Дело было, господа, лютой зимой. Да, всё верно, у нас на Кноссе лютых зим не бывает. Ну а та была лютой, потому и запомнилась. А уж кому запомнилась лучше других, так это обитателям Лабораториума, каковой в ту холодную пору даже не отапливался. Слишком большое здание, слишком мало топлива, да и не было достаточного количества паровых котлов...
Обитателей в Лабораториуме в ту пору жило преизрядно, но людей среди них было двое: пожилой инженер, которому некуда было идти, а также его несовершеннолетний внук. Внука звали Кариком, он был кареглаз. Имя деда не сохранилось. Карик его звал просто "деда", ну и нам, господа, придётся его звать точно так же. Деда и Карик - главные персонажи моей истории. Деда даже главнее. Редко кто в курсе, но это по проекту Деды был некогда возведён и сам Лабораториум - все семь корпусов, соединённых причудливыми проходами. Меценатом сего строительства был богатый помещик и промышленник Минокритос, хозяин здешних земель - и всего острова Кносс, и широкой полосы материковой территории, где располагалось три рыбацких посёлка, рыбообрабатывающая фабрика и большая-большая деревня, в коей разводили крупный рогатый скот.
Во времена, предшествовавшие описываемой лютой зиме, остров соединяла с материком узкая прерывистая перемычка, по которой селяне каждое лето перегоняли сюда крупное стадо коров, чтобы пасти на сочных лугах у самых стен Лабораториума. Сельское хозяйство и большая наука сочетались на Кноссе причудливым образом, каковой в ту пору никому ещё не казался противоестественным.
Отчего Лабораториум назвали именно так? Есть гипотеза, что в честь обоюдоострого топора - "лабриса", изображением коего были обильно расписаны здешние стены. Но верней иная догадка, восходящая к латинскому термину "лабора", то есть, работа. Ибо чем же как не работой должен был славиться сей дворец, возводимый умельцем Дедой вроде бы и в честь Минокритоса, но на самом деле ради себя.
Всё, что находилось внутри Лабораториума, тоже в своё время было изобретено Дедой. Например, действующая модель парового звездолёта во внутреннем дворике. К сожалению, грузоподъёмность этой модели оставляла желать лучшего, но летать она в принципе могла и чисто теоретически долетала даже до звёзд при условии достаточного количества сосновых дров или каменного угля с нулевой или отрицательной массой.
Все другие обитатели Лабораториума, кроме людей, тоже представляли собой Дедыны изобретения. В самом среднем из его корпусов некогда находился паровой инкубатор, где созревали зародыши, полученные в ходе богопротивных опытов по межвидовому скрещиванию. Данные опыты первоначально спонсировал Минокритос, но лишь до первого по-настоящему громкого успеха. Отчего так? Видите ли, милостивые государи, сопряжённый с успехом Деды бурный скандал, разразившийся в прессе, оказался намного громче собственно успеха.
В том скандале, как то водится обычно, виноваты были впечатлительные слуги, положительно неспособные держать язык за зубами. Слуги раззвонили своим деревенским родственникам, те своим соседям, и не прошло и недели, как о новости вовсю судачили даже в соседнем городке, а в том городке наличествовал телеграф и железнодорожная станция. С этой станции и занесло на остров газетчиков, а стоит газетчикам повадиться - не отстанут, будут осаждать здание, пока не раскопают хоть что-то такое, ради чего и стоило бы понаехать.
Минокритос прогнал газетчиков с острова, после чего рассчитал злоязыкого дворника и болтливых слуг, но чего он таким образом смог добиться? Лишь того, что газетных писак оказалось некому отваживать. Двое суток они набирались наглости, а затем, под покровом ночи, воровски пробрались не только на остров, но и в сам Лабораториум, где не только воочию увидали причину слухов, но даже запечатлели её на фотографическую карточку, чему немало способствовала магниевая вспышка. В следующий же за вспышкой момент большинство пришельцев было разорвано, растоптано, поднято на рога. Большинство, но увы, не все. Тот, кто сумел унести ноги из ночного Лабораториума, смог наутро продать свою новость, и причём не в одну, а в добрый десяток кричаще жёлтых газет.
