Русавин Андрей Сергеевич
Сказ Про Иванушку-Дурачка. Околесочка девятнадцатая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В околесочке девятнадцатой в нашей былинной истории наконец-то появляется русская народная героиня – Татьяна Учтивица. Автор Сказа – народ – откровенно любуется этой своей высокоодаренной дочерью. Ошеломленный дедушка Ващще Премудрый, подобно Достоевскому озабоченный судьбами мира, высказывает премудрое предположение, что учтивость спасет мир. Иванушка-дурачек при сравнительном обсуждении таких известных красавиц, как Пенелопа, Елена Прекрасная и Татьяна Учтивица, выказывает себя полным дураком. Мудрость народная, которая несудима, неистощима, безмерна и в гимне воспета, – как всегда не намерена отклоняться от правды, а правда заключается в том, что русская красава за пояс заткнет греческих!
   СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА
  
   Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)
  
   Околесочка девятнадцатая
  
   КАК ПЕРЕД ДЕДУШКУ И ИВАНУШКУ
   УДА́ТНАЯ* ДЕВУШКА ОБЪЯВИЛАСЬ
  
   Посвящается Г.Э. Котельниковой
  
   Оборвал на том свою болтовню Иванушка-дурачек и осведомляется:
   – Шо, выслушал меня, дедко́?
   – Да уж напряг всё свое внимание, дружок!
   – Шо же, прилгнул я тебе, дедичка?
   – Ни в коем случае, Иванчик!
   Приуныл наш Иванечка, предался глубокой думе. И, не думая долго, заключил:
   – Уж я и не знаю, шо бы такого ешто́* рассказать тебе, дедушка!
   – И я не знаю! – уныло промолвил старик. – Расскажи уж стишок!
   – Не припоминаю, дедуня! А про что же?
   – Про пиво, Иваня, и его питьё же! Меня ж после твоих россказней на пивко потянуло!
   – Да не помню я, де́дко! Совершенно ни черта не помню же!
   – Про пи́вочко ни черта не помнишь? Ну ты и профан, Иван! Нет, уж ты поднапружься, Вано, память у тебя молодая, цепкая! А не то я тебя на ужин съем, е́жда* то́личко* не позабуду, ёшкин кот!
   – Хорошо! Начни же ты, дедоцка, декламацию, а я подхвачу уж, ух, ёшкина кошка!
   – Ах, но ведь я же, Иваноцка, старенький и уже абсолютно ни черта не помню!
   – Про пивочко ни черта не помнишь? Ну ты, стариканчик, ващще!
   – Вот именно! Ващще! Ващще Премудрый да Бессмертный – так меня величают! Всё зырил, всё знаю, ни черта не... Ан нет, вспомнил, вспомнил! Бессмертное!
   – Бессмертный вспомнил бессмертное! – констатировал Иван. – А про что, деда?
   – Про пивище, конечно же! Ну-с, я начинаю, а ты уж меня поддержи, аппетитненький мой, ирз... ирм... импрозизируй, друг мой, импрозивируй, а не то я тобой закушу!
   – Договорились, дзедушка!
   – Кхе-кхе! – прочистил хрыч горло и загорла́л*: – Ода к пиву. Ирп... ирв... импрозивакция! «Слава добрым пивоварам, // раздающим пиво даром!» Это хорей! А теперь ты, дурашка! Что скажешь?
   – В самом деле ты сочинил?
   – Это, общеизвестное? Да! Нет! Не помню, дура́нюшка, у меня ощо́* нет в этом окончательной убежденности! Так что же скажешь?
   – Что это не пиво, а вода!
   – Это еще почему?
   – Между слов прочел!
   – Где?
   – А вот: «РаздающимпиВОДАром!» Ты же сам меня учил в околесице семнадцатой, ёшкина кошка! Помнишь?
   – Не помню! И забудь всё, чему я тебя учил! – насупился дзед. – Ишь, умник выискался! Очки еще надзень! Итак, я дзекламирую, а ты продолжай, лезь из кожи вон, а не то на закуску пойдешь, ёшкин кот! Уж я тебя научу, что такое хорей! Повторяю: «Слава добрым пивоварам, // раздающим пиво даром!»
   – «Мировой пожар в крови – // Господи, благослови!» – без запинки выпалил Ивашка.
   Дзедочка благосклонно кивнул и с энтузизазмом проскандировал:
   – «Пьёт народ мужской и женский, // городской и деревенский».
   – «Запирайте етажи, // Нынче будут грабежи!» – с не меньшим энтуазизмом подхватил Ванютя.
   – «...Пьёт студент и пьёт декан, // карлик пьёт и великан!»
   – «...К ним народ навстречу валит, // Хор церковный Бога хвалит», – звонким гласом провозглаго́лал Ванюра.
   – «Пьёт монахиня и шлюха, // пьёт столетняя старуха...»
   – «Запрокинулась лицом, // Зубки блещут жемчуго́м...»
   – «...И садятся все за стол; // И весёлый пир пошёл», – голосочком, полным вожделения, проворковал старичек. – Хе-хе!
