Гатто Артур
Книга 1 Кровь и Сталь Немеи. Глава 4 Стальные врата

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Они пришли из космоса. Они разбились. Они стали нашими богами. И они выпустили ад на Землю. После падения гигантского тюремного корабля "Олимп" в мир бронзового века хлынули кошмары: генетические ужасы, древние инопланетяне, биологическое оружие - прообразы мифических чудовищ. Команда корабля, обладающая технологиями, неотличимыми от магии, провозгласила себя богами. Зевс, властный капитан, видит в Земле новый трон. Гера, его жена-ученый, жаждет вернуться домой любой ценой.
  Глава 4: Стальные Врата
  
  Они пришли из космоса. Они разбились. Они стали нашими богами. И они выпустили ад на Землю. После падения гигантского тюремного корабля "Олимп" в мир бронзового века хлынули кошмары: генетические ужасы, древние инопланетяне, биологическое оружие - прообразы мифических чудовищ. Команда корабля, обладающая технологиями, неотличимыми от магии, провозгласила себя богами. Зевс, властный капитан, видит в Земле новый трон. Гера, его жена-ученый, жаждет вернуться домой любой ценой.
  
  Предрассветный холод впивался в кости острее горного льда. Йолай лежал, свернувшись под плащом у подножия исполинской Стены, но не спал. Гул, идущий из глубин, пронизывал камень и тело, вибрируя в зубах, настойчивый и необъяснимый. Тук... тук- тук... Как удары гигантского молота по наковальне мира. Он провел ночь в странном промежутке между изнеможением и леденящим страхом, слушая этот ритм и глядя в черное небо, где звезды казались холодными, равнодушными осколками льда. Стена нависала над ним не просто преградой, а воплощением чужой, непостижимой воли. Чертоги богов. Или логово чего-то иного?
  С первыми, бледными проблесками зари он встал, скованными от холода движениями собрал свои скудные пожитки. Тело ныло, но тревога за Геракла гнала вперед сильнее усталости. Он подошел к роднику, бьющему из- под самой Стены. Вода была чистой, ледяной, почти безвкусной, словно дистиллированной самой горой. Умывшись, он почувствовал прилив сил, хрупкий, но реальный. Нужно найти Врата.
  Он начал медленно двигаться вдоль основания Стены, гладя ладонью шершавую, но неестественно ровную поверхность темно- серого камня. Камень был холодным, как могильная плита в зимнее утро, и не имел ни трещин, ни выступов, за которые можно было бы ухватиться. Взобраться здесь было невозможно. Старик говорил о Вратах. Йолай шел, вглядываясь в каждый поворот, каждую тень. Солнце поднялось выше, осветив Стену, но не согрев ее. Она поглощала свет, оставаясь мрачной и отчужденной.
  Через несколько сотен шагов тропинка, по которой он шел, уперлась в скальный выступ. Стена продолжалась, огибая его. Йолай обошел выступ и замер.
  Перед ним открывалось обширное каменное плато, усыпанное гигантскими, угловатыми обломками - словно осколки горы, отброшенные чудовищным ударом. И в самой Стене, в ее безжалостной плоскости, зиял провал. Не естественная пещера, а нечто иное.
  Врата. Они были огромные, выше самого высокого дуба в долине Тиринфа, и вдвое шире городских ворот. Сделаны не из дерева или камня, а из материала, который Йолай никогда не видел: темного, как ночное небо без звезд, отполированного до зеркального блеска, но при этом мертвенно- тусклого. Холод исходил от них волнами, ощутимый даже на расстоянии. Они были идеально гладкими, без петель, засовов или украшений. Просто два колоссальных, прямоугольных листа этого черного, немыслимого материала, сомкнутых в центре. И над ними, врезанный в саму скалу Стены, высился символ - три переплетенные молнии. Знак Зевса. Здесь было место.
  Йолай стоял, словно пригвожденный. Его сердце бешено колотилось, глотая ледяной воздух. Предупреждения пастуха, слухи, его собственные страхи - все померкло перед реальностью этих Врат. Они были нечеловеческими. А чуждость места была осязаемой, давящей.
