Антонов Михаил Фёдорович
Михаил Ломоносов - Классик Русской Экономической Науки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    [Многие наши соотечественники, не говоря уж об иностранцах,убеждены, что в дореволюционной (да и в советской) России не было самостоятельной экономической науки Это не так. Предлагаемая статья - первая из цикла, который должен помочь устранению этого заблуждения.
  
  МИХАИЛ ЛОМОНОСОВ - КЛАССИК РУССКОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ
  
  Помнится, меня удивило, что в 2001 году российская власть, общественность и средства массовой информации, по сути, прошли мимо 290-летия со дня рождения Михаила Васильевича Ломоносова. (Что будет в 2011 году - посмотрим.) То, что власти и олигархам не до того, понятно. Идёт постоянный передел собственности, и уже приходят на ум мысль, не придётся ли скоро отвечать за все преступления перед страной. Время ли тут думать о памятной дате, связанной с великим русским учёным и общественным деятелем? Да и вспоминать о нём страшновато. Он жизнь свою посвятил достижению расцвета России, а либералы, окопавшиеся во власти, рушили и до сих пор продолжают разрушать страну. Он боролся с иноземным засильем в родной стране, а либералы, сами не способные к творчеству и растаптывающие любые ростки самобытной российской мысли, ищут очередных наставников за рубежом.
  Но Ломоносов ныне не востребован и общественностью. Деятели культуры со школьных лет знают, что этот сын помора стал первым русским академиком, вёл упорную борьбу с иностранным засильем в Академии наук и сделал открытия мирового значения едва ли не во всех областях тогдашнего знания. Однако по существу этот русский гений сегодня почти никому не известен. Чем же объяснить этот парадокс?
  Замечательная биография великого русского учёного принадлежит перу писателя Евгения Николаевича Лебедева ("Ломоносов". М., "Молодая гвардия", 1990. серия "Жизнь замечательных людей"). Некоторые её положения будут ниже мною использованы, а в главы о демографии и об отыскании Северного морского пути на Восток прямо вставлены соответствующие параграфы этого замечательного труда. (Использовал я также и ряд материалов, по большей части анонимных, помещённых в Интернете.) К сожалению, Лебедев, будучи писателем, раскрывал суть великих творений Ломоносова преимущественно через его поэтическое творчество и исторические исследования. И довольно скупо рассказал как раз о его трудах по экономике. Но он справедливо отметил: "Ломоносов - из тех гениев, которые появляются в истории народов не то чтобы раз в столетие или раз в тысячелетие, а вообще - один только раз", Михайло Васильевич был первым из деятелей новой русской культуры, завоевавший мировую славу. Действительно, Ломоносов заслужил бы одно из первых мест в истории мировой науки, если он сформулировал один только Закон неизменности массы вещества при химических превращениях. А он одновременно установил Закон постоянства движения. Кроме того, обосновал кинетическую теорию тепла и разработал кинетическую теорию газов, предсказав при этом существование абсолютного нуля и дав приближённый вывод Закона Бойля - Мариотта, указав на отступления от этого Закона при больших давлениях.
  При этом сам Ломоносов сознавал, что судьба именно ему назначила совершить духовный подвиг, который был не под силу его современникам, и им было очень нелегко с ним общаться. "Это знание, эта спокойная уверенность Ломоносова зиждились на том очевидном для него (а теперь и для потомков) факте, что все личные его творческие устремления всегда соответствовали общегосударственным, общенациональным потребностям культурного, хозяйственного, да и политического развития послепетровской России". В то же время Лебедев справедливо отмечает: "приходится с сожалением констатировать, что нынешнему поколению Ломоносов почти неизвестен. Он даже не прочитан как следует... По сути дела, может быть, только сейчас начинают появляться реальные предпосылки для всестороннего осмысления ломоносовской деятельности".
  Это было написано Лебедевым в последние годы Советской власти. Если же говорить о нынешних временах, то при том режиме и том состоянии общества, пробавляющегося преимущественно развлекаловкой разного рода, то вряд ли можно ожидать глубокого интереса к творениям русского гения.
  Ломоносов вступил на научное и общественное поприще в эпоху утраты завоеваний великой державы, созданной Петром I. Тогда у власти в России оказались немцы во главе с фаворитом императрицы Анны Ивановны бывшим конюхом ("через постель" ставшим герцогом) Бироном, абсолютно чуждые нашей стране, пигмеи, руководствовавшиеся лишь своими корыстными интересами. Достояние страны разворовывалось туземными олигархами и иностранными проходимцами, постепенно превращавшими Россию в колонию Запада. Наши богатства, "лес и сало" (по выражению Пушкина) вывозились за границу в обмен главным образом на предметы роскоши для паразитической верхушки. Морской флот гнил. Армия, годами не получающая денег, разваливалась. Чиновничий произвол, крепостной гнёт, невыносимые налоги и издевательства угнетали народ.
  
  Начало пути
  Всем в России известны детство Ломоносова, прошедшее в среде крестьян-поморов, его уход в Москву, чтобы получить возможность учиться, его пребывание в стенах Славяно-греко-латинской академии. Менее известно то, что происходило в его жизни до начала 1740-х годов. Отчасти об этом можно прочитать в Википедии и ряде других, менее доступных источников.
  Счастливым фактом ранней жизни Ломоносова был вызов со стороны Академии Наук 12 способных учеников "Спасских школ".
  В Академии Наук любознательный и трудолюбивый помор, приобщаясь к новой науке, ощутил современный подход к исследованиям, ничего общего не имевшим со средневековой схоластикой, процветавшей в Славяно-греко-латинской академии. В кабинетах и мастерских Академии Наук Ломоносов мог видеть новейшие приборы и инструменты для проведения исследований, в академической лавке познакомиться с только что изданными книгами и журналами. В Академии, где практически полностью работали немцы, он начал овладевать начатками немецкого языка.
  В марте 1736 президент Академии Наук Корф представил правительству два списка учеников, для отправки обучаться в Германии горному делу. "Учёный горный физик" Генкель заверял, что проучившись год или полтора, эти молодые люди "по возвращении на родину смогут сами обучать других". В первом списке Корф назвал тех, кто знал немецкий и латинский, во втором - только латинский. В последнем списке значился Ломоносов. Корф сообщал, что в Германию могут быть посланы:
   Густав Ульрих Райзер, советника Берг-коллегии сын, имеет от роду семнадцать лет.
   Дмитрий Виноградов, попович из Суздаля, шестнадцати лет.
   Михайло Ломоносов, крестьянский сын из Архангелогородской губернии Двинского
   уезда Куростровской волости, двадцати двух лет.
  Вероятно, способности Ломоносова были настолько очевидны, что правительство и руководство Академии не смутило его крестьянское происхождение.
  17 марта 1736 правительство одобрило кандидатуры трёх студентов, представленных Корфом, и назначило им содержание - 1200 рублей в год. 3 ноября 1736 трое русских студентов прибыли в Марбург.
  Эти трое из способных учеников, в том числе Ломоносов, были отправлены Академией Наук в Германию для обучения математике, физике, философии, химии и металлургии. Для Ломоносова это было завершением образования. Но не следует представлять Германию как экономического, в особенности промышленного гиганта того времени. Нет, это было своего рода "Содружество независимых государств" (числом в несколько сотен), в большинстве настолько мелких, что через сто лет немецкий поэт Генрих Гейне шутил: как бы ему, путешествуя по Германии, на зачерпнуть несколько таких "держав" в свои калоши. Но всё же в одних из этих государств были неплохие университеты, а в других значительную роль в экономике играли добыча полезных ископаемых, выплавка металлов и развитые ремёсла.
  Ломоносов и его коллеги, прибыв в Марбург, явились к Вольфу - видному математику и выдающемуся педагогу - с рекомендательным письмом, в котором президент Петербургской Академии Наук представлял русских студентов, направленных в Германию, чтобы "усовершенствоваться за границей в металлургии и прочих науках". Президент писал Вольфу: "Инструкция их покажет Вам, что они обязаны делать, а в самом непродолжительном времени я сам буду иметь честь уведомить Вас обо всём остальном". Как отмечается в ряде источников, Вольф с большой ответственностью отнёсся к устройству прибывших к нему из Петербурга студентов, а также принял участие в обсуждении их программы занятий.
  Свои занятия Ломоносов в Марбурге начал с обучения "первоначальным основаниям арифметики и геометрии" и с изучения немецкого языка. Вольф читал лекции не на латыни, как было принято в те времена, а на немецком языке, что подтолкнуло Ломоносова к выводу: и в России преподавание надо вести на родном языке.
  Официально Ломоносов и его товарищи были зачислены в Марбургский университет 6 ноября 1736 года. С помощью Вольфа они быстро приобщились к занятиям: с января 1737 года начали слушать курс теоретической химии профессора Дуйзинга, а затем лекции Вольфа по механике, гидростатике, аэрометрии, гидравлике, теоретической физике. С мая наряду с изучением немецкого языка Ломоносов стал брать уроки французского, рисования, танцев и фехтования. Прошло менее года пребывания русских студентов в Марбургском университете, а успехи их в изучении различных дисциплин были весьма значительны.
  В период обучения в Марбургском университете Ломоносов начал собирать свою первую библиотеку, потратив весьма значительную часть выдававшихся ему денег на приобретение книг.
  1737-1738 годы Ломоносов посвятил занятиям различными науками. Доказательством успехов русского студента в изучении естествознания служит его первая студенческая работа по физике "О превращении твёрдого тела в жидкое, в зависимости от движения предшествующей жидкости". Ломоносов проявил в ней большую самостоятельность - стремился опереться на данные опытов.
  Весной 1739 года Ломоносов представил ещё одну работу - "Физическую диссертацию о различии смешанных тел, состоящих в сцеплении корпускул", в которой впервые рассматривались вопросы о строении материи и намечались контуры новой корпускулярной физики и химии.
  Изучение естественных наук Ломоносов успешно сочетал с литературными занятиями. В Марбурге он познакомился с новейшей немецкой литературой. Ломоносов занимался с увлечением не только теоретическим изучением западноевропейской литературы, но практической работой над стихотворными переводами.
   Предоставленные самим себе, русские студенты отдали дань и удовольствиям, каким любили предаваться их немецкие коллеги. Итоги некоторых увлечений Ломоносова могли бы стать весьма печальными для него. Он вступил в интимную связь с дочерью хозяйки дома, в котором жил, расследование последствий этой связи грозило ему большими неприятностями (о том, как он выпутался из этой ситуации - чуть ниже). Ещё ужаснее была допущенная им оплошность: его обманом, подпоив, заставили подписать контракт на военную службу, и 99 шансов из 100 было за то, что ему придётся провести остаток дней своих в солдатах, рискуя жизнью ради интересов государя маленькой державы. И лишь чудом ему удалось сбежать из-под стражи, а посланная погоня не смогла его отыскать.
  Жизнь Ломоносова и его товарищей за границей осложнялась из-за неурядиц с пересылкой денег на их содержание и обучение. Средства от Академии Наук поступали нерегулярно, и русским студентам приходилось жить в долг. К началу 1739 года Ломоносов и его товарищи завершили своё обучение в Марбурге. Вскоре из Петербурга пришло предписание готовиться к отъезду во Фрейберг, этот старейший горнозаводской центр Саксонии, к Генкелю для изучения металлургии и горного дела. Там Ломоносов пробыл около года.
  После относительно независимой и свободной университетской жизни в Марбурге русские студенты попали в полное подчинение к строгому и педантичному Генкелю.
  Обучение Генкель начал с занятий минералогией и металлургией. Преподавание строилось в основном на практических занятиях: посещение рудников и металлургических заводов сопровождалось объяснениями производственных процессов. Здесь Ломоносов познакомился с устройством рудников, способами укрепления шахт, подъёмными машинами. Позднее, в своей книге "Первые основания металлургии, или рудных дел", Ломоносов широко использовал знания и опыт, приобретённый во Фрейберге.
  Гордостью Генкеля была его химическая лаборатория. В то время даже многие высшие учебные заведения не имели собственных лабораторий. Эта лаборатория служила учебной, производственной и экспериментальной базой. Вероятно, Ломоносов оценил значение экспериментальной базы для исследовательской работы. Вот почему по возвращении в Россию он упорно добивался постройки химической лаборатории при Академии Наук.
  Недостатком Генкеля было то, что он, сосредотачивая основное внимание на практических занятиях, не давал возможности своим ученикам размышлять над теоретическими проблемами. Он не поддерживал в учениках энтузиазма исследователей.
  Первые четыре месяца жизни русских студентов во Фрайберге прошли без особых инцидентов; их взаимоотношения с Генкелем были вполне нормальными. Но в конце 1739 года между студентами и Генкелем начались трения, которые затем переросли в острый конфликт. Основной причиной столкновений являлась нерегулярная отправка из Петербурга средств на содержание студентов. Тяжёлые условия жизни, мелочная опека, постоянная слежка даже за его перепиской - всё это тяготило молодого помора, который уже имел собственное сложившееся мировоззрение.
  Здесь следует особо отметить некоторые особенности мировоззрения немецких учёных, являвшиеся следствием экономической отсталости Германии по сравнению с Англией или Францией. Об этих особенностях сто лет спустя писал знаменитый немецкий экономист Фридрих Лист (о его книге, из которой взята данная цитата, будет сказано ниже):
  "...Германия достигла цивилизации совершенно иным путём, нежели прочие нации. Здесь более высокое умственное образование не было, как в других странах, результатом развития материальных производительных сил, напротив, в Германии развитие материальных производительных сил возрастало главным образом на почве предшествующего умственного развития.
  Таким образом, вся современная образованность Германии является как бы теоретической. Отсюда также масса непрактичности и неуклюжести, поражающей в наше время в Германии иностранцев. Теперь немцы находятся в положении лица, которое, быв до сих пор лишённым возможности пользоваться своими членами, сначала выучилось теоретически стоять и ходить, есть и пить, смеяться и плакать и потом уже перешло к практическим упражнениям. Этим объясняется пристрастие немцев к философским системам и космополитическим мечтаниям. Ум, который не мог приспособиться к обстоятельствам этого мира, стремился перейти в область умозрительного мышления".
  Ломоносов был способен к умозрительному мышлению не меньше, чем самые великие немецкие мыслители, но он прекрасно знал жизнь и никогда не позволял своим умозрениям отрываться от жизни и блуждать в бесплодных мечтаниях. Отчасти и по причине несходства мировоззренческих установок исподволь накапливалась неприязнь учителя и ученика друг к другу.
  Первая серьёзная ссора разразилась в конце декабря 1739 года. Поводом послужил отказ Ломоносова выполнить черновую работу, которую ему поручил Генкель. Горячая натура русского помора восстала против педантизма немецкого учёного. Весной, когда Ломоносов и его коллеги после очередного скандала пришли просить денег на своё содержание, Генкель им отказал. Отношения оказались окончательно испорчены.
  Кроме того, Ломоносов считал, что ему уже нечему учиться во Фрейберге. В начале мая 1740 года Ломоносов, оставив некоторые свои книги товарищам и захватив с собой небольшие пробирные весы с гирьками, навсегда покинул Фрейберг.
  Ломоносов рассчитывал с помощью барона Кейзерлинга, русского посланника, уехать в Россию. Но прибыв в Лейпциг, где, по его расчётам, должен был находиться посланник, Ломоносов не застал его там. С этого момента для Ломоносова началась полная скитаний жизнь, которая продолжалась больше года. Тут он узнал, что девица, с которой он состоял в интимной связи в Марбурге, ожидает ребёнка. Не желая более испытывать судьбу, Ломоносов вернулся на некоторое время в Марбург и женился на Елизавете Цильх, дочери хозяйки дома, в котором он проживал. Около года он провёл в переездах, побывал в Голландии.
  Возвращение Ломоносова из Германии (без жены и дочери, которые приехали в Россию позднее), где он осваивал достижения европейской науки, почти совпало со смертью императрицы Анны Ивановны. "Но ни у одной группировки, - отмечал Е.Н.Лебедев, - соперничавшей за русский престол, не было сколько-нибудь отчётливого и ответственного представления как о дальних целях, так и о ближайших задачах развития огромной страны, - что для них всё в конечном счете сводилось к тому же удовлетворению "своих аппетитов". Взоры русских всё чаще с надеждою устремлялись на "цесаревну" - этот новый титул взамен привычного слова "царевна" вошёл в обиход при Петре, хотя ещё не подразумевал обязательно наследницу престола Елизавету Петровну. Елизавету называли "искрой Петра Великого".
  И вот дворцовый переворот привёл на трон дочь Петра I Елизавету Петровну. Это вызвало подъём патриотических чувств у верхушки дворянства, однако мало что изменило в жизни простого народа. К своре иноземных искателей счастья и чинов присоединились отечественные, но среди них так и не оказалось ни одного государственного деятеля, способного осмыслить вызов Истории, перед которым оказалась Россия. И вот в этой обстановке и развернулась многогранная титаническая и подлинно патриотическая деятельность Ломоносова, из которой я остановлюсь лишь на его трудах в области экономики.
  
