука хозяина властно сжала волосы его детки, запрокидывая назад голову и давя вниз. Вивиан опустился на колени.
  - Ты доставил мне неприятности и я тебя накажу. Слышишь?
  Ответом ему был кивок. Грубые пальцы отпустили волосы, и Вивиан глубоко вздохнул - похоже, сейчас наказание Леандера кончится привычным минетом. Признаться, хозяина несколько удивило настроение омеги - обычно этот гордый и дерзкий Вивиан противился его напору. Но сейчас... Не один десяток раз пронаблюдав за Вивианом во время его выступлений, в том числе и в привате, Леандер давно научился определять, когда эта сладкая сучка разыгрывает страсть, а когда действительно хочет секса. И сейчас Вивиан не притворялся. Напряжение, наконец, его отпустило, и он вдруг почувствовал себя вдохновлённым, окрылённым, смелым, а своё тело - желанным и сексуальным... Он слушал баюкающие речи босса, но не отвечал на них - разговоры сейчас казались ему исключительно неуместными. Всё, чего он в данный момент хотел - чтобы его, наконец, оттрахали.
  Леандер не скрывал своего довольства. Он даже не ожидал, что маленькая доза синей пыли, брошенная в коктейль, вызовет такой эффект. Видимо, сегодня его детка и без таблеток была не против поразвлечься со своим боссом. Напоследок. Секунда - и властные руки опустили сексуального омегу на пол на колени и зашарили в завязках брюк. Да, Леандер тоже не был достаточно терпелив, и держаться холодно, когда в его власти изгибалась в изнеможении такая горячая штучка, как Вивиан Рупрехт, становилось уже непросто. Чёрт, как бы ему хотелось сейчас наплевать на всё, разложить под собой это возбужденное красивое тело и трахать, трахать, трахать его до потери пульса... Но он бы не был одним из влиятельнейших владельцев клуба, если бы позволял себе такие слабости.
  В какой-то момент Леандер неожиданно отстранился от Вивиана уже забравшегося тонкими пальчиками в его промежность. Прекратились ласки, исчезли сладкие поцелуи в головку вытащенного из трусов члена, и нетерпеливые пальцы, только что касающиеся головы и ушей омеги, подобно железным оковам вдруг сжали тонкие запястья Вивиана.
  - Ещё один нерешённый момент, малыш. Ты принёс мне деньги?
  Вивиан вскочил с колен, торопливо вывернул свою сумку полную всякого барахла, собрал в кучку монеты и, выгнув и высоко подняв сложенные лодочкой руки, смотря блестящими глазами в лицо Леандеру, высыпал их на стол. Он был готов сделать что угодно, чтобы снова почувствовать горячие жадные ласки босса. Серебро запело, прыгая по столу и раскатываясь по полу.
  - Умница. А теперь снимай с себя эти тряпки.
  Минута - и так старательно с вечера подобранная одежда полетела на пол. Длинные пальцы Леандера, дразня, погладили Вивиана по спине, провели вниз вдоль линии позвоночника и властно, крепко сжались на ягодицах, заставив возбуждённого омегу громко и сладостно застонать. Леандер почувствовал, что теряет над собой контроль. Одна из его рук, лаская, провела по внутренней стороне бедра и скользнула между разведённых ног Вивиана, несильно сжала крохотный член и такие же детские яички, вызывая ещё один сладкий стон. Босс видел, как сильно возбуждена его сегодняшняя игрушка, и наслаждался своей властью над мучительно изгибающимся на нём телом (они сели на диван и Леандер был снизу), зная, что эта горячая сладкая шлюшка не посмеет насадиться на член без его на то разрешения.
  - Не забывай о том, кому ты принадлежишь, - горячо прошептал Леандер, оставляя сочный засос на шее. - Ты мой. Моя собственность, моя вещь. Будь послушным, детка, и хозяин будет тобой доволен.
  - Да, Лен...
  - Прекрасно. А теперь скажи мне, чего ты хочешь.
  - Тебя.
  Чётко,конкретно, прямо. Без лишних слов.
  - Попроси, - издевательски оскалился Леандер и, взяв Вивиана за подбородок, прошептал ему прямо в губы: -Скажи это, моя маленькая сладкая сучка...
  - Трахни меня...
  - Умница, Виви. Хороший мальчик.
  До боли впившиеся в ягодицы руки, сочный укус в шею, резкое движение бёдрами - и Вивиан вскрикнул, откинув голову и зажмурив глаза. Длинный горячий член одним резким болезненным толчком вошёл так глубоко и жёстко, что захватило дух. Такая грубость, такая бескомпромиссная страсть - именно то, чего им обоим так сейчас не хватало. Вивиан почувствовал, как боль полоснула низ живота измученного ночными приключениями сразу с двумя альфами, но она же и заставила его тело так остро чувствовать наслаждение. После такого долгого сладостного томления любое прикосновение, любое движение внутри отзывалось безумным кайфом. Леандер определённо знал, как довести его до безумия.
  Сдерживаться хозяин самого пафосного клуба Лирнесса уже не считал для себя возможным. Несколько минут он, забывшись, просто покрывал горячее гибкое тело грубыми, властными поцелуями, наслаждаясь тем, как страстно, нетерпеливо, не жалея себя, Вивиан двигается на его члене. Но Леандер не привык отдавать первенство. Он привык властвовать и владеть. Нетерпеливый, сочный, страстный поцелуй пришёлся как нельзя кстати. Сильный укус, растравляя ссадину, будто закрепляющий право собственности над ним, резанул Вивиана по губам, и тут же гибкий язык скользнул в приоткрытый рот. И омега не сдержал стона, полностью растворившись в этих желанных ласках, когда Леандер, перенимая инициативу, буквально скинул его со своих колен, опрокидывая спиной на диван и тут же набрасываясь на него снова. Ещё одно движение бёдрами, ещё один глухой стон в поцелуй - и Вивиан выгнулся, отдавая себя во власть своего хозяина, наслаждаясь таким желанным проникновением. Чёрт, как же он этого хотел...
  Мощные, глубокие, безжалостные толчки внутрь, обжигающие поцелуи, страстно срывающиеся на укусы, до боли сжимающие тело пальцы... Леандер каждый день мог позволить себе оттрахать любую торгующую собой в его клубе шлюху - в конце концов, там танцевал не только Вивиан. Но сейчас он брал этого омегу так горячо, так сладко и неподдельно страстно, будто он - Вивиан - был самым заветным его желанием.
  И всё же, Леандер не был бы самим собой, если б не захотел поиграть. В момент, когда кайф стал просто невыносимым, горячие длинные пальцы опасно сжались на горле Вивиана.
  - Не кончай, - с издевательской улыбкой проговорил Леандер, не переставая резкими толчками сотрясать распластанное под ним тело. - Не кончай, пока я тебе не позволю...
  Вивиан застонал - гортанно, громко. Он был уже на пике и просто сходил с ума, всё тело превратилось в сплошную эрогенную зону, а грубые болезненные толчки глубоко внутри неизбежно подводили его к разрядке.
  - Я не могу... Пожалуйста, Лен, пожалуйста...
  - Нет. Терпи.
  Леандер был непреклонен. Он играл со своей игрушкой, наслаждался её безумием и специально доводил сильнее, проезжаясь членом по самым чувствительным местам внутри. Ему нравилось демонстрировать свою власть, нравилось владеть чувствами и эмоциями его жертвы, но ещё больше ему нравилась его покорность. Такое поведение тешило безумное самолюбие Леандера и в разы усиливало возбуждение. Вивиан тоже разделял эти предпочтения, но несколько с другой позиции. Несмотря на всю колючесть своего характера, он любил власть над собой и силу, но сейчас как никогда был готов стать послушным. Возбуждение казалось таким насыщенным, что стало причинять боль. Сознание окончательно поплыло, уступая место невыносимой сексуальной жажде, и тот факт, что властный и сильный босс сейчас распоряжается его телом, просто снёс крышу омеге. Не выдерживая напряжения, но и не смея ослушаться, Вивиан просто закрыл лицо руками и закричал. Грубые толчки сотрясали всё его тело, пальцы на шее сжимались крепче, и в тот момент, когда от переизбытка чувств он едва не потерял сознание, хозяин, наконец, прошептал: "Давай".
  Оргазм яркой волной прошёлся по всему телу, выгибая его до хруста. Ещё один громкий протяжный крик, сменившийся хриплым стоном, безумная дрожь от спазмов внутри - и Леандер кончает тоже, напоследок несколько раз особенно жёстко вдолбив измождённое тело в ходивший ходуном диван.
  Потом, когда Вивиан уже отошёл от произошедшего, лежал на голых коленях босса в изнеможении, невесомо целуя его опавший член и вдыхая запах спермы хозяина и своих собственных соков, а Леандер сидел, привалившись к спинке дивана, и перебирал на затылке волнистые золотистые пряди коротких волос омеги, он услышал:
  - Юрген, у него самый дорогой бордель в городе, ну, ты знаешь... Короче, теперь ты будешь работать там...
  - Лен... - всё вот это, то, что только что было и жажда желания босса и его грубая ласка, оставившая синяки на шейке омеги, и всё другое, всколыхнувшее что-то сидевшее в Вивиане глубоко, и сейчас взбаламученное его боссом, и заронившее в омегу тень надежды... на... Это всё зря?
  Отпихнув носом член босса, Вивиан уткнулся лицом в голый лобок Леандера, жарко выдохнул, подтянул кулачки ко рту и начал съёживаться от невыносимой боли, так и оставаясь лежать на коленях хозяина. Чувства, воспрявшие было в глубине души Вивиана, снова пропали, наружу вылезла его всегдашняя колючесть, тело отходило от воздействия наркотика и он, шмыгнув носом и прощаясь с чем-то дорогим для себя и важным, прошептал:
  - Как скажешь, босс. Я твоя сучка... Как скажешь...
  Рука Леандера,до того ласково перебиравшая волосы омеги пропахшие за ночь неистребимым запахом хуки с ароматическим добавками, как, собственно, и весь клуб, больно сжала волосы на затылке. Но Вивиан снова ушёл в себя и бей его сейчас кнутом, сдирай кожу живьём - он только иронично улыбнётся.
  В последний раз. Он в последний раз попытался показать свои настоящие чувства. Сколько раз он совершал одну и ту же ошибку, а потом расплачивался собственными слезами? Сколько раз убеждал самого себя, что ночной клуб - не место для светлых чувств, но каждый раз обжигался, оставляя где-то внутри маленький тлеющий уголёк надежды, что он всё же кому-то нужен? Нужен не для зарабатывания денег, не в качестве секс-игрушки, а просто так, просто потому что он существует на этомсвете...
  "Ты не ровня таким, как мы"... - давали ему понять. Не говорили. Нет. Но всё было понятно без слов.
  "Подобные тебе нужны, чтобы ими пользовались"... - шептало подсознание, отравляя ядом подозрений и догадок, в большинстве своём верных.
  "Такие, как ты, не заслуживают быть любимыми"... - звучал вывод и Вивиан срывался в очередную пучину загула.
  Казалось бы - давно уже пора к этой жизни привыкнуть, но у Вивиана каждый раз не хватало сил. Едкая горечь жестоко опутывала его сознание ядовитыми шипованными лианами, сводя с ума, сжимая в своих тисках, утаскивая во тьму беспросветной тоски и бесконечно шепча ему: "Ты никому не нужен"...
  - Надо же... Как мне повезло, оказывается. Иди ты нахрен, Леандер, - Вивиан прикрыл глаза, ожидая удара по лицу, рука босса ещё сильнее зажала волосы на затылке, а затем отпустила. Леандер стал холоден, небрежно столкнул голову омеги со своих колен, встал, натянул нижнее бельё и брюки, завязал и, обойдя стол, сел. Выдвинул ящик, порылся в нём. Задвинул.
  Поднял голову на омегу. Вивиан так и лежал на диване. Без одежды. Удобно устроившись и подложив под щёку обе ладони он смотрел на босса. Бывшего босса.
  - Не строй из себя невинность, - буркнул Леандер, не отрывая взгляда от обнажённого омеги, - Ты же просто создан для того, чтобы тебя имели...
  - Ты просто мастер комплиментов, Лен, - омега лежал на диване и спокойно, отстранённо говорил, - Считаешь себя эдаким благородным хреном, снизошедшим до тела обычной шлюхи? Мне жаль разочаровывать тебя, милый, но ты не представляешь из себя ничего выдающегося, - разочарованный, даже раздавленный омега, мстил, высказываясь о сексуальных способностях босса, - А моё имя блаженно выстанывали самые богатые клиенты Лирнесса... И вытворяли они такое... Ох-х... От одних воспоминаний кончить можно, - Вивиан, играя с огнём, потянулся как кошка и провёл по телу рукой, напоследок зацепив сосок, тут же откликнувшийся на ласку.
  Скользнув мыслями по приятным воспоминаниям о ласках и поцелуях своего босса, приправленных пикантной смесью из его бурной ярости и пылкой страсти, Вивиан неосознанно улыбнулся. Эх-х... С тех пор, как Леандер стал проявлять к нему особую благосклонность, омега стал чувствовать себя таким... Любимым? Вожделенным? Нужным? Какая разница! Ему просто стало вдруг хорошо рядом со своим прежде почти ненавистным боссом. И плевать, что множество других завистников считают его не более, чем игрушкой - никому из них невдомёк, как сладко Леандер целует своего Вивиана, когда они остаются наедине - а ведь шлюх вообще не принято целовать в губы... Никто из них не знает, какие слова шепчет властный и сильный босс ему на ухо, когда со всей страстью вбивается в его нутро, и как потом, затихая, зацеловывает следы своей неуёмной страсти на его теле... Думая об этом, Вивиан ощутил прилив возбуждения и встрепенулся, отгоняя от себя ненужные сейчас мысли. Ох, не о том он думает, не о том...
  По коридору разнёсся цокот каблучков и в дверь постучали:
  - Мальчики...
  Леандер, скорчив недовольную мину, поднялся из-за стола, бросил Вивиану:
  - Прикройся!
  В ответ Вивиан только скривил губы.
  Юрген, альфа, держатель борделя "Блюменхаус", походкой от бедра, как собственно он всегда и ходил, вошёл в кабинет Леандера, поставил сумочку чёрной дорогой кожи на стол хозяина клуба и опёрся подтянутой задницей на стол рядом с Леандером. Юрген был стопроцентным альфой, в сторону других альф (в сексуальном смысле) не смотрел, но ему нравилось эпатировать - одевался он в длинные, до нижней трети икр платья без рукавов из эластичной ткани, оставлявшие открытыми крепкие руки и спину, державшиеся на теле за счёт широкого и высокого воротника-стойки, пошитые специально только для него, обтягивавшие как перчатка его мускулистую фигуру, сообразно со своим ростом, а был он никак не ниже самого Леандера. На ногах, открывая на всеобщее обозрение изысканный педикюр, на тонких кожаных ремешках изящные сандалии. Боковые разрезы на платьях достигали талии и только в самом верху были слабо стянуты декоративной шнуровкой, и хорошо было видно, что нижнего белья на владельце платья нет. Юрген коротко стриг свои тёмные волосы, проколов в ушах не имел (просто не хотел), а таскал в них круглые клипсы с бриллиантами.
  - Ну, и кто тут у нас? - пропел Юрген мужским голосом, шагнул к дивану, присел и коснулся волос Вивиана рукой с маникюром в цвет платья в длинной чёрной перчатке без пальцев, держащейся на руке с помощью петельки, зацепленной за средний палец.
  Вивиан смотрел на происходящее... К горлу подступил ком... его замутило. Слёзы обиды и бессильной ярости, стали щипать глаза, и слабость разлилась по телу, покорно неоказывая сопротивления касаниям Юргена. В какой-то момент Вивиан почувствовал себя таким слабым и уязвимым, что ещё немного - и он просто бы лишился чувств.
  Рука альфы проскользнула по телу Вивиана. Ощутив и унюхав всё, что ему было надо, Юрген хмыкнул и встал:
  - Горячая штучка...
  - Ну, кому как, - откликнулся Вивиан, садясь и разваливаясь на диване.
  - Я бы не советовал тебе дерзить мне, детка - ты не ровня таким, как мы, - Юрген опёрся задом на стол рядом с Леандером и они оба смотрели на развалившегося перед ними на диване голого омегу, - Чёрт, Вивиан! Ты так очарователен в своей наивности, что мне даже жаль тебя! - напевно продолжил Юрген, усмехнувшись, - Подобные тебе нужны, чтобы ими пользовались, а затем вышвыривали за ненадобностью. Сейчас тебя подобрал я. Потом... может быть, ещё кто-то.
  В этот раз Вивиан предпочёл смолчать. Отвернувшись от альф, он, как завороженный, смотрел на своё отражение в зеркале висевшем на стене кабинета. Слова нового хозяина почему-то его задели.
  Юрген, заметив его растерянность, улыбнулся. Шагнув ⁶от стола и склонившись к омеге, он, подобно манерам его теперь уже бывшего босса, сжал пальцами лицо омеги, встретившись с ним взглядом через зеркальное отражение.
  - Ты только посмотри на себя - такой нежный, красивый, трепетный и порочный... Неудивительно, что ты - любимая подстилка Леандера, играть с тобой - одно удовольствие. Сколько раз он ломал тебя, "Виви, детка"? Сколько раз заставлял участвовать в своих планах? А ты до сих пор надеешься, что он когда-нибудь тебя полюбит.
  Омегу надо было ломать. И ломать сейчас, пока он находится под остаточным действием наркотика, пока он потрясён и раздавлен предательством бывшего босса. Поэтому Юрген, а как владелец борделя он не мог не быть и психологом тоже, так жёстко давил. У Вивиана должен быть только один хозяин, а его долг, перекупленный Юргеном - это только повод, не более.
  - Такие, как ты, не заслуживают быть любимыми, - добавил Юрген. - Не пытайся прыгнуть выше своего уровня - для нас ты просто очередная кукла, приносящая деньги и предоставляющая своё тело. Наслаждайся, пока есть возможность, вниманием больших людей, но не забывай, что наше время, которое мы на тебя тратим, придётся отрабатывать.
  Слухи о том, как много внимания Леандер уделяет своей сладкой шлюшке, давно уже вышли за пределы клуба. Неразборчивые связи Вивиана могли поставить под сомнение весь авторитет босса. А последняя выходка в клубе! Непонятные отношения с какими-то людьми, заигрывания с персоналом, случайные заработки на улицах... С Вивианом необходимо было кончать. Убить его Леандер не мог - Стража Лирнесса раскалывала такие преступления на раз - искуснику невозможно соврать, а Вивиана в городе знали. Да и расходы дополнительные. И Леандер его продал. Продал в бордель как какую-то шлюху. Хотя Вивиан и сам частенько давал повод так считать.
  - Лен, сколько я тебе должен? - Вивиан уцепился за последнюю, как ему казалось, надежду, - у меня есть деньги... Я отдам...
  - Виви, детка, - копируя интонации Леандера, пропел Юрген, - ты МНЕ должен, не ему.
  - Сколько?!
  - Четыре талера, мой сладкий, четыре талера, - опять пропел Юрген, прекрасно зная, что такая его манера разговора неимоверно раздражает собеседника.
  - Как?! Три шестьдесят было! - таких денег у Вивиана конечно же не было. Никогда.
  - А проценты? Мой сладкий, ты проценты забыл, - мило тянул Юрген и вдруг его лицо изменилось, стало каменным, улыбка пропала, серые глаза заледенели, - Оделся быстро! - рявкнул альфа, заставляя вздрогнуть не только Вивиана, но и Леандера.
  Вивиан дрожащими руками натягивал на себя рваные чулки, алые шорты без трусов, затискивал маленький мокрый от спермы член в тесную ширинку, накинул и застегнул на шее блузку, а Юрген, порывшись в сумочке, вытащил кожаный плетёный ремешок с металлическим кольцом, застегнул его в карабинчик ошейника, который как часть образа, не снимая, таскал Вивиан, дёрнул его к себе и снова пропел, направившись к выходу из кабинета:
  - Пойдём, мой сладкий, пойдём, детка...
  Вивиан затравленно из-под изломанной брови длинно посмотрел на Леандера отведшего взгляд и утягиваемый за ремешок вышел вслед за Юргеном.
  Они сели в портшез, Юрген, крикнул носильщикам:
  - Домой!
  Плотно задёрнул шторки, откинул в сторону полу платья, обнажая здоровенный полуэрегированный член, плотоядно улыбаясь, за поводок потянул Вивиана к себе и прошептал прямо в аккуратное маленькое ушко, с целым рядом проколов, занятых тонкими колечками:
  - Потрудись, детка. Я так тебя хочу...
  * * *
  На следующий день после сеанса психотерапии, проведённого мной с Лисбетом, ко мне в подвал заглянул Лизелот:
  - Ваша Светлость...
  - Лизелот, еще раз так скажешь - получишь в лоб, - я снова был занят - ремонт помещений дома шёл вовсю. Хотелось нормальных условий. Хотелось помыться нормально, а не по очереди в одной единственной ванне, хотелось условий достойных знатного оме (ну, как я их понимал - делать второй замок Хоэншвангау я, естественно, не собирался).
  Большую партию букового бруса, хорошо высушенного, перекупленного мной у мебельщиков не без воздействия гипноза, завезли и сейчас я, после того как работнички Службы очистки приложили свои ручки к устройству двух дополнительных ванных комнат на втором этаже, трудился над декоративными панелями для отделки потолков и стен первого этажа.
  - Ой, оме, прошу меня простить, оме Лисбет просит вас выбрать время и если вы сочтёте возможным, то...
  Небольшой кусочек эбенового дерева, чёрный как смола, прилетел в лоб Лизелоту.
  - Ай! Не надо оме! Господин Лисбет ждёт вас в гости! Сегодня! Если можно...
  В этот раз, поняв, что спешки нет, пошли пешком. Переходили с Лизелотом из улицы в улицу, постепенно поднимаясь выше и выше.
  Я разговаривал:
  - Лизелот, а ты замужем?
  - Нет, оме, - омега вздохнул, на лицо он не был страшненьким. Наоборот. Конечно, до милоты Лисбета ему было далеко, да и яркости стиля вапм, которая мгновенно привлекала внимание любого взглянувшего на Эльфи, в Лизелоте совсем не было. Но в нём присутствовал какой-то свой шарм. Омега был симпатичным. Вивиан, тот омега-танцовщик из клуба, видимо не зря так приставал к нему.
  - А что так?
  - Да так, как-то, оме... Даже и не знаю... Омег, ведь, больше чем альф. Сильно больше. Да и где его взять, альфу этого? Я всё с оме Лисбетом... Помогаю... Некогда мне... Так вот как-то...
  - И много работы?
  - Бывает. У нас ведь как? То пусто, то густо. День, два, три нет никого. А иной раз пациентов столько, что времени поесть не хватает.
  - И что, оме Лисбет так устаёт?
  - Да, оме. Сильно устаёт. Даже иногда заснуть не может от усталости...
  - А по поводу чего ты меня позвал-то?
  - А... оме Лисбет просил вам не говорить - сам скажет...
  Ну, ладно. Копаться в мозгах не буду - сюрприз мне будет.
  Действительно, сюрприз получился.
  Оме Лисбет, помявшись, чем опять вверг меня в пучину умиления своим видом и растерянностью, выдал, то, что они, судя по всему, решили совместно с Лизелотом: Лизелот запомнил мой рассказ про Римскую империю, не дословно, конечно, но близко к оригиналу и теперь оме Лисбет уговаривал меня напечатать рассказанное и даже название они придумали в местном стиле: "Повесть о Римской империи и консуле её Марке Лицинии Крассе, а также о восставших рабах, их предводителе Спартаке и супруге его Фрине".
  - Ах, оме, оме, - мы сидели в гостиной Лисбета, в той самой, в которой мы были, когда я у него оставался ночевать, - да ведь то, что я вам рассказал не подойдёт для печати. Ну, подумайте сами, рассказывал я вам эту историю, может быть час, вряд ли больше, а тем, кто будет читать её, это не понравится - слишком мало. А печатать пять-шесть страниц... Да и потом, там много такого, что власти могут не пропустить.
  - Какие власти? Что там такого есть? - забеспокоился Лисбет, - У нас в Лирнессе можно печатать всё, что угодно...
  - Да? И если я, например, закажу листовки, в которых будет написано, что Глава города дурак и извращенец, а Схолу надо сжечь, а потом раскидаю их по городу и деревням, то мне это позволят?
  - Ну-у... Так то ответственность за оскорбление властей у нас никто не отменял... Нам, когда я учился показывали и рассказывали про это... Даже предмет такой был, дознаватель из Стражи читал и экзамены... были, - Лисбет расстроился, плечи его поникли, - Вы не разрешаете, оме?
  - Да Сила с вами Великая, оме! - я поднял руки и хлопнул по поручням кресла в котором сидел, - Я, конечно же, не против, но дайте я подумаю...
  А что если, и правда, напечатать, только объём нужен. А если объём добрать иллюстрациями? А?
  - А вот, оме, такой у меня вопрос, - решил я обсудить возникшую мысль, - картинки в книжках у вас тут делают?
  - Делают. Гравюры, - ответил Лисбет, оживившись, - правда, я не знаю на чём. На металле или камне.
  - Хм...
  Гравюры. Это значит, картинку надо в зеркальном отображении резать. Сложновато. Резать-то мне с моим владением телекинезом - не проблема. Вон, с деревянными панелями, наловчился и работа пошла!
  Новая идея захватила меня. А что? Да я практически на каждое предложение в тексте картинку могу сделать! Образы-то у меня все в голове! Римлян и рабов всяких... гладиаторы, танцоры и мальчики голые... Э-э-э... мальчики голые... Опять же крокодилы священные... с чертами каких-нибудь тираннозавров. Фрин распятый с выклеванными птицами глазами... Только картинки цветные должны быть... Да... Ещё бы знать как это сделать?
  Вручную раскрашивать? А так комикс крутой получится - спору нет.
  - Ладно. Решено. Делаем, - решительно вновь я хлопнул по подлокотникам кресла, обрадовав Лисбета и Лизелота заодно, с тревогой ожидавших моего вердикта, - только, оме, мне надо знать возможности типографии... Представьте, оме, как будет здорово если картинки будут цветные, а!
  - Ой, оме, посмотрите, тут Лизелот записал всё, что вы рассказывали, - инициатива тут же поимела инициатора.
  - Давайте...
  * * *
  Вернувшись к себе и, вырезая в подвале при свете шарика, узоры на буковых балках, подготовленных к монтажу на потолок первого этажа, я вспоминал наш с Эльфи поход в Совет города. К Совету мы с Эльфи подкатили как белые люди - в портшезе. Город имеет большие перепады высот, многие улицы узки и если кто не хочет тащиться на своих двоих, то передвигается в портшезе. Наёмных на любой достаток полно. Ну, вот мы и воспользовались - не пешком же идти, в самом деле.
  Глава Совета Вольфрам Албрехт Хартманн фон Адельманнсфельден (произнеси пять раз и демона вызовешь! Точно говорю!) - здоровенный альфа, на голову выше меня, по виду средних лет, с гладкой молодой кожей лица и рук, короткими светлыми волосами, квадратной челюстью и ямочкой на подбородке в золочёном доспехе, не доспехе, а каком-то гибком металлизированном костюме, судя по всему, артефактном, ибо он пылал в энергетическом зрении равномерным синим светом не давая возможности рассмотреть энергетические потоки в теле, радушно улыбаясь, вышел из-за огромного круглого стола:
  - Здравствуйте, Ваша Светлость...
  Если сейчас к ручке сунется - получит в лоб. Но нет. Пронесло. Видимо, тут нет такого обычая.
  Глава Совета был настолько любезен, что вышел меня встретить в зал Совета, а потом, радушно показывая рукой направление, повёл нас в свой кабинет.
  По размеру кабинет не меньше чем у Гитлера. Говорят, тот любил большие пространства. Стены отделаны резными шпалерами, сводчатый потолок теряется в вышине. Стрельчатые окна в пол, такие же, как в зале, забраны цветными витражами. На наборном штучном полу ковёр, тут же, как только мы ступили на него, заглушивший наши шаги.
  Монументальный пустой рабочий резной стол с инкрустациями драгоценного дерева и слоновой кости и письменными приборами, отблёскивающими жёлтым и гранями кристаллов. Одна из стен занята палисандровыми шкафами с книгами - сквозь гранёные стёклышки дверок видны золочёные кожаные переплёты. Чуть в стороне от письменного стола круглый стол с причудливым симметричным узором звезды,
  выложенной из кусочков ценных пород древесины.
  Вольфрам, проявив учтивость, сам пододвинул мне стул с высокой спинкой. Сажусь. Эльфи встал за мной.
  Синие глаза искусника вопросительно взметнулись на моего омегу.
  - Это мой Личный Слуга, господин Вольфрам Албрехт Хартманн фон Адельманнсфельден, - пояснил я.
  - О! В наше время это редкость, - Глава Совета искусно изобразил лицом заинтересованность, улыбнулся, продолжил, - Ваша Светлость, оме, прошу вас, для вас Вольфрам. В конце концов, мы все братья в Силе.
  Дяденька не прост. Ох, как не прост.
  - Ну, что ж, тогда и я, в свою очередь, прошу учесть, что для вас, господин Вольфрам, брат мой в Силе, я оме, - возвращаю улыбку Главе Совета.
  - О... оме, простите мою бестактность, - Глава Совета взял золочёный колокольчик, встряхнул.
  По кабинету, теряясь в его глубинах, разнёсся мелодичный звон. Из-за неприметной двери, прикрытой декоративными панелями, бесшумно вышел молодой альфа, с незапоминающимся лицом, одетый в чёрный костюм со стоячим воротником. Искусник.
  - Чаю? - вопросительно уставился на меня Глава.
  Я согласно склонил голову.
  Чёрный, кивнул и вернулся за дверь.
  - Вы позволите, господин Вольфрам? - я поднял левую руку до плеча и указал на стоящего за моей спиной Эльфи.
  - Конечно, конечно, оме...
  - "Эльфи, сядь", - телепатически приказал я омеге.
  Неприметный искусник выкатил из двери золочёную тележку с чайничком, чашками, тёмной бутылкой вина, бокалами, сахарницами, тарелочками, ещё чем-то... Мягко двигаясь, споро накрыл на троих и также бесшумно удалился.
  За стеной, там, куда ушёл неприметный, просматривались ещё два энергетических силуэта. Тоже искусники. И с другой стороны кабинета тоже кто-то есть. Искусник. Один.
  Это Вольфрам так меня опасается? Или что-то другое?
  Ну, меч мой энергетический со мной, баклер тоже. В руки, если что, я им не дамся, но в городе, естественно, потом не жить...
  Вольфрам, изображая радушного хозяина, разлил вино по бокалам, я благодарно кивнул, пригубил... Недурно...
  - Попробуйте, оме, это вино самых лучших наших виноградников... - расхваливал напиток Глава Совета.
  - Неплохо... - тяну паузу, перекатываю глоток тёмного, багрово-фиолетового вина на языке.
  Фруктовый запах, терпкий вкус танинов, отдающий вишней и ежевикой, чуть сладости...в послевкусии мощный акцент фенхеля и корицы... Ну, что ж, правда неплохо.
  Ему, судя по всему нужно время, чтобы составить обо мне впечатление. Понять как вести себя со мной. Поэтому пьем вино и чай. Ну, а мне невместно первому начинать разговор о деле. Он позвал - он пусть и говорит. Я же омега. Посижу, послушаю. Если что - телепортация нам поможет...
  Глава Совета видимо, что-то решил для себя, пришёл к каким-то выводам и начал:
  - Итак, оме... вы так неожиданно появились у нас, что... - цепкий взгляд Главы Совета смотрит в моё лицо, - я, к стыду моему, узнал о вас только после вашего, оме, появления в Синем крейсе...
  Хм. Помолчим ещё.
  - От тамошнего искусника нам стало известно, что вы, оме, заверили на Алтаре силы опекунство над тремя искусниками-детьми, а также приняли подданство Лирнесса. Так вот, вы должны знать, что все искусники-подданные нашего города военнообязанные и нам бы хотелось видеть вас, оме, в числе целителей города, - выдал Вольфрам, внимательно отслеживая реакцию на моём лице.
  Оме очень знатен. Но при этом искусник. Закон в Лирнессе один для всех - живёшь в городе - будь добр подчиняться.
  - Я признателен вам, господин Вольфрам, за тёплое ко мне отношение, но... - пауза нарочно затянутая мной, вызвала в глазах Главы Совета настороженность, - я не смогу, при всём моём желании, влиться в ряды целителей города. Извините, - я поднял руки ладонями к Вольфраму.
  Настороженность в глазах Главы Совета превратилась в холод.
  - Я не целитель, - закончил я.
  Бровь Вольфрама вопросительно взлетела вверх. Кому-то нагорит за неверную информацию обо мне. Вот ни за что не поверю, что Вольфрам не собрал обо мне сведений перед встречей. Целители, судя по всему не раскололись перед властями. Нелояльны что ли? Или их не спрашивали?
  - Если вам обо мне что-нибудь известно, то вы знаете кто я.
  Вольфрам молча кивнул, подтверждая, что он знает кто я такой.
  - Наверняка, вы знаете, что сын Великого герцога Лоос-Корсварм не был искусником, - продолжал я рассказ и Вольфрам снова кивнул.
  - В замке Хоэншвангау обстоятельства сложились так, что Великая Сила сочла возможным инициировать меня и... я стал искусником.
  - О! Я вижу, оме, что вы говорите правду, но все искусники омеги - извините, оме - о которых было доселе известно - это целители.
  - Ita, domine Wolfram, exceptio sum. Nescio an verum sit an beatus sit necne, sed verum est (Да, господин Вольфрам, я исключение. Не знаю, правда, счастливое или нет, но это так), - перешёл я на латынь.
  - Ome, quaestionem falsam a te interrogo, ius habes, non ut respondeas, sed tamen... (Оме, я вынужден задать вам некорректный вопрос, вы вправе, конечно, не отвечать на него, но тем не менее...), - за скомканным концом фразы я услышал послание Главы Совета - дескать, говори, всё равно узнаем.
  - Bene, domine Wolfram, respondebo. Im mentist (Хорошо, господин Вольфрам, я отвечу. Я менталист).
  Вольфрам закашлялся.
  - Ahem... Ignosce, ome... (...Кх-м... Извините, оме...)
  Молча я поднял левитацией бутылку вина и разлил его нам с ним в бокалы.
  Вольфрам потрясённо молчал.
  - Domine Wolfram, notare velim me non solum esse (Господин Вольфрам, хочу заметить - я такой не один).
  - Quam quod suus? (Вот как?) - давайте, оме, добивайте меня окончательно, послышалось мне в восклицании Вольфрама, - Et quis alius? (И кто ещё?)
  - Pueri. Honoratus. Utrumque. (Дети. Старшие. Оба.)
  Я, конечно, понимал, что сейчас все его построения вокруг моего появления в Лирнессе рухнули с учётом новой информации, полученной здесь и сейчас. Но и скрывать информацию о моей Сиджи с Ютом специализации как искусников не видел смысла - если мы здесь остаёмся, то она всё равно рано или поздно станет известна. Кроме того, детей надо учить. В Схоле. А власти Лирнесса, как города искусников, обязаны помогать и защищать своих подданных-искусников.
  Возможно, до тех пор пока Вольфраму не было известно о том, что я искусник, у него были свои какие-то планы относительно меня и посольства Тилории. Но теперь...
  Менталист - это очень важно. Да ещё и не один. На них точно наложит лапу Схола. Супермум консилиум обязательно вмешается. Хотя Глава Совета и был десятником Схолы и входил в её Супермум консилиум с правом голоса, тем не менее некоторая разность интересов межу Схолой и Советом города существовала. И сейчас Вольфрам, во избежание трений с руководством Схолы, просто обязан сообщить Супермум консилиуму о появлении в городе трёх (!) менталистов сразу. Единственное, что от него сейчас зависит - это сделать всё, чтобы этот знатный оме не убежал из города, захватив всех своих детей, Личного Слугу, прислугу и кошку. Ну, и нигде не сказано, как скоро Глава Совета должен делиться с Супермум консилиумом информацией подобного рода.
  - Sed, oh, quomodo ad nostram regionem pervenisti? Tiloria funditus destruitur, quantum scimus. Sedebat diu legatio sine mandato regio. Notum habemus daemones totam regionem delevisse (Но, оме, как вам удалось попасть в наши края? Насколько известно, Тилория разрушена полностью. Их посольство давно сидит без инструкций от королевского двора. У нас есть сведения, что демоны уничтожили всё население страны).
  - Imo in multis hoc indicium est verum, domine Wolfram... Multis modis? (Да, во многом эти сведения верны, господин Вольфрам... Во многом... Вы позволите мне маленькую слабость?)
  Вольфрам кивнул - всё-таки перед ним омега, хоть искусник:
  - Quidnam, ome? (А что именно, оме?)
  - Multa tibi quae novi referam, sed facilior est mihi loqui si ambulo... (Я расскажу вам, многое из того, что мне известно, но мне будет легче говорить, если я буду ходить...), - ну и то, что он чувствует ложь, не следует забывать.
  - Cum e carcere eduxisti me (Когда меня привезли из тюрьмы), - брови Вольфрама полезли вверх, - Ita Dominus Wolfram, vir meus, credidit me ibi esse. Et nulla omnino ratio mea fuit. Ut 'cum (Да, господин Вольфрам, мой супруг считал, что моё место там. И, нет, поводов с моей стороны не было совершенно. Так вот, когда), - я встал и медленно прошёлся по ковру, подошёл к стене, обшитой панелями, провёл пальцем - интересный рисунок, себе в дом надо такой сделать, Вольфрам и Эльфи взглядом следили за мной, я продолжил, - Hohenschwangau castrum deductus sum. Probabiliter scis - haec est patria commorationis regis Tiloriae... (меня привезли в замок Хоэншвангау. Вы, наверное, знаете - это загородная резиденция короля Тилории...)
  Вольфрам кивнул.
  - Sanatores tractaverunt me. Fuimus, ut potuimus... In genere omnia possibilia fuimus. Sed, credo, valetudo mea nihil interest quoiquam. Tum Magna Virtus ad me intuitum convertit. (Целители подлечили меня. Ну, как смогли... В общем, сделали всё, что возможно... Но, полагаю, состояние моего здоровья ни для кого не представляет интереса. Затем Великая Сила обратила на меня свой взор...), - рассказывая, я медленно перешёл от стены с панелями к шкафам с книгами, коснулся резного дуба дверки. Хм, как цветочки выразительно вырезаны. Себе надо также сделать, - tum bellum incepit. Mi vir ad urbem accessit, tum iam notum erat, qualis impetus esset (а потом случилась война... Супруг мой выехал в столицу, к тому времени уже было известно, каков характер нападения...), - да, тяжело рассказывать, сколько крови я увидел за эти месяцы. Я заложил руки за спину, встал лицом к стеклянной дверце шкафа, заглянул внутрь. Блеснуло золото книжных корешков.
  Помолчал. Вздохнул. Повернулся в сторону. Шагнул к следующей дверке. Увидел своё отражение в стекле. Красавец, чо... Вон, за спиной Вольфрам и Эльфи сидят за столом. Эльфи спокоен, пьёт чай - не понимает о чём я говорю - латынь я ему не ставил, как и Адельке.
  - Tunc daemones castrum aggressi sunt. In tutela campi statim vertere non potuit. Quod super muros iecerunt, et omnia fere quae intus sunt destructa sunt. Praefecto vocati sumus. Harald von Ewald, fortasse audisti? (Потом демоны напали на замок. Защитное поле включить сразу не удалось. Они что-то закинули такое за стены и почти все строения внутри были разрушены. Нас вызвали к коменданту. Харальд фон Юалд, может, слышали?)
  Вольфрам отрицательно качнул головой.
  - Ibi iam patebat castrum teneri non posse. Communiter iussit me ad portam ducere - in cella donjon erat. Quicumque possem - quos possidet Elfie. Lect. (Там уже понятно было, что замок не удержать. В общем, он приказал мне выводить людей к порталу - он в подвале донжона был. Я собрал кого смог - вот Эльфи в том числе. Повёл), - снова замолчал я, вынул из кармана кружевной платок.
  Разложил его. Снова сложил.
  Тяжело это всё. Вспоминать. Рассказывать.
  Вроде в голове оно как-то разложено. Эмоции давно уже улеглись, а начинаешь озвучивать... Снова всё как перед глазами встаёт... И не вру ведь...
  - Quinque accipere debebam... Unus tantum illuc pervenit. (Должен был вывести пятерых... Дошёл один), - я провёл пальцем по дверке шкафа, - Daemones vere homines comedunt, domine Wolfram... In prima unda irrationabiles habent, ishho, id est quod vocantur. Occidere daemonium est difficillimum, prope impossibile. Ego ipse... Duos tantum daemones potui occidere. Iis, domine Wolfram, nulla maior lenitas est quam artifex... (демоны действительно едят людей, господин Вольфрам... В первой волне у них идут неразумные, ишхо, так они называются. Убить демона очень сложно, практически невозможно... На моих глазах демон убил троих, из тех кого я вёл, ещё одного завалило в здании. Я сам... смог убить только двоих демонов... Для них, господин Вольфрам, нет большего лакомства чем искусник...)
  Вольфрам кашлянул, недоверчиво хмыкнул.
  Ну-ну...
  Стою лицом к шкафу, рассказываю. Те трое за панелями слушают, пишут. Тела их переливаются сине-зелёными волнами интереса.
  - Antea praefecti virum deduxi, unc Listerine, ad portam. Praegnans erat ... sic ... Deinde, cum piscina explosa repono, in laborem ivit. Immatura. Infans mecum est eius et filius praefecti. Item artifex. A nativitate. Listerine non superesse. Porta nos in silvam proiecit. Wegstunde est decem vel duodecim ad Mainau. Scin' ubi est? (Раньше я привёл к порталу супруга коменданта, оме Листерина. Беременный он был... да... Потом, когда накопитель взорвался, у него роды начались. Преждевременные. Младенец, что со мной - это сын его и коменданта. Тоже искусник. С рождения. Листерин не выжил. Портал нас выкинул в лесу. Вегштунде десять-двенадцать до Майнау. Вы знаете, где это?)
  Вольфрам кивнул.
  - Sic. Ibi hiemavimus. Et vere discedere decrevi. Solus primo ire volebam. Rogavi incolis ibi quaerere filios. Nolebant. Verum est, magnae potestatis iuramentum quaesivi. Nimium fortasse? Quid tibi videtur, domine Wolfram? (Ну, так вот. Перезимовали мы там. А по весне я уйти решил. Хотел сначала один идти. Местных там попросил за детьми присмотреть. Не захотели. Ну, я, правда, у них клятву Великой Силой просил. Перебор, наверное? Как считаете, господин Вольфрам?) - я повернулся от шкафа к Главе Совета.
  - Bene, mea sententia, artifices invicem se iuvant. Quid de iureiurando per Magnam potestatem?.. Nihil speciale. (Ну, по моему мнению, искусники должны помогать друг другу. А клятва Великой Силой?.. Да ничего в ней особенного нет.)
  - Sic. Omnes una remansimus. Ambulaverunt et ambulaverunt et venerunt ad te. (Ну, так вот. Ушли мы все вместе. Шли-шли и к вам пришли...)
  - Hm. Ome, sed daemones... Potesne nobis dicere aliquid de illis? (Хм. Оме, а вот демоны... Вы о них что-то можете рассказать?)
  - De daemonibus?.. Possum. (О демонах?.. Могу...), - я снова повернулся к шкафу, - Quidnam interest, domine Wolfram? (что именно вас интересует, господин Вольфрам?)
  - Dic te ipsum, ome... Et tunc quaestiones declarabo si non liquet. (Расскажите сами, оме... А я потом вопросами уточню, если непонятно будет).
  - Fuimus in Tiloria. Accuratius, fui. Transivimus montes, et statim erat urbs, juxta montes. Nescio quid vocatur. Nemo erat, qui quaerat... Nulla in ea. Daemones vim hauriunt et homines devorant. Et cum non sint homines, hibernant sicut ursi in hyeme, ego insipienter in hanc civitatem ingressus sum. Inanes, flante vento pulvere. Nulla quis. (Были мы в Тилории. Точнее я был. Горы перешли и сразу город там, у гор, у самых. Как называется - не знаю. Спросить не у кого было... Людей в нём нет. Демоны, они Силу поглощают и людей едят. А когда людей нет, то в спячку впадают... как медведи зимой... Ну, и зашёл я сдуру в город этот. Пусто, ветер пыль гоняет. Нет никого...), - я стоял, уперев указательный палец в деревянную планку на дверце шкафа, воспоминания нахлынули на меня, Эльфи дёрнулся на своем месте:
  - "Оме, запах от вас...".
  О! Мой запах!
  Надо успокоиться.
  И только эта благостная мысль пришла мне в голову, как сзади послышались шаги - Вольфрам почти вплотную подошёл ко мне сзади - я увидел золотистое отражение его артефактного костюма в стёклышках дверки.
  - Domine Wolfram, ne quid te paeniteat postea. (Господин Вольфрам, - сказал я тихо отражению, - не делайте того, о чём потом можно будет пожалеть...)
  - O...ome (О...оме.), - смешался он.
  Печально улыбнувшись, я снял очки и повернулся к альфе.
  Чёрт, его подбородок на уровне моего лба!
  Увидев мои глаза, он смутился, кашлянул, крепко потёр подбородок. Да, я знаю какое впечатление производят мои глаза на неподготовленного человека.
  Шагнув в сторону, я обошёл Вольфрама и, как ни в чём не бывало, продолжил:
  - Sic in hac urbe sentiebant me. Abeamus. abiecti sunt a callidi. In montibus iam finem fecimus. Sed non facile est. Ita est acidic... Flavum... si vulnus incidit, tum me... percutit. (Так вот, в городе этом...Почуяли меня они. Погнались. Гнали разумные. В горах уже удалось с ними покончить. Но непросто это... Тут такое дело - кровь их для людей ядовита. Кислотная она такая...Жёлтая... в рану попадёт если, то... Мне попала...)
  Вольфрам повернулся вслед за мной.
  - Hic me tractasti... Imo, Magna Potestas adhuc adiuvat... Hoc est cur adhuc vivam (Подлечили меня у вас тут... Да Сила Великая ещё помогает... Поэтому пока жив), - закончил я свой рассказ.
  Вольфрам постоял у шкафа. Прошёл к столу за которым сидел Эльфи. Сел. Побарабанил пальцами по столу:
  - Н-да, оме...
  Дальше, отвечая на быстрые точные вопросы, я рассказал ему всё, что мне было известно о демонах. О видах разумных, об их управлении и размножении. Об их опасности для Барбанула, Оспана и Лирнесса. Не знаю, поверил ли он мне?
  Распрощались лучшими друзьями - если это можно так назвать. И только вернувшись домой я задал себе вопрос - и зачем он меня к себе вызывал?
  
  
  
  Глава LXIX
  
  Свершилось.
  Свершилось, наконец, так долго ожидаемое мной.
  Сегодня ночью я снова попал в демонический домен. Горячая огненная пещера напомнила мне, что демоны реальны (ну, насколько вообще может быть реальным сновидение). Вопли и вой, подглядывание раскалённых ненавистью глаз. Движение на самом краю зрения. Да надоело в самом-то деле!
  Подскочив к одному из демоноволков неосторожно выглянувших из-за камня, я уклонился от броска почувствовавшего опасность демона и, пригнувшись от взмаха хвоста с зазубренным концом (в своё время именно такой и лишил меня зрения), ткнул демона в бок сжатыми в щепоть пальцами. Это мой сон! Всё здесь подвластно мне! Демон осыпался чёрной пылью втянувшейся в моё тело.
  А кстати, вот я уже второго демона поглотил - со мной всё в порядке будет? Это никак не отразится на моей многострадальной тушке? Во сне, конечно, прислушиваться самому к себе сложно, но я смог остановиться. Ноги в сапогах (почему?) глубоко ушли в горячий хрящеватый песок. А жарковато тут... За спиной снова начали подавать голоса уцелевшие демоноволки. Сколько их хоть тут? Раз, два, три... Я, медленно переходя по пещере, считал мельтешащих тварей, заглядывал в неглубокие тёмные гроты в которых пытались скрыться от меня демоны, тут же затихавшие под моим взглядом. Тринадцать. Двоих убил, стало быть, всего пятнадцать штук было.
  Странное число. Оно может быть с чем-то связано? - оперевшись задом на тёплый камень, торчавший около одного из самых широких гротов, я размышлял. Выход из этой проклятой пещеры всё равно только один - в домен. День сурка, бесконечно длящийся для меня в домене, надоел хуже горькой редьки. Чего от меня хотят добиться? Там я инкуб и перетрахался почти со всеми. В чём смысл сего действа? От чего или от кого оно зависит? Вопросы, вопросы, вопросы. А ответов нет...
  Точно также как их нет и на вопрос о моём появлении в мире Эльтерры.
  Живу вот, копчу небо... И как ёршик для пыли собираю вокруг себя кого-то... Обиженных и несчастных всяких... Один Лисбет (тут я улыбнулся) выбивается из этого ряда. Ох, Лисбет, Лисбет... Я закинул руки за голову, опёрся ими на макушку... Но и тут непросто. Великая Сила подсунула мне его. Только встретившись с целителем-солнышком я окончательно понял, что ничего случайного в моей жизни на Эльтерре нет.
  Зачем это всё?
  Почему?
  Ладно. Надо идти в домен. Выхода из этой пещеры нет и не предвидится, а из домена можно вернуться...
  Кто бы знал, как мне это надоело! Опять бездымные факелы на стенах коридора, опять сквознячок с ароматами сада. Подобрав елдищу и хвост, я сел, привалившись спиной к каменной стене - не пойду никуда и будь, что будет. Прислушавшись к себе и вспомнив предыдущие свои попадания в домен Аул Бит, я с удивлением отметил, что, оказывается, после попадания сюда моё психическое состояние меняется, я становлюсь как-то мягче и эмоциональнее. Податливее что ли? И это среди демонов! Или так влияет слабое тело инкуба? Силы нет, а раз её нет, приходится приспосабливаться? Так? Кто обидит такое миленькое существо? В домене точно никто... Говорили мне об этом и Эдесс и Вилда...
  А как же я тогда по мирам должен мотаться? Кроме хозяек только я так могу делать... Да ещё и таскаю в домен что-то, эрги какие-то. Это раб-то купленный! А если поймают где-нибудь? Ну, как шершни пчёл ловят на подлёте к улью. И не ходить нельзя - мне просто нужно с кем-нибудь совокупляться - я инкуб и только так могу получать энергию для существования.
  А в домене просто происходит перемешивание накопленной в нём энергии - она перетекает от одного демона к другому, а нового поступления нет. А домену энергия нужна - Эдесс говорила мне про это. И кроме хозяек только я могу принести туда новую энергию...
  Н-да-а...
  Из коридора, ведущего к ширме, послышались едва слышные тихие вздохи, смешки - Канно и Вилда. Вот кому тут хорошо и кто не мучается неразрешимыми вопросами...
  Через несколько минут, насколько я помню, в домен должна Аул Бит прийти. К Эдесс что ли заглянуть? Или не стоит? Аул Врени в саду сейчас. Где-то там и нага с дракошкой и эта... летающая... Адалхендис... А сучка гоблинша в моей кровати спит на втором этаже.
  Ладно. Передумал я. Хватит сидеть.
  - Эдесс, привет, - выглянув из-за косяка дверного проёма, я поприветствовал поднявшую голову суккубу.
  - О! Вигдис! Иди ко мне, хороший мой, - сиренево-серая демонесса оттолкнула магическую книгу которую читала и поманила меня пальцами с длинными ногтями.
  Повинуясь более сильному демону сосредоточившемуся на мне, моё тело вошло в комнату. Суккуба облизнулась длинным язычком и мой хвост инстинктивно обернулся вокруг ноги. Демонесса между тем нашарила на диване стек с кожаным шлепком и, так и не вставая с дивана, манила меня пальцами к себе. Нет! Не хочу!
  - Э-эдесс.., - на ходу придумываю какую-нибудь отмазку чтобы не попасть под хлыст, - ты настолько безрассудна, что поднимешь на меня руку?
  - О нет, Вигдис, нет, конечно же, руку я на тебя поднимать не буду, - коварная суккуба телекинезом вертит хлыстик в воздухе и я вижу как сиреневые силовые поля удерживают орудие для наказаний.
  Член мой, против моей воли налился силой и восстал, а демонесса, видя моё состояние, усмехнулась, розовый длиннющий язычок облизнул полные губы, роскошная грудь призывно колыхнулась...
  Из последних сил сопротивляясь её магнетизму вспоминаю, что ушки Эдесс её самая сильная эрогенная зона и дотронувшись до них возможно получение над ней полной и безраздельной власти. Распахиваю свои голубые глазищи пошире, перестаю сопротивляться и с воздушным поцелуем иду суккубе навстречу:
  - Эдесс, солнце моё ненаглядное, как же я этого ждал! - вытягиваю руки к ней и, потирая кончики пальцев, как на Земле изображают деньги, шепчу, подпуская в шёпот рычащие нотки:
  - Ушки...
  Я же всё-таки инкуб, хоть и слабый, а Эдесс самка.
  Светящиеся сиреневые глаза демонессы метнулись за стёклами прямоугольного пенсне вправо-влево. Нитевидный зрачок дёрнулся чуть расширившись. Ага! Концентрация суккубы на мне спала и, как следствие, мне стало проще.
  Шагаю ближе, ещё раз целую воздух и продолжаю:
  - Они снились мне...Эдесс...
  Стек шлёпнулся на пол, губы суккубы дрогнули, хвост метнулся из стороны в сторону по сиденью...
  Не теряя времени,я подошёл к дивану на котором сидела суккуба, она к тому времени спустила ноги на пол, широко разведя колени, плюхнулся к Эдесс на ноги, вздыбленный член, оставляя мокрое пятно преякулята, уткнулся между роскошных грудей, а так как она была выше меня ростом то, моё лицо оказалось почти на уровне её глаз.
  Подхватив сиреневое личико демонессы в ладони, я, почти касаясь своими губами её податливых губ, прошептал ещё раз:
  - Ушки...
  Затем провел большими пальцами рук по бархатистым щёчкам к ушам, чуть сжав листики ушек, провёл руками и по ним. Эдесс не отрывая
  от меня взгляда, сдавленно пискнула, руки её с длиннющим маникюром дёрнулись в попытке схватить меня, но я, будто подхваченный потоком силы, уже сорвался с её колен и, выскакивая из комнаты, обернулся в дверях и показал язык, вывалившийся почти на две ладони.
  - Вигдис! - донёсся до меня негодующий крик суккубы и вслед за мной, оставляя в воздухе гаснущий голубоватый след, вылетела магическая книга.
  Я рванул по коридору и не видя ничего перед собой и не чувствуя сгустившейся атмосферы с размаху влетел в горячий и твёрдый как кирпичная стена живот Аул Бит, шедшей мне навстречу.
  Отскочив от хозяйки домена и, ещё не до конца понимая, что случилось, я повалился на пол.
  О-х-х! Как тяжко!
  - Так-так, - гулко прозвучало в коридоре, - нападение на владелицу... Так-то ты меня встречаешь?
  Аул Бит телекинезом вздёрнула меня в воздух перед собой и, закрыв глаза, я безвольно болтался перед ней почти без сил. Демонесса пошла
  дальше, а меня, так и висевшего в воздухе, против своей воли поволокло за ней следом. Демонесса зашла в покои Эдесс и та, по прежнему сидя на диване, напряглась - визит хозяйки не сулил ничего хорошего. По прошлым посещениям домена я помнил, что Эдесс должны за что-то наказать.
  - Ты! Сучка такая!- рыкнула Аул Бит и от её негативных эмоций мне стало ещё хуже, - ты мне что наплела? И этот ещё!
  Мою безвольную тушку относительно осторожно приткнули рядом с Эдесс на диван - всё-таки Аул Бит понимала, что если она, повинуясь эмоциям, шваркнет меня к суккубе, то вряд ли это пройдёт бесследно для моего хилого организма. Так и не открывая глаз, руками я нашарил рядом с собой перепуганную демонессу и, вцепившись в неё крепко, как смог, обнял. Не знаю почему, но стало чуть полегче.
  Аул Бит бушевала:
  - Почему я должна узнавать о том, что придётся идти через огненные миры в последнюю очередь и от кого-то постороннего! Почему ты мне не сказала? А?! Я тебя спрашиваю!
  - Хо...хо... зяйка, я за... забыла, - лепетала придавленная мощью старшего демона Эдесс.
  - Ты и забыла?! - Аул Бит нагнулась над сжавшейся на диване Эдесс и попробовала ухватить её за острый подбородок, я, едва живой от давления ауры Аул Бит, гладил суккубу по затылку и прижимал её голову к себе, - да уйди ты! - рыкнула на меня Аул Бит и я, так и не открывая глаз, отрицательно помотал головой.
  - Так! - Аул Бит разогнулась и стояла перед диваном, сложив могучие ручищи на груди, - Спелись!
  Пышный хвост её с чёрными жёсткими волосами мотнулся из стороны в сторону, она плечом оттолкнула подлетевшую магическую книгу.
  - Лежать! - рыкнула Аул Бит и Эдесс дёрнулась, пытаясь выбраться из моих объятий и распластаться на диване. Я так и не открывая глаз и не выпуская суккубу, перебрался на верх и прикрыл лежащую Эдесс от Аул Бит своим телом. Что я делаю?! Чёрт! Зачем?!
  Повернув голову в сторону хозяйки домена с усилием распахнул глаза пошире и молча уставился на Аул Бит. Ну! Бей! Давай! Хмыкнув, Аул Бит
  шевельнула бровью и невидимая сила ухватила меня за хвост, стаскивая с лежащей Эдесс. Ай! Больно-то как!
  Как кошка цепляясь за суккубу, я взмыл в воздух кверху задницей и шлёпнулся на пол за спиной Аул Бит. Мотнув хвостом, та шагнула к дивану с лежащей и покорно ожидающей своей участи Эдесс.
  Я, с трудом поднявшись и мотаясь из стороны в сторону, кое-как прошагал до Аул Бит, ткнулся ей в бок и, ухватившись за каменно-литое бедро, поцеловал и чуть прикусил её куда-то в бок повыше тазовой кости. Хвост хозяйки, дёрнувшись от неожиданности - так-то место там достаточно чувствительное, запахнул меня, укрыв тёплыми волосами, а я, повинуясь какому-то наитию, обхватил демонессу одной рукой за талию, а другая, миновав чуть выше лобка три расходящихся в стороны полоски чёрных волос, скользнула к безволосой промежности. Горячее тело демонессы вздрогнуло, она качнулась в следующем шаге к дивану, остановилась, откачнулась назад, переступила широченными копытами, а мои ловкие пальчики зарылись в лепестки малых половых губ...
  А там влажно...
  - Хм... малыш, ты думаешь я поведусь на это?
  Отодвинутый телекинезом я снова оказался где-то позади Аул Бит и видел, как она шагнула в лежащей на животе на диване Эдесс. Собрав последние силы, я на четвереньках проворно пополз по полу к дивану. Тело суккубы, лежащей на животе, содрогнулось. Чёрный зрачок в сиреневом светящемся глазу Эдесс увидевшей как я спешу к ней, расширился, глаз демонессы зажмурился, из него на обивку дивана, медленно накапливаясь, а потом стремительной струйкой, упала слеза. Я лбом и кончиками рогов загнутых вперёд ткнулся в голень Аул Бит:
  - Не надо... Не надо больше...
  Аул Бит осторожно обошла меня:
  - Ты! - палец с острым когтем указал в меня, - пойдёшь со мной.
  Я, так и стоя на четвереньках повернул голову в сторону и вверх и отрицательно помотал головой.
  - Что-о?!
  И снова телекинез потащил меня вслед за хозяйкой домена. Аул Бит, пройдя коридор с факелами и комнату без крыши, миновала целующихся после бурного соития футок, вышла в зал в котором я не так давно танцевал, изображая Великого Каа. Взмах руки. Мебель, придвинутая к стенам, мгновенно оказалась на середине, вставая так, как демонессе показалось удобным. Из неприметной ниши, прикрытой портьерами, повинуясь знаку Аул Бит выехали кратеры с вином и чаши с фруктами (этого добра в домене было навалом - сказывалось наличие магессы природы). С удовлетворённым рыком Аул Бит плюхнулась в широченное кресло, широко развела мощные бёдра и мановением пальцев подозвала к себе Вилду. Блаженно щурясь и муркнув от удовольствия, та пристроилась между мощных ног, провела руками по внутренней поверхности мускулистых бёдер. Ярко-синие светящиеся глаза хозяйки чуть смежились, она откинула голову назад и протянула руку с растопыренными пальцами в сторону стоявшей рядом с креслом Канно. Та, поняв, что от неё требуется почерпнула из кратера, расписанного чёрными лаковыми фигурами багрового вина, подала почти полную чашу хозяйке. Аул Бит, стукнув клыками по краю сосуда, отпила, ещё раз выдохнула и, протянув руку в промежность, пальцами развела большие губы в стороны, приглашая Вилду заняться делом.
  Ждали Аул Врени, получившую телепатический сигнал о встрече в большом зале.
  Я сидел на полу, привалившись спиной к резной ножке широкого обеденного ложа, предназначенного, судя по всему для Аул Врени. Близость старшего демона по-прежнему выматывала меня, но зрелище Вилды, вылизывавшей влагалище Аул Бит, и Канно наливавшей вино, а затем принявшейся тискать свой член, наполнило меня силами - оказывается и сексуальное зрелище способно питать меня энергией! Хотя, конечно,
  прилив сил и не такой интенсивный как при непосредственном занятии сексом, но хоть что-то. В моей ситуации и это уже хорошо.
  Послышался цокот копыт и звон браслетов - в зал вошла Аул Врени. Пока она двигалась в нашу сторону я невольно залюбовался демонессой. Полное её тело жило своей жизнью. Вот бедро пошло вперёд, ступило в пол и по его поверхности прошла волна, одновременно с этим обе роскошные груди дрогнули, полный животик с тремя полосками тёмно-зелёных волос двигался из стороны в сторону, роскошный хвост с
  пышными тёмно-зелёными волосами пересыпанными одуряюще пахнущими бело-розовыми цветами в такт шагам двигался сзади.
  Чпок! Член мой против моей воли возбуждённый зрелищем шагающего на меня сексуального демона с размаху шлёпнул по животу, достав обнажившейся головкой до солнечного сплетения.
  Аул Врени, увидев мою реакцию, обворожительно, обнажая крупные клыки, улыбнулась, поправила полной рукой со звякнувшими браслетами волосы, подойдя к ложу, у ножки которого я сидел на полу, потрепала меня по голове и разлеглась на вышитом матрасике, откинув прозрачное парео за спину. Канно подала полную чашу вина ей в руки.
  Аул Бит гулко вздохнула, молча посмотрела на Аул Врени, снова отпила из чаши. Между ними шёл неслышимый для нас телепатический диалог. Я снова вернулся к созерцанию действий Вилды с влагалищем хозяйки. Что она там вытворяла своим языком мне из-за её тела было не видно,
  но вот как реагировало тело футки на оральные ласки просматривалось отлично. Видимо, от старшего демона к Вилде поступала энергия, потому что тело бордовой демоницы стало темнеть. Она стояла на коленях, упираясь руками в разведённые бёдра Аул Бит, выпятив попку в мою сторону. Хвост, задранный сейчас вверх, изогнулся, листовидный конец его, так же как и у меня размером в ладонь, с резным браслетиком у самого листка, подрагивал, опустившись вниз. Розетка ануса с тонкими нежными складочками чуть сжималась и разжималась с такт дыханию Вилды, отекала прямо на глазах и вот шевельнувшись в очередной раз выпустила из глубины крохотную прозрачную капельку смазки, задержавшуюся в самом центре... Ещё пара вдохов демоницы, тугая розетка чуть выпятилась, выпуская ароматную жидкость и капелька наполнилась, стала больше, горячее тело футки шевельнулось, переступив на коленях, из будто прослезившегося ануса, капля смазки поползла по бордовому телу вниз к влагалищу, давно уже жившему своей жизнью. Большие половые губы его разошлись - малые, наполнившись кровью растолкали их в стороны и сейчас из них тоже текла смазка, орошая густым вязким слоем подтянувшиеся к самому входу в него блестящие крупные тестикулы. Член Вилды, давно возбуждённый, торчал вперёд и каждый раз, как она двигалась, касался обнажённой головкой живота судорожно дышавшей футанари.
  Два! Сразу два разгорячённых отверстия прямо напротив меня! Они истекали смазкой. Жаждали проникновения. Хотя бы языком! А крепкие горячие яички! У меня нестерпимо зачесалась рука, ощущая их тяжесть в ладони и между пальцев! Вот сейчас бы я протянул руку и, сжав пальцы щепотью, просунул их, скользя по густой смазке, в горячую тугую глубину ануса Вилды... До запястья и сфинктер её, как плотный
  браслет, обхватил бы мою руку... А если ещё и повращать кистью! Там, внутри! И волнистые края отёкшего сфинктера, доставляя наслаждение футке, заскользят по моей коже, вызывая мурашки и у меня тоже - запястье, ведь, тоже чувствительная зона! А вторая рука! Ей тоже найдётся дело! Вот мои пальцы скользят по смазке и осторожно разводят в стороны налившиеся малые половые губы... Они настолько крупны, что целиком занимают ладонь! И вторая рука погружается в скользкую глубину... тоже до запястья. Наверняка Вилда попытается мышцами влагалища прихватить мою руку, но мы ведь не остановимся, так? Толкнёмся сквозь ребристые стенки дальше, заденем и придавим пульсирующий апельсин простаты, а потом чуть подадим вверх и обе руки встретятся там... Внутри тела демоницы. Разделённые только тонкими стенками влагалища и прямой кишки... И если раскрыть щепоти руки и начать водить пальцем одной руки по ладони другой... Ох-х!
  И всё это тут! Рядом! На расстоянии каких-то полутора метров от меня. Член мой, обнажив тёмно-бордовую головку, истекал смазкой и уже целых две горячих полосы её растеклись по моему телу, от солнечного сплетения, куда упирался член, до промежности, так, что яички стали мокрыми. Энергия от созерцания сексуального действа, поступающая ко мне, превысила количество оттока и я впервые почувствовал себя хорошо в присутствии двух старших демонов. Аул Бит меж тем, стараниями Вилды подбиралась к вершине оргазма, схватила своей лапищей рога футки, вжав её лицо глубже в свою разгорячённую глубину, могучие бёдра, перевитые мышцами и сосудами мелко задрожали, раздался низкий глухой, на уровне инфразвука, рык, плитки каменного пресса дрогнули раз, другой... Звякнули браслеты Аул Врени, она протянула руку и ухватила свободную ладонь подруги и боевого товарища. Мощное тело Аул Бит содрогнулось от нахлынувших чувств и в меня мягко толкнулся поток энергии.
  Ах-х! Ка-айф-ф!
  Аул Бит отпустила рога Вилды и хлопнула ладонью по подлокотнику кресла, пальцы её, увенчанные чёрными острыми когтями, побелели, захрустело сжимаемое дерево. Аул Врени мягко улыбнулась, облизала полные губы, прикрыла мохнатыми ресницами засиявшие зеленоватым
  светом глаза, выпустила руку подруги и откинулась на ложе.
  Вилда вылизывала влагалище хозяйки домена, а затем, чмокнув смазкой обильно натёкшей сразу из двух отверстий любви, села между ног Аул Бит и привалилась головой к тёплому бедру демонессы. Стало видно место, над которым так старательно работала футка. Развёрстые малые половые губы, багровые, отёкшие, блестящие от смазки и слюны футки, ещё не отошедшие от оргазма и прямо над ними, полуприкрытый верхними частями малых половых губ гигантский, торчащий вверх, клитор, никак не меньше моей ладони в длину, тоже отёкший, так, что на нём, как на члене были видны перевивавшие его вены с багровой чувствительной головкой. Это... Это если, подумалось мне, Аул Бит захочет, то запросто трахнуть своим богатством может кого-нибудь, да хоть тех же футок. Аул Бит шевельнулась в кресле и из влагалища тягуче, оставляя длинные нити, плеснули остатки сквирта. Вилда, видя такое дело, тут же подхватила на пальцы прозрачную пахучую густую жидкость, не давая ей упасть на пол, и засунула мокрые пальцы в рот, блаженно прижмурив сияющие ярко-зелёным светом глаза.
  Аул Бит выдохнула ещё раз и повернула голову к Аул Врени. Та приподнялась на локте и, шевельнув кистью руки, зажгла в воздухе прямо перед собой сиреневую круговую магическую конструкцию. Водя когтистым пальцем по светящимся знакам, передвигала в ней что-то, зажигала цветные сектора, поворачивая голову к Аул Бит, видимо, поясняла ей что-то телепатически.
  Канно, отпустив возбуждённый член с выделившейся из уретры щедрой каплей преякулята, пальца на три отвисшей вниз и провокационно покачивающейся над самым кратЕром, снова наполнила чаши вином. Подала чашу Аул Бит, шагнув к ложу, протянула чашу и Аул Врени. Тёплая капля, не удержавшись, упала вниз, попав мне на бедро. Оп! Канно посильней меня и немножко энергии, совсем чуть-чуть тут же прибавилось во мне. Завлекательная прозрачная капля растеклась по моей светло-розовой коже. М-м-м! А запах!
  Вилда так и сидевшая между ног Аул Бит привалившись к перевитому венами бедру лукаво прищурившись, сквозь полуприкрытые глаза наблюдала за мной.
  А я широко раскрытыми глазами глядя на соблазнительную каплю не мог от неё оторвать глаз. Облизав стремительно пересохшие губы и не поднимая головы, стрельнув взглядом вправо-влево - не видит ли кто, быстро смахнул каплю с ноги и сунул палец в рот. Ах-х! Горячая волна прокатилась по слизистой рта. До пищевода, конечно, ничего не дошло - капля слишком мала, но мне и этого хватило. Показывая клычки
  Вилда улыбнулась. Я поднял потяжелевшую голову на футку. Сморщив носик и уморительно выпятив губы, она показала мне язык. Только я собрался оплатить ей тем же, как в воздухе прозвучало:
  - Малыш, посмотри на меня!
  Я поднял голову на Аул Бит и тут же от неё, сорвавшись с вытянутой в мою сторону ладони, прилетел прямо мне в лицо зелёноватый отпечаток ладони старшего демона. Горячий всплеск демонической энергии растёкся по моему лицу, я в страхе зажмурился и Аул Врени мелодично, звеня браслетами на руках, засмеялась... Сразу стало легче, давление аур сразу двоих старших демонов резко ослабло. Да что там ослабло. Просто прекратилось!
  Шевельнув бёдрами, Аул Бит дала Вилде знак вставать, хлопнув широкими ладонями воина по подлокотникам кресла, встала, посмотрела на Аул Врени, так и продолжавшую смеяться, что-то сообщила ей телепатически, та расслабленно махнула рукой, дескать, делайте как считаете нужным, и пошла к выходу из зала, бросив за спину:
  - За мной, малыш.
  Подхватившись, я побежал по коридору за плавно шагавшей Аул Бит. Догнал. Пристроился следом и взглядом упёрся в поясницу демонессы. Широченные плечи опытного бойца, раскачанные мускулы спины и рук мерно двигались в такт шагам хозяйки. Мой взгляд опустился ниже и теперь, как заворожённый наблюдал гипнотическую картину движения обнажённого мускулистого тела мощной самки. Подсушенные двуглавая и полусухожильная мышцы задней поверхности бёдер через смуглую кожу позволяли как на анатомическом пособии разглядеть на живом материале малейшие нюансы механики движения ног. Вот они сокращаются, подтягивают за собой такую же мускулистую голень... На той просто ничего не видно, так как голени от середины покрыты длинными чёрными волосами до самых копыт, цокающих по коридору. А выше, ягодица, твёрдая как камень, но живая и горячая, испещрённая поперечными полосками проглядывающими сквозь кожу, сокращается, двигая бедро дальше...
  Вот ягодица расслабляется и бедро идёт вперёд, пышный хвост смещается следом, закрывая завораживающее зрелище и одновременно открывая вторую ногу, где как раз те же двуглавая, полусухожильная и ягодичная мышцы в восхитительном ансамбле занимаются тем же - двигают мощную ногу назад...
  Член, так и не расслабившийся после зрелища в зале, задеревенел до звона и, в таком состоянии совершенно не мешая идти, торчит прямо вперёд. Что теперь делать-то с ним?
  Загипнотизированный работой мышц Аул Бит я так и двигался за ней в паре шагов сзади, когда мы пришли на засыпанную мелким песком тренировочную площадку, обставленную с боков стойками с древковым оружием. Выхватив из стойки длинное копьё с наконечником и подтоком белого металла, она гулко ударила торцом копья в песок и мы с ней осыпались синеватыми светящимися точками.
  Едва успев уцепиться за левое бедро демонессы и уткнувшись носом в её поясницу я зажмурил глаза от страха.
  Холод...
  Пронизывающий, вытягивающий жизнь и энергию холод. Серые хлопья, сыплющиеся сверху из чёрного ничто... Всего мгновение. Но это мгновение врезалось в память надолго... Может быть навсегда...
  - Крокесы! Свежий крокесы! Толька сигодня ещё пищаль! Бери, дарагой! - хриплый скрипучий голос с диким акцентом надрывается в стороне.
  - А вот обдуро! Кому обдуро! - раздаётся справа тоненьким детским голоском.
  - Эй, красавчик, за два эрга хорошо сделаю! Договор! А вы, если посмотреть хотите, ещё два платите... - требует густой бас где-то за торговцем или торговкой неведомым обдуро.
  Крики, шум, запахи, взбаламученная энергия общественного домена этой складки реальности принадлежащей архидемону Господину Ишшу поднимается к серым однотонно светящимся небесам. Палатки, помосты, павильоны с вывесками на демоническом языке, клетки с неведомыми существами. Где-то спорят до хрипоты торгуясь, взвешивают, звенят цепями, дёргая закованных рабов - демонов и не... демонов. Хриплый смех, похожий на лай...
  И над всем этим плывёт в мареве далёкий и близкий золотой купол дворца архидемона Господина Ишшу. Его видно из любой точки этой складки реальности, из любого домена. Дойти до него против воли самого Господина Ишшу нельзя. И вид купола - это зримый образ власти здешнего хозяина реальности.
  Уцепившись за бедро демонессы, так и продолжающее мерно двигаться и прикрытый сзади отвёрнутым в сторону хвостом Аул Бит, я, стараясь не отстать от неё, семеню оглушённый и ошалевший от шума базара (по другому это просто не назвать) время от времени утыкаясь носом в её поясницу.
  И всюду демоны, демоны, демоны. Всех цветов и оттенков. При этом, демонов с волосами нет совсем. Мелкие, меньше меня даже есть, и здоровенные (пару раз попались крупнее Аул Бит), толстые и тощие, уродливые и страшные как смерть и симпатичные настолько, что впору с них ангелов рисовать, самцы и самки, и ещё не поймешь кто, футанари и трансвеститы, с крыльями и без крыльев, с рогами, хвостами и без, продающие и покупающие, обменивающие и обманывающие, перекусывающие чем-то купленным прямо тут и трахающиеся в подворотнях и переулках между палатками и павильонами. Одежды ни на ком нет никакой, более того, половые органы, у кого какие есть, выставляются напоказ и совершенно без стеснения используются по назначению, ну, или не по назначению...
  Видел там в одном месте, как демон с божественно красивым лицом и телом, расплачиваясь за что-то, а может быть в наказание, выложил свой член с яйцами прямо на прилавок, а продавец совершенно спокойно отхватил выложенное кривым блестящим кинжалом, тут же разрезал на несколько кусков, как колбасу и начал жевать, блаженно щурясь на окружающих. Бедолаге, расставшемуся с половыми органами, и корчившимся от боли, рану прижгли светящимся золотистым кругляшом, так и впаявшимся в прекрасное тело и растёкшемся в теперь пустой промежности едва видимым золотым узором. Бывшее голубым тело после прижигания выцвело до белизны, демон пошатнулся и под смех окружающих, ничего не видя вокруг, пошёл куда-то между палаток перебирая руками по стенкам.
  - Иди, иди отсюда! - хрипло выкрикнул вслед ему продавец с вывернутыми в разные стороны рогами, жевавший разрезанный на части член, и подкидывающий в руке мошонку, - в следующий раз жопу отрежу!
  - Контракт нарушил... Плохо без домена жить, - высказалась о произошедшем Аул Бит.
  Немного осмелев, я стал почаще оглядываться по сторонам. Аул Бит, опираясь на копьё, не останавливаясь, как ледокол шла через толпу. По сторонам слышались опасливые шепотки: "Центурион, центурион идёт". Послышался мерный топот, толпа раздалась в стороны. По широченной улице между палатками и помостами для продажи рабов протопала тройка стражников со щитами и бердышами. Возглавлял тройку мускулистый демон правая рука и грудная мышца которого была обвита белой светящейся спиралью - знаком различия старшего стражника. Завидев Аул Бит, он неразборчиво рыкнул своим подчинённым и все трое, уперев щиты в мостовую слева от себя и, перехватив бердыши в левую руку, гулко хлопнули сжатым кулаком правой руки себя в грудь.
  Демоны были обнажёнными и только старший был мускулист, а двое других заплыли жирком, у одного пузо висело так, что из-под него с трудом можно было разглядеть член невеликих размеров. У старшего член наоборот не уступал размерами членам наших футок.
  Отпустив стражу, Аул Бит шла и шла дальше по каменной мостовой, ища одно только ей известное.
  Миновав несколько перекрёстков (здесь палатки и павильоны стали похуже, победнее), напротив широкого помоста для продажи рабов, на котором были выставлено с десяток предназначенных к продаже демонов, Аул Бит зашла под навес из пятнистых чешуйчатых шкур, распяленных на чёрных как смола жердях.
  Одноглазый и однорукий демон с порванным ухом, гремя деревяшкой вместо ноги, вскочил с табуретки:
  - Приветствую центуриона.
  - Привет, привет, старый. Как дела идут? Наших видел?
  - Заходили двое, закупались кое чем... Слушок ходит, вас в рейд посылают?
  - Есть такое дело. Хех! Ничего-то не утаишь!
  - Да-а... Это уж как водится. Идёте-то с кем?
  - Две когорты, я старшая...
  Я оглядывался по сторонам. В соседней палатке, где торговали... даже и не понять чем там торговали, откинулась тряпка завешивающая вход, оттуда выбрался, щурясь на свет, весь кривой и какой-то пожёванный демон пятнистой масти - тело его грязно-розовое, как лишаями было покрыто голубоватыми пятнами, хвост как у кота, изогнутый концом вверх, с каменной погремушкой, подвязанной на кожаном шнурке у листовидного конца, метнулся вправо-влево, с члена вполовину меньше моего сорвалась мутная капля. Шаркая растрескавшимися копытами, демон пошёл ко мне.
  - Чё смотришь, красавчик? - лапой утёр он мокрый нос, подковылял ближе и, заговорщицки подмигнув, толкнул локтем, - А то пойдём ко мне, я тебе два эрга дам... Или хочешь, ты меня. А? Тоже два эрга дам... Договор... Слу-ушай! У меня мальчишка есть! Человек! Настоящий! Ух, сладкий! Хочешь, а?
  Демон растопырил два пальца, показывая, что мальчишка тоже стоит два эрга и, шмыгнув носом, подмигнул красным глазом с горизонтальным, как у козы зрачком.
  Я вытаращившись на демона ни мог вымолвить ни слова.
  На той стороне улицы у рабского помоста гулко застучал барабан и торговец, толстопузый зеленоватый демон, с длиннющим, ниже колена членом и коротким, не достающим до земли хвостом, надрываясь, закричал:
  - А вот рабы! Кому! Покупайте! Только сегодня. У нас только сегодня! Рабы для утоления голода. Раскормленные специально для вас!
  Сильно дёрнув цепь, связывавшую сразу пятерых толстых низеньких бледно-жёлтых демонов неизвестной породы, самцов и самок, бессмысленно улыбавшихся на крики торговца, он повёл рабов по помосту, показывая товар лицом.
  Из кучки примерно десятка покупателей толпившихся у помоста выкрикнули:
  - Да они тупые у тебя! Такого сожрёшь и сам отупеешь!
  Покупатели заржали.
  - Эй! Ты самый умный, да? - не задержался с ответом торговец, - умные в десять раз дороже стоят! А тебе и такие сойдут! Понял, да?
  Тряпка на палатке пятнистого демона шевельнулась, чуть отошла в сторону. Перемазанное неизвестно чем бледное личико ребёнка лет шести выглянуло наружу, лысенькая головка, любопытные красные глаза, заострённые как у эльфа уши, выпяченный рахитичный живот.
  Пёстрый демон обернулся на палатку, угрожающе махнул лапой:
  - Пошёл!
  Ребёнок скрылся за тряпкой.
  - Что-то не похож он на человека.
  - Да что ты понимаешь! Это специально так! - пёстрый пытался ухватить меня за локоть и тащить к палатке, - пойдём, а? У нас тут простой человек не выживет. Вот их специально и моди... погоди как это, о! Вот! Модифицируют! Во!
  - Да не человек это! - отбивался я от настойчивого торговца своим и чужим телом, - Ты на уши посмотри! У людей таких не бывает.
  - Мимка! - крикнул в сторону палатки пёстрый, - Сюда иди! Быстро, я сказал!
  Тряпка, испещрённая подозрительными пятнами, откинулась и голый мальчик, косолапя босыми ножками, подошёл к нам.
  - На! Сам смотри, человек это или нет! - толкнул его ко мне демон.
  Бледненькое безбровое личико с острым подбородком и красной радужкой и вертикальными зрачками глаз, обрамлённых белёсыми ресницами, безразлично уставилось на меня снизу вверх.
  - Да ты погляди! - демон подхватил ребёнка, перевернул животом вниз, поднёс попкой ко мне и развел ягодички в стороны, - На! Смотри какой! Прямо просится тебе на член! Просись, Мимка! - демон шлёпнул ребёнка по попке, оставив на бледной коже красный след.
  - Просю..., - протянул снизу детский голосок.
  - Ну! Видишь какой! А? И здесь тоже всё на месте, - демон, разведя ножки Мимки еще шире, тискал детские яички и член, показывая, что там тоже всё в порядке, - вырастет и тебе сможет засадить!
  - Хорошо, - я решил проверить демона, - если он человек, то чем ты его кормишь?
  - Так это, - демон заскрежетал лапой в затылке, так и удерживая Мимку под мышкой животом вниз и попкой ко мне, - недавно он у меня. Не кормил ещё. Не просит он. А как попросит так и покормлю.
  - И что же ты ему дашь?
  - Не твоё дело! Что надо то и дам! На! Бери! Трахай! Два эрга всего! Договор!
  - Васен! Отстань! - из-под навеса, отвлёкшись от разговора с Аул Бит, выглянул калечный демон.
  Аул Бит обернулась в нашу сторону.
  Пёстрый демон выпустил мальчика из лап и тут же суетливо начал кланяться:
  - Всё-всё! Высокая госпожа, я ухожу... - подпиннув копытом ребёнка в сторону палатки, Васен, не поворачиваясь к нам задом, пятился к себе, продолжая кланяться.
  - Ладно, Борс, подготовь мне всё о чём говорили, я завтра зайду... Договор...
  Аул Бит протянула руку к Борсу и из её наруча в подвеску, болтавшуюся на морщинистой шее демона, скользнуло золотистое облачко.
  - Пойдём, малыш, нам пора, - прогудела Аул Бит, направляясь обратно.
  По пути зашли ещё в одну лавку, со стеклянными окнами во всю стену и такой же дверью с полупрозрачной печатью инкубской Патриархии и колокольчиком, мелодичным звоном сообщившем о нашем приходе.
  Молоденький мальчик-инкуб, бледно-голубой, но с розовыми щёчками (накрашен что ли?) тут же, с трудом преодолевая давление ауры
  старшего демона, подскочил к нам:
  - Чего изволит Высокая госпожа?
  - Хранилище. Мне нужно хранилище, - прогудела в ответ Аул Бит, щурясь на инкуба.
  Мальчик выдохнул, снова набрал воздуха в грудь:
  - К-кольцо? Браслет?
  - Браслет.
  - Извольте, Высокая госпожа, - он показал на один из стеклянных прилавков, - браслеты здесь...
  Аул Бит долго приглядывалась к нешироким браслетам с прикованным к ним на коротеньких цепочках переливающимися шариками пространственных хранилищ.
  - Малыш, тебе какой нравится?
  Мне? Зачем это? Подарок что ли? А за что?
  Я подошёл к прилавку-витрине, заглянул. Ну, не знаю... какие-то все похожие. Шарики, вот только, где чуть больше, где поменьше. Размер хранилища разный? Похоже. Не зная свойств выбрать трудно...
  Наконец, отложив несколько браслетов, Аул Бит потребовала от меня:
  - Одень! И попробуй открыть.
  Одеть-то одену, а как открывать?
  Задрав повыше широкий золотой наруч своего синего рукава, одел на левую руку браслет, тут же обжавшийся по размеру руки. Поднял взгляд на хозяйку домена - дальше-то что?
  - Пожелай, - ответила она, видя моё затруднение.
  - Чего пожелать?
  - Пожелай поместить в хранилище вот этот браслет, - она протянула мне ещё один браслет.
  Ну, что ж... желаю.
  Оп-па! Браслет исчез из пальцев Аул Бит.
  Мальчик-инкуб заволновался. Ещё бы! Браслеты не куплены! Договора нет! Голубоватый хвост его обвился вокруг ноги, в точности, как у меня в минуты страха!
  Румянец залил его накрашенные щёчки. Он прижал кулачки тонких ручек к груди и поднял на Аул Бит серые глаза, стремительно наполняющиеся слезами:
  - В-высокая госпожа... Д-договор?
  - Не плачь, мальчик, договор, конечно же, - Аул Бит покровительственно похлопала по щеке инкуба, - мы вот этот возьмём, - она указала пальцем на браслет на моей руке.
  Инкуб, не отрывая взгляда мокрых глаз от демонессы, выдохнул, шмыгнул носом:
  - А... а... второй?
  - Какой второй? Мы один покупаем, так ведь? - она обратилась ко мне.
  Инкуб рухнул на колени перед Аул Бит:
  - Г-госпожа... Высокая, - мальчик скрючился перед ней, упёршись лбом в пол, - не губите! Там... там... даже если меня пять раз продать... не
  хватит...
  - Пять? Хм... я думала ты дороже стоишь... У тебя сила какая?
  - Единичка я...
  - Плохо... А понизиться можешь?
  - К-как понизиться? - с ужасом выдохнул инкуб, - невозможно же...
  - А если мы у тебя что-нибудь отрежем? А? Как тебе такой вариант? - с улыбкой прогудела Аул Бит.
  Её забавлял страх мальчишки-инкуба.
  Тот, так и не поднимая головы, просто выдохнул в пол, валяясь у неё в ногах.
  - Не надо, - ткнулся я в бок Аул Бит носом и поцеловал горячую кожу укрывавшую косую мышцу живота над подвздошной костью таза и снимая с руки браслет.
  Демонесса дёрнула хвостом, хлестнув меня по спине жёсткими волосами. Повернула голову ко мне и сверху вниз уставилась своими ярко-синими глазами, просвечивая насквозь. Шумно выдохнула. Опять махнула хвостом, переступила копытами, едва не наступив при этом на ладошки инкуба протянувшего по полу тоненькие полупрозрачные пальчики в её сторону.
  - Ладно... - снова выдохнула она, - тогда этому, - палец с чёрным бритвенно-острым когтем указал на меня, - цепочку на шею.
  Инкуб подорвался с пола и радостно шмыгая носом выскочил куда-то в подсобку. Долго шебуршился там, разыскивая заказ.
  А я, не отлипая от могучего тела Аул Бит и, приобняв её за талию, снизу вверх заглянул ей в лицо:
  - Зачем вы так? Он чуть не умер ведь...
  - Хм... Не умер? Да и наплевать... Их там, в Патриархате ихнем знаешь сколько? А такому слабосилку торговать артефактами в Общественном домене - это заведомая смерть... Как он дожил-то до сих пор?
  Инкуб, радостный выскочил из подсобки, таща в руках тонкую золотую цепочку:
  - Вот, Высокая госпожа...
  - Ты мне что притащил? Я у тебя цепь просила для него. Цепь чтобы его на ней таскать!
  - Н-но... Я понял!.. Высокая госпожа, сейчас! - инкуб снова ускакал в подсобку.
  Это мне цепь? Зачем? Наказывает? Доигрался! - промелькнули у меня в голове заполошные мысли.
  Наконец, цепь из белого невесомого металла примерно в палец толщиной была принесена. Крепость её (Аул Бит подёргала) и длина удовлетворили хозяйку, подсунув широченную мозолистую ладонь под мой горжет, она телекинезом вплавила в металл кончик цепи у меня под горлом, довольная проделанной работой, подёргала, так, что голова моя моталась, а хвост обвился вокруг ноги.
  - Сюда ремешок нужен, - обратилась она к инкубу, наблюдавшему за манипуляциями со мной, и показала когтем на свободный конец цепи, - под мою ладонь.
  - Ой! Сейчас поищу, - инкуб отмер и снова кинулся в подсобку.
  Нашёлся и ремешок. Обернув его вокруг запястья, Аул Бит отмерила длину и тут же заклепала с помощью поднесённого инкубом-продавцом кусочка металла. Цепь снова подёргали, а я безвольной куклой, будто со стороны, наблюдал происходящее со мной...
  К радости мальчишки-инкуба помещённый в хранилище браслет вернули на прилавок, Аул Бит расплатилась (пятнадцать эргов - дорого!) и мы вышли из лавки артефактов.
  Зацепив пальцем ремешок цепи, Аул Бит вела меня по домену. Ну, так-то идти, конечно, удобнее - не надо за хозяйку держаться и вообще... но, сука, обидно - на цепи, как собаку ведут!
  Аул Бит молчала, я плёлся следом, глазея по сторонам.
  Наконец, подтянув меня ближе и остановившись прямо посреди улицы Аул Бит сказала:
  - Малыш, это... я, конечно, не Аул Врени, это она у нас мамочка для всех, но так лучше для тебя... Ты же слабенький, но ещё и ценный - меньше единицы, между мирами ходить можешь запросто. А здесь... чуть зазеваешься и тебя украдут, понял? Даже метка моя не поможет... Ох, Господин Ишшу великий! Я ещё и объясняться должна! - она воздела руку с цепочкой в серое мутное небо.
  Я молчал, собираясь с мыслями и вдруг сзади прозвучал нежный мелодичный голос:
  - О! Кого я вижу! Да это же сама Аул Бит! Приветствую тебя, госпожа моя Высокая...
  Мы обернулись. Перед нами стоял демон (наверное, демон) единственный здесь встреченный нами с волосами, да ещё и в одежде! Ростом с меня, белая кожа лица и тела, на голове серебристо-жемчужные волосы постриженные в ассиметричное каре, огромные глаза обрамлённые длиннющими густыми ресницами, так что они даже отбрасывали тень. Милое девичье личико с узким подбородком. Яркая розовая радужка насыщенного, цвета фуксии, глаз. Вертикальный в ниточку зрачок. Блуждающая улыбка на розовых нежных губах. Рогов и хвоста нет. Подростковое стройное тело, одетое в прозрачную блузку с широким декольте до самого пупка в который продет крупный бесцветный гранёный камень на белой цепочке. Стоячий ворот блузки прикрывает широкий чокер с подвеской в виде ромбовидного камня цвета глаз своего хозяина.
  Узкие лацканы блузки расшиты причудливыми бледно-розовыми узорами. Ниже блузки такая же прозрачная плиссированная юбочка, разрезанная на две половины, каждая из которых едва прикрывает бёдра с боков, оставляя открытой промежность с небольшим членом и мошонкой с пирсингом выше яичек. На ногах (У него человеческие ноги! С розовым педикюром!) сандалии из тонких белых ремешков, искусно оплетающих нежные пальчики, поднимающихся почти до колен и завязанные кокетливыми бантиками.
  - О! Какой мальчик, - пальчики демона с острыми коготками дотронулись до моего подбородка, - помечен? - демон вскинул ресницы на Аул Бит, - Это правильно... Давно купили? - тёплые пальчики перебрались на шею и дотянулись до уха. По моей спине пробежали мурашки, член дернулся вверх.
  - Давно, Высокий господин Шике, - Аул Бит потянула за цепь, отводя меня за свою спину.
  Демон обворожительно улыбнулся, разочарованно вздохнул:
  - Хороший мальчик. Сладкий. Слабенький. Везде пройдёт. Эх-х... Да, Высокая госпожа, я слышал вы скоро покидаете нас...
  Я выглянул из-за спины Аул Бит и Шике тут же поцеловал воздух, глядя на меня. Член мой резко подскочил ещё выше.
  Аул Бит повела локтем, заталкивая меня дальше за себя.
  - Так вот, Высокая госпожа, ходят слухи, - огромные глаза демона прищурились, он снова чарующе улыбнулся, показав коротенькие клычки, - ничего более, только слухи, что с рейдом этим не всё так чисто...
  - Хм... Я учту это, Высокий господин Шике, - Аул Бит приложила широченную ладонь к качнувшейся груди и фантастические розовые глаза Шике сосредоточились на здоровенных сосках демонессы, - благодарю...
  - Не стоит Высокая госпожа, не стоит, - снова очаровав нас улыбкой, пропел демон, повернулся, продемонстрировав безупречные белые ягодицы, сделал шаг, снова обернулся к нам, - А мальчика пришлите как-нибудь ко мне. Мы с ним... поболтаем, - и, подняв ручку с ярко-розовыми коготками демон, прощаясь, пошевелил пальчиками.
  Всё это я наблюдал, выглядывая из-за спины Аул Бит и, как только Шике удалился на достаточное расстояние, а Аул Бит ещё не успела повернуться ко мне, бросился к ней, обхватил за талию сзади и, прижавшись щекой к горячей пояснице, зашептал:
  - Не отдавайте меня ему, Высокая госпожа, не отдавайте! Я не хочу. Я боюсь его!
  Аул Бит замерла, а потом, осторожно подёргав цепь, вывела меня из-за спины и, не глядя, буркнула:
  - Домой пойдём...
  Пошли домой.
  Не обращая больше внимания на творящееся вокруг меня, я, запинаясь о камни мостовой, шёл за Аул Бит и крутил в голове произошедшее.
  Кто он, этот Шике? Демон без сомнения. Сильнее Аул Бит или нет? То, что он с волосами, что-нибудь да значит. Волосатых демонов практически нет. А почему он так на человека похож? Полукровка может быть? Поболтаем... Чем и в чём поболтать он хочет? А за намёк о рейде Аул Бит меня ему точно отдаст. Надолго ли? Неужели насовсем?
  - Аул Бит? Хозяйка? - обратился я к демонессе.
  Та, не отвечая, шагает к портальной площадке.
  - А вот Высокий господин Шике, он кто?
  - Шике наложник и помощник Господина Ишшу... - выдохнула Аул Бит, - ну, один из наложников...
  - А он сильнее вас? Просто он тоже с волосами...
  Аул Бит видимо тоже недовольная тем, что меня придётся кому-то отдавать и потому поражённая тягостными мыслями, пытаясь отвлечься от них, охотно разъяснила:
  - Нет, меня он не сильнее. Я двадцать пятая, он - двадцать первый. Только после девятнадцати появляется возможность свободно ходить между мирами. Ну, или если меньше единицы, как у тебя. А волосы... Демон старше двадцати меняется энергетически, его организм усложняется и получает возможность меняться, в том числе выращивать волосы... Да и не волосы это...
  - А он старый?
  - Кто, малыш?
  - Ну, Шике этот...
  - Постарше тебя, точно.
  - И у него свой домен есть?
  - А зачем ему? Он во дворце Господина Ишшу живёт...
  - Это, получается, вы меня во дворец отправите?
  Аул Бит молчит.
  Быстро шагает, натягивая цепь моего горжета. Я, шлёпая по бёдрам проклятущим членом снова опустившимся вниз, стараюсь успевать за ней.
  Вот и портальная площадка. Здесь, в Общественном домене, она каменная, крытая, со множеством входов...
  Мгновение холода Серых пределов и мы с Аул Бит снова в домене.
  - Ну, малыш, понял теперь, как демоны без доменов живут? - Аул Бит дёрнула цепь на моей шее.
  Молчу. Хреново они там живут. Здесь лучше. Если, конечно, выбирать не из чего.
  Демонесса поставила копьё в стойку и я, скроив просительную моську, осторожно вытянул из её руки ремешок цепочки, а затем, развернувшись, вприпрыжку помчался по коридору - надо обсудить с Эдесс произошедшее и выяснить для себя многое из того, что мне было непонятно в жизни демонов.
  Но...
  Не добежав пары шагов до дверей в покои Эдесс, пол разошёлся подо мной и я услышал:
  - Оме, оме, ну, как же так, оме... - Эльфи со слезами причитал надо мной.
  * * *
  Едва я пошевелился, с трудом почувствовав затёкшее тело, как на меня с визгом радости обрушилась худощавая тушка моего Личного Слуги.
  Эльфи елозил по мне, судорожно хватая и щупая руками за все места сразу и мокрыми и солёными от слёз губами зацеловывая лицо. На шум сбежались и слетелись остальные. Меня тормошили, ощупывали, спрашивали и сами же отвечали, пищали от восторга и плакали. Из сбивчивых
  пояснений окруживших меня омег я выяснил, что, оказывается, сплю уже больше суток, сейчас глубокая ночь. Вчера вечером приходил оме Лисбет, осматривал, пытался будить, но я не реагировал. Утром придёт снова.
  Уснув летаргическим сном мочился я под себя - для чего мне в промежность подкладывали импровизированные памперсы, а вот более крупные дела не делал и сейчас прыжки и возня на мне Эльфи и тормошение остальных вызвали реакцию организма, живот гулко и протяжно уркнул и я, сорвавшись со спальника (ремонт-то до сих пор не закончен), рванул вниз - в туалет на первом этаже. Все, кроме спавшего по случаю ночного времени Веника, и даже Машка, потянулись следом.
  Запершись в туалете от шмыгающей носами и ноющей под дверью компании, я сделал свои дела (облегчение непередаваемое!), запулил в титан шарик пирокинеза и с наслаждением забрался под горячие струи воды... Живём!
  Обернувшись полотенцем - подходящей одёжки не нашёл, а в чём был, то мне категорически не понравилось из-за запаха (в стирку, всё в стирку!), вышел из душа и снова оказался окружён счастливо пялящимися на меня моськами всех своих, ожидавших моего явления. Тут
  они, все четверо... Со мной! Пока обнимал обступивших меня омег, полотенце сползло на пол и я оказался голым. Плюнув, подхватил влажную ткань телекинезом и как был, голый, пошлёпал босиком на кухню. Чем кормить-то будут? Жрать хочу неимоверно!
  Аделька догадался - мухой слетал наверх, приволок трусы и штаны с рубашкой, какие-то туфлишки и пока я облачался и расчёсывал с помощью не отпускавшего меня Эльфи отросшие ниже плеч волосы, Сиджи и Ют на скорую руку, прогревая пирокинезом плиту, сварганили из шести (!) яиц яичницу с поджаренной колбасой, а затем обсели меня со всех сторон и под их восторженными взглядами я уплетал немудрящую жарёшку.
  Уф-ф... Наелся...
  - Оме пить хочет! - воскликнул Аделька и Сиджи с Ютом - неразлучная парочка, тут же поставили передо мной большущий бокал горячего чая и блюдо с нарезанными кусками сладкого пирога. И кто это тут у нас, интересно, выпечкой балуется?
  Хм, а ничего, вкусно.
  Я отвалился от стола с набитым животом и Эльфи осторожно, но настойчиво полез ко мне на колени. Ну, что уж с тобой делать? Иди сюда... Сиджи и Ют привалились к плечам, а Аделька всем своим тельцем приник к спине, дыша мне ухо...
  Машка запрыгнула на табурет напротив меня и, переминаясь передними лапами, блаженно жмурилась и мурлыкала так, что, казалось, слышно её было на улице.
  - Оме, - начал Эльфи, - оме... Мне... нам так страшно было, оме... - глаза омеги снова оказались на мокром месте, а глядя на него и остальные зашмыгали носами, - вы...о...оме лежите, как мёртвый... оме-е... - лицо его сморщилось и он заревел, уткнувшись мне в плечо, за
  спиной Аделька, уткнувшись мне между лопаток, мочил рубашку слезами, стараясь сдерживать голос. Сиджи с одной стороны - его я обхватил рукой и Ют - этот сам держался за меня, уткнулись носами в отмытые и высушенные телекинезом волосы и тоже ревели, время от времени поднимая на меня полные слёз глаза. И даже меня пробило на что-то такое - глаз у меня нет, слёзные железы отсутствуют, а вот комок в горле встал поперёк.
  - Ну, всё-всё... - уговаривал я омежек и себя, - тут я, с вами. Живой и здоровый... Кха...кха...
  Наверное, люблю я их...
  
  
  
  Глава LXX
  
  - Аделька, раздевайся! Догола!
  Все сидевшие за столом прекратили жевать.
  - О... оме, прямо здесь? - запнулся омежка, суетившийся у мойки.
  - Нет, конечно. Сейчас поедим и у нас наверху я тебя раздену, - выдал, я тролля окружающих и отбирая у сидевшего у меня на коленях Веника ложку, которой он вознамерился с размаху треснуть по бокалу с чаем.
  Голова Адельки налилась красным светом, а Эльфи мрачно стрельнул глазами в сторону мальчишки, наполняясь неприятной желтизной. Ревнует. Надо мне, надо подкорректировать Эльфи. Давно он напрашивается.
  Это мы так завтракаем, если что. На кухне.
  Ремонт, про который справедливо говорят, что закончить его невозможно, а можно только прекратить, вышел на завершающую стадию - первый этаж приведён в порядок.
  Оме расстарался и набрал штучные полы (ещё бы! Я стал завсегдатаем лесоторгового порта). Стены обшиты панелями из массива суара - хотелось что-то посветлее. Кессонные потолки с пересечением резных балок из такого же массива дерева. А вот окно в столовой было одно. Вообще наш дом на окна щедр не был. Столовая на почти пятьдесят квадратов, а окно одно. Определённая логика в этом была - здесь жарко. И стены каменного дома почти метровой толщины, а также малое количество и сравнительно небольшие размеры окон способствовали сохранению прохлады в доме. Потолки тоже позволяли развернуться - первый этаж с четырьмя метрами высоты давал достаточно воздуха. Узоры резьбы по дереву я благополучно стянул из кабинета (по крайней мере картинки) Вольфрама, как его там... короче главы Совета города.
  К работе с деревом в обязательном порядке привлекал Сиджи и Юта. Расчёты и изготовление деталей в размер, а также чертежи, ну, или не чертежи, но, по крайней мере, достаточно продвинутые эскизы весьма способствуют развитию логики и пространственного воображения и помогают снизить излишнюю эмоциональность омег. Обучение рунам. А это... Это им нужно...
  С соседями из дома No7, теми, кому принадлежал сад, удалось договориться. Они оказались людьми сговорчивыми и всего через каких-нибудь пару дней шума, криков, непрерывной торговли (гипнозом я решил не пользоваться) и призывания в свидетели Великой Силы, властей города, Схолы искусников, мореходов Вольных островов, дикарей Южного материка, а также того, что у людей называется совестью или должно ей соответствовать, я стал обладателем земельного участка.
  Вызванные рабочие оштукатурили прорезанные телекинезом оконные и дверные проёмы, вставили рамы и дверь и теперь наша кухня и туалет на первом этаже, а также прихожая обзавелись окнами и дверью выходящими в сад (на кухне и в туалете только окна). На втором этаже на сторону сада тоже были прорезаны окна - в угловой комнате, в туалете и в комнате, которую я планировал отдать Венику. Соседи, получившие от меня за сад целых два талера (из тех, что я изготовил сам), свои окна и двери, выходящие туда, замуровали наглухо.
  На первом этаже в столовую выходили двери двух комнат, примерно по двадцати квадратов каждая. Одна Сиджи и Юту на двоих - с первого этажа им комфортнее ходить, да и вряд ли они захотят расставаться друг с другом. Детишки, столько всего вместе пережившие теперь пара до самой смерти. И это без всякого сексуального подтекста - просто они синхронизированы. А с сексом... пусть решают сами. Подрастут, организм всё равно рано или поздно возьмёт своё. Если и полюбят друг друга - я препятствовать не буду. С альфами им по-любому ничего не светит. Тварь Маркард в своё время их искалечил, да и искусники они теперь...
  Вторую комнату первого этажа я предложил Эльфи в расчёте на то, что он скоро родит и ему и ребёнку будет удобнее проживать внизу (не без умысла - кому же охота просыпаться под крики и рёв младенца, мне и Веника в своё время хватило, хотя, как младенец тот был идеален). Эльфи упёрся - как же, оме хочет от него избавиться - ссылает на первый этаж. Ну, и ладно. Животик у него только-только начал расти, время ещё есть. Пока пусть внизу Аделька поживёт или мозги своему Личному Слуге скорректирую и отправлю туда против воли.
  Отпраздновали новоселье для первоэтажников (просто попили на кухне чаю с купленными пирожными) и мы с утроенными силами принялись за второй этаж. На нём над столовой разместилась гостиная. Туалет над туалетом. Над кухней я велел рабочим выгородить угловую комнату, около шестнадцати квадратов (вот её то я и планировал отдать Адельке), над прихожей была выделена комната для Веника квадратов в восемнадцать - как никак будущий барон. Одно из окон его комнаты выходило в наш дворик, над входом в дом, а второе, новое, в сад, над недавно прорезанной дверью туда.
  Себе любимому я выделил всю площадь, приходящуюся над обеими комнатами первого этажа. Здесь у меня были запланированы спальня - с окном, выходящим на торец дома. У смежной с гостиной стены её, за неприметными дверями в виде панелей, которыми будет отделана спальня - моя личная ванная с туалетом и гардеробная комната.
  Кабинет соединялся со спальней широкой аркой и, в свою очередь, из кабинета выходила дверь в гостиную. В арке я планировал установить раздвижные двери. В кабинете было два окна - одно на юг, прямо на море, а второе на запад в торце дома, недалеко от окна спальни. Всего я забрал под себя около пятидесяти квадратов - примерно по 25 туда и туда. А что? Хозяин я в своём доме или нет? Маркиз или не маркиз?
  Второй этаж, по моими планам, тоже подлежал отделке деревянными панелями из массива тропического дерева. Тоже наборные полы, восковая пропитка и полировка до зеркального блеска. Дерево отдаст дому свои ароматы, не пропустит жару, да и вообще ненапряжно для глаз. Угловую комнату отделаем по желанию жильца. Нижние две комнаты тоже, а вот комната для Веника пойдёт под дерево - только светлое, что-то типа ясеня - ребёнок как-никак.
  Да, кухня и санузлы тоже отняли некоторое время. Их голые каменные стены меня категорически не устраивали. Потолкавшись среди торговцев сантехникой и отделочными материалами, я с разочарованием узнал, что до кафеля в Лирнессе пока не додумались. Но нашёлся кипенно-белый мрамор. Вот о его поставке я и договорился, предварительно просчитав объёмы. Лепят тут его на известковый раствор - материал капризный и очень медленно набирающий прочность, а потому мраморные плиты крепить на стены будем сразу и на раствор и на бронзовые шпильки.
  Да и туалетное оборудование... Достаточно сказать, что унитазов тут не было, а прозаическое отверстие существовало в виде бронзового очка в полу, в приличных домах натираемого прислугой до блеска. У знати в ходу были ночные вазы.
  Теперь ещё и думать, куда жопу пристраивать раз в сутки!
  Ходил к гончарам. Тем, кто занят изготовлением фаянсовой посуды. Гипнотизировал и разъяснял на словах, требовал обливных изделий - унитаз без глазури - не унитаз, а рассадник заразы и вони. Через две декады добился толку - мне привезли на двуколке троих белых братьев, бережно упакованных в солому и три керамические раковины для умывания. А ещё ведь и сливные бачки понадобятся! Здесь возможна только бессмертная классика - бачок с цепочкой под потолком. Вопрос только в запорном клапане.
  С раковинами был затык такого плана - местные никак не могли понять концепции смесителя. Им, как и англичанам, казалось логичным наполнять по очереди раковину из разных кранов и умываться в этой лохани, а умывание проточной водой казалось ересью. Мне же, напротив, категорически было неприемлемо полоскаться в той же воде, в которой вымыты лицо, руки и почищены зубы. Бе-е...
  Но победили и эту проблему.
  Толкаясь среди торговцев кухонными причиндалами, меня не покидала мысль о холодильнике. На такой жаре - это одно из самых важных домашних устройств. Не может быть, чтобы их тут не было! И я нашёл. Холодильники здесь - это артефакты такие. Латунный или бронзовый ящик, похожий на сундук, изнутри обит деревом и войлоком, а там, внутри, медальончики артефактов, охлаждающих хранимое до нужной температуры. По моей просьбе сундук поставили напопа, разделили на две части - охлаждение и морозилка и внутри наделали полочек из толстой бронзовой проволоки. Каркас холодоса был деревянным, а всё остальное в целях теплоизоляции забито войлоком. Изнутри стенки его по моей просьбе тоже обили бронзовыми листами. Дверь, открывавшаяся теперь вбок, была уплотнена войлоком, ручка на защёлке - получился почти современный холодильник. Тыкая пальцем в медальончик артефакта можно выбрать степень заморозки. Холодильник сделали с меня ростом и отполированный до блеска, он занял своё место в углу кухни.
  Помимо этого на кухне требовалась мойка. Бронзовую лохань необходимого размера я заказал у медников. Смеситель был заказан в числе тех трёх, что заняли свои места в туалетах дома. А стиральную машину я отложил на будущее - пока и Сиджи с Ютом справятся, ну или я помогу со стиркой.
  Какое-то время я потратил и на приучение всех своих спутников к ежедневной личной гигиене. Эльфи-то за время нашей с ним жизни в лесу привык к загонам оме на ежедневное мытьё в ванной и мытьё рук перед едой, а остальным в приказном порядке пришлось доводить своё видение жизни и ухода за телом до моих требований, хотя что-то и было внушено ещё во время путешествия. На Эльтерре простолюдины не были приучены мыться ежедневно, а уж мыть руки тем более!
  А здесь тропики. Жарко. Заразы всякой полно, да и наши тела, привыкшие в Майнау к прохладной погоде, потели по-первости немилосердно, а потому расход воды, хоть и никак не учитывавшийся властями в расчёте на одно домохозяйство, вырос. Тем более, что дрова для подогрева воды нам были не нужны - выручал пирокинез.
  Стены под панелями, сами панели с изнаночной стороны, рамы окон и дверей, камни подвала и фундамента, там, где было можно до них добраться, конструкции кровли и каждая штучка черепицы (специально потратил два дня, лазая по крыше под удивлёнными взглядами соседей и прохожих) - всё было расписано рунами на прочность, чистоту, не горючесть и долговечность. Я уже имел возможность убедиться в их эффективности в зимнем лесу и сейчас, после проведённой работы, наш дом светился в энергетическом зрении как новогодняя ёлка.
  Оставалось подумать над магической защитой от проникновения и, вуаля, наш замок готов к обороне.
  Пока это всё происходило, Аделька и Эльфи, в целях получения бевертунга, были отведены мной за ручку (в случае Эльфи в прямом смысле) в одну из районных четырёхклассных школ - в ту, что поближе. Обучение в школе, для придания ценности образования в глазах школяров и их родителей было платным, но стоило каких-то смешных денег - два геллера в декаду, и это с питанием! Между тем, наличие диплома об окончании школы давало право отучившимся там на повышение рейтинга социальной значимости - того самого бевертунга, имея который, горожанин мог заниматься тем или иным видом деятельности - наняться на работу, даже разовую, вступить в соответствующую гильдию и открыть дело, голосовать на выборах магистратов в своём крейсе, купить недвижимость, да мало ли чего ещё? Таким ненавязчивым образом власти создавали ситуацию, когда образование становилось обязательным для всех.
  Наличие бевертунга не требовалось для искусников - те учились в Схоле и дворян-неискусников - те были в подавляющем большинстве приезжими в Лирнессе.
  Эльфи впал в ужас при одной мысли, что ему - здоровенному двадцатипятилетнему лбу, да ещё и беременному придётся ходить в школу, да и душа Адельки была не на месте - в школу принимали с семи лет, а заканчивали примерно в его возрасте (это с учётом второгодников).
  По своему Личному Слуге я, используя гипноз, договорился с руководством школы об экзаменах экстерном - такое тоже было возможно, а Аделька сразу поступил в третий класс (сказались занятия в Майнау) и будет ходить и учиться очно, девять раз в декаду с утра и до обеда в течение двух лет с перерывом на каникулы. Для него была приобретена школьная форма (!): белая рубашка особого покроя, тёмно-синий короткий жилетик и такие же тёмно-синие штанишки до колен, к ним чёрные башмаки с пряжками и белые гольфы. На левой стороне жилетика вышивка с вензелем школы. Ну, а поскольку он был прислужником маркиза Аранда, то через некоторое время - когда оме научился шить, справа его грудь украсилась вышитым гербом сюзерена.
  Ну, а так как кругом сословное общество, то школьная форма, пока ученик там учится, превращается в зримый статус человека - школяры обязаны носить её постоянно и вне школы тоже.
  На следующий день наш Буратино (Аделька) пошёл в школу с сумкой с учебниками и тетрадями под мышкой (тоже пришлось купить, но тут ещё и с учётом занятий по тем же учебникам Эльфи), в которой пришлось договариваться с учителями о дополнительных для него занятиях чтобы нагнать программу.
  Вечерами я сидел с Аделькой и Эльфи и под моим руководством они учили уроки. Учился и сам - программа была достаточно нагруженной: чтение, чистописание (!), немецкий язык, математика - туда попадали и арифметика и алгебра с геометрией, естествознание - куда входили сведения об окружающем мире, аналоги наших физики, химии, ботаники и зоологии, география, физкультура, включающая плавание - дети под надзором учителей ходили на море, на специальный пляж, где их учили плавать, прям реально, со сдачей зачётов на время (!), домашнее хозяйство для омег, и что-то там столярно-слесарно-кузнечное для альф, рисование, пение, законы города, законы Великой Силы.
  Программа обучения была составлена с истинно немецкой педантичностью, а суровые преподы никаких скидок не делали, требуя от детей достижения контрольных показателей и безупречной сдачи промежуточных экзаменов. Достаточно сказать, что в школе применялись телесные наказания для неуспевающих и нарушителей порядка, а на второй год оставляли только в путь.
  Оценки пятибалльные - плохо (кол, т.е. единица), неудовлетворительно (двойка), удовлетворительно (тройка), хорошо (четвёрка) и отлично (пятёрка).
  В первый же день Аделькин журнал ученика (так назывался дневник) украсился колом по поведению, а меня, как опекуна и сюзерена, вызывали на следующий день к учителю чтения и письма, записку от которого в дрожащих ладошках подал мне виновник.
  - Объяснитесь, Аделаид Венцлау, - поднял я голову на омежку, прочитав записку, написанную каллиграфическим почерком за подписью господина Гризелда Босвейла, учителя чистописания, немецкого языка и литературы - для большего воздействия я сразу перешёл на "вы", увеличивая, таким образом, расстояние между мной и омежкой.
  - Он.., оме, это... - Аделька шмыгнул носом, - мы... я... сидел, а Эрих начал рассказывать, как они с отцом рыбу ловили, а я тоже у моря жил, ну и сказал ему, что сёмга у нас там в море вот такая, - Аделька растопырил руки широко как только мог, - а там, Мили этот, ну, и заныл он, что ему слушать мешают, а Эрих ему щелбан дал, а тот наябедничал... Эриху по заднице прилетело пять раз, а меня за ухо... А Мили мне язык показал... Ну... вот... - вывалил на меня Аделька перипетии произошедшего.
  - Так-так... Угу... Хм... так значит вам, Аделаид Венцлау по заднице не прилетело? - начал я расследование происшествия.
  Аделька отрицательно помотал головой, Сиджи и Ют хихикнули, Эльфи же молчал, насупившись - так-то он тоже теперь школьник и кто его знает, что взбредёт в голову оме, вдруг тоже отправит за парту с малышнёй сидеть?
  - А ухо? За которое ухо учитель-то схватил?
  - Вот, оме, - Аделька подсунул мне для осмотра ушко, казавшееся чуть больше чем другое, - вот за это схватил. Больно, оме!
  - Тебе больно было? - вроде бы с сочувствием спросил я.
  Эльфи, зная меня, тут же просёк нехорошую интонацию, а Аделька, рассказывая о суровом учителе и вываливая на меня жалостливый рассказ о понесённом ущербе, широко раскрыл глазёнки, смотревшие на меня снизу вверх, и подвоха не чувствовал.
  - Да-а, оме, так больно... А за что? Я ведь ничего не сделал.
  - Ничего? Вот, прямо-таки, вы совсем ничего не сделали?
  - Ага... - глазищи Адельки наполнились слезами - так ему было жалко себя из-за учительской несправедливости.
  - А скажите мне, Аделаид Венцлау, о чём во время вашей столь содержательной беседы с Эрихом рассказывал учитель?
  - А... а... - до Адельки дошло, что оме его не поддерживает, - там... про глаголы вроде...
  - И что же именно?
  - Ну, это... - Аделька заложил руки за спину, ухватил палец одной руки другой рукой и опустив голову вниз, ковырял носком ботинка пол прихожей в которой у нас происходил этот разговор, - там... того... сильные глаголы, а потом... эти...
  - Ну-ну?
  - Слабые ещё...
  - Да? - притворно поразился я знаниями омежки, - Ну, что же, пойдёмте, Аделаид Венцлау, поговорим с вами о глаголах родного языка, - я подхватил Адельку под ручку и повёл наверх, где ещё шёл ремонт и пахло сандалом и воском.
  Сунувшимся было за нами Эльфи, Сиджи и Юту я из-за спины показал кулак и они отстали.
  Машка, почувствовав неладное, сквозанула мимо меня на второй этаж. Защитница, блин!
  - Снимайте штаны, Аделаид Венцлау. Снимайте и ложитесь на пол, - скучающим тоном распорядился я, изысканным жестом руки указав Адельке место посреди гостиной, где он должен лечь.
  Шмыгая носом и находясь на самой грани рёва, омежка разоблачился и лёг круглой беленькой попкой вверх.
  Я, нагнетал напряжение, готовясь проводить экзекуцию, снял рубашку - не так жарко будет и, порывшись в куче деревянных отходов и заготовок, подобрал подходящую тонкую полосу шпона красного дерева. Аделька настороженно из-под локтя наблюдал за моими приготовлениями. Ничего особенного в том, что я собрался провернуть не было - телесные наказания здесь были в широком ходу и порой являлись единственным средством для приведения распоясавшихся личностей хоть в какие-то рамки.
  - Ну, вот, Аделаид Венцлау, сейчас мы... - полоса шпона со свистом рассекла воздух.
  Хрясь! И ещё... Хрясь! И ещё!
  А больно...
  Аделька вытаращившись во все глаза, смотрел, как красноватая полоса палисандра ударила оме поперек спины - раз! Раз! Раз!
  Я присел на чурбачок суара напротив лежащего омежки. Помолчал. Вздохнул.
  - Ну, что смотришь? - спросил я приготовившегося к худшему и сжавшегося на полу Адельку.
  - Оме... - напряжение достигло пика, его прорвало и слёзы потекли из глаз омежки.
  - Стыдно?
  Аделька, потрясённый произошедшим, молча, размазывая слёзы по лицу и пытаясь не вставая с пола натянуть на попку штаны, часто закивал головой.
  - А мне ещё и больно... - закончил я, прикрыв глаза рукой.
  Омежка справился, наконец, с непослушными портками и бросился ко мне. Обхватил руками, зарылся носиком в мои космы и безутешно заплакал в голос, прямо в ухо.
  "Как вы... это..." - тоненько прозвучало в голове - Улька высказал своё мнение о моей педагогике.
  - Ну, ну... что ты, маленький, - грыз я сам себя - в последнее время как-то, на мой взгляд, слишком часто Аделька у нас плачет.
  - Оме... оме... - причитал омежка, - не бейте себя! Не надо! Зачем вы так! Я - вот он! Надо - меня бейте!
  - Тебя? Да за что же? Это ж я не справился... Не научил, не рассказал, не объяснил... - коварно уговаривал я омежку (вот такая вот я сволочь и мы с Улькой знаем об этом как никто, Палач свидетель), - мне и отдуваться за вас всех... А вас я бить не могу, - сознательно перешёл я запретную черту, применяя запрещённый приём, - я вас люблю...
  Это ж получается - оме себя бьёт потому что нас любит? И меня тоже? А себя, выходит, не любит - эти простые умозаключения не без моей помощи поразили омежку до глубины души. А я? Я такой плохой - из-за меня оме ударил себя?! Аделька, беспорядочно тиская меня руками, рыдал громче и громче, ещё немного и плач перейдёт в истерику.
  - Чш-чш-чш, - уговаривал я его, приложив губы к горячему мокрому лбу и потихонечку усыпляя испереживавшегося мальчишку, начавшего заикаться от плача и утратившего в своём горе всякое соображение.
  Вот, так - я подхватил Адельку на руки, уцепил телекинезом валявшуюся на полу рубашку и, поглядев на Машку, дескать, напрасно переживаешь, понёс спящего раскрасневшегося омежку вниз.
  - Ой, оме... - выдохнула оставшаяся тут и напряжённо прислушивающаяся к происходящему наверху троица, рассмотревшая на моей спине пару багровых полос.
  - Эльфи, раздень Аделечку. Он поспит пока, - шепнул я бросившемуся ко мне Личному Слуге, укладывая разомлевшего во сне омежку на расстеленные посреди столовой спальники, на которых мы, за неимением мебели, так и спали.
  Прикрыв оконные ставни и обеспечив в столовой полумрак, вышли из комнаты.
  Сиджи, Ют и Эльфи молча переглядываясь между собой и тягостно вздыхая - охать и высказываться вслух я запретил, осторожненько вытаскивали мелкие занозы попавшие мне в спину после ударов полосой шпона - на какие только жертвы не пойдёшь в воспитательных целях!
  Несмотря на то, что две комнаты были готовы к заселению, спали мы пока внизу, на полу гостиной все вповалку - как и привыкли за время путешествия. Да и то сказать, как-то так сложилось, что укладываясь рядом друг с другом и уже лёжа под тоненькими одеялами, вошло у нас в обычай рассказывать друг другу, кто чем занимался в течение дня и чего достиг, что хочет делать назавтра. Я давал свои руководящие указания и "ценные" советы. Спрашивал о впечатлениях дня, сам делился соображениями. Ненавязчиво шептались и хихикали друг над другом. Вот возьмись сейчас вспоминать, почему смеялись - вроде как, и не смешно кажется, а вот поди ж ты.
  Потом уже, сильно после, по прошествии времени, не раз слышал я от своих, что наши ночёвки на полу в столовой, рассказы, смех (а порой смеялись так, что болел живот) были для них самыми счастливыми минутами нашей жизни в Лирнессе.
  Ночью Эльфи, Сила знает почему не спавший, подсунулся губами под самое ухо и толкнул меня:
  - Оме, Аделька плачет...
  Прислушавшись к ночной темноте я и правда услышал едва слышные всхлипы и вздохи нашего ученика.
  Охо-хо-хо...
  Выбираюсь из-под тоненького одеяла, перебираюсь через замершего Эльфи - Веник, Сиджи и Ют спали с другой стороны от меня, выковыриваю молча сопротивляющегося и не желающего, чтобы его видели такого, Адельку из одеяла, как маленького укладываю себе на руки и, покачиваясь и похлопывая пальцами по спинке начинаю напевать бессмертную русскую песенку, изредка целуя волосы омежки где-то над ушком:
  Баю, баюшки, баю,
  Не ложися на краю...
  Ну, и дальше по тексту, до того места в конце, как папа пришёл и всех разогнал.
  Сердце Адельки рвётся на части, я это чувствую - за всю его коротенькую жизнь никто никогда так его не нянчил, не ласкал.
  Не быть ли перебору? Возьмёт вот и повредится в уме...
  Но и бросить сейчас ребёнка тринадцати лет в таком состоянии нельзя. Местная жизнь сурова - кому там надо знать, как себя чувствует подросток-омега, считающийся здесь совершеннолетним и пригодным к замужеству? Но я-то не местный... Да ещё и всё это сам спровоцировал... Надо искупать...
  Сиджи и Ют, разбуженные бурей эмоций, бушующей на расстоянии вытянутой руки от них, лежали в темноте вцепившись друг в друга, не подавая вида и прислушиваясь к происходящему.
  Рядом лежит уже взрослый Эльфи и тоже кусает губы. Мы с Аделькой просто запредельно фоним эмоциями и лежащий сбоку от меня Эльфи их чувствует - он же мой истинный.
  Во избежание всяких тёрок между ним и Аделькой хорошо бы их синхронизировать - крутится у меня в голове мысль, пока я укачиваю ребёнка (а кто же он ещё?).
  "Вы все спали и ничего не слышали! Поняли!" - приказал я телепатией и Эльфи, уже начавшему шмыгать носом и Сиджи с Ютом.
  - Мр-р... - прозвучало едва слышно в головах - дремавшая там Машка села, сложила хвост вокруг лап, затарахтела как трактор и пялится мне в спину, мол, правильно говоришь, правильно говоришь...
  * * *
  Дней за пять мы с Сиджи и Ютом закончили возню с деревом, телекинетическую подгонку, полировку деталей на втором этаже и вот теперь я решил взяться за изготовление протезов для детей.
  В один из выходных дней, когда Аделька был свободен от школы, мы раздели его догола ниже пояса (о чём было сказано выше) и, внимательно наблюдая с омежками за тем, как двигаются суставы и мышцы бёдер ходившего, приседавшего, наклонявшегося перед нами Адельки, на специально купленной и повешенной на стену подвала грифельной доске, я рисовал схему движения предполагаемых протезов.
  Затем, попросив Адельку, как был, раздетого, лечь на спину и, положив рядом с ним такого же раздетого Юта - на нём первом, по общему согласию, решили начать отработку изготовления протезов ног, мы с Сиджи внимательно разглядывали и прикидывали возможность крепления будущих деревянных ног.
  Дети в достаточной мере овладели телекинезом и свободно могли заставить двигаться с его помощью деревянные ноги. Проблема была в том, что головки бедренных суставов Маркард при экзартикуляции оставил на месте с тем, чтобы впоследствии там не образовывались провалы. И теперь получалось так, что деревянные суставы будут расположены ниже настоящих. Кроме того, надо придумать какие-то специальные трусики с открытой промежностью, которые будут одеваться на тело под эту конструкцию - чтобы кожу не натирало ремешками креплений и, не снимая протезов, было можно отправлять естественные надобности.
  - Смотри, Сиджи, - показывал я пальцем на наших живых пособиях, - сустав придётся делать здесь...
  - А почему, оме? Может быть на месте тех, которых нет?
  - Нет, Сиджичка, так не выйдет. Во первых, у вас хорошие круглые попки и если попытаться приткнуть протезы на место настоящих суставов, то вас придётся резать. Оме Лисбет справится, конечно, но вам будет больно, да и вообще... некрасиво. Надо не так, смотри, - пояснял я внимательно слушающим омежкам, - вот как мне это всё дело видится... Делаем площадку под сустав, а настоящий сустав у человека выглядит так...
  Быстрыми штрихами летавшего по воздуху под воздействием левитации мелка на доске была набросана картинка тазобедренного сустава.
  - ... у вас сейчас вот так.., - рядом возникла ещё одна картинка с безногой промежностью Сиджи и Юта.
  - И я думаю, что надо делать площадку под шары бедренных суставов вот здесь, - я потыкал пальцем в доску, - на теле это вот где, - осторожно дотрагиваюсь до лежащего и внимательно слушающего Юта, - ниже промежности. В пропорциях тела получится, что ноги будут слегка длинноваты, но ничего страшного... Шары суставов будут упираться в ответные чашки, на эти чашки - подушечки, чтобы тело не натирало, а вот уже подушечки должны ремешками крепиться к поясу. На пояс ремень и уже к нему...
  Можно и без трусиков обойтись - вес тела на протезы будет приходиться небольшой - дети себя всегда поддерживают левитацией. Протезы-то нужны только для человекообразности тел, а там, обтянем дерево кожей, штаны тут все омеги носят - видно ничего не будет, Сиджи ещё и рубашку с длинным рукавом наденет, перчатки ему на ручки... Свободу движения искусственных суставов подберём и будем учить ходить.
  Только вот ещё что, протезы не изготовить без навыков шитья. А это значит, что оме должен пойти и научиться шить. А ещё и вышивать. Гладью... Но это так, до кучи.
  Оме знает, где учиться. В том самом ателье, где ему парадный костюм построили. Искусников в нём нет, а значит... Значит, всё что знают и умеют тамошние омеги - моё.
  Два дня я ходил учиться шить. Ещё два дня ходил к златошвею. На обрезках ткани тренировал моторику - сведения о том как шить получил, но без моторики они ничто.
  Чему-то научился. На базаре был куплен набор швейных игл, ниток всех цветов и толщины, а в подвале появился портновский манекен - изготовил в минуту вдохновения. Зато теперь сошью себе то, что захочу и к чему привык ещё на Земле.
  У усмаря разжился кусками мягкой кожи и готовыми ремнями и пока Аделька в школе (а там у него наладилось после моего похода к учителю немецкого языка - кстати, очень симпатичный омежка оказался, не против продолжить знакомство, ну, он-то без сексуального подтекста, а я с ним, с сексуальным), а Эльфи присматривает за лезущим куда можно и нельзя Веником, мы втроём творим.
  Я потихоньку направляю Сиджи и Юта, ненавязчиво подсказываю (в голове у меня всё сложилось), тычем исколотыми иголками пальцами в доску с рисунками протеза, спорим иной раз. Детишки до того загорелись и жаждут выйти на улицу (до этого только дворик и сад), что даже и не надевают исподнего, так и летают по подвалу только в одних рубашках с голыми попками - подушечки для чашек суставов готовы и их надо постоянно примерять на голое тело. Да я и сам творю будучи только в одних трусах - вот-вот придётся изучать на самом себе степени свободы движения бедренных, коленных и голеностопных суставов.
  К вечеру первый, черновой вариант протезов для Юта был готов и мы с Сиджи, дрожащими от волнения руками (с руками - это я) натянули на тощенькое тельце Юта маечку - под ремень на талии обязательно нужна подкладка. Мягкие ремешки крест-накрест притягивают мягкие подушечки с чашками из бакаута под шары суставов. Вроде держится. Чашки разъёмные и сдёрнув с неё стопорное кольцо можно вытащить шар сустава для ремонта или замены. Ноги, пока без уширителей, в виде одних штоков, готовы. Бакаутовые суставы протезов - верхний, аналог тазобедренного - шаровый, а коленный и голеностопный шарнирные - двигаются только в одном направлении - вперёд и назад. Повороты ног вправо и влево реализованы за счёт вращения штоков, соединяющих суставы.
  Ют, без трусиков, с ремнём на талии и торчащими деревянными ногами, стоит, поддерживаемый нами с двух сторон.
  - Давай, Юточка, - шепчет ему Сиджи, висящий в воздухе рядом с ним, - стой сам...
  Стоять, едва опираясь на деревяшки, для владеющего телекинезом искусника не проблема. Проблема двигать ноги так, чтобы это было похоже на настоящие шаги живых ног.
  Оп-па! Ют пошёл! На ногах! Как настоящий!
  Конечно, требуется постоянный телекинетический контроль протезированных ног, а у Сиджи ещё и рук, но они дети, следовательно, смогут, будем на это надеяться, приспособиться к постоянной ментальной нагрузке. Как говорится - всё, что нас не убивает, делает сильнее. Ну, или русский аналог - нас ебут, а мы крепчаем.
  Конечно, протезы ещё придётся править и корректировать - выявятся недостатки. Но начало положено. Подушечек я нашил с запасом и для Сиджи тоже хватило, а прикрепить чашки для суставов и из имеющихся заготовок, а делали мы их помногу, собрать ещё комплект и для него - дело получаса, не больше. И вот уже Сиджи, тоже только в одной майке бодро выстукивает деревянными пятками по каменному полу подвала.
  Теперь руки для Сиджи. В ближайшие пару дней заниматься будем ими.
  А трусики с открытой промежностью всё-таки придётся сшить, только талия у них будет очень высокая - с тем расчётом, чтобы затягивать на ней ремешок для крепления подушечек - тогда никаких маек под рубашку одевать не надо будет.
  Приходивший к обеду из школы Аделька рассказывал нам с Эльфи о том, что они изучают, показывал в учебниках, Эльфи учил, решал примеры и читал заданное, а вечерами я гонял их обоих по пройденному материалу.
  После всего произошедшего и особенно ночных слёз, Аделька превратился в самого примерного ученика школы - тем более, что пройденный материал он изучал дважды, днём в школе, а вечером показывая и пересказывая нам с Эльфи. Собственно, учился-то не я, а Эльфи, но зная невеликие интеллектуальные способности моего Личного Слуги - ну, красивый он, красивый, и этим всё сказано, мне тоже приходится овладевать материалом, чтобы знать чего от него требовать.
  Однажды, когда протезы для обоих детишек совместными нашими с ними усилиями были доведены до ума - особенно много сил пришлось потратить на руки для Сиджи, что вообще-то неудивительно, мы все, а именно, я с Веником на руках, Эльфи, Сиджи, Ют решили встретить нашего Адельку из школы и посидеть всей толпой в каком-нибудь кафе у моря.
  Веника к тому времени одевали не по младенчески - в ползунки и распашонки, он у нас был уже взрослый мужчина - сам, помногу и с удовольствием ходил, просился в туалет - в чудесный фарфоровый горшок, а потому ему был пошит костюмчик с рубашкой и синим баронским жилетом пока, правда, без узора, у башмачника заказаны красные кожаные ботиночки на шнурках и сейчас он тянул меня за палец за собой, время от времени оглядывая меня серьёзным взглядом невообразимо синих глаз.
  Овладев премудростями шитья и вышивки, костюмы для Сиджи и Юта, тоже, как и у Веника с ярко-синими дворянскими жилетами, белыми рубашками с жабо и кружевами, белыми прямыми брючками, только без так меня раздражавших завязок у щиколоток, я пошил сам. Эльфи оделся в белый жилет, несколько штук которых я тоже ему сшил в порядке тренировки - получилось вроде как неплохо. А штаны себе Эльфи оставил по местной моде - завязанные бантиками у щиколоток. Сам я только в рубашке, без жабо и шейного платка - жарко же и в прямых свободных белых полотняных брюках из-под которых выглядывали только самые кончики пальцев ног, на ногах босоножки из ремешков - для туфель повсеместно носимых тут всеми, как по мне, тоже жарко, ведомый Веником за руку, возглавляю нашу группу гуляющих.
  Когда Эльфи увидел заказанные башмачнику по моим эскизам босоножки, то насел на меня с требованием педикюра. Вообще, от Ульки мне достались действительно изящные ручки и ножки и если с руками особых хлопот не было - ногти, впитавшие демоническую энергию ещё в замке и никак не желающие с ней расставаться были бритвенно-остры на кончиках, так что могли царапать каменные стены и имели чёрные, расходящиеся тремя лучиками полосы, то ноги... Я не видел там ничего особенного - ну ногти и ногти, чистые, подстриженные и ладно. Но Эльфи зудел и зудел. И вызудел, наконец. Я сдался на его уговоры и мне был сделан педикюр. Но лак только бесцветный!
  Босоножки башмачник изготовил и для Эльфи. А что? Каблука нет, а в его состоянии - это то, что нужно. Да и жарко.
  Так-то в Лирнессе встречалось изредка такое - люди носили босоножки, но основным трендом, по крайней мере для омег, всё равно оставались туфли.
  На всех своих двадцати ногтях Эльфи развернулся в полную силу. Чего-то там пилил, шлифовал, подрезал кутикулы, красил в несколько слоёв, дёргал меня по поводу узора на каждом пальце и добился результата. Так как волосы у Эльфи были чёрные, кожа немного смугловата, то наиболее выигрышно он смотрелся с насыщенно-красной помадой. Ногти были выкрашены в чуть более тёмный, чем губы оттенок красного с перламутровым отливом (где и взял-то?) цвет. Безымянные пальчики на каждой руке были дополнительно разрисованы тонким золотистым узором. И сейчас Эльфи откровенно красовался.
  Такая вот компания, состоящая из вызывающе красивых омег и двухгодовалого на вид ребёнка-альфы, неспешно прогуливалась вдоль набережной, неторопливо смещаясь в сторону школы.
  Я как раз подхватил Веника подмышки и поставил ножками на мраморные перила парапета, придерживая телекинезом. Веник смеялся, щурясь на солнце, лез обниматься и хватал меня за распущенные по спине волосы, как за моей спиной остановился портшез, который тащили сразу восемь носильщиков.
  - Оме, - ловко подскочил ко мне самодовольно щурящийся альфа, судя по одежде дворянин, в светло-бежевом расшитом золотым узором жилете и рубашке с жабо заколотым брошью с крупным прозрачным камнем, - позвольте выразить вам своё восхищение...
  - Маркиз Аранда к вашим услугам, господин... - я повернулся с Веником на руках, назвал свой титул, чтобы сразу расставить все точки над ё и сделал паузу ожидая услышать имя альфы.
  - О! Ваша Светлость... Для вас, - альфа изогнулся в изысканном поклоне, - меня зовут Адольф, Адольф...
  "Надеюсь, не Шикльгрубер?" - проскользнула у меня в голове мысль.
  -... фон Ульм, барон, - тонкие губы Адольфа не Шикльгрубера растянулись в улыбке, барон протягивал мне руку, предлагая мне дать ему свою для поцелуя.
  Рука моя дёрнулась из-под пышных манжет рубашки. Перебьётся...
  Когда барон разогнулся, отдав поклон и сальным взглядом пробежался по моему телу, как будто грязными руками облапал, мы с ним оказались одного роста.
  - "Какой противный" - высказал Улька своё мнение у меня в голове.
  Сиджи и Ют, оробев, прижались ко мне сзади, Веник, цеплявшийся за шею, резко показал барону затылок, уткнувшись носом мне за ухо.
  "Деревянный" - промелькнула ещё одна мысль. (ульм - это вяз)
  - Советник посольства его величества короля Тилории в вольном городе Лирнессе, Ваша Светлость... - представлялся барон дальше.
  Однако...
  Деревянный барон продолжал:
  - Когда мы с господином послом узнали, что в Лирнесс прибыли вы, Ваша Светлость, то так обрадовались и господин посол даже выразил мнение, что его Светлость, оме Ульрих, обязательно должен посетить посольство. А поскольку господин посол представляет сейчас власти королевства Тилории, то мы надеемся, что Ваша Светлость сочтёт для себя возможным принять приглашение господина посла барона Эммериха фон Краутхайма и прибыть, сегодня же к четырнадцати часам, вот по этому адресу, - Адольф протянул мне большую, отпечатанную на золотом картоне карточку.
  Приняв визитку, я воззрился на тонко улыбающегося барона...
  Фу-у... противный какой и мысли-то у него подстать, какие-то... поганые.
  Пялится на меня и Эльфи и на слюну исходит.
  - А собственно, чем обязан такому пристальному вниманию господина посла барона Эммериха фон Краутхайма, господин Адольф?
  Раздражение промелькнуло в эмоциях барона и, готовясь давать разъяснения что-то там вякнувшему опальному супругу королевского братца (барон не любил герцога), сука Адольф, не переставая улыбаться, представил как он хватает меня за горло, опускает на колени и развязывает шнурки на штанах...
  - Ваша Светлость возможно забыли, но вы подданый королевства Тилории, а господин посол здесь и сейчас представляет власти Тилории, - паскудно улыбаясь Адольф мысленно приспустил штаны и представил, что суёт своё хозяйство мне в рот - соси, маркиз, причмокивай!
  Ах, так! Ну, ладно!
  - Да-да, господин барон, я действительно запамятовал столь важное обстоятельство... Прошу меня извинить, - протягиваю барону пальчики из-под манжет, - все эти хлопоты с войной и переездом сюда несколько выбили меня из колеи...
  Да, я глупый омега, ты меня напугал, но, сука, дай только до тебя дотронуться...
  Самодовольно лыбясь, Адольф подцепил мои пальчики, поднёс к губам. Обслюнявит или нет? Обслюнявил, фу-у...
  На минуту барон застыл без движения с моими пальцами у своих губ.
  Ну, вот и всё. Всё я про этих сук знаю.
  Действительно, как и говорил глава Совета города, посольство Тилроии давно не имело контактов с королевством. Узнав обо мне, решили, что супруг брата короля, пусть и умершего, стоящее приобретение. Кроме того, раз оме сумел добраться до Лирнесса, то, возможно, у него есть деньги и информация о происходящем на территории Тилории. Кроме того, иметь зависящего от себя омегу в ранге вдового, а, следовательно, свободного и готового на все услуги маркиза, приятно. С ним обязательно захотят познакомиться местные власть предержащие и, с целью получения влияния, омегу, действующего по указке посла, можно подложить под кого-то из них. Собственно, ради этого барон Адольф и притащился за мной на набережную.
  Ну, что ж... Не я это начал, видит Великая Сила, не я.
  - Хорошо, господин барон, я навещу в ближайшее время господина посла, - вытягиваю пальцы из рук отмершего Адольфа и, вынув кружевной платок из кармана, демонстративно вытираю их.
  - О! Оме, Ваша Светлость, вы так нас обяжете своим визитом, - растянул в сладкой улыбке тонкие губы Адольф, а его холодные серые глаза пронзают меня насквозь, - Эти дети с вами, Ваша Светлость? Какие красивые... Очень жаль будет... - Адольф делает паузу, смотря на своё отражение в стёклах моих очков, - если с ними что-то случится... Очень жаль... Я оставляю вас, Ваша Светлость, знаете, дела... И не забудьте о встрече... Сегодня же...
  В общем, меня ждут на съёмной квартире, не в посольстве. Видимо, кто-то возжаждал тела маркиза и меня приглашают туда, где никому нет дела до происходящего.
  Тем лучше...
  К школе, где в это время должны были закончиться уроки, я подошёл не в лучшем настроении. Эльфи, присутствовавший при разговоре, всё слышал, Сиджи и Ют тоже многое поняли и все трое помрачнели, один только Веник, после ухода мерзкого Адольфа не сходивший с моих рук, порадовал.
  Потянувшись губками к моей щеке, ткнулся в неё носом, откачнулся полюбоваться на меня и выдал, чётко и громко:
  - Папа!..
  ...Ну, тут что можно сказать! Я даже не знаю... Никогда в такой ситуации не был. Но...
  Здорово, конечно, что существо, человечек, которому ты уделял столько времени (мягко говоря) сделал шаг вперёд...
  Сиджи и Ют выкрикнули одновременно:
  - Оме! Он заговорил! Венька!
  Эльфи от избытка чувств подобрался ко мне поближе и осторожненько, стараясь не повредить искусный макияж на лице, ткнулся мне лбом в плечо.
  Всхлипнул:
  - Оме...
  Не, оно, конечно, ребёнок начал говорить. Здорово! Но не до такой же степени... не до слёз же...
  - Эльфичка, ты что, мой золотой? - тоже стараясь не портить причёску своего омеги, чуть касаюсь его волос на затылке, провожу по плечику.
  - Ох, оме, - шмыгнул Эльфи носом и начал нашаривать в сумочке платок, - как представлю, что и у меня скоро тоже вот так...
  Ну, у тебя, положим, не совсем скоро - ребёнок Эльфи неискусник, но тоже рано или поздно заговорит.
  Я осторожно спустил Веника на мостовую и он, топая крепкими ножками, уверенно пошёл к Сиджи и Юту, смеявшимся от радости. Не дойдя до мальчишек, повернулся ко мне, вытянул ручку с оттопыренным в меня указательным пальчиком и снова высказался:
  - Папа!
  Оглянулся на обоих омежек - разделяют ли они его мнение и пошёл ко мне с вытянутыми ручками:
  - Папа! Ня!
  Присев на корточки перед идущим ко мне Веником, я тоже вытянул ему руки навстречу. Веник, видя, что его ждут, рванул со всех ног, я подхватил мягкое и уже увесистое тельце и высоко подкинул в голубое небо, в яркое жёлтое солнце, в тёплый бриз с моря...
  Веник сморщился и с восторгом засмеялся, взлетая вверх и, подхватываемый моими руками и немножко левитацией, снова летел к солнцу...
  Эльфи приткнулся мне в плечо сзади, Сиджи и Ют, осторожно переступая протезами уцепились за штаны справа и слева и все трое, колеблемые движениями моего тела, подкидывавшего Веника вверх, счастливо улыбались.
  Ф-фу-ух!
  Хорошего понемножку. Когда слишком хорошо, то тоже плохо. Веник налетался. Положительный рефлекс на разговоры у него появился, омежки мои тоже довольны. Теперь идём к Адельке. У него уроки вот-вот закончатся.
  К школе мы подошли вовремя. Сторож - старенький альфа в коричневом жилете и таких же штанах, вытащив огромные карманные (где такие карманы бывают?) часы, шевеля губами, отсчитывал последние секунды, а затем, взял бронзовый блестящий колокольчик на деревянной отполированной многими годами эксплуатации ручке и, высоко подняв руку, зазвонил...
  Спросив у первого выскочившего школяра, где находится кабинет немецкого языка и, подойдя к двери, я прислушался. Из-за двери донеслось мелодичным голоском:
  - А теперь, дети, запишите домашнее задание...
  Я повернулся к омегам, следовавшим за мной хвостиком (Веника я взял на руки):
  - Сейчас закончат...
  Шум в школе нарастал. Дети от семи и почти до пятнадцати лет наполняли коридоры, везде мелькали тёмно-синие и белые пятна школьной формы. Крик, шум, топот - кончился последний урок... Как в этом аду работать-то можно?
  По двери класса стукнуло изнутри, она, не выдержав напора, распахнулась и на меня вывалилась толпа учеников. Глядя поверх детских голов я выискивал сивенькую головку Адельки. Где он там?
  - Здравствуйте, оме, - мимо меня проходили дети и, наклонив головки, здоровались, омежки ещё и чуть приседали при этом.
  За моей спиной, расслабившись и видя свободу, тут же, как шарики ртути, разбегались кто куда.
  - Здравствуйте, оме, - поздоровались со мной хором стразу три девочки лет двенадцати. Очень миленькие, с одинаковыми лицами и чудесно распахнутыми голубыми глазами восторженно смотревшими на меня. Одна светленькая с почти серебристыми волосами, а две черноволосые - у одной волосы почти до плеч, а каре второй покороче.
  - Здравствуйте, дети, - ответил я и проводил взглядом удалившихся по коридору детей.
  Бля! Какие девочки! Нет тут девочек! Нету!
  Но какие всё-таки милые детишки. Кто они?
  - Эрих Штайнмайер, - послышался из класса голос учителя - молодого, судя по всему, омеги, - вы второй раз в этой декаде не приготовили урока...
  - Ну, господин Гризелд... - ныл Эрих (не тот ли с которым Аделька на уроке болтал?).
  - Эрих, посмотрите на Аделаида Венцлау, он старше вас, ему труднее, но успехи его похвальны. А вы?
  Ага, Аделька ещё в классе. Ну-ка? Кто там учиться не хочет? Да и Аделька где?
  Я заглянул в класс.
  Парты на двоих. Коричневые. Верх чёрный. С откидной наклонной доской и гнёздами под чернильницы и ручки. На последней парте в среднем ряду наш Аделька и мальчик-альфа со светлыми волосами и голубыми глазами года на два помладше нашего. Сидят. У чёрной грифельной доски невысокий стройный молодой черноволосый омега в белой рубашке и черном жилете, в длинных чёрных брюках до пола, короткие волосы на голове немного растрёпаны, но от этого он выглядит ещё очаровательнее.
  - Вы ко мне, оме Ульрих? - узнав меня, обернулся господин Гризелд, в ушках его качнулись длинные каплевидные серьги из белого металла с чёрными камушками в середине, серые выразительные глаза, обрамлённые чёрными как ночь ресницами, поднялись на меня.
  В прошлый раз разговор между нами прошёл как-то скомканно. Гризелд рассказывал мне как Аделька вливается в класс, об отсутствующих успехах омежки, я, сурово глядя на своего прислужника, супил брови и морщил лоб, кивал головой, соглашаясь с учителем. А сейчас...
  Отпустив никак не желающего учиться Эриха, Гризелд, захватив классный журнал и указку, вместе со мной и Аделькой вышел из класса в коридор. Мы стояли слишком близко, Гризелд, подняв на меня глаза - я был выше его, что-то мне рассказывал, а я...
  Запах молодого омеги достиг моего носа, свежесть, зелень, сладкий апельсин и роза. Его собственный запах и духи слились в моём носу в восхитительный аромат.
  Я не слушал Гризелда, только как заворожённый наблюдал за его свежими шевелящимися розовыми губками, кивал головой и с изумлением чувствовал шевеление в штанах. Член! Мой омежий член проснулся и сейчас упёрся в брюки, надувая их маленькой палаткой. Кивнув головой в очередной раз на фразу Гризелда о его планах на написание учениками сочинения по прочтении повести какого-то Ульбрехта Ципплингенского, я, заливаясь краской, не глядя, поддёрнул Адельку и поставил его перед собой, гладя омежку по голове.
  - Господин Гризелд, мне всегда нравилась преподавательская работа и если вы... Мне бы хотелось с вами встретиться... поговорить...
  Гризелд запнулся, смутился.
  Аделька, стоя между нами вертел головой, любопытствуя.
  - "Оме, запах" - пришло от Эльфи.
  О! Запах, мой запах. Давай помогай мне с Гризелдом.
  Я взял свободную ручку учителя, погладил пальчики, несильно сжал узкую ладошку:
  - Так когда, господин Гризелд, - проникновенно вырвалось из моих уст, - мы можем снова увидеться?
  Омега смущён, заинтересован, мой запах кружит ему голову.
  Гризелд покраснел, потянул ручку на себя:
  - М... может быть завтра, оме?
  - После уроков, - уточняю я, придерживая ладошку омеги, - вечером... Я зайду к вам, господин Гризелд.
  - О, что вы, оме, не стоит... Давайте лучше встретимся где-нибудь, - полыхают щёки Гризелда.
  - Хорошо, господин Гризелд, в конце Ноерштрассе, на набережной, есть кафе, буду ждать вас там завтра... В четырнадцать...
  Я отпустил ручку не знающего куда деваться от смущения Гризелда, по-прежнему стоя за Аделькой, церемонно раскланялся с ним и, поспешно сунув руку в карман и пытаясь утихомирить бунтующую плоть, сопровождаемый цепочкой омег, вышел на крыльцо школы.
  Пока я жал ручки Гризелда, школяры разбежались, школа опустела. Старик сторож, что-то ворча себе под нос, ширкал метлой по ступенькам крыльца.
  Мы спустились со ступенек и пошли в кафе-мороженое - были здесь и такие - жарко же, горы с чистейшим льдом и снегом - вот они, и мороженое пользуется бешеной популярностью, праздновать первый выход Сиджи и Юта, поступление в школу Эльфи и Адельки, а теперь ещё и первое слово Веника.
  Эльфи уцепился за мою руку, принюхиваясь ко мне, втянул воздух.
  - Эльфичка, всё, что ты мне хочешь сказать по поводу учителя, я слушать не буду, - успел я перебить омегу.
  - Но, оме... а как же оме Лисбет? Он ведь вам так нравился?
  - Он и сейчас мне нравится. Оме Лисбет... - я улыбнулся, вспоминая волшебные ореховые глаза маленького целителя.
  - Тогда зачем вам этот?.. - негодовал Эльфи шёпотом, мы шли за кучкой омежек, Сиджи и Ют вели за ручки Веника, а Аделька что-то увлечённо им рассказывал, размахивая руками и изредка кося глазом на нас с Эльфи.
  - Ну, как бы тебе объяснить, Эльфичка... Понимаешь, оме Лисбет, он... идеальный... Его можно любить. И все вокруг так и делают. И я тоже. Да и ты сам... Вспомни... Его можно любить как что-то прекрасное. Настолько высокое, что лапать его грязными руками просто недопустимо. Вспомни, каждое движение оме Лисбета, взгляд, звук его голоса, это что-то такое невыразимое. С ним просто хочется быть рядом, не прикасаясь, не трогая его. Ну... - разъяснял я тоже шёпотом своё отношение к Лисбету, - да ты сам вспомни... Вот представь, ты к нему подходишь и просто стоишь и смотришь на него... а он на тебя...
  Эльфи замедлил шаг.
  - ... и вам - тебе и ему больше ничего не надо... Ты смотришь и не можешь насмотреться... Дышишь рядом, одним с ним воздухом и не надышишься... Вдыхаешь его запах, а он вдыхает твой...
  - Да-а... оме... правы вы, - выдохнул едва слышно Эльфи, - тогда тем более... Зачем?
  - А я объясню. Может быть несколько заумно, но я объясню так, как это вижу. Вот рыцари, знаешь ведь? Читал?
  Эльфи кивнул - здесь все повёрнуты на рыцарских романах и нет человека не читавшего или не слышавшего про рыцарей. Да и такая ступень в феодальной иерархии как рыцари не даёт их забыть. Правда, рыцари из романов и реальные рыцари - это две больших разницы, но кого и когда это останавливало?
  -... так вот. У рыцаря есть оме сердца. Это такой оме, которого он любит, которому поклоняется, но не спит с ним... и... Вот оме Лисбет... Он есть. Но дотронуться до него - разрушить то... вот это... такое всё... просто нельзя. Он, Лисбет, внутри меня и разрушить очарование оме Лисбета означает разрушить и себя в том числе... И очарование сразу пропадёт. И ты сам себя будешь казнить за это разрушение. Он оме сердца... Мой оме сердца... А Гризелд... Мне просто хочется его поцеловать... эти его губки розовые... Наверное, если продолжить ту же аналогию, он для меня оме тела... и, потом, сам видишь, - я отпустил руку удерживавшую в кармане член и в моей промежности снова встопорщилась палатка ткани.
  - О! - Эльфи очаровательно округлил губки, изумлённо разглядывая феномен, - А может быть я мог бы вам помочь, оме? Я и целоваться умею, и ещё другое тоже... - щёчки омеги заалели, - и разрушения очарования не боюсь... А? Оме?
  - Тебе, Слуга мой Личный, сейчас не о сексе надо думать, а о ребёнке. Разрушитель ты наш, - хмыкнул я, повернулся, чмокнул омегу в висок и задрал голову вверх, в небо.
  Высказавшись о Лисбете ничего нового я для Эльфи не открыл. Да, я так чувствую. Вот только... Именно такие чувства, какие вызвал во мне Лисбет, я вызываю у Эльфи - он мой истинный и по другому быть не может. А я его не люблю, ну, в сексуальном смысле., нет, не так... Эльфи очень симпатичен, красив даже (да и без даже тоже), им можно любоваться, но я не могу его трахать - а именно этого он и хочет от меня, не потому, что не смогу - очень даже смогу, а потому, что боюсь себя... Вернее демона в себе. Как с Дитричем - раз! И тварь вырвалась на свободу.
  Эльфи готов жертвовать собой, готов жертвовать и ребёнком, но...
  Я не готов принять эту жертву.
  Эльфи, с которым так много мы пережили вместе - это мой ребёнок, один из...
  Как-то так, наверное...
  Эльфи улыбаясь, так и шёл в ногу со мной, удерживаясь за мою руку. Вошли в неширокую тенистую улицу, ведущую вверх от моря. Деревья, высаженные вдоль самых домов, так переплетались ветвями, что густая тень, изредка пробиваемая яростными лучами Эллы, погрузила нас в благословенную прохладу.
  Раскрашенная в разные цвета калитка (в глаза мне бросился значок Службы очистки - уже хорошо), приветливо скрипнув, пропустила нас в тенистый дворик, заставленный столиками, укрытыми белыми скатертями, свисавшими почти до земли. Начиналась сиеста и в кафе был занят только один столик. Там сидел миловидный оме, с длинными тёмно-русыми волосами с ребёнком мальчиком-альфой лет трёх на коленях.
  Оме благожелательно улыбнулся мне, кивнул головой и, что-то рассказывая малышу, продолжил его кормить с ложечки каким-то пирожным в песочной корзиночке, и сам, манерно оттопырив мизинец, отпивал из чашки чай.
  Подскочившие к нам официанты, один омега, а второй альфа, оба молоденькие мальчики, быстро сдвинули припасённые на такой случай квадратные столики, застелили белыми скатертями с такой же белой вышивкой, поставили стульчики с высокими спинками и мы расселись - во главе стола я с Веником на руках, справа от меня Сиджи и Ют, слева Эльфи и Аделька.
  Принесли креманки с мороженым, вазочку шоколадных эклеров, чайнички с ароматным травяным чаем.
  - Так, - начал я, - послушайте все, что вам скажет ваш оме.
  На меня воззрились четыре пары разноцветных глаз - Веник был занят вознёй с завязками рубашки на моей груди и на меня не смотрел.
  - Сегодня произошло несколько важных событий. Наши Сиджи и Ют (возможно ли упомянуть их по раздельности?) пошли. У них появились ноги!
  Сиджи и Ют покраснели, уткнулись носами в стол.
  - А теперь - ещё одно! Эльфи и Аделька стали учениками! - лучше поздно, чем никогда решил я, да и не так уж много времени прошло с поступления в школу - всего-то четыре дня.
  Эльфи и Аделька тоже потупились.
  - И последнее на сегодня. Веник! Скажи! - начал я тормошить мелкого.
  - Папа! - высказался он, оторвавшись от завязок и улыбаясь во весь рот.
  - А потому - пир! - подытожил я сказанное.
  Подозвав официанта-альфу, я выбрал в меню торт и пока мы, остывая после хождения по жаре, наслаждались сливочным мороженым (тут ещё не научились бодяжить продукты химозой и ванильное мороженое было желтоватым от натуральных сливок), нам подали трёхъярусный бисквитный торт с коньячной пропиткой.
  Дети, дорвавшись до сладкого - Эльфи смело тоже туда можно отнести, загалдели, рассказывая друг другу о своих впечатлениях о событиях сегодняшнего дня. Эльфи отвечал омегам и искоса, чуть шевеля длиннющим ресницами, бросал на меня задумчивые взгляды, а я, расслабившись с Веником на руках, осторожно, из самой маленькой ложечки какая нашлась в кафе, дал ему попробовать мороженого, а кусочек торта мы разделили с ним на двоих.
  Аделька увлечённо рассказывал Сиджи и Юту о сегодняшнем плавании на школьном пляже. Он, как один из самых старших детей в классе уже научился плавать и без труда укладывался в нормативы, рассчитанные на девятилеток. Эльфи, слушая рассказ о школе, удивлялся, втайне радуясь, что он избавлен от подобного.
  Оме, сидевший за столиком недалеко от нас, рассчитался и, подхватив ребёнка на руки, уже выходя, остановился около меня:
  - Оме, так приятно видеть такую семью. Вы все такие... дружные, - улыбнулся омега.
  - Благодарю вас, оме, - учтиво откликнулся я, - какой у вас очаровательный малыш, - родителям всегда приятно, когда на их детей обращают внимание, - сколько ему?
  - Нам три, да Йенс? А вашему? Ой, извините, оме. Я так невежлив. Позвольте представиться, - засмущался омега, - барон Фелис фон Танненберг, а это барон Йенс фон Танненберг, мой сын.
  - Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, - я поднялся из-за стола и церемонно раскланялся с симпатичным оме, скрывать своё имя смысла нет, рано или поздно пересечёмся на приёмах для дворян, - а это, - я показал на Эльфи, - мой Личный Слуга Эльфиус Иберг и мои подопечные, господа Сиджи Аранд и Ют Аранд, барон Винрих фон Юалд и Аделаид Венцлау, - показывая рукой на каждого из омег, они привставали и кланялись оме Фелису (ну, и что, что Аделька не подопечный, а прислужник - для меня все равны - мои по крайней мере).
  - Очень приятно, оме Ульрих, - с улыбкой откликнулся омега, поправляя сидевшего на руках ребёнка.
  - Ой, оме, вы знаете с ребёнком так устаёшь, а Йенс такой беспокойный, - оме Фелис выпустил Йенса из рук и тот сразу же, подскочил к сидевшему на стуле Венику, которого я посадил на своё место, встав для знакомства с оме.
  - Пливет, - Йенс протянул ручку к Венику, здороваясь, - я Есь, а ты?
  Веник молча хлопал ложечкой, с которой его кормили тортом, по столу. Вот остановился, поднял на меня взгляд невообразимо синих огромных глаз.
  - Мы пока не говорим, - шепнул я Фелису, - нам шесть месяцев... будет... Сегодня вот, первое слово празднуем...
  - О! - округлил голубые искусно подведённые глаза омега, - шесть месяцев? Не может быть! Ой, да что это я! Извините, оме.
  Йенс, между тем, увидев почти равного себе по размеру мальчика, занял его разговорами, старательно рассказывая ему о тяготах своей жизни - и кушать-то заставляют, а каша, она такая невкусная, и днём спать укладывают, и папа сказки не читает, и с отцом он хочет на охоту поехать, а тот не берёт и вообще...
  Веник, молча слушал и не отводя взгляда от малыша, тяжело вздыхал - ну да, ещё как тяжело, согласен я... И у меня то же...
  - Йенс, пойдём, нам пора, - оме Фелис подхватил сына за ручку, - до свидания, оме Ульрих, до свидания, господа...
  И омега, подсвеченный сзади солнцем пошёл к калитке, яркие лучи Эллы, просвечивали сквозь волосы и, казалось, что голова Фелиса окружена светящейся мягким светом короной.
  За калиткой оме подхватил Йенса на руки и пошёл куда-то вверх по улице...
  Ну, что ж, чай выпит, мороженое и пирожные съедены. Остатки торта упакованы с собой. Пойдём и мы. Нам ещё вечером уроки делать.
  А потом мне надо навестить одну квартирку...
  Берегитесь, господа посольские, я и за меньшее убивал особо жестоким способом...
  
  
  
  Глава LXXI
  
  Портшез мерно покачивался под шагами носильщиков. В такт их шагам двигались на члене Юргена губы Вивиана.
  Всё-таки он профессионал и за время разгульной жизни в клубе Леандера омега научился доставлять партнёрам удовольствие, и не только клиенту или любовнику, но и сам тоже приспособился так обходить внутренние омежьи стопоры (у него не было истинного), что отвращения не испытывал, а частенько кайфовал от того, что творил в постели. Партнёры это чувствовали и омега всегда пользовался популярностью - приятно ведь вступать в половую связь именно с тем, кто это любит и умеет, а не просто отрабатывает оплаченное время.
  И сейчас Юрген в полной мере почувствовал, какой бриллиант в мастерстве секса ему достался - Вивиан самозабвенно вылизывал и заглатывал немаленькое альфовское орудие на полную длину и осторожно сжимал его своей саднившей гортанью, там, в глубине, где-то совсем рядом с голосовыми связками.
  Как владелец одного из лучших публичных домов в Лирнессе, обладающих самой требовательной клиентурой, Юрген понимал, что заставить силой работать с полной самоотдачей или ещё под каким принуждением ни омег, ни альф, трудившихся у него, невозможно. Как это ни странно, люди должны любить свою работу, она им должна нравиться. Задача его, как начальника - подобрать такие кадры и холить и лелеять их, не отпуская, впрочем, вожжей управления, ибо превращения борделя в бардак происходить не должно.
  Вивиан был одной из таких вновь найденных жемчужинок.
  Что-то внутри, какая-то потребность толкала омегу на поиски сексуальных партнёров. Когда-то, в далёком детстве, когда ему было десять лет, Вивиана, проживавшего тогда в Коричневом крейсе только с папой (отец его был моряком и однажды его корабль не вернулся из моря), втроём изнасиловали пьяные матросы, каким-то образом сумевшие выбраться с территории порта. Их, конечно, нашли. Все трое отправились на каторгу - рубить лес во влажных экваториальных лесах, там они и сгинули через пару лет от непосильной работы, тяжёлого климата и жутких инфекций. Но, маленький омежка, только-только начавший взрослеть, получил травмы, а высокая омежья эмоциональность и впечатлительность сыграла свою роль - Вивиан подрос, тело созрело и выплеснуло в подсознание неуёмные эротические фантазии и, как следствие, сексуальную неудовлетворённость, толкавшую его на постоянный поиск половых партнёров. Рано овдовевший папа умер и не смог уберечь Вивиана от скатывания по наклонной. Школу он бросил, все попытки усыновления отвергал, попросту сбегая от опекунов. Выжил каким-то чудом и начал своё восхождение на поприще интимных услуг.
  Малолетний омежка, очаровательный в своей юности, пользовался спросом на улице и всегда мог заработать на кусок хлеба с маслом. А бурная ночная жизнь Лирнесса способствовала развитию его способностей. Постоянно мотаясь из крейса в крейс и нигде подолгу не задерживаясь, он смог избежать внимания властей. Откровенного криминала сторонился, через пару лет скитаний и опасного занятия проституцией в подворотнях, симпатичного омежку приметил Леандер, взял в клуб, кое-чему научил - в частности, у Вивиана получалось неплохо танцевать горячие танцы со сцены - то, что мы бы назвали стриптизом, и начал оказывать ему покровительство. У Леандера Вивиан начал хорошо зарабатывать, там же узнал, что такое синяя пыль... Но... Всегда есть какое-то но... Характер Вивиана - острый, неуёмный, гордый - он многое портил в жизни своего хозяина.
  Последствием физических травм от изнасилования стал гормональный сбой, лишивший Вивиана возможности иметь своего истинного. Но... Та же самая эмоциональность вызывала в нём жажду любви, и не только плотской. Где-то глубоко, не осознаваемое им до конца, сидело в нём чувство неполноценности, ущербности и он исступлённо искал того, кто его сможет полюбить, принять всего, целиком и сразу, таким какой он есть. Это же чувство ущербности заставляло чувствовать себя виноватым, плохим и, как следствие, принимать от тех, кого он возводил на пьедестал поклонения, унижения и боль - как же, я плохой и заслуживаю только такого отношения. Властный характер Леандера только усиливал в Вивиане эту черту.
  Осознавая, что в его жизни что-то не так, Вивиан пытался искать себя в том, к чему лежало его сердце, заполнить ту пустоту, что возникала в душе всякий раз после того, как он переспит с кем-нибудь, отойдёт от бурного оргазма и тело, ненасытное тело, снова начнёт толкать его на поиски новых партнёров.
  Омега помногу и с удовольствием, приносившим ему истинное наслаждение, занимался изготовлением духов. Для себя. Составление, смешивание ароматов, когда подбираешь, иногда наощупь, верхние ноты, базовые, колдуешь над шлейфом. Выбираешь соотношение между ингредиентами и, составив смесь, отправляешь её дозревать, порой на 3-6 месяцев.
  Получив деньги от клиентов, Вивиан спускал их на целителей - тело, основное своё орудие производства, требовалось поддерживать в надлежащем состоянии, хорошую одежду - очень вызывающую для Лирнесса, видевшего всякое, и высококачественные парфюмерные масла.
  Торговый город Лирнесс предоставлял, в том числе и в этом, очень широкие возможности: мускус, амбра, масла пачули, гардении, розы, жасмина, туберозы, опопанакса, ладана, персика, мускатного ореха, гвоздики и корицы, апельсина, сандала, нероли и иланг-иланга, были к его услугам. На квартире, где он жил, целая крохотная комнатка была выделена под парфюмерную мастерскую - пузырьки и флакончики тёмного стекла, пипетки - каждая под своё масло отдельно, коробочки под основу для сухих духов, спиртовки для разведения ингредиентов на водяной бане, мерные стаканчики и мензурки и всюду приклеенные на стены, стол и флаконы разноцветные записочки с заметками и наблюдениями, разлохмаченный блокнот и обгрызенный в минуты размышлений, карандаш.
  Частенько, повышенное либидо толкало Вивиана на весьма опасные "подвиги", он умудрялся находить на свои нижние очаровательные девяносто столько разных приключений, что иной раз Леандер, вытаскивающий своего лучшего танцовщика из разных передряг и утрясающий разногласия со Стражей Лирнесса, прямо говорил, что в следующий раз продаст его на Вольные острова, пиратам, в тамошние вольные порты.
  И однажды Леандеру надоело...
  Он окончательно избавился от него, Вивиана, выбросил его из своей жизни. Но Вивиан не выкинул Леандера из сердца, надеялся на что-то, а Юрген...
  Просто он ему должен. Вот отработает и уйдёт. Отдаст эти проклятые четыре талера. Вернётся в клуб и всё будет как раньше - он и Леандер. Просто надо показать как он умеет, а он умеет... О да-а! реально умеет, как никто...
  Проглотив всё, вылизав роскошный член Юргена, Вивиан откинулся на сиденье напротив нового хозяина и, забившись в угол, зыркал своими глазищами на альфу, тыльной стороной ладони утирая опухшие губы и пробуя ссадину языком. На вкус Юрген был неплох, почти как Леандер, вон даже попка промокла - Вивиан повёл носом, чуя свой запах. Юрген тоже это почувствовал, тонко улыбнулся - новый работник возбудился от своего хозяина. Знал бы он, что для Вивиана это не проблема, совсем не проблема. Проблема в другом - хоть немного отдохнуть от неотпускающего возбуждения.
  - Поживёшь пока у меня, - Юрген протянул руку к лицу Вивиана, взял его за подбородок. Отпустил. Провёл пальцем по щеке. Вивиан молча недовольно мотнул головой, сбрасывая руку альфы - ещё чего! У него свой дом есть!
  Не все ночные бабочки Юргена жили в своих квартирах, у него в заведении были комнаты для проживания и одна из них ожидала Вивиана - альфа не хотел упускать из виду нового работника и должника.
  - Красный Руди присмотрит за тобой... Ты уж его не расстраивай... Пожалуйста, - усмехнулся Юрген, поправляя подол платья и пристально разглядывая омегу, сидевшего напротив.
  Вивиан отвернулся от него, пальчиками отвёл штору на окне портшеза в сторону и смотрел на медленно проплывавшую улицу.
  Весёлый дом Юргена находился в Жёлтом крейсе, у самого берега моря, так, что на огороженную высоким каменным забором (требования властей к размещению публичных домов) обширную территорию, которую Юрген скупал постепенно, вытесняя, таким образом, соседей, можно было попасть не только через ворота, но и по воде.
  - Я тебя ненадолго задержу..., - внутренне усмехаясь, продолжал Юрген, птичка попалась и теперь его задача - выдоить её досуха, использовать полностью.
  Не так уж много Вивиану и осталось. Сколько ему сейчас? Двадцать пять, тридцать? С такой жизнью к тридцати пяти (если доживёт, конечно) он выйдет в тираж и никому не будет нужен. А пока...
  - Отработаешь и лети голубем на все четыре стороны...
  - Я отработаю, - буркнул Вивиан, снова откидываясь на сиденье, - за месяц отработаю.
  - Я буду только рад, сладкий, - Юрген снова протянул руку к лицу Вивиана (ага, ага, как же - три года, минимум!).
  На этот раз омега не стал сбрасывать руку Юргена, а просто прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
  Портшез занесли в ворота и те захлопнулись, отрезая от городского шума дневную тишину тенистого двора публичного дома. Юрген любил своё заведение и много внимания уделял его развитию. Помогал ему в этом управляющий - Красный Руди, как его звали за глаза.
  Руди был бывшим искусником, альфой-стихийником, одним из тех несчастных, кого Великая Сила лишила своего благорасположения из-за повышенной эмоциональности. С тех пор у Руди остались высокий рост и глаза насыщенного красного цвета, а ещё у него от рождения были тёмно-рыжие, почти красные волосы и чистая молочно-белая, боящаяся солнца кожа. Вот за сочетание цвета волос и глаз его и звали Красным Руди.
  Управляющий был по своим сексуальным пристрастиям бисексуалом - ему нравились и альфы и омеги и, подстать постоянно эпатирующему публику хозяину, он тоже развлекался похожим способом - таскал придуманное им самим платье - с коротким рукавом шёлковое чёрное атласное, едва до колен, с белым передничком с нагрудником, обшитым по краю кружевом, с пышным белым подъюбником из кисеи и газа, утягивавшее шнурованным корсетом талию альфы в рюмку, плотные чёрные чулки и туфли на невысоком каблучке с большими белыми меховыми помпонами. На голове Руди носил белую со сборками повязку. Уши его, соски, пупок, мошонка и даже член были истыканы пирсингом - альфа питал нездоровое пристрастие к металлу в своём организме. А ещё хука... в виде кальяна, сигарет ли - Руди любил её беззаветной любовью и его комнаты в заведении пропахли ей насквозь. Нижнего белья он, как и Юрген, не носил.
  Двор весёлого дома и окружающая территория усилиями Руди были превращены в изысканный сад - среди работников постели нашлись любители цветов и других декоративных растений, да и сам Руди питал к ним слабость. А потому, с гильдией садоводов в своё время был заключён договор и, периодически приглашаемые подмастерья, по эскизам самого Руди и пары особо активных жрецов любви, например, Делмар - ангельски красивый субтильный невысокий альфа, с длинными до пояса светлорусыми волосами, работавший под юного мальчика, хотя на самом деле ему было двадцать восемь лет и Карлейг - омега-нижний, работавший с паре с омегой-доминантом Маленом - БДСМ-пара, любили сад и под их чутким руководством он превратился во что-то невообразимое. О саде Юргена в Лирнессе ходили легенды. В самом саду были и беседки и фонтаны, цветные дорожки уходили в таинственную глубину зарослей одуряюще цветущих алыми, розовыми, белыми, голубыми цветами многолетних лиан, кустов, деревьев и однолетников, высаженных целыми купами на клумбах разбитых на пересечениях дорожек. Ночами сад освещался таинственным светом матовых артефактных шаров, дающих неяркий мягкий свет и не привлекающих ночных насекомых - важное свойство для светильников, особенно в доме наслаждений, поскольку, порой, встречи с клиентами происходили и в саду, хотя, подобное строго запрещалось властями. Но..., как известно строгость законов, сильно смягчается необязательностью их исполнения (слышал бы это глава Совета города!).
  - Руди, я привёз нам нового мальчика, - сверкнув промежностью, тут же притянувшей взгляд управляющего, Юрген вылез из портшеза, подал выходящему Вивиану руку и вывел его за собой, - вот он. Нас зовут Вивиан и мы любим секс..., - кокетничая с омегой, Юрген провёл пальцем по его губе, - позаботься о нём... Ах, да, Руди, - взгляд серых глаз Юргена сосредоточился на Руди и сердце красного альфы дрогнуло, - он у нас поживёт...
  Оставив Вивиана с Руди на крыльце, хозяин прошёл в дом, к себе.
  Красный Руди, возвышаясь над Вивианом на полторы головы, походкой от бедра подошёл вплотную к омеге, ноздри его аристократически очерченного носа дрогнули - альфа уловил запах соития и возбуждения шедший от Вивиана. Пальцем с наманикюренным коротким ногтем, покрытым бесцветным лаком, он провел по груди омеги, задел мгновенно затвердевший сосок. Пристально разглядывая лицо смотревшего на него снизу вверх Вивиана, спросил:
  - Трахался с ним или отсасывал?
  - Второе..., - недовольно выдохнул омега, дёрнув плечом и убирая, таким образом, мучительно нывший сосок от пальцев Руди.
  - Учти. Он - мой, - произнёс Руди.
  Это была их давняя с Юргеном игра.
  Юрген, как стопроцентный альфа, не замечал поползновений Руди в свою сторону. Но, в то же время, зная, что управляющий к нему неравнодушен, весьма провокационно вёл себя с ним - то оголённая нога (хотя, трудно назвать случаи, когда ноги Юргена были прикрыты одеждой), то ненароком мелькнувший в промежности член, то прикосновения бедром или рукой, то якобы возникшая необходимость срочно посоветоваться по поводу нового платья и примерка его в присутствии Руди прямо на обнажённое идеально сложенное, мускулистое, без единой капли жира, тело...
  Вивиан безразлично пожал плечиком - дескать, не больно-то и надо...
  - Омег он всех через себя пропускает, - с какой-то затаённой печалью сказал Руди, тяжело выдохнул, - ну, а я вообще всех. Пойдём, милый, - положив мускулистую тяжёлую руку на плечо Вивиана, он повёл его в дом. Согнул руку сильнее, растопырил пальцы, сильной ладонью упёрся в щёку омеги, насильно поворачивая его лицо к себе. Наклонившись, длинно лизнул попытавшегося отшатнуться Вивиана. Они зашли в просторный коридор и Красный Руди продолжил рассказывать так и ведя омегу с прижатой к себе головой:
  - Порядки у нас вот какие. Подъём с девяти до одиннадцати - это для тех, кто тут живёт. Завтрак, потом целитель смотрит всех, в том числе и приходящих. Работа начинается с четырнадцати... Вот у нас зал для встреч, - они вошли в просторный, отделанный деревом, кожей и полированным металлом сейчас пустой зал с низкими столиками, отделёнными друг от друга высокими перегородками из дерева, на высоте груди переходившими в тканевые занавеси, впрочем, не очень плотные - столики для приватных танцев. Левее от входа, пустая сцена - сердце Вивиана дрогнуло. С противоположной стороны блеснула стеклом и разноцветными этикетками бутылок барная стойка с высокими стульями, там же несколько длинных диванов с разложенными цветными каталогами жертв общественного темперамента - места для работников сферы сексуальных услуг, занимавших диваны в ожидании клиентов или выбиравшие таковых. В заведении Юргена путаны обоих полов имели право отказаться от обслуживания непонравившегося клиента - это поднимало самооценку самих ночных бабочек и создавало конкуренцию между клиентами, что, в свою очередь, выливалось в более высокую стоимость услуг. Кроме того, полуночные лорды и леди часто имели возможность завести постоянных клиентов, ходивших только к ним, а также раздавать понравившимся посетителям специальные жетоны - в весёлом доме имелась особая высшая категория представителей древнейшей профессии, которая сама решала, как и с кем спать. Попасть к ним просто так никакой возможности не было.
  Вивиан, как новичок, в эту привилегированную категорию не попадал.
  - Ты, мой милый, за смену обязан раскрутить клиента на выпивку. Если будешь танцевать, то и на приватный танец тоже - он стоит дороже. Деньги клиент за тебя, за выпивку, за танцы платит в кассу, но если дарит подарок какой, то он твой. Раскручивать на подарки нельзя. Если жалоба какая поступит - не взыщи, накажем, но по справедливости. Моешься два раза в сутки - это минимум, за нечищеные зубы, за запах изо рта, за выход на работу в пьяном или обкуренном виде, за ненакрашенный вид, отсутствие причёски, маникюра, педикюра, рваную одежду, - штраф.
  Руди привлёк Вивиана к себе, чмокнул его в макушку:
  - И да, мой сладкий, сначала ты со мной... Мы с тобой твоё амплуа определим.
  Вивиан вскинул длинные ресницы на Руди, смотревшего на него сверху вниз и морщившего нос в улыбке, открывая безупречно белые ровные зубы.
  - Что? Я тебе не нравлюсь?
  Запах молодого здорового тела альфы, реагировавшего на близость нахождения рядом половозрелого омеги, давно уже сидел в носу Вивиана, смешался в нём с запахом Юргена, а попка так и не просохла после отсоса в портшезе.
  Красный Руди прошёл в один из приватных кабинетиков, сел, раскинув подол платья в стороны, развалился напротив входа на полукруглом низком диване. Вивиан остался стоять у самого входа.
  - Ну, сладкий? Давай разденься, - услышал омега.
  Вивиан протянул руки к крючкам на ошейнике блузки.
  - Э-э, нет. Давай так разденься, что бы я тебя захотел, - Руди приподнял и разложил подол платья повыше и стал виден спокойно висящий здоровенный член, блеснувший на свету пирсингом в головке и мошонке.
  Ну, что ж. Вы этого хотите?
  Погибшее, но милое создание - Вивиан, закинув руки за голову, с едва слышным тихим стоном прогнулся, повёл талией и попкой вправо-влево. Руки скользнули за затылок, взъерошили волосы и едва уловимым движением расстегнули крючки на шейной манжете блузки, снова влетели вверх, а блузка живописно опала вниз, к поясу, обнажив стройное худощавое тело омеги с отвердевшими сосками, торчавшими вперёд. Извиваясь телом, он протянул руки под обвисшую блузку и незаметно расстегнул пуговку тесных шорт, а затем левая рука вернулась вверх, прикрыла рот, пальчики омеги раздвинулись и розовый язычок просунулся между них, пошевелился, дразня внимательно наблюдавшего за Вивианом красноволосого альфу, между тем как, правая трудилась, расстёгивая тугие пуговки ширинки.
  После того как, шорты были расстёгнуты, Вивиан, медленно, поводя плечами и высоко понимая ноги, обошёл невысокий круглый стол, шагнул к Руди, наклонился к нему, потянулся было губами ко рту, усмехнулся и развернувшись к нему выпяченной попкой, завертелся на расстоянии вытянутой руки, но так, что бы было не достать, потихонечку спуская шорты ниже и ниже.
  Вот снова бросил стягивать шорты, опять закинул тонкие руки за голову и, не поворачиваясь, начал перебирать ухоженными пальцами короткие светлые волосы на затылке, отвлекая внимание от попки. На Вивиане было надеты высокие ботфорты и при всём желании он не смог бы стянуть с себя шорты, не сняв сапогов, а потому, проведя вдоль тела, извивавшегося под звучавшую только в голове омеги музыку, руками вниз к висевшей блузке, он подцепил её и в повороте тела стянул её с себя, швырнул в альфу, преодолел оставшееся невеликое расстояние и сел на него сверху, широко разведя ноги в стороны. Неотрывно глядя своими голубыми с сумасшедшинкой глазами в красные глаза Руди, Вивиан улыбнулся, стараясь не морщиться от боли в разбитой губе, провёл язычком по ней и, приникнув к уху Руди проколотому сразу в нескольких местах, шепнул в качающуюся платиновую цепочку и вереницу ажурных колечек, живописно протыкавших кромку розового уха:
  - Ну, как? Гожусь?
  Руди, гладя нежную кожу, провёл рукой по спинке Вивиана вниз, к ягодицам зажатым в тесных шортах, просунул пару пальцев в мокрую попку - Вивиан вздрогнул и выдохнул в предвкушении прямо в ухо альфы.
  - Член стоит? - услышал омега.
  Вивиан отрешённо, ожидая продолжения действий альфы, молча помотал головой.
  Руди вытащил руку с мокрыми пальцами из шорт Вивиана, облизнул один из них - средний, а указательный сунул в рот омеги, заставляя слизать свои соки.
  - А ты вкусный... Будешь есть кайю - станешь по настоящему сладким...
  Вивиан с пальцем альфы во рту согласно прикрыл смотревшие на Руди глаза. Он будет есть кайю, и не только... Сила Великая! Какой альфа!
  Вивиан тёк. Шортики из глянцевой кожи намокли изнутри, смазка текла по внутренней стороне широко разведённых бёдер сидевшего на Руди омеги, наполняя воздух в привате запахом апельсина, жасмина и туберозы - смеси выделений омеги и его духов. Член альфы, до того не реагировавший на движения Вивиана, дрогнул, наполняясь кровью, дёрнулся вверх, чуть опал, снова толкнулся, теперь уже в самую промежность омеги, касаясь её через туго натянутую алую кожу шорт. Вивиан, не владея собой в предвкушении желанного проникновения, громко выдохнул, крепкая рука альфы схватила его за короткие волосы на затылке - движение так часто использовавшееся Леандером - потянула покорную голову назад, от Руди, открывая нежное горлышко. Альфа, свободной рукой расстегнул чокер с цепочкой, пристёгнутой Юргеном (он, звякнув, повалился на пол), едва касаясь губами белой кожи, под которой билась голубая жилка, жарко выдохнул. По спине, плечам и рукам, да и по бёдрам под рваными чулками Вивиана пробежала волна мурашек, вздымая пустые безволосые фолликулы. Тело омеги покрылось пупырышками, соски, было чуть опавшие, потемнели и затвердели. Омега наощупь отыскал голову Руди и запустил пальцы с острым маникюром глубоко в короткие красные волосы, массируя кожу над ушами и на затылке и подставляя беззащитное горло под зубы альфы - на! Бери! Целуй! И укуси! Обязательно укуси!
  Красный понимающе усмехнулся. Вот чего тебе надо! Вот что ты любишь! Ну, что ж... Я могу...
  Руди сжал в руке волосы Вивиана ещё сильнее, так, что у того на глазах выступили слёзы, а затем впился губами в шею омеги, прикусывая нежную кожу, спускаясь вниз, к груди и оставляя цепочку красных следов (к вечеру из них синяки будут, это если целитель не подлечит).
  Вивиан, повинуясь рукам альфы, далеко откинул голову назад и отдал своё тело во власть Руди, добравшегося до левого соска и сейчас втягивавшего его губами в рот. Ощерившись, альфа прикусил ноющий сосок зубами, помял его, пробуя вкус кожи и, оставив холодеть на воздухе, переместился ко второму...
  Насладившись вылизыванием самых чувствительных частей тела и измучив омегу предвкушением, альфа столкнул Вивиана с колен на диван, упёрся ладонью в самую середину его груди так, что тот распластался на спине с закинутыми за голову руками (Вивиан наслаждался своей беспомощностью в сильных руках Руди) и теперь разглядывал Вивиана сверху.
  Член Руди, проколотый возле уздечки блестящим платиновым кольцом, наполненный кровью, горячий член, пульсировал от напряжения. Широкая щель уретры разошлась выпуская капельку смазки. Тело альфы, готовясь к совокуплению, испускало феромоны: горьковато-смолистый запах ветивера, чуть табака (сказывалось курение хуки) и свежесть дубового мха.
  Запах Руди кружил голову Вивиана и едва осознавая себя, он, под иронично-изучающим взглядом альфы, подцепил носками ботфорт пятки сапог и стянул надоевшую обувь, шлёпнувшуюся на пол рядом с диваном. Пошевелил в воздухе пальчиками ног, затянутыми в рваные чёрные чулки. Руди, увидев разутые ноги омеги, завёл широкую ладонь под его попку, уцепился пальцами за пояс шорт, второй рукой схватил сразу оба края давно расстёгнутой ширинки и настойчиво потащил по стройным ногам тесные шорты вниз, на себя. Вивиан, хлюпая насквозь промокшей промежностью, елозил попкой, выпрямлял ножки, помогая стянуть с себя тесную одёжку. Расползшиеся ещё ночью, в клубе, чулки некрасиво сползали, увлекаемые стягиваемыми шортами, да так и остановились у колен. Руди стащил мокрую изнутри алую кожаную вещичку, Вивиан развёл бедра пошире в стороны, приглашая альфу внутрь, но тот, навалившись тяжёлым мускулистым телом на лежащего омегу, уткнулся лицом ему в живот ниже пупка и, целуя и прихватывая кожу зубами под судорожные вздохи омеги, реагировавшего на укусы резкими выдохами и подёргиваниями чувствительного тела, спускался к лобку.
  Ох-х!
  Очень нечасто Вивиану за свою карьеру публичного омеги приходилось подставлять своё неработающее достоинство под отсос. Не всем нравилось гонять во рту безвольную тряпочку омежьего члена и тем ценнее для него были такие ласки, получаемые, к тому же, от альфы.
  Восторг нежности захватил всё существо омеги и он, отдавая всю свою покорную и такую желанную промежность во власть этого великолепного альфы, снизошедшего до минета, шмыгнул забившимся от налившихся слезами глаз, носом и с улыбкой выдохнул через рот, перебирая пальчиками красные волосы Руди, целовавшего голый лобок.
  А тот, раздвинув горячие складки сфинктера, осторожно, прислушиваясь к реакции организма омеги, просовывал в пылающее скользкое нутро пару длинных пальцев, нащупывая небольшую простату и одновременно с этим затягивая глубоко в рот мягкий безвольный крохотный член Вивиана. Руди, как профессионал, прекрасно чувствовал состояние омеги, вырванного из привычной обстановки и против воли затащенного Юргеном в новые обстоятельства жизни. Минет, сделанный в портшезе, понравился обоим - Руди чувствовал это по запаху феромонов омеги и сейчас он работал над созданием триггера, положительного триггера, который должен образоваться в мозгу гиперэмоционального до истеричности Вивиана и создать у того впечатление, что новый дом Юргена - это то место, в котором омеге всегда будет комфортно и эмоционально тепло. Но... с каким бы удовольствием целовал бы и вылизывал сейчас Руди не член этого омеги, а член Юргена. Великолепный, мощный, тугой и горячий, увитый венами, как корнями... Но работа... Руди был профессионалом, а эмоции... Они подождут... Он и так в своё время расплатился за них сверх всякой меры.
  Осторожные пальцы толкали отекающую простату Вивиана вперёд и назад, играли ей, как ловкие пальцы иллюзиониста играют шариками реквизита перед восторженной публикой, а мягкие губы и язык осторожно и настойчиво вылизывали, растягивая и вновь отпуская, крохотный растекающийся член, заставляя его сработать и выплеснуть накопившееся за то время, что прошло с момента, когда внутрь Вивиана вколачивался Леандер.
  Сам Руди, стоя на четвереньках, лицом между разведённых ног омеги, свой деревянно-напряжённый член зажал бёдрами и сейчас, смазка, стекавшая из него, весьма обильная, натекая, достигла коленных сгибов. Ещё... ещё немного, омега кончит и Руди, подмяв под себя его тельце, ворвётся внутрь, разворотит, растревожит там всё своим орудием и, встав на самую грань пика, вытащит мокрый от соков омеги член и осторожно, но настойчиво и неотвратимо сунет его ему в рот, двинет эту блондинистую кучерявую голову на нём и будет выплёскивать в принимающее нутро всё до капли и даже потом, после, любуясь на растянутое открытым рт наом лицо, не будет вынимать, ожидая последнего, уже осознанного, выплеска спермы.
  Но вот, наконец, детские неразвитые яички Вивиана утонули в промежности, оставив мошонку пустой, простата затвердела под ловкими пальцами Руди, руки Вивиана, до этого ласково перебиравшие короткие пряди волос альфы, беспорядочно зашарили в голове альфы, окончательно путая причёску и сбивая на пол белый чепец со сборками. Омега выгнулся на диване, раз, другой, правая рука отпустила красные волосы и, скользнув по груди, оставляя красные пятна на коже, уцепила сосок... Потянула его вверх, доставляя новое, дополнительное мучительно-сладостное ощущение. Простата дрогнула, раз, другой, альфа, чувствуя, что сфинктер, так долго удерживавший два его пальца, разгорячённо сжался, а затем раздался в стороны, рука его проскользнула дальше, расталкивая раскалённую темноту и в рот Руди потекла медленная ленивая струйка горячей бесплодной омежьей спермы. Отодвинув губами крайнюю плоть, он обнажил бледную головку члена Вивиана и сейчас поглощал белёсую густую жидкость... Надо ему кайю есть, надо, билась мысль в голове Руди (кайя, если что - местный остродефицитный фрукт, весьма почитаемый любителями секса - мягко стимулирует желание и меняет вкус любовных выделений тела, делая их притягательными для партнёров).
  Втянув последнюю, самую маленькую порцию спермы омеги, Руди надвинулся на лежащего под ним и тянущего его к себе мальчика. Ноги Вивиана задрались выше, подставляя сфинктер заднего прохода под багровую мокрую головку альфовского члена, Руди шевельнул поясницей, ещё... глубже и Вивиан, глядя на альфу полными слёз глазами, выдохнул, принимая в себя горячее орудие.
  Подол платья мешал и Руди, не переставая двигаться в омеге, сжавшем кулачки около рта и кусавшем пальцы от подкатывающего наслаждения, задрал его повыше и почти накрыл им тело Вивиана - из-под кружевного края подъюбника была видна только голова с растрёпанными короткими волосами и огромными голубыми, полными слёз, глазами, неотрывавшими остановившегося взгляда от красных глаз альфы. Фрикции нарастали, ноги омеги поднимались выше и выше, колени плотнее охватывали мускулистое, твёрдое, горячее тело альфы, сфинктер раздался ещё шире и теперь блаженно чмокал свой и чужой смазкой, заглатывая и отпуская член, оба сразу - Руди и Вивиан двигались к одновременному оргазму. Но вот Руди почувствовал, что ещё немного, ещё мгновение и он разрядится. Альфа, оттолкнулся от сиденья дивана, в которое упирался руками - с его размерами и весом раздавить субтильного омегу - раз плюнуть, вытаскивая длинный разгорячённый член из Вивиана, одновременно с этим потянул его за собой, откинулся на спинку дивана и, подхватив омегу, едва успел сунуть ему мокрое орудие почти полностью в рот, звякнув по зубам кольцом и вызвав удивление в широко раскрытых глазах. Вивиан с готовностью принял горячий член, едва успев раскрыть рот пошире, с тем чтобы не повредить голосовые связки, как в пищевод хлынул поток семени. Теперь уже Руди наблюдал, закатывая и щуря от наслаждения красные глаза, как омега, давясь и стараясь ничего не упустить на пол, на платье, на диван, глотает пахучую сперму. Руди тоже было бы неплохо кайи пожевать.
  А Вивиан глотал. Четвёртый раз за эти сутки он глотал сперму. Давно уже пройден этап брезгливости, когда сперма во рту вызывает рвотные позывы. Он теперь всегда глотает и только так и никак иначе. А что? Белок тоже полезен. Тем более в таком наборе - ведь сперма - это лучшее на что способен человеческий организм.
  Голый омега, стоя на четвереньках с развёрстым мокрым анусом, из которого только что вытащили здоровенный альфовский член, подняв недвижный взгляд на Руди, глотал и вылизывал его член. А делал Вивиан это мастерски - ведь самый распространённый вид сексуальных услуг - это минет. Презервативов на Эльтерре не было, заболеваний, передающихся половым путём тоже.
  Наконец, Вивиан закончил, счастливо чмокнул мокрыми губами и, улыбаясь, влюблённо уставился на Руди, положив подбородок на ладошку, опёршуюся на бедро альфы:
  - Как?
  Руди потянулся к омеге, покровительственно потрепал его по голове:
  - Хорош...
  От движения согнувшегося тела из члена альфы выкатилась новая капелька спермы.
  Руди взял член в руку и поманил им Вивиана.
  Тот увидел в чём проблема и быстро наклонившись к промежности альфы и, по прежнему, не отрывая восторженного взгляда от его лица, рисуясь вытянул язык, кончиком его, хулиганя, покачал кольцо из стороны в сторону, а затем подцепил густую каплю, потянул, вытягивая, в рот. Дрожащая нитка густой жидкости, растянулась от уставшей головки члена до влажно блестевших губ с давно стёршейся помадой и припухлостью от ссадинки.
  Руди взял лицо Вививана в ладони, потянулся к нему. Омега в предвкушении поцелуя прикрыл глаза... Нет, не поцеловал. Руди просто внимательно осмотрел бледное лицо омеги, заметил всё - и ранние, едва заметные морщинки у глаз и рта, и следы припудривания ссадин, и синяк под левым глазом, и припухлость на разбитой губе... Хм...
  Порывшись в кармашке белого передничка своего платья, Руди достал сигарету, щёлкнув артефактом в виде небольшого латунного цилиндра, длиной с палец, закурил. Втянул ароматный дым, выдохнул его прямо в лицо омеги. Прищурил красные глаза. Ну, что ж, омега неплох. Неплох... Главное, ему нравится секс. Вон, даже на сигаретный дым в лицо не обижается.
  А Вивиан... он в эти минуты переживал восторг, обожание, ещё что-то... такое... В общем он был счастлив - ведь сейчас, в эту самую минуту, как ему казалось, он был нужен, им восхищались, его любили... И он сам был готов отдать всего себя в обмен на то, чтобы это ощущение счастья не кончалось никогда. Сбылось то, чего он так долго искал и никак не мог найти. И даже Леандер с его клубом... сейчас он был где-то далеко...хотя и не ушёл до конца.
  А деньги?.. Отдам... Обязательно отдам. А потом с ними останусь. Сам. Ведь, есть же у них тут приходящие...
  * * *
  Значит сегодня. Хорошо. Порадую я вас и сам порадуюсь.
  Я готовился к вечерней встрече с послом и его помощником. Достал и осмотрел сапоги, серо-стальной охотничий, ещё из замка, костюм, кожаный, пробитый на спине кирпичом, жилет - одену всю эту сбрую, порядком потасканную и позабытую с момента нашего появления в Лирнессе.
  Проверил баклер и свой "джедайский" меч. Поразмыслив, спустился в подвал, превратившийся в мастерскую - не только столярную, но и швейную (и ещё место оставалось), нарезал из остатков красного дерева дисков, тут же, под внимательными взглядами притащенных с собой Сиджи и Юта, которым я объяснял, что именно делаю, исписал их рунами и попробовал запустить в воздух со включёнными щитами. Синеватые полутораметровые тарелки щитов летали по подвалу, повинуясь моим командам. Заработало! Тоже с собой.
  Так. И ещё одно. Мне нужна верхняя одежда, под которой не будет видно моего костюма. Короче. Нужен плащ. Пока было время, подорвался в одёжную лавку. Долго перебирал там из невеликого выбора плащей - не самая популярная в Лирнессе одежда. Выбрал чёрный. С капюшоном. Встреча в четырнадцать Эльтерровских часов - это за час до заката. Утренней и вечерней зари здесь нет - тропики. Элла вертикально опускается в море на западе и также вертикально восходит, тоже из-за моря. Поэтому светает и темнеет быстро. Ночи тут черны как сажа - опять же, тропики. Чёрный плащ, получается, маскировка.
  Ну, а теперь, где у нас Эльфи?
  - Эльфи, солнце моё, заплети-ка мне косу. И потуже...
  - Оме..., - Личный Слуга, как опущенный в воду, сидел на лавочке во дворике у дома, - оме... Я боюсь... Вы уходите... Вдруг с вами что-то случится?
  - Например, что? - я сел рядом с ним.
  Лучи Эллы светили на нас сквозь листья винограда, давно и прочно затянувшего планки перголы, которая перекрывала дворик. Из вазонов, в которых пышно цвели чайно-гибридные розы, алые, жёлтые, нежно розовые - предмет моей и Сиджи с Ютом пристальной заботы - мы, тренируясь, напитывали безответные растения Великой Силой и они нам отвечали благодарностью - ни у кого на всей нашей улице не было таких роз, тянуло ароматом цветов.
  Машка, выскочив откуда-то из-за угла противоположной стороны дома, а там был неприятный обрыв, на который выходили окна двух комнат нижнего этажа и моей спальни и кабинета, села напротив нас.
  Я с тобой - пришло ко мне от кошки.
  - Машенька, да я справлюсь...
  - Вы, что, оме? - вскинулся Эльфи.
  - Да вот, Машка со мной идти хочет...
  - И пусть идёт, оме! - омега схватился за мою руку и поднял на меня заплаканное лицо с покрасневшими глазами.
  - Это что такое! А ну-ка быстро прекратил. Смотри, какой страшный! Любить не буду! - напустился я него.
  - Ладно..., - выдохнул он забитым носом, осторожно утирая глаза платочком, - Раз вы просите - не буду... А любить... я и так знаю, что вы меня не любите, оме..., - печально закончил Эльфи.
  Ну, так-то прав он. Точно, не люблю. Ну, в смысле как девушку, например. Но это вовсе не значит, что мне безразлично всё, что происходит с Эльфи. Да, не значит... И не люблю...
  Где-то хихикнул Шут...
  Как девушку, я сказал!..
  А как омегу? Омегу, ведь, тоже можно любить...
  Да?..
  Скажу больше... даже альфу можно любить...
  Ну, вот и люби сам...
  Тело давай тогда... Пойду, буду альфу любить...
  Перебьёшься...
  ... А они симпатичные бывают... Вон... тот же Вольфрам... как его там... Мужик! Ох, мужик...
  - "Ульрих, ты, что ли глумишься?"
  - "О чём вы, господин Макс?"
  - "Хм... Так, ни о чём".
  Шиза какая-то. У менталиста - шиза!
  Ладно. Отвлёкся.
  - Причеши меня, Эльфичка, будь ласков, - прошу я так и продолжающего хлюпать носом омегу, и чуть поддавливаю гипнозом, успокаивая его.
  - Ох, оме, умеете вы..., - лицо Эльфи с покрасневшими глазами осветила улыбка, - ладно, давайте... причешу... А расчёска-то где?
  А пёс её знает, где расчёска. Недоумевающе жму плечами.
  Эльфи, покачивая головой, уходит в дом искать расчёску, а я остаюсь с так и сидящей передо мной Машкой.
  - Машенька, только делаешь то, что я говорю. Там квартира должна быть. Я... мы в неё зайдём. Но отдельно. Я тебя в окно закину тихонько. Ты там посмотришь всё. Я в дверь, - инструктирую я кошку. Кому скажи, что с кошкой на дело пошёл - не поверят, но надо знать нашу Машу.
  Она подросла ещё и головой почти достигала колена. Господин Ди такой же был. Зубы её, острые как шила, были длиной почти четыре сантиметра - страшное оружие на самом деле! А когти! При этом она виртуозно научилась манипулировать кожаными мешками и была всеобщей любимицей на нашей набережной, у парапета которой старички-соседи удочками ловили мелкую рыбу. С соседским котами давно был установлен мир - в самом деле, сложно воевать с кошкой в два раза больше тебя по размеру. Ну, а собаки. Собак Машка не любила. Они это знали. Местные бродячие, которые забредали иногда по одной-две на нашу улицу, знали, что с недавних пор тут живёт страшный зверь, без предупреждения нападающий и рвущий шкуру в клочья, а залётные, побывав разок на Шнорштрассе, больше тут не появлялись. К птицам кошка была равнодушна - результат моего ей внушения (не ментального, а просто я провёл разъяснительную работу, рассказав кошке о том, что птиц трогать не надо), а вот мыши, а особенно крысы, забегавшие иногда невесть откуда, вызывали в ней неукротимый охотничий азарт - тем более, что они (крысы) самые сообразительные из всей её потенциальной добычи - Машка душила их десятками и где только находила!
  Кошачий инструктаж закончен. Вернулся Эльфи с расчёской и круглым переносным зеркальцем на подставке - оме же должен посмотреться, как его причешут.
  В последнее время животик омежки стал расти, Эльфи как-то остепенился, стал двигаться плавнее, мягче. Кое-где, на висках под волосами, на руках, появились небольшие пигментные пятна, расстраивавшие его до слёз. А я, если бы он не сказал, и не заметил бы...
  Приобняв омежку, доверчиво прижавшегося ко мне, провёл рукой по такой знакомой попке, легонько хлопнул по ней - давай, чеши...
  Эльфи что-то уж больно долго копошился в моих волосах, давно уже отросших и ставших, как когда-то в Майнау, тяжёлыми и толстыми, как у коня. Голова его понемногу начала краснеть. Возбуждается... От меня...
  Волосы. Они у меня довольно странные. Начать с того, что моё тело категорически сопротивляется стрижке - стоит только хоть чуть-чуть подрезать белые пряди, как меня начинает одолевать нестерпимый зуд в коже головы. Прямо спать не могу. Толщина. Они очень толстые. Реально конские. Выдирать и на смычки для скрипок... И ещё, я уже неоднократно замечал, что независимо от места их нахождения на голове, они все одной длины. Ещё на Земле, встречаясь с женщинами, я видел, что волосы у них разной длины - у висков, на затылке, там, где кончается волосистая часть головы, они всегда короче. Да и Шиарре с Лисбетом. Они оба длинноволосые и, как я смог заметить, волосы у них разной длины. И тоже, на висках, снизу затылка - короче. Стоит только собрать хвост и всё становится видно. А у меня... Всё одной длины. Почему? В чём смысл такого извращения?.. Что-то нечеловеческое. Или?.. Я становлюсь нечеловеком?..
  Омега, краснея пятном возбуждения в голове, переминаясь с ноги на ногу и, по-моему, что-то даже напевая себе под нос, чего-то там выплетал художественное, перекидывая длинные белые пряди туда и сюда, вертел мою голову так и эдак, напоследок, решил, что мне в волосы надо что-нибудь вставить, типа заколки или ещё чего-то похожего...
  - Не-не-не... Вот этого мне не надо! - категорично воспротивился я, увидев в руках у него резиночку с большим розовым искусственным цветком.
  - Оме, вам розовый к лицу! Послушайте меня, оме! - уговаривал Эльфи.
  - Так. Я тебя попросил заплести волосы. Чтобы не мотались. Ты заплёл. На этом всё!
  - Оме, посмотрите, как вам идёт! - омега подсовывал мне под нос зеркало, в надежде соблазнить меня новым образом.
  - Ну, и чего там? - надув губы, я разглядывал себя в нём.
  - А вот так если заколочку прикрепить, то будет очень миленько, - Эльфи ловко сунул мне в голову розовый цветок, - сами посмотрите...
  ...Ну, не знаю... Хрень какая-то... Зачем это всё? Ну, вот если бы я шёл куда... на приём какой или ещё что... Миленько, блядь...
  Снова хихикнул Шут...
  Не. Так-то личико мне классно сделали. Сам себе нравлюсь. Сердцеед прям. И ручки прям... и ножки... хорошие такие. А вот если вот тут по скуле, туда к волосам, чуть розовым провести, а потом растушевать и губки так вот подкрасить. И чтобы с блеском. Кстати, для губ какой цвет пойдёт? А? Жалко, глаз нету...
  Э!Э!Э! Саня! Очнись!
  Так! Короче!
  - Эльфи! Убери это всё! Вот тебе кожаный шнурок. Перевяжи волосы, чтобы не распускались и хорош! - раздражённый непонятно откуда взявшимися мыслями, отдал я распоряжения, поджавшему губы омеге.
  Опасное это дело - зеркало. Опасное.
  Ну, ладно. Ждут меня к четырнадцати. Перебьются. Я, как приличный знатный оме опоздаю - меньше до заката времени останется, быстрее стемнеет. Темнота - друг молодёжи (хе-хе, мне тутошнему так-то девятнадцать всего), в темноте я вижу как днём. Будет преимущество. Хотя неискусникам конфликтовать с менталистом это... Извращённая форма самоубийства... Да...
  Что там за адресок-то? Вернувшись в кухню - там мной из разобранного нашего самолёта был изготовлен стол, за которым мы все шестеро (Веник уже сидел и кушал сам) помещались, я вытащил визитку сунутую мне Адольфом на набережной: Купферграбен 3, квартира 5. Какой хоть крейс-то? Не написано.
  Адрес я нашёл, пару раз спросив местных таксистов - носильщиков портшезов, чьи стоянки были расположены на просторных перекрёстках. Действительно, место тихое, дом неприметный. Дом трёхэтажный. Пятая квартира на втором этаже. Окна из неё выходят и на улицу и в колодец двора. Двор проходной. Всё это я изучил, обойдя дом под отводом глаз. На первом этаже три квартиры. Одна пустая. В двух других по четыре человека и, что странно, все - альфы. На втором этаже квартир две. Одна из них, пятая, в ней трое. Судя по всему посол Тилории и Адольф, кто третий - не понятно. В другой квартире четыре человека и все тоже альфы - видимо, охрана и силовое прикрытие. Во всех трёх квартирах наверху пусто. Странный дом.
  Проходной двор выводит на соседнюю улицу. Можно спокойно выйти туда и тебя никто не увидит - вдоль улицы густо высажены густые буйно цветущие кусты и, двигаясь за ними вдоль домов, можно спокойно пройти никем незамеченным два-три квартала. А у тилорийских тут какая-то конспиративная квартира. Ну, с другой стороны, посольства и разведка всегда были тесно связаны.
  Мы с Машкой, бесшумно следовавшей за мной, обошли дом, проверили проходной двор. Незаметно встав у подъезда, я чуть приоткрыл дверь и запустил кошку в дом. Она проскочила до третьего этажа, послушала у каждой двери - есть ли кто? Это она и сообщила о количестве людей в доме. Ещё раз обходя дом, я просмотрел окна пятой квартиры. В одном из них форточка была открыта. Туда-то, с её согласия, я и закинул левитацией кошку. Оказалось - кухня. Кошка бесшумно проскользнула в комнаты, послушала, принюхалась. Тихо. Меня ждут. Идём.
  Стучусь. На той стороне просторной лестничной площадки, в другой квартире, подошли к дверному глазку. Бдят.
  Через мгновение дверь мне открыл третий из тех, кто находился в пятой квартире. Неприметный высокий альфа с незапоминающимся лицом молча пропустил меня внутрь. Неискусник. Это хорошо.
  Прохожу в большую гостиную, в окнах видна кирпичная стена дворового колодца:
  - Добрый вечер, господа...
  - А-а, оме Ульрих, а мы вас заждались, - навстречу мне поднимается из кресла Адольф, - проходите, присаживайтесь, - Адольф само радушие, вот только его глаза холодно и расчётливо оглядывают мою фигуру, задержавшись на лице и волосах.
  - Позвольте представить вас, господин посол его величества короля Тилории в вольном городе Лирнессе барон Эммерих фон Краутхайм, - изящным жестом Адольф показал на вставшего мне навстречу альфу, на глаз, слегка за сорок.
  Высокого, с меня ростом, круглолицего, полноватого, в синем жилете с причудливой золотой вышивкой, сапфировыми, в цвет жилета, перстнями на руках и сапфировой же заколкой в галстуке-жабо.
  Посол слегка наклонил голову, приветствуя меня и пристально изучая бледно-голубыми глазами.
  - Прошу вас, оме, - он указал на кресло, стоявшее возле невысокого столика с расставленными на нём вазами с фруктами и парой бутылок вина.
  Я снял плащ (при этом Адольф кинулся мне помочь, но не успел), оказавшись в охотничьем костюме, чем вызвал удивление присутствующих, закинул его на спинку выбранного кресла, стоявшего спинкой к стене и сел.
  Адольф разлил вино по бокалам:
  - Оме, прошу вас, попробуйте - это прекрасное вино нашей с вами родины, его осталось немного, - он состроил постную рожу.
  Ну, что ж, давай. Протягиваю руку и будто невзначай касаюсь его пальцев...
  Вино пить нельзя!
  Ну, что ж... Получи, фашист, гранату...
  А оме неплох, неплох. Фон Краутхайм встал навстречу вошедшему высокому светловолосому омеге в тёмных синих очках, почти на пол лица, в длинном чёрном плаще. Роскошные ухоженные волосы уложенные в замысловатую причёску. Чистая белая матовая кожа лица светилась. Точёный подбородок. Аристократические манеры. Н-да. У мудака герцога был вкус. Да и омеги из дома Лоос-Корсварм всегда славились своей красотой. Даже жалко его. А вроде высоковат он? Нет? По описанию ниже должен быть. Да и волосы потемнее. Но, с другой стороны, он на алтаре Силы был. Назвался этим именем и Сила подтвердила... Мы ему предложим сотрудничество. Хотелось бы, чтобы согласился добровольно. А не то... В квартире напротив ждут четверо. Бить нельзя ни в коем случае, а вот пустить по кругу... Впрочем, это и так придётся сделать. Даже если и сам пойдёт нам навстречу. А вот ручку для поцелуя не подал. Не уважает? Ну, мы это поправим. Поправим. Омега должен бояться своего хозяина. Бояться и уважать. Поэтому я буду первым. Потом Адольф. Потом остальные... Покричит. Поплачет. Но это ничего... Ничего... Беременности бояться не следует - вдовые омеги фертильными не бывают. Сбежать из города он не сможет. Некуда ему бежать. Да и наши люди присмотрят... А детишки его - это хороший крючочек. Хороший. Сейчас вот выпьет, расслабится и побеседуем...
  А...а...а...
  Оме Ульрих, только что сидевший в кресле перед послом, распрямился, расправил расширившиеся на глазах плечи и вдруг лицо его стало меняться. Поплыло, расширяясь в стороны, начала вытягиваться морда и на глазах альф, застывших от дикого, первобытного ужаса, когда руки и ноги просто отказывают, а глаза даже нет сил закрыть, прекрасное лицо оме превратилось в огромную, покрытую густой серой шерстью лобастую волчью морду. Волк оскалил пасть с острейшими белоснежными клыками, на две ладони вывалил розовый закруглённый на кончике язык, дёрнул острыми ушами и пристально посмотрел на посла Тилории жёлтыми сияющими глазами с чёрными точками зрачков.
  - "Р-расказывай", - пророкотало в голове фон Краутхайма пробирающим до костей гулом и он, не в силах двинуться (ещё бы! Я держал всех троих телекинезом!) начал, захлёбываясь от ужаса, глотая слова, бессистемно вываливать демону всё, что знал, слышал от кого-то, думал и чувствовал.
  Н-да. Без эффектов не могу. Я сидел в шаге от посла и, скривив губы, слушал то, что он мне говорил. Сила Великая! Какая гадость! Ну, сука, Средневековье здесь. Ну, другого ожидать, вроде как и не приходится. Но, блядь! Эти уроды планировали завербовать меня, шантажируя детьми, которых видел Адольф. Сегодня я должен был, по их планам, удовлетворить всех присутствующих на этаже, а потом меня, сломанного и рыдающего, Адольф должен был вернуть обратно. У меня должен был появиться хозяин. В дальнейшем планировалось моё использование в качестве любовника для кого-то из членов городского Совета. По их планам, я должен был вращаться в здешнем свете, кружить головы альфам, прыгать из постели в постель и собирать информацию для посла. Мата Хари Тилорийского разлива.
  Выслушав потеющего, запинающегося и заливающегося слезами посла, я посидел, переваривая сказанное. Н-да-а... Весело... Ладно, продолжим наши занятия... Всем спать!
  Фон Краутхайм, Адольф и альфа непосредственного прикрытия заснули под моим воздействием. Альфа, при этом брякнулся на пол, почти сорвав портьеру за которой стоял, ожидая сигнала от начальников. Машка, презрительно дёрнув хвостом, брезгливо понюхала лицо упавшего.
  Так, теперь четверо из квартиры напротив. Телепорт на площадку, сбоку от входной двери соседней квартиры - это чтобы меня из глазка не было видно. Один постоянно смотрит в глазок, очевидно, ждёт сигнала, трое в комнате, сидят наготове.
  Так-так-так. Тихо-тихо... родной, не надо громко падать. Ты стоишь и смотришь (на самом деле спишь). Во-от. Я, придерживая альфу от падения, осторожно приоткрыл дверь в квартиру. Зашёл, положил спящего на пол и по стеночке пробрался по коридору. Сидят. Ждут. Едва слышно о чём-то переговариваются. Кто-то из них рассказывает, как ходил в один из борделей Лирнесса. Остальные слушают, негромко похохатывая. Я врываюсь в комнату и троица альф застывает в креслах, заснув на полуслове. Выхожу.
  Так, Машенька, давай на улицу. Проверь, нет ли наружного наблюдения, а я пройдусь по первому этажу.
  Всё. Дом спит. На улице стемнело. Машка никого не нашла - видимо никого и не было.
  Всего силовиков набралось тринадцать. Это почти всё, что есть в посольстве. Там осталось трое, один из них искусник. Повезло. Видимо, до посла не дошли сведения, что я искусник, хотя и на доме висит значок и на алтаре Силы я не скрывался. Но... может быть, догадался я, они посчитали, что значок искусника на доме относится к Венику и Сиджи с Ютом? А доступа к Вольфраму и медкарте у них нет. А... нет, искуснику в Синем крейсе, проводившему обряд на алтаре Силы я говорил, что являюсь искусником, он ещё мне советовал в Корпус целителей вступить. Но, видимо, послал он их подальше с их подкатами. Или, зная, что соврать ему не получится, они к нему и не совались.
  Точно, не ходили - я дотронулся до головы посла и ещё раз просканировал информацию, которой он так охотно со мной делился.
  Так, надо лишить посольство боевиков. На будущее. Телекинезом стащив всех пятерых, находившихся на втором этаже альф, в квартиру напротив, там, где сидели те трое в креслах, я уложил их звёздочкой на полу, голова к голове и начал программировать поведение. Сейчас они все проснутся, не теряя времени, прямо в темноте, пойдут в порт и все вместе наймутся на первый же корабль, уходящий в какой-нибудь дальний рейс, а завтра к вечеру - это, чтобы точно быть подальше от Лирнесса они все, изрезав себе кожу (надо крови побольше) выпрыгнут за борт в открытом море. В тропических морях полно акул (ну, или их здешних аналогов), так, что адиос мучачос! И не жалко их мне нисколько. Учитывая то, что они должны были сделать со мной.
  Аналогичную операцию я провёл и над теми охранниками, что были в квартире на первом этаже. Всё, ребятушки, вперёд. Семь, как говорится, футов, вам под килем. Быстро! Быстро! Быстро!
  Ошалелые альфы, не осознавая себя до конца, выскочили из дома и быстрым шагом, ориентируясь по фонарям, горящим на улице, почапали в сторону порта.
  Так, теперь вы, сладкая парочка. О! Точно! Сладкая парочка. Её из вас и сделаем.
  Но сначала...
  Не прячьте ваши денежки по банкам и углам... Несите ваши денежки... Несите, конечно, же мне. А кому ещё? Я, как бедный человек, обременённый многочисленным семейством, просто не могу отказаться от посильной помощи состоятельных господ. Тем более, если господа эти, настойчиво её предлагают.
  Обчистив карманы Адольфа и посла, я разбогател на сорок два гульдена. Негусто. Ещё порядка двадцати талеров мне принесут заначки того и другого, сведения о которых я выудил из спящих тушек несостоявшихся вербовщиков агента влияния, т.е. меня.
  А теперь вещь посерьёзнее. Растолкав посла, который, увидев меня, начал глупо, пуская слюни улыбаться:
  - Оме-е-е...
  Я заставил фон Краутхайма выписать своей собственной рукой вексель на предъявителя на получение в банке со счетов посольства шестидесяти талеров. Их там всего-то и было семьдесят пять. Ну, вот шестьдесят мои, а вам господа и пятнадцати хватит. С голоду не сдохнете, а остальное - не моё дело. Вексель был заверен личной печатью посла - одним из перстней.
  Теперь ещё одно.
  Я. Обо мне они должны забыть. Но забыть не до конца. Иначе это вызовет подозрения. Поэтому забывчивость должна быть частичной. Мол, есть такой оме в Лирнессе, но нам он неинтересен, он подданный другого государства. А операция, что проводилась на конспиративной квартире с прикрытием из тринадцати силовиков это... это... Бля, что придумать-то?
  Так. Чьи посольства тут ещё есть? Я снова притронулся к голове фон Краутхайма. Оспановское есть. Вот по нему и проводилась операция. Дескать, в посольстве Оспана есть агент Тилории, встреча с этим агентом и проводилась, а шестьдесят талеров - это плата агенту. Шито, конечно, белыми нитками, но подобная информация, внедрённая в голову менталистом, крутясь там, обрастает логическими связями. Реципиент находит ей оправдание, сам для себя обосновывая и додумывая нюансы и шероховатости. А потом я с этим мудаком ещё пересекусь где-нибудь и, если надо, скорректирую. Информация об Оспане нужна обоим - Адольф помощник посла и логично, если с ним и обсуждалась эта операция и он принимает в ней участие. Исчезновение сразу тринадцати силовиков пусть объясняют себе и их командиру-искуснику сами. Ну, задание какое-нибудь. За городом, например.
  Да. Ещё. Напоследок. Сладкая парочка. Телекинезом укладываю вновь усыплённого после написания векселя посла и его помощника, лицами друг к другу на широченной кровати в спальне. И продолжаю воздействие (странно, как-то легко всё проходит?). К утру эти голубки проснутся и, увидев друг друга - в это время в их мозгах произойдёт запечатление, воспылают неземной любовью. Нет, даже не любовью, а страстью! Сжигающей, всёпожирающей страстью! Так, чтоб даже кушать не могли! Так-то любовные отношения между альфами тут существовали. И были весьма распространены. Но не афишировались. Особенно в высшем обществе. Все, кому надо, всё знали, но политес должен быть соблюдён. У посла было аж целых три супруга-омеги, у его помощника двое. Ну, что ж, мальчики, терпите... Или друг с другом... Ваши альфы теперь на вас смотреть не будут...
  И напоследок ещё прикол. Как с волками в долине Аранда. На щелчок пальцами и негромкое "фьють" сладкая парочка теперь будет неудержимо дристать, вплоть до полного обезвоживая, как при холере. Неостановимо радикальное очищение организма. Местные целители с этим не справятся - поражение неорганическое, а с психзаболеваниями тут работать не умеют.
  Ну, всё, Машенька, я закончил.
  Присел к кресло. Через открытую дверь смотрел на спящих. Вот какого им надо, а? Всем. Я, почему-то, всегда оказываюсь в центре всяких событий, в большинстве своём, негативных. Оме Ульрих постоянно кому-то нужен. Всем что-то требуется от оме. Вот и эти туда же. Будет ли когда-нибудь у меня спокойная жизнь, а, Сила Великая?
  Задумался. Откуда-то пришёл ответ - нет и не надейся...
  Охо-хо-хо... А устал я, устал сегодня...
  Ладно. Домой нам надо. Да, Машенька?
  Хлопнув ладонями по подлокотникам кресла, я встал. Шатнуло, повело в сторону. Голова закружилась. Ого!
  Сел обратно. Взгляд упал на вино и фрукты. Так-так. Ничего я тут не лапал? Пальчиков не оставил? Конечно, додуматься до папиллярных узоров тут не должны, но чем Великая Сила не шутит, пока демоны спят? Используя телекинез и левитацию быстренько, пробежался носовым платком посла по бутылке, бокалам, подлокотникам кресел, ручкам дверей во всех квартирах. Запулил телепортацией дорогую с вышитыми вензелями, бодоанского шёлка, тряпку подальше в море.
  Посидел ещё и, почувствовав себя лучше, внимательно осмотрел пол на предмет высыпавшихся из причёски волос, ещё и кошку попросил обнюхать всё - её-то нос всяко чувствительнее моего и ей проще отыскать следы пребывания моего организма в этом доме. Но нет... ничего...
  Аккуратно прикрыв все двери всех квартир на засовы изнутри, вышел из тёмного дома - свет нигде не горел - мне не нужно, а остальные маскировались.
  Решил идти пешком - надо прогуляться, развеяться, так сказать. Машка взгромоздилась мне на плечо и, балансируя хвостом, сидела, балдея от того, что не надо идти самой. Плащ, я, не одевая, нёс в руке, на локте. По карманам топорщились деревянные кружки летающих защитных полей, деревянная рукоятка меча болталась справа, крышечка баклера слева. Я вооружён и очень опасен - бойтесь все! Во внутреннем кармане, за пазухой, лежал кошелёк тонкой кожи с гульденами и свёрнутый в трубку вексель на шестьдесят талеров - завтра, незамедлительно, как только откроется банк, его надо обналичить.
  Спустившись к морю, я пошёл вдоль набережной, ярко освещённой круглыми шаровидными фонарями на столбах. Так и до своей улицы дойду потихоньку. Кафешки были полны посетителей. На дощатых небольших сценах или просто около столиков выступали певцы и музыканты - альфы и омеги в ярких причудливых одеждах, кто с лютней, кто с арфой, гобоем или флейтой. Песни и музыка показались мне несколько заунывными, нудноватыми и, как будто, на один мотив. Хотя, может быть, мне так показалось. Как-то так получилось, что я, с момента нашего приезда в Лирнесс, ни разу ещё не бывал в ночных кафе и клубах. У меня дети! Да и не до того было, то лечение, то ремонт, то ещё что...
  А здорово! Весело живут лирнессцы. Между столиков в белых передничках сновали официанты, разнося заказы. Раздавался смех. Звенели монетки, бросаемые щедрыми посетителями музыкантам. Где-то танцевали парочки, церемонно удерживая друг друга за талию.
  Я уперся в высокий каменный забор, подходивший к самой воде. Надо обойти и двигаться дальше. Огибая обширную территорию огороженную каменной кладкой забора из-за которого выглядывали вершины деревьев, наткнулся на широко распахнутые ворота, ведущие внутрь огороженной территории. Там, под раскидистыми деревьями, ярко горели шаровидные фонари, невысокое крыльцо большого каменного двухэтажного дома приветливо приглашало внутрь, судя по всему, ресторана. А не заглянуть ли?
  Машенька, со мной пойдёшь? Нет? Ну, тогда домой беги. Скажи там, что скоро буду.
  Кошка спрыгнула с плеча и умчалась вдоль гомонящей голосами набережной, а я взошёл на крыльцо и открыл стеклянные двери...
  
