Гатто Артур
Рождение Полифема

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Для тех, кто знаком или еще не знаком с Кровь и Сталь Немеи - самостоятельные истории, раскрывающие мир, где мифы оказываются космической фантастикой. Они пришли из космоса. Они разбились. Они стали нашими богами. И они выпустили ад на Землю. После падения гигантского тюремного корабля "Олимп" в мир бронзового века хлынули кошмары: генетические ужасы, древние инопланетяне, биологическое оружие - прообразы мифических чудовищ. Команда корабля, обладающая технологиями, неотличимыми от магии, провозгласила себя богами. Зевс, властный капитан, видит в Земле новый трон. Гера, его жена-ученый, жаждет вернуться домой любой ценой.
  
  Рождение Полифема
  
  Тишина в Разломе была неполной. Она была наполнена стонами раскаленного металла, остывающего где-то в глубинах ущелья, шипением коротких замыканий, пробивающихся сквозь щели в скалах, и далеким, вездесущим гудением - словно сердце гиганта билось под землей. Воздух пах гарью и чем-то острым, чуждым, что не принадлежало этой древней земле. Это было логово упавшего корабля "Олимп".
  В одном из бесчисленных развороченных отсеков, там, где когда-то кипела жизнь строгого порядка под названием "Сектор Биоконвергенции Гамма", царил хаос. Стены, некогда гладкие и серебристо-серые, были покрыты сажей и глубокими царапинами. Пучки разноцветных кабелей, "жилы" корабля, свисали с потолка, как исполинские лианы, некоторые порваны, искрящие. Воздух был густым, пыльным, с едким привкусом расплавленной пластмассы и чего-то органического, что начало разлагаться, но было остановлено холодом и вакуумом, хлынувшим после катастрофы. Сейчас сюда снова просочился воздух гор, влажный и пахнущий хвоей и камнем, смешиваясь с техногенным смрадом.
  В углу этого мертвого пространства, под грудой искорёженной арматуры и обломков панелей управления, слабо пульсировал свет. Источником был единственный уцелевший инкубационный модуль. Его прозрачная куполообразная крышка была треснута, словно паутиной, и покрыта толстым слоем пыли и копоти, но внутри еще теплилась жизнь. Системы жизнеобеспечения работали на последнем издыхании, питаемые аварийным энергоядром, который сам был поврежден и излучал нестабильные, проникающие волны. Внутри, в густой, мутноватой жидкости, плавало нечто.
  Это был эмбрион. Но не человеческий и не звериный. Его размеры уже пугали - он заполнял большую часть капсулы, предназначенной для существ куда более скромных габаритов. Кожа, просвечивающая сквозь слизь, была сероватой и выглядела неестественно плотной. Конечности были массивны, с намеком на невероятную мышечную силу. Но самое жуткое было на месте, где у человека располагается переносица и лоб. Там не было парных впадин для глаз. Вместо них, по центру черепа, зияла одна огромная орбита, пока еще пустая, затянутая кожной пленкой. Генетический проект, заложенный в матрицу инкубатора, был амбициозным и опасным: создание сверхсильного биомеханизма для работ в условиях экстремальной гравитации. Но падение "Олимпа" внесло свои коррективы. Ударная волна, хаотичные энерговыбросы, проникающая радиация от поврежденного ядра - все это обрушилось на развивающийся генокод. Структуры, отвечающие за формирование парных органов зрения, были повреждены необратимо. Зато программы роста и мышечного развития, словно взбесившись, получили чудовищный толчок. Эмбрион рос с неконтролируемой скоростью, пожирая ресурсы умирающего модуля, его форма искажалась под давлением неконтролируемого деления клеток.
  Тук. Тук. Тук.
  Ритм гудения корабля изменился. Стал неровным, прерывистым. Аварийный ядро инкубатора вспыхнул тревожным багровым светом, и тут же погас. Синие огоньки на панели управления модулем померкли, один за другим. Гул вентиляции, доносившийся из уцелевших воздуховодов, стих. Наступила тишина, более глубокая, чем прежде. Пульсирующий свет внутри капсулы стал тусклее. Жидкость внутри начала медленно остывать.
  Эмбрион дернулся. Мощное, судорожное движение огромной ручонки ударило по треснувшей крышке изнутри. Пленка над единственной глазницей затрепетала. Жизнь внутри боролась не просто за существование, а за выход. Инстинкт, заложенный глубже любых программ, кричал об опасности удушья, о холоде, о смерти в этой внезапно ставшей враждебной утробе. Еще один удар. Еще сильнее. Трещины на куполе поползли быстрее, сливаясь в причудливую сеть.
