Настроение 

Как будто старые ВорЫ
Собрали в круг на чьей-то даче,
Стоят деревья и судачат,
Что снова в сон им до поры.

Уже сентябрь, тепла обрыв,
А вечер просто просит пледа,
И от забора до обеда
По телевидению "хохлы".

Привет, прощай, грядёт зима,
Когда замерзнут мысли насмерть,
Хороший сериал "Ненастье",
В "афганский" сон хочу туда!

Будь осторожен, не проси,
О чем попросишь, то и будет
Дано в наш век, до тла иудин
Хоть с NHK, хоть с BBC.

Ночная бабочка в стекло
На свет лампады ломко бьется,
На что-то снова я отвлёкся, 
И мне опять не повезло.

Другу детства

Я не слушал тебя, старый кент,
Извини, размечтался устало,
"Память вновь, как струна зазвучала", 
Так сказал бы об этом Флобер.

Лепестки белых яблонь дрожат,
Бежин луг в копьевидном убранстве,
Как страна романтических странствий,
Дальний север тревожил наш взгляд.

Бог с ней, брат, с госпожой Бовари,
Жан Вальжан был подлец и придурок,
Помнишь, Пиня, у урок окурок 
Ты смолил от зари до зари.

Мулла 

Луна плывёт над соснами, и где-то
Волшебное журчание реки,
Я видел в Тель-Авиве минареты
А в них сидят блатные мужики.

Мулла в порыве пламенном неистов,
Их сурой из "Корана" одарил,
Аллах, храни больных авантюристов
Без мужества, без денег и без сил!

И вот, лишь тени подобрались кромкой,
Я в сумерках мозгами ослабел,
Читал свою священник книгу громко,
Он не читал, ее, друзья, он пел.

Возможно, это все воображенье,
Шайтан нас одурачил всех всех вокруг,
Но вот мулла продолжил своё пенье,
И все другие звуки смолкли вдруг.

Колыма

В суде скамейка, неба оттиск серый,
Пустой вагон как мрачный силуэт,
Двенадцать лет мне дали снежных прерий,
На Колыме двенадцать снежных лет.

Там юг и север, запад, всё уныло,
Меня "столыпин" мчал туда, гудя,
Где воровская "пика" жизнь пронзила,
Где даже нет нормального дождя.

Где правила никто не нарушает,
Где лес "понятий" строится вокруг,
Где время мыслей тяжких не рождает,
Где исчезают в полдень тени, друг.

Их нет! Идёт от станции бродяга,
На фоне неба дико измождён,
Добил свой срок босяк, борец, бедняга,
И поезд ждать пошёл на перегон.

Слова закончил, в мыслях потемнели
Размытые века, железный путь,
Поэт на зоне смотрит в параллели,
Где отбывает то, что не вернуть.

И стих идёт, мой друг, конечно, нервный,
То вспомнится Сильвестр, то Курбаши...
Где в Казахстане говорят im Werden,
В узбекских лагерях бакшиш, бакшиш.

Грехи

Да я бы сам их утопил,
Да только вот они не тонут,
Я помню, как кричал мне Толик,
Что я армяшка и дебил.

За каждый сказанный мне слог,
За каждую не в муху букву
Я их в гранитный фрак обую,
Обую, дайте только срок!

- Πάρε με! Σε θέλω, - возьми
Меня сейчас, тебя хочу я,
Шептала мне гречанка всуе,
Я ей совсем не подходил.

Что наша жизнь вообще? Бульон
И не всегда святой и вкусный,
В картеле босс под  mucho gusto
Загнал в патронник свой патрон.

Читая В. С. Высоцкого

Один из лидеров Движения,
Он точно помнил каждый стих,
Он вызывал в нем уважение,
Как и у каждого из них.

И путь невероятно чёткий 
Перед лицом его предстал,
Он положил в багажник водку,
Четыре ящика "Chrystal".

Погиб поэт, невольник чести,
В кровь зарисованный фантом,
Тогда плывем, пока мы вместе,
Что будет дальше, а, потом.

Электричество 

Электричество под кожей
Ходит вечными кругами,
Я, давно ни с кем не схожий,
Стал с друзьями, как с врагами!

