|
|
||
Аспирант. Crusoe. Научный руководитель Анна Николаевна сказала, что работы осталось в худшем случае на месяц, и что надо, по пунктам: - А: (этот звук выходил из неё похожим на отрыжку) - провести частотный анализ по словам и устойчивым сочетаниям, чтобы полностью доказать принадлежность псевдонимов Комара, Пиявки, Клеща, Шершня и Шилохвоста единому автору, именно: журналисту Сверчкову В.Н. Это и так ясно, но в учёном совете есть одна неприятная персона... Умному, впрочем, достаточно. - Б: (этот звук выходил из неё как полноценно-обсценное слово) - сделать таблицу имён и лиц, встречающихся в текстах Комара, Пиявки, Клеща, Шершня и Шилохвоста, каковые тексты, в свою очередь, как мы безупречно докажем, на самом деле суть работы одной личности, именно - Сверчкова. Нам не хватает объёма, а таблица - объём. Засим она назначила встречу через две недели и выставила Аспиранта вон. Дальнейшее случилось из-за того, что Аспирант был человек старательный и понял пункт 'А' в расширенном смысле: если бы он ограничил анализ только статейками Шилохвоста etc в разнообразных листках-однодневках, работа вышла бы в срок и с нужным результатом. Исследователь, однако, тщеславно думал, что припас в рукаве козырную карту: Сверчков, как то совершенно случайно обнаружил Аспирант, вёл гонорарную тяжбу с известным московским издателем - настолько известным, что бумаги его не пропали, но сохранились под буквенно-цифровым шифром в сыром и дальнем архивном закоулке. Был дан запрос; прошло должное время, и он получил в руки картон со множеством тетрадок, листов и листиков - в том числе и тяжебную переписку издателя со Сверчковым. Издатель принял от Сверчкова - но недоплатил, по мнению последнего - за семнадцать статеек с интереснейшими для москвичей конца 19 века - как и для москвичей современных - темами: "Карточные гадания", "Ворожба", "Приёмы первой помощи", "Домашняя травяная аптека", "Как узнать погоду", "Хиромантия", "Явления духов", "Приметы", "Целебные водочные настои" и т.д. при общем подзаголовке "Для пытливых умов"; статьи эти написал один человек, но он не был Сверчковым. Частотный анализ не давал сходства ни по словарю, ни по синтаксису. Суконный слог переписки самого Сверчкова с издателем, похабно-образные статейки Комара, Пиявки, Клеща, Шершня и Шилохвоста нисколько не сочетались с "Пытливыми умами" и никак не выводили исследователя на одну личность - их было две. Тем временем, прошли две недели, и Анна Николаевна выказала неудовольствие, разложенное по новым пунктам, именно: - А: это был какой-то литературный негр - и что с того? Кто велел рыть архивы? Что за виляния на прямом пути к защите? Забыть, не упоминать, перейти к 'Б'. - Б: делать, как сказано! - В: или вам не нужна учёная степень? - Г: вы взяты из милости и только затем, что мне нужно учёное звание. Засим она назначила встречу через две недели и выставила Аспиранта вон. С 'Б' вышло не легче. Самым частым персонажем в ново-обнаруженных писаниях Сверчкова - впрочем, уже не Сверчкова - была его бабушка - впрочем, уже не его. Словом, бабушка. Некоторая бабушка, опосредованно обращавшаяся к Пытливым Умам. Множество ценных указаний о водочных настойках, гаданиях, целении, траволечении предварялись и сопровождались отсылками на эту бодрую старушку, хлопотавшую над многими вещами и в самых разных обстоятельствах, в том числе в разных географических обстоятельствах; так, в "Домашней травяной аптеке" бабушка "собирала лютик утренней порой на берегах Припяти"; на запах сиреневого отвара "сбегалась вся детвора Торжка"; и автор помнил "жужжанье пчёл над туберозами в нашем мещорском имении". А туберозы затем обрабатывались бабушкой в перегонном кубе "обыкновенным для Бессарабии способом". Увы, но Аспирант не ушёл от соблазна и выписал в отдельную колонку таблицы Б географию бабушкиных трудов; результат поразил его. Тридцать восемь отсылок в семнадцати текстах указывали на тридцать восемь разных мест - от Буга до Уральских гор; от Архангельска, до Севастополя; но семнадцать били в одну точку, причём семнадцатью разнообразными способами. Указывались числа вёрст и направления от перекрёстка двух известных трактов; от озера или речного притока - причём последние были поименованы явно; окрестные деревни; глиняный карьер; каторжная пересылка; мукомольная фабрика. В рассыпанном между семнадцатью статьями виде эта особенность совершенно скрадывалась, но весь материал, собранный воедино и нанесённый на карту давал одну точку с семнадцатью на неё указаниями - и равномерную россыпь точек вокруг, по всей карте Империи. И в каждом из семнадцати указаний на эту точку, присутствовало сопутствующее обстоятельство времени и образа действия: бабушка, на утренних или вечерних