  Треск!
  Пластик не выдержал. Крышка инкубатора разлетелась на острые осколки, которые со звоном рассыпались по металлическому полу. Густая, пахнущая химикатами и чем-то сладковато-неприятным жидкость хлынула наружу, заливая обломки. И в этой луже, тяжело дыша, захлебываясь первым вдохом нефильтрованного, едкого воздуха, лежало Существо.
  Оно было огромным. Уже в момент рождения размером с годовалого теленка, но куда массивнее. Его кожа, серо-стального оттенка, была морщинистой и казалась невероятно прочной. Мускулы под ней бугрились, как валуны под тонкой тканью. На лице, грубом и лишенном какой-либо гармонии, зияла та самая единственная глазница, теперь открытая. Веко дрожало, пытаясь открыться. Сквозь щель мелькнула влажная, темная пленка - зачаток зрачка, еще не способного видеть. Рот, широкий и безгубый, открылся в немом крике, обнажив десны, на которых уже намечались бугры будущих клыков. Оно не плакало, как человеческий младенец. Оно ревело. Звук вырывался из груди низким, хриплым гортанным гулом, полным первобытной боли, страха и непонимания. Это был крик ожога холодом, ожога светом (даже тусклым светом умирающих индикаторов), ожога воздухом, который жёг нежные, никогда не знавшие открытого пространства легкие. Крик существа, выброшенного из привычной темноты и тепла в холодный, жестокий, непонятный мир.
  Оно билось в луже мутной жидкости, неуклюже перебирая мощными, но пока не слушающимися конечностями, пытаясь встать. Кожа на спинах ладоней и коленях кровоточила от контакта с острыми осколками пластика - первые, но не последние раны в его жизни. Каждая неудачная попытка подняться заканчивалась глухим ударом о металлический пол, отзываясь новой волной боли и нового, еще более отчаянного рева.
  Вне Разлома, на склоне горы, поросшем низкорослыми дубами и колючим кустарником, стоял человек. Вернее, то, что от него осталось. Его одежда - комбинезон из прочной, серой ткани - была изодрана, прожжена в нескольких местах, покрыта засохшей грязью и темными пятнами, которые могли быть ржавчиной или чем-то иным. На его левом запястье тускло мерцал браслет - сложное устройство из темного металла, но его экран был покрыт паутиной трещин, а свет кристаллов едва теплился. Он опирался на обломок балки, его дыхание было хриплым, прерывистым. Лицо, скрытое наполовину наползавшей тенью капюшона, было исхудавшим, землистого цвета, с запавшими глазами, в которых горела лихорадочная смесь ужаса и невероятной усталости. Его звали Кирк. Он был техником третьего цикла. Биоинженером низкого ранга. Его задачей было обслуживание сектора "Гамма". Он выжил. Чудом.
  Когда "Олимп" падал, его выбросило взрывной волной в развороченный грузовой отсек. Браслет, с трудом, но активировал защитное поле в последний миг, спасая от самых страшных ударов. Он пролежал в темноте и холоде неизвестно сколько времени, пока не пришел в себя и не нашел путь наружу, сквозь лабиринт разрушенных коридоров. Он искал других выживших. Нашел лишь обломки, холодные трупы в разорванных серых комбинезонах и странные, замерзшие лужи органики, вытекшей из разбитых цилиндров. И тишину. Такую тишину, что звенело в ушах.
  Его браслет, поврежденный, мог лишь слабо сканировать ближайшее окружение да поддерживать его самого, слабое силовое поле защищало от холода и ветра, регенератор, пытался бороться с внутренними повреждениями и радиационным отравлением. Но ресурсы были на исходе. Кир чувствовал это. Он чувствовал, как слабеет его тело, как тускнеет сознание. Он вышел на поверхность не ради спасения. Он вышел, чтобы увидеть. Увидеть этот мир, который стал их могилой. Увидеть небо, чуждое и огромное.
  И вот, стоя на склоне, он услышал его. Сначала он подумал, что это вой ветра в расщелинах Разлома. Но звук был иным. Глубоким, животным, полным такой первобытной муки, что Кирк вздрогнул, несмотря на всю свою апатию. Звук доносился снизу, из чрева разрушенного корабля. Он знал этот отсек.