  Он сделал шаг вперед, затем еще один, медленно пересекая плато, усеянное гигантскими осколками. Камни под ногами хрустели с неестественной громкостью в гнетущей тишине. Он чувствовал себя мухой, ползущей к пасти каменного льва. Гул здесь был громче, насыщеннее. К тук- тук- тук... добавилось едва уловимое высокое вииии..., словно комариный писк, но исходящий отовсюду. И запах. Резкий, чистый, как воздух после грозы, но без радости. Он щипал ноздри.
  Наконец, он остановился в десяти шагах от Врат. Их масштаб подавлял. Своим отражением в полированной поверхности он видел себя крошечным, искаженным, жалким существом на фоне каменного хаоса плато и бескрайнего неба. Страх сдавил горло. Что делать? Кричать? Стучать? Молиться? Кто услышит за этими Вратами? И что услышит?
  Он вспомнил Геракла. Его пустые глаза в темнице. Его тихий голос: "Я не помню, Йолай. Я не помню..." Вспомнил его силу, сокрушившую быка. Его смех у реки. Его отчаяние сейчас. Эта картина, яркая и мучительная, пробила лед страха. Он не пришел сюда для себя.
  Йолай опустился на колени на холодный камень. Пыль и мелкие осколки впились в кожу через тонкую ткань туники, но он не обратил внимания. Он склонил голову, не перед символом молний, а перед непостижимой силой, что могла помочь - или погубить. Он собрал все свое мужество, всю любовь к другу и всю отчаянную надежду в тихий, но четкий голос, обращенный к черному, немому металлу Врат:
  - О Зевс! - начал он, и его голос, непривычный к громким словам, дрогнул, но не сорвался. - Отец Громовержец! Я... я Йолай, сын гончара из Тиринфа. Я пришел не ради себя. Я пришел ради твоего сына. Ради Геракла.
  Он сделал паузу, глотая комок в горле. Тишина вокруг была абсолютной, лишь гул и высокий писк нарушали ее, делая еще более зловещей.
  - Его оклеветали! - продолжил он, сильнее. - Его обвиняют в ужасном преступлении, в котором он не виновен. Вернее... - Йолай сжал кулаки. - Он страдает. Он сломлен. Темнота окутала его разум, и он не может вырваться. Его держат в цепях, как зверя! Он... твой сын! - Последние слова прозвучали почти как обвинение. - И если ты действительно отец... если ты действительно бог... помоги ему! Укажи ему путь! Дай ему шанс искупить то, что случилось, если искупление возможно! Не оставляй его в этой тьме! Он силен телом, но душа его истекает кровью! Умоляю тебя! Помоги сыну!
  Слова, вырвавшиеся из самой глубины сердца, повисли в ледяном воздухе. Йолай замер, опустив голову, ожидая... Чего? Грома? Появления сияющего бога? Распахивания Врат? Тишина. Только гул и писк. Холод камня проникал сквозь колени в кости. Прошла минута. Две. Ничего. Лишь собственное отражение в черном металле смотрело на него с немым укором.
  Отчаяние, черное и тяжелое, стало заполнять его. Он был дураком. Поверил сказкам. Пришел к черной скале вымаливать милость у камня и пустоты. Геракл погибнет в темнице, а он... он умрет здесь, от холода и стыда, или сгинет в этих горах. Слезы жгли глаза, но он сжал зубы, не давая им пролиться. Он поднял голову, готовый встать, повернуться и уйти. Прочь от этого места безумия.
  И тогда оно случилось.
  Не гром. Не распахнувшиеся Врата. Голос.
  Он возник не снаружи и не изнутри Врат. Он возник внутри его черепа. Глубокий, резонирующий, насыщенный нечеловеческой мощью и властью, он заполнил все сознание, заглушив гул, писк, даже его собственные мысли.
  - Я ЗНАЮ.
  Два слова. Простые. Без эмоций. Без гнева, без милосердия. Констатация абсолютного знания. Йолаю показалось, что его череп вот- вот треснет от давления этого звука- мысли. Он вскрикнул, схватившись за голову, но звук его крика был поглощен вселенской тишиной, наступившей после голоса.
  - ИДИ. Я ПОЗАБОЧУСЬ О НЕМ.
  Тон был не приказом, а непреложным фактом. Как закон природы. Солнце встает. Дождь идет. Я позабочусь. И в этом отсутствии сомнения, в этой холодной уверенности, была бездна, пугающая больше любого гнева.