  
  
  Глава LXXII
  
  Небо. Выское, белёсое. Выжженное яростными лучами Эллы. Оно надо мной. Холодно. Ох. Что ж так тело-то ломит? Пытаюсь вдохнуть поглубже и захлёбываюсь кашлем. Яростным, душащим, разрывающим лёгкие и голову. Из приоткрытого рта через трясущуюся губу тянется нитка подкрашенной кровью слюны.
  - Бп-пе... Эп-пе-е... Эп-пе-е-е, -
  беспомощно выдаёт моё горло - я увидел подошедшего ко мне Эльфи. Какого-то повзрослевшего, даже постаревшего. Лицо омеги со следами увядающей красоты заметно округлилось, да и сам он стал плотнее, из-под просторной рубашки заметен живот. От избытка чувств, вызванного появлением моего Личного Слуги, в промежности потекло, внутренние поверхности бёдер стали горячими.
  - Ну, что там? Опять? - послышался мужской голос - к нам подошёл высокий молодой парень с ярко-синими глазами. Альфа.
  - Да, господин барон, оме опять..., - ответил Эльфи, горестно сморщившись.
  Веник?
  - В-в-е-е... - улыбаюсь, протягивая ему навстречу руку.
  Рука тонкая, трясущаяся. С изуродованными хондрокальцинозом опухшими суставами, морщинистая, со старческими пигментными пятнами и чёрными отросшими ногтями потянулась к парню...
  Что это? Это что такое, а? Голова как чугунное ядро, вот только что, еще на грани сна, она была в порядке, как осознав себя проснувшимся, я почувствовал всю прелесть тяжелейшего похмелья и тупую разрывающую головную боль. Снова ко мне пришло видение будущего. Не хочу...такого будущего не хочу...
  Лежу на животе. Рядом кто-то... Дышит на меня парами алкоголя. Проявившийся глаз дракона показывает мне помятое лицо омеги. Лежит на животе, лицом ко мне. Лицо знакомое. Короткие сивые кудряшки. Полуоткрытые пухлые сочные губы с расплывшейся полустёртой помадой. Густые ресницы накрашенных глаз со смазанными стрелками. Глаза закрыты. Я тяжело вздохнул. Воздух, пропитанный алкоголем, вырвавшийся из моего рта, шевельнул тонкую светлую прядку волос лежащего рядом. Длинные ресницы дрогнули, голубой глаз омеги открылся, зрачок расширился, узнавая и пугаясь одновременно - голова омеги залилась яркой желтизной с крохотной красной точкой в самой середине.
  - Не ссы, пацан, - сиплю пересохшим горлом, - прорвёмся... - я же прекрасно помню (?!), что мои глаза способны довести до обморока кого угодно.
  Ох-х-х... Как тяжко-то!
  Где-то за спиной, в стороне, завозились, заскрипели пружинами дивана. Чмокнул звук поцелуя...
  Там-то ещё кто? Энергетическое зрение показывает два крупных человеческих силуэта. Один спокоен - тело наполнено сине-зелёными волнами - спит. А второй, с желтизной дискомфорта в промежности и краснеющей возбуждением головой. Вдыхаю глубже и нос наполняется запахами секса, альфовских и омежьих феромонов. В панике вслушиваюсь в свой организм... Не... Никто, вроде, на мою задницу не посягал...
  Протягиваю трясущуюся руку, роняю её на тёплую атласную спинку омеги. В меня хлынула информация. Тот прикрывает, смотрящий на меня глаз... воспоминания... он помнит... а я нет... О, ужас! Ужас! Стыдно-то как!
  Меня, вошедшего в стеклянные двери, встретил высокий - на голову выше меня, красноволосый альфа, почему-то в костюме французской горничной и с чепцом со сборками на голове. Приятным голосом альфа прогудел, показывая рукой в тонкой короткой чёрной перчатке с белыми кружавчиками у запястий, в полумрак просторного зала:
  - Прошу вас, оме, проходите...
  С дивана, где сидел Вивиан в ожидании клиента, было прекрасно видно вошедшего оме и Красного Руди, приветствующего его на входе. Оме, с длинными белыми волосами, заплетёнными в замысловатую косу и с плащом на руке, в тёмно-синих очках (ха! Ночью! Видимо, маскируется, чтобы не узнали!), в коричневом кожаном жилете, серо-стальном брючном костюме и сапогах (как не жарко только?) прошёл. Сел на один из диванчиков в привате. К нему сейчас же подскочил официант - молодой альфа в белом передничке с кружевами, угодливо согнулся, принимая заказ...
  Ну, что ж, оме, так оме... Быстро оглядев своих сотоварищей, так и не сдвинувшихся с места, Вивиан, одетый сегодня в обтягивающие попку и стройные ноги чёрные с искрой бриджи до середины голени на голое тело и в боа из чёрных перьев, с чёрным же чокером с цепочкой на шее, походкой от бедра вошёл в приват и присел рядом с оме:
  - Оме, угостите?
  Официант принёс вина, открыл и разлил по бокалам, оме, рядом с которым вдруг оказалось неожиданно комфортно сидеть, потребовал к вину фруктов - действительно, не на голодный же желудок его пить! Выпил бокал, второй, третий, раскраснелся, потребовал от Вивиана, чтобы он помог ему снять кожаный жилет, что тот и сделал, жеманно прижимаясь обнажённым торсом к знатному омеге. Кто бы знал, что всё начнётся так невинно? (невинно для борделя, естественно).
  Они с оме пили. Оме захмелел, мешая немецкие слова и слова неизвестного языка, орал, требовал ещё вина - в итоге на двоих они выпили шесть (!) бутылок, потом потребовал пива... каких-то коктейлей из бара...
  Руди, пытавшийся было урезонить бузотёра, сам оказался втянут в попойку - оме, обняв за плечи Вивиана, сидевшего слева и глупо пьяно улыбавшегося, и управляющего, умостившегося справа от оме и тоже обнятого рукой, как потом выяснилось, маркиза Аранда, покачиваясь из стороны в сторону громко орали:
  Ха! Юви, юви, ю, ха, ха, ха
  Загорел под солнцем я
  Как лесной орех, лесной орех,
  И такой же, как я,
  Мне омежка нужна!
  Юви ду юви юви ди ха ха ха
  Юви ду юви юви ди ха ха ха
  Дуви ду дуви дуви ди
  Крепок ты, лесной орех,
  Так же крепок я, ох, крепок я!
  Быть таким же, как и я,
  Должен и мой супруг!
  Появившаяся охрана, до той поры совершенно не видная и попытавшаяся прекратить бесчинство, сама оказалась втянута в похабное действо. От дивана ночных лордов и леди подтянулись четверо остававшихся к тому моменту свободными, на что маркиз заорал официантам:
  - Тащи ещё! - а затем провозгласил на неизвестном языке, - Я узнал, что у меня есть огромная семья: и тропинка, и лесок, в поле - каждый колосок, речка, небо голубое, - это все мое, родное, - это Родина моя! Всех люблю на свете я!
  И действительно, чувство всеобщей любви и братства охватило присутствующих за сдвинутыми в несчастный приват диванами и столиками.
  Официанты, сбиваясь с ног, таскали из бара, что могли - чипсы, солёные орешки, конфеты - в борделе не было ресторана, а повар, кормивший ночных бабочек завтраком, придёт только утром.
  Охрана, присоединившаяся к попойке - трое здоровенных альф в кожаных чёрных жилетах на голое тело, тискали взвизгивающих проституток обоих полов.
  Оме, незаметно удалившись и пьяно покачиваясь, смотался в подсобные помещения, вскрыл кухню и приволок сыры четырёх видов (добрался до заначки повара), окорока, колбасу, хлеб, здоровенную бутыль столового вина, чем вызвал восторг собравшейся за столом компании количество участников которой перевалило за десяток. Принесённое тут же было нарезано, разложено по тарелкам и пирушка продолжилась с новой силой. Взвиги тискаемых омег, хохот, выкрики. На том конце стола затянули песню... К пьянке присоединились и официанты и бармен. В стеклянные двери борделя толкнулись несколько клиентов. Двери не открылись.
  Маркиз, заметивший пришедших, ни к кому не обращаясь высказался:
  - Нахер!
  Посетители, возжелавшие продажной любви, будто забыв зачем шли, повернули назад.
  Руди, сам выпивший под настоятельные требования оме не меньше бутылки, захмелел и, давясь пьяными слезами, жаловался маркизу:
  - Оме... вы по...понимае... те, оме... Я его... а он...
  - Да хто? - оме, протянув руку, пьяно взлохматил короткие красные волосы альфы, уткнувшегося в его плечо.
  - Ю... - альфа пьяно икнул и вытянул губы в трубочку, пытаясь произнести сложное для него имя, - Ю... фу-ух, ик, Ююю-рген.
  - А хто это? - оме толкнул плечом повесившего нос Вивиана.
  Тот, не поднимая головы, выговорил:
  - Хзн...
  - Да не спи ты! Кто?
  - Хо-зя-ин... - по слогам выдавил омега.
  - А... понятно... Выпей, Родя, выпей, - маркиз повернул голову к Руди, - мы его сейчас... - и в зале громогласно раздалось, так что в номерах, где обслуживали клиентов, вздрогнули, - ЮРА! ЮРА-А!
  Делмар - альфа-мальчик двадцати восьми лет, прикрыл уши точёными пальчиками с маникюром.
  - Юра! - орал маркиз, так, что Руди морщился.
  Прервавшись, оме начал толкать привалившегося к нему Вивиана:
  - Виталя! Виталя, не спи! Не спи, Виталя... Эй! Кто там! Гитару мне! ЮРА, бля! Давай за любовь! - оме наполнил бокалы Руди и Вивиана, расплёскивая драгоценную влагу на скатерть, - Надо! Надо! Рыжий, давай!
  Оме единым духом опрокинул свой бокал в рот, привлёк к себе сидевшего с ним рядом омегу, ткнувшись носом в его макушку, занюхал. Вивиан поднёс тонкий фужер ко рту, широко открыл его, глаза омеги сделались бессмысленными, рот закрылся и он так и остался сидеть с бокалом в руке и пьяной улыбкой на лице, глядя на то, как оме уговаривает Руди выпить.
  Красноволосый альфа запрокинув голову назад, пил, кадык ходил под белой кожей шеи. Проглотив вино, он выдохнул, вытер мокрые губы рукой в чёрной перчатке.
  - Виталя, ты чего греешь? - неугомонный маркиз, становившийся от выпитого только бодрее и бодрее, толкнул омегу плечом. Вино плеснулось в с трудом удерживаемом бокале.
  Вивиан отпил, выдохнул - в эту минуту он так любил всех сидящих за столом - и этого неугомонно-пьяненького оме-маркиза и Руди, привалившегося к плечу странного посетителя с другой стороны и Делмара, с упоением целовавшегося с кем-то из охраны, и ещё Ирмина и Гречела, тоже таких же ночных леди, остававшихся на момент появления в борделе маркиза, свободными и сейчас во весь голос хохотавших над пьяными шутками Роландана - альфы-проститута отыгрывавшего сурового воителя, но на самом деле пассива в постели.
  - О... ме, - протянул Вивиан подняв на маркиза пьяные глаза, - хорошо...
  - А то! - кивнул тот и снова заорал:
  - Да где гитара-то?!
  Тренькнули струны лютни - кто-то из официантов передал маркизу инструмент, оставленный без присмотра выпивавшим менестрелем. Оме, растолкав и усадив ровно Руди с трудом открывшего глаза и теперь влюблённо смотревшего на маркиза, начал перебирать струны и подкручивать колки:
  - Да как тут...
  Наконец, совладав с незнакомым инструментом, оме привалился спиной к груди Руди (тот сразу же уткнулся носом в макушку маркиза и блаженно прикрыл глаза) и, глядя на Вивиана, провозгласил:
  - Песня для нашего Витали... Слушайте...
  Тихий перебор струн, за столом притихли... Лица повернулись к оме, трезво и раздумчиво напевавшему, на неизвестном, но ставшем, вдруг, понятном всем языке:
  Не бродить, не мять в кустах багряных
  Лебеды и не искать следа.
  Со снопом волос твоих овсяных
  Отоснился ты мне навсегда.
  Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
  Имя тонкое растаяло, как звук,
  Но остался в складках смятой шали
  Запах меда от невинных рук.
  В тихий час, когда заря на крыше,
  Как котенок, моет лапкой рот,
  Говор кроткий о тебе я слышу
  Водяных поющих с ветром сот.
  Пусть порой мне шепчет синий вечер,
  Что и был ты песня и мечта,
  Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи -
  К светлой тайне приложил уста...
  (стихотворение, конечно, бессмертно, но пришлось подправить с учётом сюжета, прости, Серёня).
  За столом всхлипнули... Роландан - здоровенный альфа-качок, уткнувшись лицом в плечико Ирмина, рыдал в голос. Слёзы залили широко раскрытые глаза Вивиана, неотрывно смотревшего на поющего для него оме. Целого маркиза. Ещё никто... никогда...
  Оме!
  Вивиан, не видя куда, поставил бокал на стол. Ножка его, при этом подломилась и он упал, расплёскивая вино между тарелок. "Виви, детка" от Леандера, отсос от Руди, благоговейно не двигавшегося и предоставлявшего сейчас свою широченную грудь для певца, затронувшего такие струны в душе омеги... Всё это ушло куда-то, для Вивиана сейчас существовал только он - омега-маркиз, случайно, судя по всему, забрёдший в их заведение и ставящий его сейчас на уши. А может не случайно? Может - это судьба? Не в смысле брака или любовных отношений, а в том смысле, что такая встреча неслучайна?
  За спинами сидящих оме и Руди промелькнул высокий силуэт. Юрген, поводя бёдрами и строго разглядывая творящийся бардак - под его взглядом прекращали улыбаться альфы и омеги, официанты вскакивали на ноги, прошёл в приват и уставился на пьяного Руди.
  Не-е-е... Нам этого не надо. Мы только разогрелись... У нас ещё танцы впереди... И шашлык... Уж музыку-то им всем в голове я обеспечить смогу.
  Появление сурового хозяина борделя мне категорически не понравилось - что это, в самом деле, такое? Мы тут отдыхаем, а он...
  Руди выдохнул мне в макушку:
  - Это он... Юрген...
  - ЮРА! - заорал я, что есть мочи.
  Альфа в длинном платье с разрезами вздрогнул, а я телекинезом потащил его к нам:
  - Садись! Выпей! Закусывай! - я отпихнулся кое-как от груди Руди и сел прямо, отложив тренькнувшую лютню в сторону, за спинку дивана.
  Сейчас он будет бухтеть, дескать, то нельзя, это не так, вон, народ уже подобрался.
  ВСЕХ ЛЮБЛЮ НА СВЕТЕ Я!
  Юрген с хмурым лицом уселся рядом с Руди, подтянувшим к себе раскинутый в стороны подол своего платья и, вдруг, неожиданно для всех выдал:
  - Гуляем! Заведение угощает! - произнёс и замолчал, сам удивившись тому, что сказал.
  За столом облегчённо загалдели, по рукам заходили бутылки, из которых наливали в подставляемые бокалы. В головах всех сидевших вдруг зазвучала забойная разухабистая музыка с неожиданно понятными словами:
  Водка пива водка пива, пад канец карпаратива
  Пад васточные мативы выпалняем нармативы
  Водка пива водка пива, пад канец карпаратива
  Ты уходиш так красива, была крута всем спасиба
  Джин и тоник джин и тоник, я в душе такой разбойник
  Не павериш сам не верю, но джин тоник в эта верит
  Спрайт тэкила спрайт тэкила, меня в оващ превратила
  Спрайт тэкила спрайт тэкила, меня в оващ превратила
  Акуратна улажила, нежна лавашом накрыла
  Водка с сокам памидорным, ну нибуть таким упорным
  Проста пакраснели гласки, ат двух капилек табаски
  Водка пива водка пива, пад канец карпаратива
  Пад васточные мативы выпалняем нармативы
  Водка пива водка пива, пад канец карпаратива
  Ты уходиш так красива, была крута всем спасиба
  После сотачки абсента, стали все гаварить с акцентам
  И зачем абразаванье, для взаимапаниманья
  Шакаладный, есть вишнёвый и канешна же миндальный
  Пробуй чачу, угащаю, ничиво ни заприщаю
  Хватит пить, паеш закуски, я уш понял что ты руский
  И паэтаму братэлла, ат Вахбета Изабелла
  Водка пива водка пива, пад канец карпаратива
  Пад васточные мативы выпалняем нармативы
  Делмар, вырвашись из рук тискавшего его альфы-охранника и завлекательно вращая круглой попкой, задрав тонкие руки вверх, стянул с себя длинную обтягивающую сетчатую майку и, оставшись в одних чёрных стрингах, едва прикрывавших крупный альфовский член и не менее монументальные яйца, размахивая майкой над головой, завертелся перед сдвинутыми столиками. Официанты, один за другим выметнулись на импровизированный танцпол. Роландан, Ирмин, Гречел, ещё кто-то из ночных бабочек, выскакивали из-за стола, тащили друг друга за руки, на ходу допивая вино из бокалов и чашек.
  - Руди, - строго спросил Юрген, - что здесь происходит? Сколько сейчас клиентов в номерах?
  - ЮРА! Етит твою мать! Какой ты нудный! Отстань от него. Выпей с нами лучше! - незнакомый оме в куртке, штанах и сапогах протянул ему налитый до краёв бокал, - Штрафную!
  ВСЕХ ЛЮБЛЮ НА СВЕТЕ Я!
  И неожиданно повторно возникшее негодование хозяина борделя куда-то испарилось. Все окружающие показались ему милыми и весёлыми людьми с которыми не грех и выпить...
  Мы пили. Орали и плакали. Руди, привалившись к моему плечу и едва не раздавив меня своим весом, ныл мне в ухо:
  - Не могу, оме... не могу... Тут он, и на меня не смотрит...
  Переложив расстроившегося до слёз альфу головой к себе на колени (а куда ж тебя девать-то, хороший мой?), я строго посмотрел на Юргена. В глазах двоилось (вот как так? глаз-то нету...):
  - Юрка, блядь! Ты до чего мужика довёл? А?
  Плечи Руди затряслись от рыданий. Вивиан счастливо улыбаясь, дремал, привалившись к моему левому плечу. Юрген отвлёкся от созерцания того,
  как Гречел танцует на сцене, неумело пытаясь раздеться догола, собрал глаза в кучу и повернулся ко мне с вопросительно вздёрнутыми бровями, мол, что?
  Я погладил красную шевелюру:
  - Родя, ты как хочешь-то? Что бы он или ты его?
  Пьяный Руди, утирая пьяные слёзы ручьём катившиеся из глаз и шмыгая засопливившимся носом, буркнул мне в штаны:
  - Он... что бы...
  - Ну, вот! Юрка! Дрюкни его. Тебе жалко что ли? Какая, нахрен, разница, где тебе шишку парить? А жопа смотри какая, - я задрал подол платья Руди, обнажая крепкие белые ягодицы. Тот поспешно, недовольно бурча, нетвёрдой рукой одёрнул чёрный шёлк.
  - Да не нравятся мне альфы, - неожиданно трезво ответил Юрген. А глаза-то пьянёшеньки.
  - Ну, ради меня, а?
  - Тебя? Тебя хочу, - безапелляционно выдал альфа, услышав то, что хотел, придвигаясь к нам с Юргеном ближе и опираясь локтем на бедро лежавшего на боку управляющего.
  Ох-хо-хо. Как тяжело-то с вами.
  -Не. Не пойдёт, - спокойно отвечаю, - не для тебя мой цветочек рос. Давай выпьем...
  Чокнувшись бокалами с альфой, я глотнул пару глотков красного вина, зажевал сыром. Вокруг обернувшегося к нам спиной Гречела, а сцена была всего метрах в трёх от нас, собрались едва стоящие на ногах зрители и, хлопая в ладоши, подбадривали импровизированного стриптизёра.
  Омега уже разоблачился почти полностью - оставались только трусики, из трёх веревочек, по заветам Шиарре. Крутя попкой, он уцепил пальчиками боковые резинки и под ритмичные хлопки тянул их по телу ниже и ниже. Вот уже центральная верёвочка, выворачиваясь и открывая на всеобщее обозрение сладкую щель, выходит из промежности между белыми ягодичками. Омега остановился, будто задумавшись, так и не прекращая извиваться под хлопки зрителей подбадривавших танцора выкриками и свистом. И вдруг в головах у всех присутствующих зазвучало, заставив удивлённо оглянуться - откуда бы это - трио баянистов игравшее бессмертное "Яблочко". Гречел, поймав ритм, завертелся по сцене в полуспущенных стрингах. Юрген, не отрывавший пьяного взгляда от невысокого помоста, захлопал в ладоши, подол его платья встопорщился, задираемый возбуждённым членом. Альфа начал перебирать бутылки, стоявшие на столе. Пусто. Пусто. И тут пусто. Всё выжрали.
  Я, наблюдая за его поисками спросил:
  - К вам целитель ходит? - ощупав пьяную голову Руди, я и так знал, что ходит, и даже приём ведёт в отдельном кабинете.
  - Угу, - отозвался Юрген.
  - Пойдём... - я вздохнул, перед глазами всё плыло, - к нему в кабинет...
  - Пойдём! - уверенно согласился Юрген.
  А зачем? Что я там хотел-то? А! Да! Точно!
  Спихнув, успокоившегося и задремавшего Руди с колен и толкнув такого же разморённого Вивиана, я, пошатываясь, вылез из-за стола и, дурацки подмигивая такому же шатающемуся Юргену, пошёл с ним в полумрак коридора, ведущего к лестнице на второй этаж, к номерам.
  - Куда идём мы с Пятачком - большой-большой секрет, - фальшиво запел я, уцепившись за бок альфы, - Ик! Ли-а-апольд! Подлый трус! Голова как арбуз!
  - Вот... - альфа остановился не доходя до лестницы у запертой двери, - вот... Эт-то... тут... - с трудом он связал пару слов.
  - Да-а? - поражённо выдохнул я, меня повело в сторону и я снова ткнулся в бок альфы, шатнув и его тоже. Мы с ним почти одного роста. Ну, то есть он на голову меня выше. Они с красным этим одного роста... Да...
  - Крч... - выдал я, - Ик! Смтр сд... Мы-ы-ы... Ик! Счс туда пойдём... Вот! Там это... Как его... Акавта... Не. Стой! Юрка! Стой! Счас скажу! Аквавита! Во!
  Глаза альфы, сошедшиеся в точку, уставились на меня:
  - Зчм?
  - Балбес! Ты пить-то что будешь? Ща разведём и бахнем! У тя всё вино кончилось, хозяин, мля! - прорвало меня на более связный разговор.
  - Ты! - глаза альфы округлились, а губы вытянулись трубочкой, - ты, эт... эт-то, - он попытался поводить пальцем перед моими носом - получилось с трудом, - акв... аквв-вавв-иту не пьют!
  - Э-э, милай! - я перехватил его руку, отчего очки свалились с носа и повисли на одном ухе, открывая зелёный глаз дракона с расширенным круглым зрачком, - да я! Столько её! Ща водяру сделаем и ага! Доктор! Доктор, сука! Открывай! - повернувшись к двери я замолотил в неё кулаком.
  Юрген попытался меня удержать, положил руки мне на плечи, его повело и он прижал меня к двери всем своим немаленьким весом:
  - Там... Ик! Нету. Никого, - выдохнул он мне прямо в ухо винными парами, - Оме! - зашептал он, - оме, дай поцелую.
  Почувствовав опасность для своей задницы, в прямом смысле опасность, член-то у альфы так и стоит, я, частично протрезвев, оттолкнул пьяное тело локтем и буркнул:
  - Юрка, пошёл в жопу. Дверь лучше открой...
  Альфа прижал меня к двери, развернул к себе лицом, навис, дыша алкоголем. Я упёрся в его грудь согнутыми руками. Возбуждённый член его упирался мне в пупок - мужик-то здоровый. В голове сквозь шум тока крови, разогнанного алкоголем, захлопал, забил в ладоши Шут...
  - Эй, - я, освободив одну из рук, сдерживавших сексуальные порывы хозяина борделя, трезвея, пощёлкал пальцами перед его носом, затем поманил пальчиком альфу к себе, тот наклонился пьяно ища поцелуя, - ты на кого батон крошишь, пёс? Я маркиз-искусник. Прямо сейчас я тебя в городскую Стражу сдам, а завтра с утра поедешь на лесоповал, - подняв колено, я подпёр снизу мошонку Юргена, готовясь треснуть его со всей дури.
  - О-ом-ме... - глаза альфы с трудом сфокусировались на мне, тяжело соображая, потом он жалобно выдавил, отпуская меня, - не надо... лесоповал не надо...
  - Сам не хочу, - буркнул я.
  Урод, блин, весь кураж сбил. Ну, ничего сейчас догонимся...
  Стеклянная бутыль аквавиты, на глаз литров на пять, приветливо блеснула в стеклянном шкафчике с медикаментами открытого телекинезом (я срезал ригель замка) кабинета. Там же стояла и бутыль дистиллированной воды (я понюхал и пальцем попробовал). О! Класс!
  В графине, нашедшемся в баре, развели водку. Народ собравшийся за столом опасливо косился на плещущуюся в нём прозрачную жидкость. О-хо-хо, ещё и водку их пить учить...
  Дальнейшее слилось в какой-то калейдоскоп событий. Роландан вслед за Гречелом полез танцевать стриптиз и тоже смог раздеться догола, а затем они оба, в чём мать родила, сидели в обнимку и на спор закидывали свои вещи на люстру, висевшую над нами. Победила, как водится, дружба - сандалеты обоих, повиснув за длинных кожаных завязках и покачиваясь, низко висели над сценой и столами. Я тоже что-то орал, спел по пьяной лавочке гимн Советского Союза, текст 1943 года, это там, где про Сталина, сначала заставив всех слушать стоя (немцы же, блин! Я их, сук! Погодите, ещё до 9 мая доживём!), а потом, вошедши в раж, выстроил нетвёрдо стоящую на ногах публику перед собой наподобие хора и, дирижируя руками и поддавливая гипнозом, заставил петь самих - на русском! Получилось раза с четвёртого. Вивиан, блаженно улыбаясь и чувствуя умиротворение от отпустившего, наконец, многолетнего возбуждения, широко раскрытыми глазами следил за шебутным оме.
  Намахнув полтишок и закусив мясной нарезкой окорока, я сел рядом с ним, долго глядел на омегу и, уставившись в его ласковые голубые глазищи, вдруг выдал, со злостью выплёвывая слова:
  Сыпь, гармоника. Скука... Скука...
  Гармонист пальцы льет волной.
  Пей со мною, паршивая сука,
  Пей со мной.
  Протянул руку, схватил омегу за затылок, до боли вцепившись в короткие светлые волосы. А в его и моей голове гармонь наяривает Камаринского...
  Излюбили тебя, измызгали
  - Невтерпеж.
  Что ж ты смотришь так синими брызгами?
  Иль в морду хошь?
  Подтянул к себе покорно шедшего на всё омегу, задрал его лицо вверх и продолжил в широко раскрытые голубые глаза:
  В огород бы тебя на чучело,
  Пугать ворон.
  До печенок меня замучил ты
  Со всех сторон.
  Чем больнее, тем звонче.
  То здесь, то там.
  Я с собой не покончу,
  Иди к чертям.
  Я сжал лицо Вивиана в ладонях. Сильнее. Ну, что ж... Оме хочет ударить? - пришло ко мне по эмпатии. Пусть бьёт... Вивиан согласно прикрыл глаза.
  К вашей своре собачьей
  Пора простыть.
  Дорогой мой, я плачу,
  Прости... прости...
  Да что ж ты какой? На всё готовый-то? А если я тебя убивать буду? Ох-х... Человек ты мой, человек. Ты ж меня в первый раз видишь! В бедную, несчастную голову Вивиана ворвался весь тот пласт эмоций одинокого срывающегося в "ночь" человека, устроившего свой дикий загул и сейчас ищущего и просящего о чём-то. Уставшего от этой жизни... Будто пытающегося сказать, что мир слишком жесток, что надо смириться с этим, потому что нет смысла бороться с судьбой. Он как будто просит прощения за то, что так долго не мог найти для себя покоя. А, наверное, и не найдёт. Никогда...
  Омега вдруг протянул ручку к лицу оме со страшными глазами (очки где-то разбились, пока мы с Юргеном "обжимались" в коридоре) и нежно, невесомо погладил его по щеке.
  Тот выпустил его волосы, ухватил ручку Вивиана и, не отрывая взгляда нечеловеческих глаз от лица проститута, поцеловал в ладошку и снова прижал её к своей щеке.
  - Прости, Виви, оме должен быть сильным... Иначе он умрёт...
  Раздражение ушло, оставив после себя пустоту. И тут только выпить. Выпить ещё надо.
  - Юрка! Юрка, блядь такая! Ты где!
  Юрген поднял от стола голову, лежавшую на руках:
  - О... о... м-м...
  - Давай выпьем, родной!
  ВСЕХ ЛЮБЛЮ НА СВЕТЕ Я!
  Перед альфой оказалась ликёрная рюмочка до краёв налитая разведённой аквавитой - wodka, как обозвал подозрительный раствор маркиз.
  - Родя! Родя! Родион Раскольников! Вставайте и отвечайте - за что вы убили старушку! - понёс какую-то ерунду оме, расталкивая задремавшего на диванчике с ладонями под щекой управляющего.
  Наконец, Руди был поднят, чепчик его свесился на ухо, глаза были закрыты. Вдруг он подскочил на месте, лицо, дотоле бледное, порозовело - в белую нежную кожу задницы, преодолевая повысившийся от алкоголя порог боли, кольнуло словно шилом, а уши, проколотые колечками, растёрло гигантскими грубыми ладонями:
  - А! Что?
  - Пей давай! - распорядился маркиз, - у нас ещё шашлык не жарен...
  - Шаш... что? Ик! - сфокусировал глаза Юрген, так и не выпивший свою рюмку.
  - Мясо на шампурах. На углях жарят...
  - Не-не-не... Я пас, - попытался поднять непослушную руку Руди.
  - И... и... я т-тоже-е, - протянул Юрген.
  - Ну, блядь! Я один что-ли? - я оглядел поле боя.
  Упившиеся, наплясавшиеся, нацеловавшиеся друг с другом, полуживые, в стельку пьяные, официанты, охранники, альфы и омеги из профессионалов заведения сидели и лежали в разной степени одетости. С люстры свешивалась одёжка Гречела и Роландана, закинутая туда на спор. За спинкой дивана тренькнула лютня - там шевелился, пытался встать на ноги и не мог подняться даже на четвереньки музыкант, её владелец, споенный нами в самом начале. Дела-а...
  - Мужики! - Юрген и Руди повернули ко мне едва держащиеся головы, - а вот скажите... А чего вы не женаты, а?
  Руди мучительно поморщился, пытаясь сосредоточиться, открыл рот и вытянул губы пытаясь говорить:
  -У...у... - наконец, беспомощно выдохнул он.
  Юрген, сидевший за столом подперев голову рукой и чему-то улыбавшийся, помотал головой:
  - А на ком? Ик! Оме... О-оме... а вы-выходите за меня, а, оме? Я вас... ик, так люб-лю, ик!
  Альфу одолела икота, выстреливавшая так звонко, что я такое только у маленьких детей слышал.
  - Не, - отрезал я, - Тебе нельзя. Ты, - я уставил палец в альфу, - простолюдин...
  - Ик! Так это, ик! Я титул куплю, оме, ик!
  - Не. Фигушки, - я сложил сразу два кукиша обеими руками и, вращая, направил их в сторону альфы, - искусник я, ме-е-е, - вывалил я язык убитому новостями альфе.
  Руди, слушая наш содержательный диалог, таращил глаза, мучительно пытаясь понять, о чём же мы говорим.
  - Ух, Юрка, я такого омегу знаю! Красивый. Волосы тёмненькие, личико белое, губки розовые, глазки серые такие, по самому краешку ободочек тёмненький. Он тебя любить будет. Деток родит. Ты, вон балбес какой, тридцать пять уже, а всё в платье рассекаешь. Не хочешь дело бросать, вон управитель есть. Ещё двоих замуж возьмешь... Здорово! Домой придёшь, а детки, такие, тятя, тятя, наши сети затащили... ой, не, это не то...
  Юрген сидел за столом и пьяно кивал головой соглашаясь - верно оме говорит. Жениться надо.
  -А... о... - послышалось от Руди, так и таращившего глаза куда-то перед собой.
  - Ну, а ты, Руди, тоже женись. Эх, я таких девчонок знаю! Ой, ну, то есть омежки такие. Тройняшки! Руди, - я дотянулся до шеи альфы, ухватил за загривок и потормошил его, голова красного безвольно болталась, - ты только сам подумай! О! - я показал ему три пальца.
  - Я... это... пятерых не потяну, - выдал он.
  - Да не! Трое! - я снова показал ему пальцы.
  Сколько кстати? Три же хотел, нет? Ну, точно, три - я перебирал рукой пальцы - раз, два, три, четыре. Три же надо!
  - Они маленькие ещё. Ты, пока дела передаёшь тут, то да сё, они и подрастут. Тебе сколько лет? Двадцать пять?Двадцать пять, - уговаривал я альфу согласно мотавшему красной пьяной башкой, -Ну! А им двенадцать. Через пару лет замуж возьмёшь! Зато! Я тебе их покажу.Потом. А?
  - А кто тут бу-будет? - послышалось от Юргена, как оказалось, внимательно слушавшего мои речи.
  - А тут? Тут? Да вот хоть Виталька будет. Эй, Виталька, в управляющие пойдёшь? - толкнул я плечом прижавшегося ко мне Вивиана.
  - Да он омега!
  - Да какая, в жопу, разница! Кх-м, кх-м. Зато он изнутри знает как надо. Да? Знаешь ведь?
  Тот что-то промычал и согласно кивнул.
  - Ну! Знает! А я в дело войду! Значок повесим! Бордель маркиза Аранда! Лучшие бляди на побережье! Звучит! - меня несло куда-то не туда - искусники и знать сторонились участия в подобных предприятиях всеми силами. А искусники ещё и не посещали.
  - О! А ещё можно разъездной бордель открыть. Корабль побольше, искусника-водника и вперёд! До Вольных островов и обратно! А! Кур... кру... да что такое, блядь! Круизы, ой, развлекательные... Ну!
  Вот так это всё и выглядело вчера. Или сегодня?
  Вивиан, глядя на меня снова вздохнул, я тоже выдохнул, наполняя перегаром воздух номера. В голове омеги тускло засветился красный огонёк возбуждения. Голову целиком он не захватывал, а вот так вот, постоянно тлел, вымораживая и вынося мозг несчастному, превращая его в психически нестабильного нимфомана.
  Протянув руку, я положил её на голову Вивиана, гася красноватый отсвет, тот молча благодарно прикрыл глаза, почувствовав умиротворение в душе.
  Где-то сзади и за спиной снова заскрипели диваном. Да кто там?
  Я осторожно сам себя приподнял телекинезом и посадил на задницу. Я голый? Голый. И Вивиан тоже. Хм...
  На двух узеньких диванах составленных вместе лежали такие же голые Юрген и Руди. Причём, Юрген спал у стены по хозяйски закинув ногу и руку на Руди, лежавшего лицом ко мне, а спиной к состоявшемуся, судя по всему, любовнику.
  Я снова тяжко вздохнул. Руди открыл свои красные глаза, внимательно, узнавая, посмотрел на меня. Повозившись, задницей вжался в Юргена плотнее, улыбнулся, смежил веки, чмокнул воздух в мою сторону.
  - Поеблись, что ли? - просипел я пересохшим горлом.
  Альфа счастливо кивнул, подтянул к себе кисть спящего Юргена и ткнулся в неё губами.
  - Бросит он тебя. Он альф не любит... А вы чего за нами попёрлись?
  - С вами хорошо, оме, - одними губами шепнул донельзя довольный Руди.
  Вивиан, слушая наш диалог, улыбался и счастливо пялился в мою исполосованную спину с клеймом печати подавления на шее у затылка. Потом он перевернулся на бок и лёг калачиком. Я заволок себя телекинезом к нему и опёрся спиной на тушку омеги. Тот смог дотянуться до моего
  бока губами, чмокнул бледную кожу и, уцепив прядку из моей гривы, начал вертеть её в пальцах. Я продолжал.
  - А если бы я, например, вот его бы захотел, - я толкнул локтем Вивиана, - вы бы тоже тут торчали? И вообще кто меня раздел догола? Ты что ли? - я повернулся к часто-часто молча закивавшему Вивиану, просто тащившемуся от моего присутствия рядом с ним, - а их тоже ты раздел? -
  омега опять часто закивал, закусив палец, чтобы не выдать лукавую улыбку, - и еблись они друг с другом тоже тут?
  Вивиан фальшиво вздохнул - ну, что же делать, где им ещё в борделе-то совокупляться, как не в одном номере с оме?
  Тоже мне, клоун, пантомиму он тут мне разыгрывает.
  - Ну, иди воды хоть принеси, - шевельнул я Вивиана боком, пить хочется, сил нет!
  Тот, с сожалением расставшись со мной, как был, голый, провокационно виляя попкой, вышел из номера. Через пару минут вернулся, неся с собой запотевший стеклянный кувшин с лимонной водой. Я осторожно, стараясь не тревожить чугунную голову, сполз с кровати, принял у улыбающегося и, как кот, щурящего голубые глазищи, омеги, холодный кувшин с капельками конденсата на стенках и плавающими внутри ломтиками лимона. Приник к живительной влаге... Ох-х-х... Кайф! Ап! Кхе! Кхе!
  Сука! Ну, что такое! Сзади ко мне вплотную подошёл и почти приник к спине обнажённый Руди, расставшийся, наконец, с желанным телом любовника. Пока я пил и не реагировал на его появление, он потихоньку, миллиметр за миллиметром, приближался ко мне плотнее и плотнее. И
  вот, он почти касается меня своим телом, дыша мне в темя. Рукам воли не даёт.
  Уже хорошо.
  Оторвавшись от кувшина, я, не поворачиваясь, ткнул локтем альфу в живот, заставив его резко выдохнуть. Повернулся и толкнул ледяной кувшин ему прямо в солнечное сплетение:
  - Возьмите, господин Руди. Поправьте здоровье! И им оставьте! - я указал на так и продолжающего безмятежно спать Юргена и мявшегося за мной Вивиана.
  Обошёл растерянного альфу, оглядел номер, не нашёл своей одежды и ядовитым голосом, подражая Леандеру, протянул:
  - Виви, детка, где моя одежда?
  Одежда нашлась - Вивиан, стаскивая её с меня и повинуясь какому-то наитию, развесил её по шкафам. Но, судя по всему, делал это в настолько пьяном виде, что куртка висела среди его ночнушек, кожаный жилет оказался засунутым в стопки с нижним бельём и только штаны по неведомой причине попали к штанишкам самого омеги. Сапоги же нашлись под кроватью, а портянки оказались на спинке одного из стульев.
  Кожаный кошелёк с сорока двумя гульденами и свёрнутый в трубку вексель лежали на тумбочке у кровати. Пошарив по карманам куртки, я нашёл всё своё вооружение в целости - не понимая, что это, Вивиан трогать его не стал. А вот трусов не было. Нигде.
  - Отдай трусы, извращенец! - бухтел я, роясь в шкафу с одеждой, а Вивиан, провокационно развалившись на кровати и демонстрируя окружающим обнажённое тело, только счастливо улыбался.
  Плюнув на всё и надев штаны на голое тело, натянув на себя всю свою сбрую, я потопал сапогами по полу, плотнее вколачивая ноги, провёл ладонью по голове Вивиана, севшего к тому времени на кровати сжавшись в комочек, целомудренно чмокнул его в лобик. Ужас от моего ухода постепенно начал овладевать личностью несчастного омежки. Всё-таки психическое расстройство давало себя знать. Как бы не сорвался. Не бойся, маленький, я никуда не деваюсь. Одному вовсе не так страшно, как тебе кажется. И тут тебя никто не обидит. Мы ещё споём с тобой и стихи почитаем. И духи я твои понюхаю. Обязательно... Ты же мне их покажешь?
  Ну, вот успокоил немного...
  Поглядел на так и не ставшего одеваться Руди, который, привалившись спиной к спавшему Юргену, целовал его в плечо, пристально наблюдая за тем как я одевался. Хм. Один мой фанат (Вивиан), второй фанат своего хозяина (Руди).
  Порылся в кошельке, вынул пять гульденов, оставил на тумбочке Вивиана - хоть и не было ничего, а людей-то я занял на всю ночь, омега, вон - ничего не заработал. Оно и по расценкам - где-то так выходит - бордель-то элитный и цены соответствующие...
  - Ну, ладно, ребятушки. Пока, - я пошёл к двери, - Да, Руди, вчера Юрген говорил, что заведение угощает... Надеюсь, всё в силе? И это, слышь, я тут подумал - чё ты в этом своём таскаешься, как придурок... Тебе вот так надо одеваться...
  И вышел...
  В голову альфы прилетела картинка - рубашка, чёрная шёлковая, плотная, с вертикальными складками-швами на полочке, с широким отложным воротником и ярко-алыми выпушками на всех швах - под цвет волос и глаз Руди. Брюки. Тоже чёрные шёлковые, на заднице и бёдрах в обтяжку, так чтобы, как перчатка обжимали крепкие ягодицы, а от колен клёш, с вертикальной складкой с наружной стороны и внутри эта складка тоже ярко-алая, в цвет выпушки рубашки. Широченный пояс - чёрный, не красный. Иначе, слишком много красного, хватит и головы.
  Альфа, увидев перед глазами, как наяву, сам себя в новом чёрном костюме, задохнулся. Действительно, стоит попробовать одеться так. Недёшево. Шёлк дорог. Очень дорог. Но... ради возможности повертеть задницей перед Юргеном...
  * * *
  О-х-х... Пьянству - бой. Я брёл по жаре - Элла давно уже взошла, и ворочал в голове тяжёлые мысли. И чего я туда попёрся? И ведь был уверен, что в кабак иду... А оказалось, что это не кабак, а бордель. И с Вивианом этим... С чего, вдруг я перед ним так раскрылся? Хм... Видимо и в самом деле, накопилось во мне что-то... Напруга какая-то... А покутил и чуть отпустило... Но это ладно... потом про это... Сейчас надо другое решить...
  В банк надо. Пока в посольстве не хватились. Вообще-то не должны, но - бережёного бог бережёт, а небережёного - конвой стережёт. Нашёл стоянку носильщиков портшезов и, поддавив гипнозом и затем затерев следы опроса, выяснил местонахождение банковской конторы.
  В банк я вошёл сопровождаемый первым попавшимся альфой из не самых богатых - прихватил его внушением. Он-то и будет снимать деньги.
  Молодой альфа, сидевший за конторкой, без возражений выдал деньги, подсунув книгу для росписи.
  Деньги я забрал. Затёр в головах присутствующих (а в конторе таковых нашлось четверо, включая охранника и ещё двух служащих) следы своего присутствия.
  Домой пришёл поздно. Часов в девять. Аделька уже два часа как ускакал в школу. Все позавтракали. Вроде как дуются. Или нет? Машка давно вернулась и должна была предупредить, что со мной всё в порядке. Ну-ка...
  Эльфи, иди сюда дорогой. Сидя на кухне, цапаю, дующегося, пытающегося увернуться от меня, омегу. Ну, этот-то всегда дуется. Вот. Вот, так. Гипнотическое воздействие успокаивает его и приводит в благостное расположение духа. Оме тут? Тут! Жив, здоров и весел? Да! Что ещё надо?
  Теперь Сиджи с Ютом.
  Омежки обнаружились в своей, пока ещё пустой комнате. Раскладывали на полу свои немудрящие вещички, с удовольствием ходили на искусственных ножках, приседали, вставали, о чём-то негромко переговаривались.
  - Оме! - бросился мне на встречу Ют, как более эмоциональный по сравнению с Сиджи, он, видимо, сильнее привязался ко мне.
  - Что, маленький? - я погладил светлые, отросшие ниже плеч волосы омеги.
  Подошёл Сиджи. Молча ткнулся мне в бок, осторожно приобняв своими деревянными руками. Глажу и бордовые волосы.
  Нагибаюсь и целую обоих в макушки. Они прекрасно чувствуют мои эмоции - я их специально открываю для них. Оме с ними. И пусть от него пахнет другими омегами и альфами... Он наш...
  - Так, послушайте меня внимательно, - я вытаскиваю из-за пазухи кожаный мешочек с золотом, - Вот здесь деньги. Большие деньги. Шестьдесят талеров. Десять нам всем на прожитьё. А сорок вам на двоих. Пополам. Это - ваше наследство. Ваше приданое. Тратить их, пока я жив, нельзя.
  - А...оме, а Веник? - это Сиджи.
  - Веник, Сиджичка, барон. И средства у него есть, уж поверь мне. А вы простые детки. Эти деньги для вас, поняли?
  Кивают.
  - Ну, вот и хорошо.
  - Оме, а вам?
  - Мне? - глажу блондинистую и бордовую головки и прижимаю к себе, - я менталист. Голодным не останусь, не переживайте...
  Транслирую им успокоение, доброту и симпатию.
  - А... оме, это много? - любопытствует Ют.
  - Ну, сам смотри. Наш дом и сад вместе стоят пять талеров...
  - О! - удивляются оба.
  - А господин Эльфи? И Аделька? - Сижди вопросительно смотрит на меня снизу вверх.
  - Ну... - я развожу руками, - я им по пять талеров дам. Это тоже много...
  - А... а почему им по пять, а нам по двадцать? - дети, как никто умеют задавать неудобные вопросы.
  - А потому... - ерошу светлые волосы Юта, - потому, что вы дворяне, вам одеваться надо, учиться будете в Схоле. Там обучение денег стоит. Больших. Сами подумайте. Вы теперь не крестьянские детишки. А статус требует денег... Это понятно?
  Кивнули головами оба.
  - Пообедаем. Адельку из школы дождёмся и пойдём по мебельным магазинам. Будем мебель выбирать, кому какая нравится.
  От детей полыхнуло радостью - ещё бы - у них своя мебель будет!
  Ну, так-то я ничего покупать не планирую. Просто надо посмотреть, как оно там сделано, а потом - в порт, за лесом и в скобяной ряд рынка - за петлями, ручками и прочей фурнитурой. Мебель сделаем сами. Тем более, что мне неофитов-менталистов надо учить. А что для развития интеллекта может быть лучше проектирования и черчения? Так и поступим...
  Да, и ещё... У нас пристрой без дела простаивает. В нём у меня по плану парикмахерский салон должен быть - Эльфи пусть деньги зарабатывает и самореализуется.
  В дверь постучали.
  Открываю. На пороге стоит альфа. Уже в годах. Искусник. Яркие синие глаза неожиданно молодо светятся на смуглом лице с морщинами у глаз. Синий костюм с причудливой вышивкой со стоячим воротником. Тёмные волосы с сединой ниже ушей. Подбородок с ямочкой.
  - Здравствуйте. Могу я видеть оме Ульриха Фрейтага Генриха фон Фалькенштейна, маркиза Аранда, младшего сына Герхарда Фридриха, седьмого великого герцога Лоос- Корсварм?
  Я разговаривал с Сиджи и Ютом в гостиной и когда пошёл открывать дверь - Эльфи возился на кухне и не слышал стука, то оба омежки увязались вслед за мной.
  - О! - пришедший поразился, увидев выглядывающих из-за моей спины детей, - как интересно...
  - Это я. С кем имею честь разговаривать? - из под свесившихся по сторонам лица густых прядей белых волос на гостя пристально, не мигая, смотрели зелёные нечеловеческие глаза с тонким вертикальным зрачком - очки я пролюбил в борделе.
  - Меня зовут Максимилиан фон Мальберг. К вашим услугам, оме, - пожилой альфа церемонно раскланялся, приветствуя всех нас троих и скрывая оторопь, вызванную глазами маркиза (от меня не укрылась мелькнувшая в его голове желтизна дискомфорта), - искусник-менталист Схолы Лирнесса...
  
  
  
  Глава LXXIII
  
  А! У меня же свиданка сегодня. В четырнадцать часов. С Гризелдом.
  Город остывал после жаркого дня. Косые тени падали в переулки, путались в густых кронах деревьев. Свет закатной Эллы пыльными дымными столбами пронизывал тенистые дворики и улочки Лирнесса. Я сидел в кафе в самом низу Ноерштрассе. Лёгкий ветерок с моря покачивает края скатерти и доносит аромат от цветущего куста усыпанного алыми махровыми цветами с жёлтой серединкой. Столик, который я выбрал, находился не у самого парапета, а в глубине, закрытый с трёх сторон шпалерами перевитыми буйно разросшимися какими-то лианами за которым я и ждал Гризелда. Весь в белом - рубашка тонкого полотна и такие же брюки прямого кроя, волосы без особых изысков Эльфи мне заплёл в низкую косу... С собой я ничего не брал, даже денег - с моими возможностями к телепортации, выдернуть из дома всё необходимое - раз плюнуть, а ручки-то - вот они! Свободны!
  Гризелд... Вот зачем он мне? Только потому, что член возбудился? А он у меня до того и не реагировал ни на кого... Сам, то есть... Или просто захотелось пообщаться с миленьким омегой? Чёрт его знает...
  Размышляя, покрутил на столе высокий стакан с бирновым соком, в котором плавали кусочки льда. Рядом, из-за решётчатых перегородок, сквозь листья слышался тихий смех, разговор - кафе к вечеру заполнялось людьми решившими отдохнуть после трудового жаркого дня. Где-то слышна негромкая музыка - менестрель перебирает струны лютни. Просто так, наигрывая ненавязчивую мелодию. Официанты - альфы и омеги, летали с подносиками между столиков, разносили вино, чай, соки, мороженое, лёгкие закуски, фрукты, пирожное.
  О! А вот и он.
  Гризелд глазами искал меня, стоя у входа на территорию открытой веранды кафе, в чёрной блузке с открытыми плечами, в свободных тоже чёрных брюках, из под широких краёв которых выглядывали пальчики, обутых в лёгкие плетёные сандалии, ног с педикюром. Сумочку из чёрной тиснёной кожи он сжимал перед собой. Костюм гармонировал с цветом волос и оттенял молочно-белую матовую кожу лица и рук омеги.
  Я поднял руку от стола и шевельнул пальцами. Сосредоточенное лицо Гризелда просияло, узнавая, и он двинулся ко мне, а у меня в штанах снова шевельнулось.
  - Оме..., - Гризелд подошёл к моему столику и судорожно мял в руках ручку сумочки.
  Не бойся, я не страшный - начал я проезжаться по его мозгам, уговаривая не бояться моих глаз. Очков-то нет - спасибо борделю Юргена.
  Встал и, приглашая омегу сесть, отодвинул ему стул. Гризелд, смущаясь, осторожно опустился на сиденье. Сила Великая! Какая кожа! Нежная, светящаяся изнутри, будто бы прозрачная, обходя севшего омегу, пальцы моих рук дёрнулись от предвкушения, охватившего меня дикого желания дотронуться до его плеч.
  - Господин Гризелд... я вас ждал, - произнёс я, не отрывая своего взгляда от его заалевшего лица.
  Я омега, он тоже и, несмотря на это, он чувствует моё к нему отношение, хотя никакой трансляции своих чувств я не допускаю. Не хочу и его прощупывать эмпатией. Это, ведь, придётся раскрываться, пускать в себя эмоции всех находящихся вокруг. Пока я не могу действовать в толпе так избирательно.
  Мысленно толкнув официанта, я подозвал его к нам.
  Фрукты, лёгкое белое вино (по ощущениям, градусов 8, не больше), пирожные...
  Официант, показав нам этикетку бутылки, открыл её, разлил вино по тонким бокалам.
  - Вы знаете, господин Гризелд, когда я впервые увидел вас... то..., - начал я, пристально вглядываясь в симпатичное лицо смущающегося омеги, решив для себя, что буду предельно откровенен, - то понял, что вы необыкновенно привлекательны...
  Щёки Гризелда заалели, аккуратные ушки в которых в этот раз были серьги в виде колец, полыхали вместе со щеками.
  Омега в смущении опустил глаза, затенив их густыми длинными ресницами:
  - Оме... маркиз Аранда...я...
  Ну, всё довёл мальчишку.
  - Поэтому, господин Гризелд, я предлагаю выпить... За вас..., - тянусь прозрачным фужером к омеге. Лёгкий звон стекла...
  Гризелд аккуратно отпил из бокала. Я пил глядя на него.
  Нет-нет, я откинулся на спинку стула. Я его сейчас до обморока доведу. Ему же некомфортно!
  Как там, у меня в борделе-то было? Всех люблю на свете я! Во-от...
  Гризелд выдохнул, вскинул на меня свои серые глазищи, снова отпил вина, несмело улыбнулся. А дело-то пошло.
  - С... спасибо..., оме..., - выдохнул он ещё раз.
  - Да за что же?
  - Ну, за... комплимент... спасибо...м-маркиз Аранда... оме...
  - Господин Гризелд, я говорю вам о том, что вижу перед собой... Мне нет необходимости что-то придумывать... Это на самом деле так. И вот ещё что - давайте с вами договоримся: зовите меня оме Ульрих, а я вас буду звать по имени? Договорились?
  Омега кивнул головой не поднимая глаз.
  - Гризелд, давайте выпьем ещё, - нужно его расслабить, слишком уж учитель напряжён.
  Выпили ещё. Гризелд съел что-то из фруктовой нарезки.
  Продолжая политику расслабления донельзя смущённого омеги, я спросил (ведь, людям всегда проще о себе рассказывать):
  - Гризелд, скажите... а почему вы решили стать учителем?
  Смущаясь и запинаясь, но с каждой минутой всё свободнее и свободнее (за время его рассказа мы выпили ещё два раза), он рассказал о том, что ему всегда нравилось работать с детьми, а в семье у него так сложилось, что он оказался единственным ребёнком, что крайне нехарактерно для здешних жителей. Родители его живы и он живёт с ними. Замуж пока не вышел - работа в школе и проверка тетрадей съедает почти всё время, да и возраст - ему уже двадцать два! (Это много!). Но, даже выйдя замуж, из школы он уходить не собирается - зарплата учителя весьма высока - десять гульденов в месяц. Да и детей он любит и они отвечают ему тем же.
  - А вот скажите, Гризелд, вы же немецкий преподаёте? Так? Хорошо знаете литературу...
  - Да, оме Ульрих, я, когда учился, м-меня хвалили, - ответил Гризелд чуть заплетающимся языком, - мои сочинения лучшими были...
  Я протянул руку через стол и взял ладошку омеги в свои руки. Тот снова засмущался, попытался вытянуть её обратно, но я не пустил, а наоборот поднёс её к своим губам и невесомо дотронулся до нежной кожи.
  - Ой, оме Ульрих, не надо!
  Не поднимая головы, исподлобья я смотрел на розовые щёки омеги. Затем коварно повернул его кисть ладонью вверх и снова едва дотронулся губами до запястья, в синюю бьющуюся жилку. Щёки Гризелда из розовых превратились в алые. По прежнему, пытаясь вытянуть ладонь из моих рук, он судорожно выдохнул - я знаю, где целовать! Попробуйте устоять перед таким поцелуем!
  Великая Сила! Он так непосредственен! Бывает такое, что встречаешь человека, и тебя тянет к нему как магнитом. Я вспомнил Лисбета...
  С Лисбетом не так! Маленький целитель - солнышко. Он притягателен для всех. Для любого увидевшего человека. А тут... Гризелд... он для меня. Вроде бы ничего особенного в нём нет. Но вот цепляет почему-то именно меня.
  Пока Эльфи меня причёсывал, я его попытал на предмет его видения Гризелда. Тот и выдал, мол, ничего особенного, оме, мало ли симпатичных омег в Лирнессе. А Лисбет? А Лисбет, оме, совсем другое дело! Он, он... такой, оме... Здесь Эльфи блаженно улыбнулся. Ну, понятно же? Понятно, конечно.
  - Скажите, Гризелд, я вам нравлюсь? - задал я вопрос в лоб.
  Оно, конечно, так бы не следовало спрашивать. Но мы уже достаточно выпили, да и выяснить надо, как он относится к однополым отношениям.
  - О... оме Ульрих... Вы красивы... вы нравитесь... мне... - начал Гризелд и остановился.
  - Но... Оно ведь есть?
  Омега замолчал, не желая меня огорчать. Есть, конечно. Вы, оме Ульрих, не альфа...И снова зажался, боясь, что я прекращу с ним общение.
  Ну, и ладно. Давить я на него не буду. Я завозился на стуле. Телекинезом надавил на так и торчащий член, закинул ногу на ногу, давя бессмысленный и беспощадный бунт непокорного орудия любви.
  Я молчал, борясь с членом, а Гризелд думал, что обидел меня своим отказом и снова смущённо уставился в тарелочку с пирожным, стоявшую перед ним. Нет, так дело не пойдёт. Надо выпить.
  И мы выпили.
  Я заказал ещё бутылку белого вина. О чём-то разговаривал с омегой, рассказывал ему смешные истории из той, ещё земной жизни, корректируя их соответствующим образом. Гризелд, выпив вина, слушал, широко раскрыв глаза, заразительно смеялся, заливаясь серебряным колокольчиком. Розовые губы его двигались прямо передо мной и я не мог оторвать от них жадных глаз. Быстро стемнело. Зажглись фонарики - официанты ходили и зажигали их от длинных спичек. Нам на столик, на самую середину, поставили витую свечку в высоком прозрачном стакане. Огонёк крутился под лёгким ветерком с моря, едва слышно дышавшего в темноте за парапетом, отбрасывал тени и отсветы от бокалов с вином. Положив локти на стол, я пил золотистый нектар, не отрываясь, глядел в глаза Гризелда, сидевшего напротив и тоже не отрывавшего своего взгляда от меня. Ну, вот, а ты говоришь - альфа...
  Я расслабился - в сумерках торчащий в штанах член не видно. Снова взял ручку омеги и почувствовал, что теперь он не смущается, видимо, время, проведённое со мной и мой запах, а он никуда не делся, сделали своё дело. Никакого насилия - на сегодня это мой принцип. Окажемся мы с ним в постели - так тому и быть, а нет - так нет...
  К музыканту, наигрывавшему в кафе весь вечер, присоединилась ещё пара исполнителей и они заиграли что-то весёлое, кажется по просьбе кого-то из посетителей.
  Ручка Гризелда в моей руке дрогнула.
  - Гризелд, а хотите потанцевать?
  Омега стрельнул глазами из стороны в сторону и опустил мохнатые ресницы - конечно, он хочет. И я бы с ним не отказался, но... член-то так и торчит!
  А! У меня же есть способ!
  Подальше, над морем за бухтой Лирнесса и повыше, так чтобы никого не зацепило, на таком расстоянии, что светящийся шар, размером с мою голову едва виден в тропической черноте ночи, формирую энергетический сгусток. Ещё. Ещё. И ещё. Шар - доходит по энергетической связи между ним и мной, едва держится на грани стабильности. Бабах! Сверкнула вспышка. Звук пока не долетел. А! Вот и он. Глухо, низко зарокотало. Сидящие за столиками люди начали привставать, чтобы посмотреть, что произошло. Посыпались вопросы друг к другу.
  Напряжение ниже пояса спало и я вывел Глизелда из-за столика к площадке для танцев. Возгласы утихли - видимо все посчитали вспышку начинающейся грозой. Музыканты сегодня были в ударе и мы с Гризелдом оторвались как следует - натанцевались, я ненароком пообжимал податливое тело омеги, а он, будучи в небольшом подпитии и не возражал - даже сам прижимался ко мне, извиваясь под музыку. Запыхавшись, вернулись к столику - на время танцев я, во избежание неприятностей, телепортировал сумочку омеги к себе, в пока ещё пустой кабинет. Вернулись, его сумочка оказалась у меня в руках и я, подавая её, притянул несопротивляющегося омегу к себе. Заглянул сверху вниз в блестящие, с сумасшедшинкой, серые глаза и поцеловал податливые розовые губы. Ах-х! Сила! Как я этого хотел!
  Омега плавился в моих руках, попытался было отстраниться:
  - Оме... Ах... что вы..., - лепетал он едва слышно, - делаете...
  И вдруг губы его ответили. Ответили на поцелуй, а руки потянулись вверх, обняли меня за плечи, хлопнув удерживаемой сумочкой по спине.
  Я отпустил его губы, чуть отстранился. Глаза. Серые огромные глаза с искусно подведёнными стрелками в самых уголках. Красился? Для меня? Расширенные чёрные зрачки с отсветами огонёчков фонариков и свечей. Сумасшедшие в своём возбуждении глаза. Мягкая интригующая нота страсти и соблазна, завораживая и увлекая в мир сладких грёз и фантазий, коснулась моего носа, раскрывая роскошное сочетание аккордов экзотических фруктов и розовых цветов. Где-то далеко плавно вступили гармоничные ноты легкого и свежего звучания спелого арбуза и ягод киви, дополненные цветочно-пряными розовыми цикламенами и мускусом - так зазвучали феромоны Гризелда вперемежку с духами. Для меня...
  Мальчик промок...
  После вспышки Великой Силы мне стало легче и, выдохнув, я предложил Гризедлу погулять по ночному, освещённому огнями кафе и ресторанов,
  Лирнессу. Мы шли по набережной, я держал его руку, перебирал пальчики. О чём-то говорил... Омега внимательно слушал, искоса поглядывая на меня нечитаемым взором, шагая, расслабленно помахивал сумочкой. За парапетом, в темноте ласковые тёплые волны мягко плескались в камни набережной, воздух, прогретый за день и напоённый ароматами ночных цветов, волнами, то прохладными, то тёплыми накатывал на нас и мы с ним вдвоём входили в эти мягкие ароматные облака. Звёздное небо пронизанное рукавом галактики, прямо над нами вновь уносится лентой куда-то вдаль, заставляя этот вечер как сон, ускользнуть за ним вслед. Время от времени я подносил ручку шедшего со мной рядом омеги к губам и, вгоняя в невидимую в темноте краску, целовал, вдыхая аромат нежной кожи. Гризелд уже не сопротивлялся и покорно, как заворожённый, шёл со мной, не отрывая от меня огромных в темноте глаз.
  Остановились в тени небольшого переулочка, выходившего на набережную и я, властно прижав к себе омегу, снова поцеловал его прямо в губы. А затем мелкими едва уловимыми движениями губ стал смещаться по его щеке к заполыхавшему ушку. Мурашки встопорщили острыми пупырышками плечико омеги, он поднял его выше, томно повёл головой, прижимаясь ко мне теснее.
  - О-оме..., - едва слышно выдохнул он.
  - Что? - также шепнул я, не прерывая своего занятия.
  - Оме... я..., - голос омеги дрожал и ломался, - вы... что вы делаете? Вы...
  Молча я перебрался за ушко, дальше к шейке и затылку и теперь остановился, горячо дыша в шею Гризелда. Надо дать ему привыкнуть к себе. Привыкнуть к тому, что он в объятиях омеги.
  А вот теперь... Зашагнув за спину находящегося в прострации Гризелда, я дал волю своими рукам, забравшись под блузку и несильно прижав острые торчащие давно возбуждённые соски. Омега едва стоял на подгибающихся ногах, затылком и шеей вжимаясь в моё лицо, перебравшееся с поцелуями на атласную молочно-белую кожу плеч. Чувствуя, что ещё немного и он упадёт прямо здесь, остановился и спросил, дыша прямо в ушко:
  - Вы что-то сказали?..
  - Д-да.., оме, - Гризелд, если бы была такая возможность, сейчас просто стёк бы по моему телу вниз, - вы... мне нравитесь, оме...
  Со стоном оттолкнувшись от меня, он обернулся ко мне лицом, закинул руки мне на плечи, сам потянулся для поцелуя, а затем, судорожно выдохнув, прижался щекой к моей груди, крепко обхватив за талию. Я чмокнул его в подставленную макушку и, положив руки на обнажённые плечики, гладил атласную кожу.
  Мальчик должен привыкнуть. Ко мне. К однополым отношениям. Для его развращения нужно время... Не всё сразу, оме Ульрих, не всё сразу...
  Я качнулся, сдвигая обнявшего меня омегу с места. Мы пойдём, Гризелд, пойдём. Но! По дороге будем целоваться... То я. То ты меня.
  А завтра к Лисбету. Для прочистки мозгов. Да и по делам надо...
  Гризелда я проводил до самого дома. Мы с ним долго стояли у калитки. Я целовал его ручки, губы. Прощаясь, судорожно-торопливо целовал куда попало милое лицо.
  Наконец, отпустил и тот, пошатываясь, пошёл в дом, приветливо светивший горящими окошками - родители не спали, ожидая припозднившегося сына.
  Ф-фу-ух! Что-то жарко...
  Шагая к себе, прошёл мимо ярко освещённого дворика из которого доносился шум, свист, выкрики.
  - Гоните их! - кричало множество голосов.
  - Н-на! Н-на! Вот вам!
  Это был один из тех двориков приспособленных для театральных выступлений. Невысокий дощатый помост, освещённый плошками. Сзади рогожный занавес на шесте. Человек тридцать зрителей, видимо, недовольных актёрами, бурно выражали своё недовольство неудачным спектаклем.
  - Почтеннейшая публика! Почтеннейшая публика! - взывал с помоста альфа в раскрашенном разноцветными ромбами костюме, похоже как, шута, - Прошу вас!
  В ответ нёсся свист, летели огрызки фруктов. Двое омег, один постарше в жёлто-зелёном костюме менестреля с лютней в руках, а второй совсем мальчик, с вульгарно раскрашенным лицом в каком-то белом балахоне и чёрной шапочке, жались с краю помоста. Из-за рогожи выглядывал старый альфа. Брошенный фруктовый огрызок разлетелся брызгами, ударившись в рогожу рядом с лицом старика. Тот скрылся.
  Кто-то из публики стащил шута с помоста вниз и пинком, взашей вытолкнул из калитки на улицу, прямо мне под ноги. Следом полетел сорванный колпак с бубенчиками.
  - А вам особое приглашение нужно?! - заревели во дворике и вслед за шутом-альфой на улицу вытолкнули обоих омег, младший пискнул от страха и в ответ жалобно тренькнули струны лютни, оберегаемой менестрелем от ударов недовольных зрителей.
  - У-ф-ф... Повезло... В этот раз.., - альфа подобрал свой колпак и отряхивал его от пыли, хлопая по колену и звеня пришитыми бубенчиками.
  - Эй, старик! - орали у сцены, - вали и ты отсюда! Пока по шее не надавали!
  - Да как вам не стыдно! Вы что делаете! - возмущался пожилой невысокий альфа, выталкиваемый в спину, - я в Стражу жаловаться буду!
  - Давай, давай, вали отсюда! - пара крепких молодцов, награждая увесистыми затрещинами, толкали его в спину, выпихивая из ярко освещённого дворика в темноту улицы, - Это нам надо жаловаться! А если уж мы подадим жалобу, тебе старому дураку, дальше порта не уйти будет!
  Вслед старику полетели какие-то тряпки.
  Я отошёл в тень, не желая попадаться на глаза неудачливым актёрам.
  - Улоф! Сколько это будет продолжаться? - возмущённо бурчал старший омега-менестрель, - нас уже пятый раз выкидывают!
  Младший омега, белея в темноте своим балахоном и шмыгая носом, собирал с мостовой выброшенную одежду.
  - Ладно, не бухти, Лотти, у меня тут крейцеров с десяток набралось, - старик, кряхтя и потирая затылок, запустил руку в карман широких штанов, выгреб медную мелочь и четверо комедиантов, закинув на плечи узлы и негромко переругиваясь, побрели куда-то в темноте искать ночлега и позднего ужина.
  * * *
  Прошедшим днём мы с Эльфи, Сиджи, Ютом и Веником (Аделька был в школе) ходили по мебельщикам. Я внимательно опрашивал мастеров, изготавливавших мебель из ценных пород дерева для дворян и искусников, рассматривал выставленные образцы, показывал Сиджи и Юту, как они устроены, общаясь с детьми телепатией. Оказывается, ничего сложного, ну, за исключением резьбы и вставок из разноцветных кусочков разных пород дерева. Единственное исключение - это мягкая мебель. Пружины, набивка, обтяжка дорогими тканями - это сложно и придётся заказывать. А вот шкафы, столы, стулья без мягких сидений - всё это мы с детьми сможем сделать сами.
  Разглядывая шкаф для одежды из красного дерева, я вспоминал нашу встречу с Максимилианом.
  Пока я разговаривал с менталистом-альфой в прихожей, попросил телепатией Эльфи накрыть на двоих столик в садике. Была там у нас каменная площадка, нечто вроде беседки под открытым небом, на которой стоял круглый столик и скамейки вокруг.
  Там-то мы и обосновались. Вести искусника в пустой дом без мебели я не решился. Что, на пол что ли сядем?
  - Оме, вы ведь недавно в Лирнессе? - начал благожелательно менталист.
  - Да, господин Максимилиан, мы в Лирнессе уже три декады...
  Эльфи принёс чайничек с чаем, чашки, что-то из печенья.
  - "Эльфичка, иди, мы тут сами".
  Омега ушёл провожаемый взглядом искусника.
  - Ваш прислужник, оме, он...
  Да, я знаю, что Эльфи очень красив и нравится многим.
  - Это мой Личный Слуга, господин Максимилиан.
  - О! Неожиданно. И так редко в наше время, - искусник отпил чай.
  - Да. Так вышло...
  Помолчали. Максимилиан внимательно разглядывал меня. Видимо пришёл к каким-то своим выводам, потом продолжил:
  - Оме, вы извините за мою навязчивость, но..., - альфа сложил пальцы домиком и смотрел на меня не отрываясь, - Я уже много лет, где-то сто пятьдесят...
  Хм. Однако - мои брови взлетели вверх.
  -... да, около ста пятидесяти, не видел менталистов. Точнее, не так. Я вообще никогда не видел менталистов-искусников... Скажите мне - как!?
  Я молчал. Как? Ты реально хочешь знать, как это произошло? Стоит ли?
  Я отпил чаю, поставил чашку на столик:
  - Вам действительно это интересно?
  - Ну, конечно, оме! Вы же понимаете, что вас... нас, менталистов, очень мало... И возможность... Нет, не так. Появление нового менталиста, да ещё и омеги... это...
  Я молчал. Долго молчал. Помешивал в чашке звякающей ложечкой чай. Ну, что ж...
  - Так вот, господин Максимилиан, чтобы появился менталист-омега, надо.., - я снова замолчал, тяжело вздохнув, - На меня, например, была наложена печать подавления...
  - О!
  - И я её сорвал, одновременно инициировавшись как менталист...
  - Не может быть!
  - Да. Именно так. А перед этим...
  Опять меня принуждают вспомнить всё произошедшее с нами - со мной и Улькой. Но вот, что странно, теперь, рассказывая Максимилиану о себе, всё это происходит как-то проще, что ли? Видимо, пересказ о произошедшем облегчает, вытаскивает то внутреннее напряжение, так долго копившееся во мне. На третий-четвёртый раз вообще, наверное, со сцены говорить об этом смогу. Надо же...
  - А перед этим меня привезли из тюрьмы...
  Брови альфы удивлённо взметнулись вверх.
  - Да, господин Максимилиан, мой супруг, герцог Торпатинн, очень меня "любил". В тюрьме.., - я криво усмехнулся, вспомнив развлечения господ Бауха и Мауля, - Но, я думаю, об этом не стОит...
  Я снова отпил чаю. Остыл как быстро...
  - "Эльфичка, принеси ещё" - позвал я своего Личного Слугу телепатией.
  - Скажу так, лечили меня долго. И вот сложилось так, что я стал искусником. Менталистом. И да, на момент инициации мне было, как собственно и сейчас, девятнадцать лет.
  А! Вот! "Ульрих, у тебя день рожденья когда?"
  - Хм. Девятнадцать? Но... инициация Великой Силой происходит в двенадцать-тринадцать...
  Ну, вот так. Я молча развёл руки в стороны.
  - Оме, я..., - Максимилиан отпил чаю, поставил чашку на столик, - я сам инициировался в тринадцать. Да. В то время мне казалось, что вот-вот Великая Сила проявится во мне также как и в остальных - я буду повелевать стихиями, ну, или стану артефактором, мне откроются тайны вещества... А оказалось, что я менталист.
  Он поднял руку над столиком и чашки с чаем во главе с едва тёплым чайником закружились над скатертью.
  - И вы жалеете об этом?
  - Нет. Давно уже нет. Поначалу... я думал... мне казалось, что я какой-то не такой. Сетовал на Великую Силу. Подростки... они бывают жестоки. Надо мной смеялись... Да...Вы знаете, оме, по менталистике ничего нет. Совсем. Только легенды. Настолько древние, что верить им... Ну, я не знаю... Наверное, невозможно... Я шёл наощупь. Искал, размышлял. Экспериментировал...
  Альфа задумчиво смотрел на свою чашку, опустившуюся перед ним на блюдечко.
  - Много-много лет я был один. Менталистов ведь больше нет. Не было. На всей Эльтерре. Я искал. Хоть что-то, хоть кого-нибудь... Нет... И вот вы... Я когда узнал - не поверил. Под занавес жизни - такой подарок Великой Силы! Вы молоды, оме... Я уверен, что вы, будучи менталистом... То есть не то... Вернее так - голова у вас работает как надо. Не в обиду омегам будь сказано, но...
  - Я понимаю, господин Максимилиан.., - согласно склонил я голову, да, у меня была возможность увидеть, как работают головы у омег. Да, вот далеко ходить не надо - Эльфи.
  Личный Слуга принёс нам новый чайничек, забрав остывший.
  Мы помолчали.
  - Да, оме, скажите мне, пожалуйста, вот дети... Я их сейчас видел. Они искусники. Омеги. Они тоже?..
  Я молча кивнул.
  - Но как? Я сегодня ничему не удивляюсь, но это...
  - Я их инициировал.
  - Вы?!
  - Ага. Дети... Они очень много пережили всякого... Вы знаете, господин Максимилиан, - я наклонился к альфе, - у них нет ног. У обоих. А у красненького ещё и рук. На тот момент я думал, что только ментализм сможет им помочь... А Великая Сила пошла мне навстречу...
  - Хм... Интересно... Великая Сила пошла вам навстречу?
  - Ну, да. И вообще, может быть я скажу что-то не то, но... У меня после инициации, господин Максимилиан, сложилось впечатление, что Великая Сила... она... как бы это... объяснить... разумна, наверное...
  Максимилиан бросил на меня острый взгляд.
  - Вы знаете, оме, мне тоже приходила в голову эта мысль... Обстоятельства жизни... Наблюдательному человеку они способны сказать многое... Да.., - он снова пристально посмотрел на меня, - кстати, не сочтите за оскорбление, оме... ваши глаза.., - он шевельнул пальцем в воздухе.
  - Вы действительно хотите знать? Что ж... Я расскажу. Вы же знаете кто я?
  Альфа кивнул.
  - Так вот.., - я остановился, подбирая слова - как бы так продолжить не особо раскрываясь, - на замок, загородную резиденцию короля, напали демоны...
  Я рассказал ему уже обкатанную на Главе Совета города версию.
  - ...на самом деле глаз у меня нет... и уже давно... Это, - я покрутил пальцем перед своим лицом, - всего лишь образ, картинка. У меня получилась только такая (ведь получилась же? Не вру, ей, ей. Зуб даю!).
  Полуправда проскочила. Ну, или он сделал вид, что поверил.
  - Вы знаете, господин Максимилиан, в замковой библиотеке мне попадались сведения об умениях менталистов, - продолжил я, переводя тему на другое.
  - Вот как?
  - Да. И там перечислялись их умения: эмпатия, телепатия, телекинез, левитация, телепортация, гипноз, пирокинез, телеметрия, ясновидение, экстрасенсорика...
  - И кто автор этой книги?
  - Какой-то Оророина Эмвольдский...
  Максимилиан громко заразительно рассмеялся. Я удивлённо отставил чашку чая. Эльфи выглянул из двери, а со второго этажа из окна комнаты Веника на нас уставились любопытные головки Сиджи и Юта.
  Альфа едва смог успокоиться и сейчас, подрагивая от смеха, вытирал шёлковым платком заслезившиеся глаза:
  - О-оме... извините, ох-х! Не могу!
  И он снова захохотал.
  Насмеявшись вволю Максимилиан, наконец, успокоился. Выпил чаю и продолжил:
  - Оме, я автор этой книги!
  - А...
  - Оророина Эмвольдский - это мой псевдоним. И, оме, половина, если не больше, из перечисленного там - фантазии! Телепатия, левитация, телепортация, пирокинез, телеметрия (кстати, что это?), ясновидение и экстрасенсорика невозможны! Я просто это придумал! Искусники-менталисты слабы по сравнению с другими искусниками - вы, наверное, и сами это знаете, и вот, чтобы добрать авторитета и несколько... как бы это... напугать, что ли, я и додумал эти способности. А на самом деле нам с вами доступны только гипноз, телекинез и эмпатия. Ну, и ещё кое-что...
  - Да, но там описывались способы развития этих способностей!
  - И что? Можно много выдумать всякого... такого... наукообразного...
  О как! А я? Я же владею всем этим, ну, за исключением ясновидения и экстрасенсорики - но какие наши годы! И ведь не врёт он мне. Он и правда так думает!
  - Вы знаете, господин Максимилиан.., - прищуриваю на альфу свой драконий глаз, - а что бы вы сказали.., - тяну паузу, размышляя, стоит ли ему говорить или нет, рука сама выводит черенком чайной ложечки по скатерти замысловатые узоры. А! Была, не была! Всё равно узнает рано или поздно, - если бы кто-нибудь вам сказал, что все эти семь умений возможны?
  - Ну-у, не знаю, оме..., - удивлённо вытаращился на меня альфа, и замолчал осенённый догадкой, - Да нет! Не может быть!
  Я кивнул головой, подтверждая его озарение.
  Альфа, обуреваемый эмоциями, схватил мою руку через столик, задетая чашка с чаем полетела на пол и... не упала, подхваченная телекинезом.
  - Оме! - огромные лапищи альфы схватили мою руку, - Ой! Извините, оме... Я не должен был.., - он выпустил мою руку.
  - Вот так и отрезает Великая Сила искусников от себя, - наставительно произнёс я, с улыбкой глядя на него сквозь свисавшие с боков головы пряди белых волос.
  Всё просто (для меня): ну, по крайней мере, мне так кажется - я просто не знал, что это невозможно, а Великая Сила пошла мне навстречу.
  - Вы! Вы, оме! Ну.., - он замялся, прикрыв глаза рукой, пальцы дрожали, - вы, оме - любимый сын Великой Силы! Мне просто больше ничего в голову не приходит!
  Впору самому лицо прикрыть от оглушившей догадки - ведёт она меня! Ведёт!
  - Сиджи, посмотри сюда, - подзываю я омежку, - видишь, шкаф? Это для одежды. Вам с Ютом два таких надо... Или нет... Может быть один общий, просто внутри на двоих будет. Как думаешь?
  Подошедший к нам Ют держал за руку Веника и слушал, о чём мы разговариваем с Сиджи.
  - Оме, у нас с Ютиком всё общее, - при этом Ют подошёл к нему и приобнял за плечи, - и потом, большой шкаф лучше смотреться будет.
  - Ну, не знаю, - сомневаюсь я, - вы подрастёте, вещей больше станет и, потом, два шкафа проще поставить по разные стороны от кроватей - тебе и Юту. Мне как-то так видится...
  - Оме, если вы так считаете, то мы согласны, - отвечает за двоих Сиджи - ещё бы, как оме сказал, так и должно быть!
  - Сиджичка, я могу считать как угодно. Но здесь важно, чтобы вам было удобно, - дотрагиваюсь до бордовых волос омежки и глажу, а Сиджи, как котёнок, жмурится от нехитрой ласки.
  - Мы понимаем, оме, - это Ют с другой стороны подошёл ко мне, приобнял руками и уткнулся носом в бок, вдыхая мой запах.
  - Так, детки, - я присел на корточки, оказавшись ниже их, и они теперь смотрят на меня сверху, Веник, хулиган такой, зашёл ко мне сзади и сейчас увлечённо дёргал прядь моих волос, приходится терпеть, - мы здесь для того, чтобы посмотреть, как устроен такой шкаф, а один он нам будет нужен или два, мы дома дома решим. Хорошо? Теперь кроватки вам посмотрим...
  - Оме.., - шепчет Сиджи едва слышно.
  - Что? - также шёпотом откликаюсь я, вставая.
  - А... можно... нам одну..., - огромные изумрудно-зелёные глаза Сиджи умоляюще смотрят на меня снизу вверх. Рядом точно такие же, только синие, на меня уставились глаза Юта.
  Ведь точно! Они привыкли быть вместе. И спят всегда в обнимку - Ют обнимает Сиджи, даже несмотря на здешнюю жару.
  Наверное, и правда, им нужна одна кровать.
  Ну, что ж - так тому и быть.
  Смотрим устройство кроватей... им двуспальную, мне два с половиной на два с половиной минимум - вдруг Гризелда приведу, Эльфи и Адельке полуторные, а Веник пока ещё слишком мелкий - у меня поспит. А, нет. Эльфи надо двуспальную. Он родит скоро. Да и вообще...
  - Эльфи, как думаешь, - шевельнул я плечом уцепившегося за меня омегу, - тебе кровать двуспальную делать?
  - Ну, конечно, оме, - а сам улыбается лукаво. Интриган, блин.
  - Скажите, господин Максимилиан, вот вы упомянули что-то ещё такое, помимо эмпатии, телекинеза и гипноза, - продолжаю я разговор с альфой-менталистом.
  - Да, оме..., - то снова сложил руки домиком и задумчиво уставился на стол с чайными чашками, - мне удалось научиться, наверное, это можно так назвать... Да научиться... Coniunctis, я так это назвал. Ну, или фокус, фокусировка. Это такое особое состояние, когда внимание максимально концентрируется на решении какого-то вопроса. Направленным усилием возможно усиление своих когнитивных способностей (восприятие, анализ информации об окружающей действительности, внимание, память, речь). Нахождение в этом состоянии позволяет в сжатые сроки добиться значимого результата. Охватить всю проблему, так сказать, целиком... Вы знаете, оме, - глаза альфы загорелись, видимо, он сел на своего конька, - я выяснил, что в конъюнкции основная способность - это способность иметь дело с возможным, с гипотетическим, а внешняя действительность должна восприниматься как частный случай того, что возможно могло бы быть. Реальность и собственные убеждения перестают необходимым образом определять ход рассуждения. Удаётся смотреть на задачу не только с точки зрения непосредственно данного в ней, но прежде всего задаваться вопросом обо всех возможных отношениях, в которых могут состоять и в которые могут быть включены элементы непосредственно данного нам, - Максимилиан отпил чаю, поставил чашку и продолжил, - В результате этого познание становится гипотетико-дедуктивным. Возникает необходимость мыслить гипотезами (являющимися по своей сути описаниями различных возможностей), которые могут быть проверены для того, чтобы выбрать из них ту, что соответствует действительному положению дел. Это даёт возможность систематически выделить все переменные, существенные для решения задачи, и систематически перебрать все возможные комбинации этих переменных...Я спрашивал других искусников, известно ли им о чём-то подобном? Никто даже не задумывался о том, как он мыслит... Только общие слова, - Максимилиан разочарованно махнул рукой.
  - А... Этому можно научиться?
  - Ну, - альфа улыбнулся, - уж вам-то, любимому сыну Великой Силы, я думаю, будет несложно постигнуть такую мелочь...
  - Это не мелочь, господин Максимилиан, совсем не мелочь, пусть кому-то и кажется таковой.
  - Ну, оме, я полагаю, это не последняя наша встреча и мы с вами сможем обсудить наши способности. В свою очередь, я бы хотел - если это, конечно, не вызовет с вашей стороны возражений, поизучать возможность овладения, под вашим руководством, конечно, - тут он приложил руку к груди и склонил голову, - других возможностей менталистов...
  - Я не возражаю, и даже, напротив, всегда готов помочь коллеге, - посылаю ответную любезность - с искусниками дружить надо.
  Мы снова замолчали. Я прокручивал в голове возможность изучения конъюнкции, то бишь сосредоточения, а Максимилиан, видимо, размышлял о моих возможностях и своих способностях их постичь. На самом деле, вопрос сложный. Ему уже много лет, в голове сложились устоявшиеся связи - это не его вина, такова биология. И удастся ли ему научиться хотя бы левитации - она очень близка телекинезу, неизвестно. Но попробовать надо. Почему нет?
  - Господин Максимилиан, - начал я разговор о, как мне казалось, важном, - недавно я встречался с главой Совета города, господином Вольфрамом, он меня приглашал. Так вот... У нас зашёл разговор о демонах, напавших на Тилорию...
  - И...?
  - Мне приходилось с ними встречаться... И мне показалось, что глава Совета недооценивает их опасность...
  - Вот как? А вы считаете их опасными?
  - Да. Я считаю их опасными. Очень. И это не преувеличение, свойственное омегам...
  - Ну, оме, общаясь с вами, я не вижу в вас человека, склонного к преувеличениям.
  - Тем не менее. Он не поверил тому, что я рассказал. Хотя мы искусники и чувствуем ложь.
  - А что именно вы рассказали, оме?
  - Что рассказал? Рассказал о том, что демоны на моих глазах убили близких мне людей, рассказал о том, как, пытаясь защитить одного из них, лишился глаз и получил отравление демонической кровью, рассказал, как демоны едят людей и что искусники являются для них самым изысканным лакомством... Рассказал о видах демонов и структуре демонической армии...
  Я волновался, вспоминая встречу и с демонами и с главой Совета, мой запах усилился и ноздри Максимилиана дрогнули. А дяденька-то в годах!
  Успокоиться мне надо, нечего сердце рвать. Если они полагают, что способны противостоять армии демонов, то кто я такой, чтобы их разубеждать?
  - Оме, - единственное, что себе позволил Максимилиан - это осторожно дотронуться до моей руки, лежавшей на столе, - оме.., а что если... Что если я смогу переговорить с ректором Схолы и вы сможете рассказать о демонах искусникам Схолы?
  - Ну-у... не знаю... Рассказать-то, конечно смогу. Будет ли толк?
  - А какого именно толку вы хотите?
  - По крайней мере, чтобы их не недооценивали, как это происходит сейчас... За перевалом целая пустая страна, жители которой просто съедены. Подчистую. Там нет ни одного разумного. Вообще. Я видел...
  Опять волнуюсь. Но руки со стола убрал.
  - И ещё добавлю. Я смог убить нескольких демонов...
  Максимилиан подался ко мне, пристально всматриваясь в моё лицо:
  - Не может быть! А впрочем... Да, оме, я вам верю.
  - Только вот не надо сейчас этого - да, раз он - омега и смог убить демона, то я-то, альфа, смогу больше. Не надо этого. Я смог убить кого-то из них только по той причине, что я - менталист. Менталист, владеющий телепортом и левитацией.., - тихо произнёс я и добавил, - демоны вытягивают из окружающей среды Великую Силу, рядом с ними искусник превращается в обычного человека...
  Максимилиан удивлённо поднял брови.
  - ... мало того, искуснику становится очень плохо рядом с демонами, - я криво ухмыльнулся, вспомнив как блевал, уползая на четвереньках от плаксы и "дяди" в пустом городе.
  - И как же вы...
  - На своих двоих, а потом телепортация... Среди них есть и летающие твари...
  Максимилиан задумался. Серьёзно задумался.
  - Оме..., а что если вам предложат прочитать курс лекций о демонах в Схоле?
  - Мне?
  - Ну, да. Выпускным курсам. На всех трёх факультетах.
  - Э-э...
  - К тому же, оме, ваши дети тоже искусники. Кстати, сколько им?
  - Десять... Но их трое...
  - Да? Такие маленькие...
  - Младшему нет и года. Он искусник с рождения...
  Брови альфы опять взлетели вверх.
  - У меня выхода не было на тот момент. Поэтому я инициировал старших так рано (да и не знал, если честно, что это, оказывается, рано)...
  - Так вот, они смогут учиться бесплатно в Схоле... У нас два отделения - школьное и высшее. На школьном учатся дети с момента инициации - это 12-13 лет в течение 2-3 лет, а на высшем обучаются до 20 лет... Сроки обучения зависят от способностей...
  - А... И на каком же факультете они смогут учиться, если не секрет? Они, ведь, никуда не подходят. Да и потом моё время... оно...
  - Об этом не беспокойтесь. За курс лекций Схола вам заплатит. Десять гульденов в час вас устроит?
  - А вы вот так запросто можете говорить от имени Схолы?
  - Да, оме, как единственный менталист... Теперь уже нет, и я этому очень рад... так вот, я являюсь членом Супермум консилиума Схолы, а с вашими старшими детьми-учениками и вами в качестве преподавателя я смогу претендовать на создание целой кафедры и отдельного факультета. Факультета менталистики! И потом, оме, открою вам секрет - у меня на вас планы!
  - Да? И какие же? Надеюсь, не матримониальные?
  - О нет! Ну, что вы, оме! Как можно! Я...
  - Я настолько непривлекателен? - сознательно троллю альфу.
  - О! Оме... Ну, что вы такое говорите! Я... Вы очень привлекательны и молоды... Кх-х-м, Кх-м, - мне удалось вогнать Максимилиана в краску, - но я не о том, оме. Просто я хотел вам предложить посмотреть других детей, на предмет инициации их как менталистов...
  - А... вот вы о чём... Ну, посмотреть, конечно, можно, но... Вы знаете, господин Максимилиан, дети... они... всё не так просто... Те, кого я смог инициировать... они пережили очень много... всякого... Я рассказывал... Кроме того, для менталиста, как воздух, необходим баланс интеллекта и воображения, а с воображением очень плотно связаны эмоции. Нет баланса - нет менталиста. Своих детей я веду по самой грани этого баланса, ежедневно, ежечасно (ну, преувеличиваю, конечно, но, как говорится, ради красного словца, не пожалею и отца, а Великая Сила пропускает мою маленькую ложь). Стоит только отпустить этот баланс, как, либо получится обычный стихийник с угнетёнными эмоциями, либо человек, отрезанный от Великой Силы.
  - Занятно... Вот, оказывается, как, - Максимилиан опять сложил руки домиком и внимательно меня слушал, - но, тем не менее, оме, как вам моё предложение?
  - Ну, не знаю..., - тяну я, так-то десять гульденов в час неплохо, - деньги у меня есть, - тем более ещё у посольских моя (теперь моя) двадцатка талеров заначена, надо забрать как-нибудь, - а время, оно дороже денег...
  - Хорошо, оме, пятнадцать гульденов, - звучит от альфы.
  Молча морщу в раздумьях лицо, играю бровями - вдруг даст больше?
  - Оме, моё последнее слово - двадцать! И, оме, не отказывайте... Я вас прошу, - эк его разобрало. Это он до такой степени свой факультет хочет?
  - Хорошо, господин Максимилиан, я подумаю над вашим предложением...Понимаете ли в чём дело? Прибыв сюда, я совершенно не планировал связывать себя какими либо обязательствами. К тому же дети... Их у меня трое...
  Максимилиан внимательно меня слушает.
  - ... и мой титул, мне кажется, он совсем не вяжется с преподавательской работой, - вслух размышлял я, отслеживая реакцию искусника - моя эмпатия его не читает, как и его меня, но внешние реакции тела доступны, к тому же энергетическое состояние организма альфы мне доступно. Вот, например, когда волна моего запаха достигла его носа (это я волновался, вспоминая тюрьму и демонов) голова альфы закраснела, а во время разговора про всё остальное в голове у него переливались сине-зелёные волны - он был спокоен и только в минуты удивления или когда он торговался со мной по оплате проскальзывали желтоватые полоски.
  Сейчас же голова искусника заливалась желтизной больше и больше.
  - Но, оме, наоборот! Преподавание в Схоле сделает честь любому дворянину, вплоть до герцога!
  Как! Неужели есть владетельные государи (а титул герцога вполне туда попадает), чьё самолюбие тешит обучение бестолковых студиозусов?
  Что-то такое я и задвинул Максимилиану.
  - И потом, маркиз Аранда - это вовсе не титул учтивости, как можно подумать.
  - О! - удивился искусник.
  - Да, господин Максимилиан, существует марка Аранда, которой я владею по праву (не будем сейчас уточнять, что по праву первенства захвата пустой земли) и размеры этой марки таковы, что составляют примерно две трети Тилории.
  - Ну, оме! Сюрприз за сюрпризом... Тем не менее, оме, вы очень меня обяжете, - снова принялся уговаривать Максимилиан.
  Да, в конце-то концов! Чего бы и не поломаться? Омега я или не омега? Весь такой загадочный-загадочный... Орёл... только жопа воронья...
  - Хорошо, господин Максимилиан, я уже вам сказал, что подумаю над вашим предложением, - так и тяну с окончательным ответом, - с кем можно обсуждать условия моей там работы? - слово "работа" нарочно произношу максимально брезгливо - дворянин не должен работать! Никогда! Если на панель только... Но это же не работа? Нет?
  Обрадованный Максимилиан зачастил:
  - Оме, я переговорю с ректором Схолы, господином Готфридом Людвигом Анно Зигардом фон Лангенштейном и извещу вас о времени встречи.
  Молча наклоняю голову. Хрен с тобой, золотая рыбка, уболтал, чертяка языкастый... Да и двадцать гульденов в час на дороге не валяются... Нет, совсем не валяются... Мы вот, сейчас гульден в полдекады проживаем, а Веник вырастет?
  Максимилиан откланялся и на крыльях надежды выпорхнул из нашего дома. На прощанье я выдал:
  - Да пребудет с вами Сила, господин Максимилиан...
  Тот остановился на самом пороге и длинно серьёзно посмотрел на меня. А я что? Я ничего ..."Люк, я твой отец и всё такое..."
  Вернулся в садик и сел размышлять.
  Заначку посольских пидарасов (в плохом и хорошем смысле) я тоже поделю - по пять гульденов Эльфи и Адельке, к тем пяти, что было выделено из шестидесяти отжатых у посольства, а то несовсем справедливо выходит, а так по десяти гульденов у каждого будет. Да и бесплатное обучение Сиджи и Юта тоже хорошо. Веник подрастёт - и будет бесплатно учиться. Факультетов там три. Пока. Потом четыре будет.
  Это стихийники - самый многочисленный, артефакторы - тут меньше. Оба факультета альфовские на сто процентов. И целительский - здесь только омеги. Стало быть по часу на каждый факультет - это три часа. А как часто эти часы в декаду? Так-то материал, если подумать, можно растянуть часов на десять, ну, пятнадцать от силы... Это пятнадцать декад, если по разу в декаду. Ну, на три умножить - факультетов же три. Девятьсот гульденов! Это одиннадцать талеров с лишним за учебный год. Однако! Я потёр руки. Так-так-так. Деньги попёрли!
  В году у нас сорок декад. Ну, минус каникулы... А есть ли они тут в Схоле?
  Чё-то, как-то... Сорок часов демонологии по-любому не получится... И это большой труд - растянуть на сорок часов информацию, которую я могу изложить, максимум с течение полутора часов!
  Вернулись из магазина мы задумчивые - я снова так и эдак прокручивал в голове встречу с менталистом, а Эльфи, Сиджи и Ют тихонько обсуждали между собой изготовление мебели. Ют, на пальцах прикидывал сколько и чего понадобится, а Сиджи поправлял его, осторожно загибая протезными ручками в чёрных перчатках, розовые пальчики товарища.
  - Оме, оме, а нам стекло понадобится?
  - Зачем, маленький, - я отвлёкся от размышлений на вопрос Сиджи.
  - Ну, там, в магазине шкаф был со стёклышками, приказчик сказал для посуды и книг такие шкафы нужны.
  - А, этот. Конечно нужен будет. И мне в кабинет и вам с Веником в комнаты...Эльфи не надо, он же у нас книжки не читает, да, Эльфи? - я прищурился в сторону омеги.
  - Значит три таких будет, да?
  - Нет, Сиджичка, таких шкафов нам нужно будет побольше. Ещё в гостиную поставим. Два, наверное... И в столовую, тоже, скорее всего два... Сейчас придём и посмотрим, промеряем, как и чего.
  Меблировка дома захватила детей с головой.
  Выслушав меня, они перестали таиться и, пока мы шли, всю дорогу галдели между собой, отвлекая меня вопросами от мыслей о менталистике и Схоле и дёргая за рукав Эльфи...
  А вернёмся, наделаем иллюзий мебели и начнём распихивать их по комнатам. Эльфи с Аделькой в консультанты возьмём. Дело-то и пойдёт!
  Вот так вот... Ладно - теперь о хорошем. Вечером у меня свидание с Гризелдом! Гризелд, готовься - я иду!
  
  
  
  Глава LXXIV
  
  Бал! Бал! Бал. Бал... ...Бал... Бля! Вот надо оно мне?
  Это приглашение принесли, если что...
  В Совете города состоится бал для искусников и дворян, проживающих в Лирнессе. Через пять дней. Быть надлежит при параде. Мне - с Личным Слугой. Отказ невозможен. Ну, парадное у меня есть. Одёвано всего один раз. А Эльфи... Живот у него растёт, поэтому надо мерить. Хотя, при параде - это не значит в официальном. Я чесал голову, думая чтобы такое придумать себе и моему омеге.
  Нет, надо пойти в тканях порыться. Может быть, тогда и придут какие-то мысли в голову. Захватив с собой импровизированный блокнотик и карандаш, мы с Эльфи вдвоём - Веник был оставлен на Сиджи, Юта и Адельку, вот-вот долженствующего прибыть из школы, пошли по лавкам торговцев тканями. Проворные приказчики, где альфы, а где и незамужние омеги трясли и раскидывали по прилавкам перед нами ткани цвета "Наваринского дыму с искрой" или бедра испуганной нимфы.
  В Лирнессе тропики - поэтому на бал либо шёлк, либо... да без всякого либо - только шёлк. Долго толкаясь с такими же придирчивыми покупателями в лавках, я натолкнулся на жаккардовый шёлк серо-стального цвета с отливом (слава Силе не бодоанский!). Пойдёт на камзол с рукавами... О! Мысль, творческая мысль модельера пробила...
  Так-так-так! А вот если так? Длинный чуть ниже колена серо-стальной камзол со стоячим воротником, под него жилет без рукавов почти чёрный, подходящая ткань тоже попалась, она же пойдёт на обшлага и окантовку пол камзола, под жилет светло-бежевая рубашка, тоже со стоячим воротником, в цвет её прямые свободные брюки. Там же в тканом ряду был куплен здоровенный пучок цветного шёлкового мулине на шитьё, нитки для пошива, клеевая основа (тут и до этого додумались!).
  Для Эльфи была найдена миленькая бледно-голубая смесовая тоже жаккардовая ткань (шёлк с хлопком) со стальным оттенком (для соответствия костюму оме), атлас того же цвета на лацканы брючного костюма по типу смокинга (а такое тут не носит никто!), на окантовку клапанов боковых карманов и обшлагов рукавов широкая золотистая атласная лента. Смокинг для омеги будет своеобразный - с закрытым горлом, но открытой грудью, для неё, то есть, для отсутствующей груди пошьём кружевное чёрное боди. Кружавчики будут кокетливо выглядывать из-под лацканов, будя фантазию, каждого взглянувшего на моего Личного Слугу.
  Под новые костюмы нам будет нужна новая обувь - поэтому к башмачнику. Всё тот же седой дяденька в испятнанном фартуке и мятом колпаке, судя по всему, по самые брови заваленный срочной работой (знатных омег в Лирнессе много и всем хочется щегольнуть на балу новой обувью, пошитой к новым же костюмам), тяжко вздохнул, но отказываться не стал, снял мерки и вынес нам образцы кожи. Серо-стальной для меня и просто серой для Эльфи. Заказ мы оплатили, готово будет через четыре дня (никак быстрее не могу, оме, хоть режьте!), прямо в день бала.
  Ох-хо-хо! Всё это обошлось нам в два! Сука! Два талера!
  Идём шить. И ещё вот чего. Для костюмов пуговицы будут нужны. Ну, у меня, положим, на камзоле пуговиц нет, только жилет, там их надо будет подбирать под цвет вышивки, а Эльфи? Пока переходили по вверх и вниз пробегавшим улицам города, я размышлял о том, где взять пуговицы для омеги. Лавка морепродуктов, мимо которой мы проходили, натолкнула меня на мысль - раковины! Перламутр. Надо просто взять несколько, разломать, подобрать по оттенку, и вот вам перламутровые пуговицы! А металлический каркас из серебра!
  Объясняя Эльфи задумку, я толкал его плечом, рассказывал, размахивая руками, а омега стоял и смотрел на меня снизу вверх странно заблестевшими глазами.
  - Оме, - шмыгнув носом, выдохнул Эльфи, - вот вы... мне...
  - Да, Эльфичка, да, - я привлёк Эльфи к себе, чмокнул в макушку, - тебе... Будет у тебя самый красивый костюм на всём балу! Ни у кого такого не будет!
  Тот, не стесняясь, ткнулся мне в грудь мокрым носом, прямо у лотка с креветками, устрицами, осьминогами и мидиями, сохраняемыми на такой жаре под ледяным стазисом. Мелкий омежка, торговавший всем этим добром, выбирая мне пару раковин похожих на каури, только здоровенных - с полголовы, хитро мне подмигнул.
  Но-но. Это мой Личный Слуга. Мне можно. Я снова чмокнул омегу в макушку:
  - Пойдём, Эльфичка, жарко тут, а тебе нельзя...
  Купленные раковины я тут же закинул телепортом на стол в своём кабинете, Эльфи счастливо вздохнул и мы, полуобнявшись, побрели по улице, ярко освещённой отвесными лучами Эллы.
  Шли, разглядывая дома, раскрашенные всеми цветами радуги - казалось, жители Лирнесса решили посоревноваться друг с другом в раскрашивании своих жилищ, улочка была заставлена здоровенными вазонами с цветами, красными, розовыми, белыми, голубыми. Причудливый узор, вырезанный в камнях мостовой и выделенный для большей заметности белой краской, вёл нас за собой. По моему, нам вот в тот переулок надо... А там и наша Шнорштрассе. Эльфи, шедший рядом приобняв меня за талию, после того, как мы вошли в тенистый переулок, напрягся:
  - Оме, я был тут...
  - Ну, был и был, - не удивился я - мало ли кто из моих, где ходит?
  - Нет, оме... я раньше тут был...
  - Ну, был раньше и что такого?
  - Ой, оме, ничего вы не понимаете... Я тут был во сне...
  - Да как же тебя понять, если ты толком ничего не говоришь... Во сне... бывает, чо... Мне тоже вот иногда снится... всякое...
  - Нет, оме, - Эльфи отлип от меня и, заглядывая мне в лицо, теребил рукав моей рубашки, - помните там, в лесу, сон мне снился... такой... с альфой...
  Помню, конечно. Я же сам тебе этот сон и создал.
  - Это в этом переулке было! Вон и дом..., - Эльфи ткнул пальчиком в ничем не примечательный дом с выкрашенной облупившейся зелёной краской дверью, - а там наверху спальня...
  Щёчки омеги заалели.
  Инте-ересно! Это, получается, кто кому сон создал? Я Эльфи или Сила мне?
  - Спальня, говоришь? - я притворно насупился, - проверить бы надо... Вы, Слуга мой Личный, по сторонам посмотрите, вдруг, где альфа обнаружится с которым вы так вольно себя вели...
  - Ой..., - Эльфи, забавно смущаясь, прикрыл ладошкой округлившийся ротик, - и правда...
  - Как появится, так придётся вас, господин Эльфиус Иберг, замуж за него отдать, - продолжал я, лукаво щуря драконьи глаза.
  Проходя мимо раскрытой в тёмный прохладный полумрак двери одного из домов, я услышал наверху, в глубине второго этажа, хлопок двери, топот ног сбегающего вниз человека.
  Молодой черноволосый, что здесь встречается редко, альфа, лет двадцати, вряд ли старше, выскочил на улицу, почти наткнувшись на нас:
  - Извините, оме...
  Голубые глаза окинули нас с Эльфи внимательным взглядом, вытаращились, заметив мои зелёные очи.
  - Виллем! Вил! - послышался сверху мелодичный голосок.
  Омежка, тоненький, молоденький, в одной просторной полотняной рубашке на голое тело, полностью (по самое некуда!) открывавшей тонкие стройные незагорелые ножки, выскочил на балкончик второго этажа с узорными металлическими перилами. Мило засмущался, покраснел, но назад не убежал, а помахал узенькой ладошкой Виллему.
  Черноволосый Вил задрал голову, белозубо улыбнулся, беспечно помахал в ответ, послал воздушный поцелуй. Забавно тараща глаза и корча рожицы, беззвучно, одними губами произнёс - я люблю тебя!
  Пискнув от смущения, зардевшийся омежка убежал обратно, а Вил, насвистывая, пошёл по переулку, назад, туда, откуда мы пришли.
  - Вот, - я толкнул Эльфи локтем, - видишь как... На обед приходил, и не только... Не он?
  Эльфи, застеснявшийся до невозможности, отрицательно помотал головой.
  Ох! Да что ж ты всё за чистую монету-то принимаешь? У Сиджи с Ютом научился? Бестолковый ты мой...
  Я снова привлёк омегу к себе и тот, уткнувшись носом в моё плечо, снова улыбнулся, на этот раз не поднимая головы - ещё неизвестно кто тут бестолковый...
  Ну, это да... Манипулятор... Эльфи - ты манипулятор.
  Пришли домой, уставший Эльфи, прилёг в своей комнате на первом этаже (уломал я его! Гипнозом, правда, но уломал), а я спустился в подвал, к швейному манекену, раскинул на специально изготовленном для этих целей широченном столе купленные ткани. Сиджи и Ют, любопытствуя, пролезли под локти, обняв меня сразу с двух сторон:
  - А что это будет, оме?
  - Это, - я запустил обе руки в их волосы (ну, нравится мне это! Ничего с собой поделать не могу!), - будут костюмы для меня и Эльфи. Нас на бал зовут...
  И отвечая на невысказанный вопрос, продолжил:
  - Детей туда не пускают...
  Веник, услышав, что я в доме, сопя, спустился по ступенькам в ярко освещённый шариком подвал.
  - Папа, ня! - тянет он ручки ко мне. Это он так требует взять его на руки - на! Возьми.
  Поднимаю на руки пахнущего свежестью и молочком дитёнка. Тот приобнимает за шею, тыкается носиком в волосы. Отстранившись от малыша, внимательно смотрю на него:
  - Рассказывайте, господин барон, чем вы занимались, пока меня не было?
  Тяжёлый выдох - да, так как-то всё, брат Пушкин...
  - А не спишь чего?
  Веник решительно крутит головой - вот ещё! Он, вообще, большой уже, а большие днём не спят, ясно вам? И добавляет сурово:
  - Неть!
  Это как так - нет? Постой!
  Веник ещё одно слово освоил?
  - А вы, господин барон, болтливы...
  Снова упорное отрицание, на этот раз ещё и с надутыми губами:
  - Неть!
  Ах, нет? Ну, держись!
  Корчу суровую рожу - у,у,у! Страшный я! И вдруг подкинув, внимательно на меня смотрящего Веника почти до самого потолка подвала, ловлю его телекинезом и снова подкидываю, уже теперь во весь голос хохочущего мальчишку. Вот так, именно так, от таких подкидываний и возникает у нас потом в памяти ощущение счастья и тело помнит его и вытесняет из подсознания, заставляя летать во сне, с замирающим чувством наслаждения от полёта где-то подложечкой.
  - А нас! Нас! - теребят меня и Сиджи с Ютом.
  Они уже большие и в подвале с ними делать нечего. Потому...
  Всё разом, смеющейся толпой, телепортом перемещаемся из подвала в столовую и здесь, под четырёхметровыми потолками, я даю волю своим способностям - по очереди и всех разом подкидываю детей вверх, как жонглёр ловлю их и снова, теперь уже попеременно, они опять летят в воздух.
  На шум выглядывает Эльфи, улыбается, садится на стул - мягкая мебель еще не готова, а вот деревянная нами троими изготовлена за пару дней, только шкафы для посуды со стеклянными дверками в эксплуатацию пока не пущены - ждём стекла.
  Полёты Веника дают ещё результат. Утомившись от впечатлений, он выдаёт:
  - Ха!
  Хватит, то есть.
  Опускаю его на пол. Стукнув ножками по паркету, опускаются и Сиджи с Ютом. Летать-то они могут и сами, но когда с ними это проделывает оме... Совсем, ведь, другие ощущения!
  - Т-с-с! Тихо тут... Аделька придёт, ему скажите, чтобы не шумел. А мы спать...
  Беру Веника на руки и иду с ним на второй этаж:
  - Пойдёмте, господин барон...
  Действительно, бурные эмоции от полётов утомили ребёнка и он, сам не замечая как, настроился на сон.
  Пока мы с ним спим вместе. По ночам. Днём только он. Ну, как вместе. Рядом. Кроватка Веника, изготовленная нами на вырост, но с решётчатыми невысокими бортиками стоит рядом с моей кроватью (кроватищей) в пределах досягаемости рукой. Я пока ещё не решаюсь укладывать Веника отдельно, в его комнате.
  Мебелями мы обзавелись. Одёжку развесили по местам. Расселились по комнатам и только мелкий пока со мной. Вечерами, перед сном, обязательно все, прямо толпой, гуляем по набережной, учтиво раскланиваемся с соседями, в том числе и с тем самым стареньким омегой, чью собачку так перепугала Машка. Она, кстати, тоже гуляет с нами. Важно, с задранным хвостом возглавляет шествие. Не обращая внимания на тыкающих пальцами в огромную трёхцветную кошку всех встречных и поперечных.
  Ещё бы, она, наша Машенька, и отпор может дать! Лысые обезьяны вообще слабы в драке с самыми совершенными существами. Ну, собаки, иногда могут доставить некоторые проблемы. В основном, шерсть после них валяется, ну, маленько крови бывает. А так... И вообще, меня гладить надо, а не пальцами показывать! Вот! И рыбка! Тоже мне! Несите, поклоняйтесь! А я, так и быть, снизойду... Что уж там...
  Я раздел и уложил дремлющего Веника, накрыл его лёгкой хлопчатобумажной простынкой, прошёл в кабинет и набросал на листке бумаги свой костюм и костюм Эльфи как их видел. Спустился в столовую, показал омегам. Понравилось. Дело за малым - пошить как задумано. Так-то всё, что можно из швей я вытащил, но всё равно нужна практика. А времени-то нет...
  Будем тренироваться на кошках. Возьму вот холстинку какую дешёвенькую и буду кромсать. Сиджи с Ютом привлеку - раскрой ткани дело полезное для мозгов, ну, и Эльфи с Аделькой на подхвате будут.
  О, кстати, Аделька из школы пришёл.
  - Рассказывай, Аделечка, чему там вас сегодня учили?
  - Разное, оме... Арифметика, немецкий, чистописание. Господин Гризелд, оме, про вас спрашивал.
  - Да? Ну-ка, ну-ка...
  Задержав Адельку после урока Гризелд, смущаясь и теребя на груди белую блузку, спросил у Адельки о том, чем занят оме Ульрих и когда они смогут встретиться. Аделька недоумённо пожал плечами, но обещал поинтересоваться у сюзерена его планами на Гризелда...
  Вот так вот. Тут дней несколько надо выждать - пусть клиент дозреет. И повод у меня есть - бал в Совете города, типа, некогда мне.
  Вот что-то такое я и предложил Адельке рассказать Гризелду -дескать, оме занят сейчас, но господина Гризелда помнит, любит... Не, про то, что любит пока не надо. Понял, Аделька? Омежка понятливо закивал головой.
  Шитьё... Это такая штука... Она... как бы это сказать... такая. Вот раскроил я, к примеру, ткань с припусками на швы, а теперь собрать надо. Да ещё и с подкладкой, швы которой тоже прячутся. А швейной машинки-то нету! На Земле, кто-то, кажется, знаменитый Зингер придумал сделать ушко иглы не на конце, как обычно, а в начале, у острия. Но у меня в голове эта схема никак не укладывалась. Ну, вот представим, игла швейной машины протыкает ткань, с её обратной стороны образуется такая петля, оттягиваемая от ткани иглой. И в эту петлю надо просунуть ещё одну нить. В машинке есть специальная шпулька с такой ниткой. Но как эта нитка в петлю попадает? Пёс его знает. А не просовывать нельзя - иначе шва не будет...
  Поэтому тренировки и ещё раз тренировки... Голова пухнет, если честно. Пухнет от того, что надо во всех подробностях представлять процесс просовывания нити в ткань с помощью телекинеза (машинки-то нет!), а именно - на протяжении всего шва первая нить протиснута невидимыми иголочками через ткань, а вторая нить - р-раз! Вся одновременно с огромной скоростью пролетает через образовавшиеся петельки, а потом обе нити должны натянуться, чтобы выбрать слабину. А шов-то! А шов, при этом ведёт! Вобщем, бился над всем этим два дня... Но наши победили!
  Поэтому, испортив несколько отрезов полотна, а из более-менее приличных его остатков нашив себе трусов, я приступил к костюму. С содроганием в сердце приступил... мало ли..., а ткань дорогая... Но знания опытнейших швей, собаку съевших на пошиве костюмов для богатеньких буратин Лирнесса, выручили. Сколов на манекене булавками раскроенное, я позвал всех своих подручных, коих оказалось пятеро - Веник не в счёт, хотя он тоже крутился с нами в подвале, и показал примерное изделие моего швейного искусства.
  Вах-х! - сказали все.
  Вах-то, вах, а мне теперь затылок чесать. Вообще манекен надо под свою фигуру сделать, чтобы лишний раз не заморачиваться с замерами, а тут грудь, талия, длина руки, шея, что там ещё меряют? Ноги, там. Всё в наличии, как живой. Но это потом...
  Р-раз! Шов готов по всей длине. Просто надо ткань немного натягивать и тогда сборить не будет... Хо-оо... мне даже потайные швы можно сразу шить, не выворачивая наизнанку. Так, стоп! А клеевая? Бля-я! Забыл! Её же надо до стачивания клеить! Сука! Так, ладно! Выворачиваем всё это добро наизнанку и вешаем на манекен... И чем клеевую греть? Утюга-то нет!
  Так! Кто там? Аделька, Сиджи, Ют! Чешите в скобяной ряд, нужна пластина чугуна, пальца в два толщиной и длиной и шириной в пядь. Давайте, быстро! Дело стоит!
  Посылаю всех троих потому, что Аделька самый расторопный из всех, а мелким надо социализироваться и больше двигаться на протезах - так они скорее к ним приспособятся.
  Ну, а принесут, из чугуна утюг сделаем - пирокинез нам всем в помощь. Ещё и Сиджи с Ютом плавить заставлю. Вон, у нас пристрой пока пустует. Хорошая литейка получится.
  Пока детишки бегают на рынок за чугуном (готовые утюги-то тут есть, но, во-первых пластина чугуна гораздо дешевле, чем готовое изделие, а во-вторых детей учить надо), надо стёклышки подкопчённые сделать - чугун плавить.
  Тут же, в подвале, подбираю пару подходящих щепочек, приобняв за плечи Эльфи и ведя Веника за руку, веду их во дворик. У нас в мусоре, пока ещё не вывезенном Службой очистки, были остатки стеклянного бокала - кто-то из детей вчера разбил. Стекляшку тоже размягчить можно, распрямить, грани сгладить. Так и делаем. Все трое сидим во дворике на скамье, под увитой виноградом шпалерой, а перед нами в воздухе алеет телекинетический куб с осколками несчастного бокала внутри.
  К тому времени, как чугунина была принесена, стекляшки подкоптились и мы втроём пошли плавить металл в пристрой.
  В пустом просторном здании жарко, пыльно. В углу свален какой-то хлам: обломки мебели, тряпки, куски камней и кирпичей. Есть пара окон, заросших пыльной колышущейся паутиной, а мы сидим вокруг большого куба телекинетических полей в котором сразу десяток шариков пирокинеза греют неподатливый металл. Поглядываю на раскалённую добела пластину через стёклышко. Сиджи и Ют также любопытно пялятся через чёрные кусочки стекла на разворачивающееся действо. Наконец, металл размягчился, потёк, собрался в колышущуюся лужу на самом нижнем диске поля. Давно-давно, в деревне, ещё на Земле, у бабушки я видел чугунный утюг с изогнутой железной ручкой, его надо было ставить на плиту и, разогрев гладить бельё. Ручка тоже нагревалась и бабушка, в те дни, когда в деревне по причине обрыва или кражи проводов местными алкашами, не было света, прихватив её тряпкой, гладила бельё. Вот и мы также будем делать. Только утюг целиком чугунный будет.
  - Сиджи, Ют, тащите сюда все кирпичи из угла!
  Дети, старательно наморщив лобики и с высунутыми язычками, телепортируют обломки кирпичей ко мне, на указанное место. Быстренько, пока удерживаю расплавленный чугун, взмахами пальцев, подгоняю красноватые обломки вплотную друг к другу, так, чтобы зазоры между ломаными кирпичами стали меньше волоса толщиной, собрав из них куб со сторонами примерно в две пяди каждая. Затем выбираю в этом кубе полость по форме утюга, подошвой вверх. Ну, погнали...
  - Глаза!
  Расплавленный металл, разбрызгиваясь во все стороны, пошёл в форму, кирпич потрескивает от высокой температуры, а чугун, остывая, алеет, схватываясь в куче некачественной керамики. Встал...
  Толкнув телекинезом, рассыпающийся на мелкие обломки кирпичный куб, вытягиваю из него пока ещё красную отливку. Н-да. Шлифануть надо. Обязательно надо - кирпич, изначально не предназначенный для такого, лопался от жара и в эти трещины уходил жидкий чугун. Немного, но есть. Прямо по горячему прохожусь телекинезом по отливке, заблестевшей полированным металлом. Утюг, ещё раскалённый, готов!
  Теперь ему нужна какая-нибудь негорючая подставка и можно продолжать творить. В куче хлама в углу я нашёл случайно сохранившийся целый кирпич, шлифанул его телекинезом, добившись ровного красного цвета обожжённой глины и наш подвал обзавёлся новым оборудованием для глаженья. Клеевая основа была пришпандорена на камзол и шитьё продолжилось...
  Ночью ходил за своей заначкой. Ну, как своей. Те два посольских мудака не возражали, а я не отказывался. В общем, после двадцати часов - здешней полуночи, в полвторого ночи опять пошёл на дело. В этот раз без Машки. Дорога до посольства находящегося в Серебряном крейсе мне была известна из голов посла и его помощника. Посольская охрана, сильно поредевшая после моего с ней столкновения, меня не заметила. Начальник охраны альфа-искусник в полвторого спал. Вообще, в посольстве искусником был только он. Ну, а остальные мне не соперники. Потайной ящичек в бюро в кабинете посла не сопротивлялся. Такое же бюро, только попроще видом, в кабинете помощника посла тоже не нашло, что возразить моим притязаниям. Старательно обходя спальню искусника, пробежался по посольству - особняк был большой и в нём были квартиры почти всех, кто работал в посольстве Тилории, за исключением так называемого техперсонала. О! Вот и голубки наши. Два альфовские тела, переливающиеся зелёно-синими волнами и желтеющие натруженными задницами, хорошо видные сквозь стену, спят вцепившись друг в друга - работает запечатление, работает! А там кто страждет? В соседней спальне беспокойно ворочается омега. Возраст за тридцать точно. Видимо супруг посла. Один из. А где ещё двое? А вот и они. Вместе спят. Один по возрасту ближе к сорока, а его напарник самый молодой из всех троих. А точно они супруги посла? Должны быть они. Весь этот этаж особняка отдан под квартиру посла. Комнат десять, если не больше. Прислуга внизу. А здесь посол с любовником, спальни его супругов, два из которых нашли утешение в объятиях друг друга и три детских. Одна для альф - в ней подростки, вторая для таких же омег - там их двое и ещё одна - в ней трое, двое совсем мелких и один побольше. И детей у него семеро по лавкам, два альфы и пятеро омег.
  Проскакиваю телепортом в спальню одинокого супруга посла Тилории. Пахнет духами, притираниями (здешняя косметика) на травах. Миловидный омега беспокойно разметался по широкой кровати с шёлковым балдахином. Стёганое, блестящее шёлком одеяло скинуто на пол. Белоснежная ночнушка задралась выше пояса, открывая нежную кожу подтянутой попки. Омега лежит на животе. Длинные чёрные волосы разметались по высоким подушкам и перепутались. Утром не расчешет - почему-то пришла в голову мысль.
  Слышится слабый стон, омега во сне елозит ногами по простыне. Снова затихает. Чуть потянув носом, чувствую, что он мокрый - видимо, снится что-то такое... Неудивительно. Сколько дней прошло со времени моей встречи с послом? Где-то декада... В тридцать с лишком омеги достигают пика сексуальности, а тут такое воздержание...
  Пожалеть что ли?
  Ночнушка безжалостно, но совершенно нечувствительно сдёрнута со спящего. Белая нежная кожа спины с косточками позвоночника... угловатое плечико... засунутая под щеку рука... круглая мягкая попка... стройная, согнутая в колене ножка... и другая выпрямленная на всю длину... розовые пальчики и такая же розовая пяточка...
  Что тебе снится, крейсер Аврора?
  Вся моя одежда, разом сдёрнутая той же самой телепортацией, почти беззвучно упала посреди спальни. Подтянутое (да, да у меня под кожей жира нет) обнажённое тело приникло к спящему сзади. Быстрое нажатие чуть ниже и левее пупка и вот мой не самый большой солдат готов к труду и обороне. А омега так и не просыпается (трудно проснуться, находясь под воздействием менталиста!). Пристроившись между им самим разведённых ног, оперевшись на локоть, я, проведя пальцами по спине и нежному боку, дотягиваюсь до крупного соска, двумя пальцами прихватываю его и, наклонившись над спящим, медленно, тягуче, с прикусом, целую между лопаток, прямо в торчащую косточку.
  Омега, Кирс, как я выяснил, прошерстив его голову, Кирс фон Краутхайм, урождённый фон Мессинг, повёл головой, потёрся щекой о руку, на которой лежала его голова... Спи, спи, хороший мой. Тебе нельзя просыпаться... Твой истинный мудак-посол, а проснувшись ты не захочешь ничего... Как ребёнок зачмокал губами. Изогнувшись сильнее, поцелуями спускаюсь по спине ниже, омега, под моими губами выгибается, дышит чаще, снова стонет, и выдаёт:
  - Эмочка...
  О как! Посол-то у нас Эмочка, оказывается.
  Нахрен Эмочку!
  Сегодня ночью Кирса будет пялить, жестоко пялить оборотень с охрененного размера собачьим членом с узлом размером почти с его, Кирса, голову.
  Лес. Сырой ночной лес. Обнажённый Кирс стоит на мягком и вовсе не холодном, как могло бы показаться, мху. Полная Лалин светит сквозь ветви деревьев. Тишина. Тишина такая, что омега слышит как бьётся его сердце. Едва слышный шорох откуда-то справа... А нет, теперь слева. Тихие острожные шаги... Кто-то лёгкой рысью бежит между деревьев, огибая низко наклонённые ветки. Мелькнула тень, промчавшись за спину. Оробевший омега обернулся, пытаясь разглядеть неведомую зверушку. Нет... никого...
  Повернув голову назад Кирс увидел прямо перед собой здоровенного, ему по грудь, волка. Зеленовато-жёлтые глаза с круглыми зрачками уставились прямо в лицо. Волк наклонил лобастую голову, влажным носом осторожно дотронулся до колена, выдыхая горячий воздух скользнул по бедру. Жарко дыша, втянул воздух, понюхав сжавшийся член. Кирс оробел ещё больше и съёжился, сжав кулачки под подбородком и крепко зажмурив глаза. Волк ткнулся носом в пупок, дохнул в один из кулачков омеги, чмокнул языком и лизнул щёчку Кирса. Омега осторожно раскрыл один глаз... второй... Волк дружелюбно махнул из стороны в сторону хвостом.
  Кирс выдохнул - оказывается, пока он пытался разглядеть кого-то в лесу, то почти не дышал. Отнял от груди руку, потянул к волку:
  - Со... собачка... хорошая...
  Волк прижал ухо и ждал, когда пальчики омеги коснутся его головы. Кирс дотронулся кончиками пальцев до короткой мягкой шерсти между ушей волка. Неожиданно пальцы зазудели - до того захотелось потрогать кончик уха лесного зверя. Мягкое тёплое ухо, покрытое коротенькой нежной шёрсткой... Волк, толкнув тёплым боком Кирса в живот, повернулся к омеге боком, предлагая погладить спину. Кирс провёл по спине, дошёл до крестца и тут волк качнул тазом, а из препуция показалась бледно-розовая острая головка.
  - С-собачка ты чего? - выдавил из себя Кирс, отдёргивая руку от волка, двинувшего тазом ещё раз.
  Волк мотнул головой и издал хекающий звук, как будто кашлянул, дескать, чего спрашиваешь, подставляйся...
  - Н-нет... Не надо, - попятился Кирс, волк повернув голову, пристально смотрел на омегу.
  А тот, повернувшись и не разбирая дороги помчался по лесу, встопорщившейся на загривке и между лопаток пустыми фолликулами кожей чувствуя жаркое дыхание нагоняющего зверя. Не сбивая ног и не запинаясь (сон же!) омега бежал по лесу и чувствовал, что силы его покидают. Волк, же нисколько не запыхавшись, мчался следом, изредка, весело подкидывая лапы, забегая справа или слева, вывалив язык и улыбаясь - ну, что ты глупенький, зря бежишь, всё равно догоню...
  А и правда, ну, догонит... всё равно сделает, что захочет - билась в голове Кирса предательская мыслишка, только бы не укусил...
  Нет, не убежать...
  Омега замедлился и опустился на колени, а затем, приникнув к ним, сжался в комочек, крепко зажмурив глаза - делайте, что хотите. Но где-то в глубине души билось предвкушение, смешанное со страхом - укусит или нет? Или...
  Позади Кирса треснуло, негромко хрустнула ветка... Никто не подходит.
  Горячее дыхание опалило спину. Сильные руки подхватили Кирса, подняли над землёй, перевернули вверх животом, прижали к горячей голой груди с каменно-упругими мышцами. Он раскрыл зажмуренные глаза и волчья морда с вертикально торчащими ушами дружелюбно ткнулась ему в щёку мокрым носом.
  А кто?! Кто меня держит?
  Приглядевшись, Кирс увидел, как косматая волчья шея плавно переходит в широкие человеческие плечи... Его держит человек с волчьей головой! Так не бывает!
  Человек с волчьей головой бережно баюкает Кирса на руках, а затем склоняется к земле, кладёт омегу на мягкий, тёплый (!) мох, наваливается сверху могучим жилистым телом, а омега (что уж там! если избежать не получится, так хоть удовольствие получить!) пытается вжаться в это великолепное тело, плотно проводит по горячим раздувающимся бокам человека-оборотня ногами согнутыми в коленях. Изгибается под тяжёлым телом, разводит ноги шире, острая головка волчьего члена оказывается напротив давно готового к соитию сфинктера. Человековолк двигает тазом, раз, ещё... Кирс закусывает губу, не от боли, нет, расслабляет мышцы ног и принимает нечеловеческое орудие любви на полную длину, до конца...
  Я же, пристроив между ягодиц спящего омеги свой невеликий член и ухватив его за собранные в пучок роскошные волосы, неистово колотил голым лобком в податливую попку супруга посла Тилории. Тело, спящее тело, вздрагивало подо мной - Кирсу снился сон, как оборотень трахает его в лесу, а омега, отдаваясь ему, всё плотнее вжимается с горячее двигающееся тело и шарит руками в предчувствии оргазма по литым стальным плечам.
  Голова омеги, затянутая за волосы к плечам почти до затылка, дёрнулась, Кирс, сглотнул, под нежной кожей шеи перекатился горловой хрящик, глаза полуоткрылись и с тонким стоном из съёжившегося члена плеснула горячая сперма. Я, весь покрытый испариной, навалился на Кирса сзади, вдавливая его в матрас и уже медленно, тягуче двигался, прислушиваясь к содрогающемуся подо мной от наслаждения телу. Вот оно мечется выброшенной на берег рыбкой, а я удерживаю его и от того, что я держу, тело мечется сильнее и сильнее и нет ничего прекраснее этих мгновений...
  Сижу на кровати спустив ноги на пол, тело в районе промежности всё мокрое от выделений омеги, а он спит... Спит, выплеснув из себя накопленное за всё время вынужденного воздержания.
  Но я ж не могу без прикола. Та-ак... оп-па!
  Волки-то у меня реально есть. В заповеднике. Большие волки, шерсти на них много. Хоп-па! И приличный клочок волчьей шерсти оказывается зажат в пальцах Кирса - телепорт не к местности, а к объекту. (Где-то в горном заповеднике Аранда взвизгнула волчица, лишившаяся клока шерсти на задней ляжке). Утром проснётся весь в засохшей сперме - ну, это бывает. Правда, не со взрослыми, но всё равно ничего сверхординарного. Обязательно спросонья лицо потрёт, а вот она! Шёрстка-то! Настоящая, волчья. Прикольно...
  Два дня из остававшихся до бала я был занят шитьём и вышивкой. По плану на правой стороне груди камзола должна быть вышивка, на клапанах карманов и по полам тоже вышивка - всё в едином стиле. Специально листал упёртый (на время!) у златошвей каталог вышивок, чтобы не попасть впросак с какой-нибудь тематической вышивкой - моя должна быть сугубо нейтральной - ни про что.
  Уже под вечер, закончив смокинг Эльфи и, заставив его раздеваться до пояса, заканчивал возиться с кружевным топом. Хм... а животик у нас подрастает. Нет, пока ещё смокинг на Эльфи сойдётся без проблем. У нас там и была-то предусмотрена всего одна перламутровая пуговица. А потом ему надо будет специальную одёжку подбирать. Среди лавок, торгующих готовым платьем, одежды для беременных нет - я узнавал. Что ж, нашьём сами...
  И вот, наконец, всё готово. Примерено, раз двадцать покручено перед зеркалом так и эдак, одёрнуто, снято невидимых соринок, почищено, на всякий случай одёжной щёткой.
  Не, круто, чо... Сам себе нравлюсь.
  Эльфи, когда не был занят примерками, уткнувшись носом, сидел за столиком в прихожей - пилил и красил ногти. Себе. А потом и мне. Мне только бесцветный лак - спасибо демонам у меня пожизненный маникюр.
  - Оме, - бурчал омега, - я на ваших ногтях все свои пилки и ножнички испортил! Вашими ногтями только шахты в горах копать! Они у вас как железные!
  - Ничего, Эльфи, может быть придётся и шахты копать! Какие наши с тобой годы! - откликнулся я.
  - Вам смешно, а мне их никто точить не берётся. Говорят, вещи дорогие, калёные, а за порчу отвечать деньгами надо...
  - А что ж ты мне сразу-то не сказал. Сейчас мы их...
  Волна телекинеза пробежалась по щипчикам и ножничкам, снимая микронные слои металла и затачивая элитный инструмент до бритвенной остроты.
  - Принимай работу! Готово!
  - Ой, оме, - Эльфи широко раскрыв глаза, неверяще смотрел на свои блестящие железки, дотронулся пальчиком, отдёрнул, сунул закровивший кончик в рот.
  - Ты, Эльфи, стричься-то будешь? Завтра идём.
  - А я уже, оме, разве не видно?
  - Хм... постригся... Ну, вроде, да...
  - Ох, оме, ну, как же вы не видите? Перед выходом укладку сделаю и всё...
  - Да?.., - с сомнением протянул я, вглядываясь в волосы омеги.
  Ну, если говорит, что стригся, то, значит, так и есть.
  - Не нравится мне, оме,.. - недовольно протянул Эльфи, всматриваясь в себя в зеркале.
  - Что не нравится?
  - Да постригли меня... как-то... Я уж так и эдак, говорил, показывал, а они... Не нравится мне, - омега вертел головой перед зеркалом туда и сюда, в сомнении корчил гримаски.
  - Вот, смотрите, оме, тут и тут, - начал он мне что-то показывать, запустив пальцы в волосы.
  Чего ты мне показать решил? Ровно и ладно. Ну, на то, что я им в замке показывал, вроде, смахивает. Оставив огорчённого омегу у зеркала, я скакнул к башмачнику. Тот расстарался и закончил на день раньше. Забрал заказ, телепортировал его в дом, а сам скакнул к калитке домика Лисбета. Давно его не видел, да и узнать надо - идёт ли он на бал и если нет, то уговорить идти со мной.
  * * *
  А Лисбет собирал вещи. Как обычно, он взял предписание в Корпусе целителей и назавтра отбывал в поездку на крайний запад.
  Дверь мне открыл сам. И обрадовался со всей присущей ему непосредственностью.
  - Оме! Как я рад, что вы пришли! Я...я, признаться, ждал вас, - милое личико вспыхнуло радостью и тут же омега засмущался своих чувств и, опустив глаза, начал теребить завязки на полотняной рубашке...
  Ну, вот как! Как ему удаётся, не делая ничего, вызывать к себе такую бурю эмоций!
  Подхватываю телекинезом восхищённо и одновременно смущенно пискнувшего Лисбета и усаживаюсь с ним на коленях в кресло в гостиной.
  - Ой, оме, зачем вы! - пытается вырваться из моих объятий омега.
  Молча перехватываю его ручку, целую и полный умиления, прижимаю мягкую ладошку к своей щеке.
  Лисбет затихает у меня в руках. Ласковые ореховые глаза время от времени вскидываются на меня. Нас окутывает облако нежного иланг-иланга. Вездесущий Лизелот выглядывает на шум - кто бы это мог быть?
  Транслирую ему: "Лизонька, всё в порядке. Это я."
  Отпустив ручку омеги, наслаждаюсь невеликим весом и теплом живого тела. Вот такой вот я лесбиян.
  - Доктор, а я к вам и вот по какому вопросу, - выскакивает у меня цитата.
  - Что с вами? - дёргается Лисбет.
  - Нет-нет, со мной всё в порядке... Просто завтра в Совете города состоится бал и я хотел бы...
  - Я знаю, - перебивает меня он, не дослушав, - я уже почти собрался, - нежная ручка указывает на разбросанные по креслам и диванам вещи.
  Ловлю её и начинаю перебирать тонкие пальчики. Лисбет опять смущается, пытается вытащить свою руку, но я не пускаю и он смиряется, отдаёт её в мою власть.
  - Вот как раз по поводу бала..., - поглаживаю я пальчики Лисбета. Мои мягкие движения немного успокаивают, а осторожные касания к весьма чувствительным пальчикам, даже доставляют удовольствие омеге. Я знаю, что ему не нравятся балы и, поглаживая ему руки, я отвлекаю Лисбета от негативных ощущений:
  - Оме, мне бы хотелось пойти туда с вами...
  Пепельная головка поникает. Лисбет приваливается к моему плечу. Тяжело выдыхает мне в грудь:
  - Оме Ульрих.., вы... вы же знаете, что..., - тут он останавливается, долго молчит, по-видимому, копаясь в себе, и собравшись с силами заканчивает едва слышно, - я не смогу вам отказать...
  Жертва! - обжигает меня догадка.
  Он приносит мне жертву! Ему будет плохо на балу, но ради меня...
  Он готов туда идти. Со мной.
  Сволочь я! Сволочь и гад.
  Стыдно ли мне?..
  - Оме, - шепчу наклонив голову к Лисбету, повесившему голову.
  Молчит.
  - Оме, - опять шепчу в склонённую голову сидящего у меня на коленях омеги.
  - У..., - откликается он.
  - Посмотрите на меня...
  Лицо с порозовевшими щёчками и глазами полными слёз, готовыми вот-вот пролиться, поднимается ко мне.
  Молча тянусь к нему и невесомо, едва-едва дотрагиваюсь губами до губ Лисбета. Он, недвигаясь, прикрывает глаза и слёзы двумя струйками сбегают по щекам, попадают в рот и делают наш поцелуй солёным. Уже смелее касаюсь губ омеги, он в ответ чуть приоткрывает рот, глаза распахиваются шире и уже я кончиком языка нащупываю контур его губ, как... Омега напрягся в моих руках, лицо его стремительно налилось краской, он вырвал свои ручки из моих рук и панически прикрыл сразу двумя руками промежность.
  - Пустите... оме Ульрих, пустите! Пустите меня..., - начал он вырываться.
  - Оме, оме Лисбет, что случилось?
  - Пустите!
  Лисбет смог всё-таки вырваться, но далеко уйти не успел - я ухватил его за руку в самых дверях. Нет, так дело не пойдёт! Что с ним произошло?
  Обхватываю Лисбета со спины, обнимаю руками, тыкаюсь носом за ушко, дышу в него горячим воздухом:
  - Что с вами?..
  Омега жмётся, отворачивается, ручками вцепился в мои руки обнимающие его с двух сторон. Пытаюсь повернуть его к себе, Лисбет же, наоборот, уклоняется всеми силами. Да что случилось то? Кое-как, после длительной борьбы и пыхтения Лисбета разворачиваю его к себе, омега тут же прикрывает руками промежность. Промок что ли? Почему спереди? А... ёкарный бабай! - пронзает меня догадка.
  - Оме, идите ко мне..., - привлекаю к себе полыхающего лицом омегу. Детский сад какой-то!
  - Хотите я вам расскажу..., - стоим обнявшись в дверях, Лисбет с так и зажатой руками промежностью уткнулся мне носиком в грудь, глажу его по спинке, он, уткнувшись мне в грудь, внимательно слушает.
  - Есть один очень симпатичный омега - я с ним в школе у Адельки встретился. Он там учитель..., - напряжённое тельце Лисбета чуть расслабилось, слушает всё-таки, - так вот, - продолжаю рассказывать, не переставая гладить спинку омеги, ровные монотонные движения успокаивают, - когда меня вызвали в школу на предмет поведения Аделаида, то со мной произошло тоже самое..., - ушки Лисбета насторожились, - я даже Адельку перед собой поставил...
  Беру омегу за плечо и веду за собой обратно в комнату, Лисбет безвольно идёт следом. Сажусь сам и снова усаживаю его на колени:
  - Оме Лисбет, вы целитель... Это же нормальная физиологическая реакция. Природа дала нам с вами этот орган и у него есть возможность эрекции.
  Омега, услышав слово "эрекция" снова уткнулся носом в мою грудь и, жарко дыша, в ткань рубашки прошептал:
  - Оме Ульрих, у меня... я... Так у меня никогда не было... Он... там..., - Лисбет смешался и замолчал, ещё сильнее вжавшись в меня, едва слышно продолжил, - стыдно-то как...
  Вот так вот, Саня, вот так. Есть в этом мире люди у которых стоит на тебя... Х-хех...
  Делать-то теперь что?
  - Оме Ульрих, - раздалось снизу, от груди, - а как... как вы там в школе... справились?
  - О-о, оме Лисбет... Способ один..., - нарочно тяну паузу, во время которой в головке Лисбета мелькают варианты один за другим и все какие-то... Омега полыхает так, что даже ручки становятся красными.
  - Помните, оме, когда я лежал у вас в палате, я вам рассказывал об оргазме..., - начинаю я, сумев всё-таки оторвать одну из ручек Лисбета от его промежности и начав её гладить.
  Лисбет выдыхает лёжа головой на моём плече. Всё он помнит. Практически каждую минуту с оме Ульрихом помнит.
  - Так вот, мы там с вами остановились на том, оме Лисбет, что семяизвержение - это одна из разновидностей оргазма, доступных нам, омегам.., - скучным размеренным тоном унылого лектора продолжаю я.
  Ручка Лисбета, прикрывавшая промежность судорожно дёрнулась в попытке надавить на стойкого солдатика. Неудачно. Судя по всему, ничего не вышло.
  Неужели у него это в первый раз? Да, не... Не может быть. А пубертат? Там, я слышал, у всех - и у альф и у омег стоит только в путь.
  Подтягиваю Лисбета к себе, целую в лобик и тихонько спрашиваю:
  - У вас никогда такого не было?
  Лисбет молча отрицательно мотает головой, затем шепчет, так и не отрывая алеющего лица от моего плеча:
  - Никогда... В литературе и у пациентов только...
  - А почему не было?
  - Я... оме Ульрих, простите, о таком..., - смущение понемногу оставляло Лисбета и он смог говорить, - я видимо, так сроднился с Великой Силой... ещё в детстве...
  Понятно. Омеги-целители нефертильны полностью, а Лисбет такой с детства, вот и...
  И вот опять, Сила Великая... Подсовываешь мне девственника, так что ли? Шиарре... развратник был, да... Дитрич, ну, не знаю... Хотя, всё, что я с ним проделывал... оно там, где-то рядом... Вивиан... клейма ставить негде... хотя и жалко его...
  И вот они - двое красавцев - Лисбет и Гризелд... Не хочешь грязных, Саня, получи чистеньких... Делай с ними что хочешь... И ведь, правда, вывод-то такой напрашивается. На одного у меня стоит, так, что дым идёт. А у другого на меня и тоже с такой же интенсивностью.
  -... оме Лисбет,.. - долго собираюсь с мыслями, а Лисбет ждёт, - что во мне есть такого, что вас привлекает? Почему у вас такая реакция? Поймите, оме Лисбет, я спрашиваю это не из любопытства. Вы - целитель, я - менталист и нам с вами надо понять, почему ваш организм так на меня реагирует. Вы меня видели в разном виде, поэтому оставим визуал в стороне. Должно быть что-то другое...
  Ну, вот, загрузил. Лисбет медик. Талантливый медик. И анализ своего состояния ему поможет немного снять напряжение. Да и потом, просто интересно - к каким выводам он придёт.
  - Оме... Ульрих..., - Лисбет, размышляя над моим вопросом, убрал руку из промежности, в задумчивости потёр лоб, а я скосил глаз между ног омеги. Хм...И где? Да там нет ничего!
  - Мне кажется, оме Ульрих..., - начал вслух размышлять омега, а я осторожно снял его со своих колен и поставил перед креслом в котором сидел, Лисбет не заметил, погрузившись в размышления, - да, я думаю, что здесь целый комплекс причин...
  С интересом смотрю на Лисбета. Целиком. В том числе и в промежность. Бугорок просматривается. Но... Его размеры... Скажем так, незавидны. Сопоставляю со своей благодатью. У меня больше. Однозначно. Так-так... Если у меня сантиметров двенадцать, а торчит заметно - достаточно школу Гризелда вспомнить, то... если у него в состоянии эрекции почти и невидно ничего, то дай Сила сантиметров шесть в возбуждённом состоянии...
  У альф всё это начинается от двадцати сантиметров.
  Вот так вот... Такие вот мысли о чужих хуях.
  - ... так вот, оме Ульрих, видимо все эти обстоятельства и сыграли свою роль...
  Стоп-стоп-стоп! Какие обстоятельства? О чём ты? А... Понятно...
  Я прослушал, но поскольку менталист, и раз разговор был в моём присутствии, то восстановить сказанное для меня не проблема. Короче, Лисбет пришёл к выводу, что и тактильный контакт, и запах и новый восстановленный визуал, то есть мой облик, сыграли свою роль. Кроме того, Лисбет, видимо много вложил в меня своих сил - и лечил и других целителей уговаривал и я для него стал ценимым человеком. А его психологический срыв и катарсис от прослушанной музыки и последовавший затем рассказ о Римской империи и очередной музыкальный опус сделали нас эмоционально близкими людьми. По крайней мере, он так считает. И вот результат.
  - Оме... Ульрих..., - удивлённо прервался на полуслове Лисбет, осторожно дотронулся до промежности.
  - Всё прошло? - смеюсь я одними глазами.
  Лисбет молча потрясённо кивает.
  - Хотите я вас поцелую, оме Лисбет? - провоцирую я, ухватывая ручку Лисбета и подтягивая его к себе, - в научных целях, а?
  Подтаскиваю слабо сопротивляющегося омежку к себе, встаю из кресла и, под негромкий ах, взяв в ладони милое личико, начинаю его целовать.
  Лисбет неумело пытается отвечать, затем снова алеет, его бросает в жар и он перехватывает мои руки своими. Останавливаюсь:
  - Снова?
  Тот молча кивает, не отрывая от меня своих невообразимых глаз. Наши лица так близки, что я вижу своё отражение в его глазах. Снова приникаю у его устам и он прикрывает глаза, отдаваясь поцелую и чувствам. Наличие эрекции уже не беспокоит омегу. Целоваться же так приятно!
  Но с экспериментами, тем более научными, надо на сегодня завязывать. Я же его на бал решил с собой позвать. А мой приход пошёл куда-то не туда...
  - Оме Лисбет..., - глаза омеги, затуманившиеся, покрытые какой-то пеленой медленно возвращаются в осмысленное состояние, - у на с вами есть ещё одно поле для экспериментов...
  - А?..
  - Я должен вам показать стадии оргазма у омег..., - снова приникаю к таким сладким губам Лисбета, глаза его снова затуманиваются, - а потом, - отрываюсь от омеги и продолжаю изливать в ещё неокрепший после поцелуев ум гениальную мысль, - а потом вы в Схоле научный доклад сделаете... На факультете целителей... По сексологии... И занятия практические..., - снова приникаю к губам Лисбета, но тот услышав про доклад, уже не так реагирует на мои действия - голова включилась.
  Отлипнув от меня и нетвёрдо стоя на ногах, он минуту приходит в себя, а затем, едва уловимо улыбаясь и щуря ласковые глаза уточняет:
  - Практические? Это прекрасно, оме Ульрих... Но, чур, в качестве наглядного пособия я вас приглашу!
  - Да кто ж против-то? Поставим в аудитории кровать пошире и все-всех целителей научим. Вы, как научный руководитель, а я, так и быть, лаборантом побуду. Диссертацию, оме, защитите... Подумайте сами, оме Лисбет - доктор целительских наук по сексологии! - подхватываю я шутку и опять вгоняю в краску впечатлительного омегу, - А потом ученики появятся, своя научная школа... Здорово! И темы для кандидатских: Влияние феромонов на длительность эрекции. Размеры полового члена и сила оргазма. И выборка статистическая... Не менее сотни альф и омег столько же...
  Лисбет, смеясь над моими рассуждениями, несильно толкнул меня в грудь:
  - Ох, оме Ульрих... Вы такой выдумщик...
  Я снова привлёк Лисбета к себе, а тот, доверчиво прижавшись, обнял меня... Век бы стоял!
  С трудом оторвавшись от мягкого, привлекательного тельца, сел в кресло. Лисбет так и остался стоять передо мной. Я, взяв его сразу за обе ручки, гладя своими большим пальцами его пальчики и пристально смотря в тёплые ореховые глаза, вернулся к тому с чем пришёл:
  - Оме Лисбет..., так я могу надеяться?
  Улыбка оставила розовые, опухшие от поцелуев, губки омеги:
  - Вы о бале?
  Молча киваю. О нём. О нём.
  - Мне совершенно не в чём идти, оме Ульрих...
  - О! Оме Лисбет, а ваш великолепный официальный костюм?
  - Ну, если только он...
  Ну вот, мысли в голове омеги приняли практическое направление.
  - А я за вами заскочу завтра и мы прямо телепортом к Совету и подскочим... Портшезы не нужны будут, - наклонившись, целую ручку Лисбета, а он запускает вторую свободную руку глубоко мне в волосы, тонкие пальчики омеги дрожат...
  Снова волна иланг-иланга накрывает нас обоих.
  - Ох-х-х..., - едва слышно стонет омега...
  Оторвавшись от ручки Лисбета смотрю на него снизу вверх и шепчу:
  - Подумайте над темой доклада, оме Лисбет, подумайте...
  * * *
  И вот мы у Совета. Телепортироваться к самому зданию, непосредственно ко входу, я посчитал не целесообразным - мало ли кто там может быть? Ещё посчитают нападением. Да и впилиться во что-то или кого-то можно. А это чревато...
  Поэтому я сначала выскочил высоко в воздух. Осмотрелся. Скакнул вниз, в небольшой скверик буквально из трёх-четырёх деревьев и за кустами пышно цветущего олеандра или чего-то подобного, усыпанного ярко-розовыми цветами, отыскал подходящую для телепортации площадку. Дёрнул Лисбета и Эльфи к себе. Эльфи у меня попривык, а вот Лисбет с непривычки испугался, ойкнул, прикрыв наманикюренными пальчиками накрашенный рот.
  Перед отбытием, проинструктировав Адельку, Сиджи и Юта, оставив на них Веника и, в качестве верховного надзирателя, Машку, заскочили с Эльфи к Лисбету. Эльфи профессионально пробежался своими приспособами по личику целителя, оно неожиданно заиграло и омега открылся для меня с новой стороны.
  Не выдержав, я подошёл к Лисбету, прихорашивавшемуся перед зеркалом, взял за руку и молча приложился губами к пальчикам выглядывавшим из-под кружев рубашки.
  Лисбет, видимо, привыкнув к моим по нему загонам, руку отнимать не стал, а просто светло улыбнулся и вздохнул.
  - Оме, - шепнул приблизившийся к нам Эльфи, - осторожнее, я его накрасил...
  Все трое выглядим, как по мне, на все сто...
  И вот он, бал...
  Проходим, предъявив приглашения.
  Поднимаемся вверх по широченной бесконечной лестнице. Ливрейные прислужники, стоящие на каждой площадке монструозной мраморной лестницы, учтиво кланяются, пропуская нас мимо.
  Огромный сводчатый зал, высокий настолько, что потолки теряются в невообразимой вышине, полный пёстро одетого народа оглашается зычным голосом сенешаля Совета, усиленным Великой Силой:
  - Его Светлость, оме Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда с Личным Слугой!
  И дальше:
  - Оме Лисбет Брайтбах!
  
  
  
  Глава LXXV
  
  Огромный зал шириной шагов в пятьсот, теряющийся в неведомой дали, заполнен толпой искусников Лирнесса и проживающих в городе дворян. Люди - альфы, омеги, пары и тройки, четвёрки, пятёрки - в зависимости от состава семьи, фланируют между фуршетных столиков, разговаривают, смеются, обмахиваются веерами (хотя в зале и не жарко, но почему бы нет?), пьют из высоких фужеров вино, отпивают из коктейльных бокалов разноцветные алкогольные жидкости покрепче, закусывают крохотными канапе, фруктами. Блеск изысканных костюмов, драгоценностей, фальшивых улыбок неискусников... Изысканные причёски длинноволосых оме, запах духов и цветов расставленных в вазонах в простенках между высоченными витражными окнами и углах монументального зала... Ненавязчивая музыка, там дальше... За залом для приёмов танцевальный зал, сейчас ярко освещённый, танцы ещё не начались и пока здесь пусто. Ещё дальше, за огромной ширмой банкетный зал, в котором мечутся, накрывая стол и расставляя приборы, официанты и прислужники.
  Ливрейные прислужники-распорядители по указанию главного распорядителя подходят к тем или иным посетителям, негромко говорят им о чём-то... подсказывают растерявшимся, где найти туалет, где можно присесть пока бал не начался...
  Мы вошли. Эльфи на своём месте, чуть сзади за левым плечом. Лисбет справа от меня и я поддерживаю его под локоток, успокаивающе сжимая тонкую ручку.
  После объявления нас сенешалем Совета, те из присутствующих, кто оказался недалеко от входа, тут же повернулись к нам. Взгляды сотен глаз вперились в нас. Начались перешёптывания. Не удивительно. Светлостей тут нет. В Лирнессе в настоящее время нет ни одного герцога или маркиза (кроме меня, естественно). В рамках феодальной лестницы я самый высокопоставленный. И пусть это титул учтивости, как считают многие - по причине того, что я омега, тем не менее, даже титул учтивости маркиза стоит выше графа, не говоря уж о баронах и рыцарях. Искусники - практически все альфы, внимательно разглядывают нас, омеги, обмахиваясь веерами, улыбаются, глядя на нас, что-то шепчут на ушки своим спутникам - альфам и омегам. Лисбет теряется и я наклоняюсь к маленькому целителю, делая вид, что что-то шепчу на ухо, мягко тыкаюсь губами в пепельную головку - я тут, с тобой, сжимаю подрагивающую руку.
  В ответ он благодарно поднял на меня прекрасное лицо, посмотрел своими золотистыми глазами.
  Из рядов провожающих нас взглядами искусников и дворян вышел Максимилиан фон Мальберг:
  - Оме Ульрих! Очень рад вас видеть! - сделал он попытку подойти к ручке.
  Не сегодня! Чуть подталкиваю к нему Лисбета и Максимилиан берёт протянутую ручку омеги:
  - Оме Лисбет! Оме Лисбет Брайтбах, как я рад..., - прикладывается альфа к тонким пальчикам целителя выглядывающим из кружев тонкой рубашки.
  - Н-но...
  - Ни слова, оме! Я помню вас всех...
  Что-то рассказывая нам, Максимилиан повёл нас к столикам фуршета, щелчком пальцев подозвал официанта, предложил нам всем троим вина в высоких бокалах. Максимилиан, улыбаясь, выдавал нам что-то весёлое, показывая нам тех или иных гостей, давал им меткие характеристики, раскланивался со знакомыми. Словом, был как рыба в воде. Вот отвлёкся на кого-то. Извинившись, отошёл перекинуться парой слов со знакомцем.
  В центре внимания мы оказались не только потому, что я маркиз, но и наши с Эльфи одеяния... Они сыграли свою роль. Как я и предполагал, ничего подобного моему костюму и костюму Эльфи тут не было. Ни у кого! Пару раз слышалось завистливое шипение.
  Повернувшись спиной к тем, кто завидовал, я поставил своих омег перед собой. Сила Великая! Лисбет был даже чуть ниже Эльфи. Оба уставились на меня снизу вверх. Личико Лисбета исказилось мучением, а Эльфи, наоборот, стрелял глазками налево и направо - ему было не привыкать к присутствию блестящего собрания. Целитель моляще смотрел на меня, держа высокий бокал в подрагивающих пальцах. Ещё чуть-чуть и он расплачется.
  - Оме Лисбет, сейчас я вас прикрою и вам станет легче...
  Формирую и растягиваю сферу эмпатии на нас троих, отсекая все эмоции и мысли, направленные на нас. Сфера моя и всё, что в ней происходит зависит только от меня. А от меня зависит... Наполняю, вот просто открыв кран (представляю, закрыв глаза, здоровенный пожарный гидрант у которого кручу вентиль), сферу чувствами удовлетворённости , дружелюбия, доверия, доброжелательности (а для того, чтобы транслировать такие чувства их надо пережить, и не просто пережить, но и отрефлексировать). Визуализация этих чувств (так проще) показывает, как шар сферы доверху наполнился разноцветными волнами - синей, красной, зелёной, жёлтой. Эльфи и Лисбет восхищённо, сразу оба, блестящими глазами смотрят на меня - похоже как, я в их глазах взял очередную высоту.
  - Не отходите от меня далеко, - негромко говорю, передавая Лисбету новый бокал с белым вином.
  - Любезный, - подозвал я официанта, молодого альфу, - подайте нам, пожалуйста, что-нибудь безалкогольного...
  Расторопный молодой человек, принёс нам стакан оранжевого сока и восхищённо глядя на меня сверкающими глазами, с поклоном подал его, удерживая стакан обеими руками. Принимаю стакан, коснувшись пальцами рук официанта. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Да он слишком близко ко мне подошёл! Вот и попал в сферу, созданную мной для Эльфи и Лисбета. Альфа колеблется на грани влюблённости. Я ему сниться теперь буду.
  Всё, пацан. Забыл. Всё забыл. Снова неуловимо касаюсь руки молодого парнишки. И тот, по неизвестной для него причине заалев ушами, отходит от нас.
  - Эльфичка, возьми сок, - передаю стакан омеге, так и продолжающему млеть в сфере комфорта.
  - Да-да, оме..., - Личный Слуга принял подрагивающими пальчиками стакан сока.
  - Вино не пей, понял? - наставительно произнёс я.
  Не слышит. Погрузился в себя и кайфует.
  Лисбет, глядя снизу вверх, не отрывает от меня своих чудесных глаз. Ему хорошо. Он искусник и моё воздействие на него гораздо слабее, чем на Эльфи, но всё равно - ему хорошо рядом со мной.
  - Оме Лисбет, если вы так будете на меня смотреть, то мне ничего не останется как поцеловать вас, - добавив бархата в голос (вот такой вот я! Коварный!), чуть наклонившись к целителю, говорю ему.
  Лисбет молча мне улыбается пригубляя бокал вина.
  - Вам неловко будет, оме Лисбет...
  Ах, да согласен я - будто бы говорит мне он.
  Беру в свободную от вина руку пальчики омеги и начинаю перебирать их, не отрывая взгляда от его глаз. И как ему мне в лицо смотреть не страшно?
  Щёчки Лисбета заливаются румянцем. Носа достиг запах ветивера и иланг-иланга.
  Нет. Хватит. Не надо. Он промокнет весь.
  С бокалом в руке краем глаза отслеживаю причудливое движение по залу Максимилиана. Он, не смотря на возраст, бодр и крепок. Вот перекинулся с кем-то парой слов, поощрительно улыбнулся, придержал за руку, нагнулся к ручке оме - голубоглазого блондина с алой розой в руках, снова сказал пару слов альфе. Искуснику, судя по всему - омега у него один.
  Вот пошёл дальше, совершая круговой обход, раскланиваясь, здороваясь со знакомыми, подходя к ручке многочисленных омег...
  - А, Ваша Светлость, оме Ульрих, маркиз, - послышался сзади знакомый голос.
  Посол Тилории.
  Вот уж кого видеть не хочу.
  Сворачиваю сферу эмпатии до минимума и, оставляя за спиной Лисбета и Эльфи, поворачиваюсь к подошедшим:
  - С кем имею честь? - надо же сделать вид, что я не знаю этого мудака.
  - О! Простите наши манеры, Ваша Светлость, - работает закладка в голове посла (ему кажется, что он знает меня только по описаниям), подошедшего ко мне под ручку со своим любовником Адольфом, тремя омегами-супругами и ещё двумя омегами - супругами Адольфа, - позвольте представиться, посол его Величества короля Тилории в вольном городе Лирнессе барон Эммерих фон Краутхайм, мои супруги... мой помощник, - долгий влюблённый взгляд на Адольфа, - барон Адольф фон Ульм, - это сказано с придыханием, так, что выглянувшие из-за моей спины Лисбет и Эльфи с трудом сдержали улыбки, - мои супруги: Дагмар, - омега лет сорока со светлыми длинными волосами, со злым лицом и тонкими губами, чуть кивнул головой, - Кирс, - продолжает барон, ну, этого я знаю, - Шуонхилд, - высокий молодой омега, выше остальных супругов, с широкими плечами пловца, длинными золотистыми волосами и круглым лицом, во все глаза глядя на меня, кивнул.
  Супругов Адольфа, двух омег - полноватого темноволосого и невысокого с утянутыми белёсыми волосамиг представлять мне никто нужным не счёл.
  "Эмочка", едва оторвавший взгляд от Адольфа в результате толчка Дагмара, дежурно мне улыбнулся, не найдя, что сказать, снова уставился на Адольфа, не замечавшего никого кроме своего шефа.
  - Какой у вас интересный костюм, Ваша Светлость, - выдал Дагмар, - у кого заказывали?
  Завистливый взгляд омеги, поджавшего губы, окинул меня с ног до головы. Кирс был печален, а Шуонхилд, наоборот, с восторгом оглядывал меня и моих спутников. Интересно, какой там у них расклад в семье?
  - Ах, оме Дагмар, - картинно взмахиваю руками, изображая взбалмошного оме, - тут в Лирнессе есть один мастер. Мне пришлось столько с ним помучиться! Я уж и так и эдак ему показывал, что я хочу... Вы знаете, у нас в Великом герцогстве всегда столько внимания уделяют тому как выглядят супруги знатных особ... А он никак понять не может! Болван! Настоящий болван, оме Дагмар.
  Жалуясь и намекая на то, как одеты супруги посла, между делом касаюсь руки Дагмара. Интере-есно...
  Дагмар намёк понял, щёки омеги пошли пунцовыми пятнами - ещё бы! - им пришлось одеваться в уже показанное ранее на предыдущем балу - сказывалось моё ограбление посольства, и, незаметно подталкивая своего супруга и его любовника, компания потянулась куда-то в сторону.
  Высокий незнакомый альфа, маячивший за спинами посла с помощником и их супругов, вперил в меня острый взгляд.
  Начальник охраны посольства. Искусник. Я его помню из образов извлечённых из голов тех тринадцати охранников. На него мои штучки не действуют.
  - Оме, Ваша Светлость, - альфа кивнул головой, - после встречи с вами господин посол ведёт себя странно... Мне это не нравится. Где мои люди, Ваша Светлость?
  - Господин?..
  - Алоиз Кёлер, Ваша Светлость, начальник охраны посольства королевства Тилория.
  - Так что вы хотели, господин Кёлер?
  - Мои люди, они были направлены на встречу с вами, Ваша Светлость.
  Вот и пошли прямые вопросы. Человек он, видно, опытный и врать ему нельзя. Ни в коем случае. Почувствует.
  - Да? А что говорит господин посол?
  - Господин Эммерих утверждает, что послал людей за город, по заданию.
  - Ну, вот видите. Какие ко мне вопросы?
  - Вы знаете, Ваша Светлость, я не чувствую, что вы говорите неправду, но тем не менее, полагаю, что в этом деле не обошлось без вас.
  - А скажите мне, господин Кёлер, с какой целью вы направили ко мне своих людей?
  Давай-ка скажи мне, что они должны были меня изнасиловать.
  Альфа молча пристально смотрел на меня.
  - Я жду, Кёлер, - надавил я, перебьётся без "господина".
  Взгляд альфы скакнул вправо-влево. Искусник молча кивнул, прощаясь, и отошёл вслед за послом.
  Я повернулся к Эльфи и Лисбету, так и стоявшим за моей спиной у столика с закусками.
  Снова обнял сферой обоих омег.
  - Кто это? - спросил Эльфи, жмурясь от удовольствия как кот.
  - А... не бери в голову, Эльфичка, - беззаботно махнул я бокалом в руке.
  Оркестр из более чем сотни музыкантов, расположенный на хорах, заиграл громче и гомонящая толпа почти целиком переместилась в танцевальную часть зала.
  Решив полюбопытствовать, мы двинулись следом.
  Быстро сформировались пары и двинулись под музыку по кругу.
  - Бас-данс, - шепнул Эльфи стоя слева от меня и глядя на танцующих широко раскрытыми глазами.
  Альфы-кавалеры едва касаясь и поддерживая снизу ручку своей пары-омеги, заложив свободную руку за спину важно выступали в такт весьма медленной музыке. Повинуясь ритму и смене мелодии, поворачивались лицом к паре, склоняли голову, в ответ пара-омега чуть склонялся всем телом в сторону альфы, выпрямляя при этом одну ногу и сгибая в колене другую. Вот снова выпрямились и пошли парами по залу.
  Кавалеры альфы ангажировали свободных омег, присоединялись к шеренге танцующих, ведомой головной парой.
  Какой-то молодой высокий альфа подошёл и к нам. Взглянул на меня, тень пробежала по его лицу (глаза увидел!). Лисбет тут же спрятался за мою спину. Альфа смущенно кашлянул и склонил голову перед Эльфи. Мой омежка, так долго прихорашивавшийся перед походом на бал и выглядевший весьма соблазнительно, вспыхнул и молча протянул кавалеру дрожащие от волнения пальчики с бордово-перламутровым маникюром, соглашаясь на танец.
  Провожая улыбкой вышедшего в круг Личного Слугу, умело двигавшегося в медленном танце, я, не поворачивая головы, потянул к себе уцепившегося за локоть Лисбета:
  - Оме Лисбет, а вы почему не танцуете?
  - Нет, оме Ульрих, я от вас никуда не уйду...
  - Звучит двусмысленно, не находите?
  В ответ Лисбет молча приник к моему боку, разглядывая танцующих.
  - Да и не умею я..., - вдруг добавил он.
  - А хотите я вас научу... Ну, и сам поучусь тоже..., - я наклонился к омеге задравшему ко мне голову, - представьте, оме Лисбет... Завтра... когда тут никого не будет... ночью... В огромном гулком зале... мы с вами, - Лисбет, заворожённый моими словами, зачарованно следил за моими губами, - только мы... вдвоём... Таинственный полумрак, едва видимый сквозь витражи свет от звёзд и большой-большой круг из горящих свечей... музыка... и... мы... с вами...Раз-два-три... раз-два-три...
  Ореховые глаза Лисбета подёрнулись пеленой, розовые губки чуть приоткрылись... И запах... Сводящий меня с ума запах Лисбета и его духов, окутал меня невесомым облаком...
  Наступил вечер и зал осветился сотнями шариков, запускаемых прислужниками в вышину, под сводчатые потолки. Танец сменился не раз, а Эльфи, очаровав альфу пригласившего его к танцу, так и кружился по залу.
  Переходя с места на место, беседуя с Лисбетом ни о чём, изредка здороваясь с его знакомыми, в основном, целителями с которыми он учился, я разглядывал публику, присутствующую на балу и заодно отслеживал нашего Эльфи. Кавалер у него сменился. Теперь омега танцевал с альфой постарше. Танцы чередовались так, чтобы медленный сменялся быстрым. Затанцевав своего партнёра и запыхавшись сам, Эльфи нашёл нас, раскрасневшийся от удовольствия, сопровождаемый завистливыми взглядами омег, подошёл и присел на подысканную мной банкетку. Лисбет сел рядом с ним, а я стоял и смотрел на омегу, с жаром рассказывавшему целителю о своих впечатлениях о бале и танцах. Где-то в стороне образовалось, какое-то движение. Несколько молодых альф, слащавых до невозможности, о чём-то шептались между собой, бросая на нас троих пристальные взгляды. Пришли они сюда, судя по всему, одни. По крайней мере, пар-омег у них не было. Родителей этих молодчиков я тоже не заметил. Зато, один из них, сивый, с тёмными густыми бровями, с красными, будто накрашенными губами, одетый в бордовый изысканный костюм с толстой цепью белого металла на шее и унизанными перстнями пальцами обеих рук, переглянувшись с кем-то в толпе, незаметно, как ему показалось, кивнул головой.
  На банкетке сидели не только Лисбет с Эльфи. Омега, белоснежный блондин, изысканно причёсанный и завитый, с полными кораллово-розовыми губами, с камушками бриллиантов в ушках, в чёрном с искрой тонком жилете и такой же невесомой чёрной рубашке с кружевами на груди, улыбаясь, слушал рассказ Эльфи. Я увидел, что ручки омеги затянуты в кружевные в цвет костюма перчатки, не перчатки, а такие... штучки... очень изысканно... Надо бы и нам тоже - Эльфи и Юту заказать.
  Незнакомый омега, попавший в мою сферу, разнежился, но заметив моё внимание, представился, попытавшись встать:
  - Ой, Ваша Светлость, позвольте представиться, Элрик фон Камлох... Я здесь с супругом. Вот присел отдохнуть, а тут ваш Личный Слуга...
  - Сидите-сидите, господин Элрик...
  А этот Элрик неплох... Весьма неплох... Красив даже...
  Поскольку я стоял спиной к залу, то подошедших увидел только энергетически и по ставшим вдруг растерянным лицам Элрика и Лисбета с Эльфи.
  - Господин Эльфи, - развязно произнёс высоченный с длинными чёрными волосами голубоглазый альфа в чёрном же камзоле и чёрной рубашке, - вы обещали мне танец!
  Эльфи растерялся. Ротик его, накрашенный насыщенно-алой помадой приоткрылся. Карие глазки скакнули с альфы на меня.
  "Оме, я ему ничего не обещал! В первый раз вижу! Оме!" - прозвучало у меня в голове.
  Резко сузив сферу эмпатии, я развернулся лицом к подошедшему. Элрика продёрнуло между плечиков от неприятного ощущения прошедшей рядом смерти.
  За спиной альфы маячил бровястый и ещё один - блондин с узким подбородком, голубыми глазами, зачёсанными набок волосами, в тёмном камзоле с рукавами и светлыми расшитыми отворотами. Все трое искусники.
  - Господин,.. - начал я сурово, вперив крокодилий взгляд прямо в лоб альфе, в точку между бровей, - не имею чести вас знать. Прежде чем ангажировать Личного Слугу, следует справиться у его сюзерена. Вас этому не учили?
  Лисбет, почувствовав в альфах искусников, вскинул голову, внимательно глядя на всех троих.
  - Извините, оме..., - пробормотал чёрный альфа, отступая к своим подельникам.
  - Назовитесь! - потребовал я.
  Но чёрный, сделав вид, что не услышал, отошёл к пялившимся на нас молодцам и вся троица смешалась с толпой.
  - Его зовут Эрнст Орлерн, а тех двоих Ральф фон Балк и Айко фон Дунов, все студиозусы Схолы, кажется, последний курс, - негромко рассказал нам Элрик, пожав плечиком затянутым в чёрный шёлк, - дворян и искусников в Лирнессе не так уж и много, мы постоянно встречаемся на балах и все друг друга знают. Вы, Ваша Светлость, здесь недавно и потому возбудили столько любопытства. Говорят, вы из Тилории... Это правда?
  - Не совсем... Отец мой - Великий герцог Лоос-Корсварм... Но война и некоторые обстоятельства... кх-м... привели нас сюда...
  - Да-да, я понимаю, - чуть опечалился Элрик, но потом его глаза снова разгорелись любопытством, - Ваша Светлость, скажите, я боюсь показаться навязчивым, но, говорят, вы видели демонов?
  От Лисбета, прислушивавшегося к нашему разговору полыхнуло любопытством.
  Вот откуда? Я же только Главе Совета рассказывал!
  Сейчас проверим. Присаживаюсь на банкетку рядом с любопытным омегой, невзначай касаюсь пальцем его тонкой кисти с пальцами унизанными перстнями. Хо-о... Понятно...
  Те трое, за дверями, в кабинете Главы Совета. Элрик - супруг одного из этих искусников.
  За высоченными окнами полыхнуло. Через несколько секунд донёсся тяжёлый, глухой гул. Гроза. Над городом началась гроза. Искусники Лирнесса, заведовавшие погодой, понимали, что время от времени необходимо сбрасывать напряжение, накопившееся в атмосфере от вмешательства в погоду. Накопленное иногда сбрасывалось в виде грозы - как сейчас, иногда в виде ураганов - те пытались направить подальше в океан. Но погода на планете настолько сложна, что не всегда искусники могут оказывать на неё существенное влияние. Сегодня как раз такой случай - гроза настолько близко подошла к Лирнессу, что в атмосфере ощущалась повышенная влажность, что в свою очередь выливалось в ухудшение самочувствия у некоторых жителей.
  - Оме Ульрих, Ваша Светлость! - нас нашёл Максимилиан и, вместе со мной отойдя на пару шагов от беседующих на банкетке омег, искусник шепнул, - я переговорил с ректором Схолы, он ждёт вас.
  - О как! Господин Максимилиан, мы же не договаривались о такой встрече!
  - Мы вообще ни о каких встречах не договаривались. Но я рассказал ему о вас и он хочет с вами увидеться.
  Дяденька куёт железо горячим и подмётки рвёт прямо на ходу. А с другой стороны... Была не была!
  - Пойдёмте! Оме Лисбет, Эльфи, я вас оставлю ненадолго. Оме Элрик, у меня к вам просьба - вы не могли бы присмотреть за моими спутниками, мне надо отлучиться с господином Максимилианом?
  - Конечно, конечно, Ваша Светлость, идите, мы найдём чем заняться с оме Лисбетом и господином Эльфи, - с готовностью откликнулся Элрик.
  И вот я опять в кабинете Главы Совета города.
  Вольфрам как его там? Вольфрам Альбрехт Хартманн фон Адельманнсфельден, рыцарь Великой Силы, помощник ректора Схолы Лирнесса, второй десятник факультета стихии Схолы Лирнесса, член Супермум консилиума Схолы Лирнесса, магистр ордена Рыцарей Замка, комтур Сумисвальда, Ципплингена, Мергентхайма и Южных островов поднялся мне навстречу, поприветствовал. Вместе с ним из кресла поднялся здоровенный мужик, ростом с Вольфрама, совершенно лысый, жёсткое загорелое лицо, от лба сверху вниз, через правый глаз, на щёку, проходит едва заметный тонкий шрам. Одет в просторную чёрную рубаху с открытой грудью, широкий чёрный пояс расшит рунами, накинутый на плечи кожаный жилет, тоже чёрный, в обоих лацканах проткнут золотыми амулетами ярко полыхающими в энергетическом зрении. Похоже, глава Схолы не сторонник формализма в одежде.
  - Я приветствую вас, Ваша Светлость, - прогудел приятным баритоном искусник, - позвольте представиться - Готфрид Людвиг Анно Зигард фон Лангенштейн...
  Острый взгляд пристальных глубоко посаженных глаз окинул мою фигуру.
  Я чуть склонил голову в приветствии.
  Вольфрам, внимательно наблюдавший за нами, как хозяин кабинета пригласил всех присесть. Те же неприметные альфы, бесшумно двигаясь, сервировали стол и скрылись. Вон тот, похоже как, супруг Элрика.
  - Et Ille, O Bona Puella, Intra lectum Maximilian... pour vos projets (Итак, Ваша Светлость, Максимилиан рассказал мне о вас... о ваших способностях), - начал ректор Схолы.
  Я молча склонил голову - да я такой.
  - Locuti sumus hic, (Мы здесь пообщались), - продолжал альфа, - tunc... quod... notitia quae nobis interest, magni momenti est...(то... та... информация, что нас интересует... она важна...), - ректор говорил будто размышляя, обертоны в его голосе обволакивали, гипнотизировали. Чувствуя это воздействие, я шевельнулся, чуть сменил позу в кресле и стряхнул с себя это влияние.
  Хорош, собака! Хорош!
  - Praeterea Gratia tua, facultates tuae singulares sunt Et Credo Scholam in te esse interested sicut magister et...(Кроме того, Ваша Светлость, ваши способности уникальны и я полагаю, что Схола заинтересована в вас, как в преподавателе и...), - он остановился, подбирая необходимые слова, - et peritus homo.... (опытном человеке...).
  Глава Схолы замолчал, разглядывая меня.
  Это я такой старый? Ну, так-то не мальчик. Во всех смыслах. Телу девятнадцать лет, Ульке тоже, а вот мне...
  Ну, что ж мяч на моей стороне.
  Отпиваю того самого великолепного, памятного по прошлому разу, вина. Молчу, показательно задумавшись и сложив руки домиком перед лицом, любуюсь блеском здоровенного бриллианта в перстне доставшемся мне от Шиарре. Все ждут и смотрят на меня.
  Максимилиан, чуть скрипнув кожей кресла, тоже отпивает, осторожно ставит бокал на стол.
  - Domine Wolfram, nos... non placet (Господин Вольфрам, мы... мне бы не хотелось...), - делаю паузу, показывая пальцем на силуэты троих альф за стенами кабинета.
  Вольфрам, молча согласившись, кивнул головой, взял колокольчик, встряхнул. Что-то шепнул вышедшему из неприметной двери и склонившемуся к нему альфе в чёрном глухом костюме. Тот, выслушав, кивнул головой, вернулся обратно к себе и все три силуэта исчезли из-за стен.
  - Itaque, iudices, novissimo tempore dixi Dominus Wolfram de daemonibus...(Так вот, господа, в прошлый раз я рассказывал господину Вольфраму о демонах...)
  Тот согласно кивнул.
  - Et videtur mihi periculum eorum minoris aestimatur. Ego ipse, iudices, passi sunt, etiam... (И мне кажется, что их опасность недооценена. Я сам, господа, пострадал), - быстрым движением очерчиваю лицо, - ita, credo quod ego scio notitia erit valde utilis Ad Magistros Scholam...(да... Так вот, полагаю, что те сведения, которые мне известны, будут очень полезны искусникам Схолы...)
  Вольфрам и Максимилиан пошевелились в своих креслах, отпили из бокалов, а ректор, не шевелясь, внимательно наблюдал за мной.
  - Hoc, vicissim, ratio nobis permittit ut eas pugnare et copias instituere...(Что, в свою очередь, позволит выработать тактику борьбы с ними и обучить войска...), - заканчиваю я свою сентенцию.
  Вспомнив видение со смертью Лисбета, прикрываю глаза рукой и глухо завершаю:
  - Forsitan damna reducere poterit many multi homines vivi remanebunt heal peritus ... sanatores...(Может быть, удастся снизить потери... В живых останется множество людей... искусников... целителей...)
  Я, если надо, готов выдернуть своё солнышко откуда угодно... И сделать тоже...что угодно.
  - Bene, bene, (Так, так), - не меняя каменного выражения лица, говорит ректор, - puteus cogitare de illo sumus, youll' certus cogitare de illo... Maximilianus dixit mihi te, Gratiam Tuam...(над этим мы подумаем, обязательно подумаем... Господин Максимилиан говорил мне, что вы, Ваша Светлость...)
  - Ome Ulrich, Dominus Rector (Просто оме Ульрих, господин ректор), - прерываю я альфу.
  - Aliquam Ultrices... Ita, Dominus Maximilianus dixit mihi te, Quidam Ulrich, cum creatione facultatis mentalismi in Schola nostra consentire et experientiam Tuam magnam Potestatem gerendi communicare parati sunt...(Хорошо, оме Ульрих... Так вот, господин Максимилиан рассказывал мне, что вы, оме Ульрих, согласны с созданием факультета менталистики у нас в Схоле и готовы поделиться опытом владения Великой Силой...)
  Ну, Максимилиан, ну, жук!
  Пристально глядя на Максимилиана, продолжаю слушать ректора:
  - Te certiorem facere possum quod ad creationem facultatis assentior... sed huiusmodi actiones non possunt fieri sine consilio Consilii Supermum. Praeterea, credo Quod Consilium Supermum talem decisionem facere poterit nisi si species mentalistarum... quam explicare non est ... posuit super amnis. Consentire debes, iudices, quod aliquantum temerarium est facultatem ad tempus creare, donec filii ome Ulrich studia sua perficiant... (Предварительно могу сообщить, что я согласен на создание факультета... Однако, такие действия не могут совершаться без решения Супермум консилиума. Кроме того, полагаю, что Супермум консилиум сможет принять такое решение только в том случае, если появление менталистов... как бы это объяснить... будет поставлено на поток. Согласитесь, господа, что создавать факультет на время, до тех пор, пока не закончат обучение дети оме Ульриха - это несколько опрометчиво...)
  Разумно.
  - Bene, cum doctrina tua, ome Ulrich, hoc modo decernamus...(Ну, а с вашим преподаванием, оме Ульрих, решим так...)
  Я поднял руки, пытаясь взять тайм аут:
  - Exspecta, exspecta, consensum meum nondum dedi. (Погодите, погодите, я ведь своего согласия ещё не дал.)
  - Quod suus quid? Et introitum tuum cognovi, which quae, ut intelligo, cum Magistris Scholae communicare vis. Ome Ulrih, eu ullamcorper....(Вот как? Но вы же только что рассказывали о ваших знаниях... которыми, как я понял, вы хотите поделиться с искусниками Схолы. А впрочем, извините, оме Ульрих, я вас прервал...)
  - Si non, audeo dicere, me omnino confundere. (Да... Нет... Погодите, господа, вы меня совсем запутали.)
  Сидящие за столом едва заметно улыбнулись.
  - Aliquam Ultrices, sed conveniunt (Оме Ульрих, но вы же согласны), - высказался Максимилиан, снова отпивая вина.
  - Et conveniunt, quid possum facere vobiscum. (Согласен, что ж с вами поделать), - тяжко вздыхаю, - Sed!(Но!) - поднимаю палец с перстнем, - Mane, dum refero condicionem (у меня есть условие).
  - Quid est? (Какое же?) - ректор, наконец, тоже решил попробовать вина.
  - Triginta horae guilders (Тридцать гульденов в час), - решил я поднять расценки. Чем чёрт не шутит! Вдруг выгорит!
  - Bene. Ego conveniunt (Хорошо. Я согласен), - безразличным тоном говорит он, смакуя напиток.
  Это как! Это, получается, если бы я талер в час попросил, он бы согласился? Бли-ин! Опять продешевил.
  - Vale, amice, et cito ad nos redi (Ну, что ж, господа, я вынужден откланяться), - поставив бокал на стол, ректор поднялся, за его спиной в воздухе загорелся узор портала.
  Мы поднялись следом. Пожав руки Вольфраму и Максимилиану и раскланявшись со мной, ректор уже было шагнул в мерцающее марево, как повернулся и, глядя на меня, выдал:
  - Aliquam Ultrices, curriculum tuum et suggestiones in methodis docendi exspecto. (Оме Ульрих, я жду от вас учебный план и предложения по методике преподавания).
  Портал погас скрыв за собой чёрные одеяния ректора Схолы.
  Вот это... вот как это... Да что ж такое-то! Опять я в блудняк вписался! Дайте мне кто-нибудь затрещину! И покрепче! Покрепче!
  В полной растерянности распрощавшись с Вольфрамом, я, ведомый под руку Максимилианом, вышел из кабинета Главы Совета.
  - Domine Maximilianus, curricula et methodos docendi scribere nescio,(Господин Максимилиан, я не знаю как писать учебные планы и методик преподавания я тоже не знаю), - жалобно блеял я, пока мы с искусником шли гулкими пустынными переходами к бальному залу.
  - Suus 'okay, Aliquam Ulrich, suus' okay, ego auxiliatus sum tibi. In omnibus meis annis docendi ad Scholam, ego tantum exaggeratus. Ego cogitavi iactare eam, sed vides, factum est in manus manus! (Ничего, оме Ульрих, ничего, я вам помогу. За все годы преподавания в Схоле у меня столько всего накопилось. Думал, уж выбросить, а вот видите, пригодилось!)
  - Sed nihil omnino scio! Et usquam, nullam habeo educationem! Tiro: certissime! (Но я совсем ничего не знаю! И вообще, у меня образования нет! Для преподавателя точно!) - паника и страх накатили на меня.
  - Aliquam Ultrices.. O factum bene! quid est? Tu es mentis! "Pas de panique! (Оме Ульрих.., ну же, соберитесь! Вы же менталист! А так паникуете!)
  Да, действительно... Что это я?
  - Exspecta minutum, Dominus Maximilianus, minutum expecta...(Погодите, господин Максимилиан, погодите...), - я остановился в пустом коридоре, приложил разгорячённую голову к прохладной стене.
  Видимо, весь разговор, державший меня в напряжении, дал себя знать. Инициатива поимела инициатора. Классический случай. Тебе не нравится то, что на демонов не обращают внимания - получи! Будешь на острие обучения и разработки тактики войны с ними!
  И тридцать гульденов в час, отжатые у ректора, хоть и греют душу, но сейчас кажутся совсем не равноценной платой за суету и хлопоты, связанные с обучением старшекурсников...
  Хотя...
  О! А там же эти трое повес будут! Это те, которые к моему Эльфи попытались подкатить. Так-так... Я мысленно потёр руки (мысленно щёлкнул хвостом!). Не-е-ет, ребятушки, не ждите от меня лёгкой жизни, не ждите...
  Хищно оскалившись, я повернулся к Максимилиану:
  - Veni, dominus Maximilianus, veni! Ego denique! Dicis igitur te habere materiam emendatiorem? (Пойдёмте, господин Максимилиан, пойдёмте! Я в порядке! Так, вы говорите, у вас есть методический материал?)
  Лисбет и Эльфи так и сидели в компании оме Элрика. Ничего страшного с ними за время моего отсутствия не случилось - перемывали кости присутствующим, разглядывая фланирующих по залу и танцующих альф и омег. Лица всех троих осветились радостью, когда я к ним подошёл.
  - Оме Элрик, я забираю у вас этих господ, вы позволите? - чуть прищурившись (на самом деле это сложно, нужно во всех подробностях представлять насколько сдвигается картинка век, у нормальных людей это происходит рефлекторно), я слегка поклонился Элрику, разворачивая сферу эмпатии, а омеги с готовностью подскочили и попали в желанные пределы комфорта, - благодарю вас, оме Элрик, что присмотрели за оме Лисбетом и господином Эльфи...
  Оме непринуждённо улыбнулся в ответ.
  - Ох, оме Ульрих, - Лисбет вцепился в мою руку с одной стороны, и сейчас заглядывал мне в лицо, - я едва дождался вас...
  Мы неспешным шагом шли вдоль танцпола, Эльфи оттягивал вниз другую руку и шёл, привалившись головкой к моему плечу, мечтательно улыбаясь.
  - И почему же, оме?
  - Я... я... не знаю, оме, как сказать, но то, что я чувствую, находясь рядом с вами... это... так, - маленький целитель сбился, смущаясь.
  - Оме Лисбет, поверьте, я очень рад, что вам со мной комфортно, - выдохнул я.
  А вот так, да?
  Я замолчал, копаясь в себе. Причина моего срыва после разговора с начальниками города и Схолы потихоньку становилась ясна. И натолкнул меня на неё Лисбет. Поддерживая сферу комфорта для троих сразу, да ещё и в атмосфере наполненной разнонаправленными эмоциями, я утомился. Нервное напряжение могущего стать острым разговора (а меч и баклер я не взял! Идиот!) вымотало окончательно (мне некуда бежать из Лирнесса!). Точка, поставленная ректором, заставила дёргаться и я запаниковал.
  Наживую резал всяких уродов, кромсал демонов - и хоть бы хны! А тут...
  - Уважаемый, - обратился я к распорядителю, - подскажите, где здесь туалет?
  - Пожалуйте, оме, туалеты для оме в том коридоре...
  После всех волнений и выпитого вина я почувствовал желание облегчиться.
  Вошёл. Неяркий свет пары шариков. С одной стороны филёнчатые лакированные дубовые двери к посадочным местам. Напротив - умывальники - в толстой плите полированного мрамора лунки раковин с блестящими бронзовыми кранами и над ними во всю длину стены зеркало. Какой-то оме, быстрыми ловкими движениями поправлял макияж, покосившись взглядом серых глаз, кивнул, здороваясь. Я прошёл в дверь, заперся, нашарил в штанах своё невеликое достоинство. Потекло. Хлопнула дверь. Красившийся оме вышел. Но по каменному полу слышался стук каблучков. Двое. Вошли, продолжая разговор:
  - Вы знаете, оме, мне он не понравился. Высокомерный, ростом как... я не знаю что... А супруг мой говорит, что ему очень даже ничего, кобель...
  - А вы видели, оме, какой на его Личном Слуге костюмчик? Миленько... И эти кружавчики в разрезе, так... провокационно...
  - Ах, ну, что вы говорите, выползли какие-то из глухой деревни, а все вокруг - ах, Ваша Светлость, Ваша Светлость... Вы бы видели, оме, как он чуть драку не устроил!
  - Да вы что?
  - Да, да, да! Я сам, вот этими самыми глазами видел! Эрнст Орлерн, мальчик из очень приличной семьи, искусник, Схолу заканчивает, супруг его отца мне троюродным братом приходится, подошёл к этому его Слуге и вежливо попробовал ангажировать на танец. Так вы бы видели, оме, что там стало! Этот дылда как развернётся! Я думал он Эрнста с разворота ударит! Зенки свои крокодильи вытаращил и говорит: я, говорит, вам, говорит, молодой человек, не давал позволенья с моим Личным Слугой танцевать! Бедный Эрнст побледнел даже! Так его этот маркиз перепугал! Я, говорит, сюзерен! И что хочу, то и со своим Слугой сотворю! А он, Слуга-то его, беременный говорят... Какой бессердечный! И я вам так скажу, оме...
  Послышался шёпот.
  - Да не может быть! - поражённо воскликнул второй.
  - Да, оме, да! - убеждал первый, - и даже более того... - снова шёпот.
  - Ох, вы скажете тоже, оме, даже в пот бросило! И это наши целители! Как вот после этого людям верить? Придёшь на приём, разденешься, а он...
  - Угу! Можете мне верить, оме, именно так и было...
  Здесь говорящий чуть помолчал, видимо поправляя макияж перед зеркалом. По камню умывальников звякнула замочками сумочка, раскатились мелкие побрякушки, что-то упало на пол.
  - Ах, оме, как вы неловки! - воскликнул второй.
  - Ничего, оме, ничего, я соберу..., - первый снова замолчал, затем продолжил, - да... бессердечный. Но костюм у него потрясающий. Он здесь кому-то рассказывал, что заказывал его у нас, в Лирнессе. И точно, я такую ткань в лавке у купца Зеехофера видел... Зашли мы туда как-то с оме Илсом, он там своему ребёночку фланельку на пелёнки присматривал. Такая миленькая фланелька, чуть розовая, а потом такой переход в голубоватенькое и узорчик меленький-меленький, оме Илс четыре канны сразу взял, а я всё никак, старшенький-то у меня подрос, а за вторым всё никак не соберёмся. Второй наш супруг тоже вот... Ох, и гроза на улице! Как возвращаться будем? Вымокнем все!
  Рассказчик снова замолчал.
  - Так что там было-то? У купца в лавке? - второй изнывал от любопытства.
  - У какого купца? А! Да! В общем, там он был, Светлость этот, ткань себе на камзол покупал, и на жилет с рубашкой. Помню еще мулине взял много. Понятно теперь куда столько. Вы меня подождите, оме, я быстро...
  В мою закрытую дверь толкнулись. Неведомый оме вошёл в соседнюю кабинку. Зашуршала снимаемая одежда. Зажурчало. Снова шуршание. Хлопнув дверью, оме выскочил, полилась вода из крана...
  - Так вот, - продолжил рассказывать первый, - набрал Его Светлость тканей, как бы не на полтора талера!
  - Да что вы говорите, оме! Неужели?
  - На талер и шестьдесят пять гульденов, оме, - вышел я из кабинки и пристроился мыть руки рядом с остолбеневшими оме, - вот так, оме, вот так. Дороговизна в Лирнессе... Просто уму непостижимо, - бросил я, выходя из туалета.
  Лисбет и Эльфи дожидались меня снаружи. Снова развёрнута сфера и снова оба приникли ко мне. А я вспоминал разговор двух болтунов. Ну, и пусть болтают! На каждый роток не накинешь платок. Мне Лисбет нравится, а Эльфи вообще... только пальцем помани... И ещё - я лесбиян! Понятно?
  Прозвучал гонг и всех позвали к столу. Стол, под яркими лучами осветительных шариков, сверкал хрусталём бокалов, металлом приборов, белизной скатертей и салфеток. Обед предполагался на серебре!
  Распорядители рассаживали альф и омег семействами согласно неведомой мне табели о рангах, завязанной, скорее всего, на знатность и богатство.
  Попытались посадить меня в непосредственной близости от Вольфрама, для которого место было подготовлено во главе стола - как же единственный Его Светлость в Лирнессе, да ещё и искусник!
  Но потеребив за руку главного распорядителя и внушив ему, что так будет правильно, я вытребовал себе сразу три места, где-то в середине стола, и сел, примостив справа от себя оме Лисбета, а слева Эльфи. Огляделся. Вокруг сияние белоснежной накрахмаленной до жестяного скрежета скатерти и таких же дубовых салфеток, заправленных в серебряные кольца, возле каждого прибора на светло-бежевых наперонах - батарея фужеров для разных напитков, шеренга вилок, вилочек, ложек и ложечек с обоих сторон от подогретого подтарельника. Все расселись, Вольфрам кивнул и прислужники из-за спин гостей начали споро подавать блюда и закуски, омеги, сидевшие напротив нас и наискосок в обе стороны, начали манерничать, выбирая те или иные блюда, стоявшие на подкатываемых тележках, блестевших спицами тонких колёс. Я нагнулся к Лисбету и шёпотом продекламировал:
  В дверь диетической столовой
  Вошёл дракон семиголовый,
  Он хором "здравствуйте" сказал
  И, улыбаясь, заказал:
  - Для этой головы, пожалуйста, халвы.
  И действительно, на той стороне стола, оме-шатен, с замысловатой причёской длинных волос, оттопыривая пальчик с длиннющим маникюром, и только, что, не перемежая слова бессмертным "иу!", попросил сладкого - это в начале обеда-то! И его сотрапезник, по-видимому, оба супруги одного мужа, такой же оме, с такой же причёской, только с тёмно-русыми волосами - они даже накрашены были одинаково, тоже попросил сладкого.
  - Для этой пасти - прочие сласти, - пробормотал я с каменным лицом.
  Лисбет, увидев сидящих напротив, кашлянул, сдерживая смех и умоляюще посмотрел на меня - дескать, перестаньте, оме.
  Оме, сидевший наискосок от нас и через альфу от омег-тэпэшек, обернувшись к прислужнику, спрашивал кашу.
  - Для этой головки - перловки, - продолжил я комментировать происходящее.
  Слева от Эльфи, на нашей стороне стола, как нарочно, поинтересовались рыбой и я не замедлил:
  - Для этой глотки - селёдки.
  Кто-то справа от Лисбета, а там сидели двое полноватых омег, выяснял у прислужника, когда подадут выпечку. Оп-па! В тему:
  - Для этой башки - пирожки. Для этой рожи - то же. Для этого личика - два сдобных куличика.
  Лисбет, не в силах терпеть, покраснел, схватил салфетку, зажал рот и тяжело дыша от сдерживаемого смеха, полными слёз глазами смотрел в стол. Стоило ему поднять взгляд на незадачливых соседей, как его снова накрывало неудержимым смехом.
  Краснея и сотрясаясь от едва сдерживаемого хохота, омега попытался выпить холодной воды. Безуспешно. Руки Лисбета тряслись и ходили ходуном. Теперь все скажут, что я жестоко обидел своего спутника - Лисбета. Со стороны его смех и правда кажется сильнейшим горем, а ещё и слёзы!
  Любопытный Эльфи, заглядывая через меня, пробовал выяснить, что происходит с Лисбетом. Наклонившись к своему Личному Слуге я воспроизвёл кстати вспомнившийся детский стишок, незаметно указывая ему на соседей.
  Эльфи не понял:
  - И над чем тут можно смеяться, оме? Ну, просят они чего хотят? Так, бал же?
  Короче, чувство юмора у Эльфи... наверное, отсутствует, можно так сказать.
  - Эльфичка, проехали мы с тобой, - завершил я размышления омеги над моим рассказом.
  - Куда проехали?
  - Мимо этой темы для разговора проехали, Эльфи, - наставительно произнёс я, - ты что будешь? Курочку или отбивную?
  - И того и другого, оме...
  - И, если можно, без хлеба, - закончил я фразу.
  Ну, вот как тут не смеяться?!
  * * *
  Вивиан лежал на спине и тупо смотрел в потолок, пока толстый член, на диво невысокого толстого лысого альфы - торговца шерстью, отчего-то полюбившего бывать именно у него, Вивиана, вколачивался между развёрстых задранных стройных ножек. Наконец, альфа громко запыхтел, изливаясь в горячие внутренности омеги и выпуская воздух сквозь сжатые зубы, с его лба срывались крупные капли пота и капали на шею Вивиану, медленно стекая на смятую простныню. Омега развёл ноги шире, схватил толстяка за рыхлый зад, заставляя его погрузиться в себя ещё глубже и выплеснуть последние сладкие капли. Лысый дёргается в оргазме в последний раз, прикрыв глаза и тихо скуля. Наваливается, придавив мягким пузом, и слюняво целует в шею. Вивиан выдыхает и, уворачиваясь, безуспешно пробует выбраться из-под торговца. Ещё тёплая сперма пачкает бёдра и ягодицы.
  - На сегодня хватит. Ты устал, милый, - безразлично говорит Вивиан, шаря тонкими пальчиками по прикроватной тумбочке и разыскивая палочки хуки - к ней его пристрастил Красный Руди.
  - Ох-х... какой же ты... сладкий..., - толстяк отваливается в сторону и долго отпыхивается. Налитое дурной кровью свекольно-красное лицо становится просто красным.
  Вивиан медленно поворачивается набок, спиной к клиенту, сжимается в комок, поджигает хуку, закуривает. Тоска... какая же тоска... Омега выдыхает горьковатый, с привкусом вишнёвого листа, дым. Остановившиеся голубые глаза неподвижно смотрят в стену...
  Альфа возится, пыхтит за спиной. Приподнимается на локте, толстые губы касаются тонкого плеча омеги.
  - Тебе пора, милый, - звучит безразличный голос Вивиана.
  Лысый толстяк сокрушённо качает головой, долго копошится, одеваясь, чего-то ждёт от неподвижно лежащего омеги...
  Их встречи стали регулярными и почти вошли в привычку. Толстяк говорит, что Вивиан ему очень нравится, а тот...
  Тот едва жив от разъедающей тоски. Омега никак не мог забыть безумный вечер, давно прошедший и превратившийся в сон. И воспоминание об этом вечере расплывается, ускользает как сон...
  Неведомый маркиз, случайно забрёдший в бордель Юргена... и ощущение тепла и покоя, шедшее от шального посетителя... и его запах, внутренний свет и умиротворённость, и его волосы - Вивиан до сих пор помнил их толщину, тяжесть и цвет, и вкус кожи... (пьяный маркиз спал, раскинув руки, а Вивиан, как кошка во время течки, тёрся щекой о его нежную кожу и целовал её в исступлении). Мятущееся сознание омеги, а Вивиан был таким, сколько себя помнил, успокоилось. Неутихающее желание, никогда неутихающее сексуальное желание, как кислота, разъедающее личность, унялось, смолкло. На омегу снизошёл блаженный покой... Покой возможный только рядом с маркизом... Вивиан отчётливо понял это тогда.
  ...За тёмным окном грохотало, сверкала молния - искусники, занимавшиеся погодой Лирнесса не смогли удержать в рамках дозволенного накопившееся в атмосфере напряжение и теперь город заливался потоками воды с неба...
  Вивиан чувствовал себя как в тумане. В тумане опустившемся на него после того как Леандер продал его в этот бордель. Апатия и безразличие охватили его. Если ещё поначалу он сопротивлялся своей судьбе, а появившийся в тот же вечер маркиз подстегнул его чувства, то потом...
  Вивиан был подавлен. Чувство вины, появившееся в нагрузку к постоянной сексуальной неудовлетворённости, отбирало все силы. Омега, и так не отличавшийся избыточным весом, исхудал. Красный Руди беспокоился, специально просил приходящего целителя обратить внимание на Вивиана. Омега ходил к целителю, безразлично отвечал на вопросы. Безропотно раздевался для осмотров, также безропотно натягивал одежку и шёл к себе в комнату. Целитель качал головой, не находя отклонений. Управитель отслеживал состояние нового работника, просил других ночных леди причёсывать и подкрашивать Вивиана - у того пропало желание ухаживать за собой. Приходящий маникюрщик содержал ногти омеги на руках и ногах в порядке... Счёт борделя к Вивиану при этом, конечно же, не уменьшался...
  Вдруг догадка, как молния, только что сверкнувшая за окном, пронзила омегу. Ну, конечно! Всё просто! Нужно найти маркиза! И всё кончится!
  Громыхнуло.
  Обнажённый омега вскочил с кровати и заметался по комнате.
  Дождь! Проклятый дождь! Когда он кончится? Решено! Дождусь и искать! Нельзя терять ни минуты... Я ему объясню... всё объясню... Я не такой... Он ушёл потому что я... я - проститутка! А я... не хочу, маркиз! Не буду больше! Проституткой не буду! Да, я мерзок и гадок! Да, я такой! Но он... он поймёт! Он всё поймёт! Должен понять! Иначе, зачем тогда жить на этом свете?
  Палочка дотлела в тонких пальцах и обожгла кожу. Отшвырнув окурок Вивиан плюхнулся в кресло. Его знобило...
  Скидывая на пол одеяло и подушки, омега за угол стянул с матраса простыню и закутался в неё. Огромные голубые глаза с расширенными зрачками недвижно уставились в угол.
  Точно! А Юрген пусть подавится своими четырьмя талерами!
  Открыв окно, Вивиан прислушался. Тропический дождь, налетевший внезапно, также внезапно и кончился, запах мокрой листвы и мокрых камней садовых дорожек, моря и цветущих растений ворвался в прокуренную комнату.
  Омега, дрожа от нервного возбуждения, выглянул в коридор. Никого.
  Накинув на плечико простыню, волочившуюся за ним по полу, осторожно переступая босыми ногами, прошёл к лестнице на первый этаж. Тихо. Охрана, убедившись, что новых посетителей сегодня из-за дождя не будет, играла в кости в подсобке. Вивиан осторожно прикрыл за собой стеклянную дверь входа и, виляя голой попкой и волоча за собой накинутую на плечо простыню, вышел в темноту сада...
  
