Начинать эту историю придется издалека, с того момента, как меня начали в армии на учет ставить. Надо сказать, что выдающимся здоровьем я в школе не отличался. В том смысле, что всякие штуки вроде "обогнать автобус на дистанции в три километра" или "метнуть гранату за горизонт" мне никогда не давались, а тройка по физкультуре была скорее результатом сострадания учителей, чем моих усилий. Разумеется, военкомат при медосмотре мои способности оценил по достоинству, без особых сомнений записав в категорию Г. (От А, где супермэны, до Д, где собраны негодные к службе инвалиды. Плюс по восемь циферок к каждой букве, где чем больше цифра, тем хуже годность. )
Мне тогда было все равно, поскольку я понятия не имел, что это значит. Но уже очень скоро, примерно на втором курсе вуза я засобирался на военную кафедру, а там, как выяснилось, был такой конкурс, что брали только тех у кого не ниже А. И вот тогда я оценил милосердие врачей из военкомата, поставивших мне Г. Дело в том, что они могли бы поставить мне честную Б, что несколько более соответствовало моей физической подготовке (и лишило бы меня шансов на кафедру), но они поставили Г, что оказывается означало "фиг его знает, надо бы потом еще раз проверить". т. е. мне всего лишь следовало пройти медицинское освидетельствование повторно, но уже более успешно.
Не сказать, чтобы за без малого пару лет вуза я сильно продвинулся в атлетике, но зато я существенно поднял навыки общения с людьми. В особенности на предмет сдачи зачетов и экзаменов. В частности, по той же физкультуре мне в вузе сильно помогла секция рэндзю. В том смысле, что когда спрашивали о секциях, я это своё рэндзю честно назвал и даже показал пару грамоток. Таких секционщиков особенно не гоняли и зачетами не обременяли. Потом, правда, меня попробовали отправить на какой-то мордобой, защищать честь вуза, вот тогда мне и пришлось объяснять, что рэндзю - это не восточное ногомашество, а восточные крестики-нолики. Иными словами, я усвоил простую истину - говорить иногда надо ровно столько, сколько нужно для достижения цели, причем в правильное время.
Так что к медосмотру я тщательно подготовился, как к сложному экзамену по незнакомому предмету. Ясное дело, шансов пройти его честно у меня не было никаких. А уж заикаться про то, что я прохожу осмотр для военной кафедры и вовсе не вариант - за такое взятки собирают. Так что я затягивал с медосмотром до последнего, стремясь дождаться сезонного потока школьников, наводняющего военкомат. В этой толпе я рассчитывал незаметно получить вожделенную категорию, в этот раз уже примерно зная, что надо сказать каждому врачу.
В деле затягивания мне неожиданно помогло головотяпство бюрократов собственного вуза. Они умудрились забыть поставить в план моему потоку такой жизненно важный предмет как ОБЖ. Совсем забыли, в течение двух лет. А предмет оказался обязательным для военной кафедры. Так что нам это ОБЖ впаяли полным курсом за пару месяцев, подвинув прочие предметы. Это, чтоб вы понимали, иногда по пять пар ОБЖ в день. Разумеется, данный замечательный предмет по большей части игнорировал весь поток, ну кроме тех, кому была нужна военная кафедра, вроде меня.
В военкомате я проходил медосмотр строго по плану. Мои скромные габариты позволили мне затеряться в толпе школия, а бойкий язык не давал уставшим тётенькам вовремя обратить внимание на некую разницу в возрасте. Также проведенная перед осмотром мучительная депиляция скрыла мою неуместную волосатость. В общем, до поры до времени, единственным, кто меня едва не завалил, был стоматолог, но с ним я легко договорился на скорое удаление проблемного зуба.
Однако план резко разъехался по швам, когда я добрался до финального босса, т. е. до главврача. К моему неописуемому удивлению этим человеком оказался... наш преподаватель ОБЖ! В этот момент моя несколько необычная внешность резко начала работать против меня - преподаватель меня мгновенно узнал. Как и цель моего визита. О чем незамедлительно мне и поведал. Следующим этапом нашего разговора стало извлечение той тетрадочки, в которой он отмечал для себя посещаемость студентов "проблемного потока".
Спасло меня то, что я не пропустил ни одной пары. Единственный из всех. Если не считать самого преподавателя. Преподаватель-главврач оценил моё упорство и выставил мне итоговую категорию А2. С такой можно куда угодно, кроме как в космос. (Я потом как-то встретил офицера с категорией А5, так он по сравнению со мной был супер-героем из комиксов, но категория у меня круче.)
Так что на военную кафедру я попал. О тяготах и лишениях обучения на этой кафедре можно рассказать многое, но в рамках этого рассказа я ограничусь лишь тем, как я эту кафедру закончил. Большая часть моих товарищей в процессе обучения отсеялась, не выдержав сложностей, но самым суровым испытанием был итоговый экзамен.
Билет к экзамену содержал четыре вопроса из общего пула в чуть более пять сотен. На подготовку к экзамену отводилось три дня, в течение которых курсанты имели возможность доступа к своим секретным тетрадям и не менее секретным методичкам. Если бы кто-то вдруг успел сделать шпаргалки по всем вопросам, то успел бы набрать объемов разглашения секретки на неплохую уголовку. К счастью, за три дня это было сделать совершенно невозможно, так что я даже не пытался. Оценка на экзамене ставилась по пятибалльной схеме через среднее арифметическое с отсечением. Отсечение значит, что один не отвеченный вопрос, означал итоговые два балла даже при отлично за три остальных.
Честно успев прочитать почти половину вопросов, более всего я рассчитывал на пересдачу. Так у меня было бы еще целых три дня, чтобы дочитать оставшиеся вопросы. Ну и еще робкая надежда на все те знания, что застряли в голове с лекций. Разумеется, в билете, что мне достался, было только два вопроса, на которые я мог нормально ответить. Еще на один я смутно помнил что-то из прошлого года, но вряд ли этого хватило бы хотя бы на удовлетворительно. По последнему шансов не было. Там был регламент, которого я не помнил. Не успел до него дочитать. Однако сдаваться я не планировал. Для пересдачи мне стоило поддерживать реноме усердного курсанта (каким я и был, насколько мог), а не персоны "ой всё".
Так что я вызвался отвечать с минимальной подготовкой. Честно ответил на два вопроса. Получил свои заслуженные пятерки по ним, а дальше признался преподавателю, что оставшиеся вопросы мне пока не по зубам. Но на этом я не остановился, а попросил мне эти вопросы растолковать, мотивируя свою просьбу тем, что желающих отвечать пока больше нет, а времени на подготовку мало, и даже дополнительные три дня перед пересдачей - это критично недостаточно. Так что пара слов о вопросах будут мне куда полезнее и так уже очевидных двоек. Расчет оказался верен - преподаватель оба вопросам мне в общих чертах рассказал, после чего отправил к преподской трибуне, а сам ушел курить.
И вот тут во мне проснулся настоящий грязный Гарри. Я обратил внимание на следующие моменты. Во-первых, в учетном листе у меня было две оценки за первые вопросы (два отлично). Двоек проставлено не было. Во-вторых, тот кто принимал у меня вопросы ушел из помещения и в ближайшие пять минут не объявится. В-третьих, отвечал я тихо (чтоб не мешать тем, кто еще готовится, конечно), следовательно историю моего ответа в аудитории пока знаю только я. Так что я заявился на трибуну с просьбой... принять у меня оставшиеся пару вопросов, а то мол преподаватель отошел. Разумеется, с подсказками, полученными чуть ранее, особого труда это не составило, так что технически самый сложный вузовский экзамен я быстро сдал на отлично, после чего оперативно смылся из аудитории.
Пережив сборы, я принял присягу и стал офицером запаса. На чем моё знакомство с армией по плану и должно было закончиться. Учитывая то, что на сборах я дважды лишь чудом не погиб из-за своеобразного поведения солдат, в армию мне особенно не хотелось. Если уж меня там поджидает по одной смертельной опасности в неделю, то сколько же нужно удачи, чтобы пережить сотню таких недель?
Акт второй.
Чтобы не быть призванным из запаса, а заодно иметь официальную зарплату, я после вуза устроился на работу в сельскую школу. Учителем информатики. Примерно на три дня в неделю. Так чтобы ездить на электричке от дома до ворот школы.
План был прост и надежен как швейцарские часы. Что же могло пойти не так? Я, как и в случае с преподавателем ОБЖ, не учел тесноту мира. Моя сестра училась в одном классе с племенником заместителя моего военкома. (Далее буду называть его просто ЗВ.) В результате ЗВ был в курсе, что у него имеется кредитоспособный офицер запаса, ныкающийся по сельским школам. (Всё же школа не была моей единственной работой - только официальной.) Разумеется, ЗВ не мог оставить такого без внимания.
30 марта я получил из военкомата письмо счастья, согласно которому должен был явиться в оный военкомат не позднее 23 марта того же года. Изучение почтовых отметок позволило мне выяснить, что письмо было отправлено 27 марта. (А еще говорят, что почта России медленная. Тут почти экспресс доставка через полквартала.)
Я позвонил в военкомат и честно признался, что пока не изобрел свою машину времени, но там успокоили, что готовы принять в любой другой удобный для меня день, если это будет завтра. В качестве причины интереса указали готовность моего военного билета. Что ж, я уже после сборов почти три года с бумажкой хожу вместо корочки, действительно пора бы.
В военкомате я встретился с ЗВ, который с подозрительно ожидающим взглядом сообщил, что на меня имеется приказ о призыве. Разумеется, я спросил, как такое возможно, если я сельский учитель? На это мне показали загодя подготовленную копию уведомления о смене статуса моей школы применительно к министерству обороны. С марта месяца. При приказе от января. Видимо у них там вообще никаких проблем с машиной времени.
Теоретически я мог бы пободаться, подключив хорошего юриста, но в тот момент времени я как раз преодолевал черную полосу в жизни, и никакого желания бодаться у меня не было. Основную работу я потерял и искал новую. Мой отец неудачно вкрутился в финансовую авантюру и какой-то криминальный дон настойчиво требовал нашу квартиру. А еще до кучи я только-только расстался со своей любимой девушкой, причем весьма болезненно. И это не считая семейных кредитов, оформленных на меня, которые было непонятно чем отдавать кроме моей нищенской зарплаты учителя. (Спойлеры - все разрешилось хорошо, но позже. На девушке я даже потом женился.) В общем, на фоне происходившего призыв не выглядел чем-то из ряда вон. Я бы даже сказал, что призыв выглядел вполне закономерным и хорошо завершал картину.
Так что единственное, что я сказал ЗВ - мне нужна отсрочка в пару недель, положенная по закону. Разумеется, эту отсрочку мне дали, выписав предписание на середину апреля. Причем само предписание выписывалось с непонятной мне тогда паузой. Как я потом понял, быстро отчаявшись получить от меня взятку за "потеряли призывника", ЗВ ещё надеялся получить от меня традиционную мзду за хорошее место распределения. Пока писалось предписание мне даже дали пообщаться с юристом какой-то фирмы по отбиванию призывников от военкомов, дежурившему у кабинета. У этого юриста я узнал кое-какие особенности работы банков с призывниками, что скоро мне сильно пригодилось. Но в остальном я показал себя не идущим на контакт, и предписание мне выписали такое, что хоть стой, хоть падай. В штаб армии, что в центре Питера.
И нет, это вовсе не так круто, как может показаться, а совсем даже наоборот. О чем я узнал уже на следующий день, когда в этот самый штаб отправился на разведку. Но не сразу, поскольку в штаб меня пускать отказались, прямо на проходной порекомендовав свернуть моё предписание в трубочку, чтобы анатомически было удобнее его засовывать туда, где такому предписанию самое место. В этом штабе майоры кофе носят, а тут какой-то лейтенант приперся...
Но я уже настроился идти в армию, а потому проявил некоторое упорство. Для начала я наведался в военкомат с вопросом "что за фигня?" Выяснилось, что они так уже много народу посылали, и до меня никто не жаловался. Звонили куда-то, бегали, суетились. ЗВ даже позеленел под цвет формы от натуги, но кончилась эта деятельность примерно ничем. Мне сказали, что в этот раз пустят, и я снова поехал в штаб, где мне уже предложили не рекомендацию, а содействие в сворачивании и запихивании моего предписания в тот орган, которым ищут приключения.
Я сменил тактику. Для начала я решил подождать посмотреть, кого вообще в штаб пускают, и что при себе надо иметь. Довольно быстро я выяснил, что периодически туда проходят небольшие группы людей, ничего не предъявляющие. Достаточно, чтобы у такой группы был главный, в виде армейской шишки. Но есть нюанс - они все без верхней одежды (напоминаю, начало апреля, холодно) и либо в форме, либо в костюмах. Им очевидно не холодно, поскольку они так перемещаются из машин.
Фигня вопрос. Иду в ближайшее кафе, оставляю там в гардеробе куртку и остаюсь в костюме. Благо уже тогда именно костюм был моей основной одеждой. Аккуратно прибившись к группе серьёзных товарищей в несколько более дорогих костюмах чем у меня, проникаю в штаб армии мимо бдительного майора.
В штабе ищу кадровую службу. Там меня встречает майор Козлов, чью фамилию я кажется непроизвольно запомнил на всю жизнь. Майор радостно объясняет мне, что пославший меня ЗВ - редкостный козел, поскольку именно военкомат должен распределять людей по запросам. Здесь же меня могут отправить от южных морей до полярного края, т. е. везде где дислоцируется данная армия. Причем отправят скорее всего затыкать самые неприглядные дыры, поскольку для всех нормальных вакансий документы оформлены на сам военкомат. И сделать с этим что-то может только командующий армии, а никак не майор Козлов, у которого сейчас только горящие вакансии двух оленеводов под Мурманском, на одну из которых он меня немедленно и подпишет, поскольку командующий если и примет меня, то только через пару недель, а распределение моё уже тут и ждать никак не может.
Я энтузиазм майора решительно останавливаю, поскольку предписание мое не на сегодня, а как раз на пару недель вперед. И с командующим я встретиться вполне успею. (Хотя и не думаю, что встреча наша что-то изменит. Не рожает же командующий вакансии?) Майор радостно выпроваживает меня до дня Д со словами, "а за фиг ты тогда приперся на две недели раньше?", дав на дорожку разовый пропуск в штаб, чтоб я больше не изображал агента 007. Так-то сюда лейтенантов обычно специально обученный наряд из комендатуры притаскивает за нарушение срока явки, и потому проблем с пропусками не возникает. И вообще эти пропуска должен военкомат заказывать для тех, кого сюда посылает.
В общем, через две недели я снова возник перед майором Козловым, и он меня вспомнил неожиданными словами. "А, это ты блатной? Рановато ты, командующий будет принимать через час." Как выяснилось, блатной - это вовсе не я, а совсем другой лейтенант по призыву. Он подошел через полчаса и мы смогли немного пообщаться под дверью командующего. Парень оказался свеженазначенным помощником прокурора какого-то там района, и за эту должность отвкалывал почти год чуть не за бесплатно. Но гнусный конкурент за место его так выпихнул в армию. (Интересно как такое делается?) Грустная история, но подробностей я узнать не успеваю, поскольку является его сиятельство, командующий, искренне желающий хоть чем-то помочь молодым офицерам, которых он видит крайне редко. (С его слов цитирую, если что.)
Пропускаю вперед помощника прокурора. Он же болтолог профессиональный, думаю, послушаю на его примере, чего командующему говорить. Но юрист явно выбрал не те слова. На запрос о службе по специальности он немедленно получил звонок командующего в Оленегорск, где срочно требовался юрисконсульт. Так что я запросил у командующего не специальность, а службу рядом с домом, дабы не обременять армию затратами на моё проживание. На что получаю отеческое направление практически в Колпино (в пяти минутах ползком от дома той девушки, с которой я временно расстался меньше месяца назад).
Однако майор Козлов не смог направить меня туда, куда ткнул пальцем в карту командующий. Мест там не было. Но дабы не огорчать его сиятельство, мне предложили другой пригород, куда ходит маршрутка не от метро Звездная, а от метро Кировский Завод. Я жму плечами и соглашаюсь.
Через несколько дней мать провожает меня в армию со слезами на глазах. Хотя я ей говорю, что вечером уже вернусь. Не верит.
Еду в свой корпус на маршрутке. Ищу там кадровую службу. Там в меня вцепляется заместитель по воспитательной работе. Ему позарез нужен компьютерщик. Меня тащат к командиру корпуса, чтобы он утвердил моё назначение, но командир корпуса сегодня не в духе. В его воплях "в лес!", "пороха не нюхал!" и "солдат себе ищите, дармоеды!" слышатся приглушенная внутренняя боль и неудовлетворенность бытием. С сожалением мне выписывают направление в штаб какой-то воинской части, куда надо ехать совсем на другой маршрутке, с Проспекта Ветеранов. Завтра. Возвращаюсь домой, как и обещал матери.
На следующий день мать опять провожает меня в армию. Уже без слез. Хотя я не обещаю вернуться вечером. Маршрут дико неудобный. Сначала маршрутка, потом автобус. Каждый день так ездить далековато. Подозреваю общагу как неизбежное зло. Но пока еду и замеряю время. Чуть не околел, пока ждал автобус. Апрель был на диво холодный, а за два часа в маршрутке я так отсидел ноги, что они моментально задеревенели на морозе настолько, что помню до сих пор. В итоге дорога занимает почти три часа, что делает мысли об общаге все более реалистичными.
Но не тут-то было. В этой части лейтенант вроде меня нужен примерно никак. Нужны такие навыки, которыми я похвастаться не могу ни по официальной специальности, ни на практике. В итоге дожидаемся машины из зенитного дивизиона, где мне могут найти место. А пока отсылают на склад, дабы я получил причитающееся обмундирование.
