Аннотация: Когда тебе 32, а по ощущениям - все 87, и врачи вдруг выдают срок "месяц, максимум два", можно впасть в панику. А можно - начать жить.
Ивану было всего 32. По паспорту - да и по количеству кредитов. А вот по самочувствию - как будто ему 87, и последние 15 лет он провёл в шахте, где вместо кислорода качают тревогу.
Он стал просыпаться с мыслью "опять". Болела поясница, ныли колени, желудок издавал звуки, которые слышали даже соседи. А однажды утром он посмотрел на себя в зеркало и честно признался:
- Ну всё, братан. Кажется, мы больше не потянем...
Через три дня Ваня доковылял до МРТ, держась за бок и гугля по пути "Что делать, если болит всё сразу?".
В кабинете его встретил холёный доктор с лицом, будто он только что продал участок земли на Марсе. В белом халате и с выражением "я вас понял, и мне вас жаль".
- Иван Сергеевич, - начал он, вынимая снимки, - месяц.
- Месяц чего? - оживился Ваня.
- Месяц вам, - сухо ответил доктор и ткнул в мутное пятно на снимке. - Тут, тут и вот тут. Весь тоннель светится. Понимаете?
- Какой тоннель? - Ваня начал слегка задыхаться.
- Ну этот... Свет в конце. Мы, врачи, уже видим. А вы скоро тоже.
- Помру я, что ли, скоро? - переспросил растерянно Ваня, глядя на доктора, будто тот только что поставил ему диагноз "вы - розовая пантера".
Доктор театрально вздохнул, сдвинул брови и поставил снимки так, будто собирался разыгрывать с ними партию в шахматы.
- Ну, формально - да. Месяц, максимум два. Если не случится чуда.
- А чудо? - Ваня попытался ухватиться хоть за что-нибудь, кроме мыслей о гробах.
- Чудо - это если Марс сойдётся с Венерой, вы влюбитесь в фитнес, бросите бухать и съедите брокколи на завтрак. Но даже тогда... свет всё равно будет.
- Ну и ладно, - неожиданно сказал Ваня, вставая. - А можно ваш стаканчик для воды?
- Хотите запить новость?
- Нет. Хочу взять с собой. На память. Первый раз в жизни мне что-то сказали прямо в лицо. Красиво даже.
Он взял пластиковый стакан, сунул его в карман и вышел в коридор. Жизнь - как ни странно - вдруг заиграла. Больничный автомат зажужжал особенно музыкально, санитарка выглядела как Мария из "Санта-Барбары", а солнце на улице было ярким, как будто Ваня смотрел на него в последний раз. Или в первый.
- Поживу, - сказал он себе. - Ну и пусть. С чистого листа. Даже если этот лист - это бланк из морга.
На улице было невыносимо светло. Такое ощущение, будто кто-то на небесах решил: "Раз уж Ваня умирает, надо бы включить максимум яркости".
Он сел на лавку перед больницей, вытащил из кармана стаканчик, поставил его рядом и сказал вслух:
- Жить теперь буду. Красиво. На все деньги, которых у меня нет.
В голове одна за другой начали выстраиваться мысли.
А что я вообще делал всё это время?
Работа - не моя. Люди - какие-то чужие. Еда - пластиковая. Радость - просроченная.
- Знаешь что, Ваня, - сказал он себе. - Тебе дали месяц. Значит, устроим месяц в стиле "Экспресс-тур по всему, чего боялся".
Первым делом он вернулся в офис. Там пахло привычно - пыльными клавиатурами, растворимым кофе и пассивной агрессией.
- Здрасьте, - сказал Ваня, заходя в бухгалтерию.
- А ты чего пришёл? Ты ж больничный взял, - насторожилась начальница Тамара Ивановна, женщина с выражением лица "я не плачу налоги на твою мечту".
- Тамара Ивановна, - мягко сказал Ваня, наливая кофе из общего чайника, - я пришёл попрощаться.
- В смысле?
- В прямом. Вы - чудесный человек. Немного ядовитый, как жаба из Амазонки, но честная.
- Что ты себе позволяешь?!
