Рассказы Ивана Антоновича.

3. Юродивая Пьер.

Crusoe, 2025

- Имею - сказал Иван Антонович, потрясая и побулькивая бутылкой светло-золотистого напитка. - Шотландский редкий односолодовый. И мы его будем вкушать.

- С содовой или льдом? - я потужился выказать манеры.

Иван Антонович посмотрел на меня нехорошим взглядом.

- Невежество - отметил он. - Истинный шотландец живёт среди промозглого тумана, под ледяными дождями и ветрами с Северного моря. Он сидит голой... то есть в юбке-килте на гранитном остром валуне, и только им, родным ему продуктом, и спасается. Под драммак, то есть овсяную крупу, замоченную в холодной воде с плавающими льдинками. Он не ведает слова "содовая".

- Интересно, задирают ли они килт, садясь на валун? - спросил я с некоторым интересом.

Иван Антонович пожевал губами, потом глянул в дальний верхний угол комнаты, потом снова на меня.

- Невежество к невежеству. Моё самомнение, студент. Осадил. Я этого не знаю - но узнаю. И будет тебе содовая.

Кликнули домработницу; появились сладкие закуски, стаканы и - сифон. Разлили, пригубили. Напиток был прекрасен.

- Сифон, содовая - задумчиво сказал Иван Антонович после второй порции и первой папиросы. - углекислый газ в воде... А вот скажи мне, студент: решишь задачу - получить из содержимого этой бутыли хоть несколько миллиграммов, скажем так, крахмала? Или сахара? Или любого твёрдого вещества? Без катализаторов; без высоких температур; без металлических труб и сосудов?

- Я, собственно, на физическом факультете; химии толком не знаю, но из того немногого, что знаю, отвечу: нет, не смогу.

- А вот он - Иван Антонович указал на высоченный тополь под окном - умеет. И ещё как умеет. А под ним трава. Так та весною на глазах, с чудовищной производительностью, делает себя из углекислого газа, воды и солнечных квантов. Без платинового катализатора, без температур, без электричества, дыма, копоти и суеты персонала вокруг аппаратов высокого давления. Ты, кстати, попробуй понять - хотя это и невозможно - что этот тополь прокачивает через себя в сутки тонну воды. На высоту 20 метров.

- Никогда об этом не задумывался - откровенно признался я.

- И я бы не задумался, когда бы не заполошное наше начальство. Раз в три-четыре года нам предлагают выдумать что-то эдакое для подъёма сельского хозяйства. На выдумки мы горазды, ты знаешь; но по этой части - никак. Ботаники, биологи у нас как-то не приживаются, не знаю почему - но факт. И вот идём мы, стеная, в библиотеки, и безнадёжно ворошим материалы. И я ворошу. И один раз наткнулся на презанимательную историю - на следы её, на сноску. Стал давать запросы по архивам - и раскопал почти всё. Рассказать?

- Конечно! - всякая наша встреча заканчивалась историей. Собственно, все наши встречи были для него лишь поводом рассказать историю. А для меня - случаем её выслушать.

- Выпьем; и я начну; впрочем, маленькая прелюдия, в роде загадки. Отчего я всячески открещиваюсь от получения дачи? И не имею дачи? Странно для человека моего положения, многие удивляются. Но - так; и когда попадаю на дачу к знакомым или сотрудникам - испытываю дискомфорт. Неудовольствие душевное. Ergo Bibamus, студент.

- Итак - приступил Иван Антонович - мы не знаем в точности ни даты её рождения, ни происхождения, ни, даже, имени, данного при крещении. Одно можно понять: вышла она, скорее всего, из семьи не знатной, но и не бедной, и что родилась она около пятьдесят шестого года - тысяча восемьсот пятьдесят шестого, так как в 1872 году поступила вольноприходящей в Повивальный институт.

- Не понимаю я этих исторических отсылок, Иван Антонович, - признался я.

- Плата за обучение в Повивальном институте была тогда 25 рублей в год; два года обучения и диплом (в нашей терминологии) повивальной бабки, то есть акушерки. Деньги осязаемые; профессия совсем не для знатной девицы - отсюда и выводы.

