В начале был борщ. Цвета алого заката, вкуса пламенеющей глотки Гефеста.
⁃ Глава борща - мясо. Но не просто какой-нибудь хрен с горы, нет! Берём свинью, кормим её хорошо, чтоб бока наедала. Мыть не обязательно, выгуливать тоже - это ж свинья. Зато потом ... Ух! Ножичком её, позади ушка, по венке, чтоб дурная кровь стекла. Или в сердечко, одним движением, штыком или, допустим, заточкой длиной, отверткой, например. И сразу дырочку заткнем. Чопик деревянный, липовый - милое дело. И тогда вся сила свинная, кровушкой запасенная, на кукурузных початках и хлебных мякишах взрощенная, в хлеву отстоенная - вся в тебя перейдёт, до последней капельки, без остатка. Но кровь - на любителя. Борщец же любит без нее, как заядлый пацифист. Эдакий Лебовски на расслабоне. В борще мы кровушку меняем на свекольный сок, современно и своевременно. Сок дает и яркость, и живость, и движение. Он - соединяет все компоненты в единый механизм. А свинье одной командовать - не в масть. Добавим слегка телятинки. Лучше - молодой, незнающей. Но сойдёт и зрелая, и даже - свое отжившая. Главное - чтобы телка была рядом со свиньёй. Вдвоём они - наворотят так, что в собственной слюне будешь плавать, как в болоте. Еще в этот взвар обязательно просится всякая солнцем воспитанная снедь - капуста, картошка, фасоль, укроп, свекла и помидоры. Эти не командуют, только пляшут в такт. Но без них и борщ - не борщ, а так - бульон. Все это вместе томится, мягчеет, разбавляет друг друга и превращается в единое. Затем разливается в фаянс и употребляется горячим.
⁃ Вот ты говоришь - овощи на вторых ролях. Но ты в армии служил? В армейском борще ты мяса никогда не увидишь, особенно в начале. Нет, дорогой, в борще главное - фасоль. Бывало, набьешь брюхо так, что говорить - тошно. Брюхо раздует, и ты вроде как сытый. И давай, не к столу будь сказано, воздух портить! Пердишь, ржешь. Да, друзья, в армии была жизнь! Помню, на соседней койке евфрейтор спал, Козлов фамилия. Уж вам, братва, скажу без стеснения: любовь у нас с ним была. Шпилили друг дружку - дым коромыслом. Да чего ты рожу корчишь? Армейская дружба, братик- дело святое. Это не грех, хоть и оба два мы мужики. Это как в тюрьме: вроде и западло, а вроде и не считается. Да, натеребонькали друг дружке до мозолей. Он, ведь, когда на клыка мне...
⁃ Ну, чего ты нам тут про срамоту калякаешь? Ну, было и было. У кого не было? Не надо нам этого тут. За столом всё-таки.
⁃ А я больше икру люблю. Я ведь на Сахалине три путины отжил. Там и пристрастился. Вот представьте: гуляет лосось в океане, жир нагуливает. На самую глубину заходит, носом дно рвёт, отъедается. Вольная рыба. От того и красная, что силы в ней много, воли в ней до черта. Сколько эта тварь штормов за два года повидала - нашим ветеранам и не снилось. Два года жизни! И вот приходит срок. Лосось идёт на нерест. Заканчивает свою жизнь и продолжается в новой. Помните у Васи: 'Когда меня не станет, я буду петь голосами своих детей'? Вот и у них, у рыб... А бестолковая, до усрачки! Ведь прут стаей в тысячи и тысячи штук! И прямо на наши сети. Домой они собрались, щас! В Москве банка икры - зарплата. Да что ты кривишься, жалеешь их, ты их просто не видел: там этой рыбы - тьма! Сколько мы там выловим, миллион тонн? Да их там ещё на 100 лет вперёд. Зато свежая икорка -уммм! Возьмешь ее, маленькую, свеженькую, на язычок - тринь! Покатаешь во рту, помуслякаешь - и на зубок. И давишь ее зубом, тварь эту, и перетираешь языком, и душишь гадину, и жрешь, и поедаешь, и сытишься! И на следующий день - по новой. Ух, налей водички, чего-то нехорошо мне. Доктор велел поменьше нервничать.