- Жизнь. Я позволяю себе жизнь, Тамара. И знаете что? У меня к вам вопрос...
Он подошёл ближе, облокотился на стол и, глядя ей в глаза, сказал:
- Вы когда последний раз плакали от счастья?
Тамара от неожиданности вздрогнула, брови поползли вверх, как будто Ваня ударил по какому-то внутреннему, запретному болевому нерву.
- Вот и я не помню, - добавил он. - А хочется. Пока не поздно.
И он ушёл.
***
Следующим шагом была булочная. Он взял себе эклер, пирожное "Картошка", два круассана и кофе - с сиропом, с жирными сливками, с оскорбительным количеством сахара.
- Умру - так сладко, - сказал он, устроившись на лавочке у фонтана и бросив крошку воробьям. - А вы, птицы, и не знаете, что я уже почти покойник.
В голове вертелась мысль:
А может, оно и не так уж страшно - если жить, как будто каждый день последний? Может, именно так и надо? Может, вся эта возня - кредиты, пельмени по скидке, чужие ожидания - это и есть болезнь?
Он достал телефон. В списке контактов была она - Катя. Когда-то они любили друг друга. Потом - просто жили рядом. А потом Ваня ушёл. Или она ушла. Или оба - только в разные стороны.
Он написал:
"Привет. Если бы ты знала, что мне осталось месяц, что бы ты мне сказала?"
Ответ пришёл через три минуты.
"Не ври. Ты бы первым делом в булочную побежал. Подожди... Ты и правда там?"
Он рассмеялся. Прямо в голос. И воробьи взлетели, возмущённо чирикая, будто он потревожил священный пирог.
После пирожных и смс с прошлым он шёл по улице, глядя в лица. Люди, оказывается, были. Настоящие. А не просто биологические препятствия на пути к метро. Даже собаки стали выглядеть глубже.
На углу, рядом с аптекой, сидел уличный музыкант. Щуплый, в вязаной шапке и с табличкой: "На мечту. Мечта недорогая."
Играл он плохо, но искренне. Что-то между БГ и котом, застрявшим в сушилке. Ваня остановился.
- На какую мечту, брат? - спросил он.
- Хочу электрогитару. Но жене сказал, что на лекарства.
- Сильно, - кивнул Ваня. - Знаешь, мне вот жить осталось месяц.
- Понимаю. Я так каждый день живу, только диагноз ещё не подтвердили.
Они переглянулись - и Ваня протянул сотню. Музыкант посмотрел на неё, как на выигрыш в лотерею, потом на Ваню:
- Хочешь сыграю "Мой рок-н-ролл"?
- Не умеешь.
- Верно. Но могу подвывать.
Так у Вани появился первый новый друг - Гена, уличный философ с дыркой в ботинке и душой, пахнущей гвоздикой и горечью. Они просидели на бордюре до самого вечера, пока прохожие не начали бросать мелочь обоим.
На следующий день Ваня оказался на площади. Почему - он так и не понял. Просто шёл, а потом услышал баян.
Там, под фонтаном, крутились бабушки. Взаправду - в платках, с тележками, в кроссовках.
Танцевали вальс, и как-то... свободно.
Он постоял, потом неловко подошёл.
- Можно с вами?
- Танцевать? - удивилась одна.
- Нет, посидеть в кругу женской мудрости. Конечно - танцевать!
Его приняли сразу. Одна из бабушек, Зинаида Степановна, оказалась бывшей учительницей географии и за десять минут научила его и ритму, и тому, как держать партнёршу, и как не наступать ей на варикоз.
Ваня смеялся, кружился, падал, извинялся, вставал - и впервые за много лет чувствовал, что тело - это не просто оболочка для страха и долгов, а штука, которая может двигаться, дышать, чувствовать.
После танцев бабушки накормили его бутербродами с икрой из кабачков, вручили вязанный шарф "на память" и сказали, что "жизни надо куражиться, а не бояться". Особенно если у тебя остался месяц.
На третий день он зашёл в музыкальный магазин. Просто так. А вышел оттуда с гитарой, струнами, чехлом и полным отсутствием малейшего понимания, как это вообще работает.