- Экий быкоголовец, - поражались их читатели, люди всё больше простые, далёкие от наук и искусств нашего прогрессивного века. Их, конечно, не стоит за то винить.
Парнокопытный идиот с головой быка - вот кто вышел из парового инкубатора. И на фотокарточке он выглядел истинным монстром, будто явившимся не из чудной машины современности, а со старинных гравюр на сюжеты невежественного Средневековья.
Увы, господа, быкоголовие действительно имело место. И напрасно Деда рассказывал Минокритосу, что универсальный солдат, над проектом которого пятый год шла работа, с точки зрения функционального подхода, должен выглядеть именно так.
Минокритос тогда ответил:
- Я разочарован! - Это прозвучало тяжелейшим обвинением.
И Деда отвечал удивлённо:
- Чем же погрешил я против науки?
А Минокритос:
- Превратил её разработку в посмешище, которое больше никто не купит! Я приказываю немедленно уничтожить все результаты! - Но Деде, как обычно, было жаль приложенных усилий.
Так препирались они в течение суток, пока не дождались прихода полицейских детективов. Те, как водится, взялись расследовать массовую гибель газетчиков в здании Лабораториума. И останков погибших сыскать, строго говоря, не смогли: то немногое, что быкоголовый оставил, Деда уже собрал в коробочку и захоронил в братской могиле без совершения положенных религиозных обрядов, а мельчайшие следы протравил сильным растворителем. Ибо Деда, милостивые государи, не любил отвечать на лишние вопросы. Чем выдумывать, откуда взялась кровь, проще её следы аккуратно вытереть.
Тем не менее, кое-что детективы в Лабораториуме раскопали. Во-первых, того самого рогатого гуманоида, фотографическая карточка которого и была газетчиками добыта. Во-вторых, ещё тёплый инкубатор, в коем продолжали созревать эмбрионы тварей, во многом ему подобных. В-третьих, пустотелую паровую корову, предназначенную для забора семенного материала у бычьего племени. В-четвёртых, модель парового звездолёта, о котором я вам, господа, рассказал чуть ранее. Именно эта модель показалась детективам особенно подозрительной, и они обратились к Минокритосу за разъяснениями, ну а тот, как ведётся, переадресовал их запрос к ведущему разработчику, то есть Деде.
Деда показал следующее:
- Данная испытательная модель предназначена для путешествия к звёздам, но не может принять на борт достаточное количество дров, чтобы обеспечить работу парового котла в течение достаточного времени, чтобы поднять на земную орбиту даже одного человека,
не говоря уже о десятке, пропавшем без вести. Зато рядом с ней во дворе раньше стояла другая модель, более совершенная. Вот на ней пропавшие корреспонденты, по всей видимости, и улетели. Если же не справились с управлением, сами виноваты. Их никто ведь не приглашал порулить космическим дирижаблем.
- Да куда же они улетели? - допытывались детективы.
- К звёздам.
Вы, должно быть, заметили, милостивые государи, что Деда в диалоге с полицейскими чинами прибег к лжесвидетельству, что никак не красит облик человека и гражданина. Но задумаемся, ради чего? Ради прогресса и торжества научного знания, точно вам говорю, а никак не корысти ради.
Бескорыстный Дедын расчёт оказался верен. Детективы, никак не надеясь разыскать пропавших газетчиков где-то среди звёзд, были вынуждены прекратить учинённое дознание за отсутствием наличия пострадавших.
Но только лишь разъехались детективы, Минокритос вновь приступил к придирчивым расспросам, на сей раз по поводу найденного объекта "пустотелая паровая корова". Деда, щадя его самолюбие, пытался ответить уклончиво, но напрасно. Минокритос чувствовал, что рогат, и, в отличие от детективов, хорошо уже знал Деду. Под давлением улик Деда признал:
- Данная корова предназначена для сладострастного совокупления с крупным рогатым скотом вашей самоличной жены, госпожи Пасифик Файер, затеянного по причине хронической половой неудовлетворённости оной...