- Одновременно, она ходила вольнослушательницей и в наш Университет, и в Петровскую академию. А надо тебе сказать, что в те годы в двух этих учебных заведениях собралась едва ли ни вся либеральная молодёжь Москвы, а из студентов тех наборов вышли известнейшие русские учёные. Так что наша героиня впитывала в себя и отменное образование, и - не скажу "отменные", но самые животрепещущие либеральные воззрения. И пропиталась она ими до такой степени, что в 1874 году - или в следующем - порвала с семьёй - навсегда и так прочно, что мы ничего о семье её не знаем, переменила и фамилию, и имя, и отчество и ушла в народ.

- Стала она - внимание! - Шарлоттой Маратовной Пьер. Вообрази только сумбур в головах тех юных нигилистов: Шарлотта Маратовна... Да-с... Бей-круши, одним словом. А "Пьер"... Поначалу она хотела взять фамилию "Робеспьер", да чиновник перепугался, и перепуг его, видимо, пересилил честное желание отработать полученную взятку.

- Итак, новоокрещённая Шарлотта, пардон, Маратовна Пьер ушла в народ - то есть, не рассчитывая на прочность твоих исторических знаний: это значило поселиться с крестьянами, войти к ним в доверие и исподволь учить их грамоте, гигиене, прогрессивному землепользованию, и - как отнять у бывшего владельца земли поболее, чем записано в Уставной или Выкупной грамоте; и почему отнять - это хорошо.

- Крестьяне сдавали их сотнями. Сдавали властям, как вредных смутьянов и вообще людей подозрительных. Но девица Пьер, видимо, оказалась умнее прочих - думаю, и профессия повивальной бабки сильно ей помогла. Она удержалась в народе на два года безо всякого для себя физического и имущественного ущерба, а потом вернулась в Москву, пришла на собрание единомышленников и учинила грандиозный скандал. Мы знаем её речь дословно - из судебных протоколов.

- Отсюда выслушай внимательно. Она сказала так: вы - люди ничтожного разумения. Ваш мужичок просто амёба или ещё какой низший организм во внешней форме гомо сапиенса. Община ваша возлюбленная - зло, биологическое зло. Вы вот пишете, что мужик разоряется и кочевничает по промыслам, бросив землю оттого, что платежи непосильны? И сами же ратуете за общину, за миръ с круговой порукой? А почему тогда миръ не помогает тогда с выкупом да с земскими налогами, как, к слову сказать, и законом прописано? А потому, что общине выгодно разорять слабых и наделы их делить. Миръ поедает ослабших в угоду крепким. Сельское сословие заскорузло в дикости, и дикость эта - не влияние среды и гнёта, не модус вивенди - что-то временное - а модус операнди. И главный вывод один - публично драть и даже вешать во нравственное и умственное назидание. Не учишь грамоту? Драть публично. Отвергаешь травосеяние? Дыба. Либиха не чтишь? Аутодафе на сырых дровах. Эскизно - так; а эссенция следующая: прогресс путём самого оголтелого, демонстративного насилия. Шарлотта Маратовна. Ну и, разумеется, немедленный вывод: я порываю с вами. Вы ничтожны и бесполезны.

- Но мнения прежних единомышленников за два прошедших года успели сильно перемениться. Рассуждения об агротехнике и просвещении выходили из оборота. Шли дискуссии о гремучей ртути; револьверах; наилучшем распределении картечи в объёме динамитного заряда; и - вопрос, сильно занимавший тогда умы - полезно ли начинять заряды этой картечи стрихнином? В такой компании, персона со взглядами, пылкостью и откровенностью г-жи Пьер не просто неуместна или вредна - она пагубна.

- И той же ночью в мансарду к ней пришли двое: один с револьвером, второй с кистенём. Но героиня наша не зря окунулась в народ; она прочно усвоила народную привычку бить первой и насмерть. Первого она убила на лестнице, кочергой; и тот, упав на второго, проволочил его на первый этаж, изрядно изувечив.

- Следствие и суд затянулись на два года. Судейские, поверенные и присяжные оказались перед задачей замысловатой. С одной стороны - душегубство. С другой - самооборона. Вроде бы сама из их компании. Но отреклась. Но как отреклась - она и на суде, и на следствии дословно повторила свои, так сказать, тезисы. И всё окончательно запуталось: судья и прокурор были, в сердцах своих, с нею солидарны: драть сельское сословие, драть, засекать! Но это против законоположений. А поверенный с половиной присяжных были против того, чтобы драть. В общем, головоломка. В итоге дали ей наигуманнейший приговор - скорее пожурили: два года ссылки на житьё в удалённые Европейские губернии России, именно: в Самарскую губернию.

