Линьсюаню очень хотелось узнать, как господин и госпожа Сун перенесли путешествие на мечах. Никаким иным способом они попасть из Гаотая в Фэнчэн к этому дню просто б не успели - но вот же они, сидят на почётных местах и довольно улыбаются. Или же придётся предположить, что кто-то достаточно могущественный устроил им мгновенное перемещение, но это было совсем маловероятно. Кстати, надо будет и самому опробовать этот вид заклятий. До сих пор Линьсюань знал, что слишком слаб для телепортации, а потому даже не смотрел в ту сторону. Но теперь, с новыми силами...
Но это всё потом.
Линьсюань повёл головой: золотая нить, которой был щедро украшен стоячий воротник, слегка царапала шею. Похоже, что он женился в свадебной одежде кого-то из Мэев; трудно поверить, что красно-золотой наряд успели бы полностью сшить за прошедшие пару дней. Вот подогнать уже имеющийся, это да, мерки с него сняли. Золотые узоры на плечах, птицы на рукавах, и ещё верхнее одеяние обладало самым настоящим шлейфом, так что Линьсюань всё время боялся на него наступить. Хорошо, что сегодня много ходить не придётся. Интересно, Жулань, которой как раз сейчас помогали выйти из красного паланкина, тоже досталось чужое платье, или она одета в своё, оставшееся от прежней свадьбы? Тьфу, тьфу, вот уж не стоило вспоминать её предыдущий брак, с ним теперь точно покончено, и хвала Небу.
Жулань плавно ступила на красную дорожку, из-под верхней красной юбки, которую она придержала, мелькнул кусочек белой нижней. У невесты тоже имелся шлейф, но, пожалуй, Линьсюанев был длиннее. Длинная красная вуаль, даже скорее покрывало, скрывало голову и плечи женщины, мешая разглядеть наряд и лицо, но Линьсюань был готов поклясться, что она улыбается. Так, как умеет только она и только ему. И заклинатель почувствовал, что тоже расплывается в невольной улыбке. Со стороны террасы фэнчэнской управы донёсся перебор струн: Линьсюань не хотел венчаться во дворце, и его пожелание учли. Тонкие девичьи голоса запели:
Воспеваем неразрывность ваших уз,
Как прекрасен он, небесный ваш союз,
Неразлучны вы, как фениксы теперь...
- Невеста входит в дверь! - певуче растягивая слова, прокричала выполнявшая роль распорядительницы Лю Цзиньлянь. Она тоже была одета с ног до головы в красное, только более тёмного оттенка, чем жених и невеста. От красного вокруг рябило в глазах: все карнизы и колонны управы были задрапированы алым шёлком, так же как и стойки для красных фонарей, и ворота управы, и даже на растущих перед зданием деревьях были густо повязаны красные ленточки.
- Приглашаем жениха!
Приглашать Линьсюань не было нужды, он уже ждал Жулань, и когда та приблизилась, протянул ей длинную красную ленту, в середине завязанную похожим на пион пышным бантом.
- Небесный союз с семейным счастьем!
Они с Жулань взялись за концы ленты и повернулись к распахнутым дверям управы, за которыми виднелся недавно водружённый туда переносной алтарь. Девушки в светлых платьях с красными фонариками в руках поспешно выстроились по обе стороны ковровой дорожки, что вела через весь двор.
- Новобрачные приковывают внимание! - с улыбкой провозгласила Лю Цзиньлянь. Улыбались и все остальные, ждавшие их на террасе и у алтаря: заклинатели Линшаня, местные чиновники с жёнами, и только лицо Чжэн Жуйина, стоявшего рядом с Чжаньцюном, было мрачнее тучи.
- Жить счастливой супружеской жизнью, находить удовольствие в семейных делах! - говорила-выпевала распорядительница, пока Линьсюань с Жулань по ковровой дорожке шли к алтарю. - Играя мелодии в гармонии, заманивая феникса в танец.
Мужчины из-за спин девушек с фонарями щедро осыпали заклинателя и его невесту зернами риса. Рис захрустел под подошвами, несколько зернышек забилось за шиворот, но Линьсюань мужественно терпел. Наконец они поднялись по ступеням на террасу.
- Жених и невеста, совершите обряд омовения рук!