  
  
  Глава LXVI
  
  - Мелкий паршивец... Ну, я тебе сейчас устрою! - злобно шипел Эммерих фон Краутхайм, буквально волоча за собой младшего из сыновей-альф, до синяков впившись пальцами в его предплечье. Светленький брат-омега с такими же чертами хорошенького нежного личика, как и у его брата, заливаясь слезами, буквально повис на руке отца.
  - Отец! Не надо, пожалуйста! Отпусти его!
  - Уйди, Клар, - прошептал Йорг, мягко его отталкивая. - Ещё и тебе достанется!
  Дверь в кабинет захлопнулась, отрезая их от свидетелей, в воздухе мелькнул хвост кожаного ремня, и ещё не восстановившееся после прошлого наказания тело снова закровоточило, покрываясь новыми ранами и синяками.
  Йорг фон Краутхайм второй сын-альфа барона Эммериха фон Краутхайма, посла Тилории, примерно полгода назад вступил в пору созревания и неожиданно выяснилось (ну, как неожиданно, ничего неожиданного на самом деле не было, учитывая обстановку в семье посла, этого следовало ожидать), что ему нравятся не омеги, а мальчики-альфы. Папой Йорга был Кирс - второй супруг Эммериха. Родителем старшего сына-альфы Лиутберта, унаследовавшего от своего папы такой же противный характер, был старший супруг барона - Дагмар.
  Сыновья жили вместе в одной комнате, Лиутберту сейчас уже было семнадцать и он-то и развратил своего младшего брата. Разница между братьями была в четыре года и когда Лиутберту было тринадцать, он, пользуясь своей силой, впервые изнасиловал своего девятилетнего прехорошенького брата. Запугав ребёнка, заставил его молчать и, в течение всего этого времени, ночами Йорг был приучен спать в постели брата. Со временем братья притёрлись друг к другу, если это можно так назвать, пластичный характер ребёнка подстраивался под обстоятельства и вот, когда наступил период пубертатного возраста, насилие сказалось. Когда об этом узнал отец, то в свойственной ему манере он попробовал отучить сына от "нехорошего" поведения - это ведь позор - сын-мужеложец! - попросту выпорол до крови.
  Йорга таскали на охоту, специально показывая ему кровавые сцены, доставлявшие нескрываемое удовольствие Лиутберту, а то и специально заставляя его добивать раненых животных, впечатлительный мальчик замыкался в себе, ночами просыпался от слёз, а старший брат, услышав шмыганье носом, тащил "омегу" к себе в постель и насиловал, смеясь над его слезами и повторно запугивая. Боязливый, измученный ребёнок плохо учился, чем ещё больше раздражал отца своей никчёмностью.
  Папа Йорга не был любимым супругом барона, и погружённый в собственные переживания по поводу отношений со своим истинным, не замечал проблем Йорга. Единственный, с кем мальчик делился всем своим сокровенным, был его братик-омега - Кларамонд, Клар, такой же до невозможности прелестный мальчик, папой которого был тоже Кирс.
  Периодически барон вызывал к себе младшего сына-альфу, устраивал ему допросы, внимательно наблюдая, как тот себя ведёт, отслеживая жесты и мимику всё больше и больше становившиеся похожими на омежьи. Придравшись по какому-либо поводу, немилосердно порол сына специально для него купленной плетью, порой до крови полосуя кожу на спине и ягодицах. Клар, любивший брата, пытался вступаться на него, жаловался папе, но Кирс, пару раз получив от супруга внушение на грани побоев, замолчал.
  Только в последнее время отец немного ослабил давление на сына, будучи увлечённым своим любовником. Но тем сильнее и суровее были его срывы на непутёвом сыне, служившем прямым укором новым сексуальным пристрастиям барона.
  Эстафету отца, в последнее время снизившего своё внимание к делам семьи, подхватил старший супруг барона - Дагмар. Йоргу частенько доставалось от старшего супруга - пороть, он, конечно, не порол, но надрать уши - это запросто.
  У Дагмара было трое детей, причём, старшим был как раз Лиутберт, альфа-наследник, двое сыновей-омег - Аделонд и Конрадайн пятнадцати и четырнадцати лет, уже было просватанные за дворян Тилории, оставались на шее родителя - война уничтожила и страну и женихов.
  У Кирса было двое - Йорг и Кларамонд. Йоргу тринадцать, а Кларамонду десять.
  Шуонхилд, самый младший из супругов барона пока (на этом, скорее всего, всё) родил только омег - Волда и Габи четырёх и шести лет.
  Дагмар, давно уже отставленный супругом от ложа, забирал власть всё больше и больше - хозяйство многочисленной семьи и все финансы были у него в руках. Властный характер омеги сказывался и на других супругах, и на детях, и на прислуге. И как-то так незаметно случилось, что Шуонхилд, а особенно после того как барон обратил своё внимание на помощника, перекочевал в постель Дагмара, с которым у него установилась синхронизация. Кирс остался один. Он попробовал было переключить своё внимание на детей и, если с Кларамондом это в какой-то мере удалось сделать, то Йорг замкнулся в себе ещё больше, не доверяя папе, никак не защищавшему несчастного ребёнка от сурового отца, старшего супруга и издевающегося старшего брата.
  Этой душной грозовой ночью, когда родители в полном составе отбыли на бал, Лиутберт, украв на кухне бутыль вина и договорившись со своими приятелями, сыновьями-альфами помощника посла Адольфа, бывшими ему ровесниками, не обращая внимания на шипение своих братьев-омег, после ужина запер Йорга в совместной спальне, а сам, пошатавшись по кафешантанам и попировав на стащенные у отца деньги, завалился пьяным и шумным с такими же приятелями в притихшую на ночь посольскую квартиру.
  Заснувший было Йорг, был вытащен из кровати, длинная ночная рубашка, задранная на худом угловатом исполосованном ремнём отца теле, была завёрнута на голову и гогочущие альфы пустили подростка по кругу. Просившего его отпустить Йорга, подначками и обидными словами быстро довели до слёз, наскучив слушать его всхлипывания, насильно, удерживая руки и заставляя раскрыть рот как можно шире, напоили краденым вином, а затем, толкнув на кровать, приятели Лиутберта помочились на него:
  - Педик украл вино, напился и обоссался! Ха!
  - Завтра, недоделанный, отец тебя убьёт! - мстительно пообещал старший брат, который, пошатываясь от выпитого, вернулся из коридора, где закрывал двери за ушедшими молодыми балбесами - прислуга спала на первом этаже и безобразий не слышала.
  Йорг с головой укрылся мокрым одеялом и только вздрагивал, слушая, как захмелевший брат ругается, разбрасывая по комнате стаскиваемую одежду.
  Наконец, Лиутберт заснул, раскинув руки и захрапев на своей кровати с балдахином - Йоргу балдахина не полагалось.
  Йорг выбрался из постели, перевернул и раскинул одеяло пошире - чтобы быстрее просохло - не факт, что ему сменят постель. Домашние, подумав, что у него энурез, посмеются, а потом Дагмар вполне может в отместку запретить прислуге менять вонючие тряпки.
  Босым привидением, вздрагивая от ударов грома, Йорг пробрался в туалет и, как смог, подмылся, оставив пятно ещё сырой спермы на ночной рубашке напротив многострадальной попки. Застирывать бельё он не умел, а снять рубашку - значит спровоцировать голым телом брата на утреннее изнасилование. Такое уже было пару раз.
  Развороченный альфовскими членами анус болел. Хорошо хоть крови не было. Многолетний секс с братом давно растянул детское отверстие, а Йорг приучил себя отключаться по время соития, безропотно ожидая оргазма насильника, во время которого Лиутберт, вцепившись крепкими пальцами в волосы брата, рычал сквозь зубы, кусал его в шею, а порой и бил кулаком между тонких птичьих лопаток.
  В спальню мальчик не пошёл - нюхать алкогольные пары, пропитавшие душный ночной воздух охоты не было.
  Прижмуривая глаза от вспышек молнии, Йорг острожно, чуть поскрипывая паркетом, пробрался в гостиную и, сжавшись в комочек, прикорнул на диване. Полежу пока тут, - подумалось ему, - до возвращения родителей.
  Кларамонд, чутко прислушиваясь к происходящему в квартире, дождался ухода приятелей Лиутберта, встав и поправив одеяла разметавшимся во сне малышам - Волду и Габи с которыми он спал в одной комнате, осторожно выглянул из чуть приоткрытой двери своей спальни. Омега видел, как мелькнула тень брата, прокравшегося в туалет. Подождал ещё, Йорг не шёл. Тогда Клар решил поискать его в тёмной квартире. Ориентируясь по вспышкам молнии, на мгновение освещавшим белым безжизненным светом мебель и полированный паркет, омега, обходя гостиную, увидел брата сжавшегося на диване. Острая, как раскалённая спица, жалость пронзила детское сердечко. Клар бросился на колени перед диваном, щекой прижался к взлохмаченной голове брата, молча грызшего в беззвучном плаче губы. От него попахивало. Алкоголем, мочой и спермой. Запах спермы Клар знал, а вот моча - это что-то новенькое. Братику почки отбили?
  - Что? Опять? - едва слышно шепнул Клар - семейная жизнь и общение с Йоргом давно уже приучили его разговаривать с братом шёпотом.
  Йорг не ответил, продолжая едва слышно шмыгать носом и выдыхать в сжатый кулачок горячий воздух.
  - Ёрочка, пойдем, я помогу... - шепнул Клар, сам едва сдерживая слёзы, - пойдём, пойдём, хороший. Я знаю, что ты хороший...
  Клар с затянувшимися слезами глазами, превращавшими свет молнии в расплывающиеся цветные звёздочки, гладил братика по голове, целовал в горячий лоб, уговаривал и изо всех невеликих сил пытался тянуть его в туалет.
  Ёрочка, всё ещё пьяный от вина, сполз с дивана на пол, Клар помог ему подняться и дети пошли в туалетную комнату. Вода была только холодная - растапливать титан было нечем - это всегда делала прислуга. Поэтому Клар набрал из крана воды в таз, стянул с брата длинную, в пол, ночную рубашку, молча ужасаясь синякам на тощем тельце, завёл его в блестящую бронзовую ванну и, осторожно поливая из ковшика, начал обмывать худую исцарапанную попку, исполосованную отцом спину, тощие как спички, руки и ноги.
  Совместными усилиями ночная сорочка Йорга была кое-как натёрта мылом и выполоскана в том же тазу. Скользя по мокрому полу босыми ногами, мальчики закрутили её, выжимая, а затем, выйдя из ванной, Йорг развесил мокрую ткань на спинке кресла в гостиной. Дети с ногами забрались в уголок дивана, Клар прижался к голому боку брата и всё снова затихло в спящей квартире.
  - Сбегу я... - вдруг шепнул Йорг, уткнувшись носом в костлявые коленки, - или сделаю с собой что-нибудь...
  - Ёрочка., - только и смог произнести Клар во все глаза глядя на брата и вдруг молча заплакал.
  - Не могу я, Клар... сегодня этот... двоих привёл... вином меня напоили... насильно... а потом все трое...
  Йорг выговаривался, а Клар уткнувшись носиком в тонкое плечо брата беззвучно плакал. Слёзы, обильно стекавшие по руке, холодили кожу и Йорг, выдохнув парами алкоголя в волосы Клара, прижал его к себе сильнее. Сам тоже шмыгнул носом и вдруг, словно прорвав плотину, из глаз его неудержимым потоком полились слёзы. Выпитое вино расслабило пружину внутреннего напряжения, плачущий рядом брат, понимавший его как никто и также, как никто, любивший, сподвиг на эмоциональный взрыв и Йорг разрыдался в тёмной тишине огромной гостиной.
  - Мя-я, - негромко раздалось где-то в темноте, в глубине, в коридоре, там, где была спальня отца.
  Дети мгновенно затихли. Кто это? Кошка вроде? Шмыгнув носом, Йорг настрожился. Клар тоже затих. Неужели послышалось? Сроду у них кошек не было - отец на дух не переносил этих животных.
  Йорг спустил длинные, как у кузнечика, ноги на пол. Слёзы у обоих просохли и оба брата дышали ртами - носы были забиты.
  Топ, топ, топ, топ - кошки, когда хотят, могут ходить очень громко.
  В коридоре топают, но никого нет...
  Великая Сила, да кто там? Йорг встал и, держа брата за подрагивающую ручку, решил посмотреть, что же происходит в коридоре. Внизу на лестнице, ведущей из подъезда на второй этаж, послышался шум - родители приехали с бала.
  Йорг вернулся в гостиную, схватил так и не высохшую сорочку и они с Кларом разбежались по спальням.
  * * *
  Вернувшись с бала, я, находясь в несколько расстроенных чувствах, в течение пары дней обдумывал произошедшее и договорённости с ректором Схолы - действительно подготовить программу обучения и к ней ещё и методику... Это... Сам не справлюсь точно, по крайней мере, на должном уровне. Вернее, на том уровне, который я для себя вижу.
  Что ж, придётся идти к Максимилиану. Он обещал помочь своими наработками. Вот как будущий десятник факультета пусть и помогает. Почесав свои космы, прикинув так и эдак, начал размышлять. Чего я хочу от студиозусов?
  А хочу я от них, прежде всего, чтобы они начали думать, размышлять над тем, что я им говорю. Ведь та информация о демонах, которой я владею, на самом деле мной не анализировалась. Факты, известные мне, тупо заучивать нельзя, иначе эта информация так и останется невостребованной, а в случае реального столкновения - это гибель. И вот научить студиозусов думать над переданными им сведениями и есть программа обучения. А как это сделать - методика. Хорошо бы ещё и мозговой штурм устроить.
  Ладно. Сходим к Максимилиану, посмотрим его наработки.
  Портал до Схолы действовал с побережья Белого крейса. Так-то к Схоле можно добраться и по дороге. Но, длинный извилистый путь растягивался на целый день - Схола стояла на огромном скальном мысу, высоко над городом и морем. Большая часть просторной территории была занята зданиями Схолы, больше похожей на дворец. За многие столетия её существования он многократно расширялся и перестраивался, не утрачивая, впрочем, архитектурной целостности. Водопады, питаемые акведуками, шпили, купола, изящные арки переходов, целый парк экзотических, собранных со всего мира, растений давно уже стали поводом для рассказов и легенд. Ещё больше пересудов вызывали сами обитатели этого дворца. Искусники, преподававшие в Схоле, обслуга, для которой там же были выстроены целые кварталы, общежития для школяров и студентов, проживавших в самой Схоле (те, кто хотел из тех, кому позволяли средства, жили в Лирнессе), библиотеки, полные редчайших инкунабул, содержащих труды великих искусников по овладению Великой Силой, зверинец с редкими животными, содержащимися в условиях, максимально приближёнными к естественным, океанариум с морскими тварями из Западного и Восточного океана. И тайна. Великая тайна, которой, в глазах простецов, была окутана Схола, в которой учились люди со всех концов цивилизованного мира, Схола, выпускники которой занимали посты в армии и во флоте Лирнесса, наводившие ужас на Северный и Южный материк, на пиратов Вольных островов, создавали удивительнейшие артефакты, за цену которых можно было, порой, купить целое баронство с землёй и крестьянами, разъезжая по территории, принадлежащей Лирнессу, могли вылечить практически любую болезнь (ну, почти), сохранить молодость и на десятилетия продлить жизнь... Схола, служившая источником власти и денег для Лирнесса, служившая источником непреходящей лютой зависти всех окрестных владетелей, пытавшихся, кто умело, а кто нет, замаскировать её сладкими улыбками и посулами, но искусников обмануть невозможно - это знали все и Схола царила и над Лирнессом и, по сути, над всем обитаемым миром Эльтерры. Основой Схолы был источник Великой Силы, найденный когда-то легендарным её основателем Адальбертом и построившим над ним деревянную хижину, в которой он и поселился, пытаясь овладеть основами Великой Силы и заложившим основы Великого Искусства. Хижина эта, бережно восстановленная, так и стояла над источником, давным-давно обстроенная каменными стенами дворца и оказавшаяся глубоко в его подземельях, день и ночь освещавшихся шариками. К хижине основателя водили первокурсников, поступавших в Схолу в 12-13 лет на школьное отделение, у хижины вручали дипломы выпускникам, в амфитеатре, окружавшем хижину проходили заседания Супермум консилиума - в тех случаях, когда на нём не присутствовал кто-либо из посторонних, а такие случаи (присутствие посторонних) можно было пересчитать по пальцам одной руки, один из них, например, подписание конвенции по денежному обороту между всеми государствами Северного материка.
  В соседних подземельях, таких же просторных, находился монетный двор и банковское хранилище - крупнейшее на Эльтерре.
  Ещё дальше - хранилище артефактов, как изготовленных искусниками Схолы, так и полученных в обмен из других стран, особенно дикарских. Дикарям Южного материка, порой, удавалось сделать что-то особенное, такое, чего не было ни у кого. Их способы взаимодействия с Великой Силой, завязанные на шаманизм, отличались от практики и теории искусников Схолы. Десятник факультета артефакторики частенько брал такие вещички, как правило, ничего особенного из себя не представлявшие - камешек, с виду обычный, пучок особым образом связанных перьев экзотических птиц, медная фигурка хищного зверя, повязка из разноцветных верёвочек, для изучения студиозусами и преподавателями факультета. В этом же хранилище, в особых сейфах, размером со здоровенную комнату, хранились реликвии Схолы: посох основателя, вырезанный из дерева парротии и до такой степени пропитанный Великой Силой, что в темноте можно было заметить слабое свечение, исходящее от древней палки, мечи, секиры и глефы учеников Адальберта и последующих ректоров Схолы, тех времён, когда ещё и Лирнесса-то не было, бронзовые артефактные доспехи времён основателей Лирнесса, стальные, с зонной закалкой, исписанные рунами, кирасы и шлемы ректоров Схолы, периода роста и расцвета города и Схолы, где-то здесь останется и оружие текущего ректора, когда он отойдёт от дел (отойти от дел для искусника такого уровня - это только смерть).
  Чуть в стороне - под водопадом - тюрьма для искусников. Всегда пустая, но так было не всегда. В стародавние времена, на заре основания Лирнесса, который был лет на триста моложе Схолы, возникла необходимость удержания приговорённых к отрезанию от Великой Силы, тогда же были разработаны и печати подавления. Тюремщик и палач в одном лице, всегда должен помнить, что нанесение вреда искуснику искусником безжалостно карается Великой Силой и потому быть тюремщиком и палачом - это всегда жертва, великий подвиг самопожертвования, приносимый самыми великими из искусников на алтарь общества ибо, после приведения приговора в исполнение палач, стремительно старея, живёт не более полугода. Имена этих людей выбиты навечно в тюремном блоке Схолы на бронзовых досках. Там же, в тюрьме, плита чёрного базальта с именами преступников и указанием вины. Всего два десятка за всё время существования Схолы... Палачей столько же...
  Вот через общественный портал я и отправился в Схолу. Мелкое, подсвеченное лучами Эллы, море плещется вокруг каменных плит широкой дорожки ведущей к павильону портала, увенчанному колонной с причудливым каменным цветком наверху. Портал и со стороны берега и со стороны моря огорожен каменными квадратами клумб из которых рвутся вверх лохматые головы пальм. Внутри небольшого помещения всегда дежурит искусник, в помощь ему два-три школяра или студиозуса - дежурство у портала в Схолу для них такая же обязанность, как и патрулирование города.
  Дежурный искусник, опознав во мне собрата по ремеслу, учтиво предложил пройти к каменному узору стационарного портала, в книгу записали, что оме Ульрих и т.д. идёт к господину Максимилиану фон Мальбергу, члену Супермум консилиума, по личному делу.
  - Там вас проводят, оме...
  Скачок и в портальном павильоне Схолы меня встречают. Здесь уже известно к кому я иду - вместе со мной передана и информация о посетителе.
  Отряжённый дежурным искусником школяр - миленький омежка с факультета целителей, стесняясь и искоса поглядывая на меня, тоненьким голоском просит идти за ним.
  Идём минут пятнадцать. Портальный павильон расположен так, что идя из него в здание Схолы, поневоле пройдёшь мимо всех её красот: к вам подойдут, любопытно понюхав, ручные олени, бродящие в регулярном парке, роскошный ботанический сад, с чудными растениями, наполняющими ароматами цветов - белых, розовых, сиреневых и голубых, карминно-красных и бордово-чёрных, укроет прохладной тенью, причудливо вьющаяся дорожка из разноцветных полированных плит уведёт к неумолчно шумящему невысокому водопаду. Дорожка тянется дальше и дальше, извиваясь между гигантских стволов мамонтовых деревьев, долгие столетия стоящих на скале Схолы и под воздействием Великой Силы выросших на пару сотен метров.
  Вот и литые решётчатые золочёные двери во дворец Схолы. По случаю дневного времени двери распахнуты.
  - Вам туда, оме, - показывает мальчик в глубину дворца, в широкий коридор, обрамлённый белыми мраморными стенами, с поддерживаемым полуколоннами сводчатым стрельчатым потолком.
  Обалденно... Всё... тут... оно... вот дворец чудовища из сказки "Аленький цветочек" из мультфильма 1952 года - что-то похожее. Но только вживую...
  Бесконечный коридор тянется и тянется. Стены белого мрамора сменяются голубоватым камнем, затем розовым, зеленоватым...
  В стороны отходят коридоры, идущие в таинственные глубины Схолы, маршевые каменные лестницы с пузатыми балясинами, застеленные коврами, красными, зелёными, синими, прижатыми к ступеням блестящими бронзовыми прутьями, простенки заставлены вазонами с непрекращающими цвести диковинными растениями. Встреченная группка школяров, в этот раз альф с факультета артефакторики, указала кабинет Максимилиана. Начищенная бронзовая табличка на двери на латыни сообщала, что в нём находится "Максимилиан фон Мальберг, барон Юнгинген, член Супермум консилиума, доктор философии, менталист".
  Стучу. Тихо. Может он на занятиях?
  Но нет. Бронзовая ручка в виде головы льва, держащего в зубах кольцо, поворачивается, высоченная лакированная дубовая дверь подаётся внутрь:
  - Проходите, оме Ульрих, мне сообщили, что вы ко мне...
  Кабинет квадратов тридцать-пятьдесят. Стены отделаны деревянными панелями орехового дерева. Стол для работы. Шкафы, полные книг. Стеклянные дверки одного из них распахнуты. Рядом с ним, на столике, лежат раскрытые книги, исписанные листы бумаги. В простенке между двух высоченных окон ещё один стол, у него пара кресел.
  Максимилиан, гостеприимно провожает меня к этому столу, усаживает в покойное кресло. Садится сам:
  - Итак, оме?..
  * * *
  Жарко. Пить хочется.
  Ох, как жарко. Голова болит...
  Завернувшись в простыню, Вивиан бродил по городу.
  Спросив пару раз о маркизе, наткнулся на непонимание. Больше не спрашивал. В самый разгар дневной жары омега, едва живой от голода и жажды, прилёг на лавочку в тени большого платана.
  Я не найду его...
  И опять тяжёлая свинцовая тоска навалилась на измученное сознание омеги. Вивиан прикрыл глаза, голова плыла, расплывчатые образы, смазанные, дёргающиеся, навалились, изматывая, вытягивая последние силы...
  Вот, он целуется с Леандером и тот, разорвав поцелуй, безразлично глядя на омегу отталкивает его: Пшёл вон!
  Вот уже сам Вивиан выкрикивает жестокие слова папе: ты не нужен мне! Папа смотрит на него широко распахнутыми недвижными глазами, слёзы текут по щекам... Папа! Папочка!
  Натягивая на голову мятую простыню, Вивиан в тоске и томлении, бьёт костлявым кулачком по скамье, закусывает исцарапанные пальцы зубами... До крови...
  Оме... маркиз, где вы?
  Кто-то сел на лавку рядом с лежащим. Потыкал пальцем в бок:
  - Эй? Спишь?
  Мальчик-альфа лет десяти сидел рядом с Вивианом, любопытно смотрел серыми глазами на высунувшего из-под простыни голову омегу.
  - Нет... не сплю... Пойду я...пойду...
  Вивиан плотнее закутался в тонкую ткань, встал и, ссутулившись, пошатываясь, побрёл в переулок.
  Прошёл вдоль нескольких домов, затем остановился, оперевшись на стену - тут Вивиан решил, что будет лучше, если он присядет прямо здесь, под деревом, отдохнёт и пойдёт дальше. Ты не нужен! - ревел в его голове голос. Рычащий, стонущий, подвизгивающий. Не нужен! Не нужен!
  Уже затемно, его, трясущегося от ужаса галлюцинаций, голого, в одной только простыне, под этим же деревом подобрал патруль стражи. Что с ним и как его зовут они добиться не смогли и, положив Вивиана на принесённые из кордегардии одним из стражников носилки, понесли в общественную лечебницу для умалишённых - к тому времени омега не узнавал окружающее.
  * * *
  Вернувшись от Максимилиана с пачкой методической литературы и наработок менталиста, я засел за изучение.
  Как я и предполагал, никто каких-либо целей преподавания не ставил. По крайней мере, явно о них не говорилось. Иными словами, ответов на такие "простые" вопросы - чему и как учить не было. А из ответа на вопрос: чему учить? вытекал следующий сложный вопрос - для чего учить?
  Снова встретившись с Максимилианом (к нему я скакнул телепортом, прямо из своего дворика перед домом), поделился мыслями и, в свою очередь, услышал от него, что его тоже волнуют поставленные мной вопросы. Ответов он на них ни на одном из факультетов не нашёл. Более того, преподаватели-стихийники просто потребовали отлучить его от встреч со студиозусами этого факультета - дескать, у нас всё отлажено, учим отработанным методам взаимодействия с Великой Силой, наша задача выпускать знающих и умеющих специалистов, а исследования - не наша забота, тем более поиск ответов на дурацкие вопросы: как и почему?
  Артефакторы просто в силу своей специфики вынуждены копаться в свойствах вещества, но и там тоже желание искать приветствовалось в жёстких рамках.
  Факультет целителей целиком и полностью был во власти омег. А омеги, хоть и искусники, в значительной степени подвластны эмоциям. Там Максимилиан выслушал в свой адрес много всякого, в том числе, ему припомнили вдовство - единственный супруг его умер бездетным. Целители тоже не желали утруждать себя ответами на неразрешимые, как им казалось, вопросы. Исследовательский пыл неофитов быстренько загонялся в рамки авторитетов.
  Наработки менталиста в конъюнкции, как он назвал свою методику мышления, оказались никому не нужны. Он уже было подготовил рукопись к печати в типографии Схолы, но ректор не дал ему (пока, как думалось Максимилиану) своего позволения на печать.
  Рукопись я утащил к себе, под честное слово вернуть в целости и сохранности. Долго листал толстую тетрадь, размышляя над написанным. Сопоставлял со своими способностями и способами мышления.
  Схола стагнировала. И давно.
  А корень проблемы, как мне виделось, заключался в отсутствии научного метода познания. Максимилиан вплотную приблизился к его созданию, сам того не осознавая, вывел гипотетико-дедуктивный метод познания. Все мы им постоянно пользуемся, в том числе и в обыденной жизни, но здесь важно сформулировать его, озвучить, формализовать.
  Метод этот заключается в том, что познание окружающей действительности и, в том числе Великой Силы, а в этом и должна состоять цель Великого Искусства, осуществляется способом, при котором из гипотезы или системы гипотез (а гипотеза - это предположение) следует какой-либо дедуктивный вывод (т.е. от общего к частному), подлежащий эмпирической (практической) проверке.
  Да, Саня, единственная пятёрка в университетском дипломе у тебя была по философии!
  Отсутствие результатов эмпирических проверок говорит либо о некорректности способа проверки либо о необходимости править гипотезу. Вот так вот...
  И возвращаясь к студиозусам. Для чего они изучают Великую Силу? Что бы что потом? Бравировать способностями перед простецами и нагибать их по поводу и без? Или, успокоившись, жить в своё удовольствие? Сладко есть и крепко спать?
  Или нет?
  В чём смысл всего этого?
  В чём смысл существования Схолы?
  Обсуждали мы с Максимилианом и эти вопросы.
  - Как вы, оме... круто берёте. Вы знаете, оме, а ведь я даже не задумывался об этом! Действительно... зачем это всё вокруг? Схола, школяры и студиозусы? Преподаватели и Супермум консилиум?
  - ...мне кажется, господин Максимилиан, может быть, я ошибаюсь, но смысл существования искусников в самосовершенствовании...
  Я прикрыл глаза рукой. Меня это заведомо не касается.
  Лицо альфы, стены кабинета, стол и кресла поплыли, заколебались, расходясь кругами, как вода в луже от брошенного камня. П-па-х! - пыхнуло неслышным звуком от которого качнулись мои волосы. Видение Силы пронзило, заставив дрогнуть руку, судорожно сжавшую кости черепа.
  Алый пульсирующий портал из демонического плана, выплёвывающий неразумных ишхо и нелетающих хезрет. Портал висит в воздухе. Высоко. Демоны потоком, визжащим и дерущимся, падают с высоты на землю, подскакивают, встряхиваются, пытаются разбежаться в стороны, но багровая нить управления старших фезы, как сигнал локатора, совершает круг, центром которого является портал и низшие подчиняются, успокаиваясь, прекращая междуусобное побоище.
  Центр, из которого вышла багровая нить, опускается от портала к земле, нить расщепляется на множество тонких отростков, которые как спицы в колесе расходятся, расползаются во все стороны и теперь становится видно, что на земле стоят трое. Фезы. Серые невзрачные пропорционально сложенные тела, лысые остроухие головы, крылья сложены за спиной. Фезы ростом ниже встреченного мной ранее гекатонарха, по размеру как обычные рядовые хезрет. Но если тела тех уродливы, то фезы - нет. Только рожи страшные.
  Из толпы хезрет, клубящейся вперемежку с ишхо, ковыляя, идёт демон - хезрет. Подходит к фезы, опускается на колени. Наиважнейший. Один из фезы, будто проверяя, приподнимает подбородок склонившего голову демона, покровительственно хлопает его по лбу и наиважнейший встаёт и, пробравшись к ним за спины, оказывается в центре треугольника тел фезы, стоящих к нему спиной и продолжающих ощупывать багровыми нитями толпу демонов. Из толпы выходят наиважнейшие. Ещё и ещё. Пять-восемь демонов, способных к размножению с кем угодно из их племени, собираются за спинами фезы. Ценный ресурс. Если их сейчас всех уничтожить (как?), то армия демонов на Эльтерре передерётся между собой и станет неспособной ни к нападению, ни к осмысленной обороне.
  Багровая рука с длинными чёрными когтями вытянулась в сторону портала, тело мотануло от взмаха крыльев. Серые тела фезы с уродливыми, страшными рожами стремительно приближаются. Когти обеих рук, ходя ходуном как поршни, пронзают осыпающиеся прахом демонические тела. Вот один из фезы, истекая жёлтой кислотной кровью, наотмашь бьёт такой же когтистой рукой куда-то позади меня и за спиной крылья пронзает острой болью. Я чуть отвлёкся и один из наиважнейших бросается на меня всем телом, валит на землю...
  Я судорожно выдыхаю, отнимаю руку от лица и Максимилиан, издав удивлённый вздох, роняет на пол чашку с чаем.
  - Что с вами, оме?
  - Нет-нет, господин Максимилиан, ничего, ничего...
  Зрачки моих рисованных глаз расширились до границ радужки, а она у меня занимает весь глаз полностью - белка практически нет, и становится видно светящееся родопсином глазное дно. Полностью чёрные глаза, отсвечивающие багровым - есть от чего уронить чашку на пол!
  - У меня бывает... Я называю это видением Силы... Великая Сила, по каким-то своими резонам, иногда показывает, открывает будущее...
  - О! теперь мне становятся понятны, оме, ваши мысли по поводу обучения... Ваше взаимодействие с Великой Силой... Она ведёт вас, оме!
  - И зачем? Чтобы я сдох в войне с демонами?
  - Не говорите так, оме! Я уже пожилой человек и можете мне поверить - очень многое из того, что происходит с нами, искусниками, не случайно... Я имел возможность в этом убедиться... А то, о чём вы говорите... Во многом это так, искусники, особенно стихийного направления, догматичны, нелюбопытны, склонны к авторитаризму. Давно, уже очень давно не появлялось новых способов взаимодействия с Великой Силой... Что-такое мы утратили, что было известно древним... Да...
  Всё-таки придётся сдохнуть...
  Как там у самураев? Смерть легче перышка, долг тяжёл как гора...
  Отвернувшись, я смотрел в окно. За частым переплётом рамы, за гранёными стеклышками, буйно цвели кусты, мозолистые стволы глицинии пробирались по стене, под лёгким ветерком качались сиреневые цветы, натужно, деловито гудели пчёлы... На газоне, чуть дальше от окна, три мальчика-омеги с факультета целителей, наверное, из самых младших школяров, повизгивая от восторга, перебрасывали друг другу мячик, раскрашенный в красный и синий цвет, играя в выбивалы. Вот один из них, по-девчачьи подгибая руки, из-за головы сильно бросил нехитрую игрушку и мяч, звеня и подскакивая, закатился в кусты, рядом с окном кабинета Максимилиана.
  - Лорка! Куда ты бросаешь? Так нечестно! - крикнул неудачливый ловец и полез за мячом. Отыскал, бросил его в хитрого Лорку и, повернувшись к окну, пристально посмотрел на меня...
  Снова проявившаяся экстрасенсорика однозначно показывает - выбора нет...
  Ну, что ж... есть у меня пока ещё здесь дела, Великая Сила, есть... Дай завершить... А потом...
  - Господин Максимилиан, помните, вы говорили о детях? - я отпил подостывший чай и поставил чашку на блюдце, звякнув ложечкой.
  - Да, конечно, оме...
  - Давайте мы с вами посмотрим кандидатов.
  - Хорошо, оме... У вас есть какие-то особые требования?
  - Не знаю... как и назвать... Сам я инициировался в весьма специфичных обстоятельствах - срывал печать подавления...
  - О! Да разве это возможно? Насколько мне известно, печать подавления снять нельзя... Для запечатанного.
  - Было так, господин Максимилиан. Я это к чему? Полагаю, что ставить на детей печать подавления... это перебор. Поэтому. Нам нужны неблагополучные дети. Пережившие всякое... такое...
  - Да где же их взять-то, оме? - удивился менталист, - приютов у нас нет, сирот сразу по семьям разбирают...
  - Ну, или тогда просто будем смотреть детей по крейсовым школам...
  - Хорошо, я попробую поговорить с ректором. Он выйдет на Главу Совета, тот даст указание главам крейсовых ратов...
  - Те вызовут директоров школ... Бабка за дедку, дедка за репку, - закончил я по-русски.
  - Простите, что?
  - Нет-нет, господин Максимилиан, ничего... ничего... - я снова смотрел в окно.
  Дети, наигравшись, все трое, неторопливо шли по дорожке куда-то в глубину сада. Один из мальчиков, тараща глаза, что-то рассказывал другим, оглядываясь на окно кабинета, за которым я сидел. Не трудно догадаться, что ловец мяча, лазивший за ним в кусты, видел мои глаза, к тому времени ещё не пришедшие в относительно нормальное состояние. Ну, теперь рассказов будет! Чёрная-чёрная рука... и обязательно гроб на колёсиках...
  А мне пора...
  - Господин Максимилиан, я вынужден откланяться... - встал я из-за стола.
  - Ну, что вы, оме Ульрих, что вы... Я всегда рад вас видеть у себя... Вы, в некотором смысле стали отдушиной для меня... Мы с вами понимаем друг друга с полуслова... Единомышленники в наше время - это такая редкость.
  - Да-да, господин Максимилиан. Несомненно. Это так... это так...
  - Да что с вами, оме? Вы бледны, как смерть! Посидите ещё! Вам нехорошо? Может быть вина? Красного?
  Давай вина. Выпить надо! И в бордель, к Вивиану сходить! Обещал же...
  
  
  
  Глава LXXVII
  
  - Дай-ка мне, что у нас там есть на этого оме, - ректор Схолы потребовал от своего тайного советника, consiliarius, как называлась его должность, а надо сказать, что Лирнесс был одним из первых государств на Эльтерре, правители которого додумались создать секретную службу, невидимые щупальца которой расползались по всему цивилизованному миру, дело на приезжего маркиза. Тёмный Ящер - так за глаза называли консилиариуса, те, кто думал, что об этом никто не узнает и кичившиеся независимостью мыслей, за приверженность Темного Ящера к просторным одеждам из кожи гигантского варана - хищного ящера семи-восьми метров длиной, водившегося на Южном материке, с глубоким капюшоном, полностью скрывавшем невысокую стройную фигуру, неслышно подошёл к столу и положил на край папку с документами с надписью: Personalis notitia.
  Тёмный Ящер не был искусником. И даже не хотел этого - специфика работы. Приходилось, иногда, правда, но приходилось проводить разные... операции, скажем так, и против искусников тоже. А то, что ряд специалистов secretum Service - секретной службы, сокращённо, разумеется, SS, не являлись искусниками, позволяло избежать возмездия со стороны Великой Силы. Замы Тёмного Ящера, каковых насчитывалось аж девять - внешняя разведка, контрразведка, контрразведка в войсках и на флоте, экономическая разведка и контрразведка, разведка и контрразведка в медицине (тут зам был омегой-целителем), отдел дознания (единственный зам - неискусник), артефактный отел, архив и школа SS, те, да, все были искусниками - долгожительство позволяло планировать работу SS на длительные, порой, столетние сроки, а оперативный состав и первое лицо SS искусниками не были.
  - Так, так... - ректор листал подшивку, - кодовое имя "Маркиз", второй сын Великого Герцога... год рождения... ему, что девятнадцать лет? Замужем... ага, направлен в спецтюрьму для особо важных преступников Херренкимзе... хм... и за что? Ладно... дальше... Ох! Печать подавления... да-а... Лечился... Нет глаза... Связи с наложником брата короля, как его? Оме Шиарре фон Эндарф... А оме-то наш - ходок...
  Тёмный Ящер тонко улыбнулся из-под капюшона.
  - Господин Лангенштейн... - послышался тихий голос.
  Ректор поднял голову от бумаг.
  - Там дальше перерыв... источники ликвидированы...
  - Кем? А, да... демоны... Так... продолжим... С его слов прибыл из Майнау... Так он у нас подданный Тилории?
  - Тут вот какое дело... Он наше подданство принял... В Синем крейсе... И потом - он вдовец, родом из Великого герцогства Лоос-Корсварм. По рождению не тилориец.
  - Да? Хм... Ладно... по въезде в город останавливался в "Голове кабана". Значит, в город вошёл с запада... А Майнау у нас на севере и сильно на восток... Чем это можно объяснить?
  Тёмный Ящер молча пожал плечами, помолчал:
  - Выясняем, господин Лангенштейн...
  - Выясняйте. Только недолго. Нужно знать, как он попал к нам в город.
  Капюшон консилиариуса качнулся, соглашаясь с ректором. Тот продолжал листать дело маркиза Аранда:
  - Так... Спутники... омега-Личный Слуга... дети... кошка... И кошка? Это-то зачем?
  - Кошка не совсем обычная, господин Лангенштейн...
  - Ну и?
  - Она с Великой Силой может взаимодействовать...
  - О! Так разве бывает?
  - Почему нет? Наши люди на Вольных островах сообщали неоднократно, что из океана появляются иногда чудовища-искусники... Для животных это тоже возможно...
  - Не знал, не знал... Так... что ещё? Великая сила подтвердила сведения о детях и Личном Слуге... кто заверял?.. Армин фон Виг?.. Помню такого... Купили дом Шеера на Шнорштрассе 8... за три талера... Снова лечился... у Бастхайма... так... диагноз... глаз нет совсем...операция... пластическая? А я-то смотрю, что это рожа у него такая симпатичная, а оно вон оно что...
  - Господин Лангенштейн, там портрет его приложен... до замужества...
  - Где? А, вижу... Хм... ну, он, получается, и до операции тоже ничего был... Текущий портрет есть? Да... нашёл... Сравнивали?
  Тёмный Ящер молча кивнул.
  - Совпадают?
  - Там заключение есть...
  - Кто делал? Наши? Так... так.., - ректор быстро пробежал глазами пару вшитых в дело листов, - совпадение по точкам... ага... форма ушных раковин... дактилоскопия... Дальше... Интересовался платиной, золото на очистку приносил... так... подтверждение по металлу... ага... золото тилорийского аффинажа... камни драгоценные есть... ориентировочно талеров на сорок... хм... неплохо... Все драгоценности тилорийского производства... Ну, это как раз неудивительно... Кого-то наш оме грабанул в замке перед уходом... Дальше... встреча с советником посольства Тилории... так... интересно... наш оме отлучался из дома в ночь. Посол с советником тоже. Встречались на конспиративной квартире... ну, про неё мы знаем... вышли все тринадцать... завербовались в порту... после встречи с объектом посол воспылал любовью к своему советнику. Хе. Вот они там в Тилории пидорасы! В обоих смыслах... Та-ак! А вот это интересно... Деньги со счетов посольства сняты почти все... Кто снимал? Какой-то Хайнц Вебер? Кто это? Шестьдесят талеров! Ваши предположения?
  Тёмный Ящер развел руками прячущимися в широченных рукавах плаща:
  - Видимо, между ними - оме и послом, состоялся разговор. Разговор оме не понравился. Он - менталист. Вот и...
  - Охрана посольства почти вся ликвидирована, а посол наказан, - договорил ректор, - кстати, что с людьми из охраны?
  - Посол говорит, что направил их с заданием за город. Но из города никто не выезжал.
  - А что по кораблям?
  - Те тринадцать человек вербовались на дальние рейсы, пока никто ещё не вернулся. Придут в порт - узнаем.
  - А этот Кёлер?
  - Рвёт и мечет, господин Лангенштейн...
  - Ладно, - ректор снова уткнулся в документы, перевернул страницу, - А вот это интересно... в ту же ночь побывал в борделе Юргена. Пьянка. К альфам интереса не проявлял. Песни... На каком языке, кстати? Выяснили?
  - Скажу только, что язык флективный, такой же как и язык искусников, есть некоторые совпадения по словам из языка искусников и нашего языка, но немного... В известных нам странах на нём не говорит никто...
  - Живчик наш в порту был... на лесной бирже... Зачем? А... лес покупал... древесина ценных пород... Куда ему столько? Да ещё и по себестоимости... ремонт в доме... сам что ли? Заказывал у гончаров отхожее место из керамики... раковины и краны... мрамор... Ну, это ладно... каждый дрочит, как он хочет... Что по окружению?
  - Особо близкие отношения, господин ректор, с теми с кем пришёл к нам: Личный Слуга, беременный, кстати, дети, трое, все искусники. Есть ещё один. Поступил в крейсовую школу. Не искусник. Прислужник объекта. Маркиз назвался его опекуном, хотя прислужник совершеннолетний - 13 лет. По детям: самый младший, по виду годовалый, искусник, возможно, с рождения. Альфа. Со слов объекта сын коменданта Хоэншвангау. Барон. Двое других: 10 лет, оба омеги, искусники. Менталисты. По некоторым оговоркам, объект их инициировал сам. У Красного нет рук и ног, у Белого только ног.
  - Хм... И как так получилось?
  Тёмный Ящер развёл руками.
  - Что по Личному Слуге?
  - Омега. Простолюдин. Неискусник. Двадцать пять лет. Из загородной резиденции короля Тилории. Там был парикмахером. Беременный. Срок примерно четыре месяца.
  - Странный выбор. Личные Слуги, насколько я знаю, это... второе я сюзерена... А тут...
  - Возможно, случайность...
  - Да? Великая Сила случайностей не терпит. Ну, ладно... что там у нас дальше?.. С кем поддерживает отношения здесь... Целитель Лисбет Бастхайм... Хм... на грани постели... Объект-то у нас со вкусом... Я помню этого Бастхайма... Красавчик был каких поискать... Да... - ректор улыбнулся, вспомнив маленького целителя, - Кто ещё?.. Гризелд Босвейл... Кто такой? Почему не знаю? 22 года... Учитель в крейсовой школе. Немецкий язык и литература... У него прислужник Маркиза учится... Зафиксировано три контакта... Последний - свидание... Портрет есть? Ага... Ну, что же... я бы тоже с этим Гризелдом на свиданку сбегал... Да...
  Ректор отложил дело оме Ульриха, с удовольствием потянулся, закинув руки за голову:
  - А может мне второй раз жениться, а? Вон, Гризелда этого взять?
  Тёмный Ящер чуть склонил голову, пряча улыбку под тенью капюшона.
  - Не... - ректор прислушался к себе, к течению в теле Великой Силы, - не получится... А жаль... омега-то красивый... Да и... с Эллом...
  Тёмный Ящер едва слышно кашлянул и сложил руки на груди, сунув кисти в широкие рукава. Характер супруга ректора был известен многим. Элл фон Лангенштейн, урождённый фон Мюннерштадт, сын одного из немногочисленных дворян Лирнесса, барона Конрада фон Мюннерштадта, искусника стихийного направления, командующего вторым легионом (всего их три) сухопутных войск Лирнесса, ошеломительно красивый омега, и настолько же капризный. С детства ему потакали - отец безумно любил милого ребёнка, после замужества эстафету принял муж. Родив супругу двоих детей - альфу и омегу, Элл нисколько не утратил своей красоты и шарма. На балу он не присутствовал - заболел младший ребёнок, а поскольку искусником он не был, то вся буря эмоций, в которых и протекает жизнь омег, сопровождала любящего супруга-ректора.
  - Теперь по демонам, - ректор снова вернулся к рассмотрению личного дела подозрительного оме, - где, вы говорите, он их встретил?
  - Первый раз в замке, говорит, что напали на загородную резиденцию короля Тилории...
  - Первый раз?.. А потом?
  - Потом пояснял, что встретился с ними в предгорьях Тилории, в каком-то городе. В каком - не знает.
  - По карте смотрели? Что получается?
  - Смотрели. Подходящих под описание городов получается пять.
  - Ладно. Пока подождём с этим... Как описывает?
  - Говорит, что их четыре разновидности... Одна неразумная и три разумных. Разумные делятся по иерархии: средние, старшие и высшие. Под младшими, видимо, понимаются неразумные. Неразумных - три-четыре вида, есть летающие. Средние - только пешие. Агрессивны. Без контроля со стороны старших способны напасть друг на друга. Среди средних есть так называемые наиважнейшие - демоны способные к размножению с любым из соплеменников. Старшие размножаются только с их помощью. Старшие, как и высшие, способны к полёту. Вся армия полностью под контролем старших. Высшие здесь не появляются. Вообще. Видимо, существуют проблемы с порталом. По словам объекта, портал на Тилории только один.
  - Поня-ятно, - протянул ректор, - Такой вопрос: как считаешь, может этот Маркиз быть засланцем от демонов?
  Тёмный Ящер молчал. Долго. Тяжело вздохнул. Ответил:
  - Такой возможности исключать нельзя...
  - Аргументы?
  - За: объект не соответствует описанию характера сына герцога. Подозрительно неожиданно стал искусником редчайшей специализации. Знает неизвестный язык. Изменились сексуальные пристрастия. Такое впечатление, что шкура Ульриха натянута на другое существо...
  Ректор, услышав последнюю фразу, вскинул голову и остро посмотрел на Тёмного Ящера.
  - Против, - продолжал тот, - тело настоящее, это сын герцога, стопроцентно, совпадают узоры ушных раковин, по форме черепа тоже есть совпадения. Далее. Реально был в тюрьме и жил и лечился в замке. На тот момент это подтверждали все, - Тёмный Ящер помолчал и продолжил, - есть неопределённость...
  - Какая?
  - Из области предположений... Мы не знаем, на что способны демоны... Может быть, они могут менять личности людей? Если так, то... первый кандидат в подозреваемые - объект. С другой стороны - зачем им это надо? Они воспринимают Эльтерру как охотничью территорию - это подтверждается тем, что Тилория съедена подчистую. В Тилории в своё время было более тысячи искусников всех направлений. Большая сила... Сопротивление не смог оказать никто... - Тёмный Ящер заволновался и переступил с ноги на ногу.
  - Разведка? - предположил ректор.
  - А смысл? Всё, на что способны люди, и простецы и искусники, им известно. По словам объекта, искусники - наиболее лакомая добыча для демонов...
  - Диверсия? Выбить верхушку командования, города и Схолы. А потом брать тёпленькими... Нет?
  - А сможет? Омега, заведомый небоец.
  Ректор тёр подбородок, прищурив правый глаз, смотрел в окно огромного кабинета. За окном на ветке черимолы две крупных чёрно-розовых птицы, размером с сойку, затеяли свару, размахивая крыльями и топорща перья. Помолчал. Затем продолжил:
  - Надо проверять... Вот, что... Давай-ка подумаем... Как он явится снова сюда, пригласим его в тренировочный зал - типа, путь продемонстрирует, как демонов убивал... А там я с нашими силовиками переговорю... Он омега, эмоциональный должен быть, спровоцируем... Поставим на грань жизни и смерти, посмотрим на что он способен...
  - А если нет?
  - Предлагаешь изолировать? Если мы правы в подозрениях, то наши тюрьмы ему - тьфу и растереть... А если неправы - то шуму будет!
  - Хорошо, - ответил Тёмный Ящер, - если мы неправы, то как после боя с ним выворачиваться будем? Напали на оме-искусника, маркиза, избили...
  - Ладно... давай пока отложим это дело в сторону... Что-то я как-то сомневаюсь в лояльности к нам Великой Силы в этом случае... Не нарваться бы... Демонова политика!
  - А что вы по факультету менталистики решили?
  - Что решил, что решил... доложу на Супермум консилиуме. Надо открывать. Дети - реальные менталисты. Красный и Белый которые. Максимилиан копытом бьёт...
  Тёмный Ящер покачал головой. Глава Схолы продолжил:
  - Они там с Маркизом решили по школам крейсовым пробежаться, детей поискать. Объект говорит, что инициировать может...
  - Так разве бывает? Я, конечно, не искусник, но не слышал, чтобы кто-то мог кого-то инициировать... вот так... просто, - Тёмный Ящер снова волновался, сделал пару шагов по кабинету, вернулся на место.
  Крылья носа ректора дёрнулись, почуяв запах феромонов консилиариуса. Чего это он?
  - Максимилиан вообще... говорит, Великая Сила этому оме покровительствует. По его заверениям, оме много чего может как менталист, - выдохнул ректор, - я ему верю...
  Помолчал.
  - Ладно, давай пока так - объект из-под надзора не выпускать. При первом подозрении - доклад мне, там будем решать по обстановке. Ликвидаторы пусть будут в готовности. На всякий случай. И думайте, думайте, консилиариус, как он попал в город с западного направления? Я думаю, установив это, нам многое о нём станет ясно.
  Тёмный Ящер молча склонил голову в согласии.
  * * *
  -Уа-ха-ха... Машка! Отстань! Дай поспать...
  Я потягивался на кровати, а тяжеленная кошка, в последнее время поздоровевшая ещё больше, медведем топталась у меня на груди.
  - Вон ещё даже Веник спит, - привёл я в качестве аргумента нашего мелкого-жаворонка.
  Ребёнок спал на спине, раскинув ручки в стороны в своей кроватке слева от меня, распашонка задралась выше пупка, а больше на нём ничего и не было, крепкие ножки, перетянутые складками кожи, уже не такие пухлые, как два-три месяца назад, согнуты в коленях и разведены в стороны.
  "Мужик будет - что надо" - подумалось мне.
  На ночь штанишек я на него не надевал - было жарко и, как я заметил, Веник, перегреваясь, дольше капризничал, не желая засыпать. К тому же, по утрам, едва светало, он, перебравшись на мою постель и спустившись на пол, первым делом садился на горшок, слив накопившееся за ночь, снова забирался ко мне и здесь сон для меня заканчивался - ребёнок бесцеремонно топтался по мне, давя на живот и бока локтями, коленями и ладошками, теребил волосы, путая их так, что Эльфи, расчёсывая меня по утрам, бурчал себе под нос о домовом, который был недоволен хозяином и за что-то мстил мне таким образом.
  В последнее время, Веник, придумал ещё одну штуку. Так как спал я без одежды - в одних трусах, и одеялом порой не укрывался совсем, то мелкий хулиган, улучив момент, когда под утро я раскидывался по широченной кровати на спине, с каким-то голодным чмоканьем нападал на один из моих сосков. Омежьи соски были больше сосков альф (это естественно) и, само-собой, гораздо чувствительнее. Поэтому частенько по утрам я просыпался от острого чувства боли, смешанного со щекоткой и отдалённого, тупого удовольствия, уходившего куда-то вниз, к промежности. В общем хорошего немного.
  Кошка, громко и настойчиво муркнув, ткнулась мокрым носом мне в щёку.
  - Уйди! - я повернулся на бок, натягивая на себя тонкое одеяло.
  Когтистая лапа, протянулась под ним и цапнула меня за ягодицу.
  - Ай!
  Я сел на кровати. Кошка с довольным видом сидела рядом.
  - Мя-я! - вставай, кожаный мешок.
  Да что такое-то? Она себя так никогда не вела...
  Зевая, я спустил ноги на пол, нашаривая тапочки - розовые (!) кожаные шлёпанцы, расшитые цветами и травами - результат работы башмачника по заказу Эльфи для своего сюзерена. Как ещё ему ума хватило каблук к ним не приделывать? Хоть бы спросил...
  Потягиваясь, встал, запустив руки за затылок глубоко в волосы, тряханул, издавшей соломенный шелест, гривой. Зевнул, раздирая рот.
  - Ну, что там у тебя?
  Она ведь не просто так ко мне пристаёт, чего-то ей надо. Накидываю молочного цвета халат с вышивками на лацканах. Тоже Эльфи подогнал. Правда, вышивку делал я сам - тренировался. Вроде ничего.
  Муркнув, кошка спрыгнула с кровати и, оглядываясь на меня - иду или нет - пошла в гостиную, а затем, топая по ступенькам лестницы, повела меня за собой вниз, на улицу.
  Та-а-а-к!
  И кто это?
  На скамейке, стоявшей в нашем дворике, свернувшись калачиком, положив голову на свёрнутый плащ и узелок и подсунув руки под щёку, дремал мальчишка. Альфа.
  Машка села перед скамьёй со спящим - вот привела, забирай.
  Я присел на корточки перед лицом ребёнка. Кого-то он мне напоминает?
  Лицо исхудалое, под глазами синие круги, на губе ссадина, давняя, но всё равно заметно. А одёжка-то на нём недешёвая... Рубашка хорошего полотна, крепкие синие штаны до колен, белые чулки, башмаки с пряжками, жилет с вышивкой. Так-так...
  И кто это у нас тут?
  Я, стараясь не разбудить спящего, положил руку ему на голову. Волосы мягкие какие...
  Сынок-альфа незабвенного барона-посла Тилории! Папа у него Кирс. Из дому сбежал. Машка шла за ним от самого дома и привела к нам. Она-то откуда его знает? А! Понятно... Ох, ё! Ну, семейка!
  А парнишка-то непрост... Непрост.
  Мы только недавно говорили с Максимилианом о детях. О поисках среди них кандидатов в искусники-менталисты. И вот на тебе!
  Перебирая воспоминания Йорга, а это был он, Ёрочки, как его звал братик-омега, я видел и произошедшее с ним и то, что в своё время смог заметить, копаясь в мозгах второго Оле и Сиджи с Ютом. Ребёнок был способен стать искусником. Причём, искусником-менталистом!
  Ну-ка, иди сюда...
  Усыпив Ёрочку, я сел на скамью и переложил его голову к себе на колени. Сосредоточился. Привычно промчался по ассоциативным связям, проникая в сознание альфы. Светлая атмосфера, если это можно так назвать, сознания ребёнка затянута грязно-коричневой мутью, напоминающей распылённый в ней нюхательный табак. Вверху мути поменьше и сквозь её клочья проглядывает светло-голубая верхняя граница сознания, а чем ниже... тем муть гуще. Нити рефлексов и ассоциаций переплетены, некоторые безжалостно оборваны и их рваные разлохмаченные концы перекрутились между собой и между парой звенящих как струна, побелевших от напряжения тросов, уходящих вниз, в бухающую сердечными ударами темноту.
  Серенькое пятнышко привлекло моё внимание, сосредоточился... Ага... где-то ниже точки моего сознания... Что там?
  Уродливое тельце съёжилось на стопе листов то ли бумаги, то ли фанеры, а вокруг... мутное неопределимое чудовище ревёт и с размаху бьёт ногой в голову скукожившегося человечка:
  - Вот тебе, недоделанный, вот! Вставай! - рычит чудовище.
  Голова избиваемого окутывается брызгами полупрозрачной слизи, череп человечка деформирован, из него течёт. Чудовище вцепляется плывущими мутными руками в плечи человечка, вздёргивает его вверх, нагибает и, пристроившись сзади, начинает совершать фрикции.
  Уродливое ассиметричное лицо серого человечка плывёт, рот раскрывается в беззвучном крике...
  Я тебе сейчас! Представляю, как огромная ладонь с размаху, звонко, так, что по всей мутной пещере личности Ёрочки разносится звук хлыста, бьёт в голову мутного зверя. Тот, оставив тело насилуемого, отваливается, оставляет тощий зад в покое. С рыком бросается на меня и тут же, надрывно визжа и дёргаясь дымно-мутными конечностями, втягивается в созданный мной каменный пол. Серый человечек, тяжко дыша и всхлипывая, снова съёживается на стопе бумаг.
  Каменный пол хрустит, сжимается, превращаясь в ящик и замыкая в себе чудовище. Муть немного оседает и я подплываю к серому человечку.
  Иди сюда...
  Приподнимаю трясущееся существо. Несколько раз вздымаю и опускаю его вниз и вверх, пока оно не сообразило вытянуть поджатые ноги и встать на них.
  Охо-хо-хо...
  Снова формирую руки - теперь уже нормальные, человеческие и ими, как кельмой, начинаю ровнять контуры тела, выглаживая его, исправляя уродство и кривизну. Верчу серенькое тело перед собой, леплю как пластилин. Что-то получается... Лысенький, правда... Ну, это ничего, обрастёт. Тельце существа, а теперь уже понятно, что это Ёрочка, хило и весьма абстрактно, но хоть повреждений нет, вернее, исправлены, уже хорошо. Удивительно, но в промежности нет альфовских половых органов! Просто ровное место с узкой щелью уретры. Видимо, так подсознание интерпретирует зарождающуюся сексуальную ориентацию мальчика - пассивного гомосексуалиста. Но нам же этого не нужно? Эх-хе-хе... теми же руками начинаю формировать, разминая податливое, как пластилин тело, член и яички. Во-от! Вот таким ты должен быть! Понял!
  Это команда подсознанию, если что... Сознательная часть личности вполне понимает, какова социальная роль альфы в здешнем обществе, а вот подсознание, изуродованное "любящими" родственниками, сомневается.
  Поглядим, что с ним дальше будет.
  Самое главное - черепушка исправлена, а повреждённый череп - это повреждения психики. Сейчас и сознание и подсознание получили установку, что с психикой всё нормально и они потихоньку будут свыкаться с этим, новым для них, состоянием. Абстрактное тельце перестанет быть таковым и обретёт черты настоящего Ёрочки. Но нужно время... Я конечно подстегну эту работу... Да и Великая Сила поможет. Несколько светлых полосок в туго натянутых струнах рефлекторных связей дают возможность надеяться на то, что у Йорга получится взаимодействие с Великой Силой. И взаимодействие не абы какое, а именно менталистское. Я могу сравнивать - видел и Сиджи и Юта. И потом, он - не знаю, к счастью или к сожалению, учился плохо, рассудочность альфы сформировалась не до конца. А ребёнок впечатлительный - видимо, воздействие братца сказалось, очень впечатлительный. Подправим и раскачаем эмоциональную сферу - петь, там, рисовать научим. Получится баланс, приемлемый для менталиста.
  Ну, а сейчас, пока Ёрочка ещё поддаётся воздействию, надо ему русский язык поставить. По уже отработанной схеме, том русского языка, блеснув золочёным корешком и золочёным же обрезом, упал на стопку листов с немецким, родным для Йорга, языком.
  Ассоциативные связи, повинуясь моему воздействию, густо опутывают новый том... А, ещё латынь же!
  Строгий том в тёмном кожаном переплёте пристраивается рядом и тоже окутывается белёсой паутиной.
  Хорош. На сегодня хватит. А то как бы Ёрочка не слёг от мигрени. Я и так его перегрузил, помнится, Сиджи и Юту языки ставил не сразу. Но у них и возраст меньше. А Ёрочка почти взрослый - выдержит.
  Бужу спящего мальчишку.
  - М-м...
  Серые глаза с длинными ресницами открылись и смотрят на меня.
  - Кто вы?..
  Худощавое тело дёргается, пытаясь вырваться.
  Спокойно-спокойно. Аура доброжелательности окутывает Йорга. Он садится и я прижимаю его голову к себе...
  Над нами стукнула раскрываемая рама окна. Аделька. Он рано встаёт - ему в школу. И сейчас улыбающаяся рожица омеги свесилась с подоконника.
  - Оме, а вы тут?
  - А где же мне быть, Аделечка?
  - Ой, а кто это?
  - Это? Это Ёрочка...
  Йорг дёрнулся, услышав своё имя. Так его называл только братик. Ну, ещё теперь и здесь вот. Этот оме незнакомый.
  Невероятные, нечеловечески зелёные с узким вертикальным зрачком змеи, глаза - глаза оме смотрели на Йорга. Оме, кажется, улыбался - уголки губ его едва заметно дёргались. И было рядом с ним... так... хорошо и спокойно. В носу Йорга защипало...
  Оме, будто поняв его состояние, привлёк его к себе и Йорг, уткнувшись носом в грудь оме, заплакал. Сначала тихо, а потом всё сильнее и сильнее. Оме гладил Йорга по спине тёплой мягкой рукой, ткнулся губами во вздрагивающую макушку и Йорг не выдержал и разрыдался в голос, выплёскивая из себя и многолетнюю боль и отчаяние, когда он, избитый и изнасилованный братом думал о прекращении постылого существования, и тоску от невозможности что-то изменить в своей коротенькой жизни...
  Тихо, тихо, всё кончилось, всё... теперь у тебя всё хорошо будет, только хорошо, ведь у такого замечательного мальчика не может быть всё плохо, так не бывает - это моё воздействие на Йорга. Но важно не перебрать, хватит и доверия и симпатии, а то ещё чуть-чуть и они перерастут в увлёчённость и восхищение. Мальчику тринадцать лет... Влюбится и ага... Что с ним тогда делать?
  В меня влюбится. В Ульку. Молчи, Улька!
  Мальчика не остановит шестилетняя разница в возрасте. Тем более альфы живут дольше омег. Посягать на тело он, конечно, не будет. А вот ходить хвостиком по пятам и молча вздыхать, глядя на меня влажными глазами... Как его учить после этого?
  Поэтому - хватит!
  Машка, переживая за происходящее, вскочила на скамейку, боднула головой Йорга.
  Топая по каменным плиткам дворика, примчался Аделька, сел на скамью рядом с мурлыкающей кошкой и вытаращился на рыдающего альфу. Делая страшные глаза, оме одними губами попросил молчать разрывающегося от любопытства омежку.
  Проснулись и Сиджи с Ютом. Второпях натянув на себя протезы и накинув просторные рубашки, омежки, так же как и Аделька до этого, высунулись из окна столовой: и
  - Оме! Оме!
  Делаю знак им молчать, а Йорг уже успокаиваясь и чувствуя, что он оказался в центре внимания, оторвав красное лицо от мокрой рубашки на моей груди, искоса посмотрел на Адельку.
  Шмыгая носом, ладонью обтер слёзы со щёк. Сел и сейчас же Машка залезла к нему на колени, подняла мордочку к всё ещё мокрому лицу и аж присвистывая - так громко мурлыкала, боднула его своей головой в подбородок. Йорг улыбнулся и снова шмыгнул носом.
  Оме провёл ладонью по голове альфы и ему стало так хорошо, как, наверное, никогда не было в жизни.
  - Ёрочка у нас поживёт... Поживёт же? - спросил оме.
  - А... а... можно?
  - Конечно, - улыбнулся оме и сказал, не отрывая взгляда от Йорга, - Сиджи, Ют, мы сегодня завтракаем?
  - Ой... - пискнули сверху.
  Головки омег скрылись и по паркету раздался частый топот.
  Говорили они между собой на каком-то странном языке, но неожиданно Йоргу всё было понятно. Вот, до последнего словечка.
  - Аделька, отведи Йорга наверх... У нас там комната свободная есть, - пояснил оме Йоргу, - а я сейчас подойду.
  Аделька, получив в своё полное распоряжение незнакомого мальчика, потащил его на второй этаж, засыпая его вопросами и рассказывая о нашей жизни. А я, закинув руки за голову, так и сидя на лавке с прижавшейся к боку Машкой, размышлял.
  Снова Великая Сила подкидывает мне спутников и своих адептов? И что теперь с ним делать? У себя держать? Он из дома сбежал. До его совершеннолетия, отец - посол Тилории, имеет над ним полную власть. И в полном праве требовать возврата сына домой. Как только станет известно о том, что Йорг живёт у меня, возникнет куча проблем. В том числе дипломатических. Я - подданный Лирнесса, он, Йорг, то есть - подданный Тилории. Кто бы что не говорил, а формально Тилория существует. Тем более, я, как никто, знаю, что это так и есть - прибыл из Майнау, который является частью Тилории.
  Или попробовать пропихнуть Йорга в Схолу? На создаваемый факультет менталистики? В Схоле есть общежитие для студиозусов и школяров. Питание за счёт Схолы. Одёжку добудем. И пускай учится. Максимилиан на него молиться будет. И горло перегрызёт, но не отдаст. А послу и его домашним мозги подправить можно - типа согласны на обучение в Схоле.
  Решено! Пристроим Ёрочку пока у меня - на пару дней. Я подлатаю его психику. Там проведём инициацию и вуаля! Альфа-менталист готов! Конечно, ему ещё учиться и учиться. Так-то Йорг учился в местной школе, учился плохо - пару раз оставался на второй год - жизнь у него такая была... не способствующая хорошей учёбе. Но это ничего...
  В Схолу школяры как раз с тринадцати лет принимаются. Поселим в комнату, я присмотрю... Вот и третий ученик на факультете будет...
  А пока...
  Аделька отвел Йорга в комнату, предназначенную Венику, но пока пустующую в силу малолетства будущего хозяина. Шкаф для одежды тут был, кровать я Венику сразу делал взрослую - нечего плодить лишние сущности, подгоняя место для сна под растущего как не в себя ребёнка. Стол, пара стульев, занавеси на окнах - в комнате было два окна - на восток и на запад, и я даже подумывал - не сделать ли третье - на море, как у меня в кабинете.
  - Ёрочка, пойдём мыться, - сказал я оглядывающему светленькую комнату примерно восемнадцати квадратов, альфе.
  Он, услышав предложение о помывке и, как следствие, о необходимости раздеваться перед незнакомыми людьми, съёжился, прижал узелок с вещами и плащ, так и захваченный комом со скамьи, к груди. Я подошёл к мальчику и пока он не надумал себе всякого, погладил по голове, подкрепляя просьбу гипнозом. Вот. Вот так.
  Ванная у нас тут, рядом. Только дверь открыть. Пока ей только один Аделька пользуется - живёт на втором этаже вместе со мной и Веником. Но мы с мелким моемся в моей личной. А у этой теперь ещё один пользователь появился.
  А тащу я его туда, потому, что мне надо осмотреть тело Йорга. Так-то из его головы мне известно, что отец немилосердно лупил его ремнём, да любимый братец не жалел кулаков и члена, но лучше всего посмотреть собственным глазами - он, ведь, клиент Лисбета по сути...
  Н-да... мощи... Избитые, исцарапанные, изнасилованные мощи. Особенно мне не понравилась спина, исполосованная следами, где синими - свежими, где уже начавшими переливаться всеми цветами радуги, синяками с кровавыми ссадинами и старыми болячками оставшимся от ударов ремня.
  Загипнотизированный мной Ёрочка не сопротивлялся осмотру, а я даже в попку заглянул. Ребёнка (а кто он?) отмыли в тёплой воде, два раза прополоскали волосы от душистого мыла - своё пожертвовал! Эльфи мне специально покупает какие-то снадобья для волос - я и не лезу в это даже...
  Затем, завернув голого альфу в махровую простыню-полотенце, я вынес его на руках из ванной, уложил в расстеленную Сиджи и Ютом кровать и до самого носа укрыл одеялом.
  Глаза Йорга слипались - сказывалась нагрузка от моего воздействия.
  - Голова болит, оме... - едва слышно шепнул он и отрубился.
  Ну, спи, спи. Тебе надо. А в гости к послу придётся заглянуть ещё раз... Непременно...
  * * *
  Темнеет. Грохают решётки. Санитары, звеня ключами на больших проволочных кольцах, проходят по коридору. Где-то завывает, закатывается голос. Пахнет мочой и едким кислым потом - метаболизм психически больных меняется и пот приобретает резкий неприятный запах, что мучительно для острого нюха альф и омег. Звенит цепь на пациенте в комнатке с решётчатой стеной напротив. Там буйный.
  - Эй, слышь, - голый альфа-псих из комнаты напротив, с цепью на шее, вмурованной в каменную стену его комнаты, стоит у самой решётки, держась на неё руками и натягивая цепь, - ты кто? Вон, видишь - тут пауки кругом... пауки... кругом пауки...
  А кто я? Не всё ли равно...
  Переступая босыми ногами по железным прутьям и мотая из стороны в сторону здоровенной альфовской елдой, псих полез по решётке вверх. Длина цепи была недостаточной - только к решётке подойти и по мере подъёма по металлическим прутьям, голова психа опускалась ниже и ниже - цепь его не пускала. Тощие исцарапанные ноги дотянулись до потолка и он повис вниз головой, уцепившись ногами за решётку. Громко выпустив ветры, больной начал мочиться. Жёлтая струя лилась, попадала ему в лицо, разбрызгивалась в стороны, а он только хихикал, утираясь дрожащей рукой.
  Подскочили дюжие санитары. С грохотом открыли железную дверь из круглых, в палец толщиной, прутьев. С трудом отодрали психа от решётки и споро начали пеленать вырывающееся мокрое и скользкое тело в ремни.
  - А-а! Пауки! Пустите! - орал тот что есть сил, будя и беспокоя окружающих пациентов.
  В соседней камере поднялось с нар, заметалось, забегало, звеня цепью, лохматое, в белой рубашке, тело:
  - У! У! У! - заукал ещё один больной.
  Один из санитаров сунул психу-пауку кулак в солнечное сплетение, тот подавился криком и сипло заполошно дышал, бормоча что-то неразборчивое.
  Жидкий свет Лалин шёл сквозь решетки на окнах, и на полу лежала тень, похожая на сеть. Было страшно.
  Санитары ушли, оставив связанного альфу на нарах. В комнатах с решётками стало тихо.
  Привставший было Вивиан лёг и притаил дыхание. Он с ужасом ждал, что его тоже могут ударить. Ворвутся санитары и стукнут. Его охватил такой ужас, что перехватило дыхание. Точно кто взял серп, воткнул в него и несколько раз повернул в груди и в животе. От боли он укусил подушку и стиснул зубы, и вдруг в голове его, среди хаоса, ясно мелькнула страшная, невыносимая мысль, что, наверное, такую же точно боль должны были испытывать годами, изо дня в день и люди, бывшие с ним тут, в лечебнице.
  Он вскочил, хотел крикнуть изо всех сил и бежать скорее, чтоб вырваться отсюда, искать... кого-то... ему надо найти кого-то, но из груди не вышло ни одного звука, и ноги не повиновались. Задыхаясь, он рванул на груди рубаху, которую на него тут надели, порвал её и без чувств повалился на нары.
  Утром на другой день у него болела голова, гудело в ушах и во всем теле чувствовалось недомогание. Вивиану было всё равно. Он лежал неподвижно и молчал.
  Пришли санитары. Стянули с него рваную рубашку. Обтёрли губкой с мылом и тёплой водой тело. Из специального чайничка с тонким носиком попробовали напоить безразличного омегу. Сладкий компот лился по губам - Вивиан не глотал...
  К вечеру ему стало хуже. Сначала он почувствовал потрясающий озноб и тошноту; что-то отвратительное, как казалось, проникая во всё тело, даже в пальцы, потянуло от желудка к голове и залило глаза и уши. Позеленело в глазах. Стадо оленей, необыкновенно красивых и грациозных, о которых он от кого-то слышал, пробежало мимо него; потом почтальон-альфа с их улицы протянул к нему руку с письмом... Сказал что-то... Потом всё исчезло, и Вивиан забылся.
  После девяти часов ко мне вместе с Лизелотом пришёл Лисбет.
  - Оме, - маленький целитель умоляюще смотрел на меня, сжимая кулачки на груди, - у меня к вам просьба...
  Я смотрел на Лисбета и таял... Конечно, хороший мой, всё, что в моих силах. Ну, разве можно отказать такому милашке? Я не могу...
  Да, наверное, и никто не сможет.
  Ёрочка спал наверху, а мы все - Эльфи, Сиджи, Ют и Веник вышли в наш дворик, встречать Лисбета.
  Веник, пользуясь своим возрастом, выступил вперёд и внимательно смотрел на Лисбета.
  - Ой, какой малыш очаровательный! - присел целитель перед мелким.
  Тот сразу же пошёл к нему, протянул ручки, просясь на руки. Лисбет подхватил уже немаленькую тушку мелкого манипулятора и с трудом встал. Веник обхватил Лисбета за шею, сунул носик ему за ухо, выдохнул и повернулся ко мне.
  - Иди! - выдал он по-русски, маня меня к себе.
  Ох-ё!
  Я подошёл к ним и в меня ткнулся тонкий детский пальчик:
  - Папа!
  Счастливый донельзя Лисбет, удерживая на руках Веника, посмотрел на меня снизу вверх:
  - Это правда?
  - Да ну нет, конечно же! Вы же всё про меня знаете, оме Лисбет.
  - Да-да, - задумчиво протянул омега, прикладываясь свежими розовыми губками к щёчке ребёнка.
  - Веник! Господин барон! Слезай! - требовал я.
  Тот уворачивался, хмурил бровки, сердито сопел. Видя, что мелкий уходить с рук целителя не хочет, я решил, чтобы не таскать Лисбета с ношей по ступенькам на второй этаж в гостиную, сесть в саду.
  - Сиджи, Ют, мы там сядем. Чаю сделайте нам всем.
  Омежки, стуча протезами, убежали на кухню.
  - Итак, я вас слушаю, оме Лисбет...
  Тот сел в плетёное креслице (моих рук дело!), не выпуская Веника, пересадил его с рук к себе на колени, Лизелот и Эльфи сели рядом.
  - Оме, - начал целитель, - помните... а нет, вы его не знаете... Он мой пациент... бывший, наверное... Вивиан...
  - О! Знаю такого. Мне его господин Лизелот показывал. Да и так... встречались... - не стал я уточнять, где конкретно мы встречались с Вивианом.
  - Так вот, оме Ульрих, он в лечебнице.
  - Сочувствую. Помощь нужна?
  - Да... Оме Ульрих. Я полагаю нужна ваша помощь. Он в лечебнице для умалишённых...
  - Кха! - кашлянул я.
  - Я там... Мы все целители по очереди обязаны смотреть и курировать тамошних пациентов... Так вот... Он сейчас в забытьи. Собирали консилиум...
  - И какой диагноз?
  - Сложно сказать... очень близко... по крайней мере, моё мнение - маниакально-депрессивный психоз...
  - И что же я могу сделать? Я ведь не целитель...
  - Он вас ищет... Зовёт... маркиза... - Лисбет уткнулся губками в макушку притихшего Веника и сидел не поднимая глаз, - может быть, если вы придёте и поговорите с ним, его состояние улучшится? У нас, в Лирнессе других маркизов нет, оме Ульрих... Признаюсь, мы не умеем лечить психические заболевания... Все, кто там... в лечебнице - это безнадёжные больные.
  - Хм...
  - Помогите, оме Ульрих! - Лисбет моляще сложил ручки на груди.
  - Иди! - высказался Веник, указав на меня пальчиком.
  Устами младенца... истина глаголет? Или Великая Сила?
  - Оме Лисбет...
  Маленький целитель вскинул на меня свои тёплые ореховые очи.
  - У меня к вам просьба... Я схожу с вами к Вивиану, но...
  - Хорошо, оме Ульрих, я согласен на любую вашу просьбу, - Лисбет вздохнул и, опустив взгляд на сивый хохолок на голове Веника, слабо улыбнулся.
  Если нужна жертва, то он согласен.
  А я сволочь!
  - Даже если я попрошу чего-то неприемлемого для вас?
  Лисбет прикрыл глаза, уткнулся носиком в макушку Веника и едва заметно кивнул.
  - Оме! - Эльфи оторвался от разговора с Лизелотом и возмущённо продолжил, - да не слушайте вы его, оме Лисбет! Он опять за своё!
  - Эльфи... - вздохнул я, - выпорю... Пойдёмте, оме Лисбет, нам тут поговорить не дадут. Сидите! - буркнул я вскочившим было Лизелоту и Эльфи.
  Недовольный Веник был оставлен с ними, а мы с Лисбетом прошли к каменной, невысокой (мне до пояса) ограде сада, проходившей над нашей улицей.
  - Понимаете, оме Лисбет, сегодня наша кошка привела к нам мальчика. Альфу, - я замолчал и смотрел вниз, на Шнорштрассе, там цвела глициния, лёгкий ветерок покачивал ветви олеандра, усыпанные розово-красными цветами, вот, постукивая деревянными каблуками по мостовой кто-то прошёл, - его били и насиловали...
  Лисбет в ужасе схватился своими аккуратными ручками за щёки, распахнув на меня глаза. Как мило! Ми-ми-ми... О чёрт! Улька, ты что ли?
  - Он довольно большой уже. Тринадцать лет...
  - Оме! Так что же вы! Давайте посмотрим... Немедленно! Денег я не возьму! - вскинулся Лисбет.
  - Речь не о деньгах, оме Лисбет. Я с вами расплачусь. И не спорьте! - остановил я целителя, - моя просьба в другом, - я опёрся локтем на парапет и забрал в свои руки лапку омеги, осторожно гладя её горячими пальцами, - мы сходим к Вивиану, но в ответ...
  Лисбет поднял на меня золотистые глаза, щёки его зарумянились.
  - ... вы разрешите мне поцеловать вас... - закончил я такую длинную фразу (И ведь, специально тянул, гад такой! Засмущать невинного омежку захотел! А внутри Палач моргнул пустыми чёрными глазницами шаперона - дескать, будь честен перед самим собой, Саня!), - Но время я выберу сам, оме Лисбет! Хорошо? Вы согласны? - я поднёс мягкую ручку с тонкими длинными пальчиками к своим губам, едва дотронулся до нежной кожи и проговорил, - За такое одолженье, волю первую мою, ты исполни, как свою...
  - Что? - не понял Лисбет, ведь говорил-то я по-русски, - вы что-то сказали, оме Ульрих? Я не расслышал... А на ваши условия я.., - здесь он отвернулся к морю, в сторону Шнорштрассе, помолчал, видимо решив что-то для себя, снова повернулся ко мне с чуть покрасневшим глазами, проморгался, вздохнул, - согласен... Пойдёмте посмотрим мальчика.
  Сиджи и Ют накрыли на стол, натащив из кухни выпечки, чайничков и чашек.
  - Эльфи, потчуй гостя, мы с оме Лисбетом к Ёрочке сходим...
  - Он спит ещё, оме Ульрих, - поднял ко мне бледненькое личико Сиджи, мимо которого я проходил.
  - Ничего, мы тихонько... - я потрепал его по волосам и ребёнок прикрыл свои зелёные глазки от удовольствия.
  Лисбет только вздохнул.
  Ёрочка спал раскинувшись на кровати на животе - видимо ссадины и синяки на спине вызывали дискомфорт. Дотронувшись пальцем до его головы я усилил его сон. Ребёнок голый, а тут двое чужих дяденек пришли, будут тыкать пальцами, хватать за разное и щупать. Хоть и с медицинскими целями, а всё равно засмущаем до истерики. Я помню, как они всей компанией меня осматривали - куда только не залезли! Но мне-то тридцатник (прости, Улька!), а ему тринадцать
  Я подставил стул к кровати и Лисбет, покачивая головой и что-то шепча себе под нос, приступил к осмотру. Проверил волосистую часть головы, нашёл там пару ушибов, пробежался пальчиками по ссадинам на рёбрах и между лопаток. Осторожно развёл испятнанные синяками ягодицы в стороны, внимательно оглядел красно-розовый сфинктер, затем, по его просьбе, я телекинезом перевернул спящего мальчика на спину и поднял его над кроватью. Лисбет оглядел и ощупал бледное исхудалое лицо с кругами под глазами, заглянул в рот и попросил меня вытянуть телекинезом обмётанный язык. Едва прикасаясь к торчащим рёбрам, нашёл справа что-то, что ему не понравилось. Провёл пальцем по паре рёбер и шепнул мне:
  - У него перелом рёбер был, оме... давно, три-четыре года назад...
  Ощупал брюшину, надавливая на тонкую кожу, определил контуры печени, подавил на желудок, вызвав этим вздох спящего. Продолжил пальпировать кишечник, сместился к лобку и снова покачал головой, шепча:
  - Нет... так не должно быть... Я, наверное, ошибаюсь...
  - Что там, оме?
  - Подождите, оме Ульрих, я ещё не закончил...
  Пальцы Лисбета надавливали на кожу около лобковой кости, пытаясь определить состояние мочевого пузыря. Раз, другой и вдруг, желтоватая струйка брызнула из-под крайней плоти крупного альфовского члена.
  - Так не должно быть, оме Ульрих, - повернулся ко мне расстроенный целитель.
  На белой простыне, впитавшей мочу, остались буроватые пятнышки.
  Лисбет, между тем, завладел членом спящего. Приподнял его, положив на лобок, обнажил головку, начал ощупывать мошонку, снова покачал головой, держа в ладони левое яичко.
  Оставив половые органы в покое, перешёл к ногам. Согнул в бедренном суставе, в коленном, повертел стопы. Таким же образом проверил руки.
  Вышел в ванную, помыл руки и вернулся.
  - Ну, что я вам скажу, оме Ульрих. Мальчик наш здоров, но не совсем. Есть проблемы с кишечником: я вижу здесь парапроктит в начальной стадии и эрозии стенок прямой кишки. Это следствие неоднократных изнасилований. Мочевой пузырь вызывает беспокойство. Цистит у ребёнка точно есть. Простату надо смотреть. Член без патологий, а вот левое яичко... там варикоцеле. Видимо тоже били... И, оме, как хотите, а мне его надо забрать. Парапроктит лечится только хирургически - необходимо вскрытие и санация брюшной полости, я у него обнаружил тазово-прямокишечный абсцесс. Хроническая стадия. Видимо, были травмы прямой кишки, мальчик стеснялся говорить, терпел боли - вот и результат. Но где его родители? Без их согласия оперировать нельзя...
  - А в каких случаях возможно лечить без согласия родителей?
  - Ну, на самом деле таких ситуаций немного - когда родителей нет, ребёнок сирота, но и в этом случае требуется согласие властей или опекунов...
  - А письменное согласие подойдёт?
  - Конечно!
  - Завтра оно у вас будет!
  Мы укрыли Ёрочку тонким одеялом и вышли. Сегодня он ещё переночует у меня, а завтра я посмотрю его голову - как там улеглась новая информация, если надо - подправлю и к Лисбету.
  Эльфи зацепился языком с Лизелотом, Сиджи и Ют тоже сидели рядом и слушали болтовню двух взрослых омег. Веник, под шумок задремал.
  - Сиджи, Ют - отнесите Веника спать, Эльфи, прибери тут, а мы сейчас в лечебницу к Вивиану сходим...
  Отощавший омега без движения лежал на вытертых досках нар. Руки сложены на животе, как у покойника. Широкая рубашка до середины бедра прикрывает торчащие тазовые кости. Больше на нём никакой одежды нет - тут так принято для тяжёлых больных - легче подмывать. Грудь едва шевелится от слабого дыхания. Лицо осунулось, вострый носик торчит вверх, как у кулика.
  - Вот, оме... - буркнул санитар, немилосердно гремя железными ключами и отпирая решётчатую дверь.
  - И давно он такой?
  - Да уж, почитай, пятый день пошёл, оме. Так, пока в сознании, водички или компотику попьёт и опять обеспамятеет. Мы уж и домовину приготовили. Со дня на день ждём...
  - Пауки... пауки, пауки, пауки, - зачастил, затрясся в комнате напротив голый больной с цепью на шее.
  - Тихо там! - прикрикнул санитар и тот сел на нары, звякнув цепью, подтянул тощие колени к носу и забормотал что-то неразборчиво.
  - У вас есть, где его посмотреть? - обратился я к санитару.
  - Да есть, оме, как не быть. Смотровая у нас... и кушеточка там, и светло, и чисто...
  - Давайте его туда...
  - Надо бы, оме, чтобы целитель велел...
  - Так вот он - рядом стоит!
  - Да-да, любезный, перенесите его в смотровую, - подключился Лисбет.
  Принесли носилки. Крепкие мужики-санитары за руки и ноги переложили ещё живой скелет Вивиана на них и вперёд ногами понесли в смотровую.
  Там, Лисбет ещё раз пощупал слабый нитевидный пульс (давление бы померить, да где там!). Задрав рубашку до шеи, пропальпировал брюшную полость и простукал грудь лежащего без движения Вивиана.
  Тот в процессе манипуляций вздохнул глубже, шевельнул головой и открыл глаза.
  - О...м-м-е., - послышалось из обмётанных потрескавшихся губ.
  Ну-ну, хороший мой, ну-ну, узнал, я вижу, что узнал. Я тут, я пришёл... Ты нашёл меня... положив руку на косточки лба транслирую спокойствие и умиротворение несчастному омеге.
  Поддёргиваю к кушетке телекинезом стул, сажусь рядом. Лисбет сидит у стола напротив нас.
  Вижу пересохшие губы Вивиана, кричу в дверь:
  - Попить принесите!
  Там засуетились:
  - Сейчас, оме, сейчас...
  Тот же санитар вносит кружку-поилку с носиком.
  Приподняв голову Вивиана, пою его понемногу - вот, вот так, молодец. Давай ещё...
  Из под тёмных закрытых век на щёку омеги выкатилась пара слезинок. Оме... Он пришёл...
  - Виви, детка... - шепчу я, сознательно наталкивая его на воспоминания о том недалёком времени - пары декад ещё даже не прошло! Когда он, весь такой сияюще-сексуальный зажигал в клубе Леандера и в борделе Юргена, - сесть сможешь?
  Движение - это жизнь! Да и мне будет удобнее. Был у меня уже подобный пациент - в своё время в замке, Шиарре тоже решил расстаться со своими рассудком, а заодно и с жизнью. Я тогда еле успел перехватить его тушку в полутора метрах от каменных плит двора - стервец сиганул с балкона вниз головой. Ох, Шиарре, Шиарре... Нежная ароматная кожа, роскошные золотистые волосы... Утончённое, хищно-прекрасное лицо... И стервозный характер! Да... Иных уж нет, а те далече... Где ты, уродище?
  "Ненавижу..." - пришло откуда-то изнутри. Что это?
  Оставив в покое лежащего Вивиана, мгновенно нырнул в себя, внутрь... Золотистый шарик личности Ульки, звёздное небо, полированный каменный пол и глаз Безымянного...
  И колонны... Обломки колонн моих омег... Чёрно-золотая, со сколом наискосок, колонна, вернее её остаток - всё, что мне осталось от Шиарре.
  Подплываю к ней, рядом Улька...
  - "Что случилось, господин мой Макс? Вы так давно у нас не были..."
  - "Так... почудилось, наверное... Как вы тут?"
  - "О! Господин мой Макс... Вы... ваша жизнь! Я бы умер... давно уже... Я...я... так боюсь за вас... И даже Безымянный... он... ему интересно"
  - "Да? Мне тоже... интересно..."
  Ф-фу-ух!
  - "Господин мой Макс, - Улька подплыл ко мне поближе, - я... у меня никогда не было столько друзей..."
  - "У меня тоже, Ульрих, у меня тоже... А вообще, ты где друзей-то у меня нашёл?"
  - "Ну, как... Дети... оме Лисбет, Эльфи вот..."
  - "Да какие же это друзья? Дети... Сиджи и Ют, Аделька, Веник... пойми, они не друзья! Просто я... как бы это сказать..."
  Перед глазами снова всплыл Палач, покачал из-стороны в сторону толстым, крепким, как дубовый сук, пальцем - не ври себе, Саня, не ври.
  - "Я просто люблю их, Ульрих" - прыгнул я в омут признания.
  А не страшно... Нет, не страшно. Даже легче стало.
  - "А Лисбет и Эльфи... я тоже их люблю... Люблю Эльфи как папа любит своего ребёнка... наверное... А Лисбет... Не знаю, Ульрих... Как можно это объяснить... вот, представь - ночь, летняя тёплая, ласковый сладкий воздух перемежается волнами - то тёплыми, то холодными и ты выходишь в эту ночь, взлетаешь раскинув руки вверх, туда к звёздам... и замирает в груди от радости и удовольствия от томления и предвкушения счастья... И всё это ты делаешь ради него... и он рядом с тобой, ты вжимаешь его покорное податливое тело в свою грудь и готов отдать всего себя только ради того, чтобы он был счастлив... И нет, никакого желания схватить, смять, ворваться в горячую влажную глубину и насладиться его телом - нету... Максимум - благоговейный мимолётный поцелуй... чуть отведя пепельные волосы в сторону... едва дотронувшись до розовых губ..."
  - "А... о... ах..."
  - "Да, Ульрих..."
  Подплываю к остатку колонны Шираре ещё ближе, так, что золотистый бочок мой касается чёрного камня с широкими прихотливо вьющимися золотыми прожилками. Мелькание образов, теней былого, вот лицо Шиарре, зеленовато-серые глаза омеги широко раскрыты, так, что я вижу в них своё отражение со светящимся красным глазом терминатора, вот пощёчина и золотистые волосы, всколыхнувшись, тяжёлой волной опадают наполовину прикрывая лицо, вот судорожный румянец на щеках, белоснежные зубки прикусили губу и громадные ресницы взмахнули, прикрывая глаза наполовину... вот белое припорошённое меловой пылью осунувшееся лицо и едва слышный шёпот: ты пришёл...
  - "Ты пришёл.", - слышу я наяву.
  - "Уродище...", - отвечаю с нежностью.
  - "...ненавижу...", - так же тихо и нежно отвечают мне.
  Нет! Я больше не могу!
  Вываливаюсь из подсознания.
  - Вы пришли, оме... - едва дотрагивается ледяными пальцами до моей руки Вивиан.
  - Пришёл, Виви, пришёл. К тебе пришёл. Давай вставай, нечего разлёживаться... У нас с тобой знаешь сколько дел? - начинаю я уговаривать омегу, да и себя тоже, возясь с ним и пытаясь поднять и посадить, оперев спиной на стену, - во-от, так... вот молодец...
  Помогая себе телекинезом усаживаю его, спустив тонкие как спички ножки на пол. Исхудалое тело теряется в просторной рубахе и её широченный ворот сползает в сторону, обнажая косточки плеча почти до соска.
  - Виви, не кокетничай, - притворно одёргиваю я омегу, - Мы сейчас лечиться будем... А потом кушать... и баиньки... А потом наш Вивочка проснётся и будет совсем-совсем здоровым... Угу?
  Вивиан как ребёнок верит мне и широко раскрыв глаза следит за каждым моим движением, пристально вглядываясь в лицо.
  - Иди сюда, - тяну едва живого омегу к себе, утыкаюсь своим лбом в его лоб и также как делал с Шиарре выдёргиваю его личность из тела, едва успев подхватить обмякшее тело.
  Снова тяну лицо Вивиана к себе и, приложив закружившуюся голову к его лбу, вталкиваю изъятое обратно.
  По губе потекло тёплое. Кровь.
  Вивиан вздохнул, шевельнулся и так и остался сидеть, уперев свой лоб в мою голову. Пересборка не удалась. Вернее не так... Рассыпавшаяся личность была встряхнута мной, но целее от этого не стала - разрушение зашло слишком далеко. Обрывки мыслей, полусформированные побуждения, сознательные и инстинктивные ворохом завалили меня.
  Стоп! Не так.
  Я пересел со стула на кушетку. Уложил Вивиана и умостил его голову у себя на коленях. Идём дальше...
  Проскальзываю по искривлённым, расползающимся прямо подо мной путям сознания... Это... это... Огромная - покуда хватает взгляд, свалка. Мусор, а образы теснящиеся тут, по другому не назвать. Нет ни верха ни низа. И хаотичные полосы вползающей тьмы, поглощающей этот мусор. Пожелав, разгоняю всё это валяющееся как попало, летающее, хаотично сыплющееся сверху, в стороны, освобождая хоть какое-нибудь пространство.
  Где?! Где образ тела... Хоть какой-то?
  Расталкиваю летающую дрянь еще дальше. Так. Теперь можно определиться - то, что подо мной - там низ. Будем считать так. Уже определённость. Верх - надо мной. Там - разум. И его будем чистить. Там должно быть светло. У здорового человека должно быть так.
  Взгляд зацепился за висящую в воздухе и лениво поворачивающуюся вокруг своей оси кисть руки. Чёрную. Это чё? Быстро проглядываю кучи мусора. Нахожу ещё несколько частей тела. А ну, ко мне!
  Из кучи анатомических пособий - рук, ног, ушей, торса, ещё чего-то, выбираю необходимое и пробую собрать тело. Сознание Вивиана находится в жалостном виде и тело следует за раздраем сознания. Сейчас мы его соберём и хотя бы эта несостыковка потеряет свою остроту. При этом странно - части тела разного цвета - чёрные и белые. А! Лисбет говорил мне, что у Вивиана МДП - маниакально-депрессивный психоз или по-современному - биполярное расстройство. Видимо, цвет частей тела соответствует тому или иному состоянию его сознания. А я даже просмотреть его память не могу - такой тут хаос.
  Как из детских кубиков складываю части тела. Справа беленькое, слева чёрное как смола, а головы нет. И с половыми органами проблемы. Так-то симметрия человеческого тела билатеральная. А вот член один. И он у Вивиана целиком белый. А мошонка вся чёрная. Поэтому правое яичко - чёрное и резко выделяется на остальной, правой половине тела. Торс тоже разделён на две половины вдоль. Левая чёрная, правая белая. Голова! Где голова?
  Оставив висеть в пространстве медленно колышащиеся друг возле друга части собранного целиком тела, пытаюсь искать многострадальную голову несчастного Вивиана.
  Замечаю, что часть мусорного хаоса колышащегося вокруг меня потихоньку поглощается наползающими полосами чернильной тьмы. Вот если и голова растворилась! Где голову брать? Но не должна же! Вивиан меня узнал, говорить может, наконец, рефлексы у него работают! Ищи, Саня, ищи! Должна тут быть! О! Ухо! Левое. Белое. А почему? У него же правая сторона тела белая. Распихивая в стороны висящий как в невесомости мусор, я проталкивался вверх и вниз, вправо и влево. К белому уху нашлось чёрное - правое. Натолкнулся на левую сторону лица и головы - четвертинка. Без губ почему-то. Странно. Но прерываться нельзя - тьма незаметно расползается шире и шире. Если сейчас брошу, выйду из сознания Вивиана - мы его потеряем. Навсегда.
  Ругаясь на самого себя и на сумасшедшего омегу, собрал в кучу всё, что нашёл - все четыре четверти головы, уши и губы (почему губы отдельно? Пёс его знает...). Собрал и получилось что-то странное. Правая сторона головы чёрная, левая, наоборот - белая. Губы же разделены по вертикали. Правые половинки белые, а левые - чёрные. Глаза закрыты. На голове намечены волосы. Ну, хоть обрастать не надо, как Ёрочке.
  И всё это никак не хочет соединяться в одно целое. Части тела подходят одна к одной, но сведённые вместе, как одинаковые полюса магнита, не сливаются - так и держатся друг возле друга. Издали кажется, что вот оно - тело. Целое. Но нет. Присмотрись и увидишь - мозаика. Чёрно-белая.
  Что делать-то?
  А если внешние стяжки? Металлические. Психологически металл всегда воспринимается как нечто прочное. Вон, я в голове у Эльфи делал латунный кувшин для чудовища. Ничего, держится!
  Решено! Так и поступим!
  Блестящая латунная полоса обручем стягивает голову Вивиана поперёк лба, сводя чёрную и белую половинки головы вместе. Это есть! Теперь губы. Такие же латунные, только кольца пирсинга, по три в верхнюю и три в нижнюю, прошивают губы, прикрепляя их к челюстям. С ушами сложнее. Толком уши крепить не к чему. Заглядываю в темень черепушки, в то место, где должно быть левое, чёрное ухо. А если протянуть сквозь голову пруток и уши притянуть друг к другу через голову. А гаечки замаскировать под пирсинг? А? Мне, ведь, важно, чтобы только целостность организма была соблюдена, а потом сознание, привыкшее к разрушению вокруг, с моей помощью вернётся к созиданию и достроит всё до целого. И вот уже уши привинчены на место, а глухие гайки с острыми конусовидными вершинками торчат из хрящика и, взглянув на них, ни за что не догадаешься об их назначении.
  Теперь дальше. Тело. Лента латуни протягивается выше груди, возле самых подмышек, потом на талии... По тому же принципу, как и губы, прикреплены член и мошонка, только колечек пришлось навтыкать побольше - по восемь на каждый орган. И колечки мелкие. Руки тоже на прутке - плечевой пояс проткнут насквозь и руки в плечевых суставах привинчены гайками, в этот раз с круглыми головками. Аналогично и ноги. Через таз в аксиальной проекции проведён пруток и ноги привинчены такими же гайками, как и руки.
  Кадавр собран. Раз, два, три! Живи!
  И ничего...
  Ладно. Не хочешь - не надо. Сейчас приборка.
  Силой мысли прессую всю дрянь, плавающую вокруг меня в ком. Не разбирая, что там и где, запихиваю этот ком в представленный мешок и оставляю его висеть рядом с собой. Сейчас ещё одно дело и, пожалуй, самое важное. Разъедающая тьма проникает в сознание Вивиана из-за границ личности. Они нарушены и только моё вмешательство позволяет ему пока ещё оставаться человеком.
  Представляю себя штукатуром, которому надо выгладить, вывести изнутри большой шар и правилО, чуть полукруглое по рабочей кромке - шар ведь выравниваю, пошло летать, затирая сколы, трещины и щели.
  А мешок разберём. Только потом. Личность без воспоминаний - не личность. Там, в мешке, всё это есть. Рассортируем, восстановим...
  Э-э-э...
  А говорить-то он как будет? Представляю, что мне из мешка требуется только навык языкового общения и под ноги мне, чуть задев струны рефлексов, ставшие видными после затирки швов, плюхнулась стопа листов бумаги - не стал отступать от сложившегося стереотипа и представил знания Вивианом языка в виде пачки бумаг - работает же! Истосковавшееся без работы сознание опутывает его серебристой паутиной логических и смысловых связей.
  Латынь ему не нужна. Он искусником уже не станет - двадцать семь лет, как никак. Да и не получилось бы у него. Хотя-я... попадись он мне лет на десять пораньше...
  А вот русский поставим. Пусть говорит. Не жалко.
  Огромный том, даже не том, а произведение типографского искусства, в коже, с застёжками и тиснением, бережно - больного человека щадить надо, водружён мной в центре памяти. Опутываю незнакомую для чуть посветлевшего сознания вещь связями логики и смысла. Вот так. Во-о-от...
  Выходим...
  Вивиан, лежавший у меня на коленях, вздрогнул, судорожно вздохнул, раскрыл, ставшие за время болезни ещё больше, голубые глаза и я тут же прикрыл их ему ладонью - возможно запечатление, а ещё одного поклонника я не вынесу.
  - Ап-п... о-о... О. о., - омега не смог произнести ни слова и только блаженно улыбался, видимо, чувствуя мой запах.
  Э? А говорить?
  Чего это я в нём накрутил-то?
  
  
  
  Глава LXXVIII
  
  Ну, суки, я пришёл! Вешайтесь!
  Да. Такие и именно такие чувства охватили меня по приходу в поганый дом посла Тилории. Перебирая мозги членов семьи, у меня возникло именно такое чувство. По крайней мере, в головах взрослых... Но, в прочем, не об этом я. Надо порешать кое-что.
  Мне нужно взять от посла, как отца Ёрочки, разрешение на обучение в Схоле и на операцию. Посему... Безвольная тушка папашки в одной длинной рубахе на голое тело выдернута из под бока его советника, отлевитирована в кабинет и усажена за стол - пиши!
  Плотный лист пергаментной бумаги подсунут под подрагивающие пальцы с пером... Пиши, говорю!
  Нет... Полубессознательное тело не хочет повиноваться.
  Да что ж ты за урод-то такой?! Надо будить.
  Глаза посла приняли осмысленное выражение.
  - Давай пиши!
  - В-вы кто?
  Тычок пальцем в висок и ненужные вопросы отпали.
  Под диктовку посол выводит на бумаге нужный текст - разрешение на учёбу. Витиевато расписывается. Присыпает чернила мелким песком. Зависает над написанным. Так, одна бумажка есть!
  Теперь следующую. Новый лист заполняется прихотливым почерком. Отец разрешает лечить своего сына. Разрешение целителю. Неважно какому, имени нет. Теперь подпись. Вот так. Молодец. Песочек.
  А! Ещё одно! Посольские печати на оба письма.
  Безвольный посол встаёт из-за стола. Сдвинув в сторону картину в богатой золочёной раме, открывает стеновой сейф (проверил я его, ещё в прошлый раз проверил, нет там ничего для меня интересного). Вынимает печать, прикладывает к документам.
  Так. Теперь я.
  Приложив пальцы к вискам безвольного тела, я загоняю в память посла его распоряжения относительно Ёрочки - на обучение в Схоле. Это, чтобы никто в семье не дёргался по поводу отсутствия сына.
  А теперь пошёл вон!
  Посол телепортирован в кровать к любовнику. Свитки писем тут же отправляются ко мне в кабинет. От греха подальше.
  А я продолжу.
  Кошка, притащив Ёрочку в наш дом, фактически поставила меня перед выбором - брать или не брать малолетнего альфу, по сути, чужого нам человека, к себе или нет.
  Покопавшись в его голове, я понял, что выбора у меня, по большому счёту, и не было. Тем более, что у Ёрочки обнаружился потенциал к менталистике. Берём, но ненадолго. По крайней мере, я планирую так. А какие планы на всё это у Великой Силы - знает только она сама. Или нет?
  Ну, а раз я его взял, то и ответственность за него на мне. Это мой человек. И мне, как эмпату, очень важно, чтобы те, кто рядом со мной, всегда (именно всегда!) были в хорошем настроении и расположении духа. Иначе, очень тяжело существовать рядом с ними. Прямо смерть, как тяжело... А закрываться от эмоций окружающих меня людей круглосуточно просто невозможно - чревато психическим расстройством. Оно, конечно, скорее всего, справиться с ним у меня получится, но зачем провоцировать? Голова - предмет тёмный... Обследовать-то я её смогу, но... Лучше не надо.
  Поэтому-то я и навожу шороху в посольстве Тилории. Глаз за глаз, так сказать...
  Ещё до посещения этого, безусловно, одного из "лучших" домов Лирнесса, я заскочил в никогда не спящий городской порт и умыкнул там небольшую, метров двадцати, бухточку смоляного, в палец толщиной, жёсткого, как проволока, каната. Так называемый линёк.
  И вот сейчас мы развлечёмся.
  В квартире, после каллиграфических изысков посла, усыплены все, кроме Дагмара и Шуонхилда, спавших вместе. Дверь их спальни от сильного удара телекинезом, с грохотом распахивается, ударяясь в стену, так, что в месте удара осыпалась штукатурка. Оба омеги, разлохмаченные спросонья, подскочили, испуганно оглядываясь.
  Посреди спальни стояло роскошное, даже на вид, комфортное кресло. В нём, подперев смуглой рукой голову с густыми смоляными кудрями, сидел полуобнажённый человек (?) в одних только ярко синих просторных штанах, переливавшихся муаровым узором.
  - Кто вы? - испуганно произнёс Дагмар, затем немного придя в себя, продолжил:
  - Уходите немедленно! Я... мы кричать будем.
  Человек молчал. Затем, отняв от лица руку с длинными пальцами, увенчанными острыми чёрными когтями, опёрся левым локтем в подлокотник и чуть шевельнул пальцами правой руки.
  Дагмар попытался пошевелиться и не смог. Горло его, перехваченное невидимой рукой, вместо крика смогло издать только едва слышный сип. Шуонхилд, блестевший любопытными глазами из-за плеча старшего супруга, тоже не мог издать ни звука.
  По едва заметному знаку пальцев незнакомца, Шуонхилда, мгновенно побледневшего от страха, выдернуло из кровати, следом на пёстрый оспанский ковёр, покрывавший пол спальни, на колени опустился Дагмар. Длинная сорочка омеги с визгом разрываемой шёлковой ткани (но не бодоанский шёлк) от кружевных пол внизу расползается до самого ворота, взметнув волосы, сдёргивается с тела и Дагмар оказывается обнажённым.
  А он неплох, следит за фигурой, но возраст и неоднократные роды всё равно оставили след - чуть обвисшая кожа живота, на которой заметны растяжки, нет той подростковой угловатости, таз заметно шире плеч, пухловатая от неоднократных кормлений грудь. Глаза наполнены ужасом.
  Шуонхилд подрагивает от избытка адреналина - широко распахнутыми глазами он смотрит на происходящее и дикий первобытный страх захлёстывает его так, что в промежности нестерпимо давит - мочевой пузырь готов выпустить своё содержимое.
  Но нет... наверное не получится...
  Ха! Конечно, не получится. Управляемый мной телекинез железными пальцами сжимает сфинктер бунтующего органа, так, что тело младшего омеги продёрнуло острым дискомфортом.
  Откуда-то на ковёр брякнулась бухта чёрного остро воняющего смолой тонкого каната. Оба омеги чуть скосили глаза на него и неуловимо быстро Шуонхилд тоже оказался обнажённым - его сорочка, на этот раз тонкого полотна - младшему шёлк не положен и Дагмар бдительно следил за этим, бесформенным комом упала на кровать.
  Шуонхилд не успел заалеть щеками - ещё бы он, обнажён перед незнакомым мужчиной, - как его руки, действуя помимо воли, ухватили конец каната (фу, гадость какая! Ещё и ручки все перепачкает смолой! Не отмоешь потом!) и, накинув на шею безмолвного Дагмара, выплетая базовый нагрудный узел из жёсткой словно, стальной верёвки (ну, то, что плёл Шуонхилд он не знает - знаю я), безжалостно растирая до крови нежную кожу старшего омеги.
  Дагмар, полосуемый канатом, сначала был возмущён таким к нему отношением Шуонхилда, а потом, когда дело дошло до перевязывания рук, заведённых за спину, попытался безмолвно просить младшего омегу смилостивиться. Но...
  Шуонхилд же не сам по себе решил так развлечься... Жёсткий линёк оборачивался вокруг плеч, оставляя кровавые ссадины на коже, протягивался в петли, прихотливо выплетая узоры узлов и перетяжек, пережимая синеющую кожу рук. От самых запястий и до плеч руки Дагмара, сведённые за спиной оказались стянуты жёсткой чёрной веревкой. Он сжал пальцы в кулачки, оберегая маникюр и хрустя суставами - больно! Глаза от избытка чувств, боли и дискомфорта стояния на коленях затягивало слезами. Безвольный Шуонхилд, как сомнамбула, ходил перед Дагмаром, наклонялся, касаясь длинными распущенными волосами, о чём-то вздыхал...
  Тело старшего омеги было вздёрнуто на ноги. И Шуонхилд, медленно двигаясь под пристальным взглядом сидевшего в кресле, продолжил, неторопливо и тщательно, как паук, плести смоляной канат на покорном теле Дагмара.
  Стянув петлёй тонкую щиколотку левой ноги и перевязав два свободных конца каната на внешней стороне голени, он обвязал колено и подколенную впадину и, перейдя на бёдра начал оплетать их, закидывая свободные петли между ног и закрепляя их узлами на внешней стороне бедра, дошёл до промежности.
  Чуткий нос Дагмара уловил знакомый запах - запах феромонов Шуонхилда. Омега, выплетая узор на теле любовника, возбудился. Щёки его покраснели, шея и грудь тоже покрылись красными пятнами. Соски затвердели. Крохотный член, давно забывший об эрекции, напрячься не смог, но кровью налился, немного увеличился и из-под чуть отступившей крайней плоти, открывшей узкую щель уретры, показалась прозрачная капелька.
  Сжав зубы от боли и невыносимой ярости, вызванной прилюдным унижением, Дагмар попытался пошевелиться, толкнуть бестолкового, тащащегося от связывания любовника, Шуонхилда, свободной правой ногой, но ничего не вышло. Тело, будто сжатое каменными тисками воли пришельца, не повиновалось. Мало того, попытка дёрнуться, вызвала дополнительный прилив боли стянутой и содранной кожи. И было в этой боли что-то такое... Какая-то сладостная мука... Ошеломлённый новым для себя ощущением, Дагмар снова попытался дёрнуться, шевельнуть плечом... обнажённое, беспомощное в своём бессилии тело, бесстыдно выставленное напоказ таинственному незнакомцу, ответило неожиданно - где-то в голове, родился небольшой импульс, продёрнув морозом кожу между вывороченных внутрь лопаток, промчался к копчику, зацепил повлажневший анус и потянул, заныл в промежности, которую прямо сейчас Шуонхилд, почувствовавший запах Дагмара, опутывал чёрным линьком.
  Канат, будучи протянутым через пах, оставил свободными и член и ягодицы Дагмара, Шуонхилд, зайдя за спину связанного омеги, выбирая слабину, потянул смоляные пряди на себя, ссадины под ними заныли и волна бешенства, смешанного с возбуждением, захлестнула Дагмара.
  Шуонхилд, рисуясь перед незнакомцем, кокетливо присел к правой ноге Дагмара и снова начал плести канат, стягивая ногу омеги как колбасу, чёрной смоляной сеткой. Дагмар свирепо вытаращил глаза на темя безвольного омеги, возившегося с непослушным канатом у его бедра. Вот Шуонхилд закончил, разогнулся и Дагмар с ужасом увидел бессмысленный взгляд любовника.
  Чему-то улыбаясь, тот, проведя, пахнущей смолой рукой по шее Дагмара, запустил руку в его волосы на затылке (светлые, чуть рыжеватые пряди - старший подкрашивал седину, липли к перепачканным смолой пальцам омеги), сжал их и, чуть задрав лицо Дагмара вверх, поцеловал его в полуоткрывшиеся губы. Дагмар, веря и не веря происходящему, повинуясь возбуждению, бушевавшему в его теле, ответил на поцелуй, а затем, когда их губы уже были готовы расстаться, прикусил зубами нижнюю губу Шуонхилда. Сильно прикусил. До крови. Так он пытался единственно доступным сейчас способом достучаться до сознания омеги. Дагмар ощутил привкус крови Шуонхилда, тот вздрогнул от боли, ещё чуть-чуть он и он бы смог сбросить наваждение пришельца, но...
  У нас всё под контролем!
  Кольца каната оплели таз Дагмара, поднялись выше и, заставив его выпустить воздух из лёгких, туго стянули талию омеги сумевшего сохранить после четырёх родов её стройность. Большие причудливые узлы упёрлись в кожу живота выше и ниже пупка, причём нижний расположился чуть выше лобковой кости. Продавив кожу внутрь, этот коварный узел заставил на годы уснувший член чуть приподняться. Шуонхилд, видя происходящее, на мгновение пришёл в себя, глаза его удивлённо распахнулись, а затем снова заволоклись пеленой, он, стоя рядом со связанным по рукам и ногам Дагмаром, вдруг упёрся пальцами в его плечо и толкнул омегу назад. Дагмар не смог удержать равновесия, мысленно ахнул и, как был, бревном повалился на пол...
  Удара не было - я ж не зверь...
  Мягко упав, омега попытался пошевелиться - ему показалось, что оцепенение тела спало, но нет. Не вышло.
  Шуонхилд, аккуратно присев рядом в ним, убрал прядь своих длинных волос от лица, стрельнул глазками в пришельца, так и сидевшего без движения в кресле (хе, хе - он ведь на самом деле кокетничает передо мной), невесомо выдохнул и, повинуясь какому-то наитию, перевернул старшего омегу на живот. Нос связанного уткнулся в ковёр.
  Хм, пылью пахнет, - не ко времени промелькнула странная для ситуации мысль в голове Дагмара.
  А Шуонхилд продолжал действовать. Щиколотки Дагмара были стянуты вместе, его колени под рукой младшего согнулись и ступни ног были притянуты к рукам.
  Ох-х... Тяжко. Дагмар даже задыхаться начал. Выпятившийся живот упёрся в пол и дышать стало тяжело. По мановению пришельца колени были разведены в стороны и стало чуть легче. Шуонхилд же между тем, сел на пол перед лицом Дагмара. Развёл ноги в стороны и, придвинув промежность вплотную к лицу старшего омеги, приподняв за волосы, положил его голову себе на лобок. Дагмар, прикрыв глаза от снова охватившей его ярости, повернул голову в сторону и щекой улёгся на живот любовника. В их взаимоотношениях он никогда не позволял себе оральных ласк по отношению к младшему. А сейчас деваться некуда... И это тоже, как его беспомощность, как и полная власть над ним со стороны пришельца и Шуонхилда всколыхнули в тёмных глубинах личности Дагмара что-то, что вызвало в нём дикое, животное возбуждение.
  Шуонхилд же перебирая волосы на виске Дагмара перемазанными смолой пальцами глупо улыбался. Сегодня ночью он, что-то делал такое... чего никогда не делал в жизни. И это... оно нравилось ему, возбуждало...
  Шуонхилд вздохнул и его член, шевельнувшийся где-то под скулой лежащего головой на его лобке Дагмара, выдавил из себя ещё одну каплю прозрачного преякулята.
  Тогда младший омега приподнял голову Дагмара выше, бережно уместив его лицо в ладонях. Голова старшего закинулась к самым плечам, Шуонхилд склонился, разведя ноги ещё шире, вытянул губы, сивые волосы его свалились с головы, закрывая обоих и они слились в долгом чувственном поцелуе. Ярость и злоба Дагмара отступили куда-то и только возбуждение от близости любовника и собственной беспомощности, вносили в ситуацию режущую остроту чувств, всколыхнувших давно уснувший внутренний мир омеги. Он опустил лицо в промежность Шуонхилда так, что крохотный член младшего оказался где-то у гортани. Тяжело выдохнул.
  Любил ли он Шуонхилда? Нет, конечно. Эммерих был его истинным. Давно, лет двадцать назад они поженились. Тогда же его супруг стал его истинным. И они любили друг друга. Любили так, как могут и должны любить истинные. Как это и бывает в этом мире. И Дагмар продолжал любить Эммериха и сейчас. Но... Омега родил четверых. Трое выжили. Последний... Новорождённый мальчик-омежка умер через две недели.
  Дагмар закаменел в своём горе. Смерть новорождённых была сравнительной редкостью в среде дворян. Он попытался поделиться своей скорбью с супругом. Тот горевал вместе с ним - сказывались эмоции, приходившие по связи истинных. Целители сказали, что Дагмару очень нежелательно иметь детей. И супруг через некоторое время женился снова - в Тилории в очередной раз изменилась политическая ситуация, со сменой короля начали складываться новые политические блоки и придворные партии и барон фон Краутхайм искал союзников. В семье появился Кирс. Женитьба Эммериха произошла с ведома Дагмара. Более того, кандидатура Кирса появилась с согласия старшего супруга. Но... Кирс в сознании Дагмара навсегда стал ассоциироваться со смертью сына. И он возненавидел ни в чём неповинного омегу. Синхронизации между ними не возникло. Дагмар всячески этому противился. А когда Кирс родил Ёрочку и Кларамонда, ненависть Дагмара перешла и на них. Кроме того, Ёрочка был альфой, а, следовательно, конкурентом Лиутберта. Кирс замкнулся в себе, оставшись один. Эммерих любил Кирса - по другому и быть не могло. Но Дагмар постепенно подминал под себя все домашние дела - Эммерих был очень сильно загружен по службе - в министерстве иностранных дел Тилории и делами дома занимался мало. Там слово, здесь многозначительный взгляд или молчание, деланное безразличие в постели или, наоборот, нарочито страстное соитие, после которого в расслабленный сексом мозг альфы вкладывались нужные мысли. И вот уже дети Кирса почему-то оказались под пристальным взором отца, придирчиво выискивавшего в них мнимые недостатки. К Кирсу Эммерих тоже охладел, чем несказанно ранил чувствительное сердце любящего супруга. А Дагмар шептал и шептал. И если бы всё так и оставалось как есть, то у Эммериха так бы и осталось два супруга. Но...
  В результате интриг партии брата короля герцога Джанаса Торпатинна, Эммерих фон Краутайм лишился поста заместителя министра и только своевременный брак с одним из многочисленных сыновей-омег Адальберта фон Штекборна, фаворита короля, позволил барону фон Краутхайму благополучно соскочить на должность посла Тилории в Лирнессе. В семье Эммериха появился третий супруг, а само семейство выехало в Лирнесс, что, с учётом произошедшего позднее, оказалось только к лучшему. Барон воспылал к новому супругу любовью, от щедрот отца семейства перепало и Дагмару и Кирсу. На некоторое время в семье посла (уже посла) воцарилось спокойствие. В последствии Кирс с грустной улыбкой вспоминал эти недолгие месяцы. А затем Дагмар снова начал свои интриги, перетащив Шуонхилда на свою сторону. Между омегами установилась синхронизация и Дагмар во многом стал для Шуонхилда авторитетом...
  Сейчас Дагмар, возбуждённый грубым связыванием и негодующий по поводу действий Шуонхилда, по уши залитый адреналином, тяжело дышал в промежность младшего омеги и чувствовал, что неукротимая злоба по какой-то причине переходит в такую же неукротимую, ненасытную похоть.
  Вдыхая запахи возбудившегося члена Шуонхилда и его промокшего ануса он вытянул губы и осторожно прихватил ими нежную тёплую плоть. Солоноватая капля преякулята растворилась на языке и Дагмар, чувствуя, как его опухшие губы зудят от желания, втянул безвольную тряпочку члена Шуонхилда в горячую глубину своего рта.
  Шуонхилд вздрогнул, подался вперёд, проталкивая нерабочее орудие любви глубже в рот Дагмара. А тот, захватив бледный член, работал языком, прижимая его к нёбу и стараясь не цеплять зубами. Шуонхилд, смелея, надавил на затылок старшего омеги, плотнее прижимая его к лобку.
  Пришелец, всё также недвижимый, безучастно смотрел на происходящее перед его глазами действо. Никто из омег не отвлекался на него и не заметил, как палец сидящего едва заметно дрогнул и материализовавшийся из воздуха хлыст с кожаным шлепком на конце, со свистом рассекая воздух, обрушился на белую ягодицу Дагмара. Багровая полоса вспухла на нежной коже. Омега дёрнулся от боли, с шипением втянул воздух через нос - рот был занят. Попытка рефлекторного сжатия челюстей и, как следствие, прикуса члена Шуонхилда была пресечена на корню.
  Шуонхилд во все глаза, впрочем, не убирая руки с затылка Дагмара, следил, как в полумраке спальни в воздухе медленно вращается поблёскивающая в слабом свете Лалин чёрная лакировання трость хлыста. Вот она приблизилась в другой ягодице и впечатлительный Шуонхилд крепко зажмурился, ожидая удара по Дагмару. Щёлк! И снова Дагмар сотрясся от боли. И на второй ягодице вспыхнула красная полоса ссадины. А Шуонхилд с раскрасневшимися щеками, с торчащими вперёд острыми сосками плоской груди, трясущейся рукой придерживал затылок задыхающегося Дагмара и чувствовал, что из него вот-вот потечёт. Потечёт из неожиданно напрягшегося члена, который, приводя его в замешательство, неожиданно вспомнил золотые подростковые годы и сейчас омега испытывал эрекцию! Настоящую! Дагмар тоже вроде бы среагировал на произошедшее с Шуонхилдом, но понял это не до конца - задница болела от ударов. Измученное связанное тело болело и ныло. Рот, заполненный неожиданно воспрявшим членом младшего омеги не позволял нормально дышать. Возбуждение схлынуло - осталась только боль.
  Ну, а как ты хотел? Не всё коту масленица...
  Дагмар попытался расслабить тело и получить для него, таким образом, хоть малую толику свободы, но пришелец, а теперь уже было понятно, что он каким-то образом влияет на происходящее, не дал ему такой возможности. Полуоткрытый рот омеги застыл в одном положении и Шуонхилд, находясь на грани оргазма и не контролируя себя, вколачивал свой эрегированный член во влажную глубину, упираясь в корень языка.
  Что-то упёрлось в простату младшего омеги, зажало её и он, сдавленно всхлипнув и скрючиваясь в конвульсиях оргазма, изливался прямо в рот Дагмара. Тот, чувствуя, что происходит с его любовником, зажмурился и не дышал, принимая густые белёсые капли. Дёрнувшись в последний раз, младший омега, весь мокрый от пота, с усилием втянул воздух и, не понимая, что произошло, с удивлением смотрел на лежащего лицом в его промежности Дагмара.
  Пришелец вздохнул и Шуонхилда с так и не опавшим членом, отпущенным наполненным спермой ртом Дагмара, подволокло к креслу на котором тот сидел. Повернув голову набок, щекой к ковру, Дагмар видел, как смуглый человек накрыл растопыренной ладонью лицо блаженно улыбавшегося Шуонхилда.
  Вот так, мой золотой... Теперь у тебя член стоять будет. Но только на связанного Дагмара. И ещё на запах корабельной смолы (Ха!). А уж как вы с ним о связывании договариваться будете - не моя забота.
  Глаза обоих омег закрылись. Сон... благословенный сон опустился на их головы.
  Оба были отлевитированы в кровать - Дагмар, естественно, был освобождён от верёвок, ну, а его ссадины - тоже не моя забота.
  Идём дальше. Сегодня все сёстры получат свои серьги.
  И следующая сестра - Лиутберт.
  Альфа лежал на спине и, раскинув руки, храпел в кровати под балдахином. Вроде и не толстый. Что ж ты так храпишь-то?
  Ну, спи, спи... Мне надо, чтоб ты спал.
  Дополнительно придавив функции мозга и вызвав более глубокий сон у Лиутберта, я левитацией развернул его головой к себе. Осторожно ощупал голову и лоб спящего. Так... помнится, лоботомия заключается в пересечении белого вещества под полем 10 коры головного мозга. Трансорбитальная лейкотомия... Хм... Орбитокласта у меня нет. И не будет...
  Н-да...
  Я повернул голову Лиутберта вбок, всматриваясь в его висок.
  Ну, что, Палач? Что скажешь?
  Алый шаперон с безднами провалов чёрных глазниц возник перед моим внутренним взором - тебе решать...
  Решать-то мне - это понятно. Только вот, казнить меня за это решение будешь ты. Будешь ведь?
  Буду.
  И тебе не важно, какое это будет решение?е
  Молчит.
  Ему действительно всё равно. Уйду я сейчас из спальни Лиутберта, он будет грызть за то, что мог и не сделал. А сделаю... Будет грызть за то, что сделал.
  Накрыл лицо спящего ладонью - так проще воздействовать, осторожно тянусь к синеющим спокойным сном структурам мозга альфы. Вот... телекинетический нож отсекает участки префронтальной коры от белого вещества. Кровотечения нет. Хорошо.
  Спи, мой маленький друг. Спи.
  Теперь ты, Лиутбертушка, будешь всегда в хорошем настроении, спокоен, ласков и послушен. Будешь хорошо кушать - радовать папу. Что ещё? Уплощённый аффект будет точно - к бабке не ходи. Отупеет наш старшенький. Ну, это не страшно. Возможно, лет через 5-15 связи с полем 10 восстановятся. Ну, а нам этого срока хватит выше головы...
  Пора домой...
  Хотя, нет. Ещё одно.
  Отыскав спальню младших омег, присаживаюсь перед кроватью спящего Кларамонда. Ребёнок разметался по подушке. Лоб покрыт испариной. Испереживался за братика, вот и приболел.
  Спи - кладу руку на горячий лоб. И тебе приснится хороший сон. И сон снится. И Клар видит во сне Ёрочку. И Ёрочка протягивает к нему руки и обнимает братика, гладит длинные волосы и шепчет на ушко, что у него всё хорошо и он будет учиться в Схоле (настоящий Ёрочка ещё не знает, что будет учиться в Схоле), потому что он стал искусником. А потом он обязательно встретится с ним и позовёт его в гости в Схолу и познакомит его со своими друзьями и новыми учителями. Кларамонд плачет во сне и не хочет отпускать братика, но тот целует его в лобик, в глазки, снова шепчет, что у него всё хорошо и пусть он, Кларамонд скажет об этом папе, которого Ёрочка очень любит. И Кларамонд, даже стонавший во сне, успокаивается и засыпает спокойно. А утром он расскажет папе о своём сне и успокоит его...
  Ну, а мне пора...
  * * *
  Есть у меня ещё пара пациентов. Вот рассветёт и займусь ими - размышлял я, сидя в кабинете и заново просматривая письма посла Тилории. Веник спал, раскинувшись в кроватке. Пора и мне прилечь.
  Проснулся от возни мелкого у меня под боком. Пора уже? А, точно. Вон Аделька утопал в школу - в открытое окно кабинета, совмещённого широкой аркой со спальней, было слышно, как мальчик осторожно прикрыл входную дверь, что-то негромко сказал Машке и, спрыгивая по ступенькам длинного спуска к улице, заторопился на первый урок.
  Охо-хо-хо, вставать надо. А неохота... Всю ночь где-то колобродил... Да...
  Кто там у нас сегодня завтрак готовит?
  Как-то так сложилось, и я эту ситуацию поддерживал сознательно, что готовили мы по очереди (вот вам и маркиз!). На кухне на стене висел график на месяц и там ступеньками из квадратиков было отмечено, чья очередь кашеварить - я, Аделька, Эльфи и Сиджи с Ютом (они варили в паре). И надо сказать, что все с нетерпением ждали моей очереди. Ещё бы! Оме обязательно что-нибудь придумает необычное, мало того, напитает своё варево Силой, так, что за уши не оттащишь. А мне действительно нравилось готовить. А сварить что-то раз в четыре дня не так уж и напряжно. Кроме того, поваренная книга Хени и Дибо, привезённая нами из Майнау, как-то легла на душу и я с удовольствием извлекал из неё изыски высокой кухни, чем и баловал подопечных.
  Дымком тянет - значит, либо Эльфи, либо Аделька сегодня нас кормят (я, Сиджи и Ют готовили с помощью пирокинеза).
  Зевая и почёсываясь, поволокся в туалет. Потащил с собой и горшок мелкого.
  Затем, накинув халат, умыв голозадого Веника и подхватив его на руки, спустился в кухню. Эльфи, что-то напевая и слегка покачиваясь из стороны в сторону стоял у плиты, помешивая что-то в кастрюльке. Неслышно подошёл к нему сзади, чмокнул губами за ушко.
  - Ой..., - выдохнул омежка, увлечённый помешиванием каши, - оме..., - повернулся он ко мне и, закинув руки мне на шею, прильнул к груди, вдыхая мой запах. Удерживая Веника на руках, тут же запустившего ручки в чёрные волосы Эльфи, я с удивлением почувствовал шевеление в просторных труселях, которых много нашил себе в порядке тренировки к шитью костюма на бал. Эльфи у нас уже с заметным животом и сейчас прижав его ко мне, наверняка чувствует мою реакцию, вон сморщил нос в улыбке, да и в эмпатии что-то такое проскользнуло.
  Я повёл носом. Горит. Горит же!
  - Эльфи! Горит! - толкнул я омегу грудью.
  Тот спохватился, отодвинул кастрюлю с кашей - была рисовая на молоке, в сторону от конфорки и принялся за яичницу с беконом.
  - Что тут у вас горит, оме? - это Ют по дороге в туалет просунул белую головку в дверь кухни и Сиджи, тут же воспользовавшийся заминкой товарища, дразнясь, высунул язык, проскользнул в туалет и запер за собой дверь.
  - Сиджич! Какой ты противный! Я первый был! - дёрнул дверную ручку Ют.
  Веник, повернувшись у меня на руках, сквозь пряди моих нечёсаных с ночи волос сверкал любопытным глазом на омежку.
  - Юточка, сходи наверх, - предложил я, - заодно гостя нашего проверь.
  - Ой, точно, - подхватился мальчик и, осторожно топая протезами по ступенькам, пошёл на второй этаж.
  Вот такое вот утро. Одно из многих, здесь в Лирнессе.
  Расстелив специальную, только для него, тонкую подушечку на высоком стульчике, я посадил Веника за просторный стол, стоявший у нас на кухне - как-то так сложилось, что завтракали мы на кухне, сел на табурет позади дожаривавшего яичницу Эльфи, прихватил его за теперь уже с трудом нащупывавшиеся косточки таза и, развернув к себе, потребовал:
  - Чеши.
  Привилегия причёсывания моих волос принадлежала только Личному Слуге.
  Большая сковорода с яичницей с беконом сразу на четверых была отлевитирована с горячей плиты на стол, на подставку из душистого сандалового дерева.
  - Ох, господин мой, я как-то и не знаю даже..., - носик Эльфи сморщился в улыбке, - мне подготовиться нужно, вы такой нетерпеливый...
  Шутит он. Шутник.
  - Давай-давай, - я легонько щёлкнул омегу в выпяченный на животе пупок, заметный сквозь рубашку тонкого полотна, - действуй...
  Ах, оме - Эльфи в притворном возмущении вскинул глаза наверх, что же с вами сделать! выбрался из моих объятий и вышел из кухни за расчёской и зеркальцем (вот оно-то мне особо и не нужно, но...).
  В это время Ют спустился сверху и, зайдя в кухню, шепнул:
  - Проснулся уже, но притворяется, что спит...
  - Ю..., Ю! - высказался Веник, маня к себе Юта - у них с ним большая дружба сложилась.
  - О! Привет, мелкий, - Ют протянул руку и пошебуршил светлые волосёнки на голове Веника.
  На лице ребёнка прямо отразилось - сам ты мелкий! А я большой уже! Вот!
  Не дожидаясь Эльфи, я поднялся наверх. Зашёл в спальню Веника, где в эту ночь ночевал Ёрочка.
  Мальчик лежал на животе головой к стене. Не спит. Прав был Ют. Мочевой пузырь полный - вон светится желтизной.
  Я сел рядом с кроватью на поддёрнутый стул. Помолчал, просматривая энергетическим зрением тщедушное тело. В голове смесь синего, зелёного и жёлтого. Поверхность спины тоже желтовата, видимо спина вызывает дискомфорт. Ну, промежность - понятно, утренний моцион необходим всем.
  - Ну... как ты тут? Выспался?
  Ёрочка, не поворачивая головы, молча кивнул.
  - Оденься, я выйду. Туалет помнишь где?
  Ёрочка снова кивнул. В этот раз уже повернув исхудалое лицо ко мне.
  Дотронувшись до головы ребёнка и протранслировав ему спокойствие и ласку я вышел из комнаты. Пусть одевается сам. Когда я вытащил его из ванны он ведь совсем голый был. И спал долго - с полудня и до самого утра следующего дня - ослабленный абсцессом организм брал своё.
  Сейчас покушаем и к Лисбету - тянуть с операцией не нужно.
  Я снова зашёл в комнату. Ёрочка, уже одетый в своё - в чём ушёл из дома, стоял рядом с кроватью и смотрел на меня.
  - Давай в туалет - вижу же, что еле терпишь, - распорядился я.
  Мальчишка пулей проскочил мимо меня. Вернулся. Дискомфорт в промежности стал меньше.
  Я подошёл к нему, положил руку на плечо. Потом погладил по голове и чуть задержал руку на бледной щёчке. Мальчик прикрыл глаза от удовольствия, веря и не веря в происходящее. То, что вчера произошло - это когда он покинул опостылевший дом и ведомый кошкой оказался внизу, у моря, в Синем крейсе, а потом плакал на груди у незнакомого оме, казалось сном. А сейчас... Вот он, тот оме. Стоит и смотрит на него, Йорга. Гладит по голове. И так, вдруг, стало хорошо. Даже с папой так не было... Только бы потом... не стало хуже...
  Ёрочка несмело подошёл ко мне ближе, вопросительно вскинул повлажневшие от эмоций глаза, как бы спрашивая - можно? Можно-можно. Подошёл ещё ближе и ткнулся головой мне в грудь. Жарко выдохнул и, медленно подняв руки, обнял меня. Шмыгнул носом. Ещё.
  По тонкой ткани халата растеклось горячее мокрое пятно.
  Ну. Ну. Что ты? Всё хорошо будет. Я обхватил руками тощее тельце. Плотнее прижал его голову к себе, гладя короткие мягкие волосы. Говорят, что по структуре волос можно характер определить. Мол, если жёсткие, то и характер такой, а если мягкие, то наоборот... У Ёрочки волосы мягкие...
  - Отец твой, - начал я и тут же почувствовал как ребёнок напрягся в моих руках, - разрешение дал... На лечение твоё...
  - Я... я не болен..., - выдавил он из себя.
  Я молча вздохнул. Лисбет мне вчера рассказал, что тазово-прямокишечный абсцесс часто бывает бессимптомным, просто с некоторого времени человек чувствует слабость, бывают тупые боли в животе, впрочем, быстро проходящие, дискомфорт в области ануса, иногда выделения из прямой кишки, но с той жизнью, которую вёл Ёрочка, дискомфорт в области ануса ему был обеспечен постоянно и на этом фоне заметить, что с ним что-то не так, было сложно.
  - Целитель тебя посмотрит, спинку подлечим, - выдохнул я, отвлекаясь от тягостных мыслей.
  Всё-таки правильно я с Лиутбертом поступил...
  - Пойдём завтракать. Проголодался?
  Ёрочка молча кивнул, так и не выпуская меня из объятий.
  Эдак он и правда влюбится.
  Когда мы спустились в кухню, Эльфи сморщился:
  - Оме, ну, где вы ходите! Я только вас причёсывать собрался...
  - Эльфи, наш гость хочет есть! А ты с причёсками пристаёшь, - сказал я, подталкивая к столу Ёрочку во все глаза таращившегося на покрытые мрамором стены кухни, начищенную латунную и медную посуду, висевшую по стенам и до блеска полированный стол, собранный из толстых деревянных плах. Это вот так знатные оме в Синем крейсе живут?
  Вкуснейшая рисовая каша (Эльфи, смирившись с беременностью, с жаром неофита смог достичь небывалых высот в приготовлении каш) с подтаявшим кусочком сливочного масла в лунке в самой середине порции оказалась перед его носом. Следом, тарелка с яичницей и парой кусков жареного бекона, завлекательно запарила перед ним. Бутербродики с сыром и кружка какао дополнили картину простого, но сытного завтрака.
  Оме сидел во главе стола, с аппетитом поглощал кашу, нахваливая сидевшего (!) по правую руку от него, черноволосого, короткостриженого беременного, но даже несмотря на это очень красивого омегу. И как это возможно - простолюдин за одним столом с дворянами!?
  Напротив Ёрочки сидели двое детей-омег младше его. Судя по причёскам, тоже знатные. Один с диковинными бордовыми волосами, а второй блондин. Глядя на мальчика, перешёптывались, хихикали. Тот, что с бордовыми волосами завтракал, не снимая чёрных кожаных перчаток.
  Оме, ловко орудуя ножом и вилкой, расправлялся с беконом, деланно сурово взглянув на шепчущихся вместо завтрака омежек, спросил:
  - Аделька вчера из школы какие задания принёс?
  Бордововолосый мальчик тут же затих и, глядя в тарелку с недоеденной кашей, сказал:
  - Они диктант писали. А по арифметике - сложение простых дробей было.
  - Диктант - это хорошо, - задумчиво произнёс оме ни к кому не обращаясь, - очень хорошо.
  Тень тут же пробежала по лицу беременного омеги. Он негромко закашлялся, будто бы подавившись куском бутербродика.
  Наконец, завтрак кончился. Ёрочка поднялся из-за стола с потяжелевшим животом. Оме, промокнув льняной салфеткой губы, сказал:
  - Сиджи, Ют, помогите Эльфи прибраться тут... Я..., мы с Ёрочкой к оме Лисбету сейчас пойдём... По дому пробегитесь, посмотрите, где прибраться надо...
  - Хорошо, оме..., - хором ответили дети.
  - Эльфичка, солнце, отдыхай пока, - оме дотронулся до руки омеги-простолюдина, - Я вернусь - диктантом позанимаемся. Всех касается, - закончил оме.
  Это... Тут, что, дворяне убираются? Странно.
  После того как омега-простолюдин Эльфи причесал странного оме, причём, тот требовал, чтобы Эльфи "Вавилонов у него на голове не городил" они с оме-искусником странным образом скакнули куда-то вверх, к Серебряному крейсу, недалеко от дома отца - Ёрочка даже подумал, что его хотят вернуть родителям и всё сжалось у него внутри. Но нет.
  Они оказались у чудесного двухэтажного дома, увитого цветущими буйным цветом лианами. Недлинная мощёная камнем дорожка вела от калитки. На пороге дома показался невысокий оме с пепельными волосами до лопаток. Ласково улыбаясь и щуря золотисто-ореховые глаза, пригласил их в дом. Как выяснилось это и был оме Лисбет - целитель о котором говорил оме.
  - А я вас ждал, оме Ульрих. Проходите, ваша светлость...
  От улыбки оме Лисбета становилось легко-легко, так светло на душе. Ёрочка, не отрывая взгляда, смотрел на целителя и против его воли на его губах появилась улыбка. Дурацкая, наверное. Но сейчас он об этом не думал.
  Н-но... Он сказал "ваша светлость"?
  Это получается, оме у которого он завтракал, кто?
  Одно из многого, что учат дети дворян - это как раз вот эти вот самые сословные границы. Кто кому сколько раз делает "ку". Кто "светлость", кто "сиятельство", кто "благородие". И это на самом деле важно - ошибки частенько смываются только кровью.
  Ёрочка, как сын барона, имел право титуловаться "благородием". Он это помнил твёрдо.
  "Светлости" - это герцоги. Владетельные государи. И ещё маркизы, те, кто на ступень ниже герцогов. В Лирнессе герцогов нет. Давненько никто из них сюда не заезжал.
  Остаётся маркиз.
  Помнится, однажды, отец за обедом рассказывал, что в Лирнесс прибыл маркиз Аранда - супруг покойного брата короля Тилории. Так это получается, что оме у которого, он, Ёрочка, сегодня ночевал и есть тот самый маркиз Аранда!
  И родом этот маркиз из Великого герцогства Лоос-Корсварм. И это Великое герцогство давно захвачено Тилорией и поделено между преданными королю людьми - отец об этом долго тогда рассуждал. В своё время ему было завидно, что ему ничего не досталось от земель Великого герцогства. Но с учётом того, что произошло в Тилории, теперь это даже к лучшему. Так тогда говорил отец.
  Так вот я у кого оказался! Ну, кошка! Ну, зараза такая! А ведь ещё и шёл за ней, как дурак, слушался. Хотя, попробуй не послушаться. Заехала пару раз когтищами своими. Где-то на заднице даже царапины остались! Мол, глупый я, счастья своего не понимаю... Ага... Теперь вот у маркиза этого торчу... Сменял шило на мыло... Бежать надо! Вот оме отвернётся и смоюсь!
  Эт-то что такое? Я повернулся, почувствовав бурю мыслей разразившуюся рядом со мной. О как! Ёрочка в очередной раз в раздрае! Я привлёк к себе голову мальчишки. Ткнувшись носом в макушку, вдохнул запах трав от мыла которым сам вчера мыл его голову. Ну, что такое? Ты чего?
  Лисбет с улыбкой наблюдал за нами.
  Я за руку потащил Ёрочку в смотровую. Усадил его на стул перед собой - давай рассказывай. Под моим воздействием он вывалил мне всё, до чего он догадался, всё, что его тяготило...
  Вот так вот... Не оправдываю я свой титул в глазах сторонних наблюдателей. Не оправдываю.
  - Скажи мне, друг ситный - кто я такой? - начал я выворачивать мозг ребёнку.
  - Вы - маркиз Аранда, оме, - твёрдо ответил Ёрочка, сидя передо мной на стуле и скромно сложив ручки на коленях.
  - А ещё кто?
  Тот недоумённо пожал плечами, дескать, не знаю.
  - А ещё я, друг мой, искусник...
  - О!
  - Да, искусник. И я тебе скажу, какого направления. Я менталист. Не слышал о таких?
  Ёрочка отрицательно помотал головой. Он о таких искусниках не слышал никогда.
  - Так вот, - продолжал я, - я, как менталист, очень тонко чувствую эмоции окружающих меня людей... И, видишь ли какое дело, мне очень неприятно, когда эти люди - те, что вокруг меня, испытывают негативные эмоции. Особенно, если эти эмоции направлены на меня. Я понятно говорю?
  Ёрочка, как заворожённый, не отрывая от меня широко раскрытых глаз, кивнул головой.
  - И поэтому, - говорил я, - мне приходится... общаться с близкими мне людьми так, чтобы они испытывали ко мне только положительные чувства. Скажи, тебе приходилось видеть, как прислуга в доме отца, ну... как бы это назвать? Не любит своего господина...
  Ёрочка снова кивнул - конечно, он видел отношение прислуги к своему господину. Когда они думали, что их никто не видит... О! Там такое было... Отец был прижимист и частенько несправедлив к прислужникам... Ну, вот и...
  - А в нашем доме мы все любим друг друга, - закончил я, - И именно потому, что я так отношусь к тем, кто рядом. Теперь тебе понятно? И доброе отношение к людям я всегда предпочту любому титулу... Со временем ты поймёшь, - я потрепал мальчика по голове.
  Вот как? Оказывается титул не главное в жизни дворянина? Ёрочка застыл, размышляя. Но... с другой стороны. Вот отец. Он - дворянин, барон. И все в доме об этом знают. И относятся к нему соответственно. Но легче ли жить от этого в моей семье? Братец этот... папа Дагмар... отец... Ёрочку передёрнуло от воспоминаний.
  - А теперь пойдём... Оме Лисбет посмотрит тебя. И всё расскажет, - я взял задумчивого мальчика за руку и повёл навстречу Лисбету, входившему в смотровую.
  Ёрочка спит. Ему сделано промывание кишечника и желудка - зря я его завтраком кормил - это мне Лисбет высказал.
  Лизелот уже давно приготовил стерильный стол и собрался ассистировать Лисбету на операции.
  - Оме Лисбет, скажите, что вы собираетесь делать? - начал допытываться я у целителя.
  - Вот смотрите, оме, - начал он пояснять план операции, - аноскопом расширяем анус, затем здесь и вот здесь, - Лисбет поводил пальцами над кожей живота Ёрочки, показывая, где именно, - вводим специальный краситель в полость абсцесса, смотрим, насколько он велик и куда тянется, потом иссекаем стенку кишки с внутренним отверстием и санируем полость абсцесса. После санации ушиваем слизистую кишки, а снаружи устанавливаем дренаж. В общих чертах так.
  Сложно. Я бы не смог. А Лисбет может. Ну, что ж. Как говорили немцы - каждому своё. А тут тоже немцы. Правда, здесь они не осознают свою немецкость. Наверное, к лучшему.
  - Хорошо, оме Лисбет, разрешение отца у вас есть, но... Я хотел бы попросить вас как можно подробнее зафиксировать состояние пациента на момент поступления к вам на лечение. Может быть, даже имеет смысл собрать консилиум для большей объективности. Это чтобы в будущем избежать обвинений... разных...
  - Я постараюсь, оме Ульрих. А сейчас я прошу вас покинуть операционную, - Лисбет, одетый к операции, превратился в жёсткого профессионала.
  Я оставил Ёрочку с целителем и его помощником.
  Пойду я.
  К Вивиану пойду. Гляну как он. Мы ведь его тогда так в лечебнице и оставили. Правда, его в процедурную перевели, как выздоравливающего. Вот и проверю, как он поправляется.
  Вивиан разулыбался, узнав меня. Я присел на кушетку рядом с ним и он вцепился в меня, прильнул щекой к плечу, не желая отпускать. Санитары пояснили мне, что он начал хорошо есть. Ходит на прогулки по территории лечебницы, внимательно слушает, что ему говорят, но сам почему-то не говорит:
  - Так это, ваша милость, всё понимает, даже книжка тут есть, читает, а говорить, не говорит.
  - Ну, Виви, и почему же ты не говоришь? - задал я вопрос глядя в широко раскрытые голубые глаза омеги, - горлышко-то у нас в порядке. Ну-ка, дай-ка я гляну...
  Вивиан поднял подбородок вверх, показывая нежную кожу шеи и горлышка. Вот сглотнул и горловой хрящик перекатился под тонкой кожей. Я едва смог себя остановить, от того, чтобы не провести пальцами по шее омеги. Всё-таки красив, зараза такая.
  Погоди, я сейчас...
  Скакнув телепортом к двери смотровой, не входя, негромко стукнул, привлекая внимание оперирующего целителя:
  - Оме Лисбет, Вивиан пошёл на поправку, но я хочу его понаблюдать. Вы позволите воспользоваться вашей палатой?
  - Да-да, оме Ульрих. Пользуйтесь по своему усмотрению. Только одно место для нашего пациента оставьте..., - откликнулся из-за двери целитель и по чашке звякнул металл хирургического инструмента.
  Я вернулся. Вивиан снова вцепился в меня и приник щекой к моему плечу.
  - Любезный, - окликнул я санитара, - я забираю его...
  - Так это, оме, распоряжение бы надо, - откликнулся крепкий альфа в годах в рубашке с подсученными рукавами и плотном фартуке.
  - А сегодня чья курация?
  - Оме Мици Лункона...
  - Посиди, Вивочка, я сейчас, - встал я и вышел из процедурной искать Мици Лункона. Целители все друг друга знают и сослаться в разговоре на Лисбета, признавшего Вивиана выздоравливающим - раз плюнуть. А там, притащу его в палату к Лисбету и покопаюсь в голове омеги ещё раз. Всё-таки, что-то я сделал не так. Надо исправлять.
  Оме Мици только, что завершил обход и перекладывал папки с делами пациентов лечебницы, делая в них какие-то пометки.
  - Оме Мици Лункон?
  Омега средних лет, старше Лисбета, вскинул голову от бумаг на столе:
  - С кем имею честь, оме...
  - Ульрих, оме Ульрих, - ответил я на его невысказанный вопрос, - мы с оме Лисбетом Бастхаймом недавно пробовали новую методику на здешнем пациенте. Вивиан Рупрехт его зовут...
  - Сейчас посмотрю..., - целитель взялся перебирать папки пациентов, - вот есть..., - он раскрыл картонную обложку с веревочными завязками, - хм, оме Лисбет смотрел... потом... хм, интересно... Да, оме вам удалось совершить невероятное... Скажите, как? - целитель вскинул на меня лицо.
  - Ну, оме, - я развёл руки от неожиданности, - я... менталист...
  Почему-то я не счёл для себя возможным скрывать свою специализацию искусника.
  - А... Но как же...
  - Да, оме, так бывает. Я искусник-менталист...
  Целитель, наконец, смог сдержать своё удивление.
  - Так вы, оме, говорите Вивиан Рупрехт? - Мици вернулся к документам.
  - Да...
  - Ну, признаки ремиссии у него есть...
  - Именно. И мы с оме Лисбетом Бастхаймом решили, что в случае господина Рупрехта возможно амбулаторное лечение...
  - Как вы сказали? Амбулаторное? Ходить, значит...
  - Да, больной сможет приходить к оме Лисбету или ко мне. Навыки самообслуживания у него восстановились, так, что...
  - Да-да, оме, я понял... И всё же это удивительно... Отсюда, с самого создания лечебницы, был только один выход... И вот... Да, я выпишу Вивиана. Но, оме, я буду вынужден указать, что выписка произошла под ответственность Лисбета Бастхайма и вашу. Кстати, как вас указать в выписном эпикризе?
  Я назвался и по мере перечисления имён и титула глаза оме Мици становились больше и больше.
  - Но, оме... зачем вам всё это? - не понял он меня.
  - Что именно, оме?
  - Психически больные люди... и вот это всё...
  - А вам, оме, зачем? Вы же тоже здесь находитесь?
  - Я - другое дело. Я - целитель и обязан тут быть, оме.
  - А вы представьте, оме, что я тоже целитель. Только специализированный. Вот как раз по таким больным. Нет?
  - Специализированный? Хм... Ну, может быть... Но вы ведь не учились на целителя, оме.
  - И что? Вот вы, оме, учились. И? Скольким здешним обитателям вы можете помочь?
  Целитель задумался. Действительно, процент выздоровления психически больных людей удручающе мал. Можно сказать, стремится к нулю. А маркиз смог вытащить хотя бы одного...
  Склонившись к бумагам, целитель начал строчить выписку, торопливо макая стальное перо в кособокую чернильницу.
  Чёрт бы вас всех побрал! Доктора во всех мирах одинаковы! Разобрать, что написал на половинке листа оме Мици я не смог. А ведь он ещё и личную печать приложил!
  - И о чём же здесь сказано, оме? - задал я ему вопрос, недоумённо разглядывая это произведение эпистолярного жанра.
  - Ну, как же, оме... Вот же написано: диагноз, когда поступил, жалобы больного, состояние, рекомендации...
  - Да-а? - поразился я, пытаясь разобрать хоть что-то в размашистых царапинах пера по бумаге, - и какие же рекомендации здесь указаны?
  - Ну, вот, например, - оме взял у меня из рук эпикриз и морща лоб начал медленно разбирать то, что сам же и написал, - рекомендовано наблю..., Сила Великая! наблюдение, да, наблюдение у целителя по месту жительства. Показаны прогулки, регулярный сон, умеренные физические нагрузки...
  - Ну, за умеренными физическими нагрузками дело не станет, - откликнулся я.
  - В общем, вы поняли, оме, - просиял целитель, протягивая мне выписку.
  Вивиана к тому времени обрядили в просторную, не по размеру, чистую полотняную рубашку и такие же штаны, болтавшиеся до середины голени. Поступил в лечебницу он вообще голый, так, что чем смогли... Обуви не нашлось... Ну, ничего здесь тропики, не замёрзнет.
  Вышли с ним за ворота и я тут же телепортировал нас прямо на дорожку, ведущую к крыльцу дома Лисбета. Вивиан только улыбнулся, узнав знакомое место.
  Прошли в дом. Операция на Ёрочке к тому времени закончилась и он сейчас спал на кровати, застеленной белоснежным бельём в знакомой мне палате.
  Я усадил Вивиана на соседнюю свободную кровать.
  - Вивиан, - обратился я к не сводившему с меня огромных глаз, особенно выразительных на исхудалом лице, омеге, - тебе надо будет пожить здесь... Понимаешь ли в чём дело... Ты ещё не до конца выздоровел.
  Нет, нет, оме - отрицательно замотал головой омега, так и не сводя с меня своих глаз, я здоров!
  - Нет, Вивиан, это не так. И тут вот какое дело... Я начал тебя лечить... И нам с тобой надо это закончить. Ты согласен?
  Омега согласно быстро-быстро закивал головой.
  Ещё бы он был не согласен! А не согласился, я бы спрашивать не стал. Мне всё равно надо разобраться, чего я такого наворотил в его голове, что он перестал разговаривать.
  - Ну, вот и хорошо. Спи.
  И Вивиан засыпает под моим воздействием.
  И снова глубины личности несчастного омеги открываются передо мной.
  Хаос из образов и понятий немного устаканился. Видимо, действительно наблюдается некий прогресс. Образ тела стянутого латунными лентами и штырями висит в пространстве. По прежнему чёрно-белый, резко разделённый на части. Хм, а я-то надеялся, что потихонечку эти крайности будут сливаться. Наверно, времени мало прошло.
  Так-так. Он у нас не говорит. А причина?
  Осматриваю тело омеги висящее передо мной в пространстве. Он спокоен и всё, что в прошлый раз металось тут, теперь висит и медленно колышется в такт дыханию спящего. Вверху - там, где находятся высшие функции мозга, стало светлее - хороший знак!
  Тяжи рефлексов идущие снизу вверх всё также натянуты, но из них ушла та напруга, что напугала меня в прошлый раз - они тогда были на грани разрыва.
  А вот интересно, как всё это выглядит у совсем уж... Возможно ли такое, что эти канаты могут разорваться и что тогда будет с таким человеком? Сложный вопрос... Очень... А если их можно будет восстановить? Нет-нет, это я не про Вивиана. Так просто... мысли в голову лезут.
  Ну-ка, что там у нас на шее?
  Пожелав, сдёргиваю блестящий жёлтым, широкий латунный ошейник с образа тела омеги. Оп-па! Вот в чём дело! Как только металл освободил шею тела, голова омеги медленно, разъединившись с телом, отплыла от него.
  Вот и чего я тогда натворил? Ума хватило губы и член прикрепить кольцами, а самое-то главное - голову! к телу не присоединил! Балбес!
  Быстренько, кляня себя за распиздяйство - жизнь же человеческая! притягиваю голову Вивиана к телу и креплю её к туловищу, продёргивая латунные кольца по периметру шеи. Если не поможет, то придётся крепить голову штырём на гайках протащенным через всё тело - от макушки до промежности.
  Эй, ты видишь меня?
  Закончив, осторожно похлопал голову омеги по щеке. Открой глазки...
  Длинные ресницы медленно поднялись вверх. На белой стороне головы глаз чёрный, а на чёрной, наоборот - белый. Зрачков нет. Ресницы хлопнули ещё раз, глаза сфокусировались на мне - это было заметно по их микродвижениям. Он видит! Меня видит!
  Мозг реального Вивиана не осознАет того, что видит внутри себя, но сам факт!
  А вот интересно, каким он меня видит? Сам-то я, попадая в сознание других людей, себя человеческим телом не осознаю - имел случай убедиться, пока лазил по сознаниям Сиджи, Юта, Адельки, Эльфи, Ёрочки.
  Потом поспрашиваю.
  А говорить сможет?
  Ну-ка, Виви, давай, скажи, что-нибудь...
  Направляю желание разговора в сторону чёрно-белого тела омеги. Губы шевелятся... Звука нет...
  Вот ведь! Засада...
  Может быть, сознанию время нужно?
  Ладно, остановимся пока на этой гипотезе.
  Я вышел из сознания омеги. Голова Вивиана лежала у меня на коленях. Ёрочка, расположившийся на кровати напротив уже очнулся и внимательно глядел на нас.
  - Кто это, оме? - прошептал он, отходя от наркоза.
  - Это? Ещё один пациент... Но уже мой. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь? Болит что-нибудь?
  - Неа..., - протянул мальчишка, прислушиваясь к себе.
  - Та-ак..., - в палату заглянул довольный Лисбет, - слышу, разговаривают...
  Он прошёл к кровати Ёрочки, присел на стул, положил руку на лоб мальчика, затем прихватил запястье, щупая пульс.
  - Ну, и как мы себя чувствуем?
  - Хорошо, оме, - пролепетал Ёрочка.
  - Ну, ты у нас вообще молодец, - преувеличенно радостно провозгласил Лисбет, - сегодня ночуешь здесь, а завтра швы снимем и всё!
  Целитель подмигнул мальчику, несмело улыбнувшемуся на такое заявление.
  - А у вас, что, оме Ульрих? - Лисбет повернулся к нам с Вивианом.
  - Да вот... посмотрел его... голова, конечно получше, но... в памяти и чувствах сумбур, да речь ещё... Но навыки самообслуживания восстановлены. Сейчас я посмотрел его... подправил кое-что... Оказывается, оме Лисбет, присоединение головы прошло неудачно. Пришлось делать заново. Если не получится и в этот раз, то придётся крепить на штырях...
  Я говорил о проделанном, как о само собой разумеющемся, но Лисбету и Ёрочке было непонятно, о чём я говорю и по мере моего рассказа глаза обоих становились шире и шире.
  Вовремя остановившись и заметив поражённых зрителей, я пояснил:
  - Понимаете в чём дело - личность Вивиана была разрушена заболеванием. И мне, как менталисту, пришлось заново её пересобрать. Это я к чему, внутри нас есть сознание, то есть способность мыслить, рассуждать и определять своё отношение к окружающей действительности. И если эта способность нарушается, то дела плохи... Одна из особенностей сознания, человеческого сознания - это самоощущение, наверное так это можно назвать. Способность ощущать своё тело. И то, как сознание человека относится к своему вместилищу, то есть к телу, очень важно. А Вивиан не говорит после первой нашей встречи в лечебнице. И вот выяснилось, что его голова неплотно прилегала к телу, по крайней мере, так его сознание ощущало этот недостаток. В результате он не мог говорить. Психологически не мог. Возник блок. Сейчас я попробовал его убрать. Но нужно время... Несколько дней...
  Я специально подробно рассказывал о том, что делал с Вивианом. Ёрочка, как будущий менталист должен это знать. Пока я возился с Вивианом, мне в голову пришла мысль - а что если всех менталистов пропускать через работу с психбольными? Нет, естественно, начинать надо с мелочей - неврозы там, просто психическая нестабильность. Повышенная эмоциональность омег должна дать богатую практику. И только потом браться за совсем уж никаких. Мне вспомнился тот несчастный с длинными волосами в камере наискосок от Вивиана, тот даже не говорил, только укал. Но это потом.
  А сейчас...
  Я похлопал Вивиана по щекам и огромные голубые глаза, медленно раскрывшись, влюблённо уставились на меня.
  Да знаю я, мой хороший, всё знаю, что ко мне чувствуешь. Я тяжело вздохнул. И куда теперь от него деться?
  Вивиан сел рядом со мной на кровати.
  - Вивочка, смотри на меня, - привлёк я его внимание, так как он снова попытался уткнуться мне в плечо, - говори! А-а...
  - А..., - омега задохнулся, сглотнул и снова попытался выдать звук из сипящего горла, - х-х-х...
  Нет. Не получается.
  Оставим пока. Не будем мучать. Ему нужно время...
  - Вот... ведь, - я гладил по волосам привалившегося ко мне расстроенного Вивиана.
  Э! А если так? Я вспомнил о рунах, частенько выручавших меня во время путешествия, да уже тут я расписал ими весь наш дом сверху до низу. Правда, случая убедиться в Лирнессе в их эффективности пока не было. К счастью не было.
  Внимательно разглядывая макушку прильнувшего ко мне омеги я планировал, что можно сделать, чтобы сподвигнуть Вивиана на восстановление речи.
  Сейчас подождём реакции сознания на мои действия. А вот если её не будет... В общем, пара-тройка дней у меня есть.
  Оставив Вивиана и Ёрочку в палате мы с Лисбетом вышли.
  - Оме Лисбет, я очень благодарен вам за лечение Йорга... И вообще, так вас обеспокоил своими болящими, что...
  - Ах, оставьте, оме Ульрих, - беспечно откликнулся маленький целитель, - вы же прекрасно знаете, что я готов вам идти навстречу в лечении людей. Тем более вы сумели вытащить Вивиана. Я полагаю, что его молчание - это временно...
  Слово за слово и наш разговор плавно переместился в гостиную, где расторопный Лизелот накрыл чайный стол.
  Вечером, за ужином, Эльфи, сумевший на пару с Аделькой за время нашей жизни на Шнорштрассе перезнакомиться со всеми на нашей улице, сообщил мне, что соседи, уступившие нам свой сад, продали дом.
  - Какие-то мужики купили, оме. Дорого купили. Сразу пятеро. Рожи такие страхолюдные. Глазами так и зыркают. И никто не знает кто они... А соседи съезжают завтра.
  Это кто ж такие-то?
  Интуиция засвербела: неспроста это, ой неспроста...
  Посвербела и посвербела, а я сделал себе отметку - разобраться, кто это.
  В нашем доме так-то одни омеги живут - Веник мелкий ещё, можно не учитывать, а тут сразу пятеро альф. Посему, надо принять меры безопасности. Хоть Лирнесс и спокойный город, но мало ли...
  А утром прискакал гонец от Максимилиана - напослезавтра мои часы поставили в расписание занятий студиозусов выпускного курса Схолы.
  Вот же...
  Аудитория с возвышающимися партами полукругом окружает преподавательские кафедру и стол. За ними пустая стена с доской.
  Весь выпускной курс стихийного факультета в количестве ста пятидесяти с лишком человек расселся по интересам. Альфы двадцати-двадцати пяти лет, все поголовно в синих просторных мантиях - форменная одежда студиозусов стихийного направления, группками сидят в аудитории и внимательно пялятся на меня. Перешёптываются, улыбаются...
  Бросив всё, я кинулся к Максимилиану. Как так-то? Конечно, даты начала занятий мне не называли, но слишком уж всё быстро...
  Прошлись с ним по десятникам факультетов. Познакомились, где смогли, с преподавательским составом. Стихийники и артефакторы откровенно недоверчиво смотрели на меня - ещё бы! Оме преподавать собрался. И кому! Им - великим альфам-искусникам!
  И только слова Максимилиана о том, что Супермум консилиумом Схолы принято решение об открытии факультета менталистики немного охладили скептические настроения.
  Десятник же целительского факультета - омега возрастом под шестьдесят (об этом шепнул мне Максимилиан), выглядящий, максимум на тридцатник, с чего-то увидел во мне конкурента. Разговаривал сквозь зубы, тяжко вздыхал и преувеличенно внимательно разглядывал мои руки (тут за маникюр спасибо надо Эльфи сказать!), лицо и одежду. Вот только бабских разборок мне не хватало!
  А я, тем временем, лихорадочно думал о том, в чём я пойду на занятия. Парадный костюм однозначно не годится - не тот случай. Костюм для бала уже выгуливался, кроме того, многие, особенно знатные студиозусы были на балу и видели его. Короче, надо новый костюм. И не один...
  И снова метания по лавкам торговцев тканью, и снова сердечные муки от растрачиваемых бешеных денег! Закупался шёлк, тончайшее сукно, шёлковое мулине, белоснежные и бежевые кружева на жабо и манжеты, клеевая основа, нитки шести (!) цветов.
  И бессонная ночь на построение костюма...
  Придумывая себе новую одёжку, я с самого начала решил, что буду отыгрывать образ этакого холодного, высокомерного эльфа голубых кровей (по крайней мере, у стихийников, так точно).
  Я - маркиз! И этим всё сказано. А там полно, особенно у стихийников, дворянских отпрысков, воспитанных на... хрен их знает, на чём и как их воспитывали...
  И вот стою я перед дверью аудитории в тёмно-синем, с оттенком чуть в сталь, длинном, ниже середины бедра, сюртуке из шёлка (слава Силе, что не бодоанского!) с высоким стоячим воротником, расшитом травами и драконами тёмно-бронзовой вышивкой гладью, края костюма, клапаны карманов и обшлага обшиты тесьмой в цвет вышивки, застёжки на сюртуке в стиле ципао, прямые брюки в пол со стрелкой, о которую можно порезаться. Белоснежные кружевные манжеты чуть выглядывают из рукавов. Серебристо-белые волосы свободно лежат на плечах и резко контрастируют с тёмным костюмом. На руках чёрные перчатки, подаренные ещё Дибо. Бриллиант в перстне Шиарре сверкнул лучиком по глазам.
  Выдох.
  Всё! Пошёл!
  Громко цокая каблуками чёрных, по типу земных (пришлось выдержать с башмачником целую битву!) мужских брогов на шнурках с декоративной перфорацией по швам и мыску, с широко развёрнутыми плечами, в оглушительной тишине неторопливо иду к месту преподавателя. Останавливаюсь у стола. Под взглядами сотен глаз, расслабленно (кто бы знал, чего это мне стоило!) кладу на него стек. Не садясь, дотрагиваюсь рукой до журнала факультета, скептически хмыкаю, прищурив свои драконьи глаза, затем поднимаю их на студиозусов.
  Молча оглядываю полную аудиторию молодых альф. Тяну и тяну паузу. И под моим пристальным взглядом затихают шепотки, исчезают улыбки.
  Снова беру стек в руки и, похлопывая им себя по ноге, пройдясь вправо-влево на пару шагов (мне же смерть, как скучно, я же каждый день воспитываю великовозрастных балбесов!), выдаю громко и отчётливо:
  - Salve alumni (здравствуйте, студенты)...
  
  
  
  Глава LXXIX
  
  - Ну, как вам первый преподавательский опыт? - это Максимилиан интересуется.
  Мы сидим с ним в столовой для преподавателей, за одним из нескольких круглых столов на восьмерых. Сейчас тут пусто. Омега подавальщик суетится перед взыскательным клиентом, а Максимилиан именно таков, накрывая на стол.
  Разворачиваю льняную, крахмальную до жести салфетку, отпиваю белого вина. М-м... Неплохо. Вино лёгкое, чуть кисловатое, с отчётливой фруктовой нотой. Самое то, чтобы расслабиться после напряжённого урока. Урока и для меня в том числе...
  - Primum igitur, Quirites... Ante omnia vobis notum esse cupio, vos omnes morituros esse.(Итак, господа... Прежде всего я хочу сообщить вам, что вы все умрёте.)
  Аудитория затихла, поражённая этим весьма очевидным фактом. Я, в полной тишине, со стеком в руке прохожу через свободное от парт пространство к большому панорамному окну. Делаю вид, что задумался, разглядывая буйный тропический сад за ним.
  Надо сбить высокомерие альф-стихийников, многие из которых потомственные дворяне. Высокомерие тем более неприятное, что я, в отличие от них - омега. Существо не самое умное.
  - Principes!(Старосты!) - рявкаю на студиозусов, повернувшись обратно в аудиторию, -Referre indicum tuum!(Доложить явку!)
  Поднялось пятеро студиозусов в разных концах зала и, сбиваясь и мямля, начали что-то говорить все сразу.
  Меня это не устраивает, поэтому, подойдя к столу, сразмаху оглушительно хлопаю по нему стеком. Голоса старост затихают.
  -Descende in primam aciem, Quirites.(Спуститесь к первому ряду, господа)..., - медленно, едва слышно, говорю в молчащий зал.
  Пятеро здоровенных, более двух метров ростом, альф в синих мантиях не торопясь - видимо, опасаются, спускаются из разных концов аудитории. Спустились. Встали перед первыми партами - разрешения садиться не было. Подхожу ближе к здоровякам, задрав голову, сверлю каждого из них тяжёлым взглядом. Мне надо добиться того, чтобы они первыми отвели взгляд. Ну, приматы мы. Приматы.
  Отвели. Потупились.
  -Hic es...(Вот вы...), - показываю стеком на крайнего, - Nomen tuum!(Назовитесь!)
  -Ulskal von Weida, dominatio vestra.(Ульскал фон Вейда, ваша светлость)...
  - Хм..., - знает, что я маркиз, ну, что ж, давай порази меня.
  - Caput catervae I.V.1. Triginta unus populus in coetu sunt. Praesto - viginti sex. Quinque sunt in circuitu urbis in ministerio purgatorio, unus aeger est.(Староста группы I.V.1.Всего в группе тридцать один человек. В наличии - двадцать шесть. Пятеро в патруле по городу в Службе очистки, один болеет.)
  - Bene, Dominus von Weida, sede.(Хорошо, господин фон Вейда, садитесь), - тот садится за указанную ему первую в возвышающемся ряду парту.
  Постояв некоторое время и окинув взглядом аудиторию, подхожу к следующему. Тот сразу начинает:
  - Caput catervae I.V.2. Guntherus Walpot. Triginta homines in circulo sunt. Omnia in stirpe...(Староста группы I.V.2. Гюнтер Вальпот. В группе тридцать человек. Все в наличии...)
  Следующий продолжает:
  - Caput catervae I.V.3. Alvin Klein. Triginta quattuor homines in circulo sunt. Sunt autem octo consuetudines in portu. Viginti sex hic adsunt.(Староста группы I.V.3.Альвин Кляйн. В группе тридцать четыре человека. Сейчас восемь на практике в таможне в порту. Двадцать шесть присутствуют здесь.)
  - Caput catervae I.V.4. Gerke Hermannus. Triginta quattuor homines in circulo sunt. Sex in Vigiliaurbis circuitus. Viginti octo instirpe.(Староста группы I.V.4.Герке Херман. В группе тридцать четыре человека. Шестеро в патруле в Страже города. Двадцать восемь в наличии.)
  - Caput catervae I.V.5. Goetz von Neumann. Viginti novem homines in circulo sunt. Duo aegrotant. Viginti septem instirpe (Староста группыI.V.5.Гетц фон Нойман. В группе двадцать девять человек. Двое больны. Двадцать семь в наличии.)
  -Bene ergo. Opto, Quirites,(Ну, что ж. Я надеюсь, господа), - начал я, после того как старосты доложили о наличии студиозусов в аудитории, - vobis revelatio non fore ut diploma perfectionis Scholae recipere possitis nisi post examen lectionum in cursu meo (Для вас не станет открытием, то обстоятельство, что диплом об окончании Схолы вы сможете получить только после сдачи экзамена по моему курсу лекций).
  Об этом действительно шла речь и это было одним из моих условий преподавания тут.
  Убил. Я их убил. Насмерть. Вот такой вот противный оме, его светлость, достался вам в преподаватели.
  Тишина стоит такая, что слышно как муха пролетит.
  - Et spero quod seniores hic praesentes (И я надеюсь, что старосты, присутствующие здесь), - я обратился к сидевшим за первыми партами (по моему указанию! - разделяй и властвуй) старостам, - poterunt providere absentibus cum facultate utendi notis suorum comitum. Bene, nunc incipias...(смогут обеспечить отсутствующим возможность воспользоваться конспектами товарищей. Ну, а теперь приступим...)
  Вынув часы достопамятного Зульцберга, я положил их с открытой крышкой на стол, заметил время и продолжил свой рассказ о демонах. Погодите, господа хорошие, у меня для вас ещё один сюрприз есть...
  Примерно за десять минут до окончания лекции я завершил свой рассказ и скучающим тоном произнёс:
  - Viri, notas ad examen...(Господа, конспекты к осмотру...)
  И тут же тетради студиозусов без разрешения их хозяев, подхваченные левитацией, оказались у меня на столе. За время лекции я постарался запомнить кто, где из них сидит и чем занимается, слушая меня, так что с возвратом тетрадей владельцам проблем не возникнет. Ещё в середине лекции, а я за стол преподавателя не садился и рассказывал о демонах медленно переходя по аудитории со стеком в руках, прислужник, закреплённый руководством Схолы за вновь образованным факультетом менталистики, принёс перо и чернильницу и по моему указанию поставил их на стол.
  Сейчас тетради быстро перелистывались телекинезом и на каждой странице конспектов перо, повинуясь моим усилиям, ставило витиеватую, в полстраницы, подпись маркиза Аранда. Ну, что ж, конспектированием занимались не все, не все. Далеко не все.
  Видимо, омега-преподаватель поразил альф-стихийников в самое сердце. И человек пять не смогли удержаться, изобразив более или менее достоверно мой портрет в своём конспекте. Двое даже карикатуры нарисовали.
  Рисовавших я отметил для себя особо. Рассудочным до сухости альфам не хватает эмоциональной составляющей, но и переходить рамки возможного для них тоже нельзя - чревато отсечением от Великой Силы. Особенно понравился один из портретов. "Живописец" изобразил меня в тричетверти, только лицо и шею, зрителю я предстал в приукрашенном виде, лет пятнадцати, не больше, с широко распахнутыми человеческими глазищами и чуть приоткрытым ртом. Искусный карандаш рисовальщика смог ухватить порыв в лице и взгляде, восхищение тем предметом, на который смотрел мой образ, мастерски переданная светотень смогла наполнить рисунок в тетради объёмом и сделать его, что называется живым...
  И кто это у нас такой? Хм... Зигфрид Кох, группа I.V.3.
  Ну, что ж, Зигфрид. Заслужил. Расписываюсь на листе с рисунком так, чтобы не осталось свободного места и даже немного залезая на рисунок: "Господину Зигфриду Коху на добрую память. Минуты, проведённые с вами, были незабываемы". И подпись: "Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха, седьмого великого герцога Лоос-Корсварм".
  Закончив с конспектами за несколько минут до звонка, сообщившего об окончании лекций, также левитацией возвращаю конспекты хозяевам. Зигфрид Кох, группа I.V.3, раскрыл полученную тетрадь, шевеля губами, прочитал кажущуюся огромной надпись. Покраснел так, что, наверное, просто невозможно, что называется до корней волос. Вскинул на меня взгляд и снова потупился в парту. Товарищ, сидевший рядом, любопытствуя, подсунулся было к студиозусу, но тот быстро захлопнул тетрадь с "конспектом" и завозился, собираясь на выход из аудитории...
  Снова отпиваю вина, вспоминая прошедшую лекцию. Подали горячее. А вкусно... Томлёное мясо с овощами было великолепно и таяло во рту. К мясу подали красного вина. Тоже неплохого. Полусухое своими танинами как-то оттеняло вкус мяса, делало его ярче, выпуклее, что ли? Максимилиан неторопливо жевал напротив меня, изредка вскидывая взгляд и внимательно всматриваясь я моё лицо. Чего это он?
  - Господин Максимилиан, вы о чём-то спросить хотите? - решил я выяснить причину его любопытства, по-прежнему не отрываясь от поглощения обеда.
  - Да... оме... Наверное, нам с вами надо посоветоваться обязательно...
  - А в чём дело?
  - Видите ли... Студиозусы каждого факультета имеют свою обязательную для ношения форменную одежду. Это уже стало традицией, да и... честно сказать, позволяет хоть немного уравнять студиозусов и школяров разного достатка...
  - И?..
  - Супермум консилиум предложил школярам и студиозусам нашего факультета мантии алого цвета...
  - Кх-м... кх-м..., - я закашлялся и приложил к губам салфетку.
  Охренеть!
  Алые-то почему?
  Этот вопрос я и задал.
  - Они так решили...
  - Но должна же быть какая-то причина для этого. Нет?
  Максимилиан пожал плечами.
  Я не сдавался:
  - Ну, вот смотрите, господин Максимилиан, - волнуясь, я начал выводить черенком столового ножа мыслете на салфетке, Сила ведает как оказавшейся на столе, - стихийники - синие, артефакторы - коричневые, здесь согласен - немаркий цвет, им надо, целители - белые. И что? Кроме красного больше цветов для мантий нет?
  - Алого, - поправил меня десятник факультета.
  - Да какая разница! - горячился я, - Это сейчас совершенно непринципиально. Алый, красный... Почему, например, не зелёный или жёлтый? Чёрный, в конце концов? - здесь Максимилиан особенно пристально посмотрел на меня, а я продолжил негодовать, - Или вообще мантия двух-трёхцветная? Да и зачем именно мантия? Вон школяры в городе, - вспомнил я Адельку, - вполне прилично одеты - белая рубашка, жилетик, штаны до колен, белые чулки и башмаки. Удобно, ничего нигде не мотается, не цепляется. Вы только представьте, господин Максимилиан, как заниматься в мантии телекинезом, левитацией, телепортацией? Надолго мантии хватит?
  - А ещё нужна эмблема менталистики..., - добил меня Максимилиан, дрогнув ноздрями, уловившими мои феромоны.
  Ха-а-а...
  Так! Стоп! А чего это я, собственно, так разволновался? Улькин ПМС накрыл? А, Улька?
  ...Нет у него ПМС, никогда не было (не имея истинного, он не был фертилен) и теперь уже не будет. Тогда, в чём дело?
  Или, может быть, нервное напряжение так сказывается? В аудитории я держал себя в руках... И действительно, состав её был тяжёл. Предельно тяжёл. Альфы, по пять-семь лет учившиеся владению Великой Силой. Как - второй вопрос. Выпускники, овладевшие определёнными умениями, что, в свою очередь, позволило им возвести в собственных головах барьер - мы и они. Они - это все остальные, не альфы и не владеющие Великой Силой. А догматизм обучения и косность мышления только усугубляют эту ситуацию. И вот - к ним приходит омега-искусник. Менталист (кто это вообще?). Говорит странные вещи. Стращает. Маркиз. Равных по знатности ему в городе нет. И этот омега что-то умеет в Великой Силе. Если не врёт, а врать он им не может, то убивал демонов, много о них знает. Да ещё и через губу с ними разговаривает...
  И вот как тащить за собой такую аудиторию? А тащить надо...
  Я положил приборы на стол и закрыл глаза рукой, стараясь размеренно дышать...
  - Господин Максимилиан...
  - Да, оме...
  - Я хотел бы прогуляться по территории Схолы... Составьте мне компанию и мы сможем обсудить наши вопросы... Аудитория просто тяжёлая была... Извините, - говорю всё это не убирая руки от глаз - закрыть-то я их не могу!
  - Я к вашим услугам, оме...
  Всё-таки в бытии омегой есть свои плюсы. Захотел гулять - обеспечьте. И о причинах никто не спрашивает. Пусть вообще спасибо скажут, что говорить согласился. А то послал бы подальше, да ещё и с битьём посуды... Этому, кстати, тоже бы никто не удивился. Омега - что с него взять?
  Я, так и не отнимая руки от лица, пил своё вино. Эльфичка, дети, Аделька, Вивочка, где вы? И Лисбет... Оме Лисбет... Только сейчас я с ужасающей чёткостью осознал, что тот психологический комфорт, который я неосознанно создавал в своём доме, для меня так важен.
  - Мя-я-а, - раздалось снизу, из-под стола.
  Машка! Ты-то откуда!
  Мотнув край скатерти гордо задранным хвостом, к моей ноге вышло трёхцветное чудо.
  А я знала, что тебе плохо тут будет. И ещё с утра шла за тобой - пришло ко мне от кошки.
  Но как!
  Я умею...
  Тяжеленная кошка, продавливая мне колени лапами, вспрыгнула ко мне. Стул, на котором я сидел, скрипнул. Ткнулась мокрым носом в подбородок, провела лобастой головой по груди. Подсунула усатую морду мне в ладонь, требуя погладить. Прикусила палец убийственно острыми зубами, лизнула и, бесцеремонно повернувшись ко мне задом, принюхалась к запахам, идущим от стола, на котором стояла моя тарелка с недоеденным мясом и овощами.
  Максимилиан, вытаращив глаза, безмолвно наблюдал это явление. Наконец, выдохнул, скомкал салфетку, положил её на стол и, подозвав подавальщика, попросил принести пустую тарелку. Машка, поняв неведомо как, что он хочет делать, перепрыгнула от меня на соседний пустой стул, перед ней поставили тарелку и я положил в неё остатки своей порции - что-то аппетит пропал.
  - М-р-р..., - снизошли до благодарности и принялись, тарахтя как трактор, уминать нежное мясо.
  - Любезный, - подозвал я вертевшегося неподалёку подавальщика-омегу, - карандаш и лист бумаги, будьте добры.
  - Сейчас сделаем, оме, - кивнул тот головой и удалился.
  Максимилиан отпил вина, поставил бокал на стол и молча смотрел на меня.
  В принципе, хороший руководитель должен уметь нарезать задачи тем, кто может с ними справиться. Вот он и нарезал.
  Передо мной появился лист бумаги и остро отточенный карандаш.
  Несколькими штрихами я набросал силуэты двух человек, альфы и омеги. Смелыми линиями наметил на них похожие по стилю костюмы с пелеринами и плащами до колен или чуть ниже с вышивками согласно геральдике. Мысль била ключом по голове...
  - Скажите, господин Максимилиан, эта форма... Обязательно, чтобы мантия была или может быть плащ подойдёт? - остро взглянул я на десятника, оторвавшись от рисования.
  Один мальчик у меня оказался в сапогах, а другой в брюках и туфлях. Варианты на выбор, так сказать.
  - Против цвета вы не возражаете, оме?
  Я молча подвинул к нему лист с нарисованными эскизами одежды.
  - О! - взметнулись брови десятника.
  - Алый будет смотреться вызывающе, господин Максимилиан, но...
  Типа, что уж с вами поделать. Петухи.
  Но здешнюю психологию учитывать надо. В наше время было принято в определённых кругах одеваться неброско, но дорого. Присмотревшись, знающий человек понимал, сколько это стоит, как и где сшито. И эти вещи многое могли сказать о том или ином человеке. Но для этого человечеству пришлось пройти большой путь. Повзрослеть, если это можно так назвать. А здесь... Чем ярче, тем дороже. Анилиновых красителей, совершивших в своё время переворот в окрашивании тканей, тут пока нет. Все краски натуральные. И чем ярче краситель, тем он дороже. Если смотреть с этой точки зрения, то Супермум консилиум пошёл нам навстречу настолько, насколько он никому ещё не шёл. Почему, кстати?
  Интересный вопрос. А ну-ка...
  - Господин Максимилиан...
  - Да, оме...
  - Скажите мне, факультет менталистики пользуется в Супермум консилиуме Схолы особым статусом?
  Десятник сложил пальцы домиком у лица и некоторое время молча наблюдал как Машка, аккуратно и неторопливо поглощала тушёное мясо с тарелки на столе сидя на стуле - кошка значительно выросла и роста ей хватало.
  - Умеете вы, оме, вопросы задавать. Всё это, на самом деле, сложно... Я бы не стал так говорить обо всём Супермум консилиуме... Но руководство Схолы... Да... оно прислушалось к нашему мнению по изменению, скажем так, методики преподавания в Схоле в целом. Да и новое направление взаимодействия с Великой Силой... оно..., - он замялся, подбирая подходящее слово, - важно... думаю, важно... очень... Для всех нас..., - закончил он свои размышления.
  - И поэтому нас решили одеть как пожарников...
  - Что, простите? Я не совсем вас понимаю, оме. Каких пожарников?
  - Ну, в смысле... я это..., - теперь замялся я, чувствуя, что прокололся. Какие, к чертям собачьим, пожарники? Кто из них у нас на Земле так одевался? Машины пожарные в красный красили - это да. Но про машины же ему не скажешь... Ладно, вывози, кривая...
  - У нас в Великом герцогстве, в лесах жук такой был. Спинка красная с чёрными пятнышками. Жук-пожарник назывался. У него в брюшке железа особая, он мог во врага жгучий секрет выпускать... Далеко выстреливал... собаки его не любили очень.
  - Н-да... интересные у вас, оме, сравнения...
  - Алая ткань дорога очень, господин Максимилиан. Я смотрю с этой точки зрения. А у меня двое учащихся...
  - Не переживайте, оме, я разговаривал с господином ректором. Он обещал, что Схола выделит ткань на пошив мантий...
  - Видите, господин Максимилиан, вот оно зримое подтверждение особого статуса факультета... Так может быть, в целях исключения из общего правила не мантии пошить, а плащи? А? Экономия ткани опять же...
  - Ну, хорошо, оме, хорошо..., - рассмеялся десятник, - я поговорю с ректором... В конце концов, нигде не сказано, что это должна быть именно мантия. Да и мне нравится то, что вы набросали... Ну, что идём?
  - Куда?
  - Вы же сами хотели прогуляться по территории Схолы. Ну-у, оме, - Максимилиан развёл руки в стороны, дескать, для менталиста подобная забывчивость непростительна.
  - Да-да, господин Максимилиан, сейчас идём, - я допил вино, промокнул салфеткой губы и обратился к Машке, - ты с нами?
  Нет. Валите уже. Кто же после еды гулять ходит? Полежать надо... Я, вон, к нему пойду.
  - Господин Максимилиан, она к вам в кабинет собирается идти...
  - Ну, разве можно отказать такой замечательной кошке? - развел тот руки, улыбаясь.
  Да. Да. Хвалите меня - Машка лукаво зажмурилась.
  - Значит так, - начал инструктировать я кошку, - кабинет сама найдёшь. Там задней лапой постучишь, прислужник откроет.
  Я видел, как кошки трясут задними лапами. И если это делать близко к двери, то получится частый стук. Вот про этот способ я ей и говорил.
  Да иди уже! Сама разберусь.
  - Оме, вы бывали в Ущелье Силы? - Максимилиан предложил мне руку для прогулки.
  Не-е. Не готов я с мужиками под ручку прогуливаться. Сам своим предложу без проблем. Да так и было сколько раз. А вот чтобы мне...
  Делаю вид, что не заметил руки Максимилиана. Надеюсь, не обидится.
  А вот в дверь проходить удобно. Альфа распахнул передо мной дверь из столовой и выпустил нас с Машкой. Кстати, за обед платить надо?
  На мой вопрос Максимилиан пояснил, что для преподавательского состава обед бесплатный. Здорово! Днём можно дома не жрать. А если ещё и с собой отсюда брать, то и ужин...
  Мечты... мечты...
  Ущелье Силы это грандиозно! Других слов у меня просто нет!
  Оно начинается в том месте, где мыс со зданиями Схолы примыкает к гористому берегу, по дну его с камня на камень бежит горная река, которую специально не стали загонять в акведук, питающий водой Схолу. От самого дна и до верха ущелье заросло деревьями с зелёной и красной листвой, начало его теряется в туманной дали, где-то в горах и между этих деревьев прихотливо вьются дорожки для прогулок, перекидываясь через ущелье мостиками и мостами. Смотровая площадка, с которой мы обозревали красоты дивного творения природы с искусно вписанными в него делами рук человеческих, примыкала к зданию Схолы, а напротив нас, правее и сильно выше, находилась ещё одна площадка. Круглая. Подпираемая снизу природной скалой, незаметно переходящей в колонну поддержки и до самого верха заросшей буйной тропической зеленью. И всё ущелье было наполнено Великой Силой. Видимые мной потоки которой переплетались между собой обтекая скалы и деревья, стремились вслед за водой реки куда-то под скалу, на которой многие столетия стояла Схола.
  - Вы говорили, господин Максимилиан, об эмблеме менталистики.., - начал я размягчённый созерцанием красот природы, - значит, у других факультетов они есть?
  - Да, оме, - десятник подошёл к парапету и, глядя на меня, оперся на него локтем, - вы наверняка видели эти эмблемы. Они вышиты на мантиях всех школяров и студиозусов. Нам такой символ тоже будет необходим. Он крепится на двери факультета, нашивается на одежду учащихся и преподавателей, печать факультета тоже с этим символом...
  Это он меня так просит?
  Чего бы у него в ответ вытребовать?
  - Надо их увидеть...
  - Да вот чего проще... Вон видите, мальчик идёт в синей мантии. Стихийник. У него на груди четырёхконечный символ вышит...
  - Вижу. А артефакторы и целители?
  - Я их вам потом покажу, оме Ульрих. Так как? Вы сможете, что-то придумать?
  - Хорошо, господин Максимилиан, я постараюсь, но в ответ у меня есть просьба: мне нужен кабинет. Рядом с вашим... И факультетский кабинет для нашей особой библиотеки, методических материалов и пособий, ещё для разных мелочей, в нём место для методиста. И мой кабинет должен быть соединён с помещением факультета... Факультетский кабинет не меньше вашего...
  - Согласен, оме.
  Что-то он подозрительно быстро согласился. Опять я продешевил?
  Ну, жульё!
  Ладно. Есть у меня одна мысль... И я её думаю... Вернее, думаю, что думаю.
  - Смотрите, господин Максимилиан, - я вытащил из кармана утащенный из столовой лист бумаги с эскизами костюмов и на его обратной стороне столовским карандашом набросал символ в виде треугольника, закручивающегося спиралью и переходящего сам в себя.
  - Хм... и что это?
  - Символ менталистики... Вот смотрите, треугольник. Каждый из углов со значением: человек, его разум и Великая Сила, всё это объединяется в одно целое, ибо невозможно одно без другого. А спираль переходит сама в себя и бесконечна, как бесконечен сам человек, его разум и Великая Сила...
  Мы стояли голова к голове, я увлечённо пояснял, водя карандашом по бумаге, разложенной на широком парапете, а Максимилиан молча смотрел сверху прямо на меня, совершенно не глядя на то, что я показываю.
  - Оме..., - голос его дрогнул, - почему я не встретил вас раньше? Почему...
  Максимилиан, стоявший слева от меня, дрогнувшей рукой дотронулся до моей кисти, попытался взять её в свои руки, чтобы поднести к губам.
  Панические мысли мелькнули у меня в голове. Оставив лист бумаги на парапете, я отшагнул от альфы. Максимилиан опомнился и уже взял себя в руки.
  - Господин Максимилиан..., - тихо проговорил я, - в своё время у главы Совета города я оказался в похожей ситуации...
  Альфа будто очнулся от наваждения, остановился в своём порыве и сейчас внимательно меня слушал.
  - Вам, господин Максимилиан, я отвечу также как и ему. Не делайте того, о чём потом можно будет пожалеть.
  Альфа сник. Снова привалился к парапету. Я, в метре от него, тоже стоял, упираясь локтем в полированный мрамор перил и, опустив глаза, вертел карандаш в руках...
  - ... Кроме того, - продолжил я, не поднимая глаз, - нам с вами ещё долго работать вместе... Мне вас учить надо... Телекинезу, левитации, телепорту... Вы мне о конъюнкции ничего не рассказали... Как вы себе представляете наше взаимодействие после этого?.. Вы же альфа, господин Максимилиан, у вас голова должна работать... Это мне простительно... Было бы...
  Максимилиан, молча медленно повернулся к ущелью, водя пальцами по парапету...
  Н-да-а... А ведь я ему сейчас такое сказал... Типа, тупой ты мужик, яйцами думающий... Ну, ничего, надеюсь, переживёт...
  Изрисованный лист бумаги с эскизами плащей и символом менталистики, оставленный нами без внимания, шевельнулся под лёгким порывом воздуха и, лениво покачиваясь из стороны в сторону, беспорядочно переворачиваясь, полетел вниз, в ущелье...
  * * *
  Гризелд беспокоился. Гризелд волновался. Гризелд, наконец, переживал.
  Тот оме, оме Ульрих, очаровал его. Омега никогда ни с кем не целовался, ну, исключая поцелуи в лобик от родителей, конечно. А тут...
  Он, Гризелд, сам этого хотел. Поцелуи эти... и ещё запах... запах Ульриха... они будили в нём что-то такое... чему он не мог подобрать названия.
  Иной раз, вспомнив, как в благоуханной темноте улочек и переулков Лирнесса они с Ульрихом шли к дому Гризелда и тот его целовал, а он, Гризелд, без стеснения отвечал ему, губы его помимо воли начинали искать желанные губы Ульриха и не находили... Но так, при этом, становились чувствительны, что омега вынужден был прикрывать их ладошкой - ему казалось, что все видят, как они припухают только от одной мысли об Ульрихе...
  Но... ведь это же неправильно?.. - думал Гризелд, с трудом отвлекаясь от воспоминаний, будивших в нём столь многое, - он омега и я тоже... Так нельзя... неправильно... Но тело его... оно не слушало благоразумных мыслей головы. И воспоминания, сладостные и щемящие, накатывали снова и снова, заставляя ушки и щёки краснеть, а снизу поднимался тугой ком чего-то неизведанного, тревожаще приятного и накатывался выше и выше, перехватывая дыхание и заставляя несчастного омежку исходить феромонами.
  Папа заметил, что с сыном творится что-то неладное, но Гризелд не раскрылся перед родителем. Да и что бы он сказал? Что на свидании целовался с таким же омегой? Стыдно-то как!
  Несколько раз Гризелд спрашивал Аделаида, своего ученика, об оме Ульрихе. Тот говорил, что оме занят и занят сильно. Это немного успокаивало Гризелда - значит оме не забыл о нём, а просто у него дела... Но червячок сомнения не утихал.
  И вот...
  Сегодня последним уроком была немецкая литература у одного из выпускных классов школы. Гризелд рассеянно слушал ответы о прочитанном. Невпопад задавал вопросы вызываемым ученикам. Путаясь в сюжете романа известного писателя, давно уже ставшего классиком, пересказывал его под запись. Не смог вспомнить ни одного литературоведа, высказывавшегося о романе. Наконец, спутавшись совсем, замолчал. Тяжело вздохнул под внимательными взглядами учеников. Отошёл к окну. Снова прошёл к доске. Затем сел к своему столу. Рассеянно полистал учебник и, обрадованно наткнувшись на параграф о романе, с облегчением выдал задание на дом. Поднял глаза на класс, перевёл их на потолок и услышал, наконец, звонок сторожа об окончании урока.
  Ученики собирались, прощаясь с учителем, выходили из класса, а он так и сидел за столом, вертя и сжимая карандаш и бессмысленно уставившись в раскрытый журнал класса...
  Чуть повеяло прохладным воздухом из раскрытой двери класса и запах... знакомый запах, такой желанный... такой памятный... восхитительный аромат оме Ульриха... достиг носа Гризелда.
  Пальцы омеги задрожали, слёзы навернулись на глаза. Он бросил карандаш на стол и прикрыл полыхающее лицо ладонями. Хотелось плакать...
  Кто-то сел перед ним к столу. Тёплые руки развели ладони в стороны и сквозь затуманенные слезами глаза Гризелд увидел источник знакомого восхитительного запаха...
  Охохонюшки... Что же с тобой делать-то? Замуж отдать только если...
  И я тоже хорош! Пошёл на поводу у члена своего. Ах-ах-ах! Смотрите! Писька заработала! Сама! Какое счастье!
  А тут человек страдает...
  Я обошёл стол, за руки поднял со стула и вывел улыбающегося сквозь слёзы омегу, сам сел на стол с широко разведёнными ногами, взял мокрое красное личико в ладони и медленно уткнулся своим лбом в его лобик.
  Ну. Что ты? Я тут, с тобой.
  Гризелд весь как-то сжался и беззащитно подался ко мне, прижимаясь к моей груди.
  Оторвавшись от его лба, я выдохнул и осторожно потянулся губами к мокрой, солёной от слёз щёчке. Чмокнул в другую и опять вернулся к первой.
  Гризелд широко раскрытыми глазами полными слёз, смотрел прямо на своего оме и прикрывал их во время моих поцелуев, отчего солёные струйки снова и снова стекали по щекам вниз.
  Счастье долгожданной встречи захлестнуло меня с головой - Гризелд выдавал свои эмоции совершенно не стесняясь своих чувств.
  Вот, Саня, так... Вот так... Приручил - получи!
  И ведь сейчас пожелай я, и Гризелд тут же станет моим истинным. Только замуж выйти не сможет и детей у него не будет...
  Опять под альфу подкладывать будешь? Или бычка-производителя найдёшь? А?
  Прекращай уже, Санёк... Хватит людей калечить. Хочешь особого чего - вон у Юргена в борделе - бляди на любой вкус. Чистенькие, ухоженные... И целитель лечит, если что. Помнится, были там... Была парочка БДСМщиков. Оба омеги... Чего ж тебе ещё надо, хороняка?
  Или суку Шиарре забыть не можешь? Вот и ищешь чем перебить?
  Острые как нож мысли, когда ты сам перед собой открыт и честен до конца и Палач и даже Шут и Шаман молча стоят перед тобой и ждут... ждут, когда же родится решение - следствие этих мыслей, чтобы потом пёстрой толпой налететь и начать укоризненно хлопать бездонными чёрными провалами глаз, хихикать и дразниться или безмолвно укоризненно сидеть, опустив голову и прислушиваться к тихо гудящему бубну...
  Почувствовав жалость к самому себе и желая избавиться от неё как можно скорее (я бесчувственный Железный Дровосек без страха и упрёка, ведущий за собой всех своих приближённых в светлое будущее - только так и никак иначе - а если иначе, то надолго меня не хватит - перегорю, а внутренне перегоревший менталист - это страшно, как ядерный реактор, пошедший в разнос), я...
  Но погоди... не всё ещё... не всё... А хочешь, Саня, вот так чтобы было?.. ведь хочешь этого...
  Перед внутренним взором предстал привязанный распяленными руками к горизонтальному брусу Гризелд, спиной ко мне, и я, распустив плетёный в шесть полос кожаный кнут, с размаху, со свистом и оглушительным щелчком, с оттягом бью его по обнажённой спине. Он вскрикивает, на белой коже наискосок вспухает тёмная полоса, из под неё быстро беззвучно бегут багровые струйки, частыми полосами расчерчивая поясницу. Я потряхиваю рукой, кожаные полосы кнута, как змеи, кольцами вьются по полу, скрипят... Новый удар, теперь без замаха и новая полоса на мраморной коже омеги, теперь вертикальная, чуть правее позвоночника... Гризелд задыхается от удара, от боли теряет сознание и черноволосая головка никнет, как бутон завявшего цветка. А из раны с лохмотьями кожи по краям натекает и натекает, окрашивая правую ягодицу багровым.
  Взмахнув кнутом перед собой вправо и влево, стряхиваю с плетёных тугих сыромятных полос кровь - иначе кнут размокнет раньше времени и, отступя на шаг и размахнувшись, снова бью по теперь уже бесчувственному телу... И ещё... ещё...ещё... ещё... Бешенство, неукротимое бешенство захлёстывает меня, грудь моя, лицо, руки - всё покрыто кровью. Спина омеги до костей изорвана в клочья, руку ломит от усталости, а я, задыхаясь и закрыв глаза, выпускаю кнут из руки, делаю шаг к ещё живому, привязанному телу. Тяну руку, запускаю её в густые короткие волосы... Поворачиваю безвольную голову давно обеспамятевшего существа к себе и заглядываю в белое как бумага лицо...
  ...Жёлтые сполохи предвестника демонического оборота замелькали в моих глазах. Что это?! Что это было?
  Обхватываю руками стройное тельце Гризелда, осторожно прижимаю его к себе. Сильнее. Не сломать бы... Он рад этому и сам вжимается в меня. А я запускаю пальцы в его волосы на затылке, укладываю голову омеги себе на плечо и застываю так, бессмысленно смотря в открытую в пустой коридор дверь класса.
  Жду.
  Что будет дальше? Демон опять проснулся? Если так, то телепорт куда-нибудь подальше... Над морем, например. На остров... Там приду в себя... Или разнесу его в клочья...
  Гризелд, не зная о происходящем со мной, невесомо счастливо вздыхает в моих руках и обнимает в ответ. Держи меня... держи... не выпускай... иначе, сорвусь и ты умрёшь... держи, мой хороший...
  И куда тебя теперь? Мне с тобой рядом быть никак нельзя... Просто бросить? Омега же. Сила его знает до чего он дойдёт в тоске...
  А если реально замуж? Муж истинным для него станет. А там медовый месяц... забеременеет и не до оме Ульриха станет. Мысль, конечно, хорошая. Но... У меня под рукой нет подходящего альфы. Ёрочка не в счёт - мелкий пока для этого. Да и рано ещё ему жениться.
  - Пойдёмте, господин Гризелд, погуляем, - шепчу ему, ткнув губами куда-то за ушко, - ага?
  Гризелд, не в силах оторваться от меня, молча кивает головой. Вот и хорошо. Вот и ладушки. Ножками попереступаем - авось дельная мысль придёт.
  * * *
  Попереступали. Ходили, ходили под ручку друг с другом по улицам Лирнесса перебегавшим вверх и вниз. Гризелд шёл со мной не задумываясь - лишь бы с оме рядом. А я тоже как-то отвлёкся. Расспрашивал его о школе, об учениках, сам что-то рассказывал. Но видимо, чему быть, того не миновать. Выйдя из-за поворота и взглянув вниз, в сторону моря, я с удивлением узнал высокий каменный забор, сад и гостеприимно распахнутые ворота борделя Юргена. Однако!
  Вот думал про блядей и на тебе! Пожалуйте. Всё к вашим услугам. Так-так. Про кого я там вспоминал-то? БДСМщики...
  Да.
  Навстречу мне как старому знакомому вышел Красный Руди. Гризелд, не понимая куда я его привёл, а я специально не стал говорить, любопытствуя, вертел головой и таращил свои серые глазищи. В дом мы не пошли, а завернули в сад. Руди, в чёрной просторной шёлковой рубахе и тоже шёлковых, в обтяжку, брюках-клёш, всё как я ему советовал, шёл с нами. Вопросов не задавал, а только косился на Гризелда. Отыскав в глубине сада уютную беседку с парой столиков я шёпотом попросил Руди накрыть нам столик для чаепития и остаться с нами. Тот с готовностью согласился - кто может воспротивиться желанию менталиста, подкреплённому внушением?
  Чаю нам принёс Делмар. Знакомый мне ангельски красивый альфа мальчикового вида. Длинные до плеч светлые волосы, искусно подкрашенные губы и глаза. На теле ничего кроме прозрачного короткого халатика чуть ниже ягодиц, с воротничком с закруглёнными кончиками и застёгнутого только под самым горлом, сквозь разлетающиеся полы которого было видно идеальное тело и белые тесные стринги, безжалостно утягивавшие крупный альфовский член и такие же монументальные тестикулы. Так, если не знать, то сроду не поймёшь, что перед тобой альфа. Делмар, кокетливо двигаясь перед нами и стреляя взглядом в меня из-под длинных ресниц, расставил чашки, чайничек, тарелочки с вареньем и печеньем на столике и, скромно притенив глаза ресницами и неуловимо улыбаясь розовыми подкрашенными губами, присел на стульчик, оставшись с нами и удерживая подносик в руках. Ах-ах-ах, какие мы скромняшки!
  Гризелд, наивная душа, так и не понял, где мы. Поэтому вытаращился на Делмара, вспыхнул щеками, уцепился за мой локоть, выдохнул, отпустил меня и протянул дрожащую лапку к чашке с горячим чаем.
  Руди сидел справа от меня (Гризелда я посадил слева).
  Да. Сейчас я вспомнил этих двоих. БДСМщиков. Мален и Карлейг.
  - Руди, - отпил чаю... неплохо... неплохо.., - у тебя тут были двое..
  Руди, сидевший с чашкой, сделал внимательное лицо - для вас, оме, всё, что хотите.
  - Мален и Карлейг, - продолжил я.
  - Да, оме, есть такие, - управляющий поставил чашку на блюдечко, - вам сюда позвать? Или в номера желаете? Сейчас они свободны...
  Делмар, услышав о конкурентах, состроил разочарованную моську. Всё-таки, как играет, подлец. С другой стороны, без этого тут нельзя.
  Слева от меня послышался вздох. Гризелд категорически не понимал, где мы.
  - Нет, Руди, не надо. Это я так, чтобы не забыть... Ты лучше про себя расскажи. Как сам? Как с Юргеном?
  Руди неопределённо пожал могучим плечом, мол, нормально всё, так, потихоньку, по накатанной идёт как-то...
  - Ты же ведь искусником был? - говорил я.
  - Был, оме..., - с тяжёлым вздохом Руди поставил на столик взятую было чашку, - не напоминайте лучше. Верите ли... снится мне это... Эх-х!
  Делмар, сидевший недалеко от управляющего, мягко дотронулся до его руки, пытаясь поддержать.
  Я внимательно отслеживал действия ночной бабочки. Непонятно мне. Сам сюда к нам пришёл. На стол накрыл. Руди его не гонит. Так-то на рожицу он ничего... На меня что ли претендует? Так я не по альфам. Или за Руди ходит?
  Телекинезом незаметно придвинув ближе к себе стул, на котором сидел Руди, я положил ему руку на затылок.
  Спокойно все! - полетело от меня внушение Делмару и Гризелду.
  Та-а-ак...
  Личность Руди была всё-таки перекорёжена воздействиями как эмоций, спровоцировавших его отрезание от Великой Силы, так и травмой, воспоследовавшей в результате этого. Представьте, вы маг, не мыслящий себя без магии. Она настолько проникла в ваше сознание и срослась с ним, что в один не совсем прекрасный момент, когда она, магия, то есть, решила, что вы её недостойны и прекратила взаимодействовать с вами, сознание, не выдержав, помутилось. У Руди в прямом смысле. Серый плотный туман окутывал всё пространство личности этого уже взрослого человека. Верх и низ можно определить только благодаря моему в нём - в сознании, расположению. Верх там, где я его ощущаю у себя. Но при всём при этом, Руди способен адекватно реагировать на происходящее, в отличие, например, от Вивиана или Ёрочки. Сквозь мутную пелену проступает светлое пятно высших отделов мозга и, как следствие, высших его функций. Тянусь туда и попадаю в залитое ярким светом пространство, подо мной клубится муть остальной личности, а здесь просто прекрасно. Вот к чему надо стремиться Эльфи. Ладно. Тут побывали. Возвращаемся.
  Ныряю в серый дым. Воспоминания, языковые функции. Всё это оказывается в относительном порядке, стоит к ним приблизиться и оглядеть протаивающие сквозь этот пакостный дым папки с памятью и тома двух языков - родного немецкого и латыни - языка искусников. Оба тома покрыты невесомой серебристой паутиной ассоциативных связей. Чуть ниже и немного в стороне снизу тянутся канаты рефлексов. О! А вот и сам хозяин этого места. Несмотря на возраст тела голова его седа. Видимо, так сказывается отсутствие в теле Великой Силы. Вместо лица вмятина. Сквозная. Так, что через череп видно серый туман сзади тела. В остальном тело пропорционально, мускулисто, органы, при внешнем осмотре, на месте - это я про соски груди и член с яйцами. Вот только. Облетев тело Руди по кругу замечаю металлический блеск между ягодиц. Задница заткнута анальной пробкой! Вот и причина бисексуальности бывшего искусника.
  Выдёргиваю совершенно не нужное здесь приспособление. Надеюсь, после этого Руди перестанет по Юргену загоняться?
  Что же с головой-то делать? Дыра, оставшаяся после ухода Великой Силы мне покоя не даёт. И, что самое противное, сравнить не с чем. Побывав и у детей и у Эльфи в головах я уже потом действовал по аналогии. Делаешь то - будет это. А в головах искусников я не бывал и побывать не смогу никогда. Поэтому, как у них там всё устроено я не знаю...
  Э! Вдруг осенило меня. А сам-то я кто? Искусник! И как Великая Сила у меня в голове расположилась? Посмотреть сам на себя я могу! Сказано - сделано.
  Не отрывая руки от головы Руди, проваливаюсь в своё сознание. Оказываюсь у шкафов с папками. Ровный мягкий свет высших отделов разума льётся сверху, освещая всё, до самого низа. И глубина рефлексов, откуда тянутся вверх канаты связей не так горяча и темна, как, например, у того же Эльфи или Ёрочки. Видимо, владею я ими в достаточной мере и не настолько они влияют на меня. Присутствие Великой Силы проявляется, в частности, в том, что багровые канаты рефлексов перевиты сверху до низу белыми полосами. Что-то подобное я видел у Ёрочки - как предрасположенность к менталистике. Образ тела... Роскошен. Серебристо-голубой обнажённый крепкий широкоплечий высокий мускулистый альфа с копной белых нечёсаных волос до пояса, стоит, выпрямившись, будто лом проглотил, с закрытыми глазами и крепко сжатыми кулаками выпрямленных вдоль тела рук. Член вроде не плох, а вот яиц под ним нет - специально заглянул снизу. Надо сзади посмотреть, нет ли там какой засады? Вон, у Руди чего нашлось.
  Здесь нет. Повезло. Даже жопу свою собственную потрогал - развёл в стороны каменно-крепкие ягодицы. Пусто. Даже анального отверстия нет. Хотя странного в этом ничего нет. Это только образ тела. Так моё сознание видит наше с Улькой тело. И этому образу вовсе не обязательно отправлять в сознании естественные надобности.
  И тело-то непростое. Все девять источников горят в нём неярким белым светом. Вот она как себя проявляет! Великая Сила...
  Тела неискусников в их сознаниях тусклы. Как правило, равномерно окрашены. Серенькие такие. А здесь вот как.
  Это если Руди в Силу вернуть, надо ему в теле такие же очаги устроить... Смогу ли? С другой стороны, Сиджи и Юта вытянул. С Ёрочкой вот собираюсь то же провернуть...
  По серебристому образу моего тела снизу вверх пробежала чёрная волна.
  Это чего?
  Оторвавшись от размышлений, снова сосредотачиваюсь на своей тушке. Нет ничего... Странно... Но видел же. Не дождавшись повторного проявления странного эффекта, снова отвлекаюсь на рассматривание своей внутренней сущности, как вдруг, начавшись от самых ног по телу снизу вверх снова проползает угольно-чёрная волна. Свечение тела после этого чуть тускнеет. Это же! - пронзает меня догадка. Это вот так проявляет себя отравление кровью демона. Оно корёжит меня и забирает жизнь... Оглядываюсь. Ищу, может быть, удастся отыскать источник отравления и замуровать его, как я это делал в сознании Эльфи, Сиджи, Юта, Адельки... Нет... Не вижу... Может быть пока?
  Ладно. Потом с этим.
  А сейчас, по крайней мере, становится понятно, как выглядит в подсознании тело искусника и к такому вот образу надо стремиться и Руди.
  Выхожу из своего сознания и снова к Руди. Снова серое тело альфы со сквозной дырой в голове. Сначала дыра. По аналогии с Ёрочкой, рукой, как кельмой заделываю дыру. Дыра закрывается неохотно, словно бы вот-вот готова снова раскрыться. И пока этого не случилось, я, попросив Великую Силу помочь в восстановлении своего адепта (ты же ведь, Сила, к этому стремишься?), мысленно захватываю из себя, а присутствую я в сознании Руди в виде золотистого шара, комок золотистой энергии и хлопнув рукой, вбиваю его в макушку тела альфы. По серому телу расходится тёплая волна и пока она не погасла, новые порции энергии влетают в лоб, в горло, в грудь повыше солнечного сплетения, в живот выше и ниже пупка. А вот с седьмой порцией заминка. Энергия должна быть направлена в промежность, в место между мошонкой и анусом. Чё то я как-то не готов лезть к мужику между ног... А если так? Поддёргиваю тело Руди повыше, развожу его ноги горизонтально, облетев его и опустившись чуть ниже, запускаю порцию энергии снизу вверх. Оп-па! Есть контакт! Последние две порции влетают в грудь тела справа и слева. Всё! Готово! Здесь важно не упускать момент, пока порция энергии влетает в тело и по нему - по телу то есть, пробегает золотистая волна, загнать в тушку Руди новую порцию, поддерживая постоянное свечение. С промежностью я успел, поэтому сейчас тело альфы заново сформировало в себе узлы Великой Силы. Оно должно вспомнить - как это жить с Великой Силой, а вспомнив, подсознание освоится с этим состоянием и Руди сможет использовать Силу, т.е. опять станет искусником. Вытягивать его за собой, как я это делал с детьми не нужно - он уже знаком с Великой Силой.
  Но...
  Сам я, отдав, судя по всему, много сил на прокачку Руди, потускнел. Надо идти... пока я тут навечно не остался. Не, так-то здорово - тело альфовское, молодое. Но личность Руди сильна и побороть я его не смогу, это Улька был при смерти и я едва его удержал от ухода, а здесь... Да и потом, Ульке будет очень сложно вернуться к жизни в своём теле - оно стало телом искусника и он просто не сможет... с ним совладать. Да и вообще... Привык я что-ли?
  Я вышел из сознания Руди. Сил не было и рука моя, обхватывавшая его затылок, упала. Гризелд, увидев, что со мной что-то не то, встрепенулся, забеспокоился. Я дотронулся до его руки - сиди, мол, всё в порядке. Успокоенный гипнозом Гризелд остался сидеть. Руди не двигался, бессмысленно уставившись в стол с чайными проборами. Делмар, видевший моё лицо, тоже забеспокоился. Я поднял на него ставшую вдруг каменно-тяжёлой голову и шепнул:
  - Подняться помоги...
  Альфа, развевая полы своего халатика подскочил ко мне, поднял на ноги и, закинув мою руку к себе на плечо (он ниже меня!) и, обхватив второй за талию, повёл в дом. Касаясь его кожи мне стали понятны его действия - альфа запал на меня. И запал в тот момент когда я, ударяясь в загул в борделе Юргена, провозгласил своё ставшее теперь уже знаменитым - и это тоже я увидел из его памяти - "всех люблю на свете я". Концепция всеобщей любви, подкреплённая нерассчитанным по силе внушением, оставила в памяти всех участников пьянки неизгладимый след. Ночные бабочки из борделя Юргена, охрана и обслуга запомнили её и все участники непотребного действа стали относиться друг к другу, так как и было внушено - с любовью. На Вивиане, например, это сказалось не лучшим образом - он затосковал и, сорвавшись в глубины психического расстройства, отправился на поиски его источника. Делмара тоже это грызло, но он был гораздо более стабильным психически и потому, увидев меня, всего лишь обрадовался и, первым услышав требование Руди о чае, вызвался накрыть стол. А остальные ждут... Меня ждут. Как только узнают, что я пришёл, разорвут на сотню маленьких медвежат.
  - Солнце, - попросил я тащащегося от обнимашек со мной, пусть и вынужденных с моей стороны, альфу, - веди меня к себе. Что-то нехорошо мне...
  Нос мой захлюпал. Сопли что-ли? А, нет, не сопли... Кровь...
  Делмар, увидев, что дело не ладно, неизвестно откуда выхватил кружевной надушенный платочек (где, интересно он его держал? Из одежды на нём только прозрачный халатик по ягодицы длиной и стринги. В стрингах что-ли?!) и приложил к моему носу.
  На первом этаже по случаю дневного времени было пусто - пока ещё рано для работы. К вечеру - да, там будет людно, а сейчас...
  Вертя задницей и постукивая невысокими каблучками туфелек с белыми меховыми помпонами, Делмар привёл меня к себе в номер, я прилёг на диван - решил, что монструозная широченная кровать с розовым шёлковым бельём не по мне. Делмар тут же пристроился рядом со мной на пуфике, скромно сложив ножки и теребя окровавленный платочек в руках. Ну, ни дать, ни взять, скромная девушка...
  - Оме..., - голос альфы никак не соответствовал его полу, так могла бы разговаривать девочка на Земле - девочка не в смысле возраста, а в смысле пола - операцию что ли делал, - я... мне... можно мне рядом с вами?..
  Он помолчал и выдавил:
  - Побыть...
  Да побудь - чего уж там... побудь...
  Я молча успокаивающе коснулся руки Делмара с изысканно-изящными длинными пальцами с розовым перламутровым маникюром:
  - Я полежу у тебя... Там... если Юрген бухтеть будет... Ну, типа, место занял... ты его ко мне пришли...
  Я утомлённо замолчал... Раздеться бы надо... А то так, как был, прямо в костюме новом на диван завалился. Штаны-то, хрен бы с ними, а сюртук жалко - грызла меня жаба, не давая расслабиться.
  Из последних сил прошептал:
  - Раздеться бы... надо...
  Делмар подхватился с пуфика, засуетился, приподнимая меня с дивана, дрожащими пальцами расстёгивал пуговицы сюртука и жилета. Сдёрнул с меня неподатливую одёжку, сунулся расстёгивать штаны - здесь я уже не сопротивлялся его напору, не смог и с дрожащими губами, стуча каблучками, в панике выскочил из номера за подмогой. Вскоре вернулся со здоровяком Роланданом, альфой-пассивом.
  - Роличка, вот..., - ломая пальцы, хныкал Делмар, - я его раздеть хотел... А он... а он..., тяжёлый слишком, - едва не рыдал Делмар, переволновавшийся от близости маркиза и страха за него же.
  Здоровяк Роландан в одних просторных штанах из полупрозрачной кисеи, не скрывавшей ничего, погладил, широченной как лопата ладонью, светлые волосы Делмара и прогудел:
  - Ну, эт ничего, Делик, ничего, сейчас мы его уложим... Только, уговор... я тоже с ним рядом...
  - Ты что! - слёзы тут же высохли на щеках мгновенно разозлившегося Делмара, - ты что! Я с ним буду! Я! Понял!
  - Не ссорьтесь... девочки..., - выдал вдруг маркиз, и продолжил, - уйду я от вас... злые вы...
  Сердце Делмара разорвалось от обвинений, выдвинутых маркизом. Ну, да... нечего Роландану рядом с оме делать... Но я же не такой... Просто... Прав маркиз... злой я... и нехороший...
  - Прости меня, Роличка, прости... правда, я не хотел...
  - Ну..., - гудел добродушный Роландан, смущённый признанием Делмара и правда, пользовавшегося в борделе славой вредины.
  Затем могучий альфа наклонился в маркизу и осторожно стянул с него чёрные туфли на шнурках и диковинно отглаженные брюки. Рубашку тот снять не дал, слабо придержав руки богатыря. Затем Роландан легко поднял тело оме и положил его на расстеленную розовую постель Делмара. Тот, шмыгающий носом, прикрыл полураздетого оме шёлковой простынёй, приставил пуфик к кровати и, усевшись на него, осторожно положив голову на руки, лежавшие на кровати, и не сводя взгляда серых глаз с оме, прикрывшего лицо локтем, приготовился ждать, готовый бежать и делать по первому вздоху маркиза...
  Роландан медленно, крадучись, прошагал к выходу и тихонько прикрыл дверь. В номере Делмара всё утихло.
  А в саду происходило действо. Руди, очнувшись от воздействия оме Ульриха, почувствовал себя иначе. Не так, как до этого... А так... как давно уже с ним не было, как в то благословенное время, когда он ещё был... Он почувствовал в себе Великую Силу! Она снова вернулась!
  Как это произошло он сейчас не осознавал. Всё его существо сейчас трепетало от восторга, сердце колотилось в широченной груди так, что воздуха не хватало. Он готов был кричать, прыгать, кувыркаться через голову, хохотать и плакать...
  Но... когда-то вот также его захлестнуло эмоциями и потом пришло опустошение... Тянущая, убивающая пустота, незаполнимая ничем, а потом страх и горькое разочарование от того, что он совершил - не случайно в своём сознании он поседел от горя...
  И это чувство возможного возникновения пустоты отрезвило альфу. Он собрал свою волю в кулак и попробовал успокоиться. Покой... покой и воля... Воля над разумом, воля над чувствами... Только стальная узда, накинутая на чувства, способна сохранить в теле Великую Силу и позволить ему пользоваться её безграничными возможностями. Руди сжал кулаки, хрустнув косточками, по скулам заходили желваки - больше он такого себе не позволит!
  Рядом кто-то завозился и вздохнул. Руди поднял голову. Омега. Сидит и с любопытством смотрит на него. Кто это? Откуда? А! Наверное, с оме Ульрихом пришёл... А где он, кстати?
  Руди вздохнул и прямо посмотрел на сидящего рядом. А ничего он... Симпатичный... даже очень...
  - Вы не подскажете, куда ушел оме Ульрих?
  - А? Что? Оме Ульрих, - омега оглянулся, - да здесь он был...Тут ещё один... мальчик был... в халатике таком, - омега мило покраснел, - может быть с ним ушёл?
  - Ну, может быть... А в какую сторону они пошли?
  Омега пожал плечиком, по-прежнему, с интересом разглядывая Руди. Тот, наконец, очнулся от своей неучтивости:
  - Позвольте представиться - Рудольф Шнайдерхофф, здешний управляющий...
  - Г... Гризелд Босвейл... я... с оме Ульрихом пришёл, - неизвестно от чего засмущался омега.
  - А пойдёмте, господин Гризелд, поищем оме Ульриха, - Красный Руди встал со стула, предложил омеге руку и тот вложил подрагивающие пальчики в крепкую ладонь...
  Сад... Сад Юргена был великолепен. Руди знал в нём каждый закуток. И они искали оме Ульриха. Честно-честно...
  Но, почему-то не в той стороне, где был расположен дом...
  