В общем, как оказалось, жена Минокритоса страдала жёсткой формой нимфомании с зоофильными эпизодами, о каковом психопатическом нарушении приличествующего человеку морального облика первым поведал в своей новой книге Рихард фон Крафт-Эбинг.
Минокритос допросил и жену - и она со слезами во всём созналась:
- Моя вина, только моя! - прорыдала она, разрывая на себе дорогой вечерний туалет. - О супруг мой, не сердитесь на Таврика, он хороший, просто дурно воспитан и немного сильно прожорлив, а что вид его грозен, а череп его рогат, видит Бог, объяснение тому только дурная наследственность... - В общем, госпожа Пасифик Файер в расстроенных чувствах и сама толком не понимала, в чём винилась и что чем объясняла, да к тому же в должной мере не овладела научной методологией.
- У твоего рогатого сына дурная наследственность? - прорычал Минокритос. - Не на меня ли сие намёк? - И охота же была ему так беситься...
Но и на очной ставке супруга его и Деда не пришли к единому мнению. Госпожа Пасифик Файер заверила мужа, что к происхождению её сына он отношения не имеет, тогда как Деда указывал на принципиальную возможность передачи рецессивного гена рогатости и от зооморфного божественного предка Минокритоса - громовержца Перуна, некогда вошедшего в Европу по самые помидоры.
Слушая убедительные речи Деды, Минокритос уже склонялся к его точке зрения, но внезапно уразумел, что речи-то издевательские, да так оно, в общем-то, и было.
Между прочим, оказалось, что не только быкоголовый Таврик, но и другие созревающие в инкубаторе зародыши суть совместные творения госпожи Пасифик Файер, белого бычка и инженерного гения Деды. Памятуя об этом, ожесточившийся Минокритос, во-первых, затеял бракоразводный процесс, во-вторых, отказался финансировать научные изыскания Лабораториума, в-третьих, приказал срыть километровую перемычку между островом и материком. А её-то за что? Сам Минокритос решение своё мотивировал так:
- Я не желаю владеть каким-то там полуостровом! Мне подавай целый остров Кносс, завещанный ещё предками!
А по правде-то как? Представляется мне, дело было совсем не в том. Просто супруга его, хоть и обещала клятвенно исцелиться от противоестественных склонностей постом и молитвой, однако многого в своей внутренней брани не достигла, и нет-нет, да и заглядывалась на быков в перегоняемом селянами стаде, а иной раз - прости, Господи! - даже на коров.
Даже и в ту пору, когда переход с материка на Кносс сделался невозможен, что творила госпожа Пасифик Файер, мучимая влечениями? Она выпросила у Деды подзорную трубу и часами находила извращённое удовлетворение, подглядывая за бычками, пасущимися на материковых лугах. А Минокритос? Пару раз он застал её за этим занятием и проник в его скрытый смысл. Посему, взъярившись, он решил отправиться с нею в дальнее морское путешествие, в те края, где крупный рогатый скот крестьянами не разводится - несомненно, где-то такие есть. Ну а там уже, пресекая противоестественные страсти супруги, ждать результатов запущенного процесса по расторжению брака. Дело-то, сами понимаете, господа, далеко не скорое. Да к тому же, чтобы наверняка развели, предстоит признаваться в таких прегрешениях, что потом никогда не спасёшь деловую репутацию.
Остров Кносс опустел. И его хозяева были в долгой отлучке, и пастухи не могли более пригонять коров, даже рыбаки на утлых своих шаландах перестали посещать ближние к нему воды. В чём причина их страха? Да в том, что невежественные крестьяне пустили нелепый слух, будто Деда - не крупный инженер-изобретатель, а попросту чернокнижник, а рогатый юноша Таврик - не чудо научной селекции, а какой-то там демонический монстр.