Ленту пришлось отдать одному из помощников, вместо неё появились медные тазик и кувшин, водой из которого нужно было смочить ладони сперва себе, а потом друг другу. Не зря слово "мыть" созвучно со словом "плодородный"... Потом наступило время обряда разделения трапезы, и Линьсюань с Жулань отправили в рот по символическому кусочку тушёной баранины, для чего Жулань пришлось приподнять своё покрывало, чтобы поднести под него палочки.
- Жених и невеста разделяют чашу вина - отныне вместе до конца жизни!
Чашами оказались поднесённые на красном подносе половинки тыквы-горлянки, разрезанной вдоль и связанной красной нитью. Жулань, отпивая, прикрылась рукавом руки, которой поднимала вуаль, словно одной вуали было недостаточно. По привычке, наверное. Линьсюань последовал её примеру. После этого обряда всё имущество супругов становилось общим. Чаши из тыквы были оставлены, вернулась лента, и наступило время главной части.
- Первый поклон - Небу и Земле! - скомандовала Лю Цзиньлянь, и Линьсюань с Жулань поклонились, держась за концы ленты.
- Второй поклон - родителям!
Своим родителям Линьсюань поклониться не мог за неимением таковых, но он ничего не имел против того, чтобы поклониться тестю с тёщей.
- Третий поклон - друг другу!
Они повернулись лицами друг к другу и поклонились. Заклинатель думал, что на этом всё, но оказалось, что есть ещё одна часть:
- Сплетите волосы, чтобы стать мужем и женой. Супружеская любовь никогда не подвергнется сомнению.
Линьсюаню протянули ножнички с золочёными концами. Он невольно потянулся к шее, нашаривая прядь волос, но Жулань опять приподняла покрывало, и Линьсюань сообразил, что сперва надо отрезать прядку ей. Потом она приняла ножницы и срезала немного волос ему. Обе пряди были спрятаны в парчовый мешочек и отданы невесте.
- Церемония завершена! - наконец провозгласила Лю Цзиньлянь, и Линьсюань выдохнул с облегчением, сообразив вдруг, что зверски голоден. С утра волнение гнало прочь аппетит, но теперь можно было с чистой совестью отправляться на свадебный банкет. Он посмотрел на Жулань, прикидывая, придётся ли ей опять тащить еду под покрывало или же, пользуясь тем, что женщины пируют отдельно от мужчин, его можно будет на время снять? Или она вообще прямо сейчас отправится в спальню? Тогда лучше не заставлять её ждать.
- Совместной жизни вам до белых волос! - пожелала Лю Цзиньлянь. Кто-то хлопнул Линьсюаня по плечу, нахлынула толпа, разводя их с Жулань в стороны, к накрытым в разных комнатах столам. Кто-то запел, и на этот раз мужские голоса охотно подхватили:
Смех, веселье мы воспели,
Выше свадебные чаши!
Громче цитры и свирели,
Пир шумнее - праздник краше!
- Тост за тебя, шиди, - Чжаньцюн поднял чарку. - Желаю вам счастливой жизни и вечной любви.
- Спасибо, - поблагодарил Линьсюань, и они выпили. Гости-мужчины рассаживались за столики в выделенной зале, музыканты тоже переместились внутрь, к пирующим. Недалеко Линьсюань увидел тестя - тот пил с Ли Ломином и Синь Гуйфэном, и вид у него был до того довольный, что заклинателю стало смешно. Господин Сун посмотрел в их сторону, и Линьсюань поднял чарку, показывая, что мысленно с ними.
- Кстати, а где Гус... его высочество? - спросил он, ещё раз оглядев столики.
- Не знаю, - Чжаньцюн тоже оглянулся. - Наверное, ушёл. Ему тут радости мало, сам понимаешь.
Линьсюань кивнул. Из глубины дома донёсся взрыв женского смеха - там тоже веселились вовсю. Музыканты старались, певцы затягивали одну песню за другой, и гости то и дело начинали подпевать:
Отныне навсегда, супруги,
Найдёте счастье вы друг в друге!..
Первый голод оказался скоро утолён, но так быстро Линьсюаня не отпустили - оказалось, что есть много желающих с ним выпить, так что он даже начал подозревать, а не пытаются ли его напоить нарочно. А ещё почему-то окружающие желали, чтобы он съел побольше лапши долголетия, а Линьсюань со смехом отбивался - длинные макаронины непременно нужно было засунуть в рот целиком, что было ужасно неудобно. Хмельное веселье незаметно проникало в разум вместе с вином, туманя мысли, но наконец он встал, наступил-таки на шлейф, о котором успел забыть, и решительно объявил, что идёт в спальню.