Из полагающегося и имеющегося в требуемых размерах мне выдают только часть. Штаны полевой формы чуть коротковаты. От обычной чуть длинноваты. Шинель так велика, что мы потом сделали из неё тент на уазик. (С памятника её что ли сняли?) Берц нет. Туфли на два размера меньше. Портупеи нет. Ватник короткий, зато могу завернуться в него дважды. Офицерская шапка похожа на тюбетейку, хотя размер подписан верный. И все в таком роде. Не сопротивляюсь этой вакханалии, но педантично проверяю, чтобы все выданное полностью соответствовало документам. Чтоб потом с меня не требовали несуществующего. Как я буду выглядеть в армии во всем этом, мне решительно наплевать.
Вечером приезжает дивизионный краз с местным начальником штаба, и меня успешно сватают на дивизион. Залезаю в этот краз как есть, в костюме и с баулом выданного барахла. Чем полностью оправдываю прозвище призванных после кафедры - "пиджак". Заодно в хлам пачкаю брюки. Приезжаю в армейский городок теперь уже своего дивизиона, где я напрочь не нужен, поскольку командир сможет мной заняться только в понедельник. А до той поры я совершенно свободен, ибо поселить меня здесь негде. Меня выставляют из городка на ночь глядя, всучив пропуск, который начнет действовать с понедельника. Я оказываюсь черт знает где без малейшего понимания, как добираться до дома. Мысли об общаге уже не кажутся пугающими, скорее соблазнительными.
Нахожу остановку какого-то автобуса, на последний рейс которого успеваю. Автобус привозит меня в славный город Ораниенбаум (бывший Ломоносов), откуда до Питера можно добраться на электричке. За полночь приезжаю домой.
В оговоренный день мать снова провожает меня в армию. Со словами, сколько ж можно уже? Кто ж так служит? Еду уже по форме, которую худо-бедно подготовил за выходные. (Спойлер - подготовил неправильно.) Маршрут вида автобус-электричка-автобус намекает, что к утреннему разводу я ну никак успевать не буду, ибо развод в шесть, а на дорогу уходит почти три часа. Приезжаю на дивизион, где я все еще не нужен, поскольку у меня документов нет и селить меня некуда. Местная общага - это бывший офицерский клуб, в котором офицеры сами себе делают жилплощадь, и вся наличная жилплощадь сейчас занята, пока кто-нибудь не съедет. В итоге офицерский совет сходится на том, что меня можно будет поселить в хозяйственном помещении у рекреационного зала, но там пока нет окон и электричества. Зато есть вода и туалет рядом. Круто, кажется я буду жить в туалете.
А пока меня отсылают в город, дабы я собрал набор офицерских документов. Там целый список от дактилоскопии и бумажки об облучении до личного дела, которое придется забирать из военкомата. (Последнее должен делать начальник штаба, но он не любит ездить в Питер, а военкомат же у меня рядом с домом...) Возвращаюсь домой, чем несколько удивляю мать.
Собираю все документы, включая личное дело из военкомата, но застреваю на получении офицерского жетона. В моем личном деле его нет. Зато есть два других, явно не моих. Отказываюсь брать количеством, чем довожу курирующего меня ЗВ уже не до зеленого цвета, а до красного. Мне предлагают поискать жетон лично, раз я такой несговорчивый. К моим услугам целый подвал заваленный личными делами солдат и офицеров, не разобранными с момента переезда военкомата с Фонтанки на проспект Славы. (Три года назад.) Быстро понимаю закономерность и всего за полчаса нахожу сначала одно личное дело (куда возвращаю первый жетон), а еще через двадцать минут - второе, где нахожу свою "собачью бирку". В этот момент мне начинает казаться, что я не живой человек, а персонаж какого-то бюджетного компьютерного квеста.
В очередной раз мать провожает меня в армию. На этот раз я уже одет по форме без значительных косяков и имею полный набор документов. (Впрочем, внешний вид тот ещё.) В общаге у меня уже есть относительно жилое место и я наконец-то могу пытаться начать выполнять свои служебные обязанности. Первой такой задачей (помимо изучения тонны документации на технику, с которой предстоит работать) становится заполнение журнала занятий с личным составом. Причем не только тех солдат, чьим командиром являюсь я, а вообще всех. И нет, это на меня навьючили не потому, что я бывший учитель, а потому что эту дребедень всегда спихивают на самого молодого офицера. Сам журнал состоит из листов формата похожего на А1, но заранее отпечатанных на советской типографии на много лет вперед, причём на мерзкой папиросной бумаге. Помарки и исправления не допускаются - в их случае перезаполняется весь лист. К слову, запаса этих листов должно было хватить... еще примерно на месяц без помарок, поскольку советские типографии напечатали такой фигни хоть и много, но не бесконечно.
Я почесал голову и немедленно сделал электронную версию этого расписания, поставив на штабную машинку аналог экселя, из пакета OpenOffice с хранившийся у меня флэшки и подпилив подходящий шрифт. Чем безумно удивил и командира, и начальника штаба. Одного тем, что эту бесконечную пытку переписыванием оказывается вполне можно заменить на аккуратные листы А4, склеенные тонким скотчем, а другого тем, что на защищенную машину случайный лейтенант может поставить свой софт, наплевав на ни разу не админские права и закрытость внешних USB портов. (Буквальную закрытость - эти вандалы их заклепали паяльником. Но до внутренних не добрались.)
Наградой за хорошо выполненную работу является новая работа, а потому увидев во мне нового идеального писаря, меня немедленно определили приводить в порядок штабное "офисное" электронное оборудование. Чем я и занялся в рамка внеочередного наряда, выпавшего на выходные. Я уже почти почувствовал себя в армии, но не тут-то было. В вечерний сеанс связи с родными отец интересуется у меня, где это я скрываюсь от армии, а главное зачем? На такую странную мысль его натолкнул заходивший сегодня в гости наряд комендатуры, искавший меня на предмет всучить повестку и притащить в военкомат на аркане. Правда, увидев отца наряд передумал, поскольку мы с отцом на одно лицо (только он был старше и седее), а потому главный по наряду узнал меня и демократично решил, что если я не хочу служить, то и не надо. Сказалось, то, что я пару лет был администратором того компьютерного клуба, где он еженощно залипал в контр-страйк. (Как же тесен мир....) Так что отцу просто отдали мою повестку и даже не стали обыскивать квартиру.
Когда я пересказал эту занимательную историю командиру, он принял очевидное решение - если я нужен военкомату, то надо ехать. По сей причине мне как свежему писарю всучается набор обязанностей по работе с мобилизационными списками, вот и займусь. Так что не отгул у меня будет, а командировка. Приезжаю домой, беру повестку, иду военкомат. Как положено, в форме. Там интересуюсь, кому я так нужен и зачем? Чем почему-то довожу знакомого ЗВ уже не до красного цвета, а до синего. Попутно работаю до вечера с документами, которыми навьючили меня в дивизионе.
Выяснилось интересное. Оказывается, я сильно обидел ЗВ. Сначала не дал денег, чтобы откупиться от призыва. Потом опять не дал денег, но уже правильному юристу, специально приехавшему ради потенциального денежного клиента. После чего опять не дал денег, но уже на распределение. Это все было просто обидно, но на этом я не остановился и совершил куда более страшное - навлек на ЗВ неприятности своей устной, но задокументированной в журнале жалобой на то, что предписание неправильное, и по нему не пускают. Жалоба позже была отягощена полновесной бумагой из штаба армии, где майор Козлов наконец разобрался, кто самое слабое звено, и по чьей вине майору Козлову регулярно приходилось общаться с комендатурой из-за потерявшихся призывников.
А когда ЗВ уже был готов придушить меня при личной встрече, я непроизвольно продолжил творить ему неприятности. На этот раз в виде жалобы на порядок в личных делах. Причем еще и показал, что этот порядок вполне можно навести быстрее, чем за три года, если задаться такой целью. Разумеется, после такого меня должна была ждать страшная месть.
ЗВ знал, что я забрал свое личное дело, в том числе и квиточки повесток, в которых значилось, что на первую я отозвался телефонным звонком, а по второй пришел лично. Так что мне вполне можно выписать третью, сославшись на то, что нет в наличии отзывов по первым двум. А третью уже вручает наряд. Так же ЗВ знал, что служу я под Питером и на выходных не живу в казарме, а отдыхаю дома. Разумеется, по таким мелочам никто не пишет отпускных бумаг. Так что наряд застанет меня дома и обеспечит мне проблемы, как минимум с моим же начальством, вынужденным сказать, что нет, не отпускало. Это если у меня в порядке все офицерские документы, на оформление которых у меня было не слишком много времени. (Хотя я успел, но это другая история.)
Месть была красивой и по сути абсолютно безопасной для ЗВ, но я снова умудрился всё испортить. В нужное время я случайно оказался в наряде, но вместо неявки по повестке, я по ней заявился лично, пусть и с опозданием, выставив ЗВ в дурацком свете. Причем не зашел и вышел, как мог бы, а торчал в военкомате целый день и заставил ржать над произошедшим казусом всех встречных-поперечных.
Акт третий.
Писарь, это конечно работа важная, но мои служебные обязанности в армии должны были быть несколько иными. По крайней мере, если судить по названию должности. И обязанности эти просто так сгрузить на остальных офицеров было никак невозможно. Мне следовало освоить свою боевую технику и научиться работать с моим (и не только моим) личным составом. Без этого я вроде как и в армии, но не совсем. И не я один. Таких молодых офицеров в полку было достаточно много, чтобы командир полка был вынужден периодически лично нами заниматься. Не говоря уже о командирах дивизионов.
Первая моя встреча с командиром полка произошла достаточно быстро, всего через пару месяцев после моего появления в полку. Собрали нас, молодых офицеров, на плацу перед штабом полка, чтобы командир лично проверил внешний вид и документы. Надо сказать, что в этом ряду я выделялся. Сильно. Как я уже писал, обмундирование мне выдавалось в полку, причем по принципу "что есть" и "можно нацепить". Тогда как остальным офицерам, не "пиджакам", оно выдавалось в училищах, которые они недавно закончили. Т.е. им выдали все, включая то, что недодавали годами. У каждого были форма и ботинки по размеру, шикарная офицерская шапка и новехонькая портупея с блестящей пряжкой. В сравнении с ними я выглядел как средне-азиатский красноармеец времен гражданской войны. Тюбетейка вместо шапки, ватник не по размеру, туфли вместо ботинок, короткие штанцы как у Филипка. А в качестве удара милосердия на требование командира полка показать портупею я продемонстрировал подтяжки и обычный брючный ремень.
Вопль командира "Черногу-у-у-у-у-з" мог поднять мертвых из их могил и повести ордой в атаку за Осовец. Но поднял он только начальника склада. Не мертвого, а лишь мертвецки пьяного. Впрочем, даже пьяный кладовщик легко отбивал любые претензии ведомостью наличных запасов. Выдать потребное он мне не мог при всем желании. Надо было заказывать и ждать. Или утешиться тем, что есть, если я не против, конечно. На что я дипломатично ответил, что решение за командиром, а я готов защищать родину в любом виде, какой начальство сочтет нужным. Начальство милостиво решило, что я подожду.
Зато когда началась проверка документов, выяснилось, что вчерашние курсанты армейских училищ совершенно не способны самостоятельно с ними разобраться. Этому их не учили. Так что все, чем они могли похвастаться - предъявить отметку о дактилоскопии. Даже офицерские удостоверения были не у всех. Единственным, у кого все было в полном порядке, оказался я. Включая ведомость о полученном казенном имуществе - тот единственный документ, что мне не пригодился, поскольку кладовщик принес аналогичную.
Так что при корпусной проверке ребята собирали мне обмундирование с бору по сосенке, а я в свою очередь помогал им с документами.
Похожим образом дело обстояло с материальной частью, которой я должен был воевать. Но тут уж о либеральном пофигизме не могло быть и речи. Когда я принимал своё боевое имущество под ответственность, я действовал как нормальный начальник склада при приемке, т. е. проверял все полностью от и до. А если не знал метода проверки, то сначала выяснял, как проверять. Для чего пришлось позаседать в секретной комнате с методичками. За это своё свойство я очень быстро заработал искреннюю ненависть у большей части сдающих мне имущество. Особенно ярко это проявилось при попытке записать на меня запасные части дивизиона. Я принимал вагончик с ними почти полгода, пока мне нашли все заявленные в этом ЗИПе комплектующие или документы на их списание. (Хотя часть этих документов я же сам и делал для страждущих, но, разумеется, не сразу.)
Самым заковыристым пунктом в списке оказались 49 ломов разъемных. Я даже не требовал все сорок девять, просто хотел ответов на несколько вопросов. Во-первых, зачем на дивизионе столько ломов? Ну, два. Ну, пять. Но сорок девять? Во-вторых, абсолютно непонятно, как хотя бы в теории выглядит разъемный лом? Неужели не сохранилось хотя бы одного, чтобы посмотреть? Может не у нас, а в соседнем дивизионе? В-третьих, куда они в таком количестве подевались? На металлолом их что ли посдавали? Мне предлагали напилить стальных обрезков, которые можно было использовать под списание, типа сточились, но я отказывался на отрез, пока не получу ответы на свои вопросы.
Ответы я получил через месяц сам, разгребая пачки передаточных ведомостей за прошлые годы. Не было никаких ломов, тем более разъемных. Это просто в древности кто-то неразборчиво написал "лампы различные", а потом никто не разбирался. Все просто переписывали, а потом и перепечатывали.
А уж какие недостачи я случайно вскрыл... Оказывается какая-то дрянь у нас систематически воровала медные кабели с консервационных позиций. Командир схватился за голову, и нам всем спешно пришлось тащить медь со всей техники на охраняемый спецхран. Недостачу офицерам, включая меня, пришлось замещать из своего кармана, ибо эти "консервы" даже не были никогда ни на кого персонально записаны. Благо, успели на пятом кабеле, и сумма оказалась невелика. Вдвойне повезло, что вор не знал о серебряных подводках и проигнорировал их как алюминий.
Разумеется, через неделю после того как я все же принял все, что мне так долго пытались всучить, к нам приехала проверка материальной части корпуса. Взгрели всех в полку. Кроме нашего дивизиона. И только после этого меня перестали называть язвой и занозой. На некоторое время.
Акт четвертый.
Не менее интересно дело обстояло с личным составом, которым предстояло командовать. Надо сказать, что солдаты у нас были преимущественно отборные. Т.е. за исключением буквально нескольких человек они были абсолютно бесполезны для несения военной службы с использованием сколько-нибудь сложной техники. В большинстве случаев максимум которого от них удавалось добиться за все два года обучения - сделать их хотя бы не настолько вредоносными для этой самой военной службы. Солдат можно было научить готовить, стирать, отапливать и убирать за собой, это да, но в плане боевой работы лишь несколько человек оказались полезны в качестве водителей, двое в качестве дизелистов и ровно один смог выучиться на оператора одного из рабочих мест. Быть может, больше пользы было бы от стрелкового оружия, но это оказалось трудно проверить из-за дефицита патронов. По крайней мере, разбирать и собирать автомат все умели, что уже неплохо. Собственно, так они к нам и попадали - всех, кто был способен на большее, отправляли делать что-то полезное. У нас в ПВО всю реальную работу делали офицеры, а солдаты... Ну они просто были. Зачем-то. Видимо потому, что этих горемык было просто некуда больше деть.
Серьезно, часть из них даже не умела писать на русском. Совсем. Рапорты о принятии/сдаче нарядов срисовывали с предыдущих. Или просили написать товарищей. Одного такого наш старшина спрашивал, как они при такой грамотности домой писать будут? На что получил закономерный ответ - зачем писать, если можно позвонить?
И как же неимоверно сложно было сохранять личный состав живым и здоровым... Я никогда в жизни больше не сталкивался с таким количеством потенциальных самоубийц. Они пытались отравиться, застрелиться, подорваться, уронить на себя что-нибудь тяжелое, закоротить на себя двадцать один киловольт, а когда ничего из этого не получалось, то хотя бы потеряться в лесу или утонуть в болоте.
Я нисколечко не шучу. Те два года, что я числился на дивизионе были уникальным временем, когда там никто не погиб. В первую очередь из-за везения, конечно, но и некоторая моя заслуга в этом есть. Скажем, первое с чем я столкнулся, когда мне вручили нескольких остолопов - мне абсолютно нечем их лечить, если вдруг что-то случится. В аптечке из препаратов были только советские таблетки от кашля и куст алоэ на подоконнике. Не было даже пластыря или обезболивающего. В случае чего офицеры использовали свои автомобильные аптечки. А что серьезное - в полк, там все есть.
Автомобиля у меня не было, так что с первого же месячного довольствия я поехал в аптеку и закупил минимум-миниморум, без которого нельзя в поход отправляться. И разрешил пользоваться всем при условии возмещения в последствии. (К слову, пригодилось и неоднократно все, кроме большого жгута.)
Запомнилось применение мощного мочегонного. Один солдатик начал отекать после командировки в корпус. Я ему мочегонное выдал просто потому, что больше не знал что дать. А он в туалет не ходит, все равно. Не хочет. Я к командиру, мол беда тут какая-то, не может такого быть. Повезли к полковому врачу, так он только глянул и вертолет вызвал. Парня еле спасли. Оказывается он с кем-то в корпусном штабе вычитали, что из антифриза можно всю дрянь извлечь, бросив луковицу. Мол, луковица позеленеет, а спирт останется. Интернет соврал не полностью - дряни луковица вытянула столько, что нашего экспериментатора откачали и комиссовали. А вот собутыльника из корпуса он сдал слишком поздно, его спасти уже не успели.