- Хотел скейт, но в моём возрасте и состоянии - это был бы чистый суицид, - пробормотал он.
Дома он поставил гитару у стены, посмотрел на неё и сказал:
- Если я не научусь на тебе играть за этот месяц - ты пойдёшь внукам в наследство. Если появятся. А если нет - ну, может, в аду есть ансамбль.
Он включил видео "Гитара для чайников", поставил перед собой зеркальце и сказал себе:
- Ваня, у тебя всегда был повод не учиться.Теперь у тебя есть повод - научиться.
И начал.
Гитара звенела фальшиво. Противно. Упорно. Как будто кто-то пытался позвать дождь звуками гвоздя по стеклу. Но Ваня был настойчив. У него, по сути, не было выбора. Ему подарили время - а он наконец начал что-то с ним делать.
Каждый вечер он учился. Мучил аккорды, гуглил "что делать, если палец не слушается", проклинал ля-минор и извинялся перед соседями. В какой-то момент написал на двери подъезда:
"Это я играю. Месяц осталось. Потерпите."
Через пару дней кто-то приписал фломастером:
"Хорошо. Но можно хотя бы не "Мурку"?"
***
На выходных он встретился с Геной - тем самым уличным музыкантом. Гена стоял на углу с табличкой "на мечту 2.0" и грыз семечки.
- Ну что, Шопен, принёс инструмент?
- Принёс. Даже натренировал пару аккордов.
- Тогда становись рядом. Сейчас будет дуэт: "Кто не умеет - тот играет".
И они сыграли.
Сначала - ужасно. Прохожие останавливались не из любопытства, а от испуга. Одна бабушка перекрестилась.
Но потом, через три песни, Ваня вдруг поймал ритм. Голова перестала думать, пальцы перестали сопротивляться. Музыка вдруг вышла - неровная, дрожащая, но живая.
Гена смотрел на него с уважением, как будто перед ним стоял не Ваня, а человек, который нашёл старую мелодию внутри себя и не испугался её сыграть.
После выступления к ним подошла девушка лет двадцати:
- А вы классные. Вы вроде фальшивите, а всё равно хочется стоять и слушать.
- Это стиль такой, - сказал Ваня. - Называется "мы стараемся, но не слишком".
- Он, кстати, умирает, - добавил Гена, кивая на Ваню. - Так что ловите момент.
Девушка замерла, потом кивнула:
- Тогда спасибо. За живое.
Позже, в кафе, где они делили один суп на двоих ("финансово мы пока только на уровень Менделеева вышли - делим всё по формуле"), Ваня задумался.
Я ведь живу. Сейчас. Не завтра, не потом, не "когда-то начну".
У меня грязные ботинки, сбитые пальцы, странные друзья и несмешная болезнь. Но я живу так, как будто наконец перестал быть статистикой.
Гена смотрел на него с прищуром:
- Знаешь, Ваня, у тебя ж не смерть. У тебя ренессанс.
- Ты бы помолчал. У меня философия идёт.
- Ну-ну. Только не забудь записать. А то помрёшь, и никто не узнает, какие ты тут выводы выдал.
***
Через неделю Ваню позвали на танцы. Бабушки с площади устроили флешмоб: "Танцуй, пока не остыл". Он оказался в центре внимания - как живой символ: "он - при смерти, а всё равно танцует, так чего сидеть вам, молодёжь?"
Под баян, "Катюшу" и "Смуглянку" Ваня крутился, смеялся, забывал текст, забывал, что у него, вообще-то, конец. Он был просто... частью жизни.
В какой-то момент Зинаида Степановна обняла его крепко-крепко:
- Ванечка, я за жизнь трижды была на грани. Один раз даже при бомбёжке. Но, знаешь, я никогда не была такой живой, как когда шла по улице с хлебом под обстрелом.
- Не страшно?
- Страшно. Но ты идёшь. Потому что хочешь жить.
Ваня кивнул. Потому что знал, о чём она говорит.
***
Через пару дней ему позвонили с телевидения.