- Правильно, - трезвый Чжаньцюн был рядом и поддержал его за локоть. - Невеста уже ждёт. А ну-ка, расступитесь!
Его послушались, и Линьсюань, сопровождаемый смешками, прибаутками и пожеланиями разной степени непристойности, был препровождён к лестнице на второй этаж. Наверху шум стал тише, хотя всё равно пробивался сквозь здешние тонкие стены. Но когда Линьсюань переступил порог убранной комнаты, превращённой в спальню, всё, что осталось снаружи, и вовсе перестало иметь значение. Горели благовонные свечи, мерцал расшитый бабочками красный полог на кровати, а под ним, чинно сложив руки на коленях, ждала Жулань. Затаив дыхание, как мальчишка на своём первом свидании, Линьсюань подошёл к ней и наконец-то откинул красное покрывало, полностью завершая свадебный обряд и делая женщину перед собой окончательно своей.
А дальше жизнь покатилась своим чередом. Война продолжалась, и мало кто сомневался, что Небо действительно на стороне принца Чжэн Жуйина. Объединённая армия его высочества, Линшаня и Чжунов выступила на юг и на голову разбила союзное войско кланов Инь и Лян. Остатки сил Лян откатились к западу, их сдача была лишь вопросом времени. Ини ещё огрызались, но их положение оказалось незавидным. Теперь силы принца контролировали весь восток Цзинхуая до самого побережья, а на юге вышли к берегам Цзяна и осадили Цзянчэн. Мелкие кланы потоком пошли к принцу, изъявляя покорность, ибо справедливо полагали, что при императоре они не много потеряют - особой власти и денег у них и так не было. Недовольны были крупные игроки, вдруг обнаружившие, что если много лет обижать вассалов и подданных, то в критический момент те вдруг могут отказать в поддержке, а то и вовсе восстать и переметнуться к врагу.
На западе тоже шли бои. Гу держались, отступая к югу, но контроль над их землями ускользал от них чем дальше, тем больше. Воодушевлённые успехами люди просто отказывались выполнять приказы былых властителей, даже если не признавали над собой власть его высочества. Последних, кстати, становилось всё больше, так что распробовавшие вкус безвластия и независимости в дальнейшем обещали стать проблемой уже для императора. Но пока они дружили с восставшими против заклинательских кланов, а тем временем западные силы Линшаня под командованием Доу Сюя перешли границу и овладели приграничными крепостями и заставами Гу, обеспечив восстанию надёжный тыл.
Словом, если так пойдёт и дальше, к осени, самое позднее к весне, весь север и центр страны будут в руках у принца, и война перешагнёт через Цзян. Так говорили понимающие люди, и Жулань им верила. Однако тут, на горе, где она поселилась вместе с мужем после свадьбы, и в близлежащем Гаотае война чувствовалась лишь отголосками. Поднятыми налогами, вывешиваемыми и оглашаемыми военными сводками, исчезновением некоторого количества молодых мужчин, и появлением большого количества раненых и выздоравливающих. Прославленные целители во главе с Шэ Ванъюэ не сидели, сложа руки. Большая их часть трудилась в армии, но сама Шэ Ванъюэ оставалась в Линшане вместе с ближайшими учениками. К ним привозили тех, кого не удавалось поднять на ноги быстро, и чьи раны при этом оказывались недостаточно серьёзны, чтобы убить сразу или за короткий промежуток времени.
Ну и прочие болезни в честь войны тоже не собирались делать перерыв. Поток страждущих к мастеру Шэ не иссякал никогда. Порой она и сама с ближним кругом всё же срывалась с места и отбывала на некоторое время, когда приходили вести о вспышке какой-нибудь хвори, спровоцированной разрухой и голодом, неизменными спутниками войны. Или скоплением тёмной энергии - тоже следствием смертей, проклятий и пролитых слёз. Жулань оставалось лишь радоваться, что никого из её близких эти беды не касались.
После замужества у неё вдруг оказалось неожиданно много времени. Муж, в отсутствии главы Ши руководивший орденом, целыми днями занимался делами, занятиями с учениками и просителями, и в их общий дом как правило возвращался к вечеру. Его личные ученики, поклонившиеся Жулань как своей шиму, жене наставника, успешно справлялись с ролью слуг и в руководстве особо не нуждались. Еду готовили на общей кухне, одежду шили орденские мастера, всё, что могло понадобиться в доме, можно было заказать в городе или взять со складов Линшаня. Скотные дворы и птичник тоже были общими на весь орден, там работали внешние ученики, и жене мастера среди них делать было нечего. Конечно, ничто не мешало Жулань рукодельничать для души, приготовить что-нибудь своими руками или заняться садиком при доме, наведя там свои порядки. Но по сравнению с тем, к чему она успела привыкнуть, это было так, баловство.