  
  
  Глава LXXX
  
  Я долго лежал, придавив лоб рукой. Перед глазами всё плыло. Подташнивало. Видимо, много я сил отдал для возврата Руди в лоно Великой Силы. Зачем? Чёрт его знает. На тот момент мне казалось, что так будет правильно. Вздохнул. Пошевелился. Рядом Делмар. Я чувствую его дыхание. Поднял голову со скрещённых рук и смотрит на меня не отрываясь.
  Я снова шевельнулся. Провёл ладонью правой руки по лбу. Вроде как, чего-то не хватает? Точно - обожгло меня, я же в аудитории в перчатках был! И стек! Где это всё? Нет, за столом перчаток у меня уже не было и перстень на руке был. Сейчас он со мной. А вот где перчатки и стек?
  А-а... Нам принесли помыть руки и я там, в столовой, снял перчатки. Положил их рядом со стеком. На свободный стул. Точно. Там всё это и осталось, когда мы гулять пошли.
  От сердца отлегло. Перчатки - это память о Дибо. И мне не хотелось бы их потерять.
  На будущее - запомни - как, что становится не нужно - сразу телепортируй в кабинет, на стол. Понял, балбес! А то пока одни расходы кругом... А доходов - тридцать гульденов за час лекций...
  Маловато будет...
  Я снова тяжело вздохнул. Телеметрия показывала мне, что за дверью номера Делмара толпятся люди. Человек десять минимум... Ох-хо-хо...
  Осторожно, как хрустальную вазу, сдвигаю себя телекинезом к высокой спинке кровати, подтыкаю за спину подушку.
  Делмар молча наблюдает за моими перемещениями по его кровати.
  - Оме... - начинает он, но я кладу руку на его кисть, чуть сжимаю с просьбой молчать.
  Это моя ошибка. В меня тут же врывается набор эмоций взрослого, пусть и омегаподобного альфы. Тут и восторг, и восхищение мной, и какое-то, необъяснимое для меня обожание, и опасение, и осторожность, и даже ревность к другим ночным леди... и ещё понамешано всякого...
  - Делмар,.скажи, зачем я тебе нужен? - снова жму его руку.
  - Оме... - запинается он и от избытка эмоций слёзы наворачиваются на его глаза. Какой-то странный альфа. Эмоционален похлеще иного омеги. Почему так?
  Пока Делмар собирался с силами для ответа на мой вопрос, за дверью услышали наши разговоры, она тихонько приоткрылась и чей-то блестящий глаз заглядывает в щель. Слышны перешёптывания, толкают друг друга, недовольно бурчат на слишком ретивых.
  Ну, опять-то что?! - вспыхивает во мне гнев.
  Откидываюсь на подушку, прикрываю глаза рукой и тяжело вздыхаю.
  Что-то ты, Саня, стал слишком эмоциональным в последнее время. Нет? Вспомни-ка хорошенько... Психика в разнос идёт? Смотри-и... Опасное это дело. Раз! И останешься без Силы. А кому ты нужен тогда будешь? Не... Не так... Нужен-то будешь, а вот что сделать сможешь? Как своим помочь? А никак...
  Поэтому... Делай, что хочешь, хоть убивай... Но ты должен быть стабилен... И ты, Ульрих, тоже должен быть спокоен и не раздражать Макса фон Штирлица своими эмоциями... Смотри издали...
  Шевельнув пальцами, телекинезом прикрываю дверь. С той стороны пытаются её открыть. Безуспешно...
  Делмар, удерживаемый моей рукой, молчит и тяжко вздыхает. Наконец, когда я его отпускаю, начинает говорить. Голос его, омежий, перемежаемый вздохами и наполненный слезами, также по омежьи сумбурно, торопясь, глотая слова, вываливает на меня все свои чувства. Он, оказывается, уже достаточно долго работает у Юргена. Восемь лет. За это время видел много всякого. И есть постоянные клиенты. Шестеро тех, кто ходит исключительно к нему... Среди них даже вдовец-омега, лет сорока... Изо дня в день одно и то же. Нет... по деньгам Юрген не обижает и за время работы Делмару удалось скопить кое-что. Но вот это вот болото... затягивающее глубже и глубже... Юрген, конечно, не знает, но Делмар пару раз уже пробовал синюю пыль... Поначалу страшно было - это шаг в пропасть, однозначно. Он, как взрослый человек прекрасно понимает, что за этим последует. Но...
  Здесь красиво. Таких условий для жизни у него, Делмара, дома, например, не было - семья была небогата. Зарабатывает он хорошо, даже очень... Но как и чем? А возраст идёт... моложе он не становится... появляются морщинки, вот, оме, здесь и здесь - Делмар подсунул мне своё кукольно-прекрасное личико для осмотра. Я внимательно глядел-глядел, так и ничего не увидел. Симпатичная моська...
  Делмар сидел на пятках на кровати рядом со мной опустив голову, его светлые волосы длиной чуть ниже плеч, висели по бокам головы и горестно делился своими переживаниями...
  - А тут вы, оме... пришли к нам...
  Появление пьяного оме-дебошира взорвало устоявшийся в своей безнадёжности мирок Делмара. Оказывается, можно вот так просто, от души, ни перед кем не рисуясь, не изображая из себя чёрт-те что и не думая, как ты выглядишь со стороны, радоваться жизни и даже получать удовольствие от того, что рядом с тобой тоже кто-то радуется. А оме, к тому же ещё и сам прекрасен внешне и рядом с ним тепло и уходить не хочется и что-то такое появляется, как в детстве, когда ты просто живёшь и радуешься от того, что наступил день - бесконечно длинный и наполненный событиями и тебя любят и ты любишь...
  - Это счастье называется... - прервал я Делмара.
  - Счастье... - эхом произнёс за мной Делмар, - счастье... Так просто...
  - Нет, Делмар, совсем не просто... Мне... Понимаешь... Вот есть карандаш, например. Он пишет. Но и стачивается при этом... До конца... Я тоже... Я расходую себя... И тоже до конца... Все вокруг счастливы. И я тоже. Но... А потом я... из меня лезет демон... - тут я вспомнил своё видение у Гризелда в школьном кабинете, - И... он пожирает меня... изнутри... Оме умный, оме сильный, оме всё знает и всё умеет, оме придумает как - это снаружи так... А вон - Вивиан. Он узнал этого демона и не смог... Тоска разъела его душу... А всего-то я сказал тогда ему пару фраз, ну, или подумал, глядя на него. Выплеснул своё... свою... А он безответно принял и сошёл с ума...
  Я замолчал. Делмар, потрясённый моими откровениями, тоже молчал. Я и сам... не ожидал от себя, скажем так...
  - А у тебя есть кто-то... Ну, кому было бы хорошо рядом с тобой? - спросил я его некоторое время спустя, - или тот, возле кого тебе хорошо.
  Делмар опять теребил и комкал новый кружевной платочек вытащенный невесть откуда. Да где он их берёт? Что, правда, что ли из стрингов вытаскивает? Голова альфы-проститута опустилась ещё ниже:
  - Вы... оме... мне хорошо... с вами...
  - Ну... - меня взяла оторопь - да куда ж вы! - а ещё? Вот те, кто к тебе ходят. Они, ведь, ради тебя тут бывают...
  - Нет, оме, - Делмар белыми зубками закусил кружево платка, - альфы... им только задница моя потребна, ради неё и ходят... а омега...
  - Что, такой страшный?
  - Да нет, оме... Наоборот... Но ему от меня только одно и нужно...
  - Это что же? - подначил я его.
  - Ну, ему... он говорит, что нравится, как я его трахаю. И ещё... там... всякое... не буду говорить...
  Не надо. Тайны клиентов должны оставаться тут.
  - Но, может быть, разовые клиенты? Ты же можешь выбрать, кого пожелаешь? И потом, тебе же нравится тут работать... Нравится соблазнять и эпатировать, нравится кружить голову, нравится заставлять ревновать, нравится флиртовать, нравится демонстрировать своё тело...
  Делмар сидел рядом, так и прикусив платочек и не поднимая глаз и кивал головой на всё, что я ему говорил. Да, ему нравится всё это делать... Но... Он несчастлив...
  - Слушай, откуда ты эти платки достаёшь?
  Делмар улыбнулся, вскинул длинные ресницы и снова притенил ими глаза. Ответил не сразу:
  - В халатике, в воротнике всегда три штуки вложены. Они ведь тоненькие...
  - Дай мне, - я протянул руку к альфе.
  Тот засуетился, полез в воротник и вытащил невесомый кусок белого кружева.
  - Себе возьму, - сказал я, сжимая тряпочку в кулаке.
  Делмар вспыхнул как девочка (или как омежка?) и шмыгнул носом - всё, что хотите, оме. А хотите меня? Огромные влажные серые глаза с надеждой вскинулись на меня... Тонкие ухоженные пальцы с розовыми блестящими ноготками теребили пуговку халатика на горле альфы...
  Кхе! Кхе-кхе, - закашлялся я.
  Ну-ка! Эй, кто там! Входите! - дверь в номер Делмара распахнулась, впуская пёструю толпу ночных бабочек, обслуги и охраны со всего борделя Юргена, давно уже почти в полном составе собравшихся в коридоре - это Роландан "по секрету" поделился. Сам он, улыбаясь, на целую голову возвышался над пищащей, хихикающей, ахающей и охающей оравой.
  Меня, лежащего на кровати, облепили со всех сторон, гладили, тормошили, теребили, спрашивали и сами же себе отвечали, вскидывали к потолку накрашенные глаза, улыбались и совершали ещё тысячу разных телодвижений, а я, бросив косой короткий взгляд на потерявшегося в шумной ватаге Делмара, сам протянул руки ко всем этим, в чём-то странным, в чём-то рассеянным и безалаберным, но очень хорошим, искренним людям - ведь, не могут же быть плохими люди, которых ты, не осознавая этого, заставил любить всех вокруг. И они с готовностью откликнулись (а любому внушению всегда очень трудно идти против внутренних установок личности и сложность для менталиста состоит в том, чтобы отыскать эти самые внутренние установки и использовать их в своих целях)... И смогли...
  ...Осталось только стать счастливыми...
  - Оме, оме Ульрих! - Юрген, услышав шум, вошёл последним. Обниматься, естественно, не полез. Просто присел рядом на кровати, - здравствуйте, оме...
  Народ немного попритих в своих восторгах и внимательно слушал наш разговор.
  - А я вот опять в ваших палестинах, господин Юрген...
  - Где?
  - У вас я, у вас...
  - Надеюсь, оме Ульрих, в этот раз обойдётся без кутежей?
  - Я тоже на это надеюсь. Но... - я развёл руки в стороны, дескать, не ручаюсь...
  Народ, набившийся в номер Делмара, предвкушающе переглянулся.
  - Хочу вас обрадовать, господин Юрген - Великая Сила была милостива к нашему Руди. Он снова стал искусником.
  - О! - изумлённо выдохнули все присутствующие, за исключением Делмара - он-то видел, кто проявил к Руди милость. Нет, Сила тоже, поучаствовала, конечно...
  - И что же мне делать теперь? Это ведь нового управляющего искать придётся, - расстроился Юрген.
  - Замена нужна...
  - Да-а...
  - У меня есть для вас вариант, - я указал на Делмара.
  - Ну., - замялся Юрген, - я подумаю.
  - Подумайте, подумайте, господин Юрген. И это... я тут номер занял...
  - Пустое, оме Ульрих, у нас после того вашего посещения поток клиентов увеличился, так что... Я не внакладе.
  Действительно, все работники сексуального фронта после моего неосознанного, но мощного внушения, почувствовали друг к другу симпатию, атмосфера борделя неуловимо изменилась. Клиенты, чувствуя это, потянулись к Юргену в заведение. Они, ведь, всегда чувствуют, когда их встречают с любовью и неподдельным интересом. Доходы, естественно, выросли. У всех.
  После этого разговора, восторженные поклонники потянулись на выход, уводимые Юргеном, а я относительно бодро встал, оделся, попрощался со всплакнувшим Делмаром, спустившись, попался внизу ожидающим клиентов "жертвам общественного темперамента", напоследок был ими зацелован (еле оттёрся от помады!) и вышел на начавшие темнеть улицы Лирнесса. Пройдусь пешком. Развеюсь, город посмотрю, осмыслю сегодняшний день...
  * * *
  Ну, вот видишь как... Только ты засомневался в необходимости присутствия около тебя Гризелда, как он тут же оказался пристроен. Может тебе агентство создать или ИП? Типа, устраиваем судьбы... За ваши деньги и с гарантией... И название - "Каждому своё", Jedem das Seine- по немецки... Круто, чо! Куда только вот вещички умерших пристраивать?
  ...И, главное, как это вовремя тебе плохо стало...
  Но караул-то сменился... Гризелд ушёл, пришёл Делмар. Сменил омегу на альфу... Омегаподобного, но альфу... Дальше на кого меняться будешь? Вон, глава Совета города. Ух, мужик, так уж мужик! На него Делмара сменяем? А? Улька, как думаешь? Бум меняться?
  Молчит.
  Видимо, не понимает моего сарказма. Проще надо быть, Уленька, проще... И самому легче будет и люди к тебе потянутся...
  Хотя итак уж... тянутся так, что деваться от них некуда...
  И началось это... там... в подвале донжона... с Эльфи и Веника...
  Я проходил по, где освещённым огнями кафе и ресторанчиков, где фонарями, а где и тёмным улицам Лирнесса, потихоньку поднимаясь выше, от моря. Из Жёлтого крейса, в котором был бордель Юргена, в Синий, прямой дороги вдоль берега моря не было.
  Из одного тёмного переулка, густо заросшего лозами глицинии, аромат цветов которой долетел до моего носа, шептали, переговаривались невидимые в темноте собеседники:
  - Лотти, где мы будем ночевать? Нас уже за сегодня третий раз выкинули из кафе.
  - Не ной, Жизи...
  - Да-а, не ной, тебе легко говорить, Людвиг. Встал и пошёл... Или напился, как вчера... Последние деньги пропил...
  - Чтоб ты в этом понимал, нытик, - сипел невидимый в темноте Людвиг, - я творческий человек. Мне надо...
  - Тихо все! - пробурчал старческий, судя по всему, голос, - на берег пойдём... Лодку вытащим... Под ней переночуем... У меня спина болит - ночью дождь будет.
  - Не хочу лодку! Не хочу! - со слезами послышался голос Жизи (омега, судя по всему), - там крысы! Лотти, я крыс боюсь!
  Неведомый Лотти ничего не ответил, вздохнул и в темноте тренькнули струны лютни.
  Я остановился послушать, чем кончится дело.
  - Лотти, не молчи, - тоненьким голоском требовал нытик Жизи, - не молчи! Я правда крыс боюсь! В прошлый раз так спали и она... она подошла и лицо мне нюхает... усы шевелятся... хвост голый, я не могу так!
  Жизи был готов разрыдаться.
  - Ай! - опять донёсся голосок Жизи, - Улоф! Людвиг дерётся! - Жизи заплакал, горестно, по детски размазывая слёзы по щекам.
  Драконьи глаза великолепно показывали мне всё происходящее в темноте переулка. Их четверо. И лица вроде как знакомые. Где-то я их видел...
  А! Помню...
  С Гризелдом гуляли. И их, эту компашку, из уличного театра тогда выкинули. Улоф, старик этот, ещё потом медяки пересчитывал, а омежка узел с вещами тащил. И вот те двое других - альфа и омега. Альфа, Людвиг, получается, под шута был наряжен, а Лотти - это тот, что с лютней.
  Ну, что?.. Как там Максимилиан говорил, Сила, мол, меня ведёт и ничего случайного в моей жизни не бывает. Ну, веди, Сила...
  Я кашлянул. В кустах завозились и затихли. Только Жизи тоненько пискнул - Людвиг сунул ему локоть под бок.
  - Господа, совершенно случайно обстоятельства сложились так, что у меня есть возможность предложить вам крышу над головой... - сказал я в густые заросли.
  Из кустов на мостовую переулка вышел Улоф. Невысокий альфа в годах пытался в темноте меня рассмотреть. Смог увидеть только светлые длинные волосы.
  Он осторожно откашлялся и учтиво сказал:
  - Извините, оме, но мы не сможем принять ваше предложение...
  В кустах задушенно вздохнул Жизи.
  - Да... - Улоф повернул голову к кустам, - увы... Не сможем... У нас нечем вам заплатить...
  В кустах выдохнули.
  - А я разве говорил о деньгах? Я вам предлагаю переночевать совершенно бесплатно... Из человеколюбия, так сказать...
  - Но... - Улоф заколебался, - нам, ведь, придётся как-то рассчитаться с вами.
  Из кустов на дорогу вышел Людвиг. В полосатой майке и мятой цилиндрической шляпе. Грубо накрашенное лицо белело в темноте. Он был на целую голову выше Улофа и чуть ниже меня.
  Лицедей напряжённо смотрел на меня, эмпатия сообщила мне, что он насторожен и в случае чего готов драться.
  - Нет-нет, господа, - я поднял руки ладонями к собеседникам, - ничего такого, что могло бы нанести урон вашей чести... Просто я услышал, как ваш спутник, Жизи, кажется, жалуется на крыс, а его слёзы и несправедливый поступок Людвига, тронули моё сердце... и я решил предложить вам ночлег...
  Во завернул! Видимо, что-то в этой ситуации - моё психологическое превосходство и затруднения этих несчастных вызвали дурацкое желание поприкалываться.
  Но, тем не менее, моя речь была произнесена в местном, несколько высокопарном, стиле, а обороты свидетельствовали об образованности и знатности - сам того не желая я фактически представился им.
  Из кустов выскочил невысокий омежка в чём-то светлом, за руку его безуспешно хватал тот самый Лотти, так и остававшийся в кустах.
  Омежка бросился ко мне, задрал круглое, гладкое как яичко личико на меня, пытаясь широко распахнутыми наивными глазами разглядеть там, что-то одно ему ведомое. Огромные в темноте глазищи, короткие тёмные растрёпанные волосы, вздёрнутый носик, усыпанный веснушками...
  Не люблю веснушки.
  Затем Жизи подскочил к Улофу, потормошил его, бросился к Людвигу, начал толкать его в бок. Оставив и его, за руку вытянул на дорогу сопротивляющегося Лотти - омегу средних лет со светлыми волосами до плеч... Снова бросился ко мне:
  - Оме, а... а можно? Я... мы тихо-тихо будем... - умоляюще сложил ручки на груди, добавил тоненько, смотря на меня склонив голову набок, - нам только переночевать, оме... Один раз... - добавил он, под голодное бурчание живота выставляя тоненький пальчик - мы даже кушать не хотим...
  Ага, ага, дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде...
  - Идём? - уточнил я, так как все остальные молчали.
  - Идём! Идём! - воскликнул неуёмный Жизи.
  Я пошёл вперёд, остальные потянулись следом.
  Неугомонный Жизи постоянно в течение всего пути до дома с узлом на плечах перебегал от меня к своим, шедшим позади, и обратно и засыпал меня вопросами:
  - Оме, а где вы живёте?
  - В Синем крейсе...
  - А! Знаю! А дом у вас большой? А где мы будем спать?
  - У меня есть большой пристрой и там можно переночевать
  - А-а... - протянул Жизи, - а, оме... там... это... я крыс боюсь...
  - Нету там никого! У меня знаете, какая кошка? Вот такая! - показал я руками размеры Машки, - она давно всех переловила.
  - Ух ты! Здорово! - восхитился Жизи, - а только... а разве такие кошки бывают?
  - У меня есть...
  - А... оме, а можно спросить?
  - Да давай уже...
  - А вы кто? Ну, в смысле, зовут вас как?
  - Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха, седьмого великого герцога Лоос-Корсварм, преподаватель демонологии Схолы Лирнесса к вашим услугам, - счёл возможным я представиться полным титулом с последним добавлением.
  - А! А... - Жизи тут же увял, а Улоф остановился:
  - Извините, оме, ваша светлость, мы вынуждены отказаться... Мы не пойдём, - он склонил голову в поклоне.
  - Моей светлости угодно, чтобы сегодняшнюю ночь вы провели под крышей, - надавил я, - вон смотрите! - продолжил я гипнотическое внушение и рукой показал на залив, где далеко в море, в ночной мгле, пока ещё беззвучно сверкали молнии в собиравшихся тучах - спина Улофа в своих прогнозах не ошиблась.
  Придавленная гипнозом труппа неудачливых актёров пошла за мной.
  Пришли. Я показал на пристрой, находившийся у лестницы, ведшей от Шнорштрассе наверх, к нашему дворику и входу в дом. Замок щёлкнул, открывая неиспользуемое просторное помещение. Пыль, повинуясь телекинетическому воздействию, вылетела поверх наших голов. Стало чисто. Вот только с мебелью и постелями проблема. Правда, не такая уж и страшная - в подвале у меня осталось достаточно обрезков ценной древесины из которых можно соорудить топчаны. За топчанами дело не станет - с моим владением телекинезом дело нескольких минут, что и было продемонстрировано новым жильцам пристроя на телепортированных сюда деревяшках.
  Аделька, Сиджи и Ют, услышав, что оме вернулся, возглавляемые Машкой, спустились сверху и начали знакомиться с пришедшими. Ахи, охи, писки Жизи, тут же включившегося в общение...
  Я вышел. Поднялся.
  Эльфи уже с заметным животом вниз не пошёл - ступеньки.
  Сели с ним на лавочку в саду. Он уцепился за рукав, ткнулся головой в плечо. Ждал. Он ждал меня. Поднял голову:
  - Опять, оме?
  - Что, мой золотой...
  - Вы пахнете... альфы, омеги...
  - Не бери в голову... В бордель зашёл. Там народу много было...
  - В бордель? - аккуратные бровки омеги полезли вверх.
  - Ну, да... А что тебя удивляет?
  - Да, действительно, чему тут можно удивляться? - недовольно пробурчал Личный Слуга.
  - И чему же? Скажи? Зашёл в бордель... к альфе знакомому заглянул... пообщались... с ним, - я сознательно говорил двусмысленно, - приглянулся я ему... Да... Замуж зовёт, вот думаю теперь - идти, не идти... Что присоветуешь?
  Эльфи, опять надумав себе разного, отлип от меня, сел ровно, сложил руки на груди поверх живота и, насупившись, молча смотрел в темноту, разгоняемую неярким светом фонариков.
  - Кормить-то меня тут будут сегодня? - толкнул я его плечом.
  - Да... там оставили. Сиджи подогревал два раза. Ох, оме, в конце концов, это ваша жизнь. Хотите ходить по борделям - пожалуйста. В дом только разных всяких не водите. Кто там у вас опять? Кого привели?
  - Да вот как раз решил разнообразить свою постельную жизнь, - это он меня ещё отчитывать будет и условия ставить? - четверых сразу привёл. Два альфы, двое омег. Всё как я люблю...
  Веник, ещё не спавший, по голосам нашёл нас в сумерках. Пришёл. Пыхтя, забрался на лавочку на которой мы с Эльфи сидели и с размаху рухнул мне в руки - держи, папа.
  Так его и не удалось отучить меня звать таким образом.
  - Ты почему ещё не спишь?
  - Не... - выдал мелкий, отрицательно мотая головой, действительно, чего это он должен спать, когда папы в доме нет?
  Перетаптываясь на моих коленях, Веник зарылся носиком в мои волосы и, обняв за шею, дышал куда-то за ухо. Через некоторое время, надышавшись мной, оторвался от шеи и повернул головку к так и сидевшему надутому Эльфи. Протянул ручку и дёрнул его за прядку коротких волос.
  - Ай, что творишь, мелкий! - среагировал омега, отвлекаясь от своих мрачных мыслей.
  А вот не надо на папу дуться!
  - Эльфи, там четверо, покормить бы надо. Посмотри в холодильнике... Бутерброды, там, чаю...
  - Эх, оме, что с вами поделаешь, - сказал Эльфи, неловко поднимаясь с лавки, - сейчас сделаю... А замуж идите, оме, хоть муж всю эту камарилью, что возле вас постоянно крутится, разгонит... Я - Личный Слуга ваш, с вами до смерти останусь... А вы хотя бы дурковать перестанете, да в дом тащить кого попало не будете... Когда свадьба-то?
  - Да не решили ещё... Как только решим - ты первый узнаешь...
  Эльфи надул щёки, выпустил воздух - как-то всё это странно - оме замуж собирается, врёт, ведь, поди...
  Омега неопределённо пожал плечами и пошёл в дом - готовить поздний перекус на ещё четверых.
  Вот и поговорили.
  Над тёмным ночным городом сверкнуло - гроза подошла ближе.
  Пойдём-ка, Веничка, поужинаем и - спать. Давно пора.
  * * *
  Как обычно, утром меня разбудил Веник, возившийся на мне сверху. Я лежал на спине, заложив руки за голову и размышлял - что мне сегодня надо сделать.
  Ёрочку и Вивиана от Лисбета забрать - это однозначно. Срок лечения прошёл и у того и у другого. Ёрочку ввести в Силу. Хорошо бы сегодня, но это как получится. И ещё - разобраться с теми мужиками, что купили соседский дом. Кто это такие?
  - Машка, прыгай! - донеслось из открытого окна кабинета под которым был наш дворик.
  Ночью был сильный дождь - вовремя я этих лицедеев привёл, и сейчас, утром, умытый город, море и растения вокруг нашего дома парили, нагреваясь под пока ещё нежаркими лучами утренней Эллы. Капли росы, обильно выпавшей под утро, а скорее всего, просто капли ночного дождя, переливались на свету всеми цветами радуги, море едва дышало за парапетом набережной, неся городу запахи свежести и йода...
  Жизи, отоспавшийся на новом месте без крыс, пытался научить Машку прыгать через прутик, который он держал в руке.
  Царственно-важная кошка возлежала на скамье и снисходительно смотрела на омежку, махавшего сухой веточкой перед её мордой.
  - Ну, Машенька, прошу, прыгни! - перешёл к мольбам Жизи, только, что не встав перед ней на колени.
  Отстань, мелкий - жмурилась кошка. Не хочу! Кончик спокойно лежавшего роскошного хвоста дёрнулся.
  - Ох, ну что же с тобой делать? - Жизи сел рядом с кошкой на лавку и продолжил уговоры, - смотри, какая киса красивая, - тонкая ручка прошлась по голове и спине лежащей кошки, - таких кошек больше нигде нету. Вот она какая, самая красивая, самая умная, - продолжал расточать льстивые посулы омежка.
  Машка подняла голову, покровительственно посмотрела за Жизи - да, я такая, да - самая красивая, да - самая умная.
  - Прыгни, Машенька. Ну? Пожалуйста, - омежка сделал просительную мордочку (очень, кстати, миленькую).
  Не хочу! Кошка дёрнула хвостом ещё раз.
  - Эй, - я выглянул в окно кабинета.
  Двое внизу подняли головы вверх.
  - Ой, извините, оме, - Жизи прикрыл рот ладошкой.
  - Ма-аш... прыгни, - попросил кошку уже теперь я.
  Уши здоровенного зверя завернулись назад, хвост целиком дёрнулся по лавке вправо-влево.
  - Ради меня, Машенька, - приложил я руку к голой груди - стоял у окна в одних трусах.
  Да ну вас! Машка вздохнула, поднялась со скамьи, Жизи с готовностью подставил прутик, кошка тяжело, лениво перепрыгнула через него и не глядя на приставучих кожаных мешков ушла за угол, в тень.
  После завтрака заглянул к актёрам с относительным комфортом переночевавшим в пристрое. А ничего, уютно даже как-то тут стало. Топчаны Жизи и Лотти стояли у одной стены, Улоф и Людвиг расположились у другой.
  Улоф поднялся мне навстречу:
  - Благодарю вас, ваша светлость, - он приложил руку к груди, - за ночлег, за ужин, за завтрак, вот. Мы не сможем вам заплатить, но может быть вам помощь какая-нибудь нужна... По хозяйству, - уточнил он.
  - Скажи-ка, лучше мне, Улоф, почему вас всё время освистывают? - мы вышли вдвоём со стариком на улицу - остальные трое возились в полумраке пристроя - перебирали немудрёную одёжку, сценические костюмы, простецкий реквизит, да мало ли чего ещё....
  Я присел на парапет огораживавший лестницу к дому.
  - Да так, оме... Не везёт нам... Как супруг мой умер, так и не ладится... То сам заболел в прошлом месяце, играть не смог, то нашим, вот, - он кивнул головой в сторону пристроя, - мастерства не хватает. А зритель в Лирнессе капризный. Конкуренция между нами большая. Вот и... - он замолчал, размышляя, - по сёлам поездить разве...
  - Ладно, давай так - вы пока не съезжайте, я вас не гоню и жить вам всё равно негде. А там придумаем что-нибудь. Найдём пьеску какую, подходящую... На вот, - я протянул Улофу пару гульденов, - отдашь, как деньги появятся.
  - Что вы, оме, я не возьму. Нам отдавать нечем просто, а когда появятся... Неизвестно когда, - запротестовал альфа.
  - Бери! Дают - бери, а бьют - беги! - завершил я свою речь русской мудростью и гипнотическим внушением, - только огонь в пристрое не разводите...
  * * *
  Дом Лисбета встретил меня разложенными по гостиной вещами. На мой вопрос, что случилось, Лисбет ответил, что ему приходится ехать по предписанию Корпуса целителей. Он уже брал его, но тогда я смог его уговорить пойти со мной на бал и поездка отложилась. А теперь вот надо исполнять...
  Маленького целителя не будет целую декаду или две - в зависимости от количества пациентов. Особых неудобств он испытывать не будет. Проезд за счёт Корпуса целителей. В каждом сельском рате есть целительский пункт с чистыми, просторными комнатами для проживания приезжего целителя и приёма больных и попробуй только глава рата небрежно отнестись к целителю. Жалоба мигом уйдёт Главе совета Лирнесса. Омеги-целители, хоть и искусники, но весьма капризны. Поэтому питание и проживание им всегда стараются обеспечить в лучшем виде. Старосты ратов даже соревнуются друг перед другом, принимая целителей. Да и потом, сегодня ты целителю не угодил, а завтра он, тебя же, дурака, лечить будет. Проведёт, скажем, обезболивание не до конца и за операцию какую-нибудь примется... хоть, те же зубы взять...
  Поэтому беспокоиться за него не надо. Всё будет в порядке, оме Ульрих, заверил меня Лисбет. За домом Лизелот присмотрит. Ему не впервой.
  - Пойдёмте, оме Ульрих, наших пациентов посмотрим, - улыбаясь, Лисбет позвал меня в палату.
  Швы с Ёрочки уже сняли и он прекрасно себя чувствовал. Чем и поделился с нами, с надеждой и затаённой тревогой глядя на меня - не передумал ли я случайно и не решил ли отдать его отцу. Нет, не решил - я взъерошил короткие мягкие волосы на голове альфы, а тот, стесняясь и пряча улыбку, опустил голову.
  Вивиан тоже поднялся и сел на кровати.
  - Ну, а ты, Вивочка, как тут?..
  И у него всё хорошо, оме - Вивиан молча развёл руки, а затем встал передо мной и, не смея начать первым, взглядом просил обнимашек.
  Лисбет улыбался, глядя на нас...
  Но Вивиан так и не говорит. В считанные мгновения - пока он обнимал меня, я пробежался по его личности. Чёрно-белое тело, стянутое жёлтыми латунными лентами, цело, мусор внутри уже не плавает беспорядочно, как в невесомости, а лежит внизу. Но разгребать его всё равно придётся... Потом, как нибудь...
  Но голову омеги как-то надо обезопасить. Руны... Мне ещё раньше пришла в голову мысль о них. Выйдя из палаты я поделился этой идеей с Лисбетом.
  - Оме Ульрих, так никто ещё не делал... Но, с другой стороны, и лечением таких больных мы похвастать не можем, - целитель от избытка чувств всплеснул ручками, - поэтому, я думаю, что можно попробовать...
  Сказано - сделано.
  Голова Вивиана, после того, как я рассказал ему, что собираюсь делать и было получено его согласие - попроси оме его в море со скалы прыгнуть - сделает, не задумываясь, была освобождена от волос.
  Лизелот аккуратно побрил голову страдальца и я, взяв химический карандаш, сначала накидал в саггитальной проекции головы от начала её волосистой части к затылку несколько надписей: спокойствие, доброжелательность, уверенность в себе, жизнерадостность, искренность, аккуратность, внимательность, заботливость. Пока татуировки делать не буду - посмотрим, как рунические надписи скажутся на мозговой деятельности омеги. Если результат будет положительным, то можно сделать надписи постоянными. А если нет... то химический карандаш стоек, конечно, но стереть его можно без особых проблем. Выводя руны, напитывал их и Силой и желанием той эмоции, которую обозначало то или иное слово. Да, писал по-русски. Всё то время, пока я расписывал голову омеги, Лисбет внимательно наблюдал за мной и за вспышками синеватого света, впитывавшихся в каждую руну по мере её написания.
  Вивиан стоически терпел мои над ним издевательства - кончик карандаша ползал по нежной коже, больно не было, но определённый дискомфорт присутствовал.
  Исписанную голову омеги повязали беленькой косынкой и я, расплатившись с протестовавшим целителем, напоследок захватив у Лисбета записанный Лизелотом мой рассказ о Римской империи и взяв обоих бывших больных за руки и пожелав Лисбету хорошего путешествия, телепортировался прямо в наш дворик.
  Ёрочка и Вивиан были отведены наверх - пока поживут вместе. И я не думаю, что Вивиан или Ёрочка будут претендовать друг на друга в сексуальном смысле. Они как-то за ночь, проведённую в одной палате свыклись между собой. Всё полегче будет.
  А сейчас к новым соседям. Потом - на квартиру к Вивиану за одеждой и вещами.
  Улица наша - Шнорштрассе, была второй от набережной. Но в том месте, где от неё к нам начиналась лестница, она плавно перетекала в Веспенгассе - Осиный переулок. Из-за того, что прямо над Шнорштрассе стояла скала, на плоской вершине которой и расположились наш и соседский дома, получалось так, что, хотя и адрес наш был по этой же улице, она проходила ниже дома - для чего собственно и была нужна довольно длинная лестница в наш дворик. Подобная же ситуация наблюдалась и у соседей. Только в отличие от нас, вход на их лестницу был не прямо с улицы, как у нас, а из двора нижестоящего соседского дома. Надо было войти в подворотню, пройти через неширокий двор дома по Шнорштрассе 5 и подняться наверх. Купленный неизвестными дом тоже был угловым в плане, но если наш напоминал букву Г - одна сторона была длиннее другой, то тот был одинаковым. Внутренней планировки я не знал, но дом тоже был двухэтажным и в точности, как и у нас, свес его кровли выходил своим краем на вышележащую улицу. У них также был крохотный внутренний дворик, куда выходила входная дверь. От нижнего двора соседского дома его отделял невысокий забор с калиткой.
  Я поднялся по лестнице к этой калитке и стукнул несколько раз кольцом. Калитка тут же бесшумно отворилась (помнится, у предыдущих соседей скрипела она немилосердно) и высокий крепкий альфа неприветливо спросил:
  - Чего надо? Хозяев дома нет. Извините, оме, принять они вас не смогут.
  Неуловимо быстро я коснулся его руки.
  Э-э. Нет. Не отпущу. Погоди, дорогой.
  Считав память неискусника я, посторонив несопротивляющегося оперативника СС, прошёл во дворик, он закрыл калитку и пошёл за мной.
  СС. Она решила оборудовать пост наблюдения за мной прямо в соседнем доме. Причин, почему это надо делать, открывший калитку не знал. Но два раза в день, кто-то из пятерых поселившихся в доме, носил короткое донесение в неприметную дверь в крейсовом рате.
  Поскольку, после продажи сада, соседи заделали окна и двери, выходившие на нашу строну, наблюдение велось через слуховое окно на чердаке. Там стоял стол, стул, даже был оборудован топчан. В случае получения специального сигнала, команда из пятерых оперативников, давно уже сработавшихся вместе и понимавших друг друга с полуслова, должна была принять меры к моей ликвидации. Все пятеро искусниками не были и потому возмездия Великой Силы они не боялись.
  Аналогичным образом я прошерстил головы и остальных четверых наблюдателей. Они сидели передо мной на стульях в самой большой комнате на втором этаже и молча бессмысленно пялились в пол, находясь под гипнозом. Я сидел в кресле и размышлял.
  Вот кем надо быть, что бы устроить такое? Они, что моих возможностей не знают? Я не скрывался... Или их специально мне подставили? Как смертников... Вот оме про вас, дураков, узнает, как омега не удержится от расправы, а там... Нападение на оперативников СС чревато пожизненным заключением. А в тюрьме строптивца и приморить не долго. Даже казнить на надо. Правда, закрыть меня - постараться надо. Сильно. Пока со мной Великая Сила - я неуязвим. Может это такой способ прощупать мои возможности?
  Зачем?..
  Ну, на этот вопрос я у этих ответа не получу. Надо идти выше. Спрашивать там. Но и просто так оставлять это нельзя.
  Та-а-ак... Кто старший? Вот кто. Давай-ка мы с тобой вот что сделаем. Дом на кого оформлен? На тебя? Во-от...
  И старший группы тут же воспылал жгучим желанием продать недавно купленный дом такому хорошему покупателю.
  Через час покупка была надлежащим образом оформлена в крейсовом рате, причём, делалось всё так, чтобы не попасться на глаза человечку из неприметной двери, которому соглядатаи носили доклады. Почему покупка? Ведь, мог бы просто отобрать. Подарили бы они мне дом, например. Но я честный человек (правда, местами) и усугублять конфликт с СС, а у всех пятерых я выяснил, что это за контора и какова её структура, не следует. Наведаюсь к Тёмному Ящеру лично, сядем рядком, поговорим ладком...
  Два талера покинули мой кошелёк, а купчая была телепортирована в кабинет, на стол. Отпущенные из-под гипноза альфы расторопно собрали немудрящие вещички и покинули дом. А я пошёл договариваться с рабочими о штукатурке новых дверных и оконных проёмов, зашёл в Службу очистки переговорить о водопроводе и канализации. Заглянул к себе в подвал - проревизовать остатки ценной древесины - на новые площади понадобится мебель. Но спешить пока не надо.
  Следующая моя лекция у искусников-артефакторов через декаду, ещё через декаду - целители. А потом снова стихийники. И так по кругу. Так, что время есть. Пусть СС осмыслит произошедшее. Сделает свой ход. Либо я встречусь с кем надо. Так-то Тёмный Ящер неискусник - это оперативники знали точно. Конечно, если напрашиваться на встречу специально. При этом, он вряд ли будет один. Кто-то из его замов-искусников точно будет с ним.
  А новые площади я найду, как использовать. Во-первых, мне, как маркизу, лестно иметь практически целое поместье, во-вторых, на первом этаже нового дома я размещу свои мастерские - швейную - эту в торец, выходящий на море, там три окна - посветлее будет, столярную и слесарную - в другом конце того же этажа. Наверху - новые жильцы. Веник подрастёт и ему будет нужна его комната, а Ёрочка и Вивиан - в новый дом. К тому же у Вивиана есть - по крайней мере, было, своё увлечение - он парфюмер. Неплохой, судя по всему.
  Кухня там не нужна - хватит и нашей. Ванны, туалеты - всё это тоже только на втором этаже. Стоп. Туалет и на первом нужен, без ванны. Не будешь же каждый раз, как приспичит, наверх бегать.
  Ну, вот как-то так...
  Из голов оперативников я знал, каким образом была получена информация обо мне. Люди СС, не эти, другие, ходили и разговаривали с жителями Синего крейса, с теми, кто жил на нашей улице, даже со сторожем школы, где работал Гризелд, побеседовали.
  Значит, что? Значит, мне надо быть на шаг впереди их и самому поговорить со всеми, кто живёт рядом со мной.
  И я принялся за обход соседей. С приветливой улыбкой, подкреплённой гипнозом и ментальным внушением, стучался в двери. Останавливался около старичков, дни напролёт ловивших рыбу с набережной. Побывал на двух стоянках всезнаек-носильщиков портшезов. Прошёлся по улице, проходившей выше наших домов. Перезнакомился со всеми окрестными мальчишками. Узнал, кто из соседей, чем живёт, где кто работает, у кого магазинчик или кафе. В каком дворе есть театральные подмостки, кто увлекается музыкой или пишет стихи (а таких, как ни странно, оказалось немало). А все окружающие, таявшие под моими чарами внушения, с удовольствием знакомились с "нашим оме" и рассказывали, рассказывали, рассказывали... О себе, о детях, о соседях... Ну, а я, заодно вспомнив и бордель Юргена и свои внушения Ёрочке, корректировал и правил сознание этих добрых людей в отношении себя, любимого, и всех своих. В смысле, что вот к этим людям все окружающие должны относиться неизменно доброжелательно. Только так и никак иначе. По мере моего продвижения по улице волна доброжелательности расползалась шире и шире по Синему крейсу. Не удивлюсь, если через некоторое время в нём возрастут цены на жильё. А пока я пробежался по своей улице и по вышележащей и с удовлетворением отметил, что можно не закрываться эмоционально выходя из дому. Мне это нужно... Да и СС получит лишнее подтверждение моей лояльности.
  Правда... не скажу, что мне это далось легко. Самочувствие несколько ухудшилось. Не так как после Руди, но лежал я до самого вечера. Нет, ничего такого. Но... почему-то всё, что называется, валилось из рук, в глазах плыло. Заглянувшего ко мне Эльфи я попросил принести обед в спальню. Под расстроенным взглядом Личного Слуги поклевал без аппетита первое, поковырял второе, не столько ел сколько крошил хлеб, остановившимся взглядом уставившись в чёрную как ночь, полированную столешницу письменного стола...
  Что же со мной такое? Накопилась чудовищная ментальная усталость и сейчас я с некоторой ностальгией вспоминал дни и декады, проведённые в замке во время и после лечения. Когда я был предоставлен сам себе и в моей жизни, можно сказать, ничего не происходило... И только оме Шиарре разгонял мою скуку, заставляя постоянно быть в тонусе... Ох! Опять Шиарре... Опять он...
  А ещё...
  Были у меня мысли по поводу издания своего рассказа о Спартаке. Я тогда ещё хотел побольше картинок в книжку насовать. Вот и займусь...
  Достав тетрадь с аккуратно записанным нарочно разборчивым почерком Лизелота рассказом и вооружившись карандашом, я принялся отмечать места, которые бы мне хотелось проиллюстрировать. Причём, делать надо так, чтобы на странице немного - пару абзацев, занимал текст, а остальное рисунок. Вернее гравюра. Тогда и объём наберётся и, поскольку, рассказ вышел уж очень... скажем так, не без игривости, на рисунках получится изобразить много разного...
  Для знатных людей в Лирнессе не считалось зазорным заниматься творчеством - литературным прежде всего. И деньги, заработанные литераторами, были допустимы для дворян. Мало того, одной из тем для светских разговоров были как раз более или менее удачные результаты литературных усилий того или иного господина. И литература, к тому же, была одной из немногих сфер человеческой деятельности, уравнивавшей дворянина и простолюдина, альфу и омегу. Правда, литературные потуги омег частенько вызывали снисходительные смешки знатоков, но...
  Рассказ мой сам по себе большим не был. Но размер и расположение шрифта, а также количество иллюстраций могли дать объём, а, следовательно, поднять цену на книгу. Вытащив из ящика стола несколько стянутых из Схолы листов приличной бумаги, я принялся творить. Апатию мою как рукой сняло. Видимо, не зря говорят, что лучший отдых - это смена деятельности.
  Погрузившись в расчёты по изготовлению литер и заставок, припоминая всё, что знал из той жизни о переплётном деле и книгопечатании, а также прикидывая количество рисунков и примерное их содержание, я засиделся до темноты. Аделька давно уже пришёл из школы и поделился изученным за день с Эльфи, Сиджи и Ютом. Без меня все, кроме безмолвного Вивиана, включая Веника, Ёрочку и увязавшегося с ними Жизи, сходили на ежевечернюю прогулку и вернулись полные впечатлений - Жизи рассказывал о своей творческой карьере в труппе Улофа, расспрашивал о нашей жизни в Лирнессе. Об этом мне рассказали вернувшиеся Сиджи и Ют. Дети сели в кресла напротив меня и в лицах пересказывали вечер, попутно интересуясь, чем это я таким занимаюсь. Секретов у меня от них давно уже не было и я рассказал о книге и могущей воспоследовать от её издания денежной прибыли. Глазки обоих загорелись, но я обломал омежек, сказав им, что в скором времени они превратятся в школяров Схолы факультета менталистики, а для них Супермум консилиумом утверждена специальная форма одежды. Несколькими штрихами набросал эскизы, которые я показывал Максимилиану.
  - Как только эта одежда для вас будет утверждена, а господин Максимилиан обещал мне, что так и будет, то её придётся шить. Раскроим вместе, а потом у меня для вас будет задание - будете сами себе делать вышивки. Видите - по краю плаща, по краю пелерины, кроме того, надо будет вышивать эмблему факультета. Серебром. Да под плащ - штаны, рубашку, жилет, туфли. Или кто-то сапоги хочет?
  Ни Сиджи, ни Ют сапоги не хотели. И не удивительно - в тропиках-то! И это при том, что ног у них не было. Хотя внутри дворца Схолы климат-контроль налажен на загляденье - за всё время, которое я там пробыл, жарко мне не было ни разу.
  Ну, хорошего понемножку. Поговорили, я поделился планами на ближайшие дни и отправил обоих спать.
  Потянулся в кресле, так что в плечах и руках хрустнуло. Пора пройтись. Засиделся я что-то.
  Спустился вниз. Вышел в сад. Свежеприобретённый дом темнел пустыми проёмами окон и дверей - завтра вставят.
  Ёрочка и Вивиан молча сидели в плетёных креслах вокруг круглого стола для чаепитий. Я, также не говоря ни слова, сел рядом.
  Над нами на бархатно-тёмном небе полыхал, переливался цветными звёздами рукав галактики. Окна кухни и туалета первого этажа светились жёлтым уютным светом - Эльфи с Аделькой ещё не ушли из кухни, а в ванной комнате был кто-то из двоих мелких менталистов. А Веник-то где?
  Из открытой в сад двери прихожей слышался голосок Жизи, нравоучительным тоном что-то втолковывавшего Машке и Венику.
  Молоденький омежка как-то быстро освоился с нами. Без стеснения общался со всеми моими домашними и складывалось впечатление, что он тут был всегда. В отличие от старших - те держали дистанцию.
  Я вдохнул ароматный ночной воздух, пропитанный запахами чего-то цветущего. В Лирнессе всегда что-то цвело не переставая и по аромату цветов того или иного растения можно было определить месяц и время года.
  Подвинув телекинезом к себе кресло, в котором сидел Ёрочка, я положил руку ему на голову - давай-ка, друг ситный, попробуем тебя познакомить с Великой Силой...
  Сила рванула в моё тело, затянутая туда как пылесосом, в энергетическом зрении оно налилось синевой, подсвечивая энергетические узлы. Все девять. Тот, что в промежности, светится тускло - не удивительно, повреждён. Синеющие волосы всколыхнуло потоком Силы, как водой и толстые пряди вскинулись и снова медленно опали. Моя рука, синеющая густым энергетическим каркасом, опустилась с головы альфы и взяла его за руку.
  Пойдём?
  Тело моё так и осталось сидеть в кресле, так же как и тело Ёрочки, а вот наши энергетические, напитанные Силой, проекции встали и плавно, повинуясь моему толчку ног, медленно, как из-под воды, всплыли над каменной дорожкой. Я напитывал Силой своё тело сильнее и сильнее и через руку передавал её Ёрочке, чьё тело тоже постепенно разгоралось синеватым светом. Но процесс шёл слишком неторопливо - эдак всю ночь можно качать Силу. И я решил форсировать напитку. Также как делал это с Сиджи и Ютом - резко дёрнул тело Ёрочки на себя и, раскрыв объятия, крепко схватил его, перекачивая из своего источника Великую Силу в тело малолетнего альфы. Ещё! Ещё больше! Ещё! И вдруг голубоватая вспышка ослепила меня. Сила переполнила тело Ёрочки и его, пока ещё слабенькие узлы откликнулись мерцанием, а Сила расползалась по телу, формируя энергетическую сеть и оплетая этой сетью всё тело альфы. Всё! Есть! Он искусник! Новый менталист пришёл в этот мир! Веди его, Великая Сила! А я помогу, чем смогу...
  Выдохнув, я вернулся в своё тело, вернув и Ёрочку. Снова втянул пряный воздух, глаза показали мне, что произошедшее с нами не осталось незамеченным. Жизи, отвлёкшись от мелкого и кошки, округлив рот и глаза, смотрел на нас из двери прихожей. Вивиан, сидевший рядом тоже таращился на меня. Причину я сразу почувствовал - волосы, продёргивая кожу головы электричеством нервного возбуждения, постепенно опускались на спину и плечи. Ёрочка сидел в кресле с закрытыми глазами и судорожно дышал - необычное происшествие перепугало его не на шутку.
  Затем серые глаза, теперь уже бывшие серые - они стремительно наливались синевой, открылись. Слёзы, копившиеся в них, блестящими дорожками побежали вниз. Гундося и шмыгая носом он прошептал:
  - Ч... што это? Что было, оме?
  - Ты стал искусником, Ёрочка...
  - Да-а?!
  - Да... таким же как я... таким же как Сиджи и Ют...
  - А... а как это?
  - Великая Сила вошла в тебя... Точнее, я помог ей это сделать...
  - А... но... ох-х... И я смогу...
  - Да, ты сможешь много всего... Перемещаться куда угодно, летать, выполнять почти любую работу без помощи рук, видеть и слышать много всего такого... чего не слышат обычные люди... ты сможешь влиять на их поступки... Но...
  - Но?
  - Но всему этому надо учиться...
  Альфа поник... Учиться Ёрочка не любил... Воспоминания об учителях и наказаниях за плохую учёбу висели над ним.
  - А теперь вот что, - я пощёлкал пальцами перед носом ушедшего в себя альфы, - смотри. Тебе надо увидеть тонкую серебристую оболочку, - я показал Ёрочке свою руку и место, где именно он должен её увидеть.
  - Если сразу тяжело - поводи или покачай головой вправо-влево... Видишь?
  - Ой! И правда! Вижу! Мерцает!
  - Вот. А теперь запомни то состояние, в котором ты её увидел... Запомнил? Теперь дальше... Смотри сюда, - я показал ему пальцем на своё плечо, - на толщину пальца примерно... Это следующая оболочка. Она есть у всех живых. И дальше... Смотри на три пальца, - показывал я на то же место, - это следующая оболочка. Увидел? Своё состояние запомнил?
  Ёрочка зачарованно кивнул.
  - Задание тебе. Ты должен рассматривать все эти оболочки на всём, что увидишь. Завтра, послезавтра. Вообще всегда. Сиджи и Ют их видят без проблем. С ними походи, посмотрите вместе...
  - Ага...
  - Ну, вот и хорошо. А теперь мыться и спать!
  * * *
  На следующее утро меня нашёл Руди. Альфа пришёл к нам сразу после того как Аделька, отчего-то проспавший, наскоро позавтракал и, на ходу застёгивая пуговицы жилета, топая башмаками, убежал в школу. Там у них сегодня по плану сочинение должно было быть. На тему: "Человек, о котором я хочу рассказать".
  Руди, поднимаясь по лестнице, прошёл мимо пристроя, где с удивлением увидел репетировавших с утра пораньше актёров. Под суровым взглядом Улофа, Людвиг ловко жонглировал разноцветными мячиками, собирая их в свою шляпу, а Жизи в одной тоненькой маечке на бретельках и шортиках в обтяжку, со страховкой Лотти, тренировал обратный фляк.
  Альфа сел на лавочке во дворике под перголой, увитой виноградом. Над вазонами с цветущими бело-розовыми цветами убаюкивающе гудели пчёлы. Машка, как истинный сторож, молча вышла из дома - дверь она открывать научилась, да и закрывать тоже. Села на каменной приступке у порога и сурово, не сводя пристального взгляда, смотрела на него. Руди даже нехорошо стало. Может зря пришёл? Вон, кошка какая! Зверь, а не кошка. Машка, чувствуя неуверенность непрошеного гостя, переступила передними лапами. Подняла правую, вроде бы для вылизывания, но на пару сантиметров выпустила подсвеченные синеватым светом когти и снова внимательно посмотрела на пришедшего.
  Сила Великая! Руди мгновенно понял, что за когти у этой здоровенной кошки. Оно, конечно, зверь, вроде как, невелик - головой до колена едва достаёт, что для кошки размер просто огромный. Но не зря говорят - страшнее кошки зверя нет. Знающему человеку это скажет многое. Это и правда не шутка. Универсальный хищник, совершенствовавшийся в охоте миллионы лет и прекрасный в своём убийственном совершенстве.
  После того как оме Ульрих вернул Руди Великую Силу она как-то странно отзывалась в теле. Не так как тогда, когда он был искусником. И Руди не был уверен в возможности успешного противостояния с этой кошкой. Альфа счёл за благо подождать. Должен же кто-то появиться. По правде сказать, пришёл он рановато - сказывалось нетерпение - он так долго искал таинственного оме. А в тот день в саду... он просто не успел... вернее не смог... Да... не смог оторваться от серых глаз омеги, пришедшего с оме Ульрихом. И оме исчез. Побывал у Делмара, чем до конца рабочей смены выбил его из рабочего настроения. Все остальные долго шептались и хихикали между собой, вспоминая оме.
  Юрген, когда Руди пришёл за расчётом, долго смотрел на него - они работали вместе пять лет. Юрген нравился Руди. Эта симпатия даже постелью завершилась. Но с тех пор Юрген не позволял себе ничего такого и демонстративно не замечал знаков внимания со стороны Руди. И вот теперь Руди уходит. Искуснику нельзя работать в таком месте - слишком велик риск эмоционального срыва, а Руди теперь был готов делать всё, что можно и нельзя, лишь бы не расставаться с вернувшейся к нему Великой Силой. А ещё... он был готов молиться на оме Ульриха... и он на самом деле молился. Великой Силе. Что она не забыла его. Вернулась. Послала ему этого оме... Который смог.
  - Уходишь? - только одно слово и сказал Юрген.
  Руди молча кивнул - комок стоял в его горле.
  Юрген вышел из-за стола. Всё также в платье с разрезом почти до поясницы. Всё также без нижнего белья. Альфа обошёл стол, опёрся о него мускулистым подтянутым задом. Сложил руки на груди. Помолчал. Поднял правую руку к лицу. Задумавшись, потёр щёку.
  Руди был неплохим управляющим. Заботился о работниках. В доме всегда был порядок. Не допускал ссор между неуравновешенными омегами и альфами, работавшим и в борделе. Было у него и ещё одно ценное качество. Он был бисексуален и мог лично проверить таланты и способности каждого приходящего работать в бордель на основную работу. Альфу или омегу. Да и его зацикленность на нём - Юргене, тоже была плюсом - можно было быть уверенным, что конкурентам не удастся переманить к себе талантливого управителя.
  Ищи вот теперь...
  Юрген откачнулся от стола, подошёл к Руди. Не говоря ни слова, оглядел здоровенного - с него ростом, альфу. И крепко обнял его. Без всякого сексуального подтекста. Просто обнял, как старого товарища, с которым он прощается. Скорее всего - навсегда.
  Руди, не ожидавший такого порыва от Юргена, сначала, помня об эмоциях, не решился обнять хозяина в ответ. Но потом, прислушиваясь к себе, понял - можно. Великая Сила разрешает. И крепко обхватил руками мощное тело Юргена. Подержал, прижимая к себе. Похлопал по открытой спине. А затем чуть отстранился, дав понять ему, что всё - хватит.
  Напоследок Юрген выдал Руди выходное пособие. От себя лично. Пять талеров.
  И вот теперь Руди пришёл к с таким трудом найденному оме Ульриху. А поискать пришлось. В борделе, когда туда завалился тот шебутной оме, никто не знал как его зовут и где он живёт. Только во время чаепития Руди узнал, что это оме Ульрих. Гризелд тоже не знал, где живёт оме Ульрих. То, что он искусник Руди знал. И логично начал поиски с Корпуса целителей. Раз оме искусник, то никем иным как целителем он быть не может. Но оказалось, что там такого целителя нет. Не числится. За полдня, загоняв до цыганского пота восьмерых носильщиков портшезов, Руди объехал шесть крейсовых ратов, начав, естественно, с Золотого и Серебряного. Оме знатен, а вся знать живёт там. И только уже потеряв последнюю надежду и попав в рат Синего крейса, ему сказали, что да, действительно, есть такой оме-искусник. Живёт в домовладении по Шнорштрассе 7/8 (педантичные немцы после покупки второго дома тут же переименовали оба домовладения). И Руди пришёл. А тут кошка.
  Сверху, из окна второго этажа, фыркнули:
  - Заходи уж...
  Руди поднял голову.
  Свесив длинные серебристые волосы вниз, на него смотрел оме Ульрих и жмурился в довольной улыбке.
  - Маша, проводи гостя наверх.
  Согласно муркнув, кошка отошла в сторону, пропуская Руди в дом. В прихожей, неожиданно мявкнув басом, она, поминутно оглядываясь, повела альфу по лестнице на второй этаж. Внутренняя отделка неказистого снаружи дома, поразила Руди. Полированная драгоценная тропическая древесина тёплого медового цвета, покрывавшая пол, стены и потолок отражала в себе его и кошку. Искусная резьба по дереву - листики, цветочки, стебельки, если бы не однотонный цвет суара, палисандра, сандала и красного дерева - отличить от живых было бы невозможно, могла бы сделать честь любому дворцу из Золотого или Серебряного крейса. Запах сандала и воска кружит голову. Замысловатые узоры наборного паркета... заставляли опасаться за его реальность... Сколько всё это стоит? И почему, если у оме Ульриха есть деньги, он живет в не самом престижном Синем крейсе?
  Оме встретил его в гостиной. Просторный шёлковый халат в разрезе которого была видна белая, не знавшая загара кожа. Белее даже чем у него, красноволосого от рождения. Распущенные серебряные волосы закинуты за спину. И жуткие, убивающие наповал, невероятные изумрудно-зелёные глаза с вертикальным нечеловеческим зрачком с радужкой на весь глаз.
  - Прошу садиться, - пригласил оме, изысканным жестом указав в глубокое, даже на вид уютное, кресло.
  Полагая, что гость сядет, оме шагнул к другому. Сел. Закинул ногу на ногу. Стройная нога выскочила из пол халата, обнажившись до середины бедра.
  Руди прикрыл свои красные глаза. Оме. Его запах. Его тело. В халате. Чувствовалось, что под ним нет ничего.
  За что ему, Руди, это?
  Снова!
  Сжав зубы, Руди не открывая глаз остался стоять. Покой. И воля. Только так!
  Оме, умостив локоть на подлокотнике кресла, уперев наманикюренные пальчики в висок и покачивая маленьким расшитым тапочком, едва державшимся на пальчиках ноги, молча рассматривал Руди, стоявшего перед ним с закрытыми глазами.
  - Я ждал, что вы придёте, Руди, - прозвучал в гостиной голос оме, - сядьте уже.
  Руди открыл глаза. Поискал кресло. Сел и уставился на свои ноги. Смотреть на оме было выше его сил.
  Не меняя позы, оме продолжал:
  - Как вы себя чувствуете? Всё-таки то, что нам с вами удалось сделать...
  - Вам, - Руди кашлянул, от волнения першило в горле, - вам, оме...
  - Не будем спорить... Скажем так, Великой Силе... Удалось сделать. Тем не менее, меня интересует этот вопрос...
  Одна из дверей, выходивших в гостиную, блеснув лаком, отворилась и из неё, держась за косяк, выглянул светловолосый, до невозможности синеглазый малыш в одной распашонке. Убедившись, что незнакомец опасности не представляет, малыш, топоча босыми ножками, пробежал по гостиной и с размаху бросился на колени оме.
  Голая розовая попка оказалась повёрнута прямо к Руди.
  - Извините, Руди, я сейчас.
  Оме подхватил малыша на руки и, развевая полы халата, быстро прошёл в комнату из которой малыш и выскочил. Резная филёнчатая дверь беззвучно прикрылась за ними.
  Саня! Ты охренел? Думал я, умывая и одевая Веника. Ты что сейчас там устроил? Да... Да, блядь, даже в наше время. Если мужик пришёл по делу к малознакомой красивой бабе и она его в одном халате на голое тело встречает. Сидит перед ним, ноги по самое некуда выставив - что он о ней думать будет? Какое слово подберёт?
  А здесь! Как эту сцену должен воспринимать человек Позднего Средневековья? А что по этикету он мог ожидать от знатного оме? Маркиза? А?
  Ты одет до кончиков пальцев. Безупречно одет. И пригласив его присесть, причём, реально он сесть сможет только тогда, когда сядешь ты, можешь вести разговоры. Замужний - на отвлечённые темы и даже эти темы давным-давно определены этикетом. Вдовый - как сам решишь. И не улыбаясь! Сука! Не улыбаясь! Улыбка - это приглашение к интимной встрече! А ты что устроил?
  Ты же, мудак, ему сейчас практически открытым текстом постель предложил! Да ещё и ему сейчас эмоции противопоказаны категорически.
  Или ты?..
  Да нет!
  Не может быть!
  Ты, что, его к Гризелду ревнуешь?
  Зарычав от накатившей злости, я упал на колени на пол, уткнувшись лбом в разобранную после сна кровать.
  Улька, ты?!
  Нет?
  Кто!
  Как!
  Откуда это всё!
  Встав, ополоснул лицо холодной водой из крана, раздражённо дёргая телекинезом вещи из шкафа, оделся сам и одел Веника. Натянул на себя тёмные брюки от одного из костюмов пошитых мной для преподавания в Схоле, просторную светло-бежевую рубашку тонкого полотна, повязал жабо на шею. Тонкий, цвета-кофе с молоком, шарф на пояс, носки, светло-коричневые брогги.
  Веник, одетый по-домашнему - в тонкой белёной льняной рубашке и таких же просторных штанишках на голое тело, на ногах ботиночки из тонкой белой кожи без носов и пяток, по мотивам Наруто - жарко же, выскочил из кабинета, промчался мимо Руди через гостиную и, топоча по ступенькам, побежал вниз. Я вышел следом.
  - Итак, Руди. Я вас слушаю. Что привело вас к нам?
  - Оме, я., - альфа вскочил, волнуясь...
  - Ну-ну-ну, Руди, успокойтесь. Иначе Великая Сила снова откажется от вас и на этот раз я уже ничего не смогу сделать, - я показал Руди на кресло, которое он оставил и сел напротив.
  Неожиданно Руди, подскочив ко мне ближе, опустился на колени и, быстро схватив мою руку, прижался к ней губами.
  Тело его содрогнулось и я почувствовал на руке горячие слёзы.
  Стоп!
  - Руди! - рявкнул я, вырывая руку и вскакивая, - Прекратите немедленно!
  Альфа так и остался стоять на коленях, опустив голову.
  - Вы понимаете, что можете снова лишиться Великой Силы! - я, схватив здоровенного альфу за грудки, тянул его вверх, пытаясь поднять на ноги. Вытянул, наконец, и с размаху отвесил звонкую пощёчину.
  Красноволосая голова мотнулась. Наполненные слезами красные глаза поднялись на меня и смотрели в мои, полыхающие зелёным светом, с отсвечивающим родопсином расширенным круглым зрачком - всё это я увидел в отражении его глаз.
  - Сел! - я толкнул альфу в кресло.
  Сам плюхнулся напротив. Выдохнул.
  - Руди! Вы идиот! По-другому я вас назвать не могу! Включите, наконец, голову. Вы - искусник. Снова. И вам надо. Надо! - надавил я голосом, - Надо забыть о том, что вы чувствовали и переживали всё то время, когда вы были лишены Великой Силы. Теперь вы - терминатор! С каменной рожей. Минимум месяц. А лучше полгода. И только тогда, когда вы снова научитесь сдерживать эмоции, я разрешу вам... Нет! Это не то... Короче, забудьте по эмоции. У вас их нет. Полгода.
  - Но... оме... я хотел. Я вам так благодарен. Вы, оме, появились в моей жизни...
  - Я не закончил, Руди! - оборвал я излияния альфы командным голосом, - по Гризелду... - тут я вздохнул, - с ним вы тоже можете начать встречаться или если хотите пожениться... Но тоже через полгода. И запомните, Руди! Супруг у вас может быть только один. Иначе... Вам должны были говорить об этом в Схоле...
  Альфа кивнул красноволосой головой. Говорили. Точно.
  - Так вот, - продолжил я, сложив пальцы домиком у подбородка, - встречаться, встречайтесь сколько угодно. Но прошу вас, воздержитесь на полгода от становления истинными друг другу.
  - Оме! Я пришёл к вам, чтобы выразить свою благодарность, оме! - Руди, наконец, смог внятно сформулировать цель своего посещения.
  - Оставьте это, Руди, - утомлённый бурными событиями утра, я развалился в кресле.
  - Нет, оме! У меня... Я... Двадцать пять талеров - это всё, что у меня есть. Возьмите эти деньги, оме, и распорядитесь ими по своему усмотрению.
  Хм. Немало.
  - Руди, уж не думаете ли вы, - я усмехнулся - взять деньги ниже достоинства маркиза - дворяне так дела не делают, - что милость Великой Силы может быть оценена деньгами?
  - Великой Силы - нет. Ваша... - Руди остановился, поняв, что сморозил глупость. На грани оскорбления.
  - Замечательно, Руди! - я саркастично хлопнул в ладоши два раза, - вы озвучили прекрасную цену! Но не кажется ли вам, что маркиз Аранда стоит дороже двадцати пяти талеров?
  Краска стыда залила лицо альфы. А я продолжал вколачивать гвозди сарказма в крышку гроба совести Руди:
  - Вы, Руди, пришли в мой дом, чтобы купить меня? Нет-нет! Не отнекивайтесь! И помните, о чём мы с вами говорили - только покой. Эмоций нет.
  Пламенеющий Руди, цветом лица сравнявшийся со своими волосами, опустил голову.
  В конце концов, он не дворянин по рождению, титул однощитового рыцаря получил по факту становления искусником. Как Сиджи и Ют.
  Здесь ещё бы можно было бы припомнить ему, что его работа в борделе наложила некий отпечаток и теперь он, Руди, всех оценивает деньгами. Но знатные оме не продаются (на самом деле продаются и ещё как!) и пусть он, Руди, идёт со своими деньгами куда-нибудь...
  Но... Надо щадить людей... Поэтому...
  - Руди, - начал я негромко, - давайте останемся друзьями... Хорошими друзьями... Друзья же, Руди, не продаются и не покупаются... А на что люди способны ради дружбы... - здесь я пафосно воздел руки вверх.
  - Оме, если вам нужна моя жизнь... - начал альфа, придя к каким-то своим выводам (а ты ведь, нарочно его к ним толкал, Саня), - возьмите её, - закончил он решительно.
  - Ох, Руди, не надо так говорить... Не надо... Кто знает, как сложится наша жизнь? Вполне возможно не вам, а мне придётся... - остановился я на полуслове, - Люди дружат ведь не для этого, Руди... Посему... Да, кстати, - я резко сменил тему разговора, ставшего меня напрягать, - а как вы чувствуете Великую Силу?
  - Оме, Сила не та... Я не понимаю... Она со мной... Но всё не так. Вода, воздух, огонь, земля - всё это есть, но я с ними работал в Схоле и потом, после... а теперь они откликаются по-другому... иначе...
  - Хм... интересно... интересно, - я задумался. Он был стихийником. Всего альфам доступны два направления работы с Великой Силой. А, нет! Теперь три. Ёрочка. Но Руди точно не менталист. Значит, что? Либо-либо. Если он говорит, что теперь не может использовать стихии, то - правильно! Он - артефактор!
  Но надо проверять...
  - Знаете, что, Руди? Вас надо проверить. В Схоле. Сегодня я туда не планировал идти, а вот завтра... Как? Вы согласны?
  Руди, не спускавший взгляда своих красных глаз с моего лица и следивший по нему за ходом моих мыслей, согласно затряс головой и снова потянулся к моей руке.
  - Руди! - пришлось прикрикнуть на альфу, - Отлично! Я вижу, что вы согласны. Тогда жду вас завтра в девять часов у портала в Схолу. А сейчас вынужден откланяться... - я поднял кисти рук вверх - чего-то жрать захотелось немилосердно. Ещё бы! С утра пораньше за дела принялся не евши.
  - Пойдёмте, Руди, я вас провожу...
  Вместе с Руди мы прошли вниз, до самой Шнорштрассе. Возвращаясь, я остановился у пристроя полюбоваться гибким стройным телом Жизи, так и вертевшегося с ног на голову возле страхующего его Лотти.
  О! А это идея!
  Пьеса. У меня есть для них пьеса...
  
  
  
  Глава LXXXI
  
  - Супруг мой, я пришёл поговорить с вами...,- Кирс замялся, подбирая слова.
  Эммерих фон Краутхайм сидел у себя в кабинете и перебирал бумаги. В основном счета посольства. Денег на его содержание категорически не хватало. Ведь, были же. Были. Выписка из банка свидетельствовала, что несколько дней назад, некий Хайнц Вебер, предъявив подписанный им, Эммерихом, вексель, снял со счетов посольства шестьдесят (!) талеров. Номер аусвайса подданного Лирнесса в банковских книгах почему-то не указали. Клерки только руками разводили - ошибка, мол, извините, больше не повторится.
  Судиться с банком? Не смешно... Кто он тут, в Лирнессе? Да теперь уже никто, по большому счёту... Гильдия финансистов горой встанет за своих. У них прямой выход на ректора Схолы есть. А деньги-то он печатает...
  Оставшиеся трое охранников посольства и их начальник Кёлер сбились с ног, разыскивая этого Вебера. Результатов пока не было...
  Задницу, за ночь натёртую любовником почти до крови, саднило и посол, морщась, жался и переминался в просторном кресле...
  Дагмар всю плешь проел: Лиутберт заболел, лечить надо. А как? Целители Лирнесса, славившиеся на весь цивилизованный мир своим искусством, разводили руками: у Лиутберта что-то с головой, что именно никому не понятно - они дважды собирали консилиум. Пятнадцать гульденов пришлось заплатить! Сам старший сын ничего пояснить не мог. Головой не бился, болей нет, чувствует себя нормально... Сидит как болван, хлопает глазами да улыбается. Скажешь встать - встанет, а не скажешь так и будет сидеть весь день с каменным лицом... Жрёт только, как не в себя... Морду наел... Старших омег пристроить не удалось. И, ведь, просватал было уже обоих... Ещё пара лет и никто не возьмёт... Да и с приданым... Нету его... Совсем... Ни короля, ни Тилории, ни баронства, ни денег... Скоро прислуге платить... да за воду... да за вывоз мусора... да за продукты с дровами... Лошадей продать придётся... Талеров десять выручим...
  Кирс ещё этот...
  Омега сидел напротив супруга с платочком в руках и тискал его в побелевших пальцах.
  Эммерих поднял глаза от стола с документами. Хм... А Кирс-то... Омега волновался и щёки его алели, покрытые румянцем. В свои тридцать пять он был весьма привлекателен, но супруг давно уже не обращал на него внимания. Сейчас волнение Кирса передалось Эммериху по их связи истинных и посол посмотрел на супруга новым взглядом.
  - ... мой сын, Йорг... я знаю, что вы не любите моих детей, но от этого они не перестают быть вашими, - продолжал Кирс, - он пропал... И я не знаю, что с ним. Кларамонд говорил мне... просил меня не беспокоиться, но если в вас есть хоть капля сострадания..., - Кирс прижал руки к груди и широко раскрытыми налившимися слезами глазами смотрел на супруга, - скажите мне - где он?
  - Я..., - Эммерих с трудом вспоминал, что же такое произошло с его вторым сыном-альфой, - я..., - начал он перебирать бумаги на столе, а - точно! - с нашим сыном всё в порядке, Кирс... я отправил его... я дал ему разрешение на учёбу в Схоле Лирнесса... да...
  А Кирс-то... надо как-нибудь его в спальню...
  Острая боль в анусе пронзила Эммериха до самого затылка и он поморщился.
  - Н-но... он... там ведь искусники учатся... Он, что стал искусником? Но когда... и почему вы мне не сказали об этом? - задал Кирс резонный вопрос.
  Искусником? Да... и правда. В Схоле ведь только искусники могут учиться. А ведь я же писал... писал разрешение. Кому? И где оно?
  Эммерих с удвоенными усилиями рылся в бумагах на столе. Затем остановился. Снова воззрился на супруга так со слезами на глазах и сидевшего перед ним. Морщась от дискомфорта в натруженной заднице, откинулся на спинку кресла:
  - Хорошо, Кирс, я даю вам своё разрешение на посещение Схолы... Можете туда сходить. Повидаете Йорга...
  - Благодарю вас! - Кирс склонил голову и слёзы, державшиеся в глазах, скатились по щекам.
  А надо, надо бы его навестить, думал Эммерих, глядя на пробор в волосах склонившегося супруга. Как-нибудь вечерком заглянуть к нему в спальню. Задницу снова дёрнуло и барон поморщился.
  * * *
  После завтрака, пока ещё есть время до проверки Руди в Схоле, я спустился в пристрой, к лицедеям, и собрал их вокруг себя. Помещение, долгое время стоявшее пустым, наполнилось жилым духом. Топчаны, развешанные по стенам вещи, живой характер Жизи, музыка Лотти, ворчание Улофа - всё это наполняло пристрой жизнью.
  - Улоф, у меня есть для вас пьеса...
  Стойкий оловянный солдатик. Там всего три действующих лица. И рассказчик. И музыка. Я про мультфильм. Есть кто-то, кто его не видел? Я видел. Помню.
  Скорректированный с учётом здешних реалий фильм. Живая картинка появилась в полумраке у глухой стены подвала. На самом деле она появилась только в головах стоявших около меня людей. Но им казалось, что на стене. Все четверо, раскрыв рот, смотрят не отрываясь. Всего восемнадцать минут...
  Жизелли рыдал:
  - Оме! Оме! Почему они умерли? Сгорели! Так нельзя! Оме!
  - Так надо, Жизи... Так надо..., - я потрепал короткие тёмные волосы омежки, - Ты понял чего нужно добиться от зрителей? Как думаешь, если они будут плакать, что будет? Ладно! Все собрались! - я похлопал в ладони, - Улоф! Ты - тролль. Жизи - танцовщик. Людвиг - солдатик. Лотти рассказывает и играет. И ещё. Улоф, там, в начале, идёт музыкальная тема основной песни и играет флейта, из вас кто-то может на флейте?
  Старик отрицательно помотал головой.
  Я прошёлся между ними всеми и каждому вложил в память слова уже переведённые на немецкий. Там и было-то... Всего пять стихов, считая финальную песню, три у солдатика и два у тролля. Танцовщик молчит. Играет телом. Только Лотти ведёт основную линию рассказчика.
  Гипноз к актёрам сознательно не применяю. Они должны впустить в себя эти образы. Прожить их и научиться сами играть. Без меня.
  - Улоф, учись фехтовать и орудовать кнутом.., - выдал я распоряжение, старик в ответ только пожал плечами.
  - Сценографию я вам обеспечу, - размышлял я вслух.
  - Что это, оме? - Жизи пристаёт.
  - Это, Жизи, то, как должна выглядеть сцена в разных действиях. Там же всё меняется. Солдатик сначала стоит и ходит на столе. Потом видит тебя. Потом тролль появляется. Откуда, кстати, Улоф, будешь появляться, решил уже? Думай давай... Потом они фехтуют. Тролль скидывает солдатика на улицу. Он попадает в воду и тонет. Рыба его съедает. И снова он в комнате. Только на камине. Так что там много всякого...
  - Лотти, смотри... Когда ещё всё начинается, то на сцене никого нет. Ты один сидишь на краю сцены. Ногу должен свесить. Одну. Понял?
  Старший омега кивнул. Его тоже поразил мультфильм и после просмотра он пару раз он шмыгнул носом.
  - Так вот, - продолжал я, - ты негромко рассказываешь, орать не надо. Вот представь, что ты сидишь с кем-то за столом в кафе и этому кому-то рассказываешь о своей жизни. Как вы выступали. Неудачно. Как вас выгоняли. Вам ночевать негде было. Представь, что это было давно. Всё уже перегорело. Ты просто вспоминаешь и рассказываешь. Давай...
  - "Было когда-то на свете двадцать пять оловянных солдатиков. Все они были сыновьями одной матери - старой оловянной ложки и, значит, приходились друг другу родными братьями."
  - Лотти, одновременно с рассказом ты перебираешь струны, основная мелодия...
  Лотти сев на край топчана - пока и так сойдёт, тихонько касается струн и продолжает:
  - "Оловянные солдатики походили друг на друга как две капли воды, и лишь один отличался от своих братьев: у него была только одна нога. Его отливали последним, и олова немножко не хватило. Впрочем, он и на одной ноге стоял так же твердо, как другие на двух..."
  Омега, наигрывая, смотрит куда-то вниз, настроение у него раздумчивое, он сам подпадает под магию строк сказки.
  - Стоп! - останавливаю я его, - запомнил состояние своё?
  Лотти кивает.
  - Так! Людвиг иди сюда, - зову я альфу, - вот, представь - сцена здесь, - показываю рукой, - здесь правый край, там левый. Домик Жизи будет стоять там. Жизи, иди сюда. Ты в домике. Тебя пока не видно. Людвиг, тебе скучно и тоскливо. Все твои товарищи в коробке, а ты остался один. Но... ты солдат. Ты не можешь без них - они... вы все вместе. Но ты не такой. У тебя одна нога. Этим ты отличаешься от них. Из-за этого не можешь за ними угнаться. Но и оставить ты их не можешь. Осознаёшь это вот всё. Днём тобой играют дети. А ночью, после полуночи, ты оживаешь. И видишь, что остался один. И тебе тоскливо. И, чтобы развеять эту тоску, ты маршируешь и разговариваешь сам собой. Погнали! Лотти - музыку.
  - "Ах, как грустно одному маршировать, самому себе команды отдавать...", - засипел Людвиг без выражения.
  Да-а...
  Лотти отвернулся к стене. Улоф, внимательно наблюдавший за моими режиссёрскими потугами, хлопнул себя по лицу. Жизи вскинулся:
  - Людвиг! Людвиг! Не так! Ну, ты что? Вот оме говорит как надо!
  Омежка подскочил к Людвигу и начал его тормошить за руку как тогда в переулке.
  - Отстань, Жизи! Делаю, как могу.
  - Ладно, - прерываю я излияние эмоций Жизи, - путь пока весь текст озвучит и походит туда-сюда. Давай, Людвиг.
  Тот механически твердит текст, ходит вправо-влево.
  Чёрт с ним! Пусть пока так. Нам сейчас важно прогнать весь сценарий, чтобы установить последовательность действий одного актёра за другим.
  Людвиг закончил ходить и читать, остановился, глядя на меня.
  - Жизи, теперь ты. Смотри. После полуночи, дверки твоего домика раскрываются, ты выходишь на порог. Смотришь вверх, на звёзды, а затем начинаешь танцевать. Лотти нам музыку обеспечит. Лотти! - командую я и омега начинает перебирать струны лютни.
  - Жизи, взмах рукой и одновременно взмах ногой! - координация у него хорошая, упасть не должен, - в эту сторону. Стой! Смотри, - начал я объяснять движения танцовщика, - выходишь. Останавливаешься у косяка, касаешься его рукой, голову тоже к нему чуть наклоняешь. Вскидываешь взгляд вверх. Вздыхаешь. У тебя мечтательное настроение. Романтика, понимаешь. Ночь, звёзды. Тебе чего-то хочется, но ты не понимаешь чего... А, поскольку, ты танцовщик и ничего больше не умеешь, то ты выходишь и начинаешь танцевать. Твоё тело говорит вместо тебя. Оно твой язык. Именно поэтому у тебя нет слов. Спускаешься со ступенек и вот здесь танцуешь. Руки вверх! Обе! Стой! Не так!
  Я показывал, как, по моему мнению, должен двигаться танцовщик.
  - Потом оборот. Сначала ты солдата не видишь. Людвиг, иди сюда. Стоишь тут. Ты замер. Ты увидел красоту. Не видел никогда такого, в первый раз. Понятно? - объяснял я состояние солдата, - Ты поражён в самое сердце...
  Альфа хлопал глазами, не понимая, чего я от него хочу. Демоны!
  - Стой, Жизи! - остановил я вертевшегося и изображавшего танец омежку.
  - Людвиг, давай вспомни, что-то такое в свой жизни, что тебя удивило...
  - Это... было...
  - Удивило и обрадовало одновременно. Вызвало восторг. Было?
  Тот кивнул головой.
  - Вспоминай!
  Людвиг сделал напряжённое лицо.
  Ну, хоть так...
  - И ещё, - опять ему я начал пояснять, - Вот это, - мой палец указал на Жизи, - не Жизи, которого ты знаешь, не Жизи, что всё время верещит, тормошит вас всех, боится крыс и которому ты локтем в бок тыкаешь. Это - первая и последняя любовь всей твоей короткой солдатской оловянной жизни. Это тот, кто прыгнет к тебе в огонь и умрёт вместе с тобой... И именно так ты должен смотреть на него. Зрители должны понять это. Не сделаешь - ничего не получится. Вы с ним стали истинными. Ты увидел его и всё! Мир рухнул! Перестал быть таким, каким ты его знал. Всё стало другое. Всё окружающее ты теперь видишь сквозь него. А он сквозь тебя... И от него свет идёт. И только ты его видишь и больше никто. Потому, что его свет - он только для тебя. И его жизнь, она тоже только для тебя. И твоя жизнь - только ему. И он точно также видит твой свет. И этот твой свет - только ему. А зрители... У них, у всех, кто, естественно, постарше, есть свои истинные. Они знают, как это - иметь истинного. И их обмануть невозможно. Ты должен напомнить им - как это, когда кто-то кому-то становится истинным. И в этом смысл, главный смысл этой сказки...
  Я выдохнул. Лицедеи окружили меня. По лицу Жизи беззвучно текли слёзы. Лотти, огромными глазами смотрел на меня, следил за каждым моим движением. Улоф прикрыл лицо сморщенной ладонью, пальцы его дрожали. Людвиг стоял неподвижно, отведя взгляд в стену. Медленно моргнул, сглотнул комок в горле, проскрипел:
  - Оме... я не смогу... Зачем вы... Я не буду...
  - Сможешь, Людвиг, сможешь. И будешь. Ты должен. И знаешь почему? - я подошёл к нему вплотную, - потому что ты - лицедей! - я толкнул его пальцами обеих рук в грудь, - Они! Там! - я вскинул руку, показав куда-то наружу, в дверь, - Они зрители. Они пришли развлечься. Посмеяться над тобой. Ты шут! Гаёр! Шпильман! Но вот ты говоришь им что-то такое, что цепляет всех. И тебя тоже! И ты выворачиваешь перед ними свою душу - смотрите! Смейтесь! И они смеются! И даже кидают в тебя чем попало - смешно же! Но смеются не все. Это если ты всё сделал правильно. Сумел. Смог. А выворачивать душу всегда больно. До слёз. Но твои слёзы... Их никто не видит. Никогда! Тогда эти вот, которые не все, те, до которых ты смог достучаться, показать им нечто великое, неважно, высокое или низкое, они тебе аплодируют. И ты берёшь и ведёшь их за собой. Туда, куда сочтёшь нужным, куда захочешь. И они пойдут. А за ними пойдут и те, кто смеялся и бросал в тебя всякое. И тогда ты - бог! Ты, презренный скоморох, поднялся так высоко, что оттуда, с этой высоты, ты видишь их души. И внутри у тебя возникает что-то такое... и ты чувствуешь, что можешь всё! На сцене... И люди чувствуют эту власть. Всегда...
  Внутри меня аплодировал Шут.
  - Давай, Людвиг. Давай...
  Людвиг говорил. Людвиг смотрел на Жизи и я видел, как понемногу у него начинает получаться. Конечно, шлифовать ещё и шлифовать, но прогресс есть.
  - Теперь ты, Улоф. Вот этот тролль, которого ты играешь - он волшебник. И волшебство так в него въелось, что он сам в него превратился. И он видит танцовщика. И хочет его. А танцовщик и солдат уже стали истинными. Но тролль этого не видит. Ему не дано. Поэтому страсть, порочная страсть, сжигает тролля. И он идёт на всё. Сначала умоляет танцовщика, затем пугает его кнутом. Поэтому его страсть порочна. Но это страсть и даже в её порыве он не смеет коснуться танцовщика. Поэтому только машет кнутом. Солдат мешает и тролль избавляется от него. И продолжает уламывать танцовщика. Солдат появляется снова и тролль скидывает его в огонь. К нему, туда, в камин, прыгает танцовщик. И любовь тролля гибнет. У тебя, Улоф, самая сложная роль. Страсть тролля порочна, но что-то есть в ней такое, что заставляет его осознать, что он наделал, убив солдата и, как следствие, танцовщика. Ибо они стали одним целым и не существуют друг без друга. А он не смог, не захотел этого понять. И вот это вот... наверное, раскаяние, чудовищное горе, убивает тролля. Тролль умирает от любви. Он хотел, чтобы танцовщик стал его истинным, хотел обладать им, как птичкой в клетке... Но танцовщик выбрал смерть на груди своего истинного. И тролль умер. Ещё раз повторю - от любви. Убив и только тогда поняв, наконец, что у танцовщика есть истинный. Он убивает свою любовь, Улоф. И умирает от этого. Ты, Улоф, тоже должен умереть от любви. Ты боготворишь танцовщика, готов ему отдать всё, даже своё чёрное сердце... то, которое на цепи. Смерть его убивает тебя. Вот это мне нужно от тебя на сцене.
  - Лотти, теперь снова ты. Смотри. Там в конце, есть слова о том, что когда прислужник выгребал золу из камина, то он нашёл кусочек олова и почерневшую блёстку. Ты должен рассказать это так, как будто говоришь о себе. Это ты - кусочек олова и блёстка. И рассказывать ты это будешь вот как. Когда они сгорят, будет пауза. Достаточно длинная. На сцене от тролля останется шляпа. Треуголка. Ты поднимешься на сцену. Встанешь спиной к зрителю. Снова будет основная мелодия "Да любимый мой, да. Нет, любимый мой, нет". Поднимешь шляпу. Повернёшься лицом в зал и, глядя на шляпу и вертя её в руках, расскажешь о том, что осталось от солдата и танцовщика. А потом занавес закроется и снова мелодия...
  Лотти застыл, осмысливая сказанное мной.
  - Так! - я захлопал в ладоши, - Собрались! Поехали!
  Первый прогон продолжился.
  * * *
  В Схолу мы выдвинулись в составе Сиджи, Юта, Ёрочки и Руди. Впятером. Прошли сквозь портал. Сопровождаемые школяром-артефактором из самых младших одетым в коричневую мантию, прошли сквозь уже известные мне металлические золочёные ворота.
  Снова мрамор стен: белый, розовый, зеленоватый. И вот, кабинет Максимилиана. Подходя к нему, увидел ещё пару дверей с надписями на латыни на полированных латунных табличках: Facultas mentalistics (факультет менталистики) и ещё:Ulricus Freytag Henricus von Falkenstein, daemonologiae magister in Facultate Mentalistics (Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, преподаватель демонологии факультета менталистики).
  О!
  Быстро они тут.Вошли в дверь факультета. Просторная, метров пятидесяти комната, с выходящими в густой сад высокими стрельчатыми окнами в пол. Блеснули стеклянные дверки шкафов для книг из тёмного дуба, сейчас пустых. Несколько столов. Все пустые, за исключением одного. За ним сидел тот самый прислужник, который приносил чернила в аудиторию к стихийникам. Он вскочил, когда мы вошли и поклонился. Из комнаты ещё одна дверь. Высокая двустворчатая. Открываю её, ожидая увидеть то, что и просил. Мой кабинет. Меньше факультетского примерно вполовину. Отделка его темнее факультетской. Потолок сводчатый. Окно одно, но гораздо шире, чем в комнате факультета. У него стоит диван, посреди кабинета стол. Письменный монстр с решётчатыми прихотливыми ножками. Кожаное кресло. За ними высоченный книжный шкаф, за стеклянными дверками которого блестят золотом и серебром корешки книг...
  Вот Максимилиан расстарался. Из моего кабинета ещё одна дверь. Ясно, что к Максимилиану - его кабинет в той стороне. Это он специально. А ведь, когда я был у него, двери этой не было.
  Стучу.
  - Да-да, - раздаётся чуть слышно.
  Вхожу. Максимилиан, как радушный хозяин встаёт из-за стола, раскинув руки, идёт ко мне. Ню-ню-ню... Господин десятник, где ваши манеры?
  Цепочкой за мной входят дети. Руди замыкающий. Приветствую начальника и мы рассаживаемся по его указанию.
  - Господин Максимилиан, позвольте представить вам учеников факультета менталистики, - начинаю по очереди показывать на детей, - Сиджи Аранд, Ют Аранд, Йорг фон Краутхайм.
  Брови десятника лезут вверх - Сиджи и Юта он знал. Видел, когда приходил ко мне. А вот появление Ёрочки для него стало сюрпризом. Я поясняю:
  - Буквально вчера Великая Сила одарила господина Йорга своей благосклонностью. Он ещё ничего не умеет, мало знает, но готов со всем доступным ему рвением начать обучение...Готов же?
  Ёрочка, глядя на меня повлажневшими ярко-синими глазами искусника, кивает головой. Изумлённый Максимилиан поворачивается к Руди:
  - А это... Он тоже?-
  - Да. Великая Сила сочла возможным вернуться к своему бывшему адепту, господин Максимилиан.
  - Рудольф Шнайдерхофф, - вскакивает Руди с кресла.
  - Шнайдерхофф, Шнайдерхофф, - задумчиво повторяет Максимилиан, - вы ведь у стихийников учились?
  - Точно так, господин фон Мальберг.
  - Нам нужен совет, господин Максимилиан, - вмешиваюсь я, - Дело в том, что, по словам господина Шнайдерхоффа, он ощущает Великую Силу иначе, чем в то время, когда он там учился. И нет. Он не менталист. Мы бы хотели проверить его способности...
  - Да-а..., - выдохнул Максимилиан, помолчал, затем добавил, - оме Ульрих, у меня нет слов... просто нет слов...
  Взял серебряный колокольчик, встряхнул. Мелодичный звон ещё не затих, как в дверь заглянул прислужник.
  - Диц, сделай нам чаю на всех и узнай, когда нас смогут принять десятники стихийного и артефактного факультетов.
  Прислужник, кивнув, скрылся.
  Чаю мы попили.
  Затем, пока Максимилиан остался выведывать у Руди, как ему удалось снова стать искусником, отведя детей на факультет, я рассадил их за пару сдвинутых на середину столов и рассказал Сиджи и Юту, что Ёрочка тоже менталист, чем поверг их в несказанное удивление. Попросил рассказать ему всё, что они знают и чему научились под моим руководством. Напоследок предупредил, что бы, в целях тренировки, говорили по-латыни.
  Основным языком общения в нашем доме был русский. На улице, с посторонними - немецкий. А латынь - язык искусников, оставалась без употребления. А тренироваться в ней просто необходимо.
  Нарезав детям задач, вернулся к Максимилиану. Сел в своё кресло и снова наткнулся на восхищённый взгляд Максимилиана.
  - Оме Ульрих, помните я вам говорил, что Великая Сила ведёт вас?
  Помню, конечно. Ещё бы не помнить.
  - Я ещё раз убедился в этом, оме.
  Руди тяжело вздохнул и отвернулся в сторону. Вернулся Диц. Сообщил нам, что оба десятника прямо сейчас свободны.
  - Идёмте, господа, - Максимилиан, не смотря на возраст, легко подхватился из кресла.
  Оба альфы долго ходили вокруг Руди. Прикладывали руки к его источнику в солнечном сплетении. Просили выпустить Силу через ладони и сами прикладывали свои ладони к его рукам.
  Качали головами, пристально смотрели в мою сторону - я во всём этом не участвовал - хватит с меня и того, что вернул Руди Великой Силе - сидел и пил чай. Максимилиан, сначала остававшийся рядом со мной, как мальчик, крутился возле проверяющих. Затем вернулся ко мне:
  - Оме Ульрих, он не стихийник,.. - альфа замолчал, не отрывая от меня пристального взгляда, - и не артефактор...
  - Ну, менталистом он точно не является, - я отпил вкуснейшего напитка и поставил чашку тончайшего полупрозрачного фарфора на блюдечко, - зовите десятника целителей.
  - Вы уверены, оме Ульрих? - брови Максимилиана снова поползли вверх.
  - Ну, а что нам остаётся? Вариантов нет, господин Максимилиан...
  Оба десятника вернулись к нам. Сели вокруг круглого стола, стоявшего в центре факультетского зала стихийников. Руди остался стоять.
  Десятники, обследовавшие Руди, несколько обескураженно смотрели на меня, невозмутимо пившего чай. Наконец, десятник стихийников начал говорить:
  - Оме... оме Ульрих, скажите, что вы с ним сделали?
  Я пожал плечами:
  - Ничего особенного, господа... Сам-то он, что говорит?
  - Сам... Хм... говорит, оме захотел и у меня появилась связь с Силой. Оме его ввёл в Силу и Сила согласилась с оме...
  - Да? Странно... Ничего такого не было... Я не знаю, что он там себе надумал... Но давайте дождёмся целителя. Послушаем, что он нам скажет.
  Прислужник факультета был послан к целителям с наказом без десятника не возвращаться.
  Наконец тот прибыл. Манерно поздоровался с десятниками. Причём, все трое встали при его приближении. Пододвинули ему кресло. А мне вот они ничего такого... раскланялись только...
  Опять, Саня! Ты в кого тут превращаешься? Скоро и в самом деле замуж запросишься?
  Целитель недовольно зыркнул в мою сторону.
  Оставь меня, старушка, я в печали... Хе-хе... А вот интересно, он знает, что мне... вернее, моему телу всего девятнадцать? А ему шестьдесят...
  Четверо десятников окружили Руди. Опять начались проверки. Неожиданно все четверо затихли. Потом развернулись и уставились на меня. Почувствовав, что что-то не так, я оторвался от своих мыслей - что там опять? Какого лешего?
  Четвёрка десятников, молча, с похоронными лицами, приблизилась к столу за которым я сидел и сели.
  Что? Что не так-то?
  Факультетский прислужник разлил чаю. Десятник целителей дрожащими пальчиками - вот вам и старушка шестидесяти лет - маленькие ручки с безупречно гладкой кожей и таким же безупречным маникюром, схватил чашку...
  - Оме... У-ульрих..., - выдавил он, - этот... он целитель...
  Кха!
  Как? Сила Великая! Как так-то?
  Я отставил чашку от греха подальше.
  - Скажите, оме Ульрих, как это у вас получилось? Оме Ульрих, пока вы не расскажете всё, я от вас не отстану, оме Ульрих! - это десятник целителей, немного придя в себя, начал меня тормошить.
  Ага! Сейчас! Шнурки поглажу и расскажу! Точно-точно.
  - Вы знаете, господа..., - нарочно медленно начинаю говорить в лица десятников жаждущих от меня хоть какой-то информации, прерываюсь, гипнотическим толчком подзываю прислужника, тот наливает мне чаю.
  Обоссусь я тут у вас - столько чаю выпить.
  А врать им нельзя - почувствуют.
  - Да... так вот. Ничего определённого я вам рассказать не могу. У господина Максимилиана даже есть гипотеза на сей счёт, - перевожу стрелку на Максимилиана.
  Тот пожимает плечами под терзающими его взглядами:
  - Господа, господа, ничего такого. Просто в своё время, после того, как мы познакомились с оме Ульрихом и он рассказал мне о себе... У меня... Я сказал тогда, что Великая Сила ведёт его. Да вы сами, господа, что никогда не замечали на себе влияния Великой Силы?
  Господа потупили взоры, смешались. Замечали, конечно. Как не заметить?
  Вот. А потому что - магия!
  - Ну, вот видите, господа, - я развёл руки в стороны - дескать, о чём тут ещё можно толковать?
  Аргумент убойный. Но убил, видимо, не всех.
  - Господа, но я полагаю, тут эксперимент нужен. И не один, - высказался кто-то из десятников.
  Это кто там такой умный? Десятник факультета артефакторики оказался самым прошаренным.
  Не-не-не. На это я не подписывался!
  - Нет, господа, я полагаю это неприемлемым, - спокойно, безразличным тоном, гашу исследовательский пыл всех четверых, - вы хотите подвергнуть эксперименту, возможно, опасному, жизнь маркиза Аранда? Нет, нет и нет! Извините, господа.
  Я встал из-за стола. Подошёл к Руди.
  - Они тебе сказали, кто ты?
  Тот, по-собачьи преданными глазами смотрел на меня и не слышал моего вопроса. На свою беду, я слишком близко оказался около него и он, улучив момент, успел схватить меня за руку и поднести её к своим губам...
  Пусти, болван!
  Руди неожиданно крепко держал мою руку и я не смог её вырвать. А дёргать её силой под взглядами нескольких человек и, тем самым, терять лицо, я оказался не готов. Ну, хорошо же. Я отомщу тебе, морда красноглазая!
  Натянуто улыбаясь, я забрал, наконец, свою руку из лап Руди и, подхватив его под локоть, потащил к выходу из факультетской комнаты.
  Когда дверь за нами закрылась, уже в коридоре, пропустив мимо нескольких студиозусов в синих мантиях, я зашипел:
  - Тебе сказали, какой ты искусник?
  - Н-нет... оме...
  - Так вот, знай! Ты - целитель! Первый и единственный целитель-альфа! Понял? И сейчас ты пойдёшь на факультет к самым красивым омегам на всей Эльтерре. И они разорвут тебя там на кусочки! А потом ты снова лишишься Великой Силы, потому что... я тебе говорил, почему... и ты сам знаешь!
  - Оме! Я не хочу! Оме! - Руди, опасаясь снова остаться без Великой Силы, со слезами на глазах начал опускаться передо мной на колени.
  - Стой! Куда! - я едва успел ухватить огромного альфу за рукав и потянул его вверх, - Пойдём! Не здесь же!
  Я потащил альфу к себе в кабинет. Захлопнул межкомнатную дверь на факультет - Сиджи, Ют и Ёрочка только головы на меня подняли, замок в двери к Максимилиану щёлкнул, закрываясь без ключа. Плюхнул Руди на диван, стоявший у окна, сам сел в кресло за стол - подальше от альфы, ну его, этого Руди. Он, будучи не в адеквате, натворит всякого, напрямую я на него воздействовать не смогу - он искусник, а потом его только убить придётся.
  Руди сидел на диване, закрыв лицо ладонями.
  Я, развалился в кресле - а ничего, удобное, и сверлил его взглядом, выстукивая по столу пальцами марш Преображенского полка.
  "Преображенцы удалые, рады тешить мы царя!". Тьфу, чёрт!
  - Так. Так...- начал я размышлять вслух.
  Руди насторожился.
  - Скажи-ка мне вот что... Ты тут учился уже. Как там обстановка у целителей?
  - Да я не знаю точно... Вечно они по двое-трое под ручки ходят. Заговоришь - хихикают. На уши шепчут друг другу... Нам и аретфакторам вечно вколачивали в головы - осторожно, эмоции - смерть для искусника. А как там у них учат, я совсем не знаю...-
  - А вот ещё такое... Ты, может быть, слышал - тут личное ученичество практикуется?
  - Говорили про это. Но у нас не было. Это уж если талант какой, выдающийся. Артефакторы... у них бывает. Про целителей не скажу - не знаю.
  - Ну, вот если тебя на такое обучение пристроить? Как думаешь?
  - А кто согласится? Это же... Наверное, у них какие-то общие предметы всё равно есть. А десятник этот... целительский... стервец тот ещё. У нас говорили - он на экзаменах до слёз только так доводит...
  - А как же эмоции? Нельзя же? - удивился я.
  - Ну, у них, у целителей всё как-то по-другому. Они ж омеги...
  - Это да... Но всё равно... Перебор же, нет разве?
  - Наверное..., - Руди отвлёкся от своих горестных переживаний и начал размышлять о возможностях своей учёбы.
  Ладно. Я запустил руки в волосы на затылке, с соломенным шелестом поворошил их. Руди снова уставился на меня. Ну его... Опять в ноги кинется.
  А потому я поднялся и вышел в факультетскую комнату.
  - Так, - я похлопал в ладони, привлекая внимание детей, - сейчас вернётся наш десятник - господин Максимилиан и мы с вами пойдём получать ткань на плащи.
  Видя невысказанный вопрос на лице Ёрочки, я пояснил:
  - Все, кто здесь учатся, ходят в особой форме. У каждого факультета свой цвет. У нас, у менталистов, алый... Все себе выбрали какой плащ будут шить?
  Русая, светленькая и бордовая головки закивали. Вот и хорошо.
  Вернувшийся Максимилиан выписал прислужнику справку о количестве школяров, с нескрываемым удовольствием заверил её свежеизготовленной печатью с треугольной эмблемой менталистов и прислужник с этим листком отправился к сенешалю Схолы.
  ...Яркий, переливающийся, полыхающий насыщенным алым цветом плотный, атласного переплетения, шёлк для мантий был расстелен на составленных вместе столах для рассматривания.
  Н-да... материал недёшев... Исключительный материал. Да. Что-то слишком много ткани. С чего бы?
  Прислужник пояснил, что здесь не только на школяров, но и для меня с Максимилианом. Нам, оказывается, тоже положено иметь официальные мантии. Носить мы их не обязаны, за исключением особо оговорённых случаев, но они должны у нас быть... Вот так вот... Кардинальская мантия, Саня, у тебя теперь есть. Как там... его высокопреосвященство Арман Жан дю Плесси де Ришельё. Дважды герцог, кстати...
  Ну, ничего.
  Сегодня должны окна и двери в новый дом вставить. Перенесу всё из подвала в заново оборудованную швейную мастерскую и посажу этих троих юных менталистов шить. Себе сам раскрою, а Максимилиан пусть сам решает...
  Мысли мои были прерваны робким стуком в дверь факультета. Кто это там?
  Телеметрия принесла образы двоих - омега взрослый и омега ребёнок. Лет десяти.
  Сиджи, Ют и Ёрочка подняли головы от разложенной ткани.Прислужник с поклоном открыл дверь.
  Кирс и Кларамонд...
  Взгляд Ёрочки испуганно метнулся на меня - не отдавайте меня, оме, казалось, говорили его повлажневшие глаза.
  Кларамонд, увидев брата, бросился к нему на шею, всхлипнул носом, зарывшись братику в волосы за ухом.
  Кирс, смущённый присутствием нескольких людей при встрече с сыном, вошёл в факультетскую комнату, мял в руках ручку сумочки.
  Пока Ёрочка себе не надумал чего, а Кирс не ляпнул, надо вмешаться.
  - Оме, - я подошёл к нему, - позвольте пригласить вас в кабинет...
  Я позвал омегу к себе - пусть дети пообщаются между собой. Кларамонд расскажет о своих новостях, Ёрочка с ним поделится, Сиджи и Ют подключатся - в последнее время у них неплохо стала развиваться эмпатия, а я... побеседую приватно...
  - Руди, нам с оме Кирсом поговорить надо...
  Альфа понятливо кивнул головой и вышел.
  Я усадил Кирса на диванчик под окном, сел напротив и, внимательно разглядывая смущающегося омегу, предложил:
  - Может быть чаю?
  - Д-да... Ваша светлость... Если можно...
  Толкнутый гипнозом прислужник занялся готовкой чая, а я решил выяснить цель появления Кирса в Схоле. Пусть там как хотят, а Ёрочку назад я не отдам. До ректора дойду, а не отдам.
  Нехрен.
  - Супруг мой, - смущаясь, говорил Кирс под моим пристальным взглядом, - дал разрешение на учёбу сына в Схоле. Я не знал об этом... Здесь ведь только искусники учатся... Ёрочка..., простите, Йорг, он... не был никогда искусником... И в семье у нас... никого...
  Я молча развёл руки - ну, вот как-то так.
  - И я... мы с Кларамондом решили его навестить...
  Я беззастенчиво рассматривал его. Омега смущался, опускал глаза, теребил свою многострадальную сумочку.
  - Скажите мне, оме Кирс, вот ваши дети... Они... Почему вы их не любите?
  - Я... Как... Да что вы такое говорите, ваша светлость?
  Сопротивляется.
  - Не любите, не любите. Вы знаете, оме, что происходило с вашим сыном у вас там, в вашем доме?
  Полными слёз глазами Кирс уставился на меня.
  - Его брат насиловал его почти каждую ночь... С девяти лет...
  Кирс прикрыл лицо ладонями. Всё он знал. Догадывался, что, что-то не так.
  - Его лечить пришлось... И сейчас..., - я встал, прошёлся по кабинету.
  Скрипнув креслом, сел за свой стол.
  - Он ведь, как только вас увидел... У него первая мысль в голове - не отдавайте меня! Домой не отдавайте, - с тяжёлым вздохом, вколачивая слова в голову омеги, продолжил я.
  Кирс, наощупь порывшись в сумочке, вытащил платок и содрогался плечами в беззвучном плаче.
  Как? Ну, вот как? Кем надо быть?
  Над твоим сыном издеваются, фактически убивают. А ты...
  Не знаю. Может быть, я слишком трясусь над детьми, доставшимся мне... А здесь Средневековье... И дети - это ресурс. Достаточно сказки братьев Гримм вспомнить. Те, которые без цензуры. Настоящие. Гензель и Гретель, например. Но не понимаю я его. Не понимаю...
  - Успокойтесь, оме... успокойтесь. Ведь, это всё прошло. Ёрочка стал искусником. Он здоров... Теперь...
  - Я плохой папа для своих детей, ваша светлость, - говорил он, размазывая слёзы и тушь по лицу, - и это настолько меня убивает... Вы знаете, оме, - шептал Кирс едва слышно, - я жить не хочу.... Супруг мой, он... не понимает меня... не хочет понять... Другие супруги... они...
  Да знаю я, что там у вас творится!
  Я подсел на диван к Кирсу и он потянулся ко мне, приобнял меня руками и продолжил рыдания на моём плече.
  Эх-х... Наказать бы тебя... За всё вот это...
  В дверь, ведущую в кабинет Максимилиана, толкнулись. Заперто. Я телекинезом открыл замок. Максимилиан, увидев рыдающего у меня на плече Кирса, смущённо прикрыл дверь, а я начал тормошить расстроенного омегу:
  - Оме, десятник факультета хочет с вами познакомиться.
  - Ой, ваша светлость, - тут же засуетился он, вытирая платочком покрасневшие от слёз глаза, - я сейчас, сейчас...- Не спешите, оме...
  Диц, снова толкнутый мной гипнозом, заглянул к нам.
  - Диц, проводи оме в туалет, ему умыться нужно.
  Диц - омега, поэтому ничего страшного в том, чтобы показать Кирсу туалет для омег, нет.
  Они ушли, а я заглянул к Максимилиану.
  - Кто там у вас, оме? - задал он вопрос.
  - Это папа нашего Ёрочки...
  - Чей?
  - Йорга фон Краутхайма. Это я его так зову. По-домашнему, так сказать.
  - Папа? И что он хочет? - насторожился Максимилиан.
  Не всем родителям, особенно знатным, нравилось, что многим школярам и студиозусам приходилось проживать в общежитиях при Схоле. Да и альфа-менталист - это круто. Всё-таки омеги - это омеги. И при всём почтении к целителям, мнение общества весьма снисходительно относилось к омегам. Вроде - человек, но не совсем полноценный. По принципу: курица - не птица, баба - не человек. И наличие альфы-менталиста поднимало статус менталистики гораздо выше. Ближе к стихийникам и артефакторам.
  Максимилиан тоже альфа, но менталист, по сравнению со мной, неполноценный. Об этом никто, кроме него и меня не знает, но сам факт, тем не менее, от этого никуда не девается.
  Кирс привёл себя в порядок, даже сумел снова накраситься. Максимилиан вышел из-за стола, подошёл к ручке. Кирс зарделся от удовольствия и беседа плавно потекла. Максимилиан рассказывал омеге о Схоле, о факультетах, о том, что могут и умеют адепты Великой Силы, о менталистике - здесь он, по большей части, рассказывал о моих способностях. Дескать, менталисты могут то и это и Ёрочка тоже сможет всё это делать. Если будет прилежно учиться, конечно.
  Кирс восторженно ахал, хватался ручками за розовеющие щёчки, а Максимилиан разливался соловьём. Наконец, кончилось тем, что он предложил омеге небольшую экскурсию по Схоле и Ущелью Силы и обед в столовой для преподавателей.
  Я с ними не пошёл. Ну их. Видел и слышал уже эти рассказы. Ну, повосхищается Кирс, поахает. Дедушка Максимилиан полюбуется на симпатичного омегу. Да флаг им обоим в руки...
  Мне насчёт Руди подумать надо.
  Пока слушал рыдания Кирса, мне пришла в голову мысль - а что если пристроить Руди в личные ученики к десятнику целительского факультета? Мужик Руди симпатичный, молодой - двадцать пять всего, десятник тоже выглядит неплохо. Истинными они друг другу ни при каких обстоятельствах не станут, а начальник-омега защитит своего личного ученика-альфу от поползновений других омег факультета. И Гризелд, как будущий супруг Руди, не пострадает. Подумаешь, поэксплуатирует тело своего личного ученика-альфы пожилой искусник-омега, тому только на пользу.
  Решено!
  Отдаём Руди в ученичество. Личное.
  Так.
  Теперь этот вопрос надо порешать с десятником. А то я-то придумал, а тот - раз, и откажется. Мол, здоровье подводит, то да сё.
  Десятник целителей на здоровье жаловаться не стал. Так и окидывая взглядом мою фигуру и костюм, в котором я провёл свою первую лекцию стихийникам (другие костюмы готовы пока не были), молча выслушал моё предложение, повертел в тонких пальцах карандаш. Аккуратно положил его на стол - сидели мы в его кабинете, раза в два больше кабинета Максимилиана.
  Критически рассмотрел безупречный маникюр на своих руках. Откинул назад густые длинные светлые волосы, сложил пальцы в замок, вздохнул:
  - Он-то согласен?
  - Рудольф Шнайдерхофф поступит так, как я ему скажу.
  - Даже так? Почему, интересно?
  - Оме, вы - искусник. Представьте, Великая Сила отвернулась от вас...
  Десятник передёрнул плечиками, представив себе такой ужас.
  - А я вам её вернул, - закончил я свою фразу.
  - Понимаю..., - медленно протянул омега, с интересом разглядывая меня, - Ваша светлость, позвольте вопрос... Ваши глаза...
  - Их нет, оме, - ответил я на вопрос целителя, развеивая образы, полученные мной от Великого Змея, - это просто картинка...
  На этом хватит. Если я буду ему рассказывать о том, что картинка-то картинка, но оч-чень не простая... А я не хочу... Соврать не смогу. Поэтому - молчим.
  Десятник только выдохнул, увидев моё лицо без глаз:
  - Но почему именно такая?
  Я неопределённо пожал плечами:
  - Пробовал изменить (и на самом деле пробовал - не вру). Не получается. А потом просто рукой махнул. Мне не мешает, а остальное - мелочи.
  - Может быть, ваша светлость, может быть... Тут наши самые маленькие напридумывали себе всякого. Где только видеть-то вас могли? - он развёл руками, - До слёз дошло. Мы с преподавателями с ног сбились... Даже ночевать с ними приходилось.
  Вот так вот. Десятник, доводящий на экзаменах студиозусов до слёз, нянчится с самыми младшими школярами и даже ночует с ними, чтобы им не страшно было.
  Я новым взглядом посмотрел на пожилого омегу-целителя, открывшегося мне с этой, неожиданной стороны.
  Оттолайн фон Аппель - так звали десятника целительского факультета, снова заинтересованно разглядывал меня. Преподаватель демонологии - чего от него можно ждать? Ректор категорично настаивал, что стидиозусы, не сдавшие демонологию, дипломов не получат. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться - грядёт война с демонами... Ректор это знает, вот и готовится... Да-а... Молодой омега. Маркиз. Как-то выжил в Тилории. Говорят, убивал этих самых демонов. После первой лекции у стихийников Схола полна слухов. Говорят, самодур. Неуравновешен. Истинный омега. Ну, тем-то дуболомам такого и надо. А вот целители...
  Выпуск в этом году будет невелик - всего восемь человек. При ста пятидесяти с лишком стихийниках и около двадцати артефакторов.
  - Да, оме... так вот. Я пришлю к вам Рудольфа?
  - Да-да, конечно, ваша светлость...
  - И, оме, Великая Сила в своё время отказалась от него из-за эмоционального срыва... Насколько мне известно, у него есть омега, который ему нравится.
  Лицо десятника, расслабившееся было во время разговора о младших школярах, снова закаменело:
  - Ваша светлость... мы... я найду способ, как мне построить обучение своего личного ученика, - надавил он голосом на слова "личный ученик".
  Ладно-ладно. Я не возражаю. Мужик Руди фактурный. Работайте.
  Вернулся к себе на факультет. Вызвал Руди в коридор:
  - Руди, сейчас вы пойдёте на факультет целителей. Найдёте там десятника факультета. Он согласился взять вас в личные ученики...
  - Оме... ваша светлость, - Руди снова принялся хватать меня за руки.
  - Да успокойтесь же, наконец! Идите, Руди, и учитесь быть целителем! И я надеюсь, Руди, что мне не придётся за вас краснеть.
  Руди, не отрывая взгляда от моего лица, шагнул по коридору. Я его окликнул:
  - Руди!
  Альфа очнулся от своих мечтаний.
  - Покой! У вас нет эмоций! Запомните!
  Всё! Пошёл! Вот и моя месть за поцелуи рук свершилась.
  Кирс с Максимилианом ещё гуляли и я решил познакомиться с Кларамондом. Десятилетний омежка, ровесник Сиджи и Юта во всю болтал в компании брата и его соучеников, рассказывал о своих впечатлениях о Схоле, о том, как они с папой долго ехали в портшезе до портала... о том, как он вспоминал и скучал по Ёрочке, о том сне, где он ему приснился, что у него всё хорошо. О Лиутберте, неожиданно вдруг изменившемся - теперь дома все думают, что он заболел.
  Очень миленький длинноволосый мальчик робко подошёл ко мне и поздоровался тоненьким голоском, сделав книксен и оглянувшись на брата.
  Я сел на стул и начал наблюдать за детьми. Мои-то все, в том числе и Ёрочка, давно уже меня не стеснялись, найдя в шкафах листы бумаги и карандаши - цветных, правда, не было - рисовали. Поздоровавшись со мной, Кларамонд встал рядом со стулом сидевшего Ёрочки и, прижавшись к нему, смотрел, что рисует брат, время от времени бросая на меня осторожные взгляды и шепча ему что-то на ухо.
  - Кларамонд, - протранслировав ребёнку эмпатическую благожелательность, я позвал омежку, - подойдите ко мне.
  Мальчик подошёл.
  - Скажи мне, милый ребёнок (в каком ухе у меня жужжит?), как тебе наша Схола? Нравится?
  Мальчик молча теребил пуговку на синем жилете без вышивки и во все глаза смотрел на меня. Затем скосил глаза на брата, сидевшего у стола. Тот не поднимая головы от листа бумаги увлечённо что-то рисовал. Затем Кларамонд прошептал:
  - Оме, а, правда, Ёрочке хорошо у вас?
  - А он сам, что говорит?
  - Хорошо ему, - на меня уставились огромные серые глаза.
  - Ну, вот видишь, - я привлёк ребёнка к себе и погладил по голове, - приходите с папой к нему в гости. Как отец ещё раз разрешит, так и приходите...
  Дотронувшись до ребёнка я почувствовал всё, что тревожило его детскую душу - и любовь к брату, и беспокойство за него же, и интерес и любопытство, и опасение за ушедшего папу.
  Вот кому-то сокровище достанется, как вырастет. А Кирс... балбес он самый настоящий. У себя под боком просмотрел такого ребёнка!
  Хотя,.. что я знаю о связи истинных между альфами и омегами?
  То, что истинные любят друг друга - это точно... а ещё? Эмоции транслируют... Эмпатия между ними должна быть... Должна... да не обязана... Кирс - живой пример.
  А это, что же тогда получается?
  У тебя, Саня,.. Нет, не так, Улька - твой истинный. А значит... ты его любишь... Любишь? Ну, не знаю... как-то не задумывался об этом...
  А раз не знаешь, то скорее всего нет. Не любишь. Тот, кто любит, он об этом знает, как никто. А Ульрих? Он тебя любит? Улька, любишь меня?
  - "Д-да... Нет..., господин мой," - пришёл ответ от Ульриха.
  - "Так - да или нет?" - настаивал я.
  - "Я...я... нет..." - смешался Ульрих.
  Ясно всё с тобой. Любит.
  А с кем у меня ещё связь была или есть?
  Шиарре. Тут без всяких... Он меня любил. Это точно. А я нет...
  Эльфи. Не совсем корректно, правда, - у нас с ним ещё и связь Личного Слуги есть. Но он меня любит. А я? Чёрт его знает? Вот он есть около меня. И это воспринимается как данность. А если его не будет? Вот, нет и всё...
  Что скажешь?
  Пока я раздевался сам перед собой, Кларамонд так и стоял рядом со мной и внимательно рассматривал меня. Маленькая ручка протянулась и поправила волосы, сняла невидимую пушинку с лацкана.
  Я очнулся...
  Милый ты мой!
  Я привлёк ребёнка к себе и, вдохнув детский свежий запах, чмокнул его в лобик.Телекинезом подсадил к себе на колени, прижал к плечу и снова задумался.
  А вот те, Саня, кто тебя любят, ты задумывался - каково им? Ты их не любишь, а они тебя любят. Что они ощущают, зная, что ты их не любишь?
  Сиджи и Ют, почувствовав целый спектр эмоций от меня и Кларамонда, бросили рисовать. Сиджи неловко слез со стула и подошёл ко мне. Приобнял с другой от Кларамонда стороны. Ют не удержался и тоже пришёл к нам, пристроился у плеча, на котором лежала головка Кларамонда. Ёрочка, что-то почувствовав, тоже бросил недоконченный рисунок, подумав и поискав место, устроился со спины, около Сиджи.
  Эмоции наши, взаимно усиливаясь и растекаясь по большущему кабинету, накрыли не только нас.
  Диц, сидевший за своим столом и что-то переписывавший, отложил ручку, несколько удивлённо уставился на меня, облепленного со всех сторон детьми, а затем, не в силах выдерживать непривычное для него эмоциональное напряжение, закрыл лицо руками.
  Великая Сила, переполнила наши тела и излишки её, перетекая между нами, заполнили кабинет - я видел синеватое марево, растекавшееся от стула на котором я сидел.
  Сиджи, Ют, Ёрочка разнежились - наполнение Силой приносило им удовольствие. Это как... вот бывает что-тот такое в жизни, когда ты до боли в сердце хочешь с кем-то быть и вот, наконец, обнимаешь этого человека и не хочешь отпускать и не надышишься его запахом, таким родным и он в ответ держит тебя в своих руках... и вот сейчас так же...
  Кларамонд, прикрыв глаза, тонкими пальчиками перебирал у меня на груди кружевное жабо, поправляя и не видя, что...
  Бах-х!
  Синеватая вспышка озарила его центральный энергетический узел в солнечном сплетении. Рука ребёнка дрогнула, оставила кружева и он теснее приник ко мне.
  Я сглотнул. Великая Сила в этот мир привела ещё одного своего адепта! Без моего участия! Ну, что ж...
  Прижав Кларамонда ближе к себе и задействовав ещё и всех окружающих, я начал гонять по тельцу омежки Великую Силу, открывая и напитывая его узлы до нестерпимо яркого синего света.
  Кларамонд превратился в яркую синюю лампочку, мы наполняли его тело Великой Силой и он, впитав её, начал отдавать этот свой синий свет нам, возвращая его и согревая нас своими чистыми эмоциями...
  Наверное, только ради этого и стоит жить!
  Время исчезло для меня, убаюканный тёплыми волнами Силы, я сидел на стуле и, как мог - руками и Силой, держал детей вокруг себя, делясь с ними энергией и принимая, в свою очередь её от них...
  Хлопнула дверь моего кабинета - Максимилиан, вернувшись с Кирсом с прогулки по Схоле, почувствовал всплески Великой Силы в кабинете факультета и через мой кабинет ворвался к нам.
  Подхваченный и омываемый волнами Силы он медленно, не веря сам себе, подошёл к нам, поколебавшись немного, опустился передо мной на колено и, нащупав мою свободную руку, склонил голову и приложил её к своему лбу.
  Концентрированная Сила, посиневшая к тому времени ещё больше, полилась в его тело, омывая пожилой организм и наполняя узлы своей энергией. Шесть. У него всего шесть узлов! Так мало... узлов нет в плечах и в промежности. В плечах, судя по всему и никогда не было, а в промежности... Видимо, возраст...
  Ну, держись, старче...
  Я, теперь уже сознательно, погнал Великую Силу в тело Максимилиана, расшевеливая тускловатые узлы и заново разжигая погасший.
  Дети, будто чувствуя, что я делаю что-то важное, снова сконцентрировались и Сила, послушная нам, всем пятерым, захлестнула Максимилиана своей волной. Волна схлынула, рассыпавшись на мелкие гаснущие искорки, и Максимилан пошатнулся.
  - Так, ребятки, надо помочь господину Максимилиану, - я спустил с колен Кларамонда, окинул взглядом кабинет - Диц, так и сидел закрыв лицо руками, подхватил под руку десятника и осторожно повёл ничего не видящего от слёз альфу в свой кабинет - укладывать на диванчик у окна.
  Кирс нашёлся у шкафа с книгами.
  - Оме Кирс, прошу вас извинить нас, но господин Максимилиан, он...
  - Да-да, я понимаю, ваша светлость, - омега прошёл в кабинет факультета и я в оставленную им открытой дверь позвал Дица.
  - Диц, сделайте, пожалуйста, чаю. Господину Максимилиану нужно отдохнуть.
  Оставил суетящегося Дица около Максимилиана и вернулся в кабинет факультета, притворив за собой дверь.
  - Оме Кирс, присядьте, - показал я рукой на стул и сел сам.
  Все дети так и остались около Кларамонда, севшего на моё место. Ёрочка полными слёз глазами смотрел на братика, Сиджи и Ют, обняв омежку, своего ровесника, что-то шептали ему на ухо, а Кларамонд оглядывал всё вокруг ярко-синими глазами, будто увидев в первый раз.
  - Посмотрите на своих сыновей, - показал я рукой на Ёрочку и Кларамонда синеющих глазами.
  - Ой... - омега прикрыл рот рукой.
  - Да, оме Кирс. Оба ваших сына стали искусниками. Так получилось. И теперь они должны учиться в Схоле...
  - Но... как же?
  - Да, оме Кирс. Причём, что-то мне подсказывает, что ваш младший сын будет очень силён как искусник. Искусник-менталист.
  - Я... я не знаю, - Кирс хрустнул побелевшими пальцами, - как мой супруг... Он же должен дать разрешение на учёбу... Да и потом... Я совсем один останусь...
  - Папочка, папочка, - Кларамонд подбежал к нему и схватил за руки, - но может быть... может быть можно будет пока дома учиться?
  Омежка умоляюще посмотрел на меня.
  Да можно, конечно, почему ж нет. Всё в наших руках... Ну, буду я к нему заходить пару раз в декаду. Так сказать, в рамках личного ученичества. Хотя, все они тут мои личные ученики, включая самого Максимилиана.
  - Давайте так решим - я переговорю с господином Максимилианом, - начал я подыскивать подходящий вариант, - и я смогу приходить к вам домой, заниматься с Кларамондом. Закончится учебный год, а там уж ему придётся учиться в Схоле - тут я ничего поделать не смогу...
  На том и порешили.
  Отпустив Кирса с Кларамондом, восторженно подпрыгивающим вокруг своего родителя, я вернулся в кабинет, где лежал Максимилиан.
  - Оме, - слабым голосом отозвался альфа на моё появление так и лежавший на диване, - что это было? Великая Сила... Я почувствовал всю её мощь... Это... это... незабываемо...
  - Господин Максимилиан, у нас с вами появился сильный, очень сильный медиум. Потенциально... я даже не знаю с чем сравнить, - начал я высказывать своё мнение о произошедшем, садясь в кресло, - оме Кирс оказался необыкновенно талантливым родителем. Оба его сына стали искусниками. Причём, младший исключительно силён. Будет силён... Дело за обучением... Талант его несколько специфичен... Наверное..., - я размышлял, описывая свои ощущения Великой Силы рядом с Кларамондом, - можно сказать так, что Великая Сила становится исключительно сильна, приходя к нам через Кларамонда. Пока ещё он многого не осознаёт, но вы сами... господин Максимилиан, наверняка почувствовали это...
  - Да, оме... коснувшись вас, я... меня... просто смело Великой Силой, вы знаете... такое ощущение, что меня уничтожило... совсем, а затем я будто заново родился..., - рассказывая о пережитом опыте, Максимилиан приподнялся и сел на диване.
  Диц, так и остававшийся с ним в моём кабинете, подсунул ему за спину подушечку и подал чашку чая.
  - Благодарю, Диц. Иди..., - отпустил омегу Максимилиан.
  Я рассказал ему о разговоре с Кирсом, о возможности индивидуального обучения Кларамонда. Переговорив о кое-каких мелочах, я забрал с собой Сиджи, Юта и Ёрочку и ближе к вечеру отбыл домой, оставив Максимилиана приходить в себя после встречи с Великой Силой.
  * * *
  Родной дом встретил нас тягостным молчанием в пристрое, где проживали актёры. Отправив детей наверх, в дом, я заглянул туда.
  Запах алкогольных паров шибанул в нос. Людвиг, раскинувшись, лежал на своём топчане и храпел, выводя носом и ртом заливистые рулады.
  Лотти и Улофа не было. Жизелли лежал на своём топчане, носом в стену. Я прошёл к нему и молча сел рядом.
  Омежка лежал, закрыв лицо руками. Почувствовав кого-то рядом с собой, буркнул, не поворачивая головы:
  - Уйди, Лотти...
  Я молчал.
  Голова Жизи повернулась, через раздвинутые пальцы блеснул глаз.
  - Оме! Оме Ульрих! Ваша светлость! - непосредственный Жизи кинулся мне на шею и разрыдался.
  Что-то многовато слёз сегодня? Не?
  Поглаживая его по спине и успокаивая, я считал всю информацию о произошедшем.
  После моего ухода, Людвиг, вновь разуверившийся в своих силах, отказался репетировать, сказал, что так никто не делает и если они хотят, выполняя капризы оме, в очередной раз вылететь со сцены, то пусть продолжают. А он, Людвиг, этого делать не будет.
  По правде сказать, и Улоф с Лотти были не до конца уверены в успехе. Здесь сейчас такого и в самом деле никто не делает. Выступления уличных актёров, объединённых в гильдию, были достаточно консервативными: стихи и пьесы о рыцарях и их прекрасных оме. Миннезанги об этом были самыми популярными произведениями. Музыка же, как на мой вкус, была нудновата и несколько однообразна. Имела место и импровизация. Особенно в комедиях. Именно она бралась за основу спектакля. И способности актёров в импровизации, умении вовремя подать реплику на злобу дня и обыграть последние, горячие новости, играла здесь решающую роль. А комедии... Грубый фарс, а не комедии. Достаточно сказать, что восторженный смех зрителей вызывал громкий пердёж со сцены и отрыжка персонажей. Знать, естественно, комедии не жаловала. В общем, Людвиг был недоволен.
  Выпросил у Улофа, ушедшего в гильдию по поводу внесения гильдейских взносов, несколько крейцеров, якобы для покупки реквизита, и напился в ближайшей таверне, Лотти же остался там, поиграть на лютне - подзаработать пару-тройку геллеров. А он, Жизелли, тут. Высказал Людвигу всё, что думал об его актёрских способностях и попал под горячую руку. И действительно, под глазом омеги наливался синевой небольшой синяк...
  Ну, держись, гад!
  Храп Людвига неожиданно оборвался - сильная боль пониже спины разбудила пьяного альфу. Сначала он не понял, что произошло, но новый тычок в задницу, острый как шило, обошёл повысившийся от алкоголя, порог боли, проникая в самый мозг.
  - Ай! Ай!
  Да что ж такое-то? Больно-то как!
  В темноте пристроя низко, утробно заворчало, зарычало что-то тёмное, страшное... Будто бы чудовище из далёкого детства проснулось под кроватью и до дрожи в солнечном сплетении вдруг стало жутко не только спустить ноги на пол, а и вообще пошевелиться под одеялом.
  Алые глаза, огромные как тарелки, медленно открылись в жуткой темноте. Чёрные, как ночь, круглые зрачки уставились на Людвига и он с ужасом почувствовал, как по ногам потекло горячее...
  В темноте закашляли тонкими скрипучими голосами. С двух сторон из неё выкатились на коротких ножках два карлика в чём-то чёрном, в колпаках с длинными концами, надвинутыми на уродливые носастые лица, с клыками торчащими из тонкогубых ртов. Споро размотали мускулистыми ручками длинные кнуты и, оглушительно щёлкнув ими, обожгли спину Людвига молниеносными ударами.
  Тот, забыв о мокрых штанах и боли в заднице, попытался безуспешно увернуться, не видя дороги, ломанулся в дверь и с криком выскочил в сумерки. Карлики, гогоча и завывая неожиданно громкими голосами, подпрыгивая, помчались следом. Кнуты, раскручиваемые в ловких руках, оглушительно хлопали и обжигали ударами спину, ягодицы и бёдра неудачливого драчуна и пьяницы.
  Людвиг кинулся в сторону Осиного переулка, поднимавшегося выше, от моря в город. Карлики умело гнали его по мостовой, мастерски нанося удары и не давая отклониться от маршрута, известного только им двоим. Обезумевший от боли и страха Людвиг домчался до перекрёстка, увидев людей, сидевших за освещёнными столиками уличного кафе, завыл, бросился к ним, кого-то столкнул со стула, опрокинул столик, а карлики, видимые только ему, жгли и жгли ударами кнутов...
  Гремела, разлетаясь осколками, падающая на камни посуда, вскрикивали люди, пара разносчиков попыталась поймать беглеца. Тот, оставив на колючках клочки одежды, проломился сквозь густые кусты живой изгороди и, вскрикивая от ударов, наносимых гогочущими карликами, снова кинулся вниз, к Шнорштрассе.
  Там бедный скоморох у развилки повернул к морю, зацепился мокрыми штанами за ограду набережной, порвал их и тяжело, как куль, плюхнулся в неглубокое, чуть выше колена море. Заполошно заколотил руками и ногами, попытался встать, не смог и снова повалился на спину, расплёскивая солёную воду. Раскрыл рот, пытаясь вдохнуть - сорванную от криков глотку залило. Альфа снова повалился на спину, глотая горько-солёную воду, кашляя и плюясь. Попробовал повернуться лицом к близкому дну, чтобы встать, но будто бы огромная рука удержала, не дала повернуть тело, да ещё и притопила, снова заставив хлебнуть противно-солёной жидкости. Желудок Людвига переполнился и кислая жижа напополам с морской водой рванула наружу...
  Я, телепортацией следовавший за альфой всё это время, облокотился на перила балюстрады набережной и снизу вверх глядел в темноту, откуда доносились вой, кашель и звуки неудержимой рвоты. Желудок несчастного сам собой наполнялся противной морской водой и тут же опорожнялся.
  Людвиг сидел на заднице на неглубоком дне, вокруг него ленивые волны колыхали содержимое его желудка, залепляя лицо и грудь извергнутой гадостью.
  Наверху у перил стоял его светлость и молча наблюдал за тем, что происходило с актёром.
  Оме едва заметно шевельнул пальцем и сейчас же неведомая сила вздёрнула Людвига, поставила на ноги, на песчаное дно. Мокрая, провонявшая блевотиной, одежда облепила тело. Ещё одно, едва заметное, движение пальца и Людвига выдернуло из моря и поставило рядом с оме на набережной.
  - Протрезвел? - брезгливо спросил его светлость.
  Людвиг, трясущийся от нервного напряжения, часто закивал головой с ужасом глядя на оме.
  - Еще драться будешь?
  Людвиг мокрой рукой вытер лицо и замотал головой.
  - Пошли..., - оме повернулся и пошёл к дому.
  
  
  
  Глава LXXXII
  
  Блики утренней Эллы встающей там, куда идёт корабль, бьют в глаза. Слабый западный ветерок едва заметно колышет обвисшие паруса двухмачтового биландера.
  Корабль вышел из Андернаха, что на Вольных островах, две декады назад и, направляемый рукой опытного кормщика и его помощника - дежурили они у румпеля по очереди, под командой Клауса Штёртебекера - одного из многочисленных капитанов берегового братства Вольных островов, шёл на восток. Биландер был не нов, хотя и построен целиком из тикового дерева, ходил на нём Клаус уже больше пятнадцати лет, а тропические воды, изобиловавшие корабельным червём, заставили при очередной тимберовке вложиться и обшить подводную часть корабля медными листами. Расходы на обшивку до сих пор не были отбиты - капитан был должен властям вольного порта, мало чем отличавшихся от пиратов, более двадцати талеров - сюда входила и сумма основного долга и проценты по нему и проценты на проценты...
  Тут поневоле задумаешься и будешь совать голову тигру в пасть. Команду они с квартермейстером Гансом Ланге - небольшим пузатым альфой с длинными жилистыми руками - старинным товарищем Клауса, многое с ним прошедшим, набирали из разного сброда и в Андернахе, и в Боркуме и ещё в паре мелких пристаней. Шестьдесят три человека - много для небольшого биландера.
  Клаус решил рискнуть и идти в Лирнесс. Так-то Лирнесский флот безжалостно расправлялся с пиратами - торговля для Лирнесса - это всё. Но у капитана была идея - под видом торговца заявиться в порт. Покрутиться там - будто бы для взятия воды и продовольствия. Сбыть небольшую партию не самого ходового товара, потолкаться между фрахтовиков, послушать - кто, куда и с чем идёт и уж потом, увязавшись за неторопливым торгашом, напасть в открытом море, за пределами зоны ответственности флота Лирнесса.
  На последние деньги были закуплены на Вольных островах несколько бочек ванили, кардамона и душистого перца. На Пелльворме и Лангенае - самых крупных островах из Вольных, были наняты лесорубы, притащившие из джунглей с десяток стволов красного дерева. Всё это должно служить поводом для захода в порт Лирнесса.
  И сейчас капитан лавировал, четвёртые сутки пытаясь уйти от пассата, дующего с востока на запад, поймать антипассат и не попасть в экваториальную депрессию (на самом экваторе ветров нет совсем).
  Договориться с искусником не удалось - денег не оставалось и капитан с квартермейстером надеялись на то, что торгаш пожмётся взять в рейс искусника, на две баллисты стоявшие на носу и на корме с набором зажигательных снарядов к ним, да на старый добрый абордаж - вот почему и была набрана такая большая команда.
  Удача сопутствовала Штёртебекеру - биландеру удалось, не вызывая особых подозрений, пройти в порт Лирнесса. Капитан смог сбыть и специи и тяжеленные брёвна. При опросе искусником на таможне он уверенно стоял на своём - прибыл в Лирнесс торговать - вон и подтверждение есть. Замотанный наплывом моряков искусник не стал уточнять, чем ещё помимо торговли занимается капитан, одевший лучшее своё платье, что немного отвлекло проверяющего от его рожи.
  Капитан вздыхал, надувал щёки, жаловался на убытки и проторы и был отпущен из таможни с письменным дозволением на стоянку на рейде в течение декады и закупку продовольствия и воды. Команде было разрешено, соблюдая очерёдность, сойти на берег (естественно, только в пределах порта)...
  * * *
  Утром дверь из кабинета в гостиную я открыть не смог - она была чем-то придавлена снаружи. Телеметрия показала, что тело, не дававшее открыть дверь - живое.
  Телепортировавшись в гостиную, я, присев у двери, увидел, что подложив ладони под лысенькую головку, привалившись спиной к дверям, на полу спит Вивиан.
  Подхватив его на руки, уложил на один из диванов, стоявших в гостиной. Сам тоже сел, умостив почти лысую голову омеги себе на колени.
  Это он чего?
  С Ёрочкой поссорились? Вроде нет...
  Дотронувшись до стриженой головы, я понял. Вивиан затосковал без меня. Сегодня ночью он не выдержал, поднялся и, постеснявшись войти в мою спальню, прилёг под дверью.
  Собачка, ты моя...
  За те несколько дней, что прошли с момента появления Вивиана в моём доме, волосы его немного отросли и голова омеги превратилась в приятный на ощупь светленький ёжик. Руны, нарисованные химическим карандашом, стёрлись почти полностью.
  Я, занятый в последнее время всяким разным - и проведение очередной лекции для искусников-артефакторов, и обучение на дому Кларамонда, и пошив плащей для нас троих, и возня с труппой актёров - репетиции, изготовление реквизита и задников сцены, и приготовления к печати книги, и обживание в новом доме - я решил всё-таки отделывать второй этаж также как и основной дом - тропическим деревом - это чтобы никому не обидно было, как-то выпустил из внимания происходящее в доме.
  Всё это заняло дней двенадцать. За хлопотами я почти забыл Вивиана. Он, к сожалению, так и не заговорил. Ходил хвостиком за Эльфи - они с ним особенно сдружились, тот ему что-то рассказывал, делился переживаниями. На пару они ходили по лавкам готовой одежды - искали одёжку для маленького. Вивиан хлопал глазами, улыбался, кивал и всячески содействовал Эльфи в его хлопотах. Вообще надо сказать, что бывший танцовщик и проститут как-то влился в наше семейство, если можно так назвать нашу весёлую компашку. Но я был постоянно занят и не мог уделить ему своего времени. А он...
  Вивиан был мной вылечен. Ну, относительно, конечно... Личность его под влиянием болезни, нахождения в лечебнице и моего лечения поменялась. Он по-прежнему внешне оставался тем самым омегой, сводившим с ума посетителей клуба и борделя, но внутри это был практически другой человек. Отсутствие голоса (а я всё-таки надеялся на то, что он заговорит) как-то смягчило ершистого танцовщика, а уж то, что вылечил его я...
  Вивиан привязался ко мне. Если бы не моё частое отсутствие в доме, то хвостиком он ходил бы не за Эльфи, а за мной. А сейчас он в очередной раз затосковал и решил пойти к оме Ульриху. Ко мне, то есть... Но, видимо, постеснялся войти в спальню ночью и вот... Устроился под дверью.
  Вивиан завозился, почувствовал изменения в своём положении, вздохнул, ощутив желанный запах оме. Распахнул глаза, обрамлённые густыми тёмными ресницами. Оме сидел на диване, поставив руку на подлокотник, подперев щёку ладонью и смотрел прямо на него. Под ложечкой засосало от восторга и обожания. Нечеловечески зелёные глаза оме медленно моргнули, он вздохнул, уловив эмоции лежащего. А Вивиан, чуть повернув голову, приник щекой к животу оме и блаженно прикрыл глаза.
  Длинные ресницы дрогнули, когда он почувствовал медленное, осторожное прикосновение пальцев руки оме на своей щеке...
  - О... - выдохнул Вивиан, - о-о...
  Давай, хороший мой, давай!
  - О...м-ме-е... - наконец вышло у него.
  Ура! Заговорил! А ещё?
  Я тормошил лежащего у меня на коленях омегу. Но, видимо, на сегодня весь отпущенный лимит на слова был выбран и больше у Вивиана ничего не получилось.
  Но начало-то положено!
  Веник, увидев моё отсутствие, шлёпая по полированному полу босыми ножками, вышел в гостиную. Увидел нас на диване и бросился к нам. Подскочив к лежащему Вивиану, остановился, о чём-то задумался и затем потыкал пальчиком в бок лежащего омеги - дескать, почему лежишь?
  Вивиан дёрнулся - пальчик пришёлся прямо под рёбра, пошевелился - я выпустил его голову так и остававшуюся в моих ладонях, и он приподнялся с сожалением оставив меня, спустил ноги на пол.
  Да понимаю я всё... понимаю...
  Ко мне хочешь?
  Вивиан молча ткнулся носиком мне в плечо.
  Хочу.
  Ну, приходи... Что с тобой поделать?
  Снизу затопали - Сиджи осторожно поднимался по лестнице на своих протезах. Так-то он мог бы просто пролевитировать сам себя, но в своё время я разъяснил им с Ютом, что левитация - это, конечно, хорошо, но хождение обычным способом помогает наработке навыка телекинеза. Дети меня послушались и вовсю топали по лестнице.
  - Оме, завтракать... - позвал он меня.
  Сегодня у Адельки выходной в школе и мы завтракаем в полном составе. А это...
  Так...
  Я, Веник, Эльфи, Сиджи, Ют, Ёрочка, Аделька, Вивиан - загибал я пальцы теперь уже на обеих руках.
  Восемь душ!
  - Сиджичка, скажи там - завтракаем в столовой. Сегодня нас много.
  Бордовая головка с отросшими волосами согласно кивнула.
  - Вивочка, иди, буди своего сожителя. Веник! Одеваться!
  Розовая попка мелкого помчалась впереди меня обратно в спальню - умываться и одеваться.
  Завтракали все чинно сидя за длинным палисандровым столом с декоративными вставками из суара, ясеня и эбена. Сегодня кормил нас Аделька. На завтрак подавали салат из рыбы с майонезом, омлет с помидорами и компот из тропических фруктов. Компот возжаждали только пятеро из присутствующих, а трое, в том числе и я, пили чай. К чаю, я, чуть шевеля пальцами, намазал несколько бутербродов с маслом, сыром и колбасой.
  Завтрак в столовой обязывает.
  Это вам не на кухне перехватить на скорую руку. Так-то по-быстрому всё равно не получится, но сам факт приёма пищи на кухне расслабляет. А в столовой...
  Все сидели на своих местах - я во главе стола, Веник по правую руку от меня, за ним Эльфи, Вивиан и Аделька, по левую руку Сиджи, Ют и Ёрочка, перед каждым прибор на подтарельнике. Серебряные кольца с крахмальными салфетками - в буфете была специальная полка для них. Четыре дюжины!
  Два одинаковых фарфоровых сервиза на 12 персон каждый стояли по буфетам и сейчас один из них был задействован. Я как-то выбрал время и заказал эти сервизы по сотне с лишним предметов в каждом. Сервизы были гербовыми - гербы Великого герцогства Лоос-Корсварм и мой личный украшали каждую мелочь, вплоть до сервировочного столика. А вот приборы пока были обыкновенными - ножи и ножики, ложки, ложечки, вилки, вилочки, щипчики для фруктов и выпечки были мельхиоровыми. Ну, пока и такие сойдут. Вот разбогатеем, тогда уж можно и на серебро замахнуться... Да и бокалы... тоже нужны гербовые - в целях сохранения единства стиля, так сказать.
  Все присутствующие за столом, за исключением Веника, были знакомы с манерами, поэтому никаких локтей на столе, чавканья или, упаси Сила, самого страшного - использования приборов не по назначению, не было. Разницу между лимонной вилочкой и вилкой для шпрот понимали все. У меня учитель этикета сидел прямо в голове, Эльфи в своё время достаточно покрутился возле знати и во дворце и в загородной резиденции короля, Вивиану было знакомо чувство стиля, а без него этикет немыслим, ну, а дети смотрели на нас и учились. Впрочем, такие практические тренировки я устраивал нечасто. Просто сегодня сложилось так, что у Адельки был выходной в школе (кстати, он мне сказал на днях, что Гризелд хочет со мной поговорить, а на вопрос о причине встречи, сказал, что это по поводу сочинения, которое он, Аделька, написал. Ответ на следующий вопрос о самом сочинении меня поразил - оказывается, Аделька написал сочинение обо мне!) и завтрак проходил в гостиной. А так...
  Аделька с самого утра в школе, я с Сиджи, Ютом и Ёрочкой в Схоле - надо заниматься обучением Максимилиана, готовиться к лекциям у артефакторов и целителей - там я решил подготовить наглядные пособия в виде хотя бы плакатов с разновидностями демонов, да и своих мелких, включая Ёрочку, надо учить менталистике.
  Эльфи с Вивианом остаются на хозяйстве и на пару командуют Веником.
  Он мне как-то жаловался. Эфи, мол, вот так и вот так делает, туда и туда его не пускает и вообще... А ещё кашу мне даёт, а я колбасы хочу! И грудинки копчёной! Да! А он мне супчик! Куриный! И салат! Бе-е! А Вии за мной всё время ходит, писать самому не даёт и попу моет холодной водой. А я, мол, на берег хочу... А они меня туда не пускают... Я сбежал, а там кошка! Она меня укусила! В попу! Вот, смотри куда! Больно! А ещё днём спать укладывают! Я не хочу, а они!.. Ножки помоют и в постель! А чего их мыть? Я и не пачкался вовсе! Это там просто лужа была! Я в саду цветы поливал! Сам! Ну и пролил. Немножко! А они как будто не проливают! Враги одни кругом - надувал губы Веник, глядя исподлобья на окружающих, сдавая их неблаговидные, по отношению к нему, поступки.
  Конечно, Веник пока ещё не мог нормально рассказать обо всех несправедливостях, творимых окружающими, половина его речи состояла из жестов и игры лицом, вторая из слогов, обрывков слов. Но при желании понять его было можно.
  Малолетний альфа стремительно рос и сейчас выглядел года на три. Где-то научился виртуозно манипулировать окружающими - не иначе Машка поспособствовала. Широко распахивая невероятно синие глаза и прижимая кулачки к подбородку, вил верёвки из чувствительных омег как хотел. И правда, сложно отказать очаровательному малышу, со вселенской печалью в глазах, так жалобно просящему что-то, что ему не дают или куда-то не пускают. Пробравшись в комнату Сиджи и Юта, Веник утащил у них ту самую деревянную куклу, которую я нашёл в разрушенном демонами городе. Дети обыскались её. Спрашивали у всех, кого можно, и только я случайно обнаружил её в кроватке Веника, перестилая постель.
  Пришлось оме засесть за изготовление игрушек для Веника.
  Ну, и что бы мне могло прийти в голову? Конечно, игрушка всех времён и народов - мишка! Из обрезков ткани, набитый мягкими тряпочками, был смастрячен светло-бежевый мишка, а кукла вернулась обратно к Сиджи и Юту.
  Я озаботился не только медведем. От древесины, в изобилии натащенной мной из порта для отделки обоих домов, осталось множество обрезков из которых я напилил кучу кубиков всех размеров. В том числе и с буквами и картинками, выжженными на их полированных поверхностях, хит всех самых мелких детей - пирамидка из деревянных бубликов разноцветной древесины, надевающихся на штырёк, лошадки, кошечки, собачки. Машинок не делал - их тут нет. Вместо машин была тележка с запряжённой в неё лошадью. А ещё конструктор! В виде лего. Только из дерева. С огромной кучей деталек всех видов. Так, что можно замок размером метра под два построить! Всё это изготавливалось из суара, полировалось и пропитывалось воском. И глядя на игрушки Веника, руки чесались и глаза горели и у Сиджи, и у Юта, и у Ёрочки, и у Адельки - казалось бы, уже выросших их этого возраста.
  Сделал и раздал им. Кому что.
  Ёрочке рыцаря в полном вооружении высотой в поллоктя. Руки, ноги и голова двигаются. Сиджи, Юту и Адельке по кукле знатного оме - все разные, в разных одеждах и тоже с двигающимися руками, ногами и головой. Даже Эльфи позавидовал - мол, у него таких игрушек не было. Заодно и сподвиг детей на пошив одёжки для кукол - швейная мастерская теперь не пустовала. Ёрочка слесарил доспехи и оружие для воина. Здесь мне пришлось вытаскивать из памяти те из доспехов, которые мне удалось видеть в той ещё жизни. Концепция максимилиановского доспеха с его силовыми рёбрами поразила малолетнего барона и теперь по всей слесарке валялись листки бумаги с рисунками латных рукавиц, шлемов, кирас, поножей и прочей железной скорлупы, на которую был так богат XVI век в Европе, а Ёрочка сосредоточенно сопел, пытаясь молотком и телекинезом выдавить из медной фольги (пришлось раскатать в тонкий лист брусок меди) доспехи побрутальнее.
  Возясь с куклами в пропахшей сандалом столярке, совмещённой со слесарной мастерской, я размышлял - сколько я здесь уже? В смысле не в Лирнессе, а вообще на Эльтерре? Выходило так, что через пару месяцев, будет год, как я тут, и Ульрих во мне. За всё это время я так и не удосужился узнать у него о дне рождения. Улька молчал, отнекивался и, наконец, как-то выдал, что, мол, именно в тот самый день, как я пришёл к нему - он сформулировал именно так, у него и был день рождения. В свой день рождения, после очередных издевательств со стороны Бауха и Мауля, он попросил Великую Силу о смерти. А пришёл я... И он остался жив... пусть и так странно... Короче, сорокового квинтуса у меня день рождения и исполнится мне 20 лет...
  И сколько всего произошло за это время. Скольких мне пришлось убить, искалечить, со сколькими смертями пришлось встретиться, сколько узнать и чему научиться, обрасти свитой... в основном из детей, пока детей... Лет через восемь-десять все они превратятся в сильных искусников-менталистов, а я... Хорошо бы живым остаться к тому времени... Вроде и демоническая кровь давно не проявляла себя, а как-то неспокойно...
  Чёрт! А умирать не хочется... Кто бы знал, как не хочется...
  Омеги тут живут меньше альф, около сотни лет, но жизнь искусников гораздо длиннее, чем у обычных людей. И лет на двести мы с Улькой могли бы рассчитывать... Но... Во мне бродит кровь демона. Пожирает изнутри...
  Это благодаря ей я, как бесчувственный чурбан, не моргнув глазом, кромсаю живых людей, вижу их смерть, убиваю не морщась, слышу последний вздох, вижу тускнеющий останавливающийся взгляд, последнюю гримасу на лице. А человеком... Помнится на Земле, был я как-то в морге на вскрытии, и не раз... Нет, не буду вспоминать... Скажу только, что выходил, почувствовав себя плохо.
  Благодаря этой крови я становлюсь всё более психически нестабильным. Но... в тоже время ускоренными темпами развиваюсь как менталист. И тоже благодаря ей. Достаточно вспомнить качели моих способностей. Телекинез, левитация, телепортация, ясновидение, экстрасенсорика. Они то пропадали после очередного оборота, то появлялись вновь и уже как привычная способность, используемая мной походя, не задумываясь...
  Развиваюсь сам и тащу за собой... сколько кстати? Сиджи, Ют, Ёрочка, Максимилиан, Кларамонд теперь вот. Пятерых тащу. Надо бы методичку какую по развитию способностей написать. Учебник, так сказать. Да и то, что знаю, тоже бы неплохо записать...
  Каждый демонический оборот - это десять лет жизни, как минимум. А уж моя война с этими тварями, когда я едва живой приполз к пещере Аранда и все, кошка в том числе, выхаживали меня. Ведь личико моё соответствует возрасту только потому, что мне операцию пластическую сделали - спасибо Лисбету. А так... По моим прикидкам я лет на пятьдесят-шестьдесят - земных! выглядел бы...
  Да! По второму дому.
  Наверху мы, вернее я, сделал комнаты для Ёрочки и Вивиана. Спрашивал обоих - кто, где желает жить. Вивиан выбрал себе комнату в дальнем крыле, в том которое выходило не на Шнорштрассе, а тянулось вдоль неё, торцевым окном на восток. Рядом с этой комнатой выгородили небольшую тёмную комнатку под его занятия парфюмерией - как он написал на листочке бумаги, в некоторых случаях освещение было нежелательно. Мы специально ходили на квартиру к Вивиану и перенесли все его пожитки, рассчитавшись с хозяевами за жильё, там и немного оставалось-то, гульденов пять.
  Ну, а Ёрочке досталась комната выходившая торцом дома на Шнорштрассе и ещё парой окон - в сад и во дворик. На первом этаже, под комнатой Ёрочки разместилась швейная мастерская, а под комнатой Вивиана столярная и слесарная.
  Дело было за отделкой комнат. Ёрочке на стены и потолок предполагался суар, как более тёмный, так его комната была гораздо светлее. А Вивиану - ясень - его комната была потемнее.
  Времени для отделки помещений катастрофически не хватало - я был занят в Схоле и всё это было отложено до каникул.
  * * *
  А к Гризелду я сходил.
  Как обычно, зашёл после уроков. Омега оставался в классе один и вскочил со стула, когда я зашёл:
  - Ваша светлость, я... - тонкая ручка теребила пуговку белой блузки, щёчки Гризелда вспыхнули.
  Пальчики с розовым маникюром оставили многострадальную пуговицу и теперь не находили себе места. Огромные чёрные ресницы взметнулись вверх, открывая серые глаза, вскинувшие на меня взгляд и снова опустились. Он покраснел ещё больше.
  Ох, ох, миленький ты мой... Возьми меня с собой... Там в краю далёком... Буду тебе я... Не, не то!
  В штанах я снова почувствовал шевеление. Да блядь!
  Поплотнее запахнув полы длинного камзола, чтобы не было видно творящегося безобразия, я шагнул к Гризелду почти вплотную, он, заалев ещё больше, поднял на меня милое лицо. Не отрывая от него взгляда, я нащупал его ручку, поднёс её к губам и прошептал, целуя пальчики так, чтобы слышал только он:
  - Я вас слушаю, Гризелд...
  Дыхание его перехватило, от избытка эмоций глаза его стремительно наполнились слезами.
  - Я... - говорить он больше не мог и прикрыл глаза, оставив мокрые дорожки, слёзы сползли по щекам.
  - Да-да, господин Гризелд., - перебирал я губами тонкие пальчики.
  Омега смог, наконец, чуть взять себя в руки, собрался с силами, выдохнул, но руки не отнял:
  - Я, ваша светлость, прочитал... Ох, оме, - едва слышно простонал он, - от... отпустите...
  Я развернул нас так, что задом опёрся на учительский стол, развёл ноги в стороны и Гризелд оказался вплотную ко мне. Я выпустил его ручки и он положил их мне на грудь, подняв голову, и так не отрывал взгляда от моего лица.
  - Продолжайте, господин Гризелд, я слушаю вас... - наклонился я к его лицу и шептал ему прямо в губы.
  Омега снова прикрыл глаза и слёзы по проторенному пути побежали вниз.
  - Я... я...
  По пустому коридору, дверь в который осталась открытой, кто-то топал к классу Гризелда.
  Дверь, повинуясь телекинетическому воздействию, захлопнулась, ключ повернулся в замке, а я, взяв в ладони алеющее личико Гризелда, целуя, прикоснулся, наконец, к его губам. Слабо выдохнув и ничего не слыша и не видя вокруг себя, он ответил.
  Какой же ты сладкий!
  В дверь постучали:
  - Господин Гризелд, господин Гризелд...
  Рука моя медленно опускалась вдоль спинки омеги вниз и он, как кошка, ластясь, прогибался под ладонью...
  В дверь снова стучали.
  Осоловевшие расширенные глазищи Гризелда заволокло пеленой наслаждения и он едва смог шевельнуться в моих руках, реагируя на стук.
  Нет! Это невозможно!
  Я выпустил полуобморочного омегу из рук, усадил его на стул, подошёл к двери. Открыл:
  - Я слушаю вас!
  Омега, постарше Гризелда, с любопытством заглядывал в класс:
  - Оме, извините, господину Гризелду надо подписать тут...., - он держал в руках папку.
  - Да-да, господин Кох... - послышался из-за моей спины надломанный голос Гризелда.
  Я посторонился и пропустил омегу в класс. Он, косясь на меня, раскрыл папку и потыкал пальцем в места, где надо поставить подписи.
  Подрагивающей рукой Гризелд расписался.
  Чему-то улыбнувшись, поводя носом, омега выпорхнул из класса.
  - Это невозможно! - Гризелд прикрыл руками пылающее лицо, - Теперь разговоров будет...
  Я обошёл Гризелда, подошёл к нему со спины, склонился, оперевшись рукой на стол, отвёл прядку чёрных волос в сторону, открывая алеющее ушко:
  - Вы мне что-то хотели сказать...
  Ручка Гризелда дёрнулась к стопке ученических тетрадей, остановилась на полпути, пальчики сжались в крохотный кулачок.
  Я медленно выдохнул в ушко. Плечико омеги дёрнулось, поднимаясь вверх. Я подсунулся к нему ближе и он, блаженствуя, медленно потёрся щекой о мою щёку...
  - Оме, я...
  - Да?..
  - Я... - голова омеги так и осталась прижатой к мой голове, - сочинение А... Аделаида... оно... я... п-прочитал... его, - едва слышно выдавил он с закрытыми глазами.
  - И?.., - я повернул лицо к омеге и теперь невесомо дотрагивался губами до его щеки.
  Он едва смог открыть снова наполнившиеся слезами глаза:
  - О... оме-е...
  - Что? На двойку написал? - мои губы сместились ближе к ушку и кожа омеги покрылась здоровенными мурашками.
  - О... м...е... не... надо...
  - Да-а?
  - Угу... - кивнула головка Гризелда.
  - Ну, я ему задам... двоечник, - выдохнул я, прихватывая самыми кончиками губ краешек ушка Гризелда.
  Голова омеги отрицательно дёрнулась:
  - Н-нет, оме... он... - Гризелд попытался повернуться ко мне и наши губы встретились...
  Целовались мы долго, так долго, что омега даже задохнулся. Когда я его отпустил, голова его кружилась и он уперся руками в стол, ничего не видя перед собой и не соображая...
  А я опять принялся кружить губами возле алеющего ушка.
  Из последних сил, собрав свою волю в кулак, Гризелд чуть ли не со стоном отстранился от меня. Полыхающие щёки, мокрые, со стрелками слипшихся ресниц, глаза, опухшие ярко-розовые губы... и запах, запах молодого, здорового возбуждённого омеги. Не зря тот, который приходил за подписями, носом водил. А ещё острое наслаждение от огромных, возбуждённых сосков, касающихся изнутри тонкой ткани. Да, вон они проглядывают сквозь блузку. Если приглядеться, то можно увидеть, как они розовеют. Гризелд почувствовал мой взгляд и поспешно прикрыл грудь рукой, чем вызвал новую волну резкого, пронизывающего грудь и уходящего куда-то вниз, к промежности, томления. Пальчики дрогнули, он выдохнул и поднял на меня мокрые ресницы и тут же снова их опустил, прикрывая их тенью свои серые глаза. Любуясь смущённым донельзя омегой, я выбрался из-за его спины и сел напротив, поддёрнув себе под зад один из свободных стульев, Сила знает почему, оказавшихся в классе. Так-то все ученики тут за партами сидят.
  Может быть его кончить заставить? Прямо тут, в классе. Я могу - телекинез наше всё...
  Первый раз в жизни он оргазм получит... А потом, когда за Руди замуж выйдет, хоть будет знать к чему стремиться... Руди там тоже сейчас практику у десятника целителей проходит... Диц, хихикая, рассказывал...
  Чуть отойдя от моего воздействия, Гризелд тут же отыскал тетрадку Адельки и, раскрыв её начал, краснея, говорить, время от времени запинаясь и вскидывая на меня серые глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами.
  Оказывается, Аделька в своём сочинении восторженно расписал своего оме как недосягаемую сияющую вершину, небожителя, подателя жизни и всех благ. Честно говоря, персонально для него, в каком-то смысле это так и было. Действительно, я его подобрал едва живым на промороженных улицах Майнау, отогрел и вылечил, многому научил и всегда был с ним неизменно ласков. Короче, просто идеал сюзерена и хозяина, которому можно служить не за страх, а за совесть и одновременно поклоняться. Адельке хватило сообразительности особенно не расписывать фактологию моей и его жизни - всякие гадости про изнасилования, про Сиджи и Юта, про Эльфи и демонов, про наш полёт на ЛА-1, про мою жизнь в замке и "удачное" замужество - всё-таки дома мы разговаривали о многом и особенных тайн у меня от своих не было. Да и Эльфи, в желании почесать язык, рассказывал о себе и обо мне. Но вот про мою жизнь в Лирнессе Аделька расстарался...
  Гризелд читал его сочинение, пусть и весьма урезанное, как завлекательный роман о восхитительной, полной приключений жизни великого оме Ульриха, маркиза Аранда, победителя всего и вся, а также весьма любящего его, Адельку - это он смог в достаточной мере почувствовать своим детским сердцем - я по-прежнему не мог его считать взрослым - в тринадцать-то лет. Сочинение было достаточно эмоциональным и Гризелд весьма впечатлился написанным. Прочитав и осмыслив это произведение эпистолярного жанра, он задумался - ну, не может же всё это быть правдой! Аделька приукрашивает, а значит надо выяснить всё, для чего поговорить с оме Ульрихом и решить, стоит ли каким-то образом попытаться вернуть Адельку из его мира грёз о великом оме Ульрихе на грешную землю.
  Полистав написанное, кстати, оказывается, Аделька обладает весьма неплохим почерком, со всеми этими нажимами стального пера, наклоном букв и завитками, я высказался в том смысле, что неправды в сочинении нет и беспокойство Гризелда совершенно напрасно, чем поверг его в изумление.
  Гризелд, пока рассказывал, волновался, вскидывал на меня глаза, пытался пристально разглядывать, но наткнувшись на мои драконьи зенки, опускал взгляд.
  Ми-ми-ми же!
  Я не выдержал и, слушая его впечатления от написанного, которыми он делился со мной весьма эмоционально, встал, присел на стул и, прервав омегу на полуслове, снова взял его лицо в руки...
  - Оме... оме Ульрих, - выдохнул Гризелд, глядя на меня огромными расширенными глазами.
  Ну! Хороший мой! Не останавливайся! Ну!
  Омега снова вдохнул и ещё раз произнёс едва слышно:
  - Оме Ульрих...
  И сейчас же импульс удовольствия мягкой лапкой погладил чёрное тело в его мозгу, стимулируя его на выработку дофаминов. Омега прикрыл глаза, погрузившись в ощущения, словно тёплое масло окутавших его тело. Из промежности по позвоночнику поднялась волна, упёрлась куда-то под язык...
  Я приблизил своё лицо к лицу Гризелда, его глаза заметались от одного моего зрачка к другому, губы приоткрылись:
  - Оме Ульрих...
  Эти слова, как триггер, спустили пружину, толкнувшую тело омеги на путь наслаждения (с моей помощью, естественно). Кровь прилила к промежности, наполнив, в том числе, и сосуды члена и мошонки. Конечно, до эрекции дело не дошло, но наполненный кровью член стал гораздо чувствительней, а влагалище и матка, разогретые потоком крови, запульсировали в предвкушении проникновения. Я потянул Гризелда вверх, на себя, поднимая со стула - не хотелось бы, чтобы у него на брюках образовалось пятно смазки, обильно натекавшей к анусу изнутри, капелька её уже пробилась сквозь его розовую розетку и сейчас только дотронься до ставшего невероятно чувствительным тела, неважно где, да где угодно! И он потечёт!
  Ну, скажи ещё...
  Повинуясь моему невысказанному желанию Гризелд, плывя кружащейся головой и практически не осознавая сам себя, снова прошептал:
  - Оме Ульрих...
  И тут же виброяйцо сформированное мной у прогретой простаты мелко-мелко, почти неощутимо, задрожало, постепенно наращивая вибрации. Телекинетический член формировать не будем - пусть Руди тренирует своего будущего супруга в проникновениях.
  Гризелд выдохнул, прикрыл глаза, снова открыл их, губы его слабо дёрнулись толи в улыбке, толи в гримасе...
  Он снова едва смог произнести, отдавая своё тело в мою полную власть:
  - Оме Ульрих...
  И опять... ощущения у простаты усилились, а я, подкрепляя воздействие, потянулся к нему, он прикрыл повлажневшие глаза, и мои губы, едва касаясь его губ, чуть шевельнулись в невесомом прикосновении, заставляя их тянуться ко мне...
  И я снова отстранился, не выпуская лица омеги из своих рук. Оглядел милое лицо, снова порозовевшее. Длинные чёрные ресницы дрогнули - он собирался открыть глаза. Я, не давая ему их открыть, снова невесомо дотронулся до припухших губ.
  И снова Гризелд произнёс ломающимся голосом, едва ли не по слогам:
  - О...м-е У-ульри-х-х...
  И опять воздействие на простату усилилось, продирая всё возрастающим наслаждением тело омеги и заставляя ножки его подрагивать и подгибаться.
  Глаза Гризелда, с огромными расширенными зрачками ухватили мои зрачки, вытянувшиеся в едва видимую тонкую нить, словно пытаясь передать что-то мне или получить от меня...
  Каждый раз, когда Гризелд произносил моё имя, а именно так я и воздействовал на него, наслаждение от стимуляции простаты и влагалища усиливалось и нарастало.
  Гризелд крепко зажмурился, из его влажных глаз выкатились две слезинки, он открыл их и они снова наполнились слезами.
  - Что... - он задохнулся, ноги его не держали и сейчас он находился в вертикальном положении только потому, что я его поддерживал левитацией, - в-вы... со мной...
  Я? Ничего особенного, хороший мой, ничего особенного...
  Просто ты мне по-прежнему нравишься... Да и мой организм реагирует на тебя, определённым образом. Но трахать тебя я не буду... Не надо так делать... А вот так... изощрённо поиздеваться, одновременно проявляя симпатию... Вот он я весь тут, в этом - маркиз, омега и альфа одновременно, демон и дракон, искусник и целитель-психиатр, убийца и строитель и прочая, прочая, прочая...
  Мой триггер сработал. Произнося моё имя, Гризелд каждый раз всё больше и больше испытывал наслаждение, подбираясь к оргазму ближе и ближе.
  - Оме Ульрих... А...
  Я коснулся едва шевелящихся губ и тело Гризелда пронзила и взорвалась в голове вспышка наслаждения:
  - А! А... Ах... ом-м...е-е... А!
  Ноги омеги подогнулись, но упасть я ему не дал - держал левитацией.
  Тише-тише, хороший мой, тише...
  Тонкие пальчики Гризелда слабо хватались за мой камзол, глаза его были плотно зажмурены, он судорожно дышал, лицо раскраснелось и я снова прикоснулся к его губам. Омега вздрогнул, опять задохнулся и тонко застонал прямо мне в лицо...
  Ну, вот, видишь, как хорошо может быть...
  Я прекратил воздействие на несчастного омегу, прижал его к груди, он крепко обхватил меня и спрятал вспотевшее красное лицо на моей груди. Я гладил его по спинке, вторую руку запустил в густые волосы на затылке омеги и чуть массировал кожу головы, а Гризелд медленно отходил от оргазма и, уткнувшись носом мне в грудь, тянул в себя мой запах.
  - Оме, ваша светлость, так нельзя... - прошептал омега не выпуская меня из своих объятий.
  Я потянул его голову, закидывая её назад и заставляя отлипнуть от груди.
  Сила!
  Лицо Гризелда с до сих пор ещё едва косящими красными от слёз глазами от непрошедшего до конца удовольствия, было красным, с опухшими, едва шевелящимися губами, восторженно смотрело на меня...
  Он в шаге от становления истинным со мной!
  Нет-нет! Ни в коем случае!
  Я снова вернул голову омеги в прежнее положение - лицом мне в грудь. Остывай...
  Мы так и стояли в классе, обнявшись. Я опять опёрся задом на край стола, а Гризелд доверчиво прижимался к моей груди и переживал новые для себя ощущения.
  Вот он снова шевельнулся, почувствовав дискомфорт у себя в промежности - промок-то он капитально.
  Я почувствовал, как паника охватывает Гриделда всё больше и больше. Уютное нахождение в моих объятиях кончилось и теперь Гризелд желал только одного - бежать в туалет и приводить себя в порядок.
  Беги!
  Стой!
  - Господин Гризелд, я возьму тетрадь Аделаида?
  - Да-да, ваша светлость, но только прошу вас... не наказывайте его...
  - Ну, что вы. Ни в коем случае.
  А вот теперь беги.
  * * *
  В один из дней, когда я был в Схоле, готовясь к лекции с артефакторами, случилось так, что Максимилиан, с которым я тоже периодически занимался, позвал меня к себе в кабинет. Пригласив садиться, он начал:
  - Оме, с вами хотят встретиться...
  - Кто же?
  - Начальник SS.
  - О! А кто это? - я сделал вид, что не имею представления о ком он говорит.
  - Кто? Начальник службы безопасности Лирнесса.
  - Даже так... И чем же обязан столь пристальному вниманию?
  - Я думаю, он вам сам скажет.
  - Мне куда-то пройти надо? Или он сюда придёт?
  - Я вас провожу...
  Пришли мы в приёмную ректора. Альфа-искусник секретарь, метнулся, открывая нам дверь.
  Оп-па!
  А встречают-то меня как!
  В огромном кабинете (на глаз, квадратов сто - не меньше!) с высоченными, под десяток метров, узорчатыми потолками с парой стрельчатых витражных окон в пол, со стенами, заставленными книжными шкафами, сквозь стеклянные дверки которых блестели золотом корешки книг, из-за здоровенного стола для совещаний навстречу мне, оказав любезность, встал и вышел сам ректор Схолы, за ним встали Вольфрам - глава Совета города, и ещё пара незнакомых мне альф-искусников. Между них потерялся невысокий человек в чёрном кожаном чешуйчатом плаще с накинутым на голову капюшоном оставляющим открытым только узкий бледный подбородок. Неискусник.
  Любезность ректора оказалась понятна - меня посадили на специально приготовленное место - на торце овального стола, так, что взгляды присутствующих скрестились на мне. Психологи хреновы, блин! Максимилиан тоже сел за стол. Но не со мной.
  Расклад примерно понятен...
  Ну, что ж послушаем, что нам скажут...
  - Итак, оме Ульрих, ваша светлость, - начал человек в капюшоне, положив небольшие кисти рук на папку из плотного картона, - мы бы хотели знать, что вы намереваетесь предпринять, проживая в нашем городе...
  Молчу. Сразу отвечать нельзя. Я ж маркиз. Поэтому тянем паузу. Молчат и остальные. Ждут, что я скажу.
  - Да-а... Не думал, что мне придётся делиться своими планами. Но что уж теперь. С самого начала моего появления в Лирнессе у меня был план... - я опять надолго остановился, пристально разглядывая собравшихся. А поскольку говорить я начал серьёзным тоном, то слушали меня очень внимательно.
  - План же, о котором я говорю, был разработан весьма давно и не здесь. Именно с целью реализации этого плана я и проник в стены Схолы, - продолжал я, рассказывать размеренным тоном и до тех пор, пока я не подошёл к сути так называемого плана, они все чувствовали, что я говорю правду. Брови присутствующих постепенно вытягивались выше и выше, а лица становились сосредоточеннее. Руки человека в плаще едва заметно дёрнулись, совершая как бы хватательное движение.
  - А заключался он... - я снова остановился, оглядел внимательно слушающее меня собрание, сделал вид, что смутился, потёр кончиками пальцев лоб над бровью, - заключался он... Я должен был проникнуть в банковское хранилище города и похитить оттуда все деньги!
  - О! - выдохнул человек в плаще.
  Ректор Схолы прищурил глаза, разглядывая меня. В кабинете больше похожем на зал воцарилась гнетущая тишина.
  И вдруг бритая голова ректора откинулась назад, нос сморщился, показались ослепительно белые зубы.
  - Ха-ха-ха! - выдал он оглушительным басом, - Ха-ха-ха!
  - Ха-ха-ха! - раскатисто расхохотались и остальные альфы, почувствовавшие в моих последних словах ложь.
  Все кроме человека в плаще. От него в эмпатии полыхнуло возмущением, недовольством и неприязнью.
  - Как он вас! Ха-ха-ха! - закатывался ректор, - Ох! Не могу! Ха-ха-ха.
  Вытащив из-за пояса туго перетягивавшего талию, белоснежный платок он промокнул заслезившиеся глаза.
  Чуть улыбнувшись, я наклонил голову. Пусть посмеются. Мне не жалко. Неискусник - это Тёмный Ящер. О нём я узнал ещё от ликвидаторов. Рано или поздно обстановка в кабинете изменится и мне удастся коснуться его руки. А там...
  В боковую неприметную дверь деликатно постучали и, не спрашивая разрешения, она отворилась, впуская восхитительно красивого омегу. Длинные тёмно-рыжие уложенные волосы спускались ниже плеч, лицо правильной формы с узким подбородком, огромные серые глаза, искусно подведённые, оттенялись густыми чёрными ресницами, ровный чуть вздёрнутый носик, крупные губы чуть поблёскивали под слоем тёмно-бордовой помады, чёрное кружевное боди с высоким горлом обтягивало изящное тело с тонкой - всего в обхват! талией.
  Постукивая каблучками туфель, все альфы при этом встали, он манерно прошёл к столу и, играя голосом, спросил:
  - Готфрид, ты смеялся, - капризно добавил, - расскажи, почему? Я хочу знать!
  Ректор снова сел в кресло, ухватив омегу за ручку с тонкими пальчиками, я при этом критически оглядел свои руки - у меня не хуже! поднёс их к губам:
  - Дорогой, оме Ульрих так уморительно нам тут рассказывал...
  - О, оме Ульрих, наконец-то я вас увидел! - обратил на меня внимание супруг ректора (а это был он), - оме, нам с вами обязательно надо о многом поговорить. Мне о вас столько всего рассказывали...
  - Конечно, оме... - я сделал паузу, ожидая имени омеги.
  - Элл, оме Элл...
  - Да, оме Элл, я скоро освобожусь, надеюсь, что скоро, - не вставая, я покосился на отцов Схолы и города, - и мы с вами поболтаем, - я заговорщицки улыбнулся, - обязательно...
  Элл, ослепительно улыбнувшись сидевшим, не сводившим взглядов с его точёной фигурки, выпорхнул из кабинета. А ректор, многозначительно кашлянув, пристально посмотрел на меня.
  А я что? Я ничего!
  Сделал вид, что не понял причин пристального взгляда...
  Однако... они, выходит, знают, что я лесбиян... В смысле, что мне омеги нравятся. Сбор информации поставлен отлично... Хотя, внимательно наблюдая за мной, выяснить мои сексуальные пристрастия - раз плюнуть...
  - Итак, господа, поскольку мне теперь есть куда торопиться, прошу вас озвучить причины нашей встречи, - я поднял руки ладонями к сидевшим и сложил их домиком перед собой.
  Человек в плаще чуть кашлянул, прочищая горло, и начал:
  - Оме Ульрих, у SS есть несколько вопросов, которые мы бы хотели обсудить с вами.
  Внимательно наблюдая за говорившим, за его телодвижениями - мимика лица была недоступна - видимо, по этой причине он и носил такой плащ, я пытался понять, чего именно он добивается.
  Вызвали на ковёр - они очевидно, полагают, что это именно так, посылают людей, наблюдателей и в случае чего, ликвидаторов. Опросили обо мне всех кого можно и нельзя.
  Но в эту игру можно играть и вдвоём.
  - Господа, - прервал я на полуслове человека в плаще, - чего вы добиваетесь? Вам не нравится, что я и мои близкие поселились с Лирнессе? Если это так, то... Скажите прямо и я, мы... не сразу, конечно, через три-четыре дня, уйдём...
  - Нет, оме Ульрих, ну, что вы, как можно...
  Изображая эмоционального омегу, я вскочил - темп терять нельзя:
  - Извините, господа, нет, нет, вставать не надо, - взмахом руки я остановил начавших было подниматься альф, - просто мне так легче разговаривать...
  Да-да, разговор очень сложен и мне надо бегать по кабинету. Глава Совета знает эту мою особенность.
  - Тогда, может быть, вы полагаете, что я, как менталист, создаю угрозу властям города и Схолы? - проходя вдоль стола, я повернулся к ректору и главе Совета города.
  Снова загудели голоса отрицающие такие подозрения. Ну, что вы, оме, право, как такое может быть? Что бы мы и вас в этом заподозрили?
  А вот и нет. Боитесь. Боитесь на самом деле. Я же тоже чувствую ложь. И не рады и боитесь... И ещё что-то...
  И боится не ректор и не глава Совета. А вот этот вот человек в плаще. А ещё он зол и ему категорически не нравится весь этот разговор, пошедший не по плану.
  Я остановился рядом с ним, и он тут же прикрыл растопыренной ладонью картонную папку, не давая мне прочитать её заглавие. Хм. А маникюр он делает. Хоть ногти и коротко стрижены.
  - Вы боитесь меня? Господин... - я чуть склонился к нему и невесомо, будто бы между делом, коснулся его руки...
  Ох, Сила!
  Чего в нём только не понамешано! И образы и эмоции и целый набор мыслей в отношении меня. Не самых положительных. Но он пока ещё не пришёл к окончательному решению относительно меня. Колеблется. Видит отношение ко мне ректора и главы Совета города. И ещё... Он омега? Или альфа? Непонятно... непонятно... А те двое, они с ним. Это начальники внешней разведки и контрразведки. Первого и второго отдела SS. Альфы-искусники. Их не обмануть. Они меня первый раз видят. Для этого он их и взял. Ему нужно какое-то решение по мне. Очень нужно. А пока он не решил, то он колеблется. И это его бесит больше всего. Эти вот колебания.
  Для вида я ещё раз прошёлся вдоль стола, теперь уже с другой стороны, а затем сел на своё кресло.
  - Господа, мы все с вами можем чувствовать ложь. То, что я скажу... вы почувствуете, правду я говорю или нет. Итак, я прибыл сюда, чтобы пожить в спокойном месте, - пауза для осмысливания сказанного, ректор кивнул - я говорю правду, - мне было это необходимо. Город Лирнесс оказался очень комфортен для меня и для моих подопечных, - опять пауза и опять кивок, - каких-либо претензий у меня к властям города нет, я просто хочу жить спокойно и так как мне нравится, - снова пауза и кивок ректора, - встреча с присутствующим здесь господином Максимилианом была для меня случайной - это он меня нашёл, - пауза и кивок, - мои знания о демонах и решение поделиться ими с вами и студиозусами Схолы - моя добрая воля и не более того. Как следствие, приход в Схолу - тоже, - и ещё пауза и кивок, - путь мой сюда был сложен, я едва не погиб, мне приходилось убивать (здесь умолчим кого именно) и с демонами у меня свои счёты, - пауза и ещё один кивок ректора, - ещё десять-пятнадцать лет и, когда мои дети вырастут, я больше вас не побеспокою (не важно по какой причине, но вряд ли я проживу больше), - и опять пауза и опять подтверждающий кивок ректора, - Я ответил на беспокоящие вас вопросы? - развожу ладони в стороны, завершая разговор.
  - Да-да, оме Ульрих, ваша светлость, - пошевелился в кресле глава Совета города.
  Смотри-ка, до "вашей светлости" снизошли.
  - Хорошо. Я надеюсь, что вопрос о моей ликвидации снят?
  Ректор удивлённо кашлянул и молча посмотрел на человека в плаще, а у главы Совета и Максимилиана вытянулись лица. Рука Тёмного Ящера, а я теперь знаю его имя - Майн его зовут, Майн фон Клин, сжалась на папке.
  А имечко-то странное - подходит как альфе, так и омеге. И голос тоже такой... непонятный.
  Как у меня...
  Как у меня... Он, что... тоже откуда-то?
  Как я?
  Меня продрало по спине внезапным озарением. Спокойно, Саня, спокойно... Соблюдайте, как говорится, водяное перемирие.
  - Я думаю, что мы решим его положительно, - высказался начальник SS.
  Это как? Да - убьём или да - не убьём?
  А зайду-ка я к тебе Тёмный Ящер.
  Сегодня же. После полуночи.
  Жди.
  - Ну, вот и договорились, - в голосе ректора прямо слышалось облегчение.
  Это они реально могли меня отсюда прямо в тюрячку препроводить? Вот психанул бы я или ещё что-то отчебучил и повели бы под руки...
  - Да-а, господа, видимо я был неправ, надеясь на безбедную жизнь в Лирнессе... Извините, ошибся... Так бывает иногда... - я опустил голову и, размышляя, снова потёр пальцем лоб над левой бровью.
  Так и до привычки дурацкой недалеко. Бросать это надо. Бросать. Лоб тереть.
  - Оме Ульрих? Что с вами? Вы о чём?
  - Нет-нет, господа... Ничего. Это я так. О своём. Если мы с вами выяснили всё, - я специально сделал ударение на последнем слове, - то, извините, меня ждут... Оме Элл хочет пообщаться... Я пойду...
  Оставив сидящих за спиной, я поднялся - поднялись и они, несколько заторможенно вышел в ту дверь, через которую к нам заходил Элл.
  За дверью оказался огромный двухсветовой зал с белыми мраморными стенами, отделанными золотой лепниной и полами в шахматную клетку из белого и чёрного мрамора. В простенках стояли банкетки и диванчики на одном из которых и нашёлся Элл.
  Отложив сторону книжку, которую он листал без видимого интереса, омега встал мне навстречу:
  - Оме Ульрих, наконец-то вас эти мужланы оставили в покое! Я так рад!
  Иди сюда, красавец мой, мне-то ты и нужен!
  Омега трещал и трещал, я отвечал ему что-то, стараясь быть любезным. Он подхватил меня под руку и повёл по залам и коридорам дворца Схолы. Его жилой части. В которой жили ректор, его заместители и десятники факультетов.
  Да-а! Теперь ясно, почему Максимилиан так стремился стать десятником.
  Десятнику, как пояснил мне Элл, полагается десять комнат во дворце, вне зависимости от размеров семьи. У ректора пятнадцать.
  Чего они вчетвером в них делают? - Элл успел рассказать мне, что у него двое детей.
  Обычные преподаватели живут не здесь. Для них со стороны учебной части дворца, в парке выстроены жилые корпуса и отдельно стоящие дома - кому как нравится. Квартиры в них от пяти до восьми комнат - в зависимости от размеров семьи. Это у альф. Целители - те все одинокие
  - Скучно, оме Ульрих. У нас тут очень скучно! - жаловался он мне, - верите ли, я ежемесячного бала в Совете города жду как... как... - он замялся, сжал на груди кулачки, подбирая слова, - я вам так завидую, оме Ульрих! Вы столько всего пережили!
  - Да чего же я такого пережил?
  - Ну, как... Вот ваша жизнь в Тилории... А правда, оме Ульрих, что вы убили своего супруга? Извините, конечно, если я вам напомнил, - серые глаза омеги горели, прямо-таки полыхали, неутолимым любопытством.
  Если я ему сейчас не отвечу, то наживу себе врага.
  Я осторожно взял в руку ухоженные пальчики Элла - мы с ним так и шли по коридорам Схолы, прошли зимний сад, с широко распахнутыми стеклянными дверями. Зимний сад (зачем он здесь, в тропиках?) окнами выходил в Ущелье Силы и слабый ветерок чуть шевелил широченные листья растений, покачивая побеги и стрелки усыпанные цветами.
  - Но, оме... с чего вы решили, что я убил своего супруга?
  - Так все говорят...
  - Наоборот, оме. Это он чуть меня не убил...
  - Ах! - воскликнул оме Элл, широко распахнув глаза и останавливаясь.
  Эмпатия хлестнула меня чувством сопереживания, изумления и жгучего любопытства.
  Ты мне нужен, мой золотой. Нужен. Ночная кукушка всегда перекукует дневную. Будешь моим агентом влияния. А посему...
  И я принялся рассказывать о некоторых фактах нашей с Улькой биографии. Тех, которые могут быть проверены и SS рано или поздно до них доберётся. О себе кое-что... про здоровье, там... бесплодие... Это особенно расстроило Элла. Рассказал о Венике, об Эльфи, о том, как нашёл Сиджи, Юта и Адельку.
  Элл вцепился мне в рукав, глаза его блестели от слёз. Поискав глазами лавочку, мы присели в зимнем саду. Расчувствовавшийся омега осторожно промокал платочком глаза. Зашла речь о Вивиане. Я опустил в своём рассказе подробности его жизни и работы в борделе Юргена, но рассказал о психлечебнице.
  - И вот с тех пор он не говорит, оме Элл...
  Элл слушал раскрыв ротик и снова начал промокать глаза:
  - А... а где же он сейчас? Вивиан...
  - У меня живёт. Куда же его, такого... И потом, оме Элл, я, как благородный человек, не могу бросить беспомощного больного на произвол судьбы. Тем более, что это я вызволил его из лечебницы.
  - Ох! Оме Ульрих. У вас большое сердце! Я бы, наверное, так не смог...
  Вот именно этого мне от тебя и надо. Придержав ручку Элла в своей руке, закрепил в его голове достигнутый результат - дескать, оме Ульрих - это самый великий человек во вселенной. Он всегда поступает только так, как и должен поступать благородный человек. Ну, и симпатия ко мне, естественно. Так-то оме Элл весьма и весьма... Он находится в расцвете своих сил. И вот бы его... но этого делать нельзя. Категорически. А жаль...
  Повздыхал над своим "горем", чем вызвал дополнительные треволнения так и сидевшего возле меня омеги, полагавшего причиной моих вздохов, переживания относительно подопечных.
  Ага, ага! Как же!
  - Оме Ульрих, - Элл мял в руках платочек, - может быть... может я... смогу вам как-нибудь помочь?
  - Оме Элл, - я вздохнул - вот видишь, Саня, ты всё глумишься над людьми, а они... под твоим воздействием, конечно, но проявляют свои лучшие человеческие качества, - благодарю вас, за беспокойство о моей судьбе и судьбе моих подопечных, но я в настоящее время преподаю здесь в Схоле...
  Аккуратные бровки Элла поползли вверх от удивления.
  - Да, оме Элл, я искусник. Менталист. Недавно в Схоле был создан новый факультет. Десятником является господин Максимилиан фон Мальберг, а ваш покорный слуга там преподаёт...
  - Ой, знаю я эти преподавательские доходы! Мой Готфрид тот ещё скряга!
  - Уверяю вас, оме Элл, что я совершенно не нуждаюсь.
  - Но у вас дети! И подопечные ваши... они тоже требуют расходов. Я поговорю с Готфридом.
  - Оме Элл - это совершенно излишне! - вот уж чего-чего, а попрошайничать, да ещё и через супруга ректора совершенно не хочется. Да и не нужно, - Вы очень меня обяжете, если разговор с вашим супругом, о котором вы только что сказали, не состоится.
  - Но, оме... Ульрих, - Элл хрустнул пальчиками, - я хотел бы вам помочь! Не отвергайте моих усилий!
  - Нет-нет, оме Элл, я очень ценю ваши слова. Более того, скажу вам так, что держать в себе всё то, о чём я вам рассказывал очень тяжело... И ваше участие и возможность для меня поделиться с кем-нибудь тем, что тебя гнетёт, - Саня, в тебе пропадает великий актёр, - очень важно для меня, - я взял дрогнувшие пальчики Элла в свои руки.
  - Позвольте мне, оме Элл, - проникновенно говорил я, держа руки омеги в своих руках и не сводя своих жутких глаз с его серых очей, не мигая глядевших на меня, - иногда... когда мне будет совсем тяжело... приходить к вам... - тут я поднёс ручки омеги в своим губам и дотронулся до них, - и посильно излить, так сказать, душу...
  Элл согласно закрыл глаза, вновь наполнившиеся слезами.
  Ну, вот что ты за человек такой? Он же каждому твоему слову верит!
  Так и не выпустив его рук из своих, я замолчал, давая омеге успокоиться.
  Элл выдохнул и открыл глаза, улыбнулся мне сквозь слёзы. Полез в сумочку за новым платком.
  - Оме Элл, - решил я переключить его внимание, - а где вы делали такой прелестный маникюр?
  - О-о! Оме Ульрих, ко мне приходит великолепный парикмахер... И вот он-то и делает маникюр... а ещё и педикюр. Но в последнее время... Вы знаете, оме Ульрих, лаки для маникюра нам поставляли из Тилории. О! Какие там были лаки! Наши артефакторы так и не смогли добиться равноценной замены...
  Переключившийся на обсуждение парикмахерского искусства Элл начал грузить меня информацией о том, кто и как из знатных оме Лирнесса стрижётся, красит ногти и волосы.
  Я тоже не ударил в грязь лицом, вспомнив всё, что мне говорил в своё время Эльфи, рассказывая о своих достижениях и возможностях. Поговорили и о спа-процедурах. Я вспомнил долину горячих источников по ту строну гор. А как же! Ведь это мои владения - марка Аранда. Рассказал и о шоколадных обёртываниях - моя девчонка, там, на Земле, ходила несколько раз и потом делилась впечатлениями. Здесь же пришлось говорить о том, что мой Личный Слуга знает и умеет их делать, обёртывания, в смысле.
  Вот только он сейчас беременный.
  - По моим прикидкам, оме Элл, он последние месяцы дохаживает. А потом родит, хлопоты с малышом...
  - Да-да, оме Ульрих, я понимаю. Помню, сам столько сил тратил на детей! Вы знаете, я не сторонник кормильцев и кормил сам.
  - Вам удалось прекрасно сохраниться, оме Элл!
  - Благодарю, оме Ульрих. Так вот, как только ваш Личный Слуга сможет, нельзя ли, чтобы он провёл несколько тех процедур, о которых вы говорили...
  - Конечно, оме Элл. Только для вас и проведёт! Придётся подождать, конечно, но всё в наших руках. И я думаю, что после этих процедур ваш Готфрид... - тут я заговорщицки подмигнул ему, - не сможет устоять.
  - Ох, ну что вы такое говорите, оме Ульрих! - зарделся Элл.
  Я вёл омегу обратно в залы и коридоры жилой части дворца. Мы смеялись, разговаривали. Он болтал не переставая, а я слушал и слушал, запоминая - кто, где, с кем, как. Изредка направляя омегу в нужную сторону (само собой, в разговоре).
  Информация на самом деле очень ценная, ибо позволяет понять внутренние расклады здешнего высшего общества, с которым мне и всем моим рано или поздно придётся иметь дело.
  Примерно так и SS работает. Собирает сведения, казалось бы, малозначащие, и анализирует.
  * * *
  А ночью я отбыл к Тёмному Ящеру.
  Скакнул телепортом в свой кабинет на факультете - повышенный, по сравнению с остальным городом, уровень силы с Схоле позволял и не такое. Так-то для меня возможно перемещение на дальнее расстояние - в этом я не врал, говоря в кабинете ректора о том, что нам надо три-четыре дня для ухода из города. Сигану хоть на Вольные острова. За один раз. Я чувствовал, что смогу.
  Проблема в другом - чтобы телепортироваться, нужно знать куда. И зрительный образ местности, чем подробнее, тем лучше, как раз для этого и предназначен. Сейчас же я пробовал новый способ - телепорт не на местности, а по человеку. То есть, если с достаточными подробностями вспомнить лицо человека или ещё что-то - руки, волосы, то переместишься к этому человеку. Прыгать на образ одежды не стоит - люди одежду меняют и попадать в шкаф, например, где она сложена - удовольствие так себе.
  Поэтому представлял я себе подбородок Тёмного Ящера. Бледный подбородок. Вот он белеет из-под капюшона, губы шевельнулись...
  Тёмный Ящер работал. Сидел за ярко освещённым шариком столом и скрипел стальным пером, периодически макая его в чернильницу. После того заседания в кабинете ректора, когда они остались только вдвоём, ректор сказал ему, что пора бы и успокоиться - он, ректор, не видит опасности от его светлости. А искусник-менталист ценен для Схолы. На самом деле это очень перспективное направление развития Великой Силы, как бы не важнее стихийного, даже не смотря на многочисленность стихийников. Но что-то удерживало Тёмного Ящера от согласия с ректором. Было в этом маркизе что-то неправильное. За годы работы в SS, Майн привык доверять интуиции и сейчас решил не спорить с ректором - всё равно бесполезно - искусник сел на своего конька - дескать, Великая Сила говорит, что его светлость правильный искусник, ох уж эта Великая Сила, а продолжить потихоньку собирать материал на маркиза и вот когда выяснится, наконец, что ректор ошибается, вывалить всё собранное, заодно утерев нос ректору с его чувством Великой Силы.
  Сейчас Тёмный Ящер по многолетней привычке выписывал события за день, свои ощущения во время этих событий и варианты анализа произошедшего - навык, выработанный им ещё со времён обучения в крейсовой школе. Потом, утром, на свежую голову, он снова посмотрит эти записи.
  Портьера слева едва заметно колыхнулась, заставляя боковым зрением засечь движение. Тёмный Ящер не успел положить перо, как прямо в ухо ему прошептали вкрадчивым голосом:
  - Доброй ночи, господин Майн...
  Знакомый запах, запах маркиза заставил дрогнуть ноздри тонкого носа.
  Пришёл.
  Тёмный Ящер чувствовал тогда в кабинете, что эта встреча не последняя и специально дал двусмысленный ответ на вопрос о ликвидации маркиза. Ответ, как он предполагал, заставивший маркиза забеспокоиться и, как следствие, искать встречи с ним, с Тёмным Ящером.
  Рука маркиза с ухоженными ногтями, раскрашенными причудливым чёрным маникюром в виде трёх расходящихся от края ногтя к центру лунки полосок, прижала руку Тёмного Ящера, потянувшегося к колокольчику - в приёмной всегда, пока Ящер не лёг спать, дежурила пара альф-искусников, сотрудников SS.
  Неведомая сила потянула капюшон назад, откидывая его и открывая коротко стриженую голову Майна со светлым ёжиком волос.
  Нога Тёмного Ящера шевельнулась под столом, пытаясь дотянуться до неприметной педальки, от которой тянулась тонкая проволочка к звонку в глухом шкафу, стоявшем в приёмной. Внешне шкаф выглядел обычным, но на самом деле скрывал за собой проход с просторным тамбуром, в котором сегодня дожидалась ещё пара искусников альф. Тихонько тренькнув, проволочка оборвалась, затем, причудливо изогнувшись, намертво застопорилась, прихваченная пирокинезом, в трубке, специально проложенной для неё в паркетном полу, так, чтобы её достать, пришлось бы вскрывать пол и извлекать саму трубку.
  Маркиз присел на край стола и, прищурив свои чудовищные глаза, или глаза чудовища, кому как нравится - для Тёмного Ящера это однозначно глаза чудовища, разглядывал не могущего пошевелить ни единым членом начальника SS.
  Сивый мужик средних лет, симпатичное лицо с чуть пухловатыми бледными губами, коротко, почти налысо, постриженный. Белёсые брови и ресницы, бледно-серые глаза, в которых резко выделяются тёмные точки зрачков. Настороженно смотрит на меня. Чуть наклонившись к нему, хватаю за подбородок, вглядываюсь в это блёклое лицо. Чем же я тебе так не угодил, что ты никак успокоиться не можешь?
  Или ты и вправду не отсюда? Тоже, как и я, с Земли?
  - Ду ю спик инглиш? Парле ву франсэ? - спрашиваю с чудовищным акцентом, что там я ещё помню? Шпрехен зи дойч не подойдёт - тут все шпрехают и именно на дойче.
  Глаза Майна не дёрнулись, а только пристально продолжали вглядываться в моё лицо. Да и из его головы не удалось извлечь ничего нового.
  Местный.
  - Людей из приёмной отпусти, - прозвучала команда от маркиза.
  Майн увидел, что в кабинете стало пусто, на него снизошло спокойствие и удовлетворение от хорошо проделанной за день работы. Сегодня я хорошо поработал, записал всё, что необходимо. А теперь спать!
  А может быть, Абеля пригласить? При мысли о любовнике в промежности сладко заныло. Сам Майн был альфой, но звёзды сложились так, что с самого подросткового возраста нравились ему исключительно парни, альфы. В школе, узнав про его наклонности, над ним смеялись. Даже били. Подростки альфы отказывались с ним дружить и Майну ничего не оставалось, как, оставшись в одиночестве, налегать на учёбу. Как назло, Великая Сила обделила его ростом и силой, свойственным альфам. Один из оперативников SS, работавших в Зелёном крейсе - там тогда жил Майн, обратил внимание на тонкокостного невысокого симпатичного альфу. Этот рыцарь плаща и кинжала и сам оказался неравнодушен к мальчикам альфам. По окончании школы Майна приняли в SS. В отдел дознания. В котором не было ни одного искусника. Мальчишка оказался способным. И не только в работе. Прыгая по постелям любовников, Майн делал карьеру в службе безопасности. Как это ни странно, в SS оказалось своё голубое лобби, состоящее не только из людей-неискусников, но и из искусников. Все они виртуозно маскировались. Почти все были женаты, имели детей, но своей тайной страсти не оставляли и двигали своих партнёров наверх. Мало того, среди них в SS практиковались групповые оргии, где каждый из участников был в маске, закрывавшей лицо - для большей интимности и свободы действий. Голубое лобби имело свои знаки для посвящённых, позволявшие им отличать "своих" от чужих. Альфы - нормальные сотрудники SS, догадывались о том, что в руководстве тайной службы что-то не так. Но поголовные опросы всех сотрудников в SS, которые могли бы выявить любителей мужских задниц, не практиковались, да и решение о проведении такого опроса как раз и зависело от тех, кто участвовал в оргиях. А те, кто догадывался или случайно узнавал об этом - ведь искусники чувствуют ложь, при странных обстоятельствах пропадали на заданиях.
  Начальник SS имел постоянного любовника и не горел желанием принимать участие в групповухах. Более того, публично не раз заявлял о своей непримиримости к подобного рода отношениям, что создало ему славу поборника нравственности. Но те кому было надо, знали, начальник - свой. И уж о чём не догадывался практически никто - это то, что грозный начальник всемогущей и страшной SS - самый разнузданный нижний в их паре с его любовником. Нижний, готовый принять от верхнего, что угодно, вплоть до копрофилии. Об этом знал только Абель. Очередной любовник Тёмного Ящера. Уже третий по счёту. Два первых окончили свои дни, "случайно" погибнув на, казалось бы, безобидных заданиях в пределах города - слишком длинные языки у них оказались, да и надоели быстро. При этом, Тёмному Ящеру нравились альфы крупные, брутальные, за два с лишним метра ростом, а поскольку к искусникам он относился с некоторой опаской - с такими-то склонностями в интиме это неудивительно, то старался подбирать себе "тела", как он их называл, из бывших искусников, тех от кого отвернулась Великая Сила. Товар этот был штучным. Отверженных Силой искусников было мало и один из них - Руди, давно уже попал на карандаш к Тёмному Ящеру.
  А тут я... Такой весь из себя. Беру Руди за химон и тащу обратно к Силе. А ему уже чёрную кожаную портупею и хлыст приготовили.
  Мы с Тёмным Ящером переместились в его спальню. Повалив обездвиженное тело на просторную кровать, я быстренько пробежался телекинезом по шкафам и комодам, обнаружив немало интересного - наборы кожаных ремней, кляпов и плагов всех размеров, маски для головы с прорезями для глаз и рта, кожаные же ошейники, наручники и кандалы для рук и ног. Ткнув пальцами в тонкую заднюю стенку платяного шкафа, отодвинул её и в стенной нише размером вполкомнаты, открывшейся мне, увидел косой крест из толстых брусьев с креплениями для рук и ног. Хо-хо...
  Вот и сам Тёмный Ящер, растянутый на этом кресте за руки и ноги лицом к стене, крутит тощим задом, вымаливая от Абеля несколько ударов плетью. И тот не отказывает своему любовнику. Размахнувшись, со свистом, что есть сил, хлещет тощее бледное тело, стонущее от боли, разрывающей нервные окончания и от наслаждения смешанного с унижением.
  Образ ползающего на коленях по каменному полу, обнажённого, исхлёстанного до кровавых полос, тела Тёмного Ящера, возник передо мной. Ящер слюняво целует пальцы на ногах любовника, захлёбываясь восторгом, мусолит кожу голеней и бёдер могучего альфы и, подобравшись к паху, зажмурив от удовольствия глаза, с улыбкой сумасшедшего принимает на лицо горячую жёлтую струю. Брызги мочи разлетаются в стороны, поток тёплой жидкости течёт по губам, подбородку, заливает грудь...
  Снова вернулся к лежащему на кровати телу. Схватил его голову в руки и, сжав с боков и глядя в широко раскрытые белёсые глаза (у него даже глаза какие-то бесцветные!), начал внушение о том, что он всё, что хотел выяснить относительно оме Ульриха, маркиза Аранда, уже узнал и никаких претензий к нему не имеет. Более того, он решил дать указание прекратить оперативную разработку маркиза и его окружения, как людей максимально лояльных Лирнессу и Схоле. Про Руди он забыл совсем. Такого человека никогда не было.
  Оперативное дело на Руди, хранившееся в сейфе в кабинете, было мной изъято и сожжено пирокинезом над заливом.
  Что ещё?..
  Внушение Тёмному Ящеру было в самом разгаре, когда я почувствовал томление в груди. Тоска наваливалась сильнее и сильнее.
  Бросив Тёмного Ящера на кровати и избирательно стерев ему память последней пары часов - затирал своё присутствие в его кабинете, я рванул домой...
  Машка встретила меня во дворике недовольным мявом - где шатаешься, полуночник, спать давно пора.
  Стараясь не шуметь, пробежался на цыпочках по первому и второму этажам. Послушал - всё ли в порядке?
  Все на месте, все спят.
  Вивиан расположился в моей спальне. На кровати. Вон раскинулся. Сдвинув почти полностью обнажённого омегу в сторону - на нём были надеты только крохотные стринги, что называется из трёх верёвочек, только спереди кусочек ткани в полладошки - любимый фасон Шиарре, я осторожно пристроился рядом.
  Тропическая ночь позволяла не укрываться совсем - было настолько тепло. Поэтому я, закинув руки за голову так и лежал, размышляя над полученной информацией.
  Какая всё-таки гадость! Будто бы в дерьме извалялся.
  Нет! Не уснуть!
  Пойду, помоюсь. Ощущение такое мерзкое.
  Смыть надо!
  Долго стоял под горячими струями душа, разогреваемого прокинезом. Крепко растёрся полотенцем, просушил свою гриву телекинезом и, как был - голый, завалился в кровать. И тоска немного отпустила вроде бы...
  * * *
  Утром, ещё до света, долго, до хруста косточек, потягивался, вытягивая руки за голову. Вивиан тоже пробудился и, обнаружив меня без одежды, тут же прильнул к моему телу, искусно прикасаясь губами к шее, к плечам, к груди, захватывая соски, вставшие торчком под его настойчивыми прикосновениями. Омега и сам возбуждался больше и больше - об этом свидетельствовал разгорающийся в его голове красный свет.
  Стой! Я прихватил коротко стриженую головку в ладони.
  - Веник спит, - шепнул я в маленькое ушко, подул и чмокнул в темя и пристроил голову омеги на плечо - так полежим пока.
  Предвиденье меня не обмануло. Стоило нам успокоиться, как Веник завозился в своей кроватке, молча, пыхтя, встал, внимательно оглядел нас, лежащих в обнимку и едва прикрытых простынёй, и полез к краю постели - на горшок.
  По плану у меня сегодня занятия с Кларамондом.
  Дом посла встретил меня тишиной и ускользающими взглядами прислуги с глазами на мокром месте, открывшей дверь. В последнее время, после того, как Кларамонд стал адептом Великой Силы, в доме Краутхаймов атмосфера разительно изменилась. Ребёнок, неосознанно стремясь к психологическому комфорту, транслировал окружающим любовь и благорасположение. Пусть и как стихийный менталист. И люди, до того грызшие друг друга, потянулись и к Кларамонду и к другим членам семьи.
  Раздоры были забыты и семья фон Краутхайма неожиданно оказалась очень дружной и любящей друг друга. Прислуга в доме посла души не чаяла в маленьком искуснике, любившем всех. Любившем не за что-то, а просто по факту нахождения рядом с ним кого-либо.
  Я, по началу зыркавший на отца семейства, так и не забывшего своего любовника - внушение, проведённое мной, оказалось слишком сильным, тоже поддался очарованию всеобщей любви. Хотя мне был с чем сравнивать - у меня то же самое в доме происходит. Только с учётом поправок на взрослого транслятора.
  Нам... мне достаточно дружбы и взаимоуважения. Ну, а Кларамонду не хватало именно этого - любви, и он выдавал её окружающим. Как я по пьяни в борделе Юргена.
  А ещё он был очень талантлив как искусник. Схватывал на лету. Сама Сила вела его по стезе менталиста...
  В гостиной меня встретило всё семейство, сидящее на диванах и креслах. Кирс тихо плакал, закрыв лицо ладонями, все остальные омеги тоже шмыгали в платки. Сам фон Краутхайм сидел с потерянным лицом. Один, без любовника. Кларамонда не вижу.
  У меня упало сердце.
  - Что с Кларом?
  Кирс зарыдал громче.
  Барон откликнулся:
  - Он...
  - Что?!
  - Ночью к нам воры залезли... он услышал, поднялся... Они увидели, стали убегать, ножом ткнули, - Эммерих фон Краутхайм закрыл лицо руками.
  - Он жив?
  Дагмар закивал головой:
  - Там сейчас целитель, оме Ульрих...
  - Кто? Какой целитель?
  - Оме Мици Лункон...
  Я влетел в детскую спальню.
  Шторы раздёрнуты - нужно больше света, пахнет кровью и лекарствами. Посреди комнаты стол, под ним тазы, кровавые простыни. На столе... Кларамонд.
  Оме Мици колдует над лежащим ребёнком, готовит к операции. Я подошёл ближе. Обнажённое бледное худенькое тельце лежит на спине, личико посинело, глаза закрыты, ввалились, волосы разметались по подушке. Из груди, напротив сердца торчит грязная деревянная рукоятка. Воткнули по самую рукоять. Твари!
  В груди, растекаясь по телу, родился ледяной шарик. Голову захлестнуло бешенством, так, что перехватило горло. В пустых глазницах полыхнуло жёлтым.
  - Что здесь, оме? - шепчу целителю, вынимающему инструменты из блестящего металлического бокса. Горло саднит и шёпот получается рычащим - я в шаге от оборота. Целитель вздрагивает, но отвечает:
  - Нож. В сердце. Проникающее. Левая плевральная полость и перикард. Ранение правого желудочка, гемоторакс (кровь в плевральной полости) слева. Гемоперикард (кровь в сердечной сумке). Вот-вот тампонада сердца наступит (сдавливание сердца вытекающей кровью).
  Спокойно, Саня, Великая Сила не допустит гибели своего медиума. Ты должен быть спокоен. Прежде всего, ты сам! Хрен с ним, что ты на полпути превращения в демона. Сейчас надо Клара вытащить. Рефлексия потом! Всё потом!
  Ладно, начнём.
  - Оме, я искусник-менталист. Владею телекинезом. Вскрытие грудной клетки мы с вами можем провести с минимальными повреждениями. Резать хрящи рёбер необязательно - я могу просто раздвинуть рёбра, так как нужно. Удаление крови из раны тоже не проблема.
  Мици молча кивает, соглашаясь на мою помощь.
  Чёрт! И Лисбета в городе нет!
  Целитель проводит разрез, обнажая рёбра, и я тут же развожу их в стороны, открывая рану. Целитель проводит светящимися зеленоватым светом пальцами, закупоривая сосуды и останавливая, таким образом, кровотечение.
  Быстро вскрывает сердечную сумку. Из разреза идёт кровь. Развожу края разреза. Сердце Кларамонда бьётся в крови, натёкшей из раны, рукоятка ножа сотрясается от ударов проткнутого насквозь органа.
  Мици берётся рукой за нож, готовясь вытянуть его из раны.
  - Стойте, оме, - рычу я демоническим многоголосьем, отчего руки целителя покрываются мурашками, - я могу удалить нож телекинезом. Ваша задача - рану зарастить!
  Мици молча кивает, соглашаясь.
  Звякнула железяка, телепортированная мной на пол, из разреза брызнуло. На меня, на Мици, и он тут же накрывает заметавшееся сердце лодочкой ладони, засветившейся ярче. Мельком бросаю взгляд на лицо Клара. Губы мальчика посинели ещё больше, дыхание стало поверхностным.
  Дыши! Дыши! Дыши, Клар!
  Вдох, выдох, вдох, выдох...
  Нового вдоха нет, а сердце ещё бьётся. Мици толкает его, напитывает зелёным светом, становящимся гуще и гуще. Раны уже нет. Оно целое! Держи, Мици! Держи! Поцелую. Потом. Если захочешь!
  Толкаю остановившуюся диафрагму, заставляя её двигать лёгкие, и выталкиваю из разрезанного перикарда скопившуюся в нём кровь.
  В таз, стоявший под столом, плеснуло. Много. Очень много.
  -Шейте, оме!
  И Мици начинает водить зеленеющей рукой над разрезом перикарда, сводя и заращивая края раны.
  Всё! Перикард цел.
  Сердечная сумка едва заметно колышется от ударов сердца. Оно цело, но крови в Кларамонде почти нет...
  А переливаний тут не делают - без последствий это невозможно, не зная групп крови.
  Теперь плевральная полость. Она полна крови и левое лёгкое не движется.
  В таз снова выплёскивается. Подбадриваемая мной диафрагма шевелится и по мере освобождения от крови и ушивания раны в плевре, она, обретя герметичность, заставляет двигаться и левое лёгкое.
  Рёбра возвращены на место. Целостность кожного покрова восстановлена.
  Но...
  Кларамонд потерял столько крови, что...
  Мици утомлённо, опёрся рукой о стол, на котором лежал Клар. На лбу омеги блестели бисеринки пота.
  Поднял на меня взгляд:
  - Оме Ульрих, я первый раз так оперировал...
  Рычу в ответ:
  - Так неудачно?
  - Нет, что вы, наоборот! Вы просто незаменимы при операциях с обильным отделяемым.
  Неопределённо жму плечами. Меня сейчас другое интересует:
  - Клар жить будет?
  Мици отвёл взгляд, выдохнул, раздувая щёки:
  - Знает только Сила. Он много крови потерял...
  - А физраствор хотя бы?
  - Что?
  - Воды подсоленной в вену ввести...
  - Это зачем?
  - Его сосуды сейчас пусты, оме, и сердце работает вхолостую. А мозг погибнет от кислородного голодания...
  - Вряд ли мы с вами можем что-то сделать, оме... - развёл руками целитель, - а переливание крови... Я не справлюсь с последствиями. Да и никто в Лирнессе не справится.
  Поддернув телекинезом себе стул, я сел в головах Клара. Ну, Кларочка! Не умирай! Тебе нельзя...
  Взглянув энергетическим зрением на тело мальчика, увидел, как в голове постепенно гаснет, истаивает, становится сначала бесцветной, потом пропадает совсем энергетическая сеть...
  А-а-р-р-гх!
  Его нет!
  Его больше нет!
  
