~


Неустойчив, как порой под утро
скрип прохладных сумерек, стою
в копоти сигар, и мыслю мудро
жизнь необычайную свою.

Щёки в саже, шапка набок сбита,
ветер пляшет, путаясь в сетях
пальцев длинных, 
по рукам налито
и развешено предчувствие в кистях.

Комкаю вторую папиросу,
мну табак, валясь с усталых ног,
заплетаю космы мыслей в косы
просмолённых сумерками строк.

Пересменок времени назначен
на момент, когда зелёный край
солнечного диска наудачу,
словно конопляный каравай,

вынут из потёмок недозрелым,
кинут птицам в клювы, и спасут
их умы рассыпчатым и белым
крошевом заснеженных минут.

Воск лица, последних восклицаний
переливы, эха пируэт
между двух кирпично-белых зданий --
словно след, и свет ему вослед,

и у зеркала пропав, простыв от крика
тишины за створками страниц,
два лица, два многоликих лика
ледяной и тёплый - помнят лиц

перемены: был пустым и светлым,
как свеча, плодящая людей,
оттиски,
назло людским наветам
с неустанностью десятка матерей,

был неузнаваемо красивым
мраморным рисунком на полу
и оттенком -- вторил белым зимам,
накидавшим колкостей в углу

и простуженным пространством сиплых лёгких
лёгкой музыки сомнения творил
на линованных листах -- таких не-нотных,
проливал на пролежни перил

отпечатки жидких, нежно-жёлтых,
по-художницки ухоженных кистей,
отпечатки рук на книжных полках
и пожухлых, затхлых новостей.

Просмолённый весь табачной серой,
без лица, без бога в голове,
в сумерках стоишь и дышишь верой
как когда-то, брошенный в траве

вниз лицом, оставленный друзьями --
запахом земли и облаков...

И ещё потом, в оконной раме,
наспех сделанной из воска и стихов.

...
...