  "Направитель" Российского государства
  О заслугах Ломоносова на научном и общественном поприще написано много, но до сих пор не сказано главное. Великий учёный, не имевший никакой реальной власти и даже постоянно угнетаемый и преследуемый немецкими академиками и российскими чинушами, тем не менее совершил неслыханный подвиг - сознательно взвалил на свои плечи бремя выработки программы национального освобождения и социально-экономического прогресса, используя даже малейшие возможности воздействия на ход государственных дел. Свои поэтические творения - оды по случаю разных торжественных событий - он превратил в наставления императрицам Елизавете Петровне и Екатерине II. А в период возвышения фаворита Елизаветы Петровны И.И.Шувалова, который проявлял интерес к его занятиям и многому у него научился, Ломоносова можно назвать если не правителем, то "направителем" Российского государства.
  Елизавета Петровна, любительница нарядов и маскарадов, казалось, была не способна решать серьёзные государственные вопросы (хотя во внешнеполитических делах нередко проявляла незаурядный ум). Министрам порой месяцами приходилось уговаривать её выкроить время, чтобы подписать нужную бумагу. Да и ни один министр не имел опыта управления и не мог охватить весь круг проблем, вставших перед разорённой немецкими временщиками Россией. Единственным человеком в стране, который мог предложить целостную программу, охватывающую как неотложные задачи, так и дальние цели, был Ломоносов, и его личные устремления в полной мере совпали с насущными потребностями развития России.
  Когда Ломоносов 8 июня 1741 года явился в Канцелярию Академии наук доложить о своём прибытии, это был уже сложившийся молодой естествоиспытатель со своим методом, своими темами и идеями в физике, химии, геологии и других науках. Ещё важнее то, что это был оригинальный мыслитель, нацеленный на универсальное постижение мира и человека, глубокий теоретик языка и словесных наук и, наконец, гениальный поэт, чью необъятную, отзывчивую и страстную душу тревожили грандиозные образы, чьё сознание непосредственно и ясно усматривало абсолютную новизну тех истин и дел, которые ему надлежало воспеть, а также безусловно пророческий характер его миссии в истории русской культуры.
  Если даже беглым взглядом окинуть главные вехи всего предшествующего пути Ломоносова, то нельзя не подивиться идеальному совпадению его личных устремлений с требованиями внешней необходимости".
  Но в Академии его вовсе не ждали с распростёртыми объятиями, совсем напротив. Тут нужно сказать несколько слов о том, что представляла собой эта Академия.
  Пётр I, задумал основать её "для славы среди иностранцев". Создавая Академию, Пётр одну из ее основных задач видел вот в чем: "Академия, - говорил он, - должна приобрести нам в Европе доверие и честь, доказав на деле, что у нас работают для науки и что пора перестать считать нас за варваров, пренебрегающих наукой". По совету европейских учёных он решил присоединить к Академии университет и гимназию. В уставе Академии было записано, что её профессора должны читать лекции для студентов. Но с первых же шагов оказалось, что слушать лекции было некому. Профессора, выписанные из Германии, не знали русского языка, а русские студенты не владели немецким. Выход из положения был найден: на 17 профессоров были выписаны из Германии же 8 студентов.
  В гимназию набирали ("охотой и силой") российских юношей. "Охотой" шли на эту каторгу (как учение представлялось их родителям) весьма немногие, пришлось набирать гимназистов "силой", в том числе детей солдат, мастеровых, даже крепостных (особенно после того, как был открыт Сухопутный шляхетский корпус, и дворянских детей стали отдавать туда). Но гимназисты обыкновенно ограничивались прохождением низших классов, и университет оставался всё-таки почти без слушателей. Не помогло и учреждение стипендий для гимназистов общежития для казённокоштных студентов, набранных притом не из гимназии, а из семинарий. И скоро лекции прекратились. Немецкие профессора были предоставлены сами себе, занимались тем, что они считали нужным, и эти райские условия менять никак не хотели. И вот является к ним молодой человек без чина и звания, у которого свои планы не только для собственной работы, но и для всей Академии в целях содействия всестороннему развитию России. Ясно, что тут должны была развернуться острейшая борьба между немецкими профессорами, приехавшими за солидным заработком, и русским гением, все мысли которого были только о России, об её будущем. Вот краткая характеристика фона, на котором развернулась эта борьба.
  За время отсутствия Ломоносова в Академии сменилось два президента, и к середине 1741 года Академия так и не имела руководителя. Число профессоров заметно сократилось, многие кафедры пустовали, росли денежные долги Академии.
  10 июня 1741 году Ломоносов был направлен к профессору ботаники и естественной истории И. Амману для изучения естествознания. Этот профессор был всего на четыре года старше Ломоносова. Ломоносов под руководством Аммана приступил к составлению Каталога собраний минералов и окаменелостей Минерального кабинета Кунсткамеры. Ломоносов быстро справился с этой задачей. Это явилось важной работой Ломоносова, одним из первых его научных трудов. В 1745 году он хлопочет о разрешении читать публичные лекции на русском языке; в 1746 году - о наборе студентов из семинарий, об умножении переводных книг, о практическом приложении естественных наук. В то же время Ломоносов усиленно ведет свои занятия в области минералогии, физики и химии, печатает на латинском языке длинный ряд научных трактатов.
  В 1745 г. Ломоносов был назначен профессором химии и произведён в академики. Через несколько лет Ломоносову удалось добиться постройки на Васильевском острове долгожданной химической лаборатории, где он развернул огромную исследовательскую работу. С тех пор его положение упрочилось, и ученый мог спокойно развивать свою многообразную деятельность.
  В 1748 году при Академии возникают Исторический Департамент и Историческое Собрание, в заседаниях которого Ломоносов вскоре начинает вести борьбу с Миллером, обвиняя его в умышленном принижении в научных исследованиях русского народа. Он представляет ряд записок и проектов с целью "приведения Академии Наук в доброе состояние", усиленно проводя мысль о "недоброхотстве ученых иноземцев к русскому юношеству", к его обучению. В 1749 году, в торжественном собрании Академии Наук, Ломоносов произносит "Слово похвальное императрице Елизавете Петровне", имевшее большой успех; с этого времени Ломоносов начинает пользоваться большим вниманием при дворе. Он сближается с любимцем Елизаветы II И. Шуваловым, что создаёт ему массу завистников, во главе которых стоял фактически управлявший Академией Шумахер.
  При близких отношениях с Шуваловым козни Шумахера делаются для Ломоносова не страшными; он приобретает и в Академии большое влияние. Под влиянием Ломоносова совершается в 1755 году открытие Московского университета, для которого он составляет первоначальный проект, основываясь на "учреждениях, узаконениях, обрядах и обыкновениях" иностранных университетов. В 1753 году Ломоносов хлопочет об устройстве опытов над электричеством, о пенсии семье несчастного профессора Рихмана, которого убило молнией; особенно озабочен Ломоносов тем, чтобы "сей случай (смерть Рихмана во время физических опытов) не был протолкован противу приращения наук".
  В 1756 году Ломоносов отстаивает против Миллера права низшего русского сословия на образование в гимназии и университете. В 1759 году он занят устройством гимназии и составлением устава для неё и университета при Академии, причём опять всеми силами отстаивает права низших сословий на образование, возражая на раздававшиеся вокруг него голоса: "куда с учеными людьми?". Учёные люди - доказывает Ломоносов, - нужны "для Сибири, для горных дел, фабрик, сохранения народа, архитектуры, правосудия, исправления нравов, купечества, единства чистые веры, земледельства и предзнания погод, военного дела, хода севером и сообщения с ориентом". В то же время идут занятия Ломоносова по Географическому Департаменту ...
  Теперь обратимся к той стороне деятельности Ломоносова, которая прямо касалось развития экономического потенциала и роста могущества России.
  
  Инвентаризация России
  После войн и реформ Петра I, а затем двадцатилетнего правления немцев, которое правильнее было бы назвать грабежом страны, население России сократилось почти на треть. Не хватало рабочих рук для заводов и мануфактур, по причине малолюдства не обрабатывалась значительная часть земли. Но никто во власти не представлял себе реального положения дел в стране, никто к этому не стремился и никто не был к этому способен. Ломоносов же был убеждён: "нельзя страной управлять, оную не зная".
  Как в тех условиях построил бы свою деятельность просвещённый монарх, рачительный хозяин? Сначала провёл бы полную инвентаризацию страны, уяснил бы себе, какими ресурсами располагает Россия, что нужно сделать для их разумного и эффективного использования в целях умножения мощи державы и улучшения жизни её народа. Ломоносов так и поступил. Правда, из-за препятствий, чинимых немецкими профессорами и академическим чиновниками, а также и российской бюрократией, идеи Ломоносова воплощались в жизнь с большими задержками.
  По его настоянию на места были разосланы опросные листы: каждая губерния должна сообщить сведения о своих городах и сёлах, заводах и фабриках, промыслах и ремёслах, ярмарках и исторических документах, а также о посевных площадях и урожаях, излишках и нехватке товаров и о многом другом. Запрашиваемые сведения шли и после смерти Ломоносова.
  Задуманный Ломоносовым новый Российский атлас, превосходящий аналогичные труды европейских учёных, содержал политическое и экономическое описание всей империи. Ломоносову же принадлежит разработка плана географических экспедиций для описания России. Его надо по праву считать основоположником экономической географии как самостоятельной науки.
  Что же показала эта инвентаризация, и как откликнулся Ломоносов на её итоги?
  