Тут-то и наступила та суровая зима, о которой я говорил в начале. Скука, глушь да жуткий мороз, да и не в морозе главная жуть, ибо в вивариуме Лабораториума томится множество тварей из инкубатора. Им и холодно, и глядят глазами голодными друг на друга и на людей.
Малыш Карик первое время находил удовольствие в том, чтобы узников подразнить, но они с таким нечеловеческим остервенением бросались на решётки свои, что ему становилось не смешно. Ладно, решил он тогда про себя, буду над недочеловеками втихаря хихикать, чтобы не так сильно возбуждать их звериную ненависть. И скрытничать получалось почти со всеми. Один Таврик - старший из детей парового инкубатора - понимал его иронические подтексты лучше других. И говорил, ибо немного владел человеческой речью:
- Ты смеёшься надо мной, Карик. Я за это тебя съем.
И конечно же, милостивые государи, этот образец бычьего юмора трудно признать изящным. Так не шутят в приличном обществе, разве что в неприличном.
Юный Карик в такие минуты остро чувствовал, что они с Дедой, в сущности, глубоко одиноки: два человека среди отъявленного бычья - хорошо хоть, сидящего по клеткам.
Ночью в тревожных сновидениях ему представали апокалиптические картины: будто бы недолюди восстали да повылезали из клеток, и теперь они бродят свободно по всему Лабораториуму, с воем, повторяющим призыв Диогена: ищу человека!.. Только Деда и Карик умудрились надёжно спрятаться от прожорливых тварей в сундуке для людских одежд. И чудовища, встречаясь промеж собой посреди тёмного коридора, не находят ничего лучшего, как друг друга эгоистически загрызть. Оттого их становится меньше, ну и выживают сильнейшие, в точности как положено в дарвиновской эволюционной теории. "Вот! - восклицает с воодушевлением Деда. - Я же говорил!" - и тут его замечают...
Это лишь сон, утешал себя Карик. Сон непременно закончится.
Да, всё верно, сон завершался. Но повторялся снова и снова с досадной навязчивостью.
Жаль, что смысловая основа сна не пропадала при пробуждении. Деда и Карик так и оставались одни на весь остров представителями людского племени. Среди прочих же только Таврик походил на человека хоть самую малость, остальные выглядели ещё пострашней. Те были страшней с виду, зато Таврик страшней звучал:
- Всех, всех поем! Сперва братцев своих по батюшке-инкубатору, а потом и до вас доберусь, людишки псевдобожественные. Думали, нетрудно быть богом? Ну, то кому-нибудь. А вам, хе-хе-хе, покажется трудно. - Ну неправда ли, жуткие вещи он им говорил? Жуткие, но правдивые. В том и особенная жуть людоедства: чем правдивее, тем и страшней.
Карик пугался по малолетству. Деда сперва не верил. Отчего не верил? Оттого, милостивые государи, что сидел быкообразный Таврик в вольере за крепкой решёткой.
Но прошло времени с недельку, Деда первым стал замечать, что других инкубаторных тварей стало меньше. Там, где кто-то грозно рычал не далее, как вчера, ныне только костяк обглоданный - кто-то же его съел!
- Выживает сильнейший, - вспомнил изобретатель теорию Дарвина. Тот, кто сильнее других, научился отпирать и свою решётку, и решётку соперников по борьбе за существование. Хорошо бы с этим сильнейшим никогда не встретиться в поединке. Хорошо бы, да вот удастся ли? Этого наши герои ещё не знали. А чудовища в Лабораториуме продолжали пропадать. И Таврик из-за своей решётки глядел в человеческие глаза всё ироничнее.
Надо уходить, догадался Деда. Только так докажешь бессовестной твари, что ты умнее.
Уходить. Но как? Ведь зима свирепствует не на шутку. Даже в здании Лабораториума мороз до костей пробирает, а за стенами стужа ещё сильней. Коль по острову станешь скитаться, то замёрзнешь в два счёта, а в воде ледяной - то же самое на счёт раз. Нет, не доплыть им до континента - только не вплавь. И пешком по воде не дойти, ведь, зараза, солёная - вряд ли скоро замёрзнет.