И всё-таки она нашла себе дело. В хозяйстве целителей на счету была каждая пара рук, и пусть Жулань не обладала духовными силами, да и о лечении знала лишь самые азы, которые преподают любой женщине, но посильное занятие для неё всегда находилось. Нарезать бинты и помочь с перевязкой, перестелить постели, посидеть рядом с больным, следя за его состоянием или отвлекая от боли, накормить и напоить, приготовить постой отвар или настой... В первый раз Жулань шла к раскинутым прямо на поляне среди дубовой рощи шатрам для раненых, благо тёплая весенняя погода позволяла обходиться без капитальных построек, с некоторой опаской. Как ни крути, все они были запятнаны людской кровью, пусть и ради правого дела, но всё же... Однако, общаясь с ними день за днём, Жулань не видела обезумевших от кровопролития зверей, как их именовала людская молва, не были они похожи и на её первого мужа. Во всяком случае, большая их часть. Обычные люди, вчерашние крестьяне и горожане, они так же, как все, мучились от ран, тосковали по родным и близким, стоили планы возвращения к мирной жизни и надеялись, что лучшее впереди. Заботу принимали с благодарностью, а уж когда узнавали, что она - не заклинательница, а обычный человек, то и вовсе оттаивали, начинали звать матушкой, тётушкой или сестрицей, приглашали навестить, когда всё закончится, и рассказывали о себе с порой поражавшей Жулань откровенностью. Хорошие люди, а что им приходится убивать других людей... что ж, тяжёлую и грязную работу тоже кто-то должен выполнять.
А к вечеру она возвращалась в их с мужем общий дом, следила как накрывают на стол к приходу Линьсюаня, и они ужинали, рассказывая друг другу, как прошёл их день. Это было странно - вот так запросто делиться с мужем чем-то повседневным. С Е Цзиньчэном такого и представить себе было невозможно. Даже батюшка и матушкой, много лет жившие в любви и согласии, не рассказывали друг другу о своих обычных делах. Отцу женское хозяйство было не интересно, и в то, что происходило у него на службе, он матушку тоже не посвящал, разве что речь шла о чём-то, что могло повлиять на всю семью, вроде повышения в должности. А уж о каких-то отцовых неприятностях матушке и вовсе приходилось вызнавать окольными путями через подруг или сплетничающую прислугу.
Жулань привыкла, что так оно и должно быть - мужчины о своём, женщины о своём, их миры почти не пересекаются между собой. В принципе можно поговорить о чём-то отвлечённом, о музыке там или литературе, хотя это удел скорее куртизанок, чем законных жён. Мало кто из её знакомых согласился бы иметь образованную жену. Но вот так запросто обсудить с мужем ученика, которому не даётся обычная программа обучения, или поделиться радостью от идущего на поправку пациента... Такое поистине было возможно только с Хэн Линьсюанем!
А потом наступала ночь - для них двоих. Раньше Жулань ждала супружеских ночей так же, как раненые ждут перевязок - как чего-то болезненного, но необходимого, того, что нужно пережить. И только со вторым мужем начала понимать, почему весенняя радость зовётся именно радостью, и почему ради неё люди, и мужчины, и женщины, если верить иным рассказам, порой готовы пожертвовать всем: и долгом, и совестью, и здравым смыслом, и добрым именем. Как счастлива Жулань, что её радость не преступна, и чтобы получить её, не нужно переступать через закон и добродетель!
Порой Жулань с тревогой думала, чем придётся расплачиваться за сегодняшнее счастье. Ведь известно, что если где-то прибыло, то где-то убудет, и чрезмерная радость влечёт за собой печаль. Она даже сходила к гадателю, но тот не увидел впереди ни смерти, ни болезни, ни бедности. Лишь добавил, что семейному счастью могут угрожать происки соперницы или соперника. Последнее Жулань не напугало: в муже она была уверена, а в себе - тем более.