Дальше буду я - с врачами,
Хворей лист не изменился,
Сверху "гражданин начальник",
Снизу подпись, "я стремился".

Якоря на дно прилягут,
Капитан воскликнет "ахтунг",
Вон огни на мысе Страха
На своей бессонной вахте.

Стекло

Давно уже стоит стекло
меж мной и, скажем, внешним миром!
Давно проиграны кумиры 
(вот это да, совсем давно). 
Лежит великая печать, 
что не вникает, скажем, в суть и 
напрасно говорить не будет,
сам, мол, за это отвечай. 
Как солнце спряталось в кувшин, 
который, скажем, вечно юный,
разбить его не самый умный 
не сможет, сколько ни пляши. 
Стекло разбить, увы, нельзя, 
его расплавить, скажем, можно, 
увидев, а потом тревожно 
извергнув пламя из души.

Подражание Домбровскому

Снова ночь у меня за гардиной,
Ото дня горьковатой на вкус,
Поправляюсь чутка кокаином,
По стеклу загоню, задохнусь...
Я пишу! И бессмертные сцены 
Сквозь бумаги прозрачный забор
Снова смотрят... Бессменный Есенин
И роман "Честный Вор". (Честный - вор?) 
А сегодня в Швейцарьи над взморьем,
Ветер от неба и до земли,
Я Домбровского слышу в прибое,
Капитаны ведут корабли
На полярных морях и на южных
Только контуры их не видны,
Капитаны в сражениях ненужных
Украинской и русской войны.
Я пишу эти ночи с усилием,
По изгибам зелёных зыбей
Не лечу потому, что нет крыльев
У пиратских моих кораблей.
...Вот только бы он не погиб
В случайной драке или споре!
Ты, если что, звони, Хабиб
Поставит "точку" в разговоре.

Белые ночи

Белые ночи стали короче,
Темные ночи стали длинней,
Главный судья, он над нами хохочет,
Главный свидетель смотрит странней.

Ладно, смотри в эти бледные лица,
В камере хладно, сыро, зима,
Воздух гнилой в центе нашей столицы,
Сводит с ума белокаменная.

Скоро осудят, на-ко вам, звери,
Лай и конвой, недотаявший снег,
Кончились игры в "верим, не верим",
Только надежда одна на побег.

Лбами угрюмыми двери таранить,
Ствол у охраны враз отнимать,
Бороды сбрить, не забыть про "Коран" и
Ватник, и в горы в вечный никаб.

Поэту

Как писал один поэт нам, вот:
"Тянет меня бездна роковая!",
Жизнь, подлюка, никогда не врет,
Ты поэт, а я вообще - блатная.

X и Y перепутал Бог,
Если их скрестить, то будут "Янки",
Выписал в любви нам в гору стоп
Мусор в протоколе на Лубянке.

Мы вошли в круговорот нулей,
Стали биомассой, протоплазмой,
Хочешь мне по роже дать, ну, бей,
Я не стану более несчастной.

Вырублен давно вишнёвый сад,
И душа моя давно засохла:
В бой неравный посылал солдат
В кишлаке ДурИ тов. Рохлин.

Тоска

Набежала тоска вся, да вымерла,
И осталась щемящая грусть, 
В телевизоре много Владимира,
Всех зовущих в великую Русь.

"Три медведя" и Маша к опушечке
Не спеша собираясь, спешат,
Пробки в центре и памятник Пушкина,
Мосгорсуд, снова Лёша Солдат.

И "дзогчен" над моим подоконником, 
Жизнь прожить не в бардо перейти, 
И гармоника, где-то покойника
Отпевают на чьей-то груди.

К вдохновению шаг от безумия
Семиструнной российской струны,
Захотелось мне вдруг полнолуния
В мире нашей обратной Луны.

Блюз

Нету тепла и света
В вечере без "люблю",
Вместо свечей, паркета 
Наш полуночный блюз.

Это такая тайна,
Правда, кирюха Дрю,
Слышится не случайно
Твой полуночный блюз.

Скоро наступят зимы, 
К хренам завянет плющ,
Лагерной пантомимой
Мой полуночный блюз.

Там, где любил я, пусто,
Там, где смеялся, ноль,
Дальше слова отпустим,
Больно уж риф простой.