  
  
  Глава LXXXIII
  
  Серая мгла с клочьями тумана... В этой мгле, разрывая туман, летит шар. По шару пробегают багровые сполохи, переливаются и пропадают на его жемчужно-серой поверхности. Шар медленно беспорядочно крутится. Вот по его поверхности пробежала трещинка. Ещё... и ещё... они слились и маленький неровный осколок отвалился от шара и рассыпался шлейфом невесомой истаявшей пыли, растворившейся во мгле. А шар движется дальше...
  * * *
  Я приходил к Кларамонду в дом и мы с ним гуляли в парке. Выходили на неширокую улицу Серебряного крейса, заворачивали за угол и просто гуляли в парке. Я рассказывал о Силе, о менталистике, показывал слои на своём теле, которые ему надо было увидеть. Высматривали птиц, подманивали и он пробовал управлять ими, внушая простые желания. Затем садились на лавочке, я любовался пейзажем залива и лагуны Лирнесса, заснеженными сахарно блестевшими вершинами гор, окружавших город, а Клар рассказывал мне о своей жизни, своих чувствах, вообще обо всём... Иногда с нами гулял Кирс с любопытством смотревший за тренировками Клара в телекинезе. Я принёс мальчику пару деревянных шариков из душистого сандала и Клар пытался их катать по гладким полированным камням ступеней и скамей, расположенных в парке.
  Мальчик был очень талантлив как искусник. Ладно, я, двигавшийся в обучении в бытность мою в замке, на ощупь. Тем же Сиджи и Юту, чтобы хоть немного овладеть телекинезом пришлось упорно тренироваться в течение всей зимы. И только наше путешествие на самолёте подстегнуло их развитие. А Клар... Он схватывал всё с первого раза, казалось, он не учится, а просто вспоминает забытое...
  Мощный поток Силы, проходивший через его источник в солнечном сплетении заливал энергетической синевой всё вокруг малолетнего омеги. К нему тянулись все - люди, животные, даже растения в его присутствии оживали так, что в клумбах перед особняком посольства Тилории началось буйное безостановочное цветение, изумлявшее садовника...
  А теперь его нет...
  Зачем он вышел из спальни?
  Как? Почему так получилось, что он погиб?
  В десять лет...
  Зачем он приходил в этот мир? Родился, рос, радовал папу... любил братика... Как мог, вытягивал его из той бездны, в которой он оказался.
  Великая Сила входила в этот мир через него и мир открывался нам по другому. И для Кларамонда он тоже показывался с другой стороны. А ведь Клар тоже мечтал о чём-то...
  Острый палец боли упирался мне в грудь напротив сердца. От спины под лопатку продёргивало так, что не вздохнуть. И кашель. Надсадный, клокочущий, разрывающий грудь и горло. Всегда оканчивающийся отторжением жёлто-зелёной слизи. А глаза... В зеркале я видел, что они приобрели ярко жёлтый цвет, да и... видел я теперь ими. По-настоящему. Демоническими глазами, которые показывали мне окружающее во многих спектрах сразу. Вне зависимости от времени суток.
  А голова полностью освобождается от чувств и мыслей. И только ярость...
  Ярость, холодная, разъедающая изнутри, ярость захватила меня. Первыми её почувствовали мои домашние - со мной просто стало невозможно находиться рядом. От меня бежали все. Видя это, я просто ушёл жить во второй, пока нежилой дом. Но и там надо было быть осторожным - в швейной мастерской постоянно кто-то был из детей, Ёрочка, которому я ещё не говорил о смерти брата, возился с подаренным рыцарем в слесарке.
  И так невеликие запасы жира в моём теле испарились - я высох. Лицо осунулось, заострилось. Не сказать, что подурнело, но в нём появилась какая-то хищность, как у змеи, изготовившейся к броску, и я стал замечать, что люди, взглянув на меня, частенько отшатывались в испуге. И действует это на всех - и на искусников и нет.
  Вивиан переселился в мою спальню - Веника пока было нельзя оставлять одного по ночам. Малыш перебирался в кровать к Вивиану, под бочок омеги и они спали с ним в обнимку.
  На следующий день после смерти Клара, когда дети вернулись из Схолы - они ходили туда без меня, а я, появившись и перепугав десятника своим обликом, отбоярился перед Максимилианом тем, что у меня изменилась ситуация - погиб мой ученик и я не могу сейчас преподавать, в связи с этим, мои лекции у артефакторов и целителей были перенесены, я пригласил Ёрочку к себе в кабинет.
  Мальчик вошёл, смущаясь, встал у косяка, глядя в пол. Моё изменившееся состояние било по нему не хуже крепкой дубины.
  - Садитесь, господин Йорг, - сказал я, не поднимая головы от стола и максимально закрывшись в эмпатии.
  Мальчик сел на краешек кресла, теребя пуговицу на жилете.
  - Я хочу вам сказать, что... - Сила! Как ему сказать?!
  - Вы... домой меня отправляете? - тихо проговорил он.
  - Нет! Я не об этом... Ваш брат, Кларамонд, господин Йорг, умер... Вчера... На моих руках...
  Йорг потрясённо молчал, глядя на меня и не осознавая сказанного.
  Вдруг лицо его исказилось и он молча вскочил и выбежал из кабинета.
  Ну, вот. Сказал. Доволен?
  Руки мои сжались, оставив царапины на эбеновой столешнице.
  Далеко, впрочем, он не убежал. Бросился в свою спальню. Наткнулся там на Вивиана, зашедшего за чем-то. Тот обхватил малолетнего альфу руками. Ёрочка рванулся, запнулся об угол кровати и повалился на неё. Здесь нервы его не выдержали и он разразился рыданиями, зарываясь в покрывало глубже и глубже.
  - Это отец! Это он убил его! - рыдал Ёрочка, притискивая покрывало к лицу.
  Немой омега присел рядом и только тихонько гладил мальчика по вздрагивающим плечам.
  - Нет... - я тоже вошёл и, пристроившись около, гладил его по взъерошенным волосам, - его убили... Люди, проникшие в ваш дом, убили его... И я их найду... - нечеловечески прошипел я.
  Ярость опять всколыхнулась во мне так, что Ёрочка, затих и сжался от ужаса, а Вивиан отшатнулся от меня и чуть не упал с кровати.
  Вечером, уже в темноте, когда все разошлись и я вышел в сад, присев в одно из плетёных кресел, Ёрочка подошёл ко мне:
  - Ваша светлость...
  - Да?..
  - Кто... как он умер? - кулаки Ёрочки побелели, сжавшись.
  - ...Ночью в дом забрались воры, а Клар услышал. Вышел в гостиную, они побежали и походя ножом ткнули. Прямо в сердце...
  А я...
  Мои ночи и дни превратились в ад.
  Видения Силы тревожили и сводили с ума, так, что невозможно было понять, где реальность, а где иллюзия...
  И только краткие минуты на рассвете и в вечерних сумерках позволяли немного расслабиться - мне удавалось задремать, отпустить ту стальную пружину сжимавшую мой пожираемый демоническим полуоборотом организм...
  ...мелькнули черные перья, где-то у входа в зал...
  ... Вот оме Лисбет, закончив свою работу, стоит, улыбаясь на пристани, и староста и жители Вентцлау провожают его. Целителя ждёт лодка, долженствующая отвезти омегу и двоих его спутников - мальчиков-омег в Лирнесс. Лисбету крупно повезло - сразу двое детей проявили свои способности в целительстве, стихийно инициировавашись декаду-две назад. Мальчики-омеги были из разных деревень, хвостиками ходили за целителем, бравшем их на приём больных и начавшем их учить...
  А реальность плывёт... плывёт волнами, открывая будущее, а может быть, и не будущее вовсе... просто видения... сны...
  ...вижу - испуган, вижу - растерян....
  ... Родители детей, бывшие на седьмом небе от счастья - омег по деревням много, а тут сын выйдет в люди! станет целителем! чего только не натащили Лисбету - и копчёное мясо, и свежайшее оливковое масло, и круги лучшего сыра, и фрукты, и пару бочонков вина которое делали для себя. От всего этого целитель отказаться не мог никак и толпа родственников и односельчан грузит сейчас дары щедрой Лирнесской земли в парусную лодку. До города рукой подать - всего одну ночь придётся переночевать на той самой стоянке, где у нас сгорела каша, а утром - вот он Лирнесс и Схола!
  Лодка отчаливает под слёзы пап и смущенный кашель отцов, старательно отворачивавшихся в сторону. Дети тоже всплакнули, а потом, когда пристань исчезла из виду, подсели к Лисбету и прильнули к нему, шмыгая носами...
  ... И не разобрать, где сон, где видение Силы, а где явь... И попытка пробиться к реальности только вгоняет в панику - невозможно, невозможно... для тебя только то, что видишь здесь и сейчас, и есть реальное...
  ...знать, ты меня не ждал...
  - Ничего, оме, - кряхтит от обилия слёз на пристани и в лодке, старый рыбак Алоиз, уже лет сорок ходивший в море, укладывая вдоль борта вёсла, на которых они отошли подальше от берега - высокие горы закрывали пристань от ветра, расправлял парус, готовя поднять выцветший латаный треугольник на длинной рее, - сейчас от берега подальше отойдём, а там! Сила даст, засветло до стоянки домчим! В это время года в море спокойно, укачивать не будет.
  Помусолив палец, старик альфа определяется с ветром и, заложив круг в сторону открытого моря, лодка резво побежала на восток, к городу...
  ... Как сквозь туман, мутное матовое стекло, доходят до меня какие-то движения вокруг, чьи-то голоса, попытки теребить за рукав, вернуть к жизни... наверное, наступило утро...
  ...вот и учись без истерик и позы...
  ... Капитан Клаус выследил таки подходящий торговый корабль. Пузатый неф "Антилопа" с пятью пассажирами, грузом артефактов - таковых было немного, скобяным товаром и грузом тканей шёл к западной оконечности Южного материка в колонию Лирнесса - Нойс.
  Переход ожидался примерно на декаду - как ветер и Сила даст...
  ...И биландер тащится примерно в половине дневного хода за "Антилопой", с полными парусами, но сдерживаемый плотом из досок, полупустых бочек и всякого хлама привязанного позади. С марсовой площадки за торгашом непрерывно наблюдают. Отвернувшую от берега лодку на биландере заметили примерно через пару часов после того, как омеги отошли от пристани.
  Свистнув квартермейстеру и спустившись по канату, вахтенный доложил результат наблюдения. Лодку решено захватывать - капитан опасается свидетелей абордажа. И ещё он уверен, что на "Антилопе" искусников нет - слышал об этом в порту.
  Биландер, отцепляет плот и круто принимает к берегу...
  ... может быть, я что-то ем... а может быть и нет... не знаю... голода не чувствую...
  ...вызов бросать судьбе...
  ...Алоиз, в одиночку управлявшийся с парусом, не сразу замечает биландер, а когда паруса появились на горизонте, и весьма близко, лезет в рундук, вытаскивает старенькую подзорную трубу - его ровесницу и, наставив её на пиратский корабль, сморщившись, разглядывает резво бегущее навстречу судно.
  Соображает, что здесь что-то не так, суетится, разворачивая лодку к берегу, парус заполоскал на ветру, скорость упала, а биландер, подгоняемый пассатом, надвигается.
  Омеги беспокоятся, а когда Аолиз объясняет странности идущего навстречу корабля, пугаются.
  Уйти им не удалось...
  ... И вот уже Алоиз, получив в грудь арбалетный болт, истекая кровью, умирает на стланях, стекленеющими глазами смотрит в высокое небо и кровь его смешивается с водой, плещущейся под ними, а Лисбет, прикрыв ладонями глаза детей и прижав их лица к груди, расширенными глазами наблюдает, как пиратский корабль наваливается на лодку бортом, сверху свешиваются страшные рожи, а затем по канату, спущенному на выстреле, в лодку прыгают сразу четверо, хватают и целителя и рыдающих детей, заржав как стоялые жеребцы, потрошат пожитки, перекидывают наверх, туда же передают и пассажиров, а затем, парой ударов абордажного топора прорубают в дне лодки дыру...
  А вот иные потребности организма приводят в чувство. Осознаю себя, вырвавшись из липкого морока видений, сидящим на унитазе. Хорошо-то как! Хорошо от чувства облегчения, наступившего после известных действий и хорошо, от того, что мозг, наконец, смог осознать окружающее. Выхожу из туалета на первом этаже и Веник, завидев меня из прихожей, бросается было с улыбкой к лесенке, ведущей вниз - к кухне и туалету - так хочет обнимашек, но сделав пару шагов, будто натыкается на невидимую стену и с исказившимся личиком с плачем бросается прочь...
  ...я называю - кровь или слезы...
  ...Биландер, маневрируя, возвращается к плоту, снова цепляет его и погоня за нефом продолжается...
  Омеги - Лисбет и двое малолетних будущих целителей, стоят на палубе у гротмачты. Часть команды растаскивает вещи, захваченные в лодке, остальные сгрудились у живой добычи. Ржут, тычут пальцами, ждут капитана. Наконец, он соизволил подняться из своей каюты. Надстроек у биландера нет и вся команда живёт под палубой...
  ...Капитан поправляет накинутый на плечи камзол в котором он ходил в таможню Лирнесса и выступает вперёд, разглядывая добычу.
  - Какие цыпочки! Эй, красавчик, как зовут?
  - Для вас оме Лисбет. Я целитель Лирнесса, а это мои ученики, если вы нас отпустите, вам заплатят, - отвечает Лисбет, задвигая мальчишек за спину.
  - Эй, ребята! Эти двое ваши! - хохочет капитан, удовлетворённо потирая руки.
  - Стойте! - кричит Лисбет, выставив руки, засветившиеся зеленоватым светом, - не подходите! Каждый, кто подойдёт - умрёт!
  Толпа пиратов заворчала и двое смельчаков бросаются на Лисбета с двух сторон сразу. Им не повезло. Лисбет касается их руками и пираты, упав, корчатся от дикой, разрывающей боли в теле.
  Толпа отхлынула и сейчас же сверху, придерживаясь руками за канат, вперёд ногами, соскакивает вахтенный торчавший на марсе, ударив Лисбета в спину и сбивая его с ног. Опасаясь так и светившихся зелёным светом рук целителя, на него наваливаются сразу шестеро и, шипя от боли - целитель сопротивляется как может, завернув ему руки за спину, вяжут, стягивая ладони вместе. А ещё четверо, схватив двоих завизжавших от ужаса мальчиков, волокут их на нос, в подпалубные помещения...
  ... Я, сложив руки на груди, стою в пустой пока комнате Ёрочки... Окно на море открыто. День в разгаре. Слышно, как в саду Эльфи с Вивианом собрались попить чаю в тени бергамотового дерева широко раскинувшего ветви и омеги расставляют посуду, звякают ложечки, чашки... Веник тянет ручки к печенью и Эльфи оттаскивает его, заставляя идти мыть руки - мелкий опять где-то перепачкался. А Эльфи жалуется Вивиану на оме, в последнее время совсем забросившего их всех...
  ...но выбирать тебе...
  ...Лисбет, растрёпанный, со ссадиной на щеке, красный от гнева, прекрасный, как никогда, со связанными за спиной руками, стоит в каюте капитана, находящейся под палубой на корме.
  - Вас, оме, я прошу составить компанию мне, - усмехаясь, провозглашает Клаус, стаскивая камзол и оставаясь в одной рубашке.
  Втолкнувший Лисбета в каюту квартермейстер Ганс Ланге, криво усмехается.
  - Освободите детей! - требует целитель, - если вам нужно моё тело - оно перед вами! Детей не трогайте!
  - Боцман! Хызыр! - кричит в раскрытую дверь каюты квартермейстер.
  - Я - боцман! - отзывается из темноты палубы голос с акцентом и в проёме показывается смуглый мускулистый альфа, в просторных синих шёлковых шароварах, перетянутых в узкой талии широченным розовым поясом с кистями, зелёных, расшитых туфлях с загнутыми носами, жёлтом жилете на голое тело и красной феске на голове. На груди на цепочке - боцманская дудка.
  - Как там? - скалится Ганс.
  - Кароши мальчик! Оба кароши! Ц-ц-ц, - цокает языком уроженец Оспана, - маладой савсем, узкий, вах! - боцман сжимает пальцы щепотью, вздёргивает руку кверху и раскрывает пальцы наподобие цветка, целуя воздух.
  - Нормально разговаривай! - приказал квартермейстер.
  - Есть, нормально разговаривай! - хитро щурится боцман.
  - Ладно, пошёл! Смотри там, чтоб они не сдохли раньше времени!
  - Обижаешь, командир! - откликается оспанец, совершенно без акцента, уходя в темноту палубы и мелькая красным, синим и жёлтым в косых лучах света пробивающихся сверху через решётки палубных люков.
  - Поздно, оме, - с притворным сожалением выдыхает капитан, - команде надо расслабиться. Мы третью декаду в море. Сейчас все по кругу пройдут, вы их подлечите и ещё разок. А там... жить захотите - научитесь относиться к нам с уважением, хе-хе... красавчик... - подошедший капитан проводит пальцами по щеке целителя.
  - Ай! - Клаус отдёргивает руку от лица Лисбета, рука повисает плетью, - Ганс! На палубу его!
  Квартермейстер опасливо, не прикасаясь к Лисбету, за верёвку, которой были стянуты руки омеги за спиной, тянет его за собой. Лисбет, не поспевает за пиратом, цепляется за высокий порог каюты и неловко падает, а тот тащит его волоком за собой. Подтягивает к трапу и, крикнув удивлённо в темноту:
  - О, мальчики! - отвлекает омегу и, когда тот поворачивает голову, рукояткой абордажной сабли, бывшей при нём, бьёт его в затылок...
  ... И снова ночной мрак... и снова я в саду, а надо мной переливается голубым, белым и чуть красноватым рукав галактики. Кстати, как она тут называется? Не Далёкая далёкая часом? Или Андромеда какая-нибудь?
  ...в спину удар, может и проще...
  ... Лисбет очнулся растянутым за руки и за ноги на вантах - целителя невозможно вырубить надолго. Одежды нет. Срезанная с бесчувственного тела, она валяется на палубе.
  - Ах ты, сука! - рычит капитан, брызгая слюной и придерживая беспомощно висящую правую руку.
  Выхватывает у Ганса абордажную саблю и, взмахивая левой рукой, по колено отсекает ноги Лисбета. На палубу брызжет кровь, обрубки ног безжизненно стукают по доскам, так и оставшись привязанными к вантам. Лисбет прикрывает от боли глаза, справляется, отключив нервные окончания и пережав сосуды ног и подняв голову с прикушенной губой, с ненавистью смотрит на капитана.
  - Отвяжите его! А это, - капитан указывает кончиком сабли на отрубленные ноги, справедливо полагая, что хорошему целителю не составит труда приживить отрубленное обратно, пока ткани ног живы, - за борт!
  Один из пиратов, насупясь, подхватывает обрубленные голени и, размахнувшись, швыряет подальше. Плещет вода.
  Лисбета, стараясь не коснуться тела, отвязывают. Обнажённый омега падает на палубу у борта, тяжело стукнув затылком о доски.
  - Заживляй! - Ганс потыкал целителя кончиком сабли, - тебе ещё своих лечить!
  - Воды дайте, - попросил омега.
  - Эй, боцман, воды этому господину!
  Боцман, тыкает пальцем в кого-то, выбравшегося на палубу и затягивавшего завязки штанов, тот подхватывает ведро на верёвке и, черпнув забортной воды, с размаху выплёскивает на Лисбета, заставляя кровавую лужу, натёкшую из обрубков ног, растечься по палубе и выбежать в ближайший клюз.
  - Идиот! - со зверской рожей орёт капитан, по ногам которого плеснула кровавая вода...
  ... медленно спускаюсь по ступеням вниз, к Шнорштрассе, Машка, провожая, с самого верха лестницы пристально смотрит мне в спину. В пристрое у лицедеев тишина - разрисовав на грубой холстине задники сцены про разные события спектакля и ещё порепетировав несколько раз, я выпихнул их с этим богатством в свободное плаванье...
  ...я называю - кровь или слезы...
  ...Боцман, вполголоса поминая все ведомые ему позы совокупления и призывая к участию в этом неведомых восточных духов, наводит порядок на палубе с помощью затрещин. Лисбет, отползает к борту и, оперевшись спиной на шпангоут, водит зеленеющими руками над ранами ног, заставляя огромные открытые раны затягиваться рубцовой тканью. Обессиленный, отваливается к борту, сквозь волосы, свалившиеся на лицо, разглядывает ходящих по палубе пиратов.
  Квартермейстер снова обращает внимание на целителя:
  - Зарастил? Боцман!
  Тот понятливо кивает и по его знаку два пирата, ухватившись за верёвки, которые так и остались привязанными к рукам, растягивают руки целителя в стороны. Капитан снова оказывается рядом и, перемигнувшись с квартермейстером, оба одновременно взмахивают саблями. Растягивавшие руки пираты чуть не падают и, матерясь, швыряют верёвки с обрубками рук целителя подальше в море. Руки обрублены по локоть. Лисбет крутится от боли, но ему снова удаётся оказать воздействие на своё тело. Кровь остановлена, но рук теперь нет и квартермейстер подходит к люку, свистит вниз. Оттуда показывается голова.
  - Кока сюда!
  Голова скрывается, согласно кивнув.
  Через минуту из этого же люка вылезает плотный, низкорослый альфа, в рубашке в подвёрнутыми рукавами, подпоясанный когда-то белым фартуком.
  - Эй, Крюгер, принеси огня, оме согреться хочет.
  - Сей момент, Ганс!
  Кок скрывается в люке и возвращается с глубоким глиняным горшком, полным горячих углей...
  ...В темноте плещет море, облизывая тёплыми волнами парапет набережной. Я иду неведомо куда - лишь бы просто идти, царапая камень, веду пальцем с полностью почерневшим ногтем по мрамору перил... В той стороне алтарь силы - приходит мысль. Тот самый на котором я подтверждал себя и всех своих. Пойду... посижу там, может, легче станет...
  ...но выбирать тебе...
  ...Ганс, самолично, факелом прижигает обрубки рук, с глумливой улыбкой наблюдая за измученным лицом Лисбета.
  Затем, с размаху ткнув носком сапога - через сапог не страшно! подтянутую ягодицу омеги, приказывает:
  - В клетку его!
  Лисбета с накинутой на шею верёвочной петлёй волокут под палубу, в трюм, в самый низ, где стоит клетка из толстых брусьев, специально сооружённая для пленников.
  Смрадная духота, пара досок на полу, под ними плещется тухлая вода. Один из пиратов заходит в клетку, заволакивает за собой Лисбета и пока второй, притянув омегу за верёвку к брусьям клетки, не даёт ему двинуться, выходит, закрыв дверь на замок, верёвку обрезают и, хохотнув напоследок и покачав головами, уходят. Лисбет один. И сейчас к нему возвращается боль в отрубленных конечностях, так, что он, уткнувшись лицом в брус, прикусывает губу. До крови....
  ... Бреду снова и снова... Куда?.. Набережная на Шнорштрассе давно кончилась и придётся теперь подниматься вверх, к освещённым улицам. Тяжело вздохнув, сажусь прямо на камни, лицом к морю... Правее меня алтарь с его решётчатой узорной беседкой. Алтарный камень едва заметно светится в темноте. Хм... Вот не замечал я раньше такого... А, впрочем, не удивительно - теперь мои демонические глаза показывают мне много всякого...
  ...лживый угар - это же, в общем...
  ... Четверо пиратов, переругиваясь и толкаясь в темноте трюма, за руки и за ноги волокут мальчиков-омег. Из одежды на них остались только рваные рубашки, едва достающие до поясницы...
  Снова отпирается клетка и обоих бросают на доски, рядом с Лисбетом. Лица детей разбиты в кровь, внутренние поверхности бёдер в засохшей крови, из заднего прохода сочится кровь пополам со спермой. Один из мальчиков, который чуть крупнее, дождавшись, когда пираты уйдут, поднимает голову, пытается осмотреться в кромешной темноте и снова обессиленно опускает её. Второй тоненько подвывает. Лисбет подбирается к ним ближе и накрывает ближайшего к себе своим телом. Через некоторое время обоих едва заметно окутывает зеленоватое свечение. Целитель, упираясь культями в доски, отваливается от изнасилованного пиратами ребёнка, кусает губы, долго лежит на спине, слушая ной второго мальчика, затем, собравшись с силами, ползёт к нему. Касается его. И омежка, почувствовав прикосновение, снова воет и пробует отбиваться руками. Первый мальчик, подлеченный Лисбетом, начинает уговаривать мечущегося в полубезумии второго мальчика, наконец, просто даёт ему пощёчину и Лисбет, тяжело выдохнув и снова засветившись зеленоватым светом, наползает на него...
  ... - Не бойтесь, нас найдут! Нас обязательно найдут... - шепчет Лисбет детям...
  ... Пойду... Пока идёшь - легче... Ночь...
  ...твой безотказный щит...
  ... Свет факела, топот по доскам тяжёлых башмаков. Шестеро подошли к клетке, отпирают. Мальчишки, подлеченные Лисбетом, сбиваются в кучу у задней стенки.
  - Что вам надо? - выплёвывает Лисбет, понимая за чем они снова пришли, - если так хотите, то можете взять меня, я не буду вас убивать... Обещаю... А их не трогайте...
  Пираты хохочут и, подбадривая пинками, выволакивают мальчишек, один из которых, тот, что меньше, находится на грани помешательства...
  Ночи... Ночи Лирнесса... Горячие, пряные, оставляющие после себя привкус на губах и в памяти... Утром, солнечным, ярким, всё это как бы сотрётся... не до конца... станет несколько приглушённым, но стоит Элле опуститься за горизонт...
  ...я разливаю боль без угрозы...
  Шиарре... он пришёл ко мне... снова...
  ...Буря эмоций проскользнула в его взгляде, а потом он впился мне в губы жадным поцелуем. Все мысли вылетели из головы в одно мгновение, и вот мои ладони блуждают по нежной, бледной коже, пахнущей тонким, едва заметным пьянящим запахом диких роз и... пеплом...
  Но он же?.. - дёрнулась мысль и тут же пропала, а...
  ...Его руки зарылись мне в волосы, подушечки пальцев массировали кожу головы. Ладонь сжалась в кулак, захватывая в плен мои волосы, заставляя окинуть голову назад. Это какое-то безумие, наваждение! Не сдерживаясь, запускаю пальцы за пояс прозрачных штанов, Шиарре изгибается и что-то мурчит, а я мучаю его ушко, где у него, насколько я помню, обнаружилось слабое местечко. А оме с золотистыми волосами трётся об меня грудью, словно стараясь прижаться как можно ближе. Демоны! Я почувствовал, что у меня срывает крышу и ещё немного, я сдеру с него штаны и отымею прямо здесь и сейчас. А потом отымею ещё раз и ещё, ещё, ещё...
  А где, кстати... - билась слабая здравая мысль на задворках сознания... Где это мы?..
  ...На востоке заалело. С моря потянуло прохладой. В конце улицы, упирающейся в набережную, видно синеющую туманным маревом воду залива. Сил идти по скользким булыжникам мостовой уже нет и я опускаюсь на них, привалившись горячим затылком к каменной стене дома...
  ...выпей со мной до дна...
  ...Языки наши жадно сплетаются в поцелуе, яростном и жалящем, словно укус змеи. Руки лихорадочно блуждают по телу, стараясь огладить каждый участок, пальцы сжимают податливую плоть, словно стараясь оставить на ней клеймо, пусть даже из синяков, но чтобы они показывали, что ОН принадлежит МНЕ. И наоборот, его пальцы царапают мои спину, плечи, оставляя кровавые полосы, впиваясь, словно в попытке удержаться на грани...
  ... С трудом, разрываю поцелуй, отталкиваюсь от двери и кое-как, не выпуская восхитительное тело из рук, добираюсь до кровати. Едва успев перевернуться, рухнул на неё спиной, прижимая к себе Шиарре, жадно прикусывая его ухо, шепчу:
  - Шиарре... ты... здесь... Я... - застываю не в силах признаться, в том числе и самому себе, - скучал по тебе...
  Его эмоции говорят лучше слов: жадные прикосновения, нетерпение, удивление, злость и радость... Он словно состоял из противоречивых чувств, и это было так... захватывающе. Наш старый, добрый Шиарре. Это он. Я купался в, казалось бы, забытых ощущениях...
  ... Я стаскиваю с него штаны, от чего он нетерпеливо ёрзает. Полупрозрачная тряпка отброшена, а я, наконец, получил возможность рассмотреть своего любовника. Шиарре. Он. Его тело. Знакомое мне тело, вон и пара крохотных родинок на плече...
  ... - Оме, оме, - тормошит меня кто-то за плечо, - что с вами?
  Поднимаю на склонившегося надо мной омегу средних лет, лицо с полыхающими нестерпимым жёлтым светом глазами и тот испуганно отшатывается, прикрыв в ужасе рот пальцами. Перебирая руками по стене, встаю. Снова вижу море. Теперь уже ярко блещущее под лучами Эллы. Мне туда... туда...
  ...что ж ты боишься: кровь или слезы?..
  ...Быстро переворачиваю омегу на живот, убираю золотистый шелк волос и прижимаюсь губами к основанию шеи. Рукой провожу по боку, едва касаясь нежной кожи, вызывая в хрупком теле дрожь. Щекотки боишься? Зна-аю...
  ... Поцелуями-укусами я стал спускаться к лопаткам, обвёл выступающие косточки языком, проследил губами каждый позвонок. Тело подо мной расслабилось и обмякло, полностью доверившись мне. Веду языком по канавке позвоночника, спускаясь ниже, к пояснице и не сдерживаясь, трусь об неё щекой, вызывая довольный вздох у своего золотоволосого наваждения. А как иначе, чем наваждением, это можно назвать?..
  ... Легонько прикусываю кожу на ягодице, и оглаживаю бёдра руками. Шиарре довольно мурлыкнул и приподнялся над кроватью, чем я немедленно воспользовался, запустив руки ему под живот, оглаживая возбуждённый член. И тут же я оказался на спине, а он навис надо мной, зафиксировав мои руки у меня над головой....
  ... Куски того, что ещё недавно было одеждой (какая одежда? Откуда?), полетели на пол, а мой сосок обхватывают жадные, припухшие от поцелуев губы. Шиарре словно с цепи сорвался, стараясь оставить на мне больше меток и засосов, играет языком со впадинкой пупка, жадно засасывая кожу. Он уже давно отпустил меня, и сейчас тонкие пальцы боролись с завязками моих штанов, а потом стащили их с меня, отбросив куда-то в сторону...
  ...Здесь набережная заставлена пустыми по утреннему времени столиками. Тёплый ветерок шевелит концы белых скатертей, которыми они застелены. Оперевшись локтями на парапет склоняюсь, глядя на воду... Белоснежный песок в мелких застругах. Крохотные рыбки, взблёскивая серебристым бочком исследуют бахрому водорослей, разросшихся на камнях стенки набережной... Кха! - сгусток слизи вылетает изо рта расплескавшись зеленоватой кляксой на воде...
  ...это лишь сорт вина...
  - Шиарре,... - выдохнул я, когда головка моего члена погрузилась в горячий рот.
  Демоны! Он живой соблазн! Влажно поблёскивающие от слюны, пухлые губы, плотно обхватывающие возбуждённую плоть, горящие серо-зелёным, диким огнём глаза, словно приглашающие попробовать то, что он может дать, волосы, золотым покрывалом рассыпавшиеся по его плечам и моему животу, чуть шевелящиеся в такт моему хриплому дыханию, соблазнительный изгиб спины и выставленная на обозрение попка...
  А что он вытворяет языком! То посасывает, как леденец, то вылизывает, то засасывает кожу в подобии засоса, берёт в рот яички, щекочет языком под ними, перебирает их пальцами, словно игрушку, прихватывает зубами кожу, заставляя сыпаться искры из глаз, выгибаться, и практически орать от нахлынувшего желания. Я чувствую, что уже на пике и вцепился в длинные волосы, насаживая глубже, не давая отстраниться или остановиться, а Шиарре, словно почувствовав, зажал, ставшую невероятно чувствительной, головку между языком и нёбом и я с криком кончил...
  ... В сердце словно что-то треснуло, и наружу вырвалось что-то тёплое, нежное, сильное и... древнее. Словно что-то давно спало там, а сейчас начало пробуждаться от глубокого, неправдоподобно крепкого сна...
  ...Пальцы мои, только что погружённые в густые волосы оме, неожиданно оказались держащими воздух...
  Кто?! Как?! Я же не могу кончить!
  ...Чудовищная пружина телекинеза с бешеной скоростью отбрасывает лежащее на мне горячее тело. Удар! Тихий стон...
  Вскакиваю и бросаюсь к беспомощно лежащему у стены бледному обнажённому телу с неестественно вывернутой шеей...
  ... Вивиан...
  ...Трясущимися руками бережно беру в ладони стриженую головку омеги... Вижу в полуоткрытых глазах своё отражение...
  ... Голова кружится. В глазах плывёт и мелкие серебристые точки, причудливо, как в замедленной съёмке, пролетают в поле зрения, истаивая в воздухе. Я выхожу из Осиного переулка. Вот и лестница к дому. Переставляю тяжеленные ноги по ставшим вдруг невыносимо высокими ступеням. Срывая замок, толкаю дверь в пристрой и лицом вниз валюсь на ближайший топчан, оставшийся после труппы Улофа... Отлежусь...
  - Magister Rector (Господин ректор)! - я ворвался в кабинет ректора Схолы, - Cogor discedere Lyrnesse (Я вынужден покинуть Лирнесс)!
  Ректор, придавленный моей жаждой смерти и яростью, отшатнулся. Омега, стоявший у стола ректора с папкой бумаг в руках, побледнел как полотно и с трудом удержался от падения в обморок.
  Я взглянул на него горевшими яростным жёлтым светом глазами и омегу вынесло телепортом в приёмную.
  - Ome, gratia tua, quid factum est? (Оме, ваша светлость, что случилось?)
  Тяжело выдохнув сквозь сжатые зубы, я по знаку ректора сел в глубокое покойное кожаное кресло, стоявшее у столика для чая...
  Ректор, опасаясь ко мне подходить, остановился в шагах четырёх от меня, оглянулся и, прихватив стул от стола для совещаний, за которым мы сидели в прошлый раз, сел там, где стоял, сложив на груди мускулистые ручищи.
  Ещё раз выдохнув, я прикрыл глаза (да! Я теперь могу моргать! Но... лучше бы всё было по-старому).
  - Nudiustertius discipulus meus occisus est. Personalis discipulus fuit... decem annos natus erat... (Три дня назад убит мой ученик. Личный ученик... ему было десять лет...)
  Ректор, передёрнув плечами от вновь накатившей на меня ярости, молча выдохнул, продолжая внимательно слушать.
  - Interfectores nondum reperti sunt (Убийцы не найдены до сих пор), - шипел я, задыхаясь - снова накатил кашель.
  - Hm... vis auxilium meum? (Хм... вы хотите моего содействия?)
  - No... domine rectore, desidiam tuam volo... Ego ipse invenio... (Нет... господин ректор, я хочу вашего бездействия... Я сам найду...) Кха! - телепорт вынес из трахеи ком слизи далеко в море, - eos qui hoc fecerunt... Et puniam ut visum est.(тех, кто это сделал... И накажу так, как посчитаю нужным...)
  - Bene, gratia tua, rogamus te, ne in hac re te impediat. (Хорошо, ваша светлость, я попрошу не мешать вам в этом деле), - после долгого раздумья ответил ректор.
  - Peto, domine rector... (У меня есть просьба, господин ректор...)
  - Omnia in mea potestate sunt, ome. (Всё, что в моих силах, оме.)
  - Mihi necesse est ut ad fontem Magnae Potestatis pervenias. Ibi descendit... (Мне нужно попасть к источнику Силы. Там, внизу...)
  Ректор замолчал. Потёр подбородок, снова посмотрел на меня:
  - Quare? (Зачем же?)
  - Volo scire quid circa me eveniunt... (Я хочу выяснить, что происходит вокруг меня...)
  - Etiam? Et quomodo? Magna virtus te iterum est? (Да? И каким же образом? Сила снова вас ведёт?)
  - Ita. (Да.)
  Снова молчание. Я жду.
  ...слезы и кровь, все как обычно, будем сжигать мосты...
  ... Пустая дорога...
  Туман. Густой, вязкий, глушащий все звуки...
  Только с деревьев окружающих дорогу, уходящую в туман, с листьев падают капли...
  Ноги разъезжаются по мокрой глине...
  ...Шаг за шагом по этой дороге... Сколько их уже было, этих шагов?..
  Обхожу следы копыт. Здесь натоптано особенно сильно, так, что глина дороги выворочена комьями. Из молока тумана выплывают тёмные бугры, неподвижно лежащие на дороге. А вот и следы изменились. Лапа с длинными когтями отпечаталась во всех подробностях, и ещё, и вон там...
  ...Глина залита чем-то бордовым... Кровь...
  Подхожу ближе...
  Наваленные беспорядочно тела людей и лошадей, разорванные... сизые внутренности... яркие в своей белизне кости... металл доспехов, кольчуг и кирас, измятый, разорванный, проткнутый когтями и кровь... кровь... кровь... Тяжёлый густой запах крови и дерьма стоит в воздухе, перехватывает горло... И следы... лапы с когтями... хезрет... Их следы... их лапы...
  - Bene, gratia tua, evocari rogabo. (Хорошо, ваша светлость, я попрошу, чтобы вас проводили).
  - Nominare aliquem de hac re possum accedere. (Назначьте человека, к которому я мог бы подойти по этому вопросу).
  - Vota tua referam ad secretarium meum et rogabit aliquem qui te comitetur. (Я передам ваше пожелание своему секретарю и он попросит кого-нибудь проводить вас).
  Согласно киваю головой - не возражаю.
  Теперь, пожалуй, всё.
  Поднимаюсь. Встаёт и ректор - я оме и этикет обязывает.
  Не торопясь иду к двери.
  - Fortitudo tua... (Ваша светлость...)
  Оборачиваюсь:
  - Etiam? (Да?)
  - Quid... quid nunc tibi evenit... (То... что сейчас с вами происходит... оно...)
  - Ut wisi enim ad minim... (Именно поэтому мне и надо вниз...)
  - Non est quod loquor. Quam periculosum est vobis? (Я не о том, оме. Насколько оно опасно для вас?) - провожает меня ректор к выходу из кабинета.
  О, как! Неужели кому-то интересно, что со мной происходит? И насколько оправдан этот интерес? Чего он хочет?
  - Nescio quomodo huic quaestioni respondere debet, domine Rectore (Я не знаю, что ответить на этот вопрос, господин ректор), - отвечаю я почти в дверях.
  Он открывает мне дверь и, чуть склонив голову, прощается со мной.
  - Эрнест, зайди ко мне, - ректор зовёт секретаря к себе, а я, шагая прямо через всю приёмную, замечаю краем глаза того самого омегу с папкой для бумаг. Глаза его красны. Завидев меня, он прижимает папку к груди, пытаясь как бы защититься и медленно, спиной вперёд отступает к стене, пока не упирается в неё. Широко раскрытые, полные ужаса глаза следят за мной.
  - Ам! - вот сейчас, если так сделаю, то он умрёт со страха.
  А уж слухи теперь пойдут...
  ...честно сказать, мне безразлично, чем захлебнешься ты...
  ...Голов у трупов нет. Ни у кого...
  Раз, два, три... пятнадцать... Пятнадцать человек... Они даже оружие выхватить не успели...
  ... лежащее навзничь тело альфы с закинутыми вверх руками... синий плащ измят и скомкан, пропитался натёкшей из обрубка шеи кровью... доспех вскрыт как консервная банка, грудь разорвана, видно, что жрали... из-под мятого металла видны клочья поддоспешника... на поясе кинжал и кошель... меча нет, оборван...
  ... Наклоняюсь и кончиком кинжала выковыриваю из-под клочков гамбезона на оставшемся от груди месиве пропитанный кровью с краю сложенный мятый листок бумаги. Лист давно уже носят так - на сгибах протёрся, но ещё цел...
  Разворачиваю...
  Карандашный рисунок...
  Подпись... Ниже и наискосок: Господину Зигфриду Коху на добрую память. Минуты, проведённые с вами, были незабываемы. Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха, седьмого великого герцога Лоос-Корсварм...
  Качнувшись, выдыхаю, прикрыв глаза ладонью.
  К секретарю подойду завтра. А сейчас Лисбет... Если видение Силы о нём верно, то... я, скорее всего, этого не переживу...
  А потом к послу Тилории. Надо осмотреть дом как следует. Посмотреть, что и как. Хоть дело и происходило ночью, но наверняка их кто-то мог видеть - жители Лирнесса частенько полуночничают.
  В моих рассуждениях есть, конечно, изъян.
  Если эти твари забрались в дом посла с целью пограбить, то наверняка выбрали такое время, когда их никто не смог бы увидеть. Однако же, проверить надо. При этом, мне до сих пор неизвестно, взяли ли они что-нибудь или нет. Если утащили, то искать проще будет. Наверняка что-то ценное. И скорее всего они его уже сбыли. А это даст мне скупщика, который видел их лица. Они сейчас на дно залегли - убийство ребёнка в доме посла наделало много шума. Спокойный Лирнесс всколыхнули слухи один другого причудливее и страшнее.
  * * *
  Сосредотачиваюсь, вспоминая Лисбета, его ласковые тёплые глаза, руки, волосы. Кха! Меня качнуло, голова закружилась от напряжения, казалось, на мгновение я потерял сознание, но нет. Нос меня не разочаровывает. Пахнет лекарствами, овечьей шерстью и ноткой иланг-иланга - таким желанным запахом моего маленького целителя.
  - Оме! - вскрикивает Лисбет.
  Он здесь! Я успел!
  Оглядываю просторную светлую белёную комнату. Окна её выходят в сад и тени листьев, перебегают и шевелятся по белым занавескам распахнутого окна, по полу, крашеному тёмно-жёлтой масляной краской...
  Волна страха пробегает вокруг и заставляет двух мальчиков-омег в белых полотняных рубашках и тёмных жилетиках, отшатнувшись, прижаться к стенам комнаты. Слава Силе, посетителей сейчас у Лисбета нет. Маленький целитель сидит у стола, перо отложил в сторону и с всё больше нарастающей тревогой и беспокойством смотрит на меня.
  Сил стоять у меня не много и я сажусь на кушетку, застеленную белой простынёй.
  - Оме Лисбет, - отпыхиваюсь я, с трудом проталкивая воздух в лёгкие, - я за вами...
  - Н-но... я планировал только завтра... Что-то случилось?
  Отрицательно мотаю головой. Ничего не случилось, хороший мой, ничего... И теперь не случится... И ручки твои замечательные, и ножки - взгляд мой упёрся под стол, за которым сидел целитель... Чёрные туфли-лодочки с пряжками, белые чулки, тёмные, немаркие штаны до колен... Всё на месте... теперь будет...
  Мальчики-омеги тихо, как мышки, наблюдают за мной, вцепившись друг в друга.
  Отдышавшись, встаю, шагаю к Лисбету. Меня повело в сторону и целитель, выскочив из-за стола, бросается ко мне. Хороший мой! Хватаю его, облапив, а он...
  Со мной рядом сейчас плохо... Всем... А он, положив мне руки на грудь, смотрит снизу вверх мне в лицо и улыбается. И волна божественного светлого иланг-иланга накрывает нас обоих. Заставляя вспомнить тот вечер в его доме, когда мы сидели у настежь распахнутых в сад дверей гостиной и говорили обо всём на свете и не могли наговориться... сидели почти до утра...
  - Что с вами, ваша светлость, - носик Лисбета морщится в улыбке, розовые нежные губы сдвигаются, открывая белоснежные зубки.
  - Завтра... - я окидываю взглядом милое лицо, будто стараясь запомнить его, и в то же время увидеть что-то новое, - завтра вы должны закончить свою поездку...
  Лисбет согласно кивает головой. Именно завтра он и планировал отплыть в Лирнесс.
  - Я приду за вами... оме Лисбет и заберу вас в город...
  - Ах, нет оме Ульрих! Я не один и благополучно доберусь на лодке...
  - Если нет, то... Вы погибнете, оме Лисбет... - оскаливаюсь я, приоткрывая начавшие меняться зубы (вчера обнаружил), - и дети тоже...
  Испуг мелькнул в глазах целителя. Мелькнул и пропал.
  Маленькая ручка - та, что должна быть отрублена на палубе пиратского корабля, протянулась к моему лицу, медленно, ласково погладила меня по щеке, поправила прядь волос...
  - Бедный... Вы так спешили ко мне? - улыбается мне Лисбет, а сам едва сдерживает свой страх, но продолжает гладить меня по пышущей румянцем щеке.
  Да! Чёрт возьми, я спешил! К тебе! Я заберу тебя. И детей тоже. Я не дам... Я поломаю твоё будущее! И внутри у меня снова родилось, проснулось то чувство, что так ярко проявилось во время моего соития с Шиарре... нет, с Вивианом... или всё-таки с Шиарре?
  - Но что с вами случилось, оме? - Лисбет снова протянул ко мне опущенную было ручку, - вы... так... выглядите... глаза ваши и запах... Вы похудели, осунулись... И температура повышена...
  Я, по-прежнему не отводя взгляда от золотистых глаз целителя, поймал губами тонкие пальчики...
  - Оме - вы больны! - пришёл к выводу Лисбет и вся его ласка мгновенно пропала - остался только целительский профессионализм.
  - Прилягте, оме! Немедленно! - видя, что я не реагирую, он уже попросил, жалобно захлопав глазами, - ну, я прошу вас... оме...
  Я был раздет до пояса, осмотрен, обстукан, пропальпирован, аускультирован через деревянную трубочку, допрошен строгим тоном о самочувствии...
  Выводы к которым пришёл Лисбет были неутешительны - оме находится на пути к тому, что сляжет. А уж сколько он протянет в таком состоянии... Давать прогноз Лисбет опасался.
  - Оме Лисбет, у вас назавтра есть приём?
  - Нет, ваша светлость, у меня уже сегодня нет приёма. Если только не случится чего-то экстраординарного...
  - Утром, в шесть часов, я заберу вас отсюда... Всех троих... Прошу быть готовыми к этом времени...
  Лисбет вскинулся, вздумав было, протестовать.
  - Ваше мнение об этом мне безразлично, оме Лисбет!
  Пусть только попробует от меня скрыться. Вытащу по личности.
  Напоследок внимательно оглядываю комнату в целях запоминания её деталей - всё-таки прыгать по территории проще чем по личности. Уж не знаю с чем это связано, но... Это так, по крайней мере, у меня.
  * * *
  Хожу по гостиной в квартире посла. Все обитатели трясутся по комнатам - ощущение ужаса, транслируемое мной вовне, от меня не зависит и гонит прочь всех, в том числе и искусников.
  Так. Это тут было...
  - Что они взяли? - рычу в лицо притащенного ко мне посла.
  Тот трясёт побелевшими губами. В спальне самых маленьких заплакали детские голоса...
  - С-серебро... сто... столовое... Б-больше не у-успели...
  - Гербовое?
  - Ч-ч-что?
  - Серебро гербовое?
  Фон Краутхайм молча часто закивал головой.
  Как оно тут было?
  Прислушиваюсь к миру и прошу ответить. И ответ приходит. Почти мгновенно... Всегда бы так... Почему?! Почему, чёрт возьми, Сила мне не показала будущее Кларамонда?
  Ответа я, видимо, не дождусь никогда. А сам я, пока ещё не настолько овладел ясновидением, чтобы по желанию видеть то, что хочу...
  ...Вот два силуэта, совершив своё гнусное дело, уже не скрываясь, бросились к выходу, вниз, на первый этаж. Мутные размытые тени метнулись по лестнице и я последовал за ними, стараясь поддерживать то, ощущение, что позволяло мне видеть эти тени.
  Скорей! Скорей!
  Твари бегут дальше и дальше. Бегу и я.
  Так. Здесь они останавливались. Почему?
  А! Понятно. Ориентировались.
  Судя по тому, как бегут, Серебряный крейс они знают плохо.
  Мчусь по улицам, распугивая инфернальным ощущением, генерируемым мной, прохожих. Синеватые полупрозрачные тени, отдалённо напоминающие людей, мечутся, пытаясь скрыться подальше от места преступления.
  Тени, и я вслед за ними, проскочили площадь носильщиков портшезов. Расталкивая не успевших увернуться от меня прохожих, я ныряю в тенистый переулок, выходящий через проходной двор на соседнюю улицу, уровнем выше.
  Чёрт! Запнулся за камень мостовой. Лёгкие, перегруженные накопившейся мокротой, задёргались в судорожном кашле.
  Пока отплёвывался, держась на стену углового дома, состояние видения прошедших событий пропало.
  Волоча ноги, поплёлся искать лавочку.
  Присел на скамью, лицом к морю и, запалённо дыша, с широко расставленными коленями, пробовал унять головокружение. Нет... Я пока не ходок...
  Ясновидение проявилось - это хорошо, но вот цена за это...
  Пока сидел, по улице в мою сторону не прошёл никто - люди боялись и сворачивали в стороны, растекаясь по переулкам, при первой же возможности.
  * * *
  Искры небольшого костра улетают вверх, исчезая в тёмном небе. Звёзды, вечные звёзды смотрят с высоты, проглядывая в прогал между деревьев. За рифом неумолчно шумит море, вечный восточный пассат шевелит листья пальм. Изредка на песок там, ближе к берегу, с глухим стуком, на радость крабам-пальмовым ворам, падает зрелый кокос. Птицы, разбуженные треском огня и его светом, недовольно возятся в ветвях дерева. Я специально выбрал место подальше от берега и искривлённых вечно растрёпанных ветром кокосовых пальм.
  Сижу вот теперь, задумчиво ворошу веткой сухой плавник, понемногу подкидываемый в костёр. Куски дерева просолены морем и горят неохотно. Но костёр набрал жару и теперь с жадностью пожирает мои подношения...
  А тогда...
  Я нашёл тех уродов. Отдышался и пошёл дальше. Нашёл и скупщика краденого, кстати, весьма приличным отцом семейства оказался.
  Те двое оказались с того самого корабля, что напал на лодку Лисбета. Распотрошив их мозги - чего беречь-то? Я выяснил много всего разного... Они сумели вплавь преодолеть границы порта, выбрались на берег и пошли наверх - в Серебряный и Золотой крейсы искать удачи. Дом посла соблазнил их своим презентабельным видом. Подломили замок, влезли. Начали с гостиной. Там нашлось столовое серебро. Потом в их планах было захватить всех жильцов квартиры посла. А что? Связали бы всех. На глазах родителей пара тычков ножом в детей, так не до смерти, только попугать, и перепуганные папы и отец сдали бы все свои деньги и драгоценности добровольно. Ну, а там, дальше в планах пиратов оставлять свидетелей не было...
  Получается, что Кларамонд своей смертью от рук убийц, выкупил жизни всей своей семьи... Поднялся шум и, похватав, что первое попало под руку, они побежали...
  А самое главное - мне стали известны все порты и пристани пиратов на Вольных островах - ребятки успели поразбойничать достаточно времени и руки у них были по локоть в крови. Как и у самого Клауса и всей его команды.
  Беглецы залегли на дно. Сбагрив по дешёвке столовое серебро, за пару крейцеров сняли комнату в недорогой таверне недалеко от въезда в город, под предлогом ожидания попутного обоза и сидели тише воды, ниже травы...
  А я пришёл...
  Выволок обоих из комнаты на улицу. Зафиксировав обоих телекинезом, так, что они могли только дышать, скакнул высоко вверх, разглядывая окраину города и подыскивая подходящее место. Нашёлся один из пустующих складов.
  И вот мы все трое оказались в тёмном гулком помещении. Ну, тёмным-то оно было только для них.
  Идея капитана пиратов об ампутации конечностей мне понравилась и один из пиратов - Эрнст Папке, кажется, в мгновение ока лишился рук и ног и именно по коленные и локтевые суставы.
  Пирокинез помог избежать излишней потери крови и альфа, завыл, срывая голос, и извиваясь от боли на плотно убитом земляном полу склада.
  Воняло кровью, горелым мясом от прижжённых рук и ног, мочой и дерьмом - Эрни обосрался и обоссался сразу, а второй - Гуго, он то и ткнул Клара ножом, схваченный тисками телекинеза, не мог пошевелиться и только пучил глаза, а я молча наблюдал, прикидывая, что ещё можно сделать с Папке... Может быть, повешение... за ребро, например, или за челюсть... Подыхать будет долго...
  В дверь склада замолотили. Ну, кто там ещё?
  Скакнув телепортом из импровизированной пыточной, я увидел, как к дверям склада бегут сразу пятеро. Видимо, услышали вопли и рванули выяснять.
  - Что? Что там? - сделал я вид, что тоже бегу на шум.
  - А, оме, - остановился какой-то из сторожей, - там так орёт кто-то! А склад-то пустой! Декаду как пустой. Ну, ничего сейчас откроем...
  Э. Э. Э. Погодите-ка. Ничего открывать не надо. Дела у меня там...
  Коснувшись всех пятерых сторожей, заставил их передумать и отправил обратно. Кого в строжку, кого обходить территорию. В общем, идите, работайте.
  Н-да-а... А дело-то мне тут сделать не дадут. Никак не дадут. Валить надо.
  А куда?
  Вот куда!
  Вернувшись на склад и приложив ладонь ко лбу Гуго, в деталях высмотрел в его памяти подходящее место на биландере и, прихватив обоих, прыгнул прямо туда.
  В трюм, в самый низ, ниже ватерлинии. Вон и клетка для пленников. Посидите в ней, пока дядя Саша дела делает.
  И я начал подъём вверх...
  По пути вырезал пиратов одного за другим - помогал призванный из кабинета мой джедайский меч. Светящееся лезвие кромсало тела как раскалённый нож масло - не встречая сопротивления. Выкрики, брызги крови, попытки напасть на меня, пресекаемые телекинезом и телепортом - где-то я сам смещался в сторону от нападавшего, где орудие нападения вдруг само вылетало из рук и решало прекратить жизнь своего владельца. По-разному было.
  Расследованием я занимался в просторной льняной рубашке и таких же брюках, на ногах были сабо с ремешками. Теперь всё это, включая и волосы, было угваздано кровищей. К каюте капитана я подошёл, оставляя багровые следы на полу. Дверь, открывавшаяся наружу, с треском вдавилась внутрь и перепуганный, ничего не понимающий капитан Клаус был небрежно схвачен за ногу и вытащен на палубу под яркие лучи Эллы.
  Здесь же были и боцман Хызыр и квартермейстер и часть ещё живой команды, управлявшей парусами. О том, что творилось под палубой они не знали и когда мы с капитаном появились наверху, естественно вытаращились на меня.
  И действительно, есть от чего ошалеть: снизу, по трапу, как из преисподней поднимается высоченный для омеги (волосы-то длинные) оме, весь забрызганный кровью и волочёт за собой за ногу капитана, безуспешно пытающегося хвататься за ступеньки и края люка. Выволоченного капитана бросают посреди палубы, а потом оме, направив на охреневших матросов светящийся синим клинок, выдаёт:
  - А сейчас мы посмотрим, какого цвета у вас потроха...
  И такая жуть пробивает от этого рычащего на множество голосов звука, что волосы на загривке встают дыбом.
  Ни квартермейстер, ни боцман не успели ничего предпринять - оглядев палубу и мачты, я, предварительно, для полноты ощущений, подрезав матросам сухожилия на руках и ногах, едва заметно качнув головой, вышвырнул их за борт. Море тропическое и желающих поживиться свежим мясом тут более чем достаточно.
  На верхней палубе их осталось трое: капитан, квартермейстер и боцман. А ещё я...
  Двоих из клетки я телепортировал к этим трём.
  Так-так... я ходил вокруг лежащего навзничь Гуго, Эрнст к тому времени уже дёргался, повиснув челюстью на гаке с размаху загнанном в грот мачту. Чтобы с тобой сделать?
  Трое оставшихся в живых от всей команды, с ужасом наблюдали за тем, что я собираюсь делать с Гуго - они его узнали.
  Я присел рядом с лежащим, пошевеливая пальцами руки, срезал телекинезом одежду - тряпки полетели за борт, задумчиво потёр подбородок. А если так...
  Гуго замычал - голосовые связи были повреждены - мне неинтересно слушать его оправдания, по внутренним поверхностям рук и ног прошли тонкие разрезы. Затем разрезы сошлись на груди, протянулись по животу вниз к паху. Разрез пошёл по шее, подбородку, через нос ко лбу и дальше, к затылку.
  А потом, чвакая и разбрызгивая кровь из неосторожно пересечённых сосудов, слишком близко находящихся к поверхности тела, кожа начала сползать с мычащего и дёргающегося тела. Я отошёл в сторонку - хоть и в крови по уши, но лишний раз попадать под тяжёлые брызги не хочется. Снова завоняло - сфинктеры Гуго не выдержали.
  Э-э. А с головой неудобно получилось. Оказывается, веки тоже надо подрезать, иначе они слезают вместе с кожей, оставляя глаза странно выпученными, открытыми всем ветрам. Хотя-я... Наплевать.
  Визжащее багрово-кровавое тело было живо, я даже немного понизил порог боли, чтобы убийца Кларамонда оставался в сознании, а так, за исключением ступней и кистей рук, кожи на нём не было. Ком ещё тёплой шкуры, бесформенной кучей, истекая остатками крови, лежал на палубе.
  Куда вот его теперь?..
  Разве для методички по изучению менталистики переплёт сделать. Кожевники Лирнесса только назывались кожевниками Лирнесса. А на самом деле кожевенное производство располагалось сильно в стороне от города - уж больно вонючее. Там я не был ни разу, скакнуть телепортом не получится. Ладно, обойдётся методичка без переплёта из человечьей кожи.
  Ком снятой кожи улетел за борт, а Гуго за руки и за ноги оказался распяленным на вантах, на том самом месте, где должен был висеть Лисбет.
  Теперь те трое. Места для них, в принципе, есть...
  Ну, а раз так, то... Поехали!
  Боцман, освобождённый от одежды, оказался надвинутым на самый конец бушприта. Такелаж на биландере мне был не нужен и смолёные канаты были безжалостно обрезаны. Конец бушприта был заточен поострее и чуть потоньше, чтобы пролез в задницу и смуглое мускулистое тело оспанского альфы было до самой диафрагмы (дышать он сможет) натянуто на тиковую пику...
  Боцман сначала заорал от боли, а потом только смог шумно дышать, не в силах издать ни звука, руки и ноги его судорожно подёргивались от боли, повернув побелевшее, покрытое крупными каплями пота лицо, с налитыми кровью глазами, он глядел на палубу, где я стоял и смотрел на него.
  Клотик сдёрнут со стеньги фок мачты и по примеру бушприта отполирован и заточен, но с закруглением на конце. Тело, надетое на заострённый кол, слишком быстро сползёт по нему и человек (а можно ли считать квартермейстера и капитана людьми?) умрёт раньше времени. Поэтому торец стеньги не затачиваем...
  То же проделываю и с грот мачтой. Рассадил всех по местам.
  На биландере осталось пятеро живых - один висит на крюке, подвешенный за челюсть, носом в мачту, второй, без кожи, распялен на вантах, и трое, как жаркое на вертел, насажены на корабельное дерево.
  Хотя-я...
  Если эти трое последних попадут к целителям, то без особых проблем их вылечат. А мне этого не надо. Посему...
  Руки и ноги боцмана, квартермейстера и капитана отсекаются телекинезом и прижигаются.
  Ну, а я дальше...
  Мне ещё в Андернахт надо...
  Куда прыгнуть, я подсмотрел в голове капитана, есть там одно уютненькое местечко в городе. А биландер...
  Тоже пристроим.
  Сам я оказался в каком-то чулане...
  А затем, поднапрягшись, перекидываю целый корабль прямо к набережной Шнорштрассе, метрах в десяти от берега. Тяжеловесно осевший на отмели парусник, кренится влево, глубоко увязнув килем в песке (глубина тут всего полметра), а мотнувшиеся от встряски твари протяжно застонали, завидев город (все, кроме подвешенного за челюсть).
  Чулан оказался тесен, тёмен и вонюч.
  За щелястой дверью слышны выкрики пьяной матросни, тянет дымом хуки - кабак видимо. Ну-с. Передохнули после расправы и дальше.
  Дверь, рассыпавшись в полёте кучей щепок, вылетает из косяков, выбитая телекинезом.
  Прокуренный грязный зал, воняет немытым телом, прокисшими помоями, перегаром и кислым вином. Часть столов из толстенных плах, находившихся ближе всего к двери чулана, перевернулась. Те, кто сидел за ними барахтаются на полу, пытаясь встать. А дальше, там, где со столов просто слетела посуда и выпивка, закипает драка.
  Шагаю через порог чулана и первобытный ужас пытается пробиться сквозь затуманенные алкоголем мозги. Те, кто ещё может стоять на ногах, пробуют разбегаться, ползти на четвереньках - в зависимости от состояния опьянения, а те, кто упился, просто продолжают валяться на грязном заплёванном и заблёванном полу. Не успевшие заснуть облегчаются прямо в штаны, ну, а те, кто спит... те продолжают спать.
  Перешагиваю через лежащие тела и вслед за выбегающими из кабака, выхожу на вольный воздух.
  Рядом с кабаком начинается причал. Качаются лодки, баркасы, шлюпки. Дальше в бухте на якорях стоят корабли со спущенными парусами. Лес мачт...
  Андернахт. Пиратская вольница. Пиратская республика.
  Каждый пиратский капитан, отходивший не менее десяти лет в должности и внёсший пятнадцать талеров властям города, имеет право войти в совет капитанов, который и правит Андернахтом и близлежащим островами, выбирает бургомистра и членов совета города.
  Напружившись, так, что в голове зашумела кровь, выпускаю шар пирокинеза и, окружив его телекинетическими полями, зашвыриваю высоко в небо, над бухтой и, что есть сил, напитываю его Силой заставляя светиться нестерпимо белым светом. Мертвенно-белый свет, перекрывая лучи Эллы, отбрасывает бледные тени от предметов. Ещё. И ещё. И ещё...
  Треск переполнившегося шара слышен у причала. Пробую затолкнуть ещё немного и чувствую, что всё. Больше никак. Шар пирокинеза уже на грани.
  Кто-то из пьяниц, выползших из кабака, разносимого безудержной дракой, видит, как на причале стоит высокий оме с перепачканным подсохшей кровью лицом и расплывшимися по рубашке и брюкам тонкого льна кровавым пятнам. Ветра нет, но длинные волосы оме шевелятся, всплывая вверх и опадая вниз. Лицо оме искажено, рот оскален, открывая белоснежные зубы с клыками. Высоко в небе вспыхнуло ослепляющим белым светом и местный алкаш схватился за глаза, завывая, в воздухе разошлась ударная волна, сметая корабли в бухте, выкидывая лодки и баркасы на причал, выжигая глаза неосторожно взглянувшим в сторону белого светящегося шара и поджигая смолёное дерево судов, крыши и стены домов, выбивая окна, обрушивая стены и заборы. А оме, прикрытый вспыхивающими синеватыми всполохами щитами, центрами которых были тёмные диски испещрённые рунами, стоял на причале и, оскалившись, смотрел на дело рук своих...
  А вон там, на холме, крепость и дом бургомистра, там же и заседает совет. И нам туда...
  Разнёс я тогда город знатно.
  Выкинул из дома семью бургомистра - четверых омег и десяток детей всех возрастов, а затем, переходя из комнаты в комнату, начал гонять по дому самого городского голову - вальяжного толстяка с буйной седой шевелюрой на голове. Бургомистр со шпагой в руке, пробовал обороняться трясущимися руками, призывал на помощь стражу. И действительно, на его крики прибежали четверо в морионах и кирасах, но как только я их увидел, с влажным хлюпом их головы съехали по микронному разрезу шеи и, звякая шлемами, покатились в разные стороны. А я шёл за ним и за моей спиной каменные стены, полы и потолки дома, пережившего не одно столетие, осыпались, перетираемые в песок и щепу телекинезом.
  Шпага бургомистра, ломая пальцы владельца, вырвалась из руки, а сам здоровяк затрепетал, прижатый к последней оставшейся стене, кровь стыла в его жилах, а рука окровавленного длинноволосого седого человека тянулась к его горлу и пальцы этой руки были увенчаны длинными чёрными когтями...
  Согласитесь, что подобного рода "мероприятия" должны приносить прибыль. Ну, как минимум, хотя бы в ноль выходить. Вот и я решил также. Распотрошив мозг бургомистра, вызнал всё о его заначках, о казне города, о том, где всё это находится и, оставив пускающего слюни безумца завывать на развалинах дома, начал метаться по городу, стаскивая всё добытое непосильным трудом в присмотренный неприметный сарайчик. Кучка золота, серебра и драгоценностей росла - город был богат - все члены берегового братства сбывали награбленное именно здесь. Удовлетворившись местью, скинул добытое телепортом прямо к себе в кабинет, дёрнул свою связь с Личным Слугой так, что Эльфи, схватившись за шейку, мучительно застонал:
  - Эльфи! - рявкнул я, - соберёшь всё со стола в кабинете и в подвал! Приду, пересчитаю!
  Напряжение, вызванное чрезмерным использованием Силы накатывало, руки мои тряслись. Из последних сил, толкнув дверь, выбрался из сарайчика, тяжело вздохнул, разглядывая с высоты холма пожары и разрушения в городе. Красота!
  Меня тут запомнят. Выкидывая омег и детей за пределы дома, каждому из них вкладывал в голову причины нападения и то, кто это сделал. Разнесут по округе - будь здоров!
  Обернулся в другую сторону.
  На самом краю окоёма, виден остров, скалы, покрытые буйной растительностью, белая полоска пляжа лагуны, пальмы и белая пена возле рифа.
  Туда!
  Прыгать подобным образом пришлось ещё несколько раз - те острова были слишком близки к Андернахту.
  Наконец, я удовлетворился найденной сушей. Есть пресная вода, шалаш я себе выстрою без проблем, в лагуне полно рыбы. А если что... Ну, то есть если пойду в разнос настолько, что буду уничтожать всё вокруг - то и не жалко. Островок небольшой, необитаемый...
  И вот я тут...
  Уже девять дней...
  
  
  
  Глава LXXXIV
  
  Остров.
  Наверное, райский.
  Бешеная тропическая Элла. Тёплая лагуна. Вечный прибой океана за рифом, гудящий как поезд.
  Коралловые полипы позаботились о том, чтобы построить атолл таким высоким, что лишь самые верхушки бурунов океанского прибоя могут перелетать через риф и пополнять свежей морской водой лагуну, изобилующую рыбой.
  И я, стоящий на острых шероховатых глыбах кораллов и, ступая по неровному дну, бродящий в лагуне без штанов в одной рубашке на голое тело. Где по пояс в воде, где по колено, иногда по грудь - в зависимости от глубины русел и каналов среди рифов.
  Рыбу так ловлю. Да и в воде мне как-то легче, чтоли...
  Анемоны, кораллы и губки придают всему рифу вид какого-то скалистого сада со мхами, кактусами и окаменелыми растениями, красными, зелёными, жёлтыми и белыми. Все эти цвета здесь представлены либо кораллами, либо водорослями, либо фантастическими рыбами, которые извиваются повсюду вокруг меня.
  В лагуне мелко, в основном по пояс, по грудь, но есть пара мест с глубиной метра четыре...
  Сейчас отлив и вода, уходя из лагуны, обнажает быстро сохнущие рифы. Всё новые коралловые островки выступают из воды, а прибой, беспрерывно грохочущий вдоль рифа, становится ниже, как бы опустившись на один этаж. Множество рыбок всех возможных расцветок пережидают отлив. Сквозь прозрачную воду видны пальцы моих ног. Шевелящиеся, погружающиеся в золотистый песок. Вокруг ступней вздымаются его струйки. Мелкие рыбки, расцвеченные как попугаи, привлечённые происходящим, выскакивают из-под коралловой глыбы и тыкаются носами в ноги. Щекотно.
  Невдалеке небольшая акула, вряд ли больше метра длиной, тоже заинтересовалась мной. Хлопок по воде и она поспешно ретируется в сторону, подальше от странного существа.
  Риф, похожий на погруженную в воду крепостную стену, тянется к северу и к югу от моего островка. У южного края виднеется длинный остров, густо поросший лесом из пальм. А к северу, вблизи от меня, на расстоянии метров 600-700 (мне так показалось на глаз) находится другой, но значительно меньший остров, также поросший пальмами. Он тоже лежит в лагуне, верхушки пальм поднимаются к небу, а белоснежные песчаные пляжи спускаются к тихой воде, отражающей небо, белые облачка и зелень деревьев. Весь этот островок походит на огромную зелёную корзину цветов...
  А мой остров вряд ли больше этой корзины, но у него есть важное преимущество - он вулканический. В центре его есть небольшая горушка. И водопадик пресной воды, просачиваясь сквозь камень из таинственных глубин Эльтерры, снабжает меня питьём. А тот остров, что на севере, как и южный, вряд ли поднимается над уровнем океана метра на два. А значит, воды там нет.
  Я возвращаюсь с рифа. И мой остров становится всё больше по мере того, как я приближаюсь к нему. Выйдя из воды, я зарываюсь пальцами ног в тёплый, абсолютно сухой песок. Мне доставляет наслаждение вид каждого следа, оставшегося на девственном песчаном берегу, уходящем вверх к пальмовой роще. Вскоре кроны пальм смыкаются над моей головой, а я всё иду потихоньку вперёд, туда к горе, когда-то бывшей центром кратера вулкана, извергавшегося здесь в незапамятные времена. Зелёные кокосовые орехи висят под макушками пальм, а какие-то пышные кусты усеяны белоснежными цветами, которые пахнут так сладко и упоительно, что у меня кружится голова. Две совершенно ручные крачки порхают над моими плечами. Они такие белые и лёгкие, что напоминают крохотные вытянутые облачка. Маленькие ящерицы выскальзывают из-под ног, но самые главные обитатели острова - большие кроваво-красные раки-отшельники, медленно ползающие во всех направлениях с украденными раковинами моллюсков величиной с куриное яйцо, в которых спрятана их мягкая задняя половина тела.
  Силы оставляют меня и я опускаюсь на колени и запускаю пальцы глубоко в сухой тёплый песок...
  Всё закончилось... В пиратском порту и на корабле... Пока закончилось... Пройден очередной этап овладения Великим Искусством. Мучительный этап...
  Может статься, последний в этой жизни...
  Мне удалось, наконец-то прийти в разум. На восьмой день! Выматывающие видения Силы закончились. Но и расплата жестока!
  Тело. Наше с Улькой тело. Вместилище двух разумов. Оно... Хватит его не надолго...
  ...Я умираю...
  Именно это я понял здесь. На этом острове. Осознание этой простой мысли почему-то не вызвало во мне каких-то особых чувств. Умираю. Так просто. И когда мой мозг успел смириться со смертью? Для живого существа это не характерно. Неприемлемо. Или я уже давно не живой?
  Ничего такого, как было в прошлый раз после того, как я повоевал с демонами, когда организм был отравлен демонической энергией и пошёл в разнос.
  Этого нет. Но...
  Апатия. Сил нет ни на что. И самое главное - нет желания. Я с трудом открываю глаза по утрам. Заставляю себя вставать, что-то делать. Напитка Силой не помогает. Уходит всё как в бездонный колодец. И нет ему ни дна и покрышки...
  Я исхудал. Изменения начались после смерти Кларамонда. А сейчас ещё больше... И так никогда не отличался избыточным весом. Но были мышцы. Тестостерон, разогнанный гиперфункцией надпочечников, помогал в этом. Я рос и вверх и в плечах.
  Уже к пиратам я уходил не красавцем - сказывался полуоборот в демона. А теперь... Лицо осунулось, постарело как-то враз. Щёки ввалились, подбородок заострился. Тело превратилось в набор мослов. Обтянутых всё ещё гладкой кожей, но видно, что со мной что-то не так... Кожа стала синюшно-бледной. Аппетита нет совсем. И волосы... Тусклые, ломкие. Лезут. Понемногу, но сыплются - только руку в голову сунь... Ногти почернели целиком. И на ногах тоже... А во рту проросли клыки. Нет, с зубами всё в порядке. Даже как-то покрепче стали, что ли. И белее. Но вот клыки! Сверху и внизу. Пока не длинные, но заметно. Да ещё и острые. Полез проверять и проколол палец. До крови. Рот человека не приспособлен к таким клыкам и потому они безжалостно дерут слизистую, отчего во рту всегда какое-то противное ощущение. Как будто ещё не заболел простудой, но вот-вот... Бесит неимоверно...
  И воздух. Мне не хватает воздуха. Всегда. Тянуть его в лёгкие можно сколько угодно. Но легче от этого не становится. Да... Потому, хожу с осторожностью - чуть поторопишься и голова плывёт, кружится. Приходится хвататься за деревья, садиться. Зная своё состояние, телекинезом вырезал себе крепкую мангровую палку. И она теперь всегда при мне.
  Держусь ближе к восточному берегу. Тут дует постоянный пассат. Дышать попроще. Хоть и шумно - бьют волны во внешний риф лагуны, неумолчно шумят под ветром листья пальм, высоко в небе кружат крохотные крестики альбатросов. Они рано утром вылетают в океан за рыбой и ввечеру, с полным желудком, возвращаются на сушу, подгоняемые пассатом.
  Одёжка моя вся пропиталась кровью. Рубашку кое-как удалось отстирать, а штаны... Они были угвазданы сильнее. А лён впитывает только так. Замачивал их в лагуне аж на двое суток, притапливая ткань камнями. Потом тёр мелким золотистым песочком, вываляв в золе, полоскал в пресной воде ручья и дня на четыре выкладывал отбеливаться под яркие лучи Эллы. Штаны приобрели обтерханный вид, но кровь удалось замыть. Ну, остались на них такие... невнятные бледные пятна. Нет, одеть-то их можно без особых проблем. Но смысл? Тут нет никого на многие сотни километров. Поэтому накидываю рубашку на свои мощи. От солнца. То бишь, Эллы. Блондаю с голой жопой. В руках палка - чтобы не упасть, на голове, широкая плетёная конусом по типу вьетнамской, шляпа. На завязках.
  Остальное - трусы, штаны и сабо бережно хранятся в шалаше, сплетённом телекинезом из пальмовых листьев
  А ночью...
  Ночью я не сплю.
  Впрочем, не сплю и днём. Так, приткнусь к дереву ли, к стене шалаша ли, пока измученный мозг охватывает дремота. Даже не сон. Покемарю кое-как и опять лупаю бессонными жёлтыми демоническими зенками (видел их, когда рассматривал свою рожу в луже у водопадика).
  Из толстых сучьев обтёсанных телекинезом на шипах собран просторный топчан. На нём слой сухих листьев, сверху циновка, сплетённая из волокон на которые распущены жилистые черешки пальмовых листьев. В головах чурбачок, покрытый такой же циновкой. Циновка жёсткая и с боку на бок особо не поворочаешься - растирает кожу до крови. Из тех же циновок смастрячены и стены моего бунгало. Поскольку не сплю день и ночь, то чем-то надо заняться. Днём, собравшись с силами, ловлю рыбу - выкидываю телекинезом на берег. Одна-две рыбины в ладошку размером на весь день, да на тот же день один кокос - больше в меня не лезет. Ну, воды ещё попью. Кипячёной. Надоела мне эта диета - хуже горькой редьки.
  Кишечник бастует - восемь дней, а я ни-ни...
  Ночами плету из листьев и волокон кокосов. Телекинезом. Стены, крышу. Задолбавшись от однообразной работы, просто сижу под пальмой, оперевшись спиной на ствол, смотрю на звёзды над головой, слушаю прибой за рифом. Как будто жду чего...
  А чего?
  Наверное, так и придётся сдохнуть тут, на острове... Тело, разъедаемое демоническими энергиями, слабеет на глазах. С каждым днём мне всё тяжелее и тяжелее двигаться. Всё чаще и чаще приходится садиться и отдыхать. Я уже и на ноги-то с трудом поднимаюсь. Однажды настанет день, когда я просто не смогу встать с топчана.
  И ведь, не сделал толком для своих ничего! Ни завещания какого, ни распоряжений. Муд-дак! Веник, Сиджи, Ют - несовершеннолетние искусники. Я их единственный опекун. В случае моей смерти они попадут незнамо к кому под опёку. Дом и земля куплены на меня, а у меня наследников нет! Отойдёт всё городу. А они без крыши над головой останутся!
  И вернуться нельзя - я просто сейчас опасен для всех окружающих - демон внутри меня может вырваться в любой момент!
  Нервный всплеск утомляет. Потяжелевшие глаза безразлично уставились вдаль. Веки мои тяжелеют... Хоть какое-то облегчение... Может подремлю немного...
  ... А сознание, завертевшись калейдоскопом, несётся по багровому туннелю... Туннелю в глазах огромного молчаливого зверя... Чем-то похожего на медведя, с круглыми ушами на макушке. Зверь этот огромен и всегда за спиной... всегда... А впереди, передо мной, панорама огромной горной долины расстилающейся в невообразимую даль. Серое небо. Упирающиеся в него вечные снега и льды, проглядывает сквозь них безжизненный камень. Я сижу по-турецки на горном уступе лицом в долину и прямо передо мной костром сложена кучка камней и камни эти горят чуть тёплым прозрачным синеватым бездымным пламенем... А за спиной зверь. Смотрящий в спину... С бесконечным багровым туннелем в багровых глазах.
  Был я здесь. Был. Давно. Не в этой жизни... Если сейчас в пламени, над костром, сформировать шар, а потом нырнуть в него, то...
  ... Там всегда снег. Много снега. Белое небо и белый снег. Мягкий, пушистый. От него не холодно. А отвернувшись от входа в этот мир через шар и, вглядевшись в эту белую снежную даль, можно увидеть город. Белый. С тонкими шпилями и башнями. Город висящий в воздухе... Правь... Она это...
  Наверное, там хорошо...
  Но...
  Прислушиваюсь к себе. Нет. Не хочу я туда.
  Возвращаюсь на уступ в горах и поворачиваюсь к зверю. Он чуть склонил голову набок и глядит на меня.
  Коричнево-багровые глаза затягивают в туннель...
  ...И снова видение тускло-серого шара с осыпавшейся скорлупой. Не до конца осыпавшейся. Там, где её нет - непроглядно-чёрная тьма.
  Снова демоны...
  Воют в горячей пещере. Взлаивают и хохочут как гиены. Снова отсветы огня на стенах. В этот раз они окончательно вывели меня из себя и я убивал... Убивал их всех, одного за другим. Тела демонических волков осыпались невесомой пылью, а их энергия впитывалась в моё тело, растекаясь чёрными волнами. Я видел их ужас, они понимали, что происходит, некоторые пытались жалобно скулить, выпрашивая жизнь. Но... Я метался по пещере, выволакивал их из-за камней и из гротов, светящихся раскалённым камнем, вбивал в чешуйчатые жилистые тела руку и поглощал. Одного за другим.
  Остановился только тогда, когда в пещере стало тихо...
  Сел на тёплый камень - специально искал попрохладнее, прикладывал руку. Упёрся руками в колени и задумался. Во сне...
  Куда мне теперь?
  Выход отсюда всегда был только один.
  Истёртые ступени. Трещины в камне. Вон, кусочек откололся и качается в щели под моей ногой. Как же не хочется...
  Снова я в коридоре. Снова качнулось пламя факелов. Звякнули цепочки на груди и животе. Мотнулся из стороны в сторону хвост. Качнулась полувозбуждённая елда.
  Я с мучительным стоном повернулся лицом к стене, ударил кулаком по камню. Когти царапнули кладку, звякнул золотой наконечник на среднем пальце, качнулись цепочки. Я...
  Какой уже раз я тут?
  Не помню...
  Я менталист и не помню...
  Тёплый сквозняк, качнув ленивое пламя, доносит до меня аромат цветущих растений. Снова хихиканье и сладостные вздохи из садика, в котором футки ублажают друг друга.
  А с другой стороны сейчас Аул Бит появится.
  Потом она с Аул Врени переговорит и потащит она меня в общественный домен. А там нам попадётся господин Шике. И Аул Бит меня ему отдаст... Пообещает отдать... Да... А с учётом моего нового здесь появления, вполне возможно могут меня отдать сразу. И развитие событий после этого может быть любым. Вплоть до смерти или изнасилования.
  Не. Не хочу...
  А если рвануть в ту сторону, я, помнится, направо тогда побежал? Нага за мной кинулась. Башку расшиб, камень потерял, потом лечился с её помощью...
  Если не хочу попасть в общественный домен, то где-то пересидеть надо. На втором этаже в моей комнате гоблинша спит... эта... как её... Таррет. А рядом комната пустая. Футовская. Вот если там?
  Мысли метались в моей голове.
  За что мне это всё? Куда ни кинь - везде клин. Скорей бы вырваться отсюда! Может попробовать? Цокая копытами, я прошёл несколько шагов по коридору туда и сюда. Бесполезно...
  А возврат всегда отсюда происходит. Из коридора.
  Ладно! Времени у меня не так уж и много. Попробуем так...
  Я промчался (как мог - опыт в беге на копытах негативный) по коридору, выскочил на ступени и побежал не направо, как в прошлый раз, а влево. Завернул за угол и краем глаза успел заметить вспышку появления Аул Бит на телепортационной площадке.
  За углом на сравнительно небольшом расстоянии до дома - шагов двадцать не больше, стоял причудливый павильончик с колоннами, глухими стенами и высокими, под самую крышу, узкими окнами с розово-красными витражами. Что это за павильон я не знал и вот сейчас подошло время выяснить его назначение.
  Толкнув его высоченные резные двустворчатые двери, я влетел внутрь. Гулкая пустота. Влажный воздух с клубами ароматного пара. Полуколонны, утопленные в стены, поддерживают высоченный сводчатый потолок. Стены из бордового камня испещрённые волнистыми линиями замысловатого золотистого узора. И тусклый свет, пробивающийся сквозь витражные окна. Стёкла в них густо-розовые, красные, по центру каждого окна роза, выложенная из кусочков смальты красного разного оттенка. Ниже - стебель, с листьями сочно-зелёного стекла, неожиданно приковывающий к себе взгляд...
  Почти всю площадь павильона занимает бассейн, тёплая вода бурлит пузырьками от поднимающегося со дна воздуха. Пологие ступени уходят вниз. Вряд ли тут глубоко - заглядываю я в воду и, вернувшись к распахнутым дверям, прикрываю их за собой. Оглядываюсь.
  Вдоль боковых бортов бассейна, у самых стен полки заставленные бутылками, бутылочками и пузырьками, металлическими, отблёскивающими золотом, баночками и коробочками. Справа и слева от входа широченные как кровати каменные резные скамьи на ножках - львиных лапах, полированный пол в тёмно-бордовую и чёрную клетку. Противоположный входу борт бассейна подходит под самые окна. Бассейн полон прозрачной, переливающейся в тусклых лучах света, водой. Приседаю и пробую воду рукой. Тёплая. Градусов тридцать, может чуть больше. Зачерпнув, подношу руку с водой к лицу. Хм... вода вроде бы. Но какая-то странная. Переливается и от неё по руке идёт заметное тепло. Я, как самое слабое существо в этом домене, прекрасно чувствую это воздействие. Разглядывая воду в ладони, не успел ничего предпринять, как двери с шумом распахнулись и на меня прыгнула Лислис...
  Равновесия я, конечно, не удержал и, нелепо размахивая руками, с дракошкой на шее, с размаху плюхнулся в тёплую воду, подняв тучу брызг исходящих паром.
  - Лислис! Ты что творишь?
  - Фидя! Фидя! Кататься!
  Поднимаюсь на разъезжающиеся по дну бассейна ноги. Воды по пояс. То есть чуть ниже, по это, самое. Короче, чуть ниже тестикул. Отвисшая елда наполовину погрузилась в тёплую воду. Тканевые рукава и штанины мокры насквозь. Надо снимать. А Лислис, отцепившаяся от моей шеи, в восторге нарезает в воде вокруг меня круги. Да ещё и подскакивает от радости, разбрызгивая воду.
  Не вылезая из бассейна, сажусь на приступку и недовольно начинаю стягивать с себя мокрую синюю ткань, разводя в стороны толстые, перевитые золотой нитью швы - это, оказывается, застёжки такие. Кое-как отжал муаровые шёлковые тряпочки, плюхнул их на каменную скамью. Лислис, закусив коготь, жалобно смотрит на меня, слушает моё бурчание, о том, как она считается только с собой и всё бы ей только кататься. Неважно на ком. На наге ли, на мне ли, бедном, несчастном Вигдисе, на Эдесс ли. Подняв на неё взгляд вижу, что дракошка, конечно, раскаивается, но и так хочет поплескаться, что я прямо чувствую её желание. Ну... Ну, что уж с тобой делать? Погоди только немного. Ощупывая себя руками, начинаю расстёгивать и стаскивать с тела золотой горжет, высвобождать руки и пупок от цепочек, снимаю браслеты с хвоста и основания члена, чуть покачивая из стороны в сторону, стаскиваю чехольчики с кончиков рогов соединённые цепочкой со светящимся голубым светом камешком - это его я пролюбил в прошлый раз.
  Освободив тело от ценного металла, отпихиваю получившуюся весьма приличную кучку подальше от края бассейна, затем, выбравшись из воды под разочарованный скулёж Лислис, собираю всё это добро и по возможности аккуратно складываю свои драгоценности на скамье, рядом с мокрыми рукавами и штанинами, с которых на пол капает вода.
  И вот я свободен, наконец. Повернувшись к ждущей меня в бассейне Лислис, делаю страшное лицо:
  - Ага! Попалась! Сейчас я тебя!
  Бросаюсь в воду, а дракошка, поняв, что с ней играют, взвизгнув от восторга, бросается в сторону и, умело увернувшись, выскользает из моих растопыренных рук. Мало того, изловчившись, дёргает под водой хвостом и, подбив мне ногу, заставляет меня плюхнуться в воду лицом вниз.
  Ах так!
  Сделав вид, что мне плохо, опускаюсь к неглубокому дну и затаиваюсь там. Дракошка, не разглядев меня, бросается к тому месту, где я был. Я же, видя её, дождался когда она приблизится и, вынырнув, схватил поперёк туловища.
  Тёпленькая. И вовсе не жёсткая. По крайней мере, тело мне чешуйками не царапает. Сжал детскую драконью тушку крепче, заставив Лислис выдохнуть:
  - Поймал! Сейчас мы тебя съедим! А-а-а, - распахиваю рот пошире, показывая свои клычки.
  Неожиданно по лицу меня шлёпает что-то влажное и горячее - Лислис лизнула меня своим длинным языком, пахнущим цветами - жевала их, пока бежала за мной.
  Мордочка её приобрела какое-то виноватое выражение, если, конечно, можно так сказать, поскольку мимические мышцы дракошки толком ещё не развиты.
  - Фидя хороший, - скулит она, прижимаясь к моей груди своей лобастой головой.
  Хех! Ещё какой!
  Потёрлась шершавой мордочкой и подняла на меня свой сиреневый взгляд. Мои голубые глазищи встретились с её. И вдруг в голове всё завертелось, я не выдержал и сел на приступку, оказавшись по грудь в воде, так и удерживая дракошку в руках.
  Могучее чужое сознание оттеснило меня в сторону и я почувствовал себя сторонним наблюдателем. Рот мой раскрылся и произнёс вибрируя горлом:
  - Хухрр-бинахх иерр! Ирош сит-ш дотто! Ррав иерр онно... (Дочь-сестра моя! Я нашёл тебя! Раны мои велики...) я замолчал и закашлялся.
  - Тано-бинар иерр! (Отец-брат мой!) - Лислис не отрывала своего сиреневого взгляда от моего лица. Вертикальные зрачки в её глазах на мгновение закрутились спиралью, а затем расширились, полностью скрыв сиреневую радужку и превратив глаза дракошки в чёрные провалы.
  Но чужая воля уже покинула моё тело, оставляя в груди чувство пустоты и какого-то сожаления.
  Лислис очнулась, выгнулась в моих руках, пытаясь выбраться. Я отпустил её. Дракошка медленно побрела в воде к противоположному краю бассейна, присела там на такую же приступку и ткнулась своей головой в бортик:
  - Тано-бинар иерр! (Отец-брат мой!)Тано-бинар иерр! (Отец-брат мой!) - едва слышно повторяла она.
  Затем вскинулась, снова бросилась ко мне и, широко раскрыв снова ставшие сиреневыми глаза, будто пытаясь увидеть что-то в моём лице, с надеждой прошептала:
  - Тано-бинар иерр? (Отец-брат мой?)
  Но нет. Во мне уже не было того, кого она звала. Выдохнув, я моргнул и, протянув мокрую руку, погладил Лислис по голове:
  - Он ушёл... твой тано-бинар... но он жив... я знаю...
  Надежда погасла на мордочке дракошки и она, опустив голову, ткнулась мне в грудь. Тяжело вздохнула.
  - Сш-ш-ш... - в так и оставшиеся распахнутыми двери купальни вползла нага.
  Она чувствовала передвижения Лислис по саду и пыталась от неё уклониться - как всякий ребёнок дракошка часто бывала утомительной. Почувствовала она и мой запах и искала меня. Нашла.
  В воздухе возле моего уха затрепетал тонкий чёрный язычок:
  - Вихдис-с...
  А великолепное в своей гладкой чешуе тело наги уже бесшумно втягивалось в воду. Она вползала в бассейн, так и оставаясь около меня и даже касаясь моего плеча четырёхпалой тонкой ручкой. Одно из колец тела наги коснулось кончика моего хвоста лежащего на дне бассейна. Лопатка на нём рефлекторно дёрнулась.
  Устроившись в бассейне, нага высунула верхнюю часть тела прямо передо мной - это чтобы я сбежать не смог. В тот раз она меня догнала только потому, что я врезался башкой в железную лестницу.
  Ну, что ж. Чему быть - того не миновать.
  Нага упёрлась своими ручками в бортик бассейна с обоих сторон от меня и нависла сверху. Грудь её с острыми чёрными сосками торчала прямо передо мной и предательская елда - моё наказание, тут же воспряла, показав багровую головку из-под воды. Язычок наги снова выплеснулся изо рта и заметался в воздухе, мимических мышц у неё не было, поэтому определить эмоции по лицу не получалось, но дрогнувший голосок выдал чувства Муники:
  - Вих-х-х, можно?
  Я выдохнул и, ничего не ответив, прикрыл глаза.
  Нага прогнулась в пояснице и, таким образом, приблизила своё влагалище, к тому времени выглянувшее из некрупных мягких чешуй, ко мне, так, что головка члена упёрлась в самое преддверие. Там было влажно - нага уже окуналась в воду, и не жарко. Ещё раз изучающе поглядев на меня, нага придвинулась ко мне, насадившись на моё задеревеневшее орудие любви.
  Лислис как будто этого и ждала. С криком: Муня! Она толкнула сзади нагу и та почти упала на меня, заодно насадившись до конца на член. У неё там было неглубоко - максимум полладони и очень узко. Стенки влагалища наги сдавили мой член, так, что двигаться было совершенно невозможно. Да ещё и дракошка, прекрасно понимая, что у нас с нагой происходит, бурно плескалась в воде, колебля нас толчками разгоняемых ею волн.
  - Лислис! - выкрикнул я, - Прекрати! Эдесс пожалуюсь!
  - Ну и пожалуйста, - пробурчала та, - ну, и жалуйся. А ты, хвостатая, говорила: ах, ах, Фигдис, ах, инкуб! Мы, наги, к инкубам неравнодушны...
  Обидевшись на нас с Муникой, дракошка говорила совершенно нормально, без этой своей нарочитой детскости.
  Фыркнув, она толкнула Мунику в спину и я зажмурился от боли - член, стиснуло клещами наговского влагалища и зажало там так, что ни взад, ни вперёд. Похоже у наг это вообще общее свойство организма - зажимать члены. Что во рту, что там...
  Было очень больно! Я едва мог пошевелиться, подыскав такую позу, чтобы максимально снизить боль. Нага с её сильным телом широко раскрытыми глазами со ставшими круглыми зрачками тоже не двигалась. А потом под мой сдавленный шёпот (больно же!), понемногу стала опускаться ниже, с тем, чтобы наша сцепка оказалась в воде. Я подумал, что тёплая вода поможет расслабить мышцы наги.
  А разобиженная дракошка выбралась из бассейна, выскочила из павильончика и, громко топоча по каменным плиткам дорожки, галопом помчалась в дом.
  - Давай попробуем перевернуться, - предложил я Мунике, которая, как я чувствовал и видел - хвост её начал метаться из стороны в сторону, постепенно увеличивая амплитуду махов, начала паниковать. Судя по всему в публичном сексе для неё ничего необычного не было, как и для всех окружающих демонов, а вот боль - её и моя, пугали нагу. Да ещё и грозящий вот-вот наступить перегрев - про него я помнил с прошлого раза.
  Повинуясь мне, она медленно начала поворачиваться на спину опускаясь в воду глубже и глубже, так, что в конце этой операции я оказался лежащим на ней сверху. Удобно... если бы не зажатый член. Переворачиваясь вместе с нагой я чувствовал, как в глубине её тела двигаются сильные мышцы. Тело, приспособленное к передвижению ползком, было очень сильным хотя по внешнему облику наги этого сказать было нельзя. Вот у Аул Бит...
  Хозяйка домена оказалась легка на помине. Послышался мерный стук копыт и огромная тень упала на порог банного павильона. Она вошла внутрь, сразу заполнив собой просторное помещение. Меня придавила аура старшего демона и я спрятал лицо на животе Муники, а мой хвост, не найдя привычной ноги, обвился вокруг тела наги.
  - Я его ищу, - прогудела демоница, пряча улыбку, - а он тут...
  Звякнул браслет на шевельнувшейся кисти левой руки и меня приподняло над нагой, член всё ещё зажатый внутри Муники, натянулся как резиновый, доводя меня до безумия резкой болью и, вдруг, с влажным чмоком, опухшая посиневшая головка выскочила из наги, а взвился в воздух, подтолкнутый телекинезом демоницы.
  - Пошёл отсюда! - напутствовала она меня, шлёпнувшегося на четыре точки посреди лужайки, через которую шла дорожка из каменных плит.
  Подскочив и не обращая внимания на саднящую боль к члене, я рванул к углу, за которым был вход в дом - оттуда-то я и пришёл к павильону. Забежав в коридор с факелами, я присел к стенке от невыносимой боли. Осторожно взяв в руки горячий опухший член, увидел сине-багровую головку, раздувшуюся от зажима и грубого выдёргивания, чуть не плача, шмыгая носом, начал дуть на неё. Поток воздуха, казалось обдирал несчастный орган, а я, вытирая нос рукой, дул и дул на головку, пока не стало немного легче. Идти так, как я ходил раньше - просто хлопая длинным членом то по одному бедру, то по другому, было нельзя. Поэтому, взяв пострадавший орган в руку, поминутно вытирая набегающие слёзы и время от времени опираясь на стену, побрёл в сторону дворика футок - по моим расчётам там уже всё должно закончиться, а за двориком есть комната с кроватью, она-то мне и нужна...
  Так, с опухшим членом в руке, я и провалился сквозь пол коридора.
  * * *
  - Господин ректор должен был назначить мне провожатого к источнику Силы, - стою я в приёмной перед секретарём.
  Тяжёлая аура, сопровождающая меня с момента смерти Кларамонда и так никуда не девшаяся, давит на молодого альфу, вскочившего при моём появлении, заставляя его лицо побледнеть.
  - Да-да, оме... ваша светлость, - поправляется он, - сейчас... Господин ректор давал указание... - секретарь суетливо роется в бумагах на столе.
  Находит нужную.
  - Бир, - поворачивается он к сидящему у стены на стуле омеге средних лет, - проводи его светлость к господину десятнику стихийного факультета.
  Дрожащая рука секретаря протягивает Биргиту, подвизающемуся в приёмной ректора курьером и сейчас сидящему на стуле не живому и не мёртвому, распоряжение ректора.
  Медленно поворачиваю голову и смотрю на него. Во мне нарастает жажда убийства и все находящиеся в приёмной её чувствуют. А тут опять оказался уже знакомый мне омега, заходивший в прошлый раз к ректору с папкой для бумаг, тот, которого я хотел напугать.
  Грёбаные бюрократы! Меня, великого маркиза Аранда, заставляют ждать! - проносится по просторному помещению всплеск моих эмоций.
  Тонко пискнув, омега с папочкой, зажмурившись, сползает по стене, приседает, съёживается и прикрывает светленькую головку папкой.
  Дверь в приёмную распахнулась и из коридора врывается, по другому это не назвать, Максимилиан.
  - Ваша светлость! - он прихватывает меня за локоть.
  Я поворачиваю своё помертвелое лицо к нему и глаза десятника округляются, а рука отдёргивается.
  - Ш-што? - шиплю я, поскольку челюсти закаменели от гнева.
  - В-вы... я за вами, - выдыхает, наконец, Максимилиан.
  - Идёмте, - соглашаюсь я с ним.
  Не глядя, протягиваю руку к Биргиту, и с листком распоряжения в руках, дёргаю его телекинезом за собой - если уж поручили выполнять, то пусть работает!
  - За что вы так с ними?
  Да, действительно, что-то я разошёлся...
  И, ведь, на пустом месте. Бумагу написали, провожатого выдали. Не иначе - вразнос иду. А это плохо... плохо...
  Тогда, после демонического сна, как будто, что стронулось во мне. Апатия, разъедавшая личность, исчезла и я, не теряя времени, костеря себя последними словами и собрав волю в кулак, зажав, таким образом, внутреннего демона, рванул домой.
  Появился в нашем дворике, перед домом. Сжавшись ещё больше и задавив ауру ужаса, корча рожи, вспомнил (вспомнил, чёрт возьми!) сферу комфорта, которой окутывал Лисбета и Эльфи на балу. Прикрылся ей и шагнул к порогу.
  Будний день...
  Дома только Веник, Эльфи и Вивиан. Да Машка ещё. Остальные на учёбе. Аделька в крейсовой школе, остальные в Схоле искусников.
  Первой моё появление учуяла кошка.
  С трагическим мявом она выскочила из двери, кинулась под ноги, затем отскочила, встала на дыбки и начала светящимися синевой когтями драть косяк входной двери. От косяка полетели щепки. Потом снова кинулась мне в ноги, заплела их так, что я чуть не упал и был вынужден сесть на скамейку у стены дома. Здесь кошка дала себе полную волю. Увидев, что я сижу, заскочила мне на колени, мокрым носом ткнулась в подбородок и начала, блаженно жмурясь, с упоением месить толстыми лапами колени, живот, грудь. Остановилась и начала с остервенением тереться об грудь головой.
  - Маша, лысину протрёшь... - успокаивал я кошку, водя по её спине рукой с чёрными теперь уже когтями - ставшие длинными ногти по-другому и не назвать.
  Какие доводы смогут остановить истосковавшуюся животину?
  Блеснув стёклышками, входная дверь медленно отворилась. Из-за косяка наполовину выглянула сивая головка.
  Веник.
  Малыш присмотрелся и, узнав и видя, что опасности от меня нет - вон кошка что выделывает! В криком:
  - Папа! Папа! - раскинув ручки, кинулся ко мне.
  В доме что-то звякнуло, разбилось...
  Я подхватился со скамьи, Машка при этом спрыгнула на пол, и, закружив Веника, подкинул его вверх, к перголе, увитой листьями лозы сквозь которые пробивались лучи Эллы.
  Он засмеялся во всё горло, а я подкинул его ещё раз. Поймал и обернулся к двери в дом. На пороге, вцепившись в косяк и привалившись к нему головой, стоял Эльфи... за ним Вивиан...
  ...И были обнимашки и расспросы. И поцелуи. Вполне невинные. В лобик и щёчку. Эльфи и Вивиана.
  А соскучился я по ним... соскучился...
  Живот Эльфи подрос ещё больше. Осматривавший его Лисбет, который превратился в нашего семейного доктора, сказал, что родов надо ждать, максимум, в течение пары декад. Аделька учится на пятёрки и только о вас, оме и говорит. Сиджи с Ютом и Ёрочкой ждут вас, оме! Виви, вот тоже - Эльфи, вываливавший на меня новости, указал на прижавшегося ко мне слева омегу. Сам он обнимал меня справа, а Веник не давал ступить шагу, вцепившись в меня спереди...
  Да...
  Я был всё ещё слаб и Виви отвёл меня под руки наверх. Остальные увязались за нами.
  В спальне я стянул с себя истрёпанную одежду и Эльфи сдавленно охнул, увидев моё тело. В четыре руки они расположили меня в спешно набранной ванной и также в четыре руки, под пристальным взглядом Машки и Веника, следившими чтобы их драгоценный папочка и хозяин не потерпел, не дай Сила, какого ущерба, был до скрипа отмыт от морской соли и всякого другого нахватанного мной за время войны с пиратами.
  Эльфи по-старушечьи охал, разбирая мои путаные патлы и сокрушаясь по поводу их состояния - пока он их промывал, набрал пучок вылезших волос. А поводу ногтей сказал, что теперь их подпиливать придётся у точильщика ножей... Шутник, блин... Как будто мне это всё нравится!
  Отмытого, меня уложили в кровать. Вивиан и Эльфи увели Веника - дескать, дай оме поспать, а Машка, категорически отказавшись уходить, осталась на страже...
  И вот я в Схоле. Отоспался часок и пришёл.
  Заглянул на факультет. Оказался затискан с воплями выскочившими из-за стола детьми. Пожал крепкую сухую руку Максимилиана. Всё это под сферой комфорта.
  А пока шёл в приёмную ректора, силы и самообладание меня покинули, сфера пропала и туда я вошёл, как ужас, летящий на крыльях ночи.
  * * *
  В сопровождении десятника факультета стихийников, поёживавшегося от моего присутствия, мы долго шли коридорами и переходами, спускаясь под Схолу ниже и ниже. Коридоры были ярко освещены шариками, по мере спуска концентрация Силы возрастала. Разглядывая стены, я ясно видел, как менялась архитектура Схолы от столетия к столетию. Вот полированный мрамор, переходит в такой же полированный гранит и диабаз, вот они сменяются кирпичной кладкой - весьма искусной, надо сказать. Вот кирпич меняется на блоки из дикого камня, а вот появляется выпуклая полигональная кладка из базальта. Камни подогнаны так плотно, что не то, что лезвие ножа, лезвие бритвы не просунуть. За многие столетия камни стен отполированы тысячами и тысячами касаний рук бесчисленных адептов Силы. Потёртые плиты пола помнят ноги альф и омег, поколениями сменявших друг друга в попытках постигнуть Великую Силу и её замысел по отношению к жизни на этой планете.
  И вот полумрак просторного круглого зала - осветительные шарики горели только по периметру стен, высоченный потолок которого, метров пятнадцати, не меньше, подпирают колонны полированного камня. В центре зала стоит небольшая хижина, примерно того же размера, что и наше зимовье в овраге. Хижина сплетена из растительных волокон и, судя по всему, регулярно подновляется - видны свежие латки на стенах и крыше.
  Всё пространство вокруг хижины до самых каменных скамей без спинок, расположенных концентрическими кругами, замощено плитами базальта. Плиты такие же истёртые, как и в коридорах.
  -Hic, ome... Est hic (Вот, оме... Это здесь), - десятник факультета стихийников, тот самый, что осматривал Руди в компании артефактора и целителя, показывает рукой на хижину, опасливо косясь на меня.
  -Quid intus iustum est? (Что прямо внутри?)
  -Ita. Fons intus est. Antea cum fundator Scholae Adelbertus hic consedit, fons naturaliter erat ad latus. Tum vero sub tertio Scholae Rectore, cum hanc aulam aedificare coepisset, et hoc ante quingentos fere annos, casa recta ad fontem commota est. (Да.Источник внутри.Раньше, когда основатель Схолы, Адальберт поселился тут, источник, естественно, был в стороне. Но потом, при третьем ректоре Схолы, когда начали строить этот зал, а было это лет с пятьсот тому, хижину перенесли прямо на источник.)
  -Quid etiam simile? (А он как хоть выглядит-то?) - спрашиваю, разглядывая стены хижины. Я на острове, ещё вчера, лучше плёл.
  -Justum tabulatum e tignis. Iidem. Adelbertus quoque per eos ambulavit. Altare in solo est. Lapis cubus cum exemplaria. Si vis intrare, videbis. (Просто пол из досок. Тех самых. По ним ещё Адальберт ходил. И на полу стоит алтарь. Куб каменный с узорами. Если Сила вам позволит войти - увидите.)
  Десятник замолчал, будто к чему прислушиваясь, затем оглянувшись на Максимилиана, за всё время перехода сюда не произнёсшего ни слова, выдохнул с облегчением:
  -Te relinquemus, gratia tua, Magna Potestas hoc vult. (Мы вас оставим, ваша светлость, Великая Сила этого хочет...)
  Оставшись один, оглядываюсь.
  Концентрация Силы здесь настолько высока, что мне ещё при входе в зал стало гораздо легче дышать и головокружение от слабости, так выматывавшее меня на острове, прошло.
  Но на этом воздействие Силы не прекращается. Неожиданно, так, что сердце дёрнулось, пропадает зрение. Полностью. Совсем. Вернувшись домой, я так и ходил с жёлтыми демоническими глазами. Уже и привык. А тут раз - и нету!
  С непривычки раскинул руки в стороны. А потом дошло - энергетическое зрение! Стоило подумать об этом и вот - белёсые конструкции, пропитанной Силой хижины, камни пола и стен возникли передо мной. Сквозь тускло светящиеся стены вижу внутри яркий голубой каменный куб алтаря. На боках его и верхней поверхности причудливый тёмно-синий узор. И видно как по этому узору идут токи Силы, отрываясь от камня, истаивают в окружающем пространстве, становясь бледнее и бледнее.
  Захожу внутрь.
  Присаживаюсь на одну из деревянных скамей, стоящих у стены хижины. Выдыхаю и, составив ноги вместе, колено к колену, ступня к ступне и сложив руки на груди - правая поверх левой, делаю вдох Силы. Через макушку. На девять ударов сердца...
  Поза покоя и контроля собственного организма. А если встать на ноги, по-прежнему держа руки на груди - это поза контроля окружающего пространства.
  Втягиваю поток Силы и по телу прокатывается волна, несущая успокоение и расслабляющее просветление. Яростный ледяной шар в солнечном сплетении истаивает и туда приходит блаженное тепло...
  Гоню поток захваченный из раскалённого центра Эльтерры, яростно полыхающего расплавленной магмой, от середины ступней по телу вверх и через макушку выпускаю его к Элле. Солнцу Эльтерры. И снова от Эллы, через тело, в ядро Эльтерры. И опять из ядра к солнцу.
  Ни разу никто ещё такого здесь, на источнике Силы, не делал. А призрачные сущности, существующие в Силе, очень ждали этого и вот... Взбаламученное непривычными токами Силы, изменившимися под моим воздействием, пространство идёт рябью...
  А я, гоняя энергии планеты и её звезды, слушал Мир.
  Это трудно объяснить. Но... И внял я неба содроганье, и горний ангелов полёт, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье... Именно так! Это вот то самое ощущение, гениально, в нескольких словах выраженное Поэтом. Это то самое чувство, когда ты сливаешься с Миром, чувствуешь биение его сердца, движение Силы в Мире, как она бесконечно, от века, переливается, переходит из одного существа в другое, наполняет собой яростный ветер, несущийся в стратосфере, неукротимой магмой ревёт в глубинах Эльтерры, хлещет ледяными волнами бушующего океана в яростных и неистовых сороковых и пятидесятых широтах далеко на юге планеты, величественно колышет синими и зелёными полосами, словно гигантские шторы, полярного сияния и, в то же самое время, покачивается жёлтыми пестиками и тычинками цветка, раскрывшегося поутру и принимающего сейчас басовито гудящего шмеля, по-хозяйски расталкивающего неподатливые генеративные органы, перемазанного с головы до ног в пыльце и недовольного препятствиями, добирающегося до чашечки с нектаром... Это ощущение захватывало меня раньше - в лесу под Майнау, например. Но тогда это были краткие мгновения, а сейчас...
  Сознание моё, убаюканное течением энергий, как бы отключается, отходит куда-то в строну и только безразлично фиксирует, как стены хижины превращаются в лес, а с ветвей деревьев, и из-за их стволов выходят призрачные звери. Вот выскочил волк, радостно скалясь, подбежал ко мне, ткнулся мокрым носом в щёку и толкнул светлым седым бочком. Он рад меня видеть, мы с ним давно не встречались...
  Качнулась толстая ветка, протянувшаяся в мою сторону. Переставляя толстые лапы, по ней ко мне идёт рысь. Бесшумно спрыгнула. Сделала пару шагов и села напротив меня, повернув голову с ушами, увенчанными длинными кисточками влево, лизнула своё плечо, подняла на меня морду и прижмурила глаза. Волк снова потёрся боком о мою спину и, пройдясь сзади, сел за левым плечом, мордой к рыси. Огромный сине-голубой медведь решительно, не торопясь, вышел, расталкивая кусты. Косолапя, прошёл мимо рыси. Остановился, исподлобья, опустив морду к земле, внимательно посмотрел на меня. Шумно выдохнул и, обойдя меня справа, сел за правым плечом. В кронах деревьев раздалось звонкое: крон-крон. Синеватый призрачный ворон уселся на ту самую ветку по которой шла рысь. Повозился, укладывая крылья, пошоркал клювом о кору, моргнул глазом и сверху уставился на меня немигая. Начали появляться и остальные звери, вот зайчик, шевельнув самые нижние ветки куста из-за которого выскочил волк, поднял и опустил уши, вот белка, осторожно выглядывая из переплетения ветвей, устроилась надо мной слева, правее, на дереве мелькнула быстрая тень куницы, тоже застывшей столбиком, сидя на ветвях и глядя на поляну, в центре которой стоял алтарь. По следам медведя, останавливаясь через каждые четыре-пять шагов и к чему-то прислушиваясь, выскочил небольшой длинный зверёк, весь белый, только кончик хвоста чёрный - горностай. Призрачный лес на глазах наполнялся жизнью. Вся живность, существовавшая в нём с незапамятных времён, ещё до того как Адальберт пришёл сюда, выходила к алтарю. И тогда произошло вот ещё что. С левой стороны, там, где находится подвздошная мышца, из моего тела вышел и уселся по-турецки рядом со мной призрачный человек. С лютней в руках. Лица его не разобрать, да я и не пытался, отвлечённый появлением призрачного голубого быка, выходящего из правого бока, из правой подвздошной мышцы. А после быка за моим левым плечом появилась змея, кобра, распустившая капюшон. Но едва она пристроила свою голову на моё левое плечо, как ткань рубашки на правом плече шевельнулась под когтями сокола.
  - Ух-хо, - слева, на той же высоте, что и ворон, пристроился на ветке огромный полупрозрачный филин. Перетаптываясь лапами, крутил головой почти на 360 градусов.
  Отвлёкшись на филина, я снова вернулся к разглядыванию своего тела. А оно покрылось тонким покровом переливающимся ярко-белым светом.
  - Эй, мальчик, не надо так...
  Услышал я и на поляну к алтарю вышли две девушки.
  Реально! Настоящие!
  С длинными, до пояса, распущенными волосами. Одна с золотыми, другая с чёрными, как ночь. В тонких летящих платьях до земли. Та, что с золотыми волосами в переливающемся золотом, а черноволосая в серебристом. Да у них грудь была!
  Откуда это? Они присели справа и слева от алтаря, а рысь, сидевшая напротив меня, учуяв за спиной людей, дёрнула ушами и перешла вправо, где и села мордой к девушкам.
  А мне прямо сейчас почему-то пришла в голову мелодия. Вот вцепилась и не отпускает. Флейта нежно и тонко прихотливо выводит, ведёт за собой и будто волны мерно раскачиваются и...
  - О, чистая дева! - пело у меня в голове сопрано, - О, чистая богиня, серебрящая эти древние священные деревья! Обрати к нам лик прекрасный без туч и без вуали!
  Из моего тела выходило, разливалось светло-фиолетовое сияние, охватывало и призрачного человека и быка и змея и сокола, волк за моей спиной снова прошёлся по мне своим боком, будто подтолкнув меня, медведь шумно выдохнул, а рысь снова широко раскрыла и сожмурила глаза. Ворон и филин завозились на ветках, раскрыв и снова сложив крылья.
  - Умири, о богиня, умири пылкие сердца, умерь дерзкое рвение! Посей мир на земле, который царит по твоему велению на небесах! - продолжалось божественное пение. Голос взмывал вверх и, нежась в этой высоте, опускался вниз, чтобы снова взмыть и наполнить сердце блаженством.
  Видимо, всё это действо отняло у меня много сил, потому, что голова закружилась и я повалился на скамью.
  Девушки поднялись, в глазах их серебрились слёзы. Переглянулись, улыбнулись и подошли к лежащему телу.
  - Сколько ему осталось? - спросила золотоволосая.
  - Завтра... - эхом откликнулась вторая.
  Серебристый призрачный волк вышел из-за спины лежащего и молча уставился на девушек. Хекнул. Опустил голову. Повесил голову и медведь. А призрачный человек, бык, змей и сокол снова втянулись в тело, выпустившее их. Лежащий зашевелился и приподнял голову уставившись безглазым лицом в сторону стоявших девушек, как будто видел их.
  Завтра...
  Завтра меня не станет. Чувства и мысли доносились как сквозь пелену. Пелену, отсекавшую все эмоции. Завтра меня не будет. Завтра...
  Последний день...
  Повинуясь неосознанному желанию, я телепортом выдернул к себе свою вьетнамскую шляпу и мангровый посох, сляпанный мной на коленке на острове и от скуки сверху до низу покрытый резными узорами, а ещё у меня прямо в руке оказалась маленькая, чуть меньше ладони, статуэтка кота, стоящего на четырёх лапах с поднятым хвостом. Статуэтку эту я сделал в порыве чадолюбия, когда делал игрушки детям. В массиве сандала оказалась свиль и вот из этой-то свили я и вырезал кота. Не успел Венику отдать...
  Пошатываясь от слабости, встал и, подойдя к алтарю, положил на него шляпу и посох, между ними пристроил кота, а затем сел перед ним на пол. Мне показалось, что так будет правильно. Пусть после меня что-то здесь останется...
  * * *
  Выйдя от источника, я развил бурную деятельность. Невзирая ни на своё, прямо скажем, мерзкое самочувствие, ни на желание Максимилиана и ректора. Снова появившись в приёмной, своим появлением доведя до полуобомрочного состояния всех присутствующих - секретаря, курьера и ещё кого-то, давешнего омежки там не оказалось, ткнув пальцем в дверь, бросил на ходу секретарю:
  - Есть кто?
  Заметив, что тот, придавленный одновременно моими и эмпатией и гипнозом, отрицательно помотал головой, продолжил шаг. Без стука отворил дверь в огромный кабинет.
  Ректор поднял голову от бумаг. Непроизвольно передёрнул плечами. Да, я знаю. Со мной теперь неприятно. Да и пофиг!
  -Magister Rector, cras duabus horis opus est peritis artificii. Egeo. Ipsum! (Господин ректор, мне назавтра нужны два часа у артефакторов. Мне нужно. Очень!) Стальное перо выпало из руки ректора, оставив кляксу на какой-то ведомости. Не спрашивая разрешения, я сел к столу ректора. Внимательно оглядев меня, он опустил глаза и тень пробежала по его лицу:
  -Gratia tua, satin' es? (Ваша светлость, с вами всё в порядке?)
  -Minime! Nunc non refert! Ita sperem? Fiam primus(Нет! Это сейчас не важно! Так я могу надеяться? Я должен быть первым.)
  Ректор взял колокольчик и, тряхнув его, вызвал секретаря:
  - Эрнест, завтра его светлость ведёт первую пару у выпускного курса артефакторов. Подготовь распоряжение.
  Стрельнув в меня глазами, секретарь молча кивнул и вышел.Вот так... Всё, что знаю скину более менее адекватным студиозусам. Для целителей у меня информации по большому счёту немного - на острие атаки их не будет в любом случае. Попрошу Максимилиана, он передаст информацию для них. Или сам прочитает лекцию по моим материалам. А стихийники... Ну, чтож... Тут я не успел... И уже ничего не смогу сделать... Ещё... Раскланявшись с ректором, я вышел от него и направил стопы свои к Максимилиану. Мне надо передать ему все свои наработки по развитию менталистики. То, что я смог сделать и как я этого добился. Пусть учится. Пусть учатся дети. Максимилиан что-то такое почувствовал, поэтому, пока я говорил и шелестел у него в кабинете своими бумажками, слушал не перебивая. Заинтересованно кивал головой, а когда я остановился для судорожного вдоха, влез с вопросом:
  -Ome, tu... Gaudeo sane, quod tantopere pro progressu mentalismi curasti, sed cur tua consilia teipsum non nosti? Vale quod dicis. Quid tibi mali, eni? Malum sentis? Maybe sanatores invitare? (Оме, вы... я рад, конечно, что вам так много удалось сделать для развития менталистики, но почему бы вам самому не реализовать ваши замыслы? Вы как будто бы прощаетесь. Что с вами, оме? Вам плохо? Может быть, пригласить целителей?)
  -Ita, domine Maximiliane, mala sentio... Dicam tibi me cras non superesse. Noli ergo mihi molestus esse... loquens tu et adhuc multum habeo disputare... (Да, господин Максимилиан, мне плохо... Скажу вам так, что я не переживу завтрашнего дня. Поэтому, не мешайте мне... говорить... нам с вами ещё многое надо обсудить...)
  Выгрузив ему всё, что знал, вышел от десятника к целителям. У меня здесь ещё одно дело. Самое важное. Руди. Альфа нашёлся в кабинете десятника. Причём, я, не спрашивая разрешения и придавив до мокрых штанов жаждой убийства методиста-омегу, сидевшего в просторной приёмной факультета целителей, бесцеремонно ворвался в большущий кабинет.
  Там целовались.
  Причём, пожилой омега-целитель лежал на диванчике, а Руди нависал над ним, запустив руки в роскошную золотистую шевелюру десятника.
  - Так-так... Вижу, что овладение целительской наукой в разгаре... - я прошёл и сел к столу для совещаний.
  Руди, как ошпаренный, отскочил от любовника, а Оттолайн, нисколько не смущаясь, начал поправлять приведённую в беспорядок одежду. Затем, встав и рисуясь передо мной и Руди, не торопясь прошёл к своему десятническому столу, сел, порывшись в ящиках, вытащил сумочку, достал зеркальце и помаду и, косясь на меня, стал поправлять макияж.
  Руди, не решаясь сесть, так и стоял с топорщащимися в промежности штанами, смущенно пытаясь прикрыть свой стояк руками.
  - Сядьте, Руди! - приказал я, показав ему на место напротив себя.
  Ещё раз оглядев полыхающие щёки альфы-целителя я тяжело вздохнул:
  - У меня к вам дело, Руди...
  - О-оме... всё, что в моих силах... Я... рассчитывайте на меня... о...оме, - едва смог выдавить Руди.
  - Так вот... Обстоятельства складываются так, что я вынужден покинуть... вас... всех... - я остановился, пытаясь сглотнуть комок в горле.
  Оттолайн начал прислушиваться к тому, что я говорю. Да мне по большому счёту наплевать.
  - Да... Руди. Вы знаете, - я смог всё-таки побороть свои эмоции и продолжить, - моих домашних. У меня трое несовершеннолетних искусников... Им нужен опекун. Дворянин. Руди, это ненадолго. Сиджи и Юту десять. Через пять лет они станут совершеннолетними и смогут принять на себя бремя заботы о Винрихе. А пока...
  - Оме... я...
  - Ваша светлость, - подал голос десятник, не переставая красить губы, - скажите мне, зачем это моему Руди?
  Я молча повернул голову и придавил Оттолайна жаждой убийства. Омега побледнел, рука его дрогнула и розовая полоса помады вместо нижней губы съехала на подбородок.
  - Вы согласны, Руди? - вернулся я к обсуждению своей проблемы.
  - Д-да, оме, ваша светлость, я вам обязан всем и с моей стороны было бы чёрной неблагодарностью отказать вам в этой просьбе, - Руди взял себя в руки и искоса посмотрел на десятника.
  - Тогда так. Сейчас мы с вами, Руди, подтвердим ваше согласие стать опекуном Клятвой Великой Силы, а оме Оттолайн станет свидетелем этого благого дела.
  Тюбик помады вывалился из рук десятника, покатился по столу и упал на пол.Оттолайн фон Аппель, конечно не отказался от свидетельства Клятвы Великой Силы, Руди принёс её и я ввёл его в курс дела. Дети живут под надзором. Не одни. В финансах не нуждаются. И это я ещё не разобрал всю благодать, утащенную из разрушенного мной Андернахта. Задача Руди, как опекуна прикрывать моё семейство перед властями и всякими разными посторонними личностями. В остальном они справятся сами.
  Теперь домой. У меня есть ещё полдня сегодня и день, наверное, день, завтра.
  Вернувшись домой, я начал ураганить.
  Деньги, притащенные от пиратов, были пересчитаны. Всего оказалось более восьми тысяч талеров. Точнее, восемь тысяч триста двадцать шесть. Чудовищные деньги! Полагаю, не менее половины бюджета Лирнесса вместе со Схолой. Драгоценности были перебраны. Что-то стоящее оставлено в том виде, как они мне и достались, остальное разобрано. Драгоценные камни выковыряны, а золото переплавлено в талеры оспанской чеканки. Такие мне попадались в общей куче, реквизированной у пиратов. По их образцу и делал. С тем, что если кто-то и предъявит претензии по чистоте металла, то всегда можно будет свалить на оспанцев. И пиратов заодно. Качество чеканки именно оспанских талеров было самым скверным. Под них и подделывался. Это ещё дало четыреста с лишним талеров.
  На имя Эльфи и Вивиана были куплены два дома по нашей Шнорштрассе - здесь давил гипнозом и на жильцов и на крейсовых чиновников. Дома за номерами 5 и 6. Причём куплено всё это было в их общую собственность, так, чтобы никто из них не мог распоряжаться домами и землёй под ними без согласия другого совладельца. Страховка на случай всякого разного. Омеги же...
  Сиджи и Юту в том же рате были выправлены документы на баронство в марке Аранда. И были пожалованы Башня Аранда с долиной и Пещера Аранда с прилегающими землями соответственно. Карта марки Аранда была заверена Силой в рате Синего крейса. Гербы новоявленных баронов тоже были заверены в рате. У Сиджи, правая верхняя и левая нижняя части щита с гербом Великого герцогства, а в остальных серебряная башня на синем фоне озера. У Юта тоже гербы Великого герцогства в тех же полях, а в других голубое поле неба и серебряная гора с чёрным полукругом пещеры. Документы с полным описанием гербов выдадут завтра...
  А Веника я усыновил. В полном объёме, со всеми правами маркиза Аранда. Теперь он у нас, пока я жив, граф Аранда, барон фон Юалд. Почему он? Веник - альфа. Следственно, с момента совершеннолетия полноправный сюзерен для своих вассалов. Без всяких оговорок о замужествах, вдовстве и прочих требованиях, что здешним обществом выставляется омегам. А Сиджи и Ют станут его вассалами. Когда Венику станет пятнадцать, они принесут ему оммаж. И все они впишутся в здешние реалии сословного общества. Факт усыновления мною Веника означает, что после моей смерти он станет наследником всего моего имущества - двух домов, пристроя и сада. Бешеные деньги следует положить в банк, оставив на прожитьё сотни две талеров. Вот наследником этих денег тоже станет Веник.
  Там же в рате составил завещание. Недвижка и так отойдёт Венику, а деньги распределил так: по тысяче талеров Эльфи, Вивиану, Адельке, Сиджи и Юту, остальное Венику. Ещё Ёрочке я отписал сто талеров. Там же, в завещании, указал, что за Эльфи, его будущим ребёнком, Вивианом и Ёрочкой сохраняется право проживания в моих домах до тех пор, пока они не пожелают съехать. На Веника, как подрастёт, возлагается обязанность оказывать покровительство моему Личному Слуге и его ребёнку, а также Вивиану. Душеприказчик - тот, кто обязан следить за исполнением завещания - Руди. Ему за хлопоты пятьсот талеров (да и от соблазна убережёт).
  Единственная сложность - с Аделькой возникла проблема. Он никто. Омега недворянского происхождения. Не искусник. В настоящий момент.
  Вот это вот - в настоящий момент - меня и зацепило. Неужели ничего нельзя сделать? К полудню Аделька вернулся из школы и тутже прибежал ко мне - долгожданный оме вернулся. Пообнимались. Чмокнул и его в лобик. Аделька, захлёбываясь, рассказывал о своих делах, а я слушал и с сожалением размышлял: бедный ребёнок, кому в супруги ты достанешься? Деньгами-то я тебя обеспечил, а вот счастьем?
  Сидели мы в гостиной - сил шататься по дому или саду у меня не было. И вот я, прервав на полуслове рассказ Адельки о том, что им сегодня задал на дом господин Гризелд, прижал головку мальчика к груди, что есть сил выдохнул Силой через солнечное сплетение, Аделька пискнул и два наших призрачных тела оказались друг с другом рядом. Не давая ему опомниться, я схватил полупрозрачное синеватое тельце в охапку и понёс куда-то, пока мог, затем выпустил. Аделька со страхом и восторгом оглядывался и я поспешил развеять его сомнения:
  - Мы с тобой в Силе, Аделечка. Меня скоро не станет и я хочу, чтобы ты стал искусником. Ты согласен? Если нет, мы вернёмся обратно и ничего не будет.
  - Я согласен, оме! Согласен! - с таким пылом воскликнул он, что у меня сжалось сердце. Я выдохнул с облегчением и поток Силы от меня окутал Адельку. Мальчик застыл, охваченный новым ощущениями...
  А потом мы вернулись.
  Просто - раз! И всё! Мы снова в гостиной. Аделька сидит у меня на коленях и обнимает за шею. Получилось!
  Приложив губы ко лбу Адельки, попробовал почувствовать то ощущение, которое я знал и многократно чувствовал его от Сиджи, Юта и Ёрочки. Ощущение родства. Ощущение менталиста.
  Нет... Ничего...
  Но Аделька же стал искусником! Я видел! Сам!
  Получается, что он не менталист... Опять выверт Силы! Завтра я его проверю. В Схоле. Завтра... Будет ли оно у меня?..
  - Иди, Аделечка, иди, - прикрыв лицо рукой я отослал ребёнка, которого переполняло любопытство и восторг, что он тоже... тоже искусник. Это же здорово!
  Ещё выходя от источника Силы я вернул себе привычные драконьи глаза, всего-то и пришлось снова нырять в глубины личности, успокаивать Ульку, услышавшего о нашей с ним законченной жизни. Пока разговаривал с золотистым шариком, сам немного свыкся с мыслью о смерти.
  Чтож.
  Здесь я прожил почти год. И какой год! Яростный, счастливый, жестокий, убийственно смертельный и чувственный. Об этом я и говорил Ульке. Выплёскивал свои мысли и чувства хозяину тела. Он слушал и, как всякий омега, подпадал под гипноз моих слов. Шарики крутились в подзвёздном пространстве близко-близко. Полированный каменный пол так и оставался без изменений, без изменений осталось и звёздное небо над головой. И те же обломки колонн стояли кругом.
  А вот Безымянный...
  Если раньше без труда можно было увидеть огромные чешуи дракона и его глаз, казалось, смотревший пристально в самую душу, то теперь...
  Глаз побледнел, стал тусклым, затянулся третьим веком, чёрные, как сама ночь, чешуи левого бока истончились, и если внимательно присмотреться, то было заметно, что они стали полупрозрачными.
  Великий Змей потратил много сил, разговаривая через меня с дочерью. Сможет ли он существовать? Без нас с Улькой точно - нет. Погибнем мы, погибнет и он. Вернее, не так. Погибну я - погибнет Улька, а погибнем мы - умрёт, окончательно умрёт и он. Последний из драконов Мира.
  Взмывая в облака судьбе наперекор, -
  Безмерно опасен, безумно прекрасен!
  И это лучшее на свете колдовство:
  Ликует солнце на лезвии гребня!
  И это всё, и больше нету ничего,
  Есть только небо, вечное небо...
  Не живой и не мёртвый. Если не будет никого, кто сможет его увидеть, то он уйдёт... Туда же куда и я... В небытиё...
  - Господин мой, Макс... - начал было Улька.
  - Не Макс я, Уленька, не Макс. Александром меня зовут. В переводе с одного древнего языка - защитник людей. Так, просто дурак был... Ляпнул тебе не подумав. А повода у нас с тобой обо мне поговорить и не было как-то...
  Улька замолчал, а я, поглядев ещё на нашего Великого Змея, вернулся...
  * * *
  Вернулись Сиджи с Ютом и Ёрочка. Все в красных плащах. Ещё раз порадовались моему возвращению. Делились новостями. Все трое поражённо замолчали, когда я сообщил им о том, что Аделька стал искусником. А потом детей словно прорвало. И прыгали от восторга Сиджи и Ют уже достаточно освоившиеся на протезах. Ёрочка которому было тринадцать лет, здоровый лоб - сказали бы у него дома, смеялся и прыгал наравне с младшими. В порыве общего восторга он подхватил Веника, не отстававшего от общей карусели, и подкинул его вверх в тёмное звёздное небо - ужинали в саду, под бергамотовым деревом. На второй полёт вверх Веник не согласился. Ловко увернулся от рук потянувшегося к нему Юта и кинулся к Адельке.
  - Эйка! Эйка! - громче всех вопил малыш и тянул Адельку за полу, требуя взять его на руки.
  Я сидел на скамье - справа Эльфи, слева Вивиан. Почувствовав что-то от своего омеги, прижал его головку к себе, чмокнул в макушку. Ничего, Эльфичка, ничего, мой хороший... Всё пройдёт... И будет хорошо...
  Эмпатией, сдобренной солидной порцией гипноза, погладил личность омеги, а поскольку было поздно, то глазки Эльфи вдруг зачесались в предвкушении сна.
  - Сиджи, Ют, помогите дяде Эльфи прилечь, - протелепатировал я резвящимся детишкам.
  Да зайду я к тебе - кивнул я в ответ на жалобный взгляд немилосердно зевавшего Эльфи. Следом потянулись остальные. Вивиан увёл сопротивляющегося Веника. Остались мы вдвоём с Машкой.
  Я расслабленно, раскинув руки по спинке скамьи, сидел, закинув лицо к чёрному небу. На столе оставались ещё чашки, кусочки недоеденного кекса на блюдечках, чайник, молочник - в последнее время Эльфи полюбил чай с молоком.
  Машка запрыгнула ко мне. Села рядом, уставившись в лицо.
  Я провёл рукой по её голове, по спине, она муркнула. Всё, ведь, чувствует.
  - Машенька...
  Чего тебе?
  - Завтра я уйду... меня не будет больше...
  Кошка неожиданно сильно толкнула меня головой и привалилась тёплым боком.
  Не уходи. Я ждать буду.
  - Не жди... - перехватило мне горло. Я замолчал.
  Буду ждать.
  - Нет. Не надо. Жизни не хватит. Просьба у меня к тебе...
  Кошка подняла голову, взглянув мне в лицо и зажмурившись.
  Давай.
  - Присмотри тут за всеми. Сама же знаешь... Старшие бестолковые... Младшие - дети.
  Присмотрю. Всё хорошо будет. Дождёмся тебя.
  - Вот и ладно... - я снова провёл рукой по спине кошки, - приберу я тут...
  В носу щипало и я решил отвлечься на посуду, телепортировав её на кухню, в мойку.
  Окно комнаты Адельки выходило в сад, там было темно, но я всё равно услышал, как мальчик протопал по лестнице, спускаясь вниз.
  Это он всё слышал?
  Я уже ждал, что Аделька выскочит в сад, но нет. Он протопал по столовой. Ну, если Эльфи разбудит! Вот я ему задам напоследок!
  Пойду. Дела ещё переделать надо кое-какие.
  Зашёл на кухню. Под моим пристальным взглядом посуда прополоскалась в горячей воде и заняла отведённое ей место. Прикрыл дверь и, чувствуя, что в спальне мелких какая-то движуха, пошёл туда.
  - Оме, оме-е-е... - заныли сразу три голоса, едва я открыл дверь.
  Сиджи и Ют уже были без протезов, а Аделька, весь в слезах, сорвался с кровати и кинулся мне навстречу.
  На успокоение трёх рёв-коров потратил какое-то время. Все они помнили свои семьи, помнили отношение к детям в этих семьях. Ребёнок - это работник, как только встал на ноги, так и работник. Неважно, сколько он может сделать, пусть делает. А спрос, как со взрослого. И огрести по шее под горячую руку - запросто. А ласки... нет - не положено. И потому, чувствуя моё к ним отношение, а я, видя в них детей, и вёл себя с ними, как с детьми, они полюбили меня всем сердцем, как бы пафосно это не звучало. И сейчас Аделька, подслушав мой разговор с кошкой, побежал к Сиджи и Юту. Делиться горем.
  А я взялся уговаривать. Рвя себе сердце и душу. Скажите мне - как! Как можно объяснить детям, что их самый любимый близкий человек от них уходит навсегда! Вот и я не нашёл, что сказать...
  Взял и усыпил всех троих - мои возросшие способности менталиста позволяли теперь воздействовать и на искусников - Сила этому не сопротивлялась. Адельку потом отлевитировал в его комнату.
  Заглянул к Ёрочке. Тот не спал. Меня не обманешь. Просто лежал и кусал губы в темноте - тоже слышал разговор с кошкой. А когда я сел рядом с ним на кровать и протянул было руку погладить по голове, молча вскинулся и вцепился в меня руками и ногами, сжав изо всех своих сил. И слов никаких не надо... Да... Так и сидели с ним в обнимку. Пока я, потихоньку водя рукой в его волосах, не усыпил его, также как и всех остальных.
  Заглянул и к себе в спальню. Осторожно переложил Веника, уснувшего под боком у Вивиана, делающего вид, что спит, в его кроватку. Посидел рядом с лежащим Виви. Если и этот кинется обниматься, то я его не удержу. Вивиан остался лежать, только вздохнул, когда я вышел, осторожно прикрыв за собой раздвижную дверь в кабинет
  У меня ещё есть дела.
  Спустился в подвал, где стоял сундук с добытыми непосильным трудом сокровищами. Порывшись в оставленных целыми драгоценностях, отобрал гарнитур из жемчуга, в течение пары минут телекинезом выточил из красного дерева шкатулку в виде туеска с крышкой, на дно положил десять талеров, записочку и сверху гарнитур. "Господину Гризелду на память об оме Ульрихе".
  Отобрал ещё кое-что. Из платины. Вышел на воздух.
  Где там у нас Гризелд живёт?
  Домик родителей омеги-учителя спал. Окна не горели. Собак у них не было и потому я, перенеся себя через невысокую изгородь и прикоснувшись к стене дома, так как это делал в Майнау, поискал Гризелда. Тот спал, разметавшись по кровати. Завязки ночной рубашки расползлись и в достаточно длинном разрезе был виден крупный розовый сосок...
  Поставил туесок на столик у кровати. Оглядел комнату. Небольшая, скромно, но чисто обставленная. Книжный шкаф. У окна письменный стол. На нём стопки тетрадей, чернильница. Вон и тонкие пальчики со знакомым розовым маникюром испачканы чернилами...
  Наклонился. Надолго приложил губы ко лбу. Во-от... Теперь тебе сон приснится. Хороший сон... Ну, как я понимаю хороший сон. А сниться Гризелду будет безумно-дикий секс с оме Ульрихом. До сломанных ногтей, сорванного от визга горла и обморока от оргазма... оргазмов...
  Напоследок не отказал себе в ещё одном маленьком удовольствии. Протянув широко растопыренную ладонь над грудью спящего, её серединкой коснулся самой вершинки соска. Поводил кругообразно. Сосок тут же закаменел, а Гризелд вздохнул во сне. Серединка ладони, там, где её коснулся сосок, нестерпимо, так, что захотелось зажмурить глаза, если бы это для меня было возможно, зачесалась, засвербела невыносимо.
  Всё! Хватит!
  Я бесшумно поднялся и телепортом вышел сразу на мостовую, за калитку.
  Пройдусь немного, а там у меня есть ещё один дом...
  ... Там тоже спали. Лизелот внизу - у него была своя спальня в доме Лисбета. А хозяин спал на втором этаже. Куда я и поднялся по деревянной натёртой воском лестнице.
  Вот и кровать, возле которой я сидел в тот раз, когда Лисбет "обслушался" музыки и рассказывал о Спартаке.
  Беру тот же самый стул. Сажусь рядом, как тогда...
  На Лисбете та же миленькая пижамка с котиками и закруглёнными краешками воротничка, обшитого тесьмой. Он крепко спит, лёжа на боку и сжав кулачки на груди. На лицо спящего падает свет уличного фонаря и я невольно любуюсь Лисбетом, настолько он мне кажется милым.
  Наклоняюсь к спящему. Голова кружится так, что с трудом удерживаюсь от того, чтобы не упасть на него. Носа моего достигает светлый запах иланг-иланга и чистой кожи. О-х-х...
  Осторожно целую в висок и одновременно с касанием губами подкрепляю сон целителя. Вынув из кармана одну из диадем Шиарре, одеваю её на голову Лисбета, расстегнув пуговку пижамки, застёгиваю и поправляю на груди колье. Пуговка застёгнута, а на руки омеги одеваются браслеты, на пальцы кольца - всё это составляет единый комплект - платина и бриллианты.
  Ну вот, всё закончено. Сажусь на стул - отдышаться. Поправляю волосы Лисбета, сбившееся одеяло. Спи...
  Вернувшись домой, сел на стул в саду и задумался.
  Что-то я ещё хотел?
  А! Точно!
  Захватив в швейной мастерской рулон кальки, перехожу в столярку и начинаю, накидав эскиз на листе бумаги, творить. Во все стороны летят щепки. Буковые бруски распускаются на тонкие ламели. Из них режутся тонкие планочки и на специальном шаблоне изгибаются нервюры. Нервюы мочу водой и тут же сушу пирокинезом, закрепляя изгиб. Соединяемые планки обматываются нитками, мажутся клеем, подсушиваются пирокинезом, а я сижу на высоком стуле и только направляю работу телекинеза. Делаю для завтрашнего показа артефакторам схематическую модель планера. Каркас обтягивается калькой, в специальные отверстия в фюзеляже вставляются металлические грузики. Умостив планер на пальце, центрую его. По времени всё это заняло час...
  Оставляю планер сохнуть до утра, возвращаюсь в дом. Заглядываю в спальню к Эльфи. Тот лежит на спине, раскинувшись на кровати. Спит. Прохожу, сажусь. Долго смотрю на спящего омегу, потом перехожу на энергетическое зрение. Вижу, как мерно вздымается грудь Эльфи, как в такт дыханию движется диафрагма, смещаются и снова возвращаются на место желудок, печень. Вижу, как ребёнок, лежащий головкой к тазу, тоже спит, засунув крохотный пальчик в рот. Я не целитель и разобрать кто это - альфа или омега не могу, а наружные половые органы младенцев идентичны.
  Поправляю одеяло - чтож вы раскидываетесь-то так! Потянувшись через лежащего омегу за одеялом, услышал, как во сне Эльфи стонет:
  - Оме-е...
  Только бы не проснулся! Спящий омега поворачивается в несколько приёмов - мешает живот, на бочок и неожиданно захватывает в кулачок прядь моих волос.
  Как в зимовье! - пронзает меня мысль и острая жалость обливает кровью заколотившееся в груди сердце. Выдохнув и с трудом взяв себя в руки, осторожно вытягиваю пучок волос из руки Эльфи...
  Поднялся к себе струдом. Последняя моя ночь... Уснуть всё равно не удастся... А собственно, кто такие были эти девки, которые решили, что мне придётся помирать завтра, вернее уже сегодня? Откуда они там? Призрачных зверей и птиц помню и они были именно призрачными. Пропал лес, пропали и звери. А эти не были призрачными. Прям, как настоящие были. Руку протяни и потрогай. А с чего я, собственно, взял, что они правы, а? Я даже остановился на лестнице с занесённой на следующую ступеньку ногой. Одна из девок золотоволосая, другая - черноволосая. Это что-нибудь да значит. Стороны Силы? Как в Далёкой далёкой галактике? Или нет?
  Так и не придя ни к какому выводу, вошёл в свою спальню. Веник спит, уже привычно раскинувшись на спинке. А Вививан так и не сомкнул глаз.
  - Ну, что ты, Вивочка, не спишь? - я, не раздеваясь - только спихнул с ног сабо, завалился на кровать и засунул руки под голову, глядя в потолок.
  Омега завозился под тонким одеялом, придвигаясь ко мне.
  На щеке я почувствовал его дыхание. Вивиан в темноте, приподнявшись на локте, пытался разглядеть моё лицо. Темно. Тогда придвинувшись ближе, он осторожно, несмело положил руку мне на грудь. Не почувствовав возражений, Вивиан приник всем телом ко мне, уткнувшись носом в подмышку. Я вынул из-под головы руку и накрыл ей омегу сверху. Уютно устроившийся рядом со мной Вивиан, поднял на меня взгляд, толком не различимый в темноте - я-то видел всё - крокодильи, вернее драконьи глаза позволяли мне это. Рядом с Виви было так спокойно, что я, наконец-то немного расслабился за весь этот тяжёлый день, голова ещё продолжала кружиться, но я лежал и, честно сказать, пофигу - пусть кружится, недолго ей осталось...
  Я чувствовал тепло омеги, его запах, чувствовал его кожу и эмоции... Дождавшийся меня Вивиан был рад, если бы была такая возможность, он бы пошёл за мной куда угодно...
  Оме, избавивший его от ужасов лечебницы для душевнобольных, сделал для эмоционального омеги очень много, даже слишком много. Где-то в глубине души Вивиан не считал себя достойным такого внимания со стороны оме Ульриха, хотя и сбежал в своё время от Юргена в его поисках. А оме его жалел, неизменно был ласков и много ли было надо психологически неустойчивому омеге, чтобы оме Ульрих превратился для него в идола, которому он, Вивиан готов был поклоняться, отдать всё, что у него есть и даже жизнь, только бы оме Ульрих оставался с ним, Вивианом? Мятущаяся душа омеги, измученная постоянными ударами судьбы и тех, кого он принимал за любящих его людей, людей, которым он, как ему казалось, был нужен, успокоилась, наконец, в этом маленьком мирке, который оме выстроил для себя и своих близких...
  У оме была семья... если можно так назвать его окружение, но узнав поближе тех, с кем жил оме Ульрих, Вивиан и сам не заметил как стал частью этого окружения. И окружение это приняло Вивиана, так, как будто это и должно так быть. Дети его полюбили.
  Сиджи частенько делился с ним своими секретами, иногда жаловался на Юта. А тот, наоборот, прибегал к Вивиану, как к жилетке, выговариваясь о своём, наболевшем.
  И везде в речах детей центром их мира был оме Ульрих. Оме сказал, оме посмотрел, оме попросил, а что подумает или скажет оме, а понравится ли оме?
  Аделька, ходивший в крейсовую школу и приносивший домашние задания, обязательные и для Эльфи, привалившись боком к Вивиану, рассказывал ему о своих "горестях" и заботах - по вечерам они вдвоём оставались после общей прогулки посидеть во дворике под перголой.
  Ёрочка, по-первости, ночевавший с Вивианом в одной кровати, укладываясь спать, делился с ним своими опасениями, впечатлениями от учёбы в Схоле, от жизни в доме оме Ульриха. Однажды даже пожалел, что он такой маленький - вот бы он был старше и тогда, Виви, он бы обязательно позвал оме Ульриха замуж. И сразу, без перехода, вскинувшись в темноте с вытаращенными глазами, жгучий вопрос - Виви, а как это - целоваться с оме Ульрихом? Ведь он же, Вивиан, целовался с ним? Вивиан молча отрицательно качал головой, улыбался, гладил беспокойного мальчишку по голове и тот, вздохнув, засыпал с улыбкой.
  С каким бы удовольствием он, Вивиан, тоже... целовался с оме Ульрихом и не только целовался...
  С Эльфи, почти ровесником, Вивиан сошёлся ближе всех и от него узнал об оме Ульрихе много нового. В частности, Эльфи совершенно не скрывал ничего о жизни его светлости с момента их знакомства. Со слезами на глазах Эльфи рассказывал о том, как оме их кормил в своих покоях, о смерти Лило, о том как, оме заботился об Эльфи во время их жизни в Майнау.
  - Знаешь, Виви, я тогда даже не понял до конца, чего нашему оме стоило вытащить меня от работорговцев. Он говорил мне, что оборот демоном съедает его жизнь... годы, а я тогда... я плохой, Виви. Я только о себе думаю... А он, мой оме, он обо всех...
  И сейчас Вивиан лежал рядом с его светлостью, уткнувшись носом в его бок, слушал дыхание оме, биение его сердца, водил в задумчивости пальчиком по груди оме и улыбался, убаюканный снизошедшим на него спокойствием. За окном спальни полная, яркая Лалин, обливая серебристым светом верхушки кустов, росших на крутом каменистом склоне в который упиралась торцевая стена дома, освещала ночной Лирнесс.
  Буйная жажда сексуального наслаждения, толкавшая Вивиана на приключения, давно погасла. Он по-прежнему холил и лелеял своё тело, безумно нравившееся ему, баночки притираний и кремов, покупных и собственного изготовления, занимали целый шкафчик в парфюмерной мастерской, служившей постоянным магнитом и для Эльфи и для Сиджи, Юта и Адельки. Он даже ласкал сам себя, как раньше... Самоудовлетворение, также, как раньше, завершалось семяизвержением и кратковременным острым удовольствием, но пропала та привычка, то неутолимое желание секса, служившее для Вивиана раньше самоцелью.
  Его посещали сны, те, особые, когда ты хочешь удовольствия и получаешь его, но теперь... В этих снах всегда был оме Ульрих, его светлость. Он был либо партнёром Вивиана и такие сны омега помнил долго, так как всегда просыпался с мокрыми от спермы трусиками и искусанными в порыве блаженства губами, либо присутствовал где-то рядом - в том случае, когда оме не был партнёром и Вивиан, там, во сне, всегда знал, что оме наблюдает за ним и удовольствие от соития в этом случае всегда было смазанным, даже болезненным. Но кто властен над снами?
  Вивиан теперь частенько пропадал в парфюмерной мастерской и даже придумал новый аромат - делал его для оме. Будучи под впечатлением от встречи с его светлостью, он разработал и смешал целый комплекс запахов, заполнив верхние ноты лавандой, белым кедром, мандарином, ноткой бергамота и цветов мускатного ореха. Пришлось выделить целый пузырёчек, где Вивиан добивался смешения необходимых пропорций верхних нот. Во втором пузырьке отстаивались, доходили средние ноты: жимолость, гвоздика, сандал, пара крупинок мускатного ореха (его запах отличается от цветов мускатного ореха!), жасмин, ландыш и лист фиалки. Омеге пришла в голову мысль смешать содержимое пузырьков - в разных пропорциях, естественно, затем дождаться вызревания духов и испробовать получившееся, а потом предложить это оме Ульриху. Отдельно настаивалась базовая нота состоявшая из кожи - несколько её полосок разной выделки Вивиан приобрёл у кожевников, бобов тонка, амбры, пачули, ветивера и мускуса. Добившись необходимого совершенства в каждой из нот, он их смешает (и опять тут будет важна пропорция, которую ещё надо будет подобрать!) и духи будут зреть в темноте и прохладе три-четыре месяца.
  По нескольку раз в день Вивиан уходил в свою мастерскую, Эльфи даже приходилось его искать, когда Веник становился совершенно невыносимым. Беременный Личный Слуга оме Ульриха частенько бывал раздражителен и слезлив, а у Вивиана, наоборот, сложились хорошие отношения с малолетним бароном. Вот только поговорить с ним Вивиан не мог. Пытался, несколько раз... Где-то в голове, сзади и чуть вверху, ближе к темени, возникало давящее чувство, как от сильного напряжения, Вивиан пробовал что-то произнести, но из горла вырывался сип, а губы и язык не повиновались. Хотя, наедине, сам с собой он прорабатывал артикуляцию и у него всё получалось!
  А Веник, как называл малыша оме, болтал без умолку, с каждым днём лучше и лучше...
  Его светлость, на груди которого лежала рука Вивиана, о чём-то напряжённо размышлял, затем тяжело вздохнул и повернул голову к окну...
  Оме Ульрих вздрогнул и резко повернувшись к Вивиану, вдруг заключил его в объятия.
  - Ну, конечно! Вивочка! Конечно! - вдруг услышал Вивиан прямо в лицо, задранное к оме Ульриху.
  А потом, оме неожиданно в восторге начал покрывать поцелуями лицо омеги и Вивиан задохнулся от нахлынувшей на него нежности. Слёзы счастья хлынули из его глаз, намочили подушку, рубашку на груди оме и Вивиану захотелось сделать для оме что-то такое... как в тех снах...
  - Лалин! - продолжал кричать шёпотом оме, - а вторая - Элла!
  Оме вскочил и сел на кровати, лицом к окну, оставив Вивиана за спиной. Серебряный свет Лалин просвечивал сквозь растрёпанные волосы оме, в беспорядке раскинутые по широким, ставшим теперь костлявыми, плечам. Глядя в окно, оме улыбался, затем повернулся и так же - шёпотом произнёс:
  - Виви, это ты... Тебе спасибо... Я догадался! Слу-ушай! А чего это я в уличном на кровати?
  И где-то внизу живота Вивиана блаженно заныло.
  Телепорт, которым оме владел в совершенстве, помог разоблачиться, отправив штаны и рубашку на один из стульев, бывших в просторной спальне.
  А потом оме медведем навалился на улыбающегося Вивиана, сграбастал его в охапку - невыразимое блаженство! И они тихонько - Веник спит! покатились по кровати. Омега, коротко стриженой головой приникший к исполосованной шрамами груди оме, с крепко зажмуренными глазами, в краешках которых появились слёзы, тоже вцепился руками в оме и в этот миг хотел только одного - чтобы это всё не кончалось. Никогда...
  А я, удерживая в руках стройное тело омеги, перекатывался по кровати и, как ребёнок, радовался своему открытию - те девушки на источнике Силы - Лалин и Элла. Чёрная - Лалин, а белая - Элла. Объятия мои сжались крепче, жамкнув Вивиана, и меня окатило восторгом предвкушения от обнажённого омеги - трусики из трёх верёвочек за одежду можно не считать.
  Остановившись, ибо у меня закружилась голова, я положил выпущенного Вивиана на живот, как в том видении, телепортом сдёрнул с него символические трусики и, накрыв нас обоих моими рассыпавшимися волосами, начал перебирать губами по его спинке, спускаясь ниже и ниже к кругленьким, подтянутым ягодицам, а он млел под моими долгожданными ласками - только сейчас я понял насколько ему не хватало меня. Я остановился где-то между его лопаток, придавленный силой эмоций, исходивших от Вивиана. Дыхания мне снова не хватало, попытавшись втянуть воздух в бастующие лёгкие, я почувствовал, как под носом хлюпнуло и стало мокро. Кровь. Но Вивиан...
  Прижав ладонь к лицу, я откатился в сторону и, унимая головокружение и вдыхая ночной воздух ртом, накрыл рукой голову омеги.
  А Вивиан изнывал и плавился под ласками оме Ульриха. Тот, искусными поцелуями спускаясь вдоль позвоночника ниже и ниже, заставлял его зажмуриться и замирать каждый раз в ожидании ласк. Он прогибался больше и больше отдавая себя в эти горячие неистовые объятия и такие же жгучие в своей изысканности и чувственности поцелуи, заставлявшие его вздрагивать и ждать нового касания, чтобы снова дёрнуться и томно застонать от наслаждения и погружения в то тепло и ту любовь (ведь, правда же?), которое он чувствовал от оме Ульриха.
  А потом его развернули на спину и Вивиан, чувствуя тугое горячее тело на себе, впитывая желанный запах, испытывая то восхитительное предчувствие, которое, как он знал (и как он сейчас хотел! О! как он хотел!), всегда предшествует нежному настойчивому проникновению, дарящему блаженство, заканчивающееся взрывом чувств эйфории, наслаждения и удовлетворения от того, что делает это с тобой горячо и навсегда любимый человек, дарящий томное наполнение тем, что проникает в раскалённые глубины тела и вытаскивает оттуда захлёстывающий до самозабвения экстаз, отдавался до конца. Повлажневший, потёкший анус раскрылся, принимая горячий член, проникший туда, где его так долго ждали, Вивиан высоко поднял согнутые в коленях ноги и обхватил ими мощное тело, неумолимыми толчками, двигавшееся на нём. Тонкие руки омеги, в блаженной беспомощности вскинутые вверх, были глубоко запущены в густые волосы оме, потоком накрывшие их обоих, а оме, обхватив одной рукой всю голову Вивиана разом, приник своими губами к его губам и, шумно дыша, каждый раз, когда врывался своим могучим членом в развёрстую для него промежность, проник языком в рот Вивиана, заставляя сдавленно стонать, и целовал его. До крови. До отёка губ, которые утром обязательно треснут и, заставляя Вивиана морщиться от боли, напомнят ему об этих поцелуях в горячей тропической ночи...
  Вивиан стремительно подходил к вершине наслаждения. И вот уже выгнувшись так, что затылок упёрся в подушку, а в шее хрустнули косточки, он зажмурился и в глазах вспыхнули нестерпимо белые звёзды, а рот, судорожно дыша, мог бы издать крик блаженства, но...
  Горячие губы оме шепчут прямо в ушко, которое ведёт от повысившейся чувствительности и тело покрывается мурашками:
  - Тише... тише... хороший мой...
  И Вивиан, соглашаясь - Веник же рядом! мелко трясёт головой и прикладывает к опухшим от поцелуев и от подкатившего оргазма губам пальчики и мучительно едва слышно стонет, не в силах терпеть накатывающее волнами наслаждение, становящееся только сильнее и растягивающееся дальше и дальше от того, что приходится всего лишь тихо стонать...
  И вот уже его член, придавленный к животу восхитительным телом оме, неожиданно напрягшись, чего с Вивианом уже очень давно не было, лениво и, в тоже время стремительно, выплёскивает тягучую струю... одну... другую... ещё... и ещё...
  И тело оме, горячее тугое тело, неумолимо ходящее на нём, размазывает, растирает эту пахучую жидкость по их слившимся телам... и нет ничего слаще этого мгновения... Мгновения, которое тянется и тянется, никак не кончаясь, вытягивая из стосковавшегося тела силы и соки и даря блаженный, самый крепкий сон... потом... сон потом...
  Наслаждение, захлестнувшее Вивиана с головой, оставляет его, медленно откатывается, как волна и омега с полными слёз глазами вцепляется, хватает любимое лицо ладошками, тянется к нему, приникает губами к губам оме и, захлебнувшись блаженством и любовью, тянет его к себе... туда, к шее... удерживая за затылок, чтобы не расставаться никогда... никогда. И чуть влажное от пота тело затихает на нём. Придавливает своим таким лёгким и сладостным весом... и сливаются двое и не могут... не хотят разъединиться... ибо разъединиться, значит утратить это чувство... когда ты для него, а он для тебя... и ничего не жалко... возьми всё... И вот от этого, этого чувства слияния, наверное, рождаются самые красивые дети...
  Я убрал руку с головы Вивиана, сняв с него своё воздействие. Почти полностью. Омега запалённо дышал, а потом, закрыв лицо ладонями, тихо заплакал. От невозможности того, ради чего он, его тело, существует в этом мире. И от того, что нежность к оме переполняла его. И от того, что оме тут, рядом и любит его... И ещё много отчего... чего и словами-то не выразить...
  * * *
  Утром, отправив Адельку в сопровождении Максимилиана к десятникам стихийников, артефакторов и целителей (опять пришлось собирать целый консилиум!), я, одетый в костюм, в котором был на балу - нехрен деньги расходовать, теперь мне это не нужно совсем, вошёл в небольшую аудиторию в которой сидело около двадцати человек - весь выпуск факультета артефакторики этого года.
  - Salvete, iudices! (Здравствуйте, господа!) - я сел к столу преподавателя и замолчал, разглядывая молодых искусников в коричневых мантиях с замысловатым символом артефакторики.
  По идее, это должны быть самые незашоренные студиозусы.
  - Ita, Quirites, hic ad nos convenimus. (Итак, господа, мы с вами собрались здесь, чтобы...), - я остановился, пережидая внезапно накатившую слабость.
  Длинная пауза повисла в аудитории.
  - Facultas cogitandi est quid te ab aliis distinguat(Умение думать - вот, что вас должно отличать от остальных), - продолжил я после того как откашлялся, - Facultatem non accendendi pilam ad dimidium Wegstunde, (Не способность запулить огненным шаром за половину вегштунде), - здесь среди напряжённо слушающих студиозусов проявилось оживление, - sed cogitandi explicandum est.Cogitare, iudices, examinare, percipere quid huic vel illi actioni subiaceat - hoc est quod cognitu dignum est. Qua de re quaero - quis mihi dicat cur rubiginem ferream? (а развитое мышление. Думать, господа, анализировать, понимать, что лежит в основе того или иного действия - вот то, ради чего стоит учиться. В связи с этим, у меня вопрос - кто мне скажет, почему железо ржавеет?)
  Тишина.
  - T-tum...quod aqua (Н-ну... это... в воде потому, что...), - послышался голос со второй парты.
  Я ткнул пальцем в говорившего:
  - Da nomen tuum... (Назовитесь...)
  - Hilpolt Sayn(Хильпольт Сайн), - встал крупный светловолосый альфа с яркими серыми глазами.
  - Sic, domine Sain, explica nobis quid sit composui machinatio? (Так вот, господин Сайн, разъясните нам, каков механизм ржавления?)
  - Ferrum hoc in aquam accipit, et post pusillum rubigo in ea apparet. (Это... железо попадает в воду и через некоторое время на нём появляется ржавчина...)
  Очевидно же, вы что оме? Не знаете?
  - Bene... (Хорошо)... - видимо я так и не смогу вытащить из них эту информацию, - aliter eamus. Quid ferrum est? (пойдём другим путём. Из чего состоит железо?)
  В аудитории появились улыбки. Из железа! Железо состоит из железа. Ну, оме! И это демонолог?!
  - Quid, iudices, de fabrica materiae nostis? (Что вам, господа, известно о строении вещества?) - жестом приказав Сайну сесть на место, задаю вопрос.
  Улыбки погасли. А в самом деле - что?
  - Nunc aliqua te afferam. Nunc enim in fide accepta habebis. Tunc... qui voluerint, si voluerint, duplicare poterint. (Сейчас я доведу до вас некую информацию. Пока... пока вам придётся принять её наверу. Потом... желающие, если хотят, смогут перепроверить её...)
  Я откинулся на спинку преподавательского стула. Сидя со сложенными на груди руками, приложил ладонь к щеке. Помолчал, собираясь с мыслями. За спиной, подхваченный телекинезом кусок мела, рисовал кубик, вершинами которого были кружки с буквами внутри них - Fe, рядом появился нарисованный шарик с двумя круглыми ушками. Внутри шарика буква О, в ушках буква Н - так я изобразил воду.
  - Fere omnis materia mundi ex atomis constat. Haec atomi ferrei sunt. In solido statu - Spero quis dubitet ferrum liquidum esse posse? Itaque in solido statuuntur atomi ferrei quodammodo. Hic ordo assimilari potest cancellato. Sunt inter atomos vincula, per haec vincula ferrea tam dura. (Почти всё вещество в мире состоит из атомов. Это), - кусок мела обвёл кубик, - (атомы железа. В твёрдом состоянии - надеюсь, ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что железо может быть жидким? так вот, в твёрдом состоянии атомы железа определённым образом упорядочены. Порядок этот можно уподобить решётке. Между атомами существуют связи, благодаря этим связям железо такое твёрдое), - кусок мела за моей спиной потыкал в грани кубика.
  - Et haec aqua est. Aqua ex oxygenio et atomis hydrogenii consistit. Ferrum in actu satis activum metalli est - tantum stillat oleum vitrioli in eo ut videat reactionem. Et semel in aqua, atomi ferrei cum atomis oxygeni miscent. Duo atomi ferrei cum tribus atomis oxygeni (А это - вода), - мел потыкался в рисунок шарика с ушками, - (Вода состоит из атомов кислорода и водорода. Железо, на самом деле весьма активный металл - достаточно капнуть на него купоросного масла, чтобы увидеть реакцию. И попав в воду атомы железа соединяются с атомами кислорода. Два атома железа с тремя атомами кислорода), - мел рисует формулуFe2O3.
  - Desiderata rubigo haec est formula (Вот эта формула и есть искомая ржавчина), - завершаю я разъяснение, сознательно опуская окалину, формула которой FеО и не упоминая валентность.
  - Quaeritur: Quid fieri debet quominus duo atomi ferrei cum tribus atomis oxygeni iungantur? (Вопрос: что нужно сделать, чтобы не дать двум атомам железа соединиться с тремя атомами кислорода?)
  Аудитория молчит. Кто его знает, этого оме, с этими атомами, кислородом, водородом и прочим? Никто про это никогда не говорил. Откуда он это берёт?
  - Respondebo tibi.Ne ferrum in aqua rubiginem habeat, necesse est cum aqua agere facultatem.Quomodo? Just.Si addas nickel et chromium fusile (anquis scit quid hoc sit?) ferrum conflare, haec metalla ferrea atomos ferreos vetabit, ne cum atomis oxygeni in aqua praesentes reagantur.Nunc finge quantum metalli in Lyrnessiana classe adhibitum sit.Praeceptum aes pretiosum mercari cogitur, et aes ad extrema operienda et utilis item res efficit (Отвечу вам.Чтобы не дать железу ржаветь в воде, надо лишить его возможности реагировать с водой. Как? Просто. Если добавить в расплав железа расплавленный никель и хром (кто-то знает, что это?), то эти металлы лишат атомы железа возможности реагировать с атомами кислорода, которые есть в воде. Теперь представьте: сколько металла употребляется на флоте Лирнесса. Командование вынуждено закупать дорогую бронзу и медь, чтобы обшивать днища, изготавливать дельные вещи (специальный термин для металлических частей на парусном судне))...
  Аудитория оживилась.
  - Et quis alius, nisi factores artefacti, possunt adiuvare classem? Repone aereum et aes immaculatum ferro.Rationes ferri, nickel et chromium in liquefactione computa.Exemplum dabo tibi quomodo facultas cogitandi solvendi gravissimas difficultates tibi permittat.Aliud exemplum. (И кто, как не артефакторы могут помочь флоту. Заменить бронзу и медь на нержавеющую сталь. Рассчитать пропорции железа, никеля и хрома в расплаве. Я привожу вам пример того, как умение думать позволяет решать весьма серьёзные задачи. Ещё пример.)
  Я снова замолчал, задумчиво оглядывая аудиторию. На столе передо мной, вызвав шёпотки, появился склеенный ночью планер.
  - Responde mihi, an homines volant? (Ответьте мне - умеют ли люди летать?)
  Переглядываются. Кто-то из студиозусов осторожно высказывается с места:
  - Tu, ome, nostis quomodo... (Вы, оме, умеете)...
  Похвально. Обо мне, оказывается, навели справки.
  - Quis praeter me? (Кто ещё, кроме меня?)
  - Pueri in chlamyde coccinea (Дети в алых плащах), - подсказывает тот же голос, видимо, самого осведомлённого студиозуса.
  - Efto.Plura? (Согласен. Ещё?)
  Молчат.
  - Hoc est fabrica (Вот этот аппарат), - показываю студиозусам планер, подняв его левитацией повыше, - volatus disposito... (предназначен для полётов...)
  Беру его в руки и, мягко толкнув, запускаю в полёт по аудитории.
  - Magna potentia nunc non utor. (Силу я сейчас не использую), - поясняю свои действия.
  Медленно летящая конструкция приковывает взгляды. Едва не врезавшийся в стену, планер телепортом возвращается на стол.
  - Nunc porro (Теперь дальше), - из брусочка дерева, призванного тем же телепортом из мастерской, прямо на глазах студиозусов вытачивается винт, одевается на проволочку, пристраивается в носу планера, ещё один брусочек превращается в фигурку сидящего человечка, которая усаживается на планер позади винта, - Quantus est computare planum debet levare hominem? (требуется рассчитать, какого размера должен быть самолёт, чтобы поднять человека?)
  Винт под воздействием моего телекинеза завертелся, превратившись в прозрачный круг, лежащий планер сдёрнулся со стола и взмыл вверх. Я чуть подправил горизонтальный руль и конструкция, жужжа винтом, начала описывать круги по аудитории, приковав к себе взгляды студиозусов.
  - Haec machina, congruae magnitudinis, cum homine vel pluribus etiam in tabula capax est, ut Noyce paucis horis attingat. (Эта машина, соответствующего размера, естественно, способна, имея на борту человека, а то и нескольких, достичь Нойса за несколько часов... И без помощи людей в алых плащах...)
  В аудитории послышались скептические хмыканья.
  - O viri, nihil vobis persuadere conor. Si ferrum cum nickel et chromium conflare vis, id lique. Si non vis, non debes. Scapham si vis aedificare, eam aedificare. Si non vis, iterum non debes.Modo te reduco quo incepimus - necessitatem cogitandi. Et hoc (Господа, я ни в чём вас не собираюсь убеждать. Хотите плавить железо с никелем и хромом - плавьте! Не хотите - не надо. Хотите строить самолёт - стройте. Не хотите, опять же - не надо. Просто я вас снова возвращаю к тому, с чего мы с вами начали - необходимости думать. А это), - я указал на планер, так и круживший над нами и на доску с рисунками, - justis exemplis. Consequuntur cogitationes dolorum hominum. Etiam non efficitur mi. (всего лишь примеры. Результаты размышлений умных людей. И речь, в данном случае, не обо мне...)
  Я замолчал, давая студиозусам время осмыслить сказанное.
  - Et nunc tu et populus dolor fieri conabor (И сейчас мы с вами попробуем стать умными людьми).
  Повинуясь телекинезу, на стенах начали крепиться плакаты с моими рисунками демонов и их краткими характеристиками.
  - Hoc est quod ante faciem habebis, Quirites. Et incommodum est quod magna potentia prope daemones non operatur. Nullo modo. Omnino. Omnino. Praeterea, domini infirmiores fiunt quam vulgus; Unum dicam plura. Artifices, propter affinitatem cum magna potestate, sunt daemonum praeda suavissima. Nunc cogitemus quid contra exercitum daemonum possumus? Considera initus... (Вот это - то, с чем вам придётся столкнуться, господа.И самое неприятное, что рядом с демонами Великая Сила не работает. Никак. Вообще. Совсем. Более того, искусники становятся слабее обычных людей. Скажу ещё. Искусники, в силу того, что имеют сродство с Великой Силой, являются наиболее лакомой добычей для демонов. А теперь давайте подумаем, что мы с вами можем противопоставить армии демонов? Учитывайте вводные...)
  В течение всей лекции планер так и кружил над нами. Мне удалось расшевелить студиозусов-артефакторов, я подтолкнул их к мысли о взрывчатых веществах, о нитровании целлюлозы и в конце, когда время лекции подошло к концу - я определялся по часам Зульцберга, приземлил планер на стол:
  - Mementote, iudices, sensus vitae artificis se emendare. Magna vis et instrumentum est et campus scientiae. Quanto magis intelligis, eo perfectius in manibus tuis erit. Et quidem, quanto magis cognoveris eam, fiet circulus major ignoti. Magna autem virtus nos in hanc viam ducit, simul se meliorando et se cognoscendo. Valete, viri, vobis dico. Non videbimus invicem iterum... Hoc tibi relinquo. (Запомните, господа, смысл жизни искусника в самосовершенствовании. Великая Сила одновременно и инструмент и область познания. Чем глубже вы её будете понимать, тем совершенней она будет в ваших руках. И, конечно, чем больше вы её будете узнавать, тем больше будет становиться круг непознанного. А Великая Сила ведёт нас на этом пути, одновременно и совершенствуясь и познавая сама себя. Господа, я прощаюсь с вами. Больше мы не увидимся... Это я оставляю вам...)
  * * *
  Аделька меня порадовал. Десятники, ошеломлённо потирая подбородки, почёсывая в затылках и многозначительно хмыкая, определили, что в этот мир пришёл новый искусник-артефактор. Омега. Очередной выверт Великой Силы. Такой же, как альфа-целитель. На то, чтобы взять в личные ученики Адельку претендовал десятник факультета артефакторов. Разговаривали мы в моём кабинете, куда я и телепортировал всех нас троих. Присел на диван у окна:
  - Извините, господин?..
  - Ар фон Оттендорф, к вашим услугам, ваша светлость.
  Знавал я, помнится, одного Ара. В Майнау. Плохо он кончил. Да. Хм. Послушаем, что скажет этот.
  - Прошу меня простить, господин Ар, мне несколько нездоровится... Аделаид Вентцлау - барон марки Аранда, - здесь Аделька сделал большие глаза, - и вопрос его личного ученичества, пока он ещё несовершеннолетний, должен решаться с его сюзереном и опекуном, то есть со мной...
  - Я всё понимаю, ваша светлость...
  Мне вдруг стало зябко, так что я передёрнул плечами и обхватил сам себя руками. Я продолжал:
  - Так вот, я не возражаю, чтобы Аделаид учился у вас. Но поясните, если можете, почему вы решили взять его в личные ученики?
  - Видите ли в чём дело, ваша светлость, - начал десятник, - на моём факультете учатся только альфы... Пусть их не так много по сравнению со стихийниками, но... Здесь, у нас в Схоле, да и в городе тоже, у вас, ваша светлость, сложилась определённая репутация... после известных событий... Да... Так вот... Аделаида необходимо учить, я думаю вы, ваша светлость с этим согласитесь, - я кивнул головой, конечно, необходимо, - Такова воля Великой Силы, - продолжал десятник, - И мне бы очень не хотелось... ну, знаете, дети, они такие... тем более, что у нас на факультете есть несколько отпрысков хороших фамилий и... ваша светлость, возможны конфликты, вы же понимаете, а вы в этом случае... мне очень сложно об этом говорить... вы не остановитесь ни перед чем, если кто-то, - здесь он закашлялся, - позволит себе обидеть Аделаида...
  Ясно. Боишься за знатных сволочей. Но с другой стороны... Кто, как не десятник сможет дать Адельке больше всего?
  Пока десятник говорил мне всё это, стальное перо, повинуясь моему телекинезу, выписывало на листе бумаги разрешение на личное ученичество Адельки от меня, его светлости, младшего сына Великого герцога и прочая, прочая, прочая у десятника факультета артефакторики Схолы Лирнесса Ара фон Оттендорфа.
  Да, пока я жив, надо сегодня же Адельке бумаги на баронство выправить, пожалую ему Долину гейзеров. Пусть...
  * * *
  Пошатываясь и, когда никто не видел, опираясь на стены, я завершал свои последние дела. Из крейса принесли бумаги на Сиджи и Юта. Теперь они полноценные бароны. Адельке пообещали сделать завтра. Герб у него будет такой - в правой верхней четверти и в левой нижней, традиционно, гербы Великого герцогства, а в левой верхней и правой нижней серебряный гейзер на зелёном поле. Видеть я из своих никого не хотел и потому, смотавшись телепортом в крейс и вернувшись в Схолу, раскинув руки по спинке дивана, сидел у себя в кабинете. Как только у Ёрочки, Сиджи и Юта закончились общие для всех малолетних искусников занятия (письмо, чтение, счёт) и я услышал их голоса в факультетской комнате, телепортировался к источнику Силы, в подземелья Схолы - здесь спокойнее. Да и мне почему-то подумалось, что раз Сила призвала меня в этот мир, то пусть она и изгоняет. Лежал на боку, с подсунутыми под щёку руками, на скамейке в хижине основателя...
  Передо мной стоял каменный алтарь, узоры Силы струились по нему и поднимались вверх, незаметно истаивая под потолком низкой хижины. Мысли, тяжёлые, как куски чугуна, ворочались в голове, перекатываясь и посверкивая на изломах графитово-серыми крупинками. Пусто в голове... Безразлично и пусто...
  И вдруг, острая и яркая вспышка обожгла меня. Сейчас же заныло в солнечном сплетении.
  Не всё! Не всё сделал!
  Сесть уже не смог, свалился со скамьи на пол и, нащупав за спиной край лавки, сел на деревянном полу, уперевшись спиной в скамью.
  Великий Змей!
  Ведь если мы с Улькой исчезнем, то и он тоже - просто потому, что его никто не сможет увидеть!
  Толстая плаха красного дерева, сухая до звона, оказалась передо мной, выдернутая телепортом из мастерской. Небольшим ножичком с наискось заточенным лезвием, полученным оттуда же, я начал размечать поле для работы. Здесь - окантовка, здесь - чешуи, по центру - самое главное - глаз. Тот, через который я так долго смотрел на этот мир.
  Успеть бы! Успеть...
  Весь засыпанный мельчайшей древесной пылью, я резал барельеф, чувствуя, что силы покидают меня.
  Успеть! Только бы успеть!
  Как выглядит настоящий Великий Змей я не знал, мы с Улькой видели только его глаз и чешуи тела и потому я не претендовал на полный портрет дракона.
  ...А несущийся в мглистом Ничто серый шар осыпался и осыпался, открывая угольно-чёрную плоскую шайбу личности умирающего человека...
  Глаза дракона исчезли с лица длинноволосого седого человека, сидевшего на полу. Тонкие чуткие пальцы, подрагивая, касались толстой доски, выверяя напоследок резной огромный глаз, чешуи и наросты вокруг него. Глаз пристально смотрел на сидящего и, казалось, провожал его взглядом...
  Вот здесь ещё немного, тут шероховато... подправить надо...
  Короткий скошенный ножик, выверенными движениями чуть подрезал изъян и выпал из враз ослабевших рук. Колени сидящего дрогнули, голова опустилась на грудь. Ноги выпрямились и глаз дракона, искусно вырезанный на толстой доске, уставился в потолок...
  Драконы судьбы и драконы сознанья
  Драконы бессмертья без горя и плоти,
  Драконы любви и драконы желанья
  Плясали в причудливых красках полотен...
  
