Настя, рыжая бестия из нашего двора, не смотри, что ей пять, знает многое из мира взрослых.
- Мама говорит, что я умная и сообразительная, быстро всё схватываю, - как-то сказала Настя, когда мы с ней в летний жаркий день спрятались от жгучих солнечных лучей в сооруженном дворовой детворой шалаше в зарослях желтых акаций за нашим небольшим - на восемь семей - двухэтажным домом. - И я знаю, как взрослые делают детей!
Во дает! Даже мне, шестилетке, это неизвестно, а ей, - ишь ты!
Хотя, если по-честному, над этим я никогда не задумывался. Ну, знаем уже, что детей не в капусте находят и не аисты их приносят, а мамы из роддома. Знаем, что поначалу мамы кормят младенцев собственной грудью. Грудное молоко, правда, не очень вкусное, лично мне совсем не понравилось. Мама, кормя младшую, недавно только родившуюся сестренку, увидев, что я пялюсь на вытекающее из ее набухшей груди молозиво, предложила попробовать его и мне. Я попробовал. Фигня! Коровье молоко мне гораздо больше по душе или хорошее козье, особенно со свежей сдобной булочкой с румяной запеченной коркой на верхушке.
Впрочем, булочки, покрытые глазурью или маком, я тоже люблю, - их можно с удовольствием запивать любыми сладкими напитками, теми же ситро или кока-колой...
Двор наш опустел, малышня разъехалась кто куда. Бабушки, дедушки, детские лагеря, моря и санатории. Остались только мы с Настей. Иногда играем у нее дома, иногда у нас, но после того, как мы с Настей выудили всех рыбок из нашего аквариума, чтобы посмотреть, смогут ли они дышать без воды, папа сказал, чтобы мы "дули" лучше на улицу, - нечего летом дома торчать! Вот мы с Настей и гуляем теперь на улице: катаемся на качелях, строим замки в песочнице, иногда гоняемся друг за другом или играем в прятки, хотя находим друг друга быстро, - двор небольшой, все укромные уголки давно освоены и знакомы, но чаще всего, устав от беготни, сидим на лавочке за домом или забираемся в шалаш, сооруженный в начале лета старшими мальчишками и девчонками под началом Даньки-третьеклассника из пятой квартиры, и разговариваем. Как вот сейчас.
С чего наш разговор ни с того ни с сего забрел в такие дебри, как зачатие и появление на свет ребенка, ну, то есть, человека вообще, даже не знаю. Собственно говоря, мы всегда говорили о чем угодно, на разные темы, как у чукчей, ронял иногда мой папа: "что вижу, то и пою".
- А ты знаешь, как называется эта птица? - спрашивала Настя, заметив сидевшую на ветке акации черно-белую мелюзгу. - Не знаешь? А я знаю. Это трясогузка. Видишь, как она быстро трясет своим длинным хвостом? Мошкару - еду - увидала. Это мне Славик из третьей квартиры рассказал.
Или:
- А ты знаешь, что деревья, как и люди, дорастают до своего роста и больше не растут?
- Тоже Славка сказал?
- Не-а, это сказала Лариса Петровна, моя воспитательница в садике.
В общем, мы были самыми обыкновенными "почемучками" и информацию о мире черпали откуда придется, но по большей части - самостоятельно. Так произошло и теперь: Настя решила по секрету поделиться со мной вновь добытой информацией:
- Я знаю, как взрослые делают детей, - прошептала она заговорщицки, стрельнув перед этим своими сузившимися глазками по сторонам.
- Откуда? - спросил я. Мне тоже было любопытно. У мамы об этом я стеснялся спросить. Про папу уж молчу: спросишь что-то не то, мигом схлопочешь звучного подзатыльника, - не спрашивай, чего не положено!
Старшие дети тоже скрывали подобное от нас, секретничали между собой. Ежели обсуждали подобные - запрещенные - темы, гнали нас подальше, мол, малы еще, молоко на губах не обсохло. Или сразу же, при нашем появлении, переходили на шепоток, причем шепоток странный, нервный какой-то, отрывистый. Брякнет что-то один, у остальных глаза увлажнятся, загорятся, губы растянутся (у Даньки-третьеклассника нижняя пухлая губа при этом отвиснет), и они захихикают сдавленно, посматривая на присутствующих нас (малолеток, по-ихнему) искоса. А чего там смешного? Знал бы, наверное, и сам рассмеялся. Может, Настя от них что услышала: про то, как делают детей, пропустила тогда мимо ушей, а теперь вспомнила. Но она брякнула с важностью:
- Видела!
- Что видела? - спросил я недоуменно и вместе с тем недоверчиво.
- Видела, как делают детей взрослые. Сама, - нисколько не смутившись, произнесла Настя.
- И как?
Тут уже во мне взыграло природное любопытство.
- Ложись на лавку! - велела мне Настя.
Я лег.
- Не шевелись.
Замер.
Настя с кряхтеньем забралась на меня. Щекастая, пышненькая, она, конечно, нравилась мне, но ее вес я вряд ли бы долго на себе выдержал. Она была, наверное, килограмм на пять-семь, а может, и все десять, тяжелее меня. Но ради познания истины можно было, наверное, немного ее потерпеть.
- Ну? - с трудом выпуская воздух из придавленной диафрагмы, выдавил я.
- Вот так я видела: мама лежала на папе.
- И всё?
Я уже дышал с трудом.
- Наверное, всё, - обронила Настя. Но вдруг: - А нет, подожди! Кажется, они еще шевелились! - бросила она радостно и стремительно заелозила на моем животе. Я чуть не сдох.
- Слушай, Настена, у меня щас, кажется, живот вомнется в лавку.
Настя немного сдвинула домиком свои бесцветные бровки, затем, уперевшись в мои плечи, отжалась на руках, и ловко соскочила на землю.
- У-у-х, - протяжно выдавил я, но подниматься не спешил: меня словно раскатали по широкой лавке гигантским катком.
- У нас теперь будут дети? - спросил я Настю.
- Наверное, - не задумываясь, ответила она.
- Как-то всё просто, - разочарованно сказал я.
- Да ладно, забей, - ничуть не расстроившись, бросила Настя. - Может, пойдем на качелях покатаемся?
- Пойдем, - поднялся я, и мы, взявшись за руки, потянулись на детскую площадку, где солнце уже ушло, спрятавшись за высокими тополями. О том, как взрослые делают детей, я больше не думал: всё, благодаря умной Насте, стало предельно ясно.