Другой номинант на премию Дарвина хотел украсть немного топлива с площадки аварийного запаса. Там была такая здоровенная вкопанная в землю цистерна с дизелем. Он ночью откинул крышку, и его шибануло скопившимся в цистерне газом. Упал без сознания на горловину цистерны. Так бы и утонул в топливе, если бы мы предусмотрительно не нацепили на эту горловину решетку. Вообще решетку я предложил нацепить, чтобы не кидали кирпичи (чтоб скрыть кражу топлива, поддерживая уровень жидкости), но в данном случае решетка спасла жизнь. Повезло суициднику, что газа было не так много, чтобы задохнуться на месте.
Еще один умник во время дождя полез за заначкой, которую до того спрятал в распределительном щитке. Ему повезло, что его заначку первым нашел наш капитан-дизелист. И не просто нашел, а отключил весь этот щиток, поставив как резервный. Пока не определили умника методом наблюдения за щитком. В дождь этот щиток даже открывать нельзя без диэлектрической сбруи. Да и с ней страшно. Там же напряжение в киловольтах, для малой РЛС.
Отдельно отмечу наших сборщиков грибов. Когда я контролировал собранный ими урожай, то выкинул наверное целый мешок мухоморов и шесть бледных поганок (вместе с корзинками, конечно), хотя инструктаж с ними проводился очень подробно. И каждому я выдал цветную распечатку с ядовитыми грибами. Впрочем, мне за грибы тогда тоже досталось. Я их обычно не ем, поскольку не люблю, а тут после заготовок из грибов было чуть ли не всё меню, кроме чая. И вот сижу я, ковыряюсь выедая картошку, а вокруг в столовой потихоньку концентрируется тишина. Пока командир не спросил, точно ли я знаю, какие грибы съедобные? Когда я подтвердил, следующий вопрос был про, почему тогда не ем? А на мой лепет про гастрономические предпочтения последовал категоричный приказ немедленно начать есть грибы, во избежание бунта личного состава. Грибы я от этого не полюбил, но приказ, конечно, выполнил.
В общем, пока я не научился обращаться с личным составом, считать меня офицером было явно преждевременно. На моей стороне было два обстоятельства. Во-первых, я почти два года пробыл школьным учителем, а мои солдатики не слишком сильно отличались от проблемных старшеклассников. Во-вторых, со мной были абстрактный офицерский авторитет и реальная помощь старших коллег. Против меня было всё остальное. Мой субтильный внешний вид помноженный на комичное обмундирование дополнялся интеллигентным тихим голосом и неуместной привычкой всегда вести себя вежливо. Воспринимать меня как авторитет на фоне громогласных выпускников военных училищ было решительно невозможно.
Особенно важно, что тогда я в принципе не умел материться. Не понимал концепции мата. Не знал, что существует эмоциональный уровень передачи информации. Я мог безуспешно подробно объяснять солдату, что мне от того требуется, а потом с удивлением наблюдать за тем, как старшина двумя-тремя невразумительными воплям заставляет того же солдата сделать все необходимое, ничего не объясняя. Мне это казалось магией. Особой армейской матерной магией.
Брать мне приходилось упорством и рассудительностью. Если я что-то требовал, на то всегда была железобетонная причина, которую я никогда не скрывал. При этом я никогда и никого не заставлял что-либо делать ради моей личной выгоды. Если же мне лично было что-то нужно, я всегда обращался к солдату как к равному.
Так у нас был парикмахер, стригший солдат машинкой. Стриглись у него и некоторые офицеры. Решил постричься и я. Разумеется, предварительно я узнал форму оплаты услуги. Выяснилось, что стрижка идет за сигареты. Я пересчитал на эти сигареты стоимость типичной стрижки в парикмахерской, и у меня получилось что-то вроде девяти пачек. Надо было видеть лицо солдата, когда после стрижки я вручил ему блок сигарет. Оказывается, больше пачки ему до сих пор никто не давал. Он даже пробовал отказаться от лишних девяти. Но я объяснил ему основные принципы рыночного ценообразования с учетом платежеспособности клиентов и взял только одну - ведь для меня так все равно выгоднее, чем идти в парикмахерскую, при том что качество его работы ничуть не хуже. А настаивать на снижении цены услуги пользуясь званием я не могу - это было бы злоупотребление полномочиями в личных целях.
Ровно то же упрямство я проявлял в тех случаях, когда от солдата требовалось добиться исполнения обязанностей. Если с первого раза у меня не получилось разбудить солдат в наряде из-за недостатка громкости голоса, то на второй я уже подготовился технически - восстановил годами валявшийся в штабе мегафон. Подозреваю, что в тот раз проснулись не только солдаты, но и жители городка, находившегося в девяти километрах. После того случая меня предпочитали слышать даже если я не орал.
Мой подход дал плоды не сразу, но все же дал. В качестве бонуса я получил неожиданную возможность знать о происходящем на дивизионе несколько больше, чем было доступно большинству лейтенантов. Иногда это было забавно, иногда помогало.
Забавным можно назвать ситуации, на которые я теперь мог посмотреть с двух сторон. Так один старший лейтенант предупредил меня, что солдаты неимоверно тупы. Он как-то разрешил им немного задержаться после отбоя в комнате досуга, посмотреть телевизор. Каково же было его удивление, когда заглянув в комнату, он увидел там солдат безотрывно смотревших на настроечную таблицу. Всё что угодно, лишь бы не ложиться спать. Дикие люди. С другой стороны солдаты предостерегли меня, что старшие лейтенанты тоже бывают неимоверно тупы. Однажды один такой дал им возможность посмотреть вечером телевизор. Разумеется, они не стали ставить лейтенанта в известность о том, что будут смотреть порнуху, а когда тот заглядывал в комнату, быстро переключали на другой канал. К сожалению, в какой-то момент времени вещание по всем остальным каналам закончилось, и переключали они уже на настроечную таблицу, но лейтенанта это нисколечко не смутило.
Полезным можно было считать то, что когда солдаты косячили, то обычно не пытались скрыть это от меня. В итоге мелкие, легко устранимые проблемы не превращались в хтонический ужас от попыток "скрытного самолечения". Я почти всегда вовремя узнавал о пропавших предметах, поломанной солдатами технике и испорченных ими документах. Но что куда важнее - я отлично знал о взаимоотношениях солдат, а потому мог вовремя вмешаться до того как ситуация стала бы критической. А если ситуация была мне не по зубам - призвать начальство.
Так было в том случае, когда несколько новых горячих джигитов начали активно избегать работы по мытью пола. Мало того что сами отказывались заниматься этим видом труда, так и остальных джигитов подбивали, чтоб заставить других полы мыть. Только возникновения диаспоры с привилегиями нам на дивизионе не хватало... Командир по моей наводке отреагировал молниеносно, и на мой взгляд, совершенно гениально. Быстро стало ясно, что убеждать джигитов бесполезно. Даже выезд к мулле не помог бы. Дело ведь не в религии. Так что командир решил проблему иначе. Он выстроил дивизион на плацу, вывел указанных мною джигитов из строя и задал несколько вопросов. - Можете ли мыть пол? - Нет, не можем. - Почему? - Отец не велит! - Отец что-нибудь говорил про кочегарку или работу ассенизатора? - Ассе-кого? - То есть не говорил? - Нет... - Так, бойцы, есть предложение освободить этих рядовых от нарядов на мытье полов по семейным причинам, а взамен выдать им по часам наряды на топку в кочегарке и ассенизационные работы. Кто за?
За были практически единогласно. Все, кроме джигитов, конечно.
Акт пятый.
Мало получить боевую технику - этой техникой надо воевать. В моём случае не теоретически, а вполне практически. Дивизион регулярно осуществлял настоящее боевое дежурство. На позиции по этому поводу даже стоял символический пограничный столбик. Служил я в те года, когда идея перевооружения армии ещё не стала известна народу, а потому техника была строго советской, причем многолетней выдержки. Это приводило к ряду особенностей эксплуатации, о которых до армии я не мог даже предположить.
Первая особенность заключалась в том, что техника была рассчитана на советского военнослужащего.
У советских военнослужащих по определению не могло быть лишнего веса, а потому многие люки и кабины были надежно защищены от американского захватчика своими габаритами. Если бы коварный пожиратель гамбургеров вдруг смог влезть на место водителя ракетовоза, то вытащить его оттуда живым смогла бы только бригада МЧС.
Советский военнослужащий силен, смел, сметлив и неприхотлив. Хлюпик вроде меня не имел шансов без посторонней помощи добраться до некоторых рабочих мест. А если учесть, что эти места подчас располагались на высоте тридцати метров, куда надо было еще лезть по вертикальной лесенке... До службы в армии я точно знал, что у меня акрофобия. В армии мне наглядно объяснили, что я всего лишь выделываюсь по фигне, а на самом деле все отлично могу. И действительно смог. И лезть по тридцатиметровой заледеневшей лесенке без страховки зато с грузом. И потом запрыгивать в болтающийся, незакрепленный антенный блок. Через люк, находящийся снизу этого блока. И даже снять с той верхотуры застрявшего солдата, которому там вообще нечего было делать, но он влез позвонить маме, потому как там сигнал лучше.
Советский военный инженер легко осваивает технику по методичкам. Для него не представляет сложности запомнить наизусть любую принципиальную схему. А я всего лишь компьютерщик недоделанный, для которого все эти красивые лабиринты проводов подобны до сих пор не расшифрованному линейному письму. И нет, мне не выпало обслуживать цифровой вычислитель, в котором я сколько-то разбирался. Мне достался долбанный аналоговый преобразователь, который я был способен оперативно чинить только заменой блоков на запасные. А если учесть, что вся техника там эксплуатировалась через нажатие на 100500 кнопочек и тумблеров в правильном порядке, который надо знать наизусть... Честно скажу, за первый год службы я точно не стал приличным офицером на своем месте, хотя и пытался. Возможно стал бы на втором, но судьба не дала возможности это узнать.
Вторая особенность состояла в том, что техника была мягко говоря не новая.
Мой дивизон был старше меня на пару лет, а ведь служить я пошел когда мне было около двадцати пяти. Сказывалось это часто. Запасных частей на многие узлы не было не только в ЗИПе дивизиона, но возможно и во всей армии. Помнится, я как местный питерский ездил на рынок Юнона, чтобы закупить транзисторов взамен пробитым. Не знаю где такие транзисторы брали барыги, но даже у них самые новые были семьдесят девятого года выпуска. И далеко не все годились в дело.
Ломалось все, что могло, а чинили это мы, потому как больше было почти некому. Ремонтные базы были к тому моменту уже практически разгромлены. Я на одну такую ездил в командировку. Меня встретил дедок похожий на сталкера. Его там звали "молодым". Ему было всего лишь шестьдесят с хвостиком. Он повел меня на склад, который выглядел как кладбище дивизионов ПВО под открытым небом. Со словами "вроде бы в девятнадцатом ряду был недокуроченный с нужным клистроном". Клистрон мы тогда нашли, он не ошибся.
Как сейчас помню сбор, который организовал наш начальник стартовой батареи. Собрал своих солдат у ракетного склада. Зачитал приказ о продлении срока эксплуатации ракет еще на пять лет сверх максимального срока. Ура, товарищи ракеты! Еще пять лет вам до дембеля. Радуйтесь.
Чуть лучше дело обстояло с автотранспортом. Машины у нас были старые, но хотя бы простые и ремонтопригодные. Хотя и там уже намечались неразрешимые проблемы в ближайшие пару-тройку лет. Да и текущих проблем хватало. Как-то затребовали от нас покрасоваться техникой в Ораниенбауме. Подогнали мы туда несколько ракетовозов, предварительно начищенных соляркой до блеска, а вот обратно уже ехали с приключениями. На одном ракетовозе отказал гидроусилитель руля. На повороте этот мастодонт на полном скаку уехал прямо. Прямо в болото. Где и остановился. Ракетовозу-то что, он в нормальном положении не тонет, а выскочивший водитель сразу по грудь ушел. Начали вытаскивать двумя другим. Так их надо настолько синхронно запускать, чтоб один не начинал на попа вставать. Сначала об этом не подумали, и чуть буксировщика не утопили. Хорошо еще, что инструменты для ремонта всегда с собой, а то бы вытащили, и что дальше?
Аналогичные проблемы были и с бытовой частью. Советская казарма, советская кухня и советская угольная котельная были полностью укомплектованы советским же оборудованием соответствующих годов изготовления. Причем, если кастрюли могли бы быть и царского времени, то с котельной возраст сказывался. Старые трубы и котлы требовали постоянного внимания. А когда испортился датчик давления, то и внимание не помогло - котельная взорвалась, лишь по счастливой случайности не убив дежурного кочегара. Правда основную систему отопления нам заменили на новую весьма оперативно. Тем же летом.
С этой особенностью я справлялся несколько лучше, поскольку имел опыт бережной работы со старой техникой. Но именно армия отточила мои навыки по починке чего угодно нетрадиционным образом с использованием подручных средств. Самое главное - понимать, как работает то, что ты чинишь, и в чем собственно состоит проблема, которую нужно устранить. Впрочем, иногда мне все равно кажется, что наша техника работала только потому, что мы искренне верили в её работоспособность после нашего вмешательства. Как орки из вахи. А может она просто питалась нашей кровью.
Акт шестой.
Ещё во время курсантских сборов я понял, что армия предоставляет огромное количество вариантов помереть задолго до встречи с противником. Всего за две недели я дважды лишь чудом разминулся со смертью.
В первый раз смерть взмахнула косой у меня над головой, когда я мирно сидел в кузове краза, едущего за продовольствием на склад. Ну как сидел... Ползал по этому кузову, пытаясь найти упавший берет до того, как этот берет пропитается всеми сортами грязи. Так что неожиданная ветка сшибла только крепления тента, а не мою голову. Из темного кузова я никак не мог узнать, что водитель вдруг решил проехать под деревом. При этом водитель верно учел высоту кабины, но не кузова. Т.е. его голове ничего не грозило - только моей, о которой он не подумал. Что вполне типично для армии из призывников.
Второй раз смерть взмахнула косой у меня перед носом в виде падающего с временных креплений ракетовоза. Мне могло бы оторвать лицо, но лишь срезало часть левого сапога, слегка полоснув большой палец. Вместо закрытого гроба я обошелся пластырем, но осадочек остался, так что на военную службу я нисколько не стремился. Вместо героической гибели со знаменем в руках армия обещала случайную и глупую.
Но человек предполагает, а министерство обороны им располагает. Так что в армии, как вы понимаете, я все же оказался. Более того - я там выжил. Причем не в последнюю очередь из-за диплома инструктора по технике безопасности.
Разумеется, надежного расписания в стиле "одно покушение в неделю" не было, но моих ожиданий армия не обманула. У меня была масса вариантов по дурацки сдохнуть, один другого фееричнее. Причем нельзя сказать, что все эти замечательные случаи являются исключительно заслугой моих солдат или начальства. Сам себе я тоже несколько раз "удружил". Описывать банальные возможные пожары, падения, отравления и удары электрическим током я не буду. Все же я не посрамил свой диплом, и в большинстве случаев ничего интересного не произошло. Но дама с косой весьма изобретательна, и никакой инструктаж не подготовит вас ко всем её сюрпризам и чувству юмора.
В этот раз я ограничусь рассказами о живой природе. В тех широтах, где я служил, одной из наименее вероятных причин смерти считается укус насекомого или паука. Под Питером не водится ни малярийный комар, ни муха цэцэ, ни даже завалящий каракурт, не говоря уже о скорпионах или сколопендрах. Тем не менее за время службы я чересчур близко познакомился с такими неожиданными тварями как фаланга и таёжный гнус.
Фалангу (или сольпугу) я встретил на учениях на полигоне Ашулук. Её (и не только) там многие встречали, поскольку из-за диких перепадов температуры (от минус десяти ночью до плюс сорока днем) всё живое стремится спрятаться там, где температура сколько-нибудь стабильна. Под это условие подпадают например сапоги, ботинки, куртки и шапки, находящиеся в палатках. Кто перед надеванием не вытряхнул - того и тапки, причем очень даже может быть, что белые. Сама фаланга формально не ядовита, но как любой падальщик является носителм трупного яда. Впрочем, этим меня было не взять, поскольку я с детства никуда руки-ноги не совал без проверки. Так что для близкого знакомства со мной фаланге пришлось свалиться мне за шиворот. Однако я оперативно станцевал такую зажигательную тарантеллу со стриптизом, что смертельный поцелуй у нас не случился.
За гнусом в тайгу ехать не понадобилось. Гнус прилетел к нам на позицию сам. Не уверен, что по видовому составу он полностью соответствует именно таежному, но сослуживцы с Дальнего Востока несомненное сходство отмечали. Причем ещё за пару лет до начала моей службы ничего подобного в питерских болотах не наблюдалось. Речь идет о чрезвычайно мелких плотоядных мушках. Формально они даже не были кровососущими, их вполне устраивали мясо, жир и нежная человеческая кожа.
Мошка не была бы проблемой, если бы не два обстоятельства. Во-первых, этих мушек было неимоверно много. Перемещались они буквально облаками. Во-вторых, при стойке смирно сделать с ними что-либо не представлялось возможным, кроме как активно корчить рожи. Пока ты стоишь, они тебя едят. Командир эту сезонную особенность, конечно, учитывал и на позиции у леса дурацкими красивыми построениями не занимался, но когда к нам приехала инспекция из корпуса, тамошний полковник до последнего пытался провести процедуру заступления на боевое дежурство по всем правилам.
Мошка под достоинству оценила неожиданный банкет невиданной щедрости и слетелась со всей округи. К концу мероприятия (когда сбежал сам полковник) видимость упала до трех метров. Дальше был только рой. Читал, что такая мошка убивает человека за пару часов. Верю. Нас эта мошкара за полчаса довела до состояния массовки зомби-хоррора.
Кроме экзотической мошки на позиции в ассортименте встречались шершни и осы. Гнездо первых мы дальновидно не трогали, оставив в качестве элемента оборонительного периметра. Что касается ос, то к ним я привык еще с дачи, где мать подкармливала полосатую орду протертой смородиной. Оказалось, что среднестатистическая оса куда больше интересуется своими делами, чем мной. Если осу не пугать, нападать она не будет. Зная это простое правило, я спокойно перемещался по позиции в момент вылета полосатых фуражиров.