  Создание основы для развития индустрии
  В тех условиях, в каких тогда оказалась Россия, полагал Ломоносов, надо было считать самым главным делом "сохранение и размножение российского народа, в чём состоит величество, могущество и богатство всего государства, а не в обширности, тщетной без обитателей... Умножается народ - и доходы прирастают". И он, разобрав все стороны российской жизни, предлагает меры для увеличения рождаемости и сокращения смертности и болезней, вплоть до требования прекратить "помещичьи отягощения крестьянам". Об этой стороне его деятельности будет ниже сказано более подробно. А пока рассмотрим, что Ломоносов сделал для развития материально-технической базы индустриализации России.
  России нужно было развивать промышленность, прежде всего металлургию. А многие современники Ломоносова считали, что Россия - страна земледельческая и должна оставаться таковой, ей промышленность не нужна, да русские к ней и неспособны. Ломоносов разбивает эту теорию и поясняет:
  "Военное дело, купечество, мореплавание и другия государственныя нужды неотменно требуют металлов, которые... почти все получаемы были от окрестных народов, так что и военное оружие иногда у самих неприятелей нужда заставляла перекупать через другие руки, дорогою ценою". Но "металлы и минералы сами на двор не придут; требуют глаз и рук к своему прииску".
  Россия, как был убеждён Ломоносов, богата всеми видами руд, но металла пока производит недостаточно, потому что "искать этих сокровищ некому, сколько ради незнания, а паче для малолюдства". И Ломоносов пишет "Первыя основания металлургии или рудных дел" - фундаментальный труд, заложивший основы отечественной геологии и минералогии. В нём рассказывалось о рудах основных металлов, признаках их месторождений, организации поисковых работ и пр.
  Уже само посвящение книги Екатерине II у Ломоносова звучит как ода в прозе. Её восшествие на престол "уверило отечество, что Всевышний Господь неведомыми судьбами и чудным промыслом предпринял продолжить и усугубить наше блаженство и удовольствовать Россию всякими избытками, между которыми предстанут перед пресветлым престолом вашим потённые сокровища в российском Офире к украшению величества, к удивлению света, к устрашению врагов и к избыточному довольству верных ваших подданных. Мраморы и порфиры воздвигнуты будут из недр земных на высоту в великолепные здания, посвящаемые в бессмертную вашего императорского величества славу завыши добродетели, за громкие дела и заслуги".
  Труд состоит из пяти частей и двух "прибавлений" (приложений).
  Часть первая повествует "о металлах и с ними в земле находящихся других минералах". В ней описаны металлы - золото, серебро, медь, олово, железо и свинец. Далее описываются полуметаллы - мышьяк, сурьма, висмут, цинк, ртуть, а также жирные минералы (сера), квасцы, купорос, каменная соль, селитра, камни - хрусталь, кремень, слюда, вольфрам и др..
  Часть вторая - "О рудных местах и жилах, и о прииске их". При этом Ломоносов создаёт свой труд, рассчитывая на привлечение к поиску рудных месторождений не специалистов (которых в стране практически не было), а любознательных, патриотически настроенных или желающих хорошо заработать людей из самых широких слоёв населения. Поэтому он особо призывает рудоискателей подходить к своему делу обстоятельно:
  "Рудоискатели, прежде нежели руд и жил искать начинают, смотрят и рассуждают наперёд положение и состояние всего места, причем слеќдующие вещи примечают. 1) Можно ли надеятьќся, что на нём постоянные и к добыче довольные руды содержатся; 2) Есть ли тут же довольство материй и способов, которые к учреждению рудќников и к выплавке металлов необходимо надобќные; 3) Не бывает ли обыкновенно на том месте какой-нибудь опасности от неприятеля, от наќводнения, от ядовитого воздуха, или от какого-нибудь иного противного случая".
  Далее он даёт определения основных понятий, так сказать, проводит геологический ликбез, например, поясняет:
  "Жилами называются сквозь горы проходящие щели, наполненные минеральными веќщами... от материи самой горы отменными. Например, гора состоит из серого кремнистого камня; а щель имеет наќполненную светлою свинцовою рудою. Сия щель называется жила свинцовой руды".
  Далее идёт перечисление признаков, которые могут дать основание предполагать наличие залежей руды в данной местности:
  "За общие признаки почитаются следуюќщиe. 1) Ежели ручьи и родники, из гор протекающие, кaкой-нибудь распущенный минерал в себе имеют, что можно скоро по вкусу признать; а особливо ежели в их воду положенное железо скоро ржавеет. 2) Когда при ручьях или речках, из промеж гор вытекающих, камни лежат, которые обыкновенно с рудами в жилах находятся, то надобно верить, что в тех горах есть рудные жилы... 4) Ежеќли земля очень красный, синий, жёлтый или зеќлёный цвет показывает; то надобно тут меди наќдеяться, где она синя или зелена; железа, где красна и жёлта. 5) Буде гнездовая руда в одной горе находящаяся, имеет при себе камень, из какого состоит другая близлежащая гора, то надобно в одной самых жил искать, затем что гнездовая руда ничто иное есть, как только сильным трясением или наводнением разорванные и в другие места занесенные жилы. 6) На гоќрах, в которых руды или другие минералы роќдятся, растущие дерева бывают обыкновенно не здоровы, то есть листы их бледны, а сами низки, кривлеваты, суковаты, гнилы и прежде совершенной старости своей подсыхают...
  Трава, над жилами растущая, бывает обыкновенно мельче и бледнее. В осень или в какое-нибудь другое время лежащий по горам иней над жилами скорее пропадает, нежели на других местах той же горы. Роса скорее на той траве засыхает, которая растёт над жилами...
  Что до времени надлежит, то лучше руд искать: 1) Весной, когда растаявший снег землю после морозов рыхлую размывает, и внутренние её части открывает. 2) После великих дождей, кои почти те же действия производят, как в весне раќстаявшей снег. 3) После сильных ветров, от которых нередко дерева опровержены бывают, под оных кореньем иногда верхняя часть или хвост жилы по случаю сказывается..."
  Нередко бывает, что жилы каким-нибудь слепым случаем без нарочного искания находятся: например, через пахотные сельских людей работы, через копание колодезей, или каќкие-нибудь другие действия, для коих землю разрывают, или хотя мало разгребают".
  Наконец, даются признаки, по которым одни руды можно отличить от других:
  "1) Медные и золотые жилы имеют в себе синие камни. 2) Всякая жила главная содержит серу и желтоватую глину, которая дает свинец и несколько серебра. 3) Висмут называют горќные люди крышкою руд, и что указывает часто дорогу к серебряным, золотым и оловянным руќдам. 4) Также и колчедан показывает не редко золото, а особливо в том уверяет, что где он находится, тут сама главная жила". Также перечисляются признаки наличия сурьмы, кобальта и других металлов, и приводятся интересные примеры нахождения руд различных металлов в Германии, в Перу и в других странах.
  Часть третья называется "О копании и укреплении рудников", в ней рассматриваются разные виды шахт и штолен, а также используемые инструменты, подъёмные машины, механизмы для выливания воды из шахт и для освежения воздуха в рудниках и пр.
  Часть четвёртая называется "О пробовании руд и металлов. В ней речь идёт о пробирных печах и горнах, мехах и различных инструментах.
  Наконец, часть пятая называется "О отделении металлов и минералов из руд". В ней рассказывается о выплавке металлов из руд в слиток (здесь рассматриваются конструкции плавильных печей), об изготовлении железа и стали из чугуна, как чугун из домны выпускать...
  Только в 1763 году была издана эта книга, написанная Ломоносовым ещё в 1742 году. Кроме сведений о рудах, металлах и горючих ископаемых и перечисления поисковых признаков для рудных месторождений, в ней рассматривались способы добычи полезных ископаемых, содержалось описание рудничного оборудования, подробно рассказывалось о плавильных операциях и конструкциях плавильных печей и вспомогательных устройств. Ломоносов обобщил известные сведения по пробирному и сухому методам анализа и предложил ряд новых аналитических приёмов. Четкость и обоснованность введённой Ломоносовым горной терминологии, строгая последовательность в изложении, доступность, критическое отношение к установившимся научным представлениям, широкие обобщения и новые, рекомендации - всё это выгодно отличало монографию Ломоносова от многих изданных в тот же период зарубежных пособий по горному делу и металлургии.
  В приложении к руководству "Первые основания металлургии, или рудных дел" Ломоносов поместил два приложения: "О вольном движении воздуха, в рудниках примеченном" и "О слоях земных". В первом Ломоносов изложил теорию естественной вентиляции рудников, разработанную им на основе законов гидростатики. А в работе "О слоях земных" он рассмотрел некоторые проблемы геологии и изложил свои оригинальные представления о происхождении рудных месторождений и полезных ископаемых, в частности торфа, каменного угля и нефти. В этой работе учёный говорит, что объяснять строение земных недр следует с применением "высоких" наук: механики твердых и жидких тел, металлургической химии и геометрии. Ломоносов резко отрицательно отзывается о тех естествоиспытателях, которые вместо всестороннего изучения явлений природы занимаются построением поверхностных гипотез, основанных на пустых доводах или мечтательных предположениях.
  Сочинение "О слоях земли", где Ломоносов изложил свои взгляды на историю Земли, было подлинно революционным, потому что до того считалось, что Земля пребывает в том виде, в каком создал её Господь Бог. Даже останки древних животных, ко времени Ломоносова давно вымерших, воспринимались теми, кто их находил, как и учёными, в качестве неких курьёзов. Никто не мог и предположить, что такие животные действительно существовали. А Ломоносов рассматривает слои Земли как свидетельство эволюционного процесса, становления и развития нашей планеты. Его работа положила начало геологической науке в нашей стране. Учёный изложил в ней свои взгляды на строение земной коры, происхождение горных пород и встречающихся в них окаменелостей и полезных ископаемых, на образование гор, причины перемещения суши и моря и т.д.
  Современные исследователи отмечают, что взгляды Ломоносова, изложенные в данной работе, значительно опередили его время. Так, он стал одним из первых, кто понял значение внутренних сил в образовании рельефа Земли. Для Ломоносова отправной точкой зрения в геологии было представление о постоянных изменениях, происходящих в земной коре. Идея развития земной коры, высказанная Ломоносовым, намного опережала состояние современной ему науки. Он последовательно проводил идею о закономерной эволюции природы и фактически применял метод, впоследствии получивший в геологии название актуализма.
  Ломоносов писал: "Твёрдо помнить должно, что видимые телесные на земле вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как ныне находим, но великие происходили в нём перемены...".
  Во времена Ломоносова понятия о строении Земли и о её прошлом были смутны. Лучшие умы того времени не понимали значения ископаемых. Не только в XVIII веке, но даже до середины XIX века думали, что эти остатки окаменелых растений и животных не более, как "игра природы". О том, чтобы эти ископаемые когда-либо жили, населяли землю, - никто не смел и заикнуться. Остаткам насекомых, находимым в янтаре, приписывалось сверхъестественное происхождение; сам же янтарь признавался минералом. И вот, вопреки всемирно признанным авторитетам того времени, Ломоносов имел смелость высказывать диаметрально-противоположные мнения. Он не только высказывал их, но и осмеивал засевший в головах его современников псевдонаучный вздор.
   "Я их спрашиваю, - пишет Ломоносов, - что бы они подумали о таком водолазе, который бы вынес из глубины моря монеты, оружие, либо сосуды, случайно попавшие туда во время морского сражения, и сказал бы им, что всё это на дне моря производить во множестве забавляющаяся своим избытком натура? Я воображаю, - продолжает он, - что дно Великого океана вынесло наружу, океана, в котором воюющие древние народы и возвращающиеся из Восточной Индии и Америки флоты погребли, во время своего крушения, множество искусственных произведений, и оружия, и сосудов, и монет разнаго чекана. Что, если бы при этом кто стал утверждать, что все эти вещи произведены в морских пучинах самою натурою, исправляющею там и кузнечное, и оружейное, и медное, и монетное дело? Конечно, такой чудак подвергся бы всеобщему осмеянию. Но не так ли смешны и те философы, которые, видя на горах целые груды раковин, сходных с нынешними морскими, утверждают, что это не морское произведение, а легкомысленные затеи своевольной натуры?"
  Ломоносов утверждал, что останки вымерших животных встречаются там, где жили эти животные. Если окаменелые морские раковины встречаются на суше, то, значит, эта суша была некогда дном моря. Ломоносов первый понял, что животные и растения далёких геологических эпох не только сохранились в виде отдельных окаменелых остатков, но и участвовали в образовании некоторых слоёв земли, например пластов каменного угля. Он правильно объяснял образование чернозёма, связывая его с накоплением в почве перегноя - остатков отмерших, разлагающихся растительных и животных организмов. Эта мысль Ломоносова в XIX веке получила развитие и подтверждение в исследованиях чернозёма В.В. Докучаевым, основавшим новую науку - почвоведение. Заслуга Ломоносова и в том, что он впервые ввел термин "чернозём" в научный оборот.
  До Ломоносова учёные считали каменный уголь горной породой, пропитавшейся каким-то "угольным соком". Такого мнения придерживались некоторые геологи даже в начале XIX веке. Между тем еще в XVIII веке Ломоносов доказывал, что ископаемый уголь, подобно торфу, образовался из растительных остатков, покрытых впоследствии пластами горных пород. Необходимо отметить, что Ломоносов первый указал на образование нефти из остатков организмов. Эта мысль получила подтверждение и признание только в XX веке.
  В.И.Вернадский, характеризуя работы Ломоносова по геологии и минералогии, замечает:
  "Среди всех работ Ломоносова в этой области знаний резко выделяется его работа о слоях земных. Она является во всей литературе XVIII века - русской и иностранной - первым блестящим очерком геологической науки. Для нас она интересна не только потому, что связана с научной работой, самостоятельно шедшей во главе человеческой мысли, сделанной в нашей среде, но и потому, что она в значительной мере основана на изучении природы нашей страны; при этом она сделана раньше той огромной работы описания России, которая совершена была натуралистами, связанными с Академией Наук, в течение царствования императрицы Екатерины II...".
   В этом трактате впервые Ломоносов высказал идею создания специальных геологических музеев:
   "Одно любопытство,- писал он,- довольно побуждает, чтобы знать внутренность российской подземной натуры и оную для общего приращения описав, показать ученому свету".
  Но руды - это лишь полдела, нужна строительная техника, орудия для производства геологических изысканий и горнодобывающих предприятий. И Ломоносов разработал много вопросов, связанных не только с поисками руд, но и с устройством шахт и штолен, подъёмников, насосов, гидросиловых установок, создаёт конструкции станков и различных приспособлений, облегчающих труд горняка. Он же писал о теории и практике металлургии, давал полезные наставления плавильщикам и пробирерам. Ломоносов первым предложил извлекать металлы из руд действием растворов химических реагентов.
  Выше говорилось, что ему в этом помогло то, что он видел во время обучения в Фрейберге. Но ведь он там лишь видел разные установки для добычи и переработки руд, печи для выплавки металлов, то есть мог посмотреть то, что показывают во время экскурсий на промышленные предприятия. Он не привёз оттуда ни чертежей, ни расчётов конструкций различных промышленных устройств. Всё это ему приходилось создавать самому.
  Но не только для горного дела нужно было новое оборудование. Для мореходства и научных исследований нужны новые приборы - Ломоносов создаёт ряд отечественных оптических и механических приборов, превосходящих зарубежные, в частности, телескоп и термометр.
  Академик С. И. Вавилов, изучавший труды Ломоносова многие годы сделал вывод, что "...по объёму и оригинальности своей оптико-строительной деятельности Ломоносов был ... одним из самых передовых оптиков своего времени и безусловно первым русским творческим опто-механиком". Ломоносовым было построено более десятка принципиально новых оптических приборов. В мае 1762 года он создал телескоп с отражателем. Более 25 лет спустя такая же идея будет использована Гершелем в его телескопе-рефракторе.
  Интересно отметить, что по случаю прохождения Венеры через диск Солнца на Западе были организованы многочисленные наблюдения этого крайне редкого явления, некоторые экспедиции приехали из Европы в Сибирь, где, как ожидалось, условия для наблюдений будут наилучшими. Ломоносов же наблюдал прохождение Венеры через диск Солнца, сидя дома и глядя в собственноручно изготовленный телескоп. И что же? Из всех наблюдателей этого явления только один он сделал ошеломивший всех вывод о том, что на Венере есть атмосфера.
  Русские вельможи приобщаются к европейской культуре, тратят за рубежом громадные деньги на предметы роскоши. Один из них привозит в Россию римские мозаики. Когда-то и на Руси искусство мозаики было хорошо известно, на весь мир известны мозаичные образы в Софии Киевской. Но к XVIII веку секрет изготовления мозаики у нас был утрачен, а итальянские мастера его строго хранили. Ломоносов, желая избавить Россию от этой зависимости, добился того, что получил деревеньку(то есть стал помещиком) и построил завод цветного стекла (но не разбогател на этом - не те у него были интересы). И вскоре представил великолепные мозаики, а также образцы стекляруса, в том числе "золотой рубин" ("алый стеклярус"), какого не могли создать в Европе.
  4 сентября 1752 года Ломоносов преподнес Елизавете Петровне мозаичный образ Богоматери, который "с оказанием удовольствия был всемилостивейше принят". Пять с половиной месяцев Ломоносов собственноручно без чьей-либо помощи трудился над своим произведением. "Всех составных кусков, - писал он в "репорте" в Академическую канцелярию, - поставлено больше четырех тысяч, всё моими руками..." Кроме того, он преподнес жене П. И. Шувалова еще одну свою мозаичную работу - Нерукотворный образ Христа Спасителя
   После этих двух работ, знаменовавших "начинание опытов мозаичного художества", Ломоносов трудится над портретом Петра I и к концу 1755 года. К тридцатилетию памяти императора мозаика была готова и поднесена Сенату (ныне находится в Эрмитаже) в знак благодарности за пожалованную ему бисерную фабрику.
  Потом последовали заказы (весьма, впрочем, немногочисленные) от двора. Ломоносов выполняет мозаичные портреты: сестры императрицы, русской цесаревны и герцогини шлезвиг-голштинской Анны Петровны (1708-1728), ее сына, наследника престола, великого князя Петра Федоровича, графа П. И. Шувалова и, конечно же, самой императрицы Елизаветы Петровны (пожалуй, наиболее выразительная и совершенная в художественном отношении работа из всей портретной серии ломоносовских мозаик). Эти произведения, относящиеся ко второй половине 1750-х годов, создавались уже коллективом мозаичистов, о которых говорилось выше, под общим руководством Ломоносова. В сознании Ломоносова уже созрела целая программа творческих начинаний, связанная с именем Петра I (которую он не замедлит детально изложить через год с небольшим). Созданная им грандиозная композиция "Полтавская баталия" стала самым значительным произведением мозаичного искусства за 1000 лет существования мозаичного дела на Руси.
  Фабрика производила различную стеклянную продукцию, которую предполагалось немедленно реализовывать, чтобы окупить затраты (и немалые). Прежде всего это был бисер, при производстве которого Ломоносов стремился к тому, чтобы он был "ровен, чист и окатист". Кроме того, фабрика выпускала стеклярус в большом количестве. Ломоносов всерьез предполагал конкурировать с зарубежными предпринимателями.
   Со временем фабрика стала выпускать разнообразную стеклянную посуду и другую, необходимую в быту продукцию. Это были кружки, стаканы, подносы, табакерки для нюхательного табака, чашки, штофы, чернильницы с песочницами, пуговицы, подвески к серьгам, бусы, литые столовые доски и т. п. Причем Ломоносов добился небывалого разнообразия цветовых оттенков при производстве всех этих изделий - до него на русских заводах изготовлялось лишь белое, синее и зеленое стекло.
   Сделавшись фабрикантом, Ломоносов неминуемо должен был внедриться и в такую далекую от его прежних интересов область, как сбыт (по возможности выгодный) готовой продукции. Погашать задолженности и выпрашивать отсрочки в погашении становилось все труднее. В сентябре 1757 года он подал в Контору Мануфактур-коллегии прошение на имя императрицы о разрешении открыть в Петербурге лавку для продажи изделий своей фабрики. Он объяснял необходимость этого следующими причинами: "...заводы, мои состоят от Санктпетербурга в отдалении и товары суть разных родов, которых всех оптом купцы не покупают, отчего в продаже чинится крайняя остановка". Рассмотрев это ломоносовское прошение, Мануфактур-контора 15 октября направила в Контору Главного магистрата бумагу о том, чтобы Ломоносову было разрешено "по желанию его, где пристойно, в ряде купить или нанять лавку". Там бумага и была погребена.
  Словом, предприниматель из Ломоносова не получился. Надо думать, если бы он, забросив остальные дела, употребил все свои силы лишь на стеклярус, бисер, стеклянную посуду, он, вне всякого сомнения, стал бы - с его дарованиями и волей - одним из богатейших людей России. Но в Ломоносове, "сей душе, исполненной страстей" (А. С. Пушкин), не нашлось места для страсти к деньгам. Тысячи рублей, которые он брал в долг у Мануфактур-коллегии и не знал, как вернуть их, были нужны ему для приведения в "вожделенное течение" дела научного, промышленного и художественного, столь необходимого, по его глубокому убеждению, всей России - не сейчас, так в будущем. К тому же бисер, стеклярус и прочее с самого начала мыслились им лишь как побочная продукция фабрики.
   Российский экспорт промышленных изделий оставался ещё незначительным, и для его увеличения нужно было создавать "внутренние избытки", а на этом пути чинились препятствия. Если Пётр способствовал созданию промышленных предприятий купцами, то после его смерти дворянство, увидевшее возможность быстрого обогащения на ниве промышленности, добилось запрета на покупку купцами деревень и крепостных крестьян. "Торгующее дворянство" (тогдашние олигархи) вызывало ненависть в народе, потому что установленные ими крайне высокие монопольные цены были одной из главных причин бедственного положения "низов". Ломоносов составил записку "О лучших пользах купечества, особливо с внешними народами".
  Ломоносов считал необходимым установление государственной опеки над отечественным промышленным и торговым предпринимательством, введения покровительственных таможенных тарифов и даже в отдельных случаях запрета на ввоз товаров, которые могли производить внутри страны.
  
  Основа модернизации сельского хозяйства
  Так и не став настоящим помещиком, Ломоносов всё же уделял сельскому хозяйству много внимания. Для повышения культуры земледелия он переводит на русский язык руководство по организации крупного помещичьего хозяйства - "Лифляндскую экономию", дополнив её собственными материалами о разных системах земледелия, о возможности расширения земельных угодий за счёт осушения болот, о планировании работ и пр. Далее, он подаёт записку об учреждении "Государственной коллегии (сельского) земскаго домостройства" - прообраза сельскохозяйственной академии (с приписными крестьянами), которая изучала бы весь комплекс аграрных проблем - земледелие, лесоводство, рыболовство, коневодство. Коллегия должна была иметь опытную базу, где были бы участки с различными почвами, а также конторы и корреспондентов на местах, которые не "стояли бы под воеводами", а руководствовались должностными инструкциями, присылаемыми из центра. Члены коллегии должны были изучать иностранную сельскохозяйственную литературу, а также присылаемые материалы с разных концов России. Предлагалось проводить конкурсы на лучшие сочинения по экономике. Ломоносов добился учреждения при Академии наук "класса агрикультуры, то есть земледельства", ибо был убеждён в том, что поднять сельское хозяйство можно было только на основе науки.
  Ломоносова нельзя отнести ни к меркантилистам (которые обычно мало внимания уделяли сельскому хозяйству), ни к физиократам (которые только сельское хозяйство считали производительным сектором). Для Ломоносова аграрный сектор, в котором было занято подавляющее большинство населения России, имел первостепенное значение.
  Ломоносов интересовался (что менее известно) науками о живой природе, в особенности ботаникой. Русский ботаник Г. Ф. Соболевский упоминает его в числе собирателей растений петербургской флоры. Насколько хорошо Ломоносов ориентировался в этой области видно из того, что он обнаружил в составленном известным натуралистом-путешественником С. П. Крашенинниковым списке растений петербургской флоры пропуск одного растения, а именно - колокольчика широколистного.
  Интересовался Ломоносов также прикладной сельскохозяйственной ботаникой. В 1764 году Ломоносов следил за опытами старшего садовника Эклебена, который высевал в саду у Летнего дворца на небольших делянках рожь и пшеницу, пробуя на них различные способы культивирования. Об этих опытах Ломоносов написал даже в газете "Санкт-Петербургские ведомости".
  