  Голос умолк так же внезапно, как возник. Физическое давление исчезло. Но в ушах Йолая стоял звон, а в душе - ледяная пустота. Он сидел на коленях, дрожа всем телом, уставившись на черные Врата. Ничто не изменилось. Ни звука, ни движения. Только гул и писк вернулись, теперь казавшиеся жалким фоном после того вселенского голоса.
  "Позабочусь". Что это значило? Спасет? Накажет? Голос не обещал справедливости. Он обещал заботу. Как хозяин заботится об инструменте. Йолай почувствовал, как по спине пробежали мурашки, не от холода. Он получил ответ. Но вместо облегчения его охватил новый, более глубокий страх. Он только что говорил с силой, которая не была богом в человеческом понимании. Силой, которая видела Геракла не как страдающего сына, а как... объект заботы. Объект, который нужен.
  Он медленно, с трудом поднялся. Ноги подкашивались. Он посмотрел на Врата в последний раз. Черный, холодный, бездушный металл. Логово титана. Или тюрьмы для титанов? Мысль мелькнула неожиданно. Он вспомнил слова дедов о падении огненной звезды, о дрожи земли.
  Стена, Врата, голос в голове - все это было частью чего- то чудовищно большого и чуждого. И Геракл теперь был втянут в эту механику. "Я позабочусь". Слова звучали в ушах, как приговор.
  Йолай повернулся и пошел прочь. Не бегом, как из Ущелья Мертвого Ветра, а медленно, шатаясь, как человек, получивший неожиданный удар. Он не оглядывался. Ему не нужно было видеть Врата, чтобы чувствовать их холодное присутствие за спиной. Он выполнил миссию. Он нашел богов. Или они нашли его. Он добился обещания помощи для Геракла. И теперь он боялся этой помощи больше, чем бездействия богов.
  Путь вниз казался бесконечным. Солнце светило, горы сияли в утреннем свете, но краски мира для Йолая померкли. Он шел автоматически, спотыкаясь о камни, не чувствуя усталости ног, только ледяное онемение внутри. В ушах все еще стоял звон, смешиваясь с навязчивым гулом и писком, который он теперь уносил с собой, как заразу. "Тук- тук- тук... вииии..." Ритм чужого сердца под горой. Сердца Олимпа.
  Он думал о Геракле. Его друг будет освобожден? Получит шанс? Но какой ценой? Какая "забота" ждет его от существа, чей голос звучал как скрежет стали о камень? Йолай вспомнил отражение в черных Вратах - крошечное, искаженное. Так ли видел его Зевс? Так ли он видел Геракла? Песчинками в своей непостижимой игре?
  Он почти не заметил, как вышел к знакомому горному лугу. Коз было меньше, они паслись поодаль, настороженно повернув головы в его сторону. Старик сидел на том же камне, у скалы, но не дремал. Его единственный зрячий глаз, мутный и пронзительный одновременно, был прикован к Йолаю. Он следил за его приближением, не двигаясь, словно каменный идол гор.
  - Вернулся, - произнес пастух, когда Йолай подошел ближе. Его голос был еще более хриплым, чем вчера.
  Йолай остановился, не в силах произнести ни звука. Он лишь кивнул, опустив глаза. Казалось, если он откроет рот, из него вырвется нечеловеческий визг, что все еще звенел в его черепе, или те два леденящих душу слова: "Я знаю".
  - Лицо у тебя, парень, - продолжал старик, не отрывая взгляда, - как у моего внука, когда он вернулся. Белое. Глаза пустые, смотрят куда-то внутрь или далеко-далеко. Как будто душу там оставил. У Врат был?
  Йолай снова кивнул, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была реальной, земной, она немного вернула его в настоящее.
  - Встретил кого-нибудь из них? - спросил пастух, и в его голосе впервые прозвучало нечто, похожее на... жалость? Или предчувствие беды, которая уже свершилась.
  - Встретил, - прошептал Йолай, наконец найдя голос. Он звучал чужим, сдавленным. - Говорил. Не я. Он. Голос... в голове. - Он ткнул пальцем в висок. - Как... как удар медного таза. Говорил, знает. Говорил... позаботится.
  Старик долго молчал. Его лицо, изрезанное морщинами, стало похоже на старую карту местности, где все тропы ведут к пропасти. Он медленно покачал головой, и это движение было исполнено такой безысходной мудрости, что Йолаю стало еще холоднее.