  
  
  Глава LXXXV
  
  Тёмный Ящер сидел у ректора. Они обсуждали произошедшие в последнее время события в Лирнессе и Схоле. Поговорить было о чём. Маркиз Аранда, крайне раздражённый убийством ученика, пошёл мстить. С присущим его светлости размахом. Двоих пиратов, напавших на дом посла Тилории и убивших ученика маркиза, он обнаружил в одном из трактиров, где они дожидались возможности незаметно уйти из города. SS нашла склад, где оме Ульрих начал было пытать убийц и откуда его спугнули сторожа.
  Пиратское судно, занятое преследованием купеческого нефа, было отловлено маркизом в море, сокомандники убийц были прикончены, а капитан, квартермейстер, боцман и оба грабителя, превратившихся в убийц ребёнка, были найдены дознавателями на биландере, нашедшем последнюю стоянку у самого берега, напротив дома маркиза. Капитан, квартермейстер, надетые задницами на мачты и пират с которого маркиз в прямом смысле спустил шкуру, не выжили, а вот боцмана и второго, повешенного за челюсть к мачте, целителям удалось выходить. Правда, оба были без рук и ног, но остались живы и относительно связно могли пояснить, что произошло с ними самими и вокруг них. Вот этой вот информацией Тёмный Ящер и делился сейчас с ректором.
  Тонкими пальцами листал исписанные допросные листы толстого личного дела маркиза, вздыхая, рассказывал:
  - Боцман показал, что, с самого начала они планировали прибыть к нам в порт, и действительно в таможенных документах биландер значится, как купеческое судно. Они получили разрешение на стоянку на нашем рейде на декаду...
  Здесь ректор хлопнул здоровенной ладонью по столу так, что Тёмный Ящер вздрогнул:
  - Кто в порту дежурил? Всю смену допросить! Почему пиратов пропустили? Жалованья на месяц лишить!
  Согласно качнув капюшоном плаща, Тёмный Ящер продолжил доклад:
  - Как и откуда на корабле появился оме Ульрих, он не видел. Поднимался тот снизу, из трюма. Никому из команды остановить его не удалось...
  - Остановить менталиста?.. Хех! - хмыкнул ректор, давно уже осведомлённый Максимилианом о возможностях оме Ульриха.
  - Пятьдесят восемь человек маркиз положил лично. Так следует из показаний боцмана, - продолжал Тёмный Ящер, - на корабле найдены останки пятидесяти трёх... то что удалось идентифицировать... На жаре всё протухло... - Тёмный Ящер передёрнул плечами, вспоминая своё прибытие на место происшествия.
  - Наши флотские пробуют вытащить биландер этот... Пока не получается - слишком мелко. Да. С головой у выживших не всё в порядке, господин ректор... Оба заговариваются, путаются, связно говорить не могут... Руки и ноги отрублены по локти и колени у обоих. Целители подлатали... Для казни пригодны... Тут вот ещё что... От наших осведомителей с Вольных островов информация приходит. Оме Ульрих разнёс Андернахт почти полностью. В гавани был взрыв. Сильный. Вода испарилась до самого дна, а потом из океана волна пришла. После взрыва пожар начался, потом водой всё залило. Сейчас там порта нет. Вообще. Город на вегштунде залило.
  Ректор в удивлении вздёрнул брови. Однако!
  - По некоторым подсчётам, в порту уничтожено более пятидесяти кораблей, - продолжил Ящер.
  - Значит, пиратского флота нет... - задумчиво произнёс ректор.
  - Практически. Но не стоит забывать о кораблях, которых в порту не было на тот момент. По нашим прикидкам, двадцать-тридцать наберётся...
  - Давно пора покончить с этим отребьем. Вот что... - ректор встал и прошёлся по кабинету, размышляя.
  Затем взял в руки колокольчик, встряхнул его, вызывая секретаря.
  - Эрнест, начальника флота ко мне!
  - Да... так вот, - продолжил начальник SS свой доклад, - маркиз лично разрушил Совет города и дом бургомистра Андернахта, сам бургомистр жив, но... - здесь Ящер развёл руки, - остался практически без головы...
  - В каком смысле?
  - Обезумел. Даже не говорит. Ещё одно. В Андернахте пропала казна города, - здесь брови ректора снова взлетели вверх, - Целиком. Три-четыре тамошних ростовщика лишились оборотного капитала. В домах многих из членов Совета капитанов пропали деньги и драгоценности...
  - Силён маркиз! - усмехнулся ректор, - О каких суммах речь? Хотя бы приблизительно?
  - По нашим прикидкам... Приблизительным, господин ректор, речь может идти о более чем пяти тысячах талеров...
  - Ого! - ректор, откинувшись на спинку кресла, рассмеялся и с силой потёр широкими ладонями бритую голову. - Оме-то наш! Каков красавец! А?
  - Тут вот какое дело, - осторожно кашлянул Ящер, - я с нашими экономистами переговорил... Если он решит потратить эти деньги у нас в Лирнессе, то... - Ящер снова замялся, - нехорошо будет... Цены вверх взлетят, золото упадёт.
  - Да? А сам маркиз, что думает?
  - Ничего, - снова развёл широкими рукавами плаща Ящер, - умер он...
  - Как? Когда? - вытаращился на него ректор.
  - Второй день тело у источника Силы лежит. Я попросил наших искусников вынести. Не вышло... В руки берут, а поднять не получается. Говорят, Сила не хочет. Там вообще странно всё. Я сам не был там. Мой зам по контрразведке ходил... И ещё четверо с ним. Пробовали вынести, похоронить... Никак.
  - Демоны знают, что у вас творится! - ректор вскочил из-за стола, - Всё самому приходится, - он засобирался идти из кабинета.
  Выходя, столкнулся в дверях с вызванным начальником флота Вильгельмом фон Верт Вихманном. Тоже искусником.
  - Пойдём со мной, Вилли, - махнул рукой ректор, - расскажу по дороге...
  Пока шли к источнику, ректор рассказал о том, что стало ему известно по поводу удара, нанесённого пиратской республике, и что следует предпринять флоту Лирнесса в целях окончательного разгрома скользкого противника, так долго, как песок сквозь пальцы, уходившего от сражений с регулярным флотом и прятавшегося среди многочисленных отмелей и островов Вольного архипелага.
  Оме Ульрих лежал как живой на скамье у стены хижины Адальберта. В костюме, запомнившемся всем, кто был на балу, на котором он появился первый раз, со своим Личным Слугой и оме Лисбетом Брайтбахом. Руки маркиза были сложены на животе. Исхудалое безглазое лицо оме было спокойно, но если присмотреться, казалось, что он едва заметно улыбается. Трупного запаха не было. Дотронувшись до бледной руки с длинными чёрными ногтями, ректор не почувствовал холода, свойственного мёртвому телу.
  Каменный куб алтаря спокойно, как и столетия назад, истекал волнами Силы. На нём лежала плетёная конусовидная шляпа и резной посох. Между ними стояла деревянная фигурка кота с высоко задранным хвостом. На скамье, стоявшей у противоположной стены хижины, прислонённый к ней, разместился резной барельеф с глазом чудовища, пристально следившим за вошедшими.
  Тяжело вздохнув, ректор и начальник флота вышли из хижины.
  - Эй, кто там! - ректор хлопнул в ладоши, - Пригласите сюда целителя, - сказал он заглянувшему в дверной проём сумрачного зала прислужнику, сопровождавшему их в подземелья Схолы.
  Пока ждали целителя, оба искусника, переходя по залу, говорили о том, как начальник флота видит операцию по разгрому пиратского гнезда, о состоянии сил и средств флота, его готовности к походу, о патрулировании восточных, самых опасных - с учётом демонов в Тилории, рубежей Лирнесса, о походе флотилии из четырёх кораблей в Оспан с дипломатической миссией, о перевозках товаров с Южного материка, о союзниках из числа мелких владетелей островов Срединного моря. Да мало ли о чём можно говорить - только начни...
  Целитель, манерный омега, с длинными русыми волосами, заплетёнными в низкую косу, учтиво поклонился ректору, протянул для поцелуя кончики пальцев начальнику флота и проследовал в хижину.
  - Вот, оме, осмотрите, пожалуйста, - ректор указал на лежащее тело.
  - Мы уже осматривали его, господин ректор...
  - И каков результат?
  - Ну-у... Живым его назвать сложно...
  - Э-э? В каком смысле? Он мёртв?
  - Здесь сложно всё, господин ректор... Мы просто не можем сказать однозначно, жив он или мёртв. Дело в том, что проверить зрачковый рефлекс по понятным причинам невозможно - он указал на безглазое лицо его светлости, - аноксии нет, слизистые не высохли, охлаждение тела имеет место, но явно недостаточно... трупное окоченение не наступило. В то же время дыхание и сердцебиение отсутствуют. Сознание отсутствует, безусловных рефлексов нет, - говоря всё это, целитель быстро пробежался короткой иглой по известным точкам на теле оме, а затем достал деревянную слуховую трубку, приставил её к груди лежащего и, откинув длинную прядь волос, приложился к ней ушком с блеснувшим в нём гвоздиком бриллианта, оправленного в золото.
  - Вот... видите... - начал было он, но тут его аккуратные бровки изумлённо поднялись вверх, - невозможно! - выдохнул омега.
  Целитель выпрямился и ошеломлённо уставился на ректора.
  - Что там? Говорите, ну?
  - Там... сердце стукнуло...
  Целитель снова приложил ухо к трубке и надолго застыл в этой позе.
  - Вот! Опять!
  * * *
  Песок. Песок скрипит на зубах. Раздражает глаза. От него никуда не деться. Одногорбый верблюд мерно шагает, изредка флегматично наклоняя шишковатую голову к жидким, больше похожим на сухой бурьян, пучкам какой-то убогой растительности. В такт его шагам брякают жестяные бубенцы, навязанные на шее.
  Я в пути уже давно... пятый день... Пятый день наш караван идёт по пустыне... За спиной у нас остался Хор-Факкан. Убогий прокалённый солнцем городок, обнесённый глинобитной стеной, а караван идёт в Диббу - порт на берегу Оманского залива. Там я планирую сесть на доу и переправиться на персидский берег. В Ормуз. Там поищу попутный караван и... меня ждёт Шираз.
  - Как ты? - чуть придержав верблюда, поравнявшись с ещё одним пахучим зверем, заглядываю под колеблющийся навес, затянутый кисеей. Там, под навесом, держась двумя руками за седло, сидит девочка. Чёрная. Улька. Ульрика. Приобретённая мной в Зинджи-и-баре - так арабы зовут Занзибар.
  - Хорошо, Саша, - чуть слышно шепчет она. Укачало. Её всегда укачивает.
  Разговариваем по-русски. Местным я сказал, что знаю язык негров - вот и общаюсь со своей невольницей на нём.
  Улька у меня откуда-то из Эфиопии - поэтому на настоящих негров - с вывороченными губами и приплюснутым носом она не похожа. Наоборот, круглое лицо весьма соответствует европейским понятиям о красоте - если бы не почти чёрная кожа, а так у неё даже глаза светло-зелёные.
  Из-за спины слышится топот копыт - скачет кто-то из охраны каравана. Я поправляю на боку кривую саблю. Мужчина без оружия - не мужчина, а презренный раб.
  - Мухтарам Азиз, - смуглый до черноты араб прикладывает к груди руку, склонившись в неглубоком поклоне, - сайед Аббас просил вам передать, что скоро будет оазис, там сделаем привал и он приглашает вас к себе в шатёр...
  - Хорошо, сайед Вахид, я приду... - кланяюсь в ответ.
  Охраннику лестно, что я назвал его господином - мне нетрудно, а вежливость тут много значит. Сесть мне на шею сложно - учёный табиб с синими глазами способен напугать до дрожи в коленях - стража имела случай удостовериться.
  Двадцать лет... Двадцать лет как я живу здесь. На Земле. Сейчас 793 год хиджры. Или 1415 год по европейскому летоисчислению.
  Отгремели захватнические войны Тимура. До сих пор в Мавераннахре содрогаются, вспоминая железного хромца. Ушёл в небытиё его непримиримый соперник - чингизид Тохтамыш. Почти пятьдесят лет назад в результате восстания Красных повязок Китай сверг власть монгольской династии Юань, в Европе полыхает Столетняя война, одряхлевшая Византия доживает последние годы...
  От Балхаша, через Джунгарские ворота совсем мелким я попал в Урумчи, а там один китаец - лекарь с колокольчиком - так в Китае называют бродячих врачей, к которому я прибился - мне тогда пять лет было, взял меня с собой в Китай. Почтенный Шенгрен Ху - как я его звал - прикалывался так. На самом деле его звали У Тао. Под его руководством я изучал акупунктуру, зубрил, перемежая проклятущие иероглифы веньяня с подзатыльниками от Учителя Ху, Трактат Жёлтого императора и сдавал экзамен! Ему же. В смысле, не императору, а учителю Ху.
  Ланъян Эмо". Синеглазый демон. Так меня там звали. Уж больно необычно для них я выглядел - ребёнок с серебристо-жемчужными волосами, синими, как небо, глазами и молочно-белой кожей. Да и характер... Помнится, сидя с трактатом на коленях, под деревом в какой-то деревне, в паре ли от Таочжоу, наблюдал я, как симпатичная крестьянка, строя глазки престарелому учителю моему, выспрашивала у него о средстве для выведения прыщей. Вздорный старик, поняв, что о лечении речи нет, громко разругался с ней, едва не треснув посохом по спине. Я, когда он вернулся к дереву, медленно, подражая интонациям даосов, выдал, что мол, даже в детские годы учитель Ху никогда не врал и не воровал. Хотя злые языки говорят, что просто не умел. Кроме того, был он по части женщин весьма воздержан. Хотя злые языки говорят...
  Дед сначала не понял всей глубины высказывания и собрался было похвалить прилежного ученика, но... Скажу только, что трактат я зажал под мышкой, когда бежал от сердитого деда размахивавшего посохом, неиллюзорно опасаясь прилюдно выхватить по полной программе. Переполошив всех собак деревни и перескочив через несколько изгородей, спрятался на задворках чьей-то фанзы, крытой соломой. Хозяин, помнится, изумлялся, чего это почтенному лекарю взбрело в голову гонять своего ученика посохом. А я, размазывая слёзы, с выражением Кота в сапогах на лице, коварно живописал трагическим шёпотом о специфических пристрастиях своего учителя и только доброта приютивших меня людей, позволяет хоть немного передохнуть от его приставаний. Дед потом долго удивлялся тому, что нам так и не удалось ничего заработать и тому, как староста пристально разглядывал почтенного целителя и приставил к нему двух дюжих мужиков, таскавшихся за ним всюду, пока мы не ушли оттуда. Я же тогда, а в деревне мы задержались на четыре дня, кочевал из дома в дом и сердобольные крестьяне потчевали меня чем могли... Да... Надеюсь, что мой учитель... У Тао, нашёл упокоение в чертогах Небесного императора...
  А так... Моя экзотическая внешность провоцировала многих, да и сейчас, порой, бывает. Достаточно сказать, что в Китае меня евнухом хотели сделать. Преподнести в подарок тайцзяню из Директората церемониала...
  ...Когда Учитель Ху умер - а с ним мы дошли до Сианя, я с караваном ушёл в Тибет. Изучал в бонских монастырях тибетскую медицину. В чём-то она схожа с китайской, но есть и отличия. Серьёзные. Обрившись налысо - чтобы не смущать шенов цветом своих волос. Потом побывал в Индии. Был в Бенаресе, у истока Ганга, ещё в паре мест. Местные их зовут тиртха. Впустую всё. Да...
  Всё это время Улька был со мной. У меня в голове. Но пережитое расшатало нашу с ним психику и вот... Я почувствовал, что возникла настоятельная необходимость выпустить его - иначе целостность нашего разума под угрозой. Но... Слишком я привык к нему... Сроднился.
  Занесло нас тогда на Занзибар - я искал возможность вернуться на Эльтерру - тоска по Великой Силе одолела. Неискуснику не понять. Это вот... Как будто рук и ног сразу лишился, да ещё и дышать не можешь... Искал проход между мирами. Я же на Землю, видимо, так вернулся. Через проход.
  Искал своё Беловодье. Где только не мотался до этого! Возвращался к Балхашу - именно там я появился. Кайлас. Тибет. Киноварная гора в Китае. Сокотра. Занзибар.
  Вот там, на Занзибаре, в загонах для чёрных рабов я и подобрал эту девочку. Умирала она. В Африке много где существует полно всякого... разного... развесёлого... Вот и тут. Сепсис в результате женского обрезания. Каменным ножом. Выкупил подешёвке - хозяин рад был избавиться - всё равно умрёт. А мне того и надо - личность умирающего ребёнка не окажет сопротивления при подселении другой, взрослой личности. Даже подстегнёт регенерацию. Так и вышло...
  И вот у меня теперь есть Улька. Настоящий. В телесном облике. Почему девочка? А кто ещё? Улька - омега. В реалиях Земли - девочка. Ибо мальчик был бы чересчур специфичен. А местные реалии вряд ли позволят выжить мальчику, пассивно любящему мальчиков. Судьбы женщин в 15 веке тоже несладки, но я-то на что? А почему негритянка? Так вышло... Я давно искал возможность отпустить Ульриха. Но, видимо, требуются какие-то особенности тела, которое должно принять подселенца. Перебирал я... Отсмотрел больше десятка детей - не до конца сформированная личность меньше сопротивляется. Везде, где приходилось бывать, смотрел. А подходящее тело попалось только на Занзибаре. Среди чёрных рабов. Ну, хоть красивая...
  ...В Ширазе я планирую остаться надолго. Родина Саади и Хафиза славится сейчас своей лояльностью и вольнодумством. По сравнению с остальным мусульманским миром, который стремительно дубеет. Интеллектуально, прежде всего. Арабский ренессанс давно кончился. Великие умы умерли. Тот же Хафиз, скоро двадцать лет, как отошёл в лучший мир. Да и климат там приятный. Шираз расположен высоко над уровнем моря и в нём нет той удушающей жары, как в Аравии или тут, на берегах Персидского залива.
  Улька окрепнет, подрастёт. Я систематизирую всё, что знаю, помню. А там двинем дальше... На Русь, на Родину, к своим... Тем более, что там рядом Карелия с её каменными тронами и лабиринтами.
  А с караван-баши нехорошо вышло. Я по глупости ли, по приколу ли, ляпнул ему в один из вечеров, когда караван отдыхал после утомительного перехода по пескам, о некоем человеке. Абд-эль Хазрете. О книге аль-Азиф. И он вцепился в меня мёртвой хваткой. Здешние люди полны мистики. Тем более мистики запретной. Да и скучно. А я хороший рассказчик. И вот, заменив демонов на джиннов, рассказывал ему и купцам, следовавшим в этом караване, о Некрономиконе. И теперь каждый вечер, или вот, как сейчас, на привале, от меня ждут очередного рассказа.
  - Было время... Слышал я от людей достойных доверия, передававших, что Абу-Омар-Ахмед-ибн-Мухаммед со слов Мухаммеда-ибн-Али-Рифаа, ссылавшегося на Али-ибн-Абд-аль-Азиза, который ссылался на Абу-Убейда-аль-Хасима-ибн-Селяма, говорившего со слов своих наставников, а последний из них опирается на Омара-ибн-аль-Хаттаба и сына его Абд-Аллаха, что в сто восьмом году хиджры жил в Сане, в Йемене, во времена славных халифов из рода Умайядов некий человек. Имя ему было Абд-эль Хазред...
  Я отпил из китайской расписной пиалы глоток собии и продолжил:
  - Великая жажда знаний с того времени, как он осознал себя, снедала Абд-эль Хазреда... Он путешествовал по всему миру, бывал в руинах знаменитого Вавилона в Эль-Джезире, спускался в подземелья Менфа в Египте...
  Я снова отпил из чашки, замолчал, сделал вид, что задумался, давая слушателям переварить информацию. Слева от меня, Улька привалилась к моему боку - я её одну в своём шатре не оставлял. А караван-баши быстро привык к чёрной невольнице - подумаешь, учёному табибу захотелось женской ласки. И пофиг, что ей всего восемь лет - так сказал хозяин, у которого я выкупил её за два динара. Пророк в своё время женился на шестилетней, следовательно - можно.
  - Поэтому, уважаемые, следует нам вспомнить слова мудрейшего Ибн-Туфейля: "Да послужит эта история поучением тому, кто имеет сердце, или тому, кто внимает и видит...". Рассказывают, а жизнеописание Абд-эль Хазреда в шестьсот двадцатом году хиджры составил Ибн Халликан, что о смерти или исчезновении Абд-эль Хазреда ходило множество противоречивых и зловещих слухов. Что схвачен был Абд-эль Хазред невидимым чудовищем средь бела дня на глазах у множества окаменевших от ужаса людей. Что было это во время великого солнечного затмения в сто десятом году хиджры...
  Здесь слушатели благоговейно огладили ладонями бороды и подули на плечи, отгоняя злых духов. Я продолжал:
  - Рассказывал несчастный безумец, что удалился он в Руб-эль-Хали и провёл там десять лет...
  Глаза караван-баши округлились и купцы, сидевшие справа и слева от него, зашептались, многозначительно переглядываясь - дурная слава этой пустыни известна всем в Аравии.
  - Он рассказывал, что видел знаменитый Ирам - Город колонн, входил него и, пройдя его насквозь, попал он в Безымянный город теней или Тень города и говорил там с его владетелем Хастуром и нашёл он в подземельях города рукописи джиннов. И было в них написано о том, что было до того, как появились на этой земле люди...
  - Благородный юноша, - откашлялся один из купцов, - но людей создал Аллах и только он, - здесь слушатели снова провели руками по бородам, - знает, что было до того, как ему стало благоугодно создать Адама.
  - Так пишет Ибн Халликан... С другой стороны... Аллах создал всё сущее за шесть дней... И людей он создал не в первый день, а джиннов создал раньше людей. И записали джинны своими письменами то, что было до создания людей... Но я продолжу... И дал Хастур Абд-эль Хазреду способность понимать написанное джиннами ибо велико было желание познания у этого человека. И, воспользовавшись доверием могущественного владыки, унёс с собой некоторые рукописи безумец и рассказал об этом людям и написал книгу, названную аль-Азиф... И в наказание за это джинны, вышедшие за ним по приказу великого Хастура, ослепили его и вырвали язык. И в книге этой описаны способы призыва джиннов, и то, как их можно видеть, и то, как просить их о чём-либо и не понести за это наказания... И то, как построить Врата и повелевать духами земли, воды, воздуха и огня... Но не стоит говорить нам об этом, ибо знания эти запретны...
  Вот так я развлекаюсь с местными.
  "Благородный юноша". Хорошо хоть так. Мужчина должен быть с бородой. А у меня она не растёт. Совсем. Путешествую я в белом тюрбане - признак учёного человека, и закрываю своё лицо концом её. Тут так принято. В пустыне не ходят с открытым лицом - солнце сожжёт лицо, а благородному человеку негоже быть загорелым. Улька у меня вообще под покрывалом и только вечерами открывает лицо, изумляя всех его цветом.
  И вот перед нами марево Оманского залива. Дибба. Гостеприимно распахнутые ворота города. Пахучий полумрак караван-сарая, куда степенно входят верблюды.
  Прощаюсь с караван-баши, начальником охраны и, наняв здесь же носильщика для нашей поклажи, идём с Улькой в порт.
  Сутки ожидания и вот уже в туманной голубой дымке потонули минареты Диббы и свежий ветер надувает паруса. К вечеру мы будем в Ормузе...
  * * *
  - А это что такое? Кто положил на алтарь? Убрать немедленно! Вам волю дай всё здесь разным хламом завалите!
  - Э-э... господин ректор, мы пробовали... Вещи убрать невозможно. Сами посмотрите...
  - Хм... Ладно... Пусть остаются. А с оме давайте так попробуем - он же на скамье лежит? Вот! Берите скамью вместе с ним и выносите...
  Нос чешется просто невыносимо.
  Бестолковые студиозусы старших курсов толкаясь, пробуют приподнять скамью на которой я лежу. Наконец, после долгого пыхтения под пристальным насупленным взглядом ректора, дело сдвигается с мёртвой точки - скамья, оставляя царапины на деревянном полу, отодвинута от стены и крепкие альфы, взявшись с четырёх сторон, приподнимают моё импровизированное смертное ложе.
  - Куда вперёд ногами-то?.. Бестолочи... - шепчу едва слышно и, пытаясь почесать нос, промахиваюсь мимо него.
  Скамья бухается на пол и я, призвав драконьи глаза, воззреваюсь на происходящее.
  Здоровенные альфы-студиозусы в синих мантиях стихийников, так что им приходится пригибаться под низким потолком, толкутся в тесной хижине Адальберта. В открытую дверь видно, что снаружи, запустив большие пальцы рук за широкий кожаный пояс, наблюдая происходящее, стоит ректор Схолы, с ним ещё один альфа в чёрном камзоле с золотыми пуговицами и рядами шевронов золотого шитья от краёв рукавов без обшлагов почти до локтей. Рядом с ними незнакомый русоволосый омега-целитель.
  После того, как скамью со мной уронили, глаза ректора закатываются вверх и он тяжело выдыхает. Троих студиозусов-альф я выметаю левитацией наружу, а четвёртому оставшемуся командую слабым голосом:
  - Посади меня...
  Студиозус осторожно, как великую драгоценность, приподнимает меня за плечи и, спустив ноги на пол, усаживает, привалив спиной к плетёной из камыша стенке хижины.
  О! Голова закружилась... Вяло махнув рукой, отпускаю студиозуса и он с облегчением выскакивает из хижины к своим товарищам, которые любопытно блестя глазами столпились в отдалении.
  С трудом подняв руку к глазам, с интересом разглядываю чёрные отросшие когти на руках и, потянувшись пальцем к носу, снова промахиваюсь. А нос-то чешется!
  Первым ко мне врывается целитель:
  - Оме! Оме! Как вы себя чувствуете? Что у вас болит? Голова кружится? - засыпает он меня вопросами одновременно нащупывая пульс. Тонкие пальцы шарят по запястью, видимо не в силах отыскать бьющуюся жилку.
  Поднимаю взгляд на него и моргаю. Раньше не мог! Да и надобности не было. Но моргаю не веками, верхним и нижним, а третьим полупрозрачным веком.
  - Ой! - отдёргивает от меня руки омега, а мои пальцы непроизвольно пробуют сжаться, привлекая внимание целителя к острым, матово блестящим когтям.
  Указательный палец на правой руке выпрямился, рука поднялась и, чуть пошевеливая кончиком когтя, я с наслаждением наконец-то почесал многострадальный нос.
  - Имя! - освободившийся палец требовательно наставился на омегу-целителя, застывшего передо мной.
  - А-а... - заикается целитель, против своей воли опускаясь передо мной на колени и задирая симпатичное личико вверх, к моему лицу.
  Двумя пальцами левой руки я подпираю его подбородок не давая ему вертеть головой и вглядываюсь в лицо несчастного, считывая всю информацию о нём, его родных и окружении.
  Джолент Крюгер. Тридцати одного года. Из простых. Практикует в Белом крейсе. Преподаёт в Схоле. Естественно, незамужем. Родился здесь, в Лирнессе. Родители - отец и два папы, живы. Есть ещё трое братьев. Один из них альфа.
  Указательный палец правой руки ведёт вниз когтем по щеке омеги, а его расширившиеся, блестящие от слёз глаза, неотрывно смотрят на меня. В их отражении я вижу свои зелёные зенки, вижу, как узкий зрачок дракона расширяется, становится круглым и омега передёргивается от ужаса, увидев в моих глазах багровое пламя родопсина.
  О, да-а! Какой кайф! Хорошо-то как!
  Эмоции удерживаемого мной омеги выплёскиваются диким страхом, а я, купаясь в этом фонтане, представляю, как обнажённое тело целителя укладывается на алтарь Силы вверх грудью и острый каменный кол вонзается, хрустя костями и пробивая тело до самого каменного куба, окутанного голубым сиянием. По бледной коже растекаются потоки густой багровой жидкости, тяжёлыми каплями падают на пол, заливают сам алтарь и омега, корчась от боли, не в силах вымолвить ни слова, ни пошевелить ни рукой, ни ногой, безмолвно, одним взглядом, молит о последней милости - убить его поскорее, без дополнительных мучений...
  Почувствовав неладное, ректор двинулся было к двери хижины, но перед самым его носом она захлопывается телекинезом и попытки открыть её результата не дают.
  Ах-х! Аромат страха непередаваем! И Джолент снабжает меня этим страхом в избытке... А я пью его и не могу напиться... Ещё... ещё...
  - Что со мной? - откуда-то издалека приходит отрезвляющая мысль, - В кого я превращаюсь? Остановись!
  Но слишком велико наслаждение эмоциями удерживаемого мной омеги... Я тебя выпью! Всего! До конца!
  Джолент, милый Джолент, мой милый Джолент, задумывался ли ты о своём теле? Какое оно? А может быть ты, иногда... оставшись один, ласкал его?
  Было?
  Бы-ы-ло...
  И к сводящему с ума страху омеги-целителя примешивается сексуальное возбуждение. И вот уже стоящий на коленях передо мной омега, по-прежнему не способный отвести взгляд от моих глаз, медленно, несмело поднимает руки и, как загипнотизированный, прихватывает наманикюренными пальчиками через тонкую рубашку и шитый серебряным узором бежевый жилет свои ставшие вдруг очень чувствительными, соски и сжимает их так, что пальцы белеют, чуть выкручивает, усиливая воздействие... Щёки его алеют и на шейке, видной над пышным жабо с цирконовой брошкой, тоже проступают красные пятна. А я пью и пью восхитительный коктейль из чуть горчащего ужаса с примешивающейся к нему ванильно-сладостной ноткой секса...
  - Стой! Остановись! Ты убьёшь его! - бьются в голове остатки здравого смысла и сознание моё, медленно всплывая из тёмной бездны демонических рефлексов, заставляет погаснуть жуткое пламя родопсина в глубине моих глаз и выпустить несчастного омегу.
  Джолент, измученный моим воздействием, выдыхает, сразу, как будто из него выдернули стержень, расслабленно опускает плечи, ещё не веря, что его отпустили, со слабой улыбкой в уголке губ, опускает голову и вдруг, неожиданно остро осознав, что сейчас с ним было, вспыхивает краской стыда, и прикрыв лицо ладошками, не видя дороги, толкнув дверь хижины, выскакивает наружу, оставив после себя запах феромонов...
  Я же расслабленно отваливаюсь к стене хижины и прикрываю глаза. Хорошо! Мне хорошо!
  - Фу-у! - слышу я тонкий голос.
  - Как так можно? - вторит ему другой такой же.
  Не открывая глаз, вижу энергетические силуэты справа и слева от алтаря. Энергетическое зрение показывает девичьи тела, стоящие у алтаря. Обнажённые - через энергетику одежды не видно. О! А вид очень приятный! И фигурки у них ничего так... пропорциональные. И грудь... тоже...
  - Ты куда пялишься, бесстыдник!
  - На вас, девочки, - открываю глаза и вижу перед собой тех же Лалин и Эллу, - если говорить правду, - прикладываю руку к груди, - то здесь, - очерчиваю круг другой рукой, - вам равных по красоте нет! Честно-честно!
  Гневные раскрасневшиеся лица смотрят на меня.
  - У меня для вас подарки есть. Вот, - указываю на алтарь, - сами решите кому, что...
  А вот и отвлекающий манёвр. Разгневанные девчонки поворачиваются к алтарю. Видят приношения и, забыв обо мне, начинают делить шляпу и посох. Кот им в руки не даётся и так и остаётся стоять в центре алтаря.
  - Мне! Дай мне померить! - Лалин, нетерпеливо притоптывая ножкой, обутой в сандалию, плетёную из серебряных ремешков, канючит, держа в руках доставшийся ей резной посох.
  - Сейчас! Подожди! - Элла, примерив шляпу, кокетливо вертится перед проявившимся перед ней зеркалом.
  - Кх-м! Прекрасные девы, - встаю со скамьи и, шагнув пару раз, оказываюсь рядом с ними, - позвольте мне высказать своё мнение...
  Элла отвлеклась от разглядывания себя в зеркале и капризно оттопырила нижнюю губку.
  - Прекрасная Элла, - я добавил в голос бархатистости, - пусть несравненная Лалин примерит шляпу, а мы с вами рассмотрим этот посох...
  Лалин тут же схватила шляпу с головы Эллы, взметнув золотистую прядь волос, и сунула посох мне.
  - Вот смотрите, прекрасная, посох сделан из мангрового дерева, его ещё называют железным, так как оно тонет в воде, - начал я говорить, вперив взгляд в прекрасное лицо, краем глаза отслеживая вертящуюся перед зеркалом Лалин, - Мангры растут в тропиках и нигде больше, потому что именно там ваш свет, прекрасная, так ярок... И эта древесина вся пропитана вашим светом... А эти узоры, - Элла теперь уже заинтересованно разглядывала посох, я же водил пальцами по глубокому причудливому узору, который вырезал на этой палке в бытность мою на острове, - они неповторимы, вот попробуйте сами, прекрасная... И вы почувствуете, как этот посох твёрд, - я вёл пальцем, увенчанным чёрным когтем, к краю палки, затем подушечкой среднего пальца медленно обвёл по кругу торец посоха, - как гладок... так и просится в руки... сожмите его покрепче, прекрасная,
  Щёчки Эллы разрумянились от моего голоса, она медленно дотронулась одним пальчиком до торца палки, а затем очнулась и её синие глаза потемнели от гнева:
  - Смертный, ты думаешь, кому и что ты говоришь?
  - О! Прекрасная! Этот смертный сожалеет, что разгневал вас... И тем не менее... - чуть склонив голову и, сохраняя каменное выражение лица, я сделал паузу, - посох хорош. Но... может быть его следует отдать вашей сестре?
  - Нет, смертный... Твой подарок... - Элла тоже остановилась и её глаза снова посинели, - понравился мне.
  - Я не сомневался, прекрасная, - я приложил руку к груди и чуть склонил голову, не отрывая взгляда от чудесного лица Эллы и по-прежнему не выражая лицом никаких эмоций.
  - Что?! Как ты посмел...
  - Прекрасная! Ваша сестра очень хороша в этой шляпке! Посмотрите...
  Лалин надела шляпу и, чуть сдвинув её в сторону, склонила головку сначала к одному плечу, а затем к другому, рассматривая себя в зеркале.
  Двумя руками я протянул посох Элле, которая гневно взмахнув длиннющими ресницами, приняла его, а затем, переместившись к Лалин, не спрашивая разрешения, осторожно поправил выбившуюся прядку чёрных, как ночь, волос.
  Элла хмыкнула и посох в её руках уменьшился, превратившись в короткий жезл.
  Молчу. Молчу. Я молчу! Никаких мыслей! Только Лалин... только Лалин...
  Словно чёрт дёрнул:
  - Прекрасная! - я повернулся от зеркала к Элле, - О! - сделал я вид, что только сейчас заметил превращение посоха, - В ваших руках он только выиграл! - и каменная рожа, - Посмотрите на сестру...
  Я отошёл от зеркала и, приблизившись к Элле, встал сбоку от неё:
  - Как вы думаете, прекрасная, почему я отдал свой... посох, вам? - шепнул я в розовое ушко в котором качалась причудливая золотая серьга, усыпанная крупными бриллиантами.
  - И почему же? - глаза Эллы снова опасно потемнели, а рука, удерживавшая жезл, начала похлопывать им по ладони другой руки.
  - Потому, прекрасная, что несравненной Лалин очень идёт светлое... к её тёмным волосам... Да... - опасливо отстранился я от Эллы, - вот сами посмотрите, прекрасная...
  И действительно, выгоревшая до белизны шляпа, гармонировала с серебристым платьем Лалин.
  - Сестрица, посмотри, как? - Лалин повернулась от зеркала к Элле.
  - Вам очень идёт, несравненная, - тут же влез я мелким бесом, отходя подальше от Эллы, пристально следившей за мной взглядом.
  - А так? - Лалин сняла шляпу, в её руках она превратилась в усыпанную бриллиантами платиновую диадему и она снова умостила её в густых чёрных волосах.
  - Ах! У меня нет слов! Прекрасная, посмотрите на сестру! Ну, разве это не идеал? - разливался я, сам внимательно следя за Эллой, уже не стараясь оказаться поближе к ней и поправляя волосы Лалин.
  - Это правда? - на меня поднялись чёрные глаза, обрамлённые густыми ресницами.
  - Да-да! Вы с сестрой, несравненная, самые прекрасные девушки, которых я видел в своей жизни! - несло меня.
  - Да что ты его слушаешь! - Элла подошла к сестре и невесомо чмокнула её в висок.
  - Но это правда! - запротестовал я.
  - И?.. Договаривай давай! - глаза Эллы снова потемнели.
  - В прошлый раз... когда мы с вами виделись... здесь же... Вы сказали, что мне осталось недолго. Один день...
  - А мы пошутили, - снова Элла начала похлопывать жезлом по ладони.
  - И сказали неправду... - выдохнул я.
  - Да. А что? Ты хочешь сказать, что сейчас здесь ты нам тоже говорил неправду?
  - Про что? Про то, что шляпа, сплетённая из пальмовых листьев и посох, который вы так крепко сжимаете в руках, твёрдый, гладкий мой посох... принесены и подарены мной не от всего сердца?
  - Шут!
  - Увы, прекрасные госпожи, - я приложил руку к груди и склонил голову, - мне осталась только эта роль...
  - Не прибедняйся, Саша!
  О! Меня тут знают, оказывается!
  - Да, нет, прекрасные девы, не прибедняюсь я... - я сел на скамью, на которой ещё недавно лежал пластом, на меня снизошло необъяснимое спокойствие, - Просто, когда в тот раз я услышал от вас, что мне остался день жизни, то... мне было неприятно, скажем так...
  - Но мы же не специально! - с жаром возразила Лалин.
  - Ага, ага! Я понимаю. Так вышло. Не специально.
  - Ну, вот, видишь, ты сам всё понимаешь,. - миролюбиво сказала Лалин не поняв сарказма.
  - Да издевается он! - воскликнула Элла сестре.
  - А мне больше ничего и не остаётся...
  Лалин села рядом со мной на скамью:
  - Мы сами... - она, опустив глаза, нервно теребила пуговку на серебряном платье.
  - Эй! - одёрнула сестру Элла и та замолчала.
  Молчали все. В принципе, понятно. В данном случае девчонки просто были передаточным звеном и винить их не за что.
  - Заберите там... - кивнул я на алтарь, где стоял вырезанный из дерева кот, - тоже от души...
  - Это не наше... - надув губы, прошептала себе под нос Лалин.
  Я закинул голову к потолку, тяжело вздохнул и прошептал, так, что слышала только Лалин, сидевшая рядом со мной:
  - Возьми, Великая...
  Синие волны Силы, которыми истекал алтарь, дрогнули, сменив направление, и кот исчез, осыпавшись белыми искорками, а внутри меня будто дохнуло воздухом и засосало подложечкой.
  - Ну, вот... - вздохнула Элла, но я не дал ей договорить.
  - Прекрасные девы, позвольте этому смертному, недостойному лобызать ваши следы, униженно просить вас, в надежде, что...
  - Не паясничай, - оборвала Элла мои излияния.
  Я вскочил со скамьи, скорчил просительную мордочку, взяв за образец Веника, сложив ладони лодочкой, протянул руки к ним, съёжился, усердно кланяясь, и простонал предсмертно:
  - Позвольте ручку... поцеловать...
  - Клоун... - толкнула меня Элла в лоб кончиками пальцев.
  Какой есть. Какой есть. Других сюда не завозили.
  Прекратив придуриваться, я бесцеремонно подхватил сразу обеих дев под локоток и, развернув их лицом к алтарю, начал шептать в ушки поочерёдно:
  - О... прекрасная, вы просто неотразимы с этим жезлом в руках! Как только я выйду отсюда на свежий воздух непременно полюбуюсь вашим светлым обликом!
  И не дав ей ничего сказать, тут же склонился к ушку Лалин:
  - Неотразимая, эта диадема вас так красит! Надеюсь, мы увидимся в эту же ночь!
  И закончил, быстренько целуя обеих в щёчки:
  - Девы! Я люблю вас!
  Шаг к алтарю и девушки, ахнув, исчезают.
  Я же, снова возвращаюсь на скамью. Размышляю: вот я вернулся. Ожил. Что это было с Джолентом? Почему меня так тянет на эмоции? Точнее, на их поглощение. Я как будто питаюсь ими. Я снова изменился? Раньше я не мог воздействовать на искусников - Сила этому препятствовала. А теперь... я мог бы сделать с этим несчастным Джолентом всё, что угодно. Его память, его личность была открыта для моего воздействия. Но мне от него нужно было только одно - эмоции. Я снова вспомнил то чувство опьяняющей ненасытности, с которым мучил омегу, вызывая у него эмоции. Кто я теперь?
  И вот это вот видение. 15 век. Аравия, там... Улька в негритянке... Откуда это? Сон Силы?
  - "Улька, ты понял, что происходит?" - решил я обратиться к своему альтер-эго.
  - "Н-нет... Саша... мне многое непонятно... Вот эти вот два... две... девушки, как ты их называешь, это в самом деле Элла и Лалин?"
  - "Да, они это..."
  - "А кто тогда... кот же пропал с алтаря... Они сказали, это не их... Это про кого?"
  - "Сила..."
  - "А о каком сне Силы вы... ты... говоришь? Аравия... что это? Негритянка - это кто?"
  - "Так ты ничего не видел? Ну! Вспоминай! Пустыня. Верблюды. Абд-эль Хазред. В Шираз мы шли..."
  - "Не видел я ничего. Глаз дракона нашего ты резал и всё... Потом не было ничего... Я только услышал как вынести хотели... И эти два... две... появились. С чл... ой, с посохом и диадемой..."
  - "Ох и нагорит нам теперь с тобой от солнышка нашего! Вот за посох и нагорит!"
  Ректор заглянул в распахнутую дверь хижины и отвлёк меня от разговоров с Улькой:
  - Ome Ulrich, purus es? (Оме Ульрих, с вами всё в порядке?)
  - A? Etiam... (А? Да-да...)
  - Offeram tibi manum meam. (Позвольте вам руку предложить), - огромный ректор протиснулся в низкую дверь и протянул мне руку.
  Интересный опыт можно поставить. Искусник-омега оказался открыт для меня. Откроется ли ректор? Определённо силы мои возросли. Возросли сильно. Теперь для меня нет преград в виде искусников. Ни для эмпатии, ни для воздействия.
  ...Мысли ректора открылись мне. Поверхностные, естественно. Для глубокого сканирования требуется иная обстановка, а тут мы шли по переходам наверх, я любезно беседовал сразу с двумя высокопоставленными альфами, а в голове засела мысль - я же теперь, как ламехуза в муравейнике! Могу творить всё, что захочу, а меня только по головке погладят и ещё попросят... Вопрос только в одном - как долго я смогу оставаться человеком. Как скоро превращусь в развращённое вседозволенностью чудовище? Где те якоря, которые удержат меня от падения? Есть ли они?
  А сомнения появились - тот же Джолент. Целитель, беспокоясь обо мне, скотине, кинулся проверять, как я себя чувствую, а я...
  Бессовестный...
  А что есть совесть? Я, шедший между ректором и адмиралом флота Лирнесса - держал под локоть сразу обоих, остановился поражённый простой мыслью - совесть это я сам. Человек - мерило всех вещей! Просто и классически изящно. Великие греки умели формулировать. Правило это, конечно, не абсолютно. Но здесь и сейчас, для меня спасительно. Спасительно и для моего окружения, ибо нет никакого ограничения моим возможностям менталиста. Нет равных мне, а следственно, я - человек, а остальные не люди... И только психический, то бишь, когнитивный процесс в моей голове, вызывающий эмоции и рациональные ассоциации, основанные на моральной философии и системе ценностей личности, являющийся чувством ответственности за своё поведение перед окружающими, способен меня остановить. Действовать во благо не только себе любимому, но и во благо окружающим людям. И вот этот-то процесс и называется одним словом - совесть.
  А с Джолентом...
  Тут ещё в себе покопаться надо. Что такого произошло со мной, что эмоции омеги оказались так важны? Я ведь наслаждался ими! Попросту поглощал, как еду. И если состояние моего тела перед тем, как я увидел сон Силы (назовём так попадание в Аравию), оставляло желать лучшего, то теперь я чувствую себя относительно неплохо. Надолго ли? И что с целителем?
  Я нагнал так и шедших альф и снова подцепил их под локти.
  Я теперь эмоциональный вампир?
  Прислушавшись к себе, я понял, что есть-то мне и не хочется! Минимум, три дня не жрал и хоть бы хны!
  Интересно, что у меня с обликом? С лицом? Самочувствие улучшилось однозначно. Значит, и внешний вид должен поменяться. Не хочу сорокалетним быть!
  - Quirites, quomodo nos morsu ad manducandum habemus? (Господа, а не перекусить ли нам?) - задал я провокационный вопрос, когда мы поднялись наверх, не столько в целях действительно поесть, сколько с целью узнать, насколько мне это нужно.
  Господа не возражали. Более того, ректор был настолько любезен, что пригласил нас с адмиралом к себе на обед.
  О! Мысленно потёр я руки - Элла увижу. Давненько мы с ним не виделись. Омега симпатичный. Очень.
  - Готфрид! Почему ты не предупредил, что у нас гости! - манерно попенял мужу Элл.
  Тем не менее, голодным не остался никто. Я, прекратив вынужденное воздержание, отдал должное вкусному обеду из семи (!) перемен. За столом, помимо нас с адмиралом и супругов, присутствовали дети. Альфа. Постарше. Лет семи. И омега. Этому было четыре.
  С младшим за столом сидел и омега-нянька, очень вовремя успевавший вытирать повязанной вышитой салфеткой, когда рот малыша, а когда и нос.
  Разговор шёл ниочём. Видимо, ректор избегал за столом разговоров о работе. А Элл, наслышавшись обо мне за последние дни всякого, тоже молчал, изредка вскидывая на меня взгляд серо-голубых глаз. Ел я с аппетитом, отдавая должное искусству повара ректорской кухни.
  - Оме Ульрих, - обратился ко мне адмирал, когда мы перешли к десерту, - вы не могли бы уделить мне немного вашего времени?
  Я ответил согласием и, закончив обед и поблагодарив хозяина дома (Элла), мы прошли в кабинет ректора. Домашний кабинет.
  - Ome Ulricus, nuper plures ex nostris navalibus ministris, ad me accesserunt... (Оме Ульрих, недавно ко мне обратилось несколько наших флотских офицеров...), - начал адмирал, - graduati facultatis artifactologiae ad eos accesserunt... (к ним приходили выпускники факультета артефакторики...)
  Ага. Понятно. Сработала моя закладка по нержавейке и самолётам.
  Ректор внимательно прислушивался к нашему разговору.
  - Colloquium de ferro sic dictum immaculatum.Ita, re vera, aeris et aeris aliquid est... dicamus... sumptuosum.Et emit volumina magna sunt.Et si nos eos ferro immaculato reponere procuraverimus, classis circiter viginti quinque centesimas sumptuum quae ad aes et aes emendum eunt salvare poterit.Ignosce, ome, si te forte confundas. (Разговор шёл о так называемой нержавеющей стали. Да, на самом деле, бронза и медь несколько... скажем так... дороговаты. А объёмы закупок велики. И если нам удастся заменить их нержавеющей сталью, то флот сможет выиграть процентов двадцать пять от тех расходов, что направляются на закупку бронзы и меди. Извините, оме, если я вас, может быть, озадачил...)
  Это он о том, что я омега. И могу быть туповат.
  - Willie, non indicasti mihi hoc multum posse salvare! (Вилли, ты мне не говорил, что мы можем настолько съэкономить!) - воскликнул ректор.
  - Et quid quaeris, Excellentia tua? (А в чём ваш вопрос, ваше превосходительство?) - поинтересовался я.
  - Bene, quomodo... ideam quam dedistis artificiatis factoribus, certe fructuosa est.Sed... investigatio necessaria est, experimenta adhibenda sunt.Et... Locutus sum cum magistris meis... Dubia sunt. (Ну, как... идея, которую вы подали артефакторам, безусловно, продуктивна. Но... требуются исследования, необходимо провести опыты. И... я разговаривал со своими интендантами... Они сомневаются.)
  - Domine Admiral, semel audivi de quadratoribus quod quilibet eorum sine iudicio suspendi posset post duos annos servitii... (Господин адмирал, когда-то я слышал об интендантах, что любого из них через два года службы можно вешать без суда и следствия...), - раздумчиво сказал я.
  Ректор хохотнул.
  - Opprime eos... Bene, at saltem securitatis duces eos consulto interrogant... Peritis certe mentiri non poterunt. (Проверьте их... да вот, хоть ваши особисты пусть их вдумчиво опросят... Уж искусникам-то они врать не смогут.)
  - Quis est iste? (Кто это?)
  - Praecipua classis. Intellectus.Vel... (Особый отдел флота... Контрразведка. Или...), - тут я хищно улыбнулся, так, что адмирал переменился в лице, - cum his dubitantibus loqui possum (я могу... побеседовать с этими сомневающимися...)
  - Ahem! (Кхм!) - закашлялся адмирал, - Ome Ulrich, considera desiderium tuum... colloquium habere. (Оме Ульрих я приму к сведению ваше желание... побеседовать.)
  - Contact us sis.Et de ferro immaculato... (Обращайтесь. А по нержавейке...), - передо мной оказался листок бумаги, утащенный левитацией со стола ректора и перо, позаимствованное оттуда же, начало рисовать круги, - si de percentages loquimur, hic est (если уж мы говорим о процентах, то вот)...
  Простейшая секторная диаграмма в виде круга, разделённого на части, предстала перед нами.
  - An ferro intemerata haec est. Circiter triginta centesimas compositionis eius nickel et chromium immunditias constare debet. (Это нержавеющая сталь. Процентов тридцать в её составе должны составлять примеси никеля и хрома. Скажем, двадцать никеля и десять хрома), - пояснил я свои художества, - Dicamus, viginti nickel et decem chrome (составом можно поиграть - восемнадцать никеля, двенадцать хрома или наоборот... А вот тридцать процентов по массе или объёму - это и предстоит выяснить.)
  - Magister Rector (Господин ректор), - обратился я к внимательно слушающему нас главе Схолы, - Discipuli ultimas theses habent, annon? (у студиозусов ведь есть выпускные работы?)
  - Scilicet, ome Ulrich, sane... (Безусловно, оме Ульрих, безусловно...)
  - Declaratio harum relationum fiat diploma opus unius ex his magistris... (Вот пусть выяснение этих соотношений и станет дипломной работой кого-то из этих искусников...)
  - Dictum est mihi, omeUlrich, quod in postrema lectione cum artefactologis, colloquium non solum de ferro immaculato... Maior meus cum lucentibus oculis rediit, hoc anno artefactologiam modo finiens, dixit mihi te demonstrasse experimentum iucundum ad volatum in aere relatum.Itane est? (Мне передавали, оме Ульрих, что на вашей последней лекции у артефакторов речь шла не только о нержавеющей стали... Мой старший вернулся с горящими глазами, он как раз факультет артефакторики в этом году заканчивает, так вот, он рассказывал, что вы им демонстрировали любопытный эксперимент, связанный с полётом в воздухе. Это так?) - продолжил адмирал.
  - Ome Ulricus? (Оме Ульрих), - оживился ректор, - Quid aliud loqueris cum discipulis quam nescio? (о чём ещё, чего я не знаю, вы говорили со студиозусами?)
  - Videtis, iudices, hic res est.Illo die putavi me esse ultimum diem in hoc mundo... (Видите ли в чём дело, господа. В тот день я полагал, что... в общем, я считал, что это мой последний день в этом мире...), - я задумался над сказанным, а действительно, последний, ведь, день для меня был, - putavi hunc diem in hoc mundo esse. (именно поэтому я и просил вас, господин ректор, поставить в расписании мои часы самыми первыми - я боялся не успеть... Да... Но, как видите), - тут я "обворожительно" улыбнулся, обнажив свои клыки, а ректор и адмирал дёрнулись в креслах, - Et discipuli hoc manifeste persuaserunt.Cogito pro urbe et Schola, facultatem habere planorum, quae homines tollunt, perutile erit. (я ещё с вами... А возможность полёта есть. И студиозусы наглядно в ней убедились. Я думаю, что для города и Схолы, возможность иметь самолёты, поднимающие людей, будет весьма полезна), - вот вам и польза от меня, самого, наверное, беспокойного подданного - внушал я эту мысль в головы своих слушателей.
  - Готфрид! - капризно дуя губы, без стука к нам вошёл Элл, - мне скучно! Вы ушли. Ты со мной даже не поговорил. А у нас такие гости! Вилли совсем нас забыл. Да и... - тут омега запнулся, - его светлость, - голос Элла дрогнул, - тоже...
  Я молча вскинул руки и хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, в котором сидел - дескать, видите, разговор окончен.
  - Оме Элл, извините меня, мне нет прощения! Я забыл о вас! А между тем, - тут я встал из кресла и подхватив омегу под ручку, повёл его к двери, - мне есть, что вам рассказать... Да, господа, - обернулся я к вскочившим при входе Элла ректору и адмиралу, - сталь и самолёт - хорошие темы для дипломных работ!
  И тут же на ушко Эллу:
  - Оставим их, оме, им есть о чём поговорить. А у вас ко мне, наверняка, много вопросов...
  Идём, мой хороший, идём - внушал я Эллу.
  Оме просто душка и если бы не... ах! - твоё замужество Элл, то оме весьма и весьма привлекателен. А сколько у него тайн! А это так романтично! И он наверняка поделится со мной всем, что с ним произошло! - крутилась в голове омеги внушённая мной мысль.
  И я делился. С изъятиями, естественно. Опуская всякие натуралистические подробности, навроде посадки на кол, снятия кожи, расчленения, взрывов, погони за бургомистром и изъятия почти всех денег пиратской республики. Особенно живописал свою жизнь на необитаемом острове:
  - Ах, оме! Вы знаете, это так прекрасно! Маленький остров, экзотические фрукты, морские ванны... И только ты и море... Не надо никуда спешить, никто не пристаёт, не нудит... Вы знаете, оме, - я наклонился к ушку Элла, слушавшего меня широко раскрыв свои выразительные глаза, - я даже ходил там без одежды...
  Краска залила щёчки омеги.
  - Ну, не совсем. На мне была только рубашка... И больше - ничего...
  Опустим незначительные подробности в виде моего состояния здоровья. Я же совершил экзотическое путешествие!
  - Ах! Ваша светлость! Я вам так завидую!
  Ещё бы! Ты ж мой хороший! - улыбался я.
  Мы шли с Эллом по переходам дворца, я будто бы невзначай приобнял его за талию, а свободной рукой перебирал тонкие ухоженные пальчики. Сейчас я прижму тебя к стенке, там, за вон тем горшком пышно разросшегося куста - там нас не увидят, и поцелую... И заставлю кончить только от того, что ты произнёс моё имя... И буду купаться и пить твои эмоции, направленные на меня. А их будет много... я смогу тебя заставить фонтанировать ими...
  И мы уже вошли туда. Вернее, я подхватил слабо ахнувшего Элла и утащил его в нишу. И там, за кустом, я взял его прекрасное лицо в ладони. И уже Элл сам искал губами мои губы и всплеск восхитительно насыщенных чувств коснулся моего существа, обдав тёплой сладостной волной. И серо-голубые глаза омеги, искусно накрашенные, чуть скосились, увидев моё лицо близко-близко перед собой и его бордовые губы распахнулись в ожидании прикосновения и проникновения и моего носа коснулся шлейф духов и феромонов, смешавшихся в ошеломляющем ансамбле, как мимо нас по коридору вприпрыжку промчался старший сын Элла:
  - Папа! Папочка! - звал он родителя.
  Очарование момента схлынуло. С меня. Элл по-прежнему искал поцелуя - я неосознанно придавил личность омеги транслируемым желанием. Как вампир я насыщался его эмоциями. Но теперь уже не так как с несчастным Джолентом, а бережно ведя личность Элла по пути выработки его чувств ко мне и высасывая из него их, провоцируя всплеск эротизма, густо замешанного на любопытстве. Любопытстве и к оме Ульриху и к новому сексуальному опыту - никого никогда кроме главы Схолы у Элла не было, да и было невозможно - они были истинными друг другу. А с другими омегами Элл дела не имел. И доведя Элла до изнеможения и почти коснувшись его губ своими, я вытянул из него всё без остатка. Оставив в самой глубине личности неосознанную глубокую симпатию ко мне - ссориться в супругом главы Схолы не нужно. Да и симпатичен он мне...
  А теперь понаблюдаем...
  - Ох! Оме, - Элл привалился к стене в изнеможении, - что-то мне... присесть надо...
  Я вывел Элла из ниши и мы с ним опустились на диванчик стоявший в нескольких шагах от нас.
  - Папа! Вот ты где! - к нам подбежал семилетний альфа, неуловимо похожий и на Элла и на отца.
  Ребёнок частил, рассказывая о том, как он искал папочку, о том, что произошло с младшим и как они его ждут, так как папочка хотел с ними пойти на водопады.
  Элл немного оправился от моего вампиризма, улыбнулся, слушая отпрыска, и спохватившись и притворно строго сведя брови, одновременно с этим поправляя воротничок рубашки сына, напомнил:
  - Господин Алан, когда вы видите незнакомого с вами оме, что нужно сделать?
  - Представиться, папа, - выдавил прерванный на полуслове мальчик.
  - А вы, представились?
  Алан отрицательно помотал головой.
  - Ну-у? - побудил сына Элл.
  - Извините меня, оме, - Алан опустил голову и покраснел, - меня зовут Алан... фон Лангенштейн, - закончил он с запинкой.
  - Я надеюсь, что столь галантный кавалер как вы, Алан, поможет своему папочке и проводит его домой, - высокопарно ответил я, скрывая улыбку.
  Алан встал во фрунт и кивнул головой. Конечно, о чём речь, он обязательно проводит своего папочку, можете не сомневаться, оме!
  - Оме Элл, - я снова взял пальчики Элла в свои руки, - я вынужден откланяться - меня ждут дома, - здесь я потянулся к зарозовевшей щёчке Элла, чмокнул её и прошептал на ушко, - Надеюсь, это не последняя наша встреча...
  Эмоции снова захлестнули омегу и отхлынули втянутые мной. Лицо его дрогнуло от накатившей слабости.
  - Сидите-сидите, оме, - попрощался я, уходя от дивана.
  Так. Получается, когда я вытягиваю эмоции из доноров, они ощущают слабость. Сейчас приду домой. Там будет море радости, опять прыганье до потолка и если я дам себе волю... то будет нехорошо...
  * * *
  А дома меня ждали. Нет, не так. Ждали!
  Блудный оме вернулся (в данном случае с того света) и вся жизнь его семейства начала вращаться вокруг него. Дети, в том числе и Ёрочка, прыгали вокруг меня - Веника я сразу взял на руки, теребили за рукава, в порыве чувств вжимались счастливыми мордочками в бока и живот - они все знали, что я уходил навсегда и теперь искренне радовались. Эльфи, как Личный Слуга, знавший, что я жив, пусть и в такой странной форме, тоже с глазами на мокром месте - дохаживал последние дни, потянулся ко мне с поцелуями, осторожно обнял и прижался щекой к груди, потом, шмыгнув носом, уставился на меня снизу вверх, губы его дрогнули в улыбке и снова вжался в меня, вдыхая такой родной запах - запах его оме. Потом Виви подошёл сзади и приобнял, прижавшись к спине. А я млел, купаясь в волнах счастья и любви. Чуть дав себе воли, потихоньку, незаметно тянул и тянул восхитительный коктейль счастья, густо настоянный на эмоциях, транслируемых сразу от целой толпы (у меня их шестеро, несчитая кошки!) любящих меня людей. Ох-х! Хорошо-то как!
  Спустив Веника на пол, окружённый щебечущим хороводом, был отведён наверх, в гостиную, где к моему приходу спешно, прямо у меня на глазах телекинезом и левитацией накрывался стол - старались Сиджи, Ют и Ёрочка. Эльфи наверх не пошёл, а спустился в кухню - начинать готовить праздничный обед.
  Вечером когда, я уже не знаю по какому разу я перецеловал и переобнимал каждого, в то же время немножко поумерив их эмоции по отношению ко мне, сидя у себя в кабинете я взялся, наконец, за создание макета своей книги о Спартаке. Полноценного макета всё равно, пока нет типографии, не получится, но прикинуть количество иллюстраций, за счёт которых я планировал добрать объём, необходимо. По предварительным прикидкам выходило так, что через каждые три четыре абзаца, но не более половины листа текста должна вставляться картинка. А с этим затык - рисовать я пока ещё не пробовал. Хотя... Абсолютная память позволяет держать в голове любой образ. А вот перевести его на бумагу? Я пробовал и так и эдак. Исчеркал стопку листов, позаимствованных в Схоле на безвозмездной основе. Веник давно уже спал, Вивиан тоже лежал рядом с ним, но как я чувствовал, не спал. Я чертыхался, комкая очередной листок и ероша разлохмаченные волосы. Наконец, отбросив карандаш, я задумался. Как скопировать образ из моей головы на бумагу?
  Шевельнулась раздвижная дверь ведущая из спальни в кабинет. Вивиан, щурясь на яркий свет осветительного шарика, в одних только стрингах, на цыпочках вышел из спальни.
  - Ну что, Вивочка, ты так и не заговорил?
  Омега отрицательно помотал стриженой головкой и присел ко мне на подлокотник, привалившись к моему плечу.
  Что тут у вас, оме? - казалось, спрашивал он.
  - Смотри, - начал я негромко - Веник спит, - мне надо нарисовать картинки вот к этому тексту, - я пододвинул к нему исписанную почерком Лизелота тетрадку с рассказом о Спартаке.
  - Что и где должно быть я знаю, - тут я потыкал пальцем себе в висок, - а вот как это изложить на бумаге?
  Забавно шевеля губами Вивиан читал написанное, быстро перелистывая страницы - он, оказывается, очень хорошо читает!
  Я невольно залюбовался обнажённым омегой сидящим рядом со мной и мне вспомнилось, как я создавал образы в голове у приказчика одного из купцов Майнау, Ар его звали. Танк и немец, наигрывающий на губной гармошке "Августина", потом танк поехал и взорвался... Я ведь тогда до мелочей проработал все образы у себя в голове и только потом заложил их Ару, как развёртывающуюся картинку. Одно за другим. Со звуком и цветом.
  Фактически я рисовал эти образы у себя в голове. Они двигались как живые. Как на плёнке. Киноплёнке. А сейчас мне нужна фотография. Фотоплёнка. Вот рядом что-то... Ну! Думай голова!
  - Так, Виви, сядь сюда, - показал я омеге на кресло напротив стола.
  Тот послушно пересел.
  - Не шевелись.
  Пристально вглядевшись в сидящего, я отметил я для себя изгибы тела, переходы света и тени, перспективу. Тяжело вздохнув, прикрыл глаза, сформировал на внутренней поверхности черепа, во лбу картинку сидящего Вивиана и, раз! Карандаш, скрипя грифелем, заметался по листу, переводя образ из головы на бумагу. Без светотени, пока ещё без объёма, только линии, но появилось лицо Вивиана, его плечи, линия рук, расслабленно перекрещенных на коленях...
  Стоп! Хватит!
  - Виви, посмотри, - подозвал я омегу.
  Тот встал и, рисуясь передо мной, походкой манекенщицы, обошёл стол и склонился над рисунком. Нарисованный Вивиан сидел в кресле, а живой стоял рядом со мной и я привлёк тёплое тело к себе на колени, проведя ладонью по атласной коже.
  Омега с готовностью устроился на мне, а я пододвинул рисунок к себе. Хм... неплохо получилось. Узнать можно. Вивиан, сидя у меня на коленях, вздохнул. Эмоции раскручивались внутри у него я и чувствовал их как струйки сладостно-блаженного тумана, расходящиеся от привлекательного в своей наготе и совершенстве тела.
  Втянув в себя немного из доступного мне, я остановился - Вивиан мной недавно вылечен, личность его нестабильна - вон, до сих пор не заговорил. И если я сейчас буду из него вытягивать его эмоции, то чем это может кончиться?
  Стой!
  Я схватил пискнувшего омегу в объятия, сжал, что было сил. Вивиан терпел, хотя и было больно. Чуть ослабив хватку, я губами нашарил его голову, ткнулся в висок, потом в глаз, в щёку...
  Тёмная ледяная волна поднялась откуда-то из глубин моего солнечного сплетения, плеснула под самые ноздри, так, что в них защипало и Вивиана накрыло ужасом и жаждой смерти.
  Омега дёрнулся в моих руках, как-то странно едва слышно всхлипнул и глаза его закатились, а головка поникла.
  Доигрался, чёрт!
  Задушив в себе демонический всплеск, я рванулся в спальню, отпихнув телекинезом закрытую дверь.
  Осторожно уложил бессознательное тело на простыню и, скинув с себя камзол и штаны, в одной рубашке и трусах навалился сверху на лежащего, полностью покрыв его тело. Голова к голове, грудь в грудь, руки к рукам, ноги к ногам. Именно сейчас мне показалось, что сделать надо так. И снова я, накрыв волосами нас обоих, потянул личность омеги на себя, как делал с ним и Шиарре...
  У меня в голове золотистый тёплый шарик засветился примерно в том же месте, где был создан образ, когда я собирался рисовать Вивиана. И тут же, только ощутив его в себе, я с силой вытолкнул шарик обратно. В носу хлюпнуло и я отвалился от лежащего подо мной омеги, зажимая закровивший нос рукой.
  Вивиан глубоко вздохнул, а я так и держа нос рукой, повернул голову и смотрел на лежащего рядом со мной омегу. Он сознании!
  - Ты как? - шёпотом прогундосил я.
  Виви повернул голову ко мне, широко открыл не видящие в темноте спальни глаза и согласно взмахнул ресницами.
  С ним всё хорошо. С ним теперь всё будет хорошо. Оме рядом... А больше ему ничего не надо...
  
  
  
  Глава LXXXVI
  
  По городу ползли слухи.
  Обо мне.
  Говорили много всякого. Дескать, оме Ульрих убийца с руками по локоть в крови (что правда, то правда), именно он причастен ко всяким беспорядкам в работе городских служб - прошлый раз, помните, в Жёлтом крейсе два дня воды не было? Он это. Больше некому. По ночам оме Ульрих ходит под окнами домов и, подслушав разговоры, пробирается в дома, шарит в вещах жителей. И уже есть пропажи. Слышали - там, в Чёрном крейсе, у троих матросов с военных кораблей месячное жалованье пропало! (и пофиг, что эти трое после выдачи жалованья в кабак завернули). А ещё говорят... оме этот... он мёртвый! Точно-точно! Двоюродный брат супруга писаря рата Зелёного крейса говорил, а ему рассказывал родственник прислужника Схолы, он на побывку приходил, ну, так, посидели в кабачке на Проломной улице, что оме этого десять искусников за руки и за ноги вытаскивали из хижины Великого Адальберта! А он упирался! А сам неживой! Они хватают, а у него рука - р-раз! и одни только кости у искусников в руках остались! И ещё шевелятся! Это уж потом целители, как смогли, собрали его... скелет, то есть. Он вообще сейчас только за счёт одежды держится. А под рубашкой у него голые кости! Да... Вот так вот... Самое главное - детей от него берегите! Он в полнолуние кровь пьёт! И самая для него лучшая - детская. Да ещё и корабль притащил к берегу. А на нём трупов видимо-невидимо. По ночам к нему вообще лучше не приближаться. У нас сосед, вот Сила свидетель, на днях мимо проходил, так не поверите, смотрит, а на корабле этом привидения! Прозрачные, синие. Стоят и на берег смотрят. Он-то глаза вытаращил, а ему с борта рукой машут, дескать, к нам иди... (сосед этот давно под надзором властей находится, как пьяница горький, бевертунг у него почти на нуле и, если за ум не возьмётся, то один из кандидатов на выселение - но кого это волнует, когда оме-людоед на корабле привидений в город притащил!).
  Вобщем, повторялась ситуация бывшая со мной в Майнау. Там я тоже превратился в городское пугало.
  Вездесущие мальчишки сверху донизу облазили несчастный биландер, стоявший всего в десяти метрах от парапета набережной, носом к берегу. Днище, обшитое медными листами, глубоко затянуло в песок и сдвинуть судно при отсутствии приливов в Срединном море не представлялось возможным. SS забрала с корабля всё, что можно, вплоть до бегучего такелажа и парусов. Стоячий такелаж трогать пока не стали. Военные власти, будучи не в силах снять корабль с мели, приговорили его к разборке на месте. А пока он служил бесплатным аттракционом для местных мальчишек от шести лет и старше. Они вброд проходили к кораблю - глубина не превышала полуметра и, подсаживая друг друга, забирались на борт. Опасливо заглядывали в пропитанную трупной вонью тёмную глубину трюма. Самые смелые, притащив свечки, лазили по трюму, шлёпая босыми ногами по лужам на дне корабля. В течение нескольких дней убедившись, что ничего опасного, кроме удушающей вони, нет, биландер огласился криками детворы с упоением игравшей на палубе в догонялки, в пиратов и как обезьяны лазившим по выбленкам до марсовой площадки на грот-мачте и обратно.
  Детский шум мне этот надоел до невозможности и в один из дней, когда занятий у меня в Схоле не было и я туда не пошёл - просто неохота было, я вышел к набережной. Долго стоял, постукивая пальцами по парапету и размышлял, что делать с биландером. Так-то по справедливости, корабль - моя добыча. Взят с бою. Единолично мной. Только вот зачем он мне?
  Переместившись телепортом на палубу уже загаженную птицами, медленно прошёлся туда-сюда. Задрал голову, глядя на переплетение канатов, удерживавших грот-мачту. Р-романтика! Мать её...
  Из-под решётки закрывавшей трюмный люк, послышался шёпот.
  Это кто тут у нас?
  Энергетическое зрение, на которое я перешёл, разглядывая незваных посетителей, показало, что под палубой сидят четверо. Один побольше - видимо старше, а трое других одного роста.
  Так-так... Передо мной стояли опустив головы четверо босоногих детей. И самое главное, я их знаю! Тот, что побольше - мальчик-альфа из-за которого Аделька в первый свой день в крейсовой школе кол по поведению получил - на задней парте вели с ним диалоги о рыбалке. Кол от Гризелда. А трое детей поменьше - очень миленькие тройняшки-омеги из класса Адельки. Похожи друг на друга, как капли воды, сказал бы - как две, но их трое. Отличаются друг от друга волосами. У одного они светлые, а двое других тёмненькие, только у одного волосы почти до плеч, а у другого короткое каре, чем-то причёску Эльфи напоминает.
  - О-оме... простите нас... - мальчик-альфа тяжело вздыхает, не поднимая взгляда, омежки столпились у него за спиной и прячутся друг за друга, любопытно и опасливо сверкая глазами, - мы это... тут...
  - Ну, вас-то я, господин Эрих, знаю. Довелось... А это у нас кто?
  - Алис, - светленький омежка сделал книксен, - Биргит, - продолжил тёмненький с короткими волосами, - Карин, - закончил тот, что с волосами подлиннее, и все вместе снова, как по команде, делают книксен, - Беккер...
  А-а! Это их я по-пьяни сватал Юргену, когда устроил попойку у него в борделе.
  - И что же вас всех сюда привело, господа? И, позвольте узнать, почему вы не в школе?
  Четыре носа повисли ещё ниже.
  Да ясно же. Сбежали с уроков. А шило в попах не позволило упустить возможность полазить по брошенному кораблю на котором настоящие (!) пираты плавали. Ради этого и сбежали.
  Но Беккеры... Сразу трое... Вот ведь! Оказывается, в тихом омуте черти водятся!
  Девочки! Тьфу, чёрт! Омежки. Очень уж на девочек похожи.
  Видимо, чувствуя мои рассуждения, все четыре пары глаз уставились на меня.
  - Ну, что же, придётся обо всём сообщить господину директору и господину Гризелду... - начал я размышлять вслух.
  Четыре пары глаз сделались умоляющими.
  - Оме... - выдохнули все четверо.
  Побег с уроков - серьёзный проступок. Эриха и посечь могут. Да и девчонкам тоже прилетит. Опять! Какие, к чёрту, девчонки! Беккеры они. Короче, Беккерам тоже прилетит. Смотря по прошлому поведению. Но скорее всего - они в школе образец благонравия. Поэтому телесно не накажут, а вот постоять в углу после уроков придётся. А уж стыдно-то как! Ещё и в журнал ученика запишут. Да-а. Дела.
  Заложив руки за спину, я молчал, прохаживаясь перед ними по палубе. Все четверо молчали и только провожали меня взглядом, ожидая решения своей судьбы.
  - О-оме... - набрался храбрости Эрих, - а Аделаид... он где сейчас?
  По тому, как был сформулирован вопрос, я догадался, что в отношении Адельки школьная молва тоже напридумывала всякого. Из школы он ушёл буквально на следующий день после того, как в Схоле его проверили на предмет направления Великого Искусства. Руководство школы, безусловно, знало, куда он делся - как-никак документы о переводе подписывали, а вот отсутствие Адельки в классе дало повод для пересудов среди учеников. Тем более, что семена упали на подготовленную почву - родители учеников тоже отовсюду тащили домой слухи об оме-убийце.
  - Аделаид Венцлау фон Брюннен (баронское имя Адельки) не так давно снискал расположение Великой Силы, господин Эрих, и теперь он учится в Схоле...
  Глаза всех четверых снова воззрились на меня. Светленький Алис толкнул локтем Эриха, буркнув, при этом надутыми губами:
  - Вот видишь, а ты говорил, что его выпили...
  Эрих отбрыкнулся:
  - Погоди ты, может ещё и неправда это.
  Желая развеять все сомнения, я заявил:
  - Если вы дадите себе труд подождать, господин Эрих, - здесь я вынул часы Зульцберга, с которыми не расставался, - то через два часа и семьдесят минут сможете его увидеть - он как раз к этому времени возвращается из Схолы.
  - А... - возразить на эту сентенцию Эрих не смог.
  - Итак, господа, посоветуйте мне - что с вами делать?
  - Мы... это... отпустите нас оме-е... - три пары восхитительно распахнутых, обрамлённых густыми чёрными ресницами, девчачьих глаз умоляюще уставились на меня. Эрих в спектакле не участвовал - чувствовал, что не вытянет.
  - Ага! Отпустить, значит?
  Да-да, отпустите нас, оме, мы больше никогда-никогда так делать не будем - молча закивали головками тройняшки. Эрих поддакивал.
  Эмпатия говорила мне, что всем четверым страшно. Но в тоже время любопытство до такой степени овладело детскими душами, что... от избытка чувств кто-то из омежек, Алис, по-моему, даже пИсать захотел. Страх и любопытство. Какое насыщенное сочетание!
  Даю себе немного воли и начинаю чуть заметно тянуть эти эмоции из детей.
  Они немного успокаиваются.
  Хм... А что если попробовать тянуть не смесь эмоций, а что-то одно? Страх, к примеру. Тогда у них только любопытство останется - говорит мне ясновидение. Но отпускать просто так нельзя - пора восстанавливать своё доброе имя в Лирнессе.
  Вот с них и начнём.
  Эрих и тройняшки почувствовали, что им вдруг стало совсем не страшно. Только интересно до невозможности. Оме же, встряхнув длинными волосами, снова прошёлся перед ними и, подумав, сказал:
  - А хотите на острове побывать? На настоящем, тропическом?
  Страха в детях не было и не успели они кивнуть головами, как обстановка вокруг корабля, на палубе которого все они стояли, сменилась - вместо городской набережной раскинулась огромная лагуна. Шелестели листья пальм, дул тёплый ветер, за рифом грохотал океан. Босые ноги (туфли и чулки были спрятаны под кустами на набережной) всех четверых по щиколотку утонули в ослепительно белом тёплом мелком песке.
  Ахая и повизгивая от восторга, дети разбежались по острову, восхищённо выкрикивая и зовя друг друга посмотреть - вот прямо сейчас! и никак иначе - на раков-отшельников, на птиц, на восхитительные цветущие кусты, на пальмы усыпанные орехами...
  А я перешёл к тому берегу острова, с которого - я знал, открывается вид на лагуну с самым глубоким в ней местом. Внимательно присмотрелся и вот - биландер, взметнув стену брызг, плюхается в омут и притопленный мной, идёт на дно.
  Избавляться от вони я решил таким образом: корабль постоит декаду или две затопленным. Морская живность потрудится над его очисткой, а там я его снова перетащу в Лирнесс и в порту мы его приведём в порядок. Судно изготовлено из тика, а эта древесина очень устойчива к воздействию морской воды и уже только поэтому оно ценно. Так-то он денег стоит, и немалых и, потому, разбрасываться своей добычей я не буду - хомяк сгрызёт начисто.
  И вот над лагуной остались торчать только мачты.
  Эрих, на чьих глазах биландер ушёл на дно, раскрыв рот, смотрел на место затопления пиратского корабля и на мачты, торчавшие из воды и удерживаемые смолёными канатами стоячего такелажа.
  - Оме, а зачем это? - задал он вопрос, осторожно подойдя сзади.
  - Ты же был на нём. Воняет там. Вот. А тут его почистят...
  - А кто почистит, оме? - коротко стриженый Биргит Беккер присоединился к Эриху.
  - Да вон... - я показал на деловито таскавших раковины раков-отшельников, - они могут. Там ещё набежит полно всяких - только дай. Во-от. А потом подремонтируем и можно плавать будет. Хоть вокруг Эльтерры...
  - Ну-у... оме, вокруг Эльтерры не получится, - откликнулся Эрих, - корабль побольше надо. Там одних только припасов сколько надо!
  - Хм... - я протянул к нему руку, взъерошил непослушные волосы и привлёк мальчика к себе, - много припасов, говоришь?
  Мальчик, млея от нехитрой ласки, молча кивнул головой.
  Стоявший слева, Биргит подошёл ближе. Молча покосился на меня. Вздохнул. Тоже хочет. Я ведь неспроста Эриха глажу. Эти четверо будут первыми, кто начнёт рассказывать какой оме-убийца на самом деле хороший. Все они живут в Синем крейсе. Две улицы - свою и вышележащую соседнюю я в своё время обошёл и внушил тамошним жителям благоприятное ко мне отношение. Внушение это подновлю чуть позже. А эти дети живут не там и смогут, рассказывая обо мне, донести до родителей, прежде всего, что его светлость не так уж и плох.
  Четыре самых больших пальмовых листа, сорванных мной, под воздействием телекинеза плетутся, превращаясь в затейливые корзинки.
  - Эй! - кричит светленький Алис, размахивая рукой. Они с Карином в тенёчке, на подветренном берегу острова у самого уреза воды, взялись сооружать замок из песка.
  Эрих отлип от меня и помчался к ним. Биргит снова вздохнул. Ну, иди уже ко мне...
  Я чуть помог себе левитацией и Биргит оказался у самого моего бока. Также как и Эриху, запускаю руку в его волосы. Затем прижимаю его к себе. Чистая светлая радость выплёскивается на меня и пальцы свободной руки с чёрными когтями, рефлекторно дёргаются в диком желании схватить.
  - А ты чего не с ними? - отвлекаю я сам себя.
  - А-а... - чуть шевельнул рукой омежка, - не хочу... Мне с вами интересней... А потом... вон смотрите, оме, Лиска и Рин все штаны себе вымочили...
  И действительно, дети толклись у воды и колени у них были мокрыми и в песке.
  - Попадёт им от папы. Потом стирать заставят...
  - А ты, значит, хитрый?
  - Нет, оме, я тоже помогать буду. Мы вообще всё всегда вместе делаем...
  Я перебирал рукой чёрные волосы на голове мальчика и, прищурившись, смотрел вдаль. За мачты затопленного корабля. Туда, на север, там, где на самом горизонте темнел ещё один остров.
  А отца-то у Беккеров нет... Он моряком был. До боцмана дослужился. И однажды корабль боцмана Беккера просто не вернулся из моря. Судовладелец выплачивает по собственному почину супругу погибшего боцмана небольшую пенсию - отец был на хорошем счету. Да сам папа омежек трудится не покладая рук. Но их трое... И всем троим приданое нужно. Без этого никак. Иначе замуж не возьмут - таковы здешние реалии. Сейчас дети заканчивают школу. После окончания им начислят бевертунг, он будет чуть побольше, чем у остальных - омеги хорошо учатся и это откроет им определённые возможности, но...
  Всё это я вытянул из головы Биргита.
  Сейчас они берутся за любую работу. После школы, например, вечерами работают разносчиками готовых обедов. За полгеллера носят из ресторанчика еду заказчикам на дом. Но конкуренция на этом поприще высока - детей, желающих подзаработать много. А ресторанчик, откуда они таскают еду, один. И то, с хозяином едва удалось договориться. А ещё и носить приходится в разные места. И есть такие, куда тамошние мальчишки просто не пускают - отбирают судки и несут заказчикам, чтобы самим получить с них деньги и за обед и за доставку. Хозяину, естественно, ничего не достаётся и он тогда ругается на чём свет стоит. Два раза уже они так попадали. Едва долг перед рестораном удалось погасить.
  Но они не унывают. Кто, скажите мне, в двенадцать лет смотрит на мир сквозь чёрные очки?
  Да...
  Корзинки готовы. Отпустив Биргита, умчавшегося к братьям и Эриху достраивать замок, выискиваю на пальмах самые крупные кокосы. На базаре, в Лирнессе, ими торгуют по весьма высокой цене. Ну, вот от меня подарок такой будет всем четверым.
  Кокосы разложены по корзинкам - отыскал такие, чтобы были больше моей головы. Здесь на островах, такая разновидность растёт. В Лирнессе они значительно меньше. Созвал детей к себе, под восхищённые вздохи раздал корзинки, миг - и мы все пятеро стоим на залитой лучами Эллы набережной.
  Ещё одно.
  Телепортом вытаскиваю из дома три талера Лирнесской чеканки - эти лучшие. Прополаскиваю золотые монеты в мелких волнах и пристраиваю их внутрь орехов, лежащих в корзинках Беккеров. В самую серединку, туда, где плещется кокосовое молоко. Гипнозом внушаю детям, что кокосы ни в коем случае нельзя продавать, а съесть только самим. Ну, и папу угостить, само собой. Всё! Пошли! Вернее помчались. Все четверо, вытащив спрятанную обувь и чулки из кустов, дунули в разные стороны босиком. А, нет. Всё-таки, остановились и примерно, как благовоспитанные дети, поблагодарили оме за подарок. Вот так... А теперь бегом!
  * * *
  Пришедшему осматривать Эльфи Лисбету состояние моего ожившего организма не давало покоя.
  - Оме! Ваша светлость! Прошу вас! - умолял меня маленький целитель, сложив кулачки у груди.
  Кто-то ему подсказал, как на меня можно воздействовать. И я даже знаю, кто. Уровень мимишности в моём кабинете, где мы оба и находились, резко повысился.
  Я, сидя в кресле за столом в моём кабинете у нас дома, молча разглядывал стоящего передо мной омегу, едва сдерживая себя от того, чтобы не вскочить и не начать жадно его целовать.
  Ф-фух-х!
  - Оме Лисбет... - я сглотнул комок в горле, - а помните, те дети, которых вы... мы с вами, вывезли в Лирнесс? Они где сейчас?
  - Оме! - воскликнул он в нетерпении, - Не переводите тему разговора...
  И уже тише:
  - Ну, что мне для вас сделать, ваша светлость?..
  Целитель подошёл ко мне почти вплотную и, в смущении теребя на груди пуговку светлого жилета, низко опустил голову.
  Что сделать? Что сделать? Раздевайся!
  И ведь он и вправду готов на всё. Для меня. Эмоции целителя не врут. Я их прекрасно чувствую. Он неподдельно беспокоится за меня.
  - Мне раздеться, оме Лисбет? - шепчу я.
  Он молча, не поднимая глаз, кивает пепельной головкой.
  Что ж...
  Обхожу стол и, медленно потянувшись к поясу, обмотанному широкой шёлковой лентой, вытягиваю из-под него полы тонкой полотняной рубахи. Лисбет заворожённо следит за моими руками, расстёгивающими пуговицы рубашки. Наконец неторопливое расстёгивание закончено и я, встряхнув кистями рук и поводя плечами, ме-едленно спускаю её с плеч, открывая бледное костлявое тело. Глаза Лисбета стрельнули вправо-влево и моего носа достиг божественный запах иланг-иланга. Всё-таки, где он такие духи берёт? Надо у Вивиана спросить... Рубашка сползает назад, я отвожу руки за спину и она повисает на них, зафиксировав их сзади и открыв перед целителем беззащитную грудь с крупными омежьими сосками.
  Заалев щеками, Лисбет подходит ещё ближе и осторожно проводит пальчиком по шраму на левой грудной мышце. Он так толком и не зарос - в своё время оказался очень глубоким.
  Я чувствую, как в стоящем передо мной борются желание прильнуть ко мне и профессионализм и долг целителя. Целитель Лисбет в итоге побеждает омегу Лисбета и он, дрожащими прохладными пальчиками пробует нащупать пульс на моей руке. Джоленту, помнится, это так и не удалось сделать... Не получается и у Лисбета. Собравшись и уже не обращая внимания на моё полуобнажённое тело он, с озабоченным видом пробует пропальпировать грудь. Сначала спереди, потом сзади. Для чего я снимаю рубашку совсем. Затем настаёт черед аускультации. Лисбет, уставив мне напротив сердца деревянную трубочку с воронками на обоих концах, надолго приникает к моей груди, а я вижу его милое лицо перед самыми своими глазами. Лицо сосредоточено и сейчас он совершенно не расположен к шуткам. Мне же остаётся только вдыхать запах целителя.
  - Оме... - наконец выдыхает он, - я не знаю... Здесь требуется консилиум... У вас нет сердцебиения! Это невозможно! Так не бывает!
  Он потрясённо оседает в кресло, в котором ещё недавно передо мной красовался обнажённый Вивиан.
  - Что вас так поразило, оме Лисбет? - участливо интересуюсь я, присаживаясь перед ним на корточки.
  - Ваше сердцебиение, оме Ульрих, - Лисбет здорово ниже меня ростом, к тому же кресло низкое и, присев перед ним, мои глаза оказываются напротив его лица, ну, может, чуть ниже. И сейчас омега нервно ломает пальцы, не зная, что происходит с дорогим ему человеком. А то, что я ему дорог, сомнению не подлежит - эмпатию не обмануть, - ваш пульс - один-два удара в минуту...
  - Нет! Я так не могу! - порывается вскочить с кресла Лисбет, чтобы бежать за коллегами и всё выяснить для себя.
  Я, телекинезом, осторожно удерживаю маленького целителя - когда ещё увижу его вот так - прямо перед собой. Безуспешно посопротивлявшись, он сдаётся. И только с горестным видом протягивает свою ручку ко мне, к моему лицу. Дотрагивается до моей щеки, проводит по волосам... Всё его существо сейчас разрывается от переживаний за меня. По правде говоря, мне и самому несколько беспокойно за своё состояние. Как это так - два удара в минуту? Но я же себя нормально чувствую! Если, конечно, не считать мой эмоциональный вампиризм. Я раньше так не делал. Вот и сейчас, ошеломлённый силой переживаний Лисбета за меня, я тяну и тяну из него эти эмоции, напитываясь сам до такой степени, что мне просто становится комфортно. Омега же, послуживший для меня донором, успокаивается и я, чувствуя это, решаю отвлечь его от мыслей о моём здоровье:
  - Оме Лисбет... Вы помните, как-то мы с вами говорили о вашем докладе на факультете целителей? О докторской диссертации...
  Ручка целителя дёрнулась и я прижимаю её к своей щеке, задерживая, а щёки Лисбета снова вспыхивают. Он помнит. Он всё помнит.
  - Так вот... - продолжаю я вкрадчиво, - может быть, мы с вами перейдём к непосредственному изучению... скажем так... предмета вашего будущего доклада?
  Личико целителя заливается краской, что называется до корней волос, а я коварно продолжаю:
  - Смотрите, оме, вот моя грудь... перед вами... и если вы протянете руку и пальчиком дотронетесь до соска... вот так...
  Телекинезом, преодолевая сопротивление Лисбета, вытягиваю его вторую руку к себе, оттопыриваю указательный пальчик и начинаю водить им вокруг своего соска. Он стремительно твердеет. Прикосновения к нему становятся мучительно-резкими, где-то внизу, ниже пупка, наливается, начинает тянуть, заставляя мечтать о несбыточном (попросту, кончить не могу!). Лисбет будто под гипнозом - хотя я его не применял - заворожённо смотрит на происходящее с моим соском, розовые губки его чуть приоткрываются, показав самые кончики белоснежных зубов. Волна желания, пришедшая от него, захлестнула меня и тут же схлынула, поглощённая мной... Хм-м... эмоции вкус имеют. И вот эта вот волна от Лисбета принесла мне вкус ванильно-фисташкового пломбира... Наваждение немного отступает от омеги - я же поглотил большую часть его эмоций, и сейчас он чувствует, что...
  Ах-х!
  И будто перчика добавили в сладость - так проявилось чувство стыда - Лисбет почувствовал у себя в штанишках эрекцию!
  Запунцовев ещё больше, он пытается тянуть обе удерживаемые мной руки к себе. Я отдаю ему ту, что водила пальчиком вокруг соска, а вторую, накрыв его ладошку сверху своей, перемещаю к губам и целую в самую серединку:
  - Ну, что вы, оме... что вы? Не бойтесь... это нормально... вам ли не знать?
  А в голове у меня разум работает, анализирует - оказывается, эмоции искусников для меня гораздо вкуснее. Имел возможность сравнить: Джолент, Лисбет теперь вот и Элл, супруг ректора. Разница ощутима.
  Но с искусниками проблема - пока я сталкивался только с целителями. Как выяснилось ещё на факультете, Великая Сила допускает для них возможность некоторой жизни с эмоциями. А как с альфами? Где альфы-искусники возьмут для меня эмоций? Те же ректор с адмиралом. За обедом они оба были спокойны как камни. Кивали, улыбались в ответ на реплики Элла, но в эмоциях - ноль. Полный.
  А между тем, Лисбет засмущавшись окончательно, прикрыл ладошкой промежность и опустил голову так низко, что передо мной оказался его пробор в волосах. Носа моего достиг восхитительный запах феромонов целителя, перебивший запах иланг-иланга. Смешавшись, оба запаха превратились во что-то немыслимо прекрасное - так мне показалось. Роза, нарцисс, чуть терпкости бергамота и немного сандала. Умопомрачительно свежо, лакомо и сладко. Или это он благоухает только для меня?
  Чтож, не будем вводить в ещё большее замешательство несчастного, попавшегося мне в руки омегу.
  Телепорт в дом Лисбета, прямо в спальню. Сжавшийся от неловкости, целитель у меня на руках, красное лицо вжалось в моё плечо и прячется на моей голой груди. А я бессовестно пью и пью его эмоции. Без разбора, тяну и тяну и не могу насытиться этой великолепной смесью, тем более приятной, что она направлена на меня.
  С тоской и сожалением отрываю от себя лёгкое тело омеги, усаживаю его на кровать и, опустившись перед ним на колени, кладу на них свою голову. Посидим ещё немного, а там...
  Лисбет и сам изнемогает под моим воздействием. Он прекрасно знает о моей к нему симпатии или может быть чем-то большем, но сам он... боится себе признаться в тех чувствах, что испытывает ко мне. А что он испытывает? Ну-ка, ну-ка...
  Бессовестно вторгаюсь разум омеги и мощная эмоциональная составляющая его личности обрушивается на меня. Тяжи рефлексов, идущие из багровой глубины подсознания, напряжены. Папки языков - немецкого и латыни, опутанные смысловыми связями. Деревянные полки знаний и сведений о его жизни, шкаф целительских знаний с глухими дверцами... Особого беспорядка, свойственного остальным омегам, личности которых открывались передо мной, нет, но чувствуется какое-то напряжение. Тревога. И ясновидение говорит мне, что ещё немного моих издевательств над Лисбетом и Великая Сила оставит его. Причём оставит так, что после этого место ему - только в лечебнице, той самой, из которой я с таким трудом вытащил Вивиана.
  Или мы с ним должны стать истинными. И тогда часть его чувств ко мне перейдёт в стабильную фазу, распределится между ним и мной. Но это - связь. Пожизненная. Я не чувствую, что надолго задержусь в этом мире. Организм мой меняется. Как - пока мне не понятно. Ем я очень мало. Нет, проблем с поглощением пищи никаких. Но если мне есть столько, сколько хочется, то это раз в сутки - чашка чая и пара бутербродов. Сон - три часа в те же сутки. При этом, я выгляжу гораздо лучше, чем перед "смертью". На днях возился в мастерской - пробовал наладить пресс для книгопечатания и наколол палец. А крови нет. Потом уже из чистого любопытства специально ткнул шилом в руку. Засадил до половины, невзирая на боль. И ничего! Ранка затянулась, а кровь так и не потекла. Странно. При этом, ментальные силы мои возросли многократно. Достаточно сказать, что любой из искусников теперь в любой момент может оказаться под полным моим контролем. Я предвижу последствия многого из того, что делаю. Чувствую и знаю, что происходит со всеми моими в любой момент времени. По остальным - достаточно сосредоточиться и полная картина окружающего меня мира передо мной. А вот Лисбет... Я сам его довёл до такого состояния. И жажда эмоций от целителя, да ещё и направленных персонально на меня, захлестнула так, что я упустил из виду те поганые последствия, что сейчас так ясно встали передо мной.
  Поэтому...
  Длинные пепельные волосы Лисбета свесились на сторону, золотистые глаза закрылись. Снятая вплоть до трусиков одежда заняла своё место на стуле рядом с кроватью, а обнажённый целитель (не смотри! не смотри!) бережно уложен и укрыт одеялом. Мгновенное воздействие - и теперь он будет спать целый час.
  А потом...
  А потом он проснётся, пройдёт в ванную и удовлетворит себя, эрекция поможет - организму нужна разрядка. В том числе, психологическая. Эмоции обязательно должны быть отрефлексированы. Пусть и таким способом.
  Иначе...
  Вот вожусь и Лисбетом и даже боюсь думать, что дрочить он на меня будет. Охо-хо-хонюшки!
  * * *
  В течение пары дней я дорисовал на бумаге все иллюстрации к рассказу о Спартаке. Встал вопрос о гравировке нарисованного. Иллюстраций получилось более сотни - как я и планировал. Поход в типографию Схолы успехом не увенчался. Это оказалось что-то такое... примитивное до невозможности. Единственная комната, правда, достаточно просторная, оказалась увешана сушащимися свежеотпечатанными листами. Света категорически мало. Вдоль стен стоят наборные кассы. И два полуголых рабочих мечущихся между винтовым прессом, прижимающим листы, столом с набором, лотками с краской и валиками, которыми батырщик прокатывает набор после каждого оттиска. Если сюда и давать заказ, а я планировал издать никак не меньше двухсот экземпляров, то ждать выхода из печати книги придётся как бы не пару месяцев - мой заказ не единственный.
  Решив для себя, что типография у меня будет своя индивидуальная и никак иначе, прыгнув во дворец Совета города, отыскал там сенешаля Совета, господина Рутгера фон Вюллерслебена. Потребовал от него в своё пользование дирижёра оркестра, игравшего на балу. Под моим воздействием сенешаль вызвал к себе дирижёра Ганса Урзенсоллена. Засели мы с ним в его комнате во дворце Совета, заваленной нотными листами. Удерживая его под своим воздействием, я загнал ему в голову музыку из балета "Спартак", знаменитое адажио, вытянувшее в своё время Лисбета из депрессии. Я решил, что будет целесообразно разместить партитуру прямо в книге, в том месте, где ведётся речь о том, как Фрин стал истинным Спартаку. Любителей музыки в Лирнессе множество и я надеюсь, что они смогут оценить Хачатуряна по достоинству.
  Ошалевший дирижёр, потрясённый музыкой, без дополнительных понуканий принялся расписывать партитуру адажио для полного симфонического оркестра. Заодно я с облегчением узнал, что рояль тут уже известен. А на Земле его придумали только в начале 18 века... Видимо, увлечённость местных музыкой, а такое оказалось характерно только для Лирнесса, смогла подтолкнуть творческую мысль, а следом за ней пошла и мысль изобретательская. Короче, рояль тут был или как он назывался по-немецки - клавиер. Я даже лично пообщался с его роялистом, в смысле, с пианистом - тощим всклокоченным невысоким альфой средних лет - фанатом своего дела. Всё-таки клавиер тут считался новым инструментом и среди любителей музыки большим авторитетом не пользовался, исключая любителей всего нового.
  Возня с партитурой заняла у дирижёра четыре дня - и это он бросил все свои дела! Десять листов размалёванных безумными значками нот (чёрт в них ногу сломит!) оказались у меня в руках.
  - Оме! Оме! Я потрясён! Оме! - восклицал дирижёр, бегая по кабинету, распинывая в стороны кипы листов с нотами и хватая себя за и так негустые волосы по бокам головы, - Это! У меня нет слов! Кто автор? Вы? Оме - вы гений! Это...
  Чш-чш-чш... Тихо-тихо! - тянул я эмоции из господина Урзенсоллена. А тот заметно успокаивался под моим воздействием. Наконец, выдохнув сел в кресло у стола, за которым, собственно, и происходила запись адажио.
  Чашки с недопитым чаем, огрызки булки на тарелке, тяжёлый дух пропитанный запахом нагоревших свечей - шарика дирижёру не давали и он писал при свечах. Короче самая творческая атмосфера.
  Я раздёрнул в стороны глухие шторы и распахнул окно на открытый балкончик на каком-то высоком этаже в одном из шпилей дворца Совета. К нам ворвался свежий воздух и я, вдохнув прохладный воздух с гор - дворец находился в Золотом крейсе, так и остался стоять спиной к дирижёру.
  - Господин Урзенсоллен, - мне пришла в голову интересная мысль, - как вы посмотрите на то, чтобы помочь мне организовать концерт для благородных господ города и Схолы? Все номера концерта требуют музыкального сопровождения. В том числе исполняться будет и то произведение, которое вы положили на ноты...
  Никакого сомнения в том, что он согласится, у меня нет.
  - О! Оме! - дирижёр начал опускаться на колени в восторге от того, что ему предложили.
  Музыка, которую он перекладывал на ноты, настолько выбивалась из местных реалий, настолько была непривычна, но в то же время, вызывала такую бурю эмоций, что господин Ганс согласился без раздумий.
  Именно этого мне и надо!
  Я соберу толпу народу, среди которой будет множество искусников, все они будут испытывать те или иные эмоции. А я... Я буду тупо их поглощать.
  Классно же!
  Кроме того, в каком-то смысле это эксперимент - есть ли какой-то предел моему насыщению?
  Но вернёмся к книге. Десять листов партитуры - это несколько не то количество, которое мне нужно. Я быстро просматривал большущие листы альбомного формата, нашёл несколько помарок, потыкал пальцем в них и дирижёр, повесив нос от огорчения - я специально гипнотизировал его на самое аккуратное написание, исправлял ошибки остро заточенным красным карандашом.
  Что же придумать?
  Гранки нот всё равно придётся ему показывать. Помнить он этого не будет, естественно.
  Захватив целый рулон нотных записей, вернулся к себе домой. В столярную мастерскую, которая была назначена для размещения типографии. Повертев в голове так и эдак свою задумку, решил, что отливкой литер заниматься не буду. Мне проще, как владеющему телекинезом на достаточно высоком уровне (смею надеяться, что это так), сразу вырезать весь текст страницы на медной доске. Всего-то и нужны двести пластин меди миллиметров пяти толщиной. На них же будут вырезаться и иллюстрации. Правда, формат книги придётся сделать побольше - из-за нот.
  По моему заказу из скобяной лавки на двухколёсной тележке привезли медные пластины нужного размера. Заказал с запасом - сразу триста. Мало ли что?
  Из типографии Схолы безвозмездно позаимствовал целый бочонок типографской краски. У них там была только чёрная, поэтому пока цветные иллюстрации отпадают.
  Из толстого букового бруса была собрана рама для пресса. Лоток, куда должны укладываться пластины был подогнан под их размер. Почти двое суток напролёт резал текст и картинки и даже сделал пробный прогон, отпечатав титульный лист, на котором значилось:
  "Квинт Фабий Кунктатор. Спартак". И всё!
  Я решил не связываться с бытовавшей здесь традицией расписывать название книги на целую страницу, типа: "Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб; с изложением его неожиданного освобождения пиратами. Написано им самим".
  К тому же я счёл полезным для себя скрыть своё имя под псевдонимом. Из памяти почему-то вылезло имя римского полководца времён Пунических войн. Сойдёт, я думаю. Всё равно его тут никто не знает. А стиль сохранится. О Риме же книга. Да ещё и кличка у него говорящая - Кунктатор, означает медлительный. В точности про меня - я эту книжку издать скоро месяц как пытаюсь, да всё времени нет - то одно, то другое, то вообще помер.
  Мелкий, в четверть ладони, макет с нумерацией страниц тетрадей из которых будет состоять книга, лежит передо мной.
  1 и 49. Пока нечётные.
  Ну, погнали!
  Телекинез всегда выручает меня в моей жизни здесь, на Эльтерре. Телекинез мажет стереотип краской, телекинез прикладывает лист к нему, телекинез прижимает этот лист так, чтобы оттиск остался только от текста и рисунка, телекинез снимает готовый лист на просушку. Телекинез же перекладывает медные стереотипы, меняя страницы первой тетради.
  Делаю гранки книги.
  Не хочется позориться некачественным продуктом. Хотя, поизучав местную книгопечатную продукцию, заметил и огрехи печати и ошибки в текстах, пропущенные нерадивым корректором, да и просто у меня в голове свои идеи по дизайну книги и я хочу реализовать именно их.
  Передо мной мелькают листы бумаги, звякая, меняются медные пластины в лотке станка, летает валик с краской и мастерская покрывается разложенными на просушку листами бумаги с оттисками текста и посреди всей этой суматохи сижу я, на стуле, со сложенными на груди руками.
  Час такой работы и полдела сделано - текст напечатан. Просмотрю его на предмет неточностей, потом снова в печать и передо мной в полный рост встанет более серьёзная проблема - переплёт.
  Снова я мотался в типографию Схолы - к переплётчикам. И снова я утащил из Схолы кое-что. Так, по мелочи. Картонки для крышек книг, шёлковую нить для прошивки тетрадей, серпянку для капталов, коленкор для корешка и клей. Самое главное для переплёта - это клей. Бадейка казеинового клея заняла место в мастерской. Помимо этого пришлось понаблюдать за работой переплётчиков и даже залезать им в головы - в своё время я так учился шить. Почувствовав себя готовым продолжить работу над книгой, начал творить дальше.
  Первая книжка вышла несколько кривоватой - я не смог ровно выполнить обрез. Тетради разъехались в разные стороны, да и ещё над картонками для крышек пришлось думать: холст или гладкая бумага? Решил попробовать и то и то. Часть книг - около десяти штук получили обложку из картона с наклеенным на неё холстом самого тонкого переплетения, которое мне удалось найти в Лирнессе. Название и свой псевдоним я выдавил крупными буквами - имя автора поменьше, а слово "Спартак", набранное крупно, разместилось почти на всю ширину обложки. Однако, с холстом получилось несколько накладно, а вот с бумагой, целую стопу которой я утянул опять же из типографии, получилось лучше. И в том и в другом случае оттиск названия, заполненный краской, прекрасно читался, что мне и было нужно. В течение целой декады, отвлекаясь только на преподавание, да на текущие семейные дела, я печатал и переплетал двести экземпляров книги. Книжка получилась толщиной почти в два пальца - сказывались толщина местной бумаги и сотня с лишним иллюстраций на каждой странице.
  Ноты пришлось уменьшать до невозможности, так, что их можно было едва разобрать, но никакой проблемы для их прочтения не было - ещё бы, на них я загубил восемь медных стереотипов, играя с размерами нотных знаков. Выходных данных, естественно, никаких, кроме года издания. Только пара чистых страниц в самом конце для заметок, да широкие поля. Книга, из-за иллюстраций и нот получилась несколько нестандартного размера - побольше привычных местных кодексов. Ну, да наплевать!
  Часть тиража - двадцать штук с холщовым переплётом я оставил для подарков, а сто восемьдесят штук ждут продажи.
  Немного отдохнув от издательских дел, прошёлся по книготорговцам. Потолкался в лавках букинистов. Оказывается, это весьма почётное занятие! Типография здесь одна - только в Схоле, а читателей много - при поголовной грамотности жителей это неудивительно и поэтому многие ищут книги изданные не только в Лирнессе.
  В Тилории, в Барбануле, в Оспане тоже были книгоиздатели, а единый язык позволял не заморачиваться с переводами. И книги, изданные много где и в разные годы, ходили с рук на руки. Часть спроса, конечно, удовлетворялась библиотекой города, имевшей весьма обширные фонды. Но многим состоятельным жителям было лестно иметь свои личные собрания. Полистав некоторые весьма популярные произведения и побеседовав с книготорговцами и букинистами, я установил, что ничего похожего на "Спартака" здесь нет. По крайней мере, по количеству иллюстраций, выполненных мной довольно реалистично, с изрядной долей натурализма (из песни слов не выкинешь!).
  В трёх лавках я отдал на реализацию по пять экземпляров "Спартака", назначив цену в гульден. Всё, что сверх этого - доход торговца. Причём, на них пришлось давить гипнозом - расценки на книги были таковы, что большую часть в стоимости книги составлял именно доход продавца, а не автора.
  Ну, а потом, выбрав лучший из экземпляров, скакнул телепортом в Схолу, в жилую часть дворца. Отыскал там Элла, супруга ректора и, заморочив ему голову своим гипнозом, оставил книжку у него на столе в будуаре. Ход, на самом деле весьма коварный. Кто из омег, скажите мне, сможет устоять и не поделиться прочитанным со своими друзьями и знакомыми? А у Элла их много. Тем более, что произведение довольно эмоционально (я с самого начала закладывал в рассказ значительную эмоциональную составляющую). Хорошо бы ещё до супруга главы Совета города добраться!
  Если всё получится так, как я планирую, то мой доход составит два с лишним талера! Ну, за минусом расходов - составивших что-то около пяти гульденов. На фоне пиратских восьми тысяч - капля в море, но как говорится, курочка по зёрнышку клюёт (правда, как гласит вторая часть пословицы - "а весь двор в говне").
  А ведь ещё недавно два талера за две декады для меня были запредельным доходом! Загордился я. Нехорошо это. Нехорошо.
  В течение пяти дней была тишина. И я, приходя к книготорговцам, волновался - неужели моя затея не выгорела?
  А потом мне сказали в одной из лавок, что от главы Совета присылали прислужника, спрашивали "Спартака" и книжку продали за гульден и десять крейцеров.
  На следующий день спрос вырос ещё больше. Прислужники из разных знатных домов скупали мой рассказ. Выгребли всё и мне пришлось пополнять запасы книг у торговцев - скинул им ещё по десять экземпляров каждому. В любом случае я вышел в прибыль, перекрыв расходы в три раза.
  * * *
  А эксперименты со свойствами своего организма я решил продолжить. К тому же, идея о концерте, вброшенная мной в голову дирижёра, засела и в моей голове - я решил продумать список номеров. А к номерам нужны исполнители. Кое-кто, с моей точки зрения, годится для концерта. Например, моя труппа лицедеев со своим "Оловянным солдатиком". Есть целый оркестр для озвучки спектакля и его эмоциональная составляющая резко вырастет, тем более, что никто из знати его ещё не видел - труппа Улофа выступала в основном на дворовых сценах.
  Успешность выступлений лицедеев мне удалось оценить просто - в одной из кафешек недалеко от моего дома, той самой, в которой Людвиг побил посуду, убегая от карликов с кнутами, вчера вечером играли мелодию песенки солдата и танцовщика "Да, любимый мой, да. Нет, любимый мой нет". Всё просто. Песня, а значит и спектакль, ушли в народ.
  Вечером, после спектакля, когда оттанцевавший на сцене Жизи с аппетитом поглощал жаркое, запивая его морсом, Лотти клевал из своей тарелки - фигуру, наверное, берёг, а Людвиг с Улофом выпили по кружке пива, я сидел с ними в кафе, под освещёнными яркими шарами светильников деревянными арками, перевитыми в самом верху лозами какого-то местного тропического плюща с одуряюще-сладко пахнущими крупными цветами.
  - Оме, я вам должен долг отдать, - начал Улоф, - вы два гульдена нам давали. Вот...
  Он полез в кожаный кошель и вытащил на свет две серебряные монеты. Остальные, при этом, совершенно спокойно реагировали на вид денег - видимо в труппе Улофа настали сытые времена.
  - Оставь, Улоф, - отмахнулся я, - если потратить некуда, то вон - Жизи на приданое оставь.
  Жизи, быстро, но аккуратно уплетавший хорошо прожаренное мясо за обе щёки, чуть не подавился и быстро глотнул морса. Но промолчал. Есть хотел сильно, а разговаривать с полным ртом - это моветон, тем более в присутствии маркиза.
  - Ты расскажи лучше, как у вас дела идут?
  - Дела хорошо идут, оме. В разные места зовут, на разных сценах играем. Иной раз по гульдену за вечер собираем, - откликнулся довольный старик, - А всё - вы, оме. Если бы не вы тогда... И не ваша пьеса... Наверное, разбежались бы мы, - тут он махнул рукой.
  - Да? Это хорошо, что дела у вас идут., - я повертел стоявшую передо мной кружку с пивом - не люблю пиво, никогда не любил, хотя в этом кафе оно просто отличное.
  - Я думаю, Улоф, расти вам надо...
  Жизи прекратил жевать, быстро проглотил и запил морсом:
  - Оме! Это здорово! У вас наверняка что-то есть!
  Эмоции молодого омежки захлестнули меня и я тут же поглотил их. А вот остальные были гораздо спокойнее. Не удивительно, люди постарше начали неплохо зарабатывать, а от добра добра не ищут.
  Непосредственный Жизи же загорелся настолько, что аж подскакивал, сидя на широкой деревянной лавке - оме снова придумал что-то!
  - Я тут решил концерт организовать, - начал я издалека, всё-таки отхлебнув из кружки. Горьковатый прохладный напиток, отдающий хмелем и ещё чем-то сытным, попал на мои немногочисленные рецепторы, пролился в желудок. Неплохо... Но - не моё.
  - Больше чем на час, - продолжал я неторопливо и нетерпение Жизи нарастало по мере его поглощения мной. Росло несмотря на довольно значительный отток. Вот и Лотти, подняв голову от тарелки, тоже присоединился к Жизи. Нетерпение, густо перемешанное с любопытством, теперь шло от двоих омег.
  - Разные номера будут. И ваш спектакль тоже. И ещё номера есть. И для Жизи, - тут омежка не выдержал и восторге мелко-мелко захлопал в ладошки, - И для Лотти. И для Людвига. Тебе, Улоф, ничего не достанется, но ты-то у нас главный - командовать будешь.
  Улоф откашлялся и осторожно спросил:
  - А... а сколько платить будут, оме?
  Я молчал, разглядывая оловянную пивную кружку с крышкой и эмблемой кафе, тянул паузу и перебирал варианты оплаты в голове, затем ответил:
  - Талер.
  - Ой! - сдавленно пискнул Жизи и тут же зажал рот кулачками, глядя на меня огромными глазищами.
  - А... а... это, оме. Убивать никого не надо? - хриплым голосом напомнил о своём существовании Людвиг.
  Деньги на самом деле огромные. Талер сам по себе очень большая денежная единица. А уж лицедеям за спектакль так вообще...
  Мы даже сейчас в декаду на шестерых проживаем два гульдена. Себя я не беру. Титул маркиза обязывает к надлежащему содержанию и мои расходы достаточно велики - снова, как дурак, накупил себе тканей для пошива сразу шести костюмов! На восемь талеров! Мать иху ети...
  - И где играть надо? - снова осторожно спросил Улоф.
  - В Совете города., - ответил я безразличным тоном, а сидящих лицедеев пробрало по настоящему и их эмоции плеснулись вокруг меня, наполнив ласковым теплом центральное средочие в солнечном сплетении.
  - А мы сможем, оме? - осторожничал Улоф.
  - Я помогу... Сейчас мне нужно ваше согласие, - я, как и в прошлый раз не давил на них гипнозом, хотя заставить неискусников согласиться на что угодно, для меня не проблема. Просто мне нужно, чтобы это было их решение, а не моё. Зачем? Чёрт его знает... Но ясновидение мне твердило, что именно так будет правильно.
  Перекинувшись взглядами, актёры согласно кивнули головами. Ну, вот и хорошо. Хоть где-то...
  * * *
  А в эту ночь ребёнок Эльфи решил явить себя миру. Ещё с вечера Эльфи был как-то беспокоен и слезлив. Лез обниматься. Подолгу оставался неподвижен, будто прислушиваясь к чему-то. Все его эмоции я поглотил почти полностью, оставил только чуть-чуть, чтобы уж совсем не превращать омегу в бесчувственного альфу-искусника. После ужина я уж было поднялся к себе в кабинет - собирался поработать над сценарием концерта. Но вдруг почувствовал по нашей связи, что Эльфи стало нехорошо. Бросив карандаш, который вертел в руках, спустился вниз, в комнату своего Личного Слуги.
  - Оме, - со слезами в голосе простонал лежавший на кровати Эльфи, - больно, оме... Здесь, - он показал на низ живота.
  Перейдя на энергетическое зрение, я увидел густо зажелтевший живот омеги и такого же жёлтенького ребёнка, упиравшегося головкой в самую шейку растянутой матки. Мутная желтизна заливала и голову Эльфи.
  - Не бойся, маленький, не бойся, - положил я руку на чуть влажный лоб Личного Слуги, - просто сегодня ночью в мир придёт ещё один крохотный мальчик...
  - Кто придёт? Какой мальчик, оме? - да, я знаю, что Эльфи не самый сообразительный.
  - Да рожаешь ты! Эльфи, неужели не понятно? Вспомни, оме Лисбет тебе говорил, что срок скоро. Вот и началось...
  - Оме! - голова Личного Слуги полыхнула страхом, мгновенно впитанным мной, - Ох... - выдохнул он расслабленно, - рожаю, - тихо с улыбкой на губах продолжил Эльфи, - у меня ребёночек будет, оме! Самый красивый!
  - Конечно, Эльфи самый красивый! У такого красивого омеги по-другому и быть не может...
  - Сиджи! Ют! - крикнул я, телекинезом раскрывая дверь в гостиную.
  - Что, оме? - тут же прискакали ещё не ложившиеся омежки.
  - Соберите тут вещей, трусы там, рубашки, штаны, полотенец побольше, щётку зубную, порошок, мыло - мы с Эльфи к оме Лисбету сейчас пойдём.
  Пока узелок собирался, Эльфи так и держал меня за руку, а когда всё было готово, омегу в очередной раз опоясало резкой болью и он, зажмурившись, застыл на кровати.
  - Дыши, Эльфичка, дыши почаще, - уговаривал я его, наблюдая снова залитую жёлтым поясницу и промежность омеги.
  Пока ещё скрытая фаза. Между схватками достаточно значительные промежутки времени и Эльфи будет транспортабелен, в смысле, сможет встать на ноги и пока ещё нормально ходить.
  - Сиджи, Ют, наш Эльфи рожает, посидите пока с ним, а я к оме Лисбету...
  Скакнул телепортом на знакомое крылечко. На первом этаже темно, а наверху горит свет. Стучу.
  - Кто там? - Лисбет в накинутом на пижамку халатике, открывает дверь, за ним маячит встревоженное лицо Лизелота.
  - Это я, оме... - подаюсь к нему, вдыхая умопомрачительный запах иланг-иланга, забираю тонкие пальчики в свои руки и поднимаю их к губам...
  - Ах! - вырывается у него и личико целителя стремительно наливается краской.
  Но я не за этим... Не сейчас...
  - Оме Лисбет, - говорю проникновенно, перебирая губами его пальчики, - Эльфи рожает...
  - Так что же вы! - вскидывается целитель, но потом шепчет едва слышно, - о-оме Ульрих, пустите... мне надо... пожалуйста...
  - Да-да, - с сожалением выпускаю ручки Лисбета и тот уносится в глубину дома.
  - Лизи! Смотровую! Инструменты приготовь! У нас роды!
  Слышен топот ног Лисбета, взбегающего по лестнице наверх - переодеваться.
  Я мгновенно возвращаюсь в спальню Эльфи. Сиджи и Ют обсели его со всех сторон и что-то рассказывают, успокаивая. Эльфи, вон, даже улыбается. Не иначе, свои менталистские штучки на нём используют. Давайте-давайте, тренируйтесь, пока очередные схватки не настали...
  - Эльфи! Мы с тобой к Лисбету. Сиджи! Ют! На вас вещи. Где оме Лисбет живёт знаете?
  Омежки отрицательно качают головами. Действительно, у Лисбета из наших только Аделька и Эльфи были. Перекидываю сразу обоим образ крыльца дома Лисбета, куда они могут прыгнуть телепортом. Хм... а, оказывается, я и так могу - мелькнула в голове мысль. Но сейчас не до этого...
  - Пойдём, Эльфичка, - поднимаю я телекинезом на руки беспомощного омежку с огромным животом, - пойдём, мой хороший...
  Смотровая ярко освещена. Эльфи лежит на столе с широко разведёнными ногами. Около него хлопочет Лизелот - пробует ставить катетер в мочевой пузырь. Но я давлю на него телекинезом и из съёжившегося члена омеги в подставленную ёмкость течёт жёлтая струйка. Сам я у него в головах.
  - Ну вот, - глажу я растрепавшиеся волосы Личного Слуги, - пописали...
  Тут лицо Эльфи искажается гримасой боли - снова начались схватки. Поводив пальцами по его повлажневшим вискам, отключаю болевые рецепторы и он расслабленно выдыхает.
  Лисбет в это время пытается прощупать родовые пути и выяснить насколько раскрылась матка. Но я же вижу в энергетическом зрении, что до полного раскрытия далеко - Эльфи у меня первородящий, а у нас даже воды не отошли.
  Вот подождём, как отойдут, так и вынем ребёночка телепортацией. Или, может быть, сразу сейчас?
  - Оме Лисбет, ну, что там? - спрашиваю закончившего манипуляции целителя.
  - Нет, оме, пока ничего... шейка не раскрылась... Да он у нас первородящий к тому же, так что часов восемь - это минимум...
  Ох! Восемь часов - это много.
  Сейчас-то у нас сколько времени. Передо мной повисли часы Зульцберга, телепортированные из кабинета. Девятнадцать часов, да ещё восемь. Это в семь часов, не раньше. (Сутки двадцатичасовые же).
  - Оме Лисбет, а что если прямо сейчас я извлеку ребёнка и плаценту?
  - А вы можете, оме?
  - Да, телепортация мне подвластна в полном объёме (кто его знает - этот объём? Но здесь и сейчас вытащу без проблем).
  - Было бы неплохо, оме Ульрих. Да и нашего Эльфи мы избавим от мучений. Только... мне бы хотелось дождаться исхода вод. Нет-нет, вы не подумайте, оме... Просто тогда матка уже раскроется и, когда вы изымете ребёнка и послед, я буду уверен, что в ней ничего не осталось...
  - Хорошо, давайте подождём... Эльфичка, ты согласен?
  - С чем, оме? Что-то не так? - забеспокоился он.
  - Нет-нет всё нормально. Я тебя обезболил и сейчас мы просто дождёмся, как сойдут воды, а потом я просто, под надзором оме Лисбета, вытащу из тебя ребёночка и всё!
  Лизелот показал мне знаками, что ещё не все манипуляции с рожеником закончены.
  - Вот Лизелот сейчас с тобой позанимается, а мы пока выйдем с оме Лисбетом, не бойся ничего, - похлопал я омегу по ручке, судорожно сжавшей простыню.
  Мы вышли из смотровой, а Лизелот занялся очищением кишечника Эльфи. Хоть решение о телепортации и было принято нами, но так, на всякий случай, хуже не будет - это точно.
  После полуночи, около двух часов, воды сошли и сразу же я, посматривая энергетическим зрением, позволявшим, как на рентгене отслеживать и положение ребёнка и рассмотреть пока ещё живую плаценту, прямо на руки Лисбету выложил красное подрагивающее тёплое тельце, одновременно с этим плюхнув в подставленный таз багровый ком плаценты. Целитель потормошил ребёнка и новорожденный, сморщившись как печёное яблоко, негромко заскрипел. Его тут же обмыли тёплой водой, перевязали пуповину, отсечённую телекинезом во время извлечения, и передали Эльфи. Тот неверяще уставился на своего сына - как и это всё? А затем бережно и боязливо удерживая в руках, начал баюкать его, блаженно улыбаясь.
  - Оме, посмотрите... - шепнул он, - какой красивый...
  - Да-да, Эльфичка, да-да. Самый красивый... - подтвердил я, поглаживая волосы Личного Слуги.
  Если честно, то особой красоты я там не вижу. Потом, как-нибудь, месяца через три-четыре... А сейчас... Маленькое, красное, сморщенное существо, чёрные волосёнки прилизаны к крохотной головке размером едва с мой не самый большой кулачок.
  Но, так-то, да. Для Эльфи он самый красивый. Тут не спорю.
  Лисбет, прижавшись ко мне (ого, прогресс!), стоял и любовался новоявленным папой и его ребёнком.
  А я размышлял. Это теперь кроватку Веника Эльфи придётся отдать. Значит, Веника переводить в его комнату надо будет, а это влечёт за собой переселение Ёрочки и Вивиана. А второй дом не готов! Н-да-а... почешешь тут в затылке. Или пусть Веник пока со мной спит, а Вивиана опять к Ёрочке. На время ремонта.
  Чёрт! И времени ни на что не хватает. Концерт ещё этот!
  * * *
  Эксперименты мои с поглощением эмоций продолжились. Я попробовал сходить в бордель к Юргену. Там у меня была целая куча поклонников - надо бы их проверить. Да и вообще. Кое-какие мысли относительно концерта, дату которого я решил приурочить к своему, или вернее, нашему с Улькой дню рождения - сороковому квинтусу (40 день пятого месяца), у меня были.
  Заведение Юргена меня встретило тишиной - в середине дня неудивительно. Стеклянные двери отсекли тропическую жару, захлопнувшись за мной.
  И сейчас же за баром, сейчас пустым, открылась неприметная дверь и воздушное блондинистое создание выпорхнуло мне навстречу. Будто бы знакомое. Делмар!
  - Оме! Вы пришли! - и сейчас же ручки птичьими крыльями в восторге всплеснули в воздухе.
  - Здравствуй, Делмар, здравствуй, - протянул я руки к кинувшемуся мне навстречу альфе.
  Он пообниматься хочет, а мне не жалко. И то, что он - альфа, в данном случае - пофиг. Вот с Роланданом я обниматься не хочу.
  Мы присели на один из диванчиков в привате и Делмар начал мне рассказывать, что после того, как Руди ушёл, Юрген попробовал сам управлять заведением, но потом всё равно пришлось последовать вашему совету, оме, и вот теперь он, Делмар - управляющий. Уже декаду.
  Всё время, пока альфа делился со мной новостями, я внимательно за ним наблюдал, отслеживая его мимику и движения - у меня были на него планы. Концертные. Предварительно подходит.
  - Скажи-ка, Делмар, Роландан работает?
  - Д-да, оме, - с запинкой произнёс он и рука его непроизвольно дёрнулась к шее, не иначе привычка хранить платочки в воротнике сказывается.
  - Слу-ушай! У меня дело к тебе, - начал я, пристально рассматривая жестикуляцию альфы.
  Делмар тут же скромно сложил ручки на коленях, чуть опустил голову вниз и легко вздохнув, взмахнул длинными ресницами. В эмоциях полыхнуло надеждой. Как играет! Ты-то мне и нужен!
  - Пойдём! - я встал и подал ему руку.
  Изысканным жестом Делмар вложил свою ладошку в мою руку и тоже встал с диванчика.
  Прошли мы с ним к недалёкой невысокой сцене.
  - Покружись, - попросил я его, - там, - показал на сцену, - Стой! Перед тем как начнёшь кружиться, представь, что ты на солнечном тёплом лугу, вокруг бабочки, птички поют и ты счастлив как никогда, - попробовал я создать у него настроение.
  И Делмар закружился. Так, как мне и было нужно. С первого раза!
  - Так! Ты подходишь.
  - Для чего, оме?
  - Хочешь выступить на сцене?
  Делмар непонимающе уставился на меня. А я закинул ему в голову образ. Глаза альфы застыли. Он просматривал и по мере просмотра восторг всё больше и больше отражался на его лице. Просмотр окончился и он запрыгал по-девчачьи хлопая в ладошки:
  - Ой! Оме! Здорово! Я... а... я смогу так?
  - Конечно, сможешь! Только партнёр нужен.
  - Партнёр? - Делмар в задумчивости прикусил пальчик с перламутрово-розовым маникюром.
  Как играет, стервец! Я ведь прекрасно чувствую все его эмоции и желания.
  - Нужен кто-то столь же артистичный как и ты, но покрупнее...
  Сзади хлопнула дверь, кто-то прошёл по коридору, завернул за барную стойку и склонился за ней, копошась внизу.
  - Роландан!
  Здоровяк альфа разогнулся, держа в руках тарелку.
  - Фух! Делик! Напугал. Я тут решил, пока нет никого, лимонной водички себе сделать.
  - Господин Роландан, если вы будете так любезны и предложите нам с господином Делмаром лимонной воды, то мы вам будем очень благодарны, - церемонно раскланялся я с альфой.
  - Оме! Оме Ульрих! Вы снова у нас! - радостно заревел он.
  - Чш-чш-чш, господин Роландан, что вы так кричите! Сейчас сюда все сбегутся...
  Но его было не остановить. Он выглянул в коридор из которого пришёл и крикнул в него гулким басом:
  - Ребята! Оме здесь!
  Всё здание, всколыхнулось, загорелось эмоциями выскакивавших из номеров людей. Большей частью омег, но пара альф тоже была.
  Я сел на диванчик и в изнеможении прикрыл глаза, а примостившиеся напротив Делмар и Роландан с восторгом смотрели на меня. Передо мной на низком столике стоял целый кувшин прохладной воды в которой плавали кусочки льда и ломтики лимона.
  Через пять минут я сидел окружённый целой толпой ночных бабочек обоих полов.
  Ну, вот что с ними делать?
  Я в центре внимания, малейший мой жест, слово, вызывают целый поток восхищения. И из этого надо как-то выбираться. Поэтому полной ложкой черпаю разлитые вокруг меня эмоции и поглощаю их жмурясь от удовольствия - они все направлены на меня. Восторги немного утихают. Кое-кто из прибежавших ко мне присаживается на диванчик, из других приватов несут пуфики, а я с двух сторон оказываюсь прижат: с одной стороны Делмаром, а с другой Роланаданом, вовремя сообразившим занять места именно возле меня.
  В коридоре снова хлопает дверь одной из комнат и ко мне, цокая каблуками по полированному камню пола, летят ещё двое. Мален и Карлейг. Двое омег отыгрывавших в силе БДСМ. А задержались они потому, что в той комнате, откуда они выскочили и которую мы с Юргеном в прошлый раз вскрыли, утащив бутыль спирта, принимал сейчас целитель, осматривавший всех работающих в борделе.
  - Ой, оме! - в спинку диванчика, на котором я сидел, упёрлись тонкие ручки омег.
  Я повернулся.
  Блестящие глаза. Серые и голубые. Две головки. Русая с коротким каре и тёмно-русая стриженая очень коротко, под мальчика. Тонкие тела, едва прикрытые чем-то воздушным и чёрные тугие стринги, утягивающие промежность так, что там, казалось, нет вообще ничего. И улыбки до ушей на весьма миленьких личиках. У того, что с короткой стрижкой, под глазами небольшие круги и вообще вид более хрупкий и несколько измождённый. Карлейг. Он нижний. И по роли в их паре и вообще по жизни. Где-то в глубине меня, чуть выше диафрагмы, всколыхнулось тёмное ледяное пламя, ноздри мои шевельнулись и губы дрогнули, отвечая на их искренние улыбки, в оскале открывая острые белые зубы. Сжав тисками воли, давлю внутреннего демона. Карлейг почувствовал что-то одно ему ведомое, прихватил зубками самый краешек нижней губы и его бледная исхудалая ручка, дрогнула и несмело коснулась моих волос. Мален бросил быстрый короткий взгляд на товарища и стремительно ткнулся губами в висок Карлейга. Интере-есно...
  - Так вот, господа! - провозгласил я, опять повернувшись к аудитории, - Я снова у вас и хочу сказать, что здесь у вас тут работают две жемчужины, которые мне нужны, а вы все поможете им раскрыться...
  Сдержанный гул и недоумённые переглядывания.
  - Делмар и Роландан! Встречайте! - возглашаю я.
  Подхваченные левитацией оба выталкиваются на сцену. Здоровенный Роландан недоумевающе оглядывается, а Делмар хитренько щурится на восторженную толпу своих подчинённых.
  - Оме, а что это будет, оме? - летят со всех сторон вопросы.
  - Короче, народ, - успокаиваю шум, - как только отрепетируем, вы все будете приглашены.
  - Куда, оме?
  - В Совет города...
  Возникшие в эмоциях сомнения тут же гашу, поглощая.
  У нас всё получится - говорит мне ясновидение. Всё получится.
  
  
  
  Глава LXXXVII
  
  - Скажите, оме Ульрих, как вам пришла в голову мысль пригласить на концерт тех... таких... личностей... осуждаемых обществом... - мы с ректором прогуливаемся по огромному бальному залу в Совете города и он мне весьма осторожно пеняет на недостатки концерта. По его мнению, недостатки. Полагаю, что в его лице мне высказывают недовольство и остальные столпы лирнесского общества.
  Как же, как же - актёры, проститутки и вольноотпущенники не допускаются (если что - цитата).
  Бал.
  Снова бал в Совете.
  Со времени концерта прошло три дня...
  Я снова здесь. И снова с Лисбетом. Эльфи на этот раз остался с новорождённым.
  Мы идем рядом друг с другом и раскланиваемся в ответ на приветствия всех окружающих. Знакомых и незнакомых.
  К нам подходят целыми семействами, исключая, конечно, несовершеннолетних детей, доступ которым на бал запрещён.
  Раскланиваются с ректором и в весьма изысканных выражениях высказываются о проведённом мной концерте, взорвавшем здешнее высшее общество. Как показанными номерами, так и исполнителями. Вал эмоций, вызванный номерами, специально мной подобранными для этого, заставил здешний свет пережить такие треволнения, что многим, очень многим людям, особенно омегам, понадобилась помощь целителей. Помогли они правда не всем. Больше двух десятков омег получили нервный срыв и сейчас на балу не присутствовали.
  Элл, на этот раз бывший на балу с супругом, остановился задержанный кем-то из знакомых, а мы продолжили неспешное передвижение по залу.
  На мне серо-стальной с отливом костюм со стоячим воротником и с двухцветной вышивкой - золотистой и ярко-белой. Травы и цветы. Такие же серо-стальные брюки с отглаженной стрелкой и узорчатые туфли-брогги на шнурках в цвет костюма. Густые снегово-белые волосы свободно лежат на плечах. Руки с изысканным маникюром - мои чёрные когти самолично опилены наждаком - даже искры летели! и раскрашены Эльфи в перламутрово-розовый цвет - максимально близкий к натуральному человеческому из нашедшихся. То же проделано и на ногах, хотя кто их видит. А нет, вру, это я на балу в туфлях, а так-то в остальное время в сланцах рассекаю - так, что видно. На безымянном пальце правой руки посверкивает в ярких лучах осветительных шариков перстень с бриллиантом. После концерта и купания в заполнивших зал эмоциях зрителей я посвежел, тело налилось мышцами и силой, разглядывая себя в зеркале, заметил, что снова выгляжу на свой возраст, а лицо стало таким, каким оно было после подтяжки у Лисбета - хороший подарок на день рождения.
  - Хм... - отвечаю ректору, - если господам было тяжело присутствовать на нашем представлении совместно с... - я неопределённо повёл рукой не желая называть блядей блядями (только в смысле профессии!), - то, может быть, есть смысл перенести место нового концерта в другое место? И впредь проводить его без участия столь щепетильных господ?
  Ректор остановился, пристально глядя на меня.
  Сказать он ничего не успел - к нам подошёл Элл:
  - Готфрид! Ты знаешь, оме Ленни и оме Алеит рассказывали мне сейчас, что три дня назад, на концерте оме Ульриха им даже плохо стало, так они переволновались!
  - Оме Элл, - применил я запрещённый приём, - мы с господином ректором обсуждали сейчас возможность переноса следующего концерта в другое место...
  - А он будет? Ой, оме Ульрих, я так рад! - Элл чуть не захлопал в ладоши от восторга.
  - Да. Думаю, через три-четыре месяца это будет возможно. Так вот. Я рассматриваю сейчас возможность переноса концерта в портовые склады.
  - Да вы что! Какие склады?! О чём вы говорите, ваша светлость?
  - Некоторым из присутствующих на выступлении не понравилось...
  - Что не понравилось? Кто эти люди? Как? Как ЭТО! может не понравиться? Готфрид, что ты молчишь? Тебе тоже не понравилось?
  - Увы, оме Элл, - развожу я руками, снова опережая ректора, - многие недовольны тем, что на концерте в зале присутствовали простые люди из самых низов общества и не самых уважаемых профессий. Да и среди выступавших они есть...
  - И что тут такого? Я вообще никого не заметил! И потом, Готфрид, ты сам везде говоришь, что среди наших подданных нет недостойных людей и любой из них имеет право обратиться в Совет города и получить защиту своих прав.
  - Н-но, Элл... - начал было ректор.
  - Фу! Готфрид! - Элл в раздражении надул губы и несильно хлопнул ректора по руке сложенным веером.
  Я стоял рядом скромно опустив глаза. Ничего-ничего. Им полезно будет.
  - Оме Ульрих, - за мой локоть уцепился Элл, так и продолжавший гневно сверкать своими прекрасными очами на супруга вышедшего из милости, - расскажите мне - это правда, что будет ещё один концерт?
  - Да-да, оме Элл...
  - Ой! А можно узнать, что там будет? По секрету. Я никому-никому...
  - Вы знаете, оме Элл, по правде сказать, я и сам ещё не знаю, что там будет.
  Пока шёл этот разговор Элл тащил меня по залу - ректор отстал, отвлёкшись на кого-то из командования легионов Лирнесса, и дотащил до кучки разряженных в шелка омег и вверг меня в пучину улыбок, многозначительных взмахов ресниц, хихиканий, писков, тормошения за рукава и восхищённых вопросов.
  - Это оме Алоис и оме Амали, супруги главы гильдии банкиров Лирнесса, - представлял он, манерно выгибая ручку, а названные делали книксены перед моей светлостью, после разгрома мной пиратского гнезда откуда-то (не иначе работа SS, ух, доберусь я до них!) стало известно, что я превратился в богатейшего человека в Лирнессе и сейчас я своими глазами убеждался в том, что знатность в этом мире ещё далеко не всё, - это оме Геновеф, оме Коринн, супруги главы гильдии судовладельцев города...
  Я познакомился с супругами всей торговой и коммерческой элиты Лирнесса. Меня засыпали вопросами о прошедшем представлении, о моём костюме, о том, где я живу и почему не даю приёмов. С восхищением узнали о моём искусничестве. Элл тут же растрепал о том, что следующий концерт планируется на складах и тут же трое омег - супругов главы гильдии торговцев, взяли меня в оборот, улыбаясь, заглядывая в глаза и пытаясь выяснить, какие именно склады мне могут понадобиться и на какой срок...
  Затем Элл вытащил меня от супругов коммерсантов и я был представлен супругам политической и искуснической элиты города. Здесь омег было поменьше и они были более сдержанны - видимо, сказывалось то, что их супругами были искусники, а те холодноваты в эмоциональном плане. Меня осматривали сверху донизу, улыбались, но чувствовалась некая отстранённость и я решил действовать. Развернул свою сферу комфорта и, ослепительно улыбаясь - клыков не было, специально спиливал ещё перед концертом (кайф от того, что ничто не царапает рот изнутри - непередаваемый!), начал воздействие. Мне нужны лояльные ко мне и моим поступкам люди. Омеги проще всего поддаются гипнозу и через минуту общения, меня окружили и дали волю своим эмоциям - ещё бы! Его светлость так мил и любезен! А его манеры выше всяких похвал!
  А я тянул и тянул из них эмоции направленные на меня.
  Побаловавшись с супругами аристократов, вернулся к Лисбету потерянно стоявшему в стороне у одного из диванчиков. Подошёл к маленькому целителю и специально для него развернул сферу комфорта, убранную мной после того как поговорил со знатными омегами. Лисбет расцвёл. Всё таки, он так и не научился отстраняться от эмоций и лжи которые чувствовал здесь, в зале. Мне же, наоборот, было глубоко фиолетово, что говорит тот или иной собеседник. Более того, эмоции для меня - лучшее, что я могу получить от людей (за исключением жизни, полагаю). И выведение их на эти эмоции превратилось для меня в своеобразный спорт. Подойдя к тому или иному человеку - омегу вывести на эмоции легче лёгкого - пара слов, перед этим просканировав поверхностные мысли (мне теперь для этого даже касаться никого не надо), улыбка, взмах рукой и вот уже на меня направлены эмоции. Дополнительная фраза усиливает их и я купаюсь в тёплом потоке, нежась, как кот на солнышке. Конечно, выпивание эмоций ослабляет донора, но так незаметно, что это воздействие вполне можно отнести на обстановку на балу, плохой сон, завтрак без аппетита, магнитные бури и желание левой пятки сторожа рыбного склада в порту.
  Мы присели на диванчик и я, взяв пальчики целителя в свои руки, начал что-то ему рассказывать о том, как я проводил свои дни на тропическом острове в далёкой лагуне, и где так и отмачивался биландер - срок его извлечения из воды подходил к концу, я даже название ему придумал - "Иван Фёдорович Крузенштерн" - смертельное в произношении для местных немцев (круче только Гжегош Бженчишчикевич, но где я и где сраная Польша?). Как говорится - человек и пароход. Самое подходящее название - в стиле оме Ульриха. И, что важно, никто не догадается. Зарегистрирую его в портовом реестре, подремонтирую и можно отправляться в путешествие по союзным Лирнессу островам в Срединном море. Вот каникулы в Схоле настанут и поплывём всей толпой. Вон и Лисбета с собой возьмём. С Лизелотом. Пусть развеются.
  Чья-та тень накрыла нас - люстры висели по центру зала, а мы сидели у стены.
  - Оме, позвольте вас ангажировать... - молодой альфа, искусник, судя по всему стихийного направления, кто-то из выпускников этого года (я его видел в аудитории на своих лекциях), склонился в учтивом поклоне перед нами. Мы заболтались и не услышали как начались танцы.
  Речь, само собой, могла идти только о Лисбете - танцевать с альфами я не собираюсь! Категорически!
  Да даже если бы я и высказал такое желание - то партнёра мне пришлось бы искать под угрозой четвертования - это как минимум. Что поделать - моя слава бежит впереди меня. Оме Ульрих по-прежнему страшен для большинства жителей города и обитателей Схолы. Даже искусники шарахаются.
  Лисбет вспыхнул и затравленно посмотрел на меня.
  Иди, мой хороший, иди, развейся - внушаю я ему, чуть сжав тонике пальчики и навешивая на него чуточку сферы комфорта. Лисбет с неохотой подчиняется, а я с удовольствием провожаю пару взглядом. Невысокий Лисбет не достаёт альфе даже до плеча, но, тем не менее, они очень выигрышно смотрятся и я чувствую в груди укол ревности. Танцы, как и в прошлый раз, начались торжественным медленным бас-дансом. Первую пару в этот раз составили ректор Схолы с супругом, вторая пара - глава Совета, тоже с супругом. Ярко освещённый зал, украшенный и цветными окнами с витражами, и длинными цветными портьерами из толстого жаккарда с причудливым узором и, как калейдоскопом, переливающимися нарядами гостей, блеском золота и драгоценностей, полон шума от более чем тысячи присутствующих, шарканья ног, смеха, звона бокалов, разносимых расторопными прислужниками и торжественная музыка взлетает к невообразимо высоким расписным сводчатым потолкам.
  Сверкая лысиной, мейстер Ганс старается на хорах, изредка заглядывая через плечо, чтобы увидеть знаки сенешаля Совета. Вот и прогресс. После моего концерта мейстер дирижёр работает только лицом к оркестру. А до этого стоял спиной.
  В высоченном зале потрясающая акустика и малейший звук с хоров достигает уха слушателя без искажений.
  А для концерта, помнится, мы специальную сцену делали. Я, загипнотизировав сенешаля, потребовал под своё культурно-массовое мероприятие отдельный зал. Поменьше этого, но не менее высокий. Такой отыскался. В бело-сине-голубых тонах. Окна мы задрапировали толстой тёмной тканью. Вернее, я сделал римские шторы, закручивая ткань вокруг шестов и подвязывая этот свёрток почти под потолком. Естественно, всё телекинезом. Опускались они, картинно падая с огромной высоты и плавно развиваясь до самого пола. Слышал потом, что кто-то из омег-супругов потребовал себе такие же. Вот прислуге мороки будет!
  Целых три декады я возился с концертом - продумывал программу, подыскивал исполнителей и репетировал с ними, ругаясь и гипнотизируя направо и налево. Бедный мейстер Ганс с лихорадочно блестящими глазами, стёр пальцы до мозолей, записывая музыку для номеров, трясясь от благоговения и практически прекратив спать. Сенешаль бегал как наскипидаренный, разыскивая по моему требованию то необходимых исполнителей, то доски и ткань для реквизита и сцены. Гильдейский цех портных был поставлен на уши и для пошива костюмов командировал в здание Совета две бригады мастеров с подмастерьями - потом пришлось всех приглашать, - им я раздал контрамарки.
  В один из дней, когда я проводил лекцию у стихийников, к тому времени заметно растерявших свой апломб в моём присутствии - я же ещё аудиторию и гипнозом давил, по окончании лекции, когда они все тихо как мышки, сидели по партам - сигнала расходиться я не подавал - звонок для учителя! потребовал:
  - O viri, quis vestrum optimum imperium est elementi aeris? Mihi opus est quinque... (Господа, кто из вас лучше всего владеет стихией воздуха? Мне нужны пятеро...)
  Движение в аудитории прекратилось. Даже воздух, казалось, застыл вязкой густой массой.
  - Estote fortes, iudices (Смелее, господа), - я прошёлся перед столами старост, которые, традиционно, теперь уже традиционно, на моих лекциях сидели в самом низу, - non est formidulosus. Si te percussero, non nocebit. Pullus - et in caelo es! (это не страшно. Если я вас зарежу, то не больно. Чик - и вы на небесах!) (вполне возможно, цитата не к месту, но слово - не воробей).
  Тишина в аудитории сделалась более гнетущей. Старосты побледнели. Все пятеро.
  Я остановился в самом центре полукруга, образованного партами аудитории, сходящимися сверху вниз, к столу преподавателя и доске на стене.
  - Bene, Quirites, si a praeceptore tuo tantum defecisti, cogar ad praefectos tuos converti. (Что ж, господа, если вы настолько нелояльны к своему преподавателю, то я буду вынужден обратиться к вашим кураторам...)
  - Paratus sum, ome ... (Я, оме... готов...), - поднимается кто-то сверху.
  Ага! Зигфрид Кох. Тот самый рисовальщик.
  Он медленно, под шепотки студиозусов спускается вниз.
  - Bene, domine Koch, gaudeo quod occasionem cooperandi habebimus. An alii sunt interested? (Что же, господин Кох, я рад, что нам с вами придётся сотрудничать. Ещё желающие есть?)
  Глядя на Коха таковые находятся.
  - Quirites, nunc quattuor opus est his qui maxime igni laborant. (Господа, теперь мне нужны четверо тех, у кого лучше всего получается работать с огнём.)
  Находятся и такие.
  Прошу их остаться и распускаю остальных, с облегчением покидающих аудиторию. Задумчивым взглядом отыскиваю среди выходящих Эрнста Орлерна, Ральфа фон Балка, Айко фон Дунова и, сверкнув зеленью глаз, и направив своё раздражение персонально только на них, молча провожаю студиозусов тяжёлым взглядом. Это те самые, что на первом балу над Эльфи решили поглумиться. Они чувствуют направленное на них моё недовольство и выходят из аудитории втянув шею в плечи. Ещё чуть поддавить и обоссутся...
  Поднявшихся было старост тоже задерживаю. Отвожу в сторону и прошу указать мне среди отобранной девятки тех, у кого материальное положение не позволяет шиковать. Таких обнаруживается шестеро. Четыре воздушника и два огневика. Состоятельных студиозусов отпускаю из девятки и, перебирая со старостами кандидатуры выпускников, выбираю недостающее число. То, что я им собираюсь предложить будет оплачено. И неизвестно как такой приработок воспримут кровные дворяне. А искусники из бедных семей не гнушаются работы. Вот их возьмём.
  Нужны они мне будут для того, чтобы управлять звуком на концерте - ведь звук - это колебания воздуха. Огневики же будут задействованы на освещении сцены. Создадим эдакий пульт управления сценой со мной во главе.
  Сенешаль нашёл мне подходящего танцовщика и певца-омегу с чистым густым контральто. Тот оказался чуть стройнее знаменитой оперной дивы Монсеррат Кабалье и с весьма своеобразным лицом, но, как говорится, с лица воду не пить, мне от него нужен только голос. А голос был великолепен. Даже у меня продирало мурашками спину, когда я вживую услышал его исполнение. Будем надеяться, бельканто он потянет.
  Из притащенных рабочими досок, закупленных в порту, я на шкантах собрал каркас сцены. Высоченный, больше чем на пятнадцать метров высоты - три доски в длину. А доски тут тоже шестиметровые - это если перевести на наши деньги. А поскольку во сне я особо не нуждался, то оставив в спальне Веника и Вивиана, ночами мудрил над каркасом в Совете города. Переделывая его так и эдак. Сцена заняла всю ширину зала - не хотелось видеть болтающихся за ней разных любопытствующих личностей. От пола зала до пола сцены по высоте она составила примерно метр двадцать. Перед сценой от зала было отгорожено пространство для оркестра, который от зрителей отделялся опускающейся на пол тканевой завесью той же высоты, что и сцена. Получилось так, что когда будет исполняться чисто оркестровое произведение, завесь опустится на пол и оркестр будет рядом со зрителями, а когда действо будет происходить на сцене, перегородка поднимется, прикроет почти весь оркестр и выйдет своеобразная оркестровая яма. Правда, так тут никто не делает. Но это не мои проблемы.
  Кулисы отгорожены. На верху каркаса укреплены задники под разные спектакли - в этот раз их у меня будет два. И целых пять занавесов. Главный из них с нашитым огромным гербами - слева Великого герцогства, а справа мой личный. По низу сцены, по углам, жестяные ведёрки на вертлюгах, выкрашенные снаружи чёрной краской, такие же вёдра и по верху сцены и даже по краям зала. Внутри вёдра серебрёные - целых десять гульденов потратил! В них стихийники зажгут огоньки и получатся прожекторы. Ну, а я буду их направлять туда, куда надо. Такая себе рампа.
  Со всего здания Совета прислуга стащила стулья и расставила их на свободном месте, шагах в пятнадцати от перегородки оркестра. Получилось около восьмисот мест. Просто столько стульев нашлось. Пришлось опять напрягать сенешаля с досками и из следующей их партии были изготовлены скамьи для публики попроще. И чтобы подсластить пилюлю я скамьи сделал с возвышением. Так, чтобы с самой последней сцена была видна без помех. А стулья сыграют роль партера. Сбоку смастрячил будку для пульта управления сценой. Там я буду и девять искусников. Оттуда же они будут манипулировать сценическим оборудованием. Роль конферансье я отвёл себе. Именно я буду направлять зал и исполнителей туда, куда мне нужно, рассказывать о том или ином произведении - чувствую, что из-за их новаторства многое будет непонятно местным неискушённым зрителям.
  На прогон "Оловянного солдатика" я никого не пустил, заперев наглухо двери зала. Непосредственный Жизи только пищал от восторга, проходя по сцене или примеривая специально пошитый для него костюм танцовщика - белый в обтяжку, оставлявший свободным только кисти рук и ступни. У кистей и вокруг талии были пришиты воланы из той же ткани. На ногах белые туфельки без каблука, подвязанные широкими шёлковыми лентами. До балетной пачки, конечно, далеко, но что-то похожее получилось. Под костюм, оказавшийся несколько прозрачным, были подобраны белые тугие стринги, оставлявшие свободной соблазнительную попку.
  Из тонкой жести, под присмотром Ёрочки, а все мои с восторгом приняли идею концерта, так, что даже Веник с удовольствием лазил по сцене, порой заставляя опасаться за целостность своего организма, Людвигу были сооружены довольно правдоподобные латы и шлем с открытым лицом. В руки выдана бутафорская алебарда. Улоф обзавёлся стильным чёрным плащом и чёрной же треуголкой, с полями, обшитыми широким серебряным позументом. Под плащом - костюм дворянина в чёрных с серебром тонах. На ногах чёрные штаны до колен, белые чулки и туфли с широким пряжками. Под плащ пристроен фальшивый горб. Улоф по моей просьбе скроил рожу и скрипучим голосом зачитал пару строк из своего текста. Талант! Реально, чёрт возьми, я увидел тролля... В руки ему дали трость-шпагу с круглым набалдашником и образ получился законченным. Лотти удостоился костюма барда, состоявшего из бежевой просторной рубахи традиционного местного покроя, то есть с манжетами навыпуск и полочкой с вертикальными проточками, с широченным отложным воротником, открывавшим нежную шею и ключицы, обшитом по краю кружавчиками - омега же! Жилет цвета охры, ниже пояса - лосины в цвет рубахи, обтянувшие как перчатка стройные бёдра - это он сам придумал. На ногах - невысокие сапожки из мягкой кожи того же цвета, что и жилет. Поверх всего этого - широкий тёмный плащ до середины голени - с тем расчётом, что он в нём будет выступать дальше.
  Были пошиты и ещё костюмы. Для омеги-певца просторный переливающийся серо-голубой балахон в пол и для предпоследнего номера в котором были задействованы Жизи и танцовщик, найденный сенешалем, короткий гиматий из грубой ткани, крашеный луковой шелухой, для омеги и набедренная повязка для его партнёра.
  Надавив на сенешаля, заставил его раскошелиться на платье для музыкантов - строгие чёрные костюмы из тонкого сукна с ослепительно белыми рубашками и пышными жабо. До этого они выступали в своём - кто в чём мог.
  Да. И Делмару с Роланданом тоже пошили. И костюмы и обувь. Делмару так вообще на высоком каблуке. Башмачник сначала взялся ругаться, потом, после того как я его успокоил и разъяснил принцип стального супинатора к которому будет крепиться тонкий, тоже стальной каблук, напротив, загорелся новыми идеями и туфли вышли на загляденье.
  За сценой я нагородил из парусины перегородок, долженствующих изображать гримуборные. Одну для омег, вторую для альф.
  Прогоняли сначала без участия оркестра весь концерт - тут я транслировал участникам музыку прямо в голову. А затем были прогоны с оркестром - мне надо было, чтобы мейстер дирижёр понимал, где какой темп исполнения нужен - это для танцевальных номеров. Потом, новая музыка требовала сыгранности. И тут оркестр репетировал самостоятельно. Все они находились под моим воздействием, в том числе и с целью недопущения утечки сведений раньше времени. На прогонах и репетициях присутствовали отобранные мной искусники. Каждый из прожекторов был пронумерован, также как и блок в котором они находились и по моей команде огневики зажигали прожекторы, а я направлял луч на сцену. Вроде получилось. Со звуком было сложнее. Для начала никто здесь не понимал его природу - не доросли ещё. Поэтому сначала лист бумаги, а потом лист тонкой лужёной жести играли роль наглядных пособий. Мне надо было, чтобы звук распространялся по залу строго определённым образом - от сцены к зрителям. И тогда над оркестром студиозусы создавали воздушную линзу, потом чуть поворачивали её в сторону зрительного зала, а я ходил от ряда к ряду и слушал, как звучит музыка. Аналогично решался вопрос и с певцами, а также с моим конферансом.
  Перед началом спектакля я поразмыслил над тем, кого я хочу видеть в зале. Прежде всего, мне были интересны искусники. Заставил Максимилиана вспомнить всех преподов Схолы и их супругов и через Дица направил приглашения. Десятник факультета целителей был посещён мной лично - ему я оставил приглашения на всех его преподавателей. Пробежался и по Совету города. Здесь против своей воли, вернее, не осознавая, что делает, мне помогал секретарь главы Совета. Что-то пришлось выделить и нобилитету из числа неискусников. Ну, а на скамьи я приглашал тех, кого счёл нужным. Бордель Юргена, очень близко к сердцу принявший и репетиции Делмара с Роланданом и переживавший за них, так, как будто они все танцуют на сцене перед сливками общества Лирнесса, прибыл в полном составе, нарядившись во всё самое лучшее. Мои, естественно, тоже все были. Были и Лисбет с Лизелотом. Лисбет, как искусник сидел в партере, а Лизелот на скамейках галёрки. По просьбе Ёрочки я позвал и семейство посла Тилории - только по просьбе мальчика и ради Кирса - после смерти Кларамонда там опять начались какие-то нестроения. Приглашение было направлено и Гризелду - Руди, углядев своего будущего супруга, оставил учителя и, не смотря на его возмущённые взгляды, пересел на галёрку. Зал был заполнен почти полностью - кое-кто, посчитав концерт очередной блажью Совета, просто не явился. Примерно два десятка мест в партере пустовали.
  Роскошная люстра спускается с потолка на толстой стальной цепи и освещает желтоватым светом зал, почти наполненный зрителями. Действо ещё на началось и поэтому многие просто ходят по залу, переговариваются друг с другом, раскланиваются со знакомыми.
  По моей телепатической команде оркестр за поднятой перегородкой давно уже занял место.
  -"Людвиг, твой выход!"
  Мейстер Ганс взмахнул смычком и негромко в зал полилась мелодия - таратара-там-таратам...
  Свет в зале пригас - по моей команде, естественно, и стулья партера раздвинулись, освобождая в самом центре зала просторный круг, те, кто не успел уйти, тоже переставлены левитацией.
  - "Свет!" - и в почти тёмном зале вспыхивает круг света от прожектора, установленного на левой стене под потолком. Круг света выхватывает лежащую на полу розу. А Людвиг в просторном черном пиджаке специально сшитом не по размеру, в сужающихся книзу брюках в полоску и огромных башмаках, походкой Чарли Чаплина выходит в центр зала, на голове у него знаменитая кепка из чёрных и белых квадратов. Белёное лицо, красный нос и огромный улыбающийся красный рот. В руке плетёная из камыша плоская корзинка. Думаю, понятно, кого он изображает.
  Клоун наклоняется и бережно поднимает цветок, приложив его к сердцу и мечтательно улыбаясь. Несколько жестов, дающих понять, что цветок от неизвестного поклонника. Затем Людвиг садится в круге света, по-хозяйски и преувеличенно комично вытаскивает пёстрый платок, бутылочку с подозрительной жидкостью. Повязывает платок на шею и, взболтнув жидкость, пробует отхлебнуть хороший глоток, но круг света, в котором он сидит, перемещается в сторону. Людвиг вскакивает и пытается поймать его. Тот уклоняется. Под смешки зрителей из темноты, клоун безуспешно ловит круг света.
  А музыка, лёгкая и беззаботная ведёт и ведёт репризу дальше.
  Наконец, навалившись на него животом, он задерживает круг света и садится. Отхлебнув ещё пару глотков, Людвиг укладывается спать, накрыв лицо платком и нарочно выдувая воздух в платок так, что тот вздымается вверх от каждого его выдоха.
  - Эй! Хватит дрыхнуть! - выкрикивает кто-то из тёмного зала, повинуясь моему телепатическому толчку.
  Людвиг тут же поднимается и, придерживая круг света ногой, начинает собирать его в кучку. В зале становится темнее и темнее, пока полностью зал не накрывает непроглядный мрак, светящиеся руки клоуна погружаются в сумку и свет оказывается там. Он поднимается и уже было идёт из зала, унося свет с собой. Затем останавливается, оборачивается, улыбается во весь рот и начинает, вытаскивая шарики света из сумки, раскидывать их в зал, прямо в руки восхищённым зрителям, а в зале становится светлее и светлее по мере того как он наполняется этими шариками...
  Коротенькое весёлое вступление перед концертом даёт настрой. А тёплые мохнатые шарики света (я долго бился со студиозусами, требуя именно такого впечатления, даже принёс и совал им в руки специально сделанный для этого меховой помпон) постепенно гаснут, истаивают в руках восторженных зрителей снова начавших рассаживаться на стулья телекинезом возвращённые мной на места.
  - Господа, - я в белоснежном костюме бодоанского шёлка с чёрным стоячим воротником и серебряно-чёрной вышивкой с обоих сторон довольно короткого камзола, почти пиджака, стою на сцене. В зале снова темно. На меня сверху и с боков падают лучи прожекторов, - сегодня мы с вами сможем приобщиться к прекрасному. Там, откуда я родом, а многие, я думаю, знают об этом, подобные зрелища были традиционными. Надеюсь, таковыми они станут и здесь. Встречайте! Романс!
  Я специально выбрал что-то такое, достаточно старинное - посчитал, что оно будет ближе к местному восприятию. Ясновидение подсказывает, что не ошибся.
  Свет в зале стал чуть ярче, перегородка опустилась, мейстер Ганс взмахнул палочкой, и Абель Виц, так звали фаната-пианиста, прикоснулся к клавишам. Медленная божественно меланхоличная мелодия анданте двадцать первого концерта Моцарта полилась в зал, подхваченная звуковой линзой стихийников. Рояль и скрипки ведут и ведут за собой и я, давно уже телепортировавшийся сначала в звуковую будку - проверить всё ли в порядке, а затем тихим шагом переместившийся к сидевшему с краю Лисбету опускаю руку на его плечо, а он зачарованный музыкой не чувствует ничего около...
  В том же состоянии и все зрители. Почти. Омеги - в музыке. Те из альф, что не являются искусниками, следуют за своими супругами, подчиняясь связи истинных. И только непробиваемая броня эмоциональной холодности альф-искусников пока ещё сопротивляется воздействию великого искусства. Несколько минут проходят и я снова на сцене - надо понять, насколько удалось всколыхнуть зрителей.
  Удалось!
  Поток восхищения, смешанный с радостью, удивлением, откуда-то даже примешиваются нотки обожания, не иначе с галёрки, где сидят ночные бабочки, вливается в меня и я внутренне урча, как кот, поглощаю эмоции, направленные на меня, после того как вышел на сцену.
  Задумчиво пройдясь по сцене, поднимаю взгляд во вновь потемневший по моему сигналу зал:
  - Итак, господа, следующий номер - это спектакль. Спектакль необычный. Представьте только, что после полуночи детские игрушки, всем вам знакомые, оживают...
  Делаю паузу, давая зрителям возможность понять, о чём я говорю и немного отойти от Моцарта.
  - Радость, счастье любви и смерть... Всё это им знакомо...
  Переношусь в операторскую и Лотти, к тому времени вышедший на сцену, начинает, перебирая струны лютни:
  - Было когда-то на свете двадцать пять оловянных солдатиков...
  И вот при моём содействии на сцене разворачивается действо. Тем более захватывающее, что с помощью огневиков, воздушников и оркестра мне удаётся оживить его настолько, что каждый из присутствующих в зале оказывается полностью поглощён происходящим. И вот уже солдатик увидел танцовщика в первый раз и серебристые звёздочки - творение огневиков, вьются вокруг них, образуя на голове Жизи корону и тонкий поясок на талии, а на плечах и груди Людвига узор погон и орденов. И Жизи, подхваченный вдохновением и моей левитацией, танцует так, как никогда до этого не танцевал... Танцует для солдатика... И вот уже Людвиг и вправду зачарованный танцем, неловко шагает вслед за ним - он ведь одноногий. И мерзкий тролль вылезает из пустой коробки и, размахивая чёрным сердцем на цепочке, пытается соблазнить танцовщика. А солдат и танцовщик на глазах зрителей становятся истинными друг другу. Понимают ли зрители то, что разворачивается перед ними?
  Да!
  Мне, Людвигу и Жизи удалось всколыхнуть те воспоминания, которые так важны и для альф и для омег в здешнем мире. И вот уже я замечаю, как супруги, а неженатых и незамужних в зале практически нет, то тут, то там поворачивают друг к другу лица. Долго смотрят блестящими глазами на своего избранника и снова погружаются в действо.
  Переместившись в зал, продолжаю наблюдать зрителей, краем глаза отслеживая происходящее на сцене. И когда тролль, размахивая шпагой, вытянутой из трости, коварно выталкивает солдатика из окна, многие в зале в ужасе переживаний хватаются за щёки. Падает задник, закрывая комнату, и солдатика уносит потоком воды в реку. И вот уже нарисованная рыба глотает его. Новый задник с рыбацкой лодкой сменяется картинкой кухни и руками разрезающими рыбину. И вот солдатик вновь в комнате, в этот раз на каминной полке. Все эти его злоключения вызывают неподдельный отклик зрителей. И даже альфы-искусники чуть колыхнулись. Когда дело на сцене дошло до песни солдатика, а потом, когда Улоф в образе тролля ловко размахнулся и запустил чёрное сердце в спускающегося по камину вниз солдатика, даже они дрогнули...
  И вот уже Людвиг, выдавливает из себя строки, умоляющие танцовщика остановиться, а тот в невыразимом горе закрывает лицо и легко, без разбега, оторвавшись от пола (моя левитация, конечно!) летит туда, к нему, в пламя, языки которого совсем настоящие, даже дрова трещат и дымом пахнет! Вот только вовсе не обжигающие - работа огневиков. Кто знает, скольких усилий мне стоило это! И продирая морозом по коже звучит оркестр и чистый голос Лотти допевает последние строки под громоподобный треск горящих дров:
  - Да, любимый мой, да! Нет, любимый мой, нет!
  И Улоф, скорчившись картинно от внутренней невыносимой боли перед бушующим в камине пламенем скрывшим влюблённых, со стоном проваливается в люк, под сцену, оставив на ней треуголку и плащ.
  Лотти с трясущимися губами - так и на него тоже воздействует спектакль, едва смог дойти до середины сцены и подобрать шляпу тролля...
  Вертя её в руках и низко опустив голову, он шепчет, не в силах говорить громко и я тут же даю команду усилить звук:
  - На следующий день, когда прислужник выгребал золу, он нашёл в топке маленький комочек олова похожий на сердечко... - здесь Лотти сделал паузу - в горле стоял комок, наконец, справился с чувствами и продолжил, - от танцовщика осталась только блёстка, но она уже не сверкала - почернела как уголь...
  И снова мелодия, тихо выводимая оркестром, усиливается и сверху на сцену бесшумно падает главный занавес с гербами...
  Мёртвая тишина потрясённого зала служит завершением пьесы. Наконец, кто-то из омег в партере шумно выдыхает и начинает шмыгать носом.
  Несколько человек не выдерживают, срываются с мест и спешно, закрыв лица платочками, выбегают из постепенно светлеющего зала.
  Я у Лисбета. Он сидит без движения с широко раскрытыми полными слёз глазами. Дотрагиваюсь до его плечика. Реакции нет.
  Зал шевелится, постепенно отходя от словно бы гипнотического воздействия. Даже в оркестре слышны тяжёлые вздохи.
  Я снова на сцене. Меня увидели и поток эмоций, обрушившийся на меня, вымывает из постаревшего тела всё нездоровое, заставляя плечи распрямиться, а центральное средоточие полыхать нестерпимым в энергетическом зрении светом. Моё тело будто бы пронзили тысячи иголочек. Странных иголочек. Они не приносят боль, а будто бы слегка холодят. Причём, как поверхность кожи, так и внутренности, до самых костей. Дыхание сперло, я не мог сделать ни вдох, ни выдох, да и не старался. Попытку я совершил лишь одну, да и то тут же пожалел об этом - на мгновение ток Великой Силы в теле сбился и я чуть не отрубился от возросшего давления на тело.
  Секунда. Ещё одна. Третья. Организм будто бы оказался одновременно под давлением многокилометровой толщи воды и вместе с тем спрессован хлынувшими на меня эмоциями нескольких сотен человек.
  Я снова почувствовал весь мир вокруг. Физически ощущал клонившуюся к закату Эллу (как там мой посох?), даже слышал её гул, несмотря на разделяющее нас расстояние в миллионы километров. Чувствовал запах Великой Силы, её потоки заливали мою голову, оставляя резь в несуществующих глазах. Кожей чувствовал как глубоко под горами, окружающими город величественно плывёт подземная река Силы. Казалось, будто эта река омывает моё тело, заливается в уши, в глазницы.
  Всё это длилось лишь миг, но миг бесконечно долгий. Я снова, как в лесу под Майнау, чувствовал весь мир, если не всю вселенную. Время, казалось, замерло, но лишь для того, чтобы после обрушиться на меня второй волной ощущений.
  Застывший ток Силы вдруг, как ни в чём не бывало, возобновился. Покалывание ушло, но на смену ему пришло странное и даже абсурдное ощущение одновременной слабости и всемогущества. Я смог осторожно вдохнуть. Вдох. Ещё один.
  В полумраке передо мной зал. И я могу сделать с ним всё, что угодно не обращая никакого внимания на то, что там сидят и искусники тоже...
  - Господа, понравившееся выступление у нас принято благодарить аплодисментами. Вот так, - показываю, несколько раз сведя и разведя ладони и внушая это желание покорным зрителям.
  - "Улоф! Всех своих на сцену!" - телепатирую я актёрам.
  Жидкие хлопки раздаются в зале.
  Занавес качнулся и на сцену выходят все четверо.
  "Ещё!" - приказываю я залу и жидкие хлопки крепнут, нарастают, превращаются в вал, а растерянные лицедеи беспомощно оглядываются, не зная, что делать.
  - Кланяйтесь! - говорю я, на пару шагов отойдя от них и тоже хлопая в ладоши.
  Отлично отыгравшая четвёрка кланяется, Лотти и Жизелли завершают поклон книксеном. Я нахожу взглядом сидящего в зале Лисбета. Слава Силе, он немного очнулся и тоже хлопает в ладошки.
  Труппа Улофа упорхнула за занавес, а я, подняв руку, призываю зал к тишине:
  - Господа, концерт продолжается, мейстер... - я киваю дирижёру, перегородка опускается, вспыхивает тусклый свет - яркий был бы слишком некомфортен после полумрака и в зале звучит второй концерт Рахманинова, не весь конечно, а та, самая знаменитая часть - в своё время подвергшая Лисбета такому испытанию.
  Абель сегодня в ударе. Пальцы его порхают по клавишам, а клавиер или по-нашему - рояль, будто чувствуя минуты своей славы, откликается глубокими пронизывающими звуками.
  Лисбет это уже слышал и кончилось это для него плачевно. Телепортируюсь к нему.
  - Оме Лисбет, - наклоняюсь к сидящему и невесомо дотрагиваюсь губами до его макушки, - если вам тяжело, то я могу вывести вас, а потом, когда закончится эта вещь, верну...
  - Нет-нет, оме Ульрих, нет-нет... - не отрывая взгляда от оркестра, Лисбет наощупь отыскивает мою руку и сжимает её.
  Переживания захлёстывают его и я, потянув на себя желанный запах целителя, впитываю бОльшую, самую опасную для него часть его эмоций. Почти всё. Напряжённое до этого тело Лисбета расслабляется и он выдыхает опустив голову:
  - Благодарю вас, оме...
  Так. Тут подправил. Теперь за сцену. Что там?
  Там волнуются. Очень.
  Делмар, ломая пальцы, быстрыми шагами мечется из стороны в сторону. Завидев меня, бросается навстречу:
  - Оме Ульрих! Я... Я боюсь! Я не пойду! Мне страшно, оме!
  Щёки его раскраснелись, грудь вздымается. Альфа паникует.
  - Роландан, - зову его партнёра, не отрывая взгляда от лица паникёра и вытягивая из него эмоции, - ты только посмотри на нашего Делика...
  - О! - гулко вздыхает за моей спиной великан-альфа, понимая, что надо подыграть. У него у самого, кстати, поджилки тоже трясутся.
  - Такой красавчик! А? Как думаешь?
  - Эт-точно, оме, таких, как наш Делик поискать, - добродушно гудит он.
  А Делмар, ощутив неожиданно совершенное отсутствие причины для паники, возмущённо хлопает длиннющими накладными ресницами (макияж для сцены несколько отличается от повседневного) - его обсуждают так, как будто его здесь нет!
  - Делмар, послушай, - говорю теперь уже серьёзно, - мы с вами столько раз репетировали, что ты с закрытыми глазами сможешь станцевать так, как надо. Слушай Роландана и музыку. У тебя всё получится. Слушай музыку.
  И тут же Эльфи, по моему телепатическому толчку, подскакивает к Делмару и большой мягкой кисточкой пробегает по его лицу.
  Эльфи, как только узнал, что планируется выступление на сцене и нужен гримёр, в категоричной форме настоял, что макияж актёров будет только на нём. На резонное возражение, что у него грудной ребёнок, скорчил скептическую моську и выдал, что у него есть оме и этот оме должен что-то придумать. Оме, конечно, придумал... Каждые пять минут я отправляю Личного Слугу в дом, оставленный под надзором Машки, где он осторожно заглядывая в спальню проверяет своего малыша-омежку. Телепатическая связь между нами не прерывается и, узнав, что всё в порядке, я возвращаю Эльфи обратно за сцену.
  И теперь Эльфи с широко раскрытыми блестящими глазами наблюдает и концерт (из-за сцены, естественно) и принимает непосредственное участие в его организации - гримирует актёров. Пока здесь ещё никто не додумался до специального человека. Актёры сами себя красят перед выходом на сцену. А у нас вот специалист есть. Да какой! Эльфи выпросил у меня несколько гульденов. В каждую гримёрку приобрёл по зеркалу. Небольшому, но настоящему - из стекла. Разжился целым ящиком всевозможных приспособлений для наведения марафета на лицах и телах особо привередливых омег и альф и таскает этот ящик из гримёрки в гримёрку, распоряжаясь всеми наличествующими за сценой не хуже меня!
  Вот и сейчас он внимательно разглядывает лицо уже подготовленного к выступлению Делмара. По мне так безупречное. И обмахивает щёки альфы кистью. Из кармана своего жилета вытаскивает тонкую салфеточку и промакивает на висках альфы капельки пота - Деламар волнуется. Хлопоты Эльфи вокруг него успокаивают танцора и он отвлекается, начав обсуждать с Эльфи оттенки помады.
  Вивиан и Сиджи с Ютом работают костюмерами. Дети в последнее время здорово наловчились шить и их помощь швецам из городского цеха портных была неоценимой. Например, я вышивки на своих костюмах доверял только им. Ёрочка присматривает за сценой и состоянием зала - как бы чего не сломалось. Временный ремонт, на скорую руку - только до конца спектакля, на нём. Ну, а Веник к каждой бочке затычка. Мелкий успевает всюду и везде.
  Так. С этим разобрались. Теперь Лотти. Следующие два номера его.
  Подхожу к тоже волнующемуся омеге. Здесь мандраж поменьше - всё-таки профессионал. Какой-никакой. Но сейчас он впервые выступает перед знатью.
  - Лотти, пой как обычно. Ты хорошо поёшь. А это баллады. Вспомни, сколько раз ты пел, что-то такое же.
  - Такого никогда не пел, оме.
  - Не страшно. Всё когда-нибудь поют в первый раз, - вытягиваю эмоции и из него и иду дальше.
  Под возмущённый писк Жизи вхожу в гримёрку для омег. Омежка в одних стрингах перебирает костюмы:
  - Оме! Ну как, оме! - устремляется на меня взгляд широко распахнутых глаз.
  - Здорово! Даже убежали четверо!
  - Почему-у? - тянет он надув губы, - не понравилось? А мы старались!
  - Наоборот! Не выдержали, со слезами из зала побежали.
  - Ещё бы не побежать, - откликается сидящий в кресле, закинув нога на ногу, полный омега-певец, Агат Киснер его зовут, - даже я и то...
  ... И снова я на сцене:
  - Господа, баллада, которую вы услышите, рассказывает о легенде нашей семьи... О короле, из рук которого мой предок получил Великое герцогство... - здесь я сознательно ввожу зал в заблуждение и Сила не позволяет им понять, что я говорю неправду.
  Да только ради одного этого, ради возможности манипуляции правдой и ложью стоило устроить концерт!
  Расту как искусник-менталист... не иначе...
  Да. Жизнь людей построена на лжи. Мы даже не представляем себе насколько...
  Моя маленькая ложь удаётся и Лотти выходит на сцену. Один. И тёмный зал перед ним.
  - В краю средь гор и цветущих долин текла река, исчезая вдали. Прекрасней не было страны, где рождались баллады и сны... - выводит он тонким печальным голосом и флейта оркестра мейстера Ганса подхватывает мелодию. Но так, чтобы не перекрывать голос омеги.
  Зал заворожённо слушает - ещё бы, баллада! Красивая баллада с легендарным содержанием. Их тут любят. Любят и ждут исполнения. И я не обманываю ожиданий. Лотти, стоя в круге света, продолжает, аккомпанируя себе на лютне:
  - ...Прошли года, затерялись вдали. В краю средь гор и цветущих долин Встречал отец своих детей После долгих разлук и скорбей.
  Затаившийся в импровизированной оркестровой яме мейстер Ганс продолжает поддерживать певца музыкой. Здесь она должна быть ненавязчивой. Только фон. И только тогда, когда Лотти достигнет кульминации в песне, литавры должны сопроводить слова так, чтобы мороз пробежал по коже. Всё это мы неоднократно репетировали. Всё это затвержено до автоматизма. Перемещаюсь в зал и тоже начинаю слушать.
  - И первый сын возвратился домой: "Гордись, отец, - я великий герой! Вся власть моя, и в этом суть - На крови я построил свой путь!"
  Оркестр едва освещён. По моему почину для каждого музыканта из толстой проволоки изготовили пюпитры, а над ними в жестяном абажурчике, так, чтобы освещать только ноты, горят крохотные осветительные шарики. И сейчас оркестр переливается огоньками. Часть музыкантов слушает, что поют со сцены, а часть готовится подхватить слова своими инструментами. И над всем этим царит мейстер Ганс. Ему выдана дирижёрская палочка, привёдшая его в восторг, и он строго взирает на литаврщика, жестом руки указывая вступление.
  Лотти завершает последние слова и тонким чистым голосом под звуки литавры тянет и тянет, завершая песню...
  Наконец, он закончил, запыхавшись, опускает голову в столбе света и флейтист, в полной тишине начав, обрывает музыкальную фразу.
  Свет медленно гаснет, погружая сцену в непроглядную темноту. Гаснут и огоньки пюпитров. Весь зал целиком погружён с темноту, давая зрителям прочувствовать спетое.
  Затем прожектора, медленно разгораясь в четверть накала, упираются в так и стоящего с опущенной головой Лотти.
  Омега поднимает лицо к залу, снова выдыхает в тишину и, приложив руку к груди, торжественно кланяется.
  Свет гаснет и я телепоритрую его за занавес. Зал взрывается аплодисментами. Кто-то с галёрки выкрикивает что-то нечленораздельное.
  Зал бушует!
  Пережидаю немного и опять выхожу на сцену из-за кулисы:
  - Господа, мы рады, что легенда Великого герцогства Лоос-Корсварм пришлась вам по вкусу...
  Вал аплодисментов нарастает и нарастает. И я снова купаюсь в эмоциях зрителей. Насладившись ими продолжаю:
  - Давным-давно далеко на севере, на западном побережье Граничного мыса (это мыс между Западным океаном и Северным морем, его надо обойти, если плыть на корабле в Майнау) жил народ пиктов и однажды жестокий король шотландцев - так звали захватчиков с юга, захватил их страну... А что произошло потом... - интригую зал, не давая ему остынуть после песни о трёх сыновьях, - Нам снова расскажет господин Лотти. Замечу только, что в жизни есть вещи важнее самой жизни... И честь... Честь народа заслуживает обмена на жизнь...
  Отхожу в строну и из-за моей спины снова выходит Лотти. И опять на него сверху отвесно падает столб света:
  - Из вереска напиток забыт давным-давно. А был он слаще мёда, пьянее, чем вино...
  Начинает он, сопровождаемый печальной мелодией клавесина (пианист возражал, конечно, но таковы требования "историчности", скажем так). И грустная история продолжается и продолжается:
  - Лежал живой на мёртвом, а мёртвый на живом...
  И тут же фанфары подхватывают, сопровождаемые барабаном:
  - Лето в стране настало, вереск опять цветет, но некому готовить вересковый мёд.
  Баллада разрастается и разрастается, песня идёт к своей кульминации, а зрители слушают не шевелясь. Такие песни знакомы зрителям, но ещё никто не пытался так изощрённо вытаскивать их чувства на поверхность.
  А Лотти, поднявшись высоко-высоко, под звон фанфар выводит на грани крика:
  - Сильный шотландский воин мальчика крепко связал и бросил в открытое море с прибрежных отвесных скал. Волны над ним сомкнулись. Замер последний крик... И эхом ему ответил с обрыва отец-старик!
  И музыка, поднявшись в проигрыше вслед за голосом певца, опускается подобно тяжёлым волнам холодного моря и, отхлынув, позволяет завершить, чётко проговаривая в тёмный зал:
  - Правду сказал я, шотландцы, от сына я ждал беды. Не верил я в стойкость юных, не имеющих детворы (в оригинале сказано по-другому - не бреющих бороды, ох и намучился я с этой строкой - у местных-то борода не растёт!). А мне костер не страшен. Пускай со мной умрет моя святая тайна - мой вересковый мёд! ...Моя святая тайна - мой вересковый мё-ёд!
  И опять проигрыш клавесина, фанфар и барабана.
  Оркестр затих, свет погас. Лотти за сценой. Омега и правда выложился по полной. Сел на край деревянного настила. Плечи опущены, кисти рук подрагивают. Слишком глубоко в себя он впустил те образы, которые только, что озвучил. Слишком глубоко...
  Зал молчит. Сцена пуста. Темно. Даю команду медленно зажечь верхний свет. Ненамного. Пусть будет полумрак.
  Едва зрители могут видеть друг друга, как тишина прорывается аплодисментами, выкриками. Задвигались стулья - кому-то стало плохо и несколько альф подхватив на руки обеспамятевших омег пробираются на выход. Целители, присутствующие в зале захлопотали над потерявшим сознание от избытка чувств омегами.
  Я же, вернувшись к Лотти, беру его лицо в руки и, задрав на себя, изучающе рассматриваю - как он? Глаза полны слёз, губы дрожат.
  - Эльфи! - зову гримёра.
  Подскочивший Эльфи промокает слёзы салфеткой, о чём-то шепчет Лотти на ушко, тот кивает головой, а я тяну из него избыток впечатлений и переживаний.
  Переполох в зале успокаивается и я снова на сцене. Взгляды всех присутствующих упираются в меня. Вслед взорам идут и эмоции и снова меня захлёстывает вал впечатлений. Теперь уже приправленных и восхищением, направленным прямо ко мне.
  Да! Я такой! Это я! Я! Я смог всё это с вами сделать - плещутся у меня в груди, вокруг солнечного сплетения обжигающе холодные жгуты демонического честолюбия. И сейчас стоит мне протянуть руку в зал, как любой из сидящих в нём - альфа ли, омега ли, искусник или нет, с готовностью отдаст всего себя, чтобы удовлетворить мою гордыню, потешить своего владыку, приникнуть к моим стопам и вознести к моему престолу все свои чувства, мысли, самую жизнь!
  Вот это! Это! То, чего мне не хватало так долго! - вспыхивают во мне багровыми искрами мысли и желания. Вспыхивают и гаснут, ибо на самом краю сознания скребётся мыслишка - а откуда это всё? Откуда? Что это? Или опять демон? Но нет... Пробегаю внутренним взором свой (вернее наш с Улькой) несчастный организм.
  Нет.
  Всё в порядке... Я пока ещё не демон... Надеюсь...
  - Господа, - обращаюсь к залу и шум постепенно стихает, - у каждого из нас...
  Взбудораженные балладой зрители утихли окончательно и теперь внимательно прислушиваются к каждому моему слову.
  - ... Есть цветок... Тот, кто является истинным для вас. Увидеть его просто - у каждого он свой. Но сегодня мы с вами посмотрим на тех, кто танцует для нас. Танцует вальс...
  И опять сцена. Чёрная и пустая...
  А за сценой Лотти стоит перед выдернутым мной из пультовой будки первым попавшимся под руку студиозусом-воздушником. Сейчас Лотти будет петь, а задача стихийника - подать его голос из-за сцены так, чтобы не было потери в качестве звучания.
  Делмар и Роландан стоят в разных концах сцены. И первый прожектор вспыхивает в вышине, освещая стоящего альфу. На нём специально пошитое для него платье. Настоящее платье! Белого шёлка. Приталенное и расширяющееся книзу. На тонких шнурочках-бретельках, открывающих точёные плечи танцора. Подол платья обшит такой штукой, как её... боа из неё делают. Перья, короче. Платье длиной до нижней трети голени оставляет открытыми изящные ножки Делмара обутые в туфли на высоком каблуке. Туфли состоящие только из подошвы и белых ремешков, обвязывающих тонкие щиколотки. Волосы альфы, достаточно длинные, чуть ниже плеч убраны в причёску. Я такие видел на Земле. Ракушка называется. Эльфи две ночи не спал - думал как их закрепить. Я-то только задание выдал, а реализация на нём была. Но получилось так как надо. Царственная осанка, гордо поднятый подбородок и утянутые волосы сделали из Делмара что-то невообразимое! На шейку, прикрывая кадык, надета белая бархотка с покачивающимся камушком, а за плечами к бретелькам платья у лопаток прикреплён короткий, до поясницы, полупрозрачный шлейф из газа. Роландан тоже весь в белом - туфли, брюки, рубашка с манжетами, и белый жилет, утягивающий могучую фигуру.
  И вот падающий сверху свет выхватывает из темноты Делмара, а оркестр уже начал вступление - рояль и скрипки, и Лотти за сценой вторит им:
  - Я с тобой, пусть мы врозь...
  Делмар сгибает ногу, отставляет её и взмахнув рукой начинает кружиться по сцене, сдвигаясь к пока ещё стоящему в темноте Роландану. Прожектор освещает и его, как раз в том момент, когда Делмар оказывается возле него, и он, протягивает руки к Делмару. А тот, будто бы не замечая его и приподняв руку в изысканном жесте, пальцами к лицу, пробует двигаться дальше, а Роландан придерживает его и стремится следом... А роскошный томно-напряжённый вальс (мой ласковый и нежный зверь) качает на своих волнах и танцоров и зрителей и сам зал...
  И долетают из-за сцены слова песни:
  - Ты со мной лишь во сне, мы вдвоем наедине. Я зову, ты нужен мне, вновь наяву прошлым живу - ты мой единственный, нежный!
  И вот снова чувственно-нежный Делмар в летящем за ним платье и Роландан, крутясь в такт мелодии, расходятся по разные края сцены, будто ищут друг друга, но никак не сойдутся. Но вот пара на миг останавливается, заметив партнёра и неверяще, сначала медленно, а затем быстрее и быстрее бросаются навстречу... И останавливаются за миг до прикосновения. И Делмар складывает ручки на груди Роландана и тот обхватывает их и склоняет голову будто бы целуя...
  А за сценой Лотти, вновь пропуская через себя и слова и музыку со стекающими по щекам слезами, глядя широко раскрытыми глазами на альфу-студиозуса, стоящего прямо перед ним, выводит чуть подрагивающим, немного шероховатым голосом:
  - Ты и я, нас разделить нельзя, без тебя нет для меня ни дня. Пусть любовь далека и близка как весна, но навсегда в нашу жизнь я влюблен!
  Именно такой голос мне и был нужен. Оперное контральто слишком лощёно. Чересчур избыточно для такой, фактически интимной песни.
  А на сцене вновь разошедшиеся Делмар и Роландан возвращаются. Делмар, кажется, бежит мимо Роландана, но тот, как пушинку, подхватывает его за точёную талию и, закружив, подхватывает одной рукой так, что тот кладёт свою руку на его руку сверху и пара головокружительно кружится под музыку. А затем они в классической стойке вальса порхают по сцене, сопровождаемые лучами прожекторов, едва поспевающими за ними. Я отслеживаю движения вальсирующих и едва успеваю двигать прожекторы, так как музыка ускоряется, идёт к кульминации и только отсчитываю в голове - раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три...
  Изысканно-точёная головка Делмара повёрнута в сторону от Роландана, сам он двигается откинувшись назад и только волны белоснежного платья, с пёрышками боа по подолу, да прозрачный бледно-розовый шлейф летят и летят за ним. Роландан осторожно ведёт своего хрупкого партнёра и их ноги, одни на каблуках, из-за музыки едва слышно цокающих по доскам сцены, а другие в белых туфлях двигаются друг за другом, то наступая, то отступая...
  И вот уже мелодия идёт к завершению и снова разошедшиеся в стороны танцоры бросаются друг к другу. И Роландан широко раскинув поднятые руки, сводит их кольцом, а Делмар чуть подсев, ныряет снизу в это кольцо и, кажется, выплёскивается перед самой грудью своего партнёра и на последнем аккорде приникает к Роландану, бережно обнимающему его...
  Свет гаснет.
  Мне нужно мгновение, чтобы проверить происходящее за сценой, чтобы потом снова возникнуть на ней. Я так думал... Но нет...
  Лотти... Он. Стал. Истинным. Тому самому студиозусу-альфе перед которым так проникновенно пел.
  Они стояли в обнимку. Огромный альфа и омега-лицедей. И как за несколько мгновений до того, там, на сцене, здесь альфа тоже бережно, как величайшую драгоценность обнимал и боялся ненароком навредить, хрупкого омегу, доверчиво приникшего к его груди.
  Вот Лотти поднял залитое слезами лицо на альфу, выдохнул через рот, кусая опухшие губы, снова опустил лицо к груди счастливо-растерянного альфы-стихийника.
  Сколько Лотти лет? Тридцатник точно. И всё это время он ни разу, ни с кем? Нет, добровольно это вряд ли возможно. Если только не гормональный сбой. Но если сбоя нет...
  Выходит, нет.
  Как только Лотти смог сохранить себя при его-то профессии?
  Счастливая парочка, держась за руки, присела на скамейке, стоявшей около входа в гримёрку для альф. Ну, теперь Лотти у меня неработоспособен. Эхе-хе...
  А у него ещё один номер. Ладно, будем думать, оклемается. Но с Улофом ему теперь не работать - это точно.
  А мне на сцену. Иначе пауза затягивается. Недопустимо затягивается.
  И снова я перед залом, замершим в темноте и не знающем как реагировать на танец. Настолько чувственным и возвышенным оказалось показанное. Настолько всё - движения танцоров, музыка и песня, прозвучавшая на заднем фоне, слились в единый ансамбль и ударили по чувствам, поразив зрителей в самое сердце, всколыхнув в нём что-то такое, радостно-щемящее, с небольшой горчинкой грусти, придавшей этому чувству пикантной незабываемости.
  - Сила... Великая Сила ведёт всех нас. Вне зависимости от того, является человек искусником или нет... Сила ведёт и следующего нашего исполнителя, - отхожу в сторону, показывая рукой и в темноте сцены, подсвеченный прожекторами снизу (в отличие от предыдущих номеров) возникает Агат Киснер в просторном балахоне, на голову его накинут широкий капюшон.
  И вот уже плавное, медленное вступление, волны музыки будят в груди что-то такое... возвышенное и невыразимо прекрасное, флейта выводит начало партии и духовая часть оркестра подхватывает, а Агат постепенно воздевая руки, начинает на латыни:
  - O dea pura, argentee! has veteres arbores sacras! Verte pulchram faciem tuam ad nos sine nubibus et sine velamine!..
  (каватина Нормы - Каста дива, Винченцо Беллини).
  Я намучился переводя текст, который с трудом извлёк из памяти. Всем известные обрывки итальянских слов, которые едва можно разобрать, слушая оперное исполнение. Кроме того, все, абсолютно все романские языки - это убогое подражание латыни, они все из неё вышли, но это не латынь! Примерно, как гастеры разговаривают по-русски - эщельме, бещельме, защем ругаисся, нащальнике... так для природного римлянина времён Римской республики ли империи звучал бы итальянский, французский, испанский. Рифмы, естественно, не было, но всё сглаживало великолепное исполнение. Агат старался:
  - Finis officii deserantur Laici sacra silva. cum malus et tristis deus Romanum sanguinem sitiet Ex templo druidae Vox mea tonabit.
  И вот уже потоки Силы, видимые мне да ещё, пожалуй, Сиджи и Юту, меняют направление, невидимый ветер колыхнул одежды певца, скинул с его головы с короткой причёской незнатного омеги, капюшон и фонтан её проходя через тело исполнителя, вырывается через макушку и разливается голубоватыми потоками по сцене, залу, дворцу Совета города...
  И объятый потоками Силы Агат разливается, взобравшись на вершину каватины:
  - Oh! Dilectus meus mihi revertetur Illuminabunt me tui radii, et invenient eam super pectus et vitam, et patriam, et coelum. Ah, fias iterum quod fueras; Quando dedi tibi cor meum, Revertimini ad me.
  Во-о-т... Теперь пробрало и искусников. Латынь язык искусников и ария, столь великолепно исполняемая, им понятна. Фактически это - молитва Великой Силе. И она отвечает ей. Лицо Агата светится каким-то внутренним светом несмотря на всю сложность произведения. Мейстер Ганс, следя за тем, что происходит на сцене, застыл с палочкой в руках, музыканты играют сами, в меру своего понимания, но я не могу ухватить ни одной фальшивой ноты - Сила ведёт их. Всех.
  Да.
  Ради таких моментов и стоит жить. Зал, объединённый одним порывом, практически стоит на ногах. Весь. А потоки Силы закручиваются и закручиваются вокруг певца, так, что он, несмотря на довольно тучное тело, что редко для местных, немного приподнимается над досками пола, но не чувствует этого, сам захваченный божественной музыкой...
  Ария окончена. Агат за сценой. Он не в силах выйти на поклон. Но его и не требуется. Звать некому. Из зала опять кого-то понесли. Постепенно партер пустеет. Зрители выбывают. И не потому, что им не нравится. Вовсе нет. Не выдерживают эмоционального напряжения. А я пью и пью этот восхитительный коктейль. И не могу насытиться. Но смеси эмоций в зале настолько много, что я просто не в силах поглотить всё.
  Надо дать залу небольшую передышку и я объявляю:
  - У каждого из присутствующих сегодня в зале семейств есть дети. А дети... они такие... И очень часто они не спят тогда, когда надо. Вспомните, оме... Сколько раз приходилось петь колыбельную? А?
  Очнувшийся и немного пришедший в себя Лотти снова поднимается на сцену. Перед этим я его осмотрел, психологически встряхнул и он готов петь:
  - Обернусь я белой кошкой, Да залезу в колыбель. Я к тебе, мой милый крошка, Буду я твой менестрель...
  Залу нужна передышка. И такая вот колыбельная будет ею.
  Лотти поёт и понемногу в зал возвращаются слушатели, отошедшие от воздействия Великой Силы, призванной к людям так близко, и заставившей всех почувствовать её мощь.
  Милая песня. Колыбельные другими и не бывают. Мелодия качает в своих маленьких ладошках слушателей и нервная система впечатлительных омег успокаивается. А я их готовлю. Есть ещё один номер. Сильный. Вот к нему и готовлю.
  - Давайте вспомним, что совсем недавно, буквально пару декад назад многие из вас, как и я, прочитали книгу о Спартаке. Мне запомнилось, среди прочего, то место, где Спартак встречает своего истинного. И вот... мы решили показать, как это могло бы быть... А вас я прошу, когда вы будете смотреть нашу пантомиму, вспомнить, как у вас появился ваш истинный... Господа, пантомима будет исполняться под музыку...
  Ну, а как ещё можно местным преподнести балет?
  И вот на освещённой сцене, неярко, но под лучами желтоватых прожекторов с задником, изображающим глинобитную стену с узким горизонтальным окном под самым потолком, стоит низкая скамья, изображающая место для сна в камере гладиатора Спартака. Рядом столик с кувшином. На скамье лицом вниз лежит Спартак.
  Под оглушительно-отвратный скрип немазаных петель двери на сцену выходит стражник - переодетый Людвиг, он за руку волочёт сопротивляющегося Жизи - Фрина. Безжалостно толкает его к лежащему и уходит. С таким же скрипом захлопывается воображаемая дверь.
  Фрин боязливо садится на пятки у скамьи, опускает голову. Спартак лежит уткнувшись в локоть. И скрипки начинают сладостно-тревожно свою партию, подхватывает её флейта, а Фрин, то есть Жизи, плавно поднимается на ноги и на самых носочках специально изготовленных для него балетных, ну, как балетных туфель, я долго бился с башмачником требуя от него почти невозможного - изготовления туфель позволяющих без особого труда вставать на носки, и не только вставать, но и танцевать, плавно движется по сцене. Медленные взмахи рук, аттитюды и батманы. Своими движениями он сейчас передаёт внутренние чувства, терзающие его - страх, отвращение, затаённую надежду на то, что всё кончится благополучно. А музыка, изящная, плавная ведёт танцующего омегу и зрители, затаив дыхание внимают. Спартак, повернув голову, наблюдает за танцем Фрина, а затем, тяжело вздохнув, резко вытягивает руку в сторону стоящего на столике кувшина, требуя подать его. И тут же испуганный Фрин, а Жизи для этого как бы сжался, беспомощно оглядывается на гладиатора, подхватывает кувшин и приземлившись опять на пятки у ложа Спартака, дрожащими руками (!) подаёт кувшин. Язык тела не врёт, а пластичность и талант Жизи (он настоящий талант, совершенно бесспорно!) передают всю глубину волнения несчастного наложника для рабов. И вот уже скрипки, набрав силы, снова и снова повторяют мелодию адажио Спартака и Фригии и партнёр Жизи, по-балетному преувеличенно напившись из кувшина, утирает тыльной стороной ладони губы, суёт кувшин Фрину и, поднявшись, начинает сам кружиться в рваном танце, перемежаемом экарте и застывая в ударах воображаемым мечом. Спартак полон эмоций, он переживает смерть друга, собственноручно убитого незадолго до этого, а Фрин с широко раскрытыми глазами, прикрыв рот рукой, с ужасом смотрит на танцующего и телом рассказывающего о своём горе воина.
  Но вот Спартак усаживается обратно на своё ложе и бессмысленно глядя на лежащие на коленях руки, широко открывает глаза. Поднимает искажённое горем лицо на Фрина, будто вопрошая его - что делать? Затем медленно встаёт, плавно шагает к нему, обходя и будто только увидев, выпрямляется, прогнувшись, широко раскидывает руки в стороны и, едва дыша, опускается на пол за спиной Фрина. А тот, сжавшись и высоко подняв плечи, закрывает глаза и подаётся чуть назад, почувствовав спиной руки партнёра. Затем поднимается на ноги, а Спартак так и остаётся стоять на коленях позади Жизи, удерживая его за талию, и омега раскидывает руки в стороны приподнимается на носочки и поворачивает голову с закрытыми глазами, будто не веря, что его держат, а потом глубоко прогибается назад, так, что их лица оказываются напротив друг друга, только лицо Фрина перевёрнуто, невесомо касаются губами и тут же Фрин, выпрямившись, садится на колено Спартака и приобнимает его за шею. Партнёры смотрят друг на друга, лица их близко-близко, кажется, что они снова целуются, а потом танцовщик берёт Жизи на руки и без усилий встаёт, прижимая его к себе. И вот уже они оба движутся по сцене, сопровождаемые лучами прожекторов и тела их сплетаются и расходятся ведомые музыкой. И Фрин ведёт за собой Спартака и тот следует за ним далеко-далеко, туда где свобода... И бережно подхватив его на плечи животом вверх, так, что ноги Фрина обвивают его левое плечо, Спартак с этим грузом делает несколько оборотов и отпускает омегу всем своим существом стремящегося вырваться из тесного каземата. И вот уже отбежавший Жизи оборачивается к партнёру, складывает руки в порыве чувств и снова бежит к нему и тот, подхватив, кружит и кружит его. А музыка подбирается и подбирается к кульминации и вновь обнявшиеся танцоры, обхватив друг друга широко растопыренными пальцами с боков головы не могут налюбоваться дорогими лицами и разбегаются в разные стороны и опять рвутся навстречу... И танцор, подхватив Фрина, вздымает его, вытянувшего ногу в аттитюде и закинувшему руки за голову, кружит его по сцене и торжествующие трубы ведут и ведут пару ставшую истинными друг другу... И луч света ярко освещает окно камеры и ведёт и танцующих и зрителей туда, на волю... ибо наступает рассвет...
  И вот уже только одна скрипка выводит основную мелодию, а Спартак, посадив Фрина себе на плечо и удерживая его руками медленно переступает по сцене не отрывая взгляда от лица ставшего для него самым красивым на свете... Опускает Фрина на самый пол, укладывая его и сам картинно присаживается рядом, а затем под последние аккорды за руку приподнимает его и танцоры сливаются в единое целое в объятиях...
  Свет гаснет.
  И зал опять молчит. Долго. Молчит до тех пор, пока я не появляюсь на сцене освещённый лучами прожекторов. И только тогда, когда я молча начинаю разглядывать зрителей, сидящих в полумраке, там прокатывается какой-то вздох и начинает хлопать сначала кто-то на галёрке, а затем волна аплодисментов крепнет, поднимается и обрушивается на меня.
  То-то же!
  Толкаю телепатией Жизи и Волкера, так зовут танцовщика, которого мне нашёл сенешаль, и они оба появляются на сцене справа и слева от меня, выходят на поклон.
  Раскачанный эмоциями зал долго не отпускает их и они целых четыре раза выходят, кланяются, прикладывая руки к груди, Жизи делает книксен и снова убегают за кулисы. А я, покровительственно хлопая в ладони, с отеческой улыбкой, телепатией гоняю запыхавшихся танцоров на сцену и за кулисы, при этом успевая полной грудью глотать эмоции и даже, собравшись и сжав в солнечном сплетении поглощённое, выпускаю всё это обратно в зал и зрители, подстёгнутые теперь уже моим эмоциональным воздействием с удвоенной силой возвращают мне свой питательный эликсир.
  - Ну, что ж, я вижу, что вам понравилось наше выступление. Я думаю, что история Спартака неподдельно заинтересовала вас. История любви его и Фрина печальна. Но я не думаю, что на такой ноте следует заканчивать наш концерт...
  Снова гаснет свет, рояль в темноте телепортируется на сцену вместе со своим роялистом. Высоко, под самым потолком загорается небольшой прожектор, дающий узкий свет только на голову Абеля. В полной тишине он, подняв руки, опускает их на клавиши и усиленный воздействием воздушников звучит двадцатый ноктюрн Шопена, так называемый посмертный.
  Это произведение я выбрал специально для завершения. Зрители пережили очень много эмоций. Некоторые из омег, воспринявшие чересчур близко всё показанное и прозвучавшее так и не вернулись в зал. С ними ушли и их супруги. И прозрачные звуки рояля должны настроить на спокойный и немного печальный лад, тех, кто выдержал всё.
  А Абель, погрузившись в диалог с роялем, в эти красивейшие и изящные ноты ведёт и нас и меня в том числе за собой, так, что я многократно слышавший это произведение тоже поддаюсь его очарованию. Но не до конца.
  - "Бамбер, смотри, сейчас сделаешь вот что, - даю я телепатическое указание одному из стихийников-огневиков, - "вокруг рояля сейчас должны появиться огонёчки, понял? И под музыку они пойдут вверх. Давай, действуй".
  И вот уже рояль Абеля окружён стайкой крохотных огоньков, белых, голубых, красноватых (студиозус сам догадался их раскрасить) причудливо, как искры от костра, улетающих вверх и истаивающих в вышине сцены.
  А зал мечтательно любуется на них и долго ещё сидит без движения после того как исполнение закончилось...
  Вот такой вот у меня получился концерт. И вот такой день рождения.
  А сейчас на балу я пожинаю плоды своей безрассудности. Взрыв эмоций, вызванный столь нестандартным подходом к развлечениям местной элиты, накрыл меня с головой.
  В течение той пары дней, что прошла после концерта, меня буквально осаждали желающие переговорить со мной и выразить восхищение по проводу увиденного. И только моё владение гипнозом и отводом глаз спасало и меня и всех моих домашних от назойливого любопытства.
  А сейчас на балу мы вдвоём с Лисбетом.
  Он оттанцевал с альфой и довольный и запыхавшийся вернулся ко мне.
  - Оме Лисбет, как давно вы танцевали в последний раз?
  - Я уже не помню, оме Ульрих, - довольно морщит он носик, открывая в улыбке ровные белые зубки.
  - Оме Лисбет, - я говорю чуть наклонившись к нему, - ещё немного и вас поцелую. Прямо у всех на виду...
  Маленький целитель вспыхивает, смущаясь.
  Вот как у него так получается? Всё, что он делает выглядит настолько мило и привлекательно, что я едва держу себя в руках.
  Лисбет между тем вздыхает и, теребя в руках платочек, устремляет взгляд своих золотистых глаз в зал, где объявлен уже третий танец.
  Я тоже смотрю на танцующих. И вдруг что-то привлекает мой взор. Что-то на той стороне зала. У портьеры, прикрывающей высокое, как и всё здесь, окно.
  Троица повес-стихийников, уже известных мне, окружила кого-то из омег.
  - Так-так-так... - появляюсь я за их спинами вместе с Лисбетом.
  Ральф фон Балк, Айко фон Дунов и Эрнст Орлерн. Всё то же и всё те же.
  Несчастный молоденький омежка, почему-то оказавшийся один на балу, снизу вверх умоляюще смотрит на огромных альф окруживших его.
  Моё появление ввело хулиганов в ступор. Все трое побледнели. И не удивительно - я так придавил всех присутствующих жаждой убийства, что троица побледнела как мел, омежка едва удержался на грани обморока, так, что даже схватился рукой за подоконник у которого он стоял, вокруг нас живо образовалось пустое пространство шагов на десять, не меньше и только Лисбет, тоже весь бледный ухватил меня за рукав, желая отвлечь от немедленной расправы.
  - Оме Лисбет, - говорю в его сторону не отрывая пристального взгляда от студиозусов, - пригласите к нам сюда командующего флотом, господина Вильгельма фон Верт Вихманна, речь идёт о его подчинённом.
  Едва живой омежка на самом деле на балу был не один. С папой. Отошедшим по естественной надобности. А потом кто-то его там разговором задержал. А папа был супругом одного из искусников, служивших во флоте Лирнесса и погибшем лет пять назад в одной из стычек с пиратами Вольных островов. Вот так вот.
  А расклад в этой троице, решившей поиздеваться над беспомощным омегой, такой - заводила и мозг всего этого безобразия - Ральф фон Балк, здоровенный сын-искусник стихийного направления одного из наместников Лирнесса на островах Срединного моря. Избалованный вседозволенностью дворянчик. Айко фон Дунов тоже из потомственных дворян союзных Лирнессу островов, приехавший учиться в Схолу, а Эрнст Орлерн - сын богатого поставщика для флота Лирнесса, семейство которого проживало в городе и разбогатело на поставках армии и флоту.
  - Что ж, господин Орлерн, - начинаю я разбирательство, - я думаю, что ваш отец будет рад узнать и я прошу передать ему мою просьбу слово в слово, - давлю гипнозом высокого черноволосого альфу, - что его светлость, оме Ульрих навестит ваше семейство в самое ближайшее время. Молчите, - останавливаю пытающегося что-то сказать побледневшего сынка.
  - С вами, господин Айко фон Дунов, - демонстративно оглядываю с ног до головы широкоплечую фигуру светловолосого студиозуса, - Как вы думаете, заинтересуется ли вами руководство SS если вы вдруг лишитесь благорасположения Великой Силы (о да! Начальник SS любит таких)? Вы ведь не местный, похлопотать за вас будет некому...
  Все трое молчат, придавленные гипнозом, не в силах ни уйти, ни сказать что либо.
  - Теперь вы, Ральф, - сознательно опускаю обращение "господин", - Ральф фон Балк... - раздумываю, глядя на него, тварь он ещё та, скольким омегам он сломал судьбу, беря их силой, сколько прислужников омег в их доме обливались слезами, терпя насилие и приставания от него, - барон Ральф фон Балк...
  Оглядываю его - высокого, как и все альфы-стихийники, тоже светловолосого, со смазливым лицом, с тёмными густыми бровями и сочными ярко-розовыми, будто накрашенными губами.
  Здесь, в городе, он не рисковал развлекаться насилием - чревато преследованиями Стражи, но вот в наместничестве... Отец и папы закрывали глаза на его поведение - как же сын-искусник! Скольким случаям просто не давали ход, давя на пострадавших, затыкая им рты, где деньгами, а где и... Кто-то из изнасилованных им омег даже утопился. Поднялся шум, но вмешался отец-наместник, родителям хорошо заплатили, а непутёвого сынка отправили учиться в Схолу, тем более, что в нём проснулась Сила. Отказа в деньгах он не знал, жил на квартире в Лирнессе, как и его сотоварищи по гнусным проделкам.
  - Дуэль! - высказал я своё решение.
  - Дуэль? - кривит свои яркие губы стихийник, - С вами? - и столько в этих словах было презрения, что ледяной ком звериной демонической злобы заворочался у меня в солнечном сплетении.
  Я не стал её удерживать и пробрало всех. А омежка, пискнув от ужаса, присел на пол на корточки закрыв лицо руками.
  - Что здесь происходит? - подошёл, наконец, адмирал, сопровождаемый встревоженным донельзя Лисбетом.
  - Извольте видеть, господин адмирал, вот эти вот господа сочли для себя возможным поиздеваться над сыном господина Альта Дальмайера, искусника служившего на "Франкентале" и погибшего в схватке с пиратами. А господин Ральф фон Балк, - я выплюнул это имя, - до сих пор не внемлет голосу разума. В моём лице. Поэтому выход только один - дуэль!
  - Я прекрасно помню Альта Дальмайера. И командование флота всегда оказывало помощь его семье. Но, ваша светлость, безусловно, я рад, что вы оказались здесь столь вовремя, однако дуэль...
  - Что? Я не могу участвовать в дуэли? Где сказано об этом? Насколько я помню, дуэльный кодекс не ставит никаких запретов на участие в дуэли для оме.
  - Да, действительно... запрета нет. Но вы и он искусники. Неужели вы не боитесь запрета Великой Силы на причинение вреда искусника искуснику?
  - Я? Нет не боюсь. Полагаю, что в моём случае отката не будет. Я имел случай убедиться, господин адмирал.
  - А он? - адмирал кивнул головой в сторону безмолвно стоявшего Ральфа.
  - Это не мои проблемы, господин адмирал. Согласитесь.
  - Да, но тогда он имеет право отказаться от дуэли, ибо вы окажетесь в неравном положении.
  - Мне. Всё. Равно. В таком случае я зарежу его просто так. Без дуэли. Как свинью. А если кто-то из его семейства посмеет мстить, то...
  В головах присутствующих проревел инфразвуком, доводя до остановки сердца, транслируемый мной голос, продолживший фразу: "Город узнает какого цвета у них потроха!" - хорошая цитата ввёрнутая вовремя - полдела.
  - А чтобы не было сомнений в том, кто таков этот... Ральф, рассказывайте! Всё!
  Под моим гипнотическим давлением тот, встав по стойке смирно, начал докладывать, кто, когда, где, как, вываливая на нас подробности своих безобразий, начиная с дома и по настоящее время.
  Глаза адмирала по мере рассказа барона раскрывались шире и шире. Тем более, что лжи он не чувствовал - барон говорил правду.
  - Иди отсюда, мальчик, - поднял я телекинезом омежку-сына искусника, - вон твой папа идёт.
  Между всеми присутствующими и нами так и сохранялся круг отчуждения в десять шагов и папа омежки, попавшего в столь сложные обстоятельства с беспокойством ждал его не пытаясь приблизиться.
  Наконец, барон замолчал. Молчал и адмирал. Затем потрясённо произнёс:
  - Оме, ему не место в Схоле...
  - Более того, господин адмирал, ему не место в жизни.
  - Не нам решать, оме. Не нам.
  - Пусть его рассудит Великая Сила, господин адмирал.
  - Вы о дуэли? Ох, оме... Но что с остальными?
  - А-а... вы о них? Ну, вот например, мы с господином Орлерном очень плодотворно поговорили и он согласился. Согласился же? Что в самое ближайшее время его отец, почтенный Гуго Орлерн, желая поддержать армию и флот Лирнесса, создаёт фонд помощи отставным военным и семьям погибших воинов. И жертвует в этот фонд тысячу талеров. Так ведь, господин Эрнст Орлерн?
  Тот вытаращив глаза смотрел на меня как удав на кролика.
  - Более того, Гуго Орлерн, руководствуясь исключительно благородными душевными порывами, дарит овдовевшему супругу Альта Дальмайера сто талеров.
  - О! - оживился адмирал, - благотворительность - это прекрасно! Тем более, что вдовцы погибших во славу нашего города часто нуждаются, - а с этим что?
  - С этим? - я снова окинул взглядом Айко фон Дунова, лицо которого сравнялось по цвету с его волосами.
  - У меня складывается ощущение, господин адмирал, что Великая Сила отказала в своём благорасположении господину фон Дунову... и покинула его...
  - Оме! - со слезами взвыл тот, пытаясь повалиться мне в ноги, но я удержал его телекинезом, - Оме! Прошу вас! Умоляю! Только не это! Я не переживу! Оме!
  Здоровенный альфа зарыдал в голос, царапая лицо руками. Эмоции захлестнули его сжавшуюся от ужаса личность.
  Он забыл...
  Он всё забыл, чему учили его в Схоле с самого поступления. Эмоции - это гибель для искусника твердили в один голос все преподаватели. И вот у нас на глазах происходило ужасное. Великая Сила оставила студиозуса. Без всякого с моей стороны воздействия. Просто - раз и всё! Силы в нём нет. Это чувствуется всеми искусниками.
  Опустошённый альфа поник, не видя ничего вокруг, нащупал подоконник, за который хватался омежка, сын погибшего искусника, постоял и побрёл вон из зала, слепо наталкиваясь на разряженных гостей.
  - Да-а, оме... - только и смог выдавить из себя адмирал.
  Лисбет, стоя позади меня, спрятал лицо в моей спине, уткнувшись в неё. Орлерн и фон Балк, оба неподвижные, молчали, повинуясь моему воздействию.
  - Я здесь совершенно не причём, господин адмирал. Насколько мне известно, пока ещё никто по своему желанию не может лишить искусника доступа к Великой Силе. Без её на то воли. Фон Балк! Завтра в полдень я жду вас у алтаря Силы в Синем крейсе. Оружие по вашему выбору. От крейсовых властей будут искусник и целитель. Всё! Свободны! Свободны и вы, господин Орлерн, не забудьте же передать вашему отцу мои слова.
  Черноволосый Эрнст быстро-быстро закивал головой, мотая длинными чёрными патлами. Вот, что за мода такая - подделываться под знатных омег?
  До конца бала Лисбет был задумчив. Рассеянно реагировал на мои шутки. За торжественным обедом почти ничего не ел. Знаю я, что тебя тревожит, великодушный ты мой.
  Уже по окончании бала, выходя из дворца, когда мы отошли достаточно далеко и Лисбет шёл со мной рядом держась за рукав - по общему согласию мы решили пройтись пешком, он спросил:
  - Оме Ульрих, ему можно помочь?
  - Зачем?
  - Ну, вы же можете, ваша светлость. Помогите ему! Если я могу что-то для вас сделать...
  Лисбет такой Лисбет. Он готов жертвовать собой ради какого-то...
  - Оме Лисбет, - я остановился и целитель оказался прямо передо мной, задрав свою пепельную головку и смотря на меня снизу вверх, - насколько далеко вы готовы зайти? Вы готовы на всё?
  Он молча кивнул, не отводя взгляда от моего лица.
  - А вы готовы на это самое всё ради меня или ради этого дворянчика? - я-то знаю почему он это делает, но пусть он озвучит сам, в том числе и для себя самого.
  Лисбет молча приник к моей груди, повернув лицо в сторону моря, отлично видного с высоты Золотого крейса, в котором находился дворец Совета города.
  Подтолкнём его ещё:
  - Любите ли вы меня, оме Лисбет?
  Ответом мне было молчание. Я знаю, что он меня любит. Но боится признаться в этом самому себе.
  Я вздохнул.
  От дворца мы отошли не так чтобы далеко и я в ночном полумраке, для моих глаз не служившем препятствием, заметил на одной из башен возле самого шпиля какое-то шевеление, затем что-то сорвалось вниз, скользнуло по куполу и рухнуло с огромной высоты в один из внутренних дворов дворца Совета.
  Не надо уже ни о ком беспокоиться.
  - Знаете, оме Лисбет, вы были свидетелем всех тех гадостей, про которые нам рассказывал тот, с кем у меня завтра будет дуэль. Так вот... я хочу вам сказать, что он не переживёт завтрашнего дня.
  - Оме, умоляю... - вцепился в меня целитель, уткнувшись лбом в мою грудь, - не надо...
  - Оме Лисбет, хотите я расскажу вам историю... Историю и про вас... и про меня...
  Мы сделали несколько шагов и я начал свой рассказ, по уже сложившейся привычке вспоминая и книгу и фильм и перемешивая и то и другое и вообще всё, что слышал о самом знаменитом романе, естественно, с поправками на наличие омег.
  - В некоем селе Ламанчском, названия которого у меня нет охоты припоминать, жил один идальго (так называют однощитовых рыцарей в Оспане и дальше на восток), чьё имущество заключалось в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче да борзой собаке. Фамилия его была не то Кехана, не то Кесада, точно неизвестно, да и неважно. Лет ему было за шестьдесят, телом он был сухопар, лицом худощав и дни напролёт читал рыцарские романы, отчего ум его пришёл в полное расстройство, и ему вздумалось сделаться странствующим рыцарем.
  Что же есть такое Ламанча? Это место - бессмысленное захолустье... сожжённое солнцем, где живет южный народ, ленивый, неряшливый, не желающий изменить свое положение, удовлетворённый тем, что, быть может, не умрет завтра...
  Здесь безделье не от зажиточности, а от лени, жары и безнадежности...
  Это добрые мирные люди, но они не видят дальше своего носа, а нос такой короткий! Если несколько столетий пожить по такой системе, люди опустятся на четыре ноги, потому что так удобнее ходить...
  И вот в этой обывательской луже один прозрел, увидел истину. Его друзья и родные не понимают его. Из обыкновенного доброго идальго Алонсо Кехано он вдруг превращается в рыцаря Дон Кихота Ламанчского, становится не как все.
  Сходит с ума. По мнению местных жителей.
  Я остановился, задумавшись. А может это я схожу с ума? И всё окружающее мне только снится?
  Подговорив одного хлебопашца - своего односельчанина, Дон Кихот предложил Санчо Пансе стать его оруженосцем и столько ему наговорил и наобещал, что тот согласился.
  Главный враг Дон Кихота и человечества - злой искусник Фрестон. Это он отуманил людские души, напялил на их лица безобразные маски, из-за него происходят все беды на земле. Победить его - спасти мир. Так кажется больному разуму несчастного идальго. И Дон Кихот отправляется в путь, чтобы найти злодея и сразиться с ним.
  Первый его подвиг - освобождение мальчика, которого избивает хозяин. И когда Санчо заявил, что такой подвиг ему не по вкусу, Дон Кихот ответил:
  - Замолчи, простофиля. Мальчик поблагодарил меня. Значит не успел отуманить Фрестон детские души ядом неблагодарности... Довольно болтать, прибавь шагу! Наше промедление наносит ущерб всему человеческому роду.
  В этих нескольких фразах - весь Дон Кихот, а последняя становится его основным девизом. И он спешит навстречу второму подвигу - освобождению прекрасного оме, ехавшего в карете - правда, потом выясняется, что и неволя этого оме и события в замке герцога были всего лишь тонким издевательством над рыцарем Печального образа.
  Потом он освобождает людей, закованных в цепи. Причем, благодарность освобожденных обратно пропорциональна величине подвига рыцаря. Его забрасывают камнями.
  Избитый каторжниками, Дон Кихот попадает на постоялый двор.
  - Привет вам, друзья мои! Нет ли в замке несчастных, угнетённых, несправедливо осуждённых или невольников? Прикажите, и я восстановлю справедливость, - говорит еле живой рыцарь.
  На что рослый человек средних лет - один из постояльцев, восклицает:
  - Ну, это уже слишком!
  - Да, оме Лисбет, это даже чересчур "слишком" - восстанавливать справедливость, и над Дон Кихотом затевается великая потеха.
  Они издеваются злобно. Этим людям смешна идея справедливости, когда начинается волчий закон, когда звук костяшек абака разносится по всему миру, когда речь идёт не о справедливости, а о том, почём идёт мануфактура на Лирнесской бирже.
  Но вера в людей велика в Дон Кихоте. Даже, когда издевательства достигают предела, он считает, что это проделки подлого Фрестона.
  - Не верю! Сеньоры, я не верю злому волшебнику! Я вижу, вижу - вы отличные люди, - произносит он, лежа на полу, потому что "отличные люди" протянули верёвку, и он свалился с крутой лестницы.
  - Я вижу, вижу - вы отличные, благородные люди, - пытается он продолжать, но хитро укреплённый кувшин с ледяной водой под дикий хохот присутствующих опрокидывается на его разгорячённую голову.
  - Я горячо люблю вас, - не сдаётся рыцарь, - Это самый трудный подвиг - увидеть человеческие лица под масками, что напялил на вас Фрестон, но я увижу, увижу! Я поднимусь выше....
  И высокий человек, придумавший всё это, склоняется над ним, лежащим на полу:
  - И после всего, что они с тобой сотворили, ты полагаешь, что истинное чудо на земле - человек?
  - Да, сударь мой... - упрямо поднимает голову рыцарь из Ламанчи.
  - Человек, который соткан из пороков, ошибок, неумений и слабости?
  - Но также силы, доблести и чистоты! - сверкают глаза идальго.
  - Ты утверждаешь это?
  - Да!
  - Ты слишком много на себя берёшь!
  - Нет, сеньор! Я всё это видел в своей жизни!
  - Хм, ты оправдываешь человека, ты мнишь его одним из величайших чудес?
  - Да!
  - О! Как ты неправ! Как неправ. Человек - это грязь, подлость и непристойное поведение! Смотри сам!
  И оскаленные в безумном захлёбывающемся смехе рожи постояльцев подсовываются к ним.
  - Да, сударь! Он скверен. Он бывает гнусен. А потом, неизвестно почему, он кидается наперерез несущейся лошади, чтобы спасти неизвестного ему ребёнка! И с переломанными костями умирает. Спокойно!
  - Он умирает как зверь! В грязи и нечистотах!
  - Нет, сеньор! Нет! Он умирает сияющий! Чистый! И Сила ожидает его улыбаясь!
  - Ты так думаешь? - и высокий сталкивает пытающегося подняться Дон Кихота вниз, в подвал.
  И рыцарь Печального образа летит туда и видит дурацкие, толстогубые, смеющиеся головы великанов - мехи с вином, - и бросается в бой...
  А наверху полное ликование, доходящее до безумия. Отец семейства прыгает, как мальчик, высокий человек визжит от хохота, как омега. Прислужники-омеги обнимают, обессилев от смеха, того, кто попадётся под руку.
  И снова Дон Кихот и Санчо едут по пыльным дорогам...
  И прекрасный оме, повстречавшийся им ранее, находит их и по поручению герцога везёт в его замок. По дороге им встречается телега со львом.
  Прекрасный оме Альтисидор видя зверя и желая посмеяться над рыцарем восклицает:
  - Великолепный зверь. А ну-ка, сеньор! Покажите нам свою храбрость - сразитесь со львом.
  Тут же вмешивается Санчо:
  - Что вы делаете, оме! Не подзадоривать надо рыцарей, а успокаивать!
  На что Альтисидор высокомерно ответствует:
  - Не бойся, деревенщина. Я лучше знаю господ альф. Они безудержны и храбры с оме... Но львиные когти их отрезвляют... Ой, Сила Великая!
  Взвизгнув, пришпоривает Альтисидор коня и вихрем уносится прочь. Вся блистательная свита рассыпается в разные стороны горохом.
  Исчезает погонщик.
  Санчо уползает в канаву.
  Дон-Кихот одним движением копья откидывает тяжелую щеколду, закрывавшую дверцу клетки.
  Она распахнулась.
  И огромный зверь встал на пороге. Смотрит пристально на Дон-Кихота. Санчо выглядывает из канавы, с ужасом следит за всем происходящим.
  Вздохнув, Дон Кихот слезает с Росинанта:
  - Что, мой благородный друг? Одиноко тебе у нас в Оспане?
  Лев рявкает.
  - Мне тоже. Мы понимаем друг друга, а злая судьба заставляет нас драться насмерть, - говорит Дон Кихот.
  Лев опять рявкает.
  - Спасибо, спасибо, теперь я совсем поправился. Но я много раздумывал, пока хворал. Школьник, знаешь ли, решая задачу, делает множество ошибок. Напишет, сотрёт, опять напишет, пока не получит правильный ответ наконец. Так и я совершал подвиги. Главное - не отказываться, не нарушать рыцарских законов, не забиваться в угол трусливо. Подвиг за подвигом - вот и не узнать мир. Выходи! Сразимся! Пусть этот сумасбродный и избалованный оме увидит, что есть на земле доблесть и благородство. И станет мудрее. Ну! Ну же! Выходи!
  Лев рявкает и не спеша отходит от дверцы. Затем поворачивается к Дон Кихоту задом и величественно укладывается, скрестив лапы.
  И тотчас же Санчо прыгает из канавы лягушкой, бросается к дверцам клетки. Захлопывает их и запирает на щеколду:
  - Не спорьте, сеньор! Лев дело понимает! Такого Альтисидора и нашествие демонов не вразумит. Что ему наши подвиги?
  И повернувшись в сторону далеко ускакавших от страха всадников, кричит:
  - Эй, эй! Храбрецы! Опасность миновала! И отныне Рыцарь Печального Образа получает еще одно имя: Рыцарь Львов.
  И снова мчится пышная кавалькада по дороге.
  ... А за столом, покрытым темной бархатной скатертью, - семейство герцога - он сам и трое его супругов.
  И герцог, и его супруги-оме молоды. Может быть, немножко слишком бледны. Красивы и необыкновенно степенны и сдержанны. Никогда не смеются, только улыбаются: большей частью - милостиво, иногда - насмешливо, реже - весело. Говорят негромко - знают, что каждое слово будет услышано.
  На столе перед ними бумаги.
  Мажордом в почтительной позе выслушивает приказания своего повелителя.
  Отложив письмо Альтисидора в строну герцог размеренно и спокойно говорит мажордому:
  - Праздник должен быть пышным и веселым. Приготовьте гроб, свечи, траурные драпировки.
  - Слушаю, ваша светлость, - сгибается мажордом в поклоне.
  Один из супругов герцога, самый старший, напоминает:
  - Герцог, вы позабыли погребальный хор.
  Лицо герцога не изменилось ни на йоту:
  - Да, да, погребальный хор, благодарю вас, оме. Веселиться так веселиться.
  Он опять перебирает бумаги:
  - Печальные новости утомили. Град выбил посевы ячменя. Многомачтовый наш корабль с грузом пряностей захвачен пиратами. Олени в нашем лесу начисто истреблены браконьерами. А нет лучшего утешения в беде, чем хороший дурак.
  Супруги герцога церемонно едва заметно склоняют головы. Второй по старшинству говорит, казалось бы, с интересом:
  - Да, да! Непритворный, искренний дурачок радует, как ребёнок. Только над ребёнком не подшутишь - мешает жалость.
  Герцог ответствует:
  - А дурака послала нам в утешение, словно игрушку, сама Сила. И, забавляясь, выполняем мы волю провидения.
  Мажордом осмеливается вклиниться:
  - Спасибо, ваша светлость, за то, что вы поделились со мной столь милостиво мудрыми мыслями о дурачках.
  Герцог, сделав расслабленный жест изнеженной рукой, отпускает его:
  - Известите придворных и пригласите гостей.
  Позади герцогского семейства появляется придворный искусник - человек могучего сложения, но с испитым лицом. Грубая челюсть. Высокий лоб. Он то закрывает свои огромные глаза, словно невмочь ему глядеть на окружающих его недостойных, то, шевеля губами, устремляет взгляд в пространство - не то просит Силу о чём-то, не то проклинает.
  Появляются, кланяясь, придворные.
  Тишина.
  Все стоят неподвижно и степенно.
  Не спеша появляется карлик, одетый в атлас и бархат, в коротком плаще, при шпаге. Как и семейство герцога, как и все придворные, держится он скучающе и сдержанно.
  Карлик, дёрнув за рукав кого-то из придворных, негромко говорит ему:
  - Дай золотой, а то осрамлю.
  Тот отвечает краем губ:
  - Спешишь нажиться, пока новый шут не сбросил тебя?
  Презрительно скривив губы, карлик буркнул:
  - Не боюсь я нового шута, ибо новых шуток нет на свете. Есть шутки о желудке, есть намеки на пороки. Есть дерзости насчет омежьей мерзости. И всё!
  Снаружи в зал донёсся негромкий перезвон колоколов свидетельствующий о том, что кто-то удостоился чести войти во дворец герцога. Послышались шаги мажордома и он, открыв высокие двери, провозгласил:
  - Славный рыцарь Дон Кихот Ламанчский и его оруженосец Санчо Панса!
  Альтисидор вошёл вместе с Дон Кихотом. Он делает учтивый книксен и отходит в сторону, смешивается с толпой придворных. Оттуда жадно вглядывается в лица герцога и его супругов - удалось ли угодить? Остальные придворные не меняя выражения лиц напряженно глядят на герцога и стараются угадать, как приняты гости.
  И только карлик, вытащив лорнет, внимательно, с интересом мастера, разглядывает Дон Кихота.
  Не меняя выражения лица с застывшей маской холодной любезности, совершенно не стесняясь присутствующих, герцог говорит супругам не спуская взгляда с вошедших:
  - Прелестен. Смешное в нем никак не подчеркнуто.
  Старший из супругов герцога с точно таким же выражением на лице отвечает:
  - А взгляд, взгляд невинный, как у маленького омеги!
  Входит Санчо, встревоженно оглядываясь.
  Герцог продолжает обсуждать Дон Кихота:
  - Очень естественный!
  Второй супруг герцога поддакивает:
  - Как живой.
  Герцог вяло кивнув на высказывание второго супруга, не меняя выражения лица и тембра голоса, которым только, что обсуждал вошедших, обращается к Дон Кихоту:
  - Горжусь честью, которую вы оказали мне, славный рыцарь. Мы в загородном замке. Этикет здесь отменен. Господа придворные, занимайте гостей.
  Сейчас же первый статс-оме с едва заметной улыбкой на прекрасном бледном лице обратился к Санчо смущенно мявшему в руках свою шляпу:
  - Вы чем-то встревожены, сеньор оруженосец?
  От избытка эмоций Санчо всплеснул руками:
  - Встревожен, оме! Так встревожен, что прямо - ой!
  Взоры правящего семейства и придворных тут же обратились к беседующим. Оме продолжал диалог:
  - Не могу ли я помочь вам? Говорите, не бойтесь.
  Санчо откашлялся:
  - Конечно, оме. Отведите в конюшню моего осла.
  Лицо первого статс-оме застыло. По залу будто бы пробежал лёгкий ветерок. Послышались шепотки. Лёгкие вздохи можно было бы принять за смешки. И снова всё затихло. Лица присутствующих нисколько не изменились.
  Дон Кихот, уже было присевший по приглашению герцога в предложенное кресло, вскинул голову:
  - Санчо!
  Санчо, неловко проковыляв к своему рыцарю, с поклоном произнёс:
  - Сеньор! Я оставил своего серого посреди двора. Кругом так и шныряют придворные. А уж ро... кха! Лица у них такие продувные. Самые ненадёжные лица. А у меня уже крали его однажды...
  Самый младший из супругов герцога, видимо ещё не до конца вошедший в свою роль, шевельнулся в кресле:
  - Не беспокойтесь, добрый Санчо. Я позабочусь о вашем ослике.
  - Спасибо, ваша светлость, - подобострастно раскланялся Санчо простодушно глядя на супруга герцога, - Только вы сразу берите его за узду. Не подходите со стороны хвоста. Он лягается!
  Снова по залу пробежало подобие смеха, кое-кто из неподвижно стоявших придворных шевельнулся. Один из оме выронил платок. Альтисидор вытянул шею, чтобы видеть лучше.
  Дон Кихот, мучительно застонав, прикрыл лицо ладонью:
  - Я заколю тебя!
  И снова тишина. Придворные тянулись, чтобы увидеть лицо своего повелителя. То было спокойно, по-прежнему озаряясь едва заметной милостивой улыбкой:
  - О нет, нет, не лишайте нас такого простодушного гостя. Мы не избалованы этим. Сядьте, рыцарь. Вы совершили столько славных дел, что можно и отдохнуть.
  Дон Кихот пошевелился в кресле:
  - Увы, ваша светлость, нельзя. Я старался, не жалея сил, но дороги Оспана по-прежнему полны нищими и бродягами, а селения пустынны...
  Легкое движение в зале, придворные внимательно взглядывают на герцога, но он по-прежнему милостиво улыбается.
  Старший супруг герцога перехватывает инициативу расспросов:
  - Дорогой рыцарь, забудьте о дорогах и селениях, - вы приехали в замок и окружены друзьями. Поведайте нам лучше: почему вы отказали прекрасному Альтисидору во взаимности?
  Дон Кихот потупился:
  - Моё сердце навеки отдано Дульсину Тобосскому. Моему оме сердца...
  Второй супруг герцога, бросив на первого быстрый взгляд, сказал:
  - Мы посылали в Тобосо, а Дульсина там не нашли. Существует ли он?
  Всё также не поднимая головы, рыцарь Печального образа ответствовал:
  - Одна Великая Сила знает, существует ли мой Дульсин. В таких вещах не следует доискиваться дна, оме. Я вижу его таким, как положено быть прекрасному оме. И верно служу ему.
  Герцог, пристально разглядывая сидящего перед ним пожилого человека, спросил, не переставая милостиво улыбаться:
  - Он знатный оме?
  - Дульсин - сын своих дел, - глубоким голосом ответил Дон Кихот.
  Всё также милостиво улыбаясь и оглядывая безразличным взглядом зал, полный безмолвных придворных, герцог провозгласил:
  - Благодарю вас, сеньор рыцарь! Вы доставили нам настоящее наслаждение. Мы верили каждому вашему слову, что редко случается с людьми нашего звания.
  Придворный искусник, вдруг словно очнувшись, спустившись с небес и ужаснувшись лжи, которую он слышит, подошёл к трону герцога сзади и, нагнувшись, зашептал:
  - Ваша светлость, мой сеньор! Этот Дон Кихот совсем не такой полоумный, каким представляется. Вы поощряете дерзкого в его лживом пустозвонстве.
  Лицо его светлости не изменилось, он выслушал искусника со своей обычной милостивой улыбкой. Только придворные поднимаются с кресел без спинок, на которых они сидели, и стали чинно, украдкой обмениваться взглядами.
  Искусник поднимает лицо от сидящего герцога к Дон Кихоту:
  - Сеньор, почему вы решили, что вы странствующий рыцарь? Как отыскали вы великанов в жалкой вашей Ламанче, где и карлика-то не прокормить? Кто позволил вам шляться по свету, смущая бреднями простаков и смеша рассудительных? Возвращайся сейчас же домой, своди приходы с расходами и не суйся в дела, которых не понимаешь!
  Желваки заиграли на впалых щеках Дон Кихота:
  - Уважение к их светлостям не позволяет мне ответить так, как вы заслуживаете. Одни люди идут по дороге выгоды и расчета. Порицал ты их? Другие - по путям рабского ласкательства. Изгонял ты их? Третьи - лицемерят и притворяются. Обличал ты их? И вот встретил меня, тут-то тебя и прорвало? Вот где ты порицаешь, изгоняешь, обличаешь. Я мстил за обиженных, дрался за справедливость, карал дерзость, а ты гонишь меня домой подсчитывать доходы, которых я не имею. Будь осторожен, искусник! Я презрел блага мирские, но не честь!
  Придворные переглядываются, едва заметно улыбаясь, осторожно подмигивая друг другу, сохраняя, впрочем, благочестивое и скромное выражение лиц.
  Герцог поднимается с трона. Встают и его супруги. По-прежнему сохраняя невозмутимое выражение лиц, все четверо, сопровождаемые и Дон Кихотом с Санчо Пансой и придворными идущими за ними парами герцог сообщает:
  - Не обижайтесь, рыцарь, мы с вами всею душой. Я сам провожу вас в покои, отведенные вам.
  Дон-Кихот кланяется с достоинством, благодаря за честь, и Санчо повторяет, поглядывая на своего рыцаря, его степенный поклон.
  Давешний придворный вполголоса говорит шагающему рядом с ним карлику:
  - Новый дурачок шутит по-новому, и куда крепче тебя! Плохи твои дела!
  Карлик брюзжит в ответ:
  - Брешешь! Приезжий не дурачок, он не шутит и недолго уживется тут, среди нас, дурачков...
  - А может и я... Тоже приезжий дурачок, не шучу и недолго уживусь тут, в Лирнессе? А? Оме Лисбет?
  Я остановился под тёмной в ночи тенью широченного дерева далеко раскинувшего свои ветви через всю улицу.
  Маленький целитель поднял на меня своё милое личико и молча смотрел мне в глаза. Затем взял мою руку в свои ручки, чуть сжал её, вздохнул, прижался ко мне лбом, постоял так, вздохнул ещё раз, поднял на меня свои сияющие золотистые глаза:
  - Что там было дальше, оме Ульрих?
  - Дальше? Дальше за Дон Кихотом пришёл паж и повёл его в павильон в парке герцогского дворца. Ночную тишину нарушил глубокий, полнозвучный удар колокола. Они останавливаются. Ещё и ещё бьет колокол. И издали доносится печальное пение хора.
  - Кто скончался во дворце? - спрашивает Дон Кихот.
  Паж не отвечает.
  Он снова пускается в путь. И рыцарь Печального образа идёт следом. Дон Кихот снова спрашивает его о том, кто умер:
  - Где же твой господин?
  - В гробу! - бурчит миловидный мальчик-омега.
  - Отчего же он умер, мальчик?
  - От любви к вам, рыцарь, - говорит тот, опустив голову и кажется, что он трясётся от слёз.
  - Н-но... как же? Мы же... Мы же не были истинными друг другу?
  Двери павильона распахиваются. Пылают сотни погребальных свечей. В чёрном гробу на возвышении, задрапированном чёрными тканями, покоится Альтисидор.
  Придворные толпятся у гроба. Их траурные наряды изящны. Они степенны, как всегда. Стоят, сложив руки, как на молитве. Склонили печально головы.
  Герцог и его супруги впереди.
  Едва Дон Кихот подходит к возвышению, на котором установлен гроб, как пение хора обрывается. В мёртвой тишине устремляются все взоры на Дон Кихота.
  Потерянный Дон Кихот, едва держась на ногах - так он близко к сердцу принял смерть прекрасного Альтисидора, подходит к гробу:
  - Простите меня, о прекрасный Альтисидор. Я не знал, что вы почтили меня любовью такой великой силы.
  Рыцарь преклоняет колени и выпрямляется.
  И тотчас же едва слышный шелест, словно тень смеха, проносится над толпою придворных. Они указывают друг другу глазами на длинные ноги рыцаря. Увы! После его коленопреклонения петли чулка разошлись и дыра зияет на нём.
  Дон Кихот полностью поглощённый происходящим продолжает:
  - Мне жалко, что смерть не ответит, если я вызову её на поединок. Я сразился бы с нею и заставил исправить жестокую несправедливость. Принудил бы взять мою жизнь вместо вашей молодой. Народ наш увидит, что здесь, на верхушке человеческой пирамиды, не только высокие звания, но и высочайшие чувства. О вашей любви сложат песни, в поучение и утешение несчастным влюблённым. Сердце моё разрывается, словно хороню я ребёнка. Видит Сила - не мог я поступить иначе. У меня один оме сердца. Одного я люблю. Таков рыцарский закон.
  Он снова преклоняет колени, и, когда встает, смех делается настолько заметным, что рыцарь оглядывается в ужасе. К прежней дыре на обоих чулках прибавились три новые, чего рыцарь не замечает.
  Укоризненно качая головой, Дон Кихот обращается к придворным оме:
  - Оме, оме, вы так молоды - и так жестоки. Как можете смеяться вы над странствующим рыцарем, когда сотоварищ ваш умер от любви к нему?
  - Вы ошибаетесь, дон Вяленая Треска!
  Рыцарь оглядывается в ужасе. Альтисидор воскрес. Он лежит в гробу непринуждённо и спокойно - на боку, облокотившись на подушку. Насмешливо, холодно улыбаясь, глядит он на Дон Кихота. Тот в ужасе и растерянности отступает к самой стене павильона, и тотчас же на окне за его спиной вырастает карлик в чёрном плаще. Он держит что-то в руках.
  Альтисидор же продолжает втаптывать в прах достоинство рыцаря, жестоко издеваясь на ним, над его чувствами, над всем, во что он верил и ради чего жил:
  - Вы, значит, и в самом деле поверили, что я умер из-за вас, чугунная душа, финиковая косточка, в пух и прах разбитый и поколоченный дон! Как осмелились вы вообразить, что оме, подобный мне, может полюбить вас, дон Верблюд? Вы, дон Старый Пень, вы не задели моего сердца и на чёрный кончик ногтя!
  И в павильоне раздаётся смех. Смех, чуть более громкий, чем до сих пор - блюсти приличия, вот главное в жизни придворного. Ещё более важно для правящего государя блюсти те же самые приличия.
  Изобразив на лице подобие улыбки чуть более чем это было в приёмной зале, герцог покровительственно сообщает Дон Кихоту:
  - Не сердитесь, сеньор: это шутка, комедия, как и всё на этом свете! Ведь и вы - настоящий мастер этого дела. Вы необыкновенно убедительно доказали нам, что добродетельные поступки смешны, верность - забавна, а любовь - выдумка разгорячённого воображения.
  Супруги герцога переглянулись и старший подхватил:
  - Примите и нашу благодарность, рыцарь, - было так хорошо!
  По его знаку маленький паж подносит Дон Кихоту мешок с золотом.
  - Что это? - с трудом удерживая лицо вопрошает Дон Кихот.
  - Берите-берите, рыцарь, - скучным тоном говорит герцог, - Вы честно заработали свою награду. Но это не значит, что мы отпускаем вас!
  - Мальчик, возьми эти деньги себе! - выдыхает Дон Кихот, смиряя свой гнев, и, обращаясь к герцогу, продолжил, - Ваша светлость, разрешите мне оставить замок.
  Откланявшись, направляется он к выходу, и вдруг за его спиной придворные разражаются впервые за все время громовым, открытым хохотом.
  Карлик прицепил Дон Кихоту на спину чёрную доску, на которой написано белыми буквами: "Дон Сумасшедший".
  - Эй, Фрестон! Довольно хихикать за спиной! - восклицает несчастный рыцарь, выходя в двери павильона, - Я сегодня же найду тебя, и мы сразимся насмерть! Санчо, Санчо, где ты?
  Карлик соскальзывает с подоконника. Идет томно, не спеша через толпу придворных. Говорит своему оппоненту едва слышно, краем губ:
  - Дай золотой, а то осрамлю!
  - Сделайте милость, сеньор шут. Берите два, - также краем губ отвечает тот.
  В подставленную ладонь шута падают две монеты...
  - ...Придворных герцогского двора мало что отличает от своих подданных, - продолжаю я свой рассказ, - Только те издевались по глупости, а у них издёвка вежлива, "изыскана", с улыбкой. Но и там, и тут цель одна - растоптать идеалы Дон Кихота, наказать его за то, что не такой, как все. Они не могут простить ему, что он застенчив в век развязности, целомудрен среди блуда и, наконец, возвышенно мечтателен в век трезвого расчета и власти денег. Дон Кихот, когда борется с Фрестоном, выступает против здравого смысла, который всего только собрание предрассудков, - вздохнув, говорю я, а невысокий Лисбет, вцепившись в мою руку идёт рядом и блестящими глазами заглядывает мне в лицо.
  - Люди всегда мстили тем, кого они не понимали. В лице Дон Кихота они нашли прекрасную возможность утвердить себя - показать рыцаря в полном блеске его сумасшествия, что каждый в меру своих способностей и проделывает.
  А Дон Кихот снова торопит верного оруженосца. После случившегося на постоялом дворе и в замке герцога он твёрдо уверен, что злой Фрестон преследует его, он где-то рядом:
  - Сразим его и освободим весь мир, Санчо. Вперёд, вперёд, ни шагу назад!
  И вот на холме завидел рыцарь ветряную мельницу, размахивающую крыльями:
  - Ах, вот ты где!.. О, счастье! Сейчас виновник всех горестей человеческих рухнет, а братья наши выйдут на свободу. Вперёд!..
  Никакие протесты и мольбы Санчо не могут остановить его.
  И Дон Кихот не побеждает...
  Слишком силен Фрестон в людях, чтобы победить его в их душах...
  Мы остановились где-то между Золотым и Серебряным крейсами. Чудесная панорама ночного города, ярко освещённого полной Лалин раскинулась под нами. Воды залива отражали призрачный лунный свет. Я снова вздохнул, продолжив рассказ:
  - Нет, не напрасно он сражался. Он освободил пастушка от побоев. И мальчик не забыл этого. Вот оправдание его безумия. А тот действительно надолго запомнил заступничество рыцаря:
  - Господин странствующий рыцарь! Не заступайтесь за меня никогда больше, потому что худшей беды, чем ваша помощь, мне не дождаться, да покарает Сила вашу милость и всех рыцарей на свете. Вы раздразнили хозяина, да и уехали себе. Стыдно, ваша милость! Ведь после этого хозяин меня так избил, что я с тех пор только и вижу во сне, как меня наказывают.
  - Прости меня, сынок. Я хотел тебе добра, да не сумел тебе помочь, - тихо говорит рыцарь.
  Круг замкнулся.
  И Дон Кихот умирает, потому что жизнь лишила его главного в жизни, - он не может прийти на помощь людям.
  И вот больной, измученный Дон Кихот лежит в своей постели - пришло время ему умирать.
  Санчо сидя у постели своего господина, вздыхая, спрашивает:
  - А в чём оно, рыцарское счастье, сеньор?
  Дон Кихот помолчал. Затем вздохнул, с трудом приподнял исхудалую руку, показывая в открытое окно:
  - ... Видишь горизонт? Идёшь к нему - он близок... Идёшь ещё - он всё далёк. Твори добро и верь, что ты достигнешь горизонта, Санчо!
  - Хм... - с сомнением хмыкнул Санчо.
  - Скажу ещё... - шепчет обессилевший идальго, - Далеко-далеко, по ту сторону моря, на островах Сид, есть высокая красная гора... На той горе - громадный колокол. Если подняться на ту гору и ударить в колокол, то произойдёт чудо - и глухие услышат, слепые увидят, немые обретут язык. И все люди пойдут одной дорогой. И опрокинется зло. И откроется людям прекрасное Эльдорадо... Но с каждым ударом колокола жизнь будет неукротимо истекать из тела того, кто доберётся до него и ухватит верёвку...
  Лежащий на высоких подушках Дон Кихот закашлялся. Затем отдышался и продолжил:
  - Запомни, Санчо, нет ни одного злого дела, и нет ни одного доброго, которое не отразилось бы на последующих поколениях, независимо от того, когда и где оно совершилось - во дворце или хижине, на севере или на юге, и были тому делу очевидцы или нет; точно так же во зле и в добре не бывает ничтожных малозначащих дел, ибо из совокупности малых причин возникают великие следствия... Ибо мир таков, каковы мы в нём...
  Сказав это, он откинулся на подушках. Острый кадык заходил под кожей шеи.
  Заливаясь слезами, Санчо схватил жилистую руку своего сеньора и приложился к ней лбом. Всё затихло...
  В предрассветной мгле перед ними возникает дорога, уходящая в бесконечную даль. Ползут туманы, пролетают облака, вырастают высокие горы, а дорога все тянется и тянется, переваливает через вершины, пересекает долины, шагает через реки, проступает сквозь туманную поляну.
  И на перевале далекой горы показываются две фигуры. Одна длинная, на высоком коне, другая широкая, коренастая, на маленьком ослике. И снова ползут туманы, а всадники двигаются и двигаются по бесконечным дорогам. Светит летнее солнце, падают осенние листья, налетает снежная буря, расцветают деревья в садах, а всадники всё в пути. Иной раз они приближаются так, что мы видим худое и строгое лицо длинного и широкое, румяное, ухмыляющееся - коренастого, а иной раз они удаляются, превращаются в тени. В тумане длинный всадник вытягивается ещё выше, до самых небес, а коренастый расстилается над самой землей...
  