Но однажды нам понадобилось срочно вытащить кабели из вышек, стоящих на консервации. Каждая вышка представляла собой тридцатиметровую металлическую трубу полутораметрового диаметра, заполненную креплениями и кабелями. Внутрь вел небольшой лючок, куда мог пролезть только настоящий советский (а лучше компактный северокорейский) военнослужащий. Из большей части вышек мы все достали, но в одной оказалось два осиных гнезда.
Разумеется, посылать туда солдата я не мог, и как не боящийся ос, сдуру полез самостоятельно. На первых порах моё умение не привлекать внимание роя работало хорошо. Ровно до тех пор, пока рука не дрогнула, и колокольный гул от неудачного удара молотком не разнесся по трубе. Из обоих гнезд вылетели все способные держать оружие, и труба заполнилась недовольным жужжанием. Я вжался в металл и инстинктивно начал мысленно напевать: "я тучка, тучка, тучка, а вовсе не медведь". Как ни странно, это сработало. Осы по мне поползали какое-то время, а потом успокоились и вернулись по домам, ни разу ни ужалив.
Я продолжил отсоединять кабели, когда услышал снаружи крики прибывшей офицерской "спасательной команды", вызванной солдатами. "Ты там как? Сильно распух? Вылезти сможешь сам? Или резать придется?" На мое счастье, я так и не узнал, что они там собирались резать без автогена.
Была в наших болотах живность и побольше шершней. Один из наших сержантов контрактников обшил свою дверь змеиными шкурками. Гадюк в наших болотах было для такой затеи более чем достаточно. Не случайно Таменгонт в переводе означает буквально змеиное болото. К людям гадюки не лезли, но идея походить по высокой траве в тапочках все равно имела некий оттенок суицидальности. Я такой глупости совершать не планировал, но кое-какие вещи от меня зависели не полностью. Мне ведь так и не выдали берцы, а потому из форменной обуви у меня были только туфли, в которых перемещаться стоило с осторожностью. И несколько раз мне все же пришлось проявлять чудеса прыгучести, дабы не попробовать змеиного яда. А однажды я даже освоил азы бега с препятствиями задом наперед, когда при сборе грибов мы наткнулись на масштабную змеиную свадьбу. (Начитанность уверяла меня, что подобное возможно только весной, но реальность оказалась с книгами не согласна.) Задним числом страх рисует мне картину с сотнями змей, но там их наверняка было куда меньше. Может даже меньше полусотни, но это не точно.
Не удивительно, что солдаты с нетерпением ждали зимы. Но зимой вместо гадюк приходили волки. И вот они уже перли на позицию так, что фиг отгонишь. Бывало солдаты ночью на пост боялись выйти. - Товарищ лейтенант, я боюс, мине волки сьидят! - Так у тебя ж автомат, как они тебя съедят? - Одного застрилю, а остальные сьидят...
По первости не имел достаточно авторитета, чтобы просто приказать, а потому ходил с такими трусами лично. Волки у нас были не столько серыми машинами смерти, сколько полукровками от каких-то дворняг. Некоторые даже умели сносно лаять, чем активно пользовались для завлекания особо глупых собак к себе на обед. В общем, опасности от этих "волков" было не больше, чем от дикой собачьей стаи. Но и не меньше. Людей эти псины побаивались и в пределах позиции вели себя пристойно. В момент половодья мы их даже терпели, поскольку серым особо некуда было податься с нашего холма.
Но я же самый умный. Я свои права знаю и хорошо помню, что после вечернего развода все незадействованные офицеры имеют личное время. Потому, когда наш начальник штаба начинал страдать фигней, задерживая вечерний развоз до десяти или даже одиннадцати часов вечера, я потерпел пару раз, а потом принялся решать проблему самостоятельно. Нет развоза - значит иду в городок пешком. Там всего-то девять километров. Мне ж ещё в магазин успеть надо. Это начальнику штаба жена ужин приготовит, а мне даже сухого пайка на такой случай не положено. (И, кстати, офицерам в солдатской столовой запретили питаться аккурат на первом году моей службы.)
Разумеется, в один далеко не прекрасный вечер мною заинтересовались волки. Толпа людей в форме не взывала у них гастрономического интереса, но один обалдуй, шастающий ночью по болотам - это же совсем другое дело. Но героически отбиваться от стаи с ножом в руках мне не понадобилось. Я оказался настолько удачлив, что при первой такой встрече я не просто совершал маршбросок, но еще и планировал завернуть к карьеру, дабы поглядеть на уток, о которых столько рассказывали мне наши офицеры-охотники. Для чего прихватил мешок огрызков недоплесневевшего хлеба, предназначенного на выброс. Однако уток я тем вечером так и не покормил. Покормил "собачек". (А еще говорят, что ни собаки, ни волки хлеба не едят. У меня едят.) Так и ходил с тех пор, пока стая не откочевала. С почетным эскортом.
Надо было видеть нашего начальника штаба, когда он с развозкой однажды догнал нас со стаей. После истории с осами, жмущиеся ко мне волки были явно перебором, так что меня, до мозга костей городского жителя, безапелляционно нарекли лесным друидом и вообще колдуном.
Всё вышеописанное было пусть и пугающим, но пугающим понятно. Сейчас же я расскажу о том, что меня в свое время напугало именно непонятностью.
Началось с того, что у нас... обвалился один из туалетов. Вернее не совсем у нас. У дивизиона в окрестностях было несколько пригодных позиций, но обитали мы, ясное дело, только на одной. Остальные лишь посещали время от времени, дабы убедиться в готовности для развертывания. Травку там косили, мусор убирали... На одной из таких позиций туалет типа "очко" исчерпал предел прочности и обрушился в провал нечистот вместе с полом, едва не забрав с собой кое-кого из наших офицеров. Разумеется, чтобы подобное не произошло уже на нашей позиции, командир немедленно затеял инспекцию. С нашим туалетом все оказалось несколько лучше, и падать он в ближайшее время не планировал. Однако инспекция явно изменила что-то в сортирном балансе, и из смрадных глубин на поверхность начали выползать... Неизвестно кто.
Выглядели они как уверенные в себе дождевые черви. Длинные, серые, целенаправленно ползущие к свету. Ну или к задницам личного состава, этот свет заслоняющим. Солдаты обозвали их глистами и начали активно пытаться вернуть в глубины преисподней. Но не тут-то было. Глисты настойчиво возвращались.
Все мы знаем, что черви размножаются лопатой. Но у этих оказались способности куда как круче. Я бы даже сравнил их со способностями Т-1000 из второго терминатора. Разрезанный лопатой глист вместо размножения спокойно собирался из половинок обратно, на глазах возвращая себе привычную червеобразную форму. Более того, подобное происходило даже в том случае, если глиста оной лопатой намазать на стенку сортира. Размазня терпеливо собиралась обратно в червяка и невозмутимо продолжала свой путь. Когда мы увидели происходящее в первый раз, оказалось очень кстати, что уже находимся в туалете, ибо кирпичи так и просились отложиться.
Звучит как фантастика, но такое чудо-юдо действительно обитает в нашей реальности. Латинского названия я не помню, но суть в том, что это не единый организм, а колония микроорганизмов. Питается отходами и нуждается в определенной температуре. К свету такая колония не стремилась, как и к личному составу, просто поднималась повыше. Никакой опасности не представляет. Если не трогать и не пытаться сделать из этого суши.
А вот что представляло опасность, причем нешуточную, так это кое-какие растения. В особенности пятиметровый ядовитый укроп, прозванный за несъедобность борщевиком. Эта марсианская трава объявила войну всей земной флоре и фауне, так что наша армия волей-неволей была вынуждена повоевать с захватчиком. По очевидным причинам о решительной победе речь идти не могла, а потому боевые действия приняли затяжной характер.
Противник регулярно осуществлял десанты на контролируемую территорию, прорастая отовсюду, откуда нельзя, а военные глушили его самыми радикальными доступными способами: травили соляркой, поливали серной кислотой, жгли на месте ростков костры, но самым эффективным способом в долгосрочной перспективе оказался... топинамбур. Не знаю уж почему, но в зарослях топинамбура гигантский укроп расти не хотел.
Тем не менее, было в злодейских зонтиках и кое-что хорошее - они крайне плохо горят, а потому территория занятая трифидами вполне может служить препятствием на пути пожара. Так что просеки заросшие адской травой мы не чистили. Зато использовали для тренировки личного состава. Знание того, что среди прочих препятствий придется преодолевать поле огонь-травы, отлично мотивирует ответственно отнестись к своему комплекту химической защиты, заодно красочно маркируя ожогами тех, чей мозг с первой попытки активировать не получилось.
Акт седьмой.
Если в прошлый раз разговор шел о живой природе, то стоит упомянуть и про особые случаи.
Началось все с того, что в нашей КЭЧ (коммунально-эксплуатационная часть) возник запрос на передачу документов в комендатуру. Разумеется, ни один здравомыслящий офицер туда соваться не желал. Молодой и зеленый (во всех смыслах) я не подозревал, в чем проблема, а потому взялся за очередную, как я полагал, рутину с документами.
На входе в комендатуру я пронаблюдал картину из немых комедий. Дежурный офицер при виде меня натурально уронил на пол свой дежурный бутерброд. С круглыми от удивления глазами он сначала дежурно матюгнулся, а потом вызвал своих не менее дежурных молодцев. Два амбала единым отработанным движением затащили меня в дежурку. Я даже вякнуть не успел.
Оказывается, это меня так спасали. Поскольку в том виде, в котором я явился, я напрашивался на адские неприятности, если какое-то начальство увидит. И нет, я не завалился в комендатуру в драном ватнике с тюбетейкой набекрень - я всего лишь пришел в гражданской куртке поверх кителя. И в таких же гражданских зимних ботинках. До сих пор эти детали гардероба не вызывали никаких проблем, но в комендатуре все оказалось несколько строже, чем я привык. Сердобольные дежурные спрятали мой неуставной пуховик и поделились со мной берцами по размеру, дабы я мог перемещаться по комендатуре не вызывая алярма у местных шишек.
Увы, помощь дежурных меня не уберегла. Я таки нарвался на какого-то злющего генерала, которому очень не понравился мой шеврон. Такие оказывается уже давно не в ходу. (То ли год, то ли дней десять, я точно не понял.) Шеврон был немедленно выдран с частью рукава, а я был подвергнут взысканию, суть которого сводилась к тому, что по месту моей службы (в питерские болота) отсылалось какое-то армейское "бу-бу-бу", текст которого я должен был слушать, пока генерал надиктовывает это своему ... э-э-э машинисту?
Что там по месту моей службы отсылается, мне было абсолютно фиолетово, поскольку я уже пару месяцев как был временно (т. е. до самого дембеля) переведен в КЭЧ в центре Питера. Как мне тогда казалось, эти задокументированные вопли мне ничем не грозят. Я оказался частично прав. Само взыскание даже не добралось до моего личного дела. Но я недооценил злопамятность генерала, решившего лично убедиться в моих страданиях.
Летом на меня свалилась командировка. Догадайтесь, по чьему запросу? И не куда-нибудь, а на море. Северное и холодное. В место, о координатах которого и сейчас не стоит распространяться. Как и о том, чем мне там следовало заниматься. Так что ограничусь описанием условий, в которых мне предстояло провести две недели (это по плану, реально больше).
Во-первых, меня ждало одиночество. Как-то так вышло, что назначенный мне напарник смог открутиться от назначенного дежурства. В отличие от меня. Впрочем, об этом позже.
Во-вторых, в качестве жилого места предполагалось нечто вроде цистерны, оборудованной под жилье. На самом деле довольно крутая штука, хотя и выглядела со стороны упавшим набок пепелацем. Отапливалась углем, но температуру держала хорошо. И там даже душ был! Хотя и не работал.
В-третьих, цистерна эта стояла на буквальном краю земли. Выглядело это примерно как огромный серо-белый стол, обрывающийся в свинцово-ледяное море. Глазом зацепиться абсолютно не за что. Ни тебе сопок, ни скал - только насыпи вокруг, да бункер угольный Холод. Ветер. Радиомаяк. Тлен. Безысходность.
В-четвертых, транспорт - вертолет. Если погода нелетная - нет транспорта. Конечно, бухта имеется, но в ближайшую вечность не приплывет никто, ибо угля цистерножителям хватит на годы, а именно он единственная причина, чтоб сюда вообще плыть.
Кроме работы, ради которой я здесь и находился, предполагался насыщенный досуг - топить печь, читать книги и иногда спать. Опционально бодрящие прогулки по морскому берегу под легким бризом. Для интроверта вроде меня это выглядело как отпуск мечты.
Но вы же помните тему главы, верно?
Проблемы начались буквально сразу. Выяснилось, что оборудование вертолет привез вместе со мной, а вот провиант - нет. Его должен был привезти следующий рейс. Вместе с моим напарником. Через четыре дня. Но раз уж напарника не случилось, то и рейса не было. Из еды предыдущая смена мне не оставила примерно ничего, кроме кофе и чая.
На мой законный вопрос "чем питаться" последовал разумный ответ - воспользоваться сухпайками из аварийки. Они как раз на подобный случай. Одному там на месяц жратвы. А а такому как я - на все три. Но с сухпайками меня ждал облом. Надежно опечатанные коробки, проверенные мною при приеме дежурства, содержали вовсе не пайки, а по два кирпича каждый. Я немедленно радировал о своем неприятном открытии, но ответ с базы получил уклончивый. Мол, вертолета нет, но вы там держитесь, счастья вам и здоровья.
Я здраво рассудил, что без еды но с серьезными физическим нагрузками до летной погоды на морозе можно и не дожить. Как потом выяснилось - рассудил верно. Забрать меня смогли только через семнадцать дней. Так что поиски провианта становились приоритетом номер один. Для начала я обыскал свою позицию, но найти смог лишь немногое. (Одиннадцать кубиков рафинада и початую бутылку коньяка.) Вместе с моим тревожным личным набором получалось еды на пару дней с полной выкладкой, за которые что-то можно было предпринять. Если не планировать впадать в спячку.
Я предпринял отчаянную экспедицию в ближайший заброшенный военный городок. По местным масштабам практически рядом. Что-то около шестидесяти километров по пересеченной, слегка заболоченной местности с компасом и шагомером в качестве средства навигации. (Это вам не современные GPS на любом мобильнике.) База, естественно, строго запретила. Мол, самоубийство. Особенно при текущем ветре.
Несмотря на все сложности я добрался до этих развалин древней цивилизации. И только там понял, как попал. Мною ожидался законсервированный городок, а в наличии был разграбленный. Вынесли всё. Остались бетон, кирпичи, разбитое стекло и лед. Ну хоть стало ясно, откуда в пайках кирпичи вместо еды. А меня ведь предупреждали...
Тем не менее удача мне все же улыбнулась - как вы понимаете, мертвецы мемуары не пишут. И в развалинах пищеблока я нашел то, что искал - старые перемерзшие овощи, раскиданные теми, кто уносил деревянные ящики. Моим уловом были преимущественно кабачки. Почти две недели я питался только ими. Впрочем, еще требовалось вернуться в свою цистерну, что оказалось в чем-то даже сложнее, чем добраться до развалин городка, но я справился. Странное дело, но я даже почти ничего себе не отморозил.
На память о той командировке у меня осталось только двойственное отношение к кабачкам. С одной стороны, я наелся их на всю жизнь, с другой - я всегда буду помнить вкус кабачков как вкус самой надежды.
Акт восьмой.
Когда люди говорят об армейском быте, то обычно вспоминают про две вещи - бюрократов и алкоголь. И если про бюрократов я уже неоднократно говорил, то про алкоголь пока не упоминал. Пора восполнить пробел. Алкоголь в армии занимает совершенно особенное место, причем совершенно не то, которое можно предположить со стороны.
Начну с солдат. Разумеется, среди них специалисты по употреблению спиртного мне не встречались. Зато встречалась масса любителей. Разумеется, все попытки солдат добраться до этилового коктейля, офицерами пресекались любыми возможными способами. И без алкоголя в крови солдат ПВО та еще проблема, а уж под градусом... Но запретный плод особенно сладок, поэтому за спиртным зачастую тянулись даже мусульмане.
Практиковалась полевая алхимия. И нет, это не было изготовление какого-нибудь самогонного аппарата из подручных средств. (По крайней мере мне такие умельцы среди солдат не попадались.) Хотя казалось бы - делов-то, но нет. Зато попыток получить спирт аки философский камень было не счесть. Эти недоделанные Парацельсы пытались выделить спирт из любого антифриза, любого очистителя и даже растворителя или нашатыря. Но что хуже - никогда не было недостатка в желающих провести опыты по дегустации на себе. Так что лекции о ядах, причем с картинками последствий, я был вынужден проводить регулярно.
Не менее популярно было и банальное воровство. Украсть хотя бы скрепку у товарищей было недопустимым крысятничеством, а потому воровали крайне редко, но почему-то на алкоголь это правило не распространялось. Да, бутылку тебе в итоге вернули бы, словно она и не пропадала, но не содержимое. Так что всякие ёмкости со спиртом, предназначенным для протирки всего и вся (техники же на дивизионе навалом) пустели волшебным образом, достаточно было отвести взгляд. Не спасали ни сейфы, ни печати, ни обещания "губы" - только личный контроль.
Но самый распространенный способ, конечно, заключался в том, что любой солдат оказавшийся в зоне доступа вино-водочного магазина немедленно извлекал из потайного кармана собранную в складчину заначку, дабы поменять эту заначку на волшебный эликсир. Офицеры, разумеется, не имели официальной возможности изъять заначку, зато имели возможность изъять эликсир, каковой возможностью регулярно пользовались, но по-умному. Надо учесть, что солдаты были в лучшем случае двухгодичниками (позже и того меньше), а офицеры служили дольше, почему знали потенциальные тайники куда как лучше мальчишек, но палить это знание не любили, предпочитая ловить солдат уже после извлечения клада.