Хочется, брат мой, чуда,
Хочется, летом чтоб
Между блатного люда
Пел телеграфный столб.

Только вчера как будто
Телек внесли в барак,
Вон он стоит, как Будда,
Слева у входа, брат.

Кажется, так недавно
В белом, как снег, Огне
Лебедь летел хрустальный 
Блюзовой нотой "ре".

Библейское

День уходит, братва сутулится 
Под московским под фонарем,
С детства жил я все ей да Улицей,
Не сдавая души внаём!

Никуда, потому что некуда,
Никому, потому, что пуст,
На свиданиях только "нет" и "да"
Говорил мне горящий куст,

Потому, что сказать мне нечего,
Знаю кухню от первых лиц,
По свободе бы каждый вечер я
Перед храмом склонялся ниц.

NY

Я в Нью-Йорке, возможно, позже  
Будет страсти какой-то  вихрь,
Мимо топит ночной прохожий,
Трудно здесь остаться в живых!

Вперемешку улыбка с дракой,
Без ствола никаких реклам,
Мусора ставят негров раком,
Проститутки кричат, не дам.

Сленг одесский, впиваясь в тело,
Освещает, привет, ковбой,
Эмигрантам все надоело,
Но NY - это город мой.

Верю

А.  Большому

Верую в Бога, в черта,
В благо и в сатану,
Верую безотчетно
В ход воровской, в братву.

Сына милей и ближе,
Совести выше  нет,
Вижу я... Вижу. Вижу!
Сам я - авторитет.

Терлецкий парк

Звон насвая золотист и гулок,
Мозг расцвечен точками огней,
В кумарах пришел сюда, придурок,
В парк Терлецкий юности моей.

Липы мы сажали здесь и вязы,
Слава Шкляров, Дюша, Мозговой,
К Аветян, Марине сероглазой
Коротков, Володя шёл домой.

А, промокнув под  дождем веселым,
Цвёл уже который день каштан,
Из 905-й средней школы
Брёл домой смущенный мальчуган.

Не было ни слез необычайных,
Не было ни страшных клятв в обед,
Дождь весной, короткий и случайный,
Стал причиной этих самых бед!

Знал он,  случай ничего не значит,
В мае гром грозы не в сентябре,
Но набрал в подъезде ржавых гаек,
Сунул в самодельный пистолет.

Да, могло случиться все иначе,
Если б дождик дольше прозвенел...
Вмиг упал директор водокачки
В пламя в парке из цветных огней.

Чай

Поэтам следует печаль,
Печали следует разлука,
Братва не пьёт, такая штука,
Зелёный, только чёрный чай.

Потом и разговор пошёл,
Приемлемо, небезуспешно,
Как "профсоюз" полком потешным
По пересылкам всем - прошёл.

Не говорить по вечерам
О чём-то непервостепенном,
От суеты уединенным,
Доступно только лишь ВорАм!

Ни ты, ни я не Карамзин,
"А было ль то, а было ль это...",
Лото и пьяные поэты
На том пруду средь вечных зим.

На войну он ушел "пионером"
И остался нечаянно цел,
Криминальным учился манерам
Прямо в Люберцах, глядя в прицел,
Так он вот и живёт неученый,
Иногда чересчур прямоват,
Чифир варит всегда кипяченый,
Как учил его Леша Солдат.

В раскладах.

Дм. Белову

Мне сказали люди в погонах,
Что расклад им дал я немалый,
Слоговые объемы прогонов
Междуиктовых интервалов.

Зажигал последний светильник
На продоле нам русский дольник,
С ним общаться вдруг запретили,
Александр Македонский, Солоник.

Хата No 9-3-8,
Блок 9-й корпуса 9-ть,
Он просил у нас папиросы,
Мы не знали, что с этим делать.

Исчерпал судья материалы
Все при нулевой анакрузе,
Был анапест, стал амфибрахий:
- Строгих 10 лет, светло-русый!

Встреча

Вышло, не вышло, а годы - канут,
Встретишь подругу: - Чего ты, как ты?
- Здравствуй, купила на кухню кактус,
А ты все пишешь, перо, бумага?

