ЭЛЕМЕНТАРЬ
Двадцать первая книга стихотворений

***

Кто был рождён в семидесятые,
Не ощутит себя раздольней,
Под праздничных бокалов звяканье
Вторгаясь в эпицентр застолий,
Где торжеством лучится свадебник,
А корки яств уж загрубели,
И нам так нечего сказать на них,
Исторгнутым из колыбели,

Что, онеменья оглушительней,
Мы саго, полбу или сорго
Не знали меж судеб вершителей
Под голос, к нам взывавший строго.
О, голос, повергавший в крошево,
Так, что валились мы, не ахнув,
Под вой и треск чего-то большего, 
Чем горнов или барабанов!

Чужой поверхностностью вскормлены
Клялись, что, в бытие проникнув,
Не догрызёмся до оскомины
Его базальтов и гранитов,
И чем кастальский плеск волшебнее,
Неотвратимей casus belli,
Тем сладостнее искушение
Сойти с весёлой карусели.

***

Во имя дач и чадоплодия,
Субботних бань, воскресных рынков
Так незатейлива мелодия,
Что забывается, отпрыгнув,
Туда, где нищими утехами
Изводятся, главенство скомкав,
Подсвечены лучами терпкими
Проверочных интероскопов,
И годы, как мозоли, содраны,
И ноет боль, едва утихнув,
Чтоб разлетаться во все стороны
Товаром у каких-то типов,
И как ты бремени ни сваливай,
Не понапрасну землю роешь:
Едва раздвинешь слой асфальтовый,
А поверху кладут второй уж.

Виталию Татаринову

Я помню эпоху чужих возмужаний -
Одетый бездомных собак всепогодней,
Увидел не взглядом, а чем-то масштабней
Гангрен синеву и начатки агоний,
Всех этих людей, что кричали кому-то
Я вспомнил сегодня, и дни эти вспомнил,
Где слякоть была оглушительна, будто
Дыхание гневных и пламенных сопел,
Но чем же я был среди той суматохи,
И капельниц, и отсыревших носилок?
Не ампулой ли, чьи обводы так тонки
Меж мутного мата и выкриков сиплых?
Творись же теперь, беспородная сага,
Потщись во плоти донести до потомков
Что тело мое - лишь прибежище страха
Обрушиться в землю, небес не потрогав,
Не зная, как пены не знает обмылок,
И ветвь при сезонных своих обрубаньях,
Что вся эта жизнь сортировок унылых
У вечности лишь закуток и предбанник.

***

Очнешься, наверно, при сумерках жалко бугрясь,
Пока завезённые гастеры дуют в насваи -
Опять под окном развели непролазную грязь,
И даже какой-то там осенью это назвали.

Допустим, что осень. И так подзатянуто с ней -
По делу-то что? А по делу, пожалуй, она вот,
И даблами-триплами ты хоть всю землю усей,
Потерпит она и сейчас, но отправит их в аут.

Кто б ни был напротив, громила или грамотей,
Ему втолковать как-нибудь и на пальцах сумею:
Я сделался правым утерянной верой в людей -
Левак убеждён, что они подлежат исправленью.

И если в своих прегрешеньях совсем пропаду,
Суди обо мне не по статусу и не по генам,
А лишь опровергни дурную мою правоту,
Как то, что ни разу бездельником не был богемным,

Изверившись так, что, семейство держа на плаву,
Долгов и кредитов избегнул, а также избытков,
Под волглой листвой различая плоты и плотву,
Над вечным покоем стожаром оскаленным вспыхнув.

***

Суммируя кое-как
Бесснежье предзимних дней,
Болтаясь в духовниках,
Послушника зеленей,
Я вот что тебе скажу -
Весь этот базар-вокзал
Навряд ли уест ханжу
И сущностно запоздал:

Кто равенство постигал
В предстательстве силовом,
Выходит, и борз, и нагл,
Под мертвенный свет платформ -
Разлётисто желтобров,
Отфыркнется от овса,
Бесстыдством прожекторов
Прокаливая глаза:

Пронзительнее икон,
Взмываний под облака
Телячьей судьбы вагон
Распахивает пурга,
И вздернется ль на дыбы
Иль тихо заржёт, смирен,
Раскатистый зов трубы
Возвысится меж сирен,

И, ржаньем тесня расстриг,
Он взмолится, чтоб издох
Морозного пара вскрик,
Прощанья глухой свисток,
Что издавна бредит им,
Блуждающих душ излом,
И торжеством ледяным,
И пламенным торжеством.

***

Когда по строгим гипсовым розеткам 
Шероховато-призрачной штриховкой
Проносится октябрь, я с первым снегом
Иду, задумчив, улицей широкой.

Мне есть, о чём. И 'голос', и 'посланье'
Мной ощутимы, точно капли воска,
Когда не верен собственной Осанне,
Как вольный ветер или вертихвостка.

Четырнадцать мне было. Новой школой
Доволен был я, кажется, и чтоб мне
Тогда не вдаться в парк багряно-жёлтый
В сырых ботинках, рваном капюшоне,

Чтоб не взмолиться - Боже, поспособствуй,
Мне, грешному, сломаться, словно тополь,
Когда душа стучит в небесный дом свой,
Ты ль не откроешь ей, страдавшей вдоволь?

Но день был глух, и так он скоро блекнул
В муштре зубрёжки, звяканье столовой,
Что слышался меж суеты молекул
Караченцев один про лист кленовый.

***

Охотнее, чем отвергнув,
Приняв эту жизнь вприглядку,
Я помню тех чебуреков
Бидон или, может, флягу.
Увесистее, чем коржик,
Искристей, чем блик из капли,
Говаривали, что кошек
На эти дела пускали,
Не все ли мы горстка праха,
Попробуй клубок распутай.
- Да лишь бы не люди, братка, -
Шепнул мне один беззубый.
И, словно экстракт из гранул,
Как старец про дирижабли,
Я помню, как Феликс падал
И как они дорожали.

***

По обездоливанью скрепному
Сибирским заморозком жахнув,
Подкрадывается к экстремуму
Релятивизм октябрьских жанров,

Гордясь, как видно, что достигнута,
Изогнута, витиевата,
Бездомных облаков асимптота,
Наветренная ордината,

Но ни мольбой её, ни пагубой
Не превзойти меж сукновален
Когда ансамбль садово-парковый
Вокально не инструментален,

Но каждой мёрзлой буерачиной
Как заживо забитой глиной
Едва шуршит листвой утраченной
Перед зимой неодолимой.

***

Какому бы зверству себя не обрёк
При сваливании в стаккато,
Просил бы я жизней, наверное, трёх,
Чтоб с ними обвыкнуться как-то.

Промучишься день, а и съездишь куда,
В ночи впечатления рваны,
И вся суета их - подобье жгута,
Что кровь отжимает от раны.

Таков человек, переменчив и дик -
Таких же скликая под знамя,
Что только ни нёс, но внезапно притих,
И мечется, правды не зная.

Доверится ль сдуру нытью колдуна,
Спасти умоляя от злыдней,
Как только б душа ни была голодна,
Лишь сердце души ненасытней.

***

Эти ливни так огромны,
Что не вспомнишь, кем зачат.
Сны за снами, как вагоны,
Перебивками стучат,

В будничность шурупом вогнан,
Что искал ты там, в тени?
День приблизился, и вот он,
Только руку протяни.

Треск межпозвоночных дисков
Ощутишь во мгле святой,
Если, в стужу корни втиснув,
Породнился с мерзлотой.

В час, когда шумы умолкнут
Скарбом, рубленым в труху,
Ты, когда-то весел, молод,
Говоришь, как на духу:

Не смогу, как ни склоняйте,
Пусть бы многим нос утёр,
Быть прописанным на яхте,
Как спортсмен или актёр,

Я и так в дождях огромных
Меж бесстыдных прощелыг
Беззаветно трусь у кромок
Набережных площадных.



***

Что, раздольна и степна,
Жмёшься к ниве кособокой,
Тополиная стена,
Прозванная лесополкой?

Чем в заоблачную твердь
Шелестеть опавшей кроной,
Лучше, матушка, ответь,
Где мой брат единокровный,

От меня не утаи,
Где он, как восход, естествен.
- Там же, где и все твои
Братья, - отвечает. - Здесь он.

***

Вот взлетают за клином клин
Журавли под удары гонга -
Кто мы, Господи? Глина глин,
Актировка иль выбраковка?

На складах щитовых фанер,
К окулярам зимы прилипнув,
Подкрути кругляшки верньер
До щелчков панорамных лимбов:

Если даль нам не просто близь,
Кто отверг нас, к себе приблизив,
Уговаривая, чтоб сдались
Несравненной юдоли листьев?

Этот заморозок - покой,
Что пронзён пониманием поздним,
Как поруганы не пургой,
А дурниной, которой просим,

И давно уж мы не струим
Свет Адамов, но, очи смежим,
И не спутать одно с другим,
Как распутицу с междуснежьем.

***

Мне кажется, я рассказать бы не смог,
Где всех этих бездн и мерцаний исток.
Ужели все тайны у нас гробовы,
Не знаю, но эти - за кадром, увы.

Кто может быть буен, кто может быть свят,
Каких-то нейронов концы заискрят,
И кликнуть подсвечники чистить слугу
Попроще... а этого я не смогу.