  О главном капитале страны
  Е.Лебедев справедливо отмечал; совершенно поразительно в Ломоносове было то, что он судьбу "народа российского" (его прошлое, настоящее и будущее) воспринимал прежде всего как глубоко личную свою заботу. При этом важно учитывать, что ломоносовское понятие о народе существенно отличалось от позднейших представлений "чернь", "толпа", "тёмная масса", "страдающий брат", "богоносец", "движущая сила истории", "историческая общность". Ломоносовское понятие о народе - это в прямом смысле предметное, ощутительное понятие. То есть это даже вовсе и не понятие. Это какое-то огромное и бессмертное множество в единстве. Но бессмертное не абстрактным, не "риторским" бессмертием, а осязательно живым (не важно, идет ли речь о прошлом, настоящем или будущем). Русский народ для Ломоносова - это прежде всего и в конце концов живые русские люди из мяса и костей, с горячей кровью и бьющимся сердцем, идущие из тьмы веков по предначертанному пути, теряя и восстанавливая силы. И вот их бессмертие-то и является, по существу, самой главной личной заботой Ломоносова.
   Странно выговорить, но есть что-то отцовское в этой заботе. Ни у кого впоследствии (за исключением, быть может, Д. И. Менделеева) это качество в отношениях к народу не проявлялось. Сыновние или братские чувства испытывали, культуртрегерские эмоции были, не говоря уже о философских и социально-политических раздумьях, а вот чтобы по-отцовски озаботиться продолжением русского рода... Нет, такого не было. Причем забота его в основе своей носила какой-то патриархально-конкретный характер. Он размышлял о механике физического бессмертия русского народа - о том, что его количество должно не только восстанавливаться, но и возрастать от поколения к поколению, что для этого крестьяне должны быть благополучны, купцы - предприимчивы и нестесняемы в их предприимчивости, духовенство - опрятно и уважаемо, дворяне - просвещённы и ответственны, государи, как он сам писал, - "бодры", а огромные пространства России - изучены и приспособлены к производству ресурсов бессмертия.
   1 ноября 1761 года Ломоносов писал И. И. Шувалову: "Разбирая свои сочинения, нашёл я старые записки моих мыслей, простирающихся к приращению общей пользы. По рассмотрении рассудилось мне за благо пространнее и обстоятельнее сообщить их вашему высокопревосходительству яко истинному рачителю о всяком добре любезного отечества в уповании, может быть, найдётся в них что-нибудь, к действительному поправлению российского света служащее..."
   Старые записки, о которых говорит здесь Ломоносов, уместились на одном листе, но глубина и размах намеченных в них мыслей просто головокружительны (другого слова не подобрать). Общее направление этих мыслей кратко обозначено в восьми пунктах. Это темы будущих работ, которые должны были бы показать всем Ломоносова с совершенно новой стороны. При взгляде на их перечень само собою возникает в сознании: вот оно! свершилось! - весь уникальный культурный потенциал Ломоносова получил наконец достойное его место приложения, не дробясь на частности, но собравшись воедино и устремившись в одном направлении - "к действительному поправлению российского света", всего жизненного уклада России. А о чем это "поправление", тому следуют пункты.
  "1. О размножении и сохранении российского народа". Из всех набросков только этот получил под пером Ломоносова полное развитие. Разговор о нём пойдет ниже: сейчас важна сама последовательность пунктов, в которой отражена степень не только важности, но и срочности исполнения намечаемого. Итак, прежде всего надо принять меры к сохранению и размножению народа.
  "2. О истреблении праздности". Здесь имеется в виду русская лень, не менее знаменитая, чем русская смекалка. Ломоносов собирался изучить как нравственную, так и социальную природу её, проследить её постепенное накопление в русской жизни. Примечание к этому пункту гласит: "Праздность показать по местам, и по персонам, и по временам". А потом ещё и поговорка присовокуплена: "Муж мельницы не сделает, а жена весь день мелет". Злободневность этих намёток Ломоносова очевидна и по сей день.
  "3. О исправлении нравов и о большем народа просвещении". Поскольку в народном просвещении в ту пору основную роль играла церковь, неудивительно, что этот пункт касается прежде всего духовного сословия. Ломоносов - учёный и педагог делал ставку, конечно же, на "мирские" формы просвещения. Но Московский университет с гимназиями, Академический университет в Петербурге с гимназией же - это всё для немногих (по сравнению с остальным населением). Вот почему Ломоносов - государственный деятель озабочен положением дел внутри православной церкви с точки зрения, так сказать, морального облика пастырей.
  В дополнение к этому пункту он составил специальную записку о духовенстве. Мы помним, как церковники преследовали Ломоносова. Теперь наступал их черёд. Новое духовенство, пришедшее в русскую жизнь после петровских реформ, то есть после подчинения церкви государству, в значительной массе своей с таким энтузиазмом устремилось по "мирской стезе", что уже к середине столетия само, прежде паствы, нуждалось в "исправлении нравов" и не могло служить моральным примером для всего "российского света".
  Между тем огромную роль духовенства в "большем народа просвещении" недооценивать нельзя: "Ежели надлежащим образом духовенство должность свою исполнять будет, то благосостояние общества несравненно и паче чаяния возвысится, затем что, когда добрые нравы в народе чрез учение и вкоренение страха (Божия. - Е. Л. ) усилятся, меньше будет преступлений, меньше челобитья, меньше ябедников, меньше затруднения в судах и меньше законов. Хорошо давать законы, ежели их исполнять есть кому. Посмотрите в Россию, посмотрите в благоустроенные государства. Пусть примером будет Германия".
  Ломоносов, конечно же, не призывал во всем копировать способы народного просвещения в Германии, но вот строгость поведения и бытовую чистоплотность протестантского духовенства он не мог не поставить в пример "эмансипированным" православным священникам: "Тамошние пасторы не ходят никуда на обеды, по крестинам, родинам, свадьбам и похоронам, не токмо в городах, но и по деревням за стыд то почитают, а ежели хотя мало коего увидят, что он пьёт, тотчас лишат места. А у нас при всякой пирушке по городам и по деревням попы - первые пьяницы. И не довольствуясь тем, с обеда по кабакам ходят, а иногда и до крови дерутся".
  Ломоносов понимает, что в черновом наброске всего не скажешь (а сказать есть что). Одно для него несомненно: церковь не выполняет должным образом даже самого простого - не учит грамоте как надо. "Много есть ещё упомянуть, - заканчивает он эту записку. - Однако главное дело в том состоит, что везде, где только есть церковь, должны попы и причетчики учить грамоте за общую плату всего прихода и не давать бегать по улицам малым ребятам, кои ещё ни в какую работу не годятся. Мне кажется, от пяти до десяти, а иные ж и до двенадцати лет могут сколько-нибудь грамоте научиться и Закону".
  "4. О исправлении земледелия". В первоначальном наброске этот пункт был сформулирован иначе: "О умножении внутреннего изобилия". Вне всякого сомнения, дальнейшее развитие этой темы должно было включить в себя, помимо чисто хозяйственных вопросов, размышления и рекомендации социально-политического порядка, касающиеся отношений между помещиками и крестьянами (отчасти он уже успел высказать своп соображения по этому кругу проблем, о чем еще будет сказано ниже).
  "5. О исправлении и размножении ремесленных дел и художеств". Этот пункт говорит сам за себя. Необходимо лишь одно, уточнение: под еловом "художества", как то было принято в его времена, Ломоносов подразумевает не изящные искусства, а художественные промыслы.
  "6. О лучших пользах купечества". Поначалу Ломоносов собирался ограничиться здесь по преимуществу внешнеторговыми вопросами, и тема эта звучала так: "О купечестве, особливо со внешними народами". К этому пункту сохранилась интересная приписка: "Ориентальная академия". Судя по всему, Ломоносов мечтал о создании, говоря языком нашего времени, научно-исследовательского, внешнеторгового и, возможно, военно-дипломатического учреждения, занимающегося проблемами отношений с Востоком (Турция, Персия, Китай, Индия). Надо отдать должное глубине и государственной важности этого замысла Ломоносова: ведь вся европейская внешняя политика XVIII века (и в первую очередь отношения между тогдашними великими державами - Австрией, Францией, Англией и Россией) вращалась вокруг восточного вопроса, подтверждением чему явились две русско-турецких войны, значение которых выходило далеко за рамки только двустороннего столкновения. Но потом Ломоносов от "особливых" мыслей о купечестве в связи с внешней торговлей перешёл именно к раздумьям "о лучших пользах купечества" вообще. Он подготовил запрос в Коммерц-коллегию: "Много ли купцов гостинной сотни, сколько и в первой, и в другой, и в третьей гильдии и какие кто знатные торги имеет". Он думал о том, как вернуть купечеству привилегии, которые оно имело при Петре I, а при его преемниках под натиском "промышленного" дворянства, такого, как те же Шуваловы, утратило.
  "7. О лучшей государственной экономии". Здесь Ломоносов планировал создание "Экономической ландкарты" России, а также разработку совершенно новой для того времени научной дисциплины - "экономической географии" (кстати, сам этот термин введен в русский язык Ломоносовым). Интерес Ломоносова к проблемам государственной экономии был давним и стойким. Его предшественниками на этом поприще были В. Н. Татищев и выдающийся самоучка петровского времени Иван Тихонович Посошков (1652-1726). Первый, помимо "Истории Российской", составил "Краткие экономические до деревни следующие записки". Второй (крестьянин-ремесленник по происхождению, талантливый изобретатель, затем богатый промышленник, а через полгода после смерти Петра - "опасный человек", арестованный и умерший в застенке) был автором первого в России политико-экономического трактата "Книга о скудости и богатстве, си есть изъявление, - отчесого приключается напрасная скудость и отчесо бо гобзовитое богатство умножается". Ломоносов имел у себя рукопись этого труда. Некоторые идеи И. Т. Посошкова были ему близки - например, мысли о всяческом поощрении отечественной торговли и промышленности, а также об искоренении нищеты и невежества крестьянства (впрочем, здесь Ломоносов выступал меньшим радикалом, чем его предшественник, требовавший ограничения крепостного права посредством введения жёстких законов). С отрадным чувством должен был читать Ломоносов проницательные высказывания И. Т. Посошкова об иностранных специалистах на русской службе. "Много немцы нас умнее науками, - признавал автор "Книги о скудости и богатстве", - а наши остротою, по благодати Божией, не хуже их, а они ругают нас напрасно". Особо подчеркивал И. Т. Посошков то обстоятельство, что интересы иностранцев в России и интересы самой России не совпадают: "Верить им вельми опасно: не прямые они нам доброхоты... Мню, что во всяком деле нас обманывают и ставят нас в совершенные дураки".
  "8. О сохранении военного искусства во время долговременного мира". Выше не раз говорилось, что Ломоносов был убеждённым противником войн. Но он видел объективную неизбежность их и как государственный деятель исходил из неё в своих раздумьях над судьбами страны. В качестве действенной меры "сохранения военного искусства во время продолжительного мира" Ломоносов собирался предложить "Олимпические игры" (!). Правда, он не разъяснил, как конкретно следовало проводить их, но само направление его мысли не может не вызвать восхищения.
  Вообще не исключено, что со временем Ломоносов изложил бы свои мысли о войне более обстоятельно, подтверждением чему служат строки из оды, написанной около месяца спустя после разбираемого письма к И. И. Шувалову. Вот две строфы, которые воспринимаются как рифмованное предисловие к трактату о военном искусстве:
  
   Необходимая судьба
   Во всех народах положила,
   Дабы военная труба
   Унылых к бодрости будила,
   Чтоб в недрах мягкой тишины
   Не зацвели, водам равны,
   Что вкруг защищены горами,
   Дубравой, неподвижны спят
   И под ленивыми листами
   Презренный производят гад.
  
   Война плоды свои растит,
   Героев в мир рождает славных,
   Обширных областей есть щит,
   Могущество крепит Державных.
   Воззрим на древни времена!
   Российска повесть тем полна.
   Уже из тьмы на свет выходит
   За ней великих полк Мужей,
   Что на театр всесветный взводит
   Одетых солнечной зарей.
  