   – «Три девицы под окном // Пряли поздно вечерком», – не выдержала и сымпровизировала хрипловатым голосом Высоцкого скатерть-самобранка, высунувшаяся из вместилища.
   – «Кабы я была царица, – // Говорит одна девица», – встряла в концерт со своею импровизацией и бомба тожде, и то́ежь* хрипя под Высоцкого, но токмо гораздо сильнее.
   – «...То на весь крещёный мир // Приготовила б я пир», – радостно выкрикнул старичинушка. – Ох, для пирка бы сейчас бы пивка бы, Ивашушка!
   – Да, дедушка! Кабы, кабы, кабы!
   – Мирошкиного, ёшкин кот!
   – Да, дедуль!
   – Эх, загорелась душа до пивного ковша! – закричал хрычок. – Щас всё организуем!
   И дзедка вскочил с кресла-качалки, бросился к табурету, на котором лежала коробка со ска́тергой самобранной, извлек хлебосольную, расстелил оную на трапе́зе и открыл зевало для изречения заказца.
   – Переучет! Закрыто! – опередила брани́на* хозяина.
   – Да цыц-ка ты, ни гамани! На онучи пущу!
   – Що будет угодно?
   – Ой, хочу онучи, дедунечка! Так хочу, так хочу, ёшкина кошка! С детства мечтаю!
   – Не канючь онучи, мечтатель! Онучи потом, понимаешь, весьма потом! Мечты мучительны и несбыточны! И не мечтай! А подай-ка ты нам пивушка, любезнейшая! Мирошкиного!
   – Все пьют «Жигулёвское», ёшкины котята!
   – Мы – не все!
   – Хорошо. Чем закусывать будете?
   – Не чем, а кем! Не вегетарианцы, ёшкин кот!
   – Ёшкиным котом, в самом деле?
   – Котом, не котом, это мы решим потом!
   – Все закусывают солеными сухариками!
   – Мы – не все! Ну, давай пиво!
   – Хорошо. Как вам будет угодно!
   И немедленно перед дедушку и Иванушку появилось по поллитровой бутылушке и по граненой кружушке. Бутылушки, ёшкин кот, были запотевшие, холодные, с наклонными горлушками и желтенькими этикетушками, а ручушки у кружушек обретались почему-то ближе к донышкам и под уголочком к обычненькому расположеньишку.
   – Но почему же, едрёна вошь, – дрожащим голосишкой понес старикашка, – эта ваша стклянь такая дрянь? Почему шеечки кривые, а не прямые, как у всех? Ручечки у кружечек почьто не на месточке? Заводской брачок-с?
   – Сие кс-с-с... тс-с-с... с-с-с-с... сткло изготовлено по спецзаказу! – глубоко оскорбилася ска́тереть. – Сколько раз вы мне говорили, что вы – не все!
   – Ну хорошо! А пи́вишко почему «Жигулёвское»? Мы же мечтали о Мирошкином, ёшкин кот!
   – А вы прочитайте, что ниже написано, мелкими ка... ка... каракулями!
   Дзедочек не без дзапинки истолма́чил* то, что означали указанные гиерогли́фы:
   – Адрес изготовителя: сельцо Мирошкино, ёшкин кот!
   – Вот зе́тите*! – сварливо произнесла хлебосолка. – Все пьют «Жигулёвское», из сельца Мирошкина! Ну что, заказ забираете?
   – Не забираем! Мы – не все! Нам, пожалуйста, Мирошкиного!
   – С базы не подвезли!
   – Незамедлительно! Не то на онучи пущу!
   – Ох, хорошо бы, диду!
   – Размечтался, мечтун!
   – Ваш каприз воспринят, ёшкины котята!
   Ска́терка свернулась, развернулась, и те́перво* на ней пред Ванечкой и дзедушкой стояли всё те же запотелые сосудзишки с перекошенными навершьями, толькя тепе́ретко* на яишных этикетишках было ясно указано: пивышко «Мирошкино», адреси́шко изготовителишки – сельцо Мирошкино, ёшкин кот!
   Ваньша вчитался, обрадовался и закричал:
   – Деда, а деда! Режь скорей скатёрку на онучи! Это не то селишко, ёшкина кошка!
   Брань* молниеносно скрутилась, раскрутилась, и топе́ря* на ней перед дедочкою и Иванечкою торчали точне́хонько те же, в капельках влаги, сулеечки с косыми шеечками, тольки топе́рчи* на канереечных этикеточках было четко ободзначено: пивочко «Мирошкино», адресочек изготовительчика – селишко Ивашкино, ёшкин кот!
   – Ну-с, сперва пи́учка попробуем, – мудро изрек старичище, – а засим и решим насчет онуч! Однозначно, понимаешь!
   Попробовали дидушка и Ивашушка напитушка.
   – Эк каково пи́уще – заломное, ёшкин кот! – гуну́л* дид.
   – Разбирательное пивце! – съязычил Иваха. – Ё... ё... ё... ёшкина кошка!