АФРИКА

В диспуте с каждой своей рибосомой,
Счёл бы минувшее колдовством:
Смехом наполнить мир полусонный
Не позволяет набор хромосом.

Мог бы те годы сжечь, да нельзя так
С теми безвинными, если б тогда
Саксофонистам шестидесятых
Не проповедовала слепота

Не подаяний - жалких подачек
При одичании хоровом,
Чтоб эритрейский импортный танчик
Пил бы под капельницей хлороформ.

Пальмовой сукровицей набухнув,
Криво уложенные впритык,
Бредили жертвы пустых медпунктов
Мерзостью стычек межплеменных.

Заживо б сгнил в усмотрениях высших,
Если б не мука. Если б не шок,
Я бы те годы так бы и выжег,
Если бы мог, то и пепел бы сжёг.

ЭЛЕГИЯ

Над безднами времени сколько стопами ни дрыгай,
В ладонях твоих не пищать им птенцами наитий.
Для парковых лиственниц мы представляемся дымкой,
Стихией бесформенной, как электролизный литий.

В смятенье мирском, заблужденьях и уразуменьях,
При истине прячущейся, что почти не видна нам,
Я б век пробродил здесь, меж всех этих урн и скамеек,
Пока не затмились бы призрачным светом фонарным,

Но снятся ещё мне фасады домов обгоревших,
Насквозь проржавевших троллейбусов трупные пятна,
Афиша дурацкая с надписью 'Крепкий орешек',
В которой и суть, и подача весьма плотоядна,

И где мне понять, что повтором звучит в антифоне
Уже не соборности в соборованье бессмертном,
А архетипичного, как, например, эти двое,
Взметнувшие глобус чугунный над сталинским сквером.

***

Неразговорчивый, взрывной,
Понявший, как дорога шатка,
Я в ногу шёл со всей страной,
Стараясь не сбиваться с шага,

Но шаг сбивался сам собой,
Когда в колоннах и шеренгах
Менялся возглас уставной
И кляч, и кобылиц жеребых.

Тогда, в один собрав комок
Псалмы, что пели прихожане,
Так зычно ржал, как только мог,
Себя не слыша в общем ржанье.

Протискиваясь меж эмблем
В застрявшем социальном лифте,
Я для сограждан был никем
И меньше, чем никем, элите.

Была поклажа тяжела,
Когда, ломясь через гнездовья,
Страна отставших не ждала,
А шла, молясь и сквернословя,

Но вот в преддверии села,
Как в ожидании отёла,
И под уздцы меня взяла,
И губы рваные обтёрла.

***

Мне утешенья нет который год
Когда в ноябрь, что так лилово рыж,
Течет меж материнских терракот
Отцовский жемчуг, Обь или Иртыш,

А я буксир с отдавленным бортом,
Названьем, безнадёжным, как пурга,
Струенье вод оставив на потом,
Пресуществил наречье кабака,

И если припадаю к алтарю,
В какую б медь с досады ни ударь,
Слова, которыми я говорю,
Ни облака не слышат, ни алтарь,

Здесь нужен слух, но наледь как шифон:
Чем рябь дороже, тем дешевле кнехт.
Вот почему средь каботажных волн
Который год мне утешенья нет.

***

Ужимки скидок, марафон халяв
Пройдя насквозь, как будто царство рыбье,
Из отпуска вернёшься, отгуляв,
И слово молвишь сутки на вторые

Из непарламентских. Во всей красе,
Таким оно взлетит неблаговидным -
Что снег пойдет, и ты под ним, как все,
Взбежишь куда-то к рыжим луговинам,

Где, редкими разрывами томя,
Боеприпасом притворилась догма,
И каждая развалина твоя
Символизирует утрату дома.

Что дом? Он только снится нам порой,
И лишь мечта о нём внутри сохранна,
Когда посадок ледяной покрой
Пронзит насквозь, как запахи с экрана,

И, пестроту традиционно для,
Конвульсия верней покажет, как там,
В такие дни, где около нуля,
К распадку рваться берегом покатым,

И там, запекшись коркой подо льдом,
Столетий на семь выбыв из манипул,
Так облегчённо знать, что вот он, дом,
Где ждут всегда, любого, кем бы ни был.

Татьяне Селезнёвой

Цепляться за сухость, пока эти хляби не лопнут,
Привычно, поскольку никто не высок и не низок.
Я точно не циник - я цинк. Тут, наверное, опыт
Повторов масштабов поистине сатанинских.

Дороги размоет - я знаю, что не из-за ливней:
Давно прозорливее мы, чем закатные страны.
И этих ребят предадут, но гораздо стыдливей,
Изящней, чем нас, потому что долги безвозвратны.

Их встретят в тылу и дремотой, и сытой икотой,
Покажутся тихие вскрики тревоги учебней,
Никто не поймёт назначенья и цели походной,
Как мир не приемлет ни правды, ни жертвы вечерней.

***

От листопада до листопада
Не изменяя себе ни в чём,
Трясясь волнами, как эстакада,
Дышать иначе мы не начнём,

И нет пути нам иного разве,
Чем отреченье от пляски той,
Что год за годом в кредитном рабстве
Исходит в полночь, как лунь, седой,

Как шелестели, так и иссохнут,
Ирга не в силах родить хурму,
Не думай даже, кому ты свой тут,
А то получится - никому,

Ни с чем, по сути, тут не помогут,
Навяжут строки привычных догм.
Работу делал, пока был молод,
А, впрочем, что толковать о том,

Когда реальность непогрешима
В тебе - не то, что в низах-верхах,
Пусть каждый лозунг скорее ширма,
Чтоб уместиться в ней кое-как,

Что позитивна, что негативна,
Навеки с каждым теперь она,
Одна на всех ноября картина,
Тумана серого пелена.

***

Напрасно царь не выстрелил тогда в них.
Сидело бы по пуле в мягких тканях,
Особенно у подлого Родзянко,
Могло бы дело обернуться всяко.

Он сыну дал бы шанс, и, может, внуку.
- Мы ждём решенья вашего. - Минутку.
И не спеша, спокойно, в шесть патронов,
Убил бы их, ничем в душе не дрогнув,

Чтоб волосы у всех привстали дыбом,
Ружейный дым смешав с табачным дымом,
По мрази этой, конченым оторвам,
Как по пьянчужкам в кабаке портовом.

Опомнитесь. Верните нас к истокам.
Что проку в нимбе, если речь о стольком,
Помимо нимба? Времена и стили.
Где ваш наган?
Зачем вы их впустили?

***

Тебе ли не знать, как на осень различны воззренья,
Но толку противиться ей я особо не вижу,
Когда налетевших ветров узнаваемость средня,
И с рощи смиренной сдирает листву как афишу,

Смотри же в притихший ландшафт, как он чересполосчат,
И с пытками нищие благости неба как сходны,
Когда пред окном обветшалые ветви полощет,
И с ночи, наверное, в слякоти киснут газоны,

И так эта вся нежилая окрестность продута,
Что на дух теперь не выносит она политоту,
Читаясь урывками, словно бы письма оттуда,
И парусом никнет, и не подлежит переводу.

ТОСКА

Пусть обойдут, объедут,
Поняв среди длиннот,
Что я ни тот, ни этот,
Ни этот и ни тот,

Что с детской солеварней
Расстанется, скуласт,
Войне без колебаний
Всего себя отдаст,

Иной - сама Европа,
Совсем другой статут,
Но об руку и оба
В Историю взойдут,

Где при парадной сабле,
Едва-едва усат,
В Георгиевском зале
Окаменел курсант,

И до спинного мозга
Тоска пронзит о том,
Как вся она громоздка,
Каких избегла догм,

Но как она двояка,
И как орёт 'Ату!',
Тебе-то что, дворняга
С булыжником во рту?


***

Кто заходит в деревню
Ноябрём препоганым,
Не грозя отделенью
Сволочным трибуналом,

Ошалев при базуках,
Словно с лая на псарне,
Деловитых безумных
Подогнав под списанье,

На туманных бурьянах
С отвращеньем оттиснув
Досудебный порядок
Рассмотрения исков,

Что берёт с них, с ознобных,
Будто смертная рвота,
В горделивых свастонах
Для обменного фонда?

Перспективой обратной
Приговор их обложен,
Словно личной оплатой
Государственных пошлин.

***

Ощущенья выстроив, как изгой,
В сердцевине самообразованья,
Что ты мелешь в полночи городской,
Заявленье смертное отзывая? 

Электронную пустошь насквозь прожги,
Но, и в дальний погреб себя засунув,
Разве сможешь толком вписать в кружки
Отрывные всхлипы пустых сосудов,

Если лечь не могут в тебе снега,
Будто в силу неведомого запрета,
И земля прикрыта в теплынь слегка,
Озвереньем копоти разогрета,

И с войны наносит в тебя ветров,
Но такая мёрзлость в душе продута,
Что не прелью пахнет чадящий торф - 
Разложеньем сути несёт оттуда,

И стрелок ты бросовый, а раз так,
Дабы бездна взор свой не отвратила,
Памятуй о ней в шестистах верстах
Инстинктивной судорогой тротила,

Но не вздумай чахнуть, а спи, дохляк,
По стезе проследовав аккуратной
К вымещенью снов о госпиталях,
Это небо телом прикрыв, как раной.