- Там её встретили очень хорошо. Дела госпожи Пьер были широко известны: процессом интересовались газеты; а губернатором как раз назначили просвещённого консерватора - Свербеева Александра Дмитриевича: нашего, московского человека, при том, что в своё время он прошёл курс в Московском университете. А Самарская губерния в недавние прошлые годы подверглась массовому нашествию, так сказать, ходителей в народ - со всякими эксцессами между мужиками, так что ссыльная немедленно вошла в самое лучшее расположение властей и общества и снискала тёплую и деятельную симпатию. Её спросили: к какому сословию вас приписать, любезнейшая Шарлотта Маратовна? И чем изволите заняться во временном и недолгом - уверены! - опальном периоде вашей жизни?

- Шарлотта Маратовна Пьер - отмечу, что нелепый, самодельный псевдоним, взятый в нигилистическом запале юности, звучал теперь как имя благородной узницы в романе из заграничной жизни - сказала, что готова исполнять акушерскую работу; что выбор сословной принадлежности оставляет на усмотрение властей; но - сказала она - ей очень бы хотелось организовать опытовую делянку при не очень ветхой избе, и заниматься работой по выведению новых сортов плодовых растений, благо к тому имеется и желание, и знания, полученные в Петровской сельскохозяйственной академии, да и книг в заточении прочитано было немало.

- Просьба было принята с благосклонностью, и жизнь её устроилась на дальнейшие двадцать лет.

- На двадцать лет?!

- Именно так. Она настолько прижилась в губернии, настолько прикипела к своему делу, что осталась там на двадцать лет. Приговор её давно потерял силу, она стала уважаемой и почтенной жительницей тех мест; женилась - муж вскоре умер - и получила благородное звание вдовы; жарким летом она работала на своей делянке - прививала, скрещивала, опыляла, отбирала семена; выгодно продавала сортовые саженцы и рассаду; снежными зимами работала в маленькой своей лаборатории, читала выписанные журналы и книги, вела обширную переписку, высылала статьи в профильные издания - печаталась, дискутировала, получила известность среди специалистов, в том числе между старых сокурсников по Университету и Академии. Те уже ходили в профессорских званиях.

- Но как же? Их взгляды, как они могли поддерживать отношения с Пьер?

- Вот пример - Иван Антонович потряс бутылкой, увы, далеко уже не полной. - Этот достойный напиток родился из бурного брожения, а потом приобрёл истинный цвет, вкус и градус. Потому что исходно был заложен из качественного сырья, в правильные условия. То же и человек с хорошими задатками, попавший в хорошие условия для усваивания качественных знаний. Время брожения проходит, остаются развитые ум, трудолюбие, ясный взгляд на мир. И равные ценят равных по истинным достоинствам.

За это, разумеется, нужно было выпить.

- А потом - продолжил Иван Антонович - в самый канун нового, двадцатого столетия, вдова Пьер вдруг продала всё, закрыла хозяйство и отправилась в Москву; там она пошла с визитами, рассказывая, что хочет организовать собрание коллег и сообщить им о своём замечательном открытии: революционном и достоверно подкреплённом собственным экспериментальным материалом. Естественно, при её репутации, собрание было неотложно организовано. И здесь - как и четверть века тому назад - снова случился грандиозный скандал.

- Мы знаем о нём из юмористических листков; протокола не сохранилось; вспоминать об этом ужасном событии никто из участников не стал из стыда за научное сообщество. Кажется, госпожа Пьер разбила доклад на четыре части. Сначала она воспела растения, как таковые - в тех же словах, какими я тебя встретил сегодня. Фабрики сахара, зелёных листов и твёрдой древесной плоти из воды, воздуха и солнечного света; живые термометры, гигрометры, тензиометры; мощные живые насосы и испарители; создания, исполненные неведомых тайн - здесь все согласно кивали, ибо думали одинаково с нею. Затем, рассказ о результатах селекций - встретили аплодисментами. А затем...