Разумеется, меня как "пиджака", призванного из запаса, об этой элементарной двухходовочке вовремя не предупредили, отчего я поломал все традиции, засветив солидную часть тайников уже в первом своем суточном наряде. За день я собрал почти пол ящика бухла, но ситуация очень быстро вышла из-под контроля. Солдаты обнаружили пропажу и прореагировали неожиданным образом - решили устроить пьянку этой же ночью. Как потом выяснилось, они решили добить свои запасы самостоятельно, дабы они не достались врагу. В общем, спасибо за произошедшее мне никто не сказал.
Ещё солдаты норовили послать за бухлом засланца. Путь до магазина не близкий - больше десятка километров, да еще и по болотам, но рисковые скороходы находились. Один даже ночью пошёл напрямик. Чудом выжил. Остальные, к счастью, бегали по дорогам. Но особой популярностью способ не пользовался, поскольку не отличался результативностью. Дело в том, что буквально рядом с магазином жил один из наших офицеров. Он обычно и встречал посланца на выходе из магазина, поскольку телефонный звонок обгоняет даже самые быстрые ноги. Главное было вовремя обнаружить нехватку кадра.
Но был в плане-перехвате дефект, который мы узнали, когда на базе дивизиона на месяц открылся летний лагерь для детдомовцев. Разновозрастные пацаны учились мужской науке и своими глазами могли посмотреть, где окажутся, если не озаботятся высшим образованием (т. е. наверняка). Как-нибудь расскажу об этих детишках подробнее, а пока лишь упомяну, что солдаты легко нашли с ними контакт и как следствие - получили идеальных засланцев за бухлом. Формально детям алкоголь продавать никто не должен, но кого ж такое когда останавливало.
А заниматься этими детишками, учитывая моё учительское пришлое, пришлось догадайтесь кому. Представьте себе моё удивление, когда пришлось изымать у них отнюдь не лимонад. Причём дети детдома были молчаливей агента 007 и сдавать заказчиков отказывались напрочь. Пришлось пойти на коварную хитрость. Я не стал конфисковывать контрабанду, а просто подменил её. На отличный горький безалкогольный тоник. Чем напрочь испортил отношения заказчиков и курьеров. (Правда, едва не вызвал самосуд, но обошлось.)
Но куда солдатам любителям до офицеров профессионалов?
До службы часто слышал, что в армии все всегда бухают. Мол, только моряки да медики могут перепить офицера. После службы я в эти мифы, конечно, не верю. Бухают не все и уж тем более не всегда. Но уверен, что никто не сможет перепить офицера и остаться здоровым.
Служба в армии - это регулярные, повторяющиеся в случайные промежутки времени стрессы. Да и само ожидание аврала - уже стресс. Нет ничего удивительного, что офицеры этот стресс снимали самым доступным способом. Не на постоянной основе, а постфактум.
Пусть я и не абсолютный трезвенник, и позволяю себе шампанское под новый год или кагор на Пасху, но по меркам армии это даже не смешно. И моя трезвость грозила стать проблемой. В армии чревато быть не таким как все. Если после успешно проведённых учений бухают все кроме дежурных, а ты трезвый - лучше бы тебе быть этим самым дежурным. Исключения бывают, но такое особенное положение человек должен чем-нибудь заслужить. Скажем, у нас был один лейтенант, которому единогласно было даровано право не пить на любой сходке.
Как он получил особый статус? То, что он был отличником физической подготовки на статус не влияло. Умение гнуть неразъемные ломы не было редкостью. Увлечение йогой встречалось реже, но на статус также не влияло. (Его частенько можно было застать в комнате, стоящим на руках и при этом почитывающего книжку, лежащую перед ним на полу.) Влияло то, что он творил когда выпьет хоть немного. Говорят, в последний раз когда его убедили чуть-чуть выпить, чтоб не выделять из коллектива, он хотел вознестись к Будде. С крыши. И едва не вознёсся вместе с тремя офицерами, стремившимися его остановить.
Коллеги сначала честно пытались обучить меня хитрой науке выпить ровно столько, сколько способен выдержать организм и ни каплей меньше, но бросили это дело. Для выяснения моих возможностей меня на первом же празднике напоили до потери мною памяти. (Надо сказать, это было не очень много, ибо опыта у меня в этом плане не было.) По результатам пьянки я узнал мнение коллектива - йогу ещё можно давать иногда выпить, а писарю никогда. Пусть пьёт своё шампанское по праздникам. До сих пор теряюсь в догадках, чего я такого сотворил в бессознательном состоянии, чтоб получить такой результат. Даже командир отказался разъяснять детали, ограничившись тем, что решение коллектива единогласное, и спорить с ним он не будет.
Так что любая сходка у нас имела двух гарантированных дежурных. Одного на день проведения и одного на следующий, когда остальные борются с бодуном. Разве что мы иногда менялись между собой. Зато все остальные...
Творили всякое. Скажем, своего соседа по комнате я однажды встретил вылетающим через закрытое окно крыльца нашей общаги. Его этот полёт нисколько не смутил, он сразу бросился обратно, что-то кому-то доказывать. Трезвый я бросился за ним следом, правда через дверь, а потому опоздал. Ожидал я увидеть драку, а встретил несколько обнявшихся сослуживцев, усевшихся прямо на коврике нашего йога. До сих пор гадаю, зачем и как мой сосед вылетел из окна, повторяя популярный голливудский трюк? Сам он этого, разумеется, не помнил. Ну и ещё мне немного интересно, как он при этом умудрился даже не порезаться?
Тогдашний начальник штаба во время одного такого снятия стресса зачем-то угнал машину одного из наших лейтенантов. А когда за ним погнались и начали догонять, уронил эту машину в кювет и бегом скрылся в лесу. (Кстати, не разбил, как ни странно.) Вернулся он только вечером следующего дня, когда уже начали готовиться пытаться искать его тело. Оказывается, когда проснулся, подумал, что заснул на охоте, до которой был большой любитель. Почти весь день ходил по своим следам в лесу и искал своё драгоценное ружьё. Отчаялся лишь на закате.
Удивительное дело, за два года я наблюдал считанное количество пьяных драк, причём ни одна такая не произошла между офицерами. Даже в состоянии без пяти минут бревна они умудрялись заботиться друг о друге и вверенной боевой технике. Да что там друг о друге... Один умудрился в таком виде найти себе спутницу жизни, с которой, на момент написания этого текста состоит в браке до сих пор, а ведь уже почти двадцать лет прошло. История получилась такая, что по ней можно было бы снять неплохую романтическую комедию. Но поскольку я не комедиограф, то буду краток. И имена на всякий случай проставлю от балды вместо настоящих.
Лейтенант Никодим прибыл к нам из вечно солнечного города Новосибирска. (Синоним с его слов, сам я там не был.) Ни в какой такой Кингисепп, куда его направили, он ехать изначально не планировал, но пришлось. С собой он хотел взять свою любимую, но ей Кингисепп оказался нужен ещё меньше чем ему, и та любовь оборвалась на драматической ноте. Разумеется, друзья-товарищи, в особенности новые, усердно помогали Никодиму залечивать сердечную рану известным эликсиром. Помогало неплохо, но только на время. Посему один из старших товарищей, хорошо знакомый со жрицами Богини ночных бабочек, обитавшими в Кингисеппе, заказал Никодиму целый десант специального назначения для вышибания остатков любви. (Вот такая она, настоящая бескорыстная мужская дружба.)
Десант бабочек ввиду количества выдвинулся на спасательную операцию в обычном рейсовом автобусе, немало поразив числом привычного ко всему водителя. Но операция натолкнулась на неожиданное препятствие в лице лося. (Лось - это такая огромная рогатая туша, перемещающаяся с огромной скоростью, причём абсолютно бесшумно.) Реакция водителя спасла от повреждений и лося и пассажиров автобуса, но автобус дальше сам ехать уже не мог. В общем, спасать спасательный десант поехали бравые военные, вместе с Никодимом. К застрявшим девицам рванули аж на двух кразах всей толпой, даже те, кому до бабочек дела не было, и кому сегодня стресс снимать не требовалось. Что было дальше, когда десант добрался на казенных машинах, куда заказывали, думаю в общих чертах можно догадаться. Само по себе вытаскивание пассажирского автобуса из кювета - тот ещё стресс, который надо снять обязательно. Досталась Никодиму только одна девушка, поскольку остальных бывалые гусары бодро расхватали. Но Никодим в тот момент, разумеется, по этому поводу особенно не расстраивался. Особенно с учётом того, что банкет оплачивал не он.
По настоящему интересное началось утром. Утренний рейс забрал в город много девиц, но та, с которой утешался Никодим, никуда не уехала, оставшись дрыхнуть в его кровати. Более того, у неё ещё и обозначился значимый такой чемодан с вещами, на который Никодим вечером внимания не обратил. Это навело лейтенанта на некоторые подозрения, которыми он поделился со мной, как с единственным человеком, не мучающимся похмельем. В первую очередь его интересовало, не мерещится ли ему, что девушка вчера проявляла несколько меньший энтузиазм и профессионализм, чем должна была бы в имеющихся обстоятельствах? Я честно признался, что проявляла она вовсе не интерес, а готовилась насмерть драться за свою девичью честь. Даже парочке гусар по мордасам успела съездить, пока не отстали. Но конкретно с Никодимом не воевала. Более того, с интересом выслушивала всё то, что он воодушевлённо и весьма подробно высказывал о своих несостоявшихся планах.
В общем, девица оказалась племянницей командира арсенала, приехавшей переночевать у дядюшки по причине потери места в студенческом общежитии из-за низкой успеваемости и общей исключительности. А что в "автобусе любви" оказалась, так на то он и обычный рейсовый. Но до квартиры дядюшки, как вы понимаете, не добралась. Её необратимо впечатлили долгосрочные планы пьяного Никодима. После этого был ещё момент, когда Никодима собирался необратимо впечатлить командир арсенала, но обошлись свадьбой. Короче, затея с выбиванием несостоявшейся любви сработала на все сто.
В общем, статус непьющего наблюдателя не дал мне ни стать любителем, ни тем более профессионалом по литрболу, зато обеспечил массу занятных воспоминаний, ставших ценными уроками.
Акт девятый.
Одной из отличительных особенностей своего армейского бытия я бы назвал совершенно уникальную творческую атмосферу.
Нет, это не значит, что там как-то особенно хорошо придумывались стихи или писались картины. С этим делом обстояло скорее наоборот. Зато придумывание самых разных способов реализации ещё более разных задач было неотъемлемой частью моей службы. Причём не потому, что я как-то особенно этого хотел или чем-то выделялся среди остальных. Просто регулярно появлялись задачи, решение которых изначально предполагало какое-то стандартное решение, но решение это оказывалось решительно недоступным. При этом необходимость хоть какого-то решения задачи никуда не девалась. Как следствие, в армии я встретил огромное количество людей, способных успешно решать проблемы казалось бы совершенно неподходящими для этого способами. Причём не в индивидуальном порядке, а коллективно. В чём мне, разумеется, неоднократно довелось участвовать.
Чего только нам не приходилось делать... Мы собирали автозапчасти из полиэтиленовых сантехнических труб или даже подручного дерева. (Можете представить себе деревянный цилиндр для двигателя тягача? А чтоб машина на нём марш-бросок пережила?) Мы собирали самодельную сигнализацию с батареей сигнальных петард на случай потери питания от аккумуляторов. (К нам даже залез самый настоящий диверсант, пытавшийся эту сигнализацию обесточить. Ох и сюрприз же его ждал, когда у него получилось...) Мы тушили начавшийся лесной пожар дымовыми шашками. (Сработало. Так, конечно, не потушили, но замедлили достаточно, чтоб успеть подогнать средства пожаротушения.) Мы вскрывали насмерть сломавшийся в закрытом положении сейф с документацией с помощью гидравлического привода радиовышки. (Улетевшей дверью сейфа срубило не спрятавшийся в окопе столб электропередачи.) Короче, я по полной проникся этим духом и долгое время действовал соответственно.
Например, когда я служил в КЭЧ (коммунально-эксплуатационная часть), там ночью прорвало трубу горячего водоснабжения. Да не просто прорвало, а над гипсокартонным потолком. Чтобы поток горячей смеси снайперски поражал драгоценный лазерный принтер до самого момента обнаружение протечки дежурным. Т.е. порядочно. Принтер был выключен, так что грамотная сушка имела все шансы вернуть бойца в строй. Если бы не одно но. Вода была тёплой. Не настолько, чтобы принтер деформировался, но достаточно, чтобы его хорошенько забило смесью бумаги и гипса, после засыхания превратившейся в массу настолько плотную, что она не уступала по прочности камню. Мне, как тыжпрограммисту по цепочке поступила срочная задача - отчистить любой ценой, не повредив аппарат. Для чего товарищ полковник любезно выделил мне время в ночном наряде аж до утра. И рабочий инвентарь в виде драгоценнейшего спирта с ветошью.
По замыслу полковника проблем возникнуть было не должно, но они всё же возникли. Драгоценный спирт оказался для указанной задачи реактивом неподходящим. Пластик принтера он растворял куда как с большим рвением, чем гипсо-бумажный ком. Что же делать? Этот вопрос по цепочке от меня поехал обратно наверх, остановившись на подполковнике. Ответ от него пришёл быстро - разумеется, использовать для означенной очистительной миссии что-то другое. Что именно - это уже на моё усмотрение. А чтобы у меня был выбор, мне выделили доступ к каптёрке с растворителями и канистрой бензина.
Оставшись один, за ночь я перебрал всё предложенное, но без особого результата. Что, разумеется, меня не остановило. Закончив с каптёркой, я принялся за аптечку, где обнаружил спирт нашатырный. Вот он пластик не портил (концентрация этилового спирта в нём была не достаточно велика), а несостоявшуюся гипсовую скульптуру наоборот, успешно расслаивал, пользуясь нестойкостью бумажного элемента к аммиаку.
Но есть проблема - нашатырный спирт ощутимо так попахивает хакарлем. (Хакарль - исландское антинародное блюдо, представляющее собой тухловяленное мясо акулы. Причём тухлят это специально, поскольку свежее оно ещё больше воняет выгребной ямой.) Как следствие, выдержать хотя бы пять минут работы с ним в потребном состоянии - задача для супермэна. А уж во что превращается атмосфера в помещении, лучше не говорить. Но я ведь при исполнении, и мне полагается что? Правильно, противогаз. В том числе с зелёными патронами от аммиака. Посему экипируюсь в противогаз и подменную одежду, запираюсь в дежурке, где предусмотрительно открываю настежь окно, и приступаю к археологическим работам по извлечению принтера из залежей гипса.
Разумеется, спокойно закончить начатое мне не дали. Полковник среди ночи вдруг проснулся от кошмара и обеспокоился тем, что выдал доступ свежему, малоизученному лейтенанту аж ко всему драгоценному спирту в сейфе сразу. Столько ведь не требуется для чистки маленького принтера? Куда этот лейтенант употребит спирт и сколько? Надо срочно проверять, не пьян ли дежурный! И лучше бы лично.
Прибыв в КЭЧ полковник уже по распахнутому окну заподозрил, что дело дрянь. Тихо прокравшись в помещение, воспользовавшись своим ключом, он узрел меня через прозрачную перегородку. Выглядел я колоритно. Одет в форму без знаков различия, заляпанную следами разных масел и кислот, украшенную свежими гипсовыми струпьями. На голове противогаз с натянутым поверх налобным фонариком. (В дежурке было темновато для проводимой мною работы). В руках пульверизатор и насадка для душа (я её подсоединил к пылесосу, включенному в реверсивный режим, чтоб сдувать отчищенное). Полковник резко открыл дверь стеклянной перегородки в полной уверенности, что наблюдает алкогольное безумие в моём исполнении. Полагаю, что единственной причиной, по которой от амбре он немедленно не упал в обморок, было то, что именно нашатырный спирт используют для приведения павших в чувство. Он даже подойти ко мне не смог, лишь разразился отборнейшим матом сразу на двух языках. Причём один язык, как я позже узнал, был исландским, в котором полковник оказался большим знатоком. Собственно, от него я и узнал про хакарль, но несколько позже. И ещё много разных полезных слов.
Окончилась эта история относительно хорошо. В том смысле, что принтер я оживил, а дежурку удалось проветрить достаточно, чтобы перестало казаться, будто дежурный по доброте душевной приютил в ней парочку бомжей. Даже растрата драгоценных картриджей для противогаза не стала проблемой, поскольку полковник щедро наперёд засчитал мне прохождение плановых учений по РХБЗ (радиационная, химическая и биологическая защита).
Ибо победителей в армии не судят. Может именно поэтому у нас армия - это сплошные победители. Другие просто не выдерживают суровый естественный армейский отбор.
Акт десятый.
Вообще армия для меня оказалась не столько местом отбывания повинности, сколько своеобразным обучающим полигоном. Причём учиться на нём полагалось тем дисциплинам, которым я добровольно обучаться наверняка бы не стал. Речь, конечно же, не о разборке-сборке автомата Калашникова, в которой я не особенно преуспел. (Если не считать отбивание ладони об шомпол. С этим всё получилось лучше, чем хотелось бы.) Речь о своеобразном армейском комплексном видении мира, которое я без натяжки могу назвать практической философией. И гуру это философской школы - Старшина.