***

Небрежением крепка,
Строек не сорви,
Чуть на эти берега
Выпрыгнут свои,
Посреди небесных стогн
Твердь начав с нуля,
Заучив последний сон,
Будто он земля:
Сукровицей полита,
Снега седина,
Не крестя ни лба, ни рта,
Ляжет спать одна.
В мерзлоту ли, теплоту
Ляжет - Бог бы с ним -
Если я в метель уйду,
На тринадцать зим.
Голота и беднота,
Милостью добей,
Помяни, кем был тогда,
В благости твоей,
Чтоб, измучившись вполне,
Сдёрнув талисман,
Услыхала б обо мне
Весть из дальних стран,
Где, помянут раз в году
Тягой из горсти,
Не земную красоту
Приходил спасти,
А, сугубый интроверт,
Уходил вдоль шпал
В край, куда возврата нет,
Кто б меня ни ждал.

***

Десятками горл отпета
При тысячах парадигм,
Близка ль, далека Победа,
Не спрашивай, побратим.
О сроках ещё не зная,
Но, нищий оставив кров,
Себя вынося как знамя
Под взоры друзей, врагов,
Истаем с тобой, как иней,
Вторичны, как паспарту,
Когда со своей гордыней,
Покатимся в пустоту,
Чтоб конь вороной и бледный,
Колосья к земле пригнув,
Прикинулся вдруг победой,
На тризну сменив триумф.

***

Не то что тут раздеться,
А - именины сердца - 
Забьётся дизелёк,
И, как тогда, в казармах,
Вопьётся в ноздри запах
Димонов и Серёг.

Смотри ж, смотри ж, волшебник - 
Зудят кресты на шеях
И чешутся порой,
И видится во сне им
Прогулка днём весенним
Из щели смотровой.

Да кто ж бормочет? Спи там!
...Лежат, обтёрты спиртом,
Но спят или не спят,
Не выявит фонарик.
Забыты имена их,
Но каждый спящий свят,

И потому молись им
Меж мглы и детских писем,
Присущих им причуд.
Ничто твоя подсветка
За полчаса до снега,
Когда они начнут.

***
Деревянным, как солдат,
В стужу выскочив сырую,
Я давно не озорую,
Чувствуя узду зарплат -
Где ни джунглей, ни тайги,
Правящий закон единствен:
В грёзах о стяжанье истин
Воду в ступе не толки,
Никому тут стол и дом
Загодя не гарантируй,
В наледи многоквартирной
Цвета кофе с молоком,
Потому что прост бросок -
На Восток, да и на Запад
Если нас врасплох застанут,
Посему и быть - врасплох.
Если врежут по Кремлю,
Я, завидев адский сполох,
Никаких воззрений спорных
Опытом не подкреплю,
Потому что выход прост
И очерчена планида -
Искривлённые ланита
Снежных вихрей и корост.

Игорю Панину

Писк в ушах - по всем широтам
Заметает снежным фронтом
Лоск придворных автострад
И траншейный кислый смрад...

Солнечность былого взгляда
В пользу чью и кем изъята,
Деверь кто кому, кто зять,
Можешь мне не объяснять.

Честь по чести, верой-правдой,
Твёрд не твёрд, а твердоватый,
Наметённый в сень тепла,
Я тут снег, и все дела.

То в газон вопьюсь, то в тополь.
Жизнью нахлебавшись вдоволь,
Не первач, зато свежак,
Я тот самый писк в ушах.

Будто пращур мой крылатый,
Если славен, то громадой,
И блещу, как орденок,
Ибо нищ и одинок,

И отмерен срок мне свыше
И чем клясть его бесстыже,
Чем плеваться в красоту,
Как упал, так и сойду.

СОЛДАТЫ УДАЧИ

Здесь, где сама природа тускла и вяла,
Но большинство паломников не спаслось,
Голосовухой конунг запустит в ярла:
- Трудоустроен? Координаты сбрось.
В ярла голосовухой запустит конунг:
- Семьдесят семь отказов - служить кому?
Слышат по обе стороны неугодных,
Вызов им напророчив или тюрьму,
Прост их жаргон служебный, не заковырист,
Больше питьем озабочены, чем едой,
Оба предчувствуют, знают, что скоро выезд,
Скоро настанет выезд очередной.

***
Не таким я себе представлял этот миг -
Разрывающий треск, словно рвётся кримплен,
А достались из благостей светлых Твоих
Только зимняя темень да хохот гиен,
Этот миг представлял я себе не таким -
Столбняком, что доходчивей даже, чем штык,
Но, до срока от глаз вездесущих таим,
Я никак не дождусь ни своих, ни чужих,
И такие ж, как я, тут повсюду лежат,
И не мыслят по-гречески - 'Тартар', 'Аид',
Это всё ни к чему. Непреложен лишь факт:
Я убит под Синьковкой, а Ты не убит.

***

Когда, погибели смертельней,
Закручиваясь интенсивней,
Ревёт пурга моих смятений,
Едва жива от скуки зимней,
Привыкший к экстренным доставкам,
Свечи столетью не затеплю:
Тех двадцати восьми в двадцатом
Хватило мне, чтоб стать скуделью,
И что мне жизни волокита,
Когда эпоха, истекая,
Владыкой Верхнего Египта
Учреждена, как весть благая,
И, ускользнув от стен облезлых,
С лицом нимало не брезгливым
Ее прошел я как подлесок
Пред вечереющим разливом.

***

Не хочу говорить ни с ухоженным, ни с элегантным
Ни о том, что приличнее и ни о том, кто правей.
Совершенно не жаль мне испанцев под Сталинградом,
Ни носов почерневших, ни заиндевевших бровей.
Гуманизм - погремушка, забава пресыщенных, сытых.
В мелочах неизбывных давно уж ослеп и оглох,
Он испытывает впечатлений переизбыток,
И поэтому я прекращаю пустой диалог.
Не могу рассуждать об абстракциях, и хоть уройте,
Об испанцах, забывших, что в Заме обрёл Ганнибал.
Я б сказал между строк о своем несусветном народе,
Что основы Вселенной играючи поколебал.

***

Ни улиц и ни комнат
Не заслоняй проём,
Когда в декабрь, как в хобот,
Полезешь муравьём,
И лишь войдя в распадок,
Ты ощутишь сполна
И вкус, и цвет, и запах
Декабрьского слона,
Как в отдалённом звоне
Затеплится пурга,
И рождество Господне
Взлетит под облака,
И в дольней кантилене
Очертит свод недель
Его долготерпенье
Да наша канитель,
И как тогда солдату,
Вмерзавшему в рельеф,
Воинствовать за правду,
Декабрь преодолев,
Что подвиги негромки
В тумане лет густом,
Спроси у зимней горки
С ушами и хвостом.

НОВОГОДЬЕ

Мечтающим в отпуск убраться на съём,
Им в чате напишут - 'Встречайте, везём,
Уже под Ростовом, ни снега, ни льда,
И небо лежит над землей, как плита,
Заканчивается сезон трудовой,
Разгрузимся к ночи, а утром домой'.
С присущей печалью, что вброд глубока,
Ответят: 'Мы выслали к вам Лопуха,
Съезжайте, где лес наиболее толст,
Проедете реку, и сразу под мост,
Где знак поворота лежит неглиже'.
- По старой дороге?
- По новой уже.
Вздохнут, перекурят и снова попрут,
Проскочат участок и сядут на грунт.
- Берите левее.
В полей широту,
Где Яндекса жгли ещё в прошлом году,
Где Убер убит, и не видно ни зги,
То берцы, то стельки, то термо-носки.

***

Да что ж это, Господи, тут за игра -
То бурю пожнёшь, то посеешь ветра,
Но плуг твой сохатый, как молот, серпаст,
И оба - Экклесиаст,
И что тебе эти Париж и Гонконг?
Попробовал быть, расстарался, как мог,
Чтоб жизнь расстилалась, проста и скудна,
Как белый песок со дна,
Но морю вернётся окраска с туник,
И вряд ли теперь ты отыщешь своих,
Провыв на Луну, как последняя шваль,
Что меркнущих дней не жаль
Ни миру, что жив предвкушеньем голгоф,
Как Флавию выписал Индикоплов,
Ни снегу, что, шерстью кристальной зверин,
Горит огоньком с витрин.

***

Беспокойное ходиков тиканье,
Тихий шёпот, молящий 'Иди ко мне' -
Из романов, цеплявших лишь олухов,
Михаил Александрович Шолохов.
Что полуночным филином гукнуто -
Это всё из романов откуда-то,
Не скажу, из каких, но из тех степей,
Где придумывание естественней.
Позади моя осень, и прах бы с ней,
Только жизнь и пошлее, и пафосней
Кобелин там каких-то и брошенок,
Вечным снегом висков подмороженных.