  Познакомив И. И. Шувалова с направлениями своих будущих общественно-экономических работ, Ломоносов приступает к подробному изложению целого комплекса мероприятий, касающихся первого пункта: "Начало сего полагаю самым главным делом: сохранением и размножением российского народа, в чём состоит величество, могущество и богатство всего государства, а не в обширности, тщетной без обитателей".
   Ломоносовская записка состоит из тринадцати параграфов - по числу разновидностей "человекоубийства и самоубивства, народ умаляющего".
   Первой причиной "умаления" численности населения России Ломоносов называет неравные браки. Он резко критикует укоренившийся по деревням обычай "малых ребят, к супружеской должности неспособных", женить "на девках взрослых".
  Большая разница в возрасте, когда "жена могла бы по летам быть матерью своего мужа", приводит как бы к двойному понижению деторождаемости. На первых порах такое супружество бесплодно, ибо муж сам еще ребёнок (а ведь взрослая женщина, "будучи за ровнею, могла бы родить несколько детей обществу"). Но и последующее течение времени не может выправить положения: "Мальчик, побуждаем будучи от задорной взрослой жены, усиливанием себя прежде времени портит и впредь в свою пору к детородию не будет довольно способен, а когда достигнет в мужеский возраст, то жена скоро выйдет из тех лет, в кои к детородию была способнее".
  Если же взрослая жена при малолетнем муже забеременеет "непозволенным образом", то чаще всего она идет "на детоубивство ещё в своей утробе". К тому же, продолжает Ломоносов, нередки случаи, когда, "гнушаясь малым и глупым мужишком, спознавается жена с другим и, чтоб за него выйти, мужа своего отравливает или инако убивает, а после изобличена, предаётся казни".
   Во избежание этих "слёзных приключений и рода человеческого приращению вредных душегубств" Ломоносов рекомендует: "По моему мнению, невеста жениха не должна быть старее разве только двумя годами, а жених старее может быть 15-ю летами. Сие для того, что женщины скорее старятся, нежели мужчины, а особливо от частой беременности. Женщины родят едва далее 45 лет, а мужчины часто и до 60 лет к плодородию способны". Бытующее по деревням оправдание неравных браков необходимостью иметь в доме молодых и здоровых работниц Ломоносов считает вздорным и предлагает шире использовать наёмный труд либо принимать в долю других хозяев.
   Не меньший вред как отношениям между супругами, так и рождаемости причиняют, наряду с неравными, насильные браки (чаще всего из расчёта). "Где любви нет, ненадёжно и плодородие", - пишет Ломоносов. Он полагает, что серьёзную роль здесь могло бы сыграть духовенство: "...должно венчающим священникам накрепко подтвердить, чтоб они, услышав где о невольном сочетании, оного не допускали и не венчали под опасением лишения чина, жениха бы и невесту не тогда только для виду спрашивали, когда они уже приведены в церковь к венчанию, но несколько прежде".
   Вообще в записке "О сохранении и размножении российского народа" духовенству предъявлено много справедливых претензий. Второй, третий, седьмой и восьмой её параграфы посвящены вопросам, решение которых целиком зависит от церковников.
   Прежде всего, считает Ломоносов, надо отказаться от жёсткого правила, регламентирующего количество браков для вдовцов ("Первый брак закон, вторый прощение, третий пребеззаконие"). Жениться в четвертый раз категорически запрещалось, что не могло не отразиться на деторождаемости. Оспаривая столь неуместную щепетильность церкви (насильные браки освящает, а здесь вдруг непомерно строгой становится), Ломоносов ссылается на собственные наблюдения:
  "Много видал я вдовцов от третьей жены около 30-ти лет своего возраста, и отец мой овдовел в третий раз хотя 50-ти лет, однако ещё в полной своей бодрости и мог бы ещё жениться на четвертой. Мне кажется, было б законам непротивно, если бы для размножения народа и для избежания непозволенных плотских смешений, а от того и несчастных приключений, четвертый, а по нужде и пятый брак был позволен по примеру других христианских народов". Надо только, добавляет он, требовать от родственников умерших жён удостоверения, что вдовец неповинен в их смерти, - сделать это при желании легко и просто.
   Так же двусмысленно с моральной и государственной точек зрения ведет себя церковь, не позволяя овдовевшим попам и дьяконам жениться повторно и упекая их в монастыри. Ломоносов саркастически замечает: "Смешная неосторожность! Не позволяется священнодействовать, женясь вторым браком законно, честно и благословенно, а в чернечестве блуднику, прелюбодею или еще и мужеложцу литургию служить и всякие тайны совершать даётся воля". Да и вообще сам институт пострижения давно нуждается в здравомысленном пересмотре. "Мне кажется, что надобно клобук запретить мужчинам до 50, а женщинам до 45 лет", - предлагает Ломоносов.
   Его приводит в возмущение повсеместный обычай крестить детей холодной водой даже в зимние месяцы: "Попы, не токмо деревенские, но и городские, крестят младенцев зимою в воде самой холодной, иногда и со льдом, указывая на предписание в требнике, чтобы вода была натуральная без примешения, и вменяют теплоту за примешанную материю..." Он, отдавший молодые годы выработке научной теории теплоты, в зрелости потешавшийся над невежеством церковников в "Гимне бороде", теперь, когда дело идёт о воспроизводстве русского народа в будущих поколениях, готов взять под защиту каждого младенца, и ему уже не до шуток и не до просветительства: "Однако невеждам-попам физику толковать нет нужды, довольно принудить властию, чтобы всегда крестили водою, летней в рассуждении теплоты равною, затем что холодная исшедшему недавно из теплой матерней утробы младенцу конечно вредна, а особливо который претерпел в рождении... Когда ж холодная вода со льдом охватит члены, то часто видны бывают признаки падучей болезни, и хотя от купели жив избавится, однако в следующих болезнях, кои всякий младенец после преодолеть должен, а особливо при выходе первых зубов, оная смертоносная болезнь удобнее возобновится. Таких упрямых попов, кои хотят насильно крестить холодною водою, почитаю я палачами... Коль много есть столь несчастливых родителей, кои до 10 и 15 детей родили, а в живых ни единого не осталось?"
   Впрочем, требование добавлять тёплую воду в купель, равно как и предложения повысить возрастной ценз при пострижении, а также разрешить повторные браки для священников и четвёртые для прихожан - всё это частности по сравнению с тем, что задумал Ломоносов касательно одного из самых главных узаконений православной церкви: "Паче других времён пожирают у нас масленица и св. неделя великое множество народа одним только переменным употреблением питья и пищи. Легко рассудить можно, что, готовясь к воздержанию великого поста, во всей России много людей так загавливаются, что и говеть времени не остаётся. Мёртвые по кабакам, по улицам и по дорогам и частые похороны доказывают то ясно. Розговенье тому ж подобно".
   Ломоносов был убежден, что великий пост приходится на неудачную пору. Для населения такой огромной земледельческой страны, как Россия, утверждает он, воздержание от здоровой пищи в конце зимы - начале весны губительно. Вынужденная зимняя праздность, сопровождаемая вынужденным недоеданием и завершающаяся пасхальным объедением, подвергала здоровье людей суровому испытанию, часто непреодолимому. Обосновывая свою точку зрения на этот предмет, Ломоносов выступает не только просветителем и государственным деятелем, но и глубоким знатоком нравов, блестящим бытописателем и пронзительным и грозным публицистом:
  "Сверх того вскоре следует начало весны, когда все скверности, накопленные от человеков и от других животных, бывшие во всю зиму заключёнными от морозов, вдруг освобождаются и наполняют воздух, мешаются с водою и нам с мокротными и цынготными рыбами в желудок, в лёгкое, в кровь, в нервы и во всё строение жизненных членов человеческого тела вливаются, рождают болезни в здоровых, умножают оные в больных и смерть ускоряют в тех. кои бы еще могли пожить долее.
  После того приближается светлое Христово воскресение, всеобщая христианская радость; тогда хотя почти беспрестанно читают и многократно повторяются страсти господни, однако мысли наши уже на Св. неделе. Иной представляет себе приятные и скоромные пищи, иной думает, поспеет ли ему к празднику платье, иной представляет, как будет веселиться с родственниками и друзьями, иной ожидает, прибудут ли запасы из деревни, иной готовит живописные яйца и несомненно чает случая поцеловаться с красавицами или помилее свидаться. Наконец заутреню в полночь начали и обедню до свету отпели. Христос воскресе! только в ушах и на языке, а в сердце какое ему место, где житейскими желаниями и самые малейшие скважины все наполнены. Как с привязу спущенные собаки, как накопленная вода с отворённой плотины, как из облака прорвавшиеся вихри, рвут, ломят, валят, опровергают, терзают. Там разбросаны разных мяс раздробленные части, разбитая посуда, текут пролитые напитки, там лежат без памяти отягченные объядением и пьянством, там валяются обнажённые и блудом утомленные недавние строгие постники. О истинное христианское пощение и празднество! Не на таких ли Бог негодует у пророка: "Праздников ваших ненавидит душа моя, и кадило ваше мерзость есть предо мною!"
   Что же предлагает Ломоносов для изменения столь пагубных обыкновений?
  Возможно, у современного социолога или демографа ломоносовские предложения вызовут улыбку как наивные. Но не будем забывать, что Ломоносов поставил главную демографическую проблему (сохранения и размножения народа), когда, казалось бы, не было никаких оснований для беспокойства, когда, кроме него, никому и в голову не приходило, что, быть может, наступят времена необратимого "умаления" великого народа. Предлагая свои меры, Ломоносов менее всего заботился о том, как их оценят потомки. Он заботился о том, чтобы сами потомки были. А вот меры его отличались не наивностью, а какою-то неистовой революционностью (сродни петровской) ввиду грозивших опасностей: "Если б наша масленица положена была в мае месяце, то великий пост был бы в полной весне и в начале лета, а Св. неделя около Петрова дня, то бы, кроме новых плодов земных и свежих рыб и благорастворенного воздуха,
   1-е) поспешествовало бы сохранению здравия движение тела в крестьянах пахотною работою, в купечестве дальнею ездою по земле и по морю, военным - экзерцициею и походами;
   2-е) ради исправления таких нужных работ меньше бы было праздности, матери невоздержания, меньше гостьбы и пирушек, меньше пьянства, неравного жития и прерывного питания, надрывающего человеческое здравие..."
   Требовалась едва ли не безрассудная смелость, чтобы всерьёз предлагать такое в пору царствования набожной Елизаветы. Синод и раньше видел в поведении Ломоносова "дерзость", а в писаниях "сумнительства". Можно себе представить, что обрушили бы на его беспокойную голову церковники, если б записка "О сохранении и размножении российского народа" была напечатана при жизни его. Конечно же, не случайно то, что её опубликовали полностью более ста лет спустя после написания (в частичной же публикации 1819 года были опущены как раз те места, где высказывалось критическое отношение к церковным обрядам). По сути дела, Ломоносов затевал нечто вроде малой реформации православной церкви.
  Точно так же, как в "Явлении Венеры на Солнце", Ломоносов и в записке "О сохранении и размножении российского народа", обосновывая свое предложение о перенесении великого поста в другое время года, ведёт разговор с оппонентами из церковников на их языке. Он прибегает к простому, но очень действенному риторическому приёму, чтобы показать, что отцы православной церкви, устанавливая время и порядок постов, исходили из совершенно конкретного жизненного уклада и природных условий, в которых находились сами. Напрямую, через голову современного ему духовенства, он обращается к веро- и законоучителям древности со здравомысленным вопросом и вкладывает в их уста не менее здравомысленный ответ, в котором не только его правота доказывается, но ещё и этический упрёк его оппонентам содержится:
   "Я к вам обращаюсь, великие учители и расположители постов и праздников, и со всяким благоговением вопрошаю Вашу святость: что вы в то время о нас думали, когда св. великий пост поставили в сие время?.. Вы скажете: "Располагая посты и праздники, жили мы в Греции и в земле обетованной. Святую четыредесятницу тогда содержать установили, когда у нас полным сиянием вешнего солнца земное богатое недро отверзается, произращает здоровыми соками наполненную молодую зелень и воздух возобновляет ароматными духами; поспевают ранние плоды, в пищу, в прохлаждение и в лекарство купно служащие... А про ваши полуночные страны мы рассуждали, что не токмо там нет и не будет христианского закона, но ниже единого словесного обитателя ради великой стужи. Не жалуйтесь на нас! Как бы мы вам предписали есть финики и смоквы и пить доброго виноградного вина по красоуле, чего у вас не родится? Расположите, как разумные люди, по вашему климату, употребите на пост другое способнейшее время или в дурное время пользуйтесь умеренно здоровыми пищами. Есть у вас духовенство, равную нам власть от Христа имеющее вязати и решати. Для толь важного дела можно в России вселенский собор составить: сохранение жизни толь великого множества народа того стоит. А сверх того, ученьем вкорените всем в мысли, что Богу приятнее, когда имеем в сердце чистую совесть, нежели в желудке цынготную рыбу, что посты учреждены не для самоубивства вредными пищами, но для воздержания от излишества, что обманщик, грабитель, неправосудный, мздоимец, вор и другими образы ближнего повредитель прощения не сыщет, хотя бы он вместо обыкновенной постной пищи в семь недель ел щепы, кирпич, мочало, глину и уголье и большую бы часть того времени простоял на голове вместо земных поклонов. Чистое покаяние есть доброе житие, Бога к милосердию, к щедроте и люблению нашему преклоняющее. Сохрани данные Христом заповеди, на коих весь закон и пророки висят: "Люби господа Бога твоего всем сердцем (сиречь не кишками) и ближнего как сам себя (т. е. совестью, а не языком)".
   Если перенос великого поста (и Ломоносов понимал это) требовал преодоления "ужасных препятствий", то другие свои предложения, касающиеся устранения чисто мирских причин повышенной смертности населения, он излагает сжато, энергично, без риторических ухищрений.
   Он призывает смотреть на вещи здраво. Скажем, всем известно, что матери незаконнорождённых детей, не в силах вынести позора, либо убивают, либо бросают их на произвол судьбы. Терпеть этого долее нельзя. "Для избежания столь ужасного злодейства и для сохранения жизни неповинных младенцев, - советует Ломоносов, - надобно бы учредить нарочные богаделенные домы для невозбранного зазорных детей приёму, где богаделенные старушки могли б за ними ходить вместо матерей или бабок..." Причём у него все было продумано в отношении устройства таких домов, ухода за сиротами, воспитания их, обучения грамоте и различным специальностям: "...но о сём, - присовокупляет он, - особливо, в письме о исправлении и размножении ремесленных дел и художеств". В 1764 году в Москве был открыт первый в России Воспитательный дом по проекту И. И. Бецкого (1704-1795), но он имел мало общего с замыслом Ломоносова.
   Далее в своей записке Ломоносов переходит к вопросу о детских болезнях, "из которых первое и всех лютейшее мучение есть самое рождение". Люди привыкли к тому, что роды - это страдание лишь для матери. Ломоносов не согласен: "Страждет младенец не менее матери, и тем только разнится их томление, что мать оное помнит, не помнит младенец". Потом, продолжает он, следуют: "болезнь при выходе зубов" (часто сопровождавшаяся в те времена падучей), "грыжи, оспа, сухотка, черви в животе и другие смерти детской причины". В возрасте до трёх лет умирает огромное число детского народа, а в России нет сносного общего руководства, "как лечить нежных тел болезни". Для "умаления толь великого зла" Ломоносов настоятельно советует: 1) в области гинекологии - "выбрать хорошие книжки о повивальном искусстве и, самую лучшую положив за основание, сочинить наставление на российском языке (...), к чему необходимо должно присовокупить добрые приёмы российских повивальных искусных бабок; для сего, созвав выборных, долговременным искусством дело знающих, спросить каждую особливо и всех вообще и, что за благо принято будет, внести в оную книжицу"; 2) в области педиатрии - составить популярное пособие на основе капитального труда по детским болезням Фридриха Гофмана (1660-1742), шеститомника "Собрание медицинских сочинений", вышедшего в 1740 году в Женеве, и, "присовокупив из других лучшее, соединить с вышеписанною книжкою о повивальном искусстве; притом не позабыть, что наши бабки и лекари с пользою вообще употребляют"; 3) в области фармацевтики - "наблюдать то, чтобы способы и лекарства по большей части не трудно было сыскать везде в России, затем что у нас аптеками так скудно, что не токмо в каждом городе, но и в знатных великих городах поныне не устроены, о чем давно бы должно было иметь попечение" ("...но о сем особливо представлено будет", - добавляет он); 4) в области, которую теперь называют санпросветом, - объединив пособия по повивальному искусству и детским болезням под общей обложкой и "оную книжицу напечатав в довольном множестве, распродать во всё государство по всем церквам, чтобы священники и грамотные люди, читая, могли сами знать и других наставлением пользовать".
   Понимая, что у И. И. Шувалова и вообще у правительства эти предложения могут вызвать несерьёзное отношение (тут, мол, со "взрослыми" проблемами не разобраться, а он с малыми ребятами досаждает, притом русские бабы плодовиты, народят новых взамен умерших), Ломоносов ссылается на статистические данные, обнародованные в Париже: подсчёт умерших в различных приходах показал, что число смертей в возрасте до трёх лет почти равно (!) числу смертей в возрасте от четырёх до ста лет. И завершает разговор о детской смертности таким вот впечатляющим вычислением: "Итак, положим, что в России мужеска полу 12 миллионов, из них состоит один миллион в таком супружестве, что дети родятся, положив обще, один в два года. Посему на каждый год будет рожденных полмиллиона, из коих в три года умирает половина или еще по здешнему небрежению и больше, так что на всякий год достанется смерти в участие по сту тысяч младенцев не свыше трёх лет. Не стоит ли труда и попечения нашего, чтобы хотя десятую долю, то есть 10 тысяч, можно было удобными способами сохранить в жизни?"
   Далее Ломоносов переходит к мерам по улучшению здравоохранения взрослого населения. В России по большей части "лечат наугад", наряду с "натуральными способами" широко распространены "вороженье и шептанье", другие виды народной псевдомедицины, основанные на суевериях. Как видим, Ломоносов не все народные средства признавал. Принимая на вооружение лучшее из того, что было накоплено многовековым опытом неграмотных лекарей, он решительно отвергал "искусство" всевозможных знахарей, спекулирующих на психике больных, надломленной страхом смерти. Исключение, помимо повитух, он делал только для тех, кто действительно "знает лечить некоторые болезни, а особливо внешние, как коновалы и костоправы, так что иногда и учёных хирургов в некоторых случаях превосходят". Для улучшения народного здравоохранения Ломоносов рекомендует "послать довольное число российских студентов в иностранные университеты", предоставить будущим отечественным университетам, наряду с Московским, "власть производить достойных в доктора". И, наконец, обязать иностранных лекарей и аптекарей, находящихся на русской службе, готовить из "учеников российского народа" специалистов-медиков и периодически отчитываться в этом перед Сенатом.
   В особую группу причин, повышающих смертность, Ломоносов выделяет стихийные бедствия ("моровые язвы, пожары, потопления, морозы"). Для борьбы с "моровыми язвами" и "поветриями на людей", то есть с эпидемиями, он предлагает "сочинить Медицинскому факультету книжку и, напечатав, распродать по государству". Кроме того, он пишет о необходимости исследовательских работ по предупреждению эпидемий. Что касается пожаров, то о борьбе с ними Ломоносов собирался подробно доложить "в письме о лучшей государственной экономии". По поводу "потоплений" он замечает, что они "суть двояки: от наводнения и от неосторожной дерзости, особливо в пьянстве". Для избежания смертей от последнего, обещает Ломоносов, "в главе о истреблении праздности предложатся способы, равно как и для избавления померзания многих зимою". Как видим, он постоянно держит в памяти общий план своих общественно-экономических работ.
   Не меньший ущерб, чем стихийные бедствия, причиняют народу, по убеждению Ломоносова, "убивства, кои бывают в драках и от разбойников". Предлагая свои способы по борьбе с преступниками, он выступает одним из основоположников системы уголовного розыска в России. Его не удовлетворяет практика случайных, непродуманных вылазок против злодеев: "На разбойников хотя посылаются сыщики, однако чрез то вывести сие зло или хотя знатно убавить нет почти никакой надежды". Ломоносов излагает способ, который представляется ему "всех надежнее, бережливее... и притом любезнее, затем что он действие свое возымеет меньшим пролитием человеческой крови". Он исходит из того, что разбойники "при деревнях держатся, а в городах обыкновенно часто бывают для продажи пограбленных пожитков". Следовательно, ловить их надо в городах. Тогда "не занадобится далече посылать команды и делать кровопролитные сражения со многими, когда можно иметь случай перебрать по одиночке и ловить их часто". Надо только обнести города крепкими стенами (что, помимо прочего, придаст им благопристойный вид, а то ведь "проезжающие иностранные не без презрения смотрят на наши беспорядочные города или, лучше сказать, развалины"), поставить "ворота с крепкими запорами и с надёжными мещанскими караулами, где нет гарнизонов", затем "в каждом ограждённом городе назначить постоянные ночлеги для прохожих и проезжих с письменными дозволениями и с вывескою". Наконец, необходимо ввести строгий паспортный режим, для чего "приказать, чтобы каждый хозяин на всякий день объявлял в ратуше, кто у него был на ночлеге и сколько времени, а другие бы мещане принимать к себе в дом приезжих и прохожих воли не имели, под опасением наказания, кроме своих родственников, в городе известных". Чтобы привлечь к розыску население, назначить денежное вознаграждение за одного пойманного разбойника "по 10 руб. из мещанского казённого сбору, а за главных злодейских предводителей, за атамана, эсаула, также и за поимание и довод того, кто держит воровские прибежища, по 30 руб.".
   Не оставил своим вниманием Ломоносов и такого острого вопроса, как вопрос о "живых покойниках", то есть о беглых: "С пограничных мест уходят люди в чужие государства, а особливо в Польшу, и тем лишается подданных Российская корона".
  Размышляя над причинами ухода, он называет две: раскол и притеснения со стороны помещиков. Причём вторая причина, по его мнению, самая главная: "Побеги бывают более от помещичьих отягощений крестьянам и от солдатских наборов". Было бы неверно преувеличивать политическое значение этой реплики, видеть в ней, подобно некоторым биографам, "ярко выраженный протест против крепостного права". Но ещё более неверно упрекать Ломоносова за то, что он не "призывал к уничтожению позориого рабства". Дело здесь даже не в том, что он боялся (хотя судьба И. Т. Посошкова и его книги была ему известна). Дело в том, что он выступает здесь автором записки о способах увеличения численности народонаселения России, а не о её социально-политическом строе. В сущности, в рамках своей темы он мог бы вообще умолчать о "помещичьих отягощениях крестьянам" - уже названных причин "потери российского народа" более чем достаточно было для того, чтобы поставить точку. Однако он не только не умолчал, но и взял на себя смелость посоветовать правительству: "...мне кажется, лучше пограничных с Польшей жителей облегчить податьми и снять солдатские наборы, расположив их по всему государству". Были ли прогрессивными предложенные Ломоносовым меры? Это уже другой вопрос. Нет. Не были. Но ведь в течение двухсот лет и после него центральная власть часто решала проблемы окраин за счёт остального населения. Ломоносов исходил из реального положения дел: поскольку из дальних глубин крестьяне даже при очень сильном желании не смогут совершить массовый уход за рубеж, постольку о них и нет речи, а вот в пограничных губерниях... и т. д. Кроме того, к вопросу о беглецах он собирался вернуться в запланированной работе "О исправлении нравов и о большем просвещении народа". Судя по всему, в ней он был намерен исправлять нравы и просвещать не только раскольников и крестьян (то есть тех, кого отягощают), но и помещиков (тех, кто отягощает).
   То, что Ломоносова проблема "помещичьих отягощений крестьянам" волновала только как государственного деятеля, озабоченного сокращением числа подданных, можно видеть и из такого вот его совета: "Место беглецов за границы удобно наполнить можно приёмом иностранных, ежели к тому употреблены будут пристойные меры. Нынешнее в Европе несчастное военное время принуждает не токмо одиноких людей, но и целые разоренные семейства оставлять своё отечество и искать мест, от военного насильства удалённых". То есть здесь Ломоносов размышляет не столько о русском народе, сколько о русских подданных. Действительно: Семилетняя война тяжёлым бременем легла на население центральноевропейских государств - почему бы не приютить беглецов оттуда взамен беглецов, устремившихся туда?..
  В заключение Ломоносов высказывает сожаление, что не все способы увеличения численности русского народа удалось изложить в записке, что не успел он "сочинить примерный счёт" этого увеличения по годам (если способы его будут приняты): "Однако требуются к тому для известия многие обстоятельства и не мало времени: для того только одною догадкою досягаю несколько, что на каждый год может взойти приращение российского народа больше против прежнего до полумиллиона душ, а от ревизии до ревизии в 20 лет - до 10 миллионов. Кроме сего, уповаю, что сии способы не будут ничем народу отяготительны, но будут служить к безопасности и успокоению всенародному".
   Как уже говорилось, полностью записка "О сохранении и размножении российского народа" была напечатана более ста лет спустя после смерти Ломоносова. Следовательно, она не могла оказать своего воздействия на изменение численности народонаселения России. К тому же XX век открыл для "умаления" народов такие способы, какие и в самом страшном сне не могли присниться Ломоносову (скажем, мировые войны, массовые репрессии, урбанизация сельского населения, химизация питания и т. д.). Вот почему нельзя не признать, что мы отчасти в долгу перед Ломоносовым, который уже двести сорок пять лет назад страстно желал и изыскивал меры к тому, чтобы нас было больше. Русский народ для Ломоносова, о "сохранении и размножении" которого он печется, - это и огромное множество от первых славянских племён до современников и самых дальних потомков, и каждый отдельный русский человек от царя до младенца, только что вышедшего из "тёплой матерней утробы".
  
