~

Бессмертие позёмки, вечная стряпня
мохнатых облаков на противне заката
В позёмке этой утонувшая ступня
несёт меня безвольного куда-то.

Овальный огород, бетонный частокол
невыносимый выцвевшему оку,
что накололи, словно стон на кол,
и южным горизонтом невысоко

украсили.
      Кроваво-красный глаз
в разбитой фиолетовой глазнице
закатных сумерек
разглядывает нас -
тех, кто сумел надёжно закрепиться

ступнёй в позёмке, вечером глухим
в свечных уютных плясках на ладони
стола.
     Пронзённый глаз разглядывает дым,
осевший человеками в бетоне

желающих пустыни городов.
Они б ушли,
да где им раствориться,
где спрятать шрамы от сухих оков,
которыми изрезаны их лица?

Сухие льды до вечера горят
надменным пламенем, и псами лижут руки,
и рвут с плечей обветренный наряд
с одной заботой - торопить разлуки

в неспешном приближении.     
                      Молчит 
угрюмый первенец задумчивой планеты
и друг от радости подвыпившей кричит,
и шлёт свои безумные сонеты

по почте, незнакомцам, в суету
раздетого, рождённого бездумьем
седого пламени, поющего в бреду
обрывки песен, петых полнолуньем

в оврагах волчьих.
          Друг прозрачных вод,
закованных в броню, тоскует стоя
на задних лапах, и о синий лёд
сдирает лапы, сиротливо воя.

Его добыча больше не умрёт,
и кровью не растопит снег искристый:
ударив оземь телом, он восход
уйдёт встречать своей улыбкой льдистой

и камнем станет, чтобы снег лежал
на тёплой шкуре и плечах покатых,
студил тоску, и песней застывал
на серых с золотым отливом латах.

Его молчание затопит этот мир
как предпоследняя мольба о состраданье,
и звёзды ночью высунут из дыр
свои зрачки, их свет окрасит зданья

в тот колдовской оттенок, что порой
горы июльской позволял коснуться
дыханием, что стыло над водой,
как стынет чайный пар над чёрным блюдцем.

Его долина высушит волну,
холодным саваном оденет берег тихий,
и он уснёт, забудется в плену
бессонный, безъязыкий и безликий

и долго будет в огненный зрачок
впечатывать окрестные пейзажи:
вот рыба белая на розовый крючок
идёт сама,
       вот снег испачкан сажей

от старого кострища, рыбаки
ночуют, не заметив, как морозы
их души разметали у реки,
и капли звёзд - мерцающие слёзы

замёрзших насмерть душ - синят тропу,
в которую к утру позёмок стая
насыплет рыхлую холодную крупу,
ненужные уже следы стирая.