КРЕСТОПИЛЬЩИЦЕ

За окном высоким свет январский замер -
Мучая "исходник" с бранью площадной,
Что ж ты пилишь крестик, девочка-дизайнер,
На соборе древнем, словно пращур твой?
Чёрточка всего-то, невидаль какая,
Гладкий шпиль проходит ложкой мимо рта,
Чисто фарисейски под Христа копая,
Хороводит бесов пришлая орда.
...До чего ж дошла ты - то тату, то пирсинг,
Фиолетов скальп твой, шмотки как труха,
Разговор с подругой лишь о сиськах-письках,
И ещё немного, отрастут рога.
Долго ли до горя, знаешь ли сама хоть?
На полнеба встанет, как закат в крови,
И тогда бы вместо гавканья заплакать,
И заплачь, наверно. Душу не криви.
И тогда, далёк от кирхи и костёла,
Спросит храм, как прадед, в чем печаль твоя -
Повинись, как сможешь, в том, что сдуру стёрла
Не черту, а руки Божие тая.
Видно, мало было пыток изощрённых,
Чтоб спустя столетья в смуте бытовой
У дворцов помпезных и в гнилых трущобах
Руки к нам тянул Он, стёртые тобой.

***

Что делать мне в зиме бескрайней,
Наивно жаждущей наитья,
Ни праздностей и ни исканий
Отдельными уже не видя?
Воспринимая жизнь как норму,
Соборностью ракетных сопел,
Я ритму, словно эконому,
Смятением не прекословил,
Как снегири, из лужи клюкнув,
Рождественским разносят морем
Канализационных люков
Петроглифический омоним,
Пока не взвидел, как при зорях
Мороз еловой веткой хрустнул,
Сменив на беспокойство соек
Предустановленность корпускул,
И будто бы по уговору
Затихла голосов орава,
Когда признал в себе как фору
Благую безответность нрава.

***

Голливудские штампы: газеты под эстакадой,
Из дешёвых отелей просматриваемое взморье,
Будто занавес, обозначающий свет закатный,
Где пикирует чайка на то, что случится вскоре,
Где такая от века странная атмосфера,
Что для негров мы все с кнутами, в пробковых шлемах,
И с дистанций уже грибоедовского размера
Потирает над нами руки ужасный Шейлок,

Но уже не 'Гранмой' берег наш атакован -
Январём, что когда-то держал на коленях Саский,
И гадает чуть ли не вслух паспортистка, кто он,
Перепроверяя - какой-какой? титулярный? статский?
Но едина пшеница и в консулах, и в прелатах,
И судьба на поверку изрядно орнаментальна,
И бессмертна она, как пошлость щитов рекламных,
И не веет в неё давно никакая тайна,

Потому что мертвы пророчества-заклинанья,
И земля безразлична к нейлону, болонье, фетру,
Подгоревшая корка - чёрная, земляная,
Безотзывная к нам, поправшим и стыд, и веру,
И дешевле метро - по гривеннику за слепок -
И посмертные маски с амбре чрезвычайно едким,
И мешки с чудесами, дырявые уж сто лет, как,
И зашить их некому, да и, признаться, некем.


***

Невовремя? Я долго не займу.
Пора б и листьям, судя по всему:
Наличность наша боле не ликвидна.
Январь - плюс два. Везде асфальт и глина.

Послушай-ка, я - звук, и лёгок так,
Что весь уж как российский славный птах,
И воздух Твой мне и нектар, и розга,
Как спамер дивный из Днепропетровска,

Что на вопрос о Крыме вдруг обмяк,
Свища в покрытых моросью ветвях
Совсем как выпь или иная плакса,
О чуде обнуления баланса,

И, знаешь ли, он прав: кругом нули,
Волокна сути, кривды, конопли,
И слышен гром, что, в отдаленье грохнув,
Желает отпадения покровов

От сумасшествия 'раскрытых чакр'
От яда улиц, где цветёт анчар,
И пустоты, что с каждым часом хлипче,
Но примеряет новое обличье.

...Какие б дни души ни всполошат,
Неведомым покажется ландшафт
Мне, грешному, поскольку сонатина
Январская и впрямь чиста. И дивна.

***
Кто зрел небесный идеал,
Не уклонится в простоту.
Немало стен я отирал,
Но те мне снятся раз в году,
Где военврач, в укоре добр,
С лица, как неуместность стёр,
Сужающийся коридор
Каталок, склянок, медсестёр.
Одолевая общий гвалт
Меж бойлерной и котловой,
Я падал между квинт и кварт,
Уткнувшись в небо головой,
Закутанным, как в паранджу,
В едва просохшие бинты,
Не зная, что предположу
В предощущении беды,
И было мне виденье там -
Два скальпеля на плоть одну,
Усталую от старых травм,
С которой век не протяну,
И, знающий, как смерть легка,
Чем апперкот кривей, чем хук,
Поэтому удар клинка
Ценю превыше вечных мук.

***
Каково в смиренье кротком,
Ни о чём ни с кем не споря,
Отвоевывать по крохам
То, что отдано без боя,
Ведомо лишь в лазаретах,
Делающих андрогинней
Поневоле разогретых
Моментальной хирургией.
Я, наслушавшийся воплей
О сгущающемся рабстве,
Если горд своей неволей,
Воли недостоин разве?
Жизнь была - совхоз безумный,
И чем дальше, тем бредовей,
Удержание спецурой
Отсеченья территорий,
Века не прошло, и на вот,
Костный хруст в пространстве сонном,
Будто вторгся Джаггернаут
Разметавший нас по склонам,
И с тех пор - нестройный гомон,
Где убий, но не завидуй.
Результат? А за окном он,
Результат неоспоримый.

***

От чуждых слов и дел пустопорожним,
Ничтожной тлёй в учёте валовом,
Влачили дни меня по бездорожьям
Вокзалов, полустанков и платформ.

Кривившийся от мук невыносимых,
Негодный болт ни миру, ни войне,
В тот год я выцветал, как фотоснимок,
Черты пылали, плавились в огне.

Бледнела, обескровлена реформой,
Земля, чей облик путали с вдовой,
И вся зима на ней была притворной,
Бесснежно серой, нищей, плюсовой.

И гулко ухал телефон, как филин,
Как обуянный подлой страстью ярл,
И мнилось мне, что в этом гнев повинен,
Тот бычий гнев, что царства разделял.

И весь я, как персона восковая,
Душой сгорал от скорбного нытья,
В самом себе себя не узнавая,
Тревоге утоленья не найдя.

ПАССАЖИР

Кто с тобой сроднится, водяная твердь,
Заживо того ты, радость, смолоти:
Нечего мне больше знать или уметь,
Слышать гул машинный в зябком забытьи.
И стальные поршни, счастье, устают,
Перекликиваясь гулко сквозь года...
Восходить по трапу в аскетизм кают
Сделалось привычным, словно плеск винта.
Между хриплых чаек бледен, как вахлак,
Списывавший взвизги, фальшь на тупость игл,
Если бы нуждался в чьих-то похвалах,
Разве б эти руки взял и опустил?
И впиваясь туго ими в леера,
И бросаясь в бездн гремящий изумруд,
Я всего лишь фишка, и страшна игра:
Даже чемпионов под замок запрут.
Пропаду ль совсем, не разобрав, где край
(Третий класс - баулы, сундуки, тюки),
Одного прошу я, нега: протекай,
Рёвом океанским сквозь меня теки.

***

Протокольно как-то - 'самосознанье'...
То-то смеху было б листам смородин,
Из которых спелый июнь сказал мне -
Хватит, мальчик, дуться на жизнь. Свободен.
И каким угодно там доминантным
Различил заветное в трелях птичьих -
Ни коллоквиумов, заданий на дом,
Ни занудных практикумов, методичек.

На заре времён приходя в рассудок,
Песне я присваивал 'плясовая',
Ни прокатных станов и ни форсунок
Над собой главенство не признавая,
Не ходя со стеком или с повязкой,
Не совсем удачливый, но смешливый,
Я, заложник внешности не славянской,
Не имел намерений быть с йешивой,

Потому что судорогой инфразвука
Ощущал как запах телесно терпкий
Ожиданье пагуб, где бдит разлука
Над вселенской сшибкой иных материй,
И с тех пор, что водка текла, что старка,
Положил себе я прямой константой
Ненавидеть злобу, бояться страха
И смирять гордыню при виде статуй.

***

Не втолковать, и не мечтай, кликуше
Превозносящей шваль в кабаке паскудном:
Все они были. Мы же, ничем не хуже,
Не существуем, будто лежим под спудом.

Только представь, как Мандельштам тщедушный,
За волкодава приняв удалого урку,
Спорит уже не с веком, а лишь с чинушей,
Жалуясь Медному Всаднику, точно другу.

Глупость какая - шляться среди гранилен,
Там, где кручина буйная умирала,
Не отвечая, как вестовой Крапилин,
Зверю в шинели с погонами генерала -

Полно. Сокройся в бездне. Твой суд окончен.
Ты насладился нашим страданьем. Празднуй
Шёпот развалин, ржавую гарь обочин,
Руки, обнявшие воздух в мольбе напрасной.

***

Ни в азиаты не сбежать, ни в негры -
Судьбу со склада в полночь отгрузив,
Как отречёшься от страны и веры?
'Курсив не твой' - но где ж он, твой курсив?