  - Позаботится, - повторил пастух, и слово это прозвучало как приговор. - Их забота... она не наша. Не как у матери о дитяти. Не как у друга о друге. - Он плюнул на камень, и слюна тут же впиталась в пыль. - Их забота - это как дождь для поля. Нужно поле - дождь польет. Мешает поле - градом выбьет. Понял? Для них мы... травинки. Твой друг... он сильная травинка. Сильная - значит, полезная. Или опасная. Вот и вся забота. - Он посмотрел куда-то поверх голов Йолая, в сторону высоких пиков, где скрывалась Стена. - Там, за Черными Вратами... там не боги, парень. Там Сила. Древняя. Холодная. Как лед в сердце горы. Она пришла... давно. С неба упала, говорят деды. Или из-под земли вылезла. Неважно. Она здесь. И она правит.
  Йолай слушал, и ледяные щупальца страха сжимали его сердце все туже. Слова старика ложились на душу тяжелыми, неопровержимыми камнями, резонируя с холодной безличностью того Голоса. Он вспомнил отражение в Вратах - крошечное, искаженное. Так Сила видела его. Так она видела Геракла. Инструмент. Полезный объект. Не сына. Не страдающего человека.
  - Что... что будет? - едва слышно спросил он.
  Старик пожал узловатыми плечами.
  - Кто знает? Может, поставят твоего друга против горного дракона, что гоняет наши стада. Может, заставят горы двигать. Может... - он замолчал, его единственный глаз стал мутным, - ...заставят делать то, что сломает его окончательно. Чтобы сильная травинка не смогла вырасти в дерево, способное бросить тень на их Чертоги. Их забота - это приручение. Или уничтожение. Третьего не дано. - Он тяжело поднялся, опираясь на посох. - Ступай, парень. Обратись. К другу своему иди. Будь рядом. Ты - его память теперь. Его... человечность. Может, это единственное, что удержит его от того, чтобы стать просто... орудием. Топором в руках Холодной Силы. - Старик отвернулся, делая прощальный жест рукой. - Прощай. И да минуют тебя и твоего друга горные духи. Хотя бы они...
  Йолай стоял, пока старик, понурившись, не спеша направился к своим козам, сливаясь с пейзажем, как еще один древний, изъеденный временем камень. Его слова висели в воздухе тяжелее горных туман. "Приручение или уничтожение". "Топор в руках Холодной Силы". "Его человечность".
  Он посмотрел на свою котомку, где лежали вощеные таблички. Хроника. Его долг. Он достал стилус и последнюю табличку. Руки дрожали меньше. Теперь дрожала душа. Он начал писать, не о Вратах или Голосе, а о старике. О его словах. О ледяной "заботе" Силы. О судьбе травинки перед бурей. Он писал скупые, точные фразы, как отчет о надвигающейся катастрофе. "Пастух у Луга Гула. Говорит, Сила за Вратами - не боги. Холодная. Древняя. Пришла с неба или из-под земли. Геракл - инструмент. Забота Силы - наточить инструмент. Для дела Силы. Приручить или сломать. Я - его память. Его человечность. Последний якорь. Идти к нему. Молчать."
  Он спрятал табличку, как спрятал бы свидетельство преступления. Надежда на спасение Геракла превратилась в ужас перед формой этого спасения. Он повернулся спиной к горам, к невидимой Стене, к Черным Вратам, откуда исходила эта нечеловеческая "забота". Путь вниз, в долину, к Тиринфу, к темнице, теперь казался не возвращением, а прыжком в пропасть. Но прыжком необходимым. Он должен быть рядом. Он должен быть якорем. Последней нитью, связывающей Геракла с миром людей, с памятью о Мегаре, о мальчиках, о смехе у реки, о том, что значит быть человеком, а не отточенным топором в руках Холодной Силы с Олимпа.
  Он зашагал вниз, подгоняемый уже не тревогой, а отчаянной решимостью. Гул и писк в ушах (тук-тук-тук... вииии...) теперь звучали как марш механизма, неумолимо запущенного где-то в каменных недрах. Машина "заботы" пришла в движение. И Йолай, сын гончара, с вощеной табличкой в котомке, шел навстречу ее первому, страшному удару.
  
  Книга целиком лежит здесь - https://author.today/work/464156
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"