   Развеселился хрычина, вытер губа́нищи ладонюшкой, вскричал:
   – Ха-ха-ха-ха-ха! Это пиушко ошуми́ло* меня, ошуну́ло* маненько!
   – А меня чтой-то ошурови́ло*, ошушуни́ло*, хе-хе! – све́ньгал* Иваня и тожде обтер губушки ладошушкой.
   – А-ха-ха-ха-ха! Ох, ра-ра-радостно мне, Иванка! Ой, закусить хо́тца! Де-де-де-де́вицей! Вку-у-усненькой! А перед этим жениться на ней же жа... жажду! Непременно и немедленно! Несомненно!
   – Ох, и мне ра-ра-радостно, дедка! – заголча́л* Ивашка, рвя на груди черную рубашку. – О-хо-хо-хо-хой! Ой, и я закусить хо... хочу! Ой, и я же жениться жа... жажду – непременно и немедленно!.. Тьфу ты, совсем не жа... жа!.. Ни за что не жа... жажду! Несомненно! Ма... ма... ма... ма... молодому жениться рано, ёшкина кошка!
   – А старому поздно! – по-профессорски сгундел дзед. – Тут главное – самый ма... ма... момент поймать, ёшкин кот!
   И дзедушка достал зеркальце свое распрекрасное, подарочек царя Приама, погляда́л на свое отражение да и молвил:
   – М-да, а я ищо парень хоть куда! Да?
   – Да уж! – поддакнуло бронзовое зе́ркалишко. – Дзин-н-нь... Думай, не думай, а куд... куд... куда!
   – Ой, отчего бы мне прямо сейчас не вступить в брак? Чтобы всё было по закону! М-нэ-э-э... Свет мой, зыркальце, скажи да всю правду изложи!
   – Чего изволишь?
   – Какая девушка – самая хорошая?
   – Ах, дай-ка подумать... Динь-динь-динь... Все девушки хороши!
   – Откуда ж берутся сварливые жены?
   – Ой, ну дай-ка сообразить... Дзинь... Дзинь... Дзинь... Дзинь... От замужества! Несомненно!
   – Как так?
   – Ну, ты, дедочка, хоть и не старенький еще, но и не молоденький уже, многого, увы, не можешь. Чего именно? Дай мне подум... дум... Динь-дон... А-а-а! Ну, там, гвоздь в стену забить или в гастроном за батоном сгонять. Ты на диван завалишься со сказками Пушкина, а дражайшая половина откровенно и выскажет тебе полное свое неудовлетворение! Непременно!
   – Ах она, неучтивая, хоша́* и дражайшая, половиночка! Несомненно! Ведь Пушкиным не удовлетворена! Ну надо же! Что же дзелать? Как быть? На ком же тогда ожениться? На коей, понимаешь, половинушке?
   – Ой, дай же подума... ма... ма... ма... Динь-бом-м-м... На учтивой, однозначно!
   – А буде же и учтивая, понимаешь, изредка откровеннейше пройдется на счет Пушкина?
   – Дай уж поду... ду... Динь-бом... Динь-бом... Динь-дон... Динь-динь-динь... Дзин-н-нь! Тогда – на самой учтивой, однозначно!
   – Ага! Я так и знал! Всё же учтивость спасет мир! А кто у нас самая учтивая? А, Ивасечка? Кто у нас самая-самая разучтивая из знакомых тебе деву́нь? Отвечай немедленно!
   – Не помню, деда!
   – М-нэ-э-э... Свет мой, бачильце, скажи да всю правду предложи: кто у нас самая-самая учтивая? Токма́* хорошенько подумай, дзинь-дзинь!
   – Да тут и думать нечего! Татьяна Учтивица! Достояние России! Из Иваськиной веси! Из околесины тринадцатой! Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь! Однозначно!
   – А-а-ага-а-а! А не могёшь ли ты, Ишуточка, шустренько так сбегать в свою весцу́, в оную околесину тринадцатую, и пригласить упомянутую Татьяну Учтивицу на поздний товарищеский ужин при свечах? Шепни ей, мол, в качестве товарища – один еще совсем юный, безумно обаятельный дедушка, ёшкин кот!
   – Ой, нет мо́ги*, дедуль!
   – Что так, дурак?
   – Ноги затекли! Шустрость в них не та!
   – Вот тебе сапоги – самоходы и скороходы! – щелкнул пальцами хры́чушка. – Хромовые! Ох, пры-ы-ыткие!
   – Ой! – пискнул парнишка, ибо в тот же момент пере́д Иванушку возникли сапожищи с лампасами. – А отчего они пыльные такие? Прыткие, а пы-ы-ыльные!
   – Триста лет в чулане пролежали!
   – Мочно, я их начищу?
   – Некогда, Вань, потом! Надевай!
   – Не хочу!
   – Почему?
   – А зачем? Раз они, понимаешь, самоходы, пусть сами себе и ходят! А я лучше на печь полезу, однозначно!
   – Надевай, тебе говорят! А не то...
   – Ой! Не налазят!