Прошло два месяца, когда счастье Жулань достигло апогея. Женщина постоянно прислушивалась к себе с надеждой, что предсказанное Линьсюанем, утверждавшим, что в бесплодии виновата не она, когда-нибудь сбудется. И с некоторым страхом, что и во втором браке ничего не получится. Но страх оказался надуманным - лёгкие недомогания, начавшие преследовать Жулань по утрам, оказались именно тем, что она заподозрила, и это подтвердила первая же целительница, к которой она обратилась.
- Поздравляю, дорогая! - сказала целительница, и Жулань кивнула с блаженной улыбкой. Ей казалось, что счастье пузырится внутри и наполняет её, как горячий воздух от свечи наполняет взлетающий фонарик. Лишь оттолкнись от земли хорошенько, и тоже взмоешь к небесам.
Буквально на следующий день в Линшань вернулся глава Ши, причём совместно с принцем для каких-то их общих дел. Каких, Жулань не интересовало, она вообще надеялась больше никогда не увидеть человека, что вдруг так неожиданно возжелал сделать её своей женой, едва не разбив вдребезги их с Линьсюанем любовь и жизнь. Но всё же визит высоких особ обернулся для неё дополнительной радостью, потому что вместе с ними прибыла её мать. Похоже, госпоже Сун понравились стремительные путешествия по воздуху, и она не упустила случая повторить опыт под благовидным предлогом навестить дочь и посмотреть, как у неё идут дела. Удобно всё-таки иметь в зятьях любимого шиди главы ордена.
На гору, правда, госпожа Сун не полезла, остановившись в доме Е Цзинчэна. Который, за неимением других наследников, во всяком случае, заявивших о себе, достался вдове. Жулань подумывала продать его, но это было не к спеху. Сейчас там по-прежнему жила Сюньсы, приглядывавшая за остатками прислуги, и с ней тоже надо было что-то делать. Лучше всего, конечно, выдать замуж или в наложницы кому-нибудь. Нужно сваху расспросить, не ищет ли кто себе женщину в дом, думала Жулань, направляясь в город к матери. Едва ли Сюньсы будет выдерживать полный траур по Е Цзиньчэну, раз уж жена его сняла и снова замуж вышла, то и наложнице оно не зазорно.
Встреча вышла радостной и шумной. У Жулань были только хорошие новости, у родных тоже всё было в порядке.
- Праздник драконьих лодок честь по чести провели, - рассказывала мать, пока Жулань рассматривала привезённые подарки от старшей сестры. - Хотя из-за войны всё было не так роскошно, как обычно, но всё же почтили духов Бэйхэ. Даже госпожа Мэй вышла посмотреть, хоть и в белом ещё вся ходит. Госпожа Мэй! - мать покачала головой. - Кто б мог подумать, что Мэй Хайтан, оказывается, юбку носит и за главную у нас останется!
- Никто, мама, - согласилась Жулань. - Красивая игольница. Сколько Кайсинь у вас прогостит?
- Да пока армия от их мест не отойдёт. Правда, говорят, они уже на юг воевать собираются, так что, возможно, Кайсинь уже в следующем месяце с детьми уедет. Может, попросишь мастера Хэна, чтобы он тебя привёз к нам в Фэнчэн? С сестрой и племянниками бы повидалась, а то разминулись, обидно. Или беременным нельзя летать? Наверное, тебе лучше всё-таки поберечься.
Жулань не ответила, задумчиво глядя на привезённые вещицы.
- Что случилось? - проницательно спросила мать. - Давай, расскажи, я же вижу, что тебя что-то тревожит.
- Ничего важного, мама, но... Я вчера сказала мужу о ребёнке, но он, кажется... не очень обрадовался.
Нет, Линьсюаня не в чем было упрекнуть. На миг он, кажется, растерялся, потом улыбнулся и сказал, что это здорово. Но в глазах у него было что-то, чему она не могла подобрать название, и на счастье Жулань словно нашло лёгкое облачко.
Но мать только рассмеялась.
- О! Он просто испугался.
- Чего?
- Ответственности. До сих пор были только ты и он, а теперь будет ребёнок, которого придётся растить, воспитывать, учить уму-разуму. Это уже совсем другой уровень.
- Он же учитель, - напомнила Жулань. - У него много учеников, и все хорошие дети.
- Так-то оно так, но ученики учениками, а со своей кровиночкой ничто не сравнится. Вот увидишь, он ещё будет бояться маленького на руки брать. Дескать, я такой большой и сильный, а он такой маленький и хрупкий, а вдруг я ему поврежу?!
Они рассмеялась вместе. Потом Жулань снова посерьёзнела.