Утлой цифирью без желанья,
Даты и дни дней рождений вспомним:
- Муж твой все так же в такси шаманит?
- Ты же худой был, ачо стал полным?
Где ж мне искать тебя, Грант, в спортзалах?
- Помню, сидела ты на диетах!
- Я бы домой всех вас, Грант, позвала,
Да ведь "придут" или так, иль эдак?

  Время брыкается - голенасто,
  Мерзостей мощных вперёд - с лихвою, 
  Раньше любила, как я, опасных,
  Диких и дерзких сосну, секвойю.

В "Садко"

Поели долларов на 200$,
"Садко Аркада", шум и смог,
Мне провалиться бы на месте,
Я и на 100$ поесть бы мог.

Нам кто-то градусник поставил,
И кровь, как лава, горяча,
Лилась в поток боев без правил,
Без адвокатов и врача.

Чему и радоваться нам бы,
Но в жилах стыла, черт возьми,
Блатная жизнь не шоколадка,
Ноль выезжают из семи.

Великолепная "семерка",
Спортивный трехспицевый руль,
"Е-38", карты, водка,
И лоб холодный твой, лапуль.

Во времена лихие,
Жили мы без охраны,
Пьяные да бухие,
Как завещал Сид Баррет.

Наследие

Альфой ли бетой в жопу
Ипсилон искалечив,
Хочется мне, что б, что б мы
Шли из варягов в греки!

Гукнулся скорый, старый
В рай коммунизма поезд,
Ловят их партизаны,
Пользуют в зад их, то есть.

Скулы из мормолона,
Кончат, снимают скальпы,
Без одного патрона
Ты в Уссурийск едва ли.

Эритрея

Нет, на меня наводят жуть
Огни бессонной эстакады,
Нас эфиопские бригады
В последний час проводят в путь.
Из Абиссинии бойцы,
Вернее, скажем так, бандиты,
Где в моде зло, и эвкалипты
Ведут столетние рамсы.

На женщинах где тога, сами
Кладут вам инжиру... Шепчу:
- Тенайстелин! - Они губами
Беззвучно взад: - Денаначу...
Не взять назад ни ноты, брат,
Ни банка, слишком охраняют,
На Ниле голубом отряд
В деревню Амба - не пускает.

Тюрьма не член, садись, не бойся,
Всех в Эритрее взяли в плен,
Французских слов пустая роспись
"Je vous en prie (тюрьма не член)".
Считали "анд", "хулет" и "сост",
1, 2, 3 менты-бродяги,
Меч с полумесяцем на флаге
На Ниле голубом был ГОСТ.

Облака

С. Арутюнову (Аруте)

Жизни нет давно,
Смерти нет  пока,
Чёрным домино
В небе - облака.

Жизни нет давно,
Я согласен, друг,
Только одно "но",
Если нас - убьют.

Случаем зачат,
Нехотя рождён,
Говорил Солдат,
Таню Бек не - он.

Беглые огни,
"Белая стрела",
Воры не ВорЫ,
Чёрная судьба.

Встреча налегке
Ничего не даст,
Масло бабка Бе 
Пролила для нас.

На отъезд Т. В.

Над желтизной учебных наших зданий 
Кружилась долго зимняя метель,
В любви я часто признавался Тане,
Ни смея, не надеясь на постель.

А в Мексике посольства полумира,
Братва и солнце, кладбищ тишина,
Уехала туда... Себя корил я, 
Как жизнь моя босяцкая бедна!

Не обошлось без горя у аонид,
Я Сталина портрет в те дни хранил,
Он в баре "Встреча" освящал таблоид,
Поэт, прозаик, пария, бандит.

- Вы кто? - Вопрос из трубки. - Говорите?
И мандельштамист был бандитский день,
Экзамен на береты в группе "Витязь"
Я провалил, хотя и не хотел.

Мне Вор сказал один, зовут Беспалый,
It"s akin to you didn"t want all this,
"Я сам", Нагано, "Овод" и опалы,
Бесо Руставский, йога, антифриз.

Я

Я в криминальном мире был
Не ученик, а сопричастный,
Друзья не верили напрасно,
Ну, дело их посильных сил.

Impossible, не имбицил,
Эстет с сияньем декадентства,
Все то, что знал, я сообщил
Друзьям неправедного детства.

Вечерние поля Милле.
Сады цветущие Лоррена.
Я в детстве рисовал и не
Считал телесное изменой.