  
  
  Глава LXXXVIII
  
  - Папа! Папочка! Я не знаю что делать! Я боюсь! Боюсь его! - Эрнст Орлерн, стоя у дивана на коленях, уткнулся носом в колени омеги - своего родителя.
  - Не переживай, мальчик мой, - тонкая рука с розовым маникюром гладила густые чёрные волосы, - мы что-нибудь придумаем... Помни... - ручки с маникюром подняли лицо стихийника от колен и любящие серые глаза посмотрели в самую душу, - что тебе говорили в Схоле. Ты слишком много переживаешь... - мягкие тёплые губы коснулись лба непутёвого сына, - это опасно... Мы обязательно что-нибудь придумаем...
  - Отец... он убьёт меня...
  В приоткрытую дверь комнаты было слышно, как мажордом вошёл в зал на первом этаже и громогласно провозгласил:
  - Его светлость, оме Ульрих, маркиз Аранда!
  - Он пришёл! Он за мной пришёл!
  - Ну-ну, что ты... мальчик мой маленький... - омега-родитель прижимал к груди и гладил по непослушным волосам своё великовозрастное чадо...
  - Ты не знаешь, папа, он страшный человек. На моих глазах, на балу, он лишил Силы Айко! Тот умолял. Со слезами умолял! А этот... стоял как каменный... с глазами своими змеиными!
  - Ну что ты! Маленький мой, - омега прижимал к груди сына крепче и крепче, - я тебя никому не отдам...
  - Сегодня в Схоле рассказали... Айко в тот же вечер с крыши дворца Совета бросился... - прижимаемый к груди Эрнст торопливо судорожно шептал в рубашку на груди папы уже намокшую от слёз, - не смог без Силы жить... А что если он и меня также...
  Здоровенный альфа, так и стоявший на коленях у кровати, на которой сидел его папа, поднял на него красное лицо с глазами, залитыми слезами.
  - Нет-нет, маленький мой, нет-нет, сыночек... не будет такого... С тобой такого не случится... Вот увидишь, всё хорошо будет, - уговаривал его и самого себя омега.
  * * *
  На мне красный костюм состоящий из жаккардового плетения бодоанского шёлка сравнительно короткого багрового камзола, расшитого золотыми драконами, алого жилета с золотыми пуговицами и таких же брюк. Поверх костюма черный, как ночь, тоже жаккардовый плащ с высоким отложным воротом и с толстой платиновой цепью на фибулах, соединяющих верх плаща. Изнанка его - ярко алая, так, что глаз едва терпит, настолько жгучий цвет. Ослепительно белые манжеты до половины закрывают кисти рук. В тон манжетам белые волосы, свободно лежащие на плечах. На безымянном пальце правой руки перстень Шиарре. В руках трость - моё новое изобретение. Красное узорное дерево (специально свиль выбирал), отполированное до блеска и пропитанное горячим воском, золотой набалдашник с головой Мефистофеля, саркастически щурящегося на окружающий мир, позолоченный стальной наконечник с другой стороны. Всё в тон костюму. А их у меня.... Так, так, так... восемь штук уже...
  Я безупречен до кончиков ногтей.
  Мимо проплывают дома и улицы города...
  К Орлерну решил не идти пешком, а прибыл как белый человек - в портшезе. Причём выбрал открытый - удобное кресло с высокой спинкой. Четверо носильщиков споро несли меня по улицам Лирнесса высоко в гору - дом Орлернов находился в Серебряном крейсе. Оделся в чёрное и красное, как палач. Буду ли реально палачом или нет?.. Посмотрим по обстановке... Ясновидение результатов встречи с семейством подрядчика не показывает.
  А фон Балк на дуэль не пришёл. Просто не явился. Зассал.
  Собственно, я знал, что он не явится - предвидение не обмануло, тем не менее, мы впятером: я, крейсовый искусник, целитель, вызванный властями, оме Лисбет, не смогший удержаться и тоже пришедший на дуэль, причём, переживал он больше всех - боялся и за меня и за барончика, и Машка, засевшая в кустах в стороне от алтаря - тоже пришла поучаствовать, но исключительно на моей стороне (если обстоятельства так сложатся), впустую прождали почти час, точнее, девяносто шесть минут.
  Что ж... Я под запись, сделанную в крейсовом гроссбухе, продиктовал своё видение неслучившегося. Писарь, прибывший с искусником, искоса поглядывая на алтарь со вспыхнувшими синеватыми светом письменами, записал мои слова о том, что такой-то и такой-то сорокового квинтуса разошлись во взглядах на честь искусника и дворянина, по причине чего присутствующий здесь оме вызвал означенного альфу на дуэль, каковая не состоялась по причине неявки оппонента. В связи с чем, оме полагает возможным считать помянутого альфу, барона фон Балка лишившимся чести, что засвидетельствовано на алтаре Силы, о чём и сообщить властям Лирнесса и Схолы.
  Пусть теперь попробует пообщаться с кем либо. Руки ему не подадут - это как минимум.
  Проверять телепортацией - например, переместиться по личности, действительно ли фон Балк сбежал или скоропостижно заболел и скончался в страшных судорогах, я не стал - чёрт бы с ним!
  По дороге от алтаря Лисбет, взволнованно сжимая кулачки у груди, запинаясь, краснея и бросая на меня косые взгляды из-под низко опущенной головы, рассказал, что не спал ночь - так расстроился из-за моего конфликта с фон Балком.
  Мы шли уже вдоль парапета набережной и, слушая его переживания, я остановился. Остановился и маленький целитель. Я опёрся боком на мрамор перил. Лисбет стоял напротив меня, затем, засмущавшись чего-то, тоже опёрся на перила, повернувшись лицом к заливу. Солнечные зайчики качались на волнах, по застругам близкого дна, укрытого белоснежным песком, скользили полоски света, некрупные рыбки стайками исследовали дно и косматые бороды водорослей, укрывавших камни набережной. Я придвинулся к Лисбету ближе. Отвлёкшись от созерцания морских пейзажей, он хотел что-то сказать и повернул своё лицо ко мне. Я чуть пригнулся к нему и наши лица оказались близко-близко, так, что дыхания наши смешались... Божественный запах иланг-иланга коснулся моего носа...
  Казалось, мгновение, но оно длилось и длилось так долго. Я видел своё отражение в глазах целителя, а он...
  Совсем не желая того, я за мгновение почувствовал все его эмоции - страх за меня, и переживания по поводу моего же здоровья, буде дуэль состоится и меня придётся лечить, и всё больше и больше заполняющая всё его существо нежность... ко мне же...
  - Оме Лисбет, вы знаете, - шепнул я едва слышно, - как можно определить любовь? Любовь - это состояние, при котором счастье другого человека - необходимое условие для вашего собственного. Вы счастливы рядом со мной?
  Блестящие глаза целителя качнулись, а эмпатия показала мне, что направление его эмоций немного сместилось.
  - Оме Ульрих, я... Вчера вы рассказывали мне о Дон Кихоте... Мне запомнился эпизод, помните, на постоялом дворе над ним издевались, а он... говорит о том, что самый трудный подвиг - увидеть под маской человеческое лицо, и потом добавляет, что поднимется выше...
  Личико и глаза Лисбета покраснели, он отвернулся к морю. Помолчав, он продолжил:
  - Я как рыцарь из той самой Ламанчи... Пытаюсь увидеть в вас, оме... человеческое лицо... Вы - монстр, оме... - он печально улыбнулся, горькая складочка образовалась возле его губ, - иногда, когда я вижу, что вы творите... мне становится страшно, - он зябко повёл плечиками, обхватив их руками.
  Э-эх, мила-ай! Знал бы ты, как мне делается страшно от того, что я делаю. Ну-ну, давай говори, чего уж там...
  Я повернулся спиной к морю и задрал лицо вверх, разглядывая белые шапки вечного снега на горах окружавших город. Что, Саня, не по шерсти тебе? Так-то!
  Эмоции Лисбета снова изменились.
  - Но я ищу в вас, оме... - продолжал он запинаясь, - что-то хорошее... Пытаюсь подняться выше... Оно есть... не может не быть, оме... Ваши дети... и тот мальчик, и Вивиан, и Эльфи... Я вижу с какой любовью вы к ним относитесь... - он коснулся моей руки.
  - Оме Лисбет - я менталист, - начал я, - Смею надеяться, менталист достаточно высокого уровня. На сегодня, на моих руках умерло, точнее, было убито четверо детей. Последний - Кларамонд. Оме Мици Лункон не даст соврать. Самому младшему было три... Как вы думаете, это способствует человеколюбию?
  Я говорил в сторону, не глядя на Лисбета.
  - Помните, я примчался тогда за вами в деревню? Забрал вас оттуда вместе с теми мальчиками? Хотите узнать, почему? Я, оме, чувствую предстоящие события... Вижу их... Я вам сейчас покажу, ЧТО я увидел в отношении вас и тех мальчишек...
  Не спрашивая разрешения, я притянул к себе головку Лисбета и уткнулся своим лбом в его. Минута, и в ускоренной перемотке картинки видений о том, как Лисбета и его спутников захватили пираты, промчались перед внутренним взором целителя.
  Застыв в ступоре, тот неподвижно стоял, потрясённый человеческой жестокостью. Эмоции целителя полыхнули ужасом, а затем смесь их вытеснила его и я почувствовал в этой смеси симпатию и нежность ко мне.
  - Так вы поэтому... тогда так торопились со мной?
  Киваю головой, не отрывая взгляда от милого личика:
  - Я прекрасно чувствую, оме Лисбет, человеческую ложь, но это и так могут все искусники. Кроме того, я вижу и эмоции людей. Всех. Вообще. А ещё я вижу будущее. Не всегда. Но очень часто. И если вы о том, что произошло вчера... Вы были там, когда фон Балк рассказывал о своих безобразиях... Вы видели своими глазами как Сила отказалась от фон Дунова...
  - Но вы...
  - Что? - жёстко перебил я, - хотите сказать, что я специально сказал ему, что Сила отказывается от него и он запаниковал?
  Да, именно это он и хотел сказать.
  Что ж. Он прав. Я именно так и сделал. Спровоцировал дворянчика на панику.
  Эмоциональный запал ушёл и я уже тихо, оперевшись локтями на парапет и глядя в воду, плескавшуюся в полутора метрах ниже моих ног, продолжал:
  - Вы правы, оме Лисбет, я не хочу вам врать (тем более, что вы не почувствуете этого), я провоцировал фон Дунова... Я, как Дон Кихот, наказывал зло...
  Да уж...
  - Оме Ульрих, очень рад... очень рад видеть вас в моём доме, - невысокий нестарый ещё альфа несколько растерянно встречает меня в просторном зале, делая шаг навстречу. Небольшая седина на висках, тёмные внимательные глаза.
  Нисколько ты не рад. Более того, боишься. Очень. Четверо омег-супругов разного возраста за его спиной учтиво склоняют головы. Они тоже боятся. Особенно один из них.
  - Взаимно, господин Орлерн, взаимно, - окидываю взглядом встречающих и, расстегнув одну из фибул, скидываю плащ на руки мажордому.
  - Позвольте представить вам моих супругов. Кэйтарайн, - названный делает книксен, - Имк, Мечтилд, Сондж. Пожалуйте, оме, - хозяин, изображая гостеприимство, показывает мне рукой на кресла у окна в сад и делает знак удалиться супругам.
  - Господин Имк, - окликаю я одного из супругов, папу Эрнста, спина ушедшего было омеги вздрагивает, а глаза Гуго беспокойно забегали, - останьтесь с нами. Вы позволите? - обращаюсь к хозяину дома.
  - Да-да, оме Ульрих, как вам будет угодно... - откликается тот.
  - Господин Имк... - складываю руки домиком перед лицом и надолго замолкаю, разглядывая омегу.
  А он плакал. И сейчас весь испереживался за судьбу сына. Переживает и Гуго. От четырёх омег у него всего двое сыновей-альф из девяти детей. Один из них Эрнст. Второму всего десять.
  - Очевидно, вы слышали, что произошло на балу. Трое повес решили поиздеваться над сыном героя войны. Одним из этих повес был ваш сын, господа... Кстати, где он?
  - Эрнст... он... - едва смог проглотить комок в горле папа молодого балбеса, - ему нездоровится, оме Ульрих...
  Медвежья болезнь?
  - "Господин Орлерн, не будете ли вы столь любезны явить свой светлый лик в гостиную" - телепатией отыскиваю подсвеченную телеметрией тушку студиозуса.
  Альфа дёргается, услышав в своей голове мой голос, с тяжким вздохом встаёт из глубокого кресла в своей комнате и бредёт в гостиную как на казнь.
  - Господин Гуго, весьма странно, что ваш сын, будучи студиозусом, попал на бал (так-то для школяров и студиозусов посещение бала запрещено правилами Схолы)...
  - Н-но... это всё его беспутные друзья, оме Ульрих, - поспешно отвечает Гуго, типа, они как дворяне, воспользовались своими привилегиями и провели Эрнста.
  - Да-да, это они, - присоединяется к супругу и папа Эрнста.
  - Ну, друзья, так друзья, - развожу руками, - однако, я надеюсь, что в вашу семью еще не проникли новомодные веяния о недопустимости телесных наказаний...
  О, что вы, оме, как можно! - лицом изобразил Гуго крайнюю степень изумления.
  - ... И вы, так сказать, отеческой рукой сможете наставить на путь истинный этого молодого человека, - показал я на вошедшего в гостиную бледного Эрнста.
  Имк со слезами на глазах воззрился на сына.
  - Господин Эрнст! Вы передали своему достойному отцу мои слова?
  - Я... я... не успел, оме Ульрих, - просипел тот, бледнея ещё больше.
  - Что ж, господин Эрнст, я вынужден взять на себя выполнение этого поручения... Господин Гуго, где мы можем с вами поговорить, так сказать, приватно?
  Мы поднялись и уже было пошли в кабинет, когда я остановился и, обернувшись к Имку, обнявшему эту орясину, сказал:
  - Господин Имк, не переживайте за вашего сына, я прекрасно знаю, кто и что из них делал. Каждый получит то, что заслуживает, - оскалился я, заставив студиозуса вздрогнуть в объятиях папы.
  - Пойдёмте, господин Гуго...
  - Итак, - начал я, вертя между колен вертикально удерживаемую трость, когда мы расположились в кабинете подрядчика, заставленном роскошной мебелью красного дерева, - вернёмся к произошедшему на балу...
  Золотое лицо набалдашника трости с хищной лукавой улыбкой уставилось на Гуго и, казалось, подмигнуло.
  - Когда я подошёл к неизвестному мне молодому омеге, стоявшему в одиночестве у окна, трое весьма развязных молодых людей, в числе которых был и ваш сын, предлагали ему пройти с ними в один из тёмных коридоров... Я боюсь даже предположить, чем бы это всё кончилось, господин Гуго. Когда к нам подошёл господин командующий флотом, выяснилось, что молодой человек, к которому выказали своё внимание трое студиозусов, является сыном-омегой Альта Дальмайера, искусника, хорошо знакомого адмиралу и погибшего в бою с пиратами лет пять назад, для него это был первый бал...
  Гуго беспокойно завозился в кресле и тяжело вздохнул, скорчив скорбное лицо, дескать, что поделать, дети... ветер в голове и всё такое...
  Да-да... Ветер...
  - Так вот, господин адмирал одобрил, что при военном командовании города будет создан фонд помощи отставным военным и семьям погибших воинов, а вы, господин Гуго внесёте в него первый взнос. В размере тысячи талеров...
  Здесь Гуго вытаращил на меня глаза не в силах произнести ни слова - так его поразила сумма. Всё его имущество оценивалось максимум в триста талеров. Это с учётом того, что было в обороте.
  - Кроме того, - продолжал я, а Мефистофель на трости корчил рожи Гуго, маскируя их ярким светом закатной Эллы, падавшим прямо на трость, - была достигнута договорённость о том, что семья погибшего Альта Дальмайера получит от семейства Орлернов в качестве моральной компенсации сто талеров...
  Я молчал, разглядывая лицо Орлерна. Тот тоже безмолствовал. Молчание его мне было понятно - суммы, озвученные мной, были гигантскими. Помнится, на сто двадцать талеров можно было бы скупить четыре пятых Майнау с землёй и домами...
  Масштаб цен в Лирнессе был сопоставим.
  И компенсация семье погибшего в сто талеров мгновенно выводит его сына-омегу в число самых завидных женихов (или невест?) города. Тем не менее, за своё поведение Айко фон Дунов заплатил жизнью, ей же должен был расплатиться и фон Балк (ничего, я ещё доберусь до него). И деньги долженствующие быть внесёнными за жизнь Эрнста Орлерна, несмотря на сумму, - великая милость по отношению к нему. Гуго понимает это. Потому и молчит. Так как торговец и отец борются внутри него. Эта борьба мне понятна. Тысяча талеров - это сильно...
  Зато сумма круглая. А бизнес должен быть социально ответственным, как сказал кто-то почти двадцать лет назад... Да...
  Гуго вздохнул и пошевелился в кресле:
  - Оме Ульрих, я... готов морально компенсировать семье достойного воина озвученную сумму, но...
  У него нет такой суммы. Это я понимаю.
  Я ждал окончания фразы, вертя в руках трость.
  Крохотный солнечный зайчик, отразившись от золотого набалдашника, скользнул по шкафам со стеклянными дверцами, резанул по глазам Гуго и тот с ужасом увидел как глаза хищно улыбающейся головы демона на трости в холёных руках оме, вдруг всего на мгновение почернели, бездна взглянула через них в самую душу Орлерна, царапнув ледяным когтем где-то внутри, под диафрагмой. Дурной воздух из желудка рванул вверх по пищеводу, заставив его икнуть и прикрыть ладонью рот. А глаза демонической головы сверкнули кроваво-бордовым и снова сделались безразлично-золотыми.
  Оме-убийца поднял взгляд на подрядчика и Гуго лишился языка - на него смотрела бездна, подсвеченная багрянцем родопсина.
  Где-то тут... было... подрагивающие руки Орлерна, так и не отрывающего своего взора от глаз ужасного оме, слепо шарили по столу в поисках гербовой бумаги для векселя.
  - Семья Альта Дальмайера с благодарностью примет деньги наличностью...
  - Да-да, оме, да-да... - согласно закивал головой Гуго, отодвигая перо и чернильницу в сторону.
  "Ну, дядюшка! Ну, силён!" - хлопал внутри меня в ладоши Шут.
  - Будет хорошо, если вы, господин Гуго, приложите к деньгам письмо с извинениями за вашего непутёвого сына.
  Гуго, по-прежнему глядя мне в глаза, молча кивнул. Он согласен. Он сделает.
  Чудовище, в лице прекрасного оме в красном костюме с золотыми шитыми драконами, обворожительно улыбнулось, показав белоснежные острые клыки (да картинка это! Я ж всё спилил. Вроде бы...):
  - Когда вы сможете внести тысячу талеров?
  Воздух остановился в груди Орлерна, кровь отлила от лица.
  Чудовище продолжило:
  - Мне кажется, что господину Эрнсту Орлерну будет полезно поприсутствовать при этом разговоре...
  И опять обворожительная улыбка и ледяные бездонно-чёрные глаза без белков.
  Оме сменил позу, перехватив трость за середину и в кресле рядом с ним появился ошалевший Эрнст с красными заплаканными глазами.
  - Ernst, meministines praeceptorum tuorum de inconcessitate affectuum? (Эрнст, вы помните слова ваших преподавателей о недопустимости эмоций?) - всё также улыбаясь и продолжая пристально смотреть на Гуго, проворковал оме.
  Неожиданно для себя Эрнст успокоился, а улыбка оме стала ещё шире, уголки его рта сместились дальше к ушам, открывая острейшую снежно-белую пилу коренных зубов.
  Колючая лапа страха растопыренными пальцами ткнулась в солнечное сплетение, в промежности сжалось, надавило и альфа-стихийник самым постыдным образом захотел в туалет. Эрнст на мгновение прикрыл глаза, проклиная оживившийся не ко времени мочевой пузырь.
  Когда он их открыл, оме Ульрих с обычным своим прекрасным лицом скучающим тоном задавал отцу вопрос:
  - Итак, господин Гуго, что вы нам сможете предложить?
  - Оме, я... у меня просто нет столько денег, оме...
  - Займите...
  - Банк потребует залога. Для его предоставления мне нужен минимум месяц.
  - Продайте.
  - Что продать?
  - Себя. Семью. Дом, - вколачивал оме слова в головы обоих Орлернов, а затем, снова плотоядно улыбнувшись, добавил, - Я куплю.
  В комнате вдруг, не смотря на тёплый тропический вечер, стало холодно, так что мурашки пробрали Эрнста вдоль спины, даже показалось, что Элла светившая между штор потускнела, как бы затянувшись облаками.
  - Договор, - оме стукнул тростью в наборный пакет, - под пятнадцать процентов...
  - Три! - оживился Гуго.
  - Двадцать, - тихо произнёс оме и добавил, - господин Гуго, чем дольше вы намерены торговаться, тем больше будут проценты. Деньги вам надлежит внести сегодня же...
  Сердце младшего Орлерна забилось. Чем всё это закончится? То, что не миновать наказания от отца он уже понял. Но в каком он будет состоянии после разговора с этим проклятым менталистом? И дёрнули же демоны связаться с фон Балком!
  - Кэйтарайн, Имк, Мечтилд, Сондж, - скучным безэмоциональным голосом оме перечислял имена супругов Гуго, - Эрнст, Митзи, Райн, Марлис, Луэлл, Альфонис, Ферн, Хеди, Элфрид, - называл оме имена детей Гуго, - все они тоже подпишут договор, они сами и их дети, буде такие появятся, также будут отвечать по этому договору. Приданое ваших супругов тоже подпадает под договор. Ваши наследники по линии альф и омег, наследники ваших детей по линии альф и омег отвечают по договору... - здесь оме остановился, помолчал и продолжил, - Я просто хочу, чтобы вы всё это знали, господин Гуго, а нотар впишет все эти условия в договор.
  По мере того, как я говорил, руки Гуго, лежавшие на столе, дёрнулись. Да, я бы тоже с удовольствием придушил такого сына, вгоняющего в кабалу всю семью. Эрнст опять побледнел и прикрыл лицо руками. Спокойно-спокойно - потянул я из него эмоции. Не суетись... Волноваться вредно для искусников...
  Есть какое-то извращённое удовольствие - наблюдать за тем как размазывается, растирается в кашу достоинство того или иного человека. Именно поэтому я не применял к ним никакого гипноза. Что интересного в том, что человек, хлопая глазами, как робот, ставит подпись на документе, не понимая его сути?
  А тут...
  Экая палитра человеческих страстей!
  Но не передавил ли я? Крыса, загнанная в угол сопротивляется изо всех сил. Вроде нет... Перетерпят. В конце концов они не дворяне. Только Эрнст, как искусник, получил такой статус.
  Вобщем, договор мы подписали. На моих условиях. В присутствии нотара, зафиксировавшего факт передачи денег, я брякнул на стол кучу золотых монет и отбыл.
  А Гуго поднял яростный взгляд на своего бестолкового сына и, едва дотянувшись до воротника высоченного искусника, поволок его в людскую - на расправу. По заветам предков.
  * * *
  - Оме Ульрих, оме Ульрих, пожалуйста... - одолевали меня в Схоле, стоило выйти из кабинета или из факультета.
  Отвод глаз и телепортация. Только они и спасали. Все хотели меня расспросить. Все хотели поделиться своими впечатлениями от концерта. Элл разболтал, что следующий концерт будет и это тоже служило темой для разговоров. Народ требовал приглашений. Раза в четыре больше чем в тот раз.
  Несколько военных в весьма немаленьких чинах пришли специально по вопросу фонда помощи отставным воинам и семьям погибших. Здесь я направил их к адмиралу с настоятельным мнением сформировать из жертвователей фонда (надеюсь, что Гуго будет не один и к этому властям необходимо приложить усилия, например, подряды на поставку получат только жертвователи), отставников (а тут надо взять и командиров и рядовых, из наиболее достойных, естественно) и одного-двух действующих командиров, но не выше майора или как их тут, управляющий совет фонда. Должна быть и ревизионная комиссия. Её надо набрать из семей погибших (пусть будут и омеги тоже, господа, напутствовал я пришедших). И ежегодный отчёт. В прессе. Всё. Работайте.
  Ушли.
  А Максимилиана я учил всему, что знал сам. Учил, загоняя в память пожилого альфы знания и свои представления о Силе и её возможностях в руках менталиста. Десятилетия преподавания в Схоле сделали из Максимилиана весьма неплохого учителя в самом высоком смысле этого слова. И если со мной что случится, то будет кому подхватить эстафету.
  После того как через его тело прошёл поток Силы, инициировавший Кларамонда, Максимилиан стал выглядеть несколько лучше и Диц по секрету мне шепнул, что десятник факультета оказывает знаки внимания паре омег из работников Схолы. Хо-хо, дедушка зафункционировал! Неудивительно. Сила разбудила все его телесные узлы, а узел в промежности, погасший к тому времени, вновь заполыхал ярким синим светом. Может ещё и детишек заведёт. Тем более, что Кирс, потеряв сына-искусника, зачастил к Ёрочке в Схолу, естественно, с разрешения супруга. А я видел, что Кирс симпатичен Максимилиану. Но тот замужем, имеет своего истинного и адюльтер невозможен. Вот если бы расторгнуть связь истинных, а, Сила?
  Дни мои текли.
  Я преподавал в Схоле. По ночам, нуждаясь во сне только на два-три часа, возился с отделкой второго дома - ждать каникул я не видел смысла. Писал "Дон Кихота" - готовил к изданию. Да, "Спартака" пришлось издавать ещё два раза. Он начал пользоваться спросом и книготорговцы запрашивали новые экземпляры ещё и ещё. В итоге количество напечатанных книг "Спартака" перевалило за пять сотен.
  Мейстер Ганс приставал с нотами и в конце концов допёк меня настолько, что я, взяв его записи и партитуры, перенёс их на медные листы и отпечатал два десятка большущих альбомов с названием "Музыка и песни Великого герцогства Лоос-Корсварм". Один из альбомов презентовал ему. С дарственной надписью. Несмотря на цену в пять гульденов, их расхватали с такой скоростью, что я едва успел задержать у себя пару экземпляров. Буду допечатывать ещё...
  Мои лекции у артефакторов принесли результат. Неоднозначный. Десятник факультета артефакторики, Аделька и ещё трое студиозусов взорвались в лаборатории.
  В один из дней Аделька просто не вернулся с занятий. Забеспокоившийся Эльфи нашёл меня в мастерской и сказал, что его нет. Сиджи, Ют и Ёрочка были уже дома, а Адельки нет. Что такое?
  Ментальный поиск показал, что он ещё в Схоле. Телепортировавшись к себе в кабинет, я пошёл искать пропажу.
  Пока шёл по коридору в сторону факультета артефакторики, меня настигла волна воздуха, где-то звякнуло стекло неплотно прикрытого окна, под дверями кабинетов свистнуло - промчавшимся воздухом ударной волны. Я побежал на сигнатуру Адельки.
  Лаборатория была затянута дымом, осколки стеклянных приборов, переломанной мебели хрустели под ногами. Густой дым, воняющий кислятиной, низко висел почти у самого пола. Кто-то в дыму надрывно кашлял. Хорошо ещё осветительный шарик не погас - небольшие окна под самым потолком давали мало света и сейчас, через них, лишившихся стёкол, дым вытягивало наружу.
  Кинувшись в дым, я начал шарить, отыскивая людей. Наткнулся на кого-то стоящего на ногах, вытолкал его в коридор, ещё трое лежали на полу. Их телепортировал следом в тот же коридор. Вот и Аделька. Мальчик лежал лицом вниз. Из-под головы натекала лужица крови.
  Жив. Он жив!
  Подхватив его на руки, ринулся в дверь.
  - "Оме Лисбет!" - понёсся мой телепатический вопль к целителю.
  Хвала Силе у него сейчас не было пациентов. Телепортировавшись прямо в смотровую, уложил мелкого балбеса в грязной артефакторской мантии на простыни стола.
  Лисбет начал переодеваться к операции, а Лизелот, видя моё состояние, увёл меня в гостиную, где не смущаясь налил мне здоровенный бокал вина. Самого крепкого, которое нашёл.
  Минуты, проведённые в этой гостиной, наверное, были одними из самых тяжёлых из прожитых мной в Лирнессе.
  Это чего они там такого наворотили? Лаборатория химическая. Десятник с Аделькой как с личным учеником, что там мог делать? Нержавейку плавили? Почему взорвалось?
  Ну, Лисбет Адельку на ноги поднимет - я ему задам!
  Забинтованного Адельку в бессознательном состоянии осторожно перенесли в палату.
  - Что там, оме Лисбет?
  - Ну-у, травма от взрыва, оме Ульрих, - целитель тщательно мыл руки, - лопнули барабанные перепонки, сдавление лёгких, сотрясение головного мозга, транзиторная ишемическая атака, есть повреждения кожных покровов, прежде всего на лице. Вон... - он кивнул на кювету с окровавленными осколками стекла, извлечёнными из ран, - Глаза, к счастью целы, но я подозреваю ангиопатию сосудов...
  Охо-хо...
  - И сколько он болеть будет?
  - Уши, раны на лице и сдавление лёгких - это всё устраняется в течение суток. А вот ишемическая атака и ангиопатия... С головой мой прогноз - до двух декад, а глаза... Затрудняюсь сказать точнее, но скорее всего в этих же пределах...
  Мы прошли в гостиную. Лизелот на подносике принёс чашки с чаем, вазочку с печеньем.
  - Оме Лисбет, я - чудовище, монстр с руками по локоть в крови и кучей трупов за спиной, беспринципная тварь, способная вытереть ноги о кого угодно, впрочем, вы это и так знаете...
  - Зачем вы так, оме Ульрих... - прошептал он опустив голову.
  - Я вас прошу, оме, - я взял пальчики Лисбета в руки и поднёс к губам, - я сделаю, что угодно, ... но Аделька должен жить... любые лекарства будут в вашем распоряжении, оме Лисбет...
  - Ну, что вы такое говорите, оме, жизнь вашего мальчика вне опасности, не переживайте так, - ласковые золотистые глаза поднялись на меня, - да, ему придётся полежать у меня, но я думаю, что он поправится... А вот ваши слова о том, что вы готовы на что угодно, - розовые губы Лисбета дрогнули в улыбке, - мне нравятся. Обещайте же, оме, что с сегодняшнего дня вы никому не причините зла...
  Вот так вот, да?
  Я вздохнул и закинул лицо к потолку:
  - Что есть зло, оме Лисбет? Является ли злом наказание мерзавца? Я, оме, не знаю, что лучше - зло ли, приносящее пользу или добро, приносящее вред. Ибо зло злу - есть добро, добро злу - является злом, добро добру - это добро, а зло добру - двойное зло...
  - Оме Ульрих, ну зачем вы так... Вы же прекрасно поняли о чём я, - на личике Лисбета и в его эмоциях отразилась растерянность и разочарование.
  - Понял ли я? Конечно, я вас понял, оме Лисбет. Ещё бы не понять! Как вы думаете, правильно ли я поступил, когда на моих глазах трое насиловали Эльфи? После этого его, как и меня, планировали отдать в бордель... Я убил их. Причинил зло в вашей терминологии. А когда я нашёл в подвале работорговцев троих детей, десяти, пяти и трёх лет? Причём старших готовили для постельных утех, а самого младшего планировали использовать как донора органов. Там я тоже убивал... Причинял зло. И после, когда их хозяин нашёл беглецов и расправился и с ними и с добрыми людьми у которых они жили, я опять убивал... И каждый раз Великая Сила ставила меня перед выбором - уйти, закрыть глаза, спрятать голову в песок или... Сиджи и Ют... вы ведь знаете их?
  Лисбет, с широко раскрытыми глазами слушавший мою исповедь, кивнул.
  - У них нет ног, а у Сиджи ещё и рук. Ампутированы на потеху разным извращенцам...
  Лисбет в ужасе прикрыл рот ладошкой.
  - И я, как палач, отыскивал в Майнау всех, кто к ним ходил - а хозяин продавал их за деньги, и наказывал... Снова и снова я стоял перед выбором. Уйти и оставить зло, нетерпимое зло, оме Лисбет, безнаказанным или принять на себя бремя палача...
  Легко говорить, когда...
  Стой! Остановись! В чём ты его обвиняешь? Он тоже пережил многое - его семья умерла на его глазах. Но в отличие от тебя он не стал злобиться на весь мир и не считает каждого косо на него посмотревшего достойным смерти.
  Ос-та-но-вись...
  Мы сидели в креслах в гостиной. В той самой гостиной, в которой я пережил одни из самых счастливых минут в своей жизни тут. Именно, что пережил. И больше этого не будет. Никогда - ясновидение отчётливо говорит мне об этом.
  Взгляд мой пробежал по книжным полкам. Оп-па! "Спартак".
  Я надолго замолчал. Молчал и Лисбет. Ему же отдохнуть после операции надо, а я его гружу всяким. Философия хороша как отдельное занятие, а не отдых после физического и морального напряжения. Кроме того, я слишком жесток для него, фактически, там, на набережной он открытым текстом мне об этом сказал. Он пытается увидеть во мне что-то хорошее, но...
  Ладно. Забыли.
  - Как вам, оме, моя книжка? - решил я переменить тему.
  - Ой! Оме Ульрих, если бы я не слышал эту историю раньше... Оторваться невозможно! Я перечитал три раза. Лизи тоже читал раза два. А эти иллюстрации! - всплеснул ручками Лисбет, с облегчением ухватившись за новую тему для разговора. Видимо, ему тоже тягостны мои откровения.
  - А что вы думаете по поводу Дон Кихота? Стоит ли его издать?
  Лисбет замолчал. Ответил через некоторое время:
  - Думаю, да. Издать стоит. Обязательно. Но...
  - Но?
  - Не рассчитывайте, оме Ульрих, на скорое признание.
  - Почему же?
  - Видите ли, в чём дело... Я не искушён в литературе, но... зная нашу публику, думаю, что сейчас ваш роман мало кто поймёт. Возможно даже, что будут ругать...
  Да. Вполне может быть. Я ещё раз окинул взглядом книжные полки. Из художественной литературы основная масса - это рыцарские романы. А Дон Кихот подвинулся разумом как раз из-за них.
  ...А возникшее между нами напряжение из-за того, что я так сурово расправился с повесами, возвело между мной и Лисбетом стену. Ну, может быть и не стену, но перегородка точно есть. И я её чувствую. Чувствует её и Лисбет. Печально это.
  * * *
  В первый раз, когда я читал лекции у целителей (а их раз за разом переносили), на занятия явился вместе с Руди и десятник факультета. При всём его высокомерии он душой болел за своих подопечных, а моя слава заставила опасаться за целостность тел и сознания студиозусов-целителей. Которых и было-то всего восемь человек. Весь выпуск этого года.
  Аудитория была небольшая и я бы даже сказал уютная. Высокий сводчатый потолок, стены заставленные шкафами с книгами до самого потолка, винтовая лестница, ведущая к верхним ярусам библиотеки, обширный стол преподавателя и два ряда по четыре самых настоящих парт. Вот за этими-то партами и сидели студиозусы-целители, при этом Оттолайн согнал с последней парты омежку, пересевшего ближе ко мне в пару к другому студиозусу, а сам вместе с Руди уселся за ней. После концерта, Руди, сбежавший от своего любовника на галёрку к Гризелду, получил выволочку и теперь как привязанный ходил за Оттолайном, выполняя малейшую его прихоть.
  Десять пар прекрасных глаз уставились на меня, вольготно рассевшегося за столом для преподавателя. На мне светло-голубой с отливом костюм с вышивкой и стоячим воротником. При этом костюмы мои шьются так, что толком не понять, они альфовские или омежьи. Унисекс, так сказать. А местная мода допускает, даже требует наличия всевозможных рюшечек и шитья на костюмах и альф и омег.
  Я благожелательно щурю свои зелёные драконьи очи на прекрасные лица.
  Ох-хо-хо, цветник-то какой.
  - Ita, optimi viri, hodie loquemur de iis quae Lyrnessiae exercitus cum atrocissimis humanitatis hostibus ob sanationis considerationem occurrere poterit. Sed primum... Caput catervae, teipsum introduc. (Итак, мои прекрасные господа, сегодня мы с вами поговорим о том, что армия Лирнесса сможет противопоставить самым ужасным противникам человечества с целительской точки зрения. Но сначала... Староста группы, представьтесь.)
  Встаёт омежка со светлыми волосами ниже плеч, голубые глаза его настороженно смотрят на меня, он чуть запинаясь, отвечает тонким голоском:
  - C-caroline Singer, ome (К-каролин Зингер, оме)...
  Я встаю и медленно подхожу к старосте. Останавливаюсь рядом с ним и, глядя сверху вниз на сжавшегося омежку, ухватив взгляд его больших голубых глаз своим взором, говорю проникновенно:
  - Nomine me omnes praesentes (Назовите мне всех присутствующих)...
  Сила, - мечется сознание Каролина, - этот оме, он... он прекрасен! Ноздри омеги дрогнули, уловив божественно-чувственный аромат подошедшего к нему человека. Лицо Зингера залилось краской, а внизу заныло сладостно и тревожно. Он опустил головку, поводил пальчиком по крышке парты, заалев ещё больше, поднял глаза, стремительно наполнявшиеся слезами от избытка эмоций. Прекрасный оме с роскошными белыми волосами, раскинувшимся по плечам, так и смотрел на него сверху, губы его тронула едва заметная улыбка, аура властности накрыла и старосту и сидящих за соседними партами целителей, аура силы и надёжности охватила, обняла, так, что Каролину захотелось прижаться к этому оме и никогда не отлипать. Мгновение, когда он смог почувствовать всё это, кончилось, надо было говорить и Каролин ломающимся голосом начал называть сокурсников. Каждый названный вставал и, выйдя из-за парты, делал книксен.
  Закончив, Каролин снова повернул голову к оме, так и стоявшему рядом с ним. Резко очерченные, безупречной формы губы оме, от которых омежка не отрывал восторженного взгляда, шевельнулись, дрогнули, произнесли:
  - Gratias tibi ago, ome Singer (Благодарю вас, оме Зингер)...
  Собственные губы Каролина стремительно приобретали чувствительность, так, что впору прикрыть их руками - до того ему захотелось прикоснуться ими к губам оме Ульриха.
  Тихо, едва слышно, только для него, желанные губы оме продолжили:
  - Sede (Садитесь)...
  Ох, как вкусно! Я не я буду, если вся аудитория эта не будет к концу лекции молиться на меня. Включая Оттолайна и Руди. Они все искусники. Целители. Им эмоции не настолько противопоказаны ибо они омеги. Существа эмоциональные по определению. Только Руди выбивается.
  - Viri, credo, opportunum fore arbitramur visionem meam medicinalem triam sic dictam adumbrare pro methodo vulneratos in coetus distribuendi secundum necessitatem consiliorum medicinalium et praecaventiae et evacuationis, secundum medicinae indicia et condiciones specificas... (Господа, полагаю, будет целесообразным изложить моё видение так называемой медицинской сортировки, как метода распределения раненых на группы по принципу нуждаемости в лечебно-профилактических и эвакуационных мероприятиях в зависимости от целительских показаний и конкретной обстановки...)
  Коротенько пробежался по цветным меткам для поступивших на сортировочный пункт раненых.
  - O viri, quis mihi signa mortis dicere potest? (Господа, кто мне назовёт признаки смерти?)
  Молчат. За мной по-прежнему неотрывно следят все глаза в этой аудитории, но пока вступать в диалог не готовы - что поделать, моя слава - мой крест.
  - Ome Ottoline, discipuli tui vivum ex mortuo narrare non possunt? (Оме Оттолайн, ваши ученики не могут отличить живого человека от мёртвого?)
  Эмоции десятника полыхнули недовольством. От Каролина Зингера потянуло желанием ответить и я тут же обращаю на него своё внимание:
  - Obsecro, ome Singer... noli surgere, quaeso... (Пожалуйста, оме Зингер... не вставайте, прошу вас...)
  - Nulla conscientia, cyanosis cutis, nulla responsio ad dolorem, nulla pulsatio, nulla spiratio (Отсутствие сознания, цианоз кожных покровов, отсутствие реакции на боль, отсутствие сердцебиения, отсутствие дыхания)...
  - Gratias tibi ago, ome Singer, quis manebit? (Благодарю вас, оме Зингер, кто продолжит?)
  - A-an desunt nobis responsionem pupillari lucem (О-отсутствие реакции зрачков на свет), - робко высказывается ещё один светленький омежка, представленный как Элис Дикман.
  - Fortis esto, ome Diekman (Смелее, оме Дикман), - ласково поощряю я говорящего и он приободрившись продолжает:
  - Absentia reflexi cornei, absentia reflexi oculocephali, atonia musculus (Отсутствие роговичного рефлекса, отсутствие окулоцефалического рефлекса, атония мышц)...
  - Vixi, (Достаточно), - останавливаю я его, - quis porro? (кто продолжит?)
  - Temperatura corporis minuitur, "oculus catti", (Снижение температуры тела, "кошачий глаз") - летит из приободрившейся аудитории, - cornea arida et nebulosus, hepatis mortis, rigor mortis... (сухость и помутнение роговицы, трупные пятна, трупное окоченение...)
  - Bene, iudices, video me errasse - vivum a mortuo discernere poteris. Sed volo tibi dicere, quod postquam hasce creaturas occurrentes, omnia, de quibus supra, tibi usui non erunt, quoniam istae creaturae homines comedunt et fere vivas eas non relinquunt. Ad artifices praecipue delectantur. (Хорошо, господа, я вижу, что был неправ - вы сможете отличить живого человека от мёртвого. Однако, хочу вам заявить, что после встречи с вот этими существами, - на стены телекинезом развешиваются большие цветные плакаты изображающие разновидности демонов, - всё, что вы называли вам не пригодится, поскольку эти твари едят людей и живых, как правило, не оставляют. Особенно их привлекают искусники.)
  В головах у каждого из присутствующих в аудитории начинает проплывать увиденное мной: вот демон-обезьяна дерётся с воинами на развалинах замка, хватает одного из них, откусывает голову... вот демон-волк, извернувшись, сбивает хвостом Янку и сизые внутренности омежки вываливаются на землю, вот увиденные мной в видении Силы останки конного отряда, разорванного хезрет на дороге в туманном лесу...
  - Eodem tempore, iudices, praesentia daemonum prope dominum facile determinatur - magna infirmitas sentitur, absentia magnae potestatis in ambitu causatur. Daemon organismus, si potes dicere, potentiam undique trahit. Et propter hoc ipse artifex eis resistere non potest. Salus plebeia non tantum degeneret. Ut vidistis, homines satis exercitati daemonibus resistere possunt. Secus artifices... (При этом, господа, наличие демонов рядом с искусником легко определяется - охватывает сильная слабость, вызванная отсутствием в окружающей среде Великой Силы. Организм демонов, если его можно так назвать, вытягивает Силу отовсюду. По этой причине искусник практически не способен оказывать им сопротивление. Самочувствие обычного человека ухудшается не так сильно. Как вы видели, достаточно тренированные люди способны оказывать демонам сопротивление. В отличие от искусников...)
  При этом я транслировал в аудиторию своё благорасположение и омеги возвращали мне свои эмоции сторицей. Оживившиеся студиозусы засыпали меня вопросами. Прежде всего, о том, как мне удалось выжить самому. А действительно, как? Везло, наверное. Везло нереально. Плюс, мои способности как менталиста, да и отравление демонической кровью сбрасывать со счетов нельзя. Об отравлении я, естественно, не рассказывал.
  Вобщем, общались мы очень эмоционально и заинтересованно. После окончания лекции меня обступили со всех сторон, так, что со стороны Оттолайна полыхнуло ревностью, поскольку около меня тёрся и Руди, и омеги засыпали меня вопросами, а я купался в этом озере положительных эмоций, сознательно мной выращенных в их головах, поглощал их и отдавал обратно благодарным студиозусам. Не устоял и Оттолайн. Обойдя группку моих фанатов, а теперь их можно так назвать, он ухватил меня под локоть, блестящие серые глаза уставились на меня, чуть приоткрытые губы показали самые кончики белоснежных зубов:
  - Оме Ульрих, мне бы хотелось с вами переговорить после лекций... - сказал он с придыханием, - я хотел бы, что бы вы прошли в мой кабинет, - моего носа достиг запах вишни, горького миндаля, жасмина и ванили.
  По эмоциям молоденьких омег, вряд ли кто-то здесь был старше двадцати лет, пробежала волна смущения, впрочем быстро переросшая в веселье, а у кого-то, по-моему у Зингера, проскочила нотка зависти.
  - С удовольствием, оме Оттолайн, пусть Руди останется пока здесь, а мы с вами побеседуем...
  На ходу поглотив возникшее было в нём возмущение тем, что Руди остаётся на растерзание сразу восьмерых прекрасных омег, мы пошли в кабинет десятника. Всю дорогу, пока мы шли, он не отрывался от моего локтя и раскрасневшийся, с лихорадочно блестевшим глазами, заглядывал мне в лицо.
  Отмахнувшись от секретаря он затащил меня в кабинет и закрыл дверь на ключ. Не выпуская его из рук, повернулся ко мне лицом и оказался в моих объятиях.
  Ну-у, что же ты распалился-то так? Я держал лицо десятника в ладонях и рассматривал его. Хм. А он неплох. Неплох. Искусно, даже талантливо накрашен. Тут мазок, там немножко теней и вот уже лицо и так ухоженного омеги выглядит великолепно. Разглядывая в глазах Оттолайна своё отражение, я с удивлением чувствовал шевеление в штанах!
  Тот не смущаясь, почувствовал моё состояние и, протянув ручки с розовым маникюром к моей промежности, с удивлением вздёрнул безупречную бровь.
  Эмоции полыхнули возбуждением и каким-то садистским наслаждением. А-а? Вот так вот, да?
  Приблизив губы к губам омеги, я выдохнул, так, что горячий воздух моего дыхания заставил шевельнуться микроскопические волоски на его верхней губе, глаза Оттолайна заволоклись пеленой, он приоткрыл рот шире, ожидая поцелуя, но я скользнул губами к его ушку в котором качалась крупная серьга с бриллиантом, чуть зацепил его зубами и, запустив глубоко в роскошную шевелюру пальцы, заставил его прогнуться и с наслаждением выдохнуть вверх.
  Эмоции омеги в расцвете своих сил (расцвет даже немного с перебором, но без перезрелости), знающего чего он хочет и как, умеющего многое и пользующегося своим телом для получения удовольствия (прикосновение принесло сведения не только о его любовниках-альфах, но и о сексуальных контактах с омегами, надо сказать, не самых удачных - конечно, такого орудия, дарованного Силой альфам у них нет, а хочется поглубже и потуже), знающего о своём теле всё, захлестнули меня. И это был вызов! Вызов мне как взрослому человеку, тоже знающему, что мне нужно. Вызов моему сознанию, по сути альфы, в теле омеги. До сей поры мои партнёры, даже Шиарре, были объектами приложения усилий, а субъектом был я.
  Оттолайн вцепился в меня руками и даже сквозь ткань камзола широчайшие мышцы моей спины почувствовали его коготки, а в промежность уперлось его колено. Я потянулся к его лицу и агрессивно вцепился губами в его губы.
  Ай! Он укусил меня!
  Я дотронулся до прокушенной губы. Кровь...
  - Оме-е... - прошептал он, дотронувшись пальцами до укуса.
  Его эмоции полыхали как костёр. Дикое желание секса, симпатия, давно, кстати, сдерживаемая, желание причинить боль и самому получить её...
  Несильная пощёчина обожгла лицо. А я ведь так и держу его за волосы. И он в моей власти. И понимает это. И вот это вот понимание возбуждает десятника сильнее и сильнее.
  И вот я, так и удерживая его за волосы, второй рукой хватаю его за шею. С идеальной кожей. Руки и шея у него идеальны. Хотя именно кожа рук и шеи выдают возраст. Оттолайн-искусник, целитель и в свои шестьдесят не прожил и половины отпущенного ему срока. Но не буду об этом. Со своей нынешней двадцаткой я сопляк по сравнению с ним.
  Снова оглядываю лицо омеги саркастически кривящего улыбку. Улыбку превосходства. Сжав зубы втягиваю все его эмоции. Досуха. Совсем. Но он, как бездонный колодец, мгновенно наполняется ими вновь. Во мне вспыхивает ярость и охваченный ею, я, так и удерживая его, толкаю неожиданно покорное тело и валюсь сам сверху. На диван. Тот самый, где они целовались с Руди.
  Ну! Давай! Сделай это! - полыхает он эмоциями не отрывая от меня своего пристального взгляда и провоцируя и умоляя одновременно.
  Одежда наша летит куда попало сорванная телепортацией и обнажённые тела сплетаются на диване.
  - О, оме! - оценивает моё тело Оттолайн, с трудом отстранившись от меня, гримаса вроде бы презрения искажает его лицо, но я-то прекрасно чувствую, что никакого презрения нет, а на самом деле он только и ждёт соития, - о, мой лев!
  Это что-то новенькое. Никто ещё меня так тут не называл.
  - А какое ты животное? - шепчу я в его ушко, сильнее и сильнее вдавливая покорное тело в диван.
  - А какое ты хочешь? - шепчет он в ответ вжимаясь в меня и полосуя ногтями спину.
  - Тебя следует наказать!
  - Всё, что ты хочешь, мой лев, но сначала будь ко мне добр! - мурлычет он.
  - Ещё чего! - едва успеваю я произнести, как моё ухо скручивается от боли укуса, а шея выворачивается в попытке ослабить боль.
  Они сошлись. Волна и пламень. Стихи и проза. Лёд и пламень.
  Стройное тело подо мной дёрнулось. Вокруг моих боков сошлись ноги десятника, он дёрнулся снова, на этот раз в сторону, и мы скатились с дивана, причём так, что я оказался под ним.
  Изловчившись, я отвесил ему ответную пощёчину, всколыхнув пшеничную гриву волос, Оттолайн закусил губу и оскалился. Между нами снова завязалась борьба, при этом я действовал в основном руками и верхней половиной тела - развитие по типу альфы помогало мне в этом, а он пускал в ход ноги, оказавшиеся, несмотря на стройность удивительно крепкими. Мы оба тяжело дышали, щёки были красны и у меня и у него от взаимных хлопков. Спина и плечи мои были покрыты царапинами, губа прокушена. Желая близости, он сопротивлялся, переходя в атаку, а я тоже желая её, нападал и оборонялся. Наконец, с трудом поднявшись с двойным весом вцепившегося в меня Оттолайна, я навалил его на стол. Бумаги, чернильница, перьевые ручки и карандаши разлетелись по кабинету, член мой, до звона одеревеневший, ткнулся головкой в мошонку омеги, раздвинув яички в стороны, а я тяжело дыша, прижал его к столу лишая возможности двигаться:
  - Ну-у, что ты сделаешь теперь? - запалённо прошептал я прямо в его лицо.
  Он откинулся назад, а затем молча ринулся головой вперёд и впился поцелуем в мои губы, ноги его обхватили меня в капкан, а руки омеги закинулись мне на шею, не давая разорвать нашу близость. Какофония чувств вливалась и вливалась в меня, заставляя поглощать её, и я с удивлением почувствовал, что делать это приходится против воли. Он напитывал меня своими эмоциями! Само собой, не осознавая этого, но напитывал. Ярость борьбы, жажда секса, любование мной, моим телом и запахом - всё это вливалось в меня, заставляя голову кружиться от их избытка.
  Резкая отрезвляющая боль пронзила многострадальную губу - он снова укусил! я, озверев, выпутался из его рук и отвесил крепкую оплеуху, так, что из уголка его рта показалась кровь, а затем, толкнувшись тазом, резко проник в промокший анус и яростно, как бы мстя за боль, заходил там, задыхаясь от злобы.
  Руки Оттолайна опали, он прикусил кожу на своём плече, голова его моталась под моими сильными толчками, он выдохнул и, снова посмотрев на меня, вдруг улыбнулся. Блаженно. Я, двигаясь в нём, подтягивал его под себя, подминал, загибая ноги вверх, вколачиваясь сильнее и сильнее в горячую глубину, а он блаженствовал и смеялся подо мной во весь рот, а потом вдруг вцепился пальцами в прокушенную им же губу и начал размазывать кровь по моему лицу. А я колотился в нём как рыба на берегу...
  Голова омеги полыхала красным светом возбуждения казалось вот-вот, вот-вот и он взлетит, забыв себя в оргазме. Но нет... Дыхание моё успокаивалось, Оттолайн тоже перестал задыхаться, но грудь его, кстати, весьма неплохая, на первый номер точно потянет - ни у кого здесь такой не видел, продолжала вздыматься, увенчанная остриями крупных сосков. Мы не отрывали взгляда друг от друга, но вот улыбка пропала с его лица, в голове, залитой краснотой промелькнули жёлто-зелёные нити, рука омеги взметнулась, отвешивая хлёсткую пощёчину:
  - Это всё, что ты можешь?
  Снова вызверившись, я, выйдя из промокшего насквозь ануса, дёрнул его за ноги, почти сволакивая со стола, перехватил руку, поднятую было для нового удара, ухватив тонкую щиколотку, перевернул бьющееся подо мной тело на живот и снова притиснул его к столу. В этот раз проникновение произошло с участием телекинеза - мстя за боль и унижение, я сформировал толстую энергетическую дубину и, толкая собственным членом, протиснул её до самого упора, так, что Оттолайн стиснул зубы. А потом начал возить ей у него внутри, кожаный ремень, бывший у меня в брюках, взвился в воздух и, повинуясь телекинезу, оказался вложенным в рот десятника, не давая ему кричать от удовольствия, концы его я удерживал рукой, а потом, чувствуя, что он на грани, навалился на его тело сверху, сильнее и сильнее придавливая к столу, вторая моя рука выворачивала за спину правую руку омеги, не давая ей двигаться. Придавленный мной Оттолайн стремительно шёл к пику, а я, двигаясь на нём и в нём, чутко отслеживая его состояние, клонился ниже и ниже, пока моих губ не коснулась атласная кожа вывернутого вверх плеча. Чувствуя, что он сейчас сорвётся в пучину оргазма, я со всей накопленной злостью укусил его в плечо и тут же подо мной мучительно застонало и забилось в конвульсиях оргазма тело целителя. Горячая сперма выбрызгивалась, заливая мне ноги и край стола, а омега выгибался от боли и наслаждения, высоко задрав подбородок...
  Я стоял у стола, навалившись на лежащего на нём Оттолайна, мы оба тяжело отпыхивались, я чувствовал как подо мной живёт и дышит тело десятника, ремень выпал из его рта, запалённо дыша, он прошептал:
  - Нам обязательно надо это повторить, оме...
  - Это была ошибка, оме...
  - Жаль... у нас с вами неплохо получается...
  Как тут Руди-то справлялся? Бедненький. С таким любовником он в патентованного подкаблучника превратится. А Гризелд учитель. Привык помыкать детьми. Потом мужем будет помыкать. А это неправильно.
  Как был, обнажённый, я развалился в кресле с широко, как только можно, раскинутыми руками и ногами и молча наблюдал за Оттолайном. Тот, нисколько не стесняясь наготы, повернулся на столе, поднялся, а затем, поправляя руками растрепавшиеся волосы, прошёл ко мне и сел на подлокотник, наклонившись надо мной.
  Внимательно глядя в мои глаза, провёл пальцами по моему лицу. Засветив на кончике указательного зелёный огонёк, поводил над местом укуса, залечивая ранку. Затем пробежав глазами по моему телу, упёрся в пах, разглядывая мой так и торчащий член.
  - Хм, никогда бы не подумал, что с таким размером можно так...
  - О-о, оме, вы многого обо мне не знаете...
  Я высвободил руку из-за спинки кресла и провёл по спине оме, заставив его потянуться как кошка.
  - Оме, оме, - застучали в дверь кабинета, - с вами всё в порядке? Откройте, оме!
  - Чёрт! Кримхилд этот!
  Глубоко запустив пальцы в волосы Оттолайна так, что они массировали кожу его головы, я удержал его рядом.
  - Он не уймётся, оме, - шепнул омега, не в силах встать с подлокотника и расстаться со мной.
  Ох-хо-хо...
  Кримхилд, стучавший в дверь, неожиданно успокоился и сел за свой стол. В голове его родилась мысль, что с оме Оттолайном всё в порядке.
  А десятник не считая нужным одеваться так и ходил по кабинету. Собирал разбросанное по полу, провокационно нагибаясь передо мной. Притворно охал, разглядывая себя в зеркале, поправляя причёску и макияж. Водил по плечику зеленеющими пальцами, залечивая следы моего укуса. И всё это с искоса бросаемыми на меня взглядами, взмахами длинных ресниц, притворными вздохами.
  Наконец, присел между моих раскинутых ног, ладошкой легонько похлопал по лобку:
  - Оме, я могу помочь вам, - это он на орал намекает. И на самом деле хочет его. Я это вижу в его эмоциях.
  Но сегодня без сладкого.
  Провожу пальцами по животу чуть левее и ниже пупка. Член, получив команду, опадает.
  - Оме Оттолайн, - я наклоняюсь к сидящему на корточках передо мной омеге, беру его лицо в ладони, - в следующий раз я бы тоже хотел ошибиться... У нас с вами действительно неплохо получается...
  Тянусь губами к губам омеги, но в последний момент поднимаю голову и невесомо целую его в лоб, транслируя покой и нежность.
  Интересно, почему не проявилась моя демоническая ипостась? Или... Может быть дело в том, что я был слишком занят борьбой с ним? Непонятно...
  А ты хорош, но Руди я у тебя заберу. Вместо Руди буду приходить я... Иногда...
  
  
  
  Глава LXXXIX
  
  - Sic. Vocavi te utilia si ibimus ad Anthropophagos? (Так. Я вас позвал, чтобы выяснить - пойдём ли мы на лекции Людоеда?)
  - Quem? (Кого?)
  Пятеро старост-стихийников выпускного курса Схолы сидели за столом в столовой для студиозусов и школяров. Шестым сидел староста артефакторов-выпускников. Белёные сводчатые потолки и столы на восьмерых, покрытые белыми скатертями, создавали впечатление света и чистоты. После третьей пары делалась большая перемена на пятьдесят минут как раз для обеда. В это время столовая наполнялась шумом и гамом - спешили перекусить и студиозусы и школяры. Последние прибывали в столовую строем и в сопровождении преподавателя - в целях соблюдения дисциплины и благонравия. Ели они тоже с ним вместе за одним столом и под его надзором. Исключение - трое в алых плащах. Студиозусы шли сами. Питание было бесплатным и ежедневно каждый из преподавателей - руководителей курса подавал кастеляну Схолы сведения о наличии подопечных. Также в столовую назначался дежурный преподаватель, который сидел за столом в конце широкого коридора делившего зал столовой пополам. Порядок в столовой обеспечивался именно им.
  - Heus, Singer! (Эй, Зингер!) - махнул рукой староста артефакторов Кнут Гротеволь, - veni ad nos (иди к нам).
  Староста целителей в белой мантии с подносом в руках, заставленным тарелками и стаканами подошёл к столу и сел на торце.
  - Audi, Singer, tantum decernimus num ad praelectiones Cannibal pergamus. (Слушай, Зингер, мы тут как раз решаем стоит ли ходить на лекции Людоеда), - подсунулся к нему один из старост-стихийников Гетц фон Нойман.
  - Quis narras, domine Getz? (Про кого вы говорите, господин Гетц?)
  - O sollemnia haec relinque! (Ой, оставь эти формальности!) - махнул рукой староста 5 группы, - Loquitur nos de Ulrico, Marchione Arandae. Statuerunt ne ad eius lectiones accederent et ab exactoribus inritarentur. Nos contra! Occidit Aiko! Quod si omnes renuant, tunc ex schola expelletur. Lectiones eius tantum pro graduati sunt. Septem tantum coetus nostri sunt. (мы про Ульриха, маркиза Аранда говорим. Решили не ходить на его лекции и пусть десятники их отменят. Мы против! Он убил Айко! А если все откажутся, то его выгонят из Схолы! Его лекции только у выпускников. А нас всего семь групп.)
  - Bene... Nescio. (Ну-у... не знаю), - протянул артефактор, - Lecturas nobis dedit, mihi placuit. Facit ut putes. Volo scribere propositum aëronavibus... (он читал нам лекции, было интересно. Заставляет задуматься. Я диплом по самолётам писать хочу...)
  - Quid? Quae plana? ibi manebis! Cultissima, iure? Tune saltas interfectoris? (Чего? Какие самолёты? Дождётесь там! Самые умные да? Под дудку убийцы пляшете?) - высказался с жаром Ульскал фон Вейда, староста первой группы.
  - Facile est tibi et Getz loqui, proceres haereditarii es, si quid acciderit, familia te non deseret, sed quid faciamus? (Вам с Гетцем хорошо говорить, вы родовые дворяне, случись что, семья не бросит, а как нам быть?) - пробурчал Гюнтер Вальпот, староста второй группы.
  - Ita est, recte? (Вот так, да?) - вскинулся Гетц, - vide, te paenitebit... (смотрите, пожалеете...)
  - Ita est! Con- centui interfui. Me quoque solvit. & quinque amplius. Omnia in disco argenteo habes. Et nos fratres, veteres parentes habemus. (Да, так! Я в его концерте участвовал. И мне оме заплатил. И ещё пятерым. Это вам всё на блюдечке достаётся. А у нас братья, родители старые...)
  - Cogitabat de fratribus suis! Non vis de tuo honore cogitare? Tu quoque nunc nobilis es. Etsi-I... (Он о братьях подумал! А о чести своей собственной подумать не хочешь? Ты тоже дворянин теперь. Хотя-я...), - презрительно протянул Ульскал.
  - At-sed, familiaris non sim, sed facile in facie te percutere possum, nec vis me obsistere. (Но-но, я может быть и не родовой, но морду тебе набью запросто, даже Сила не остановит), - набычился отличавшийся статями даже среди здоровенных альф-искусников Гюнтер, - et haec tria iam diu rogaverunt. Dicat Orlern gratias tibi quod viveret. In villa nostra, ad aliquid simile, olim nos in piscem cibum convertissent. (и потом, эти трое давно уже нарывались. Пусть Орлерн спасибо скажет, что жив остался. У нас в деревне за такое давно бы уже на корм рыбам пустили.)
  - In villa nostra, in pago nostro... Omnes nostis pagum tuum esse (У нас в деревне, у нас в деревне... Только и знаешь, что деревню свою), - передразнил фон Вейда.
  - Quid de villa tibi placet? (А чем тебе деревня не нравится?) - угрожающе хрустнул костяшками пальцев Херман Герке, староста 4 группы, тоже деревенский.
  - Audi! Desine iam! (Слушайте! Перестаньте уже!) - урезонил спорщиков фон Нойман и, повернувшись к омеге, спросил, - et quid vobis videtur? Hoccine dimittendum est? (а ты что думаешь. Нужно этого оме послать подальше?)
  - Bene, nescio... (Ну, не знаю...), - Зингер задумчиво отпил из стакана компот, поставил его на стол, - Certamina cum Dominatione nostra non habemus in facultate nostra. (у нас на факультете никаких конфликтов с его светлостью не было...)
  - Utinam haberes eos! Ha! "Dominium eius". (Ещё бы они у вас были! Ха! "Его светлость"), - передразнил старосту целителей фон Вейда, - ille tuus praecipuus, ille unus! Intuentes! (он вашего десятника, того! Пялит!)
  Лицо омеги покраснело и он уткнулся в тарелку.
  - Noli invidere! (Не завидуй!) - вернул шпильку оппоненту Альвин Кляйн, староста 3 группы.
  - Quid-at? (Чего-о?) - взвился фон Вейда.
  - Id est! Probabiliter sedeas in lectionibus suis sicut murem quietam, sed hic omnia intritam accipit! (Того. На лекциях у него сидишь, небось, тише мыши, а тут раздухарился!)
  Дежурный преподаватель, а сегодня дежурил один из тех, кто преподавал студиозусам физическую подготовку, неслышно подошёл к столу за которым сидели старосты.
  - Quirites! Nimis garrula es. Minus mihi est magister vester. Videtur quod onera non sufficiant et... (Господа! Вы слишком шумно себя ведёте. Это минус мне как вашему преподавателю. Видимо, нагрузки недостаточны и...)
  - Non, non, Dominus Kaltenbrunner! (Нет-нет, господин Кальтенбруннер!) - хором ответили стихийники, тут же уткнувшись носами в тарелки.
  - Dominus Heydrich rogabo ut quod inposuit pro graduatio classis facultatis spontaneae recenseatur. (Я попрошу господина Гейдриха пересмотреть нагрузки для выпускного курса стихийного факультета), - скучающим тоном продолжил преподаватель, - Plenum spatium transversis duobus Wegstunde augebitur. hodie ipsum. Sextum par. Sed hoc a te non exspectavi, Messrs, Singer et Grotewohl. Mores tuos, D. Singer, Domino von Appel refero, bene, ac proh dolor facultatis tuae praepositus non valebat, D. Grotewohl. Tanto magis pudeat te sentire. (дистанция кросса с полной выкладкой будет увеличена на два вегштунде. Сегодня же. Шестой парой. А от вас господа Зингер и Гротеволь я этого не ожидал. О вашем поведении, господин Зингер, я сообщу оме фон Аппелю, ну, а... к сожалению десятник вашего факультета нездоров, господин Гротеволь. Тем сильнее вам должно быть стыдно.)
  Преподаватель отошёл.
  За столом воцарилось тягостное молчание.
  В зал вошли трое мальчиков в алых плащах. На раздаче набрали подносы с едой и, молча переглядываясь, уселись через стол от стола старост.
  - Et ostendit sine questus pulverulenta (Явились, не запылились), - буркнул под нос фон Вейда.
  - Satis, Ulskal. Prope Kaltenbrun est. Tace si mori non vis currentem cotidie... (Хватит, Ульскал. Кальтенбруннер рядом. Молчи, если не хочешь сдохнуть на ежедневных кроссах...), - негромко промолвил Гетц фон Нойман, - et sic totum iam institutum est. (и так уже весь курс подставили.)
  - In facto, Ome Ulricus multum dedit nobis. Mihi quidem certe (На самом деле, оме Ульрих много нам дал. Мне, по крайней мере, точно), - высказался после долго молчания Кнут Гротеволь - староста артефакторов.
  Лица Ульскала фон Вейды и Гетца фон Ноймана перекосились в скептических усмешках - что может знать какой-то там простолюдин? Научили его! Как же! Навоз вилами кидать?
  - Quid est vita artificis? (В чём смысл жизни искусника?) - задал вопрос Кнут и сам же на него ответил, - In auto-emendationem! Magna vis et instrumentum est et campus scientiae. Quanto altius intelligis, eo perfectius in manibus tuis erit! Hoc est quod Dominus Ulricus nobis narravit. Recordatus sum memorise. Idem ego probabiliter dixi tibi. Modo nescio, si quid meministi? Utique, quo magis id cognoscas, eo maior circulus ignotus fiet. Et magna virtus nos in hanc viam ducit, simul se meliorando et se cognoscendo. (В самосовершенствовании! Великая Сила одновременно и инструмент и область познания. Чем глубже вы её будете понимать, тем совершенней она будет в ваших руках! Так нам говорил оме Ульрих. Я наизусть запомнил. Наверное, и вам тоже говорил. Только вот не знаю, запомнили ли вы хоть что-нибудь? Само собой, чем больше вы её будете узнавать, тем больше будет становиться круг непознанного. А Великая Сила ведёт нас на этом пути, одновременно и совершенствуясь и познавая сама себя.)
  Староста артефакторов закончил и обвёл взглядом всех сидящих за столом.
  - Oh-oh-o quantum pathos! (Ой-ой-ой, сколько пафоса!) - опять скривился фон Вейда.
  - Bene, nescio. Solum verba eius cum meis cogitationibus congruebant. Cur, Ulskal, in Schola discis? Cur huc venisti? A? (Ну, не знаю. Только его слова совпали с моими мыслями. Ты вот, Ульскал, зачем в Схоле учишься? Для чего ты сюда ходишь? А?)
  - Bene, quomodo... (Ну, как...), - не нашёлся сразу, что ответить, тот.
  - Quia opus est artificis alicubi studere? Et id est? Doctus es: hoc fac, et hoc fiet. Et quid sit simile, non quaero. Et scire volo... Intellige, obtinuit?.. Et adiuvat. Et quod fuistis quasi nequam filii, (Потому, что искуснику надо где-то учиться? И всё? Тебя научили - делай то, будет это. А почему будет именно так, тебе не интересно. А я знать хочу... Понять, понял?.. А он помогает. А то, что вас выпороли как непослушных детишек... Ну, не вас...), - поправился Кнут увидев протестующе поднятые руки фон Ноймана, - non vos, sed hi, vestrum est. Tempus est crescere iam. Pueritia tua adhuc in asino, Singer poenitet, ludit. (а этих, ваших... Так взрослеть пора уже. А у вас всё ещё детство в жопе, извини Зингер, играет.)
  - Aspice hunc adultum guy! (Смотри-ка, взрослый какой выискался!)
  - Ita (Да), - спокойно глядя в лицо фон Ноймана ответил Гротеволь, - Ivi ad mare cum patre meo ab annis quinque. Et facta est tempestas et navicula subsedit et loca persecutus est nos. Duo dads et sex fratres habeo, et solus sum alpha. Si igitur contra Ome Ulricum vis protestari, hoc tuum negotium est. Et nemo noster ibit adepta? (я с пяти лет с отцом в море ходил. И в шторме был и лодка переворачивалась и акулы нас гоняли. У меня два папы и шестеро братьев, а альфа я только. Так, что хочешь протестовать против оме Ульриха - дело твоё. А из наших никто не пойдёт, понял?)
  - Etiam contra nos sumus (Мы тоже против), - сказал Зингер и покраснел.
  Между тем, дети в алых плащах закончили есть и понесли подносы с тарелками на мойку.
  - Эй, мелкий, ходи сюда! - махнул рукой Ёрочке фон Вейда.
  Все трое - Сиджи, Ют и Ёрочка молча переглянулись и с ничего не выражающими лицами вместе пошли к столу, за которым сидели старосты.
  - Ты у вас старший? - спросил Ульскал фон Вейда Ёрочку, когда они подошли ближе.
  Троица снова переглянулась, Сиджи шагнул вперёд и, глядя прямо в глаза фон Вейде с безразлично-спокойным лицом, вежливо произнёс по латыни:
  - Ego sum natu maximus, domine Ulskal von Weida, quid opus est tibi? (Я старший, господин Ульскал фон Вейда, что вам нужно?)
  - Ему ничего не нужно, мальчик, идите, - снова бесшумно появился у стола Кальтенбруннер.
  - Демоны! - прошептал староста первой группы, опуская лицо и сжимая кулаки.
  - Surgite! (Встать!) - рявкнул преподаватель, когда трое в алых плащах отошли.
  Студиозусы, все семеро, включая омегу Зингера вскочили.
  - Periit quod super! Ad audientiam! Von Weida! Mane! (Приём пищи закончен! По аудиториям! Фон Вейда! Задержитесь!)
  Четверо в синих мантиях и двое в коричневой и белой, не оглядываясь, поспешно потащили свои подносы на мойку.
  - Esne stultus? (Вы идиот?) - шипел с исказившимся лицом преподаватель, - Quis vos daemon vexavit filios suos? Responde! (Какой демон вас надоумил приставать к ЕГО детям? Отвечайте!)
  - I ... est... voluimus. (Я... это... мы хотели...)
  - ILLE monstrosas mentis est potentia! Ubi est fideiussor omnia quae dixisti Ome Siji non est audita a Marchione Aranda? (ОН менталист чудовищной силы! Где гарантия, что всё, что вы говорили оме Сиджи, не слышал маркиз Аранда?)
  - Sed quomodo? (Но как?)
  - Mentistae sunt, Dominus von Weida, et quod in capitibus eorum solum Magnae Potestatis inhaeret. Praeterea solus ille est qui daemonibus adversatus est et superstes fuit. Nunc igitur prandium tuum conficies et ibis. Ipsi! Vade et invenies marchionem Arandae. Narra ei omnia quae te sollicitant, et causas, quae te cum liberis loqui suggesserunt. (Они менталисты, господин фон Вейда, и что творится в их головах, знает только Великая Сила. Кроме того, ОН единственный из людей, кто сталкивался в демонами и остался жив... Поэтому, сейчас вы закончите с обедом и пойдёте. Сами! Пойдёте и найдёте маркиза Аранда. Расскажете ему обо всём, что вас беспокоит, а также о причинах, сподвигнувших вас заговорить с его детьми.)
  - Dominus Kaltenbrunner! Non ibo! (Господин Кальтенбруннер! Я не пойду!)
  - Oh, quid hoc mihi evenit? Magna potentia! (О, за что мне это? Великая Сила!) - вскинул к потолку глаза преподаватель, - Tu puer moron! Nonne tibi occurrit quod hoc solum modo a Marchione Aranda petita vitare possis? (Дебил малолетний! Неужели до вас не доходит, что только таким способом вы сможете избежать претензий со стороны маркиза Аранда?)
  * * *
  - Оме Ульрих, - остановил меня на набережной во время нашей традиционной вечерней прогулки скромно одетый омега средних лет с короткими волосами. Чем-то его лицо мне показалось знакомым. Кто бы это мог быть?
  - Да. Я вас слушаю... - я ещё раз оглядел омегу.
  А-а! Так вот это кто! Папа тройняшек тех. Которых я на своём корабле прихватил. Голова омеги полыхала желтизной смущения.
  - Мне неловко говорить, но...
  Я ещё раз оглядел омегу. За тридцать. Или постарел так сильно. Лицо миловидное. Дети на него сильно похожи. Хозяин дома, в котором они жили, повысил плату за жильё. Резко. Втрое. На вопросы жильцов сообщил, что его сын женится и нужны деньги на свадьбу. Вот так вот. А денег у Беккеров, естественно, нет. Пособие от судовладельца только-только покрывает расходы на еду. Можно, конечно, направить эти деньги на оплату жилья и коммунальных услуг, но тогда есть нечего будет. Он, как может, крутится, но всех заработков едва хватает на жизнь. Три талера, которые они нашли в кокосах, отложены на приданое детям (я для этого их и клал) и тратить их он не намерен даже под угрозой расстрела. Всё это я считал из его головы.
  - Не продолжайте, господин Беккер, я всё понимаю, - начал я размышлять, шагая вместе с ним вдоль парапета и отпустив своих спутников вперёд, - давайте сделаем так... У меня есть свободные комнаты. Вернее, не так, у меня есть свободная квартира и я готов её вам предложить если вы...
  Он готов на многое. Почти на всё. Ради детей. Мне-то этого не надо. Просто надо выглядеть благодетелем. Да и по сути им являться. А то превратился в пугало какое-то.
  - Да. Так вот, я могу предложить вам квартиру без оплаты, однако, с тем условием, что вы будете оплачивать коммунальные услуги, а ваши дети...
  Голова омеги полыхнула возмущением, не давая ему сказать, я продолжил:
  - Видите ли, в чём дело. Мой Личный Слуга очень хороший куафёр. Мы планируем открыть косметический салон и там будут нужны помощники...
  Действительно, пристрой, в котором жили лицедеи, пустует. Я давно уже хотел устроить в нём малый бизнес для Эльфи. Но он у меня то беременный, то родил недавно, а через полгодика, да даже уже сейчас - идти-то недалеко, по лестнице только спуститься, можно начинать. Подремонтировать пристрой, окна пошире прорезать, воду провести...
  А жить они будут в одном из домов купленных на имя Эльфи и Вивиана. Они после покупки так и стояли пустыми. Вот квартир в них только наделать.
  - Но, господин Беккер, раньше чем через декаду заселиться ко мне вам не удастся - дом будет ремонтироваться. Вы сможете прожить там это время?
  - Да-да, оме, да-да... Я так вам благодарен! Хозяин сказал, что квартплата повышается со следующего месяца...
  Омега со слезами на глазах рассыпался в благодарностях, даже порывался целовать руки, но я пресёк эти поползновения. Нечего-нечего, а то возгоржусь ещё. А детки у него хорошие. Просто прекрасные детки. Мне на память пришёл тот омежка, стоявший за прилавком у ювелира в Майнау... Да... эти не хуже нисколько. Вот бы как-нибудь обратить на них своё внимание... Прекрасные девственные мальчики... Сразу трое... А что? Меня хватит. На троих сразу... Да...
  Что-то ты, Саня, гарем что ли решил собрать? Скорей проснись, нас обокрали!
  В последние дни меня одолела тоска. Сидит внутри и грызёт и грызёт. Сны ещё какие-то дурацкие. Будто бы бегу, борюсь с кем-то, а как проснёшься, так не помню ничего. И Беккер этот, смотрю на него и вижу, что пришёл ко мне мертвец будто бы, нехороший мертвец, обглоданный, а как говорить с ним начал так и живой стал, улыбается даже. И дети его живы. Все трое. И обе эти картинки друг на друга накладываются, просвечивают одна через другую. Но после того как о квартире с ним поговорил пропало всё.
  Предвиденье что ли опять шалит?
  Да. Сиджи с Ютом и Ёрочкой вчера новости принесли. Толком-то они ничего не слышали, а только сидели в столовой старосты выпускных курсов и один из них, в синей мантии, начал выяснять, кто у них, у детей моих, главный. На Ёрочку сначала подумали - он ведь альфа, но в нашей троице менталистов давно уже всё разложено по полочкам - главный у них Сиджи. Я ещё в Майнау заметил, что Ют за ним тянется, а когда Ёрочка инициировался, то попал в сложившуюся среду. По характеру юный фон Краутхайм был робким и спокойным, так что главенство Сиджи принял без возражений. Тот же своим статусом не злоупотреблял. На самом деле это сложно - быть дерьмом по отношению к своему брату-менталисту. Ведь они всегда видят и чувствуют эмоции друг друга, а сейчас стали продвинутыми настолько, что и поверхностные мысли друг друга читают только так. И малейшие шероховатости в общении вызывают дискомфорт. Поэтому углы обходят. Все трое. Но и таить им друг от друга нечего. Я сам слышал, как Ёрочка рассказывал им о своей жизни у родителей. Всё рассказывал. Ют тоже откровенничал. А Сиджи молчал. Сидел, слушал и, как дирижёр, направлял разговор одними только своими эмоциями. Без всякой корысти для себя. Просто перебирал в голове варианты, как сделать так, чтобы им втроём было комфортно. А комфорт есть тогда, когда нет недоговорённостей - жизнь без вранья это называется. Но и каждый из них знает, что то, что они рассказали друг другу, никогда, ни при каких обстоятельствах не будет использовано против того, кто был настолько откровенен. А вспомнил я про это потому, что одним из центральных персонажей таких разговоров был я. Ют с жаром и восхищением рассказывал о том, как оме нашёл их в подвале, о том, как оме учил и учит их менталистике, о том, как оме мстил всем тем, кто насиловал несчастных детей - здесь сказывались остатки внушения проведённого Герхардом Одноглазым, а Ёрочка в свою очередь делился своими переживаниями об оме, о том, что он мал и не может предложить ему руку и сердце, о том, что он недостоин, на самом деле, оме Ульриха...
  Сиджи и Ют сочувствовали ему, утешали, как могли и частенько по вечерам все трое сидели в комнате у Сиджи и Юта, разговаривая обо всём на свете.
  Так вот - о новостях. Алая тройка рассказала мне, что господин Кальтенбруннер (какое имя!) потребовал от старосты первой группы выпускного курса стихийников, Ульскала фон Вейды, попробовавшего приставать к ним в столовой, чтобы он явился пред мои зелёные очи и повинился в содеянном.
  Ну-ну, означенный староста где-то заблудился на дороге жизни... Ничего, пересечёмся на лекциях...
  Аделька наш поднялся на ноги. Я телепортировал его из палаты Лисбета домой и вот уже третий день он в Схолу не ходит - пользуется освобождением от занятий. Короткие пока волосы - причёску знатного оме он начал отпускать только недавно, исхудалое личико, ушки торчат, синяки под запавшими глазами - краше в гроб кладут.
  - Скажи-ка мне, золотой мой, что же вы там такое делали в лаборатории? - сижу я у него в комнате.
  - Ц... целлюлозу нитровали, - выдавил он слегка заикаясь - мой ласковый тон не смог его обмануть.
  - Да неужели? И как? Получилось? - сделал я до крайности удивлённые глаза.
  Аделька зажмурился и отрицательно помотал головой. Из-под сжатых век выкатились две слезинки.
  Ох-ох-хо. Много ли надо чтобы растопить чувствительное сердце самого сурового на Эльтерре оме? Ну, иди ко мне - я приподнял и обнял лежавшего на кровати омежку. Почему-то так сложилось, что самые сильные эмоциональные переживания в нашем клане всегда выпадали на долю Адельки.
  - Головка болит?
  Он молча кивнул. У него теперь это часто бывало. Лисбет говорит, что так проявляет себя сотрясение мозга, которое Аделька заработал от взрыва.
  - А меланж как делали?
  - А-азотную и серную смешивали...
  - Балбесы! Мало вам рвануло. А ты-то куда смотрел? Я ж тебе про химию рассказывал.
  Действительно, ещё когда мы жили в пещере Аранда я исписал все стены геометрическими, физическими и химическими формулами. Таблица Менделеева там тоже была.
  - Там по молям должно соотношение быть 2:1:2. Азотная, серная и вода. И потом, хлопок или что вы там брали, нужен максимально чистый и сухой. Эхе-хе...
  - Они меня не слушали, оме-е... - заревел Аделька, уткнувшись мне в грудь.
  - Ну, и поделом им... - укачивал я его, легонько похлопывая ладонью по спинке.
  Спи, маленький, спи...
  Под моим воздействием он быстро уснул и я снова уложил мальчика в постель.
  Да... в семействе моём сложились такие расклады. Троица менталистов в некотором смысле вещь в себе. Эльфи скорешился с Вивианом - неудивительно, они почти одногодки. Взрослые люди. Веник - тот мелкий ещё совсем. И Аделька. Один. Да ещё и артефактор. В Схоле он тоже всегда один - альфы омегу ровней себе не считают, несмотря на личное ученичество у десятника.
  Надо с Сиджи пообщаться. Мальчик, несмотря на возраст - ему едва исполнилось одиннадцать, незаметно становился моим замом по домашним делам. Беспрекословная исполнительность, умение думать и видеть последствия своих шагов, жажда знаний, способность находить общий язык с кем угодно (ещё бы!), ну, и плюс, идеальная память менталиста способствовали этому. Перемещаясь по Схоле, они втроём, под руководством Сиджи, запомнили всех школяров, студиозусов и преподавателей в лицо. Затем их походы продолжились по территории самой Схолы - запоминали работников и постоянных жителей. За пару декад все, кто жил на скале Схолы, стали им знакомы. Заметив алые плащи препятствий им никто не чинил. Только теперь мне стала понятна мысль ректора: алый плащ - виден издалека.
  Вот пусть они теперь и вовлекут Адельку в самую гущу нашей жизни. Он и так туда постоянно окунался, но с уходом в Схолу, заставившим сменить обстановку, мальчик начал чувствовать себя одиноким. Да и я ещё тоже... По уши в делах...
  Вот для Сиджи и задание будет.
  На этаж ворвался Веник, громко топая и уворачиваясь от рук Вивиана, пытавшегося поймать егозу. Подошло время дневного сна. Естественно, спать он не хочет. А надо.
  Мыть ручки, личико, попу и спать.
  - Это кто тут хулиганит, а? - вышел я из комнаты задремавшего Адельки, притоворяя за собой дверь.
  - Он, - тоненький пальчик уставился на Вивиана.
  - Как вам не стыдно, господин граф, возводить напраслину на моего самого любимого человека?
  Пока я жив, Веник титулуется на ступень ниже меня. И да, граф - это титул учтивости, графств у меня в марке нет, только баронии, давно уже распределённые между Сиджи, Ютом и Аделькой. Тем не менее Веник ещё и барон. По наследству от родителей.
  Вивиан вспыхнул румянцем, а Веник продолжил обвинения:
  - Он меня спать ложит! А я не хочу! Не буду!
  - Что значит - не буду! Это как так? Он лучше вас знает и вы обязаны его слушать.
  - Это почему? - Веник в последние декады стремительно овладел русской речью и болтал без умолку.
  - Потому что он старше. А старших надо слушать.
  Возразить на этот аргумент было нечего. Веник тяжело вздохнул и, подойдя ко мне, протянул ручки - просился на руки.
  Я вздёрнул ребёнка к себе на руки телекинезом и он тут же уткнулся носиком куда-то за ухо, в гриву волос:
  - Папа пахнет хорошо...
  Ну, так!
  Свободной рукой я привлёк к себе Вивиана. Подул ему в лоб и чмокнул туда же. Виви так толком и не заговорил. Артикуляцию он проработал, а говорить... я его натолкнул на мысль, что вместо разговора можно петь - знал, что за пение отвечает немного другой центр мозга. Дело пошло. Потихоньку. Ему удавалось пропеть коротенькие слова. Но сдвиг был важен! Обрадовались все, больше всех сам Вивиан.
  Личико, ручки и попа ребёнка были вымыты, насухо вытерты большим махровым полотенцем и сейчас мы с Вивианом сидели в комнате засыпающего Веника окна которой были плотно задёрнуты шторами. Спал он в ней только днём. А вечерами, в одной рубашонке, сверкая попкой, пыхтя, перетаскивал свою подушку в мою спальню и бесцеремонно укладывался спать на моей кровати. Я не возражал - всё равно почти всю ночь работаю. Вивиан тоже долго привыкал к своей новой комнате во втором доме. И частенько сидел допоздна у меня в кабинете, глядя как я работаю - вожусь с текстом и иллюстрациями к "Дон Кихоту", с методичками по овладению менталистскими штучками, со знаниями полученными ещё в школе на Земле - я выгребал из закромов своей памяти всё, а затем, сделав невинно-просительную моську, тоже укладывался рядом с Веником. Неудивительно, что они были близки друг другу.
  А Эльфи с ребёнком мы помогали все вместе как могли. Пока ещё кормить младенца надо было до восьми раз в сутки. Молоко у Эльфи было. Не сказать что много, но было. Поэтому с кормлениями он справлялся сам. А вот вставать ночью к ребёнку ему помогал я - не будя утомившегося за день омегу, усаживал его на кровати, распелёнывал младенца-омежку, подносил к груди, а потом насытившегося мелкого тетешкал, ожидая срыгивания. Так и не проснувшегося Эльфи укладывал обратно - спать до утра. Уделанные пелёнки и марлевые подгузники выкидывал в плетёный короб, стоявший в саду - днём Эльфи их застирывал. Наловчился обращаться с ребёнком так, что даже не спускался из кабинета вниз, а орудовал телекинезом и левитацией, глядя через перекрытия дома на энергетические силуэты того и другого. К сожалению, ребёнок Эльфи искусником от рождения не был и поэтому развивался как обычный - по сравнению с Веником удручающе медленно.
  Ночи мои так удачно распределялись между вознёй с ребёнком, коротким сном и работой, что получалось так, что в первой половине ночи я работал в кабинете, кормил ребёнка, потом, в самой середине её спал сам - два часа (мне хватало с головой) и во второй половине ночи, проснувшись, опять кормил Ингрида - так назвали малыша, и потом шёл во второй дом, где доводил до ума второй этаж.
  Комнаты Вивиана и Ёрочки были отделаны полностью. Ёрочка там уже жил, а вот просторный холл второго этажа требовал моего внимания - резные панели драгоценного суара и палисандра, расписанные с обратной стороны рунами на чистоту и негорючесть, покрывали стены и потолок. Пол был из наборного паркета. И Ёрочка и Сиджи с Ютом в качестве домашнего задания после возвращения из Схолы тоже, под моим руководством занимались отделкой - она просто великолепно тренировала и телекинез и левитацию, да и фантазию с пространственным воображением развивала на раз-два. Кессонные потолки холла я делал по образцу столовой - без особых изысков по сравнению с моим кабинетом и спальней.
  Вот так вот...
  После разговора с Лорелеем Беккером - так звали папу тройняшек, я сходил в крейсовый рат и заказал проведение водопровода в пристрой, согласовал перепланировку в домах, принадлежащих Эльфи и Вивиану и нанял рабочих для всего этого действа.
  Шло время и работа над "Дон Кихотом" подходила к концу. Всего вышло более трёхсот страниц только текста. Я сознательно не придерживался оригинального романа - на мой взгляд, он был несколько затянут и отменно нуден. Особенно в переводе Любимова. Но этот перевод обладает несомненным достоинством - он максимально близок к оригиналу. Я же и в рассказе Лисбету и в своей новой книге оригиналу не следовал. Основная канва шла по фильму 1957 года. Вот в этих рамках я и творил.
  Каждый должен что-то оставить после себя. Ребёнка или книгу, или картину, выстроенный дом или хотя бы возведенную из кирпича стену, или сад, посаженный своими руками. Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чём после смерти найдет прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращенное тобою дерево или цветок, и в эту минуту ты будешь жив - так я думал, нанося телекинезом на медную пластину черты рыцаря печального образа и его верного оруженосца.
  И не важно, что именно делать, важно, чтобы всё, к чему прикасаешься, меняло форму, становилось не таким, как раньше, чтобы в нём оставалась частица тебя самого. Именно ради этого я возился именно с "Дон Кихотом".
  А роман этот как никакой оказал влияние на общество. И за это был выбран мной. "На свете не бывает принцесс и злых волшебников" - говорили ему обыватели, - "Тебе никогда не стать рыцарем". Но Дон Кихот, живущий в скучном материальном мире, решается на мужественный шаг и создаёт свой собственный воображаемый мир с рыцарскими турнирами и Дульсинеей Тобосской. Идущий против мнения толпы к идеальному образу рыцарь - вот каким должен видеться Дон Кихот. Смеются ли люди над ним? Да. Но с Дон Кихотом, мы отождествляем себя очень часто, сопереживаем ему, потому что он делает то, что хотим сделать мы.
  Он воплощает мечту...
  Кроме того, практически каждый из нас, периодически совершает достойные странствующего рыцарства поступки. Поступки, которые могут увенчаться либо полным успехом, либо полным провалом. И в этом смысле Дон Кихот не умирает в конце, а как Сталин, растворяется в будущем...
  И ещё. В "Дон Кихоте" буду жить я. После того как для меня всё кончится. И каждый, кто откроет книгу, встретится не только с ним, но и со мной...
  ...А тоска одолевала и одолевала. Я постоянно видел вокруг себя людей, превратившихся в мертвецов. Не всех, далеко не всех, примерно четверть или треть от общего числа всех встреченных. Вроде вот перед тобой живой человек, говорит что-то, улыбается, а через этот образ проглядывает труп. И абсолютно все такие трупы плохие - полусъеденные, разорванные на части, выпотрошенные...
  Эмоций, поглощаемых мной от окружающих, стало не хватать. Я чувствовал этот голод - в солнечном сплетении возникало тянущее чувство, моё энергетическое ядро тянуло отовсюду, откуда можно энергию - Силы явно не хватало. Я даже пробовал снова ходить на источник Силы в хижине Адальберта. Пока я там, вроде бы полегче, но стоит выйти, как снова тянет и тянет, вгоняя в тоску...
  Выхода из этой ситуации я не видел, но как-то вспомнив свои ощущения от поглощённых на концерте эмоций, снова вернулся к идее нового концерта. Даже наброски делать начал. И вот что странно - даже сама мысль об этом принесла облегчение.
  Для печати "Дон Кихота" были привезены почти пять сотен заказанных мной медных пластинок. Ночами я резал на них текст и дело пошло. Несколько дней я только тем и занимался, что печатал свою новую книгу. Снова утянул из типографии Схолы краску и бумагу, а вот ткань, картон и бумагу для переплётов пришлось покупать самому. Я даже ночевал во втором доме, возясь с ребёнком Эльфи дистанционно, а спать укладывался в комнате у Вивиана. Тот, просекши это обстоятельство, переселился к себе, ко мне под бочок. А Веник остался один и спал в своей комнате, хоть и дул губы по утрам - как же! любимый папочка бросил своего ненаглядного сыночка... Мелкий своим обаянием продавил даже меня и я действительно стал считать его своим сыном. Возился с ним, показывал буквы в специально для него нарисованном русском букваре, рассказывал сказки (какие помнил) на эти наши с ним посиделки со сказками собирались вообще все мои - такого тут никто не делал.
  Особенно нравился всем и Венику, в том числе, рассказ о Маугли. Естественно, по мультфильму. И не ублюдочно-тупому пендосовскому, а по нашему. Там, где и радость и драма и трагедия... Фразы из него о законе джунглей, бандерлогах, о моей добыче - отдайте его мне, мы с тобой одной крови - ты и я, стали в нашем клане расхожими, что называется мемами.
  На базаре, в лавке, торгующей товарами для художников, я добыл палочки цветной пастели и даже нарисовал всех персонажей из мультика, а потом сшил нарисованное. Книжка привела в восторг не только Веника, не расстававшегося с ней, а вообще всех, кто её видел. Я даже придумал, специально для желающих, напечатать ограниченным тиражом книжки-раскраски по Маугли. Вот только до реализации дело не дошло.
  После окончания работы над вторым домом я увлёкся рисованием портретов. Почему-то мне показалось это важным. Интуиция говорила, что так будет правильно. И я рисовал. По памяти. Шиарре, Янка, Оле, Лило...
  Специально для мелкого нарисовал его родителей - Листерина и Харальда. Рисовал пастелью. До холста и масляных красок руки не доходили. Да и не считал я себя способным на это. Ёрочке нарисовал Кларамонда, чем довёл мальчишку до слёз. Он их никому не показывал, плакал молча, в подушку. Но я-то знаю... Портрет Клара, обрамлённый в рамку и закрытый стеклом занял место на стене его комнаты.
  Нарисовал и детей, убитых в Майнау и Хени и Дибо, а когда дошёл до Дитрича, у меня в голове возникла мысль - как он там? Надо бы навестить.
  А пока, закончив с воспоминаниями, принялся за живых. Со стороны алой тройки возражений не было - оме сказал, значит так надо, а вот Эльфи морщил скептическую моську:
  - Зачем это, оме? Я выгляжу сейчас не так...
  На самом деле выглядел Эльфи неплохо, но почему бы не пококетничать, нарываясь на комплимент? После родов он немного поправился, фигурка и попка округлились, налились, ушла юношеская угловатая худоба, определённо он стал выглядеть старше, но появилась какая-то мягкость, плавность в движениях, а уж когда он брал ребёнка на руки и со взглядом, полным любви, смотрел на него, то на память приходили мадонны художников Возрождения. Так-то, глядя на него, я думал, что Эльфи у меня красавчик, альфа, изнасиловавший его тоже был на рожу смазлив, значит, у Ингрида есть шанс стать писаным красавцем.
  Тем не менее, рисовал я Эльфи по памяти на пике очарования, таким, каким он был после того, как я показал им с Лило новые причёски и они стали знаменитостями замка. Лилочку тоже нарисовал после стрижки по моим образам. А затем принялся за Вивиана.
  Вот уж с кем пришлось намучиться!
  Он мне просто не давался. Да, у нас с ним был эмоциональный контакт, позволявший отразить портретное сходство, но я никак не мог ухватить его внутренний мир, а в итоге художественный образ рассыпАлся, как перемешанные камешки мозаики. Я рисовал и рисовал его, усаживая так и эдак, утром, днём и вечером, стараясь ухватить образ в разном освещении. Прекрасно-чувственное лицо его было изучено мной до мельчайших подробностей. Я даже заметил, наконец, крохотную родинку у него на подбородке справа (почему я её раньше не видел?), но...
  Была в нём какая-то надломленность. Острый характер, глубоко скрытая нежность и внешняя, при всей его ершистости, беззащитность. Сейчас-то характер Вивиана изменился, но черты бывшей личности остались. И вот именно их-то я и пытался вытащить наружу, рисуя портрет омеги. В конце концов остановился на таком. Лицо в три четверти, правый глаз скрыт вьющимися короткими светлыми волосами, а вокруг бордово-красные розы, скрывающие даже подбородок. И шипы. На руках, на шее. Шипы роз, впивающиеся до крови в нежную кожу...
  Нет, всё равно не то...
  Гардероб Вивиана был распотрошён и я извлёк на белый свет чёрное роскошное короткое меховое манто, едва-едва прикрывающее грудь. По моему требованию Вивиан разделся полностью, даже трусы снял, на шею ему был одет широкий розовый ошейник с крупным карабином, веки и ресницы густо намазаны тушью, глаза столь же густо подведены и он начал позировать. Мне нужны были ощущения от его тела. Что-то такое, что заставляло его клиентов чуть ли не драться между собой за его внимание. Вивиан, нисколько не стесняясь наготы, а наоборот, даже бравируя ей передо мной, вертелся посреди своей спальни, выпевая вопросы и выпячивая то попку, то бедро, а я сидел в кресле и критическим острым взором разглядывал омегу. Наконец, придя у себя в голове к каким-то своим выводам, он сексуально-отточенным движением шагнул ко мне и наклонился, уперевшись руками в подлокотники кресла. Рот его с крупными чувственным губами приоткрылся в улыбке превосходства, показывая ряд безупречно-белых зубов. Казалось, он говорил мне: ну, что, оме, я прекрасен и неотразим и сейчас я вас, оме, поцелую. Если захочу.
  Вот! Вот оно!
  Я схватил его, бережно удерживая лицо Вивиана в ладонях:
  - Вивочка, стой так...
  Окинув взглядом всего его, закрыл глаза и выдохнул, запоминая на мгновение проскочивший образ. Поток воздуха шевельнул кудряшки на лбу омеги. Он, обожающе глядя на меня, опустился на колени между моих разведённых в стороны ног.
  - Хороший мой, - я потянул его к себе и положил голову Вивиана к себе на живот, запустил пальцы глубоко в мягкие волосы и начал перебирать их, транслируя ему свою симпатию, благожелательность и влечение. Вовсе не сексуальное. А такое, какое бывает, когда видишь симпатичного тебе человека и хочется побыть с ним рядом.
  Эмоции омеги захлестнули меня: привязанность и чувственность, нежность и пылкость, страсть и вожделение восхитительным коктейлем выплёскивались и выплёскивались из него на меня, а я пил эту чудесную смесь, переливающуюся в моём внутреннем зрении розовым, голубым, переходящим в синий, и снова наливающийся красным и оранжево-жёлтым с привкусом льдистых крупинок обожания.
  Где-то в груди возникло желание приласкать его и я, уцепив эту готовность и ведомый ей, снова провёл рукой по волосам приникшего ко мне омеги. Substantia nigra в его мозгу, повинуясь моему желанию выплеснула порцию дофамина, дыхание омеги участилось, он прикрыл глаза, я продолжал стимулирование уже не только головного мозга, но и всего организма Вивиана. Не надо бояться отдавать своё время, заботу, внимание. Меня от этого меньше не станет, а в сердцах близких загорится звёздочка счастья.
  Вот только Лисбет...
  Все мои воспринимали меня таким, какой я есть. Со всей моей заботой и жестокостью (не к ним, ни в коем случае не к ним!). А маленький целитель хочет, чтобы я... стал другим, наверное... изменился. А возможно ли для меня это изменение? А?
  Размышляя, я перебирал волосы Вивиана, он же, приникнув к моему телу, млел и томился, замирая от восторга и обожания. Но вот внутри у него мягкая лапка вибрирующего шарика телекинеза погладила простату, шарик разделился на два и второй, продвинувшись глубже, принялся ласкать преддверие влагалища. Голова Вивиана стремительно заливалась краснотой сексуального возбуждения, а я с беспокойством отслеживал своё состояние - проснётся демон или нет?
  Когда я бываю с Оттолайном он себя не проявляет.
  - Вивочка, - глядя в его огромные голубые глаза неотрывно смотревшие на меня, - ты нужен нам... мне... - я провёл рукой по его волосам, а телекинез так и продолжал разогревать его внутренности, подводя к пику.
  Сознание омеги было широко распахнуто для воздействия, но... Осуществлять его надо с осторожностью, поскольку я прекрасно помнил чёрно-белый образ тела Вивиана, стянутый латунными лентами и винтами. Мои слова всколыхнули, подняли со дна памяти Вивиана отголоски, обрывки неотрефлексированных тех образов и чувств, в своё время сподвигнувших его на побег от Юргена и на поиски счастья. А счастье он мыслил для себя только рядом со мной. Слёзы, слёзы благодарности и блаженства брызнули из его глаз неудержимым потоком. Сглотнув, он едва слышно пропел:
  - Э-это-о пра-авда-а, о-о-ме-е?
  - Да, Вивочка, правда... - шептал я ему в ответ, сам глотая комок в горле.
  Чуть приоткрыв рот, он не отрывал взгляда от моего лица, а внутри у него телекинетическое воздействие достигло вершины и волны удовольствия накатывались и накатывались на эмоционального омегу - оргазм был близок и именно этот момент и был выбран мной для внушения. Вивиан и так возводил меня на пьедестал поклонения, но эти вот его загоны о собственной неполноценности, ненужности не нравились мне категорически. Оме, конечно, велик, но рядом с ним достойны быть только эмоционально стабильные личности. Эльфи давно уже был мной подкорректирован да и как Личный Слуга психологически подстраивался под меня, дети - все дети, моральным мазохизмом не страдали, включая Ёрочку, и только Вивиан выбивался из этого ряда. Лобовое внушение вряд ли бы дало долгосрочный результат - сознание собственной неполноценности и ненужности давно стало частью личности Вивиана, хоть он до конца этого и не осознавал.
  И сейчас он бурно оргазмировал, истекая соками и выбрызгивая капельки спермы из съёжившегося члена на пол комнаты, а я держал его голову в руках и, прижавшись своим лбом к его лбу, вторгся в личность омеги и выжигал в ней - ты прекрасен, оме любит тебя именно таким и доставить ему удовольствие ты сможешь только ухаживая за собой и прихорашиваясь и, самое главное - ты нужен нам всем, без тебя наша жизнь будет тускла и обыденна. Ну, и ещё чуть-чуть специально так, от меня: ты и Эльфи - пара.
  Последнее особенно важно. Я-то, это я. А вот когда меня не будет...
  Портрет Вивиана в итоге у нас получился.
  * * *
  Лес на излёте лета прекрасен. Ещё по-летнему тепло. Ещё нет желтеющих листьев. Но созрела лещина, калина и рябина начали краснеть гроздьями. И небо обрело ту осеннюю прозрачность, что так отличает его от остальных времён года.
  Я стою в нашем овраге. Верховой ветер шумит в вершинах деревьев. Лучики заходящей Эллы пробиваются сквозь листья и перебегают по моему лицу. На площадке перед зимовьем и на его крыше кое-где валяются сухие ветки.
  На месте, где стоял снесённый мной перед уходом лабаз, виден узор выжженного мной на керамическом основании портала.
  Скворечник туалета цел, как цел и мостик через ручей и наша с Эльфи керамическая ванна под навесом.
  Эх-х... Я, как и в тот день, когда выполз из дома на карачках, отпыхиваясь от демонического оборота и, будучи тогда в одном плаще практически на голое тело, присел на сильно уменьшившийся штабель древесных комлей и оглядывал окрестности.
  - Кру-кру-кру, - в вышине надо мной кружил ворон, как самолёт распахнув широченные крылья. А домик цел. Дверь по-прежнему закрыта на засов изнутри, окна прикрыты деревянными щитами...
  Лес. Глухой лес в шестидесяти километрах от Майнау.
  Я потёр бровь, вспоминая местность у кабака Оппо.
  Оп! Я тут.
  Полуразвалившаяся конюшня с провисшей кровлей из гнилой соломы. Контуры обгорелого каменного фундамента видны сквозь разросшийся бурьян. Ничего интересного.
  Оп! И я на задах одной из улиц Майнау, самой ближней к недалёкому лесу. На огородах кое-где копошатся местные жители, поэтому отвод глаз - наше всё.
  Иду знакомыми улочками. Сколько раз за ту памятную зиму я и ходил ногами и скакал левитацией здесь. Вон дом Хени и Дибо. На Зелёной улице. Белая калитка в невысоком заборчике, приветливые занавески на окнах. Дом не брошен, он жилой. Вон и старый Штайн вышел на крылечко, аккуратно притворив за собой дверь. Поискал метёлку и начал помахивать ей, разметая дорожку из дикого камня от калитки к дому. Что-то звякнуло под прутьями нехитрого инструмента. Старик остановился, наклонился к земле, разглядывая подслеповатыми глазами что-то блеснувшее под лучами вечерней Эллы. Вот нагнулся ниже, шаря рукой между каменных плит. Наконец отыскал и, распрямившись, поднёс к глазам. Талер! Целый талер! Откуда он здесь?
  Золотая монетка лежала на заскорузлой ладони работавшего всю жизнь человека. Откуда-откуда, вестимо, я поспособствовал.
  - Элк! - выдохнул старик.
  Дверь дома распахнулась, выглянуло обеспокоенное лицо супруга.
  - Вот! - только и смог произнести Штайн, протягивая ему ладонь.
  - Штайн! Где ты его взял?
  - Тут. Нашёл. Прямо тут...
  - Это не наше. Кто-то потерял его. Надо вернуть.
  Эй! Я не для этого его вам подкинул. Вернуть. Додумаются тоже!
  Никто никому ничего возвращать не будет! Поняли? - делаю я внушение, призывая телепортацией ещё две золотые монеты прямо под ноги стоящим старикам.
  Во-от. Теперь и этот домик сможете выкупить и на жизнь вам до самой смерти хватит...
  И вот я в знакомом помещении склада на территории поместья Нессельриденов. Мешки пшеницы и гречки так и лежат нетронутые. Восемь и пять. А ржи осталось совсем мало.
  Эх! Раззудись рука, размахнись плечо! Чуть напрягшись, телепортирую прямо сюда сразу пятьдесят мешков лучшей пшеницы со складов Лирнесса. Я помню их содержимое ещё с тех пор, как пиратов там пытал. Наши торгаши перебьются. Подумаешь, убыль. Сочтёмся. А тут люди без макарон пропадают.
  Сумерки опустились на город.
  Дитрич отыскался в гостиной - сидел вместе с Лоррейном и Хильдом, а Идан вслух читал им книжку, какой-то из рыцарских романов:
  - "...Тогда добрый старец, полагая, что больше ничего не сможет сделать, послал сказать великану, что его воспитанник уже достиг необходимого возраста, желает стать рыцарем и кажется достойным такого звания. Услышав об этом, тот сразу же прискакал на коне и, найдя Галаора столь прекрасным и сильным не по возрасту, воскликнул:
  - Сын мой, я знаю, что вы желаете стать рыцарем, и поэтому хочу взять вас к себе, чтобы сделать все возможное для вашей славы.
  - Отец, - отвечал тот, - таким образом, сбывается моя мечта!
  Великан отвез юношу в свой замок, сделал для него доспехи по росту и сам стал учить его ездить верхом и преодолевать на коне препятствия. Он нашел двух фехтовальщиков, которые научили Галаора обращаться с мечом и щитом и всем другим воинским приемам, необходимым для рыцаря. Так прошел год, и великан увидел, что сделано достаточно для того, чтобы Галаор мог стать рыцарем..."
  Бархотка с медальоном портала так и висела на шее Дитрича и сейчас он, слушая чтение Идана, непроизвольно касался её пальцами, мечтательно улыбаясь.
  Неожиданно медальон нагрелся и стал тёплым.
  - И-Идан, хватит на сегодня, я-а спать хочу, - запнулся Дитрич и Лоррейн с Хильдом не посмели возразить. После моего ухода из Майнау Дитрич всю власть в доме Нессельриденов забрал в свои ручки.
  Из-за живота с трудом поднявшись из кресла, он прошёл в спальню и плотно запер дверь.
  - Идан, что там дальше было? - начали приставать к прислужнику оставшиеся супруги пока ещё живого бывшего торговца зерном.
  - Нет, ваши милости, не могу, господин Дитрич запрещает читать без него, не просите...
  С трудом опустившись на колени и опираясь рукой на кровать, Дитрич благоговейно, лицом к центру спальни с замиранием сердца, прикрыв глаза, покорно ожидал явки такого долгожданного господина.
  Мгновение назад спальня была ещё пуста, но вот... ощущение постороннего присутствия заставило омегу волосами на затылке почувствовать, что он не один.
  Я шагнул из-за спины стоящего на коленях человека и погрузил когтистую лапу в его густые волосы.
  Восторг, счастье, обожание всколыхнулись у него внутри и выплеснулись наружу на стоящего рядом с ним.
  Посреди спальни, на круглом пестром ковре проявилось просторное глубокое кожаное кресло. Демон отпустил волосы омеги и, царапнув паркет когтями ног, неведомо как, в одно мгновение оказался сидящим в кресле. Перед Дитричем снова оказался он! Господин! Mein Herr - как иногда Дитрич его называл. Только наедине с самим собой - ведь Господин запретил к нему так обращаться. Омега от избытка чувств прижал ручки к груди, не смея поднять лицо со стремительно заливавшимися слезами глазами на столь желанное существо. А смуглый демон всё в тех же просторных ярко-синих муаровых шёлковых шароварах и всё с тем же блестящим колечком в левом соске широкой груди подпёр рукой с растопыренными пальцами голову и пристально разглядывал его, Дитрича.
  Хм... А он почти не изменился. Беременность нисколько его не испортила, хотя живот и кажется огромным.
  Демон шевельнул пальцем свободной руки, чёрно-матовый коготь описал полукруг снизу вверх и Дитрич оказался рядом с ним, вдыхая желанный запах господина и стараясь запомнить его. Навсегда, если получится.
  Вивиан смог доделать духи предназначенные в подарок мне и сейчас я воспользовался этим роскошным запахом, вгоняя его в память Дитрича. Ну-ка, иди ближе... Я протянул руку и за волосы, помогая себе телекинезом (я ж не зверь), подтащил омегу так, что его голова улеглась щекой на моё колено. Ничего, тут недалеко было, боль и потерпеть можно. Серые глаза с благоговением поднялись на меня - я специально чуть тряхнул голову омеги - дескать, смотри на меня.
  - "Я недоволен тобой" - прогремело в голове у омеги, заставляя сжаться в страдании, вызванном тем, что он не оправдал ожиданий господина, - "был ли ты добр к окружающим? Отвечай!".
  Дитрич часто-часто закивал головой. Да, он был добр к тем с кем жил. По крайней мере, никого из прислуги не выгнал на улицу, не приказал высечь, а это уже доброта по местным меркам, ну, подумаешь, поссорился пару раз с Лоррейном и Хильдом, а нет, не пару, пока они не признали его главенство, ссориться приходилось часто. Ну, дал как-то пару пощёчин Идану за нерасторопность. Так не выгнал же...
  - "А был ли ласков с ними?" - снова ворвался в голову голос Господина.
  А... В этот раз ответить было нечего. Ласковым с ними? Так на шею сядут...
  - "В какую семью придут твои дети? Там, где не высек - то уже добрый? Я разочарован".
  Господин тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла.
  Нет! Не было и нет большего наказания для Дитрича! Господин разочарован им! Не смея пошевелиться под рукой демона, так и удерживавшего его голову за волосы на своём колене, он прикрыл глаза и слёзы невыразимого горя залили его лицо, обильно стекая и впитываясь в шёлк штанины...
  - "Был ли Я милостив с тобой?" - продолжил Господин.
  Да. Согласно смежил слипшиеся от слёз стрелками ресницы Дитрич. Господин был милостив к нему. Именно милостив, ибо дал ему, несчастному омеге, решившемуся подойти к краю жизни, смысл для существования. Более того, сделал ему, недостойному, самый величайший подарок - дал ребёнка.
  - "А был ли Я ласков с тобой?" - прозвучал ещё один страшный вопрос.
  Да. Господин был ласков с ним. Более того, он, по невыразимому своему великодушию, всегда делал так, как нравилось, именно нравилось, ему, Дитричу. И получая от Господина укусы, царапины и удары он, Дитрич, всем своим существом чувствовал, знал, что Господин ласков к нему. Просто эта ласка вот такая. И даже, когда Господин хлестал его бичом, Дитрич знал, что Господин ласков к нему... и где-то там, глубоко внутри, омежья интуиция твердила ему, что всё это внешнее, наносное и, действуя так, Господин, на самом деле идёт на поводу у него, Дитрича... Именно потому, что ласков к нему.
  - "Ты должен стать другим!"
  Да! Омега шмыгнул носом и задышал ртом. Да! Он будет другим! Будет!
  - "Они все! Вокруг тебя, - рычал в голове голос Господина, а его глаза бурлящие багровым пламенем преисподней как два раскалённых клейма впечатывались в самую личность Дитрича, - твои дети! А детей любят! Даже наказывая. Любят так, чтобы они это чувствовали. Знали об этом!"
  Рука демона отпустила волосы омеги, он съехал со скользкого шёлка и, привалившись боком к ноге Господина, уткнувшись мокрым лицом в ладошки, беззвучно зарыдал, вздрагивая плечами...
  - "Встань!" - приказ Господина вздёрнул омегу на ноги.
  Одежда была сдёрнута телепортацией, обнажая омегу перед сидящим в кресле демоном.
  Дитрич стоял передо мной и я разглядывал его тело. Он немного поправился, не утратив, впрочем, стройности. Огромный для такого срока живот (какой, кстати? Ушли мы из Майнау в четвёртом месяце, а сейчас до выпускных экзаменов в Схоле остался месяц, потом месячные каникулы и Новый год - выходило четыре полных здешних месяца, а беременность тут длится шесть с половиной месяцев) выпячивался несколько странно - в стороны. Перейдя на энергетическое зрение я увидел два плода. Двойня. Это хорошо. Даже здорово! Плохо только то, что оба ребёнка лежали поперёк живота. Поперечное предлежание. Неужели никто из местных целителей не знает об этом? Роды с такой патологией чреваты всяким... вплоть до смерти роженика и плода.
  Под моим пристальным взглядом оба плода осторожно разворачиваются головками вниз. Дитрич, чувствуя движение в животе, ахает и хватается за него руками. Стой! Ничего страшного я с тобой не делаю - успокаиваю я его, поглощая эмоции. Господин не будет причинять вред своему рабу - запомни это! Навсегда.
  - "С этого дня лежишь только на боку!" - приказываю я омеге.
  Он счастливо кивает, собирая пальчиками с лица так и текущие слёзы.
  - "Прощай! И помни мой приказ!" - это не только про лежание на боку, но и про то, что я ему сказал раньше.
  И демон и кресло осыпаются истаивающими голубыми искорками, оставив в воздухе только аромат, сопровождавший Господина.
  Обнажённый Дитрич, зажав рот ладошкой, опустился на пол...
  Поздним вечером, когда в доме все уже спали, Идан услышал звон колокольчика вызывавшего его к хозяину. Накинув халатик, он вошёл в спальню Дитрича. Омега сидел на кровати. Подняв глаза на прислужника, похлопал рукой по одеялу рядом с собой, приглашая его сесть. Идан сел. Дитрич, низко опустив голову, шевелил губами, затем тяжело вздохнул и, так и не поднимая головы, произнёс:
  - Иданчик, прости меня, пожалуйста... Я тебя ударил... тогда... и ещё в прошлый раз...
  Дитрич порывисто повернулся в нему и схватил горячими руками пальцы прислужника, глядя полными слёз глазами в его лицо...
  Утром, один из прислужников убиравшийся в спальне Дитрича, нашёл под кроватью три книжки. "Спартак", "Дон Кихот" и здоровенный альбом - "Песни и музыка Великого герцогства Лоос-Корсварм".
  А зимовье я утащил в Лирнесс...
  * * *
  Притащенный из Майнау домик я установил у нас в саду на те же самые кубы обожжёной глины у самой стены, подпирающей, вышележащую улицу, ровно по середине, так, что бергамотовое дерево, широко раскинувшее ветви, накрывало половину крыши деревянного домика. Кубы и основание печи были утверждены на керамических блинах, служивших нам в овраге ступеньками. Навес перед дверью, который был у нас в овраге, я устанавливать не стал - просто сделал крылечко с косой крышей, а палки от навеса пошли на дрова. В течение пары дней спешно вызванные рабочие бросят в зимовье водопроводную трубу и подключат к канализации. Эльфи, вышедший утром застирывать пеленки Ингрида, только ахнул, схватившись за щёки. Со слезами на глазах ворвался в домик. Я как раз проверял печи, присев на корточки перед нижней топкой. Разогнулся, услышав вбежавшего, и как раз попал в объятия Эльфи.
  - Оме, это наш домик!
  - Да, Эльфичка, он.
  - Вы вспомнили! - Эльфи сел на матрас, так и оставленный нами на топчане.
  - Я не забывал, Эльфи, я ничего не забывал...
  - А как там? - омега вытер руками набежавшие слёзы.
  - Где?
  - Ну, вообще...
  - Вообще? Хорошо всё. Так, давай не мешай мне. Я сейчас печи проверю и сегодня у нас свежий хлеб будет.
  - Ох, оме... умеете же вы... - огорчился он.
  Я молча задержал собравшегося было выйти омегу, прижал к себе. Эмоции омеги полыхнули блаженством. Так-то он родил уже, следственно, к эксплуатации, в смысле, постельной, годен. Черноволосая головка Эльфи задралась на меня. Ростом он был мне до плеча и гладкий лобик оказался прямо напротив моих губ. Ну, скажите, как тут удержаться? Чмокнув его прямо в лоб, я увлёк несопротивляющегося омегу на топчан, усевшись сам и усадив его к себе на колени, лицом к себе, так, что ножки Эльфи оказались по обе стороны моих ног. Здесь уже наши глаза оказались напротив друг друга.
  Эльфичка, мой Эльфичка... я медленно отвёл пальцами прядку его волос свесившуюся на лицо...
  И неожиданно для себя вдруг потянулся к нему губами и поцеловал. По-настоящему...
  Впервые в этом мире я целовал кого-то прямо в губы. Теплота, нежность, доверие, упоение и блаженство нахлынули на меня и тёплые губы омеги ответили на мой поцелуй.
  Расслабленный после поглощения, да чего уж там, убийства начальника SS, организм уже был довольно значительное время спокоен, демонических проявлений не было и я расслабился. Тем более, что встречаясь с Оттолайном, в последнее время я не чувствовал, что демон может прорваться наружу, как это у меня всегда происходило при занятиях сексом с кем-то другим.
  Эльфи сидел на мне, положив руки на мои плечи и, прикрыв глаза, упоённо целовался со своим любимым оме, сливаясь с ним в восторге благоговения и счастья.
  С ним много чего произошло за последний год. Частенько он задумывался о том, как он живёт, о том, что происходит в его жизни. Хлопоты вокруг новорождённого ребёнка оставляли мало времени для того, чтобы подумать, да и по правде сказать, уж в чём-чём, а именно в размышлениях Эльфи никогда силён не был. Но связь с сюзереном исподволь воздействовала на него, да и школьные задания, которые раньше для него таскал Аделька, а потом, после его перехода в Схолу, Эльфи просто учился по школьным учебникам - непреклонный оме выбора не оставлял, помогали в размышлениях и неожиданно Эльфи понравилось. Размышлять ни о чём и обо всём сразу.
  И сейчас Эльфи просто радовался. Радовался тому, что он рядом со своим сюзереном, радовался тому, что они, наконец, оказались вдвоём и оме, обнимает и целует его, радовался тому, что он чувствует любовь оме и сам любит его. И вовсе ему сейчас не хочется с оме секса, может быть, организм ещё не полностью восстановился после родов, а хочется просто сидеть рядом с оме, слушать, как бьётся его сердце, вдыхать его запах и мечтать, что это никогда не кончится...
  По каменным плиткам, которыми были замощены дорожки в нашем садике, послышался топот. Веник с размаху влетел в домик.
  - Папа! Папочка!
  Бесцеремонно забравшись на топчан с ногами, он навалился мне на спину, так, что его любопытная мордашка оказалась рядом с нашими лицами.
  - Целуетесь, да?
  Вот как вот так? Сразу, взял и просёк причину нашего отсутствия в саду.
  Как это его Вивиан упустил?
  - А что, тоже хочешь? - я легонько щёлкнул его по носу, не отпуская Эльфи, так и сидевшего на моих коленях.
  - Ага! - рожица малолетнего альфы засветилась лукавой улыбкой.
  - Вот вырастешь, женишься и у тебя будет свой собственный омега, с которым ты сможешь целоваться сколько хочешь, - начал я извечную воспитательную беседу.
  - Ну-у! Не хочу потом, хочу сейчас! Ты мой собственный омега, - меня потрепали за волосы, - и целоваться я буду только с тобой!
  Детские губы просунулись к самому моему уху, отодвинув в сторону гриву сивых волос.
  - Господин граф, если вы не прекратите это насилие, то обещаю вам, что сегодня вечером только по вашей вине все мы останемся без хлеба...
  Я поднялся и, приобняв Эльфи за плечи, с Веником на руках вышел из домика. Вивиан в поисках мелкого как раз дошёл до крылечка и, прищурившись в ярких лучах утренней Эллы, с улыбкой смотрел на нас. Да, сегодня я в Схолу не пошёл - было окно, поэтому из взрослых нас тут было трое. Вот и решил заняться хлебопечением. Как раз, если с полудня поставить тесто, к вечеру только хлеб будет.
  А вечером, когда уже стемнело и здоровенный каравай подового хлеба отдыхал, накрытый чистым полотенчиком на столе, источая аромат свежей выпечки распространившийся по округе, так что даже попадал на вышележащую улицу - телеметрия доносила до меня, что там тоже кто-то из детей стоял, принюхиваясь, у каменной ограды и заглядывал к нам в садик сверху, я вспомнил один из забавных рассказов. Развалившись на скамье, сидел у столика, заставленного чайным сервизом, блаженно улыбался, разглядывая присутствующих - Эльфи с мелким на руках, вот-вот им спать идти, Вивиан, выпевавший что-то Эльфи на ушко, Сиджи, Ют и Ёрочка, безмолвно общавшиеся между собой. Аделька, сидевший на торце стола и Веник у меня на коленях.
  Машка отсутствовала по делам службы. У неё вечерний обход. Проверит свою территорию, обнюхается с окрестными котами - там давно уже царил мир, подновит метки и придёт на чай.
  - Далеко-далеко на Южном материке есть пустыня. Посреди пустыни есть гладкое озеро Чад... В незапамятные времена неизвестно кто сделал у озера колодец. Колодец от времени давно пересох. А в пустыне в пустых колодцах живут духи. Вот и в этом колодце поселился такой дух. По имени Нга. Дикари, которые время от времени забредают к гладкому озеру Чад, охотясь на антилоп, знают, что если умилостивить духа по имени Нга, то можно услышать историю которую он рассказывает...
  Нга очень древний дух. Люди всё время узнают что-нибудь новое, а Нга так устарел, что позабыл даже то, что знал раньше - так он говорит сам. По правде сказать, дух Нга занимается на дне пустого колодца одним очень важным делом - он делает вид, что он очень занят и что ему некогда. Это лучший способ скрывать, что ты ничего не знаешь и что тебе стыдно...
  Веник, за обе щёки уплетавший горбушку, просто так, как пирожное или самый сладкий пряник, что вообще-то неудивительно - я совершенно сознательно напитывал Силой и муку и тесто перед выпечкой, затих, прислушиваясь к рассказу. Сегодня он, застукав нас с Эльфи целующимися, не отходил от меня весь день. Алая тройка прекратила безмолвное общение и тоже внимательно слушала, стараясь не упустить ни слова - им же ещё потом переписывать. Как-то так сложилось, что Сиджи с Ютом взялись писать историю жизни оме Ульриха. По крайней мере, ту, что известна им самим и Эльфи, по причине чего они постоянно донимают несчастного омегу вопросами о моей жизни до Майнау.
  - Аделечка, иди сюда, - позвал я к себе нашего артефактора, сидевшего в одиночестве.
  Вспыхнув щеками, он перешёл ко мне и сел рядом. Я положил руку на его плечо и, прижав головку мальчика к себе, продолжил:
  - Но одну древнюю историю дух Нга помнит. На берегах гладкого озера Чад издавна жило много разных птиц и зверей. И однажды птицы и звери решили избрать себе царя... Зачем он им был нужен сейчас из них никто уже не скажет - так много прошло времени с тех пор. Но царём выбран был лев. Когда его выбрали, то звери и птицы сказали ему, что теперь он должен стараться быть самым смелым, самым сильным, самым мудрым и самым красивым. Лев же рыкнул, так, что звери и птицы испуганно притихли и ответил, что ему нечего стараться, так как раз его выбрали царём, то он и так самый, самый, самый, самый.
  В гнезде у голубя вылупился птенец и когда он увидел свою маму, то спросил у неё, кто он такой. Она ответила ему, что он голубь и это самое лучшее, что есть на свете. На берегу, в камышах из яйца вылупился маленький крокодильчик. Когда он увидел свою маму, она сказала ему, кто он такой и добавила, что это самое лучшее, что есть на свете.
  А в логове льва проснулся львёнок. Но он ничего не сказал и ничего не спросил, ибо львята начинают слышать и видеть только на двенадцатый день...
  Повернув голову, я ткнулся губами в макушку млевшего рядом Адельки. Сразу трое детишек лет восьми-девяти, привлечённых запахом свежего хлеба, стояло у верхней ограды вышележащей улицы и внимательно прислушивалось к рассказу - так мне показывала телеметрия.
  Учитывая новых слушателей, продолжил чуть громче:
  - А когда у него открылись глазки и лапы уже не дрожали под его весом, львёнок вылез из логова и увидел голубя и крокодильчика. Крокодильчик лежал в тёплой воде у самого берега, а голубь сидел у него на макушке.
  - И кто вы такие? - спросил львёнок и шмыгнул носом.
  - Я голубь, - первым ответил птенец.
  - А это хорошо - быть голубем?
  - Смотри! - и он принялся летать в воздухе так, что у львёнка закружилась голова, запутались лапы и он упал.
  - Тогда я тоже хочу быть голубем.
  - Полетели! - птенец взмахнул крыльями и взмыл в верх.
  Львёнок разбежался, подпрыгнул и замахал лапами, что есть сил. Но никуда улететь он не смог и только плюхнулся в воду в самого берега.
  Крокодильчик поднырнул под барахтающегося в воде львёнка и вытащил его на берег.
  - Ты кто такой? - спросил он, выбравшись следом.
  - Я голубь! - ответил львёнок.
  - Нет-нет, он вовсе не голубь, он не умеет летать! - откликнулся птенец и сел на голову крокодильчика.
  Львёнок опустил голову, шмыгнул носом и спросил у крокодильчика:
  - А ты-то кто такой?
  - Я-то? Крокодил!
  - А тебе нравится быть крокодилом?
  - Смотри! - воскликнул крокодильчик, бросаясь в воду.
  И он начал плавать и нырять, так, что вода гладкого озера Чад заходила волнами.
  - Ну, я тогда тоже буду каркардилом! - воскликнул львёнок.
  - Но как же ты будешь крокодилом, если ты не умеешь плавать?
  Львёнок огорчённо почесал за ухом задней лапой и ничего не ответил. Кто же я такой? - думал он.
  Настала ночь. Наступило утро. Львёнок потянулся, проснувшись, и заглянул в воду гладкого озера Чад. Увидел своё отражение, хлопнул по нему лапой:
  - А ты кто такой? - не узнал он сам себя.
  - А-а-а! Ай! Как ты меня напугал! Я - гиена, - вылез откуда-то странный скрюченный, трясущийся, беспрестанно хихикающий и оглядывающийся по сторонам зверь.
  - Ты гиена? А я кто? - раскрыл львёнок рот от удивления.
  - Ты-ы? Хи-хи-хи... Ты - лев. Царь зверей.
  - А это хорошо - быть царём зверей?
  - Хи-хи-хи... - подавилась гиена своим смехом, - Это, - она оглянулась по сторонам, - самое прекрасное, что есть на свете! Потому что царь зверей - самый смелый, самый сильный...
  Львёнок шмыгнул носом и слушал гиену раскрыв рот.
  - Самый мудрый, - продолжала расточать дифирамбы гиена, - и самый красивый! - и она противно захихикала, икая, трясясь и оглядываясь по сторонам.
  - Ты чего смеёшься? - удивился львёнок.
  - Эт нервное. Когда вырастешь - не забудь, что я первая сказала тебе правду! О, самый, самый, самый, самый. Ясно?
  Львёнок кивнул головой, а гиена побежала дальше по мелководью, шлёпая лапами по мутной грязной воде.
  Львёнок подошёл ближе к берегу, увидел своё отражение в воде и провозгласил, глядя на себя:
  - Я самый, самый, самый, самый!
  - Эй, не толкайся, - наверху прибавилось слушателей и сейчас уже шестеро детей разного возраста внимательно прислушивались к рассказу лёжа животами на черепичной крыше невысокой ограды.
  Присмотревшись к ним телеметрией, я телекинезом отрезал от каравая несколько приличных кусков хлеба и левитировал их прямо в руки малолетней аудитории. Сверху полыхнуло восторгом. Я продолжил свой рассказ:
  - Прошло время. Львёнок подрос и однажды, бегая по пустыне, оказался у колодца древнего духа Нга.
  - Я самый, самый, самый, самый! - рычал он и его голос гулко отдавался в пустом колодце.
  - Я занят, занят. Занят! Занят... - послышалось из тёмной глубины.
  - Кто это отвечает мне? - пробормотал львёнок и на всякий случай приготовился бежать.
  - Не твоё дело, - высунулся из пустого колодца древний дух Нга, - А ты кто такой?
  - Я? Лев!
  - Кто-о? - удивился древний дух Нга и даже приложил свою прозрачную руку к несуществующему уху ибо как раз льва-то перед ним и не было.
  - Я - царь зверей! - важно провозгласил львёнок, - Самый сильный, самый смелый, самый мудрый и самый красивый!
  - Хе-хе-хе, - рассмеялся древний дух Нга, и закашлялся, потому что он был очень древний, - ты самый глупый! - сказал он львёнку и хлопнул его по затылку, затем ворчливо продолжил, - Отойди! Это мой колодец!
  - Скажи мне, о Нетвоёдело, почему ты меня назвал самым глупым?
  - Не скажу, - буркнул древний дух Нга, опускаясь в колодец, - сам подумай! А если не поймёшь, - он снова высунулся наружу, - то пойди и спроси, э-э... кого-нибудь другого! А я занят! Занят! Заня-я-ат! - и он исчез внизу.
  А львёнок пошёл дальше...
  - На, съешь, - Веник, сидевший у меня на коленях, сунул мне кусочек ещё тёплого хлеба.
  Правильно, соловья баснями не кормят. Чайник приподнялся над столом и налил в мою чашку чая. Наверху тоже жевали. Да ещё и причмокивая!
  - Однажды, - продолжал я свой рассказ, - львёнок спал на куче прошлогодних листьев. Неожиданно он проснулся от боли в самом кончике своего хвоста.
  - Ай! Ай-яй-яй-яй! - подскочил он и замотал хвостом так сильно, что муравей, который его укусил, отлетел в сторону. А муравьи, живущие на Южном материке у гладкого озера Чад очень крупные и кусаются так больно!
  - За что ты укусил меня, а? - воскликнул львёнок.
  - За хвост! - гордо ответил муравей, задирая вверх лапку, - А сейчас я немного отдышусь, - муравей, сложив лапки на груди, прошёлся туда-сюда перед львёнком, - и укушу тебя за нос! - тонкая рыжая лапка указала место укуса.
  - Неужели ты меня не боишься?
  - Нет! Никого я не боюсь! Я защищаю свой муравейник!
  - Не надо кусать меня за нос, - осторожно ответил львёнок, - ты и вправду смелее меня. Зато я самый сильный! - он гордо выпятился.
  - Аха-ха-ха! - муравей от смеха даже повалился на спину, - Ты са-амый глупый, - снова на львёнка уставилась рыжая лапка.
  Львёнок шмыгнул носом и печально спросил:
  - Почему и ты думаешь, что я самый глупый? Скажи мне, о смелый муравей!
  - Не скажу. Сам подумай! А если не поймёшь, то пойди и разыщи Лысого слона. И спроси его об этом. Если он захочет с тобой разговаривать! - опять указал своей лапкой муравей.
  Долго искал львёнок Лысого слона. И вот когда он, крался в саванне между деревьев обезьяньего хлеба, сзади его окликнули:
  - Оглянись!
  Львёнок повернулся и увидел огромного слона, на спине которого сидели орлы. Целых семь штук.
  - Говори громче! - крикнул один из них.
  - Здравствуйте! - крикнул львёнок что было сил.
  Огромный слон шевельнул ушами. Орлы оглянулись на слона и тот же самый, взмахнув крылом, провозгласил:
  - Он услышал тебя!
  Глаз Лысого слона медленно открылся.
  - Он заметил тебя! - провозгласил другой орёл.
  Хвост Лысого слона чуть приподнялся и расслабленно упал вниз.
  - Он не сердится на тебя! - провозгласил третий орёл, подняв сразу оба крыла вверх.
  Голова Лысого слона качнулась и сейчас же четвёртый орёл ткнул в львёнка крылом:
  - Он здоровается с тобой!
  Орлы все вместе внимательно посмотрели на Лысого слона так и стоявшего неподвижно и, воздев крылья вверх, воскликнули:
  - Отвечай!
  - Я лев! - завопил львёнок снизу, - Царь зверей! Самый сильный!
  - Замолчи! - первый орёл склонил и вытянул голову, растопырив крылья в стороны, уставившись со спины Лысого слона круглыми жёлтыми глазами прямо на львёнка.
  Лысый слон же затопал ногами, орлы взлетели с его спины, уши его растопырились в стороны и он, пыхтя от гнева, пошёл прямо на перепуганного львёнка. Львёнок спрятался за пальмой, но Лысый слон, уперевшись лбом в дерево, повалил его, львёнок перебежал дальше, но Лысый слон шёл и шёл за ним валя деревья одно за другим.
  - Мама! - закричал со страху львёнок и, наверное, Лысый слон затоптал бы его, но вдруг чьи-то сильные когтистые лапы схватили львёнка за шкирку и подняли в воздух.
  Первый орёл долго летел, держа в лапах несчастного перепуганного львёнка, пока не опустился далеко-далеко от Лысого слона. А было это совсем рядом с пустым колодцем древнего духа Нга.
  - Ты спас меня... - львёнок шлёпнулся на землю.
  - Не благодари! - орёл взмахнул огромными крыльями и сложил их за спиной, - Понял ли ты, почему Лысый слон рассердился на тебя?
  - Понял, - печально махнул лапой львёнок и в огорчении опустил голову, - понял, что я не самый смелый, не самый сильный... Зато я самый мудрый и самый красивый! - и львёнок шмыгнул носом, утерев его лапой.
  Орёл, внимательно наблюдавший за ним, приблизился ко львёнку и с размаху тюкнул его клювом прямо в нос. Львёнок растерянно потёр нос.
  - Мы, орлы, поднимаемся так высоко в небо, что крылом задеваем Эллу, - орёл простёр своё крыло, - Наверху, - он повернулся ко львёнку спиной и поднял вверх сразу оба крыла, - ничего нет кроме Эллы... А оттуда далеко видно... Слушай! И запомни! Не говори, что смел - встретишь более смелого! Не говори, что силён - встретишь более сильного! Не говори, что мудр... - орёл повернулся ко львёнку и внимательно смотрел прямо в его глаза.
  - Встречу более мудрого, - продолжил львёнок.
  - Ты понял меня! - орёл простёр крыло, провёл по голове львёнка, повернулся, готовясь взлететь, затем снова остро глянул на львёнка, - И это - лучшая благодарность за спасение! Прощай! - орёл раскинул крылья и взлетел.
  Орёл летел на самую Эллу, а львёнок бежал за ним и кричал:
  - Я забыл спросить - кто же самый красивый?!
  Но орёл не оборачиваясь летел дальше и дальше.
  Дверь второго дома бесшумно шевельнулась, приоткрываясь. Машка, наловчившаяся их открывать, бесшумной тенью проскользнула в наш садик. Села у стола под самым осветительным шариком, зажжённым по случаю темноты. Сверкнув глазами, подняла голову, посмотрела наверх. Всё в порядке - пришло от неё.
  - Прошло время, - продолжил я, - львёнок вырос и превратился в молодого льва. И вот однажды он пришёл к берегу гладкого озера Чад, взглянул на своё отражение в воде, шмыгнул носом и зарычал. И услышав львиный рёв звери и птицы сбежались и слетелись к берегам гладкого озера Чад по призыву своего царя.
  - Слушайте и запомните, что я вам скажу, - взобрался лев на высокий камень и грозно оглядел собравшихся, - Если кто-нибудь из вас назовёт меня самым, самым...
  Тут ковыляющая гиена с шестью слипшейся на животе от грязи, прошла вдоль внимательно слушающих зверей и, уставившись на зебру, сказала:
  - А не ты ли говорила, что наш лев самый, самый, самый, самый? Хм-м...
  Гиена пробежалась ещё и, остановившись около лежащего леопарда, начала:
  - Не ты ли говорил, что наш лев самый, самый...
  Леопард не дал ей договорить и, треснув её лапой, прогнал.
  - Если кто-нибудь из вас скажет мне, что я самый смелый, самый сильный, самый мудрый и самый красивый - того я разорву на части! - продолжал грозно говорить лев, топнув лапой по высокому камню на котором сидел. И все звери и птицы испугались его гнева и опустили головы.
  Но вот из-за спин зверей и птиц собравшихся у гладкого озера Чад смело вышла прекрасная молодая львица. И была она так хороша, что сердце льва забилось так, как не билось никогда. А прекрасная львица смело подошла к нему и сказала:
  - О могучий лев! Царь зверей и птиц! Я полюбила тебя с первого взгляда и хочу быть... твоей женой!
  И обрадовались все звери и птицы, слышавшие прекрасную львицу, и начали в восторге петь и танцевать. И танцевали от радости в небе Элла и Лалин.
  И сказала прекрасная львица, глядя льву прямо в глаза:
  - Я полюбила тебя с первого взгляда, - здесь она снова прильнула ко льву, с которым они так и сидели рядом на высоком камне и смотрели на то, как поют и танцуют все звери и птицы, - и ты можешь разорвать меня на части, но я всё-таки скажу! Ты - самый красивый!
  Могучий лев не разорвал прекрасную львицу на части... Он только улыбнулся ей застенчивой улыбкой. Потому что он понял - что тот, кого любят всегда самый, самый, самый, самый... Так рассказывает древний дух Нга...
  * * *
  Биландер проходил тимберовку в доках порта Лирнесса. Под моим надзором вся обшивка бортов была снята до самых шпангоутов. Несколько из них были заменены, а затем, после дефектовки киля, они были соединены идущими по диагонали ридерсами, отлитыми из недавно презентованной флоту факультетом артефакторики Схолы нержавеющей стали. Широченные, в две пяди, полосы металла толщиной в три пальца крест накрест от носа до кормы стянули шпангоуты, а поверх них начали нашиваться новые тиковые доски борта, крепившиеся не гвоздями, а болтами из нержи. Такие же ридерсы были положены и на палубе. По мере сборки биландера наново, я расписывал каждую деревяшку рунами на прочность, чистоту, стойкость против огня и гниения, искусно отводя глаза доковым рабочим и флотским командирам. Под моим внушением нагнали человек сорок рабочей силы и они, как муравьи, облепив деревянное судно, разобрали его, а затем начали сборку заново, отсмаливая каждую доску в разогретой мной до кипения смоле. Листы меди, которыми было обшито днище, тоже снимались, а потом, после дефектовки, были возвращены обратно.
  Отказа я в ни в чём не знал и работы были завершены в рекордные сроки.
  Была у меня мысль модернизировать парусное вооружение, но по зрелом размышлении я её оставил - спецом в этом вопросе я не являюсь, знаю только, что наиболее выгодным с точки зрения количества экипажа являются бермудские паруса - они не требуют лазанья по мачтам для снятия и постановки, но какие куда должны идти верёвки (знаю, что на флоте верёвок нет, но...) для меня тёмный лес. Поэтому биландер остался с привычными ему смешанными парусами. На фоке прямые, а на гроте косые. Ничего, будет повод лишний раз потренироваться в телекинезе. И не только мне. К тому же портовые власти вернули мне два комплекта парусов, утащенных с биландера, пока он стоял у набережной, а зачем что-то делать заново, когда уже есть готовое и неплохо работавшее?
  Судно было внесено в портовый реестр под именем "Иван Фёдорович Крузенштерн". Это название было выбито на корме полированными буквами из нержавеющей стали по-немецки и по-русски (в последнем случае, чисто для прикола). Владельцем значился я.
  Закупил комплекты навигационных карт Срединного моря и вообще всех известных морей. Также были куплены и карты звездного неба (ориентироваться без них невозможно). Четыре подзорных трубы, два компаса, три судовых хронометра, секстан, линейки, транспортиры и наклономер составили им компанию. В трюме разместились восемь медных, серебрёных изнутри баков с кранами - для воды. Общим объёмом тонн на восемь. По моему заказу в виде огромного самогонного аппарата изготовили опреснитель - техническая вода для мытья посуды, душа и туалета будет получена при нагреве пирокинезом. Там же, в трюме, были установлены огромные латунные артефактные холодильники и морозильные камеры для продуктов.
  Все дельные вещи на биландере изготавливались из нержавеющей стали. Факультет артефакторов с невиданным энтузиазмом, подогреваемым интересом и финансами флота, смог за пару месяцев отработать технологию получения нержавеющей стали и я вовсю использовал это нововведение при переделке своего гордого корабля, получая от них металлические болванки и изготавливая телекинезом из них то, что необходимо по имеющимся в доках образцам. Я даже подумывал изготовить стоячий такелаж из тросов из нержавейки, но судно у меня деревянное, а тросы будут стальные... Нет, подумалось мне, качка неизбежна, и будут эти тросы ходить туда-сюда, пока не перепилят мой кораблик на части. Пусть пока всё остаётся как есть.
  Также я заказал целых двенадцать спасательных кругов из пробки, раскрашенных бело-красным с аккуратно выписанным на двух языках названием судна. В рундуки были заложены спасательные пробковые жилеты (моя придумка) с высоким воротом, обшитые оранжевой тканью - для команды и пассажиров. 30 штук.
  Капитанская каюта осталась в неприкосновенности, а вот остальное подпалубное пространство от каюты, находившейся в корме, до квартердека (примерно середина судна) было отведено для размещения гостей, буде такие появятся. Биландер был не очень широк - метров шесть по миделю, поэтому в кают-компании, предназначенной и для жилья в том числе, двухэтажные кровати были поставлены вдоль бортов по четыре с каждой стороны, между ними также вдоль бортов были установлены диванчики. Над кроватями, на подволоке (потолок каюты) - латунные прутья по которым на кольцах ходят плотные шторы, чтобы было можно закрываться, укладываясь спать.
  А стол и скамьи вместо стульев заняли середину, причём, грот мачта проходила через самую середину стола. Под нижними кроватями рундуки для вещей. Диванчики тоже с рундуками. Несколько шкафов было установлено ближе к носу. Один из них под посуду со специально вырезанными в полках гнёздами для бокалов, тарелок и прочего. Ещё один шкаф был в капитанской каюте, а также стол и полутораспальная кровать. Я сознательно не стал городить под палубой дополнительных кают - тропики кругом, жарко. Больших кают не получится - места маловато, а так гораздо прохладнее.
  Трапов на палубу было два. Один рядом с дверью капитанской каюты, второй у фок-мачты, между кают-компанией и камбузом.
  Шкиперское имущество предполагалось складировать в трюме - извлечь его при наличии телекинеза - раз плюнуть.
  Под палубой в самом носу - камбуз, к нему вёл небольшой коридорчик, справа и слева от которого расположились душевая и гальюн. Отчего-то мне показалось неприемлемым делать подвесной нужник на носу за бортом, как это было традиционным и здесь и на Земле. В гальюне латунная раковина, латунное же очко и ручки на стенах. Над ним сливной бачок с рычагом, а не цепочкой. Ещё один бачок для воды для подмывания задницы - это вместо туалетной бумаги - мне проще вылить за борт пару тонн сточных вод, чем отыскать столь дефицитный товар (попросту её тут никто не делает).
  И душ, и гальюн, и мойка на камбузе имели общий накопительный бак, выпускная труба которого выводилась за борт. Открывалось всё это только телекинезом. Труба выдвигалась метра на два в сторону и позволяла слить накопленное "ночное золото" так чтобы не обливать борт. Затем, её можно прополоскать в море и прибрать, заглушив отверстие. А на стоянках в порту она могла торчать в сторону постоянно.
  Расчёт в проживании делался прежде всего на моих. Как они разместятся тут, кто где будет спать. Ну, и гигиена само собой. Так как я их приучил - с ежедневным душем и мытьём рук по любому поводу. Судно подгонялось под требования прогулочного, для выхода в море максимум на декаду. Но, в случае чего, с небольшой командой можно хоть в кругосветку.
  Плита на камбузе в виде базальтового блока толщиной в ладонь была подвешена на цепях к потолку. На ней два гнезда с тремя штырьками в каждом, между которыми будут гореть шарики пирокинеза - расчёт в приготовлении пищи только на менталистов. Мойка, шкафы и столы с дверками для хранения продуктов.
  И всё покрыто рунами. Двойным слоем. Кругом дерево и тропики. Заведётся всякое, не выведешь. Крысы там, тараканы всякие. Поэтому требования к чистоте повышенные.
  Кабина душевой выполненная целиком из латуни, пропаянной на стыках, доходила до потолка. Высоченный порог высотой мне до колена. Всё сделано с целью не допустить намокания деревянных конструкций корабля. Сетка душа на потолке, накопительный бак литров на сто и дровяной титан для подогрева воды. Справа и слева от двери крючки на стенках и пропитанная горячим маслом ткань в виде душевой шторки. И деревянная дверь в душевую с круглым окошечком и мелкими решётками внизу и вверху - для вентиляции.
  И из камбуза, и из душа, и из гальюна выведены воздуховоды на палубу. Оголовки их укрыты колпаками, не позволяющими воде попадать внутрь.
  Рулевое колесо, идею которого я высказал в доках, установить не удалось - биландер был невысок и румпель выходил прямо на палубу на корме. Тем не менее, под ним по моему требованию установили широкую колоду в виде сектора с отверстиями для колышков. Воткнув их в колоду можно было зафиксировать руль в том или ином положении, смотря по необходимости. Над всем этим был возведён навес на крепких невысоких столбиках - от солнца. Высота навеса подгонялась под высоту хождения над палубой гика (это такое бревно, прикреплённое одним концом к мачте, к которому крепится нижний край гафельного паруса на грот мачте биландера). Под навесом тумба с карданом для компаса и судового хронометра с плотно закрывающейся крышкой со стеклом.
  Также я потребовал, чтобы были предусмотрены кольца (рымы) для растягивания тканевого навеса над всей палубой - тень в тропиках - это ценно.
  Якорей я заказал целых шесть - два носовых, побольше, два кормовых - меньшего размера и два запасных - лежат в трюме вместо балласта. До адмиралтейских якорей тут уже догадались, поэтому ничего нового придумывать не стал, а просто повторно проплавил их в телекинетических полях, устраняя каверны и непровары кузнечной сварки. Штоки якорей я тоже сделал металлическими вместо предложенных мне деревянных. Один или оба малых кормовых якоря можно было использовать как верп (якорь, завозимый вперёд на шлюпке, затем судно подтягивается к нему). Шпилей для вытягивания якорей тоже было четыре - два на носу и два на корме. Валы кормовых шпилей проходили через капитанскую каюту в трюм. А носовые тоже уходили в трюм как раз позади стенок душа и гальюна.
  Да. Самое главное. В Адмиралтействе я добыл Книгу узлов. Специальное издание для флота Лирнесса в котором описаны были узлы и их назначение. Корабль парусный и всякого добра, требующего завязывания или закрепления на нём более чем достаточно. Узлов в этой книге было приведено более 3800! Вот и занятие всем нам во время переходов. И пока биландер оснащали в доках такелажем я ходил за рабочими и смотрел, где, что и как вяжут.
  Последней была приобретена рында. Размером с две моих головы и очень звонкая. Место ей определили на грот-мачте перед самым навесом для рулевого. Под ней на специальном кронштейне получасовые песочные часы (склянки).
  И самое главное - флаг. Судно, а тем более корабль, без флага - не корабль. Ярко-алое полотнище с нашитым по центру золотым коловратом меня удовлетворило полностью. А что? Цвет менталистов в Схоле - алый. Не я это придумал. А коловрат? Он неплохо себя показал ещё в лесу под Майнау - я их вовсю ставил в качестве меток на деревья. Отлично видно на очень большом расстоянии. Особенно если Силой напитать.
  Окна были только в капитанской каюте - по обе стороны руля выходили на корму два квадратных окошечка забранных частыми деревянными открывающимися наружу рамами с очень толстыми стёклами. По моему требованию окон сделали ещё несколько: одно в гальюне, одно в душе, пара на камбузе и четыре - по два с каждого борта в кают-компании, так я назвал общее помещение перед капитанской каютой. Стёкла туда вставлялись специальные - почти в ладонь толщиной. Только в капитанской каюте в толстых деревянных рамах остались те, что достались мне вместе с биландером. Основное освещение кают-компании - через решётчатые крышки люков для доступа в трюм. Эти же решётки служат для вентиляции. На каждую из них дополнительно были изготовлены специальные крышки с уклоном - на случай шторма или дождя. Вооружения для защиты или, упаси Сила, нападения не предусматривалось - любой из менталистов сам по себе оружие огромной разрушительной силы. В первое плавание возьму с собой баклер и свой джедайский меч - хватит выше крыши.
  И вот наш гордый корабль готов к интенсивной эксплуатации.
  В местном адмиралтействе, расположенном на мысу в башне в Чёрном крейсе, я переговорил со штурманами, осторожно выведывая приёмы работы с секстаном и прочее. Нулевой меридиан, естественно, оказался на долготе адмиралтейства. Вместо Полярной звезды тут была целая туманность прямо над северным полюсом. Проблема в том, что на экваторе её не видно. В южном полушарии над полюсом была звезда, которую тоже не видно с экватора. Повыспрашивал насчёт графического счисления и прокладки курса на карте. Узнал, что место судна должно указываться на карте в моменты обсерваций, в моменты изменения курса или скорости и в моменты смены вахт. Добыл, воровски, но добыл целую стопу чистых судовых вахтенных прошнурованных журналов. Хотя и теоретически, но изучил способ измерения скорости судна с помощью лага (в узлах). Оказывается, люди много чего напридумывали, плавая по морю.
  Когда подготовка к плаванию закончилась и биландер вышел из доков, передо мной в полный рост встала проблема его стоянки. На рейде стоять полностью пустой (в смысле, без экипажа) корабль не может, хотя бы по причине его ограбления. В порт Лирнесса кто только не заходит. А кому потом претензии предъявлять? А тимберовка и оснащение "Крузенштерна" обошлись мне в целых пятнадцать талеров!
  Поэтому, обдумав проблему так и эдак, я решил перекинуть его на свой остров, на котором я отходил от разрушения пиратской республики и едва не помер. Среди пальм, в самой их гуще, из закинутых туда базальтовых глыб был сооружён постамент под днище биландера и установлен наш гордый "Иван Фёдорович Крузенштерн". Густой пальмовый лес скроет мачты от случайного наблюдателя. Дождей он, если что, не боится, а птичий помёт нам, менталистам, отчистить с палубы и рангоута - раз плюнуть.
  * * *
  Работа над "Дон Кихотом" была закончена и я напечатал двести экземпляров. На книге была надпись, под тем же псевдонимом, с таким же коротким названием и иллюстрацией. На обложку я, припомнив, приткнул знаменитый рисунок Пабло Пикассо. Иллюстраций тоже было много - более сотни. Свежеоттиснутые тома я без проблем пристроил в лавки, торгующие книгами, и стал ждать. В первые две декады раскупили почти всё. Потолкавшись в библиотеке при Совете города я услышал кое-что из отзывов о написанном. Несколько альф, любителей книг, обсуждали в читальном зале, давно уже превратившемся в клуб любителей чтения, что, мол, Квинт Фабий Кунктатор издал новую книгу. В этот раз весьма неоднозначную. Достаточно посмотреть на обложку. Какие-то каракули пьяного сапожника. Это о Пикассо. Что ж. Такое мнение тоже имеет право на существование. Мне Пикассо в целом как-то тоже не очень - но рисунок атмосферный. Содержание тоже восторга критиков не вызвало. Дешёвый пафос и попытка бичевать язвы общества сочувствия у читателей не нашли. По крайней мере, у дворян. А уж описание герцогского двора и его нравов и вовсе вызвало раздражение. Как же! Кто-то посмел поднять руку на сильных мира сего! Пусть в Лирнессе и не было герцогов, но дворянская солидарность, критикуя написанное, развернулась на полную.
  Ну... видимо, время "Дон Кихота" не пришло. То или иное отношение общества к книге всегда является продуктом того или иного времени. В конце концов, не ради денег я его и издал.
  Горькую пилюлю подсластили мои дети. Они просто собрали в кучу все мои рассказанные им сказки: и про Маугли, и про Щелкунчика, о котором я им рассказывал ещё перед самым переходом во владения Лирнесса, собрали они и другие истории - о Винни-Пухе (здесь царил советский мультфильм), о Золотой Антилопе, об Аладдине и его волшебной лампе (Сиджи и Ют вспомнили историю, рассказанную им в Майнау), о львёнке и древнем духе Нга и презентовали мне в виде рукописной тетрадки.
  Всё это я тоже оформил в виде книжки - "Сказки Великого Герцогства Лоос-Корсварм". Иллюстраций тут тоже было много. Потолкавшись среди красильщиков тканей я изъял несколько образцов цветных красок и начал эксперименты по печати цветных картинок. Способы печати цветных изображений только последовательные. Сначала прогоняется общее изображение с чёрным контуром рисунка. Потом, например, только те места, где есть красный цвет, потом синий и так далее. Но всё это требует длительного просушивания и скорость печати сильно снизилась. Но зато результат!
  Никто. Никогда. Тут такого не делал! Детская книжка непривычно большого формата с цветными картинками! Десять гульденов за экземпляр. Восемь штук - талер. И брали! Просто рвали с руками!
  А потом я опять заметил внимание ко мне со стороны SS.
  * * *
  Тёмный Ящер не успокаивался. Он, как я выяснил, просканировав его голову, решил дождаться моего особо крупного косяка и потом, собрав все сведения обо мне, выйти с ними к ректору Схолы. Наивный сельский юноша! Ректор давно уже под моим влиянием! Неполным - это ясно. Полное влияние способно превратить человека в робота, а это слишком заметно. Но, по крайней мере, ректор лоялен ко мне и моему клану в максимально возможной степени. И если бы начальник SS и пришёл бы к нему со всем собранным на меня компроматом, то хода бы его материалам никто не дал. Да.
  А сейчас, тёмной тропической ночью я вновь в его кабинете. Опять, как и в прошлый раз, проволочка от ножной педали тайного сигнала, восстановленная было с таким трудом, снова оборвана и белёсые глаза бледного, как моль, альфы настороженно смотрят на меня, провожая взглядом меня же, вышагивающего перед его столом по просторному кабинету.
  - Что же, господин Майн... Объясните мне. Да, объясните - почему моя личность вызывает в вас такой интерес?
  Гипноза и внушения я пока к нему не применял и потому он полными ненависти глазами провожает меня, ходящего перед ним по кабинету из стороны в сторону. За окнами его темно - ночь давно уже накрыла Лирнесс.
  - А я вам отвечу, оме, - презрительно кривит губы начальник SS, - вас слишком много в жизни города и Схолы. И я считаю, что ваше появление здесь неслучайно. Вы несёте гибель городу...
  Вот как... Интере-есно...
  - Почему вы пришли к таким выводам?
  - Вы выжили там, где никто не смог. Демоны... они отпустили вас... Зачем? Я знаю о вас всё, маркиз. Каждый ваш шаг. В замке Хоэншвангау... и здесь, в городе. Только вот перерыв на несколько месяцев подозрителен. Скажите, что они вам смогли предложить? Почему вы предали человечество?
  Идиот. Он полный идиот и параноик. Додуматься до такого! Да я тебя на куски порву! Живьём!
  Багровые округлившиеся зрачки глаз дракона приблизились к самому лицу Майна, выворачивая всю его личность, забираясь в самые тёмные уголки его души...
  - Ненавижу! Тварь! - едва слышно выдавил начальник SS безуспешно пытаясь сопротивляться воздействию менталиста.
  Барянец глаз оме-демона полыхнул желтизной и всё существо Майна охватил всепроникающий, выводящий на грань помешательства ужас. Затылок онемел и похолодел. Панически мечущееся сознание попробовало дать телу команду двигаться, хотя бы пошевелиться, но оно будто застыло, скованное ступором. Сердце колотилось в груди как бешеное, горло перехватило, не давая втянуть в грудь хоть сколько нибудь живительного воздуха, а затем Майн, когда смог с хрипом впустить в лёгкие немного воздуха, судорожно задышал и его бросило в холодный пот.
  С тихим шелестом пеньковые верёвки толщиной в палец, извиваясь, выползли из-под двери спальни. Обвились вокруг щиколоток альфы и резко дёрнув, поволокли его, не могущего издать ни звука в распахнувшиеся двери. Остановившийся взгляд Майна заметил только, что оме-чудовище так и остался стоять в кабинете.
  Змеи-верёвки волокли Майна и, задев затылком порог двери в спальню он, к своему стыду обмочился. Дверцы шкафа распахнулись, пропуская неживых змей с их ношей в тайную комнату. Осветительный шарик вспыхнул под потолком, озаряя грубые каменные стены, крест для растягивания рук и ног, кольца для привязывания, вмурованные в стены, полки вдоль стен с ремнями, ошейниками и намордниками, хлыстами, металлическими зажимами и весьма интересными приспособлениями для заталкивания внутрь тела.
  О! Сколько здесь пережито... сколько раз он, Майн, с восторгом принимал в себя почти всё из лежащего на полках. Сколько раз он с обожанием приникал лицом к телам своих топов-верхних и сколько их уже прошло через эту комнату, навсегда покинув своего требовательного нижнего.
  Пара колец выскочила из стены и с глухим стуком вонзились, вкручиваясь в деревянную балку высоченного потолка. Со свистом расползлась на лоскутья вся одежда Майна, обнажая бледное худощавое тело. Верёвки, как живые, начали оплетать левую руку у запястья и левую же ногу у щиколотки. Ещё два кольца, вырвавшись из стен, впились в каменный пол напротив верхних. Со свистом верёвки, оплетавшие руку и ногу, взвились вверх и, продёрнувшись в кольца, начали натягиваться, поднимая лежащего Майна над полом. Страх у него уже прошёл и сейчас он с предвкушением наблюдал происходящее. Верёвки натягивались и натягивались и вот уже альфа закачался над полом на вытянутых вверх левой руке и левой ноге. Верёвки разделились надвое, обрезанные невидимым для начальника SS, телекинезом. Куски их, начали оплетать правые руку и ногу, точно также как и левые. Верхние верёвки подтянулись выше, приподнимая несопротивляющееся тело и куски их, затянувшиеся на правых руке и ноге, просунувшись в нижние кольца, стали натягиваться, распяливая тело альфы в горизонтальном положении левым боком вверх, а правым вниз. И если с руками всё получалось, то ноги... Ноги человека, никогда не садившегося на поперечный шпагат до конца разойтись не могли. А верёвки тянули и тянули...
  Резкая боль, уже совсем переставшая доставлять удовольствие, искрами пронзила тонкие мышцы бёдер Майна, суставы и связки хрустели, не будучи в силах сопротивляться нечеловеческим усилиям натягивавшихся всё сильнее верёвок. Кисти рук и стопы посинели и похолодели, перехваченные шершавой верёвкой. Майн пошевелил головой свесившейся к правому плечу, приподнял её, оглянулся - в комнате никого не было. Попробовал было крикнуть, позвать на помощь - пересохшее горло не издало ни звука. Ощерившись от невыносимой боли в растягивавшихся всё сильнее и сильнее ногах, он снова поник головой, закусив губу до крови.
  Вдруг хлыст, висевший на стене, сорвался с крюка и, вращаясь в воздухе, со всего маху стеганул по натянутым, выставленным на всеобщее обозрение, тонким мышцам верхнего, левого бедра. Боли от удара Майн толком и не почувствовал, поглощённый ощущениями от другой боли, вызванной микроразрывами мышечной ткани и растяжением связок. И тут же второй удар, теперь по нижнему бедру, обжёг ногу. И снова по левому. Опять по правому. Удары сыпались один за другим. На какое-то время альфе показалось, что стало даже легче - бёдра, осыпаемые ударами, повинуясь натянутым верёвкам, разошлись шире. Но затем, резким рывком верёвки натянулись ещё, выбирая слабину, заскрипели кольца вверху и внизу и острая боль вернулась снова, а ноги разошлись ещё шире на пару пальцев, став почти вертикально - левая вверх, правая вниз. Дыхание перехватило, судорожно втягивая воздух, Майн попробовал пошевелиться, рвануться - может быть верёвки перетрутся о кольца, может быть они просто окажутся недостаточно крепкими... Но нет... Дёргаясь как муха в паутине, он только вызывал дополнительные болевые ощущения и в вытянутой в струнку верхней руке, вынужденной держать на себе вес тела и в столь же туго натянутых бёдрах.
  А я сидел в кабинете начальника SS, в его кресле и листал оперативное дело на самого себя. Агентурные сообщения из Хоэншвангау, Лирнесса, Андернахта (о как!), посольства Тилории, акты обследования, отчёты наружного наблюдения (оказывается за мной хвост ходил! недолго, но ходил) и крейсовых безопасников, рапорты оперативных сотрудников, опрашивавших жителей Лирнесса, сводки по состоянию дел в Тилории и Лирнессе, имеющие отношение ко мне (или SS почему-то решила, что они имеют отношение ко мне), запросы в экономическое управление SS и ответы оттуда по поводу утащенного мной у пиратов золота. Кстати, SS опасается того, что я вдруг решу выкинуть его на рынок. Я-то в любом случае так поступать не планировал и не планирую, но... Описание, психологические портреты и рисунки всех моих, вплоть до ребёнка, родившегося у Эльфи сравнительно недавно. Справки, экспертные заключения по мне, медицинские в том числе (целитель из Чёрного крейса поделился). Отпечатки пальцев (Тут додумались до дактилоскопии!). Аналитические обзоры моих лекций у стихийников, артефакторов и целителей. При этом, особый акцент сделан на мои высказывания о Силе, об обучении в Схоле, о необходимости думать, понимать и анализировать (особо было отчёркнуто красным карандашом). Копия протокола моего разговора с главой Совета города и копии протоколов встреч с ректором Схолы. Тоже интересно, как-то на одной из встреч с ректором я заявил, что если меня не хотят видеть в Лирнессе, то я готов отбыть из города в течение 3-4 дней, так вот, на листе протокола встречи стоит пометка - "нежелательно". Видимо, в самой SS есть несколько центров силы и они имеют разные точки зрения на моё существование и в городе и вообще в этой жизни. Планы оперативной разработки, в том числе и решение о ликвидации, подписанное лично начальником. В приклеенный к папке с внутренней стороны конверт вложены мои рисованные портреты, в том числе и сделанные на балах Совета города. С истинно немецкой педантичностью прошнуровано, пронумеровано и внесено в опись сто тридцать пять листов. И почему ж ты решил, что я опасен для города? А? Или перестраховываешься? Надо побеседовать с ним. Вдумчиво.
  Майн с трудом поднял затёкшую голову, так и висевшую набок. Покрасневшими глазами разглядел, как в комнате появилось его собственное кресло. В кресле сидело чудовище с бокалом вина в руке. Чувствительный нос альфы почувствовал божественный аромат вина из его личного погребка. Того самого вина тилорийских виноградников. Цена его сейчас доходила до двадцати (!) талеров за бутылку. И неизвестно, что больше - толи появление перед ним ненавистного оме, толи факт разорения его винного погреба, заставили его, ощерившись, зашипеть сквозь зубы от боли (непроизвольно он колыхнулся в верёвках) и злобы.
  Да. Вино хорошее. Я бы даже сказал - великолепное! Именно то самое, которое пил Шиарре, в бытность мою в замке. Больше его нет. И никогда не будет. У меня сохранились три бутылки из тех пяти, утащенных нами с Эльфи из замка. Бережно хранятся в подвале. В темноте и прохладе. На боку, чтобы пробка всегда была влажной. А тут! Около тридцати бутылок! Точнее - двадцать восемь.
  Моё!
  Бутылки, само собой, были перемещены ко мне. В мой подвал. А одну я вскрыл. Как раз такую, как мы пили в доме с Хени и Дибо. Но мне пришла в голову мысль, что надо бы где-нибудь высоко в горах, "не в нашем районе", устроить схрон. И в случае чего перекинуть в него всё ценное из дома. А деньги, так вообще, только там и хранить, раз уж про них стало известно в городе. От соблазнов подальше.
  Решено. Сейчас вот с SS разберусь и займусь делом. Важным и нужным. Жаба и хомяк внутри меня рукоплескали взявшемуся, наконец-то, за ум хозяину.
  Умопомрачительное густое фиолетово-красное вино наполнило комнату восхитительным сладким благородным букетом ароматов малины, вишнёвого ликёра, марципана, мармелада и йода, а мои немногочисленные вкусовые сосочки оно ласкало вкусом спелых, сочных фруктов, прослеживалась цитрусовая нота, клубника и малина, а в послевкусии специи...
  Да-а...
  Наслаждаясь вином, я разглядывал висящего передо мной альфу, решая - что же с ним делать? Толи вообще живым не выпускать, толи сдать его ректору и главе Совета. Кто бы подсказал?..
  - Значит, тебе нравится, когда больно? - прозвучал вопрос от сидящего перед ним в кресле чудовища.
  Приподняв голову Майн скривил губы. Хрен тебе, а не разговоры!
  Ужас перехватывавший горло давно прошёл и сейчас он, сглотнув несколько раз, понял, что может говорить. Но вот желания не было. Попробовать разве заорать, привлечь внимание?
  Снова качнувшись в верёвках, он мучительно застонал от боли в вывернутых, исхлёстанных с внутренней стороны бёдрах и в терявшей чувствительность левой руке.
  Перед чудовищем в воздухе завис зеленовато-жёлтый прозрачный шар, в котором при желании можно было разглядеть в ярком свету осветительного шарика мелкие-мелкие пузырьки воздуха, лениво поднимавшиеся вверх. Огонёк пирокинеза, прилетев неведомо откуда, ворвался в самую середину шара и тут же внутри него заструились волны разогретой жидкости.
  Масло. Оливковое масло калилось перед Майном. Для чего он его греет? Хочет пытать? Внутренне Майн давно уже приготовился - если чудовище будет пытать, то сдать всё, что ему известно. В конце концов, если то, что ему известно о менталистах правда, то никаких секретов для этой твари в SS нет. Главное - выжить! А там разберёмся, на чей хрен муха сядет.
  А масло грелось. Даже завоняло. Шарик пирокинеза погас, а шар перегретого кипящего масла завис над распяленным между полом и потолком альфой.
  Первая капля упала на левый, верхний сосок Майна. Раскалённый прут боли воткнулся в тело, забившееся в верёвках и новая порция рвущей муки от растянутых бёдер и руки, захлестнула сознание альфы. Горло снова перехватило и он застонал, пытаясь разжать непослушные челюсти и выкрикнуть, что есть сил, хоть слово.
  Чудовище удовлетворённо смежило свои нечеловеческие глаза, поднесло ко рту бокал с вином и сделало глоток:
  - Мне от тебя ничего не надо. Я давно уже всё знаю...
  Играет? Хочет сломать? - появилась в голове у Майна мысль.
  Чудовище продолжило:
  - Ты знаешь, месть иногда сладка...
  Снова глоток вина.
  Смакует, тварь! Моё вино смакует.
  - А ты меня не любишь. Вон, даже убить хотел... Нехорошо...
  Майн, видя, что его внимательно разглядывают, зашевелил губами, давая понять, что он хочет что-то сказать.
  Чудовище вздохнуло и горло альфы смогло произнести:
  - Что вам нужно? В моей власти многое...
  Отставив бокал на пол, монстр в образе оме встал и подошёл к Майну почти вплотную:
  - Останови меня... - острый ноготь, почти коготь, вёл по щеке, царапая её.
  - Я связан, - висящий Майн, пошевелился и прикрыл глаза от боли вновь вспыхнувшей в растянутых в разные стороны ногах и левой руке.
  - Правильно. Так тем более тебе нечего терять... Ну!
  Когда начальник SS открыл глаза, то с ужасом увидел, как крохотный шарик дымящегося перегретого масла висит у самого его лица, нацеливаясь в верхний, левый глаз.
  Чудовище стояло рядом и молча наблюдало за ним.
  Молчал и Майн, лихорадочно переводя взгляд со стоящего рядом с ним человека на шар перегретого масла, так и висевший над ним и на другой горячий шарик, висевший у самого глаза. Против его воли из глаза выкатилась слеза.
  - Плач не поможет, - медленно произнесло чудовище, так и водившее когтем по его щеке, уже разодрав её до крови, - скажи три слова, - растягивая слова, выдал оме, - Я. Хочу. Умереть.
  Майн снова задёргался, судорожно задышал, сердце, пытаясь выпрыгнуть из груди, колотилось возле самого горла.
  -Ну! Я жду! - коготь ткнул в рану на щеке.
  - Что я... должен сказать?
  - Я... повторяй, - оме-демон снова потыкал когтем в рану.
  - Я-а...
  - Хочу...
  - Х... хоч-чу...
  - Хочешь? - монстр пощелкал когтем по подбородку Майна, пачкая его кровью, и, с интересом наклонив голову набок, разглядывал лицо привязанного альфы.
  - Х... хочу...
  - А чего именно ты хочешь?
  Майн в ужасе и растерянности вращал глазами не в силах произнести ни слова.
  - Вспомни своих любовников, Майн. Их было четверо. Последний умер полтора месяца назад. Мне нет дела до оперативников отдела дознания. Ведь это они убирали надоевших тебе людей. Но приказы-то ты отдавал. Ты-ы...
  Струйка раскалённого масла расплавленным металлом потекла, прожигая кожу до самого мяса от подколенной впадины верхней ноги вниз к ягодице. Майн задёргался, забился, замычал, мотая головой, не в силах разомкнуть сжатые неведомой силой челюсти.
  Ужас, боль и не только физическая, страдание, горячим пряным потоком вливались в меня, согревая изнутри. Травянисто-зелёная волна безысходности примешивалась к этому потоку. Набор, направление эмоций имеют для меня свой вкус. Ванильно-сладкие положительные эмоции, изредка перемежаемые перчинкой зависти, соперничества надоедают. Приедаются. Хочется чего-то волнительного. А тут SS в лице своего начальника так подставилась. Глядя на происходящее в тайной комнате, где-то внутри я сам к себе испытывал даже отвращение - в кого я превращаюсь? Но раз уж начал... Тем более, что с начальством SS давно пора кончать, то доведу до логического конца...
  Майн снова зашевелил искусанным губами. Ну, что ж пусть скажет.
  - Я всё напишу! Всё, что хочешь, демон! Я... я могу рассказать, как и почему провалилась операция по пиратам! Тогда три корабля погибло! Пятьдесят искусников на дно пошли! Что тебе надо? Я всё подпишу! Даже готов своей рукой!
  - Ты так хочешь, чтобы я тебя отпустил? - снова перехватил я телекинезом горло собравшегося было крикнуть альфы, - Но ты, я вижу, со мной не откровенен. Вон, опять кричать надумал.
  Я на всё готов, на всё - беззвучно шевелились губы Майна.
  Омега-демон, к тому времени снова вернувшийся в кресло, поднял с пола бокал с вином, переложил его из одной руки в другую и новая струйка раскалённого масла потекла из промежности правой ноги висящего к колену.
  Лицо альфы исказилось страданием, он снова забился в своих путах, задыхаясь от невыносимой, рвущей боли. А капли дымящегося масла капали и капали на его бедное несчастное тело, с тихим шипением впиваясь и прожигая кожу до мяса... Комната наполнялась вонью жареного мяса с примешивающимся к ней запахом пота и тестостерона. Это вот как мясо невыложенного хряка жарить... Жаркое-то с яйцами. А блестящее от пота тело висящего в натянутых как струна верёвках человека крутилось от невыносимой боли и мучительно стонало сквозь стиснутые телекинезом зубы.
  И если на расслабившийся сфинктер мочевого пузыря мне было пофиг - свежая моча имеет слабый запах, то вот кишечник... Вовремя заметив опасную желтизну возле ануса, я подхватил телепортом, заодно и с верхним слоем кожи, всё полезшее наружу, отправляя это добро далеко в море. На закровившие было ссадины от телепорта, покапал, прижигая их горячим маслом и вызвав новые дёрганья начальника SS.
  Рот альфы широко раскрылся, в попытке хватать воздух. Он поднял на меня измученный взгляд красных от полопавшихся сосудов глаз. И чистая обжигающая ненависть выплеснулась на меня. Видимо, с последними силами собрался. Давай, давай.
  Верхняя левая рука распяленного неожиданно освободилась из верёвочных пут, опустилась вниз, наполняясь нестерпимо острыми иголочками возвращения чувствительности. Тело же, что удивительно так и осталось висеть горизонтально - удерживалось телекинезом. Маркиз снова отпил из бокала, внимательно разглядывая начальника SS и, видимо, ожидая полного возвращения осязания в освобождённой руке. Через несколько минут альфа шевельнул пальцами, поднял руку, оглядел её и утёр лицо ладонью. Мгновенно небольшие шарики отделились от большого масляного шара и, подлетев, нанизались на самые кончики растопыренных пальцев левой застывшей в воздухе руки, выжигая кожу и ногти. Едва слышно зашипело. Рот Майна раскрылся, хрустнув челюстью в беззвучном истеричном крике, глаза закатились и голова безвольно повисла вниз.
  Поставив бокал с недопитым вином на пол, я подошёл к висящему человеку.
  Тоска и пустота в средоточии доконали меня окончательно. Мне постоянно требовалось занять себя чем-то. Только с одной целью - отвлечься. А тут так вовремя начальничек этот подвернулся. Я давно уже точил на него зуб. Ещё когда он меня к смерти приговорил. И стоило ему проявить себя в очередной раз, как я не выдержал.
  Потыкав пальцем в исполосованную раскалёнными потёками масла грудь висевшего, я разглядывал Майна. И чего ему спокойно не жилось? Альфа же. Вон, между ног богатство какое - член на загляденье и не менее великолепные яйца. Эх-х...
  Вспомнив своё бытование демоном, я, растопырив пальцы с острыми, как бритва ногтями, медленно повертел рукой перед собой, разглядывая её. Там я, помнится, убивал на раз. Именно рукой. И средоточие моё полнилось. Поганую эту тушку всё равно куда-то девать надо. Если его найдут в таком виде - я первый подозреваемый. Так что, аккуратно протираем тряпочкой все следы своих рук и мочим этого орла. А там по моей наводке в SS проверку инициируют, вскроют "голубое лобби" и, сдавая друг друга, всё скопившееся дерьмо будут лить на Майна.
  Неуловимо быстрое движение и растопыренная рука, пальцы которой увенчаны острейшими когтями, втыкается в солнечное сплетение висящего человека. На мгновение он приходит в сознание, полуоткрытые глаза его находят глаза стоящего перед ним, потрескавшиеся губы шепчут:
  - Проклинаю...
  Поток жизненной силы зеленоватыми огоньками, закручиваясь, врывается в моё средоточие и тело Майна фон Клина осыпается невесомым прахом.
  Хм... Проклинатель какой выискался.
  Не поворачиваясь, протягиваю левую руку к креслу. В неё влетает так и оставленный на полу бокал с вином. Делаю глоток, прислушиваясь к себе.
  А здорово!
  Нет, правда. Тело поёт от восторга, хочется хохотать и прыгать. До потолка. На своих двоих. Без всякой левитации. Как будто новые краски вижу в окружающем, чувства обострились до предела и перекатываемый во рту глоток вина наполняет меня новыми оттенками вкуса, не замеченными ранее. И тоска отступает...
  * * *
  Новый концерт требовал существенной подготовки. Хотя бы потому, что в качестве драматической его части я решил воткнуть "Ромео и Джульетту". Спектакль минут на тридцать-сорок. Всё с теми же исполнителями - труппой Улофа.
  А что? Антураж там знакомый. Для местных, находящихся в Позднем средневековье, узнаваемый. Правда, у Шекспира в этой пьесе море персонажей, но кто нам мешает оставить только основных? А вместо попа, вокруг которого всё вертится, будет целитель, продавший Джульетте усыпляющее зелье. Решено. Осталось только подобрать исполнителей, поскольку четверых актёров труппы Улофа не хватит. Тем более, что Лотти вышел замуж за того студиозуса-искусника, истинным которому он стал (я ему тогда в качестве приданого десять талеров презентовал). Но пока ещё работу не бросил. Вообще, после первого концерта в Совете города Улофа и его людей рвали на части, приглашая выступать в разные места. Им даже предложили заключить постоянный контракт с одним из самых дорогих ресторанов города для выступлений на тамошней сцене. Короче, толчок они получили хороший, а Лотти собирался уходить из профессии после того как его супруг сдаст выпускные экзамены в Схоле и получит распределение. Студиозус, ставший истинным для Лотти, был из небогатой семьи и его ждал пятидесятилетний контракт по направлению властей Схолы.
  Жизи я планировал, естественно, на роль Джульета, отцы его и Ромео - это сам Улоф и Людвиг, нужны люди на роль целителя, князя города Вероны (чего уж заморачиваться с названиями!) и самого Ромео. Итого три человека, из них двое - альфы. Ну, и безликая массовка, само собой.
  Текст пьесы я быстренько обкорнал, повыкидывав из неё большую часть персонажей и усилив эмоциональную составляющую до предела - именно этого от меня ждут зрители. Первым концертом я задал очень высокую планку и ронять её не хотелось.
  На роль князя замечательно подошёл тот альфа, с которым Жизи танцевал Спартака, хотя на репетициях и чувствовалось его балетное прошлое - он стремился играть не столько голосом и лицом, как телом, а уж декламацию ему пришлось ставить особо.
  Лотти пока ещё играл и ему я отвёл роль целителя (так и подмывало назвать его Лисбетом). А вот кто сыграет роль Ромео?
  Для Ромео нужен кто-то молодой. По сюжету ему шестнадцать, ей тринадцать. Жизи, с его характером и внешностью вполне подходит, а вот партнёр?
  Сенешаль Совета, узнав о готовящемся концерте, начал бухтеть, дескать, что это такое, оме? Вы опять занимаете зал, паркет в нём трётся, мебель приходится стаскивать отовсюду. Да и расходы... На что я ему ответил, что кто ему мешает продавать билеты на концерт. В партер подороже, а на галёрку дешевле. Концепция торговли билетами его поразила настолько, что он даже замолчал на полуслове, видимо перебирая в голове цифры.
  А что? Восемьсот мест в партере, если по гульдену, то вот тебе десять талеров, как с куста! Да на галёрке примерно двести. Эти если отпускать по десять-двадцать крейцеров, то вот ещё больше талера. А уж идея о том, чтобы нумеровать места и продавать билеты с указанием места, во избежание споров о том кто, где будет сидеть, привела его в восторг и он, видимо, перетерев об этом с главой Совета, сделался самым горячим поклонником платных представлений в Совете города.
  От гильдии актёров приходили к нему договариваться о том, что если Совет не возражает, то они могли бы решить вопрос с регулярными представлениями, скажем, по вечерам девятого дня декады, накануне общего выходного дня. Таким вот образом, с моей подачи решился вопрос регулярных театральных представлений. Само собой, гильдейским никакой технической поддержки с моей стороны не будет. Ни звук, ни свет я им обеспечивать не собираюсь - хочу остаться эксклюзивным постановщиком.
  Как-то в один из дней, я заскочил в факультетскую комнату - надо было проверить наглядные пособия, изрядно поистрепавшиеся за последнее время. Ёрочка что-то увлечённо рассказывал Сиджи и Юту. О том как его брали на охоту и особенно сильные впечатления у него остались от того как кабан, на которого охотился отец и ещё трое охотников, порвал клыками одну из собак.
  Ёрочка, давно уже обвыкшийся в нашем клане, в лицах изображал, кто где стоял, что видел, свои впечатления и незаметно приглядевшись, я понял - вот он, Ромео!
  * * *
  Я вошёл в аудиторию стихийников под рёв сотен голосов в моей голове:
  - Audio vocem de mirabili futuro, Matutinam vocem, rore humidam. Audio vocem, et pericula ventura Turbant mentem, sicut puero cuidam. (Слышу голос из прекрасного далёка, голос утренний в серебряной росе. Слышу голос и манящая дорога, кружит голову как в детстве карусель) (ссыла на то, как звучит эта композицияhttps://www.youtube.com/watch?v=vBReaJ7zPck&list=RDvBReaJ7zPck&start_radio=1#muxer).
  Рев басов и гитарных переборов ворвался в головы студиозусов, а маршевый ритм барабанов заставлял поневоле собраться.
  - Salvete viri. Salve tibi quoque, domine von Weida (Здравствуйте господа. Здравствуйте и вы, господин фон Вейда), - обратился персонально к побледневшему старосте первой группы так и не нашедшему времени подойти ко мне, - Sede (Садитесь), - милостиво разрешил я, приветствовавшим меня вставанием студиозусам.
  Грызущая тоска после убийства начальника SS отступила и я перестал видеть недалёкое будущее всех встречных и поперечных. Видимо, надо почаще практиковать подобное. В смысле, убивать какую-нибудь мразь.
  Стихшая было музыка усилилась и сейчас звучала в голове каждого из более чем ста пятидесяти присутствующих в аудитории студиозусов. Наконец, трек кончился и все выдохнули. Некоторые с облегчением.
  - Viri, compositionem audistis quam propter studia mea in Schola pro hoc anno complenda acturus sum. Et cum omnes vos, sicut ego, militiae subiactatis sitis, hoc carmen instar marchae sonat. Mox, concentus in Concilio Urbis habebitur, cuius ordinator ego sum, et vobis, domini, haec sola occasio est legaliter et, quod potissimum est, gratis ad eum accedendi. Proinde, tibi, facultatem elementorum, propono ut eam discas et in concentu peragas... (Господа, вы прослушали композицию предполагаемую мной к исполнению по причине окончания обучения в Схоле выпуска этого года. А поскольку, вы все, как, собственно и я, являетесь военнообязанными то, песня эта звучит как марш. В ближайшее время в Совете города состоится концерт, устроителем которого являюсь я и для вас, господа, это единственная возможность легально и, самое главное, бесплатно побывать на нём. Соответственно, я предлагаю вам, факультету стихий, разучить её и исполнить на концерте...)
  Аудитория затихла. Разнонаправленные эмоции захватили её. Окинув взглядом столы за которыми сидели студиозусы, нашёл Эрнста Орлерна. Постригся. Прекратил эпатировать окружающих своей причёской. Приятно, что кто-то взялся за ум.
  На днях его отец прибыл лично ко мне и с поклонами и затаённым страхом презентовал всю сумму выданных мной ему денег и с процентами сверху. За два прошедших месяца набежало четыре процента, а с тысячи это сорок талеров. Поистине, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь! Семейство Орлернов поднапряглось, заложило, что можно и что нельзя и Гуго взял кредит в банке. Под четыре процента годовых. И заискивающе кланяясь, подрядчик просил меня принять деньги. А я ведь мог и не согласиться. Ладно. В который раз убеждаюсь, что я благостен и все поступки мои пронизаны человеколюбием. Ведь так? ...Возражений традиционно ни у кого нет.
  На договоре в присутствии приехавшего с Гуго нотара сделана запись о погашении долга, деньги пересчитаны и выдохнувший с облегчением старший Орлерн поскорее отбыл из дома страшного оме, в душе продолжая клясть своего непутёвого сынка.
  - Ita. Quaeso, loquere (Итак. Прошу высказываться), - побуждаю я студиозусов к действию.
  Снова тишина.
  Хорошо же! Зайдём с другой стороны.
  - Estne quisquam qui propositioni meae obstat? (Есть кто-то, кто возражает против моего предложения?)
  Снова тихо.
  Отлично!
  Прошёлся перед доской из конца в конец. Задумчиво выдал:
  - Bene igitur, domini. Responsione tua unanimi consensu ad petitionem magistri/magistrae tuae gaudeo. Et dicam sincere - gaudeo. Cras exercitationes incipiemus. Hic quoque. Post sextum par. O non, ignosce, oblitus sum! Post crucem, quam nunc quotidie post sextum par habes. Domini Heydrich et Kaltenbrunner in suo campo periti egregii sunt. (Что же, господа. Я удовлетворён вашим единодушным откликом на просьбу вашего преподавателя. И откровенно скажу - рад. Репетиции начнём завтра. Здесь же. После шестой пары. А нет, извините, запамятовал! После кросса, который у вас теперь ежедневно после шестой пары. Господа Гейдрих и Кальтенбруннер прекрасные специалисты своего дела.)
  Мысленно потираю руки.
  Что ж. Я стервозен со стихийниками. И сильно. Но ничего с собой не могу поделать. Как только вижу эти высокомерные рожи...
  Почему-то к артефакторам-трудяжкам, не говоря уж о целителях, у меня такого отношения нет. А ведь это неправильно. Я, преподавая эту проклятущую демонологию, совершенно субъективен к стихийникам. А именно они примут на себя основной удар, если начнётся война с демонами. И сколько их выживет?
  Сытое после поглощения Майна фон Клина тело довольно своим текущим существованием и не хочет показывать мне ближайшие судьбы студиозусов-выпускников стихийного факультета.
  Да, вопрос репетиции надо утрясти с десятником стихийного факультета. Всё-таки это его люди. А потом к ректору Схолы. На сегодня назначено совещание по причине необъяснимого исчезновения начальника SS. Его нет уже три дня. Пока он признан безвестно отсутствующим. Возбуждено дело. И не в отделе дознания, а сразу во втором главном управлении - в контрразведке. Пропажа такой личности никак не может быть обычным уголовным делом. Даже если он по пьянке блевотиной захлебнулся.
  Никаких следов убийства ни в кабинете, ни в спальне не нашли. Во вскрытой тайной комнате тоже. Начали опрашивать всех, кто его видел в последний раз. Сопоставлять показания. Подробно интересоваться жизнью Майна фон Клина. После первых же допросов полезло всякое. Были опрошены родственники всех его любовников. Нашли оме-целителя, который, под угрозой расправы над своими родными, периодически избавлял тело главы секретной службы Лирнесса от следов развлечений с любовниками. Оказывается, отец этого целителя содержался в лечебнице для психически больных - тот самый больной в клетке рядом с альфой-пауком. Наискосок от той, в которой закрывали Вивиана. Безнадёжный больной, даже не говорящий, а только укающий. Единственного несчастного сына, вынужденного держать язык за зубами омегу-целителя, к давно овдовевшему отцу не допускали, а тот, попавший туда здоровым и лишившийся разума в лечебнице, фактически растением доживал в ней свой век.
  Тут же на совещании решили вопрос о поголовных опросах всех сотрудников SS. Начальник второго главного управления докладывал версии исчезновения Майна фон Клина. Основных было две - убийство, тут были варианты: или кто-то из родичей ликвидированных любовников решил отомстить, или рука заграничных конкурентов, вторая версия - побег или похищение. В пользу этой версии говорило то, что деньги Майна фон Клина и не только личные, пропали (а это я пошарил в закромах SS, часть которых хранилась как в личном сейфе, так и в паре тайников, выгребя не только три сотни талеров лично принадлежащих ему, но и ещё запустил руки в так называемый рептильный фонд - там нашлось более восьмисот талеров). Изучая бумаги своего начальника и кропотливо отслеживая каждый его шаг, контрразведчики нашли зацепки, позволяющие прийти к выводам, что у него имелись неформальные контакты с пиратской республикой (вот, оказывается, о чём он намекал, когда говорил о трёх кораблях и пятидесяти погибших искусниках).
  Я появился на совещании как-бы невзначай, типа, зашёл по своим делам. Повод у меня есть - предстоящий концерт. Правда, это не вопрос ректора. Но немного внушения, и вот уже оме Ульрих совершенно случайно заглянул к нему, послушал новости о произошедшем и совершенно случайно предложил назначить начальником SS главу Совета города - Вольфрама Альбрехта Хартманна фон Адельманнсфельдена, рыцаря Великой Силы, помощника ректора Схолы Лирнесса, второго десятника факультета стихии Схолы Лирнесса, магистра ордена Рыцарей Замка, комтура Сумисвальда, Ципплингена, Мергентхайма и Южных островов.
  О! - вытаращились все. А действительно, почему бы Вольфраму Альбрехту и прочая, прочая... не возглавить SS? Так и порешили, при этом, случилось так, что никто не вспомнил, кто именно предложил кандидатуру Вольфрама. Как-то так само собой вышло. Но решение-то хорошее! А главу Совета нового выберут.
  Самое главное - я вне подозрений.
  * * *
  А при планировании концерта мне в голову втемяшилась идея - показать диафильм. На кино я не замахиваюсь - слишком сложно. А диафильм самое то. Но, факт простейшего показа влечёт за собой множество всякого разного. И самое сложное - это плёнка. Прозрачная. С рисунками. С работой проектора проблем особых я не видел. Кроме линзы. Даже системы линз. А для них необходимо оптическое стекло. Так-то его тут делать умеют - я покупал подзорные трубы для своего гордого корабля. Закажу штук шесть. Если нет - то тупо свои подзорные трубы разберу. А вот плёнка...
  И здесь задачу по её разработке пришлось ставить перед Аделькой. Они у себя на факультете уже пробовали нитровать целлюлозу, но из-за того, что взяли не самый чистый материал (хлопок) и плохо промыли его после нитрования, произошёл взрыв.
  В лабораторию, восстановленную после взрыва, мы пошли с ним вместе. С нами увязались и десятник факультета и ещё пара студиозусов-артефакторов, взявшихся писать диплом по нитрованию целлюлозы. Пошёл я туда с целью попробовать провернуть всё те же процессы под защитой телекинетических полей.
  Кислотная вонища, перетёртый почти в порошок чисто промытый и высушенный хлопок. Забодяжили меланж - смесь азотной, серной кислот и воды. И вот уже под моим взором и внимательными взглядами участников сего действа в толстостенной стеклянной ступке осторожно перемешивается телекинезом неаппетитная масса. По указанию десятника в лабораторный журнал записывается всё - объём и масса составных частей меланжа, крупность помола хлопковых волокон, их вес, время, в течение которого перемешивается и нитруется всё это добро. Замешано сразу в нескольких ступках с разным временем нитрования. Записывается и промывание в чистой и холодной - обязательно холодной воде.
  Полученную массу заливали камфорой со спиртом. Камфора нашлась тупо в аптеке - из неё согревающие мази делают.
  Затем сушка. Тут пришлось всё это оставить на сутки. Несколько раз запортили готовый продукт - высушенное не годилось для раскатки в тонкий прозрачный лист. Зато побочным результатом стала отработка производства нитроцеллюлозы - камфора оказалась хорошим флегматизатором.
  Взрывались мы раза три. Но вспышка происходила в кубе телекинетических полей, и как только я её видел, то сразу закидывал телепортом подальше в море, где и происходил взрыв, пугая морских птиц. В лабораторию мы с Аделькой ходили в кожаных плащах, в которых летели в Лирнесс. Они были исписаны рунами и отлично защищали от брызг кислот и камфоры.
  Провонял я всем этим добром знатно - даже по приходу домой запахи сохранялись в носу.
  Потом я даже в испытательном подрыве новых получившихся боеприпасов поучаствовал. Чугунный шар начиняли получившейся массой и, поджегши фитиль, я зашвыривал его подальше, используя безотказный телекинез. Шар оглушительно взрывался, чугунные осколки разлетались, поражая расставленные вокруг деревянные манекены (это я подсказал), а мы наблюдали через перископ (тоже моя идея), сидя в окопе. Потом военные шли и, покачивая головами, рассматривали отщепы в толстых досках. Высказывалось мнение, что любой стихийник гораздо опаснее, чем это вот железное добро. Не спорю. Но, сказал я тогда, что вы, господа будете делать, когда на вас и ваших солдат будут бросаться демоны? Сила в этом случае не поможет, её просто не будет - демоны высасывают всё, а вот эта вот, как вы говорите, ерунда, даёт шанс на ранение или даже убийство хотя бы самых слабых неразумных тварей. Чем мечом-то в них тыкать. И потом, этим вот изобретением может пользоваться любой, даже ребёнок или омега. Вроде убедил. Армия Лирнесса заказала гильдии металлистов пять сотен чугунных рифлёных снаружи полых шаров разных размеров, а факультету артефакторики пороха (как, опять же по моему наущению, обозвали новый состав) для их наполнения. Особого энтузиазма ни у гильдии, ни у военных это не вызвало, короче, Улита едет, когда-то будет. Но хоть что-то...
  Зато плёнка у меня получилась!
  * * *
  Танцы для концерта снова на Делмаре и Роландане. И вот я опять у Юргена. В первой половине дня. Многие ночные бабочки сейчас отсыпаются и можно свободно поговорить с новым управляющим борделя.
  - Смотри, Делмар, Ролик ты тоже смотри, - перед нами горят два факела обильно пропитанных смолой.
  Тягучее коптящее пламя медленно движется перед нашими глазами. В вестибюле борделя ветра нет и мы трое смотрим как языки пламени томно сливаются, перетекают друг в друга, снова разделяются, лениво выплёскиваясь вверх острыми языками и копотью.
  - Вот так и вы, как это пламя должны двигаться друг возле друга. Обжигать и ласкать. Сливаться и снова разделяться. Быть рядом, уходить и быть не в силах уйти друг от друга...
  Румба. Её они будут танцевать.
  А платье для Делмара... Я показал его ему. Он вспыхнул. От стыда и предвкушения.
  Мейстер Ганс опять впал в экстаз по поводу услышанной от меня музыки. Две декады бессонных ночей и вот мейстер с остатками всклокоченных волос на голове и кругами под глазами, изрядно похудевший, с лихорадочным блеском в глазах машет передо мной толстой пачкой листов партитуры.
  Вобщем, беготня и суета продолжались...
  * * *
  Ночь. Тёплая тропическая ночь. Что-то поскрипывает. На деревянном корабле всегда что-то поскрипывает. Мелкие пологие волны лижут борта "Крузенштерна". Тусклым светом горят топовые ходовые огни - там у нас стеклянные фонарики с маленькими осветительными шариками. Я сижу за столом на корме у руля и заполняю судовой журнал:
  "Команда "Крузенштерна": капитан, он же владелец, маркиз Аранда, старший помощник Сиджи Аранд фон Турм, квартермейстер Ют Аранд фон Хёхль, штурман Аделаид Венцлау фон Брюннен, боцман Йорг фон Краутхайм.
  Пассажиры: Винрих фон Юалд, Эльфиус и Ингрид Иберг, Вивиан Рупрехт, Лисбет Брайтхайм, Лизелот Айхах, кошка Машка..."
  Так начинается у нас каждая запись в журнале. Я, шелестя волосами, почесал кончиком ручки в затылке. Так, пора склянки бить.
  Блям-блям! - отбила рында, как только последняя песчинка упала в нижнюю колбу получасовых песочных часов.
  Та-ак. Продолжим.
  "12 декимуса. 2 часа 50 минут. Ветер ост. Два узла. Скорость судна полтора узла..." Что там ещё записать-то?
  Десятого числа я собрал всех своих, вытребовал Лисбета напару с Лизелотом и, не слушая их возражений, ушёл в море. Имение своё оставил под надзором семейства Беккеров. Ремонт и перепланировку в домах за номерами 5 и 6 к тому времени давно уже закончили. На первых этажах в них было по две квартиры, на втором по три. Беккерам я выделил трёхкомнатную. На четверых. Восторгам детей и их папы не было предела - ещё бы! В каждой квартире были своя отдельная кухня и санузел с ванной. А до этого уличный скворечник и общая кухня на целый дом. Мало того, специально для них я обставил квартиру мебелью - столы, стулья, шкафы и кровати. Так что они заехали только с личными вещами. Остальные квартиры пока пустовали - я не спешил с жильцами. В конце концов, это всё принадлежит Эльфи и Вивиану, вот пусть они и решают, как и кого селить. И со своими жильцами сами хлопочут.
  Косметический салон тоже был готов. В пристрое положили на пол плиты полированного мрамора - чёрного и белого, в шахматном порядке. Провели воду. Выгородили туалет с унитазом. Стены до самого потолка тоже покрыли мрамором - белым с серыми прожилками. За ширмами разместилась пара раковин для мытья головы. Зеркало во всю стену (кто бы знал, во сколько оно мне обошлось!), кресла и столики вроде бы понятного назначения. Ещё что-то из мебели весьма странного вида - заказывал Эльфи, типа, вы, оме, не понимаете, а я знаю, что нужно. Я и не лез. Хочет, пусть делает так, как считает нужным. Работать-то ему. И вот Эльфи начал свой бизнес. Все трое мелких Беккеров тоже были с ним. Вообще они очаровали всех своей запредельной милотой, наивностью и свежестью взгляда на мир. Да и бегать с судками им теперь не нужно - за геллер в день на нос мы с ними договорились к обоюдному удовольствию.
  Все мои, включая Веника и Машку, целыми днями торчали в салоне. Появились и первые клиенты. На огонёк зашло несколько омег-соседей и Эльфи с жаром накинулся на них. Через весьма непродолжительное время у меня под боком образовался какой-то женский клуб. Все мои омеги с утра до вечера только и говорили о том, что и как постричь, выщипать или подкрасить. Были поползновения и в мою сторону. Я откупился тем, что специально для салона нарисовал несколько образцов причёсок, как их помнил ещё с Земли, разрисовал на специальных стендах, развешенных по стенам, брови, ресницы, контуры губ и от меня отстали...
  А! Точно! Координаты. Беру приготовленный заранее секстан и начинаю определяться. Карта звёздного неба говорит, что на данной широте в это время года видна вон та звезда - Auriga. Если от неё продолжить линию через Bootes и Pavo, то там, куда она укажет в сторону севера, будет здешний северный полюс. На Эльтерре он полностью совпадает с магнитным полюсом и выверка компаса не требуется. Большое удобство.
  Да.
  По справочнику в это время суток на этой широте Auriga стоит над горизонтом на 60 градусах. Та-ак... Есть широта.
  Скорость по лагу. Так. Теперь время по хронометру. Несложное действие в уме и вот она долгота.
  Вот и координаты. Запишем:
  "В три ноль ноль 12 декимуса место судна - один градус, две минуты южной широты и три градуса, одна минута и двадцать секунд западной долготы".
  А при заступлении на вахту долгота была три градуса ровно. Значит, прошли на запад две мили и двадцать кабельтовых. Здесь всё строго десятичное, поэтому и в окружности двадцать градусов, в градусе сто миль, в миле десять кабельтовых. Скорость небольшая, ну, да нам торопиться некуда.
  О! Кто это там не спит? Сквозь переборки корабля вижу энергетический силуэт с желтеющей промежностью. Аделька в гальюн сорвался.
  Второй день мы неторопливо идём к западу, забирая чуть-чуть южнее. Пересечём экватор, а там начнутся, согласно карте, острова как союзников Лирнесса, так и просто принадлежащие ему. Посмотрим как тут живут, погуляем, нанесём визиты вежливости... в том числе и фон Балкам.
  Пустынный океан вокруг мерно дышит, перекатываются длинные пологие волны, за кормой биландера остаётся фосфоресцирующий след. И над всем этим звёздное небо с широкой полосой галактической туманности.
  Аделька чешет назад, спать.
  - "Иди сюда, Аделечка" - зову я мальчика телепатией и он, осторожно переступая босыми ногами по ступенькам трапа, выбирается на палубу.
  Подходит ко мне и я усаживаю его рядом с собой, приобнимая рукой.
  - Чего не спишь?
  - Да так, оме, в туалет ходил, - шепчет он.
  - А я вот опять счисление делал.
  - Сколько прошли? - спрашивает он, приникая к моему плечу головой.
  - Да. Ерунда. Чуть больше двух миль... Ветра-то нет почти.
  Сейчас, в ночь, на биландере поставлены все паруса, какие имеются. Они едва-едва шевелятся, удерживая еле заметный ветерок.
  Я уткнулся носом в макушку Адельки, вдыхая запах его волос. Мальчик прикрывает глаза. Волосы у него уже отросли почти до плеч. После нового года уже никто его не перепутает с простолюдином, все будут видеть, что он оме.
  Я ему ничего не говорю. Он тоже. Мы просто оба знаем, что дороги друг другу. Молча. Не озвучивая этот факт. Как говорится: знающему - достаточно.
  - Ну, иди, спи... - я напоследок тыкаюсь губами в головку Адельки, чуть воздействую на него, усиливая желание спать и отправляю в кают-компанию. До утра ещё далеко.
  Двадцатичасовые здешние сутки поделены между нами - четверыми искусниками на пять вахт. Моя с полуночи до утра. Всегда. А Ёрочка, Сиджи и Ют делят остальное время между собой. Причём, я настоял, чтобы вахты у них чередовались в разное время суток и чтобы чересчур ответственный Сиджи не оказывался каждый раз на вахте с пятнадцати до двадцати часов, как он поначалу требовал.
  Почему на вахтах стоят только менталисты? Всё просто. Нам доступен телекинез и управлять парусами, в случае чего, мы можем в одиночку. А если бы Аделька, который тоже состоит в экипаже, заступал на вахту, то ему бы приходилось каждый раз кого-то звать, чтобы управляться с такелажем и рулём одновременно. Поэтому Аделька от вахт освобождён. Но у него весьма неплохо с математикой и я, поделившись с ним премудростями счисления, определил его в штурмана. Чем он и занимается весьма прилежно с раннего утра и почти до полуночи - а там, заступая на вахту в полночь, счисления я делаю сам.
  А сейчас мы в океане для собственного удовольствия, торопиться некуда - в Схоле каникулы до нового года и десять дней из целого каникулярного месяца мы вполне можем потратить на себя, неспешно переплывая от острова к острову и посещая заморские владения Лирнесса.
  Вечерами, перед тем как за два часа до полуночи лечь спать, я рассказываю всем присутствующим, всякое разное. Сейчас, например, всех захватила история "Острова сокровищ". Что-то из реальной книжки, а что-то - песенки, например, из мультфильма.
  - "Господа, которых я хорошо знаю, попросили меня написать всё, что я знаю об Острове Сокровищ. Им хочется, чтобы я рассказал всю историю, с самого начала до конца, не скрывая никаких подробностей, кроме географического положения острова. Указывать, где лежит этот остров, в настоящее время ещё невозможно, так как и теперь там хранятся сокровища, которых мы не вывезли. И вот в нынешнем, 8... году от создания Схолы я берусь за перо и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда у моего отца был трактир "Адмирал Бенбоу" и в этом трактире поселился старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке...", - начал я свой рассказ, почти дословно воспроизводя текст книги. Мы сидели тогда на палубе в шезлонгах, изготовленных лично мной. Над нами в такт кораблю покачивались звёзды. Мелкий Ингрид сопел на руках Эльфи. А все остальные внимали...
  "Пятнадцать человек на сундук мертвеца и бутылка рома, Пей! И демон (в оригинале - дьявол) тебя доведёт до конца и бутылка рома!" мурлычут с тех пор себе под нос все подряд. Даже Лисбет...
  Да. Лисбет. Будучи в хорошем расположении духа после поглощения Майна фон Клина, я с удвоенными усилиями навалился на организацию концерта.
  В этот раз у меня первым номером была "Метель" Георгия Свиридова. Оркестранты рассаживались на своих стульях, покашливали, листали ноты, а я со сцены открывал концерт. С костюмом мудрить не стал - оделся в красное, в то, в чём ходил выбивать деньги из семейства Орлернов.
  - Господа... далеко на севере... зимой очень холодно и идёт снег. И сейчас здесь, в Лирнессе, там, где тепло, а временами даже жарко, нам удастся почувствовать то настроение, что охватило композитора, написавшего эту музыку. Мейстер Ганс, прошу...
  И сейчас же струнные все вместе, казалось бы хаотично, выводят вступление, а затем рояль, под управлением всё того же Абеля Вица открывает и сейчас же первая скрипка вторит ему, выводя мелодию, качающую белые ледяные снежинки... прямо перед глазами... И эта пара - рояль и скрипка ведут и ведут за собой и молчащий оркестр и внимающий, затаив дыхание, зал. И вот к этой паре добавляются виолончели, музыка набирает глубину. Смолкают струнные и их эстафету, под всё тот же аккомпанемент рояля, подхватывают флейта и кларнет. Выводят так, что захватывает и заставляет щемить душу. Постепенно, всё такая же раздумчивая мелодия крепнет, набирает силу переходя от инструмента к инструменту, вовлекая оркестр всё больше и больше. И вот уже струнные опять ведут главную мелодию, а вторым голосом виолончели заставляют почувствовать завывания метели захлёстывающей зал и зрителей... Врывается труба и оркестр закручивает и закручивает струи снега и по моей команде огневики запускают голубые огоньки кружиться по сцене, вздымаясь смерчами к самому потолку, сейчас недосягаемо высокому... И вот уже утихают почти все и только кларнет и скрипка остаются вдвоём и вновь и вновь ведут и ведут всё ту же мелодию, под ритм задаваемый роялем. И в завершение, последние фразы заканчивают виолончели и кларнеты...
  В зале становится темно, а зрители, переполненные эмоциями, затихли в темноте и переживают. То, что мне нужно переживают. И вот вспышка света. И я на сцене. Первый номер концерта поразил. Как обычно. Аплодисменты переливаются по залу и наполняют меня энергией.
  - А теперь, господа, вальс! - провозглашаю я. И опять оркестр мейстера Ганса на высоте - арфы затейливо перебирая струны, открывают музыкальное произведение. Вальс цветов из "Щелкунчика". С балетом я заморачиваться не стал. Слишком уж классика этого жанра отличается от здешних реалий - балетную пачку на омеге никто не поймёт. Поэтому только музыка. Тем более такая. И она не подводит. Обнимая, укачивает и укачивает и меня и зрителей. А я за сцену. Там у меня топчется и волнуется хор студиозусов. Все сто пятьдесят шесть человек. Голос, правда, был не у всех. Те, у кого его не было, отдувались с помощью армейских барабанов - мы их позаимствовали на кафедре физической культуры. Там они использовались для строевой подготовки. И сейчас эта толпа, гомоня, пялилась на актёров, метавшихся за сценой в неглиже, мешала Сиджи, Юту и Ёрочке, изображавших рабочих сцены, давала "дельные" советы по сценическому макияжу Эльфи и Вивиану. Короче, ну их нахрен, тем более, что их номер почти последний в концерте. Появившись за сценой в алом костюме, видном издалека, я растолкал сразу затихших студиозусов, грозно хмуря брови, без единого слова построил их вдоль стены зала и негромко транслируя в голову каждому из них, сказал:
  - "Господа, сейчас вы прекратите своё безделье и будете внимательно слушать и смотреть на то, что происходит на сцене!"
  И тут же под моим воздействием им в головы пошла картинка от одного из стихийников, задействованных мной на звуке. Как раз со спектакля "Ромео и Джульет".
  Я уговорил Ёрочку сыграть роль Ромео и под моим водительством она ему неплохо удалась. А из Жизи и Йорга получился отличный актёрский тандем. Они прекрасно понимали друг друга с полуслова. Были на одной волне и реплики Ромео и Джульета (в мужском роде т.к. специфика) летали как мячик пинг-понга. Тут я, конечно, проследил, чтобы связь истинных между ними не образовалась - вовремя телепатией подталкивал обоих, сбивая концентрацию друг на друге. Нет, Жизелли хороший мальчик-омега, симпатичный. Легко идёт на контакт, с кем угодно способен найти общий язык. Но... рановато, на мой взгляд, Ёрочке жениться - тринадцать лет всего. К тому же он - барон. Брак, сто пудов, неравный. Он и так стал изгоем в своей семье, а тут такое. Даже Кирс, папа, его не поймёт. Ну, и зачем тогда? Да ещё и слава пойдёт нехорошая, дескать, актёры оме Ульриха постоянно женятся. Хватит нам одного Лотти.
  Спектакль "Ромео и Джульет" прошёл на сцене с не меньшим успехом, чем "Оловянный солдатик". Великолепно вышла сцена на балконе, где двое влюблённых говорили и не могли наговориться, расставались и не могли расстаться, дышали друг другом и не могли надышаться. Весь зал, а подавляющее большинство в нём было женаты, мгновенно почувствовал этот порыв, омеги поголовно сидели с глазами на мокром месте, да многие альфы украдкой утирали глаза. В этой сцене мне просто пришлось в голове Ёрочки заменить образ Жизи в роли Джульета на свой. И Ёрочка объяснялся в любви мне, что впрочем, полностью накладывалось на его внутренние ощущения, а эманации его чувств метались вокруг моей личности безуспешно пытаясь добиться связи истинных. Но выговорившись вслух, он отрефлексировал свои чувства ко мне и после спектакля стал гораздо спокойнее и стабильнее психологически - как говорится, нет худа без добра.
  Мало того, я выдернул к себе в зал Сиджи и Юта, бывших за сценой, и телепатически общаясь с ними, показывал, как я оказываю воздействие на Ёрочку и Жизи. Одновременно на обоих. Получился отличный урок менталистики. И если Ёрочка, как искусник, пока был неподвластен воздействию Сиджи и Юта, то Жизи они чувствовали прекрасно и внимательно отслеживали, то, что я с ним делал. Заодно и показывал им воздействие на зал. По крайней мере, на тех, кто искусниками не являлся, а это большинство омег (за исключением целителей). И всё это я делал по-прежнему транслируя картинку и звук в головы стапятидесяти человек. Определённо, расту как менталист.
  Ансамбль Жизи и Ёрочки шёл по тексту пьесы, проживая её и ведя за собой зрителей - это чувствовалось прямо физически, и когда дело дошло до того, как Ромео, увидя Джульета в склепе, прощаясь с жизнью, собрался принять яд, несколько голосов в зрительном зале, причём, в разных концах, вскрикнули: "Он жив!".
  И музыка, божественная музыка Нино Рота, где фоном, а где и в полный голос звучала в спектакле. И звучанием оркестра тоже дирижировал я, фактически выполняя роль звукорежиссёра, давая команды и дирижёру и стихийникам, вновь привлечённым для участия в звуке и освещении. И свои действия с этими людьми я тоже показывал Сиджи и Юту. Полностью. Действо на сцене, объединённое музыкой шло на одном дыхании, не было ни одной фальшивой ноты ни в игре Жизи и Ёрочки, ни в игре музыкантов, ни в игре актёров, окончившейся громогласными репликами князя Вероны:
  - Где ж вы - непримиримые враги? Монтекки, Капулетти... Вас бич небес за злость и ненависть карает... И силою восторженной любви лишил вас радости и счастья... А я... за то, что ваш раздор терпел... утратою родных наказан также... Мы все наказаны...
  Тут князь повернулся к залу и выкрикнул в полумрак:
  - Мы все наказаны!
  Отцы несчастных влюблённых закрыли лица в невыразимом горе и всё застыло на сцене. И только музыка провожает мёртвых - и зал в едином порыве забывает как дышать... - отыграв почти минуту... А потом из-за сцены звучит коронная фраза:
  - Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульете...
  И темнота. В которой застывшие в финальной сцене актёры бесшумно уходят и остаётся только музыка. И я. Стоящий в зале, сбоку от кресел партера. Рядом с которым прижавшиеся с двух сторон Сиджи и Ют. И между нами троими возникает чувство единения, когда мысли (само собой, поверхностные) становятся общими, а действия, порождённые этими мыслями, становятся понятными и неясно до конца, ты или он дышат ли, двигаются ли...
  Вот и новый опыт менталистики - слияние (так я потом назвал это). И не только для меня, а и для Сиджи и Юта.
  А потом я вернулся на сцену и уже приученные к новому способу выражения чувств (аплодисменты), зрители окатывают меня волнами эмоций. А я выпиваю их почти до дна. Странно, в прошлый раз возникало пресыщение, а теперь его нет. Неужели, я как наркоман со стажем нуждаюсь всё в больших и больших дозах?
  - Да... Смерть всегда страшит людей. А смерть таких молодых... Но всё же слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам, которые живут себе так, как будто они бессмертны, - смерть иной раз отступает от них... А наша следующая песня о любви...
  И вот медленное вступление и духовые выводят первую фразу... "Потаённая слеза" Доницетти. Только на латыни. Изумительное совершенство музыки позволяет петь не в рифму. Но слова... Искусники, присутствующие в зале потрясены. Потрясён и я сам. Хотя на репетициях, тенор, отысканный для меня мейстером Гансом, исполнял её неоднократно - требовалась сыгранность с оркестром.
  Получилось так, что Лисбет снова оказался крайним в своём ряду (ага, как же! Я специально так сделал!) и теперь я рядом с ним. Стою вплотную, едва касаясь его плеча своей рукой. Он, весь на сцене, не отвлекаясь от прослушивания, нащупывает своей ручкой мои пальцы и прикладывается к ним щекой, по-прежнему не отрываясь от происходящего там... А вихри Силы, вызванные эмоциональным воздействием такого количества искусников - не надо забывать и о целом курсе стихийников за сценой, закручиваются и закручиваются в зале, перехватывая моё дыхание...
  Amores! Me amat, scio.
  Modo ad momentum sentiendum,
  Quam palpitat cor eius!
  Suspiria mea exhaurire
  Cum suspirio suo ad momentum!
  Ut suspiria nostra coniungeret,
  Senti eius cordis pulsum...
  (Любит! Он меня любит, я знаю. На миг лишь только почувствовать, Как бьется сердце его! Слить мои воздыхания С его воздыханьем на миг! Чтоб вздохи наши смог соединить, Биенье его сердца ощутить...) - льются со сцены слова.
  Я специально вытащил из памяти именно эти произведения, чтобы оказать на Лисбета - и только его! наибольшее воздействие. Весь этот концерт посвящён только ему, по сути это так. Хотя, и мне тоже - мне же нужны эмоции зрителей.
  К моменту проведения концерта заряд энергии, полученный от начальника SS, практически закончился. По утрам меня одолевало тяжёлое сосущее чувство в средоточии. Да, здесь я подпитаюсь снова и до будущего концерта или очередной мрази, которую придётся убивать, мне хватит. Буду лопатить память, вытаскивать из неё всё, что слышал, всё, что подойдёт здешним зрителям. На самом деле наша память хранит всё, что мы слышали или видели в течение всей своей жизни. Проблема только в одном - вытащить это из неё.
  - "Это для вас, оме Лисбет. Только для вас..." - шепчу я ему телепатией.
  И тонкие пальчики целителя чуть сжимают мою руку.
  Ария окончена и я снова на сцене:
  - Господа, мы привыкли, что пламя обжигает. Но оно может обжигать лаская... Встречайте! Румба!
  Тёмная сцена. Почти в центре её стоит Делмар. Одна нога его на самых носочках, руки неловко выпрямлены, голова, с туго зачёсанными светлыми волосами опущена. На нём платье. Собственно, платьем это можно назвать с очень большой натяжкой. Но... кусок небесно-голубого шёлка, бодоанского! застёгнут причудливой фибулой над правым плечом. Ширина его такова, что её едва хватает на то, чтобы закрыть тело альфы только до правого соска, а вся правая же сторона тела от шеи до кончиков пальчиков на ногах, обутых в туфли на высоком каблуке, состоящих из одних золотистых ремешков, открыта на всеобщее обозрение. Нам долго пришлось мудрить, маскируя резинку тугих стрингов на правом, открытом бедре. В итоге всё это кончилось тем, что я просто отрезал их к чертям собачьим и заменил несколькими шелковинками телесного цвета. На подтянутом теле Делмара их было совершенно не видно и казалось, что передний треугольничек стрингов, скрывавший самое ценное, (не, на заднюю часть тоже есть любители, этого не отрицаю) держится сам собой... И мелодия... Чувственно-томная мелодия "Истории одной любви" в стиле кубинского болеро, под которую на сцене разворачивается действо. Делмар в своём платье не скрывающем почти ничего и в то же время заставляющем фантазировать, поскольку он двигается и платье мечется на его теле не обнажая до конца... И Роландан в чёрном... Обтягивающие мускулистый зад брюки-клёш под которыми ничего нет и просторная рубашка, полупрозрачная на спине и руках, с полочкой плотного бодоанского шёлка, расстёгнутая до пояса, открывающая потрясающий пресс... И я рядом с Лисбетом. И под изысканные движения пары на сцене я транслирую в головку маленького целителя слова песни:
  Iam non hic es, cor meum.
  Solitudo tantum in anima mea est,
  Si te videre non possum.
  Cur Vis me te amare fecit?
  Ut me magis patiatur.
  Semper significatio existentiae meae fuisti.
  Te adorare religio mea erat.
  In osculis tuis inveni
  Calor qui mihi attulit
  Amor et ardor.
  Haec est fabula amoris,
  Quod iam non est,
  Quod me intellegere fecit
  Omnia bona et mala,
  Quae lucem in vita mea accendit,
  Deinde expelle.
  O, quam desperata est vita!
  Sine amore tuo vivere non possum.
  (Тебя рядом больше нет, мое сердце. В душе у меня лишь одиночество, Если я не могу тебя видеть. Зачем Сила заставила меня полюбить тебя? Чтобы заставить меня больше страдать. Ты всегда был смыслом моего существования. Обожание тебя было моей религией. В твоих поцелуях я обретал Тепло, которое приносило мне Любовь и страсть. Это история любви, Какой больше нет, Которая заставила меня понять Всё хорошее и плохое, Которая зажгла свет в моей жизни, Затем потушив его. О, как же беспросветна жизнь! Без твоей любви я не выживу.)
  Так-то Сила не заставляла меня никого полюбить. И Лисбет никогда не был смыслом моего существования. Да и не целовались мы с ним. Но почему бы и нет? Это ж песня... А из неё, как известно, слов не выкинешь. А впечатлительный омега обязательно поведётся. Я ж хороший. Меня любить надо. А то, что это? Оме, вы - чудовище... Нельзя так со мной. Я и правда могу превратиться в чудовище.
  И Лисбет плывёт... Золотистые глаза его затуманиваются слезами. Он поднимает на меня своё прекрасное личико и счастливо улыбается, утирая слёзы ладошкой. Ну, вот видишь, хороший мой, как здорово любить оме Ульриха...
  А на сцене... под музыку очаровавшую зрителей, Делмар в порыве чувств, бросается навстречу Роландану, обнимает его за шею и закидывает стройную обнажённую ногу на его талию, одновременно высоко вскинув левую руку, по которой сползает вниз звенящий браслет. Танцоры изображают страстный поцелуй и обессилевший Делмар в изнеможении опускается на пол, сползая по телу партнёра, а Роландан, отступив на шаг от Делмара, делает оборот вокруг оси и, приседая, поднимает его. И танцоры снова кружатся в страстной румбе и вот уже Роландан идёт за капризным партнёром, а тот, чувствуя его за спиной, движется впереди на два шага, оборачивается и, протянув руку, перебирает пальчиками с длинным серебристым маникюром, маня его к себе. И снова быстрый шаг к друг другу, и тела сплетаются в танцевальной стойке, провоцируя зрителя обнажённым телом, открывшимся от шеи до кончиков пальцев ног в огромном запахе куска ткани едва держащегося на теле Делмара... Всего шесть минут... А как много произошло за это время! Эмоции зала изменились. Наша провокация удалась. И вот уже у многих омег заалели щёчки и их партнёры, сидящие рядом, втягивают чувствительными носами феромоны супругов. Торс Роландана, туго обтянутый брюками, движется и движется и после очередной поддержки Делмара становится виден альфовский член, воспрявший во всём своём великолепии и проступивший сквозь тонкую ткань. За сценой хор стихийников затих, прекратив даже перешёптывания, и внимает моей трансляции. К счастью танец окончился и, едва успев откланяться в мёртвой тишине, Делмар и Роландан покинули сцену. Уж не знаю, как они там теперь снимут своё напряжение. Голова Делмара полыхает красным светом сексуального возбуждения, хоть снаружи этого и не видно - стринги выдержали давление альфовского члена.
  А я, оставив Лисбета, выхожу на сцену. Прожекторы скрещивают на мне свои лучи. Зал, едва не начавший совокупление, ибо почти все головы в нём светятся красным, медленно выплывает из-под воздействия танца и музыки. Что это было?! Несётся ко мне невысказанный вопрос. Глубоко вздохнув и прикрыв глаза (да! Мне это стало доступно после "смерти"), я выпускаю из груди воздух и свои эмоции зрителям. Любовь! - несётся мой ответ назад. И волна, прихлынувшая ко мне от них, несёт с собой привкус лайма, мяты и шоколада... а ещё немножко вишни и сухофруктов - так я чувствую их эмоции. И выпиваю их все без остатка... И даже чувствую сожаление - так мало! Мне мало! Я не насытился!
  Опять глубоко вздохнув, начинаю:
  - А сейчас мы с вами услышим песню, в которой говорится о том, что не всегда любовь бывает взаимна. Хоть это и невероятно. Но так иногда бывает. Мы хотим, чтобы кто-то стал нам истинным, а он этого не хочет. И это печально... Очень...
  Лотти, выдернутый мной из неги медового месяца, со своей лютней и в костюме, похожем на прошлый, только другого цвета, начинает играть. И в зале звучат слова песни "Зелёные рукава":
  Своим возлюбленным позабыт,
  В холодном доме совсем один,
  Сижу я горем своим убит -
  Твой преданный паладин...
  А я пробегаюсь по закулисью - проверить всё ли в порядке. Заодно показать кулак так и стоящим у стены стихийникам. Мелодия "Зелёных рукавов" навязчива, легко запоминается и я больше чем уверен, завтра же окажется одной из самых популярных в кафешках Лирнесса. Возвращаюсь в зал, к Лисбету, а его нет...
  Маленького целителя я нахожу возле одной из портьер - он не в силах вынести, как ему кажется, обвинений в свой адрес, заливается слезами, комкая в руках кружевной платочек, почти такой же, как у Делмара. Я иду к нему, а в груди у меня зреет, ворочается ледяной ком - демон ищет выхода. И стоит мне хоть немного расслабиться, как судьба Лисбета может стать печальной. Потому, подхожу к нему деревянной походкой со сжатыми зубами. Скорей бы Лотти закончил! Скорей бы! Чувства зрителей помогут мне расслабиться, выпустить нестерпимый холод и сожрать все эмоции зала.
  - Оме Лисбет, - рычу едва слышно, - это не то, что вы подумали...
  Маленький целитель с покрасневшими глазами не смотрит на меня и шепчет:
  - Оме Ульрих, простите меня, я не знал, что вы настолько...
  Ну, договоривай! Привязан? Влюблён?
  - Оме, - смотрю сверху на его пробор и пальцами отыскиваю его маленькую ручку, - это правда - весь сегодняшний концерт посвящён только вам. Всё, что звучит - оно для вас, но...
  Чуть склонившись, чувствую божественный иланг-иланг и, втянув воздух сквозь зубы, поглощаю все эмоции омеги. Вообще все. Досуха. Так, что Лисбет на минуту застывает как болванчик, а затем спокойным голосом говорит мне, выглядя эмоционально как Снежная Королева:
  - Пойдёмте, оме Ульрих, я хочу прослушать всё. Раз уж этот концерт для меня.
  И мы идём в зал. Лисбет понемногу снова наполняется чувствами и переживаниями и превращается в так хорошо мне знакомого омегу, а у меня для него следующий удар.
  Лотти закончил петь и, сопровождаемый оглушительными аплодиментами - ещё бы! такое знакомое выступление, вернувшее всех зрителей в привычные рамки, раскланивается, взмахивая светлыми волосами.
  Я появляюсь рядом с ним, тяну вихри энергии зала и ледяной ком в груди начинает таять:
  - Наш исполнитель согласился спеть для нас ещё одну песню. О любви и о разлуке.
  И Лотти снова берётся за лютню и мейстер Ганс, кивнув ему головой, взмахивает дирижёрской палочкой. А со сцены льётся:
  - Ещё он не сшит, твой наряд подвенечный и хор в нашу честь не споёт...
  Самое интересное, что тут тоже есть подвенечные наряды для новобрачных. Венчание производится у алтаря силы и обряд сопровождается хоровым пением!
  - Святая наука - расслышать друг друга
  сквозь ветер, на все времена...
  Две странницы вечных - любовь и разлука -
  поделятся с нами сполна.
  Окинув телеметрией кулисы, перемещаюсь к Лисбету. Тот сидит, уткнувшись лицом в ладошки и слушает. Просто слушает. Без слёз. А я стою рядом, положив руку на его плечо.
  С переводом песни пришлось намучиться - русский и немецкий всё-таки разные языки. Да и на тройке тут не ездят - пришлось заменить на пару. Но получилось неплохо. Практически хит.
  А затем наступила очередь тенора, изнывавшего за сценой в ожидании. На неё он не выйдет. Ария Надира из "Ловцов жемчуга" должна звучать из-за сцены. Усилим звук. Сцена будет прикрыта специально пошитым занавесом в тонкую белую сетку, а проектор будет выдавать на него узоры калейдоскопа, спешно сооружённого мной из разноцветного стеклянного боя и трёх узких полосок зеркала. И вот изумительный голос выводит нежную и мечтательную мелодию, а мейстер Ганс старается на полную - роль оркестра в этом исполнении велика - одни только струнные, плавными волнистыми мелодическими линиями изображающие волны, накатывающиеся на берег, чего стоят!
  ... Внизу подо мной в кают-компании завозилась Машка. Спала на диванчике. Подняла голову, огляделась в полумраке, спрыгнула и, топая по деревянным ступенькам трапа, поднялась на палубу.
  - Ты чего, Машенька?
  Так, не спится - пришло от кошки. Беспокойно, что-то...
  Хм... к чему бы это? Животные, вообще гораздо чувствительнее людей ко всяким разным природным явлениям. Не удивительно - кто ничего не почувствовал, тот умер. Всё просто... А уж кошки в особенности. Шерсть на спине Машки встопорщилась, она ощерилась и прижала уши. Да что такое-то?
  Я встал, огляделся. Ночной океан был тих и спокоен. Свет Лалин всё также отражался в медленных пологих волнах. А кошка беспокоилась все больше и больше. Нет, так дело не пойдёт! Я телепортировался на марсовую площадку и снова начал оглядывать воду вокруг корабля через подзорную трубу. Чёрт! С востока, прямо нам в корму бесшумно накатывалась высоченная волна. На глаз метров тридцати - с девятиэтажку высотой. Откуда она?!
  В одно мгновение возвращаюсь к рулю и, втянув побольше воздуха в грудь, вздымаю левитацией нашего "Крузенштерна" высоко вверх, с расчётом, что волна пройдёт ниже нас. Почти вертикальная стена воды проходит под нами, оставляя за собой глубокую впадину. Следом идёт ещё одна волна, в этот раз выше первой. Поддёргиваю биландер выше. Задняя поверхность стремительно уходящей стены воды чуть более полога и блестит в лучах Лалин... Ф-фух-х! Пронесло! Меня потряхивает от адреналина - ещё бы! Мы остались живы только благодаря кошке! На самом деле это так - ни для одного корабля встреча с такими волнами не прошла бы без последствий. Итог один - бесследное исчезновение. Высота волны больше наших мачт и даже если бы мы каким-то чудом остались на плаву после первой волны, вторая бы нас доконала.
  Оглядываюсь с высоты двенадцатиэтажного дома ещё раз. Океан спокоен! Как будто и не было ничего! Осторожно опускаю корабль обратно на воду. Будем надеяться, что больше волн-убийц не будет.
  - Машенька, как ты их почуяла?
  Почуяла. Услышала.
  - Услышала?
  Да. У вас, кожаных мешков, уши никудышные. Не то, что мои.
  - Ой, ты ж моя красавица!
  Да. Я самая самая!
  Ну, что ж. Видимо, при движении таких волн появляется инфразвук. Люди его не слышат. А кошки вполне. Да! Надо вписать это событие в судовой журнал. А потом кошке презент какой-нибудь добыть. Рыбку.
  Да! Рыбку я люблю! - снова пришла от кошки мысль.
  Та-ак. "В 3.15 проснулась кошка. Вышла на палубу. Проявила беспокойство. Вахтенный офицер - оме Ульрих поднялся на марс для осмотра моря. В ходе осмотра было установлено, что с востока со скоростью примерно 15-18 узлов движется огромная волна. Волна была замечена на расстоянии 30-35 кабельтовых. Высота волны определена примерно в четверть кабельтова. В результате применения способностей менталистов судно было приподнято над поверхностью моря на высоту волны. В результате наблюдения за волной установлено, что следом идёт ещё одна, на десятую часть кабельтова выше первой. Глубина междуволнового промежутка определена как пятая часть кабельтова ниже уровня моря. Больше волн не замечено." Так теперь определимся с местоположением. Во-от... Всего четыре мили прошли с места последней обсервации.
  Вытащив для кошки из воды метровую макрель, я снова уселся к рулю.
  Да... Тогда на концерте я представил ещё одну песню. "Маленький принц". Почему-то именно с ним у меня ассоциировался Лисбет. И вообще, настроение нежное и лирическое и вопросы о том, кто тебя выдумал, звёздная страна, где побережие счастья и добра и то место, где водятся самые нежные слова, как ничто другое накладывались на то настроение, с которым я вспоминал эту песню. А Лотти смог вытащить из себя что-то такое, что заставило подпевать ему тех, кто сидел в зале. Негромко, себе под нос, но напевали... Лотти пел, я стоял около Лисбета, а маленький целитель сидел на стуле, задрав лицо на меня, и слёзы текли по его лицу. Вот зачем я так с ним? Я раскачиваю его эмоции песнями, исполняемыми со сцены для него, пью его чувства, досуха выпиваю. Не испытывая к нему любви. Я это знаю. Да, я не люблю его. Как нельзя сказать, что люблю Эльфи и Вивиана. В тот самом сексуальном смысле. Как любят женщин. Они, все трое, очень симпатичны, красивы и их внешний облик провоцирует меня. Эльфи и Вивиан любят меня, я это знаю. Любят до самозабвения. А Лисбет... Я положил на него глаз, а он посмел не согласиться с великим оме Ульрихом - высказать сомнения в моральном облике маркиза Аранда. И вот я заставляю его любить меня, холодно наблюдая и трезво рассчитывая свои шаги. Я чудовище, оме Лисбет. Вы правы...
  Песня кончилась, закончились и треволнения, вызванные этой песней, по моей команде на сцену начали выходить студиозусы-стихийники. Сцена была велика и в четыре ряда построились и уместились все. А я объявил:
  - Господа! Сейчас прозвучит песня, марш, гимн. Вполне возможно он подойдёт и для Схолы и вообще для всех искусников Эльтерры.
  И, повернувшись спиной к залу, приготовился дирижировать хором. И вот вступают барабаны - безголосые студиозусы с ними у руках стоят с обеих сторон хорового построения в затылок друг другу, задавая маршевый ритм, а потом басы начинают реветь в такт маршу, выбиваемому барабанами:
  - Audio vocem de mirabili futurum, Matutinam vocem, rore humidam. Audio vocem, et pericula ventura Turbant mentem, sicut puero cuidam. (Слышу голос из прекрасного далека, Голос утренний в серебряной росе. Слышу голос, и манящая дорога Кружит голову, как в детстве карусель.)
  И я левитацией приподнимаю задние ряды хора и удерживаю их всё время, пока исполняется марш. Марш воинов. Воинов будущего.
  Зал, придавленный мощным звучанием полутора сотен здоровенных глоток в едином порыве встаёт (я заметил, что одним из первых вскочил ректор) и искусники, приложив кулак к груди в воинском приветствии, с горящими глазами слушают, как студиозусы, топая ногами в такт барабанам ревут, так, что стёкла трясутся в наглухо закрытых портьерами окнах:
  - Iuro me futurum bonum atque castum Nec amicum relicturum miserum. Audio vocem et festino hoc vocatu Via aspera ad illud futurum! (Я клянусь, что стану чище и добрее, И в беде не брошу друга никогда. Слышу голос и спешу на зов скорее По дороге, на которой нет следа.)
  Когда мы закончили и я повернулся к залу было тихо. Кто-то из переволновавшихся студиозусов барабанщиков неосторожно брякнул палочками по туго натянутой коже. Я вздёрнул бровь - "Тихо там!".
  И зал взорвался. Взорвался прежде всего эмоциями искусников-альф, хотя и с трудом сдерживаемыми. Омеги были поражены не меньше их, но... мальчики всегда играют в солдатиков... А исполнение песни годится только для армии, ну или Схолы, как весьма военизированной структуры, ибо все искусники, независимо от пола, военнообязанные.
  А я, раскланиваясь, как непосредственный создатель и дирижёр, поглощал и поглощал халявную энергию, причём, тянул её и из зала и из хора, так и висевшего в воздухе большей своей частью, у меня за спиной. Тянул и не мог насытиться... А в прошлый раз даже пресыщение было.
  Погодите. У меня ещё сюрприз есть.
  Отпущенные со сцены искусники снова построились за ней вдоль стены. Всем им было сказано мной телепатией, что сейчас будет последний номер и если они хотят его посмотреть, то могут остаться. Не ушёл никто.
  Лотти на сцене. Но так, чтобы не занимать центрального места. Сев на высокий барный стул без спинки, казалось бы, задумчиво перебирает струны лютни перестроенной под шестиструнную гитару - он слышал мелодию и смог подобрать строй, чтобы лютня звучала максимально близко к гитаре.
  Аранхуэс.
  Звучит композиция, а за спиной омеги на экране возникают картинки.
  Ламанча. Дон Кихот с пронзительными голубыми глазами смотрит прямо на зрителя. Санчо Панса. Двое едут в голубую даль освещённую Эллой. И звучит, звучит мелодия, то становясь более настойчивой, то задумываясь о чём-то. А за сценой у проектора, изготовленного мной из жести перед ярким лучом, сфокусированным из нескольких линз, летают слайды, меняясь один за другим. По размышлении, я решил, что единая плёнка не нужна, проще изготовить прозрачные слайды - в этом случае я буду не связан габаритами плёнки, и разрисовать их картинками. За основу я взял серию картин Гелия Коржева по циклу Дон Кихота. Само собой, с корректировками - у местных борода не растёт. И сейчас, Дон Кихот полный сомнений или воодушевлённый или готовящийся совершить подвиг или лежащий в пыли с подвязанным пеньковой верёвкой шлемом Мамбрина на голове, проходил перед потрясёнными зрителями под музыку, которая то крепла, то затихала, добираясь до кульминации, подхваченной оркестром мейстера Ганса. И вот уже Дон Кихот повержен, упав с крыла мельницы, и страдает, лёжа на спине, и его голубые глаза, наивные и широко распахнутые, смотрят прямо внутрь зрителя. И новый слайд, на котором тёмные вечерние облака языками пересекают небо и две тени, одна на тощем коне и с лансом в руке и вторая на ослике движутся вдаль, уходя в перспективу, а за сценой два голоса, усиленные звуковой линзой, выставленной стихийниками, разговаривают между собой:
  - Что есть рыцарское счастье, сеньор? - спрашивает один, а две тени уходят дальше и дальше.
  - Видишь горизонт? Идёшь к нему - он близок... Идёшь ещё - он всё далёк... Твори добро, Санчо, и верь, что достигнешь горизонта...
  Следующий слайд на котором те же облака, та же равнина, только тени всадников на коне и на ослике переходят на небо, так, что и непонятно, это ещё люди или уже облака...
  Утром меня с вахты сменил Ёрочка. Мы втроём - вместе со вскочившим ни свет ни заря штурманом Аделькой, определились по месту - за ночь при всём едва дышащем ветерке прошли около пяти миль. Неплохо.
  Ёрочка, как только оказался на корабле и мы стали распределять обязанности, неожиданно сделался самым горячим приверженцем мореплавания. Он облазил биландер сверху донизу. Выпытывал у меня название и назначение всех деталей корабля и дельных вещей - я-то знал биландер до последнего гвоздя. Штудировал Книгу узлов, благодаря чему стал неплохо разбираться во всех этих сплеснях, огонах, кнопах, мусингах, бензелях, схватках, обвязках и марках, и ходил по палубе, выискивая их в натуре. Вечерами, сидел с нами - если не стоял на вахте, и в руках постоянно вертел обрезки канатов вывязывая разные узлы. Назначение боцманом он воспринял как награду и с утра и до вечера его можно было найти или в трюме у самого киля - проверял льяла в шпангоутах и удалял конденсат, перебирал шкиперское имущество или у самого нока мачты или бушприта. Веник, видя альфу занятого судовым хозяйством, таскался за ним с важным видом, отбиваясь от Вивиана, неотрывно шедшего следом, выспрашивал, что тот делает и сам брался за посильную работу. Видно было, что растёт ещё один фанат мореходства.
  Так-то корабелы Лирнесса старались в море без искусника на борту не выходить - волны-убийцы тому подтверждение. Любой искусник стихийного направления без труда смог бы с ними справиться. Я бы тоже мог без труда придавить водяные горбы телекинезом, на худой конец, раскидал бы их телепортом, но на тот момент мне показалось, что левитация проще и корабль был поднят вверх.
  - Приятного аппетита, господа, - мы все вместе, кроме вахтенного Ёрочки завтракаем в кают-компании.
  Я заложил за воротник крахмальную до жести салфетку и принялся за яичницу с беконом. Я во главе стола, как капитан. По правую руку от меня сидит оме Лисбет, как почётный гость, слева Эльфи, за ним Веник и Вивиан, потом Аделька. Справа, за Лисбетом, Сиджи, Ют и Лизелот.
  - Господин старший помощник, после завтрака позаботьтесь, чтобы вся команда ознакомилась с записями в судовом журнале.
  - Хорошо, господин капитан, - откликается Сиджи.
  На борту строгая дисциплина. Среди команды. Пассажиров это не касается. Все неформальные отношения отложены до окончания путешествия. Каждое утро в пять утра, при смене вахт, вся команда - я, Сиджи, Ют, Аделька и Ёрочка выстраивается на квартедеке вдоль борта для подъёма флага. Вечером, в пятнадцать часов, флаг спускается.
  Ёрочка как боцман насвистывает на своей дудке, что-то отдалённо похожее на сигнал побудки, ну, как может, и мы все в алой форменной одежде менталистов Схолы (Аделька в мантии артефактора), встав по стойке смирно и задрав головы вверх, провожаем взглядами алое полотнище с золотым коловратом ползущее вверх к ноку грот мачты. Поднимаем мы его не на кормовом флагштоке, которого у нас нет и не на гафеле, а на грот мачте. Спускаем после захода Эллы. На ноке фок мачты полощется длинный, три метра длиной, тоже алый вымпел с перекрещенными якорями, шитыми золотом - его мы не трогаем.
  Формализм в отношениях в команде (и только в ней) на судне я считаю основой дисциплины. А дисциплина в море - залог выживания. Ночные события показали, что при всех наших способностях в море расслабляться нельзя. А приёмы пищи (всего их четыре - завтрак, обед, полдник и ужин) стали тем временем, когда мы с командой и пассажирами обсуждаем наши дела.
  Квартермейстер Ют докладывает:
  - Господин капитан, нам необходимо пополнить запасы технической воды для туалета, разрешите запустить опреснитель.
  Я согласно киваю. Действительно, бак для туалета оказался несколько маловат для десятерых и довольно быстро опустошается. Так же быстро наполняется и накопительный бак для сточных вод.
  - Скажите боцману, господин квартермейстер, что после вахты следует опрожнить накопительный бак. Что по продовольствию?
  Продовольствие - это вопрос, находящийся под пристальным наблюдением, несмотря на то, что загружено его в холодильники на месяц путешествия. Доклад по его расходу я выслушиваю каждый день по утрам.
  Ют, не переставая жевать, доводит до присутствующих сколько мяса - свинины и говядины, птицы, рыбы имеется на сегодняшний день - он отпускает продукты на камбуз, сколько фруктов и овощей, муки, масла, яиц, сахара и соли хранится в трюме. Каковы запасы питьевой воды. Ежедневно они с Ёрочкой проверяют не затухла ли она в медных серебрёных изнутри баках. Хотя мы в море всего только третий день. Но таковы установленные мной правила и я не намерен от них отступать. Тем более, что я чувствую, что команде это нравится. Нравится работать как хорошо отлаженный механизм, где каждый знает, за что он отвечает и что ему делать в случае всяких непредвиденных ситуаций.
  В первый день нашего плавания мы провели тренировки: сыграли пожарную тревогу, шлюпочную тревогу, абордажную тревогу, чтобы каждый из присутствующих на корабле знал, куда бежать в случае чего, за что хвататься и где прятаться. В память всего личного состава сведения об этом были внедрены под моим воздействием. Заячья душа - Эльфи перепугался было - как же! Абордажная тревога! Но под градом моих аргументов успокоился. Оме его не бросит!
  В течение всей своей ночной вахты я занимаюсь его ребёнком, не будя родителя, кормлю, подмываю, если требуется, тетешкаю, а Эльфи безвольной спящей тушкой участвует в кормлении грудью. Особых хлопот грудной двухмесячный ребёнок нам не доставляет - выручают способности менталистов. Эльфи с ребёнком и Веник спят в капитанской каюте, под местом рулевого. Маленький целитель наблюдает Ингрида и по его заверениям всё с ним просто прекрасно - ребёнок развивается как положено его возрасту.
  - "Господин капитан! Встречное судно справа по борту!" - пришло сообщение от вахтенного Ёрочки.
  - Господа, заканчивайте без меня, - вытерев губы, я кладу салфетку на стол, - у нас гости.
  - Кто там, боцман? - поднимаюсь я на палубу.
  - Смотрите сами, господин капитан, - Ёрочка протягивает мне подзорную трубу.
  Рассматриваю. Хм. Военный корабль Лирнесса. Вон, зелёный с красным кругом флаг полощется на грот мачте. Идут встречным курсом, правее нас. Против слабенького пассата, но паруса туго натянуты ветром и нос режет волны, видимо они идут под воздействием искусников. На военных кораблях Лирнесса их не менее шести человек. Трое задействованы на воздухе, трое на воде. Да ещё целитель-омега, в качестве корабельного врача, но это только на кораблях от второго ранга и выше. Видимо, один из патрульных кораблей. Чешут на восток против пассата и сам чёрт им не брат. Узлов десять на глаз. Забирают ближе к нам, уже видны капитан и офицеры, стоящие на юте. Тоже смотрят в подзорные трубы - сверкают стёкла под лучами Эллы. Телепортом вытягиваю из шкафа алый плащ менталиста и трость с головой Мефистофеля, к завтраку я и так был при параде - в костюме.
  - "Команде стоять на палубе!" - идёт моя команда вниз, - "В парадном!"
  Хорошо вижу сквозь деревянные конструкции корабля, как мои искусники облачаются в алые плащи и мантию.
  Военный корабль приближается и я, разглядев уже без помощи подзорной трубы его палубу, телепортируюсь к группе разряженных в бархат и кружева офицеров.
  - Здравствуйте, господа, - пристукнув тростью, едва склоняю голову в приветствии, дворян выше меня по статусу среди них нет.
  Господа удивлённо таращатся.
  - Позвольте отрекомендоваться, Ульрих Фрейтаг Генрих фон Фалькенштейн, маркиз Аранда, младший сын Герхарда Фридриха, седьмого великого герцога Лоос-Корсварм. Путешествую по личной надобности. С кем имею честь общаться?
  Один из крупных альф, выше меня на голову, склоняется в поклоне:
  - Командир корабля третьего ранга флота Лирнесса, майор флота Вернер Деттельбах, господин маркиз, к вашим услугам. Позвольте представить вам моих офицеров.
  Он начал называть стоящих передо мной и каждый из названных прищёлкивал каблуками высоких кожаных ботфорт (как им в них не жарко?) и резко кивал головой.
  Между тем, военный корабль поравнялся с моим биландером и снизил ход. Головы любопытных повернулись и все смогли разглядеть на биландере стоящих вдоль борта в алых плащах троих менталистов и коричневую мантию артефактора. Лисбет в белой льняной рубашке, Эльфи и Вивиан с детьми на руках, Лизелот и Машка, словом, оттуда все тоже таращились на военных.
  - Что же, господин майор флота, хочу спросить вас, как давно вы в море? - начал я разговор.
  - Третьи сутки, оме.
  - А в прошедшую ночь ничего не заметили?
  - Хм... вы тоже столкнулись? Высокие волны, сразу две.
  - Да, господин майор, в два двадцать по времени Лирнесса.
  - Мы столкнулись под утро. Во сколько, лейтенант? - обернулся он к стоящему рядом с ним молодому альфе, восхищённо таращившемуся на меня
  - В пять восемьдесят три, командир, - ответствовал тот.
  - И как часто такое встречается? - я вертел трость в руках.
  - Да бывает. Мои искусники справились - разогнали.
  Военный корабль пытался двигаться с прежней скоростью, но преодолевая сопротивление искусников стихийного направления, двигавших его на восток, я задержал трёхмачтовый флейт чуть напрягши левитацию. Придерживал и биландер. Суда замерли в океане на расстоянии полукабельтова друг от друга, безуспешно пытаясь сдвинуться каждый в свою сторону. Ветер, нагоняемый Великой Силой, и вода толкали флейт, но он стоял мёртво. Кто-то из искусников, управлявших движением, подскочил к майору, негромко докладывая ему о невозможности движения. Тот внимательно посмотрел на меня и кивнул головой докладчику.
  - Что же, ваша светлость, я как гостеприимный хозяин считаю своим долгом показать вам мой корабль. Вы не возражаете?
  Моя светлость не возражала. Посмотрим, посмотрим, как тут служба несётся. Прошли по верхней палубе. Командир был настолько любезен, что познакомил меня с искусниками-движенцами. Собственно, они отвечали не только за движение корабля, но и за его боевую мощь, являясь офицерами корабля. Остальная команда обеспечивала работу со снастями, ещё сколько-то человек обслуживали баллисты, стоявшие на палубе на поворотных станках. Была и морская пехота, под командой лейтенанта и пары сержантов - на случай абордажа пиратских судов. Флейт и болтался-то в море в целях патрулирования. Три дня назад вышли из Амрума - столицы заморской провинции Лирнесса, так назывался целый архипелаг мелких островов, на самом крупном из которых Лангеоге, площадью примерно 30-40 квадратных морских миль и находился Амрум. Остальные острова были заметно меньше размерами, а большая их часть были вообще необитаемыми. Островами управлял наместник. Бергер фон Балк. Сыночком которого и был небезызвестный Ральф, сбежавший от меня к отцу, на острова.
  Командир был настолько любезен, что пригласил меня на торжественный обед в мою честь в капитанский салон, но я отказался. Отговорился тем, что спешу. Тем не менее, окинул телеметрией весь корабль, просветив его насквозь. И пока мы с ним, стоя у грот мачты в окружении его офицеров, любезничали, рыжевато-бурый ком собранных в кучу крыс и насекомых плюхнулся в море в паре кабельтовых от нас. Крысиные мордочки поплавками закачались на воде, некоторые в панике поплыли к родному кораблю, из недр которого их так бесцеремонно выкинули. Подарок от меня команде. Как ни борись, а эти твари всё равно проникают на корабли - с грузом или по швартовым канатам. Повыспросив командира и его штурмана о порте Амрума, о его бухте и рейде, я распрощался с военными моряками и отбыл к себе.
  - М-да-а... - Вернер Деттельбах задумчиво провёл пальцем по щеке, - вот и довелось нам с вами, господа, познакомиться с ужасом Лирнесса и Схолы.
  - А что такое, господин майор флота? Вам что-нибудь известно об этом оме?
  - Да много разного говорят...
  - Да как так? Такой красавец! И не замужем, - воскликнул тот самый молодой лейтенант из штурманов.
  - Ха! Красавец! Красавец-то красавец, а ему человека жизни лишить, что глазом моргнуть, - проговорил пехотный лейтенант, альфа уже в годах, обременённый значительным семейством. Ему уже давно было пора на покой - выслужил все сроки, но трое супругов и восемь детей, из которых только один был альфой, не отпускали на заслуженный отдых, - Он, как только на меня зыркнул, у меня мороз по коже, глаза эти его... теперь и не заснёшь ночью...
  Молодой лейтенант только вздохнул, не понять разочарованно или мечтательно. Флейт, подгоняемый ветром и течением, продолжил мчаться на восток, время о времени выполняя зигзаги наблюдения в поисках пиратских судов.
  А мы через два дня пришли в Амрум. Встали на рейде - я специально не стал лезть в порт. Кораблик у нас небольшой и искать ему место у пирса, так себе удовольствие. К тому же потребуется охрана - мало ли какие личности болтаются в порту? Это вам не Лирнесс. А у меня почти одни омеги на биландере. Так что, чем дальше от берега тем лучше. Тем более, что я сейчас один в шлюпке доплыву к берегу, зайду к портовым властям и присмотрю место для телепорта.
  Все четыре якоря с помощью телекинеза были выпихнуты Ёрочкой-боцманом за борт. Канаты со свистом разматывались из плотных бухт, уходя в зелёную прозрачную воду.
  - Якорь забрал! - звонко выкрикнул Ёрочка.
  Метров пятьдесят глубины под нами есть. Дно хорошее, песчаное. Где-то внизу носовые якоря, волочимые по дну за биландером, перекантовались, легли штоком на грунт, встав одной лапой вниз и забрали. С кормы пошли ещё два якоря, поменьше. Забрали и эти. Заглянув через борт вдоль уходящего вниз каната, тем же самым телекинезом я потрамбовал якоря поглубже в грунт. Ёрочка выбрал слабину и мы встали. Перед нами раскинулась обширная глубокая бухта. В трёх кабельтовых, у самого берега, у дощатого пирса покачивались на мёртвой зыби мачты нефов, флейтов, каракк, каравелл, ещё каких-то произведений судостроителей, чему я и названий-то не знал. Лодки и лодки. Корабли и корабли. Бухта была полна рыбацких лодок, посыльных судёнышек, корабельных шлюпок, сновавших туда и сюда. Далеко в неё мы заходить не стали, встали на внешнем рейде. Но мористее нас на якорях стояла ещё пара кораблей мимо которых мы прошли. Оба под зелёными с красным кругом военными флагами.
  На холме, покрытом тропической зеленью раскинулся городок. Белели белёные домики под рыжими черепичными крышами. За пышной растительностью, белея колоннами, прятался просторный дом наместника. Рядом виднелись дома богатых горожан. Дальше в полупрозрачном мареве влажного морского воздуха темнели невысокие вершины давно погасшего вулкана. Кораллового рифа у бухты не было - видимо, работа искусников, удаливших его для удобства судоходства.
  Я оделся, выбрав чёрный как ночь, костюм с шёлковой чёрной же вышивкой, ослепительно белая сорочка с кружевным отложным воротником, была повязана на шее шёлковым платком, в который я заколол брошь с крупным бриллиантом, кружевные манжеты прикрывают пальцы почти до самых кончиков, на безымянном пальце правой руки перстень Шиарре, на плечи накинут алый плащ менталиста (всё-таки ректор хорошо придумал, закрепив за нами этот цвет), в руки трость Мефистофеля и, шевельнув пальчиком, спустил на воду небольшую шлюпку. Всем остающимся разъяснил, что сейчас по-быстрому смотаюсь на берег к капитану порта и все желающие сойдут и смогут прогуляться. Само собой, за исключением вахтенного. А им у нас был в этот раз Сиджи.
  Шлюпка ткнулась носом в выбеленные доски причала, я соскочил на берег, по щелчку пальцев судёнышко телепортировалось к биландеру и сейчас же Ёрочка привязал его за кормой.
  Вот и твёрдая суша под ногами...
  У капитана порта всё прошло благополучно и быстро. Без очереди. Когда имеешь возможность вот так, походя, воздействовать на людей, то как-то не заботят проблемы очерёдности регистрации в порту. Узнав, что Амрум посетил маркиз Аранда, капитан любезно раскланялся и порекомендовал гостиницу, по его словам, лучшую в городе. Ну, ну, посмотрим... надо ли оно нам.
  А также капитан высказался в том смысле, что его превосходительство, наместник Южных островов будет несказанно рад увидеться с таким высоким гостем как его светлость. Вот нисколько не сомневаюсь! А уж как Ральф обрадуется! Тем не менее, приличия требуют, чтобы я посетил его превосходительство.
  За несколько геллеров местные мальчишки альфы и омеги вперемежку, с выгоревшими добела под лучами Эллы волосами, босые и загорелые до черноты, галдя, повели меня по улицам вверх от порта, показали гостиницу и подтвердили, что и правда она лучшая в городе. Сняв несколько номеров, расположенных рядом, я переместился на биландер.
  - Итак, кто желает сойти на берег?
  После трёх дней плавания желали все. Даже Ёрочка и Машка.
  В мгновение ока переместив всю нашу компанию по знакомым меткам, все, кроме меня заселились в номера, оказавшиеся довольно неплохими. Достаточно сказать, что в каждом из них была ванная и туалет, что для средневековья просто невероятно. Кошка тут же сквозанула, как они это умеют, по своим делам. Типа, я тут осмотрюсь, что да как. Даже в гостиницу заходить не стала. Ну, пусть проветрится. Ей надо.
  - Оме Лисбет, Эльфи, нам надо нанести визит вежливости к наместнику. Говорят, его превосходительство весьма щепетилен в вопросах этикета.
  - Оме, я то вам зачем? - высказался Эльфи.
  - Как? А мой Личный Слуга у нас кто?
  - Ну... я... но Ингрид, я же не могу его оставить.
  - Можешь. В конце концов, есть Вивиан, Лизелот, наконец... Правда ведь, оме Лисбет, Лизелот сможет помочь с маленьким?
  - Конечно-конечно, оме Ульрих, - с готовностью откликнулся Лисбет, - н-но... может быть, мне можно будет не ходить? Там опять всё это будет...
  Это он про великосветское лицемерие. Наместник неискусник и для Лисбета мучительно находиться в подобной атмосфере. Физически. Моя-то шкура давно уже продублена ложью, двусмысленностями и умолчаниями. Я и сам могу дать фору и наплести кому угодно, что угодно, не взирая, искусник передо мной или нет. А уж отпрепарировать чьё-то сознание...
  - Хм... Да, может быть и не стоит вам всем там быть.
  Приняв душ и отдохнув на просторной кровати в прохладном номере - стены были толщиной более метра, я дождался окончания сиесты и отбыл к наместнику. Один.
  - О! - восторженно раскрыл глаза наместник Бергер фон Балк, идя мне навстречу. Эмоции альфы, естественно, были напускными. В глубине его сознания таился страх. Страх за сына, себя и своё семейство. О произошедшем на балу он знал - непутёвый сынок прискакал к нему под крылышко и рассказал о конфликте с маркизом Аранда.
  - Я так рад, что вы, ваша светлость, нашли время посетить наш город! - разливался наместник.
  - Да-да... господин фон Балк... да-да, - отвечал я, внимательно разглядывая лицо альфы. И под моим взглядом он менялся. Слащавая улыбка пропала, дрогнули руки, которые он тянул ко мне, пытаясь радушно приобнять, ну, или подойти к ручке.
  А ты ведь знал, чем твой сынок занимается. Зна-ал. Сколько денег было потрачено для прикрытия "грешков". Ты и сейчас меры принял... как тебе кажется, решительные. Что?!
  Стоять! Тварь!
  - "Оме Лисбет!" - воскликнул я телепатически, - "Эльфи! Ют! Виви! Веник!".
  Прикрыв глаза, я потянулся телеметрией в гостиницу ко всем там оставленным моим. Ф-фух-х! Все на месте. Собираются прогуляться.
  - "Все на корабль! Вопросы потом!"
  - "Сиджи! Мы отплываем! Срочно!" - полетела моя команда старшему помощнику, оставшемуся на вахте на биландере.
  Бергер стоял в огромном зале наместнического дворца перед высоким оме в чёрном как ночь шитом шёлком костюме (алый плащ оме оставил в прихожей), солнечный зайчик играл на крупном бриллианте, заколотом в шейный платок маркиза, так, что порой резал глаз. Зелёные змеиные глаза без белков не отрываясь разглядывали фон Балка, взмокшего под камзолом. Казалось, нечеловеческий взгляд оме выворачивает душу наизнанку, заставляет против воли говорить, признаваться во всём - что совершал когда-то и не совершал, а только подумал. Ох-хо-хо! Страшно-то как. С искусниками не так, там достаточно держать язык за зубами или отделываться ничего не значащими фразами - и прокатит! А здесь впору руками рот прикрывать - так подмывает рассказать про себя всё.
  Но вот лицо оме неуловимо изменилось, превратившись в холодную нечеловеческую каменную маску, он неожиданно громко стукнул в паркетный пол своей тростью красного дерева с золотым набалдашником в виде головы демона, Бергер вздрогнул, слыша резкий звук, но так и не избавившись от наваждения взгляда маркиза. (как раз в это время я закончил отправку расслабившихся было на суше всех своих на биландер, только вот Машка где-то затерялась).
  - Пройдёмте в кабинет, господин фон Балк... - услышал он скучающий холодный голос его светлости.
  Да-да, оме, пойдёмте, это сюда - промелькнула в голове наместника мысль. Промелькнула и пропала. Сам же он не смог издать ни звука и поплёлся вслед за шагавшим через зал оме. Шаги монстра, а никаких сомнений у Бергера в этом не было, громом отдавались в его голове.
  Едва они вошли, как серебряный колокольчик, стоявший на столе, сам собой звякнул, вызывая секретаря. Молодой неприметный альфа в тёмном жилете без вышивки вошёл на зов.
  - Любезный, пригласите к нам начальника отделения SS, - услышал он от высокого оме в чёрном костюме с копной белых волос свободно лежащих на широких плечах.
  Кивнув и не подумав даже возразить, альфа задом вышел в приёмную.
  Ну, а мы пока побеседуем.
  Я давил. Перед внутренним взором Бергера фон Балка промчалась вся его не такая уж плохая и не такая уж короткая жизнь. Он смотрел на меня как кролик на удава и соглашался со всеми моими предложениями. Оме хочет, чтобы он написал обо всём, что он задумал сделать со спутниками оме? Извольте. Скрипя пером, наместник пишет о том, как он дал указание начальнику охраны подобрать надёжных людей, отследить появление маркиза в гостинице и похитить всех с кем оме сошёл на берег. Нет, оме, убивать их не планировалось. Просто мы бы подержали их в очень хороших условиях, показали бы другой берег острова, покатались бы на лошадках, покормили отличным обедом и отпустили бы после того как оме стал бы посговорчивее и отказался от мысли разделаться с Ральфом... Оме желает, чтобы он написал о том, как стоимость поставки продовольствия армии и флоту Лирнесса была завышена на шестьдесят процентов и кто ещё кроме него, наместника в доле, тут и в Лирнессе? Пожалуйста. И вновь скрипит перо, брызгая чернилами и ставя кляксы. Оме просит, чтобы он поделился тем, как ему, вернее, не ему, а его доверенным людям приходилось разделываться со слишком уж шумными подданными Лирнесса (население Южных островов обладает этим статусом), возжаждавшими справедливости и не желающими мириться с пропажами своих детей-омег, да и пара слишком уж миловидных мальчиков-альф пропала тоже? А ему, бедному отцу приходилось покрывать неприглядные дела своего чересчур легкомысленного сынка? И вновь никаких возражений...
  А листы бумаги, исписанные неровным почерком дрожащей руки, покрывают обширный резной стол из красного дерева.
  - Что здесь происходит? - быстрым шагом в кабинет входит высокий альфа-искусник.
  А! Вот и начальник местного отделения SS.
  Стоявший спиной к двери высокий омега в чёрном с белыми распущенными волосами медленно повернулся к вошедшему. Похлопывая тростью красного дерева по ладони, он оглядел альфу и с ничего не выражающим лицом ответил:
  - Ничего... Господина наместника охватила жажда признаний... Извольте ознакомиться, господин...
  - Уве Дитерихс, к вашим услугам, оме...
  - Маркиз Аранда, - бросил высокий оме и снова повернулся к писавшему.
  - О! Ваша светлость... но как...
  - Что как?
  - Как так вышло, что его превосходительство, - тут Уве смешался, и закончил фразу, с трудом подобрав слова, - делает то, что делает.
  - Вас интересует только это? - холодно поинтересовался маркиз, - На вашем месте я бы задал себе другой вопрос: почему SS ничего не знает об этом? - тут он показал на исписанные листы, - Или, - холодно продолжил маркиз, - SS знает?
  Уве бросило в пот. Демоны бы взяли этого маркиза! Откуда он здесь? Ну, да. По дружбе приходилось закрывать глаза на некоторые мелочи. А если приедут из Лирнесса с проверкой, то окажется, что это вовсе и не мелочи. И Майн пропал так не вовремя! Придётся теперь всю отлаженную схему контактов с пиратской вольницей пересматривать. А про ежемесячную пару талеров из Андернахта придётся забыть.
  И сынок этот придурошный... Ведь говорил я Бергеру, говорил - приструни. Негоже собственных подданных тиранить так. Делишки наши тишину любят. Если уж влез в них по уши. Как же! Дворянин в демоны знают, каком поколении. Быдло должно ублажать - иначе, зачем оно, быдло, нужно на этом свете? Вот, похоже, и допрыгались...
  Листы плотной бумаги, исписанные убористым почерком, сами собой собрались в стопку и исчезли из кабинета, телепортировавшись в Лирнесс прямо в руки новому начальнику SS, вот прямо сейчас отдыхавшему после обеда. Его превосходительство, остановленный в своём писарском рвении, выдохнул и принялся промокать вспотевший лоб шёлковым платочком.
  В его голове даже мысли не возникло о побеге из пределов Лирнесса. Начальник отделения SS тоже об этом не думал.
  - Я вас оставлю, господа, - маркиз шагнул к двери мимо так и стоявшего столбом Уве, - и да, ваше превосходительство, - здесь оме, уже взявшийся было за ручку двери, обернулся, - сына вашего я заберу...
  Дверь хлопнула, прикрытая неведомо кем.
  Не-ет! Ральф! Сынок! - наместник, не в силах издать ни звука, скомкал в чёрной и тягучей как смола тоске, поразившей всё его существо и заставившей захолонуть душу, листы бумаги так и оставшиеся лежать перед ним.
  Тоска у него! Х-ха! Вот у меня тоска так тоска...
  Солнечное сплетение ныло, истощённое отсутствием энергии. Эмоции я со своих не тяну. Ну, почти. Концерт уже давно был. Ну, как давно... Три декады назад. А я опять голодный...
  Но надо везде видеть хорошее. Так ведь?
  Вот у нас Ральф есть. Съем его и будет мне счастье. Только надолго ли мне этого хватит? - грызла подлая мыслишка. У меня ведь, в точности, как у наркомана время между дозами сокращается.
  А что говорит нам наука? Квадрат решений Декарта?
  А старина Декарт предлагает поразмыслить над тем, что:
  1) Что будет, если что-то произойдёт?
  2) Что будет, если что-то не произойдёт?
  3) Чего не будет, если что-то произойдёт?
  4) Чего не будет, если что-то не произойдёт?
  Ну-с, прикинем хрен к носу:
  Что будет, если я съем Ральфа? Будет хорошо. Мне. Я голоден. Да и всякую сволочь наказывать надо. Тем более, что я в своём праве.
  Что будет, если я Ральфа не съем? Ну, он жив останется. Это как минимум. Отец его и папа будут спокойны. Но что мне до спокойствия этих людей? Тьфу и растереть. Подумаешь, пройду в очередной раз по головам. Делов-то!
  Дальше.
  Чего не будет, если я съем Ральфа? Не будет МОЕГО голода! Тоска, вызванная понижающейся энергией в моём теле, отступит. Да и ещё. Если я буду так голодать, то вполне возможно оме Ульрих может утратить славу одного из признанных оме-красавцев Лирнесса. Мне-то пофиг, но моё тщеславие мне этого не простит. Эльфи, опять же расстроится - личико его оме подурнеет.
  Чего не будет, если я не съем Ральфа? Мой голод останется со мной. А это... скучно... Да, ещё - я сам для себя окажусь неотомщённым. (А за что ты ему мстишь, Саня? За то, что с дуэли сбежал? Так он просто трус. Тварь дрожащая.)
  Не. Решено. Ловим Ральфа. А вы - Шут и Палач, молчите! Вон Шаман - правильный пацан, сидит в уголке, да бубен слушает. А от вас только беспокойство одно! Нет бы - подсказать, вот так делай, молодец будешь. А то один ржёт всё время, как дурачок, а второй только и смотрит, чтобы попенять - так сделаешь - виноват, сделаешь по-другому, опять виноват, вообще ничего не сделаешь - виноват, что не сделал. Ну вас!
  Вспомнив лицо Ральфа фон Балка, таким, каким я его видел на балу - изысканно бледное, с яркими губами искажёнными презрительной усмешкой, я почувствовал, что смогу отыскать его. Он тут, недалеко, где-то на острове. Плащ менталиста отправился на биландер, выбравший якоря и выходивший из бухты на запад, а я скакнул на образ альфы, возникший в моей голове.
  Горы. Тропические, заросшие непроходимыми первичными джунглями. Лангеог был достаточно велик и только лесорубы осмеливались пробираться по ним в поисках особо ценной древесины. Каторжников на острове не было - преступников отправляли на Южный материк и все лесорубы были местными жителями. Вот с проводником из их числа и парой охранников Ральф и сидел в одной из пещер у костра, нещадно дымившего и позволявшего хоть немного отогнать волны гнуса, почуявшего живую плоть. Тварь! Какая же тварь этот маркиз. Из-за него пришлось бросить Схолу. В самом конце последнего курса! Из-за него он, Ральф фон Балк не получит диплом и кормит сейчас москитов в глухих джунглях, прячась здесь по настоянию отца, вместо того, чтобы развлекаться в Лирнессе в ночных клубах и борделях. Да и просто прихватить бы симпатичного омежку на улице города - город полон простолюдинов, одним больше, одним меньше. Демонов маркиз!
  Ральф кутался в плащ, истекая потом на тропической жаре. Хоть какая-то защита от кровопийц. Охранники сидели рядом, проводник только что принёс охапку дров и тоже сел к огню, не столько горевшему, сколько дымившему.
  Чья-то тень перекрыла вход в пещеру. Кто это? - подумал Ральф, вроде никто не знает, где мы. Вошедший подошёл ближе и альфа с ужасом увидел того, от кого он прятался. Маркиз Аранда в чёрном как ночь костюме с черной же вышивкой с распущенными по плечам волосами шагнул к ним. Охрана и проводник, казалось, никого не замечали, по-прежнему сидя у костра. Ральф попробовал было шевельнуться - тело застыло без движения, хотел крикнуть - язык не повиновался. Смерть пришла, моя смерть пришла - промелькнула где-то в голове заполошная мысль.
  Да. За тобой пришла твоя смерть. Пойдём. Телекинезом я уцепил здоровенного альфу за левую ногу и волоком потащил из пещеры. Ни охрана, ни проводник так и не отвлеклись от своих занятий.
  Минут десять-пятнадцать я стремительно волок альфу за собой по всем этим упавшим стволам, задевая корни и упавшие сучья, сминая подлесок (там, где он был), протаскивая безвольное тело по лужам, прелым листьям, нарочно таща его так, что голова Ральфа билась о стоящие гигантские колонны стволов тропических деревьев, торчащие корни, изредка попадающиеся камни. Сам-то я левитацией двигался - негоже его светлости в грязи мараться. Комары меня тоже не одолевали - телекинез рулит.
  Потом оставил его лежать внизу - с разбитым в кровь лицом, в рваной одежде, перемазанного в жидкой грязи с ног до головы, так, что на лице были видны только глаза, и поднялся выше леса. Ага! Нам туда. Вершина самой высокой горы послужит последним пристанищем для Ральфа фон Балка...
  Элла... Её лучи освещали вершину острова Лангеог. И небольшую площадку у её склона. На самом верху. Карниз шириной в метр и длиной метра три. А к стене каменными кольями пробивавшими запястья растянутых в стороны рук был пришит ободранный человек. Альфа. Он поднял измученное покрытое грязью и кровоподтёками лицо на стоявшего к нему спиной человека в чёрном. Высокий оме, покачиваясь с пятки на носок и заложив руки за спину, смотрел со скалы. Под ним расстилался остров, бухта Амрума заставленная казавшимся крохотными с такой высоты корабликами, сам город, расстилавшийся вдоль залива и уступами взбиравшийся вверх. Один из корабликов, не самый большой, распустив белые усы, двигался к выходу из бухты.
  - Альм Кнапп, Гретхен Андер, Зельд Богер, Мален Видеман, Элл Линднер, Малин Гербель, Хайди Моор, Берт Пиннер, даже Карл Рейтерн и Хорст Турман... - перечислял оме не поворачиваясь, - вам знакомы эти люди?
  - Кто это? - не смотря на невыносимую боль в переломанных костях запястий, пробитых каменными стержнями, Ральф смог презрительно скривиться, - освободите меня и мы сможем поговорить так, как это подобает знатным людям.
  - Это те, кого вы убили, предварительно насилуя в течение нескольких дней вместе с вашими "друзьями". Это те, кого вы, обещая отпустить к родителям и вселив надежду, травили собаками в джунглях, словно диких зверей. Это те, чья кровь на вас, господин Ральф фон Балк. Сколько было самому младшему? Кажется его звали Хорст Турман... Девять лет... маленький прехорошенький мальчик-альфа... А старшему было тринадцать... Гретхен Андер... мальчик-омега... Жемчужинка... Так его папа называл... А вы их забыли, господин Ральф фон Балк, выкинули из головы их имена и лица...
  Оме повернулся:
  - Надеетесь на дуэль? Нет, господин Ральф фон Балк, я вам не дам такого шанса. Вы просто сдохнете. Здесь. На моих глазах. А когда вы будете подыхать, - нечеловеческие зелёные глаза оме приблизились к самому лицу Ральфа, узкий нитевидный зрачок в них расширился, отливая красным, - вам будет страшно, очень страшно... Вы не сможете сделать ни единого вдоха, будете паниковать от удушья и ужас смерти охватит всё ваше существо... А потом... они к вам придут... все кого вы убили... их лица... - голос оме, казалось гремел в голове Ральфа, - ...их глаза... умоляющие, залитые слезами... встанут перед вами... и чудовищный, невыносимый стыд будет разъедать как кислота всё ваше существо, господин Ральф фон Балк... и от него не скрыться... Расплавленным металлом он будет жечь и жечь вас изнутри. А потом вы сойдёте с ума... Мыча, пуская слюни и испражняясь под себя вы будете безумным взглядом смотреть вниз, туда, - оме показал на город, - и ваш отец не будет знать, что с вами произошло...
  * * *
  Ах-х! Здорово как! Как будто родился заново. Хотелось хохотать и прыгать от восторга. Я, распустив шёлковый шарфик на шее, чуть не приплясывая шёл по набережной Амрума к порту. Какой городок-то приятный. После поглощения наместнического сынка средоточие моё, как ни странно наполнилось не до конца, но энергия альфы-искусника была до дрожи в руках приятной. И сейчас, в повышенном настроении, мне всё вокруг казалось голубым и зелёным. Короче, эйфория у меня. Вот. Я остановился отряхивая рукав от пыли. Пыли, что осталась от Ральфа фон Балка.
  О! Точно! Кошка ведь так и не вернулась на корабль, а тот уже из бухты вышел.
  Машка! Кошка Машка! Вы где, сударыня? - позвал я мысленно.
  Тишина.
  Да куда она делась-то? - вспыхнуло во мне беспокойство. Сделав пару шагов, я поднял голову и наткнулся взглядом на сидевшую на каменном столбике декоративного забора кошку. Она вылизывала переднюю лапу. Правую. Оторвалась от своего занятия и лукаво щурясь, посмотрела на меня.
  А тут я - пришло ко мне от неё.
  - Что? Повоевала? - спросил я кошку.
  Да так. Размялась немного. Скучно тут. Собаки боятся. Коты тоже какие-то... стойкости в них нет...
  - Вахтенный, доклад! - потребовал я, когда мы с Машкой вернулись на биландер, к тому времени вышедший из бухты и взявший курс на запад.
  Подскочивший Сиджи доложил, что возврат всех произошёл успешно, никто ничего не забыл в гостинице, ничего не потерял. Пассажиры отдыхают, команда занимается по распорядку.
  - Та-ак! Что у нас сегодня на ужин? - задал я вопрос квартермейстеру Юту, в предвкушении потирая руки.
  - Ужин будет вечером, в четырнадцать часов, господин капитан, - с достоинством ответил он, не разделяя моего энтузиазма.
  - Господин квартермейстер, вы так и не ответили на мой вопрос.
  - Докладываю. На ужин будут поданы: салат с ветчиной, припущенная лососина, бульон с омлетом, телятина жареная, запеканка картофельная с мясом, творожники со сметаной, компот из сухофруктов, сладкий пирог.
  И смотрит на меня так, как будто говорит: вопросы ещё есть?
  Вопросов нет.
  На кухне сегодня он сам - Ют и Аделька с Ёрочкой. Малолетний барон тоже приучается готовить. Я его просветил в своё время, дескать, может случиться так, что вы, господин фон Краутхайм можете оказаться вдали от поваров - ведь, менталист, владеющий телепортацией существо свободное по определению. Кроме того, искусство приготовления пищи не только утилитарная необходимость - разъяснял я, но и высокое искусство сравнимое с медитацией, приводящее мысли в порядок, способствующее размышлениям о высоком, в каком-то смысле ритуал. Ритуал поклонения самому важному в этом мире - самому себе. Ведь мы - то, что мы едим.
  И вот Ёрочка теперь в свободное от выполнения боцманских обязанностей время занимается кулинарией. Наравне с омежками. В помощь им - книга Хени и Дибо.
  В течение суток неспешного хода, оставив за кормой давно скрывшийся за горизонтом Лангеог, мы оказались среди архипелага небольших островов, высоких вулканических и плоских атоллов. Выбрав один из них, с достаточно высокими горами - следами вулканической деятельности - там обязательно будет пресная вода, решили пристать на отдых. В конце концов, ради него мы и путешествуем.
  Узкий неглубокий фьорд вился между заросших буйной тропической растительностью высоких скалистых берегов. Белые скалы уходят в зелёную прозрачную воду. Дно фьорда покрыто белым песком. Глубина метра три, не больше. Только, только пройти. И мы идём. Вся команда и пассажиры на палубе. Паруса убраны, над палубой растянут полотняный навес. Ёрочка на носу, занят промером глубины, Аделька на корме с лотом. Я на самом верху грот мачты, стою прижавшись спиной к ней на марсовой площадке и занят проводкой корабля.
  - Полторы! - кричит Ёрочка с носа. Полторы сажени, значит
  - Скорость два! - вторит Аделька с кормы.
  Два узла. Много. Придерживаю биландер.
  - Скорость один! - снова кричит Аделька.
  Сиджи и Ют на снастях. Ширина фьорда такова, что мы едва не цепляем концами реев за противоположные скалы. Я телекинезом направляю наш гордый кораблик к уже видному берегу. Мимо ползут, восхищая всех, высоченные, выше мачт, скалы. Ещё метров сто и встанем на якорь, если глубина позволит - в конце фьорда видна прелестная бухточка, как раз для биландера. Если нет, то долго ли копнуть тем же телекинезом песчаное дно, выбирая грунт для постановки корабля на ровный киль?
  Глубины хватило. Почти. Метров двадцать до берега осталось. Нам хватит. Дно понижается отлого - самое то для купания. А берег! Ослепительно-белоснежный песок пляжа, уходящий в таинственную густую тень деревьев. Подлеска нет. Сбоку, вдоль одного скалистого берега из леса течёт ручей. Пресная вода.
  - Якорь забрал! - докладывает наш боцман, плюхнув с носа здоровенную железяку в близкое дно. Вода едва его покрывает. Поставь стоймя и проушина, в которую пропущен канат, окажется на воздухе. Второй якорь летит с кормы.
  - Стопора отпустить! - командую я и Ёрочка, чуть вытравив якорные канаты, крепит их за кабестаны. Канаты натянулись и наш кораблик остановился.
  Упоительный аромат крупных ярко-розовых цветов буйно цветущего дерева достигает нашего носа. Птицы, никогда не видевшие людей, носятся между снастей. Биландер развернут бортом к берегу. Знаю, что не самое удачное положение для причаливания к необорудованному берегу, но, будем надеяться, способности менталистов помогут в случае чего.
  Окидываю телеметрией весь остров сразу. Крупных животных и людей нет. Птицы, маленькие ящерки, раки-отшельники с раковинами на задней части тела - вот и вся живность. Опасности нет.
  Внимательно приглядевшись к берегу, перемещаюсь к самому урезу воды. Цепляя пятки носками туфель, скидываю их и, сделав пару шагов от мелких волн, погружаюсь пальцами ног в горячий песок. Кайф!
  Под моим взглядом телекинез обматывает поданный с борта канат вокруг ближайшей пальмы. Следом за мной телепортируется Ют. Сиджи, как старший помощник, пока на корабле. Мы идём с мальчиком в густую тень. Метров через пятьдесят отыскиваем бамбуковую рощицу. То, что надо! Стволы бамбука доставляются левитацией к воде и тут же, под нашими пристальными взглядами из них начинают собираться сходни. В дно впиваются столбики, на них крепятся перекладины и от берега тянется мостик. Шириной чуть меньше метра. Пока без перил. Но на биландере уже жаждут сойти. Особенно нетерпелив Веник - взобрался на планширь борта и, держась за ванты, дирижирует рукой постройкой сходней. Вдвоём с Ютом мы меньше чем за пять минут заканчиваем работу и начинам принимать на берег попискивающих, не столько из-за страха, сколько из-за кокетства, омег.
  Ингрид спит и Эльфи остаётся с ним на судне. Сейчас вахта Ёрочки и он тоже там.
  А остальные с восторгом осваивают берег.
  У берега противоположного тому, где протекает ручей, есть в тенёчке место с торчащим из воды гладким камнем похожим на спинку стула. Этот камень я облюбовал для посиделок и принятия морских ванн. А что? Захожу в воду до камня и сажусь, привалившись к нему спиной. Глубина по грудь сидящему. Вода тёплая, близко к тридцати градусам - течения во фьорде нет и вода прогревается под яростными экваториальными лучами Эллы до очень комфортных температур. Со мной Сиджи и Ют. Я держу безрукого омежку перед собой и перебираю пальцами его бордовые пряди волос. Ют пристроился справа от меня и тоже запустил пальцы в волосы. Только в мои. Мелкие, едва заметные волны колышут наши тела. Хорошо. Мы молчим. Говорить нам не нужно. Менталисты чувствуют ощущения окружающих. Нам хорошо и друг с другом.
  Ёрочка от берега идёт к нам. Мальчишка за последние месяцы взялся бурно расти - сказывается влияние Силы. И сейчас вытягивается так, что его тощее угловатое тельце с длинными, как у кузнечика конечностями, под лучами Эллы бредёт к нам по колено в воде. Он обнажён. Как и мы. Как-то так сложилось, что купание в водах фьорда проходит без одежды. Тут все свои. Альф только двое - Веник и Ёрочка. Веник малолетний и сам бегает по берегу сверкая попкой, а Ёрочка... Он давно уже близко сошёлся с Сиджи и Ютом и у него нет тайн от них. А нет тайн - то и стесняться нечего. У меня от него тоже тайн нет. В конце, концов чисто внешне организмы альф и омег идентичны, если не считать размеров половых органов. И сейчас Ёрочка со своим богатством идёт к нам. Подойдя, присел рядом со мной, оказавшись по грудь в воде, так, что его голова умостилась на моём, специально поднятом для этого левом колене. Мы чувствуем друг друга. Подложив под щёку руку, он с удовольствием уставился на меня. А я так и перебираю волосы Сиджи, сидящего с закрытыми глазами привалившись к моей груди. После концерта, когда Ёрочка играл Ромео и под моим воздействием смог отрефлексировать свои эмоции по отношению ко мне, психическое состояние его немного стабилизировалось, но...
  - Оме, вы самый, самый, самый, самый... - говорит он негромко, повинуясь моему воздействию, толкающему его на откровенность.
  Ют растянул улыбку до ушей, не оставляя моих волос. Улыбается и Сиджи.
  - Не боишься, что я разорву тебя на части? - прикрываю я глаза, погружаясь в голубые волны Силы окутывающие нас и улыбаясь тоже.
  Смещаю тельце Сиджи правее, к плечу, открывая тем самым свой источник.
  Волны Силы закручиваются вокруг нас, перетекают от меня к Сиджи, от него к Юту, опять ко мне и к Ёрочке. Пример Кларамонда, когда Сила пошла навстречу своему медиуму, встал у меня перед глазами и сейчас, повинуясь какому-то наитию, я начал гонять её от себя к детям. Первый опыт обмена энергией Силы у меня был ещё в пещере Аранда - я тогда отходил от битвы с обон, едва живой приполз. Потом - Кларамонд. И теперь вот мы вчетвером. Менталисты. Взаимодействие Силы с людьми в этом мире всегда ощущается по-разному. В зависимости от того, какого направления тот или иной искусник - сказывается внутренняя предрасположенность. Нам комфортно друг с другом. Великая Сила в наших телах движется одинаково и сейчас я чувствую, что рядом со мной находятся существа, ближе которых у меня нет. Наши мысли, чувства, побуждения сливаются, становятся едиными. Мы максимально открыты друг другу. И я чувствую симпатию и любовь от всех троих. Голубовато-синюю от Сиджи и Юта и такую же только более тёмную, отливающую в густую синеву, с проскакивающими красными прожилками, от Ёрочки.
  А вот красного нам не надо. Так и не открывая глаз и стараясь сохранить это единение, вытягиваю из потока Силы, идущей от Ёрочки в мою сторону, красноватые прожилки сексуального желания. И сейчас же Ёрочке будто легче становится. Привлекаю мальчика к себе так, что он приникает своей левой щекой к левой грудной мышце изуродованной в своё время безобразным шрамом, от которого остались сейчас белёсые рубцы - как ни бились целители, так до конца убрать и не получилось, оказавшись лицом вверх. Я головой не двигаю, а вот Сиджи, так и млеющий от моих пальцев в его голове и перетекающей между нами Великой Силой чуть придвигается к Ёрочке и целует его в лобик. Поток Силы между нами увеличивается, сливаясь так, что не разобрать, где чей и становясь равномерно синим, а я, жмурясь от удовольствия как кот, задираю голову вверх и разглядываю противоположный высоченный берег залива с выжженными Эллой камнями на самой вершине.
  Хорошо.
  А что если?
  Осторожно останавливаю движение Силы - и так уже засиделись. Высвобождаю из объятий Сиджи, его тут же подхватывает своими ручками Ют и, показав разомлевшему Ёрочке наверх, киваю подбородком - дескать, пойдём?
  С вами, оме? Куда угодно!
  Встаю и, встряхнув мокрые от солёной воды волосы, иду к намеченному месту, Ёрочка вскакивает и, высоко задирая тощие колени, пробует мчаться за мной. Обходим стоящий на якоре биландер. Здесь становится глубже - где по шею, а где-то приходится двигаться в воде, поддерживая себя левитацией. Наконец, я добрался до противоположного отвесного берега.
  - За мной!
  Подтянутое жилистое обнажённое тело, блестя серебром капель, срывающихся с копны белых волос и бледной кожи, вырывается из оков воды и стремительно взлетает на самый верх отвесной скалы. Следом летит, но уже медленнее, худое нескладное тело мальчика.
  - Смотри! - заглянув со скалы, показываю Ёрочке вниз.
  Метров двадцать тут точно есть. Под нами, невидимая рука телекинеза выворачивает из дна груды золотого песка, копая котлован и перекрывая вынутым песком путь в залив так, что вершина кучи песка поднимается над водой на пару метров. Три морских сажени или шесть метров глубины надо. Не меньше. Примерно три моих роста.
  Котлован готов и я без разбега, только чуть подпрыгнув вверх на месте, сверкнув задницей и пятками и вытянувшись в струнку, ухожу вниз.
  Ветер свистит в ушах и развевающихся за спиной волосах, руки вытянуты над головой как только можно. По-первости даже глаза зажмурил. Вестибулярный аппарат протестует - тело идёт вниз головой вертикально, а это непривычно. В груди замирает от непередаваемого ощущения полёта. Мгновение и я вхожу без всплеска в воду. В последний момент что-то дрогнуло внутри и я придержал себя левитацией. Страх - вот как это называется. Тело влетает в упругую воду, она ударяет по голове, волочит за собой волосы, обжимает тело и, прогнувшись на глубине, взмахами рук и ног я выталкиваю себя на поверхность. Мотнув головой, освобождаю глаза и волосы от излишней воды. Ёрочка наблюдает сверху. Машу ему рукой. Давай! Прыгай!
  Тот, полностью мне доверяя, как смог - кувыркаясь в полёте, беспорядочно размахивая руками и ногами, полетел вниз. Тут же подхватываю его левитацией и телекинезом упорядочиваю его бестолковый полёт - вытягиваю тело в струнку, головой строго вниз с руками за головой.
  Плеськ! - тощее тело альфы влетает в воду, разлетаются брызги, заливая мне глаза.
  Через прозрачную воду вижу, как Ёрочка также беспорядочно размахивая ногами и руками под водой, пытается всплыть. Растопыренные пальцы рук неумелого пловца без толку молотят воду, а тело, хоть и повернулось головой вверх, пока не всплывает. Запаниковал со страху.
  Выдёргиваю его на поверхность и он, отпыхиваясь и отплёвываясь, вцепляется в меня, судорожно дыша мне прямо в ухо:
  - О... оме...
  - Что страшно?
  Ёрочка изображая упрямца, отрицательно мотает головой - нет, оме!
  - Ты плавать-то умеешь?
  Снова отрицательное мотание головой и судорожное сжатие рук и ног вокруг моего тела.
  Охо-хо... горе ты моё, луковое.
  Путём опроса я установил, что плавать не умеют Эльфи, хоть и сдавший экзамен в крейсовой школе экстерном, Лисбет - он не учился в школе, а сразу попал в Схолу, на факультет целителей, а в программе Схолы физкультуры для целителей и, соответственно, плавания не было, Вивиан - тот вообще бросил школу и ушёл жить на улицу и Веник - по малолетству. Ну, и Ёрочка - учась в школе, он просто боялся раздеваться и показывать окружающим синяки, полученные от любящего (в прямом и переносном смысле) брата. Как следствие - физкультуру прогуливал.
  Остальные плавали. Лизелот окончил крейсовую школу и там этому учили. Аделька тоже ходил в школу и его тоже научили плавать. А Сиджи и Ют запомнили, как плавать и уверенно держали себя в воде левитацией ещё с тех пор, как мы парились в бане на озере в безымянной долине у башни Аранда.
  Выбрав место в лагуне, где глубина была чуть выше колена, завёл Ёрочку и попросил присесть в воде на корточки, а руками обхватить колени.
  - Вдохни как можно глубже и задержи дыхание.
  Тощее тело с торчащими косточками позвоночника оторвалось ото дна и всплыло спиной вверх.
  - Теперь видишь - вода тебя держит... Запомни это состояние.
  - Уф-ф... , - Ёрочка встал на ноги обтирая с лица воду.
  - Теперь дальше, - продолжал я показывать, - снова садишься как раньше и выпрямляешь тело. Дыхание по-прежнему задерживаешь.
  Ёрочка выпрямился и мелкие поднятые нами волны начали перекатываться через его спину и круглую белую попку.
  В течение пары часов неустанных тренировок мальчик смог понять, что требуется от его тела, чтобы не тонуть. А вечерком я попробую научить плавать старших омег.
  - Смотри! - стоя по пояс в воде показал я Ёрочке на вершину с которой мы с ним прыгали в воду, - вон там твоё место! Оттуда ты должен сам! Сам! Прыгнуть в омут. Без телекинеза и левитации. Только так, через страх, через не хочу, через боль, через кровь и пот растут менталисты. Ломая себя! Давай! - хлопнул я его по плечу.
  Обнажённое костлявое тело мелькнуло, взмывая вверх, на скалу.
  Там Ёрочка перетаптывался босыми ногами по раскалённым Эллой камням, ссутулившись и опасливо заглядывая вниз.
  - "Тебе страшно? Ты не хочешь?" - пришло в его голову от оме, стоявшего далеко внизу, в стороне, у берега по пояс в воде.
  - "Д-да..." - также телепатией ответил он.
  - "Тогда прыгай! Страх надо увидеть самому. Прыгай! Увидь свой страх!"
  И он прыгнул. Снова, как попало размахивая в полёте руками и ногами. В воду не вошёл, а плюхнулся плашмя и если бы не моя помощь, то разбился бы. Вода мгновенно разошлась под его телом воронкой и Ёрочка скользя по её стенкам затормозился, а когда зелёные волны сошлись над его головой, рванулся к блестящей серебром поверхности. Отфыркиваясь, вынырнул и опять взлетел на скалу...
  Ёрочка прыгал и прыгал как заведённый, а мы - Аделька, Сиджи и Ют приступили к сооружению просторного бунгало. В нескольких десятках метров от берега был густой бамбуковый лес. И вот из него-то мы и таскали материал для строительства.
  Заодно оторвали неуёмного альфу от его занятия - он допрыгался до того, что глаза покраснели от солёной воды и, приставили к делу так, что дачный дом был готов к закату.
  Поднятый на метр от уровня земли, с огромной открытой верандой без перил, с комнатами для каждого, кроме меня - я на ночных вахтах на корабле, да и Эльфи с маленьким не захотел уходить на берег, с толстой плетёной из пальмовых листьев крышей, с циновками вместо дверей и окон - тепло же, а комаров, слава Силе, тут нет, дом получился весьма удобным. Туалет, душ и кухня - на биландере.
  Притащили с палубы шезлонги, матрасы и постельное бельё, осветительные шарики и вот уже под пологом упавшей тропической ночи все возлежат на шезлонгах, попивая пряные коктейли из высоких стаканов, а кто-то прямо из кокосового ореха, о чём-то тихо переговариваются, глядя на бухту, на стоящий в ней корабль, слабо освещённый топовыми стояночными огнями, на волны переливающиеся под призрачным светом Лалин, лениво лижущие берег.
  Прошёл ещё один день нашего отдыха. День важный. Ёрочка, сбиваясь и подбирая слова, рассказывает о пережитом сегодня. О том, как он переступил через себя. Как не испугался прыгнуть. Как чуть не утонул в первый раз и перепугался под водой, а оме его спас. Машка, с самого начала соскочившая с корабля одной из первых и ушедшая в заросли на весь день, пришла только сейчас и теперь тоже сидит на бамбуковом настиле и блаженно жмурится, слушая рассказ Ёрочки. Я сижу немного в стороне, свесив ноги с веранды и привалившись головой к столбику, поддерживающему крышу, слушаю Ёрочку, улыбаюсь и чувствую, как Лисбет молча меня разглядывает. Всем вокруг меня хорошо, все в благостном расположении духа и это греет и успокаивает. Меня любят...
  Любят. Помнится, на экзамене в Схоле, к которому я готовился не без треволнений - как же первый мой экзамен в качестве преподавателя! у стихийников комиссия по приёму экзаменов по демонологии состояла аж из пяти человек (это вместо одного) - я, как преподаватель предмета, ректор Схолы, Максимилиан, десятник факультета и второй десятник, он же недавно назначенный новый начальник SS Вольфрам Альбрехт Хартманн фон Адельманнсфельден, рыцарь Великой Силы, помощник ректора Схолы Лирнесса, второй десятник факультета стихии Схолы Лирнесса, магистр ордена Рыцарей Замка, комтур Сумисвальда, Ципплингена, Мергентхайма и Южных островов, на одном из этих островов мы сейчас и зависаем.
  Фон Вейда так и не набрался смелости подойти ко мне и повиниться в попытке приставать к моим детям. Я решил отомстить. Как это и принято у меня, Ульриха Фрейтага Генриха фон Фалькенштейна, маркиза Аранда, младшего сына Герхарда Фридриха, седьмого великого герцога Лоос-Корсварм. С присущей моей светлости выдумкой и талантом менталиста.
  Ульскал фон Вейда староста первой группы выпускного курса факультета стихий должен влюбиться в своего преподавателя, оме Ульриха. Влюбиться мучительно и безответно. До дрожи в руках, потери сна и аппетита и чего там ещё бывает у безнадёжно влюблённых?
  Я ослепительно улыбался только ему, читая лекции, будто бы невзначай останавливался около альфы, сидевшего по сложившейся традиции на первом ряду вместе с другими старостами. Несколько раз улучил возможность коснуться его руки. Ну, и внушение. Куда же без него.
  Своего я добился.
  Фон Вейда начал пожирать меня глазами каждый раз, когда приходил на мои лекции. Однажды я даже к своему изумлению увидел его синюю мантию на лекциях у артефакторов. На вопрос, заданный весьма ласково, он, путаясь и краснея, ответил, что его заинтересовали особенности размножения хезрет и он, узнав, что именно об этом и будет идти сегодня речь, пришёл к артефакторам. Выдал, первое, что пришло в голову, естественно, о размножении хезрет на этой лекции говорить не планировалось.
  Перемещаясь по коридорам Схолы, я по нескольку раз на дню встречал его, якобы случайно попадавшегося мне навстречу. Фон Вейда оставался после репетиций хора, пытаясь общаться со мной по, как ему казалось, важным вопросам произношения латинских слов песни, по участию барабанщиков и прочей ерунде. Он похудел и осунулся. Десятник факультета с удивлением констатировал, что успеваемость старосты первой группы упала. Дошло до того, что во время кросса, проводимого господами Гейдрихом и Кальтенбруннером ежедневно после шестой пары, фон Вейда упал в обморок и студиозусы, соорудив носилки из подручного материала, под окрики преподавателей силовой подготовки, меняясь через каждые триста шагов и проклиная хилого старосту, завершили кросс и поволокли его в лазарет. И каждый раз, встречаясь с ним, я был вынужден отбивать атаки эманаций его личности, нападавшей на меня в поисках возможности установления связи истинных.
  И вот на экзамене, дрожащей рукой вытянув свой билет с тремя вопросами, фон Вейда сел за стол для подготовки ответа. Слушая экзаменуемых, краем глаза я наблюдал за ним. К ответу он не готовился. Вообще. Только вскидывал на меня свой горящий вожделением взор и, вспыхнув, опускал голову, тиская в пальцах и сам билет и листок для подготовки ответа. Отвечать он не рвался, а я сознательно не вызывал, делая вид, что занят выслушиванием студиозусов, совещанием с другими членами экзаменационной комиссии, выставлением оценок и прочей ерундой экзаменующего преподавателя. Объявили перерыв. После обеда, на который Ульскал не пошёл и так и оставался сидеть в аудитории, экзамен продолжился. Я очень любезно поговорил с Зигмундом Кохом, тем самым студиозусом, который так вдохновенно нарисовал мой портрет, чем вызвал судорожное сжатие добела пальцев фон Вейды, в предчувствии нехорошего попросил ректора направить Коха для прохождения дальнейшей службы на благо Лирнесса на Южные острова (тот согласился). А фон Вейда всё сидел и сидел, вызывая всё большее удивление членов комиссии.
  Наконец, студиозусы кончились. Остался он один.
  - Domine von Weida, quaeso (Господин фон Вейда, прошу вас), - вызвал я его к столу для ответа. Тот продолжал сидеть пожирая меня глазами.
  Я вышел из-за стола. Медленно подошёл к сидящему.
  - Fortasse aegrotas? (Может быть вы нездоровы?) - моя рука в проявлении заботы коснулась его лба, - Tum tecum de alio tempore ad examen subeundum convenire possemus (тогда мы бы могли договориться с ВАМИ о другом времени сдачи экзамена), - транслируя симпатию, воркую я, пристально вглядываясь в глаза несчастного альфы, поднявшего на меня взгляд.
  Сердце фон Вейды колотится в груди, щёки покрываются пятнами румянца и он, опустив голову, молча мотает ей из стороны в сторону. Ещё немного и он от избытка эмоций может утратить связь с Силой. А это в мои планы не входило. Хватит и Айко фон Дунова.
  Положив руку ему на плечо и постукивая пальчиками с розово-перламутровым маникюром - пришлось сдаться на требования Эльфи, - иначе ногти мои так бы и оставались чёрными как ночь, поглощаю эмоции альфы и Ульскал почувствовал, как внутри него расслабилась туго стянутая пружина эмоционального напряжения, готовая вот-вот лопнуть и погубить своего хозяина.
  - Paratusne es respondere? (Вы готовы отвечать?) - продолжаю мурлыкать я, ласково глядя на студиозуса.
  Давай-давай, иди к столу, не запнись только обо что-нибудь. Упадёшь ещё, расшибёшься. Например, виском об угол стола. Так бывает иногда. Случайно. Совершенно случайно.
  К столу для ответа мы идём с ним вдвоём. Я даже подставляю ему стульчик - остальные отвечали стоя, и он садится напротив меня, не поднимая глаз и полыхая румянцем. В руках - почти до дыр затёртый билет номер 13.
  - Bene, paratusne es ad responsum? Audimus. Noli tam sollicitus esse... (Ну, вы готовы к ответу? Мы вас слушаем. Не волнуйтесь так...) - опять включаю я симпатию, так что пробирает и сидящих со мной членов комиссии, вон начальник SS даже закашлялся в смущении.
  Фон Вейда хрустит пальцами, комкая несчастный билет в руках.
  Наконец, поднимает на меня серые глаза:
  - Ome Ulrich... (Оме Ульрих...)
  Да, да, делаю я участливое лицо, внутри себя холодно, как через микроскоп рассматривают жизнь инфузорий, разглядывая все оттенки переливов эмоций альфы, сидящего передо мной.
  - Te... amo te, ome... (Я... я люблю вас, оме...)
  Серые глаза альфы налились слезами и только моё вмешательство, позволившее поглотить эмоции и спасшие его от расставания с Силой исправляют ситуацию.
  Лицо моё мгновенно превращается в каменно-холодную маску, даже проскакивает хищный оскал острых зубов. Никому из присутствующих кроме старосты, сидящего напротив меня, этого не видать, а я, вызывая у него диссонанс между моим лицом и участливым голосом, отвечаю:
  - Bene... cur talis es, domine von Weida... Viri, (Ну... что вы так, господин фон Вейда... Господа), - обращаюсь я к членам комиссии, - fieri potest ut dominus von Weida aegrotet, itaque puto examen superare posse sine quaestionibus respondendis. Praesertim cum studium laudabile in daemonologia studenda demonstraverit... (возможно, что господин фон Вейда нездоров, поэтому полагаю возможным зачесть ему экзамен без ответа на вопросы. Тем более, что он проявлял похвальное рвение в изучении демонологии...)
  Члены комиссии не возражали, расписались в протоколе экзамена и отбыли по своим делам.
  Я же, собрав бумажки, вышел из аудитории. Фон Вейда. Он стоял у двери и ждал. Меня. Не дав говорить бросившемуся мне навстречу альфе, я холодно произнёс, вытягивая без остатка его эмоции, направленные на меня:
  - Domine von Weida, intellegisne quid modo acciderit? Intellegisne te paene nexum cum Magna Potestate amisisse? Intellegisne te intolerabilem animi imbecillitatem ostendisse cum consilium magistri tui, Domini Kaltenbrunner, sequi recusaveris? (Господин фон Вейда, вы поняли, что сейчас произошло? Вы поняли, что едва не лишились связи с Великой Силой? Вы поняли, что проявили недопустимую слабость характера, когда отказались последовать совету вашего преподавателя, господина Кальтенбруннера?)
  Наживать врага в лице Ульскала фон Вейды я не планировал. Друзьями мы не будем - это точно. Но нейтральное отношение надо обеспечить. И немножко ностальгии в качестве воспоминаний о первой безответной любви к своему прекрасному (в смысле внешности) преподавателю я ему обеспечу - тем более, что внушение оказалось гораздо сильнее чем я предполагал - видимо, сказалась предрасположенность самого фон Вейды.
  Просканировав телеметрией окружающее пространство - никого рядом нет, кладу руку на лоб альфы - её задирать вверх пришлось, продолжаю своё внушение с одновременным вытягиванием из него эмоций. Вообще всех. Клин клином вышибают и мне в тот момент показалось полезным превратить на какое-то время Ульскала в бесчувственного робота. Ненадолго - на пару дней. Но всё произошедшее с ним он помнить будет. Будет стыдиться и мечтать. Обо мне. Не, ну, а чо? У омег на меня стоит. Будет теперь и у альф стоять. А там и до замужества недалеко... За кого только - за альфу или за омегу? А, Саня?
  А после полуночи когда все заснули крепким сном, ко мне на биландер пришёл Лисбет. О том, что он не спит, я знал ещё с вечера, когда все пошли спать. Головы спящих отсвечивали спокойными переливами синевы, переходящей в зелень, и только голова Лисбета переливалась беспокойной желтизной, с редкими вкраплениями синевы и тонкими красными полосками.
  - Оме Ульрих, я...
  Да ты ж мой хороший. Как давно я тебя ждал! Моего носа коснулся восхитительный иланг-иланг. Я сидел на корме, у руля и компаса. Размышлял, любовался на крупные звёзды, испещрившие небо, и серебристый туман галактического рукава, делившего небосвод пополам с севера на юг. Подо мной, в капитанской каюте спали Эльфи, Ингрид в кроватке рядом с ним и Веник, в большой кровати напротив. В полночь я сменил с вахты Юта - с пятнадцати часов до полуночи дежурил он. Пока мы на стоянке, все вопросы службы на корабле отставлены и я для всех не капитан - бог и воинский начальник, а их любимый оме Ульрих.
  Лисбет перебрался через борт по специально изготовленной нами недавно лесенке и, теребя пуговку на рубашке, шёл ко мне по палубе. Один из оставшихся тут шезлонгов подвинулся почти вплотную ко мне:
  - Садитесь, оме Лисбет, - взмахнул я рукой.
  Маленький целитель сел. Я отпил глоток сока кании - её мы нашли на острове по наводке Машки, за день облазившей его полностью.
  Передо мной стоял целый кувшинчик и телепортированный с камбуза высокий стакан наполнился соком, звякнули о стекло кусочки льда, дёрнутые мной из холодильника. Лисбет благодарно кивнул, принимая его.
  Двумя руками он поднёс стакан к губам, сделал маленький глоток, посмотрел на меня широко раскрытыми в полумраке палубы, едва освещённой стояночными огнями, глазами, снова глотнул, по-детски почмокал губами - вкусно.
  - Оме Ульрих... я... мы благодарны вам за такое чудесное путешествие... Я давно не отдыхал... да и Лизелот тоже... - здесь он смешался, снова отпил сока, поставил стакан на столик рядом с кувшином и опять посмотрел на меня.
  Не-ет. Чего-то тебе надо - я внимательно, тщательно маскируя свой холодный интерес к появлению Лисбета, транслируя благожелательность, рассматривал его.
  - Оме Ульрих, - снова начал он, - мы так быстро ушли из Амрума...
  О! Вот и то, ради чего он не спит. Чувствует, что не всё так просто там обошлось. Подсознанием чувствует. Буду ли я с ним откровенен? Признаюсь ли в очередной раз в том, что я монстр?
  - Я знал, что тот альфа... - смущаясь, продолжил Лисбет, - ну, который сбежал с дуэли... Он из Амрума... Я боялся... за вас, оме Ульрих, - тут он в порыве чувств дотронулся до моей руки и я тут же завладел ею, - вдруг с вами что-то случится... печальное...
  Видя перед собой это чудо, я снова начинаю таять. Причём, таять, тщательно рассчитывая свои шаги. Придвинув ближе шезлонг, на котором скромно сложив ножки сидел маленький целитель, я притянул его ручку к своим губам и начал ими перебирать пальчики омеги.
  Ты боялся только за меня? А?
  - Я чувствую, что вас тревожит что-то ещё, оме Лисбет..., - оторвался я от столь завлекательных пальчиков.
  - Да-а... оме Ульрих... я... этот... фон Балк, кажется, он жив?
  - Он сбежал, оме Лисбет, - Ральф действительно сбежал, никто этого оспорить не сможет, - а когда я решил нанести визит вежливости его отцу, наместнику Амрума, нет, нет, - успокоил я вскинувшегося Лисбета, - ничего такого, просто визит вежливости, он подумал, что его сыну грозит опасность и приказал своим людям вас всех похитить. Прямо из гостиницы...
  Лисбет потрясённо молчал, поражённый такой человеческой подлостью. Вот так, оме, вот так.
  - Мы поэтому так быстро отплыли?
  Молча киваю, глядя прямо в золотистые глаза сидящего передо мной.
  Он верит каждому моему слову. Каждому. Я честен и открыт перед ним. Так ему кажется. И пусть встроенный в каждого искусника детектор лжи со мной не срабатывает, мы ему об этом не скажем. Ведь нет?
  Охо-хо-хо, что же делать-то с тобой, хороший мой? Отвлечь бы надо его от всех этих мыслей. Он ведь не спал до полуночи только потому, что думал обо всём этом. А оме Ульрих его любит. И оме Ульриху надо показать насколько сильно. Ну, по крайней мере, изобразить. Талантливо. Чтобы он поверил. А что у нас является самым древним доказательством любви? А? Правильно. Секс. Оно конечно, доказательство это опровергается только так и по здравом размышлении, ничего не доказывает. Но это по здравом размышлении. А кто ж ему даст размышлять прямо здесь и сейчас здраво? Правильно. Никто. И вот перед нами прекрасный девственный мальчик. Тридцати лет. Мальчик-омега, который никогда в жизни не испытывал оргазма. По крайней мере, в присутствии партнёра. Так-то я его развратил уже давно. Заставил самоудовлетворяться с мыслями обо мне. Это про прошлый раз, когда у него на меня была эрекция, так его поразившая. Но это его глубоко личные, интимные мысли. А я про них ничего не знаю. Даже не догадываюсь!
  Я, так и не отрывая взгляда от золотистых глаз оме Лисбета, медленно поднимаюсь со стула. Лисбет в смущении пытается занять руки чем-нибудь, берёт со столика стакан с соком, краснея, пробует поднести его ко рту, делает крохотный глоток, пальцы его дрожат и стакан чуть не падает на палубу. Я подхватываю его телекинезом, ставлю на место. Наклонившись над омегой, беру его горячие руки, тяну на себя и Лисбет встаёт. Встаёт, чтобы попасть в мои объятия. Слабо ахнув, он приникает ко мне всем телом, идя за ним и его желаниями, ибо тело его лучше своего хозяина знает, чего ему надо - сквозь лёгкие льняные штанишки я чувствую его реакцию на себя - твёрдый бугорок в промежности. Волна стыда захлёстывает Лисбета и он, не в силах убежать, прячет своё полыхающее краской лицо у меня на груди. Но это лекарство страшнее болезни - мои феромоны не оставляют ему выбора (спасибо целителям замка, в кои-то веки я рад своему проклятию). Вдыхая их Лисбет возбуждается ещё больше. Голова его стремительно заливается краснотой, а чёрное тело в мозгу лихорадочно впрыскивает в кровь порции дофаминов. Он мокнет, в свою очередь, окутывая меня волнами иланг-иланга, жасмина и ветивера...
  Мои руки тоже подрагивают. Мне так нравился Лисбет и вот теперь он в моих руках. Я могу делать с ним, что захочу и он пойдёт за мной куда угодно - вверх ли по ступеням наслаждения, вниз ли, срываясь в пучины боли и крови. Он безгранично доверяет мне в полнейшем самоотречении. Как Эльфи, как Вивиан, как Гризелд. И именно это беспредельное доверие останавливает меня в моём жестоком глумлении над любящим меня маленьким целителем.
  Я прижимаю к себе хрупкое тело и всё вокруг нас меняется. Вот только, что мы были на палубе стоящего на якоре биландера, едва покачивающегося на мелких-мелких волнах и вот мы уже где-то вверху, под лучами Лалин, заливающими серебристым светом белые камни, какие-то кусты, жёсткие перистые листья невысоких пальм. Почувствовав смену обстановки и даже не столько её, как изменившиеся удары моего сердца, Лисбет отрывает своё личико от моей груди и, задрав его на меня, одним только взглядом спрашивает - что случилось?
  Ничего, мой хороший, ничего, провожу я по его волосам рукой. Наклонившись к нему, дотягиваюсь губами до бледной кожи лба, едва дотрагиваюсь, транслируя успокоение и приязнь. Затем снова сжимаю его в объятиях, а сам, между тем, коварно запускаю к простате омеги своё орудие - виброшарик. Он как маленький пушистый тёплый зверёк, устраивается поудобнее - Лисбет при этом беспокойно дёргается, пытаясь вырваться, но я не пускаю - спокойно, мой хороший, спокойно... всё хорошо... Прижимаю я его голову к себе и целитель успокаивается, доверяя мне - ведь, рядом с оме ничего плохого произойти не может. А я провожу рукой вдоль его тела, оставляя обжигающие пятна прикосновений и оно откликается на ласку, прогибаясь и принимая их. Вслед за своим телом и сам Лисбет тоже принимает мои касания, отдавая мне в ответ свой океан теплоты и любви. И уже не знаешь куда деться, куда спрятаться, от этих вспышек наших эмоций, что прожигают веки, врываются под кожу, в самые глубины сердца... Лёгкие трепещут от боли, в них словно зыбучий песок, застревающий и царапающий глотку. Это мои или его ощущения? - всплывает мысль. Какая разница! Я делаю то, что делаю. И будь что будет. Избавиться от этого песка нельзя, сколько не кричи. И только поцелуи становятся желанным сокровищем. И Лисбет ищет и ищет их, пытаясь дотянуться до меня. Сколько бы я не прятал их, не скрывал, не пытался уклониться - это сокровище всё равно найдётся. Не скроется среди горячего ветра тропиков, не станет мокрым песком на берегу лагуны, не сольётся с камнем на котором мы стоим... Только в тиши света Лалин можно найти его, ощутить, обнять мягкое облако чувств стоящего рядом со мной и никогда уже не отпускать. Звёздное небо над нами вновь уносится лентой куда-то вдаль, а промежность Лисбета пылает, раскачанная вибрацией мягкого шарика и вот он, стыдясь подкатывающей волны пика удовольствия, снова утыкается мне в грудь. И я делаю шаг назад, спиной к обрыву, удерживая его в объятиях... Что ж... жизнь прекрасна... во всех своих проявлениях, а я пожил достаточно...
  И ещё один шаг и пятка уже висит над краем камня... А там внизу двадцатиметровая пропасть и рукотворный омут под ней... Ну, что, оме Лисбет, мы с вами пожили? Готовы ли вы идти со мной до конца? Личико целителя искажено мукой подкатывающего наслаждения, он не поднимает его на меня, но я и так чувствую всё, что с ним происходит.
  Он готов. Он готов на всё.
  С вами, оме Ульрих, ему не страшно.
  И я шагаю вниз...
  Одежда наша, сорванная телепортацией, вся одежда, полностью, оказалась на палубе. А мы, обнажённые, вцепившиеся друг в друга в судорогах оргазма, накатившего на Лисбета, беззвучно летим вниз. В воду. С огромной высоты. И ощущение полёта, от которого замирает в груди так, что не вздохнуть, и волны жёсткого, обжигающего удовольствия, накатывающиеся на Лисбета, зажатого моими ставшими железными руками у меня на груди и его дерзко торчащий вперёд небольшой член, упирающийся мне в пупок, который сейчас истекает каплями горячего экстаза - всё это летит вниз. Всего несколько мгновений свободного падения и мы врываемся в тёплую воду, пробиваем упругую поверхность, сопровождаемые облаками щекочущих наши тела пузырьков воздуха и распугивая каких-то рыб уже освоившихся на глубине, но эти мгновения запечатлеваются навсегда, по крайней мере у него - я постарался, вколачивая в размягчённое оргазмом сознание этот триггер, так, что когда мы выныриваем на поверхность и маленький целитель судорожно вдыхает ночной воздух, он находится на грани обморока. Обморока от всего - от любви ко мне, от моего запаха, от достигнутого им пика наслаждения, от падения с огромной высоты, от чувства прохода по краю, от ощущения моих рук так и держащих его железной хваткой. Для него этого слишком много. И с блаженной улыбкой он, едва живой обмякает в моих объятиях:
  - Оме... Ульрих... что со мной? Я...
  Ничего, хороший мой, ничего. Просто тебе хорошо рядом со мной, а я немного перестарался... чуть-чуть... Но это же здорово!
  Заодно и мысли обо всяких недостойных уродах вылетели из твоей прекрасной головки.
  А потом мы отмываемся под струёй пресной воды ручейка, текущего в лагуну - ещё днём там была сделана из нарезанных каменных блоков запруда, поднявшая его уровень выше человеческого роста - ручей стекал по довольно крутому склону, а укреплённый на самой кромке запруды каменный жёлоб превратился в неплохой душ, для чего всё и делалось. И Лисбет, едва стоя на ногах, поддерживаемый мной, счастливо и несколько отстранённо улыбается. Мне и своим мыслям. А потом я сижу рядом и он засыпает в своей комнате в бунгало, не выпуская из рук мой палец...
  На острове мы задержались ещё на четыре дня. Я научил плавать всех, кто не смог отбиться от моей настойчивости, а уклониться не смог никто. Сиджи и Юту тоже понравилось летать со скалы в воду. Вытребовав себе под бок Адельку, я попробовал проделать слияние в Силе и с ним. Он артефактор и Сила проявляет себя в нём по-другому. Действительно, окраска волн Силы, мечущихся вокруг нас немного другая - с фиолетовым оттенком. И я вижу, как Аделька, сидя рядом со мной, на глазах пропитывается этими течениями. Как его источники, все девять, полнятся и наливаются тёмно-фиолетовой густотой. А моё понимание Силы, её возможностей увеличивается, вызывая соблазн всемогущества и, как следствие, дикого тщеславия.
  Пробовал изучать Силу и в обнимку с Веником. Сажал мелкого себе между ног у того же камня и спинкой прижимал его к своему источнику. Он искусник с рождения. И будучи альфой, искусник стихийного направления. Сила мне открылась через него как ослепительно белая волна энергии. Восемь энергетических узлов мальчика заполыхали под моим воздействием. Молчал только один - в промежности. Что, впрочем, неудивительно, ребёнку только второй год пошёл, хотя и выглядит он почти на пять, но до полового созревания ещё далеко. Хм, интересно как... Хотя, белый цвет содержит в себе все другие цвета - интерференция соврать не позволит. И снова в мою копилку попало немного знаний о Силе.
  Последний, кто пал, сражённый моим исследовательским зудом - это Лисбет. Мы сели с ним по грудь в воде. Я, как до этого остальных, прижал его спиной к своей груди. Едва дотронулся до кожи обнажённого омеги и он почуял мой запах, как его член восстал, заставляя Лисбета ёжиться в смущении и сжимать ножки в попытке прикрыть промежность.
  - Не переживайте так, оме Лисбет, это нормальная физиологическая реакция, - воркую я ему прямо в ушко, так что он передёргивается у меня в руках.
  Тем не менее, Силу погоняли и мы с ним. Тело маленького целителя налилось травяной зеленью, всё равномерно, только в девяти узлах наполненных густой зеленью, свечение было ярче. Решив похулиганить, я погнал волну Силы к промежности омеги, загоняя её в точку между анусом и мошонкой. Больше... Больше... Быстрее... Лисбет сдавленно пискнул в моих руках, дёрнулся, распрямляясь и толкая в мою грудь затылком и тут же мутная капелька выскочила из его стоящего члена и расплылась облачком с прожилками спермы в воде между наших ног. Тело омеги расслабилось в моих руках, а Лисбет повесил свою головку так, что пепельные пряди закрыли лицо. Пара вдохов и плечики его содрогнулись, ещё и ещё...
  Волна эмоций, густо замешанных на чувстве вины, восторге от нахождения рядом со мной, остатков удовольствия от мгновенно проскочившего оргазма, стыда и Сила знает чего ещё, нахлынули на меня.
  Лисбет рыдал. Рыдал горестно и безутешно, как плачут маленькие дети... Когда горе кажется неизбывным и невыносимо тяжёлым как гора. И таким же большим.
  А я жадно тяну его эмоции, выпивая их досуха, так, что он снова, как тогда на концерте, превращается в Снежную Королеву.
  Насильно поворачиваю к себе его мокрое от слёз лицо. Внимательно оглядываю сверху до низу. Смотри-ка, слезинка на подбородке повисла.
  - Что с вами, оме Лисбет?
  Он снова понемногу наполняется эмоциями, вспыхнув смущённой улыбкой, вытирает ладошкой слёзы:
  - Мне кажется, что так не может быть, оме Ульрих... Я... я недостоин такого... - пальчик с розовым ноготком водит по моей груди.
  - Вы слишком счастливы?
  Он молча приникает щекой к моей груди и, прикрыв глаза, из-под сомкнутых век которых снова натекают слезинки, молча кивает головой.
  Мы замолчали. Пока он, не отлипая от меня и не открывая глаз, снова говорит едва слышно:
  - Мне кажется, что это ненадолго...
  Путешествие подошло к концу и вернулись домой мы в мгновение ока. Телепортом. Прямо бортом к парапету набережной, где я высадил счастливых пассажиров и команду. Вышел и сам. Проверил биландер на прощанье. А затем отправил его к месту стоянки - в архипелаг Вольных островов, на постамент. До следующего путешествия.
  А под утро около четырёх часов меня всколыхнули плохие предчувствия: замотанный, потный, с шальными глазами гонец поднял уже было руку для стука в нашу дверь, как я открыл её перед ним.
  - Оме Ульрих?
  - К вашим услугам...
  - Вам повестка, распишитесь, - мне подсунули истрёпанный блокнот со строчками имён и подписями и сунули в руки желтоватый листок чуть больше ладони.
  Ну, вот и всё. Предчувствие ни меня, ни Лисбета не обмануло...
  