   – Скоролазки, налазьте! Живенько! – воззвал де́динька и перстами – щелк!
   Сапоги-скоролазки тут же скорехонько налезли.
   – Ой, жмучие! Жмут, понимаешь!
   – Скорожмуты, не жмите! – прикрикнул дедичка и прищелкнул пальчонками.
   Сапоги-скорожмуты тут же прекратили, понимаешь, жать.
   – Ой, ноги отнялись!
   – Да, это бывает в моем присутствии. Тут уж ничо́га не поделаешь, такой я внушаю ужас! А ну, самоскиды, скидава́йте Иваську, ать-два! – и де́дище щелк-пощелк шишом* о палес*, а пальсем о шиш, ёшкин кот!
   Сапоги-самоскиды – ать-два! – скиданули на пол Ваньшу и заорали:
   – Как фамилия, обалдуй?
   – Рядовой Иванов, ё... ё... ё... ё!..
   – Дур-р-рак! Как стоишь перед сапогами подпоручика?!
   – Виноват, вашскобродь! Исправлюсь, ёшкина кошка!
   – Вовсе дур-р-рак! Называй нас вашсясь – ваши сиятельства! А без онуч впредь не смей надевать с-с-с... сапожки, р-р-растяпа!
   – Так точно, вашсясь!
   – Эй, чебо́тья, хватит болтать! – грянул хры́чище. – А ну, шустро тапе́рча* бегите в Ивашкино селишко к Татьяне Учтивице! Да приведите ее к нам в гости!
   – Так точно, господин подпоручик! – по-военному лихо бацнули каблуками сапожишки, так как это были, понимаешь, без пяти минут фельдмаршальские сапожищи, и, высоко подпрыгивая, шустренько так побежали выполнять приказание военачальника.
   – Ну-с, Иоаннчик, на́добеть* срочно хату подмести, порядок в доме навести пере́д прибытием чаемой важной особы!
   – Да уж! Не помешало бы, диду!
   – Я буду поли́шку мести, а ты от меня мух отгоняй, ёшкин кот! Да комариков, понимаешь, отпугивай! Ату их, ату!
   – А то!
   – Шо?
   – Хорошо, ёшкина кошка!
   Дидушка щелкнул пальчарами – и в пятерне у него оказался голый веник. Дидочка щелк персточками вдругорядь – и в ручи́не у Ванечки образовался точно такой же голик.
   – Вот тебе веер!
   – Годится!
   Принялись дедунюшка с Иванюшкой венишками махать: деди́ще по поли́щу, а Иваха по воздуху, возле самого дедова носа. И такая тут поднялась непроглядная пылища, что старый да малый закашлялись, как завзятые курильщики.
   – Ой, дедо́ха, гляди! – трагически завопил И́ва. – Прах, который ты токото́* смёл, назад на чистое место выпадает! Кхо-кхо!
   – И верно! Кхе-кхе! Что ж делать-то, Иваша? Кхе-кхе-кхе-кхе!
   – Не знаю, дедуль! Кхо-кхо!
   – И я не знаю, Иваша! Кхе-кхе! Шо ж ро́бить-то всё-таки? Вспомни, Иваша! Кхе-кхе-кхе-кхе!
   – Не помню, дедуль! Кхо-кхо!
   – И я не помню, Иваша! Кхе-кхе! Как же быть-то однако, Иваша? Кхе-кхе-кхе-кхе! Поведай!
   – Не ведаю, дедуль! Кхо-кхо!
   – И я не ведаю, Иваша! Кхе-кхе! Нет, ну что же нам предпринять-то усё же? Никак не вспомнить, Иоканаан! А-а-а, вспомнил, вспомнил! Кхе-кхе-кхе-кхе!
   – Ну? – воскуя́ркнул* Ваняшка. – Кхо-кхо?
   Тут дедульчик провозгласил:
   – Ах, хотче, чтобы в избеночке были чистота и уют!
   – Как во дворце! – восторженно закричал Ванюта. – Зимнем!
   Деду́льчушка сделал щелма́к* пальцами.
   Ёшкин кот! И тотчас в лачужке стало чисто, прибрано и очень уютно, ёшкина кошка! На полишке – паркетище, понимаешь, из Эрмитажа, на потолишке – люстрища из Зимнего дворца, однозначно, по стени́шкам – картинищи живописнейшие висят, как в картинной галерее, ёшкины котята! А веники-самомахи с той живописи сами собой пыльцу несуществующую смахивают! Однозначно, понимаешь!
   – Ле... ле... ле... лепота! – воскликнул Иванушка.
   – Лепо... по... по... пота! – подтвердил дедушка.
   – Лепо... та... та... та... та! – прохрипела бо́мбишка.
   Тут в избу заявились сапожочки – запыхавшиеся и начищенные до блеска.
   – Полюбуйтесь, – припрыгивая, завизжали сапоженции, – как нас Татьяна Учтивица начистила!
   – Да где же она сама, ёшкин кот?!
   – Мы ее в город за гуталином отправили, вашсясь!