Тремя движениями смешал
Я б на палитре кобальт синий,
И никому бы не мешал,
Ом, курум гини, курум гини.

На смерть С. Чудакова

"Я не этот и не тот".
С. Арутюнов

Ты не этот, я нигде,
Да, весь мир меня отринул,
Люберецкие могилы
Прямо чудятся везде...

Я их всех ещё убью,
Кто Сергея так унизил,
Я на них как брошусь рысью,
Как кувалдой по пизде.

Рыбы падали с небес,
Чудакова задушили,
Он погиб из-за квартиры,
Жил, Кутузовский проспект.

А ведь был большой поэт,
Два чеченца и удавка,
Он писал легко и плавко,
Щас таких почти что нет.

Он писал, что Зевс не выдаст,
Что Будённый нас не съест,
Он в стихах такое выдал,
Что в психушку загремел.

Это пользованье ран,
Череп с повреждением мозга,
Мягко он писал, но жёстко,
Спи, Луи московских стран.

Спи, Сергей, в твоём имени
Камень и конь,
Ты возжег в чреве кармы
Как жженку огонь,
Взял и умер, как пьяный,
Свалившийся в лифт,
Твои сутры читаем,
Сергей "Ипполит".

Пребываючи в сансаре,
Повернулся к ней спиной,
Спи, Сергей, ты был не фраер,
Настоящий был блатной.

Время, брат, сейчас такое,
Без ножа не выходи,
Спи, Сергей, ведь ты спокоен?
Настоящий был бандит?

Сероводородная Афродита

Следователь по фамилии Ф. Щиридный:
- Трупы подавали признаки жизни!
Сероводородная Афродита,
Он прекрасно помнил простой абрис твой.

- Не согласен, - ночью зашли бандиты
Со словами: - Люди за вас сказали!
Сероводородная Афродита,
Пусть бы хоть индайтмент, да не с ментами.

Он простой был парень, сидит и курит,
Сколько раз могли его взять, исполнить,
Накуриться бы вместе с Фросей дури,
Только надо выйти, купить и вспомнить.

Свадьбу по-босяцки сыграли быстро, 
Афродита скоро совсем зачахла,
Жили в сельском доме под самой Истрой,
Там, известно, мощная калачакра.

Умерла, остался совсем один он,
И в пивной явилась ему из пены,
Сероводородная Афродита,
Мыслеформа, равная всей Вселенной.

Старость

Бандитская неясна старость!
Что предстоит, а что - осталось,
Миг был, как год, а год как миг,
Кто что достиг и что постиг?

Ведь в робкой, шаткой их судьбе
Пыльца мерцала золотая,
Их коронованность святая,
И и их святая власть к тебе
В отелях класса "люкс" "Savoy".

Себя я чувствую неловко,
Стих ускользает в остановку
На акустической прямой.
Круги фасонят и бегут,
Сплетаясь в разные созвездия,
Комета Цезарь, солнце Брут,
Внезапно растворяясь в бездне.

Внуково

Мне во Внуково остаться 
С пацанами суждено,
Между сроками мотаться
От пивбара до кино.

Как чаинки,  тонут годы,
Смерть поднимется со дна,
Смерть, она закон природы,
И прекрасна, как она.

В полной мы росли неволе,,
Что ты знаешь, айболит,
На Арбате кровью полит
Люберецкой каждый вид.

На разборке в чистом поле
Пуля поцелует,
Мать грехи твои замолит
Дочиста-вчистую.
Все мы знали, что нам делать,
Кошка не свинья,
Трупы справа, трупы слева,
Культик, сбоку я, 
Ведь смерть опоздала 
на пол часа, я все уже 
знаю, что делать, сам.

Рерихам 

Пускай, приняв неправильный полет
И вспять стези своей не обретая,
Моя судьба в бездонность утечет,
Пускай ее заменит друг, другая.

Не явствует судьбе ущерб один,
Не поражает ухо звук свободный,
Оз бек, своей судьбе ты господин,
Талант всегда бездомный и голодный!

Равно как в высотах эфира свет,
И как новорожденный свет в эфире,
Я Шамбале восторженный привет
Кричу, болея за все судьбы в мире.