  России быть великой морской державой!
  Россия, раскинувшаяся от Балтики до Тихого океана, оставалась страной, неведомой и самим русским, в том числе и правителям государства. Чтобы проехать из столицы к восточному краю державы на лошадях или на лодках, требовались месяцы, а то и годы. И Ломоносов, убеждённый в том, что могущество России прирастать будет Сибирью (это часто цитируют) и Северным Ледовитым океаном (это вспоминать не принято), выдвигает поразительный по смелости и размаху проект.
  Первая часть этого проекта - строительство могущественного морского флота. Ломоносов даже предвидел возможность включить в состав России как многие земли в Тихом океане, тогда ещё никем не занятые, так и территории на североамериканском континенте. Сообщалось, что туземцы того берега Новой Гвинеи, где среди них поселился русский исследователь Миклуха-Маклай, изъявляли желание, чтобы их землю включили в состав России. Впоследствии, как известно, русские мореходы и купцы освоили Русскую Америку - земли от Аляски до Калифорнии, но при Александре II эти приобретения были бездарно потеряны. Ломоносов теоретически предсказал существование Антарктиды, о котором следует сказать особо - ведь это факт малоизвестен даже в кругу профессиональных географов.
  А вторая часть проекта - освоение Северного морского пути. По его мнению, когда "желаемый путь по Северному океану откроется, тогда свободно будет укрепить и распространить могущество на востоке, совокупляя с морским ходом сухой путь по Сибири на берега Тихого океана". Это вопрос жизни и смерти Российского государства, сохранения его территориальной целостности и надёжного централизованного управления, использования природных богатств Севера и Востока.
  Проект встретил яростное сопротивление и в академических, и в правительственных кругах. Когда вопрос об экспедиции для освоения Северного Ледовитого океана был всё же решён положительно, учёный составляет подробную инструкцию мореходам. При его жизни состоялись полярные экспедиции С.И.Челюскина и В.Я.Чичагова. Освоен же Северный морской путь ценой невероятных усилий и жертв был только при Советской власти, но затем в результате либеральных "реформ" оказался практически заброшенным.
  Обращаясь к географическим трудам Ломоносова, написанным в последние два года его жизни, вновь и вновь убеждаешься в органичности его гения. В общем-то, вопрос для него стоял предельно практично и просто: хорошо, допустим, российский народ размножился - где жить "толикому множеству"? Вот почему почти одновременно с запиской "О сохранении и размножении российского народа" Ломоносов размышляет о хозяйственном освоении огромных пространств России за Уральским хребтом. (В XX веке примерно так же по типу развивалась мысль К, Э. Циолковского, который, восприняв идею воскрешения отцов в "Философии общего дела" Н.Ф. Фёдорова не как причуду полусумасшедшего идеалиста, а как наставление к практическим разработкам, заложил основы ракетной техники для освоения всего околосолнечного пространства воскрешённым человечеством.)
   Мысли о северных морях и Сибири не оставляли Ломоносова, по существу, на протяжении всей его академической службы. Они волновали его и как ученого и как поэта:
  
   Колумб Российский через воды
   Спешит в неведомы народы...
  
   Это первое появление "Колумба Российского" в поэзии Ломоносова (ода 1747 года). Потом мы встретим его в одах 1752 и 1760 годов. Наконец, в поэме "Пётр Великий" Ломоносов укажет нашим мореходам и конкретный курс их дерзаний:
  
   Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
   Меж льдами новый путь отворят на восток,
   И наша досягнет в Америку держава.
  
   Интерес в Европе к отысканию морского торгового пути в Индию через Северный Ледовитый океан был огромен. В XV-XVII веках англичане, голландцы, датчане, испанцы предприняли целый ряд экспедиций по исследованию арктического побережья Северной Америки на предмет обнаружения северо-западного прохода из Европы в Тихий океан. Вместе с тем среди европейских путешественников и ученых были защитники и северо-восточного прохода, вдоль сибирского берега. В XVIII веке поиски и споры активизировались.
   Петербургская Академия наук включилась в общеевропейскую полемику по этому важнейшему научному, торговому, политическому и стратегическому вопросу в пятидесятые годы. Толчком послужил выход в Париже двух географических трудов, в которых отрицался приоритет открытий русских мореходов в Тихом океане. Это были книги Ж. Делиля - ещё недавно петербургского академика - "Объяснение карты новых открытий в северной части Тихого океана" (1752) и астронома Ф. Бюаша "Географические и физические замечания о новых открытиях в северной части Великого океана, в просторечии называемого Южным" (1753). С опровержением французских искажений выступил Миллер, опубликовавший в 1753 году в Берлине "Письмо офицера русского флота к некоему знатному придворному по поводу карты новых открытий на севере Южного моря". В 1754 году он составил свою карту русских открытий на Тихоокеанском побережье Северной Америки.
   Ломоносов к этому времени в общих чертах уже продумал географическую гипотезу, основанную на глубоких исторических и физических разысканиях. В отчёте за 1755 год он упоминает сочинённое им "Письмо о северном ходу в Ост-Индию Сибирским океаном". Годом раньше Ломоносовым были "изобретены некоторые способы к сысканию долготы и ширины на море при мрачном небе" и, кроме того, "деланы опыты метеорологические над водою, из Северного океана привезенною, в каком градусе мороза она замерзнуть может, при том были разные химические растворы морожены для сравнения". Ломоносовское "Рассуждение о происхождении ледяных гор в северных морях" (1761), направленное в Шведскую академию, также содержало материал в пользу идеи северо-восточного прохода, что было с интересом отмечено не только в Стокгольме, но и в других городах Западной Европы.
   В вопросе о Северном морском пути Ломоносова не менее естественнонаучной занимала и историческая сторона его. В 1758 году вышла работа Миллера по русским путешествиям в арктических водах. По глубокому убеждению Ломоносова, эти путешествия "вполне подтверждали, что, не взирая на неудачи голландцев, пытавшихся пройти к северо-востоку, явствует противное из неутомимых трудов нашего народа: россияне далече в оный край на промыслы ходили уже действительно близ 200 лет". В 1760 году в замечаниях на первый том "Истории Российской империи при Петре Великом" Ломоносов указывал на характерную погрешность Вольтера: "В американской экспедиции через Камчатку не упоминается Чириков, который был главным и прошел далее, что надобно для чести нашей. И для того послать к сочинителю карту оных мореплавании".
   Заступаясь здесь за капитана-командора Алексея Чирикова, спутника Беринга в первой и второй Камчатских экспедициях, Ломоносов не только "честь нашу" отстаивает. Он озабочен прежде всего восстановлением истинной картины постепенного освоения арктического и тихоокеанского побережий Сибири и Дальнего Востока, на основании которой могли бы быть выработаны чёткие рекомендации будущим мореходам по прохождению Северным Ледовитым океаном в Тихий. Тем более что к этому времени в его голове уже в целом созрел капитальный экономико-географический труд по этой проблеме, который будет закончен к сентябрю 1763 года, но свет увидит лишь восемьдесят четыре года спустя, - знаменитое "Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию".
   В своем "Кратком описании" Ломоносов создаёт масштабное эпическое полотно противоборства человека с суровой стихией, охватывающее период более чем в триста лет. Главные действующие лица в нём - Джон и Себастьян Кэботы, Джон Девис, Джордж Веймаут, Генри Гудзон, Вильям Баффин, Роберт Байлот, Виллем Баренц и другие - английские, датские, голландские, испанские, португальские мореплаватели, промышленники, исследователи. Их героические усилия по освоению и познанию Севера поддержаны и приумножены беззаветным трудом русских землепроходцев, мореходов и купцов - Федота Попова, Семена Дежнёва, Герасима Анкудинова, Владимира Атласова, Никифора Малыгина, Федора Минина, Харитона и Дмитрия Лаптевых, Родиона Михайлова, Якова Вятки, Меркурия Вагина, Василия Прончищева, Семёна Челюскина, Дмитрия Овцына, Алексея Чирикова и других. Так что "Колумбы Росские" пришли в поэзию Ломоносова из живой, полной драматизма истории покорения Русского Севера.
  "Краткое описание", посвящённое наследнику Павлу Петровичу, в младенчестве ещё получившему чин генерал-адмирала и с ним номинальное командование флотом России, было задумано прежде всего как наставление властям предержащим. К тому же оно в большой степени являлось развитием шестого и седьмого пунктов из общего плана работ, изложенного в записке "О сохранении и размножении российского народа": "О лучших пользах купечества" и "О лучшей государственной экономии".
   Уже в самом начале Ломоносов задаёт высокий государственный тон всему последующему изложению: "Благополучие, слава и цветущее состояние государств от трёх источников происходит. Первое - от внутреннего покоя, безопасности и удовольствия подданных, второе - от победоносных действий против неприятеля, с заключением прибыточного и славного мира, третие - от взаимного сообщения внутренних избытков с отдалёнными народами чрез купечество. Российская империя внутренним изобильным состоянием и громкими победами с лучшими европейскими статами равняется, многие превосходит. Внешнее купечество на востоке и на западе хотя в нынешнем веку приросло чувствительно, однако, рассудив некоторых европейских держав пространное и сильное сообщение разными торгами со всеми частьми света и малость оных против российского владения, не можем отрещисъ, что мы весьма далече от них остались". Освоение Северного морского пути и предлагается в качестве одной из настоятельных и реальных мер для того, чтобы приблизиться к "некоторым европейским державам" в смысле "сильного сообщения разными торгами" с миром: "...Северный океан есть пространное поле, где... усугубиться может российская слава, соединённая с беспримерною пользою, через изобретение восточно-северного мореплавания в Индию и Америку".
   Предлагая снарядить экспедицию для отыскания северо-восточного прохода, Ломоносов вполне отдаёт себе отчёт в тех немаловажных трудностях, которые могут послужить основанием для отказа от этого начинания. Он называет их четыре: во-первых, неудачи предшественников (как русских, так и западноевропейских), во-вторых, большие расходы, в-третьих, людские потери, наконец, в-четвертых, вполне мыслимая возможность того, что открытием русских мореходов воспользуются другие.
   Упреждая будущих скептиков, Ломоносов совершенно резонно полагает, что былые неудачи были неизбежны вследствие "неясного понимания предприемлемого дела", плохого знания законов природы, смутного представления о том, что готовит "предлежащая дорога", вследствие беспорядочной подготовки к походам и особенно вследствие их разрозненности ("промышленники ходили порознь, одинакие, не думали про многолюдные компании"), а также из-за низкого качества судов ("суда употреблялись шитые ремнями, снасти ремённые, парусы кожаные"). Но, учитывая всё это, нельзя не признать, продолжает Ломоносов, что усилия и жертвы предшественников не пропали даром: "Между тем принесли много пользы, изведав и описав почти все берега сибирские, чего бы нам без их походов знать было невозможно, и сверх того подали пример, что впредь с лучшим основанием и распорядком может воспоследовать желаемое исполнение". Кроме того, в результате этих неудачных, казалось бы, походов было открыто множество новых мест, изобильных рыбой и морским зверем. Ломоносов и здесь упреждает возможные возражения замечательно здравомысленным доводом: "Скажет кто, что ход для промыслов далёк будет, - ответствую примером англичан, что их рыбные и звериные промыслы в Гудсонском заливе не ближе от Лондона, как Чукотский мыс от Архангельского города, и путь их лежит ледистыми и опасными морями".
   Таким образом, по мнению Ломоносова, и неудачи прошлых экспедиций, и "великие убытки", потребные на подготовку новой, не могут служить серьезным основанием для отказа от неё: прошлые неудачи в достижении главной цели (то есть в отыскании Северного морского пути в Индию) вполне компенсировались открытием богатых рыбных, звериных и лесных угодий, и вот почему "великие убытки", которые понесёт государство, готовя новую экспедицию, вскорости обернутся "великими прибытками", даже если и она окажется неудачной.
   Гораздо важнее, с точки зрения Ломоносова, возражение, основанное на заботе о людях. То, что участников предполагаемого похода ожидают суровые испытания и, быть может, гибель, Ломоносов не отрицает. Он даже готов пожертвовать сотней жизней, приглашая поразмыслить над этим в свете высших для XVIII столетия ценностей - общей пользы и славы. Большие цели требуют жертв. К тому же просвещённый век - это цепь нескончаемых войн больших и малых, в которых люди истреблялись сотнями тысяч, жестоко и подчас бессмысленно (последний пример - Семилетняя война).
   Вот почему Ломоносов с пафосом, болью и здравомысленным негодованием восклицает: "Для приобретения малого лоскута земли или для одного только честолюбия посылают на смерть многие тысячи народа, целые армии, то здесь ли должно жалеть около ста человек, где приобрести можно целые земли в других частях света для расширения мореплавания, купечества, могущества, для государственной и государской славы, для показания морских российских героев всему свету и для большего просвещения всего человеческого роду. Если же толикая слава сердец наших не движет, то подвигнуть должно нарекание от всей Европы, что, имея Сибирского океана оба концы и целый берег в своей власти, не боясь никакого препятствия в поисках от неприятеля и положив на то уже знатные иждивения с добрыми успехами, оставляем все втуне, не пользуемся божеским благословением, которое лежит в глазах и в руках наших тщетно; и содержа флоты на великом иждивении, всему государству чувствительном, не употребляем в пользу, ниже во время мира оставляем корабли и снаряд в жертву тлению и людей, к трудам определённым, предаем унынию, ослаблению и забвению их искусства и должности".
   Последнее возможное возражение противников экспедиции, основанное на опасении, что её результаты попадут "в чужие руки", по мнению Ломоносова, "обращается в ничто" следующими его доводами. Во-первых, путь, которым пойдет экспедиция, "к нам ближе, чем к прочим европейским державам"; во-вторых, суровый климат высоких широт для русских "сноснее", чем для выходцев из Западной Европы; в-третьих, можно построить зимовья, куда иностранцы не получат доступа; наконец, в-четвертых, даже в тех местах, "где климат, как во Франции" (Камчатка, Курилы), основание поселений и "хорошего флота с немалым количеством военных людей, россиян и сибирских подданных языческих народов" пресечёт малейшую надежду иностранцев на то, чтобы воспользоваться русскими открытиями в своих выгодах.
   Завершается "Краткое описание" вещими словами: "...российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке".
