~


С утра штормило наяву,
и ветер рвал бельё на вантах
труб 
     в тёпло-рыжей сонной ванной
и дом качался на плаву.
 
С утра нагрянула беда,
но потоптавшись на пороге,
успев о старый коврик ноги
обить, ушла, и навсегда,
 
оставив память о себе
среди предчувствий темнооких,
легла лишь отблесками в строки,
да горьким вкусом на губе,
 
ещё до первой кружки чая
блестела,
и ещё потом,
совсем её не замечая,
я думал - как же пуст мой дом.
 
Но ветер лаял сквозняком
и шторы снизу будоражил,
и неслучившейся пропажи
я не заметил, но тайком
 
костяшки пальцев по столу
дробь барабанную отбили,
и им в ответ ветра завыли,
и вихря снежную юлу
 
пустив по улице вдогон
беде безвестной, налетели
на переулок, и раздели
ель заметённую, и звон
 
её одежд, упавших наземь,
её разлапистой фаты
по переулку безобразил
в лучах рассветной темноты.
 
Так было пусто, что опор
искал весь мир - дома, колёса
машин, 
     шаги, что зло и косо
пустой судьбе наперекор
 
остекленевший пешеход
в проулки снежные впечатал:
Он прятал тень свою, и прятал
безлюдье в розовый восход,
 
и перепрятывал потом
восход в предчувствие, тревогу,
и каждый раз, поставив ногу
на снег, с усталым холодком
 
в душе 
      подумывал - не встретив
земли, - провалится сейчас
туда, где песни стелет ветер
(как бабки под иконостас
 
рушник цветастый застилают,
и свечи жгут, чтоб осветить
лицо святого, как играют
из сквозняков сплетая нить
 
судьбы
     безжалостные Мойры).
Но всё же делал этот шаг
из пустоты в провалы стройных
сугробов. Разгребая мрак
 
подошвой жёсткой, доверяя
лишь звукам, шорохам, и мгле,
что, в этих шорохах играя,
мела позёмкой по земле,
 
и не спасаемый одеждой
от невесёлых этих нот,
он улицу мостил надеждой,
вплетая в белый хоровод
 
её снежинок 
          эхо тонкой
свечи, дыша едва-едва
и вслед ему мела позёмка,
но в след за ним - росла трава.

...
...