Со смертью жизнь, богатство с нищетой,
Все образы годины бывшей крякнут,
Сравняется со снежной пеленой,
Однообразно их покрывшей, флаг мой.


Лёгкие дни

Дни были легкие, как в боксе мухачи,
Немного доставала всех Чечня,
Татьяна все рычала: - Замолчи!
На мужа и немного на меня.

Нам дни дарили розы, васильки,  
И я ходил в спортивных все в штанах,  
Ей подарил кайфовые чулки, 
Где бабочки резвились на полях. 

Кто помнит первый поцелуй в саду,  
И первый голый пляжный волейбол,  
У жизни я пошёл на поводу
Судьбы зубрить неправильный глагол. 

Иконе Младшему и Аруте

Ну какое имя и отчество,
Если ты прошёл, брат, тюрьму!
Или так тебе просто хочется,
Или я тебя - не пойму...

В перестрелке ночью на Родчельской
Были спрятаны восемь лет,
Арутюнов поэт сегодня нам
В "Самиздате" пишет  себе.

Это мёд, а то Эфиопия,
В Бахрдаре снова бои,
Подогретый чифирь как топливо
По утрам он пьёт на свои.

Медитация, нож, поэзия,
Не духовная нищета,
Если был в тюрьме бы, как Эдик я,
У меня б там вся жизнь прошла!

Звезды есть, and you kneel to no one,
На коленях, but still you kneel
Перед Господом, внешне добрым,
Ну а внутренне Бог простил.

Нищим  можно, мертвым духовно
- а ведь были там зеркала -
Стал давно уж город огромный,
Где вся жизнь твоя, брат, прошла.

Встреча

Вчера загасился: - Ты как там, старик?
Такой же, как раньше, отпетый?
Он был пограничник, я был проводник,
Семён автомат нёс кассетный.

Нам не было дела до "крыш" или "стен",
До ветра оборванных нитей,
Солдаты умнее сдались бы нам в плен
Без всяких других тити-мити.

Мы шли с автоматами наперевес,
Звеня бессердечием как шпорой,
И солнца горел поперечный надрез
В прицеле у гипнотизера.

Игра

Под утро на хазах бандиты не спят,
А больше болеют по шмали,
Пока ночью звезды над миром звездят,
Мы в нарды рубились на "пальме".

Вот щурит ресницы находчивый Кот,
Тюрьмы коренной обитатель,
Преступник берется за дело, и вот
Мелькают краплёные нарды.

- Играй на свободу, ну что же ты сцышь?
Добей пассажира простого:
- Не смог смог рассчитаться, домой напиши,
Проси о скачухе другого!

Не нужен совсем звездочетам фитиль,
Сыграют, начнут все сначала,
Играется все, даже бури и штиль,
Свобода, судьба, одеяло.

Измайловским

Ты говоришь, за жили-были?
Не жили, не были - нигде!
Спортзалы, зоны, или-или,
Один с блядей, другой злодей.

На базе резких отношений
Христосовали всю братву
В разборки, в красно-синих, в тени
На "Первомайской" в холоду.

Сирень цвела в начале мая,
Сиреневый бульвар и гам,
Веселой, публика блатная
В "Берёзке" одевала дам.

А в моргах публики лежало
Побольше, чем карандашей
У тех художников, что мало-
Помалу были средь Людей.

Немногие для вечности живут
И в очаге веселых дров не жгут,
За жили-были я скажу, что крутит
Нас мелкое добро грошовой сути.

Ангелы

А. Филозову

Не играл я ребёнком с детьми.
Школа, армия, после тюрьма,
Но я знал, как от двух до пяти,
Что Сансара нас сводит с ума.

И в Сансаре - я был убеждён! -
Путь в Нирвану откроется мне,
Будут доллары литься дождем,
Отражением воды на Луне.

Да, я многого ждал, а теперь
Все равно не в Нирване живу,
А в метро только лица "зверей",
Наполняющих злую Москву.

Нас всех быстро коверкает жизнь,
Да и жили вообще-то ли мы,
Слышишь, ангелы вновь напились,
На санскрите читают псалмы?

Эти ангелы - верят в прогресс
В первобытно-общественный строй,
Они лестницу ввысь до небес 
Как построят, кончают с собой.