   Свое сочинение Ломоносов направил в Комиссию российских флотов и адмиралтейского правления, созданную 17 ноября 1763 года для проверки и улучшения состояния русского флота с тем, чтобы привести его "к обороне государства в настоящий постоянный добрый порядок". Есть основания полагать, что "Краткое описание" писалось как раз в расчёте на прочтение его в Комиссии. При содействии одного из руководящих членов Адмиралтейской коллегии, графа И. Г. Чернышёва, ломоносовский проект 22 декабря 1763 года поступил в Комиссию российских флотов с сопроводительным письмом, подписанным девятилетним "генерал-адмиралом". Уже 19 января 1764 года в письме к графу М. И. Воронцову Ломоносов бодро сообщал: "Его высочеству цесаревичу поднесена от меня письменная книга о возможности мореплавания Ледовитым нашим Сибирским океаном в Японию, Америку и Ост-Индию; почему и велено Адмиралтейской Комиссии учинить расположение с рассмотрением, и не сумневаюсь, что экспедиция туда воспоследует".
   В "Кратком описании" Ломоносов указал два варианта прохода к "Чукотскому носу"; 1. "мимо восточно-северного конца Новой Земли" и 2. "между Гренландию) и Шпицбергеном". 5 марта 1764 года Комиссия российских флотов и адмиралтейского правления произвела в присутствии Ломоносова опрос четырёх поморов, специально вызванных ею из Архангельска в связи с намечаемой экспедицией. Их показания убедительно свидетельствовали в пользу второго варианта, предложенного Ломоносовым, - "между Гренландиею и Шпицбергеном" (первый вариант пути был реализован лишь в 1932 году на ледоколе "Сибиряков").
   С этого момента Ломоносов уже до самых последних дней озабочен конкретной подготовкой экспедиции. Тогда же, в марте 1764 года, вслед "Краткому описанию" он пишет "Прибавление. О северном мореплавании на Восток по Сибирскому океану", в котором подтверждает гарантию успешного похода на Восток "между Гренландиею и Шпицбергеном" новыми данными и доказывает необходимость на Шпицбергене "в Клокбайской пристани построить зимовье и магазин" (то есть склад с припасами).
  24 апреля 1764 года Ломоносов пишет "Прибавление второе, сочинённое по новым известиям промышленников из островов американских и по выспросу компанейщиков, тобольского купца Ильи Снигирева и вологодского купца Ивана Буренина". Поводом к его написанию послужила полученная в начале апреля от сибирского губернатора Д. И. Чичерина реляция об открытии новых островов Алеутской гряды казаком Савином Пономаревым и мореходом Степаном Глотовым с приложением составленной ими карты. Одновременно в Петербург прибыли И. Снигирев и И. Буренин, чьи показания заинтересовали Адмиралтейство и науку в лице Ломоносова. В "Прибавлении втором" он использовал свидетельства "компанейщиков", которые не только не противоречили его проекту, но, напротив, укрепляли уверенность в "добром успехе полезного оного предприятия".
   14 мая 1764 года Екатерина II направила в Адмиралтейскую коллегию секретный указ (о нём даже Сенат не знал) об организации поисков северо-западного прохода в Камчатку. Посланный одновременно с ним гласный указ той же коллегии предписывал возобновить на Шпицбергене китовый промысел, на что выделялось 20 000 рублей из бюджета Адмиралтейства. В сущности, оба указа имели в виду экспедицию, на которой настаивал Ломоносов. Но знать об этом должны были немногие - лишь участники и ответственные за организацию - "для прикрытия от иностранных сего походу". Руководителем экспедиции был назначен капитан первого ранга, впоследствии известный адмирал Василий Яковлевич Чичагов (1726-1809).
   Выступив на заседании Адмиралтейской коллегии 25 июня 1764 года (том самом, на котором состоялось назначение В. Я. Чичагова), Ломоносов предложил реестр необходимых инструментов и приборов, которыми должно было снабдить участников похода: тут и часы (песочные, пружинные, карманные, астрономические), и квадранты, и "подзорные добрые трубки", и "вентилаторы" (приборы для определения направления и силы ветра), и "мортирки со шлагами" (то есть с гранатами для произведения взрывов в исследовательских целях), и термометры, и телескоп, и карты, и барометры, и компасы, и журналы, и даже "таблицы лунные и спутников Юпитеровых" и т. д. - всего сорок восемь пунктов.
   Наконец, с июня 1764-го по март 1765 года (практически до самой смерти) Ломоносов работал над "Примерной инструкцией морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на Восток северным Сибирским океаном". Здесь он выполнял один из пунктов екатерининского указа от 14 мая 1764 года, где было специально оговорено: "Сочинить и дать главнокоманду имеющему офицеру обстоятельную инструкцию для порядочного управления и для всяких чаятельных случаев".
   Ломоносовская инструкция подробным образом наставляла участников будущего похода. Юношеский опыт помора и эрудиция ученого используются здесь в равной мере для сообщения самых необходимых и полезных рекомендаций навигационного, чисто научного, государственного, морального характера.
   Вот, скажем, совет не пренебрегать народными приметами: "Для признания в близости земель взять со Шпицбергена на каждое судно по нескольку воронов или других птиц, кои на воде плавать не могут, и в знатном отдалении от берегу пускать на волю, ибо когда такое животное увидит землю, в ту сторону полетит, а не видя земли и уставши, опять на корабль возвратится. Подобная сему есть и другая примета, что чайки с рыбою во рту летают всегда на землю для корму своих птенцов и тем оную плавающим показывают, чему должно следовать в плавании, когда землю видеть или на ней побывать занадобится".
   С другой стороны, включает Ломоносов и указания, преследующие чисто научные цели: "В передовом и обратном пути или где стоять либо зимовать случится, сверх обыкновенного морского журнала, записывать: 1. состояние воздуха по метеорологическим инструментам; 2. время помрачения луны и солнца; 3. глубину и течение моря; 4. склонение и наклонение компаса; 5. вид берегов и островов; 6. с знатных мест брать морскую воду в бутылки и оную сохранять до Санкт-Петербурга с надписью, где взята; 7. записывать, какие где примечены будут птицы, звери, рыбы, раковины, и что можно собрать и в дороге не будет помешательно, то привезти с собою; 8. камни и минералы отличные также брать для показания здесь; 9. всё, что примечания достойно сверх сего случится или примечено будет, прилежно записывать; 10. паче же всего описывать, где найдутся, жителей вид, нравы, поступки, платье, жилище и пищу. Однако всё сие производить, не теряя времени, удобного к произвождению главного предприятия".
   А вот то, что касается "главного предприятия" - отыскания Северного морского пути в Тихий океан. Здесь Ломоносов по-государственному рачителен и строг.
  Поскольку экспедиция затеяна в видах "приращения" России, то "на всех берегах, где для нужды какой или для изведания пристать случится, оставлять знаки своей бытности, ставя столбы с надписанием имени и времени". Большое внимание уделяет он вопросам дисциплины, предписывая руководству экспедиции жёсткую программу поощрений и наказаний: "Ободрение людей и содержание в порядке есть важное дело в таковых трудных предприятиях. Для того прилежных и бодрых за особливые их выслуги поощрять командирам оказанием удовольствия и обещанием награждения или и прибавкою порции. Напротив того, с ленивыми, неисправными или ослушными поступать строго по Морскому уставу. За междоусобные брани и драки наказывать на теле жестоко, а еще жесточае за роптание на начальников. За угрозы держать в железах крепко и потамест не освобождать, пока пройдут затруднения, или посылать их в самые опасные места. Когда ж кто изобличится в заговоре против командиров и в начатии бунта, того по учинении над ним военного суда казнить смертию без всякого изъятия, не ожидая повеления от высочайшия власти, в силу Морского уставу".
   Обращаясь к рядовым участникам будущего похода, Ломоносов делает ставку на то, что сам же называет "ободрением людей". Здесь голос его теплеет, вбирает в себя сочувственные интонации. Порою кажется, что он принадлежит не вдохновителю экспедиции, остающемуся в Петербурге, а деятельному и вдохновенному участнику её, отправившемуся в плавание вместе со всеми. Даже на самый трудный случай (если вдруг "от чего, Боже сохрани, судно повредится") у него есть слова ободрения, практического и морального наставления для товарищей по путешествию: "...не отдаляться без крайней нужды от судна, стараться всячески быть в движении тела, промышляя птиц и зверей, обороняясь от цынги употреблением сосновых шишек, шагры и питьем теплой звериной и птичьей крови, утешением и ободрением, помогая единодушием и трудами, как брат брату, и всегда представляя, что для пользы отечества всё понести должно и что сему их подвигу воспоследует монаршеская щедрота, от всея России благодарность и вечная в свете слава".
   Прекрасно понимая, что "монаршеская щедрота" может и не "воспоследовать", Ломоносов напоминал власть имущим: "Кто в сём путешествии от тяжких трудов, от несчастия или болезни, в морском пути бывающей, умрёт, того жене и детям давать умершего прежнее рядовое жалованье, ей до замужества или до смерти, а им до возраста".
   9 мая 1765 года, месяц спустя после смерти Ломоносова, экспедиция В. Я. Чичагова взяла курс из Колы на Шпицберген. Она состояла из трёх небольших кораблей специальной ледовой конструкции (с двойной обшивкой) и 178 человек команды. Корабли назывались "Чичагов", "Панов" и "Бабаев" - по именам начальника и его помощников: капитана второго ранга Никифора Панова и капитан-лейтенанта Василия Бабаева. Кроме команды, на них находилось двадцать шесть промышленников, взятых по рекомендации Ломоносова: "Сверьх надлежащего числа матрозов и солдат взять на каждое судно около десяти человек лучших торосовщиков из города Архангельского, с Мезени и из других мест поморских, которые для ловли тюленей на торос ходят, употребляя помянутые торосовые карбаски или лодки; по воде греблею, а по льду тягою, а особливо, которые бывали в зимовьях и в заносах и привыкли терпеть стужу и нужду. Притом и таких иметь, которые мастера ходить на лыжах, бывали на Новой Земле и лавливали зимою белых медведей".
   Пройдя часть пути вдоль мурманского побережья, далее корабли последовали к Медвежьему острову, от которого к Шпицбергену шли в сопровождении плавучих льдов. Подойти к русскому зимовью на Шпицбергене В. Я. Чичагову не удалось. Льды преградили дорогу в семи верстах. Запасы продовольствия пришлось пополнять волоком по льду при помощи зимовщиков. 3 июля В. Я. Чичагов направился к Гренландии и в течение двадцати суток, медленно, с неимоверными трудностями продвигался на северо-запад. 23 июля, достигнув 80ў26' северной широты, "Чичагов", "Панов" и "Бабаев" повернули назад и 20 августа пришли в Архангельск.
  Руководитель экспедиции отправился в Адмиралтейство для дачи показаний по поводу её неуспеха. Расследование, в котором участвовали морские чины, а от Академии профессор Эпинус, не обнаружило в действиях В. Я. Чичагова ничего заслуживающего наказания. Было решено снарядить еще одну экспедицию по тому же маршруту, чтобы или добиться успеха, или "по крайней мере о совершенной невозможности быть уверенным". Новый поход продолжался с мая по сентябрь 1766 года и также оказался неудачным (на этот раз В. Я. Чичагов сумел достичь 80ў30' северной широты). Не открыв никаких новых земель, которые можно было бы присоединить к Российской империи (то есть не дав никаких государственных результатов), обе попытки В. Я. Чичагова не дали и серьезных научных результатов, ибо в этом пункте Адмиралтейство игнорировало ломоносовские инструкции.
   Говоря о неудаче экспедиций В. Я. Чичагова, необходимо иметь в виду общий уровень представлений того времени об арктическом бассейне. Когда Ломоносов разрабатывал оба своих варианта Северного морского пути, он исходил из преобладавшего в науке мнения, что в высоких широтах, даже у самого полюса, море свободно ото льдов, Аляску он считал островом. Полярная береговая линия Северной Америки тогдашним географам рисовалась более чем смутно. И вообще данные, с которыми приходилось иметь дело Ломоносову, в основном не отличались большой достоверностью.
   Тем интереснее отметить, что многие утверждения и предположения Ломоносова о некоторых важных явлениях арктической природы блестяще подтвердились на рубеже XIX-XX веков, когда естественнонаучные представления о Севере претерпели подлинную революцию.
   Так, например, до сих пор не отменена предложенная им в "Рассуждении о происхождении ледяных гор в северных морях" и развитая в "Кратком описании" классификация полярных льдов на морские ("мелкое сало, которое, подобно как снег, плавает в воде"), глетчерные ("горы нерегулярной фигуры, которые глубиною в воде ходят от 30-ти до 50-ти сажен, выше воды стоят на десять и больше") и речные ("стамухи или ледяные поля, кои нередко на несколько вёрст простираются, смешанные с мелким льдом"). То же самое можно сказать и о предвидении Ломоносова относительно движения поверхностных вод в открытой части океана с востока на запад: частично оно было подтверждено экспедициями В. Я. Чичагова, но полностью его справедливость была доказана только в 1893-1896 годах знаменитым дрейфом Фритьофа Нансена на "Фраме". Не менее поразительно ломоносовское предсказание, касающееся геоморфологии арктического побережья Северной Америки. Оно было основано на выявлении общей закономерности в образовании земной поверхности.
  "Рассматривая весь шар земной, - писал Ломоносов в "Кратком описании", - не без удивления видим в море и в суше некоторое аналогическое, взаимносоответствующее положение, якобы нарочным смотрением и распорядком учрежденное..." В качестве примеров такого "взаимносоответствующего положения" он приводил Африку и Полуденную (то есть Южную) Америку, которые "суть треугольники", а также "присоединены обе к северным частям узкими перешейками", и несколько других соответствий в "фигурах" Старого и Нового Света (Мексиканский залив - Средиземное море; Куба, Гаити и другие острова - Кипр, Крит, Сицилия; и т. д.).
  "По такой великой аналогии заключаю, что лежащий против сибирского берега на другой стороне северный американский берег Ледовитого моря протянулся вогнутою излучиною так, что северную полярную точку кругом обходит..." Сформулировав столь смелую гипотезу, Ломоносов идет дальше и па основании "вышеписанной аналогии" характеризует "главные качества северного американского берега", то есть выводит уже детальные следствия из общего предположения: "...по великой вероятности заключить можно, что против весьма отмелого сибирского берега, низкими тундристыми мысами простирающегося, лежит крутой и приглубый берег Северной Америки".
   Ломоносовские предсказания основывались на глубоком изучении обширной научной литературы вопроса. Его собственные работы стали итоговыми и одновременно намечающими научные перспективы. То же самое можно сказать о них и с государственной точки зрения. Вековая история освоения Сибири и Дальнего Востока русскими мореходами и землепроходцами, казаками и промышленниками, более чем полувековые усилия государства в этом направлении получили дальнейшее, высшее осмысление и оправдание под пером Ломоносова. Походы Семена Дежнёва и братьев Лаптевых, предложения, с которыми обратился к Петру I в 1713-1714 годах Федор Салтыков, Первая Камчатская экспедиция Витуса Беринга 1725-1730 годов, Вторая Камчатская экспедиция Беринга и Алексея Чирикова 1733-1743 годов, в которой участвовало в общей сложности 580 моряков, геодезистов, картографов, геологов, промышленников, - всё это было учтено Ломоносовым в аспекте его общих государственно-экономических начинаний, изложенных в записке "О сохранении и размножении российского народа", и конкретизировано в научных рекомендациях по освоению Северного морского пути, Сибири и Дальнего Востока. Что же касается неудач, то они не пугали Ломоносова и, по его глубоко оптимистическому убеждению, не могли служить препятствием в столь великом и неотложном деле:
  