Наш Старшина в этом смысле был абсолютно каноничен. Его возраст был неопределенным, как и его настоящее воинское звание. Как среди прочего писарь, я их, конечно, знал, но смысла в таких данных было немного. Разговаривал Старшина либо матом, либо строго по уставу, либо философскими истинами, периодически смешивая всё это в разных пропорциях. Причем истины всегда излагались строго применительно к обстоятельствам. Скажем, извлекая вечером второго января из холодильника чан засохшего салата оливье с чётко узнаваемым отпечатком лица, он мог задумчиво протянуть: "нда, слаб он духом - сильные духом спят в торте."
Реакция Старшины на обстоятельства всегда была искренней, но в ней никогда не было места гуманизму. Что зачастую делало ситуацию смешной и жуткой одновременно.
Солдат жалуется, что пропорол пятку гвоздём - Старшина сохраняет олимпийское спокойствие, отправляет солдата к фельдшеру и отечески пеняет, что не надо было босяком ходить. Солдат оправдывается, что был в тапках - Старшина немедленно взрывается эмоциями : "так ты казённый тапок пропорол, дятел?!."
Солдат приводит к обедающему Старшине мальчишку, ужаленного шершнем в ухо. (Разумеется, детишек из детдома предупреждали про гнездо шершней, и как держаться от него подальше. Разумеется, не помогло, скорее наоборот.) Старшина безэмоционально ест борщ. Солдат настойчиво выпрашивает реакцию. Старшина вздыхает и обещает: "ладно, доем, и двину твоему чебурашке во второе ухо для симметрии." Шершней, что характерно, больше никто не трогал.
Или Старшина некоторое время безучастно наблюдает за мной, как я во время перерыва ем в дежурке брикет арахисового козинака. (Очень удобная штука в моих обстоятельствах, ибо хранится вечность, а места занимает мало. Иногда это был весь мой обед, между прочим. Из-за того, что кто-то особо умный директивно запретил офицерам питаться в солдатской столовой. А другой-то у нас и не было. Как и сухпайков на каждый день.) От предложенного мною куска отказывается, но задумывается. Потом светлеет и спрашивает, съем ли я так весь брикет? После моего утвердительного бурчания он просит не торопиться и вызывает в дежурку двух провинившихся солдат, после чего говорит: "вот ваше наказание, олухи - сидите тут и смотрите как лейтенант жрёт сладкое, а я на вас посмотрю, чтоб не отворачивались, ибо не фиг общественный сахар из кухни себе в чай тягать".
Или командир дивизиона и начальник штаба эмоционально обсуждают как освоить средства, выделенные полком на обустройство штаба. Среди прочего начштаба мечтательно описывает свойства кондиционера, который так замечательно спасает летом от жары. Командир прерывает эти мечты лаконичным "пару дней потерпишь, закупим лучше обогреватель". Старшина, глядя на них издалека, пророчески отмечает: "ни черта они не купят для штаба - в казарме отопление с восьмидесятых не меняли". Котел отопления казармы действительно взорвался той же зимой.
Или двое солдат против моего совета воспользовались возможностью сменить кирзовые сапоги на свежекупленные новенькие берцы. Разумеется, сходу стёрли себе ноги. Разумеется аккурат к запланированному большому летнему полковому кроссу. Начали просить войти в их травмированное положение. Старшина вошёл. Так я впервые увидел, чтобы кто-то летом совершал кросс в валенках.
Или про перекур. Перекур в армии священен, почти как намаз в исламе или шаббат в иудаизме. На его время любые работы прекращаются. Но распространяется он только на тех, у кого есть соответствующий религиозный символ в форме папиросы или сигареты. Для особо продвинутых адептов допускается трубка, но с рядом оговорок. Разумеется, я как некурящий не имел возможности официально получать соответствующие перерывы, но критичным было не отсутствие у меня полезной привычки, а неимение опалённой сигареты и как следствие - невозможность оной делиться. Я решил эту проблему, изготовив вечную сигарету. Заранее опалённую, красочно присыпанную на кончике блёстками и залакированную для пущей сохранности. (И ещё пачку обычных для сеансов стрельбы окружающим.) Старшина выступил гарантом, подтверждающим, что такой подход соответствует скрижалям. Мол, про детали привычек в уставе не написано и: "эх, лейтенант последнее время ленивый пошёл, ему проще сигареты окружающим раздать, чтоб ему надымили, чем самому раскочегаривать".
На кухне старшина появлялся редко. Там была территория повара, приезжавшей к нам в казарму как на обычную работу. Сам же старшина её зачастую и подвозил, не забывая сказать что-то в своём стиле: "Ну что вы мне опять с дверью делаете? Приду к вам после обеда холодильником хлопать!" Но если уж заходил, то мало не показывалось никому. - "Дятел, ты как нож держишь? Ты ж так никогда не зарежешься! Возьми уже картофелечистку и не позорься!" - "Куда потащил? Какая помойка, а свинью кто кормить будет? Как перебьётся? Сам хрюкать будешь в хлеву перед офицерами, если околеет!" - "Перестань лезть в котёл, дурень, ты мне весь дивизион каннибалами сделать хочешь?" - "А ты вообще что тут забыл Магомед? Я тебя зря что ли от нарядов на кухню освобождал? Тут свинину готовят! Когда готовят? Да почём я знаю? Когда-нибудь. То что её здесь никто в глаза не видал, это не повод тебе здесь торчать!" - "Да оставь ты эту рыбину. Не видишь, она своей смертью померла? Не тревожь её цинковый покой!" - "Ты, ходячая пропаганда вегетарианства, ты что с мясом делаешь? Думаешь оно от заплесневелого батона вкуснее станет? А ну покажь, куда нормальную хлебину дел, ворюга!" - "Этой сковородой пользовались ещё когда дивизиона не было, а ты её разбил! Ну хоть об свою голову, я надеюсь?" - "Если коллектив тебе в чай плюнет, ты утонешь, а если ты в чай коллективу плюнешь - он тебя закопает!" - "Митриевна, ты чего в меню гороховую кашу с фасолевым супом поставила на мой наряд? Эти ещё ладно, в противогазах поспят по тревоге, а мне как быть?"
Надо сказать, что в отношении офицеров цинизм Старшины оставался на том же стабильном уровне. Скажем, мне он мог высказать что-то вроде: "тебя как в штабе полка вчера забыли при отъезде и ты пешком двадцать километров шёл, как получилось, что мы тебя на дороге дважды обгоняли, и вообще ты в городке раньше оказался?" Идея, что меня можно было в один из этих разов подобрать, ему в голову просто не приходила. Действительно, а зачем, если я по дороге как-то сам впереди выездного краза оказался? Я ведь и сам отлично справлялся. Просто ему непонятно как.
Впрочем, всё это не говорит о какой-то принципиальной чёрствости Старшины или о его тотальном невнимании к людям. Просто на мелочи он не разменивался. Если, например, надо было снимать поранившегося солдата с тридцатиметровой вышки - туда лез именно Старшина. (Ну и я тоже, но я всё же был дежурным офицером.) Когда один из солдат у нас решил по дурости потонуть в ближайшем болоте, то именно Старшина, а не дежурные услышал его отчаянный крик и первым бросился на помощь, подняв по тревоге всех остальных. И именно Старшина лично гнал машину как безумец, когда мы везли в полк отравившегося антифризом рядового.
Благодаря Старшине я понял, что человек, которому в обычное время лучше не попадаться на глаза, в критический момент подчас может сделать больше, чем кто-либо ещё, чтобы спасти твою жизнь.
Акт одиннадцатый.
Армия, это то место, где очень сложно не делать карьеру. Буквально. Чтобы застрять на одном месте и не получать ни новых званий, ни новых должностей, надо либо проявить нешуточный навык в дисциплине "косячество", либо оказаться настолько незаменимым специалистом на своём месте, что начальство сумеет процесс серьёзно замедлить.
Скажем, я без каких-либо усилий очень быстро из обычного лейтенанта стал лейтенантом старшим. Это называется "по выслуге лет". Выслуга у меня была где-то полгода, и сослуживцы мне клятвенно обещали, что больше таких простых лелвел-апов у меня не будет. В некотором роде накаркали.
Предполагалось, что я застряну на своём зенитном дивизионе на два года, до самого дембеля. Чтобы за это время успеть стать капитаном, надо было проявить себя каким-то очень необычным образом, причём желательно предварительно заняв капитанскую должность. А должности такие на дивизионе уже все расписаны и заняты. Но если рядом и освободится какая, так капитанов в армии достаточно, чтоб лейтенантов не беспокоить по таким пустякам. Был у нас правда майор, примерно моего возраста. Но про него говорили, что у него особый талант ублажать руководство аудиально. Я так не умел, да и не планировал.
Зато я умел работать с компьютерной техникой. Сказывались высшее образование и опыт работы с базами данных. Так что для меня нашлась масса вариантов применения без задействования серьёзной военной техники. Я побыл и писарем, и начальником службы ГСМ, и начальником склада запчастей, и даже поучаствовал в полной описи секретной библиотеки дивизиона. Так что с собой я чисто на всякий случай носил малый набор продвинутого пользователя начала двухтысячных, куда входили диски с полезными программами и операционками, флэшки с программами и драйверами, а также отвертки, острогубцы, аварийный тюбик термопасты и презерватив. Ибо никогда нельзя было предугадать, не придётся ли мне сегодня что-нибудь такое эдакое разбирать, переустанавливать или чинить.
Это обстоятельство и сдвинуло колесо моей карьерной сансары. Однажды, в штабе полка, пытаясь выбить из местной бюрократии нужный документ, я столкнулся с обычной проблемой. У них не печатал навороченный лазерный принтер. Они уже всё возможное перепробовали - и перезагружались, и сам принтер выключали-включали, и картриджи вытаскивали-запихивали. Не печатает, хоть тресни. Не судьба тебе, лейтенантик, свою бумажку получить, короче. Но лейтенант в моём лице был крайне мотивирован бумагу всё же получить, ибо мотаться в штаб ещё раз на неделе мне совершенно не улыбалось. Так что принтером я занялся сам.
Внимательный осмотр показал два момента. Во-первых, среди картриджей был один, назначение которого для местных жителей было абсолютно неизвестно. Зато было известно мне, как и то, почему его точно нельзя было просто так вытаскивать и запихивать обратно - он ведь предназначался для отработанного порошка. Порошка этого там уже было под завязку, поскольку никто его никуда никогда до сих пор не утилизировал. Надо было просто ссыпать этот пепел куда-нибудь, прежде чем возвращать картридж обратно. Это была простая проблема. Если вы интересовались, зачем я таскал среди инструментов презерватив, то как раз на такой случай. Ибо пепел порошка сильно летуч, и в обычном полиэтиленовом пакете его никуда не донести - разлетится ядовитым облаком. Во-вторых, принтер оказался настолько продвинутым, что контролировал качество бумаги. Пересушенную не котировал, и печатать на ней отказывался. Брезговал. Вот тут пришлось повозиться. Заодно, пока возился, провёл среди местных бумагомарателей лекцию о важности проветривания помещений с подобной техникой. (Там реально топор левитировал бы в воздухе от ионизации. Неудивительно, что бумага ссыхалась в папирус.) Если техника казённая, то здоровье всё же своё.
За этим занятием меня и застал один из замов командира полка. У него была проблема. Ему срочно был нужен диск с виндой, но не абы какой, а строго с двухтысячной. И он нигде не мог его найти. А тут услышал, что кто-то рядом объясняет что-то на компьютерно-шаманском, и с шальной надеждой обратился ко мне. Разумеется, диск у меня был. Зам осведомился, откуда я тут такой образовался, и очень удивился, что я из "болотных лесников". А когда узнал, что я спец по базам данных, да ещё и из Питера, то схватился за голову и заржал.
Я тоже поржал с ним над иронией кадровых решений и забыл об этом разговоре, поскольку дел было выше крыши. Но зам не забыл, и диск вернул через посыльного. А через две недели меня временно перевели в КЭЧ (коммунально-эксплуатационную часть) славного города Петра.
Почему именно туда? Это из-за того, чем данная часть занималась. А занималась она среди прочего ни много ни мало - распределением жилья среди офицеров, вышедших на пенсию. И была в этой КЭЧи проблема - база данных этих самых офицеров и собственно выстроенного для них жилья. База, с которой нормальный человек разобраться бы не смог даже с инструкцией. Только вот инструкции пока ещё не было. Да и сама база данных находилась в стадии вечной доработки большим напильником. Нужен был человек, способный эту жуть заставить работать, а штатных таких в армию из военкомата почему-то прислать не могли. Видимо сказывалось то, что по штату такой человек положен не был. Зато нашёлся я, и это временно стало моей проблемой. А, как вы наверняка знаете, нет ничего более постоянного, чем временное.
Одним из первых моих приключений на новом месте оказалось очередное напоминание о тесноте мира. С места в карьер меня бросили на сверку записей базы данных с реестром офицеров, которым надо было в кратчайшее время подтвердить своё желание участвовать в программе раздачи жилья в Пушкине. (Кто не подтвердит, тот и с носом, а не с жильём, короче говоря.) Им там уведомления рассылались по почте, но надо было сверить кто как-то отозвался. Список пришёл от нашего делопроизводителя в виде ёксельной таблички, собранной из донесений разных других КЭЧей. Предполагалось каждое такое ФИО сверить с супер-пупер секретной базой данных, формируя запрос за запросом.
Прогнав пару запросов, я понял, что не имею ни малейшего желания работать белкой-телефонисткой над бесконечным списком, как это предполагало начальство. Я выдрал из этой хвалёной базы dbf файл, обработал его немного, как умею, и со спокойной совестью доверил сверку двух рулонов компьютеру. Разумеется, результат шайтан-машины вызвал у моего подполковника законные сомнения. Впрочем, после проверки пары десятков случайных фамилий его скепсис уменьшился, но на этом история не заканчивается.
В списке не подтвердивших своё желание, вычитанному мной, благодаря скепсису подполковника, случайно обнаружилась одна примечательная для меня фамилия, которую я тут приводить не стану. Фамилия, имя, отчество и звание подозрительно совпадали с параметрами моего преподавателя с военной кафедры. Того самого, что не стал мне ставить заслуженную пару на итоговом экзамене, а вместо того умотавшего курить. Я решил лично удостовериться, что он точно не желает получить квартиру в Пушкине. (Это было вполне вероятно, если он желал получить недвижимость в другом месте, тогда ему оставался сертификат. Но, положа руку на сердце, рациональным такой подход не был. На офицерский сертификат в Питере можно было получить разве что комнату в коммуналке, тогда как в Пушкине квартиры были полноценные.)
Но как это сделать? Да ещё и в пятницу вечером, когда последний срок обращения - ближайший понедельник. Мне пришлось напрячь оставшихся в вузе знакомых по профсоюзной линии, чтобы по цепочке выискать телефонный номер, уволившегося пару лет назад преподавателя. Но у меня всё же получилось, и вечером я дозвонился. Преподаватель, видите ли, торопился на рыбалку и говорить сначала не хотел. Меня он сходу не вспомнил, но мои слова про службу в КЭЧи резко сменили его желание повесить трубку на живую заинтересованность. Разумеется, ни про какую такую пушкинскую программу он оказался не в курсе, поскольку уведомления если и приходили, то куда-то не к нему. Так что свои планы на понедельник он очень бодро пересмотрел.
Вечером в понедельник наш отдел в КЭЧи задержался после рабочего дня, поскольку всем составом ел варёных раков. Это не была взятка. (Да и как бы изменили эти раки поведение делопроизводителей?) Это было от души. Два ведра, оставленных одним из офицеров-посетителей, примчавшимся подтвердить своё участие в пушкинской программе. Увы, я не видел, кем именно, поскольку КЭЧ всё же довольно большая, и за всеми не уследишь, но, кажется, я знаю от кого были те раки.
Акт двенадцатый.
Оказавшись в КЭЧи я встал перед глубокой пропастью проблем перехода армии на новые информационные технологии. Разумеется, я сразу сделал большой шаг вперёд. Увы, парашюта в качестве полезных указаний устава, пока не существовало в природе, поэтому действовать часто приходилось на импровизации.
Выяснив, что в лице меня отдел получил человека худо-бедно разбирающегося в компьютерах, а не только в базах данных, мой начальник скромно пожаловался, что его верный тихий комп последнее время притормаживал, а теперь и вовсе периодически выключается. Наружное обследование показало, что работает мой начальник уже не столько на компе, сколько на обогревателе, поскольку там температура ниже 70 не опускалась даже на корпусе, заботливо прикрытом кипящим бесперебойником для пущей пожароопасности. Смотреть температуру процессора я уже даже не стал, чтобы не пугаться лишний раз. Вскрытие показало, что ни один вентилятор внутри уже не то что не крутился, а вообще принципиально не двигался, став монолитом с корпусом. Из чего можно сделать вывод, что компьютер у начальника был очень качественный. Другой таких издевательств бы не вынес. Оперативно чиню это безобразие, благо с запчастями в Питере дефицита нет. Получаю достижение "тыжпрограммист восьмидесятого уровня".
Следствием достижения является неожиданное дополнение к рабочим обязанностям - мотаться под другим КЭЧ на предмет доведения их компьютеризации до минимально приемлемого уровня. Поскольку именно в ней начальство видело проблему с внедрением замечательной супер-пупер базы данных. К слову супер-пупер база была, на мой взгляд, в тот момент почти неработоспособной. Для работоспособности её следовало корректно заполнить данными, что предполагалось сделать вручную силами КЭЧей, но было совершенно невозможно из-за кривости сего программного поделия. Чтоб вы понимали, у неё не было не то что онлайн синхронизации (секретно же, какой интернет, окститесь), но даже нормальной репликации, которую можно было сделать хотя бы через армейскую телефонную связь. Как результат, элементарное добавление записи в классификатор нового адреса превращалось в адский квест с генерацией ключа, звонком по армейской телефонии до того НИИ где разработали базу и последующей рассылкой уточнённых данных на лазерных дисках через почту. А записей таких делать приходилось много, поскольку офицеры, выходящие на пенсию, имели обыкновение рождаться по всему СССР, и их адреса рождения в классификатор улиц России могли не входить.