   – А здесь когда появится?
   – Обещала ко Дню бюрократии, господин подпоручик! С нетерпением ее ждем! Ах, тильки мы с нею сольемся – и бегом на парад, вашсясь! Несомненно!
   – Подождем! – добродушно сказал Иваша. – Обождем непременно!
   – Нет! – возразил дед.
   – Недолго!
   – Я не снесу это, ёшкин ты кот!
   – Всего полгодика!
   – Нет, я совершенно не в состоянии ждать! Голод не тетка!
   И дедусюшка страшным голосом заверещал:
   – Сапоги, а сапоги!
   – Шо, вашсясь?
   – Я вас на валенки сменяю! Я вас на самовары надену! Я вас порежу – в калоши превращу!
   – Всё, что угодно, тилькя не режь нас, вашсясь! – залились горючими слезами сапоги. – Калоши – это же для штафирок!
   – Ага, ёшкин кот! Страшитесь? – зычно протрещал деду́льчище.
   – Нисколько! Ну режь, режь нас, вашсясь! Тилько не отправляй в чуланчик!
   – Что так?
   – Там мыши!
   – А крыс еще больше! Но там же мы... мы... мышеловка, ёшкин кот! По науке налажена!
   – Не идет мышь в мышеловку: оной науке, понимаешь, не обучена!
   – Так обучите!
   – Мудрено тому учить, чего сами не знаем.
   – Учите других – и сами поймете!
   – Не дается нам сия наука! Избавь нас от нее, вашсясь!
   – Ну, так тому и быть! А ну – с вежд моих долой, не... не... невежды! Сигайте в чула́нец! Не... не... немедленно!
   – Ай! Есть! – звонко бухнули каблучонками, понимаешь, без пяти минут фельдмаршальские чёботы и как сквозь землю провалились.
   Затем дзеду́льчища куды более зычно и куды более страшенным гласом, коим обычно вопиют в пустыне, возопиял:
   – Скатерть, а скатерть!
   – Що?
   – Сей же секунд подай мне Татьяну Учтивицу! А промедлишь – на онучи нарежу!
   – Тик-так! – сказала бо́мбища. – Токо так!
   – Заказка принята! – с перепугу воскликнула браная камка́. – Ёшкины котята!
   Она быстро скаталась, раскаталась, и в то же мгновение на столешнице пере́д дедушку и Ивасюшку предстала дева в красном сарафане, в котах с красною оторочкой, стоящая на большом фаянсовом блюде с голубой каемкой. Дивная девча́ была увешана гирляндами из листьев салата, петрушки, укропа и сельдерея.
   От этого зрелища у Иванечки кудрявые власы цвета ржи встали тычком, однозначно, а у дедочки черные очи полезли, понимаешь, на чело.
   Гостья принялась с интересом оглядываться.
   Тем временем и деди́нушка с Иванушкой вперили в дево́нюшку взоры, сунув указательные пальцы в свои широчайше раскрытые рты.
   Ах, это была стройная девушка, ростом – метр семьдесят, волосы русые (средне-русые), лицо классически красивое, глаза серые, ресницы длинные, нос прямой. Было в этом лице что-то восточное; казалось, перед вами стоит красавица из «Тысячи и одной ночи», точнее сказать – сама Шехерезада.
   – Здравствуйте! Меня зовут Таня. Ой, как я рада вас видеть! – звучно произнесла девчи́на, и на лице ее вспыхнула светозарная улыбка.
   – Здоро́во, Танюха! – весело рявкнул Ивашка, на этот случай извлекши указующий перст из уст.
   Дедулюшка же ни шиша не извлек – онемел.
   – Кто этот мощный, мужественный ветеран, Ванечка? – спросила девчи́нушка, указав на старичинушку, и очаровательно улыбнулась.
   – Это мой пре... пре... пре... пре...
   – Твой пре?..
   – Это мой пру... пру... пру... пру...
   – Твой пру?..
   – Это мой пра... пра... пра... пра...
   – Твой пра?..
   – Дедушка!
   – Я про него не слыхала!
   – А он еще не родился!
   – А-а-а!
   – Я, я! – прохрипел хры́чишка, не вынимая шиша из хайла. – А-а-а! Я, я!
   Но, не выдержав, вынул-таки свою затычку и закричал, сияя:
   – И пока не женился! – и тут же вернул шиш на прежнее место да принялся прощупывать, остался ли там хош один-единственный зуб. – А-а-а! Я, я! Я, я! Неомнеммо!
   – Ой, как здорово! – сказала девонька, ангельски улыбаясь. – Кто ещё не родился – тот пока не женился! Какая чеканная формулировка! А можно, я со стола на паркетик соскочу?
   – Склёзко*, но можно... – с неуверенностью произнес Ивасик. – Нельзя али льзя?
   – Моммо! – промычал хрычи́нушка. – Ам! Ам!
   – Мочно! – доложила бомби́ночка. – Чик-так!
   – Ва... ва... возмочно! – прощебетала хлебосолочка. – Хлеб-сольчик!