Не в сказке ложь. Напрасных слёз не тратя,
Дочтётся до отметки верстовой,
Когда убьют завистливые братья
Меньшого, что Жар-птицу вёз домой,

И, заходя в больничную палату,
С пакетом, где лукум и кос-халва,
Проговори юнцу и ампутанту
Единственные, может быть, слова:

Столетьями вносящий неустойку
За отчий кров, сжигаемый дотла,
Я не люблю Евразии, поскольку
Не мы её - она нас предала,

И всесожжений прах и пепел серый
Продолжатся, пока не стоп-игра.
А что с Жар-птицей? То же, что и с верой:
Достаточно и одного пера.

МАРТ

Вздрогну, словно щелбану
Средь шпаргалочных писаний -
Ах, весну б ещё одну,
Только б той весны бескрайней,

Где, лишенным всех услад
Небрежением сугубым,
Будто уйму лет назад,
У метро стоял с окурком,

И, отчаянно живуч,
Взбередив, разбудоражив,
Мне б мигал из лужи луч,
Фиолетово оранжев,

И с улыбкой озорной
Возвращал сознанье в норму,
Звал, манил - иди за мной,
Но куда мне с ним, такому.

***

Чем слякоть была, не припомнить уже. Просто гной,
Но сердце стучало спокойно, ни разу не ёкнув.
Я город читал, словно книгу, строку за строкой,
Абзацами улиц, кварталов и микрорайонов.

И текст был довольно бессвязен и скучен, пока
Ненастье, ландшафту скормив неприятный осадок,
Не сделалось мифом, распавшимся на облака,
И я не прочел на февральских облезлых фасадах:

'Все зимы проходят. У мёртвых спросите о них,
Едва в подступающей мгле загораются окна,
Все зимы кончаются, как назидания книг,
Берущих начало в безвинной крови лексикона'.

***

Я мира на себя не отвлеку
Ни в тризнах и ни в жалобных раденьях,
Смолчав о том, что видел на веку,
Как о секретах смесей пиротехник.
Тамбур-мажору в адском шапито,
И мне открылась истина простая:
Кто я таков? Пожалуй, что никто,
Ни имени, ни клички, ни прозванья.

Шепча слова в закатную кайму
О том, что прежней клятвы не нарушу,
И не доверю правды никому,
Чтоб никогда не выплыла наружу,
Я к очной ставке шёл не год, не два,
Поигрывая у судьбы на нервах
Тем, что система, хоть и корнева,
Свидетелю бесчинств скорее недруг,

Но, отделяя альбы от чакон,
Плеща страстями, словно виночерпий,
Я сознавал предметнее, чем он,
Что значили и дым, и свет вечерний,
И, выкликая их по одному,
Топча ума и совести зачаток,
Ни с кем не ждал свиданья, потому,
Что сроду никому не назначал их.

***

Заревом уст багряных -
Слышишь ли, киевлянин,
Что там за распорядок
Рощам славянства явлен?
Вон он висит, разжёван
Западным ртом атласным,
Вроде бы мир, но что он
Материально даст нам?

Виждь - срочно-сборов шлемней,
Кровью поля залиты -
Что ж за прекрасный жребий
Дёрнуться из планиды,
Доли, чей дивен посох
Будто костыль солдату,
Чтобы, как в девяностых,
Пересчитать зарплату.

Тут не модельку клеить
Меж пустоты медийной -
День-то каков, как лебедь
Плещет крылом над льдиной!
Господи, да везде так:
Наглости розовее
Редкоземельных сделок
Сущее разоренье,

Траты ресурсной базы
Как их там ни утрируй,
Спишут потом за баксы,
Пляшущие над гривной?
Будет, чем княжьим гридням
Клясться заезжим дожам.
Мы же за это гибнем?
Ладно... тогда продолжим.

***

Господи, да что ж такое -
Ни с чего да вдруг
Выжжет глотку, будто кофе,
Весть о датах двух.
Что душой давно иссохли,
Помяни, вайфай.
Счастье - род записок с воли,
Мол, не унывай.

Как в досаде ни бросайте
Шестерёнок, муфт,
Станем думать о распаде,
Молодых наймут.
В мире бедном и опрятном
Мы, на первый взгляд,
Просто спим, и с нами рядом
Книжки наши спят.

Изуродованы топью,
Ором на шестках,
Мы ж по образу, подобью -
Так за что ж нас так?
В разбомблённом храме вогнут
Балкой торцевой,
Знаешь ли Ты, каково тут,
А, Отец родной?

Но что кредит нам, что дебет,
Видя облик Твой,
Сколько есть нас, все потерпят,
Нам же не впервой.
Не напрасно контур замкнут
Слизью амплитуд -
Знак подай, и люди встанут,
Встанут и пойдут.

***

Ни мёртвых с одра подымать, ни ходить по воде,
Хотя совпадали во многом расцвет и упадок,
Я только и мог, что казаться, а были вон те,
Чьи в школах портреты, и реже таблички на партах.

Обычные лица. Лишь в ком-то порода видна,
Блондины, брюнеты, которых на улицах прорва,
А если единство, черта в нём, пожалуй, одна:
Единожды жили они, а не снова-здорова,

Единожды пали, и там, за пределом канвы,
Поскольку должна быть героям присуща отвага,
Взирают в таких же, как я, и в таких же, как вы,
Казённые снимки на фоне петровского флага.


***

Ни злы и ни добры, а лишь туги
Покровы дней, и знать они не знают,
Где стихнут на земле мои шаги
И в теле я не буду больше заперт.

Меж тем, весна, и нет её прямей
В каком-то напускном патрицианстве,
Когда, плебею говоря 'плебей',
Она весь мир не унижает разве,

И кажется, что вся она пьяна,
Дыша на землю молоком и мёдом,
И те, что в ней не видят ни пятна,
Безмозглым уподоблены амёбам,

Но, помня, что такое маята,
Я на её 'Узнал? Махнём под закусь?',
Практически не разжимая рта,
Произнесу брезгливо: 'Обознались'.

***

Здесь не может быть ничего глупей,
Чем кричать 'распни', чем кричать 'убей'
Головням, что извне смуглы,
Потому что им-то закон знаком:
Для своих эти земли глядятся мхом,
Чужакам же черней золы.

Не объехать их и не обойти,
Хоть беги три жизни ты из пяти,
Не себя жалей - скакуна,
Потому что обычаи таковы,
Что любая глупость от головы,
А от сердца тоска одна.

Отзывали строго по одному,
Говоря - одного из пяти найму.
Где ж те четверо, пятый где?
И для умолчаний, и для молвы
Хороши мы, только когда мертвы
И приравнены к бедноте,

Унаследовавшей шуршанье трав,
Что, бескрайней смерти себя отдав,
Так и сохли бы на мели,
И когда над суглинком взойдет заря,
Разделяли б сердцем юдоль сырья
И смириться с ней не могли.

***

На память облаков или хотя б камней
Надежды никакой. Зачем бы им она.
Вольно им просто быть, не делаясь умней,
А не зубрить впотьмах великих имена.

А я... да что там я. Кому везде тупик,
Тот завывает, как болид среди телег,
И как же мне меж них, беспамятных таких,
И как-то вроде быть, и не бывать вовек.

***

Последним из последних могикан
Я крался меж холмов полуодетых,
И мне предстал великий океан,
Которого хотел и не хотел так,

Что резала глазницы белизна
Богатств его, и в сердцевину гребней
Я говорил - когда б ты был без дна,
Главенствовал бы, но основа - кремний,

И кварц у эр бессчётных во главах
Предвечностью горит, как ни грассируй,
Оспаривая первенство клоак
В противоборстве гномона с клепсидрой,

И потому мне бесприютно так
На отмелях меж водорослей сгнивших,
Что смертен я, и череду отваг
Прошёл как явный бытия излишек,

И только потому я не обмяк,
Что так меня оттачивала смута -
Органики намывом на камнях
Бессмысленным, как воздыханье спрута.

***

Когда светло, и в небе ни пятна,
И чем на небо, нет пути железней,
Я не люблю поэзии. Она
Крадёт у жизни лучшее, что есть в ней,

Но жаль её во мгле, во время фей,
Где обострённый слух верней, чем зренье,
Когда и буква отзвука мертвей,
И отзвук дуновения черствее.

***

То полночи зов, то полдня,
И что ни мотив, то древний -
Всемирная скотобойня
Уроет без промедлений,

И, пойманный перекрестьем
Воззвать не успеешь "Боже!" -
Подбило, да ну и хрен с ним,
Другим доставалось больше.

Убило - не плачь, не охай,
Осталось, кому тут охать,
Когда строевой походкой
Отходишь в крови по локоть,

Возносишься, так не сетуй,
Измучившись мелочёвкой:
Сто раз уж с такой подсветкой
Округа гляделась чёрной,

И воздух звенел кантатой,
И ты тяготился тропкой,
Но был за тебя ходатай,
И, если остался, трогай,

Отмахивай, кремня крепче,
В заветное воскресенье,
Туда, где звезды наречье
Любых языков яснее.

***

Когда расплываются звуки в нестройном аккорде,
И волны не бьются о здания, как об рутину,
И что же мне делать при этой притихшей погоде?
Ужели и сам я согбенным когда-то притихну?

О, Господи, нет. Измождённым, но верным старанью,
Я вывернусь как-нибудь, и, направляясь к зениту,
Сыграю, конечно - клянусь тебе! - что-то сыграю -
И если не марш, то прелюдию, фугу, сюиту,

И город безумный, что если и славен, то шумом,
Внезапно отпрянет от гордости и от бездушья,
И светлым, как в юности, скажет прямым и ажурным:
Ты музыка, Господи. Я только дудка пастушья.