С этим извращением надо было что-то делать, и начальство решило послать в секретный НИИ меня самого, в командировку. В Москву. В надежде, что хотя бы так я смогу что-то поменять. (Учитывая мои не секретные эмоции по поводу базы, возможно, начальство надеялось, что я хотя бы побью того, кто это там затеял.) И про эту поездку следует рассказать подробно.
Для командировки я, наученный горьким опытом, подготовил военную форму максимально наилучшим образом, на который был способен. Т.е. стал максимально похож на зелёный гвоздь с этой свежевнедрённой в войска огромной фуражкой. Билеты на проезд мне выдали за казённый счёт, что позволило мне в кои-то веки поездить в купе, а не в плацкарте. Как порядочный разгильдяй, знающий свои слабые места, я явился в купе первым. Была у меня мысль, что я хотя бы покажу себя кому-нибудь франтом в аккуратненькой форме, но реальность быстро разъяснила мне, что от формы я буду получать одни проблемы.
Вторым в купе заскочил майор, которому мне полагалось отдавать воинское приветствие. Третьим зашёл подполковник, которому приветствие отдавали уже вдвоём. Последним в купе зашёл человек в штатском, но ему я тоже немедленно отдал воинское приветствие. Нет, не по инерции, просто я его уже однажды видел у нас в КЭЧи. На моё приветствие он скромно, но с юмором ответил: "у вас, лейтенант, хорошая интуиция, далеко пойдёте, а у вас, товарищи офицеры не такая хорошая, но мы с этим поработаем." Из чего я понял, что полковник ФСБ меня либо не узнал, либо решил сделать вид, что не узнал.
Надо сказать, быть младшим по званию в офицерском купе оказалось не так трудно как я думал. Возможно мне помогло хорошее теоретическое знание вино-водочной продукции, доступной в поезде. Я решительно отказался от предложенной проводником водки в бутылочках-стопках, за которой меня послали офицеры, и принёс нормальную из вагона-ресторана. (Там тоже были небольшие сложности, поскольку мне сначала попытались всучить какую-то переоценённую бодягу, но волшебное заклинание "начальник поезда в курсе" всё решило. Увы, сейчас так уже не сработает...) Так что утром я десантировался в Москве, оставив товарищей по купе ехать куда-то в направлении Самары.
Москва встретила меня радушным утренним дождём, под которым я затопал на первую точку моего официального маршрута, представлявшую собой большую московскую КЭЧ с особой непроизносимой аббревиатурой, которую моя память милосердно не сохранила. Так что пусть будет просто московская КЭЧ. Там меня ждало первое серьёзное испытание этого похода - диск для супер-пупер базы данных, на который я собирал данные со всего Питера, оказался бесполезен. У них, видите ли, случился бунт машин. Замечательный сервер, живущий в отдельной стойке, посылал всех пытавшихся с ним работать, требуя срочного вмешательства системного администратора. Не менее замечательный факт заключался в том, что такового в этой КЭЧи не было. Совсем. Был какой-то майор, у которого данный сервер стоял в графе материальной ответственности, но знания этого майора не выходили за пределы "включить/выключить". Ситуация для него сложилась, как у кота Шрёдингера. С одной стороны сервер формально исправен, а с другой совершенно бесполезен. Кому звонить и что делать, решительно непонятно.
Но видимо, ангел-хранитель у майора был внимательный, поскольку вовремя послал к нему меня. С сервером я провозился пару часов, но в порядок его всё же привёл. Диск свой ему скормил. И намеревался уже срочно выдвигаться в следующую точку маршрута - тот самый НИИ, находящийся за МКАДом. Но мой вынужденный успех вызвал неожиданные сложности. Эти бюрократы меня начали временно переводить в Москву в качестве исполняющего обязанности сисадмина! И перевели бы втихую, но процесс застопорился на том моменте, что в Питере не было служебного жилья, которое бы я занимал, чтобы осуществить рокировку с таким же московским. Сюрприза не получилось, и меня начали обрабатывать не предмет "слушай сюда, старлей, будешь здесь как сыр в масле кататься, контракт подпишешь, квартиру в Москве получишь, когда-нибудь, а пока подпиши вот тут".
Ага, сейчас. Мой внутренний калькулятор немедленно оценил перспективы остаться в армии примерно лет до сорока пяти. Меньше бессмысленно, поскольку не наберётся выслуги. Я ведь не учился в училище, которое шло бы в зачёт. И уже тогда вместо квартир военным намечалась особая ипотека. Сиречь, долговое рабство, предполагавшее недослужившим огромное ничего, если не взять из воздуха недостающую сумму. А сумма обещала быть немаленькой, ведь жильё тут не из дешёвых. Также прикинул стоимость жития в малоизвестной мне Москве (дороже Питера, тогда как оклад лейтенантский, а пусть бы даже и капитанский, почти такой же). И никакого желания перебазироваться в столицу у меня не возникло. Ни на оставшийся год, ни тем более на ближайшие лет двадцать.
Однако донести до москвичей моё нежелание быть облагодетельствованным оказалось делом непростым. Тем более, что это нежелание там никого особо не волновало. Пришлось изыскивать другой способ увильнуть. Благо, нашёлся он быстро - незаконченная задача, ради которой я и приехал. Вставив тормоз в колесо своей армейской карьеры, я умчался в НИИ.
Ну как умчался... Сел в троллейбус, в котором благополучно застрял в пробке. Выяснив, что одна остановка занимает двадцать минут, я понял, что полный маневр займет лет семь и бросил этот троллейбус, побежав греться в метро. К моему удивлению, метро почти сразу вывезло меня обратно на холодную поверхность и прокатило по Измайловскому парку. (Вот что значит не москвич, таким вещам удивляться.) Выйдя на Щёлковской, я обнаружил, что пробка, в которой мне довелось постоять, простирается не только досюда, но и отсюда далеко за МКАД. Посему, я совершил вынужденную прогулку до НИИ. Из-за чего прибыл туда уже почти к самому концу рабочего дня, еле успев застать того, кто собственно и создал, столь доставшую меня супер-пупер базу.
Кабинет творца был декорирован его сертификатами Oracle и двумя литературными неграми в звании лейтенантов. Сам творец, поняв, что нарвался на истинного ценителя своего шедевра, мужественно спрятался от меня за огромным столом. Из его сбивчивых слов я понял, что разработанная система изначально предполагала онлайн решение, а костыли с ключами он был вынужден добавлять от безысходности. И вообще он надеется, что всё наладится, когда в большой московской КЭЧ наконец полноценно запустят большой московский сервер, к которому наконец будет нормальный сертифицированный удалённый доступ.
Ну запустил я его сервер в полноценном режиме как раз сегодня, и что? Этого "гения" же прямо сейчас начнёт заваливать та самая информация из КЭЧей, которой он так удачно избегал из-за неполноценного центрального узла. Я ведь был только первым с диском, кто прорвался, а скоро подтянутся остальные. В этот момент я понял, что больше не хочу его крови. Ведь гораздо лучше, чтобы этот горе архитектор умер в мучениях от стыда и осознания результатов работы своего творения. По моим расчётам, приближение его личного апокалипсиса не должно было занять много времени.
Сам же я мог только умыть руки, получив официальную подписанную индульгенцию для своего начальства о признании невыполнимости сроков внедрения текущей версии супер-пупер базы на местах. Для меня же эта бумажка означала принципиальную невозможность бросить питерскую КЭЧ и, как следствие, свободу от внезапного карьерного продвижения.
Обратный путь был значительно теплее и веселее. Пробка была анизотропной, т. е. в направлении города её не было. Так что я проехался в маршрутке. Билет до дома я покупал сам, а потому с облегчением взял плацкарт. Мне тогда казалось, что в купе я уже накатался. Меня даже не смутило место у санузла. Я был абсолютно счастлив, поскольку ещё не знал, что меня ждёт. А ждали меня попутчики. Муж, жена и ребёнок. Ребёнок был мал, криклив и почему-то очень хотел себе мою фуражку в постоянное пользование. (Я бы уступил, хоть в месте с формой и обязанностями, но так, к сожалению, не работает. Пришлось оставить всё себе.) Жена тоже была вполне обычной тётенькой. Выделялся муж. Первое, что меня в нём удивило, это как он вообще протиснулся до своего места, поскольку выглядел как обрусевшая версия гениального гавайского певца Израэля Камакавиовооле. Т.е. я бы нисколько не удивился, если бы выяснилось, что весит он килограмм триста. Как вы догадываетесь, его полка была верхней. Надо мной.
Разумеется, я срочно затеял меняться местами, но он наотрез отказался. Ему, видите ли, внизу тесно и неудобно. Я понял, что если что-то срочно не предпринять, то очень тесно и неудобно станет мне самому. Страх двинул меня на поступок, которого я стыжусь до сих пор. Я поменялся местами с его женой. В тот момент я был уверен, что уж она-то убедит его поменяться с ней. Каково было моё удивление, когда она даже не попыталась, а он действительно полез наверх. Вы когда-нибудь видели, чтобы полка плацкартного вагона гнулась по краю, а кронштейн прогибался? Я, когда увидел, что она спокойно ложится под эту ленту мёбиуса, понял, что спать мне сегодня не придётся. Лучше бы я сам туда лёг. Да, это юыда бы мучительная смерть, но я бы не истязал себя мыслями о возможном сироте рядом. К счастью, мне повезло. Слава советским вагоностроителям! Вагон скрипел, вагон хрустел, вагон хрипел, но как-то смог это выдержать!
Когда на следующий день я заявился на службу, мой подполковник, глядя на меня сочувственно похлопал по плечу и утешил, что на него Москва тоже всегда производит сильное впечатление при поездках. Тогда я понял, что есть переживания, про которые нельзя рассказать так сразу. Должно пройти какое-то время, прежде чем появятся силы всё изложить. Лет двадцать, например, как сейчас. Так что я ограничился историей с моей не сложившейся московской военной карьерой. Вот тут стресс пришлось пережить уже ему. Ведь к тому моменту я сделал свою традиционную ошибку - стал "незаменимым" специалистом.
Акт тринадцатый.
Из моих рассказов может показаться, что моя армейская жизнь за редкими исключениями протекала по "блатному" сценарию. Офицер, писарь, начальник минисклада и вообще компьютерщик под конец службы поселившийся у себя дома, и выезжающий на службу как на обычную работу. Конечно, именно такой и "должен" рассказывать о тяготах и лишения военной службы, можете подумать вы. И будете правы. Отчасти. Поскольку армия любит всех, кто в неё попал. Никто не уйдёт недоцелованным. И уж точно никому не дано в ней избежать бытовых тягот. Хватит каждому.
Моё первое знакомство с армейской бытовухой произошло на сборах. Двухнедельная демонстрационная версия армии включала такие прекрасные вещи как: жизнь в казарме, бодрящий режим дня, трехразовое питание, строевую подготовку и стрельбу из настоящего оружия. Все эти вещи звучат гораздо лучше, чем выглядят в реальности. И самое безобидное из списка - казарма для интроверта. Ну знаете, то самое место, где понятие личного пространства забыли включить в комплектацию? А вот всё остальное стоит описать подробнее, ибо именно эти пункты убили мою мотивацию служить в армии задолго до призыва.
Начну с питания. Единственный его плюс заключался в том, что оно было трехразовым. Впрочем, учитывая всё остальное, его же можно было считать основным минусом. Включало оно в себя следующие компоненты: 1. Чайный напиток. Иногда сахаросодержащий. 2. Хлеб. В обед с "переплавленным" маслом. В нашем случае переплавляли на сосновых дровах, так что вкус сильно на любителя. 3. Баланда. (Кроме завтрака). С чем бы это сравнить? Ну допустим с жидким супом из бульонного кубика, умершего своей смертью от истечения срока годности. 4. Каша. Разная, но по непонятной причине всегда одного пластикового вкуса, из чего бы её ни варили. Зато мало. 5. Салат. В нашем случае всегда из капусты. Добывался он из абсолютно черных кочанов, методом вычленения еще не сгнившей сердцевины. Есть надо было быстро, поскольку салат спешно чернел прямо на тарелке. 6. Нам, как курсантам, дозволялось питаться дополнительно тем, что привезли с собой. Собственно, это и была наша основная еда. Кто подготовился плохо, мог рассчитывать только на друзей. Скажем, наше отделение просто сложило запасы вместе, а излишки после сборов разделили поровну.
К слову, я подготовился хорошо, учитывая походный опыт. В частности, взял хорошую тушенку, не забыв консервированные овощи и галеты. Так что мой вклад съели подчистую. Из излишков мне досталась банка тушенки марки "какая-то", которую я хорошо запомнил из-за попытки потом приготовить её дома. Качество там даже на первый взгляд было так себе, поэтому я решил её ещё разок протушить, уже с фасолью и специями. Вылил на сковородку растительное масло, вывалил туда эту самую тушенку, стал ждать разогрева, чтобы начать добавлять фасоль, но дождался странного. Куски "мяса" из тушенки абсолютно полностью растворились в масле, оставив только плавающие жирные пятна и одинокий сердечный клапан. Но даже так это было лучше армейского трехразового питания.
Режим дня был бодрящим. Спать предполагалось с десяти вечера до шести утра. За вычетом обязательных ночных построений и нарядов. Так что дня с третьего такого режима спать хотелось всегда. В графике был выделен целый час свободного времени. Его можно было свободно потратить на приведение в порядок своей формы. Самым главным элементом формы была "подшива", специальный белый воротничок, который надо было регулярно менять на новый, ибо чистота контролировалась офицерами. Т.е. каждый день отпороть старый и пришить отстиранный или новый. Так что шутка про швейные войска давно не кажется мне смешной.
Всё остальное время было посвящено строевой подготовке и трудотерапии. Выяснилось что к строевой я почти непригоден, ибо слишком туго соображаю. Моё устройство мозга требовало обработки каждой поступившей команды на сознательном уровне, а сержанту требовался от меня бессознательный рефлекс. К счастью, благодаря трудотерапии и дополнительным занятиям я настолько заколебался, что сознательности у меня сильно поубавилось, и команды к принятию присяги я начал выполнять значительно оперативнее. Особенно команду "лечь". Так что даже с учетом меня коробка курсантов могла бы неплохо выглядеть где-нибудь там, где понятия не имеют о строевом шаге, например в странах НАТО.
Трудотерапия была вездесуща и могла подкарауливала буквально где угодно, поскольку ни зачем кроме труда курсанты были на дивизионе не нужны, и только отвлекали офицеров с сержантами от важной работы. Даже в баню без неё было не сходить.
Кстати, в баню мы сходили весьма запоминающимся образом. Для начала нас поделили на три группы. Первая группа была направлена делать дрова. Разумеется из единственного вида дерева, имеющегося вокруг в изобилии - из сосны. Вторая группа была направлена делать веники. С этой целью обкорнали единственную берёзу в округе до состояния крысиного хвостика. Третья группа, самая большая, пошла в баню сразу. Выяснилось, что здание бани давно разрушено противником - безжалостным временем. Первый этаж завален обвалившимся вторым, и надо обломки для начала загрузить в гигантский мусорный контейнер для вывоза. Чем мы немедленно и занялись. Попарились знатно, скажу я вам. Хотя до мытья дело так и не дошло.
Дрова были не для бани, а на зиму, веники же - для уборки территории после расчистки завалов. Делать их надо было из той же сосны, что шла на дрова. А за командирскую берёзу у нас ещё была весёлая ночь, когда мы опытным путём выясняли, сколько раз обычный курсант может надеть и снять костюм РХБЗ за два часа.
Но ещё больше мне запомнились мои первые стрельбы. Нас вывезли в какой-то песчаный карьер, чтобы мы никого не застрелили. Там мы должны были для начала привести в порядок наши автоматы и пистолеты. Честно, я не знаю, где и как их хранили, но основное время стрельб мы потратили именно на это. Зато могу сказать, что конструктор и производители советского оружия - очевидно гении. Несмотря на условия хранения и косорукость личного состава всё стреляло. И даже периодически попадало. В мою мишень вообще прилетело четыре пули из трёх. (Спасибо товарищу справа и его офицерскому зрению "минус дофига".)
Разумеется, стрельбы не могли пройти без приключений. В самый разгар стрельбы над карьером, прямо над мишенями возник человеческий силуэт в красной кепке. Огонь срочно прекратили, пока кто-нибудь не поразил эту удобную мишень. Любопытный грибник, по его словам, оказался привлечён звуками выстрелов. (Не делайте так! Особенно в красной кепке!) Сержанты грибника отогнали, предварительно рассыпав его грибы вокруг. Не знаю уж зачем они это сделали. Может мотивировали его? А может сочли, что без грибов он бы такого странного решения не принял, и решили их немедленно утилизировать как наркотическое средство.
В любом случае, стрельбы мы продолжили, я успешно израсходовал свои двенадцать патронов. На долгое время это был мой первый и последний опыт в деле "пострелять", так что свои шансы в штыковой я определенно оценивал как более высокие, нежели в перестрелке. А если бросить этот неудобный автомат и взять ухватистую сапёрную лопату, то и того выше. Несмотря на то, что я оказался лучшим стрелком по сумме баллов. Радовало то, что если я и вступлю в бой, то скорее это будет из контейнера управления зенитным комплексом.
В общем, после демонстрационных двух недель я считал, что более-менее представляю, с чем мне придётся столкнуться в армии, если я туда попаду в полноценном режиме. Разумеется, я сильно ошибся.
Во-первых, тот дивизион, где я проходил сборы, находился в курортной зоне. Там были такие вещи, к которым я привык, вроде нормального туалета с унитазом. Там был водопровод. Там, если чуток отойти от позиции, даже был общественный транспорт. Там, куда я попал офицером, ничего подобного не было.