- Если высадить растения, дающие сочные плоды, в кружок и одно в центре - представь себе, какой она дала материал для карикатур в юмористических листках! - и, в период созревания плодов, методично калечить центральное растение - несвоевременной обрезкой, поломкой веток, лишением воды, например, - прочие растения, растущие вокруг несчастного собрата: а). ускоряют созревание плодов; б). преждевременно сбрасывают листву и, в). плоды их хранятся лучше при прочих равных. Она кивала на взятые в собрание бумаги - толстую кипу - и говорила о том, что всё тщательно описано и зарисовано, и что она завтра же понесёт это по редакциям научных изданий. Здесь приглашённые ощутили неловкость.

- Ну и финал. Собственно, такой же, как четверть века назад - о несомненной пользе публичного насилия, причём теперь уже удостоверенного и поведением представителей растительного царства. И грех было бы не следовать такому универсальному, как-то сейчас задокументировано и зарисовано - принципу. Здесь часть слушателей покинула зал, а прочие не знали, куда девать глаза.

- Естественно, что её походы по рецензентам и редакциям ничего не дали. Кого-то неудачно не оказывалось дома; некоторые отговаривались занятостью или незнанием предмета; все журналы не имели никакой возможности принять материал, ввиду текущего обилия статей, назначенных к публикации.

- Она походила неделю; другую; а после, в крепкие морозы вышла, полуголая, в лохмотьях, к церкви Трёх Святителей, что была у Красных Ворот, и там проповедовала благотворное насилие, выкрикивая о себе; о плодоносных растениях; о едином мире Божием с общими законами, и истязая себя в пример перед прохожими и прихожанами. Дабы те расцвели нравственностью и дали обществу сочные плоды своих трудов. Её не трогали - в Москве юродивых не трогают. И вскоре она умерла. Как тебе эта история?

- Мистика в конце пошла, Иван Антонович - признался я.

- Можно и так сказать. Однако я сейчас сброшу с мистики покров. А потом снова покров наброшу.

- Около времени последних приключений госпожи Пьер в Москве, русский ботаник Нелюбов обнаружил, что описанные Шарлоттой Маратовной явления отмечаются при обработке растений, преимущественно с сочными плодами, очень простым и очень летучим газом - этиленом. Затем, лет через 30-40 было доказано то, что этилен продуцируется самими растениями, причём в наибольшей степени при ранениях или иных стрессах - например, дефиците воды. И совсем уже близко к нашим дням отмечено, что в силу летучести этого вещества его воспринимают окружающие растения. Теперь этилен называют "фитогормоном".

- Так выходит, Пьер была права? - с некоторым разочарованием отметил я. - Пропала мистика...

- И очарование сказки, ты хочешь сказать? Не совсем. Вообрази какого-нибудь марсианина или таукитянина. У них иной, несовместный с нашим способ жизни и коммуникации; мы для них - образцы инопланетной флоры. И вот один вдруг и говорит: "Братья, учёные марсиане! Эти создания общаются между собою!" - "Ну ты иди прочь, ты не учёный, ты мистик" - отвечают ему высоколобые прежние коллеги. А потом, иной из мудрецов, пишет так: "Мои исследования с некоторой, но немалой вероятностью, говорят о том, что эти создания испускают волны с частотой 20Гц - 20КГц." - "Отменно, хорошо, прекрасная работа" - отзывается общественность. А тут и третий: "Мои исследования - и далее, про корреляцию и доверительный интервал - показали, что они обмениваются частотно и амплитудно-модулированными волнами". "Талант! Премию ему!" - шумят учёные комиссии. Вот и мы с тобой сейчас всего лишь обмениваемся модулированными звуковыми волнами. А можно ли модулировать выделение газа этилен? Или состав более сложной газовой смеси? Проще простого.

- Поэтому, друг мой, когда я наведываюсь к кому-нибудь на дачу, и вижу, как между странных зелёных созданий невероятной сложности, с недоступными нам способностями ходит человек с пилою и секатором и увечит их, полагая низшими, и желая сожрать или сжечь - я вспоминаю о юродивой Пьер; и мне становится как-то грустно. А нам ли, бодрым шотландцам, жить в печали?

- Не нам! - ответил я. И мы, беспечально, допили остатки золотистого напитка.