***

Куда весна звала
Сквозь череду дремот,
Заката щель светла,
И весь евроремонт.

Где тусклый полицай
До герцога раздут,
Партнёрам палец дай,
По локоть отгрызут, 

Когда, ветрам кадя,
Сомлел иезуит,
Багровая культя
И ноет, и саднит,

Раздеты догола,
Идут за годом год,
И в каждом только мгла,
Распутица долгот,

Сумятица тревог
В шуршанье ивняка -
Один большой плевок
В грядущие века,

И слышен только вопль
И снова, и опять,
И лишь плевками в боль
Раздора не унять.


***

Во имя грёз в потомках
Эпоху, что подла,
Не спрашивай о том, как
Идут под шомпола. 

Ещё я весь оттуда,
Из вьюг под оливье,
Где после института
Беседа или две,

И нет пути вернее
Чем с приданных высот
Прокруткой на верньере
Решать, кого в расход, 

И где, хоть раз промазав,
По торжищу рвачей,
Узришь ты из алмазов
Души святой ручей,

Стремящийся туда, где
Желанный финиш твой,
Не замутнённый к дате
Ни смертью, ни нуждой.

***

- Каких упрёков ни нанизывай,
Признаюсь, будто хлестану,
С какой бы радостью неистовой
Я б умер за свою страну.
Отроют яму в пару саженей,
К префекту пригласят вдову.
- Любым обидчикам,  - он скажет ей, - 
Я лично руки оторву,

А то тут есть у нас любители
Разинуть рот не на свои,
И многих так уже обидели,
Обидят - сразу же звони,
И не найдешь меня старательней
В том, как я нечисть отскоблю.
Вот как бы умер я - с гарантией,
Что гибну за страну свою,

А не за чьи-то там кондиции,
Когда великий брадобрей 
Расцвечивает высь, как птицами,
Победным громом батарей. 
...вставай на демона-карателя,
восстань из тёмного угла,
какая там тебе гарантия,
когда и где она была.

***

Ни фиге карманной, ни форменной смокве
Не верившему в центрифуге ландшафтной,
Мне лучше всего удавалось безмолвье,
Пока обречённым курлыкал глашатай,

Кто будущим дням и завистник, и недруг,
Чьи пальцы ни драть, ни душить их не дрогнут...
Я только и помнил, как в сборищах нервных
Волнами проносится сдавленный ропот, 

- Но где же твой голос прорезался, ткни хоть,
А звучно-не звучно, не парься - отмолим!
- Я только и знал, что рождаться и гибнуть,
Народом великим, как солнце над морем.

***

Не вздумай об истоках, 
Лицом зарывшись в пепел,
Когда уже лет сто, как
Надеялся и верил,

И, стало быть, корчуйте,
И, стало быть, сжигайте,
С молением о чуде
Тащите на шпагате

Туда, где воздух боек, 
И, несколько рисуясь,
Разводы на обоях
Преображает в супесь,

Где, молоком прокиснув,
Небесная изнанка
Не терпит компромиссов
И не меняет знака,

И так же реверсивны,
Как день прощанья близок,
Натеки древесины 
На почвах подзолистых.

Александру Орлову

Откуда мне знать, как так вышло, само ли собой,
Велением воли, игрой полоумных инстинктов,
Несло степняком-суховеем, и вдруг листобой
И вздрогнешь невольно, опять ничего не достигнув.

Такое огромное время прошло надо мной,
Такое, что, помня его, никакого житья нет,
Забыто давно, как с чужбины тянуло домой,
И даже чужбина забыта, а всё-таки тянет

Совлечь с одинокой души заскорузлый покров
И вторгнуться в жизнь, словно егерь в родимый заказник,
И, взрослость свою как смертельный недуг поборов,
Восторгом пылая, стоять на холмах и сбегать с них.

***

Не нравится если, ослепни, оглохни,
Но помни - Британию строили кокни,
А прочую сволочь - под нож,
И не говори, что убийство не метод,
Пусть лордом глядится вон тот вот, а этот
На герцога чем-то похож.

Гляди-ка ты - строг, будто мастер-наставник.
Лет с триста тому бы ходил в горностаях,
А ныне, как мышь на крупу,
Надут он, а истина так субъективна -
Что аристократа, что простолюдина
Видали с тобой мы в гробу,

Ничто нам легенды, что гибнут, утихнув, 
Любая геральдика бывших бандитов
Ветшает, а лет за шестьсот
Становится редкой, допустим, как сводня,
Почти не заметной, как милость Господня
Которую видишь раз в год,

И кто б ни наглел, основания шатки -
Ни клювы, ни когти, ни перстни, ни штанги
Не чтут вековых эстафет,
И вэйп не заменит матросскую трубку,
Поскольку родня мы примерно друг другу,
Как Ветхому Новый Завет.

ИАФЕТ

Нимало не выказав скорбных соплей,
Один темнокожий, другой посветлей,

Отчасти себя в катастрофе виня,
Сойдутся и сядут они у огня,

На чёрных руинах в пурге шутовской
Последнему белому скажут с тоской:

- Безумец, что ядерной кнопкой нажат,
За что ты убил себя, бедный наш брат?

Зачем ты так бился в небесную твердь?
Чего ты хотел, без утайки ответь.

- Простите, - ответит, - Что, огненный столп,
Вознёсся я выше всех смертных особ,

Над миром вознесшийся горным хребтом,
И вас презирал я, и прочих притом.

И вот предо мною геенна, как нимб...
Живите и помните, как я погиб.

- Прощаем, - услышит, надорвано сипл,
- Моли, чтоб тебя и Создатель простил.

И в правую руку вложив ему кнут,
В последние ткани его облекут.

ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК

Он выходил из панциря. В руках -
Оливковая ветвь. Походка шатка.
Торжествовал, хоть копотью пропах,
Великий век над залежами шлака,

Созвездья свеч трещали, как столы,
Биением согласным чаш заздравных
Пирующим являлся свет из мглы
И озарял невероятный замок,

А мальчик шёл, покрытый с головой
Составом, что препятствовал дыханью,
И лишь под утро в краске золотой
Был обретён под пиршественной тканью.

И был он мал, улыбчив, незлобив,
И, как и я, пришёл в свой век с окраин,
И, мерзости его благословив,
Как он, лежу, и гол, и бездыханен.

ДУША И ТЕЛО

Пока не враг мне тело, а слуга,
Достаточно и преданный, и ловкий,
И холод чуден, и жара сладка,
И жития превыше апологий,

И с людом ласков я, и со скотом,
Но бунта жду среди своих железок,
Поскольку знаю, что господский дом
Смиренному рабу и чужд, и мерзок,

Сколь полно ни плати его долгов
И сделок с ним каких ни парафируй,
Таков уж господин, и раб таков,
Что подлежат судьбе непоправимой,

Кто из низин исходит, кто с высот,
Что ни копи и как ни скопидомствуй -
Схлестнёмся мы, но предрешён исход:
К себе вернётся каждый, словно в дом свой.

***

Лишь бы прогнали из-за стола,
Ибо и пир наш не больше, чем ширма
Тайны, что видимое создала,
Той, что живому непостижима.

В эту весну, что отчасти дружна,
Ты, разумеется, вряд ли поддакнешь
Мне, что, неясно, с какого рожна,
Сделался камнем.
- Да как же?
- Да так уж,

Гнейсом, песчаником, известняком,
Установить ни единого шанса,
Выводом лучшим из аксиом -
Ждать не грешно, но скорей бы дождаться

Выделки, что ли, где, не дробим
В рака-отшельника или в шмеля вот,
Чьим-то не зреньем, чем-то другим
Вместо кендемы видишь умляут,

Дабы изрезал валы аффрикат,
Впредь попирая столбцы диакритик,
Флагмански рослый вечный фрегат,
Огненный Триптих.

***

Выйдет срок, и сдамся, и утихну,
Но, пока не всасывает омут,
Я смотрю в ушедшее, как в тину,
Где великие деянья тонут,

От бессчётных лет слегка поблекнув,
Чуть нервозны, инстинктивно робки,
С выцветших взирают гобеленов
Псы, олени и единороги,

И росы предутренние капли
Не видны на кружеве решёток...
Это потому, что девы ткали
На материях преображённых

То, чего не помнили, не знали -
Рыцарей с глазами кротких ланей,
Сарацинов-демонов, чьи сабли
Горных струй кривее и прохладней,

И, отдавший дань чужому тщанью,
Измлада стоящий над стремниной,
Только ложь я кожей ощущаю,
Словно жизни гнёт неистребимый.
***

Сколь помню себя, с опорой на результат,
В заре, что от спирта смертного красновата,
Я вырос под залпы памяти, треск петард,
Загибы ветров и хлопанье транспаранта,

Где тыкали мне, выманивая посул,
Каким я отдамся хлябям и палестинам,     
И марши крутили полночью, чтоб уснул,
А там до всего дошел бы своим инстинктом,

И кто я им был, попробуй умом раскинь,
Потерь безвозвратных чохом пополнив список,
Пока под обстрел сплошной штурмовали синь,
В полуторках в Рай влетали или на ЗИСах,

И вслед не сбежать мне, если оцифровал
И их, и меня сутяга, что грезит пеплом.
На красном коне под "Интернационал"
В закат не умчаться, впрочем, как и на белом,

И, сколько б очков ни выпало на кону,
Выстаивать среди жути, и Богу слава,
Сбривать под машинку сивых волос копну,
Себя соблюдая, будто бы дух устава.