Туалет уличного типа "много дыр в полу под навесом". Привозная вода в цистерне, так что питьё строго дозированное. Кругом болото со змеями и гнусом. Казарма в стиле лофт начала двадцатого века. Офицерское общежитие созданное на базе старого полуразрушенного офицерского клуба, в котором своими силами надо было сделать буквально всё, включая пол, не говоря уже об окнах. Где тараканы считались самой безобидной живностью. Причем общежитие было в десятке километров от позиции, что предполагало ещё и ежедневные поездки туда-обратно. Из-за чего было практически невозможно успеть вечером в местный магазин - единственный источник еды. А ведь питаться в солдатской столовой офицерам как раз запретили. (Вдруг коварное офицерьё объест бедных мальчиков!)
При этом, как выяснилось, следить за офицерской формой посложнее, чем за формой рядового, а требования к ней жестче, поскольку офицер обязан подавать солдатам пример. А как тут за ней последишь, если на всю общагу одна стиральная машина, которая занята на перманентной основе? И даже электрический утюг - роскошь, которой в общаге пользоваться над по графику, поскольку пробки на такое не особо рассчитаны. Ну хоть туалеты в общежитии были нормальные. Целых два на четыре десятка офицеров и полтора десятка их жён.
К слову, о жёнах. Посмотрев на них, я перестал удивляться подвигу жён декабристов. В самом деле, ну не удивляемся же мы тому, что постоянно видим перед глазами? Что меня ещё какое-то время удивляло, так это их синхронное желание в этих слабо пригодных для жизни условиях ещё и детей нарожать. Потом я правда узнал, что семьям с детьми иногда дают отдельные служебные квартиры, и в голове всё встало на место.
Однако человек, как выяснилось, может приспособиться ко многому. И я в том числе. Поэтому едва я начал считать свою новую жизнь сносной, мне пришлось освоить более радикальный вариант тягот. На этот раз в армейской палатке, заменявшей и казарму, и общежитие, и штаб. За пределами палатки температура на полигоне болталась от минус десяти до плюс сорока с копейками. В палатке от двадцати до тридцати пяти. Вместо кровати спальник с матрасом прямо на полу. Зато никаких тараканов, мышей и крыс. Скорпионы, сколопендры, фаланги вместо них.
Туалет в этой конфигурации бытовых удобств не предусматривался вовсе. Вся пустыня вокруг была туалетом. Все твёрдые отходы "смывались" местными жуками иногда прямо на глазах, но чаще к утру. Иногда даже казалось, что если оставить за пределами палатки тело, то оно тоже к утру исчезнет.
Хуже всего было с водой. Нет, в отличие от балтийских болот, тут вода поступала из скважин, и дело было не в дефиците. Проблема была в том, что эту воду надо было пить, чтобы не получить обезвоживание, и пить много, а пить никому особо не хотелось из-за погоды. Поэтому офицеры регулярно иронично напоминали друг другу, что надо бы выпить.
Разумеется, возвращение в привычные городские условия воспринимались после такого исключительно как возвращение в Эдем. Тем горше была отправка в командировку на север. Там исполнились мои давние мечты, но исполнил их явно джинн из фильма "Исполнитель желаний". Раздражала казарма без личного пространства? Вот тебе дежурство на точке, где ближайшие люди в десятках если не сотнях километров. Мечтал попасть на море, сидя в пустыне? Вот тебе море. Причём прохладное, как и просил. Минус 20 и освещающий морской бриз, награждающий бородой деда Мороза за пару минут. Надоела армейская еда? Пожуй-ка перемерзших овощей для разнообразия. Короче, будь осторожен, загадывая желания, а то они исполнятся совсем не так, как ты хотел.
Одна радость - это было всего на две недели или около того. Но за это время я помянул добрым словом даже ненавистную строевую. Ведь она была куда легче бесконечной топки печи и сопутствующего таскания угля из бункера.
Так что, несмотря на явный успех (половину срока я всё же отслужил в формате дом-работа), уклониться от ценного жизненного опыта мне армия не позволила. И даже, когда я уже нацелился армию покинуть, ещё напоследок добавила.
Акт 14
Что именно добавила мне армия напоследок, можно объяснить только снова провалившись в прошлое. Во то время, когда я только стал студентом, едва-едва пройдя полосу вступительных экзаменов. Первое, что сделал родной универ - отправил меня на медкомиссию. А медкомиссия радостного меня резко приземлила с небес, заподозрив серьёзную болезнь сердца. По этим подозрениям я некоторое время таскался по всяким разным измерительным мероприятиям и анализам. Диагноз эскулапов был суров - по их словам я оказался человеком с каменным сердцем. В буквальном смысле слова. Сердце стремительно покрывалось каменной коркой. Позже выяснилось, что вердикт был излишне суров, и скорость приближения моей бессердечности врачи сильно переоценили. И с уточнениями данная особенность даже не повлияла на мою годность для службы в армии. Зато сильно повлияла на процесс моей демобилизации.
В обычной ситуации офицер по призыву имел право на медицинское обследование по завершении службы. В теории, если выяснялось, что армия нанесла убыток здоровью, то можно было получить оплату лечения. На практике этот способ ряд хитроумных лейтенантов-почти-запаса использовал для скорейшего перемещения к благам цивилизации. Две недели по врачам - это две недели вдали от любимой казармы. Разумеется, офицеры рангом повыше эти обследования терпеть не могли, поскольку процесс передачи дел у таких лейтенантов превращался игру "Что? Где? Когда?" Причём ответы на вопросы приходилось разгадывать ещё некоторое время после отбытия "жертвы медицины". Так что любой отказавшийся от такой медкомиссии получал +10 баллов к отношению начальства, что обеспечивало меньший процент проблем.
Разумеется, никакого такого обследования мне не требовалось. Все блага цивилизации у меня к тому времени были в наличии, и лишний раз таскаться по врачам в мои планы не входило. Да кто ж меня спрашивал?
Примерно за месяц до горячо ожидаемого дембеля, когда я вовсю дополучал на складах не выданные мне за два года элементы экипировки, меня призвали обратно на дивизион. Проходить штатное годовое обследование офицеров. Ну надо, так надо, тем более, что всего на один день. Ведь так?
Нет, не так. Обследование было весьма формальным, и именно это неожиданно стало проблемой. Из-за дефективного тонометра повышенное давление зафиксировали у всех до единого офицеров полка. Но если для большинства это было плюс-минус нормально, то заявленных гипотоников вроде меня погнали проверяться по полной. И чего у меня только ни нашли при подробном изучении...
Разумеется, всплыло моё каменное сердце. До кучи выяснилось, что у меня криво сросшаяся после перелома левая нога, а ещё сросшаяся после трещины челюсть и следы сквозного колющего удара на задней части черепа. Причем ничего из этого нет в материалах обследования, проводимого в военкомате. (Кто бы сомневался, да?) В совокупности вместо А2 я теперь по физическому состоянию тяну на В и полноценный белый билет. И за неимением других объяснений в произошедшем виновата армия, где я всё это каким-то образом заработал, не привлекая внимания вышестоящих офицеров. Вот этих-то офицеров по правилам сейчас всех поднимут на предмет разбирательства. Кто лейтенанту ногу ломал и по голове бил? И почему это нигде не отмечено?
Всё это шапито мне было совершенно не нужно, а в особенности не нужен белый билет. Я что зря почти два года отслужил? Пришлось долго и упорно объяснять, что сердце я такое давно ношу, оно мне не мешает, а даже стало менее каменным за прошедшие годы. (Хорошо хоть документы студенческих анализов не выкинул и нашёл дома.) Что ногу я скорее всего сломал за два года до армии, когда падал с лестницы на заводе. (Я правда не думал, что сломал её тогда, и даже снимков не делал.) Челюсть у меня колотая ещё с первого класса, а дырка сзади в черепе с седьмого. Вроде бы объяснил. Подписал какие-то бумаги на отказ от претензий. И сбежал обратно дослужить.
Однако едва я прибыл обратно в КЭЧ, как меня находит натуральное письмо счастья, пришедшее прямо на службу через нашего делопроизводителя. Требование явиться на заседание военного суда в качестве свидетеля. Причём даже без комментариев что за дело, а это вообще говоря необычно. В наличии от дела только номер. И да, почему-то суд не в Петербурге, а в Москве. Вот тут в КЭЧи начались очень резвые шевеления. Ибо моим словам про остановку "медицинского дела" веры у всех резко поубавилось. Настолько, что главный юрист КЭЧ засобирался со мной в качестве адвоката. Так, чисто на всякий случай. А мне пока дали задание обзвонить своих "лесных" коллег с дивизиона. Кто ещё едет? И желательно узнать, в качестве кого?
Вторая служебная поездка в Москву начиналась более нервно, чем первая. Юрист объяснил, что если дело разбирают в Москве, то там что-то серьёзное. Но непонятное, поскольку никого из моих дивизионных знакомых в Москву не вызвали. А стало быть вероятность продвижения "медицинского дела" невелика. Что-то тут другое. И куда же меня угораздило вляпаться на этот раз?
Разгадка оказалась простой. Когда я дежурил у маяка, в моих аварийных пайках оказалось очень высокое содержание кирпичей при крайне низком содержании калорий. А торчал я там один официально без еды почти две недели. И по всем законам природы за это время мне на кирпичной диете полагалось помереть, чего я почему-то не сделал. Что поставило армейский механизм правосудия перед дилеммой. С одной стороны надо было наказать по цепочке всех виновных в таком бардаке, из-за которого едва не погиб человек. (Ну и вообще воровать армейские пайки - это как-то неправильно.) С другой, человек не погиб, и очень может быть как раз потому, что с пайками всё было замечательно, и он их съел штатным образом. К тому же в деле ещё фигурировал утонувший в спасательной экспедиции вездеход. А ведь организовали эту неудачную экспедицию из-за моих слов про кирпичи. И если так, то моя позиция свидетеля грозила резко измениться на позицию обвиняемого с последующим участием в возмещении ремонта этого вездехода.
Собственно, к последнему всё постепенно и сводилось в процессе заседания. Но не зря же мне послали на усиление юриста? Так я впервые увидел, как работает настоящий адвокат, спешно, но эффективно разбирающийся в обстоятельствах дела.
Я наивно полагал, что дело должно решаться исследованием улик и был готов хоть сейчас на место лететь, показывать, что где лежало, и откуда я извлекал провиант вместо аварийного. Мой адвокат на такую идею покрутил пальцем у виска и отмазал меня от участия в деле радикально иным образом. Одним вопросом.
"Почему лейтенант там на точке две с лишним недели был один, без старшего смены?"
После этого наше участие в заседании закончилось почти моментально. Уточнили только, что все поставленные задачи смены лейтенант в моём лице выполнил. И горемычный вездеход исчез из списка моих проблем.
Когда мы ехали обратно в Питер, наш юрист популярно объяснил мне, что героизм - это почти всегда следствие чьих-то косяков. В том числе и мой на том дежурстве. Вопрос только в том, чей косяк начал цепочку событий? Если б мой, то всё бы для меня закончилось на суде плохо. Вот юрист и ткнул в ту точку, с которой всё началось, и к которой я точно не имел отношения.
Далее я без особых сложностей за неделю закончил все свои дела в КЭЧи и без приключений отбыл в свой последний военный день по месту постоянного назначения, в свой полк. Ибо только там я мог сдать всё подлежащее сдаче, чтобы закончить свою армейскую одиссею.
Хотя нет. Без последнего приключения дело не обошлось. Моя медицинская эпопея всё-таки привела к мелкой мести со стороны полкового делопроизводителя. Я закрыл все свои документы ровно через десять минут после ухода последнего автобуса. В итоге я в уже неактуальной военной форме оказался бредущим по пустому ночному шоссе в сторону города Ломоносова.
В тот момент, когда я уже полностью осознал себя точной визуализацией метафоры "после службы офицер запаса устремляется в тёмное неизвестное будущее", рядом остановился дальнобой с двумя отличным парнями, едущими прямо до Питера, до овощебазы в паре улиц от моего дома. С ними я и доехал без всяких пересадок. Если бы не "маленькая месть", у меня бы так не вышло.
Акт 15.
На гражданке неожиданно выяснилось, что проще убрать лейтенанта из армии, чем армию из лейтенанта. Нет, я не начал ходить строевым шагом и строить подчинённых по стойке смирно, но какие-то армейские занозы застряли во мне намертво, проявляясь в обычно жизни самым причудливым образом в самых неожиданных ситуациях. Некоторые из которых я приведу ниже.
***
Работая сисадмином на заводе, я попутно занимался типичным "установи винду". Это не было бизнесом или приработком, просто так получалось, что люди меня об этом регулярно просили, а я не отказывал. Денег специально не просил, но если давали, то е отказывался. Для чего имел две дежурные флэшки с полным набором для начальной настройки типового ПК. Поэтому меня нисколько не насторожила очередная такая просьба от коллеги по работе. В назначенное время я заявился в гости к симпатичной "дочке знакомой подруги", недавно ставшей самостоятельной студенткой. Я привычно изучил предоставленное железо, выяснил, как девушка будет пользоваться компьютером, и понял, что тут нет надобности возиться с установкой продукции Microsoft. Девушка не была геймером и не нуждалась в специальных программах, а потому я решил поставить ей дружелюбный Линукс. Это быстрее и проще. И чего греха таить, давало шансы продолжить общение с красивой девушкой позже.
Однако, когда я закончил, меня ждал вовсе не приятный разговор с дамой за чашкой чая, а несколько дюжих молодых людей в форме, внезапно нагрянувших с понятыми. Оказалось, что платные компьютерные услуги без лицензии и крыши - это неправильно, а установка не лицензионного софта - неправильно вдвойне. И ответственность при должной сумме грозит перерасти из административной в уголовную. Вот сейчас изымут улики в виде опечатанного компа, а я могу пока подумать о том, сколько я задолжал государству и этим людям в частности.
Для начала я сильно удивил понятых тем, что потребовал личного участия в опечатывании компа, чтобы это было сделано по всем правилам. А правила я знал куда лучше опечатывающих. (Не забыл ещё заклёпанные разъёмы на секретном штабном компе. И как сам обошёл их, устанавливая софт.) На бис я показал установленные мною программы и флэшку, с которой они были взяты. Платных программ там не было. Линукс, что я ставил, к счастью, свободный и открытый. Итого финансовый урон государству и частным фирмам от моих действий был равен нулю. А когда понятые засомневались, что я действовал бесплатно - извлёк припасённый для технических нужд презерватив, и нарочито стесняясь признался, что рассчитывал вовсе не на деньги. Чем вызвал у большинства присутствующих сочувственный смех и чью-то реплику: "лопухнулась ты, Светка с охотой, могла себе толкового жениха поймать." В общем, отпустили меня без последствий.
***
Вообще приобретенная в армии привычка таскать при себе малый дежурный набор мастера на все руки и армейские документы, не считая паспорта меня потом неоднократно выручала. Хотя иногда перед этим и втравливала в те ситуации, из которых потом выручала. Однажды я всю ночь настраивал сервер на заводе и утром ехал домой на метро. Время было уже омраченное террором, а потому бдительные полицейские остановили подозрительного меня. Вид у меня был и правда соответствующий. Бородатость - есть. Безумный невыспавшийся взгляд - в наличии. Грязные от многочасового ползания по полу сисадминские джинсы - имеются. В руках сумка с монтажным набором, проводами и мультиметром - обязательно. А чтоб меня точно не захотелось отпускать без выяснения - безумно похожие на пластид три пачки оконной замазки, вчера купленной на дачу.
И фиг бы мне помог один паспорт. Но у меня был с собой и военный билет, где я в форме при погонах и с усами вместо бороды. Вот он как-то быстро убедил полицейских, что я всё же заслуживаю некоторого доверия. А ещё больше этому доверию поспособствовал вопрос о месте службы. Выяснилось, что с одним из полицейских мы служили почти рядом, хоть и в разное время.
***
Был и случай, когда пригодились почерпнутые в армии скромные познания в исландском. Нет, не в качестве мата, а для корпоративного видео, где нужно было поздравить коллег компактным пожелание в одно слово. Ключевое требование - нельзя было повторяться. А когда все уже пожелали друг другу всяких очевидных вещей, как тут не повториться? Разумеется, воспользоваться редким, причём непереводимым напрямую словом.
Представляете, как смотрелись рядом в поздравлении ожидаемые "здоровье", "счастье", "деньги" и .. "глюггаведур"?
И ведь никакого мата. Просто искусство наслаждаться непогодой из уютного места.
***
А уж сколько раз мне по жизни потом приходилось что угодно чинить подручными средствами, это наверное и описывать бесполезно. Собрать заковыристый шкаф без инструкции и с некомплектом крепежа? Обычное дело. Разобрать и собрать газовую плиту, колонку или стиральную машину? Реже но случалось. Заставить безопасно работать древний газовый котёл с поломанной в двух местах термопарой? На глазах пятерых газовщиков, до того хором уверявших, что раз они за полдня не справились, то дело безнадёжно.
Особенно забавно эти армейские навыки смотрелись на контрасте, когда например человек в костюме в моём лице неожиданно извлекает из дипломата разводной ключ и помогает ошалевшему водителю маршрутки прикрутить обратно не вовремя отвалившуюся входную дверь. Или когда на корпоративном пикнике программист интроверт внезапно отрывается от телефона и отзывается на стон-вопль дежурного по шашлыку "ну почему никто не взял топор". Да, у программиста в модном хипстерском рюкзачке лежит топор. И непромокаемые спички. И сухой спирт. И старомодный компас. И не только. Почему? Ну ведь на пикник это в лесу, а программист ещё с армии помнит, какие вещи обязательно нужны в лесу.
А ещё программист до сих пор носит с собой армейский жетон и помнит, как пользоваться оружием. Да, опять отобьёт себе ладонь об шомпол, разбирая автомат, но справится. Но лучше бы ему детали вспоминать не пришлось. Потому что если придётся, то смешно уже никому не будет.