Эти ангелы могут понять,
Что жрецам нашим верить смешно,
Что священник зарежет и мать,
Если крупно ему повезло...

Эти ангелы кончат петлей,
Или к стенке, осудит их кто,
Капитан, вызывайте конвой,
Сигареты верните на стол.

Всегда не все от нас зависит

Всегда не все от нас зависит,
Старался делать все, что мог,
Не поддаваясь ни капризам,
Ни настроениям дорог.

Не обладая сильной волей
Или хоть проблеском ума,
Всегда был тобой я болен,
Святая, "синяя" братва.

Ведь синеву иных начал
Мне синий означал из детства,
И никуда уже не деться,
Он мне и мачта, и причал.

Почти что чёрный, синий цвет.
Игла дрожит. Татуировка.
Рукав. От шеи до обрывка
Оторванных тюрьмою лет.

Торможу на важных поворотах

Торможу на важных поворотах,
Был бы пешим, мог в них гулять,
Отжимали даром мы заводы
По заказам от других бригад.

Коммерсанты чёрные с окраин
В сигаретных крылись огоньках,
Те, которых отпустил хозяин, 
Щеголяли в желтых "казаках".

Президент был как Георгий Вицын,
Пьяный в доску, где же - тут? - доска...
Мне сегодня очень плохо спится,
Жизнь поэта - стала не близка.

Потом он сбавил, подустал

Потом он сбавил, подустал
Без всяких пойндешьпендэ,
Четвёртый раунд, сильно сдал,
Валился с ног вообще везде.

Но сильный менеджер Бернштейн 
Ему вонзил воздушный хук,
Вот после матча ты, поверь,
Хлебнёшь без хлеба горьких мук!

Писал серьёзные стихи,
Широким хватом выжимал,
Пришлось, без трепета руки
Рывок, нырок, ему нокаут.

Но бросил бокс. И обходил 
Арены битв тех стороной.
- Так завтра снова, командир,
В кишлак на Оксе в ближний бой?
Так... Завтра снова, командир...
- Ты отдыхай давай, бандит!

Застыл Памир в ледовом навороте,
Река и небо, пятый взвод уходит.
Уходит как, рюкзак, берет,
Служил в СА, сидел в РФ.

Ночное

Что-то ночью написалось,
Править буду завтра утром,
Слишком велика усталость,
Или молча молит мудрость?

Гнёт меня, как ветер травы,
Гнёт судьбы и душит тело,
Жаждал криминальной славы,
А она не захотела!

Только эту жизнь и понял,
Широко шагал и часто,
Говорила доктор Ольга:
- Воин, ты - мое несчастье!
Сердце бьется слишком... шибко,
Кровь... за вены выкипает,
Да... наделал ты ошибок,
Но тебя все любит... Таня?

Разрешила все сомненья
Склифософская гадалка
Навсегда без промедленья,
Мне себя ничуть не жалко,

Жизнь не делится на тропы,
Ямбы, стопы и  хореи,
Не слезам не верят, соплям
Белокаменные феи.

Я думаю, блатную жизнь начать

Я думаю, блатную жизнь начать
Мне надо не с конца, а с середины,
Послав ее послов первопричины
В давно забытый вымышленный чат.

Она была душою тех начал,
Что по понятьям назывались честью,
Я бы тому законнику повесил
Медаль на грудь, что мне их рассказал.

Куда ты наши годы ни табунь,
Ни изрывай усильями метафор,
Мы клали и на плаху, и на Кафку,
Бессмысленный, веселый русский бунт.

Простого смысла против сложных рифм
Не выдержал порядок криминальный,
Как вишенка на торте, в кофе сахар,
Под красное ушли остатки фирм.

Начало середины без конца
Сосуд китайский "чжи (卮)" в четыре "шена(升)",
В иероглифе "замена" и "измена"
Ключ слева "крестик (十)" тот же и один.

Вот и сейчас проедешь вдруг кабак,
А там сидят, дуплят четыре потца,
Но нас с тобою это не коснётся 
Ещё или уже, ну, как-то так.

А прочие сгинули словно хазары

А прочие сгинули, словно хазары,
И ветры их прахи давно размели,
Давно мы прибили блатные базары,
В качалках трещалки, как пупы Земли.