***

И что за игра, в ожиданье развязки благой
Топтаться у врат, за которыми свет и покой,

И так это, Господи, страшно - намного страшней
И мыслей, и слов, за которые гонят взашей,

Как будто нисходит на майскую землю Содом,
Когда на черёмуху воздух становится льдом.

И я выдыхаю, как будто бы сердцем иссяк,
И весь обращаюсь в намытый волной известняк,

Сказать успевая всего-то - хоть лавром обвей,
Не знаешь меня Ты, ни тверди, ни бездны моей,

Клоаки смятенья, что буйствовала в эти дни,
И руки свои потому Ты ко мне не тяни,

Что только в животном грехе я и неутомим,
И корчусь от боли под любящим взором Твоим.

***

Наказывал клоун один в сан-бенито
Не жить знаменито,
Соблазны земные лишь взглядом окинув,
Стыдиться архивов.
...Ну да, если следовать ёмкости рынка,
Что вязка и прытка,
И, времени на непотребства не тратя,
Не видеть, как братья,
Насквозь тебя видя, мгновенно прикинут,
Что в данный период
Вердикт по такому вопросу, как этот,
Ещё не отвергнут,
Идут консультации, ишь-ты-поди-ж-ты,
В неделю аж трижды.
Кому, как не этим, решать, как со славой,
Не плавал, так сплавай
Туда, где им всем бы зарыться в суглинок
На дачах старинных,
А ты в нищете, как придётся, солируй
Своей писаниной,
Где даже не думай послать им проклятья,
В грядущее глядя,
Ответив каминам их и статуэткам
Рассыпчатым эхом.

***

И о большем даже не заикнусь
Ни себе, ни предку и ни потомку,
С мировой души отскребая гнусь,
Как Янковский с могилы бойца болонку,

Но зачем же этих, нанявших лофт,
И таких от всех и вся отдалённых
Убеждать омыться в крови болот
При крестах нательных и медальонах,

Не скажу, поскольку не агитпроп
Устарелых лозунгов полустёртых,
Но, замотан подлой игрой Европ,
От былого воинства в гимнастёрках

Показал бы норов я им взрывной,
Тем, кому так льстила вся пресса наша,
Что тиран, возвышенный над страной,
Не крупней вторичного персонажа,

Потому что в бронзе давно отлит
И порою кроется свежей краской
От салюта вздрогнувший инвалид
В беспощадной полночи ленинградской.

***
  
И мы б никого, и никто б нас
Не трогал во мгле выгребной,
Когда в низкопольный автобус
Привычной заходим гурьбой,

Листки нашей жизни тетрадны,
И каждый промок и продрог,
А кто там чего ветераны,
Увидим, ступив на порог,

Но им лишь себя уподоблю
И в них лишь себя сознаю,
Избравших обычную долю
Держаться за землю свою,

Всходящих на крест и на плаху
Носителях вечной вины,
Что если верны, то не паху -
Супругам и детям верны,

Когда, не нажив понтиаков,
Из лодки глядит в нас Рыбак,
Со всеми душой одинаков
И с каждым уравнен в правах.
***

Прогорклой смазкой в жерлах,
Герои искони,
Со снимков порыжелых
Взирают в нас они,

Мол, если надо, фоткай,
Но и учти, шпана -
Когда прямой наводкой,
Земля жирным-жирна.

Представь, как в поле диком
Лежишь себе, чадя,
Не попеняв эдиктам
На трепетность чутья.

Представил? Так запомни
И внукам затверди:
Такой, как наша, бойни,
На свете не найти.

Шутов увеселявшим
Тот век не подмахнул
Мазнёй по фюзеляжам
Красоток и акул,

И бил, и пил не слабо,
Что шнифер, что комсорг,
Но и в смурном гестапо
Понять себя не смог,

А ты с дивана пробуй
Рассказывать ковру
Про спор со всей Европой
И русскую хандру,

Кажись ещё забавней,
Хмельней, чем в горло штык -
Не превзойдёшь страданий
Ни наших, ни чужих.

АДРЕНОХРОМ

Не зреть мне гибель Голливуда,
Безбожной мрази под судом,
Чей подлинный отец Иуда,
Раскаявшийся за Содом,

Не мстить убийцам элегантным,
За детский визг, что в колбу сдан,
И казни им за каждый атом
Не требовать у дальних стран,

Но ты, коль сможешь, позавидуй,
Закройщик в лунном ателье,
Что даже краешка зари той
Я не застану в этой мгле.

СОТРУДНИК

На лишние разговоры отнюдь не падок,
Поскольку кровища может натечь и с капы,
Я знал одного, и он меня знал вдобавок,
И это знакомство добрым я не назвал бы.

Для них это норма - годы спецподготовки,
Сегодня друзья, а завтра пальба друг в друга,
Иной рассуждает - как эти люди тонки,
Другой - мясники и мясо, рубцы и рубка.

Такие, как он, молчат не из-за подписок,
Не ходят на встречи и не цепляют бляшек,
А просто весь мир с неких пор им совсем не близок,
Особенно в части чуждость усугублявших,

И это во-первых. А во-вторых и в-третьих,
Бессмысленно спорить, будто о бывших братьях,
О том, кто среди заявленных теоретик,
А кто фигурант серьёзнее тем, что практик.

***

Умаленьем паче возобладанья
Я катал слова, словно в кегельбане,
И блюлась пропорция золотая
При почти немыслимом огибанье

Очевидных смыслов, что тратят гелий
На вздыманье пылкое, словно лебедь,
Чтоб всего одной устоявшей кеглей
Тишину возлюбленную лелеять,

И полам, натертым с картинным лоском,
Уделять не более двух-трёх звяков,
И с высот командных казаться плоским,
И в самом себе, и для них иссякнув,

И вполне гадливо вздыхать - химера,
Оставаясь видным при всех завесах,
Не прорвав, по сути, ни миллиметра
Облаков свинцовых и бессловесных.

***

Признавая действенность проб-ошибок,
Изнывая от новостей паршивых,
Государь мой, ты слышишь, как
И от имени, и по порученью
И война идёт с родовитой чернью,
И мучителен каждый шаг?

Отовсюду лезут и лезут гады.
Государь мой истинный, что ты, как ты?
Где нам воля и кто нам страж,
Если истина, будто топор конкретна,
И одна страна для другой гангрена,
Чем обеим ты им воздашь?

- Понимаешь ли, я пока не думал...
Это в цирке кто-то летит под купол,
Кто-то в сетку и на батут -
Я ничьими судьбами не торгую,
Потому что жалую жизнь другую
Не преткнувшимся об иуд.

***

Бесчувственный, как полено или чурбан,
От грохота бурь в литых небесах оглохнув,
Ревел, и был голос целен скорей, чем рван,
Однако не выше пафосных заголовков.

Гроша бы теперь не дал я за этот гной,
Но знаю так верно, как будто бы прелость пепла,
Что русская женщина сжалилась надо мной
И правду, и ложь играючи претерпела.

Предать её в малом значит предать в большом,
И я не могу склоняться к иному мненью,
Согласно которому лучше уж стать бомжом,
Чем плакать о том, что Родины не имею.

***

Угрюмый, недоговорной,
Охочий до кровопусканья,
Я имя, сколотое с камня,
Я буква, смытая волной.

Теперь не время для бравад,
Но как же гол я без бравады,
И ваши дни мне пестроваты,
И жизни строй аляповат.

Пускавший в дело желваки,
Лепивший из дерьма конфетку,
Я присягал иному веку,
Без мотовства и шелухи.

То зеленеет мир, то бел,
То солонина, то салями,
А мне весь этот цирк с конями
Уж сколько лет, как надоел.

***

Так и плыл бы, и плыл в потоках,
Что приникни, что в душу плюнь,
Умолчав до поры о том, как
Сентябрём отдает июнь.

Посчитав, что в обрез, что вдоволь,
У кого там и с кем дуэт,
Если так серебрится тополь,
Словно знает, что правды нет.  

Если брат убивает брата
На миру межусобных свар,
То и где она, эта правда,
И о чём тут вести базар?

Я наивен бывал, и книжен,
Созывая под знойный стяг
Островерхие крыши хижин,
Воздвигаемых на костях.

И заснежен стоял, и листвен,
Но столетьям не фортану,
Посреди непреложных истин
Избирая всего одну,

Чтоб мерцали, секунды сжаты,
И стекала бы с них, темна,
Непроглядна, как жерло шахты,
Тополиная седина.

***

не уяснить себе ни подлых норм,
ни этих вот стандартов полоумных,
осознавая лето по тому, как
траву с утра калечат под окном.