  Браслет на его запястье слабо мигнул. Сканирование показало мощный, нестабильный биосигнал. Не человеческий. Не из списка разрешенных к инкубации образцов. Что-то пошло не так. Что-то выжило в том аду. Кирк замер. Страх, холодный и острый, пронзил его апатию. Он должен был уйти. Сейчас же. Пока есть силы. Пока его не обнаружило... это. Но что-то удерживало его. Профессиональное любопытство? Жажда увидеть хоть какую-то жизнь, кроме своей угасающей? Или просто не было сил двигаться дальше?
  Он медленно, преодолевая боль и слабость, сполз по осыпающемуся склону к зияющему разлому в корпусе "Олимпа", откуда доносился рев. Заглянул внутрь. И увидел его.
  Существо уже стояло на четвереньках. Оно было больше, чем Кир ожидал. Массивное, неуклюжее, дрожащее всем телом. Его единственный глаз, огромный и мутный, как у новорожденного котенка, но уже пугающе осмысленный в своей слепой ярости, безуспешно пытался сфокусироваться. Кожа на коленях и костяшках кулаков была содрана в кровь. Оно ревело, широко открывая беззубый рот, и этот рев был воплем голода, холода и невыносимой боли от каждого движения, от каждого вдоха едкого воздуха.
  Техник замер. Его рука инстинктивно потянулась к браслету. Поврежденный, он все еще мог выдать импульс энергии, достаточный, чтобы убить... или хотя бы оглушить. Это был бы акт милосердия. Прекратить страдания этого несчастного существа, рожденного в агонии умирающего корабля. Оно было ошибкой. Опасной ошибкой.
  Но Кирк не нажал кнопку. Он увидел в этом единственном, мутном глазу не просто слепую ярость. Он увидел страх. Такой же, как его собственный. Страх существа, брошенного в мир, который для него был сплошной болью и угрозой. Кто он такой, чтобы решать? Он сам был живой ошибкой этой катастрофы. Его браслет слабо мигал, напоминая о его собственной, стремительно угасающей жизни. Он так же был одинок, так же был чужд этому миру.
  Существо повернуло свою массивную голову в сторону шелеста, который издал Кирк, сползая по камням. Мутный зрачок уставился в его направление, не видя, но чуя. Оно зарычало глубже, низко, предупреждающе. Инстинкт самосохранения пересилил боль. Оно втянуло голову в мощные плечи, приняв угрожающую позу, хотя само едва держалось на ногах.
  Кирк отшатнулся. Не от физической угрозы - он был еще слишком далеко - а от этой волны первобытного ужаса и агрессии, исходящей от новорожденного монстра. Милосердие испарилось, растворилось в животном страхе. Он не мог помочь. Он не хотел умирать здесь, в грязи, растерзанным этим... этим.
  Он отполз. Быстро, неловко, цепляясь за камни, чувствуя, как предательски дрожат его ноги. Он не оглядывался. Он слышал, как рев за его спиной сменился настороженным, фыркающим звуком, а затем - тяжелыми, неуклюжими шагами, удаляющимися вглубь разрушенного отсека. Существо ушло. Искало свою боль в другом месте.
  Кирк выполз на солнце, на склон горы. Он лег на спину, глядя в бескрайнее, чуждое голубое небо. Воздух Эллады, чистый и холодный, обжигал его легкие. Он поднял руку с потухшим браслетом. Технология. Порядок. Контроль. Все это лежало в руинах там, внизу. А наверх выбралось лишь чудовище, рожденное хаосом их падения. И он сам, умирающий обломок цивилизации. Он беззвучно закашлялся, и на губы выступила темная, вязкая пена. Глаза закрылись. Движения браслета окончательно замерли.
  Полифем (имя, которого он никогда не узнает, лишь кличка, данная позже напуганными пастухами) брел по темным, гулким коридорам "Олимпа". Боль была его миром. Боль в легких от непривычного воздуха. Боль в мышцах от невероятной тяжести собственного тела, к которой он не был готов. Боль в ладонях и коленях от острых камней и металла. Боль от голода, сосущая и невыносимая, разрывающая его изнутри.
  Его единственный глаз постепенно прояснялся. Мир представал перед ним расплывчатыми, гигантскими тенями, полными резких, угрожающих очертаний. Он видел свет - тусклый, мерцающий, пробивающийся сквозь щели вверху, и он жёг его сетчатку. Он видел движущиеся тени - крысы, огромные и наглые, сновавшие по обломкам, и они пугали его. Он слышал звуки - скрежет металла, вой ветра, писк грызунов, и каждый звук бил по его неразвитому мозгу, как молот. Он не понимал ничего. Он знал только потребность: потребность в тепле (но вокруг был холод камня и металла), потребность в безопасности (но каждый угол таил угрозу), потребность в пище.