   – Словом, ежели можно, то льзя! – подытожил Иван без какой-либо убежденности.
   Бесстрашная деушка искусно ссигнула на глёздкий* паркет и с интересом потрогала гирлянды из овощей, надетые на ее шею и через плечи.
   – А гирлянды куда убрать?
   – Положи на блюдо, – радушно ответила хлебосолушка, – оне же еще́жды* пригодятся, это приправа к мясному.
   Таня воскликнула, счастливо улыска́ясь*:
   – Ой, какая хорошенькая скатёрушка!
   И гостья сняла с себя и сложила на блюдо зелень, а затем с удовольствием разгладила доло́нями* складочки на скатёрочке. Оказалось, ладони у девушки узкие, как у аристократки, пальцы длинные, как у пианистки.
   – Вот спасибо тебе, Танюшечка! – растаяла от умиления самобраночка. – За это я тебя угощу!
   Браночка сложилась, разложилась, и преди́* Тани на тра́пезе возникли такие основательные угощения, которые Бог дает счастье увидеть только сразу же после защиты диссертации на соискание ученой степени кандидата фундаментальных наук. Причем через час уже не дает. И Танечка, источая о-ча-ро-ва-тельнейшую улыбочку, чинно присела на табуреточку и принялась лакомиться своей любимой строганиной из осетра.
   – Возьми, Танечка, бутербродик! – ласково предложила брани́ночка. – С маслицем деревенским! С огурчиком!
   Танечка послушалась и взяла бутерброд.
   – О-о-ох, красивая! – простонал деду́ська, вытащив наконец щупальце из пастищи, а затем глянул в свое бронзовое гляде́лкальце и радостно заявил: – Но и я парубок хоть куда! М-да-а-а... Несомненно на ней женюсь! Сей же момент! Вот счастье-то привалило – ик! – девушке!
   – Так, так! – брякнула бо́мбина. – Токо так!
   От неожиданности Татьяна уронила бутерброд в красную икру.
   – Вот так у нее всегда, с самого раннего детства, – меланхолически заметил Иванечка, – бутерброды падают в красную икру, маслом вверх! Токо так!
   – Куда, куда падают, ёшкин кот?!
   – В красную икру!
   – Эх, ну що за зворушли́вая*, ошеломительная дивчина! Класс! Ну, слава тебе, Господи, аз нашершел себе, понимаешь, ля фам! Однозначно! – провозгласил дзедушка и прошептал: – Ух, сла-а-адкая! Шарман! Эх, съем! Непременно съем! А сперва женюсь! Ух, какая красивая!
   – Ах, какая красивая! – пропела хлебосолочка, солехлебочка. – Хлеб-соль! Соль-хлеб! Хлеб-хлеб!
   – Эх, какая красивая! – воскликнула бомби́на. – Вот так так!
   – Да-да, кажется, довольно привлекательная! – подал робкий голос Иванушка, удивляясь фурору, вызванному землячкой, с которой наш дурачечек с малолетства каждый день по одной улице бегал.
   – Ка-а-ажется! Довольно привлека-а-ательная! – передразнил Ваньку дед. – Ну ты и дура-а-ак, Иван!
   – Не ругайся, дедонька, а изъясни!
   – Зы́ркало, скажи ему! Толькя не долго дум... думая, ёшкин кот!
   – Что тут думать?! Умопомрачительно красивая! Достояние России! – шепотом подтвердило зерцальце. – Шехерезада! А уж мне, понимаешь, можне́шенько* верить! Уж я повидало красоток-то на своем веку! И Пенелопу бачило, и Елену Прекрасную...
   – Да что ты! – разинул Иванька зев, сунул туда палец, куснул да тут же и вытащил. – Ох, Пенелопа! Ах, Елена Прекрасная! Вот бы на них хочь одним уж глазочком-то позе́хать*!
   – Эх, Таня, Таня, Танечка! Писаная красавица! – подытожил мнение подавляющего большинства старикашечка. – Такая девушка раз в сто лет рождается и раз в жизни встречается! Ах, эта девушка! Она... Она... Достояние России!
   – А вот видало я – в Греции, где всё есть – писаных-то красавиц: и Пенелопу, и Елену Прекрасную! – произнесло вида́льце и добавило зловредно: – Не родись красивой...
   – А родись красивой и счастливой! – восторженно гаркнул хрычинка и от предвкушения неописуемых удовольствий прищелкнул пальцами. – Счастливой, несказанно счастливой!
   Дедушка, конечно же, был убежден, что стать его женушкой – счастье для любой деушки, но вслух этого, естественно, не высказал – хранил величественное мужеское достоинство.
   – Ну что, Танечка, чувствуешь уже себя счастливой? – участливо поинтересовался старичек.
   – Тик-так! Так-так! Так-так!
   – Чувствую, дедочка! – молвила девчина, и чудный лик ее осветился счастьем.
   – А не боишься меня?
   – Нет, не боюсь!
   – Почему?
   – Я не бюсь никого!