ещё удел не проклят наш за то,
что к нам она добра, жестоки мы с ней,
но есть ещё в запасе пара мыслей,
как прекратить несносное дзюдо,

раскаяться - прости, мол, старина,
нас, будто гири, нужно рвать от пола:
в пыли и пайке смолкла радиола,
напластованьем лет оскорблена,

но жаром чрез ладони и ступни,
возмездьем, вычитай или суммируй,
придёт отмстить нам всем косец всемирный,
и мы ответим за грехи свои.

***

Что вера, что афера,
Что суть, что реквизит,
Переиначит в негра,
К юдоли пригвоздит,
Чтоб не начать сначала,
А сделаться благой,
Собой обозначала
Победу и покой.
Когда звучал акафист,
Что стал совсем другим,
Торжествовал покамест
Бескрылый Серафим,
И лишь одна острота
Плыла в пучине вод -
Святые едут с фронта,
А грешники на фронт.
И полдни обрусели,
Чтоб в полночь без пяти
С постылой карусели
Бестрепетно сойти,
Тоски не собирая
Вокруг эпиталам,
И ни конца, ни края
Ни битвам, ни тылам.


МОСКВА

Иных эпох подранок,
Младенцем насеком,
Я запах тех парадных
Вбивал в себя силком,
Как проникал бы в завязь
Восторженный друид,
Флюиды мне казались
Древнее пирамид.

Пока дубела шкура
Выковывался нрав,
Оборку с абажура
В отчаянье содрав,
Туда, где смерть простая
Плыла, как правота,
С начала мирозданья
Змеились провода.

Где каждый миг был ёмок,
Брыкаться не с руки,
Инициалы мёртвых,
Наклеив на звонки,
Несёт облезлой краской,
Лекарствами, едой,
Стоит пацан вихрастый,
Как век ушедший твой.

И знатных, и незнатных,
Отнюдь не москвофил,
Я, словно лучший запах,
В себя насильно вбил,
Поклявшийся шалфею
Не разрывать бугра.
И, знаешь, не жалею.
Не худшая пора.

***

Я слышал, кажется, дрозда
От Ньяды километрах в ста,
Был дрозд огромен.
Кричал он, словно в медь котлу,
Кричал, как будто кликал мглу
Среди колдобин,

И я молчал, окаменев:
Когда б в душе плакатный гнев
Кипел, но хрен там -
Сжигала мёртвых паспорта
Передо мною пустота
В песке нагретом.

***

Захлопывая, не читая,
Все эти вершки-корешки,
Молясь - о, погода чудная,
Причудливым взором ожги,
Никак и ни в чём не умнея,
Ни в облачном и ни в земном,
Отставив досужие мненья,
Выводишь пятьсот аксиом,

И все они дрянь, потому как
Мечтая о почве родной,
Унынью, рождённому в муках,
Споспешествуют ерундой,
Как прежнего ни экстрадируй,
Немей и бесправней, чем скот,
Уймись, воспитуясь рутиной,
Повтором несущих частот,

Круженьем бессчётных столетий
Поклявшись однажды, смоги,
Войдя в атмосферу, сгореть в ней,
Паля и цветы, и станки,
Поскольку не сможет никто тут
Объять непомерный заряд,
А если услышат, оглохнут,
А если увидят, сгорят.

***

Вышло, не вышло, чего тут, как тут,
Годы запомнятся тем, что канут,
Пеной прибьются к речной косе -
Тоже пытаются быть, как все,

Только ни времени, ни желанья,
Утлой цифирью в статьях шаманя,
Время вертеть непременно вспять,
Что-то доказывать, объяснять,

Тем, кто в спортзалах и на диетах,
Это знакомо: день так, день эдак,
Видимо, метят они в князья,
Плату за абонемент внося.

Что же ты, взбрыкивая голенасто,
Мерзостей видя вперёд лет на сто,
Имя меняешь на позывной,
Право священное быть собой?

ПУТНИК

Ни октагону и ни рингу
Не чужд, покамест не ослаб,
Отверг я ум, отмёл интригу
Как на пути ненужный скарб.

К забвению себя готовя,
Я туз не прячу козырной,
Когда судьба, как мука вдовья,
Безмолвно следует за мной,

И видится так мало проку
Взирать, куда ни заверни,
Как тени пали на дорогу,
Как удлиняются они...

С уже налившейся рябиной,
Ещё не преданный суду,
Я на порог странноприимный
Так и не сломленным взойду,

И, год от года високосней,
Скажусь не бившимся за хлев,
Ни уберечь себя от козней,
Ни защититься не сумев.

***

Я бы мог упиться горем
В безрассудной смуте вашей,
Бывший, как еврейский Голем,
По приказу убивавший,
Мучась нравственной отравой
Проступавшей из-за плотской,
Что мне делать, Боже правый?
Не с чего начать псалом свой.

Тем, кто избежали тленья
В белокаменной твердыне,
Вырван с корнем, как лилея,
Исповедуюсь впервые:
- Я из тех, что поздно зреют,
Колосом склонясь над нивой,
Был и вырвался, как стрепет,
Сам себе необъяснимый.

Весть была, мне - о, какая! -
Обещанье, что открою
Заспанное око камня
И приму его как ровню.
Господи, июль мой светлый,
Мне ль, отчаянно сигналя,
Расставаться с литоферой,
Созданной, как твердь земная?

Отвечает мне осока
На границе инфразвука:
- О, дитя, не плачь до срока,
Верь, что что близится разлука.
Там, за облаком лучистым,
Ни участья, ни измены,
Ни лакейской службы числам -
Все юны и все бессмертны,

- Треугольника ли, ромба
Око ищет Ярославну,
Это пусть себе Европа
В рай играет. Я не стану.
Там, на солнечной Ривьере,
Праздник, пиршество, сраженье...
Здесь, где вечности преддверье,
Веровать всего страшнее.
***

- Как я, думаешь, умру,
В азиатскую жару
Или европейской стужей? -
Спрашивал пойти рискнувший.

И увиделась мне мгла,
И река, что в ней гнила,
Плоть, в которой семь осколков,
Дремлет, будто бы отсохнув.

Был он жив ещё в тот миг,
Просто было не до них.
В плен уже не попадавший,
Фиг, смеялся, с бойней вашей -

Окровавлен, словно фарш,
Никогда я не был ваш,
Но ещё беспрекословней,
Чем не ваш, я весь Господний.

И, зажаты в пятерне,
Что вы сделаете мне,
Что за шутки в ход пойдут,
Если я уже не тут?

- Полно. Не зови беду.
Не ходи. - Нет, я пойду,
Не беды боясь - проклятья, -
Он сказал, в глаза не глядя.
***

Вся эта жизнь, что пестрее, чем в гаджетах,
Торкнет в плечо при отдаче,
Только не спрашивай - Господи, как же так?
Так. И никак не иначе.

Вдался бы в лето лазурными пятнами
Вместо назойливых фабул,
Чтобы над зданьями, пеклом объятыми,
Бедствия вывешен флаг был,

Но из помоек внезапное тление
Свежесть забьёт после ливней,
И пробуждаются запахи летние,
Комнатной пыли сонливей...

Кем бы и чем бы им ни был и стал-таки,
Я, различимый сквозь марлю,
Весь уносящийся в летние запахи,
Веришь ли, не понимаю.

***

Вся эта жизнь, что пестрее, чем в гаджетах,
Торкнет в плечо при отдаче,
Только не спрашивай - Господи, как же так?
Так. И никак не иначе.

Вдался бы в лето лазурными пятнами
Вместо назойливых фабул,
Чтобы над зданьями, пеклом объятыми,
Бедствия вывешен флаг был,

Но из помоек внезапное тление
Свежесть забьёт после ливней,
И пробуждаются запахи летние,
Комнатной пыли сонливей...

Кем бы и чем бы им ни был и стал-таки,
Я, различимый сквозь марлю,
Весь уносящийся в летние запахи,
Веришь ли, не понимаю.
***

Который год на корм хавроньям
Отпустим, ибо пыл иссяк,
И с нудным пеньем похороним,
С флагштока спустим, словно стяг,
Поскольку, время забывая,
Призывна, но не призывна,
Размеренна, как солеварня,
О вечности трубит страна.

Удел империй христианских,
Что пламенеют, как мустанг,
И громоздят соборы наспех
Со звучным ржаньем на устах,
Таков, что в армиях терпимых,
Как будто враг им лилипут,
Заботятся об индивидах,
Подонков явных в плен берут.

Меж тем и небо бежевато,
Бесцветно, будто чай спитой,
И тускло, как арпеджиато,
Желанье справиться с бедой,
Глася "добро-глаголь-живете",
Пока душа ещё свята,
Мирком-ладком, притом, что эти
Нас убивать пришли сюда.

***

Не замаран созданьем схем,
Перемогший соблазнов сонм,
Почитаемый невесть кем
То ли лотосом, то ли сном,

Я, что жертвуем, как тростник,
То ли камню, то ли огню,
И наивность, и мудрость их
Обозначил как легкотню,

А до сложностей - выйдя вон,
Предпочёл наблюдать извне,
Расплываясь, как антифон,
Тех, что сдуру открылись мне,

Архаичными, как лапта,
Как Выдропужск, что сшит из выдр,
Полусельские города
С их структурой, простой, как сыр,

Что везде и всегда одна,
Чтоб любой был этап обмыт,
Будто дикого табуна
Запалённая дробь копыт.