⁃ Мать мою, покойницу, все ведь помнят? Она же на хлебозаводе старшей смены...
⁃ Да помним мы.
⁃ Я не про то. Она же с каждой смены свежий хлеб... приносила. У нас дома хлебный дух такой стоял, что от меня потом во всех общественных местах перло, люди все принюхивались! Нет, друзья, важнее хлеба ничего не может быть. А вы хоть представляете себе, сколько сил люди потратили, чтобы его вырастить, убрать, перемолоть, испечь. Вот ты икру свою без хлеба есть не будешь, больше рыгать да давиться. А тебе борщ без ломтя с салом - как закуска без запивки. Так что хлеб - он всему этот, как его...
⁃ Голова.
⁃ Вот! Голова! Батя из него и самогонку гнал первосортную - лучше водки, клянусь. У нас этого хлеба было - как говна! Мы его и на обед, и на ужин, и поросят на даче держали - все на хлебе. Бывало, до тошноты. А жрать чего то надо. Вот и давились. Все думал: сука, когда же ты закончишься. А мать все несла и несла. Жаба ее все душила: побольше, побольше, еще - пока не уволили или пока не поймали. Так от инфаркта и... Так я потом целый день эти сухари плесневелые мешками таскал на помойку, чуть грыжу не заработал. Ебал я в рот тот хлеб! В жизни его больше в рот не возьму! Батя тоже вон спился с той самогонки.
⁃ Ну-ну, давай, не надо. На-ка вот, успокойся.
Молчание - вороном застыло над миром, слегка оглаживая темными крылами каждую секунду, растянутую до горизонта и уходящую далеко за него. А потом эта тишина, вроде уже убежавшая за край, вдруг взрывается из какой-то спавшей прежде внутри сингулярности и начинает густо наполнять пространство патокой мыслишек, намазывает это гноем сомнений, разбрызгивая поверх буро-краповой дрисней завистливого нарциссизма. А когда мир уже заполнен до предела, нет мочи терпеть и руки хотят разломить пополам арбузную голову, чтобы выплеснуть ненавистный настой - все внезапно схлопывыется в ничто, снова наступает тишина. Остаются безмыслие, ожидание да комариный писк.
⁃ А, все-таки, неплох портвешок. Прямо пьешь - и над сердечком как купол такой радужный. Хорошо.
⁃ Я такой же в прошлом году брал, в отпуске. Отличный. И голова не болит.
⁃ Помню. Сестре еще брал, на поминки. Восемь ящиков, как в прорву. И ничего, повеселились, наплясались. Конечно, потом добавлялись. Я вам вот что скажу: под такой портвейн хорошо идут плесневелый сыр и маслины. 'Дружба' не подходит. Надо с плесенью. Его сначала разломишь пополам, а он внутри весь сизый, мохнатенький, мягкий. Пальцем ткнешь в него - а отпечаток остается, больше не выравнивается. Как в покойника. А узоры-то плесневые - загляденье. То эдак их развернет, то так раскорячит. А то вдруг, раз - тупик. И нету дальше ничего. Наглядишься, стаканину - хлоп! И - носом туда, в гущу плесневелую. И вдыхаешь эту мертвечину, балдеешь. Шум в башке, легонько: 'Мадам плесень, позвольте вас на тур ноктюрна'. И бродят они внутри головы в обнимку: пьяненький кайф в обнимку с вечерней сыростью осеннего парка, падают, пачкаются, мутузят иногда друг дружку, а все вместе. Но потом ты этот сырец - в рот, внутрь запускаешь. И тут время - маслинам. Открываешь пачку: лежат, одна к одной. Одинаковые, продолговатые, матово блестящие. Покрыты тонким слоем масла. Веет от них холодной, бездушной тяжестью. Заряжаешь их по одной: на вилку и - в цель, на автомате. Чувствуешь, как они плотно внутри ложатся. И думать нечего - идеально под портвейн.