   Напрасно строгая природа
   От нас скрывает место входа
   С брегов вечерних на восток.
   Я вижу умными очами:
   Колумб Российский между льдами
   Спешит и презирает рок.
  
  Самостоятельный путь в экономической теории
  В то время, когда развёртывалась деятельность Ломоносова на поприще экономики, на Западе господствовали две школы экономистов - меркантилисты и физиократы. (Их взгляды излагаю по: Аникин А.В. Юность науки - М., 1985.)
  Суть меркантилизма, господствовавшего с XV до середины XVIII века, сводилась к следующему. В экономической политике - всемерное накопление драгоценных металлов в стране и в государственной казне; в теории - поиски экономических закономерностей в сфере обращения (в торговле, в денежном обращении). Раньше всех эти идеи стали господствующими в Англии.
  В начале указанного периода в экономике европейских стран, преобладал торговый капитал, а его принцип прост: "купить, чтобы продать дороже, причём разница мыслится в форме золота. О том, что эта разница может возникнуть только из производства, только из труда, ещё не думают. Продать за границу больше, чем покупается за границей, - вот верх государственной мудрости. Если в стране будет много денег, всё будет хорошо. Так мыслили и лица, управляющие государством, и теоретики экономики - создатели монетарной теории. Иностранных купцов принуждали расходовать на месте всю выручку от продажи их товаров в пределах данной страны, вывоз золота и серебра за границу запрещался.
  Позднее восторжествовал несколько иной взгляд: что самый надёжный способ привлечь в страну деньги - развивать производство экспортных товаров и добиваться превышения вывоза над ввозом. Хотя производство ещё рассматривалось скорее как "неизбежное зло" (отвлечение капитала от торговли), государство начало насаждать промышленность, работающую на экспорт. Теперь уже запрещался вывоз сырья (особенно шерсти), а вывоз готовых изделий поощрялся, в том числе путём государственных субсидий. Доступ иностранных промышленных товаров в Англию ограничивался высокими ввозными пошлинами, что ослабляло конкуренцию и содействовало росту отечественных мануфактур (это была политика протекционизма).
  Основой первоначального богатства Англии стал экспорт шерстяных тканей. Чтобы увеличить производство шерсти, лендлорды сгоняли крестьян с земли, которую обращали в пастбища для овец. (Как тогда говорили, "овцы ели людей".) Поскольку всё внимание концентрировалось на вывозе промышленных товаров, меркантилисты почти не занимались теорией сельскохозяйственного производства.
  В Германии, где учился Ломоносов, меркантилизм именовался камералистикой (от позднелатинского camera - дворцовая казна) и господствовал до середины XIX века. Задачей камералистики считалось рачительное ведение камерального (дворцового) хозяйства. А так как большинство германских государств были мелкими и абсолютистскими, то дворцовое хозяйство и отождествлялось с государственным. "Нигде также учение Адама Смита и его учеников, - писал уже упоминавшийся Фридрих Лист, - не находило столько последователей, как в Германии..."
  Если Англия стала первой промышленно развитой страной мира, то Франция, разорённая бесчисленными (и проигранными ею) войнами, оставалась бедной крестьянской страной. Промышленность в ней тоже насаждалась, но не для укрепления экономики страны, а для удовлетворения жадного до роскоши королевского двора. Не удивительно, что именно во Франции возникло учение физиократов (физиократия - власть природы), которое считало единственным производительным классом общества земледельцев. Именно земледелец, посеяв весной зерно, получает осенью три, пять и более зёрен. А все остальные отрасли производства только видоизменяют форму продукта, произведённого в земледелии. Основоположник учения физиократов, придворный врач и экономист Франсуа Кенэ делил общество на три класса: класса производительного, класса собственников (земли) и класса бесплодного (куда он относил всех прочих, в том числе и промышленных рабочих, и капиталистов).
  Ломоносов не мог принять односторонность учений как меркантилистов, так и физиократов. Выступая за развитие промышленности в России, он в равной мере считал необходимым и подъём сельского хозяйства страны. Он видел цель экономики не в увеличении богатства царской казны, промышленников, купцов или помещиков, а во всестороннем развитии производительных сил страны, в обеспечении экономической и политической независимости России, в создании условии для роста военного могущества державы. Отсюда его хлопоты о развитии импортзамещающих производств (начиная со стекла и мозаики), о подъёме Сибири и Русского Севера, на которые до него смотрели только как на источник мехов, ценных пород рыбы и пр. Ни один из западных экономистов не мыслил столь широко, не охватывал своим взором все сферы народной жизни так, как Ломоносов, который работал над большим трудом "О лучшей государственной экономии".
  Этот труд Ломоносов продумывал не только широко, но и подробно. В черновых набросках к этому пункту есть приписка: "О лесах". Более чем за двести лет до нынешнего экологического взрыва, заставившего содрогнуться наше общество, Ломоносов ставил вопрос о рациональном использовании лесов. В труде "О слоях земных" он писал, что ускоренное развитие металлургии может привести к истреблению лесов, и предлагал в качестве топлива шире использовать "турф", а также "горные уголья" (то есть торф и каменный уголь), сделав специальную оговорку: "Но о сём пространнее должно изъясниться в нарочном рассуждении о сбережении лесов..." Он понимал, что решение этой проблемы важно с точки зрения не только промышленности, но и земледелия, и высказывал в высшей степени плодотворные мысли о различной роли различных древесных пород в почвообразовании.
  Он, опередив мировую экономическую мысль, вплотную подошёл к созданию учения не об экономике, а о народном хозяйстве, включающего не только производство и реализацию товаров и распределение доходов, но и образование, здравоохранение, демографию, военную мощь государства. А такого учения нет на Западе, нет и в современной России (его зачатки, выработанные в советское время, ныне забыты так же прочно, как и идеи Ломоносова).
  Основоположник национальных систем политической экономии немецкий исследователь Фридрих Лист отмечал, что учения как меркантилистов, так и физиократов были, по сути, космополитическими. И создатель классической политической экономии Адам Смит также писал исследование о природе и причинах "богатства народов", полагая, что его выводы пригодны для любой страны. Смит сводил роль государства в экономике к функции "ночного сторожа": оно должно выработать законы, обеспечивающие свободу бизнеса, и следить за их соблюдением, но не вмешиваться в хозяйственную деятельность предпринимателей. Чем меньше государства, тем быстрее растёт богатство, - считал он. Нужна свобода и минимум налогов, всё остальное устроит к лучшему "невидимая рука рынка". Один историк остроумно объяснил такую позицию Смита тем, что он шотландец, а шотландцы своего государства не имели, английское же, в которое их затащили насильно, ненавидели. (Вообще-то Шотландия примечательна не только этим, но и тем, что в ней издавна большим влиянием пользовались масоны.)
  Ломоносов же считал роль государства в экономическом развитии страны первостепенной.
  Основатель "физической экономии" - науки о реальном производстве, исключающем "финансовые пузыри", американский учёный и мыслитель Линдон Ларуш доказывает, что Смит выполнял социальный заказ наиболее реакционных кругов в правящей верхушке Англии. При этом здесь не обошлось без обычного английского лицемерия. Англия, достигнув могущества, выступала за свободу мировой торговли, рассматривая этот принцип как некий универсальный закон, который должен соблюдаться всеми странами. Между тем сама она, находясь на пути к достижению могущества, широко практиковала различные меры протекционистского характера, запрещала вывоз шерсти, приняла "Навигационный акт", согласно которому ввоз и вывоз товаров должен осуществляться только на морских судах под английским флагом и построенных в Англии.
  Впрочем, и сам Лист, задолго до Ларуша, обо всём этом, видимо, догадывался, и потому писал:
  "Нация... которая соединяет земледелие, мануфактурную промышленность, мореходство, внутреннюю и внешнюю торговлю, - такая нация будет несравненно цивилизованнее, политически развитее и могущественнее, чем народ только земледельческий. Но мануфактуры служат основой внутренней и внешней торговли, мореходства и усовершенствованного земледелия, а следовательно, цивилизации и политического могущества; и нация, которой удалось бы монополизировать всю мануфактурную силу всего земного шара и задержать прочие нации в экономическом развитии настолько, что они оказались способными лишь к производству земледельческих продуктов и сырых материалов и ограничились бы лишь необходимыми местными промыслами, должна необходимо достигнуть мирового господства". Ясно, что Смит, при всём "космополитизме" своей теории, сознательно или бессознательно утверждал интересы Британии, стремящейся к этому мировому господству. Отсюда Лист делает вывод:
  "Каждая нация, для которой самостоятельность и самосохранение имеет какую-либо цену, обязана сколько можно скорее подняться с низшей ступени культуры на высшую, насколько возможно скорее создать в пределах своей территории земледелие, мануфактурную промышленность, мореходство и торговлю...
  В собственных интересах такая нация должна стремиться к тому, чтобы прежде всего снабдить свои рынки собственными фабрично-заводскими изделиями и и затем всё более и более входить в непосредственные сношения со странами жаркого пояса, доставляя им мануфактурные изделия на своих собственных кораблях и получая в обмен продукты того пояса".
  Но книга Листа вышла только в 1841 году, почти через сто лет после смерти Ломоносова. А Ломоносов создал систему подлинно национальной экономии, имея целью обеспечить всестороннее развитие именно России.
  Сравнивая экономические воззрения Ломоносова с идеями современных ему западных экономистов, я невольно вспоминаю старинную притчу о семи слепцах, которые, прикоснувшись к слону, дали ему свои определения. Тот, кто потрогал ногу слона, заявил, что слон - это колонна. Тот, кто погладил хобот, считал, что слон - это змея и т.д. Западные экономисты того времени напомнили мне слепых из притчи, и лишь зрячий Ломоносов увидел слона в целом и дал его адекватное описание.
  
  Борьба за национальные кадры
  В ХУ111 веке лозунг "Кадры решают всё!" ещё не был провозглашён, но Ломоносов понимал, что экономика России не сможет быстро развиваться без своих национальных кадров, владеющих достижениями мировой науки. Но немцы, засевшие в Академии, тормозили развитие русского просвещения, и Ломоносов открыто говорит о "недоброхотстве учёных иноземцев к русскому юношеству". Немцы не хотели ни лишиться монополии на весьма хлебные места в Академии, ни помогать России стать сильной и опасной для стран Запада, откуда они приехали к нам за наживой. "Как поживаете на российские харчишки?" - спрашивал их Михайло Васильевич. И говорил им: "От вашей иноземной нечисти государству Российскому больше разорения, чем пользы... Доколе Россию будут грабить у русских же на глазах?". Немцев он считал воплощением "Махиавелева учения, что всё должно употреблять к своей выгоде, как бы то ни было вредно ближнему и целому обществу".
  Петербургская Академия наук состояла только из приглашённых за большие деньги западноевропейских учёных, прежде всего немцев, и официально именовалась "Санкт-Петербургская Десьянс академия" ("де сьянс" означает6 "наук"). Она практически не была связана с Россией. Труды её издавались на латинском языке, их название выглядело так: "Commentarii Academiae scientiarum imperialis Petropolitanae". Не случайно впоследствии говорили: "Какая из того польза, что 10 или 20 человек иностранцев, обретённых за великие деньги, будут писать на языке, населению страны неизвестном. Если бы крымский хан двойную бы дал цену и к себе таких людей призвал, они бы и туда поехали и там писать стали, а со всем тем татары всё бы прежними татарами остались". Ломоносов первым стал писать научные труды по-русски (хотя знал двенадцать языков) и с возмущением говорил о тех русских, "которые больше к чужим языкам, нежели к своему трудов прилагают". Он же первым стал читать научно-популярные лекции для всех желающих.
  Ломоносову удалось добиться приёма русских юношей в студенты Академии, открыть при ней гимназию, установить стипендию, на которую можно было прожить, хотя и очень скромно. (Сам он учился, получая три копейки в день, о чём писал впоследствии: "Имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день более как на денежку хлеба и на денежку квасу, протчее на бумагу, на обувь и другия нужды. Таким образом жил я пять лет, и наук не оставил".) Особенно заботился он о том, чтобы дорога в науку была открыта и для выходцев из низших сословий. Труды его увенчались открытием в Москве первого русского университета, который, в отличие от западноевропейских университетов, был светским учреждением, то есть не имел богословского факультета. И преподавание в нём велось на латинском и русском языках.
  Придавая особое значение пропаганде экономических знаний, Ломоносов хлопотал об издании Российской экономической газеты - "Внутренних Российских ведомостей", "которыя бы в государственной економии и приватных людей, а особливо в купечестве приносили пользу отечеству сообщением знания о внутреннем состоянии государства, в чём где избыток или недостаток ... чтобы сии ведомости печатались на одном российском языке". Но этот проект ему осуществить не удалось.
  
  Идеолог грядущего русского века
  Удивляет прозорливость Ломоносова, понимавшего, что самобытное развитие экономики России немыслимо без самостоятельного мировоззрения. Здесь важно отметить три направления его деятельности.
  Во-первых, он написал "Древнюю Российскую историю от начала русского народа до кончины великого князя Ярослава Первого". До того русская история находилась всецело в руках немцев (подчас откровенно признававшихся, что приехали в Россию "делать золото"), русофобские сочинения которых Ломоносов подверг уничтожающей критике.
  Во-вторых, он провёл реформу русской грамматики и русского литературного языка, без чего невозможно было открыть сокровища научного знания народу.
  В-третьих, он внёс большой вклад в русскую и мировую философию, воплотив русское понимание сущности человека и смысла жизни, гораздо более высокое, чем принятое в современной ему западной философии. Ломоносов из тех гениев, которые появляются один раз - чтобы показать соотечественникам, что кроется в каждом из них, но и подавляется чуть ли не каждым. И он сам сознавал и масштаб своего дарования, и свою ответственность за его использование.
  Ломоносов не просто повторял постулат о том, что человек - венец творения Божьего. Учёный верил, что жизнь человеческая, если она не одухотворена, не озарена высокими идеалами, если в ней отсутствует стремление постичь смысл всего происшедшего, происходящего и имеющего произойти, - бесцельна, пуста и скучна, это измена высокому родовому предназначению человека. Творец мира требует и от своих созданий быть Его соработником, прежде всего творческого отношения к миру, чтобы они созидали, приумножали красоту и богатство окружающего мира. И Ломоносов утверждает необходимость "Божия величия" в каждом человеке.
  Современные Ломоносову деятели европейского Просвещения (от Дидро до Вольфа, у которого Ломоносов учился физике и до - впоследствии - Гегеля) оставались рационалистами. Ломоносов же понимал, что живая истина, способная преобразовать мир, не может родиться от одного лишь интеллектуального усилия. Тут должен быть задействован весь духовный организм человека: ум, воля, совесть, талант - всё сгорает на предельных температурах, не погибая вовсе, но превращаясь в новый вид духовной энергии, в великую идею, плодотворно воздействующую на природу и человека.
  Достаточно почитать оды Ломоносова и псалмы в его переложении, чтобы убедиться в том, что их автор - глубоко верующий православный христианин. Его восхищение всемогуществом, милосердием, премудростью и человеколюбием Творца вселенной безграничны, да он и осознавал своё творчество как выражение "гласа небес". И тем не менее многие современные ему церковники считали Ломоносова едва ли не еретиком или даже безбожником, писали доносы о его антирелигиозной деятельности, грозили ему церковным судом. В чём же тут дело?
  Ломоносов был деятельным христианином и врагом пустой и мелочной обрядности. Его интерес к Высшей истине проявился ещё на родине, когда он был свидетелем споров между старообрядцами (позиции которых на Севере были особенно прочны) и "никонианами". Ненависть к псевдохристианскому словоблудию усилилась в нём после курса "философии", преподававшейся в Славяно-греко-латинской академии, где учащиеся должны были размышлять над такими вопросами: "Где сотворены ангелы? Могут ли они приводить в движение себя и другие тела?" И далее шли рассуждения о договорах с дьяволом, о колдунах и колдуньях. Да и в курсе "физики" говорилось о числе небес, их движении, о жидкости неба и о расстоянии от него до Земли.
  Ломоносов был убеждённым сторонником творческого, созидательного православия, которое ставит на первый план не соблюдение обрядности, а подражание Христу, жизнь в Боге, Который продолжает творить мир и призывает человека в Свои соработники. Но эта сторона его деятельности - предмет особого исследования. В этой своей части научное наследие Ломоносова ещё ждёт своего продолжателя.
   Принято считать, что у Ломоносова нет собственно философских сочинений, в лучшем случае отмечают, что он был стихийным материалистом. Пора отказаться от этого заблуждения и вспомнить, что такое философия в высоком смысле этого слова.
  В переводе с греческого на русский "философия" означает "любомудрие, любовь к мудрости". Но отвечает ли она на извечные вопросы: кто такое человек, каково его призвание в этом мире, каков смыл его жизни? Не прав ли был французский философ Пьер Гассенди, утверждавший, что философия доведена до состояния "филомории", то есть "любоглупия"?
  Простые поморы учили Ломоносова совершать с твёрдостью наш жизненный подвиг. Дарование есть поручение, должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия. Нужно быть на уровне дарования, а не применять то, что дано свыше, к сиюминутным своим потребностям, не унижать дар до людской прихоти, но себя и людей - поднимать к нему. Не удивительно, что Ломоносов отказывается от приличного по тогдашним понятиям отцовского состояния и уходит в Москву за знаниями, движимый жаждой подвига во имя и во славу истины и России. "Мне в жизни к одному, - говорил он, - а это богатство отцово меня совсем к другому поворачивать будет".
  Таким образом, Ломоносов воплощал русское понимание сущности человека и смысла жизни, гораздо более высокое, чем принятое в современной ему западной философии, и передал эту эстафету последующим поколениям отечественных мыслителей.
  
  Русский учёный, император-немец и императрица-немка
  Довелось Ломоносову побеседовать и с новым императором России "голштинцем" Петром III. Эта их встреча показывает полную несовместимость немецкого и русского взгляда на жизнь. Пётр говорил Ломоносову на своём ломаном русском языке: "Я хочу в России настоящий культур сделать, столица сделать чистый, как Берлин. Ввести хороший мюзик, европейский одежда для всех. Как и мой дед, Великий Пётр, борода всем снимать, монехизм кончить. Каждый будет иметь своя вера свободно. Указ о вольности дворянской уже дан... Мы будем переводить на русский язык хронику с Тацит, Плутарх и Вольтер. Крестьян будут учить пению и танец и устроить праздники на природа. В каждой деревня устроим свой музей-хауз - дом, где они путут петь и танцевать".
  Ломоносов ответил:
  - Культура вовсе не есть подражание иноземному.
  И у Пётра III осталось мнение о Ломоносове как о форменном русском медведе и фанатике.
  Екатерина II тоже не любила Ломоносова. Ещё бы! Ломоносов всю жизнь воевал с немцами на русской службе, а тут на российском престоле оказалась чистокровная немка. Она подписала было указ о его отставке с выплатой ему лишь половины жалованья. Но, сообразив, что это нанесёт урон её репутации в глазах просвещённого русского общества, отозвала указ. Она даже посетила Ломоносова в его доме и поинтересовалась его трудами, но это тоже было показным шагом. И всё же Ломоносов был произведён в статские советники, что по Табели о рангах приравнивалось к полковнику. Так что в последние годы жизни учёный по крайней мере не знал нужды.
  Ломоносов намного обогнал западноевропейскую науку. Его открытия, в том числе и закон сохранения материи и движения, были известны на Западе, но замалчивались там. Ещё бы, как признать первенство за страной, где, как ещё недавно уверяли путешественники, живут люди с пёсьими головами или с одним глазом посреди лба.
  
  Воплощение лучшего в национальном характере
  Наконец, Ломоносов оказал громадное влияние на развитие всей русской мысли своим личным примером. В русском обществе надолго утвердился созданный им идеал общественной жизни: "Истекает злато и сребро из недр земных... избавляются подданные от тягостей; земля не обагряется российскою кровию ни внутрь, ни вне государства; умножается народ, и доходы прирастают; возвышаются великолепныя здания, исправляются суды, насаждаются науки среди государства, повсюду возлюбленная тишина". И образ гения, вышедшего из самых "низов" и поднявшегося на вершину культуры и славы, более того, показавшего, чего может добиться каждый человек, если он не зароет свой талант в землю, не потратит жизнь на мелочи, вдохновлял не одно поколение русских людей.
  Пушкин заметил: "Ломоносов был великий человек. Между Петром 1 и Екатериной II он явился самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый русский университет; он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом". То есть Ломоносов - не между Сумароковым и Фонвизином, а между Петром и Екатериной, то есть между правителями государства.
  Исследователи творчества Ломоносова неоднократно отмечали, что в нём нашли отражение лучшие стороны русского национального характера: упорство и бескорыстие в труде, самоотверженность, патриотизм и мирная, гуманистическая устремлённость творчества. Ломоносов будто явился, чтобы подтвердить характеристику Радищева: "Твёрдость в предприятиях, неутомимость в исполнении - суть качества, отличающие народ Российский... О народ, к величию и славе рождённый!" Белинский говорил о Ломоносове, что это - "великий характер, явление, делающее честь человеческой природе и русскому имени".
  А в быту Ломоносов был весёлым, гостеприимным, уверенным в себе человеком, с достоинством прошедшим свой жизненный путь, правда, вспыльчивым, но и отходчивым. Высокий, сильный, с сильным голосом, прекрасный оратор, он умел за себя постоять и за словом в карман не лез. Потому-то уже упоминавшийся адмирал Панин сказал о Ломоносове: "Велик, умён, но предерзостен и через сие нелюбим".
  Вот уже полтора столетия звучит в России крылатая фраза: "Пушкин - это наше всё". И только однажды мне довелось услышать: "Это неправильно. Ломоносов - вот наше всё. Пушкин прославил Россию как великий писатель, поэт, драматург. Он высказал много умных мыслей и по другим сферам человеческого знания. Но он не совершил великих естественно-научных открытий, как Ломоносов. Да и не пришлось ему, дворянину с шестисотлетней родословной, с таким трудом пробиваться к высотам культуры из низов, как сыну простого помора". Не буду спорить, наверное, правильнее будет сказать, что эти два гения стоят во главе целой шеренги великих русских людей, которые, хотя и ушли уже из жизни, но и в нашей сегодняшней борьбе за свободу, независимость и процветание Родины стоят в наших рядах.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"