  
  
  Глава XC
  
  Ну, что Великая? Ты этого ждала? - я, высоко запрыгнув в пока ещё тёмное небо над городом, рассматриваю его. Особенно мне интересен восток. Тилория. Оттуда опасность идёт. Чувствую, что оттуда.
  Элла ещё не встала. Предрассветный сумрак окутывает Лирнесс, его улицы и площади, кафе и ресторанчики, ночные клубы и бордели, парки и сады, библиотеки и галереи. Но уже гнетёт, тянет, вынимая жилы, нехорошее предчувствие в солнечном сплетении. Вот и Машка...
  Умное животное не спало во время прихода гонца от крейсовых властей. И когда я сел на скамью в нашем дворике и безмолвно разглядывал повестку, в которой было сказано, что мне надлежит явиться к зданию Корпуса целителей к шести утра одетым по-походному и с продуктами на три дня, она запрыгнула ко мне и села рядом.
  - Ухожу я, Машенька... - сказал я ей, вертя в руках желтоватый листок бумаги, - навсегда ухожу...
  Неправда - пришло от кошки. Я знаю, что ты вернёшься...
  А я знаю, что нет.
  Не став разочаровывать животинку, погладил её и вернулся в дом. Часа два у меня ещё есть.
  Ректор стоял, склонившись над картой Лирнесса и окрестностей. Восточные границы владений города были потеряны - демоны, изыскав возможность подтянуть свой единственный портал ближе к перевалу, разделявшему Тилорию и Лирнесс, сделали подкоп под ущельем, разделявшим эти владения, обошли тоннель, заваленный после захвата Тилории и сейчас изголодавшиеся хезрет пёрли на территорию Лирнесских владений вперемежку с низшими ишхо. Хезрет было сравнительно немного - всего две гекатоны, лежавшие в спячке ближе всего к границе Тилории и Лирнесса, но...
  Всего...
  Сопротивления им не мог оказать никто. И они убивали... И жрали, восполняя потраченные силы, жрали, сливаясь в экстазе размножения, жрали походя, откусывая от человеческих тел куски, порой оставляя ещё живых людей, обезумевших от боли в изорванных телах... И рвались вперёд не считаясь со временем суток, подчиняясь багровым нитям управления средних фезы. А за ними волоклись, понукаемые своими погонщиками, огромные, раскормленные мясом разумных черви, когда-то летавшие, но сейчас могущие только ползать и плевавшиеся на огромное расстояние теми самыми бомбами с чёрным пламенем. Для них и бросали в качестве корма ушедшие вперёд хезрет и ишхо полуживых людей. Технология давно отработанная и в других мирах и при захвате Тилории.
  Войска, стоявшие на границе и расквартированные в восточных владениях Лирнесса - два легиона из трёх имеющихся у города - серьёзного сопротивления оказать не смогли. Только ранили и убили с десяток средних демонов и то благодаря поступившему недавно новому вооружению - ребристым чугунным шарам, начинённым сильной взрывчаткой. Те подразделения, где шаров не было, повредить демонам не смогли вообще. Уцелеть удалось тем из немногих жителей, в основном рыбаков бывших в море или тех, кто жил у самой воды и смог на лодках и спешно связанных из подручных материалов плотах уйти от берега подальше. Они-то и сообщили о надвигающейся опасности. Малые порталы связи не работали из-за взбаламученных вторгшимися в пределы Лирнесса демонами потоков Великой Силы. По той же причине прекратили работу и порталы, связывавшие город с местами дислокации легионов. Как скоро демоны достигнут самого города - вопрос времени. И весьма небольшого. По прикидкам военных часов десять. Полсуток.
  Сейчас же особенно остро стоял вопрос об эвакуации жителей города на острова - демоны по утверждениям оме Ульриха категорически не любят морскую воду.
  Скала Схолы будет прикрыта работающим на Силе, бесконечным потоком идущей из источника, щитом, а вот город...
  Сейчас всё, способное держаться на воде, подгоняется к набережным и люди грузятся на плоты, лодки, потом переплывают на них до реквизированных в торговом порту судов, а также военных кораблей флота Лирнесса. Пятьдесят тысяч населения. Успеть бы... Проблема ещё и в том, что утро не настало и поднять полусонных людей и гнать их к набережной весьма проблематично. А до Южных островов и Амрума - их столицы почти сутки хода через экватор.
  В груди как-будто дохнуло, прогнав воздух туда-сюда. Потоки Силы всколыхнулись, потревоженные в своём течении. Что это?
  - Господин ректор! - секретарь ворвался в кабинет, - мы едва успели включить щит! Демоны чем-то обстреливают город!
  Сквозь мутноватую плёнку щита было видно, как полыхающий чёрным пламенем огромный шар вылетел откуда-то с восточной стороны и плюхнулся, расползаясь, на щит, поднятый над Схолой. Потоки чёрной густой жижи потекли вниз, к кромке щита и растеклись, дымясь, по камню скалы. Щит дрогнул, но устоял, снова наполнившись энергией источника.
  А бомбы, чёрные бомбы из сгустков демонической энергии, медленно, будто нехотя, одна за другой летели на город. Взрывались, расплёскивая тягучую чёрную жижу, разъедавшую самый камень, дерево, человеческую плоть. Две-три из них упали на здание Совета города, издалека блестевшее огромным золочёным куполом и привлекавшее внимание шпилями башен. Вздымая облака пыли, перемешанной с жидкой отравой, всё рухнуло, погребая под собой и тех, кто там жил или по несчастливой случайности оказался рядом, и публичную библиотеку, и галереи с бесценными картинами и статуями, и выжигая ядом роскошный парк. Ещё несколько бомб упали в Золотом и Серебряном крейсах - они были сильно выше остального города и демонам, направляемым фезы, требовалась расчищенная площадка для обстрела остального города - оттуда Лирнесс был как на ладони. Обезумевшие жители, с трудом слушаясь служителей Службы очистки и Службы безопасности, направлявших их потоки к спасительной воде, устремились к набережной. И только скала Схолы, да Чёрная башня адмиралтейства стояли, прикрытые щитами. Но если Схола могла держаться сколь угодно долго - источник Силы в её подземельях с избытком снабжал щит энергией, то Чёрная башня таким похвастаться не могла - её щит питался от накопителей - огромных кристаллов Силы, которые сейчас меняли один за другим искусники, служившие во флоте и отвечавшие за безопасность адмиралтейства и штаба флота.
  А с востока на город накатывались волны неразумных изголодавшихся ишхо, подгоняемых подразделениями хезрет, шедших следом. Демоноволки, огромные обезьяны, летающие черви всех размеров, плаксы и "дяди", их жуткие помеси между собой врывались на улицы, вышибали окна и двери домов, отыскивая спрятавшихся жителей, найдя, пожирали прямо там или просто хватали зубами, вырвав кусок плоти и мчались дальше и дальше. Кое-где гремели взрывы чугунных шаров, которыми с крыш и верхних этажей пытались закидывать наступающих демонов немногочисленные остатки войск третьего, последнего легиона. Попав под взрыв, ишхо, шедшие следом за своими неудачливыми сородичами, старались обходить такие места и рвались дальше в город. Стремительность наступления и потеря связи не давала возможности военным организовать оборону. Кое-где улицы перегораживались баррикадами и солдаты третьего легиона пытались - практически безуспешно, задержать наседающих демонов. Меньше чем за сутки прорвавшиеся твари смогли преодолеть расстояние от границ восточных владений города до самого города, сея панику и пожирая население.
  И сейчас ректор, запертый в Схоле под щитом, не владел ситуацией совершенно, не имел возможности ни получить никаких сведений из города, ни отдать приказаний. Выйти из-под щита, пока он включён невозможно, порталы не работают. Все находящиеся в Схоле, кто оказался накрыт щитом были заперты под ним. Щит Схолы покрывал не всю её территорию, акведуки, ущелье Силы, часть парка с гигантскими деревьями, большинство домов прислуги щит не накрывал. И теперь всё это размалывалось в труху под взрывами чёрных бомб, плавилось под потоками шипящей отравы растворявшей даже камень скалы.
  Городские службы, возглавляемые случайно уцелевшим главой Совета города (семья его погибла под развалинами) и уполномоченными SS или крейсовыми властями, как могли, наводили порядок и направляли потоки жителей к морю. Множество людей кто в чём, с детьми на руках, стояли по пояс, по грудь в тёплой воде, ожидая погрузки на плоты или лодки, и с ужасом глядели, как разрушается их родной город, как гибнет всё, что им было дорого...
  * * *
  За оставшееся время до явки к Корпусу целителей я разбудил всех своих, включая семейство Беккеров, выдернул биландер с его стоянки на острове и сейчас он покачивался за пределами мелководной бухты Лирнесса, в полной готовности, ожидая... чего, пока не известно...
  А я, задыхаясь от нехватки Силы, наплевав на явку к Корпусу целителей, в охотничьем костюме и алом плаще менталиста метался телепортом по городу и гнал, гнал всех, кого мог встретить к набережной...
  Голова кружилась. Грудь с хрипом, как после многокилометровой пробежки, тянула воздух, которого почему-то вдруг стало не хватать (почему, почему - потому, демоны близко). Я сел на камень и опустив голову и бессильно повесив руки, пытался отдышаться. Раз, два, три... девять - вдох. Раз, два, три... девять - выдох. Стало чуть легче.
  Набережная - вот она, рядом. Крики, плач омег, рёв детей, разбросанные в панике вещи, кто-то потерянно сидит на земле, кто-то мечется в толпе, отыскивая детей и родственников.
  Давило сильнее и сильнее. Да что ж такое-то?
  С трудом приподняв кружащуюся голову краем глаза увидел, как сверху, со стороны гор, прямо на нас, величественно пылая чёрным шлейфом, летит, неумолимо снижаясь, здоровенный чёрный шар. Не-ет!
  Карта...
  Карта Шута кувыркаясь плавно летела из ниоткуда. Карта Старшего Аркана. Вопросы... Вопросы на которые никогда не будут даны ответы. Что есть зло? И что есть добро? Почему случилось так, как случилось, а не иначе? Куда мы уходим после смерти? Дурацкие вопросы, в самую пору Шуту. Нет, и не будет на них ответа... Необходимо увидеть, что ты смертен. И рассудок отступает перед интуицией и невинностью инстинкта.
  И ткань реальности плывёт, расползается, стекает тягучими каплями, разбиваясь по мере разжижения чёрными и белыми квадратами, а потом эти квадраты капают и капают... и капли превращаются в карты. И Шут путешествует от аркана к аркану, тасуемый невидимой рукой, перекидывающей карты и переставляющей фигуры по чёрным и белым клеткам... А вокруг синее небо... и облака, и белая меловая скала вдалеке с замком на ней. А на клетках, ползущих в пропасть, стоят... обнажённый мужчина, повернувшись спиной, будто задумался над чем и шагнул уже в сторону замка, но не пускает его что-то, держит на этом полу, утекающем и утекающем из-под ног, разлетающемся картами.
  ...Недоступен для грязи и зла невзятый мой замок...
  И девушка в платье с пышным подолом расшитым чёрными кружевами, в руке у неё красный шарф. И стоит она у самого края, там, где чёрные клетки шахматной доски, где от всех фигур остался только конь, так и остаются чёрными, блестящими полированным камнем, а белые превращаются в фишки домино и все вместе продолжают плыть в пропасть, превращаясь в карты... И летят младшие арканы, мелькая рубашкой... Чаши, жезлы, пентакли, мечи...
  А за всем этим, едва проглядывая плывущими контурами, стоит огромная фигура... Кто?..
  ...Ощерившись так, что захрустели зубы, с треском рвя в груди что-то, вскидываю руку, снова будто бы отстранённо замечая, как белая кожа кисти пошла багровыми полосами предвестника демонического оборота, отправляю, своей волей успокаивая мечущиеся потоки Силы, шар демонической бомбы туда, откуда он вылетел.
  Выдыхаю, жёлтые круги в глазах отступают. Шар ушёл. Именно туда, куда его и послали - где-то вверху, в привилегированных крейсах хлопнуло, потоки Силы всколыхнулись так, что меня качнуло. Попал - медленно пришло в голову удовлетворение. А вот шлейф, летевший за шаром, так и остался в воздухе, по инерции двигаясь в нашу сторону. Брызги чёрной дряни плеснули на черепичные крыши, стены, камни мостовой, деревья, цветы в горшках и вазонах не долетев до набережной и сжигая всё на своём пути. Толпа завыла, качнулась, ломая парапет, люди, подпираемые со стороны города, начали падать в воду. Хоть тут и мелко - не более полуметра, но когда на тебя валятся сверху и вдавливают в песок дна, хорошего ничего нет.
  Так! Снова собрал я в кучу всю волю в бунтующем теле, вставая и окидывая взглядом набережную. Успокоились все! - полетел мой незримый посыл к толпе, вытягивая из неё эмоции, плещущиеся раскалённо-обжигающим капсаицином ужаса.
  Снова напрягшись до зелёных пятен в глазах, выпихиваю всех, кого увидел в Амрум, образ которого молниеносно проскочил в мозгу. На деревянных пирсах, на посыпанных мелким щебнем улицах, идущих к порту заморского городка, оказалась ошарашенная толпа людей, вот только что метавшаяся в ужасе на набережной Лирнесса.
  Рядом со мной стало тихо и я выдохнул, едва разжав сжатые в нечеловеческом усилии зубы. Пошатываясь, подошёл к стене дома и сполз по ней. Мне отдышаться бы надо. А там ещё вопят. Дальше вдоль набережной. Да и тут снова набегают.
  Те, кто стоят в море понемногу грузятся на плоты и потом матросы с кораблей, стоящих вдоль края бухты, пихаясь шестами в близкое дно, подплывают к смолёным бортам и перегружают людей на палубы и в трюмы.
  В течение пары часов, забыв о месте явки по повестке, я, периодически теряя силы и присаживаясь к мраморному парапету, шёл вдоль набережной и до пронизывающей боли в солнечном сплетении перебрасывал и перебрасывал людей телепортом в Амрум. Перекидывая на власти небольшого городка все проблемы, возникающие при таком количестве людей - от питания, водоснабжения, до крыши над головой и лечения. Да, и самое главное - они ж гадят. В диком количестве...
  Вот и Жёлтый крейс. Я, с трудом проходя от нашей набережной в сторону Схолы и выкидывая сотни человек в Амрум, добрался до сада борделя Юргена.
  Ворота закрыты. Но внутри кто-то есть - так показывает телеметрия. Несколько десятков человек. Все в доме. Подхожу к воротам и они распахиваются передо мной, раскрытые телекинезом.
  Стеклянная дверь дома изнутри задёрнута плотной шторой и того, что там творится не видно. Под моим воздействием распахнулась и она.
  Шум от раскрывшейся двери перепугал прятавшихся - головы нескольких человек полыхнули жёлтым.
  - Эй! Есть кто живой? - окликнул я, ориентируясь на нескольких человек прятавшихся в подсобке за стойкой бара.
  - Выходите, выходите. Делмар! Хватит прятаться!
  Дверь отворилась и из неё выглянул Делмар. Всё так же в чём-то белом.
  - Ой! Оме Ульрих! Ваша светлость.
  - Вы почему ещё здесь? Эвакуация объявлена.
  Услышав голоса, из разных дверей начали выглядывать и подходить к нам все обитатели этого заведения.
  - Но, оме Ульрих, господин Юрген сказал нам ждать его здесь, - ответил Делмар ломая пальцы, - охрана сбежала... - растерянно добавил он.
  - И где он? - задал я резонный вопрос.
  - Н... не знаю...
  - Вот и я не знаю. Там сейчас такое творится! Вобщем, собирайтесь и выходите...
  На меня уставились два десятка пар перепуганных глаз.
  Договорить я не смог - пол под нами качнулся, за окнами и стеклянной дверью взметнулись от ударной волны ветви деревьев, где-то на втором этаже звякнула разбитым стеклом рама незакрытого окна.
  На меня плеснуло страхом и надеждой.
  - Вещи все собрали? - рявкнул я, - оглядывая толпу из двадцати двух человек собравшихся вокруг меня, - Роландан! - рослый альфа тут же воззрился на меня, - из бара и кухни всё с собой!
  - Сей момент, оме! - подхватив за локоть ещё кого-то и потащив его за собой к кухне, откликнулся мигом сообразивший альфа.
  Самые догадливые сами бросились к бару и, позвякивая бутылками с яркими этикетками, стали укладывать их в импровизированные мешки из скатертей, нашедшихся под стойкой.
  Карлейг - омега-нижний, перепугался больше всех и сейчас едва стоял на подрагивающих ногах, привалившись коротко стриженой головкой к плечу своего напарника по ремеслу - Малена. Мельком взглянув на него, я, походя, приводя его в чувство, вытянул из омеги почти все эмоции.
  - Делмар, тут все?
  - Да, оме, - сжав на груди руки, тот кусал губы в волнении, став от этого ещё более миловидным.
  - Всё собрались? - похлопал я в ладоши, привлекая внимание.
  Ответом мне стали кивки голов и волна надежды и обожания, плеснувшиеся ко мне.
  Хоп!
  Все собравшиеся вокруг меня оказались на палубе биландера, так и качавшегося на мелких волнах внешнего рейда.
  - Сиджи! - обратился я к мальчику бывшему сейчас за старшего на корабле, - Прошу любить и жаловать - это мои друзья. Они очень милые люди. Правда, немного безалаберные. Но обижать их не нужно...
  Так-то мои все их знали - как-никак в концертах Делмар с Роланданом участвовали, да и среди зрителей их видели. Поэтому среди моих ничего необычного в том роде занятий, которым занимались ночные бабочки, никто не усматривал - раз оме нравится общаться с ними, так тому и быть.
  А я вернулся обратно в город. Верхней части Жёлтого крейса попросту не было. Пара удачно выпущенных демонических бомб упала недалеко друг от друга и разнесла все здания в поднимавшейся в гору этой части города. Склон горы был затянут удушливой пылью, медленно стекавшей к берегу моря. Судя по всему, где-то там сложил голову и Юрген - он тоже жил в Жёлтом крейсе.
  Скачки телепортом опять растратили мои невеликие силы. И я сел, привалившись к мраморным балясинам парапета набережной и разглядывая творившееся вокруг. Вон ещё и ещё летят бомбы. Эти в городе упадут... отстранённо медленно плыли в голове мысли... А эта дальше полетит... бахнет прямо в заливе... И сил помешать нету...
  Потоки Великой Силы хаотично метались над Лирнессом, всплёскивались, плыли, закручиваясь водоворотами. Плыло и в моей голове. До какой степени, оказывается, я завишу от неё - пришла ещё одна ленивая мысль...
  Чёрная бомба, между тем, влетела в залив, вздымая фонтан шипящей воды, перемешанной с песком со дна, кусками тел людей стоявших в воде и ждавших погрузки на плоты, обломками брёвен и досок от разбитого плота, упала и взорвалась, разбрасывая вокруг чёрную жижу из которой она состояла и раскалённые от химической реакции брызги воды. Люди - альфы, омеги, дети всех возрастов, старики, заметались в ужасе, пытаясь бежать от места взрыва, кто дальше в море, а кто и обратно к берегу. Вой ужаса, боли людей обожжённых от попадания на кожу отравы и горячей воды накатил на меня, заставляя морщиться. Огненные эмоции умирающих и перепуганных до крайней степени людей нахлынули, стягивая железным обручем голову.
  Не в силах спрятаться от накатившей на меня волны жгучих эмоций, я, так и сидевший привалившись к парапету, закрылся полой плаща. Нет! Надо идти... в Схолу надо...
  Закрутившиеся потоки Силы вынесли меня во дворец, прямо в тот зал с чёрно-белыми квадратами мраморного пола, в котором мы любезничали с Эллом в первый раз. Здесь стало как-будто легче. Сила спокойна под щитом и можно дышать.
  В кабинете ректора разговаривали четверо. Он сам, десятники стихийного факультета, факультета артефакторики и Максимилиан. Фон Аппеля - десятника целителей с ними не было.
  - Domine Rector, quaestio de evacuatione eorum qui hic manent solvenda est. Sunt nobis circiter quadraginta discipuli et discipulos qui in ferias non abierunt. Familiae nostrae. (Господин ректор, надо решать вопрос с эвакуацией тех, кто тут остался. У нас в наличии около сорока человек школяров и студиозусов не поехавших на каникулы. Наши семьи.)
  - Viri, portae hoc tempore non operantur, nihil agere possumus. Ite et liberos sedate. Nihil adhuc agere possum. Ipse hic inclusus sum. (Господа, в настоящий момент порталы не работают, мы не сможем ничего сделать. Идите и успокойте детей. Я пока ничего не могу сделать. Сам тут заперт.)
  - O! Ome Ulrich (О! Оме Ульрих), - воскликнули все, когда я вошёл.
  - Num huc pervenire potuisti? Quomodo? Portae non operantur. (Вам удалось попасть сюда? Как? Порталы не работают), - начал ректор.
  - Ego... mihi sunt meae facultates, viri. In praesenti, Magna Potestas mihi permittit teleportationem uti. (Я... у меня свои возможности, господа. Пока ещё Великая Сила позволяет мне пользоваться телепортом).
  - O Ulrich, discipulos et studentes hinc educere debemus. Familiae magistrorum et ministrorum quoque evacuandae sunt. Potesne auxilium ferre? (Оме Ульрих, нам надо вывести отсюда школяров и студиозусов. Семьи преподавателей и служителей тоже нуждаются в эвакуации. Вы сможете помочь?)
  Хм. А я думал, что на семьях преподавателей он остановится. Но нет, про служителей помнит. Стало быть, не самый плохой человек этот ректор.
  - De quot hominibus loquimur, Domine Rector? (О каком количестве людей идёт речь, господин ректор?)
  - Circiter trecenti homines. (Около трёхсот человек.)
  Хм. Задумался я. Так-то я с набережной перекинул почти всех, кто там был, а это... Короче, много. Всяко больше трёх сотен.
  - Amrumne proderit? (Амрум подойдёт?)
  Ректор кивнул.
  - Ea alicubi collige. (Соберите их где-нибудь.)
  - Non habemus aulam satis magnam ut omnes simul ibi congregare possimus, sed... (Зала такого у нас нет, чтобы всех сразу там собрать, но...)
  - Non omnes simul nobis opus sunt, Domine Rector. Facilius est eos per partes mittere. (Всех сразу не надо, господин ректор. Проще отправлять партиями.)
  Вызванный секретарь убежал выполнять распоряжения. Ушли и десятники.
  Ректор сел за стол. Я тоже сидел. Молчали. Эмоций у него почти не было. Десятилетия владения Силой отточили разум искусника и эмоциями он владел блестяще. Сейчас, когда всё, чему он посвятил жизнь, гибло на его глазах, только слабые отзвуки сожаления... пожалуй, это можно так назвать, едва пробивались сквозь броню интеллекта.
  - Ome... (Оме...), - начал он, разглядывая свои крупные руки, лежавшие на столе, - fieri potest ut nos... nos invicem ultimum videamus... (вполне возможно, что мы с вами... видимся в последний раз...)
  Вполне возможно... ты прав... в последний раз...
  - Urbs destructa est. Classis Admiralis adhuc resistit, sed scutum eorum accumulatoribus utitur et sola Vis scit quamdiu durabit... (Город разрушен. Адмиралтейство ещё держится, но их щит работает на накопителях и одна Сила знает сколько он простоит...), - продолжил он и снова замолчал.
  Дела-а...
  - Domine Rector, omnes qui hic sunt e Schola removebo et illa renascetur. Lyrnessus quoque renasci poterit. Forsitan transmarinis... In novo loco... (Господин ректор, я уберу из Схолы всех, кто тут есть и она возродится. Лирнесс тоже сможет возродиться. Может быть, за морем... На новом месте...)
  - Fac, ome (Делайте, оме).
  Все, кого смогли собрать и кто ещё был жив и не погиб в зданиях, оказавшихся за пределами щита, толпились сейчас на площади около стационарного портала.
  Я вышел из резных золочёных ворот дворца Схолы вместе с ректором.
  - Господа! - выкрикнул он, - перекрывая шум нескольких сотен людей, - сейчас оме Ульрих отправит вас в Амрум...
  Договорить я ему не дал, а напрягшись и преодолевая и сопротивление щита и потоков взбаламученной Силы, мгновенным партиями в три приёма выкинул собравшихся в Амрум. Попали они там на одну из улиц городка около лучшей гостиницы города. Ну, ничего. С ними десятники, разберутся куда идти и где поселиться.
  - Ome Ulrich, (Оме Ульрих), - ректор был впечатлён мгновенностью перемещения такого количества людей, - aliquid simile putavi, sed... attonitus sum... arte tua... (я предполагал, что-то подобное, но... я поражён... вашим искусством...)
  Хо! Я ещё и шить могу... и гладью и крестиком там... и на машинке...
  Ладно... это потом...
  Окинув телеметрией всю территорию Схолы, замкнутую щитом, засёк пару десятков сигнатур живых людей.
  - Non omnes misimus, domine Rector. Quidam manebant. (Мы отправили не всех, господин ректор. Кто-то остался.)
  - Hi sunt, ome, qui Scholam relinquere nolebant et mecum manere constituerunt. (Это те, оме, кто не захотел покинуть Схолу и решил остаться со мной.)
  - Manesne? (Вы остаётесь?)
  - Ita, ome. Beneficium a vobis petere volo. Familia mea. Vellem, ome, ut Ell et liberos cures. (Да, оме. У меня к вам просьба будет. Моя семья. Я бы хотел, оме, что бы вы присмотрели за Эллом и детьми.)
  Элл был мне симпатичен. Поэтому и не возражаю.
  - Navem habeo. Si eo pervenerit, num tibi conveniet, Domine Rector? (У меня есть корабль. Если он окажется там, вас это устроит, господин ректор?)
  - Quidvis mihi conveniet, Ome Ulrich, dummodo familia mea prope te sit. (Меня устроит всё, оме Ульрих, лишь бы моя семья была рядом с вами.)
  О как!
  Когда это я у него такой авторитет приобрести успел? Вроде бы гипнозом не давил...
  - Et reliqui? Adhuc ibi sunt circiter quindecim homines. (А остальные? Там человек пятнадцать ещё есть.)
  - Hi homines, sicut ego, hic manere usque ad finem constituerunt. Si daemones Scholam irrumpant, fons delendus erit... Attamen, de alia re tecum loqui volo, Gratia Tua. In cellariis Scholae, ut probabiliter scis, thesaurus argentarius et officina monetaria sunt... (Эти люди, как собственно и я, решили остаться тут до конца. Если демоны прорвутся в Схолу, то придётся уничтожить источник... Однако, я хочу с вами, ваша светлость, поговорить о другом. В подвалах Схолы, как вам должно быть известно, находится банковское хранилище и монетный двор...)
  О! Это интересно! Хомяк в моей душе обнявшись с жабой внимательно слушал ректора.
  А он, видя, как я ловко провернул отправку людей в Амрум, рассказывал о немыслимых ценностях - казне самого Лирнесса. Пятьдесят тысяч талеров в золотой и серебряной монете! Золото, серебро и платина в слитках общим весом около восьмисот местных центнеров (по 50-56 кг). Ювелирные изделия и драгоценные камни (этих меньше) общим весом под сотню центнеров. А также не менее ценные, хранящиеся отдельно, артефакты созданные искусниками за всё время существования Схолы. А ещё научная библиотека на десять тысяч томов и архив SS.
  Пока мы разговаривали столь содержательно, к неработающему порталу от которого я и отправил всех в Амрум, прибыл вызванный секретарём ректора Элл. С младшим сыном-омегой на руках, прислужником омегой-нянькой с узлом вещей на плечах и шедшим перед ним старшим сыном альфой.
  - Готфрид! - губы прекрасного омеги дрожали и слёзы наворачивались на его глазах.
  - Всё хорошо, милый! - ректор быстро подошёл к Эллу, взял его лицо в широченные ладони, невесомо прикоснулся ко лбу.
  Мальчик-омега, сидевший на руках Элла протянул ручки к отцу. Старший сын-альфа вцепился в штанину ректора. Быстро поцеловав младшего и присев к старшему, ректор давал ему наставления:
  - Алан, ты у нас уже большой.
  Мальчик кивнул - конечно, он большой, целых семь лет уже.
  - Я задержусь здесь. А вы с папой и братиком оправитесь в плаванье на корабле. Вместе с оме Ульрихом. И пока меня не будет, я надеюсь, что ты сможешь позаботиться о папе и братике.
  Ух ты! На настоящем корабле - полыхнули эмоции ребёнка.
  - Только ты приходи скорее, - Алан обнял отца за плечи.
  Элл, понимая, что всё не так просто, как отец говорил сыну, вытирал глаза платочком - от слёз я его удерживал, забирая его эмоции - только вот истерики нам сейчас не хватало.
  Поцеловав всех троих ещё раз, ректор прощался, а Алан тянул папу к порталу - ему скорее хотелось на корабль.
  Миг - Элл с детьми и прислужником на биландере.
  - Сиджи, у нас ещё четверо. Оме Элл, всё будет хорошо, - я, подойдя вплотную к омеге, оглядел его лицо. Демоны! Как он прекрасен!
  - Ваш супруг вернётся к вам. Ждите, - вытягиваю я его эмоции так, что он просто не в силах говорить и ухожу обратно.
  - Domine Rector! Volumina rerum quae moventur videre debeo. Nihil hic relinqui vis, nonne? (Господин ректор! Мне нужно увидеть объёмы перемещаемого. Вы же не хотите, чтобы что-то осталось здесь?)
  - Ita, ita, ome, descendamus. (Да-да, оме, пройдёмте вниз.)
  И снова перед нами каменная кладка коридоров, уходящих под дворец. Только к хижине Адальберта направо, а к тюрьме для искусников, хранилищу и монетному двору налево.
  Звенят ключи, со скрипом отпираются бронзовые артефактные двери.
  Так. Золота по объёму сравнительно немного, платины ещё меньше, а вот серебра... Серебряной монеты много - более двадцати сундуков и каждый мне высотой по колено. Штабеля слитков отливающих белым в полумраке хранилища едва разгоняемого осветительным шариком.
  Но, впрочем, ничего сверхъестественного. Всё, как говорится, в наших руках. Думаю, комната глубоко в скале, куда можно попасть только порталом, объёмом кубов на пятьдесят-шестьдесят уместит в себя всё. Осталось только место подобрать. Хотя и думать нечего. Моё личное хранилище, вход в которое находится на той самой гербовой площадке, где я впервые встретился с демонами из безымянного города Тилории вполне подойдёт. Надо только углубиться подальше в скалу и всё спрячем. Так, что никто не найдёт. Туда же и библиотеку с архивом.
  Там сухо. Темно и сухо. И нет воздуха. В глубине-то скалы. Сиджи и Ют код портала знают - перед тем, как отправлять всех своих на биландер, я ураганом пробежался по обоим домам и всё, что в них было, вплоть до мебели и одежды, перекинул туда. Так, что сейчас моё имение опустошено и только руны светятся в энергетическом зрении, охраняя его от огня, разрушения и несанкционированного проникновения.
  Раз, два, три - считал я шаги, проходя вдоль деревянных стеллажей с артефактами. Глухой тёмный коридор очередного хранилища Схолы тянется в непроглядную темноту. А на них лежат, сверкая металлом и драгоценными камнями, причудливые вещи совершенно непонятного для меня назначения, но всё это полыхает в энергетическом зрении потоками Силы.
  С нами старенький альфа-хранитель.
  - Ecce, Domine Rector, ome, (Вот, господин ректор, оме), - держит он в руках покрытых пигментными пятнами толстую книгу, - ecce inventarium completum, quantitatem, loca repositionis, annos fabricationis et fabricatorem indicans. (здесь полная опись, с указанием количества, мест хранения, годов изготовления и изготовителя.)
  Восемьдесят шагов. Восемьдесят! Это только длина хранилища. А высота... Потолок теряется во мраке. Хотя сами стеллажи чуть выше меня.
  За всё время существования Схолы эвакуация хранилищ не проводилась ни разу. Как-то так вышло, что всегда Лирнесс выходил победителем из всех войн, ведущихся против него. Не удивительно, с таким-то количеством искусников.
  Теперь ещё библиотека и архив SS. Осматриваем. Ладно, положим, десять тысяч томов можно сложить в плотные стопки - большинство из них это кодексы, то есть книги привычного вида. Есть, правда, рукописи, в том числе и в свитках. С этими сложнее. Но тоже выкрутимся - нарежем в стенах ниш, в которые и сложим всё это добро. Но вот архив...
  Картонные папки. Где с завязками, где без. Разложены по хронологии и по принципу, ведомому только хранителю, сопровождавшему нас в святая святых SS и неотступно следовавшему за нами - сам начальник архива ходил и показывал свои закрома. И тоже стеллажи. Только закрытые. С дверками. Когда я открыл одну из них, с надписью: "350 год от основания Схолы" - более пятисот лет назад, на меня вывалилось несколько пожелтевших листов, испещрённых аккуратным каллиграфическим почерком:
  "Accusatus, in tertia interrogatione (На полях стоит пометка: - De hac responsione, in septima decima interrogatus est, sed non satisfactorie respondit, quia ad idem testimonium rediit.) testatus est: - In libris meis, praesertim, inveniri possunt opiniones quae, in genere, hae sunt. Universum infinitum existimo, id est, creationem infinitae potentiae Vis. Nam bonitate et potentia eius indignum existimo ut illud, facultatem habens praeter hunc mundum alium aliosque mundos infinitos creandi, mundum finitum creet. Itaque declaravi mundos infinitos esse, similes mundo Elterrae, quem ego, una cum Adalberto Magno, luminare simile Lalino, planetis aliisque stellis, quorum numerus infinitus est, existimo. Credo haec omnia corpora mundos esse, sine numero, infinitam collectionem in spatio infinito formantes, universum infinitum appellatum, in quo mundi infiniti sunt.
  In interrogatione duodecima: - Ex omnibus scriptis meis et affirmationibus quae a peritis et fide dignis hominibus referri potuerunt, hoc patet: Credo hunc mundum, et mundos, et totam orbium totam natum esse et deleri. Et hic mundus, id est, sphaera Elterrae, initium habuit et finem habere potest, sicut alia lumina, quae sunt iidem mundi ac hic mundus, fortasse meliores vel etiam peiores; sunt iidem lumina ac hic mundus. Omnia nascuntur et moriuntur, sicut entia viventia, ex principiis oppositis constantia. Haec est mea opinio de creationibus generalibus et particularibus, et credo eas in toto esse suo a Potestate pendere.
  In interrogatione quarta decima, de multitudine orbium essentialiter eodem modo respondi et dixi infinitos mundos in infinito spatio vacuo esse, et testimonium dedi.
  Cum interrogatus esset, respondit: "Dico in omni mundo necessario quattuor elementa esse, ut in Elterra, id est, maria, flumina, montes, voragines, ignem, animalia et plantas. Quod ad homines attinet, id est, creaturas rationales quae, sicut nos, corporeae sunt, iudicandum relinquo iis qui eas ita appellare volunt. Attamen assumendum est ibi animalia rationalia esse." (Обвиняемый, на третьем допросе (На полях стоит пометка: - Относительно этого ответа опрошен на семнадцатом допросе, но не ответил удовлетворительно, ибо вернулся к тем же показаниям.) показал: - В моих книгах, в частности, можно обнаружить взгляды, которые в целом заключаются в следующем. Я полагаю вселенную бесконечной, то есть созданием бесконечного могущества Силы. Ибо я считаю недостойным её благости и могущества, чтобы она, обладая способностью создать помимо этого мира другой и другие бесконечные миры, создала конечный мир. Таким образом, я заявлял, что существуют бесконечные миры, подобные миру Эльтерры, которую я вместе с Адальбертом Великим считаю светилом, подобным Лалин, планетам и иным звёздам, число которых бесконечно. Я считаю, что все эти тела суть миры, без числа, образующие бесконечную совокупность в бесконечном пространстве, называющуюся бесконечной вселенной, в которой находятся бесконечные миры.
  На двенадцатом допросе: - Из всех моих сочинений и высказываний, которые могли бы быть сообщены сведущими и достойными доверия людьми, видно следующее: Я считаю, что этот мир, и миры, и совокупность миров рождаются и уничтожаются. И этот мир, то есть шар Эльтерры, имел начало и может иметь конец, подобно другим светилам, которые являются такими же мирами, как и этот мир, возможно, лучшими или даже худшими; они - такие же светила, как и этот мир. Все они рождаются и умирают, как живые существа, состоящие из противоположных начал. Таково моё мнение относительно всеобщих и частных созданий, и я считаю, что по всему своему бытию они зависят от Силы.
  На четырнадцатом допросе, по существу, отвечал в том же роде относительно множества миров и сказал, что существуют бесконечные миры в бесконечном пустом пространстве, и приводил доказательства.
  Спрошенный, отвечал: - Я говорю, что в каждом мире с необходимостью имеются четыре элемента, как и на Эльтерре, то есть имеются моря, реки, горы, пропасти, огонь, животные и растения. Что же касается людей, то есть разумных созданий, являющихся, подобно нам, телесными существами, то я предоставляю судить об этом тем, кто хочет так их называть. Однако, следует полагать, что там имеются разумные животные.)
  Хм. Интересно. Это кто такой умный был пятьсот лет назад?
  Архив SS размещался не в одном коридоре, а в семи! Закрытые стеллажи тянулись до самого потолка на четырёхметровой высоте. Каждый коридор по сто шагов, да на семь умножить. Охо-хо...
  Оставив ректора и начальника архива, я, поднапрягшись, метнулся к своей гербовой площадке, взмахом руки запустил портал - здесь, в доброй сотне вегштунде от Лирнесса Сила повиновалась без возражений, и вошёл в хранилище.
  Осветительный шарик, летевший впереди меня - ещё из тех, из замка, отбрасывал резкие тени на ряды нашей мебели, шкафы с посудой, одеждой и книгами, кровати. Стеллаж с вином, доставшимся мне по наследству от безвременно почившего консилариуса - начальника SS. Где-то тут и три бутылки вина Шиарре. Наш портновский манекен, печатный станок и стопки медных пластин с текстами моих книг и рисунками. Сундучок со всеми моими деньгами и драгоценностями. Мои рукописи и наброски - методичку по обучению менталистов я издать не успел - слишком большая очередь была в типографии Схолы.
  Место сухое. Вокруг - цельная скала зеленовато-чёрного базальта без единой трещинки.
  Подошёл к торцевой стене. Вот тут и будем делать хранилище для схоловского имущества. Взмахи рук, небольшое усилие и скала подаётся, волосы взметнула волна воздуха, ворвавшаяся в огромный пустой объём. В ушах тонко зазвенело - давление воздуха упало. Скачок наружу и снова обратно. Вместе со мной снаружи в огромную полость врывается и горный воздух, а вынутые телепортом глыбы камня летят в пропасть на склоне которой я убил своего первого разумного демона, вырвав ему энергетическое ядро...
  * * *
  Под утро Гризелд проснулся от возни в доме - родители, встававшие обычно с рассветом, сегодня поднялись раньше и спешно собирали вещи, увязывали узлы. Его пока не будили.
  Что случилось? На сегодня он ничего не планировал - каникулы в школе позволяли расслабиться, а заработанные за учебный год деньги помогали пережить свободное время - до оплачиваемых отпусков в Лирнессе пока не додумались. Тем более, что сегодня у Гризелда должно было быть свидание с Руди. Тот тоже был на каникулах, но остался проживать в Схоле - там кормили бесплатно, да и за жильё платить не надо.
  Счастливо улыбнувшись, омега сладко потянулся, хрустнув косточками.
  Что там произошло-то?
  Где-то на кухне что-то упало, разбилось и всё стихло. Что такое?
  - Отец! Папа!
  Гризелд в одной ночной рубашке до пят выглянул из своей комнаты. Чавкающие хлюпающие звуки донеслись до его ушей. Да что происходит?
  В открытую дверь кухни было видно, что на полу кто-то лежит. Папа! Тонкие пальцы лежащего омеги едва заметно шевелясь, скребли пол. А в его животе, погрузив шипастую башку внутрь, копался зверь. Чёрный огромный зверь, покрытый крупными чешуями. Почуяв Гризелда, в ужасе прикрывшего пальцами рот, он поднял уродливую морду. Крупные капли крови сорвались на пол. Зверь, клокоча горлом, цокая когтями, переступил через убитого им человека и пошёл на Гризелда. Тот, не в силах издать ни звука, задохнулся от инфернального, мутящего сознание ужаса и не мог сдвинуться с места. Зверь мотнул хвостом вправо-влево, зацепил шипом на его конце, стул, стоявший на кухне - тот отлетел в стену и только звук упавшей мебели вывел Гризелда из оцепенения. Взвизгнув, омега бросился к себе в комнату, а зверь, рванувшись следом, застрял плечами в слишком узком для него дверном проёме и, неуловимо быстро махнув лапой, располосовал от пояса до самого низа ночную рубашку Гризелда, едва не задев тело.
  Омега ворвался в комнату, ходящими ходуном руками, едва попадая в замочную скважину, запер дверь и, трясясь от ужаса и адреналина, прикрыв руками, лицо осел на пол - ноги его не держали.
  В дверь ударили с той стороны. Филёнки жалобно затрещали. Оттуда надавили ещё. Дверь держалась только потому, что открывалась наружу и сейчас косяки удерживали её.
  Гризелд забился под стол и прикрылся схваченным стулом. Его колотило крупной дрожью, руки и ноги ходили ходуном, горло перехватило, а ещё немилосердно хотелось писать.
  По двери ударили снова, чёрные блестящие когти, выбивая крупную щепу, вонзились в дерево, пробивая его насквозь. Убрались, оставляя рваные отверстия, снова вонзились, покрывая трещинами крашеную поверхность. Дверь трещала и держалась из последних сил. Под босыми ногами беззвучно рыдавшего, сжавшегося под столом в комок Гризелда растеклась тёплая лужа.
  Последний удар зверя увенчался успехом - дверь, лопнув вдоль, завалилась в комнату. Цок. Цок. Цок.
  И-и-и! - Гризелд сжимался сильнее и сильнее, прикрывая голову руками, обезумев от страха и проживая свои последние секунды жизни.
  Зверь, а это был крупный демоноволк - вожак своей стаи, поднял треугольные уши, снова прижал их, повернув голову назад, в коридор из которого ворвался в комнату, уркнул и сейчас же ещё один демоноволк, поменьше, услышав команду, вскочил снаружи в кухню, перевернул тело папы Гризелда на живот и, ухватив его за шею, оставляя полосы крови и клочки одежды, легко поволок его наружу, через кухонный стол в разбитое окно.
  Первый демоноволк, оскалив обсидианово-чёрные острейшие зубы, медленно, наслаждаясь ужасом сжавшегося под столом омеги, шёл к нему. Сейчас он вцепится зубами в живую трепещущую плоть и насладится горячей кровью и последней, предсмертной агонией человечка.
  Уши демоноволка снова поднялись, он втянул воздух пропитанный ужасом сидящего прямо перед ним за стулом омеги, в ужасе закрывшего голову руками. О! Этот аромат жертвы! Ничто с ним не сравнится!
  В разбитое окно кухни влетели несколько мелких летающих грязно розовых червей, раскрывая друг на друга безглазые морды, взмахивая перепончатыми крыльями и переползая по столу и полу, они начали пировать на следах крови, оставленных трупом вытащенного омеги.
  Уши демоноволка снова приложились, опять поднялись и он повёл своей башкой. Закрыл пасть, склонил голову набок, будто прислушиваясь. Пришла команда идти дальше. Срочно. Густо, на грани инфразвука рыкнул, расширившиеся в жёлтых глазах зрачки сузились в нитку и, легко оттолкнувшись, так, что когти задних лап выдирая щепу вонзились в пол, прыгнул в окно, выбивая бронированной мордой и стекло и раму сразу. Сегментный хвост с изогнутым шипом на конце напоследок захлестнул под стол, разбивая стул за которым ни жив ни мёртв сидел Гризелд.
  Стул защитил омегу, приняв на себя удар и рассыпавшись обломками. А Гризелд, повалившись набок на мокрый пол и кусая пальцы, затрясся от рыданий, сильнее и сильнее пытаясь сжаться в комочек.
  * * *
  Вернувшись в город после перемещения во вновь созданное хранилище Схоловских ценностей, я принялся разыскивать Лисбета. Хаос потоков Великой Силы возрос до такой степени, что перемещаться телепортом по городу я не смог, пришлось метаться в поисках маленького целителя на своих двоих. В Корпусе целителей о том, где он находится, никто не знал - там сейчас в спешном порядке был размещён полевой ларазет для раненых и ещё живых солдат третьего легиона и жителей, пострадавших от нападений демонов. Ранения были очень тяжёлыми и целители валились с ног стабилизируя раненых и готовя их к эвакуации.
  Кто-то из бледных, с кругами под глазами от истощения, целителей подсказал, что ещё один лазарет развёрнут в Зелёном крейсе, повыше и подальше от моря, вполне возможно он там, оме, пояснил он и снова склонился над тяжело дышащим солдатом в развороченной когтями стальной кирасе.
  Зелёный крейс ближе к Схоле чем наш, Синий, а сейчас я в нём. Мне туда - определился я и поминутно останавливаясь от энергетического истощения, пытаясь подпитаться по уже известной схеме дыхания на девятый счёт, с головой, плывущей от головокружения, пошёл в сторону Зелёного крейса. Проходя по улочке, показавшейся мне знакомой, остановился в очередной раз. Вцепился руками в крашеный белой краской декоративный заборчик. А! Да это же дом Гризелда. Вот у этих кустов буйно цветущего гибискуса мы с ним целовались, прощаясь. Как давно это было! Пару месяцев назад всего лишь...
  Окна в доме выбиты. Клочья занавесок торчат наружу. Это кто тут так порезвился? Неужели мародёры, решившие поживиться под шумок? Вроде бы, к чести лирнесских жителей, таковых не обнаружено. Меня мотнуло резким оттоком Силы из организма. Демоны! Они это. Вон и мелочь эта противная кружится сбоку дома. Ну-ка, проверим. Вроде бы, как мне кажется, в доме кто-то живой есть.
  Перешагиваю через заборчик, едва доходящий мне до пояса. Клумба у входа разворочена, будто дрались на ней и волокли что-то тяжёлое. Полосы красного, впитавшегося в рыхлую землю. Присаживаюсь, чтобы разглядеть. Кровь! И много. Кислым не воняет, значит, кровь человеческая. Волокли кого-то. На соседний участок. Дверь не закрыта и, хрустя битым стеклом, вхожу в дом. В глубине его слышно мерзкое знакомое верещание летающих червей. Мелких. Если есть чем их пришибить, то они не опасны. Пол, стены, двери в комнаты в глубоких царапинах от когтей демонов. Кухня, прихожая залиты кровью, но трупов нет.
  - Эй! - окликаю я, - есть кто живой? Гризелд?
  Дохожу до вывороченных косяков двери, сама она, разбитая в щепы, лежит в комнате, куда её, судя по всему и вколотили.
  Кровавые следы лап на полу. Вот оттуда он шёл. Потом бился в дверь. Выломал её. Вошёл в комнату. Окно выбито. Расстеленная постель. Шкаф, судя по всему, с одеждой. Светлые обои в цветочек, в прованском стиле. Стопки тетрадей на столе. Полка с книгами и школьными учебниками по литературе. Комната Гризедла похоже как. А где он сам? Жив ли?
  Наклоняюсь и присаживаюсь на корточки у стола. Разлетевшиеся от удара щепы - всё, что осталось от стула. И что-то белое, сжавшееся, вздрагивающее под столом. Он это! Живой!
  Трясущийся до обморока омега был бережно вытащен из-под стола и уложен на кровать. Гризелд лежал в позе эмбриона, судорожно дышал с крепко зажмуренными глазами, вздрагивал от малейшего моего движения и никак не мог выйти из ступора, в который его загнал запредельный ужас от встречи с демонами. Располосованная ночнушка открывала до пояса его тело с нежной молочно-белой кожей, круглая попка была совершенно открыта и так и тянула прикоснуться к ней. Нижнего белья на нём не было. В это время так спали.
  - Гризелд, ну, что ты, хороший мой? Это я, Ульрих. Я пришёл за тобой... - уговаривал я омегу, гладя его по чёрным взлохмаченным волосам, по спинке (попки не касайся! - оборвал сам себя).
  Наклонился ниже к нему, хм, мочой пахнет, дотронулся губами до виска:
  - Ну...
  - О-о... они пришли... пришли... - выдавил Гризелд, его колотило, - пришли, оме! Папу съели... Я... видел... - трясясь шептал Гризелд.
  - Ну, что ты... Я тут, с тобой. Всё хорошо будет, - гладил я его по головке, уговаривая.
  И его прорвало. Он вцепился в подушку и завыл в голос. Напряжение отпустило и он смог разогнуться. Рыдая, лежал на кровати на животе, а разодранная когтями демона ночнушка задралась почти до самой груди, открывая и поясницу, и порозовевшую попку идеальных пропорций, и ровные ножки, и округлые икры, и тонкие щиколотки, и розовые пяточки.
  Открыв одёжный шкаф, я на покрывало вывалил всю одежду, что попалась мне на глаза, увязал её в большущий узел. Усевшись на пол и привалившись спиной к кровати Гризелда, прогнал через тело Силу и, напрягшись, закинул рыдающего омегу и узел на биландер, прямо на палубу. Там разберутся с ним, а мне Лисбета найти надо. Без Лисбета я никуда не уйду.
  Обошёл дом ещё раз. За кухонным окном тоже кого-то тащили по земле - всё изрыто лапами демонов и полоса крови тянется в кусты на границе участка.
  Пойдём дальше. Мне в Зелёный крейс, к Лисбету.
  * * *
  Большущая багровая обезьяна, утробно вздыхая, подыхала на развалинах разнесённого в пыль дома - внутренности её вывалились из тела и истекали жёлтой шипящей кислотной кровью. Рядом валялись, разбросанные как попало, перекрученные, в искорёженных доспехах тела солдат легиона. Я смог заметить восьмерых. Дальше, в просторном дворе стояли высокие парусиновые палатки. Две из них завалились, ещё одна стояла. И кровь, всюду кровь из растоптанных, разорванных тел. Вперемежку солдаты, судя по всему раненые, доставленные в лазарет - под парой тел я увидел носилки, служители лазарета в окровавленных белых халатах. И кругом мелкие, верещащие на меня и друг на друга обожравшиеся летающие черви, не соизволившие даже взлететь при моём появлении.
  Живые есть! Есть! Энергетическое зрение показывает, что в палатке лежит человек. Живой. Тело пламенеет нестерпимым жёлтым светом дискомфорта, но живой.
  Кто тут? Влетаю в палатку и первое, что вижу - фон Аппель. Сидит как живой, привалившись спиной к натянувшейся стенке палатки. Распущенные светлые волосы, спокойное лицо и серые глаза смотрящие прямо на меня. Но нет же! У него глаза ярко-синие были, как у всех искусников. Были... Дотрагиваюсь до плеча ещё тёплого тела. Оме Оттолайн...
  Тело сползло набок. За спиной у него завозились беспокойно. Заверещали противно. Вся задняя поверхность тела десятника разворочена, изъедена до костей. Удушливый запах крови, располосованных внутренностей, кислотная вонь демонических выделений. Схватив какую-то палку, потом оказалось, что это обломок стойки операционного стола, пришибаю нескольких скрежещущих тварей. Потом натыкаюсь ещё на несколько тел лежащих вповалку, беспорядочно. Под ногами хлюпает натёкшая кровь, хрустит стекло, поблёскивают раскиданные биксы, инструменты, перевязочный материал. Одежда на одном из тел показалась мне знакомой. Переворачиваю. Лизелот - оборвалось сердце. Если он тут, то и Лисбет тоже. Где? Где он может быть?
  Маленького целителя я нашёл лежащим на животе. Пепельные волосы, беспорядочно рассыпавшись, укрыли плечи. Сажусь рядом. В голове пустота. Я спокоен. Удивительно спокоен. Дотрагиваюсь до тела. Ещё тёплый. В первые часы после смерти охлаждение менее выражено - приходит откуда-то мысль в мою голову. Опустившись на колено, переворачиваю дорогого мне человека. Лица нет. Кожа сорвана со всей лицевой части головы. Кровь уже свернулась. Сквозь рану оставленную зубами демона видны осколки костей черепа, багровеющие двубрюшные и челюстно-подъязычные мышцы, светлеющие пятна сухожилий и поднижнечелюстных желёз и оскаленные зубы...
  А дальше, за задней разорванной стенкой палатки возятся, верещат, спешат насытиться ещё живым телом того, кто там лежит.
  Лисбет! Вцепившись в лацканы белого халатика и потянув безвольно мотнувшее руками тело целителя на себя, я завыл. Завыл в невыразимой тоске. Почему! Почему так! Почему именно так?! За что мне всё это?! Вой перешёл в рычание, сорвавшее горло. Оскалившись так, что уши стянуло к затылку, я сипел и, прижав Лисбета к груди и не обращая внимания на кровь, стекавшую по кожаному жилету, я судорожно гладил по волосам тёплое, пока ещё тёплое, тело. Такое любимое. А ведь я любил его - ожгла мысль. Никого здесь не любил кроме него.
  В глазах полыхнуло жёлтым, зубы заскрипели, растирая друг о друга эмаль. Грудь раздалась шире, разрывая и рубашку и серую, ещё из замка, куртку охотничьего костюма. С треском полопались швы на кожаном жилете, лопнула промежность штанов.
  За стенкой засуетились, судорожнее начали вгрызаться в тело лежащего там человека и до меня донёсся мучительный стон. Кто там?
  Осторожно положив тело маленького целителя на залитый кровью пол, я встал и, легко шагнув к разорванной стене палатки, выглянул.
  Руди! Облепленный розовыми летающим червями альфа лежал на спине. Располосованный белый халат, пропитанный кровью, едва вздымался в такт дыханию на груди. Розовый червь, подняв на меня безглазую круглую пасть, обрамлённую чёрными блестящими зубами, противно заверещал и впился в левую уже изъеденную им щёку, вгрызаясь глубже, прямо в рот. Ещё несколько таких же червей, подозрительно оглядываясь на меня, рвали мясо из обрубка левой руки. Кровь медленно растекалась, а черви, как воробьи, подрагивая перепончатыми крыльями от вожделения, купались в ней, расплёскивая тяжёлые капли в стороны.
  Пошли вон! Обернувшись за палкой, я подхватил её с пола и, взмахнув, сбил червя жравшего лицо. Пировавшие у руки зашипели, неуклюже поползли в разные стороны. А я, больше не обращая на них внимания, склонился над Руди.
  Вставай! Вставай давай! - я потряс его за лацканы. Руди застонал, не открывая глаз. Давай! Ты жить должен! За всех. За Лисбета, за Лизелота, за Оттолайна, за других солдат и целителей. Ты единственный альфа-целитель, больше таких не будет. Вставай!
  Красные глаза альфы открылись. Длинные ресницы - впору омеге какому-нибудь, дрогнули приподнимаясь.
  Давай, хороший мой, давай, оживай. Там тебя Гризелд ждёт, а ты тут валяешься!
  - Руди, не смей подыхать! - рявкнул я, тормоша альфу, - Слышишь, не смей! Иначе я тебя выволоку из Силы и отмудохаю! Веришь?
  - О-оме... - едва шевельнулись его губы, - рука... больно...
  - Ты - целитель. Обезболивайся!
  - Спина... Ног не чувствую...
  - Выживешь! И руку отрастишь. Погоди. Сейчас я. А то кровью истечёшь.
  Шарик пирокинеза замерцал у культи, прижигая рану, завоняло горелой плотью, Руди закусил губу, закашлялся кровью - она натекала в рот из разорванной щеки.
  Второй шарик зашипел в прогрызенной червями ране на лице. Тело альфы вздрогнуло.
  - Руди! Блядь такая! Смотри мне, не сдохни! - опять я его тряхнул. Пусть и спина сломана - не страшно. Это на земле при переломах позвоночника иммобилизация показана, а здесь это не болезнь. На раз-два на ноги поднимут.
  - Слушай меня! - я нагнулся к самому лицу альфы, - сейчас я тебя к себе на корабль отправлю. Чтобы там лечился! Понял! Нечего умирающего лебедя изображать. Приду - проверю! Если не справишься до моего прихода...
  Тут я остановился - демонический оборот, начавшийся после обнаружения трупа Лисбета и задавленный моей вознёй с Руди, снова начал брать своё - лицо моё багровело и менялось на глазах. Ужас промелькнул в глазах Руди.
  - Кошками шкуру спущу! Пошёл! - отпихнул я от себя альфу, отправляя его на биландер и одновременно завершая оборот.
  - "СИДЖИ!" - ушёл к мальчику мой демонический рёв телепатией, - "ВСЕ НА ОСТРОВ!"
  Повинуясь мне, биландер, вот только что качавшийся на ленивой волне внешнего рейда бухты Лирнесса, загруженный людьми почти под завязку - около сорока человек, исчез, и вода всколыхнулась, заполняя след от корпуса корабля.
  * * *
  Багровый демон, сложив за спиной крылья, сидел на пятках за единственной оставшейся палаткой разгромленного лазарета и, задрав уродливую шишковатую рогатую башку вверх, рычал. Выл, извлекая из груди едва слышные для людей низкие звуки. Грудь его вибрировала, а инфразвук, разлетаясь по округе, заставлял ишхо топорщиться, а хезрет держаться в стороне от места, где он находился.
  А карты летят и Шут, переворачиваясь то лицом, то рубашкой, мечется между Старших Арканов и Маг - олицетворение воли, понимающий жизнь и смерть, носящий плащ, начинает всё и, начиная всё, начинает с себя. Анализ и ошибки Верховной Жрицы. Проникающая всё воля Великой Силы, подточенная сейчас вторжением демонов, призывает двойственность, без которой ничего бы не существовало. Императрица, живая материя, правительница эволюции, она, которая вынашивает, она, которая преобразует тошноту в желание, согласно прикрыла глаза, пропуская Шута мимо себя. И тут же Император, охотящийся и укрощающий зверей физического и материального мира, этот солнечный король, едва заметно кивает головой. И капли жизни одна за другой срываются и летят вниз, отсчитывая часы и секунды из клепсидры существования этого демона...
  И демон, отринув свои ощущения и свою тоску о несбыточном, о том, что могло бы быть и не случилось, взмывает вверх, в небеса. Пыльные, мутные небеса. Небеса, расчерчиваемые чёрными полосами взлетающих и падающих бомб. И там, вверху, оглядевшись, видит демон и багровые нити управляющие хезрет, и их самих под собой, пробирающихся по переулкам, врывающихся в дома, выволакивающих на улицы или пожирающих прямо там, где нашли неосторожных жителей города, надеявшихся пересидеть опасность. И две-три баррикады, ещё сопротивляющиеся нападению, но уже обойденных сзади и толпы людей на набережной и в воде. И полосы чёрной энергии, сползающие по щиту Схолы, стойко сопротивляющемуся давлению. И мерцающий щит Адмиралтейства, едва держащийся из последних сил, не падающий только потому, что пока не долетела до него бомба. И гигантских червей, ворочающихся на развалинах Золотого и Серебряного крейсов, понукаемых хезрет плеваться сверху в город.
  Но мало у демона сил. Едва плещется на самом дне энергия, доставшаяся ему с телом омеги из которого он обернулся. И демон начал, мечась по почти разрушенному городу, выискивать хезрет и с остервенением бросаться на них, планируя сверху и поглощать их одного за другим, насыщаясь. Выловил двух наиважнейших, пировавших у тел беременных омег, вытаскивавших из распоротых когтями животов ещё живых, красных, подрагивающих ручками и ножками младенцев.
  А потом наверху, в Золотом крейсе, подлетевший демон, выхватив телекинезом глыбу гранита от разрушенного дворца Совета швырнул её прямо в тело гигантского червя, изогнувшегося безглазой мордой вверх и приготовившегося выплюнуть бомбу чёрной демонической отравы в сторону Адмиралтейства. Угловатый камень чвакнул, пробивая мягкое тело твари и зашипел, растворяясь в кислотной крови, как кусок сахара в горячем чае, а червь завертелся от боли, хлеща тупым тёмно-розовым хвостом из стороны в сторону, закручиваясь вокруг себя кольцами и сметая на своём пути и хезрет-погонщиков и остатки строений среди которых он расположился. Следующий кусок камня, ещё большего размера, полетел в другого червя. Набрав скорость, ударил прямо в морду, расплёскивая и её саму и жёлтую кислотную кровь вокруг. Червь, уже было приготовившийся выплюнуть бомбу, опал без движения и из него потекло - жёлтая кровь демонического создания смешивалась с чёрной жижей неразорвавшейся бомбы. Завоняло настолько нестерпимо, что демон, устроивший всё это, брезгливо поморщился, ленивыми взмахами крыльев подняв тело вверх, подлетел ближе, опустился и с размаху отвесил крепкого пинка, поднявшему на него свою башку одного из погонщиков-хезрет. Тело неудачника тут же осыпалось серой пылью, а попытавшиеся рвануть от места гибели червя двое оставшихся хезрет были подхвачены телекинезом и макнуты в лужу чёрно-желтой дряни, натекавшей из разбитой головы огромной твари. Демоны завыли, заметались, расплёскивая тягучую жижу, но тела их, растворяемые жидкой дрянью, не уступающей крепостью фторсульфоновой кислоте расползались, оседали в глубокую лужу, по поверхности которой расплывались чёрные и жёлтые волны.
  Ещё один червь окончил свои дни, погребённый под завалом - демон, облетев позиции этой своеобразной артиллерии со стороны гор, примерился и опрокинул на неуклюжего червя остатки стены возле которой он и лежал. Кирпичи, камни, пыля, завалились, придавили грязно-розовое бескрылое создание (погонщики, выращивая червей-бомбардиров, отрывали им крылья, иначе они не вырастают до нужных размеров), пробили кожу и зашипели, растворяясь в кислотной крови. Придавленный червь закрутился под завалом от боли, разрывая кожу ещё больше и выпуская наружу смердящие внутренности, а погонщики-хезрет заметались, разбегаясь в стороны. Двоим удалось уйти, попав под багровые нити управления фезы, а пара неудачников осыпались серой сухой пылью от прикосновений багровых лап.
  Демон сыто рыгнул и, держась за живот, взлетел выше. Фезы. Ему нужны фезы. Обстрел города прекратился - червей-бомбардиров было всего четверо, столько удалось протащить через тоннель. Одного прибило вернувшейся назад бомбой ещё раньше, а троих прикончил сейчас демон. А войско, ворвавшееся в город, по-прежнему под управлением фезы.
  Багровые нити тянутся из-за перевала - портал так и остался там. Просто один из фезы находится сейчас у самого выхода из тоннеля по эту сторону гор и работает ретранслятором. Толстый жгут управляющих связей упирается в него и уже от него веером расходятся нити управления и держат под контролем всё войско вторжения - и хезрет и ишхо, направляя их туда, куда он считает нужным. Но сейчас фезы, контролирующий демонов, почувствовал смерть червей и их погонщиков и забеспокоился. Нити заметались по городу, отзывая нападающих демонов к себе, для защиты и перегруппировки. Так-то и фезы могут постоять за себя и они даже гораздо сильнее чем хезрет, но зачем биться самому с неизвестным противником, да ещё и с непредсказуемым результатом, когда есть тупое мясо? Только вот наиважнейшие... Двое погибло. Где-то там, в городе, есть ещё двое. Надо их срочно отзывать и переправлять на ту сторону перевала. В этой части Тилории, граничившей с Лирнессом, наиважнейших больше не было. И за их потерю с него, фезы Хуба, спросят как за настоящего демона, а не как за это быдло - хезрет.
  Нити метались, перескакивая с места на место, обшаривая дома, развалины, немногие стоящие деревья, натыкаясь на недовольно ворчащих ишхо, на подгоняемых пинками гекатонархов и декархов, бойцов хезрет. Всё это воинство, недовольное до крайности, перемазанное в пыли и крови стягивалось сейчас обратно к туннелю. А до него было с десяток вегштунде (около 50 км). И фезы чувствовал, что они не успевают к нему. А багровый демон, лениво взмахивая крыльями высоко в голубом небе, с интересом энтомолога разглядывал движущееся под ним войско, покидавшее разрушенный город.
  О! Вот и наиважнейшие. Сразу двое, утираясь и расталкивая, уважительно расступающихся демонов на приличной рыси нёсшихся к тоннелю, вышли на пыльную дорогу из города на восток, к границе и порталу. Спикировав из-за спин и хлестнув по земле хвостом с костяным наконечником, растопырив крылья пошире, демон вытянул лапы и, схватив за загривок сразу двоих, с трудом оторвался от поверхности. Лапы его сжались туже, когти проткнули прочную буроватую шкуру на шеях наиважнейших и они, оба сразу, осыпались невесомой пылью, разом разгрузив взлетающее выше и выше существо. Мощный приток энергии захлестнул летящего и он завертелся в воздухе от неожиданности, закрутившись вокруг своей оси. Опомнился, поднялся выше, ещё... Огляделся и рванул к тоннелю, туда, откуда тянулись к войску демонов багровые нити управления, так и державшие под контролем уходящие из города почти две сотни хезрет (потери были невелики, всего около десятка самых тупых и неосторожных, попавших под взрывы чугунных шаров) и никому неизвестное количество ишхо. И только самые тупые мелкие летающие черви, тупые настолько, что даже не могли подчиняться нитям управления, перелетая с трупа на труп и противно вереща, устраивая драки возле луж крови, стремительно сворачивавшейся под жаркими лучами Эллы, привлекавшей рои мух, оставались в городе. На свою погибель...
  Толстый пучок нитей управления вырывался из чёрного зева тоннеля спешно прорытого демонами под глубоким ущельем и горным перевалом разделявшим Тилорию и Лирнесс. Тоннель они рыли свой - не стали разгребать завал в том тоннеле, что существовал между этими государствами раньше. Им была нужна внезапность. А у старого тоннеля постоянно дежурили войска - отслеживали малейший шум с той стороны. Ущелье было глубоким и, роя тоннель, пришлось сильно заглубляться. Но выносливые хезрет особых затруднений не испытывали - сновали без особых проблем туда и обратно, затрачивая на переход в полнейшей темноте (демонам она не помеха) не более получаса.
  Свистя крыльями, летающий демон незамысловато спикировал прямо на Хуба, отвлёкшегося на управление хезрет - по его требованию они перешли с рыси на максимальную скорость. И сейчас, вздымая облака пыли, толпа хезрет, наступая друг другу на пятки и огрызаясь на обидчиков, неслась к тоннелю. Но им уже не успеть. Налетевший сверху демон набросился на Хуба, повалил и, вцепившись в крепкое жилистое тело чёрными когтями, принялся возить его по груде камней и щебня, оставшихся от строительства тоннеля. Хуб, потерял нити управления и войско демонов, нёсшееся к тоннелю, начало тормозить, демоны ввязывались в драки друг с другом, вспоминая, кто кому наступил на ногу, командиры - два гекатонарха и с десяток декархов не смогли удержаться и тоже вступили в хаотичную - каждый сам за себя, неостановимую драку не на жизнь, а на смерть. Попадавшихся под руку ишхо уничтожали не раздумывая. Мёртвые тела использовали как оружие. Кто-то из демонов, схватив демоноволка за сегментный хвост, раскрутил его над головой и гвоздил всех в пределах видимости. Кончилось тем, что хвост не выдержал, оторвался и на бестолкового бойца навалились, разрывая на части сразу четверо. Прикончив его, с утроенной яростью бросились друг на друга. Вой, рычание, предсмертный скулёж, выкрики разносились из грандиозного пылевого облака. И только летающие черви, самые крупные, по полтора метра длиной, заполошно носились над побоищем, утратив всякое соображение.
  А демоны - багровый и фезы Хуб, оскалившись, как два кота, подпрыгивая, отскочив друг от друга и снова вцепляясь не на жизнь, а на смерть когтями и зубами, катались, не обращая внимания на свои крылья, по камням. Наконец, Хуб заверещал, задёргался в зубах багрового демона, сжавшего челюсти у него на горле, заколотил руками и ногами по земле и обмяк, судорожно хрипя сквозь прокушенное горло. Оставшийся целым единственный глаз его следил на севшим рядом демоном, брезгливо отплёвывавшемся от желтой крови фезы. Наконец, утеревшись, тот повернулся, оглядел лежащего перед ним, оскалился, и с размаху вколотил в неподатливое тело сжатые щепотью, когтистые пальцы. Хуб вытаращил глаз, втянул воздух пропитанный такой восхитительной силой и удивлённо таращась на багрового застыл. Желтый глаз его остекленел, а потом жилистое серое тело начало оплывать, оставляя на камнях серый контур мелкой пыли. Трансляция по тоннелю оборвалась. Багровый поднялся, оглядел себя, нашёл в перепонке правого крыла разрез, оставленный когтями фезы, покачал головой, почесал саднивший бок, по которому прошлись когти фезы, оглянулся на тучу пыли, поднятую дерущимися хезрет, видную даже отсюда, тяжело вздохнул и, чиркая когтями ног по каменному неровному полу, вошёл в темноту тоннеля.
  Огромный шар пирокинеза плыл перед ним, разгоняя мрак подземелья. Длинный, километров на пять, тоннель был пуст. Все, кто мог и должен, были отправлены на захват города. Даже во владениях Лирнесса, тянувшихся от границ Тилории до города почти на десять вегштунде никого не было - все участвовали в штурме.
  Портал был подтянут на пару километров к перевалу - насколько удалось, и то, высшие обон с той его стороны выкладывались на полную катушку, удерживая непослушный переход гигантскими вливаниями энергии - все высшие маги обон были задействованы в этом и сейчас стояли плотным кругом вдоль расчерченной пентаграммы, светившейся тусклым фиолетовым светом. Энергия, пронизывающая мир Эльтерры была слишком плотна, но тем привлекательнее она была для демонических организмов, не отличавшихся энергетической стабильностью. Излучение Великой Силы поступало через портал в демонический мир и подпитывало его и всех, кто подходил к порталу. Магия демонов работала за счёт их внутренних резервов, поступая в организм из внешней среды тем или иным образом, а местные, Эльтерровские маги, просто брали энергию напрямую и пользовались ей в своих целях, не составляя в этот момент никакой разницы между своим организмом и внешней средой.
  Управляли хезрет на Эльтерре всего четверо фезы (остальные демоны этой разновидности были задействованы на управлении хезрет в других мирах) и сейчас один из них погиб. Перемещая портал, обон были вынуждены принять во внимание, то, что сдвинув портал к границам Лирнесса, они оставят без управляющего воздействия тех из хезрет спящих в Тилории, до кого нити просто не дотянутся. Очнувшись, они тут же затеют резню между собой по самому незначительному поводу. Сколько их останется в живых после этого? Но, просчитав последствия, обон установили, что с помощью наиважнейших, в столь плотной среде, да ещё и с хорошим свежим питанием, они смогут увеличить количество фезы в этом мире до пятнадцати и снова восстановить поголовье хезрет. Хотя, всё из-за той же плотности энергетической оболочки мира Эльтерры, портал в этом мир так и останется в единичном экземпляре.
  Демон приблизился к светлеющему зеву выхода и, не доходя до него пары десятков метров, остановился, прислушиваясь и принюхиваясь. Фезы сейчас настороже. И их сразу трое. Если они в драке таковы как тот, то... Вряд ли удастся убить всех троих. А с другой стороны... Что его сейчас тут держит? Кто? Демон вздохнул, тихо выпустив воздух из поцарапанного носа.
  Камень, поднятый левитацией, вылетел из тоннеля и, подняв облачко пыли, бухнулся метрах в двадцати от входа. Никакого движения. Хотя телеметрия показывает, что все трое фезы тут. Ждут. Может быть, попробовать вылететь? У фезы тоже есть крылья и они могут летать. Правда, их возможности во владении магией мизерны, только в пределах собственного тела. Это обон сильные маги, а фезы... Их основная задача - управление хезрет. И сейчас, в зоне досягаемости нитей управления, все спящие хезрет выводятся из спячки и в спешном порядке подгоняются к порталу. Истощённые многодневным магическим голоданием хезрет идут небыстро, но время работает на фезы, а не на багрового демона. И он решился. Выскочив из тоннеля и взмыв высоко в воздух, он огляделся. Бесплодная пустошь, истощённая работавшими на прокладке тоннеля демонами, простиралась на сколько хватало глаз. Одностороннее зеркало портала, отсвечивая фиолетовым, висело в воздухе на высоте метров шести-восьми. И фезы и несколько - пара десятков, хезрет стояли полукругом перед ним, отслеживая происходящее. Портал должен жить во что бы то ни стало - снова открыть его с той стороны не получится. Им и свезло-то его получить только по призыву этих идиотов - искусников Барбанула.
  Демон приблизился, взмахнул лапой и сейчас же тела хезрет, всех сразу, опали, рассечённые телепортом. Зашипел камень, завоняло кислым, но фезы не дрогнули, так и оставаясь на своих местах и по-прежнему раскидывая нити в сторону очнувшихся хезрет, спешивших защитить портал и своих хозяев.
  За спиной демона, раскрывшего багровые крылья, в воздух взлетели камни и со скоростью неразличимой для глаза человека (хотя, демоны могли видеть) метнулись в стоящие жилистые серые фигуры. Двое из троих смогли уклониться, третий же обернулся крыльями и принял удар на них. Хрустнули тонкие косточки пальцев, лопнула тонкая перепонка, но фезы только вздохнул, шевельнул крыльями, расправил их, снова сложил и вот они уже целы. Магия в теле фезы, хоть и такая урезанная смогла восстановить повреждения.
  И ещё раз полетели камни, снова во всех сразу, но на этот раз в другой фезы укрылся крыльями не став уклоняться. Вот только демон не стал дожидаться, когда тот фезы, в которого попали камни, восстановится. Мгновенно телепортировавшись к нему, багровый, пока фезы, стоявший в центре укрывался крыльями, вцепился когтями в серое тело и телепортировался с ним от портала, оставив двоих фезы с трудом удержавших нити управления ускорившихся хезрет. Фезы переглянулись друг с другом и один из них, распустив крылья, рванулся к переместившейся телепортом парочке, незамедлительно сцепившейся в смертельной битве. Пока второй фезы взмывал вверх, оглядывался, а затем, судорожно размахивая крыльями, летел к дерущимся, багровый смог разодрать перепонки на крыльях первого, утащенного им, фезы, лишив его возможности полёта, а утащенный вцепился зубами и когтями в бедро багрового, глубоко запустив их в жилистое, твёрдое как камень мясо. Багровый, отслеживая полёт второго, дотянувшись, вывернул одну из ног фезы, так, что захрустели кости и суставы, а сам фезы задёргался от боли, а затем, багровый, накинувшись сверху, принялся размолачивать уродливую серую башку о камни. Фезы, истекая желтой жижей, раскрыл рот, отпуская ногу багрового, тот освободился, но добить противника не смог - подлетел второй фезы. И снова багровый телепортировался к оставшемуся у портала третьему фезы. Сразу вплотную к сухому жилистому телу. Не дав ему опомниться, с рёвом, багровый демон навалился на оставшегося фезы и тот, обороняясь, был вынужден отключить нити управления разбуженной толпой хезрет, тяжёлой рысью бежавших где-то на просторах Тилории в сторону нового местоположения портала.
  Не прошло и десятка минут, как хезрет, предоставленные сами себе, остановились, заворчали и среди них закипела драка. Не такая яростная, как в предместьях Лирнесса (демоны были голодны и ослабели от спячки), но не менее смертоносная. Но вот новые нити, от второго фезы, протянулись к склубившимся в битве хезрет и они стали успокаиваться, оставив, тем не менее, лежать неподвижно с десяток уродливых чешуйчатых тел. Движение к порталу снова возобновилось.
  Багровый демон смог добить третьего фезы, лишившись крыла и захромав на вторую ногу. Энергия от поглощённого фезы, конечно, восстановит тело. Но не сразу, далеко не сразу. Нужно время. А вот его-то как раз и нет.
  Двое фезы - первый и второй, восстановив тело первого и вернув под контроль толпу хезрет, летели к порталу.
  Маги обон державшие портал, почуявшие неладное, расступились в стороны и гекатона хезрет, во главе с гекатонархом, подгоняемая одним из фезы, спешно выдернутым из более благополучного мира, начала переход в Эльтерру.
  Отпыхиваясь, багровый демон поджидал перед порталом летящих к нему фезы, задрав разодранную морду в небо. Неожиданно из-за его спины из портала начали валиться с шестиметровой высоты хезрет. Первым выпал здоровенный гекатонарх. Взревев, он заставил сыплющихся следом хезрет втянуть уродливые головы в плечи и начал оглядываться. Наиважнейший... втянув в ноздри воздух, он почувствовал его эманации. Наиважнейший, непривычно высокий, багрового цвета, с одним крылом и почему-то с хвостом, метавшимся из стороны в сторону, стоял к ним спиной, задрав голову вверх. Тело наиважнейшего покрывала светло коричневая, цвета молочного шоколада, густая кровь, сочившаяся из ран на его теле. Раны! Кто посмел напасть на наиважнейшего? Смерть ему!
  Нить управления шедшего позади гекатоны фезы пока ещё достигала головы гекатонарха и он не потерял разума от своего демонического бешенства, а вот рядовые хезрет, пройдя портал, вышли из-под воздействия фезы. Здесь, в Эльтерре, управление гекатоной должны были подхватить местные фезы, но они были сейчас высоко в небе, двигались быстро и с трудом удерживали под контролем тех хезрет, что мчались сейчас к порталу из глубины Тилории.
  Наиважнейший, мотнув разорванной перепонкой на единственном крыле, обернулся к хезрет, оскалил снежно-белые зубы и голова гекатонарха скатилась с широченных плеч под ноги. Из обрубка шеи брызнула желтая жижа, заменяющая демонам кровь, и могучее тело рухнуло на землю. Оставшиеся хезрет, на которых так и сыпались сверху проходящие через портал их соплеменники, лишившиеся управляющего воздействия, огляделись по сторонам - кругом бесплодная пустыня и весьма низкий уровень энергии - активные демоны вытягивают из внешней среды всё, и рыча друг на друга начали присущую им смертельную возню, всё сильнее и сильнее вовлекаясь в драку.
  Приблизившиеся фезы, между тем, переглянувшись друг с другом и бросив управление армией хезрет, одновременно оба кинулись на багрового демона, не успевшего сместиться в сторону. Тройка рвущих друг друга когтями и зубами демонов, клубясь, влетела в кучу дерущихся между собой хезрет и всё смешалось...
  - Х-ха... - в горле у меня булькало.
  Распухший от кислотной крови фезы, язык шевельнулся в гортани. Глаз, один, единственный, с трудом попробовал приоткрыться. Боль... какая боль... Ссохшаяся кровь не давала открыть глаз. Голова разрывалась от боли. Правая рука поднялась и, не попав с первого раза по морде, внешней стороной кисти стёрла насохшую корку крови. За левым плечом закашлялось, забулькало, завоняло кислятиной. Левая рука, инстинктивно дёрнулась, заехав локтем по кашляющему. Там затихло...
  Тело, лежавшее на чём-то сравнительно мягком, неожиданно опустилось до земли. В средоточие толкнулась волна энергии и расползлась по измученному, изуродованному телу, заставив раны открыться и снова плеснуть наружу густой коричневой кровью.
  Какой раз ты, Саня, попадаешь тут в разные передряги?
  Давай вставай, хватит валяться. Как там ты Руди обозвал? Блядь такая! Точно! Вставай, блядь такая! Тело неповиновалось. Последние силы, потраченные на утирание глаза и удар локтем по подыхающему подо мной фезы, ушли. Осталось только в небо пялиться...
  У портала, наваленные, лежали тела хезрет. Некоторые ещё шевелились. А фиолетово-сиреневый круг его, испещрённый по периметру символами демонических письмён, выплюнул ещё нескольких демонов, принявшихся недоумённого озираться. Драться друг с другом они не стали - их голов касалась багровая нить управления. А вот и её хозяин. Жилистый, как бы перекрученный, такое у него было сухое тело, фезы сам выпрыгнул наружу. Не отпуская контроль средних демонов, огляделся, раскинул сеть управления ещё шире и пошёл ко мне, шагая прямо по телам наваленных хезрет. Подошёл. Оглядел моё лежащее тело, махнул рукой, пальцами приказывая подчинённым. Сразу четверо хезрет навалились на мои руки и ноги, прижимая к земле. Держали так, что не пошевелиться.
  - "Ну, и кто тут у нас?" - ткнулся мне в мозг телепатический щуп.
  - " А кого тебе надо?"
  - "Какой интересный экземпляр. Из какого ты мира? Лазутчик? Ничего, сейчас передадим тебя высшим и ты всё расскажешь. Сам."
  Когтистая лапа похлопала меня по щеке.
  Фезы, убрал её от моей морды и, принюхавшись к растопыренной ладони перемазанной в моей коричневой крови, предвкушающе улыбнулся:
  - "Какой сладкий наиважнейший. Вечно этим высшим достаётся самое лучшее. А было бы неплохо совокупиться с тобой. Ну, же, красавчик, не вороти своё личико. Ты даже не представляешь, что бы мне хотелось с тобой сделать!"
  Он провёл высунутым изо рта на ладонь языком по своим пальцам, слизал коричневые потёки и ощерился, блаженно прижмурив чёрные без белков глаза.
  Что ж... если хочешь, давай... Только... шибко заколдованный я, отсосать бы надо, красавица, - вылезла из глубин памяти глумливая мысль.
  По грунту, к которому меня прижимали лапы хезрет, прошла вибрация - до портала добралась, наконец, потрёпанная междуусобной дракой группа хезрет из Тилории.
  Фезы встал и оглянулся.
  Не будешь? А я-то уж было приготовился. Вон, даже в промежности что-то зашевелилось.
  Четверо хезрет, так и державшие мои руки и ноги, почуяв эманации совокупления, задёргали узкими щелями на мордах, заменявших ими носы.
  Да-а... много я вас, тварей, положил... Жаль, что не всех... А помирать не хочется... нет, не хочется. Не пожили мы с тобой, Уленька, совсем.
  Эх, сейчас бы смыться отсюда. Только... опять моя тушка будет расползаться по швам после такого долгого оборота. Лисбет бы подлечил... Лисбет... Золотисто-ореховые глаза маленького целителя встали передо мной... Суки!
  Не... не дамся я вам... Перебьётесь...
  Закрыв глаз, я сосредоточился на своём теле. Средоточие ярко пылало, переполненное энергией от поглощённых двоих последних фезы. Серебристо-серая, она расползалась по израненному телу. Не-ет. Нам этого теперь не нужно.
  Собрав волю в кулак и ощерившись до хруста в зубах, я потянулся телекинезом к средоточию, выдирая ядро. Помнится, когда я убил того обон, ямараи, взрыв был приличный... Сколько там килотонн тротилового эквивалента? Демоны его знают...
  Что ж теперь и ты, Саня, прогремишь на весь мир тутошний.
  Телекинетические невидимые руки, ухватив скользкое, как обмылок, переполненное ядро, тянули и тянули его наружу.
  Почувствовав неладное, фезы, обернулся, отвлёкшись от управления новыми хезрет. Чёрные глаза его, ясно видимые на серой морде, расширились, становясь круглыми.
  Что, страшно?
  И мне тоже.
  В груди хрустнуло, что-то оборвалось, тело стало холодеть, а здоровенный серебристый шар, по которому пробегали багровые полосы, завис передо мной. Покачнулся и, стремительно рванувшись к порталу, исчез в фиолетовых сполохах.
  Всё...
  Всё! Суки! Я сдохну, но и вам не жить!
  Карты Старших Арканов дождём сыпались и сыпались сверху. Иерофант, Правосудие, Отшельник, Любовники, Колесница, Смерть... Смерть задержалась перед моим внутренним взором, но отлетела, отпихнутая Шутом, и снова замелькали карты... Сила, Повешенный, Колесо... Потянуло холодом. И позади мечущихся под ледяным ветром карт возникла гигантская женская фигура обтянутая серебристо-белым комбинезоном, в прорехах которого виднелись сполохи звёзд и галактик. Длинные белые волосы едва колышутся под невидимым ветром. Лица нет. Вместо него разрыв, в котором раскинула голубоватые протуберанцы спиральная галактика.
  Сила, ты?
  Она это... Она...
  Она стояла за моей спиной и направляла всю мою жизнь на Эльтерре. Она призвала меня в этот мир. И всё окружающее было только фоном, на котором я жил...
  Башня, Умеренность, Дьявол... Снова Старшие Арканы возобновили свой полёт... И утекают капли жизни, со звоном разбиваясь обо что-то там... внизу...
  Кап... кап... кап...
  Как тогда, в камере...
  Судьба моя - звездный иней, звезда над дорогой дальней,
  Звезда над долиной синей, звезда на холодной стали.
  Мой друг, я в закат вгляделся, звездой летя в бесконечность.
  Мой друг, я в закат вгляделся и я рассвета не встречу.
  Звезда, Луна, Солнце, Суд...
  Суд... мой суд... над собой...
  Черный мешок брошен к ногам безмолвного Палача в алом шапероне. И вынули из мешка схваченного и поставили на ноги и сорвали безобразную серую маску с пилой улыбки и крестами вместо глаз, Палач остолбенел - на него смотрело своими наглыми зелеными глазами, обнажив в глумливой улыбке прекрасное девичье лицо...
  Кто это? Кто это вместо знакомого всем Шута?
  Пусть успокоится, миленький Палачик, красивенький Палачик, умненький Палачик! Безмозглые силы притащили ему того, кого надо, кто недавно приходил к Чёрному судье, того, на кого набросили черненький мешочек и сделали больно его нежному тельцу железными цепочками...
  Шутовской жезл взлетел вверх: Ох, и посмеемся мы сегодня с высоким Чёрным судиёй над Палачом нашим! Ох, и пощекочет он, Шут пяточки Палача! А Палач наш будет делать вид, что ему тоже смешно и приятно, и пальчиком не посмеет он тронуть Шута, потому что Чёрный судья обожает своего Шута и никому не позволит его обидеть!..
  Да, шутовское отродье, ты прав! Мне, Палачу, будет особенно смешно и особенно приятно, когда ты выдашь ему всю свою подноготную.
  Шаман негромко ударил в бубен.
  Бам-м-м!
  Раз!
  Шут поджал одну ногу и принял позу цапли. Любопытство погубит когда-нибудь Палача нашего, и я, Шут, Шутище и Шаман слезами зальём могилку нашего Палача... Клик-клок... На кого ты покинул нас, ненаглядный Палачик?.. О, лучше б ты был глупеньким и тупеньким!.. Любопытство сгубило нашего Палачика!.. И Шут запричитал и под визгливый смех своего жезла стал кататься по земле в неутешном горе.
  И тогда Палач поставил Шута на ноги и попробовал привести в чувство ударом вытащенной из-за пояса палки.
  Удары сыпались один за другим. И только безучастный ко всему Шаман снова ударил в бубен.
  Бам-м!
  Два!
  Протри лицо Шуту, Палач, слезы умиления застилают ему глаза...
  Голова Шута была запрокинута так, чтобы стоявшее в центре неба жгучее белое солнце било прямо в глаза, веки его были растянуты вверх и вниз, и раскаленное светило стало опускаться все ниже и ниже... Все жарче, все горячее... Вот оно уже закрывает небо и начинает выливаться в глазницы, и заполняет череп, и вытекает через уши, обжигая лицо, шею и плечи... И вдруг погасло, и наступила тьма. Тьма была и после того, как Шута привели в сознание. Он облизнул сухие губы...
  Тьма, сплошная тьма, Палач! Как возможно в такой кромешной ночи отыскать хоть что-то!.. И Шут попытался улыбнуться.
  А может быть, Шут напряжёт свой слух и в шуме вокруг различит то, что происходит с ними со всеми?..
  Чья-то рука легла Шуту на плечо, и он узнал знакомую шершавую ладонь Палача.
  Шут-шутище! Это я, Палач, твой старый друг, Шут-шутище! Я же хочу, чтобы всё было хорошо. Я хочу болтать с тобой по вечерам и слушать твои смешные истории, после которых легче становится Палачу... Шут-шутище! Еще не поздно. Прислушайся. Пойми, для нас всё кончено... Шут-шутище! Прости меня, Шут... И Палач, удерживая Шута за круглый белый воротник-жернов отсек ему оба уха.
  А потом, терпеливо ожидая, пока Шут придёт в чувство, стоял и плакал, опершись о топор.
  Шут подполз к Палачу и прислонился спиной к его ноге, чтобы можно было сидеть... С этого бы и начинал, Палач, а не с каких-то нелепых, лживых обещаний... Только очень хочется пить...
  Шаман снова коснулся бубна.
  Бам-м!
  Три!
  Палач кивнул, и перед Шутом оказалась большая чаша прохладной воды.
  Пусть принесут Шуту тонкую соломинку - он хочет поиграть сначала в свою любимую игру.
  Палач кивнул, и у Шута в руках оказалась тонкая соломинка.
  Шут склонил свое прекрасное лицо над чашей, и кровь стала капать в неё и капала до тех пор, пока чаша не наполнилась до краёв. Тогда Шут взял в рот конец соломинки, а другой конец её опустил в чашу... И взбурлил, и вспенил кровавую жижу остатками своего воздуха, и начал выдувать большие мутно-кровавые пузыри, и они поплыли в неподвижном от зноя пространстве.
  И Шут улыбался своей затее... Разве не нравится Палачу любимая игра Шута? Видит ли он, куда летят эти пузыри? Они летят по прихоти неба, и там, где опустится последний из них, там и следует искать выход... Не правда ли, весёлая игра?.. А мутно-кровавые пузыри все плыли и плыли в неподвижном воздухе.
  И Палач понял, что Шут от боли и пыток лишился рассудка, и нет в нём больше никакого проку. И взмахнул он своим надувным топором, чтобы прикончить Шута.
  И топор сделал это.
  И не стало больше на свете его Шута-шутища. Он прекратил своё существование в этом мире для того, чтобы потом снова возникнуть (когда только?) в другом обличье (каком только?) и дурачиться, озадачивая всех своей тайной...
  И осыпался голубыми огоньками Палач. Остался от него только шаперон, ставший вдруг серым и почему-то напомнивший своими чёрными пустыми глазницами незабвенное привидение-с-мотором.
  Бубен Шамана, его конь, ударил снова.
  Бам-м!
  Ожил бубен. И Шаман погоняет его колотушкой, ударяя чаще и чаще. Путешествуя и перебирая миры один за другим. И вот уже гудит, ревёт бубен в его руках.
  И очнулся Дракон в глубинах личности. И пугая золотистый шар Ульриха, и извиваясь презренной змеёй между остатков колонн, извернулся и окутал своей аурой всё, что осталось от его невольного избранника и хранителя. Забавного краткоживущего.
  Серебристые волосы Великой Силы всколыхнулись. Да пребудет с тобой моё благословение. Да пребудет с тобой благодать моя... Прощай... любимый сын мой...
  Фиолетовый круг портала вдруг вспучился, надуваясь и лопнул, выпуская белое жгучее пламя, сметавшее всё и превращавшее камни, песок, землю, хезрет и единственного среди них фезы в стеклянную пустошь. Потоки Силы всколыхнулись, расступились кругами, как вода, а портал сжался в ослепительную точку и снова взорвался, выбрасывая в этот раз энергию взрыва вверх, в мутное, пыльное небо...
  Эпилог Оме закинул биландер сначала прямо в лагуну. Но потом, поразмыслив и посоветовавшись с Ютом и Ёрочкой, Сиджи вернул его на постамент. По образцу, который они делали в путешествии на острова, были сооружены мостки и все желающие спокойно выбрались из биландера на песок - остров в архипелаге Вольных островов.
  Особых восторгов ни у кого не было - прибывшие понимали, что причина их появления здесь - нападение демонов на родной город.
  Выпуская людей с корабля, Сиджи пояснил, в какой стороне находится Лирнесс и люди, исследуя остров или занимаясь своими делами, нет-нет да поглядывали на восток.
  Гризелд, немного отошедший от своих страхов и переживаний хлопотал около Руди. Альфа пришёл в себя, и используя свой небольшой опыт целителя, подлатал организм, зарастил открытые прижжённые оме Ульрихом раны, на левой, отсутствующей наполовину руке и на щеке. Между ними установилась связь истинных и сейчас Гризелд с любовью из собственных рук поил своего будущего супруга, а тот благодарно улыбался, задирая шею повыше - спина оказалась сломана.
  Элл с прислужником хлопотал около детей, пытаясь отвлечься от мыслей о судьбе супруга. Младшие Беккеры и Аделька во главе с Ёрочкой разбежались по острову, подыскивая бамбук и пальмовые листья для строительства бунгало - на случай длительного проживания.
  Делмар, Роландан и кто-то из ночных бабочек, отряженные Ютом на готовку для всех, гремели посудой на камбузе. Вивиан вместе с Веником пошли к коралловым рифам на западном, спокойном берегу островка. Омега сделался своеобразным дядькой при беспокойном малыше.
  И только Эльфи весь испереживался за судьбу своего сюзерена, да Машка, забравшись на мачту, выше верхушек пальм, неотрывно смотрела в сторону покинутого города.
  Яркая вспышка осветила небо у самого горизонта далеко на востоке. Наверху кошка, первой увидевшая её, взвыла так горестно, что, у всех, кто слышал этот вопль, оборвалось сердце.
  Эльфи, как раз сейчас убаюкивавший Ингрида, вскочил с кровати в капитанской каюте, побледнел, глаза его закатились и он без звука повалился на пол.
  Огромное светящееся облако величественно всплывало вверх, в стратосферу, подсвеченное лучами Эллы. Плыло и плыло, поднимаясь выше, клубясь и закручиваясь сверху вниз, всё больше напоминая шляпку гриба-дождевика, а потом, на огромной высоте в десятки километров, расползаясь плоским блином в стороны на многие и многие вегштунде. Мален, заглянувший в каюту, увидел лежащего на полу Эльфи, позвал Роландана и здоровяк на руках бережно вынес обеспамятевшего омегу на палубу под полотняный навес, умостив его на шезлонге.
  Через полчаса до острова дошёл звук взрыва. Волна сжатого воздуха промчалась, пугая птиц и заставив всех прислушиваться к произошедшему.
  - Что это?
  Спешно сверзившаяся с мачты Машка жалобно вопя, металась от человека к человеку, заглядывая в глаза и выкрикивая - вы, что не понимаете, ОН умер!
  Сиджи, бывший в это время у постамента, на котором стоял корабль, услышав шум и возню на палубе, мгновенно сопоставил всё произошедшее и без сил привалился к ещё мокрому борту биландера.
  "Юточка! Оме умер..."
  Ют выдернул сам себя левитацией к Сиджи и они, обнявшись, как и всегда в минуты переживаний, молча заплакали. Сиджи остался за старшего и показывать слабость окружающим людям, которые сейчас надеются только на него, нельзя.
  Вечером, когда стемнело и на палубе под навесом зажглись осветительные шарики, когда все сидели кто где, подавленные и растерянные, Сиджи, глядя остановившимся взглядом в пустоту с привалившимся к его плечу Ютом, зарывшимся носиком в бордовые пряди его волос, тихо начал говорить:
  - Оме... - комок встал в его горле, мальчик с трудом сглотнул и продолжил, - оме не хотел, чтобы мы так расстраивались. Он тогда... мы в последний раз с ним говорили... тогда он сказал, что смерти нет, Сиджи, а Сила...
  Машка, не дав ему продолжать, запрыгнула на колени мальчика и ткнулась мокрым носом в подбородок.
  - ... Сила всегда будет с нами... Её возможности безграничны и кому как не нам, менталистам, пробовать постичь их все... Так он тогда сказал. А он... оттуда будет следить и помогать... нам...
  Мальчик смешался, склонил голову и слёзы закапали на кошку, устроившуюся у него на коленях.
  Аделька и Ёрочка подсели к плачущему Сиджи и все четверо обнялись.
  У них всё будет хорошо. Они знают.
  А я ждать буду - подняла голову Машка - мы, кошки живём долго. Дождусь, выдохнула она и свернулась клубочком на деревянных коленях Сиджи.
  
  
  
  КОНЕЦ
  
  
  Напишите комментарий - порадуйте автора!
  
  А если произведение очень понравилось, напишите к нему рекомендацию.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"