  Инстинкт гнал его вперед, к свету, к потоку воздуха, который нес менее едкие запахи. Он спотыкался, падал, снова поднимался, оставляя на острых краях капли своей темной, густой крови. Он пробирался сквозь развороченные переборки, через завалы, мимо ужасающих останков того, что когда-то было его создателями - замерзшие, обугленные фигуры в серой одежде не вызывали в нем ничего, кроме смутного отвращения и страха. Он нашел узкий лаз, заваленный обломками. Свет оттуда лился сильнее. И запах! Новый, незнакомый, но пробуждающий в нем что-то древнее, глубинное. Запах зелени, влажной земли, жизни.
  Он рванулся к свету, расталкивая камни своей невероятной, пока еще неосознанной силой. Обломки поддались. Он вывалился наружу, скатившись по крутому склону, покрытому колючим кустарником, в небольшой овраг, поросший папоротником и молодыми деревцами. Солнце ударило ему в единственный глаз. Он заревел от боли, зажмурился, упал на колени. Тепло! Оно обжигало кожу, но это было иное тепло, не такое, как в инкубаторе. Более... настоящее. Воздух был другим - влажным, густым, наполненным тысячей незнакомых запахов: гниющих листьев, цветов, земли, воды где-то близко. И этот главный запах... свежей, сочной плоти? Зелени? Он не знал.
  Он сидел, сжавшись в комок, дрожа, его единственный глаз слезился от яркого света. Постепенно боль утихла до терпимого уровня. Он осторожно приоткрыл веко. Мир был ослепительно зеленым и коричневым, движущимся от ветра. Тени плясали. Он услышал шорох справа. Резко повернул голову. Его зрачок, огромный и темный, сузился, пытаясь сфокусироваться.
  На опушке оврага, у ручья, стоял олень. Молодой самец, с бархатистыми рожками. Он настороженно поднял голову, его большие темные глаза уставились на странное, корчащееся от боли существо. Олень замер, оценивая угрозу. Запах Полифема - запах крови, чуждой химии и первобытного страха - был ему незнаком и отвратителен.
  Полифем тоже замер. Он увидел движение. Увидел силуэт. Его мозг, примитивный и перегруженный болью и голодом, связал этот образ с запахом. С запахом плоти. С запахом пищи. Жажда, сосущая все его существо, внезапно обрела форму. Цель. Не мысль, не осознание. Чистый, неконтролируемый импульс, сильнее боли, сильнее страха.
  Он издал звук. Не рев, а низкое, гудящее рычание, идущее из самой глубины его огромной груди. Олень вздрогнул, сделал шаг назад.
  Полифем двинулся. Не встал. Он рванул вперед из положения на корточках, как огромная, неуклюжая жаба. Его мышцы, созданные для перемещения тонн в условиях сверхтяжести, сработали с чудовищной силой и скоростью, на которые он был не способен минуту назад. Он преодолел расстояние в несколько прыжков. Олень метнулся в сторону, но слишком поздно. Массивная, окровавленная лапища Полифема настигла его, сбила с ног.
  Послышался отчаянный, пронзительный визг, прерванный глухим, хрустом костей. Полифем обрушился всей своей тушей на добычу. Он не кусал. Он бил. Билом кулаком, сокрушая кости, разрывая плоть. Он зарылся лицом в теплую, трепещущую массу, его единственный глаз не видел ничего, кроме красной пелены голода и боли, которая на миг отступила перед яростным удовлетворением инстинкта. Он рвал мясо зубами (клыки уже прорезались сквозь десны, острые и крепкие), глотал куски, давясь, не чувствуя вкуса, только заполняя ненавистную пустоту внутри. Кровь оленя смешивалась с его собственной кровью на содранных костяшках.
  Когда первый дикий приступ голода утих, Полифем отполз от растерзанной туши. Он сидел на корточках, тяжело дыша, его грудь и морда были залиты теплой кровью. Его единственный глаз, теперь уже более сфокусированный, смотрел на убитое им существо без понимания, без сожаления. Была только утоленная потребность. И остаточная боль. Всегда боль. Он поднял окровавленную руку и неуклюже потер свой единственный, слезящийся глаз. Потом снова двинулся вперед, в зеленую чащу, уходя от места своего рождения в аду. Он искал тепла. Искал место, где боль была бы меньше. Искал следующую пищу. Он не знал, что он - чудовище. Он знал только, что он голоден. И что мир причиняет ему страдания.
   Книга 1: Кровь и Сталь Немеи - https://author.today/work/464156
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"