- Иногда мне кажется, что всё идёт даже слишком хорошо, - не удержалась она от того, чтобы не потрогать своё больное место. - Я всё жду чего-то плохого. Может быть, потому и придумываю себе всякое...
- Знаешь, Жулань, и у счастья, и у несчастья нет своих дверей - лишь те, что открываем им мы. А потому делай то, что должна, а в остальном положись на волю Неба. Если оно и пошлёт нам испытание, в нашей воле принять его с достоинством - или преодолеть.
- Ты права, мама.
- Когда тебе возвращаться?
- Линьсюань улетел на ночную охоту... Сказал, что вернётся завтра.
- Тогда, может, останешься на ночь здесь? Наговоримся всласть.
- Хорошо, так и сделаю.
- Вот и славно. О, кстати, знаешь, что случилось с главой Чжун? Говорят, его чуть не убили!
- В бою?
- Какое там в бою! Прямо посреди лагеря подобрался убийца с мечом. Да не осилил, а там и охрана подоспела. Рассказывают, что мститель за родных из вассального клана Мэев. Между нами - жаль, что не убил. Вот уж по кому не стала бы плакать.
Жулань не ответила - она помнила, что именно вмешательство главы Чжун вызволило Линьсюаня из плена, хотя и не одобряла резни. Мать тем временем продолжала живописать красочные и, скорее всего, выдуманные кем-то подробности покушения. Потом разговор свернул на другие темы. Как и предсказала госпожа Сун, этих тем им хватило до глубокой ночи.
Утром Жулань вернулась на гору, и, не зная, когда появится муж, сразу же пошла к раненым. День катился своим чередом. Понадобилась вода, и она бездумно подхватила дужку ведра, но когда Жулань уже окунула ведро в бочажок у родника, чья-то рука его перехватила.
- Ты с ума сошла? - укоризненно произнёс незаметно подошедший Линьсюань. - Тебе нужно думать о ребёнке. Разве тебе не говорили, что беременным нельзя таскать тяжести?
- О... Это разве тяжесть?
- Ещё какая тяжесть. Не веришь мне, спроси у целителей. Я сам донесу. Кстати, ты голодна? Тебе нужно хорошо питаться.
Жулать со смехом покачала головой, чувствуя, как окончательно отлегает от сердца. Всё в порядке, мать была во всём права, это она себе навоображала, будто муж может быть не рад ребёнку. Какая же она глупая!
Первый же отловленный Линьсюанем целитель подтвердил, что да, с тяжестями надо быть поосторожнее, хотя от одного ведра, при здоровье госпожи Хэн, ничего не будет. И да, питаться надо хорошо, и отдыхать вволю, но и о прогулках на свежем воздухе забывать не следует. Линьсюань немедленно ухватился за последнее замечание и спросил, сильно ли тут нуждаются в его жене, и не могут ли отпустить на прогулку прямо сейчас? По его, супруга, присмотром.
Разумеется, его уверили, что особой нужды в его жене не испытывают, и остаток дня они вдвоём провели на поляне у водопада. Обратно засобирались только тогда, когда Жулань действительно захотелось есть с удивившей её саму силой. Линьсюань предложил пройти прямо на кухню, там и поужинать. Солнце уже касалось верхушек бамбуковых зарослей, пронизывая зелёную стену насквозь, когда они подошли к зданию, источающему дивные ароматы еды, от которых у Жулань смущающе заурчало в животе.
- Мастер Хэн!
Они обернулись от самых ворот. Юноша, один из учеников главы - Жулань видела его пару раз, но не запомнила его имени - спешил к ним со всех ног.
- Что такое?
- Мы вас искали, но не могли найти... Вот, учитель просил вам передать.
Он протянул записку. Линьсюань развернул её, и по тому, как сжимались его губы по мере чтения и сдвигались брови, видно было, что ничего приятного там не написано.
- Скажи, что мы будем через две палочки благовоний, - сказал он наконец. - Нам нужно подготовиться. В смысле, поесть, - добавил он, когда ученик, поклонившись, убежал.
- Что случилось? - спросила Жулань.
- Наш будущий император притащил с собой каких-то мудрецов из Фэнчэна. Которые, видите ли, подали жалобу на наше с тобой неподобающее поведение. В смысле, негоже жене выходить замуж за убийцу своего мужа и всё такое. Им-то что свербит, не понимаю?
*Песни взяты из романа "Цветы сливы в золотой вазе".
Песни взяты из романа "Цветы сливы в золотой вазе".