   – Какая храбрая!
   – А можно задать один вопрос? Ну страх какое отчаянное любопытство сейчас разбирает меня, к несчастью!
   Старикан сомлел от наслаждения.
   – Ах, какая отчаянница! Конечно можне́хонько*! Спрашивай, красавица! Спрашивай, бесстрашная! И я удовлетворю твое страх какое отчаянное любопытство! В жизни твоей не должно быть ни малейшего несчастья!
   – Отчего это у Иванушки кудри торчком, а у тебя, дедунь, черные глазушки – на лоб, особливо левый глазик? Что-то не поделили? Давайте я вас примирю!
   – Нет, это мы с Иванчиком, – с готовностью принялся объяснять стариканушка, – заключили препира... припарю... припюре....
   – Что, что?
   – Ну это, как его? При... про... пру... пра... пари!
   – Я дедичке сказки-небылицы рассказываю! – перебил старика Иваня, просияв васильковыми глазами.
   – Мне Иван правдивейшие и занимательнейшие истории рассказывает! – перебил Ваньшу старец. – И я подтверждаю, что они – чистая правда!
   – А естли де́дишка меня перебьет, – перебил Иоашушка, – да естли выпалит мне: «Врешь!» – скидывает с себя портки! И в придачу неопалимый сундук с портками вручает мне! И огниво дает взаймы – на неопределенное время!
   – А коли́ кончится у Иоанна запас занимательных историй и он мне былицы начнет втюхивать, плюс вот тут-то я ему, ничуть не перебивая, выпалю: «Ха! Правда!», а он замолчит – ну, тогды ужо он скидывает с себя портки! А я те портки – в неопалимый сундук! И никакого огнива – взаймы! Самого же Ивашку я съем, ибо проголодался уж очень, уделив ему столь много внимания!
   – Ой, как это здорово! – воскликнула девушка, счастливо улыбаясь. – И я тоже хочу!
   – Тик-так! Тик-так! Тик-так!
   – Чего хочешь? Ивашку съесть? – спрохал хрычи́шка, счастливо улыбаясь.
   – Нет-нет, сказки-небылицы Иванушкины послушать! – обаятельно улыбнулась Танюша.
   – Ах, нет, Тата, нет, ну тебе же совершенно невозможно, совершенно же невозможно тебе, – содрогнувшись, заявил старбе́нь, – отказать!
   – Ой, как это здорово! – вымолвила ди́вца, доверчиво улыскаясь. – Милый, милый дедушка!
   – Милая, милая Таточка! – отозвался весьма горячо дзедичка и прослезился. – Ну-тка, присаживайся на бонбу!
   И дедушечка уступил душечке свое место, а сам перебрался на табурет.
   – Ой, какая чудесная атомная бомбочка! – сказала Танечка и чарующе улыбнулась.
   Кралечка вынула из кармашка красного сарафана синий носовой платочек и протерла адскую машиночку от пылиночек, прежде чем оседлать фугас.
   – Тик-так! Клик-клак! – звонко возрадовалась бомбуля. – Клё-ё-ёво! Вот так!
   – Ну, Ишута, – брякнул дзед, ерзая на табурете, – сбай-ка нам паки каку-нибудь баечку! А мы с деушкой с у́доволью* тебя послюхаем, ёшкин кот!
   – Ах! Я б вам, дедуля с Татулей, сбаял сейчас же и паки каку-нибудь баечку, да подзабыл ее в старой фуфаечке!
   – Sic, sic! Зюйди – ах, тьфу ты! – вести эти достоверны и непререкаемы, Ивасик! А ты всё же сробь по-моему, любезный мой! И станет тебе за это прикольно, прикольно!
   Опечалился тут Ивашечка-дурандашечка, пораздумался. Помялся, помялся, да и пискнул:
   – Ой, разболезный дедулечка, что это у тебя?
   – Где, Ивашушка?
   – Да на ушке-то у тебя на правом, а от меня на левом! Вот! Вот!
   – Да что ж там?
   – Чудо-Юдо о шести головах – на ушке-то у тебя на правом, а от меня на левом сидит! Учё-ё-ёное, ёшкина кошка! Шести пядей в шести лбах!
   Дзедочка Ващще Премудрый бросил тут взгляд во взгляде́льце свое расчудзесное, царем Приамом некогда презентованное:
   – Да где же? Не у́зрю, Иванечка, оного Чуда-Юда учёного о шести шабала́х, шести пядей в шести лбла... бла... бла... блах!
   – Да что ты, дзедулечка! Будь так разболезен: не верь своим черным очам, верь моим верным речам!
   – Вах! – буркнул ста́рчушка. – Глазищи-то у меня подслеповаты, сам-то не зырю оного Чуда-Юда учёного о шести, черт возьми, мозго́винах! Ух, грози ему пальчиком, Иванчик! Гони оного Чуду-Юду учёного па́льчушкой с моего правого ушечка прочь, причем вместе с шестью, понимаешь, умнейшими, однозначно, башками! Это тебе в добрейшие деяния зачтется! Несомненно!