⁃ От сыра хуем пахнет. Я сам не знаю - мне рассказывали. А утром один хрен поправляться. Поэтому, лучше - пивом. Тот же хлеб, только пожиже. Его достанешь: холодное - смерть! По крышке - хрясь! И в себя - бульк-бульк. Каждый глоток в горле огонь все тушит, тушит. И вот, отгорело все, угасло. Ты теперь - ровный. Прямой, как саморез. Затем берешь воблу, такую, чтобы соль у нее из глаз сыпалась. Выкореживаешь из нее всю ее сушеную икру - и туда ее, в глотку. Потом повторяешь. И так изо дня в день. Если все делаешь по плану - можно из заплыва и не выходить. Кайфуй, хоть до конца.
⁃ Читал я в Тик-Токе, как это пиво готовят. Стоят чаны, с девятиэтажку. В бочке все это добро бродит, гниет. Так мало того, работягам лень в туалет ходить - они еще туда и наполудят. А мы это потом - в себя принимаем.
⁃ Слушай, у меня свекр на пивзаводе, рассказывал. Много ли они за смену нассут? А пива сварят - тоннами. Так ты того пива хлебнешь - и не почувствуешь, что там кто-то посикал. Так что пей, не сомневайся. Натурпродукт! А что бродит - это же хорошо. Считай, вся зараза внутри перегниет. Еще и витамины. Сплошная польза.
⁃ Портвейн - для пидоров, пиво - школоте. Для крови хороша водка, хлебная вытяжка. Сок матери-сырой земли. Чистая, как душа после бани. Ты её хоть из опилок, хоть из говна - всё равно горит, если градус есть. В ней наше спасение: хоть и горькая, как сволочь, а все равно все горести растворяет. Все в ней тонет, любая беда.
⁃ И на протирку. Очки протереть. Ранку промыть... Мне - половинку, много не лей.
Неразборчивый шум, невнятные приглушенные голоса, шорохи, тихий клекот. Все, что существует - неярко и полуявственно подает сигналы. Звуки торопливо, на цыпочках пробегают мимо, разлетаются в стороны. Их заменяют новые, точно такие же. Искривляются модуляции. Оплывает пространство. Вакуум насыщается теплой влагой. Цвета начинают плакать в световом мерцании.
⁃ Горькая какая... А без горечи - нет и сладости. А без сладости - много горечи. Получается, сладость - лишняя, без нее всего вдоволь, всякой горести.
⁃ Шайтан - вода: с первого стакана - соловьем поешь, со второго - братаешься, бормочешь, радуешься. А третий - самый главный: уходишь в себя, к Богу поближе. Или к дьяволу - один черт.
⁃ Нету у меня никакого желания, с этим заморачиваться. Мора-чиваться. Мор - это же смерть. Так мы с ней по жизни, в обнимку. А итог - один.
⁃ Во-первых, сама жизнь. Во-вторых, чистый раз-ум. Раз-мышь-лень-и-я. Рас-суд-...Ик! А третья- любовь. Давайте, третью - за нее.
Воздух ослабел и потемнел. Подвяленные языки еще искали что-то меж порченных зубов, но останки смыслов уже потерялись среди капель свисающих слюней. Мерцание потолка сделалось совсем незаметным, сместилось в красную часть спектра. Плоскость ниже - осталась бездвижной полупустыней, с редкими клочками недоеденного в тарелках и мелкими лужицами пролитого - между ними.
Только на самом дне копошились, безглазые, безгласные. Толкались брюхами, терлись гладкими носами об округлые холодные зады. Беззвучно чавкали, сморкались, раздували большими ртами мокрые пузыри, хлопали мясистыми губами.
И стал день последний. И закончились все речи, и ушли звуки. И некому было сказать 'Свет', и настала тьма. И исчезло слово.