Унизились в зоны, прошли сквозь казармы,
И пуд шашлыка, и молельня стоит,
А в комнатах наших сидят комиссары,
В саду Бармалея зарыт Айболит.

И Люди от имени Вора стояли,
Не важно, какого, а важно, ВорА,
И двигались чётко в Москве и астрально,
Москва воровская, святая Москва.

А Питер бандитский все охал и ахал,
Ну как же, Нева ведь святая вода,
И шли на Крещение в прорубь к Аллаху
И те, кто все знал, и все те, кто не знал.

В Москве было жёстко, в Москве было строго,
В Москве было, скажем так, жёстче всего,
Осталось нас мало, а было как много,
И век наш берёг дурака своего.  

Сейчас эпигонство, ст. 228,
Чему ты не сокол, чему не летать, 
А Саня Уральский, ФИО Морозов
Двадцатку отбил на ноге в карцерах.

Над краем оврага утоптана площадь,
До самого края спускается Дон,
Эх, шашку бы в руки, вскочить бы на лошадь
И к чёрному солнцу вести эскадрон.

О поэзии (шуточные стихи)

Жизни нет, не только смысла,
Жизнь ведь только если смерть,
Гумилёв писал не чисто,
Так и хочется - стереть.

Блок всегда писал мазками,
Смысл какой, ума ведь нет,
А Есенин пил с братками,
Сергей-джан, тебе привет.

Сын его, Есенин-Вольпин,
Говорят, "законник" был,
В сумасшедшем доме столько 
Пробыл, масть свою забыл.

Ну а Боря Слуцкий, падло,
Под Иосифа писал,
Задавить бы надо, ладно,
Под конец один он стал.

Подбирался к телефону,
Иногда звонил друзьям,
Тогда не было ОМОНа,
А то сдал его бы я.

Кто же правильным был? Бальмонт!
О-о-о-о-очень длинные стихи,
И красив был, как Навальный,
И спокоен, как братки.

Почитайте лучше прозу,
Рифмы нет, каков сюжет,
Говорят, Радзинский в позе
Ёб Лимона много лет.

В прикосновенности осталась

В прикосновенности осталась
Лишь только первая строка
"Пока мне не приходит старость",
И перечёркнуто "пока".

А в ресторан "Миранда-Флора"
Поток машин, контроль стоит,
Там исполняют приговоры,
Убит какой-нибудь бандит!

И снова плачет Лорелея,
Куда ни кинь, что ни возьми,
А Люди стали все ворее,
Век оставаяся с Людьми.

Постановили за убийство

Постановили за убийство,
А через месяц оправдали,
Договорился с кем-то Вися,
Шерхана сын, бандит Виталий.

Вёл дело некто Ким Волошин.
- Всех! На!! Голгофу!!! - Страшный лозунг.
Кавказясь, принял, отморожен,
Но не убийца, штемп хороший.

Стоять на пике у пип-шоу,
Иль девки сахар загасили,
В финале вышел и пошёл он
Домой к своей счастливой Лиле.

Шмонбанда проводила бурно,
Одобрил стремконтроль свирепый,
Он ездил на шикарном "турбо",
Партача сонмы орфоэпий.

Арбатское

У бандита Студента есть фляга вина,
Не теряйте момента, пейте смело, братва,
 У ВорОв мы узнаем, не пройдет еще час,
На Арбате всяк равен, не морочили нас.

Против гадов с ножами что мои 45 см,
Даже воры б не стали, что им мертвых считать,
И стою на Смоленке я один бить отбой,
Есть звезда на коленке, знать, придут за тобой!

Справа панки, ребята, слева "гады", друзья,
Приготовьтесь бить "гадов", удирать нам нельзя,
Гнать с Арбата до Пушки, бей, мочи, не жалей,
Накатите полушку за победу скорей!

Я числился не на Голгофе (для гурманов)

Я числился не на Голгофе,
Совсем в других местах, друзья,
Нормальный, криминальный профи,
А дальше говорить нельзя...

Играли мы в кино и немцы 
На шляпу через целлофан,
В "Оладьях" ели, милый Герцен,
И в Консе резали карман.

Не хрюкай, если ты гашеный,
Закрополил, штаны спусти,
Арбатско-агальцовокняжества
Гербы в запасник унесли.