Думали из дров выстроить плотик какой-никакой, да вот незадача: все дрова извели уже на паровое отопление, лишь остался каменный уголь, а уж он-то в воде непременно тонет.
- Нет, не будем плыть! - сказал Деда. - Ловчей улетим.
- На звездолёте? - спросил его Карик. - Так ведь он не летает.
- Всё получится, - пообещал Деда. - Надо лишь изобрести велосипед. Чтобы крутить педали, а звездолёт из-за этого смог взлететь хоть немножко.
И что было дальше, милостивые государи? То и было: Деда велосипед изобрёл. Даже два. Для себя и для Карика. Для себя изобрёл попроще, а для Карика очень быстрый велосипед - загляденье какой. К своему прикрутил ту модель звездолёта, которая во дворе до сих пор стояла. Внуку же сделал модельку намного лучшую. Безотказный котёл из-под инкубатора, прорезиненная ёмкость для теплорода - да с таким оснащением долететь можно было из Кносса, куда пожелаешь: и не только до ближайшего материка, но и до не ближайшего.
Карику же сказал:
- Ты, внучок, аккуратно крути педали. Не спеши - не то насмешишь физические законы. Помни: залог успешного перелёта - соблюдение правил техники безопасности, ну а самое уязвимое место наших конструкций - паровой, мать его, котёл. Перегреется, мало, блин, не покажется. Ну а чтобы не перегрелся, аккуратно крути педали. Не торопясь! Понял, что ль? - Мальчишка кивнул. - Ну тогда - с лёгким паром!
Когда две самолётных конструкции воспарили над крышами Лабораториума, снизу им слышался злобный рык и скрежетание зубов Тавра.
- А теперь, - крикнул внуку изобретатель, - правь рулём до материка! На педали не налегай! Не налегай!!! - Но северный ветер отнёс его голос далеко от опьянённого небом внука.
Далеко впереди бабахнуло. Прорезиненный шар, заправленный теплородом, с яркой вспышкой воспламенился. Маленькая фигурка на новоизобретённом велосипеде вертикально упала в море и исчезла в седых волнах.
Деда, сужая круги, долго летал вокруг, но не мог ничего высмотреть. Много позже он изобрёл паровую подводную лодку, но то уже было не у нас, а в других широтах.
Что вы скажете, господа? Вам непонятна мораль истории? Думаете, юный Карик пострадал ни за что ни про что, а чудовищного Таврика следовало сразу казнить во славу и назидание нашему цивилизованному миру? Думаете, подлинное имя Деды стоило бы вписать золотыми буквами в историю науки о воздухоплавании к звёздам? Да, вы правы. Моя легенда недостаточно утончённая, чтобы служить мерилом справедливости и прогресса.
Так или иначе, мы с вами подходим к кульминационному пункту экскурсии. Наш дирижабль завис в небе над Кноссом. Прямо под нами полуразрушенное здание - тот самый Лабораториум. Да, господа, нам удастся его посетить. Видите, спущен трап. Спускаемся аккуратно, организованно, не спешим.
Сколько займёт экскурсия? Не более получаса. Вы посетите покои Минокритоса, покои его жены госпожи Пасифик Файер, мастерскую Деды, комнатку Карика, а также каземат, где содержался чудовищный быкоголовец Тавр. Собственно, на этом и всё.
Да, посещение экспозиции Лабораториума - без экскурсовода. Поэтому здесь я с вами прощаюсь, господа, и, как обычно, готов ответить на ваши вопросы.
Спрашиваете, почему экскурсионный дирижабль не подождёт вас до конца осмотра экспозиции? Полагаю, милостивые государи, в этом попросту не возникнет надобности. Сколько вожу такие экскурсии, краткий визит к Тавру цивилизованной публики всегда затягивается, и, как правило, навеки.