сумерках, срывала, собирала, крошила, толкла, сушила, калила, варила растения и грибы, свойственные этой семнадцатой точке. Иногда эти действия были как-то связаны с темой заметки о, например, травяной аптеке, а иногда и никак. Отвлекалась бабушка на сторонние воспоминания. Колорит. Место в окружении семнадцати точек оказалось селом в Курской губернии; исстари владением некоторых Вельяминовых - узнать это стало совершенно несложно, настолько точными были указания. А фамилия Вельяминов - тут Аспирант едва не пустился впляс - встретилась ему в переписке Сверчкова по гонорарной тяжбе. - Не вам, милостивый государь - грозно пенял издатель Сверчкову - рассуждать о порядочности! Все знают о ваших делах с Вельяминовым, да помалкивают из сострадания к этому несчастному. Очевидно, Вельяминов и был тем самым литературным негром; дело явно шло на лад. Аспирант немедленно двинулся в историческую библиотеку и дал запрос по имению Вельяминовых в Курской губернии. Материал отыскался в отделе "Крестьянское движение в 70-80 гг. 19 века" и, по перекрёстной ссылке, в "Народных суевериях". Заинтригованный Аспирант перебирал листы. Крестьяне спалили усадьбу Вельяминовых дотла в ночь с 7 на 8 апреля 1875 года; в живых остался один только Иван Вельяминов - московский студент, гостивший у родителей. Он успел спрятаться в подвал, закрылся там наглухо и уцелел - но полностью лишился дара речи от пережитого ужаса. Урядник писал о "совершенной покорности" поджигателей. Срочно-обязанные уверяли, что жгли ради "веры православной", что старая барыня не давала провести честное межевание и напускала на недовольных "чорта". "Чорт" по очереди унёс в "обгорелые колодцы" нескольких смутьянов; тогда селяне сговорились и пустили красного петуха. После протокола урядника об осмотре шли листы проведённого следствия. Аспирант засиделся над ними надолго. Анна Николаевна исторгала параграфы - на этот раз их было много - а Аспирант наслаждался новым, небывалым своим состоянием: лёгким, вольным, бесшабашным. Он смотрел в открытый рот научной руководительницы - в отверстие, окаймлённое редкими зубами и редкими усиками, где шевелился белёсый язык, и в который раз обращался к приятнейшей сути своего открытия: "Он онемел от ужаса, он стал лишён языка, но нашёл посредника, медиума - убогого, нечистого, но говорящего под диктовку нужные слова. "Для пытливых умов". Для того, кто поймёт. Семнадцать марок подлинности при семнадцати верных фразах. Золотые ядрышки в словесной шелухе. Интересно, какое имя он мечтал, но не мог сказать? Не мог произнести, даже заготовив нужное, смешав, прокалив, просеяв? Сверчкова? Или иное имя?". Затем он поднялся и вышел вон, услышав на пороге параграфические пункты 'К' и 'Л': - Бездарь, сумасшедший; - Вон с кафедры с волчьим билетом. Следующий год, в особенности весна, лето и осень, прошли в хлопотливой и радостной деятельности. Клиентам очень нравились и гадания - по руке, по картам, на воске - и траволечение от простуд и депрессий, ревматизмов и головокружений; водочные настои получили хороший сбыт; полиция пользовалась услугами несостоявшегося кандидата филологических наук, похваливала, и брала сверх того совсем немного денег. Два- три раза в месяц Аспирант - оставим ему этот псевдоним - садился на вечерний поезд и успевал в бывшее владение Вельяминовых к самому рассвету; он оставался там на целый день, до вечерних сумерек, и собирал среди высокого, пахучего разнотравья цветы, листья, стебли и корни, сторонясь трёх куп высоченного болиголова вокруг нескольких оползших, но всё ещё глубоких ям на пологом косогоре. Место было красивое, но глухое, безлюдное - местные жители отчего-то обходили его стороной. Последний сбор прошёл по первому снегу, в ноябре. Аспирант торопился и нервно ковырял подмёрзшую землю, стараясь успеть до ранних осенних сумерек, но всё обошлось, и белый зрачок волчьей звезды увидел лишь уходящий на Москву поезд. Под самое рождество он отменил клиентов, налил вина, сел у лампы и стал перечитывать листы следствия по делу о поджоге Вельяминовых, улыбаясь своим мыслям. "Ростом оно со здорового мужика... Кожа серая, морщинистая... Весь покрыт редким волосом... Лапы тонкие и длинные... Ищет кого сказано по имени, кидается и словно обнимает..." "Края ям найдены оплавленными. Должно быть, это места ударов молний при нередких в той местности сухих грозах..." "...бытующие от невежества суеверия. Нашли бы полезным переселение на предназначенные к тому казённые земли в административном порядке... Гласность процесса может обернуться вспышкой..."
Время подошло. Аспирант зажёг приготовленную свечу, набрал нужный номер, и, ответив на "Аллё!": "Пункт 'Я', Анна Николаевна!" - прыснул в пламя красной жидкостью из склянки.
|