- Это вы там в интернете, с табличкой "играю, потому что умираю"?
- Это, кажется, я...
- Хотите в эфир? У нас передача "Жизнь наперекор". Истории вдохновения. Приедете?
Ваня подумал и согласился. Почему нет?
В студии он сидел среди других людей: женщина, пережившая онко; парень без ноги, который бегал марафоны; и бабушка, ставшая блогером в 83. Все они рассказывали, как не сдались.
Когда дошла очередь до него, он сказал просто:
- Я не герой. Я просто подумал: если уже пора умирать, то хоть пожить, как человек.
- И что вы поняли за это время?
- Что жизнь - это не когда у тебя всё в порядке. А когда тебе плевать, что не в порядке, и ты всё равно танцуешь.
А потом... позвонили из больницы.
- Иван Сергеевич? Мы тут... хм... Упс.
- Упс?
- У нас оказались не исправности с аппаратом. У вас всё в порядке.
- Что?
- У вас... гастрит.
Молчание.
- Простите?
- Мы... очень сожалеем. Жить вы будете. Долго. Наверное.
Ваня молчал минут пять. Потом сел. Посмотрел на свои пальцы, на гитару, на стопку заметок, что он писал - и на афишу у двери:
"Живой концерт Вани и Гены. Вход свободный. Пожертвования - на мечту."
Он усмехнулся. Потом засмеялся. Потом позвонил Гене:
- Брат. Кажется, живу.
- Я всегда знал.
- Ну что теперь делать-то?
- Как что? Теперь не отмазывайся. Живи по-настоящему.
И Ваня понял: да, диагноз был ложным.
А вот всё остальное - нет.
***
На афише было написано криво - потому что писал Гена, у которого с орфографией были сложные отношения.
"Живой концерт Вани и Гены. Последний шанс услышать настоящую музыку, пока нас не выключили. Вход - как совесть подскажет".
На площади собралось человек сорок. Кто-то из любопытства. Кто-то, потому что узнал Ваню по телешоу. Кто-то - потому что просто захотел постоять в толпе и почувствовать, что жизнь может быть странной, шумной и настоящей.
Ваня вышел в простых джинсах и футболке с надписью:
"Умереть не удалось"
(подарок от Зинаиды Степановны, вышивала всю ночь).
- Друзья, - сказал он в микрофон. - Спасибо, что пришли. Я обещал вам последний концерт...
Пауза. Люди напряглись.
- ...а теперь вынужден вас разочаровать.
Это - первый.
Аплодисменты.
- Когда мне сказали, что я умираю, я начал жить. Когда сказали, что не умираю - я решил продолжить.
Так что сегодня мы с Геной играем для всех, кто когда-нибудь чувствовал себя мёртвым внутри. Поднимайтесь. Шевелитесь. Живите. Пока есть шанс.
Он сыграл три песни. Одну - свою. Одну - с Геной. И одну - ту самую "Мой рок-н-ролл", которую они так и не выучили, но теперь уже было всё равно.
Люди пели. Танцевали. Смеялись.
А Ваня стоял под уличным фонарём, со своей гитарой, и знал точно:
это не про музыку. Это - про то, как он стал живым.
Эпилог.
Прошло два года.
Ваня теперь работал в маленькой музыкальной школе - не учил играть, а просто помогал людям не бояться пробовать. У него была группа: он, Гена, одна медсестра с укулеле и бывший бухгалтер на барабанах. Они назывались "Свет в конце тоннеля" - из уважения к иронии судьбы.
Он вел блог, где писал свои мысли. Не о смерти. О жизни.
Про брокколи и страх. Про танцы с бабушками. Про то, как важно не ждать диагноза, чтобы начать жить.
Катя, та самая, вернулась в его жизнь - не как "экс", а как кто-то новый. Появились другие близкие. Не обязательно любовные - просто те, кто были рядом, когда ты не был героем.
Иногда он всё ещё брал в руки тот самый пластиковый стаканчик - тот, с больницы. Напоминание. Он хранил его в ящике стола. Вспоминал, как всё началось.
А потом шёл на улицу, к фонтану. Садился. И начинал играть.