   – Пальчушкой башковитого Чуду-Юду не сгонишь!
   – Так ли, Иша?
   – Истинно так, дедусь! Учёные – они ох уси-и-идчивые, ё-моё!
   – А вдруг от пальчоночки – да сбудется?
   – От пальчоночки не сбудется!
   – Ох, боязно мне, Ишусь! Брррр! Брррр!
   – А кому тепе́ренько не боязно, дзедуленька? Бонба-то всё-таки тикает: тик-так да тик-так, понимаешь!
   – Ох, тяжко мне, Ивашенька! Брррр! Брррр! Брррр! Брррр! Однозначно!
   – А кому тепе́ретька легко, разлюбезный дзедульче, в тридевятом-то царстве, а?! Ё-моё! Возникает вопрос: что же всех может спасти?
   – Ё-твоё! И одначе я верую свято: учтивость спасет мир! М-да-а-а! А що, Иваша, ощо не взлетело Чудо-Юдо о шести, понимаешь, черепушках с моего ушечка-то правого?
   – Нет, не взлетело, дзедушечка!
   – Ах оно, негодное! Ух, неучтивое! Неучтивость не спасет мир! Что ж, делать неча, Иоаннечка! Бей оное Чудо-Юдо учёное о шести головушках, Иоаннушка! Бей без пощады его, Ванёк, рази богатырскою шуйцею прямо в хатке! Это тебе в добрейшие деяния зачтется! Непременно!
   – Изволь, дзедуль!
   Тут млад Иванушка-дурачек деда шуйцей в голице по правому уху – шлеп-с!
   Превратилась правая дедова юха в здоровенный лопух!
   Дедок лопуши́щу пощупал да ахнул:
   – Ах, ах! Ого-го! Аль мое ушенько – дурандайское, что его всяк дерет? Что это за лопу́шище, Иоканаанушка?
   – Это? Ах, это, любезный дедулечка, веер – от всяческих Чудов-Юдов учёнейших отмахиваться! Вишь, дедулюшка, на твое ушко правое Чудо-Юдо о шести главах уселось – я его и прогнал! Это мне в добрейшие деяния зачтется! Незамедлительно! Так ли, дедичка?
   – Так, так, ёшкин кот! Зюйди эти правдивы да истинны, Иванушка!
   – Ну, то-то же! Я ж, разлюбезнейший дзединька, вот каков: кто смел, тот и посмел; правду говорю смело!
   – Ах, Иван! Доброе дело – сметь правду говорить смело! Правду смей говорить смело и впредь!
   – А-а-ага-а-а! Послушай же паки, дзедка! Слушай, Танюша! Ну, сказывать паки, счастливчики?
   – Ин, слушаем, дитятко! Прислушиваемся, Ванюша! Ин, сказывай паки, правдивчик!
   – Итак, починаю, дедушенька с Танюшенькой! Ёшкина кошка!
   – Давай починай! – закричали бомбёнка и хлебосолёнка. – Ёшкины котята! Хлеб-соль! Тик-так! Соль-хлеб! Так-так! Тик-соль! Тик-хлеб! Тик-соль!
   – Ходяй непорочен и делаяй правду, Иванечка! – строго-настрого наказал дурачку дзедушка. – Не... не... немедзленно!
   – Будь так любезен, честнейший Ванечка! – воскликнула Танечка и лучезарно улыбнулась.
  
   Высокоумные примечания
  
  * Уда́тная – удачливая, счастливая.
  * Ешто́ – еще.
  * Е́жда – ежели.
  * То́личко – только.
  * Горла́ть – горланить.
  * Ощо́* – еще.
  * То́ежь – тоже.
  * Брани́на – браная ткань.
  * Истолма́чить – истолковать.
  * Зе́тить – зырить.
  * Те́перво – теперь.
  * Тепе́ретко – теперь.
  * Брань – браная ткань.
  * Топе́ря – теперь.
  * Топе́рчи – теперь.
  * Гуну́ть – сказать.
  * Ошуми́ть – опьянить.
  * Ошуну́ть – ошумить.
  * Ошурови́ть – ошумить.
  * Ошушуни́ть – ошумить.
  * Ве́ньгать – говорить жалобно.
  * Голча́ть – кричать.
  * Хоша́ – хотя.
  * Токма́ – токмо.
  * Мо́га – мочь.
  * Шиш – указательный палец.
  * Палес – большой палец.
  * Тапе́рча – теперь.
  * На́добеть – надо.
  * Токото́ – только что.
  * Воскуя́ркнуть – воскликнуть.
  * Щелма́к – щелчок.
  * Склёзко – скользко.
  * Глёздкий – скользкий.
  * Еще́жды – еще.
  * Улыска́ться – улыбаться.
  * Доло́нь – ладонь.
  * Преди́ – перед.
  * Зворушли́вая – трогательная (украинск.).
  * Можне́шенько – весьма можно.
  * Зе́хать – зетить.
  * Можне́хонько – весьма можно. * У́доволь – удовольствие.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"